10.1. Структурное сопряжение

Сложная система, в том числе и такая, как человеческое сознание и тело, одновременно и отделена от мира, и связана с ним множественными прямыми и обратными связями. Она операционально замкнута. Ее граница подобна мембранной оболочке, которая является границей соединения/разделения, слияния с окружающей средой и отделением от нее. «Независимость и зависимость от окружающего мира не являются взаимоисключающими признаками системы, но при определенных условиях способны усиливать друг друга», – отмечает Н. Луман. Мембрана позволяет системе быть открытой миру, брать из окружающей среды нужные вещества, энергию и информацию и быть обособленной от него, во всех своих трансформациях и превращениях поддерживать свою целостность, сохранять свою идентичность. Рост сложности систем в мире означает рост степени их избирательности.

Выражаясь образным языком, сложная система, возникнув и развиваясь, испытывает мир, тестирует, бросает ему вызов, но и мир оказывает влияние на нее, тестирует, что же «хочет» в него встроиться и возможно ли это. И сложная система, и окружающая среда обоюдно активны. Система должна быть достаточно гибкой, подвижной, чтобы процесс их взаимного тестирования не завершился ее распадом. Если этого не происходит, то в результате они оказываются взаимно структурно подогнанными, адаптированными друг к другу. Система активно приспосабливается к окружающей среде, которая, в свою очередь, также видоизменяется как бы «навстречу ей». Процесс налаживания их сосуществования, обустройства их совместной «жизни» в экологии и теории сложных систем называют процессом коэволюции, результатом этого процесса является структурное сопряжение сложной системы и среды (в живой природе – организма и среды его обитания), а внутренним механизмом – энактивизм, вдействование системы в среду. То, что и познающее существо в среде и сама среда его активности обретают новые качества, может рассматриваться как метасистема. Иными словами, это означает достижение эффекта их синергизма. Результат их взаимодействия не выводим из свойств их обособленного существования до образования целостной системы.

Если мы рассматриваем когнитивную активность телесно определенного сознания человека, можно говорить о структурном сопряжении субъекта и объекта познания, об их неразделимости. По словам У. Матураны, «мы, человеческие существа, не существуем в природе, природа возникает с нами и мы сами возникаем в ней, поскольку мы объясняем тот способ, каким мы существуем, поскольку мы действуем как наблюдатели».

Специалисты в области философии сознания говорят ныне об исследовании феноменов сознания, свойств и паттернов, описывающих именно «мой опыт в этом мире», их называют «квалия сознания», утверждают необходимость построения «методологии от первого лица» (Варела). Феноменология духа связана с феноменологией тела. Мир, как он проживается и переживается мною здесь и сейчас, – это мой опыт в его пространственно-временной определенности, в его ситуативности, в его телесностной обусловленности. Телесный опыт простирается за непосредственные границы человеческого тела в окружающий мир (по Я. фон Икскюлю, Umwelt), который строит тело-сознание, бытийствуя в нем и обустраивая его по своему собственному разумению.

Даже у Гегеля, который занимался, казалось бы, изучением чисто идеальных содержаний сознания, можно найти любопытные мысли о чувственном сознании (das sinnliche Bewußtsein) или о воспринимающей душе (die empfndende Seele), которые движутся в телесном круге. В «Философии духа» он писал, что для ощущающей души нет различия внутреннего и внешнего, объективного и субъективного, это различие появляется для рассудочного сознания (das verständige Bewußtsein). «Процесс восприятия вообще есть здоровое соучастие индивидуального духа с его телесностью. Чувства есть простая система специфицированной телесности». Гегель говорит о существовании круга телесности, в котором движения моей души непосредственно превращаются в движения моего тела. «Этот круг, эта ограниченная сфера и есть мое тело… Через эту природу моего тела становится возможным и необходимым отелеснивание моих ощущений – движения моей души непосредственно становятся движениями моей телесности». Отношение души и тела, о форме которого много размышляли и Декарт, и Мальбранш, и Спиноза, и Лейбниц, Гегель называет содружеством или общением (die Gemeinschaft). Телесность свойственна многим проявлениям субъективного духа. Он говорит о телесности голоса, об индивидуальной тотальности и всепроникающей силе души в спящем теле, о телесности смеха как согласия субъекта с самим собой и о телесности боли как разорванности ощущающего субъекта.

Жить, познавать и творить означает быть целым, сохранять свою самотождественность. Механизм поддержания самого себя – это круговая причинность или, как его называет Ф. Капра, сетевой паттерн. Телесное сознание не только организует само себя, но и само на себя ссылается, строится через отношение самореферентности. Оно не просто черпает информацию из внешней реальности, но и создает новые связи внутри самого себя, а также связи себя со средой, одновременно отделяющие его от среды и встраивающие в нее. Оно «не обрабатывает информацию, но, наоборот, творит некий мир в процессе познания».

 

10.2. Активная адаптация

В биологической теории эволюции центральное место занимает представление об адаптации. Считается, что в ходе эволюции организмы оптимально приспособились к окружающему миру, а одни биологические виды к другим, так что каждый вид занял определенную, подобающую ему экологическую нишу, а все экологические ниши подогнаны друг к другу в царстве живой природы. Взаимно подогнанные экологические ниши образуют коэволюционные ландшафты. Это выглядит так, как будто природа строится по принципу целесообразности, заранее выстроенного плана. Лейбниц говорил в этой связи о предустановленной гармонии природы. Современные эволюционисты возражают и говорят, что путь к сложности и возникновению устойчивых коэволюционных ландшафтов не предопределен, он был сопряжен с прохождением через множество случайностей, поворотов, бифуркаций и т. п. Лоренц говорил, что эволюция «укрощает» случай, канализирует случайности, важность которых устанавливается только post factum. Лоренц сравнивал возможность появления такой сложной структуры, как человек, с прохождением нитки через очень узкое ушко иголки.

Варела внес в эти дискуссии о наблюдаемом нами дизайне природы, кажущейся запланированности все более и более оптимальной подгонки природных структур и формообразований одно важное дополнение. Выше уже подчеркивалась важность его представления о том, что логика эволюции живой природы является не прескриптивной, а проскриптивной. Основной тезис прескриптивной логики – «всё, что не разрешено, запрещено» оказывается слишком жестким, и он заменяется тезисом проскриптивной логики – «разрешено всё, что не запрещено». Всякий организм избирателен по отношению к окружающей его среде. Из всего великолепного разнообразия природного мира ему доступно только то, что соответствует его когнитивным и деятельностным способностям, которые определяюся морфологией его телесности и доступной ему сетью поведенческих актов. Живой организм является активной сложной системой, которая познает, действуя. Мир полон возможностей, а живой организм, образно выражаясь, имеет ключ только к определенным пространствам и временам этого мира. Остальные двери для него остаются закрытыми. Закрытыми не потому что он слаб и неактивен по отношению к миру, а потому что он такой, он именно таким образом «создан» природой.

Еще раз подчеркну важное обстоятельство, что активность исходит и от организма как когнитивного агента, и от окружающей его среды. Причем среда как среда именно данного когнитивного агента, его субъективный мир, и среда вообще, как весь внешний и объективный мир, далеко не тождественны.

Синергизм когнитивного агента и окружающей среды – один из базисных принципов в рамках энактивного подхода в когнитивной науке. Воззрения Варелы восходят в этом плане к идеям, развитым Мерло-Понти в его феноменологии телесности: «…Именно сам организм – в соответствии с собственной природой своих рецепторов, порогами восприятия своих нервных центров и движениями органов – отбирает те стимулы в физическом мире, к которым он будет чувствителен».

 

10.3. Энактивность и эхо эмерджентности

Энактивный и телесно ориентированный подход предлагает срединный путь понимания взаимоотношений субъекта (когнитивного агента) и объекта (предмета или среды). С одной стороны, этот подход далек от субъективного идеализма, в котором только субъект активен, а внешний мир есть всего лишь проекция его активности, если вообще он и признается существующим независимо от наших восприятий и ментальных репрезентаций. А с другой стороны, далек он и от позиции, которую можно назвать объективизмом, где линии детерминирующего воздействия идут исключительно от среды к субъекту и где субъект сталкивается с жесткой, противостоящей ему как недвижимая стена средой, к которой ему остается лишь в одностороннем порядке приспосабливаться.

Если прибегнуть к образному сравнению, то среду агента можно сравнить с пальто, которое носит человек: оно прилажено к нему, скроено по его телу, отвечает его нуждам, пропитано его теплом и испарениями, растянулось под его формы. Пальто соприкасается с «еще более» внешним миром, но это уже проблема пальто, а не человека; вне посредства пальто он для человека как бы не существует. Еще лучше подошел бы для этого сравнения образ скафандра, обеспечивающего особый микромир для водолаза или космонавта.

Формированием собственной идентичности агент познания одновременно вырезает из окружающей реальности контур своей среды. «Отдельное когерентное Я… благодаря самому процессу конституирования себя… придает форму внешнему миру восприятия и действия», – замечает Варела.

Энактивный и телесно ориентированный подход принимает тезис Мерло-Понти о том, что организм активно выбирает из окружающего мира те стимулы, на которые ему предстоит откликаться, т. е. создает под себя свою среду. Среда становится средой данного организма, подогнанной под его жизнь, а организм активно подстраивается к среде. Связь познающего субъекта и его среды он понимает таким образом, что субъект весь «разлит», распределен в окружающей среде. А если посмотреть с другой строны, то внешняя окружающая среда входит в него, природный мир живет внутри человека. «Вещи теперь уже инкрустированы в плоть моего тела, составляют часть его полного определения, и весь мир скроен из той же ткани, что и оно… Поскольку вещи и мое тело сплетены в единую ткань, необходимо, чтобы видение тела каким-то образом осуществлялось в вещах или же чтобы их внешняя, явная видимость дублировалась внутри него своего рода тайной видимостью: “Природа пребывает внутри нас”, – говорит Сезанн».

Мысль о ситуативности познания и о необходимости надлежащего, энактивного вписывания в среду замечательно выразил Монтень: «Великое и славное достижение человека – это жить кстати (vivre à propos). Жить и мыслить кстати – значит жить и мыслить достойным человека образом в каждой конкретной ситуации».

Известный психолог Ульрих Найссер в своих исследованиях, проведенных в 1970-х годах, показал, что воспринимаемое поступает в мозг не в чистом, первозданном виде, «как оно есть там снаружи», а ложится на предуготовленную схему, которую он назвал форматом. Сам существующий на данный момент формат задается, лепится (moulded) всей суммой предыдущих актов восприятия, что свидетельствует о самоорганизации познавательного процесса и его гибкой приспосабливаемости исходя из предшествующего опыта. «Информация, заполняющая формат в какой-то момент циклического процесса, становится частью формата в следующий момент, определяя то, как будет приниматься дальнейшая информация».

В процессе создания формата, по Найссеру, необходима функция воображения, которое готовит схему будущих восприятий. С одной стороны, субъект безотчетно создает для себя «когнитивную карту среды», которая направляет и делает избирательным его восприятие, позволяет ему отфильтровывать поступающую информацию. Когнитивная карта определяется собранной информацией и накопленным опытом действия и поведения, а не ее вербальным описанием. Ребенок, например, способен находить дорогу задолго до того, как он будет в состоянии адекватно описать словами, где он был и как он туда попал.

А с другой стороны, сами объекты предоставляют возможности, которые могут быть восприняты или не восприняты субъектом. Восприятие – активный, конструктивный процесс выбора из предоставляемого. Найссер использует здесь ключевое понятие из теории экологического восприятия Дж. Гибсона – понятие предоставления («affordance»). «Пол позволяет ходить по нему, ручка дает возможность писать и тд… Предоставление объектом возможности – или, иначе, его значение – зависит от того, кто его воспринимает Каждый естественный объект может иметь огромное множество способов употребления и потенциальных значений, и каждый световой поток специфицирует бесконечное множество возможных свойств. Воспринимающий делает выбор из этих свойств и предоставлений благодаря специфической готовности к восприятию некоторых из них».

Некоторые представления, положенные Гибсоном в основу его экологической теории восприятия, также находят соотвествие с современной концепцией энактивизма. Во-первых, по Гибсону восприятие – это не результат, а непрерывный процесс, который происходит в реальном мире. Это есть способ облегчения выживания живого организма в мире. Восприятие – это не образ, не отпечаток мира в мозге, а событие реального мира. Энактивизм также строится на процессуальном видении восприятия и критикует традиционную репрезентационистскую позицию для понимания когнитивных функций сознания. Во-вторых, восприятие происходит не в голове живого существа, а между воспринимающим и воспринимаемым, в экологической (когнитивной) среде, в которой проявляет свою активность воспринимающий. В энактивизме также субъект и объект находятся в отношении партнерства, партиципации, в синергийном единстве. В-третьих, живое существо извлекает информацию из мира, действуя. Восприятие непосредственно связано с действием. А это уже прямое положение энактивизма Матураны и Варелы: познание через действие, а действие через познание (knowing by doing and doing by knowing). В-четвертых, восприятие есть момент взаимодействия живого существа с реальным миром. Это способ жизни живого существа в мире и его выживания в нем. В эволюционной эпистемологии и в концепции энактивизма жизнь и процессе познания понимаются в единой концептуальной паре, по сути, они тождественны. Жизнь является познающей, а познание служит целям поддержания жизни, выживания и развития живых организмов. В-пятых, онтология окружающего мира строится через восприятие. Это есть мир восприятия, мир, как он дан живому существу, и он отличается от мира, который существует сам по себе. Но существует и принципиальное различие между этими двумя концептуальными подходами: гибсоновской экологической концепцией восприятия и вареловским энактивизмом. Гибсон предполагает – и это был общепринятый и широко распространенный взгляд в когнитивной науке, – что живой организм, познаваея, извлекает информацию из окружающего мира. Информационная сущность когнитивной деятельности сознания подвергается в энактивизме серьезной критике. Мозг, а вместе с ним и телесно воплощенный разум, является информационно замкнутой системой. Он не строит никаких репрезентаций внешнего мира. Живой организм, обладающий мозгом и оте лесненым разумом, устанавливает схемы изменения как проявление его собственной модели организации. Мозг (и сознание) организует внешнюю среду как продолжение самого себя.

Варела опирался на идеи своих предшественников, и Найссера, и Гибсона, и др. Но особую ценность он видел в философской феноменологии Э. Гуссерля и М. Мерло-Понти и осуществлял проект натурализации феноменологии, чем очень гордился. Развивая энактивный подход к познанию, Варела ссылается на идеи Гуссерля о «протенциях» – о как бы устремленных в будущее линиях, или траекториях, которые задают характер когнитивной активности в настоящем. Он называет это «the bootstrap principle» – «принципом шнурка»: если потянешь за один конец, то другому концу, через ненаблюдаемое смещение множества петель, передается этот импульс потягивания. «Метафорически выражаясь, идущий по дороге и сама дорога неразрывно связаны друг с другом», – разъясняет он. Протенции выражаются, в частности, в эмоциональной настроенности, аффективной тональности, которые задают вектор, русло предстоящего когнитивного акта. Формируется «протенциональный ландшафт», который ведет процесс развертывания когнитивной деятельности.

Взаимное приспособление познающих существ и среды их обитания происходило и в процессе эволюции жизни. Известно, например, что зрение медоносных пчел смещено к ультрафиолетовой части спектра, чтобы лучше распознавать цветки с нектаром. Но и цветущие растения прошли в ходе эволюции свою часть пути. Их взаимный встречный путь и есть коэволюция. «Окраски цветов, по-видимому, коэволюционировали с чувствительным к ультрафиолету, трехцветным зрением пчел». Коэволюция как взаимное приспособление для выживания нередко происходит и через борьбу друг с другом путем создания защитных фильтров. Примером коэволюции является динамика совместной жизни некоторых растений и поедающих их гусениц. Растение и поедающие его гусеницы составляют единую систему. Растения вырабатывают ядовитые для гусениц вещества, однако определенные виды гусениц (например, гусеницы монарха) в ходе эволюции приобрели нечувствительность к ядам, вырабатываемым растениями. Более того, гусеницы накапливают яды в своем теле и тем самым становятся несъедобными для птиц.

Тезис о важнейшей роли движения, действия и вдействования (enactment) может быть развит и применительно к взаимоотношениям когнитивного агента и среды. Именно через телесное движение ребенка осуществляется его самовыделение из социальной среды и тем самым формирование его собственной идентичности, его Я. На это указывал еще Анри Бергсон в работе «Материя и память», впервые опубликованной в 1896 г., т. е. задолго до появления теории Жана Пиаже. «Психологи, изучавшие раннее детство, знают, что представление наше вначале безлично. Только мало-помалу, благодаря индукции, оно принимает наше тело за центр и становится нашим представлением. Механизм этого процесса понять легко. По мере того как тело мое передвигается в пространстве, все другие образы изменяются; образ же моего тела, наоборот, остается неизменным. Мне в итоге приходится сделать его центром, к которому я отношу все другие образы».

И далее он пишет о важной роли активности телесного восприятия: «Актуальность нашего восприятия состоит… в его активности, в движениях, которые его продолжают, а не в относительно большей интенсивности: прошлое – это только идея, настоящее же идеомоторно. Но этого-то упорно не хотят видеть, смотря на восприятие как на разновидность созерцания, приписывая ему чисто спекулятивную цель и направленность на некое неведомое бескорыстное познание: как будто отделяя его от действия, обрывая таким образом его связи с реальным, его не делают сразу и необъяснимым, и бесполезным! Но тогда упраздняется всякое различие между восприятием и воспоминанием, потому что прошлое по своему существу есть то, что уже не действует, и, не признавая этого признака прошлого, становится невозможным отличить его от настоящего, то есть от действующего».

Через осмысленные действия ребенок научается проводить различия, намечать границы между предметами окружающего мира, которые первоначально слиты для его взгляда в общую массу, неразличимы. «Бесспорно, что в известном смысле существует множество предметов – один человек отличается от другого, дерево от дерева, камень от камня, так как каждое из этих существ, каждая из этих вещей имеет характерные особенности и подчиняется определенному закону эволюции. Но вещь и то, что ее окружает, не могут быть резко разделены, постепенно и незаметно осуществляется переход от одной вещи к другой: тесная взаимосвязь всех предметов материального мира, непрерывность их взаимодействий и реакций доказывают, что они не имеют тех точных границ, которые мы им приписываем. Наше восприятие как бы очерчивает их осадочную форму, оно определяет предметы в той точке, где останавливается наше возможное действие на них и где, следовательно, они перестают касаться наших потребностей. Такова первая и наиболее очевидная операция воспринимающего ума: он прочерчивает деления в непрерывности протяжения, просто подчиняясь внушениям потребностей и нуждам практической жизни».

Говоря о понимании Анри Бергсоном роли телесного движения в самоидентификации человека как субъекта познания, следует обратить внимание на особенность мировоззрения этого философа. Он исходит из понимания, сходного с махизмом: в материи потенциально дана вся множественность образов о ней, что якобы снимает дилемму материализма и идеализма. «Вам следует объяснить, таким образом, не то, как зарождается восприятие, но как оно себя ограничивает, потому что оно должно было бы быть образом всего, а на самом деле сводится к тому, что вас интересует». «Единственным вопросом… является, зачем и как этот образ выбран, чтобы стать частью моего восприятия, в то время как бесконечное множество других образов остается из него исключенным». «Воспринимать все влияния, ото всех точек всех тел, значило бы опуститься до состояния материального предмета. Воспринимать сознательно – значит выбирать, и сознание состоит, прежде всего, в этом практическом различении».

Важность движения для формирования нормального зрительного восприятия животных находит экспериментальное психологическое подтверждение. В одном из опытов были выделены две группы котят: одни имели возможность активно двигаться, другие двигались вместе с ними, но прицепленные за ними в корзинке, т. е. пассивно. Через несколько недель была проведена контрольная проверка. Она показала, что котята из первой группы видели нормально, а котята из второй группы двигались крайне неуверенно, ударялись об углы и в целом вели себя как слепые, хотя в своих корзинках они наблюдали все точно то же самое, что и первые.

Согласно концепции Льва Выготского, разработанной в 1920– 1930-е годы, оперирование с материальными предметами, имеющее пробный, бесцельный, игровой характер, сыграло решающую роль в развитии у высших млекопитающих интеллекта как изобретательной (inventive), креативной функции сознания.

Нахождение ребенком обходного пути, т. е. обретение качественно иного восприятия пространства, может происходить как инстайт, сразу ставящий двухлетнего ребенка на уровень, свойственный старшему ребенку. «Инстайт всегда можно рассматривать как изменение когнитивной структуры ситуации. Он часто включает дифференциацию и реструктуризацию в смысле разделения определенных регионов [поля. – Е. К], которые были связаны, и соединения регионов, которые были разделены. Например, чтобы использовать ветку дерева в качестве палки для доставания цели, находящейся за решеткой, необходимо увидеть ветку как относительно изолированную единицу, а не как часть внутри большей единицы – дерева. Кроме того, необходимо связать эту ветку с целью за решеткой».

Пространство осваивается различными живыми организмами как когнитивными существами двигательно, «на ощупь». Складывающиеся у них схемы восприятия пространства определяются как уровнем эволюционного развития соответствующего животного вида и особенностями его телесной организации, так и специфическим опытом освоения пространства каждой индивидуальной особи.

Мир – это океан потенций, бурление различных возможностей, открывающихся для субъекта. Эта конструктивистская позиция в поэтической и наиболее заостренной форме была выражена Андре Жидом в одной из его дневниковых заметок: «Вещи нуждаются в нас, чтобы существовать или чтобы почувствовать свое бытие, а без нас они пребывают в ожидании».

Ему вторит Морис Мерло-Понти, который проводит исследование природы восприятия со своей позиции, со стороны связи феноменологии телесности и эпистемологии. Некоторые «живописцы говорили, что вещи их разглядывают, в том числе, вслед за Клее, Андре Маршан: “В лесу у меня часто возникало чувство, что это не я смотрю на лес, на деревья. Я ощущал в определенные дни, что это деревья меня разглядывают и говорят, обращаясь ко мне. Я же был там, слушая… Я думаю, что художник должен быть пронизан, проникнут универсумом и не желать обратного. Я жду состояния внутреннего затопления, погружения. Я, может быть, пишу картины для того, чтобы возникнуть”… Говорят, что человек рождается в тот момент, когда то, что в материнском лоне было видимым только виртуально, становится видимым сразу и для нас, и для себя. Можно сказать, что видение художника – это своего рода непрерывное рождение».

Принцип партиципации и взаимного участия в деятельности друг друга справедлив не только для процессов восприятия, но и для творческой активности человека, преобразования им мира по своему собственному усмотрению и в соответствии со своими собственными эстетическими предпочтениями. Укладка камней должна происходить в соответствии с природой вещей, с их внутренними свойствами, с тем, как они «знают» самих себя. «Возводя стену, – говорит Авата Дзюндзи из гильдии Ано-сю, – нужно слушать камни: они знают, куда хотят лечь [выделено мною. – Е.К.]. Так всегда говорили мастера – умельцы гильдии Ано-сю. Если мы будем делать свое дело как положено, следуя этому совету, наши стены никогда не упадут, даже при наводнении или землетрясении. Каменные стены, выложенные членами гильдии, пережили даже Великое хансинское землетрясение 1995 года, которое нанесло ужасающий урон другим строениям… Люди живут несколько десятков лет, а хорошая каменная стена должна простоять века. Ясное дело, нам нельзя работать небрежно».

Итак, восприятие активно и деятельно, оно энактивно. Луч восприятия когнитивного субъекта высвечивает только что-то из предоставленных миром возможностей, только избирательно, сообразно природе его телесного устройства и двигательным возможностям как представителя определенного биологического вида, накопленному им индивидуальному опыту, установкам восприятия. Воспринимающий активен, он сам в значительной мере определяет то, что он увидит, услышит, почувствует. Предоставление возможностей (для проявления свойств мира) происходит и со стороны когнитивного субъекта.

Субъект с каждым познавательным шагом как бы забрасывает впереди себя мостик, настил, связанный из волокон предыдущих восприятий; мостик позволяет ему ступить в стихию многообразной воспринимаемой им реальности, первоначально сориентироваться и сообразоваться с ней. Но за спиной мостик не исчезает и не разбирается, он затвердевает во все более прочную и упругую, беспрерывно наращиваемую лестницу.

Здесь, по идее, можно возразить: активность когнитивного субъек та здесь везде понимается очень ограниченно или вообще метафорически; да, он отрезает свой кусок торта – но не печет сам торт. Он размечает реальность для себя, как сеткой в поле зрения прицела, но разве от прицеливания меняется физическим образом реальность сама по себе, реальность для всех других?

В широком временном масштабе, в каком происходит истирание мраморной ступени от миллионов шагов до видимой лунки, – может меняться. Исторический процесс эволюции жизни – это взаимное приспособление познающих живых организмов и среды их обитания, их взаимно согласованное развитие, коэволюция.

Таким образом, когнитивный субъект и окружающая его среда связаны посредством взаимного предоставления возможностей, которые определяются складывающейся ситуацией познания. Или, иначе, их связь определяется их постоянным взаимным испытанием, обоюдной пробой. Это взаимное предоставление возможностей и взаимное испытание и есть подлинное энактивное познание.