Грейс сообщила миссис Шилд, что едет в Лондон только «на одну ночь». Миссис Шилд уже открыла было рот, чтобы возразить, но Грейс опередила ее.

— Я знаю, ты будешь нуждаться во мне еще какое-то время. И мне здесь очень нравится. Сельская жизнь вовсе не так плоха. Я вернусь завтра, обещаю.

Миссис Шилд прижала обе руки к своей огромной груди.

— Я выздоравливаю не так быстро, как надеялась, — пожаловалась она, бросив на Грейс хитрый взгляд из-под своих рыжеватых ресниц.

— Я знаю, Эви. — Грейс подавила улыбку. — Какой облом, не правда ли?

Миссис Шилд наклонила голову в знак согласия.

— Ты права, настоящий облом.

Интересно, сколько может быть магазинчиков, торгующих антиквариатом, на набережной Челси? Много, подумала Грейс, бесцельно фланируя по Ройял-Хоспитал-роуд и держа под мышкой завернутую в наволочку картину. Но никто из владельцев не признал картину своей, хотя кое-кто из них выказал желание приобрести ее.

Она чуть не пропустила небольшую лавчонку на углу Тайт-стрит. На ней не было вывески, а в витрине было выставлено так мало вещей, что заведение скорее походило на жилище, чем на магазин: вазу из красного хрусталя от Рене Лалика и канделябры в стиле «арт деко» было очень легко пропустить, равно как и табличку на двери с надписью «Антиквариат». Внутри она увидела прочие изделия «арт деко»: лампы, вазы, чаши, парочку ручных зеркалец, а также немногочисленные предметы мебели более раннего периода. С крюка на потолке свисала пустая позолоченная клетка для птиц. Здесь же находились несколько очень приличных акварельных пейзажей, а на дальней стене висела картина, написанная маслом. Сердце у Грейс учащенно забилось, когда она подошла к ней поближе. Из задней части магазинчика вышла женщина и спросила:

— Чем я могу вам помочь? — Грейс лишь молча показала на картину.

Женщина перевела взгляд на рисунок, потом взглянула на Грейс.

— Боюсь, она не продается.

— Это работа Форбса. — На картине был изображен маленький мальчик лет примерно шести, с льняными волосами, подстриженными кружком, одетый в золотисто-желтый матросский костюмчик. Он сидел боком на стуле, поджав под себя ногу, и держал в руке игрушечный локомотив. На лице его, маленьком треугольничке с огромными миндалевидными глазами цвета янтаря, была написана скука, которую может испытывать только ребенок, она была столь явственной, что причиняла боль. Красно-синяя обивка стула потускнела и выцвела, и на его спинку была небрежно наброшена белая узорчатая шаль. Маленькая девочка, на пару лет моложе, стояла на коленках на красно-зеленом коврике, оказывая первую помощь кукле с одной рукой. Она увлеченно укутывала куклу в кусок перламутрово-синего бархата, не обращая никакого внимания на мальчугана на стуле. Он тоже смотрел куда-то вниз, мимо нее, — они вели себя так, словно находились одни в комнате. Стены были выкрашены в дымчатый зеленый цвет. Картина лучилась светом.

— Я знаю, кто нарисовал картину, его зовут Форбс.

Женщина посмотрела на Грейс. Потом взглянула на картину, которую та принесла с собой.

— Прошу вас подождать одну минуту. — С этими словами она исчезла за шторкой, и Грейс услышала, как она обращается к кому-то: — Не могли бы вы подойти сюда, дорогая, у нас посетитель, с которым, по-моему, вам необходимо увидеться. — Грейс разобрала подпись в левом нижнем углу второй картины. Она гласила: Луиза Блэкстафф.