Особый интерес вызывает религиозная политика Диоклетиана. В наиболее явно отразилось его консервативное мировоззрение, идеологическая сущность всей его политики.

Прежде чем перейти непосредственно к описанию религиозной политики основателя Домината, необходимо коснуться проблемы духовной жизни Империи в I–III вв. Если в отношении политической свободы империя однозначно выступила в роли душительницы, то судьбы свободы духовной в условиях Принципата и раннего Домината были куда более благополучны. Надо сказать, что и по свободе гражданской в Риме скорбели мало — в последние десятилетия Республики она была крайне малосостоятельна и чаще всего порождала кровавые гражданские войны. Империя дала мир необъятному пространству римских владений, превратив их в единый Pax Romana, Римский Мир. И касалось это не только собственно римлян. Тем из завоеванных стран, в которых и без того не было никакой политической свободы и которые в первую очередь лишились только права разорять друг друга бесконечными войнами, империя дала благосостояние, которого они до сих пор никогда не знали. Подданные империи "предпочитали безопасное настоящее исполненному опасностей прошлому". Буйства Калигулы и Нерона, жестокости Домициана и безобразия Коммода задевали лишь весьма узкий круг лиц, прежде всего придворное окружение цезарей-тиранов. Populus Romanus — римский народ Италии, не говоря уже о населении провинций, могли благоденствовать при злейших владыках Палатина. Гибель философов, писателей (Сенека, Петроний) никак не была связана с их творчеством, а произошла от неудачи чисто придворной карьеры. Свобода мысли, творческая свобода. утверждавшаяся еще в эллинистических государствах и которой были чужды полисы классической Греции ("они убили Сократа; они едва не убили Алкивиада. Анаксагор, Протагор, Феодор Атеист, Диагор из Мелоса, Продик из Цеоса, Стильпон, Аристотель, Теофраст, Аспазия, Эврипид, — все пострадали в большей или меньшей степени"), утвердилась в Римской империи.

"До Константина Великого в римском кодексе не существовало ни одного закона, направленного против свободы мысли; в истории императоров не было ни одного процесса, который касался бы философских учений. Ни один из ученых не был подвергнут преследованию. Такие люди как Галиан, Лукиан, Плотин, которых сожгли бы в средние века, жили спокойно, под охраной закона. Империя открыла эру свободы в том смысле, что упразднила абсолютное владычество семьи, города, рода (полисное наследие — И. К.), заменив его властью государства. Ведь абсолютная власть давит тем больше, чем теснее круг, на который она распространяется. Древние республики и феодализм угнетали каждого отдельного гражданина несравненно сильнее, чем империя. Правда, были эпохи, когда Римская империя жестоко преследовала христианство, но, тем не менее, она не убила его. А в древних республиках (древнегреческие полисы, республиканский Рим — И. К.) распространение христианства было бы невозможно; если бы не сдерживающая римская власть, довольно было бы одного иудейства, чтобы окончательно его подавить. Фарисеям не удалось уничтожить христианство только благодаря вмешательству римских правителей… первые христиане действительно с большим почтением относились к авторитету римлян" [305] .

Думается, сущностно эти мысли Эрнеста Ренана, высказанные еще в веке XIX, едва ли могут быть отвергнуты даже в наступающем XXI веке.

О безусловной исторической прогрессивности Римской империи эпохи Принципата пишет российский антиковед А. Б. Егоров:

"Объединение народов Средиземноморья в рамках единой цивилизации было исторически необходимым процессом, и после кризиса эллинистического мира и разгрома Карфагена такой объединяющей силой мог стать только Рим… а без Римской империи не могло быть и дальнейшего развития европейской цивилизации" [306] .

И стало это возможным в том числе и потому, что духовная свобода в Pax Romana — римском мире — не только не умерла, но и получила дальнейшее развитие. Публия Корнелия Тацита смело можно назвать "певцом Империи и Свободы", ибо два эти понятия в эпоху Принципата отнюдь не всегда противостояли друг другу, а в эпоху Антонинов (исключая Коммода) стояли рядом.

Христианство могло зародиться как действительно мировая религия только в условиях Римской империи, где Pax Romana сам естественным образом приходил к мысли, сходной с основополагающим постулатом св. Павла: "Несть [перед Богом] ни эллина, ни скифа, ни иудея". Собственно, это относительно обожествляемого императора четко зафиксировал эдикт Каракаллы 212 г. — все подданные императора независимо от этнического происхождения равны перед ним, все они римские граждане. Однако решительное столкновение христианской церкви и императорского Рима было неизбежным. Христианин не мог признать Бога-императора и приносить ему жертвоприношения и потому христианство существовало в империи, живя своей собственной жизнью, воздавая "Богу — богово, а кесарю — кесарево". Но вся беда заключалась в том, что значение императорского культа возрастало параллельно с ростом числа христиан и неприятие важнейшего идеологического обряда империи все большим и большим числом ее подданных было чревато роковыми потрясениями. Собственно, крупнейшее гонение на христиан при Деции (249–251 гг.), как известно, произошло именно из-за нежелания христиан приносить цезарю присягу, сопровождавшуюся жертвоприношением бого-императору. Компромисса здесь быть не могло. И в этом таилась величайшая опасность для языческой античной цивилизации. "Imperium Romanum, каким мы знаем его, каким все лучше узнаем по истории римских провинций, это поразительнейшее творение в монументальном стиле, — оно было только началом, строительство было рассчитано на века, которые оправдали и подтвердили бы его… С тех пор так не строили — немечтали строить так, sub specie acterni (под знаком вечности — И. К.). Организация была столь крепкой, что выносила и дурных императоров: случайной личности ничего не поделать с таким замыслом, — вот самый первый принцип архитектуры большого стиля. Но она была недостаточно прочной, чтобы противостоять наихудшему виду порчи — христианину".

Разумеется, совершенно необязательно (скорее, и не нужно) соглашаться с немецким философом в характеристике христианства как наихудшего вида порчи, но то, что только оно было силой, способной сокрушить античную цивилизацию — это несомненно.

Здесь не следует путать судьбы античности и империи. Империю христианство не убило — Византия пережила Западный Рим на тысячелетие. А вот цивилизация античная с торжеством христианства умерла.

Время правления Диоклетиана и вошло в историю не только рождением политической системы Домината, но и крупнейшим в истории прямым столкновением языческой античности с крепнущим христианством.

Здесь особо надо отметить, что сама система Домината, основанная на поклонении как божеству личности императора, с одной стороны, была совершенно, казалось бы, несовместима с христианством, не могущим признавать царствующего августа за Бога, с другой стороны, божественная природа государства становилась символом небесного строя, отраженного в мире.

"Этой эволюции государственного самосознания соответствует, ее вдохновляет, но и ею в свою очередь вдохновляется религиозное движение греко-римского мира в сторону монотеизма, то есть веры в единого Бога. Неоплатонизм Плотина — это лебединая песня греческой философии, восточные культы, "герметическая" письменность — все главные духовные и умственные течения эпохи — провозглашают Единое Начало, Одного Высшего Небесного Бога".

Так что Доминат в сфере политической неизбежно должен был привести и к монотеизму в сфере духовной жизни империи, а наиболее сильным и наиболее сильным и распространенным монотеистическим культом в Риме было в те времена христианство… Мирного же его утверждения в империи не могло быть не только, возможно и не столько по причине вопиющей нелояльности христиан к императорскому культу, за что они, как отмечалось, в правление императора Деция и подверглись гонению, но и по причине антагонизма духовного: христианство, усвоившее десять ветхозаветных заповедей и стоящее на нравственной основе постулатов Нагорной проповеди, в принципе не могло в конечном итоге ужиться с в высшей степени формалистической римской религией, не включавшей в себя понятие морали. Стоит привести глубокое наблюдение Е. В. Федоровой, что у римлян "отношения с богами носили характер откровенной сделки по принципу "я дал тебе, чтобы ты дал мне": я принесу тебе жертвы с соблюдением формальностей ритуала, а ты должен выполнить мои просьбы; если ты этого не будешь делать, то и я не буду приносить тебе жертвы и буду искать себе других богов. Чужим богам римляне поклонялись охотно, если считали это для себя выгодным, и презирали лишь религиозный экстаз, свойственный некоторым иноземным культам, особенно восточным; бесноваться и вопить казалось им делом ненужным и унижающим человеческое достоинство; ведь по их мнению, богам не нужны чувства людей, богам нужно лишь нечто материальное, нужна конкретная "взятка" в виде пролитого вина и рассыпанных муки и зерен, в виде крови и дым от сожженных под открытым небом внутренностей, жира и костей жертвенных животных (мясо богам не жертвовали, его съедали сами, так что боги в конечном итоге получали лишь то, что людям все равно не нужно). Недаром латинское слово religio означает "связь", то есть формы связи с теми силами, которые стоят вне человека и могут ему вредить, а латинское слово cultus имеет общий корень с глаголом colere, основное значение которого "возделывать землю", т. е. богов, принося им жертвы, как будто бы "обрабатывают руками", также как и землю".

Так могли ли долго мирно уживаться боги, отношение к которым исчерпывалось чеканной формулой: "Do ut des" и Тот, к которому завещано было обращаться "Pater noster, qui est in Caelis, sanctificetur Nomen tuum, advaniat Regnum Tuum, fiat voluntas tua sicut in Caelo et in Terra", Бог, главное чувство к которому Любовь?

Да, христианство могло возникнуть только в условиях Империи, только римская религиозная терпимость могла позволить ему распространиться по всему римскому миру, но именно оно и должно было положить конец античности. Духовный конец.

Теперь обратимся непосредственно к конкретным особенностям религиозной политики Диоклетиана.

Диоклетиан, стремившийся создать в Римской империи такое положение, при котором императорская власть контролировала бы все стороны жизни общества и государства, не мог не обратить особого внимания на религиозные системы, распространяемые в различных частях империи. По мнению Диоклетиана, религия должна была явиться в его руках тем инструментом, посредством которой император обосновывал бы установление системы Домината как средства и "его необходимость для "всеобщего блага".

Единая для всей империи религиозная система должна была укреплять престиж императорской власти, восстановить пошатнувшийся авторитет "Вечного Рима", сплотить все слои населения вокруг императорского престола.

Это и наложило определенный налет на его политику в идеологическом плане. Что, как это ни парадоксально, соответствовало его новаторским мероприятиям в государственной деятельности. Единая официальная религия должна была укрепить новую политическую систему.

В данном случае староримская религия явилась идеологической опорой режима, важнейшим атрибутом надстройки.

Всеми мерами Диоклетиан старался укрепить староримскую религию. "Древнейшие религии свято соблюдались", — отмечал римский историк. Резко был усилен императорский культ. Диоклетиан и Максимиан приняли имена "Иовия" и "Геркулия" — Юпитера и Геркулеса, Впервые к императору стали обращаться и поклоняться как к Богу.

Любопытно, что при Диоклетиане в империи усилилось почитание также и ряда местных языческих божеств. Так в конце III в. в армии исключительно популярным становится культ "Дунайского всадника", произошедший из Паннонии, чья религиозная суть до настоящего времени историкам неясна. Соправитель Диоклетиана Галерий всю жизнь боялся каких-то непонятных римлянам горных богов своей родной Дакии. Естественно предполагать, что распространение подобных культов должно было быть связано с иллирийским происхождением ряда императоров — Клавдий II Готский (268–270 гг.), Аврелиан (270–275 гг.), Проб (276–282 гг.), да и сам Диоклетиан со своими соправителями.

В первые 18 лет правления Диоклетиана существовала еще известная веротерпимость к иудеям, манихеям и христианам. Хотя эти религиозные системы являлись основными оппозиционными силами в отношении староримских верований и императорского культа, но не подвергались каким-либо гонениям. Об этом свидетельствует христианский писатель Евсений Памфил:

"Столь велики были и как далеки между всеми народами, греками, враварами, распространились, пред современным нам гонением, слава и дарование учения о почитании верховного Бога, возвещенного свету Христом, рассказать достойно мы не в состоянии. Доказательством того может служить благосклонность к нашим державных лиц (Диоклетиана и соправителей — И. К.), которые поручили им управление народом и, по великому распоряжению к их вере, избавляли их совесть от жертвоприношений. А что сказать о царских придворных? Что о начальствовавших над всеми правителях? Домашним, детям и слугам они попускали открыто и свободно следовать божественному слову и христианской жизни, едва не позволяли едва не позволяли им хвалиться дерзновением в вере и считали достойным любви больше, чем прочих сослужителей" [317] .

Благосклонность Диоклетиана к христианской церкви казалась прочной, ибо и жена, и дочь, и многие другие близкие к нему люди исповедовали христианство. Более того, у многих тогда складывалось впечатление, что христианство вот-вот станет официальной религией в Римской империи. Царь Тиридат, союзник Рима, восстановленный победоносной армией Галерия в 298 г, на армянском престоле, стал христианином и принудил к крещению своих подданных, полагая, что так скоро поступит и сам Диоклетиан.

Христианская церковь в последние десятилетия III в. значительно усилилась. Она была уже стройной и сильно организованной с выделившейся церковной верхушкой, которая вела себя очень уверенно и внутри которой шла упорная борьба за преобладание в церкви.

Эти обстоятельства обеспокоили Диоклетиана, увидевшего в церкви организацию, параллельную государственной.

Кроме того, христиане откровенно издевались над римскими богами, не признавали императорского культа, пренебрежительно относились к законам государства, что не могло не раздражать императора, ибо независимая церковь никак не укладывалась в рамки его политической системы, где все регулировалось верховной властью.

Вот как описывает положение, сложившееся в самой церкви непосредственно перед началом гонений Евсений Памфил:

"Когда же от излишней свободы течение наших дел превратилось в медленное и вялое; когда мы начали друг другу завидовать, друг с другом ссориться и, при случае, поражали один другого стрелами слова едва ли не так же, как оружием; когда власть стала нападать на власть, народ — возмущаться против народа, постыдное же лицемерие достигло высшей степени зла" [319] .

"Мнимые наши пастыри, презрев закон благополучия, воспламенились взаимными распрями, умножалось только одно — раздоры и угрозы, ревность, вражда друг против друга и ненависть, и именно домогались первенства, будто какой-нибудь неограниченной власти" [320] .

Эту особенность взаимоотношений тогдашнего христианского клира впоследствии удачно использовал последний реставратор язычества император Юлиан. По словам Аммиана Марцеллина, "он созвал во дворец христианских епископов, пребывавших в раздоре друг с другом, и народ, раздираемый ересями….. Он знал по опыту, что дикие звери не проявляют такой ярости, какую проявляют большинство христиан в своих внутрирелигиозных разногласиях".

Гонения на христиан начались на девятнадцатом году правления Диоклетиана в марте перед праздником "спасительного страданья". Согласно сведениям Лактанция — он был непосредственным очевидцем начала гонений, поскольку жил в Никомедии, где преподавал латынь — толчком к перемене отношения к христианам в худшую сторону у Диоклетиана стало отсутствие знамений во время государственного жертвоприношения богам. Неудача жертвоприношения, бывшего событием государственным, наиторжественнейшим обрядом, выглядела ударом по престижу самого императора, Жрецы, ведавшие жертвоприношением, быстро нашли причину срыва государственного обряда — злой умысел христиан. Неожиданно нашлись свидетели, которые показали, что легионеры-христиане, присутствовавшие на жертвоприношении, осеняли себя крестным знамением, что, естественно, в глазах язычников не могло не выглядеть оскорблением римских богов, коих Диоклетиан искренне и глубоко чтил. Не удивительно, что дерзкий срыв торжественного государственного обряда вызвал гнев императора и он повелел исключить всех христиан из армии и сместить их с государственных постов, если они не совершат положенных лояльным к римским богам и к императору подданным жертвоприношений. Но непосредственных репрессий пока не было… Пока.

Поводом для их начала явился поджог дворца Диоклетиана в Никомедии. В поджоге незамедлительно обвинили христиан. Христиане же со своей стороны, должно быть и не без оснований, видели в этом провокацию Галерия.

Наконец, 23 февраля 303 г. был издан первый эдикт против христиан и разосланы грамоты, предписывавшие разрушить до основания христианские храмы, сжигать их книги, самих христиан лишать всех государственных должностей, находящихся в услужении лишать свободы, если не откажутся от христианства. Немедленно отреклись от христианства жена Диоклетиана Приска и его дочь Валерия.

За первым последовали еще три эдикта, повелевавшие заключать всех христиан в оковы и всеми мерами принуждать к жертвоприношениям римским божествам и "гению" императора.

Репрессии были жесточайшими. В Никомедии был сожжен некий знатный человек, посмевший разорвать императорский указ против христиан, затем был устроен всеобщий погром христиан. Был обезглавлен епископ никомедийской церкви Анонн.

Скоро гонения распространились по всей восточной и центральной части империи. Диоклетиан не щадил никого. Погиб римский епископ Марцелин. По приводимому Евсением свидетельству, мученика Фалеаса наибольшие жестокости творились в Фиваиде и Александрии. Сильнейшими были преследования во Фригии, в Понте и в Северной Африке.

Именно от времени гонений Диоклетиана в церковном "мартирологе" засвидетельствовано более всего имен мучеников.

Самым знаменитым из них должно признать святого Георгия. Он был по происхождению земледельцем из Малоазиатской области Каппадокии, служил в римских легионах. Во время объявленного Диоклетианом гонения на христиан Георгий отказался отречься от христианской веры и был за это безжалостно замучен палачами. Христианское придание утверждает, что после смерти он вновь явился на землю, совершая разные чудеса. В честь Георгия стали строить христианские храмы на месте прежних святилищ Диониса и назначили в честь его два праздника — весенний (23 апреля) и осенний (27 ноября), близкий по времени к осенним дионисиям. Первоначально на этих празднествах разрешалось даже соблюдать прежние магические обряды и приносить прежние жертвы. Постепенно культ Георгия распространился и в Греции, и в Палестине, где со временем его начали почитать даже арабские крестьяне. В восточной части империи Георгий стал одним из главных христианских святых. Эту традицию во многом унаследовало восточное христианство — православие. Возможно, гонение Диоклетиана отразилось и на судьбах христианства в Восточной Европе.

Житие Херсонитских мучеников сообщает, что во время Диоклетиановых гонений из Иерусалима в Херсонес был послан епископ Ефрем, под юрисдикцией которого должна была находиться "Великая Скифия", т. е. Северное Причерноморье. Таким образом гонения могли способствовать укреплению христианства на окраинах империи и в соседних с нею землях, куда устремлялись гонимые.

Правда, сведения об епископе Ефреме крупнейшие историки русской церкви Е. Е Голубинский и А. В. Карташев считают легендарными.

Происходили во времена гонений и удивительные случаи спасения, а также обращения в христианство. Так во время диоклетиановых гонений епископ Августы Венделиков (совр. Аугсбург) Нарцисс вбежал к блуднице Афре, не зная, куда идет. Там он не только обрел спасение, но и спас саму Афру, быстро склонив ее к обращению в христианство. Ей, однако, не удалось избежать преследования гонителей. В конце концов Афра стяжала мученический конец, была канонизирована. Она стала единственной раскаявшейся блудницей, канонизированной на Западе, ибо там традиционно избегали провозглашения святыми даже раскаявшихся блудниц и разбойников, поскольку западный, латинский ареал в отличие от восточного, греческого, не видел достоинств в парадоксальной святости.

Исполнена подлинно высокого трагизма история отрока Тарцизия, случившаяся в Риме. Там в это время находился август Максимиан и в его присутствии в римском Цирке около ста христиан обоего пола и возраста должны были вывести на арену на "битву со зверями". По сути, на растерзание диким хищникам. Максимиан, очевидно, вспомнил первое гонение на христиан в Риме при Нероне, когда множество последователей Христа, как сообщает Тацит, было растерзано зверями на цирковых аренах.

В это время скрывавшийся в одной из подземных базилик в римских катакомбах пресвитер Дионисий, дабы облегчить душевные страдания своих единоверцев, обреченных на погибель, совершил молебен и приготовил святые дары для причащения несчастных собратьев. Святые дары надо было доставить в Мамертинскую тюрьму, где находились заключенные христиане. Совершить это дело вызвался двенадцатилетний мальчик Тарцизий. Пресвитер заколебался — уж больно юн был отрок, но тот настойчиво умолял священника поручить доставку святых даров только ему. Наконец, Дионисий согласился. Тарцезий отправился в Мамертинскую тюрьму, однако на площади, соседствовавшей с ней, неожиданно наткнулся на толпу своих сверстников, которые стали понуждать его вступить в их игры. Тарцизий отказывался, завязалась потасовка и обнаружилось, что мальчик несет нечто такое, что никому не желает доверить. Происходящим заинтересовались прохожие и один из праздных плебеев догадался, что это должно быть предмет каких-то христианских таинств. Тарцизия стали жестоко избивать, но он так и не выпустил из своих детских ручонок святые дары, не дав язычникам их осквернить. Один из императорских воинов, втайне сочувствовавший христианам, попытался спасти Тарцизия. Он отбил мальчика у разъяренной толпы. Тот успел рассказать спасителю о своем поручении и на руках у него скончался. Невредимые святые дары и бездыханное тело воин принес в подземную базилику к пресвитеру Дионисию.

Погибший отрок был похоронен христианами и впоследствии канонизирован. Римский папа Дамаз в 384 г. велел начертать на мраморной доске, покрывавшей гробницу Тарцизия следующую надпись:

Tarcisium Sanctum Christi sacramenta gerenlem, cum malesana manus peteret vulgare profanis ipse animum potius voluit emittere caecus prodere, quam canibus rapidus coelestia membra.

(Святой Тарцизий нес Христовы таинства, язычники хотели осквернить их нечистыми руками; но он предпочел скорее испустить дух под их ударами, чем выдал этим хищным псам тело Христово) [331] .

Из числа знаменитых мучеников вспомним также епископа города Салоны в Далмации Дуэ. Он был казнен, а несколько лет спустя в Салоне поселился сам Диоклетиан и там был сооружен его знаменитый дворец. С торжеством христианства почитание в Салоне (совр. Сплит) погибшего и канонизированного епископа стало традиционным на протяжении более полутора тысячелетий. В современном Сплите сохранились как развалины дворца Диоклетиана, так и места, связанные с почитанием св. Дуэ. По иронии судьбы для храма в честь святого Дуэ была перестроена гробница его погубителя — Диоклетиана, лишний раз знаменуя его поражение в борьбе с христианством.

На фризе бывшего мавзолея Диоклетиана сохранился медальон с изображениями самого Диоклетиана и его супруги Приски.

Исследуя христианские свидетельства о подвигах тех или иных жертв диоклетиановых гонений, надо иметь в виду, что непосредственных подробностей их мучений, гибели римские источники не приводят. Сохранилось немалое число проконсульских протоколов (актов), содержащих описание судебных процессов над христианами эпохи Диоклетиана. Эти акты по распоряжению императора Константина Великого хранились во всех крупных городах империи.

Полностью в судебных актах описывался только допрос обвиняемого, сообщалось о его свидетельстве и смерти. Никаких иных подробностей в них не должно было быть.

В протоколе допроса сначала обозначалось имя проконсула области, в которой производился суд, затем год, месяц и день, а иногда и время дня суда и, наконец, уже сам допрос, который представлял собой диалог между судьей, его служителями и обвиняемым. По окончании допроса проконсул требовал прочесть его протокол вслух. Затем судья со своими асессорами выносил решение и читал приговор. Исполнение приговора производилось в отсутствие судьи и потому подробности его не протоколировались.

Следует отметить, что голословных обвинений быть не могло — непременно требовались показания не менее двух свидетелей.

Впоследствии христиане стали выкупать эти протоколы. Так в актах казненных в 304 г. Тараха, Прова и Андроника отмечено, что христиане заплатили за них римским властям 200 денариев.

Несмотря на всю жестокость политики правителей империи сломить моральное сопротивление христианства все же не удалось,

Большинство рядовых христиан упорно придерживались своих религиозных взглядов. Их упорное и мужественное сопротивление стало привлекать на их сторону симпатии масс населения.

Христианские общины были достаточно сильными организациями, опиравшимися на широкую массовую моральную поддержку, а героизм лиц, подвергшихся гонениям, создавал им ореол мученичества, усиливая проявления ненависти и озлобления против имперской администрации. Кроме того, далеко не во всей империи гонения были успешными. В западных провинциях (Британия, Галлия) эдикты против христиан не только не снискали поддержки населения, но и вызвали массивное сопротивление администрации. Констанций Хлор, цезарь Запада, спокойно смотрел на нарушения эдиктов Диоклетиана. По-видимому, это объясняется не тем, что сам Констанций симпатизировал христианам и потому не повиновался Диоклетиану — всегда и во всем три соправителя повиновались старшему августу, — но тем, что на Западе не было почвы для проведения в жизнь антихристианских эдиктов.

По словам Евсевия Памфила, именно конечная неудача гонений на христиан и предопределила конец правления Диоклетиана:

"Чье слово в состоянии пересказать, сколь великим богатством и благоденствием наслаждалось римское правительство до борьбы с нами, в те времена, когда сохранялись еще дружеские и мирные отношения римской власти к христианам? Тогда верховные владыки целые десятилетия и двадцатилетия своего царствования проводили в празднествах, торжествах, блистательных пиршествах и увеселениях среди полного и нерушимого мира. Но между тем как их благоденствие беспрепятственно умножалось и с каждым днем чрезвычайно возрастало, они, прекратив вдруг с нами мир, возбуждают против нас непримиримую войну. И вот не исполнилось еще двух лет, как в целом управлении их произошло нечто новое, извратившее весь порядок дел. Первенствующего из упомянутых (царей) поразила трудная болезнь, доведшая его до помешательства, так что он, вместе с занимавшим после него второе место, сошел в жизнь гражданина и частного человека. Потом, едва это случилось, как вся держава распалась на две части — событие, которого подобного история дотоле не представляла" [336] .

Здесь мы видим как Евсевий из строго объективного историка своего времени превращается в творца христианской легенды о диоклетиановом гонении. Не мог он не знать, что не было двадцатилетнего процветания, а были непрерывные войны с внешними и внутренними врагами империи, о двадцатилетнем сроке правления Диоклетиан объявил изначально, не были гонения и беспричинными, о чем писал и сам Евсевий…

Христианские общины вышли в конце концов победителями в борьбе с императорской властью и отстояли свое право на существование. Даже такой настойчивый преследователь христиан, каким был Цезарь Галерий, был вынужден в 311 г. признать:

"Я искал преследованиями только оградить старые учреждения отечества, которым угрожали новаторы, но, быть может, я заслужил гнев богов тем, что заперши храмы и мучениями, я оставил без богослужения значительное число моих подданных; и так как много христиан упорно удаляются от старых верований, пусть они свободно почитают бога по своим обрядам, пусть молятся за наше здравие, благо государства и свое" [337] .

В тексте его официального эдикта о веротерпимости, изданном в Никомедии 30 апреля 311 г., говорилось:

"Среди важных забот, которыми мы были заняты во имя блага и безопасности империи, мы имели в виду все исправить и восстановить согласно древним законам и древним общественным благочинием римлян. Мы особенно желали возвратить на путь разума и природы впавших в заблуждение христиан, которые отказывались от религии и обрядов предков и, самонадеянно отвергая старинные обычаи, сочинили нелепые законы и мнения по внушению своей фантазии и организовали разнообразные общества в различных провинциях нашей империи. Так как эдикты, изданные нами с целью поддержания поклонения богам, подвергли многих христиан опасностям и бедствиям, так как многие из них претерпели смерть, а многие другие, в более значительном числе, до сих пор упорствуют в своем нечестивом безрассудстве, лишены всякого публичного религиозного культа, то мы желаем распространить и на этих несчастных людей наше обычное милосердие.

Поэтому мы дозволяем христианам свободно исповедовать их религию и собираться на их сходки без опасений и препятствий лишь с тем условием, чтобы они всегда оказывали должное уважение существующим законам и властям.

Другим рескриптом мы сообщим нашу волю судьям и должностным лицам, и мы надеемся, что наша снисходительность побудит христиан возносить к Богу, которому они поклоняются, молитвы о нашей безопасности и о нашем благополучии, а также о их собственном благоденствии и благоденствии государства" [338] .

Галерий отменил гонения на христиан, находясь при смерти — он умирал от мучительной болезни — возможно, рассчитывая на молитвы и этой части своих подданных о своем здравии. Не помогло. В мае того же 311 г. Галерий умер, а осенью гонения на христиан возобновились. Вновь их прекратили, издав в 313 г. в г. Медиолане (Милане) новый эдикт, разрешивший свободное исповедание христианства наряду с языческими культами. Именно его, а не эдикт Галерия принято считать окончательной легализацией христианской церкви в империи после диоклетиановых гонений, хотя, по сути, он повторял указ 311 г.

Лициний в 320 г. на Востоке империи возобновил гонения на христиан. Они прекратились там только в 324 г., когда Константин, сокрушив Лициния, стал единоличным правителем империи, кстати, первым после Диоклетиана с 305 г. Приняв перед смертью христианство он таким образом завещал сыновьям сделать его государственной религией. Что и произошло. За исключением Юлиана Апостата (Отступника) (361–363 гг.) все последующие римские императоры были христианами. Диоклетиановы гонения, в конечном счете, только усилили христианство, оправдав предсказание, сделанное Тертуллианом еще в начале III в., что "христианская кровь падет в землю семенем".

В конце концов, признание равноправия всех провинций влекло за собой и признание равноправия всех религий, так как с утратой Италией и Римом первенствующего положения не могла не утратить своего былого значения и староримская религия. Восток торжествовал над Западом, а на Востоке Исиду и Митру все более и более затмевал Христос. Отсюда неизбежность поражения диоклетианова гонения на христианство, отсюда и неизбежное торжество учения Христа в Римской империи, что, впрочем, столь же неизбежно подводило черту под историей античной цивилизации. О том, что значило для римского общества торжество христианства, очень ярко написал английский историк религии Д. Фрэзер:

"Греческое и римское общество строилось на подчинении личного начала общественному, гражданина — государству… С распространением восточных религий, которые внушали мысль о том, что единственной достойной ценою жизни является соединение с Богом и личное спасение, а благоденствие и даже само существование государства в сравнении с ними ничего не значат, ситуация резко изменилась. Неизбежным следствием принятия этого эгоистического и аморального учения был все возрастающий отход верующих от служения обществу, концентрация на личных духовных переживаниях и появление у них презрения к окружающей жизни, в которой они начинают видеть не более, как временное испытание перед жизнью вечной. Высочайшим идеалом человека в народном представлении стал святой отшельник, полный презрения ко всему земному и погруженный в экстатическое религиозное созерцание; этот идеал пришел на смену древнему идеалу самозабвенного героя-патриота, готового пожертвовать жизнью на благо своей родины. Люди, чьи взоры были устремлены к заоблачному Граду Божьему, град земной стал казаться низменным и жалким. Центр тяжести, так сказать, переместился с настоящей жизни на будущую, и насколько от этого перемещения выиграл один мир, настолько проиграл другой. Начался процесс всеобщей дезинтеграции общества: государственные и семейные связи ослабли, общественная структура стала распадаться на составляющие фрагменты, над обществом вновь нависла угроза варварства. Ведь цивилизация возможна только при активном содействии со стороны граждан, при условии их готовности подчинить свои частные интересы общему благу. Между тем люди отказывались защищать свою родину и даже продолжать свой род. В стремлении спасти свою душу и души других людей они равнодушно смотрели на то, как гибнет окружающий мир — мир, который стал для них символом греховности. Это наваждение длилось целое тысячелетие. Возврат европейцев к исконным принципам их жизненной ориентации, к трезвому, мужественному взгляду на жизнь отмечен возрождением в конце средневековья римского права, философии Аристотеля, античной литературы и искусства. Долгому застою в цивилизации пришел конец. Волна восточного нашествия, наконец, захлебнулась и стала идти на убыль. Отлив этот продолжается до сих пор" [341] .

С уважением относясь к мнению известного британского исследователя, разделяемому замечательным русским антиковедом Еленой Васильевной Федоровой, все же хочется некоторые моменты уточнить.

Гражданские чувства римлян задолго до христианства пришли в совершеннейший упадок. Империя, превратив граждан (cives) в подданных (subjecti), выполнила эту задачу сама, без малейшего участия христианства.

Едва ли основательно видеть только негативные стороны восточного влияния на римскую цивилизацию. Византия — наследница Рима — сумела сохранить многое из античного наследия и ее цивилизация не была обречена на неминуемый крах, из-за господства православия, как полагал А. Дж. Тойнби, а была никак не менее полнокровна, нежели западная, современная ей и пала она прежде всего по причине неизбывности военного давления на все без исключения ее рубежи па протяжении столетий. Запад, нанесший Византии предательский удар в 1204 г., виновен в ее гибели более, нежели турки.

Наконец, мысль о том, что христианство было главной силой, погубившей Римскую империю, сама по себе не нова. Так полагал еще в XVIII веке Эдуард Гиббон. В последнее время, однако в мировой историографии античности утвердилось мнение, что большую роль здесь сыграло внешнее давление и внутрисоциальные проблемы.

Возвращаясь же ко времени Диоклетиана, к последнему великому гонению Римской империи на христианство, нельзя не заключить, что конечный его результат оказался совершенно обратным тому, на который рассчитывала римская власть. Гонение это было сильнейшим за все время соприкосновения дряхлеющей античной и зарождающейся христианской цивилизаций, его предпринял действительно великий император, победоносно до этого сокрушивший всех внешних и внутренних врагов империи. Столь великой и могучей Римская империя не была, пожалуй, со времен Септимия Севера (193–211 гг.). И именно поэтому поражение диоклетианова гонения на христианство неизбежно означало грядущее торжество церкви Христовой над Юпитером Капитолийским.

А вот что написал об этих трагических временах известный церковный историк протоиерей Александр Шмеман:

"Конец века проходит под знаком усиливавшегося гонения. Империя гибнет, все ее здание колеблется под страшным напором германцев с севера, готов и персов с востока. В эти смутные годы, когда, естественно, нужно найти виновников стольких несчастий, ненависть против христиан зажечь не трудно. Эдикт следует за эдиктом и по всей Империи имена мучеников увеличивают церковные "мартирологи". Но никогда, кажется, не достигало гонение такого напряжения, как при Диоклетиане (303), — буквально накануне обращения Константина. От этого гонения дошло до нас самое большое число мучеников. Как будто в последний раз перед победой, являет церковь всю силу, всю красоту, все вдохновение мученичества, то, чем жила она все эти первые века своей истории. Силу свидетельства о Царстве Христовом, которой одной, в конечном итоге, и победила" [346] .

Гонение на христиан, предпринятое в конце правления императора Диоклетиана, стало концом той самой духовной свободы в Римской империи, которая так восхищала Эрнеста Ренана. Прекращение гонений при преемниках Диоклетиана на деле открыло церкви дорогу к завоеванию господствующего положения в духовной жизни римского мира. Константин Великий и его сыновья сделали христианство государственной религией, христиане же при этом отнюдь не великодушно отнеслись к побежденному язычеству. Ранее гонимые быстро превратились в гонителей.

"Cesset superstitio, sacrificorum aboleatur insania" — "Да прекратится суеверие, да будет уничтожено безумие жертвоприношений" — гласил указ императора Константа, сына Константина Великого.