Александр Кобринский

Холера меня не возьмет

Вхожу. Мать готовит. В комнате стоит аппетитный запах теста, пропитанного чесноком. Ставлю ногу на табурет и начинаю развязывать шнурок. Появляется отец. Я вижу его скрюченные, грубые, трудовые пальцы и склеротичные глаза.

- Тебе лень нагнуться? - взрывается он неожиданно.

Не отвечаю, потому что изменить моего отца невозможно. Во многом я похож на него. Пытаюсь отделаться восковой улыбкой. Но моя сдержанность вызывает в нем спонтанное бешенство.

- Думаешь, я не знаю, что ты делаешь по вечерам? Барабанишь по клавишам - чернишь Советскую власть. Тебя никогда не напечатают. Твоя писанина гроша ломанного не стоит.

- Ты гнида на теле человеческом! - заключает он в гневном порыве и после короткой паузы добавляет, - добарабанишься!

Я перестаю улыбаться и, несмотря на всхлипывающий голос матери, приглашающий отведать приготовленное, прощаюсь...

Звезды над головой и домами успокаивают.

Ровно через две недели я вырываюсь из махровых лап гигантомании строительства самой большой в мире доменной печи - возвращаюсь в родной город навестить престарелых родителей.

На пороге меня встречает отец. У него хорошее настроение. Виновато нахмурив брови, он протягивает мне ленту для пишущей машинки и говорит:

- Холера тебя не возьмет!