Зловоние
Солнце стояло ныне низко. Нет, оно не просто садилось, оно стояло низко. И по-прежнему ничего не случалось.
Я плотнее натянул плащ Урсы на плечи и тихонько выругался. Я должен попытаться… Пока караульный занят раненым солдатом, я смог бы выскочить… Черт побери Ивайна с его словами «что-то случится»!
Драконья кровь бурлила во всем моем теле, и боли я не чувствовал. Но когда я попытался осторожно опереться на ногу, лодыжка по-прежнему не желала подчиняться мне. Как в таком случае мне сбежать? Ползти как можно быстрее изо всех сил?
Стук копыт. Но что это? Что-то наверху, у конюшни. Беззвучно скользнула склонившаяся тень. Затем дверь конюшни медленно отворилась, и послышался топот конских копыт. Лошадь… нет, две… нет. Множество лошадей, десять, может, пятнадцать… Они выскакивали в ужасе, стуча копытами, метались по двору. Один из караульных у ворот что-то выкрикнул, и я решился.
Только бы получилось…
Лошади испуганно метались вокруг по всему двору крепости, а тут еще зашипел потревоженный дракон. Если б теперь хотя бы одна из них оказалась рядом… Есть! Я схватился за гриву какой-то маленькой буланой, оперся на здоровую ногу и метнулся лошаденке на спину. Так я и повис, не в силах двинуться дальше, меж тем как мы под грохот лошадиных копыт рванулись с места, а моя цепь, бряцая, волочилась за нами, и как раз в этот миг раздались гул и грохот. Ворота крепости распахнулись настежь, и охваченные ужасом лошади вырвались на свободу.
Мне удалось перекинуть ногу через спину лошади. Мы уже покинули крепость, но оставались еще в Баур-Лаклане. Лошади во весь опор мчались по улицам, и солдаты-драконарии разбегались в разные стороны, чтобы их не растоптали. А лошадей становилось все больше и больше. И некоторых из них оседлали всадники. Всадники из Лакланов. А один из них был Ивайн.
Они гнали табун по улицам прочь из Баур-Лаклана, не останавливаясь, пока не оказались далеко на дикой, безлюдной пустоши.
— Вот так малец! Ты справился, выбрался оттуда! — сказал Ивайн, когда мы немного отдышались. — Хорошо!
— Так вы этого хотели? — чуть сбитый с толку, ошеломленно спросил я. — Угнать табун?
— Да нет же! — ответил Ивайн, будто я был чуточку непонятлив. — Это лишь для того, чтобы драконьему сброду было на что поглядеть. Самого важного они еще не обнаружили.
Самого важного?
— Что же это тогда?
— Ведь было несколько человек, оказавшихся в тисках, в трудном положении. Жители Арлайна, да еще несколько из других мест. Их ведь надо было вызволить, убрать оттуда. К счастью, из этой крепости и в нее есть несколько дорог, о которых Дракан понятия не имел.
— Ты хочешь сказать, вы взяли с собой и детей? А иначе что за смысл в этом?
Во всяком случае, я думал, что Обайн прямым ходом отправится обратно в плен, если его дочь Маери не освободили со всеми.
— Это входило в план.
— Их всех?
— Ведь я не ясновидящий, верно, малец? Придется подождать, пока мы их встретим.
Это произошло до рассвета. Лакланам посчастливилось освободить всех детей, кроме троих. А наверху в горах в своем убежище Хелена Лаклан ждала, когда можно будет принять детей. Кое-кто из рыбаков сделал свой выбор, отправившись вместе с детьми. Остальные же — а среди них, само собой, был и воинственный Обайн — присоединились к дружинникам Ивайна.
— Пусть этот дьявол не воображает, будто ему придется здесь легко, — произнес Обайн. — Только скажите! Как по-вашему, что надо сделать, чтоб отравить ему жизнь?
— Дракан намеревается идти на Скайарк, — ответил я Ивайну. — Он полагает, будто Нико там.
— Вон что! — воскликнул Ивайн. — Как могло случиться, что ему пришла в голову подобная мысль?
— Потому что я рассказал ему об этом.
Ивайн долго смотрел на меня.
— Скайарк — лакомый кусочек и крепкий орешек даже для дракона.
— Так я и думал!
На обветренном лице Ивайна разлилась улыбка.
— Иной раз, малец, ты, право, бываешь не глуп!
— Благодарствую! — ответил я. — Но было бы еще лучше, если б Скайарк предупредили загодя.
— Ты снова прав. — Ивайн повернулся к кучке оставшихся Лакланов. — В путь! Скачите как можно быстрее! Во весь опор. Сообщите Астору Скайа, что Дракан в пути. Дорога отнимет у него несколько дней, особенно если ему придется тащить это драконье чудище с собой. Но Дракан явится.
Двое из клана вскочили в седла, сорвались с места и припустили так, словно сам Дракан гнался за ними по пятам. Да ведь так оно и было. Мы, остальные, последовали за ними чуть более медленно, но все же достаточно быстро для моего бедного тела.
— А что с нами? — спросил я. — Куда отправимся теперь мы?
— Само собой, в Скайарк, — ответил Ивайн. — Думаешь, я упущу всю эту шутку?
То была жесткая, суровая скачка даже для сильных, отдохнувших, здоровых людей. Для меня оставалось лишь одно, делавшее эту скачку возможной. То была маленькая фляжка Дракана. Без нее я не мог бы усидеть на лошади.
— Чем это здесь пахнет? — спросил один из Лакланов, скакавший поблизости от меня. — Это от тебя, Обайн? Ты что, вывалялся в козьем дерьме?..
Обайн ответил соленой шуткой, заставившей остальных громко расхохотаться. Но я-то знал, что Обайн тут ни при чем. Этот запах шел от меня. Все мое тело пропахло — вонь исходила от драконьей крови.
Это было не так, как в первый раз. Я хорошо помнил его, то безумное ощущение свободы и всемогущества. Теперь этого не было и в помине. Теперь я мог держаться в седле, если выпивал маленький глоток драконьей крови каждые два или три часа. Боль успокаивалась. Шум в голове стихал. И это всё. Может, ощущения сменились из-за того, что я старался пить как можно меньше, или из-за того, что я пил драконью кровь не первый раз.
Мы скакали всю ночь напролет. На рассвете мы сделали небольшой привал, но не дольше того времени, которое потребовалось, чтобы напоить и задать корм животным. А потом оставалось лишь вскочить на лошадей вновь.
— Справишься, малец? — спросил Ивайн, заметивший, сколь трудно было мне взбираться на пегую лошадку.
— Да! — только и ответил я. Что я и сделал. После еще одного глотка из фляжки.
— Что это у тебя там? — с любопытством спросил Обайн. — Ты ведь сосешь из этой фляжки, как ягненок из бутылки с соской. Может, дашь попробовать?
— Тебе по вкусу не придется, — ответил я. — Это снадобье я получил от своей матери.
Я быстро сунул фляжку под рубаху. Быть может, он счел меня неблагодарной скотиной, раз однажды отдал мне свои носки. Однако же Обайн больше не произнес ни слова и оставил мою фляжку в покое.
Ближе к полудню повалил снег. Крупные легкие хлопья, хрупкие от мороза… Стоило запрокинуть голову и взглянуть в серое небо, как начиналось страшное головокружение при виде того, как оно стремительно несется к земле. Мне пришлось вцепиться в гриву пегашки, чтобы не упасть, и тут самая глубокая из моих ран раскрылась в сто седьмой раз. У меня появилась горечь во рту, виной которой была не только драконья кровь. То был вкус лихорадки. Рана дала себя знать. Я был теперь уверен, что у меня началось воспаление руки.
Мы проехали мимо дороги, ведущей в Баур-Кенси, но не свернули на нее.
— А нам не надо предупредить их? — спросил я Ивайна. — Если Дракан в скором времени появится на этой дороге.
Мама и Мелли. Мауди и другие…
— Они уже знают! — ответил он. — Мауди Кенси поднялась в горы со всем кланом, там и слабые, и сильные! Она знает, что Баур-Кенси не в силах защититься от драконьей рати.
Коснулось ли это и моей матери? Да, коснулось, в этом я был уверен. Теперь она так сроднилась с кланом Кенси, как будто ее прадеды вышли из этих мест и сторожили овец вместе с прадедами Мауди Кенси.
Теперь мы были на пути в горы. Тропа все поднималась и поднималась ввысь, а снег валил все гуще и гуще. Теперь Скайарк был кругом занесен снегом — сугробами снега. На самых высоких вершинах он не исчезал даже летом. И даже если Скайлер-Ущелье нельзя назвать вершиной, расположено оно было высоко — узкий проход меж двумя могучими горами: Орлиным Пиком на северной и Серой Вдовицей на южной стороне.
Горы круто вздымались по сторонам троны. А впереди возникали зубчатые стены Скайарка и флаги — синие да черные, с позолоченным изображением орла, — заметные даже сквозь пургу. Орлы, которых в этих местах было немало, не показывались, они пережидали снежную бурю.
В крепостных укреплениях Скайарка было нечто необычайно грозное. Я бывал здесь прежде и отчетливо помню то чувство, которое ощутил впервые: будто я был орешком меж челюстями щипцов. Коли Скайарк сомкнулся вокруг тебя, невредимым оттуда ты не выберешься. Я сам помнил: мы были на той же стороне в этой войне, и надеялся, что Астор Скайа был того же мнения.
— Кто идет? — крикнул караульный у ворот.
— Люди из Лаклана! — кричал в ответ Ивайн. — Мир клану Скайа! Отвори нам ворота во имя мира кланов!
— Да, да! — раздалось сверху чуть неприветливо в ответ. — Вы ведь давно в пути! Двое твоих Беги-Спеши парней побывали здесь.
Ворота отворились, и мы въехали в Скайарк. Хотел бы я знать, сколько потребуется времени Дракану и его рати, чтобы встать у этих ворот?
Множество людей. Это мы увидели прежде всего, проезжая верхом меж стенами Скайарка. Здесь теснилось куда больше народа, чем раньше, когда я бывал здесь прежде. И не только мужей с оружием, хотя их было немало. И множество женщин, детей и старцев. И скарб, горы скарба. Ящики, сундуки, мешки, столы, стулья, шкафы.
Кое-где высились горы имущества, укрытые слоем парусины.
Ивайн рассматривал все это, и лицо его выражало глубокое неодобрение.
— Какое-то дерьмо! — пробормотал он. — Одна пущенная сюда стрела с огнем — и все загорится. Астору Скайа нужно быть с ними построже!
Маленький мальчик — самое большее трех-четырех лет от роду — промчался наискосок по двору, визжа от хохота. За ним по пятам бежала девочка постарше.
— Гулли! Гулли, иди сюда!
Она чуть не наткнулась на мою лошадь, и пегашка испуганно затрясла головой. Мне пришлось снова схватиться за гриву лошади, чтобы не выпасть из седла, и я знал, что даже вместе с фляжкой драконьей крови от меня в этом случае не много останется.
— Слишком длинная веревка, — вздохнул Ивайн.
— Эй! Что нам делать с лошадьми?
В тот же миг передо мной мелькнула пара светлых косичек, которые, мне казалось, я узнал.
— Роза?
То была она. Она круто остановилась и повернулась кругом, так что белье, лежавшее сверху, едва не вывалилось из корзинки, которую она несла.
— Давин!
Семь шагов, и она уже стоит рядом с пегашкой.
— У тебя вид голодной собаки! — сказала она. — Что будет, если мы спустим тебя вниз с этой несчастной твари?
— Ничего особенного не будет, — вставил я. — Я не уверен, что смогу идти сам. Но… Каллан. Он… он в порядке?
— Пока еще не совсем, — ответила она, — но ему лучше. Думаю, он поправится. Идем, Давин! Дай мне помочь тебе, прежде чем ты свалишься, коли хочешь спешиться сам.
Она отставила корзинку в сторону и взяла меня за руку. Я соскользнул с пегой лошадки и постарался приземлиться на здоровую ногу.
Роза, нырнув мне под руку, поддержала меня.
— Фу! — фыркнула она. — Тебе не худо бы сходить в баню!
— Не помню, когда я мылся в последний раз. Хорошо, если б я нуждался только в этом. Баня помогла бы удалить лишь часть вони.
Я поставил больную ногу на брусчатку и забыл на время обо всем остальном.
— Давин! Что с тобой?
Я не мог ответить. Мне стоило всех моих сил не завизжать от боли.
— С его ногой дело дрянь! — пояснил Ивайн. — Да и с рукой тоже неладно. Мальцу не больно-то хорошо!
— А куда вы смотрели? — в сердцах спросила Роза. — Он ведь едва держится на ногах.
— Пусть радуется, что его не скормили дракону, — сказал Ивайн. — А у нас не было времени останавливаться да разбираться, что к чему. Обайн, дай руку девочке, помоги ей!
Обайн спрыгнул с лошади и поддержал меня с другой стороны, и так они потащили меня по крепостному двору к флигелю, который Роза назвала флигелем для хворых.
— Флигель для хворых! Означает ли это…
— Твоя мама тоже здесь, — сказала Роза. — Идем, Давин! Еще несколько шагов.
Больше всего мне хотелось сделать эти несколько шагов в другую сторону. Или несколько сотен шагов. Мама! Здесь! Теперь! Мне полегчало оттого, что она в безопасности, насколько можно быть в безопасности, когда драконья рать в двух днях пути. Но мысль о том, что предстоит очутиться лицом к лицу с ней…
— Послушай-ка, малец! — сказал Обайн. — Ты что, отвык переставлять ноги?
По сравнению с уличной толкотней и сутолокой за дверью в лазарете было по-настоящему тихо и пустынно. Там были расставлены ряды кроватей, но хворых и раненых было еще не так уж много, чтобы их заполнить. В конце одного ряда лежал Каллан. А возле него сидела мама и держала его руку в своей.
Думаю, она слышала, что мы идем. И думаю, она хотела, чтобы я увидел, как она держит руку Каллана… Но, увидев, что я едва передвигаю ноги, она отпустила его руку и встала.
— Давин!
— Ничего страшного, — сказал я, хотя знал, от нее не скрыть ничего — ни лихорадку, ни воспаление… — Я просто подвернул ногу.
— И руку, — добавила Роза. — И он потеет, как боров. Да, прости меня, Давин, но ты в самом деле потеешь.
— Положи его вон туда!
Они с трудом дотащили меня до кровати как раз напротив Каллана. Мама, стоя у изножья, разглядывала меня.
— Роза, принеси немного теплой воды! Повязки и ветошь! И погляди, не найдется ли какой-нибудь одежды, эта уже никогда не станет рубашкой. Где больше всего болит?
Я был почти благодарен за то, что был изувечен. Это означало, что мне не придется немедленно говорить о Дине и Нико. Я знал, что этому перемирию не быть вечным, но даже краткая отсрочка была спасением.
— Что-то неладно с лодыжкой, — сказал я. — Еще у меня… царапина на руке, которая сама собой воспалилась.
Я не сказал, откуда у меня эта царапина.
Она кивнула:
— Посмотрим!
Потом сорвала остатки носка Обайна с ноги. Роза не удержалась и охнула, и что уж тут скажешь, это неудивительно. Нога так распухла, что на нее было страшно смотреть.
— Что ты сделал со своей ногой? — спросила мать.
— Они заковали меня, — ответил я. — А еще был дракон, который играл со мной в мяч.
— Ох, Давин… — проговорила Роза недоверчиво.
— Коли не верите, спросите Дракана, — сказал я. — Он стоял там и науськивал дракона.
— Так вот откуда запах, — сказала мама.
— Значит, так пахнут драконы? — спросила Роза.
— Приблизительно, — ответила мама.
Она осматривала мою лодыжку, нажимала на нее, и мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не захныкать.
— Вывих! — сказала она. — Когда это случилось?
Я вспомнил с трудом: дни перемешались у меня в памяти.
— Четыре дня тому назад. Примерно!
Так я думал.
— Тогда будет нелегко! — Она повысила голос. — Аллин!
Мама и Роза были единственными, кто называл Пороховую Гузку его настоящим именем.
Ну и обрадовался же я, увидев его веснушчатую рожу, когда он ворвался в лазарет.
— Давин! — воскликнул он. — Ты прибыл сюда вместе с Лакланами? — А потом, не ожидая ответа, сказал: — фу, какая вонь!
— Спасибо! — поблагодарил я. — Ты и сам-то не больно чистый!
Потому что на щеках у него была черная полоса от сажи, а руки были такие, будто он смазал их гусиным жиром и окунул в золу, как делали принцы в сказках, когда им приходилось переодеваться в нищих.
Он ухмыльнулся.
— Я занимаюсь одним дельцем вместе с Местером Маунусом, — сказал он. — Ты только погоди! Слух об этом разнесется…
Слова эти прозвучали зловеще, когда их произносил Пороховая Гузка. Что ни говори, прозвище свое он получил не зря.
Мама глянула неодобрительно на его руки.
— Постарайся ничего здесь не трогать, — сказала она. — И вот что, Аллин, мне нужен сильный парень.
Пороховая Гузка гордо выпрямился.
— Готов служить! — сказал он и отбросил рукой волосы. От этого черная полоса стала еще гуще.
Я увидел, что мать сдержала улыбку.
— Такой, чтоб чуточку сильнее, Аллин! — сказала она. — Кого мы знаем?
Пороховая Гузка словно бы поник, сжался, будто воздушный шар, который проткнули. Он покосился на Розу, и я понял: он хочет посмотреть, не смеется ли она над ним. Он питал слабость к Розе, и не только потому, что она хорошо стряпала. Хотя если ты Пороховая Гузка, это кое-что значит…
— Киллиан неплох, — сказал он. — Каллан сильнее, но… — Он покосился на кровать, где лежал Каллан. Глаза Каллана были закрыты, и мне кажется, он спал.
— Тогда приведи Киллиана, — только и сказала мать. — И еще, Аллин…
— Да?
— Вымой руки, прежде чем вернешься обратно, ладно? Там, где хворые и раненые, должно быть чисто.
— Ладно! — ответил он и умчался.
Я лежал, завидуя паре его здоровых ног.
Немного погодя явился Киллиан Кенси. Быть может, Пороховая Гузка предупредил его; во всяком случае как руки, так и лицо Киллиана были значительно чище, чем обычно…
— Пороховая Гузка сказал — вам нужна подмога?
Мама кивнула:
— У Давина вывих лодыжки. Мне нужен кто-нибудь, чтобы вправить ее, а у меня сил не хватит.
Ой! Ой и снова — ой! Эти слова прозвучали просто ужасающе.
— Ты уверена? — спросил я, хотя понимал, что это глупо. — Может, не вывих, а только растяжение?
— Давин! Вывих! И коли тебе хочется нормально ходить, Киллиан поможет вправить его.
О, если бы сейчас глоток драконьей крови! Большой глоток! Но я не мог вытащить фляжку так, чтобы ее никто не видел. А что бы подумали мама и Роза, если б они узнали, что в этой фляжке.
Тогда пусть уж меня лучше медленно ломают огромные лапищи Киллиана.
Так примерно это и получилось. Гордиться мне было нечем. Я орал, как девчонка. Я так громко кричал, что Каллан проснулся. Я заметил, когда лодыжку вправили, поставили на место. Это было даже слышно. И почти в тот же миг, так быстро, что казалось, будто кто-то взмахнул волшебной палочкой, — почти в тот же миг боль утихла. Болезненность, да, осталась. Но вовсе не то нелепое: я-почти-не-могу-выдержать-эту-боль.
— Почти не больно, — ошеломленно сказал я.
— Конечно, — ответила мать. — Ты по-прежнему думаешь, что это было растяжение?
По сравнению с этим я уже ничего не почувствовал, когда мне промыли и перевязали царапины на руке. Мне удалось даже сунуть фляжку под подушку, прежде чем они помогли мне снять рубашку. Однако же меня по-прежнему лихорадило, и им пришлось помочь мне помыться. Это было чудно. Будто вновь стать ребенком. Но одно дело — мама. А вот Роза… Мне не по душе было, что ей пришлось увидеть меня таким жалким. Мама заставила меня выпить два разных чая: один настоянный на ивовой коре, другой — смесь каких-то отвратительных на вкус трав. Потом мама подошла к кровати Каллана.
— Он придет в себя? — спросил Каллан.
— Да, — ответила мама. — Если будет слушаться меня.
Последние слова были явно предназначены также для того, чтоб их слышал я.
— Ладно, — сказал Каллан. — Потому что, когда мы оба снова встанем на ноги, этому олуху зададут такую трепку, что ему небо с овчинку покажется.
Я проспал большую часть дня. Но сны не оставляли меня в покое. Один раз я проснулся от собственного крика, такого громкого, что еще слышалось его эхо. Каллан смотрел на меня, лежа напротив на своей кровати, но не вымолвил ни слова.
Роза же, наоборот…
Роза сидела возле моей кровати, и лицо ее было бледным как смерть.
— Ну что, худо тебе? — спросила она.
Так оно и было. Я все время мерз, хотя большой таз с тлеющими угольями стоял возле моей кровати.
— Это пройдет, — ответил я, — когда кончится лихорадка.
— Да, — согласилась она. И вдруг, словно ей было уже никак не удержаться, у нее вырвалось: — Я прекрасно знаю. Я всегда тебя браню…
Это еще что?
— Пожалуй, к этому я привык. Во всяком случае, более или менее.
Так оно и было. Иной раз это задевало меня, и тогда мне было не очень-то весело.
Она кивнула, словно я сказал нечто важное. Я только Я не знал — что. Однажды Нико рассказал мне: есть, мол, на свете большие книги, по которым можно выучиться другим языкам. В книгах этих полным-полно чужих слов. Я бы пожелал, чтобы кто-нибудь написал такую книгу о девичьем языке, потому что частенько не понимал ни слова, когда говорили девочки.
— От тебя по-прежнему чуточку пахнет, — сказала она.
Но все же взяла меня за руку.
Белая смерть
Через четыре дня Дракан со своей ратью добрался до Скайарка. И дракон с ними.
Драконариев было так много, что они заполонили все ущелье, от одной скалистой стены до другой.
Если б Дракан и захотел, он не смог бы навалиться на нас всем войском сразу. Места не было.
Со стены я видел, что они идут. Ноги еще не набрали силу, и мне было нелегко взбираться по лестницам. Хотя лодыжка меня больше не беспокоила, вся беда была в лихорадке.
Рать Дракана остановилась, хотя она была еще так далеко, что походила на одно огромное существо — длинную змею, черную на снегу. Но одно можно было различить даже на таком расстоянии: длинное бледно-серое туловище дракона.
— Что он собирается делать с этим чудовищем? — ни к кому не обращаясь, спросил Астор Скайа. — Что проку от него? — Он сплюнул в снег у подножия стены. — Это только животное, огромное, но все же животное.
Я-то знал одну из причин, почему Дракан тащил с собой живого дракона весь долгий путь из Дунарка. Но об этом я и не думал проболтаться. А до исхода дня весь Скайарк узнал другую причину.
Началось с того, что Дракан послал вестника к крепостным стенам. А вестник был не один. Перед ним шагала маленькая рать из…
Множество невысоких солдат?
Нет. Даже если внизу на земле все кажется маленьким, когда стоишь так высоко, как мы, все равно сомнений быть не могло.
— Это же дети! — сказал лучник, стоявший рядом со мной. — Дети с оружием! Неужто он думал, что мы станем драться с ними?
— Это ведь невозможно! — сказал лучник, стоявший рядом со мной с другой стороны. — Стрелять в детей нельзя.
— Вот это он и сообразил! — сказал я.
И пожалуй, я угадал. У них, у этих маленьких солдат внизу, было оружие, хотя им было не больше десяти-одиннадцати лет. Луки. Самострелы. Копья, которые очень высоко вздымались над их головами. Взрослый солдат с добрым мечом может смести их с лица земли, так же как бонд убирает урожай. Если он, конечно, решится на это…
Дети были так близко, что можно было видеть их лица. Большинство были мальчики, но и девочки тоже были. И мне показались до ужаса хорошо знакомыми их серьезные лица и коротко остриженные волосы.
Они походили на детей в Доме Обучения. Они походили на них как две капли воды.
— Зачем это? — спросил стоявший рядом со мной. — Как он заставил их? Ведь они никогда не одолеют взрослого воина.
Как? Я знал это. Ясное дело, у Дракана не было Зала Шептунов. Но я был твердо уверен в том, что в его драконьей рати было несколько Наставников. Несколько неумолимых Наставников. И когда отбирают детей у родителей…
— А что им остается? — горько спросил я. — Глянь-ка на них! Что они могут делать, кроме как слушаться взрослого, который кормит, и одевает, и говорит, что им делать?
— Скайарк! — крикнул внизу вестник — драконий рыцарь, как я заметил, тот, кого все другие называли Борис.
— Что тебе? — спросил в ответ Астор Скайа. — Езжай назад к своему драконьему господину и скажи, что его не ждет «Добро пожаловать!» на земле клана Скайа!
— Мой Господин, Драконий Князь Дунарка, Соларка-Эйдине и Акмейры, а ныне Баур-Лаклана! У моего Драконьего Князя весть для вас! У него с собой дракон!
— Это мы видим! — воскликнул в ответ Астор Скайа. — А на что этот дурацкий страшила — это выше моего разумения.
— Наш дракон голоден! — невозмутимо продолжал рыцарь Борис. — Каждый день он должен получать одного ребенка на съедение!
— Что?
— Каждый день, пока Скайарк не сдастся. И это будут не те дети, которых вы видите, собственные знатные дети Дракона, а малыши из Высокогорья. Их нам достаточно!
Он повернул своего коня и двинулся назад к драконьей рати вместе со своими маленькими солдатами, следовавшими за ним по пятам.
— Послать этому борову стрелу в спину? — спросил один из лучников, стоявших на стене.
— Нет! — ответил Астор Скайа. — На таком расстоянии ты можешь попасть в кого-нибудь из детей.
— Это правда? — спросил стоявший рядом со мной лучник. — То, что он может использовать детей из Высокогорья на прокорм дракону?
— Сколько-то детей у него есть, — ответил я, думая о тех троих, что мы привезли с собой из Баур-Лаклана.
И там наверняка найдутся и другие. Не обязательно все из Высокогорья, но дети ведь дети и есть, где бы они ни жили.
— Да он спятил!
Дракан не в своем уме, да! Но он хорошо знал, что делал. Всякий раз, когда он захватывал новый город, всякий раз он использовал то средство, которое приносило успех, каким бы гадким и жестоким ни казалось оно другим. В Соларке отравили воду. А в Акмейре…
Раз, два, три, четыре — ты дальше не считай, а попросту погибай! Погибла пятая часть мужчин города. А теперь Дракан решил, что дорога в Скайарк, через его неприступные стены, проходит через… — да как это назвать? — через наши головы или наши сердца. Потому что как выдержать, когда дети гибнут лютой смертью? Сколько их должно погибнуть? И ведь не только те дети, которых он хотел скормить дракону! Что если он и вправду послал бы своих маленьких солдат против нас? Так, чтоб и нам тоже стать детоубийцами. Сколько времени можно выдерживать такое и все же заставить сердце бороться и дальше?!
Я хорошо знал, что ответил бы Нико. Ни одной-единственной минуты! Ни одному-единственному ребенку не должно погибнуть! Но как этому помешать?
— А разве мы можем освободить их? — спросил я. — Детей?
— Придется попытаться, — сказал стоявший рядом лучник. — Но погляди на эту рать — детей так много! Ведь это безнадежно…
Я медленно и выразительно выругался, а потом повернул и заковылял к лестнице.
— Ты куда, малец?
— Мне надо поговорить кое с кем.
Я нашел Пороховую Гузку там, где и рассчитывал, — в крепостной кузнице. Местер Маунус занял ее и превратил в свою мастерскую.
Оба они стояли, склонившись над глиняным горшком.
— Может, добавить туда побольше селитры? — спросил Пороховая Гузка.
— Ни в коем случае, молодой человек! Ведь это не тебя мы собираемся убить!
— Но ведь это должно быстро подействовать.
— Это наверняка подействует!
— А как нам доставить его наверх?
— А, добрый день, Давин! Вижу, ты снова на ногах!
— Чем вы тут занимаетесь? — спросил я.
Пороховая Гузка ухмыльнулся:
— Чем-то таким, что грохнет. И мало не покажется!
— А оно может убить насмерть дракона?
Пороховая Гузка поднял свои рыжие брови.
— Драконов? — переспросил он. — У него с собой драконы?
— Один. Но и этого хватит. Ну? То, что вы делаете, годится на это?
— Возможно, — ответил Местер Маунус. — Если только нам удастся доставить это в нужное место. Подумать только, — мечтательно произнес он, — что было бы, если б мы убили настоящего дракона! Это ведь кое-что да значит, верно?
— Да, — согласился я. — Я бы тоже очень этого хотел. И особенно этого… Так что пошли! Расскажи, что нам нужно делать?
Местер Маунус откашлялся.
— Послушай, юный Давин! Как по-твоему, что сказала бы на это твоя мать?
— Вот уж не знаю, — ответил я. — Я и не подумал ее спросить.
Мы подождали, пока окончательно стемнеет. Драконья рать по-прежнему располагалась все там же, видимая нам, но недосягаемая для выстрела. С ними был и дракон, лежавший, словно длинный серый змей, впереди всех, окруженный большим костром, который должен был поддерживать для него тепло.
Местер Маунус обещал ничего не говорить моей матери. Думается, что он решился на это, потому что очень хотел поглядеть, сработает ли наш план. И не так легко найти двух полоумных добровольцев, которые решились бы на то, что предстояло Пороховой Гузке и мне.
— А нога не подведет тебя? — спросил Пороховая Гузка. — Да… и другие твои раны? Ты ведь чуть не помер!
— Говорю тебе, у меня все ладно!
Он пожал плечами:
— Ну хватит болтать! Но если ты по дороге свалишься, не надейся, что я понесу тебя!
Я поднялся.
— Ты куда?
— Я забыл свой нож.
— Тогда поторопись! Скоро стемнеет!
Я метнулся наискосок через крепостной вал к лазарету. Там было темно и тихо, и я слышал, как спокойно и медленно дышал Каллан. Надеюсь, это означало, что он спал. Я прокрался к кровати, в которой по-прежнему спал — когда вообще спал. Нынче ночью мне, пожалуй, там вообще лежать не придется. Я сунул руку под подушку. Потом поднял одеяло, а затем и матрац. Все бесполезно.
— Ты не это ли ищешь? — спросила Роза.
Я вздрогнул и круто повернулся. Там в уголке у кровати Каллана сидела Роза. А в руке держала мою фляжку с драконьей кровью.
— Отдай мне ее! — сказал я.
— От нее несет драконом, — сказала она. — Что это такое?
— Ничего! Давай ее сюда!
— Пожалуй, нет. Думаю, что и тебе лучше обойтись без этого.
Я швырнул одеяло и подушку на кровать.
Почему она такая вредная? Но я собрал все силы, чтобы голос мой звучал спокойно.
— Перестань, Роза! Нечего делать из мухи слона!
— Давин! Я хочу знать, что это…
— Всего-навсего то, что я получил от Лакланов. Ты знаешь! То, что согревает!
Но она покачала головой:
— Ты врешь! И знаешь что, Давин? На самом деле ты не умеешь врать. Это сразу видно.
Я плохо слышал, что она говорила.
Теперь я был рядом с ней. Один шаг и… Я кинулся вперед и обхватил ее запястье. Фляжка выпала из руки Розы и покатилась по полу; я кинулся, чтобы схватить ее, пока она не закатилась под кровать Каллана. Я почувствовал страшную боль в своих еще не заживших ранах, нанесенных драконом, но это было не важно. Теперь фляжка была у меня в руках.
— Что стряслось, малец? — сонным голосом спросил Каллан. — Вы что, не можете пойти в другое место и драться там?
Роза выпрямилась во весь рост.
— Это уже не нужно, — ответила она. — Моим дракам с ним — конец! По мне, пусть делает все, как ему вздумается! — И с этими словами она ушла.
Я стоял в полумраке, зажав в ладони маленькую фляжку. Какой-то миг тому назад я хотел лишь, чтоб она оставила меня в покое. Но теперь, когда желание мое осуществилось, все было наоборот.
— Что ты натворил? — спросил Каллан.
— Ничего.
— Да ну? И ты хочешь, чтобы я в это поверил?
— Ты ведь слышал, что она сказала? С драками мы покончили.
— Слушай, малец! — проворчал Каллан. — То, что вы двое собачитесь, — ваше дело. К этому я отношусь спокойно. Я начинаю волноваться только тогда, когда вы не деретесь.
Я открыл фляжку у крепостных ворот. Драконьей крови там оставалось совсем мало. Я выпил все до капли и швырнул фляжку подальше от себя. И внезапно меня осенило: если Пороховой Гузке и мне повезет — дракон вскоре сдохнет. И тогда по эту сторону округа Скайлер драконью кровь уже не раздобыть.
Эта мысль заставила меня замешкаться. Но потом мне стало совестно из-за моих колебаний. Если я буду колебаться и этот дракон не будет убит, Дракан начнет скармливать ему детей. Стыд! Позор! Во фляжке не оставалось уже ничего, что я мог бы уничтожить. И пожалуй, хорошо, ведь мне было теперь все равно.
— Здесь! — молвил Пороховая Гузка и протянул мне белую простыню.
— На что мне она?
— Пригодится, когда мы поднимемся в горы, где лежат снега, — ответил Пороховая Гузка. — Тогда нас не так-то легко будет увидеть.
В словах его было нечто справедливое. Я свернул простыню и сунул ее под рубашку. Пока что простыня годилась лишь на то, чтобы прикинуться призраком на фоне темной крепостной стены. Само собой, на стене был народ. Караульные и прочие в том же роде. Но они мало-помалу стали узнавать Пороховую Гузку и меня, и, когда мы начали карабкаться вверх по горному склону над стеной, нас окликнули:
— Эй! Вы куда?
— У нас маленький дар Дракану и его дракону, — ответил Пороховая Гузка. — Но никому об этом ни слова, это должно застать их врасплох.
— Дракону? Мальцы, вы и не думайте о том, чтобы приблизиться к чудовищу. Драконий князь наверняка выставил подле него стражу.
— Не беспокойтесь, — сказал я. — Мы будем держаться на расстоянии.
Я не врал. И вообще нужно быть наполовину горным козлом, чтобы карабкаться по стенам ущелья. Карабкаться вверх было невозможно. Карабкаться наискосок по горной стене, так, как это делали мы, было нелегко. Кое-какие из дорог оказались попросту тропками, и ты мог подниматься в гору, когда хоть чуточку прилаживался к ней. Пороховая Гузка уложил наш маленький дар дракону в заплечный мешок, и мы тащили его по очереди, но прогулкой по лесу назвать это было ну никак нельзя. И все-таки я не мог заставить себя не улыбаться на ходу.
— Ну, чего ты? — спросил в какой-тот миг Пороховая Гузка. — Что тут смешного?
— А ты сам что, неужто ни капельки не обрадуешься, если увидишь морду дракона, когда наш подарок как следует долбанет его?
Пороховая Гузка ухмыльнулся.
— Ага! — согласился он. — Так и сделаю. Только вот ты обычно бываешь куда серьезней.
— Только не нынче вечером.
— Да уж вижу я.
И тогда мы стали пробираться дальше по снегу, закутанные в белые простыни вместо плащей, для того чтобы караульщики Дракана внизу нас не заметили. Я не знал, достанет ли нас стрела, пущенная из арбалета. Но они могли попробовать…
Холод обжигал руки и ноги, дыхание вырывалось изо рта и носа, будто столбы дыма. Но на душе было тепло и весело. Чудесно ощущать себя вместе с Пороховой Гузкой на горном склоне среди ночи и знать, что эта ночная тишь вскоре нарушится громким шумом взрыва.
Я чувствовал себя как той ночью, когда скакал с драконариями и готов был летать.
Мысль эта была не из приятных.
Но ведь это было нечто совсем другое. И мы не собирались поджигать соломенные крыши. Мне не хотелось кричать: «Смерть недругам Дракана!» Наоборот, скорее: «Смерть дракону!»
— Мы скоро придем? — спросил я.
Пороховая Гузка измерил расстояние взглядом.
— Думаю, уже недолго! Местер Маунус говорил. — Оглядевшись кругом, он указал рукой. — Там! Внизу, перед выступом скалы, что немного походит на зайчиху.
Я глянул вверх. Мне не показалось, будто выступ сильно походил на зайчиху, но я ничуть не сомневался в том, какой выступ он имел в виду. Я смотрел вниз, в ущелье. Дракон лежал среди костров прямо под нами. Он был окружен стражами — быть может, даже рыцарями-драконариями.
— Здесь! — сказал Пороховая Гузка. — Ну-ка подержи его.
Он протянул мне заплечный мешок, и я взял его — взял, не думая, больной рукой, потому что сейчас она не болела. Но рука эта была не так сильна, как другая, а кожаные ремни заплечного мешка — жирные и скользкие, так как Пороховая Гузка потел. И я уронил мешок.
— Нет!
Пороховая Гузка охнул так, словно я уронил грудного ребенка. Но мешок упал вовсе не далеко. Чуть вниз, в снег на выступе.
— Я достану его, — произнес я.
— Нет, — возразил мне Пороховая Гузка. — Ты не…
Но я уже бросился бежать. Я помчался вперед и повернул направо, затем прошел немного и наконец, спрыгнув, приземлился на выступе рядом с заплечным мешком.
Пороховая Гузка глядел на меня сверху, со скалы. Лицо его там, где не было веснушек, страшно побледнело.
— Ты что, и вправду спятил? — прошипел он. — А что если б ты прыгнул мимо?
Я ухмыльнулся ему прямо в лицо:
— Но я ведь этого не сделал, верно?
— Дай мне мешок!
Я попытался сделать, как он говорил, но уже не смог.
— Не получается, — ответил я. — Я закину его за спину и поднимусь вместе с ним.
— Чудесно! — сухо произнес Пороховая Гузка. — А теперь самое трудное… Как ты собираешься подняться на скалу?
— А ты не мог бы снять свою рубашку и дать мне за нее уцепиться? Тебе не нужно поднимать меня. Мне только бы за нее уцепиться.
Он попытался… Но рубашка была слишком коротка.
— Тогда, черт побери, перекинь свои штаны!
— Давин, коли ты вообразил, будто я буду стоять тут с голым задом из-за того, что ты…
— Пороховая Гузка! Сделай это немедленно! Ведь нам еще нужно убить дракона!
Он вздохнул. Однако же ему пришлось пустить в ход и штаны, и простыню.
— Ну, смотри не урони мешок снова, — сказал Пороховая Гузка, когда я в конце концов уже сидел опять на том же самом выступе, где и он.
Я протянул ему кожаные штаны. И ухмыльнулся во мраке.
— Что теперь? Опять ты смеешься?
— А как же! Может, нам переделать твою кличку? Может, нам и вправду звать тебя Бесштанный Гузка?
У него был такой вид, будто ему хотелось спихнуть меня со скалы. Но под конец он и сам ухмыльнулся. Мы сидели в темноте и ржали, пока у нас животы не заболели. Все-таки Гузка молодец!
Наконец мы взобрались на самый край выступа, и Пороховая Гузка осторожно вытащил из заплечного мешка два глиняных горшка. Мне показалось, что они не больно велики.
— Ты уверен, что этого хватит? — спросил я.
— Так говорит Местер Маунус. А он мастак рассчитывать на бумаге.
Вполне возможно. Но от того, что происходит на бумаге, дракон не помрет.
Пороховая Гузка вытащил несколько больших гвоздей, маленький молоток и моток веревки. Он осторожно вбил гвозди в трещины скалы, хорошенько прикрепил глиняные горшки. Затем вытянул из горшков фитили. Длинные фитили пахли смолой или чем-то в этом же роде.
— Ты готов? — спросил Пороховая Гузка.
— Да!
Я выудил огниво из кожаного кошеля, висевшего на моем поясе. И со второй попытки удалось высечь огонь. Кончики фитилей вспыхнули, и пламя начало приближаться к горшкам.
— Бегом!.. — крикнул Пороховая Гузка. — Удираем во все лопатки!
Мы карабкались вверх изо всех сил, пока выступ с горшками не остался далеко внизу. И стали ждать.
— Скоро? — спросил я.
— Уже вот-вот! — запыхавшись, ответил Пороховая Гузка. — Молчи!
Будто я навредил что-то своей болтовней. Но быть может, он прислушивался к легкому шипению горевшего фитиля.
Но тут мне кое-что пришло в голову.
— Пороховая Гузка!
— Да?
— Если у тебя в мешке есть веревка, почему мы не спустили горшки на ней? Зачем мы лазили вверх и вниз?
Он смотрел на меня, разинув рот:
— Веревка в заплечном мешке!.. — И тут он начал ржать. — А я и позабыл!
Тут как раз вдали раздался резкий треск. Он был не так громок, как я ожидал, и я был капельку разочарован. Неужто это всё?
И тут раздался грохот. И ужасный глухой гром. И у нас под ногами задрожала земля, потому как половина снега сорвалась с горного склона и рухнула вниз в сторону ущелья.
— Пресвятая Магда! — прошептал я. — Глянь-ка, глянь, Пороховая Гузка!
То было словно речная волна, гигантская речная волна из белого и серого, из грязи и обломков скалы. Волна покатилась вниз, все ужасней и ужасней, и маленькие людишки внизу на дне долины не успевали убегать, спасаясь от нее. Не сделал этого и дракон.
Он поднял голову, разинул пасть и, сдается мне, зашипел. Но затем его настигла снежная лавина, и само чудище сожрал монстр, белая смерть, которая сожрала бы и десять драконов.
— Это были вы? — спросили караульные на стене, когда мы вернулись назад. — Это были вы, мальцы?
— Будьте уверены, — гордо ответил Пороховая Гузка. — Вот что я вам скажу: дракон был очень удивлен.
Я не произнес ни слова. Лодыжка опять болела, да и рука тоже. И оставалось только терпеть, ведь драконьей крови у меня больше не было. И наверняка мне ее никогда больше не раздобыть.
— Ущелье доверху забито снегом, — сказал один из караульных. — Но вряд ли вы покончили со всем войском.
Я покачал головой:
— Самое большее, может, пару сотен. Но дракон мертв, и его Дракану больше не пустить в ход. А им придется разгрести снег, прежде чем снова отправиться в путь. Мы выиграли немного времени…
— Верно, — ответил караульный. — Мы выиграли. Два дня. Может, и три! Славная работа, мальцы!
Но меня не оставляла мысль: что потом?
Меня снова лихорадило. Я лежал в кровати и обливался холодным потом, меня мучили кошмары, и несколько раз я слышал голос Дракана: «Если он выпьет сам, он — мой». А еще я не мог избавиться от мысли, есть ли там у Дракана хотя бы некоторый запас драконьей крови, есть ли у него хотя бы небольшая фляжка? И тогда я был бы готов ринуться из Скайарка, пробраться тайком в драконий лагерь и украсть эту фляжку у Дракана. Один раз я зашел так далеко, что добрался до двери флигеля, прежде чем мама и Роза заставили меня остановиться. И все время — громче, чем когда-либо, — шептали голоса:
…имя твое — Убийца…
…сколько ты погубил ныне…
И я слышал, как сам говорил караульному на стене: «Самое большее — несколько сотен!»
Снег поглотил их. Белая смерть поглотила их вместе с драконом. И быть может, не все они были рыцари-драконарии. Быть может, некоторых из этих людей, таких как рыбаки из Арлайна, силком погнали на службу Дракану. Людей, у которых были где-то семьи, дети, и матери, и жены, которым их недоставало. Белая смерть, которую мы спустили на них, не различала, где Добро, а где Зло и где все, что меж ними. Она поглотила их всех. Я даже не был уверен, что среди погибших не было детей.
«Быть может, я не гожусь для войны, как Нико», — думал я в минуты кратких светлых проблесков меж приступами. А через некоторое время мне на ум приходила еще одна мысль: «Быть может, никто не годится для войны. А что делать, когда грянет война?»
Лихорадка не желала меня отпускать. Мама заставляла выпивать целые кувшины отвара ивовой коры. Она и Роза набивали снег в наволочки и обкладывали меня ими со всех сторон, но ничего не помогало. Меня трясло и трясло без конца, и я потел так, что им приходилось каждую минуту менять постельное белье.
В ту ночь — или то было в следующую? Я потерял счет времени. Во всяком случае то была ночь, и моя мать стояла в изножье моей кровати.
— Глянь на меня, Давин! — молвила она. Молвила не голосом Пробуждающей Совесть, но я все же услышал. — Ты пил кровь дракона?
Тут я понял, что Роза насплетничала. Я ничего не ответил, но она могла прочитать ответ в моем взгляде. Я закрыл глаза и почувствовал, что заслужил все то презрение ко мне, которое она ощущала.
Кажется, это случилось несколькими часами позже. Я спал, когда внезапно услышал голос матери:
— Дина?
Я открыл глаза. Палата во флигеле была прежней. Моя кровать, кровать Каллана и мама, сидевшая на стуле меж нами. Никакого следа моей меньшой сестры.
Матушка поднялась со стула. Она смотрела прямо перед собой, но я не мог разглядеть, с чего она не спускала глаз.
— Где ты? — спросила она.
И обращалась она не к Нико, не ко мне, не к Пороховой Гузке. Ее взгляд блуждал вокруг, будто что-то искал, и было что-то жуткое в том, как она смотрела сквозь меня… Холодные мурашки пробежали у меня по спине.
— Что мне делать? — спросила она.
Каллан откинул одеяло в сторону и привстал.
— Мелуссина? — спросил он. — Мелуссина, что там творится?
Но мать его не слышала.
— Не знаю, смогу ли я, — прошептала она, неуверенно оглядываясь вокруг. — Я тебя не вижу!
Каллан встал и взял ее за руку.
— Я рядом с тобой! — сказал он.
Но он-то знал, что разговаривала она не с ним. Он покосился на меня:
— Малец, ты можешь сходить за Розой?
— Попытаюсь!
Но прежде чем я успел понять, держат ли меня ноги, раздался крик матери:
— Дина! Ну конечно!
Потом она закрыла глаза. Миг, и она рухнула на пол, и, сколько мы ее ни звали, она не отвечала и не приходила в себя.