ДАНТЕ И БЕАТРИЧЕ

Мне было девять, Биче восемь лет,

когда у Портинари мне впервые

она, смеясь, послала свой привет...

Стоял душистый май... лучи живые

одели в золото ее наряд,

одежду красную и кудри завитые

и навсегда к ней приковали взгляд!..

Она казалась мне подругой нежной

тех Ангелов, что в небесах парят,

являясь здесь лишь цепью тучек снежной,

легко бегущей розовой зарей...

И голос прозвучал в душе мятежной: —

«Ты побежден, ее—Бог перед тобой!..»

Затрепетала грудь, чело горело,

и Гений жизни с силой роковой

мне факелом зажег и дух, и тело!

 

БЕАТРИЧЕ УМЕРЛА

В цветнике дрожанье роз,

меркнут звезды, тает мгла,

ветер плачущий принес:

«Беатриче умерла!..»

Плачет Город, сердца стон

заглушат колокола,

снился сердцу черный сон:

«Беатриче умерла!..»

Я к окну — в окне мелькнул

белый голубь, как стрела,

внятен сердцу смутный гул:

«Беатриче умерла!..»

Я в окно взглянул, молясь,

в небе тучка проплыла,

песнь победы там неслась:

«Беатриче умерла!»

 

СВИДАНИЕ

В час, как Биче опочила.

я над ней ослеп от слез,

но улыбкой озарила

сумрак вечный Роза роз.

«Встань, исполнись ожиданья!

Верный, за любовь твою

днесь торжественно свиданье

обещаю вам в Раю!»

Lacrimosa! Плачут свечи,

ввысь зовут колокола,

жду я, мертвый, дивной встречи,

и душа моя светла.

Вот и Страж, пылают перья,

ярче Солнца строгий лик,

но у райского преддверья

я помедлил только миг.

И пред Нею, вечно-жданной,

пал, колена преклоня.

Но Она с улыбкой странной

посмотрела на меня

и сказала с грустью тайной:

«Я тебя не узнаю,

гость прекрасный, друг случайный,

мы лишь странники в Раю!»

 

СОН

Я дремал, свеча чадила,

над поникшей головой

чья-то тень, грозя, ходила,

словно хмурый часовой.

Но лишь трижды, засыпая,

имя Милой произнес,

белый Ангел, Ангел рая

сердце в небо перенес.

Свет торжественный и яркий,

сердце дышит белизной,

и готические арки

проплывают надо мной.

И, величие величий,

на узорчатом окне

преклоняет Беатриче

взоры нежные ко мне!

 

БЕАТРИЧЕ

Как свора псов, греховные деянья

рычат, струя голодную слюну,

но светлые покровы одеянья

мне в душу излучают белизну;

их лобызая, я рыдаю глухо,

простертый ниц. взираю в вышину.

Взор полувидит, полуслышит ухо,

вкруг сон теней и тени полусна...

Где власть Отца? Где утешенье Духа?

Где Сына крест?.. Вкруг тьма и тишина!..

Лишь Ты сошла без плача и без зова

и Ты неопорочена Одна!

Постигнув все и все простив без слова,

ты бдишь над трупом, преклоненным ниц,

мне в грудь вдохнуть дыхание готова

движеньем легким девственных ресниц.

Ты — верный страж, наставница благая,

Ты вождь крылатых, райских верениц,

путеводительница дорогая,

разгадчица моих заветных снов,

там — вечно та же, здесь — всегда другая,

прибежище, порука и покров!

Мой падший дух, свершая дань обета,

как ржавый меч, вдруг вырви из оков,

восхить, как факел, в мир, где нет запрета,

где пламенеют и сжигают сны,

до площадей торжественного света

иль до безгласных пажитей луны!

Я знаю все: здесь так же безнадежно,

здесь даже слезы наши сочтены,

здесь плачет свет, а тьма всегда безбрежна,

под каждою плитой гнездясь, змея

свистит беспечно и следит прилежно,

все гибнет здесь, и гибну, гибну я;

нас давит Враг железною перчаткой,

поднять забрало каждый миг грозя,

и каждый лик очерчен здесь загадкой.

Мы день и ночь вращаем жернова,

но, как волы, не вкусим пищи сладкой.

Я знаю, здесь земля давно мертва,

а вечны здесь блужданья без предела.

бесплодно-сиротливые слова,

соль слез и зной в крови, и холод тела.

Но Ты неопорочена одна,

и Ты одна без зова низлетела,

улыбчива и без конца грустна,

задумчива и, как дитя, безгневна,

во всем и непостижна, и ясна,

и каждым мановением напевна.

Где звуки, чтоб Тебя именовать?..

Ты — пальма осужденных, Ты — царевна,

моя сестра, дитя мое и мать!..

Ты создана блаженной и прекрасной,

чтоб вечный свет крылами обнимать.

Всегда незрима и всегда безгласна,

цветок, где луч росы не смел стряхнуть,

Ты снизошла, дыша печалью ясной...

Безгрешна эта девственная грудь,

и непорочны худенькие плечи,

как грудка ласточки, как млечный путь.

Ты внемлешь и не внемлешь скудной речи,

Ты, не нарушив кроткий мир чела,

безгласно руки, бледные, как свечи,

вдруг надо мной, поникшим, подняла,

и возле, словно белых агнцев стадо,

мои толпятся добрые дела.

Вот белизны чистейшая услада

все облекла в серебряный покров,

и сердце чуть трепещет, как лампада;

легко струится покрывало снов,

Твоих огней влекомо колыханьем,

и млечный серп в венце из облаков.

К Твоим стопам приникнул с обожаньем.

Ты дышишь все нежнее и грустней

неиссякаемым благоуханьем.

И все благоухает, скорбь огней,

печаль к Тебе склоняющихся сводов,

восторг к Тебе бегущих ступеней

и тихий ужас дальних переходов...

Вот, трепетом переполняя грудь,

как славословья звездных хороводов,

благоволила Дама разомкнуть

свои уста, исполнена покоя:

«Я — совершенство и единый путь!..

Предайся мне, приложится другое,

как духу, что парит в свободном сне,

тебе подвластно станет все земное,—

ты станешь улыбаться на огне!..

Мои благоухающие слезы

не иссякают вечно, и на мне

благоволенья Mater Doloros'bi.

Люби, и станет пламя вкруг цвести

под знаменьем Креста и Белой Розы.

Но все другие гибельны пути!..

Покинув Рай, к тебе я низлетела,

чтоб ты дерзал за мною возойти,

бесстрашно свергнув грубый саван тела!

Да будет кровь до капли пролита,

и дух сожжен любовью без предела!..»

Замолкнула... Но даль и высота

поколебались от небесных кличей,

и я не смел пошевелить уста,

но сердце мне сказало: «Беатриче!»