Снег медленно кружился и падал на землю, укрывая лес и горы белоснежным покрывалом. Шале тоже не избежало этой участи — видимо, поэтому издалека казалось, что дом необитаем. Никто не знал, что здесь тоже живут, радуются, грустят, так же, как и везде в мире. Только живут не совсем люди, а их отголоски — эхо прежних, тех, кого уже нет в живых.

Обхватив себя за плечи, Вика наблюдала за снегопадом. Она настолько погрузилась в свои мысли, что не сразу услышала тихие шаги за спиной.

— Давно стоишь? Может, выйдешь на улицу? Вид оттуда намного прекрасней, чем из дома. Особенно, если сверху смотреть.

Ермолаева отрицательно качнула головой, так и не отрывая взгляда от вида за окном.

— Спасибо, Артур, но я не хочу. Здесь, по крайней мере, я еще могу вообразить, что жива, а на улице…

Кривошапкин подошел ближе и встал рядом — плечом к плечу.

— Ох, Вика, давай обойдемся без этой черной меланхолии. Мне за месяц и Сергея хватило. Все бубнил что-то себе под нос, пока Светлый не появился. Теперь заперся с ним в зале и час уже о чем-то разговаривает.

Актриса мельком взглянула на напарника и приподняла уголки губ, будто собираясь улыбнуться.

— Завидуешь?

Артур картинно закатил глаза, как бы показывая свое отношение к этому предположению.

— Ему? Ну что ты! Если честно, я рад вновь оказаться духом. Ты бы знала, как трудно быть стариком. Ну, в моем случае, старухой. Ничего нельзя сделать — сразу же или давление поднимется, или мигрень начнется, или сердце разболится. Про радикулит упоминать даже не стоит, — видя, как Ермолаева постепенно оживает, Кривошапкин весело продолжил: — Помнишь, какие у меня безумные глаза были, когда мы с Веславой и Петром Анну в больницу привезли?

Вика тихо рассмеялась и, развернувшись к грешнику, искренне улыбнулась.

— Конечно, помню. У Петра не лучше… Ох, а с каким жаром Ковальчик рассказывала, какие Петр Ильич гонки устроил на дороге.

Артур весело хмыкнул и подмигнул актрисе.

— Что ему еще оставалось делать, когда у Федоровной воды отошли и схватки начались?

— Веселитесь, а почему без меня?

Кривошапкин и Ермолаева синхронно обернулись. Перед ними стоял Сергей и… улыбался! Артур тут же оживился и наклонил голову.

— Что-то хорошее узнал?

Лавров кивнул и, подойдя к ним, слегка отодвинул Вику в сторону и облокотился о подоконник.

— Можно и так сказать… Андрей послушался моего совета и связался с адвокатом. Тот взялся за его дело и уже отправил в суд просьбу о пересмотре дела в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. Также он взялся помочь с квартирой, которая после моей смерти должна была перейти государству, — Сергей взлохматил волосы и искоса взглянул на напарников. Те слушали, не перебивая. — Понимаете, я не оставил завещания, да и наследников как таковых у меня не было. Но с рождением племянника Вани появилась возможность это опротестовать. Также брат связался с Анной, помирился с ней и предложил руку и сердце. Та согласилась, теперь навещает его в тюрьме и носит передачи. Ждет, когда его освободят…

Кривошапкин усмехнулся и, пользуясь ситуацией, обнял Ермолаеву. Та тут же зашипела и ударила его по руке. Он, смеясь, отстранился и произнес, обращаясь к Лаврову.

— А о нас хоть кто-то вспоминает?

Сергей, нахмурившись, пересел к Вике поближе, как бы давая понять Артуру — «не трогай, не твое».

— Нет, никто не помнит ни Котовых, ни милую Инну Васильевну. Ну и хорошо, да ведь?

Произнеся это, Лавров обхватил Вику за плечи, а Кривошапкин тут же обвил рукой ее талию. Вика лишь кокетливо вздохнула и громко рассмеялась. За окном все так же кружился снег…