Важные события порой случаются нежданно-негаданно: к примеру, пробираешься ты с масляным фонарем в одной руке и ведром нечистот в другой по извилистому подземному ходу, ни на какие приятные сюрпризы не рассчитывая, стараясь не запнуться в потемках, и вдруг тебе становится хорошо. Причем это не то «хорошо», которое приходит после дозы китонских грибочков, а настоящее «хорошо» – словно каменные своды над головой раскрылись, и в разломе засияло солнце, и в ведре плещется не моча, а благоуханное ароматическое масло, и сил вдесятеро прибавилось…

Магия вернулась, понял Суно.

Зажег для пробы шарик-светляк. Получилось.

Послал мыслевесть Шеро. Тоже получилось.

Как бы там ни было, он донес ведро до пещеры с выгребной ямой и выплеснул содержимое. Вначале надо выяснить, что происходит: то ли союзники преуспели, то ли враги додумались до хитрой ловушки – допустим, Дирвен временно усыпил Накопитель, а когда обрадованные маги выберутся на поверхность, тут-то всех и повяжут, не придется за ними по катакомбам гоняться… А посему, коллеги, выжидаем, лечимся, восстанавливаем силы.

Около Крелдона уже хлопотали двое лекарей. Повсюду сияли шарики-светляки. Каменные своды, в кои-то веки озаренные до последней трещинки, оказались живописно разноцветными: темно-серые, светло-серые, крапчато-серые, изжелта коричневые, бурые, голубоватые, зеленоватые, бежевые, местами пестрые, как перепелиное яйцо, кое-где с блестками слюды. Вот так живешь и не видишь по-настоящему того мира, в котором живешь.

Воспрянувшие маги то и дело обменивались мыслевестями – чтобы убедиться, что они снова это могут. В голове у Орвехта стоял галдеж, как на рынке, так что он не сразу понял, кто это мурлычет песенку на бартогском:

«Пусть неласков со мной любимый,

Пусть я чахну день ото дня,

Лишь одна паровая машина

Никогда не бросит меня…»

Определив вокалиста, он отозвался:

«Коллега Тейзург? Надеюсь, вы пребываете в добром здравии?»

«Увы, коллега Суно, на ближайшее несколько дней мое многострадальное здравие оставляет желать лучшего. Но я пребываю в здравом уме, если вы это имели в виду, однако из деликатности, которую я ценю, избрали окольный путь. Жаль вас разочаровывать, но это не первая ласточка безумия, а вариация на тему прелестной бартогской песенки о разнообразных житейских невзгодах и паровой машине. Мы с коллегой Хантре слушали ее всю дорогу, пока летели через Хиалу в компании с пьяным мастером-подрывником. Он без остановки ее распевал, а под конец мы пели уже втроем, всех демонов распугали, в особенности тех, которые не обделены музыкальным слухом. Ах, да, чуть не запамятовал: надеюсь, вы с коллегой Шеро не будете на нас в обиде за то, что алендийский Накопитель остался без верхушки?»

«Вам удалось вывести из строя Накопитель?..»

«Неужели вы сомневались в наших способностях?» – притворно удивился этот стервец – и исчез.

Вот же трепло, почти с нежностью подумал Орвехт, и послал мыслевесть Шеро, а тот сообщил о разрушении Накопителя остальному подполью.

Как бы ни хотелось Крелдону принять участие в вылазке, вначале ему следовало подлечиться. Наверх отправились те, кто в состоянии одолеть в маршевом темпе подземные коридоры и лестницы, и не свалиться в обморок, наконец-то выбравшись на солнышко. Истощенные и оборванные маги Ложи рвались к солнышку не за этим.

Замусоренная Аленда раскинулась под сияющим розовато-золотистым небом, словно облезлая кошка, разнежившаяся, пока не бьют и не гонят. Подпольщики вылезли на поверхность через заброшенную водонапорную башню в Мелочном квартале. Вход в катакомбы охраняли присягнувшие Дирвену амулетчики, но с ними разделались прежде, чем те успели понять, что происходит.

Кто куда идет, обсудили еще по дороге, используя мыслевести, а координировал операцию Шеро Крелдон.

Суно направился к королевскому дворцу: голодранец с темной от въевшейся грязи разбойничьей рожей, деловито шагающий по малолюдным улочкам. Кто-то из своих увязался за ним, хотя было решено, что он действует в одиночку. Обернувшись, чтобы напомнить об этом незадачливому коллеге, он увидел Флаченду.

– Ты что здесь делаешь?

Бобовая ведьма выглядела замарашкой из трущоб. Замызганная юбка, через грудь крест-накрест повязан рваный клетчатый платок с остатками бахромы. Сальные волосы заплетены в косичку, отвыкшие от солнца глаза щурятся и беспокойно моргают.

– Меня дома потеряли… – пролепетала она, стушевавшись. – А с господином Шеро остались маги-лекари, они сказали, я там не нужна… Всегда так, я никому не нужна…

– Они имели в виду, что в данный момент твоя помощь не требуется, потому что они своими средствами решат проблему эффективней, – терпеливо пояснил Орвехт.

– Да?.. А можно, я тогда с вами пойду? Я боюсь, что на меня нападут…

– Дойдем вместе до бульвара Приветствий, дальше со мной будет опасней, чем без меня.

Не отсылать же ее обратно. Не найдет дороги, к тому же те, кто задержался в убежище, собирались двинуться в путь сразу же, как только Крелдон и другие пациенты почувствуют себя лучше.

– На меня прохожие так смотрят… – виновато пробормотала Флаченда. – Я совсем ужасно выгляжу, да?

– Не хуже, чем я. Сделай одолжение, не отвлекай меня.

На полпути между Несладким каналом и площадью Вечерней Фиалки он получил мыслевесть от песчаной ведьмы. Та сообщила, что Кем украл у Дирвена один из трех королевских амулетов и отдал его гнупи, который состоит на службе у Тейзурга. После этого гнупи и погнавшийся за ним «Властелин Сонхи» куда-то умчались, чем это закончилось – неизвестно. Похоже, что Дирвен до сих пор не настиг беглеца, потому что те амулетчики, которые не присягали самозваному королю, снова могут управлять артефактами. Хеледика связалась с магичкой Нелодией – господин Суно ее знает, она ездила вместе с ними в Суринань вызволять Зомара, а когда случился переворот, Зомар и Нелодия вместе прятались. Девушка пересказала ему последнюю новость, и он уже отобрал артефакты у подвернувшегося королевского амулетчика.

«Передай Зомару через Нелодию, чтобы был готов их выкинуть, если Дирвен вернет медальон», – ответил Орвехт.

Переговорить непосредственно с амулетчиком он не мог – для этого нужно, чтобы у парня был настроенный должным образом артефакт дальней связи.

Сообщил добрую весть Шеро, и тот направил всем своим генеральное распоряжение: если кто увидит Дирвена, преследующего гнупи, первому из этих поганцев всячески препятствовать, а второго ни в коем случае не трогать.

Первая стычка произошла в Кренделе. Большое серовато-желтое здание, и впрямь напоминавшее крендель, целиком перекрывало набережную канала, так что попасть на мост Одинокой Цапли можно было только через него, по внутренней галерее – или в обход, а потом до следующего моста. Галерея была открыта с раннего утра до позднего вечера, по обе стороны располагались лавки, конторы, чайные и другие заведения, но сейчас там царила разруха: одни двери заколочены, другие настежь, внутри все перевернуто вверх дном.

Здесь-то Орвехт и нарвался на засаду – с полдюжины амулетчиков, кое-кого он знал в лицо. Противник уже в курсе: Чавдо Мулмонг наверняка заметил перемены.

С ренегатами Суно быстро управился, но у одного из них был «Глаз саламандры»: причинить вред магу парень не смог, зато устроил пожар. Галерею охватило пламя, весело затрещали заляпанные вывески, разбитые двери и оставшийся после грабежей раскиданный хлам – словно всё это только и ждало случая, чтобы поскорее исчезнуть с глаз долой.

Пропал Крендель, с мимолетным сожалением подумал Суно. У него не было времени тушить огонь. Четверо негодяев сбежали, еще двое, которым досталось хуже всех, пытались добраться до выхода через задымленную галерею.

– К лестнице, – бросил он Флаченде, которая всю драку простояла рядом, словно оцепеневшая, хотя могла бы ему помочь. – Ты бывала здесь раньше?

– Только в лавках и один раз на детском балу, мне было тринадцать лет, тут на втором этаже сдаются внаем залы для балов и праздников, – отозвалась она дрожащим голосом, давясь всхлипами. – Меня на этом балу никто не приглашал, и два мальчика обсмеяли мое платье с желтыми бантами в горошек, а я все слышала…

Орвехт уже тащил ее за руку к лестнице, про себя моля богов, чтобы поскорее выпал случай оставить эту барышню где-нибудь в безопасном месте.

– А как мы спустимся? – спросила запыхавшаяся Флаченда, когда миновали третий пролет.

– На торце железная лестница.

Чердак у Кренделя был вконец замусоренный: помет, яблочные огрызки, шелуха семечек, заскорузлое тряпье, птичьи косточки… И похоже, пировали здесь не люди, магические следы указывали на присутствие народца.

Через слуховое окошко Орвехт увидел двух пострадавших амулетчиков, ковыляющих по улице: все-таки удалось им спастись, а в дальнейшем, если не сбегут, их ждет трибунал и каторга – будут разбирать завалы разрушенных Дирвеном зданий.

На чердаке стояла несусветная вонь: снизу пробивался едкий запах гари, и в придачу разило загаженным курятником, хоть нос зажимай.

– Помогите! – раздался скрипучий голос. – Освободите меня!

Флаченда взвизгнула и вцепилась в рукав мага.

Крухутак. Долговязый и тощий, можно ребра пересчитать. На правой лодыжке сомкнулись челюсти массивного капкана, перья слиплись от крови, по полу растеклась темно-красная лужа. Длинные крылья понуро опущены, глаза смотрят поверх клюва умоляюще и тоскливо.

– Выручите меня, а я вам на любой вопрос отвечу!

Что ж, это была бы неплохая сделка, но Суно сразу понял, что работы здесь не на пять минут. И даже не на десять. Капкан из позеленелой бронзы испещрен мелкими рельефными символами, от него тянется такая же цепь, обвитая вокруг подпирающего крышу столба и уходящая на изнанку дома. Чары амуши, поди расплети их, они как запутанные и сросшиеся корешки, а у него хлопот по горло, и в придачу на нем повисла так называемая ведьма, которая едва ли не подвывает от ужаса.

– Ничем не могу помочь. Сам видишь, капкан зачарован, а я тороплюсь. Возможно, сюда еще кто-нибудь заглянет, сколько-то времени у тебя в запасе есть. Как же тебя, всезнающего, угораздило попасться…

– Я не попался! – птицечеловек хлопнул крыльями, задев столб, и в потоке дымного золотого света, падавшего из окошка, вместе с пылинками закружился серый пух. – Это амуши, они подбили меня камнем из пращи, приволокли сюда и посадили на цепь – за то, что я был непочтителен с царицей Лормой. Расколдуй и сломай капкан, а потом сможешь задать мне любой вопрос без игры в три загадки, я отвечу! Девушка, может быть, ты меня освободишь? Ты бобовая ведьма, ты могла бы, я тебя научу, что сделать…

Флаченда тряслась и повизгивала, как перепуганный щенок. Орвехт потащил ее к выходу, не тратя время на разговоры.

Железная лестница спускалась зигзагами по стене к каналу, ослепительно сверкавшему в лучах вечернего солнца. На каждом этаже площадка с дверцей. Суно опасался внезапной атаки, они здесь как на ладони. Выставил щиты, досадуя, что на спутницу рассчитывать не приходится. Зато внизу ни людей, ни амуши.

По мосту Одинокой Цапли они перешли на другую сторону. От цапли предсказуемо остался огрызок – каменная тумба и штырь, прежде заменявший скульптуре ногу. Над Кренделем поднимался столб черного дыма.

– А что будет с этим крухутаком? – спросила Флаченда, тревожно глядя на Орвехта. – Он же там сгорит…

– Скорее, задохнется в дыму до того, как чердак охватит пламя. Нам с тобой дальше не по пути. Здесь кварталы тихие, спрячься где-нибудь до конца заварушки. Ты ведьма, воспользуйся своими способностями.

– Я постараюсь… А он правда успеет задохнуться до того, как там начнет гореть?

– Теоретически, да, – бросил Орвехт уже на ходу.

На улице Медного Каблука оглянулся: хвала богам, Флаченда отстала.

По бульвару Приветствий фланировала нарядная публика. Ее было не так много, как в прежние времена, цветочниц, мороженщиков и художников тоже поубавилось, но все же светская жизнь текла своим чередом. Лояльные к нынешней власти представители аристократии и состоятельные негоцианты совершали променад по аллее с поломанными скамейками, затоптанными клумбами и щербатыми мраморными пьедесталами, торчавшими из весенней травы, как пеньки выбитых зубов. Что по этому поводу сказал бы коллега Тейзург… Жаль, что его здесь нет.

С помощью несложного заклинания Орвехт мимоходом отмечал всех, кто попадал в поле зрения: позже они с Шеро составят списки, кого притянуть к ответу и ограничить в правах за сотрудничество с узурпаторами.

На дым недалекого пожара гуляющая публика не обращала внимания: экая невидаль для сегодняшней Аленды. Зато все начали задирать головы, когда с неба послышался лязг, словно там гремели цепями, а потом из-за крыши Географической Академии с остатками мозаичной карты мира на фасаде показался крухутак. Он летел низко, тяжело взмахивая крыльями, на ноге у него болталась длинная цепь. Гляди-ка, выбрался… И объявился вовремя: все глазели на летуна с капканом, и никто не заинтересовался оборванцем, который шагал вдоль бордюра, деловито оглядывая замусоренные газоны.

По дороге Суно послал мыслевесть Хеледике и назначил место встречи: фонтан в маленьком сквере за Театром Трех Фонарей. Или то, что осталось от фонтана… Раньше на этом пятачке собирались уличные рисовальщики, теперь там была помойка. Облюбованная художниками чайная «Под фонарем» закрылась после того, как ее разгромили шаклемонговцы – из-за картинок, которых в этом заведении висело по стенам великое множество: бывало, что посетители расплачивались своими работами. Как водится, погромщики ссылались на богов, мол-де такие непонятные художества им не по нраву, хотя мнением самих богов на этот счет никто не поинтересовался.

Они ждали возле небольшой белокаменной чаши, загроможденной поломанной мебелью из чайной.

Худощавый парень неброской наружности, штаны ниже колен порваны, в прорехах видны окровавленные бинты. Угрюмый молодой суриец с цепким взглядом битого жизнью охотника. Девушка в замызганной жакетке и мешковатых шароварах, на брови падает челка, в углах губ заеды, лицо в подсохших порезах. Еще одна девушка, одетая, как работница из приличной лавки или торгового дома, а под низко надвинутым капором мерцают золотисто-пепельные глаза, по-кошачьи круглые, колдовские.

– Рад вас видеть. Благодарности и награды потом, когда разберемся с этой поганью. Кем, что с ногами?

– «Когти дракона». Я блокировал, только штаны порвались и кожу рассекло. Ему было не до меня. Я знаю, где лежат амулеты, которые он нахапал, и где в подвалах держат арестованных.

По-ларвезийски взломщик говорил недурно, хотя и с акцентом – выучился за минувшее время.

– Идем во дворец. Сначала ты проводишь Зомара в кабинет Дирвена, потом спустишься вместе с девушками в подвал, и открывайте камеры. Нелодия оказывает помощь, Хеледика прикрывает – это мы уже обсудили. Зомар, твоя задача взять под охрану арсенал Дирвена и продержаться до прихода коллег.

«А моя задача – раздавить главную гадину», – добавил про себя Орвехт.

До резиденции «Властелина Сонхи» добрались задворками министерских зданий. Глухая калитка в кирпичной стене была заперта, но долго ли ее вынести?

– Вы чего, паскуды, куда прете?! – промычал с набитым ртом оторопевший охранник.

От него несло пивом и копченой рыбой, выскочил из караулки с селедочным хвостом в руке.

– Приятного аппетита, Бельдо Хвелдон, – отозвался узнавший амулетчика Суно. – Мы вернулись.

– А… Господин Орвехт… – промямлил парень, растерянно моргая на обуглившийся прямо в руке рыбий хвост.

– Зомар, обыщи его, забери амулеты.

Бельдо Хвелдон был так ошарашен, что даже не сопротивлялся. Возможно, в глубине души он подозревал, что рано или поздно нынешний праздник этим и закончится. Песчаная ведьма навела сонные чары вначале на него, потом на его подоспевшего напарника.

Дальше разделились. Шагая по коридорам, Суно тоже использовал сонное колдовство: чем меньше народу будет путаться под ногами, тем лучше. Амуши не могут здесь находиться из-за действующих оберегов, его противники – Чавдо Мулмонг и вурвана, а также присягнувшие Дирвену амулетчики. Лорма бессмертна, прочая шушера обождет, главная цель – Чавдо.

Попавшаяся навстречу служанка, прежде чем задремать на ковровой дорожке, ответила, что с полчаса назад видела «господина министра финансов» в Сиянском кабинете на третьем этаже. Туда Орвехт и направился, но на лестничной площадке между вторым и третьим этажом глянул в окно и понял, что Чавдо, как бы ни хотелось безотлагательно его прибить, тоже подождет.

Через дворцовую площадь ехал принц на белом коне. То бишь засранец Дирвен на белой лошадке, которую он не иначе где-то увел без спросу. Встрепанный и помятый, но на лбу сияет золотой обруч из Наследия Заввы. Вопрос, вернул ли он медальон. И как с ним сладить, если вернул.

Суно успел вовремя, чтобы перехватить его на крыльце. Судя по насупленной физиономии, третий амулет из заветного комплекта «Властилин Сонхи» упустил, но не стоит полагаться на домыслы.

По ступенькам он поднимался понуро, словно не больно-то ему и хотелось возвращаться во дворец. Брошенная лошадь побрела вдоль розоватой в лучах вечернего солнца колоннады, цокая копытами по брусчатке: никто не спешил о ней позаботиться, все попрятались.

Увидев Орвехта, амулетчик зло сощурился:

– Так это вы все подстроили?! И вора с гнупи подослали, и этих сволочей отправили в Накопитель? Все ваши шавки против меня – плюнь да разотри, я еще поимею этот город!

– По-моему, ты уже поимел этот город, и городу это совсем не понравилось.

– Как будто здесь было лучше, когда правила ваша Ложа, – буркнул Дирвен, сверля его непримиримым взглядом – точь-в-точь мальчишка, которого несправедливо обругали.

– Да как тебе сказать. По крайней мере, дома стояли в целости, и на улицах не было мусорных куч, и художников не обижали, и на кострах никого не жгли.

«Впрочем, Ложа делала немало других плохих вещей, и я в этом, случалось, участвовал, у каждого свои грехи. Но твоей вины это не отменяет».

– А что вы на меня-то все валите? Это городская общественность так решила, чтобы защитить оскорбленную нравственность! Горожане выразили свою волю, а власть прислушалась и пошла им навстречу.

– Дай-ка угадаю, кого цитируешь… Чавдо Мулмонга? Ваша так называемая «городская общественность» – это относительно небольшая группа населения. Весьма специфическая группа, ее представители встречаются во всех сословиях сверху донизу, среди людей любого возраста и достатка. Пока в обществе все спокойно, они сидят и не высовываются, если не брать в расчет единичные инциденты. А стоит начаться брожению, как они лезут из всех щелей, собираются вместе и ведут себя, как рой шершней.

«Ложа использовала эту шваль для сурийских погромов. На мое счастье, ты бестолочь и не додумаешься напомнить мне об этом».

– Вы не смогли удержать эту дрянь под контролем, – продолжил Орвехт вслух. – Подозреваю, что даже не пытались, и они так испакостили Аленду, что демоны Хиалы теперь локти грызут от зависти.

– Для верховного правителя главное – политика, а не всякие там завитушки на домах и никому не нужные статуи! Пусть люди сами решают, что с ними делать, это была борьба с мерзопакостью, а не рой шершней… Зато мы восстановили справедливость, а вы гноили древних магов в Накопителях! Власть Ложи стояла на костях – скажете, не так?!

– Не скажу. Что было, то было. Но в Ложе нашлось немало тех, кто искренне порадовался, когда коллега Тейзург разгромил эту лавочку.

– А эта сволочь тут каким боком?..

– Так ведь это он разорвал ту паутину, без которой Накопители превратились в бесполезные конгломераты артефактов. Уничтожил ее одним махом, заодно с главным пауком. Об этом тебе Мулмонг не рассказывал?

Дирвен презрительно и неприязненно щурился, кривил губы, морщился, словно используя мимические мышцы для того, чтобы отодвинуть подальше нежелательную информацию. Потом высокомерно бросил:

– Это для вас они были бесполезные, а я с ними работаю!

– Да уж, хорошо поработал. Еще лучше, чем в Пергамоне. Медальон-то куда задевал?

– Я его еще достану! Не ваше дело.

Ощерился, как получивший пинка звереныш. Стало быть, медальона у него нет. Суно послал мыслевесть коллегам: пусть поспешат сюда и возьмут на себя нейтрализацию Повелителя Артефактов, а он тем временем постарается перехватить Чавдо.

– Ты хоть раз задумывался о том, сколько ни в чем не повинных людей из-за тебя пострадало – не магов, не имеющих отношения к Ложе?

– А почему все меня предали?! – Дирвен подался вперед, стиснув кулаки, словно собирался кинуться в драку с бывшим учителем.

С плохим учителем, который так и не сумел его ничему научить.

– Кто тебя предал?

– Все! – миловидное веснушчатое лицо от накатившего гнева пошло красными пятнами. – Сначала мама, она же могла отложить эти дурацкие занавески и купить мне мороженое, я бы тогда не заплакал, на нас бы не донесли, и меня бы не конфисковали… Потом меня в приюте пичкали всякой дрянью, чтоб я стал послушным, меня тогда только амулеты спасли. Потом вы пристроили меня в Ложу, которая стала меня использовать для своей выгоды – скажете, не так? Потом меня предала Хеледика, потому что оказалась шлюхой, и недавно она предала меня во второй раз, она меня чуть не убила, чтобы спасти всякую сволоту!

– «Всякую сволоту» – это ты о Зинте?

– Кроме Зинты, там еще был Эдмар со своим рыжим, – сверкнув глазами, возразил Дирвен. – И гадина Хенгеда. А Хеледика меня чуть не убила, чтобы они ушли от справедливого возмездия. Зинте я бы ничего не сделал, хотя она тоже меня предала, она ведь не сказала мне сразу, что Энга – это переодетый Эдмар. И он меня предал хуже всех…

– А твоя совесть чиста, и ты никого не предавал – к примеру, ту же Хеледику?

– Я ее любил! Пока не узнал, что она меня не достойна, потому что не сберегла свою девственность… А Ложа прикарманивала мое жалование, хотя я делал больше, чем остальные всем скопом!

– Вернее, удерживала в качестве компенсации за те разрушения, которые ты учинил в Пергамоне.

– Так я, что ли, нарочно?! Это все Эдмар со своими шуточками, вот с него бы и спрашивали!

– Разве не ты привел в действие «Рвущий цепи, рушащий стены»?

– Вы тоже меня предали! Спасли из речки, будто бы благородный поступок, а на самом деле для того, чтобы я приносил пользу вашей Ложе. Ну, так получайте такую пользу, которую я сам считаю полезной!

– Ложа тебе немало дала взамен. Ты получил образование, у тебя были хорошие перспективы – не хуже, чем у других способных амулетчиков.

– Усраться, как я вам благодарен! Такие перспективы, что хоть в петлю – ни денег, ни пива, ни свободы, и орали на меня из-за каждой ерундовины! Еще и женили на Глодии…

– А надо было выдать замуж за Эдмара?

Физиономия «Властелина Сонхи» на долю секунды стала задумчиво-заинтересованной, в следующее мгновение он скривился и яростно выпалил:

– Я ненавижу всякую мерзопакость, и я всегда буду против этого бороться! Таких надо на площадях в клетках жечь, правильно говорил Шаклемонг, которого эти гады сожрали! А Эдмара я еще поимею во все дырки…

– Все-таки зря у тебя приняли экзамен по классической логике. Экое позорище…

– А причем тут ваша дурацкая логика?! Вы мне сейчас еще об одном своем предательстве напомнили, когда я сдал эти рассусоливания вместе со всем курсом, а вы потом мою оценку аннулировали и отправили меня на пересдачу, этого я тоже не забыл!

– Дирвен, не трать время на пустые разговоры с предателем!

Орвехт ощутил присутствие вурваны за мгновение до того, как услышал этот мелодичный голос, но все же успел, не оборачиваясь, отбить нацеленный в спину магический удар. Лорма была весьма искушенным противником, однако по уровню силы – ничего из ряда вон выходящего. Хотя не стоит ее недооценивать: опыта у нее столько, что это с лихвой восполнит все недостатки.

На ней был элегантный прогулочный костюм из малинового бархата, роскошные медово-золотистые волосы искусно уложены, тонкие руки затянуты в атласные перчатки. К аромату духов примешивался слабый запах тлена и крови. Пока еще красивая – недавно поела, но губы уже побледнели, глаза ввалились, на алебастровой коже проступила сеточка морщин, словно трещины на разбитом зеркале.

– Этот лживый и корыстный маг Ложи тебе зубы заговаривает, а ты его слушаешь! Уничтожь его, Повелитель Артефактов!

Мальчишка все же замешкался. Суно, насколько возможно, усилил щиты, готовясь отразить удар. Противников двое – он один. Плохо.

Впрочем, уже не один: от въездной арки к ним спешила, подобрав обтрепанные юбки, Марченда Фимонг – магичка на дюжину лет старше Орвехта, но отчаянная, как юнга с пиратского корабля. Прямолинейная и дерзкая на язык, она никогда не скрывала, что думает о Накопителях, и долгие годы прозябала в ссылке в глухой провинции, а после известного события Шеро перевел ее к себе под начало и вернул в столицу. Она была из тех коллег, кто регулярно выбирался на поверхность и добывал еду для остального подполья.

Марченда на ходу плела боевое заклятье, а за спиной у Суно хлопнула парадная дверь, и рядом встал Грено Гричелдон, известный также как Грено Дурной Глаз. Боевой маг из вчерашних студентов, ездивший вместе с Орвехтом в последнюю сурийскую командировку. Свое прозвище он получил недаром, запросто мог сглазить – и цены бы ему не было, если б умел делать это преднамеренно. Нет ведь: когда он ставил перед собой такую цель, никакого результата, а сказанет что-нибудь ненароком, и хоть за голову хватайся.

Грено выглядел скверно. Исхудалый, изможденный, в болячках и синяках, грязные волосы колтуном. В сравнении с его заскорузлыми лохмотьями обноски Орвехта тянули на недурной костюм – в гостиную средней руки зайти не стыдно.

Ясно, что парень сидел в подвале, и только его оттуда выпустили, рванулся на помощь коллегам. Он нетвердо стоял на ногах, но свирепо и одержимо плел убойное заклятье, вкладывая в него весь остаток сил.

– Чтоб ты сдохла, гнида прожорливая! – просипел он сорванным голосом. – Будь ты проклята за Симодию!

– Мой дорогой, я уже проклята, – произнесла с безразличной прохладцей стареющая на глазах Лорма. – А твоя маленькая глупая Симодия была пирожным на один раз… Или, если угодно, порцией коктейля, подарившей мне немного румянца на щеках и блеска в глазах…

Грено зарычал и шарахнул недоделанным заклятьем, но оно разбилось о щиты, выставленные вурваной и Дирвеном.

– А ты что по этому поводу думаешь? – спросил Суно, в упор глядя на «Властелина Сонхи».

– Я-то причем? – огрызнулся мальчишка. – Это же ее дела… И между прочим, Лорма меня не предавала!

– Пойдем отсюда, – та взяла спутника за локоть, а слева от них, в тени меж двух колонн, наметилась туманная арка.

– Мои амулеты! – спохватился Дирвен. – Там мой арсенал, я должен забрать…

Орвехт и остановившаяся на ступеньках коллега Марченда ударили одновременно, перед этим обменявшись мыслевестями, но противники отбили атаку. Главное – не позволить им перейти в наступление.

– У меня найдутся для тебя амулеты, целая кладовая, а сейчас преимущество не на нашей стороне, – вурвана потянула своего кавалера к Вратам Хиалы. – Ты еще отомстишь им!

– Еще поимею! – посулил Дирвен, шагнув вместе с ней в мутную клубящуюся арку.

Дурной Глаз швырнул им вслед еще одно заклятье – наспех сплетенное, слабенькое, а Суно поскорей запечатал Врата Нижнего мира, чтобы не раскрылись снова на этом же месте.

– Симодия… – пошатнувшись, всхлипнул Грено. – Сестренка…

– Добрых посмертных путей, – сочувственно произнес Орвехт.

Марченда кивнула ему – мол, иди, куда собирался – и обняла молодого коллегу.

– Успокойся, мальчик, добрых посмертных путей твоей сестренке.

Напоследок Суно услышал, как парень бормочет:

– Я успокоюсь, когда эта гнида обожрется насмерть и сдохнет в муках от несварения желудка…

«Поделом бы ей, но в данном случае не сбудется: она ведь не смертная женщина, а вурвана – сколько ни сожрет, все пойдет впрок».

Поисковое заклятье на Чавдо Мулмонга Суно давно уже приготовил: в течение всего этого времени держал в уме и совершенствовал, словно карандашный эскиз, ожидающей воплощения на холсте, или подробнейший проект здания, которое то ли будет, то ли не будет когда-нибудь построено. Снова и снова рассматривал его придирчиво, менял детали и связки – чем не занятие для городского босяка? А сейчас в два счета сплел по загодя продуманной схеме и немедля активировал.

Главный недостаток таких заклинаний – они недолговечны, расползаются и тают, как мороженое в тепле. А уж если на том конце другой волшебник, который сразу почует, что его ищут, вдобавок тот еще мастер ускользать от преследования…

Но направление и приблизительное расстояние определить удалось. Чавдо не успел далеко уйти.

Поймав за поводья лошадь, на которой приехал Дирвен, Суно отправился в нужную сторону. Аленду окутывал золотистый весенний вечер – словно шарф из китонского шелка, наброшенный на плечи избитой нищенке. На улицах полно мусора, фасады знакомых домов изуродованы до неузнаваемости. Кое-где могильными курганами громоздятся кучи битого кирпича с торчащими обломками водосточных труб и оконных рам, а под завалами, возможно, гниют тела людей, не успевших выскочить наружу, когда Повелителю Артефактов в очередной раз приспичило отомстить тем, кто его «предал». По небу ползут клубы черного дыма: Крендель большой, дотла выгорит нескоро. А все равно и черепица на крышах сияет, и мостовая радует глаз где розоватыми, где лиловатыми переливами, и плети вьюнов свешиваются с пустых, как ложи закрытого театра, балконов, и цветут каштаны. Город затаился, но не вымер. Сколько же предстоит работы, чтобы он опять стал таким, как раньше…

Слабеющее поисковое заклятье вело Орвехта в ту сторону, где находилась резиденция Светлейшей Ложи. Впрочем, теперь уже не резиденция, а оставшиеся после нее руины.

Он повернул на улицу Розовых Вьюнов, проехал мимо развалин своего дома. На огрызке торцовой стены грелась на солнце серая кошка. Хвала богам, живая. Уже седьмой год пошел, как он ее подобрал: тощий кошачий подросток вертелся около чайной, куда он зашел поужинать. Суно бросил ей шмат телячьего языка, и после этого она увязалась за ним, жалобно и настойчиво мяукая. Когда он остановился, подав знак показавшемуся из-за поворота извозчику, кошка уселась на тротуар у его ног. Маг подхватил ее, чтобы не попала под колеса – и в результате привез к себе домой. Умница, что уцелела. Он заберет ее отсюда, как только обзаведется новым жильем.

Тилибирия заинтересованно наблюдала за всадником, потом спрыгнула со своего пьедестала и выскочила на улицу с требовательным мявом. Узнала.

– Хорошая киса, брысь! Иди домой!

За частыми переплетами маячили лица соседей. Возможно, кто-то из них подкармливал кошку, пока Орвехта не было. Выйти наружу никто не рискнул: когда творятся странные дела, лучше дожидаться развязки, не привлекая к себе внимания.

Выехав на Незабвенный бульвар, который вел к Западным воротам разгромленной резиденции, Суно обнаружил, что «хорошая киса» трусит следом.

«Иди домой» в данном случае некорректный императив: домой – это куда? Пока дом стоял на месте, кошка могла надеяться, что блудный хозяин рано или поздно вернется, а теперь их жилище разрушено – зато человек нашелся. Он ведь не собирается ее бросить? Он где-то живет – значит, и она будет там жить!

Наверное, так она рассуждала, а может, и не так, но все равно бежала за ним, как шесть лет назад. Хотя где ей поспеть за всадником – выбилась из сил, осталась серым комочком посреди почти безлюдного бульвара. Суно сплел и прицельно отправил заклятье, которое поможет ему разыскать Тилибирию, когда все закончится, а потом рысью проехал под уцелевшей аркой.

Для арки это стало последней каплей, и она с грохотом обрушилась у него за спиной. Успокоив лошадь, маг двинулся вперед по развороченному лабиринту.

Со всех сторон громоздились сумрачные белесые руины, словно разрытое дно пересохшей реки. На освещенных гребнях вспыхивали в лучах заходящего солнца обманчивые серебряные звезды, ослепительно сияли обломки золоченых решеток и статуй, снежно белели куски мрамора.

Дальше не проедешь, скорее лошадь ноги переломает. Снабдив ее «заклинанием возвращения», чтоб нашла дорогу туда, откуда Дирвен ее увел, Суно отправился на поиски пешком. Зато нищенская одежонка у него в самый раз, чтобы лазать по развалинам… Путеводная ниточка совсем истончилась, того и гляди исчезнет, но все-таки он успел. Впрочем, Мулмонг и не пытался сбежать, как будто нарочно поджидая одинокого противника.

Суно послал мыслевесть Крелдону, сообщил, где находится, но толку-то? Руины занимают территорию в несколько кварталов, и ничего приметного тут не осталось – ни башенки, ни фонтана, сплошные завалы, словно по бывшей резиденции долго и яростно топтался сапожищами рассвирепевший великан. Одну из куч высотой с трехэтажный дом венчало что-то сверкающее, будто небольшой ледник на горной вершине. Похоже на люстру. Но в качестве ориентира не годится, до этой красоты отсюда слишком далеко.

– Коллега Суно, я наслышан о вас и душевно рад, что мне представился случай засвидетельствовать вам свое почтение!

– Да бросьте, Чавдо, ну какие мы с вами коллеги!

В последний раз он видел Мулмонга вживую без маскировки лет этак пятнадцать тому назад, еще до того, как тот был изобличен в неблаговидных делах и пустился в бега. Потом не раз доводилось смотреть на его магические изображения, да еще прошлым летом столкнулся с ним в Сакханде, но там он выдавал себя за руфагрийца и пользовался чарами личины.

Знаменитый прохиндей разительно изменился, даже по сравнению со своими не столь давними портретами. Холеное обрюзгшее лицо, тяжелый взгляд умудренного царедворца. А интонации все те же – доверительные, располагающие, «два таких хороших человека всегда поймут друг друга!» От него пахло потом, благовониями, жареной говядиной и луковым соусом – не иначе, заварушка оторвала его от послеполуденной трапезы.

– Суно, за что же вы меня обижаете? – он протестующе развел руками. – Ведь мы оба маги, оба неглупые люди… Ложа таких, как мы с вами, никогда не ценила, но мы выбрали разные дорожки – я предпочел свободу, вас интересует карьера, только разве это помеха для сделки? У меня есть, что предложить вам в обмен на некий товар, неужто не договоримся?

– И что вы собрались у меня выторговать?

Морочит голову или ему и впрямь что-то понадобилось? Какой-нибудь редкий артефакт – допустим, аналог ожерелья «Морская кровь», тут Лорма за ценой не постоит, но с чего они взяли, что у Орвехта завалялся такой товар?

– Врата Хиалы.

– Всего-то? С удовольствием открою их для вас и дам пинка под зад, – невозмутимо ответил маг Ложи.

– Ох вы шутник… – Чавдо осклабился и покачал головой. – Экая невидаль – открыть Врата Хиалы отсюда туда. Но я наслышан, что Тейзург научил вас открывать их изнутри, об этом я и толкую. Возьмете в ученики? На гонорар не поскуплюсь…

– Хотите сказать, что Лорма учила вас, учила, но так ничему и не научила, а у меня должно получиться?

– Госпожа Лорма готова швырять деньгами, но не знаниями, – удрученно, словно набиваясь на сочувствие, вздохнул Мулмонг.

– Держала вас на коротком поводке и во время переходов через Хиалу не позволяла ничего подсмотреть?

В масленом взгляде мелькнула тень раздражения, но лицо мошенника тут же разгладилось, и он произнес дружеским тоном:

– Ну же, коллега Суно, не набивайте цену! Или набивайте, Ланки с вами, я бы тоже набивал. Скажите, наконец, сколько вы хотите за свои уроки?

Орвехт нанес удар: толку-то с ним лясы точить? Чавдо мгновенно выбросил щит. Со стороны ничего эффектного: стоят два человека, один тот еще нищеброд, другой выглядит поприличней, хотя тоже извозил недешевый костюм, пока пробирался через развалины. Сперва разговаривали, теперь замолчали и буравят друг друга взглядами. Совсем не то, что поединок фехтовальщиков или на худой конец амулетчиков, стороннему наблюдателю даже рассказывать было бы нечего. Хотя схватка идет насмерть.

– Коллега Суно, да вы спятили… – проворчал Мулмонг, его лоснящееся лицо еще больше обрюзгло, по лбу сползала капля пота. – Тяжеленько с вами справиться, но шансы у вас против меня паршивенькие, мне покровительствует сам Ланки, воровскому богу угодны мои дела!

– Тут вы ошибаетесь, Чавдо, – Орвехт тоже взмок, его едва ли не шатало от напряжения. – Это вам только кажется, что покровительствует. Хитроумному угодны плутни и дерзкие аферы, а не растерзанные потроха и толпы безмозглых молодчиков, которые жгут книги, портят фасады и справляют нужду на разбитые статуи. Ланки давно от вас отвернулся, с тех самых пор, как вы из авантюриста превратились в зажравшегося паразита.

– Передергиваете, коллега Суно, потроха – это Лорма, а попорченные фасады, о которых я искренне сожалею – Шаклемонг со своими сподвижниками, в то время как я…

– В то время как вы всего лишь стояли рядом. Но вы так хорошо стояли рядом, что без вас не случилось бы всего остального. Нынче вы доверенный советник сбежавшего Властелина Сонхи, самый обыкновенный паразит-коррупционер… Разве что глотка у вас повместительнее, чем у коррупционеров Ложи.

– Мы могли бы договориться… – пропыхтел Мулмонг, отступая – новый удар он парировал ценой изрядных усилий.

– Могли бы. А те, кто погиб, пока вы правили, могли бы жить, и город мог бы остаться таким же, как раньше.

– А что скажете по поводу Накопителей, вы, функционер Ложи?! – выдал главный контраргумент Чавдо, нацеливая в противника очередное убийственное заклятье.

– Хорошо, что их больше нет. С ними давно уже следовало покончить. Такой ответ вас устроит?

Дальше Орвехт не реагировал на его реплики. Наносил и отражал удары молча. Когда Чавдо упал, затих, перестал подавать признаки жизни, он еще в течение некоторого времени продолжал бить в неподвижное тело импульсами, пока не понял, что уже все – неуловимого Мулмонга больше нет. А у него силы исчерпаны без остатка, даже на короткую мыслевесть не хватит, даже на один шаг.

Он все же попытался сделать этот шаг: надо бы добрести до развалившихся ворот, там его найдут и окажут помощь… В следующий момент обнаружил, что лежит в тени руин и видит над собой прощально сияющее небо. Он не мог пошевелиться, но держался за уплывающую жизнь, как потерпевший кораблекрушение за доску. Рано ему в серые пределы. У него Зинта, и скоро родится сын… И еще столько всего надо сделать, привести в порядок Аленду… И Тилибирия тычется в него, просит есть…

Это не было бредом: кошка и впрямь до него добралась. Хвала богам, что не прибежала раньше, пока шла схватка – ее могло зацепить импульсом. Пронзительный требовательный мяв рвал в клочья погребальную тишину этого места, неудивительно, что Суно очнулся. А за руинами звучали человеческие голоса, все ближе и ближе…

– И вот бегу я быстрее ветра, пяток под собой не чуя, а Дирвен за мной. Зубами скрежещет, глаза выпучил, руки загребущие тянет, чтобы отнять добычу у сиротинушки горемычного, того и гляди настигнет. Все свои амулеты смертоносные в ход пустил – сейчас, думает, изловлю этого храброго Шныря и предам лютой смерти, а потом спляшу на его бедных косточках. И совсем бы пропала шнырёва головушка, ежели бы не моя выдающаяся смекалка! Приметил я переулок с бочкой водовоза, вихрем промчался мимо, а потом взбежал по стенке, прыгнул на вывеску цирюльни, хвать за нее, перескочил Дирвену за спину да и тиканул в тот переулок. Он сперва по вывеске влепил, только меня там уже не было, а потом раз – и по бочке! Ух, как все заругались, когда она раскололась! Крысиный Вор нипочем бы не додумался до такого маневра… Бегу дальше, слышу топот – Повелитель Артефактов опять меня настигает. Давай своими амулетами фонарные столбы сшибать и на меня, горемычного, ронять, а я же ловкий, никого ловчее не сыщете, и от них уворачиваюсь, и от прочего амулетного колдовства, которое он мне вослед нацеливает. Вижу – дыра в заборе, шмыг туда, я ведь умный, а рыжий ворюга на моем месте на нее бы внимания не обратил, где ему… Дирвен ползабора снес, ха-ха, вместе с матрасом, который там на просушку разложили, и снова догоняет меня с неумолимым зловещим топотом. Да только не родился еще тот смертный, который догонит быстроногого Шныря, пусть даже с самыми распрекрасными амулетами!

Алендийский народец к его подвигу отнесся по-разному. Кто радовался, что произволу амуши пришел конец, кто ругался: такой-сякой, вернул власть магам, опять нам от экзорцистов житья не будет! Зато когда он рассказывал о погоне, все единодушно были на его стороне: молодец, что Дирвену-задирвену утер нос, знай нашенских! А как доскажет до конца, поднимался галдеж, иной раз доходило до потасовки между несогласными. Шнырь держал ухо востро, и если его собирались поколотить, сразу делал ноги.

С шайкой Вабро он тоже рассорился, но что ему какой-то Вабро, если в Аленду вернулись господин Тейзург с Крысиным Вором! Уж как Шнырь по ним соскучился… По рыжему тоже соскучился, с ним интересней, чем без него. Только нынче он стал совсем чокнутый: слонялся по улицам то в истинном облике, то в кошачьем (хотя еще вопрос, который облик у него истинный) и нападал на людей, рожи разбивал до кровищи, иной раз ломал руки-ноги.

Кидался он не на каждого встречного, только на тех, кто прежде ходил по городу с Шаклемонгом, участвовал в судилище над Тевальдом на площади Последнего Слова, творил под шумок грабежи и насилия. Он же видящий, на раз определит, замешан человек в этих делах или нет. Но все равно дурак, потому что дрался без магии, как простой смертный. А чего ради, Шнырю было невдомек: то ли так люто злился, что забывал магичить, то ли перед самим собой бахвалился – мол-де я и без колдовства всякому наваляю!

Зря бахвалился, порой ему тоже перепадало. Однажды схлестнулся насмерть с двумя приказчиками из колбасной лавки на улице Дырявого Ковша. Они во время смуты вовсю куражились над теми, кто не мог дать отпор, а нынче стали тише воды, ниже травы, разве что замучают втихаря собаку или кошку, а людей трогать – ни-ни, сплошной мёд с карамелью. Один сбрил бородку, другой отрастил усики – чтобы не признали, а признавши, засомневались. Да разве Крысиного Вора обманешь? Углядел их издали, перекинулся и рванул навстречу, а любопытный Шнырь бегом за ним.

Обратно он перекинулся в тени дома, и им показалось, что шальной незнакомый парень выскочил из подворотни. Небось, если бы сразу поняли, кто это, чесанули бы от него со всех ног. Дальше пошло-поехало, бить людей эти двое тоже умели, дошло до поножовщины, но рыжий словно с цепи сорвался и в конце концов порешил обоих. Шнырь и гордился его победой, он же «свой» – и вовсю злорадствовал, что крысокрада отволтузили.

Избитый Хантре сидел на тротуаре возле двух мертвяков и мало-помалу приходил в себя, потом подобрал нож и резанул по запястью. Возмущенный Шнырь подался вперед: опять у него что ли угрызения эти самые?!

– Рыжий – дурак, укусил за пятку хряк, ты что делаешь?.. Ты…

Гнупи осекся: Крысиный Вор не членовредительством занимался, а совершал ритуал призыва на крови. И призывал он Тех, которые придут не ко всякому… Но к нему пришли, хотя и не сразу. Он уже и разозлиться успел пуще прежнего – второй, третий раз полоснул, что-то беззвучно шепча разбитыми губами.

Ощутив ледяное дуновение, Шнырь юркнул в ближайшее подвальное окошко, думая в этот миг лишь о том, что он хорошо себя вел, положенных для гнупи Условий не нарушал, никого из великих не прогневал, правда ведь, его наказывать не за что… Но интересно было – жуть, и он не кинулся наутек, пусть и стучал зубами от страха.

– Чего орать-то, подождать не можешь? – вопросило существо, похожее на белоснежный коралл с оскаленной волчьей мордой среди извивающихся ветвей.

– Забирайте своих клиентов, – хрипло произнес Крысиный Вор.

– Клиенты наши, не вопрос, но с чего такой шум поднимать? – проворчал второй, с черной короной на рогатой голове, сплошь обвитый пульсирующими сосудами поверх багровой кожи. – Глянь, Снагас, всю вену в клочья изрезал – полминуты не мог подождать, невтерпеж ему.

– Как на крылечке перед почтой, когда там закрылись в середине рабочего дня чайку попить, – подхватил Снагас. – Сразу набегут такие, как он, и давай в дверь колотить, про режим работы кричать, жалобную книгу требовать… Можешь, парень, хоть самому Акетису пожаловаться, а нет никакой разницы, один раз ты нас призовешь или десять раз подряд.

Затаивший дыхание гнупи понимал, что грозные демоны-спутники бога смерти изволят лицедействовать, они могут быть какими угодно, все это театр для Крысиного Вора, отставного Стража Сонхийского… И немножечко для Шныря! Они же знают о его присутствии, от них не спрячешься, и охваченному благоговейным ужасом маленькому зрителю ну очень хотелось думать, что это представление – и для него тоже, хоть совсем чуть-чуть…

– Псих, зато жизненная энергия – восхитительное игристое вино, – напарник Снагаса облизнулся. – Вкусно… И ведь сам ее расплескивает, главное – оказаться рядом в нужный момент.

– Кстати, это же тот самый, из-за которого Золотоглазый… – доверительно сообщила волчья морда. – Оценил?

Все предыдущее рыжий пропустил мимо ушей, а тут взбеленился:

– Долго еще собираетесь торчать посреди улицы в людском мире? Забирайте своих клиентов и валите отсюда!

– А ты не груби тем, кто при исполнении, – ухмыльнулся багроволикий.

– Люди нас не видят, – добавил Снагас. – А то об этом не знаешь?

– Сами вы психи… – процедил Крысиный Вор, когда демоны с добычей исчезли.

С трудом поднялся на ноги, хватаясь за стенку, и побрел к перекрестку. Прохожие принимали его за пьяного, побитого в трактире, а Шнырь предвкушал, как будет об этом рассказывать – вначале господину, а после всем остальным.

Кемурт сидел с Зомаром и Нелодией на террасе «Лягушки-попрыгушки»: отсюда он увидел надпись в небе в тот памятный день, когда все пошло наперекосяк. Кажется, это было сто лет назад… Или все же не так уж давно, в месяц Чайки?

С Холма Лягушачьих Галерей открывался вид на Аленду, необъятную, пеструю, со следами недавних разрушений – серо-бурыми пятнами в океане черепичных крыш. Кем насчитал восемнадцать таких проплешин, потом сбился. Город напоминал выздоравливающего, который был при смерти, но выкарабкался и собирается жить дальше.

– Ты молодец, что не отдал мне оберег, – смуглую физиономию Зомара озарила кривоватая дружеская улыбка. – Если б не ты…

– Если б не Шнырь, – усмехнулся в ответ Кемурт. – Я бы от Дирвена не убежал, он тренированный, и амулеты у него круче моих. Иногда не верится, что все получилось, и мне это не снится.

– Правда-правда не снится, это я тебе как маг говорю, – заверила Нелодия. – Ты точно не спишь, иначе у нас был бы один сон на троих.

Следы порезов у нее на лице почти исчезли: белесые черточки, скоро и этого не останется. Глаза смотрели из-под каштановой челки уже без прежнего затравленного выражения. И вместо нищенского тряпья – платье в серую клетку, с черными кружевами и жемчужными пуговками.

Зомар и Нелодия собирались пожениться – «когда жизнь наладится», во второй половине лета, в месяц Лодки или Чаши. Кема уже пригласили на свадьбу.

Он побывал дома, навестил бабушку с дедушкой. Туда и обратно коротким путем через Хиалу, Эдмар устроил. В Абенгарте царила неразбериха, насколько возможна неразбериха в Овдабе с ее приверженностью к порядку. Армия Дирвена получила приказ от Верховного Мага Светлейшей Ложи: оставить все награбленное, где лежало, и немедля вернуться в Ларвезу, в места расквартировки. Захватчики поспешили убраться прочь, расколовшись на два лагеря. Одни отправились с повинной к прежнему начальству, другие, прихватив, что Ланки послал, подались кто в заморские края, кто в пираты. Овдейские маги и чиновники возвращались с севера, полиция ловила мародеров, прежнюю систему слежки еще не восстановили – самый подходящий момент, чтобы наконец-то повидать своих, передать им деньги, лекарства и продукты.

Главное, что большая война между Ларвезой и Овдабой так и не началась. Шпионские игры, вредительство, провокации, локальные стычки на море и в колониях, дипломатические уколы и ноты протеста – все это как было, так и будет, но того всепожирающего кошмара, который зовется войной, все-таки не случится. Этого не надо ни Ложе, ни овдейскому правительству.

Угроза миновала, и сейчас Кемурта занимало другое. Обещанная Эдмаром «королевская награда». Тот вчера именно так и высказался, глядя на взломщика с задумчивым прищуром поверх бокала вина:

– Кем, ты у нас совершил сказочный подвиг, а в сказках за сие полагается королевская награда… Обычно это принцесса, так что не будем отступать от традиций. Ты ведь хочешь заполучить принцессу?

– Зачем она мне сдалась? – растерялся Кем.

Принцесс в ларвезийском королевском доме официально было четыре, две сестры и две дочери короля Руверета – дамы не первой молодости, вроде бы даже все замужем, в том числе за представителями иностранных династий. Но какая-то из них живет в Аленде, вполне могла овдоветь во время смуты… Ага, только этого не хватало!

Насмотревшись на его испуганную физиономию, Тейзург ласково пояснил:

– Кем, я ведь говорю о сказочной принцессе, у которой нет королевства, все ее сокровища – золотые пески Олосохара… О Хеледике. Ты в нее влюблен, не правда ли?

– Так она в меня нет, – замявшись, все-таки вымолвил Кемурт.

– И наша с тобой цель – это исправить, – подхватил Эдмар. – За свою любовь надо бороться, ты согласен? Сколько бы миллионов лет на это ни ушло, любовь надо преследовать, как ускользающий лунный блик в темном океане Мироздания – нескончаемая игра на бескрайних полях бесконечности, это так изысканно… Впрочем, я увлекся, это не твой вариант. Хеледика нужна тебе здесь и сейчас. Поверь мне, вы будете прекрасной парой, и мы с тобой сделаем все возможное и невозможное для того, чтобы ты ее заполучил. Я на твоей стороне. Играем?

Ошеломленный амулетчик кивнул. Вот уже почти сутки он жил словно в облаках, то надеясь, то не веря, что из этой затеи что-то получится.

На другой стороне Холма Лягушачьих Галерей, на веранде чайной с изрядно пострадавшей колоннадой (на разбитых капителях чудом уцелели полторы кувшинки и лягушка в лихо заломленном берете), устроились еще две посетительницы. Хозяйка, воодушевленная тем, что в ее заведение наконец хоть кого-то занесло, варила им шоколад с перцем из припрятанных запасов, а они смотрели в ожидании на безлюдную улочку, на противоположную стенку в сколах и грязных потеках – ни следа от барельефа, изображавшего лягушачий бал. Больше здесь любоваться было нечем, но дамы радовались уже тому, что снова выбрались на совместную прогулку.

Одна с утра пораньше была навеселе, в лиловом бархатном платье с бантами и воланами, необъятном, как чехол для трона. Вычурная шляпка с виноградными гроздьями (овальные нефритовые бусины, золоченая проволока, листья из парчи), по плечам рассыпались туго закрученные каштановые локоны. Одутловатое лицо густо напудрено, яркие малиновые губы – как рана, на отечных пальцах ни одного кольца: если наденешь, потом не снимешь. Она смахивала на клоунессу, которая играет стареющую содержательницу борделя в пошлой пьеске.

Зато вторая была изящна, словно серебряная брошь тонкой работы, истинная аристократка. Закутана в пастельные шелка, подол оторочен белым и серым мехом, из-под него выглядывает розовая туфелька с серебряным шитьем. Пепельные с серебристым отливом волосы уложены в роскошную прическу – честь и хвала парикмахеру, сотворившему это произведение искусства. Лицо за прозрачной вуалью прекрасно, как фарфоровая маска, на губах серебряная помада, ресницы и брови тоже серебрятся, как будто заиндевели. Тонкие руки затянуты в белые атласные перчатки.

– Эй, любезная хозяюшка, а рюмочка винца у тебя найдется? – развязно крикнула первая дама в сторону приоткрытой двери. – Душечкой будешь, если принесешь красненького!

И доверительно пояснила спутнице:

– Не боись, я же совсем чуток, с наперсточек. Винишко мое родненькое не повредит мне, и Талинсе не повредит, – она погладила себя по выпуклому животу. – Пускай моя кровиночка сызмальства привыкает, что ее бедовая-непутевая мамашка без винца помрет, а лекарям мы ничего не скажем, чтоб не ругались. Поверь, Лисичка, я битая старая перечница, я знаю, что делаю. Ни-ни, своей кровиночке не наврежу… Видящий сказал, что для меня есть только одна опасность – ежели замерзну в сугробе, а про винцо ни слова.

– Если напьешься, до ночевки в сугробе недалеко, – заметила дама аристократической наружности.

– Да ну, лето на носу, какие сугробы, а в северные края меня на веревке не затащишь, уже побывала там, насиделась в их тюрьмах по самое не могу, больше туда ни ногой…

Тут они замолчали, потому что из-за угла вывернула компания молодых магов, тоже подвыпивших.

– Гляньте, какая красотка дочка у маменьки! – крикнул один из них, ткнув пальцем в сторону чайной. – Поз… Позна… Познакомимся?..

Изможденный, черноволосый, с мутными покрасневшими глазами.

– Идем, Грено, идем, – приятель поволок его дальше, а другой приотстал и, поравнявшись с верандой, сказал:

– Приносим извинения, сударыни. У коллеги во время смуты несчастье случилось, сестру убили. Он до сих пор не пришел в себя.

– Уф, душа в пятки, – проворчала Нинодия, когда те скрылись за поворотом. – Я уж думала, что мне сейчас предъявят за знакомство с поганцем Дирвеном, а куда ж мне было деваться, хочешь выжить – вертись юлой…

– Однако мою маскировку не раскусили… – удовлетворенно хмыкнула Серебряная Лиса, она же Серебряный Лис, князь Хиалы. – Измельчал нынче маг.

– И еще я тебе вот что скажу, – тяжко вздохнула Нинодия, приняв у хозяйки вместительный стакан красного вина. – Раньше я хоть и баловалась винишком, да пропойцей не была, что ты, а теперь сил нет остановиться. Начала я этим делом спасаться во время смуты, чтоб им всем было пусто! Ты послушай, Лисонька, стрезва-то мочи нет, как душа ноет… Все Тевальд этот несчастный вспоминается, как он за мою коляску цеплялся, как он смотрел, а они его отрывали, тащили… И потом его в клетке на площади… Я туда не ходила на эту жуть смотреть, да какая разница, ходила или нет? Как вспомню его глаза, так душа каждый раз переворачивается, и не пережить бы мне этого ужаса, если б я не пила. А ведь я должна соблюдать трезвость ради своей кровиночки… Но такие глаза у него были, не могу…

Всхлипнув, она шумно высморкалась в большой кружевной платок и одним махом оприходовала стакан.

Песчаная ведьма работала на разборе завалов с утра до позднего вечера. Все, что содержало кремнезем, приходило в движение, расползалось и укладывалось в повозки, подчиняясь ее воле. Это требовало времени и сил, только в сказках такие вещи делаются запросто. Жила она в гостинице «Пятый зонтик», за счет города. Ее сбережения пропали вместе с исчезнувшим капиталом Королевского банка, но, как истинная олосохарская ведьма, Хеледика из-за денег не переживала. К тому же она по-прежнему на службе, и рано или поздно ей опять начнут платить жалование.

Иногда в руинах попадались трупы людей, кошек, собак. Однажды откопали живого человека, протянувшего под завалом полторы восьмицы – бездомного, забравшегося переночевать в пустующий особняк, его увезли в лечебницу при храме Тавше.

Город казался Хеледике бесформенным и немного зыбким, лишившимся своей прежней структуры: словно что-то, слепленное из песка, растоптали и разрыли, а что слепится взамен – пока неизвестно. Это зависит от тех, кто здесь живет. Наверное, и от нее тоже, и она старалась по мере своих возможностей привести Аленду в порядок.

С Хантре они почти не виделись. Он, как одержимый, охотился на тех, кто довел город до нынешнего состояния. Если Хеледика относилась к случившемуся философски: что было, то было, главное, чтобы теперь началось что-нибудь другое (хотя Дирвена она убьет, подвернись ей такая возможность), то для него это как прогулка босиком по битому стеклу. Он воспринимает такие вещи на другом уровне, и сейчас его не остановишь. Пусть нельзя сказать, что он сошел с ума, это состояние ближе к безумию, чем к тому, что лекари по душевным болезням называют нормой. И это не тот случай, когда колдовство песчаной ведьмы могло бы помочь.

По вечерам ее ждал около «Пятого зонтика» Кемурт, приносил с собой что-нибудь съестное, и они пили чай, а потом сидели на балкончике ее номера и разговаривали – то вспоминали Абенгарт, то о чем угодно. Однажды отправились гулять по крышам. В Аленде это было совсем не так, как в Абенгарте: здесь и луна светит ярче, и тени на черепице лежат иначе, и коты наглее, и от полиции прятаться не надо.

Шнырь с господином тайком отправились на изнанку доходного дома на Малой Гороховой улице: чтобы «изъять», как выразился Тейзург, припрятанные там ингредиенты для зелий.

Резиденцию Светлейшей Ложи Дирвен разорил не сразу: вначале повыбивал все двери и пришел с верными амулетчиками за артефактами и другими ценностями. Но резиденция большая, магического и немагического добра там было навалом, поэтому вслед за «Властелином Сонхи» и его приближенными туда потянулись мародеры, как из людей, так и из народца. Четыре дня подряд тащили все, что не приколочено, да и приколоченное выдирали с гвоздями, только ленивый не поживился. Даже какие-то ошалелые тетки прибегали за шторами, ковриками и цветами в горшках, а на пятый день Повелитель Артефактов разрушил «оплот тирании», и над окрестными кварталами, словно туман, висела пыль – в дюжине шагов ничего не видать.

Нынче самый главный Верховный Маг издал указ: награбленное вернуть государству до исхода месяца Флейты, и тогда будет считаться, что честные горожане взяли имущество Ложи на сохранение, а ежели кто по-хорошему не вернет, тот расхититель. Вдобавок посулил награду всякому, кто найдет припрятанное.

Сметливый Шнырь обнаружил один такой схрон и рассказал об этом своему доброму господину. Пошли туда после полудня: ежели в темное время, гнупи с Малой Гороховой похватают свои сокровища и зададут стрекача, а средь бела дня им деваться некуда – у них ведь нет глазного снадобья от солнечного света.

Господин по такому случаю надел живописно порванный камзол и рубашку с истрепанными кружевами – то ли студент, то ли авантюрист с дерзкими смеющимися глазами под черной пиратской косынкой, которую он называл «банданой». Уж как встречные дамы на него заглядывались! А семенившего рядом Шныря никто не видел благодаря скрывающим чарам.

На изнанке дома было тесно, повсюду облезлые выдвижные ящики разного цвета. По стенам и потолку, точно древесные грибы, лепились подушечки – одни с блеклой вышивкой, другие как новенькие.

Тутошние попрятались, затаились, никто не осмелился перечить, и Шнырь показал Тейзургу неприметный синий ящичек, в котором лежали сокровища: деревянная шкатулка и несколько холщовых мешочков со всякими редкостями вроде чешуи новорожденной русалки, сушеной убегай-травы, пыльцы флирии, окаменевших слез хвостатой горной девы. Маг забросил все это к себе в кладовку, а потом обратился к другим ящикам, не до конца задвинутым – оттуда доносились еле слышные шорохи, в щелках поблескивали настороженные глаза.

– Я забрал то, что вам не принадлежит, мне оно нужнее, чем вам. Но не обижайтесь, я кое-что оставлю взамен!

И вытащил из кладовки большой кувшин сливок, да в придачу коробку, полную склянок с полезными для народца зельями: одни тебе прыгучести добавят, другие помогут восстановить силы, ежели кому-то от экзорцистов достанется.

Известное дело, шнырёв господин всех умнее: после таких отменных подарков здешние жители останутся довольны, хотя между собой поворчат для виду.

Когда господин хочет завести врага, уж он его так обсмеет, такие каверзы подстроит, что враг получится злее некуда, а если, наоборот, задумал кого-то к себе расположить, тоже всенепременно своего добьется, один Крысиный Вор исключение: господин Тейзург к нему по-хорошему, а тот огрызается.

– Шнырь, а ведь мне полагается награда от Светлейшей Ложи, – заметил он на обратном пути. – Достопочтеннейший коллега Шеро издал указ: кто найдет похищенные компоненты для магических зелий, тому заплатят, так что я вправе претендовать… Но у Ложи нет денег – всю ее казну и капиталы Королевского банка увел покойный коллега Чавдо, я даже готов предоставить Ларвезе государственный займ, это было бы забавно… Впрочем, я отвлекся. Поскольку ингредиенты весьма ценные, и заплатить за них Ложе, увы, нечем, я вынужден забрать в счет вознаграждения сами ингредиенты. Полагаю, это допустимо, и это ни в коем случае нельзя назвать присвоением чужого добра, то бишь вульгарной кражей. Шнырь, ты ведь со мной согласен?

– Еще как согласен, господин! Это Крысиный Вор мою крыску вульгарно присвоил – цапнул и не отдал, когда я в него крыской бросил, помните, я же много раз вам рассказывал. А вы не такой! Вы по-честному нашли, это ведь я для вас нашел, и по-честному взяли найденное в уплату! Да я и в кружку, и в тарелку наплюю тому, кто станет говорить иначе…

– Вот именно, мой незаменимый Шнырь, – благосклонно промурлыкал господин Тейзург.

Они шагали по безлюдной улице, вдоль многоэтажных домов с битой лепниной и пятнами яичных желтков с присохшими остатками скорлупы на стенах. Кое-где уже соорудили леса, но работников не видать. Шнырь сердито жмурился, когда из переулков слепило вечернее солнце: зелье зельем, но это уже чересчур! Ночь всяко лучше дня, правда же?

Когда перед ними на мостовую что-то шлепнулось, он мигом отпрыгнул назад, и господин тоже не растерялся, выставил магический щит… Но это была всего лишь роза – вялая, разлохмаченная, как будто ее вытащили из помойки.

– Эй, иди сюда, у меня для тебя кое-что есть! – донесся сверху звонкий выкрик.

Оба запрокинули головы: на лесах на уровне четвертого этажа стояла то ли девчонка разбойного вида, то ли вертлявый длинноволосый мальчишка – не разобрать, даже зоркий Шнырь не разобрал: может оказаться и так, и этак.

– Кто ты, прелестное существо? – улыбнулся господин Тейзург.

Хотя существо было вовсе не прелестным, скорее уж разбитным и нахальным. В руках ничего, но вдруг еще чем-нибудь кинет?

– Лезь сюда, не пожалеешь!

Призывно махнув рукой, она исчезла в оконном проеме (или он исчез) – только доски скрипнули да просыпалось немного штукатурного сора.

– Что ж, принимаю твое приглашение… – хмыкнул господин, его глаза азартно загорелись. И добавил вполголоса, обращаясь к спутнику: – Не сомневайся, Шнырь, я храню верность нашему Крысиному Вору, но под этим подразумевается, что я ни за что не оставлю его в покое, а вовсе не отказ от других приключений.

– Ваша правда, господин, чтоб я никогда больше никому в тарелку не плюнул, ежели в этом сомневаюсь! – с готовностью согласился гнупи.

– Идем. Я заинтригован.

Парадная дверь была заколочена, но во внутреннем дворике за аркой обнаружилась еще одна, не запертая. Из вестибюля вела наверх мраморная лестница, замусоренная шелухой семечек, щепками, клочьями войлока, разноцветными обрывками географических и астрономических карт, растоптанными лепешками жеваного табака. Попался выбитый человеческий зуб, Шнырь подобрал его и сунул в карман. На стенах желтели застарелые потеки – сразу видно, шаклемонговцы приходили, они повсюду так отмечались, и не потому, что до сортира бежать далеко, а потому что ихняя душа этого просит. В коридорах валялись поломанные стулья, словно неведомые твари, которые на последнем издыхании выползли из кабинетов, да так и умерли, угловато скрючившись на пыльном паркете.

И нигде ни души. На четвертом этаже тоже никого, «прелестное существо» куда-то запропастилось. Уж не в ловушку ли их заманили?.. Но магии Шнырь ни вот столечки не чувствовал. Потом он издали почуял людей, однако люди оказались не те: двое рабочих сидели в комнате с дощатыми козлами и ободранными стенками.

На участке, где еще не успели сбить штукатурку, вкривь и вкось были вырезаны надписи: «бей магав», «Лимила шлюха», «Властилин сонхи Урра».

Господин сотворил скрывающие чары, и люди его не заметили.

– Видишь, Джамо, день закончился, и ты себе шею не свернул, давай-ка двинем домой, – увещевал старший. – Работа не мышь, в подпол не сбежит.

– Он сказал, что я сегодня могу умереть до захода солнца, если пойду на работу, – смурным голосом возразил младший. – Солнце еще не село, и такая тоска на сердце, будто и впрямь умираю. Лучше тут подождать, а то на улице мало ли что…

– Дело хозяйское, подожди, – флегматично отозвался его напарник, после чего поднялся на ноги и начал отряхивать запачканные штукатуркой штаны.

– А уж какой страх меня взял, когда он из переулка выскочил! – дрогнувшим голосом продолжил Джамо. – Гляжу – здоровенный кот бежит, потом раз – и человек. Щас, думаю, поколотит, он же, говорят, всех подряд колотит, а он заместо этого сказал мне на работу не ходить, иначе умру до захода солнца. А как я не пойду, если за прогул уволят…

– Управляющий гад из гадов, чтоб ему… Испугался ты зря, Кот-Оборотень не всех бьет, только тех, которые заслужили. Хорошего человека он не тронет, а при нужде еще и поможет – заступится, предупредит об опасности, как тебя предупредил.

– Я весь день берегся, да если бы знать, миновала беда или за углом поджидает…

– Ладно, бывай.

Тейзург и Шнырь крадучись отошли подальше, и когда шаги старшего рабочего стихли на лестнице, господин тихонько промолвил:

– С ума сойти, Хантре стал персонажем городского фольклора! Кот-Оборотень, прелестно… Надо будет рассказать ему.

– Так он же сбрендил, у него нынче одно на уме – кому бы еще навешать.

– Увы, Шнырь, остается только ждать, когда его условно здравый смысл возобладает. Но боюсь, это произойдет нескоро. На него жалуются, и ладно бы только представители алендийского высшего общества – что они такое по сравнению с ним или со мной? Но не так давно ко мне обратились с претензией демоны из свиты Акетиса: мол, сделай замечание своему грубияну-наемнику, на трансцендентном уровне бытия он, может, и ровня нашему начальству, но куда ж это годится – грубить должностным лицам при исполнении! Мол, у нас на него никакой управы, а у тебя он формально в подчинении, согласно договору найма… Вообрази, Шнырь, как мне было неловко перед моим старинным приятелем Снагасом. Я пообещал, что урежу Хантре премиальные за текущий месяц и проведу с ним разъяснительную беседу. Надеюсь, что рано или поздно его отделают до состояния, несовместимого с дальнейшими поисками приключений, и тогда мы сможем забрать его домой.

– Стало быть, господин, мне больше не стрелять из рогатки в тех, на кого он напал, ежели перевес не на его стороне? – уточнил понятливый Шнырь.

– Стреляй, только если будет угроза для его жизни. При его способностях к магической регенерации травмы – дело поправимое, а пока он будет на постельном режиме, глядишь, и образумится…

– Это Крысиный Вор-то образумится?

– Относительно, Шнырь.

Обошли все коридоры четвертого этажа, повсюду заглянули, но «прелестного существа» нигде не нашли. Шнырь пробежался по изнанке, но и там его не оказалось. Потом чуткие уши гнупи уловили звук шагов со стороны боковой лестницы – он выскочил на площадку, глянул сверху и побежал докладывать Тейзургу.

– Господин, сюда барышня поднимается! Да не та барышня, которая вас зазвала, а совсем другая. Ее Флачендой звать, она бобовая ведьма, однажды испугалась меня и как заверещит! Ведьма, а испугалась, ха-ха… Нынче она помощница четвертого секретаря Верховного Мага, и говорят, ее на эту должность определили за какие-то личные заслуги во время смуты. Интересно, здесь-то ей чего понадобилось? Может, в этом доме тоже какой-нибудь клад запрятан, а она о том проведала, ведьма же!

– Давай-ка за ней проследим, – решил господин. – Сдается мне, наш таинственный незнакомец сбежал, но хоть что-то интересное…

Флаченда была в невзрачном коричневом платье и старенькой накидке с капюшоном, хотя обычно наряжалась в пух и прах. Небось дома-то на нее больше не ругаются, раз она в фаворе у Верховного Мага. Сплетники болтали, что приходиться ему полюбовницей она никак не может: одни утверждали, что новый глава Ложи давно и тайно вздыхает по Хеледике, другие припоминали, что он-де кому-то говорил, будто он однолюб, и его любимую женщину зовут Ларвеза. В честь страны, что ли, назвали? А про Флаченду судачили, что заслуги у нее всамделишные – повезло дурехе, оказалась в нужный момент в нужном месте и была при Верховном Маге навроде сиделки и служанки, пока он по катакомбам прятался. Зато теперь у нее работенка непыльная – карандаш очинить, с поручением сбегать, чуток поколдовать, если скажут, и в то же время протекция такая, что попробуй тронь!

Флаченда то останавливалась на ступеньках, вздыхала, жалостно моргала, теребила край накидки, то устремлялась дальше. Миновала лестничную площадку, не заметив притаившихся за дверной створкой зрителей.

Волосы заплетены в косички и завернуты двумя кренделями. На шее бусы из пестрой фасоли – для бобовой ведьмы нет лучшего оберега. Щеки раскраснелись, выражение лица испуганное и расстроенное, словно на кого-то обиделась, или ее заставляют сделать то, чего ей не хочется, или, наоборот, решилась на что-то через силу, а самой боязно, и готова пойти на попятную.

– На чердак полезла, – определил Шнырь. – Никак она с крыши сигануть собралась? Барышни иногда сигают… Идемте, поглядим, как будет падать!

– Или отговорим ее. Барышня категорически не в моем вкусе, но почему бы не причинить добро, если милейший коллега Шеро будет мне за это благодарен? Я все еще не потерял надежды всучить ему государственный кредит, это открыло бы для меня массу забавных возможностей… Идем!

Они взбежали по лестнице, потом на чердак и оттуда на залитую солнцем крышу с тремя грязновато-белыми башенками. Ту, что посередке, венчал жестяной флюгер, скрюченный, словно дохлый паук – это кто-то из шаклемонговых амулетчиков по нему вмазал. От нагретой за день черепицы, заляпанной голубиным пометом, исходило тепло, как от печки.

Флаченда стояла возле крайней башенки и что-то держала в руках, до того сосредоточенная – даже не заметила, как Шнырь с господином прокрались у нее за спиной и спрятались за другой башенкой.

Что у нее там завернуто в тряпицу? Длинное черновато-серое перо! Мгновение – и оно вспыхнуло колдовским пламенем, чуткий нос гнупи уловил вонь, которую ни с чем не спутаешь.

– Вот те раз… – пробормотал изрядно удивленный Шнырь – тихонько разговаривать можно, благодаря господским чарам девчонка их не услышит. – У нее перо крухутака!

– Еще любопытней, чем я рассчитывал, – отозвался Тейзург.

Эта барышня жуть как боится птицелюдей, сама говорила об этом Хеледике, но если жжет перо – значит, оно получено от кого-то из их племени для призыва. Одно из двух: или Флаченда спасла крухутака от неминучей беды, и теперь он должен расплатиться с ней ответом на любой вопрос, или договорилась с пернатой орясиной сыграть в три загадки, только не сразу, а когда она приготовится, Условие это допускает. Но как это может быть, если она, завидев кого-нибудь из народца, враз теряет всякое соображение и верещит, как резаная?

Через некоторое время в золотистом вечернем небе над дальними крышами показался крестообразный силуэт, он постепенно приближался: обладатель пера летел на зов.

Умный Шнырь никогда не забывал, глазея на интересное, еще и по сторонам оглядываться. Вот он сейчас он зыркнул туда-сюда – и заметил парня, которого рыжий ворюга отговаривал приходить на работу. Тоже выполз на крышу, примостился возле трубы, подальше от края. Небось, высматривает, нет ли на окрестных улицах чего опасного… Ежели поскользнется и свалится – сам дурак.

Крухутак шумно приземлился перед девицей и чуть не упал. Взмахнул крыльями, чтобы сохранить равновесие. Лодыжка у него была замотана тряпьем в засохших пятнах крови. Не иначе, позаботилась о нем какая-то тухурва, они обо всем городском народце заботятся. Самостоятельно крухутак не смог бы забинтовать рану, у него же крылья вместо рук.

– Я готов уплатить тебе долг, – произнес он печальным скрипучим голосом. – Задавай свой вопрос.

Он, конечно же, знал, что их подслушивают, крухутаки все на свете знают, но ему не было до этого дела, а Флаченда не обращала внимания на окружающую обстановку. К тому же господин Тейзург использовал и чары сокрытия, и чары безразличия, для парочки собеседников они со Шнырем как будто находились за тысячу шабов отсюда.

– Я хочу спросить… – заговорила девушка, волнуясь и запинаясь. – Это очень важно для меня… Как становятся Порождающими?

– Никак не становятся. Порождающими рождаются, так же, как Созидающими или Разрушителями, это глубинное свойство сущности. Лучше бы ты спросила меня о чем-нибудь полезном. Вопрос израсходован, мы с тобой в расчете.

– Значит, совсем никак… – она всхлипнула. – А я всегда хотела… А теперь мне и жить незачем, можешь долбануть меня по голове своим клювом…

Ее голос все больше дрожал, и под конец она разревелась, как ребенок.

– Долбануть не могу, – с сожалением проскрипел крылатый оракул. – Это не по Условию, ты ведь не проиграла мне игру в три загадки. Мы, крухутаки, всегда отвечаем истинную правду, но отвечать-то можно по-разному. Можно рассказать необходимое и достаточное – и молчок, пусть вопрошальщик хоть лопнет от злости. За это на меня и прогневалась Лорма, за это и велела своим слугам поймать меня в ловушку. А можно выложить все без остатка, со всеми исключениями из правил. Ты меня боишься, я тебе неприятен, но, несмотря на это, ты меня пожалела и вернулась, чтобы спасти. Поэтому тебе я расскажу всё. Однажды некая девица стала Порождающей. Один-единственный раз, это случилось давным-давно и больше не повторялось. Нет, речь не о Лорме, это совсем другая история. Ты еще плачешь или готова слушать?

– Рассказывай! – Флаченда в последний раз судорожно всхлипнула и высморкалась. – Как у нее получилось, что для этого нужно сделать?!

– Сто пятнадцать тысяч двести семьдесят пять лет, три месяца и четырнадцать дней тому назад в городе Нержон, который находился на полуострове Сибу, в настоящее время этот юго-восточный полуостров носит название Вандейра, маг-иномирец по имени Кроун сделал так, что волшебница Альмена из Нержона стала Порождающей, а волшебница Реса Мьюн из Флаусита перестала таковой быть. Единичный феномен, ни до, ни после ничего подобного не случалось. Перед тем как отправиться восвояси, Кроун рассказал нержонским магам, что применил уникальный комплекс заклинаний, разработанных в его родном мире, но на самом-то деле все произошло не так. Маг-путешественник обладал выдающейся способностью вытягивать чужую жизненную силу, но держал это в секрете. Лучше всего это у него получалось во время любовных утех. Когда Реса Мьюн приревновала его к Альмене и подсыпала обоим заклятого яду, чтоб они потеряли разум, утопились в море и стали неприкаянными утопленниками, он заподозрил неладное, разобрался, в чем дело, выплеснул отраву и решил отомстить. Пришел к Ресе Мьюн, начал с ней любиться да и выпил ее почти досуха, так что она постарела в одночасье на двадцать лет, словно провела ночь с демоном Хиалы. А Кроун, что называется, хлебнул лишку. Почувствовал, что его распирает изнутри, того и гляди разорвет, и немедля заявился к Альмене, которая была ему мила, давай еще и с ней вашим человеческим страстям предаваться. Но если из Ресы Мьюн он тянул, как пьяница из бутылки, то Альмене отдавал, а она и рада, вся раскрылась навстречу, потому что хотела от него ребенка. Только ребенка все равно не получилось, Альмена из-за перенесенной в детстве болезни была к этому неспособна. Зато получилось кое-что другое, чего никто из троих не ожидал, и поняли они это уже задним числом. Распалившийся Кроун отобрал у Ресы Мьюн то, что делало ее Порождающей, в буквальном смысле вырвал фрагмент ее сущности, а потом отдал Альмене, которая втянула в себя его дар, приняв одно за другое. Ты ведьма, ты должна понимать такие вещи. Представь себе, что кто-то выпил компот, проглотив заодно вишневую косточку, а потом отрыгнул жидкость вместе с косточкой в чужую глотку. Поскольку все участники были магами, они вскоре обнаружили, что случилось небывалое, и Кроун, желая заработать репутацию великого искусника, напропалую врал, что он-де совершил это умышленно, чтобы наказать Ресу Мьюн и вознаградить Альмену. Вот такая история случилась в городе Нержон в незапамятные времена. Я вижу, тебя это ничуть не утешило?

Флаченда мгновение помолчала, словно ей спазмы сдавили горло, и убитым голосом произнесла:

– Значит, мне надеяться совсем не на что, я же никому не нравлюсь, тем более чтобы так совпало… Этого же никогда не будет! А я так хотела стать Порождающей, я бы тогда устроила, чтобы в городе появились добрые разноцветные летающие овечки, они бы порхали над улицами и оставляли бы на подоконниках букетики цветов и мороженое, чтобы у людей всегда было хорошее настроение…

– Тогда займись чем-нибудь другим.

Крухутак глядел на нее поверх чудовищного клюва в замешательстве – небось, в первый раз столкнулся с таким собеседником.

– В меня никто не влюбляется, это в Хеледику все влюблены, а я никому не нужна…

– В Хеледику влюблены не все, – возразил пернатый всезнайка.

Так растерялся, что начал выбалтывать ответы за здорово живешь – вот это да!

– Все они думают, что у меня толстый зад, и что я некрасивая, и что я плакса, мне ни разу не признавались в любви, я даже никогда в жизни не целовалась, меня только дома целовали в щечку, но я тогда была маленькая, а когда я выросла, они стали меня стыдиться, сами так говорили, а теперь хоть и не говорят, потому что меня взяли на хорошее место, но все равно так думают! Я же знаю, что они про меня думают! А когда я училась в школе, другие девочки надо мной смеялись. Я никому не нужна, и когда я сегодня утром на улице споткнулась, кто-то позади крикнул: «Заходите к нам, у нас свежие булочки!» – это про меня крикнули, нарочно, чтоб меня высмеять…

– Это крикнул приказчик из чайной «Медовая плюшка», чтобы зазвать посетителей, – оторопело пробормотал крухутак.

Считай, второй раз подряд опозорился: ихнее племя даже грошовыми ответами не разбрасывается.

– Нет, я же поняла, что это в мой адрес: мол, столько булочек съела, что задницу к мостовой тянет! Мама так говорила, и когда я училась в школе, и когда уже выросла, и еще она ругалась, что я тощая, как грабля, потому что не хочу ужинать. И тот приказчик тоже хотел сказать, что я тощая, мол, иди к нам за булочками, грабля несчастная… – она начала шмыгать носом. – Я кому-то нужна только для того, чтоб меня можно было высмеивать, а подруги со мной дружат, потому что рядом со мной все они выглядят красивыми…

Крухутак начал от нее пятиться, едва не подвернул больную ногу, суматошно расправил крылья, готовясь взлететь.

– Ты больше не хочешь меня слушать? Меня никто не слушает, когда я говорю о себе, потому что я никому не нравлюсь. А если я на службе говорю о себе, у них сразу какие-нибудь срочные дела, и они сбегают или меня спроваживают, а я же все понимаю! Отдала бы полжизни, чтобы стать Порождающей, как Альмена, но я никому не нужна, и такое бывает только в сказках…

Крухутак взмыл в небо, от взмаха его длинных темных крыльев закружилась пыль. Шнырь решил, что теперь-то несчастная барышня наверняка прыгнет с крыши, но вместо этого она, тихонько всхлипывая, направилась к надстройке с дверцей на чердак.

– Веселуха, правда же? – шепнул гнупи.

– Еще какая веселуха, – задумчиво отозвался господин.

Его сощуренные глаза сияли расплавленным золотом не хуже растекшегося по дальним крышам солнца, Шнырю аж боязно стало.

– Гляньте, парень-то уцелел, а я думал, сейчас он затеет играть с крухутаком в загадки, тут-то ему и придет конец, предсказанный крысокрадом, а он остался живехонек…

– Ничего, это дело поправимое, – обронил Тейзург, направляясь к молодому рабочему, который чуть не подскочил, обнаружив, что здесь есть кто-то еще.

– Приятель, хочешь выпить? – спросил маг, выглядевший, будто уличный бандит, с которым всяко лучше не связываться. – У меня сегодня удачный день, угощаю.

– Благодарствую, кто ж откажется, – отозвался парень, глядя на него с опаской.

– Хорошее вино, которое ты всегда мечтал попробовать?..

Тот помертвел лицом, словно приговоренный, которому предложили последний бокал перед казнью.

– Сиянское сливовое розовое, все его нахваливают…

– Тогда изволь.

Маг извлек из своей кладовки бутыль в оплетке и кружку, налил, а рабочий взял трясучими руками и выпил до дна. Шнырь уловил эхо мощного заклятья, туманящего память.

– Ничего личного, – сочувственно улыбнулся Тейзург. – Поверь, я искренне сожалею.

Даже не ударил его, всего лишь дотронулся до горла быстрым, словно бросок змеи, движением, и парень враз обмяк, осел на пыльную черепицу уже бездыханный.

– Идем отсюда, Шнырь.

– А за что вы его, господин? – осторожно поинтересовался гнупи, когда выбрались с чердака на лестничную клетку.

– Ни за что. Лишние свидетели всегда умирают, и он не стал исключением из этого правила.

Они спускались по лестнице, наступая на грязные обрывки материков, полуостровов, созвездий и океанов. На изнанке дома карты остались целехоньки, каждая размером с обеденную скатерть, все стены ими завешаны – хоть целый год ходи и рассматривай. Но Шнырь думал не об этом, а о том, как же славно, что он для господина не «свидетель», а соучастник. Всех своих слуг из народца Тейзург связал магической клятвой, которая не позволит им выболтать посторонним то, о чем он велел помалкивать: ежели попытаешься ее нарушить, ты не жилец. Некоторые были этим недовольны, но смекалистый Шнырь понимал свою выгоду.

– А ту нахальную растрепу, которая вас сюда позвала, не будем больше искать? – спохватился он уже в вестибюле.

– Ее здесь нет.

– А где она тогда? – гнупи задело за живое, что кто-то переиграл его в прятки, не хотелось просто так это оставлять.

– Где угодно. Везде.

Он уставился на господина, озадаченный таким ответом, и тут Тейзург задумчиво промолвил:

– Шнырь, мне бросили вызов. Что ж, я его принимаю… Найди мне Флаченду – проследи, куда она направилась, и возвращайся, а я пока приведу себя в подобающий вид.

– Ее вы тоже убьете?

– Нет, тортом угощу.

Гнупи ухмыльнулся – умеет же господин сказануть! – и побежал по следу бобовой ведьмы. Расстроенная барышня домой не спешила, бродила по улицам, выбирая такие, где народу поменьше. Убедившись, что она далеко не уйдет, Шнырь помчался за господином.

Тот успел преобразиться: сменил разбойничью одежку на темно-красный с вышитыми черными орхидеями камзол, рубашку с многослойными кружевами и рубиновыми запонками, черные с красной вышивкой штаны. Волосы, которые он за короткий срок вновь отрастил с помощью колдовства до середины лопаток, нынче с утра у него были черные с красноватым отливом. И ботинки надел хорошие, и ногти успел покрыть лаком, алым и черным в полоску. Сразу видно, что перед тобой господин важнее некуда! Шнырь надулся от гордости, семеня рядом с ним по тротуару.

– Сюда, теперь надо направо повернуть! В той стороне она…

По дороге зашли в кондитерскую «Миндальные грёзы» – в городе снова было в достатке еды, владельцы заведений повытаскивали из тайников запрятанное, из провинций везли продовольствие. Господин купил тортик в форме сердца, с миндалем, шоколадным кремом и взбитыми сливками, велел упаковать в нарядную коробку с эмблемой кондитерской и перевязать розовой лентой. Убирать в кладовку не стал, понес в руках.

Флаченда никуда не делась, брела по Перчаточной улице, грустно глядя на булыжник под ногами – и чуть не налетела на Тейзурга, который заступил ей дорогу, шагнув наперерез из переулка.

– Ой, извините… Ой…

Увидев, кто перед ней, она вконец растерялась и залилась краской.

– Это вы меня великодушно простите, – произнес кавалер самым шелковым голосом. – Не хотел вас напугать. Кажется, я вас уже где-то видел… У меня хорошая память на красивые лица. А это вам! Я дал обет, что вручу этот торт первой же очаровательной девушке, которая попадется навстречу, и уже битых полчаса гуляю с ним по закоулкам… Наконец-то мне попались вы! – он протянул ей коробку. – Прошу вас, возьмите.

– Но я ведь… Я не… – сконфуженно пробормотала бобовая ведьма.

– О, вспомнил, где я вас видел! Вы состоите на службе у Верховного Мага, не так ли? И вы, верно, опасаетесь, что я попытаюсь вас завербовать, подкупить? Право же, нет, это не ценный подарок, хотя я был бы счастлив подарить вам что-нибудь ценное, достойное вашей прелести. Это всего лишь очень вкусный торт с шоколадным кремом. И можете рассказать Верховному Магу о нашей случайной встрече, в которой нет ничего предосудительного. Вы ведь обязаны докладывать своему начальству об инцидентах такого рода, согласно служебной инструкции? Засвидетельствуйте мое почтение коллеге Шеро. А я безумно рад, что встретил вас и могу выполнить свой обет. Прошу вас, примите мой скромный дар!

Флаченда взяла коробку с пышным розовым бантом, но не упала замертво, как ожидал Шнырь, а тихонько пробормотала:

– Благодарю вас, господин Тейзург, мне очень приятно.

– Мне показалось или вы плакали? – спросил он с оттенком беспокойства, словно только сейчас это заметил. – Неужели кто-то вас обидел? Я могу чем-нибудь помочь?

– Мне никто не может помочь, – она помотала головой, опухшее от слез простоватое лицо жалобно сморщилось. – Сегодня я узнала, что моя мечта никогда не сбудется…

– Почем вы знаете, что не сбудется? Давайте вместе загадаем желание, чтобы ваша мечта сбылась!

Господин улыбнулся, словно добрый волшебник из детского спектакля. Девушка тоже улыбнулась сквозь слезы.

– Загадала.

– И я загадал, – он подмигнул ей, после чего отвесил изысканный поклон. – Сейчас я вынужден вас покинуть – неотложные дела, но всей душой надеюсь, что мы еще увидимся.

Когда отошли на два с половиной квартала, Шнырь решился нарушить молчание:

– И что теперь будет? Она траванется этим тортиком?

– Буду удивлен, если траванется, – хмыкнул Тейзург. – У «Миндальных грёз» безупречная репутация.

– Так вы разве не собираетесь ее убить? – спросил обескураженный гнупи.

– Демоны с тобой, Шнырь… И демоны мне в помощь, чтобы удалось привить ей хороший вкус, потому что разноцветные овечки, которые летают над Алендой, гадят на головы прохожим, а потом в качестве неуместных извинений оставляют у них на подоконниках букетики цветов с городских клумб и мороженое, которое за считанные минуты растает – еще не хватало нам такой напасти… Заранее содрогаюсь.

– Что верно, то верно, ни к чему нам такая напасть, – покладисто согласился Шнырь, привыкший во всем соглашаться с господином, но втайне подумал: «Ух ты, какая знатная была бы пакость, вот это по-нашенски! Не так уж проста эта бобовая ведьма…»

Суно с полвосьмицы отлеживался в постели. Была бы нужда, встал бы на второй день, применив специальное заклинание, которое действует на человека, словно ключик на бартогский заводной механизм. Но интуиция подсказывала, что спешить незачем, лучше восстановить силы. То же самое советовала Зинта, утром и вечером посылавшая ему мыслевести. Поезда снова ходили, и она собиралась вернуться в Аленду, но задержалась в Рупамоне, чтобы долечить своих пациентов из местных жителей.

Он сутками дремал, а когда ворочался, порой утыкался лицом в меховой бок – возле него дежурила Тилибирия.

Наконец открыл глаза и понял, что выздоровел. Кошка тоже так считала: с удовлетворенным видом вылизывалась на стуле рядом с кроватью.

За окном виднелась часть балкона и кроны деревьев, потолок украшала пышная лепнина, местами со сколами, словно в нее чем-то швыряли, целя в серединки розеток и женские маски. Похоже, это королевский особняк на улице Золотой Булавки, ему случалось бывать здесь в прежние времена.

В смежной комнате за аркой, у заставленного склянками стола, что-то делала светловолосая женщина в платье с закатанными рукавами. Вот она повернулась вполоборота, и Суно окликнул:

– Коллега Джелодия, рад вас видеть!

Он и впрямь обрадовался. Когда начались аресты и погромы, Джелодия исчезла: соседи говорили, что вечером к ее дому подъехала карета, проворные люди в масках вышибли дверь, вынесли длинный извивающийся мешок и укатили. Ее кошки разбежались по окрестностям, кое-кто их подкармливал. Потом Повелитель Артефактов разрушил дом, и из семи кошек осталось четыре.

Хеледика с Кемом в подвалах королевского дворца Джелодию не обнаружили, но были в Аленде и другие тюрьмы, из которых повыпускали уголовный сброд, чтобы освободить место для магов Ложи. А могло быть и так, что ее похитили вымогатели. Никто не надеялся увидеть ее живой и невредимой.

– И я рада, что вы очнулись, коллега Суно, – отозвалась магичка в обычной своей манере, немного рассеянной.

Подошла, погладила блаженно выгнувшуюся Тилибирию.

– Хорошая киса, умница… Если бы не она, вас бы нескоро нашли. В этих развалинах многослойный магический фон, это мешало поискам.

– Чавдо покойник? – уточнил Орвехт.

А то с «живой легенды» сталось бы прикинуться трупом, оклематься и уползти.

– Уже похоронили, Акетис ему судья, – глаза Джелодии недобро сверкнули. – Сейчас я Верховного Мага позову.

– Откуда у нас взялся Верховный Маг? – удивился Орвехт. – Раньше ведь не было…

Но она уже вышла, и за ней с требовательным мяуканьем побежала Тилибирия.

«Сдается мне, дорогие коллеги, я многое пропустил…»

Долго ломать голову не пришлось, потому что появился Крелдон: большой, обрюзгший, щеки висят складками, но уже без тех ужасающих отеков, которые чуть не свели его в могилу в катакомбах. Прежний Шеро.

– Судя по твоему виду, ты теперь каждое утро совершаешь пробежку?

– Не без того, – Верховный Маг – ибо кто здесь еще может быть Верховным Магом? – грузно опустился в кресло. – В придачу с гирей упражняюсь. Попробуй отлынивать, когда вокруг столько надзирателей… И не спровадишь – тут же хором напоминают, что сам об этом просил.

– Так просил же. Могу напомнить, слово в слово. Как я понимаю, тебя можно поздравить с высоким постом?

– И тебя тоже, достопочтенный коллега Орвехт.

– Ожидаемо, но все равно внезапно. Из Сокровенного Круга кто-нибудь уцелел?

– Пятеро искалеченных стариков, которых нашли в подвалах дворца. Они добровольно отреклись от статуса архимагов и ушли на покой. Остальные погибли.

– А что с Наследием Заввы?

– Гнупи скормил медальон Безымянной Рыбе.

– Тогда хвала богам – это лучшее, что можно было сделать.

Никто доподлинно не знал, что представляет собой Безымянная Рыба, но если этот монстр что-то проглотил, оно пропало с концом, а глотал он все, что падало к нему в озеро. Было предположение, что во чреве у сей хтонической твари находится некое подобие Врат Хаоса, но это уже из области отвлеченных гипотез, поди проверь.

– Хоть в чем-то повезло, – согласился Крелдон. – Сделай одолжение, побеседуй с коллегой Джелодией, чтобы она не покушалась убить или заколдовать капитана Трайгевальда. А то недосуг сейчас подыскивать нового начальника королевской охраны, у нас и других забот хватает.

– За что она на него? Обидел кошку?

– Умыкнул Джелодию. Это он со своими друзьями-офицерами увез ее в мешке и спрятал, на несколько часов опередив шаклемонговцев. Держал взаперти, пока смута не закончилась, а она рвалась к своим кошкам. Теперь не может ему простить, что кошка и два кота погибли под развалинами, когда Дирвен разрушил дом. Мол, будь она рядом, она бы их защитила. Никакого прочего насилия несчастный кавалер над ней не совершал, это она сама признает, но уже успела приложить его боевым заклятьем – по счастью, не в полную силу. Я повысил его в чине и назначил начальником охраны его величества. Лояльный офицер, спас от расправы мага Ложи, сотрудничеством с узурпаторами не запятнан. Поговори с ней, ты ведь умеешь.

– Поговорить-то поговорю… – не без скепсиса отозвался Суно.

– Свою Тилибирию на колени посади, в ее присутствии Джелодия будет сговорчивей, – проинструктировал Верховный Маг. – Ты должен взять с нее обещание, что она не станет вредить Трайгевальду, только и всего. Мы же не сватать их собираемся.

– На такое безнадежное дело я бы не подписался.

Вряд ли у гвардейца есть шансы. Дама его сердца романтически влюблена в Хантре Кайдо – и не потому, что коллега Хантре несравненный боевой маг, хорош собой и выглядит на вечные двадцать лет, а потому что он умеет перекидываться в кота. Составить ему конкуренцию мог бы разве что другой маг-перевертыш, но капитану королевской гвардии при всех его блестящих перспективах надеяться не на что.

– Когда у нас будет новая резиденция, первым делом поставим на главной площади памятник коллеге Сухрелдону. Без его подсказки взломщик не нашел бы Чашу Таннут, угробец держал ее в ночном горшке Ризуара.

– И где же он его раздобыл?

– Обнаружил в кладовке у кого-то из достопочтенных да и прибрал к рукам.

Легендарный «ночной горшок Ризуара», с виду и впрямь напоминавший этот полезный сосуд, служил хранилищем для предметов, которые надо хорошенько спрятать. Мощные отводящие чары не позволяли непосвященному даже заподозрить, что объект поисков находится внутри.

Победили бы они, если бы обстоятельства сложились в другую мозаику – или до сих пор сидели бы в катакомбах? Почем знать…

– Как там наш ляранский союзник поживает?

– Развлекается в свое удовольствие, кто ж ему, стервецу, запретит. Купил за бесценок у Эрчеглерумов особняк, который давно ему нравился. Граф Эрчеглерум арестован, его родственники тоже под следствием, вряд ли они рискнули торговаться с таким покупателем. Что любопытно, коллега Хантре снова числится у него в наемниках, но в настоящее время форменным образом рехнулся: шатается по улицам и бьет горожан. Троих убил. А коллега Эдмар любезно отвечает жалобщикам, что готов возместить причиненный его наемником ущерб, но только по решению суда присяжных, которых назначит Светлейшая Ложа. Сам понимаешь, судиться на таких условиях желающих нет.

Суно кивнул. Нетрудно догадаться, что это за горожане, которых бьет коллега Хантре.

– Пострадавших берем на заметку?

– Само собой. Коллега Кайдо нам изрядно времени сэкономил, у побитых уже нашли кое-что из награбленного. Примечательно, что магию он в этих стычках не использует.

– Подослать к нему Хеледику не пробовали?

– Девочка расписалась в своем бессилии, но подтвердила, что он относительно вменяем и за грань не переступит.

– Полагаю, он себя полностью контролирует. Был ведь уже прецедент – топором швырнул, а не заклятьем.

– И еще о происшествиях, твоя племянница Глодия сбежала. Недоглядели. Только не бросайся вдогонку, девица взрослая, сама о себе позаботится, а тебя другая работенка ждет.

– Сбежала? – удивился Орвехт. – Разве ей тоже вменили соучастие? Это вы, коллеги, перегнули…

– Кадах с тобой, Глодия Кориц проходила, как свидетельница и потерпевшая. Отправилась Дирвена искать. Допросы показали, что ее злонамеренно оговорили – якобы забеременела не от мужа. Кто-то сердобольный возьми да скажи ей об этом, вот она и решила найти своего поганца, чтоб открыть ему всю правду. Как рассказала ее сестрица, перед этим Глодия начиталась приключенческих книжек для барышень. Небось возомнила себя героиней, которой речка по колено, море по пояс. Удрала из лечебницы и следы замела – прихватила с собой кое-какие амулеты, Дирвен научил ее пользоваться еще до того, как заварил кашу. Следствие с этого не потеряло, у нас осталась Салинса Орвехт, которая активно сотрудничает и строит матримониальные козни в отношении неженатых дознавателей.

– А что за работенка?

– За ужином обсудим. Сейчас тебе все принесут, соберешься, и поужинаем втроем, с участием еще одной важной персоны.

– Уж не с коллегой ли Эдмаром?

– Как будто кроме него других важных персон нет, – проворчал Крелдон. – Нет, не с этой напастью. И предваряю твой вопрос, не с удалившимися на покой архимагами. Сам увидишь.

– Кстати, если выжили пятеро, что стало с остальными?

– Лорма их жрала одного за другим. Уцелевшим повезло, оказались в конце очереди. А больше всех повезло коллеге Зибелдону.

– Уж это верно…

Достопочтенный Зибелдон, о котором они вспомнили, находился в это время за дюжину миров от Сонхи и отдыхал от дорожных превратностей в уютном заведении под названием psyhushka. Мага-путешественника доставили сюда местные стражи порядка после стычки с аборигенами.

Миновали те времена, когда он был уважаемым исследователем, которому есть, куда вернуться. Зибелдон покинул Сонхи в прошлом году, в начале месяца Колесницы, еле ноги унес от разъяренных коллег и с тех пор в родном мире не появлялся.

Нынче его занесло на Землю. Воистину удивительный мир. Можно сказать, миров тут несметное множество: каждый из них вращается вокруг своего небесного светила, и здешние жители плавают от одного к другому на межзвездных кораблях через великое безвоздушное пространство.

На второй день изгнанник отправился на концерт. Купил у механической куклы порцию мороженого и получил в подарок входной билет – отчего же не пойти?

Полутемный зал, мигание разноцветных светильников, запахи еды и дешевой парфюмерии. На сцене группа полуголых людей изображала акты совокупления и немузыкально вопила. В ларвезийском театре таких горе-артистов освистали бы, а их незатейливое срамное кривлянье прельстило бы разве что демонов Хиалы, и то самого последнего разбора.

«Небывалый эпатаж», который сулила афиша у входа, положения не спасал. К эпатажу достопочтенный Зибелдон был равнодушен. Если ты повидал десятки чужих миров, начинаешь считать все эти «плевки в лицо» и «пощечины традициям» дешевым баловством. То, что здесь и сейчас кого-то эпатирует, в других краях норма. Да и здесь оно через сколько-то времени может стать нормой, а потом сменится чем-нибудь еще, в жизни все непрерывно перетекает с места на место и меняет облик. Если отбросить мишуру злободневности, остается искусство – и оно либо есть, либо нет. Здесь даже малой его толики не было, поэтому беглый архимаг дожевал хрустящие кукурузные хлопья, купленные у похожего на цаплю механического человека, и вышел вон.

Опасность подстерегала его за углом.

– Помогите ребенка подсадить!

Он обернулся – и узрел престранную картину: женщина с сердитым лицом, в пристойно закрытом длинном платье и косынке в цветочек, взобравшись на скамью, пихала наверх мальчика лет десяти, который тянулся к высоко расположенному открытому окну. Ребенок сосредоточенно пыхтел, женщина что-то монотонно бормотала – то ли заклинание, то ли молитву. Окликнувшая Зибелдона благообразная старушка стреляла глазами по сторонам, как будто стояла на стреме.

Оглянулся он вовремя: дама с мальчиком потеряли равновесие – и поздоровались бы с тротуаром, не успей Зибелдон подхватить их. Несмотря на почтенные годы, на телесную немощь маг не жаловался.

– Сударыни, если вам не досталось билетов на этот с позволения сказать концерт, вы ничего не потеряли.

– Греховное зрелище, тьфу! – с чувством отозвалась старушка.

– Совершенно с вами согласен. Я бы этих несчастных лет на пять отправил учиться вокалу, хореографии и актерскому мастерству, и потом бы еще поглядел, можно ли допускать их до сцены.

– Помогите нам залезть в окно! – перебила женщина помоложе. – Он должен это увидеть!

– Я бы не сказал, что малому ребенку стоит на это смотреть.

– Вот-вот, если он это увидит, мы подадим в суд и потребуем с организаторов концерта компенсацию, потому что нанесен ущерб психическому развитию несовершеннолетнего ребенка! Иск на миллион. На два-три миллиона. Как порядочный человек, вы должны нам помочь!

– Гм, странная постановка вопроса… Но почему же вы не войдете через дверь?

– А потому что не пускают туда с несовершеннолетними детьми, – пояснила старушка. – Только и осталось в окно…

Пока они разговаривали, их окружила небольшая толпа. Решительно настроенные мужчины и женщины, некоторые тоже с детьми, одеты по-разному, и в то же время складывалось впечатление, что все они в одинаковой незримой униформе.

– Вот! – первая дама ткнула пальцем в сторону окна. – Без сигналухи. Нужен антиграв или пусть мужчины подсадят!

– Вы как увидите сатанинское безобразие, сразу же заревите погромче, – деловито напутствовала детей старушка.

– Но помилуйте, господа, для чего вам это нужно?

Путешественнику растолковали, что по давнему закону такие представления не для несовершеннолетних, поэтому надо, чтобы они это увидели, и тогда можно будет вчинить иски за ущерб.

– Господа, я бы назвал это мошенничеством, – заметил достопочтенный Зибелдон.

Словно плеснул кипятком на раскаленную плиту. В ответ его обозвали развратником, оскорбителем чувств и богохульником, хотя никаких местных богов он не хулил – последнее отнюдь не в его правилах.

Подросток с нагловато-нервным прыщавым лицом извлек из висевшей на плече сумки яйцо и швырнул в оппонента, но тот мигом сотворил незримый щит. Желток и белок прямо в воздухе растеклись, будто кляксой по стеклу, скорлупа шлепнулась на тротуар.

Остальных это раззадорило. Похоже, они не поняли, что столкнулись с магом, и списали эффект на распространенную в этом мире хитроумную механику. Яиц они принесли много – вероятно, чтобы кидать в артистов, а то и в зрителей на выходе. Сейчас подвернулась еще одна жертва: случайный прохожий, не одобряющий их затею.

Зибелдон применил заклятье, и все яйца разом взорвались, забрызгав его противников с ног до головы, а сам он закрылся щитом. В это время с неба спикировал летательный экипаж, и выскочившие оттуда полицейские всех задержали.

За нарушение общественного порядка участникам инцидента светил денежный штраф либо неделя тюрьмы (здешняя неделя – сонхийская восьмица без одного дня). На резонный вопрос полицейского офицера: «Зачем вы с ними связались?» Зибелдон ответить не смог. В самом деле, зачем? Мог ведь пройти мимо. Прежде он таких глупостей не совершал. В любом из миров смотрел на проявления туземных нравов с отстраненной снисходительностью. А сейчас взыграло накопившееся раздражение, и ввязался в скандал. Конфуз для архимага Светлейшей Ложи, но в Сонхи об этом, хвала богам, никто не узнает.

В тюрьму Зибелдон не хотел, да и платить штраф в его нынешних стесненных обстоятельствах накладно. Изобразил душевнобольного страдальца, для путешественника по мирам это полезный навык, ибо никогда заранее не знаешь, во что вляпаешься – и вот он вместо кутузки в лечебнице. Лекарь под дланью Тавше раскрыл бы обман, но здесь таких не водилось.

В приюте умалишенных достопочтенный Зибелдон демонстрировал миролюбие и незлобивость. Дабы не глотать снадобья, кои находил небезвредными, использовал чары для отвода глаз. В этом мире, почти не знакомом с магией, даже ученые были поразительно несведущи в таких вопросах, и никаких мер предосторожности против колдовства не принималось. Управляться с механическими созданиями вроде тех, что денно и нощно присматривали за пациентами, он научился уже давно. Земля – не единственный мир, где существует подобное диво. На их неживые мозги можно воздействовать с помощью особых арифметических заклинаний, а вывести их из строя не труднее, чем сломать бартогскую музыкальную шкатулку.

Ни одна земная психушка не удержит надолго сонхийского мага, но Зибелдон оставался тут по веской причине, понятной всякому бережливому человеку – экономии ради.

Кормили в лечебнице четыре раза в день, вкусно и сытно. Маг-изгнанник гулял в парке, читал, играл в шахматы с механическим санитаром и рисовал по заданию лекаря свои проблемы. Все здешние пациенты этим занимались. Поскольку у Зибелдона не было проблем (не считая того, что он порядком поиздержался, а в Сонхи его ждет трибунал Светлейшей Ложи), рисовал он демонов Хиалы. Чего ж людей не порадовать, коли тебе предоставили стол и кров за казенный счет? Лекари рассматривали и обсуждали его дилетантские картинки с профессиональным интересом: мол-де классический случай, в полном соответствии с диагнозом.

На людной площади слова тонут в общем гомоне – в пяти-шести шагах ничего не разберешь, зато в пустынной местности даже негромкие голоса слышны издали. В этом небогатом на магию мире – по сравнению с Сонхи, где она за каждым углом и под каждым камнем! – Зибелдон чуял волшебство на изрядном расстоянии. Приближение другого мага он уловил задолго до того, как тот появился в поле зрения.

Похоже, этот другой его ищет… Посланец из Сонхи? И ведь даже, каналья, не маскируется – настолько уверен в своих силах!

– Ну-ну, коллега, иди сюда, я тебе устрою теплую встречу… – пробормотал беглый архимаг со сдержанным азартом.

Мелькнуло сожаление по поводу других обитателей психушки, которые могут пострадать в схватке – милейшие люди, хотя и со странностями, по-настоящему слабоумных среди них раз-два и обчелся. Но тут уж кому как повезет. Отправляться под трибунал достопочтенный Зибелдон не собирался.

Миновав песочницу, в которой его соседи по отделению лепили пирожки, пройдя мимо беседки, где еще двое пациентов увлеченно дискутировали о субъектоцентрических аспектах репрезентации условно четырехмерных континуумов применительно к искусственному интеллекту семнадцатого поколения, он повернул в ясеневую аллею. В конце ее сияло вечернее солнце, и по ту сторону решетки – которую дублировала для пущей надежности так называемая «силовая стена» – кто-то стоял, почти неразличимый в этом свете. Пришлый маг.

Готовый к поединку Зибелдон неспешно двинулся вперед с намерением задать ему трепку, чтобы раз и навсегда отвадить бывших коллег… И лишь подойдя ближе, разглядел, что это не он, а она. И лет ей с виду совсем немного – пятнадцать-шестнадцать, не больше. И вряд ли она из Сонхи. Но перед ним волшебница, никаких сомнений.

На материальном плане пылали в лучах солнца, словно осенние листья, пышные медно-рыжие волосы, а на нематериальном было еще интересней: гостью сопровождал призрачный охранитель. Распластался над ней, словно плащ с капюшоном, и при этом находился в боевой готовности. Зибелдон оценил, насколько он силен и опасен: пожалуй, лучше не делать резких движений и воздержаться от любых магических проявлений, которые могут быть истолкованы, как угроза. Некромантка?.. Кто бы мог подумать, что в этом мире возможны такие встречи?

Она первая нарушила молчание:

– Здравствуйте. Извините, что я вас беспокою, но у меня потерялся папа, а вы знаете, как попасть туда, где он сейчас находится.

Гм, да это и впрямь почти ребенок.

– Будьте любезны, уймите своего призрачного слугу. Я вижу, он изготовился к атаке, хотя я не собираюсь на вас нападать. Я грешным делом подумал, что сюда пожаловал кое-кто из моих старых знакомых…

– Он не слуга. Это мой друг и телохранитель. Мне было шесть лет, когда его убили. Он спас меня, а сам погиб, но решил остаться с нами. Вы его видите?

Задавать такие вопросы магу – все равно, что поинтересоваться у счетовода, знаком ли он с арифметикой, или спросить у портного, сумеет ли тот пришить пуговицу. В Сонхи Зибелдон отчитал бы юную коллегу, но сей варварский мир – другое дело.

– Разумеется, вижу. Позвольте полюбопытствовать, отчего это вас удивляет?

– Обычно его видим только мы с папой.

Экое невежество… Никакая она не некромантка, и своего незримого спутника, стало быть, не контролирует: он сопровождает и защищает ее не в силу принуждающего заклятья, а по собственной воле, что само по себе удивительно.

– Ваш папа – маг?

– Наверное, да. Иногда его так называют. Полгода назад он потерялся, и его до сих пор не нашли. Он живой, но где-то далеко. Я чувствую, что он живой, и еще один наш друг тоже это чувствует, но добраться туда не может. Недавно у меня появилось ощущение, что есть человек, который пришел оттуда, где папа сейчас находится, и он знает, как туда попасть. Я стала искать этого человека и нашла вас. Помогите мне, пожалуйста.

Ясно, девчонка видящая.

– Сонхи, – произнес Зибелдон вслух. – Это название вам о чем-нибудь говорит?

– Да! Я знаю про Сонхи. Объясните мне, как туда добраться.

Достопочтенный Зибелдон про себя вздохнул. Легко сказать – «объясните». Перед тем как открывать Врата Перехода, маг должен усвоить необходимые базовые знания, которые вряд ли есть у девочки из этого мира – диковинного и многогранного, однако по части волшебства прозябающего в невежестве. Что ж, придется покинуть уютную психушку и взять ученицу, а все потому, что он никогда не умел отказывать юным барышням с серьезными умоляющими глазами.

Важной персоной, явившейся на неофициальный ужин с Верховным Магом и его ближайшим помощником, оказался король Руверет, «добровольно» отрекшийся от престола в пользу Властелина Сонхи. Впрочем, это уже исправили: в тайнике у Шеро нашлась «звездная соль», уничтожающая любые клятвы. Всего щепотка, этого достаточно. Держа ее на ладони, монарх прочитал задом наперед текст абдикации, после чего слизнул жгучие серебристые крупинки – и готово, отречение аннулировано. Минутное дело. Куда больше времени ушло на то, чтобы доподлинно восстановить сказанное и отрепетировать, произнося по бумажке записанную в обратном порядке абракадабру.

Руверет был уже немолод, и пережитые в тюрьме страдания наложили на него отпечаток. Он напоминал замученного делами пожилого чиновника с подорванным здоровьем и усталыми печальными глазами.

– Я теперь, господа, король без короны и банкир без капиталов. Хотелось бы мне быть полезным, а не просто вывеской на государственном фасаде…

– Корону сделаем новую, – махнул рукой Шеро. – Главное – деньги вернуть, не то в долги залезем. Честь и хвала коллеге Суно за то, что он прибил таки Мулмонга, однако перед этим Чавдо успел куда-то сплавить почти все наворованное. Победителей не судят, но победителям приходится решать проблемы, которые лезут изо всех щелей после победы. Ты уже понял, чем займешься в первую очередь? – последний вопрос был адресован Орвехту.

– Да чего ж тут не понять.

– Бери кого хочешь, используй любые ресурсы, делай что считаешь нужным – твоя задача в приоритете.

– Будем искать, – отозвался Суно. – Можно предположить, что Чавдо прятал награбленное не в спешке, когда земля под ногами загорелась, а начал заниматься этим заблаговременно. Скорее всего, он планировал через неопределенное время исчезнуть. Здесь у него была власть, но не было магии, да и ощущения от работающего Накопителя не самые приятные… Значит, потихоньку готовился к эмиграции. При этом у него не было возможности пользоваться волшебной кладовкой, и через Хиалу он не ходок, даже Врата не смог бы открыть, с учетом Накопителя. Известно, что временами он надолго отлучался из дворца. Или схроны в Аленде, или он вывозил деньги и ценности из города, хорошенько замаскировав… Разберемся.

– Если не разберемся, мы банкроты, – буркнул Крелдон. – Овдейский посол уже заводил речь о продаже наших южных колоний. Стервец Тейзург предлагает кредит, а у самого на роже написано: «Уж тогда-то повеселимся!» Если б мерзавца интересовала нажива, можно было бы столковаться, но ведь у него другое на уме – устроить балаган, в котором он будет за главного режиссера. Нет уж, хватит с нас балагана… Распродажа колоний – тоже не дело. А если занять у сиянцев, они такие проценты заломят, что без последних штанов останемся.

– Понял, – Орвехт про себя вздохнул, словно перед тем, как взвалить на спину тяжелую ношу. – Что ж, найдем и деньги, и корону.

– Корону не найдешь, – Крелдон с мрачным видом подцепил вилкой тефтелю. – Ее Дирвен утопил.

– Зачем?..

– Когда он погнался за гнупи, корона была у него на безмозглой башке, так и носился по улицам, зевакам на радость. А потом, когда он пытался выудить медальон, корона свалилась в озеро, где ее проглотила Безымянная Рыба. Изготовим новую, лишь бы деньги нашлись. Ох, зря ты этого угробца из речки вытащил…

«Наверняка они сейчас жалеют о том, что Орвехт меня тогда из речки вытащил, – Дирвен сглотнул комок, щурясь на вечернее солнце. – Только я все равно Повелитель Артефактов, даже без медальона и без их дурацких Накопителей, а им дохлый чворк на блюде, пусть теперь локти грызут, что я больше на них не работаю…»

С обветшалого балкона открывался вид на улицу: оплетенные вьюнами дома с порослью на кровельных скатах, на фонарных столбах скалят зубы мумифицированные мертвые головы – человеческие и не только. Городская жизнь идет своим чередом, но как будто с прохожими что-то не так… В следующий момент понимаешь, что это вовсе не люди: долговязые амуши с травяными космами, темноликие, как баклажаны, джубы с носами-хоботками, прыгучие длиннорукие сойгруны с ввернутыми ногами кузнечиков. Хотя люди среди них тоже попадаются, но это или вурваны вроде Лормы – одна видимость, что человек, или забитые невольники местных жителей. Исшода вся такая с тех пор, как ее захватил волшебный народец.

Раньше этим захолустным городом правил царь Млюарри, из амуши, но Дирвен с Лормой его прикончили – у Лормы с ним были какие-то давние счеты – и она стала здешней царицей, двор Млюарри присягнул ей. А Дирвен ее консорт, и пусть кто-нибудь вякнет насчет того, что он человек, поэтому должен знать свое место. Головы тех, которые вякали, теперь торчат на столбах с проржавелыми фонарями, взамен прежней дохлятины.

Он Повелитель Артефактов, здешняя нечисть перед ним трепещет, а на душе все равно паскудно… Как же получилось, что он проиграл и оказался в Исшоде? Можно ли было этого избежать? Если разобраться, в этом много кто виноват: и мама, и овдейский Надзор за Детским Счастьем, и Суно Орвехт, и вся остальная Светлейшая Ложа, и Хеледика, и Зинта, и Глодия, и Хенгеда, и все те шлюхи, с которыми Дирвен спал, и Шаклемонг со своими придурками-погромщиками, и Самая Главная Сволочь, и рыжий мерзавец, натурально эту сволочь околдовавший, и Чавдо Мулмонг, который обещал, что все предусмотрит, но не предусмотрел того, что подосланный вор проберется во дворец и стащит медальон. Виноватых много, и все они выполняли волю Рогатой Госпожи.

«Я на всю жизнь тут не останусь, – Дирвен упрямо смотрел на заходящее солнце, глотая злые слезы. – Еще устрою им поимелово… Я же хотел как лучше, а эти придурки все испортили!»

Вернувшись в Аленду, Зинта поселилась в лечебнице при храме Милосердной. Бездомных магов временно распределили по королевским особнякам, с удобствами, но в тесноте, вдобавок и у нее, и у Суно работы невпроворот. Если возникнет срочная нужда в лекарке под дланью Тавше, не придется далеко бежать, а если ей самой понадобится помощь, опять же другие лекари всегда рядом.

– Позвольте, господа, пациент при смерти! Нет, молодой человек, вы очень милы, и я не сомневаюсь в ваших профессиональных достоинствах, но его спасет только сама госпожа Зинта. И зачем вы срезаете челку до середины лба – или уберите ее, или отпустите до бровей, сейчас у вас огорчительно простоватый вид. Однако это сущая безделица по сравнению с невообразимыми страданиями пациента…

Услышав знакомый голос, она торопливо вытерла руки, глянула на миску с только что вырванными аденоидами, похожими на окровавленных червяков, потом на оцепеневшую в кресле горожанку с разинутым ртом, и повернулась к помощнику:

– Сейчас очнется, и сразу дай ей мороженое, а мне надо бежать, что-то случилось…

Только она вышла в коридор, изысканный, как ветка орхидеи, Эдмар подхватил ее под руку и повлек к выходу:

– Идем, без твоей помощи пациент вряд ли доживет до вечера!

Лицо у него было такое встревоженное, что Зинта сама рванулась к двери, а он поспешил за ней.

У ворот ждала элегантная коляска с откинутым верхом.

– Зинта, прошу!

Сам устроился напротив, и экипаж тронулся.

– Гоните побыстрей! – велела лекарка кучеру, когда выехали на улицу Речных Находок.

– Да незачем гнать, – улыбнулся ее визави. – Пациент перед тобой.

– Ты?.. Погоди-погоди… Да с тобой же все в порядке!

– Душа исстрадалась, – кротко возразил Эдмар. – И мне, как чудодейственная пилюля, необходим разговор с тобой, как в Молоне в былые времена. Шнырь – очаровательный собеседник, но порой хочется разнообразия…

– Ах, ты…

От возмущения лекарка задохнулась, и он воспользовался паузой:

– Шоколадку хочешь?

И ведь угадал, чем купить: шоколада ей хотелось. Невтерпеж хотелось, с самого утра, но никто не угощал, а самой бежать в кондитерскую недосуг.

– Темную с орехами, – буркнула Зинта. – И чтоб орехов побольше.

В Молоне поедание шоколада считалось пороком. Запретный шоколад туда привозили контрабандой, продавали из-под полы и лакомились тайком, а кого на этом ловили, тот навлекал на себя всеобщее осуждение. Вот и сейчас она, взяв у Тейзурга плитку, ела так, словно за ней наблюдают внимательные глаза молонских доброжителей: по-беличьи быстро откусит – и спрячет в рукав, снова откусит – снова спрячет…

– Еще? – Эдмар откровенно ухмылялся.

– Еще две, – ответила она с набитым ртом. – Мне надо.

– Хоть десять. Зато теперь я знаю, как выглядят истинные поедатели шоколада… Между прочим, ты трогательно перемазалась.

– Я же сказала, мне надо, – она сердито вытерла губы тыльной стороной ладони и принялась за вторую плитку. – Некоторые известку лижут. Тебе-то не рожать, вот и помалкивай. И с поедателями шоколада меня не сравнивай!

Расправившись с едой, она откинулась на мягкую спинку сиденья. В подсыхающих после дождика лужах отражалось солнце и барахтались воробьи. Аленда так и манила своими улицами и переулками – по-прежнему яркая, разноцветная, хоть и обшарпанная после недолгого правления «Властелина Сонхи», и мусорных куч почти нигде не осталось. Зинта давно мечтала выбраться на прогулку, но все было некогда, некогда… А сейчас Эдмар, паршивец, вытащил ее погулять обманом, и она вовсе не торопится от него сбежать. Наверное, в какой-то степени она все-таки зложительница.

Эдмар был хорош: развалился напротив, словно важный господин – да он и есть важный господин. Один из сильнейших в Сонхи магов и правитель собственного княжества, это для нее он как был, так и остался Эдмаром.

Треугольное лицо с высокими скулами и острым подбородком снова было ухоженным, безупречно гладким. Глаза словно два полумесяца, и ниже еще один полумесяц – ироничные улыбчивые губы. Отросшие темные волосы разметались по плечам, иные пряди от середины книзу синие, зеленые, фиолетовые, точно цветные штрихи на картине. В левом ухе покачивалась серьга: крупный овальный изумруд, оплетенный двумя изящными змейками – то ли с шипами, то ли с острыми драконьими крылышками, и вдобавок с миниатюрными язычками, похожими на танцующее пламя.

Холеные пальцы унизаны перстнями, на ногтях сияет медно-зеленый лак, переливчатый, словно спинка жука-бронзовки. Из-под рукавов выпущены слоистые газовые манжеты, которые у портных и модников называются «пионовыми» из-за сходства с этими цветами. Лиловато-серый сюртук расстегнут, позволяя любоваться открытой шеей и пышным «пионовым» воротником рубашки, а пуговицы все разные: золотые змейки вроде тех, что на серьге, у одних мерцают изумрудные глаза, другие свернулись вокруг зеленых, как морская вода, кабошонов.

На плечи наброшен китонский шелковый шарф, лилово-бело-голубой с хищными цветами и змеями, а поверх него палантин из белого меха, украшенный серебряной лисьей головой в натуральную величину, с высунутым золотым языком и рубиновыми глазами.

Кавалеры в Аленде так не одевались, но это же Эдмар! Зинта невольно залюбовалась этакой красотой, хотя и подумала: «Неужели ему не жарко? Теплынь ведь на улице… Наверняка магию использует, чтоб удар от перегрева не хватил».

– Я-то думала, ты меня к Хантре позвал, когда говорил про пациента.

– Да что ему сделается? Он скорее уж других пациентами сделает… Это я тут главный страдалец, а он творит разбой в свое удовольствие, и с ума сойти, сколько народу за него переживает: а вдруг его невзначай толкнут или стукнут, пока он очередную жертву колошматит.

– Хантре не разбойник, он нападает на тех зложителей, которые были заодно с Шаклемонгом и чинили пакости! Если хочешь знать мое мнение, поделом им. Доводилось мне лечить тех, кому от них досталось. Как задумаешься о том, что люди могут делать такие вещи, жить становится неохота… Но потом вспоминаешь, что кроме них есть и другие люди, и это проходит. А за Хантре все беспокоятся, потому что он хороший – добрый, смелый, честный…

– Вот тут я с тобой соглашусь лишь наполовину. Добрый – несомненно. Смелый… хм… В начале своей нынешней жизни, когда мы в очередной раз познакомились, он был изрядным трусом – я-то помню, но со временем он научился ломать свою трусость. Вдобавок он безбашенный, и когда его срывает – все страхи побоку, так и заработал репутацию смельчака. А что касается сомнительно лестного определения «честный» – это не про него. Хантре знать не знает, что это такое.

– Опять ты его оговариваешь!

– Да ничуть. Не бывает честных Стражей. Мир с таким Стражем был бы хуже каторги, зато просуществовал бы недолго – без калейдоскопического круговорота видимого и скрытого, без недосказанности, без волшебства, без миражей… Брр, истинная жуть, даже представлять себе такой мир не хочется, я же все-таки впечатлительный. Пресловутая честность, которую ты считаешь добродетелью, противоречит самой природе Стража Мира. При необходимости Страж должен быть способен залатать мир, с которым приключилась какая-нибудь неприятность – так же, как ты зашиваешь раны своим пациентам, а в таком деле не обойтись без иллюзий, плавно и ненавязчиво перетекающих в категорию реальности. Некто честный и прямой, как доска в заборе, с такой задачей не справится. Я-то, в отличие от тебя, прекрасно понимаю, с кем имею дело… И неужели ты думаешь, что меня могло бы столь безумно увлечь что-то меньшее?

Ох, и самодовольная у тебя физиономия, подумала Зинта, а вслух сказала:

– Ты ведь после Лилейного омута много всякого помнишь и знаешь, вот и объясни мне, почему все эти, которые с Шаклемонгом толпами ходили, погромы устраивали, да еще требовали, чтобы людей на площади сжигали заживо, все эти, которых Хантре теперь бьет, почему они такие? Их заводил и тех, против кого горожане свидетельствуют, сейчас арестовали, а остальным, которые с ними были, только штрафы выписывают, и Суно говорит, их много, собранных денег пожарным на жалование хватит. Ты можешь мне ответить, откуда эти зложители берутся и почему их столько развелось?

– Спроси что-нибудь полегче, – он состроил гримасу, выражающую крайнюю степень замешательства, но потом ухмыльнулся и подмигнул. – Ладно, Зинта, хотя бы на второй вопрос я тебе отвечу. Ложа сама их поощряла, и можешь не сомневаться, будет продолжать в том же духе.

– Зачем?

– Ради поддержания своей власти, зачем же еще? Видишь ли, те, о ком ты говоришь – своего рода шлак, который ни на что ценное не годится, но при необходимости из него можно изготовить дополнительные подпорки или таран, его можно вывалить на головы тем, кто тебе неугоден… Ложа вовсю их использовала, вспомни сурийские погромы. И надо заметить, среди сурийцев их тоже хватало в избытке, иначе не случилось бы тех досадных событий. Потом их привлекли на свою сторону Дирвен с Мулмонгом. Теперь Ложа вернула власть, и сама подумай, с какой стати она выкинет на помойку нужную в хозяйстве вещь? Их припугнули, из них вытрясут деньги, которые Ложе сейчас позарез необходимы – и пусть расползаются по своим щелям, пока снова не понадобятся. Зинта, не смотри так грустно, лучше перебирайся жить ко мне в Лярану. Княжество у меня небольшое, и моего личного могущества вполне достаточно, чтобы обходиться без таких некрасивых вспомогательных средств. Как просвещенный тиран с хорошим, смею надеяться, вкусом, я в своих владениях подобной гадости не потерплю – в два счета отправлю гуманитарную помощь демонам Хиалы… Ладно, этого ты не слышала, забудь. Кстати, как раз потому, что Хантре в этом вопросе твой единомышленник, я нисколько не боюсь, что Ложа его переманит, хотя, безусловно, такие попытки будут. Не пойдет он к ним. Выберет меньшее из зол – то есть, твоего покорного слугу. Возможно, поставит условие – весь шаклемонговский сброд за борт, тогда подумаю, и достопочтенные коллеги вздохнут с превеликим сожалением: лучше бы гору золота попросил. Вот так-то, Зинта… Не печалься из-за этого, съешь еще шоколадку.

– Но сделать-то с этим что-нибудь можно?! – она расстроено стиснула кулаки.

– Вряд ли. Разве что геноцид, но ты ведь первая скажешь, что это не по-доброжительски. Так что получай удовольствие от жизни, не проливая слез из-за ее несовершенства. Не обращай внимания, что я улыбаюсь, я серьезно.

– А что такое гуманитарная помощь? Погоди, я же читала об этом у путешественников по мирам…

– О, смотри, смотри, какая прелесть – на башне Часовых Созвездий не только все часы на месте, но даже скульптуры уцелели!

– Где?.. – повернулась Зинта.

Наконец-то случилось то, чего Шнырь с господином столько времени дожидались: Крысиному Вору так накостыляли, что уйти самостоятельно с места происшествия он не мог, даже перекинуться и доползти до ближайшего подвального лаза не мог. Противники ему в этот раз попались уж больно лютые, и было их шестеро.

Вначале они пили пиво в забегаловке на улице Капустных Листьев, угрюмо ругая Ложу – сиплыми шепотками, с опаской и с оглядкой. Как понял из разговора подобравшийся невидимкой Шнырь, Ложа этих шестерых не просто оштрафовала за учиненные во время смуты безобразия, а обобрала до нитки. Кое-кто из них замыслил перехитрить государство и отдал свое добришко на сохранение родственникам, но маги на этом только выгадали: пришли да конфисковали все ценное, не разбирая, где чье, и не слушая возражений. Недаром у людей есть поговорка: «Одолжи магу щепотку соли – он всю солонку проглотит».

Бывшие шаклемонговцы спустили последние гроши и в паскудном настроении побрели по улице, а Шнырь, зная о том, что Крысиный Вор ошивается поблизости, увязался за ними. Дальше все случилось так, как он рассчитывал. Из закоулка наперерез компании выскочил кот с кисточками на ушах, зашипел и завыл, яростно шевеля хвостом, а потом раз – и обернулся рыжим парнем. Злющий, глаза сощурены.

– Вы мрази, без вас этот мир был бы лучше, – перевел он на человеческий язык то, что перед этим орал по-кошачьи, и без дальнейших разговоров врезал тому, который стоял ближе всех.

Трезвые, может, и кинулись бы от него наутек, а этим пиво в головы ударило. Ух, как они рассвирепели! Рыжий им тоже навалял – он ловкий, быстрый, всяческим приемам мордобойства обученный, но он был один против шестерых, а Шнырь в этот раз не вмешивался, и ветер дул с юго-запада, а не с севера.

Его сбили с ног, начали пинать, выплескивая накопившуюся злобу. Гнупи решил, что это уже чересчур, и скинул свой лоскутной ранец, но достать рогатку не успел.

– А ну, прочь, канальи!

К ним приближался размашистым шагом королевский гвардеец из той же забегаловки. Из-за него-то компания и снялась оттуда, не досидев. Ввалился, хлопнув дверью, прошел к стойке, словно матерый пес мимо присмиревших шавок, и потребовал «самую большую кружку самого дрянного пойла». Рослый, мрачный, небритый, хотя в новеньком капитанском мундире с золотыми галунами. Представитель власти, да еще и в скверном настроении – шаклемонговцы решили, что надо уносить ноги подобру-поздорову. А он, вишь ты, выпил свое «дрянное пойло» да и не стал там засиживаться, так что они все равно от него не спаслись. Одному сходу дал пенделя, и тот покатился кубарем. Сверкнула на солнце шпага, через секунду вонзившаяся под ребра самому ретивому. Шнырь с восторгом смотрел на представление, которое надолго не затянулось: пятеро кинулись наутек, шестой отправился в серые пределы.

Крысиный Вор с окровавленной рожей пытался приподняться, но это у него плохо получалось. Капитан усадил его, прислонив спиной к стенке.

– Парень, ты в порядке?

– Вроде да… Спасибо…

– Где живешь? Тебе помочь?

– Нет. Лучше я тебе помогу…

– Господин маг?.. – гвардеец наконец разглядел, кого отбил у своры подонков. – Что же вы не колдовали, неужто опять с магией какая-нибудь неприятность?

– Все нормально, я сам не использовал магию, она не для этого. Если сделаешь то, что я скажу, у тебя будет шанс.

– Какой шанс?

– Помириться с ней.

– Так она же в тебя втрескалась! – произнес гвардеец с таким свирепым надрывом, что Шнырь струхнул: а ну, как теперь уже он рыжего до смерти ухайдакает?

– Не в меня, а в один из моих обликов. Это разное. Иди сейчас на улицу… Погоди, с названием непонятно: кажется, то улица Гусака, то Тележная…

– Так это одно и то же, – подсказал обескураженный гвардеец. – Раньше была Тележная, потом ее переименовали, потому что в Лоскутьях другая Тележная есть.

– Значит, иди на улицу Гусака. Там должен быть доходный дом, желтый, кирпичный, как будто трехэтажный… Не знаю, я ни разу там не был, но он как будто стоит посередине на нечетной стороне.

– Видел я этот дом. Ну и что?

– Там все подвальные окошки наглухо заколочены. Разломай доски или выбей дверь, если кто-нибудь начнет ругаться – посылай к демонам. Я бы сам туда сходил, но я сейчас никакой, и тебе это нужнее. Когда спустишься в подвал, сам поймешь, что делать. Ты его услышишь, он пищит. Потом отправляйся к ней и спроси, чем кормить. Может, вначале она не захочет с тобой разговаривать, повтори вопрос три или четыре раза, пока не услышит, о чем ты спрашиваешь. А дальше все будет зависеть только от тебя. Это твой последний шанс наладить с ней отношения. Не откладывай.

– А ты как же?

– За мной приедут. Иди.

Гвардеец послушался. Когда он скрылся за углом, рыжий окликнул, подняв разбитое лицо:

– Шнырь, ты ведь здесь?

– Так тебе и надо, так тебе и надо! – злорадно выпалил соглядатай. – Мне-то сейчас еще за господином бежать, ноженек усталых не жалея, а тебе хоть бы что…

– Можешь не бегать, я послал ему мыслевесть.

– С чего это ты сегодня такой добрый? – с подозрением поинтересовался Шнырь.

– Сам не знаю.

Он подошел, примостился рядом возле стенки – люди все равно не увидят.

– Небось, думал, что запросто их поколотишь, а они злые оказались, вот и поделом тебе за мою крыску!

– Проблема не в том, что они злые, – отстранено и задумчиво, словно обращаясь к кому-то, кого здесь на самом деле не было, произнес Крысиный Вор, – а в том, что они голодные и беззащитные. И вот это уже беспросветное дерьмо.

– Да вроде они были пожравши, и кулаками махали не хуже твоего… Ты их, что ли, жалеешь?

– Нет. Я не об этом. Голодные, потому что они кормятся чужими страданиями, чужим унижением. Они без этого не могут – это для них и пища, и развлечение, и повод для радости, и способ заявить о своем присутствии в этом мире, куда там до них Лорме. Это у них постоянная потребность, насытиться они не могут, сколько бы ни сожрали, потому и голодные. Беззащитные – другая разновидность: эти будут чувствовать себя в безопасности, только если все окружающие станут жить по их правилам, согласно их представлениям о том, как надо. Это у них распространяется и на членов семьи, и на каждого встречного, и на людей, о которых они только слышали, и на жителей других стран, в которых они никогда не бывали. Если кто-то живет иначе, они испытывают беспокойство, которое сильно их мучает. Чтобы подогнать окружающий мир под свои мерки, они готовы кого угодно угробить – хоть знакомого, хоть постороннего, хоть собственного ребенка, им без разницы. Голодные и беззащитные – не всегда одни и те же, но если и то, и другое сразу – это сволочнее всего. Ты ведь был на площади Последнего Слова, когда судили Тевальда. Ты их видел.

– Такие, как Шаклемонг, ты это хочешь сказать? – подхватил сообразительный Шнырь.

– Да. Шаклемонг был типичным представителем голодных и беззащитных.

– Зато с картохой… – гнупи мечтательно облизнулся и тут же на всякий случай отодвинулся от сердито зыркнувшего собеседника.

Послышался перестук копыт, звуки едущего экипажа, но это оказалась не коляска господина Тейзурга, а фургон с надписью «Лучший сахар и прочие крупы».

– Кто-то уверял меня, что если он мне понадобится – мигом примчится, только позови, – процедил Крысиный Вор. – Ладно, понадобился. Ну и где?..

– А может, он сейчас чем-то важным занят – кого-нибудь заколдовывает или чего-нибудь там еще! – вступился за своего доброго господина Шнырь. – Ты-то, ворюга, сколько от нас прятался, водиться с нами не хотел, а как тебе чего-то надо – сразу все бросай и беги сломя голову? Что ли так? Думаешь, все должно быть по-твоему?

– Примерно так, – огрызнулся рыжий.

– Я от тебя и не ждал ничего другого.

Эту фразу гнупи подслушал у людей. Большинство смертных обижалось, когда узнавало, что «ничего другого» от них не ждали, но несправедливый крысокрад к большинству не относился, не проняло его.

– Эй, а ты ведь еще не слышал о том, как я от Дирвена убегал! – спохватился Шнырь.

Он успел рассказать свою историю два с половиной раза, пока из-за поворота не показался шикарный экипаж господина Тейзурга.

Черноголовый народец по Условию не может причинять вред лошадям, и те его не боятся, так что гнупи вместе с людьми устроился в коляске, господин разрешил.

Рыжий выглядел истинным разбойником – глаз подбит, физиономия в разводах пыли и засохшей крови, зато господин был на загляденье нарядный и держал роскошный белый цветок из южных краев.

– Синяк под глазом, какая прелесть, – произнес он меланхолично, слегка улыбаясь уголками губ. – За время нашего знакомства ты несколько раз ставил мне фингалы, но вот вопрос: могу ли я хотя бы мимолетно почувствовать себя отмщенным, если этим украшением оделил тебя не я, а некие несимпатичные мне люди?

– Можешь почувствовать себя отмщенным и заткнуться. И без тебя голова болит. Кажется, меня по ней треснули.

– Не тошнит?

– Нет. Регенерация идет, но медленно. Бывало и хуже.

– Сейчас поедем домой, там отдохнешь, а может, и здравый рассудок к тебе вернется. Хотя последнее сомнительно…

– Ладно, поехали, – согласился Крысиный Вор.

Голос у него был усталый и какой-то бесцветный, как у проигравшего. Шнырю даже обидно за него стало – он же все-таки «свой», ихний с господином!

– Чего ты, рыжий, куксишься? – встрял гнупи в людской разговор. – Известное дело, поколотили, ежели они на тебя вшестером, а ты, как дурак, без магии дрался! А ты их вылови по одному да каждому задай взбучку – правда же, господин?

– Золотые слова, Шнырь, – благосклонно отозвался Тейзург. – Хантре, дерешься ты весьма неплохо, признаю, но твоя стратегия и тактика – это ужас ужасный… На шестерых бандитов с кулаками. Без магии. Умопомрачительно. Снимаю перед тобой воображаемую шляпу и раскланиваюсь. Впрочем, судя по тому, что там остался лежать труп, хотя бы одного ты прикончил, и то радость.

– Это не он прикончил, а гвардеец, который заступился, когда его лежачего стали пинать, – снова вмешался гнупи.

– Так ты еще и позволил им себя пинать?.. Демоны Хиалы, какое несусветное позорище, не буду я снимать перед тобой шляпу. Ты хотя бы помнишь о том, что ты мой наемник, и твоя репутация – это до некоторой степени моя репутация?

– Мне без разницы, – бросил Хантре.

Уже не таким вялым голосом, с нотками злости.

– Шнырь, ты их запомнил? – вполголоса осведомился Тейзург.

– А то!

– О чем вы шепчетесь? – еще пуще обозлился рыжий. – Это мои дела.

– Ты ведь, мой драгоценный, переживаешь о том, что реальность не соответствует твоим представлениям – вот и переживай себе дальше, а наши со Шнырем дела тебя взаимно не касаются.

После этих слов господин заговорщически подмигнул маленькому соглядатаю, и тот подмигнул в ответ, про себя ликуя: уж он расстарается, всех пятерых найдет – ясно же, какая ему будет за это награда!

Экипаж катил мимо лавок с яркими новенькими вывесками. Из-за домов доносились глухие удары.

– Тенбо, – окликнул кучера господин, – поворачивай туда, посмотрим, что за шум. Вроде бы дверь вышибают.

Улица Гусака называлась так из-за флюгера на башенке самого высокого дома. Раньше жестяной гусь горделиво задирал голову к небу, а теперь ему свернули шею на сторону – будто бы выглядывает из-за собственного тулова. Гнупи даже пожалел, что это сделал не он, а какие-то шаклемонговцы.

Возле трехэтажного дома из желтого кирпича происходила суета: уже знакомый Шнырю офицер, заступившийся за Крысиного Вора, бил сапогом по заколоченному подвальному окну, а сверху на него ругались жильцы.

– Люблю королевских гвардейцев, – заметил Тейзург. – Не только за то, что они радуют глаз безупречной выправкой, но еще и за то, что они умеют культурно и ненавязчиво развлекаться, не роняя чести мундира… Капитан Трайгевальд, вам помочь? – окликнул он, когда проезжали мимо.

Капитан оглянулся через плечо – раскрасневшийся, злой, сосредоточенный – и вернулся к своему занятию.

– Не мешай человеку, – подал голос Хантре.

– И в самом деле, не будем мешать, тут и без нас весело.

Коляска поехала дальше. Позади хрустнула треснувшая доска.

– Это Крысиный Вор его подговорил, – наябедничал Шнырь, когда повернули за угол. – Пойди, сказал, на улицу Гусака, люди там у себя подвал заколотили, а ты им все разломай!

– Хантре, так ты имеешь к этому отношение? М-м, как интересно… Объяснишь, в чем дело?

– Это вас со Шнырем не касается. И меня не касается.

– Поставил человека в неловкое положение, а остальное тебя не касается? Мило.

– А может, там клад спрятан? – догадался Шнырь. – Может, рыжий решил вознаградить его за свое спасение и надоумил, где искать сокровище?

– Хантре, это правда? Не беспокойся, никто не собирается отнимать у капитана Трайгевальда твой подарок.

– Это не то, что вы подумали. Но он никогда не пожалеет о том, что послушал меня.

– Ну и ладно, у меня своих сокровищ достаточно. Хантре, давай лучше поговорим о тебе. Тема деликатная, но обсудить ее стоит. Если ты получаешь удовольствие, валяясь на грязной мостовой и получая пинки по ребрам, кто ж тебе запретит, не могу осуждать, мне тоже порой хочется чего-нибудь этакого извращенного. Но почему же ты не обратился ко мне? Только намекни, я буду рад организовать для тебя что угодно в этом роде, но, разумеется, в более изысканном варианте, мы воплотим в жизнь любые твои странные фантазии…

– Ага, конечно. Со своими странными фантазиями я как-нибудь без тебя разберусь.

– Но ты не можешь лишить меня надежды, Хантре, – господин Тейзург по-змеиному улыбнулся. – Я буду ждать. Я умею ждать.

– Другой вопрос, чего дождешься.

– А почему без нас-то? – возмутился Шнырь – когда тебя не берут в игру, это всяко задевает за живое. – Ежели, например, хочешь напакостить, так мы с господином по этой части побольше твоего умеем!

– Это точно, – отозвался рыжий с такой особенной интонацией, что гнупи сразу насторожился. – Если б не ты, Лиргисо, в той схватке Ложа справилась бы с Дирвеном, и не было бы всего дальнейшего. Зачем?.. Хотя вопрос риторический, – его разбитые губы искривились в усмешке, так что выступила капелька крови. – Я знаю, почему ты это сделал.

– Давно понял? – господин в ответ тоже криво усмехнулся, как будто отзеркалив его выражение лица.

– В Накопителе. Когда Дирвен атаковал тебя, а я предпринял действия, которые вывели его из равновесия. Ну и дурак же ты. И я тоже дурак, мог бы это предвидеть, так что здесь и моя вина.

«Ишь ты, как завернул… Зато у вас есть умный Шнырь!» – подумал их спутник, но вслух не сказал – некоторые вещи достаточно знать про себя, а выбалтывать незачем.

– Боги и демоны, так ты себя за это наказываешь? Вот это уже я мог бы предвидеть… И что теперь?

Господин глядел на Крысиного Вора, как змея перед броском, а тот глухо произнес:

– Давай будем смотреть на это, как на урок, который мы оба должны запомнить. Город жалко.

– Зато сколько заказов получат художники и скульпторы… Сохранились рисунки, полотна живописцев, магические слепки, все разрушенное можно восстановить. Кое-что я готов лично отреставрировать – чтоб оно снова было.

Экипаж выехал на площадь Укатившихся Обручей, и здесь гнупи, высунувшись из-за бортика, снова увидел капитана Трайгевальда. Тот стоял у края тротуара, мундир у него на груди был расстегнут и оттопыривался – что-то прячет за пазухой! Еще и придерживает, чтоб не выпало. Чем же он, интересно, в том подвале разжился?

Окликнув извозчика, гвардеец забрался в коляску и велел гнать на улицу Золотой Булавки. Небось отправился к магам, которые нынче там обосновались: предъявит им свою находку да награду получит.

– О, кажется, я понял, что он нашел, – улыбка у господина была такая грустная и подкупающая, что Шнырю захотелось немедленно сделать для него что-нибудь хорошее – например, какую-нибудь выдающуюся пакость, которая его порадует. – Пожалуй, с таким союзником у него есть шанс завоевать сердце своей дамы… Есть или нет? При всей своей эксцентричности, она отнюдь не наивна, фальшь распознает.

– Есть. С его стороны тут никакой фальши. И с ней помирится, и друга нашел.

– Добрый ты, Хантре, когда речь идет о чужих отношениях…

– Вот только не начинай опять, – огрызнулся Крысиный Вор.

– А как же то, что произошло между нами в Накопителе? Сделаем вид, что этого не было?

– Это была тактическая уловка. Театр для Дирвена. Ну, допустим, если под рукой нет гири, на чашу весов можно бросить что угодно, лишь бы перетянуло.

– Даже если то, что ты небрежно бросил на чашу весов, для кого-то драгоценно?

– Надо было спасти наши шкуры и уничтожить Накопитель.

– Кто ж с этим спорит? Но в театре можно перевоплотиться в кого-то другого, а можно раскрыться и наконец-то сыграть самого себя.

– Я играл роль, – раздраженно возразил рыжий. – В этом не было ничего, кроме работы на публику. Отвали, понял?

Шнырь не мог взять в толк, о чем они говорят, но всей душой был на стороне господина.

На некоторое время люди умолкли, только цокали по мостовой подковы, да пел свою дорожную песню экипаж, а солнце ушло за крыши, и небо постепенно становилось лиловым с прозеленью.

– Что же ты до сих пор волосы не отрастил? – поинтересовался Тейзург.

Есть чары, которые магам легче плести, когда у них волосы длинные – это древняя наука, нынешними волшебниками позабытая, но шнырёв господин много всякого знает, он больше всех знает.

– Не до того было. Отращу.

– С этой короткой вьющейся шевелюрой, да еще и с немилосердно расквашенным лицом, ты поразительно похож на себя прежнего. Ты был таким, когда мы с тобой в очередной раз встретились – в далеком чужом мире, не подозревая о том, что мы давно уже знакомы. Ты и тогда постоянно ввязывался в драки, это у тебя неистребимое. А меня ты боялся… Теперь-то я понимаю, что меня это бесило. Подсознательно я пытался тебя растормошить, чтобы ты очнулся и стал самим собой – таким, как сейчас.

– Хрень какая-то.

– Хантре, ты ведь знаешь, что это правда.

– Знаю. Все равно хрень.

Дальше они молча играли в гляделки, а Шнырь высматривал в сумеречном небе первые серебряные звездочки: если они уже начали подмигивать, скоро наступит ночь – самое привольное время для гнупи.

Проехав по круто выгнутому мосту Гуляки, повернули на улицу Черных Вишен – каждый дом здесь прятался в собственном парке, и в дальнем ее конце находились новые хоромы господина.

– Хантре, ты ведь уже наигрался в героя подворотен? Не хочешь теперь поиграть во что-нибудь другое?

– Отвали, – с досадой отозвался Крысиный Вор.

– Он говорит, что бьет их, потому что они голодные и беззащитные, – доложил Шнырь, которому уже наскучило смотреть на звезды. – Голодные, говорит, оттого, что у них до чужих унижений и страданий лютый голод, пуще чем у Лормы, а беззащитные, потому что становится им худо, ежели кто-то рядом думает не по-ихнему и живет по-своему. И Шаклемонг по этой части был, говорит, самый голодный и беззащитный. Так ведь, рыжий?

– Ты верно уловил суть, – устало, вроде бы даже с тоской, произнес Хантре. – Одно радует, Ложа хоть и использует эту дрянь, но держит на дистанции. Бывает хуже. Об этом писал Баглен Сегройский, путешественник по мирам – не ручаюсь, что запомнил слово в слово, но у него примерно так: «А те правители, которые начинают с ними заигрывать и дергают за все ниточки подряд, уподобляясь кукловоду, уверенному в своей безграничной власти над марионетками, иной раз попадают в ловушку, потому что запутываются в этих ниточках, как муха в паутине, и если не сумеют вовремя освободиться – сами станут марионетками своих марионеток».

– Занятно, что Дирвен тоже начитался Баглена Сегройского, об этом рассказывал коллега Суно. И немало оттуда почерпнул. Несравненный путешественник-созерцатель схватился бы за голову от его трактовок…

По обе стороны господских ворот располагались кованые чугунные фонари в виде орхидей, да не масляные, а волшебные: сгустки золотисто-зеленоватого сияния, которые зажигались и гасли в урочное время. Больше здесь ни у кого таких не было.

Когда коляска остановилась у парадного крыльца, Тейзург выпрыгнул первый, опустился на одно колено и галантно подал руку. Крысиному Вору это не понравилось, прошипел что-то злобное. Чего доброго, перекинется да сиганет в темноту, и опять за ним гоняйся… Но он был так избит, что на побег у него сил не хватило. Скривившись от боли, кое-как вылез, даже на господинову руку слегка оперся.

Его проводили в комнату, и Тейзург самолично отправился готовить ванну с целебными зельями. Хантре тем временем умылся, сменил свои обноски на шелковую баэгу с орнаментом из кленовых листьев. Устроившийся в уголке гнупи ахнул, увидев, сколько на нем кровоподтеков, и почувствовал даже не злорадство, а законное возмущение: если ты боевой маг, почему наполучал тумаков вместо того, чтобы проучить обидчиков?

Насупился, всем своим видом выражая осуждение – хоть бы Крысиный Вор оглянулся! Тот и впрямь оглянулся, но его неодобрительной гримасы как будто не заметил, так что старания пропали впустую.

– Шнырь, смотри, что у меня есть.

Он только что выложил из карманов всякую мелочь – монетки, гребенку, свернутый бинт, короткий нож баз гарды, карандаш… А еще…

У гнупи аж дыхание перехватило, когда он разглядел, что там. Невольно подался вперед, не сводя глаз с этакой красоты.

– Рыжий, ты где это взял?!

– Нашел.

«Это я должен был найти, а не ты!..»

Набрал полную грудь воздуха, готовясь заканючить, но Хантре его опередил:

– Если хочешь, возьми себе.

– Жалко тебе, что ли… – горестно выпалил Шнырь – слова сами рванулись наружу, еще до того, как он разобрал, что ему сказали.

– Я же говорю, забирай. Пусть это будет моя вира за крыску.

Гнупи выхватил у него подарок. Вещица-то непростая, с волшебством… И неописуемо замечательная: длинный крысиный хвост и скрюченные лапки, переплетенные засохшие корешки, причудливо изрезанные лоскутья кожи, шнурки с бусинами, шлифованные камушки, похожие на прозрачные темные глаза, да еще непонятно чьи клыки – будто бы целый кусок челюсти, все это связано в затейливый пучок, так и хочется сунуть за пазуху. Всем сокровищам сокровище – не то, что какое-нибудь там золото! Надо будет пришить изнутри на курточку вместительный потайной карман.

– Для чего он, ты понял?

– Вроде бы защищает от гнева и глупости начальства. Тебе пригодится.

– Да как ты смеешь… – обиделся на дарителя Шнырь. – Мой господин самый лучший на свете! Я теперь в добро верю, я же тебе рассказывал, что я дал такой обет, ежели спасусь. Так что по части добра я теперь дока, чего про добро не знаешь – спроси у меня, и я тебе скажу, что добрее господина Тейзурга никого не сыщешь. Он мне жертвы приносит! И даже когда я думал, что он решил меня обмануть, он посмеялся над тем смертным, а потом все равно принес его в жертву своему верному Шнырю! Ты бы так не сделал, ты-то злой, ты даже сейчас на меня зубами скрипнул, я слышал. И сам ты глупый, иначе бы тебя не колотил кто попало…

Он мелкими шажками отступил в угол, чтобы шмыгнуть на изнанку, если Крысиный Вор осерчает и захочет отнять подарок, но тот отвернулся, уселся на подоконник. Над спутанной шевелюрой мерцала далекая звездочка.

– Ты чего, рыжий? – настороженно спросил Шнырь. – Жалко стало, что подарил, завидно теперь, хочешь назад забрать? Дожидайся, так и отдал…

– Да никто у тебя ничего забирать не собирается.

– А чего тогда хмурый, если дарёного не жалко? Или ты опять об этих подумал, которые голодные и беззащитные?

– Вроде того, – невеселым голосом подтвердил собеседник. – Без них было бы лучше, да куда от них денешься. Вы с твоим господином и то меньшее зло.

– Вот видишь, рыжий, хорошо, что есть мы!

– Если б еще можно было от вас отделаться, цены бы вам не было, – невоспитанно, по своему обыкновению, заметил Крысиный Вор, хотя только что сам назвал их «меньшим злом».

2015–2016 гг