Его темные волосы блестели. Под изогнутыми темными бровями глубокой синевой искрились глаза, верхняя губа напоминала безупречный лик Купидона. Он стоял, поджидая ее, на главной улице, облокотившись на спортивное авто с открытым верхом. Грейс, глядя на него в объектив, одобрительно улыбнулась: он был словно оживший герой-любовник без страха и упрека из романтических снов многих и многих женщин.

— Скажи «оргазм», — произнесла она и нажала на затвор.

Она играла в стереотипы — удобные, но опасные стереотипы, излюбленное оружие пропагандистов. Ей хотелось увидеть, какую часть индивидуальности персонажа можно стереть, просто сосредоточившись на его банальных чертах, на том, что составляет стереотип.

— Мне нужно, чтобы ты изобразил типичного героя-любовника, — обратилась она к Джефферсону. — Такого, какой присутствует в каждом любовном романе и в каждом голливудском фильме. Если я все сделаю правильно, то твоя индивидуальность станет незаметной. Я хочу иметь возможность выложить фотографии в ряд, и чтобы никто при этом не заметил, что на всех изображен один и тот же мужчина. Я намерена стереть тебя.

— Тебе придется это сделать. В противном случае мне будет нелегко объяснить, каким образом я оказался на этих снимках.

— Перестань, ну, каковы шансы на то, что кто-нибудь из твоих знакомых увидит мои фотографии в какой-то маленькой галерее, тем более поймет, что это ты? В любом случае, если снимки выйдут такими, как надо, ты не будешь похож на себя — ты станешь моим созданием, воплощением моих желаний.

— Мы с тобой случайно говорим не о маскировке?

— О нет. Не будет широкополых шляп или накладных бород. Все, что я сделаю, это лишь чуточку помогу нашим предрассудкам. А если ты разрушишь мои планы и останешься самим собой, я не буду выставлять фотографии.

Единственное, чего Джефферсон терпеть не мог, это безделье. Оно убивало его. В остальном его можно было смело назвать добродушным, веселым и беззаботным. Он никогда не возражал, если она заставляла его надеть клетчатую рубашку и фасонистый пиджак, позаимствованный у приятеля-фотографа. Джефферсон получал истинное удовольствие от позирования: подняв подбородок и держа в руке трубку, он стоял, картинно расставив ноги и твердо упершись в фальшивую землю, импортированную в студию, которую она делила с четырьмя другими фотографами, а у ног его разлегся черный лабрадор. С собакой вышел конфуз — он принялся возиться с лабрадором, взятым напрокат у того же самого приятеля, которому принадлежал пиджак, в результате съемку пришлось отложить, поскольку лабрадор по кличке Берти обмочил ему зеленые резиновые сапоги.

Она сделала несколько его снимков и после занятий любовью, когда Джефферсон дремал на скомканных простынях, а на щеках его играл стыдливый румянец. Он и с этим согласился, особенно после того как она уверила его, что он целомудренно лежал на животе.

Как-то Грейс пришла в голову блажь настроить камеру таким образом, чтобы сфотографировать их обоих.

— Ух ты, любимая, мы с тобой прямо как на картинке! Вот бы так было всегда, — заявил он, восседая за кухонным столом, одетый в темно-синий пуловер и рубашку с галстуком, а на столе перед ним стояла тарелка с большим куском яблочного пирога. Грейс, в золотистом парике и воздушном платье с цветами, склонилась над ним, держа в руках кувшинчик с молоком.

— Можешь только помечтать, милый, — протянула она, старательно имитируя американский акцент, затем протянула руку и нажала кнопку дистанционного срабатывания затвора.

Последний снимок в серии был сделан за день до того, как пришла пора ему уезжать.

— Еще не родилась женщина, способная устоять перед мужскими слезами, — заявила Грейс. Она попросила его встать на углу Кенсингтон Хай-стрит и Оулд-Черч-стрит с букетом увядших цветов в руке. На землю опустились сумерки. В этот день ему пришлось много ходить пешком, поскольку персонал подземки бастовал, а ему нужно было попасть на совещание в Сити, и он выглядел усталым. С увядшими анемонами в руках он выглядел таким несчастным и одиноким, словно ему пришлось стоять здесь минимум полдня.

— «Она не придет», — объясняла ему Грейс. — Ты повторяешь про себя именно эту фразу: любовь всей твоей жизни не придет. Она отправилась в Тимбукту и больше не вернется обратно. Или она умерла. Да, я думаю, она умерла. Ты ждешь свою единственную любовь, а она в это время лежит мертвой в своей вдребезги разбитой машине недалеко отсюда. Ты этого еще не знаешь, но сирены, которые ты слышал примерно час назад, были сиренами машины «скорой помощи», напрасно спешившей ей на помощь. — В этот момент Джефферсон выглядел таким расстроенным и несчастным, что Грейс едва не опустила фотоаппарат, чтобы обнять его и утешить, сказав, что все это неправда. Вместо этого она сделала снимок.