1. Руна Отъятия

Кем дожидался благоприятного момента, складывая из салфетки то уточку, то кораблик.

– …В этой стране все воруют, начиная с господ магов и заканчивая всяким сбродом в чайных! Я говорю – все, уж такая у нас страна! Я говорю – бежать надо из этой страны, хоть в олосохарские пески, хоть на восток за горы! Отвернешься – сопрут! Я говорю – надо было на вывеску поглядеть, а потом уже сюда заходить! «Лягушка-попрыгушка», чего и ждать! Каково название, таково и заведение! То-то часы золотые из кармана упрыгали, и тот, кто их спер, тоже упрыгал, будет он дожидаться, когда за шиворот схватят!

Тут негодующий господин заблуждался. Вор-амулетчик, который спер у него часы, пристроился рядом возле перил и с досадой теребил салфетку. Он состоял на службе у князя Ляраны, получал жалование и воровал в общественных местах ради тренировки: незаметно взял – незаметно верни на место. Ага, как же – незаметно… Шум уже поднялся, и кто другой поспешил бы унести ноги, но Кем был парнем добросовестным и собирался довести дело до конца.

Вот только потерпевший не давал ему никакого шанса – яростно жестикулируя и брызгая слюной, взывал то одному, то к другому посетителю «Попрыгушки»:

– Одно ворье кругом, порядок навести некому! В этой стране нет настоящей власти! Королевский двор – это фикция, только жируют на наши налоги! И Светлейшая Ложа, которая всю власть захапала, тоже неспособна навести порядок! Гнупи в почтенных домах кладовки разоряют, крухутаки на крышах гадят, ночью глаз не сомкнешь – снаяны слетаются, как мухи на мед, того и гляди из Хиалы демоны косяками полезут, а господа маги не чешутся, господа маги все балаболят о временных трудностях! Стране нужна сильная рука, способная навести порядок! Когда же нас, честных горожан, кто-нибудь услышит…

Раскрасневшийся от негодования провинциал в дорогом костюме стоял возле перил, лицом к столикам, и продолжал разглагольствовать, не замечая, что слушатели во все глаза уставились на что-то у него за спиной.

Оторопевший Кемурт не был исключением – вытаращился туда же, куда и весь народ.

С террасы открывался живописный вид на крыши, флюгера, шпили, трубы и башенки ларвезийской столицы. В погожие дни на Холме Лягушачьих Галерей не протолкнуться от приезжих, которые набираются впечатлений, чтобы потом сказать: «Я видел Аленду, как на ладони».

Над городом сияло весеннее солнце, плыли кучевые облака. Вдруг на пустом месте появилось еще одно облако, похожее на кляксу – словно плеснули в лазурь водянисто-белой краски – и из него начали вылепляться одна за другой корявые буквы, сложившиеся в слова:

Ну что даждались предурки? В Сонхи теперь есть Властилин!!..!

Одновременно с этим амулеты Кемурта разом тренькнули, да так, что вора прошила дрожь, и зубы заныли.

– Сдается мне, сударь, небеса вас услышали, – потрясенно вымолвил кто-то из посетителей.

– Да что ж это такое?!

– Магия, что же еще! Фокусничает кто-то.

– Студенты развлекаются, неучи безграмотные…

– Посадят их за этакое позорище правила орфографии зубрить…

– Но силища-то какая! Это ж надо – писать на небе облачными чернилами!

– Силища есть – ума не надо, огребут они за это, и поделом…

– А может, опять народец поганый балует?

– Да что вы, почтеннейший, никакой волшебный народец на такое не способен, а со студентов станется! Этим и силищу на дурное дело потратить не жалко. Небось об заклад побились…

Пока зрители ошеломленно пересмеивались и обменивались репликами, Кем сунул золотую луковку часов в карман владельцу, который с приоткрытым ртом глазел на надпись, проворно отступил и ретировался на улицу.

Холм получил свое имя от ансамбля галерей с лепными барельефами, изображавшими лягушек: одни сидели на круглых гипсовых листьях и следили за прохожими, другие, одетые как люди, танцевали, прогуливались под зонтиками, тащили корзины с покупками, читали книги, держали в перепончатых лапах чашки. Кемурт слышал, что никому еще не удавалось сосчитать их. Как будто три с лишним сотни – но точная цифра всякий раз получалась другая, словно лягушки приходили и уходили.

В галереях располагались чайные, лавки, парикмахерские, студии художников. Стены где сверкали побелкой, а где потускнели и растрескались. Лестницы в этом лабиринте были старые, истертые – смотри в оба. Кемурт на свое чувство равновесия не жаловался и мог бы сплясать на скате крыши, а все равно чуть не сверзился по ступенькам, когда в конце улочки заметил Таль. Он же столько времени ее искал!

Знакомый профиль мелькнул на мгновение, а когда она поворачивала за угол, Кем увидел длинную русую косу – и бросился вдогонку. Никаких сомнений, это она. И походка ее: легкая, быстрая, скользящая, словно ведьма Таль живет в непрерывном танце.

Встретились они прошлым летом в Абенгарте. Кемурт прятался от Надзора за Детским Счастьем, который чуть не забрал его у деда с бабушкой. Ютился на чердаках, пробавлялся мелкими кражами. Не будь он амулетчиком, его бы сцапали, однако милостью воровского бога Ланки он уходил и от полицейских облав, и от городских бандитов. Попросту избегал ненужных встреч, по этой части он всегда был мастер.

Таль приехала в Абенгарт из Аленды вместе с ресторанной артисткой Нинодией Булонг, которая хотела стрясти деньжат с бывшего любовника. Тот засадил свою старую пассию в тюрьму, а Талинсу, которая вовсе не была их дочерью, сплавил Детскому Счастью. Во всяком случае, такие выводы сделал Кемурт.

Ведьма из приюта сбежала, тогда-то они и познакомились, но потом их дорожки разошлись. Кем нет-нет, да и вспоминал Таль. Надежный товарищ, рассудительная, не вредная, находчивая – вдобавок она из тех, с кем всегда легко: и когда идешь на дельце, и когда молча сидишь рядом на крыше, слушая доносящийся снизу городской шум.

Минувшей осенью его взял на службу Тейзург – могущественный древний маг, которому понадобился вор-амулетчик. Гуляя по Аленде, осматриваясь и осваиваясь, Кемурт цеплялся взглядом за каждую девичью фигурку, издали похожую на Таль, но всякий раз это оказывалась не она.

Если ищешь ведьму, для начала выясни, какая это ведьма: что дает ей силу и что ей подвластно. Бывают ведьмы каменные, тряпичные, воздушные, травяные, ледяные, просяные, молочные и много какие еще. Таль не расставалась с матерчатой куколкой, которую носила в кармане или за пазухой, но что зашито в этой куколке, никто не знал. А подвластен ей всякий подножный сор на песчаных дорожках, строительный раствор, скрепляющий кирпичную кладку, мелкие камешки, песок на морских пляжах. Когда они отправились выручать Нинодию, завороженный песок полз следом за ними, словно громадная шуршащая змея. У Кема, прирожденного логика, завелось одно предположение насчет того, кто такая Таль на самом деле, но он всей душой надеялся, что это не так.

Хвала Двуликой и Хитроумному, сегодня он наконец-то ее встретил. Только почему она убегает?

– Таль!

Оглянулась через плечо, но не остановилась.

– Таль, подожди!

Повернула за угол. Главное, не потерять ее в толчее.

Как будто сокрушительный вихрь разнес человеческое жилье вдребезги, а потом опять сложил обломки, словно мозаику. Все как было, но стены, колонны и потолок рассечены трещинами, окна и зеркала скалятся остатками разбитых стекол, мебель запорошена пылью, расколотый пол усыпан кусками штукатурки и лепнины, а свалившаяся люстра напоминает кучу «несметных сокровищ» из театрального реквизита.

Дворец Тейзурга держался на честном слове и на заклинании, которое сплел его хозяин. Когда заклинание иссякнет, все развалится. Между тем удары не прекращались: можно подумать, кто-то лупит по зданию со всей дури гигантским невидимым молотом.

– Дорогие коллеги, мне понадобится ваша помощь, – обратился Тейзург к Орвехту и Хантре. – Не откажите в любезности, удерживайте мое скрепляющее заклятье, пока я не закончу с неотложными делами.

– Полагаю, ответная любезность за вами не пропадет, коллега Эдмар? – практично осведомился маг Ложи.

– О чем речь, коллега Суно!

– Ага, стану я тебе помогать, – темные глаза Хантре враждебно сощурились.

– Станешь, – тепло улыбнулся Тейзург. – Как миленький станешь. В доме находятся люди – моя прислуга, их надо вывести наружу, и хорошо бы дать им возможность забрать свои сбережения и ценные вещи. Ты ведь против этого не возражаешь? Так что приступай, моя радость. Будем считать, что ввиду экстренных обстоятельств ты вернулся ко мне на службу.

Он устремился к перекошенному, словно отражение в воде, дверному проему. Плеснули полы матовой с блестящим узором черной баэги.

Рыжий процедил ему вслед что-то нелицеприятное, слов Орвехт не разобрал.

С Шеро Крелдоном обсудить ситуацию не удалось – отправил ему мыслевесть и получил краткий ответ: «Уже знаю, сейчас занят, действуй по усмотрению».

После этого Суно попытался связаться с Дирвеном: «Ты что творишь, поганец?!»

«Я зло караю!» – отозвался первый амулетчик Светлейшей Ложи – и больше никакого отклика.

Вопрос, как он это делает. Либо открыл новую комбинацию амулетов, позволяющую производить мощные точечные разрушения и заодно писать на небесах безграмотную чушь – либо дорвался до некого доселе неизвестного артефакта. И вряд ли тут обошлось без доброй кружки пива. Никуда не денешься, придется теперь Ложе возмещать ущерб князю Ляраны, который наверняка в два-три раза завысит стоимость загубленного имущества…

Все эти мысли – на периферии: Суно, как и его невольный напарник, сосредоточился на заклинании, удерживающем разбитый дворец от превращения в кучу щебня.

Кемурт потерял ее из виду. Извилистая улица, зажатая меж длинных одноэтажных галерей, вывела на небольшую площадь с фонтанчиком посередине. На чашу фонтана небрежно облокотилась мраморная лягушка в щегольском камзоле, в бассейне у подножия скульптуры белели остатки сугробов. Площадь окружали чайные и ресторанчики, со всех сторон пахло едой, и народу здесь было пруд пруди. Амулетчик остановился и завертел головой, уже почти не надеясь, но тут возле лестницы показался из-за чужих спин знакомый силуэт. Серая жакетка, юбка в серо-коричневую клетку, из-под вязаной шапочки спускается до пояса толстая коса.

– Таль! – срывая голос, крикнул Кемурт.

Не остановилась. Только сейчас он почувствовал, до чего же ему хотелось ее найти. Рванул следом, лишь чудом никого не сшиб с ног, ссадил ладонь о перила. За ней не угонишься… Попробуй угнаться за ведьмой, которая не хочет, чтобы ее настигли.

– Таль, это я, подожди!

Не привык он орать, и луженой глоткой не мог похвастать – получилось сипло, вряд ли она услышала. Лягушки глядели на него со своих барельефов кто с насмешкой, кто с сочувствием.

Улица плавно уводила вбок, огибая достопримечательный холм по спирали. По обе стороны грязновато-белые арочные колоннады, вывески, витрины, столы и стулья на узких верандах, двери с колокольчиками. Кемурт больше не видел ее впереди и целеустремленно лавировал в толпе, рассудив, что внизу проще будет догнать. В результате чуть не проскочил мимо.

Она стояла перед запыленным зеркалом в витрине парикмахерской и заправляла под шапочку выбившуюся прядь. Кемурт остановился рядом – и только тут разглядел, что это вовсе не Таль. Очень похожа, но не она.

– Да отдам я, отдам! – с вызовом бросила незнакомая девчонка, обернувшись к нему – в ее прищуре сквозил и испуг, и затаенный расчет.

– И-и-и… – выдавил запыхавшийся Кемурт.

Хотел сказать «извините», но сорвал голос, когда звал ее, пытаясь перекричать здешний гомон.

– Что упало, то пропало, я подобрала, что упало! – выпалила она скороговоркой. – Сам разиня, что выронил!

Лет пятнадцать-шестнадцать. Жакетка поношенная, полосатые вязаные митенки кое-где заштопаны, зато на ногтях облезлый розовый маникюр. Скорее всего, дома у нее отец-пьяница, а сама она или служит на посылках и носится по городу с поручениями, или ходит по вечерам с масляным фонарем, предлагая свои услуги тем, кого надо сопроводить по темным улицам.

– И скажи спасибо, что я подняла твою побрякушку, а то бы затоптали. Барахло ведь, даже не серебряная! Отдам за три порции мороженого, договорились?

Ясно: прикарманила чью-то оброненную вещь и решила, что он хочет отобрать, потому и убегала.

Он помотал головой, собираясь объяснить, что обознался.

– С трех порций не разоришься, у тебя же водятся деньжата! За то, что я сберегла и возвращаю твою штучку, – она вытащила из кармана тусклую цепочку с подвеской. – Старье, но очень старинное старье – наверно, в антикварной лавке купил? Если б не я, ты бы сам нипочем не нашел, так что все по-честному, гони мороженое!

Кемурт прочистил горло и уже хотел сказать, что бежал за ней, потому что принял ее за свою знакомую, а побрякушка не его – но передумал. Он и впрямь не разорится. Может, иначе она хорошего мороженого никогда в жизни не попробует… Что такое «нет денег», он изведал сполна, когда прятался по чердакам в Абенгарте.

– Пойдем в «Белую мышь», это недалеко. Говорят, там оно вкусное.

– Мороженое везде вкусное. Я слышала, там его подают в шоколадных вазочках, в конце их тоже можно съесть.

Устроились за столиком на веранде, отделенной от булыжного тротуара колоннами – такими щербатыми, словно по ночам их грызет та самая Белая Мышь с вывески заведения. Себе Кемурт заказал кружку фьянгро с двойной порцией пряностей, согреть надсаженное горло.

Спросил про похожих на нее сестер или кузин. Да у меня их целая куча, ухмыльнулась девчонка, три старших и две младших.

Рано обрадовался: ни одна из них не была ведьмой.

Уплетая последнюю порцию, она щелчком отправила ему по столешнице свою находку. Цепочка – окислившаяся бронза, подвеска – роговой кружок в позеленелой оправе, и на нем вытравлена руна защиты. Вроде бы амулет… Точно, спящий амулет. Скорее всего, оберег. Кем сунул приобретение в карман: может, и пригодится.

Он уже спустился с Лягушачьего холма и шагал по бульвару, когда пришла мыслевесть от Тейзурга: «Жду тебя дома. Поторопись».

Началось с того, что Чавдо Мулмонг явился на встречу вместе с тремя завалящими магами, которые давно уже просились к Дирвену на службу, и принес арибанские амулеты. Те самые, о которых рассказывал Серебряный Лис: «Королевская воля» – золотой обруч с выгравированными рунами, «Королевский удар» – перстень с печаткой. Третий артефакт из этого комплекта, медальон «Королевская броня», у Дирвена уже был.

Сокрушительную мощь просыпающихся древних амулетов он ощутил сразу. Как будто накатила высоченная морская волна, а он устоял на ногах и вобрал в себя ее силу, или солнце стало ярче стократ и заполнило собой полнеба, но не ослепило, а высветило все вокруг до мельчайших подробностей – вот на что это было похоже. Ну, держитесь, уж теперь-то он всех заставит с собой считаться: и скопидомов-архимагов, и господина Крелдона, и кураторов, и Щуку с ее Щучьей матушкой, и Самую Главную Сволочь… Все поплатятся!

Спутники Чавдо больше не смахивали на оборванцев с помойки, вдобавок выучились болтать по-ларвезийски.

– Парни, сгоняйте за пивом! – распорядился Дирвен.

Раз набиваются в компанию, пусть от них будет хоть какой-то прок.

Когда трое дохляков ушли, Чавдо рассказал, кто они такие. Маги из невообразимо давних времен, которые когда-то не угодили Тейзургу – и тот, перед тем как смыться из Сонхи, заколдовал этих бедолаг, чтобы они мучились тысячелетия напролет. С год назад Эдмар расколдовал их и давай опять над ними измываться, вот они и решили попросить защиты у сильнейшего в Сонхи мага-предметника – в былые времена так называли амулетчиков.

– Гадство и сволота, – сделал вывод Дирвен. – Пусть не волнуются, теперь я покажу Тейзургу, где крухутаки зимуют… На коленях будет ползать! Я вырву у него ядовитое жало, и все остальное тоже оторву…

– Есть более важное и безотлагательное дело, мой господин, – учтиво напомнил Мулмонг. – Ожерелье «Морская кровь». Мы свою половину сделки выполнили, очередь за вами, чтобы все было честь по чести.

Обращение «мой господин» прозвучало естественно, словно он всю жизнь состоял при Дирвене то ли секретарем, то ли дворецким.

– Мне понадобится время, чтобы найти его.

– Используйте Наследие Заввы. Или арибанские амулеты, если вам угодно так их называть. Истинный повелитель артефактов с их помощью сможет делать все что угодно – и разгонять одним щелчком вражеские армии, и писать на небе, как на бумаге, и находить любые магические предметы… Позвольте преподнести вам маленький презент от меня лично. Приобрел под заказ у некой Ламенги Эрзевальд, рисковой дамы, которая торгует ценными артефактами в обход Ложи. Кстати, она тоже пострадала от Тейзурга. А презент – вот он, вы сами поймете, что это такое.

Жестом ярмарочного фокусника он извлек из воздуха – из своей кладовки – плоский овал из темного полированного металла, размером в две ладони, с иероглифической вязью по ободку. Чего тут не понять: магическое поисковое зеркало.

Дирвен направил на него мысленную проекцию «Морской крови» – эту штуковину он никогда не видел, но у Чавдо имелась точная копия – и отдал приказ. Тотчас в зеркале возникла слегка затемненная, но отчетливая картинка: трехэтажный особняк достопочтенного Лаблонга в резиденции Светлейшей Ложи, анфилада роскошно убранных комнат, сам достопочтенный Лаблонг, восседающий за столом, с драгоценным коралловым ожерельем на дряблой шее – краешек виднелся из-под повязанной сверху салфетки.

Архимаг встрепенулся, словно почувствовал, что кто-то его ищет. Несмотря на немалое расстояние, Дирвен уловил, что его предупредили об этом охранные артефакты. Запросто дотянувшись до них, приказал им игнорировать наблюдение. Лаблонг, степенно кушавший клубничное варенье из вазочки, успокоился и продолжил трапезу: решил, что тревога ложная – муха в комнату залетела или вроде того.

– Я этим придур… ну, то есть, архимагам Светлейшей Ложи присягал на верность, – с досадой припомнил Дирвен, сознавая, что вляпался, как дурак: он ведь поклялся Чавдо Мулмонгу богами и псами, что в обмен на арибанские амулеты отдаст «Морскую кровь».

– О присяге не волнуйтесь, эту дилемму решить не труднее, чем орех расколоть, – самый знаменитый в Ларвезе пройдоха глядел на него с затаенной лукавинкой. – Вы, безусловно, слышали о звездной соли?

– В учебниках и инструкциях написано, что это неподтвержденная легенда. Редкое магическое вещество, которое помогает освободиться от клятв и присяг, – как бы его ни третировало начальство, мол-де «когда научишься думать», все, что относится к делу, он знал на «отлично». – У вас она, что ли, есть?

– Попробуйте угадать, мой господин, почему я неуязвим для Ложи, хотя в свое время тоже был связан присягой? Власти заинтересованы в том, чтобы звездную соль считали выдумкой, но все тайные службы держат ее в своем арсенале.

Он расстегнул сюртук, обдав Дирвена запахом заношенного белья, пота и сладковатых сурийских благовоний, и вытащил из потайного кармана миниатюрный флакон с винтовой крышечкой.

– Там же вроде еще надо клятву произнести задом наперед…

– Или зачитать с листа. Мы все предусмотрели, вот вам перевернутая присяга амулетчиков Ложи, вначале потренируйтесь без соли.

Он прочел эту белиберду три раза подряд, потом Мулмонг вытряхнул ему на ладонь из флакона несколько серебристых крупинок. Прочитав текст в четвертый раз, Дирвен слизнул их.

Как будто монолитная стена развалилась на куски, которые тут же рассыпались в пыль: ты свободен. Иди, куда хочешь. Ну, теперь эти жмоты поплатятся! Придется им договариваться с первым амулетчиком заново, на его условиях.

– Будет вам «Морская кровь», – бросил он небрежно, размышляя об открывшихся перспективах. – Схожу и возьму, в их интересах отдать по-хорошему.

Вернулись Куду, Вабито и Монфу – Чавдо их представил, а то раньше они были для Дирвена просто «три придурка». Бочонок пива – это в самый раз, а увидев пакет с пирожками, он зло скривился:

– Эту мерзопакость сами лопайте, не могли что-нибудь другое принести?

Пирожки он ненавидел с тех самых пор, как Самая Главная Сволочь насильно скормила ему пирожок с приворотным зельем, расквитавшись таким образом за неудавшуюся попытку отравления.

Трое древних магов давай наперебой извиняться. Мулмонг велел им купить другой еды.

– Долго эти недоумки проспят? – спросил Дирвен про свою охрану, которая дрыхла без задних ног на полу.

– Несколько часов. О слугах, которые присматривают за домом, я тоже позаботился.

Дирвен хоть убей не мог понять, как он это сделал: не заклятья и не артефакты, что-то другое.

– Укусы тропических букашек, – пояснил Чавдо, огладив подстриженную полукругом темную бородку, до тошноты умащенную приторными благовониями. – Я принес их в банке и в нужный момент выпустил.

– А нас эта дрянь не покусает?

– Это исключено, мои маленькие друзья зачарованы – с тем, чтобы атаковать вполне определенные цели. К тому же они уже израсходовали свои запасы яда.

Новый особняк принадлежал сиятельным королевским родственникам. Дирвен получил задание проверить его на присутствие вредоносных артефактов, а также убедиться, что все нужные амулеты, вмурованные в стены, исправно функционируют. Сюда еще и мебель не завезли, и запах свежей побелки не выветрился. Художники-обережники здесь уже поработали: нанесли орнамент, который потом будет скрыт под обоями или деревянными панелями.

Устроившись на заляпанном краской табурете, Мулмонг оглядывал пустой светлый зал с таким видом, точно запоминал на всякий случай расположение входных арок, колонн и дверей для прислуги: а то вдруг его в будущем занесет сюда по воровским делам во славу Ланки.

Дирвен остановился перед двустворчатой стеклянной дверью, которая вела на громадный балкон, и с изучающим прищуром уставился на весеннее небо над алендийскими крышами. Это правда, что с помощью Наследия Заввы можно что-нибудь на нем написать – или Чавдо сказал об этом для красного словца, вроде как поэты в стихах брешут? Решил не спрашивать, а разобраться самостоятельно. Насчет того, что могут или не могут амулеты, он кому угодно утрет нос – сами архимаги у него консультируются! А вместо «спасибо» только шпыняют, как мальчишку. Ничего, уж теперь-то все переменится…

Открутив краник бочонка, он доверху наполнил пивом свою походную серебряную кружку с кораблями и гравированной благодарственной надписью – получил ее в награду, когда потопил с помощью Чаши Таннут пиратскую эскадру в Сиянском море. Темное барьонское, оно же горняцкое, хороший сорт.

К тому времени, как вернулись Куду, Вабито и Монфу с копчеными сардельками, он уже понял, как забабахать на небо надпись. Даже нарисовал для пробы запятую, но прохожие наверняка приняли ее за клочок обыкновенного облака – им и невдомек, что это пробует силу Повелитель Артефактов. Ничего, скоро узнают…

Когда приступили к трапезе, древние маги набросились на пирожки, как саранча.

– Не дрейфите, парни, Тейзургу конец, – покровительственно пообещал Дирвен. – Скоро мы с вами отымеем эту сволочь прямо в задницу – все по очереди, я первый, а потом он дохлому чворку позавидует…

Хотел подбодрить, но этих несчастных доходяг с его слов натурально перекосило, все трое закашлялись, забрызгав друг друга пивом и разжеванной кашицей – точь-в-точь клоуны, которые изображают дураков в ярмарочном балагане. Бывают люди, которым делается нехорошо, если во время еды скажешь о какой-нибудь дохлятине, но маги обычно не брезгливые, а эти к тому же кормились на помойках – и на тебе, какие чувствительные.

Мулмонг укоризненно вздохнул и покачал головой, но промолчал.

– Ладно, забудьте о дохлом чворке. Я вот однажды видел, как чворк, недоумок пузатый, слопал оброненный амулет, а после этого разбух, как тесто на дрожжах, и его натурально разорвало изнутри, так я и то не сблевал…

Спохватился, что с такой истории их опять стошнит, но они, наоборот, успокоились, кое-как утерлись и продолжили трапезу.

Пиво как будто промыло Дирвену мозги: он понял, с чего начать. Вызвал в магическом зеркале ненавистный дворец Самой Главной Сволочи и вдарил сверху по крыше, используя силу арибанских амулетов. С карнизов посыпались куски лепнины. На тебе, Эдмар! На тебе еще, получай! Жаль, внутрь не заглянуть – сплетенные Тейзургом чары защищали его жилище от магического наблюдения.

Облачная каллиграфия тоже оказалась плевым делом. Вначале он хотел написать на небе «Всем жопа», но потом решил, что при его могуществе это будет мелковато, и написал другое.

Чавдо опять напомнил про свое ожерелье. Повелитель Артефактов отмахнулся: успеется, сперва нужно доломать сволочной домик.

Что-то не так. Это Кемурт уловил сразу, как только вышел из переулка на бульвар Шляпных Роз. Обычно в это время люди рассредоточены по всей улице более-менее равномерно, а сейчас сбились в кучки, и перед резиденцией князя Ляраны пустое пространство. Словно на брусчатке нарисовали черту, за которую никто не смеет заступить, и одни спешат унести ноги, а другие набежали посмотреть. Вдобавок на крыше не видно черного с сине-зелено-фиолетовым узором ляранского флага, и шпиль исчез.

Кем активировал реагирующие на магию амулеты, и его тотчас неслабо ударило, аж дыхание сперло: поблизости вовсю кипело незримое сражение – как будто сшибаются два потока, и ни один не может одержать верх. С обеих сторон такая сила, что оторопь берет, а поле боя – дворец Тейзурга.

Когда подошел ближе, ему захотелось последовать примеру тех благоразумных, кто задал деру. Двухэтажный дворец из дымчато-белого китонского мрамора напоминал содрогающуюся мозаику… Или, скорее, разбитое и склеенное фарфоровое изделие, только осколки скреплены не клеем, а заклинанием. Ни одного целого окна, от скульптур на крыше почти ничего не осталось. Изысканная лепнина, изображавшая скорпионов, флирий, стрекоз и цветы, среди которых не найти двух одинаковых, выглядела так, словно по ней долго и яростно лупили молотком. Точнее, уже никак не выглядела.

Время от времени расколотый дворец начинал колебаться, будто отражение в воде, и тогда становились заметны пустоты меж ходивших ходуном фрагментов. Вначале Кемурту показалось, что у него рябит в глазах. Ничего себе: это одна лишь видимость здания, которая в любой момент может осыпаться грудой обломков – но что-то удерживает ее от окончательного распада, сопротивляясь ужасающим атакам.

Первым делом он подумал на Хантре – ушедшего от Тейзурга наемника, боевого мага исключительной силы. С месяц назад, когда Кем увидел, как Хантре отделал в драке бывшего нанимателя, он решил, что этот рыжий совсем чокнутый, но когда узнал, из-за чего у них вышла ссора, пришел к выводу, что совсем чокнутый все-таки Тейзург.

Протиснувшись через толпу, он заметил по ту сторону ограды прислугу с сумками и узлами. Двор был усеян кусками сбитых с крыши скульптур. Фонтан, лишившийся трех мраморных танцовщиц, напоминал сахарный огрызок.

– Где господин Эдмар?

Они были на «ты» и без церемоний, так сложилось со времен их знакомства в Абенгарте, но в разговорах с третьими лицами необходимо соблюдать формальности, Эдмар сам об этом сказал. И в общение «без церемоний» он всего лишь играл – во всяком случае, с Кемуртом. С Хантре он играл в другие игры и в конце концов доигрался.

Можно не прикидывать, во сколько обойдется ремонт. Дворца, считай, больше нет – есть грандиозная куча щебня, которая благодаря колдовству висит в воздухе, обманчиво сохраняя прежнюю форму.

– Господин в доме, – отозвалась кухонная служанка с бумажно-белым лицом.

Она пыталась затянуть трясущимися пальцами криво завязанный узел на шали, в которую запихнула свои пожитки. С одной стороны из этого расползающегося тюка свисала пестрая тряпка, с другой торчал надломленный комнатный цветок. Служанка не плакала, хотя губы у нее дрожали. Когда мир вокруг в буквальном смысле трещит по швам, не до слез. Расплачется она потом. Все остальные тоже выглядели перепуганными и подавленными, но судя по тому, что они успели собрать и вынести свое имущество – ситуация под контролем.

«Скотина ты, Хантре, – решил Кемурт, отдав команду своим амулетам на максимальную защиту и направляясь к парадному входу. – Я и не знал, что ты такая скотина. Эти-то перед тобой чем провинились?»

Тейзурга он нашел в одной из комнат первого этажа: тот собирал вещи и отправлял их в свою магическую кладовку. Лицо у него было злое, азартное и в то же время сосредоточенное, как будто одновременно со своим занятием он что-то обдумывал и просчитывал.

– Собирай все ценное – то, что сможешь рассовать по карманам или сложить сюда, – он швырнул амулетчику добытую из кладовки холщовую сумку.

– Не обвалится? – Кем с опаской поглядел на зыбкий растрескавшийся потолок.

– Не раньше, чем выйдем наружу. Хантре и Суно Орвехт держат эту руину в подвешенном состоянии. Восхитительно, правда?

– Хантре? А разве это не он?..

– Кем, порой ты бываешь не по годам умен, а порой не по годам наивен. Это ведь поступок совсем не в стиле Хантре – или ты считаешь иначе?

– А у кого еще хватит на это силы? – с досадой буркнул амулетчик, пряча в сумку хрустальную лампу-орхидею.

– Попробуй сам определить, – Эдмар не то скривился, не то ухмыльнулся. – Оно как раз по твоей части.

Сколько Дирвен ни старался раздавить дворец Самой Главной Сволочи всмятку – чтобы как пирожное, которое размазали подошвой по тротуару – все никак не получалось. Вдобавок картинка в зеркале потускнела, словно отражение в мутной луже: этот гад почуял наблюдение и принял меры, хотя полностью перекрыть канал не смог.

Всякий новый амулет надо основательно изучить, узнать все его возможности, установить оптимальные способы взаимодействия, а с Наследием Заввы Дирвен еще не разобрался по-настоящему. Иначе победил бы. Пока ничья с перевесом в его пользу. К тому же Эдмару явно кто-то помогал, а он работал в одиночку – считай, целой компании магов задал жару!

Чавдо Мулмонг опять завел шарманку про ожерелье, и тогда он отправился к достопочтенному Лаблонгу. Мыслевести от Орвехта и Крелдона, которые догадались, кто вмазал по резиденции Тейзурга («поганец», «бестолочь», «угробище безмозглое» и тому подобные оскорбления) Дирвен игнорировал. С представителями Ложи он потолкует позже, когда прикинет насчет новых условий.

Того, что произошло дальше, он, честное слово, не хотел. Случайно так вышло. Случайно, боги и псы свидетели.

Домашняя охрана Лаблонга пропустила его беспрепятственно – решили, что насупленный первый амулетчик явился по распоряжению достопочтенного. Архимаг все еще восседал за богато сервированным столом, но кушал уже не варенье, а тепличную клубнику со сливками.

Если б Дирвен тратил столько же времени на жратву, ему бы некогда было заниматься всем остальным – вот об этом он тогда подумал, а вовсе не об убийстве, честное слово. Он прямо сказал, что ему позарез нужна «Морская кровь», потому что он выменял на нее амулет, который принесет много пользы. Лаблонг в ответ давай орать и ругаться, и тогда Дирвен понял, что чворка дохлого ему это ожерелье по-хорошему отдадут, потянул к себе… С помощью амулетов потянул, он стоял в десятке шагов от Лаблонга. Честное слово, он предполагал, что замочек коралловой штуковины расстегнется, вот и дернул слишком сильно… А там ничего не расстегнулось.

Ожерелье так и прыгнуло к нему в руку, и он его чуть не выронил, потому что в тот же момент голова Лаблонга упала на ковер, словно ссохшийся капустный кочан. Хлестанула кровь – на белую крахмальную скатерть, на серебро и хрусталь, на стены с игривыми фресками в золоченых лепных медальонах. В первый момент Дирвен оторопел: одно дело убивать врагов по приказу начальства, и совсем другое – непреднамеренно убить это самое начальство… Честное слово, он не хотел. Это все Рогатая Госпожа, это она подстроила, чтобы дурацкий замочек не расстегнулся.

Глотая злые слезы, он подумал, что Лаблонг сам виноват, потому что не отдал «Морскую кровь» по-хорошему, и еще потому что целыми днями жрал деликатесы, вместо того чтобы шейные мышцы тренировать. И Рогатая виновата – она вечно строит козни. А он не нарочно, и все равно его теперь засудят за убийство архимага Светлейшей Ложи.

Смылся без шума, у него же полевая практика ого-го какая. Перед тем как уйти, приказал местным амулетам не поднимать тревоги, будто бы ничего не случилось. Порученцы и охранники даже не заподозрили, что с достопочтенным после визита Дирвена что-то не так. По дороге он еще и двери заблокировал – те, на которых замки с артефактами: пусть думают, что Лаблонг закрылся изнутри.

Он не виноват, хотя все решат, что виноват. Сколько-то времени у него есть, пока эти придурки не спохватятся. Другой вопрос, что ему теперь делать?!

Когда поднялся тарарам, находившийся в услужении у Тейзурга волшебный народец схоронился в подвале. Сразу ясно, что дело худо: пострадали не только возведенные людьми хоромы – это бы еще полбеды, но те потаенные ходы и полости, которыми обрастает, словно лесной пень поганками, всякое человеческое жилье, тоже содрогались и рушились. Смертным туда просто так не попасть, даже самым наикрутейшим магам вроде господина Тейзурга. Разве что кто-нибудь из народца возьмет тебя за руку да проведет по своим тропкам, и перед этим человек непременно должен правый башмак надеть на левую ногу, а левый на правую. Если дом снесут, эти изнаночные полости исчезают постепенно, за несколько дней, и у их обитателей есть время, чтобы убраться оттуда без суеты. А нынче было не так: магические удары разносили вдребезги и дворец, и оплетающий его изнаночный лабиринт.

– Разбегайтесь! – приказал спустившийся в подвал господин. – Здесь вам оставаться нельзя. И заберите с собой чворка – Башмачок, позаботься о нем.

– Как велите, господин, так и сделаем, – отозвалась похожая на сгорбленную старушонку тухурва, пестро одетая и с паутинными оборками на чепце. – Что же за напасть такая стряслась на наши головушки?

– Дирвен раздобыл амулеты, которые наделили его исключительными возможностями. Собирается отомстить в меру своей тривиальной фантазии… Прячьтесь, а когда понадобитесь, я вас найду.

Дважды повторять не пришлось. С год назад гнупи заманили Дирвена в ловушку, и Тейзург заставил его съесть пирожок с приворотным зельем – в отместку за то, что Дирвен подсунул ему пирожки с крысиным ядом. Вот была потеха, знатно повеселились! Да только за первым амулетчиком не пропадет, и с тех пор он убивал или калечил всякого подвернувшегося гнупи. Злые горожане сиротинушек не жалели: мол-де поделом этим пакостникам.

По правде сказать, истреблял Дирвен совсем не тех, кто над ним поглумился: своих слуг Тейзург защитил надежными чарами. Но для большинства людей все гнупи на одно лицо: мелкие, верткие, в зеленых или красных курточках, с черной, как сажа, щетиной вместо волос и вислыми носами, похожими на баклажаны. Дирвен их всех считал виноватыми, а уж теперь-то, дорвавшись до великого могущества, как пить дать сюда заявится, чтобы извести сиротинушек без пощады!

Прихватив свою утварь и скатанные тюфяки с одеялами, гнупи отправились искать пристанище в городских подземельях – через потайной ход, который вел туда прямо из подвала. Последней ушла тетушка Старый Башмак с битком набитой сумкой, сшитой из разноцветных лоскутьев: так она и бросит свое колдовское вязание и баночки с травками-приправами. Ей приходилось подгонять чворка – пузатого человечка-улитку с раковиной на спине. Тот боялся лезть в катакомбы и хныкал, тухурва обещала, что на новом месте позволит ему съесть желтую стеклянную пуговицу, и стращала Дирвеном.

А Шнырь остался. Не дурак он с ними уходить. Его соплеменники попали в неволю к магу из-за своих злокаверзных делишек, но он-то сам попросился на службу! Другие посматривали на него косо из-за того, что минувшим летом он спас господина от погибели: мол, если б нашего поработителя убили, мы бы освободились. Ага, благодарствуем, ихняя свобода Шнырю даром не нужна. Ему нужны сливки от хозяйских щедрот и покровительство доброго господина, чтобы ни дворник с метлой, ни злыдень-экзорцист, ни свой же брат гнупи не смели обидеть горемычного сиротинушку.

Забившись в угол, он дождался, когда стихнет шум на уводящей во тьму лестнице, а потом выбрался наверх. Гнупи – ночной народец, солнечный свет режет им глаза, но Тейзург готовил для своих прислужников особое зелье: хоть целый день гуляй да смотри по сторонам. А они твердят: «На воле лучше, на воле лучше…» Поднимаясь по ступенькам, Шнырь пренебрежительно фыркнул: видали мы эту волю.

Дворец напоминал изрезанный бумажный фонарь, который висит в воздухе, сохраняя прежнюю форму благодаря колдовству. Когда атаки прекратились, Шнырь струхнул: а ну, как Дирвен бросил магичить со своими амулетами, потому что со всех ног спешит сюда, чтобы на месте все доломать и всех порешить?.. Потом он увидел, кто держит дворец в склеенном и подвешенном состоянии, и струхнул вдвойне.

Бывший наемник Тейзурга, рыжий Хантре, которого гнупи прозвали Крысиным Вором, потому что при первой встрече он подло присвоил и забросил на крышу сарая шнырёву крыску. Если в тебя кинули дохлой крысой, это еще не значит, что она теперь твоя, все равно она принадлежит законному владельцу, но людям это не втолкуешь, потому что люди нечестные. Рыжего Шнырь не боялся, хоть и определил его в свои личные враги. Вернулся, не запылился…

Зато второй – Суно Орвехт из Светлейшей Ложи, злыдень-экзорцист, это самая страшная разновидность магов: они тебя прогонят с обжитого места и путь закроют, так что вернуться назад больше не сможешь, да в придачу лишат последних силенок. От экзорцистов Шнырю уже доставалось. Он спрятался за колонной, которая из-за трещин казалась мозаичной: неровен час, Орвехт его заметит.

Первым его увидел Тейзург.

– Шнырь, ты до сих пор здесь?

– Я с вами, господин! – жалобно и упрямо заявил гнупи. – На юге-то, помните, Шнырь вам очень даже пригодился, не гоните Шныря…

– Ладно. Если появится Дирвен, держись от него подальше.

И повернулся к магам:

– Коллеги, я безмерно благодарен вам за помощь. В доме никого не осталось, уходим.

– Тогда я прощаюсь, меня ждут, – последние слова сорвавшийся с места Орвехт произнес уже возле арки.

Вот и славно, что убрался… Шнырь уловил, что он свернул свое удерживающее колдовство, а господин за миг до того развернул – словно один подставил плечо, принимая ношу, а другой отступил в сторону.

– Ты всех вывел? – спросил Хантре.

Он видящий, но с месяц назад на него навели чары, которые лишили его этой способности.

– Сам не чувствуешь? – спросил Тейзург.

– Нет. Не уверен.

– У тебя все должно восстановиться, такого как ты надолго не заблокируешь. Чем меньше будешь злиться, тем быстрее сойдут чары. Осмелюсь дать совет: думая о минувших событиях, вспоминай приятные моменты, а не то, что тебя расстроило – это помогает сохранять душевное равновесие.

Умный же совет, а рыжий так люто посмотрел, точно сейчас в драку полезет – что ему не понравилось? Шнырь аж испугался: ну, как маги подерутся, и тогда все тут развалится, и он наружу выскочить не успеет… Завертел головой: где ближайшее окно? Но Тейзург и Хантре драться не стали. Спустились по лестнице, составленной из застывших в воздухе обломков, вышли во двор, а потом на улицу, и только тогда свернули свои заклинания – слаженно и постепенно, так что дворец не обрушился разом в клубах пыли, а медленно, с тяжким шорохом, расплылся в кучу.

Увидев Тейзурга, зеваки подались назад. Иные стали делать вид, что шли мимо и остановились на минутку, другие давай громко обсуждать погоду или театральные премьеры. Струсили, то-то же, злорадно подумал Шнырь.

Стоявшие отдельной кучкой слуги со своим барахлишком просительно смотрели на господина, но обратиться робели, а ему было не до них. Прошел бы мимо, если б не Крысиный Вор.

– Выдай им жалование.

– М-м? – Тейзург повернулся к нему и прищурился. – Пойдем в «Чай с мадригалом»? После такого экстрима в самый раз выпить кофе…

Рыжий тоже прищурился, и в течение нескольких секунд они непонятно для Шныря мерялись взглядами – не колдовали, просто смотрели, и опять ему показалось, что того и гляди подерутся – наконец Хантре нарушил паузу:

– Сначала заплатишь своим людям, за этот месяц и за следующий, потом «Чай с мадригалом».

Тейзург вовсе не выглядел недовольным, хоть его и заставили раскошелиться. Вынырнувший из толпы Кем-амулетчик остановился рядом и с одобрением наблюдал за тем, как он раздает деньги прислуге. Один Крысиный Вор глядел хмуро. Как он сказал, так и сделали, сам господин его послушался, а он все равно злющий. Шнырю хотелось чем-нибудь в него швырнуть, но побоялся, что господин рассердится.

«Чай с мадригалом» прятался в переулке, его выдавала башенка, увенчанная жестяным флюгером-чайником. На первом этаже находилась лавка с несметным множеством расписных жестянок на полках, а само заведение – на втором. Желто-зеленые витражи, лампы в виде подстаканников, в полукруглых нишах висят свитки со стихами на чайную тему. Шнырь забился под свободный столик возле окна: если ты для людей невидимка, за ними не пропадет об тебя запнуться.

Господин достал из своей кладовки банку с кофе и велел сварить «Пряные сумерки после шторма». Его тут знали давно, и все его рецепты с заковыристыми названиями тоже знали, так что хозяин, который такого важного клиента обслуживал самолично, поклонился и без лишних вопросов отправился на кухню.

Оба мага были измотаны после сражения за дворец, да и Кем выглядел пришибленным. Крысиный Вор откинулся на спинку стула и чуть ли не задремал, а когда Тейзург тронул его за руку – дернулся и распахнул глазища свои темные, словно ему влепили затрещину.

– Ты что-то увидел?

– Не знаю. Вроде бы да, но разглядеть не могу – как будто маячит в тумане что-то темное, бесформенное… Спасибо вам с Мавгис.

– Ну, ей-то не за что, – Тейзург улыбнулся ласково и сострадательно. – Да и мне, если по крупному счету, я же совсем другого хотел…

– Двинул бы тебе в рожу, да неохота в таком месте шум поднимать, – процедил рыжий.

Хе-хе, врешь, ворюга, ухмыльнулся Шнырь.

Не в неохоте дело, а в том, что он вконец обессилел, даже щеки ввалились, словно несколько дней не жравши. Дворец-то он держал дольше, чем мудрый господин, который заместо себя других заставил работать.

– Чем порадуешь? – обратился Тейзург к амулетчику.

– Люди болтают, что ты сам свой дворец разнес – то ли со зла, то ли он тебе надоел. Возмущаются, что ты денег не считаешь и учинил на бульваре гору мусора. Мол, Тейзурга надо притянуть к ответу и за «Пьяный перевал», и за это новое безобразие.

– Прелестно… Сейчас выпьешь кофе и отправляйся по заведениям собирать слухи.

Шнырь хихикнул и потер маленькие ладошки: господин любит все держать под контролем. И еще господин жуть как не любит проигрывать, так что Дирвену от него достанется.

Благодаря специальным чарам другие посетители не могли разобрать, о чем толкуют два мага и амулетчик, и они обсуждали свои дела, как будто сидели в отдельном кабинете.

– Сними с Дирвена приворот, – сухо сказал Хантре. – Он из-за тебя почти рехнулся. Считаешь, это очень весело?

– А разве нет? – господин вскинул бровь. – К тому же если он заполучил так называемое Наследие Заввы, от моего приворота, увы, одно воспоминание осталось. Этот комплект артефактов изничтожает любые привороты, его хозяину даже отдавать команду не нужно. Так что я больше не предмет его безответной страсти, а жаль – восхитительный был фарс… Лорма тоже не сможет его приворожить, и придется ей использовать не магию, а обычную технику манипулирования.

Принесли кофе – черный, без сливок, даже Крысиный Вор не стал в этот раз сливки требовать, так что Шнырю не было завидно.

Когда Кем ушел, Тейзург доверительно спросил:

– Вернешься ко мне на службу? У нас общий противник – спятивший повелитель амулетов. И сам понимаешь, дело не столько в нем, сколько в Лорме с Мулмонгом. Вечно голодная кровопийца и жулик, способный на любое свинство – согласись, их надо остановить. Не могу без содрогания думать о том, что эти двое могут учинить, если и впрямь захватят власть.

Рыжий, казалось, погрузился в размышления. Потом нехотя произнес:

– Ладно, я согласен на совместные действия. Но когда все закончится, лучше не подходи ко мне ближе, чем на дюжину шагов, целее будешь. Хватит с меня «Пьяного перевала».

– Может быть, ты еще переменишь свое решение? – Тейзург грустно улыбнулся, хотя его длинные подведенные глаза на миг полыхнули демонским расплавленным золотом – Шнырь аж испугался и съежился.

– Не старайся, на меня не действует, – бросил Хантре. – Пока не разберемся с этой шайкой, буду работать вместе с тобой. И лучше забудь о «Пьяном перевале».

– Да ты же сам то и дело о нем вспоминаешь.

– Орвехт прислал мыслевесть. Я к ним, – неучтиво перебил Крысиный Вор.

Перед тем как уйти, он залпом допил кофе, и гнупи осуждающе проворчал ему вслед:

– Ага, до хозяйского-то угощения все падки…

– Шнырь, ты слышал, что он сказал? Ты это слышал?

– Слышал, господин, ворюга он и грубиян, каких больше не сыскать, неспроста рыжим уродился! Крыску-то мою как он тогда отобрал, прямо слезы сами подступают…

– Я-то собирался разделаться с Лормой, Мулмонгом и нашим первым угробищем, не растягивая удовольствие. У Наследия Заввы есть свои слабые места, и если объединить усилия с Ложей, у нас будут все шансы их раздавить. А потом я бы подыскал себе новый особняк еще лучше прежнего, в этот раз непременно с бассейном… Но Крысиный Вор перечеркнул мои планы. Мне искренне жаль, Шнырь. Правда, мне жаль. Хочешь сливок, пока у нас не началась интересная жизнь?

– Еще как хочу, господин! – гнупи радостно всплеснул короткими ручками. – И как же я вам за это благодарен, а рыжий ворюга неблагодарный, слова доброго от него не дождетесь…

Окликнув служанку, Тейзург велел принести чашку сливок, а потом чуть слышно прошептал:

– Ты сам так решил. Мне ведь для тебя, моя радость, ничего не жалко – ни Ложи, ни Ларвезы…

Коллеги не принимали ситуацию всерьез. Ничего экстраординарного: Дирвен опять отмочил. Кто-нибудь сомневался, что он отмочит? Задать поганцу по первое число и разобраться, что за артефакты он использовал в целях сего безобразия: для Ложи это будет недурное приобретение, интереснейшие перспективы открываются, особливо по военной части… Что же до порушенного дворца ляранского, будь он неладен, князя – официальные сожаления выразим, но никакой ему денежной компенсации. Ежели что, напомним о привороте: мол, это личные скандальные дела промеж них с Дирвеном, бранятся только тешатся и все в этом роде – где тут законные основания для возмещения ущерба?

Орвехта тревожило, что в этом деле замешана Лорма. Вурвана помнит, кто отобрал у нее прошлым летом «Морскую кровь», и, вероятно, захочет отомстить. По дороге в резиденцию он завернул на улицу Розовых Вьюнов и отправил свою экономку погостить к родственникам, а Зинте послал мыслевесть: в ближайшее время дома не появляйся, ночуй в лечебнице. Кузина Табинса с дочкой еще раньше съехали от него в меблированную квартиру, своего младшего Табинса сплавила к отцу в деревню. Дом Орвехта был защищен надежными заклятьями, и сейчас там не осталось никого кроме Тилибирии, но эта бестия в отсутствие людей и мышами прокормится.

Можно не сомневаться, Лорма снова попытается заполучить «Морскую кровь». Кто из архимагов сейчас пользуется лечебным ожерельем – для непосвященных секрет, но Шеро Крелдон собирался это выяснить.

Стереть с неба сотворенное первым амулетчиком стыдобище попросили коллегу Кайдо: всем известно, что он водит дружбу с Северным Псом. Наползли косматые облака, в воздухе над Алендой закружились снежинки – «Властилина Сонхи» только и видели.

Достопочтенные Гиндемонг и Привелдон по случаю непогоды пришли в своих знаменитых шубах: у первого двойная соболья, стриженым мехом внутрь, длинным наружу, у второго пошитая из шкуры белого полярного медведя. Двое архимагов втайне соперничали – чья шуба лучше? Мнения коллег по сему вопросу разделились примерно поровну. В громадном Колонном вестибюле Привелдон и Гиндемонг расхаживали неподалеку друг от друга, словно выставляясь напоказ, но потом разомлели и отдали свои меховые сокровища порученцам для водружения на вешалку.

В Гранатовом зале собралось несколько сотен магов Ложи: Сокровенный Круг в полным составе, безопасники и дознаватели Малого Внутреннего Круга, представители Светлейшей Инквизиции, некоторые особо доверенные функционеры Большого Внутреннего круга, а также многострадальные кураторы Дирвена. Последние стояли в сторонке, как оплеванные. Кое-кто запаздывал, в том числе достопочтенный Лаблонг – Шеро мимоходом шепнул Орвехту, что у него-то и находится «Морская кровь».

Среди фиолетовых, серых, черных, пурпурных и темно-зеленых форменных мантий затканные золотом одеяния архимагов сверкали, как вышивка на сиянском гобелене. Разбирательство по поводу очередных фокусов первого амулетчика – чем не повод явиться при параде?

– Справедливость – это миф, ее не существует. Сонхи не то место, где ее можно найти. Надежды на справедливость дают утешение слабым и толкают на борьбу сильных, но ни те, ни другие не желают понимать, что от их выбора ничего не зависит.

Голос Лормы звучал сладко и печально, а сама она была так хороша, что трое учеников Унбарха смотрели на нее с невольным восхищением – пусть и знали, что под этой прекрасной оболочкой скрывается древняя нежить.

Фарфорово-бледное лицо, полные темного сияния глаза, прелестно очерченные губы. Роскошные волосы цвета золотистого меда уложены по алендийской моде: Чавдо пригласил куафера с помощником, и эти двое целый час колдовали над прической, да только парикмахерское мастерство их не спасло, из комнаты с трельяжем ни тот, ни другой не вышел. От вурваны пахло духами и кровью.

Высокий ворот ларвезийского платья скрывал добытое Дирвеном ожерелье. Благодаря этому артефакту Лорма сможет постоянно выглядеть юной девушкой, не превращаясь в сморщенную клыкастую мумию.

Насчет справедливости заикнулся Вабито: мол, уж теперь-то она восторжествует, когда окаянный враг, которого Унбарх не добил, за все поплатится!

Лорма ответила на это отповедью и после паузы продолжила:

– Я за месть, не отягощенную справедливостью. Миллион лет назад сонхийские боги предложили мне выбор: или я шагну за Врата Хаоса и без следа исчезну – или перестану быть человеком. Я из Порождающих, и я способна породить того, кто уничтожит богов, чтобы занять их место, но я не в силах это сделать, пока остаюсь вурваной. Как будто у меня внутри дремлет семя, которое не прорастет без благоприятных условий. Из-за этого меня наградили бессмертием – чтобы лишить возможности переродиться. Не во власти богов взять и вышвырнуть кого-то из обитателей мира в Несотворенный Хаос. Это мог бы сделать Страж Мира, но Хальнор Проклятый тогда убрался из Сонхи, а новый Страж еще не вошел в полную силу. Я выбрала жизнь – какую угодно, пусть это не настоящая жизнь, а бесконечная иссушающая жажда на грани между живыми и мертвыми – лишь бы отомстить. Страж не может не вернуться в свой мир, и я знала, что Хальнор, будь он вовеки проклят, рано или поздно объявится в Сонхи. Я все это время его ждала.

Лорма стояла спиной к окну, за которым клубилась накрывшая Аленду снежная хмарь. Облезлые рамы с разболтанными задвижками дребезжали на ветру, а голос вурваны звенел все яростнее, словно она бросала вызов самому Псу Зимней Бури, который по-прежнему признает Хальнора своим хозяином.

– Что делает Дирвен?

– Затеял искать некую девицу-амулетчицу, с которой хочет поквитаться, – Мулмонг развел руками в извиняющемся жесте. – Дело молодое…

– Приведи его сюда. Месть – это хорошо, но торопиться с ней незачем.

– Постараюсь, моя госпожа. Парень упрям, как дюжина гнупи.

– Что ж, нам придется управлять им, несмотря на упрямство, – бесстрастно произнесла Лорма и кивком указала на дверь, после чего повернулась к неразлучной троице древних магов. – Вы знаете, где живет мать Дирвена?

– Да, госпожа, – вразнобой отозвались Куду, Монфу и Вабито.

– Отправляйтесь сейчас туда вместе с нашими наемниками. С помощью тех заклинаний, которым я вас научила, снимите охрану и нейтрализуйте сторожевые амулеты. После того как наемники сделают свое дело, убейте их. Вы должны немного опоздать к развязке, но если вы их упустите, это будет непростительной ошибкой.

Вурвана смотрела пристально и алчно, так что каждый из троих почувствовал себя бурдюком с кровью – ходячим, но недостаточно проворным, чтобы убежать от нее на непослушных тяжелых ногах.

– Нанятые головорезы – не волшебники, хотя одеты в форму Ложи. Вы с ними легко справитесь. Ступайте.

Никто не рискнул спросить – зачем? И так ясно: чтобы Дирвен стал непримиримым врагом Светлейшей Ложи, да еще чтобы повязать их участием в этом деле. Ничего нового, в подлунном мире вечно тасуется одно и то же, учитель Унбарх нередко использовал такие приемы – исключительно во благо, ибо цель оправдывает средства.

Куду рискнул поделиться опасением:

– А Дирвен нас не застукает?

– Мы с Чавдо позаботимся, чтобы ему было не до этого.

Перед тем как выйти на улицу из мещанского двухэтажного дома, который Мулмонг снял внаем, они поглубже надвинули капюшоны. Пасмурное небо, в воздухе пляшут снежинки, холодный ветер задувает под плащи и со скрипом раскачивает подвешенные на цепях вывески.

«Все равно это начало новой жизни, – подумал Куду, зябко ежась на ходу. – Без Тейзурга и без пожирающего душу страха. Без Тейзурга. Повелитель Артефактов его уничтожит, и на поминках Тейзурга я напьюсь допьяна, первый и единственный раз в этом рождении, вот тогда и узнаю, что значит быть пьяным…»

Словно сидишь в Опере до начала представления, и из оркестровой ямы доносятся вразнобой голоса музыкальных инструментов: тревожные, бравурные, нерешительные, ликующие, агрессивные, жалобные – какофония то ли зверинца, то ли вивария, где содержатся пойманные представители волшебного народца. Среди публики тоже идет брожение: разговоры, вздохи, шорохи, возгласы. Звуки напоминают массу перемешанных осколков, но скоро из них сложится что-нибудь определенное – трагическое или комическое, и начнется театральное действо.

Большинство рассчитывало на очередной фарс, но когда выяснилось, что первый амулетчик Светлейшей Ложи убил достопочтенного Лаблонга и присвоил «Морскую кровь», даже до самых одряхлевших архимагов дошло, что в этот раз все будет иначе.

Дирвен бросил им вызов?.. И упрямства, и силы немереной поганцу не занимать. И убивать ему уже приходилось: кто сказал, что остро заточенный нож не может поранить своего хозяина?

Коли он поднял руку на архимага, надо взять в заложницы Сонтобию Кориц – об этом несколько достопочтенных заговорили одновременно, срывая старческие голоса и перебивая друг друга. Предъявить этому угробищу ультиматум: либо немедля вернешь целебный артефакт, да в придачу отдашь Сокровенному Кругу те амулеты, с помощью которых испохабил небо над столицей и разрушил дворец Тейзурга – либо сам виноват, что твоя матушка пострадает.

Коллеги из Круга Инквизиции эту идею поддержали: обычная для них метода. В нынешней заварушке они усмотрели шанс обойти ведомство Крелдона, который в последние несколько месяцев медленно, но верно вытеснял их сразу из нескольких сфер влияния и оттирал от дел. Досадно будет, если эти живоглоты возьмут реванш, подумал Орвехт: у коллеги Шеро свой набор грязных приемов, но это все же более приличный и умеренный вариант тирании, чем диктат Светлейшей Инквизиции.

Страсти накалялись, каждый старался перекричать других. Суно озирался, высматривая Хантре – как бы тот не начал спорить с остальными, бесполезно ведь, да и нет у Ложи иных способов приструнить обнаглевшего угробца… Приметную издали рыжую голову он так и не увидел. Зато обнаружил в заднем ряду коллегу Тейзурга, сменившего элегантную китонскую баэгу на практичный костюм цвета безлунной ночи – в самый раз для поисков приключений по темным переулкам. Пострадавший домовладелец развалился в кресле с бокалом вина и наблюдал за взвинченными магами Ложи с видом взыскательного театрала.

Орвехт хотел подсесть к нему, но не успел – пришла мыслевесть от Шеро: его включили в группу захвата, которая отправится за Сонтобией Кориц. Что ж, деваться некуда. Неприятно, но предсказуемо. И можно надеяться, что присутствие доверенного помощника Крелдона удержит коллег инквизиторов от излишних перегибов.

Определив план действий, высокопоставленные маги всей толпой повалили из Гранатового зала. План у них был заготовлен заранее – на случай, если коллега Тейзург решится на открытую агрессию против Ложи, или Ктарма, минувшей зимой разгромленная, попытается учинить в Аленде какую-нибудь масштабную дрянь, или Овдаба организует военное вторжение. Никому и привидеться не могло, даже с самых забористых китонских грибочков, что применить его доведется против сбрендившего Дирвена, который объявит себя Властелином Сонхи.

Они были готовы и к новой порции скверных новостей, и к внезапной атаке, но негодующий возглас «Шубу украли!» вверг участников собрания в изрядное замешательство.

– Какую шубу? – угрюмо осведомился Крелдон у своих порученцев, которые лишь переглянулись с недоумением.

«Куда делась моя шуба?!!»

Мыслевесть, адресованную всем и каждому, достопочтенный Привелдон сопроводил яростным импульсом – словно тебя хлопнули по голове ладонями с обеих сторон. Орвехт поморщился и потер виски, одновременно выставив защиту.

– Моя шуба из полярного медведя пропала! – рявкнул архимаг уже вслух. – Вот здесь висела, рядом с шубой коллеги Гинде… Э-э… Коллега Гиндемонг, вашей тоже нет на месте! Или вы ее раньше забрали?

– Мою шубу?! – обладатель бесценных собольих мехов, только что вышедший из уборной, ринулся к вешалкам. – Может быть, кто-то ее без спросу перевесил?..

Порученцы что-то мямлили в свое оправдание, озирались, рылись в чужой одежде, заглядывали за колонны, под бархатные диванчики и за темно-красные с золотыми кистями портьеры. Двух самых знаменитых в Аленде шуб нигде не было – как будто их демоны в Хиалу утянули.

– Студенты могли, тогда скоро найдутся – надо на памятниках поискать, кого эти мерзавцы опять одели…

– Студенты профессорские шубы таскают, они себе не враги, чтоб архимагам такие шуточки устраивать. Боюсь, коллеги, это неприкрытое подлое воровство, и ничего больше. Кто-то решил воспользоваться смутой для преступления!

– И никаких следов – грамотный каналья, все затер… Даже фона не осталось.

– Коллега Орвехт, вы где? Вы же дознаватель, займитесь дознанием!

– Сюда не мог проникнуть никто из посторонних! Шубы взял кто-то из присутствующих, поэтому надо проверить всех, у кого есть кладовки!

– Вы предлагаете сейчас этим заняться?! Коллеги, перед нами стоят другие срочные задачи!

– Вот-вот, именно на это грабитель и рассчитывал!

– Может быть, это работа Дирвена? Добрался до них с помощью своих амулетов и цапнул обе. На улице-то метель разыгралась, вот у него и возникла нужда…

– Вполне возможно. Если это кто-то другой, он их ни носить прилюдно не сможет, ни продать – шубы-то уникальные, других таких не сыскать.

– Вор мог завладеть ими ради удовольствия обладания! – скрипучим от ненависти голосом произнес Гиндемонг. – Тогда он будет держать их у себя в потайном месте, чтобы втайне любоваться, и мы никогда не узнаем, кто их унес!

– Истинный ужас, не правда ли? – ухмыльнулся коллега Эдмар, пробившийся через толпу к Орвехту. – Хорошо, что я свою шубу оставил дома – ту самую, которая в точности копирует четвертый облик Серебряного Лиса с его любезного разрешения, вы ее видели. Боюсь, ее бы тоже прибрали к рукам, при здешних-то нравах …

– Дома? – хмыкнул Суно. – Тогда мои соболезнования.

– Сердечно благодарен, но я ее в кладовку забросил, вместе с другими ценными вещами. Увы, дома у меня больше нет.

«Можно подумать, это была твоя единственная недвижимость в Аленде», – скептически заметил про себя Орвехт, а вслух сказал:

– Меня ждут, коллега Тейзург, так что прощаюсь.

– Погодите прощаться, я с вами. Не собираюсь вам мешать, но если там объявится Дирвен, я бы не прочь с ним побеседовать.

– Тогда идемте.

Инквизиторы и безопасники держались двумя обособленными группами – они традиционно враждовали. Снежные хлопья норовили залепить лица и тем, и другим, разыгравшаяся метель вертела флюгера и рвала в клочья поднимавшийся из труб дым, по мостовой мела поземка, словно и не было никакой весны.

После того как перебрались из дворца в нанятый Мулмонгом дом на Прилежной улице, Дирвен нашел Хенгеду через ее артефакты. Любой амулет уникален, двух абсолютно одинаковых не бывает. Когда он минувшей зимой случайно встретил эту тварь и узнал, несмотря на чары личины, он постарался запомнить ее амулеты, чем теперь и воспользовался. Настроился с помощью «Наследия Заввы» на ее «Кошколаз» – и тут же увидел в поисковом зеркале запорошенную снегом улочку, витрину с чучелом крокодила в потрепанной соломенной шляпе и скромно одетую барышню, пробирающуюся по скользкому тротуару мимо лавки колониальных товаров.

Вот крокодилом-то он и отлупцевал ее по первое число! Наследие Заввы позволяло не только крушить дворцы и писать на небе, но еще и манипулировать любым предметом, будь это хоть карандаш, хоть какой-нибудь здоровенный шкаф. Наконец-то он отомстил бесчестной гадине, которая только делала вид, что любит его, и заманила в ловушку, чтобы сдать овдейскому министерству благоденствия. Да потом еще сношалась у него на глазах с Самой Главной Сволочью, чтобы над ним поиздеваться… Ха, ну и кто теперь над кем поиздевался?

Как она испугалась, когда старое изжелта-зеленое чучело с оскаленной пастью зашевелилось в темной полости витрины и ринулось наружу, рассадив стекло! Решила небось, что это или волшебный народец, или демоны Хиалы, а это справедливое воздаяние! Шляпа с крокодила так и не свалилась, потому что была приклеена, но Дирвен ее с третьего раза все-таки оторвал вместе с лоскутом кожи – ни для чего, просто так.

Еще он осколком стекла располосовал подлой предательнице юбку и заодно порвал чулки, а она-то никак не могла понять, почему амулеты ее не защищают. Давно хотел это сделать! В довершение запихнул ей в срамное женское место ее же амулет – пусть почувствует себя опозоренной! Сама виновата, что предала его, поделом ей!

Хотел после всего вывалять ее в грязи, но из-за снега подходящей грязи нигде не было. Он доволок бы эту лицемерную дрянь до помойки с мусорным домиком и затолкал бы внутрь, словно ком изгаженного тряпья – она ведь заслужила, но тут привязался Чавдо Мулмонг: пойдем да пойдем, ждут вас, мой господин.

Пришлось бросить Хенгеду посреди улицы. Наказанная шпионка осталась кособоко сидеть на мостовой, словно растерзанная кукла с плаксиво перекошенным лицом: кто пойдет мимо – пусть над ней посмеется, так ей и надо! Сама виновата.

Чавдо познакомил его с Лормой – с той самой Лормой, неблагой царицей олосохарского народца, едва не погубившей два года назад экспедицию Эдмара. Красивая, словно мраморная статуя в роскошном золотистом парике. Нежить, но все равно красивая.

Дирвен смотрел на нее насторожено. Знал, что Наследие Заввы позволит ему дать отпор кому угодно – даже вурване, которая обитает в Сонхи так долго, что людской крови, которую она за это время выпила, хватило бы на озеро средних размеров – но все равно было жутковато.

– Ты не доверяешь мне? – улыбнулась Лорма.

– Вы тогда всех нас чуть не убили, – буркнул Повелитель Артефактов, на всякий случай активировав защиту.

– Неужели ты не понял, почему я так поступила? Я всего лишь хотела остановить Тейзурга. Тебя убивать я не собиралась, Чавдо может подтвердить, и лекарку под дланью Тавше я бы не тронула. Разве ты не согласен с тем, что Тейзург – зло, которое любой ценой должно быть уничтожено? Жаль, что мы не смогли поговорить, я бы тебе все рассказала… Но кто будет слушать проклятую богами вурвану, которая пытается предупредить людей о том, что в Сонхи вернулся худший из магов древнего мира? Твой учитель Орвехт стал бы меня слушать? – она горько усмехнулась. – Тейзург – бывший демон Хиалы, в душе он так и остался демоном. Его надо остановить, теперь-то ты это понимаешь?

Так вот в чем дело! Дирвен несколько раз хлопнул ресницами, осваиваясь с новой трактовкой минувших событий, и согласно кивнул.

– Сейчас у нас есть возможность это сделать, – продолжила вурвана после паузы. – Вместе мы справимся и с Тейзургом, и с бывшим Стражем, от которого мир Сонхи избавился, а у него все равно хватило наглости сюда вернуться… Вместе мы сможем противостоять им, ты согласен?

Что дела плохи, стало ясно, когда охранявшие Сонтобию Кориц функционеры не отозвались на мыслевесть. А когда группа захвата повернула за угол, первое, что бросилось в глаза – черное пятно, как будто повисшее посреди слепящей белизны.

Переулок засыпало снегом, который налип на крыши, карнизы, перила балкончиков, выбелил тротуары, забил рыхлой массой водостоки и продолжал валить с пасмурного неба, словно зима решила остаться в Аленде насовсем. Начинало смеркаться, но фонарщики со своим хозяйством еще не появились. Перспектива заканчивалась за фасадами ближайших построек – словно сцена с декорациями, и одна из декораций была изрядно попорчена: распахнутое настежь окно с почернелыми створками и выбитыми стеклами обрамлено пятном жирной копоти, внутри темень и никакого движения. Все живое в переулке Трех Плошек то ли вымерло, то ли затаилось.

Шедший впереди невнятно выругался, запнувшись. На тротуаре намело сугроб, сбоку из него что-то торчало. Пара ботинок. Ноги в ботинках. «Так я и думал», – пробормотал боевой маг с выговором уроженца Каслайны, когда с помощью заклинания смели снег с лежавшего поперек дороги трупа. «Не из наших», – заметил другой.

Суно послал мыслевесть Крелдону. Если Сонтобию захватили овдейские агенты, дела обстоят хуже некуда. Останется уповать лишь на то, что иностранные шантажисты тоже намучаются с первым угробцем Светлейшей Ложи.

Еще несколько трупов: охрана госпожи Кориц и неизвестные лица. Прислуга убита, Сонтобии нигде не видно. В гостиной все черно от сажи, вместо мебели головешки, на полу обгорелые останки еще трех человек. Рядом с треснувшим закопченным зеркалом белеет нетронутый листок бумаги, приколотый ножом, который всадили в стену по самую рукоять – не иначе, с помощью магии.

«Сонтобия вне игры».

– Демоны Хиалы, какая вульгарность, – негромко и презрительно обронил Тейзург, нарушив общее молчание.

– Вы о чем? – поинтересовался один из магов.

– Деталь эффектная, не стану отрицать, но кухонный нож с засаленной деревянной рукояткой все испортил. Боги и демоны, от него едва ли не луком пахнет…

– Полагаете, коллега Эдмар, злоумышленники должны были сбрызнуть его духами? – огрызнулся старший из инквизиторов.

– Это не обязательно, но они могли бы позаимствовать чей-нибудь кинжал, тогда сие послание, адресованное, по всей очевидности, нам с вами, выглядело бы куда пристойней.

– Кто это был, вы можете сказать?

– Некто, чей вкус небезупречен, а в остальном – увы, никаких догадок.

Орвехт тем временем изучал листок. Отпечатков не осталось, о почерке тоже говорить не приходится: ровные красивые буквы напоминали типографский оттиск – так называемые «магические письмена», созданные с помощью заклинания.

– Они использовали пламя саламандры. Судя по всему, у них был мощный одноразовый артефакт. Другой вопрос, какая в этом была необходимость – уничтожали следы?

– Или оборонялись от Дирвена?

В доме ни единой живой души, зато кое-что рассказали перепуганные соседи. Они видели, как в переулке появились неизвестные люди, целая банда: одни ввалились в дом, другие остались снаружи. Потом караульщики где стояли, там и попадали – кто у крыльца, кто подальше, а снег все сыпал и сыпал. Вдруг на втором этаже как полыхнет – в окне словно вздулся огненный пузырь, но пожар тут же сам собой погас. Вскоре после этого из дверей вышли двое в долгополых шубах: один в белой, другой в черной. За снежной пеленой лиц не разглядеть, но вроде бы вторая была госпожа Кориц. Спутник ее то ли поддерживал, то ли тащил, чтобы шагала побыстрее, и они исчезли в вихрях метели.

Когда упомянули о шубах, маги начали многозначительно переглядываться, а Тейзург промурлыкал: «Какая прелесть, обожаю вашу Светлейшую Ложу…»

Орвехт подумал, что расследование, по всей вероятности, поручат ему, и достопочтенные Привелдон с Гиндемонгом сживут его со свету, если он не вернет им пропажу.

Знает ли он, что такое Накопители?.. Да это каждый дурак знает, за кого они принимают первого амулетчика Светлейшей Ложи?!

– Это вроде монастырей для древних магов, ну, для тех, кто в прошлых рождениях очень давно тоже был волшебником. У них особые способности к науке, они там живут в тишине и занимаются всякими теоретическими исследованиями. Один только Тейзург не захотел в Накопитель, потому что он наипервейшая в Сонхи сволочь, и ему там не развернуться, и рыжий придурок тоже не пошел в ученые. Там ведь работать надо, а не мерзопакостями заниматься.

– Стало быть, правды вы не знаете, – сложив руки на выступающем животе и проникновенно глядя на Дирвена, подытожил Чавдо Мулмонг с печалью в голосе.

– Еще бы ему сказали правду… – эхом отозвалась вурвана, скривив нежный рот – с виду нежный, как лепесток розы, а на самом деле хищный и ненасытный. – Разве он стал бы с ней мириться?

– Это вы о чем? – настороженно поинтересовался первый амулетчик.

– Посмотри сам, что такое Накопители, – мягко, хотя и с затаенным вызовом предложила Лорма. – С конца прошлого лета они стоят заброшенные, потому что погибла могущественная сущность, с которой они были связаны. Об этом тебе тоже не говорили? Сначала посмотри, потом я расскажу, что знаю.

– Как я посмотрю, если они за городом, и посторонних туда не пускают?

– У тебя есть Наследие Заввы. Накопители – это артефакты, и они подвластны Повелителю Артефактов точно так же, как «Незримый щит», «Каменный молот» или «Правдивое око». Разница только в размерах, количестве ингредиентов и уровне вплетенных заклинаний. Попробуй до них дотянуться!

– Не сомневаюсь, при ваших способностях это проще простого, – подхватил Чавдо. – Вы шутя узнаете главную тайну магов, которую они хранят, как зеницу ока – вам это по плечу. А мы с госпожой запасемся терпением и подождем. Будет лучше, если вы сами доберетесь до скрытой от непосвященных истины.

Шнырь дожидался господина за воротами резиденции Светлейшей Ложи. Волшебному народцу не подойти к этим хоромам ближе, чем на сотню шагов, но ему закон не писан: благодаря чарам господина он мог сидеть на корточках возле арки с позлащенными решетчатыми створками и корчить рожи проходящим мимо волшебникам. И ничего ему не сделается, и никто его не увидит… Сам забоялся и перебежал на другую сторону улицы, подальше от логова экзорцистов.

Тейзург вышел оттуда вместе с большой компанией магов, но приотстал и велел Шнырю выследить Крысиного Вора, а потом пустился догонять остальных. Даже к лучшему, что не взял с собой: маги были один другого страшнее, и ежели кто из них в тебя шарахнет, мало не покажется.

На шее у Шныря висел мешочек, в котором была зашита прядь рыжих волос и клок серой кошачьей шерсти: благодаря чарам, наведенным в эти ошметки, он без труда разыщет их обладателя.

Гнупи то семенил, жмурясь и пригибаясь, то, разогнавшись, залихватски скользил по наледи в своих деревянных башмаках. Ветер норовил сбить его с ног, в рукава и за шиворот зеленой суконной курточки набивался снег. Этак он и к полуночи Крысиного Вора не сыщет: тот водит дружбу с самим Северным Псом, который, небось, открыл для него коридор посреди метельной круговерти. Там, где идет Хантре, ветер стихает, а за спиной у него опять затевает свою бешеную свистопляску – разве за ним угонишься?

Шнырь уже потерял надежду выполнить господское поручение – видать, придется ему, сиротинушке, до завтрашнего утра ковылять по сугробам! – когда метель угомонилась. Город под снежным одеялом словно погрузился в дрему, светились тусклой желтизной залепленные белыми хлопьями окошки, из труб в меркнущее пасмурное небо валил дым – повсюду растопили камины и печки. Шнырь помчался во всю прыть, оставляя на нетронутом пушистом покрове цепочку маленьких следов – для стороннего наблюдателя только она и выдавала его присутствие.

Вот и рыжий. Капюшон куртки откинут, физиономия злобная, озирается по сторонам, точно высматривает, кого бы пристукнуть. Внезапно перекинулся в большого дикого кота с кисточками на ушах и целеустремленно рванул с места, а Шнырь за ним.

Долго бегать не пришлось, вскоре Крысиный Вор остановился и вновь обернулся человеком. Гнупи притаился за углом. Ему хотелось подобраться ближе, там было жуть до чего интересно: вдребезги разбитая витрина захудалой колониальной лавки, из сугроба торчит крокодилий хвост, а другой сугроб тихонько мычит, словно под ним есть кто-то живой – но соглядатай опасался, что маг его заметит.

Под снегом оказалась девица в изодранной одежке, растрепанная, посиневшая от холода, с лиловым от синяков опухшим лицом. Хантре закутал ее в шерстяной плед, который достал из своей кладовки.

– Я убил твои амулеты. Все, какие были, – голос крысокрада звучал отрывисто и неприязненно. – В ближайшее время не держи при себе никаких амулетов. Тебе сейчас нужен очень хороший лекарь. Я отвезу тебя к лекарке под дланью Тавше, но перед этим поклянись богами и псами, что не причинишь вреда ни ей, ни ее ребенку, и не попытаешься похитить ни ее, ни ребенка, и не станешь никому в этом помогать. Ты Хенгеда Кренглиц, овдейский агент. Ты ведь знаешь, кто такая Зинта и с кем она живет.

– Тогда отвези меня к другому лекарю, – слабо и хрипло, но тоже с неприязнью промолвила девица.

– Другой не справится. У тебя травмированы внутренние органы и сосуды, заражение крови уже пошло.

– Мразь… Будь ты проклят…

– Это не я на тебя напал, – огрызнулся Хантре после заминки – как будто до него не враз дошло, что все эти заслуги она приписала ему. – Я убил амулеты, чтобы атака не повторилась, и обезболил, насколько сумел. Ты поклянешься? Я не стану подвергать риску Зинту.

– Тогда что случилось? Амулеты взбесились, на меня налетело чучело из витрины… Потом все закончилось, и лечебный амулет мне помогал, пока не появился ты.

– Не взбесились, это Дирвен перехватил над ними контроль. Наверное, сейчас он отвлекся на что-то другое. Если ты видела надпись в небе – тоже его работа.

– Дирвен мразь, гаденыш паршивый…

– С этим не спорю, но у нас мало времени, – перебил Хантре. – Поклянешься?

– Да. Клянусь богами и псами, что не стану вредить ни Зинте, ни ребенку Зинты. И никому в этом содействовать тоже не стану. Достаточно?

Оглянувшись через плечо, маг позвал:

– Шнырь!

Соглядатай отпрянул за угол.

– Шнырь, я знаю, что ты здесь! Иди сюда!

– Чего тебе, ворюга рыжий-бесстыжий? – проворчал гнупи, бочком подходя к магу.

– Побудь с ней, пока я найду экипаж. Я использовал обезболивающее заклятье – присмотри, чтобы оно не ослабло. Сама она без амулетов не справится.

– Дурак ты, рыжий, – снисходительно фыркнул Шнырь. – Уже с полгода в Сонхи живешь, а того не знаешь, что черноголовый народец не может поддерживать заклятья, сплетенные людьми. Это тетушка тухурва смогла бы, тухурвы много чего могут, а ты нашел, к кому с этим подкатиться, да еще и крыску мою в тот раз…

– Ладно, понял, – оборвал маг. – Тогда просто посиди с ней.

– Хе-хе, так я и стану твои приказы выполнять! – взвизгнул гнупи, с вызовом глядя снизу вверх на выпрямившегося человека.

– Если я о чем-нибудь попрошу твоего господина, он это сделает. Например, оставит Шныря без сливок на целый месяц.

– Шантажист! Про тебя и господин говорит, что ты шантажист под ангельской маской, хотя я не знаю, что это такое, а он рассказывал, что однажды ты шантажом и обманом заставил его утопить в океане сокровище!

– Не помню. Может, и было. Присмотри за ней.

Он уложил Хенгеду на тюфяк, который добыл из своей волшебной кладовки, укрыл сверху ватным одеялом, а потом перекинулся в кота и унесся стрелой в ту сторону, откуда явственнее всего доносился городской шум.

Шнырь остался возле скорчившейся на боку избитой барышни. В человеческих сказках, ежели девица в беде, ей на выручку обычно приходит разлюбезный кавалер, который после на ней женится. А этой, вишь ты, не повезло – ее взялся спасать злющий Крысиный Вор. Может, если бы подольше тут полежала, на нее бы набрел кто-нибудь получше рыжего грубияна? Но могла бы и околеть от холода, в драной-то одежонке.

Смеркалось. Прохожих не было, в трех-четырех окрестных домах кто-то опасливо выглядывал из-за занавесок – и больше никаких очевидцев.

Просто так сидеть возле Хенгеды было скучно, и Шнырь затеял лепить снеговика – уж это дело он любил! Живо скатал из липкого снега три шара, а глаза сделал из монеток, которые нашел среди раскиданных вокруг лоскутьев. На голову нахлобучил старую соломенную шляпу – она тоже валялась в снежном месиве.

Потом он за хвост выволок из сугроба измочаленное и забрызганное кровью чучело крокодила, посадил его рядом со снеговиком – красота получилась! Крокодил скалил зубы и опирался растопыренными передними лапами на сбитый из снега холмик. Те, кто подсматривал из окошек, напугались и затаились: им и невдомек, что это сделал гнупи-невидимка.

– Здоровский у меня снеговик, правда же? – обратился Шнырь к Хенгеде.

Раз она знает о его присутствии, отчего не поговорить?

Не отозвалась. Присев рядом на корточки, гнупи заглянул ей в лицо: опухшие лиловые веки прикрыты, разбитые губы шевелятся – как будто что-то неслышно бормочет.

Шнырь злорадно ухмыльнулся: ерундовое у рыжего заклятье. Едва ушел, сразу перестало действовать, вон как девицу-то скрючило! Долговременные обезболивающие заклинания – непростая наука, даже из магов-лекарей не всякий в полной мере ими владеет, но те всегда держат под рукой свои зелья.

– Чем хныкать, на снеговика, говорю, посмотри! – слегка подергав Хенгеду за клочок изодранной жакетки, потребовал Шнырь. – Тогда маленько отвлечешься…

Не то чтобы он ее жалел, но очень уж хотелось похвастать своим достижением.

Девушка разлепила веки – глаза-щелки мутные, горячечные – и невнятно произнесла:

– Я люблю его, люблю… Я его люблю, ох, как же больно…

– Моего снеговика любишь? – восторженно завопил гнупи. – Правда?!

– Я люблю Тейзурга… Больно… Я раньше думала, никогда не влюблюсь, но это сильнее всего, сильнее боли… Ты ведь у него на службе? Мне все равно, расскажешь ты ему или нет… У нас с ним одно имя на двоих – это не случайно, наверняка не случайно… Ничего случайного не бывает… Когда он сбежал из Паяны, он устроил маскарад с переодеванием и выдавал себя за девицу по имени Энга. У нас есть имя Хенга – сокращенное от Хенгеда, а молонцы произносят его, как Энга, поэтому у нас с Тейзургом имя одно и то же… Как будто связь, которая никогда не порвется, интересно, он об этом знает или нет, но даже если не знает, все равно мы связаны через имя…

Ее бормотание становилось все более нечленораздельным, а от разбитого лица исходил жар, как от кастрюли с кипятком. Шнырь снова попытался привлечь ее внимание к снеговику, но тут послышался нарастающий шум – перестук копыт, скрип, хлюпанье подтаявшей жижи – и из-за угла выкатилась карета. Над козлами покачивался фонарь в железной оплетке, похожий на пойманную звезду. Люди кого хочешь посадят в клетку: хоть звезду, упавшую с неба, хоть какого-нибудь невезучего гнупи.

– На снеговика не наедь! – завопил Шнырь, кинувшись наперерез.

Вороная кляча с куцым султанчиком крашеных перьев шарахнулась в сторону. Возница сдал назад, забубнил что-то обережное. Из кареты выпрыгнул Хантре, сгреб девицу вместе с одеялами и погрузил внутрь, а тюфяк пинком отправил к себе в кладовку.

Шнырь устроился на запятках. Пока не повернули за угол, он с гордостью любовался снеговиком и крокодилом – те как будто провожали его благодарными взглядами.

Слух у гнупи острый, так что доверенный шпион Тейзурга всю дорогу слушал, о чем разговаривали пассажиры кареты.

– Я давно поняла: Госпожа Вероятностей делает подарки не тем, кому они больше всего нужны. Если бы Тейзург относился ко мне так же, как к тебе…

– Если ты его на это раскрутишь, я на радостях у вас на свадьбе на столе спляшу. А потом на обломках стола.

Шнырь хихикнул, представив себе эту сценку.

Рыжий опять пустил в ход обезболивающее заклятье, и вскоре Хенгеда перестала молоть чушь.

– Ты поклялась насчет Зинты, не вздумай нарушить слово. Под землей достану, и от Северного Пса тебе спасенья не будет.

– Считаешь, я стала бы вредить лекарке под дланью Милосердной?

– Ты службистка и готова выполнить любой приказ своего начальства.

– По-твоему, ларвезийские службисты лучше овдейских?

– Судя по тому, что я знаю, вы друг друга стоите.

Шнырь трясся на задке кареты, ежился от ледяных брызг и сердито думал, что поди разбери этого рыжего. Вот зачем он помогает Хенгеде, ежели при этом глядит на нее, как на ядовитую жабу? Другое дело, если б ему была здесь какая-то выгода, или азарт, или приятность, но сейчас-то зачем? Она ему не нравится, а он все равно не бросил ее помирать на заснеженной улице… Обычно Шнырь догадывался, почему люди поступают так, а не иначе, но Крысиного Вора не поймешь.

Прорваться в Накопитель оказалось не так уж и трудно. Для Повелителя Артефактов – плевое дело. Это и впрямь гигантский артефакт, отзывающийся на все твои импульсы и команды – при условии, что ты не какой-нибудь завалящий недоумок, а Дирвен Кориц, вооруженный Наследием Заввы.

Еще и все видно: будто бы эта громадина сверху донизу усеяна глазами, которыми можно воспользоваться, только собственные глаза перед этим надо закрывать, а то картинки накладываются одна на другую, и башняк сносит, как после запретного пива, настоянного на китонских грибочках.

Обнаружив эту возможность, Дирвен вначале рассматривал нутро Накопителя с жадным любопытством. Грандиозный сумрачный зал. На полу, на стенах, на потолке и на колоннах выложены золотой мозаикой руны Отъятия и Перенаправленности. Цепочки повторяющихся символов тянутся к верхней точке пирамиды – там все они сходятся вместе, и дальше… Ну, ясно, это же тот самый канал, по которому выходит наружу сила, словно вода из водопроводного крана! Маги-кормильцы ее отсюда черпают и снабжают остальных… Хотя в последнее время уже не черпают и не снабжают: этот опустевший Накопитель накрылся медным тазом, да и другие, по словам Чавдо, тоже. Ха, вот, значит, какие у магов «временные затруднения» – теперь Дирвен в курсе их главного секрета!

Но куда подевались все древние волшебники, которые раньше тут жили и занимались наукой? И где они жили, если большую часть пирамидальной постройки занимает колоссальная рабочая полость, предназначенная для аккумуляции и перекачки силы?

Он не сразу обратил внимание на неширокие кольцевые галереи, тонувшие в темноте за колоннами. От громадной полости зала их отделяли перила, вниз вели лестницы. На всех ярусах ряды одинаковых дверей, и на каждой все те же руны. Окон в Накопителе не было, лампы не горели, но тамошние «глаза», которыми воспользовался Дирвен, видели все детали обстановки, словно в полумраке.

Жилые кельи или рабочие кабинеты?.. Его охватило неприятное предчувствие: словно почуял запах падали за секунду до того, как увидел возле дорожки гниющую требуху. Пусть он не видящий, у хорошего амулетчика интуиция тоже неслабая – по крайней мере, когда дело касается артефактов.

У здешних артефактов мерзкое предназначение, он ощутил это до того явственно, что в животе что-то сжалось в комок.

Вместо того чтобы перейти на новую «точку зрения» по ту сторону ближайшей двери, он эту дверь попросту вышиб. А за ней… Да ничего особенного за ней не было: каморка с деревянным топчаном, в углу белеет мелкое фаянсовое судно вроде тех, что в лечебницах подсовывают лежачим больным. Посудина испачкана засохшими нечистотами. В стенной нише глиняная кружка-поилка с надбитым носиком и скомканное грязное полотенце. А топчан коротковат, Дирвен не смог бы вытянуться на нем во весь рост – рассчитан то ли на ребенка, то ли на какую-нибудь малорослую нелюдь. И снабжен невысокими откидными бортиками, которые держатся на петлях и крючках, а из постели на нем только засаленный тюфяк. На потолке убогой комнатушки царственно сверкают золотом руны Отъятия и Перенаправленности.

Что все это значит?.. Он нутром чуял, что ничего хорошего, но продолжил экскурсию. За каждой дверью одно и то же с несущественными отличиями.

Верхушку пирамидального купола перекрывала пластина из чистого золота, вся в паутине выгравированных рун. Мощная штука. Сейчас она «спит», но благодаря специфическим ощущениям, которые знакомы лишь амулетчикам, Дирвен улавливал, до чего она мощная.

Даже при беглом осмотре ясно, что возможности у Накопителя очень даже нехилые, если подойти умеючи. А когда это Дирвен Кориц не мог найти подхода к амулету?

Хотя здешнюю загадку он так и не разгадал: что это за клетушки с лежанками и ночными горшками, приспособленные для каких-то немощных недомерков, и чем тут занимались хваленые древние маги, и куда они все подевались?

Не желая сдаваться, Дирвен отправился в подвал: он перескакивал с одной «точки зрения» на другую, все ниже и ниже, пока не добрался до основания пирамиды. А под этим основанием, под каменными плитами с наглухо задраенным люком… Сперва он глазам своим не поверил – вернее, не своим, а глазам Накопителя. Есть выражение «скелеты в шкафу», а у них тут даже не шкаф – целое подполье костей! Неужели в Накопителях совершались жертвоприношения, которые повсюду в просвещенном мире запрещены?..

Захоронены не скелеты, а сплошь костяные руки и ноги. Человеческие. Их тут сотни. Что за придурки устроили этот чудовищный могильник? Дирвен решил, что надо бы хлебнуть еще пива и послушать, что расскажет Чавдо Мулмонг, который глядит на него с таким выражением на откормленной благообразной физиономии, точно собирается или открыть ему самую страшную на свете тайну, или втюхать флакон с «чудо-эликсиром от всех телесных недугов».

Куду выжил. Монфу тоже уцелел, хоть его и оглушило ответным ударом, а Вабито повезло меньше – захлебнулся собственной кровью. В груди у него хрустнуло, из ноздрей и из угла рта потекли алые струйки, стекленеющие глаза с тоской уставились в бездну снежистого неба – крухутаки знают, что ему там привиделось напоследок. Бречьятох Куду Этеква, бывший младший проповедник воинства Унбарха, пожелал ему, по обычаю нынешнего времени, добрых посмертных путей и поволок за угол обмякшего Монфу. Он не привык быть один, и его ужаснула перспектива утратить последнего товарища по несчастью.

Влипли они из-за покойного Вабито, который всегда был излишне горяч, вот и сейчас вдругорядь ввязался в заварушку. Им было велено снять охрану, дождаться развязки и прикончить наемников, после того как те изувечат и убьют Сонтобию Кориц. Умный план, только все вышло наперекосяк. Охрану убрали, поднять тревогу никто не успел. Бандиты в форменных мантиях магов Ложи ввалились в дом и приступили к тому, за что им заплатили, но тут в игру вмешался еще один участник.

Когда все трое ощутили убийственные импульсы, направленные на исполнителей, Вабито возьми да и ударь заклятьем по их источнику – то ли выслужиться хотел, то ли не смог усидеть. Монфу присоединился, а Куду решил не высовываться, и правильно решил. Ответный импульс его не зацепил, скользнул мимо – как будто неизвестный противник специально позаботился о том, чтобы не задеть ненароком никого из посторонних.

Куду так и не увидел, кто их атаковал. Не до разведки, тут бы ноги унести. Вряд ли это был Тейзург – тот не дал бы им с Монфу уйти. Да и не в его привычках беспокоиться о тех, кто случайно оказался рядом, в свое время он не мелочился: мог и полквартала снести, и гору своротить. Рийский, а ныне Сиянский архипелаг когда-то был частью материка – архипелагом он стал после очередного поединка Тейзурга с Унбархом, но это случилось еще до того, как Бречьятох Куду Этеква появился на свет.

Он кое-как привел Монфу в чувство, и они заковыляли прочь. Встречные принимали их за двух гуляк: один худо-бедно держится на ногах, зато второго развезло, и первый тащит собутыльника домой, подставив ему дружеское плечо.

Снегопад утих, потеплело. Под ногами хлюпало, ботинки раскисли, беглецы несколько раз чуть не упали. Пробираясь в сером киселе сумерек по шелестящим капелью кривым закоулкам, Куду возблагодарил богов за то, что здесь такая запутанная планировка, и удалось оторваться от погони, если за ними была погоня.

– Вот именно по этой причине, мой господин, мой юный друг, я и не захотел оставаться в рядах Светлейшей Ложи. Уж лучше быть служителем воровского бога Ланки, вольным авантюристом, нежели магом-упырем, который питается, словно глист окаянный, чужой жизненной силой. Поверьте, я по-своему честен, и для моего внутреннего честного человека таковое положение вещей было невыносимо. Я взбунтовался. Госпожа Лорма – вурвана, однако она всего лишь пьет кровь, потому что такой ее сделали сонхийские боги. Поверьте бывалому человеку, то, что творили до недавних пор маги просвещенного мира – намного хуже!

Чавдо говорил убедительно и проникновенно, его лукавые темные глаза масляно блестели. Ну да, да, Дирвен отлично знал, что он прожженный мошенник, провернул без счета афер, получил в Королевском банке по фальшивым документам такую сумму денег, что ими можно всю Банковскую площадь вымостить – будет она тогда сплошь золотая, и богатых старушек бессовестно обманывал, и в чужой карман за кошельком залезть не брезговал. Но сейчас-то он выложил истинную правду! Вдобавок Мулмонг может наплести что угодно, однако амулеты своему повелителю солгать не могут.

Так называемых «древних магов» по достижении совершеннолетия и впрямь забирали в Накопители, но вовсе не затем, чтобы они там «занимались наукой». Их содержали, как в тюрьме, а Накопитель отнимал у них силу и перенаправлял в пользу остального магического сообщества, для того-то и поналеплены всюду руны Отъятия и Перенаправленности. Чтобы узники не взбунтовались, им отрезали руки и ноги, то-то и лежанки в комнатушках такие короткие.

И все это тянулось веками, а закончилось недавно, на исходе прошлого лета. Как объяснил Мулмонг, тогда погибла в результате несчастного случая могущественная потусторонняя сущность, которая участвовала в этом процессе, как необходимое звено, получая с него свою десятину. Накопители после этого захирели. Маги прикончили за ненадобностью своих изувеченных «древних» коллег, прикопали в окрестностях и давай морочить головы непосвященной публике – будто бы все по-прежнему, а около уснувших пирамид выставили усиленную охрану, чтобы никто не докопался до правды.

И ничего удивительного, что Шеро Крелдон и Суно Орвехт в последнее время набрали такое влияние – они-то как раз из тех, кто никогда не нуждался в заемной силе. Таких, как они, раньше называли «ущербными магами», но больше не называют: расклад поменялся, они теперь круче всех.

Совершенно верно, Чавдо Мулмонг тоже из «ущербных» магов. Зато достопочтенные архимаги без Накопителей оказались в незавидном положении, и в Ложе до сих пор не случилось переворота лишь потому, что все повязаны хитро составленными клятвами, вдобавок им не больно-то хочется менять существующий порядок вещей.

– Паскудство какое! – высказался Дирвен, за раз опрокинув полкружки пива. – Гадство самое натуральное!

Нажраться он не боялся: с ним Наследие Заввы, или, если по-арибански, «Королевская воля», «Королевская броня» и «Королевский удар». Золотой обруч-венец – «Королевская воля» – при необходимости мигом приведет его в чувство.

– Маги Ложи – воры и палачи, – прозвучал мелодичный голос Лормы. – Здешняя власть прогнила насквозь, только и ждет того, кто придет да возьмет… Но их нельзя недооценивать. Сейчас они готовят ответный удар.

Дирвен смотрел на нее с невольным одобрением: красотка первый сорт, пусть и кровопийца. Грудь у нее хоть куда, а роскошные золотистые волосы так и сияют в свете магических шариков, которые созвездием расположились на высоком потолке с потемневшей лепниной.

– Готовят, – озабоченно подтвердил Мулмонг. – У меня там свои человечки, которые делятся со мной информацией. Ложа объявила Всеобщий Боевой Круг. Можно ожидать, что к ним присоединятся Тейзург и Кайдо.

– И что будем делать? – нахмурился Дирвен, понимая, что в этот раз ему несдобровать, начальство его без соли слопает.

– У тебя есть мощное оружие – наследие Заввы, – напомнила вурвана.

– Сам знаю, – буркнул он рассеянно.

Зародилась шальная мысль: а что, если в предстоящей схватке использовать еще и Накопитель? Ясно, что так никто никогда не делал, но мало ли, чего там не делали до Дирвена Корица…

– В этот раз угробище от трибунала не отвертится! – злорадно посулил достопочтенный Гривьямонг. Его пухлое старческое лицо на свежем воздухе раскраснелось, отвислые щеки азартно подрагивали. – Показательный суд устроим, чтоб для всех был урок, чтобы всем неповадно!

«Всем – это кому?» – хмыкнул про себя Орвехт.

Остальные амулетчики Ложи и так не убивают архимагов, не рушат дома, не сколачивают из городских скандалистов банды «борцов за нравственность», не разглашают служебную информацию, не заводят сдуру интрижки с овдейскими шпионками и не пишут на небе безграмотную ахинею. Дирвен один такой – хотя бы за это хвала богам. И в этот раз он нарвался. «Властилина Сонхи» и дворец Тейзурга ему бы еще простили, но достопочтенного Лаблонга не простят.

Орвехт послал мыслевесть Зинте – хотел предупредить, чтобы побереглась, но та отмахнулась: некогда. К ней только что привезли пациентку в тяжелом состоянии, так что у нее сейчас хлопот по горло, а потом она доберется до засранца Дирвена.

Суно уловил, что лекарка в ярости. Исключительно редкое для Зинты состояние, но уж если ее разобрало – это серьезно. В такие моменты он понимал, почему невеликая по размерам Молона – «страна доброжителей», граничащая с Ларвезой, Ширрой и Овдабой – издавна слывет непобедимой. Не то чтобы ее территория, богатая каменным углем, была никому не нужна: захватить ее пытались, да всякий раз уходили ни с чем.

Впрочем, у Зинты вряд ли будет возможность разобраться с Дирвеном: по первому амулетчику Ложи тюремная камера плачет.

Столичные маги подтягивались к площади Силы, которая находилась в центре великолепной белокаменной резиденции. Стемнело, зато ветер утих, на город больше не валились хлопья снега. Из разрыва туч над крышей Археологического музея выглянуло любопытное око луны, и словно в ответ зажглись вокруг площади три кольца фонарей. В густых сумерках смутно белели здания, блестели, отражая свет, позолоченные скульптуры, решетки и барельефы.

Коллеги деловито строились, каждый функционер занимал свое место в огромном людском кольце. Орвехту подумалось, что позже все участники с удовольствием будут вспоминать этот вечер за кружкой горячего шоколада или фьянгро. Все, кроме кураторов Дирвена, которым придется держать ответ за сей инцидент.

Ни Тейзурга, ни Хантре среди присутствующих не было: для монолитного Боевого Круга Светлейшей Ложи они посторонние. Оба связались с Шеро Крелдоном и сообщили, что находятся неподалеку от резиденции, готовы действовать. Коллега Эдмар поделился сведениями о Наследии Заввы, и связные тут же передали эту информацию всем остальным.

Стоя в толпе, готовой превратиться в единый сокрушительный механизм, слушая негромкие голоса, вдыхая запахи отсыревшего сукна и разных марок одеколона, Орвехт подумал, что все бы ничего, но достопочтенные Гиндемонг с Привелдоном житья ему не дадут, если он не найдет им сплывшие шубы.

Без источника силы Накопитель бесполезен, как саквояж без ручки из Кадаховой притчи «О неразумной бережливости». Дирвен и так, и этак проверял, на что сгодится уснувшая пирамида. Разве что золото ободрать на продажу, а после сдать эту гнусную хоромину в аренду под склад каким-нибудь торгашам…

Как будто от него ускользает что-то важное. Главное – все учесть, сделать правильные настройки и применить нужные команды, тогда этот громоздкий конгломерат артефактов всем задаст жару, и без всяких там безногих-безруких «древних магов» в вонючих комнатушках. Какую же возможность Дирвен упускает из виду?..

Мулмонг напомнил, что маги Ложи со всей Аленды собираются в Боевой Круг. Ну и плевать. Он уже понял, что «Королевская воля» из Наследия Заввы позволит ему обратить против них их же силу. Такого финта они не ждут! Поквитается он с ними и за вычеты из жалования, и за все разносы, и за все запреты, и за то, что его насильно женили, и за то, что прошлым летом оставили в наказание без пива и девок, и за то, что «бестолочью» обзывали… Ха, ну и кто теперь бестолочь?!

Решил посмотреть, что стало с Хенгедой, однако тут его поджидало новое унижение хуже оплеухи. Пока он возился с Накопителем, шпионка исчезла. Дирвен и не сомневался, что эта дрянь смоется оттуда, где он ее бросил: она живучая, подлая и находчивая, такая нигде не пропадет. Встала, отряхнулась да пошла, что ей сделается.

Но, во-первых, он не смог ее найти – амулеты не отзывались. Как будто их вовсе не существует, но это же обман, через который никак не пробиться, хоть локти грызи! А во-вторых, гадина оставила оскорбительное послание: слепила снеговика, надела ему на голову шляпу, да еще посадила рядом облезлого крокодила из витрины. Позапрошлой весной Дирвена поразило проклятие Тавше – за то, что добил раненого бандита, которого госпожа Зинта собиралась лечить. Пусть он был прав, все равно его постигла кара: на голове вырос рог, и приходилось все время носить шляпу, чтоб его прятать. После бескорыстно совершенного доброго поступка рог отвалился, но перед этим Дирвен больше года промучился. Вот на это Хенгеда и намекнула… Ничего, она еще поплатится! Если б она пришла с повинной, он бы, может, и проявил великодушие, а теперь ей же хуже будет.

От этих мыслей его отвлек Чавдо: Боевой Круг Светлейшей Ложи готов к атаке, вот-вот начнется.

– Пусть начинают, придурки, – буркнул Дирвен, до жути злой из-за снеговика в шляпе. – Сейчас эти гады увидят, кто чего стоит!

Двухэтажный домик на улице Костяной Спицы господин купил накануне зимнего Солнцеворота. Вишь ты, понравилось ему, что заднее окно выходит на заброшенный особняк с ветхой колоннадой, кустами на крыше и старинной мраморной скульптурой. Особняк он тоже купил, но восстанавливать не стал: мол-де пусть будет живописная руина, на которую можно любоваться в меланхолическом настроении.

А уж сколько он подыскивал развалину себе по нраву – про то спросите у Шныря и у других гнупи, которые состоят у Тейзурга на службе. Кто другой новые квартиры так перебирать не станет! Зато домишко сторговал первый попавшийся, лишь бы с видом из окна.

Теснота: на первом этаже кухня с кладовкой, ванная, уборная и комната для прислуги, на втором гостиная, столовая и спальня. Прежнюю мебель господин выкинул и завез свою, по его собственноручным эскизам изготовленную – темную, гнутую, словно в кривом зеркале, с извилистой резьбой, напоминающей о древесных корнях и змеиных свадьбах.

В доме он поселил наловленных на стороне пауков и похожих на комки серого пуха козяг, которые любят укромные углы – им всегда в охотку прикинуться чудищем пострашнее и кого-нибудь напугать. Да еще тетушка Старый Башмак сюда захаживала, а гнупи присматривали за развалиной.

Каждую восьмицу тухурва занималась тут уборкой, потом сидела на кухне в кресле-качалке, с чашкой чая и своим зачарованным вязанием. Среди соседей ходили слухи, что «с этим домом нынче стало что-то не так», хотя никаких резонных поводов для этого не было. Господин Тейзург запретил подвластному народцу пакостить в окрестностях – мол-де у него тут «тихий омут с нетронутой гладью».

Сейчас в гостиной спорили господин и Крысиный Вор. На черном лаковом столике белели две чашки, словно кувшинки в луже. Тейзург сидел в кресле – сразу видно, что это могущественный маг, а рыжий устроился на подоконнике – тоже сразу видно, что это разбойник и грубиян, и если что-нибудь отобрал, назад нипочем не отдаст.

Шнырь смотрел на них с изнаночного пространства, из комнатушки, которая справа обросла сверху донизу выдвижными ящиками разной величины, скрипучими и облезлыми, а слева была затянута черными побегами вроде орнамента на господской мебели, с изящными фарфоровыми плошками вместо бутонов. Каждый такой «цветок» охватывали точеные деревянные чашелистики, а внутри темнела жидкость – то ли кофе, то ли отрава. Осторожный Шнырь не стал бы это пить, даже если б его жажда вконец одолела.

Волшебные полости всегда похожи на человеческое жилье, с которым они связаны, и если обстановка поменялась, по ту сторону все равно сохраняется что-нибудь от прежней картины, потому и старые рассохшиеся ящики никуда не делись. Некоторые из них были до половины выдвинуты: в одном ничего, кроме крошек, другой доверху набит разноцветными лоскутьями, в третьем, словно в театральной ложе, устроилась целая компания козяг, сбившихся в пушистый сероватый ком – они, как и Шнырь, с любопытством наблюдали за магами.

Если жилище не защищено оберегами или чарами, обитающий рядом народец может заглядывать к людям с изнанки через волшебные окошки. В домах у волшебников обычно все наглухо запечатано, но здесь господин нарочно оставил лазейки для своих доверенных слуг.

– Ты обещал информацию по Наследию Заввы, я за ней пришел, а не кофе с тобой пить.

– Сначала скажи, где тебя носило в последние два часа?

– Я у тебя больше не работаю, чтоб отчитываться, – огрызнулся Крысиный Вор.

– Меня интересует твое алиби. Пока ты отсутствовал, похитили Сонтобию Кориц.

– Наверное, Дирвен додумался, что ее возьмут в заложники, и забрал в безопасное место.

– Вряд ли. Скорее кто-то из тех, кто был в Гранатовом зале, решил сыграть отдельную партию. Если, конечно, это сделал не ты, м-м?

– Не я.

– Можешь мне довериться, я никому не скажу, – господин заговорщически подмигнул и взял одну из чашек, кивнув рыжему на вторую.

– Доверять нечего: я в это время бегал в облике по городу и пытался найти, где засел Дирвен. Я как будто начинаю снова видеть, но пока очень слабо, так что никаких результатов.

Он тоже взял чашку с кофе. Уголки сомкнутых губ Тейзурга дрогнули в улыбке.

– Если б нашел, переломал бы руки-ноги, – добавил Хантре таким тоном, что Шнырь осуждающе пробормотал себе под нос: «Ох, и любишь ты, Крысиный Вор, какого-нибудь сиротинушку обидеть…»

– За что? – собеседник весело вскинул бровь.

– Мне встретилась одна из твоих пассий, Хенгеда Кренглиц. Он ее избил, покалечил и бросил замерзать на улице. Он теперь может дистанционно брать под контроль чужие амулеты не только вблизи, но и на большом расстоянии.

– Это одна из базовых возможностей Наследия Заввы. Кстати, Дохрау как будто покинул Аленду?

– Его место сейчас за полярным кругом. Весна – время Харнанвы.

– Когда твои способности видящего восстановятся, к тебе обратятся достопочтенные Гиндемонг и Привелдон, у них какие-то злодеи шубы украли, – господин ухмыльнулся с таким довольным видом, точно или кофе очень уж вкусный, или сама ситуация его отменно радует. – Как будешь выкручиваться?

– Если заплатят, постараюсь найти их барахло.

– Прелестно. Так рассказать тебе все, что я знаю о Наследии Заввы?

– Ага. Время не ждет, говори.

– Если заплатишь, расскажу.

– Ты охренел?..

– Давно уже, – господин поставил чашку на лаковый столик и поднялся с кресла. – С того момента, как впервые тебя увидел. Если считать прошлые инкарнации – сколько миллионов лет назад это было? Так и живу с тех пор охреневший…

– Ага, сегодня у нас праздник сорванных чердаков, – злобно процедил Крысиный Вор, соскочив с подоконника. – Сначала Дирвен рехнулся, теперь еще и ты…

Умный Шнырь уже знал, чего от них ждать, и проворно отпрыгнул от окошка в угол. Налетел на ящик с козягами, и тот задвинулся в стенку, а его обитательницы внутри запищали и закопошились. Гостиную озарили вспышки магических импульсов – люди их не видят, а для гнупи они похожи на слепящие молнии. Что-то грохнуло, затрещала мебель, и словно в ответ зазвенело стекло. Потом хлопнула дверь, и наступила тишина.

– Шнырь!

– Иду, иду, господин! – отозвался гнупи, перебираясь на человеческую территорию. – Крысиный Вор ушел? Ох, беда-то какая, и окно-то он вам разбил, и мебель поломал… Но вы же все почините своими заклинаниями, правда? Такого в дом только пусти – все разнесет, а вы его почему-то пускаете, еще и сливок ему в кофе наливаете, хотя могли бы отдать их тем, кто заслуживает… Но фингал-то он вам в этот раз не поставил – это потому, что вы самый могущественный маг в Сонхи! А вы ему фингал поставили?

– Увы, Шнырь, – вздохнул господин, с печалью оглядывая разгромленную комнату. – Я не сделал с ним то, что собирался.

– Ничего, в следующий раз вы всенепременно беззаконному крысокраду наваляете! – подбодрил гнупи.

– А самое грустное то, что он ведь не оставил мне выбора, – Тейзург криво и как-то пакостно ухмыльнулся – Шнырь не понял, о чем он, однако с готовностью ухмыльнулся в ответ. – Я предложил ему последний шанс, но ты сам видел, во что это вылилось… Давай-ка, отправляйся за ним и проследи, что он станет делать.

Не то чтобы соглядатаю хотелось опять носиться по улицам за Крысиным Вором, но с господином не поспоришь, так что он выскочил наружу, залихватски подмигнул холодной желтой луне и помчался по следу, разбрызгивая талую слякоть.

Боевой Круг уже начал перекличку, когда с Орвехтом связался коллега Кайдо – спросил о Наследии Заввы, поскольку Тейзург не захотел поделиться с ним информацией.

Хантре был очень зол. Принимая мыслевести, Суно обычно неплохо считывал эмоции отправителя: послание рыжего ментально искрило, словно запущенная в небо «прыгучая звезда».

Помянув недобрым словом коллегу Эдмара, который выбрал весьма неподходящий момент для своих фанаберий, Орвехт поспешно слил полученные от него сведения коллеге Хантре. Едва успел: Дирвен нанес удар, который Боевой Круг Ложи единым усилием отразил – и дальше им всем стало не до отвлеченных соображений.

Повелитель Артефактов вмазал от всей души, не скупясь. Его распирало желание проучить и свое бывшее начальство, и Самую Главную Сволочь, и Хенгеду, которая уже несколько раз его безнаказанно унизила, и рыжего мерзавца Хантре, и тех мерзавцев, которые заправляют в Овдабе – ну, короче, всех.

«Королевский удар» генерировал сокрушительные поражающие импульсы, «Королевская воля» посылала их в цель, а «Королевская броня» отбивала ответные атаки Ложи – тоже мощные, ведь противников целая толпа. И там не только шушера, которая до недавних времен паразитировала за счет Накопителей, есть и нехилые маги вроде Суно Орвехта и Шеро Крелдона.

Несмотря на всю крутизну Наследия Заввы, Дирвен никак не мог переломить ситуацию в свою пользу. Артефакты обращали против Боевого Круга его же силу, но это не приводило к победе, потому что маги Ложи эту убойную дрянь снова заворачивали обратно. Словно в тебя кинули мяч, ты его отбил, а они снова отбили – только успевай парировать, и эта подлая игра может продолжаться до бесконечности… Или до поражения. Боевой Круг постепенно усиливал нажим. Их там собралось несколько тысяч, а Дирвен против них – в одиночку! Чавдо Мулмонг и Лорма помогали ему по мере своих возможностей, но по сравнению с целой армией светлейших магов у них не ахти какие возможности.

Глотая злые слезы, Дирвен подумал, что Рогатая Госпожа в очередной раз посмеялась над ним, поманив недостижимой победой.

Вконец измотанные, Куду и Монфу примостились отдохнуть под стеной кирпичного дома, такого же серого в ночи, как все остальные окрестные строения. Луны не видно – она оседлала крышу у них за спиной, но в ее свете серебрилась мокрая черепица дома напротив.

Двое беглецов сидели в ледяной жиже и тряслись от холода. Куду попытался сотворить согревающее заклинание, но у него не хватило на это сил: кончики пальцев чуть потеплели, и больше никакого толку. Зато Монфу пострадал не настолько серьезно, как ему показалось вначале, и помирать не собирался. Даже прошептал: «Началось…» за секунду до того, как Куду открыл рот, чтобы сказать об этом. Чувствительность к магическим возмущениям не пропала – хороший признак.

– Если Дирвен с ним справится, мы сможем больше ничего не бояться… Ты помнишь, каково это, жить без страха?

Горячечное бормотание. Возможно, все-таки бредит: находясь в ясном сознании, они таких разговоров не вели.

– Без страха – это похоже на теплую кашу в детстве, когда мы всей семьей садились за стол, помолившись Кадаху, – неожиданно для самого себя ответил Куду.

Его грызли сомнения: в прошлый раз они угодили в неприятности из-за того, что причинили вред Хальнору, а сейчас Лорма вынашивает планы мести все тому же Хальнору и собирается их в это дело втравить… Не завертится ли все по новому кругу, на потеху демонам Хиалы?

– Надо уходить. Слышишь, Монфу – уходить, говорю, пора. Мы что могли сделали, дальше пусть воюют без нас. У меня кое-какие деньжата в поясе зашиты, приберег от Чавдо. Поехали в Суринань? Родные края, хотя там все поменялось, и маг всегда найдет, чем на прожитье заработать.

– Поехали… Будем есть дыни, золотые и сладкие, как луна, – невнятно отозвался Монфу, и Куду не понял, то ли ушибленный заклятьем товарищ заговаривается, то ли проникся его идеей.

В темном небе над Алендой раскинули щупальца невидимые спруты. Они сшибались, сцеплялись, рвали друг друга в клочья. От этого колыхались в промозглой тьме бледные ночные облака, дребезжали в шкафах склянки, беспокойно метались в своих постелях отошедшие ко сну горожане, спотыкались часовые стрелки, выгибали спины и выли кошки, скисало молоко, заходились лаем собаки. Захмелевшие гнупи дурачились, кувыркались и играли в чехарду, а тухурвы спешили напрясть побольше волшебной пряжи, пользуясь тем, что воздух нынче перенасыщен магией.

Ложа медленно, но верно одерживала верх. Формируя заклинания и посылая импульсы в едином ритме с коллегами, Орвехт одновременно пытался вычислить, далеко ли до развязки, дивился недюжинной силе поганца Дирвена, подумывал о том, что хорошо бы, когда это безобразие закончится, выпить двойную порцию горячего шоколада, а еще лучше кофе, да покрепче… Не сразу обратил внимание на то, что картина сражения начала меняться. Впрочем, заметив это, он тотчас отбросил досужие помыслы и усилил свои заклятья, синхронно с остальными, выкладываясь до предела.

Не помогло. То ли включился в игру некий неучтенный фактор, то ли в запасе у мятежного амулетчика был резерв, который он до поры, до времени не использовал. Щупальца «спрута», созданного Боевым Кругом, начали закручиваться в спирали и заплетаться в косички, в результате немалая часть импульсов растрачивалась впустую, а «Властелин Сонхи» снова ринулся в наступление.

Дирвен не сразу понял, что кто-то ему помогает. И нехило так помогает: сбивает атаки Ложи, не позволяя этим придуркам до него дотянуться. Если бы не он (или, может, она?.. или они?), Боевой Круг задавил бы Повелителя Артефактов численным превосходством, и все бы сегодня же закончилось. Ну, или завтра под утро… Благодаря искусной и мощной поддержке неведомого союзника он выстоял, хотя под конец пот с него катил градом – фуфайка прилипла к телу, волосы как после бани. А когда утер влагу под носом, с недоумением уставился на покрасневшие пальцы: ничего себе, еще и сосуды в носу полопались!

В глазах у Лормы мелькнул хищный огонек, но она сразу отвела взгляд и стиснула сложенные на коленях белые руки. Не могут вурваны равнодушно смотреть на кровь, однако эта красотка должна понимать, что без Дирвена ее живо турнут из города, отобрав волшебное ожерелье, или, еще того хуже, запрут в лабораториях Ложи для исследований.

– У нас есть друзья… – в раздумье произнес Чавдо Мулмонг. – Я не знаю, кто это и какую они преследуют выгоду, но постараюсь разузнать. На ближайшее время я бы предложил, мой господин, обустроить штаб-квартиру в надежном месте. Наша цель – государственный переворот и возведение на престол нового короля-амулетчика, впереди затяжная война с Ложей. Вы слышали о замке герцогов Табервальдов в Кипарисовом пригороде? Настоящий старинный замок, отлично сохранившийся, почти в черте Аленды. Мы могли бы его захватить, если подсуетимся. Я там бывал, хотя и давненько…

Дирвен махнул рукой – обожди, разберемся – и повернулся к бочонку с пивом. Он выложился так, что едва не падал с ног, но противников-то он тоже заставил выложиться! Эх, нанести бы сейчас новый удар, пока Боевой Круг не оправился. Если бы Накопитель хоть на что-то годился…

Накопитель. Он моргнул и поставил кружку на видавший виды обеденный стол. Осенило его внезапно, и одни крухутаки знают, дельная это мысль или ерунда. Накопитель функционирует, подчиняясь рунам Отъятия и Перенаправленности – но кто сказал, что отнимать магическую силу можно только у тех, кого заперли внутри пирамиды? И что, интересно, будет, если задействовать артефакты, из которых состоит Накопитель, по другой схеме и нацелить их наружу?

– Щас посмотрим, что получится… – пробормотал загоревшийся этой идеей Повелитель Артефактов.

А Шнырь всё видел!

Сперва он, как было велено, побежал за Крысиным Вором, но тот оглянулся и крикнул, чтоб он держался подальше. Злой-презлой, да еще, подлюга, магическим сгустком швырнул – пусть не в Шныря, над головой, так что закачалась-загремела жестяная водосточная труба на углу ничейной развалюхи, все равно страшно. Гнупи приотстал, а Хантре открыл Врата Хиалы и был таков.

Соглядатай потрусил обратно, тогда и началось… Магия бушевала над городом, словно ветер – не тот, который приносят Псы Четырех Сторон Света, а живительный волшебный ветер, наполняющий тебя силой: для людей-магов – сражение, для народца – праздник. Эх, почаще бы они такую веселуху в городе закатывали! Опьяненный Шнырь радостно верещал во все горло и скакал по лужам, разбрызгивая слякоть – иной раз ему удавалось подпрыгивать до нависающих над улицей балкончиков. Вцепился в простыню, сохнущую после стирки и снегопада, качнулся туда-сюда, вместе с добычей рухнул вниз: для гнупи такое падение нипочем. Завернувшись в белое полотнище, чтобы напугать кого-нибудь встречного, вприпрыжку помчался дальше.

Он уже добежал до господского домика на улице Костяной Спицы, когда его разобрали сомнения: а ну, как Тейзург станет ругаться, что он не уследил за рыжим? Пожалуй, лучше на глаза магу сейчас не показываться… Тем более, тот занят: колдует. Закутанный в простыню Шнырь устроился под стеной, словно маленький сугроб. Надо отдышаться после беготни да отправляться на поиски Крысиного Вора, пока господин не прогневался.

Колдовал Тейзург совсем не так, как другие маги. Шнырь поначалу сам себе не поверил: это что же творится, те все вместе против Дирвена магичат, а господин… Вот те раз, господин им противодействует! Да так искусно, с разнообразными обманными финтами – если бы гнупи находился чуть подальше, да хотя бы на соседней улице, нипочем бы не заметил.

Шнырь тихонько захихикал, его переполнял восторг: вот это да, господин им всем напакостил, отменно напакостил – а они об этом ничегошеньки не знают! Шнырёв господин круче всех!

По тропкам, которые доступны лишь волшебному народцу, он прокрался внутрь: уж очень хотелось подглядеть за Тейзургом из комнатушки с выдвижными ящиками и хищными побегами.

Маг стоял посреди гостиной. Его длинные иссиня-черные с фиолетовыми прядями волосы колыхались, словно в воде, радужка сощуренных глаз сияла демонской желтизной, губы кривились в недоброй ухмылке, и выглядел он при этом слегка спятившим.

– Всё из-за тебя, моя радость, – цедил он негромко. – Ты думаешь, меня можно послать подальше, и это сойдет тебе с рук? Ошибаешься, моя радость… Ты слишком часто ошибаешься… Что ж, получай бесконечную войну, так я и дам тебе уйти! Ты сам поставил условие, эта игра никогда не закончится, ты сам виноват…

Соглядатай струхнул: неужто его заметили?!.. Не похоже, «моя радость» – это или Серебряный Лис, или Крысиный Вор, или какая-нибудь дамочка, а его Тейзург никогда так не называл. Его дело сторона. И молчок о том, что он здесь увидел, а то неровен час маг убьет Шныря, чтобы сохранить тайну.

Выбравшись наружу, он отправился искать рыжего, про себя посмеиваясь: знатная вышла пакость, его господин всех переиграл!

Накопитель не обладал осознанием, подобно живому существу, но когда этот сложнейший конгломерат взаимосвязанных артефактов в полной мере пробуждался, у него появлялась цель – и установка на достижение цели. Маги-путешественники, посещавшие чужие миры, сравнивали сонхийские заклятые пирамиды с так называемым «искусственным интеллектом» – диковинным иномирским изобретением, не имеющим аналогов в Сонхи. Разумеется, все эти сведения были строжайше засекречены, и Дирвен об этом не знал. Он полагался лишь на свою интуицию, да притом использовал Наследие Заввы: чворка дохлого Накопитель подчинился бы ему без «Королевской воли»!

Когда эта колоссальная штуковина начала отзываться на команды, когда он почувствовал, что полностью ее контролирует, он сформировал приказ, меняющий векторы функционирования в той части артефакта, которую пронизывали цепочки заклинаний с повторяющейся руной Отъятия. На миг померещилось, будто поднял и сдвинул тяжеленный рычаг – так и надорваться недолго… Но Дирвен не надорвался – кто угодно, только не он! А в следующий момент к нему так и хлынула небывалая сила. Получилось?.. Ну, еще бы у Дирвена Корица что-то не получилось!

Лорма возбужденно улыбалась, зато Чавдо глядел с выражением полнейшего замешательства, как будто с него посреди улицы свалились штаны.

– Что это значит? – вымолвил он хрипло и потрясенно.

Знаменитого мошенника словно подменили: обрюзгшая физиономия с жесткими складками у рта и набрякшими подглазными мешками – уже не благопристойно гладкая, как секунду назад, а изрядно потасканная.

– Чего это с вами? – оторопело уставился на него Дирвен.

Дыхание восстановилось, самочувствие превосходное: поступающая из Накопителя сила творила чудеса.

– Это я у вас хотел бы спросить… Что вы только что учинили?!

– Накопитель перенастроил, чтоб он у этих гадов силу забирал. Мы победили!

– Гм, я бы так не сказал…

– Почему?

– Потому что Накопитель, повинуясь твоему приказу, отнимает силу у всех без исключения магов, которые находятся в Аленде, – в голосе Лормы золотыми колокольчиками звенел смех. – Надо узнать, насколько велика подконтрольная ему территория, и сможешь ли ты дотянуться отсюда до других пирамид. Чавдо тоже потерял силу, но моя магия осталась при мне – я не человек, мы для Накопителей неуязвимы. Теперь Аленда наша! Чавдо, ты ведь можешь пользоваться амулетами?

Оказалось, что может, но Мулмонга это не сильно утешило, и выглядел он неважно: лоск, наведенный с помощью заклинаний, сошел на нет.

– Я сделаю так, что вы останетесь нехилым волшебником, – великодушно пообещал Дирвен. – Все амулеты на много шабов вокруг теперь в моей власти, и работать с ними я разрешу только тем, кто присягнет мне на верность.

Его сейчас занимали не проблемы союзника, а другие мысли: уж теперь-то Самая Главная Сволочь у меня попляшет!

Несмотря на то, что время близилось к полуночи, в окрестных чайных и ресторанчиках было не протолкнуться. Хозяева сбивались с ног, подгоняли кухонную прислугу и не заикались о том, что пора закрываться: посетители – сплошь светлейшие маги, да и выручка нынче будет немалая.

Суно завернул в «Кремовый фазан», где варили недурной шоколад с кардамоном, и заказал двойную порцию. Еще потребовал плитку горького шоколада, но помощница хозяйки руками развела: уж извините, сударь, ничего не осталось.

Коллеги, высыпавшие из резиденции Ложи после сражения, подъедали запасы, как голодная саранча. Но Дирвен каков поганец… И до чего же поганец силен! Устроившись на свободном стуле с кружкой горячего шоколада, Орвехт подумал с долей грусти: все идет к тому, что придется Ложе выбирать нового первого амулетчика, а этому несчастному паршивцу, как бы ни был он крут и ценен, пожелать добрых посмертных путей. Жаль. Было бы у парня чуть побольше мозгов, жил бы припеваючи.

Шеро Крелдон предложил встретиться и потолковать. Сейчас он на совещании с архимагами, а как освободится, пришлет весточку.

Зинта уже закончила возиться со своей пациенткой. Суно велел ей из лечебницы не выходить и Дирвена не искать – мол, с ним и так разберутся.

«Я его прибью. За девушку. Я говорю всерьез», – угрюмо отозвалась лекарка.

«Мы его без тебя прибьем, – ответил Орвехт. – Хорошенько выспись, тебе сейчас надо отдыхать за двоих. Я тебя люблю. Вас обоих люблю».

Не стал уточнять, что они с коллегами прибьют Дирвена не в том смысле, какой вкладывает в это слово добрая Зинта, а с гарантированным летальным исходом. Время шуток закончились, это угробище представляет слишком большую опасность для окружающих.

Потом с ним связались достопочтенные Гиндемонг и Привелдон. Оба требовали, чтобы коллега Орвехт безотлагательно занялся поисками украденных шуб, чтобы привлек к расследованию лучших видящих, включая коллегу Хантре, если тот уже восстановил свои утраченные способности. Суно заверил архимагов, что сделает все возможное, и сдержанно усмехнулся: по его мнению, именно коллега Хантре смог бы рассказать о судьбе шуб немало интересного… Но заводить с ним такой разговор надо не сегодня, а года этак через три-четыре – может, тогда и выложит, как было дело.

Получив мыслевесть от Шеро, он вышел из битком набитой чайной в слякотную ночь, вот тут-то его и накрыло. Знакомое ощущение… До скрежета зубовного омерзительное – и знакомое. То же самое Орвехт испытывал, когда они с коллегой Эдмаром проникли в захваченный нежитью мезрийский Накопитель и проводили там зачистку.

Через несколько секунд не то, чтобы отпустило – стало полегче. Похоже на зубную боль, которая только что была невыносимой, а сейчас еле ощущается: не исчезла, но ее вполне можно терпеть. Исчезло что-то другое… То ли мир вокруг изменился, то ли с ним самим что-то не так?

Он попытался связаться с Крелдоном – и ничего не получилось. Не смог послать мыслевесть.

Из чайной на скудно озаренную фонарями улицу выходили коллеги. Растеряно озирались, спрашивали друг у друга: «В чем дело?»

После нескольких простых экспериментов Орвехт понял, что исчезло: его магическая сила.

Шнырь без труда отыскал рыжего. Хоть тот и ушел Вратами Хиалы – мол-де смотрите, как я крут! – все равно остался в Аленде. Пришлось бежать до него через полгорода, и в это время что-то случилось. Гнупи не смог бы сказать, что это было, но никаких сомнений – оно случилось. Что-то поменялось на магическом плане, даже сравнить-то не с чем, на его памяти еще ни разу не происходило ничего подобного. Главное, что Шнырю с этого хуже не стало, да и прочий народец, попадавшийся ему по дороге, ничуть не пострадал, и потайные волшебные пути не закрылись – значит, в Аленде все распрекрасно. Видать, маги опять что-то намудрили, но гнупи эти дела не касаются.

Хантре он обнаружил на улице, освещенной всего четырьмя неказистыми фонарями в виде стаканов с крышками. В кругах желтого света, как будто проникающего сюда из чьих-то снов, маслянисто блестела грязь, оставшаяся после раскисшего снега. С востока задувал весенний ветер, на небе воцарилась луна, черепичные крыши отливали серебром, а на крышах дымили трубы, скрипели жестяные флюгера и темнели кошачьи силуэты.

Сперва Шнырь решил, что Хантре тоже где-то там наверху – для такого, как он, в эту пору самое милое дело! Но нет, рыжий в человеческом облике брел по середине улицы – спотыкаясь, неуверенной походкой, точно ослеп. Хотя смотрит, как зрячий… У него же ночное зрение будь здоров, а нынче идет, словно обыкновенный горожанин, который в потемках в трех шагах ничего не разглядит.

– Эй, Крысиный Вор! Ты чего?..

Хантре вздрогнул, посмотрел – но не туда, где стоял отскочивший в сторону юркий гнупи.

– Шнырь, ты здесь?

– Ты меня разве не видишь?

– Только твой голос слышу, – хрипло отозвался рыжий. – Что случилось? Не сейчас, а примерно с полчаса назад?

– Было что-то жуть какое странное, – согласился гнупи. – Оно и сейчас есть. Будто бы что-то навалилось на город и лежит не сдвинется, но по мне, так ничего не поменялось. Господин сможет объяснить, что это такое, он все знает, а если даже не знает, то найдет разгадку. Давай, перекидывайся в блохастого кота – и побежали к господину. Давай наперегонки?

– Проблема в том, что я не могу перекинуться, – негромко произнес Хантре, и казалось, разговаривает он не с собеседником, а сам с собой. – Сначала я подумал, что Аленда стала еще одной прорвой, где магия исчезает, но раз с тобой все в порядке – значит, волшебство никуда не делось. Значит, это только меня приложило…

– Ты что ли остался без магической силы? – сообразил Шнырь.

– Пытаюсь разобраться, в чем дело.

– Ух ты, так тебе и надо! Я-то тебя вижу, ты-то меня не видишь! Рыжий-бесстыжий, рыжий крыску украл, рыжий кренделя сожрал, рыжего поймали, ухи оторвали!

Хотел кинуть в него комком грязи, но вовремя спохватился: господин прогневается, если узнает.

– Рыжий, слышь, вот чего, я тогда за господином бегом побежал, уж он-то поумнее тебя и во всем разберется. А ты пока где-нибудь тихонько посиди и в драку ни с кем не лезь, а то наваляют тебе, без магии-то запросто, небось много желающих тебе навалять…

Соглядатай со всех ног помчался обратно: господин велел немедля сообщать ему, если с Крысиным Вором приключится худое, а нынче как раз тот самый случай. Он срезал путь по волшебным тропкам, так что до улицы Костяной Спицы добрался быстро. Тейзурга дома не застал – не беда, специальное заклинание в два счета привело его, куда надо: на улицу Негаданной Встречи, в кондитерскую «Лепестки желаний», которая принадлежала господину, но никто из людей про то не знал. Он сам и название ей придумал, и порой захаживал сюда под чужой личиной.

При свете волшебной лампы в виде издыхающей рыбы господин занимался престранным делом: ломал кассу бартогской работы, сияющую полированным деревом и надраенными медными рычажками. Это же его касса, а он ее вон как ломиком раскурочил, хотя мог бы в два счета открыть колдовством. То ли захотелось ему поиграть в ночного разбойника, то ли он всем на горе умом тронулся… Шнырь невольно втянул голову в плечи: ежели Тейзург рехнулся, ой-ой-ой что будет!

– Господин, вам пособить? – вымолвил он, обмирая от ужаса и приготовившись драпануть со всех ног, если маг ударится в буйство.

– Пособи. Отправляйся на кухню, собери плитки шоколада, печенье, сахар, чай. Поищи там какой-нибудь котелок, а также столовые приборы, металлические кружки и миски – бери на три персоны. Мы грабим кондитерскую. И сколько найдешь сливок, все твои.

– Ух ты, какое славное приключение! – воодушевленно отозвался Шнырь. – Уж я постараюсь!

Ясно, это новая игра: рассудительная интонация господина свидетельствовала о его здравомыслии и самообладании.

– А с Крысиным-то Вором стряслось неладное! – спохватился он, роясь в громадном резном буфете, похожем на королевский замок с потемневшей деревянной гравюры. Из недр буфета пахло пряностями, сухой древесиной и чуть-чуть мышами. – Слыхано ли дело, рыжий будто бы перестал быть магом…

– Об этом я уже знаю, – перебил Тейзург. – Сейчас разживемся припасами и пойдем его искать. Ты сможешь его найти, мое заклинание работает?

– Куда ж оно денется! Господин, тут много всего, сумка нужна – вы бы из своей волшебной кладовки достали, я бы сложил.

– Поищи какую-нибудь сумку здесь. И зажги шарик-светляк.

Гнупи сделал, как велено, и лишь потом удивился: Тейзург ведь может в один миг наколдовать хоть целую сотню разноцветных шариков-светляков, а вместо этого…

– Господин, с вами тоже что-то случилось? Рыжий говорил – с ним случилось, и мне сдается, его заколдовали, а вас что ли тоже?..

Сказал и сам испугался: вдруг прогневается? Но господин только вздохнул и терпеливо объяснил:

– Дирвен дорвался до Накопителя, взял его под контроль и заблокировал всех магов, которые находятся на доступной ему территории. Мой бедный Шнырь, тебе надо быть начеку: если попадешься Дирвену, он с тобой жестоко расправится.

Зазвенели на полу вилки-ложки: обомлевший гнупи выпустил их из рук.

– Не хочу тебя пугать, но одуревший от власти Дирвен начнет за вами охотиться, – добавил Тейзург с искренним сочувствием. – В том числе за тобой. Пожалуй, за тобой – в первую очередь, ты ведь лучший из моих слуг: необыкновенно смекалистый, ловкий, проворный, и тебе я больше всех доверяю. Дирвен непременно постарается тебя погубить. Если ты ему попадешься, он подвергнет тебя самым ужасным мучениям, какие только можно вообразить. А я и рад бы тебя защитить, но, увы, пока работает Накопитель, не могу пустить в ход свою магическую силу. Проклятье, что же нам делать? Не хотелось бы бросать тебя на растерзание Дирвену…

К концу этой речи несчастный Шнырь сидел на рассыпанном столовом серебре, не чувствуя, что в зад ему впиваются зубья вилок, и трясся от страха. Пропала его головушка, Дирвен его до смерти замучает, нипочем не пожалеет.

– Разве что взять тебя с собой? – в раздумье произнес господин. – Когда мы выберемся с территории, которую контролирует Дирвен, я опять смогу колдовать и уж тогда не дам Шныря в обиду. Что ж, это вариант…

– Возьмите меня с собой! – гнупи подполз к Тейзургу, ухватил его за штанину и всхлипнул. – Не дайте пропасть сиротинушке, я же вам верно служу, много раз уже пригождался, не бросайте меня, заберите отсюда!

– Решено, – согласился господин после томительной паузы. – Ты пойдешь со мной. Давай-ка собирай все, что пригодится нам в дороге. Там, где работает Накопитель, невозможно открыть Врата Хиалы, поэтому призывать Лиса бесполезно. И от любых артефактов надо держаться подальше – все они подвластны Дирвену, так что придется выбираться из Аленды через катакомбы. Но сначала мы найдем Крысиного Вора, его тоже захватим с собой. Не бойся, я не позволю ему в дороге отнимать у тебя пойманных крысок.

– Пусть только попробует! – проворчал Шнырь, в сердцах погрозив кулаком. – Уж я ему тогда покажу, где крухутаки зимуют, он-то сейчас не маг, хе-хе! Он меня теперь даже не видит! Господин, а вы меня видите?

– Я-то вижу. Отрадно, что мои чары по-прежнему действуют, и ты невидим для всех, кроме меня. Впрочем, без возобновления они постепенно ослабеют, прими это к сведению и не зарывайся.

Он рассовал по карманам деньги из кассы, гнупи тем временем вытряхнул из вышитой матерчатой сумки сломанный веер, обгрызенные карандаши и пожелтелые бумажные пакетики, взамен запихнул туда все нужное. Сумка была для него великовата, господин сам ее взял и повесил на плечо, обронив что-то едкое по поводу вышитых на ней грибов с розовыми бантиками на шляпках.

– А знатно мы кондитерскую разорили! – с гордостью выпалил Шнырь, оглянувшись напоследок. – Как вы, господин, иногда говорите, изысканно получилось, правда же?

– Изысканно – это еще мягко сказано, – криво ухмыльнулся Тейзург.

Человек и гнупи-невидимка шагали по безлюдным ночным улицам мимо темных домов с дремотно светящимися окошками.

– Вот беда-то, что Дирвен этакую неслыханную власть над городом взял, – пробормотал Шнырь, опять пригорюнившись.

– Здесь Ложа виновата, – презрительно фыркнул маг. – Светлейшим олухам надо было использовать технику манипулирования, а они вместо этого пытались воздействовать на него бюрократическими методами. Пусть теперь локти грызут. Ложа упустила свои шансы, и никто не знает, что будет дальше.

Он не сказал о том, что во время битвы посодействовал Дирвену, а Шнырь, понятное дело, ни словечком не выдал, что знает его тайну. Помешав Боевому Кругу, Тейзург устроил величайшую пакость всем волшебникам, сколько их есть в Аленде – даже себя ради этого не пожалел. Семеня рядом, гнупи порой косился на него с восторгом и благоговением: вот какой шнырёв господин, всем напакостил круче некуда, никто другой так не сможет!

 

2. Город битых статуй

Две дюжины мужчин, вооруженных приставными лестницами, молотками и ломиками, облепили здание, словно тараканы кухонный буфет. Случайный прохожий, глянув издали, мог бы подумать, что они ремонтируют фасад. Если бы… Стоявший в толпе Суно Орвехт, небритый, отощавший за полторы восьмицы босяцкой жизни, угрюмо наблюдал, как они под одобрительные вопли зрителей разбивают маскароны, сносят головы статуям и со всей дури колошматят по лепным карнизам.

– Сокрушайте зло, неугодное светлым богам! – хрипло выкрикивал со ступеней парадного крыльца Шаклемонг Незапятнанный. – Пусть глаза человеческие не узрят больше никакой дрянной прелести, ибо лучше я вырву ваши глаза, чем позволю глядеть на демонские извраты! Искусство от слова «искушение», а искушение происходит от демонов Хиалы, и светлые боги плюются с небес, когда люди беззаконно сотворяют что хотят! Бейте статуи голых девок, бейте окаянные каменные цветы, которые меня на мысли срамные наводят, ежели смотрю я на них своим взором младенчески невинным, потому что похожи эти цветы, демонскими прислужниками изваянные, на всем известное незнамо что! И много такового непотребного искусства развелось как гнили по всей Аленде, и много у нас впереди борьбы, а светлые боги за этот поход во имя правды вознаградят нас денежной удачей и долгой безбедной жизнью!

«Чтоб тебя, засранца, обломком статуи зашибло», – с горечью подумал Суно. И пожалел о том, что он не Грено Дурной Глаз.

Обитатели дома ничем не выдавали своего присутствия. Скорее всего, спрятались в подвале. Банда Шаклемонга покуражится, разнесет весь декор и двинется дальше, а если выйдешь к ним и попытаешься урезонить – плохо кончишь. Возле иных разгромленных особняков Суно видел подсохшие лужи крови.

Шаклемонг Незапятнанный, автор посредственных нравоучительных книжек и выдающийся скандалист, над которым до недавних пор потешалась вся Аленда, после перемены власти набрал силу: теперь это королевский советник по вопросам нравственного воспитания ларвезийских подданных.

Ради пресловутого воспитания он водил по городу толпу своих сторонников, раззадоренных и вооруженных – те громили театры, бордели, чайные с сомнительной репутацией, книжные лавки и салоны красоты, уничтожали скульптуры, сбивали со зданий барельефы. Случалось, кого-нибудь поколачивали, вволю поглумившись. Все это называлось «избавлением города от демонской скверны».

Зато нового короля Незапятнанный восхвалял истово и самозабвенно. На второй день после переворота он пришел на Оружейную площадь в рубище и со слезами на глазах прилюдно покаялся в том, что «вовремя не разглядел величайшего легендарного героя наших дней» и «позволил себе по скудоумию поносить его в своих писаниях грешных», о чем всей душой сожалеет. Наглый конопатый поганец, лузгавший семечки на дворцовом балконе, его извинения благосклонно принял и тем же вечером подписал указ о назначении Шаклемонга главным нравоучителем Ларвезы.

Сокрушители демонской скверны отправились дальше, а Орвехт свернул в проулок. Встретив их, он на некоторое время прибился к толпе, чтобы не выглядеть жертвой, которая старается поскорее прошмыгнуть мимо: они набрасывались на всех, в ком чуяли «не своих».

У него был немалый опыт полевой работы под прикрытием, который в нынешних обстоятельствах весьма пригодился.

Плохо одетый, грязный, опасный обитатель городского дна. Заварушки любого толка он одобряет: больше возможностей поживиться. Борьба за нравственность против городской архитектуры – это игры для сытой публики, втайне мечтавшей о насилии, а для практичного оборванца на первом месте шкурные интересы.

Орвехт вжился в эту роль, и у встречных не возникало сомнений на его счет. Хуже пришлось тем из коллег, кто не захотел поступиться своими привычками. Над иными из магов горожане устраивали самосуд. Правда о Накопителях вышла наружу, но при этом подверглась некоторому редактированию – с правдой, которая выходит наружу, это иной раз бывает. Якобы пищей для Накопителей становились не «древние маги», а кто угодно. И якобы заклятые пирамиды – изобретение Тейзурга, который в действительности ушел из Сонхи за сотни тысяч лет до того, как был создан первый Накопитель. Вряд ли Дирвен сам додумался переврать факты, определенно тут не обошлось без подсказок Лормы и Чавдо Мулмонга.

Спору нет, Накопители – зло, и хвала Госпоже Вероятностей, что прежняя система рухнула. Суно втайне этому радовался, не вступая в дискуссии с коллегами, сожалевшими о «золотом веке». Но те, кто нынче клеймил и поносил Ложу за Накопители, вовсе не были святыми людьми. Ежели кто-то добрался до чужого шкафа и демонстрирует потрясенным свидетелям вывалившиеся оттуда скелеты, это еще не значит, что у него нет своего такого же шкафа.

Обезображенные фасады смотрели друг на друга с тоскливым недоумением, улица выглядела, как после землетрясения. Повсюду битое стекло, куски штукатурки и кирпича, обломки скульптур – не зевай, запнешься. И безлюдье: горожане обходили пострадавшие кварталы стороной.

Было и еще кое-что. Оно не бросалось в глаза, но знающему человеку сразу ясно, что дела обстоят хуже некуда: нарушены обережные орнаменты, защищавшие жилье от нечисти.

Орвехт перешел по Лисьему мостику, оставшемуся без гипсовых лисиц, на ту сторону Водопойного канала. Незатейливые кирпичные дома в три-четыре этажа под красными черепичными крышами, погромщикам здесь делать нечего. Впрочем, коли захотят – найдут, на что ополчиться. Кое-где в верхней части окошек витражное разноцветье, да и кованые держатели для дверных колец в виде звериных голов и цветочных бутонов неровен час вызовут у Незапятнанного «срамные мысли».

Жизнь вроде бы текла, как в недавние времена: люди шагали по своим делам, заворачивали в лавки и чайные, делали покупки, здоровались, ругались, улыбались, останавливались поболтать со знакомыми. Но все же ощущалось тревожное дыхание смуты: больше нервозности, и одеты все попроще, и корзины с продуктами тащат тяжеленные, потому что запасаются впрок – а то мало ли, что будет дальше.

В глубине квартала, под горкой, пряталась аптека папаши Винсойма. Так и было написано на вывеске, старой и потемневшей, зато подвешенной на узорчатом кованом кронштейне дивной работы – эх, не добрались бы до него шаклемонговы молодчики.

Суно уже не в первый раз приходил сюда и предлагал пурпурную плесень рофу, наскобленную в катакомбах. Рофу используют для приготовления лекарств, и стоит она недешево, но он приносил свою добычу в замызганной тряпице, вперемешку с мелким мусором, поэтому папаша Винсойм плевался в сердцах и гнал его прочь.

– Опять ты! Я тебе, глянь, гостинец припас! – крикнул с порога, потрясая дубинкой, сухопарый седой аптекарь в очках с толстыми линзами и заштопанном вязаном жилете. – Так отхожу по бокам, что тебе, дармоеду, самому пилюли понадобятся!

– Жмот очкастый, не хошь покупать, найду, кому толкнуть, а палку свою кой-куда засунь, пока я об твой загривок ее не сломал! – огрызнулся маг Ложи, слывший среди коллег безупречно воспитанным человеком.

– Убирайся отсюда, кому сказано!

– Подкинь сколько не жалко на хлебушек, тогда уберусь с превеликим почтением.

– Работать иди, бездельник!

Это у них был своего рода ритуал. Порой Орвехту думалось: может, папаша Винсойм догадался о его маскараде и попросту ему подыгрывает? Когда балаган закончится, можно будет спросить за кружкой вина. Когда закончится. Если закончится. А пока – не выходить из роли.

Помощники лекарей, приходившие за покупками, шарахались от оборванца-вымогателя. Один, чтоб отвязаться, кинул ему пару медяков – вот и славно, хватит на горсть пользованной чайной заварки.

Они появились, когда начало смеркаться: лекарка в просторном серо-зеленом плаще с капюшоном и сопровождавшая ее хромая девушка с корзиной.

Суно заступил им дорогу на обратном пути из аптеки:

– Госпожа, у меня для вас плесень рофу! Не плесень – чистое золото, для вас приберег, по дешевке отдаю!

Развязно осклабившись, вытащил из-за пазухи грязный узелок. Хромая девица смотрела на него с деловитой прохладцей, ее безобразное опухшее лицо было усыпано воспаленными прыщами. Суно попробовал представить, как бы она выглядела без этой напасти… Но кто бы она ни была, добрая Зинта измордовала ее до полной неузнаваемости.

– Грязи набрал! – отрывисто бросила лекарка. – Половину, считай, испортил! Ладно уж, возьму за полцены, хотя придется после тебя все перебирать, – и добавила тихонько: – Береги себя, лучше уходи из Аленды. Обо мне не беспокойся, меня тронуть не посмеют. Дирвен понимает своей дурьей башкой, что ему за это будет. А для магов нынче опасно, я-то знаю – видела в лечебницах тех, кто столкнулся с шаклемонговцами и выжил.

– Давай уйдем вместе, – в который раз, уже без всякой надежды, предложил Орвехт. – У меня есть план, как выбраться из города.

– Не могу, – она категорично мотнула головой и вытащила из поясной сумки кошелек. – Тут больных много, и еще больше раненых, среди них есть такие, кого без силы Тавше не вылечить.

Повысив голос, произнесла сердито, протягивая ему несколько монет:

– На, в последний раз у тебя покупаю! Или научись как надо рофу собирать, или займись чем-нибудь другим! – и шепнула: – Береги себя, пожалуйста…

Разошлись в разные стороны. Он проводил бы их до лечебницы, но лучше не рисковать – могут выследить. Прохожие сторонились нищеброда с разбойничьей рожей, и кто бы знал, какой камень лежит у него на душе.

Кемурт Хонбиц попадал и не в такие передряги. Когда он сбежал от Надзора за Детским Счастьем, смутно представляя, что ему делать дальше, было хуже. Или когда чуть не свалился с обледенелой крыши в замке Конгат. Или когда угодил в застенки к Поводырю за компанию с Тейзургом и Хантре. Он даже в Хиале побывал и на демонов насмотрелся, с ним много чего случалось, но всякий раз он или сам находил выход, или ему везло милостью Ланки.

В этот раз Кем всего-навсего лишился нанимателя, который невесть куда запропастился – и правильно сделал, что запропастился, потому что новые власти посулили щедрую награду за содействие в поимке «преступного мага Тейзурга, всяческой мерзопакости воплотителя».

При нем амулеты и некоторая сумма денег, он бегло говорит по-ларвезийски, успел освоиться в Аленде – в этом городе не пропадешь. Снял крохотную мансарду в студенческом квартале: будто бы приехал сдавать экзамены на математический факультет. Кроме шуток, в школе у него по алгебре и геометрии были отличные оценки.

Артефакты спрятаны в потайных карманах, и звать его теперь не Кемурт Хонбиц, не Фингер Кемаско, а Келдо Барвехт. Якобы отец держал в Разлучных горах лесопилку, которую после его смерти прибрали к рукам родственники: долю Келдо они выкупили за бесценок, и парень отправился штурмовать столичный университет. Акцент – потому что мама овдейка, с ларвезийским у нее было туго, и с сыном она общалась на своем родном языке. Вполне себе легенда, не хуже прежней.

Тех, кто состоял на службе у Тейзурга, наверняка будут искать. Перед тем, как стать Келдо Барвехтом, он налысо обрил голову, и теперь из зеркала на него смотрела серьезная отроческая физиономия с торчащими ушами и кривым шрамом, который раньше скрывала челка – приложили о каменный подоконник демоны Хиалы. Келдо охотно пояснял, что это ему на отцовой лесопилке прилетело по лбу отскочившим сучком: рассказывал эту историю в подробностях, с наивной гордостью героя событий, благодаря чему заработал среди новых знакомых репутацию зануды.

Может, и впрямь поступить в университет и переждать всю эту смуту в студенческом кампусе? Заодно он станет бакалавром, хоть и под чужим именем… Учеба – очень даже неплохая перспектива.

Ходили слухи, что Дирвен Повелитель Артефактов – новый король Ларвезы, узурпировавший престол и разогнавший Светлейшей Ложу – взял под контроль все амулеты на подвластной территории и дозволяет с ними работать только тем, кто присягнет ему на верность. Будто бы артефакты без его согласия теперь никому не повинуются, даже самым крутым и опытным амулетчикам. Кем диву давался, до чего люди доверчивы: это же брехня чистейшей воды! Амулеты его по-прежнему слушались, хотя на поклон к Дирвену он не ходил и не собирался.

Порой ему встречались в чайных бывшие амулетчики Ложи. Одни уже присягнули, воодушевленные тем, что королем стал «парень из наших», который хорошо платит всем верным. Другие пока не решились и пребывали в унынии: амулеты им больше не подчиняются, хоть ты тресни.

Кем так и не понял, в чем тут фокус. В том, что у страха, как известно, дюжина глаз, и если ты чего-то испугался до кишечных колик – оно сожрет и твою силу, и здравый смысл в придачу? Или на этих ребят навели чары, а они считают, что проблема в артефактах? Ну, ничего же такого нет, его личный опыт тому порукой! Он кое-что у них прикупил, отдавали по дешевке, по цене битого хлама – и у него все работало, как часы. Непонятно. Хотелось с кем-нибудь это обсудить, но Кем помалкивал, чтобы не спалиться.

Хантре жил впроголодь, ночевал в катакомбах, избегая встреч со всеми, кто его искал. Магические способности не исчезли, но что-то непрерывно их поглощало. Ему представлялась громадная ненасытная пиявка с тысячей жадных ртов, которая навалилась на город, присосалась и пожирает магию – она с этого не лопнет, и это может продолжаться хоть целую вечность.

Зато он снова начал видеть – в зыбком, мутном, удушливом тумане, который выделяла «пиявка», но это лучше, чем ничего. Благодаря этому он уходил от преследователей. Несколько раз его все же находил сердитый запыхавшийся Шнырь, который уговаривал присоединиться к ним:

– Не прогадаешь, ворюга, мы-то завсегда себе жрачки добудем – хоть найдем там или сям, хоть у кого отнимем. А ты-то теперь не можешь перекинуться, чтобы крыской на обед разжиться, вот и отощал, аж щеки ввалились, ха-ха! Давай к нам, пока не околел с голодухи!

– Сначала возьми у Тейзурга письменную гарантию, что он отказывается от своих домогательств. Пусть напишет хоть на клочке бумаги. Нотариально заверять не обязательно, сойдет отпечаток пальца. Скажи ему это.

– Господин велел передать тебе, что ты подлец! – возмущенно выпалил Шнырь, настигнув его в следующий раз. – И еще шмат колбасы велел передать. Мы тебе, рыжему подлюге, половину своей сегодняшней добычи милостиво дарим!

– Жрите сами свою краденую колбасу.

– А ежели не съешь наш подарок, мы с господином каким-нибудь хорошим людям стекла побьем, и ты будешь в этом виноват! – злорадно сообщил гнупи.

– Это вы подлецы. Давай ее сюда.

Не смог остановиться, пока не расправился с «подарком»: голод оказался сильнее гордости.

Иногда ему вспоминались кусочки жизни в другом мире – впечатление, или обрывок непонятного разговора, или слово. Например, слово «Элемби», которое в последнее время засело у него в голове. В конце концов он понял, что это название заснеженного городка на берегу моря. Он там кого-то искал и вроде бы даже нашел, но все равно угодил в неприятности. Представление об ударе сокрушительной силы – в спину, между лопаток, с хрустом – и о низком облачном небе, с которого медленно падают на лицо снежинки. И как будто там был Тейзург, смотревший на него с усмешкой сверху вниз.

Зинта определила у него старую травму позвоночника: седьмой и восьмой позвонки грудного отдела в прошлом были раздроблены – «видать, повезло вам тогда с лекарем». Может, то самое? А может, просто какой-то давний сон.

Шнырь пересказал ему со слов Эдмара, что нависающая над Алендой «пиявка» – это Накопитель, который Дирвен взял под контроль. Неучтенный фактор: если б не это, сохранился бы боевой паритет. Им надо объединиться, выбраться из города – это будет непросто, потому что оба в розыске – и уничтожить Накопитель.

– Вреднюга ты, Крысиный Вор, – проворчал Шнырь после того как отбарабанил заученное послание. – Я из-за тебя уже замаялся туда-сюда между вами носиться! Ну, помирился бы ты с господином, а?

Прошли те времена, когда Дирвен работал на Светлейшую Ложу за еду. Никакой Ложи больше нет, зато есть король Ларвезы – Повелитель Артефактов!

Король Руверет, который во всем слушался архимагов, отрекся от престола после беседы с Лормой. Мертвецки бледный, веко дергается – форменный трус. Дирвена официально короновали в Тронном зале с громадными хрустальными люстрами и золоченым потолком. Ха, помпы столько, что дальше некуда, а власти у прежней коронованной особы – плюнь да разотри. Но ничего, уж теперь-то все будет иначе.

Принадлежавший низложенному монарху Королевский банк Дирвен по совету Чавдо Мулмонга немедля реквизировал в пользу государства и назначил Чавдо управляющим. Тот заверил, что его величеству не придется об этом пожалеть – что ж, и не пришлось: только скажи, мигом любую сумму на расходы выпишут без всякой мороки.

Мама так и не нашлась, и похитители до сих пор не выставили никаких условий. Дирвен распорядился, чтобы во дворец привели какую-нибудь ведьму из самых старых и опытных, и велел ей слепить поисковой клубок. Накопитель отнимал силу только у магов, а ведьмы по-прежнему могли колдовать.

Клубок покатился прямиком на север: ясно, что маму увезли в том направлении. Дирвен не смог отправиться на поиски, Лорма и Чавдо его отговорили. Он в первый же день привел в действие «Тихую магнолию» – найденный в катакомбах под Алендой древний артефакт, закрывающий доступ в город Северному Псу. Лорма сказала, что Дохрау его за это растерзает, поэтому теперь он словно в осажденной крепости. С помощью Наследия Заввы он сможет управлять отсюда всем миром, а за мамой надо послать присягнувших амулетчиков. Так он и сделал. Пусть кто-нибудь посмеет причинить ей вред! Эти гады, которые ее захватили, должны понимать, что за все поплатятся.

Щука и ее сестрица Салинса вели себя тише воды, ниже травы. Боятся, то-то же! А старшая Щука еще накануне переворота умотала в родную деревню «присмотреть за хозяйством». Он тогда порадовался, что теща исчезла с глаз долой, а сейчас жалел, что ее здесь нет: тоже поджала бы хвост перед королем, он бы наконец-то задвинул ее на место.

Часть амулетчиков присягнула Повелителю Артефактов, а кто не захотел – сами дураки. Пусть нанимаются на мануфактуры или торгуют вразнос леденцами! Или пусть валят отсюда, хотя валить им придется далековато: влияние Наследия Заввы распространяется на всю Ларвезу и на сопредельные страны, включая на юге часть Суринани, а на севере Молону и треть Овдабы. На этой обширной территории нет ни одного амулета, не подвластного Дирвену. Он отдал команду, блокирующую их подчинение кому угодно кроме тех, кто принес ему клятву верности.

К магам невысокого ранга он проявил королевское великодушие: уносите ноги или зарабатывайте на жизнь честным трудом. Бывшее руководство Ложи арестовал – они заслужили справедливого суда, потому что тираны и жмоты. Тюрьмы в Аленде были переполнены, но Чавдо посоветовал освободить тех, кто сидел там за всякую ерунду вроде подделки векселей, украденной корки хлеба или приставаний к барышням-недотрогам. Дирвен подмахнул указ, и места хватило на всех мало-мальски значимых функционеров Ложи. Хотя часть все-таки улизнула, в том числе не удалось задержать ни Суно Орвехта, ни Шеро Крелдона. Лорма объяснила, что учитель Орвехт, которого Дирвен раньше уважал, всегда думал только о своей выгоде: сколько раз Дирвен нуждался в его поддержке перед самодурствующим начальством, а он не заступился? Так что он предатель, а с предателем разговор должен быть короткий.

Самую Главную Сволочь и рыжую сволочь тоже пока не поймали. Прячутся, гады. Ничего, Лорма сказала, что скоро приведет сюда из Олосохара своих амуши, которые в теплое время года чувствуют себя в этих широтах вольготно, уж они-то всех кого надо выловят.

Начальником полиции Дирвен назначил графа Ваглерума – без подсказок, по собственному почину. Граф был зол и на Хантре Кайдо, который прилюдно съездил ему по сиятельной физиономии, и на Тейзурга, который донимал его издевками. Ценный союзник с немалым влиянием в высшем свете, вдобавок крутой бретер. Победил на дуэли Главную Сволочь, а тот сделал вид, что ему все нипочем, и потом давай изощренно мстить победителю. Зато теперь у Ваглерума есть шанс поквитаться, и своему королю он за это сердечно благодарен.

Шаклемонга, который повинился за свой пасквиль «Размышления и сетования Шаклемонга Незапятнанного о конфузном происшествии с неким амулетчиком и волшебным зверем куджархом», он благородно простил. Назначил его своим главным советником по нравственности и велел разгромить те бордели, где шлюхи говорили про Дирвена гадости, потому что им не нравилось его обращение. Незапятнанный, собрав единомышленников, с энтузиазмом принялся выполнять королевский указ, а потом давай крушить все остальное, объясняя, что полуголые скульптуры, гипсовые маски, которые лыбятся или хмурятся на прохожих, и прочие украшательские завитушки на городских зданиях способствуют растлению неокрепших умов.

Дирвену было наплевать, пусть делают что хотят: главное, что они на его стороне. Только предупредил, чтоб не трогали особняки лояльной знати, потому что все должно быть по справедливости.

Порой думалось: когда он по вине Самой Главной Сволочи разрушил городишко Пергамон, гады-архимаги присвоили его жалование – мол-де возмещай ущерб, а уж как бы они вздрючили его за столичную архитектуру… Но Ложу он прикрыл, и он король, и у него арибанские амулеты, так что никакой придурок не спросит с него за битые статуи.

Но это все дребедень, гораздо больше его мучило то, что в голову порой лезли всякие мысли насчет Эдмара. Ну, всякие там мерзопакостные мысли… Это было мерзко, унизительно, невыносимо.

– Объявите, что мы удваиваем награду за поимку Тейзурга. Или даже утраиваем, возьмем сколько надо в Королевском банке – Чавдо, распорядитесь. Главное, чтоб этого гада выловили живьем, он сперва должен свой подлый приворот с меня снять!

– Может, сказать ему? – шепнул товарищу Монфу, когда они вышли в коридор из Малого зала аудиенций.

– Ни-ни, не вздумай! – опасливо стрельнув глазами по сторонам, возразил Куду. – Хуже будет, он этого не простит. Никто нас не спрашивает, вот и не будем лезть на рожон.

Наследие Заввы избавляет своего владельца от старых приворотов и защищает от новых. Если оно не смогло что-то уничтожить – значит, это был не приворот. Или в придачу к привороту там было что-то еще… Но заикнись об этом – и наживешь в лице Дирвена заклятого врага. Лучше помалкивать.

Никто не узнал о том, что в ночь, когда состоялось генеральное сражение, они задумали сбежать в Суринань. Наутро Куду и Монфу, напуганные исчезновением магии, вернулись к Дирвену – тут-то и узнали о его победе, о Накопителе, о том, что Псу Зимней Бури путь в Аленду теперь закрыт. Посему они остались с прежними союзниками. Пришлось рассказать Лорме и Мулмонгу о том, что случилось в переулке Трех Плошек, но дело ограничилось объяснениями, а учитель Унбарх приказал бы их выпороть. Пусть от них ничего не зависело, все равно их назначили бы виновными, так что нынешние покровители – воистину милостивцы. Вдобавок король пожаловал Куду и Монфу по связке амулетов, с помощью которых они могли худо-бедно колдовать.

Мысль о Тейзурге преследовала их, словно свистящий из щелей холодный сквозняк: а что, если его так и не поймают, если он, как не раз бывало в прошлом, опять переиграет своих противников?..

В те давние времена, о которых нынче помнят одни крухутаки, Тейзург захватил их, опутал паутиной своих заклятий и вморозил в ледяные колонны в стране вечных снегов, во владениях Дохрау – в отместку за расправу над Стражем Мира. Сколько тысячелетий напролет их терзали кошмарные наваждения, они сами не ведали. Полтора года назад он расколдовал их, и тогда начались мучения наяву. Теперь все это позади, при дворе Повелителя Артефактов они живут в тепле и сытости – но можно ли сказать, что они в безопасности и никогда больше не повстречаются с Тейзургом? Ох, вряд ли…

– Помнишь того шамана, который подобрал нас в тундре? – с печалью в голосе спросил Монфу. – Вот кому хорошо! Святой человек, у которого нет врагов.

– Да уж, хорошо тому, кто живет без страха и в гармонии с миром, – согласился его товарищ, покосившись с привычным беспокойством на стрельчатое окно, залитое непроглядными чернилами ночи. – Сейчас он, наверное, сладко спит и уже третий праведный сон видит…

Куду ошибался: Салдун Заячья Лапа не спал. Он камлал над Серым Облаком. Женщина лежала на боку, свернувшись под медвежьей шкурой, поверх выпростана тощая седая косица. Синяк, который вначале был в пол-лица, почти исчез, ее правый глаз снова начал видеть, искалеченные пальцы постепенно заживали – Салдун хорошо лечил, к нему за этим издалека приходили. Только снять с гостьи чары до сих пор не смог, хотя старался вовсю.

Эти чары были похожи на белесую плесень, которая расползлась по ее душе. Что-то застарелое, не вчера появилось. Шаман чуял, что вывести их можно, однако не знал, как это сделать.

Откуда взялась Серое Облако – про то он никому не рассказывал. Уснул он однажды, и приснилось ему, что зовет его сам Дохрау. Заячья Лапа вышел из юрты и тотчас проснулся, а проснувшись, опять вышел из юрты. Весеннее солнце висело низко над горизонтом, в его лучах блестела вода и раскисали сугробы. На юге слоистой лиловой массой проступали в утреннем сумраке Сновидческие горы, с той стороны дул ветер. И еще что-то громадное надвигалось с той стороны… Рассмотрев, кто это, шаман испытал благоговейный ужас: к его стойбищу приближался кудлатый вислоухий пёс – выше оленя, выше юрты, а в зубах он, как показалось вначале, тащил целого медведя. Или нет, не медведя – сверток из белой медвежьей шкуры.

Великий Белый Пёс положил свою ношу на сухой пригорок, обернулся вихрем и умчался в заповедную страну, где никогда не тает снег. Заячья Лапа в раздумье смотрел на его подарок. Большой, однако, сверток, человек поместится… Человек там и оказался: развернув шкуру – а вернее сказать, пошитую из медведя шубу – Салдун увидел закутанную в черные меха седую женщину с разбитым лицом и перебинтованными руками. На бинтах проступали кровавые пятна.

Первым делом шаман дал ей новое имя: будешь Серое Облако – чтобы то, что раньше тащилось за тобой по пятам, наверняка тебя потеряло и не пришло в тундру. Потом принялся лечить ей глаз и руки. Он позаботился бы о ней, даже если бы нашел ее сам, без Великого Пса.

Она была из тех чудных людей, которые живут на юге за Сновидческими горами. Салдун с ними торговал и понимал их язык, но с Серым Облаком они мало разговаривали. Печальная, усталая, молчаливая, она не хотела о себе рассказывать, а шаман не расспрашивал: и так видел, что душа у нее изъедена плесенью.

Небо затянуто низкими перламутрово-серыми облаками, а перспектива – туманом, дома Омфакуанкоса еле виднеются в этом воздушном молоке. Волны с протяжным шумом накатывают на песок, которого почти не видно: столько здесь тускло-белых ракушек, целых и раздавленных в осколки, весь пляж ими усеян. Попробуй прогуляться босиком – изранишь ноги.

Она идет впереди – тонкая, с пышной копной темно-рыжих волос, на ней желтая майка, оранжевые шорты и желто-оранжевые в полоску пляжные сапожки. Завтра ее положат в больницу, а сегодня она захотела сюда – на Орибские острова, на усыпанный ракушками берег: вдруг «все закончится», и она здесь так и не побывает?

Он идет за ней на некотором расстоянии, следом на автопилоте плывет аэрокар. Что, если ей прямо сейчас станет плохо? Это может случиться в любой момент, и не надейся, ты ничего не успеешь сделать…

Под подошвами кроссовок хрустят обломки мертвых белых раковин, и страх трогает его сердце ледяными пальцами, а из полосы прибоя за ним с жадностью наблюдает русалка. Бледная, глаза без зрачков и радужки словно залиты жидким перламутром, волосы туманом стелются над водой. Она лежит на животе, упираясь округлыми локтями в крошево известковых осколков, которые не могут ее оцарапать – ведь вся эта картинка соткалась из зыбкой материи сновидений по ее воле.

– Ты не русалка, ты снаяна. И она, – остановившись, Хантре мотнул головой в сторону удаляющейся рыжей девочки, – не настоящая. Кто она такая?

– Этого я не знаю.

Изобличенная снаяна неспешно поднялась над прибоем. У нее и хвост был, только не русалочий – он походил на свивающуюся в кольца туманную змею.

– Тейзург тебя ищет, – сообщила она, откинувшись, как на диванные подушки, на мягкие жемчужные облака, в то время как панорама ракушечного берега и серо-зеленого моря сжалась до размеров небольшой комнаты. – Велел передать, что вам надо держаться вместе и выбраться из Аленды, потому что за пределами территории, которую накрывает Накопитель, вы сможете пользоваться своей магической силой, а здесь вы оба в розыске.

Это он знал и без снаяны.

– А ты вместо того, чтобы выполнить его поручение, решила перекусить?

– Мы питаемся страхом спящих. Сам Тейзург платит нам десятину, когда мы с ним встречаемся во сне, иначе мы не можем.

– И чем вы его пугаете?

– Тобой.

– Хочешь сказать, он меня боится?

– Не тебя, а твоей смерти, – посланница рассмеялась певучим серебристым смехом, похожим на замирающее эхо. – В его кошмарах ты умираешь. А еще есть женщина, у нее серые глаза, стриженые светлые волосы и загорелая кожа, во сне он целится в нее из иномирского оружия. Он боится, что она разрушит его планы, и хочет ее убить. При этом он боится, что она умрет и навсегда исчезнет из его жизни. Он говорил, что наяву так и не выстрелил, а во сне стреляет и видит, как на груди у нее расплывается кровавое пятно, и испытывает невыносимое отчаяние – такое же невыносимое, как в тех его снах, где умираешь ты.

– Откуда вы знаете, кто из нас чего боится?

– Мы не знаем, мы чувствуем. Так же как вы, люди, чувствуете аромат шоколада или выпечки. Из ваших страхов мы плетем кошмары, чтобы добывать себе пропитание.

– А чем-нибудь другим питаться не пробовали?

– Чем же еще? Что может быть слаще людского страха?

– Интерес, например, – после паузы ответил Хантре.

– Разве интерес бывает таким же сильным, как страх?

– Почему бы и нет?

– Хмм… Если бывает, то нечасто, и для замены не годится. Что ответишь Тейзургу?

– Скажи, что у нас с ним, наверное, был шанс стать друзьями. Раньше, до его идиотской выходки с Мавгис. Наверное. А теперь пусть он от меня отвалит.

– Скажу, – легко согласилась снаяна.

Ей было все равно, какие вести передавать и какие ответы пересказывать.

– Как ты узнала, где я?

– Я не знаю, где ты, знаю только, что сейчас ты спишь, – опять серебристый тающий смех. – Во сне я могу отыскать кого угодно, а где ты находишься в том странном неудобном мире, где люди бодрствуют – разве это имеет значение? Вы там ползаете, как улитки по веткам дерева, а сны – как туман, который обволакивает все деревья в лесу.

Облака, море и пляж колыхались в одном ритме с ее смехом, а потом расплылись и рассеялись.

Промозглый сумрак подземелья, холодина. Он сразу же протянул руки к багровым с пляшущим золотым просверком угольям в ямке: тепла немного, но это спасает, без огня было бы совсем плохо. Вдобавок живот подводит от голода. С тех пор как ему удалось оторваться от Тейзурга и Шныря, он еще ни разу не ел досыта.

Что за девочка ему снилась, как называется местность – вроде бы хорошо знакомая – и едва проступающий в тумане приморский поселок, Хантре вспомнить не мог, но ясно, что это из его жизни до Сонхи. Та девочка выздоровела, после того как Тейзург принес изготовленное магическим способом лекарство. Это впечатление заставило подумать о нем с теплотой: за это ему спасибо, несмотря ни на что, несмотря на «Пьяный перевал» – это важнее всего остального. Но насчет прошлого Хантре он знает больше, чем говорит, и морочит голову.

«Лиргисо, я сыт по горло твоими играми…»

Мелькнувшее имя, под которым он знал Тейзурга в другом мире, тут же выскользнуло из памяти, словно монетка из дырявого кармана. И подумалось: «сыт по горло» – это хорошо бы… Обитателю «странного неудобного мира» без еды не обойтись, поэтому придется ему выбраться из катакомб на городские улицы и раздобыть хотя бы заплесневелую корку хлеба.

Этот город днем и ночью был окутан дымным смогом. Как будто вначале нарисовали дома с узорными балконными решетками, пристроенными снаружи скелетами подъемников и потемневшими от копоти вывесками, да еще фонари, мостовые, паровые экипажи, петляющие по улицам коленчатые трубопроводы, а потом все это покрыли серыми грифельными размывами. Дукон, столицу Бартоги, недаром называли «столицей пара и шестеренок».

Хеледику прислали сюда для промышленного шпионажа: с недавних пор в просвещенном мире возрос интерес к тем областям знания, которые с волшебством не связаны. Тут впереди всех была Бартога с ее фабриками и паровыми машинами. Дукон кишел иностранными агентами – охотниками за технологиями, которым в прежние времена нигде, кроме Бартоги, не придавали особого значения: зачем все это, когда у нас магия? Впрочем, у бартогских инженеров магия тоже шла в дело: агрегаты, работающие на заклинаниях, механизмы в сочетании с волшебными артефактами, производственные процессы, использующие в качестве источника энергии колдовской песок из пустыни Олосохар. Благодаря последнему обстоятельству песчаная ведьма чувствовала себя здесь, как рыба в воде – для нее источником силы тоже был олосохарский песок.

Погруженная в раздумья, она шла по вечерней улице, озаренной газовыми фонарями, которые куда ярче масляных, если только светимость последних не усилена специальными заклинаниями. Белели пышные кружева, выпущенные по здешней моде из-под рукавов жакетки с двумя рядами бронзовых пуговиц: сигнал для грабителей, что барышня из богатых – но тот, кто сунется к ведьме, пусть пеняет на себя.

В «стране пара и шестеренок» белые рубашки и блузки с кружевами были признаком общественного статуса: день поносил – и в стирку, а иной раз переодеваться приходилось дважды-трижды за день. Агент Змейка внедрилась сюда в качестве дальней родственницы бартогского промышленника, завербованного ларвезийской разведкой.

Сейчас она возвращалась с конспиративного совещания группы, в составе которой работала. Вернее, едва успела приступить к работе, а что делать теперь – непонятно. В Ларвезе переворот. Их начальство арестовано. По непроверенной информации, Шеро Крелдону удалось скрыться. Ходят ужасающие слухи об истинном предназначении Накопителей. Весь Сокровенный Круг в тюрьме, отрекшийся от престола король там же. Королевским банком теперь заведует известный мошенник Чавдо Мулмонг. Ларвезой правит новый король – Повелитель Артефактов, в прошлом первый амулетчик Светлейшей Ложи. У крухутаков не спрашивай, и так ясно, что он заполучил некий артефакт, наделивший его почти безграничным могуществом. Из-за воздействия Накопителя в Аленде и ее окрестностях маги лишились силы, но это еще полбеды – хуже то, что король Дирвен взял под контроль все амулеты на обширной территории и дозволяет с ними работать только тем, кто присягнул ему на верность. До Бартоги он не дотянулся, слишком велико расстояние. Пока не дотянулся.

Группа ларвезийских засланцев состояла из мага-руководителя, трех амулетчиков и недавно присоединившейся к ним Хеледики. Магу и амулетчикам в Аленду лучше не возвращаться, другое дело ведьма. Неизвестно, удастся ли ей выйти на господина Шеро, но Хантре и Эдмара она найдет: любая песчаная ведьма без труда отыщет того, с кем хоть раз вступала в интимную связь. Новоиспеченный король распорядился арестовать их – значит, она должна успеть раньше.

– Всего этого больше нет, Шнырь, – с грустью произнес господин Тейзург, лаская пальцами гипсовые лица, звериные морды, цветы, завитки и виноградные лозы, словно они были живыми. – Только здесь оно и осталось, в ваших изнаночных комнатушках, куда людям путь закрыт, хвала за это Госпоже Вероятностей. Я мог бы это восстановить, работа отняла бы немало времени, но я мог бы – если б не Накопитель и не прочие ухмылки рока.

Его худощавое треугольное лицо осунулось, щеки ввалились, острее проступили скулы. Давно не мытые волосы, обрезанные до середины шеи, слиплись в темные сосульки.

Кому принадлежит особняк, Шнырь не знал, да оно и не важно: чей бы ни был дом, его изнанка – законная территория гнупи, чворков, тухурв, козяг и прочего мелкого народца. Тейзург смог сюда попасть лишь потому, что верный Шнырь провел его по волшебным тропкам, держа за руку, а перед этим он, как полагается, переобулся: левый ботинок на правую ногу, правый на левую.

– Какая невыразимая печаль, что их больше нет…

Его пальцы с облезлыми покарябанными ногтями – лак пришлось соскабливать ножом, чтобы поскорее избавиться от особой приметы – с нежностью прикасались к белым птичьим головкам и оскаленным чудовищным маскам, гладили прихотливые извивы орнамента. Комната сплошь заросла лепниной, словно зимнее окно узорами, только в дальнем углу по стене карабкались грубоватые деревянные полки с чайной посудой, склеенными из цветной бумаги фонариками и шляпными коробками. В одной из коробок кто-то тихонько возился – козяга, наверное.

Снаружи особняк выглядел неважнецки: битый, обшарпанный, на штукатурке потеки мочи, вокруг россыпь обломков – и не потому, что много лет простоял в запустении, а потому что здесь побывал Шаклемонг Незапятнанный со своей командой крушителей. Всяческие скульптурные штуковины он ругал последними словами, мол-де светлым богам не в охотку смотреть с небес на таковое разнузданное искусство, а посему давайте все поломаем.

Шнырь, понятное дело, был на стороне своего господина, убивавшегося по «безвременно исчезнувшей красоте», вдобавок он считал Незапятнанного возгордившимся болтуном: ему-то почем знать, что богам в охотку, а что нет, так и станут они ему докладываться… И в то же время Шнырь ему люто завидовал: это ж надо такую беспримерную пакость в городе учинить! Смертные издавна обзывают пакостниками его соплеменников, но куда там зловредному народцу до людей, ежели тем дурная кровь в головы ударит. Когда человек начинает творить такие дела, гнупи остается только сидеть, не высовываясь, да втихомолку грызть локти от зависти.

Преотвратное местечко. В алендийских катакомбах, разменявших не одно тысячелетие, попадались и хоромы с величавыми сводами и вырубленными из камня полуколоннами, и гнусные клоаки с осклизлой от сочащейся влаги кладкой. В этих пещерах было сухо, но потолок нависал так низко, что рукой дотянешься, а посему духота и крепкий запах ночлежки.

В тесноте, зато в безопасности. В относительной безопасности. Главное сонхийское угробище, то бишь Повелитель Артефактов, скорее всего найдет их, если самолично сюда спустится. Остается уповать на то, что поганцу недосуг гоняться по лабиринтам древних каменоломен за своим бывшим начальством – не королевское это занятие.

Для Суно хуже вони и разведенной беглыми магами помойки – уж не обессудьте, не те здесь условия, чтобы поддерживать чистоту – было другое: отношения, которые мало-помалу складывались в их среде. Лоск цивилизации постепенно сходил на нет, словно краска с застиранного белья. Изгнанники сбивались в группы с тюремно-обезьяньей иерархией: наверху вожаки, внизу мальчики для битья, которыми остальные помыкают. Хвала богам, этому веянию поддавались не все, но поддавшихся хватало. Промеж обособившихся групп уже и стычки начались: как же обойтись без дележки скудных жизненных благ?

Орвехт держался одиночкой, попытки зазвать его в ту или иную группу успеха не возымели. Благодарствую, мне этого не надо. Ох, видели бы вы себя со стороны, дорогие коллеги… Ежели все это безобразие каким-нибудь чудом благополучно разрешится, и мы вернемся к прежнему положению вещей, каково будет вам об этом вспоминать? Впрочем, кто ж вам помешает сделать вид, что ничего не было? Но при этом нынешние расклады наверняка окажут влияние на будущие союзы и контры… Грустно, коллеги.

Коли им хочется увязнуть в этой унылой трясине – вольному воля, а Орвехту вскоре стало не до размышлений о несовершенстве человеческой природы. Он разыскал таки Шеро: припомнил кое-какие разрозненные подсказки старого приятеля, свел их воедино, решил этот ребус – и понял, как установить связь с опальным безопасником. Благодарение богам, он не единственный оказался таким догадливым. Коллеги из ведомства Крелдона наконец-то собрались вместе, и началась работа: пока всего лишь сбор информации. Любого волшебника можно переиграть, «Властелин Сонхи» не исключение. Если отобрать у него Наследие Заввы и усыпить Накопитель, они найдут на поганца управу. Давно нашли бы, кабы не два весомых «если». Пока у них не было плана, как осуществить то и другое.

– Этот подлюга Хватантре Коварнайдо прямо в самое сердце мне плюнул! – жаловался Шнырь затаившейся за сундуком козяге, семейству солидных рыже-коричневых тараканов и чердачной мыши, которая вначале грызла связку старых книг, а теперь притихла. – Вначале-то он как будто повинился передо мной, дескать, признаю, что гнупи не хуже людей, а потом этак оскорбительно: «не обожрись!» И рожа при этом такая, словно он и не здесь вовсе. А мне обжираться недосуг, я знай себе по городу ношусь, бедные мои ноженьки, да еще мы с господином Крысиного Вора от своих щедрот подкармливаем. Господин сказал, он без нас пропадет. Когда мы его потеряли, он совсем отощал, а я ему сыра да сухариков подкинул, а он заместо благодарности – «не обожрись!» Это было с его стороны желчно и бестактно, правда ведь? Жрачкой-то нынче людям разжиться труднее, чем под властью магов-перемагов. С тех пор как Дирвен стал королем, все в городе давай покупать впрок и делать запасы на черный день, потому что с таким королем жди беды, а он мне этак высокомерно – «не обожрись!» У-у, ворюга-подлюга, я тебе крыску не забыл, и этого оскорбления тоже вовек не забуду!

Слушатели не ахти какие, но других не нашлось. Потом он расскажет о своей обиде и господину Тейзургу, и мудрой тетушке Старый Башмак, однако сейчас надо переждать облаву, а пожаловаться хотелось невтерпеж.

На изнанке этого дома Шнырь не застал никого, кроме одной-единственной козяги: накануне переворота здесь побывал злыдень-экзорцист и все местное общество разогнал, а новые обитатели пока не завелись. Зато на чердаке жили тараканы и мышь, за неимением лучшего сойдут и они. Если сюда нагрянут те, кто прочесывает окрестные кварталы, Шнырь и выбравшаяся его послушать козяга – серый одуванчик на тонких членистых ножках – укроются на изнанке.

Господин Тейзург велел во что бы то ни стало разыскать Крысиного Вора, отдать ему кусок сыра и мешочек с сухарями, да проследить, чтобы он поел. Мол-де раньше бывало, что этот мерзавец терял аппетит и доводил себя до истощения, а ежели с ним на улице приключится голодный обморок, его сцапают.

– Давай-ка, Шнырь, лишим Дирвена праздника, – заговорщически ухмыльнулся господин. – Вдобавок если Крысиного Вора арестуют, мы с тобой не сможем ему досаждать.

– А то! – ухмыльнулся в ответ гнупи.

От солнечного света у черноголового народца болят глаза, но у Шныря был тайничок с приготовленным впрок зельем. Запасы еще не закончились, и он по-прежнему выбирался наружу средь бела дня, но от людей приходилось хорониться, потому что господин не мог возобновить чары невидимости. Оправдывая свое прозвище, доверенный соглядатай Тейзурга шнырял по закоулкам, то сворачивая на потаенные волшебные тропки, то перебежками по человеческой территории. Пусть злыдней-экзорцистов в городе больше нет – потеряли они свою силу, хе-хе, дразни их теперь, сколько влезет! – зато остались амулетчики, которые отдубасят тебя до полусмерти, а то и совсем ухайдакают. В конце концов он выследил рыжего в Обойном квартале – разве от Шныря скроешься?

Близился вечер, с пасмурного неба накрапывало, словно дождь раздумывал, то ли пойти, то ли нет. Второй этаж «Штофной розы» нависал над улочкой темным коробом, дверь заведения была плотно закрыта. Может, еще и заперта изнутри.

Трое парней, у каждого на рукаве повязка – знак принадлежности к Гильдии благонравных горожан Шаклемонга Незапятнанного – остановили четвертого: худосочного, длинноволосого, в такой же, как у господина Тейзурга, китонской баэге. Шаклемонговцы его толкали и глумились, а один совал ему жестяную кружку, в которую только что справил малую нужду, да приговаривал: выпей-де волшебный напиток, чтоб освободиться от умопомрачающего колдовства.

К ним-то и направился Крысиный Вор, и догадливый Шнырь сразу понял, зачем.

Втроем они бы его отволтузили – если б он не шагал с таким видом, будто хочет поскорей проскочить мимо, и если бы вначале что-нибудь им сказал, а не напал без предупреждения, и если б у него не было свинцового кастета, которым рыжий орудовал не хуже, чем любой другой беззаконный тать. Поравнявшись с компанией, он молча развернулся и врезал одному, другому, третьему, потом схватил их помятую жертву за ворот черной с фиолетовыми стрекозами баэги и отрывисто бросил:

– Пошли бегом, идиот несчастный.

И заметьте, никто его первый не трогал! Уж такая злобная натура у Крысиного Вора, нет ему большего счастья, чем кому-нибудь навалять ни за что, ни про что, он и на господина Тейзурга огрызается, и крыску шнырёву отобрал и на крышу закинул.

Гнупи задержался, спрятавшись за углом возле «мусорного домика». Вытащил из-за пазухи рогатку, а из сброшенного на землю лоскутного ранца, в котором лежала еда для ворюги, подходящий по размеру камешек. Вдруг недобитки встанут да погонятся? Так и есть, один начал приподыматься – и тут же растянулся на мостовой, потому что меткий Шнырь влепил ему из рогатки точнехонько в переносицу.

Убедившись, что всем троим не до погони, соглядатай вновь надел ранец и помчался по следу. Он расскажет об этом господину, и тот непременно его похвалит!

Людей он настиг под мостом Бесхвостой Собаки. Облезлое кирпичное чудище горбилось над речкой, нависая над укромной отмелью с пятном кострища – обычно там укрывались от дождя городские босяки.

Когда примчался Шнырь, Крысиный Вор советовал нарядному кавалеру вывернуть баэгу наизнанку и вывалять в грязи, а длинные волосы заплести в косицу на сиянский манер. Его собеседник на это возражал, что-де правами своими не поступится.

– Ты соображал, что на тебя могут напасть, когда вышел из дома в таком виде? – с неприязнью спросил Крысиный Вор.

Сам он выглядел нищебродом из сурийских кварталов, рыжая шевелюра спрятана под замызганным тюрбаном, лицо ниже глаз закрыто серо-бурой тряпкой, как в обычае у молодых южан. Шаклемонговцы уже не раз подкатывали к нему на улице – мол, предъяви рожу, а он им свинчаткой по зубам предъявлял.

– Я храню верность лишь одному человеку – самому себе, – ответил подражатель князя Ляранского с горделивой прохладцей.

– Ну и дурак. Если хочешь быть похожим на Тейзурга, прими к сведению, что он сейчас маскируется и не лезет на рожон.

Это была истинная правда, наблюдавший из кустов соглядатай мог бы это засвидетельствовать, кабы спросили.

– Позволю себе усомниться, – парень ухмыльнулся точь-в-точь как господин, словно не один час тренировался перед зеркалом.

– Дурак, – повторил Хантре. – Ладно, в следующий раз не буду мешать твоим развлечениям.

Уставился на старые домишки с островерхими крышами на другом берегу и произнес уже не злым голосом, а тихим и безнадежным, как шелест дождя по этим худым крышам:

– Не смогу я помешать. Поскорей вали из Аленды, только перед этим оденься попроще. В течение суток. Тогда уцелеешь.

– Не хочу лишать себя нынешнего изысканного театра, – надменно возразил подражатель.

Развернувшись, Хантре зашагал прочь, Шнырь припустил следом. Окликнул его около входа в катакомбы за Садом Каменных Плакальщиц:

– Эй, крысокрад, сухариков хочешь?

– Давай, если не жалко.

– Мне-то еще как жалко, но господин в своей бесконечной милости велел тебе еды отнести.

Они устроились под оградой с барельефными урнами и плакальщицами. Город тонул в дождевом тумане, где-то вдалеке – на другом конце кладбища – размеренно били в храмовый гонг.

– Спасибо, – сказал Крысиный Вор, после того как умял половину угощения. – Я был не прав насчет гнупи. Вы не хуже людей. Вернее, многие люди не лучше вас. Дай им возможность, так напакостят, что вам за ними не угнаться.

На это Шнырь малость обиделся:

– Ты много, что ли, видел людей, которые покруче нас пакостят?!

– Сейчас их как мух на помойке развелось. Такое впечатление, что за недолгое время в гильдию Шаклемонга вступило несколько сотен человек, а то и больше. Этот Незапятнанный – выдающаяся мразь.

– Уж это да, истинная гнида, – поддержал собеседник. – Гнупи, говорит, надобно по всему городу истребить, как глистов ядовитых! Сам он глист ядовитый… Как думаешь, рыжий, ежели я съем шаклемонгову печенку, я не траванусь?

– Не траванешься, – буркнул Крысиный Вор.

Помолчал, глядя в туман, и добавил:

– Главное, не обожрись на радостях.

Вот на это Шнырь обиделся всерьез: ты за ним без устали бегаешь, еду ему носишь, а в благодарность – «не обожрись!» Обозвал его ворюгой-подлюгой и убрел прочь, напоказ ссутулившись, понуро опустив голову. Украдкой оглянулся: рыжий знай себе догрызал сухари.

Завернув за угол, соглядатай помчался во всю прыть, на бегу размышляя о том, как он станет всем жаловаться на Крысиного Вора.

Благодарение Ланки, Нинодия все-таки выцарапала у Чавдо свои денежки. Она хранила сбережения на черный день в Королевском банке – «самом надежном банке просвещенного мира», который этот проныра нынче прибрал к рукам. Вышел указ, что ввиду государственной необходимости вклады пока выдаваться не будут, зато потом владельцы получат их с хорошими процентами – его величество гарантирует. Ага, как бы не так. Нинодия сразу смекнула, откуда растут ноги у «государственной необходимости» и чего стоят королевские гарантии.

Прощелыгу Мулмонга она знала с той поры, когда он был начинающим магом Ложи. Еще тогда у него была заветная мечта – тема для шуток и присказок: ограбить Королевский банк.

Раньше он не раз снимал деньги с чужих счетов по фальшивым документам, но это дело хлопотное и рисковое, а теперь ему преподнесли главный банк Ларвезы на золотом блюдечке. Так он и станет делиться с теми, кого облапошил!

Нинодию выручила королевская протекция: Дирвен позапрошлым летом спас ее, выкрал из овдейской тюрьмы, а такие, как он, обычно великодушны с теми, кто им по гроб обязан и не устает выражать свою благодарность. Она добилась аудиенции, попросила о милости, и Повелитель Артефактов распорядился, чтобы ей вернули накопления, ничего не урезывая.

– Только не болтай об этом, во имя Ланки, – благодушно и доверительно посоветовал Мулмонг, зазвавший ее поужинать в «Бешеном поваре». – Ты ведь у нас девочка понятливая.

– Обижаешь, Чавдо, я не из болтливых, особливо в таких вопросах, – в тон ему отозвалась Нинодия «Плясунья» Булонг, бывшая танцовщица и дама полусвета, отставная шпионка Светлейшей Ложи. – Мне своя шкурка всего дороже. Сам видишь, в каком я положении – ноги не ходят, брюхо растет, за душой ни гроша, а жить на что-то нужно…

Она прибеднялась: выхлопотанную Крелдоном пенсию ей сохранили, не зря подавала прошение, хороший мальчик Дирвен пошел навстречу. Наверняка Чавдо в курсе, да только для него это мелочевка, ну и хвала богам.

Нинодия опять жила в своем уютном домике на улице Хрустальной Синицы. Резиденцию Ложи разгромили, загадили и разграбили, а овдейских агентов можно не опасаться, не до того им теперь. Шаклемонг знал о том, что она заручилась высочайшим покровительством, и его оглоеды к ней не цеплялись, даже лепную розетку у нее на фасаде не тронули. Хотя, судя по трещинам, булыжником с улицы однажды кинули. Но по мелочам они даже в королевском дворце декор попортили – «из демоноборческого усердия», как объяснял это Незапятнанный – а новоявленному королю было плевать.

Чавдо остался все тем же хитрованом, которого Плясунья знавала в молодости, с ним держи ухо востро: а ну, как набьет брюхо и сбежит, предоставив даме самой платить за ужин? Мало ли, что он подгреб под себя Королевский банк и стал богаче всех в Ларвезе – с него станется… Сама она тоже не бедствует, спасибо воровскому богу Ланки и славному мальчику Дирвену, однако же запихнула в рукав, под манжету с жемчужно-рубиновой пуговицей, пару блестящих ложечек. Незаметно утянуть приглянувшуюся вещицу, а то и чужой кошелек – это была ее тайная страстишка, на этом ее и поймала когда-то Светлейшая Ложа.

Если Чавдо по всем статьям остался верен себе, то другая старинная знакомая Нинодию изрядно удивила. Стекольная ведьма Ламенга Эрзевальд, подпольная торговка артефактами, зельями и ценным антиквариатом. Что она заявилась, не таясь, в модную ресторацию – ничего странного, Ложи-то больше нет, и никто не кинется задерживать нарушительницу закона. Другое дело, в каком виде она заявилась: элегантная дама в черно-красном туалете, на руках кружевные митенки и перстни, в ушах рубиновые серьги, на шее черный с блестками газовый шарф, темные волосы зачесаны назад, закреплены драгоценными заколками и распущены по плечам.

Пораженная Нинодия разинула рот и не сразу его закрыла. До чего иной раз люди меняются: Ламенгу она помнила неряшливой особой в заношенной мужской одежонке, этаким сморчком неопределенного пола, который вызывал у кого жалость, у кого раздражение, а коли знаешь, что перед тобой ведьма немалой силы, и вовсе диву даешься. Зато теперь красотка хоть куда: не первой молодости, черты лица грубоватые, но сколько вкуса и шика!

Ламенга подсела к ним за столик. Стараясь на всякий случай подольститься к ведьме, Нинодия не скупясь отсыпала ей комплиментов, но, похоже, не угодила. Поджав ало накрашенные губы, та процедила, что-де останется в чужой коже, несмотря на отравленные внутренние шипы, до тех пор, пока не взыщет должок. Что она хотела этим сказать, поди пойми, ясно только, что с кем-то у нее жестокие контры, и нынешний наряд напоминает ей о мести.

Плясунья украдкой вздохнула: все вокруг разыгрывают свои спектакли, а ей с искалеченными ногами осталось сидеть в зрительном зале, и хорошо еще, если в бельэтаже, а не на галерке.

Попрощалась да отправилась домой. Главное – до темноты. С фонарями в Аленде стало совсем худо, вдобавок на каждом шагу разбой: грабят лавки и богатые дома, нападают на прохожих. В закоулках вокруг «мусорных домиков» громоздятся кучи отбросов, а иные из горожан повадились прямо из окон всякую дрянь выбрасывать. В прежние времена Ложа следила за чистотой и штрафовала нарушителей, но теперь никто этим не занимается.

Здания с отбитой лепниной выглядели, как после пушечного обстрела. Возле тех продуктовых лавок, которые в этот сумеречный час еще не закрылись, хвостами стояли очереди: цены подскочили, однако народ все равно делал запасы.

«Эх, Дирвен, Дирвен, что же ты натворил, – вздохнула про себя Плясунья. – И что теперь по твоей милости с нами будет…»

На бульваре Костюмеров наперерез ее коляске выскочил человек – встрепанный, растерзанный, лицо в крови.

– Помогите! Прошу вас, заберите меня отсюда!

Едва не угодил под колеса. Нинодия взвизгнула, возница осадил лошадь.

– Увезите меня, скорее, они за мной гонятся!

Не дожидаясь приглашения, полез в экипаж, чуть не свалился. Дерганые движения, в глазах ужас, а долгополое одеяние, окровавленное и грязное, вблизи оказалось баэгой из черного с фиолетовыми стрекозами шелка.

Флегматичный пожилой извозчик упустил момент, чтобы хлестнуть лошадь и погнать во весь опор: из-за угла высыпали еще люди, заступили дорогу. Шаклемонговцы. Десятка полтора, не меньше. Был среди них и сам Незапятнанный, отпустивший клиновидную бородку, умасленную до такой степени, что она напоминала острый нож.

– Госпожа Булонг, отдайте его нам! – гневно потребовал распаленный погоней королевский советник по вопросам нравственного воспитания ларвезийских подданных. – Это известный срамотист, подражатель Тейзурга, он должен понести примерное наказание!

Нинодия молчала. Сидела, как истукан, когда парня, мертвой хваткой вцепившегося в поручень, тащили из коляски. Кто-то ударил его булыжником по пальцам, лишь тогда оторвали.

– Езжай! – со слезами в голосе крикнула Плясунья. – Я в деликатном положении, мне нельзя волноваться!

Ее всю дорогу трясло. Ковыляя к своему крылечку, она дважды чуть не упала, а дома вытащила из буфета полынный ликер, нацедила в первую попавшуюся чашку, залпом выпила и рухнула в кресло. Боги милостивые, как он смотрел… С ним ведь ничего страшного не сделают, правда? Поколотят да отпустят, правда? Сам виноват, что в такое время вышел на улицу в баэге, борцы за нравственность на ихнего брата кидаются, как гончие на зайца. Разве могла бы она что-то для него сделать?

Утешив себя этими соображениями, оприходовала еще полчашки ликера, закуталась в шаль и устроилась возле камина. До чего же ей не хватало Серебряного Лиса с его играми-разговорами, но демонам Хиалы путь в Аленду нынче заказан.

«У нас тут и без демонов Хиала кромешная», – подумала Нинодия, а вслух велела Джаменде приготовить лечебную ванночку для ног.

Театральную лавку Шнырь с господином грабанули уже после того, как там побывали сперва шаклемонговы молодчики, а потом мародеры. Ни деньжат, ни других ценностей, до которых падки глупые смертные, там не осталось – ну и не надо, они пришли за другим.

Ловкий и находчивый Шнырь и его добрый покровитель Тейзург забрались под покровом ночи в разгромленную лавчонку и набрали там всяких по-настоящему интересных вещей: склянок и коробочек с гримом, масок, париков, всевозможной актерской одежки. Господин унес добычу в двух больших матерчатых сумках, а Шнырь семенил рядом и гордился тем, что уж они-то, в отличие от жадных и недалеких горожан, знают толк в сокровищах!

Нынче они нашли приют на изнанке доходного дома неподалеку от Кирпичного рынка. С прежнего места их выгнали незнакомые Шнырю гнупи, заодно присвоившие деньги Тейзурга: мол-де здесь наша территория, а это будет наш клад, мы его сейчас хорошенько перепрячем, и никаких бывших магов мы не боимся!

Они оттуда ушли, не связываясь с захватчиками – без магии господину не одолеть противников из народца. А здесь одни козяги да разъевшиеся чворки с лоснящимися облезлыми раковинами. Неопасные соседи. Главное, на полу ничего не оставляй, не то чворки съедят. Спасибо Условию, человечки-улитки глотают только то, что валяется под ногами, вдобавок они медлительные, иначе от них не было бы никакого спасения.

Маленький шпион разведал, где обосновались Вабро Жмур со своей шайкой и тетушка Старый Башмак, но они с господином туда жить не пошли. Гнупи на службе у Тейзурга порой ворчали, что «угодили в неволю к магу», и мечтали о свободе. Эти, ежели страх потеряют, самому господину начнут перечить да исподтишка чинить пакости. Сейчас лучше держаться от них подальше.

Еще есть подземелья, но там темно и промозгло. Господин решил, что они уйдут из Аленды через катакомбы – потом, вместе с Крысиным Вором, которого сперва надо заманить к себе в компанию. Заманить никак не получалось, хотя сколько жрачки ему Шнырь перетаскал – хватило бы на целую толпу нахлебников. Но теперь, как сказал господин, «благодаря несчастному Тевальду у нас появился шанс», и рыжий сам придет в расставленную Лормой ловушку. Надо будет перехватить его под носом у других охотников, вот к этому-то рисковому предприятию они сейчас и готовились.

В изнаночной комнатушке торчала из стен кое-какая мебель: половина стула, комод с облупленными разноцветными ящиками, умывальник с зеркалом – бурый и рассохшийся, похожий на оставшийся от векового дерева пень. Были здесь и старые часы в футляре, маятник за мутным стеклом напоминал плавающую туда-сюда рыбу. Кое-где прилепились, раскинув восковые щупальца, причудливо оплывшие зеленоватые свечи. Они всегда горят и меньше не становятся, это лишь подобие огня, и поджечь от них ничего нельзя: полыхнуть может только на человеческой территории.

Шнырь забился под стул, который наперекосяк высовывался из стены с пожелтелыми обоями, и съежился в комок. Предстоящая авантюра его пугала.

– Не бойся.

Господин тоже выглядел неважно: под глазами тени, в глазах тревога, а губы все равно кривит ухмылка – из-за этого исхудалое треугольное лицо напоминало театральную маску Злого Шута.

– Они собираются казнить Тевальда послезавтра. У нас еще день в запасе. И знаешь, что я сделаю завтра?

– Что, господин? – жалобно спросил гнупи, стараясь сморгнуть выступившую слезу. Эх, пропадет ни за что сиротинушка Шнырь, сгубят его супостаты-амулетчики, Дирвеновы помощнички, одни хрупкие косточки под дождем и солнцем останутся…

– Принесу тебе жертву.

– Правда?!.. – он так обрадовался, что даже дрожать перестал и подался вперед. – Вы самолично принесете жертву горемычному сиротинушке?

Однажды господин уже вознаградил его такой неслыханной милостью за верную службу.

– Именно. Сделаем это в катакомбах, под вечер, чтобы энергетический пик пришелся на следующий день. Если вляпаемся, у тебя будет хороший запас сил, чтобы удрать.

– А как же вы?

– А я собираюсь обыграть их.

– Так они же Крысиному Вору западню готовят, вы же сами говорили, что он обязательно туда придет сорвать им праздник, согласно своей вреднющей натуре, и они наперед рассчитали, что он придет! Раз Тевальда ему не освободить и даже близко не подобраться, он, знамо дело, явится с арбалетом или с бартогским ружьем, и амулетчики враз определят, кто под полой такое оружие прячет, тут-то его и сцапают. И на всех крышах будут засады, чтоб его не упустить, то-то они шастают по чердакам вокруг площади Последнего Слова…

– Все верно, – загадочная ухмылка не сходила с лица господина. – Но их план основан на их представлениях о том, что планирует Хантре. Они нашего Крысиного Вора о-о-очень недооценивают, а большего я тебе пока не скажу. Сам увидишь. Бедного Тевальда жаль, он был забавный, как и все эти горе-подражатели, и не раз говорил, что готов оказать мне любую услугу – что ж, вот и окажет: мы наконец-то изловим Крысиного Вора. Видишь ли, Шнырь, он мой. У тебя была твоя крыска, а у меня есть Крысиный Вор, и я никому его не отдам.

– Уж это истинная правда, – понятливо закивал приободрившийся Шнырь. – Надо держаться за свое, нельзя иначе, и ежели рыжий ворюга наш, то есть ваш, он наш и останется, правда же? И мы раньше всех его поймаем!

– Непременно, мой храбрый Шнырь, – благосклонно подтвердил господин.

– А когда мы будем ловить рыжего, мы его побьем?

– С превеликим удовольствием. Это необходимая составная часть моего плана.

– Вот и славно, господин! Я его больно пну, за крыску отомщу, и он будет знать, как сиротинушек обижать! Вы же помните, как это было, я много раз вам рассказывал: свою крыску я добыл честной хитростью, шуганувши наглого кота из лавки на Черничной улице. Он ее задавил и поволок на хозяйское крыльцо, а я его, труса мордатого, напугал, он ее и выронил, ха-ха! Я тогда несколько дней крыску с собой носил, и все знали, что это моя законная добыча. Помните, господин, вы еще ругались, мол-де зачем дохлятина в доме? А Крысиный Вор, когда я кинул в него крыской и прямо по лбу попал, в своей бесконечной желчной злобе забросил ее на крышу сарая, и там ее ворона склевала, я тогда чуть не заплакал! И потом еще я жизнь ему спас, несмотря на свою обиду, вы же это тоже помните? А он проявил черную неблагодарность и сказал мне – не обожрись, но уж теперь-то крысокрад за все поплатится!

– Я все помню, Шнырь. Непременно поплатится, – согласился Тейзург, устраиваясь на полосатом лоскутном половике. Укрылся плащом, под головой сумка с тряпьем из разоренной театральной лавки – вот и весь его нынешний комфорт.

– А Дирвен, небось, в королевской опочивальне на пуховых перинах спит и горя не знает… – вздохнул Шнырь будто бы печально, а на самом деле с расчетом, чтобы господин позавидовал. – Дирвену мы тоже когда-нибудь отомстим, правда же?

Дирвену в королевской опочивальне не спалось. Поначалу он думал о маме, которая так и не нашлась. «Сонтобия вне игры» – что похитители хотели этим сказать?

Да еще лезли в голову всякие срамные мысли о Наипервейшей Сволочи с его подлым приворотом…

Назавтра день не задался с самого утра. Ее величество Щука явилась в Лазурную столовую для совместного завтрака – в усыпанной бриллиантами короне и с рожей, как прокисший творог, вдобавок за компанию с сестрицей Салинсой. Обе тощие, мосластые, востроносые, с нахальными глазами-щелками. Щучья матушка в столицу не спешила – понимала, что зять ей не обрадуется, зато эти две мерзавки освоились, осмелели и теперь вовсю наслаждались своим нынешним положением. Глодия не уставала напоминать, что это благодаря ее подсказке Дирвен послал Куду, Вабито и Монфу за Наследием Заввы. Мол, сам бы не додумался, я тебя в люди вывела, а без меня так и остался бы мальчиком на побегушках у магов Ложи. Верно Лорма говорит, что королева из нее как из ослицы скаковая лошадь, и надо бы ее сослать куда-нибудь в провинцию.

Ее деревенское величество уселось за стол рядом с Повелителем Артефактов, поковыряло ложечкой свое любимое шоколадное суфле да и блевануло прямо в тарелку.

– Ты чего? – спросил обомлевший Дирвен.

На рукав ему попали брызги рвоты.

– Нехорошо мне… – обморочно пролепетала Щука, поднимаясь со стула.

– Ну и жрала бы у себя, а то насвинячила, как в родном хлеву, – процедил король, демонстративно стаскивая расшитый золотом шлафрок с испачканным рукавом.

– Да ты что ли совсем дурак? – рявкнула Салинса, приобняв сестру и глядя на Дирвена поверх ее плеча зло и многозначительно. – Не понимаешь?! Ты сейчас должен беречь ее пуще зеницы ока! Надобно, чтоб ее лучшие лекари посмотрели!

Щучье отродье ушло, и он тоже смылся из столовой. Ничего хорошего в этих парадных трапезах, так что пусть церемониймейстер катится в крухутакову задницу со своим дворцовым распорядком! Кто здесь главный, в конце-то концов? Даже подумалось, что прежний король, отрекшись от престола, втайне, может, еще и порадовался избавлению от ежедневной тягомотины.

Прислуга не рискнула перечить. Вначале эти придурки донимали его регламентами-этикетами, а сейчас ходят по струнке, потому что боятся Лормы. Она уволила самых назойливых – те исчезли с глаз долой, словно куклы, которых сгребли и забросили в дальний ящик. Остальные после этого присмирели, только дряхлый церемониймейстер продолжает гнуть свое.

Дирвен распорядился, чтобы ему принесли пива и чего-нибудь съестного в Королевский Штаб. Так он называл про себя уютный кабинет с застекленными шкафами, кожаными креслами, старинными картами на стенах и огромным напольным глобусом в углу. В шкафах лежали артефакты, которые он предпочитал держать под рукой – для них освободили место, выкинув ненужные книги. В простенках установили большие волшебные зеркала, обнаруженные в резиденции Ложи. И еще по его приказу тут приладили удобный гамак с пледом и подушками.

Он давно мечтал о собственном тайном убежище – и в убогой квартирке, где они с мамой ютились, пока его не забрал Надзор за Детским Счастьем, и в постылом особняке у богатой опекунши, и в приюте для конфискованных детей, и в Ларвезе под недремлющим оком Светлейшей Ложи. Наконец-то мечта сбылась! Пусть штаб не тайный, зато Дирвен никого сюда не пускал, даже для уборки. Так настроил сторожевые амулеты, чтобы ни один придурок не мог войти. Пусть дожидаются аудиенции в приемной с помпезной золоченой лепниной, до которой пока еще не добрались шаклемонговы ребята с молотками.

Ежедневная инспекция владений: благодаря Наследию Заввы он мог дотянутся до любого места, где есть хоть один завалящий амулет, и увидеть в зеркалах, что там происходит. И вмешаться, если понадобится.

Ему удалось взять под контроль еще два Накопителя – на западе, в портовом городе Кавиде, и на севере, в Хаврае, где он когда-то маялся в ссылке. Территория, на которой маги теряют силу, изрядно увеличилась. Теперь Дирвен пытался разобраться с пирамидой в Саварьоне, к востоку от Аленды. Мало-помалу он подчинит себе все земли от Сновидческих гор до Суринани, от Пурпурного океана до Унского хребта. Амулетчики и так от него зависят: как бы ты ни был крут, все равно без дозволения Повелителя Артефактов ни один амулет тебя не послушается, но для безоговорочной победы надо еще и магов задавить.

Зря он вышел к Зинте. Она бы у него под дверью долго не просидела: умчалась бы к очередному пациенту, поймав «зов боли». И никто его не заставлял, но по наущению Рогатой Госпожи, которая вечно стоит козни, он все-таки вышел в приемную.

Зинта рассматривала вытканное на гобелене морское сражение. На ней была серо-зеленая лекарская форма, куртка расстегнута, под туникой выступает округлившийся живот. Светлые волосы собраны в хвостик, лицо осунулось и повзрослело.

Обернувшись на звук шагов, она смерила Дирвена недобрым взглядом, как будто перед ней не король просвещенного мира, а какой-нибудь недоумок, которого она сейчас вздрючит по первое число. Вот тогда он и понял, что это засада, лучше бы сидел в Штабе и не высовывался.

Вначале лекарка сообщила, что Глодия беременна.

– Почему?.. – вымолвил Дирвен, несколько раз хлопнув ресницами.

– Потому. Тебе никогда не объясняли, откуда берутся дети?

– Да нет, я не это имею в виду… Ну, я не ждал, что эта коза, моя Щука, вдруг это самое… Они же что-то делают, чтобы не залететь…

– Это все, что нашлось в твоей безмозглой башке? Или еще какую глупость скажешь?

– Да это я так, – буркнул после паузы Дирвен, не смея огрызнуться.

Кому другому он бы преподнес урок, но перед ним стояла избранная служительница Тавше, а богиня Милосердия, если прогневается, может очень даже нехило тебе навредить. Однажды Дирвен уже навлек на себя ее проклятие, поэтому с лекаркой лучше не связываться. Поругается да уйдет, а он потом распорядится, чтобы во дворец ее больше не пускали.

– Я, в общем, рад, – добавил он, подумав о том, что королю вроде бы полагается престолонаследник. – Надеюсь, что родится парень, а не девка-соплявка.

Это проявление родительских чувств Зинту не смягчило. Несколько мгновений она смотрела на него все с тем же враждебным прищуром, потом спросила:

– Ты бы хотел подыхать на улице, в грязи, с разорванными внутренностями, мучаясь от боли?

Дирвен уловил, что она неспроста задала такой вопрос: словно вытолкнула его на лед, одно неосторожное движение – и поехал, и грохнешься.

– Что случилось?

– Не думала я раньше, что ты последний засранец среди зложителей. Ту девушку, которую ты изувечил, я вылечила, и надеюсь, что она уже далеко отсюда. А тебя я больше ни на грош не уважаю, хоть ты и надел чужую корону на свою дурную голову. Смотри, как бы опять рог не вырос, а то ведь под короной его не спрячешь, как в прошлый раз под шляпой.

Она что ли забыла, с кем разговаривает?! Одновременно с негодованием – укол страха: только рога ему сейчас не хватало… Лекарка под дланью Тавше стояла перед ним, словно облаченная в несокрушимые доспехи. Покровительство богини, якобы доброй, а на самом деле придирчивой и мстительной, защищало ее надежней, чем самый мощный «Незримый щит».

– Не увечил я никакую девушку, если кто на меня свалил – я не виноват!

– Она из Овдабы. Ты напал на нее на улице, используя амулеты. Случайный прохожий подобрал ее и привез к нам в лечебницу.

А, так вот она о ком… Ясно, куда подевалась Хенгеда: какой-то придурок решил проявить благородство и позаботился о ней. Наверняка эта дрянь ему голову заморочила! И свои амулеты выбросила, чтобы Дирвен не смог ее найти.

– А что ей сделалось-то? – спросил он запальчиво. – Я ее не изувечил, только проучил, она заслужила! И ничего ей с этого не было, встала да пошла, а если ее к вам прохожий привез – значит, она ему голову задурила, эта лицемерная гадина что угодно изобразит!

– Забыл, с кем разговариваешь?! – Зинта сказала то, что он сам хотел ей сказать, но не посмел, опасаясь прогневать Тавше. – Сотрясение мозга, множественные ушибы и гематомы, непроникающая травма мочевого пузыря, разрыв шейки матки, внутрибрюшное кровоизлияние, заражение крови. Кто после этого дрянь и гадина?!

– Она меня заманила и предала! – голос сорвался на фальцет, из-за этого Дирвен еще больше разозлился. – А я всего этого не делал, я только засунул этой твари ее же амулеты в то самое место, которым она меня заманила и предала! Это же для шлюх пустяки, отряхнулась да пошла, а если ей с этого плохо стало, это из-за происков Рогатой, которая меня все время под неприятности подводит! И не надо на меня валить, она сама виновата! Она предала любовь, а я отплатил ей по заслугам!

– А ты ее любил?

– Ну, нет, я-то не придурок, но она же делала вид, что она меня любит, а сама притворялась и работала на овдейское министерство благоденствия, она шпионка!

Пауза. Зинта глубоко вздохнула и произнесла с величайшим отвращением:

– Знаешь, кто ты? Маленький, наглый, самодовольный дурак! И никакие амулеты не сделают тебя чем-то другим. Еще собираешься человека заживо в клетке сжечь, но если ты совершишь такой зложительский поступок, Тавше тебя не простит. Так или иначе за это ответишь!

– Это не я собираюсь, а Шаклемонг! И придурок заслужил, чтоб его казнили, сам виноват! Он вовсю подражает сами знаете какой сволочи и своим примером совращает незрелых отроков, а мы такой срамотизм искореняем! Мы боремся за нравственность!

– Да вы паразиты-зложители, и для нравственности нет врага хуже, чем такие борцы!

– А что вы тогда про Накопители скажете? – крикнул Дирвен.

Голос опять сорвался. Надо поменьше пить пива. Или наоборот побольше… Но пиво тут не причем, это Рогатая Госпожа подстроила.

– Накопители были злом. И то, что ты сейчас используешь Накопитель для своих целей – тоже зло. С тех пор как ты захватил власть, в Аленде бесчинствуют грабители и мародеры – ты об этом знаешь?

– Зато произвол Ложи закончился! Никто больше никого не притесняет и не жирует за счет остальных! Сейчас трудности, зато свобода от магов! А у меня срочные дела! – дверь в Королевский Штаб – у него за спиной, до нее всего-то несколько шагов. – Вы лучше больных лечите, а государственные дела не ваша область, для них нужно государственное мышление…

Говоря, он пятился, не позволяя ей сократить дистанцию. Вряд ли она в него вцепится, даже если поймет, что он хочет сбежать – но кто ее знает?

– Это у тебя-то, остолопа, государственное мышление?! Или у паразита Шаклемонга? Или у жулика Мулмонга, которому ты отдал на разграбление Королевский банк? А больных я лечу! С тех пор как ваша банда захватила власть, битых и резаных стало столько, что я ничем другим больше не занимаюсь!

До двери совсем чуть-чуть…

– И… – распаленная Зинта вдруг замолчала и выдернула из ножен на поясе ритуальный кинжал Тавше.

Дирвен шарахнулся к двери, активировав защиту, но она не нападала, а глядела на свое оружие: голубоватый камень на рукоятке бледно светился. Это значит, где-то рядом или волшебный народец, или демон Хиалы, или неупокоенный мертвец… Или Лорма подслушивает.

Воспользовавшись моментом, Повелитель Артефактов ретировался в свои покои и захлопнул дверь. Лекарка что-то еще говорила, но он тоже не промах – заткнул уши. Наконец она убралась прочь. Настроение было изгажено, залил пивом. Не помогло. Досада ела его поедом, и подумалось, что сжигать придурка Тевальда – по-любому перебор, так он Шаклемонгу и скажет. Достаточно будет публично выпороть и конфисковать имущество в казну, а то Чавдо говорил, что денег в Королевском банке маловато, и надо экономить на необязательных расходах.

Зинта шагала по набережной Млечного канала, но по сторонам почти не смотрела. Залитые сиянием черепичные крыши, подмигивающие солнечными бликами окна, таинственные арки подворотен, запах проснувшейся реки, узорчатый мост Вееров на фоне ясного неба – все это скорее слепило и оглушало ее, чем радовало.

Она до того уставала, что в иные моменты готова была задремать на ходу. Пациентов с травмами хоть отбавляй, и среди них много таких, кого спасет только сила Тавше. В последнее время Хенгеда взяла в привычку укладывать ее спать, словно тряпичную куклу, и никого к ней не пускала: мол-де госпожа лекарка отдыхает. Некогда ей отдыхать! Впрочем, шпионка позволяла себе такие вольности, только если Зинта и впрямь становилась похожа на ватную куклу – после второй-третьей бессонной ночи, когда уже никакие снадобья не помогут обмануть измотанный организм. В другое время лекарка ее осаживала: ты меня в моем деле не заменишь, и не тебе тут распоряжаться.

Зато из Хенгеды получилась расторопная и старательная санитарка. Зинта дала ей две мази, по отдельности целебные, а если смешать – лицо враз опухнет и пойдет прыщами. И еще научила прибинтовать к пятке компресс, пропитанный настоем бледной луговой сугины – благодаря этому Хенгеда хромала, так что никто сейчас не узнал бы ее по походке.

Шпионка по-прежнему чувствовала амулеты, но пользоваться ими больше не могла и старалась держаться от них подальше. В палаты с лечебными артефактами она без крайней нужды не заходила, зато выполняла всякую подсобную работу: стирала, мыла судна, помогала на кухне, толкла в ступке ингредиенты для лекарств. Иногда ходила вместе с Зинтой по аптекам – сама напросилась: мол, надо ей посмотреть, что творится в Аленде.

Лекарка надеялась, что ей удалось обмануть Дирвена насчет исчезновения Хенгеды. Когда-то в Молоне Эдмар учил ее убедительно врать, чтоб она не проболталась о его делах в паянской гильдии контрабандистов, вот и пригодились те уроки.

О судьбе этого поганца Зинта ничего не знала, но судя по тому, что Повелитель Артефактов не хвастался победой над своим злейшим врагом, тот до сих пор не попался. Ну и хвала Двуликой.

На улицах там и сям подсыхали склизкие лужи, валялся мусор, белели обломки сбитой со зданий лепнины. Аленда с ее башенками, шпилями, узорчатыми флюгерами и коваными фонарями все еще оставалась нарядной, но день за днем превращалась в огромную помойку. Местами попадалась втоптанная в грязь домашняя утварь – от такого зрелища на душе становилось вконец тяжело: как же все эти вещи здесь оказались, что перед этим должно было случиться?..

Ободранные фасады напоминали страшный сон, а настороженные, с опаской двигавшиеся прохожие – тех, кому этот сон снится.

Лекарку под дланью Тавше никто не смел тронуть, но остальные горожане, выходя из дому, всякий раз рисковали, если только не принадлежали к числу амулетчиков, присягнувших Дирвену, или городских баламутов, прибившихся к Шаклемонгу. Впрочем, шаклемонговцы тоже старались не разгуливать поодиночке: почем знать, какая напасть ждет тебя за углом?

«Да что же вы творите, зложители окаянные, вразуми вас Милосердная!» – в который раз вздохнула про себя Зинта.

На столе перед королевой стоял тазик с половиной громадного соленого арбуза, и она жрала этот арбуз, как беглянка из голодной провинции, смачно зачерпывая хрустящую розовую мякоть столовой ложкой. На подбородке блестело прилипшее семечко.

– Кто будет-то, парень или какая-нибудь фиглятина? – буркнул остановившийся в дверях король после минуты неловкого молчания. – Она тебе не сказала?

Он пришел мириться, но Щука не оценила его добрых намерений и огрызнулась:

– Сам ты фиглятина! Сказала, будет мальчик. Лишь бы умом в тебя не пошел, а то чего ж хорошего быть дураком.

– Сама дура!

– Сам дурак! – азартно парировала Щука.

От перебранок она никогда не уставала, по этой части кого хочешь за пояс заткнет.

При других обстоятельствах они бы сперва поругались, а потом занялись любовью, но сейчас арбуз, которого было еще много, интересовал Глодию больше, чем все на свете постельные утехи. Даже чавкать не стеснялась… Дирвен прикрыл за собой дверь, разочарованный и в то же время умиротворенный: хвала богам, не девчонка – хотя бы в этом Рогатая не сумела ему нагадить!

Велел порученцу найти Шаклемонга. Тот явился вместе с Чавдо, оба выглядели довольными, словно обстряпали на пару обоюдно выгодную сделку.

Несвежая, как застиранная тряпка, физиономия Незапятнанного разочарованно скривилась, когда Повелитель Артефактов объявил, что королевским указом отменяет сожжение Тевальда и заменяет смертную казнь на тридцать плетей и конфискацию имущества в казну.

– Сжечь его надобно, потому что о детях малых подумайте! Ежели несмышленое дитя этакую срамоту увидит, враз таким же срамотистом станет, ибо для разгула непотребных помыслов всякой мелочи довольно: зацепил краем глаза – и уже не можешь думать ни о чем другом, кроме осаждающего тебя со всех сторон порока, и всевозможные мерзостные картины сами собой в воображении рисуются и соблазняют невинное сердце, уж я-то знаю! Сжечь его, и тогда чистые душой горожане будут ликовать, глядя на торжество справедливости!

– Гадство это – людей жечь, – с досадой возразил Дирвен. – Тавше прогневается. Остричь патлы и выпороть, чтобы знал, как подражать сами знаете кому, а потом на каторгу. Дикари мы, что ли?

– Не гадство, а протест тех, кто не в силах терпеть засилье порока и хочет защитить нравственные устои от разрушения!

Они препирались, пока не вмешался Чавдо:

– Вы правы, ваше величество, – произнес он рассудительно, глядя на спорщиков с умудренным прищуром бывалого человека. – Незачем взваливать на себя этакое бремя и гневить Тавше. Но наш дорогой друг Шаклемонг тоже прав, срамотизм надлежит искоренять, дабы защитить горожан от порока. Посему осмелюсь дать совет: почему бы нам не созвать общественный суд, который решит участь преступника? Пусть чистые душой горожане сами определят наказание для Тевальда, и тогда вы, мой господин, не будете нести ответственности за приговор, каким бы он ни оказался.

Незапятнанный порывался что-то сказать, яростно выкатив глаза и тряся клиновидной бородкой, но Мулмонг будто бы невзначай пихнул его локтем в бок – несильно, скорее по-приятельски: мол, уймись, я тебе потом все растолкую.

– Нынче же вечером организуем суд, такое дело незачем откладывать на потом. Господин Шаклемонг, возьмите это на себя и потрудитесь собрать почтенных горожан, у Повелителя Артефактов и без того забот хватает. Мой господин, какое бы решение они ни приняли – это будет их решение, за которое им держать ответ, а вы тут не причем. Я же со своей стороны обязуюсь курировать этот вопрос в части конфискации имущества, дабы не допустить никаких злоупотреблений.

– Уф, ловко вы его спровадили, – одобрил Дирвен, когда просветлевший лицом Шаклемонг ринулся прочь от них по коридору. – А то я думал, что будет полная телега всякой тягомотины…

– Не тратьте драгоценное королевское время на тягомотину, для этого у вас есть доверенные советники, – добродушно усмехнулся Чавдо. – Главное – вовремя напоминать им об их обязанностях, чтобы не повадились отлынивать.

Порадовавшись тому, что все так расчудесно уладилось, Дирвен остаток дня увлеченно возился с артефактами. Даже не стал интересоваться, чем закончился общественный суд: это не его ответственность, у Властелина Сонхи найдутся дела поважнее.

После ужина отправился к Щуке, но та недомогала, поэтому он по-быстрому отымел доставленную из борделя девку и устроился спать в гамаке в Королевском Штабе. Перед этим послал в крухутакову задницу привязавшихся в коридоре придворных чиновников с их сметами-бюджетами, доходчиво объяснив, что он им не придурок-счетовод, а король, и с этой ерундой пусть Чавдо разбирается.

Не спалось. На краю стола волшебный светильник в виде кораблика плыл по водам ночи в шаре уютного золотистого сияния. Поблескивали в полумраке дремлющие зеркала, бронзовый обод громадного глобуса, чернильница в виде головы чворка. За стеклами шкафов тлеющими звездочками мерцали артефакты. Дирвен мысленным приказом погасил свет, и комната погрузилась в темень.

Все равно не спалось. Казалось, кроме него здесь есть кто-то еще. В конце концов не выдержал, и все лампы разом вспыхнули: ну, разумеется, никого! А мерещится, что есть…

Опять потушил свет, и сразу вернулось ощущение чужого присутствия. Как в детстве, когда в темноте под кроватью будто бы кто-то прятался, хотя никого там быть не могло: мама покупала дешевые обереги, и он просил эти штуковины защитить его и от зловредных гнупи, и от людоедки-тухурвы, и от других обитателей опасных домашних потемок. Ясное дело, амулеты его слушались – хотя тогда он об этом еще не знал – и работали не хуже, чем их элитные аналоги, изготовленные для богатых заказчиков. А теперь он Повелитель Артефактов, король Ларвезы и колоний, Властелин Сонхи, он по праву владеет Наследием Заввы, и никто не в силах ему противостоять, даже хваленая Наипервейшая Сволочь! Но кто-то здесь есть. Чуть слышный шелковистый шелест, почти беззвучный вздох.

Готовый размазать противника по стенке, он снова отдал приказ на иллюминацию – и в этот раз то, что проникло на его территорию, не исчезло. Не успело? Или игра в прятки закончилась?

В первый момент Дирвен решил, что это какое-то экзотическое растение из дворцовой оранжереи, другой вопрос, кто его сюда притащил! Ствол в наплывах зеленоватой коры, ветви кроны сплелись в причудливый узел, под кроной вырезана маска – изящные черты, закрытые глаза – а сбоку на ветке примостилась живая змея.

Мелькнула мысль о покушении: приволокли, гады, дерево вместе с гадюкой, чтоб она его укусила! Ну, пеняйте на себя! Он пустил в ход «Королевский удар» – вначале оставить от гостинца щепки-ошметки, а потом разобраться, кто злоумышленники и как им это удалось…

Никакого результата. Сделал несколько попыток, но эта пакость даже не шелохнулась.

Внезапно «маска» открыла глаза – ни радужки, ни зрачков, миндалевидные глазницы как будто заполнены лунным туманом – и произнесла женским голосом:

– По теории вероятностей любой артефакт однажды может не сработать. Тем более во сне.

Тут он понял, что на самом деле все-таки дрыхнет без задних ног, и эта жуть ему снится, как последнему незащищенному придурку.

Все-таки не растение, а существо: за кору он принял облегающий покров из переливчатых черно-зеленых перьев – собственные или платье у нее такое, не разберешь. То, что сперва показалось ему пышной кроной, а потом огромным экзотическим тюрбаном, при ближайшем рассмотрении наводило оторопь: это были рога. Толстые, перекрученные, местами задрапированные намотанной тканью. К концам они сужались, напоминая когтистые птичьи лапы, кое-где были украшены тусклыми кабошонами… Да какие там кабошоны – это же глаза! И они тоже смотрят, как и лунные бельма на недобром узком лице. Или все-таки не глаза? В одном месте на поверхности рога выделялось светлое пятнышко, словно там срезали кружок величиной с монету.

Дирвен мысленно, сквозь дрему, потянулся к оберегу от снаян. Без проблем дотянулся, оберег исправно работал в резонансе с защитным орнаментом, который в королевском дворце нанесен на каждую стенку – а этот ужас все равно здесь! Вдобавок он не мог проснуться: пусть и чувствовал, что это всего лишь сон, вырваться из него в явь никак не получалось, и усвоенные в школе амулетчиков приемы не помогали. Как будто яви вообще не осталось, так что вырываться некуда… Он сидел в гамаке, напряженный почти до судорог и словно заледеневший, а когда попытался встать, гамак качнулся, пол уплыл из-под ног.

Разозлившись, вдобавок еще больше испугавшись, он забарахтался, рванулся и неуклюже вскочил, но все равно не проснулся. Кошмарное рогатое существо по-прежнему стояло напротив, в нескольких шагах от него.

Это не может быть снаяна – оберег же функционирует! Но кроме снаян есть и другие, кто проникает в людские сны и питается жизненной силой спящих. Китонские пауки, например. Хотя откуда им здесь взяться, если вся эта нечисть водится по своим обособленным ареалам… Тут же сообразил, откуда: изловили, принесли в клетке и подсунули в соседнюю комнату – покушение на королевскую особу, сволочной заговор, вот что это такое!

Ни проснуться, ни воспользоваться амулетами. Однако упадка сил он не чувствовал, и до паники не дошло – «Королевская броня» защитит его от любого незваного гостя.

– Кто тебя прислал?

– Я не письмо и не посылка, чтобы меня можно было прислать. Я прихожу и ухожу, когда сама захочу.

– Кто ты? – спросил Дирвен хрипло.

– Это зависит от точки зрения наблюдателя. У меня бесконечное множество и обликов, и трактовок. Ты столько раз называл меня Рогатой Госпожой, что наконец-то нарвался – в моих рогах твоя погибель!

Его прошиб холодный пот. Сделав отчаянное усилие, он сквозь сон дотянулся до «Брони» и воздвиг незримую стенку между собой и этой гнусной тварью – Госпожой Вероятностей.

– А может, и не погибель, тут уж как повезет, но все равно бесславный провал, – добавила она словно в раздумье. – Ты и впрямь поверил этим двум жуликам, Мулмонгу с Шаклемонгом?

Зубы заговаривает. А концы ее закрученных в чудовищный бутон рогов выглядят острыми, как стилеты. В ближнем бою запросто поранит – надо держать дистанцию. Сон там или нет, но способность двигаться он сохранил. Проворно отступил за гамак.

– Не того боишься, – тонкие губы на древесно-зеленоватом лице тронула усмешка. – Посмотри на мои рога внимательно – может, и поймешь, чего тебе нужно опасаться…

Он не отвечал, глядел на нее с прищуром, тяжело дыша, готовый к схватке. Как бы там ни было – он Повелитель Артефактов, и все амулеты в Сонхи ему подвластны, так что еще посмотрим…

– Не все, – возразила Рогатая Госпожа, как будто он об этом не подумал, а сказал вслух. – Угадай, из чего сделан один-единственный амулет, над которым у тебя нет власти?

От ее звенящего смеха и мебель, и стены, и половицы трепетали и колыхались, как флажки на ветру, и не было ничего надежного, весь мир ходил ходуном… А может, это всего-навсего раскачивался гамак, и Дирвен не стоял возле него, а лежал, наконец-то проснувшийся, взмокший, в липнущей к телу рубашке.

В комнате никого кроме него не было.

 

3. Месть Шныря

Народу на судилище собралось – плюнуть некуда. Так сказали бы глупые люди, а Шнырь все равно плевал на головы зрителям, словно на булыжник мостовой. Эта живая мостовая волновалась, разила потом и пивом, издавала азартные вопли, разноголосо бормотала и хотела жертвы. Маленький гнупи жадно облизнулся: он тоже хотел жертвы, вкусной кровушки и печеночки, и нынче ночью он свое получит – господин Тейзург обещал! Господин добрый, не обманет.

Гнупи смотрел на толпу с безопасной высоты второго этажа. Раньше тут было казенное учреждение, а теперь двери сорваны с петель, столы опрокинуты, бумаги выброшены из шкафов и затоптаны. Внутри никого, кроме полчища мух, деловито жужжащих над зловонными кучками: уж нагадили тут люди знатно!

После погрома для городского народца стала доступна изнанка этого здания, прежде запечатанная магами Ложи – туда-то Шнырь и пробрался. Потайное окошко находилось меж двух скульптур с отбитыми носами, подпиравших балкон этажом выше. Для человека там будто бы ничего нет, кроме оштукатуренной стенки – чтобы заметить свесившегося через подоконник Шныря, надо быть магическим существом или волшебником.

Тевальда притащили на цепи в ошейнике, под его грязными лохмотьями багровели кровоподтеки. Свидетели твердили одно и то же: «У меня обвиняемый вызывает негодование, потому что он подражает Тейзургу, и его богопротивный облик заставил меня испытывать невыносимые душевные страдания».

Парнишка с бегающими глазами и ломким баском отбарабанил это бойко, словно выученный стишок. Его нескладный ровесник с удивленной безбровой физиономией запинался и путался в словах, остальные ему дружно подсказывали. Пухлая немолодая дама произнесла обвинительную фразу певуче, как заклинание, а другая, с повадками рыночной торговки, яростно проорала, грозя Тевальду кулаком. Горожанин с набрякшим отечным лицом, похожий на спившегося подмастерья, изложил обвинение веско и основательно, сорвав у зрителей одобрительные выкрики. Слова у всех были одинаковые, и Шнырь заскучал: никудышный театр, впору свистеть и тухлыми яйцами кидаться.

После короткого совещания Незапятнанный вернулся на дощатый помост и торжественно огласил решение суда: за дурное влияние на горожан и за причиненные их чувствам тяжкие оскорбления обвиняемый приговаривается к публичному сожжению в клетке. Лицо Шаклемонга так и светилось от счастья, как будто он нашел клад или завтра женится на принцессе.

Потерявшего сознание Тевальда уволокли, словно мешок. Зрители сгрудились вокруг загодя приготовленных бочек с пивом: король угощает! Шнырь выбрался наружу, убедился, что амулетчиков с опасными для него артефактами поблизости нет, и шмыгнул в темный закоулок. Он чуял присутствие Крысиного Вора, и господина тоже чуял. Рыжий удалялся вглубь жилых кварталов, а господин ждал в подворотне обшарпанного казенного дома – в недавнем прошлом украшенного статуями, а сейчас похожего на вывалянный в пыли торт, который враз лишился своего кремового великолепия.

Господин Тейзург выглядел, как один из тех молодчиков, которые промышляют в глухих переулках. От повязки на лице он отказался: к таким охотники за наградой цепляются в первую очередь. Зато нарисовал вокруг левого глаза роскошный фингал и заеды в углах губ, в придачу затемнил зубы, как будто они сплошь испорченные. Зря, что ли, они со Шнырем утащили столько всего полезного из той актерской лавки? Волосы он спрятал под залихватски повязанной черной косынкой, которую называл иномирским словечком «бандана», а на стеганую безрукавку, надетую поверх живописно истрепанного камзола, нашил по бандитскому обычаю кованые бляхи в виде черепов. Этим реквизитом он разжился, заколов одного из молодчиков Шаклемонга – к большому восторгу Шныря, который во время нападения скакал вокруг и хлопал в ладоши.

– Рыжий здесь! – выпалил запыхавшийся гнупи. – Я его чую! Уходит, вон туда пошел! Ежели шибко побежим – догоним и уж тогда накостыляем крысокраду за все про все…

– Не сейчас.

Господин ухмыльнулся с истинно бандитским шиком, словно изображал на подмостках главаря самой лютой в городе шайки. Уж он-то, в отличие от давешних свидетелей с их скроенными по одной мерке «невыносимыми душевными страданиями», знал толк в театре.

– Завтра…

– А почему? – преданно глядя на него, осклабился в ответ Шнырь.

Он в игре, он заодно с Тейзургом, и его ждет важная роль в спектакле под названием «Охота на Крысиного Вора», а перед этим ему еще и жертву принесут – не житуха, а сплошной праздник!

– Завтра он будет уязвим. Он убьет невинного человека, из-за этого ему будет плохо, и он примет мою поддержку… Надеюсь, что примет. Бедный глупый Тевальд сослужит мне посмертную службу – поспособствует тому, чтобы мы с Хантре наконец-то помирились. А теперь хватит задавать вопросы, идем за твоей жертвой.

– Идемте, господин! – Шнырь нетерпеливо облизнулся. – Сварю себе печеночку и с вами поделюсь, уж не сомневайтесь…

На соседней улице ветер шуршал в темноте бумажками – днем здесь разгромили книжную лавку. Господин окликнул отбившегося от компании шаклемонговца, молодого парня с девичьими загнутыми ресницами, тяжелой челюстью и недоуменным хмельным взглядом. Назвал его чужим именем, тот возразил, что он не Понсойм, а Фелдо. Господин тогда засмеялся, кося под пьяного, и сказал: «Хвала королю за доброе пиво!» Фелдо отозвался: «Хвала королю Дирвену!» Слово за слово они скорешились и пошли вместе «догонять остальных», а за ними во мраке ночи крался Шнырь.

Упали они неспроста, а потому что господин ловко сделал спутнику подсечку. Побарахтавшись на мостовой, оба поднялись на ноги: один помог другому встать и поволок его дальше, подставив дружеское плечо. Их вело то в одну, то в другую сторону – обычное дело для набравшихся гуляк, и один заплетающимся языком убеждал приятеля не падать, а другой невнятно мычал в ответ. Невдомек было встречным, что у него повреждены голосовые связки, и не настолько он пьян, чтобы беспомощно заваливаться то вправо, то влево.

Господин Тейзург и без магии управился: ткнул его туда, сюда, в горло – несколько умелых прикосновений, и язык отказал, ноги перестали слушаться, руки повисли, как плети, но это видел только глазастый Шнырь. Прохожие не замечали, что один в этой паре ломает комедию, а второй безуспешно пытается позвать на помощь.

Несколько раз отдыхали в укромных закоулках: господин усаживал пленника на землю, словно большую вялую куклу, а сам обессилено прислонялся к стенке. Это раньше он мог переносить неподъемные для людей тяжести с помощью колдовства, а нынче умаялся, как нанявшийся в грузчики белоручка.

– Я с вами всенепременно поделюсь, я не жадина, вместе покушаем! – благодарно бормотал Шнырь, чтобы его подбодрить. – С крысокрадом нипочем бы не поделился, а с вами поделюсь, это истинная правда…

Он боялся, что Тейзург бросит Фелдо, не дотащив до подземелья – ну и обидно же будет! Но господину упрямства не занимать: всякий раз он, стиснув зубы, рывком за шиворот вздергивал шаклемонговца, закидывал его руку к себе на шею, обнимал за пояс и волок жертву дальше. Только один раз процедил с досадой: «Надо было брать кого полегче…» Под конец его шатало уже не понарошку, но до катакомб они все-таки дошли.

В галерее с низкими сводами гнупи зажег четыре тусклых шарика-светляка. Теперь его начали одолевать другие опасения: а вдруг кто-нибудь отнимет у них законную добычу?.. По счастью, ни его сородичей, ни крупных хищников поблизости не было, из темноты подсматривала только всякая мелюзга, которую можно не принимать в расчет.

Швырнув пленника на застывший каменными волнами пол – как будто вся эта громада куда-то течет, медленно и неотвратимо, за дюжину веков продвигаясь всего на пядь – маг отошел в сторону и сел. На лбу капли пота, грим вокруг «подбитого» глаза расплылся кляксой, и дыхание выровнялось не сразу, но это не мешало ему скалить зубы в ухмылке.

Дальше Шнырь натерпелся страху: показалось, что господин передумал насчет жертвоприношения и собирается этого Фелдо отпустить подобру-поздорову. Это как же так, ведь он же обещал! Слушая людской разговор, маленький гнупи чуть не заплакал от огромной, как ночное небо, обиды.

– И чем вам не угодил несчастный Тевальд? – осведомился Тейзург с кривой усмешкой. – Вы вменили ему в вину дурной пример недорослям? Да Хиала упаси, кто же в здравом уме станет брать пример с Тевальда? Он был абсолютно безвреден: бестолковое чучело, ходячий шарж на меня – порой это раздражало, порой развлекало… Впрочем, он по-своему трогателен. Его наивные поползновения завлечь меня в постель – о, это был такой водевиль, что хоть смейся, хоть плачь от умиления! А когда я снизошел до его неумелых домогательств, он так забавно смущался… Будь у меня возможность, я бы спас этого бедного дурака. Жаль, что это не в моих силах. Одна отрада – ты умрешь раньше.

Во время этой вкрадчивой речи шаклемонговец потел и дрожал, и Шнырь тоже дрожал – от предвкушения. Вытащил из припрятанной в углу сумки кухонный нож с засаленной деревянной ручкой, баклажку с водой и котелок, да еще фаянсовую чашку, на которой был нарисован похожий на розу вилок капусты – для крови.

– Фелдо, у тебя есть мизерный шанс уйти отсюда живым. Мизерный, но шанс… Попробуй меня соблазнить? Если мне понравится, я тебя отпущу, и ты вернешься к своим, выпьешь с ними пива, завтра утром снова пойдешь уничтожать архитектурные памятники, вечером посмотришь, как будут жечь на площади несчастного Тевальда… А то, что здесь произошло, забудешь, как страшный сон, и никто об этом никогда не узнает. М-м, как тебе мое предложение?

Ошеломленный этим предательством, Шнырь выронил приготовленную для трапезы вилку, и она звякнула о камень. То есть как это – «я тебя отпущу»?.. А жертвоприношение?! Стало быть, господин Тейзург его обманул?..

Пленник мычал и отчаянно гримасничал. Говорить он по-прежнему не мог, но способность двигаться более-менее восстановилась, и он начал раздеваться, совершая нелепые телодвижения – точь-в-точь клоун, который передразнивает женщин в ярмарочном балагане. Шнырю, глядевшему сквозь навернувшиеся слезы, было не до балагана, потому что все его обманывают, ни во что не ставят, и рыжий ворюга у него крыску отобрал, и господин туда же…

Тейзург рассмеялся, глядя сверху вниз на Фелдо, белого и неуклюжего, вставшего на четвереньки на ворохе тряпья. Шнырю хотелось подскочить да отвесить пинка по откляченному голому заду, а потом что есть мочи укусить за палец господина. Побоялся, не посмел – и, как выяснилось чуть позже, умно поступил, потому что господин тут-то и вынул из кармана серповидный нож для жертвоприношений.

– Это и есть ваша хваленая нравственность? С ума сойти… Что-что ты хочешь сказать?

Пленник дико выпучил глаза и замотал головой, издавая звуки, похожие на рыдания.

– Ах, я тебе что-то обещал? Правда?.. Увы, ты невнимательно слушал, я ведь сказал – если мне понравится, а я не в восторге от твоих, гм, прелестей. Отправляйся-ка лучше соблазнять демонов Хиалы, среди них есть весьма невзыскательные, кто-нибудь да оценит… Храбрый Шнырь, лучший среди гнупи, прими мою жертву!

В полумраке блеснуло лезвие, из вспоротой шейной артерии брызнула кровь. Фелдо с хрипом завалился набок, суча ногами.

Только теперь Шнырь понял, что Тейзург морочил голову не ему, а пленнику. Эх, мог бы тоже повеселиться, а вместо этого изводился и проливал слезы… Схватив свою чашку, он кинулся к Фелдо, чуть не запнулся о ногу с большой грязной ступней, нацедил, перемазавшись, и наконец-то сделал первый глоток теплой жертвенной кровушки. Зря он усомнился в доброте своего господина!

Марлодия – распространенное в Ларвезе женское имя. Хромую санитарку с опухшим прыщавым лицом, которая вместе с Зинтой ходила по аптекам, тоже звали Марлодия. Беседуя с ней под навесом кухонной пристройки на заднем дворе лечебницы, Суно признал в ней амулетчицу Хенгеду Кренглиц, засланную в Аленду под именем Райченды Шумонг. Минувшей зимой он по заданию Крелдона выслеживал группу овдейских агентов, тогда и столкнулся с этой барышней.

Эти холодные и внимательные серые глаза определенно принадлежали Хенгеде-Райченде – хотя тому не было никаких подтверждений, кроме интуитивной догадки. Небольшая сутулость, охрипший голос, изменившаяся из-за хромоты походка – отменный маскарад.

Он смотрел на шпионку с прищуром, как на сидящего напротив игрока в сандалу: знает ли она, кто он такой, и понимает ли, что ее раскусили? Они ведь теперь «в одной лодке» – это иномирское выражение Суно однажды услышал от блистательного поганца коллеги Эдмара.

Ответ на первый вопрос – безусловно, да.

После недолгой игры в гляделки Хенгеда первая нарушила паузу:

– Уговорите Зинту уехать. Если она останется здесь, это плохо для нее кончится.

– Всякий раз уговариваю, – вполголоса отозвался Суно. – Вы сможете устроить, чтобы сегодня вечером она не пошла на площадь Последнего Слова? В ее положении лучше туда не ходить. Жрецы Кадаха и Тавше собираются просить милости для приговоренного, но мне сдается, их не послушают. Дирвена они еще могли бы образумить, однако эта казнь – не его замысел. Сжечь кого-нибудь заживо – давняя мечта Шаклемонга, и его поддерживает Чавдо Мулмонг, доверенное лицо вурваны Лормы, для которой это будет истинный праздник с фейерверком. Вурвана не простит, если ее оставят без праздника. Так что светлых жрецов они спровадят и осуществят то, что задумали, аргументируя свое решение защитой нравственных устоев.

– Зинта в это время будет спать, – заверила Хенгеда. – Преподобный настоятель храма уже говорил со мной об этом. Начальство лечебницы не хочет, чтобы она рисковала. Тут я управлюсь, речь о другом. К Зинте несколько раз приходили от Ваглерума: требуют, чтобы она избавила от увечий юнцов из «золотой молодежи», которых поранил Хантре Кайдо в зверином облике. Он тогда заступился за девушку – вы же знаете об этой истории? Зинта не хочет им помогать. Без обиняков сказала, что не станет тратить силу Тавше на такую дрянь, когда столько пострадавших горожан нуждается в лечении. Сначала Ваглерум пытался договориться с ней, потом начал угрожать. Вы можете добиться, чтобы она уехала?

Овдейка излагала все это ровно и деловито, почти бесстрастно. В то же время в ней ощущался скрытый напор – словно вода, которая точит преграду и однажды снесет ее, разметав камни и щепки.

– Зинта знает, кто вы такая?

В лице что-то дрогнуло, но ответ прозвучал все так же сухо:

– Да. У меня была опасная для жизни травма, Зинта меня вылечила. Я благодарна ей и стараюсь отработать свой долг.

Мимо них протиснулся послушник с корзиной репы. С кухни тянуло чесночной похлебкой. Небо хмурилось, за приоткрытыми воротами ветер гонял пыль.

– Я поговорю с Зинтой, – сказал Суно, подумав: «Но это не значит, что я тебе доверяю».

А вслух добавил:

– Храни вас Ланки.

Загадку Рогатой Госпожи Дирвен разгадал еще до рассвета. Не на того напала. «В моих рогах твоя погибель» – и неприметный светлый кружок на ее чудовищном венце, наверняка это след на месте недавнего среза. К крухутакам не ходи, неподвластный Повелителю Артефактов амулет сделан из ее рога.

Вопрос, кому она подбросила эту штуку. Вот тут как раз и пригодился бы крухутак, но у Лормы пернатые должники закончились – та сказала об этом, когда Дирвен хотел спросить, кто похитил маму.

После завтрака выяснилось, что суд все-таки приговорил Тевальда к сожжению: на прием к королю ломилась делегация жрецов, требовавших, чтобы он отменил казнь. Служители Кадаха и Тавше были настроены решительно, дошло до скандала – с Незапятнанным, который начал с ними ругаться и всех переорал, хотя он был один, а жрецов много. В конце концов они убрались, пообещав, что воззовут к богам, чтобы те образумили людей, творящих непростительное. Шаклемонг кричал им вслед, что боги на его стороне, потому что он поклялся бороться за нравственность и огнем выжигать богомерзкие пороки.

Честно говоря, Дирвену идея такой казни по-прежнему не нравилась, но Чавдо возразил, что это решение благонравной общественности и городского суда, а раз так, нехорошо будет, если король отменит приговор, пренебрегая оскорбленными чувствами своих подданных. Не следует поступать наперекор массовым настроениям – надобно потакать им и умело использовать их в своих целях.

Его речи лились, словно тягучий мед: вроде и учит, как себя вести, и в то же время признает, что главный тут не он, а Повелитель Артефактов. Не то, что маги Ложи, которые первого амулетчика в грош не ставили, несмотря на его заслуги.

Кончилось тем, что Дирвен на все плюнул и закрылся у себя в Штабе. Решил, что допоздна будет работать с амулетами на подконтрольной территории, остальное его не касается. Чавдо верно сказал, пусть городская общественность спустит пар, лишь бы против своего законного короля не бунтовала, и отвечает за эту казнь суд, а вовсе не он.

Под капором с оборками – маска из кроличьего меха, с прорезями для глаз и атласным носиком-треугольником. Там, где должен быть рот, пришита игрушечная мышь: лоскут серого бархата, пара черных бусин, веревочные лапки и хвостик.

За исключением маски, в маленькой барышне не было ничего необычного. Клетчатое пальтишко с пелериной, полосатые чулочки, ботинки с галошами. Ее держала за руку высокая дама в повязанной крест-накрест шали в катышках и шляпке с вуалью, за которой поблескивали очки. То ли родственница, то ли няня.

– Веди себя хорошо, Глименда, и тогда мы купим тебе пирожное, – она говорила нарочито «по-детски», сюсюкая и коверкая слова, как будто опасалась, что иначе девочка ее не поймет. – Смотри-ка, сколько народу собралось – здесь будет представление, вот и посмотрим на жонглеров, не зря мы с тобой приехали, они выступают для тех, кто хорошо себя ведет, слушается старших и не мочит ноги в лужах…

– Не представление, а казнь, – неодобрительно буркнул пожилой мужчина, по виду мастеровой. – Уходили бы вы, сударыня, отсюда с ребенком.

– Да что вы говорите! – манерно ахнула дама.

И повернула к чайной «Марципановая цапля», волоча за собой воспитанницу.

Узкая деревянная постройка, ютившаяся в закоулке возле площади Последнего Слова, и впрямь напоминала цаплю, которая притворяется домом. Далеко выдвинутый балкон третьего этажа – точь-в-точь клюв – скрипел под весом набившихся зрителей. Вот будет потеха, если обломится и рухнет, ухмыльнулся под маской Шнырь, чинно семеня рядом с господином.

Они сделали вид, будто тоже хотят наверх. Когда их туда не пустили, сказав, что места не осталось, господин всех обругал визгливым голосом, а его обозвали в ответ «старой дурой».

Шаклемонговы молодчики останавливали и щупали молодых барышень высокого роста: нам-де только убедиться, что вы под юбкой натуральная порядочная девица, а не замаскированный вражина Тейзург. При этом на самого Тейзурга никто из них не обратил внимания.

– Люди наивны, Шнырь, – снисходительно обронил господин нынче утром, когда лепил себе на подбородок фальшивую бородавку. – Четыре года назад я, спасаясь от Накопителя, выдавал себя за очаровательную девушку, и Дирвен пал жертвой ее, то есть моей, опьяняющей прелести. Наверняка они учли такую возможность, но вряд ли додумаются, что я загримируюсь под некрасивую пожилую особу и оденусь без намека на хороший вкус. Хотя поверь мне, Шнырь, непривлекательность и безвкусица тоже могут быть изысканными.

Грим он наложил по-хитрому, в несколько слоев, и из складного настольного зеркала на него смотрело обрюзглое лицо пожилой дамы, набеленное и нарумяненное. Немного пудры он нарочно просыпал, как будто на пропахшей нафталином темной шали раздавили моль. Довершили дело видавшие виды очки и седой парик с буклями, а на руки «дама» надела линялые зеленые перчатки.

– Еще как изысканно получилось! – с энтузиазмом подтвердил гнупи.

Он был в восторге от такого отменного маскарада, и его аж до слез тронуло то, что господин собственноручно сшил для него кошачью маску и мышку.

– Приятно услышать мнение истинного ценителя, – промурлыкал Тейзург, и Шнырь напыжился от гордости.

После вчерашнего жертвоприношения его так и распирала сила: как будто кровь в жилах бурлит и поет, и он может носиться вприпрыжку хоть целый день без отдыха, и зажечь несколько дюжин шариков-светляков за раз, и еще по-всякому колдовать.

– Шнырь, твой главный враг сейчас – иллюзия всемогущества, – предупредил господин перед тем, как они при полном параде вышли на улицу. – В толпе не лезь людям под ноги, а то ведь наступят и не заметят. И не приближайся к стенам, на которых эти идиоты развесили цитаты из Шаклемонга.

– Если там заклинания, я почую!

– Насчет заклинаний не знаю, но тряпки превосходно горят. Держись подальше от всего, что может полыхнуть.

– Так они же Тевальда жечь собираются, а не все остальное поджигать…

– Больше ничего не скажу. Сам увидишь.

Хотелось поскорее узнать, что будет дальше. Гнупи аж приплясывал от нетерпения и не сразу понял, что с ним разговаривает остановившаяся рядом дама в большой, как колокол, юбке с розовыми оборками:

– Девочка, милая, как тебя зовут?

Ага, так и сказал… Голос его выдаст, поэтому молчок.

– Глименда не может сказать, как ее зовут, она держит в зубах мышку, – ответил вместо Шныря господин Тейзург. – Если она заговорит, мышка убежит. Глименда у нас играет в кошечку.

– Надо же! – умилилась дама с оборками. – А моя племянница такого же возраста приохотилась в собачку играть, даже просила, чтобы ее водили гулять на поводке. Дети такие фантазеры!

Другая дама, белобрысая и прилизанная, обратилась к своей спутнице, темноволосой красотке в клетчатом дорожном костюме:

– Видите, баронесса, каковы ларвезийские нравы? Дети играют в кошечек-собачек, и никто этого не пресекает! У нас сразу нашлись бы неравнодушные горожане, сообщили бы в Надзор за Детским Счастьем, и этих девочек, которые таскают в зубах мышей и гуляют на поводках, изъяли бы из нерадивых семей, чтобы отдать заботливым приемным родителям. А здесь никому нет дела…

Говорила она по-овдейски, но волшебный народец понимает любой человеческий язык – лишь бы он был сонхийский, а не иномирский.

– Меня больше огорчает то, что мои амулеты сдохли, – отозвалась баронесса неприветливым тоном, каким разговаривают с людьми, изрядно поднадоевшими. – Надо было из Суфлата плыть морем. Что ж, посмотрим на казнь и двинемся домой, пока они границы не закрыли.

Третья в этой компании, юная девушка с пышной копной светлых волос, заносчиво фыркнула.

– Грента, ты ведь знаешь, что меня это раздражает, – произнесла темноволосая со скрытой угрозой, и тогда Грента снова фыркнула.

– Казнь мы отсюда не увидим, – деловито заметила старшая иностранка. – Идемте, подберемся поближе?

– Идем, – согласилась вторая. – Тут еще от этой карги нафталином несет!

Они повернули к запруженной народом площади. Баронесса тянула за руку бледную, словно ей дурно, Гренту.

– Спасибо за «каргу», дорогая Лимгеда, – тихонько пробормотал им вслед господин, который тоже понимал по-овдейски.

Шнырь подумал, что нипочем бы не согласился быть маленькой девочкой в Овдабе: захочешь поиграть во что-нибудь интересное, а тебя хвать – и заберут. Нет уж, лучше быть гнупи, носить красную или зеленую курточку, бегать по ночам в деревянных башмаках и чинить пакости смертным.

Кем не собирался на площадь Последнего Слова, но все-таки пошел.

На нем была кургузая куртка с четырьмя внутренними карманами и удобным капюшоном – самое то для вора-амулетчика. На подходе к месту казни его несколько раз останавливали, заглядывали под капюшон, теряли интерес и пропускали.

Ловят не его, а Эдмара и рыжего, но могут ведь припомнить, что на службе у Тейзурга состоял амулетчик… Благодарение Ланки, не опознали. Ежели по уму, не надо бы ему сюда соваться.

Он знать не знал парня, которого собираются сжечь, а все равно было муторно. Время от времени он ощущал рвотные позывы и устремлялся к ближайшей мусорной куче – они в Аленде сейчас повсюду, на каждой улице. Но если б не пошел, стало бы хуже. Он надеялся на чудо: может, боги так или иначе вмешаются, поразят молнией Шаклемонга и выпустят приговоренного из клетки? А если не боги, то хотя бы демоны Хиалы, ведь Тевальда обвинили в «демонских пороках»… Без разницы кто, лишь бы не случилось этой жути.

Возможно, какая-то часть зрителей пришла сюда с такими же надеждами. Но хватало и сторонников Шаклемонга, и зевак, явившихся поглазеть из досужего любопытства.

Кем отметил, что и в толпе, и в окружающих площадь административных зданиях с остатками изуродованной лепнины рассредоточена целая армия амулетчиков. Если бы противники этой затеи взбунтовались и рискнули отбить жертву, их бы в два счета усмирили.

На стенах там и сям были развешаны куски парусины с поучениями Шаклемонга и хвалой королю Дирвену – крупными буквами, но сейчас, в сумерках, надписей не разберешь. Дощатый помост, на котором стояла обложенная дровами клетка, озаряли факелы, а площадь и окрестные переулки тонули в дымно-лиловом вечернем мареве. Еще и погода безветренная. Казалось, нервы того и гляди начнут рваться, как нитки, на которых подвесили тянущий к земле груз.

В клетку втолкнули человека с мучнисто-бледным лицом в пятнах кровоподтеков. Он что-то бормотал, вцепившись в прутья, однако его заглушил Шаклемонг, который с боцманским рупором взобрался на помост и начал говорить о засилье пороков, о своей борьбе за нравственные устои, о том, что сегодняшний день станет истинным праздником для всех, кто хочет воспитывать своих детей в скромности и добродетели. Его пытались перекричать люди в жреческих одеждах, но рупоров у них не было, и их живо оттерли от помоста молодчики из шаклемонговой гильдии.

Кем боялся, что его опять вырвет. Колени мелко дрожали, хотелось к чему-нибудь прислониться, но он стоял в гуще толпы. И за каким демоном его сюда принесло… Когда площадь озарило будто вспышкой фейерверка, и шарахнувшаяся людская масса поволокла его влево, он чуть не упал. Ну и дурак, нельзя тут падать – затопчут.

Справа по стенам заплясало яростное золотистое пламя, пожирая полотнища с надписями: оно мчалось по периметру, словно живое, а потом перекинулось на помост. На прутьях клетки сверкнула искра, в то же мгновение Тевальд с почерневшим лицом осел, как свалившееся с вешалки пальто. На Шаклемонге вспыхнул сюртук, и Незапятнанный с воем ринулся с охваченного огнем возвышения в самую гущу своих единомышленников.

Толпа колыхалась, как желе в сотрясаемой кастрюле. Теперь огненный вихрь метнулся по левой стороне площади, обращая в пепел прямоугольники смутно белевшей ткани. Пахло горелым, над головами кружили хлопья копоти.

Все случилось очень быстро, и Кемурт не сразу понял, что события пошли совсем не так, как задумал Незапятнанный.

– Боги показали, что им неугодны такие деяния! – выкрикнул, надрывая голос, жрец Тавше, подобравший рупор. – Боги даровали приговоренному мгновенную смерть и покарали тех, кто осмелился вершить неправый суд!

То ли на него набросился кто-то из охраны, то ли он сам отшвырнул рупор и смешался с народом – Кем не видел, но от всей души пожелал ему удачи. Главное он сказал, и вся площадь его услышала.

Людская масса потекла в переулки, словно разорванная на куски морская звезда, уползающая в разные стороны. Кемурт двигался вместе со всеми. Руки он согнул в локтях и прижал к бокам, стиснутые кулаки держал перед грудью, защищая ребра – однажды прочитал в приключенческой книжке, что именно так надо вести себя в толпе во время давки. Спасибо Ланки, его больше не тошнило, и колени не дрожали.

Вокруг стоял гомон, кто-то молился, кто-то ругался, кто-то плакал. Кто-то говорил, что это была саламандра – он ее разглядел, потому что смотрел в бинокль, куда же делся его бинокль, может, кто-то подобрал?.. Ага, попробуй что-нибудь подобрать в таком столпотворении – повезет, если всего лишь пальцы оттопчут, а то ведь можешь и не встать.

Оказавшись неподалеку от стены, Кем глянул на водосточную трубу – кажись, добротная, должна выдержать… Не поддался искушению: на крыше можно отсидеться, но там наверняка дежурят подчиненные Дирвену амулетчики.

Дальше по улицам стояли заслоны с фонарями и факелами, всех подозрительных шмонали, пришлось дожидаться своей очереди часа три, если не четыре. Он откинул капюшон – затруднительно принять его за Эдмара или Хантре, но все равно спросили, кто такой. Назвался Келдо Барвехтом.

– Придержите руки, уроды подзаборные! А вашему Тейзургу я когда-нибудь яйца оторву!

Он решил бы, что этот вопль вырвался из луженой глотки разъяренной рыночной торговки – если б не овдейский акцент. Оглянувшись, увидел в свете факелов баронессу Лимгеду Тарликенц и свою бывшую подельницу Гренту, которую в прошлом году сцапали во время облавы и отдали баронессе под опеку. Поскорей натянул капюшон и отступил в тень. Ругань баронессы в адрес «государственного врага» послужила для овдеек наилучшим пропуском, и они благополучно миновали кордон.

Кемурт пристроился за ними – в толкучке это не вызывало подозрений, в крайнем случае примут за обычного вора, который охотится за кошельками – и в течение некоторого времени тащился следом. Понял из разговора, что в Аленде они проездом, возвращаются из путешествия на юг, и у них была третья спутница, которая потерялась в толпе, но они этой потерей ничуть не расстроены, и баронесса, похоже, тиранит Гренту, однако Грента тоже в долгу не остается, так что прав был Эдмар, когда говорил, что они нашли друг друга, и у них своя игра.

Наконец толпа начала редеть, растекаясь по улочкам и переулкам. Овдейки ускорили шаг, Кем отстал. Запнулся в темноте о какой-то хлам, чуть не растянулся на мостовой. Вскоре понял, что заблудился. Воняло гарью и отбросами. Казалось, эта кромешная ночь никогда не закончится: как будто Аленда провалилась в Нижний мир, а горожане так и не заметили, что с некоторых пор живут в Хиале.

Когда невесть откуда выскочила саламандра – сияющая золотая ящерка, за которой тянулся искристый шлейф – и начался переполох, Шнырь побежал в нужную сторону по головам кучно стоявшего народа. Гнупи – прирожденные акробаты, они даже по стенам бегать умеют и вовсю этим пользуются, чтобы досаждать по ночам людям своим топотом.

Перед этим Тейзург посадил его к себе на плечи, объясняя окружающим: «Иначе малое дитё ничего не увидит!» Окружающие ругались: «Нашла, что ребенку показывать, дура полоумная!»

Благодаря зачарованному мешочку с рыжей прядью и клочком кошачьей шерсти Шнырь живо нашел Крысиного Вора. Тот стоял у загаженной щербатой стенки – вот растяпа, нельзя в такой сутолоке ошиваться возле стен, могут притиснуть и задавить! – и выглядел пришибленным, будто у него стряслась беда. Мудрый господин предвидел, что он таким и будет: мол-де это упрощает твою задачу.

Прыгнув ему на плечи, маленький посланец содрал с него тюрбан и взамен нахлобучил лохматый парик, который принес за пазухой. В тот же миг парик намертво прилип. Это колдовство доступно не всякому, но Шнырь благодаря жертвоприношению нынче еще не то мог сделать! Продержится до рассвета следующего дня, за это время им нужно уйти от погони.

Теперь на глаза Крысиному Вору падали темные патлы, а физиономию была перемазана сажей. Люди, которые находились рядом, смотрели в сторону помоста и ничего не заметили.

Жалко, напугать ворюгу не удалось. Нет бы завопил или вздрогнул – а он ухватил за полу маскировочного девчоночьего пальтишка и спросил безразличным голосом:

– Шнырь, чего тебе надо?

– Мне надо, чтоб ты за крыску мою поплатился! – сварливо прошептал гнупи ему в ухо. – А еще надобно тебя спасти, господин велел, у него к тебе серьезный разговор.

На всякий случай изо всех сил вцепился в ворот, чтобы собеседник не сдернул его на землю.

– Где он?

– Здесь, да ты к нему не подойдешь – зенки разуй, народу же как яблок в лукошке! Ты вот чего, главное, не давайся тем, кто тебя ловит. Я из тебя натурального трубочиста сделал – ха-ха, никто не узнает, потом в зеркало посмотришься! Как все отсюда двинут, мы до тебя сами доберемся, мы с господином до кого хошь доберемся!

– Уж это точно, – процедил рыжий.

– И не стой здесь как дурак. Глянь, вон там угол и водосточная труба с загогулинами – самая гиблая штуковина, держись от нее подальше. Жалко, тропка на изнанку дома не рядом, а то б я тебя спрятал. Ты нужен, чтобы вы с господином победили супостатов, поэтому позаботься о себе. А крыску я тебе не простил, не надейся!

Шнырь помчался обратно, словно по кочкам – только вместо кочек были шляпы и береты, тюрбаны и капоры, вязаные шапочки и суконные капюшоны, женские прически и стриженые мужские макушки. Толпа волновалась, ругалась, пахла страхом, потом, разочарованием, перегаром и мочой, а над головами витал запах горелого тряпья и паленого мяса.

Разыскав Тейзурга, посланец устроился у него на плечах и шепнул:

– Я все сделал, как велено. Идемте в ту сторону!

Легко сказать – «идемте». Они начали мало-помалу смещаться по направлению к Крысиному Вору, Шнырь как умел плел чары, чтобы помочь господину протиснуться и защитить его от толкотни.

Вокруг колыхалось море человеческой плоти, и разило все сильнее – такая крепкая и тошнотворная смесь, что даже Шнырь под маской морщил нос, а уж каково было господину Тейзургу! Тот двигался к цели, словно через болотную трясину, а оседлавший его шею верный помощник подсказывал дорогу. Порой толпу охватывало паническое брожение, тогда становилось еще страшнее, но благодаря шнырёвым чарам господина прикрывали будто бы навешанные со всех сторон щиты. Маленький гнупи нипочем не смог бы их наколдовать, если б не вчерашняя жертва. Кое-кому в толпе не повезло: вместе с живыми перемещались мертвецы с разинутыми ртами и выпученными глазами – не падали только потому, что некуда падать. Глядя на толчею сверху, Шнырь радовался своему превосходству над бестолковыми смертными.

К тому времени, как они добрались до противоположной стороны площади, толпа немного поредела. Рыжий сидел под стеной – помятый, в растерзанной куртке без пуговиц, но кудлатый темный парик никуда не делся.

– Ты в порядке? – присев перед ним, спросил Тейзург, в то время как гнупи соскочил на землю и зажег меж сложенных ладошек шарик-светляк.

– Да.

– По тебе не скажешь.

– На свою рожу посмотри, – огрызнулся Крысиный Вор.

– Моя рожа – плод вдохновенных трудов перед зеркалом, а ты похож на бедного сироту, которого злые люди выгнали из дома, так и хочется кинуть тебе медяк на пропитание.

– Я ничего не смог сделать, – пробормотал рыжий с таким надрывом, точно у него что-то ценное отобрали.

Шнырь не понял, о чем он, но злорадно выпалил:

– Вот и поделом тебе за мою крыску, на крышу беззаконно заброшенную!

А господин, сгребши собеседника за отвороты куртки, порванной и залитой кровью – не иначе из расквашенного носа – участливо осведомился:

– У тебя нет сотрясения? Ребра целы?

– Я же сказал, в порядке.

– Это не может не радовать!

И к несказанному восторгу Шныря отвесил крысокраду оплеуху, а потом и вторую, придерживая за куртку, чтобы тот не треснулся о кирпичи затылком.

– Так тебе и надо, так тебе и надо! – мельтеша вокруг них, твердил гнупи.

У рыжего опять потекла из носа кровь, и он произнес потерянным голосом:

– Все, что у меня получилось – это быстро убить. Через глазную впадину в мозг, который вскипел и выгорел за долю секунды. Я не пытался его освободить, он все равно не смог бы уйти. Его еще до суда так искалечили, что он протянул бы не больше восьмицы, я вчера подошел достаточно близко, чтобы все это почувствовать. Я предупреждал его, чтоб он не разгуливал в баэге и валил из города, а он не послушал.

– Если б он тебя послушал, они нашли бы кого-нибудь другого, – заметил Тейзург. – Ты ведь и сам это понимаешь, не правда ли? Шнырь рассказал, как ты заступился за Тевальда около «Штофной розы». Он был бедным подражателем – из тех, кто чувствует себя мало-мальски значительной персоной только с изысканной орхидеей в петлице. Раньше он был никем, а надев баэгу, стал кем-то, похожим на меня. Думаю, для него было бы истинной трагедией вновь стать безликой человеческой амебой – такая перспектива ужасала его больше, чем мученическая смерть за право носить баэгу. Отсюда мораль: надо самому быть изысканной орхидеей – хоть в гриме, хоть в обносках, как мы с тобой…

– И как я! – встрял маленький гнупи.

– Да, и как Шнырь. Ты меня несказанно обяжешь, если встанешь и пойдешь с нами самостоятельно, а то вчера я на месяц вперед натаскался тяжестей. Только не спрашивай, что вчера было, это слишком душераздирающая история, в стиле самых черных городских страшилок. Вставай! Нам надо убраться отсюда заодно с толпой.

– А то еще можем в этом доме спрятаться, – подсказал гнупи.

– Не годится. Лорма тут каждый угол обыщет. Не забывай о том, что она вурвана, и ваши тропки для нее открыты. Хантре, да вставай же! Разве ты не хочешь положить конец этому бездарному фарсу с Дирвеном и Шаклемонгом в главных ролях?

– А ты знаешь, как это сделать?

– Представь себе, знаю. Но расскажу не здесь и не сейчас. Идем, наконец.

Поднявшись, Крысиный Вор скривился и зашипел сквозь зубы.

– В чем дело?

Он не ответил, молча захромал рядом с Тейзургом.

– Надеюсь, не перелом?

– Ногу отдавили.

– Кости стопы целы?

– Демоны знают, – буркнул рыжий.

Еще и попытался отпихнуть господина, который обнял его, поддерживая – но потом сдался и все-таки принял помощь. Видно было, что шагать ему больно.

Двигались они медленно и помалкивали, потому что снова оказались в гуще толпы. Когда дошли до кордона, господин давай ругаться исковерканным визгливым голосом: мол-де и вместо казни показали какую-то дрянь, стоило ли ради этого на площадь ходить, больные ноженьки утруждать, и зять пьяница-негодяй, из дома тащит, в канавах ночует, и внучка-паршивка растет непослушная… Их пропустили без проволочек, еще и прикрикнули – шибче проходи, не задерживай!

Дальше людей повел Шнырь, выбирая безопасную дорогу. Без него им бы не уйти далеко в такой темени.

Погоню он почуял, когда пробирались через квартал Тысячи Зрителей. Изваянные из белого камня и вылепленные из гипса Зрители в былые времена глядели на прохожих с крыш, с карнизов, из-под балконов, из стенных ниш, с оконных арок. Дамы и кавалеры цвета лежалого снега, не сыскать среди них двух одинаковых лиц. И никто их не заколдовал, привязав навеки к старинным домам под крутыми черепичными крышами, по которым любо-дорого кататься зимой – если, конечно, ты ловкий гнупи, а не растяпа-смертный! Это всего лишь скульптуры. До недавних пор были скульптуры, пока сюда не нагрянули шаклемонговцы с приставными лестницами и кувалдами.

Гнилушечно-зеленоватые шарики плыли низко над мостовой, высвечивая россыпь обломков, чтобы спутники Шныря не запинались. Фонари не горели, их побили заодно со всем остальным.

– Здесь кто-то есть, – хрипло сказал рыжий, уставившись на щербатую стенку с темным пятном, в котором Шнырь признал засохшую кровь.

Они остановились передохнуть, потому что у ворюги болела нога, и господин его тащил, почти как Фелдо вчерашним вечером. Оба молчали, стиснув зубы, но тут Хантре заговорил – вишь ты, есть ему кто-то!

Хоть и пожирает людскую магию Накопитель, видящий вроде Крысиного Вора все равно уловит то, чего другие не заметят, поэтому провожатый навострил уши и раскинул сторожевые чары, а потом расстроено буркнул:

– Идут за нами! Кажись, с амулетами. Четверо их, злыдней окаянных.

– У меня два метательных ножа, – деловито сообщил Хантре.

Ага, когда он жил у господина, знатно эти свои ножи через всю комнату в манекен всаживал. Только где ему попасть в амулетчика с боевыми артефактами, ежели он сейчас колдовать не может? Шнырь так и сказал, и рыжий угрюмо кивнул, а после добавил:

– На нас кто-то смотрит, но я его не вижу. Как будто прямо из этой стенки смотрит и хочет что-то сказать. Его здесь убили. Недавно, два-три дня назад.

– Так нет же тут ни двери, ни окошка, даже нашенского, потайного… – пробормотал Шнырь, тоже уставившись на застарелую кровавую кляксу с ошметками присохших к штукатурке мозгов.

Все-таки недаром он стал доверенным помощником господина Тейзурга – он же умный! Пусть не такой умный, как тетушка Старый Башмак, с мудрой тухурвой никому из гнупи не сравняться, но уж поумнее Вабро и остальных.

– Ежели из стенки – это призрак здешний. Два-три дня, говоришь? Ясное дело, жил он тут, небось и дом его, а как пришли злыдни с молотками, он давай им перечить. Нет чтобы зашкериться подальше… Ну, те и шибанули его башкой об стенку, аж мокрое место осталось.

Призраки обитают на изнанке людских домов бок о бок с народцем. Одни задерживается надолго, других помощники Акетиса забирают в серые пределы, чтобы сплавить на перерождение. А иные везунчики через некоторое время прямо на месте перерождаются: становятся гнупи, козягами, вывыриками, чворками – в зависимости от своих душевных наклонностей. Прежнее человеческое существование они после этого забывают – ну и пусть его, зато и прошлое горе вместе с памятью уходит. Шнырь вот нисколечки не пожалел бы, скажи ему какой-нибудь крухутак, что раньше он, здрасьте-приехали, тоже был человеком – скукота ведь.

Господин меж тем избавился от юбки, под которой были удобные для драки штаны, от шали и от старушечьей шляпки с париком, а грим размазал так, что рожа у него стала – не приведите боги увидеть впотьмах при тусклом свете фонаря.

– План номер два, – подмигнул он Хантре.

– Хочешь очаровать их стриптизом?

– Э, нет, это уже будет план номер три. Они увязались не за нами, а за тобой. Если бы мы оставляли след, Шнырь бы почуял.

Маленький гнупи польщено осклабился.

– Позволь связать тебя, – продолжил Тейзург. – Сыграем в я-его-поймал. В нужный момент ты мигом освободишься от веревок, и у нас будут шансы положить их. Руки за спину!

– Давай, – согласился Крысиный Вор.

Призрак выбрался наружу и растекся по стенке, словно зыбкое темноватое желе. Люди его не видели, только Шнырь.

– Слушайте, обитатель тутошний с нами заодно!

– Он хочет нам помочь?

– Дурак ты, рыжий, не помочь, а поквитаться с теми, кто его убил. Или с другими, которые на них похожи. Он понял, что вы не из них, а которые гонятся, те из них, и ему надо, чтобы вы их поближе к дому подманили. Там наверху кусок балкона держится на чихе. Во, гляньте, вон там! Он специально не давал ему падать, чтобы супостатам гостинец приберечь, ежели опять заявятся.

Все это нашептал ему безвременно убитый хозяин дома, похожий на студенистую кляксу. Хантре тоже мог бы услышать, но он в это время точил лясы с господином.

– Прелестно… За мной, сударь, не пропадет отблагодарить вас, когда я вновь обрету свою магическую силу, – Тейзург поклонился в сторону кровавого пятна. – При условии, что нас не зашибет этим балконом, до визита шаклемонговцев, никаких сомнений, великолепным…

– Так не зашибет, потому что я свистну, и вы отскочите! – растолковал Шнырь, сияя оттого, что у него самая важная роль в этой военной хитрости. – Рыжий, сможешь отскочить? Ты же будешь им главной приманкой, награду за тебя вот такенную обещали – кто, говорят, поймает беззаконного крысокрада, того озолотят из королевской казны!

– Смогу, – процедил Крысиный Вор и недобро зыркнул на Тейзурга. – Я тебе когда-нибудь руки переломаю…

Как обычно: обозлился ни с того, ни с сего. Хотя связали-то его понарошку, и он сам дал на это согласие.

Господин миролюбиво ухмыльнулся в ответ.

Издали уже доносились звуки шагов и голоса. Маленький гнупи проворно упаковал в узел господский реквизит, негоже его на виду оставлять.

В лунном свете окрестные дома выглядели давно заброшенными руинами – люди там есть, куда ж они денутся, но все окна плотно занавешены изнутри. Чтобы сбежать из приснившегося кошмара, достаточно всего-навсего открыть глаза, а если кошмар наяву, только и остается запирать двери на все засовы. Из здешних одному призраку бояться нечего, а его соседям живется, как в дурном сне, которому конца не видно.

Шнырь погасил шарики-светляки, юркнул на изнанку дома напротив и прильнул к невидимому для людей окошку. Тейзург и Крысиный Вор сместились под балкон, который до недавних пор, судя по торчащим из стены обломанным зубьям, подпирала пара статуй. Когда из-за угла вывернули преследователи с фонарями, Тейзург и Хантре давай ругаться, господин еще и стукнул ворюгу.

– Это я его взял! Со вчерашнего дня выслеживал, от меня не уйдешь, и приклеенным париком меня не проведешь! С ним была тетка с девчонкой, они чесанули в тот переулок. Догоните, если пошевелитесь, а за этого королевская награда моя без дураков!

Он выкрикнул все это с куражом и надрывом, словно мелкий уличный бандит, который нацелился сорвать куш, но столкнулся с подоспевшими конкурентами.

– Не баламуть, парень, получишь свою долю, – веско отозвался амулетчик, главный в этой группе. – Мы сами его выследили, я еще на площади опознал его и прицепил ему «репей», но тебе мы заплатим за помощь.

Гнупи с досады шмыгнул носом: прозевал «репей», вот теперь и грызи локти! А ведь мог бы снять с рыжего эту дрянь, кабы вовремя заметил.

– Клаймонг? – произнес Хантре отстраненным каким-то голосом. – Я тебя помню, зимой ты участвовал в охоте на агентов Ктармы. Хорошую же сторону ты сейчас выбрал, не жалеешь об этом?

Фонарь высветил его лицо, перемазанное сажей.

– Я присягнул Повелителю Артефактов, и я, как раньше, охочусь за государственными врагами, – сухо ответил Клаймонг, коренастый, бритоголовый, с тяжелым складчатым затылком.

Глядя с прищуром на этот затылок, Шнырь прикидывал, что же делать, чтобы не пропали пропадом их горемычные головушки? По-настоящему опасен только амулетчик, но как раз он-то и не сунулся под балкон – стоял посреди улицы, широко расставив ноги в добротных сапожищах, и был начеку. Один из его спутников держал фонари, булыжник мостовой тускло блестел в их свете, а двое других по-хозяйски двинулись забрать пленника.

– Половина награды – моя! – заявил им с истерическим напором лицедействующий господин. – Половина, ребята, по рукам?! А ну, пошел!

Хантре будто бы уперся и ни с места.

– Четвертушка от четвертины – и довольно с тебя, – возразил Клаймонг. – Давайте его сюда!

– Да какая четвертушка, богов побойтесь, это грабеж! – возопил Тейзург, запрокинув голову, будто бы обращался к луне. – Вы его не получите, пока не договоримся!

Двое шаклемонговцев отпихнули его, и в этот момент призрак, скользнувший по фасаду темноватым кисельным пятном, просигналил Шнырю: пора.

Гнупи свистнул. Сгребши рыжего за шиворот, Тейзург вместе с ним шарахнулся прочь. Перед этим он одного из противников ткнул в шею, другого свалил подсечкой, а сверху на них обрушился тяжеленный кусок балкона, проломив дурные головы – уж об этом мертвый хозяин дома позаботился.

Клаймонг повернулся на свист, готовый к действиям – а догадливый Шнырь тоже был в боевой готовности! Хоть и тряслись поджилки при мысли о смертоносных артефактах, которые он нутром чуял, все равно хватило духа сотворить заклинание «Выдерни коврик». Как известно, для этой шутки с полдюжины гнупи должны объединить усилия, но Шнырь, по самую макушку полный сил после кровавой жертвы, управился в одиночку. Ррраз – и вражина-амулетчик, потеряв опору под ногами, со всего маху грянулся задом о мостовую. Удар ошеломил его, тут-то к нему и подскочили добрый господин Тейзург и злой Крысиный Вор, успевший избавиться от веревки. Блеснули два ножа – и нет амулетчика Клаймонга, а без Шныря не видать бы им легкой победы.

Хантре по людскому обычаю пожелал убитому добрых посмертных путей, с тоской в голосе, но это гнупи услышал краем уха, потому что ринулся в погоню за четвертым. Тот пустился бежать, давясь криком и тряся фонарями. Шнырь в два счета его настиг, прыгнул на плечи, впился мелкими острыми зубами в ухо – оно аж хрустнуло, и рот наполнился вкусной кровушкой. Парень завизжал, завертелся на месте. У него был амулет, защищающий от волшебного народца – Шнырь чувствовал эту штуку, как занозу: неприятно, но стерпеть можно, и потехе не помешает. Атакованный шаклемонговец фонари так и не выпустил, потому что гнупи применил заклинание, не позволяющее ему разжать пальцы, и по мостовой кружили световые пятна.

Тейзург подошел к ним, широко ухмыляясь, и спросил участливо:

– Избавить тебя от этого пакостника?

– Да!.. Помоги…

– Что ж, изволь!

Нож вонзился в печень, парень с утробным воем скорчился на мостовой, гремя фонарями, а ловкий Шнырь еще раньше успел соскочить. И лишний раз убедился, что Крысиного Вора медом не корми – только дай непрошено влезть и что-нибудь испортить: недобро зыркнув на союзников, тот добил жертву одним точным ударом в сердце.

– Шнырь, сними с него «репей», – как ни в чем не бывало, распорядился господин.

Гнупи нашел на штанине у рыжего невидимый для смертных цеплючий комок и прилепил на труп, лежавший среди осколков в луже вытекшего из фонарей масла. Потом осмотрел своих спутников на предмет других таких же гостинцев, ничего не обнаружил, и все трое зашагали прочь при свете плывущих над мостовой шариков-светляков. Их провожал взглядом только призрак, растекшийся по стене на том месте, где раньше находился полукруглый балкончик с каменными балясинами в виде морских коньков, да еще луна глядела с ночных небес, но она не в счет.

Дирвен сразу понял, что случилось на площади Последнего Слова. Это же был тот самый амулет, о котором говорила во сне Рогатая Госпожа! Из ее окаянного рога изготовленный…

Чтобы удержать плененную саламандру, нужны специально заклятые негорючие минералы, но когда в игру вступает Госпожа Вероятностей, возможны любые исключения из правил. И наверняка это многофункциональный артефакт, который работает не только с огнем – такие штуки обычно делают из разнородных ингредиентов.

Насчет многофункциональности подтвердилось, когда в квартале Тысячи Зрителей обнаружили тела Клаймонга и сопровождавших его парней из гильдии Незапятнанного. Двоих зашибло рухнувшим на головы балконом – к крухутакам не ходи, для этого был использован все тот же амулет, неподконтрольный Повелителю Артефактов.

Выяснить подробности не удалось, жители окрестных домов в полуночный час слышали крики, но ничего в потемках не видели. Еще и с жалобами прицепились: мол-де у нас тут ни одного целого фонаря, когда на наши улицы освещение вернется? Когда чворк свадьбу сыграет! Так и ответил им, придуркам, потому что сами должны понимать – король не фонарщик.

Кого преследовал Клаймонг, неизвестно. Со связью нынче плохо: для того чтобы посылать и принимать мыслевести, артефактов недостаточно, нужны заклинания магов. Без них только жрецы и лекари под дланью Тавше могут обмениваться сообщениями – по милости своих божественных покровителей, а всем прочим, невзирая на чины, остаются курьеры да почтовые голуби.

Дирвен предположил, что Клаймонг охотился за наградой: выследил то ли Главную Сволочь, то ли рыжую сволочь, то ли обоих вместе, но нарвался на подарочек Рогатой Госпожи.

Пришлось рассказать приближенным, что у кого-то из его недругов есть неподвластный Наследию Заввы амулет, и вовсе это не боги вмешались во время казни Тевальда, а злонамеренные смутьяны. Дирвен умолчал лишь о том, что здесь замешана Рогатая: незачем пугать союзников, а то еще разбегутся кто куда.

Воспрянувший духом Шаклемонг заявил, что он тогда организует новую казнь, и надобно принять меры, чтобы на сей раз никакие смутьяны не помешали. Он получил ожоги и благоухал целебными мазями, вдобавок обвешался болеутоляющими амулетами, но был полон решимости продолжить свое дело.

Чавдо Мулмонг озабоченно заметил, что в неведомом артефакте могла быть заключена не одна саламандра, а несколько – теоретически это возможно – и стоит иметь в виду, что злоумышленники могут учинить поджог где угодно.

Это предупреждение Дирвен принял к сведению, велел собрать на большую аудиенцию пожарных и приказал им вчетверо усилить бдительность. А пожарные давай требовать свое жалование, которое им еще две восьмицы назад должны были выплатить. Не лучше тех придурков, которые донимали его насчет фонарей! Хорошо, Чавдо все уладил: пообещал, что в течение месяца им половину жалования выдадут, и оставшуюся часть они тоже получат в следующем месяце, а пока могут взять ссуды у него в банке под залог своего движимого и недвижимого имущества.

Когда всех спровадили, Дирвен буркнул:

– А может, ну ее, эту казнь, кому она нужна?

– Всем нужна, ваше величество, – доверительным тоном возразил Мулмонг. – Сами видите, какие у обывателей умонастроения: где наше жалование, почему нам фасады попортили, когда фонари починят, да примите меры, чтобы по вечерам разбоя на улицах не было… Нехорошие умонастроения, с вопросами к власти. Людей надо чем-то занять, а защита нравственности – это каждому близко и понятно, и люди должны увидеть, что новая справедливая власть ни перед чем не остановится, дабы защитить их от пороков и всяческого развращения. Повезло нам со стариной Шаклемонгом. Вы думаете, ваше величество, он чокнутый? Есть немножко, и в придачу свербит у него промеж ног по всякому поводу, это истинная правда, но дело не только в этом. Да будет вам известно, у него рыльце в перьях по денежной части. Оттяпал и продал полдома, которые по завещанию должны были отойти его племяннице. Занимался в провинции сбором пожертвований на строительство школы для бедных детей при храме Кадаха и добрую половину – себе в карман. Ведал кассой некого квартального товарищества по закупке дров и опять же допустил изрядную растрату, после чего был под следствием, но откупился. Для него борьба за нравственность – все равно, что боевой артефакт, защищающий от неприятельских ударов: смотрите не сюда, а туда, воровство не главное зло, наперед с постельными пороками надобно разобраться. И это, ваше величество, урок всем правителям, не побоюсь сказать вам правду. Заставьте обывателя перво-наперво думать не о повышении налогов и не о мусорных кучах на улицах, а о том, с кем его сосед в кровати кувыркается, и как бы этого соседа притянуть к ответу за недозволенные утехи – и тогда брожение пойдет промеж соседей, помои не выплеснутся за пределы этой лоханки, а вы будете властвовать в свое удовольствие. Поэтому не мешайте Шаклемонгу, пусть действует нам во благо.

– А, ну, тогда ладно, – согласился Дирвен.

Правильно сделал, что назначил Чавдо управляющим Королевским банком и министром финансов – золотой помощник, все проблемы решает, как семечки щелкает.

– Сам ты чокнутый, Крысиный Вор! И что ты сказал про навязчивую идею – это брехня, навязчивой может быть веревка или человек, который до всех цепляться охоч. А идея – это же такая людская мысль о чем-нибудь… – тут Шнырь запутался, потому что речь шла о непонятном ему предмете, но быстро нашелся и закончил: – Сам ты, рыжий, дурак!

Обидно ему стало за господина. Тот промолвил этак с расположением: «Я тебя люблю, и никуда ты от сего факта не денешься, и от меня тоже никуда не денешься, не надейся», – а ворюга в ответ обозвал его «чокнутым демоном» и сказал, что вовсе это не любовь, а навязчивая идея.

– Лучше разожги костер, – примирительным тоном попросил Тейзург, когда все выговорились. – Она ведь по-прежнему с тобой? Нам со Шнырем пришлось бы возиться с огнивом, а для тебя это дело одной секунды.

Дровишек в это убежище они загодя натаскали. Хантре молча протянул руку к «шалашику» из поленьев, меж его замызганным рукавом и запястьем как будто сверкнула золотая искра – и заплясало пламя.

– Как ты это сделал?! – изумился Шнырь. – Ты, что ли, колдовать можешь? Или у тебя есть огненный амулет? Это же рисковое дело, вдруг Дирвен через него до нас дотянется, и не сносить нам тогда сиротских головушек… У господина спроси – он тебе растолкует, почему нельзя играться с амулетами.

Ни колдовства, ни волшебного артефакта он не почуял, но дрова-то все равно загорелись!

– Саламандра у него есть, – усмехнулся Тейзург. – Он ведь чертов ангел, таких, как он, пламя саламандры не берет.

– Кто-кто он? – навострил уши гнупи.

– Терминология другого мира, не забивай себе этим сиротскую головушку. Поскольку Хантре из Стражей, стихийные существа не могут причинить ему вред. Помнишь, после возвращения с юга он носил золотой браслет в виде ящерицы? И ведь никто, кроме меня, так и не понял, в чем дело… Раньше он наводил на нее чары, чтобы она выглядела, как ювелирное украшение, а теперь прячет за пазухой. И сказать тебе, Шнырь, откуда у него саламандра?

– Откуда?

– Спер он ее. Беззаконно присвоил, как пресловутую крыску. Она была заключена в «Пламенный конус», и маги Ложи собирались ее поймать, чтобы снова использовать, а Крысиный Вор ее хвать – и в рукав. Магам соврал, что она убежала.

– Ух ты, ворюга!.. – покачал головой Шнырь со смесью негодования и восхищения.

– Вот-вот, ему что твоя крыска, что саламандра… Хантре, что ты кривишься? Тебя так сильно раздражает наше общество – или?..

– Или, – с шипением выдавил рыжий.

Господин попытался стянуть у него с ноги сапог, не смог, располосовал ножом. Стопа оказалась распухшая, багровая, мокрая от сукровицы. Рыжий глянул на нее и тоскливо выругался. А ведь сколько прошел, хромая, да еще и переобувался… Убежище находилось в таком потайном месте, куда нет прямого пути: Шнырь провел людей по тропкам волшебного народца, а для этого, как известно, человек должен поменять местами башмаки – левый на правую, правый на левую.

– Роскошно… – в голосе Тейзурга тоже прозвучала тоска. – Что же ты раньше не сказал?!

– А у нас были варианты?

– Шнырь, придется тебе сбегать в лечебницу при храме Тавше на улице Мышиных Посиделок и привести сюда Зинту. Сейчас же, не откладывая. Пожалуй, кого-нибудь другого я бы не послал с таким поручением, для этого нужна выдающаяся находчивость и незаурядная ловкость… На обратном пути замаскируйся под человеческого ребенка, лицо прикрой шарфом. Скажи госпоже Зинте, что ты от меня, и объясни, что случилось. Предупреди ее, чтобы надела удобную обувь.

– Зинте незачем сюда лезть, – запротестовал Хантре.

– А у нас есть варианты? – передразнил его господин. – Тебе нужна помощь лекаря под дланью Тавше, и Зинта сживет меня со свету, когда узнает, что я ее не позвал. Не хочу тебя пугать, но у тебя есть шансы остаться без ноги. Пока Шнырь не вернется с Зинтой, я постараюсь скрасить тебе ожидание приятной беседой…

Тут Крысиный Вор закатил глаза к каменным сводам, как будто после этих слов ему стало вконец худо. А Шнырь нашел среди сваленного в углу реквизита подходящую одежонку, сложил в ранец, который сшила ему из лоскутьев тетушка-тухурва, и отправился за лекаркой.

Наверху уже рассвело, но время нынче смурное, да и злыдня-экзорциста на улицах больше не встретишь – кто в тюрьме, кто сбежал из города, кто прячется в катакомбах – и прохожие предпочитали не обращать внимания на мчащегося сломя голову гнупи. Нет пакостнику до них дела – и хвала богам.

До цели он добирался хитрыми зигзагами. Будто бы сперва навострился в одну сторону, а после на изнанке знакомого дома переоделся в маленького оборванца, замотал лицо грязным шарфом – чтоб не видно большого вислого носа, который сразу выдаст гнупи – и с оглядкой двинулся к храму на улице Мышиных Посиделок.

Лекарка выслушала его и без проволочек решила: «Идем, сейчас я только возьму, что надо». Перед тем Шнырь пересказал ей, что велел господин: разные пустяковины, но знали об этих пустяковинах только Эдмар и Зинта.

Девица с отечным прыщавым лицом заступила дорогу – я-де с вами, но лекарка строго возразила: «Ты за нами не угонишься, я летящим шагом пойду». Девица эта показалась Шнырю знакомой, он пригляделся, принюхался – и узнал Хенгеду, которую рыжий подобрал на улице избитую и привез в эту самую лечебницу. Маскируется – и правильно делает. Она бегом притащила с кухни банку меда с мадрийскими орехами и запихнула Шнырю в ранец: «Не потеряй, черноголовый, и обязательно дайте госпоже Зинте поесть, после того как она призовет силу Тавше». Вот те раз – догадалась! Но раз она шпионка, должна быть поумнее других девиц.

Благодаря «летящему шагу», который Тавше даровала своим избранным служителям, Зинта шагала со скоростью бегущего стремглав человека, и вровень с ней мчался Шнырь.

Прыткого уличного мальчишку послали за лекаркой, и сейчас тот ведет ее к больному – небось, такие мысли мелькали у прохожих, уступавших им дорогу.

Миновали заведение с искусно вылепленными гипсовыми барельефами, изображавшими чайные кусты. Шаклемонговцы с гиканьем разбивали лепнину молотками и ломиками, а в окнах на втором этаже маячили бледные лица. Шнырь на ходу поддернул шарф и съежился, прячась за Зинтой, но вошедшие в раж молодчики на них даже не посмотрели.

В катакомбы спустились через лаз за Краснобокой водонапорной башней, с недавних пор щербатой и обшарпанной, словно после осады. Внизу Шнырь скинул неудобную людскую обувку и одежку, надел привычные для гнупи деревянные башмаки и зажег шарики-светляки. Где пробирались по лестницам и коридорам, а где он брал спутницу за руку и вел по тропкам народца.

Когда добрались до места, Крысиный Вор лежал под ворохом тряпья: его знобило. Не тратя время на «здравствуйте», лекарка призвала силу Тавше и занялась его ногой.

– За три-четыре дня пройдет. Ногу в этот период не нагружать, – предупредила она после того, как сделала перевязку. – Мазь я вам оставлю, будешь менять ему компресс дважды в день. Еще был ушиб ребер и две гематомы на спине, это я почти без остатка убрала.

– Спасибо, – поблагодарил рыжий.

– В ближайшие три-четыре дня я его никуда не пущу, – заверил господин. – Восхитительные будут денечки… Он остался при одном сапоге, а босиком тут не погуляешь. Увы, никакие свободолюбивые устремления не заменят хорошей обуви. Но потом, если он будет паинькой, мы со Шнырем украдем для него новые сапоги.

– Самые справные найдем, хоть он и не отдал мою крыску, – подхватил гнупи. – Мы всегда берем, что получше!

В последний раз они своровали в лавке зубной порошок: господин отвлекал приказчика разговорами, а соучастник в это время цапнул с полки нужную коробочку, высмотрев ту самую марку, которая нравится господину пуще всего.

– За три-четыре дня я тут с ними рехнусь, – безрадостно заметил Хантре.

– Не рехнешься, я буду о тебе нежно заботиться, – ухмыльнулся Тейзург, такой довольный, точно к нему вернулась способность колдовать, хотя на самом деле ничего такого не случилось.

Зинта уплетала мед с орехами: после того как лекарь под дланью Тавше пропускает через себя силу небесной покровительницы, его собственные силы истощаются, и ему надобно поесть, чтобы восстановить их. Утолив голод, она подняла на сидевших напротив магов упрямый и отчаянный взгляд.

– Когда у Хантре все заживет, сделайте что-нибудь, чтобы прекратить это зложительство! Некому же кроме вас…

Дирвен с наслаждением потянулся, глядя сквозь ресницы на сияющее витражное окно королевской опочивальни. Наконец-то он узнал, что такое счастье!

Раньше ему не везло в любви. Вначале попал на обманщицу Хеледику, которая подло скрыла, что уже отдавалась кое-кому до него. Потом были продажные твари из алендийских борделей, ублажавшие первого амулетчика за деньги Ложи – за спиной они всяко его просмеивали и болтали про него гадости. Да еще Энга Лифрогед, чарующая и омерзительная – на самом деле не Энга, а одна из масок Тейзурга, который в придачу сплел такой приворот, что даже Наследие Заввы не смогло избавить Дирвена от этого гнусного наваждения. И гадюка Хенгеда, завлекшая его в подвалы овдейского министерства благоденствия. И принудительная женитьба на Щуке, похотливой, но некрасивой, всегда готовой его унизить. В последнее время она еще больше подурнела, целыми днями блюет в своих покоях.

К чворкам их всех! Рядом с Дирвеном раскинулась на королевском ложе прекрасная, как мечта, женщина с гривой медово-золотистых волос, царственно совершенная в своей наготе. На ней ничего не было, кроме бархотки на нежной шее, а в бархотке спрятано испещренное рунами коралловое ожерелье – древний артефакт, благодаря которому вурвана сохраняет облик юной девушки.

Плевать, что вурвана. Зато честная. Сама сказала, что она, разумеется, не девственница – за столько лет, сам понимаешь – но очень жалеет о том, что не может подарить Дирвену свой первый поцелуй и свою невинность. До сих пор она никого не любила, а в него сразу влюбилась по-настоящему, еще тем летом в Олосохаре, но она боялась вызвать у него отвращение, поэтому не предпринимала никаких шагов.

Всех остальных женщин Лорма считала мелочными, глупыми, хитрыми, корыстными и презирала их – так же, как Дирвен. А еще она сказала, что Повелитель Артефактов ее всевластный господин и самый крутой в Сонхи любовник!

Она уже послала весточку своим амуши в Олосохар, и когда те доберутся до Аленды – найдут и Тейзурга, и Хенгеду, и Хантре Кайдо, и попрятавшееся начальство Светлейшей Ложи. С такими слугами Дирвен со всеми врагами разберется, ни одно из нанесенных ему оскорблений не останется неотомщенным.

– Куда собрался? Куда, говорю, собрался, крысокрад вульгарный и беззаконный?

Словечко «вульгарный» Шнырь подцепил от господина. Непонятно, что оно означает – главное, что ругательное.

– Эй, ты чего, оглох?

Нога у Хантре зажила, и хорошие сапоги ему справили – разжились обновой в лучшей обувной лавке на Кирпичном рынке.

– Это отнюдь не воровство, Шнырь, – пояснил Тейзург на обратном пути. – Мы с тобой помогаем почтенным лавочникам вносить свой вклад в поддержку освободительного движения.

– Знамо дело! – согласился маленький гнупи – он всегда соглашался с господином.

Эти несколько дней прошли тихо-гладко, хотя вначале-то у людей чуть до поножовщины не дошло. Ясно, кто был зачинщиком! Злобный крысокрад вытащил нож да и говорит:

– Захочешь вспомнить «Пьяный перевал» – сразу к своим друзьям в Хиалу отправишься.

А у самого рожа бледная, как у покойника, с остатками стертой сажи, и нога замотана бинтами.

– Помнить ты мне не запретишь, – ухмыльнулся господин. – Моя память со всеми ее океанами и призраками, лабиринтами дорог и садами кошмаров, муками рождений и омутами смертей, уютными будуарами и звездными безднами – это, знаешь ли, моя личная территория. И «Пьяный перевал» останется там навеки, никуда не денется. Но вслух, так и быть уж, буду вспоминать что-нибудь другое…

Он принялся рассказывать байки из своих прошлых жизней в чужом мире, а когда он отдыхал, Шнырь аж три раза ввернул историю о потерянной крыске, смакуя горестные подробности. Один рыжий ни о чем не рассказывал, но становился угрюмым, если собеседники надолго замолкали. Зато какой-никакой слушатель.

А сколько было канители уговорить его поесть – уж этого Шнырь вовек не забудет!

«Если заморишь себя голодом, нож не удержишь», – после этого аргумента Хантре все-таки снизошел до кормежки, хотя видно было, что жует и глотает через силу.

Вчера господин послал Шныря разведать, что творится наверху, вот он и гонял по городу с ранних сумерек до полуночи. Вернувшись, сообщил, что шаклемонговцы затеяли жечь костры из книжек и лютуют пуще прежнего. Если раньше ходили толпой и сшибали с домов лепнину, а хозяева могли запереть двери да отсидеться внутри, то теперь они вламываются в дома, и никто им перечить не смей, потому как есть у них указ, королем Дирвеном подписанный: всякую литературу, которая вредна для общественной морали, предавать огню. Шаклемонг таскает с собой свиток с печатью на шнурке и перед носом у каждого встречного им размахивает – уж такой довольный, словно получил во дворце не кусок пергамента с подвешенной цацкой, а горшок золотых монет.

Когда запалили костер на улице Белой Кареты, владелец гибнущих книжек давай ругать последними словами незваных гостей – так те его самого швырнули в огонь. Он оттуда выскочил в горящей одежке, а шаклемонговцы стоят вокруг кольцом, орут, гогочут и снова толкают. Потом его жена прибежала, стала причитать и в ногах у них валяться – мол, пощадите ради Кадаха и Тавше. Ей хоть и не сразу, но все-таки разрешили забрать обгорельца домой. Кабы не она, ухайдакали бы насмерть. Незапятнанный сказал им вослед, что это начало его похода за угодные богам нравы, и справедливая кара никого не минует.

Господин слушал Шныря с такой миной, точно сейчас промолвит: «Думаете, я удивлен? Да ничуть…» А рыжий будто заледенел, только злые темные глаза разгорелись угольями – можно подумать, в каждом сидит по крохотной саламандре, хотя на самом деле она у него одна и прячется за пазухой.

Похвалив Шныря за наблюдательность и усердие, Тейзург завел речь про экспедицию в Олосохар вместе с Зинтой и Дирвеном, про свою жизнь в далеком мире, где он был непохожим на человека экзотическим существом и ходил сплошь усыпанный драгоценными каменьями, про вылазку в оккупированную нежитью Мезру, про нелюдскую страну Китон с посеребренными фонтанами и грибными клумбами вместо цветников. Рассказчик он знатный, даже Крысиный Вор заслушался и мало-помалу стал похож на обыкновенного человека, а не на демона Хиалы, которому самое милое дело кого-нибудь порешить.

Нынче под вечер – они всегда знали, который час, потому что своровали в пользу освободительного движения бартогский будильник в виде окуня с циферблатом в зубах и карманные часы-луковку с облезлой позолотой – Тейзург засобирался в гости. Мол-де некий скромный негоциант с романтической душой давно уже добивался его внимания, и так, и этак искал подходы, сам по себе он человек непримечательный, зато у него дома есть ванна.

– Увы, все в этом мире имеет свою цену, и меня тоже можно купить, – произнес господин с грустной снисходительной усмешкой. – На одну ночь. Не подумай плохого, Хантре, всего на одну ночь. Королевский обмен: несколько часов неземного блаженства в постели за два-три часа неземного блаженства в горячей ванне с ароматической солью, изысканным китонским мылом и восхитительным инсектицидным отваром. Предложение, от которого невозможно отказаться, ибо мерзкие сородичи Лормы, алчущие моей крови, уже который день не выпускают меня из лабиринта пыток.

Гнупи насторожился: что это еще за сородичи Лормы, которые увязались за ними – а он, выходит, проглядел? Из народца поблизости ошивается только всякая подземная мелочь и уж точно ни одного вурвана… В течение некоторого времени Шнырь недоуменно прислушивался и принюхивался, стараясь уловить малейшие признаки чужого присутствия, пока рыжий не пояснил:

– Твой господин хочет сказать, что его вши заели.

– А, вот оно что! – обрадовался Шнырь.

– Я подцепил эту гадость в толпе на площади Последнего Слова. Хантре, когда живешь во дворце, есть определенный шик и вызов в том, чтобы называть вещи своими именами, но если твой дом – городская клоака, эффект будет уже не тот. Не забывай о том, что все должно быть уместным… И позволь мне считать, что это была вспышка ревности.

– Вали к своей ванне и к ее несчастному обладателю, – огрызнулся Крысиный Вор. – Что с тебя взять, если ты чокнутый.

– Хм, семантический анализ твоих реплик подталкивает к весьма интересным выводам…

Господин отправился наверх без провожатого: из их нынешнего схрона можно было выбраться не только потайными тропками волшебного народца, но и по доступным для смертных коридорам и лестницам. С той ночи, как они заполучили в компанию рыжего, они дважды поменяли убежище, кочуя по катакомбам в направлении южной окраины Аленды.

После того как Тейзург ушел, гнупи чуток выждал и пробормотал озабоченно, будто бы разговаривал сам с собой:

– Надобно и мне отлучиться, до лечебницы сбегать, господское поручение выполнить: попросить Зинту, чтобы всенепременно заглянула на улицу Белой Кареты, потому как есть там для нее пациент с ожогами.

Господин втайне подговорил его так сказать: мол-де рыжий мерзавец падок до всяческих добрых дел, и это будет еще одна шелковая ниточка в нашей ловчей паутине.

Шнырь приметил одобрительное выражение на бледной ворюгиной физиономии: вот и славно, Тейзург будет доволен!

Возле храма Тавше ему пришлось подождать в кустах на задворках. А как лекарка вернулась, и он рассказал ей про обгорельца, та выспросила подробности и сразу отправилась на улицу Белой Кареты, даже не передохнувши. Только выпила по-быстрому кружку крепко заваренного чаю с медом и сливочным маслом, которую подала ей выскочившая навстречу Хенгеда.

На обратном пути гнупи стянул куриный рулет и бутылку сидра. Полосатый трактирный кот выгнул на него спину, зашипел, сердито шевеля хвостом, но он успел сунуть добычу в свой лоскутной ранец и припустил во всю прыть. Народцу, который обитает бок о бок с людьми, Условие не позволяет причинять вред домашним животным, не то бы он показал этому раскормленному наглецу, где крухутаки зимуют.

Когда Шнырь вернулся в убежище, ворюги след простыл. И ведь давно уже умотал, часа два миновало… Неужто сбежал?

Оставив рулет и бутылку, гнупи бросился в погоню. Ежели крысокрад опять начнет играть с ними в прятки – и господин осерчает, и самому обидно: сколько старались, чтоб его изловить, а все понапрасну… Ну уж нет, от Шныря не уйдешь!

След вывел на поверхность около разгромленного шаклемонговцами циркового балагана. Не удивительно, что Крысиный Вор нашел дорогу: хоть он и лишился магии, чутье видящего осталось при нем. Спугнув грустную мартышку в замызганном кукольном платьишке, гнупи вылез из-под фундамента покосившейся беседки и побежал за рыжим.

Аленду окутали зеленовато-сиреневые сумерки – тот самый час, когда городской народец выбирается во дворы и на улицы. Шнырь мчался прямиком по следу и настиг ворюгу у моста Задумчивых Цапель, на котором, кто бы сомневался, ни одной цапли не осталось – посшибали с каменных тумб да скинули в канал.

– Эй, рыжий, так нечестно! Чего ты ушел без спросу?

– У меня дела.

Физиономию он измазал сажей, а огненно-рыжую шевелюру спрятал под линялой косынкой с вышитым черепом – из театрального реквизита. В старом ярмарочном театре такие косынки повязывали актеры, игравшие разбойников с большой дороги, чтобы зрителям сразу было понятно, кто есть кто. Ишь ты, даже не скрывает свою злодейскую натуру!

– Какие у тебя могут быть дела? – сварливо осведомился Шнырь, поспевая за ним. – Куда навострился-то?

– Убивать, – взглянув сверху вниз, бросил Хантре.

– Эге, хорошее дело… Ни-ни, погоди!.. Постой, говорю!.. Кого это ты убивать собираешься?!

Крысиный Вор не ответил и зашагал еще быстрее, хотя слегка прихрамывал, а у маленького гнупи душа ухнула в пятки: никак он, тать беззаконный, господина Тейзурга задумал извести? Грозил ведь ему ножом ни за что, ни про что…

Положим, на худой конец Шнырь и без господина проживет, тем более что злыдней-экзорцистов в городе больше нет, а от амулетчиков всегда можно убежать, если ты не последний разиня – но с господином куда интересней! Тут тебе и приключения, и разнообразные пакости… А кто сварит сиротинушке зелье, защищающее глаза от дневного света, кто будет угощать Шныря жертвенной кровушкой в награду за верную службу? Нет уж, остаться без господина он категорически не согласен!

– Рыжий, ты чего? – заканючил гнупи. – А пойдем-ка лучше домой, я там, слышь, вкусной жрачки принес! Не губи господина Тейзурга, ежели смилуешься, я тебе за это еще больше разной еды натаскаю… Не убивай его, а?

– Не ной, – оборвал Крысиный Вор. – Сдался мне твой чокнутый господин. Хотя его изысканную рожу я рано или поздно разобью в хлам. Нарвется.

– А кого ж ты тогда порешить хочешь?

– Шаклемонга. И тех, кто вместе с ним, кто подвернется.

– Хе-хе, вот это славное дело! Так бы сразу и сказал! Я знаю, где Шаклемонг – в той стороне, откуда тянет горелым, чуешь? Небось опять насобирали книжек да костер до небес запалили, они это дело любят. Идем, я тебя коротким путем доведу!

И Шнырь деловито потрусил впереди, радуясь, что отвел беду от своего доброго господина, а рыжий поспешил за ним.

В этот раз шаклемонговцы жгли костер на перекрестке между Пыльным кварталом и карандашной мануфактурой. Квартал был небогатый, но вовсе не пыльный, просто он так назывался. Дома сдвинуты впритык, и не разберешь, где расплылась по штукатурке грязь, а где блеклый обережный узор. То-то здешние крыши облюбовали крухутаки. Сейчас им раздолье – гонять их больше некому, и они повадились ночевать на чердаках, лазая туда через дыры в прохудившихся кровлях.

Пока пробирались с Крысиным Вором по темным проходным дворам, загроможденным сараями, Шнырь насчитал трех пернатых тварей, глядевших на представление с высоты.

Борцы с пороками развели костер посередине булыжного перекрестка, за которым виднелась кирпичная ограда мануфактуры. Судя по высоте пылающей кучи, среди небогатых обитателей Пыльного квартала нашлось немало любителей почитать. Защищать свои книжки никто не вышел: слухи о том, что случилось на улице Белой Кареты, уже расползлись по городу.

Шаклемонговцев было три-четыре десятка, а то и побольше. Лица озарены светом факелов, вокруг колышутся длинные тени. И довольно много досужей публики – то ли единомышленники, то ли просто зеваки, они повсюду таскались за Незапятнанным и его подручными, чтобы поглазеть на экзекуции. Тут тебе и приличные господа, и городская рвань.

– Эй, рыжий, там есть амулетчики, – предупредил гнупи.

– Ага, учту. Здесь те, кто был на улице Белой Кареты, вот они-то мне и нужны…

Его глаза блестели лихорадочно, как у больного.

– А ты что ли отличишь их от остальной шелупони?

– Я отличу, – произнес Хантре сухо и отстраненно, с прищуром глядя из зева подворотни на скопление народа.

И двинулся вперед неспешной расхлябанной походкой: еще один обитатель алендийского дна подтянулся на огонек, кому до него какое дело.

Когда рыжий вклинился в толпу, Шнырь выскочил из укрытия и проворно вскарабкался на покосившийся фонарный столб с оскалом стеклянных зубьев на верхушке. Ежели что, он мигом спрыгнет, а сейчас главное – ничего не пропустить!

Люди стояли кучно, иные переминались с ноги на ногу, но вот среди них началось шевеление… Эх, жаль, издали не все подробности увидишь, даже если ты не растяпа-смертный, а зоркий гнупи.

– Давай, давай, режь их!.. – азартно бормотал Шнырь.

Крысиный Вор действовал, как обычно: подобрался тишком, напал без предупреждения. По дороге сюда он хромал, а сейчас – ну, точно пружина! Кому всадил нож под ребра, кому рассек горло, так что кровь хлестанула на соседей, как из дырявого бурдюка – и ведь безошибочно выбирал тех самых, которые на улице Белой Кареты толкали в огонь несчастного книгочея. Шнырь-то их запомнил, у гнупи важнецкая память – любой смертный обзавидуется, но рыжий этих молодчиков раньше в глаза не видел. Худой да ловкий, он сновал в людской гуще, словно одержимый демоном, хотя такого, как он, ни один житель Хиалы не моги тронуть, он сам себе демон.

Вот уж счастье, что он не на доброго шнырёва господина руку поднял, а на посторонний сброд! Как есть взбесился, а еще Тейзурга «чокнутым» обзывал… Ну, и кто после этого чокнутый?!

Остальные сперва решили, что у кого-то в потемках свистнули кошелек, потому и возгласы. Многие тут успели нагрузиться пивом, и поначалу до них не дошло, что рядом идет резня. Но потом началось брожение, люди засуетились, иные тоже на всякий случай повытаскивали ножи. На мостовой лежало несколько трупов – когда факельщики осветили их, поднялась настоящая суматоха.

– И-эх, до Шаклемонга не добрался… – проворчал гнупи с досадой.

Незапятнанного обступили амулетчики с «незримыми щитами» – своего заводилу они охраняли на совесть. После короткого совещания двое остались при Шаклемонге, а трое кинулись ловить убийцу.

– Ворюга, драпай! – истошно завопил Шнырь, съезжая по фонарному столбу.

Хвала демонам, тот послушался, а подоспевший гнупи швырнул под ноги преследователям воронье яйцо, заколдованное тетушкой Старый Башмак. Ценная штуковина, таскал с собой на крайний случай. Люди поскользнулись, перед глазами у них зарябило, в ушах захлопали крылья – будто бы ты внутри снявшейся вороньей стаи, но продолжалось это недолго: амулеты свели на нет чары тухурвы. Зато Шнырь и Крысиный Вор успели нырнуть в подворотню.

– Давай за мной! – поторопил гнупи. – Да гляди под ноги!

Он пустил впереди шарик-светляк, чтобы рыжий не спотыкался. Амулетчикам темнота не помеха, они еще и лупили вслед беглецам боевыми импульсами, так что со стен сыпалась штукатурка. Сцапали бы рыжего, кабы не Шнырь, который в тупичке за сараями велел ему поменять местами сапоги – левый на правую ногу, правый на левую – и увел его на изнанку Пыльного квартала.

Тут их никакими боевыми артефактами не достанешь, ха-ха, сам Дирвен остался бы ни с чем! И отследить их перемещения внутри потайного пространства недотепы-смертные не могли, зато Шнырь и его спутник видели их через окошки, не существующие для тех, кто находится снаружи. Беглецы пересекли Пыльный квартал, пробираясь по запутанным коридорчикам и комнатушкам изнанки, вышли на безлюдную темную улицу и дали деру.

Внутри им никто опасный не встретился, жили там главным образом чворки, вывырики и козяги. Было и несколько гнупи, но те не стали связываться со Шнырем, набравшим изрядную силу после жертвоприношения. Только ругались вслед: мол-де зачем сюда человека привел!

Среди прочего попалась им комната, в которой стены были сплошь из книжных корешков – разного цвета и толщины, одни потертые, с неразличимыми буквами, другие совсем расклеились, третьи как новенькие. Пол тут был кожаный и продавленный, будто бы сиденье старого кресла. А другую комнату делили на ярусы облезлые полки, на которых стояли шалашиками истрепанные книги, и под ними уютно устроились козяги, похожие на хлопья серого пуха.

В людском мире этих книг больше нет, разве что обгорелые страницы остались, а во владениях волшебного народца все по-прежнему: здесь ничего просто так не исчезает.

Когда выбрались из Пыльного квартала, рыжий оглянулся и сказал:

– Хорошо, что есть такие места.

– Знамо дело, хорошо! – отозвался гнупи. – А то где бы мы от вас, людей, прятались?

На больную ногу Крысиный Вор не жаловался, шагал быстро. Но Шнырь все равно торопил: заклятое воронье яйцо у него было только одно, уже израсходованное, и «Выдерни коврик» не поможет – выгадаешь минуту-другую, а толку?

Хантре выглядел неважно, точно заболел. Гнупи несколько раз спросил «ты чего?», он помалкивал, но потом ответил сдавленным голосом:

– Я убийца.

– Вестимо, убийца, – охотно подтвердил Шнырь. – А еще беззаконный тать и отъявленный крысокрад, уж это истинная правда! Давай-ка шевелись, покуда нас не поймали. И сам ты чокнутый!

Погоня их так и не настигла, но уже в катакомбах, когда миновали первую лестницу, Шнырь пригляделся к спутнику и ахнул: вот те раз, дела-то совсем плохи, а он только сейчас заметил неладное.

Узорчатые серебряные подстаканники с витыми ручками – и низкие каменные своды, затхлый воздух, тусклая масляная лампа в проржавелой оплетке, похожая на огромное гнездо лежанка с ворохом засаленных пледов и одеял. Потемневший от гнили дощатый стол завален бумагами: схемы алендийской канализации и городского водопровода, пухлые записные книжки, карты, справочники, цилиндрические футляры со свитками. Личный архив Шеро Крелдона, долгие годы пополнявшийся и хранившийся в надежном месте – вот и настал момент, когда он понадобился. Коллега Шеро привык держать в уме даже маловероятные варианты, поэтому тайник для своего резервного архива он оборудовал, не используя магию.

– Дураки мы, Суно, – констатировал он угрюмо, отхлебнув крепко заваренного чаю. – Накопители надо было не законсервировать, а уничтожить.

– Мы ведь именно это и предлагали, – напомнил Орвехт. – Если б архимаги все как один не ополчились на эту идею…

– А то я забыл, – буркнул Крелдон. – Это-де варварство – разрушить сие чудо научной мысли, которое еще может для чего-нибудь пригодиться. Вот и пригодилось. Только не нам. А если бы мы организовали уничтожение пирамид тишком от достопочтенных любителей дармовщины, мы с тобой не здесь бы чаи гоняли.

– И угробца Дирвена не надо было из речки вытаскивать, – в тон ему отозвался Орвехт. – Да кто же знал…

– Вот-вот. Судя по тем сведениям, которые приносит моя агентура, экономику страны он уже раздербанил, подарив Королевский банк Мулмонгу. Он ведь не знает, что такое страна, для него это пустой звук… Только и осталось, что грызть локти, копить информацию и ждать.

– Чего ты ждешь?

– Хеледику. Она доберется до Аленды и постарается с нами связаться – или я совсем ее не знаю. С песчаной ведьмой у нас будут какие-никакие шансы переиграть этих засранцев.

– Надеюсь, что к тому времени от архитектурных памятников Аленды что-нибудь еще останется. Ты бы видел, во что они превратили город…

– Мне докладывали, – Шеро снова взялся за звякнувший в подстаканнике стакан с чаем – оплывшая глыба человеческой плоти в сумраке подземной штаб-квартиры, спертый воздух и сидячий образ жизни не пошли ему на пользу. – Придется раскошелиться на реставрацию и приводить Аленду в порядок по мере возможностей, а погромщики будут у меня гнить на каторге до тех пор, пока все до последнего кусочка не будет восстановлено. Если на это человеческой жизни не хватит – значит, там и подохнут, об этом я позабочусь. Демоны Хиалы и то нагадили бы меньше. Как ты думаешь, Суно, читал ли Шаклемонг труды Фурберехта?

– Кто его знает. Он ведь не математик, а невежественный болтун. Вот Поводырь Ктармы – тот наверняка Фурберехта проштудировал и работал с дальним прицелом.

Почтенный Фурберехт, живший семьсот лет тому назад, был то ли эксцентричным мыслителем, то ли сумасшедшим – на это счет мнения расходились, но никто не поспорит с тем, что он был гениальным математиком. Его «Алгебраические основы заклинаний», «Интегральные исчисления магических импульсов», «Статистические методы расчета магических возмущений», «Дифференциальные уравнения колебаний активности Хиалы» известны всякому студенту, прошедшему полный курс обучения в Академии. Фурберехт полагал, что все без исключения можно описать на языке математических формул, чем и занимался до конца своей жизни, одержимый идей создать «Всеохватную числовую энциклопедию всего сущего». Добрался он и до богов. «Изъяснение природы божественного многообразия» – один из тех трудов, которые принесли ему славу из ряда вон выходящего оригинала.

По утверждению Фурберехта, божественные сущности, привязанные к тому или иному обитаемому миру, можно представить как многомерные объекты нестабильной конфигурации. При этом нестабильность является одной из их субстанциальных характеристик, но для людей сие неочевидно, так как речь идет о процессах, чрезвычайно растянутых во времени. Можно уподобить эти процессы течению стекла или же путешествию света далеких звезд через безвоздушное пространство. Божественные сущности способны менять свою конфигурацию, но происходит это не произвольно, а в результате суммарного воздействия человеческих представлений, ожиданий и эмоциональных посылов. Согласно гипотезе Фурберехта, этические характеристики того или иного божества – величины переменные и находятся в прямой зависимости от ментального давления людей, с этим божеством взаимодействующих. Когда численность адептов и интенсивность давления достигают критического порога, запускается процесс деформации божественного объекта.

Свою «теорему этической зависимости» Фурберехт доказывал с помощью дифференциальных уравнений высшего порядка, математические выкладки заняли три четверти «Изъяснения природы божественного многообразия». Впрочем, официального признания эта спорная гипотеза так и не получила.

– Сдается мне, читал его Шаклемонг, – буркнул Крелдон. – Хотя бы предисловие мог осилить. Сглупили коллеги, что своевременно не засекретили.

– Может, все-таки соизволишь оторвать свою неземную красоту от пола и пересядешь вот сюда, чтобы я смог нарисовать для нас защитный круг?

– Для себя рисуй, – произнес рыжий тихо и тускло. – Мне и тут хорошо.

– Значит, хорошо тебе? Ну, так сейчас будет плохо!

Господин подошел к нему и отвесил пинка – известное дело, осерчал. Не скупясь врезал, синячище на ляжке останется. После этого он схватил Крысиного Вора за шиворот и выволок из угла на середину пещеры, где Шнырь расчистил место для обережного круга.

– Могу представить, как ты бесил меня в те легендарные времена, о которых рассказывал Лис – когда ты был Стражем Сонхи, а я князем Хиалы, – процедил Тейзург с первостатейным театральным надрывом. – Страдай здесь, и чтоб из круга – ни шагу.

Хантре не отозвался. Даже не возмутился, что его пнули, хотя в другой раз из-за ерунды в драку лезет. Уселся, ссутулив плечи и обхватив колени. Рожа грязная, глаза как у больного. Шнырь не мог взять в толк, из-за чего он сокрушается. Хотел поубивать тех шаклемонговцев, которые отличились на улице Белой Кареты – ну, и поубивал же, молодец. Самого Незапятнанного так и не достал, но это была не промашка, а здравомыслие: правильно, что не попер без магии на амулетчиков. И ломает его не из-за Шаклемонга, а по вовсе непонятной причине: мол-де я их убил, и если бы снова все повторилось – снова бы убил, это без вариантов, но нет у меня права кого-то судить и казнить, и потому отвалите. Ага, размечтался! Так и отвалят от тебя шнырёв господин со Шнырем.

Взяв кусок угля, Тейзург принялся выводить на полу линию круга. Рыжий вляпался, как последний дурак: до того извелся по поводу учиненной в Пыльном квартале резни и всяких-разных неведомых прав, что сам не заметил, как сплел для своих покойников ниточку путеводную. Небось всей толпой заявятся… А еще видящий! И Шнырь эту зыбкую канитель не сразу углядел, по дороге не до того ему было.

Всяк знает, что ежели человек кого-то порешил, мертвец до истечения сорока дней может наведаться по его душу – но лишь в том случае, если убийца сам дорожку проложит. Шаклемонговцы кого-нибудь ухайдакают и горя не знают: у нас-де борьба за нравственность, и вождь наш Незапятнанный богоугодное дело затеял. Иные из них и раньше душегубством занимались, корысти или потехи ради, нисколько не сожалея о содеянном. Другое дело Крысиный Вор – совестливый он, вишь ты. Лучше бы проявил свою совестливость, когда шнырёву крыску на крышу закинул!

Утащат его покойники в Хиалу, и останутся господин Тейзург со Шнырем без рыжего ворюги… Господин будет по нему печалиться, а еще пуще будет злиться: его-то мертвяки не уведут, их добыча – только убийца.

В Хиале, где нет Накопителя, к Тейзургу и Хантре вернулась бы магическая сила, а после они открыли бы Врата и выбрались в мир людей в дальних краях, куда Дирвену не дотянуться. Уж Шнырь бы изловчился, чтобы провалиться в Нижний мир вместе с ними, и тогда бы опять началась веселая житуха… Но это невозможно, хоть ты тресни.

Уволокут одного рыжего, а он вместо того, чтобы отволтузить похитителей да порадоваться вновь обретенному могуществу, и в Хиале будет вовсю страдать. Чего доброго, заблудится, угодит в какую-нибудь ловушку, и поди его потом найди! Верно господин сказал, что не знает другого такого мерзавца, как Хантре Кайдо.

Тейзург нарисовал круг без изъянов, да еще добавил изнутри обережный узор от неупокоенных мертвецов. Рисовальщик он хоть куда, но все равно дела плохи: магии-то в его круге нет, а без нее ораву гостей с того света не остановишь.

– Спасибо, но это не поможет, – глухо произнес Хантре, словно вторя мыслям Шныря.

– Ты меня пугаешь, – криво ухмыльнулся господин. – Если уж ты мне говоришь «спасибо», боюсь, у тебя совсем с головой неладно… Хватит убиваться по шаклемонговской падали, это дурной тон.

– Дело не в этом. Я не вправе быть палачом, и я не хочу быть палачом.

– О, даже так! Ну, тогда успокойся, ты поступил не как презренный палач, а как приличный во всех отношениях уличный бандит, Шнырь свидетель.

– Уж это правда, господин! Набросился на них, как отъявленный бандюга, который нажевался китонских грибочков да пошел всех подряд резать. Он бы еще не то учинил, кабы кто-нибудь ему дохлую крыску издали показал… Хе-хе, тогда бы там одни трупаки лежали, небось никого бы в живых не осталось! А я тут смекнул, может, вам саламандру на них натравить? Слыхал я, что маги против таких гостей огненные амулеты используют – «Глаз саламандры» и еще какие-то штуки…

– В этих амулетах еще и заклинания работают, – возразил господин, озирая пещеру лихорадочно и яростно, словно высматривал какое-никакое оружие против мертвяков, хотя ничего подходящего тут не было. – У Хантре желтая саламандра, она спалить гостей не сможет, для этого нужна зеленая или синяя. Заметь, Шнырь, в огненном облике он сам – синее пламя, а сейчас похож на умирающую медузу: позор, да и только… Что скажешь о круге?

– Ежели сказать как есть, круг ваш всем хорош, но он не магический, потому не поможет, – чуток помявшись, опасливо вымолвил Шнырь. – Вот ежели бы с нами тетушка тухурва была, она бы подсобила, но до нее бежать через полгорода, пока обернешься туда-сюда, все уже случится. От таких посетителей только две защиты – или магия, или любовь, больше никак от них не отбиться.

– Какая любовь? – стоявший вполоборота Тейзург резко повернулся. – Сделай одолжение, с этого места – подробней!

– А вы, господин, разве не знаете сказку про бедную девушку Кламодию и непутевого Понсойма? Этот Понсойм был гуляка, не слушал старших, проматывал отцовское наследство, играл в сандалу с кем ни попадя. А Кламодия, скромная и добрая бедная девушка, жила по соседству и с детства его любила. Мало-помалу продулся непутевый парень в пух и прах, последнее на кон поставил, да только связался он с ушлым солдатом, который вовсю мошенничал. Ну, Понсойм и проиграл. Приметил он, что солдат его обманывал, и говорит – так нечестно, отдавай деньги назад. А тот давай насмехаться, и тогда Понсойм как ударил его кулаком – солдат упал, грянулся затылком об пол и разом помер. Заплакал Понсойм: что же я наделал, человека злодейски убил, да теперь он, небось, заявится ночью и в Хиалу меня утащит! Пошел домой, все ставни и двери запер, а Кламодия как узнала от людей, что случилось, прибежала к нему и говорит: не отдам тебя упырю с того света. Нарисовала круг, уселась возле Понсойма и крепко его обняла. Как стемнело, пожаловал мертвяк – бельма выпучил, зубами клацает, руки тянет, а схватить своего убийцу не может, потому что любовь Кламодии парня защищает. Так и прошла ночь, уж такого страху они натерпелись – словами не передать. И на вторую ночь так было, и на третью, а на четвертую упырь не явился – понял, что ему тут ничего не перепадет. Понсойм с Кламодией уехали туда, где их никто не знал, поженились и стали жить-поживать. Знамо дело, сказка – небыль и вымысел, но тетушка Старый Башмак говорила, что это верное средство от неупокоенных мертвяков, любовь для них преграда неодолимая. Только нам-то с этого что за прок, у нас же нет бедной скромной девушки, чтоб ее около Крысиного Вора посадить…

– И не надо, – фыркнул Тейзург. – Не хватало нам еще и такой напасти в довесок к упырям.

Он сел на пол рядом с Хантре. По углам пещеры, освещенной тусклыми шариками-светляками, клубились тени, и люди напоминали двух безликих оборванцев, нашедших приют в каменном чреве Аленды.

Шнырь первый почуял, что визитеры близко. Проворно вскарабкался на известняковый выступ: пусть для его племени выходцы с того света не опасны, эти нагрянут целой толпой, и при жизни они шибко лютовали – лучше держаться от них подальше. Эх, жалко, что Крысиного Вора утащат, да, видать, пропала его рыжая головушка…

– Это тебе за крыску мою справедливое воздаяние, – пробормотал пригорюнившийся гнупи – не столько для того, чтоб ворюга услышал, сколько себе в утешение.

Потянуло тленом, заколыхались тени на потустороннем сквозняке, а потом раз – и появились мертвяки. Застывшие мучнистые рожи, выпученные глаза, искривленные приоткрытые рты. У двоих под щетинистыми подбородками зияли кровавые улыбки от уха до уха и одежка была в засохшей крови. Остальные четверо, которых рыжий заколол ударами в сердце, выглядели целехонькими. Были тут и небедные горожане в сюртуках из хорошего сукна, и нищеброд в лохмотьях, и городской разбойник с шипами-заклепками на стеганке.

– Какое общество… Добро пожаловать! – с издевательским радушием произнес Тейзург.

Придвинулся ближе к Крысиному Вору, обнял его и притянул к себе.

– Ты чего? – дернулся тот.

– Сиди смирно!

Рыжий обмяк, будто пьяный. Не иначе, господин ткнул в нервные узлы, как он умеет, и у ворюги руки-ноги враз отнялись.

– Итак, господа, чем обязаны?

– Убийца!.. Убийца!.. – гнусаво забубнили гости, а те, у кого были перерезаны глотки, вместо слов издавали утробное бульканье и негромкий сиплый свист.

Кто другой перепугался бы, но рыжий, поглядев на эту пакость, неожиданно воспрянул духом – словно его ледяной водой из ведра окатили.

– Да я бы вас, мразей, снова поубивал, и вашего Шаклемонга я рано или поздно прикончу!

– О, какая прелесть, наконец-то ожил, – заметил Тейзург. – Господа, я признателен за то, что вы привели его в чувство, а теперь убирайтесь!

Мертвяки продолжали наступать, угрожающе бормоча. Оттого, что у Крысиного Вора настроение переменилось, они не уйдут – рыжему надо было раньше взяться за ум. И бегать от них бесполезно: пусть они окоченелые и медлительные, зато могут здесь исчезнуть, там появиться – словно фигурка сандалу, которую переставили с одной клетки доски на другую. Для того чтобы увести человека с собой, им достаточно сыграть в «ляпки»: прикоснулся к тебе этакий гость – и прости-прощай.

– Что ж, попробуйте забрать его у меня!

Шнырь наблюдал издали, но ему почудилось, что глаза Тейзурга вспыхнули хищной желтизной, совсем как прежде, до Накопителя. Хантре тоже сверкнул глазами и попытался высвободиться из объятий, точно разозлился на всех без разбору – и на нежить, и на своего защитника, уж такой злобный у него нрав. А как он тогда шнырёву крыску на крышу закинул – никто ведь его не трогал, первый затеял ссору! Эх, пропадет он сейчас ни за грош, даже косточек ворюгиных не останется.

Время как будто остановилось. Застывший, словно ящерица, Шнырь встряхнулся и помотал головой: взаправду остановилось или нет?.. Ничего не менялось: двое живых сидели на полу, а мертвяки топтались на расстоянии и тянули руки, но дотянуться не могли. И вовсе не круг их удерживал: охранного волшебства в нем как не было, так и нет, иные из упырей заступили внутрь, размазав подошвами угольную черту, но подойти ближе – ни в какую.

– Право же, господа, убирайтесь, это в ваших интересах. Не усугубляйте. Мы с вами еще встретимся в Хиале, и тогда вы пожалеете о своей неучтивости. Это здесь я человек, а в Хиале я демон. Рано или поздно я отсюда выберусь, и не надейтесь, что я забуду о вашем визите. Возможно, кто-то из вас успеет вновь родиться, но от меня это не спасет – все равно я каждого из вас найду, так что в следующей жизни бойтесь темноты, бойтесь трупов и подземелий, свой шанс вовремя уйти вы уже упустили…

Незваные гости, которым так ничего и не перепало, начали исчезать один за другим. Запах разложения исчез вместе с ними.

– Ушли! – крикнул Шнырь. – Сегодня больше не явятся! Господин, а как вы это сделали?

– Второй способ, – ухмыльнулся Тейзург.

Он вышел из круга, откупорил бутылку сидра, налил полную кружку и залпом осушил.

– Рехнуться с вами можно, – пробормотал Хантре.

Двигаться он не мог, завалился набок, словно пьяный.

– И это говоришь ты, а они же из-за тебя сюда приходили! – возмутился соскочивший на пол гнупи. – Это из-за тебя можно рехнуться, а не из-за нас!

– Из-за нас тоже, не умаляй наших достоинств, – возразил господин, выглядевший донельзя довольным.

Он перетащил Крысиного Вора на лежанку и укрыл двумя шерстяными пледами, добытыми в городе с бельевых веревок. Тот закрыл глаза – то ли уснул, то ли провалился в забытье, и тогда господин поманил своего верного помощника наружу, в каменный коридор с низким потолком и неровными стенками.

– Шнырь, для всего есть предел, даже для моего терпения. Сегодняшний пассаж меня доконал: толпа омерзительных упырей, дурно пахнущих и дурно воспитанных – это, знаешь ли, уже чересчур… Как ты смотришь на то, чтобы отомстить Крысиному Вору?

– Хорошее дело, господин, уж на это я завсегда готов! А как мы отомстим? Когда проснется, зададим ему взбучку?

– Нет, мой находчивый Шнырь, месть должна быть достойной и утонченной. Вспомни, с чего началось твое знакомство с Хантре?

– Так вы же знаете, с чего – я в него крыской кинул, прямо в лоб попал, я же меткий, а он ее не вернул, хвать и на крышу забросил, а ворона только и дожидалась… До сих пор слезы наворачиваются, это ж была моя добыча!

– Вот именно, Шнырь. Он присвоил твою законную добычу – а мы с тобой уведем у него из-под носа его добычу, и сделаем это с максимальной для себя пользой, так что рыжему мерзавцу останется только локти грызть.

Первые несколько дней после казни Кемурт провел, как в бреду. Почти не ел. Вот бы все случившееся и впрямь оказалось бредом: ничего этого не было, ты выздоровел… Ага, только выздороветь должен не он, а весь окружающий мир. Он никогда не идеализировал государственную власть, но ни овдейские, ни прежние ларвезийские власти не доходили до того, чтобы заживо сжигать людей по дурацким обвинениям, да еще и «в угоду богам». Ладно, боги вроде бы показали свое отношение к этому, послав саламандру – наверное, больше такого не повторится, но все равно в душе как будто свищ остался.

Он опомнился, когда на бульваре Алых Пуговиц зацвели персики. Первая мысль была: как, уже лето? Лишь потом спохватился, что Аленда – это же субтропики, и весна тут наступает раньше, а здешние зимы обычно похожи на овдейскую осень, минувшая снежная зима была исключением из правил.

Кем двинулся дальше по бульвару, озираясь уже более-менее осмысленно. Шаклемонговцы с молотками до этой части города пока не добрались, фасады в порядке, но тут разбита витрина, там оконный проем с остатками разноцветного витража заделан фанеркой, а подпирающая балкон скульптура заляпана присохшим желтком. На тротуарах мусор. Кое-где на верхних этажах растянуты куски парусины с надписями: «Хвала Повелителю Артефактов» и «Хвала Незапятнанному» – жители, что ли, надеются, что это спасет их от погромов? Если раньше Аленда напоминала Кемурту шикарную даму в богатых изысканных нарядах, то теперь она смахивала на красотку в дорогом, но рваном платье, с подбитым глазом, настороженно крадущуюся по опасным закоулкам.

Он наконец-то почувствовал голод и завернул в первую попавшуюся чайную. Спросил кружку бульона с мясным пирогом. За то время, пока его носило по окраинам реальности, цены существенно подскочили, и плату нынче брали вперед.

В голове не укладывалось, что за всем этим стоит Дирвен. Если б ему раньше сказали, что так будет, не поверил бы. И если б от него зависело что-то изменить, чтобы прекратился этот бред, в котором город захлебывается, как в мутном паводке безумия…

– Я уже дала тебе все, что нужно – вот и действуй, почему ты до сих пор не взялся за дело?

Он вздрогнул, как от пощечины, и обернулся.

Это было сказано не ему. За соседним столиком девушка в красной жакетке, сидевшая спиной к Кемурту, обращалась к мужчине с безвольным набрякшим лицом запойного пьяницы, и толковали они о своем – о какой-то тяжбе из-за дровяного сарая. Но эта хлестко произнесенная фраза так и застряла у него в голове – до конца дня вспоминалась, и на следующий день, и потом.

Ох, и затряслись у Шныря поджилки, когда господин Тейзург изложил ему свой план! Аж перед глазами померкло: ежели что пойдет не так, не сносить ему головушки, и супостаты растопчут сапожищами его бедные косточки… От жалости к себе Шнырь всплакнул, шмыгая носом, но заради мести рыжему ворюге согласился рискнуть. Уж это будет месть так месть, уж они с господином проучат Крысиного Вора, чтоб неповадно ему было чужую добычу на крышу закидывать!

Он сбегал до тетушки Старый Башмак и попросил ее связать для рыжего обереги от мертвяков. Две узеньких манжеты из пестрой шерсти и такая же круговая повязка на шею: туда вплетены заклинания тухурвы, так что вчерашние визитеры больше не найдут своего убийцу, а если бы и нашли с чьей-то помощью – даже подойти к нему не смогут, не то что с собой увести.

В уплату Шнырь отдал тетушке фаланги пальцев Фелдо – жертвенные кости в цене, для иного колдовства только они и годятся. Да еще поделился вяленым мясом Фелдо, сохраненным в тайнике про запас. Гнупи из шайки Вабро как узнали, что у них будет на обед, так давай привечать Шныря, вывалили ему целый ворох городских новостей.

Народцу сейчас жилось вольготней, чем при магах: от амулетчиков хоть и доставалось, но все же не так, как от злыдней-экзорцистов. Однако ходили слухи, что у Дирвена за главную советчицу вурвана из южных краев, и как потеплеет, она весь свой неблагой двор в Аленду приведет – тогда держитесь, пришлые возьмут власть и начнут помыкать местными жителями. Одни считали, что ничего страшного: город большой, те не смогут всюду поспеть. Другие заранее прикидывали, где будут прятаться, когда придут амуши, которые никому спокойного житья не дадут и всех заставят себе служить, силы-то у них побольше, чем у гнупи, с ними разве что тухурва сможет потягаться.

Шнырь бы тоже вовсю боялся вторжения амуши, кабы не перебивалось это другим страхом: что же с ним, сиротинушкой, будет, если не удастся осуществить план господина Тейзурга без единой промашки?

– Они загребут награду, и ничего им сказать не смей – они же избранные, и хоть ты в десять раз умнее, все равно какая-нибудь деревенщина с амулетом будет поплевывать на тебя сверху вниз!

Лундо был всей душой согласен с собеседником: тот прямо таки излагал вслух его собственные мысли. Последний из амулетчиков мнит себя едва ли не таким же всемогущим, как Повелитель Артефактов – они же теперь аристократия! Заняли теплое местечко, насиженное магами Ложи, все верно… Другое дело, что новый знакомец уже успел попросить в долг: «сколько не жалко, через несколько дней отдам».

Кислая гримаса поиздержавшегося образованного человека, просительный тон с еле обозначенным намеком на чувство собственного достоинства. Взгляд нарочито дружелюбный, взывающий к сочувствию и в то же время испытующий.

Лундо читал этого Джерсойма, как открытую книгу, потому что видел в нем самого себя – и вот как раз поэтому отлично понимал, что взаймы ему давать не надо. Знал он все эти уловки и доверительно-искательные интонации: в стесненных обстоятельствах сам так же перебивался.

Угостил кружкой вина и пирогом: все-таки приятно побеседовать с тем, кто разделяет твою точку зрения и в придачу смотрит на тебя, как на благодетеля. С тех пор, как Лундо вступил в гильдию Шаклемонга, он не бедствовал, борцы за нравственность каждую восьмицу получали довольствие из королевской казны.

– Если хочешь к нам, я могу замолвить словечко перед Незапятнанным. Нам нужны люди, которые не боятся грязной работы.

– Замолви, буду благодарен, никогда не забуду, приличные люди должны помогать друг другу… – рассыпался в заверениях Джерсойм, глядя проникновенно и растроганно.

Лундо, тоже умевший демонстрировать искренние чувства в обмен на протекцию или денежное вспоможение, покровительственно добавил:

– Сегодня-завтра поговорю, наберись терпения. Шаклемонг умный человек, что он орет – это маска для черни, в людях он разбирается.

– Поэтому я и хочу с ним потолковать, – собеседник глянул по сторонам, еще сильнее ссутулился, нависнув над грязным столиком, и понизил голос до шепота. – Я знаю, как можно выследить Тейзурга и получить награду. Не думай, я не шучу. Только без амулетчиков, я им не доверяю, они же все заслуги себе припишут! Дело верное. Есть у меня одна кралечка – луковая ведьма, влюблена в меня по уши, а сейчас их племя приструнили, так она лишний раз пикнуть не смеет, только ноги раздвигает. Она поймала одного из тех гнупи, которые служат Тейзургу, он сидит в клетке у нее дома. Если хочешь, съездим туда, покажу. Надо рассказать об этом Шаклемонгу, но так, чтобы амулетчики не пронюхали. Если ты ссудишь мне хотя бы сотню на ближайшее время, я с награды сразу отдам. Гнупи же врать не могут, и когда мы стали тыкать его раскаленной спицей, он проболтался, что знает, где спрятаны деньги Тейзурга. Смекаешь, да? Так что даже если половину награды зажилят, клад будет наш! Только без лишних людей: я, ты и Незапятнанный, поделим на троих. И одолжи мне хоть сотню, если я говорю, что верну – можешь мне верить, непременно верну…

Четвертак ему Лундо все-таки одолжил, после того как побывал на улице Малой Бочки и посмотрел на плененного гнупи. Ведьмы не было дома, Джерсойм открыл своим ключом. Жилье насквозь пропахло луком, по стенам висели набитые луковицами рваные чулки, на подоконниках зеленели заросли перьевого лука, под ногами хрустела сухая бледно-рыжая шелуха. Грязные пожелтелые обои, небогатая обстановка, кое-где валяются в беспорядке предметы женского туалета.

– А в постели твоя ведьма луком не воняет? – ухмыльнулся Лундо.

– Я уже притерпелся, – усмехнулся в ответ Джерсойм. – Нос прищепкой зажимаю… Она зато горячая, на все готова. Что скажу, то и сделает, понимает свое место рядом с мужчиной. Идем сюда!

Новая власть ведьм не одобряла. Шаклемонг говорил, что их всех надлежит переписать и непокорных сжечь, а прочих взять под контроль: чтоб они носили опознавательные знаки, соблюдали установленные для ведьм ограничения и колдовали только по распоряжению надзирающих за ними чиновников. Недавно Незапятнанный поделился, что король уже одобрил его прожект.

Вторым ключом из связки провожатый отпер дальнюю комнатушку. Посреди выложенного из луковиц круга стояла большая железная клетка, а в ней скорчился гнупи в зеленой курточке. Лицо он закрывал ладошками, пряча глаза от лившегося сквозь пыльное окно солнечного света, на голове и на загривке торчала черная, как сапожная вакса, щетина.

– Ближе не подходи, – предупредил Джерсойм, остановившись возле порога. – Без нее нельзя. Видишь, все тут зачаровано, чтобы он не сбежал. Эй, черноголовый, ты знаешь, где Тейзург?

– Знаю, добрые дяденьки, только не мучайте меня больше… Все-все вам расскажу, только пожалейте меня, отпустите на волю, не губите сиротинушку…

– Куда делись деньги Тейзурга, тоже знаешь?

– Знаю, и место вам покажу, только не погубите…

– Ну что, слышал? – он повернулся к Лундо. – Завтра мы станем богачами, но без Шаклемонга не обойтись – чтобы нас не отодвинули в сторонку, нужен влиятельный человек, вхожий к Повелителю Артефактов. Лишь бы кто-нибудь еще в долю не влез… Предлагаю позвать сюда Незапятнанного и показать ему этого гнупи, пусть сам убедится, что дело верное. Только без посторонних, а то каждый захочет примазаться. И одолжи мне сотню, не просто так ведь, а под залог… Как только сорвем куш, сразу верну.

Ну, это надвое: может, вернет, а может, и нет. Сам Лундо отдавал долги неохотно и не всякому, и возникло у него подозрение, что Джерсойм в этих вопросах тоже тот еще эконом.

– Пожалейте меня, хоть на минуточку из клетки выпустите ручки-ножки размять, хоть водички дайте попить, а я вам покажу, где прячется Тейзург, и про его денежки все расскажу… – снова заканючил гнупи.

– Заткнись, вошь подпольная, – оборвал Лундо. – Еще дойдет до тебя очередь.

И, когда вышли в коридор, обратился к собеседнику:

– Я поговорю с Шаклемонгом. Поехали со мной, прямо сейчас и поговорю, пока амулетчики со своими побрякушками нас не опередили.

– А сотни на ближайшие два-три дня у тебя не найдется? – с мягкой настойчивостью напомнил Джерсойм.

– Только четвертак с собой, – сдался Лундо, в глубине души досадуя на свою уступчивость. Но подбросить парню деньжат – стратегически верное решение, а то вдруг он сторгуется с кем-нибудь другим.

С Незапятнанным переговорили уже под вечер, в роскошном кабинете ресторана «Золотой омлет», который до недавних пор назывался «Омлет на шляпе».

Заведение переименовали от греха подальше: когда Повелитель Артефактов был первым амулетчиком Светлейшей Ложи, он одно время постоянно носил шляпу, чтобы спрятать рог, который вырос у него на лбу из-за проклятия Тавше. От рога он в конце концов избавился, но заводить речь о шляпах при нем не стоило – вдруг усмотрит издевку. После того, как неизвестный шутник приписал на вывеске «Омлет на шляпе Дирвена», сведущие люди посоветовали хозяину сменить название.

Вначале Шаклемонг потребовал долю в три четверти, потом чуток уступил – согласился на две трети. Джерсойм пытался торговаться дальше, но куда там, с тем же успехом можно выдирать кость из зубов у матерого пса. Слово за слово, и Незапятнанный пожелал лично допросить пойманного гнупи.

– Только уж давайте без амулетчиков, еще и с ними делиться, они же чворка дохлого нам оставят! – выпалил разволновавшийся Джерсойм с истерическими нотками.

Этот довод Шаклемонг принял к сведению: поехали втроем в его коляске. Охрана осталась пить пиво и резаться в сандалу. Когда проезжали мимо редких в нынешней Аленде фонарей, их тусклый маслянистый свет скользил по лицам, и глаза Незапятнанного вспыхивали в уличном полумраке алчно и счастливо.

По дороге Джерсойм скис: похоже, он искренне рассчитывал на дележку поровну. Лундо, уже успевший изучить Шаклемонга, отнесся к ситуации философски: одна шестая, то бишь почти семнадцать процентов – тоже неплохо. По-всякому лучше, чем ничего.

Коляску оставили за квартал от улицы Малой Бочки. Кучер, которому велели ждать, вытащил из-под сиденья шипастую дубинку для обороны от лихих людей – он был недоволен, но перечить хозяину не посмел.

В доме луковой ведьмы ни одно окошко не светилось.

– Еще не вернулась, – пояснил Джерсойм, звякая ключами. – Она допоздна бегает по лавкам и рынкам, оживляет порченый лук, ей за это платят.

– Подсудное дело, – заметил Шаклемонг. – А потом эту гниль продают!

– Так я за нее не в ответе, и за каким демоном она мне теперь сдалась! Пинка под зад – и пусть катится вместе со своим луком. Господин Шаклемонг, осторожно, не запнитесь, тут ступенечка…

Входная дверь со скрипом открылась. Трое зашли в дом. Месяц серебрил черепицу на обветшалой крыше, но заглянуть внутрь не мог, хоть и было ему страсть как любопытно, что там происходит.

Его не интересовали лозунги, идеологии и религиозные догмы. Такое впечатление, что никогда не интересовали – до Сонхи тоже, хотя он так и не вспомнил, что с ним было до Сонхи.

Это все словесные конструкции – вербализация тех состояний, взаимодействий и процессов, которые он ощущал напрямую, минуя вторую сигнальную. И в большинстве случаев вербализация никуда не годная, вводящая в заблуждение вместо того, чтобы верно описывать истинные побуждения людей. Камуфляж. Но поди это кому-нибудь объясни. Клин клином вышибают, и вредоносным словесным конструкциям можно противопоставить только другие словесные конструкции, а в этом он был не силен. Тут добьешься понимания скорее от циника вроде Тейзурга, чем от среднестатистического горожанина, который всегда считал, что нравственность – это хорошо, а безнравственность – плохо, и раз новые власти провозгласили «борьбу за нравственность» – значит, они хотят сделать как лучше, пусть и допускают перегибы. Слова обладают своей собственной магией, которая иной раз сильней и очевидных фактов, и здравого смысла.

Хотелось бы ему сейчас оказаться в кошачьей шкуре, но здесь не перекинешься.

Город как будто поразила злокачественная опухоль, которая все больше разрасталась и давала метастазы: каждый, кто раньше питал тайную склонность к мучительству, присоединялся к пресловутой борьбе. Впрочем, происходящее можно было бы закамуфлировать и другими словесными оборотами, суть бы не поменялась. Хантре ощущал эту агрессивную «опухоль» почти физически, как собственную болезнь: ее надо уничтожить, пока она не пожрала всю Аленду, но он не в состоянии ее уничтожить.

Когда он убил тех шестерых подонков на окраине Пыльного квартала, полегчало, но ненадолго. На душе было мерзко: фактически он вынес и сам же привел в исполнение смертный приговор – а значит, тоже окунулся в затопившую город кровавую муть. Нужно было выбить Шаклемонга, а он вместо этого порезал распоясавшуюся мелкую дрянь. И это бы еще полбеды, но у дряни остались близкие люди: у одного мать, у другого беременная сожительница, у третьего старый дед… Он все это почувствовал и сожалел не об убитых, а о тех непричастных, кто не дождется их домой – и это далеко его завело, чуть не довело до Хиалы.

Тейзург со Шнырем с утра пораньше куда-то запропастились, и Хантре тоже выбрался наверх. Его бы сейчас никто не узнал: лицо распухшее, в болячках – благодаря мазям, которые гнупи принес от Зинты. Коротко обрезанные рыжие волосы спрятаны под банданой, запястья перебинтованы, чтобы не бросались в глаза обереги, на шею намотан линялый шарф.

Отправился за пропитанием. Не дело жить нахлебником при двух негодяях, так что сегодня его очередь принести что-нибудь на ужин. Аленда купалась в солнечном свете, играла всеми красками и в то же время пахла страхом, гарью, разрухой – одно другому не мешало.

Услуги грузчика-поденщика никому не требовались: нынче нарасхват работа, а не рабочие руки. Угрюмый парень с опухшей рожей выглядел больным и доверия не внушал. Уже под вечер сердобольная хозяйка маленькой чайной велела ему собрать в тачку и отвезти до ближайшей кучи мусор с заднего двора, в уплату дала кулек прошлогоднего печенья.

До входа в катакомбы на задворках разоренного цирка Хантре добрался в темноте. Достал из тайника раздобытый Шнырем шахтерский фонарь – оставил его здесь сегодня утром, когда уходил. Там же лежал гвоздь – значит, Тейзург и Шнырь уже вернулись: об условных знаках они договорились заранее.

Еще не добравшись до пещеры, он уловил ароматы еды: пахло вареным мясом и картошкой, специями, лавровым листом… А он-то собирался засохшим печеньем их порадовать!

– Хантре, у нас тут скромная, но душевная вечерника, – Тейзург сидел на ворохе пледов, скрестив ноги на сурийский манер, перед ним стояла початая бутылка «Вечернего рубина» и два хрустальных бокала. – Присоединяйся! Вино не самое изысканное, но весьма неплохое.

– И мяско варится! – осклабился гнупи, хлопотавший над котелком в другом углу пещеры. – Печеночка с картохой! С добрым господином я поделюсь, а тебе ни вот такусенького кусочка не дам! Картоху можешь есть, так и быть – правда же, господин? А на печеночку рот не разевай, она вся моя!

Что-то не так у них с этим «мяском»… Хантре принюхался, но дело было вовсе не в запахе.

– Что за гадость вы варите?

– Гадость?! Сам ты гадость! – негодующе взвизгнул Шнырь, опередив Тейзурга, который собирался что-то произнести с иронической полуулыбкой. – Ежели ты Шаклемонга не любишь, это еще не значит, что ты можешь нашу еду по-всякому обзывать!

– Откуда у вас это мясо?

– Оттуда, где жаба упала с блюда! Мы тебя опередили, Крысиный Вор, ха-ха! Как думаешь, где твоя добыча?! У Шныря в котелке твоя добыча! Пользуйся нашей милостью, бери картоху, да не забудь сказать спасибо!

– Так это вы Шаклемонга собираетесь есть?.. – Хантре нетвердо шагнул к стенке и уселся на пол.

– Можно и так сказать, а можно сказать и по-другому, – ухмыльнулся Тейзург. – Иди сюда, любовь моя, выпей вина. Мы избавили Аленду от Незапятнанного, это стоит отпраздновать.

– Жрать-то его зачем?! Чокнутые людоеды, с вами точно можно рехнуться…

– Хантре, не будь занудой, вот лучше держи «Вечерний рубин». Поверь мне, вино прелесть!

Он все-таки выпил, хотя зубы слегка стучали о край бокала. Без алкоголя было бы хуже. Потом взял фонарь, тюфяк, два пледа и ушел ночевать в соседнюю пещеру, подальше от этой сумасшедшей парочки с их варевом.

Шнырь до того объелся, что живот у него стал тугой и круглый, как у чворка. Уж больно вкусна да нажориста была шаклемонгова печенка с приправами, которые он давеча выпросил у тетушки Старый Башмак. Еще и с картохой, и после он ворюгиного печенья погрыз – как сказали бы люди, «из принципа», хотя лезло с трудом. А перед этим он всласть напился жертвенной кровушки!

Но уж как ему было страшно, когда они с господином заманивали Незапятнанного в ловушку, того никакими словами не передать. Сами подумайте, каково это – сидеть в клетке, пусть она даже на самом деле не заперта.

Зато все задуманное удалось. Крысиный Вор как узнал, что его добыча досталась Шнырю, так опечалился и иззавидовался вконец, даже разговаривать с ними больше не захотел и спать отправился в другое место. Так ему и надо, будет знать, как чужую крыску отнимать! Отомстил ему Шнырь. Другое дело, что объелся, и в этом, если разобраться, опять же виноват рыжий ворюга: гнупи ведь столько печенки за раз умял не просто так, а ему назло.

 

4. Катакомбы

Товарный поезд прибыл на Пересчетную под вечер. Выкрашенная в зеленый цвет драконья морда на тяговом вагоне до того запылилась, что хоть рисуй на ней пальцем обережные знаки.

Вагоновожатый присягнул на верность Повелителю Артефактов, чтобы не остаться без амулетов и без работы. Груз он доставил по расписанию: гравий и песок, бревна и уголь, но никто не спешил ему навстречу с конторской книгой наперевес. Окна длинного кирпичного здания с часами на башенке слепили солнечной позолотой, оттуда далеко разносились пьяные возгласы. В прежние времена это был бы из ряда вон выходящий инцидент, а сейчас такое сплошь и рядом.

Амулетчик оглянулся на головной вагон с запыленной мордой: дракон спит, хоть бы что ему… Вновь повернувшись к зданию станционного управления, увидел на перроне девушку – откуда она взялась?

На ней был жакет мышиного цвета и дорожная юбка, за плечами висела украшенная бантом котомка, с какими отправляются в гости к бабушкам школьницы из небогатых семей. Бартогские очки с синими стеклами, серая шляпка с небольшими полями, узел волос на затылке спрятан в вязаный чехол. Провинциалочка. Она стояла около вагона, груженого песком – и когда успела подойти? Ей здесь нечего делать, пассажирские поезда минуют Пересчетную, не останавливаясь.

Возможно, недурна собой: прямой носик, точеный подбородок – остального за очками не видно. Амулетчик расправил плечи и молодцевато выпятил грудь.

– Барышня, вы заблудились?

Она не ответила. Порыв ветра швырнул в лицо вагоновожатому колючие песчинки, он заморгал. Вроде бы ему только что померещилось, что на перроне есть кто-то еще, но вокруг ни души… Придется дойти до конторы, а там, глядишь, и пива нальют, раз у них нынче гульба.

– Эй! – окликнул он помощников, которые проверяли свое хозяйство через контрольные артефакты на доске управления. – Я до начальства!

– Тут вроде какая-то магия посторонняя! – отозвались из вагона. – Сторожевик мигал, будем проверять или к чворку?

– Это пусть станционные проверяют, – подал голос другой помощник. – Их работа. Глянь, больше не мигает – если что-то прицепилось, уже сбежало. Ты нам это, пивка принеси!

Хеледика тем временем пролезла под вагоном, подобрав юбку, таким же способом перебралась через соседние пути. Возле ограды грелась на лужайке стая прикормленных бродячих собак, по-весеннему облезлых. На песчаную ведьму они не обратили внимания – то ли трава зашелестела, то ли стрекоза пролетела, ничего интересного.

Сняв котомку, ведьма протиснулась через дыру в заборе, отряхнулась, снова надела котомку и направилась к видневшимся за пустырем домикам под черепичными крышами. До Аленды она собиралась дойти пешком.

– То есть как это – съели?.. Совсем, что ли, придурки?.. В городе, что ли, лопать больше нечего?!

На королевские аудиенции уже дважды прорывались горожане с петициями: дескать, из-за спекуляций и оголтелого разбоя в Аленде совсем плохо с продуктами. И якобы теперь за это Дирвен отвечает! Натурально сбесились, он же Повелитель Артефактов и король Ларвезы, а не управитель по продовольственной части.

Пусть достают из кладовок прошлогодние соленья или покупают еду на рынке, если лавочники задирают цены. Дворцовые повара знай себе готовят, ни на каких разбойников и спекулянтов не жалуются, и все бы с них брали пример.

Когда ему доложили, что Шаклемонг нашелся – вернее, нашлись останки, неустановленные злоумышленники разделали и съели Шаклемонга – ему сразу вспомнились те оголодавшие недоумки.

Приближенные хранили молчание и смотрели на короля кто скорбно, кто озабочено, кто встревожено. Первым заговорил Чавдо Мулмонг:

– Ваше величество, мы все единодушно негодуем. Отвратительное преступление! Госпожа Лорма изучила найденные фрагменты и по остаточному магическому следу определила, что это было жертвоприношение.

– Крухутакова задница! – с чувством высказался Дирвен. – Накопитель же создает непреодолимую преграду для демонов Хиалы…

– Значит, жертву принесли кому-то другому. Там были использованы путающие чары народца, это не позволило выяснить подробности.

Что ж, кое-какие подробности всплыли на следующий день, когда на улице Малой Бочки, в доме у торговца луком, нашли одного из шаклемонговых ребят, накануне тоже исчезнувшего.

Сам торговец его и нашел: ездил в деревню за товаром, а когда вернулся, с порога услышал доносившееся из глубины дома мычание. Сбегал за соседями – с толпой не страшно, вооружились кто чем, еще и встреченного на улице монаха с собой позвали и пошли смотреть.

Мало того, что хранившийся в корзинах лук был раскидан по полу – посреди комнаты стояла клетка, и в ней сидел, скорчившись в три погибели, человек с кляпом во рту. Как он только сумел туда втиснуться? Вот он-то и мычал, а вовсе не нечисть, как вначале решил хозяин.

Послали за полицией, а потом и за королевскими амулетчиками. Клетку пришлось распиливать, выбраться из нее самостоятельно Лундо не мог, руки-ноги затекли. Первое, что он вымолвил, когда его избавили от кляпа и дали напиться: «Этот гнупи как выскочит… Тейзург оказался… Спасите меня!..»

К великой досаде Повелителя Артефактов, внятных показаний от него не добились: спятил, как последний придурок.

Отыскали и кучера Шаклемонга – у сожительницы, с перебинтованной головой, в дымину пьяного. Протрезвев, он рассказал, что вечером отвез Шаклемонга и Лундо с приятелем в тот самый квартал, где находится улица Малой Бочки. Незапятнанный велел ему обождать, сам вместе с парнями куда-то ушел, и кучер сколько-то времени честно ждал, а дальше будто в темную яму ухнул. Очнулся под утро с разбитой головой, в коляске, которая стояла на пустыре за Угольным рынком. Лошади исчезли, упряжь обрезана. Видать, подобрались сзади, саданули по затылку, завезли в другое место… Он кое-как доковылял до сожительницы – хвала богам, что не помер по дороге, а запил для того, чтобы заглушить головную боль.

– Сдается мне, ваше величество, он сам лошадей на сторону продал, – проницательно заметил Чавдо Мулмонг. – Дело житейское, кто же без грешков? Другой вопрос, кто его приложил, и на кой Незапятнанного понесло на ночь глядя искать приключений без охраны.

Чворку ясно, что здесь замешана Самая Главная Сволочь, но Лорма сказала, что скоро до Аленды доберутся ее амуши, и Тейзург никуда от них не денется.

Еще она посоветовала выслать Глодию с сестрицей куда-нибудь в тихий пригород. Это правильно, Щуке во дворце не место. Потом доложили, что на других этажах было слышно, как эта мерзавка орала и ругалась, когда ей сообщили о ссылке, а до кареты ее пришлось тащить на руках, и она всех исцарапала. Ну и пусть, зато Дирвен наконец-то от нее отделался.

Шаклемонгу нашлась замена: граф Эрчеглерум, из числа тех придворных, которые присягнули новому королю. Костлявый, блеклый, засушенный, с оттопыренными губами и пронизывающим взглядом. Дирвену он не понравился, но его порекомендовал Чавдо, а когда Эрчеглерум изложил свои планы, Повелитель Артефактов признал, что этот Заплесневелый Сухарь будет полезен.

Эрчеглерум предложил на будущее отказаться от разрушения статуй и архитектурного декора: что за ребячество, иные кварталы выглядят так, как будто по ним из пушек стреляли, домовладельцев это раздражает, а нам нужны лояльные горожане. Посему необходимо убедить обывателей, что все это делалось не из самодурства, а ради уничтожения демонских заклятий, вплетенных в украшения на фасадах. Борьба за нравственность – нужный инструмент, но люди Незапятнанного свою задачу выполнили, и настало время потихоньку избавиться от этого распоясавшегося отребья. Надзирать за нравами будут чиновники специально созданного ведомства. Никакой шаклемонговщины, все должно происходить благопристойно, согласно утвержденному протоколу, у консервативно настроенных обывателей это найдет понимание. Взаимную слежку между горожанами будем поощрять: введем штрафы за безнравственное поведение, четвертина от суммы – вознаграждение доносителю, остальное в казну. О борьбе тоже забывать не стоит: людям нужно на кого-то списывать свои беды, кого-то ненавидеть и мучить, так уж они устроены. Чтобы они не вздумали сплотиться против власти, надобно обеспечить им врага, посему будем бороться с ведьмами – зловредными пособницами демонов Хиалы. Тут можно взять за основу прожект Шаклемонга: его записи сохранились, там есть немало дельных предложений.

– Мой господин, Эрчевальд – прирожденный политик, он все сделает в наилучшем виде, – отрекомендовал своего протеже Чавдо.

– Пусть действует, – великодушно разрешил Дирвен.

Он так и не смог дотянуться до неподвластного амулета, хотя по-всякому пытался: и через Наследие Заввы, и через различные комбинации других артефактов – каждый день бился над этой задачей, но без толку. Ладно, хотя бы Рогатая больше не снилась.

Зато несколько раз приснилась Наипервейшая Сволочь. Не то, чтобы в каком-нибудь особенном виде – просто он знал, что скотина Эдмар где-то рядом, и от одного этого знания наступали понятно какие последствия. Ничего, когда слуги Лормы наконец-то его изловят, Дирвен с ним за все посчитается, в том числе за эти мерзопакостные сны.

Опальная Щука слала письма, надушенные приторными цветочными духами. Он их выкидывал, не читая. Сдалась ему эта ставленница Ложи. Тем более Лорма сказала, что ребенок у нее, может, вовсе не от Дирвена, такое бывает сплошь и рядом. Как подумал о том, что эта дрянь могла ему изменить, лицо вспыхнуло, словно от пощечины. К дохлым чворкам Глодию, он не из тех, кто прощает предательство.

Шнырь увидел их на обратном пути, на кладбище Опоздавших Швецов.

Если верить старой небылице, эти Швецы никуда не успевали вовремя, даже на собственные похороны опоздали. Зато сейчас им повезло больше, чем мраморным купальщицам из фонтанов или гримасничавшим на фасадах зданий гипсовым шутам: двое так и стояли у заброшенных ворот, третий хоть и лежал на земле вместе с вывороченной тумбой, тоже остался целехонек. Позеленелые от патины, обгаженные птицами, зато шаклемонговцам не по зубам – это же цельное литье, молотком не разобьешь.

Недоступный для смертных лаз в катакомбы находился среди фамильных склепов с урнами. Хорошо, что умный Шнырь не пошел туда прямиком, а начал на всякий случай озираться и принюхиваться.

После истории с Шаклемонгом королевские амулетчики разлютовались, повсюду ловушек понаставили. У них были планы алендийских подземелий, где обозначены людские входы-выходы, но гнупи пользовался дорожками волшебного народца, а господин Тейзург и Крысиный Вор на поверхность теперь вовсе не выбирались. Пропали бы они, кабы Шнырь им жратву не носил. Он и в этот раз кой-чего съестного раздобыл, затем и бегал в город.

Вокруг никого, но что-то его насторожило. Местечко глухое, у людей пользуется дурной славой: «народец балует». По ту сторону пыльной дороги – забор хлопчатобумажной мануфактуры, снаружи обшарпанный, зато изнутри сплошь изрисованный оберегами. Из-за этого территорию мануфактуры Шнырь обходил, негодуя на злых людей, всегда готовых тебе навредить.

Правда же никого нет… И тихо, только птицы пересвистываются – чаще, чем обычно, словно что-то их потревожило.

В гости к Опоздавшим Швецам иногда наведывались кладоискатели, и Шнырь наверняка знал, что есть тут несколько замурованных горшков с монетами, только смертные, хе-хе, ни одного до сих пор не нашли. Вот и хорошо: интересней ведь, когда клад где-то лежит, и можно подстраивать всякие каверзы тем, кто его ищет, а когда его отроют, уже никакой развлекухи.

Если бы пришли недотепы с лопатами, было бы слышно, как они стучат и копают. Шнырь крадучись двинулся вперед. В зарослях жасмина, орешника и сирени теснились невысокие склепы, торчали колонны, увенчанные погребальными урнами. Попадались и статуи богов, шаклемонговцы побоялись их разбивать. Зеленел запущенный кустарник, из земли вовсю лезла весенняя травка… Сообразив, что здесь неладно, гнупи как стоял, так и замер, съежился за кустом, даже дышать перестал.

Вон там, в просвете! Два султана длинной травы, один пошевелился… На самом деле он еще раньше их увидел, но сперва не понял, что к чему. Не бывает в Аленде в это время такой травы, рановато для нее в месяц Водоноса.

Зимой, когда господин за компанию с рыжим и Кемом-амулетчиком устроил вылазку на юг, Шныря взяли с собой. Уже под конец завернули на несколько дней в господское княжество, там-то он и увидел амуши, которая раньше была придворной дамой у Лормы, а теперь состояла на службе у Тейзурга. Шевелюра у этой Венши в точности так и выглядела: словно жесткая изжелта-зеленая трава, какая в тех краях растет повсюду.

Среди могил засели слуги Лормы, сторожат вход в катакомбы.

Струхнувший Шнырь вернулся назад, стараясь не потревожить ни одной веточки, выбрался за ворота и задал стрекача.

В лечебнице пахло травяными настоями, мазями, потом, мочой, свернувшейся кровью, овсяной кашей, застиранным бельем – даже крепкий запах хлорки не мог перебить этот букет. Салинса зажимала нос надушенным платочком, ее пышная юбка на кринолине цеплялась то за дверной косяк, то за двухъярусный столик на колесах, заставленный звякающими суднами. Из-за наплыва избитых и раненых палаты были переполнены, санитары сбивались с ног.

– Ты бы надела чего попроще, – не выдержала Зинта, когда гостья чуть не смахнула со стола банку с толченой водорослью мугу для присыпания мокнущих ран.

– Негоже мне выходить на люди в простоте, я ведь теперь не деревенщина, а королевина сестра, – степенно возразила Салинса. – Чтобы люди про меня чего не сказали… Соответствовать надобно своему положению в обществе!

А у самой глаза покрасневшие, взгляд бегающий, тревожный. Не обратив на это внимания, Зинта ухватилась за главное:

– Тогда походатайствуй перед этими поган… Тьфу, заговариваюсь, перед королем и королевой, чтобы нам во имя Тавше привезли угля и дров, и побольше продуктов, и еще пожертвовали бы денег на закупку всего необходимого у аптекарей. Это будет доброе дело, угодное Милосердной, а то перебиваемся кое-как…

– Да ты постой, не о том сейчас нужно беспокоиться, – перебила гостья. – Есть беда похуже, ты сперва меня послушай, у балбеса-то у сестрицыного нынче ум за разум зашел!

– Тоже мне новость, – фыркнула лекарка. – Про то давно известно.

– Ну, так еще хуже стало! Раньше-то наш балбес просто дурил, а теперь совсем с ума соскочил, ровно китонских грибочков объелся – у Глодии, говорит, не от меня ребенок, на стороне нагуляла. Сестрице как пересказали его слова, она вконец извелась, худущая стала, один живот торчит, и кушать ничего не хочет. Кусок, говорит, в горло не лезет. Ты бы ее посмотрела, а? – сделав паузу и набрав воздуха в легкие, рассказчица провыла с трагическим надрывом: – Ой, да за что же нам такое горе, сведут в могилу мою сестреночку бедную, без ножа ее Дирвен зарезал своим обвинением паскудным, что же с нами теперь бу-у-удет!..

– Потише, – осадила Зинта. – Нечего здесь ор поднимать и пациентов беспокоить. Дирвен – дурак, мог бы первым делом у меня спросить. Плоть всякого человека или животного состоит из мельчайших частиц, точно из бисеринок, сцепленных между собой в узоры и цепочки. Узоры эти у каждого свои, по их сходству можно определить родство. Тавше даровала своим избранным служителям способность посмотреть по-особому и увидеть их так же, как я вижу шитье у тебя на рукавах. И я могу официально засвидетельствовать, что Дирвен – отец ребенка. Между прочим, наши свидетельства даже в судах считаются за непреложное доказательство.

– Тогда скажи ему, а мы с сестрицей век будем благодарны, станем тебе ноги мыть и воду пить…

– Ну, спасибо! Экая мерзость, напьетесь дрянной воды, а потом и животы закрутит, и глисты заведутся, а я лечи. Вот уж без нужды мне такая благодарность.

– Люди так говорят, – веско заметила гостья.

– Люди много чего говорят, головой не думая. Поехали во дворец, посмотрю Глодию и потолкую с Дирвеном.

– Глодия не во дворце, выслал ее балбесина в Лоскутья. Это, если не знаешь, самая окраина и глушь, королевский особняк там до недавних пор стоял заколоченный, в комнатах плесенью воняет, сестрица бедная все глаза выплакала, за что ж ей такое горе…

– Поехали. Сначала в Лоскутья, потом к Дирвену, и пусть только попробует не принять.

Зинта решила, что после примирения королевской четы заведет разговор о снабжении лечебницы. Пока экипаж едет, у нее есть время не только подремать, но еще и подготовить аргументы.

С восьмицу назад Тавше явила милость и приняла под свою длань сразу двух лекарей с улицы Мышиных Посиделок, но работы по-прежнему было невпроворот. Избранные служители призывали силу покровительницы по столько раз на дню, что со счету сбивались.

Это неправда, что Милосердная взимает с них плату за свой дар, истощая здоровье тех, кто ей служит. Не иначе, первым до такой гадости додумался кто-нибудь вроде Шаклемонга. Дар – он и есть дар, и Тавше – не жадная процентщица. Другое дело, что человеческий организм не приспособлен для того, чтобы пропускать через себя поток сокрушительной и животворной божественной силы: это его истощает, так как сопровождается большим расходом энергии, и для восполнения потерь лекарь под дланью Тавше должен хорошо питаться. Сами знаете, как сейчас в Аленде с едой. Зинта переживала не только за себя, но еще и за Санодию с Берсоймом, и настроилась во что бы то ни стало добиться своего.

Лоскутья встретили их линялым разноцветьем белья, развешанного на заржавелых балкончиках, тряской по давно не чиненной мостовой, петушиными криками из-за видавших виды кирпичных заборов, похожих на обгрызенное печенье. И впрямь глухое местечко, но Зинта по книжкам примерно так и представляла себе те края, куда отправляют ссыльных королев.

По кровельным скатам сидело множество птиц, то-то вся черепица в белёсых кляксах, а на крыше одного заколоченного дома еще и крухутак примостился – завернулся в крылья и торчал пугающим темным горбом между трубой и флюгером. Анвахо пригнал с запада большую грозовую тучу, но она ползла медленно, до солнца еще не добралась.

Коляска остановилась возле обшарпанных каменных ворот со следами былого великолепия. Открывать никто не спешил.

– Прислуга у нас недостаточно вышколенная, – тоном великосветской дамы пояснила Салинса и добавила по-свойски: – Прямо тебе скажу, говнюки!

– Идем через калитку.

– Да ты что, не по чести мне пешком-то до калитки ходить, соседи подумают – вот деревенщина…

– Зато мне по чести, – отрезала Зинта, поднимаясь с сиденья. – Некогда мне ждать!

Немного подождать ей все же пришлось: спутница опять зацепилась юбкой, выбираясь из экипажа, да еще извозчик потребовал денег.

– Ты покуда не уезжай, еще во дворец нас повезешь. Чай, будешь потом внукам рассказывать, что саму королеву возил, потому что честь выпала!

Хмурый пожилой дядька поглядел на нее с козел и пробормотал себе под нос известное присловье:

– Честь не грыжа, коли выпала, обратно не всунешь.

– Чего-чего ты сказал? – уперев руки в бока, развернулась к нему Салинса.

– Идем! – поторопила Зинта.

Запертую калитку им так и не открыли, будто никто не слышал стука.

– Давай через задний двор, – решила хозяйка. – Ужо я им всем задам, эти бездельники у меня поплачутся!

– Госпожа, ежели что, вас я назад в лечебницу бесплатно довезу! – крикнул вслед извозчик, и Зинта не сразу поняла, что обращался он к ней.

Пошли по тропинке вдоль ограды, юбка Салинсы одной стороной шоркала по старой кирпичной кладке, другой цеплялась за ветки шиповника. Зинта была в удобных лекарских штанах, куртке с капюшоном и шнурованных ботинках, ей такие дорожки хоть бы что, зато в душе словно комар тревожно зудел. Хотелось поскорей убраться из этого места и в то же время тянуло в дом. Встрепенувшись, она мысленно обругала себя: так и есть – это же «зов боли», но почему-то приглушенный, словно крик сквозь подушку. Лекарь под дланью Тавше этот зов всегда почувствует, а приглушить его можно колдовством… Отпихнув с дороги спутницу – прямо в куст, ну и ладно – Зинта рванулась вперед. За спиной раздался вопль Салинсы, но она уже дергала заднюю калитку.

Заперто. На крючок. Поддеть через щель… Лекарка вытащила из ножен ритуальный кинжал Тавше. На рукоятке фонариком сиял кабошон – это означало, что где-то рядом то ли волшебный народец, то ли демоны, то ли еще какая нечисть.

Зинта глянула на крухутака, застывшего темным пятнышком на коньке крыши под брюхом у наползающей тучи. Он далеко, он тут не причем. Нечисть в доме.

Лязгнул откинутый крючок, калитка со скрипом распахнулась, лекарка мимо дровяного сарая и конюшни бросилась к кухонному крыльцу. Салинса ринулась за ней, подобрав юбки – она не понимала, что происходит, но разозлилась и приготовилась ругаться.

Задняя дверь не заперта. Зинта промчалась по коридорам и лестницам запущенного особняка «летящим шагом», словно опередивший грозовую тучу сквозняк. Чуть не запнулась о чьи-то ноги. Женщина, судя по одежде – прислуга, фартук потемнел от крови. Ей уже не поможешь, только пожелать добрых посмертных путей.

Анфилада комнат с мебелью в чехлах, портретами в золоченых рамах, свисающими с лепных потолков холщовыми коконами – погруженными в спячку люстрами. Позади взвизгнули: Салинса тоже наткнулась на труп с распоротым животом.

Вот и зала, сестрички успели ее на свой лад украсить: темные старинные портьеры подвязаны атласными бантами цвета девичьего румянца, в креслах и на диванах раскиданы шитые золотом подушки, на столиках вазы с конфетами, бартогские музыкальные шкатулки, статуэтки прекрасных пастушек, бедных скрипачей и влюбленных парочек.

Еще один коридор, приоткрытая дверь, из-за нее доносятся высокие дребезжащие голоса: кто-то хнычет, кто-то передразнивает…

В опочивальне было светлее, чем в других помещениях, сорванные шторы валялись на полу под окном. Разрытая постель, скомканные окровавленные простыни. Встрепанную Глодию с перекошенным ртом, в испачканной кровью нижней юбке, держало в объятиях существо, похожее на сбежавшее с огорода пугало. Худущее, долговязое, одетое в рваный балахон, к которому пришиты съежившиеся пауки и мертвые птички с распластанными крыльями. Вместо волос на макушке пучок травы, перемотанный золотыми цепочками. Ссохшееся лицо с темными, как болотная вода, глазами корчилось в гримасах комического отвращения, а тонкие когтистые руки шарили по телу хрипящей жертвы и щипали, оставляя синяки.

Другое такое же существо напялило поверх своих отрепьев кринолин с пышной фиолетовой юбкой и надело на голову усыпанную бриллиантами корону, которую Глодия носила по-домашнему с утра до вечера, а на ночь клала на столик возле изголовья. По зубьям короны сновали блестящие черные жучки, выползавшие из травяной шевелюры.

Эта тварь чем-то лакомилась – обсасывала то ли красный леденец, то ли ягоду, вынимала и снова прятала за щеку.

Лекарка опознала в «ягоде» мертвый человеческий эмбрион. И такие пугала с травяными космами она уже видела: в Олосохаре, когда Эдмар затеял экспедицию, чтобы раскопать свой разрушенный город. Это амуши – пустынный народец, слуги Лормы.

– Не дам попробовать! – заверещала тварь в короне, кривляясь перед новой гостьей. – И не проси, с тобой не поделюсь! Ни за что не дам…

Шагнув вперед, Зинта без замаха полоснула по грудной клетке – в точности как показывал Суно, однажды решивший, что навыки рукопашного боя даже лекарке под дланью Тавше не помешают. У нее не было времени на регулярные тренировки, да и зачем, ведь ее дело лечить, а не калечить. Но самое простое она запомнила, хотя вряд ли применила бы против человека. Она и на нелюдь не подняла бы руку – если бы эти амуши не сделали того, что сделали.

Противник как будто сгорел изнутри в мгновение ока. По ковру рассыпались травяные стебли и клочья тлеющей кожи, осел на пол пустой колокол кринолина, корона закатилась под стул. Священный нож Тавше для нечисти смертельно опасен.

Второй амуши заслонился Глодией, однако лекарка уже вспомнила о том, что не нужны ей против таких тварей хитрые фехтовальные приемы. Преодолев дистанцию «летящим шагом», она резанула по костлявому предплечью – этого хватило, чтобы непрошеный визитер отправился в Хиалу вслед за своим собратом.

Камень на рукоятке больше не светился: других амуши в особняке не было. И живых людей кроме них не осталось – кто не успел сбежать, тех прикончили, раненых она бы почувствовала.

В дверях завыла Салинса.

Первым делом Зинта призвала силу Милосердной и остановила у пациентки кровотечение. Потом сердито повернулась к дверному проему:

– Хватит голосить. Переоденься, помоги сестре одеться, бери ее на закорки и неси в коляску. Нельзя вам здесь оставаться. Да скажи мне, где у вас тут кухня и кладовка!

В этом доме продукты уже никому не понадобятся, и Зинта решила, что все подчистую заберет с собой – для лечебницы.

– Давайте шибче, не то потонем! – торопил людей Шнырь, карабкавшийся первым. – И будут косточки наши сиротские… Уй, не сюда, здесь даже мне не пролезть! Надо вернуться до своротки и по другому подъему, спускайтесь…

Дождина зарядил такой, что в городских каналах поднимался уровень воды, на мостовых пузырились лужи, содрогались под хлещущими струями оконные стекла, жители верхних этажей подставляли тазики и ведра под капель с потолков, с тревогой глядя на расплывающиеся по штукатурке мокрые пятна. А тем, кто ютился в подвалах, и вовсе не до шуток – неровен час, зальет, и коврики будут плавать по полу, как листья кувшинок.

В катакомбах под Алендой есть участки, куда во время ливней приходит вода с нижних уровней – ненадолго, но захлебнуться успеешь. Когда город накрыло, Тейзург, Хантре и Шнырь как раз в таком месте и находились. Видящий первый сказал, что отсюда надо валить. Они поначалу решили, что их выследили амуши, а потом внизу зашумело, забулькало, гнупи учуял запах нечистот и объяснил людям, что к чему.

От лестницы их отрезало – там уже разлилось темное маслянистое озеро, шарики-светляки отражались в нем, как в мутном зеркале. Пришлось выбираться другим путем. То ли здесь когда-то случился обвал, то ли так было с самого начала – точь-в-точь скальные уступы, на которые Шнырь насмотрелся в Хиале, когда путешествовал на юг вместе с господином. Тусклых шариков едва хватало, чтобы осветить людям этот каменный кавардак.

Один раз господин оскользнулся и чуть не сорвался, но Хантре успел схватить его за руку и втащил на уступ. Тейзург картинно поцеловал его чумазое запястье – вестимо, из человеческой благодарности, и тогда рыжий прошипел: «Я ведь тебя и обратно столкнуть могу!» Ясное дело, может, уж такой у него злобный нрав.

Несколько раз приходилось поворачивать назад – тупик, ищи другую дорожку, а внизу угрожающе клокотало, порой еще и плескало: не иначе, проснулись те, кто дремлет в подземных водах. Шнырь никогда их не видел, только знал о том, что они есть. И как их задобрить, тоже знал, тетушка Старый Башмак рассказывала. Вытащил из своего ранца мешочек с жертвенными костями, кинул в эту душную темень да произнес: «Возьмите откуп, а нас не трогайте». От мертвого Шаклемонга больше пользы, чем от живого! Небось, хозяева подземных омутов порадовались такому ценному подарку, никто из них не пытался схватить Шныря и его спутников.

В конце концов добрались до лестницы, которая привела в безопасный коридор с низкими сводами. Воздух отсырелый, по стенкам плесень, и слышно, как наверху лупит по уличной решетке, но вода утекает в обход через канализационные стоки. Одно хорошо: пока льет, амуши можно не бояться, ихний народец дождей не любит.

Хеледика свернулась в клубок под выпирающим из склона комлем старой ивы и сквозь дрему слушала шум ливня. Нора находилась выше затопленной отмели: когда в небе загромыхало, девушка взобралась сюда, цепляясь за торчащие корни. В почве достаточно песка, чтобы ей было уютно. Кого-нибудь другого такая ночевка ужаснула бы, а для песчаной ведьмы – в самый раз, даже лучше, чем в обычной человеческой постели.

Песок отдавал накопленное за день тепло и нашептывал свои истории: о брошенной невесте, которая пыталась утопиться, но только промокла и ушла искать место поглубже, о повздоривших и подравшихся лопатами кладоискателях, о нелюдимом старике, который в течение двадцати лет приходил сюда рыбачить… Никакой информации, которая помогла бы ей пробраться в город.

Попасть в Аленду нетрудно. Попасть в Аленду, не спалившись, чтобы Дирвен не узнал о ее прибытии – куда труднее. Он сумел взять под контроль весь периметр, повсюду кордоны и сторожевые артефакты. Здесь не Олосохар, ее заметят. Известные ей входы в катакомбы тоже охраняются. Разве что проложить свой собственный подземный коридор – для этого надо найти участок, где много песка, и подальше от входов-выходов. Поисками подходящего места Хеледика сейчас и занималась, питаясь захваченным в дорогу печеньем и сушеными ягодами лимчи (после приключившейся в Овдабе истории она одно время смотреть на них не могла, но потом это прошло).

Такая жизнь ей даже нравилась: речной песок, журчание воды, занавес из древесных корней… Когда-нибудь она устроит себе каникулы в похожем уголке. Когда-нибудь потом, а сейчас ей предстоит перехитрить Дирвена.

Ни дров, чтобы разжечь костер, ни сил, чтобы двигаться. После такого марш-броска впору лежать пластом. Желательно в тепле. По дороге они пару раз попадали под холодный душ и промокли до нитки.

Шнырю хоть бы что – гнупи и летом, и зимой бегают в своих красных или зеленых курточках, заплатанных штанах и деревянных башмаках. Мерзнут они, только если ударят свирепые морозы, но даже тогда простуда их не берет. Хантре грела Риии, переползавшая с места на место, заодно и одежду на нем сушила. Хуже всех было Тейзургу, у которого зуб на зуб не попадал, но это не мешало ему нести ахинею:

– Ливневая канализация Аленды – это нечто… Светлейшая Ложа так и не удосужилась навести здесь порядок. Выделенные на ремонт средства всякий раз разворовывались, остатков хватало, чтобы навести лоск на отдельных участках и продемонстрировать эту благодать достопочтенному руководству. А спустишься глубже – и попадешь сюда, в промозглое царство вечной капели и нежнейшей склизкой плесени, разбухших, как тюфяки, утопленников и уплывших под землю потерянных вещей, сводящего с ума журчания и затхлой кромешной тьмы, готовой принять тебя в свои влажные объятия, но не выпустить…

– Заткнулся бы ты, наконец, – попросил Хантре.

Он уже это слышал. Во сне. Когда задремал на вокзале в Фанде, и ему привиделось будущее. В том его сновидении Лиргисо говорил почти то же самое, с незначительными отличиями. Сейчас он пройдется насчет манер…

– Сделай одолжение, следи за своими манерами, – криво ухмыльнулся трясущийся от холода Тейзург (или как его там еще когда-то звали?), явно обрадовавшись тому, что его все-таки слушают. – Пусть мы живем в канализации и питаемся объедками, сие не оправдывает вульгарной словесности.

– Тогда я свалю. Если не заткнешься, – Хантре произнес то, что говорил во сне.

– Не свалишь, совесть не позволит. Источник тепла есть только у тебя.

– Хочешь, ворюга, чтобы мы тут без тебя околели от холода, чтоб наши косточки так и мокли в темноте? – шмыгнув носом, возмущенно затараторил гнупи. – У, злыдень рыжий… Я тебе тогда пожрать не дам, чего ночью сверху притащу, потому что ты злой, а господину дам, он добрый, он мне жертвы приносит! А помните, какой знатный кусок пирога мне давеча попался? Надъеденный только с краешку и свежайший, и я ради господина его донес, даже почти не откусывал по дороге! А ты только отнимать горазд. Как ты мою крыску тогда заграбастал, вспоминать больно, аж слезы наворачиваются… Хоть я тебе и отомстил, у меня из-за крыски эти самые… Ну, помните же, как те прохиндеи друг за дружкой на суде повторяли?.. Невыносимые душевные страдания, вот, понял? Из-за тебя!

– Шнырь, не старайся, он не способен посочувствовать чужим душевным страданиям. У него душа соткана из звездного света, что ему наши с тобой чувства… Он этого не понимает – правда, Хантре?

– Наверное, правда, – процедил он сквозь зубы.

– Видишь, даже не отрицает. М-м, сейчас бы к растопленному камину, и по кружке горячего фьянгро, а Шнырю полную чашку сливок… Хантре, помнишь, какой камин был у нас в номере «Пьяного перевала»?

«Камин помню, все остальное – не очень-то».

Он не сказал об этом вслух. То, что произошло в том треклятом номере с камином, как будто превратилось для него в источенную песком фреску с едва различимым рисунком. Он ничего не забыл, но этот эпизод утратил остроту и стал неимоверно далеким – чары песчаной ведьмы, примененные с его согласия. Песок стирает.

Только Тейзургу об этом знать не обязательно.

– Сливки – это завсегда хорошо! – мечтательно вздохнул Шнырь. – И славно, что сейчас не зима, а то выдался у нас однажды год, когда Северный Пёс на что-то осерчал, и стало холодно-холодно, даже в катакомбах водица застывала, иные крыски вмерзали в лед и смотрели на тебя оттуда мертвыми глазами, а шерсть у них торчала ледяными сосульками. Ежели бы сейчас ударил такой морозище, была бы нам беда еще горше нынешней…

– О, если бы Северный Пёс прорвался в Аленду, мы были бы спасены. Хантре, ты бы нас тут не бросил?

Он промолчал.

– Ты бы не бросил нас, рыжий, правда ведь? – прохныкал Шнырь, теребя его за штанину.

– Не бросил бы. Все равно от вас не отделаешься.

Голова чесалась. Лишь бы не вши. Эдмар сказал, что с коротко обрезанными вьющимися волосами он выглядит «до того ностальгически, что это почти пугает, почти до мурашек» – мол, такая прическа у него была, когда они встретились в другом мире, до Сонхи. Может, и так, Хантре ничего об этом не помнил.

Сейчас оба намотали тюрбаны на сурийский манер, лица измазаны грязью. Хотя ищеек, которых Лорма послала по их следу, таким маскарадом не проведешь.

– Надо поскорей выбираться из Аленды, – словно в ответ на его мысли, сказал Тейзург. – Выражаясь на понятном тебе языке, валить. Ты ведь сможешь найти безопасный выход?

Единственный плюс по сравнению с тем, что ему приснилось на фандийском вокзале: он все-таки не утратил способностей видящего.

– Насчет безопасного – под вопросом. Наверняка на всех выходах засада или магические ловушки, и никаких гарантий, что мы их обойдем. Если бы добраться до Крелдона, у которого точно есть схемы всех городских коммуникаций и планы катакомб…

– Полагаю, его прячут верные агенты из гильдии нищих, и он никого к себе не подпустит. Даже нас. Хм, я бы сказал, нас – в первую очередь… Так что вся надежда на тебя. Шнырь доведет до окраины, а дальше будем уповать на твою интуицию. Демоны Хиалы, до чего же хочется выпить бокал хорошего вина и принять ванну…

– Нажраться и утонуть в ванне?

– Утонуть можно и здесь. Но не нажраться, – в тон ему отозвался Тейзург.

До сих пор окоченевший, аж губы посинели. Решив, что плевать и на Пьяный перевал, и на все остальное, Хантре придвинулся к нему вплотную и прижался, обхватив за плечи.

– Она вот здесь, под рукавом. Грей пальцы.

– Кстати, как ее зовут?

– Ага, так и сказал.

Маг, которому известно имя саламандры, может получить над ней власть. Он сам угадал имя Риии, но ни с кем этим делиться не собирался.

Тейзург не сболтнул никакой пошлости, сидел в обнимку с ним молча – похоже, все-таки понимает, когда можно быть треплом, а когда не стоит. Хотя раз на раз не приходится. Вроде бы начал отогреваться и задремал… Хантре тоже клонило в сон, и подумалось: если он сейчас уснет под доносящийся сверху плеск дождя, ему, наверное, приснится вокзал в Фанде, вымощенный красной плиткой двор, старый фонтан и Суно Орвехт в плетеном кресле напротив.

Пробрало Зинту уже потом. Вначале она позаботилась о сестрицах: Глодию уложили на койку в храмовом подвале – там держали пациентов, которых надо спрятать, Салинсе выдали форменный балахон и швабру – если хочешь остаться здесь, ты теперь не «принцесса», а санитарка. Да еще обход, а когда перестало лить, привезли троих с резаными ранами и четвертую со сломанным носом, и это еще выдался тихий-спокойный вечер, потому что горожане из-за ливня сидели по домам.

Зинта еле доплелась до комнаты, где ночевали лекари, и призвала силу Тавше – не для себя, для сына, который толкался у нее во чреве. Она не может иначе, зато может использовать свой дар для того, чтобы с ним все было в порядке. Хенгеда принесла ей миску овсянки с медом. После этого она попыталась уснуть, да не тут-то было – перед глазами вставал тот запущенный особняк, амуши с перемазанным кровью ртом, блеск лезвия в сером предгрозовом сумраке опочивальни…

Ее колотила дрожь, все тело казалось чужим, отмороженным. Натянула на голову одеяло, и все равно сна ни в одном глазу. Позже из храма пришел жрец Милосердной – то ли за ним сбегала Хенгеда, заглянувшая мимоходом и заметившая, что Зинту трясет, то ли Салинса отошла от потрясения и давай всем рассказывать о пережитых ужасах.

Преподобный совершил над Зинтой очистительный обряд, а потом долго сидел возле нее и объяснял, поглаживая по спине, что она все сделала правильно: Тавше дозволяет тем, кто под дланью, использовать ритуальное оружие против мучающей людей нечисти. И ребенок Глодии погиб не из-за того, что она промедлила – это случилось раньше, ее вины тут нет. Она действовала быстро и находчиво, а все остальное – результат стечения обстоятельств.

Это Зинта и сама понимала. Наверное, Суно одобрил бы ее поступок. Когда все закончится, надо будет спросить у него, можно ли было в такой ситуации действовать лучше. Но худо само по себе то, что происходят такие вещи, и что среди горожан находятся зложители, которые ведут себя как те же амуши, и что маги когда-то изобрели Накопители, чтобы паразитировать на других магах, а потом эту дрянь прибрал к рукам зарвавшийся мальчишка, объявивший себя Властелином Сонхи. Когда она все это сбивчиво высказала, жрец опять начал утешать: что поделаешь с людьми, коли с ними даже боги ничего поделать не могут, вот хоть Тейзурга возьми – с его-то знаниями мог бы стать великим мудрецом, а он такое вытворяет, что впору только руками развести. Зинта плакала и соглашалась, уткнувшись в мокрую подушку.

Под утро все-таки задремала. Будить ее не стали – проснулась поздно, однако же вовремя, чтобы наткнуться на Ваглерума. Граф услышал о том, что в лечебнице на улице Мышиных Посиделок появилось еще два лекаря под дланью Тавше, и приехал договариваться, чтобы те привели в порядок драные рожи «золотых юнцов», которым в начале зимы досталось от Хантре. Раны от кошачьих когтей зажили, но выглядели молодые аристократы непрезентабельно: впору выступать в цирке уродов, а не на балах танцевать. Эту проблему и рассчитывал решить для своих протеже Ваглерум.

Большой, вальяжный, с обрюзглым грубовато-породистым лицом, он с отвращением поглядел на Зинту сверху вниз и угрожающе пророкотал:

– Обошлось без вас, госпожа Граско. Здесь есть достойные лекари, готовые помочь пострадавшим.

– Ну и ладно, – буркнула заспанная Зинта: она не собиралась осуждать Санодию и Берсойма – небось, запугал он их. – Тогда отдаю ваших поганцев на суд Милосердной, и пусть им воздастся по их поступкам, когда их коснется сила Тавше.

– Что?.. – граф поперхнулся и побагровел до мясного оттенка. – Что вы сказали?!

– То и сказала, – огрызнулась лекарка, отворяя дверь во внутренний коридор: некогда ей со всяким зложителем лясы точить, пациенты ждут.

Позже ей рассказали, что договариваться с лекарями под дланью Тавше Ваглерум передумал. Вышел вон, ни на кого не глядя, сел в свою коляску и укатил ни с чем.

Тряпки, судна, пропитанные кровью бинты, стопки измазанных кашей мисок на кухне, тазы с бельем в душном тумане прачечной, ведра с грязной водой – все это было для Хенгеды болеутоляющим снадобьем. Будь у нее выбор, она бы согласилась на травму похуже, но без того унижения, которое ей довелось пережить. Оно так и осталось с ней, словно багровое пятно от ожога или гнойная язва.

Лекарство только одно – разделаться с Дирвеном: вначале равноценно унизить этого гаденыша, потом кастрировать тупым ножом, потом прикончить… Или нет, лучше вернуть его в подвалы министерства благоденствия. Господин Ферклиц, скорее всего, отказался от мысли завербовать «Повелителя Артефактов» – чересчур опасно, незачем повторять ошибки Светлейшей Ложи – но будет не прочь с ним поквитаться.

Хенгеда яростно выкрутила половую тряпку. Работа спасает. Она бы тронулась рассудком, если бы не работа. К тому же большинство здешних пациентов пострадало от тех, кто состоит на службе у так называемого Властелина Сонхи – и, значит, заботясь о них, Хенгеда в какой-то степени мстит гаденышу. Мысль об этом заставляла ее трудиться с удвоенным рвением. Порой ей вспоминалась встреча с Тейзургом, неимоверно далекая – яркий, насмешливый, разноцветный сон, который то ли был в ее жизни, то ли нет.

В лечебнице ее ценили за сноровку и ответственное отношение к своим обязанностям. Уже намекнули, что собираются повысить до старшей санитарки и назначить ей денежное жалование. Никто, кроме Зинты, не знал о том, что она овдейский агент. Пациенты, случалось, благодарили ее: «Да благословит вас Тавше!»

Сама Хенгеда предпочла бы, чтобы ее благословила Зерл – богиня преследования, сопротивления и возмездия. Если раньше она каждый вечер дисциплинированно молилась Ланки – покровителю интриганов и шпионов, то теперь стала молиться еще и Неотступной. По утрам, чтобы не мучиться вопросом насчет очередности. Как известно, эти двое между собой плохо ладят, и в народе ходило немало сказаний о том, как воровской бог обвел вокруг пальца воительницу в золотом шлеме, а та не осталась в долгу и задала ему взбучку.

Закончив мыть подземный переход между лечебницей и храмом, Хенгеда в последний раз отжала тряпку и разогнула спину. Минутная передышка.

Заполненная тусклым сумраком галерея наводила тоску, словно здесь время остановилось. Зато безопасно. Как в детстве под старой бабушкиной шалью. Как будто ты потерянная вещица в чьем-то кармане, среди других забытых мелочей – тоже ощущение из детства… Возможно, ей предстоит провести тут остаток жизни. Что ж, она бы и на это согласилась – при условии, что гаденыш Дирвен получит по заслугам, но Тавше Милосердная не из тех, кто заключает с людьми такие сделки.

Подхватив звякнувшее дужкой ведро, Хенгеда поднялась по ступенькам, толкнула дверь. Выплеснуть грязную воду на заднем дворе за храмом – и назад в лечебницу. На полу возле входа подсыхала рвотная масса с примесью крови. Остановившись, шпионка замыла пятно – не годится оставлять такое безобразие – и угрюмо оглядела подвальный коридор. Это участок Салинсы: ту определили поближе к сестре, а она манкирует своими обязанностями.

Хенгеда нередко бралась за чужую работу: не по доброте душевной и не для того, чтобы выслужиться, а чтобы устать до оцепенения и приглушить свою неистовую боль. Она охотно помогала тем, кто добросовестно трудился – это не зазорно, однако ее чувство справедливости восставало против того, чтобы облегчать жизнь лентяйкам вроде Салинсы. Разгильдяйство она ненавидела, вдобавок эти две девки вызывали у нее лютое отвращение. Племянницы Суно Орвехта, боги милостивые… Орвехт – противник, но достойный противник, и в отношении его родственниц овдейская шпионка искренне ему сочувствовала.

– Зачем вам понадобилось рисковать из-за этих глупых куриц? – спросила она с упреком, когда на другой день принесла чай осунувшейся Зинте. – Вы же сами могли пострадать… Они не стоили того, чтобы вы из-за них попали под удар.

Зинта взяла кружку обеими руками, словно больной ребенок, устало посмотрела на Хенгеду, помолчала, потом сказала:

– Знаешь, если бы Хантре как ты рассуждал, ты бы так и осталась лежать под снегом в том закоулке.

Шпионка только вздохнула. На святых не обижаются. Со святыми не спорят. Наверное, святость – это до некоторой степени душевное расстройство.

Так и есть, Салинса в наглую филонит – сидит у сестрицы, и они вволю чешут языками, даже в коридоре слышно.

Вначале опальную королеву поместили в общую палату, но на другой же день выдворили оттуда в отдельную каморку: она как заведенная рассказывала о нападении амуши, пугая других пациентов мерзкими подробностями. Увещевания не помогали – заткнуть Глодию можно только с помощью кляпа.

Хенгеда подкралась к двери. Ну, сейчас будет им нагоняй!

– …Ох, чего я натерпелась… Ты, Салинса, уехала, а они тут как тут, я кричала-кричала, звала на помощь, вся изошла криком – никто не пришел! Где же, думаю, сестреночка моя родная, почему она не защитила меня, ведь матушка учила нас горой стоять друг за друга! А тебя не было рядом, а они давай меня терзать, а я кричу и кричу: «Помоги-и-и-ите! Помоги-и-и-и-ите!» – вот так я кричала, и никто не слышит…

– Я же за Зинтой ездила, как ты сама велела, – проворчала в ответ Салинса.

– Как ты уехала, тут-то они и пришли, а я совсем одна, мне было так страшно, так больно… Ох, какой ужас я пережила… Некому, думаю, за меня заступиться, даже сестренка родная меня бросила…

Способ номер двадцать четыре, машинально отметила про себя Хенгеда. Как и всякого агента министерства благоденствия, ее обучали манипулировать людьми, секретную таблицу с описаниями всевозможных уловок она знала назубок. Номер двадцать четыре позволяет ввергнуть человека в угнетенное состояние, ослабить рассудочное начало, вызвать болезненное чувство вины и стремление загладить эту вину – а дальше планомерно дави, чтобы добиться намеченной цели. Глодия с Салинсой никаких таблиц не зубрили, но по этой части любого профессионального интригана заткнут за пояс.

– А ты-то сколько раз меня бросала! – взвилась обвиняемая, пустив в ход оборонительный прием номер двадцать шесть. – И когда вы с матушкой поехали на ярмарку, а меня оставили одну прибираться, и ты даже не заступилась за меня перед матушкой, хотя я думала – уж сестренка-то старшая замолвит за меня словечко! И когда я лежала в лихорадке с больным горлом, а вы все ходили мимо и сахарные кренделя с шоколадными конфетами кушали, я ведь тогда только и думала – никому-то я не нужна… Знала бы ты, как мне было обидно!

– Это я сейчас никому не нужна! – перехватила инициативу Глодия, уйдя в глухую оборону с помощью безотказного приема номер восемнадцать. – Лежу в этом чулане одна-одинешенька, выселили меня сюда, как прокаженную, и никто ко мне не приходит, умирать здесь начну – и то никто не заглянет! Всем на меня наплевать, всяк заботится о себе, а я никому не нужна, даже, думаю, родная сестренка от меня отвернулась…

Под конец она вовсю давилась рыданиями, и Салинса тоже начала всхлипывать.

– Не бросай меня… Хотя бы ты меня не бросай…

– Да разве я брошу родную кровиночку…

Экие твари. Сейчас помирятся, перестанут хлюпать носами – тогда Хенгеда распахнет дверь и испортит им идиллию.

– Зинте-то хорошо, она-то родит… И Нинодия родит, хоть и охмурила дядюшку Суно обманом по пьяни, ее-то никто пальцем не тронет, она с ними закадычная подружка… Не люблю ее, прощелыжницу!

– Дядюшке-то так ведь и не сказали, что она от него забрюхатела, а потом она как заявится к нему денег требовать, то-то он будет волосы на себе рвать…

– Да вы сами не знаете, чего городите, – в тон им подхватила шпионка, заходя как ни в чем не бывало в тесную каморку. – С чего бы вдруг Нинодия понесла от вашего дядюшки? Тоже мне, насочиняли небылиц… Салинса, ты посиди с сестрой, я за тебя коридор вымою, дело недолгое, а ей, бедняжке, сейчас нужна твоя помощь. А про Нинодию зря вы напраслину говорите, я вот раньше жила в прислугах у одного старичка-мага, и знаю, что они всегда принимают меры, ежели эти самые дела… Как бы он такое допустил?

– А вот и допустил! – с торжеством возразила Салинса. – Нажрались они в тот раз, как подмастерья на праздник – дядюшка Суно, архимаг Зибелдон и Тейзург. Магобой по незнанию выпили, а магов с него ведет хуже, чем с китонских грибочков. Когда дядюшку домой привезли, Нинодия шмыг к нему в постель… Он наутро ничего и не вспомнил, и все об этом молчок, а матушка наша все равно пронюхала, что было, да нам рассказала.

– Она же велела нам молчать, – спохватилась Глодия.

– Да теперь-то какая разница… И нечего трещать, что я напраслину горожу!

– Так я же не знала, – кротко согласилась Хенгеда. – Ладно, ты посиди, поговори с сестрой, чтобы она поскорей выздоравливала…

Поменяла воду и принялась с новыми силами драить коридор. Хвала Ланки, теперь она сможет отвести неприятности от Зинты с ее ребенком, какие бы планы ни строил господин Ферклиц. Если дойдет до этих планов, она предложит господину Ферклицу равноценную замену. Хенгеда чувствовала себя, словно бедняк, который наклонился за коркой хлеба и подобрал драгоценный перстень.

– Страх, ваше величество – это великая сила, позволяющая управлять людьми, не вызывая с их стороны ненужных подозрений, – развалившийся в кресле Чавдо Мулмонг в расстегнутом малиновом сюртуке смотрел на Повелителя Артефактов с лукавым довольством, но в то же время так и лучился почтительностью. – Эрчеглерум знатный специалист в этом деле. Его распространители слухов за короткий срок посеяли семена страха по всей Аленде, первые всходы уже полезли… Скоро они будут повсюду, и уж тогда мы зададим жару, – поставив бокал, он энергично потер руки, словно мастер, готовый взяться за работу.

– Распространять-то чего… – хмыкнул Дирвен. – Они же и так боятся, особенно после того, как я раздолбал халупы магов. Весь город в штаны навалил!

Он затеял это не во исполнение какого-нибудь там стратегического плана, а потому что захотелось размяться. В большом волшебном зеркале дома казались игрушечными и рушились как будто не по-настоящему: ну, рассыпаются, и чего такого? Увлекшись, он раздавил всмятку с полсотни особняков и дворцов в разных кварталах, в том числе жилище Шеро Крелдона на улице Серебряной Лампы и дом Суно Орвехта на улице Розовых Вьюнов. Во была потеха, когда народишко выскакивал в панике! Правда, это были не те, кто третировал Первого Амулетчика во времена Светлейшей Ложи: или без спросу вселившиеся голодранцы, или старая прислуга, у которой не хватило ума перебраться к родственникам. Но все равно получилось круто, вся Аленда обделалась, так за каким чворком еще какие-то слухи распускать?

– Я сейчас не об этом, мой господин, я говорю о другом страхе, – благодушно пояснил Мулмонг, вертя в пальцах бокал на тонкой ножке. – Мы должны привить горожанам страх перед ведьмами – пособницами демонов Хиалы, вы же не забыли об этом прожекте? Когда люди кого-то боятся, они нуждаются в защите, и кто их спасет, если не Повелитель Артефактов? Слуги госпожи Лормы обеспечат необходимые инциденты – и нате образ подлого врага! Обыватели будут трепетать перед врагом и уповать на то, что король их защитит. Кстати, нашлись две ведьмы, готовые с нами сотрудничать – бывалые дамы, старые боевые лошадки, я давно веду с ними дела и ручаюсь за них. Они будут мутить воду и подбивать остальных на бунт против законной власти, но не следует забывать о том, что они действуют в наших интересах. Это стекольная ведьма Ламенга Эрзевальд и бумажная ведьма Глименда Нугрехт.

– Обе находились в розыске? – небрежно заметил Дирвен, припомнив распоряжения своего бывшего начальства.

– Совершенно верно, ваше величество. Они займутся созданием нужной обстановки, будут пугать и раздражать обывателя, подготовят арену, на которой вы явитесь в образе доблестного рыцаря. Ну, за успех! – Чавдо снова налил себе и поднял бокал. – Вам не надо ни о чем беспокоиться, мы сами все устроим. Порвем общественное мнение на лоскутья и сошьем из него новые декорации, как заправские портные!

Повелитель Артефактов тоже отхлебнул вина. Ведьм не жалко, получат по заслугам. Они или распущенные, или смотрят на парней, как на грязь под ногами, так что все они предательницы. Если бы Хеледика не была ведьмой, она бы сберегла свою девичью честь для Дирвена, и тогда бы он женился на ней, а не на Щуке, которая тоже оказалась предательницей. Ему доложили, что она беззаконным способом избавилась от ребенка и после этого сбежала вместе с Салинсой. Чего еще ждать от щучьего отродья? Все они одинаковые. Зато Лорма любит его по-настоящему и не лицемерит.

Он уже решил, что разведется с Глодией и сделает Лорму королевой. И никто ему не указ – теперь он сам издает указы.

Дождь шуршал по черепичным крышам, ткал вместе с весенними сумерками зеленовато-серый гобелен, на котором еле видны фонарные столбы, плывущая через перекресток карета, радостно плюющиеся водосточные трубы, разбитые витрины, понурые дома, не знающие, что сулит им завтрашний день, могильные кучи на месте раздавленных особняков.

Зинта старалась шагать быстро, хотя все в ней противилось побегу. Лечебница переполнена, вон сколько народу нуждается в помощи! Но жрецы Милосердной решили: она должна уйти, чтобы уцелеть и сберечь своего ребенка. И не просто уйти, а уехать из Аленды, не то ее выследят.

Преподобный Грисойм велел добраться до монастыря в Рупамоне – там ее будут ждать и переправят в безопасную глушь. Милостью Тавше он уже послал мыслевесть преподобному Марчету. С Зинтой отрядили Хенгеду, которую в лечебнице знали, как Марлодию. Кого же еще, если это она подоспела на помощь и расправилась с убийцей?

Вчера ближе к вечеру поступило больше раненых, чем обычно: когда одуревший Дирвен начал рушить дома, кого зашибло, кого придавило. Столпотворение, духота, стоны, работы невпроворот. Зинта раз за разом призывала силу Тавше и под конец едва не падала от усталости. В ее положении надо беречь себя, кто ж с этим спорит, но куда денешься, если пациентам нужна помощь? Не отказывать же старухе с трясущимся подбородком и разбитой головой, или парню, подволакивающему замотанную окровавленным тряпьем распухшую ногу, или девчонке двенадцати-тринадцати лет с рваной раной на щеке? Хенгеда увела Зинту из приемной почти силком, сказав, что с остальными управятся Берсойм и Санодия – те как раз вернулись из города.

По дороге на кухню завернули в умывальню, и следом за ними туда ввалился рослый мужчина в бинтах, перед этим топтавшийся в коридоре.

– Почтенный, это женское отделение, – сухо заметила овдейка. – Вам дальше – и за угол.

Не услышал. Косолапо ступая, пошел на Зинту. Блеснул вынутый из рукава нож.

Она ахнула и попятилась. С ним и разговаривать-то никакого смысла: выпученные глаза как будто остекленели, не в себе человек. Ясно, что опоили, да не простой дрянью вроде отвара китонских грибочков, а колдовским зельем.

Лекарка понимала, что ничего сделать не сможет, только глядела на него, вжавшись в угол возле крайнего умывальника. Великан надвигался, от него разило потом с примесью незнакомого снадобья, овощной похлебкой и мазью от фурункулов. А Зинта была слишком измотана, чтобы испугаться по-настоящему. Вместо страха – невыносимое чувство, что она всех подвела: и своего нерожденного ребенка, и Суно, который надеялся, что она выживет, и больных, которых больше не сможет лечить… Она уже приготовилась отдать душу Тавше, когда в рыбьих глазах убийцы мелькнул проблеск понимания и недоумения.

Он тяжело качнулся вперед, словно накренившийся шкаф. Звякнул на полу выпавший из пальцев нож. Зинта инстинктивно выставила перед собой руки, защищая живот, из последних сил оттолкнула убийцу, но тот все равно навалился, обмякший и тяжелый.

Лекарка почувствовала его агонию: поврежден левый желудочек сердца и межжелудочковая перегородка – один из тех случаев, когда спасать бесполезно. В следующее мгновение из раны в спине вырвали посторонний предмет, и открылось кровотечение.

– Не упадите, – замороженным голосом произнесла Хенгеда, вытирая стилет об одежду убийцы.

Спрятала оружие под юбкой, только лезвие блеснуло. А Зинта осторожно подогнула колени и сползла по стенке в тесный промежуток между трупом и раковиной, стоять она уже не могла. Пожелала шепотом добрых посмертных путей: он ведь не виноват, его околдовали. Так и сидела, пока тело не оттащили санитары, которых позвала заглянувшая в умывальню женщина с разбитым лицом и рукой в лубке. Даже у Хенгеды не хватило сил сдвинуть его с места.

Выяснилось, что он явился в лечебницу после полудня, с порезами и ушибленной раной головы. Травмы нетяжелые, после перевязки должен был уйти домой, но не ушел, а пациентов столько, что за каждым не уследишь.

– Это или Ваглерум устроил, или Лорма, – предположила шпионка. – Раз он не справился, пришлют кого-нибудь еще.

Их позвали в храм, там перед Хенгедой поставили чашу с табликами – маленькими деревянными пластинками с нарисованными символами – велели зажмуриться и тянуть. Лекарка про себя молила Тавше о прощении. Хенгеда взяла, не раздумывая, первый попавшийся таблик: Прощение и вытянула. Над ней совершили положенные очистительные обряды, потом жрецы посовещались и велели им обеим собираться в дорогу.

На другой день ближе к вечеру Зинта с Хенгедой под тихий шелест дождя покинули лечебницу: будто бы родственница забрала домой выписанную пациентку. Оделись, как батрачки – штаны, боты, подпоясанные куртки до колен, волосы спрятаны под косынками, сверху капюшоны. Никого не удивило, что две крестьянки уходят пешком, а караульных не должно удивить, что они направляются прочь из города: известное дело, в деревню.

– Если начнут задавать вопросы, вы, главное, молчите, я сама с ними объяснюсь, – предупредила шпионка.

Она хоть и уважала Зинту, но в ее здравый смысл не верила.

Поначалу рассчитывали добраться до восточного пригорода, переночевать в гостинице для фермеров, напроситься в попутчики – кто-нибудь да подвезет. Наметили маршрут через небогатые кварталы, малоинтересные для грабителей. Нынче разбой в Аленде без помех творится средь бела дня, а по вечерам бандиты кутят в пивных и ресторанах, так что сумерки более-менее спокойное время.

Другое дело, что в гостиницу их могут не пустить – побоятся открывать в поздний час. Но, судя по рассказам пациентов, в те гостиницы, которые платят дань бандам, пускают в любое время: хозяева заинтересованы побольше заработать, а если случится налет, местные головорезы пойдут разбираться с конкурентами.

– Скорее. Повернем направо – и дальше бегом!

Зинта кивнула, не спрашивая, в чем дело: шпионка то и дело озиралась из-под капюшона, и если так говорит – значит, что-то заметила.

Направо был замусоренный проулок меж двух стен в потеках. Единственное окошко в частом переплете глянуло на спешащих мимо девушек по-старушечьи печально и строго. По ту сторону открылся каналец с деревянным пешеходным мостиком.

– Бежим через мост!

Хенгеда схватила спутницу за руку и потянула за собой, но в результате ей и пришлось бежать, а лекарка всего лишь перешла на «летящий шаг». Они промчались по мостику, такому скрипучему, точно он только и ждал случая кому-нибудь спеть свои песни. На той стороне остановились.

– Смотрите!

Зинта уже и сама их увидела: на другом берегу вихлялись, гримасничали и размахивали длинными тощими руками два огородных пугала с травяными шевелюрами. Известно, что амуши не могут перейти по мосту через текучую воду – разве что человек на закорках перенесет, но плавать в лодках этой нечисти вроде бы не заказано…

– Идем скорее, пока они не нашли лодку, – тяжело дыша, выпалила Хенгеда.

Амуши побежали вдоль канала, кривляясь и высоко вскидывая голенастые ноги. Что-нибудь да найдут…

– Надо в катакомбы, тут недалеко есть ливневый колодец с расшатанной решеткой. Если решетку не починили, мы спустимся, и там дальше клоака с мостом – они за нами не смогут.

Зинта снова кивнула. В катакомбах она уже бывала – в те разы со Шнырем, но теперь ведь тоже не одна, а с Хенгедой. Бояться некогда, они должны спастись! Кинжал Тавше смертельно опасен для амуши, однако у тех наверняка есть в запасе какой-нибудь хитрый план.

Решетку так и не починили. Шпионка оттащила ее, скребя по булыжнику. В разверстый черный прямоугольник стекала ручейками дождевая вода.

– Там темно, – только и сказала Зинта.

– У меня лампа. Спускаться надо по скобам, вы первая, я буду светить. Высота в три человеческих роста.

– Хорошо.

Стиснув зубы, она полезла в колодец. Взяться за верхнюю скобу, нашарить ногой нижнюю, крепко держаться и не бояться, не медлить… Наконец она оказалась внизу, едва не поскользнулась, в потемках ссадила ладонь об осклизлую кладку.

Хенгеда спустилась быстрее и ловчее. Волшебная лампа у нее была маленькая, в виде грибочка на прищепке – прицепила себе на куртку. Наверное, это из ее шпионского снаряжения: раз не амулет, можно оставить.

Впереди зиял туннель, туда они и направились, держась за руки. Воняло нечистотами, на то и клоака. Зинта с раскаянием подумала, что решетку-то на место не поставили, не было такой возможности, и теперь остается уповать на милость Кадаха и Тавше: да приглядят светлые боги за тем, чтобы никто не свалился в колодец.

Кроты, живущие на Сойкиных огородах, проснулись оттого, что их уютный и надежный земляной мир ходил ходуном, точно вот-вот наступит конец. Пусть для кротов это будет не конец света, а скорее уж конец тьмы, им от этого не легче.

В это же самое время старый Клудо, вышедший из сторожки покурить трубку, почувствовал, что крыльцо под ногами колеблется, как палуба корабля. Словно под домом не суша, а морская пучина, охваченная усиливающейся зыбью, потому что на дне затеяли пляску лихие дочки Хозяина Океана.

Из вскопанных грядок полезли наружу червяки, жуки и личинки, ошалело закружились преждевременно вылупившиеся бабочки. В курятнике не своим голосом заорал петух.

Вскоре дрожь земли прекратилась – так же внезапно, как началась. А внизу, на глубине, прямо из осыпающейся стены выползла на четвереньках песчаная ведьма. Она все-таки нашла обходной путь! Не сразу удалось обнаружить участок с достаточным содержанием песка в почве, но в конце концов ей попалось то, что нужно. Позади остался потайной отнорок, через него она уведет из города Хантре и Эдмара, господина Суно и господина Шеро – всех своих, кому угрожает опасность.

Вытряхивать смешанную с песком землю, набившуюся за шиворот, в рукава и в ботинки, Хеледика не стала. Тем лучше, она уже закляла этот песок, он обеспечит ей дополнительную маскировку.

Тейзург и Хантре живы. Сейчас она ощущала их отдаленное присутствие сильнее, чем на поверхности. Прячутся в катакомбах? Их-то она без труда найдет – как и любого, с кем у нее хоть раз была интимная близость. Сложнее будет разыскать Крелдона и Орвехта.

Хеледика зажгла несколько шариков-светляков, переливчатых, как песочные опалы под луной: в кромешной тьме подземелья даже ведьме с ее ночным зрением не обойтись без света.

Земляной ход с выпирающими из стен корнями давно срубленных деревьев, похожими на рваный невод для ловли чудовищ, сменился коридором, облицованным крошащимся ракушечником.

Отдаленный шорох в путанице туннелей. Кто-то пробирался навстречу. Хеледика погасила светляки и затаилась: от охраняемого периметра она отошла недалеко, здесь можно нарваться на амулетчиков, стерегущих выходы.

Впереди забрезжило зеленоватое сияние, по коридору побежали изломанные тени.

«Иногда даже мне везет, – подумала песчаная ведьма, глядя на трех амуши, окруженных роем мельтешащих, словно кто-то невидимый ими жонглировал, гнилушечно-зеленых шариков. – Вы-то мне и нужны!»

Если б такая встреча случилась в начале зимы или раньше, она бы обмирала от страха и думала только о том, как бы сбежать от них, но теперь, после уроков бабушки Данры, другое дело.

Амуши ее не заметили: песок маскировал присутствие ведьмы. Когда Хеледика шагнула из тени им навстречу, тот, что шел впереди, разинул рот в дурашливом изумлении, но в следующий момент понял, кто перед ним, и отшатнулся.

По телу песчаной ведьмы волной прошло движение – как будто ветер качнул ветку. Трое амуши синхронно повторили это движение и замерли, словно марионетки, неспособные пошевелиться без воли кукловода. Их пластичные лица утратили всякое выражение: без гримас они выглядели ненастоящими, точно маски с прорезями, сшитые из потертой желтоватой кожи.

Пожалуй, ей хватит двоих, с тремя она может и не справиться. Оглядев их, выбрала самого опасного: на нем была замшевая куртка, разрисованная бурыми кровяными узорами, с бахромой из высушенных пальцев, на шее ожерелье – оправленные в бронзу человеческие зубы. Этого трудней всего будет контролировать, он и сейчас пытался моргнуть.

Сосредоточившись – словно за ней придирчиво наблюдала бабушка Данра – ведьма сплела и набросила на него чары. Амуши через силу оскалился, дернул головой – неужели не получилось? – но потом начал съеживаться и на глазах усыхать. Его одежда кучей упала на пол, а сам он превратился в комок перепутанных корешков, уцелела только шевелюра: теперь это был всего лишь пучок длинной жесткой травы. Треть шариков-светляков, оставшись без хозяина, рассыпалась гаснущими искрами.

Преодолев отвращение, Хеледика завязала в узел его тряпье, пахнущее гнилью, прелым сеном и свернувшейся кровью, и вручила одному из околдованных амуши: улику надо будет спрятать подальше отсюда, чтобы никто не нашел. После этого она двинулась дальше по коридору, а следом за ней ковыляли, точно цапли, две долговязых марионетки, задевая травяными патлами низкие своды.

Вот бывает же: пошел за одним, а нашел совсем другое! Храбрый кормилец Шнырь отправился за едой для доброго господина и злого рыжего ворюги, но пришлось ему дать крюка, чтобы не повстречаться с амуши, и по дороге он наткнулся на кого бы вы думали? На Зинту и Хенгеду.

Те сидели под волглой каменной стенкой, понурые, с тусклым волшебным фонариком и одной на двоих котомкой, от которой слабо пахло сухарями. Спорили, в какую сторону повернуть. Как понял из их разговора гнупи, сперва они тоже прятались от амуши, а потом заблудились.

Подумалось, что славно было бы пугнуть их из потемок… Удержался: как-никак, они почти свои, особенно Зинта, с которой господин давно уже дружбу водит. Объявляться тоже не стал, вначале надо рассказать об этом Тейзургу.

Шнырь выбрался на поверхность, своровал для людей вареные картохи, которые хозяйка выставила остужаться на подоконник, да еще подвернулась ему на помойке годная копченая рыбина, объеденная не до конца. Небось, кто-то из королевских амулетчиков выкинул, уж эти-то всяко не голодают. Навел на рыбину чары, чтобы амуши издали не учуяли, и помчался обратно.

Когда он рассказал про Зинту и Хенгеду, Тейзург с Хантре решили, что надо взять их с собой и выбираться из города вместе. Пошли навстречу, даже не перекусив.

Если те снялись с прежнего места и плутают, Шнырь разыщет их в окрестностях, вряд ли они могли далеко уйти. Другое дело – выбраться из города: он уже бегал на разведку, но пока не нашел такого пути, чтобы миновать все засады.

На полдороге Крысиный Вор насторожился, начал озираться, словно прислушиваясь непонятно к чему, и сказал, что сюда идет Хеледика. Господин хмыкнул и тоже как будто насторожился, но по-другому, точно какие-то невеселые размышления его одолели.

– Если попытаешься ей навредить, я тебя пришибу, – пообещал рыжий.

Как обычно, ни с того, ни с сего. А ведь господин Тейзург худого слова ему не сказал.

В наклонном коридоре с раскисшим в грязное месиво полом они и вправду встретили Хеледику. Потрясенный Шнырь аж рот разинул: как же, такой навредишь! Песчаную ведьму сопровождали двое амуши, околдованные и во всем ей послушные – ни дать, ни взять заводные куклы. Малость осмелев, он тайком пнул одного по тощей лодыжке, а тот даже головы не повернул в его сторону.

Надо было послушать Зинту. Если честно, Хенгеда знала алендийские катакомбы не лучше, чем лекарка: запомнила дюжину входов в разных районах, однажды побывала в городской клоаке вместе с резидентом, устроившим ей небольшую познавательную экскурсию – вот и весь ее опыт. А Зинта несколько раз ходила туда-сюда со Шнырем, почему бы не довериться ее интуиции? Но Хенгеда настояла на своем: свернем туда, куда я сказала!

Это самое «туда» вначале было сухое и без уклона, потом стало кренится вниз и вывело их в затопленный туннель. Маслянистая черная вода стояла зеркалом от стенки до стенки, отражение фонарика сияло тусклым пятнышком, словно в глубине подземного омута кто-то зажег свечу. Тянуло пробирающим до костей холодом и могильной затхлостью.

Повернули обратно. Заблудились они еще вчера. Поначалу соблюдали «правило левой руки», но потом где-то оплошали и перестали понимать, ходят они кругами под одними и теми же кварталами, или все-таки двигаются в направлении окраины, или их поймал лабиринт, который вовеки не выпустит. Хотя какое там «вовеки», все закончится гораздо раньше.

Хенгеда была угнетена еще больше лекарки, которая уповала на свою небесную покровительницу и время от времени принималась молиться, то вслух, то про себя, беззвучно шевеля губами. Зинте не в чем себя упрекнуть, а вот она…

Допустила ошибку. Проявила невнимательность. Поступила неправильно. Разве может быть что-нибудь хуже? Халатность и разгильдяйство – пороки из числа самых отвратительных, и теперь она погибнет из-за собственной непростительной халатности, да еще лекарку погубит, хотя собиралась ее спасти.

Думать об этом было невыносимо, даже боль пережитого унижения отступила на второй план. Хенгеда несколько раз тайком от спутницы прикусывала костяшки пальцев, но потом спохватилась: еще истерики не хватало!

– Слышишь?.. – остановившись и тронув ее за рукав, прошептала лекарка.

Так ушла в свои терзания, что прозевала отдаленный звук: как будто кто-то мерно шлепает по воде.

– Идут двое или трое, – прислушавшись, определила Хенгеда. – Хорошо бы нам спрятаться и посмотреть, кто это.

Легко сказать – «спрятаться»! Это напоминало преследование в ночном кошмаре: они брели, оскальзываясь, по щиколотку в темной стоячей воде, в насквозь промокших ботинках, а звуки неумолимо приближались.

– Здесь они! – азартно проверещал чей-то голос, как будто смутно знакомый. – Сюда!

Зинта чуть не упала, но Хенгеде удалось ее удержать.

Движение в конце коридора – кто-то небольшой юркнул и тут же скрылся. Потом впереди забрезжило зеленоватое свечение плывущего по воздуху роя шариков.

Шпионка и Зинта остановились: убегать бесполезно. К ним приближались, шлепая длинными ступнями по воде, двое амуши, свои руки-плети они сцепили в «замок», и на этих импровизированных качелях сидело самое прекрасное существо, какое Хенгеда когда-либо видела в своей жизни.

Это и есть Лорма?.. Узкое точеное лицо освещали мерцающие глаза, светлая масса волос завораживающе колыхалась и как будто отражала лунный свет, хотя нет здесь никакого лунного света… Хенгеда глядела в оцепенении, чувствуя, как внутренности сжимаются в холодный ком, а потом услышала радостный возглас Зинты:

– Хеледика! Откуда ты взялась?

Девушка соскочила и подбежала к ним, разбрызгивая ледяную жижу.

– Меня Шнырь привел, это он вас нашел. Зинта, садитесь сюда – не бойтесь, я их полностью контролирую. Нас ждут Хантре и Эдмар, идемте скорее.

Шпионка глубоко вздохнула, чувствуя, как слабеют одеревеневшие колени и постепенно расслабляются сведенные судорогой мышцы.

Песчаная ведьма Хеледика, лазутчица и убийца на службе у Ложи, агент Шеро Крелдона. До сих пор Хенгеда трижды видела ее издали, а вблизи – в первый раз. Вот она, значит, какая.

Если повернуть за угол и пройти по улице Мыльных Камней, а потом по Большой Имбирной, выйдешь прямо к фонтану Заячий Бал. Только никакого фонтана там больше нет: круглый бассейн с оббитым бортиком, после недавних дождей переливается через край мутная вода, в ней плавают нечистоты и мусор – затопленная помойка посреди площади. Впрочем, если присмотреться, можно заметить длинные белые уши, торчащие среди отбросов, да еще треснувший купол с искусно вырезанными оборками. Все, что осталось от скульптурной композиции, изображавшей четыре пары ушастых дам и кавалеров, которых Шаклемонг объявил «нечестивым демонским искушением, склоняющим горожан к похотливым помыслам».

Незапятнанного склоняло к пресловутым «помыслам» что угодно, даже мраморные зайцы. Хвала богам, если его и впрямь наконец-то пристукнули, но это информация непроверенная. К тому же смерть одного подлеца ничего не меняет, надо уничтожить всю шайку узурпаторов, а эту задачу не решить, пока работает Накопитель и пока у Дирвена есть Наследие Заввы.

Вот и знаменитый Дом Розы. Орвехт ускорил шаг, торопясь пройти мимо, хотя торца все равно отсюда не видно. Торец украшала барельефная лепная роза величиной в три этажа, по весне ее всякий раз подкрашивали, чтобы была розово-желтая на охряном фоне. Ну, а этой весной там осталась обшарпанная стенка, выглядевшая так, будто дом освежевали.

Бульвар Тридцати Двух Звёзд обошел по соседним улицам. Прежде там зажигалось по вечерам тридцать два фонаря из цветного стекла разных оттенков. Можно не гадать, что с ними стало.

Не уберегли город…

Суно оглядывался по сторонам с тяжестью на душе и отводил взгляд, словно здания, фонари и мосты смотрели на него с укоризной.

Когда повернул на улицу Розовых Вьюнов и увидел развалины на месте своего двухэтажного дома, не слишком удивился. Этого следовало ожидать. Хвала Кадаху, что пожилую экономку он еще раньше отправил к родственникам – в начале заварушки, когда казалось, что это всего лишь заварушка, ненадолго. Жаль, если Тилибирия погибла. Но не расспрашивать же соседей, видел ли кто-нибудь его кошку после обрушения дома: он ведь теперь не почтенный господин Орвехт, а оборванец с городского дна, зыркающий исподлобья на предмет чего-нибудь спереть.

Его догнали уже в конце улицы. Забежали вперед, мурлыкнули. Потерлись о ногу, приветственно задрав хвост.

«Умница, что выжила», – с облегчением подумал бывший маг.

Отпихнул кошку грязным стоптанным ботинком и зашагал дальше. Та опять забежала вперед, требовательно мяукая. Снова отпихнул. Этой серой разбойнице не объяснишь, что такое конспирация.

– А ну, пошла, зараза, пусть тебя хозяйка кормит! – гаркнул он сиплым голосом в расчете на очевидцев. – Я себе жратву несу, ишь ты какая до чужого!

Тилибирия бежала за ним два квартала, потом отстала.

Лишь бы не сильно обиделась… Хотя что значат кошкины обиды, когда разваливается весь мир?

Попетляв по городу, он добрался до условного места, где его ждал преподобный Грисойм из храма Тавше. Старый жрец сам его вычислил, несмотря на маскировку, и с тех пор передавал ему лекарства для подпольщиков, заодно снабжая информацией.

В этот раз Суно узнал от него о нападении амуши на Глодию, о покушении на Зинту и о том, что Зинту вместе с так называемой Марлодией отослали в Рупамон. Тем же вечером он потолковал с Шеро и тоже отправился в путь.

После недавнего погрома, учиненного «Властелином Сонхи», те, кому было, куда податься, устремились прочь из Аленды – кто в деревню, кто в дальнюю провинцию, кто за границу. Орвехт рассчитывал покинуть город вместе с потоком народа: на выездах кордоны и проверки, но ищут главным образом Тейзурга и Хантре. Обещанную за их головы награду на днях опять увеличили – до такой баснословной суммы, как будто Дирвен задался целью разбазарить за короткий срок всю государственную казну.

С людьми водиться – все равно, что переходить изрытую улицу с завязанными глазами: не угадаешь заранее, где кочка, а где колдобина. И это верно не только для гнупи, угодившего в человеческую компанию, но и для ихнего общения друг с дружкой.

Шнырь так и не уяснил, что происходит меж господином, рыжим и песчаной ведьмой: совсем даже не колдовство, но как будто посередке вращается какой-то сложный невидимый механизм, который и зацепляет всех троих, и в то же время расталкивает в стороны, и остановить его они не могут, и отойти подальше не могут, и никак их не расколдовать, раз это не колдовство. Была бы здесь тетушка Старый Башмак, уж она бы поняла, в чем дело – тухурвы мудрые и много чего знают, а когда такие штуки замечает гнупи, для него это ребусы без разгадок.

И еще оказалось, что Зинта может быть не только доброй, но и грозной.

Как добрались до нынешнего убежища, с нее первым делом стянули раскисшие ботинки и мокрые носки, обернули ей ноги сухим тряпьем, и Хантре со своей саламандрой начал ее греть. Через рукав, чтобы не полыхнуло. Саламандры могут и зажигать, и гасить пламя, но он все равно побоялся выпустить огненную ящерку без контроля.

Отогревшись, лекарка сосредоточенно уставилась на них с господином, будто бы с каким-то нехорошим подозрением, и наконец пробормотала:

– Ох, ну и гадость…

– Кто гадость? – вздернул бровь Тейзург. – Смею надеяться, не я?

Оба сидели напротив Зинты. Хеледика устроилась возле стены, прикрыла глаза, прислонилась затылком – может, здешние песчинки что-то ей нашептывают? Овдейская шпионка уселась в сторонке и деловито растирала босые белые ступни, не поднимая лица.

– Да гости ваши! – с досадой буркнула лекарка. – Что вы в последнее время ели?!

То и ели, что Шнырь сворует или на помойке найдет… Он повременил встревать в людской разговор – и правильно сделал.

– Увы, ели что придется, без приличествующих нашему статусу изысков, – дипломатично ответил господин Тейзург. – Просвети нас, о каких гостях идет речь?

– О крючерылке игловидной, о цепне бледном земляном, о волоснице обыкновенной, – принялась сердито перечислять Зинта. – Да еще о мясоверте печеночном, вот это совсем худо… У обоих.

– В прошлый раз всех этих прелестей не было?

– Когда я в последний раз к вам ходила – нет, я бы заметила. Но если в организм вместе с пищей попали яйца, а паразиты еще не вылупились – не увидишь, если специально не искать, так что могло быть по-всякому. Что же вы, а?..

– Шнырь… – ласково и многозначительно произнес господин.

И все посмотрели на Шныря, которому от этой интонации захотелось втянуть голову в плечи и отползти в тень.

– Да ладно, – заступился Крысиный Вор. – Он делал, что мог. Таскал нам еду с помоек, а какая была альтернатива? Еще больше воровать? Проще всего украсть у бедняков, которые, может, тоже на помойках еду находят, и у них это, может, последнее. Когда уйдем отсюда, избавимся от паразитов, а если не уйдем, без разницы, как пропадать – с мясовертом печеночным или без него.

– И правда, чего это я… – сконфужено пробормотала Зинта, хотя рыжий глядел в упор не на нее, а на Тейзурга. – Давай сразу ругаться, не подумавши. Жалко, что избавить вас от этой пакости не смогу, для этого нужны травяные сборы или заклятые зелья, но хотя бы уберу болевые симптомы, если что-то беспокоит.

– Лучше потом, когда отдохнете, – сказал Хантре. – А ты не цепляйся к Шнырю, выбора у нас не было, сам об этом знаешь.

– Ну, выбор-то был, – криво ухмыльнулся Тейзург. – У нас ведь была прекрасная возможность заменить объедки с помоек на вкусную и здоровую пищу, но из-за твоих гастрономических предрассудков от этого варианта пришлось отказаться.

Рыжий угрюмо сверкнул глазами, но господин, не давая ему высказаться – небось опять начал бы Шаклемонга с вареной картошкой хаять! – перевел разговор на другую тему:

– Чего мне сейчас не хватает, кроме кофе, так это грейпфрутового сока. В прошлой жизни это был мой любимый фруктовый сок, но я убедил себя в том, что я его ненавижу. Угадаете, почему?

– Потому что чокнутый, – фыркнул Крысиный Вор.

– Потому что он был для тебя не полезный? – предположила лекарка.

– М-м, ни то, ни другое. Чтобы наслаждение стало еще острее – изумительный чарующий вкус и в придачу изысканная гамма эмоций. Все мое окружение поверило, что я его терпеть не могу, да я и сам в конце концов почти поверил – удерживал эту иллюзию, не позволяя ей рассеяться, зато наградой мне был такой упоительный коктейль ощущений…

Честно говоря, Шнырю было невдомек, зачем господину это понадобилось, но он на всякий случай понятливо закивал.

Остальные выглядели озадаченными.

– Никогда не слышала о фруктах с таким названием, – вежливо нарушила молчание Хенгеда. – Они растут в тропиках?

– В Сонхи грейпфрутов нет. Я собирался завезти сюда саженцы – увы, не сложилось, и теперь уже нескоро сложится, но когда-нибудь я непременно вас угощу.

Хеледика достала из котомки, которая болталась за плечами у одного из околдованных амуши, жестянку с чайной заваркой, сахар, жареные орехи и сухари двух видов – пшеничные и ржаные. Шныря из этой снеди заинтересовали только орехи: ему тоже дадут или промеж собой все поделят? Пусть господин уже сменил гнев на милость, угощение-то не господское, а ведьмино…

Его послали сбегать за хорошей водой для чая, а когда вернулся, отсыпали горсть орешков. Меньше, чем хотелось, ну так и людям досталось понемногу. Зато не обделили.

Дров у них не было, но из рукава у рыжего выпрыгнула огненная ящерка, распласталась сбоку на закопченном котелке, и вскоре вода закипела. Под низкими каменными сводами пахло сухарями и отсыревшей обувкой, которую Хеледика после ужина принялась сушить своими чарами.

На ночлег устроились рядком: с краев Крысиный Вор со своей саламандрой и песчаная ведьма – она в родстве с олосохарским народцем и мерзнет меньше, чем обыкновенные люди. Между ними Зинта, Тейзург и Хенгеда. Зачарованные амуши сидели у стены в одинаковых позах, подтянув к груди острые колени и опустив травяные головы. Принадлежавшие им шарики числом с дюжину, изрядно потускневшие, медленно кружили сонными светляками.

Шнырь примостился у противоположной стенки. Глядел на спящих людей – и опять увидел то, чего не понял.

Ведьмины волосы раскинулись шелковой паутиной и мерцали в потемках, как будто даже шевелились, но, может, это Шнырю показалось. Хенгеда повернулась к ней спиной и уткнулась в господина Тейзурга, хмурясь во сне, упрямо и болезненно кривя сжатые губы. Известное дело, люди порой ворочаются, и в какой-то момент колдовские волосы Хеледики оказались у шпионки под головой. Внезапно ведьму точно подбросило – она рывком села, посмотрела на соседку, прошептала: «Вот, значит, как…» Ее глаза при этом полыхнули такой ледяной яростью, что Шнырь аж съежился. А Хенгеда так и не проснулась, только тихонько застонала. Ух, держитесь, сейчас осерчавшая ведьма или убьет ее, или заколдует самым лютым колдовством…

Вместо того чтобы убить или заколдовать, Хеледика заботливо подоткнула плед, которым была укрыта шпионка, и вновь улеглась, но перед этим чуток отодвинулась и волосы подобрала, чтобы больше с ней не соприкасаться. Что бы это значило? Гнупи еще заметил, что песчаная ведьма уснула не сразу, словно что-то ее беспокоило, но потом все-таки задремала.

Утром все вели себя, как ни в чем не бывало. И господин на верного Шныря больше не гневался, и Хеледика не бросала на овдейку косых взглядов. Позавтракали скудными порциями сухарей и орехов да и двинулись в путь.

Порученец примчался вовремя, чтобы спасти Дирвена от дворцового казначея с ворохом счетов и стопкой конторских книг. И как только этот тщедушный старикашка дотащил четыре тяжеленных тома… Решил превратить утро своего короля в крухутакову задницу – вот и дотащил, и не рассыпался по дороге.

Обычно Повелителя Артефактов ограждал от подобных визитов Чавдо Мулмонг, но он накануне уехал по делам, и казначей прорвался.

Чворка дохлого ему надо?! Сует под нос какие-то счета, в которых нулей больше, чем соленых орешков на тарелке у Дирвена, и спрашивает этаким въедливым учительским тоном: «Ваше величество, вы действительно все это подписывали? Нижайше извиняюсь, но вы и впрямь полагаете, что на закупку тряпок для смахивания пыли и на замену износившихся шнурков для портьер требуются именно те суммы, которые здесь указаны? Или мы из соображений государственной важности запасаемся тряпками и шнурками на тысячу лет вперед? Вы знаете, ваше величество, сколько стоит одна подрубленная хлопчатобумажная тряпка пристойного вида для протирки полированных поверхностей? Дороже, чем не подрубленная, которая будет оставлять волокна, но уж никак не пятьдесят ривлов золотом! Ваше величество, вы считать умеете?»

Старый придурок. Допустим, свою закрючку Дирвен признал и даже припомнил, как Чавдо между делом совал ему на подпись эти бумаженции, но за каким демоном Повелитель Артефактов должен вникать, сколько стоит подрубленная или не подрубленная пристойная тряпка? А последний вопрос – это и вовсе оскорбление монаршей особы…

Казначей зудел хуже комара, так и хотелось его прихлопнуть, но тут ворвался взмыленный порученец, сияющий, как те самые пятьдесят ривлов. Сразу видно – с хорошими новостями.

Парни наконец-то выследили этих гадов. Самая Главная Сволочь и рыжая сволота – кто бы сомневался, что они вместе! – да еще гадина Хенгеда, и маленький юркий гнупи в зеленой курточке, и двое из трех амуши, которых потеряла Лорма. И в придачу Зинта, ей-то зачем прятаться в катакомбах, ее же никто трогает, пусть бы себе лечила больных… Даже странно, что в этой компании не оказалось беглой Щуки с ее щучьей сестрицей!

Зато с ними был кто-то восьмой. Амулетчики не поняли, кто это, а в волшебном зеркале это существо выглядело, как пятно: то ли туман, то ли движущийся сгусток каменного крошева. Может, какой-то неведомый обитатель подземелий, с которым Эдмар успел скорешиться?

Когда Дирвен, используя Королевский Удар, завалил им проход, осыпавшаяся порода зашевелилась – уже не по его воле – и начала сама собой расползаться, убираясь с дороги. В придачу случился обвал в том коридоре, где находились королевские амулетчики, одному ушибло плечо, другому проломило голову. К крухутакам не ходи, это был ответный гостинец от «пятна».

Дирвен принял решение: скорее туда, он лично с ними разберется!

Или не окончательно разберется, а захватит гадов живьем. Тогда можно будет поквитаться с Тейзургом так, как ему давно хотелось… Всякий знает, что один раз не в счет, особенно если делаешь это не из мерзопакостных наклонностей, а ради возмездия. И это вовсе не значит, что он тоже из этих самых, это другое.

А Хенгеду он отдаст Лорме в служанки, пусть эта дрянь весь остаток жизни жалеет о том, что когда-то предала будущего короля. Рыжего тоже Лорме, она просила, у нее к нему какие-то свои счеты из прошлого. Зинту вернуть в лечебницу, пусть все видят, что Повелитель Артефактов справедлив и великодушен. «Пятно» уничтожить на месте, оно тут, похоже, самое опасное.

И самое главное – забрать у них амулет Рогатой.

Дирвен бегом переоделся: штаны с карманами для артефактов, куртка с капюшоном, сапоги. Удобное для вылазок обмундирование амулетчика он всегда держал наготове. Следом за порученцем выскочил в коридор. Возле дверей стояла небольшая лакированная тележка – на ней-то казначей и довез свои конторские фолианты.

Ожидавшая у крыльца карета с грохотом помчала короля к восточной окраине. По дороге Дирвен пытался наблюдать за развитием событий через карманное зеркальце, но в нем много не разглядишь: темнота, что-то шевелится, плавают светящиеся точки… Когда приехали, он сразу выпрыгнул наружу и, отмахнувшись от рапортов, бросился к полуразвалившейся часовне Ланки в заброшенном саду – там был вход в катакомбы.

«Ну, держитесь, гады, я иду! Недолго вам осталось гулять…»

Он воспользовался «Скоробегом», усиленным «Королевской волей», и мчался, опередив остальных, как будто к сапогам приделали колесики. Ориентиром служили импульсы артефактов, которые находились у амулетчиков, выследивших беглецов.

Лестницы, туннели, вонючие каналы, пещеры, коридоры во чреве земли, все погружено в вечную темноту. Перед тем как нырнуть в лаз, Дирвен надел поверх капюшона поданный кем-то шлем с волшебной лампой, ее свет выхватывал то растрескавшуюся стенку с кишмя кишащей белесой пакостью, проворно уползающей в тень, то нишу с огрызком уродливой статуи, то дурацкие каменные наросты на потолке.

Еще немного, и он увидит скотину Эдмара! Первым делом плюнет в подлую накрашенную рожу, потом поставит раком и отымеет… Или нет, лучше не при всех отымеет, а то вдруг про него что-нибудь не то подумают. Но с этим успеется, для начала он попросту фасад ему разобьет, потому что скотина Эдмар наверняка будет ухмыляться, он всегда ухмыляется, и сегодня Дирвен за все сразу ему наваляет, чтобы тот ползал на коленях и просил пощады. А когда он упадет перед Повелителем Артефактов на колени, можно будет… Хотя нет, тоже нельзя, не то начнутся сплетни, будто его тянет на всякую мерзопакость, а он же совсем не поэтому.

Пришлось пробиваться через два завала, но с помощью «Стенолома» и «Королевского удара» он расчистил дорогу. «Королевская броня» прикрывала от той дряни, которая валилась и сыпалась сверху, даже по шлему ни один камешек не стукнул.

Вот они! Свет лампы выхватил из зеленоватого полумрака несколько темных фигур, окруженных роем издыхающих шариков-светляков. Шарики наверняка принадлежали амуши, у них всегда такой болотно-гнилушечный цвет.

– Вот и увиделись! – с торжеством выпалил Повелитель Артефактов.

Мальчишеским фальцетом, потому что дыхание после бега сбилось.

– Ты летел ко мне на крыльях любви? – услышал он ненавистный насмешливый голос. – Я польщен…

Вот же гад, а? Ничего, скоро ему станет не до смеха!

Ближе всех к Дирвену – между ним и остальными беглецами – находилась будто бы волосяная копна: распущенные патлы ниспадали ниже пояса и мерцали, словно китонский шелк под луной. Вначале подумал, что она стоит спиной, но в следующий момент бросил взгляд на ботинки – ага, носками сюда: то ли голова свернута, то ли волосы занавешивают лицо всплошную без единой щелки. Эта светлая масса еще и колыхалась, как медузьи щупальца, хотя никакого сквозняка не было. Похоже, это и есть «пятно».

Двое гротескно изломанных амуши держали на весу какой-то тюк… Они, что ли, гардероб Самой Главной Сволочи с собой таскают, чтоб ему даже в катакомбах каждый день баэги менять? Впрочем, тут же понял, что это не тюк, а Зинта: предатели-амуши сцепили руки в «замок», и она сидела, как на табурете. Лица у долговязых пугал были неживые, застывшие, словно халтурно сляпанные маски.

Наипервайшая Сволочь и рыжая сволочь точь-в-точь уличные попрошайки, оба в замызганных тюрбанах, рожи грязные. Хенгеда в низко повязанной косынке смахивала то ли на батрачку, то ли на каторжницу, поделом ей, Дирвен никогда не сможет ее простить. В тени притаился мелкий уродец гнупи.

Главный вопрос: у кого из них амулет Рогатой?

Уставился на них и чуть не пропустил атаку! Его спасла «Королевская броня»: свалившаяся с потолка глыба раскололась, обломки скользнули по невидимому куполу и рухнули на пол.

– Подготовились, гады?! Не выйдет, за все поплатитесь!

Нанес ответный удар – вполсилы, потому что не собирался дарить им легкую смерть, вдобавок побоялся прибить Зинту, а то вдруг из-за нее опять рог вырастет. Их должно было раскидать по темной кишке коридора… Но не раскидало.

Каменная кладка затряслась с одном ритме с Волосяной Копной, которая то ли дрожала всем телом, то ли исполняла, не сходя с места, сурийскую пляску «тростник на ветру». По стенам побежали трещины – словно длинные кривые рты, которые жадно всасывали энергию импульса, в подошвы ударила вибрация. С таким явлением Дирвен столкнулся впервые. И пока непонятно, эта девка использует амулет Рогатой – или она ведьма?

Новая попытка обрушить на него каменюку с потолка. Отбил, хотя и чихнул от повисшей в воздухе пыли, а Волосяная Копна воспользовалась этим, чтобы опять вмазать.

Все-таки ведьма. Да притом хорошо знакомая ведьма… Лунные волосы затрепетали и взметнулись, отчего коридор еще сильнее заходил ходуном, аж тошнота подступила, как на море в болтанку – и тогда он увидел ее лицо. Узкое, точеное, землисто-серое от пыли. Губы сжаты, ледяные глаза яростно светятся.

Она так смотрела, что по спине у Дирвена пробежали мурашки. Не может быть, чтобы Хеледика хотела его убить, она же его любила, она помогла ему найти и забрать у шепчущего народца маму, да еще расколдовала ее, несмотря на все трудности…

Вдруг она и теперь сумеет найти маму? В этот раз он вознаградит ее по-королевски, пусть что угодно для себя просит: хоть графский титул, хоть поместье с доходным виноградником, хоть дворец в черте города. Единственное исключение – он все равно на ней не женится, как бы ни уговаривала, потому что она не сберегла для него самое главное достояние девушки. Хотя можно взять ее в королевские любовницы – почему нет, она красивая, не хуже Лормы.

– Хеледика, тебе и госпоже Зинте ничего не угрожает! Сдавайтесь, я обещаю вам обеим помилование, королевское слово!

Не ответила. Новая атака. Ей подвластен кремнезем, благодаря этому она может устроить катавасию с землей и камнями. Раньше она так не умела, но ее научила старая песчаная ведьма Данра, ее бабка, минувшей зимой специально приезжавшая в Аленду из Олосохара.

Если б не «Королевская броня», ему бы конец. Хеледика пыталась его убить! Не просто остановить, а убить.

– Хеледика, ты чего?! – крикнул он, невольно пятясь от взбесившегося каменного крошева. – Давай поговорим!

– Мне с тобой не о чем разговаривать.

Первое, что она произнесла, соизволив разлепить узкие ледяные губы.

– Почему?! Раньше ты со мной разговаривала!

Он уже в который раз почувствовал себя преданным, но все еще надеялся перетянуть ее на свою сторону.

– Потому что с вошью не разговаривают перед тем, как ее раздавить.

Дирвену опять стало муторно – то ли от пронизавшей коридор вибрации, то ли от этого нового предательства, неожиданного и сокрушительного.

– Что на тебя нашло?!

– Недавно я узнала о тебе кое-что, чего не знала раньше, – в голосе ведьмы свистели песчаные бичи.

– Да что ты узнала?!

Больше она не произнесла ни слова. Темное подземное пространство, державшее их, словно в пригоршне, скрежетало, дрожало, крошилось, плыло, как будто глядишь сквозь стекло в потеках дождя – не водяного, а пыльного. Остальные беглецы сбились в кучку за спиной у Хеледики: дожидались, чем закончится сражение. Там, где они стояли, такого раздрая не было, хотя время от времени что-то вяло сыпалось им на головы.

Дирвена осенило: ясно, что вывело из себя песчаную ведьму. Ревность, что же еще! Женщины только этим и живут.

– Хеледика, что он тебе про меня сказал?! Эта сволочь, которая у тебя за спиной от законного возмездия прячется, что он тебе наплел?! Если он рассказывал, что я к нему приставал, когда он нажрался, и звал в кусты для этого самого, ты ему не верь, все было не так! Госпожа Зинта подтвердит, это она тогда попросила меня найти его, чтобы он по пьяни чего-нибудь не натворил! Я только хотел его задержать, пока за ним не придут, чтобы отвести домой, ничего другого я не хотел! А он открыл Врата Хиалы да и свалил туда, и теперь еще врет! Верь мне, а не ему, ничего мерзопакостного я ему не предлагал!

– Однако, Дирвен… Сколько же я, оказывается, интересного в тот день пропустил! – подала голос Самая Главная Сволочь. – Так ты пытался завлечь меня в кусты для совершения мерзопакостных действий, воспользовавшись моим беспомощным состоянием? Прелестный пассаж… Какая жалость, что стараниями коллеги Зибелдона с его магобоем я об этом ничего не помню.

– Поплатишься, сволочь! – срывая голос, выкрикнул Дирвен. – Хеледика, не верь ему, это вранье!

Переубедить остервеневшую от ревности ведьму не удалось – судя по тому, что она не оставляла попыток его прикончить. Между тем обладатель амулета Рогатой тоже времени даром не терял. Спину обожгло, запахло паленым – внезапно, он не ждал нападения с тыла. «Королевская броня» справилась с огнем за считанные секунды. Дирвен успел заметить маленькую золотую молнию, чиркнувшую сквозь пылевой вихрь, мимо Хеледики, к остальным его противникам.

Боль исчезла – лечебные артефакты и «Королевская воля» мигом сделали свое дело, ожог тоже скоро заживет. Видимо, подчиненная амулету Рогатой саламандра незаметно подобралась и прыгнула на спину, но Наследие Заввы не подвело.

– Думаете, если у вас амулет из рога Двуликой, вы сможете со мной тягаться? – азартно сощурился Повелитель Артефактов. – Ха, да вы даже с этой штучкой против меня слабаки! Что вы еще можете сделать?!

– Откуда ты знаешь про амулет из рога Двуликой? – откликнулся Эдмар.

– Значит, он у тебя? Или у твоего рыжего дружка? Или у этой шлюхи из министерства благоденствия? Двуликая мне приснилась и сама сказала о том, что есть амулет, который мне не подвластен, так что я в курсе! И плевать, что не подвластен – все равно я сильнее! И тебя я еще поимею, столько раз поимею, сколько захочу, я тебя порву, ты у меня по четыре раза в день сосать будешь, сволочь!

– Хеледика, слышала? И ты еще сомневаешься насчет кустов?

Дирвен понял, что зря это сказал, не надо было при ведьме… Не удивительно, что она еще больше рассвирепела и обрушила коридор. Или, может, у нее с самого начала был такой предательский план: все тут расшатать и вызвать обвал.

Повелителя Артефактов спасла «Королевская броня», не позволившая каменным глыбам его придавить. Определив с помощью амулетов верное направление, он принялся пробивать ход. Все равно не уйдут! Никуда не денутся! Везде расставлены караулы, этих гадов перехватят, а если даже не перехватят – в два счета настигнем… Так он думал, пока выбирался из завала и бежал, хромая, по коридорам, начисто забыв о еще одном немаловажном обстоятельстве. А когда одолел лестницу, которая вывела в подвал винодельни в пригороде, взбежал по другой лестнице и вышиб дверь – тут же отпрянул от порога, жмурясь от плеснувшей в глаза белизны.

Снаружи не было ничего, кроме этой бушующей белизны. Деревянная постройка содрогалась и скрипела под напором ветра, окна залепило мокрым снегом. Еще и холодина, но разгоряченный бегом Дирвен не сразу это почувствовал.

К крухутакам не ходи, они все-таки выбрались за пределы города. В такое ненастье их не выследишь, и эта свистопляска не закончится, пока они не уберутся подальше от Аленды. Северный Пёс дождался своего хозяина и своего часа.

Шнырь попал в беду из-за Крысиного Вора – из-за кого же еще!

Как началось сражение, он шмыгнул в боковой отнорок. Решил, если Хеледика победит, он вернется к остальным, а если нет – драпанет без оглядки, чтобы сберечь назло врагам свою горемычную головушку.

Когда по велению ведьмы пустился в пляс песок, содержащийся в земных породах, и окрестные хоромы заходили ходуном, он съежился и поглубже надвинул капюшон, спасаясь от камешков. Эх, знал бы – разжился бы в городе зонтиком, гнупи не возбраняется уводить забытые людьми зонтики, сейчас бы в самый раз пригодился… Вдруг рыжий повернулся и крикнул: «Шнырь, беги!» Он и сорвался с места, а в следующий момент наверху тяжко заскрежетало и все так зашаталось, что он споткнулся, покатился кубарем, но в панике вскочил и припустил еще быстрее. Оглянулся на бегу – а отнорка-то позади нет!

Ежели бы он остался на месте, его бы придавило да засыпало… Живо представив себе эту картину, гнупи утер слезу, а потом встряхнулся и бросился искать обходной путь – надо же узнать, чем все закончилось!

Черноголовый народец в подземельях не блуждает: это для людей тут лабиринт, в котором недолго сгинуть, а гнупи дорогу в катакомбах всегда найдет, как человек на городских улицах, даже если не бывал раньше в тех местах. Другое дело, что обвалы ведьма вызвала нешуточные: ткнулся туда, сюда – сплошь тупики.

Ругая про себя Крысиного Вора, Шнырь спускался по древним источенным лестницам все ниже и ниже. На глубине есть подземное озеро, и если пробраться на ту сторону, дальше, может, и попадется уцелевшая дорожка.

Всяк из алендийского народца знает, что к этому озеру ходить нельзя. Тетушка Старый Башмак рассказывала, почему нельзя. А Вабро Жмур и Хумдо Попрыгун хвастались, что однажды пробежали по берегу, Попрыгун еще в воду заступил, намочив туфлю, и ничего не случилось. Тухурва на их похвальбу только головой покачала: «Повезло вам, озорникам, что Его не разбудили, а ежели Он из-за вас проснулся, то всплыть не успел… Другой раз там не шастайте!»

Шнырь и не собирался шастать. Он мигом проскочит – одна нога здесь, другая там. Все равно подводный обитатель знай себе спит.

Озеро казалось невеликим по размеру, но лишь на первый взгляд: оно было вроде полыньи в каменном панцире. И обойти его можно только по кромке меж скальной породой и застывшим темным зеркалом водяного зрачка.

Гнупи крался, затаив дыхание, под подошвой у него ничего не хрустнуло, ни один камушек в омут не скатился… А все равно озерная гладь пошла рябью и будто бы посветлела.

Он глянул краем глаза, и дыхание пресеклось: под водой медленно двигалось что-то белёсое… Словно бы сделанное из плохо вычищенного старого серебра, чешуйчатое, каждая чешуина – такого размера, что Шнырь целиком на ней поместится. Остро запахло лежалой рыбой, как из старой бочки за рыбной лавкой. Гнупи рванулся вперед… Попытался рвануться, а на деле точно прирос и шевельнуться не мог.

Вода опять потемнела, но не потому, что Он ушел на дно. Теперь из полыньи глядел чудовищный глаз: темный, влажно блестящий, с беловатой в кровавых прожилках каймой по краю.

Шнырь обмер от ужаса.

– Ты меня разбудил… – донесся из-под каменного панциря голос, похожий на бульканье воды, стекающий в канализационные стоки.

– Я н-н-не хотел, г-господин… – выдавил Шнырь. – Н-нижайше прошу, отпустите сиротинушку…

Молчание. Наконец страшный голос пробулькал:

– Откуп!..

– Да-да, господин, у меня есть жертвенные косточки, вам понравятся…

– Откуп принеси… – Он словно не расслышал этого предложения. – Золото принеси, тогда помилую… Не деньги человечьи, найди мне драгоценную золотую драгоценность, до первого летнего дня принеси, не то тебя съем.

На лодыжке у гнупи как будто захлестнулась ледяная петля.

В полынье плеснуло: Хозяин Омута неспешно опускался на дно, чтобы смотреть дальше свои холодные рыбьи сны.

Шнырь побрел, спотыкаясь, прочь. Ощущение, что лодыжка стянута, мало-помалу проходило, но все равно не улизнуть. Где бы он ни был, как миленький прибежит на зов, ноги сами принесут.

Единственное спасение – раздобыть откуп. А где его взять? Черноголовый народец может таскать у смертных еду и всякую мелочевку, но воровать людские драгоценности ему заказано. Разве что кто-нибудь сам отдаст… Была у Шныря курточка с золотыми пуговицами – хозяйский подарок, но ее присвоили чужие гнупи, когда выгнали их с господином из заброшенного особняка на улице Голубой Виноградины.

Он знал места, где лежат припрятанные людьми клады, но толку-то, если ты гнупи и ничегошеньки оттуда забрать не сможешь: это как жрачка за стеклом витрины для голодного нищеброда. Другое дело, ежели кто-нибудь найдет сокровище и обронит колечко или цепочку – тогда не зевай, что упало, то тебе перепало! Эх, да только нет у него времени, чтобы выслеживать кладоискателей, а рассеянных среди них раз, два и обчелся.

Господин бы выручил, но где он сейчас? Неведомо, уцелел или нет… Шнырь шел по извилистому коридору и горько плакал, шмыгая носом: пропадет он пропадом, проглотит его чудище озерное, даже косточек не останется.

Суно выбрался из Аленды, подрядившись за еду помогать горожанке с тремя детьми и кучей баулов. Вдова часовщика отправилась в провинцию от греха подальше, а то вдруг в следующий раз королю взбредет в голову раздавить ее домишко, или ограбят, или ночные твари кого-нибудь из детей утащат – говорят, в соседнем квартале случилась такая беда, а потом нашли обглоданного. Про Орвехта она сказала на выезде, что это ее работник, бедный родственник покойного мужа. Пропустили. Поверили. А чего ж не поверить, если рожей не вышел, чтобы сойти за коллегу Тейзурга или коллегу Хантре?

В толпе покидающих город он высматривал Зинту и Хенгеду, но никого похожего не увидел. Тревога ела его поедом, однако вдову с ее потомством он проводил до Лакрая, как договаривались, и лишь потом отправился в Рупамон.

Зинты там не было. Преподобный Марчет, получивший мыслевесть от преподобного Грисойма, радушно его встретил и посоветовал ждать, взяв на вооружение душевную дисциплину.

Орвехт посетил купальню, наконец-то смыл многодневную грязь, надел взамен своего тряпья чистую, хотя и ношеную одежду, без аппетита съел в трапезной тарелку похлебки. На душе скребли кошки, и только пресловутая дисциплина не позволяла им изодрать все подряд в кровавые ошметки.

Погода испортилась, когда настоятель пригласил его в монастырскую библиотеку. Красные и серые черепичные крыши Рупамона только что грелись на солнце – и вдруг набежало облако, флюгера на башенках завертелись, как бешеные. По улице полетела, кувыркаясь, чья-то шляпа, за ней вдогонку, словно привидение, мчалась сорванная с веревки простыня. С севера наползали даже не тучи, а сплошная взбаламученная хмарь – и за считанные минуты небо заволокло. Повалил мокрый снег, крыши и мостовые выбелило, как в месяц Топора, уже и дороги не видать, одни сугробы.

Как же они доберутся до монастыря в такое ненастье… Хорошо, если где-нибудь укрылись… Орвехт учтиво отвечал на вопросы преподобного, рассказывал о ситуации в столице, привычно храня на лице бесстрастное выражение.

– А наши на Дровяной рынок собирались, – заметил послушник, протиравший напольный глобус с рельефными бронзовыми материками. – Сейчас только на санках!

И добавил, надраивая тряпкой Северный полюс:

– В тундре за Сновидческим хребтом в такую погоду на собаках ездят…

Настоятель взглянул на него укоризненно. Парнишка с простодушной деревенской физиономией виновато поклонился, но видно было, что его распирает желание поделиться еще какими-нибудь интересными фактами.

– Служители Милосердной убеждали магическое сообщество покончить с известной вам практикой и разрушить Накопители, но нас не слушали, – вернулся к теме разговора Марчет. – И вот результат…

Орвехт молча кивнул. А что он мог бы сказать? Пусть он не пользовался заемной силой из Накопителей – или, будем честны, без крайней необходимости не пользовался – но ведь не возражал против «известной практики», был винтиком этой порочной системы, добросовестно обеспечивал ее функционирование. И не его заслуга, что пресловутой практике наступил конец. За это нужно поблагодарить извращенца и позера коллегу Тейзурга, и злопамятного коллегу Зибелдона, напоившего коллегу Тейзурга магобоем, и Зинту, не побоявшуюся выпросить у Двуликой «ничтожно малую вероятность». А вы, коллега Суно, всего лишь рядом стояли, так что по крупному счету заслужили все то, во что вляпались.

– Мы пытались объяснить архимагам, что это пагубный порядок вещей, ибо все в нашем мире взаимозависимо, и ничто не проходит бесследно. Мы не смогли их в этом убедить и тоже несем свою долю вины. Люди – не стадо, и жрецы – не пастухи, а учителя для тех, кто приходит к нам по доброй воле, но в данном случае наше недеяние было величайшей ошибкой.

Орвехт вновь наклонил голову – скорее выражая почтение к позиции преподобного Марчета, чем в знак согласия. Бездействие бездействию рознь, и недеяние жрецов не идет ни в какое сравнение с приспособленчеством магов – функционеров системы, которая зиждилась на Накопителях.

Парнишка с тряпкой навел лоск на глобус и теперь протирал подоконник. За окнами Рупамон с его башенками, еле видными в снежных завихрениях, плыл сквозь белый шторм, такой же невероятный в месяц Водоноса, как… Пожалуй, как та невозможная, нелепая, оскорбительная для здравого смысла история, в результате которой с Накопителями было покончено.

– Мы не можем изменить прошлое, – помолчав, добавил Марчет. – Оно уже состоялось и никуда не денется, но от нас зависит, что будет завтра, и через год, и через десять лет.

– После того как я найду Зинту, я вернусь в Аленду. Мы постараемся… решить проблему.

– Поисками займемся, как только стихнет метель. У Зинты священный кинжал Тавше, мы определим местонахождение…

Ему не дали закончить фразу.

– Там на собаке едут!

Настоятель вздохнул и покачал головой, но все же подошел посмотреть.

– Ух ты, изрядная собаченция! – восторженно добавил неугомонный послушник. – Я думал…

Что он думал, никто не узнал, потому что монастырское начальство тут-то и влепило ему подзатыльник – да такой, что парнишка ткнулся лбом в задребезжавшее стекло.

– Какая тебе собаченция, балбес. Не глазами смотри!

После паузы тот опасливо промолвил:

– Это снежный ветер, который выглядит собакой… Ух ты… Зато люди настоящие, и у кого-то из них священный кинжал Милосердной!

Тут и Орвехт бросился к окну. В самый раз, чтобы увидеть, как громадный вислоухий пес одного цвета с разыгравшейся метелью – такой громадный, что на спине у него сидело друг за дружкой несколько человек – улегся, поджав лапы, чтобы пассажирам удобнее было слезть. Двор как будто накрыли стеклянным куполом: снег сюда больше не сыпался, хотя снаружи продолжала бушевать метель.

Суно, преподобный Марчет и послушник наперегонки устремились к двери, сбежали по лестнице.

Орвехт первым выскочил на крыльцо, навстречу людям, которые брели через двор, по колено проваливаясь в сугробы. Двое вели под руки третьего, четвертый нес на руках пятого. А собаки уже и след простыл – на том месте, где она ложилась, даже вмятины не осталось.

Сказать, что Зинта чувствовала себя, как в детстве, значило бы соврать: были в ее детстве зимы с метелями, горками, промокшими варежками и набившимся в сапожки снегом, но не было таких сказок наяву, не катал ее на спине Северный Пёс! Скорее это напоминало тот раз, когда Эдмар утащил ее в другой мир, чудесный и невообразимый: происходящее до того не похоже на обычную жизнь, что незачем его с чем-то сравнивать, надо просто смотреть и запоминать все подряд. Сколько запомнишь – всё твое.

Она спотыкалась и вязла в снегу, Эдмар и Хенгеда с двух сторон ее поддерживали, а с крыльца сбежал навстречу Суно – вот хорошо, что он тоже здесь! Отвыкшие от дневного света глаза щурились и слезились, белизна слепила, кругом была сплошная белизна – как будто они все-таки умерли и попали к Тавше в облачные чертоги. Но лекарка знала наверняка, что ее спутники живы, и Суно живой, и сама она тоже, и с ее ребенком, хвала Милосердной, все в порядке. И вокруг не облака небесные, а заваленные снегом надворные постройки рупамонского монастыря.

Суно обнял ее, и Зинта уткнулась в него лицом, вдыхая сквозь рубашку родной запах. Он неловко и нежно провел рукой по ее голове – по накинутому капюшону.

– Носилки сюда! – прозвучал рядом чей-то голос.

Это для песчаной ведьмы, которую Хантре донес до крыльца на руках. Ничего страшного, просто она истратила много сил, когда колдовала. Расшатать камни и вызвать обвал – дело нелегкое, особенно если через твою голову обмениваются любезностями два таких бесстыжих трепла, как Дирвен и Тейзург. Вот у кого языки без костей, и сейчас им должно быть очень неловко перед теми, кто слышал, какую околесицу они городили. Зинта на их месте сгорела бы со стыда, а Эдмару хоть бы что.

Дирвен выжил. Об этом сказала Хеледика перед тем, как они выбрались на поверхность, а ей нашептал подземный песок.

Хоть и стал он последним зложителем, Зинта не желала ему смерти. Лучше бы он взялся за ум да понял, что натворил. Когда поделилась этим соображением с Орвехтом, тот скептически хмыкнул и заметил, что в данном случае смерть – менее тяжкая кара, чем понимание, но второй вариант, к сожалению, поганцу вряд ли грозит.

Потом он начал пенять ей – зачем доверилась овдейской шпионке, зачем пошла с ней, откуда тебе знать, что у нее за планы… Тут Зинта возразила: если бы у Хенгеды на уме было худое, Тавше не позволила бы ей вытянуть из чаши с табликами Прощение. Милосердную не обманешь, и сам видишь, как ладно все получилось.

Они сидели в келье храмовой гостиницы, пили чай с имбирем и лимоном, за окном в частом переплете виднелся красно-серый Рупамон, весь засыпанный пушистым снегом, как на новогодней открытке. Метель ушла на запад, в сторону Аленды, а здесь пасмурно и тихо.

– Хантре был Стражем нашего мира, так ведь? После него пришел другой Страж, и я вот думаю, почему он не вмешался еще в самом начале в эту историю с Накопителями? Хантре бы, наверное, вмешался и не допустил…

– Как я слышал, нынешнего Стража больше интересуют звери, птицы и волшебный народец. Судя по рассказам коллеги Тейзурга, прежний Страж чересчур увяз в людских делах, и как раз по этой причине наш мир едва не докатился до фатальных неприятностей. Посему когда место освободилось, мир Сонхи из всех кандидатур выбрал того, кому нет особого дела до судеб людей и государств. Коллега Хантре – прекрасный человек, я его искренне уважаю, но он оперативник, а не стратег. Такой оперативник, за которого не жалко десятерых стратегов отдать, и все же…

– А как же тогда люди?

– Люди на то и люди, чтобы самостоятельно решать свои проблемы, тем более, если они сами эти проблемы создали. Не переживай, с Дирвеном, Мулмонгом и Лормой мы разберемся.

Ее клонило в сон. Собиралась вначале в купальню, а потом уже отсыпаться, но поняла, что не сделает и шагу, уснет прямо сейчас – поверх одеяла, чтобы не испачкать простыни, зато наконец-то на кровати, под боком у растопленной печки в мозаичных изразцах.

Право же, коллеги, хотелось бы Орвехту отправиться в те края, где он снова будет магом, а не последним в городе босяком, но он собирался вернуться в Аленду, как обещал Крелдону.

В ходе перепалки с противниками Дирвен выболтал информацию исключительной важности: у кого-то есть неподвластный ему амулет, созданный при участии Двуликой. Этот поганец столько ее поносил, без конца обвиняя во всех своих неприятностях – тут даже у Тавше Милосердной лопнуло бы терпение, что уж говорить о Госпоже Развилок! Логично предположить, что она подарила или подбросила роковой для «Властелина Сонхи» артефакт кому-то из тех, кто находится в Аленде, а не в дальних странах за Унским хребтом. Стало быть, надо этого амулетчика поскорей разыскать.

Тейзург и Хантре планировали уничтожить Накопитель, используя бартогские технологии для подрыва крепостных стен и скальных пород. В монастыре они задержались, чтобы избавиться от паразитов, которых подцепили, питаясь объедками с помоек. Строго по часам пили снадобья под руководством здешнего лекаря. Коллега Тейзург по всякому поводу иронизировал, как за ним водится.

– Решили вернуться в Аленду, коллега Суно? Искренне восхищаюсь, всегда обожал ответственных людей… Главное, когда будете путешествовать с Хеледикой, голову берегите.

Озадачить собеседника ему не удалось. Коллега Суно был в курсе, что вошедшая в полную силу песчаная ведьма получает информацию об окружающем мире в том числе через свои колдовские волосы – это у нее дополнительный орган чувств, унаследовано от песчанниц. И если, ночуя с ней рядом, коснешься головой ее волос, она узнает, что не дает тебе покоя, что тебя радует, пугает или мучает. Не чтение мыслей, не доступ к памяти – скорее, считывание лежащих на поверхности впечатлений, но даже в таком варианте это позволяет многое узнать о человеке.

– Поберечь голову никому не помешает, коллега Эдмар, – ответил он учтиво и невозмутимо.

В монастыре амулетов не было: их собрали в сундук, запечатали печатями со священными рунами и унесли в подвал стоявшей на отшибе часовни. Но все равно испытывать судьбу незачем: лучше добраться до столицы, пока не ждут.

Хеледику он нашел в одном из темноватых коридорчиков третьего этажа. Она сидела на подоконнике узкого закругленного окошка: задумчивая, сосредоточенная, словно решает в уме какую-то задачу. Толстая коса лунно-песочного цвета напоминала любопытную змею, прильнувшую к стеклу. Снаружи по жестяному карнизу стучала капель.

– Настоятель сказал, по дороге можно доехать до реки, а дальше с оказией на попутных судах. Деньги у меня есть, речные перевозчики всегда не прочь заработать. Ты готова?

– Завтра, господин Суно, хорошо?

Что ж, завтра так завтра.

Хенгеда собиралась проводить Зинту до монастыря и незаметно исчезнуть, но какое там незаметно: уйти по нехоженому раскисшему снегу, загребая ботами ледяную кашу, в то время как местные жители сидят по домам, топят печки да глазеют из окон? Она осталась.

Побеседовали с Орвехтом, суховато-любезным, как невкусное печенье к чаю. Обменялись наблюдениями по поводу того, что творится в Аленде: это не нарушение, в данном случае интересы овдейских и ларвезийских служб совпадают.

Ей не терпелось отправиться в путь: здесь нечем себя занять, и опять лезут воспоминания о том закоулке с лавкой колониальных товаров – словно гной сочится из воспаленного нарыва, пыльная витрина лавки как будто затянута паутиной, и она запуталась в этой паутине, осталась там навсегда… Но это не мешало вежливо отвечать на реплики собеседника.

Орвехт предложил ей денег: «У вас, наверное, нет с собой достаточной суммы на дорожные расходы?» Не стала отказываться – у нее никакой суммы с собой не было. Спросила, куда можно будет переслать, и каким образом, если от Королевского банка один фасад с вывеской остался. Через торговое предприятие, которое занимается поставками сиянского чая, ему передадут. Хенгеда припомнила, что в этом предприятии у него доля: известная информация, ничего нового он о себе не сообщил. Что ж, она отправит ему деньги, как только вернется в Абенгарт, возвращать долги – важно, и ни у кого еще не было повода обвинить ее в недостаточной пунктуальности.

«Зерл Неотступная, будь милостива, помоги мне вернуть должок еще и Дирвену…»

Поговорили с Хантре Кайдо. Не то, чтобы кто-то из них искал этой встречи, столкнулись в коридоре возле трапезной.

– Спасибо, – неожиданно для самой себя сказала Хенгеда.

Кажется, в тот раз она его не поблагодарила.

– Пожалуйста, – это прозвучало так, словно он огрызнулся.

Осунулся, щеки ввалились, и все равно невозможно красивый. Если б у нее были карие глаза, рыжие волосы и мозги набекрень, она бы Тейзургу больше нравилась? С тех пор, как добрались до Рупамона, тот не обращал на нее внимания – ничего общего с салонными играми, просто ему нет до нее дела.

– Я помню свое обещание, – произнесла она с вызовом. – Я не стану вредить Зинте и ее ребенку. И тебе тоже.

– Насчет меня не зарекайся. Похоже, что мне ты все-таки навредишь.

– Я же сказала, я не собираюсь этого делать.

– Не здесь и не сейчас. Не нарочно. Тебе даже в голову не придет, что это касается меня, и ты будешь думать, что действуешь правильно.

– Тогда объясни, в чем дело, чтобы я знала заранее, чего не надо делать, – потребовала Хенгеда, стараясь совладать с раздражением.

Раздражал он ее изрядно. Не только из-за Тейзурга – такие всегда ее раздражали. Если б он был службистом, он был бы недисциплинированным службистом.

– Больше ничего не могу определить. Я тебя не обвиняю, с твоей стороны это будет без умысла, из-за непонимания.

Шагнул в сторону, но замешкался и добавил:

– Зато другое определилось. Держи имя, которое ты захочешь узнать: Нимче Кьонки.

– Ширрийское имя. Мужское или женское, не разберешь, в Ширре с этим никакой разницы. Зачем оно мне?

– Не знаю, но вроде бы понадобится, так что я тебе время сэкономил.

И пошел своей дорогой, а Хенгеда, уняв новую вспышку раздражения, направилась в трапезную. Что еще за Нимче Кьонки? Ладно, отложим – может, в работе пригодится.

А после ужина к ней в келью заглянула песчаная ведьма.

– У тебя ведь найдется немного времени?

– Да, конечно, – вежливо и настороженно отозвалась шпионка.

Вообще-то она собиралась выспаться, чтобы завтра с утра пораньше отправиться в путь. При условии, что удастся хотя бы задремать, душа – сплошной воспаленный нарыв, жить с этим невыносимо, но хочется не умереть, а отомстить.

– Мне понадобится твоя помощь, а то Зинту неловко беспокоить…

Ведьма боком скользнула мимо нее в келью, кошачьи глаза мерцали, и коса тоже мерцала – хоть лампу туши, чтобы масло сэкономить.

– Чем могу помочь? – официальным тоном спросила Хенгеда.

– Надо сделать мне массаж, а то после той стычки спина до сих пор ноет. Только давай дверь запрем, чтобы кто-нибудь не вошел.

Сам собой звякнул крючок. Гостья, нисколько не смущаясь, начала стягивать через голову вязаную фуфайку.

«Здрасьте, я ей кто – горничная? Ладно, так даже лучше: может, хотя бы устану, разминая ей спину, и тогда все-таки усну…»

Утром попрощались – и каждый отправился в свою сторону.

Хантре и Эдмар отбыли первыми, их унес на мохнатой спине Снежный Пёс. Как только маги окажутся там, где не работают Накопители, они откроют Врата Хиалы и тропами Нижнего мира доберутся до Ляраны. После этого Эдмар свяжется через какой-нибудь амулет с Повелителем Артефактов и постарается заморочить ему голову насчет того, где находятся остальные.

– Заранее жалею Дирвена, – хмыкнул Суно, – ибо могу представить, что наговорит ему коллега Тейзург.

Хенгеда собиралась вернуться в Абенгарт. Эх, жаль, что Зинта ее расстроила напоследок… После завтрака у них зашла речь о том, что для Ларвезы, Молоны и Овдабы проблема сейчас одна – «Властелин Сонхи», будь он неладен, а потом слово за слово давай сравнивать, в какой стране больше порядка и лучше живется. Зинта возьми да скажи, что не хотела бы оказаться в Овдабе, в особенности теперь, когда у нее шестой месяц на исходе.

– У вас там закон о Детском Счастье, который, как дурная мельница, и взрослых, и детей перемалывает. В Молоне или в Ларвезе если хочешь ребенка – роди себе ребенка, а у вас считается по-другому: хочешь ребенка – отними у кого-нибудь ребенка.

– Это правильный закон, – возразила шпионка. – Все делается в интересах детей, которые должны расти в хороших условиях у благоразумных любящих родителей.

– Не знаю, правду ли про Овдабу говорят, что туда, бывает, из других стран женщин заманивают, чтоб они рожали, потом детей забирают, а их самих выгоняют. Уж очень это по-зложительски, на страшные сказки больше похоже, но пошли эти слухи из-за вашего закона!

– К сожалению, правда, – сказал Суно. – Обусловлено это тем, что у чистокровных овдейцев нередко рождаются дети с пороками развития – из-за широкого распространения практики близкородственных браков, в настоящее время запрещенных. Чтобы исправить ситуацию, необходима свежая кровь.

– Вот оно что… Но исправлять-то можно по-разному, и незачем делать это по-зложительски! – поглядев на незаинтересованное лицо Хенгеды, лекарка прикинула, о чем она, небось, на самом деле думает, и решила ее успокоить: – Тебе-то ничего такого не грозит, ты же полукровка.

– Мои родители как раз чистокровные овдейцы. И никаких пороков развития.

– Ты наполовину овдейка, наполовину ширрийка, я же, когда тебя штопала, смотрела твои цепочки…

Хенгеда шагнула в сторону от окна, за которым монахи наводили дощатый мостик через раскисший двор, и села на стул. Зинта уловила, как участился у нее пульс, и испугалась:

– Ох, зря мы об этом заговорили… Прости, если я сказанула не то.

– Со мной все хорошо, – заверила шпионка.

Вскоре ее пульс пришел в норму, а потом ее позвали: если хотите уехать с сегодняшней почтовой каретой, вам пора.

– Нехорошо-то как получилось… – вздохнула Зинта, глядя, как Хенгеда идет по досточкам через двор следом за провожатым.

– Могу побиться об заклад, она об этом не знала, – отозвался Суно.

– О чем?

– О том, что она наполовину ширрийка.

– Ох, об этом я не подумала… Да у нее ведь и денег на дорогу нет…

– Не беспокойся, я одолжил.

– Зря одолжил… Ну, то есть, одолжил – зря, лучше было просто так дать, по-доброжительски, она же столько для меня сделала, чего там после этого деньгами считаться…

– Не лучше. Ее бы такое предложение оскорбило.

– Ну, ладно, тебе виднее…

Тут и лекарку позвали: пора ехать, повозка готова. Обняла Суно, Хеледику тоже обняла. Храни их обоих Тавше.

Снаружи сверкало все, что могло сверкать, в лужах отражалось голубое небо. Зинта вспомнила, как совсем недавно, до того как все это началось, мечтала о путешествиях… Что ж, вот и выпросила себе новое путешествие.

Шнырь много дней и ночей горевал о своей предстоящей безвременной кончине. Или, может, не сильно много – в подземельях не разберешь, ночь или день, а часов у него не было.

Приходили королевские амулетчики, всюду рыскали, ругались последними словами, но никто из них так и не обронил ничего золотого. Это было в самом начале, а потом он сидел один-одинешенек и тосковал, непонятно сколько времени тосковал, пока не услышал голоса.

Один голос точно знакомый… Да и второй вроде тоже. Подкравшись, он опасливо выглянул из-за угла – и увидел в конце длинного каменного коридора песчаную ведьму, с ней был злыдень-экзорцист Суно Орвехт. Бывший экзорцист, хе-хе, нынче он колдовать не может, но в прежние времена немало сиротских головушек загубил… Они шагали рядом в сиянии шариков-светляков, с котомками за плечами.

Сердце у маленького гнупи екнуло: что, если попроситься к ведьме на службу? На временную службу, господина Тейзурга он ни на кого не променяет, но сейчас господина рядом нет, а денечки бегут. Вдруг ведьма какую-нибудь золотую цацку ему пожалует, и тогда он откупится от чудища из черного озера! Вдобавок приключения, о которых можно будет всем рассказывать…

Шнырь утер слезы и потрусил следом за людьми.

 

5. Ожерелье и Чаша

Конский залив далеко вдается в сушу, на западе в него впадает пограничная река Ялаха, разделяющая Ларвезу и Молону. С двух сторон к заливу подходят железнодорожные пути и тракты с шабовыми столбами, по воде налажено паромное сообщение.

Белёсым и хмурым весенним утром на берегах возле переправы было людно. С юга на север через залив двигалась целая флотилия: галеры, баркасы, паромы с королевскими амулетчиками и солдатами. Скрипели уключины, мерно шлепали весла, далеко разносились команды.

Кое-где на переливчато-серой воде покачивались остатки льдин, прозрачных, как истончившиеся леденцы. В молочной дымке как будто еще что-то плавало – виднеется или нет, поди разбери. Это водяной народец наблюдал с безопасного расстояния за людскими играми. То русалка вынырнет – бледное лицо, за спиной колышутся длинные волосы с отливом в зелень, то похожий на осклизлую корягу топлян, способный за раз откусить у человека руку или ногу. Для них война – это хорошо: что-нибудь да перепадет.

На судах переговаривались, азартно ругались, пересмеивались, кто-то сипло, но воодушевленно затянул разухабистые куплеты. Впереди легкая победа: Повелитель Артефактов любого неприятеля шутя одолеет.

На северной стороне вражескую флотилию ждали в сосредоточенном молчании. Вдоль одетой в пестро-серый камень набережной выстроились молонские маги и ведьмы, за ними стояли солдаты, полицейские, оставшиеся без амулетов амулетчики, да еще ополченцы, подтянувшиеся из окрестных городов и деревень. Многие прибыли сюда из столицы.

От боевых артефактов, подконтрольных самозваному королю Ларвезы, никакого толку, поэтому вооружились немагическим оружием: арбалетами, луками, бартогскими ружьями, топорами, мечами, саблями, а у кого ничего не нашлось, пришли с рогатинами, вилами и дубинками.

Возможно, Тейзург удивился бы, увидев среди ребят с ножами и арбалетами своих бывших подельников из гильдии контрабандистов – почти все они были здесь, как и глава их гильдии, по совместительству почтенный управитель паянской таможни. Впрочем, тот не афишировал свои связи с криминалом и держался особняком от этой братии, вместе с другими таможенниками. А вот Зинта ничуть бы не удивилась, узнав в одном из лучников Улгера Граско – еще больше обрюзгшего и потрепанного с того дня, как она в последний раз его видела, но зато воспрянувшего духом и как будто помолодевшего, с прежним блеском в глазах. Это ведь был тот самый Улгер, которого она когда-то полюбила.

Все они приготовились защищать Молону – свою небольшую, небогатую и не очень-то ласковую страну. До последнего вздоха. Сейчас они были прежде всего молонскими доброжителями, сплотившимися перед лицом внешнего агрессора, а кем-то еще – уже потом, во вторую-третью очередь.

Впереди магов, пограничников и ополченцев стояли, растянувшись редкой цепью, люди в серо-зеленой лекарской одежде, безоружные, если не считать ритуальных кинжалов Тавше. Мужчины и женщины, старые и молодые. Когда над их головами просвистели первые пушечные ядра, угодившие в портовые строения из бурого кирпича – открыть ответный огонь у молонцев не было возможности, артиллерия работает на артефактах – они заговорили нестройным хором:

– Мы, лекари под дланью Тавше, защищаем тех людей, которые стоят за нашими спинами! Да падет гнев Милосердной на тех, кто причинит им вред, и на тех, кто отдает приказы убийцам! Да покарает Тавше того зложителя, который прислал убийц на добрую молонскую землю!

Залпы орудий, плеск волн, ор чаек, грохот обваливающегося кирпича – где уж людям перекричать эту какофонию. Но Повелитель Артефактов их услышал.

– Придурки поиметые… – зло процедил Дирвен. – Ну, придурки же, кто же еще!

Стиснул кулаки так, что костяшки побелели, но удержался и не треснул по зеркалу, в котором сквозь легкий туман, словно в запотевшем окне, видна была вооруженная толпа на набережной и окутанные дымом постройки на заднем плане.

Эти доброжители натурально чокнутые. На кой ему сдалась их вшивая Молона, он всего лишь хотел провести свою армию через их территорию, чтобы добраться до Овдабы – а они подняли бучу, как будто их грабить пришли.

– Ваше величество, какие будут распоряжения? – поинтересовалась спиральная раковина на литой серебряной подставке, похожая на шипастую морскую тварь с перламутровым зевом.

«Далекий голос» – редкий артефакт, худо-бедно заменяющий мыслевести. Через него-то Дирвен и услышал угрозы этих придурков, молонских лекарей под дланью Тавше, а теперь командующий ждет его решения.

Подлость это, чтоб им в Хиалу провалиться! Так не воюют! Если его люди высадятся, начнется сражение, прольется кровь, и тогда… Вдруг Тавше и впрямь послушает этих недоумков? В Молоне только ее и чтут, потому что она покровительствует лекарям, остальных богов там считают бесполезными. Наверняка она к молонцам благоволит, вдобавок Дирвен для нее меченый – однажды уже оделила его рогом… Можно побиться об заклад, эти расчетливые мерзавцы знают, что делают, призывая гнев Милосердной. Он с надрывом выругался, чуть не всхлипнул – не сметь, короли не плачут! – и отдал приказ:

– Прекратить обстрел! Высадку отменить, поворачивайте обратно! Людям скажите, что молонцев мы пугнули, и они обделались, навалили полные штаны, теперь вякнуть не посмеют, будут соблюдать нейтралитет, мы одержали победу без высадки! Наша цель – Овдаба, на Абенгарт двинемся морем, отплытие послезавтра, после загрузки припасов. А сегодня всем праздновать победу над Молоной, и чтоб ребятам поставили пива – они заслужили. Скажите им, что это была генеральная репетиция перед походом на Абенгарт!

– Ваше величество…

– Выполнять приказ! – рявкнул Дирвен так, что в шкафах задребезжали стекла.

Хотелось все крушить и плакать от злости, но лучше сделать вид, что все идет по его секретному плану.

В глубине зеркала маячила удаляющаяся набережная: молонцы грозили кулаками вслед королевской эскадре, что-то кричали и потрясали оружием, часть толпы ринулась тушить развороченные дымящиеся здания, туда же наперегонки бросились лекари.

– Да кому нужна ваша дурацкая Молона… – с отвращением пробормотал Дирвен. – Даром никто не возьмет!

Чтоб отвести душу, выпил пива и разрушил в Аленде несколько уцелевших особняков, которые принадлежали раньше магам Ложи, а теперь стояли ничейные. После этого полегчало. Но все равно настроение было паскудное, отпустило только после обеда, когда ему доложили, что дворцовый казначей, высохший лысый сморчок, донимавший его счетами за подрубленные тряпки, по неосторожности сверзился с лестницы и сломал себе шею.

– Больше этот старый чудак не будет вам досаждать, мой господин, – заверил Чавдо Мулмонг. – Назначим на его место кого-нибудь посмышленей.

Вчера он вернулся из поездки, и Дирвен пожаловался ему на выжившего из ума казначея, а сегодня проблема раз – и решилась. Вот потеха, если тот оступился, когда тащил по лестнице тележку со своими бухгалтерскими фолиантами!

Вечером командующий сообщил через «Далекий голос», что ребята пьют за победу, славят своего короля и полны решимости завоевать Овдабу. Жизнь налаживалась. Еще бы уничтожить амулет Рогатой и добраться до сбежавшего на край света Тейзурга… Но с этим успеется, мрачно пообещал себе Дирвен, непременно успеется. Шаг за шагом он захватит весь мир, и тогда в Сонхи не останется ни одного угла, где Самая Главная Сволочь могла бы от него спрятаться.

Когда лез в голову последний разговор с Эдмаром, ему хотелось пинать мебель и грызть бокалы. Тот связался с ним через зеркало. Повелитель Артефактов осматривал свои отдаленные владения, а тамошние придурки даже не догадывались, что за ними наблюдают. Впрочем, были территории, где он ничего не видел, хоть ты тресни – это означало, что местные гады-маги все амулеты куда-то упрятали и запечатали заклятьями. Ничего, рано или поздно он дотянется до их Накопителей, и тогда с неподчинением законному королю будет покончено, они еще пожалеют о том, что не покорились ему добровольно. Вот об этом он и думал, когда непроглядная темень зеркала пошла рябью, и появилось изображение: Эдмар в серебристо-коричневой баэге сидел в кресле, а на коленях у него развалился сволочной кот, здоровенная зверюга с кисточками на ушах и презрительным взглядом.

– Сюрприз, – ухмыльнулся Тейзург. – Неважно выглядишь, Повелитель Побрякушек.

– На себя посмотри, гад поиметый, – огрызнулся Дирвен. – Не пошли тебе на пользу канализационные харчи?

Исхудалое треугольное лицо недруга еще больше, чем обычно, напоминало маску Злого Шута: сильнее ввалились щеки, резче обозначились скулы, и все равно он был кра… тьфу, мерзопакость, самоуверен до крайности. На его баэге бледно-коричневые змеи извивались и сплетались на туманно-серебристом фоне, наводя на мысли о ночных кошмарах. Волосы всего лишь до середины шеи – ха, пришлось гаду постричься, когда прятался от возмездия! – зато разноцветные, как будто отобрал у художника палитру и все краски извел на себя: черные, зеленые, фиолетовые, пурпурные, синие пряди, смотреть тошно. Глаза сияют, словно золотые монеты, которыми расплачиваются друг с дружкой беззаконные твари в Хиале. Страшные глаза, лучше не всматриваться, и если бы Дирвен не был Повелителем Артефактов – может, и струхнул бы, но прошли те времена, когда он мог испугаться этого ублюдка.

Взяв с подлокотника маленькую белую чашку, изящную, как бутон кувшинки, Эдмар отпил и продолжил беседу, картинно заломив бровь:

– В канализационных харчах была своя прелесть. Новые впечатления, новая игра… Мы ведь тебя обыграли, признаешь? Бедный, бедный маленький Дирвен с маленьким во всех отношениях достоинством… Я же видел тебя нагишом – честно говоря, не впечатлило. Трогательно, не спорю, однако я бы не сказал, что это выглядело соблазнительно. Три очаровательных дамы, которые были с нами в катакомбах, приводят себя в порядок и отдыхают, но я могу позвать их сюда. Попросим Хеледику с Хенгедой быть арбитрами в этом вопросе – кому и судить о наших достоинствах, если не им? И почему это я поиметый, если ты меня так и не поимел?

– Я тебя… Я тебя еще поимею… – выпалил Дирвен, лицо горело, слова рвались из горла, как будто он тонул и звал на помощь: это же неправда, неправда! – И ничего у меня не маленький, не ври!

– Да ну?

– А ты… Ты… От тебя одна мерзопакость!..

Он задыхался, в висках гулко стучало, точно вот-вот голова лопнет.

– Дирвен, закрой рот, – сострадательно улыбнулась Эта Сволочь. – Во-первых, я здесь, а ты там. И во-вторых, видишь ли, я не хочу. Зато благодаря мне ты познал изысканные муки неразделенной любви…

– Ты еще пожалеешь об этом! Запомни этот день, гад, еще пожалеешь!

– Хотя о чем это я, ты ведь уже нашел лекарство от своих сердечных страданий… – длинные насмешливые губы искривились, будто бы от внезапной досады. – Прискорбно, что не в моей власти отнять у тебя то, чем ты утешаешься.

– Вот именно, грызи локти, гад!

Лорма его любит и ни на кого не променяет. Она так и сказала: Дирвен самый лучший из тех, с кем она спала за свою долгую жизнь.

– Увы, мне только и остается грызть локти. Ведь ты всегда можешь утешиться и получить доступное тебе наслаждение, отрывая крылышки у мух, сжигая заживо людей в клетках и самоудовлетворяясь в королевской опочивальне – кто ж тебе запретит, если ты теперь король?

– Я не… Ублюдок, гад, я никого не сжигал, это горожане на своем суде так решили! Я тебя, гада, еще сожгу в клетке, а перед этим поимею вдоль и поперек, запомни мои слова!

– Дирвен, я знаю, какую награду ты за меня назначил – надо признать, я впечатлен и польщен. Но наше романтическое свидание в застенке так и не состоялось, и тебе остались печально жужжащие мухи с оборванными крылышками, а я, как видишь, вернулся в свое княжество, пью кофе, глажу котика и вполне искренне тебе соболезную…

– Я еще раздавлю твое вшивое княжество, которое в кармане поместится! – крикнул Дирвен, сжав кулаки. – А из твоего кота я чучело сделаю и на стенку повешу!

Но собеседник уже исчез. Темная зеркальная поверхность, и в ней отражается конопатое лицо с выражением смертельной обиды, такое несчастное, словно весь мир лежит в руинах, и солнце закатилось навеки.

– Девочка, скажи-ка мне, кого ты будешь искать?

Затерянный в катакомбах схрон, то ли комната, то ли пещера. Полумрак, тряпье, спертый воздух, чтобы не сказать вонь, остатки несвежей еды, затхлая водица в кувшине – издалека принесли, поэтому цены ей нет.

Пока Орвехт отсутствовал, Шеро Крелдон совсем сдал: большой, опухший, с набрякшим изжелта-сизым лицом, словно поднятый некромантом труп. Дышит тяжело, с хрипами, живот под грязным одеялом вздымается горбом.

Ему бы хорошего лекаря. Суно предлагал привести к нему Зинту или кого-нибудь из новых лекарей под дланью Тавше, но глава подполья отказался: конспирация. Среди своих есть несколько магов-целителей, но сейчас они даже чирей вылечить не способны, а воспользоваться артефактами – это все равно, что выползти из канализации на алендийскую мостовую и крикнуть: «А вот он я, вяжите!»

Напротив сидела Хеледика – тонкая, изящная, словно статуэтка из лунного камня, ведьмовские волосы мерцают, внимательные кошачьи глаза тоже как будто светятся в полумраке.

– Думаю, что боевого амулетчика… Достаточно сильного и не присягнувшего Дирвену.

– Непра… – Шеро закашлялся, сипло и надсадно, с бульканьем в утробе. – Неправильный ответ. Дирвен с Наследием Заввы побьет любого боевого амулетчика. Ну-ка, хорошенько подумай, кому Госпожа Развилок, хвала ей вечная, могла отдать такой артефакт, чтоб наверняка насолить угробцу? Что для этого нужно сделать – и у кого будут шансы это сделать?

– Это должен быть вор, взломщик, да? Чтобы он украл Наследие Заввы, хотя бы один из трех артефактов. Господин Эдмар говорил, что эта штука работает, только если все три предмета находятся у одного человека.

– Вот-вот, теперь ты поняла. Будь умницей, найди вора с амулетом Двуликой и заставь его действовать. Я дам тебе список тех, на кого стоит обратить внимание. Коллега Суно, будь другом, достань из того угла коробку под номером сорок три.

Слабый, как чай третьей заварки, свет фонаря – хорошо, что номера нарисованы жирным чернильным карандашом. После недолгих поисков Орвехт извлек из груды старую шляпную картонку, перевязанную разлохмаченной бечевой. Кто бы мог подумать, что этот «архив», который все считали оригинальной причудой Крелдона, когда-нибудь пригодится… Хеледика аккуратно переписала данные в розовый дневничок с цветами и бабочками – на страницы с нарядными заголовками «Мои верные кавалеры», «С кем я танцевала», «О ком втайне думаю», «Кого не желаю больше видеть».

– Ступай, и будь осторожна, да хранят тебя боги.

– Чуть позже, господин Шеро.

Она вынула из-за пазухи бархатный кошелек, распустила шнурки, вытащила плотно завязанный мешочек, размотала тесемку, взяла крохотную щепотку песка. Оглядев загроможденный грязной посудой стол, бросила песчинки в относительно чистую кружку из почернелого серебра, плеснула туда же немного воды из кувшина.

– Выпейте это. У вас водянка, я заставлю лишнюю жидкость выйти из организма. Господин Суно, приготовьте, пожалуйста, какую-нибудь посудину, лучше ведро.

– Знал бы, до чего доживу, – угрюмо проворчал Крелдон, не глядя на девушку. – Не от водянки помру, так со стыда…

– Вы должны дожить до нашей победы, – с сочувствием и в то же время непреклонно отозвалась песчаная ведьма. – Это все, что я могу сейчас сделать.

Орвехту пришло на память: «Лунный свет серебрит и хрустальный павильон, и грязь под ногами, для луны нет разницы между тем и другим…» Из «Третьей похвалы Лунному свету», перевод с китонского Лимилы данг Коревальд, придворной поэтессы, жившей в позапрошлом веке.

Ушли вместе, потом Хеледика исчезла в каменном лабиринте, а Суно повернул в туннель, который вел к ближайшей клоаке. В одной руке тусклый фонарь, в другой ведро с вихлявой ручкой, почти доверху полное мочи. Если б не своевременная помощь ведьмы, Крелдон, скорее всего, и восьмицы не протянул бы.

Теперь вся надежда на Хеледику и на неизвестного вора-амулетчика – при условии, что выболтанная Дирвеном информация достоверна, а то мало ли, что ему там могло присниться с пяти-шести кружек пива… Впрочем, Орвехт не позволял себе надеяться: надо скрепя сердце работать над решением проблемы, даже если нет никакой надежды.

Первую часть своего плана Шнырь выполнил запросто, недаром он самый умный среди гнупи, состоящих на службе у господина Тейзурга. В два счета напросился к ведьме в помощники: «Возьми меня с собой, я тебе пригожусь!» – «Хорошо, пригодишься». Он порывался еще ее поуговаривать, потому что загодя приготовил разные хитрые доводы – жалко ведь, если они пропадут, но ведьма оборвала: «Я же сказала, идем со мной. Только молча».

Господин на ее месте выслушал бы просителя, еще бы всласть поиграл, притворяясь, будто сейчас даст ему от ворот поворот – на это он мастак! А песчаной ведьме, вишь ты, не до игрушек. Не так уж с ней интересно.

Ежели смотреть на нее с расстояния, на первый взгляд она казалась тонкой и хрупкой, как ветка, одетая в изморозь – но только на первый. Куда больше она была похожа на гибкий смертоносный бич. Встретились им по дороге двое амуши… Ага, где встретились, там и остались: мигом скрючились, ссохлись, превратились в два пучка длинной сорной травы с болтающимися корешками, и никакое хваленое колдовство их не спасло.

– Можно, я в их барахлишке пороюсь и чего-нибудь стоящее себе возьму? – оробело и подобострастно спросил Шнырь.

– Можно, если это не волшебные артефакты. Сверни их тряпье и спрячь за те камни.

Рассчитывал на золотишко, да ничего не нашлось. Позеленелые бронзовые побрякушки, лакированные жуки и цикады, чьи-то зубы, нанизанные на кожаную тесемку вперемежку с жемчугом, резной деревянный гребень в пятнышках засохшей крови. Тоже хорошие вещи, но для откупа не годятся.

О том, что у него должок хозяину черного озера, гнупи не стал ей рассказывать. Господину выложил бы все как есть, а с ведьмой держи ухо востро, лучше у нее будто бы невзначай что-нибудь золотое в подарок выпросить. Не то обрадуется и поставит условие: я тебе золото на откуп, а ты за это будешь у меня на побегушках на веки вечные. Каждому ведь захочется такого сметливого, расторопного и храброго помощника… Вы бы разве отказались от ловкого и находчивого Шныря? То-то же, и никто бы не отказался!

Как добрались до выхода, ведьма достала из котомки серое платье с пуговицами на груди, жакетку, шляпку и сноровисто переоделась, скинув то, в чем гуляла по катакомбам: шаровары, вязаную фуфайку и куртку с капюшоном. Невзрачную котомку вывернула наизнанку – другая сторона оказалась поприглядней, с фиолетовым бантом. Сложила туда одежку. Волосы заплела в косу, завернула кренделем и упрятала в вязаный чехол, в придачу надела бартогские очки с синими стеклами. Платье было скомканное, мятое, но она в два счета разгладила его колдовством – словно только что из шкафа.

Шнырю велела держаться в сторонке, будто они не вместе. Ну, это он и сам понимал.

Снаружи был вечер, лилово-зеленый, теплый, ароматный… Только ароматы совсем не те, что в прошлые весны: раньше в эту пору в Аленде пахло цветами, пряностями, вареным шоколадом, а нынче – помойкой.

За то время, что Шныря не было в городе, небитых фонарей поубавилось, но гнупи с ведьмой и в потемках отлично видели, Хеледике даже синие очки не мешали. Издали доносился шум, словно неритмично звенели медные тарелки и люди что-то горланили, голоса были высокие, женские.

– Кажись, это на Гвоздичной площади! – деловито доложил из тени Шнырь.

Туда и направились – посмотреть. Пошли наискось через Поэтический сад, без труда пролезши меж прутьев ограды: кто другой застрял бы, но Хеледика проскользнула вслед за гнупи, разве что котомку сняла и потом опять надела. Шнырь решил, что надобно иметь это в виду, ежели когда-нибудь удирать от нее придется.

В саду росли вишни, яблони, сливы, жасмин и шиповник, и еще бурьян на клумбах, за которыми никто не ухаживал. Зато люди вовсю этот сад удобряли – тоже хорошее дело, хотя неинтересно, раз теперь из-за этого никто не ругается. В темноте белели мраморные постаменты и раскиданные в траве обломки, раньше это были памятники поэтам былых времен. Покойный Шаклемонг литературу не одобрял, пусть и писал нравоучительные книжки о том, что людям можно и чего нельзя.

По ту сторону лежала Гвоздичная площадь, людная, освещенная факелами, полная гомона и суеты.

– Ух ты, вот это да! – восторженно ахнул Шнырь, прильнув к узорной решетке.

– Они что, все разом сошли с ума?.. – озадаченно пробормотала рядом с ним песчаная ведьма.

По углам секретера стояли розы: слева белая в вазе из черного обсидиана, справа черная в молочном халцедоне. Посередине бутылка флабрийского, стоившая едва ли не дороже, чем вся обстановка этого кабинета. Запечатанная алым сургучом, с позолотой и витиеватым росчерком главного смотрителя Флабрийской винодельни на ярлыке.

За стрельчатым окном с вуалью городской пыли на стеклах – грязно-розовое вечернее небо, островерхие черепичные крыши, жестяные флюгера в виде дворцов и кораблей, закопченные башенки со знаменитыми бартогскими часами, показывающими по несколько раз в день целые спектакли: в недрах каждых часов спрятан механический театр. Вдали дымили заводские трубы, пятная закат пепельными размывами.

– Боги и демоны, до чего же мне хочется наконец-то ее открыть… – вздохнул Тейзург, глянув из-под опущенных ресниц на бутылку.

– Открой, – отозвался Хантре. – Остатки печени угробишь, недоеденные мясовертом печеночным.

Хозяин особняка скорчил гримасу, пародийно-огорченную, ироничную и снисходительную. После скитаний в катакомбах он стал чаще гримасничать, как будто в результате пережитых лишений в элегантном рафинированном господине проснулся уличный фигляр.

– Увы, ты прав. Пока не восстановится здоровье, на эту прелесть можно только смотреть, как на дразнящий недосягаемый мираж.

В рупамонском монастыре их вылечили от паразитов, но прописали диету. Оба мага владели техникой самоисцеления и рассчитывали привести себя в порядок за две-три восьмицы.

– Так убери эту бутылку с глаз долой.

– Э, нет, без искушений неинтересно! И как мило, что ты обо мне беспокоишься… Или не обо мне, а о взрывчатке для Накопителя, которую я заказал и за которую должен заплатить?

Хантре промолчал. Ответь он утвердительно – это, наверное, было бы неправдой. Подумал: жаль, что ты не умеешь дружить без этих своих постельных заморочек.

Впрочем, он не сомневался в том, что у этого пижона стальная воля, и сорваться до того, как поврежденные ткани печени полностью восстановятся, Лиргисо способен в последнюю очередь.

В этот раз его прежнее имя удержалось в памяти чуть дольше, чем обычно, хотя все равно истаяло, как звон разбитого стекла: мгновение – и ничего не осталось.

Из Рупамона они через Хиалу добрались до Ляраны. Там за это время ничего не стряслось: враги Тейзурга предпочитали не рисковать, ожидая известий о том, что в Аленде его наконец-то схватили.

Когда молодой лекарь под дланью Тавше, уже четвертый месяц работавший в ляранской лечебнице, предложил им свою помощь, Хантре первый отказался. Ситуация не критическая, вначале он попробует справиться с последствиями заражения самостоятельно. Эдмар отреагировал на его решение насмешливо-соболезнующей гримасой, но тоже сказал, что лишняя тренировка не помешает.

Чтобы разобраться с «Властелином Сонхи», надо уничтожить накрывающий Аленду Накопитель – и они отправились в Бартогу.

В «столице пара и шестеренок» у Тейзурга был старый трехэтажный особняк – с дипломатическим статусом, серой от дуконского смога лепниной на фасаде и всевозможными техническими приспособлениями, от нескольких подъемников (для господ, для прислуги, для перемещения мебели, для подносов с едой) до замысловатых механизмов, открывающих-закрывающих двери и окна. Поворачиваешь торчащий из стены рычажок, и дверь перед тобой торжественно распахивается, иногда со скрипом, если металлические сочленения давно не смазывали.

– Проще открыть вручную, – заметил Хантре после первого знакомства с этими штуковинами.

– Дурной тон, – Тейзург осуждающе вздернул бровь, но потом ухмыльнулся. – Если ты принадлежишь к приличному обществу, забудь о том, что дверь можно открыть, приложив к ней ручное или пинковое усилие, иначе дашь повод для кривотолков.

– Я не из приличного общества. Забыл о том, что я наемник?

Похоже, его собеседник не просто изобразил удивление, а удивился по-настоящему. Помолчав, уточнил с недоверчивой ноткой:

– Могу ли я истолковать твои слова так, что ты согласен вернуться на прежнюю работу?

– Надо же мне где-то работать, – пожал плечами Хантре.

Эдмар как будто хотел спросить что-то еще, но передумал. Насмешливо прищурился, превратив по-человечески растерянное лицо в непроницаемую маску.

– Демоны Хиалы, я ведь тебе жалование за четыре месяца задержал… Если завтра-послезавтра – устроит?

– Вполне.

Перекинувшись, Хантре в кошачьем облике свернулся в кресле – чтобы не продолжать разговор.

«Ты ведь не поймешь, почему я так решил. Или поймешь на свой лад, только этого не хватало в довесок к остальным нашим проблемам. Ты увяз в своем ядовитом болоте, ты там корни пустил и давно уже стал частью этого болота, гиблой трясиной в человеческом облике. Демон Хиалы среди людей. Может, все могло быть по-другому? Я не пытался тебе помочь, ни давным-давно, ни просто давно, ни недавно. Ничего об этом не помню, но наверняка знаю, что не пытался. Я всегда уходил, свалить – это проще всего. А когда ты защищал меня в катакомбах от мертвецов, что-то изменилось. С моей стороны это не благодарность и не долг – не моральное принуждение – но в этот раз я не уйду. Хотя не знаю, в моих ли силах вытащить тебя из болота.

Главное, не забывать о том, что ты псих, чокнутый демон. Как умалишенный, который выглядит смирным, а потом внезапно свернет шею кому-нибудь из окружающих. Ты не шею свернешь, но тоже хорошего мало, еще одного «Пьяного перевала» мне точно не надо».

Тейзург достал из ящика стола несколько листов «нефритовой» сиянской бумаги – той, что с зеленоватым оттенком – взял карандаш и принялся рисовать. Исхудалое треугольное лицо с заострившимися скулами, на подведенные глаза падает отросшая челка. С таким выражением любители китонских грибочков берут на кончик ложки очередную дозу: еще чуть-чуть – и эта реальность съежится до размеров карманного зеркальца, отступит, истает, а ее место займет что-то другое.

Рисовал он быстрыми уверенными росчерками. Кот неспешно потянулся, перепрыгнул на спинку дивана и вдоль стенки направился, крадучись, к художнику.

«Если меня в непотребном виде нарисуешь – будешь опять в бинтах ходить…»

Перескочив на спинку кресла, уставился из-за плеча Эдмара на картинки.

– Смотри, кисонька, это комедия Дель Арте на выезде – Коломбина, Арлекин и Пьеро. Персонажи древнего иномирского театра, упоминания о них встречаются в путевых заметках некоторых путешественников по мирам, посещавших Землю. Когда после своего купания в Лилейном омуте я сопоставил то и другое, меня это и ошеломило, и позабавило, и очаровало… Впрочем, ты не в курсе, что это была за история, поэтому просто смотри. Эти двое мерзавцев похитили третьего – между нами говоря, тоже мерзавца. Верховодила Коломбина, без нее там ничего бы не случилось. Видишь, Арлекин и Пьеро без ума от нее, каждый на свой лад, а она нянчится с Пьеро и бессердечно издевается над похищенным Арлекином. Грустно, не правда ли? Я изобразил их в традиционных костюмах Дель Арте, хотя в жизни они были одеты по-другому. На Коломбине была старая черная футболка, истрепанные кожаные штаны с эффектными прорехами на коленях и мужские ботинки, которые она сняла с подвернувшегося трупа, но это не мешало ей быть прекрасной. Как обрушившийся с ясного неба ураган, как вонзившийся в сердце нож, как сметающая лодки и дома волна Ниато… Как потрясение, которое не всякий переживет, а пережив, не останется прежним.

Кот разглядывал рисунки. Человеком в этой компании была только Коломбина, два других персонажа – красивые, но не люди. Существа иной расы. Причем один из них, с изящным и волевым треугольным подбородком, насмешливым ртом и коварно сощуренными глазами явно напоминал Тейзурга, словно тот нарисовал свой автопортрет.

«Так это он и есть в прошлой жизни, серебряная маска этого существа висела у него в алендийском дворце в одной из комнат. В катакомбах он рассказывал нам со Шнырем о том мире. А она – не Коломбина. Кажется, я ее знаю…»

Засмотрелся на рисунок – и вдруг увидел: она стоит на смутно знакомой улице, в разноцветном сиянии, льющемся из уходящей ввысь стеклянной стены, под накрапывающим с ночного неба дождем. В блестящей от дождя черной куртке с поднятым воротником, собранные в хвост волосы намокли.

Внезапно ее глаза расширились, как будто она смотрела из этого зыбкого городского наваждения прямо на него:

– Поль?.. Черт побери, ты где?!..

Она назвала его именем, данным при рождении, и тем самым открыла путь: чтобы попасть отсюда – туда, сейчас надо всего лишь перепрыгнуть со спинки кресла к ней на плечо. Она киборг, под весом свалившегося из ниоткуда кота даже не пошатнется…

В следующий миг все поплыло. Чтобы удержаться, он вцепился когтями в кожаную обивку и в руку Эдмара, соскочил на стол, пробежал наискось к другому креслу.

– Теперь-то за что?!.. Хантре, что случилось?

На рисунке расплылась капля крови.

Считается, что у кошек голова не кружится, даже если это маг-перевертыш в кошечьей шкуре, а у него закружилась. Разглядывал картинки, и что-то ему померещилось, как обрывок сна, но тут же ускользнуло – оно уже далеко, словно улетевший в темноту мотылек.

Главное, что он в Сонхи, у себя дома. Эта мысль умиротворяла, и он задремал, свернувшись в кресле. Правда, что-то его тревожило, как будто вернувшийся мотылек бился в стекло, но это было на периферии его кошачьего и человеческого сознания – то ли есть, то ли нет…

– Во, смотрите, смотрите, у ней на шляпе дохлая ворона! Может, та самая, которая мою крыску тогда утащила, так ей и надо, хе-хе, что у ведьмы на шляпе свой век закончила, потому что не воруй чужого! А у той, которая рядом стоит, никак ощипанная курица… Лучше б ее в кастрюлю, правда же? Голодуха в городе, а она еду себе на шляпу нахлобучила… Уй, смотрите, госпожа Хеледика, голая задница! Вон там белеет, видели? Вот, вот она, смотрите, пока не заслонили – натурально задница! Ишь ты, эта ведьма хорошую юбку не пожалела, специально вырезала дыру да исподних штанов не надела, чтоб перед всем народом своим бесштанным хозяйством сверкать, а зачем – одни крухутаки знают…

– Вот и я хотела бы это узнать, – пробормотала Хеледика.

Они притаились в кустах за оградой, а на Гвоздичной площади, озаренной сиянием разноцветных волшебных фонарей, собралось два с лишним десятка алендийских ведьм, вырядившихся, как на маскарад. И те вовсю бесчинствовали, орали блажными голосами, улюлюкали и отплясывали, бесстыдно задирая юбки.

– Шнырь, они, по-твоему, зачарованы? Что-нибудь чуешь?

– Да кажись, ничего такого нету, ни вот столечки.

– Я тоже не чувствую ничего, что объясняло бы этот кавардак. Они танцуют, и если б они были под чарами, я бы через танец это уловила. Значит, китонские грибочки или что-то еще в этом роде.

– Уй, берегитесь! – дернув ее за рукав, скороговоркой предупредил гнупи. – Там стекольная ведьма Ламенга Эрзевальд, она моего господина однажды в ловушку поймала, у нее большая власть над желтым, красным, зеленым и коричневым стеклом…

– Я про нее знаю. Пуговицы у меня из черного стекла, очки из синего, ей до меня не дотянуться.

– Сестры-ведьмы, правда на нашей стороне! – зычным голосом провозгласила Ламенга. – Обывателям, которые трусливо глядят на нас из-за своих обывательских занавесок, не нравится наше собрание! Они не признают за нами права устраивать собрания на городских площадях! Давайте их проучим! Да здравствует свобода волеизъявления!

Ведьмы встали в круг и давай плести чары, а потом захрустело, зазвенело, бледные лица отпрянули от окон, которые разом пошли трещинами и посыпались на мостовую.

– Уи-и-и, бей, круши! – радостно завопил гнупи, но спохватился – они же с Хеледикой в засаде сидят – и опасливо прикрыл рот ладошкой.

Впрочем, его счастливый вопль потонул в общем галдеже и грохоте.

– Ясно, это провокация. Но зачем, кому это надо?

– Так для веселухи же, чего непонятного! Хе-хе, всем окна побили, даже тем, кто не смотрел на них! А вон тот не успел отскочить, так ему рожу порезало, кровушка на подоконник капает, и еще у тетки, где ящик с геранью, прямо из глаза торчит осколок, а она стоит истуканом… Не, уже повалилась, то ли в обморок, то ли померла, видели? Знатно ваши товарки оттянулись, правда же?

– Они мне не товарки, хотя некоторых я знаю, – сухо произнесла песчаная ведьма.

– Да я вам не хотел худого сказать, наоборот, лихо же у них получилось, теперь весь город будет судачить…

– Помолчи, – оборвала Хеледика. – Уходим отсюда, и хорошенько прикройся чарами.

Догадливый Шнырь и сам уже понял, что вот-вот начнется второй акт этого спектакля.

Залегли за кустами шиповника, возле укромной песчаной дорожки, и Хеледика для всякого магического наблюдения слилась с этой дорожкой – будто бы нет ее здесь, один песок. Бывалый Шнырь тоже не оплошал, защитился от злодеев-амулетчиков превосходнейшими чарами, какие не всякий гнупи сумеет сплести. Одна беда, ничего отсюда не видать. Только звуки слышны – команды, крики, мужская ругань, женский визг. Когда вся эта катавасия закончилась, и шум стал удаляться, Хеледика вскочила:

– Идем. Я должна с кем-нибудь из них поговорить.

Выбрались на погрузившуюся во тьму площадь. Ни одного фонаря не осталось, но им фонари без надобности. На мостовой валялось тряпье, оторванные пуговицы, потерянные шляпки и башмаки, под стенами домов поблескивало в лунном свете битое стекло. По булыжнику сновали сгорбленные тени – одна, вторая, третья, потом и четвертая из-за угла вынырнула… Даже Шнырь не сразу признал в них людей. Мародеры ищут, чем поживиться. А жители окрестных домов затаились, задернули высаженные окна занавесками, лишь кое-где за кисеей слабо желтел свет лампы.

Наклонившись, Хеледика подобрала крупную пятнистую фасолину.

– Флаченда, бобовая ведьма, мы с ней вместе учились. Пошли за ней.

Двое мародеров с рычанием, как бродячие собаки, сцепились из-за несвежей куриной тушки, которую одна из ведьм таскала на шляпе.

– Я гляну, что там валяется? – спохватился Шнырь, подумав о спасительном золотишке. – Вдруг чего хорошее… Я скоренько, и потом догоню вас, ладно?

– Ладно, только догоняй без шума.

– А то, меня даже вы не заметите!

Не повезло ему на Гвоздичной площади: ничего золотого в суматохе не обронили. Попалось несколько медяков, выкрашенная красным лаком пуговица в виде розы и почти целое, только чуток надломленное павлинье перо. Хозяйственный Шнырь сложил находки в свой лоскутной ранец – может, на что сгодятся, перо тоже прихватил, жалко такую ценную вещь оставлять, и припустил за песчаной ведьмой – по запаху, по следу, пахло от нее песками и необъятными просторами, пугающими, как холодное лунное дыхание на загривке.

Настиг ее на улице Алых Ниток, и не только ее: Хеледика, выдерживая дистанцию, кралась за шумной компанией из четырех человек, а следом за ней будто бы ползла по тротуару песчаная змея.

Трое парней и барышня. Один из них амулетчик, девица ведьма. Спутанная ведьма, что-то ее блокирует – не иначе, нацепили на нее предназначенный для такого дела артефакт. Будь она посильнее да поумнее, может, и смогла бы его перебороть, но вместо того, чтобы сопротивляться, она потеряла голову от страха и жалобно хныкала:

– Отпустите меня, пожалуйста, я же ничего плохого не сделала! У меня дома мама с папой, сестренка и бабушка, они обо мне беспокоятся! Я больше не буду на эти собрания ходить, честное слово, не буду, пожалуйста, отпустите меня!

– Ты давай ножками шибче перебирай, щас придем куда надо и сперва отымеем тебя во все дырки, а потом тебя будут судить, и тогда еще посмотрим, что с тобой делать дальше…

– Ты такая пышечка, не хочешь чуток поджариться?

– Ну не надо, пожалуйста…

– Ножками, говорю, перебирай, курва этакая!..

Хеледика остановилась, рядом с ней остановился запыхавшийся гнупи.

– Вот и я!

– Ты-то мне и нужен. Отвлеки амулетчика. Хоть на несколько секунд, чтобы он не успел на меня отреагировать.

– Уж не сомневайтесь! – ухмыльнулся догадливый Шнырь, мигом смекнувший, что надо сделать.

Поверх деревянных башмаков на нем были войлочные, сшитые и заклятые тетушкой тухурвой – они позволяли ему носиться без обычного для гнупи топота. Он вприпрыжку настиг компанию и пощекотал амулетчику шею павлиньим пером. Ясное дело, парень подумал на насекомое, вздрогнул, потянулся рукой к затылку, и тут на него вихрем налетела Хеледика. Амулетчик издал горловой звук, поперхнулся и повалился навзничь, Шнырь учуял сладкий запах крови.

А ведьма не промах, верно рассчитала: почем ей знать, какие у него артефакты, и если б она применила магию, тот бы, может, сумел дать отпор. Хотя ей бы нипочем не заколоть его, кабы не помощь находчивого Шныря!

Двое других корчились на мостовой, скребли пальцами по булыжнику, пытаясь вдохнуть, а толку-то дышать, когда носоглотка забита песком: их атаковала раздвоившаяся «змея», сотворенная песчаной ведьмой.

Бледная заплаканная девчонка хлопала мокрыми ресницами, кривила дрожащие губы и пыталась что-то сказать, но могла только судорожно всхлипывать.

Выхватив из кармана жакетки маленькие дорожные ножницы, Хеледика откромсала у нее локон, к которому был прицеплен блокирующий амулет – и не просто прицеплен, а запутан с волосами, чтобы просто так не снять. Потом вынула бартогский нож с выдвижным клинком и добила издыхающих противников.

– Акетис вам справедливый судья, – произнесла она вместо пожелания добрых посмертных путей.

Древнее напутствие, каким провожают в серые пределы тех, кому нет прощения.

Песок по ее велению выполз наружу, как будто мертвяков стошнило уличным сором. Это она молодец, одобрил про себя Шнырь, никому и невдомек будет, что их убила ведьма своим колдовством: зарезали, и все дела.

– Идем отсюда, – она взяла оцепеневшую Флаченду за руку и потянула за собой.

Гнупи потрусил следом, точно невидимка из сказки: кто из смертных заметит его в темноте, при скудном лунном свете?

– Хеледика… – давясь рыданиями, пробормотала спасенная бобовая ведьма. – Это правда ты?

– Не называй меня по имени. Поговорим потом.

Богатые улицы остались позади, пошли кварталы для горожан попроще, хотя крыши там и тут одинаково серебрились – луне своего серебра ни для кого не жалко, другое дело, что она и дань возьмет с каждого, когда пожелает.

Остановились возле дома с заколоченными крест-накрест окнами. На первом этаже лавка, не поймешь какая – над дверью вместо сорванной вывески выделялся прямоугольник чуть посветлее остального фасада. На втором, как водится, хозяйская квартира, тоже заброшенная. Жильем здесь и не пахло.

Достав из щели под крыльцом ключ, Хеледика отперла облезлую дверь. Шнырь прошмыгнул внутрь заодно с ведьмами.

По стенам ряды пустых полок – ясно, что не погром, просто все вывезли. На темном прилавке косо распластались бледные лунные пятна от окна. Пахло пылью, старой лакированной древесиной, мышами и самую малость плесенью.

Юркнув на потаенную изнанку дома, для людей недоступную, Шнырь узнал, чем здесь торговали: как бы ни менялась обстановка, на изнанке так или иначе все остается.

Ярусы деревянных полок, таких больших, что гнупи запросто поместится, и на каждой что-нибудь есть. Медные подстаканники, сапожные щетки, лампы, фонари, свечи, галоши, чернильницы, клубки шерсти, музыкальные шкатулки, перчатки, ситечки для чая, канделябры, пуговицы, карандаши, стопки носовых платков и конвертов. Свисали гирляндами прищепки, мочалки и катушки разноцветных ниток. Отсюда ничего не унесешь: все эти вещи только здесь настоящие, за пределами дома они исчезнут.

Жили в этой тесноте козяги, которых легко можно перепутать с накопившейся по углам пылью, два сонных раскормленных чворка и похожий на ежа вывырик – этот забился на верхнюю полку и бормотал оттуда что-то ругачее, глядя на Шныря опасливо, но непримиримо. Больно надо с ним связываться: если ему сбежать некуда, начнет скакать вокруг да колоться иголками, и пусть ты сильнее, еще вопрос, чья возьмет.

Тем временем девушки поднялись на второй этаж, в жилую когда-то комнату, где стоял брошенный диван, такой ветхий, что попытаешься сдвинуть – на месте развалится. Песчаная ведьма зажгла шарик-светляк, он повис возле пола и озарял их лица снизу, чтобы с улицы не заметили. Когда сели, в диване заскрипели пружины, в воздухе расплылось облачко пыли. Обе закашлялись.

Шнырь видел их через оконце, которое на изнаночной стороне есть, а на человеческой нет.

– Флаченда, зачем вам это понадобилось?

– Что понадобилось? – гнусавым от слез голосом спросила бобовая ведьма.

– То, что вы вытворяли на Гвоздичной площади.

– Мы не вытворяли, мы хотели заявить о своем существовании…

– Разве кто-то в нем сомневается?

– Ну… Не сомневаются, но нас не признают, а мы добиваемся признания!

– Кто у вас главный?

– Ламенга Эрзевальд и Глименда Нугрехт, я тебя с ними познакомлю, они такие замечательные личности… – осекшись, Флаченда добавила. – Лишь бы их не схватили…

– Да им-то как раз ничего не будет, они сотрудничают с Мулмонгом.

– Не говори так! Ложа преследовала их за то, что они хотели сохранить свою независимость!

– Одно другому не мешает. Каждый человек – словно лабиринт, даже если с виду кажется простым. Неужели никто из вас не подумал о том, что на Гвоздичной площади на вас нападут?

– Шенодия говорила, что нас собираются бить и арестовывать. Она же ледяная ведьма, ее сейчас даже в королевский дворец приглашают, она там замораживает мясо для хранения и помогает готовить мороженое, – голос Флаченды звучал тонко и жалобно. – За ней там кто-то ухаживает, то ли из придворных, то ли повар, он ее предупредил, а она сказала нам и не пошла на Гвоздичную площадь, а я все равно пошла. Шенодия живет в своем ограниченном мирке и не интересуется борьбой, ей было интересно просто так, она любит посидеть в компании, а рисковать вместе с нами она не захотела…

– Хоть одна умная среди вас нашлась.

– Это не ум, а приспособленчество! Она ренегатка, перешедшая на сторону обывателей, которые равнодушно смотрели из окон, как нас избивают!

Шнырь перебрался через волшебное оконце в человеческую комнату – словно клякса ночной темноты отделилась от стенки – подошел, неслышно ступая, и уселся на полу возле границы освещенного круга. Он деликатно помалкивал, чтобы его не заругали.

– Как ты не понимаешь, – говорила в это время бобовая ведьма песчаной ведьме, – если мы не станем заявлять о себе, у нас не будет никаких прав и привилегий, Ламенга с Глимендой очень хорошо все это объяснили, поэтому борьба нужна обязательно… Ой… А-а-а-а-а-а-а!..

– Ты чего?! – Хеледика тоже вскочила, у Шныря аж дыхание сперло от ее защитно-поискового заклятья – словно бич хлестнул вкруговую по комнате и за пределы комнаты. – Ничего же нет!

– Гнупи-и-и! – ухватившись за нее, завопила Флаченда. – Там гнупи!.. А-а-и-и-и!..

Уши заложило от ее истошного визга, но польщенный Шнырь все равно расплылся в улыбке, встал и воспитанно шаркнул ножкой. Она его испугалась! Ведьма его испугалась! Когда простые смертные девчонки орут, как резаные, увидев кого-нибудь из черноголового народца – это обычное дело, но если ведьма из-за тебя подняла такой крик – значит, ты воистину ужасен!

Она ведь могла бы так колдануть, что потом три дня бока будут ныть, а вместо этого ухватилась за Хеледику, как выпавший из окна хватается за карниз, и зазря надрывает глотку. Зловещий Шнырь смотрел на нее с восторгом, почти влюблено: до чего же приятно, когда тебя боятся!

Хеледика наконец-то оттолкнула подружку на диван. У Флаченды в судорожно сжатом кулаке осталась выдранная пуговица с ее жакетки.

– Замолчи! – улучив паузу, потребовала песчаная ведьма. – Он с нами заодно.

– А… А вдруг он прыгнет?.. – пролепетала Флаченда.

Конечно же, Шнырь прыгнул – из темноты к дивану, потом от дивана в дальний угол, потом снова на середину комнаты и два раза подскочил до потолка, а после с разгону взбежал по стенке, сиганул на пол, лихо перекувырнувшись в воздухе, и раскланялся, будто акробат в цирке – все это под аккомпанемент захлебывающегося девичьего визга.

– А ну, хватит! – Хеледика начала изгибаться всем телом, как в танце, и воздух в комнате загустел, так что и звуки в нем глохли, и двигаться стало трудно, словно тебя поймало невидимое желе.

Присмиревший Шнырь сел на пол, всем своим видом показывая, что он паинька. Девчонка тоже умолкла.

– Ты боишься гнупи?

– Ну да, они же еще хуже пауков и мышей, – ответила Флаченда сорванным голосом. – Сами маленькие, а носы у них большие и вислые, и щетина на загривке, и они прыгают…

Шнырь взял на заметку: можно подкинуть ей мышь или паука, даже обоих сразу – во будет потеха.

– Я живу в Аленде уже четыре года, но, кажется, до сих пор не все в вашей жизни понимаю, – произнесла песчаная ведьма после некоторого раздумья. – Я боюсь того, что опасно, а вы здесь боитесь чего попало, но иногда не замечаете по-настоящему опасных вещей.

– Так это же гнупи…

– Между прочим, он помог мне отбить тебя у этих… у этой падали.

– Ой… – мягкое округлое лицо Флаченды, опухшее от слез, болезненно скривилось, как будто она успела позабыть о том, что с ней случилось, а теперь вспомнила. – Ты их правда что ли убила?

– Да. Что еще можно было сделать?

– Ой, не знаю… Я бы не смогла…

– Я могу. Хотя убивать неприятно, если ты об этом.

Дальше разговор пошел о том, куда податься Флаченде: она хныкала, что хочет домой, а Хеледика рассудительно возражала, что нельзя, потому что всех участниц сборища на Гвоздичной площади будут искать, она и сама попадется, и своих домашних в неприятности втравит, ей теперь нужно прятаться.

Та снова расплакалась, а Шнырь смотрел на нее и дивился: то борьбу ей подавай, то куксится и слезы льет – одно название, что ведьма. Другое дело Хеледика – не моргнув глазом убьет или околдует, пусть и выглядит тихоней.

Хотя с господином Тейзургом ей не сравниться: господин из чего угодно такой театр устроит, что все ладоши отобьешь ему аплодировать! Уж он бы тут всласть поиграл и покуражился… Это как с подарками: ежели представить, что тебе вручают одно и то же, завернутое в простую белую бумагу или в разноцветную, с узорами, блестками и занятными картинками – сразу поймешь разницу.

А Крысиный Вор, дурак такой, выбрал скучную песчаную ведьму. В месяц Чайки, когда они вернулись с юга, и рыжий в кошачьем облике хоронился по чердакам – еще до того, как Дирвен затеял всю эту бучу и стал королем – господин однажды выпил в одиночестве две бутылки вина и грустно сказал: «Вообрази, Шнырь, этот мерзавец предпочел мне Хеледику…» «Да уж как есть мерзавец! – с негодованием отозвался верный Шнырь, всей своей зловредной душой болевший за господина. – Так бы его и поколотил, вот честное слово, поколотил бы! И за свою крыску, и за то, что с вами знаться не хочет…»

Он много в чем не понимал Крысиного Вора, а тут и подавно: водиться надо с тем, с кем интересней, правда же?

По части пряток Кем был специалистом: пришлось научиться, когда скрывался в Абенгарте от Надзора за Детским Счастьем. Хотя у Зомара тоже ого-го какой опыт, он родился в Исшоде, где заправляет волшебный народец, а потом его забрал с собой командированный маг Ложи. Он умел смотреть на окружающий мир с точки зрения дичи, которая прячется от хищников и просчитывает все варианты спасения. Сколько раз уже вычислял, где у Кема схрон. Но застукать врасплох не смог, потому что у Кемурта висит на шее «Оберег Таль».

За ним-то Зомар охотился. Ничего личного, просто ему нужен амулет, ограждающий своего хозяина от власти Повелителя Артефактов.

Оказалось, это чистая правда, что те, кто не присягнул Дирвену, больше не могут управлять амулетами. У него все под контролем, без его дозволения артефакты не работают. Единственное исключение – «Оберег Таль»: словно хлещет дождь, а тебе хоть бы что, ты под зонтиком. Роговой кружок на позеленелой бронзовой цепочке позволял Кему распоряжаться своим арсеналом независимо от самозваного королевского величества.

Он установил это опытным путем еще до встречи с Зомаром и Нелодией. Когда мелькнула такая догадка, забрался на пустой чердак и начал экспериментировать: выложить один из амулетов, отойти подальше и посмотреть, что будет… Настала очередь подвески, которую отдала ему похожая на Таль девчонка в обмен на три порции мороженого, и арсенал разом «сдох». Бегом вернулся, схватил подвеску – артефакты снова ожили. У каждого амулета есть название, и он назвал эту штуку «Оберег Таль».

Главное, держи свое преимущество в секрете, не то за тобой будет гоняться полгорода. Но однажды он заступился за парня с девушкой, на которых напал амуши, и спалился, как последний дурак.

Долговязое пугало в балахоне с нашитыми где попало пуговицами и громадной шляпе, украшенной букетом тряпичных роз, приплясывало вокруг загнанной парочки и глумливо хихикало, лицо у него было, как у мумифицированного трупа, но при этом подвижное, словно перчаточная кукла на руке у кукольника-виртуоза. В когтистых желтоватых пальцах амуши вертел ржавый ножик, уже успел и одежду на своих жертвах располосовать, и с дюжину порезов нанести. Доставалось главным образом девушке, тварь словно дразнила ее спутника: ну что, не можешь защитить? И не сможешь, и не надейся…

Кемурт впервые в жизни выдержал настоящий бой насмерть – и победил. Пригодились боевые артефакты, которые он успел накупить по бросовой цене у бывших амулетчиков Ложи.

Все произошло в укромном закоулке, свидетелей не было. Тяжело дыша, он прислонился к грязной стене с покарябанным обережным орнаментом.

Противник лежал на мусорной куче, словно обгорелое огородное пугало, выкинутое хозяевами: можно было подумать, что он давно уже мертвый. Его жертвы молча смотрели на своего спасителя.

Смуглый горбоносый суриец, худой, жилистый, ловкий. В ходе драки он использовал приемы рукопашного боя и простого бандита одолел бы, однако напавшая тварь владела магией, это сводило на нет его шансы. Сероглазая девушка, явно ларвезийка, темно-русые волосы до плеч слегка вьются, всклокоченная челка слиплась от крови – лоб порезан, и на щеках кровоточат неглубокие порезы. Должно быть, из волшебниц: обыкновенные барышни заплетают длинные волосы в косу или укладывают в прическу. Магичка или амулетчица, была бы ведьмой, смогла бы дать отпор. Оба одеты скорее по-походному, чем в обноски, но теперь им придется отстирывать заляпанные кровью куртки и зашивать прорехи – дело поправимое, главное, что живы остались.

– У меня есть лечебные амулеты, чтоб остановить кровь, – предложил Кемурт вместо того, чтобы молча свалить оттуда. – Погодите, сейчас достану…

Эти двое смотрели недоверчиво, но помощь приняли: что им еще оставалось?

– Из-за амуши у тебя будут неприятности, – заметил парень. – Эти твари на королевской службе. Пронюхает об этом Дирвен, и конец твоим амулетам.

Тут-то Кем и свалял дурака, да так, что Ланки на своих воровских небесах презрительно ухмыльнулся и плюнул с досады. Потому что пусть ты не интриган, как Эдмар, зато логик, а для логика взять и брякнуть: «Не присягал я ему, я с моими амулетами сам по себе, у меня оберег для этого есть», – непростительный промах. Нет бы вывернуться: «Ну да, конец, но я же не мог пройти мимо…» – потом проводить их в безопасное место и сделать ноги. А он еще и поклялся богами и псами, когда новые знакомые сходу не поверили. Вот и нарвался.

Девушка подобрала, отряхнула и повязала втоптанный в грязь платок, который сдернул с нее амуши. Истосковавшийся по компании Кемурт подумал, что хорошо бы им держаться вместе, маленькой шайкой, так и еду проще добывать, и противостоять всем напастям. Эти ребята ему понравились. Про Зомара Гелберехта он слышал – один из самых крутых амулетчиков Ложи, хотя и не такой крутой, как Дирвен. Нелодия в прошлом году окончила Магическую Академию и готовилась стать магом-лекарем.

Теперь они были никем, ютились на складе у сурийского торговца, занимаясь уборкой за кров и скудную кормежку. Родители Нелодии жили в провинции, далеко от Аленды, здесь у нее родственников не было. А родителей Зомара растерзали и съели амуши – это случилось в Исшоде, давно, когда он был маленьким. На службе у Светлейшей Ложи он прикончил без счету этих тварей. Тот, который напал на них с Нелодией, узнал его и хотел отомстить – прошлым летом амулетчик убил его любовника, гонявшегося за Орвехтом и Зомаром вместе с другими слугами Лормы. Так и сказал, когда заступил им дорогу в замусоренном проулке: если б не твоя вина, я бы, может, и не тронул вас, пеняй на себя, сперва твоя девка сдохнет у тебя на глазах, а вслед за ней ты. Вмешательство Кема похоронило его планы, заодно с самим мстителем.

Они как будто подружились, но на второй день Зомар завел речь о его обереге: позволь посмотреть, давай проверим, смогу ли я тоже им воспользоваться… Кемурта насторожил блеск его глубоко посаженных темных глаз. Посмотреть не позволил и тем же вечером исчез, не попрощавшись. Зомар его выследил, начал уговаривать: лучше отдай мне, я ведь боевой амулетчик, смогу действовать эффективней, я буду защищать Нелодию и тебя, ты от этого только выиграешь, бои с нечистью – моя специализация… Так-то оно так, но Кем все равно не хотел расставаться с «Оберегом Таль». Он, конечно, дурак – раз проболтался – но не настолько же!

Теперь он прятался и от амуши – вдруг те уже в курсе, кто разделался с их соплеменником – и от угрюмого целеустремленного Зомара. Ночевал, где придется. Пропитание тоже добывал, где придется, вор-амулетчик в большом городе с голоду не пропадет. Подумывал о том, чтобы хоть пешком добраться до Абенгарта: там дедушка с бабушкой, раньше он с ними переписывался, корреспонденция доставлялась через принадлежащую Тейзургу торговую компанию, но после того, как объявился «Властелин Сонхи», связь пропала. Как они там, все ли с ними в порядке… Единственное, что до сих пор держало его в Аленде – мысли о Таль: найти бы ее и забрать с собой. Или просто повидаться, поговорить… Даже если она совсем не та, за кого себя выдавала, и выглядит не так, как ему запомнилось.

– Гляньте, судари, на тот забор – на нем ваши кишки болтаются! А яйца лежат во-о-он там под кустиком, а руки-ноги раскиданы по всему радиусу поражения, а головы на клумбе…

– И печально смотрят друг на друга, – ухмыльнулся Тейзург.

– Именно так, сударь. Только вы лучше не зубоскальте, а подумайте о том, что если б у нас был настоящий подрыв, все вышло бы в точности так, как я сказал. У вас, сударь, есть хотя бы самая малость воображения, чтобы это себе представить?

– Даже нарисовать могу, мастер Бруканнер, – любезно отозвался Эдмар.

Достал из ниоткуда – из своей магической кладовки – лист бумаги, карандаш, дощечку и, присев на скамью, которую они с Хантре только что «минировали», принялся что-то увлеченно набрасывать, как художник на пленэре.

Бруканнер, известный в Бартоге мастер-подрывник, неодобрительно фыркнул. Ему было под шестьдесят, и то, что человек его профессии дожил до таких лет, служило ему дополнительной рекомендацией в придачу к двум дюжинам писем с лестными характеристиками и полному шкафу официальных наград.

– Судари, в нашем деле всякий раз надобно думать головой, ежели не хотите, чтобы ваша голова сказала «до свиданья» и отправилась в самостоятельное путешествие.

После этой сентенции он вытащил из кармана большой мятый платок и шумно высморкался. Большой, грузноватый, кряжистый, он напоминал заматерелого кулачного бойца, ушедшего на покой, но все еще способного навалять кому-нибудь из молодняка. Тяжелый подбородок зарос седой щетиной, блекло-голубой левый глаз смотрел на богатеньких, но непонятливых учеников цепко, строго, оценивающе, с затаенным презрением: ох, и бестолочи вы, судари, хоть и маги. Вместо правого глаза – прибор с круглой выпуклой линзой, закрепленный на ремешке с бронзовыми заклепками. Правый глаз Бруканнер потерял в молодости, еще до того, как стал признанным мастером своего дела.

На руках перчатки с прорезями, механическими протезами и вшитыми амулетами, заставляющими протезы работать. Пальцев у мастера осталось всего семь: на левой не хватает одного, на правой двух – оторвало в ту пору, когда он учился на ошибках.

Он был горным подрывником, прокладывал шахты и туннели в Каршейской прорве. Без протезов он действовал так же умело, как в перчатках, несмотря на нехватку пальцев.

Прорвами называют территории, где нет магии: среди них попадаются и небольшие участки величиной с пустырь, и обширные области вроде Карша. Амулеты там «засыпают», заклинания не действуют, маги и ведьмы не могут пользоваться своей силой. Бруканнер привык работать, не полагаясь на магическую поддержку, и пиетета перед волшебниками не испытывал – в прорве они такие же растяпы, как все остальные.

Бывало, что его нанимали кладоискатели или охотники на тугурумов. Пусть он не был амулетчиком, зато отлично разбирался в артефактах для подрывных работ, и случалось, что его привлекали для консультирования амулетчиков.

На нем была поношенная тужурка с медными пуговицами, в карманах лежала пара часов-луковок: одни обыкновенные, другие для отсчета секунд. Мешковатые клетчатые штаны, растянутые и грязные на коленях, заправлены в высокие шнурованные ботинки, на поясном ремне сумка с мелким инструментом. В придачу несвежий шейный платок и засаленная шляпа – Эдмара то и другое раздражало, но он терпел. А мастер Бруканнер, скрепя сердце, терпел пижона с подведенными глазами, лаком на ногтях, ироничной улыбочкой и кучей денег.

– У тебя, парень, руки не такие кривые, как у него, но сегодня ты тоже не жилец, – обратился он к Хантре. – Когда-нибудь учился нашему делу?

– Не могу сказать.

Как будто да… В полицейской школе был курс по обезвреживанию взрывных устройств, он сдал зачет с третьей попытки, а многие ходили на пересдачу по пять-шесть раз. Это воспоминание – скорее впечатление, чем воспоминание – в следующий момент показалось ему недостоверным. Игра того самого воображения, о котором говорил Бруканнер.

Эдмар закончил рисовать и молча протянул им листок, слегка улыбаясь уголками губ.

Натуралистически изображенные внутренности и фрагменты тел, на клумбе среди поломанных ирисов две головы, как будто все еще живые – но это ненадолго – смотрят друг на друга с тоской, словно сожалея о том, что так и не успели поговорить в этой жизни, которая только что закончилась.

– Вы, сударь, чем такие художества разводить, лучше б мою науку усваивали! – рассердился мастер-подрывник.

Еще чуть-чуть, и плюнул бы, сдержался единственно из почтения – не столько к нанимателю, сколько к сумме, которую тот положил на его счет в Горнопромышленном банке.

Пересаживаясь из одной почтовой кареты в другую, Хенгеда доехала до городка с речным портом, переправилась через Ялаху, потом по молонским землям добралась на перекладных до пограничной реки Бегоны – и наконец-то оказалась в родной стране. Выглядела она, как небогатая дама преклонных лет, путешествовала налегке: ездила на вендонские минеральные воды лечить больные кости, в Ларвезе ее ограбили (это никого не удивляло), а теперь возвращается домой.

Она старалась двигаться так, словно ее и впрямь мучает артроз. Наведенные Хеледикой чары сходили постепенно, и «молодеть» она начала уже в Овдабе. Только цвет волос не изменился: поседела она по-настоящему. Одни крухутаки знают, когда: в том закоулке, где была витрина с чучелом крокодила, или в лечебнице, после того как она заколола подосланного к Зинте убийцу и ждала суда Тавше, не надеясь на прощение, или в катакомбах, где они с лекаркой заблудились… Русых прядей осталось едва ли не меньше, чем седины. Невелика беда, волосы можно покрасить.

«В любой цвет, хотя бы в тот, который вам всем так нравится…» – подумала Хенгеда с ожесточенной горечью.

Девчоночья обида. Негоже ей, привыкшей рассуждать и действовать рационально, испытывать такие чувства.

Они были честны, они ведь ничего ей не обещали – ни тот, ни другая. Тейзург всего лишь хотел подразнить Дирвена, в придачу он спас ее от ареста. А песчаная ведьма сделала в Рупамоне то, что сделала… Из сочувствия?.. Скорее всего. Песок стирает, но для того чтобы он мог стереть болезненные впечатления, нужен телесный контакт. Разумеется, шпионка спросила об этом. Уже после спросила.

Хенгеда считала себя холодной, сдержанной, не склонной к бесполезным увлечениям. Ей случалось соблазнять мужчин по заданию своего руководства, но она к ним ничего не испытывала, кроме скрытой враждебности и презрения. И не надо путать ее со шлюхами – она секретный агент Министерства благоденствия. Кто же знал, что она окажется страстной и влюбчивой? Сама от себя такого не ожидала.

Зато Дирвен остался в дураках: ей не больно. Она помнила о нападении в переулке, но теперь это была невнятная потускневшая картинка, не влияющая на ее настроение. Песок стирает. Эффективно стирает, она убедилась. Другое дело, что за все приходится платить, и зыбкий след осиянного луной песка ты после этого уже никак не сотрешь, ни с тела, ни с души.

Вдобавок придется доложить начальству, что она спалилась и для разведывательной работы больше не годится: после того, что произошло между ними в Рупамоне, песчаная ведьма в два счета ее вычислит и найдет.

Овдаба славилась своими дорогами, лучшими в просвещенном мире. Встречные почтовые кареты были набиты битком: люди уезжали из Абенгарта, потому что ходили слухи о ларвезийском флоте, который приближается к столице. В ту сторону мало кто направлялся. Возница предупредил, что ночевок в гостиницах не будет: начальство велело сократить остановки, чтобы перевезти больше пассажиров. Поезда не ходили, амулетчики-вагоновожатые не могли ими управлять – Повелитель Артефактов и до Овдабы дотянулся.

Когда проехали Кабунду, девушка осталась в карете одна. За окошком ничего, кроме темени и сияющей белой луны, как будто экипаж сбился с пути, укатил в полуночные небеса, и теперь будет странствовать во тьме до бесконечности. Было холодно, ветер дул с севера, Хенгеда плотнее закуталась в потрепанный шерстяной плед, который ей дали с собой в рупамонском монастыре.

Дохрау прогневался на Дирвена, который закрыл для него Аленду, и сейчас гонит волны навстречу ларвезийским кораблям, рвет паруса, сбрасывает с мачт зазевавшихся матросов. Только те все равно доберутся, у них амулеты.

Небольшая остановка на переполненном постоялом дворе – сходить в уборную. Когда Хенгеда и возница вернулись, в карете сидела еще одна пассажирка: фонарь высветил плутоватое остроносое личико, атласную розу на шляпке и проштампованный оплаченный билет до Абенгарта. Шпионка устроилась в углу и демонстративно завернулась в плед, словно крухутак в свои крылья. Девица ей с первого взгляда не понравилась. Наверняка примется чесать языком.

Ехать и ехать бы по ночной дороге в одиночестве, как будто в мире не осталось ничего, кроме луны. Другие кареты не в счет – они словно лодки в океане, где каждый плывет своим курсом, океан лунного мрака всех несет на своих волнах, и в то же время каждый сам по себе… Как бы не так! Четверти часа не прошло – и посыпалось горохом из порванного мешка:

– А вы куда едете?.. Далеко, говорю, направляетесь?.. Ой, так вы спите или нет?.. Мне вот не спится, а вам в дороге спится или нет?.. Смотри, смотри, там корова, чего это ее на ночь бросили?.. Или не корова, а простыня сохнет… Ты, что ли, спишь?.. – мерзавка-попутчица вскоре перескочила на «ты». – Я вот совсем не хочу спать… У тебя нет орехов?.. Жалко, что нет, могли бы на что-нибудь поменяться, я люблю меняться, всегда с собой что-нибудь таскаю. И представляешь, какая досада, была у меня одна хорошая вещица, но я подарила ее балбесу, который не знает, что с ней делать, а лучше бы тебе отдала, правда?.. Но хочешь, я для тебя тоже что-нибудь у себя в карманах найду? У меня всякое-разное завалялось, я же говорю, чего только с собой не таскаю…

– Не хочу, – сухо произнесла шпионка. – Благодарю вас, я бы лучше подремала.

Словно дверь у нее перед носом закрыла – но это не возымело действия.

– Ну и ладно, я предложила, ты отказалась, а могла бы чем-нибудь полезным разжиться… Я не навязываюсь, даже если со стороны кажется, что навязываюсь. И я не обидчивая, что бы там про меня ни говорили, но если меня приглашают в гости, а когда я наконец-то прихожу, сразу велят вывести вон – как это, по-твоему, называется?..

«Я бы тоже велела вывести тебя вон, – подумала Хенгеда. – С удовольствием бы выкинула тебя из кареты».

– Теперь ему придется постараться, чтобы снова зазвать меня в гости, во второй раз я просто так не приду, пусть не надеется… Знаешь что, у меня есть кузина, ну, считается, что она как будто моя кузина, хотя на самом-то деле чай седьмой заварки, и вот она бы на моем месте за такое убила, а я просто повернулась да и ушла… Но если меня все время обзывать одними и теми же словами, мне это, конечно, не понравится, а кому бы понравилось…

В карете было темно, как в чулане. Назойливо пахло дешевыми духами и пудрой. Когда в окошко заглядывала луна, белки глаз сидевшей напротив развязной барышни синевато поблескивали, словно эмалевые, и смутно белела атласная роза на ее шляпке.

«Как будто я утонула в пруду, в котором живет словоохотливая русалка, а пруд маленький, и деваться некуда…»

– Если вы не против, я собираюсь немного поспать.

– Да спи, кто тебе не дает, я только вот что хочу сказать, если вдруг повстречаешь мою кузину, и она начнет у тебя что-нибудь выпрашивать, лучше сразу отдай, она привыкла добиваться своего, а если не встретишь – считай, тебе повезло…

Хенгеда закрыла глаза. Украсть у нее нечего, к болтовне этой трещотки она притерпелась. Ее с малых лет готовили в агенты и приучили засыпать в любой обстановке.

Дед и отец, оба службисты, воспитывали подрастающую амулетчицу в строгости: «В твоих жилах течет кровь Кренглицев, ты должна быть достойна своего имени, чтобы мы тобой гордились». А мама всегда была образцовой хозяйкой дома, чинной, благовоспитанной, как будто с упоением играла роль образцовой хозяйки, супруги и матери. Словно шкатулка на полке в гостиной, свидетельствующая о достатке и пристойных вкусах своего владельца, а если эту загадочную шкатулку открыть – внутри обнаружишь потертую бархотку, чуть-чуть пыли и сломанную булавку. Хенгеда и в детские годы, и потом считала, что строго выверенная забота с демонстрациями ласки, напоминающими красивые, но несъедобные пирожные из папье-маше в витрине кондитерской – это и есть материнская любовь. Однажды шкатулку случайно уронили, она открылась, и оказалось, что нет там никаких сокровищ…

«Я должна посмотреть домовые книги, старые записи о найме прислуги или еще какие-нибудь зацепки».

В семье Кренглиц домовые книги содержались в идеальном порядке: пронумерованные, с датами на корешках, все записи сделаны разборчивым почерком. В каморке на чердаке хранился архив за прошлый-позапрошлый век, а те, что поновее, стояли на полках в кладовке.

– …И вовсе я никому не мешаю, но если похлебку не перемешивать, в ней же все слипнется и ляжет на дно кастрюли, только попробуй себе это представить, – не умолкала попутчица. – У меня столько беготни, столько хлопот, хорошо, когда есть помощники, которые, правда, не знают, что они мои помощники, но тоже вовсю баламутят, поэтому я таки отыскала лазейку и вернула его домой, хорошо же, правда? И тебе с этого хорошо, ну, сама подумай, будто бы у тебя внутри много комнат, и часть из них была заперта, и ты об этом даже не знала, а он распахнул дверь – и все это твое, и тебя больше, чем тебе раньше казалось…

Она все-таки задремала, а когда проснулась, была в карете одна, только на противоположном сидении лежала оторванная от шляпки атласная роза. Небо за окнами посветлело – хмурая утренняя синь, луна просвечивала, как бумажная. Копыта цокали по мостовой: пригород.

Абенгарт был не то, чтобы охвачен паникой, но вовсю шла эвакуация. Министерство благоденствия уже выехало полным составом на север, в крепость Треген у отрогов Сновидческого хребта: дежурный порученец сказал, что, согласно генеральному предписанию, всем вернувшимся агентам надлежит проследовать туда же.

Перед тем как отправиться в Треген, Хенгеда завернула вначале в лавку, потом домой. Ей надо было кое-что проверить и кое-что сделать.

Двухэтажный кирпичный дом Кренглицев, тесно окруженный надворными постройками, находился в пригороде. Родители и дед уже уехали, присматривать за хозяйством осталась старая прислуга. Девушка ее отослала: если Дирвен узнает, что здесь жила Хенгеда Кренглиц – будет, как в Аленде, и плевать ему, есть кто-нибудь внутри или нет.

Домовая книга двадцатичетырехлетней давности стояла в кладовке на своем месте. Долго искать не пришлось – она ведь уже знала имя. Молодая служанка Нимче Кьонки, приехавшая на заработки из Ширры, занемогла и слегла, вместо нее наняли в помощь кухарке другую девицу. В следующей книге нашлась запись о расчете Нимче Кьонки – в месяц Пчелы, через три месяца после того, как родилась Хенгеда.

«Вот я и открыла вашу шкатулку».

Никаких эмоций. Почему она должна испытывать по этому поводу какие-то эмоции?

Растопила на кухне плиту, нагрела воды, развела в большой фарфоровой чашке краску.

Пока волосы сохли, собрала вещи. Выйдя с котомкой за ворота, в последний раз оглянулась на дом – вряд ли он благополучно дождется своих хозяев.

Почтовые кареты были переполнены, билет для нее нашелся только благодаря жетону Министерства благоденствия. И то досталось место на крыше почтовой кареты третьего класса, открытое всем ветрам. Зато обзор. И северный ветер ей не враг, она у него на спине каталась.

Хенгеда закуталась в теплый шерстяной плащ и втиснулась на лавку меж других пассажиров, от которых пахло луком и нафталином. Прядь волос, выбившаяся из-под ее капора, пламенела, как осенние листья.

Кемурт уже третий день обитал в книжной лавке, разгромленной шаклемонговцами. Раньше он, случалось, заходил сюда: лавку держала пожилая пара, то ли муж и жена, то ли брат и сестра. Хотелось надеяться, что они выжили, просто куда-нибудь переехали… На первом этаже в потемках можно ногу сломать: на полу громоздились сорванные со стен полки и кучи книг, опрокинутый прилавок – словно киль затонувшего корабля. По ночам в этом бумажном море шуршали мыши. А на втором хоть и побывали мародеры, зато в маленькой гостиной уцелел диван. Даже стеганое одеяло нашлось. Распоротое – или хозяева достали что-то зашитое, или грабители искали деньги – но чтобы укрыться сойдет.

Дверь не запиралась, окна на первом этаже вдребезги – залезай, кто хочешь. Кем постоянно был настороже: Зомар не оставлял попыток застать его врасплох и не раз угадывал, где он прячется. Впрочем, лавка находилась далеко от тех кварталов, где они познакомились, вчера и позавчера он сурийца не видел.

Он уже принял решение вернуться в Абенгарт и сейчас собирал в дорогу все необходимое. Ходили слухи о войне, о том, что король Дирвен после быстрой и сокрушительной победы над Молоной послал военный флот в Овдабу. Еще два-три дня – и прощай, Аленда.

Первое, что его насторожило, когда пробирался вдоль стены к лестнице – под ноги попало что-то мягкое, будто тряпка. Нет же здесь никакого тряпья, еще утром не было… Присел – чтобы с улицы не заметили – и лишь тогда зажег волшебный фонарик.

Точно, какой-то грязный балахон с нашитыми узорами из кусочков кожи, позеленелыми дырявыми монетами и крупными, с мизинец, лакированными жуками. Похоже на одежду амуши… Он напрягся, аж мурашки по спине, и отдал боевым амулетам команду на готовность.

Позади стенка, уже хорошо. В темноте никакого шевеления. На груде книг и разломанных полок лежит какой-то кустик. Скорее даже не кустик, а большой пучок травы, длинной, жесткой, колосящейся, с бородой засохших корешков – тоже вопрос, откуда взялся.

– Он ждал тебя в засаде, – произнес знакомый голос, тот самый, который ему так хотелось услышать. – Я успела раньше.

– Таль?.. – хрипло и недоверчиво отозвался амулетчик, повернув голову в сторону чернеющего проема, за которым находилась лестница.

– Кем, это я.

– Тогда покажись.

– Хорошо. Только я выгляжу не так, как ты думаешь. В Овдабе у меня была измененная внешность, а сейчас я такая, как на самом деле.

Это и убедило его в том, что она настоящая. Если б его хотели поймать на Таль, предъявили бы ту, которую он запомнил.

– Да я уже понял. Логик я или кто?

Она выступила из проема и сразу же присела, над полом вспыхнул ведьмовской шарик, осветив ее лицо, как будто вырезанное из лунного камня.

– Хеле… – все-таки запнулся на ее имени, слишком оно длинное для таких разговоров. – Хеледика… Я тебя… Я искал тебя, и один раз даже встретил девушку, очень на тебя похожую, то есть, похожую на Талинсу Булонг. Только не думай, что я присягнул Дирвену, просто так получилось… – он спохватился и осекся.

– Я не амулетчица, отнимать амулет не стану, мне без надобности. У меня есть фляжка с чаем и сухари. Давай спрячем то, что осталось от амуши, и пойдем наверх.

Балахон и пучок травы они похоронили под книгами и после этого поднялись на второй этаж. Хеледика была в темной юбке удобного кроя и темной жакетке, светлые волосы песочного оттенка заплетены в косу. Таль, которую он запомнил, просвечивала сквозь ее настоящий облик, словно живой стебель сквозь хрустальную вазу – так ему подумалось, даром, что он всегда был сухарем-логиком, а не поэтом.

Выпили холодного сладкого чаю из гравированных стаканчиков, которые навинчивались поверх крышки на бартогскую флягу, и она перешла к делу:

– Надо кое-что украсть, без тебя не получится. Это очень важно. Поможешь?

– Ну, вообще-то… Я собираюсь домой, в Абенгарт. У меня там бабушка с дедушкой, ты же в курсе, а этот выкормыш гнупи Ювгер, то есть, Дирвен, двинул туда военную эскадру… Ой!..

Кемурт чуть не подскочил, когда что-то стукнуло его по макушке. По полу покатился засохший огрызок яблока.

– Вот и ой тебе, а ты не оскорбляй! – раздался позади негодующий писклявый возглас. – Дирвен ваш человеческий выкормыш, и не смей его с нами сравнивать, не оскорбляй черноголовый народец, смертный!

– Это Шнырь, он со мной, – вмешалась Хеледика. – Шнырь, иди сюда, чаем угощу.

Маленький гнупи в замызганной зеленой курточке вышел из темного угла и уселся рядом, сердито глянув на амулетчика. Вроде бы он был из той шайки, которая состояла на службе у Эдмара.

– Не хотел тебя обидеть, – примирительно сказал Кем. – У меня шоколад есть, хотите?

– Давай сюда свой шоколад, – пробурчал Шнырь таким тоном, будто делал ему одолжение.

– Поровну поделим, – уточнила Хеледика. – Кем, для того чтобы остановить войну и прекратить всю эту дрянь, надо украсть у Дирвена артефакт, который дает ему власть над остальными амулетами. Там три артефакта, но работают они только вместе, поэтому достаточно будет забрать один из них. Попробуем?

Небольшая заминка – словно время замедлилось, словно идешь против ураганного ветра, с трудом делая каждый шаг – и Кемурт согласно кивнул.

Потом отломил и положил в рот квадратик шоколада, но вкуса почти не почувствовал.

Тейзург любезно пригласил мастера Бруканнера составить им компанию, но надо было видеть, как скривился старый подрывник, когда его позвали в театр.

– Это, что ли, та самая Драма, которая на площади Одинокой Звезды? Бывал я в этом театре, судари, только время даром потерял. Играли-то они даже неплохо, а как дошло в «Невесте с железной рукой» до взрыва, разом впечатление испортили. Разве так будут лежать обломки, если особняк был заминирован изнутри? Совсем не так! А публика-дура аплодирует… Чему аплодировать – тому, что режиссеришка с горе-декораторами не проконсультировались у специалистов и обломки разложили тяп-ляп? Не спектакль получился, а ерунда, на одном фиглярстве выехали! Хотел пойти в кассу и деньги за билет назад потребовать, да кто ж тебе их отдаст, разве что судиться с этими шаромыжниками… И ведь я, старый дурак, потом еще раз туда сходил. Племянница приехала в гости, упросила, чтобы я сводил ее на «Месть русалки». Сюжетец знаете? Деревенские олухи глушат в озере рыбу, русалки начали в отместку топить людей, из города прислали молодого мага, чтобы он разобрался. Маг в одну русалку влюбился, и она в него тоже, но по наущению своих подружек она утащила парня на дно. Ни о чем сюжетец – как говорится, трагедия в чайном блюдце, но барышням нравится. И что вы думаете, судари? Первая же сцена, где кидают в озеро бомбу, чворкам на смех! Они расстарались, водомет на сцену выкатили – на заднем плане фонтаны, вовсю грохочет, после этого русалки поют хором и обещают отомстить. Только разве такие фонтаны бывают от подводного взрыва?! Совсем не такие, и звуки не такие! И как после этого остальное смотреть, если уже никакого доверия к этому театру? Так что, судари, коли охота время и деньги потерять, езжайте туда без меня, ничего стоящего вы там не увидите.

Тейзург выслушал презрительную речь Бруканнера с наслаждением, словно монолог актера, скорчил восхищенную гримасу у него за спиной и подмигнул Хантре, вслух же произнес тоном безукоризненно воспитанного человека:

– Тогда не смею настаивать, мастер Бруканнер. Мы с Хантре в вашем деле не специалисты и посему все же отправимся в театр.

На улице моросил дождь и клубился маслянисто-сизый влажный смог, фонари светили размыто, словно глубоководные рыбы в толще темной воды. Хантре попытался вспомнить, где и когда он видел светящихся, как фонари, глубоководных рыб – видел ведь! – но потом бросил об этом думать. Не важно. Это было не в Сонхи.

Если в ларвезийских театрах декораций обычно немного – холщовые или фанерные разрисованные задники – то в дуконской Драме сцена как будто находилась во чреве гигантского механизма, скрытого в полумраке, и там непрерывно что-то ворочалось, звякало, скрипело, перемещалось, поблескивало, выпускало водяные фонтанчики и струи подкрашенного дыма, мигало разноцветными огоньками. Порой сквозь музыку пробивался лязг закулисной машинерии, но зрителям это не мешало – они привыкли.

В нишах стояли заводные куклы в человеческий рост, одетые как дамы и кавалеры, в нужные моменты они размеренно хлопали в ладоши. По сюжету пьесы, которая называлась «Опасное желание», главный герой тоже побывал в театре, влюбился в одну из таких кукол и начал упрашивать волшебников, чтобы те ее оживили. В конце концов нашел мага, который решил эту задачу, заключив в механическое тело куклы демона Хиалы. Приведя к заказчику его возлюбленную, маг умолчал об этой подробности, только предупредил, что превращенной девушке ни в коем случае нельзя давать тропический плод млачайра – в переводе с туземного языка, «сердце демона».

Юноша наслаждался обретенным счастьем, о чем без умолку говорил, обращаясь к зрительному залу, а демон хотел вырваться на свободу, но не мог преодолеть связывающее заклятье и все больше свирепел от необходимости быть милой барышней-куколкой и выслушивать сентиментальные монологи своего кавалера. На свадьбу приехал дядя жениха, торговец колониальными товарами, и подарил молодым корзинку экзотических фруктов. Дорвавшись до млачайры, демон избавился от заклятья, после чего начал выполнять лихие акробатические трюки и мучить несчастного влюбленного, который никак не мог поверить, что перед ним не кукла, оживленная его любовью, а тварь из Нижнего мира. Сценическая машинерия нагнетала мрачные эффекты, актриса-акробатка в красно-черном трико и рогатой маске выполняла рискованные номера, срывая аплодисменты.

В антракте Эдмар с улыбочкой заметил:

– М-да, можешь поблагодарить Госпожу Вероятностей за то, что я не милейший мастер Бруканнер… «Млачайра» в переводе с языка топси означает не «сердце демона», а «сердце жены демона». Есть у них сказочка о том, как дочь вождя влюбилась в пришлого охотника и вышла за него замуж, а это был один из князей Хиалы, которому захотелось пожить среди людей в человеческом облике. Вроде нашего Серебряного Лиса. Новобрачная поняла, кто он такой, когда увидела у него длинный хвост с пучком иголок на конце – он прятал сей демонический атрибут под штанами, обернув вокруг бедер. Она все равно его не разлюбила, но вскоре зачахла и умерла, поскольку во время совокуплений демон поглощает жизненную энергию человека. На месте ее погребального костра выросло дерево с приятными глазу розово-красными цветами и сладкими плодами, которое назвали млачайра, а демон всплакнул на похоронах и отправился искать приключений в другие края. Также могу добавить, что пойманного и связанного заклятьями демона млачайра, увы, не спасет, для этого нужны другие средства.

Говорил он ласково и наставительно, словно это Хантре был автором пьесы. Огрызнуться, чтобы поставить его на место, собеседник не успел: дверь распахнулась, из коридора заглянули две похожие друг на друга девушки в одинаковых желто-коричневых клетчатых платьях.

– Ой, извините, мы ошиблись… – произнесли они дуэтом.

– Мы не хотели вам помешать… – виновато объяснила первая. – Мы всегда сидим в этой ложе, но в этот раз нам пришлось взять другие места.

– Мы сюда завернули по привычке, – подхватила вторая. – Эта ложа удобней, и отсюда лучше видно, а вы нас опередили…

Обе старались изобразить неловкость, но смотрели с озорным вызовом.

– М-м? – Тейзург искоса взглянул на Хантре.

Секунду помедлив, тот чуть заметно кивнул: ничего подозрительного – на поверхности только любопытство, желание завязать знакомство и настрой на флирт. Даже если за этим скрывается что-то еще, проявится оно не сейчас.

– Эту вопиющую несправедливость можно исправить, – обворожительно улыбнулся Эдмар. – Мы с другом будем счастливы, если вы составите нам компанию, вы ведь позволите нам остаться в вашей ложе?

А Хантре подумал об Аленде, о Хеледике: дни шли за днями, но на подготовку диверсии требуется время – словно примчался во сне на вокзал за несколько секунд до отправления поезда, и все эти лестницы, залы, переходы, которые отделяют тебя от перрона, не преодолеть за оставшееся мгновение, ты опоздал…

Но это было не предчувствие, а всего лишь чувство паники, накрывавшее его время от времени.

– Деточка, если б у меня были твои проблемы, я бы давно уже был не жилец, – с неподдельной оторопью произнес Шеро Крелдон, руководитель алендийского подполья, в недавнем прошлом главный безопасник Светлейшей Ложи. Насквозь больной, душа до сих пор не покинула измученное отечное тело лишь потому, что он решил: «Нет уж, не дождетесь, не уйду я в серые пределы, пока не покончу с этим бардаком».

Флаченда умиротворенно всхлипнула. Она только что рассказала, что никто не принимает ее всерьез, в школе с ней дружили только те, кому больше дружить было не с кем, и если ведьмы собираются компанией, они разговаривают между собой, а ее игнорируют, она не любит свое отражение в зеркале, потому что она слишком худая и бледная, дома ее по всякому поводу ругают, даже если она не виновата, а когда она была маленькая, папа говорил, что ее отдадут в приют, если она будет плохо себя вести, и ей всегда предпочитают кого-нибудь другого, и кавалеры не обращают на нее внимания, потому что она слишком толстая и щекастая, и несправедливо, что у нее нет никаких способностей, ей ничегошеньки в жизни не добиться, она неуклюжая и некрасивая, никто ее не любит, хотя она никому ничего плохого не сделала, но если бы она была Порождающей, все было бы иначе, она бы порождала что-нибудь красивое и удивительное, чтобы всем понравилось, и тогда бы к ней относились хорошо, она все время чувствует себя неловко, а если бы она была принцессой, она бы сейчас, наверное, сидела в тюрьме, но тогда на нее хоть кто-нибудь обращал бы внимание, она никому по-настоящему не нужна, никому, никому…

– Твоя правда, коллега Шеро, – хмыкнул Орвехт. – Мы-то с тобой, два старых дурака, с какого-то перепугу решили, что это у нас неприятности… Иной раз полезно сравнить себя с другими.

– Что верно, то верно. Деточка, не плачь, лучше завари-ка мне еще чаю. Своего, лечебного.

Флаченду привела Хеледика: ее нужно спрятать, а господину Шеро нужна сиделка, так что пусть она останется здесь.

– Ты уверена, что это хороший вариант? – с сомнением поинтересовался Орвехт, когда те их не слышали. – Не лучше ли было бы найти для коллеги Крелдона другую помощницу, а не тащить сюда эту многострадальную барышню?

– Она знает обо мне, – в желтовато-дымчатых кошачьих глазах песчаной ведьмы читалось: «Я не хочу ее убивать». – С тем, что нужно делать сиделке, Флаченда справится.

Девчонка оказалась не так уж плоха. Наколдовала с дюжину шариков-светляков, старательно наводила чистоту, выносила горшки, варила похлебку, готовила зачарованное питье, выводящее из тела лишнюю жидкость.

Вот и сейчас она положила в чашку белую фасолину, лицо сосредоточенное: плетет чары. Хеледика принесла ей полную котомку мешочков с бобами, фасолью, горохом, так что недостатка в источниках силы у бобовой ведьмы не было.

Хеледика рассказала, что домой к Флаченде приходили с обыском и все перевернули вверх дном, но никого не забрали. После той ночи некоторых ведьм с Гвоздичной площади нашли в закоулках мертвыми. Королевские дознаватели решили, что Флаченду Сламонг тоже замучили насмерть «возмущенные горожане», и труп лежит где-то в укромном месте. Уцелевших арестовали, только Ламенге Эрзевальд и Глименде Нугрехт «удалось скрыться от правосудия». Поведение встревоженных родителей убедило визитеров в том, что те свою дочь не прячут и ничего о ней не знают.

Сламонг был почтмейстером, заведовал конторой на улице Желтых Стульев, под началом у него состояло пять человек. Жалования им не платили с тех самых пор, как случился переворот, но ему пришлось раскошелиться, чтобы семью «пропавшей без вести преступной ведьмы» оставили в покое.

Флаченда беспокоилась о своих близких и просила, чтобы ее отпустили с ними повидаться: «они за меня переживают». Крелдону пришлось объяснять ей, во что она вляпалась, после чего сиделка разревелась и пролепетала, что жить на свете незачем, раз даже те, кто поднимает других на борьбу за права, обманывают и ведут двойную игру.

«Не сказать, что я шибко сочувствую этим Сламонгам, – подумал Суно, глядя на печальное лицо девушки. – Те еще манипуляторы. Это ж как надо было постараться, чтобы сделать тебя тем, что ты есть… Не сомневаюсь, хотели как лучше, а потом давай расстраиваться и удивляться, отчего это дочка выросла нескладная, застенчивая, нерешительная, робеет перед каждым встречным и доверяет прохиндеям. И ведь даже теперь, когда они ее мысленно похоронили, ни чворка не поймут».

Старый хитрец Шеро был с ней ласков и не скупился на похвалы. Тоже манипулятор, этого не отнимешь, но в отличие от бестолочей Сламонгов, воспитавших обиженную на весь мир размазню, умный манипулятор. Может, и удастся ему что-нибудь склеить-залатать: он не любит, когда барышни куксятся, в особенности если эти барышни – его подчиненные.

Когда Шеро рассказал ей, что Лорма из Порождающих, почему ее и сделали навечно вурваной – чтобы не смогла воспользоваться этой способностью, а то однажды ее порождение захотело подмять под себя весь мир, спасибо, что Страж этого не допустил – Флаченда начала горевать из-за того, что она не Порождающая. Это ведь не хуже, чем быть принцессой или первой красавицей, она бы столько всего хорошего породила – и деревья, на которых растут конфеты для голодных, и разноцветных крылатых овечек, которые резвились бы в небе над городом, и добрый волшебный народец, который бы не пакостил, а помогал людям…

Поделившись своими планами, она вспомнила о том, что это пустые мечты: как известно, Порождающими, Созидающими или Разрушителями не становятся – согласно кочующей по учебникам формулировке, это «атрибуты тех сущностей, которые являются таковыми». И разом погрустнела, словно внутренний фонарик погас.

– Беда с ней, – проворчал Шеро, после того как Флаченда ушла с горшком. – Лучше бы девочка была смышленой интриганкой и думала о том, какие выгоды она сможет извлечь из моей протекции, когда мы покончим с этим безобразием. И прошу тебя, Суно, когда все это останется позади, напоминай мне о том, как я тут чуть не помер, и как за мной горшки выносили – ежели я не возьмусь за себя и не буду каждый день упражнения делать. Магия магией, а насчет тренировок ты все же был прав.

– Напомню, за мной не пропадет.

Они только так об этом и говорили: не «если покончим», а «когда покончим». Хотя наступит ли это «когда»? Вот сидят они со старым приятелем в подземном чреве Аленды, в комнатушке с низким потолком, в сером могильном полумраке, среди грязного тряпья, немытой посуды, коробок с крелдоновской картотекой, и как будто заживо похоронены – но делают вид, что в мире живых от них по-прежнему что-то зависит.

Хвала Госпоже Вероятностей, шансы появились: Хеледика нашла вора-амулетчика с артефактом Двуликой – это оказался Фингер Кемаско, из людей Тейзурга, Суно его знал. Теперь дело за тем, чтобы он выкрал у короля-угробца Наследие Заввы.

Вдобавок Шеро велел песчаной ведьме сорвать свадьбу Дирвена и Лормы. Новоиспеченный король объявил о разводе с Глодией и о новой женитьбе, пригласил иностранных послов на прием в честь своего бракосочетания. Став королевой, вурвана позаботится о том, чтобы связать подданных ларвезийской короны такой клятвой, которую никто не рискнет нарушить – и тогда она, считай, всех переиграла… Крелдон и Орвехт обсудили, как это можно предотвратить, а потом изложили свой план Хеледике.

– Сможешь это сделать?

– Да, господин Шеро. Я владею нужными чарами, а Кем украдет Чашу Таннут.

Она стянула через голову вязаную фуфайку, распустила шнуровку корсета и спрятала в потайной карман копию секретного плана королевского дворца из архива Шеро. Корсеты были принадлежностью бального туалета, постоянно их носили только придворные дамы да некоторые провинциальные аристократки строгих правил, а у Хеледики корсет был шпионский, для хранения документов, с удобной шнуровкой на груди.

– Ты ведь знала раньше Фингера Кемаско? – проницательно заметил Крелдон.

– Да, мы с ним уже знакомы, – отозвалась песчаная ведьма. – Встречались, разговаривали… Я ему нравлюсь. Думаю, он справится.

– Поторопитесь, времени у нас мало. Эта тварь как только станет королевой, сразу постарается закрепить свое положение, клещом вопьется. Боюсь, она что-нибудь такое провернет, что ее потом не оторвешь от ларвезийского трона… Наверняка уже приготовилась.

– Мы справимся.

По Аленде ходили пьяные глашатаи, объявляли на площадях и перекрестках о грядущей королевской свадьбе. От песчаной ведьмы пока никаких известий.

Вернулась Флаченда, она выглядела напуганной.

– Что случилось, деточка?

– Я темноты боюсь, – виновато призналась девушка. – Вдруг там какая-нибудь нечисть прячется.

– У нас тут окрестности безопасные, – успокоил ее Крелдон. – Нечисть не водится, иначе мы бы здесь не обосновались. Народец, случается, забредает, но с этими ты легко справишься, это тебе как таракана туфлей пришлепнуть.

– Я их боюсь, – голос Флаченды обреченно дрогнул. – На них и смотреть-то страшно, особенно гнупи и крухутаки – бррр, ужас… У нас однажды крухутак на крышу дровяного сарая сел, я его увидела в окно – такой темный, громадный, такая мерзость в перьях… Я тогда завизжала, а потом мне стало дурно, меня тошнило, а они все подумали, что я притворяюсь! Когда я волнуюсь, я плохо колдую. У меня все получается плохо…

«Ведьма, боги милостивые…» – вздохнул про себя Орвехт.

«Если ты король, рано или поздно изведаешь все глубины человеческого предательства», – слова из какой-то драмы, которая закончилась тем, что придурки-персонажи друг друга перерезали, а оставшийся в живых наследный принц высказался в том смысле, что он бы тоже зарезался, раз вокруг такой гадючник, но его ждут государственные дела. Названия Дирвен не запомнил. Они с Глодией тогда еще поругались из-за орешков в карамели: Щука прибрала к рукам оба кулька и не захотела делиться.

Эти слова пришли ему на память, когда он выслушал ответ крухутака. Пернатый гад угодил в ловушку на крыше заброшенного королевского особняка в Лоскутьях, того самого, из которого удрали Глодия с Салинсой. Прислуга оттуда сбежала, в доме едва ли не в открытую хозяйничал народец, и гнупи развесили на чердаке вяленые крысиные тушки, а оголодавший крухутак попытался украсть у них припасы. Полез днем, когда черноголовый народец прячется в подполье, но гнупи там поставили капкан от воров. Амуши узнали об этом и позвали Лорму, которая освободила крухутака в обмен на ответ.

Повелитель Артефактов тоже об этом узнал, благодаря амулетам и волшебному зеркалу: он как раз «гулял» по Лоскутьям и обратил внимание на возню на чердаке. Вначале ему показалось, что Лорма раздосадована таким оборотом, но потом она уступила и позвала своего должника на Жемчужную террасу королевского дворца.

– Скажи, мешок с вонью, у кого в плену моя мама, и что она сейчас делает? – потребовал Дирвен.

Получеловек-полуптица, долговязый, тощий, с крыльями вместо рук, заросший ниже пояса серо-черными перьями, неуклюже переминался с ноги на ногу возле мраморной балюстрады. От него несло загаженным курятником – хоть нос зажимай. Пернатые лодыжки переходили в узловатые птичьи лапы размером с гренадерскую ступню, левая была замотана окровавленным тряпьем.

– Твоя мать не в плену, а в стойбище у своего мужа, она сейчас улыбается и варит похлебку из кореньев.

– Какого… Какого чворка, у какого еще мужа?!.. Кто ее муж?..

Маленькие глазки, скорее человеческие, чем птичьи, красноватые от лопнувших сосудов, злорадно сверкнули над громадным, как топор палача, клювом.

– А это уже второй вопрос! Хочешь получить ответ, сыграем в три загадки?

Ага, дураков поищите с ним играть… Если не разгадаешь каждую загадку с трех попыток, он долбанет тебя клювом в темя и съест мозги, крухутаку только это и нужно. А принудишь его к ответу силой – наведет порчу, сам тогда станешь пернатым уродом и скоропостижно помрешь.

– Проваливай отсюда и мне не попадайся! – рявкнул Дирвен.

Крухутак взмахнул крыльями и взмыл в золотистое вечернее небо.

Повелитель Артефактов оторопело смотрел на панораму с разноцветными черепичными крышами, башенками, дымками из труб и бесформенными серо-бурыми пятнами на месте раздавленных домов. Откуда у мамы взялся муж?.. И если ее похитили, разлучили с Дирвеном, почему она улыбается?!

– Как я ненавижу этих лицемерных женщин, которые прежде всего думают о себе, а не о своих сыновьях! – с горечью произнесла Лорма – она сидела на скамье немного поодаль и слышала их разговор. – Дирвен, она тебя предала! Было ли похищение – или это инсценировка, чтобы ты не пытался ее вернуть? Она ведь еще раньше тебя предала, когда в сговоре с архимагами заставила тебя жениться на Глодии. А вся эта история, когда тебя у нее забрали – разве тогда не она была виновата? Ты раскапризничался и попросил мороженого, но это естественно для ребенка, а она не захотела выполнить твою просьбу, потому что с ее стороны тоже был каприз: ей хотелось купить на эти деньги красные занавески. Что хуже, каприз ребенка, у которого не так уж много радостей в жизни, или каприз себялюбивой и жадной взрослой женщины? Видела я таких… Поверь, если бы у тебя была сестренка, она бы любила ее больше, чем тебя. Она тебя предала. Уехала, подгадав с моментом, когда всем будет не до поисков, и вышла замуж, не думая о том, что тебе нужна ее поддержка. Ты спас ее от пшоров, но даже это не заставило ее всю свою жизнь посвятить тебе. Она тебя бросила, найди в себе мужество это понять. Она давно уже тебя бросила, еще в тот день, когда оставила без мороженого. Поверь, если б было иначе, она бы в разлуке с тобой не улыбалась, а плакала.

Это было чудовищно, слишком больно, чтобы сразу с этим свыкнуться, и панорама Аленды перед глазами у Дирвена слегка расплывалась, будто отражение в воде.

Лорма подошла сзади, обняла его и шепнула:

– Я с тобой! Я всегда буду с тобой, я не брошу…

Дирвен сморгнул слезы. Мама его предала и сбежала, вышла замуж, кому-то улыбается вдалеке. Мама никогда его не любила, иначе бы в тот день купила ему миндальное мороженое, и ничего бы не случилось. Зато Лорма его любит, скоро они поженятся, и рядом с ним будет верная королева, которая никогда не предаст.

Бывают же люди, которые ни за что с тобой не поделятся, даже объедка не кинут, а лучше унесут тот объедок на помойку и ногами растопчут, лишь бы никому не давать, хоть ты помирай с голодухи у них на глазах. Глотай слезы, сиротинушка, будь сыт одними слезами – ничего тебе не перепадет…

Шнырь взаправду расплакался, даже притворяться не пришлось.

– А ну, перестань! – рассердилась Хеледика.

И тогда он ушел от нее на изнанку дома, где обитал один-единственный чворк с облезлой раковиной. В изнаночной кухне почернелые кастрюли с остатками присохшей каши росли из стен и из потолка, словно древесные грибы на старом тополе. Должно быть, раньше в этом доме жила рассеянная хозяйка, у которой еда часто пригорала.

Песчаная ведьма оказалась злой и жадной: когда гнупи изобразил, что вот-вот помрет от истощения, это ничуть ее не тронуло. Видать, даже сердце у нее слеплено из песка. Другое дело – добрый и щедрый господин Тейзург, у него сердце как пылающий огонь в камине, как веселое и беспощадное пламя Нижнего Мира, уж он бы своего верного помощника не обделил… Правду говорят: «Свяжись, гнупи, с ведьмой – будешь плакать, пока три пары башмаков не стопчешь», – а он позабыл об этой мудрой присказке.

Когда Хеледика выследила и заманила в укромное место королевского амулетчика, ростом и сложением похожего на Кема, Шнырь обрадовался: будет ему нынче еще одна жертва… Ага, понапрасну ложку с плошкой приготовил.

Кемурт поглядел на парня, потом воткнул себе в бок волшебную булавку и стал его точной копией, различишь только по одежке. Переоделся в чужое – и нипочем не угадать, кто из них подменыш. Знатный артефакт, таких раз, два и обчелся, Кем получил эту булавку от господина Тейзурга.

– А с ним что делать? – голос у вора-амулетчика тоже изменился, стал низким, сипловатым.

– Придется его убить. Это один из тех, которые ходили с Шаклемонгом. Кем, ты сейчас лучше иди. Ты взломщик, а не убийца, а мне уже приходилось… Я позабочусь о том, чтобы тело не нашли. Главное, во дворце будь осторожен, я проберусь туда позже и найду тебя.

Раздетый до исподнего зачарованный пленник вяло шевельнулся, дернул кадыком, будто почувствовал, что его дорожка завернула к серым пределам.

Мгновение Кем глядел на Хеледику, потом тихо сказал: «Спасибо тебе. Тоже будь осторожна», – и они обнялись. Не как любовники – скорее, как друзья-солдаты перед боем, хотя любовниками они тоже побывали, Шнырь подсматривал.

Вор-амулетчик ушел, стараясь подражать походке своего двойника, а девушка повернулась к пленнику. На улице стемнело, бедно обставленная комната была погружена в полумрак – ее освещал золотистый шарик, сотворенный ведьмой. Окна занавешены рваными простынями, которые Хеледика с Кемуртом нашли в сундуке.

Чворк рассказал Шнырю, что хозяева дома сбежали к родне в деревню, после того как их старшего сына забили насмерть люди Шаклемонга: за то, что «глаза мерзопакостно подведены, как у Тейзурга, а это невинным отрокам дурной пример». На самом-то деле хозяйский сын не подводил глаза, а по велению лекаря смазывал коричневой мазью воспаленные веки, но шаклемонговцы разбираться не стали. У отца с матерью осталось двое младших, и семейство подалось прочь из города, пока с ними тоже чего не случилось.

На простынях шевелилась тень песчаной ведьмы, а ее смертоносные чары напоминали змею, изготовившуюся ужалить.

– Эй, – гнупи дернул ее за юбку. – Ты чего, хочешь просто так его убить? Тут ведь еще и Шнырь есть!

– Ну и что?

– Принеси его мне в жертву, тогда у меня сил прибавится, и я стану лучше прежнего тебе помогать!

– Нет, – отрезала Хеледика. – Никаких жертвоприношений.

– Почему? Ты, что ли, не умеешь? Так я тебя научу, какие слова сказать, а ножик не обязательно должен быть ритуальный, хотя ритуальный лучше, господин его с собой носил – вдруг понадобится, но ежели у тебя нету, любой сойдет.

– В жертвоприношениях нет ничего хорошего, и я этого делать не буду. Однажды меня тоже чуть не принесли в жертву, я сбежала. Любую проблему можно решить другим способом, без жертвоприношений. А если кажется, что нельзя, надо пораскинуть мозгами и все равно найти другой способ.

– Так ведь тут большая разница, если тебя хотят принести в жертву – надо уносить ноги, а если ты кого-то в жертву приносишь – это, наоборот, полезное дело! – попытался растолковать непонятливой ведьме помощник.

Но девушка не стала его слушать и прикончила королевского амулетчика без всякой пользы, а когда обиженный гнупи заканючил, так глянула своими мерцающими глазами, что он поспешил убраться из человеческой комнаты на изнанку.

Шнырь сидел, нахохлившись, возле стенки, на которой росли негодные закопченные кастрюли, и жаловался чворку:

– Вот бывают же злые люди, которые ни себе, ни другим… Не просто пожадничают что-нибудь тебе отдать, потому что самим нужно, а изведут понапрасну, чтоб никому не досталось, да еще осерчают, ежели попросишь поделиться… С такими никогда не водись, надо водиться только с добрыми!

Пузатый человечек-улитка кивал, соглашаясь, но потом встрепенулся и двинулся к лазу, который вел на человеческую территорию.

Ведьма уволокла труп в подпол, на полу осталась пуговица, а чворки охочи до мелких вещиц, оброненных людьми. Они их глотают и потом живут впечатлениями, которые связаны с этими трофеями – но для того, чтобы понять, как это важно, надо быть чворком, а не гнупи.

Одну кружку Кемурт выпил, вторую вылил себе на грудь, чтобы наповал разило пивом. Высохнет в самый раз к тому времени, как он доберется до дворца.

Это будет пострашнее, чем в замке Конгат, где он зимой тоже кое-что украл по заданию Эдмара. В Конгате были люди, а здесь еще и древняя вурвана. Из Конгата его вытащил Хантре, а сейчас рассчитывай только на себя.

На улице Соломенной Невесты его окликнули:

– Тирсойм!.. Эй, Тирсойм, ты чего, оглох?!

Тирсоймом звали амулетчика, личину которого он присвоил. У ларвезийцев встречаются имена – язык сломаешь, всегда запинался на этих «Понсоймах», «Тирсоймах», «Ривсоймах». Но сейчас он «пьяный», и язык у него заплетается естественным образом, это позволяет маскировать овдейский акцент.

Хотелось рвануть в ближайший переулок, но он заставил себя остаться на месте. Ухватился за фонарный столб: на взгляд со стороны – чтобы не упасть, на самом деле – чтобы не побежать.

– За короля выпил!.. Ребята, хвала королю Дирвену, Повелителю Арте… Артю… Артютю…

Компания одобрительно загоготала. Его похлопали по плечу и взяли с собой, он пошатывался и цеплялся за спутников.

Дворец сиял посреди тусклого вечернего города, словно единственная люстра в анфиладе темных комнат.

Вместе с остальными Кем-Тирсойм миновал чугунные с позолотой ворота, прошел под громадной белой аркой с помпезной лепниной. Вот он и в цитадели «Властелина Сонхи» – запросто пробрался, полдела сделано… Мысленно сгреб себя за шиворот и хорошенько встряхнул: рано радуешься, дурак, мышь тоже обрадовалась, когда мышеловку с сыром увидела.

Обстановка во дворце была не настолько разгильдяйская, как он себе представлял, насмотревшись на королевских амулетчиков в городе. На улицах Аленды те вели себя, как разбойничья вольница, но в резиденции Повелителя Артефактов – другое дело. Здесь они неожиданно для Кемурта вспомнили о дисциплине. Вдобавок во дворце были еще и придворные, переметнувшиеся на сторону узурпатора, и вышколенная прислуга, продолжавшая исполнять свои обязанности. Шансов привлечь к себе ненужное внимание хоть отбавляй.

Им заступил дорогу плечистый рябой парень с оценивающим прищуром игрока, просчитывающего твой следующий ход. Засланец взмок под его взглядом и, чтобы не спалиться, пошатнулся, ухватился за соседа, вместе они поскользнулись на паркете, чуть не упали.

– Тирсойм, кто-то говорил, что никогда не нажрется, и я могу на него положиться?

– Угостили… – промычал «Тирсойм». – Был повод… Важнецкий повод, один раз в жизни…

– Что за повод? – поинтересовался рябой, которого амулетчики называли капитаном Лурвехтом.

Молодчина, отлично выкрутился. Теперь живо придумывай повод – такой, чтоб он не потянул за собой цепочку неудобных вопросов.

– Мне предсказали, что я женюсь… На графине женюсь, на красивой, богатой… Ведьма предсказала и сбежала, а я пошел выпил…

– Она тебя надула, чтобы сбежать, – холодно заметил Лурвехт. – Я думал, Тирсойм, что ты малость поумнее.

– Не-не… Эта ведьма поклялась богами и псами… В том и загвоздка… Теперь я должен найти графиню, и ее… И ей это самое… Представиться ей…

– Иди проспись, пьяный осел.

В нехорошо сощуренных глазах начальства читалось: уж я позабочусь о том, чтобы твое предсказание не сбылось.

– Дрянное было пиво, живот с него крутит, – пожаловался Кемурт. – Парни, я того, в нужное место…

– Давай еще навали кучу посреди коридора, чтоб твоя графиня в нее наступила, вот и познакомишься, – процедил Лурвехт.

Остальные засмеялись. Махнув рукой, вор промямлил: «Она же сразу должна понять, кто хозяин…» – и под новый взрыв хохота неуклюже двинулся в боковой коридор. Его трясло, на лбу выступила испарина, единственное спасение – выглядеть вдрызг пьяным.

Уединившись в каморке сортира, он на всякий случай привел в действие «Мимогляд» и вытащил из внутреннего кармана сложенный в несколько раз план здания, перерисованный на тонкую портновскую бумагу. Ближайшая потайная дверь находилась рядом, в помещении с умывальниками: сортир в королевском дворце – это не просто сортир, а стратегически важный пункт для соглядатаев и коронованных беглецов.

Пришлось дожидаться, когда все посетители исчезнут, но поскольку Тирсойм «маялся животом», у него был повод сидеть тут безвылазно. Наконец в помещении с двумя монументальными мраморными раковинами, заляпанным зеркалом и вытертым до плеши бархатным креслом в углу, сосланным сюда из каких-то парадных покоев, не осталось ни души. Оклеенная красно-белыми изразцами невидимая дверца – не отличишь от стенки – находилась за креслом. Кем открыл ее с помощью «Ключа Ланки», протиснулся в щель и подтянул кресло на место. Поставить вплотную не получилось – с той стороны будет видно, что оно сдвинуто, остается уповать на милость воровского бога.

Повесив на шею волшебный фонарик на шнурке, он осторожно двинулся по темному коридору, такому узкому, что два человека средней комплекции разминулись бы только впритирку.

Полы секретного лабиринта были устланы глушащими звук шагов ковровыми дорожками, от века пыльными. Наверху клубились лохмотья старой паутины, кое-где попадалась новая паутина с застывшими в ожидании темными комочками. Посветишь на потолок, а там как будто опрокинутое дно заросшего канала.

Чего здесь не хватало, так это тишины. Звуки роились в спертом воздухе словно сами по себе: обрывки разговоров, хихиканье, журчание воды, звяканье столовых приборов, всхлипы служанки, которую кто-то обидел, скрип двери… Наверное, фокус в том, что в стенах замурованы какие-то приспособления, улавливающие звук.

Вор вытащил из потайного кармана кошелек, достал оттуда засушенного морского конька длиной с полмизинца, хрупкого, колючего, покрытого лаком. Прибинтовал к левому запястью, где бьется жилка пульса. Конек не простой, заколдованный: его дух, заключенный внутри мертвого тельца, хочет вырваться из этой ловушки, Чашу Таннут он чует на расстоянии и поможет ее найти.

Хеледика не сказала, где взяла его. Кемурт сам догадался: у магов Ложи, которые прячутся в катакомбах. Ну и пусть, они сейчас заодно. И с коньком-ищейкой они заодно: Кем не любил, когда с живыми существами так поступают, но эту несчастную морскую тварь он освободит – бросит в Чашу, которая принадлежит Госпоже Пучины, старшей из дочерей Хозяина Океана, и плененный дух перенесется в родную стихию, так что все будет по-честному.

«Хочешь вернуться домой – помоги мне, – шепнул вор. – Давай, ищи дорогу!»

В коридорах пахло старой кладовкой и мышами. И почем знать, не крадется ли кто-нибудь навстречу, неслышно ступая по ворсистой дорожке… В случае чего он изобразит, что рад-радешенек живому человеку: был пьяный, сам не понял, как здесь очутился, наверняка его зачаровали, вытолкнули из человеческого мира на территорию народца, хотя он не переобувался, ни-ни, ботинки надеты правильно, но с ним здесь творится какая-то дребедень, голоса слышны, а людей не видно, да еще окаянная темень… Главное, успеть погасить фонарик и побольше истерики: «Выпустите меня отсюда!»

Зато амуши можно не опасаться: он повсюду чувствовал присутствие вмурованных в стены мощных артефактов, перекрывающих дорогу волшебному народцу.

В изнаночных помещениях дворца точно никто не живет, а если б и жили, это были бы те, кто издавна соседствует с людьми: гнупи, тухурвы, чворки, снаяны и всякая относительно неопасная мелюзга. Амуши – обитатели пустынь и травяных равнин, им подавай простор… Хотя кто сказал, что они не могут прятаться на изнанке людского жилья? Но воздействия здешних амулетов народцу не выдержать, это и Шнырь подтвердил: во дворец он пробраться не мог, хотя Тейзург обеспечил ему нехилую защиту от всевозможных оберегов. Вурваны – исключение, они ведь не только волшебные существа, но еще и бывшие люди, так что на Лорму это не распространялось, а ее олосохарская свита поселилась где-то в другом месте.

Кемурт успокаивал себя, чтобы не праздновать труса: уже проверено, со своим арсеналом он способен выдержать бой с амуши, другое дело, что он пришел сюда не понаехавшую нечисть истреблять, а украсть Чашу Таннут.

И еще он слишком туго прибинтовал конька, запястье колет. Стоп… Вовсе не туго! Несчастное существо, запертое в мертвом засушенном тельце, начало шевелиться, почуяв путь на волю.

Он до одури петлял по коридорам, поднимался и спускался по узким, точно в склепах, лестницам, то подбираясь к помещению, где спрятан морской артефакт, то вновь от него удаляясь. Главная здешняя ловушка – не нарваться на филера, который бродит по тем же пыльным закоулкам, шпионя за обитателями дворца, а просто-напросто не попасть, куда надо. Это все равно, что с закрытыми глазами вдевать нитку в иголку. Вроде бы до нужной комнаты рукой подать, а коридор всякий раз уводит в сторону.

Отсюда можно было не только подслушивать, но еще и подсматривать: кое-где в стены на уровне человеческого роста были вмонтированы застекленные «глазки» – словно окуляры бартогских подзорных труб, наверняка эти штуки тоже заказывали в Бартоге.

Звуки отвлекали от решения пространственного ребуса – чего стоили одни только безумные стихи, которые кто-то бормотал без остановки на нижнем уровне лабиринта, в дворцовом подвале!

Кемурт определил, что комната с Чашей Таннут находится на втором этаже, но вопрос, как до нее добраться. Он нарезал круги, словно мотылек около вожделенного фонаря, а подвальный стихотворец как будто издевался над ним:

В другой раз Кем отыскал «глазок», но чтеца не разглядел – с той стороны было темно, как в могиле, только этот дребезжащий голос:

Когда вора занесло сюда в третий раз, «глазок» тускло светился, и слышался другой голос – по-хозяйски благодушный, рассудительный, увещевающий:

– Коллега Сухрелдон, ваше благополучие зависит единственно от того, согласитесь ли вы с нами сотрудничать. Пусть вы и производите впечатление безнадежно помешанного, я подозреваю, что какие-то крупицы здравого смысла вы все же сохранили… Нам нужны ваши способности видящего. Если вы проявите благоразумие, вы тотчас получите лекарскую помощь и надлежащий уход, вы сами себе вредите…

Говоривший расположился спиной к «глазку» – мужчина плотного сложения, в придворном бархатном сюртуке с шитьем на рукавах. Рядом с ним стояла женщина, ее волосы цвета золотистого меда были уложены в высокую прическу, перевитую золотыми цепочками с драгоценными камнями. Изящную белую шею охватывала темно-красная, под цвет платья, бархотка. Амулет, реагирующий на присутствие волшебного народца, послал импульс, но оцепеневший вор и без этого догадался, кто она такая.

Узник, прикованный за ногу к торчащему из стены кольцу, кособоко сидел на грязной соломе. Второй ноги у него не было – ниже колена обрубок, перемотанный заскорузлыми бинтами, левая рука со скрюченными пальцами висела плетью. Лицо в запекшихся кровавых рубцах, веки почернели и распухли, вместо ногтей гноящиеся язвы.

Если б его не назвали по имени, Кемурт не узнал бы Сухрелдона – мага с поэтическими наклонностями, донимавшего Светлейшую Ложу и всякого, кто ни попадется, своими бездарными нравоучительными виршами.

Кем раньше считал, что Шаклемонг и Сухрелдон одного поля ягоды. Оказалось, не одного. Иначе он не сидел бы на цепи, избитый и покалеченный.

– Ты не настолько сумасшедший, как пытаешься нас убедить, – сказала вурвана. – Будешь мучиться, пока не согласишься служить мне. Ты меня понял, кусок гниющего мяса?

Сухрелдон дрожащим голосом произнес:

Он поперхнулся словами и взвизгнул, когда вурвана ударила его носком туфельки по забинтованному обрубку.

– Идем, Чавдо, пусть он еще подумает.

Сухрелдон завывал от боли, как раненное животное. Лорма и Мулмонг ушли, оставив его в темноте. Двигаясь параллельным курсом по тайному коридору, Кем слышал их приглушенные голоса:

– Мне сдается, госпожа моя, он все-таки совсем чокнутый. Если б дело обстояло иначе, он бы своевременно сбежал, как другие видящие. Вдобавок он сообщает свои предсказания в стихах, и поди пойми, где прогноз, а где ахинея… Я полагаю, будь он в своем уме, он бы уже сломался.

– «Око безумия» в его присутствии слегка мутнеет – это говорит о том, что с головой у него и впрямь не все ладно, однако же он не безумен. Посмотрим, кто упрямей, он или я! Ты верно заметил, других видящих у нас нет – успели расползтись и забиться в щели, придется ломать этого.

Кемурта охватила дрожь, как на промозглом ветру в месяц Совы. Чтобы поскорей оказаться от них подальше, свернул в первый попавшийся отнорок, а то вдруг почуют, что рядом кто-то посторонний… С новым рвением принялся за поиски, и наконец-то ему повезло: очередной коридор привел в тупичок с дверью, возле которой мертвый морской конек словно взбесился. Мертвый, ага… Куда живее своих живых сородичей! Казалось, если бы не бинт, он бы самостоятельно пополз к цели.

Из комнаты не доносилось никаких звуков, зато она была битком набита мощными амулетами, в том числе сторожевыми. Как будто вдоль и поперек натянуты нити с колокольчиками, только задень – поднимется трезвон. Но делать нечего, придется туда лезть.

Кемурт взмок, пока вскрывал дверь и «договаривался» с охранными артефактами. Наконец он переступил через порог, протиснулся по стеночке мимо огромного глобуса. Вроде бы кабинет: книжные шкафы, захламленный письменный стол, кожаные кресла. На столе приглушенно светится волшебная лампа-кораблик, в больших зеркалах между шкафами золотятся блики. Тут же почувствовал: зеркала не простые, тоже артефакты. У дальней стены висит что-то длинное, похожее на гамак. Вот оно покачнулось, на стене с картой мира колыхнулась тень – в самом деле, гамак. И в нем кто-то спит, доносится мерное дыхание… Ланки-милостивец, сделай так, чтобы он не проснулся!

Судя по остервенелой реакции конька, Чаша Таннут – в этом шкафу. Открыть так, чтобы ничего не скрипнуло… Ну, и где же она? Хеледика рассказала, как она выглядит, но здесь ничего похожего. Может, в каком-нибудь тайнике?..

На нижней полке стоял эмалированный ночной горшок с простецким цветочком. «В ночном горшке обрящешь чашу». Каким же недоумком надо быть, чтобы спрятать в таком сосуде дар Таннут – вряд ли ей это понравится… Он вытащил Чашу, завернул в шелковый платок с вышитой хвалой морским божествам и убрал в матерчатую котомку. Закрыл горшок, исхитрившись не звякнуть крышкой, неслышно поставил на место, затворил дверцу шкафа.

Выпрямившись, бросил взгляд на гамак – и замер: там шевельнулись, заворочались…

– Какая же ты сволочь!..

Вор прирос к месту. По спине меж лопаток стекала капля холодного пота.

– Ты сволочь, Эдмар… – в гамаке всхлипнули. – Зачем тебе рыжий?

Это разговаривают не с ним. Диалог идет во сне. Стараясь унять дрожь в коленях, Кемурт бесшумно двинулся к двери.

– Зачем тебе сдался этот рыжий… – горестно повторил обитатель кабинета.

Теперь выйти в коридор… Не выскочить сломя голову, а выйти потихоньку, словно уползающая тень… Закрыть дверь, запереть ее «Ключом Ланки», один за другим «отпустить» здешние амулеты… Дело сделано, можно уносить ноги.

Только убравшись подальше от места преступления, в другой конец дворца, в потайной закуток возле прачечной, судя по плеску воды и разговорам за стенкой, Кемурт понял, у кого же он, Ланки-милостивец, увел из-под носа Чашу Таннут, кто спал в том гамаке!

О том, чтобы сходить туда еще раз и взять что-нибудь из Наследия Заввы, он, конечно, тоже подумал, но умозрительно, всего лишь как о возможности. Кишка тонка. Не сейчас.

Активировал «Мимогляд», привел в действие все остальные прячущие-маскирующие-отводящие амулеты из своего арсенала, от души помолился Хитроумному и лишь тогда ощутил боль, как от свежей ссадины, в левом запястье.

Ссадина там и была. Морской конек под бинтом стер ему кожу до крови.

Кемурт развязал котомку, развернул и поставил на шелковый платок Чашу. Она была сделана из раковины морского моллюска: снаружи бугристая, в коричневых разводах, местами с белесым известковым налетом, а внутри перламутровая. Величиной с суповую миску. До середины заполнена водой, но эта вода не выливалась, даже если перевернуть Чашу вверх дном – она и здесь, и не здесь, это кусочек океана, связанный неразрывно со своей стихией.

Когда Кемурт бросил туда мертвого конька, тот не растворился и не пропал мгновенно, а начал уменьшаться, как будто постепенно удалялся, в то же время оставаясь на месте. Говорят, что сотворенная Госпожой Пучины чаша на самом деле бездонна, хоть и выглядит небольшой.

Конек превратился в точку, словно соринку в воду смахнули, потом и вовсе исчез. После этого Кем завернул Чашу и убрал в котомку. Свое обещание морскому существу он выполнил, да не прогневается на него Таннут. Теперь надо тихо сидеть и ждать Хеледику.

Его со вчерашней ночи мучил вопрос: Хеледика была с ним только потому, что состоявшаяся хоть раз близость позволит ей найти человека где угодно – или он ей нравится?

Как товарищ и сообщник – да, он надеялся, что да… Лучше не хотеть от песчаной ведьмы чего-то большего: «она песок, прохладный, текучий, нежный, как шелк, и смертоносный, как сотня стрел, ускользающий сквозь пальцы, волшебно мерцающий напоследок…» Это из «Мадрийских каникул» Колвена Пирговица, там главный герой тоже влюбился в песчаную ведьму, когда ездил в Суринань по торговым делам, и потом всю жизнь не мог ее забыть.

После того как между ними все произошло, он спросил, неловко и хрипловато:

– Я слышал, ты с Хантре… Ничего не будет, если он узнает?..

– Это рабочая необходимость, он поймет, – отозвалась девушка, и сердце Кемурта покатилось в пятки, расколовшись на куски: он для нее всего лишь «рабочая необходимость», вот как…

– Кроме того, я сама по себе, – добавила Хеледика. – Так же, как он сам по себе, пусть мы и полюбили друг друга. У него есть женщина, с которой он очень прочно связан, хотя сейчас он ее забыл, она где-то не в Сонхи и, наверное, ждет его. Я почувствовала, что она есть, мы такие связи чувствуем. Я думала, она – это я, но когда станцевала для него, поняла, что она – это она, все-таки они снова друг друга нашли…

– Я не понял…

– Это не важно. Я не присваиваю чужого. Мне хорошо с ним, но когда он уйдет, я не пропаду, потому что у меня есть Олосохар, и есть танцы, и есть те, кто мне дорог. Я не только человек, я еще и песок Олосохара, частица осознания Великой пустыни. Может, тебе кажется странным, что у меня случилась та история с Дирвеном – ты ведь слышал об этом? Наверное, я тогда приобрела определенную форму, здешнюю форму, как тот песок, который дети набирают в игрушечные формочки, чтобы лепить пирожные, а потом то, что слепилось, рассыпалось, и я снова стала собой. Наверное, так. С Дирвеном мы не были друзьями, а любовь без дружбы рано или поздно рассыпается – чуть заденешь, и ничего не осталось.

Кемурт лежал рядом с ней на тюфяке, на скрипучей железной кровати в брошенном доме, слушал ее тихий голос и возню мышей под полом. Тем временем осколки его несчастного сердца потихоньку вернулись из пяток на свое законное место, склеились и срослись обратно. Она рассказывает о себе – значит, она ему доверяет?..

Сейчас он вспоминал вчерашнюю ночь, словно хватался за спасательный круг в ледяной воде – чтобы не думать о том, что будет, если «Властелин Сонхи» хватится пропажи и доберется до него раньше, чем Хеледика.

Янжек Плец зарабатывал на пропитание и учебу в заведении «Увлекательные прогулки по Дукону». Щуплый, напористый, пронырливый, он сносно болтал на трех иностранных языках, носил очки с толстыми линзами, дрался так себе, но таскал в карманах два пружинных ножа. Напоказ, для солидности, жевал омерзительный дешевый табак, втайне тратил деньги на ларвезийский шоколад, не любил магов и собирался стать адвокатом.

Сегодняшний клиент с первого взгляда вызвал у него неприязнь. Маг. Самоуверенный пижон с ироничным прищуром. Длинные глаза театрально подведены, рот выглядит чересчур большим из-за впалых щек и острого подбородка – черты резкие, вызывающие, словно он намерен дразнить окружающих самим фактом своего существования и получает от этого немалое удовольствие. Без шляпы, темные волосы с фиолетовыми и зелеными прядями лежат в изысканном беспорядке. Из-под рукавов по аристократической моде выпущены многослойные кружевные манжеты – не просто белые, как у других франтов, а белые, черные и дымчатые, точно крылья бабочки «ночная королева», которую Янжек видел в музее естествознания. На холеных пальцах серебряные перстни, ногти покрыты лаком цвета ночного неба с перламутровым переливом. За спиной маячит телохранитель, лицо под надвинутым капюшоном до глаз закрыто черным шарфом. Маг-то средней паршивости, если без охраны никуда…

– Янжек, это клиент королевского класса, у него собственное княжество в Суринани, он платежеспособен, как нам и не снилось, так что будь пообходительнее, – доверительно предупредил управляющий. – Я бы отправил с ним Стукерта или Байжека, но они раскашлялись, лоботрясы, клиенты этого не любят, а Кальена гуляет с дамами из Нангера. Уж постарайся, чтобы господин Тейзург остался доволен.

Намек на то, что рожей не вышел, и выгуливать солидных клиентов тебя посылают, если больше некого. Янжек Плец проглотил обиду. Главное, прилично заплатят: сопроводителю причитается десять процентов от стоимости экскурсии. Хотя на деле перепадает по семь-восемь – всегда найдут, за что вычесть.

– Янжек, мне отрекомендовали вас, как лучшего экскурсовода в этом заведении, – произнес обладатель собственного княжества с понимающей улыбочкой. – Не разочаруете?

– Вас ждет увлекательная и незабываемая прогулка по Дукону, воистину дивная прогулка! – бойко посулил Янжек. – Вы увидите единственные в своем роде достопримечательности нашей столицы, которую заслуженно называют столицей пара и шестеренок!

– О, даже так? Что ж, если эта прогулка будет воистину дивной, я, со своей стороны, не поскуплюсь на чаевые… Скажем, тысяча фальденов – как вы находите, это будет достойный гонорар? Лично вам, из рук в руки, вашему управляющему знать об этом незачем. Но – с одним условием: наша прогулка и впрямь должна оказаться дивной, как вы обещаете.

Тысяча фальденов – целое состояние! Иной раз попадаются богатые иностранцы с причудами, которые сорят деньгами направо и налево. У этого господина Тейзурга на лбу написано: «Я та еще язва», но если поразить его воображение чем-нибудь таким, что есть только в Бартоге и больше нигде, он, может, и раскошелится.

– Идемте, сударь, – пригласил Янжек. – Дукон – царство математиков, изобретателей и механиков, другого такого города в Сонхи нет!

Первым делом он повез клиента на холм мастера Кнеца – беспроигрышный вариант для начала экскурсии. Экипаж с откинутым верхом катил по широким многолюдным улицам, мимо кирпичных домов с серыми от копоти статуями и грязновато-разноцветными вывесками, которые приходилось каждые два-три месяца подновлять, так быстро они темнели. День выдался ясный, солнце просвечивало сияющим пятном сквозь серо-желто-фиолетово-бурый смог, накрывающий город.

По дороге Янжек рассказывал, как обычно, об истории Дукона, основанного тысячу двести восемнадцать лет тому назад мятежным герцогом Дуконом Праглийским, выдающимся инженером своего времени. Тейзург слушал все с той же улыбочкой. «Помилуйте, да я это уже знаю, но вы говорите, говорите, забавные факты, особенно в вашей интерпретации», – промурлыкал он снисходительно, когда экскурсовод деликатно осведомился, продолжать ли ему.

Зато охранник выглядел заинтересованным. По крайней мере, Янжеку так показалось, хотя не разберешь, физиономии-то не видно – только темные глаза блестят над шарфом.

Эту братию с тяжелыми кулаками и скупо отмеренными мозгами он тоже не любил, пусть и не так непримиримо, как заносчивых магов. Но раз уж его угораздило попасть на таких клиентов, он не ударит лицом в грязь и выложит все, что полагается, хотя бы для благодарного дуболома-охранника.

Холм мастера Кнеца венчала гигантская человекоподобная фигура с цилиндрической головой, занесшая ногу над черепичными крышами теснившихся вокруг одноэтажных строений. Полая и ажурная – вся из металлических прутьев, засиженных птицами, сквозь нее виднелся городской ландшафт под дымным небом. Ясно, что топтать дома не пойдет, а все равно выглядит угрожающе.

Прокашлявшись – от смога першило в горле, обычное дело – Янжек начал рассказывать о гениальном изобретателе, который давным-давно жил на этом холме. Однажды он сделал механического человека, чтобы тот познавал мир и приносил людям пользу. Механический человек был великаном ростом с трехэтажный дом. Вначале он ко всем относился по-доброму, но окружающие боялись, что он кого-нибудь убьет, и вдобавок насмехались над ним из-за цилиндрической головы. В результате он возненавидел все человечество и в первую очередь своего создателя, который наделил его уродливой внешностью. Начал отрывать людям головы: ты мою голову высмеивал – ну, так у тебя сейчас никакой не будет. Гонялся за всеми встречными, кого не схватит, того растопчет. Ненавистного мастера Кнеца не трогал до поры лишь потому, что влюбился в его красавицу-дочь, но когда увидел барышню с женихом, так обезумел, что истребил население всего холма и нескольких окрестных кварталов, только влюбленная пара чудом сбежала. Кончилось тем, что Кнец пожертвовал собой, чтобы заманить чудовище на пустырь, где волшебники подготовили ловушку. Напоследок механический человек ударом кулака размозжил голову изобретателю, но тут маги пустили в ход заклинание, от которого железные сочленения начали вибрировать и развинчиваться, так что он мигом рассыпался на куски. Эти куски шевелились, пытаясь опять собраться вместе, однако самый молодой из магов, тоже влюбленный в дочь старого Кнеца, подбежал и выхватил из кучи металлолома артефакт, привязывающий душу к телу – это была тряпица с тайным магическим рисунком-заклинанием. Громадные стальные челюсти напоследок вцепились храбрецу в икру, и он после этого до конца жизни хромал, а девушка благополучно вышла замуж за своего возлюбленного. Прошли века, и на холме, где когда-то стоял дом Кнеца, установили эту грандиозную статую в честь гениального мастера и его взбунтовавшегося изобретения.

– М-да, унылая история, – Тейзург адресовал экскурсоводу ласковый сострадательный взгляд. – Если это главная городская легенда, чего и ждать от остального…

– Почему же унылая, сударь? – спросил задетый за живое Янжек.

Со всем политесом, на какой вправе претендовать богатый клиент.

– Персонажи удручают, – доверительно пояснил собеседник. – Вдобавок остался без ответа вопрос, что за невезучую сущность мастер Кнец засадил в свое выдающееся творение. Полагаю, это был либо человек небольшого ума, либо глупый мелкий демон. Уважающий себя демон Хиалы не израсходовал бы столь бездарно драгоценный шанс оттянуться в мире людей. И не влюбился бы в какую-то снулую девицу, о которой известно только то, что она была красивая, как же иначе, а возжелал бы по меньшей мере население целого квартала, с самыми умопомрачительными последствиями для населения…

Он произнес это мечтательно, словно сам был демоном Хиалы. Янжек украдкой тронул висевший на шее оберег от демонов, но тот был ни холодный, ни теплый – значит, с клиентом и его спутником все в порядке. Уголки губ Тейзурга чуть дрогнули, как будто обозначив снисходительную улыбку, но поди угадай, своим мыслям он улыбнулся или заметил жест экскурсовода.

– Я склоняюсь к тому, что это все же была человеческая сущность. Душераздирающие страдания по поводу осмеянной цилиндрической головы, пресные романтические чувства… Демон, даже самый бестолковый, наслаждался бы ситуацией, избегая грошовых эмоциональных ловушек. А ты как думаешь?

– Не могу определить.

– Хантре, я ведь прошу тебя не определить, а подумать. Право же, думать полезно, этому стоит научиться… Серьезно, я тебе это настоятельно рекомендую. Тот, кто не пытается думать и полагается только на свое непогрешимое восприятие, рискует в один прекрасный день оказаться в идиотском положении, могу привести сколько угодно примеров.

– В идиотском положении я уже побывал, – процедил охранник. – В «Пьяном перевале». Не беспокойся, второго раза не будет.

– Увы, нанести удар в самое сердце – это ты умеешь, этому даже мне впору у тебя поучиться…

Пока они переговаривались, Янжек, примостившийся на откидном сидении напротив клиентов, привстал, повернулся, дернул возницу за полу куртки и велел ехать к Трубе. Уж это зрелище с кого угодно собьет спесь!

Знаменитая Труба пряталась в дебрях почернелых от копоти фабрик, складов, мануфактур, доходных домов, одетых в разбитый камень каналов и многочисленных мостов, решетчатых, словно ограждение цирковой арены. В Дуконе было немало сливных труб, но Труба – только одна: увидев ее, всяк поймет, почему.

Раньше, чем она покажется на глаза, ты почуешь ни с чем не сравнимую вонь, куда там запаху помойки или сортира, а потом начнешь различать в городской какофонии будто бы рев и плеск мощного водопада. Последний поворот, выезд на набережную Бешеных Устриц – и вот она, во всей своей красе!

Возница остановил коляску на обычном месте, откуда открывался самый эффектный вид на уникальную достопримечательность. Янжек выжидающе уставился на своих иностранцев: ну что, проняло?!

– Ничего себе хрень… – потрясенно вымолвил охранник по-ларвезийски.

Господин Тейзург одарил экскурсовода еще одной сочувственной улыбкой, вытащил прямо из воздуха – ага, маг он все-таки не из самых никудышных – серебристый шелковый шарф и замотал нижнюю часть лица. Все это с изысканно обреченным видом, будто петлю у себя на шее прилаживал.

Янжек почувствовал, что остался в дураках. Тоже натянул до глаз замусоленный ворот свитера. Обычно он делал это первый, а клиенты следовали его примеру.

Труба высовывалась из осклизлой каменной стены Устричного канала, точно опрокинутая башня. В диаметре она была столь велика, что не каждый взрослый человек, встав в ее жерле, дотянулся бы до верха. Впрочем, никто в этом жерле не удержится – мигом сшибет с ног, особенно в те часы, когда идет большой сброс. Под городскими мостовыми к главной Трубе пристыковано множество других фабричных труб, и на выходе из нее иной раз хлещет с сокрушительным напором.

Канал и сейчас вовсю бурил, по взбаламученной воде кругами расходилась сизая, ржавая, зеленоватая, грязно-желтая пена.

– Я бы не назвал сие зрелище дивным, – промолвил клиент, задумчиво щуря глаза над шарфом. – Незабываемое – да, в чем-то эпатажное – пожалуй, но все-таки не дивное… Янжек, если бы я в качестве ответной любезности пригласил вас на экскурсию в Хиалу, я бы мог показать несколько достопримечательностей, весьма похожих на вашу распрекрасную Трубу, но куда более гармоничных в своей адской дисгармонии.

Ясно, господин пижон передумал расставаться с тысячей фальденов. Янжек не больно-то и надеялся… Хотя чего там – в глубине души надеялся, как безмозглый сопляк на конфетку от доброго дяди. Эти позорные ростки доверчивости надо без остатка выкорчевать: собираешься завоевать теплое местечко под дымным небом Дукона – рассчитывай только на себя. Что ж, стервозный маг лишний раз ему об этом напомнил.

– И жилые дома рядом, – заметил Хантре. – Убиться, тут еще и белье на балконах сушат…

– Если развешивать тряпки в комнатах, там все отсыреет, плесень заведется, – пояснил Янжек покровительственно: пусть он на иерархической лестнице стоит ниже богатого мага, зато выше тупицы-охранника. – Жить рядом с Трубой безопасно, волшебный народец сюда не лезет, даже если обереги слабеют. Русалки и топляны здесь натурально дохнут без всякой магии. Однажды к Трубе подобрался топлян и мигом окочурился, всплыл кверху брюхом, теперь чучело в музее, так что здесь хоть ночью можно рыбачить – никто тебя под воду не утащит.

Это чучело Янжек видел. Тварь величиной с лошадь, в потускневшей иззелена-черной чешуе, грива словно копна засохших водорослей. Копыта похожи на заплесневелые камни, а морда на темную сучковатую корягу, в приоткрытом зеве торчат острые, как шила, зубы.

– Что вы говорите, здесь еще и рыбачат?! – с театрально преувеличенным энтузиазмом осведомился Тейзург.

– Рыбы здесь нет. Если какая-нибудь по каналам заплывает, тоже дохнет, но я имею в виду, если б она была.

– Какая жалость, ни рыбы, ни устриц, которых обещает табличка с названием на стене дома…

– Устрицы водятся! Еще какие, таких нигде больше не бывает. Раковины у них цветные, как вода из трубы, а сами они в бородавках и наростах, некоторые из-за этого не закрываются. Но они несъедобные.

– Почему-то меня это не удивляет, – хмыкнул клиент.

После завтрака в Башне Обозрения – грандиозная панорама Дукона сквозь пелену смога, до пасмурного поднебесья рукой подать, а еда так себе, но сюда поднимаются не ради еды – Янжек повез своих подопечных на дневное представление в Цирк Уродов.

В зале для избранной публики царил полумрак, по углам на треножниках курились благовония – душные чувственные ароматы, уж наверняка туда по щепотке перетертых китонских грибочков сыпанули. В стенных нишах поблескивали сосуды с заспиртованными младенцами кошмарного вида: двухголовыми, безголовыми, сросшимися, некоторые вовсе не похожи на людей. Полукруглую сцену освещали лампы в виде гротескных масок, а синеватые от пудры лица артистов выглядели еще гротескней и причудливей.

Считалось, что они такими родились, а Цирк Уродов дает им возможность прокормиться, но Янжек знал, что это вранье. Их когда-то в раннем детстве изувечили, превратив обычные человеческие лица в чудовищный товар, приносящий хозяевам предприятия нехилый доход.

Время от времени по этому поводу поднимался шум, и городские власти назначали проверки, но будущий адвокат Плец понимал, что Цирки Уродов никогда не прикроют, потому что с них получают свою долю большие шишки, в том числе из герцогов и магистров. Впрочем, слухи о том, что поставщики уродов крадут детей – тоже по большей части вранье, страшилки для непослушных мальчиков и девочек. Семьи из городской бедноты сами продают их подпольным «лепилам», предложение едва ли не превышает спрос.

Не то чтобы Янжек чтил своего отца-пьяницу и сварливую мать, но он был признателен им за то, что его никому не продали, о нем худо-бедно заботились, ему дали возможность выучиться в школе – он видел многих, кому повезло меньше. И сейчас он не корячится на сцене в акробатических этюдах, развлекая пресыщенную публику, а сидит вместе с этой публикой за столиком в зале, потягивая лимонно-мятный ледяной коктейль. И это только начало, он своего не упустит.

– Хантре, тебе не нравится представление?

– Нет, – отозвался охранник.

– Позволь спросить, почему? Уж на что у меня взыскательный вкус, и то не могу не признать, что они выполняют номера виртуозно.

– Дело не в этом. Им это не доставляет удовольствия. На кого из них ни посмотри, за каждым тянутся страдания, многократно повторявшееся принуждение, отсутствие выбора. И я в первую очередь вижу это, а потом уже виртуозные номера. Дрянное заведение.

– Если его прикроют, артистам некуда будет податься.

– И это тоже, в довесок к остальному.

Янжека осенило: так вот почему парень прячет физиономию! В Башне Обозрения ларвезийцы по совету экскурсовода ничего заказывать не стали, а здесь взяли по коктейлю, но Хантре к своему не притронулся и шарф с лица не убрал. Можно побиться об заклад – он сам урод, потому его и задело за живое.

– Того же эффекта можно добиться, используя грим и маски, – добавил он угрюмо, подтверждая выводы Янжека.

– Хантре, тебе давно пора научиться наслаждаться тем, что есть, отбрасывая всяческие довески, как ящерица отбрасывает свой хвост. Попробуй?

– Я вроде бы не ящерица.

– Ну да, ну да, как же я мог забыть, для таких, как ты, хвост – наиважнейшая часть тела… Но ты все-таки попробуй, сыграй в это хоть раз, хотя бы не всерьез. Давай прямо сейчас, как ты на это смотришь?

– Обстановка не располагает, – процедил охранник с интонацией «да отвяжись ты от меня наконец».

– И кто-то еще смеет утверждать, что это я не хочу сказать «прощай» своим недостаткам. Должен заметить, мой милый, что мы с тобой друг друга стоим.

После цирка Янжек повез их по площадям с самыми интересными часами: Театральными, Павлиньими, Железнодорожными, Часами Принцессы, Часами Сапожника, Часами Двух Клоунов. Механические павлины со скрежетом распускали хвосты в натуральную величину, фарфоровая принцесса выскакивала из дворца и кружилась в танце, курсировали по жестяным волнам корабли с золочеными парусами, а Янжек отчаянно надеялся – хоть и запретил себе надеяться – что господин Тейзург сочтет все это в достаточной степени «дивным» и отстегнет ему тысячу фальденов.

Потом отправились в Паровой Дом. Коляска неспешно катила по аллее с Судейского холма, впереди раскинулся один из тех городских ландшафтов, какие можно увидеть на литографиях и открытках: здания с башенками, арками, статуями и узорными решетками, фонари, экипажи, хорошо одетые прохожие. У тех, кто не бывал здесь раньше, в первый момент возникало впечатление, что в этой картинке что-то не так. Вслед за этим наблюдатель понимал, что один из домов перемещается относительно других: угловатая темная громада с четырьмя большими трубами, из которых вовсю валит дым, ползет по улице со скоростью чворка, и это никого не удивляет, словно так и должно быть.

Увешанный вывесками Паровой Дом двигался по своему постоянному маршруту, делая остановки, чтобы впустить-выпустить посетителей. В нем располагалось несколько ресторанов, закусочных и кондитерских. Янжек повел своих иностранцев на второй этаж, в «Котлеты без гаек»: хозяин этого заведения платил ему за каждого клиента – твердый процент с заказа, без обмана – и готовили здесь неплохо.

Когда устроились за столиком в небольшом зале без окон, зато с подведенными к каждому креслу окулярами хитроумной оптической системы, позволяющей гостям любоваться улицей, Хантре откинул капюшон и наконец-то размотал шарф. Янжек, уже составивший о нем мнение и мысленно набросавший отменно безобразный портрет, вначале моргнул – убедиться, что глаза не обманывают, а потом настроение у него враз скисло.

Его грела мысль, что он разбирается в людях и запросто их читает благодаря своим отточенным аналитическим способностям, но в этот раз он даже близко не угадал. Хантре оказался красивым парнем, и как будто без скрытых изъянов. Разве что рыжий, таких в детстве дразнят, Янжек и сам натерпелся, но у него рыжина блеклая, ржавого оттенка, а у охранника волосы были огненно-рыжие.

Когда тот стянул и повесил куртку, на запястье у него сверкнул из-под рукава черного свитера браслет в виде ящерицы – то ли золотой, то ли латунный, как здешние инкрустации на полированных деревянных панелях. Наверняка латунь, золото ему вряд ли по карману, зато работа отменная – сразу видно, мастер делал.

Янжеку даже показалось, что ящерица шевельнула миниатюрной головкой. Заводная штучка с секретом. Но могло и померещиться, в зале было душно, пахло жареным мясом, вином, кухонным и табачным дымом, вытяжка еле справлялась, хотя лопастники вовсю крутились. В придачу тускло-желтый свет удивительных электрических ламп добавлял неопределенности.

Здешние лампы получали энергию благодаря движению Парового Дома – никакого масла, никакой банальной магии, одни лишь чудеса инженерной мысли, но на Тейзурга даже это не произвело впечатления. Того и гляди опять заведет свое: «А вот у нас в Хиале…» Хотя появись тут настоящий демон Хиалы – можно побиться об заклад, господин пижон первым обделается.

После обеда поехали к Верже, посмотрели при свете гаснущего заката на разгрузку судов портовыми агрегатами, похожими, как на дальнего родственника, на Механического Человека мастера Кнеца. Вода блестела, словно потемневший столовый мельхиор, даль затянуло вечерним туманом.

На клиента напало желание пройтись пешком, коляску отпустили. Янжек по-честному предупредил, что здесь неподалеку Вержейская Прорва, она захватывает часть реки, а на суше – приличный кусок городских кварталов.

– Вы, сударь, наверное, о ней слышали. Как в любой прорве, магия там не действует. Это место с дурной репутацией, можно встретить бандитов. Лучше вам не ходить по этим закоулкам.

– Нам не привыкать к таким удовольствиям, правда, Хантре? – Тейзург ухмыльнулся, как будто подначивая своего спутника. – Если от чего-то бегать, оно непременно тебя догонит, ты ведь знаешь. Прогуляемся?

– Пошли, – бросил охранник.

Про себя кляня сдуревшего клиента, Янжек потащился за ними. А куда денешься, если ему за эту экскурсию еще не заплатили?

Сумерки накрыли город, словно темное желе, как будто нависавший над крышами смог опустился до мостовой. Еще и заморосило. Безлунный вечер, но кто же видел над Дуконом луну? Для этого надо в деревню ехать. Если заходила речь о луне, Янжек представлял себе месяц с картинки в детской книжке или оклеенный серебряной бумагой круг, подвешенный над сценой в театре. Зато в Бартоге повсюду газовые фонари, а в Ларвезе, говорят, до сих пор масляные, даже в столице.

На здешних улицах с разбитыми тротуарами фонари стояли на изрядном расстоянии друг от друга. Янжек в своем поношенном костюме мог сойти за местного, Хантре с шарфом на лице смахивал на разбойника, зато Тейзург однозначно привлекал ненужное внимание. Ему бы сейчас кружева запихнуть в рукава, чтоб никому глаза не мозолили, а он вместо этого еще и веер достал – роскошная вещица, как будто китонской работы, но даже если подделка, стоит недешево.

– Тебе жарко? – спросил охранник – небось, подумал о том же, о чем и Янжек.

– Пока нет, но скоро станет жарко. Этот веер был со мной в Мезре. Давно хотел показать его тебе, да случая не было.

– Я его уже видел.

– В деле не видел.

– Судари, если мы поспешим, в самый раз успеем в Парк Фейерверков к началу грандиозного представления, которое пользуется заслуженным успехом у гостей города, – деликатно поторопил их экскурсовод.

Приманка не сработала: иностранцы шагали мимо громоздившихся в темноте угрюмых домов, как по аллее Судейского парка. Надо ли удивляться, что после поворота с улицы Мусорщиков в паучью путаницу трущобных закоулков из мутного желе возникли, заступив им дорогу, некие фигуры угрожающего вида – одна, вторая… пятая, шестая…

И это не просто парни из бедняцких кварталов, от которых недолго откупиться. Со своим плохим сумеречным зрением Янжек не сказал бы наверняка, но, похоже, в темноте на некотором расстоянии маячил стрелок с ружьем… И еще с другой стороны. Серьезная банда.

– Судари, нас хотят ограбить, – произнес он тихой скороговоркой. – Лучше отдайте им деньги и ценности. Я вас предупреждал, здесь не место для прогулок.

Если б это были те, с кем можно поладить, сейчас бы кто-нибудь сказал: «Господа, подкиньте деньжат скоротать вечерок!» – и все бы закончилось миром. Заодно словивший приключений клиент убедился бы в правоте экскурсовода. Но Янжек уже понял, что дело дрянь.

– Плохой вам выпал вечерок, господа, – по-упырьи осклабился бандит с широким, как корма корабля, небритым подбородком, блеснув золотым зубом. – Что же вы без дамочек гуляете? Была бы с вами дамочка, мы б ее себе оставили, а вас ощипали да отпустили, а нынче и с деньжатами расстанетесь, и с потрохами… Поджилки-то трясутся?

– Жаль вас разочаровывать, господа, но денег у нас нет, мы, видите ли, все потратили, – произнес Тейзург тоном воспитанного человека, в любой ситуации не забывающего о своем хорошем воспитании, ибо все остальное – ерунда и суета. – Возможно, вам понравится мой веер, я его купил в антикварной лавке… А ты отдай им браслет, который я тебе подарил в счет жалования, все равно он не золотой, а позолоченный, – обратился он к охраннику.

Янжек взмок, и поджилки у него тряслись, но в следующее мгновение он растянулся на мостовой: Хантре с выкриком «Это ты нас сюда завел!» сбил его с ног подсечкой.

Очки слетели, но не потерялись, потому что были на шнурке – чтобы повисли на шее, если свалятся. Только не бежать, хотя так и подмывает вскочить, оттолкнувшись от булыжника ссаженными ладонями, и кинуться наутек. Во-первых, догонят – их много, а бегает он чворкам на смех, во-вторых, могут пальнуть в спину. Самое правильное – лежать в грязи и не рыпаться.

Кто-то заорал благим матом. По мостовой как будто метнулась золотистая молния, и вслед за этим грохнуло, точно рядом случился небольшой взрыв. Запахло пороховой гарью.

– Берегись, у него приспособа лепестрическая!

Еще один хлопок взрыва. В этот раз Янжек даже вспышку увидел – вот это да, в руках у стрелка рвануло ружье!

Тут на него кто-то наступил, выругался, шарахнулся, но потом тоже свалился на мостовую. Экскурсовод начал неуклюже отползать к стенке ближайшего дома, одной рукой придерживая очки с треснувшими линзами.

– Янжек, да вставайте же, не то пропустите самое интересное, – услышал он веселый голос Тейзурга.

Когда приподнялся глянуть, в лицо что-то брызнуло, залепив стекла.

Вопли, топот, мельтешение.

– Янжек, вставайте, наконец, все уже закончилось, – снова позвал Тейзург. – Я понимаю, что вы сторонник разумной осторожности, и ничуть вас не осуждаю, но вы же будете локти грызть, когда узнаете, сколько всего пропустили!

Кто-то подхватил экскурсовода под мышки – умело, словно санитар в больнице – и помог встать.

– С тобой все в порядке? – спросил Хантре. – Тебе лучше было лежать, чтоб не зацепили в драке. Эй, ему понадобятся новые очки!

– Да не волнуйся, заплатим за очки. «Эй» – вот это прелестно, даже припомнить не могу, когда ко мне в последний раз так обращались… И признай, что китонский боевой веер эффективней твоих ножей и кастетов! У меня четверо, считая этого любителя дамочек и чужих потрохов, а у тебя только двое.

– Плюс двое стрелков.

– Ружьеносцы не считаются, ты ведь их не собственноручно прикончил. Так что счет не в твою пользу, и ты, как проигравший, мне должен… Не буду при посторонних о том, что ты мне должен.

– Ничего я тебе не должен, – огрызнулся охранник.

Шарф у него сбился, открыв лицо, на щеке кровоточил длинный косой порез. А что до общей картины, Янжек не сразу разглядел в тускловатом свете фонаря, сквозь разбитые и заляпанные очки, что там такое… Бандиты лежали на мостовой, кроме главаря с могучей щетинистой челюстью, который сидел, ссутулившись и перекосившись, словно набитое соломой чучело.

– Хантре, помоги! – потребовал маг. – Оставь в покое нашего экскурсовода, пока я не начал ревновать и беситься, вспомни о том, что официально ты у меня на службе, и сделай одолжение, помоги своему работодателю поднять эту вонючую тушу. Янжек, отсюда далеко до границы прорвы?

– С полчаса ходу, если не быстро. В ту сторону. Но полицейский участок и ближе есть.

– Подозреваю, что все там купленные, и нашего нового знакомого отпустят через пять минут после того, как мы уйдем, так что пошли отсюда.

Они вдвоем с Хантре поставили главаря на ноги. Тот тяжело дышал и скалил зубы, временами издавая невнятное мычание, словно разучился говорить. Руки у него свисали, как парализованные, ноги заплетались. Можно подумать, пьяный. Что же Тейзург с ним сделал, если не заколдовал? В прорве ни один маг колдовать не может.

Янжек с величайшей осторожностью, чтобы не выдавить расколотые стекла, протер очки. Как выяснилось, они были забрызганы кровью, а не грязью. О китонских боевых веерах с лезвиями он читал и в музее такой видел. Значит, господин Тейзург не только пижон и трепло – еще и драться умеет, и зачем ему тогда охранник… Ковыляя рядом с ними по неровной мостовой, Янжек все сильнее ощущал боль в разбитом колене и гадал, заплатят ему за эти треклятые приключения или нет.

Где проходит граница Вержейской Прорвы, он знал приблизительно. Когда миновали кирпичную ограду, за которой, несмотря на поздний час, вовсю дымили трубы, питая нависающий над крышами смог, охранник сказал:

– Вышли. Чувствуешь магию?

– Как восхитительный аромат игристого вина, – отозвался Тейзург.

На ограде под фонарем виднелась табличка – возможно, одна из тех, что предупреждают о прорве.

– Боюсь, до полиции еще далеко – правда, Янжек? К тому же не будем забывать о коррупции… Нет гарантии, что этот отвратительный господин, мечтавший посмотреть на наши потроха, никогда не выберется с каторги. Поэтому я намерен отправить его в Хиалу прямо здесь. Хантре, что ты об этом думаешь?

– После того, как мы его столько тащили? Издеваешься?

– Угадал, – ухмыльнулся Тейзург. – Обожаю над тобой издеваться, это так же восхитительно, как дразнить кота… Янжек, признайтесь, когда я говорил о Хиале, вы, верно, думали, что я трепло?

– Право же, сударь, я никогда не позволил бы себе помыслить такие недопустимые вещи о госте нашего города, о нашем уважаемом клиенте, – со всей искренностью, на какую был способен, заверил Янжек, в действительности именно так и думавший.

– М-м, правда? А что же вы позволили себе помыслить по поводу моих высказываний о Хиале?

– Эдмар… – произнес Хантре как будто с предупреждением.

– Я решил, что вам угодно было шутить.

– Прелестно… Значит, вы не принимаете меня всерьез? Впрочем, я нахожу, что для вас это извинительно, поскольку вы были вежливы, тут с моей стороны никаких претензий, но я просто обязан рассеять ваши заблуждения.

– Хватит уже трепаться, если хочешь, чтоб окружающие не считали тебя треплом, – перебил охранник. – Мы сдаем этого подонка в полицию или нет?

– Не испытываешь желания за него заступиться?

– Я скорее за бешеную собаку заступлюсь, – экскурсоводу показалось, что Хантре передернуло, словно гвоздем по стеклу провели. – Она хотя бы не ведает, что творит, а эта ходячая помойка все понимает.

Измученный Янжек про себя вздохнул с облегчением: гада убьют. А то богатым иностранцам все нипочем, они уедут, и еще вопрос, не выйдет ли Челюсть-Корма назавтра же из кутузки на волю. Вдруг Янжек Плец опять с ним где-нибудь столкнется – тот наверняка его узнает… Хвала богам, если все закончится здесь и сейчас, раз и навсегда.

– Боюсь, ты и впрямь классический образец несимпатичного негодяя, – обратился Тейзург к пленнику таким тоном, что поди пойми, дурачится он или говорит серьезно. – Если бы мой охранник за тебя заступился, ты мог бы рассчитывать на пощаду… Янжек, оцените – эксклюзивный номер, специально для вас!

Он щелкнул пальцами, и в нескольких шагах от них возникла туманная арка – будто дверь из ночи в пасмурный день. За ней было светло, но от этого мутного радужного сияния подкатывала тошнота, словно от вони протухшего мяса. У Янжека заныло в солнечном сплетении, как от удара. Хантре шагнул вперед и встал, заслонив, между ним и проемом, так что на дальнейшее экскурсовод смотрел из-за его плеча.

Там, за аркой, кто-то был. На туманной перине сплелись в объятиях две девушки… Если это девушки, а не что-то другое… Одна фарфорово-белая, с копной серебристых волос, звериными ушами на макушке и пышным серебристым хвостом, как у лисицы. Другая мертвенно-синяя в черных узорах – это на ней трико или такая кожа? Волосы у нее были кроваво-красные, как будто мокрые, полумесяцем торчали рога, и вдобавок извивался лаково черный хвост, длинный, суставчатый, как у чудовищного скорпиона.

Ноги подломились, и Янжек где стоял, там и сел, не почувствовав удара о мостовую. Хотелось зажмуриться, но он все равно смотрел на них, как завороженный.

– Золотоглазый!.. – завизжали демонические девицы, то ли обрадовано, то ли свирепо, кто их разберет.

– Мои драгоценные, у меня для вас сюрприз. Этот господин сам признался, что обожает играть с дамочками в рискованные игры, и еще он питает слабость к дымящимся теплым потрохам, так что для него знакомство с вами будет истинным подарком Акетиса. Примите в дар! – Тейзург толкнул бандита под арку. – Лисичка, буду признателен, если ты его допросишь: меня интересует, случайно мы встретились в темных закоулках или он выполнял чей-то заказ. Целую ручки, ножки и очаровательные хвостики, мои красавицы!

Демоницы послали ему воздушные поцелуи. Громила барахтался в тумане, клубящемся возле их ложа, словно тонул в зыбучке.

В следующее мгновение арка исчезла. Пустырь с блестящими черными лужами, за ним виднеется в темноте длинное одноэтажное строение с единственным фонарем возле крыльца, и ничего необычного.

– Ты чокнутый… – тоскливо процедил охранник. – Не мог просто его пристукнуть?

– Нехорошо думать только о себе, – терпеливо и ласково возразил Тейзург. – Право же, Хантре, ты как ребенок. Оставили бы мы здесь труп, подкинули бы лишней работы дуконской полиции…

– Мы и так оставили кучу трупов.

– Спишут на поножовщину. Другое дело – мертвец в единственном экземпляре, такая находка предполагает сыскные действия. К тому же я подбросил новую игрушку Серебряной Лисе и Харменгере, я позаботился о торжестве справедливости во славу Акетиса, я подарил незабываемые впечатления нашему экскурсоводу, в порядке компенсации за доставленное беспокойство. Постоянно быть альтруистом – это пресно и небезопасно, но время от времени стоит давать волю душевным порывам и делать добро.

– Какое добро? – прошипел Хантре.

– А компенсацию я бы лучше деньгами… – пробормотал Янжек будто бы себе под нос, с трудом поднимаясь на ноги.

– О чем разговор, свою тысячу фальденов вы заработали. Хантре, когда же ты отучишься лицемерить? Я ведь спрашивал, не хочешь ли ты за него заступиться! Спрашивал или нет?.. Последнее слово было за тобой, и что ты ответил?

Охранник промолчал. Демонстративно замотал лицо шарфом, не обращая внимания на порез. Уставился на спутников, засунув руки в карманы, словно хотел сказать: «Мы пойдем, наконец, или так и будем здесь торчать?»

– Янжек, ведите нас туда, где можно поймать коляску, чтобы доехать до приличного ресторана. Хорошее вино, достойно сваренный шоколад, приятная ненавязчивая музыка – что-нибудь в этом роде. Паровая экзотика не обязательна, главное – душевная атмосфера, чтобы Хантре пошел на мировую со своей совестью. Когда он с ней не в ладах, он невыносим. Вы, верно, решили, что я держу охранника, чтобы он охранял меня от злоумышленников? Да помилуйте, я не нуждаюсь в защитниках, его задача – охранять от меня всех окружающих. Правда, Хантре?

Тот не ответил.

Хромая рядом с ними по скверно освещенной улице, Янжек прикидывал в уме, какую часть заработанной суммы он положит на сберегательный счет в банке, а какую потратит. Эти размышления помогали ему терпеть и боль от ушибов, и насмешливую болтовню клиента, пребывавшего после всех злоключений в отменном настроении.

О Вратах Хиалы он старался не вспоминать, как о муторном ночном кошмаре. Хвала богам, что в своих криво сидящих треснувших очках он видел эту картинку нечетко. Плохое зрение всегда казалось ему проклятием, пять лет жизни отдал бы за то, чтоб избавиться от близорукости, даже десять… Но сейчас он был только рад, что не смог увидеть все подробности.

На улице Костяной Рыбы попался экипаж, доехали до «Приюта полуночников», там Тейзург вручил ему обещанную тысячу фальденов. С Хантре они за ужином мало-помалу начали обмениваться репликами.

Янжек тоже через силу поел, хотя аппетита не было. Остатки потихоньку сложил в припасенный бумажный пакет, запихнул в карман – можно будет сэкономить на завтраке. Не каждый раз «гости города» приглашали его за стол и кормили за свой счет, чаще приходилось ждать в сторонке, надо пользоваться случаем.

Расставшись с ними, поехал домой в наемной коляске – не ради шика, а чтобы не ограбили по дороге. Когда поднимался в свою чердачную каморку, на площадке между четвертым и пятым этажом встретился сосед-однокурсник, тоже снимавший тут жилье.

– Ничего себе выглядишь! – присвистнул он, подняв повыше ручной фонарь. – Тебя побили или сам упал? Что случилось?

– Клиенты психи, – лаконично объяснил Янжек.

В Абенгарте она не подводила, и здесь не подвела. Появилась, когда Кемурт беспокойно дремал, привалившись к стене в пыльном потайном чулане. Использовала какое-то колдовство, он заметил чужое присутствие только в последний момент, напрягся, но тут же услышал негромкое: «Кем, это я».

Глаза с приподнятыми к вискам уголками лунно мерцали, заплетенные в косу волосы тоже окружал ореол слабого сияния.

Пока сидели и ждали, Хеледика шепотом рассказала, что приехала во дворец с кухонным фургоном, который доставил припасы для праздничного ужина. Оделась, как девчонка-прислуга, во дворец то и дело брали новых девчонок и мальчишек, которые надолго не задерживались – бесследно исчезали. Благодаря волшебному ожерелью Лорма не нуждалась в ежечасных порциях крови, чтобы сохранять облик юной дамы, но ей все равно постоянно хотелось есть. Незнакомые лица никого не удивляли, так что ведьма с деловитым видом затесалась в толпу слуг, а потом, улучив момент, пробралась в секретные коридоры.

У нее были карманные часы в заглушающем тиканье футляре. Начало назначено на полшестого: бракосочетание короля Дирвена и Лормы, возложение ларвезийской короны на чело королевы в присутствии иностранных послов и поддержавшей смену власти знати, поздравительные речи, парадный ужин и бал.

Хеледика выглядела собранной и немного напряженной.

– Справишься, – шепнул Кем. – В Абенгарте круче бывало, помнишь, когда у нас зарубаны на пятках висели, а мы второй день не жравши…

– Конечно, справлюсь, – Хеледика придвинулась ближе, коснулась его плечом.

Так и сидели, пока не подошло время действовать.

Первая часть торжественной церемонии должна была пройти в Большом тронном зале. Главная трудность: песчаной ведьме надо подобраться как можно ближе к Лорме, коридоры по периметру зала для этого не годятся – слишком велико расстояние от стен до возвышения с троном. Между первым и вторым этажом тоже есть потайные ходы, но в полный рост там не выпрямишься, можно только ползать на четвереньках.

– Я и лежа станцую, – лунно-кошачьи глаза Хеледики светились холодно и азартно.

– Лежа?.. – оторопело переспросил Кемурт: ему вспомнились слова замученного сумасшедшего поэта.

– Так даже надежней будет. А что такого?

Он рассказал о Сухрелдоне.

– Как он сказал: «пусть не забудет про меня», и дальше о небесном чертоге? Это он попросил о помощи… Я смогу сделать то, что он имел в виду, даже через стенку. Сходим туда после того, как закончим с Чашей.

Кем не стал спрашивать, «что он имел в виду». И так понятно.

Они забрались в темную полость под тронным залом через лаз, к которому вела пыльная железная лесенка, и поползли к центру обширного помещения. Как будто находишься под гигантским прессом, еще чуть-чуть – и тебя придавит, расплющит… Без паники, реальные опасности тут совсем другие: занозить ладонь, стукнуться головой о потолок, напороться на торчащий гвоздь, вляпаться в мышиный помет.

Наверху шумела невидимая толпа: шаги, скрип паркета, шорохи, разговоры. Потом кто-то зычно провозгласил:

– Его величество король Дирвен, Повелитель Артефактов!

Гомон стих.

– Туда, – определила ведьма, когда Дирвен недовольно высказался:

– Давайте уже начинать, какого чворка тянуть!

Перед этим диверсанты ползали кругами, пытаясь понять, где находится трон.

Кто-то начал почтительно оправдываться, ссылаясь на протокол. Кемурт похолодел, когда в разговор вплелся мелодичный женский голос:

– Немного подождем, любимый, и если эти жрецы не явятся, пусть пеняют на себя.

Это она приходила в подвал к Сухрелдону.

Добравшись до нужного места, вор снял висевшую на шее котомку с Чашей Таннут и растянулся на полу, пристроив голову на согнутом локте.

Хеледика перевернулась навзничь, распустив мерцающие волосы, вытащила сверток, достала Чашу и поставила себе на живот. Предупредила:

– Сейчас лучше отползи подальше.

Он так и сделал.

– Обойдемся без жрецов, – произнес наверху вальяжный мужской голос. – Негоже королю ждать опоздавших, начинайте церемонию!

А это спутник Лормы, который вместе с ней допрашивал видящего.

Оркестр заиграл бравурный марш, однако после первых тактов мелодия прервалась: облажались, это же гимн свергнутой династии Дарчеглерум, последний представитель которой наверняка сидит на цепи в подвале, если его Лорма до сих пор не сожрала. После заминки зазвучала «Розовая соната», ее обычно исполняют на свадьбах в честь юной невесты. Самое то для древней, как Унский хребет, вурваны.

Когда музыка смолкла, кто-то завел похвальную речь в честь прекрасной и мудрой королевской избранницы, верной подруги Повелителя Артефактов. Вот тут-то Кемурту и начало казаться, что он лежит не в пыльном промежутке между полом и потолком, которым совсем чуть-чуть не хватает, чтоб воссоединиться, а на берегу океана, и рядом накатывает на песок прибой, а дальше, в темноте – бескрайняя водяная бездна.

Он взглянул на Хеледику: ее разметавшиеся волосы колыхались, как зыбь на море в лунном свете, и сама она двигалась – лежа навзничь, оставаясь на месте, она танцевала волнующееся море, она сама была волнующимся морем, и Чаша Таннут у нее на животе как будто покачивалась на волнах. Из Чаши исходило сияние, синевато-зеленое, как морская вода. Кем глядел, завороженный, ощущая и необъятный простор, и легкую качку, и солоноватые брызги на губах… А потом наверху умолкли – и вслед за мертвой паузой раздались возгласы, кто-то завопил дурным голосом, что-то упало и разбилось, и тогда все разом тревожно загомонили, словно там драка или пожар.

– Получилось, – сказала ведьма, переставив Чашу на пол. – Смотри!

Зажегся шарик-светляк, и Кемурт увидел, что в прозрачной воде что-то плавает: как будто множество черных обрезков – крохотных, фигурных, похожих на нарисованные тонким пером закорючки. Они постепенно тонули, но не оседали на перламутровое дно, а попросту исчезали, их становилось все меньше. То ли растворялись, то ли уходили через Чашу во владения Госпожи Пучины.

– Что это?

– Иероглифы, которые были на ожерелье. Мне удалось вернуть их Таннут, и ожерелье перестало быть волшебным предметом, а Лорма приняла свой истинный облик.

Сверху доносился топот, ругань, обережные молитвы, крики, кто-то пытался успокоить людей, кто-то требовал, чтобы гости немедленно освободили помещение, а кто-то другой распоряжался, чтобы никого не выпускали.

Кем завернул Чашу в платок, убрал в котомку, и они поползли к лазу с лестницей. Теперь надо вернуть артефакт на место, и чтобы никаких улик, что его кто-то брал.

Благодарение Ланки, в королевском кабинете никого не было. Про себя молясь Таннут, чтобы не прогневалась, вор поставил Чашу туда, где ее прятал Дирвен. К этому времени от иероглифов следа не осталось: в чаше-раковине была только прозрачная морская вода, ничего, кроме воды.

– Идем к Сухрелдону, – сказала песчаная ведьма. – Надо его освободить, тем способом, каким это возможно… Он ведь сам попросил. И он видящий, может что-нибудь про тебя сказать, а тебе еще вторую часть надо выполнить.

Подвал словно вымер: вся охрана ушла смотреть на торжество и сейчас, должно быть, принимала участие в общей суматохе. Безумного поэта было слышно издали:

В этот раз его камеру освещала подвешенная на крюк лампа, хотя он был там один. Тусклый желтоватый полумрак – ровно столько, сколько нужно, чтобы узник мог видеть прислоненное к противоположной стенке зеркало, мутное, как грязная лужа, и в нем свое отражение. Одежду у него забрали, и он сидел, скорчившись в три погибели. Голый, жалкий, истерзанный, лиловый от кровоподтеков.

Глянув в окуляр, Кем уступил место Хеледике, а поэт продолжал бормотать:

Ведьма отстранилась от окуляра и начала двигаться в одном ритме с речитативом Сухрелдона – стоя на месте и не отрывая ступней от пола, в этом изломанном танце участвовали только ее колени, руки и плечи.

– Тогда в чертог Кадаха мчись – тебя здесь ничего не держит! – опередив его, закончила Хеледика.

Взметнула руки в последнем движении и уронила, как будто враз лишившись сил.

Из-за стены донесся короткий хрип и звяканье цепей, потом наступила тишина.

Кем приник к окуляру: изувеченный маг лежал на полу, не подавая признаков жизни.

– Добрых посмертных путей, – тихо произнесла песчаная ведьма. – Он уже не здесь. Идем.

Они выбрались из дворца потайным ходом, который вел к дровяным сараям на задворках министерских зданий, и смешались с толпой, собравшейся на раздачу королевского угощения. В толпе еще не знали, что свадьба сорвалась, и кричали: «Хвала их величествам!»

Кемурт и Хеледика, спрятавшая волосы под низко повязанным платком, тоже разжились пирожками – с ливером и с яблочным повидлом. Пирожки были тощенькие, плоские, как лепешки, зато их напекли много, хватало на всех. Без амулетов Кем не рискнул бы полезть за ними в давку, даже с амулетами не рискнул бы, но у него живот подводило от голода.

– Сухрелдон, добрых ему посмертных путей, был влюблен в тебя, – пробормотал он сбивчиво, когда вышли на запущенную безлюдную улицу с особняками, от которых веяло позапрошлым веком, и разросшимися акациями за коваными оградами.

– В меня многие влюблены, – отозвалась песчаная ведьма. – Это из-за воздействия нашего племени на людей.

«И я тоже», – хотел сказать Кемурт, но вместо этого усмехнулся:

– Ты его отправила в чертог Кадаха. Он достоин уважения за то, что не стал служить этой шайке, и, наверное, попадет туда. Но он же всех там замучает своими виршами!

– А может, ему хотя бы Кадах объяснит, что если ты любишь стихи, но не обладаешь талантом, лучше их не писать, а читать. И заниматься чем-нибудь таким, что у тебя получается хорошо.

– Точно. Тогда он в следующей жизни будет не плохим поэтом, а ценителем поэзии…

Кемурт шагал рядом с Хеледикой по благоухающей акациями темной улице, и ему хотелось говорить о чем угодно, только не о том, что через пару дней надо будет вернуться во дворец и выполнить номер, по сравнению с которым кража Чаши Таннут – детские игрушки.

 

6. Золото для Шныря

Лагерь абенгартских беженцев раскинулся у отрогов Сновидческого хребта в Меновой долине. Шатры, палатки, шалаши, экипажи с опущенными на землю оглоблями выстроились ровными улицами, и каждой улице был присвоен порядковый номер. Овдейская дисциплина даже здесь взяла свое, несмотря на развал прежнего миропорядка, отсутствие удобств и сомнительный завтрашний день.

Сверху все это напоминало ряды заплат, аккуратно нашитых на чиненное-перечиненное одеяло. Вдали виднелась крепость Треген, похожая на вырезанное из серого камня украшение для каминной полки. Хенга Кьонки, рыжая, встрепанная, с прицепившимся к штанам прошлогодними репьями, забралась по склону так высоко, как сумела, хотя подошвы скользили по старой хвое, и ветер рвал полосатый красно-белый шарф.

Хенгеда Кренглиц замотала бы простуженное горло серым шарфом, но Хенга – другое дело. Их теперь двое. И это вовсе не бред повредившейся в уме от пережитых лишений барышни, а сознательно принятое решение. Она думала об этом всю дорогу от столицы до северных гор. Она хочет быть Хенгой. Ей решать, кем она будет.

Девушка уселась на хвойную подстилку. Склон был до того крутой, что по нему можно съехать, набирая скорость, пока не обнимешься с сосной или не влетишь в кустарник.

Эвакуированные из Абенгарта волшебники выбрались за пределы той территории, которую контролирует Повелитель Артефактов, но в безопасных приграничных землях жилья было негусто: оккупированный высоким начальством Треген, несколько торговых факторий, поселки с трактирами-гостиницами, рассчитанными на полдюжины постояльцев. Если Дирвен расширит сферу своего влияния, им останется уйти в тундру.

Хенга вцепилась в почву, в ладони вонзились засохшие хвоинки. До чего же ей хотелось отомстить этому ничтожеству… Ей не больно, песок стирает, но знание о том, что случилось, никуда не делось. Если подвернется возможность поквитаться с Дирвеном, за ней не пропадет.

Пришла мыслевесть: глава министерства Благоденствия ждет Хенгеду Кренглиц с докладом. Пришлось почтительно извиниться за то, что в настоящий момент она явиться не может, так как думала, что ее очередь наступит позже, и отправилась в лес поискать орехов. Ферклиц не стал ей выговаривать, назначил на завтра – ему было, чем заняться, беседы с руководителем дожидалась целая толпа функционеров.

Насчет орехов она соврала, ее понесло сюда без всякой разумной причины. Хенгеда Кренглиц была городским агентом, и сегодня состоялось ее первое знакомство с дикой природой.

Спуск занял около двух часов. Приходилась огибать то непролазный кустарник, то муравейник, то овраг с остатками лежалого снега, присыпанного древесными семенами и порыжелой хвоей. В Аленде все цветет, а в северных краях в месяц Водоноса весна только начинается.

Местами Хенга передвигалась на карачках, хватаясь за все, что под руку попадалось: все равно этого позорища никто не видит. Порой возвращалась обратно в поисках безопасного пути. Пласохи, лесные твари с вороньим оперением, мощными когтистыми лапами и кукольными головками, наблюдали за ней, мечтая, чтоб она свернула шею. Возбужденно переговаривались высокими скрипучими голосами, но подлетать близко не смели – чуяли боевой амулет.

Лишь однажды, меж двух невидных за прошлогодним бурьяном оврагов, одна из них сиганула наперерез, едва не мазнув ее по лбу крылом. Хенга успела разглядеть недоброе восковое личико размером с кулачок и венчик перьев на макушке. Вместо того чтобы шарахнуться, девушка присела, где стояла. Понимая, что эта атака была затеяна неспроста, осмотрелась, не поднимаясь с четверенек – и обнаружила с обеих сторон естественные ловушки: если б она отсюда скатилась вправо или влево, ей бы костей не собрать.

После этого пласохи увеличили дистанцию, но не отстали. Им нужна раненная или неудачно упавшая жертва, чтобы можно было разорвать когтями плоть и налакаться крови. Не теряя надежды, они сопровождали ее до конца, пока она не набрела на тропу, которая вывела к опушке.

Дальше начиналась Меновая долина: жители просвещенного мира с давних времен торговали здесь с жителями тундры. Впереди виднелись серые, бурые, бежевые чотуны – конические хижины, крытые оленьими шкурами.

Пахло навозом, копченым мясом, псиной, медвежьим жиром. От устроенных под открытым небом очагов тянуло дымом. Люди тундры при необходимости могли обходиться без огня, но их шаманы запросто добывали огонь, а шаман тут каждый пятый-шестой. Как раз они-то и приходили в Меновую долину торговать с овдейцами: их соплеменники считали, что простого человека южане перехитрят – моргнуть не успеешь.

Хенга не знала их языка, но иные из пришельцев говорили по-овдейски. Она замедлила шаг, услышав гортанно-певучую речь толмача, который вел неторопливую беседу с закупщиком из фактории:

– Каменный Глаз не пришел, не ищи его. К морю пошел, сон ему был, а какой сон, того никто не знает, про то не сказал шаман. Бывают такие сны, которые надо рассказать людям, и бывают сны, которые не надо рассказывать.

– У меня с ним сделка, я ж ему дал задаток…

– Сны важнее задатка, – возразил толмач терпеливо, словно увещевал малого ребенка. – Пришли Два Хвоста, Мох в Кулаке, Заячья Лапа, Серое Крыло, Догнавшая Моржа. Меняйся с ними!

В сооруженных из жердей загонах стояли низкорослые олени. Вокруг чотунов сидели и лежали собаки, они вовсю линяли, невесомые клочья шерсти плавали над вытоптанной землей, липли к штанам и подолам.

Между стойбищем северян и лагерем абенгартцев вклинился рынок, там вовсю шел натуральный обмен, оправдывая название долины.

Хенгу интересовали амулеты. Из Ларвезы она вернулась без ничего, дома даже подходить к своему тайнику не стала, опасаясь, что Дирвен может почуять ее через какой-нибудь артефакт. В Трегене ей выдали незатейливый табельный набор: «Щит», «Удар», «Лечебный», «Правдивое око», «Мыслевесть» – самое необходимое, и на том спасибо. Зато у северных шаманов можно что-нибудь выменять, по части амулетов они признанные мастера.

Был у Хенги еще один артефакт, «спящий», неведомо для чего предназначенный: пожелтелая шляпная роза из белого атласа, с торчащими нитками и чем-то твердым внутри, вроде камешка. Осталась лежать на сидении кареты после болтливой попутчицы. Когда девушка вылезла на конечной станции, ее окликнул смотритель, заглянувший внутрь на предмет забытых вещей:

– Сударыня, вы тут безделку свою потеряли, приберите! Терять не положено.

Хенгеда молча сунула розу в карман. Позже вспомнила о ней, достала, чтобы выкинуть – и сразу почувствовала: вещица непростая. Для чего она предназначена, так и не разобралась, но решила, что можно обменять ее у кочевников на что-нибудь понятное и полезное.

Кроме артефактов на рынке предлагали сушеные ягоды, ножи, топоры, шкуры, ткани, цветные нитки, соль, сахар, чайную заварку, зеркальца, кованые пряжки, обувь, плетеные шнурки, посуду, вяленую рыбу и оленину, украшения и фигурки из моржового клыка, целебный мох в мешочках, всякое мелкое барахло, которое привезли с собой беженцы. Хенга прошлась по рядам, больше разглядывая людей, чем товары.

Кочевники тундры и пришельцы с юга отличались не только внешностью, говором и одеждой. Первые были спокойны и улыбчивы: у них жизнь течет по-прежнему, никаких напастей, и это нашествие их не пугало – скорее, сулило выгоду. Вторые прятали нервозность за собранностью и сдержанностью. Они тут не на месте, и кто знает, что их ждет дальше: а ну, как дотянется сюда Дирвен, и тогда одна дорога – на крайний север, за Сновидческий хребет.

Попадались на рынке и такие персонажи, насчет которых не враз определишь, к какой категории их отнести. Например, вот эта женщина в расшитой обережными узорами наланхе. Одета как дикарка, но косы не темные, а соломенно-золотистые, и глаза не раскосые, и на носу веснушки. Овдейка ведь, никаких сомнений, хотя держится вместе с девчонкой из тундры. Миловидная, но сквозит в чертах ее лица что-то неуловимо отталкивающее, неприятное…

Хенгеда остановилась, наблюдая за ней искоса и не понимая своей реакции: что здесь могло так сильно зацепить – взгляд этой ряженой незнакомки? Вовсе нет, озиралась та с интересом и некоторой робостью, словно провинциалка на улице большого города. Может, не человек?.. Тоже вряд ли: на ней столько оберегов, защищающих от народца и демонов, что будь она нечистью, тут бы ей и конец пришел.

– Кто это? – вполголоса спросила Хенга, присев около продавца амулетов, раскладывавшего на шкуре свой товар. – Светловолосая женщина из наших, в вашей одежде.

– Это, девушка, Золотое Облако, жена Заячьей Лапы. Почему ты ее испугалась?

«Я – испугалась?.. А ведь испугалась, да… Почему?..»

– Как ее звали раньше? – задала новый вопрос Хенгеда, в надежде, что ответ прояснит ситуацию.

– А раньше ее звали Серое Облако, – невозмутимо сообщил собеседник. – Шаман Заячья Лапа свою жену в тундре нашел. У нее есть защитник, кто ее обидит, на того он рассердится, знай об этом, девушка.

– Я не собираюсь ее обижать, я только хотела спросить, кто она такая.

Хенгеда начала перебирать артефакты на кожаных шнурках, потом вытащила из кармана замусоленный атласный цветок:

– Смотри, что я могу предложить.

Кочевник с круглым смугловатым лицом рассматривал розу, храня непроницаемое выражение, наконец покачал головой и произнес:

– Бери взамен пять моих амулетов, – словно опасаясь, что иначе она не поймет, показал пятерню. – Сама выбери, что возьмешь.

Хм, тогда, может, и меняться не стоит? Но даже если она сейчас продешевит – все равно она понятия не имеет, для чего годится эта роза. Отдав ее продавцу, Хенга пополнила свой арсенал и направилась к овдейскому лагерю.

По дороге ей снова попалась Золотое Облако, возле лотка с пряжей и прочим хозяйством для вязания. Хенга увидела изуродованные кисти ее рук, прежде спрятанные под длинными вышитыми рукавами наланхи: на правой средний и безымянный палец без верхней фаланги, на левой не хватает мизинца. Женщина перебирала крючки и спицы, как будто примериваясь, сможет ли вязать, несмотря на свое увечье. Юная спутница на ломаном овдейском уверяла ее, что сможет, и рассказывала про какого-то охотника с обмороженными руками, который выучился все делать лучше прежнего.

Ну и дешевка, с раздражением подумала Хенгеда, отвернувшись. Уж лучше благородная некрасивость, чем вот такая слащавая миловидность. Волосы цветом как лежалая солома, вульгарно припухлые губы, в придачу веснушки, как будто на лице мухи свадьбу сыграли. Самый отвратный тип внешности. У этого шамана совсем нет вкуса.

С детства приученная раскладывать все по полочкам, Хенгеда наконец-то увидела нужную полочку: дело не в самой этой тетке, а в ее наружности – тот же типаж, что у Дирвена, только в женском варианте.

У нее и раньше сводило скулы от презрения, если какой-нибудь молодой человек или девица напоминали ей «Повелителя Артефактов», чтоб ему сдохнуть и стать игрушкой демонов Хиалы. А эта ну очень похожа… Сонтобия Кориц после плена у шепчущего народца выглядела старухой, она видела магический портрет Сонтобии. Хотя есть поверье, что при определенных обстоятельствах жертва пшоров может вернуть себе то, что было отнято. Эту женщину шаман Заячья Лапа нашел в тундре, и у нее есть защитник, которого лучше не сердить.

– Я про нее не скажу, – тихонько пообещала Хенга, повернувшись на север, навстречу дующему с гор ветру.

А про себя дополнила: «Рыжий дурак, больше некому, такой рычаг воздействия чворкам скормил… Все рыжие не в ладах с головой».

И в следующий момент вспомнила о том, что сама она теперь тоже принадлежит к этой непочтенной категории.

– Что это за кот?

– Не все ли тебе равно? Лучше оцени, как изящно и безжалостно я разделался с Дирвеном, и в придачу заставил его думать, что девочки с нами, так что незачем искать их на северных дорогах или в Аленде…

– Не заговаривай мне зубы. Я спросил, что это за кот?

– Ревнуешь? М-м, какая прелесть… Мне безумно приятно, и я мог бы тебя помучить, но вместо этого честно признаюсь, что кот несуществующий. Наваждение, сотворенное для комплекта: мягкое кресло, чашка ароматного кофе, ласковый котик на коленях – все атрибуты идиллического уюта… Мне показалось или тебе и впрямь что-то не нравится?

– Он похож на меня, – процедил Хантре.

– Правда?.. А ведь и в самом деле, вылитый ты… Поразительное совпадение!

– Значит, совпадение?

– Ты же не допускаешь мысли, что я нарочно? – ухмыльнулся Тейзург.

Возле двери истуканом стоял дворецкий, преисполненный официоза и почтения, на серебряном с чернью подносе белели две визитных карточки. Повинуясь жесту своего господина, он подошел торжественной поступью, а когда поравнялся с Хантре, сидевшим на подоконнике, неодобрительно поджал губы.

– Это почти интересно… – вскинул бровь Эдмар, разглядывая визитки. – Что ж, пригласите их.

Церемонно поклонившись, старый слуга направился к выходу.

– Крамжек, постойте! – окликнул Тейзург. – Вы мне что-то еще хотели сказать? Ну же, смелее, не стесняйтесь!

– Диван в Западной гостиной, сударь. Коли изволите посмотреть, сами увидите – вся обивка негодная, словно ее, прошу прощения, когтями драли. Старинный перламутровый штоф с розанами, слыханное ли дело, сударь, этакую вещь бессовестно портить! И ведь я его, злодея, вчера на месте застукал… Иду мимо с лампой и грелкой, слышу – кто-то шоркает, будто кошка туда пробралась. Я дверь приотворил, посветил, а эта нечисть как сверкнет на меня глазами из темноты – не понравилось, что помешал!

– Пожалуй, я шокирован… Могу ведь я иной раз позволить себе такое удовольствие – испытать шок по достойному поводу? Это как бокал полынной настойки… Но вернемся к погубленному дивану. В приличных домах подобному безобразию не место, вы со мной согласны, мой безупречный Крамжек?

– Несомненная правда, сударь, – подтвердил дворецкий сдержанно.

При всем своем лоске образцового слуги, иронию он улавливал, и его от нее коробило.

– Вы что-нибудь предприняли, чтобы пресечь беспардонные действия невоспитанной нечисти, бесчинствующей в моем доме?

– Я в него, сударь, грелкой кинул, а он увернулся да и сбежал. Прошмыгнул мимо меня и умчался по коридору. Впотьмах немудрено промахнуться, у меня только и была переносная лампа с заклятой свечкой, а охочая до мебели бесчинная тварь и без света обойдется.

– Как легко в наши дни стать жертвой злого умысла, – с философской печалью заметил Тейзург. – Хантре, что скажешь?

Наемник пожал плечами: мне-то какое дело? Дворецкий бросил на него еще один осуждающий взгляд.

– Крамжек, пригласите сюда этих забавных господ.

После того как тот удалился, хозяин дома кротко произнес:

– Знаешь ли, Хантре, когда я приобретал эту недвижимость, меня заверили, что мебель в Западной гостиной – умопомрачительно ценный антиквариат, восемьдесят лет тому назад подаренный герцогом Правундером его пассии, заодно с особняком. Очаровательный гарнитур, в особенности был хорош растерзанный диван.

– Вот на нем-то герцог и задушил свою пассию, – отозвался Хантре. – Ее же шарфом. Из ревности. Потом мерзавец соврал, что убитая страдала удушьем и не пережила очередного приступа. А на диване остался след – как будто он был опутан нитками или паутиной, ты тоже мог бы увидеть, если бы применил заклинание. Эта дрянь действует на тех, кто в подавленном или тревожном состоянии. Тебе нипочем, а кто-нибудь другой сядет – и провалится в муть чужих эмоций, и потом будет таскать это на себе, пока оно не истает. Тот, у кого мало жизненной силы, мог бы из-за этого заболеть. Я разорвал эту паутину, больше ее там нет. Успел до того, как прилетела грелка. Кстати, для этого не обязательно быть мной, то же самое умеют делать обычные кошки. Обивку поменяешь, не проблема.

– О, так ты не только привел в негодность антикварную мебель, ты еще и уничтожил восхитительные тенета старинного зла, презрев их музейную ценность? Полагаю, мне и впрямь стоит обойти весь дом и поближе познакомиться с обстановкой, чтобы выяснить, куда еще тебя нельзя пускать… И почему же ты сразу определил герцога в мерзавцы, разве у него был дурной вкус? По здешней мебели не скажешь…

– Потому что ревность – повод для разрыва отношений, а не для убийства.

– Ты в самом деле так считаешь? Ужас… А как же любовная романтика?

– Если для тебя романтика – это бытовой криминал, то я однозначно не романтик.

Дверь вновь открылась, и в гостиную вошли двое господ в черных сюртуках и дорогих шейных платках в темную клетку, с лоснящимися зализанными шевелюрами, нафабренными усами и золотыми часами на цепочках. Один поджарый, другой рыхловатого сложения, но было в их физиономиях неуловимое сходство. Сразу видно, что перед вами люди основательные и серьезные – не из тех, кто тратит время на пустяки.

Их звали господин Хец и господин Стауфальф, оба занимали высокие посты в Департаменте противодействия внешним угрозам.

Тейзург запрятал подальше свои провоцирующие улыбочки и тоже стал серьезен под стать гостям, а Хантре переместился с подоконника в кресло.

Как выяснилось, Департамент в курсе их замысла и очень заинтересован в том, чтобы они преуспели. Все Накопители на территории Бартоги уже находятся в процессе демонтажа, чтобы так называемый Повелитель Артефактов не смог взять их под контроль. Мастер Бруканнер – непревзойденный профессионал, он отправится в алендийский Накопитель вместе с господином Тейзургом. Департамент позаботится о прикрытии. Будет целесообразно, если господин Кайдо останется в Дуконе, чтобы работать совместно с сотрудниками Департамента и поддерживать связь с его сиятельством князем Ляранским, поскольку для уничтожения Накопителя вряд ли потребуется его непосредственное участие.

Тут Эдмар картинно вскинул бровь, но что он собирался сказать по поводу завуалированной вербовки его наемника – никто не узнал, потому что Хантре опередил:

– Потребуется. Я пойду туда вместе с Тейзургом и Бруканнером.

– Но зачем, господин Кайдо? – осведомился Хец. – Вы же не подрывник. Вы боевой маг и видящий, но использовать свои способности по первому пункту вы там не сможете, а по второму – нет необходимости. Ваши бартогские коллеги, сведущие в Накопителях, уже снабдили нас информацией касательно того, на что необходимо обратить внимание. Мы в курсе, что господин Тейзург вместе с господином Орвехтом участвовал в обезвреживании мезрийского Накопителя…

– К тому же не помешало бы от него избавиться… – пробормотал Эдмар в сторону, чуть слышно, храня любезное выражение на лице.

Стауфальф и Хец сделали вид, будто не расслышали.

– Если они пойдут без меня, шансов на провал – девять с долями из десяти. Если я пойду вместе с ними – половина на половину, это намного лучше.

– Не соблаговолите уточнить, почему? – поинтересовался Хец.

– С этим неясно. Как будто я там должен буду сделать что-то ключевое. Как будто что-то абсурдное, неправильное, но это поможет нам довести дело до конца.

Вы, наверное, хотите спросить: а что же в это время делал Шнырь?

Пока Кем-амулетчик пропадал в королевском дворце, а песчаная ведьма колдовала в катакомбах, отводя ищеек от убежища обессилевших магов, Шнырь рыскал по разоренным особнякам в поисках золота. Ничегошеньки мародеры ему не оставили. Правду говорят, что нет на свете нечисти злее людей, хотя люди, которые ругают на все корки гнупи и прочих, с этим не согласны.

Он поведал о своей беде тетушке Старый Башмак, но тут даже мудрая тухурва не могла ему помочь. Она знала места, где лежат клады, а толку-то? Шнырь тоже знал, но народец не может самовольно присвоить человеческий клад.

Бежали минуты, текли часы, и неумолимо приближался тот роковой день, когда горемычный сиротинушка отправится на съедение хозяину подземного озера.

Почему до Лормы никак не дойдет, что Дирвен не может жениться на высохшей клыкастой мумии? Он-то думал, что она умная. Незадолго до того, как Шаклемонга сожрали неизвестные гады, тот всучил королю в подарок три своих брошюрки, Дирвен их полистал от нечего делать, и в «Наставлениях Незапятнанного юным барышням о девическом благонравии» увидел обрамленную завитушками фразу: «Женский ум в том и заключается, чтобы знать, что надо мужчине». Золотые слова! Когда Лорма вернулась к разговорам о свадьбе, он в ней разочаровался. Другое дело, если б она по-прежнему была красивой…

Вурвана утверждала, что существуют и другие артефакты, кроме «Морской крови», которые позволили бы ей вернуть свой прежний облик. Но их раз, два и обчелся, и находятся они демоны знают где. За пределами подвластной Дирвену территории. Когда он завоюет весь мир, он до них доберется, а пока и говорить не о чем.

Что случилось с волшебным ожерельем, никто объяснить не мог. Иероглифы с него смылись – натурально смылись, непонятно каким образом. Остались «неплохие кораллы и ни на грош магии», как выразился Чавдо. Может, еще один подарочек Рогатой Госпожи, может, происки жрецов, которые исподтишка молились своим богам, чтобы королевская свадьба не состоялась. А Лорма никак не возьмет в толк, что в постели она ему такая не нужна: как советница – это пожалуйста, но королева из нее теперь чворкам на смех.

В отместку вурвана повадилась высасывать кровь у девок, которых ему привозили для развлечения. Ну и к демонам, шлюх не жалко. Однажды он пошутил: сунул за корсаж очередной потаскухе браслетик с бриллиантами и рубинами, дура обрадовалась – решила, что это ей, а на следующий день Дирвен увидел знакомую безделушку на когтистой мумифицированной руке и спросил, как ни в чем не бывало: «Понравился мой презент?» Лорма благосклонно улыбнулась, обнажив трупные десны и сахарно-белые клыки. Она его любит, и если бы только с ней не приключилось это гадство… Выглядеть юной красавицей она и сейчас могла, но ненадолго, а кому понравится, если твоя дама раньше, чем успеешь кончить, превращается в натурального мертвяка?

Дел у него и без Лормы было невпроворот: он постепенно и упорно, день за днем, пять за пядью расширял подконтрольную территорию. Думаете, гады, от него где-то можно спастись? От Повелителя Артефактов вы нигде не спасетесь! Настанет день, когда Самая Главная Сволочь будет ползать перед ним на коленях и униженно молить о пощаде, а потом покорно сделает все, что он прикажет. А рыжую сволоту он сошлет на северный полюс к Зимнему Псу, которого посадит на цепь. Если есть «Тихая магнолия», которая не пускает Дохрау в Аленду, возможен, наверное, и артефакт, позволяющий привязать Небесного Пса к его конуре… Заодно подданные порадуются и восславят короля Дирвена за то, что он навсегда отменит зиму.

А изменница Хеледика и мама, которая его бросила, будут горько жалеть о том, что предали Дирвена, и явятся просить прощения… Он еще не решил, простит их или нет. Наверное, все-таки простит, но не сразу.

На подвластных землях он уже подчинил себе почти все Накопители. Маги удирали без оглядки, чтобы строить козни на окраинах, где они пока еще могли пользоваться своей силой. Ха, скоро им будет дохлый чворк на блюде вместо магии!

Порой думалось: в детстве у него было мало игрушек, и сколько раз он плакал, глядя на витрины с армиями оловянных солдатиков и сборными деревянными замками – зато теперь он Властелин Сонхи и может играть с настоящими солдатиками и городами, и никто ему не указ, и Эдмару он рано или поздно за все отомстит.

Кем следовал за Дирвеном, как на привязи – словно тень, которая прячется во тьме потайных закоулков. Выжидал момента. Пока золотой обруч на голове у Повелителя Артефактов, кольцо на пальце, а медальон на шее, вору ловить нечего. Отнимать у Дирвена амулеты полезет только набитый дурак.

Если бы непобедимый угробец хоть на минуту снял или уронил одну из трех составляющих… Но он даже ванну принимал, не расставаясь с Наследием Заввы. Вот и оставалось ждать удобного случая, уповая на милость Госпожи Вероятностей и воровского бога Ланки.

Кемурт уже приспособился к такой жизни. Из секретных коридоров выбирался только по нужде, когда в уборных никого не было, да за едой, которую таскал по ночам на кухне. Спал урывками, в самых укромных закутках возле прачечной или кладовки с униформой для прислуги. И всякий раз его мучило беспокойство: вдруг именно сейчас выпал шанс увести королевский артефакт, а его не оказалось рядом, чтоб этим шансом воспользоваться?

Хуже всего – знать, что от тебя слишком многое зависит: остановить вторжение ларвезийской армии в Овдабу, защитить алендийских ведьм от преследований, а горожан от произвола королевских бандитов, избавиться от вурваны, которая убивает по несколько человек в день – все это станет возможным, только если Кемурт выполнит то, за что взялся. Он в полной мере ощутил, что такое «груз ответственности». От этого впору спятить.

Бартогский торговец штучным товаром папаша Ванжеф – так он отрекомендовался – брюзжал, призывая в свидетели богов и таможенников, что других таких криворуких раздолбаев, как его работники, свет не видывал. У него не хватало трех пальцев, правый глаз был стеклянный, зато левый смотрел из-под кустистой черновато-седой брови с бывалым прищуром. На месте другой брови багровел след от старого ожога.

Увечье не мешало ему колесить по дорогам, он и ларвезийскую границу пересек с грузом музыкальных шкатулок, шарманок, настольных и настенных часов, театральных биноклей и заводных игрушек: в Бартоге рынок забит таким товаром, а в Ларвезе, небось, со свистом уйдет! Судя по внушительным размерам фургона, загроможденного сундуками и ящиками, пусти его в Ларвезу – и здесь тоже рынок будет забит, но таможенникам хоть бы что. Они разжились шкатулками, часами и биноклями, вытрясли из папаши Ванжефа пошлину за въезд и «подмазку» – выполнили свою работу в полном объеме, дальнейшее их не касалось.

– Шевелитесь, бездельники! – торговец в сердцах погрозил хлыстом своим помощникам и пояснил пограничному офицеру, говорившему по-бартогски:

– Эх, напрасно я, сударь, с этой шантрапой связался. Напросились в услужение, чтоб задарма вернуться домой, а мне с них никакой пользы, только пиво хлестать да кулаками махать горазды. Из студентов, приезжали к нам учиться инженерному делу, но неспособные оказались, выгнали их отовсюду.

Работники, двое молодых парней, накануне с кем-то подрались, и результаты этого события были налицо – вот и все, что можно сказать об их наружности. Опухшие рожи с фингалами и прочими следами побоев: знатно их отволтузили. Надо думать, поделом.

– Наймите других, – равнодушно посоветовал таможенник.

– Э, нет, эти негодяи уже задаток прокутили, пускай отработают!

Негодяи угрюмо зыркали на хозяина, но помалкивали.

Фургон покатил дальше, пыля по дороге. За ним увязались, точно слепни за быком, три-четыре кучки оборванцев – то ли из местных, то ли пришли из-за кордона, кто их разберет. Разбойники и мародеры, преследующие добычу. Или, если угодно, агенты прикрытия, сопровождающие диверсионную группу в составе мастера-подрывника и двух магов.

Крепость Треген была невелика по размерам, зато стояла на крутом холме. Построенная из серого кирпича, с круглым донжоном и зубчатыми стенами, по-овдейски добротная, она была последним пунктом назначения на проложенном через лесистые косогоры Северном тракте. Дальше ехать некуда: впереди хребет с ледниками, облачными лежбищами и пещерами, в которых гнездятся сны да птицы.

Вокруг располагались палатки, костры, люди, собаки, лошади, походные кухни, точь-в-точь как на батальном полотне «День перед штурмом» или «Твердыня в осаде». Хотя осаждали Треген только службисты, явившиеся с донесениями к высокому начальству.

Притулившаяся у подножия холма конечная почтовая станция с постоялым двором была битком набита абенгартской знатью – хуже, чем городская ночлежка зимней ночью. И обстановка под стать ночлежке: из открытых окон второго этажа неслась ругань – это не хозяева распекали нерадивых слуг, а цвет овдейского общества делил гостиничные тазики и тюфяки. Хенгеда прошла мимо с отстраненным выражением на лице. Она бы до такого не опустилась.

Ее определили на жительство в четырехместную палатку вместе с другой девицей-агентом, магичкой преклонных лет и супругой министерского чиновника, все они вели себя, как воспитанные дамы в стесненных обстоятельствах, а здесь… Ни дисциплины, ни благородной сдержанности. Еще и на дуэль друг друга вызовут, потому что каждая сторона почитает себя оскорбленной, а началось все с тазиков.

На дороге, которая вела к воротам Трегена, ей попалась навстречу баронесса Тарликенц – в темно-красном с черным галуном дорожном костюме и черных перчатках, с черной гривой дерзко разметавшихся волос и алыми, как у сытой вурваны, губами. Хенгеда разок видела ее в Аленде, уже после переворота – значит, ей тоже удалось оттуда выбраться. Можно не гадать, зачем эта мерзавка наведывалась в Треген: выпрашивать амулеты. И ведь ушла не с пустыми руками, наверняка ей выдали, что получше – не за личные заслуги, а за родственные связи.

Мало того, что баронесса, хоть и амулетчица, не состояла на государственной службе, а жила в свое удовольствие, так она еще и вовсю распутничала, давая пищу для сплетен. Этого Хенгеда Кренглиц не понимала. Даже так: НЕ ПОНИМАЛА. Хотя ей ли осуждать Лимгеду Тарликенц – после Хеледики?..

Но ведь это было совсем другое, яростно возразила себе Хенгеда: одно дело – поддаться чарам песчаной ведьмы, и совсем не то – совратить несовершеннолетнюю воспитанницу. Второе гнусно и недопустимо. И все об этом знают, но закрывают глаза: надо делать вид, что ничего не происходит, влиятельные овдейские семьи не выдают своих отпрысков на растерзание правосудию.

Хвала богам, Хенгеда с этой развратной особой не водила знакомства, они даже представлены друг другу не были. Так что она баронессу проигнорировала, а та и вовсе не удостоила ее вниманием: что за дело Лимгеде до какой-то скромной барышни в застегнутой под горло серо-коричневой жакетке и вязаном капоре мышиного цвета?

Под капор Хенга упрятала рыжие волосы. Пред очи начальства лучше являться в облике, для начальства привычном.

Она все-таки опоздала на двенадцать с половиной минут. Не по своей вине, а из-за особенностей внутренней планировки Трегена.

По лестнице ей навстречу спускался Дитровен Брогвер, известный представитель торговой элиты, владелец нескольких крупных мануфактур, один из тех, кто ведет дела с пшорами из Пшорских гор. Последнее было тайной – вслух о таком не говорят, а если и говорят, то с негодованием отметают инсинуации – но Хенгеда была в курсе.

Наверху и внизу толпились другие посетители, терпеливо дожидавшиеся, когда господин Брогвер одолеет лестницу. Не из почтения к его богатству и положению в обществе, а потому что двигался он со скоростью чворка, вдобавок ему помогал лакей. Узкая лестница была рассчитана на оборону на последнем рубеже, так что по стеночке мимо них не протиснешься.

От напряжения Брогвер скалил крупные лошадиные зубы, на лбу у него выступил пот. Он с прошлого лета маялся ногами, и никакие лекари не могли ему помочь, даже те, над которыми простерла свою длань Тавше. Видящие, к которым он обращался, в конце концов определили, что его прокляла охваченная гневом ведьма. Другим волшебникам ее чары не снять: чтобы избавиться от болезни, Брогвер должен пожалеть о содеянном и попросить прощения за совершенное зло.

Он оказался не единственным: от наведенной хвори такого рода страдал кое-кто из судейских и из Надзора за Детским Счастьем, а также надзиратели и заключенные женской каторжной тюрьмы в Висгарте – счет шел на десятки. След вывел к Нинодии Булонг, бывшей ресторанной танцовщице, бывшей алендийской содержанке Брогвера.

Слишком поздно выяснилось, что она работает на ларвезийскую разведку, а ее дочь от Брогвера в действительности умерла в раннем возрасте. Девчонка, вместе с которой она прошлой весной прикатила в Абенгарт, тоже была шпионкой Ложи. Если б их вовремя вычислили, с ними был бы другой разговор – деловой и цивилизованный, речь шла бы о перевербовке, а не об очередном триумфе Закона о Детском Счастье. Вместо этого Нинодию Булонг обвинили в родительском жестокосердии и растлении собственной дочери, использовав «улику хвоста и башни», а девочку отправили в приют для конфискованных детей. Все это произошло с согласия Брогвера – реши он заступиться за бывшую любовницу, и для громкого процесса, в коем ради поддержания должных нравов нуждалось овдейское общество, нашли бы другую фигурантку.

Вот он теперь и переползал со ступеньки на ступеньку, упрямо и обреченно, словно покалеченный паук. Если б дело стало за тем, чтобы принести жертве извинения, присовокупив к ним денежную компенсацию, проблема давно бы решилась. Но по условию, вплетенному ведьмой в проклятие, и Брогвер, и судьи, и блюстители Детского Счастья, и товарки по заключению, которые издевались над Нинодией в Висгарте, чтобы избавиться от недуга, должны раскаяться. Вроде бы все просто, а на деле – недостижимо, как заоблачные ледники Сновидческого хребта, которые видны из долины в ясную погоду.

Ради эксперимента нескольким каторжанкам рассказали обо всей подоплеке и предложили извиниться письменно. Когда их послания отнесли на почту, две женщины исцелились: как показали допросы, они от всей души пожалели о том, что травили заключенную, которая ничего худого своей дочери не сделала и пострадала из-за оговора. У остальных – никаких перемен.

Хенга догадывалась, какая ведьма все это устроила, но делиться своим предположением с начальством не собиралась. Хвала богам, она работала в Аленде по другим заданиям, не имеющим отношения к этому казусу.

Но если догадка верна – зачем? Чтобы задать невыполнимое условие? Из мести, из раздражения? Из-за привязанности к пострадавшей? Неужели существо, сотканное из лунного света и взвихренного песка, может быть привязано к Нинодии Булонг?

Тейзург не поступил бы так. Хотя – поступить-то он может как угодно, но он мог бы это сделать ради игры, или чтобы посмотреть, что из этого получится, или если бы это была составная часть интриги. А она – зачем? Не из-за Нинодии ведь… Таких, как Нинодия Булонг, Хенгеда презирала.

Они с песчаной ведьмой так и не поговорили. Было все, кроме разговоров, и пересекутся ли их пути когда-нибудь еще, чтобы поговорить?

Брогвер наконец добрался до последней ступеньки и тяжело опустился на табурет, который уступил ему один из чиновников, расположившихся с бумагами за наспех сколоченными столами. Тогда Хенгеда сгребла свои размышления в дальний ящик и поднялась на второй этаж.

Темноватый коридор с единственным окошком в конце: словно находишься внутри подзорной трубы. Секретарь велел подождать, за это время она постаралась упорядочить свои мысли, попрятала все лишнее и личное, словно ничего такого у нее нет и быть не может.

Глава Министерства благоденствия господин Ферклиц выглядел изможденным. Пожелтелое лицо, мутноватые от усталости глаза, обвисшие подглазные мешки. Когда разведчица рассказала о том, что Тейзург и Кайдо затевают какую-то авантюру против узурпаторов, а в Аленде, предположительно, есть подполье, которым руководят Крелдон с Орвехтом, он тяжело вздохнул и произнес:

– Никогда не думал, что буду желать им удачи… Боги великие, пусть им повезет! Если они преуспеют, мы вернемся к нашему противостоянию, а сейчас Зерл им в помощь, Кадах им в помощь, Ланки им в помощь…

Как будто захлебнувшись именами богов, Ферклиц закашлялся, отпил остывшего чаю, вытер губы несвежим платочком, проницательно глянул на подчиненную и спросил:

– Что-то еще?.. Продолжай.

– На тот случай, если они преуспеют и мы вернемся к противостоянию с Ложей, у меня есть полезные сведения.

Она рассказала о том, что Нинодия ждет ребенка от Суно Орвехта.

– Вот и хорошо, – одобрил Ферклиц. – И рычаг воздействия получим, и со святой лекаркой связываться не будем. Ты хотела мне что-то еще рассказать?

– Я спаленный агент, – произнесла Хенгеда ровным голосом, щеки у нее вспыхнули, но она продолжала говорить, как будто шла по колено в воде против течения. – Маскировка мне больше не поможет. Вначале меня атаковал этот гов… этот подонок…

Сухо и отстранено рассказала о нападении, о своих травмах, о том, как Хантре Кайдо подобрал ее на улице и отвез в лечебницу, Зинта исцелила, а песчаная ведьма, используя свое специфическое колдовство, избавила от душевной боли. Подытожила:

– Хеледика теперь узнает меня под любой личиной и найдет где угодно, даже на расстоянии. Сожалею и приношу извинения, господин Ферклиц, но я, наверное, больше не гожусь для разведывательной работы.

Он некоторое время неодобрительно молчал – Хенгеда успела покрыться холодным потом, почувствовать себя безнадежным ничтожеством и просверлить взглядом дырку в столешнице – потом произнес:

– Что ж, если эта война закончится в нашу пользу, подберем тебе другое занятие. Вот хотя бы Надзору за Детским Счастьем требуются амулетчики… Также в тропических колониях большая нужда в дисциплинированных функционерах, но это не для барышни, это была бы скорее ссылка, чем штатный перевод на другую работу. А тебя, пожалуй, наказывать не за что.

Хенгеда Кренглиц, прежняя Хенгеда, без возражений согласилась бы надзирать за Детским Счастьем, но рыжая Хенга Кьонки подняла взгляд на начальство и сказала:

– Господин Ферклиц, я буду благодарна, если меня отправят работать в колонии. Тропики меня не пугают. Смею думать, что там я по-прежнему смогу приносить пользу.

– Читал я, судари, в ерундовых книжонках о том, как инженеры, спецы опытные, головы ломают, не разумея, с какой стороны к делу подступиться, и тут какой-нибудь дилетантишка откуда ни возьмись выскочит, только глянет – и сразу ему, дураку, все ясно, и давай учить профессионалов, что им делать, а те его знай благодарят… Тьфу! – мастер Бруканнер сердито сплюнул. – Беллетристика это называется, ежели по-литературному, а ежели по-моему, глупая брехня! Так не бывает. Раньше чворк на снаяне женится, чем горе-любитель специалиста его работе научит. Так что, парень, маг ты, может, и стоящий, но держи руки свои неумелые подальше от моего оборудования, что бы тебе там ни привиделось.

– У меня впечатление, что это не будет связано с техникой, – возразил Хантре. – Я же сказал, это будет что-то абсурдное, но на данный момент важное, ключ к разрешению ситуации в нашу пользу.

– Во-во, в том дурном чтиве тоже какой-нибудь неуч делает что-то абсурдное, и потом выходит, что оно-то и правильно, а профессионалы все как один об этом не догадались. Это, судари, называется вредоносная глупость, потому что к чему клонит? Дескать, можешь не учиться, и опыт нарабатывать незачем, перво-наперво будь везучим дурнем, и тогда любую техническую задачу тебе решить как семечки пощелкать. В жизни такое раз на миллион случается, и то ежели неумеха окажется ленивым гением. А ихние книжки почитать – гении толпами по улицам бегают… Враки. Ты, парень, сначала картошку чистить научись, а потом уже лезь наперед мастера.

– Совершенно справедливое утверждение, – промурлыкал Тейзург, ловко выхватив из пальцев у Хантре испачканную кровью картофелину.

Картинно слизнул кровь, словно сироп с мороженого, и срезал изящным движением остатки кожуры. Он был на себя не похож – лицо опухшее, перекошенное, в застарелых синяках. Заплывшие глаза насмешливо щурились под низко повязанной банданой: как будто актер намекает понимающим зрителям, что все это не всерьез.

Хантре выглядел не лучше – поди опознай. Еще и волосы крашеные, хотя рыжина все равно пробивалась, как оттенок.

Над их внешностью поработали лучшие бартогские специалисты по немагической маскировке. Никакого грима, только зелья и притирания, обеспечивающие такой эффект, словно тебя долго били, преимущественно лицом обо что попало.

На ночлег остановились в перелеске, не доехав до постоялого двора. Торговля шла туго, и бережливый папаша Ванжеф экономил, о чем не уставал рассказывать на ломаном ларвезийском каждому встречному.

Где человеческое жилье, там и амулеты, через которые Дирвен может их увидеть. Несмотря на маскарад, лучше до поры, до времени не попадаться ему на глаза.

Разбуженные Повелителем Артефактов Накопители накрывали обширную территорию, но у каждого из них был ограниченный радиус действия. Словно дырявое полотно – где целая ткань, а где прореха. Сейчас диверсанты находились в очередной «прорехе», но магией не пользовались: ни намека, что они не те, за кого себя выдают.

В небе клубилась облачная мгла. Неподалеку от их стоянки пряталась в ночи река, выдавая свое присутствие молочной дымкой и редкими всплесками. Когда Хантре ходил за водой, он почувствовал чей-то изучающий взгляд и успел заметить бледное, как утонувшая луна, лицо в ореоле колышущихся волос. Русалка тут же исчезла, даже не попытавшись утянуть его на дно. Впрочем, он ведь бывший Страж: говорят, им это не грозит. А если утянут Эдмара, сами потом будут не рады и сбегут из здешних мест, подальше от такого соседства.

Вода бурлила в котелке, дожидаясь картошки, которую выменяли в деревне на заводного зайца с барабаном. Пока чистили, Хантре два раза порезался. Похоже, никогда раньше этим не занимался. Зато Тейзург управлялся с картофелинами с нарочитой жеманной изысканностью, словно предавался модной забаве в аристократическом салоне, но при этом работал быстро – в результате он и разделался почти со всеми корнеплодами.

Мастер Бруканнер смотрел на обоих с неодобрением: один растяпа, другой позер – удружили ему боги спутниками!

– Хантре у нас белоручка, – доверительно сообщил Тейзург. – Н-да, картошку чистить – это тебе не врагов отправлять в серые пределы…

– Я же не зарабатывал на жизнь, как ты, помощником повара в трактире, – огрызнулся Хантре.

– На жизнь я зарабатывал не этим. Рассказал бы, чем, но не хочу мастера Бруканнера шокировать. Как-нибудь наедине расскажу, со всеми пикантными подробностями… Зато я, как ты знаешь, искупался в Лилейном омуте и помню свои предыдущие воплощения – чем я только ни занимался, чему ни учился… Вначале я чуть не сошел с ума, но миру Сонхи несказанно повезло – этого не произошло, не то страшно представить, чтобы бы здесь сейчас творилось.

– Слыхал я об этом Лилейном омуте, – осуждающе заметил подрывник. – Зачем же вы, сударь, туда купаться полезли?

За это предприятие ему платил не Тейзург, а бартогское правительство, заинтересованное в восстановлении легитимной власти в Ларвезе, и теперь он разговаривал с бывшим нанимателем без прежнего политеса.

– Выбирать не приходилось, меня утопили. Это похоже на безумие: проваливаешься внутрь себя на невообразимую глубину, захлебываешься самим собой… Но я вынырнул. А тебе, Хантре, в Лилейный омут нельзя, и если вдруг надумаешь там искупаться – я костьми лягу, посажу тебя под замок, но туда не пущу. Ты не выплывешь, тебя погубит чувство вины. То, что для меня всего лишь информация, которую я пропускаю сквозь себя, как любую другую, для тебя стало бы камнем на шее. Хотя создавали Лилейный омут как раз на тот случай, если очередной Страж Мира сбрендит, это было уже после того, как ты ушел из Сонхи. Очаровательный парадокс, не правда ли? Мастер, где у нас соль и специи? Хантре, ты лучше сиди смирно и ничего не трогай, ты ведь так посолишь, что плакал наш ужин, это тебе не крыску в подвале схарчить.

Хантре боролся с естественным желанием врезать ему, чтобы наконец-то заткнулся. Тейзург наслаждался его реакцией, но вдруг решил пойти на попятную и сменил ухмылку на примирительную улыбку:

– Мастер, он об этом не помнит, но в том мире, где он жил до возвращения в Сонхи, ему не приходилось самостоятельно готовить еду.

– Так ты, парень, из аристократов? – догадался Бруканнер. – То-то наружность у тебя аристократическая, хоть и рыжий… Небось привык, чтобы вместо тебя все делали слуги?

– Механические, – дополнил Эдмар. – Там всю рутинную работу за людей выполняют машины. Сплошное царство техники.

– Правду говорите? – единственный глаз мастера так и вспыхнул живым интересом. – Эх, побывать бы там да на те машины посмотреть…

Хантре попытался что-нибудь вспомнить о том мире – наверное, похожем на Бартогу – но сразу появилось ощущение, что там не было ничего по-настоящему реального. В Сонхи он дома, зачем ему чужие миры?

Амуши освоились в Аленде и вовсю охотились на горожан. Булыжные закоулки, подворотни с лепными арками и мусорными кучами, завешанные бельем дворики, аллеи парков, дровяные и каретные сараи – это для них такие же угодья, как пустыня, степь или те глинобитные городишки, в которых заправский путешественник Шнырь побывал минувшей зимой за компанию со своим господином.

И ладно бы нападали только на людей – нет же, городской народец эти злыдни тоже притесняли и мучили! Одни снаяны их не боялись, но снаяна, чуть что, обернется зыбким туманом, утечет сквозь пальцы, а после придет к тебе в сон поквитаться – дураков поищите с ними связываться, когда и без них хватает, кого обижать.

Мудрые тухурвы попрятались: если тягаться с амуши в колдовстве, еще неизвестно, чья возьмет. В крухутаков пришлые супостаты пуляли из рогаток, устраивая засады на крышах алендийских домов. Залепит камнем, а потом выскочит и давай кривляться, словно долговязое огородное пугало отплясывает победный танец, молотя босыми пятками по черепице.

Люди их не видели, но слышали шум и пугались. Правильно делали, что пугались. Однажды на глазах у Шныря какая-то тетка выскочила на балкон верхнего этажа, стала задирать голову и браниться – мол, кто там балует? Решила, что пьяные трубочисты. А пугало, свесив длинную тощую руку, хвать ее за волосы, втянуло наверх и без проволочек пообедало. Она так и осталась лежать на крыше, растерзанная, вся в кровище, на радость слетевшимся воронам и к ужасу других жильцов дома.

Как у зверей на хищника найдется другой хищник, так и на амуши нашелся охотник: олосохарская ведьма, которая ходила по улицам под видом небогато одетой субтильной барышни в очках с синими стеклами. Ее украдкой сопровождал храбрый Шнырь. Он помогал Хеледике прятать то, что оставалось от амуши, и выпросил дозволение брать себе их побрякушки, если это не амулеты. Надеялся, что рано или поздно попадется что-нибудь золотое. Пока не везло: золоченой дребедени полно, а настоящего золота, годного для откупа – нисколечки.

Ведьма оказалась жестокой и ловкой хищницей, а все равно с ней было даже вполовину не так интересно, как с господином. Она убивала амуши, чтобы защитить людей. Сама сказала. Вот бы она этим занималась из какой-то своей выгоды или ради удовольствия, а толку-то защищать тех, кто ничем тебя не отблагодарит, кто тебе совсем даже не понравился? Как та здоровенная молочница, которая едва не толкнула девушку своей тележкой с бидонами, а Хеледика четверть часа спустя отбила ее у людоедов. Невоспитанная мордатая тетка осталась лежать в луже разлитого молока, так и не узнав, кто ее спас – ведьма навела чары, от которых она сомлела. Стоило ли ради нее стараться? Не понимал этого Шнырь, хоть ты тресни.

Господин Тейзург защищает Крысиного Вора и готов из-за него рисковать, но это же его Крысиный Вор! Не чей-нибудь, а его. Только говорить об этом рыжему ворюге ни-ни, он и так злой, а если сказать, что он чей-то, еще пуще обозлится. Такие, как он, не любят быть чьими-то. Хотя на самом-то деле он господинов, потому что господин так решил, и, стало быть, на малую толику шнырёв, ха-ха! Когда защищаешь свое, это совсем другое дело, а для чего защищать все подряд? Это как в холодную пору вытащить на улицу плиту с кухни да растопить, захотевши обогреть весь квартал.

– Зачем тебе это надобно? – не выдержал в конце концов Шнырь, приготовившись изобразить паиньку, если она заругается, или стрекануть, если вдруг осерчает – с ведьмами держи ухо востро.

Они сидели в темной комнате с перекошенной порезанной картиной на стене, луной за разбитым окном и затоптанными гобеленами на полу, лицо Хеледики занавешивали мерцающие волосы.

– Как бы объяснить, чтоб ты понял… Мне нравилась та Аленда, которая была раньше, и мне совсем не нравится эта Аленда, в которой шаклемонговцы и амуши делают, что хотят. Это не их город. Амуши здесь не место, у Аленды есть свой народец.

– Уж это верно! – горячо поддержал Шнырь. – А то они всяко нас обижают, глумятся над сиротинушками… Сколько времени у тебя уйдет на то, чтобы их всех извести?

– Я не знаю, сколько их. Пока я прикончила семнадцать. Каждый раз, когда я убиваю кого-то из них здесь, взамен появится на свет новый амуши – в тех краях, где им положено находиться. Хотелось бы надеяться, что рано или поздно они у Лормы закончатся.

Насчет того, что в прежнюю пору жилось лучше, Шнырь мог бы возразить, до короля Дирвена алендийский народец вовсю гоняли экзорцисты и прочие маги – тоже не сахар. С другой стороны, тогда он был при господине, и ух ты какая шла веселуха, а теперь господин пустился в бега, без него скучно… Как в той сказке, где есть правая и левая дверца, и какую ни выберешь – что-нибудь потеряешь.

– Я понимаю, что каждый амуши – это неповторимая индивидуальность, – добавила Хеледика после паузы, откинув волосы и сосредоточенно глядя перед собой. – Так же, как любой человек, или гнупи, или чворк, или кто угодно. И смерть – это смерть, после перерождения будет уже другая личность. Я не люблю убивать, но я делаю, что могу, чтобы что-то изменить, и я готова держать ответ за свои поступки перед судом Акетиса.

Ее собеседник сразу ухватился за главное:

– Ишь ты, а я, значит, тоже неповторимая индивидуальность?

– Конечно, – все тем же тоном подтвердила ведьма.

– Я всегда это знал! – гордо выпалил Шнырь. – И я неповторимей, чем другие гнупи, правда же? То-то и господин приблизил к своей милости меня, а не Вабро Жмура, и не Словоплёта, и не Чуна Клешню, и не Морковника!

Но ведьма задумалась о своем и ничего не ответила.

Вот уже третий день они ловили кровожадные пугала на живца – на амулетчика Зомара и магичку Нелодию. Те перебивались поденными заработками, нанимаясь в уборщики за кусок хлеба, и прятались где придется. Этот Зомар был мастак прятаться, не то бы их давно изловили. Амуши точили на него зуб, потому что в прежние времена его не раз посылали в южные края истреблять ихнюю братию.

Сейчас эта парочка ютилась в разгромленной бане на улице Деревянных Пуговиц. Про бани Шаклемонг говорил, что они-де уводят человека на ложный путь от соблюдения своей нравственной чистоты, а тамошние голые статуи растлевают отроческие умы, поэтому баню погромщики разнесли вдребезги – демоны Хиалы обзавидуются.

Внутри натуральное болото: сырость, плесень, вонь, мокрицы. На полу в закисшей мутной жиже блестят осколки зеркал, размокшие мочалки валяются, словно дохлые зверьки, над опрокинутой мебелью и раскиданным хламом вьется мошкара. Уже и жаба завелась – прискакала с Незабвенных прудов из соседнего квартала. Последний из городских нищих в такой дыре не поселится, а Зомар с Нелодией решили, что им для схрона в самый раз.

Первый амуши подобрался к их убежищу позавчера: орясина в голубом атласном камзоле поверх латанного-перелатанного линялого балахона в застарелых пятнах крови. Его травяные космы свисали на лицо, занавешивая глаза – видна только улыбка до ушей, словно зубастый полумесяц, и в каждой руке он держал по бронзовому серпу. Эх, ну что ему стоило прийти с золотыми серпами! Ведьма мигом превратила гостя в пучок степной травы, а Шнырь в который раз обреченно вздохнул: ничего для откупа.

Нынче пожаловала вторая. Промеж собой амуши интриговали и соперничали, и приключений искали чаще всего поодиночке. Бывало, что они развлекались вдвоем-втроем, но тогда и добычу приходилось делить. Когда Шнырь навестил в катакомбах шайку Вабро, Словоплёт похвастался, что однажды его сцапали на улице два пришлых злыдня, хотели съесть, да поспорили, кому печенка достанется, и как у них дошло до ругачки, он перегрыз веревку и чесанул во всю прыть. Черноголовый народец не способен обманывать, но травить байки ему не заказано, так что повествователь мог и присочинить – это же Словоплёт! А может, и вправду было. Всякий гнупи знает, что задавать рассказчику баек разоблачительные вопросы – верх невоспитанности, после такого никто с тобой знаться не захочет, потому что нет преступления хуже, чем порушить игру.

Если тухурва или снаяна – это всегда «она», а гнупи или чворк – «он», то среди амуши есть и те, и другие. У них и дети появляются так же, как у людей. Они даже могут вступать в сношения с человеком, и тогда рождается полукровка, люди таких убивают, а амуши воспитывают, как своих, потому что выродок принадлежит к их племени: волшебная кровь сильнее человеческой.

По опустелой замусоренной улице в зеленовато-лиловых сумерках вышагивала амуши-дама. Колыхалось длинное кисейное платье, под ним просвечивало долговязое тело, костлявое, точно обтянутый кожей скелет. Травяную копну волос скрывала широкополая шляпа. Амуши двигалась с вихлявой грацией и ужимками, как будто передразнивала всех на свете дам, совершающих на ночь глядя романтический променад. Когда она подошла ближе к притаившимся за разрушенной оградой охотникам, Шнырь разглядел, что кисея расшита стеклярусом, олосохарским жемчугом и сморщенными черными ягодами, а по шляпе снуют текучими узорами зеленоватые букашки и белесые мотыльки, которые живут в шевелюрах у амуши.

Хеледика рывком выпрямилась. Гнупи тоже высунулся из укрытия, приготовившись смотреть, как эта дама упадет на булыжную мостовую травяным пучком с засохшими корешками, и следом осядет, точно оборванная штора, невесомое пустое платье, а сверху его прихлопнет шляпой. Это должно было произойти в считанные мгновения… Но не произошло.

Увидев песчаную ведьму, амуши взвизгнула:

– Так я и знала! Они не верили, что это ты, а я так и знала!

Одновременно она скакнула в сторону, яростно вихляя каждым суставом – гибкая, словно вместо костей у нее змеи. Казалось, что она пустилась напоследок в безумную пляску, и Хеледика тоже сорвалась с места, как уличная танцовщица перед зрителями. Шнырь вначале уставился на них, разинув рот, но быстро понял: отплясывая друг перед дружкой, обе колдуют, кто кого переколдует-перепляшет – та и победит.

С головы у амуши слетела шляпа, окруженная роем мотыльков, и устремилась, как снаряд, в лицо песчаной ведьме, но та успела отклониться. Шляпа не плюхнулась в пыль, как можно было ожидать, а развернулась планирующей птицей и атаковала ведьму с тыла. Та крутанулась в пируэте, но все-таки получила удар в плечо и едва не упала. Дама-пугало оскалилась, ее травяные волосы растопырились дыбом, желтоватое безгубое лицо вовсю гримасничало, точно отражение в волнующейся воде.

Шнырь прикидывал, не пора ли драпать. И досмотреть интересно, и жуть как страшно: слишком сильна эта амуши для юной песчаной ведьмы – видать, первую тыщу лет уже разменяла и многому научилась, Хеледике ее не одолеть. А за кого она примется, когда расправится с девчонкой? Пропадет тогда сиротинушка горемычный, ни за грош пропадет…

Ведьма шаталась, как пьяная, но танцевать не прекращала. Из носа у нее потекла кровь, запачкав подбородок и платье на груди. Амуши, увидев это, начала причмокивать и сюсюкать, облизываясь длинным мертвенно-зеленоватым языком:

– Ой же ты моя сладкая, что же ты свой сиропчик расплескиваешь, чтобы мне меньше досталось, надо с тобой кончать поскорее, а то бы еще поиграли…

Но тут над головой у Шныря, который начал бочком отползать за угол, что-то свистнуло и с тупым стуком влепилось амуши в череп, так что теперь уже она покачнулась, а из колосящейся шевелюры взмыл рой потревоженных мотыльков. Это была бы для нее минутная неприятность, но девчонка с перемазанным кровью лицом воспользовалась моментом и выполнила свой коронный ведьмовской прием. Шнырю все-таки довелось увидеть, как распласталось на грязном булыжнике кисейное платье, в котором запуталось нечто, похожее на выдранный с грядки сорняк. Летающая шляпа, от которой Хеледика только и знала, что увертывалась, тоже плюхнулась на мостовую.

– С тобой все в порядке? – из пролома в ограде выбрался Зомар с арбалетом, за спиной у него маячила Нелодия. – Рядом есть кто-нибудь еще из этих тварей, ты их чувствуешь?

– Нет, – хлюпнув носом, ведьма утерла кровь рукавом. – Здесь только один гнупи, не стреляй в него, он со мной.

– Ага, вот он я! – подал голос Шнырь. – Я не сбежал, не бросил тебя, оцени, какой я смелый и надежный помощник, другого такого днем с фонарем не сыщешь!

И направился к Хеледике, подобрав по дороге слетевшие с нее очки с треснувшими стеклами. Одним глазом он настороженно косил на Зомара: известно, что этот амулетчик несказанно свиреп к народцу, даже безобидного чворка не пощадит. Положим, арбалетным болтом гнупи насмерть не убьешь, но это больно, и синячище будет еще какой.

– Молодец, что не сбежал, – похвалила ведьма. – Спрячь то, что от нее осталось.

И уселась на мостовую прямо там, где стояла. Нелодия и Зомар кинулись ее поднимать, а потом все вместе схоронились в подвале бани, в комнатушке для прислуги – там было сухо, и уцелела жаровня с помятым чайником.

Шнырь завязал в узелок засохший сорняк, осыпанную дохлыми козявками шляпу и грязное кисейное платье, унес в соседний квартал и зарыл в куче мусора. Среди украшений побежденной дамы ничего золотого не нашлось, а он-то понадеялся… Когда вернулся, люди уже вовсю гоняли чаи, но ихние чаи были жидкие, невкусные, никакого удовольствия, поэтому он проявил чувство собственного достоинства и не стал проситься в компанию.

Шмыгнул на изнанку, где стены были сплошь в зеркалах и скульптурах: белые купальщики и купальщицы поливали друг друга водой из кувшинов, миловались, улыбались, и невдомек им было, что на человеческой половине их больше не существует. Но какая им разница, они же мраморные.

Местное общество состояло из пятерых раскормленных чворков – в таких заведениях им раздолье, то и дело кто-нибудь обронит мелкую вещицу и не заметит. Сейчас они пребывали в тревоге: вернутся ли прежние хозяева бани, при которых так хорошо жилось, и что будет дальше с домом, и куда им деваться, если дом разрушат? Чворку без крыши над головой не выжить: даже если его на улице никто не обидит, он сам через некоторое время исчезнет – это же не гнупи, который нигде не пропадет! Человечки-улитки понуро шевелили рожками и всплескивали пухлыми ручками в перетяжках. Один из них, самый чувствительный, забился в свою раковину и не принимал участия в разговоре. Послушав их жалобы и порадовавшись, что он не чворк, Шнырь отправился подглядывать за людьми.

Те сидели в полутьме с единственным свечным огарком, кутаясь в какую-то рвань. Хеледика уже не дрожала от озноба, но еще не оправилась, а то бы смогла зажечь хоть один шарик-светляк.

– Я попробую сделать твои порезы малозаметными, – говорила она магичке. – Только завтра, сегодня со мной уже всё…

На лице у Нелодии было несколько свежих рубцов вкривь и вкось, один рассекал верхнюю и нижнюю губу.

– Не надо. Если мы сумеем выбраться туда, где я смогу пользоваться магией, сама от них избавлюсь. А здесь лучше так, – ее голос дрогнул. – Сейчас лучше быть некрасивой, меньше неприятностей.

– Да я уже насмотрелась, – отозвалась Хеледика. – А ведь раньше были люди как люди…

– Эти так называемые люди не слишком отличаются от амуши, – угрюмо сказал Зомар. – Они хуже амуши, народец не может переступить через свою природу, а у этих свобода выбора.

Темноликий, горбоносый, с черными глазами-щелками и ввалившимися щеками, он напоминал мрачную гротескную куклу, и говорил с надрывом, как будто сделал невесть какое печальное открытие. А чего тут нового, если Шнырь и без него это знал? Известное дело, люди.

Разговоры у них были скучные – эх, жалко, нет здесь господина Тейзурга! – и гнупи отправился спать. Отыскал тюфячок, свернулся калачиком и уже приготовился задремать, когда снова вспомнил о том, что истекает отпущенный ему срок, а золота он так и не нашел. И до того страшно и горько ему стало, что он потихоньку заплакал. Уж лучше быть чворком или человеком, чем пропадать ни за что, ни про что… Скоро придет ему конец, и если он не придумает, как спастись от лютой погибели, не будет больше на свете единственного и неповторимого Шныря.

Оно, конечно, хорошо быть королем: ни тебе начальства, ни дурацких заданий, и наорать на тебя никто не смеет, и без пива не оставят, но даже у королей бывает, что день не задался. Дирвен проснулся в дурном расположении духа. Вчера ему девку плаксивую подсунули, все ныла, что она-де в борделе поломойка, а не платная барышня, будто бы ее схватили и затащили в карету силком, потому что все барышни попрятались, а попрятались они, потому что которую увезут в королевский дворец, та больше не возвращается, их там убивают. И давай скулить: «Ваше величество, помилуйте меня, пожалуйста, отпустите живой…» А разве он хоть одну из этих шлюх убил? Целехонькие от него уходят, хоть и пользованные, это Лорма их потом перехватывает и жрет, но он же не причем.

Дуреха-поломойка так его допекла своей зареванной рожей и дребезжащим голосишком, что он даже отыметь ее не смог – расхотелось. Велел прогнать взашей и завалился спать в гамаке в Королевском Штабе, а как полезли в голову всякие срамные мысли о Самой Главной Сволочи, так снова невтерпеж захотелось, и ему – королю Ларвезы, Повелителю Артефактов, Властелину Сонхи! – пришлось самоудовлетворяться, как последнему школяру. Сволочизм беспримерный.

Утро тоже выдалось сволочное, под стать вчерашнему вечеру. После завтрака явилась Лорма и стала требовать, чтобы он лично занялся розыском Гвимунды, ее придворной дамы, которая куда-то запропастилась – уже четвертые сутки ни слуху, ни духу.

– Ха, да ты же сама говорила, что хорошо бы от нее избавиться, – напомнил отставной любовнице Дирвен. – Вот и радуйся, ну ее к демонам…

Лорма несколько раз жаловалась, что Гвимунда, старейшая и самая искусная в чарах среди ее амуши, втайне против нее интригует.

– Нет, не «ну ее», – прекрасное лицо, на котором уже начали проступать признаки тлена, раздраженно скривилось. – Другое дело, если бы мне удалось с ней покончить, но она исчезла сама, и мне это не нравится. Она уже восемнадцатая! Почти пятая часть моих амуши в этом городе бесследно пропала, и я хотела бы знать, что с ними случилось, дезертировали они или погибли.

– Ладно, поищу ее через амулеты. Я как раз нашел способ, как объединить все артефакты в систему для поиска чего угодно, опробую на твоей Гвимунде. Почему ты не можешь оставаться молодой и красивой без волшебного ожерелья и других штучек?

– Потому что я вурвана, и это мое проклятие, – отчеканила Лорма, в глазах у нее полыхнуло бешенство, отвисшие щеки дрогнули, как у рассерженной старухи.

Поднялась, царственно выпрямилась и молча вышла. Какого чворка? Он же ничего плохого ей не сказал.

Следом явился с докладом граф Ваглерум, начальник столичной полиции, и попросил выделить в помощь его людям побольше амулетчиков: они прочесывают катакомбы в поисках беглых магов Ложи, но что-то им постоянно мешает, вынуждая плутать и ходить кругами. Не иначе ведьмы пакостят, больше некому.

Дирвен подписал распоряжение, заодно поставил свой росчерк на приказе об арестах всех находящихся в Аленде ведьм, еще на прошлой восьмице подготовленном Эрчеглерумом. Ведьмы – зло, никакой им пощады. И горожане против них уже настроены, ни один придурок не станет сочувствовать этим гадинам.

Заглянувший после графа Чавдо Мулмонг напомнил о своих провокаторшах, Ламенге Эрзевальд и Глименде Нугрехт: эти две ведьмы пострадать не должны, создание нужного нам общественного мнения – их заслуга, они еще пригодятся… Дирвен великодушно подмахнул для обеих секретные охранные грамоты.

Потом Чавдо завел речь о налогах: мол, надо хорошенько потрясти ларвезийских подданных, казна пустая, и в Королевском банке денег осталось – чворк наплакал, все съедают непомерные государственные расходы. В доказательство он вывалил на стол перед Дирвеном кучу бумаженций из пухлой кожаной папки: счета какие-то дурацкие, реестры с непонятной цифирью… Знает же, что Повелитель Артефактов ненавидит вникать во всю эту бухгалтерскую ерундистику!

– Ну, что я еще должен подписать, чтоб от меня все отстали? – рявкнул Дирвен, теряя терпение.

– А вот это, ваше величество! – Чавдо жестом фокусника раскрыл перед ним вторую папку, потоньше, бархатную с золотым тиснением. – Мы вводим подушный налог, упраздненный в прошлом тысячелетии свергнутой преступной властью, а также налог на балконы, в зависимости от размеров балкона, налог на выступающие элементы на крышах, налог на домашних животных, включая обитающих в подполье мышей и крыс, налог на кареты с застекленными окошками…

– Да хватит уже, – буркнул Дирвен. – Давайте чернильницу, все разом подпишу, и на застекленные преступной властью балконы, и на обитающих на крышах мышей, надоела мне ваша канцелярщина хуже свербежа в заднице!

– Такова природа государственной власти, ваше величество, – заметил Мулмонг почтительным, но непреклонным тоном мудрого наставника.

Разделавшись с этой тягомотиной, Повелитель Артефактов отправился в Штаб. Ему не терпелось проверить в деле новую поисковую систему собственного изобретения. Лорма со своими разбежавшимися амуши подождет, перво-наперво он попробует найти Самую Главную Сволочь! Вдруг скотина Эдмар зализал раны и вернулся в Ларвезу, чтобы строить козни против законного короля?

Вот бы и вправду вернулся…

Разграбленный фургон папаши Ванжефа стоял у обочины. Сбившиеся в шайку бродяги, которые не один день его преследовали, путешествуя на товарняках безбилетными пассажирами, наконец-то решились на атаку: еще немного – и тогда бы прощай, пожива, до столицы рукой подать. Уже и алендийский Накопитель виднеется за полем и рощей темным в золотистых взблесках треугольником.

Напали на том повороте, где от дороги отходит тропка, уводящая к болоту. Кустарник там удобный для засады. Двух сбежавших лошадок на другой день поймали крестьяне, а куда подевался торговец с помощниками – неизвестно. Скорее всего, кормят болотных пиявок, не то бы объявились. Вокруг фургона валялись разбитые ящики, механические игрушки и жалобно тренькающие шарманки: ясно, что грабители утащили самое ценное. Местные жители прибрали то, что могло сгодиться в хозяйстве, а на фургон пока не посягали, хотя планы насчет него строили.

Тем временем мастер Бруканнер, Тейзург и Хантре смотрели из рощи на свою цель. В бинокли можно было разглядеть отлитые из золота руны, вбитые в каменную облицовку заброшенной пирамиды.

– Зайдем туда с черного хода, – сказал Эдмар. – Он должен быть с противоположной стороны, планировка всех Накопителей одинакова.

– Выкладывайте все лишнее, чтоб не тащить балласта, – распорядился Бруканнер.

У каждого была увесистая заплечная котомка. Лишнего оказалось не так уж много: сложили в холщовую сумку и спрятали в зарослях шиповника.

– Погоди-ка, а это у тебя что – никак, пиво?! – услышал Хантре возмущенный возглас мастера.

В котомке у Эдмара, рядом с запакованной взрывчаткой, торчало горлышко завернутой в бумагу бутылки, кое-как туда втиснутой.

– Что вы, как можно! Это благородное флабрийское – Хантре, то самое, помнишь? Я достал его из кладовки, когда мы были в «прорехе». После того как Накопитель взлетит на воздух, отпразднуем победу самым изысканным образом. Если уцелеем…

– Да что вы, сударь, такое несете? – опять рассердился подрывник. – Я же объяснял вам, уже глотку надсадил объяснять! Чтоб этакая махина взлетела на воздух, понадобится столько взрывчатки, сколько нам на себе за раз не унести, целую восьмицу таскали бы, и то бы не хватило. Мы выведем из строя ключевой артефакт Накопителя, его «сердце» – этого достаточно, чтобы он перестал работать, наши спецы все рассчитали. И вы знаете об этом, а все равно нелепицу городите. Стыдно, сударь!

Судя по ухмылке Тейзурга, стыдно ему не было.

– Мы поняли, мастер, – отсутствующим тоном произнес Хантре.

Его мутило от близости Накопителя, натурально мутило, до тошноты, и ему не терпелось отправиться в путь, чтобы поскорее покончить с этим делом.

– А ты, парень, не лезь, куда не следует, – осадил его бартожец. – Сделает он то, чего профессионал не сумеет, как же, как же…

– Что, не вышло подлизаться к начальству? – поддел Тейзург, когда мастер, раздраженно фыркая, склонился над своей котомкой.

– В рожу получишь, – огрызнулся Хантре.

Ему казалось, что Накопитель издает низкий вибрирующий гул – почти неощутимый, на пределе восприятия – и в этот гул вплетаются обрывками, словно подхваченный ветром звуковой сор, проклятия и жалобы, мучительные стоны, хруст рассекаемых костей… Это всего лишь эхо. Всего этого уже нет.

– Идем, парни, – окликнул подрывник. – И накрепко запомните главное: вот эта здоровенная дура, которая торчит впереди – ничто против гения бартогской инженерной мысли!

Они пробирались перелесками и огородами, перешли по скрипучему мостику через речку, обогнули две деревни, большую ферму и виноградник. Со стороны их можно было принять за грязных обтрепанных попрошаек.

Накопитель окружала кирпичная стена с башенками, ворота были заперты. Гробовая тишина, и никаких признаков, чтобы внутри кто-то находился. Дома вокруг, в один-два этажа, с черепичными крышами, в недавнем прошлом ухоженные, тоже выглядели опустелыми: раньше здесь жили маги Ложи и прислуга, а теперь никого не осталось. Окна почти везде разбиты – мародеры тут уже побывали.

Тейзург забросил на стену веревку с воровским крюком, влез наверх, просигналил: никого. Хантре последовал его примеру. Подняли на крюках котомки, потом скинули веревочную лестницу для мастера. Они действовали быстро и слаженно – не раз выполняли все это на тренировках в Бартоге. Во двор спустились через башенку с винтовой лестницей. Никто не поднял тревогу, нигде никакого движения.

– Что скажешь? – Эдмар взглянул на Хантре.

– Людей здесь нет, но времени у нас в обрез. Скоро станет опасно.

– Так мы сюда не на лавочке рассиживать пришли, – проворчал Бруканнер. – Шевелитесь, парни!

Обогнув пирамиду по плитчатой дорожке, они оказались возле двери, на которой пиявкой извивалась единственная золотая руна. Предчувствие опасности усилилось, но Эдмар уже достал бартогскую отмычку. Хантре попытался определить, что им угрожает: как будто всё, что находится в поле зрения, и как будто спасаться бегством – опасней, чем зайти внутрь и выполнить задуманное. В первом случае у них никаких шансов выжить, во втором – два или даже три шанса из десяти. Похоже, влипли, но они с самого начала знали, на что идут. Надо прорваться, во что бы то ни стало… Только еще понять бы, что он должен для этого сделать?

Распахнув дверь, Эдмар изобразил галантный полупоклон, но мастер Бруканнер свирепо глянул на него уцелевшим глазом, и все трое без проволочек ввалились внутрь.

Широкий полутемный коридор с вереницей колонн, в глазах рябит от позолоты и переплетающихся лепных символов на капителях. Виски заныли, тошнота усилилась. Навалилась то ли усталость, то ли обессиливающая тяжесть, вдобавок его начало знобить. Так и тянуло сесть на пол, распластаться, не шевелиться… Тейзург тоже выглядел неважно, его рот слегка искривился, то ли в усмешке, то ли в болезненной гримасе. Лучше всех чувствовал себя Бруканнер: магом он не был, поэтому Накопитель не пытался его разжевать и переварить.

– Сюда! – позвал Эдмар. – Не наступай на руны – хуже станет. К мастеру это не относится, а ты смотри под ноги.

Боковой коридор вывел в громадный зал, опоясанный круговыми галереями в несколько ярусов. Гнетущий сумрак, на полу тускло сияют руны – словно разломы с ядовитой золотистой жижей, словно застывшие перед атакой золотые насекомые… У Хантре начало темнеть в глазах. Кажется, Тейзург его поддерживал. Стараясь не наступать на сверкающую пакость, они следом за мастером дошли до центра зала, сняли и расстегнули котомки.

– Давайте, парни, каждый выполняет свою работу, и больше ничего не трожь, – хриплой скороговоркой распорядился подрывник.

Они принялись освобождать от бумажных оберток и складывать «фундаментом» тяжелые липкие бруски, а Бруканнер тем временем собирал мину. Он действовал ловчее всех, хотя пальцев у него было меньше, чем у помощников. Готовое взрывное устройство выглядело, как башенка на четырех ножках-раструбах.

Прищурив здоровый глаз, мастер глянул наверх – туда, где сходились пирамидальные своды и мерцала, слепила, переливалась золотая пластина с неразличимыми символами. Острие башенки, установленной поверх «фундамента», было нацелено в эту пластину.

Бруканнер уже начал разматывать запальный шнур, когда на них обрушился удар: как будто каждый получил затрещину, мина свалилась со своего пьедестала, котомки раскидало. Упакованная в оберточную бумагу бутылка флабрийского покатилась по плитам, но чудом не разбилась.

А потом под сводами раздался голос – ломающийся, мальчишеский, полный яростного торжества:

– Ну что, доигрались, придурки?! Теперь ты, сволочь, не уйдешь от расплаты!

Честно говоря, Дирвен не рассчитывал, что и впрямь обнаружит Эдмара на подвластной территории. Хотелось, но не верилось. Почесав голову – она чесалась от тяжелой короны, усыпанной драгоценными камнями, корона была неудобная, но он все равно носил ее с утра до вечера, поверх обруча из Наследия Заввы, хоть зануда-церемониймейстер и говорил, что она-де предназначена для особо торжественных случаев, а не для того, чтобы в ней в уборной сидеть – Повелитель Артефактов приступил к эксперименту. И вот те раз – Наипервейшая Сволочь тут же нашлась! Да не где-нибудь на окраине владений, а в алендийском Накопителе!

К крухутакам не ходи, Эдмар замышлял очередную пакость: в компании старикана с покалеченными руками и Хантре Кайдо, которого Дирвен признал не сразу, возился с какой-то дурацкой штуковиной. Ха, никак они притащили сюда специальный артефакт, чтобы «усыпить» Накопитель? Сдохший у них артефакт, даже не спящий, а совсем никудышный, это он на раз определил. Наверное, еще по дороге накрылся медным тазом, а они даже не поняли, потому что не могут воспользоваться своими магическими способностями. Во придурки!

И Тейзург, и рыжий выглядели так, словно их вывозили в грязи, а потом долго били. Или в обратной последовательности, но с тем же результатом. Вдобавок рыжий сейчас не был рыжим: выкрасил волосы в темный цвет. Это, что ли, для маскировки? И ведь через пол-Ларвезы сюда добрались, не попавшись королю на глаза… Но с Накопителем они все равно ничего не смогли бы сделать. Или смогли бы – у них ведь амулет Рогатой! Дирвен его не чувствовал, но он у них должен быть, иначе они бы не затеяли эту авантюру.

Вначале он нанес удар – и заодно убедился, что подарок злокозненной Рогатой Госпожи не может защитить их от сокрушительной мощи Повелителя Артефактов. Потом с торжеством выпалил:

– Ну что, доигрались, придурки?! Теперь ты, сволочь, не уйдешь от расплаты!

– Дирвен, как же ты не вовремя… – простонал, морщась, Эдмар.

– Ничего, у нас с тобой еще много времени впереди, и ты еще обо всем тыщу раз пожалеешь, понял?! Думаешь, если ты слепил тут навозную кучу с какой-то дурацкой железякой на верхушке, ты можешь тягаться с Накопителем? Не рабочий у тебя артефакт, выкуси! Вы, придурки, только пол в Накопителе запачкали, и сами будете его отмывать, после того как эту дерьмовину на помойку унесете, а потом я тебя, Эдмар, со всех сторон поимею, понял? За все поплатишься, и первым делом свой сволочной приворот с меня снимешь!

– Погоди, какой приворот? – Тейзург с видимым усилием приподнял голову, отстраняясь от вбитой в пол золотой руны Отъятия, словно она обжигала ему лицо. – Сделай одолжение, поясни, о чем ты?

– О привороте твоем сволочном, который был в пирожке! У тебя, что ли, память отшибло? Ты с меня эту мерзопакость снимешь, понял, сволочь поиметая?

– Но ведь приворот должен бы исчезнуть сразу после того, как ты завладел Наследием Заввы. Разве ты не знаешь о том, что тройной королевский артефакт без остатка уничтожает любые привороты?

– Так он же его не уничтожил… – обескуражено пробормотал Дирвен – себе под нос, однако «Далекий голос» отменяющей команды не получил, и в Накопителе его услышали.

– О, вот это номер! – глаза Тейзурга с сеточкой кровавых прожилок на белках насмешливо сощурились. – Дирвен, я приятно удивлен… Стало быть, твое чувство ко мне – это не результат злодейского приворота, а большая и трепетная любовь? Демоны Хиалы, какая прелесть, кто бы мог подумать…

– Все ты врешь! Это приворот! Я ненавижу всякую мерзопакость, я бы вас всех убивал без разговоров! На, сволочь, получай, я тебя прямо сейчас прикончу!

Подвывая от злости, он начал избивать мерзавцев – главным образом подлеца Эдмара и подлеца Хантре, они заслужили. Старого хмыря приложил разок башкой о каменную плиту, и тот больше не двигался, ну и демоны с ним. Один глаз у него оказался стеклянный, вывалился от удара. Во недоумки, на такое дело взяли с собой калеку.

Дирвен остановился, когда у обоих уже рожи были в кровище – не поймешь, то ли уделал их до мяса, то ли нет. Сердце бешено колотилось, едва ли не в горло ударяло, словно он волтузил противников не с помощью артефактов, а в кулачной драке.

– Проси пощады, сволочь! На коленях проси пощады! Тогда, может, еще денек-другой проживешь… – вымолвил он, задыхаясь. – Ты мог бы быть моей правой рукой, а вместо этого…

Выплюнув сгусток крови, Тейзург оскалил в ухмылке уцелевшие зубы.

– Твоей правой рукой? Дирвен, у тебя и впрямь все так плохо, и ты способен… гм, на скромные плотские услады… только вот таким образом? Бедный, бедный Дирвен…

Между тем кривой старикан очнулся и пополз к разваленной куче в центре зала. То ли еще и на второй глаз ослеп и не видит, где выход, то ли принял к сведению слова Повелителя Артефактов насчет уборки и решил заслужить помилование. Если окажется, что эти придурки заморочили ему голову, можно будет великодушно отпустить его на все четыре стороны.

– Я тебя безжалостно раздавлю, сволочь, медленно раздавлю, за всю свою мерзопакость поплатишься!

С презрительным выражением на лице – Дирвен надеялся, что оно по-королевски презрительное, жаль, что эти мерзавцы его не видят – он наблюдал, как Тейзург попытался встать, но под гнетом незримой тяжести рухнул на колени. Сразу же неловко сел, чтобы это не выглядело, как мольба о пощаде, вот же гад… А Хантре подполз к нему и обнял за плечи.

– Держись… Скоро будем в Хиале, там не больно.

Повелитель Артефактов собирался раздавить только Тейзурга, а рыжую сволоту не трогал. Куда он лезет, мог бы присоединиться к одноглазому, который начал кое-как сгребать в кучу раскиданную дрянь, и тоже заработать прощение. Что ж, вместе подохнут. И плевать, что это Страж Мира – бывший ведь, за бывшего ничего не будет.

– Так ты со мной? – Тейзург как будто улыбнулся, не разобрать под кровавой маской.

– Уйдем в Хиалу вместе.

– Нате, гады! – вскипев от досады, крикнул Дирвен. – Сами напросились, сами виноваты! И амулет Рогатой вам не поможет!

Кемурт наблюдал за расправой из потайного коридорчика возле королевского кабинета. Через глазок он видел и ерзающего в кресле Дирвена в съехавшей набекрень короне, раскрасневшегося, азартно сжимающего кулаки, и Эдмара с Хантре в громадном темноватом зеркале, до того избитых, что узнать их можно было только по голосам.

Обруч на голове у «Властелина Сонхи», под короной, кольцо на пальце, медальон на шее, выпростался поверх рубашки. Все Наследие Заввы в поле зрения – а толку-то?

«Ребята, простите, я не могу вам помочь, – с ужасом глядя на то, что творилось в зеркале, подумал взмокший вор. – Или могу?.. Пожар, что ли, устроить?..»

Если он что-нибудь подожжет, Повелитель Артефактов мигом потушит огонь, а он себя выдаст, и тогда у него не останется шансов выполнить свою задачу… Добрых посмертных путей им. Они еще живы, но угробец того и гляди их прикончит. Тейзург в Хиале не пропадет, и для него это, наверное, лучший вариант, чем плен, да и для Хантре тоже.

Возможно, Дирвен подумал об этом, потому что не спешил их убивать.

– Эдмар, я даю тебе последнюю возможность вымолить прощение! Сволочь, ты меня слушаешь или нет?!

Они лежали в обнимку, перемазанные кровью, и выглядели полумертвыми, а на заднем плане копошился их спутник: воткнул поверх темной кучи непонятную штуковину – увенчанный конусом цилиндр на четырех ножках.

– Эй, дядя, оставь эту рухлядь! – прикрикнул Дирвен.

Штуковина откатилась в одну сторону, «дядю» отшвырнуло в другую.

– Эдмар, не старайся казаться дохлее, чем на самом деле, я же вижу, что ты смотришь! Ты пытался меня вынудить, чтобы я тебя убил, для тебя же Хиала дом родной, но не пройдет у тебя этот фокус, не надейся на легкую смерть! А насчет приворота я пошутил, а ты и поверил, никакой мерзопакости я к тебе не чувствую, можешь целоваться со своим рыжим, мне плевать!

– Я бы не против, да он не хочет, – пробормотал Тейзург как будто в забытьи.

А Хантре молча приподнялся на локте и приник разбитыми губами к его окровавленному рту. Эдмар положил ему на затылок руку с раздробленными пальцами. Глядя на них, Кемурт ощутил пронзительную тоску: не было в этом никакой чувственности, они всего лишь прощались – друг с другом и с жизнью, и если бы только он мог им помочь…

Дирвен тоже на несколько мгновений онемел, а потом взвыл:

– Сволочь ты, Эдмар, сволочь, гад, сволочь! И рыжий твой сволочь! А еще Страж! Тьфу, мерзопакость!

Он рванул на груди рубашку, словно задыхался от ярости, блеснула и отлетела в сторону порванная цепочка…

Тот самый благословенный момент, которого столько времени дожидался Кемурт Хонбиц! Стряхнув оцепенение, вор кинулся к потайной двери, мигом вскрыл ее «Ключом Ланки», проскользнул в комнату и коршуном бросился на добычу. Старался двигаться бесшумно, но зацепил ножку стула, тот загремел…

– А… – Дирвен обернулся. – Ты кто?! Что здесь делаешь?

Сунув медальон за пазуху, взломщик выскочил в темный коридор. Секретный лабиринт он за минувшие дни изучил вдоль и поперек, так что у него было преимущество. Главное – выдерживать дистанцию, чтобы Повелитель Артефактов не «дотянулся» до похищенного амулета.

– Стой! – позади слышался топот. – А ну, стой!..

Чуть не забежал в тупик, но вовремя сориентировался и рванул первую попавшуюся дверь. Белая лестница с пузатыми, как вазы, балясинами и широкими перилами. Кем съехал по перилам и нырнул в проем, занавешенный бархатной портьерой. Завизжали, но он уже мчался через анфиладу роскошных комнат с приторным цветочным ароматом. Позади снова завизжали, на этот раз громче – Дирвен несся следом. Он не такой долговязый и более тренированный. Догонит. Надо на улицу, поймать экипаж…

Бешеной каруселью мелькали двери, лица, коридоры, лестницы, арки. В ушах звенело от возгласов. В спину летели убойные импульсы – Кем это чувствовал, но у него был «Оберег Таль», и его защита пока блокировала все атаки. Впрочем, он не питал иллюзий: до настоящего поединка с Повелителем Артефактов еще не дошло.

Он взломщик, а не боец, ему надо было стырить амулет по-тихому, чтобы никто не повис на пятках, беготня – не его стихия. Но кто знает, сколько еще пришлось бы ждать, и дождался бы он второго такого случая или нет?

Заброшенного вида коридор с малиновой дорожкой. Впереди – тупик? Ланки-милостивец, не тупик, а воздушная галерея с большими пыльными окнами, уводящая через улицу в соседний дом. Кемурт ринулся туда, больше бежать было некуда.

Оставляя на плитах кровавый след, мастер Бруканнер полз к центру зала. Его помощники валялись, как неживые. Судя по последнему донесшемуся возгласу, узурпатора что-то отвлекло, и можно сделать еще одну попытку.

Переломанное тело болело, как будто его пропустили через мясорубку, зато мина вроде бы целехонька, и вот он запальный шнур.

«Врешь, дура, я тебя все-таки доконаю, – мысленно обратился мастер к пирамиде, заново сгребая в кучу твердое топливо, которое должно придать начиненному взрывчаткой снаряду первичный импульс и необходимое ускорение. – Не на того напала, и не на таких объектах я свою работу доводил до конца…»

В этот раз ему не помешали. Глаз застилало мутной пеленой, но подрывник ориентировался по сияющему участку наверху – там один такой, не промахнешься.

«Фундамент» выглядел неряшливо, но не было времени выравнивать – здешний самозваный королек в любой момент может вернуться. Бруканнер воткнул наконечник шнура в вязкую податливую массу. Волоча за собой другой конец, отполз на минимальное безопасное расстояние, вытащил из кармана запальную машинку, отвернул блокирующий рычажок, крутанул колесико. Никакой вашей магии, судари, одна только надежная бартогская техника!

Шнур вспыхнул, шевельнулся, как потревоженная змея, и начал стремительно укорачиваться, издавая слабое шипение и выбрасывая фонтанчики искр. Запахло горелым.

Мастер распластался на полу и прикрыл голову руками. Послышался свист, звук удара, грохот… Его словно плетью хлестнули, сдирая с костей мясо – но звуки были правильные, и перед тем, как провалиться во тьму, он успел подумать: «Что бы вы, парни, без меня делали…»

Шнырь дожидался Хеледику в разоренном казенном здании по соседству с королевским дворцом. Ведьма отправилась разведать обстановку, прикинувшись девчонкой из торгового дома, поставляющего ко двору харчи, а гнупи туда ходу нет. Вот он и сидел под канцелярским столом, в загаженной зале с рассыпанными по полу гербовыми бумагами. Вначале сунулся на изнанку, но сразу почуял ловушку – хитрую, искусно замаскированную, не заметил бы ее, если б не погрыз нынче утром сбереженную шаклемонгову косточку с присохшим мяском. Хорошо, что он запасливый, и хорошо, что до его тайника никакие ворюги-подлюги не добрались. Жертвенное мясо усиливает колдовские способности, поэтому против него трюк не сработал.

Амуши постарались, больше некому. Сделав такой вывод, смекалистый Шнырь остался на людской территории. В здании затеяли ремонт, но работники филонили, убрать мусор успели только на верхнем этаже, а на втором царили тишь да разруха.

Время от времени Шнырь выглядывал в окно. Утром он глотнул зелья, защищающего глаза от солнечного света, и мог любоваться дневной суетой на площади во всех подробностях, не упуская ничего интересного. Эх, жить бы ему не тужить, кабы не привязь невидимая, которая в урочный день утянет его в подземное озеро, чудищу на съедение. Уже скоро. Пусть ему удается порой об этом не думать, от его недумания ничего не изменится: чтобы спастись, нужна ценная золотая вещь.

Сперва он беззвучно всхлипывал (разревешься в голос – какие-нибудь злыдни услышат), а потом с пущего отчаяния начал тихонько молиться, утирая горькие слезы.

– Милостивые боги сонхийские, и грозные князья Хиалы, и Страж Мира, и Великие Псы, и все-все-все, кто меня слышит, пожалейте мою невинную головушку, сжальтесь над сиротинушкой горемычным, пошлите мне что-нибудь золотое, чтобы я от чудища подземного откупился, ну что вам стоит! Помогите мне избежать лютой погибели, и я тогда… я тогда…

Здесь нужно было что-то пообещать – назвать условие, которое ты добровольно выполнишь, и Шнырь начал перебирать в уме, чем бы заинтересовать тех, к кому он взывает. Никогда больше не дразниться? Не кусаться? Не плевать в человеческую еду, тем самым наводя на людей чары дурного настроения? Не топать ночами по крышам, мешая людям спать? Не прятаться в «мусорных домиках», чтобы выскочить оттуда с диким хохотом и напугать какого-нибудь недотепу с помойным ведром? Страсть до чего не хотелось отказываться от таких замечательных вещей, а уж как он будет завидовать другим гнупи, не связанным роковыми обещаниями…

– Я тогда… Я тогда в добро поверю!.. – застенчиво вымолвил находчивый Шнырь.

Недаром же он самый умный в шайке Вабро: он ведь не принял обязательство совершать добрые дела – он сказал, что поверит в добро, а верить-то можно во что угодно, это еще не причина поступать не так, как тебе хочется.

Немного погордившись собой – вон как ловко выкрутился, не всякий так сумеет! – гнупи снова скуксился. Какое дело до него Кадаху с Тавше, Небесным Псам, князьям Хиалы и прочим могущественным сущностям? Только и остается смотреть в окошко, пока зелье действует, вдруг там случится что-нибудь хорошее – или прохожие подерутся, или у кареты колесо отвалится…

Вдалеке послышался шум, и гнупи навострил уши: вроде бы человек топочет, будто сюда бежит…

Он юркнул под стол, затаился, хотя чего ему бояться, если все равно близка неминуемая кончина?

Дверь с треском распахнулась, в залу ворвался Кем-амулетчик – под чужой личиной, но Шнырь-то знал, что это он. Запыхавшийся, глаза дикие.

– Ты чего? – настороженно поинтересовался гнупи, выглянув из-под стола.

Издали доносился чей-то еще топот, все ближе и ближе.

– Шнырь, ты… – с трудом переводя дыхание, произнес Кем. – На вот это… И беги отсюда со всех ног… Спрячь где-нибудь… На, держи…

Вытащив из-за пазухи что-то, зажатое в горсти, он протянул руку – и в падавшем из окна солнечном луче блеснуло ЗОЛОТО!

Хантре очнулся от грохота и толчка: похоже, перед этим он отключился, но надолго ли – непонятно. Приподнял голову в самый раз, чтобы увидеть, как с потолка в центре зала валятся обломки в столбе пыльного дневного света, а Бруканнер лежит ничком и даже не пытается отползти.

Рядом застонал Тейзург.

– Там мастер… – Хантре попытался рывком встать, но тело прошило болью.

Вряд ли у него все кости целы… А Эдмару еще хуже досталось. Но сейчас опасности нет. Что бы там у Дирвена ни случилось, оно случилось очень вовремя. И Накопитель выведен из строя: снова можно пользоваться магией. Ему удалось частично перекрыть боль и кое-как добраться до Бруканнера.

Подрывник был жив, и его бы прямо сейчас доставить к лекарю, желательно – к лекарю под дланью Тавше.

– С ума сойти, мы с тобой целовались по твоей инициативе… – Тейзург, тоже подобравшийся к ним ползком, искривил в улыбке почерневшие губы.

– Забудь об этом, лучше исцеляйся поскорее, и потащим мастера в твою ляранскую лечебницу. Придется через Хиалу. А что касается этого, я просто сделал то, что надо было сделать, чтобы Дирвена сорвало с петель. Не знаю, что с ним стало от такого зрелища – может, удар хватил…

– Нет уж, я об этом не забуду, и тебе не устану напоминать! Это было восхитительно…

– На твоем месте мог быть кто угодно.

– Кто угодно?.. Демоны Хиалы, и Зинта еще меня обзывала портовой шлюхой, но это она с тобой плохо знакома…

Хантре без замаха врезал ему и сам же взвыл: похоже, рука в двух местах сломана, и в довершение от удара обломки сместились.

– Ты же меня так совсем убьешь, – морщась, упрекнул Эдмар. – Мой запас прочности не безграничен.

А Бруканнер прохрипел:

– Парни, хорош кулаками махать, надо выбираться. Если помру, деньги внучке… Она у меня умница, в девять лет заводную куклу разобрала и сама обратно собрала…

– Мастер, вы еще увидите свою внучку, – пообещал Хантре и взглянул на Тейзурга. – Твое флабрийское не разбилось, надо его напоить – и летим через Хиалу. Мы оба полуживые, но давай рискнем, попробуем сменить облик – может, тогда станет легче?

– Как скажешь, я готов исполнить любую твою прихоть, лишь бы тебе понравилось. Только голова чудовищно болит после твоей оплеухи, надеюсь, что это не черепно-мозговая…

Дирвен настиг предателя, похитившего «Королевскую броню», в опустелом здании алендийского градоуправления, соединенном с дворцом воздушной галереей. Что бы вы думали, это оказался Тирсойм – амулетчик скромных способностей, размазня и посредственность, вечный прихлебатель, любитель пива. От него такой изощренной подлости можно было ожидать в последнюю очередь. А хуже всего то, что медальона у него уже не было: передал сообщнику. Удаляющийся легкий топоток, в соседнем помещении хлопнула дверь…

Повелитель Артефактов едва не залепил ему «Каменным молотом», но вовремя спохватился: предателя нужно будет допросить, а «Каменный молот» оставил бы от него мокрое место. Полоснул по ногам «Когтями дракона», изрядно удивился, когда этот рохля сумел закрыться «Незримым щитом», плюнул с досады и ринулся в погоню за его сбежавшим подельником.

Первым делом надо вернуть медальон, а когда Наследие Заввы будет в комплекте, он и ренегата накажет, и с остальными заговорщиками разберется. Ясно же, что это заговор против законной власти! Самая Главная Сволочь и рыжая сволота отвлекали его, делая вид, что у них амулет Рогатой, который все это время был у подкупленного Тирсойма. Каковы гады… Они и в Накопитель полезли ради того, чтобы Тирсойм тем временем добрался до королевских артефактов. Ну, кто бы догадался, что он взломщик?!

Тут у Дирвена мелькнула мысль: а Тирсойм ли это был? Если вор получил от гада Эдмара артефакт, позволяющий менять внешность, и в придачу у него амулет Рогатой… Вот засада! Но сейчас некогда, некогда, главное – догнать улепетывающего мелкого негодяя. То ли ребенок, то ли карлик, то ли гнупи… Чуть-чуть сократив дистанцию, амулетчик определил, что удирает от него гнупи. Наверняка один из тейзурговых слуг. И это самый худший вариант, человека он бы уже настиг, а черноголовый народец бегает так, что на скаковой лошади не угонишься. Вдобавок гнупи то и дело нырял в стены домов – пользовался изнаночными тропками волшебного народца, для людей закрытыми.

Прохожие шарахались, завидев несущегося сломя голову Дирвена в королевской короне, в домах захлопывались окна и двери, и никто не присоединялся к преследованию. Хотя что они могли бы сделать, гоняться за гнупи без амулетов – дохлый номер. Если бы сократить дистанцию до дюжины шагов, он бы вернул контроль над медальоном… Но Рогатая Госпожа вовсю мешала, еще бы тут обошлось без ее происков!

Шнырь мчался, ног под собой не чуя. Он ведь не просто от Дирвена убегал, а спасался от лютой погибели! Наверняка эта золотая цацка очень ценная, иначе Повелитель Артефактов не погнался бы за ним, как сдуревший барбос за кошкой. Вроде бы даже волшебная. Сгодится для откупа. Главное, до подземного озера ее донести…

Он петлял по закоулкам, перескакивал через заборы, нырял на изнанку человеческого жилья. Дирвен не отставал: у него амулеты, помогающие находить волшебный народец, идти по следу, бегать без устали – и в придачу упрямства хоть отбавляй. В Жемчужном квартале он почти загнал Шныря в ловушку: на здешних домах недавно подновили обереги, на волшебные тропки не свернешь, а людские двери-окна заперты, вот он конец неминучий… Но поверивший в добро Шнырь взбежал по стенке, хоть обережные знаки и жгли ему пятки сквозь подошвы, промчался по крыше, спугнув котов, съехал по водосточной трубе в соседний переулок и рванул во всю прыть.

До ближайшего входа в катакомбы уже рукой подать – это на улице Тряпичной Рыбы, на задворках заброшенной усадьбы, где ночуют босяки. Как они всполошились, когда в их пристанище сначала ворвался Шнырь, а следом за ним ввалился Дирвен в сверкающей драгоценными каменьями короне, с воплем: «Где этот гнупи?!» Небось решил, что они заодно… Шнырь в это время уже летел, как получивший пинка мяч, по наклонному каменному коридору. Только зря он понадеялся, что преследователь начнет точить лясы с трущобными жителями и отстанет: тот мигом разобрался, что к чему, и ринулся в катакомбы за Шнырем.

Встречные гнупи, лазавшие в подземелье по своим делам, сперва ошеломленно глазели на погоню, а потом начинали восторженно улюлюкать вслед.

Наконец Шнырь добрался до потаенного озера, круглого, как недобрый ледяной зрачок. Сунул руку в карман, обмирая от страха: вдруг выронил по дороге?.. Нет, не выронил…

– Я принес… На тебе откуп, подводный хозяин!

Золотой медальон блеснул, уходя в непроглядную черноту.

– А ну, давай сюда, чего спер! – из-за скальной стены выскочил Дирвен с фонарем. – Что такое… Он не у тебя? Куда ты его дел, по-хорошему говори!

– Он теперь у Него, – понизив голос из почтения к здешнему обитателю, пояснил Шнырь.

– Ах, ты… – Дирвен бросился к озеру, присел у кромки, всматриваясь в стылую темень.

Гнупи уловил, что все его смертоносные амулеты приведены в готовность: всплыви сейчас чудище – ох, что будет… Но чудище не всплыло – видать, не захотело тягаться с Повелителем Артефактов, зато ларвезийская корона свалилась у Дирвена с головы и бултыхнулась в воду.

– Это тебе от меня еще один откуп, хозяин озера! – тут же крикнул находчивый Шнырь – и пустился наутек.

Незримая петля, захлестнутая у него на лодыжке, исчезла: он снова был свободен.

Компанию демонов, игравших на «раздевание до костей» у подножия Берцовой гряды, отвлекли звуки, доносившиеся из глубины взбаламученных желтовато-бурых небес. Кто-то хрипло пел:

– Это еще что такое? – одна из участниц игры подняла изящную змеиную головку на длинной шее, покрытой перламутровой чешуей.

Вслед за ней и остальные начали всматриваться. Тем временем демон, похожий на черного тритона с лицом грустного клоуна, с развороченной и обглоданной грудной клеткой – он безнадежно проигрывал – будто бы невзначай шевельнул хвостом и передвинул на доске одну из фигурок.

В вышине, на фоне смутных очертаний головокружительно далекого опрокинутого пейзажа, плыли два крылатых силуэта. И как будто они несли кого-то третьего, бескрылого, вот он-то и распевал в всю глотку:

– Сдается мне, человеческая кровь с превосходным алкоголем, – принюхавшись, определил один из демонов. – Повезло кому-то…

– Отнимем? – деловито предложил другой.

– Это же Золотоглазый и рыжий отставной Страж! – взмахнув ресницами-веерами, заметила обладательница змеиной головки. – Вы не находите, господа, нынче они какие-то невменяемые?

– Тогда, может, отнимем?

– Да ну, связываться с ними, психами чокнутыми, – махнул когтистой лапой самый многоопытный из компании.

– Лишь одна паровая машина… – доносился издали замирающий припев.

 

7. Голодные и беззащитные

Важные события порой случаются нежданно-негаданно: к примеру, пробираешься ты с масляным фонарем в одной руке и ведром нечистот в другой по извилистому подземному ходу, ни на какие приятные сюрпризы не рассчитывая, стараясь не запнуться в потемках, и вдруг тебе становится хорошо. Причем это не то «хорошо», которое приходит после дозы китонских грибочков, а настоящее «хорошо» – словно каменные своды над головой раскрылись, и в разломе засияло солнце, и в ведре плещется не моча, а благоуханное ароматическое масло, и сил вдесятеро прибавилось…

Магия вернулась, понял Суно.

Зажег для пробы шарик-светляк. Получилось.

Послал мыслевесть Шеро. Тоже получилось.

Как бы там ни было, он донес ведро до пещеры с выгребной ямой и выплеснул содержимое. Вначале надо выяснить, что происходит: то ли союзники преуспели, то ли враги додумались до хитрой ловушки – допустим, Дирвен временно усыпил Накопитель, а когда обрадованные маги выберутся на поверхность, тут-то всех и повяжут, не придется за ними по катакомбам гоняться… А посему, коллеги, выжидаем, лечимся, восстанавливаем силы.

Около Крелдона уже хлопотали двое лекарей. Повсюду сияли шарики-светляки. Каменные своды, в кои-то веки озаренные до последней трещинки, оказались живописно разноцветными: темно-серые, светло-серые, крапчато-серые, изжелта коричневые, бурые, голубоватые, зеленоватые, бежевые, местами пестрые, как перепелиное яйцо, кое-где с блестками слюды. Вот так живешь и не видишь по-настоящему того мира, в котором живешь.

Воспрянувшие маги то и дело обменивались мыслевестями – чтобы убедиться, что они снова это могут. В голове у Орвехта стоял галдеж, как на рынке, так что он не сразу понял, кто это мурлычет песенку на бартогском:

«Пусть неласков со мной любимый,

Пусть я чахну день ото дня,

Лишь одна паровая машина

Никогда не бросит меня…»

Определив вокалиста, он отозвался:

«Коллега Тейзург? Надеюсь, вы пребываете в добром здравии?»

«Увы, коллега Суно, на ближайшее несколько дней мое многострадальное здравие оставляет желать лучшего. Но я пребываю в здравом уме, если вы это имели в виду, однако из деликатности, которую я ценю, избрали окольный путь. Жаль вас разочаровывать, но это не первая ласточка безумия, а вариация на тему прелестной бартогской песенки о разнообразных житейских невзгодах и паровой машине. Мы с коллегой Хантре слушали ее всю дорогу, пока летели через Хиалу в компании с пьяным мастером-подрывником. Он без остановки ее распевал, а под конец мы пели уже втроем, всех демонов распугали, в особенности тех, которые не обделены музыкальным слухом. Ах, да, чуть не запамятовал: надеюсь, вы с коллегой Шеро не будете на нас в обиде за то, что алендийский Накопитель остался без верхушки?»

«Вам удалось вывести из строя Накопитель?..»

«Неужели вы сомневались в наших способностях?» – притворно удивился этот стервец – и исчез.

Вот же трепло, почти с нежностью подумал Орвехт, и послал мыслевесть Шеро, а тот сообщил о разрушении Накопителя остальному подполью.

Как бы ни хотелось Крелдону принять участие в вылазке, вначале ему следовало подлечиться. Наверх отправились те, кто в состоянии одолеть в маршевом темпе подземные коридоры и лестницы, и не свалиться в обморок, наконец-то выбравшись на солнышко. Истощенные и оборванные маги Ложи рвались к солнышку не за этим.

Замусоренная Аленда раскинулась под сияющим розовато-золотистым небом, словно облезлая кошка, разнежившаяся, пока не бьют и не гонят. Подпольщики вылезли на поверхность через заброшенную водонапорную башню в Мелочном квартале. Вход в катакомбы охраняли присягнувшие Дирвену амулетчики, но с ними разделались прежде, чем те успели понять, что происходит.

Кто куда идет, обсудили еще по дороге, используя мыслевести, а координировал операцию Шеро Крелдон.

Суно направился к королевскому дворцу: голодранец с темной от въевшейся грязи разбойничьей рожей, деловито шагающий по малолюдным улочкам. Кто-то из своих увязался за ним, хотя было решено, что он действует в одиночку. Обернувшись, чтобы напомнить об этом незадачливому коллеге, он увидел Флаченду.

– Ты что здесь делаешь?

Бобовая ведьма выглядела замарашкой из трущоб. Замызганная юбка, через грудь крест-накрест повязан рваный клетчатый платок с остатками бахромы. Сальные волосы заплетены в косичку, отвыкшие от солнца глаза щурятся и беспокойно моргают.

– Меня дома потеряли… – пролепетала она, стушевавшись. – А с господином Шеро остались маги-лекари, они сказали, я там не нужна… Всегда так, я никому не нужна…

– Они имели в виду, что в данный момент твоя помощь не требуется, потому что они своими средствами решат проблему эффективней, – терпеливо пояснил Орвехт.

– Да?.. А можно, я тогда с вами пойду? Я боюсь, что на меня нападут…

– Дойдем вместе до бульвара Приветствий, дальше со мной будет опасней, чем без меня.

Не отсылать же ее обратно. Не найдет дороги, к тому же те, кто задержался в убежище, собирались двинуться в путь сразу же, как только Крелдон и другие пациенты почувствуют себя лучше.

– На меня прохожие так смотрят… – виновато пробормотала Флаченда. – Я совсем ужасно выгляжу, да?

– Не хуже, чем я. Сделай одолжение, не отвлекай меня.

На полпути между Несладким каналом и площадью Вечерней Фиалки он получил мыслевесть от песчаной ведьмы. Та сообщила, что Кем украл у Дирвена один из трех королевских амулетов и отдал его гнупи, который состоит на службе у Тейзурга. После этого гнупи и погнавшийся за ним «Властелин Сонхи» куда-то умчались, чем это закончилось – неизвестно. Похоже, что Дирвен до сих пор не настиг беглеца, потому что те амулетчики, которые не присягали самозваному королю, снова могут управлять артефактами. Хеледика связалась с магичкой Нелодией – господин Суно ее знает, она ездила вместе с ними в Суринань вызволять Зомара, а когда случился переворот, Зомар и Нелодия вместе прятались. Девушка пересказала ему последнюю новость, и он уже отобрал артефакты у подвернувшегося королевского амулетчика.

«Передай Зомару через Нелодию, чтобы был готов их выкинуть, если Дирвен вернет медальон», – ответил Орвехт.

Переговорить непосредственно с амулетчиком он не мог – для этого нужно, чтобы у парня был настроенный должным образом артефакт дальней связи.

Сообщил добрую весть Шеро, и тот направил всем своим генеральное распоряжение: если кто увидит Дирвена, преследующего гнупи, первому из этих поганцев всячески препятствовать, а второго ни в коем случае не трогать.

Первая стычка произошла в Кренделе. Большое серовато-желтое здание, и впрямь напоминавшее крендель, целиком перекрывало набережную канала, так что попасть на мост Одинокой Цапли можно было только через него, по внутренней галерее – или в обход, а потом до следующего моста. Галерея была открыта с раннего утра до позднего вечера, по обе стороны располагались лавки, конторы, чайные и другие заведения, но сейчас там царила разруха: одни двери заколочены, другие настежь, внутри все перевернуто вверх дном.

Здесь-то Орвехт и нарвался на засаду – с полдюжины амулетчиков, кое-кого он знал в лицо. Противник уже в курсе: Чавдо Мулмонг наверняка заметил перемены.

С ренегатами Суно быстро управился, но у одного из них был «Глаз саламандры»: причинить вред магу парень не смог, зато устроил пожар. Галерею охватило пламя, весело затрещали заляпанные вывески, разбитые двери и оставшийся после грабежей раскиданный хлам – словно всё это только и ждало случая, чтобы поскорее исчезнуть с глаз долой.

Пропал Крендель, с мимолетным сожалением подумал Суно. У него не было времени тушить огонь. Четверо негодяев сбежали, еще двое, которым досталось хуже всех, пытались добраться до выхода через задымленную галерею.

– К лестнице, – бросил он Флаченде, которая всю драку простояла рядом, словно оцепеневшая, хотя могла бы ему помочь. – Ты бывала здесь раньше?

– Только в лавках и один раз на детском балу, мне было тринадцать лет, тут на втором этаже сдаются внаем залы для балов и праздников, – отозвалась она дрожащим голосом, давясь всхлипами. – Меня на этом балу никто не приглашал, и два мальчика обсмеяли мое платье с желтыми бантами в горошек, а я все слышала…

Орвехт уже тащил ее за руку к лестнице, про себя моля богов, чтобы поскорее выпал случай оставить эту барышню где-нибудь в безопасном месте.

– А как мы спустимся? – спросила запыхавшаяся Флаченда, когда миновали третий пролет.

– На торце железная лестница.

Чердак у Кренделя был вконец замусоренный: помет, яблочные огрызки, шелуха семечек, заскорузлое тряпье, птичьи косточки… И похоже, пировали здесь не люди, магические следы указывали на присутствие народца.

Через слуховое окошко Орвехт увидел двух пострадавших амулетчиков, ковыляющих по улице: все-таки удалось им спастись, а в дальнейшем, если не сбегут, их ждет трибунал и каторга – будут разбирать завалы разрушенных Дирвеном зданий.

На чердаке стояла несусветная вонь: снизу пробивался едкий запах гари, и в придачу разило загаженным курятником, хоть нос зажимай.

– Помогите! – раздался скрипучий голос. – Освободите меня!

Флаченда взвизгнула и вцепилась в рукав мага.

Крухутак. Долговязый и тощий, можно ребра пересчитать. На правой лодыжке сомкнулись челюсти массивного капкана, перья слиплись от крови, по полу растеклась темно-красная лужа. Длинные крылья понуро опущены, глаза смотрят поверх клюва умоляюще и тоскливо.

– Выручите меня, а я вам на любой вопрос отвечу!

Что ж, это была бы неплохая сделка, но Суно сразу понял, что работы здесь не на пять минут. И даже не на десять. Капкан из позеленелой бронзы испещрен мелкими рельефными символами, от него тянется такая же цепь, обвитая вокруг подпирающего крышу столба и уходящая на изнанку дома. Чары амуши, поди расплети их, они как запутанные и сросшиеся корешки, а у него хлопот по горло, и в придачу на нем повисла так называемая ведьма, которая едва ли не подвывает от ужаса.

– Ничем не могу помочь. Сам видишь, капкан зачарован, а я тороплюсь. Возможно, сюда еще кто-нибудь заглянет, сколько-то времени у тебя в запасе есть. Как же тебя, всезнающего, угораздило попасться…

– Я не попался! – птицечеловек хлопнул крыльями, задев столб, и в потоке дымного золотого света, падавшего из окошка, вместе с пылинками закружился серый пух. – Это амуши, они подбили меня камнем из пращи, приволокли сюда и посадили на цепь – за то, что я был непочтителен с царицей Лормой. Расколдуй и сломай капкан, а потом сможешь задать мне любой вопрос без игры в три загадки, я отвечу! Девушка, может быть, ты меня освободишь? Ты бобовая ведьма, ты могла бы, я тебя научу, что сделать…

Флаченда тряслась и повизгивала, как перепуганный щенок. Орвехт потащил ее к выходу, не тратя время на разговоры.

Железная лестница спускалась зигзагами по стене к каналу, ослепительно сверкавшему в лучах вечернего солнца. На каждом этаже площадка с дверцей. Суно опасался внезапной атаки, они здесь как на ладони. Выставил щиты, досадуя, что на спутницу рассчитывать не приходится. Зато внизу ни людей, ни амуши.

По мосту Одинокой Цапли они перешли на другую сторону. От цапли предсказуемо остался огрызок – каменная тумба и штырь, прежде заменявший скульптуре ногу. Над Кренделем поднимался столб черного дыма.

– А что будет с этим крухутаком? – спросила Флаченда, тревожно глядя на Орвехта. – Он же там сгорит…

– Скорее, задохнется в дыму до того, как чердак охватит пламя. Нам с тобой дальше не по пути. Здесь кварталы тихие, спрячься где-нибудь до конца заварушки. Ты ведьма, воспользуйся своими способностями.

– Я постараюсь… А он правда успеет задохнуться до того, как там начнет гореть?

– Теоретически, да, – бросил Орвехт уже на ходу.

На улице Медного Каблука оглянулся: хвала богам, Флаченда отстала.

По бульвару Приветствий фланировала нарядная публика. Ее было не так много, как в прежние времена, цветочниц, мороженщиков и художников тоже поубавилось, но все же светская жизнь текла своим чередом. Лояльные к нынешней власти представители аристократии и состоятельные негоцианты совершали променад по аллее с поломанными скамейками, затоптанными клумбами и щербатыми мраморными пьедесталами, торчавшими из весенней травы, как пеньки выбитых зубов. Что по этому поводу сказал бы коллега Тейзург… Жаль, что его здесь нет.

С помощью несложного заклинания Орвехт мимоходом отмечал всех, кто попадал в поле зрения: позже они с Шеро составят списки, кого притянуть к ответу и ограничить в правах за сотрудничество с узурпаторами.

На дым недалекого пожара гуляющая публика не обращала внимания: экая невидаль для сегодняшней Аленды. Зато все начали задирать головы, когда с неба послышался лязг, словно там гремели цепями, а потом из-за крыши Географической Академии с остатками мозаичной карты мира на фасаде показался крухутак. Он летел низко, тяжело взмахивая крыльями, на ноге у него болталась длинная цепь. Гляди-ка, выбрался… И объявился вовремя: все глазели на летуна с капканом, и никто не заинтересовался оборванцем, который шагал вдоль бордюра, деловито оглядывая замусоренные газоны.

По дороге Суно послал мыслевесть Хеледике и назначил место встречи: фонтан в маленьком сквере за Театром Трех Фонарей. Или то, что осталось от фонтана… Раньше на этом пятачке собирались уличные рисовальщики, теперь там была помойка. Облюбованная художниками чайная «Под фонарем» закрылась после того, как ее разгромили шаклемонговцы – из-за картинок, которых в этом заведении висело по стенам великое множество: бывало, что посетители расплачивались своими работами. Как водится, погромщики ссылались на богов, мол-де такие непонятные художества им не по нраву, хотя мнением самих богов на этот счет никто не поинтересовался.

Они ждали возле небольшой белокаменной чаши, загроможденной поломанной мебелью из чайной.

Худощавый парень неброской наружности, штаны ниже колен порваны, в прорехах видны окровавленные бинты. Угрюмый молодой суриец с цепким взглядом битого жизнью охотника. Девушка в замызганной жакетке и мешковатых шароварах, на брови падает челка, в углах губ заеды, лицо в подсохших порезах. Еще одна девушка, одетая, как работница из приличной лавки или торгового дома, а под низко надвинутым капором мерцают золотисто-пепельные глаза, по-кошачьи круглые, колдовские.

– Рад вас видеть. Благодарности и награды потом, когда разберемся с этой поганью. Кем, что с ногами?

– «Когти дракона». Я блокировал, только штаны порвались и кожу рассекло. Ему было не до меня. Я знаю, где лежат амулеты, которые он нахапал, и где в подвалах держат арестованных.

По-ларвезийски взломщик говорил недурно, хотя и с акцентом – выучился за минувшее время.

– Идем во дворец. Сначала ты проводишь Зомара в кабинет Дирвена, потом спустишься вместе с девушками в подвал, и открывайте камеры. Нелодия оказывает помощь, Хеледика прикрывает – это мы уже обсудили. Зомар, твоя задача взять под охрану арсенал Дирвена и продержаться до прихода коллег.

«А моя задача – раздавить главную гадину», – добавил про себя Орвехт.

До резиденции «Властелина Сонхи» добрались задворками министерских зданий. Глухая калитка в кирпичной стене была заперта, но долго ли ее вынести?

– Вы чего, паскуды, куда прете?! – промычал с набитым ртом оторопевший охранник.

От него несло пивом и копченой рыбой, выскочил из караулки с селедочным хвостом в руке.

– Приятного аппетита, Бельдо Хвелдон, – отозвался узнавший амулетчика Суно. – Мы вернулись.

– А… Господин Орвехт… – промямлил парень, растерянно моргая на обуглившийся прямо в руке рыбий хвост.

– Зомар, обыщи его, забери амулеты.

Бельдо Хвелдон был так ошарашен, что даже не сопротивлялся. Возможно, в глубине души он подозревал, что рано или поздно нынешний праздник этим и закончится. Песчаная ведьма навела сонные чары вначале на него, потом на его подоспевшего напарника.

Дальше разделились. Шагая по коридорам, Суно тоже использовал сонное колдовство: чем меньше народу будет путаться под ногами, тем лучше. Амуши не могут здесь находиться из-за действующих оберегов, его противники – Чавдо Мулмонг и вурвана, а также присягнувшие Дирвену амулетчики. Лорма бессмертна, прочая шушера обождет, главная цель – Чавдо.

Попавшаяся навстречу служанка, прежде чем задремать на ковровой дорожке, ответила, что с полчаса назад видела «господина министра финансов» в Сиянском кабинете на третьем этаже. Туда Орвехт и направился, но на лестничной площадке между вторым и третьим этажом глянул в окно и понял, что Чавдо, как бы ни хотелось безотлагательно его прибить, тоже подождет.

Через дворцовую площадь ехал принц на белом коне. То бишь засранец Дирвен на белой лошадке, которую он не иначе где-то увел без спросу. Встрепанный и помятый, но на лбу сияет золотой обруч из Наследия Заввы. Вопрос, вернул ли он медальон. И как с ним сладить, если вернул.

Суно успел вовремя, чтобы перехватить его на крыльце. Судя по насупленной физиономии, третий амулет из заветного комплекта «Властилин Сонхи» упустил, но не стоит полагаться на домыслы.

По ступенькам он поднимался понуро, словно не больно-то ему и хотелось возвращаться во дворец. Брошенная лошадь побрела вдоль розоватой в лучах вечернего солнца колоннады, цокая копытами по брусчатке: никто не спешил о ней позаботиться, все попрятались.

Увидев Орвехта, амулетчик зло сощурился:

– Так это вы все подстроили?! И вора с гнупи подослали, и этих сволочей отправили в Накопитель? Все ваши шавки против меня – плюнь да разотри, я еще поимею этот город!

– По-моему, ты уже поимел этот город, и городу это совсем не понравилось.

– Как будто здесь было лучше, когда правила ваша Ложа, – буркнул Дирвен, сверля его непримиримым взглядом – точь-в-точь мальчишка, которого несправедливо обругали.

– Да как тебе сказать. По крайней мере, дома стояли в целости, и на улицах не было мусорных куч, и художников не обижали, и на кострах никого не жгли.

«Впрочем, Ложа делала немало других плохих вещей, и я в этом, случалось, участвовал, у каждого свои грехи. Но твоей вины это не отменяет».

– А что вы на меня-то все валите? Это городская общественность так решила, чтобы защитить оскорбленную нравственность! Горожане выразили свою волю, а власть прислушалась и пошла им навстречу.

– Дай-ка угадаю, кого цитируешь… Чавдо Мулмонга? Ваша так называемая «городская общественность» – это относительно небольшая группа населения. Весьма специфическая группа, ее представители встречаются во всех сословиях сверху донизу, среди людей любого возраста и достатка. Пока в обществе все спокойно, они сидят и не высовываются, если не брать в расчет единичные инциденты. А стоит начаться брожению, как они лезут из всех щелей, собираются вместе и ведут себя, как рой шершней.

«Ложа использовала эту шваль для сурийских погромов. На мое счастье, ты бестолочь и не додумаешься напомнить мне об этом».

– Вы не смогли удержать эту дрянь под контролем, – продолжил Орвехт вслух. – Подозреваю, что даже не пытались, и они так испакостили Аленду, что демоны Хиалы теперь локти грызут от зависти.

– Для верховного правителя главное – политика, а не всякие там завитушки на домах и никому не нужные статуи! Пусть люди сами решают, что с ними делать, это была борьба с мерзопакостью, а не рой шершней… Зато мы восстановили справедливость, а вы гноили древних магов в Накопителях! Власть Ложи стояла на костях – скажете, не так?!

– Не скажу. Что было, то было. Но в Ложе нашлось немало тех, кто искренне порадовался, когда коллега Тейзург разгромил эту лавочку.

– А эта сволочь тут каким боком?..

– Так ведь это он разорвал ту паутину, без которой Накопители превратились в бесполезные конгломераты артефактов. Уничтожил ее одним махом, заодно с главным пауком. Об этом тебе Мулмонг не рассказывал?

Дирвен презрительно и неприязненно щурился, кривил губы, морщился, словно используя мимические мышцы для того, чтобы отодвинуть подальше нежелательную информацию. Потом высокомерно бросил:

– Это для вас они были бесполезные, а я с ними работаю!

– Да уж, хорошо поработал. Еще лучше, чем в Пергамоне. Медальон-то куда задевал?

– Я его еще достану! Не ваше дело.

Ощерился, как получивший пинка звереныш. Стало быть, медальона у него нет. Суно послал мыслевесть коллегам: пусть поспешат сюда и возьмут на себя нейтрализацию Повелителя Артефактов, а он тем временем постарается перехватить Чавдо.

– Ты хоть раз задумывался о том, сколько ни в чем не повинных людей из-за тебя пострадало – не магов, не имеющих отношения к Ложе?

– А почему все меня предали?! – Дирвен подался вперед, стиснув кулаки, словно собирался кинуться в драку с бывшим учителем.

С плохим учителем, который так и не сумел его ничему научить.

– Кто тебя предал?

– Все! – миловидное веснушчатое лицо от накатившего гнева пошло красными пятнами. – Сначала мама, она же могла отложить эти дурацкие занавески и купить мне мороженое, я бы тогда не заплакал, на нас бы не донесли, и меня бы не конфисковали… Потом меня в приюте пичкали всякой дрянью, чтоб я стал послушным, меня тогда только амулеты спасли. Потом вы пристроили меня в Ложу, которая стала меня использовать для своей выгоды – скажете, не так? Потом меня предала Хеледика, потому что оказалась шлюхой, и недавно она предала меня во второй раз, она меня чуть не убила, чтобы спасти всякую сволоту!

– «Всякую сволоту» – это ты о Зинте?

– Кроме Зинты, там еще был Эдмар со своим рыжим, – сверкнув глазами, возразил Дирвен. – И гадина Хенгеда. А Хеледика меня чуть не убила, чтобы они ушли от справедливого возмездия. Зинте я бы ничего не сделал, хотя она тоже меня предала, она ведь не сказала мне сразу, что Энга – это переодетый Эдмар. И он меня предал хуже всех…

– А твоя совесть чиста, и ты никого не предавал – к примеру, ту же Хеледику?

– Я ее любил! Пока не узнал, что она меня не достойна, потому что не сберегла свою девственность… А Ложа прикарманивала мое жалование, хотя я делал больше, чем остальные всем скопом!

– Вернее, удерживала в качестве компенсации за те разрушения, которые ты учинил в Пергамоне.

– Так я, что ли, нарочно?! Это все Эдмар со своими шуточками, вот с него бы и спрашивали!

– Разве не ты привел в действие «Рвущий цепи, рушащий стены»?

– Вы тоже меня предали! Спасли из речки, будто бы благородный поступок, а на самом деле для того, чтобы я приносил пользу вашей Ложе. Ну, так получайте такую пользу, которую я сам считаю полезной!

– Ложа тебе немало дала взамен. Ты получил образование, у тебя были хорошие перспективы – не хуже, чем у других способных амулетчиков.

– Усраться, как я вам благодарен! Такие перспективы, что хоть в петлю – ни денег, ни пива, ни свободы, и орали на меня из-за каждой ерундовины! Еще и женили на Глодии…

– А надо было выдать замуж за Эдмара?

Физиономия «Властелина Сонхи» на долю секунды стала задумчиво-заинтересованной, в следующее мгновение он скривился и яростно выпалил:

– Я ненавижу всякую мерзопакость, и я всегда буду против этого бороться! Таких надо на площадях в клетках жечь, правильно говорил Шаклемонг, которого эти гады сожрали! А Эдмара я еще поимею во все дырки…

– Все-таки зря у тебя приняли экзамен по классической логике. Экое позорище…

– А причем тут ваша дурацкая логика?! Вы мне сейчас еще об одном своем предательстве напомнили, когда я сдал эти рассусоливания вместе со всем курсом, а вы потом мою оценку аннулировали и отправили меня на пересдачу, этого я тоже не забыл!

– Дирвен, не трать время на пустые разговоры с предателем!

Орвехт ощутил присутствие вурваны за мгновение до того, как услышал этот мелодичный голос, но все же успел, не оборачиваясь, отбить нацеленный в спину магический удар. Лорма была весьма искушенным противником, однако по уровню силы – ничего из ряда вон выходящего. Хотя не стоит ее недооценивать: опыта у нее столько, что это с лихвой восполнит все недостатки.

На ней был элегантный прогулочный костюм из малинового бархата, роскошные медово-золотистые волосы искусно уложены, тонкие руки затянуты в атласные перчатки. К аромату духов примешивался слабый запах тлена и крови. Пока еще красивая – недавно поела, но губы уже побледнели, глаза ввалились, на алебастровой коже проступила сеточка морщин, словно трещины на разбитом зеркале.

– Этот лживый и корыстный маг Ложи тебе зубы заговаривает, а ты его слушаешь! Уничтожь его, Повелитель Артефактов!

Мальчишка все же замешкался. Суно, насколько возможно, усилил щиты, готовясь отразить удар. Противников двое – он один. Плохо.

Впрочем, уже не один: от въездной арки к ним спешила, подобрав обтрепанные юбки, Марченда Фимонг – магичка на дюжину лет старше Орвехта, но отчаянная, как юнга с пиратского корабля. Прямолинейная и дерзкая на язык, она никогда не скрывала, что думает о Накопителях, и долгие годы прозябала в ссылке в глухой провинции, а после известного события Шеро перевел ее к себе под начало и вернул в столицу. Она была из тех коллег, кто регулярно выбирался на поверхность и добывал еду для остального подполья.

Марченда на ходу плела боевое заклятье, а за спиной у Суно хлопнула парадная дверь, и рядом встал Грено Гричелдон, известный также как Грено Дурной Глаз. Боевой маг из вчерашних студентов, ездивший вместе с Орвехтом в последнюю сурийскую командировку. Свое прозвище он получил недаром, запросто мог сглазить – и цены бы ему не было, если б умел делать это преднамеренно. Нет ведь: когда он ставил перед собой такую цель, никакого результата, а сказанет что-нибудь ненароком, и хоть за голову хватайся.

Грено выглядел скверно. Исхудалый, изможденный, в болячках и синяках, грязные волосы колтуном. В сравнении с его заскорузлыми лохмотьями обноски Орвехта тянули на недурной костюм – в гостиную средней руки зайти не стыдно.

Ясно, что парень сидел в подвале, и только его оттуда выпустили, рванулся на помощь коллегам. Он нетвердо стоял на ногах, но свирепо и одержимо плел убойное заклятье, вкладывая в него весь остаток сил.

– Чтоб ты сдохла, гнида прожорливая! – просипел он сорванным голосом. – Будь ты проклята за Симодию!

– Мой дорогой, я уже проклята, – произнесла с безразличной прохладцей стареющая на глазах Лорма. – А твоя маленькая глупая Симодия была пирожным на один раз… Или, если угодно, порцией коктейля, подарившей мне немного румянца на щеках и блеска в глазах…

Грено зарычал и шарахнул недоделанным заклятьем, но оно разбилось о щиты, выставленные вурваной и Дирвеном.

– А ты что по этому поводу думаешь? – спросил Суно, в упор глядя на «Властелина Сонхи».

– Я-то причем? – огрызнулся мальчишка. – Это же ее дела… И между прочим, Лорма меня не предавала!

– Пойдем отсюда, – та взяла спутника за локоть, а слева от них, в тени меж двух колонн, наметилась туманная арка.

– Мои амулеты! – спохватился Дирвен. – Там мой арсенал, я должен забрать…

Орвехт и остановившаяся на ступеньках коллега Марченда ударили одновременно, перед этим обменявшись мыслевестями, но противники отбили атаку. Главное – не позволить им перейти в наступление.

– У меня найдутся для тебя амулеты, целая кладовая, а сейчас преимущество не на нашей стороне, – вурвана потянула своего кавалера к Вратам Хиалы. – Ты еще отомстишь им!

– Еще поимею! – посулил Дирвен, шагнув вместе с ней в мутную клубящуюся арку.

Дурной Глаз швырнул им вслед еще одно заклятье – наспех сплетенное, слабенькое, а Суно поскорей запечатал Врата Нижнего мира, чтобы не раскрылись снова на этом же месте.

– Симодия… – пошатнувшись, всхлипнул Грено. – Сестренка…

– Добрых посмертных путей, – сочувственно произнес Орвехт.

Марченда кивнула ему – мол, иди, куда собирался – и обняла молодого коллегу.

– Успокойся, мальчик, добрых посмертных путей твоей сестренке.

Напоследок Суно услышал, как парень бормочет:

– Я успокоюсь, когда эта гнида обожрется насмерть и сдохнет в муках от несварения желудка…

«Поделом бы ей, но в данном случае не сбудется: она ведь не смертная женщина, а вурвана – сколько ни сожрет, все пойдет впрок».

Поисковое заклятье на Чавдо Мулмонга Суно давно уже приготовил: в течение всего этого времени держал в уме и совершенствовал, словно карандашный эскиз, ожидающей воплощения на холсте, или подробнейший проект здания, которое то ли будет, то ли не будет когда-нибудь построено. Снова и снова рассматривал его придирчиво, менял детали и связки – чем не занятие для городского босяка? А сейчас в два счета сплел по загодя продуманной схеме и немедля активировал.

Главный недостаток таких заклинаний – они недолговечны, расползаются и тают, как мороженое в тепле. А уж если на том конце другой волшебник, который сразу почует, что его ищут, вдобавок тот еще мастер ускользать от преследования…

Но направление и приблизительное расстояние определить удалось. Чавдо не успел далеко уйти.

Поймав за поводья лошадь, на которой приехал Дирвен, Суно отправился в нужную сторону. Аленду окутывал золотистый весенний вечер – словно шарф из китонского шелка, наброшенный на плечи избитой нищенке. На улицах полно мусора, фасады знакомых домов изуродованы до неузнаваемости. Кое-где могильными курганами громоздятся кучи битого кирпича с торчащими обломками водосточных труб и оконных рам, а под завалами, возможно, гниют тела людей, не успевших выскочить наружу, когда Повелителю Артефактов в очередной раз приспичило отомстить тем, кто его «предал». По небу ползут клубы черного дыма: Крендель большой, дотла выгорит нескоро. А все равно и черепица на крышах сияет, и мостовая радует глаз где розоватыми, где лиловатыми переливами, и плети вьюнов свешиваются с пустых, как ложи закрытого театра, балконов, и цветут каштаны. Город затаился, но не вымер. Сколько же предстоит работы, чтобы он опять стал таким, как раньше…

Слабеющее поисковое заклятье вело Орвехта в ту сторону, где находилась резиденция Светлейшей Ложи. Впрочем, теперь уже не резиденция, а оставшиеся после нее руины.

Он повернул на улицу Розовых Вьюнов, проехал мимо развалин своего дома. На огрызке торцовой стены грелась на солнце серая кошка. Хвала богам, живая. Уже седьмой год пошел, как он ее подобрал: тощий кошачий подросток вертелся около чайной, куда он зашел поужинать. Суно бросил ей шмат телячьего языка, и после этого она увязалась за ним, жалобно и настойчиво мяукая. Когда он остановился, подав знак показавшемуся из-за поворота извозчику, кошка уселась на тротуар у его ног. Маг подхватил ее, чтобы не попала под колеса – и в результате привез к себе домой. Умница, что уцелела. Он заберет ее отсюда, как только обзаведется новым жильем.

Тилибирия заинтересованно наблюдала за всадником, потом спрыгнула со своего пьедестала и выскочила на улицу с требовательным мявом. Узнала.

– Хорошая киса, брысь! Иди домой!

За частыми переплетами маячили лица соседей. Возможно, кто-то из них подкармливал кошку, пока Орвехта не было. Выйти наружу никто не рискнул: когда творятся странные дела, лучше дожидаться развязки, не привлекая к себе внимания.

Выехав на Незабвенный бульвар, который вел к Западным воротам разгромленной резиденции, Суно обнаружил, что «хорошая киса» трусит следом.

«Иди домой» в данном случае некорректный императив: домой – это куда? Пока дом стоял на месте, кошка могла надеяться, что блудный хозяин рано или поздно вернется, а теперь их жилище разрушено – зато человек нашелся. Он ведь не собирается ее бросить? Он где-то живет – значит, и она будет там жить!

Наверное, так она рассуждала, а может, и не так, но все равно бежала за ним, как шесть лет назад. Хотя где ей поспеть за всадником – выбилась из сил, осталась серым комочком посреди почти безлюдного бульвара. Суно сплел и прицельно отправил заклятье, которое поможет ему разыскать Тилибирию, когда все закончится, а потом рысью проехал под уцелевшей аркой.

Для арки это стало последней каплей, и она с грохотом обрушилась у него за спиной. Успокоив лошадь, маг двинулся вперед по развороченному лабиринту.

Со всех сторон громоздились сумрачные белесые руины, словно разрытое дно пересохшей реки. На освещенных гребнях вспыхивали в лучах заходящего солнца обманчивые серебряные звезды, ослепительно сияли обломки золоченых решеток и статуй, снежно белели куски мрамора.

Дальше не проедешь, скорее лошадь ноги переломает. Снабдив ее «заклинанием возвращения», чтоб нашла дорогу туда, откуда Дирвен ее увел, Суно отправился на поиски пешком. Зато нищенская одежонка у него в самый раз, чтобы лазать по развалинам… Путеводная ниточка совсем истончилась, того и гляди исчезнет, но все-таки он успел. Впрочем, Мулмонг и не пытался сбежать, как будто нарочно поджидая одинокого противника.

Суно послал мыслевесть Крелдону, сообщил, где находится, но толку-то? Руины занимают территорию в несколько кварталов, и ничего приметного тут не осталось – ни башенки, ни фонтана, сплошные завалы, словно по бывшей резиденции долго и яростно топтался сапожищами рассвирепевший великан. Одну из куч высотой с трехэтажный дом венчало что-то сверкающее, будто небольшой ледник на горной вершине. Похоже на люстру. Но в качестве ориентира не годится, до этой красоты отсюда слишком далеко.

– Коллега Суно, я наслышан о вас и душевно рад, что мне представился случай засвидетельствовать вам свое почтение!

– Да бросьте, Чавдо, ну какие мы с вами коллеги!

В последний раз он видел Мулмонга вживую без маскировки лет этак пятнадцать тому назад, еще до того, как тот был изобличен в неблаговидных делах и пустился в бега. Потом не раз доводилось смотреть на его магические изображения, да еще прошлым летом столкнулся с ним в Сакханде, но там он выдавал себя за руфагрийца и пользовался чарами личины.

Знаменитый прохиндей разительно изменился, даже по сравнению со своими не столь давними портретами. Холеное обрюзгшее лицо, тяжелый взгляд умудренного царедворца. А интонации все те же – доверительные, располагающие, «два таких хороших человека всегда поймут друг друга!» От него пахло потом, благовониями, жареной говядиной и луковым соусом – не иначе, заварушка оторвала его от послеполуденной трапезы.

– Суно, за что же вы меня обижаете? – он протестующе развел руками. – Ведь мы оба маги, оба неглупые люди… Ложа таких, как мы с вами, никогда не ценила, но мы выбрали разные дорожки – я предпочел свободу, вас интересует карьера, только разве это помеха для сделки? У меня есть, что предложить вам в обмен на некий товар, неужто не договоримся?

– И что вы собрались у меня выторговать?

Морочит голову или ему и впрямь что-то понадобилось? Какой-нибудь редкий артефакт – допустим, аналог ожерелья «Морская кровь», тут Лорма за ценой не постоит, но с чего они взяли, что у Орвехта завалялся такой товар?

– Врата Хиалы.

– Всего-то? С удовольствием открою их для вас и дам пинка под зад, – невозмутимо ответил маг Ложи.

– Ох вы шутник… – Чавдо осклабился и покачал головой. – Экая невидаль – открыть Врата Хиалы отсюда туда. Но я наслышан, что Тейзург научил вас открывать их изнутри, об этом я и толкую. Возьмете в ученики? На гонорар не поскуплюсь…

– Хотите сказать, что Лорма учила вас, учила, но так ничему и не научила, а у меня должно получиться?

– Госпожа Лорма готова швырять деньгами, но не знаниями, – удрученно, словно набиваясь на сочувствие, вздохнул Мулмонг.

– Держала вас на коротком поводке и во время переходов через Хиалу не позволяла ничего подсмотреть?

В масленом взгляде мелькнула тень раздражения, но лицо мошенника тут же разгладилось, и он произнес дружеским тоном:

– Ну же, коллега Суно, не набивайте цену! Или набивайте, Ланки с вами, я бы тоже набивал. Скажите, наконец, сколько вы хотите за свои уроки?

Орвехт нанес удар: толку-то с ним лясы точить? Чавдо мгновенно выбросил щит. Со стороны ничего эффектного: стоят два человека, один тот еще нищеброд, другой выглядит поприличней, хотя тоже извозил недешевый костюм, пока пробирался через развалины. Сперва разговаривали, теперь замолчали и буравят друг друга взглядами. Совсем не то, что поединок фехтовальщиков или на худой конец амулетчиков, стороннему наблюдателю даже рассказывать было бы нечего. Хотя схватка идет насмерть.

– Коллега Суно, да вы спятили… – проворчал Мулмонг, его лоснящееся лицо еще больше обрюзгло, по лбу сползала капля пота. – Тяжеленько с вами справиться, но шансы у вас против меня паршивенькие, мне покровительствует сам Ланки, воровскому богу угодны мои дела!

– Тут вы ошибаетесь, Чавдо, – Орвехт тоже взмок, его едва ли не шатало от напряжения. – Это вам только кажется, что покровительствует. Хитроумному угодны плутни и дерзкие аферы, а не растерзанные потроха и толпы безмозглых молодчиков, которые жгут книги, портят фасады и справляют нужду на разбитые статуи. Ланки давно от вас отвернулся, с тех самых пор, как вы из авантюриста превратились в зажравшегося паразита.

– Передергиваете, коллега Суно, потроха – это Лорма, а попорченные фасады, о которых я искренне сожалею – Шаклемонг со своими сподвижниками, в то время как я…

– В то время как вы всего лишь стояли рядом. Но вы так хорошо стояли рядом, что без вас не случилось бы всего остального. Нынче вы доверенный советник сбежавшего Властелина Сонхи, самый обыкновенный паразит-коррупционер… Разве что глотка у вас повместительнее, чем у коррупционеров Ложи.

– Мы могли бы договориться… – пропыхтел Мулмонг, отступая – новый удар он парировал ценой изрядных усилий.

– Могли бы. А те, кто погиб, пока вы правили, могли бы жить, и город мог бы остаться таким же, как раньше.

– А что скажете по поводу Накопителей, вы, функционер Ложи?! – выдал главный контраргумент Чавдо, нацеливая в противника очередное убийственное заклятье.

– Хорошо, что их больше нет. С ними давно уже следовало покончить. Такой ответ вас устроит?

Дальше Орвехт не реагировал на его реплики. Наносил и отражал удары молча. Когда Чавдо упал, затих, перестал подавать признаки жизни, он еще в течение некоторого времени продолжал бить в неподвижное тело импульсами, пока не понял, что уже все – неуловимого Мулмонга больше нет. А у него силы исчерпаны без остатка, даже на короткую мыслевесть не хватит, даже на один шаг.

Он все же попытался сделать этот шаг: надо бы добрести до развалившихся ворот, там его найдут и окажут помощь… В следующий момент обнаружил, что лежит в тени руин и видит над собой прощально сияющее небо. Он не мог пошевелиться, но держался за уплывающую жизнь, как потерпевший кораблекрушение за доску. Рано ему в серые пределы. У него Зинта, и скоро родится сын… И еще столько всего надо сделать, привести в порядок Аленду… И Тилибирия тычется в него, просит есть…

Это не было бредом: кошка и впрямь до него добралась. Хвала богам, что не прибежала раньше, пока шла схватка – ее могло зацепить импульсом. Пронзительный требовательный мяв рвал в клочья погребальную тишину этого места, неудивительно, что Суно очнулся. А за руинами звучали человеческие голоса, все ближе и ближе…

– И вот бегу я быстрее ветра, пяток под собой не чуя, а Дирвен за мной. Зубами скрежещет, глаза выпучил, руки загребущие тянет, чтобы отнять добычу у сиротинушки горемычного, того и гляди настигнет. Все свои амулеты смертоносные в ход пустил – сейчас, думает, изловлю этого храброго Шныря и предам лютой смерти, а потом спляшу на его бедных косточках. И совсем бы пропала шнырёва головушка, ежели бы не моя выдающаяся смекалка! Приметил я переулок с бочкой водовоза, вихрем промчался мимо, а потом взбежал по стенке, прыгнул на вывеску цирюльни, хвать за нее, перескочил Дирвену за спину да и тиканул в тот переулок. Он сперва по вывеске влепил, только меня там уже не было, а потом раз – и по бочке! Ух, как все заругались, когда она раскололась! Крысиный Вор нипочем бы не додумался до такого маневра… Бегу дальше, слышу топот – Повелитель Артефактов опять меня настигает. Давай своими амулетами фонарные столбы сшибать и на меня, горемычного, ронять, а я же ловкий, никого ловчее не сыщете, и от них уворачиваюсь, и от прочего амулетного колдовства, которое он мне вослед нацеливает. Вижу – дыра в заборе, шмыг туда, я ведь умный, а рыжий ворюга на моем месте на нее бы внимания не обратил, где ему… Дирвен ползабора снес, ха-ха, вместе с матрасом, который там на просушку разложили, и снова догоняет меня с неумолимым зловещим топотом. Да только не родился еще тот смертный, который догонит быстроногого Шныря, пусть даже с самыми распрекрасными амулетами!

Алендийский народец к его подвигу отнесся по-разному. Кто радовался, что произволу амуши пришел конец, кто ругался: такой-сякой, вернул власть магам, опять нам от экзорцистов житья не будет! Зато когда он рассказывал о погоне, все единодушно были на его стороне: молодец, что Дирвену-задирвену утер нос, знай нашенских! А как доскажет до конца, поднимался галдеж, иной раз доходило до потасовки между несогласными. Шнырь держал ухо востро, и если его собирались поколотить, сразу делал ноги.

С шайкой Вабро он тоже рассорился, но что ему какой-то Вабро, если в Аленду вернулись господин Тейзург с Крысиным Вором! Уж как Шнырь по ним соскучился… По рыжему тоже соскучился, с ним интересней, чем без него. Только нынче он стал совсем чокнутый: слонялся по улицам то в истинном облике, то в кошачьем (хотя еще вопрос, который облик у него истинный) и нападал на людей, рожи разбивал до кровищи, иной раз ломал руки-ноги.

Кидался он не на каждого встречного, только на тех, кто прежде ходил по городу с Шаклемонгом, участвовал в судилище над Тевальдом на площади Последнего Слова, творил под шумок грабежи и насилия. Он же видящий, на раз определит, замешан человек в этих делах или нет. Но все равно дурак, потому что дрался без магии, как простой смертный. А чего ради, Шнырю было невдомек: то ли так люто злился, что забывал магичить, то ли перед самим собой бахвалился – мол-де я и без колдовства всякому наваляю!

Зря бахвалился, порой ему тоже перепадало. Однажды схлестнулся насмерть с двумя приказчиками из колбасной лавки на улице Дырявого Ковша. Они во время смуты вовсю куражились над теми, кто не мог дать отпор, а нынче стали тише воды, ниже травы, разве что замучают втихаря собаку или кошку, а людей трогать – ни-ни, сплошной мёд с карамелью. Один сбрил бородку, другой отрастил усики – чтобы не признали, а признавши, засомневались. Да разве Крысиного Вора обманешь? Углядел их издали, перекинулся и рванул навстречу, а любопытный Шнырь бегом за ним.

Обратно он перекинулся в тени дома, и им показалось, что шальной незнакомый парень выскочил из подворотни. Небось, если бы сразу поняли, кто это, чесанули бы от него со всех ног. Дальше пошло-поехало, бить людей эти двое тоже умели, дошло до поножовщины, но рыжий словно с цепи сорвался и в конце концов порешил обоих. Шнырь и гордился его победой, он же «свой» – и вовсю злорадствовал, что крысокрада отволтузили.

Избитый Хантре сидел на тротуаре возле двух мертвяков и мало-помалу приходил в себя, потом подобрал нож и резанул по запястью. Возмущенный Шнырь подался вперед: опять у него что ли угрызения эти самые?!

– Рыжий – дурак, укусил за пятку хряк, ты что делаешь?.. Ты…

Гнупи осекся: Крысиный Вор не членовредительством занимался, а совершал ритуал призыва на крови. И призывал он Тех, которые придут не ко всякому… Но к нему пришли, хотя и не сразу. Он уже и разозлиться успел пуще прежнего – второй, третий раз полоснул, что-то беззвучно шепча разбитыми губами.

Ощутив ледяное дуновение, Шнырь юркнул в ближайшее подвальное окошко, думая в этот миг лишь о том, что он хорошо себя вел, положенных для гнупи Условий не нарушал, никого из великих не прогневал, правда ведь, его наказывать не за что… Но интересно было – жуть, и он не кинулся наутек, пусть и стучал зубами от страха.

– Чего орать-то, подождать не можешь? – вопросило существо, похожее на белоснежный коралл с оскаленной волчьей мордой среди извивающихся ветвей.

– Забирайте своих клиентов, – хрипло произнес Крысиный Вор.

– Клиенты наши, не вопрос, но с чего такой шум поднимать? – проворчал второй, с черной короной на рогатой голове, сплошь обвитый пульсирующими сосудами поверх багровой кожи. – Глянь, Снагас, всю вену в клочья изрезал – полминуты не мог подождать, невтерпеж ему.

– Как на крылечке перед почтой, когда там закрылись в середине рабочего дня чайку попить, – подхватил Снагас. – Сразу набегут такие, как он, и давай в дверь колотить, про режим работы кричать, жалобную книгу требовать… Можешь, парень, хоть самому Акетису пожаловаться, а нет никакой разницы, один раз ты нас призовешь или десять раз подряд.

Затаивший дыхание гнупи понимал, что грозные демоны-спутники бога смерти изволят лицедействовать, они могут быть какими угодно, все это театр для Крысиного Вора, отставного Стража Сонхийского… И немножечко для Шныря! Они же знают о его присутствии, от них не спрячешься, и охваченному благоговейным ужасом маленькому зрителю ну очень хотелось думать, что это представление – и для него тоже, хоть совсем чуть-чуть…

– Псих, зато жизненная энергия – восхитительное игристое вино, – напарник Снагаса облизнулся. – Вкусно… И ведь сам ее расплескивает, главное – оказаться рядом в нужный момент.

– Кстати, это же тот самый, из-за которого Золотоглазый… – доверительно сообщила волчья морда. – Оценил?

Все предыдущее рыжий пропустил мимо ушей, а тут взбеленился:

– Долго еще собираетесь торчать посреди улицы в людском мире? Забирайте своих клиентов и валите отсюда!

– А ты не груби тем, кто при исполнении, – ухмыльнулся багроволикий.

– Люди нас не видят, – добавил Снагас. – А то об этом не знаешь?

– Сами вы психи… – процедил Крысиный Вор, когда демоны с добычей исчезли.

С трудом поднялся на ноги, хватаясь за стенку, и побрел к перекрестку. Прохожие принимали его за пьяного, побитого в трактире, а Шнырь предвкушал, как будет об этом рассказывать – вначале господину, а после всем остальным.

Кемурт сидел с Зомаром и Нелодией на террасе «Лягушки-попрыгушки»: отсюда он увидел надпись в небе в тот памятный день, когда все пошло наперекосяк. Кажется, это было сто лет назад… Или все же не так уж давно, в месяц Чайки?

С Холма Лягушачьих Галерей открывался вид на Аленду, необъятную, пеструю, со следами недавних разрушений – серо-бурыми пятнами в океане черепичных крыш. Кем насчитал восемнадцать таких проплешин, потом сбился. Город напоминал выздоравливающего, который был при смерти, но выкарабкался и собирается жить дальше.

– Ты молодец, что не отдал мне оберег, – смуглую физиономию Зомара озарила кривоватая дружеская улыбка. – Если б не ты…

– Если б не Шнырь, – усмехнулся в ответ Кемурт. – Я бы от Дирвена не убежал, он тренированный, и амулеты у него круче моих. Иногда не верится, что все получилось, и мне это не снится.

– Правда-правда не снится, это я тебе как маг говорю, – заверила Нелодия. – Ты точно не спишь, иначе у нас был бы один сон на троих.

Следы порезов у нее на лице почти исчезли: белесые черточки, скоро и этого не останется. Глаза смотрели из-под каштановой челки уже без прежнего затравленного выражения. И вместо нищенского тряпья – платье в серую клетку, с черными кружевами и жемчужными пуговками.

Зомар и Нелодия собирались пожениться – «когда жизнь наладится», во второй половине лета, в месяц Лодки или Чаши. Кема уже пригласили на свадьбу.

Он побывал дома, навестил бабушку с дедушкой. Туда и обратно коротким путем через Хиалу, Эдмар устроил. В Абенгарте царила неразбериха, насколько возможна неразбериха в Овдабе с ее приверженностью к порядку. Армия Дирвена получила приказ от Верховного Мага Светлейшей Ложи: оставить все награбленное, где лежало, и немедля вернуться в Ларвезу, в места расквартировки. Захватчики поспешили убраться прочь, расколовшись на два лагеря. Одни отправились с повинной к прежнему начальству, другие, прихватив, что Ланки послал, подались кто в заморские края, кто в пираты. Овдейские маги и чиновники возвращались с севера, полиция ловила мародеров, прежнюю систему слежки еще не восстановили – самый подходящий момент, чтобы наконец-то повидать своих, передать им деньги, лекарства и продукты.

Главное, что большая война между Ларвезой и Овдабой так и не началась. Шпионские игры, вредительство, провокации, локальные стычки на море и в колониях, дипломатические уколы и ноты протеста – все это как было, так и будет, но того всепожирающего кошмара, который зовется войной, все-таки не случится. Этого не надо ни Ложе, ни овдейскому правительству.

Угроза миновала, и сейчас Кемурта занимало другое. Обещанная Эдмаром «королевская награда». Тот вчера именно так и высказался, глядя на взломщика с задумчивым прищуром поверх бокала вина:

– Кем, ты у нас совершил сказочный подвиг, а в сказках за сие полагается королевская награда… Обычно это принцесса, так что не будем отступать от традиций. Ты ведь хочешь заполучить принцессу?

– Зачем она мне сдалась? – растерялся Кем.

Принцесс в ларвезийском королевском доме официально было четыре, две сестры и две дочери короля Руверета – дамы не первой молодости, вроде бы даже все замужем, в том числе за представителями иностранных династий. Но какая-то из них живет в Аленде, вполне могла овдоветь во время смуты… Ага, только этого не хватало!

Насмотревшись на его испуганную физиономию, Тейзург ласково пояснил:

– Кем, я ведь говорю о сказочной принцессе, у которой нет королевства, все ее сокровища – золотые пески Олосохара… О Хеледике. Ты в нее влюблен, не правда ли?

– Так она в меня нет, – замявшись, все-таки вымолвил Кемурт.

– И наша с тобой цель – это исправить, – подхватил Эдмар. – За свою любовь надо бороться, ты согласен? Сколько бы миллионов лет на это ни ушло, любовь надо преследовать, как ускользающий лунный блик в темном океане Мироздания – нескончаемая игра на бескрайних полях бесконечности, это так изысканно… Впрочем, я увлекся, это не твой вариант. Хеледика нужна тебе здесь и сейчас. Поверь мне, вы будете прекрасной парой, и мы с тобой сделаем все возможное и невозможное для того, чтобы ты ее заполучил. Я на твоей стороне. Играем?

Ошеломленный амулетчик кивнул. Вот уже почти сутки он жил словно в облаках, то надеясь, то не веря, что из этой затеи что-то получится.

На другой стороне Холма Лягушачьих Галерей, на веранде чайной с изрядно пострадавшей колоннадой (на разбитых капителях чудом уцелели полторы кувшинки и лягушка в лихо заломленном берете), устроились еще две посетительницы. Хозяйка, воодушевленная тем, что в ее заведение наконец хоть кого-то занесло, варила им шоколад с перцем из припрятанных запасов, а они смотрели в ожидании на безлюдную улочку, на противоположную стенку в сколах и грязных потеках – ни следа от барельефа, изображавшего лягушачий бал. Больше здесь любоваться было нечем, но дамы радовались уже тому, что снова выбрались на совместную прогулку.

Одна с утра пораньше была навеселе, в лиловом бархатном платье с бантами и воланами, необъятном, как чехол для трона. Вычурная шляпка с виноградными гроздьями (овальные нефритовые бусины, золоченая проволока, листья из парчи), по плечам рассыпались туго закрученные каштановые локоны. Одутловатое лицо густо напудрено, яркие малиновые губы – как рана, на отечных пальцах ни одного кольца: если наденешь, потом не снимешь. Она смахивала на клоунессу, которая играет стареющую содержательницу борделя в пошлой пьеске.

Зато вторая была изящна, словно серебряная брошь тонкой работы, истинная аристократка. Закутана в пастельные шелка, подол оторочен белым и серым мехом, из-под него выглядывает розовая туфелька с серебряным шитьем. Пепельные с серебристым отливом волосы уложены в роскошную прическу – честь и хвала парикмахеру, сотворившему это произведение искусства. Лицо за прозрачной вуалью прекрасно, как фарфоровая маска, на губах серебряная помада, ресницы и брови тоже серебрятся, как будто заиндевели. Тонкие руки затянуты в белые атласные перчатки.

– Эй, любезная хозяюшка, а рюмочка винца у тебя найдется? – развязно крикнула первая дама в сторону приоткрытой двери. – Душечкой будешь, если принесешь красненького!

И доверительно пояснила спутнице:

– Не боись, я же совсем чуток, с наперсточек. Винишко мое родненькое не повредит мне, и Талинсе не повредит, – она погладила себя по выпуклому животу. – Пускай моя кровиночка сызмальства привыкает, что ее бедовая-непутевая мамашка без винца помрет, а лекарям мы ничего не скажем, чтоб не ругались. Поверь, Лисичка, я битая старая перечница, я знаю, что делаю. Ни-ни, своей кровиночке не наврежу… Видящий сказал, что для меня есть только одна опасность – ежели замерзну в сугробе, а про винцо ни слова.

– Если напьешься, до ночевки в сугробе недалеко, – заметила дама аристократической наружности.

– Да ну, лето на носу, какие сугробы, а в северные края меня на веревке не затащишь, уже побывала там, насиделась в их тюрьмах по самое не могу, больше туда ни ногой…

Тут они замолчали, потому что из-за угла вывернула компания молодых магов, тоже подвыпивших.

– Гляньте, какая красотка дочка у маменьки! – крикнул один из них, ткнув пальцем в сторону чайной. – Поз… Позна… Познакомимся?..

Изможденный, черноволосый, с мутными покрасневшими глазами.

– Идем, Грено, идем, – приятель поволок его дальше, а другой приотстал и, поравнявшись с верандой, сказал:

– Приносим извинения, сударыни. У коллеги во время смуты несчастье случилось, сестру убили. Он до сих пор не пришел в себя.

– Уф, душа в пятки, – проворчала Нинодия, когда те скрылись за поворотом. – Я уж думала, что мне сейчас предъявят за знакомство с поганцем Дирвеном, а куда ж мне было деваться, хочешь выжить – вертись юлой…

– Однако мою маскировку не раскусили… – удовлетворенно хмыкнула Серебряная Лиса, она же Серебряный Лис, князь Хиалы. – Измельчал нынче маг.

– И еще я тебе вот что скажу, – тяжко вздохнула Нинодия, приняв у хозяйки вместительный стакан красного вина. – Раньше я хоть и баловалась винишком, да пропойцей не была, что ты, а теперь сил нет остановиться. Начала я этим делом спасаться во время смуты, чтоб им всем было пусто! Ты послушай, Лисонька, стрезва-то мочи нет, как душа ноет… Все Тевальд этот несчастный вспоминается, как он за мою коляску цеплялся, как он смотрел, а они его отрывали, тащили… И потом его в клетке на площади… Я туда не ходила на эту жуть смотреть, да какая разница, ходила или нет? Как вспомню его глаза, так душа каждый раз переворачивается, и не пережить бы мне этого ужаса, если б я не пила. А ведь я должна соблюдать трезвость ради своей кровиночки… Но такие глаза у него были, не могу…

Всхлипнув, она шумно высморкалась в большой кружевной платок и одним махом оприходовала стакан.

Песчаная ведьма работала на разборе завалов с утра до позднего вечера. Все, что содержало кремнезем, приходило в движение, расползалось и укладывалось в повозки, подчиняясь ее воле. Это требовало времени и сил, только в сказках такие вещи делаются запросто. Жила она в гостинице «Пятый зонтик», за счет города. Ее сбережения пропали вместе с исчезнувшим капиталом Королевского банка, но, как истинная олосохарская ведьма, Хеледика из-за денег не переживала. К тому же она по-прежнему на службе, и рано или поздно ей опять начнут платить жалование.

Иногда в руинах попадались трупы людей, кошек, собак. Однажды откопали живого человека, протянувшего под завалом полторы восьмицы – бездомного, забравшегося переночевать в пустующий особняк, его увезли в лечебницу при храме Тавше.

Город казался Хеледике бесформенным и немного зыбким, лишившимся своей прежней структуры: словно что-то, слепленное из песка, растоптали и разрыли, а что слепится взамен – пока неизвестно. Это зависит от тех, кто здесь живет. Наверное, и от нее тоже, и она старалась по мере своих возможностей привести Аленду в порядок.

С Хантре они почти не виделись. Он, как одержимый, охотился на тех, кто довел город до нынешнего состояния. Если Хеледика относилась к случившемуся философски: что было, то было, главное, чтобы теперь началось что-нибудь другое (хотя Дирвена она убьет, подвернись ей такая возможность), то для него это как прогулка босиком по битому стеклу. Он воспринимает такие вещи на другом уровне, и сейчас его не остановишь. Пусть нельзя сказать, что он сошел с ума, это состояние ближе к безумию, чем к тому, что лекари по душевным болезням называют нормой. И это не тот случай, когда колдовство песчаной ведьмы могло бы помочь.

По вечерам ее ждал около «Пятого зонтика» Кемурт, приносил с собой что-нибудь съестное, и они пили чай, а потом сидели на балкончике ее номера и разговаривали – то вспоминали Абенгарт, то о чем угодно. Однажды отправились гулять по крышам. В Аленде это было совсем не так, как в Абенгарте: здесь и луна светит ярче, и тени на черепице лежат иначе, и коты наглее, и от полиции прятаться не надо.

Шнырь с господином тайком отправились на изнанку доходного дома на Малой Гороховой улице: чтобы «изъять», как выразился Тейзург, припрятанные там ингредиенты для зелий.

Резиденцию Светлейшей Ложи Дирвен разорил не сразу: вначале повыбивал все двери и пришел с верными амулетчиками за артефактами и другими ценностями. Но резиденция большая, магического и немагического добра там было навалом, поэтому вслед за «Властелином Сонхи» и его приближенными туда потянулись мародеры, как из людей, так и из народца. Четыре дня подряд тащили все, что не приколочено, да и приколоченное выдирали с гвоздями, только ленивый не поживился. Даже какие-то ошалелые тетки прибегали за шторами, ковриками и цветами в горшках, а на пятый день Повелитель Артефактов разрушил «оплот тирании», и над окрестными кварталами, словно туман, висела пыль – в дюжине шагов ничего не видать.

Нынче самый главный Верховный Маг издал указ: награбленное вернуть государству до исхода месяца Флейты, и тогда будет считаться, что честные горожане взяли имущество Ложи на сохранение, а ежели кто по-хорошему не вернет, тот расхититель. Вдобавок посулил награду всякому, кто найдет припрятанное.

Сметливый Шнырь обнаружил один такой схрон и рассказал об этом своему доброму господину. Пошли туда после полудня: ежели в темное время, гнупи с Малой Гороховой похватают свои сокровища и зададут стрекача, а средь бела дня им деваться некуда – у них ведь нет глазного снадобья от солнечного света.

Господин по такому случаю надел живописно порванный камзол и рубашку с истрепанными кружевами – то ли студент, то ли авантюрист с дерзкими смеющимися глазами под черной пиратской косынкой, которую он называл «банданой». Уж как встречные дамы на него заглядывались! А семенившего рядом Шныря никто не видел благодаря скрывающим чарам.

На изнанке дома было тесно, повсюду облезлые выдвижные ящики разного цвета. По стенам и потолку, точно древесные грибы, лепились подушечки – одни с блеклой вышивкой, другие как новенькие.

Тутошние попрятались, затаились, никто не осмелился перечить, и Шнырь показал Тейзургу неприметный синий ящичек, в котором лежали сокровища: деревянная шкатулка и несколько холщовых мешочков со всякими редкостями вроде чешуи новорожденной русалки, сушеной убегай-травы, пыльцы флирии, окаменевших слез хвостатой горной девы. Маг забросил все это к себе в кладовку, а потом обратился к другим ящикам, не до конца задвинутым – оттуда доносились еле слышные шорохи, в щелках поблескивали настороженные глаза.

– Я забрал то, что вам не принадлежит, мне оно нужнее, чем вам. Но не обижайтесь, я кое-что оставлю взамен!

И вытащил из кладовки большой кувшин сливок, да в придачу коробку, полную склянок с полезными для народца зельями: одни тебе прыгучести добавят, другие помогут восстановить силы, ежели кому-то от экзорцистов достанется.

Известное дело, шнырёв господин всех умнее: после таких отменных подарков здешние жители останутся довольны, хотя между собой поворчат для виду.

Когда господин хочет завести врага, уж он его так обсмеет, такие каверзы подстроит, что враг получится злее некуда, а если, наоборот, задумал кого-то к себе расположить, тоже всенепременно своего добьется, один Крысиный Вор исключение: господин Тейзург к нему по-хорошему, а тот огрызается.

– Шнырь, а ведь мне полагается награда от Светлейшей Ложи, – заметил он на обратном пути. – Достопочтеннейший коллега Шеро издал указ: кто найдет похищенные компоненты для магических зелий, тому заплатят, так что я вправе претендовать… Но у Ложи нет денег – всю ее казну и капиталы Королевского банка увел покойный коллега Чавдо, я даже готов предоставить Ларвезе государственный займ, это было бы забавно… Впрочем, я отвлекся. Поскольку ингредиенты весьма ценные, и заплатить за них Ложе, увы, нечем, я вынужден забрать в счет вознаграждения сами ингредиенты. Полагаю, это допустимо, и это ни в коем случае нельзя назвать присвоением чужого добра, то бишь вульгарной кражей. Шнырь, ты ведь со мной согласен?

– Еще как согласен, господин! Это Крысиный Вор мою крыску вульгарно присвоил – цапнул и не отдал, когда я в него крыской бросил, помните, я же много раз вам рассказывал. А вы не такой! Вы по-честному нашли, это ведь я для вас нашел, и по-честному взяли найденное в уплату! Да я и в кружку, и в тарелку наплюю тому, кто станет говорить иначе…

– Вот именно, мой незаменимый Шнырь, – благосклонно промурлыкал господин Тейзург.

Они шагали по безлюдной улице, вдоль многоэтажных домов с битой лепниной и пятнами яичных желтков с присохшими остатками скорлупы на стенах. Кое-где уже соорудили леса, но работников не видать. Шнырь сердито жмурился, когда из переулков слепило вечернее солнце: зелье зельем, но это уже чересчур! Ночь всяко лучше дня, правда же?

Когда перед ними на мостовую что-то шлепнулось, он мигом отпрыгнул назад, и господин тоже не растерялся, выставил магический щит… Но это была всего лишь роза – вялая, разлохмаченная, как будто ее вытащили из помойки.

– Эй, иди сюда, у меня для тебя кое-что есть! – донесся сверху звонкий выкрик.

Оба запрокинули головы: на лесах на уровне четвертого этажа стояла то ли девчонка разбойного вида, то ли вертлявый длинноволосый мальчишка – не разобрать, даже зоркий Шнырь не разобрал: может оказаться и так, и этак.

– Кто ты, прелестное существо? – улыбнулся господин Тейзург.

Хотя существо было вовсе не прелестным, скорее уж разбитным и нахальным. В руках ничего, но вдруг еще чем-нибудь кинет?

– Лезь сюда, не пожалеешь!

Призывно махнув рукой, она исчезла в оконном проеме (или он исчез) – только доски скрипнули да просыпалось немного штукатурного сора.

– Что ж, принимаю твое приглашение… – хмыкнул господин, его глаза азартно загорелись. И добавил вполголоса, обращаясь к спутнику: – Не сомневайся, Шнырь, я храню верность нашему Крысиному Вору, но под этим подразумевается, что я ни за что не оставлю его в покое, а вовсе не отказ от других приключений.

– Ваша правда, господин, чтоб я никогда больше никому в тарелку не плюнул, ежели в этом сомневаюсь! – с готовностью согласился гнупи.

– Идем. Я заинтригован.

Парадная дверь была заколочена, но во внутреннем дворике за аркой обнаружилась еще одна, не запертая. Из вестибюля вела наверх мраморная лестница, замусоренная шелухой семечек, щепками, клочьями войлока, разноцветными обрывками географических и астрономических карт, растоптанными лепешками жеваного табака. Попался выбитый человеческий зуб, Шнырь подобрал его и сунул в карман. На стенах желтели застарелые потеки – сразу видно, шаклемонговцы приходили, они повсюду так отмечались, и не потому, что до сортира бежать далеко, а потому что ихняя душа этого просит. В коридорах валялись поломанные стулья, словно неведомые твари, которые на последнем издыхании выползли из кабинетов, да так и умерли, угловато скрючившись на пыльном паркете.

И нигде ни души. На четвертом этаже тоже никого, «прелестное существо» куда-то запропастилось. Уж не в ловушку ли их заманили?.. Но магии Шнырь ни вот столечки не чувствовал. Потом он издали почуял людей, однако люди оказались не те: двое рабочих сидели в комнате с дощатыми козлами и ободранными стенками.

На участке, где еще не успели сбить штукатурку, вкривь и вкось были вырезаны надписи: «бей магав», «Лимила шлюха», «Властилин сонхи Урра».

Господин сотворил скрывающие чары, и люди его не заметили.

– Видишь, Джамо, день закончился, и ты себе шею не свернул, давай-ка двинем домой, – увещевал старший. – Работа не мышь, в подпол не сбежит.

– Он сказал, что я сегодня могу умереть до захода солнца, если пойду на работу, – смурным голосом возразил младший. – Солнце еще не село, и такая тоска на сердце, будто и впрямь умираю. Лучше тут подождать, а то на улице мало ли что…

– Дело хозяйское, подожди, – флегматично отозвался его напарник, после чего поднялся на ноги и начал отряхивать запачканные штукатуркой штаны.

– А уж какой страх меня взял, когда он из переулка выскочил! – дрогнувшим голосом продолжил Джамо. – Гляжу – здоровенный кот бежит, потом раз – и человек. Щас, думаю, поколотит, он же, говорят, всех подряд колотит, а он заместо этого сказал мне на работу не ходить, иначе умру до захода солнца. А как я не пойду, если за прогул уволят…

– Управляющий гад из гадов, чтоб ему… Испугался ты зря, Кот-Оборотень не всех бьет, только тех, которые заслужили. Хорошего человека он не тронет, а при нужде еще и поможет – заступится, предупредит об опасности, как тебя предупредил.

– Я весь день берегся, да если бы знать, миновала беда или за углом поджидает…

– Ладно, бывай.

Тейзург и Шнырь крадучись отошли подальше, и когда шаги старшего рабочего стихли на лестнице, господин тихонько промолвил:

– С ума сойти, Хантре стал персонажем городского фольклора! Кот-Оборотень, прелестно… Надо будет рассказать ему.

– Так он же сбрендил, у него нынче одно на уме – кому бы еще навешать.

– Увы, Шнырь, остается только ждать, когда его условно здравый смысл возобладает. Но боюсь, это произойдет нескоро. На него жалуются, и ладно бы только представители алендийского высшего общества – что они такое по сравнению с ним или со мной? Но не так давно ко мне обратились с претензией демоны из свиты Акетиса: мол, сделай замечание своему грубияну-наемнику, на трансцендентном уровне бытия он, может, и ровня нашему начальству, но куда ж это годится – грубить должностным лицам при исполнении! Мол, у нас на него никакой управы, а у тебя он формально в подчинении, согласно договору найма… Вообрази, Шнырь, как мне было неловко перед моим старинным приятелем Снагасом. Я пообещал, что урежу Хантре премиальные за текущий месяц и проведу с ним разъяснительную беседу. Надеюсь, что рано или поздно его отделают до состояния, несовместимого с дальнейшими поисками приключений, и тогда мы сможем забрать его домой.

– Стало быть, господин, мне больше не стрелять из рогатки в тех, на кого он напал, ежели перевес не на его стороне? – уточнил понятливый Шнырь.

– Стреляй, только если будет угроза для его жизни. При его способностях к магической регенерации травмы – дело поправимое, а пока он будет на постельном режиме, глядишь, и образумится…

– Это Крысиный Вор-то образумится?

– Относительно, Шнырь.

Обошли все коридоры четвертого этажа, повсюду заглянули, но «прелестного существа» нигде не нашли. Шнырь пробежался по изнанке, но и там его не оказалось. Потом чуткие уши гнупи уловили звук шагов со стороны боковой лестницы – он выскочил на площадку, глянул сверху и побежал докладывать Тейзургу.

– Господин, сюда барышня поднимается! Да не та барышня, которая вас зазвала, а совсем другая. Ее Флачендой звать, она бобовая ведьма, однажды испугалась меня и как заверещит! Ведьма, а испугалась, ха-ха… Нынче она помощница четвертого секретаря Верховного Мага, и говорят, ее на эту должность определили за какие-то личные заслуги во время смуты. Интересно, здесь-то ей чего понадобилось? Может, в этом доме тоже какой-нибудь клад запрятан, а она о том проведала, ведьма же!

– Давай-ка за ней проследим, – решил господин. – Сдается мне, наш таинственный незнакомец сбежал, но хоть что-то интересное…

Флаченда была в невзрачном коричневом платье и старенькой накидке с капюшоном, хотя обычно наряжалась в пух и прах. Небось дома-то на нее больше не ругаются, раз она в фаворе у Верховного Мага. Сплетники болтали, что приходиться ему полюбовницей она никак не может: одни утверждали, что новый глава Ложи давно и тайно вздыхает по Хеледике, другие припоминали, что он-де кому-то говорил, будто он однолюб, и его любимую женщину зовут Ларвеза. В честь страны, что ли, назвали? А про Флаченду судачили, что заслуги у нее всамделишные – повезло дурехе, оказалась в нужный момент в нужном месте и была при Верховном Маге навроде сиделки и служанки, пока он по катакомбам прятался. Зато теперь у нее работенка непыльная – карандаш очинить, с поручением сбегать, чуток поколдовать, если скажут, и в то же время протекция такая, что попробуй тронь!

Флаченда то останавливалась на ступеньках, вздыхала, жалостно моргала, теребила край накидки, то устремлялась дальше. Миновала лестничную площадку, не заметив притаившихся за дверной створкой зрителей.

Волосы заплетены в косички и завернуты двумя кренделями. На шее бусы из пестрой фасоли – для бобовой ведьмы нет лучшего оберега. Щеки раскраснелись, выражение лица испуганное и расстроенное, словно на кого-то обиделась, или ее заставляют сделать то, чего ей не хочется, или, наоборот, решилась на что-то через силу, а самой боязно, и готова пойти на попятную.

– На чердак полезла, – определил Шнырь. – Никак она с крыши сигануть собралась? Барышни иногда сигают… Идемте, поглядим, как будет падать!

– Или отговорим ее. Барышня категорически не в моем вкусе, но почему бы не причинить добро, если милейший коллега Шеро будет мне за это благодарен? Я все еще не потерял надежды всучить ему государственный кредит, это открыло бы для меня массу забавных возможностей… Идем!

Они взбежали по лестнице, потом на чердак и оттуда на залитую солнцем крышу с тремя грязновато-белыми башенками. Ту, что посередке, венчал жестяной флюгер, скрюченный, словно дохлый паук – это кто-то из шаклемонговых амулетчиков по нему вмазал. От нагретой за день черепицы, заляпанной голубиным пометом, исходило тепло, как от печки.

Флаченда стояла возле крайней башенки и что-то держала в руках, до того сосредоточенная – даже не заметила, как Шнырь с господином прокрались у нее за спиной и спрятались за другой башенкой.

Что у нее там завернуто в тряпицу? Длинное черновато-серое перо! Мгновение – и оно вспыхнуло колдовским пламенем, чуткий нос гнупи уловил вонь, которую ни с чем не спутаешь.

– Вот те раз… – пробормотал изрядно удивленный Шнырь – тихонько разговаривать можно, благодаря господским чарам девчонка их не услышит. – У нее перо крухутака!

– Еще любопытней, чем я рассчитывал, – отозвался Тейзург.

Эта барышня жуть как боится птицелюдей, сама говорила об этом Хеледике, но если жжет перо – значит, оно получено от кого-то из их племени для призыва. Одно из двух: или Флаченда спасла крухутака от неминучей беды, и теперь он должен расплатиться с ней ответом на любой вопрос, или договорилась с пернатой орясиной сыграть в три загадки, только не сразу, а когда она приготовится, Условие это допускает. Но как это может быть, если она, завидев кого-нибудь из народца, враз теряет всякое соображение и верещит, как резаная?

Через некоторое время в золотистом вечернем небе над дальними крышами показался крестообразный силуэт, он постепенно приближался: обладатель пера летел на зов.

Умный Шнырь никогда не забывал, глазея на интересное, еще и по сторонам оглядываться. Вот он сейчас он зыркнул туда-сюда – и заметил парня, которого рыжий ворюга отговаривал приходить на работу. Тоже выполз на крышу, примостился возле трубы, подальше от края. Небось, высматривает, нет ли на окрестных улицах чего опасного… Ежели поскользнется и свалится – сам дурак.

Крухутак шумно приземлился перед девицей и чуть не упал. Взмахнул крыльями, чтобы сохранить равновесие. Лодыжка у него была замотана тряпьем в засохших пятнах крови. Не иначе, позаботилась о нем какая-то тухурва, они обо всем городском народце заботятся. Самостоятельно крухутак не смог бы забинтовать рану, у него же крылья вместо рук.

– Я готов уплатить тебе долг, – произнес он печальным скрипучим голосом. – Задавай свой вопрос.

Он, конечно же, знал, что их подслушивают, крухутаки все на свете знают, но ему не было до этого дела, а Флаченда не обращала внимания на окружающую обстановку. К тому же господин Тейзург использовал и чары сокрытия, и чары безразличия, для парочки собеседников они со Шнырем как будто находились за тысячу шабов отсюда.

– Я хочу спросить… – заговорила девушка, волнуясь и запинаясь. – Это очень важно для меня… Как становятся Порождающими?

– Никак не становятся. Порождающими рождаются, так же, как Созидающими или Разрушителями, это глубинное свойство сущности. Лучше бы ты спросила меня о чем-нибудь полезном. Вопрос израсходован, мы с тобой в расчете.

– Значит, совсем никак… – она всхлипнула. – А я всегда хотела… А теперь мне и жить незачем, можешь долбануть меня по голове своим клювом…

Ее голос все больше дрожал, и под конец она разревелась, как ребенок.

– Долбануть не могу, – с сожалением проскрипел крылатый оракул. – Это не по Условию, ты ведь не проиграла мне игру в три загадки. Мы, крухутаки, всегда отвечаем истинную правду, но отвечать-то можно по-разному. Можно рассказать необходимое и достаточное – и молчок, пусть вопрошальщик хоть лопнет от злости. За это на меня и прогневалась Лорма, за это и велела своим слугам поймать меня в ловушку. А можно выложить все без остатка, со всеми исключениями из правил. Ты меня боишься, я тебе неприятен, но, несмотря на это, ты меня пожалела и вернулась, чтобы спасти. Поэтому тебе я расскажу всё. Однажды некая девица стала Порождающей. Один-единственный раз, это случилось давным-давно и больше не повторялось. Нет, речь не о Лорме, это совсем другая история. Ты еще плачешь или готова слушать?

– Рассказывай! – Флаченда в последний раз судорожно всхлипнула и высморкалась. – Как у нее получилось, что для этого нужно сделать?!

– Сто пятнадцать тысяч двести семьдесят пять лет, три месяца и четырнадцать дней тому назад в городе Нержон, который находился на полуострове Сибу, в настоящее время этот юго-восточный полуостров носит название Вандейра, маг-иномирец по имени Кроун сделал так, что волшебница Альмена из Нержона стала Порождающей, а волшебница Реса Мьюн из Флаусита перестала таковой быть. Единичный феномен, ни до, ни после ничего подобного не случалось. Перед тем как отправиться восвояси, Кроун рассказал нержонским магам, что применил уникальный комплекс заклинаний, разработанных в его родном мире, но на самом-то деле все произошло не так. Маг-путешественник обладал выдающейся способностью вытягивать чужую жизненную силу, но держал это в секрете. Лучше всего это у него получалось во время любовных утех. Когда Реса Мьюн приревновала его к Альмене и подсыпала обоим заклятого яду, чтоб они потеряли разум, утопились в море и стали неприкаянными утопленниками, он заподозрил неладное, разобрался, в чем дело, выплеснул отраву и решил отомстить. Пришел к Ресе Мьюн, начал с ней любиться да и выпил ее почти досуха, так что она постарела в одночасье на двадцать лет, словно провела ночь с демоном Хиалы. А Кроун, что называется, хлебнул лишку. Почувствовал, что его распирает изнутри, того и гляди разорвет, и немедля заявился к Альмене, которая была ему мила, давай еще и с ней вашим человеческим страстям предаваться. Но если из Ресы Мьюн он тянул, как пьяница из бутылки, то Альмене отдавал, а она и рада, вся раскрылась навстречу, потому что хотела от него ребенка. Только ребенка все равно не получилось, Альмена из-за перенесенной в детстве болезни была к этому неспособна. Зато получилось кое-что другое, чего никто из троих не ожидал, и поняли они это уже задним числом. Распалившийся Кроун отобрал у Ресы Мьюн то, что делало ее Порождающей, в буквальном смысле вырвал фрагмент ее сущности, а потом отдал Альмене, которая втянула в себя его дар, приняв одно за другое. Ты ведьма, ты должна понимать такие вещи. Представь себе, что кто-то выпил компот, проглотив заодно вишневую косточку, а потом отрыгнул жидкость вместе с косточкой в чужую глотку. Поскольку все участники были магами, они вскоре обнаружили, что случилось небывалое, и Кроун, желая заработать репутацию великого искусника, напропалую врал, что он-де совершил это умышленно, чтобы наказать Ресу Мьюн и вознаградить Альмену. Вот такая история случилась в городе Нержон в незапамятные времена. Я вижу, тебя это ничуть не утешило?

Флаченда мгновение помолчала, словно ей спазмы сдавили горло, и убитым голосом произнесла:

– Значит, мне надеяться совсем не на что, я же никому не нравлюсь, тем более чтобы так совпало… Этого же никогда не будет! А я так хотела стать Порождающей, я бы тогда устроила, чтобы в городе появились добрые разноцветные летающие овечки, они бы порхали над улицами и оставляли бы на подоконниках букетики цветов и мороженое, чтобы у людей всегда было хорошее настроение…

– Тогда займись чем-нибудь другим.

Крухутак глядел на нее поверх чудовищного клюва в замешательстве – небось, в первый раз столкнулся с таким собеседником.

– В меня никто не влюбляется, это в Хеледику все влюблены, а я никому не нужна…

– В Хеледику влюблены не все, – возразил пернатый всезнайка.

Так растерялся, что начал выбалтывать ответы за здорово живешь – вот это да!

– Все они думают, что у меня толстый зад, и что я некрасивая, и что я плакса, мне ни разу не признавались в любви, я даже никогда в жизни не целовалась, меня только дома целовали в щечку, но я тогда была маленькая, а когда я выросла, они стали меня стыдиться, сами так говорили, а теперь хоть и не говорят, потому что меня взяли на хорошее место, но все равно так думают! Я же знаю, что они про меня думают! А когда я училась в школе, другие девочки надо мной смеялись. Я никому не нужна, и когда я сегодня утром на улице споткнулась, кто-то позади крикнул: «Заходите к нам, у нас свежие булочки!» – это про меня крикнули, нарочно, чтоб меня высмеять…

– Это крикнул приказчик из чайной «Медовая плюшка», чтобы зазвать посетителей, – оторопело пробормотал крухутак.

Считай, второй раз подряд опозорился: ихнее племя даже грошовыми ответами не разбрасывается.

– Нет, я же поняла, что это в мой адрес: мол, столько булочек съела, что задницу к мостовой тянет! Мама так говорила, и когда я училась в школе, и когда уже выросла, и еще она ругалась, что я тощая, как грабля, потому что не хочу ужинать. И тот приказчик тоже хотел сказать, что я тощая, мол, иди к нам за булочками, грабля несчастная… – она начала шмыгать носом. – Я кому-то нужна только для того, чтоб меня можно было высмеивать, а подруги со мной дружат, потому что рядом со мной все они выглядят красивыми…

Крухутак начал от нее пятиться, едва не подвернул больную ногу, суматошно расправил крылья, готовясь взлететь.

– Ты больше не хочешь меня слушать? Меня никто не слушает, когда я говорю о себе, потому что я никому не нравлюсь. А если я на службе говорю о себе, у них сразу какие-нибудь срочные дела, и они сбегают или меня спроваживают, а я же все понимаю! Отдала бы полжизни, чтобы стать Порождающей, как Альмена, но я никому не нужна, и такое бывает только в сказках…

Крухутак взмыл в небо, от взмаха его длинных темных крыльев закружилась пыль. Шнырь решил, что теперь-то несчастная барышня наверняка прыгнет с крыши, но вместо этого она, тихонько всхлипывая, направилась к надстройке с дверцей на чердак.

– Веселуха, правда же? – шепнул гнупи.

– Еще какая веселуха, – задумчиво отозвался господин.

Его сощуренные глаза сияли расплавленным золотом не хуже растекшегося по дальним крышам солнца, Шнырю аж боязно стало.

– Гляньте, парень-то уцелел, а я думал, сейчас он затеет играть с крухутаком в загадки, тут-то ему и придет конец, предсказанный крысокрадом, а он остался живехонек…

– Ничего, это дело поправимое, – обронил Тейзург, направляясь к молодому рабочему, который чуть не подскочил, обнаружив, что здесь есть кто-то еще.

– Приятель, хочешь выпить? – спросил маг, выглядевший, будто уличный бандит, с которым всяко лучше не связываться. – У меня сегодня удачный день, угощаю.

– Благодарствую, кто ж откажется, – отозвался парень, глядя на него с опаской.

– Хорошее вино, которое ты всегда мечтал попробовать?..

Тот помертвел лицом, словно приговоренный, которому предложили последний бокал перед казнью.

– Сиянское сливовое розовое, все его нахваливают…

– Тогда изволь.

Маг извлек из своей кладовки бутыль в оплетке и кружку, налил, а рабочий взял трясучими руками и выпил до дна. Шнырь уловил эхо мощного заклятья, туманящего память.

– Ничего личного, – сочувственно улыбнулся Тейзург. – Поверь, я искренне сожалею.

Даже не ударил его, всего лишь дотронулся до горла быстрым, словно бросок змеи, движением, и парень враз обмяк, осел на пыльную черепицу уже бездыханный.

– Идем отсюда, Шнырь.

– А за что вы его, господин? – осторожно поинтересовался гнупи, когда выбрались с чердака на лестничную клетку.

– Ни за что. Лишние свидетели всегда умирают, и он не стал исключением из этого правила.

Они спускались по лестнице, наступая на грязные обрывки материков, полуостровов, созвездий и океанов. На изнанке дома карты остались целехоньки, каждая размером с обеденную скатерть, все стены ими завешаны – хоть целый год ходи и рассматривай. Но Шнырь думал не об этом, а о том, как же славно, что он для господина не «свидетель», а соучастник. Всех своих слуг из народца Тейзург связал магической клятвой, которая не позволит им выболтать посторонним то, о чем он велел помалкивать: ежели попытаешься ее нарушить, ты не жилец. Некоторые были этим недовольны, но смекалистый Шнырь понимал свою выгоду.

– А ту нахальную растрепу, которая вас сюда позвала, не будем больше искать? – спохватился он уже в вестибюле.

– Ее здесь нет.

– А где она тогда? – гнупи задело за живое, что кто-то переиграл его в прятки, не хотелось просто так это оставлять.

– Где угодно. Везде.

Он уставился на господина, озадаченный таким ответом, и тут Тейзург задумчиво промолвил:

– Шнырь, мне бросили вызов. Что ж, я его принимаю… Найди мне Флаченду – проследи, куда она направилась, и возвращайся, а я пока приведу себя в подобающий вид.

– Ее вы тоже убьете?

– Нет, тортом угощу.

Гнупи ухмыльнулся – умеет же господин сказануть! – и побежал по следу бобовой ведьмы. Расстроенная барышня домой не спешила, бродила по улицам, выбирая такие, где народу поменьше. Убедившись, что она далеко не уйдет, Шнырь помчался за господином.

Тот успел преобразиться: сменил разбойничью одежку на темно-красный с вышитыми черными орхидеями камзол, рубашку с многослойными кружевами и рубиновыми запонками, черные с красной вышивкой штаны. Волосы, которые он за короткий срок вновь отрастил с помощью колдовства до середины лопаток, нынче с утра у него были черные с красноватым отливом. И ботинки надел хорошие, и ногти успел покрыть лаком, алым и черным в полоску. Сразу видно, что перед тобой господин важнее некуда! Шнырь надулся от гордости, семеня рядом с ним по тротуару.

– Сюда, теперь надо направо повернуть! В той стороне она…

По дороге зашли в кондитерскую «Миндальные грёзы» – в городе снова было в достатке еды, владельцы заведений повытаскивали из тайников запрятанное, из провинций везли продовольствие. Господин купил тортик в форме сердца, с миндалем, шоколадным кремом и взбитыми сливками, велел упаковать в нарядную коробку с эмблемой кондитерской и перевязать розовой лентой. Убирать в кладовку не стал, понес в руках.

Флаченда никуда не делась, брела по Перчаточной улице, грустно глядя на булыжник под ногами – и чуть не налетела на Тейзурга, который заступил ей дорогу, шагнув наперерез из переулка.

– Ой, извините… Ой…

Увидев, кто перед ней, она вконец растерялась и залилась краской.

– Это вы меня великодушно простите, – произнес кавалер самым шелковым голосом. – Не хотел вас напугать. Кажется, я вас уже где-то видел… У меня хорошая память на красивые лица. А это вам! Я дал обет, что вручу этот торт первой же очаровательной девушке, которая попадется навстречу, и уже битых полчаса гуляю с ним по закоулкам… Наконец-то мне попались вы! – он протянул ей коробку. – Прошу вас, возьмите.

– Но я ведь… Я не… – сконфуженно пробормотала бобовая ведьма.

– О, вспомнил, где я вас видел! Вы состоите на службе у Верховного Мага, не так ли? И вы, верно, опасаетесь, что я попытаюсь вас завербовать, подкупить? Право же, нет, это не ценный подарок, хотя я был бы счастлив подарить вам что-нибудь ценное, достойное вашей прелести. Это всего лишь очень вкусный торт с шоколадным кремом. И можете рассказать Верховному Магу о нашей случайной встрече, в которой нет ничего предосудительного. Вы ведь обязаны докладывать своему начальству об инцидентах такого рода, согласно служебной инструкции? Засвидетельствуйте мое почтение коллеге Шеро. А я безумно рад, что встретил вас и могу выполнить свой обет. Прошу вас, примите мой скромный дар!

Флаченда взяла коробку с пышным розовым бантом, но не упала замертво, как ожидал Шнырь, а тихонько пробормотала:

– Благодарю вас, господин Тейзург, мне очень приятно.

– Мне показалось или вы плакали? – спросил он с оттенком беспокойства, словно только сейчас это заметил. – Неужели кто-то вас обидел? Я могу чем-нибудь помочь?

– Мне никто не может помочь, – она помотала головой, опухшее от слез простоватое лицо жалобно сморщилось. – Сегодня я узнала, что моя мечта никогда не сбудется…

– Почем вы знаете, что не сбудется? Давайте вместе загадаем желание, чтобы ваша мечта сбылась!

Господин улыбнулся, словно добрый волшебник из детского спектакля. Девушка тоже улыбнулась сквозь слезы.

– Загадала.

– И я загадал, – он подмигнул ей, после чего отвесил изысканный поклон. – Сейчас я вынужден вас покинуть – неотложные дела, но всей душой надеюсь, что мы еще увидимся.

Когда отошли на два с половиной квартала, Шнырь решился нарушить молчание:

– И что теперь будет? Она траванется этим тортиком?

– Буду удивлен, если траванется, – хмыкнул Тейзург. – У «Миндальных грёз» безупречная репутация.

– Так вы разве не собираетесь ее убить? – спросил обескураженный гнупи.

– Демоны с тобой, Шнырь… И демоны мне в помощь, чтобы удалось привить ей хороший вкус, потому что разноцветные овечки, которые летают над Алендой, гадят на головы прохожим, а потом в качестве неуместных извинений оставляют у них на подоконниках букетики цветов с городских клумб и мороженое, которое за считанные минуты растает – еще не хватало нам такой напасти… Заранее содрогаюсь.

– Что верно, то верно, ни к чему нам такая напасть, – покладисто согласился Шнырь, привыкший во всем соглашаться с господином, но втайне подумал: «Ух ты, какая знатная была бы пакость, вот это по-нашенски! Не так уж проста эта бобовая ведьма…»

Суно с полвосьмицы отлеживался в постели. Была бы нужда, встал бы на второй день, применив специальное заклинание, которое действует на человека, словно ключик на бартогский заводной механизм. Но интуиция подсказывала, что спешить незачем, лучше восстановить силы. То же самое советовала Зинта, утром и вечером посылавшая ему мыслевести. Поезда снова ходили, и она собиралась вернуться в Аленду, но задержалась в Рупамоне, чтобы долечить своих пациентов из местных жителей.

Он сутками дремал, а когда ворочался, порой утыкался лицом в меховой бок – возле него дежурила Тилибирия.

Наконец открыл глаза и понял, что выздоровел. Кошка тоже так считала: с удовлетворенным видом вылизывалась на стуле рядом с кроватью.

За окном виднелась часть балкона и кроны деревьев, потолок украшала пышная лепнина, местами со сколами, словно в нее чем-то швыряли, целя в серединки розеток и женские маски. Похоже, это королевский особняк на улице Золотой Булавки, ему случалось бывать здесь в прежние времена.

В смежной комнате за аркой, у заставленного склянками стола, что-то делала светловолосая женщина в платье с закатанными рукавами. Вот она повернулась вполоборота, и Суно окликнул:

– Коллега Джелодия, рад вас видеть!

Он и впрямь обрадовался. Когда начались аресты и погромы, Джелодия исчезла: соседи говорили, что вечером к ее дому подъехала карета, проворные люди в масках вышибли дверь, вынесли длинный извивающийся мешок и укатили. Ее кошки разбежались по окрестностям, кое-кто их подкармливал. Потом Повелитель Артефактов разрушил дом, и из семи кошек осталось четыре.

Хеледика с Кемом в подвалах королевского дворца Джелодию не обнаружили, но были в Аленде и другие тюрьмы, из которых повыпускали уголовный сброд, чтобы освободить место для магов Ложи. А могло быть и так, что ее похитили вымогатели. Никто не надеялся увидеть ее живой и невредимой.

– И я рада, что вы очнулись, коллега Суно, – отозвалась магичка в обычной своей манере, немного рассеянной.

Подошла, погладила блаженно выгнувшуюся Тилибирию.

– Хорошая киса, умница… Если бы не она, вас бы нескоро нашли. В этих развалинах многослойный магический фон, это мешало поискам.

– Чавдо покойник? – уточнил Орвехт.

А то с «живой легенды» сталось бы прикинуться трупом, оклематься и уползти.

– Уже похоронили, Акетис ему судья, – глаза Джелодии недобро сверкнули. – Сейчас я Верховного Мага позову.

– Откуда у нас взялся Верховный Маг? – удивился Орвехт. – Раньше ведь не было…

Но она уже вышла, и за ней с требовательным мяуканьем побежала Тилибирия.

«Сдается мне, дорогие коллеги, я многое пропустил…»

Долго ломать голову не пришлось, потому что появился Крелдон: большой, обрюзгший, щеки висят складками, но уже без тех ужасающих отеков, которые чуть не свели его в могилу в катакомбах. Прежний Шеро.

– Судя по твоему виду, ты теперь каждое утро совершаешь пробежку?

– Не без того, – Верховный Маг – ибо кто здесь еще может быть Верховным Магом? – грузно опустился в кресло. – В придачу с гирей упражняюсь. Попробуй отлынивать, когда вокруг столько надзирателей… И не спровадишь – тут же хором напоминают, что сам об этом просил.

– Так просил же. Могу напомнить, слово в слово. Как я понимаю, тебя можно поздравить с высоким постом?

– И тебя тоже, достопочтенный коллега Орвехт.

– Ожидаемо, но все равно внезапно. Из Сокровенного Круга кто-нибудь уцелел?

– Пятеро искалеченных стариков, которых нашли в подвалах дворца. Они добровольно отреклись от статуса архимагов и ушли на покой. Остальные погибли.

– А что с Наследием Заввы?

– Гнупи скормил медальон Безымянной Рыбе.

– Тогда хвала богам – это лучшее, что можно было сделать.

Никто доподлинно не знал, что представляет собой Безымянная Рыба, но если этот монстр что-то проглотил, оно пропало с концом, а глотал он все, что падало к нему в озеро. Было предположение, что во чреве у сей хтонической твари находится некое подобие Врат Хаоса, но это уже из области отвлеченных гипотез, поди проверь.

– Хоть в чем-то повезло, – согласился Крелдон. – Сделай одолжение, побеседуй с коллегой Джелодией, чтобы она не покушалась убить или заколдовать капитана Трайгевальда. А то недосуг сейчас подыскивать нового начальника королевской охраны, у нас и других забот хватает.

– За что она на него? Обидел кошку?

– Умыкнул Джелодию. Это он со своими друзьями-офицерами увез ее в мешке и спрятал, на несколько часов опередив шаклемонговцев. Держал взаперти, пока смута не закончилась, а она рвалась к своим кошкам. Теперь не может ему простить, что кошка и два кота погибли под развалинами, когда Дирвен разрушил дом. Мол, будь она рядом, она бы их защитила. Никакого прочего насилия несчастный кавалер над ней не совершал, это она сама признает, но уже успела приложить его боевым заклятьем – по счастью, не в полную силу. Я повысил его в чине и назначил начальником охраны его величества. Лояльный офицер, спас от расправы мага Ложи, сотрудничеством с узурпаторами не запятнан. Поговори с ней, ты ведь умеешь.

– Поговорить-то поговорю… – не без скепсиса отозвался Суно.

– Свою Тилибирию на колени посади, в ее присутствии Джелодия будет сговорчивей, – проинструктировал Верховный Маг. – Ты должен взять с нее обещание, что она не станет вредить Трайгевальду, только и всего. Мы же не сватать их собираемся.

– На такое безнадежное дело я бы не подписался.

Вряд ли у гвардейца есть шансы. Дама его сердца романтически влюблена в Хантре Кайдо – и не потому, что коллега Хантре несравненный боевой маг, хорош собой и выглядит на вечные двадцать лет, а потому что он умеет перекидываться в кота. Составить ему конкуренцию мог бы разве что другой маг-перевертыш, но капитану королевской гвардии при всех его блестящих перспективах надеяться не на что.

– Когда у нас будет новая резиденция, первым делом поставим на главной площади памятник коллеге Сухрелдону. Без его подсказки взломщик не нашел бы Чашу Таннут, угробец держал ее в ночном горшке Ризуара.

– И где же он его раздобыл?

– Обнаружил в кладовке у кого-то из достопочтенных да и прибрал к рукам.

Легендарный «ночной горшок Ризуара», с виду и впрямь напоминавший этот полезный сосуд, служил хранилищем для предметов, которые надо хорошенько спрятать. Мощные отводящие чары не позволяли непосвященному даже заподозрить, что объект поисков находится внутри.

Победили бы они, если бы обстоятельства сложились в другую мозаику – или до сих пор сидели бы в катакомбах? Почем знать…

– Как там наш ляранский союзник поживает?

– Развлекается в свое удовольствие, кто ж ему, стервецу, запретит. Купил за бесценок у Эрчеглерумов особняк, который давно ему нравился. Граф Эрчеглерум арестован, его родственники тоже под следствием, вряд ли они рискнули торговаться с таким покупателем. Что любопытно, коллега Хантре снова числится у него в наемниках, но в настоящее время форменным образом рехнулся: шатается по улицам и бьет горожан. Троих убил. А коллега Эдмар любезно отвечает жалобщикам, что готов возместить причиненный его наемником ущерб, но только по решению суда присяжных, которых назначит Светлейшая Ложа. Сам понимаешь, судиться на таких условиях желающих нет.

Суно кивнул. Нетрудно догадаться, что это за горожане, которых бьет коллега Хантре.

– Пострадавших берем на заметку?

– Само собой. Коллега Кайдо нам изрядно времени сэкономил, у побитых уже нашли кое-что из награбленного. Примечательно, что магию он в этих стычках не использует.

– Подослать к нему Хеледику не пробовали?

– Девочка расписалась в своем бессилии, но подтвердила, что он относительно вменяем и за грань не переступит.

– Полагаю, он себя полностью контролирует. Был ведь уже прецедент – топором швырнул, а не заклятьем.

– И еще о происшествиях, твоя племянница Глодия сбежала. Недоглядели. Только не бросайся вдогонку, девица взрослая, сама о себе позаботится, а тебя другая работенка ждет.

– Сбежала? – удивился Орвехт. – Разве ей тоже вменили соучастие? Это вы, коллеги, перегнули…

– Кадах с тобой, Глодия Кориц проходила, как свидетельница и потерпевшая. Отправилась Дирвена искать. Допросы показали, что ее злонамеренно оговорили – якобы забеременела не от мужа. Кто-то сердобольный возьми да скажи ей об этом, вот она и решила найти своего поганца, чтоб открыть ему всю правду. Как рассказала ее сестрица, перед этим Глодия начиталась приключенческих книжек для барышень. Небось возомнила себя героиней, которой речка по колено, море по пояс. Удрала из лечебницы и следы замела – прихватила с собой кое-какие амулеты, Дирвен научил ее пользоваться еще до того, как заварил кашу. Следствие с этого не потеряло, у нас осталась Салинса Орвехт, которая активно сотрудничает и строит матримониальные козни в отношении неженатых дознавателей.

– А что за работенка?

– За ужином обсудим. Сейчас тебе все принесут, соберешься, и поужинаем втроем, с участием еще одной важной персоны.

– Уж не с коллегой ли Эдмаром?

– Как будто кроме него других важных персон нет, – проворчал Крелдон. – Нет, не с этой напастью. И предваряю твой вопрос, не с удалившимися на покой архимагами. Сам увидишь.

– Кстати, если выжили пятеро, что стало с остальными?

– Лорма их жрала одного за другим. Уцелевшим повезло, оказались в конце очереди. А больше всех повезло коллеге Зибелдону.

– Уж это верно…

Достопочтенный Зибелдон, о котором они вспомнили, находился в это время за дюжину миров от Сонхи и отдыхал от дорожных превратностей в уютном заведении под названием psyhushka. Мага-путешественника доставили сюда местные стражи порядка после стычки с аборигенами.

Миновали те времена, когда он был уважаемым исследователем, которому есть, куда вернуться. Зибелдон покинул Сонхи в прошлом году, в начале месяца Колесницы, еле ноги унес от разъяренных коллег и с тех пор в родном мире не появлялся.

Нынче его занесло на Землю. Воистину удивительный мир. Можно сказать, миров тут несметное множество: каждый из них вращается вокруг своего небесного светила, и здешние жители плавают от одного к другому на межзвездных кораблях через великое безвоздушное пространство.

На второй день изгнанник отправился на концерт. Купил у механической куклы порцию мороженого и получил в подарок входной билет – отчего же не пойти?

Полутемный зал, мигание разноцветных светильников, запахи еды и дешевой парфюмерии. На сцене группа полуголых людей изображала акты совокупления и немузыкально вопила. В ларвезийском театре таких горе-артистов освистали бы, а их незатейливое срамное кривлянье прельстило бы разве что демонов Хиалы, и то самого последнего разбора.

«Небывалый эпатаж», который сулила афиша у входа, положения не спасал. К эпатажу достопочтенный Зибелдон был равнодушен. Если ты повидал десятки чужих миров, начинаешь считать все эти «плевки в лицо» и «пощечины традициям» дешевым баловством. То, что здесь и сейчас кого-то эпатирует, в других краях норма. Да и здесь оно через сколько-то времени может стать нормой, а потом сменится чем-нибудь еще, в жизни все непрерывно перетекает с места на место и меняет облик. Если отбросить мишуру злободневности, остается искусство – и оно либо есть, либо нет. Здесь даже малой его толики не было, поэтому беглый архимаг дожевал хрустящие кукурузные хлопья, купленные у похожего на цаплю механического человека, и вышел вон.

Опасность подстерегала его за углом.

– Помогите ребенка подсадить!

Он обернулся – и узрел престранную картину: женщина с сердитым лицом, в пристойно закрытом длинном платье и косынке в цветочек, взобравшись на скамью, пихала наверх мальчика лет десяти, который тянулся к высоко расположенному открытому окну. Ребенок сосредоточенно пыхтел, женщина что-то монотонно бормотала – то ли заклинание, то ли молитву. Окликнувшая Зибелдона благообразная старушка стреляла глазами по сторонам, как будто стояла на стреме.

Оглянулся он вовремя: дама с мальчиком потеряли равновесие – и поздоровались бы с тротуаром, не успей Зибелдон подхватить их. Несмотря на почтенные годы, на телесную немощь маг не жаловался.

– Сударыни, если вам не досталось билетов на этот с позволения сказать концерт, вы ничего не потеряли.

– Греховное зрелище, тьфу! – с чувством отозвалась старушка.

– Совершенно с вами согласен. Я бы этих несчастных лет на пять отправил учиться вокалу, хореографии и актерскому мастерству, и потом бы еще поглядел, можно ли допускать их до сцены.

– Помогите нам залезть в окно! – перебила женщина помоложе. – Он должен это увидеть!

– Я бы не сказал, что малому ребенку стоит на это смотреть.

– Вот-вот, если он это увидит, мы подадим в суд и потребуем с организаторов концерта компенсацию, потому что нанесен ущерб психическому развитию несовершеннолетнего ребенка! Иск на миллион. На два-три миллиона. Как порядочный человек, вы должны нам помочь!

– Гм, странная постановка вопроса… Но почему же вы не войдете через дверь?

– А потому что не пускают туда с несовершеннолетними детьми, – пояснила старушка. – Только и осталось в окно…

Пока они разговаривали, их окружила небольшая толпа. Решительно настроенные мужчины и женщины, некоторые тоже с детьми, одеты по-разному, и в то же время складывалось впечатление, что все они в одинаковой незримой униформе.

– Вот! – первая дама ткнула пальцем в сторону окна. – Без сигналухи. Нужен антиграв или пусть мужчины подсадят!

– Вы как увидите сатанинское безобразие, сразу же заревите погромче, – деловито напутствовала детей старушка.

– Но помилуйте, господа, для чего вам это нужно?

Путешественнику растолковали, что по давнему закону такие представления не для несовершеннолетних, поэтому надо, чтобы они это увидели, и тогда можно будет вчинить иски за ущерб.

– Господа, я бы назвал это мошенничеством, – заметил достопочтенный Зибелдон.

Словно плеснул кипятком на раскаленную плиту. В ответ его обозвали развратником, оскорбителем чувств и богохульником, хотя никаких местных богов он не хулил – последнее отнюдь не в его правилах.

Подросток с нагловато-нервным прыщавым лицом извлек из висевшей на плече сумки яйцо и швырнул в оппонента, но тот мигом сотворил незримый щит. Желток и белок прямо в воздухе растеклись, будто кляксой по стеклу, скорлупа шлепнулась на тротуар.

Остальных это раззадорило. Похоже, они не поняли, что столкнулись с магом, и списали эффект на распространенную в этом мире хитроумную механику. Яиц они принесли много – вероятно, чтобы кидать в артистов, а то и в зрителей на выходе. Сейчас подвернулась еще одна жертва: случайный прохожий, не одобряющий их затею.

Зибелдон применил заклятье, и все яйца разом взорвались, забрызгав его противников с ног до головы, а сам он закрылся щитом. В это время с неба спикировал летательный экипаж, и выскочившие оттуда полицейские всех задержали.

За нарушение общественного порядка участникам инцидента светил денежный штраф либо неделя тюрьмы (здешняя неделя – сонхийская восьмица без одного дня). На резонный вопрос полицейского офицера: «Зачем вы с ними связались?» Зибелдон ответить не смог. В самом деле, зачем? Мог ведь пройти мимо. Прежде он таких глупостей не совершал. В любом из миров смотрел на проявления туземных нравов с отстраненной снисходительностью. А сейчас взыграло накопившееся раздражение, и ввязался в скандал. Конфуз для архимага Светлейшей Ложи, но в Сонхи об этом, хвала богам, никто не узнает.

В тюрьму Зибелдон не хотел, да и платить штраф в его нынешних стесненных обстоятельствах накладно. Изобразил душевнобольного страдальца, для путешественника по мирам это полезный навык, ибо никогда заранее не знаешь, во что вляпаешься – и вот он вместо кутузки в лечебнице. Лекарь под дланью Тавше раскрыл бы обман, но здесь таких не водилось.

В приюте умалишенных достопочтенный Зибелдон демонстрировал миролюбие и незлобивость. Дабы не глотать снадобья, кои находил небезвредными, использовал чары для отвода глаз. В этом мире, почти не знакомом с магией, даже ученые были поразительно несведущи в таких вопросах, и никаких мер предосторожности против колдовства не принималось. Управляться с механическими созданиями вроде тех, что денно и нощно присматривали за пациентами, он научился уже давно. Земля – не единственный мир, где существует подобное диво. На их неживые мозги можно воздействовать с помощью особых арифметических заклинаний, а вывести их из строя не труднее, чем сломать бартогскую музыкальную шкатулку.

Ни одна земная психушка не удержит надолго сонхийского мага, но Зибелдон оставался тут по веской причине, понятной всякому бережливому человеку – экономии ради.

Кормили в лечебнице четыре раза в день, вкусно и сытно. Маг-изгнанник гулял в парке, читал, играл в шахматы с механическим санитаром и рисовал по заданию лекаря свои проблемы. Все здешние пациенты этим занимались. Поскольку у Зибелдона не было проблем (не считая того, что он порядком поиздержался, а в Сонхи его ждет трибунал Светлейшей Ложи), рисовал он демонов Хиалы. Чего ж людей не порадовать, коли тебе предоставили стол и кров за казенный счет? Лекари рассматривали и обсуждали его дилетантские картинки с профессиональным интересом: мол-де классический случай, в полном соответствии с диагнозом.

На людной площади слова тонут в общем гомоне – в пяти-шести шагах ничего не разберешь, зато в пустынной местности даже негромкие голоса слышны издали. В этом небогатом на магию мире – по сравнению с Сонхи, где она за каждым углом и под каждым камнем! – Зибелдон чуял волшебство на изрядном расстоянии. Приближение другого мага он уловил задолго до того, как тот появился в поле зрения.

Похоже, этот другой его ищет… Посланец из Сонхи? И ведь даже, каналья, не маскируется – настолько уверен в своих силах!

– Ну-ну, коллега, иди сюда, я тебе устрою теплую встречу… – пробормотал беглый архимаг со сдержанным азартом.

Мелькнуло сожаление по поводу других обитателей психушки, которые могут пострадать в схватке – милейшие люди, хотя и со странностями, по-настоящему слабоумных среди них раз-два и обчелся. Но тут уж кому как повезет. Отправляться под трибунал достопочтенный Зибелдон не собирался.

Миновав песочницу, в которой его соседи по отделению лепили пирожки, пройдя мимо беседки, где еще двое пациентов увлеченно дискутировали о субъектоцентрических аспектах репрезентации условно четырехмерных континуумов применительно к искусственному интеллекту семнадцатого поколения, он повернул в ясеневую аллею. В конце ее сияло вечернее солнце, и по ту сторону решетки – которую дублировала для пущей надежности так называемая «силовая стена» – кто-то стоял, почти неразличимый в этом свете. Пришлый маг.

Готовый к поединку Зибелдон неспешно двинулся вперед с намерением задать ему трепку, чтобы раз и навсегда отвадить бывших коллег… И лишь подойдя ближе, разглядел, что это не он, а она. И лет ей с виду совсем немного – пятнадцать-шестнадцать, не больше. И вряд ли она из Сонхи. Но перед ним волшебница, никаких сомнений.

На материальном плане пылали в лучах солнца, словно осенние листья, пышные медно-рыжие волосы, а на нематериальном было еще интересней: гостью сопровождал призрачный охранитель. Распластался над ней, словно плащ с капюшоном, и при этом находился в боевой готовности. Зибелдон оценил, насколько он силен и опасен: пожалуй, лучше не делать резких движений и воздержаться от любых магических проявлений, которые могут быть истолкованы, как угроза. Некромантка?.. Кто бы мог подумать, что в этом мире возможны такие встречи?

Она первая нарушила молчание:

– Здравствуйте. Извините, что я вас беспокою, но у меня потерялся папа, а вы знаете, как попасть туда, где он сейчас находится.

Гм, да это и впрямь почти ребенок.

– Будьте любезны, уймите своего призрачного слугу. Я вижу, он изготовился к атаке, хотя я не собираюсь на вас нападать. Я грешным делом подумал, что сюда пожаловал кое-кто из моих старых знакомых…

– Он не слуга. Это мой друг и телохранитель. Мне было шесть лет, когда его убили. Он спас меня, а сам погиб, но решил остаться с нами. Вы его видите?

Задавать такие вопросы магу – все равно, что поинтересоваться у счетовода, знаком ли он с арифметикой, или спросить у портного, сумеет ли тот пришить пуговицу. В Сонхи Зибелдон отчитал бы юную коллегу, но сей варварский мир – другое дело.

– Разумеется, вижу. Позвольте полюбопытствовать, отчего это вас удивляет?

– Обычно его видим только мы с папой.

Экое невежество… Никакая она не некромантка, и своего незримого спутника, стало быть, не контролирует: он сопровождает и защищает ее не в силу принуждающего заклятья, а по собственной воле, что само по себе удивительно.

– Ваш папа – маг?

– Наверное, да. Иногда его так называют. Полгода назад он потерялся, и его до сих пор не нашли. Он живой, но где-то далеко. Я чувствую, что он живой, и еще один наш друг тоже это чувствует, но добраться туда не может. Недавно у меня появилось ощущение, что есть человек, который пришел оттуда, где папа сейчас находится, и он знает, как туда попасть. Я стала искать этого человека и нашла вас. Помогите мне, пожалуйста.

Ясно, девчонка видящая.

– Сонхи, – произнес Зибелдон вслух. – Это название вам о чем-нибудь говорит?

– Да! Я знаю про Сонхи. Объясните мне, как туда добраться.

Достопочтенный Зибелдон про себя вздохнул. Легко сказать – «объясните». Перед тем как открывать Врата Перехода, маг должен усвоить необходимые базовые знания, которые вряд ли есть у девочки из этого мира – диковинного и многогранного, однако по части волшебства прозябающего в невежестве. Что ж, придется покинуть уютную психушку и взять ученицу, а все потому, что он никогда не умел отказывать юным барышням с серьезными умоляющими глазами.

Важной персоной, явившейся на неофициальный ужин с Верховным Магом и его ближайшим помощником, оказался король Руверет, «добровольно» отрекшийся от престола в пользу Властелина Сонхи. Впрочем, это уже исправили: в тайнике у Шеро нашлась «звездная соль», уничтожающая любые клятвы. Всего щепотка, этого достаточно. Держа ее на ладони, монарх прочитал задом наперед текст абдикации, после чего слизнул жгучие серебристые крупинки – и готово, отречение аннулировано. Минутное дело. Куда больше времени ушло на то, чтобы доподлинно восстановить сказанное и отрепетировать, произнося по бумажке записанную в обратном порядке абракадабру.

Руверет был уже немолод, и пережитые в тюрьме страдания наложили на него отпечаток. Он напоминал замученного делами пожилого чиновника с подорванным здоровьем и усталыми печальными глазами.

– Я теперь, господа, король без короны и банкир без капиталов. Хотелось бы мне быть полезным, а не просто вывеской на государственном фасаде…

– Корону сделаем новую, – махнул рукой Шеро. – Главное – деньги вернуть, не то в долги залезем. Честь и хвала коллеге Суно за то, что он прибил таки Мулмонга, однако перед этим Чавдо успел куда-то сплавить почти все наворованное. Победителей не судят, но победителям приходится решать проблемы, которые лезут изо всех щелей после победы. Ты уже понял, чем займешься в первую очередь? – последний вопрос был адресован Орвехту.

– Да чего ж тут не понять.

– Бери кого хочешь, используй любые ресурсы, делай что считаешь нужным – твоя задача в приоритете.

– Будем искать, – отозвался Суно. – Можно предположить, что Чавдо прятал награбленное не в спешке, когда земля под ногами загорелась, а начал заниматься этим заблаговременно. Скорее всего, он планировал через неопределенное время исчезнуть. Здесь у него была власть, но не было магии, да и ощущения от работающего Накопителя не самые приятные… Значит, потихоньку готовился к эмиграции. При этом у него не было возможности пользоваться волшебной кладовкой, и через Хиалу он не ходок, даже Врата не смог бы открыть, с учетом Накопителя. Известно, что временами он надолго отлучался из дворца. Или схроны в Аленде, или он вывозил деньги и ценности из города, хорошенько замаскировав… Разберемся.

– Если не разберемся, мы банкроты, – буркнул Крелдон. – Овдейский посол уже заводил речь о продаже наших южных колоний. Стервец Тейзург предлагает кредит, а у самого на роже написано: «Уж тогда-то повеселимся!» Если б мерзавца интересовала нажива, можно было бы столковаться, но ведь у него другое на уме – устроить балаган, в котором он будет за главного режиссера. Нет уж, хватит с нас балагана… Распродажа колоний – тоже не дело. А если занять у сиянцев, они такие проценты заломят, что без последних штанов останемся.

– Понял, – Орвехт про себя вздохнул, словно перед тем, как взвалить на спину тяжелую ношу. – Что ж, найдем и деньги, и корону.

– Корону не найдешь, – Крелдон с мрачным видом подцепил вилкой тефтелю. – Ее Дирвен утопил.

– Зачем?..

– Когда он погнался за гнупи, корона была у него на безмозглой башке, так и носился по улицам, зевакам на радость. А потом, когда он пытался выудить медальон, корона свалилась в озеро, где ее проглотила Безымянная Рыба. Изготовим новую, лишь бы деньги нашлись. Ох, зря ты этого угробца из речки вытащил…

«Наверняка они сейчас жалеют о том, что Орвехт меня тогда из речки вытащил, – Дирвен сглотнул комок, щурясь на вечернее солнце. – Только я все равно Повелитель Артефактов, даже без медальона и без их дурацких Накопителей, а им дохлый чворк на блюде, пусть теперь локти грызут, что я больше на них не работаю…»

С обветшалого балкона открывался вид на улицу: оплетенные вьюнами дома с порослью на кровельных скатах, на фонарных столбах скалят зубы мумифицированные мертвые головы – человеческие и не только. Городская жизнь идет своим чередом, но как будто с прохожими что-то не так… В следующий момент понимаешь, что это вовсе не люди: долговязые амуши с травяными космами, темноликие, как баклажаны, джубы с носами-хоботками, прыгучие длиннорукие сойгруны с ввернутыми ногами кузнечиков. Хотя люди среди них тоже попадаются, но это или вурваны вроде Лормы – одна видимость, что человек, или забитые невольники местных жителей. Исшода вся такая с тех пор, как ее захватил волшебный народец.

Раньше этим захолустным городом правил царь Млюарри, из амуши, но Дирвен с Лормой его прикончили – у Лормы с ним были какие-то давние счеты – и она стала здешней царицей, двор Млюарри присягнул ей. А Дирвен ее консорт, и пусть кто-нибудь вякнет насчет того, что он человек, поэтому должен знать свое место. Головы тех, которые вякали, теперь торчат на столбах с проржавелыми фонарями, взамен прежней дохлятины.

Он Повелитель Артефактов, здешняя нечисть перед ним трепещет, а на душе все равно паскудно… Как же получилось, что он проиграл и оказался в Исшоде? Можно ли было этого избежать? Если разобраться, в этом много кто виноват: и мама, и овдейский Надзор за Детским Счастьем, и Суно Орвехт, и вся остальная Светлейшая Ложа, и Хеледика, и Зинта, и Глодия, и Хенгеда, и все те шлюхи, с которыми Дирвен спал, и Шаклемонг со своими придурками-погромщиками, и Самая Главная Сволочь, и рыжий мерзавец, натурально эту сволочь околдовавший, и Чавдо Мулмонг, который обещал, что все предусмотрит, но не предусмотрел того, что подосланный вор проберется во дворец и стащит медальон. Виноватых много, и все они выполняли волю Рогатой Госпожи.

«Я на всю жизнь тут не останусь, – Дирвен упрямо смотрел на заходящее солнце, глотая злые слезы. – Еще устрою им поимелово… Я же хотел как лучше, а эти придурки все испортили!»

Вернувшись в Аленду, Зинта поселилась в лечебнице при храме Милосердной. Бездомных магов временно распределили по королевским особнякам, с удобствами, но в тесноте, вдобавок и у нее, и у Суно работы невпроворот. Если возникнет срочная нужда в лекарке под дланью Тавше, не придется далеко бежать, а если ей самой понадобится помощь, опять же другие лекари всегда рядом.

– Позвольте, господа, пациент при смерти! Нет, молодой человек, вы очень милы, и я не сомневаюсь в ваших профессиональных достоинствах, но его спасет только сама госпожа Зинта. И зачем вы срезаете челку до середины лба – или уберите ее, или отпустите до бровей, сейчас у вас огорчительно простоватый вид. Однако это сущая безделица по сравнению с невообразимыми страданиями пациента…

Услышав знакомый голос, она торопливо вытерла руки, глянула на миску с только что вырванными аденоидами, похожими на окровавленных червяков, потом на оцепеневшую в кресле горожанку с разинутым ртом, и повернулась к помощнику:

– Сейчас очнется, и сразу дай ей мороженое, а мне надо бежать, что-то случилось…

Только она вышла в коридор, изысканный, как ветка орхидеи, Эдмар подхватил ее под руку и повлек к выходу:

– Идем, без твоей помощи пациент вряд ли доживет до вечера!

Лицо у него было такое встревоженное, что Зинта сама рванулась к двери, а он поспешил за ней.

У ворот ждала элегантная коляска с откинутым верхом.

– Зинта, прошу!

Сам устроился напротив, и экипаж тронулся.

– Гоните побыстрей! – велела лекарка кучеру, когда выехали на улицу Речных Находок.

– Да незачем гнать, – улыбнулся ее визави. – Пациент перед тобой.

– Ты?.. Погоди-погоди… Да с тобой же все в порядке!

– Душа исстрадалась, – кротко возразил Эдмар. – И мне, как чудодейственная пилюля, необходим разговор с тобой, как в Молоне в былые времена. Шнырь – очаровательный собеседник, но порой хочется разнообразия…

– Ах, ты…

От возмущения лекарка задохнулась, и он воспользовался паузой:

– Шоколадку хочешь?

И ведь угадал, чем купить: шоколада ей хотелось. Невтерпеж хотелось, с самого утра, но никто не угощал, а самой бежать в кондитерскую недосуг.

– Темную с орехами, – буркнула Зинта. – И чтоб орехов побольше.

В Молоне поедание шоколада считалось пороком. Запретный шоколад туда привозили контрабандой, продавали из-под полы и лакомились тайком, а кого на этом ловили, тот навлекал на себя всеобщее осуждение. Вот и сейчас она, взяв у Тейзурга плитку, ела так, словно за ней наблюдают внимательные глаза молонских доброжителей: по-беличьи быстро откусит – и спрячет в рукав, снова откусит – снова спрячет…

– Еще? – Эдмар откровенно ухмылялся.

– Еще две, – ответила она с набитым ртом. – Мне надо.

– Хоть десять. Зато теперь я знаю, как выглядят истинные поедатели шоколада… Между прочим, ты трогательно перемазалась.

– Я же сказала, мне надо, – она сердито вытерла губы тыльной стороной ладони и принялась за вторую плитку. – Некоторые известку лижут. Тебе-то не рожать, вот и помалкивай. И с поедателями шоколада меня не сравнивай!

Расправившись с едой, она откинулась на мягкую спинку сиденья. В подсыхающих после дождика лужах отражалось солнце и барахтались воробьи. Аленда так и манила своими улицами и переулками – по-прежнему яркая, разноцветная, хоть и обшарпанная после недолгого правления «Властелина Сонхи», и мусорных куч почти нигде не осталось. Зинта давно мечтала выбраться на прогулку, но все было некогда, некогда… А сейчас Эдмар, паршивец, вытащил ее погулять обманом, и она вовсе не торопится от него сбежать. Наверное, в какой-то степени она все-таки зложительница.

Эдмар был хорош: развалился напротив, словно важный господин – да он и есть важный господин. Один из сильнейших в Сонхи магов и правитель собственного княжества, это для нее он как был, так и остался Эдмаром.

Треугольное лицо с высокими скулами и острым подбородком снова было ухоженным, безупречно гладким. Глаза словно два полумесяца, и ниже еще один полумесяц – ироничные улыбчивые губы. Отросшие темные волосы разметались по плечам, иные пряди от середины книзу синие, зеленые, фиолетовые, точно цветные штрихи на картине. В левом ухе покачивалась серьга: крупный овальный изумруд, оплетенный двумя изящными змейками – то ли с шипами, то ли с острыми драконьими крылышками, и вдобавок с миниатюрными язычками, похожими на танцующее пламя.

Холеные пальцы унизаны перстнями, на ногтях сияет медно-зеленый лак, переливчатый, словно спинка жука-бронзовки. Из-под рукавов выпущены слоистые газовые манжеты, которые у портных и модников называются «пионовыми» из-за сходства с этими цветами. Лиловато-серый сюртук расстегнут, позволяя любоваться открытой шеей и пышным «пионовым» воротником рубашки, а пуговицы все разные: золотые змейки вроде тех, что на серьге, у одних мерцают изумрудные глаза, другие свернулись вокруг зеленых, как морская вода, кабошонов.

На плечи наброшен китонский шелковый шарф, лилово-бело-голубой с хищными цветами и змеями, а поверх него палантин из белого меха, украшенный серебряной лисьей головой в натуральную величину, с высунутым золотым языком и рубиновыми глазами.

Кавалеры в Аленде так не одевались, но это же Эдмар! Зинта невольно залюбовалась этакой красотой, хотя и подумала: «Неужели ему не жарко? Теплынь ведь на улице… Наверняка магию использует, чтоб удар от перегрева не хватил».

– Я-то думала, ты меня к Хантре позвал, когда говорил про пациента.

– Да что ему сделается? Он скорее уж других пациентами сделает… Это я тут главный страдалец, а он творит разбой в свое удовольствие, и с ума сойти, сколько народу за него переживает: а вдруг его невзначай толкнут или стукнут, пока он очередную жертву колошматит.

– Хантре не разбойник, он нападает на тех зложителей, которые были заодно с Шаклемонгом и чинили пакости! Если хочешь знать мое мнение, поделом им. Доводилось мне лечить тех, кому от них досталось. Как задумаешься о том, что люди могут делать такие вещи, жить становится неохота… Но потом вспоминаешь, что кроме них есть и другие люди, и это проходит. А за Хантре все беспокоятся, потому что он хороший – добрый, смелый, честный…

– Вот тут я с тобой соглашусь лишь наполовину. Добрый – несомненно. Смелый… хм… В начале своей нынешней жизни, когда мы в очередной раз познакомились, он был изрядным трусом – я-то помню, но со временем он научился ломать свою трусость. Вдобавок он безбашенный, и когда его срывает – все страхи побоку, так и заработал репутацию смельчака. А что касается сомнительно лестного определения «честный» – это не про него. Хантре знать не знает, что это такое.

– Опять ты его оговариваешь!

– Да ничуть. Не бывает честных Стражей. Мир с таким Стражем был бы хуже каторги, зато просуществовал бы недолго – без калейдоскопического круговорота видимого и скрытого, без недосказанности, без волшебства, без миражей… Брр, истинная жуть, даже представлять себе такой мир не хочется, я же все-таки впечатлительный. Пресловутая честность, которую ты считаешь добродетелью, противоречит самой природе Стража Мира. При необходимости Страж должен быть способен залатать мир, с которым приключилась какая-нибудь неприятность – так же, как ты зашиваешь раны своим пациентам, а в таком деле не обойтись без иллюзий, плавно и ненавязчиво перетекающих в категорию реальности. Некто честный и прямой, как доска в заборе, с такой задачей не справится. Я-то, в отличие от тебя, прекрасно понимаю, с кем имею дело… И неужели ты думаешь, что меня могло бы столь безумно увлечь что-то меньшее?

Ох, и самодовольная у тебя физиономия, подумала Зинта, а вслух сказала:

– Ты ведь после Лилейного омута много всякого помнишь и знаешь, вот и объясни мне, почему все эти, которые с Шаклемонгом толпами ходили, погромы устраивали, да еще требовали, чтобы людей на площади сжигали заживо, все эти, которых Хантре теперь бьет, почему они такие? Их заводил и тех, против кого горожане свидетельствуют, сейчас арестовали, а остальным, которые с ними были, только штрафы выписывают, и Суно говорит, их много, собранных денег пожарным на жалование хватит. Ты можешь мне ответить, откуда эти зложители берутся и почему их столько развелось?

– Спроси что-нибудь полегче, – он состроил гримасу, выражающую крайнюю степень замешательства, но потом ухмыльнулся и подмигнул. – Ладно, Зинта, хотя бы на второй вопрос я тебе отвечу. Ложа сама их поощряла, и можешь не сомневаться, будет продолжать в том же духе.

– Зачем?

– Ради поддержания своей власти, зачем же еще? Видишь ли, те, о ком ты говоришь – своего рода шлак, который ни на что ценное не годится, но при необходимости из него можно изготовить дополнительные подпорки или таран, его можно вывалить на головы тем, кто тебе неугоден… Ложа вовсю их использовала, вспомни сурийские погромы. И надо заметить, среди сурийцев их тоже хватало в избытке, иначе не случилось бы тех досадных событий. Потом их привлекли на свою сторону Дирвен с Мулмонгом. Теперь Ложа вернула власть, и сама подумай, с какой стати она выкинет на помойку нужную в хозяйстве вещь? Их припугнули, из них вытрясут деньги, которые Ложе сейчас позарез необходимы – и пусть расползаются по своим щелям, пока снова не понадобятся. Зинта, не смотри так грустно, лучше перебирайся жить ко мне в Лярану. Княжество у меня небольшое, и моего личного могущества вполне достаточно, чтобы обходиться без таких некрасивых вспомогательных средств. Как просвещенный тиран с хорошим, смею надеяться, вкусом, я в своих владениях подобной гадости не потерплю – в два счета отправлю гуманитарную помощь демонам Хиалы… Ладно, этого ты не слышала, забудь. Кстати, как раз потому, что Хантре в этом вопросе твой единомышленник, я нисколько не боюсь, что Ложа его переманит, хотя, безусловно, такие попытки будут. Не пойдет он к ним. Выберет меньшее из зол – то есть, твоего покорного слугу. Возможно, поставит условие – весь шаклемонговский сброд за борт, тогда подумаю, и достопочтенные коллеги вздохнут с превеликим сожалением: лучше бы гору золота попросил. Вот так-то, Зинта… Не печалься из-за этого, съешь еще шоколадку.

– Но сделать-то с этим что-нибудь можно?! – она расстроено стиснула кулаки.

– Вряд ли. Разве что геноцид, но ты ведь первая скажешь, что это не по-доброжительски. Так что получай удовольствие от жизни, не проливая слез из-за ее несовершенства. Не обращай внимания, что я улыбаюсь, я серьезно.

– А что такое гуманитарная помощь? Погоди, я же читала об этом у путешественников по мирам…

– О, смотри, смотри, какая прелесть – на башне Часовых Созвездий не только все часы на месте, но даже скульптуры уцелели!

– Где?.. – повернулась Зинта.

Наконец-то случилось то, чего Шнырь с господином столько времени дожидались: Крысиному Вору так накостыляли, что уйти самостоятельно с места происшествия он не мог, даже перекинуться и доползти до ближайшего подвального лаза не мог. Противники ему в этот раз попались уж больно лютые, и было их шестеро.

Вначале они пили пиво в забегаловке на улице Капустных Листьев, угрюмо ругая Ложу – сиплыми шепотками, с опаской и с оглядкой. Как понял из разговора подобравшийся невидимкой Шнырь, Ложа этих шестерых не просто оштрафовала за учиненные во время смуты безобразия, а обобрала до нитки. Кое-кто из них замыслил перехитрить государство и отдал свое добришко на сохранение родственникам, но маги на этом только выгадали: пришли да конфисковали все ценное, не разбирая, где чье, и не слушая возражений. Недаром у людей есть поговорка: «Одолжи магу щепотку соли – он всю солонку проглотит».

Бывшие шаклемонговцы спустили последние гроши и в паскудном настроении побрели по улице, а Шнырь, зная о том, что Крысиный Вор ошивается поблизости, увязался за ними. Дальше все случилось так, как он рассчитывал. Из закоулка наперерез компании выскочил кот с кисточками на ушах, зашипел и завыл, яростно шевеля хвостом, а потом раз – и обернулся рыжим парнем. Злющий, глаза сощурены.

– Вы мрази, без вас этот мир был бы лучше, – перевел он на человеческий язык то, что перед этим орал по-кошачьи, и без дальнейших разговоров врезал тому, который стоял ближе всех.

Трезвые, может, и кинулись бы от него наутек, а этим пиво в головы ударило. Ух, как они рассвирепели! Рыжий им тоже навалял – он ловкий, быстрый, всяческим приемам мордобойства обученный, но он был один против шестерых, а Шнырь в этот раз не вмешивался, и ветер дул с юго-запада, а не с севера.

Его сбили с ног, начали пинать, выплескивая накопившуюся злобу. Гнупи решил, что это уже чересчур, и скинул свой лоскутной ранец, но достать рогатку не успел.

– А ну, прочь, канальи!

К ним приближался размашистым шагом королевский гвардеец из той же забегаловки. Из-за него-то компания и снялась оттуда, не досидев. Ввалился, хлопнув дверью, прошел к стойке, словно матерый пес мимо присмиревших шавок, и потребовал «самую большую кружку самого дрянного пойла». Рослый, мрачный, небритый, хотя в новеньком капитанском мундире с золотыми галунами. Представитель власти, да еще и в скверном настроении – шаклемонговцы решили, что надо уносить ноги подобру-поздорову. А он, вишь ты, выпил свое «дрянное пойло» да и не стал там засиживаться, так что они все равно от него не спаслись. Одному сходу дал пенделя, и тот покатился кубарем. Сверкнула на солнце шпага, через секунду вонзившаяся под ребра самому ретивому. Шнырь с восторгом смотрел на представление, которое надолго не затянулось: пятеро кинулись наутек, шестой отправился в серые пределы.

Крысиный Вор с окровавленной рожей пытался приподняться, но это у него плохо получалось. Капитан усадил его, прислонив спиной к стенке.

– Парень, ты в порядке?

– Вроде да… Спасибо…

– Где живешь? Тебе помочь?

– Нет. Лучше я тебе помогу…

– Господин маг?.. – гвардеец наконец разглядел, кого отбил у своры подонков. – Что же вы не колдовали, неужто опять с магией какая-нибудь неприятность?

– Все нормально, я сам не использовал магию, она не для этого. Если сделаешь то, что я скажу, у тебя будет шанс.

– Какой шанс?

– Помириться с ней.

– Так она же в тебя втрескалась! – произнес гвардеец с таким свирепым надрывом, что Шнырь струхнул: а ну, как теперь уже он рыжего до смерти ухайдакает?

– Не в меня, а в один из моих обликов. Это разное. Иди сейчас на улицу… Погоди, с названием непонятно: кажется, то улица Гусака, то Тележная…

– Так это одно и то же, – подсказал обескураженный гвардеец. – Раньше была Тележная, потом ее переименовали, потому что в Лоскутьях другая Тележная есть.

– Значит, иди на улицу Гусака. Там должен быть доходный дом, желтый, кирпичный, как будто трехэтажный… Не знаю, я ни разу там не был, но он как будто стоит посередине на нечетной стороне.

– Видел я этот дом. Ну и что?

– Там все подвальные окошки наглухо заколочены. Разломай доски или выбей дверь, если кто-нибудь начнет ругаться – посылай к демонам. Я бы сам туда сходил, но я сейчас никакой, и тебе это нужнее. Когда спустишься в подвал, сам поймешь, что делать. Ты его услышишь, он пищит. Потом отправляйся к ней и спроси, чем кормить. Может, вначале она не захочет с тобой разговаривать, повтори вопрос три или четыре раза, пока не услышит, о чем ты спрашиваешь. А дальше все будет зависеть только от тебя. Это твой последний шанс наладить с ней отношения. Не откладывай.

– А ты как же?

– За мной приедут. Иди.

Гвардеец послушался. Когда он скрылся за углом, рыжий окликнул, подняв разбитое лицо:

– Шнырь, ты ведь здесь?

– Так тебе и надо, так тебе и надо! – злорадно выпалил соглядатай. – Мне-то сейчас еще за господином бежать, ноженек усталых не жалея, а тебе хоть бы что…

– Можешь не бегать, я послал ему мыслевесть.

– С чего это ты сегодня такой добрый? – с подозрением поинтересовался Шнырь.

– Сам не знаю.

Он подошел, примостился рядом возле стенки – люди все равно не увидят.

– Небось, думал, что запросто их поколотишь, а они злые оказались, вот и поделом тебе за мою крыску!

– Проблема не в том, что они злые, – отстранено и задумчиво, словно обращаясь к кому-то, кого здесь на самом деле не было, произнес Крысиный Вор, – а в том, что они голодные и беззащитные. И вот это уже беспросветное дерьмо.

– Да вроде они были пожравши, и кулаками махали не хуже твоего… Ты их, что ли, жалеешь?

– Нет. Я не об этом. Голодные, потому что они кормятся чужими страданиями, чужим унижением. Они без этого не могут – это для них и пища, и развлечение, и повод для радости, и способ заявить о своем присутствии в этом мире, куда там до них Лорме. Это у них постоянная потребность, насытиться они не могут, сколько бы ни сожрали, потому и голодные. Беззащитные – другая разновидность: эти будут чувствовать себя в безопасности, только если все окружающие станут жить по их правилам, согласно их представлениям о том, как надо. Это у них распространяется и на членов семьи, и на каждого встречного, и на людей, о которых они только слышали, и на жителей других стран, в которых они никогда не бывали. Если кто-то живет иначе, они испытывают беспокойство, которое сильно их мучает. Чтобы подогнать окружающий мир под свои мерки, они готовы кого угодно угробить – хоть знакомого, хоть постороннего, хоть собственного ребенка, им без разницы. Голодные и беззащитные – не всегда одни и те же, но если и то, и другое сразу – это сволочнее всего. Ты ведь был на площади Последнего Слова, когда судили Тевальда. Ты их видел.

– Такие, как Шаклемонг, ты это хочешь сказать? – подхватил сообразительный Шнырь.

– Да. Шаклемонг был типичным представителем голодных и беззащитных.

– Зато с картохой… – гнупи мечтательно облизнулся и тут же на всякий случай отодвинулся от сердито зыркнувшего собеседника.

Послышался перестук копыт, звуки едущего экипажа, но это оказалась не коляска господина Тейзурга, а фургон с надписью «Лучший сахар и прочие крупы».

– Кто-то уверял меня, что если он мне понадобится – мигом примчится, только позови, – процедил Крысиный Вор. – Ладно, понадобился. Ну и где?..

– А может, он сейчас чем-то важным занят – кого-нибудь заколдовывает или чего-нибудь там еще! – вступился за своего доброго господина Шнырь. – Ты-то, ворюга, сколько от нас прятался, водиться с нами не хотел, а как тебе чего-то надо – сразу все бросай и беги сломя голову? Что ли так? Думаешь, все должно быть по-твоему?

– Примерно так, – огрызнулся рыжий.

– Я от тебя и не ждал ничего другого.

Эту фразу гнупи подслушал у людей. Большинство смертных обижалось, когда узнавало, что «ничего другого» от них не ждали, но несправедливый крысокрад к большинству не относился, не проняло его.

– Эй, а ты ведь еще не слышал о том, как я от Дирвена убегал! – спохватился Шнырь.

Он успел рассказать свою историю два с половиной раза, пока из-за поворота не показался шикарный экипаж господина Тейзурга.

Черноголовый народец по Условию не может причинять вред лошадям, и те его не боятся, так что гнупи вместе с людьми устроился в коляске, господин разрешил.

Рыжий выглядел истинным разбойником – глаз подбит, физиономия в разводах пыли и засохшей крови, зато господин был на загляденье нарядный и держал роскошный белый цветок из южных краев.

– Синяк под глазом, какая прелесть, – произнес он меланхолично, слегка улыбаясь уголками губ. – За время нашего знакомства ты несколько раз ставил мне фингалы, но вот вопрос: могу ли я хотя бы мимолетно почувствовать себя отмщенным, если этим украшением оделил тебя не я, а некие несимпатичные мне люди?

– Можешь почувствовать себя отмщенным и заткнуться. И без тебя голова болит. Кажется, меня по ней треснули.

– Не тошнит?

– Нет. Регенерация идет, но медленно. Бывало и хуже.

– Сейчас поедем домой, там отдохнешь, а может, и здравый рассудок к тебе вернется. Хотя последнее сомнительно…

– Ладно, поехали, – согласился Крысиный Вор.

Голос у него был усталый и какой-то бесцветный, как у проигравшего. Шнырю даже обидно за него стало – он же все-таки «свой», ихний с господином!

– Чего ты, рыжий, куксишься? – встрял гнупи в людской разговор. – Известное дело, поколотили, ежели они на тебя вшестером, а ты, как дурак, без магии дрался! А ты их вылови по одному да каждому задай взбучку – правда же, господин?

– Золотые слова, Шнырь, – благосклонно отозвался Тейзург. – Хантре, дерешься ты весьма неплохо, признаю, но твоя стратегия и тактика – это ужас ужасный… На шестерых бандитов с кулаками. Без магии. Умопомрачительно. Снимаю перед тобой воображаемую шляпу и раскланиваюсь. Впрочем, судя по тому, что там остался лежать труп, хотя бы одного ты прикончил, и то радость.

– Это не он прикончил, а гвардеец, который заступился, когда его лежачего стали пинать, – снова вмешался гнупи.

– Так ты еще и позволил им себя пинать?.. Демоны Хиалы, какое несусветное позорище, не буду я снимать перед тобой шляпу. Ты хотя бы помнишь о том, что ты мой наемник, и твоя репутация – это до некоторой степени моя репутация?

– Мне без разницы, – бросил Хантре.

Уже не таким вялым голосом, с нотками злости.

– Шнырь, ты их запомнил? – вполголоса осведомился Тейзург.

– А то!

– О чем вы шепчетесь? – еще пуще обозлился рыжий. – Это мои дела.

– Ты ведь, мой драгоценный, переживаешь о том, что реальность не соответствует твоим представлениям – вот и переживай себе дальше, а наши со Шнырем дела тебя взаимно не касаются.

После этих слов господин заговорщически подмигнул маленькому соглядатаю, и тот подмигнул в ответ, про себя ликуя: уж он расстарается, всех пятерых найдет – ясно же, какая ему будет за это награда!

Экипаж катил мимо лавок с яркими новенькими вывесками. Из-за домов доносились глухие удары.

– Тенбо, – окликнул кучера господин, – поворачивай туда, посмотрим, что за шум. Вроде бы дверь вышибают.

Улица Гусака называлась так из-за флюгера на башенке самого высокого дома. Раньше жестяной гусь горделиво задирал голову к небу, а теперь ему свернули шею на сторону – будто бы выглядывает из-за собственного тулова. Гнупи даже пожалел, что это сделал не он, а какие-то шаклемонговцы.

Возле трехэтажного дома из желтого кирпича происходила суета: уже знакомый Шнырю офицер, заступившийся за Крысиного Вора, бил сапогом по заколоченному подвальному окну, а сверху на него ругались жильцы.

– Люблю королевских гвардейцев, – заметил Тейзург. – Не только за то, что они радуют глаз безупречной выправкой, но еще и за то, что они умеют культурно и ненавязчиво развлекаться, не роняя чести мундира… Капитан Трайгевальд, вам помочь? – окликнул он, когда проезжали мимо.

Капитан оглянулся через плечо – раскрасневшийся, злой, сосредоточенный – и вернулся к своему занятию.

– Не мешай человеку, – подал голос Хантре.

– И в самом деле, не будем мешать, тут и без нас весело.

Коляска поехала дальше. Позади хрустнула треснувшая доска.

– Это Крысиный Вор его подговорил, – наябедничал Шнырь, когда повернули за угол. – Пойди, сказал, на улицу Гусака, люди там у себя подвал заколотили, а ты им все разломай!

– Хантре, так ты имеешь к этому отношение? М-м, как интересно… Объяснишь, в чем дело?

– Это вас со Шнырем не касается. И меня не касается.

– Поставил человека в неловкое положение, а остальное тебя не касается? Мило.

– А может, там клад спрятан? – догадался Шнырь. – Может, рыжий решил вознаградить его за свое спасение и надоумил, где искать сокровище?

– Хантре, это правда? Не беспокойся, никто не собирается отнимать у капитана Трайгевальда твой подарок.

– Это не то, что вы подумали. Но он никогда не пожалеет о том, что послушал меня.

– Ну и ладно, у меня своих сокровищ достаточно. Хантре, давай лучше поговорим о тебе. Тема деликатная, но обсудить ее стоит. Если ты получаешь удовольствие, валяясь на грязной мостовой и получая пинки по ребрам, кто ж тебе запретит, не могу осуждать, мне тоже порой хочется чего-нибудь этакого извращенного. Но почему же ты не обратился ко мне? Только намекни, я буду рад организовать для тебя что угодно в этом роде, но, разумеется, в более изысканном варианте, мы воплотим в жизнь любые твои странные фантазии…

– Ага, конечно. Со своими странными фантазиями я как-нибудь без тебя разберусь.

– Но ты не можешь лишить меня надежды, Хантре, – господин Тейзург по-змеиному улыбнулся. – Я буду ждать. Я умею ждать.

– Другой вопрос, чего дождешься.

– А почему без нас-то? – возмутился Шнырь – когда тебя не берут в игру, это всяко задевает за живое. – Ежели, например, хочешь напакостить, так мы с господином по этой части побольше твоего умеем!

– Это точно, – отозвался рыжий с такой особенной интонацией, что гнупи сразу насторожился. – Если б не ты, Лиргисо, в той схватке Ложа справилась бы с Дирвеном, и не было бы всего дальнейшего. Зачем?.. Хотя вопрос риторический, – его разбитые губы искривились в усмешке, так что выступила капелька крови. – Я знаю, почему ты это сделал.

– Давно понял? – господин в ответ тоже криво усмехнулся, как будто отзеркалив его выражение лица.

– В Накопителе. Когда Дирвен атаковал тебя, а я предпринял действия, которые вывели его из равновесия. Ну и дурак же ты. И я тоже дурак, мог бы это предвидеть, так что здесь и моя вина.

«Ишь ты, как завернул… Зато у вас есть умный Шнырь!» – подумал их спутник, но вслух не сказал – некоторые вещи достаточно знать про себя, а выбалтывать незачем.

– Боги и демоны, так ты себя за это наказываешь? Вот это уже я мог бы предвидеть… И что теперь?

Господин глядел на Крысиного Вора, как змея перед броском, а тот глухо произнес:

– Давай будем смотреть на это, как на урок, который мы оба должны запомнить. Город жалко.

– Зато сколько заказов получат художники и скульпторы… Сохранились рисунки, полотна живописцев, магические слепки, все разрушенное можно восстановить. Кое-что я готов лично отреставрировать – чтоб оно снова было.

Экипаж выехал на площадь Укатившихся Обручей, и здесь гнупи, высунувшись из-за бортика, снова увидел капитана Трайгевальда. Тот стоял у края тротуара, мундир у него на груди был расстегнут и оттопыривался – что-то прячет за пазухой! Еще и придерживает, чтоб не выпало. Чем же он, интересно, в том подвале разжился?

Окликнув извозчика, гвардеец забрался в коляску и велел гнать на улицу Золотой Булавки. Небось отправился к магам, которые нынче там обосновались: предъявит им свою находку да награду получит.

– О, кажется, я понял, что он нашел, – улыбка у господина была такая грустная и подкупающая, что Шнырю захотелось немедленно сделать для него что-нибудь хорошее – например, какую-нибудь выдающуюся пакость, которая его порадует. – Пожалуй, с таким союзником у него есть шанс завоевать сердце своей дамы… Есть или нет? При всей своей эксцентричности, она отнюдь не наивна, фальшь распознает.

– Есть. С его стороны тут никакой фальши. И с ней помирится, и друга нашел.

– Добрый ты, Хантре, когда речь идет о чужих отношениях…

– Вот только не начинай опять, – огрызнулся Крысиный Вор.

– А как же то, что произошло между нами в Накопителе? Сделаем вид, что этого не было?

– Это была тактическая уловка. Театр для Дирвена. Ну, допустим, если под рукой нет гири, на чашу весов можно бросить что угодно, лишь бы перетянуло.

– Даже если то, что ты небрежно бросил на чашу весов, для кого-то драгоценно?

– Надо было спасти наши шкуры и уничтожить Накопитель.

– Кто ж с этим спорит? Но в театре можно перевоплотиться в кого-то другого, а можно раскрыться и наконец-то сыграть самого себя.

– Я играл роль, – раздраженно возразил рыжий. – В этом не было ничего, кроме работы на публику. Отвали, понял?

Шнырь не мог взять в толк, о чем они говорят, но всей душой был на стороне господина.

На некоторое время люди умолкли, только цокали по мостовой подковы, да пел свою дорожную песню экипаж, а солнце ушло за крыши, и небо постепенно становилось лиловым с прозеленью.

– Что же ты до сих пор волосы не отрастил? – поинтересовался Тейзург.

Есть чары, которые магам легче плести, когда у них волосы длинные – это древняя наука, нынешними волшебниками позабытая, но шнырёв господин много всякого знает, он больше всех знает.

– Не до того было. Отращу.

– С этой короткой вьющейся шевелюрой, да еще и с немилосердно расквашенным лицом, ты поразительно похож на себя прежнего. Ты был таким, когда мы с тобой в очередной раз встретились – в далеком чужом мире, не подозревая о том, что мы давно уже знакомы. Ты и тогда постоянно ввязывался в драки, это у тебя неистребимое. А меня ты боялся… Теперь-то я понимаю, что меня это бесило. Подсознательно я пытался тебя растормошить, чтобы ты очнулся и стал самим собой – таким, как сейчас.

– Хрень какая-то.

– Хантре, ты ведь знаешь, что это правда.

– Знаю. Все равно хрень.

Дальше они молча играли в гляделки, а Шнырь высматривал в сумеречном небе первые серебряные звездочки: если они уже начали подмигивать, скоро наступит ночь – самое привольное время для гнупи.

Проехав по круто выгнутому мосту Гуляки, повернули на улицу Черных Вишен – каждый дом здесь прятался в собственном парке, и в дальнем ее конце находились новые хоромы господина.

– Хантре, ты ведь уже наигрался в героя подворотен? Не хочешь теперь поиграть во что-нибудь другое?

– Отвали, – с досадой отозвался Крысиный Вор.

– Он говорит, что бьет их, потому что они голодные и беззащитные, – доложил Шнырь, которому уже наскучило смотреть на звезды. – Голодные, говорит, оттого, что у них до чужих унижений и страданий лютый голод, пуще чем у Лормы, а беззащитные, потому что становится им худо, ежели кто-то рядом думает не по-ихнему и живет по-своему. И Шаклемонг по этой части был, говорит, самый голодный и беззащитный. Так ведь, рыжий?

– Ты верно уловил суть, – устало, вроде бы даже с тоской, произнес Хантре. – Одно радует, Ложа хоть и использует эту дрянь, но держит на дистанции. Бывает хуже. Об этом писал Баглен Сегройский, путешественник по мирам – не ручаюсь, что запомнил слово в слово, но у него примерно так: «А те правители, которые начинают с ними заигрывать и дергают за все ниточки подряд, уподобляясь кукловоду, уверенному в своей безграничной власти над марионетками, иной раз попадают в ловушку, потому что запутываются в этих ниточках, как муха в паутине, и если не сумеют вовремя освободиться – сами станут марионетками своих марионеток».

– Занятно, что Дирвен тоже начитался Баглена Сегройского, об этом рассказывал коллега Суно. И немало оттуда почерпнул. Несравненный путешественник-созерцатель схватился бы за голову от его трактовок…

По обе стороны господских ворот располагались кованые чугунные фонари в виде орхидей, да не масляные, а волшебные: сгустки золотисто-зеленоватого сияния, которые зажигались и гасли в урочное время. Больше здесь ни у кого таких не было.

Когда коляска остановилась у парадного крыльца, Тейзург выпрыгнул первый, опустился на одно колено и галантно подал руку. Крысиному Вору это не понравилось, прошипел что-то злобное. Чего доброго, перекинется да сиганет в темноту, и опять за ним гоняйся… Но он был так избит, что на побег у него сил не хватило. Скривившись от боли, кое-как вылез, даже на господинову руку слегка оперся.

Его проводили в комнату, и Тейзург самолично отправился готовить ванну с целебными зельями. Хантре тем временем умылся, сменил свои обноски на шелковую баэгу с орнаментом из кленовых листьев. Устроившийся в уголке гнупи ахнул, увидев, сколько на нем кровоподтеков, и почувствовал даже не злорадство, а законное возмущение: если ты боевой маг, почему наполучал тумаков вместо того, чтобы проучить обидчиков?

Насупился, всем своим видом выражая осуждение – хоть бы Крысиный Вор оглянулся! Тот и впрямь оглянулся, но его неодобрительной гримасы как будто не заметил, так что старания пропали впустую.

– Шнырь, смотри, что у меня есть.

Он только что выложил из карманов всякую мелочь – монетки, гребенку, свернутый бинт, короткий нож баз гарды, карандаш… А еще…

У гнупи аж дыхание перехватило, когда он разглядел, что там. Невольно подался вперед, не сводя глаз с этакой красоты.

– Рыжий, ты где это взял?!

– Нашел.

«Это я должен был найти, а не ты!..»

Набрал полную грудь воздуха, готовясь заканючить, но Хантре его опередил:

– Если хочешь, возьми себе.

– Жалко тебе, что ли… – горестно выпалил Шнырь – слова сами рванулись наружу, еще до того, как он разобрал, что ему сказали.

– Я же говорю, забирай. Пусть это будет моя вира за крыску.

Гнупи выхватил у него подарок. Вещица-то непростая, с волшебством… И неописуемо замечательная: длинный крысиный хвост и скрюченные лапки, переплетенные засохшие корешки, причудливо изрезанные лоскутья кожи, шнурки с бусинами, шлифованные камушки, похожие на прозрачные темные глаза, да еще непонятно чьи клыки – будто бы целый кусок челюсти, все это связано в затейливый пучок, так и хочется сунуть за пазуху. Всем сокровищам сокровище – не то, что какое-нибудь там золото! Надо будет пришить изнутри на курточку вместительный потайной карман.

– Для чего он, ты понял?

– Вроде бы защищает от гнева и глупости начальства. Тебе пригодится.

– Да как ты смеешь… – обиделся на дарителя Шнырь. – Мой господин самый лучший на свете! Я теперь в добро верю, я же тебе рассказывал, что я дал такой обет, ежели спасусь. Так что по части добра я теперь дока, чего про добро не знаешь – спроси у меня, и я тебе скажу, что добрее господина Тейзурга никого не сыщешь. Он мне жертвы приносит! И даже когда я думал, что он решил меня обмануть, он посмеялся над тем смертным, а потом все равно принес его в жертву своему верному Шнырю! Ты бы так не сделал, ты-то злой, ты даже сейчас на меня зубами скрипнул, я слышал. И сам ты глупый, иначе бы тебя не колотил кто попало…

Он мелкими шажками отступил в угол, чтобы шмыгнуть на изнанку, если Крысиный Вор осерчает и захочет отнять подарок, но тот отвернулся, уселся на подоконник. Над спутанной шевелюрой мерцала далекая звездочка.

– Ты чего, рыжий? – настороженно спросил Шнырь. – Жалко стало, что подарил, завидно теперь, хочешь назад забрать? Дожидайся, так и отдал…

– Да никто у тебя ничего забирать не собирается.

– А чего тогда хмурый, если дарёного не жалко? Или ты опять об этих подумал, которые голодные и беззащитные?

– Вроде того, – невеселым голосом подтвердил собеседник. – Без них было бы лучше, да куда от них денешься. Вы с твоим господином и то меньшее зло.

– Вот видишь, рыжий, хорошо, что есть мы!

– Если б еще можно было от вас отделаться, цены бы вам не было, – невоспитанно, по своему обыкновению, заметил Крысиный Вор, хотя только что сам назвал их «меньшим злом».

2015–2016 гг

 

Приложение. Волшебный народец мира Сонхи

Аму ши

Живут в пустынях, полупустынях и степях. Ростом с людей, похожи на огородные пугала. Ступни у них вдвое больше человеческих, костлявые руки свисают ниже колен, на пальцах острые когти. Вместо волос трава, в этих растительных шевелюрах могут скрываться насекомые, которых амуши используют для колдовства. Их лица, гротескно худые, напоминают обтянутые кожей черепа, но при этом очень пластичны и способны на самые невероятные гримасы. Голоса, независимо от половой принадлежности, высокие и тонкие.

Амуши агрессивны, любят кривляться, передразнивать, жестоко шутить над людьми. Всеядны, но всему остальному предпочитают свежую кровь и мясо. Людоеды.

Находясь среди людей, скрываются под мороком невидимости, но маги, ведьмы и вооруженные соответствующими артефактами амулетчики все равно их видят.

Болотный дед

Похож на длиннорукого старика, живет в болотной трясине, при случае может кого-нибудь туда утащить.

Ва рфел

Обитают в северных краях, похожи на косматых зверей с сосульками вместо шерсти. Зимой носятся по снежным просторам, гоняются за санями, нападают на людей, летом уходят в горы и прячутся в ледниках.

Вурва н (вурва на)

Сонхийские вампиры. Чаще всего это бывшие люди, в силу тех или иных причин ставшие волшебными существами. Пьют кровь. Сытого вурвана не отличить от человека, голодный похож на высохшую клыкастую мумию. Не в пример земным вампирам, солнечного света не боятся.

Вывы рик

Вывырики похожи на ежей с человеческими рожицами, обутых в крохотные башмачки. Заводятся при человеческом жилье, возятся в темных углах, топают, шуршат. Скорее досаждают людям этими звуками, чем пугают по-настоящему.

Гну пи

Уродливые человечки небольшого роста, с длинными набрякшими носами сизого цвета и черной щетиной вместо волос, их еще называют черноголовым народцем.

Выбираются колобродить по ночам, днем отсиживаются в подполье: солнечный свет слепит им глаза. Гнупи носят тяжелые деревянные башмаки, красные или зеленые курточки и все равно какие штаны (для гнупи главное – курточка любимой расцветки, а штаны сойдут любые). Всеядны. Пакостливы.

Живут рядом с людьми, в подвалах, заброшенных постройках, городских подземельях. Людям вредят с удовольствием, но, по Условию, не могут убивать или мучить домашних животных.

Грику рц

Грикурцы – лесная нечисть. Выглядят, как маленькие уродцы в мясистых бледных шляпках, перебегают с места на место, невнятно бормочут, хихикают, могут притворяться грибами.

Стараются напугать и заморочить прохожего, чтобы загнать его в чащобу, где человеку недолго сгинуть. Питаются телесными соками и частицами плоти, попавшими в почву, для этого у них вырастают из ступней корешки, похожие на нити грибницы, которые они могут выпускать либо втягивать обратно.

Если кто-то целеустремленно идет своей дорогой, не глазея по сторонам – он в безопасности, а кто начнет обращать на них внимание, да еще испугается, может стать их жертвой.

На зиму впадают в спячку в укромных зачарованных норах, натащив туда побольше хвои, сухой листвы и мха.

Джуб

Они ростом с людей. Темнокожие, как лилово-черные баклажаны, лысые, вместо носов у них длинные тонкие хоботки. Питаются жуками, пауками, мухами, мелкими ящерицами.

Любой джуб – заядлый игрок и всегда таскает с собой принадлежности для какой-нибудь настольной игры. Между собой джубы тоже могут играть, но куда больше их тянет сыграть с человеком, ради этого они идут на всякие ухищрения, притворяются людьми, обманывают, угрожают. Главное для них не выигрыш, а наслаждение от самого процесса.

Находясь среди людей, джубы используют чары личины, но маги, ведьмы и амулетчики смогут увидеть их истинный облик. Вдобавок джубов выдают гнусавые голоса, которые им никак не изменить.

Древо н

Хищные волшебные твари, прикидываются засохшими деревьями. Древоны могут перемещаться с места на место, у них цепкие лапы, которые выглядят, как ветви и корни. Водятся в загородной местности, чаще всего в лесах. Присутствие древонов благотворно влияет на обычную растительность.

Жля ва

Этот народец обитает в приморских зыбучках и заманивает свои жертвы красивыми раковинами, съедобными моллюсками, выброшенными на берег вещицами. Подойдешь поближе, захочешь подобрать – и песчаная почва заколеблется, расступится, а жлявы уже тут как тут. Они похожи на невысоких уродливых женщин с лягушачьими лапами вместо ступней, кутаются в старые рыбацкие сети, их длинные пальцы с четырьмя фалангами напоминают членистые ножки насекомых. Жлявы питаются воспоминаниями своих пленников, заставляя человека снова и снова вспоминать то, что вызвало у них интерес. На шеях носят нитки жемчуга: кто отнимет у жлявы ее жемчужные бусы, тот легко разбогатеет, но так же легко он может и потерять все нажитое.

Козя га

Козяги похожи на облачка серого пуха на тонких паучьих ножках. Обитают по соседству с людьми. Прячутся под шкафами и кроватями, за диванами и креслами, по углам в чуланах и сараях. Пугают, прикидываясь в потемках какими-нибудь страшными существами.

Крухута к

Выглядит, как несуразная помесь человека и птицы. Грудная клетка голая, человеческая, вместо рук длинные крылья. От пояса до лодыжек все покрыто серовато-черными перьями, строение ног, как у людей, однако ступни напоминают когтистые курьи лапы. На тощей шее маленькая лысая головка. Глаза почти человеческие, а ниже – мощный клюв длиной с локоть, слегка загнутый на конце.

Крухутаки знают все на свете, но чтобы птицечеловек поделился информацией, надо сыграть с ним в три загадки (на каждую дается три попытки). Отгадавшему крухутак ответит на любой вопрос (одна игра = цена одного вопроса), не отгадавшему расколет своим страшным клювом череп и съест мозги. Согласно непреодолимому для них Условию, крухутаки могут убивать только тех, кто вызвался на игру и проиграл. Еще они способны наводить порчу, от которой жертва в считанные дни погибает, покрывшись перьями и запаршивев, но это, по Условию, грозит лишь тому, кто попытается силой вынудить крухутака поделиться знаниями без игры. Крайне редко бывает, что они сами предлагают ответ на вопрос в уплату за спасение своей жизни или в качестве компенсации за ущерб.

Куджа рх

Волшебное животное. Водится в пустыне Олосохар. Туловище охватом с бочку, длиной в десять-двенадцать шагов, по бокам четыре пары коротких мощных лап, больше приспособленных для прыжков, чем для бега. Подслеповатые глаза – пара неприметных бугорков на складчатой морде. У куджарха плохое зрение, зато чрезвычайно тонкое обоняние и острый слух.

Пасть у этой твари такая, что человек поместится. И нёбо, и язык величиной с одеяло усеяны желтоватыми зубами, из челюстей торчат редкие, но острые клыки. Сожрать может кого угодно, но предпочитает девственниц.

На поверхности они передвигаются прыжками, а в толще песка плавают, как рыбы, извиваясь всем телом и работая кожистыми плавниками, которые в расправленном виде похожи на веера. Сторонний наблюдатель заметит присутствие куджарха по внезапному и необъяснимому шевелению барханов.

Бывает, что заболевший куджарх селится на одном месте и большую часть времени проводит в спячке.

Куджархи свирепы, но трусливы: напуганная тварь мигом закапывается в песок. Если плененный куджарх вырвется на свободу в незнакомой обстановке, он, вероятнее всего, тоже попытается зарыться, куда получится, хотя бы в землю, другое дело, что земля – не песок, в нее просто так не нырнешь.

Осужа рх

Обитает в пустыне Олосохар. Голодный осужарх прикидывается зеленым оазисом среди барханов, с кустарником и колодцем.

Когда жертвы заходят на территорию «оазиса», в нем раскрываются провалы, которые в два счета заглатывают людей и животных. Растения и колодцы после этого становятся похожи на выцветшие, перекошенные театральные декорации, так как на самом деле это всего лишь наросты на спине громадного существа, зарывшегося в песок – и вдобавок тут действуют чары, придающие им привлекательную для людей видимость. Насытившись, осужарх засыпает, мнимый оазис в это время выглядит безжизненным. Проголодавшись, он снова пускает в ход чары и притворяется островком зелени с колодцем, чтобы кого-нибудь заманить.

Песча нница

Песчанницы – прекрасные русалки пустыни Олосохар, они танцуют на барханах, заманивая людей, чтобы угоститься теплой кровью. Их длинные волосы лунного цвета во время танца развеваются и колышутся в воздухе, словно водоросли в воде. Для защиты от их завораживающей магии путешественники носят обереги.

Пласо ха

Живут в лесах средней полосы. Их также называют лесными плакальщицами, из-за пронзительно-заунывных воплей.

Выглядят они, как крупные птицы с грязновато-серым оперением и человеческими головками величиной с кулак. Маленькие лица словно вылеплены из воска, на макушках торчат венчиками перья. Лапы у них узловатые, мощные, со страшными когтями, позволяющими дать отпор врагу или растерзать добычу. Питаются пласохи кровью: лакают, далеко выбрасывая длинные проворные языки. Пролитую кровь чуют издали и слетаются на нее со всех окрестностей.

Пласохи, дожившие до трехсот лет, обретают способность разговаривать по-человечески, их голоса напоминают скрип сухого дерева.

Полуденный тене тник

Встречаются в степях и полупустынях. Выглядят, как еле различимые шатры, как будто сотканные из солнечных лучей, со сплошной световой паутиной внутри. Попав в такую ловушку, жертва не сможет оттуда выбраться, и вскоре от нее ничего не останется, если только небо тотчас не затянет облаками. В пасмурную погоду, в сумерках или ночью через место, облюбованное тенетником, можно пройти без всякого риска, но тот, кто забредет туда ясным днем, обречен. Существование этих волшебных созданий прерывисто: при свете солнца тенетник есть, а в остальные промежутки времени его нет.

Пшор

Живут в подземельях неподалеку от людских городов и деревень. Ростом с человека, похожи на тени с печальными бледными лицами и шепчущими голосами. Кажется, будто у них длинные белесые бакенбарды – на самом деле это тонкие щупальца с присосками, чтобы пить кровь. Находясь среди людей, пшоры выглядят как люди, поскольку используют чары личины, но маг, ведьма или амулетчик увидят их в истинном облике.

Пшоры похищают людей, уводят в свои пещеры и заставляют работать, а также питаются их кровью, но, в отличие от других кровопийц, берут в меру, чтобы человек подольше оставался жив и приносил им пользу.

По Условию, увести они могут только того, кто «никому не нужен» – и речь здесь не об одиночках вообще: жертвой пшоров может стать лишь тот, кто чувствует себя потерянным, никчемным, лишним в этой жизни.

В пещерах у пшоров человек, опутанный их чарами, теряет последние остатки воли, утрачивает память, внутренне цепенеет – и покорно делает все, что ему велят, а также служит для своих хозяев источником пищи.

Пленника все-таки можно спасти – при условии, что кто-то, кому этот человек дорог, придет за ним и заберет его с собой, сумев еще и от пшоров отбиться. Но это полдела, а потом жертву надо будет расколдовать. Что-нибудь по-сказочному простое, вроде поцелуя, «я тебя люблю» или «мамочки, меня убивают!» здесь не поможет, чары пшоров придется разматывать постепенно, виток за витком – это будет сложная работа, которая потребует и времени, и определенных самоограничений от того, кто за это возьмется.

Если прочего волшебного народца в Сонхи не бывает много или мало – его всегда столько, сколько заведено (к примеру, если одного джуба или крухутака убьют, вскоре народится новый джуб или крухутак), то пшоры – неприятное исключение из этого правила. Их может быть мало, а может расплодиться тьма тьмущая, и это зависит от того, в достатке ли для них пищи – то есть, в конечном счете от людей.

Русалка

Длинноволосые девы с рыбьими хвостами. Живут в морях, реках, озерах. Совсем как земные русалки.

Скумо н

Похож на перекати-поле с извивающимся среди спутанных бурых стеблей розоватым хоботком. В зеве хоботка острые, как иглы, зубы. Скумоны нападают на людей и животных, высасывают у них кровь и жизненную энергию за 3–4 минуты. Чем скумон старше, тем труднее его уничтожить. Обитают в степях, пустынях, полупустынях, южных лесах.

Сная на

Снаяны встречаются там, где живут люди, просачиваются в их сны, навевают страшные или тягостные видения и понемногу вытягивают жизненную силу, отчего человек грустит и чахнет. Связываться с магами и ведьмами избегают. От снаян можно защититься с помощью специальных амулетов или заклинаний.

С виду они похожи то на клочья белесого дыма, то на сотканных из тумана женщин, иногда с какими-нибудь странными чертами в облике, легко меняют форму, в случае опасности могут растечься туманом и забиться в какую-нибудь щель. Голоса у них тихие, шелестящие.

Со йгрун

Сойгруны до пояса похожи на людей небольшого роста, макушками они по пояс взрослому человеку. Руки у них длинные, когтистые, а ноги словно у кузнечиков, благодаря чему они могут совершать головокружительные прыжки.

Эта разновидность волшебного народца обитает в равнинной местности, где можно вовсю скакать и нетрудно спрятаться среди высокой травы. Они безобразничают, портят посевы, пугают и гоняют скот, иногда нападают на одиноких прохожих.

Человек может откупиться от сойгруна браслетом – не важно, из чего сделанным, хоть из веревочки сплетенным. Браслеты они любят, носят их по нескольку десятков на своих тощих длинных руках. Если не откупишься, закидают грязью, поколотят, исцарапают, могут и убить.

Стиг

Выглядят, словно костяные ящерицы – вернее, зубастые скелеты ящериц размером с собаку. У них по шесть пар лап, а их подвижные и гибкие длинные хвосты, состоящие из позвонков, напоминают шнурки с костяными четками. Желудков у них нет, они насыщаются жизненной энергией, разрывая жертву на куски.

Могут притворяться кучками костей где-нибудь в степи или на городской помойке, а когда добыча подойдет ближе – вскакивают и набрасываются.

Обитают в степях, пустынях, полупустынях, в поисках еды пробираются в человеческие поселения.

Топля н

Топляны живут в морях, реках и озерах, это водяной народец. Напоминают лошадей, только они зеленые, чешуйчатые, с мокрыми водорослями вместо грив и хвостов. Вблизи видно, что морды у них не конские: утыканная осклизлыми черными шипами жуть с выкаченными кровянисто-темными глазами без белков.

В воде топляны притворяются валунами и подстерегают неосторожных пловцов или рыболовов, иногда пытаются потопить не защищенную амулетами лодку, выныривая и хватаясь зубами за борт.

Чаще они дремлют на дне и нападают на жертвы в своей стихии, но бывает, что выходят на берег. Тогда они могут атаковать человека или поманить за собой в воду копытных животных – лошадей, коров, коз, верблюдов, овец, на других зверей их чары не распространяются.

Тропки волшебного народца

Больше всего в них нуждаются те существа, которые обитают бок о бок с человеком в городах и деревнях – чтобы не попадаться лишний раз смертным на глаза. Эти волшебные тропки пронизывают и оплетают людские постройки, но для людей они недоступны. Чтобы пройти по ним, человеку нужен провожатый – кто-нибудь из народца, и в придачу надо башмак с левой ноги надеть на правую ногу, а с правой – на левую.

Тугуру м

Эти существа обитают в горных недрах и выползают наружу по ночам. Тугурум похож на громадную каменную колбасу. Если он не успеет вернуться под землю до рассвета – с первыми лучами солнца превратится в обыкновенный камень. Тугурумы на людей не нападают, но могут случайно кого-нибудь раздавить, поэтому лучше держаться от них подальше.

Если тугурум под воздействием солнечного света окаменеет, внутри можно найти золотые жилы и самородки, а также редкие минералы, необходимые для изготовления некоторых боевых амулетов.

Туху рва

Обитает по соседству с людьми, в городе чувствует себя как дома. Чаще всего селится за компанию с гнупи в каком-нибудь заброшенном подполье, в подвалах или катакомбах. В отличие от гнупи, дневного света не боится. Когда вращается среди людей, использует чары личины и выглядит, как обыкновенная старушка небольшого роста, обычно сгорбленная.

Маг, ведьма или амулетчик увидят ее истинный облик: лицо у нее морщинистое, смуглое, усыпано веснушками, длинный мясистый нос свисает до верхней губы, блестящие пронзительные глаза похожи на черную смородину. Одежка у нее ветхая, надета одна поверх другой, а сверху наброшена шаль, сплетенная пауками, и такие же паутинные кружева у тухурвы на чепце. Когда она появляется на людях, благодаря маскирующему мороку создается впечатление, что она одета, как все окружающие. Голос у нее скрипучий, пахнет от нее мышами, раздавленными ящерицами, заплесневелыми погребами и подвалами.

Считается, что тухурва заманивает и уводит непослушных детей, чтобы сварить их в большом котле гнупи на обед.

Уна ва

Северный народец, с виду похожи на людей, кожа у них белая, волосы тоже белые. Просятся к людям погреться, но если впустишь унаву в дом – все заморозит и выстудит, и потом с хохотом убежит. Носят одежду, но сами ее не шьют, а крадут с веревок или снимают со своих закоченевших жертв. Опасны зимой, летом прячутся в горных ледниках.

Фли рия

Существа с радужными стрекозиными крыльями, до пояса похожи на субтильных девиц, а ниже талий у них брюшки, словно у насекомых, и тонкие суставчатые ноги, как у саранчи. Среди них попадаются и такие, что величиной с десятилетнего ребенка, и совсем маленькие, с мизинец.

Флирии людям не враждебны, но когда они в полнолуние носятся сумасшедшими хороводами, повстречавшийся им человек побежит за ними, зачарованный, и станет добычей для каких-нибудь более опасных тварей, которые нередко сопровождают роящихся флирий в расчете на поживу.

Живут в теплых краях, в лесах, рощах, перелесках, также их можно увидеть (при условии, что вы обладаете магическим зрением) в каком-нибудь большом южном городе – там они чаще всего сидят парами или стайками на крышах домов.

Хо нкус

Пылевой народец, который носится и вьется повсюду, где ветер гоняет пыль. Хонкусы водят бешеные хороводы и швыряются сором, норовя запорошить глаза прохожему, могут запутать волосы в колтун, утащить сорванную шляпу. Они похожи на унесенные ветром воздушные шарики с нарисованными ухмыляющимися рожицами и свисающими нитками. Если поймать хонкуса за «нитку», можно потребовать, чтобы он от тебя отстал, и ему поневоле придется уступить, подчиняясь Условию. Но поймать его непросто, вдобавок для большинства людей хонкусы остаются невидимками.

Чворк

Этот народец селится в домах, рядом с людьми. Ростом они взрослому по колено, изредка встречаются и более крупные чворки. Они круглолицы, с улиточьими рожками на макушке и выступающими вперед округлыми брюшками. На спине чворк носит раковину, в которой при необходимости может спрятаться, и передвигаются они, словно улитки.

Они безобидны, зато глотают всякие мелкие вещицы, оброненные или потерянные людьми. Любой чворк – это ходячий клад, но ценность его «сокровищ» обычно невелика: монеты, булавки, ложечки, нитки, огрызки карандашей и все в этом роде.

Они избегают попадаться людям на глаза. Застигнутый врасплох чворк мигом прикинется табуретом, ведром, диванной подушкой, чтобы исчезнуть, едва человек отвернется.