Проехав чуть более трёх часов, мы повернули на длинную лесную дорогу, ведущую к дому тёти Исы. Фары микроавтобуса скользили по елям и дорожной колее, и каждый раз, когда днище тёрлось о дёрн, Кармелия сокрушённо вздыхала.

– Бедный старый автобус, – она покачала головой. – Ещё долго?

– Один километр четыреста метров, – сообщил Оскар.

Он отслеживал маршрут по навигатору в моём Старфоне.

У меня болел живот. Наверняка просто от страха и волнения – я ужасно боялась, что с мамой уже что-то произошло, к тому же не могла отбросить мысли о Кахле с Аркусом, Никто и особенно о Котёнке. Но ощущения были такие, словно я съела что-то нехорошее.

Вдруг Кармелия резко затормозила – так резко, что мне пришлось ухватиться за поручень. Скорее всего, у микроавтобуса не было подушек безопасности, а пристегнуть сломанный ремень я уже отчаялась.

– На дороге животные, – сказала она. – Мм-м… их много.

В свете фар я рассмотрела очертания длинноногих косуль. Белоснежные пятна на их спинах светились в сумерках под чёрными елями, однако они никак не отреагировали на появление автобуса, лишь пару раз махнули хвостами. Пока я их рассматривала, две крохотные совы, беззвучно подлетев, коснулись крыльями их ушей.

Я сняла ремень безопасности и вышла наружу.

– Подождите здесь, – попросила я.

Вдоль позвоночника побежали мурашки, а волоски на руках и затылке медленно вставали дыбом. У меня возникло чёткое ощущение того, что сейчас увижу, и я оказалась права.

Лес был живым. Небо и земля тоже. Тысячи птиц и насекомых, тысячи бегущих, прыгающих и ползущих животных. Все устремились в одном направлении – к дому тёти Исы. А если точнее – по направлению к территории, находящейся под её дикой защитой. Одна беличья семья, лисья пара, косяк крякающих, машущих крыльями уток, бесчисленное множество мышей разных видов, жужжащие жуки, огромная стая грачей… Почти рассвело. Снаружи было прохладно и влажно от выпавшей росы. Я стояла возле небольшого микроавтобуса, не отводя взгляда от толпы живых существ, спешащих изо всех сил вперёд, насколько позволяли крылья или лапы.

У меня ещё больше скрутило живот, хотя ему и так было нехорошо.

Всё это походило на мою ночь тринадцатилетия. Возможно, теперь зверей пришло даже больше. Они со мной не разговаривали, едва меня замечая, однако я всё поняла.

Животные чувствуют приближение опасности. И ищут защиты. А этой защитой была я. На это я согласилась в ту ночь. Именно это пообещала, не понимая, чего от меня хотят.

А хотели они, чтобы я спасла их от Бравиты Кровавой.

Нам пришлось оставить микроавтобус и последний участок пройти пешком. Проехать по дороге, кого-нибудь не задавив, оказалось невозможно. Животные были повсюду – как в мою ночь тринадцатилетия. Единственный, кого я не увидела, это бизон – но, мне кажется, между деревьями промелькнула рысь.

Конечно, Кармелия и Оскар не могли их всех не заметить.

– Что им здесь нужно? – тихо спросил Оскар, словно боялся помешать.

– Они бегут от Бравиты, – ответила я. – Она приближается.

– Понятно, – кивнул он. – Во всяком случае, мы знаем, что она позади нас, иначе они бежали бы в другую сторону.

Об этом я и не подумала, а ведь правда. Боль в животе немного ослабла, ведь это означало, что Бравита не пыталась напасть на мою маму. По крайней мере, пока.

Какая-то барсучиха с пятью детёнышами вперевалку пересекла дорогу и исчезла в высокой жёлтой траве по другую сторону. Она бросила на меня быстрый взгляд, и я подумала, не та ли эта барсучиха, за которой ухаживала тётя Иса, не те ли барсучата, которых я…

Меня бросило в дрожь.

Новорождённые барсучата, которых я хотела сожрать.

Этот голод не был моим – он принадлежал Кимере. Вернее, внутри Кимеры находилась голодная душа возвратимца. А ведь это случилось ещё до того, как Пии удалось освободить Бравиту из заточения, в котором она пребывала четыреста лет. С тех пор её голод не уменьшился.

Если бы ей представился шанс, она бы сожрала меня. Возможно, не убила бы и не разорвала бы на части, но сотворила бы нечто похуже: она бы захватила, поглотила и уничтожила меня изнутри. Может, снаружи я бы и осталась собой, но внутри это была бы… она.

Пока я умирала от страха при мысли о том, что она возьмёт мою маму, я совсем об этом не думала. Но сейчас, когда я почти уверилась в том, что мама по-прежнему в безопасности, ко мне снова вернулся страх из-за того, что может случиться со мной.

Кармелия не проронила ни слова, даже когда семейство кабанов – мама, папа и семь маленьких полосатых кабанят – практически отпихнуло нас в сторону, чтобы быстрее продвинуться вперёд. Поначалу я чувствовала огромное облегчение оттого, что мне не нужно ничего объяснять, но потом через какое-то время я с удивлением поняла, насколько это странно – то, что она просто идёт за нами, не задавая вопросов, хотя вся лесная живность проносится у неё над головой или бежит рядом. Можно было почти подумать, что она…

– Вы дикая ведьма? – вдруг спросила я.

– Нет, – коротко ответила Кармелия.

Однако этот вопрос явно не показался ей странным.

– Но вы знакомы с дикими ведьмами? – продолжала расспрашивать я.

Но она не ответила. Просто показала вперёд:

– Это там?

Извилистая дорога, оставив позади лес, пересекала небольшой луг и дальше пролегла через мост. Дом тёти Исы выглядел как обычно: серые стены из валунов, соломенная крыша, яблони в саду, развешанные повсюду кормушки и скворечники. Позади дома виднелся холм, казавшийся тёмным из-за росших на нём деревьев и кустов – миниатюрные джунгли, где могли бы жить бежавшие отовсюду звери, по крайней мере какое-то время. Многие там и устроились – заметила я. Испугавшись чего-то, несколько грачей из стаи разразились хриплыми криками и захлопали чёрными крыльями, но затем вновь разместились на самых высоких деревьях. В зарослях кустарника что-то зашелестело – казалось, его веточки и листочки вдруг ожили.

В доме горел свет. Очевидно, мама уже встала. И тут из полумрака беззвучно вылетел какой-то призрак и приземлился на моём плече.

– Ту-Ту! – воскликнула я с облегчением. – Ты нашёл дорогу домой!

Он посмотрел на меня так, словно для сомнений не было никаких оснований. Но потом вдруг потёрся клювом о мои волосы и щёку. Раньше он никогда так не делал – такие знаки внимания получала лишь тётя Иса. Мне кажется, он тоже почувствовал облегчение, увидев меня.

Переходя через мост, я почти успокоилась и ощутила себя в безопасности. Теперь мы находились под дикой защитой тёти Исы, и это чувствовалось, несмотря на то что её рядом не было. Мама обещала попробовать укрепить защиту, и, наверное, ей это удалось. Я прекрасно знала, что ощущение безопасности отчасти является ложным, и всерьёз не рассчитывала на то, что сама по себе защита сможет долго сдерживать Бравиту. И всё же узел в животе немного ослаб, а плечи вдруг потяжелели, и я неожиданно осознала, в каком напряжении находилась последние дни.

Дверь открылась, и вышла мама.

– Клара! – Она ринулась через двор в пижаме и резиновых сапогах, а за ней по пятам нёсся восторженно гавкающий, приветственно поскуливающий Тупик. – Мышонок! Это ты!

Она обвила меня руками и обняла так, что перехватило дыхание:

– Я так волновалась! Все твои звери…

Она махнула рукой, показывая на птиц, облепивших ветки яблони, на огромное количество мышей, зайцев, косуль и фазанов, поблёскивающих глазками и жавшихся в кустарнике за конюшней.

– …я не знала, что и думать. Не знала, что это значит. Просто поняла, что это как-то связано с тобой.

– Они здесь, потому что убегают от Бравиты Кровавой, – сказала я. – Она направляется сюда. И… нам придётся как-то её остановить.

По сравнению с последним разом, когда мы виделись, мама выглядела лучше – тогда она едва стояла на ногах. Теперь она казалась сильнее. Но изменилось кое-что ещё. Мне пришлось присмотреться, прежде чем я поняла, в чём дело.

Она стала напоминать тётю Ису. Не внешне: несмотря на то что они являлись сёстрами, похожими их назвать было сложно. Но в тот миг кое-что их роднило. Моя мама походила на дикую ведьму.

– Ты укрепила защиту, – сказала я, не спрашивая, а утверждая.

– Да, – кивнула она, слегка усмехнувшись. – Кто бы мог подумать? Но то, что ты усваиваешь в детстве и юности… запоминается на всю жизнь, даже если ты годами пытаешься это забыть.

– Тогда ты, наверное, помнишь и меня? – спросила Кармелия.

Мама посмотрела на неё. Сначала просто перевела взгляд, а потом стала всматриваться.

– Нет, – ответила она. – Я… а мы знакомы?

– Мила, не думаю, что ты могла меня забыть.

Побледнев, мама отступила назад. Я невольно выставила руку, чтобы она не упала.

– Твой голос… – произнесла она, – ты… но… это ведь невозможно.

– Лия, – сказала Кармелия. – Вспомнила? Мила и Лия – подруги навек.

Даже у меня как-то странно подкосились ноги.

– Лия умерла, – сказала я. – Она погибла, когда…

В голове у меня пронеслись отрывочные эпизоды истории, рассказанной мамой о ночи её тринадцатилетия: …огромная, красивая, золотистая пума с янтарными глазами… после обвала завалило вход в её логово… оттуда доносился писк детёнышей… в конце концов мы справились. Нам удалось отрыть один из больших обломков и спихнуть его с откоса, из отверстия выскочили детёныши и тут же бросились к своей маме. Она опрокинулась на бок и дала им напиться молока… но, спускаясь по горной тропе, Лия поскользнулась и упала… я пошла за помощью… мне не следовало тогда уходить. Я должна была тащить её с собой, как бы нам обеим ни было тяжело. Но я ушла. А когда вернулась с водой, едой, бинтами и мамой Лии… моей подруги уже не было… Пума, которой мы помогли… чьих детёнышей мы спасли… знаешь, как она нас отблагодарила? Она убила её. Сожрала. Остались только обломки костей и запёкшаяся кровь…

И после этого Кармелия утверждает, что она – Лия?!

– Умерла? – переспросила она, моргая, скорее всего потому, что совсем растерялась. – Нет. Ты думала, я умерла? – Она схватила маму за руки. – Мила… ты действительно так думала?!

– Ты погибла… пума… остались только кровь и кости, и… – голос мамы вдруг словно застыл. Она не могла вымолвить ни слова.

– Нет! – сказала Кармелия. – Я просто удрала. С тех пор я стыжусь своего поступка, но тогда я сбежала – от своей мамы, от дикого мира… Я не собиралась становиться дикой ведьмой. Мне просто хотелось петь. Быть собой, а не… копией мамы. Мне вообще не нужна была никакая ночь тринадцатилетия. Но она и слышать ничего не хотела, никогда ко мне не прислушивалась, всё твердила и твердила, что надо больше тренироваться. И когда ты ушла, мне вдруг пришла в голову мысль: что, если я просто исчезну? Что, если никто меня не найдёт… тогда бы я жила так, как хотела, вместо того чтобы становиться тем, кем хотела сделать меня моя мать. К тому же… я ведь выполнила свою часть уговора. Помогла тебе с твоей ночью тринадцатилетия. Но так нельзя было поступать, Мила, мне действительно жаль… я не должна была от тебя убегать. У меня и в мыслях не было бросать тебя в такой страшной ситуации.

Мама по-прежнему казалась бледной как полотно.

– Но… кровь… – сказала она, – кости…

– Отчасти это и навело меня на мысль о побеге, – вздохнула Лия. – Пума задрала молодую серну, не больше козлёнка. Такой ужас! Малышка боролась изо всех сил, стараясь улизнуть, но пума не сдавалась и через какое-то время переломила серне хребет, и та перестала голосить. Пума с детёнышами разорвали её на части, кровь была повсюду… В конце концов она потащила тушу домой, оставив на месте какие-то останки. Мне кажется, таким образом она нас отблагодарила – хотела поделиться со мной добычей. Но… я всё время слышала эти крики. Бедная маленькая серна! Пума стояла, глядя на меня золотистыми глазами… а кровь продолжала капать из пасти, она вся была в крови, и детёныши тоже, и я… я не могла этого вынести. Достаточно было мамы с её чёртовыми пиявками, но это…

– Как ты могла так поступить?! – прошептала мама таким тоненьким голоском, что её было едва слышно. – Как ты могла позволить мне думать, что ты умерла?!

– Но я ведь этого не знала. Как я могла догадаться… это ведь был всего-навсего детёныш горной серны.

– Понять, кто это, было невозможно. Там мало что осталось. Но как… Лия, ведь ты не могла идти? Ты не могла опираться на ногу. Я думала… думала, ты стала беспомощной добычей!

Лия опустила взгляд:

– Наверное… я слегка преувеличила. Нога болела, но опираться на неё я могла.

– Так ты обманула меня?! Ты притворилась, будто не можешь дальше идти, но на самом деле… ты уже тогда всё спланировала?

– По твоим словам, я поступила очень хладнокровно. Очень продуманно. Но это не так. Я просто… не хотела домой. На самом деле поначалу я хотела просто спрятаться на несколько дней. Пока с ночью тринадцатилетия не станет слишком поздно. А потом пусть мама кричит сколько влезет – ночь тринадцатилетия бывает только один раз в жизни, а без неё я не могла бы стать настоящей дикой ведьмой, это мама прекрасно знала. Но потом… я встретила одного парня, который стоял и играл на улице. Он был немного старше, и тоже сбежал из дома – и мы… по-прежнему вместе. Это то, что мне было нужно. Он и музыка. Понимаешь?

Мама молчала довольно долго. Когда она наконец заговорила, в её голосе всё ещё звучала боль:

– Но ты, по крайней мере, могла бы как-то мне сообщить. Послать письмо или что-то ещё.

– Я боялась, что меня найдёт мама.

Мама Лии. Пиявочная ведьма Пия. Такая на первый взгляд милая, добрая… но внутри… я прекрасно понимала, почему Лия не хотела домой, почему боялась, что её найдут. Но всё же… может, Пия не стала бы такой злой, если бы ей не пришлось проживать целую жизнь, скорбя о потере дочери? Она переложила всю вину на мою маму. И именно поэтому освободила Бравиту – думала, что та поможет ей отомстить.

У меня ужасно закружилась голова от всех этих мыслей о том, как всё могло быть, если бы Лия не сбежала. Моя мама наверняка была бы дикой ведьмой и научила бы меня пользоваться моими способностями, вместо того чтобы повернуться спиной ко всему дикому миру. Жизнь Пии была бы другой. Возможно, Бравита никогда бы не получила свободу. Но всё-таки всерьёз сердиться на Лию было невозможно. Я вспомнила о поцелуе, который она подарила Девану на прощанье. О её песне, невероятной, сказочной песне, и о той музыке, которую она сочиняла вместе со своей небольшой семьёй. Всего этого тоже бы не было, если бы она осталась милой, послушной доченькой Пии.

– Когда я впервые увидела Клару… то решила, что это ты. Я о тебе часто думала. В моих воспоминаниях ты так и осталась тринадцатилетней, хотя я понимала, что это невозможно, и вдруг ты появилась – вернее, так мне вначале показалось, но потом я поняла, что это, должно быть, твоя дочь. И я решила, что мне нужно разыскать тебя. Ты можешь меня простить? – спросила Лия.

Мама покачала головой. Мне кажется, она не пыталась таким образом сказать «нет», просто не могла ничего сказать от… растерянности.

– Не знаю, что и думать, – затем произнесла она. – Даже не могу выразить, что сейчас чувствую.

Но потом она всё же положила руку на плечо Кармелии и долго всматривалась в её лицо.

– Лия… – прошептала она, причём голос её вдруг помолодел, став почти детским. – Это действительно ты?

– Мила и Лия – подруги навек, – повторила Кармелия.

И тут они бросились друг другу в объятия, словно им по-прежнему было по тринадцать лет и они являлись лучшими подругами.