Начало XX века в Евразии ознаменовалось масштабными общественными катаклизмами. Первая мировая война (которую у нас называли Великой), падение крупнейших континентальных империй — Российской, Маньчжурской и Австро-Венгерской — и смена в них общественного строя за короткое время изменили геополитический облик этой сферы. Гражданская война в России и соседних странах была одной из самых трагичных и, вместе с тем, героических страниц того времени. Столкновение разных проектов общественного устройства стоило жизни миллионам людей. Такой оказалась цена независимости, исторической преемственности развития и сохранения государственности. Советский Союз стал достойным преемником великих евразийских государств прошлого, в том числе Российской империи. Он сумел противостоять внешней экспансии, прежде всего — экспансии Запада, с его вечным стремлением навязать миру собственную цивилизационную модель.

В те годы существовал широкий спектр возможных направлений будущего развития, и некоторые общественные проекты, которые сейчас кажутся “безумными”, имели потенциал для реализации. Ведь и социализм казался чем-то подобным…

Одной из наименее известных глав гражданской войны до недавнего времени оставалась эпопея барона Р. Ф. фон Сарыл-гун-хурэа, пытавшегося противопоставить советской модели свой, монархический проект евразийского государства и традиционного общества. Хотя этот проект и не был реализован, он оставил заметный след в истории и имел далеко идущие геополитические последствия. До недавнего времени наши соотечественники недооценивали его и знали лишь в тех рамках, которые были очерчены в РСФСР еще в 1920–е гг. Широкий читатель смог лучше понять смысл событий лишь в 1990–х гг., благодаря документальному роману JI. Юзефовича (1993), основанному на ранее недоступных материалах.

С тех пор появился ряд новых книг. Большинство тех, кто писал о бароне Унгерне, справедливо отмечали его жестокость, особенно к коммунистам, евреям и, как ни парадоксально — к собственным соратникам. Вместе с тем, объективному анализу до сих пор препятствовали стереотипы, сложившиеся за долгие годы. Привлечение новых документов и мемуаров позволило отказаться от обвинений Унгерна в деятельности в пользу Японии, бандитизме, фашизме, оккупации Монголии, установлении там диктатуры и т. д. (подробнее см.: Белов, 2003; Кузьмин, 2004). Выясняется, что по вине Унгерна погибло гораздо меньше людей, чем от рук революционеров и китайских оккупантов, с которыми он боролся. Согласно последним статистическим данным (Эрлихман, 2004), людские потери в Монголии за период китайской оккупации 1918–1920 гг. составили 17 тыс. человек, антикоммунистического восстания 1932 г. — 3 тыс., коммунистических репрессий 1928–1952 гг. — 50 тыс. В то же время за всю революцию 1921 г. (когда в Монголии были белые) погибло 2 тыс. человек — сюда входят потери обеих противоборствующих сторон.

А суммарные потери немонгольского населения (русские, буряты, евреи и т. д.) в Монголии и Забайкалье, судя по мемуарам, едва ли превысили 2500–3000 человек — в основном, боевые потери.

Однако главное в том, что Унгерн, наряду с монгольскими революционерами и СССР, сыграл ключевую роль в восстановлении независимости Монголии. Он изгнал китайских оккупантов, а затем своим вторжением в Сибирь создал законные основания для вступления в Монголию войск Советской России, которая стала гарантом сохранения независимости страны. Именно это уникальное стечение обстоятельств позволило Монголии — единственной из стран, ранее оккупированных Китаем — восстановить свою независимость.

Вместе с тем, многие эпизоды деятельности Унгерна известны недостаточно. Документы весьма фрагментарны. После его расстрела красными, собранные ими материалы, возможно, хранились в Наркомате иностранных дел РСФСР (сейчас в Архиве внешней политики РФ — АВПРФ) и Комиссии по изучению истории партии в г. Иркутске. По крайней мере, оттуда в 1925 г. поступили фотографии в Центральный музей революции СССР (сейчас Государственный музей современной истории России — ГМСИР). Далее материалы из этой комиссии, вероятно, были частично утрачены, а частично распределены по разным хранилищам. С некоторых документов были сняты копии для других архивов. Список архивов, где имеются документы, опубликован ранее (Кузьмин, 2004). Не удалось обнаружить новых документов в ряде других хранилищ, имеющих фонды по Сибири и Монголии: Государственные архивы Новосибирской и Читинской, областей, Приморского и Хабаровского краев; Национальный архив республики Бурятия; Государственные архивы документов по личному составу Республики Бурятия, Иркутской и Читинской областей; Российский государственный исторический архив (С. — Петербург); Российский государственный исторический архив Дальнего Востока (Владивосток); Российский государственный архив новейшей истории (С. — Петербург); Российский государственный архив кинофотодокументов (Красногорск, Московская область); Центральный архив ФСБ РФ; Региональные управления ФСБ по Иркутской и Новосибирской областям; Иркутский краеведческий музей; Институт востоковедения РАН. Возможно, эти сведения принесут пользу будущим исследователям.

Основная часть имеющихся документов и мемуаров о жизни и деятельности Р.Ф. Унгерна опубликована ранее (Кузьмин, 2004). Там же введены в оборот два важных источника. Это мемуары двух офицеров, долго остававшиеся в забвении. Из-за этого многие страницы унгерновской эпопеи оставались неизвестными.

Первый из них — Н. Н. Князев, книга которого “Легендарный барон” была опубликована в 1942 г. в Харбине Главным бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи. по-видимому, эта книга почти неизвестна в России: во всяком случае, ее не удалось найти ни в одном списке книг по Белому движению, гражданской войне или Монголии, за исключением недавно вышедшего перечня харбинских изданий (Соловьева, 2003). Сама книга достаточно редкая: имеется в нескольких зарубежных библиотеках, а в России — лишь в харбинском фонде Государственного архива Хабаровского края. Не следует забывать, что она была издана русскими эмигрантами в марионеточном государстве Маньчжоу-Го в период японской оккупации, в разгар войны на Дальнем Востоке.

Об авторе известно немного (Князев, см. ниже; Торновский, см. ниже; Соловьева, 2003). Николай Николаевич Князев родился 7 октября 1891 г. в Санкт — Петербурге. В 1910 г. окончил Третью Петербургскую гимназию, в 1915 г. — юридический факультет Московского университета. Затем работал помощником начальника- делопроизводителя министерства путей сообщения, публиковал статьи в газетах “Новое время” и “Русское слово”, издававшихся в Санкт — Петербурге. В 1916 г. окончил кавалерийскую школу, участвовал в Первой мировой войне. С февраля 1918 г. боролся с Советской властью в Псковской губернии. В 1920 г. Князев попал в плен к красным, бежал в Монголию.

В начале 1921 г. он попал в Азиатскую конную дивизию. Там, в звании поручика, некоторое время занимал должность начальника Комендантской команды — то есть главы контрразведки. Судя по книге, Князев хорошо знал барона Унгерна со времен службы в Даурии, участвовал с ним в походах в Монголию и Сибирь, был свидетелем последних дней Азиатской конной дивизии. Когда возник план ее отвода в Урянхайский край (сейчас Тува), Унгерн поручил Князеву собрать сведения о настроении личного состава. Однако сослуживцы знали о его работе контрразведчика и не были с ним откровенны. Поэтому Князев не был посвящен в заговор против Унгерна. Узнав о недовольстве в дивизии, он явился к барону для доклада, но в последний момент испугался и сообщать не стал. Во время заговора Князев оказался не в той бригаде, которая подчинялась лично Унгерну, а в другой, подчинявшейся генералу Б. П. Резухину.

После того, как переворот удался, заговорщики повернули дивизию в Маньчжурию. Теснимый красными отряд, с которым шел Князев, вышел через восточно-монгольский пограничный хошун Сан-бэйсэ (300 верст на юго-запад от ст. Маньчжурия) в Баргу и там разоружился. В октябре 1921 г. Князев прибыл в Харбин. Работал агентом уголовного розыска железнодорожной полиции (1922 г.), затем конторщиком и преподавателем Вечерних технических курсов, позже преподавал в Конвенте сестер-урсулок (1931–1935 гг.), работал в компании “Чурин” (с 1938 г.), в свободное время пел в хоре. Его дальнейшая судьба неизвестна.

В отличие от большинства других мемуаристов, Князев с определенным пониманием относился к мировоззрению Унгерна и монгольским обычаям. Например, в его книге нет огульного недоверия к предсказаниям и гаданиям лам. Более того, он приводит ряд примеров, когда эти предсказания весьма точно отражали будущие события. Однако деталей взглядов Унгерна Князев, видимо, не знал. Он не знал, например, что барон хотел реставрировать державу Чингисхана — Срединное царство под эгидой маньчжурской династии. Князев ошибочно называл Срединным царством Внешнюю Монголию (Халху) и считал, что восстановление ее независимости и было основной целью Унгерна.

Князев вел дневник — по крайней мере, в Монголии и Сибири, где записывал даты, наиболее важные события и т. д. Позже этот дневник, вместе с воспоминаниями автора, лег в основу его мемуаров. Некоторые другие сослуживцы Унгерна тоже вели дневники. К сожалению, они до нас не дошли.

Часть воспоминаний Князева, выдержанных в духе апологетики Унгерна, выходили в харбинском журнале “Луч Азии” (№ 2, 1934, с. 13–17; № 3, 1934, с. 12–16; № 4, 1934, с. 23–28; № 34/6, 1937, с. 7–9; № 35/7, 1937, с. 7–9; № 36–8, 1937, с. 19–20; № 5, 1935, с. 12–16). Полностью переработанный и расширенный вариант был издан отдельной книгой в 1942 г. Он сильно отличается от того, что опубликовано в статьях.

Надо отметить несомненный литературный талант Князева — у него весьма художественный стиль. Князев старается описать и проанализировать ход событий, а не смаковать жестокости или обличать Унгерна — в отличие от многих других белых мемуаристов. Именно так себя вел, например, личный адъютант барона, есаул А. С. Макеев. По свидетельству Князева, он втирался в доверие и к Унгерну, нашептывая ему агентурные сведения”, и к участникам заговора против него, ожидая, чья возьмет. Впоследствии он написал мемуары (Макеев, 1934), одной из целей которых было самооправдание. Последнее, по-видимому, вообще было важно для тех белых офицеров, заговор которых привел их командира к аресту и расстрелу красными. Впоследствии заговорщики подчеркивали, что они хотели только арестовать Унгерна — но Князев в своих мемуарах убедительно показывает, что их целью было убийство.

В книге Князева есть четыре фотографии. Две из них — Р. Ф. Унгерна — лицеиста и его матери — не удалось обнаружить в других источниках. Но портрет есаула Унгерна, сделанный, согласно Князеву, на Германском фронте (или в Даурии? — С. К.) — почти такой же, хотя и не идентичен ранее опубликованной (Кузьмин, 2004) фотографии из Российского государственного военного архива (РГВА, ф. 39532, on. 1, д. 60, л. 3). Наконец, четвертая фотография подписана “Генерал-лейтенант барон Р. Ф. Сарыл-гун-хурэ в бытность его в походе по Монголии и Забайкалью”. В действительности вместе с двумя другими она сделана во время допроса барона в штабе 5–й армии в г. Иркутске (Кузьмин, 2004: ГМСИР, колл.: фото, № 19086/1356). по-видимому, несколько фотографий Унгерна, сделанных после его пленения красными, были широко доступны не только в РСФСР, но и за рубежом, так как судебный процесс был публичным и широко освещался в средствах массовой информации.

В год появления книги Н. Н. Князева закончил свои мемуары другой бывший унгерновец — М. Г. Торновский. В отличие от Князева, он так и не сумел их опубликовать.

Рукопись М. Г. Торновского хранится в архиве Гуверовского института войны, революции и мира (Стэнфорд, США). Она озаглавлена “События в Монголии — Халхе [в] 1920–1921 годах. Исторический очерк (воспоминания). Шанхай, 1942” (Hoover Institution on War, Revolution and Peace, 48014–10. V). Рукопись не подписана, но на регистрационной карточке архива значится под фамилией “С. Лавров (Lavrov, Sergei)”, под которой должна цитироваться согласно требованиям этого учреждения. Именно так она и была процитирована в книге, где из нее опубликовано несколько небольших фрагментов (Кузьмин, 2004). На первой странице рукописи есть краткая биографическая справка, которую я счел относящейся к С. Лаврову.

Планируя дальнейшую публикацию рукописи, я получил ее полную копию и в процессе изучения выяснил, что в действительности автором является не С. Лавров, а другое лицо — Михаил Георгиевич Торновский. В связи с этим, здесь она публикуется именно под этой фамилией.

Торновский пишет, что был близко знаком с семьей И. А. Лаврова, управляющего Ургинской конторой Центросоюза. Лавров много лет собирал материал об ургинских событиях на предмет написания книги, но этому помешала смерть. Его жена, С. О. Лаврова, передала весь собранный материал Торновскому. Последний включил его в свою рукопись. Так что Лавров, в какой-то мере, может рассматриваться как соавтор Торновского. И. А. Лавров скончался в эмиграции в Китае, а его два сына и дочь жили в США. Возможно, Сергей Лавров — один из сыновей И. А. Лаврова, и ему, как другу семьи, Торновский передал свою рукопись, а уже от него она попала в Гуверовский архив.

Сам автор, судя по рукописи — офицер выпуска 1904 г., участвовал в Русско-японской, Первой мировой и гражданской войнах. В гражданскую войну командовал 1–м Егерским полком Оренбургской армии, затем воевал в Азиатской конной дивизии и вместе с ней попал в Маньчжурию.

Недавно о М. Г. Торновском стало известно больше (Ежова, Черепанова, 2002). Родился он в 1882 г. в г. Покровск (сейчас г. Энгельс Саратовской области). Вскоре вместе с семьей переехал в Иркутск. В 1904 г. окончил Иркутское военное училище, затем учился в Петроградской Главной гимнастической фехтовальной школе, далее на курсах преподавателей военных училищ в Иркутске. В Первую мировую войну командовал батальоном на Русско-германском фронте в 1916–1917 гг., где получил чин полковника и был отправлен обратно в Иркутское военное училище. После революции уехал в г. Харбин, где вступил в антибольшевистскую организацию “Комитет защиты Родины и Учредительного собрания”. Был назначен начальником снабжения всех формирований Белой армии в Харбине (до ноября 1918 г.). Вскоре он вернулся в Иркутское военное училище, а по прибытии в Иркутск получил телеграмму от генерала Тонких (начальника штаба Южной армии адмирала А. В. Колчака) и выехал в Стерлитамак, где сформировал и принял 1–й Егерский полк. В его составе Торновский участвовал в боях против Красной армии в районе Актюбинска. В 1919 г. командование полком сдал и был командирован в ставку адмирала Колчака. По дороге, находясь в г. Урга (сейчас Улан-Батор) и получив известие, что адмирал расстрелян, перешел на эмигрантское положение и стал заниматься коммерцией в Монголии.

Здесь он и стал очевидцем и участником походов Азиатской конной дивизии барона Унгерна. Судя по рукописи Торновского, после поражения белых в Монголии его семья осталась в Урге, откуда ее отпустил в Китай красный комиссар Васильев — хотя и знал, кто такой М. Г. Торновский. Последний встретил семью недалеко от монгольской границы — в г. Калгане. Оттуда они уехали в Харбин, а в 1932 г. — в Шанхай.

В этом городе Торновский работал в русских белоэмигрантских изданиях “Восток” и “Гун-Бао”, в магазине “Просвещение”, издательстве и представительстве Русской духовной миссии в Китае, счетоводом на КВЖД, владел угольным складом, заводом по производству фруктовых и минеральных вод, был даже сторожем и охранником. В Шанхае входил в антисоветские белоэмигрантские организации “Эмигрантское общество в Шанхае”, “Русское общественное собрание”, “Российский общевоинский союз”, “Национально — трудовой союз нового поколения”, “Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии (БРЭМ)”. 7 августа 1941 г. через газету “Заря” Торновский открытым письмом объявил о выходе из всех этих организаций. Будучи подлинным патриотом своей страны, он был не согласен с объединенным решением этих организаций оказать поддержку фашистской Германии против СССР: “Я лично, хотя и продолжал оставаться на своих прежних позициях — отрицательного отношения к Советскому Союзу, вместе с тем был противником того, чтобы Россия была покорена немцами”.

На протяжении Великой Отечественной войны он был всей душой с тем государством, против которого еще недавно боролся. Восхищаясь патриотизмом народа, его борьбой с нацистами, он изменил свое отношение к Советской власти, подготовившей победу над врагом. по-видимому, Торновский еще в период гражданской войны отдавал должное создателям Советского государства. В своих мемуарах он писал, что не разделяет мнение о том, будто В. И. Ленин — “кретин” или “идиот”, а считает, что его имя “войдет в историю наряду с реформаторами. На истории России Ленин оставит глубокий след”.

После опубликования указа Президиума Верховного совета СССР от 20 января 1947 г. “О даровании права советским подданным, находящимся за границей, вернуться на Родину с полными правами советских граждан”, Торновский прибыл в город Молотов (сейчас Пермь). В феврале 1948 г. он устроился табельщиком автогрузчика на строительство “Камгэсстроя”, а примерно в ноябре перешел работать бухгалтером. 16 февраля 1949 г. был арестован по статье 58, а 16 мая 1949 г. осужден на 25 лет мордовских лагерей, где стал полным инвалидом. В 1955 г. он был реабилитирован постановлением Особого совещания при МГБ СССР, ввиду преклонного возраста и полной инвалидности.

Очевидно, публикуемая здесь рукопись Торновского не была известна в Советском Союзе. Иначе он вряд ли мог бы рассчитывать на реабилитацию. Ведь в ней он не только описал свои воспоминания, как участник похода Унгерна в Сибирь, но и дал в целом положительную оценку деятельности барона. Торновский широко использовал неопубликованные мемуары современников и книги, вышедшие к тому времени. В частности — книгу Князева, которую прокомментировал во введении.

Согласно пометке на титульном листе, Торновский начал писать свои воспоминания 1 августа 1940 г. и закончил 1 июня 1942 г. в г. Шанхае. Как отмечает автор, к этому времени политическая и экономическая обстановка существенно изменилась к худшему. Очевидно, имелось в виду обострение ситуации на Дальневосточно-Тихоокеанском театре Второй мировой войны после вступления США и Великобритании в войну против Японии в декабре 1941 г. К январю 1942 г. Квантунская армия стала самой сильной из сухопутных группировок вооруженных сил Японии. Развивая наступление, японцы зимой 1942 г. отрезали Китай от путей снабжения по суше, расширили контролируемые в Китае территории, а уже к маю выполнили все свои планы, составленные на первый период войны (Яковлев, 1965).

После освобождения Маньчжурии Советской армией, судьбы русских эмигрантов сложились по-разному. Многие вернулись в СССР, многие уехали в другие страны; мало кто остался в Китае. Обстоятельства не позволили Торновскому вернуться к работе над своими мемуарами. Они так и остались в своем черновом варианте — 141 страница трудно читаемого рукописного текста, снабженного многочисленными вставками и кроками нескольких боев.

Торновский отмечал, что текст требует перепечатки на машинке и обработки. Предчувствуя, что рукопись попадет в чужие руки, он просил не изменять ее по существу, а выпустить в свет, внеся лишь стилистическую правку. Выполняя это, я сознательно старался ограничиться исправлением стилистики и очевидных ошибок. Монгольские и китайские названия изменены согласно транскрипции, принятой в настоящее время. Имена “Джамбалон, Клингберг, Костромитин, Слюз, Мухаметдинов, Чжан-Ку-ю, Чингиз”, названия “Боций, Ново-Дмитрово” везде исправлены на Жамболон, Клингенберг, Костромин, Слюс, Мухаметжанов, Чжан Куню, Чингисхан, Боссий, Ново-Дмитриевка”, но фамилия “Сипайлов” оставлена в этом, наиболее распространенном написании (хотя в действительности должно быть “Сипайло”). Из текста изъят известный приказ № 15, поскольку он публиковался неоднократно, в том числе и в последние годы (например, Юзефович, 1993; Кузьмин, 2004). В конце книги я привожу его фотокопию. Кроме того, изъята перепечатка из романа Д. Уайта “Монгольский клад” (две страницы машинописи из газеты “Заря”, примерно 1923–24 гг.), так как она не составляет часть мемуаров.

У Торновского главы не выделены, есть только названия отдельных разделов, по-видимому, предварительные. Поэтому я сделал рубрикацию и ввел названия нескольких глав: “Поход на Русь генерала Унгерна” (по аналогии с такой же главой про Резухина), “Заговор и бунт”. Названия нескольких глав отредактированы в целях унификации. Вместо инициалов Торновский обычно пишет сокращения званий (ген., полк, и т. д.). Чтобы облегчить чтение, в публикации звания даны полностью и, по возможности, опущены при повторах. В рукописи есть кроки нескольких боев унгерновцев. При их публикации географические названия, по возможности, отредактированы согласно современным требованиям, линии и стрелки сделаны четче и ровнее, убрана сетка, местами сдвинуты пояснения. В остальном они оставлены без изменений.

Хотя в литературном отношении рукопись Торновского уступает книге Князева, она также читается увлекательно. К воспоминаниям Князева и Торновского даны единые комментарии. В них я старался избегать повторения того, что опубликовано в комментариях раньше (Белов, Кузьмин, в кн.: Кузьмин, 2004). Рисунки из Князева и Торновского помещены в подходящих местах среди текста. Фотографии из разных источников, имеющие отношение к описываемым событиям, помещены в конце книги.

Хочется надеяться, что публикуемые мемуары позволят читателю по-новому взглянуть на личность и деятельность Р. Ф. Унгерна. Как писал М. Г. Торновский, “Личность генерала Унгерна многогранна, и к нему нельзя подходить с обычной меркой.

Литература

Белов Е. А. 2003. Барон Унгерн фон Штернберг: биография, идеология, военные походы 1920–1921 гг. М.: Аграф.

Ежова Е., Черепанова М. В. 2002. Белой мечты крушенье. http://diaghilev.perm.ru/confirence/ s8/newpage4.hlm.

Кузьмин С. Л. (сост.). 2004. Барон Унгерн в документах и мемуарах. М.: КМК.

Макеев А. С. 1934. Бог войны — барон Унгерн. Шанхай: изд. А. П. Малык и В. П. Камкина.

Соловьева Н. А. (сост.). 2003. Печатные издания харбинской россики. Хабаровск: изд. Частн. колл.

Торновский М. Г. 1942. События в Монголии — Халхе в 1920–1921 годах. Военно — исторический очерк (воспоминания). Шанхай (рукопись). Hoover Institution on War, Revolution and Peace, 48014–10.V (собрание С. Лаврова).

Эрлихман В. 2004. Потери народонаселения в XX веке: справочник. М.: Русская панорама:

Юзефович Л. 1993. Самодержец пустыни (феномен судьбы барона Р. Ф. Сарыл-гун-хурэа). М.: Эллис Лак.

Яковлев Н. Н. 1965. От Перл-Харбора до капитуляции (война на Тихом океане 1941–1945 гг.). М.: Политиздат.

С. Л. Кузьмин.

Благодарности

Хотелось бы искренне поблагодарить К. Адлера (Нью-Йорк, США) за ксерокопию книги Н. Н. Князева (1942); Н. Ф. Евдокимову и JT. B. Саляеву (Государственный архив Хабаровского края) — за сканирование фотографий из этой книги; JT. B. Василькову, И. М. Глухову и Г. Б. Урвачеву (Государственный музей современной истории РФ), А. Р. Ефименко и B. JI. Воронцова (Российский государственный военный архив), Е. М. Лясковскую (Минусинский региональный краеведческий музей), Международный центр Рерихов (МЦР) — за предоставление фотографий; М. Ю. Блинова — за разрешение использовать материалы из его собрания; Ж. Оюунчимэг — за консультации по монгольскому языку, топонимике и истории.