Сколько она весит — бабочка?..
В Википедии (где же еще?..) вполне себе со знанием дела заявлено, что, дескать, к примеру, дневной павлиний глаз, — ну, это наша обычная шоколадница, — зимует в подвалах и на чердаках, но во время оттепели может просыпаться и вылетать на свет божий… Самка откладывает какую-то чертову уйму яиц, обычно группами и на нижнюю сторону листа крапивы. Кушать любит саму крапиву, хмель, иву, малину… Коноплю… Коноплю — что, кстати, не делает ее менее прекрасной…
А вот сколько же она весит?.. Никак. Ничего.
Машка очень любила заниматься с отцом любой ерундой. Они вместе шили ее куклам платья, вместе их купали, вместе гуляли по городу и рассказывали друг другу всякие истории… Она — про школьных подружек и учителей, а он — про свою незатейливую работу… И про бабочек. Как-то они любят этих легких и милых летунков… В зоопарке, вот в этом вот месте — ну, как его? — где собраны чуть ли не все бабочки мира, — оба замирают, раскрыв рты… и стоят… И смотрят на это чудо, словно завороженные. Будто бы стараясь насладиться, втянуть в себя эту трепетную красоту как в преддверии какой-нибудь муки мученической…
И еще одну вещь понимает Мария, несмотря на свой одиннадцатилетний отрезок — отца никто, кроме нее, в доме не любит… Ни мама, ни бабушка… И она считает такую их нелюбовь неправильной и несправедливой. Он большой, добрый и интересный. Главное — добрый. Одинаково добрый ко всем, включая и маму, и бабушку, которые вовсе даже и не разговаривают с ним, а чаще фыркают, словно напуганные кошки, при одном его появлении.
— Папка, ты бы бросил их и ушел!
— А как же ты? Машенька, Машка… Я ведь без тебя совсем пропаду… Пропаду, понимаешь?… У меня кроме тебя ведь и нету никого…
— Да куда я денусь? Я буду к тебе приходить, приезжать и прибегать…
Он смотрит на свою возлюбленную дочу и, часто моргая огромными глазищами, стыдливо утирает выступающие слезы…
— Тогда они тебя ко мне не отпустят. Я, Маш, умру без тебя. Точно. Просто умру.
Он и правда — умирал. Когда пил. И Дежурное «шоб ты сдох» все время витало над ним пожалуй, что самым теплым посланием, швыряемым ему в лицо и мамой, и бабушкой.
Машке не нужны никакие там подробности их отношений, когда она и без того знает и видит — что-то не так! Все не так — понимает она, подсматривая за бытьем и отношениями между домочадцами своих подружек. Все не так! Но сказать отцу «не пей!» — как-то у нее никогда не хватало духа… Видимо потому, что не разбираясь в нюансах и деталях, она четко и ясно, пускай боковым зрением, зато четко и ясно распознавала удушающую атмосферу их общей нелепой жизни.
Сколько же она весит — бабочка?..
Сегодня отец, снова жутко пьяный, стоит, пошатываясь, на балконе и беспрестанно курит свои дешевые и вонючие папироски…
— Давай-ка быстренько сгоняй в магазин, — говорит Машке мать, — кефиру купи, хлеба… Еще чего там погляди по хозяйству…
Машка всегда неохотно оставляет отца, в особенности в таком беспомощном виде, как сейчас. И если уж ей выходит все же разрывать связующую с ним тонюсенькую ниточку, то его «Я без тебя умру» так и торкает ее в самое солнечное сплетение.
Стоя в очереди к магазинной кассе, она ощущает основательный толчок в грудь, а по краям поля зрения почему-то потерявшие ненадолго фокусировку глаза передают некое радужное дрожание, отдаленно, кстати, напоминающее беспорядочно летающих разноцветных бабочек… Она не понимает что с ней, но недомогание моментально уходит, меняясь местами с чуть радостным облегчением. Подходя к дому, возле своего подъезда она видит крикливо-желтую машину реанимации и столпившихся возле нее соседей вперемешку с незнакомыми неинтересными лицами. Дорогу ей перерезает милицейская машина. «Полицейская» — со смешинкой поправляет себя она.
Но то, что она в дальнейшем видит и осознает напрочь лишает ее не только неуместной веселости, но и чувств… Очнувшись через непонятно какое время на своей кровати, она уже знает, что отца ее больше нет, что он выпал с балкона седьмого этажа и насмерть разбился. Она видит бабушку и мать, склоняющихся над ней опасливо и упреждающе бережно:
— Очнулась, Машенька…
— Как это случилось? — первое, что говорит девочка, в который раз ощущая свое раннее взросление и несоответствие с легкостью всех бабочек в мире.
— Он же пьяный был… — только и успевает сказать мать, но Маша неотрывно понимающим взором заставляет ее замолчать, отвернуться, быстро уйти на кухню, чтобы там врубить на всю громкость маленький телевизор.
Маша остается одна со смешанным чувством выматывающей боли и непонятной, непринимаемой ей легкости… Кажется, что из комнаты только что вылетели все бабочки мира… И больше никогда не вернутся.