Все, о чем я говорил в предыдущих статьях, так или иначе сводилось к тому, что, в отличие от нашей обычной речи, которой мы овладеваем в самой ранней поре, ритмическая, стихотворная речь не несет утилитарной информации. Зачем же она вообще нужна?
Почему же, еще не овладев разговорной речью, малыши так радуются, когда слышат стихи Чуковского или Маршака?
Почему они требуют читать им именно эти книжки?
Конечно, их, прежде всего, приводит в восторг само звучание, ритм, который можно сопровождать кивками головы, который можно отхлопать в ладоши. Эта радость приходит к нам еще до того, как мы начинаем вникать в смысл стихов, не можем пересказать, о чем рассказывается в услышанных стихах. Да и всегда ли есть смысл в наших самых первых стихах — «Ладушки, ладушки! Где были? — У бабушки. — Что ели? — Кашку. — Что пили? — бражку» Да и стихи ли это!? Их все знают. И все хлопают в эти самые ладушки. Но никто не задумается о смысле, о том, попадают ли хлопки на ударения в словах. И так хорошо. Ведь, действительно, хорошо!
О возможности создать смысл ничего не значащими словами мечтали поэты, разрабатывающие поэтику и поэзию, которую принято называть поэзией «зауми». Поэт-футурист А. Крученых создал стихотворение «Глухонемая», в котором воспроизводится мычание обделенной членораздельной речью женщины: «Муломнг, / улва / глулов кул… / алгул ягул валгул / за-ла е / у-гул / во лгала гыр / марча…». Даже в тех случаях, когда слабо прослушивается значение слова, которое пытается, но не может выговорить глухонемая, целостное впечатление нечленораздельного мычания гораздо сильнее впечатляет, чем пытается сделать нечто подобное актриса Чулпан Хаматова в спектакле по рассказам Василия Шукшина.
Впрочем, не будем отвлекаться. Создание нового языка было для поэтов-революционеров начала XX века установкой на то, что он, лишенный стереотипов традиционного языка, обновит мир и человека этого мира. Ни в коем случае не сопоставляю смысл и содержание того времени с нашим временем: появление Интернета и мобильного телефона настолько изменили содержание, скорость и характер общения, что мечтать о сохранении классической нормы сегодня вряд ли приходится. При всей нашей любви к ней. Да и я уже разучился говорить на языке интеллигентов моего далекого детства. К чему я все это говорю?
Во-первых, хочу показать, до чего может дойти расхождение внешнего, звукового облика слова и его значения, вернее, утраты значения. Если не брать в расчет некоторых наших политиков, не соотносящих произнесенных ими слов с их значением, то все сказанное мной имеет отношение исключительно к поэзии и стихотворству.
Во-вторых, создание особого языка эпохи всеобщей информатизации, хотим мы этого или не хотим, неизбежно, и нужно найти свое место в этом тотальном процессе. Я думаю, что у человека, стремящегося научиться писать стихи, для этого есть свое суверенное место. Попытайтесь создать стихотворения на языке птиц, зверей, насекомых и так далее. Такие попытки в истории поэзии были достаточно любопытными.
Так, современник и единомышленник Алексея Крученых Василий Каменский был виртуозом в области звукоподражания: «Трель растре-лится шральней, / Если строен гибкий лес — / Цивь — цинь — вью — / Цивь — цинь — вью — / / Чок — й — чок. / Звонче лей, соловей, / В наковальне своей / Рассыпай искры истому лету. / Цивь — цинь — ций — / Цивь — цинь — ций — / Чтрррь — кой, Ю. / В шелестиных грустинах / Зовы песни звончей. / В перепевных тростниках / Чурлю-журлит журучей / Чурможурлит — журль. / Чурможурлит — журль. / И растрельная трель: / Ций — вью — й — чок. / Чтрррь — йю, Ю».
В стихотворении, которое так и называется «Соловей», подражание песне соловья вправлено в рассказ о самой его песни, причем образ, найденный в начале, — «трель растрелится», звучит и в конце — «растрельная трель». (Любопытно, что авторский неологизм «растрельная», идущий от слова «трель», звучит как вполне законное — «расстрельная». Такие неологизмы, вообще, отличают поэтов этой школы.)
(Отмечу попутно, что ради необычного звучания стихотворец может исказить, переделать состав и границы слова. Поэт и мыслитель начала XX века Владимир Соловьев, нечуждый, как и все большие люди, шутке и розыгрышу, написал такое: «Сладко извергом быть / И приятно забыть / Бога. / Но за это ждет до— / Вольно скверная до— / Рога». Для нас с вами этот забавный стихотворный опус большого поэта очень любопытен: он относился к нему как к шутке и никогда не включал в собрания своих произведений; оно дошло до нас в чужой записи.)
Вообще звукоподражание не стремится воссоздать звучание голоса того или иного зверя или птицы, а только указывает на такую возможность. Не умеющие говорить дети называют собаку «гав-гав», а кошку «мяу-мяу». Это наши дети, а в других странах звукоподражания звучат совсем по-другому.
В качестве упражнений по складыванию стихов, мне кажется, очень интересно было бы написать стихотворную переписку коровы Машки и быка Дон-Жуана, в которой бы звучали и звукоподражания, и ваш обычный, обычными словами стихотворный комментарий к ним. Насколько свободно вы владеете языком коров и быков, вы сами сможете оценить только по тому, как ваши товарищи поймут «автора» и адресата этих писем. Разумеется, вы прочитаете эти письма как анонимные. Очень интересны для звукоподражательных стихотворений и такие темы, как «Обсуждение двумя сороками последней сплетни» или «Оправдательный монолог воробья перед кошкой, которая решила его съесть». Рассказать о чем-либо не только обычными словами, но и звукоподражаниями, — совершенно особое искусство, данное не многим.
Стало хрестоматийным пушкинское — «…Шипенье пенистых бокалов, И пунша пламень голубой». Здесь шипение льющейся в бокалы струи шампанского и горящего джина передается дважды — значением слов и повторяющимися «ш» и «п» непосредственно воспроизводящими в звуках речи то, что слышит счастливый гость на этой замечательной пирушке.
Александр Твардовский значение слов о грохоте и скрежете сражений сопутствовал звукописью: «Низкогрудый, плоскодонный, / Отягченный сам собой, / С пушкой, в душу наведенной, / Страшен танк, идущий в бой. / А за грохотом и громом / За броней стальной сидят, / По местам сидят, как дома, / Трое-четверо знакомых / Наших стриженых ребят».
Звуками слов можно изобразить не только слышимые звуки, но и неслышимую скорость.
Понятно, что звукопись главным образом связана с аллитерациями. Именно нагнетание отдельных звучных согласных, в первую очередь «р», делает аллитерацию выразительной и резкой. А исключение слов с «р» — нередкий случай в легкой поэзии конца XVIII–XIX веков.
Например, нет ни одного «рычащего» звука «р» в тихом и нежном послании Г.Р. Державина «Желание» (1797):
Любопытны опыты Людмилы Петрушевской, которая, изменяя звуковую оболочку слова, в какой-то мере придавала ему вполне понимаемое значение:
Если вам понравилась сказка Людмилы Петрушевской, то я предложил бы вам как начинающим литераторам, во-первых, попытаться написать словарные значения смешных слов, придуманных Петрушевской, и пусть ваши толкования будут такими же забавными, как и те слова, к которым они относятся. Во-вторых, поскольку мы, прежде всего, занимаемся стихами, я попросил бы вас рассматривать эту прозаическую сказку как подстрочник и попытаться написать по нему стихотворение. Для того чтобы показать, насколько это просто, могу вам предложить мой вариант стихотворной сказки «Пуськи бятые»: «Сяпа ́ла Калу ́ша с детьми ́ по напу ́шке». (Поскольку мы не знаем, как автор поставил ударения в своих придуманных словах, мы поставим их так, как нам нравится или как нам удобно. Поэтому мы произносим — «сяпа ́ла». Так у нас, отмечу для образованных, получился четырехстопный амфибрахий.)
В высокой поэзии звуковая организация стиха приобретает глубокий выразительный смысл. Так, самое главное по смыслу слово стихотворения или сцены в крупном стихотворном произведении исподволь готовится не только значениями слов, но и их звуковым составом. Приведу, на мой взгляд, очень интересное и доказательное наблюдение исследователя на эту тему: «Элементы „звуковой подготовки“ мы обнаружили в XXX строфе главы 6, где описана дуэль. Драматизм растущего напряжения достигает апогея к концу строфы: „Онегин выстрелил…“ Этот „ВЫСТРЕЛ“ потрясает нас не только в силу самого повествования (усиленного паузой скорбного многоточия); мы полагаем, что отдельные фонетические элементы глагола „выстрелил“, часто предшествующие этому слову, по закону подпороговой суммации умножают его экспрессию. Напомним 10 заключительных стихов этой строфы:
Сочетания „СТ“ в 10 последних стихах XXX строфы встречаются 9 раз (!), что составляет среднюю частоту одного „СТ“ на 9.3 слога. Ни в одной строфе этой главы подобного сгущения нет». (Л.С. Салямон. Заметки о поэтической звукописи Пушкина. С этой работой вы можете познакомиться в Интернете.) При всем уважении к ученому, зорко разглядевшему это глубоко запрятанное в тексте явление, потрясает гений Пушкина: Как он это все рассчитал! Как он все это выстроил! Не оставляя удивление и восторг в адрес Пушкина, мы понимаем, что, решая главную художественную задачу, настоящий поэт без всяких усилий, как бы не замечая, решает попутные задачи. Конечно, Пушкин не подготавливал специально слова с определенными звуками, просто у него само собой получилось. Гению язык служит так же, как гений служит языку. Я обратился к этому вопросу не только потому, что нас занимала проблема отношений (или, точнее, отсутствия зависимости) между значением и звуковым обликом слова. И это я постоянно пытался вам показать и помочь на практике освоить. Оказывается, не всегда эта зависимость отсутствует. У истинных поэтов — и здесь проходит граница, отделяющая их от стихотворцев, — поэтическое содержание может вырастать из звучания стихов. Но всё сказанное не так уж бесполезно для вас — начинающих стихотворцев. А вдруг вы заметите в написанном вами ростки истинной поэзии? Кому дается поэтический дар (или наказание?), никто не знает. И узнать об этом можно только по собственным стихам. Потому что, как я говорил, одного желания творить и даже создания формально правильных, гладких стихов явно недостаточно. А вдруг именно вам дан удел — стать настоящим поэтом. Но в любом случае — хотите ли вы научиться писать стихи, чтобы в дальнейшем сочинять поздравления, кричалки и эпиграммы или чтобы изливать свою душу в стихах, в которых есть что-то такое, чего не было в поэзии прежде, — вам необходимо совершенствоваться в работе над созданием стихов.