Во второй половине дня неожиданно на КП майора Дементьева появился Галунов, а за ним неразлучный со своим генералом высокий, рябой и сероглазый, всегда молчаливый адъютант Алексей Литвак. Могло показаться, что у этого пария не было детства, ни радостей, ни проказ, что вот так и следовал он постоянно за кем-нибудь. А между тем совсем недавно Литвак был не таким. Совсем не таким…

В родном селе Ольховатке Алексея знали как развеселого парня, хорошего гармониста, исполнителя остроумных частушек. Был он в центре внимания товарищей, мечтой девушек, гордостью сестры, любимым сыном и другом старого отца. Мать у него давно умерла, и Алексея с сестрой вырастил отец — бухгалтер колхоза, добросовестный и всеми уважаемый человек, которого обычно избирали судьей во время споров: «Вот, пусть сам Игнат окажет».

И когда старый Игнат говорил свое веское слово, — разрешались все споры, исчезали все сомнения.

Отец писал сыну веселые письма, но Алексей чувствовал, сколько беспокойства и тревоги таится в этих веселых строках. Сестра сообщала, что Настя ежедневно справляется об Алексее, верна ему и ждет его возвращения. Письма Насти были полны любви и тоски. Вся Ольховатка желала Алексею Литваку здоровья и возвращения домой с победой.

Сейчас, как всегда, подобно надежной стене, молча стоял Алексей Литвак позади генерала Галунова.

Галунов оглядел вытянувшегося перед ним командира полка.

— Что это вы зайцев пугаете? — с усмешкой спросил он.

Майор, стоял навытяжку перед генералом и удивленно смотрел на него, не зная, что ответить.

— Гитлеровцы без танков — это же зайцы. И ты прогнал их? Браво! А вся тяжелая махина обрушилась на Сергеенко. Вот где был настоящий бой! Сергеенко тяжело ранен, не увидим мы его больше. А ты и не сдвинулся с занятых позиций. Командный пункт!.. Не существует на земном шаре неподвижных точек! И до Галилея знали об этом. А так можно и до ста лет прожить.

Галунов не давал возможности заговорить командиру полка. Закинув голову, отчего стали еще толще складки на затылке, он глядел на Дементьева снизу вверх.

— Высоких полководцев почти не было. Известно вам это, майор Дементьев, товарищ командир полка?

Видно было, что генерал, всегда пренебрежительным тоном говоривший с подчиненными, сегодня был вдобавок еще и навеселе.

— Были и высокие полководцы, товарищ генерал!

У Аршакяна невольно вырвалось:

— Петр Первый!

Генерал обернулся к нему:

— А, это вы? Куда я ни пойду, всюду вижу вас, лектор истории! Можно подумать, что вы всюду следуете за мной… Но Петр был в первую очередь самодержцем, товарищ историк! Ну как, очень страшна война?

Не ожидая ответа на свой вопрос, генерал взглянул в сторону противника. Огонь не прекращался. От полка к батальонам по ходам сообщения и открытому полю бежали бойцы-связисты, исправляя повреждения проводов. Они то пропадали в дыму от взрывов, то появлялись снова. Рядом раздался взволнованный выкрик:

— Анник!

Генерал обернулся:

— Это что за спектакль?

Два бойца, только что вошедшие на КП, должно быть, не заметили генерала. Они в смущении остановились, вытянулись. Лежавшая на ветках девушка повернулась, присела, но подняться не смогла.

— Это что за новости?

— Получила контузию, — объяснил Аршакян. — Боец — ее родственник.

— Вот это и плохо, что приезжают сюда семьями, точно на бал-маскарад! — заметил генерал и, повернувшись к адъютанту, приказал: — Пошли, Литвак, в батальоны!

Выйдя из окопа, генерал быстро зашагал по полю к траншеям батальонов.

— Что он делает?! — развел руками Дементьев.

Аршакян ничего не ответил. Смущенный неожиданностью, он молча смотрел вслед генералу. Галунов со своим адъютантом дошли уже до полосы взрывов, когда Аршакян вдруг выскочил из окопа и побежал за ними.

Он догнал их в тот момент, когда генерал и следующий за ним по пятам адъютант спустились с холма. Свист пуль все усиливался. Литвак шел впереди Тиграна. Вдруг адъютант остановился, откинул голову, пробежал несколько шагов вперед и упал ничком, не издав ни звука.

Генерал продолжал идти. Тигран бросился к Литваку, схватил за руку, пытаясь поднять его, и громко крикнул Галунову:

— Товарищ генерал, товарищ генерал!

Подбежал Славин, посланный вдогонку майором Дементьевым.

— Это ты, Славин? Помоги перенести его в эту воронку…

Они с большим трудом подняли Литвака и понесли.

Генерал обернулся и, как будто не понимая, что произошло, последовал за ними.

Алексея Литвака уложили на спину. Он открыл глаза, взглянул на генерала, но ничего не оказал. Опустив веки, он глубоко вздохнул и крепко стиснул челюсти. Голова его упала на правое плечо.

— Значит, убит, что ли? Как же это? — спросил генерал смущенно. — Неужели убит мой Литвак?

Аршакян расстегнул ворот гимнастерки Алексея. На груди слева виднелось лишь маленькое красное пятнышко.

Стоя над убитым, Галунов все повторял:

— Эх ты, Литвак, Литвак!..

Потом он неожиданно сел на мокрую землю.

— Садись, — повелительно обратился он к Аршакяну, — садись, политик! Осиротел я, потерял самого преданного человека. Гибнут, тысячи гибнут! Где ваши танки, политик, где они? Почему больше танков у него? Против одного — два, а то и три. Половину России уже занял! Зажигательными бутылками должны люди останавливать его танки, да?

Аршакяну не верилось, что эти слова говорит Галунов, командир дивизии.

— Где же ваши танки? — повторил генерал, и на его глазах появились мутные слезы.

Тигран опомнился:

— Почему вы говорите «ваши», товарищ генерал, вместо того, чтобы сказать «наши»?

Но Галунов не ответил на этот вопрос.

— Никогда еще Россия не переживала подобного испытания. Силен враг, техникой своей силен! А вы толкуете о возвышенных идеях, о гуманизме. Где твой начальник? И он устроил себе командный пункт подальше от передовых позиций? Командный пункт политического воспитания!

Странными и неожиданными были для Аршакяна эти слова генерала. Странен показался и сам Галунов. Он выглядел пришельцем из другого мира, надевшим мундир советского генерала. «Потерял почву под ногами, — подумал Тигран. — И этот человек должен возглавлять целое соединение?! Что он бегает по батальонам, забыв о командовании полками?»

— Ну, пошли в роты, — сказал генерал, продолжая сидеть на месте.

Аршакян подошел и стал перед ним. Поблизости разорвался снаряд. Тигран лег на землю. Когда прекратился визг осколков, он поднялся. Генерал сидел в той же позе.

— Что, страшно? — спросил он с иронией.

— Вы должны вернуться, товарищ генерал! — резко произнес Тигран.

Генерал с удивлением взглянул на него. Лицо старшего политрука было неузнаваемо.

— Вы должны вернуться, товарищ генерал. Я вас прошу. Я отвечаю за вашу жизнь…

Тигран «просил», почти крича. В эту минуту он забыл о всякой военной субординации, с которой не совсем еще освоился; забыл о разнице чинов и возраста. В нем говорил лишь возмущенный человек.

Галунов иронически улыбнулся.

— Так вот вы какой, оказывается!..

Закрыв лицо руками, он несколько минут молчал. Казалось, что он плачет.

Вдруг Галунов поднял побагровевшее лицо и крикнул:

— Кто вам позволил говорить подобным языком с генералом? Вон отсюда!

— Нужно вернуться в штаб, товарищ генерал, — прервал его Аршакян спокойным, но полным решимости голосом.

— Да кто вам позволил?

— Совесть коммуниста!

Игорь Славин, стоявший в нескольких шагах, был невольным свидетелем этой сцены. О его присутствии словно забыли, его не замечали ни генерал, ни старший политрук.

Галунов вдруг вскочил с места и быстро пошел вперед. Аршакян последовал за ним.

Впервые и навсегда отстал от своего генерала сероглазый адъютант, Алексей Литвак.

Вместо него, точно бдительный страж, следовал за генералом и старшим политруком Игорь Славин.

Галунов, а за ним и Аршакян спрыгнули в окоп. Это была линия обороны первого батальона.

Перед генералом вытянулся небольшого роста боец к с резким, гортанным акцентом отрапортовал:

— Товарищ генерал-майор, первая рота первого батальона, отбив атаку неприятеля, крепко держит оборону. Рапортует парторг роты, сержант Микаберидзе.

— Ты что, грузин? — спросил генерал.

— Так точно, товарищ генерал, грузин, — ответил Микаберидзе.

— Грузины обычно бывают храбрыми. А вы, волкодавы?

Вопрос относился к Миколе Бурденко и Арсену Тонояну.

— Я хохол, товарищ генерал! — ответил Бурденко с веселым блеском в глазах.

— А ты?

— Я армянин! — ответил Тоноян.

Вперед незаметно продвинулся Эюб Гамидов с белой повязкой на лбу, смоченной кровью. «Пусть генерал знает, что здесь есть и азербайджанец».

Генерал действительно обратил на него внимание.

— Ты что, ранен?

— Мало-мало, товарищ генерал. Я азербайджанец.

Генерал как будто понял его и улыбнулся.

Гамидов, осмелев, прибавил:

— Всякой нации есть в нашей роте, полный интернационал.

Изучающим взором человека, прибывшего издалека, приглядывался Галунов к бойцам, с напряженным вниманием прислушивался к каждому их слову.

— Ну как, ты веришь, что мы победим фашистов? — обратился генерал к Тонояну.

— Конечно, победим, — ответил тот. — Иначе зачем воевать? Кто не верит в это?

Тоноян не почувствовал и даже не мог предполагать, что в его ответе таился тяжелый и горький упрек. Он как бы говорил: «Бессмысленны твои вопросы, и стыдно иметь такие подозрения!»

— Трудно будет нам всем, это вам следует хорошо знать, — заявил генерал. — Судьба родины в ваших руках. Многие из нас умрут, но враг должен быть побежден. Так приказывает родина, смерти страшатся лишь малодушные и трусы.

— Ясно, — подтвердил Тоноян.

— Нужно быть готовым умереть, чтобы жить, товарищ генерал, — добавил Бурденко. — Мы понимаем, иначе не выйдет.

— Как? Как ты сказал? — переспросил генерал.

Микола Бурденко повторил свои слова. Галунов обернулся к Аршакяну:

— Хорошо сказано, а? Нужно умереть, чтобы жить!

Взгляд генерала опять остановился на Микаберидзе.

— Значит, грузин, кацо? — спросил он.

Ираклий мгновенно побледнел, губы у него задрожали.

— Я сержант, товарищ генерал…

Галунов удивился:

— Вы поглядите только, какой обидчивый! Солдат не имеет права обижаться на генерала. А грузины всегда были отважными, надо показать это и теперь. Вот что я тебе хотел сказать!.. Во время первой войны был у меня товарищ поручик Накашидзе, князь. Вот герой был!

— А я князей и в глаза не видал, товарищ генерал, — заметил Ираклий.

Но Галунов уже не слушал. Он повернулся и бросил взгляд в сторону неприятеля.

— А ну-ка, посмотрим, что он там делает?

Голова генерала не доходила до бруствера глубоко отрытого окопа. Он поднялся на бруствер, сделал несколько шагов вперед и стал под огнем неприятеля смотреть в бинокль. Бойцы первого батальона с удивлением и гордостью смотрели на своего комдива.

— Вот так генерал!

— Герой генерал!

Алдибек Мусраилов воскликнул:

— Мировой! Такого генерала я в жизни не видел!

Галунов по открытому полю зашагал вдоль окопов.

Аршакян бросился за ним, схватил генерала за плечи и спрыгнул с ним в окоп.

В этот момент Тигран почувствовал, что в левый рукав ему как бы влили горячую воду.

— Ты ранен, Тигран? — воскликнул Аргам.

По кисти левой руки старшего политрука красными струйками бежала кровь.

— Вот и вы увидели кровь, — сказал Галунов хладнокровно. — Впервые, вероятно?

Тигран не ответил. Расстегнули шинель, гимнастерку. Пуля прошла сквозь мускулы предплечья.

— А ну, двинь-ка рукой!

Тигран свободно поднял руку. Никакой боли он не чувствовал.

— Кость не задета, значит пустяки, — заметил генерал.

Бойцы перевязали рану. Тигран сел на выступ в стене окопа, чтоб перевести дух, чувствуя сильную жажду и тошноту.

Равнодушно взглянув на подошедшего комбата Юрченко, Галунов сказал:

— Мы вот тут с твоими бойцами, а ты сидишь у себя в крепости!

— Я был в третьей роте, товарищ генерал, мне майор позвонил, что вы здесь.

Галунов дал несколько указаний, походивших скорее на назидания, объяснил то, что давно было известно капитану Юрченко по уставу, и, обернувшись к Аршакяну, проговорил:

— Ну, пойдем, что ли, политик.

Перед уходом Тигран негромко сказал Аргаму:

— Будь смелей, не бойся!

Тигран видел в стереотрубу бегство Аргама, но не сказал ему об этом, делал вид, что ничего не знает. Аргам опустил голову и смущенно ответил:

— Я уже не боюсь.

На этот раз Славин повел их ходами сообщения и воронками, чтоб обезопасить от вражеского огня.

Добрались до НП командира полка.

У майора Дементьева были забинтованы лоб и кисть левой руки. Генерал небрежно оглядел его.

— Что это? И вас оцарапало?

— Да, слегка, — ответил майор.

— Может, в санбат отправитесь? И, должно быть, орденка запросите?

— Нет, я не ранен! — ответил майор, подавляя возмущение.

— Ну, как знаете.

Заметив Анник, Галунов спросил:

— Это та девушка, что получила контузию?

— Она, — подтвердил Дементьев.

Генерал подозвал Анник.

— Ну, как вы теперь?

— Лучше, товарищ генерал.

— Не страшно?

— Привыкаем.

Генерал посмотрел вдаль, повторяя слова девушки:

— «Привыкаем»…

Пожелав удачи Дементьеву, сделав и ему несколько общих указаний, Галунов распорядился перенести тело Литвака и похоронить у штаба.

Взяв из полка связного, генерал и Аршакян отправились в штаб дивизии. Связным вновь оказался Славин, молча следовавший за ними.

Прошагав больше часа, Галунов ни разу не оглянулся на Аршакяна. Когда они добрались до штаба дивизии, он вошел в здание, так и не оглянувшись на людей, которые сопровождали его от передней линии.

Дойдя до домиков на опушке леса, Аршакян обернулся:

— Ты можешь идти, Славин. Но только… никому ни слова о случае с генералом. Понял? Никому ни слова!

— Понимаю, товарищ старший политрук.

Юношеское лицо Славина было задумчиво. Он круто повернулся и ушел.

Полчаса спустя Аршакяна вызвали в политотдел. На вопрос старшего батальонного комиссара, что делал генерал в ротах, Аршакян рассказал все, ничего не скрыв. Они были наедине — начполитотдела и старший политрук.

— И это все?

— Все! — подтвердил Аршакян. — Я не верил собственным глазам и ушам, — добавил он.

Лицо Федосова было хмуро и сосредоточенно. Помолчав, он взглянул на Аршакяна:

— Идите в санбат, с раной шутить нельзя…