Мама болела долго и безнадежно. Врачи разводили руками и вполне голословно подтверждали Наде диагноз, советуя теперь уповать разве что на какое-то чудо. Но ведь чудес не бывает! И Надя, безошибочно ощущая пролет всех на свете чудес мимо нее и мимо ее мамы, все же как-то еще силилась надеяться. Надеяться. Чтобы жить. Жить! Женщина до неузнаваемости исхудала, казалось даже будто бы покрылась какой-то невидимой коростой… Но характер! Но сила! Но дух! Боевой, стойкий, непреклонно позитивный! Чудо случилось на четвертый день, дома, на четвертый день после неизбежной отмены больничного режима. Мама решительно поднялась со своего диванчика и четко и ясно потребовала от дочери встречи со знакомым специалистом на предмет немедленного протезирования четырех верхних передних ее зубов. Чудо! Умирающая не может иметь подобного стремления! Это означало только одно: маме жить! Долго! Нечего и говорить, что необходимые процедуры восстановления совершились с архикосмической скоростью и с отменным качеством работы. Дома устроили скромный банкет на две персоны. Пили хорошее вино — обмывали новые зубы, хохотали, обсуждали планы, сплетничали… Поздней, уже очень поздней ночью Надя уснула счастливой и умиротворенной, чего не случалось уже давно в унылом протяжении надоедливо долгих тягучих дней… Проснулась Надя практически днем — изрядно выспавшаяся и отдохнувшая, со счастливой улыбкой на со вчерашнего подкрашенных губах, она впорхнула в открытую дверь маминой комнаты… И еще какие-то полторы-две минуты улыбалась, ни за что не желая верить в исполнение приговора судьбы. Потом, вдоволь наревевшись на бездыханной высохшей груди матери, она прочитала записку, исполненную красивым и волевым маминым почерком: Дуреха, не вой! Сама подумай — неужели я могу лечь в гроб с такой невероятной дыриной во рту? Это так не эстетично!