На следующий день Сиднею пришлось ехать в Скотленд-ярд, где он потратил почти полдня на составление отчета о командировке в Филадельфию. Потом шеф собрал весь отдел на совещание по поводу завершения операции «Рейнольдс». В результате до дому он добрался уже в седьмом часу, мечтая тихо скоротать вечер в обществе Брюса.
Сюрпризы начались, когда Эндикот объявил, что обед готов: Сидней вдруг понял, что не в состоянии есть. И вообще не в состоянии что-либо делать, читать например. Все его мысли занимала маленькая шатенка с золотисто-карими глазами, которая собралась замуж. Примерно полчаса он героически боролся с искушением позвонить в Остенде, позвать Доминик к телефону и выложить ей все, что он о ней думает. Он представлял себе, как горько будет упрекать ее за то, что она бессердечно вскружила ему голову. Он с открытым, можно сказать, сердцем отдался своему чувству к ней, а она, оказывается, в это время тайно готовилась к свадьбе с другим... Гигантским усилием воли ему удалось взять себя в руки, правда ненадолго, минут на десять. Однако этих десяти минут Сиднею хватило, чтобы понять, во-первых, что его мысли по отношению к ней не очень-то честны, а во-вторых, что если сегодня вечером он останется один, то сойдет с ума окончательно... Так что не было ничего удивительного, что примерно через час Сидней сидел в кресле у камина в доме миссис Харпер.
Мать сразу увидела, что ее сын не в состоянии спокойно посидеть на месте и одной минуты, однако не подала виду, дожидаясь, пока он сам заговорит о том, что его мучает.
Сидней не торопился. Он довольно подробно рассказал о своей поездке в Соединенные Штаты, потом поинтересовался, как дела у сестер. Какое-то время они обсуждали семейные новости: скарлатину, которую перенесла его самая младшая племянница, новое назначение, которое получил муж старшей сестры, и т. д. Наконец оба замолчали.
— Кстати, знаешь, почему Доминик так срочно уехала? — прервал Сидней затянувшуюся паузу. — Она, оказывается, выходит замуж у себя в Бельгии.
Ну наконец-то его прорвало, подумала миссис Харпер, а вслух сказала:
— Что ж, очень рада за нее — она чудесная девочка. — Она помолчала, а потом добавила, не обращаясь ни к кому конкретно: — Странно...
— Что странно, ма? — Сидней сделал вид, что не понял, о чем она думает.
— Или я разучилась разбираться в людях, или тут что-то не так: я могла бы поклясться, что она отчаянно в тебя влюблена. Да и ты в нее тоже...
— Да ну, ма, о чем ты говоришь!
— Сид, — миссис Харпер посмотрела сыну прямо в глаза, — ты долго еще будешь изображать страуса, пряча голову в песок, трус несчастный?
— Ну и чем же я похож на страуса? — обиделся он.
— Будь ты похож на мужчину, ты давно бы себе признался, кого ты на самом деле любишь! — в сердцах воскликнула мать. — Ну скажи прямо, ты любишь Патрисию?
Сидней отвел глаза в сторону.
— Можешь ничего больше не говорить — ты уже все сказал мне глазами, — сердито пробурчала миссис Харпер. — Тогда зачем ты морочишь голову мне, себе, Патрисии, наконец? — Она уже не могла остановиться: сейчас она скажет ему все, о чем долгие годы молчала. — Честное слово, Сид, будь я твоего возраста, никогда бы не пошла за тебя замуж, хотя ты и красавчик. Тебя любит чудесная женщина, ты тоже ее любишь, не пытайся со мной спорить. Кажется, что еще нужно для счастья? Но ты ухитрился сделать так, что она тебя оставила! Ну на что ты после этого годишься? Цепляешься за обещание, которое дал Патрисии, лишь бы ничего не предпринимать! Ты хоть понимаешь, что готов сделать несчастным и себя и ее?
Сидней молча выслушал мать, опустив голову, потом тихо сказал:
— Это Патрисия сказала ей, что я работаю в полиции, и теперь Доминик меня ненавидит, думает, что я ее просто использовал.
— Милый мой, неужели ты ничего не понимаешь? Патрисия ведь ничего просто так не говорит... Кстати, а то, что Доминик выходит замуж, она тебе сама сказала? Или это тоже Патрисия?
Сид ошарашенно посмотрел на мать. А ведь верно, Доминик ему ничего не говорила!
— Ты хочешь сказать, что Пат это все придумала? Но зачем ей это?
— Зачем?.. — миссис Харпер вздохнула. — Хочешь понять причины поступка, посмотри на его последствия.
— Да, — протянул Сидней, — Патрисия сделала все, чтобы у нас с Доминик пропало всякое желание друг друга видеть...
— Так же, как и всякая возможность по-человечески друг с другом объясниться, — кивнула мать. Потом помолчала и добавила: — Мальчик мой, не обижайся, но ты снова готов сделать ошибку.
— Какую ошибку? — не понял Сидней.
— Если ты потеряешь Доминик, то в этом виновата будет не Пат, а только ты сам...
Сидней сокрушенно молчал.
— Если бы ты прямо сказал Доминик, что любишь ее, и не скрывал, что работаешь в полиции, Патрисия не смогла бы вас рассорить. Если бы ты честно сказал Пат, что любишь другую женщину, эта другая женщина ни за что бы не поверила, что ты ее просто использовал!
— Ладно. — Сид решительно поднял голову. — Это все поправимо. Главное, что никакого жениха у Доминик нет, теперь я это знаю...
— Ничего ты не знаешь! — Миссис Харпер потеряла терпение. — И это совсем не главное, есть у нее жених или нет!
— То есть? — опешил Сидней.
— Тебе уже почти тридцать лет — не пора ли стать мужчиной?! Главное, чего ты хочешь? Нужно бороться за женщину, которую любишь, и не волноваться, любит ли она тебя и кто там у нее есть, кроме тебя. Сид, ты всю жизнь так боялся женщин, что совсем их не понимаешь!
— И чего же это, интересно, я в них не понимаю?
— Например, того, что у нее действительно мог кто-то быть в Остенде и она вполне могла принять его предложение, когда решила, что ты ее не любишь, просто чтобы доказать самой себе — не тебе, а именно себе, — что она переживет твое безразличие. А может, она и вправду собирается замуж. Но ты должен по крайней мере заставить ее сказать тебе об этом прямо. Поезжай к ней и скажи, что любишь ее. Посмотри, что она тебе ответит, и только тогда решай, что тебе делать дальше.
— Ну дальше-то понятно: если она скажет, что любит меня, — это одно, а если нет — вернусь домой не солоно хлебавши.
— Нет, мой дорогой, ты безнадежен! — вздохнула миссис Харпер.
— Так. Хорошо. — Сидней начал злиться. — А как на моем месте поступил бы отец?
— Твой отец меньше всего интересовался бы тем, что ему говорит женщина, он боролся бы за нее до тех пор, пока она не скажет, стоя у алтаря, «да» другому мужчине. Уходи, Сид, и не возвращайся ко мне до тех пор, пока не сможешь с чистой совестью сказать самому себе, что ты сделал все, что мог. Дай мне возможность гордиться тобой, сынок!
— Ты будешь мною гордиться, мама, обещаю, — улыбнулся Сид.
Будь на то моя воля, думал Сидней следующим утром, пробираясь к себе на работу в бесконечном потоке машин, я сейчас ехал бы не в Скотленд-ярд, а в Хитроу и во второй половине дня уже был бы в Остенде. Однако его воли не было, а была воля папаши Ралфа, чтобы специальный агент Харпер сидел у него в кабинете и готовил заключительный этап операции «Рейнольдс».
Всю первую половину недели Сидней пропадал на работе не просто с утра до вечера — его все эти дни вообще не было дома, даже обедать приходилось прямо на рабочем месте сандвичами и пивом.
В среду вечером наконец появилась надежда, что ближайшие два-три дня ему удастся выкроить для решения своих личных дел. Завтра вечером, думал Сидней, я уже буду пересекать на пароме Северное море. Однако, прежде чем отправляться покорять сердце Доминик, надо разобраться с Патрисией. Прямо сейчас он ей позвонит, пригласит куда-нибудь поужинать, где они спокойно смогут поговорить и он все ей честно объяснит...
Патрисия взяла трубку, но заявила, что сегодня она не сможет с ним поужинать.
— Я убегаю на благотворительный бал в Челси, — торопливо объяснила она. — Там весь Лондон будет, я просто не могу пропустить. Ты не представляешь — это будет главное событие сезона, принц-консорт и принц Уэльский обещали прийти. Я вернусь очень-очень поздно. Позвони мне в конце недели, и мы сможем встретиться. Пока, милый. — И она положила трубку, даже не дождавшись его «до свидания».
Я не могу ждать до конца недели, сказал себе Сидней, положив трубку. Если Патрисия вернется сегодня поздно, значит, завтра с утра она никуда не пойдет, а будет отсыпаться часов до двух. Что ж! Значит, завтра утром он нанесет ей визит.
Сидней решил, что стоит пожалеть свою бывшую, как он надеялся, невесту и не выдергивать ее из постели ни свет ни заря. Поэтому он приехал к ней в полдень.
Корректная горничная, увидев Сиднея, явно замялась. Мисс Барнхем, оказывается, еще не вернулась из Челси. Правда, она звонила полчаса назад и сказала, что скоро будет. Может, мистеру Харперу угодно будет ее подождать?
— Спасибо, Дейзи, — сказал Сидней. — Мне очень даже угодно будет подождать мисс Барнхем.
Он прошел в гостиную и сел на один из розовых пуфиков, которые так обожала Патрисия. Он вежливо отказался от предложенного Дейзи чая и позволил себе немножко помечтать. Интересно, что сейчас делает Доминик? Наверное, она, как всегда, нарядилась в свой синий рабочий халат, густые волосы цвета бронзы стянула в хвост на затылке и собирается приступить к реставрации какого-нибудь шедевра... А может, как раз в эту минуту она гуляет по берегу моря; тогда волосы у нее спрятаны под косынку, они все время норовят выбиться наружу, а она их поправляет... А вдруг она вертится перед зеркалом в свадебном платье?.. Нет, об этом думать невыносимо!
Он услышал, как открылась входная дверь. Раздался громкий голос его невесты и столь же громкий смех какого-то мужчины. Патрисия, как обычно, не снизошла до того, чтобы поздороваться с горничной, и Дейзи, видимо, решила, что для нее настал сладкий час реванша: она не сказала своей хозяйке, что в гостиной ее ждет мистер Харпер.
Перед дверями гостиной Патрисия и ее спутник, чей голос показался Сиднею странно знакомым, по какой-то причине замешкались, и он невольно услышал их разговор.
— Мик, хороший мой, — сказала Патрисия, видимо продолжая начатую ранее тему, — ты же знаешь, что можешь со мной делать что угодно... Если ты прикажешь, я не выйду за него замуж... Но, умоляю, не делай этого!
— Чего ты так боишься, признавайся?
Мик? Какой Мик, лихорадочно соображал Сидней. Неужели Мик Ксавье? Он весь подобрался, ожидая, когда они войдут.
— Чего я боюсь? Ты знаешь, чего я боюсь... — продолжала Пат. — Я боюсь твоей абсолютной власти надо мной!
Наступила тишина, а потом раздался звук, который Сидней без труда опознал как долгий страстный поцелуй.
Потом снова заговорила Патрисия, теперь в ее голосе явственно звучали томные нотки:
— Брак с Сидом ничуть не помешает нам, милый: он же идеальный муж, лучше него может быть только капитан дальнего плавания: Сид постоянно в разъездах, вечно занят своей работой — мы сможем видеться сколько угодно.
— Мне мало этого, — раздался рык Мика Ксавье. — Обещай, что будешь приходить ко мне всякий раз, когда я этого захочу.
— Да... Я обещаю!
— Независимо от того, будет ли твой капитан дальнего плавания в рейсе или дома...
— Да... Клянусь тебе!
— Поклянись, что я буду брать тебя, когда захочу!
— Да, мой ненаглядный, да! Даже если муж будет сидеть в соседней комнате, клянусь тебе!
— Скажи, кому ты принадлежишь?
— Тебе, любимый, только тебе!
После чего Патрисия и ее спутник вошли в гостиную.
Вперед! — сказал себе Сидней. Главное, сейчас не дать Патрисии открыть рот.
— Мик, старина, чертовски рад тебя видеть! — весело заорал он, чуть ли не насильно пожимая руку слегка растерявшемуся любовнику Патрисии. Только не останавливаться, не закрывать рта! Пусть они судорожно думают, слышал я их разговор в прихожей или нет. — Не могу сказать, что ты преподнес мне приятный сюрприз: Пат говорила мне, что ты можешь приехать.
Увидев в гостиной своего жениха, Патрисия растерялась, но лишь на мгновение. Пусть Сидней себе болтает, она пока постарается выяснить из его болтовни, что он слышал, если вообще что-нибудь слышал... А если слышал, то что он понял? Так, будем делать вид, что все в порядке.
— Мик столько говорил о тебе, — перебила она Сиднея.
— Какими судьбами в Лондоне, Мик? — снова перехватил инициативу Сидней.
— Бизнес, старина. — Мик широко улыбнулся. — Ну и вас повидать. Встречаешься с кем-нибудь из наших?
— Нет, никого из Тринити я уже давно не видел, к сожалению.
— Ну ладно. — Мик протянул ему руку. — Еще увидимся... А сейчас я оставляю вас наедине, вам наверняка есть что сказать друг другу.
— Даже и не думай удрать, — совершенно искренне сказал Сидней. — Пока мы с тобой как следует не поболтаем, ты никуда не уйдешь! Ах черт! — Он досадливо хлопнул себя по лбу.
— Что-нибудь забыл, Сид? — спросила Патрисия.
— Вот именно: я должен был еще полчаса назад позвонить шефу! Мик, не уходи никуда — я мигом... Пат, ты не против, если я воспользуюсь твоим телефоном?
— Сколько угодно, милый, — кивнула Патрисия. — Звони, я пока распоряжусь, чтобы Дейзи приготовила нам чай.
Сидней вышел в другую комнату. Отсутствовал он меньше трех минут, так что любовники не успели толком договориться, как вести себя дальше. Тем более что основное время, пока Сиднея не было в комнате, Патрисия потратила на то, чтобы вызвать горничную и распорядиться насчет чая.
— Ну вот и я, — сказал Сидней, входя в гостиную и весело потирая руки. — Мик, когда ты приехал?
— Да только сегодня утром, — поспешил Ксавье воспользоваться лазейкой, которую Сидней ему открыл.
— Надо же, а я думал, что вы с Пат провели эту ночь вместе, — улыбнулся Сидней.
Мик напрягся. Значит, он все-таки слышал, решила Патрисия. Или...
— Я был уверен, что вы всю ночь веселились на этом благотворительном балу в Челси... — уточнил Сидней.
— Я бы ничего не имел против, сам понимаешь, старик, но, увы... — Мик расслабился.
Ничего он не слышал, успокоилась Патрисия: хорошо, что у меня хватило выдержки немного подождать, а не начинать с ходу оправдываться...
— Говорят, ты тоже только что из Филадельфии? — совсем успокоился Мик. — Жалко, что мы там не встретились.
— Ничего, все к лучшему, — сказал Сидней, вставая и подходя к окну.
— Что ты хочешь увидеть на улице? — поинтересовалась Патрисия.
— Хочу увидеть, на месте ли мой «порше». Вы не представляете, сколько сейчас автомобильных краж по всему Лондону.
— Ну и как? — спросил Мик.
— Все в порядке. — Сидней помолчал, глядя в окно. — Знаешь, Пат, мне жаль тебя разочаровывать, но, боюсь, Мик Ксавье не сможет утешать тебя в твоем браке с капитаном дальнего плавания, по крайней мере ближайшие лет десять.
Значит, все-таки слышал, поняла Патрисия и ринулась в бой:
— Сид, послушай, ты просто неправильно понял то, о чем мы говорили с Миком...
— Мик, не валяй дурака и не пытайся рассчитать, успеешь ли ты врезать мне по башке и удрать из этого дома, — спокойно заметил Сидней, не оборачиваясь и по-прежнему высматривая что-то на улице. — Не успеешь. Думаю, ты понимаешь, что я разглядываю из окошка гостиной нашей очаровательной Пат. Правильно: я любуюсь, как одна за другой подъезжают полицейские машины и ребята в мундирах и штатском окружают дом. — Только теперь он позволил себе обернуться и посмотреть на Мика и на застывшую с открытым ртом Патрисию.
Ксавье спокойно и внимательно изучал Харпера.
— Ну и что это все значит? — холодно поинтересовался он, и его серые глаза превратились в две узенькие щелочки.
— Это значит, что Сидней Харпер тронулся рассудком на своей идиотской работе! — взвилась Патрисия.
— Спокойнее, Пат, так как то, что ты сейчас узнаешь, может плохо отразиться на твоем рассудке... Но сначала я должен официально представиться мистеру Ксавье, Специальный агент Скотленд-ярда Сидней Харпер к вашим услугам...
— Но ведь ты же искусствовед, — опешил Мик.
— А я и работаю в музейном отделе, тебе ведь не надо объяснять, что такое музейный отдел Скотленд-ярда? А теперь, Мик, может, ты тоже представишься.
Мик Ксавье презрительно молчал. Патрисия в ужасе пыталась заглянуть ему в глаза.
— Ладно, я сам тебя представлю своей бывшей — не надо смотреть на меня с таким удивлением, Пат, — невесте. Так вот, дорогая, перед тобой тот человек, за которым я три года охочусь по всему миру и который стоит за похищением в Кингстоне принадлежащей твоей семье картины Джошуа Рейнольдса, а также за многими аналогичными преступлениями. Кстати, картину мы вчера нашли, сейчас она у нас в отделе, по окончании следствия ты сможешь ее забрать... И зовут этого человека не Мик Ксавье, а Мишель Хаверчук, он канадец украинского происхождения...
— Послушай, Сид... — Хаверчук не обращал ни малейшего внимания на Пат, которая растерянно смотрела на него, ожидая, что он сейчас все объяснит. — Может, позволишь мне спокойно уйти? Ты же не хочешь, чтобы твоя будущая жена была замешана в таком скандале? А я не собираюсь скрывать нашу связь, сам понимаешь...
— Понимаю. — Взгляд Сиднея стал холоден. — Не скрывай, конечно... И я не скрою от суда пару-тройку лишних эпизодов... И будешь ты сидеть не десять лет, а все двадцать пять...
Мишель поднял руки и встал, признавая свое поражение.
— Выйди из гостиной, в прихожей тебя уже ждут пара ребят с наручниками, — приказал ему Сидней.
Оставшись вдвоем, бывшие нареченные долго молчали: Сиднею было противно, а Патрисия собиралась с духом.
— Сид, — произнесла она наконец и попыталась положить руку ему на колено, — я надеюсь, что это досадное недоразумение...
— Пат! — умоляюще посмотрел на нее Сидней. — Пожалуйста, остановись, а!
Наступила весна. Доминик каждый день после возвращения совершала свои любимые прогулки по пустынному пляжу. Скоро начнется туристический сезон и у нее будет полно работы в музее, так что надо пользоваться тем, что пока у нее много свободного времени. Румянец исчез с ее щек, она исхудала, а под глазами прочно залегли глубокие лиловые тени. Доминик и до своей поездки в Англию не отличалась особой разговорчивостью, а теперь стала и вовсе тихая и молчаливая. Она с радостной готовностью рассказывала отцу и матери про галерею «Тейт», про Джейн Пауэрс, про поездку в Виндзор и Оксфорд, но ни разу не упомянула Сиднея Харпера. Мать все это замечала, но лишь вздыхала молча, боясь причинить дочери боль неосторожными вопросами.
Как это часто бывает в начале весны на побережье, воздух неожиданно прогрелся градусов до двадцати, и Доминик вышла на свою ежедневную прогулку в юбке и майке с короткими рукавами. Она с удовольствием жмурилась под ярким солнцем, которое время от времени ненадолго закрывали пушистые белые облака. Доминик решила, что сегодня она погуляет подольше и дойдет до полуразрушенных водой и ветром скал в дальнем конце пляжа. И, может быть, не сразу повернет домой, а немножко посидит там и погреется на солнышке.
Она не спеша брела по сырому и еще холодному песку, когда заметила, что кто-то идет ей навстречу. В силуэте ей почудилось что-то очень знакомое. Когда она узнала Сиднея, то вздрогнула и застыла в нерешительности, а потом как ни в чем не бывало пошла дальше, словно не заметила его.
Когда она молча прошла мимо него, Сидней повернулся и пошел с ней рядом.
— Домино... — От волнения он даже забыл поздороваться. — Я приехал к тебе. Нам надо поговорить.
Доминик продолжала идти, глядя прямо перед собой, со скрещенными на груди руками.
— Я тут знаю один симпатичный ресторанчик, — закинул удочку Сидней. — Давай поедем туда пообедать, там и поговорим спокойно...
— Спасибо за приглашение, мистер Харпер, я не голодна, — сухо поблагодарила она.
Сидней замолк и некоторое время просто шел с ней рядом, потом сказал:
— Хорошо, давай поговорим прямо здесь. Так даже лучше.
Доминик резко остановилась, подняла голову и свирепо глянула Сиднею прямо в глаза.
— О чем же вы хотите со мной говорить, мистер Харпер?
— По-моему, мы еще в Лондоне перешли на «ты», — заметил Сидней.
— Да, но тогда мы с вами в некотором роде были коллегами, как мне стало потом известно, и у нас были, можно сказать, приятельские рабочие отношения. Но больше я на вас не работаю. Не очень приятно, знаете ли, когда тобой пользуются, даже не предупредив.
— Домино, пожалуйста, выслушай меня. Я тобой не пользовался. Я действительно работаю в Скотленд-ярде, и я действительно часто контактирую с людьми, когда это нужно полиции. Но ты тут ни при чем!
— Тогда почему вы сразу этого не сказали?
— Потому что первый раз я попал в ваш дом, имея профессиональный интерес, но только первый раз...
— Вы подозревали отца в подделке картин или в торговле крадеными произведениями искусства?
— Я никого не подозревал... я просто проверял... Мы знали, что крупная банда, которая занималась похищениями произведений искусства, сбывала их в закрытые частные коллекции через кого-то из легальных торговцев картинами. Но, через кого именно, мы не могли вычислить. Мы проверяли всех, в том числе и твоего отца.
— Ну и кто в результате оказался преступником? Хотя я все равно, наверное, его не знаю.
— Очень хорошо знаешь — это мистер Фредериксон.
Доминик раскрыла рот от удивления.
— А потом я просто боялся тебе признаться, что работаю в полиции. Боялся, что ты подумаешь, будто я тебя использую... — Сидней помолчал. — Вот дурак! В результате ты именно так и подумала.
— Но, если я вам была не нужна, зачем вы со мной тогда возились? — В голосе. Доминик все еще звучало недоверие.
— Потому что... — Сидней набрал в грудь побольше воздуха, словно собрался прыгнуть в воду. — Потому что ты сразу стала мне дорога!
Патрисия бросила на него быстрый взгляд искоса и тут же отвела глаза.
— Господи, Домино, да я по уши влюбился в тебя, неужели ты не видела? — горячо воскликнул он.
— Ты трус и лжец! — Доминик задохнулась от ярости, влепила ему звонкую пощечину своей маленькой, но крепкой ладошкой и не оглядываясь пошла вперед.
— Тебе просто стыдно. Из-за этого ты и злишься! — яростно заорал ей вслед Сидней. — Ты кружила мне голову, а сама в это время собиралась замуж. Тебе и сейчас стыдно! И передо мной и перед своим женихом... Жаль беднягу: ему очень не повезло с будущей женой.
Доминик по инерции сделала еще пару шагов, потом резко развернулась и подошла к нему.
— Если бы я собралась замуж, я не позволила бы другому мужчине показывать мне Англию. И мне действительно было бы стыдно, если бы я кому-то дала слово, а целовалась бы с другим, чтобы потешить свое самолюбие. Мне было бы стыдно выходить замуж за человека, которого я не люблю. Но я не трус — я сказала бы ему об этом прямо... — На кончиках ее густых длинных ресниц появились слезы. — Зачем ты приехал? Что тебе от меня нужно? Я не трус, я могу сказать все, что я думаю и чувствую, и мне не будет страшно. Да, я люблю тебя, я полюбила тебя сразу, как только увидела. Ты доволен? Твое тщеславие удовлетворено? А теперь, убирайся! — Она опустилась на холодный песок и заплакала горько, по-детски, плечи ее содрогались от рыданий.
Сидней растерянно стоял подле нее, потом присел рядом.
— Знаешь, какая ты сейчас красивая, — вздохнул он и обнял ее за плечи. — Все правда, родная... Я действительно лжец и трус. Трус, потому что боялся собственных желаний, а лгал я прежде всего самому себе — мне страшно было признаться, что я полюбил одну девушку с золотисто-карими глазами, и я уверял тебя и себя, что мы просто друзья. Только, знаешь, я хоть трус и лжец, но я тебя люблю. Это правда... Хорошо, конечно, что у тебя нет никакого жениха... А может, все-таки есть? Или это Патрисия придумала? Ну ладно... Даже если бы у тебя он и был, я все равно сказал бы, что люблю тебя, а потом усыпил бы каким-нибудь газом и тайком увез в Англию, чтобы тебя никто не нашел.
— Газом, пожалуйста, не надо, — фыркнула Доминик и попыталась вытереть слезы.
— Не плачь, глаза станут красные и некрасивые. — Он притянул ее к себе и стал нежно целовать в глаза, осушая слезы.
Доминик смело подставила ему лицо для поцелуев, губы ее расслабленно приоткрылись. Потом она в нетерпении обвила его руками за шею и сама нашла своими губами его горячий рот.
Ей не было ни стыдно, ни страшно. Та Великая Женщина, которую она так долго прятала где-то внутри, вырвалась наружу, окутывая их обоих зыбкой пеленой страсти. Они покатились по мокрому песку, и дорожка из скинутой второпях одежды тянулась за ними.