Штаб дивизии и политотдел прибыли в Вовчу, когда полк Дементьева уже освободил город и комбинированным артиллерийским огнем теснил противника, пытавшегося перейти в контратаку со стороны Северного Донца.

Немецкие самолеты начали бомбить артиллерийские позиции и улицы города, но исход боя был уже предрешен. День прошел в орудийной перестрелке. Снаряды разрывались в предместьях города, известных под названием «Мельницы» и «Заводы», а иногда попадали и на центральные улицы. K вечеру огонь с обеих сторон прекратился. По ту сторону березовой рощи, с берегов Северного Донца, взвивались к небу слепящие белые ракеты, освещая высокие холмы на противоположном берегу реки.

Северный Донец стал линией фронта: оборонительный рубеж советских войск проходил по его восточному берегу.

К вечеру в Вовчу прибыл командир дивизии, генерал Яснополянский. Вместе с майором Дементьевым он обошел передний край обороны. Было приказано укрепиться на этом берегу Донца, отрыть окопы и блиндажи, построить землянки и до рассвета замаскировать их так, чтобы нигде не осталось и следов свеженарытой земли.

Ночью подтянулись все остальные подразделения дивизии и тыловые хозяйства. Линия фронта отодвинулась от города Вовча на семь — девять километров.

Уже второй день радиотехники дивизионного клуба показывали жителям новые кинокартины, фотографы предлагали проходившим по улицам бойцам сфотографироваться, чтоб послать карточку родным. Заводились знакомства, которым суждено было оставаться светлым воспоминанием долгие-долгие годы. Из домов доносились звуки фортепиано и веселый смех девушек, по улицам шумно носились дети. Грохот орудий, доносившийся со стороны Донца, не мог заглушить этих звуков. Жизнь и смерть спорили друг с другом, и каждая из них стремилась утвердить свою власть.

На третьи сутки в полночь Тигран вернулся из батальона в штаб полка, который разместился в последних домах Харьковской улицы. Вся его одежда была вымазана липкой глинистой грязью, лицо обросло бородой, глаза воспалились от холода и бессонницы. Встретив лейтенанта Иваниди, он устало пожал ему руку и по-армянски спросил:

— Лейтенант, где бы завалиться спать часика на два-три?

Иваниди, который при встречах с Аршакяном забывал о военной субординации, и на этот раз дружески обнял старшего политрука, радуясь, что видит его целым и невредимым, и огорчаясь, что Тигран так измучен.

— Идем, хорошее место есть. И в очень хорошей семье. Там старик один — имеет массу старых книг. Это место прямо для тебя!

Тигран безразлично последовал за ним.

Стояла тихая ночь. Небо отсвечивало подобно ледяному куполу.

— Здесь! — Иваниди остановился перед какими-то воротами и постучал.

Немного погодя послышался хруст снега. Шли отворять.

— Кто там? — спросил старческий голос.

— Это я, Олесь Григорьевич, лейтенант Иваниди.

— А, это вы, дорогой! — откликнулся старик, распахивая ворота.

Тигран понял, что жизнерадостный грек в один-два дня сумел стать здесь своим человеком.

— Олесь Григорьевич, хочу попросить вас устроить на ночь старшего политрука. Вы с ним друг друга поймете. Он тоже любитель книг и, вроде вас, массу историй знает. Не возражаете, Олесь Григорьевич?

— С удовольствием, с величайшим удовольствием! Я и сам устал от одиночества. Пожалуйте, прошу.

В комнате горела лампа; молодая женщина и старуха стоя ждали гостя.

— Простите, что нарушил ваш покой, — смущенно проговорил Тигран.

— Господи, что вы, какой там покой! — ответила старуха и, обратив внимание на вид Тиграна, прибавила: — Где вы так измазались? Видно, оттуда приехали… Раздевайтесь, раздевайтесь, сейчас почистим. Надежда, помоги человеку раздеться!

Молодая женщина подошла к Тиграну, но он вежливо ее отстранил:

— Спасибо, я сам.

— Может, молочка подогреть? Вы, наверно, замерзли, — предложила молодая женщина.

— Что ты спрашиваешь, подогрей — и все! — вмешался старик.

Тигран снял портупею, шинель, сапоги.

Старуха принесла ему войлочные туфли, меховой полушубок.

— Вот, оденьте, а одежду вашу почистим. Вы откуда будете, издалека?

Тигран отвечал, что он из Армении.

— Издалека, — сочувственно произнесла старуха. — Да вы сядьте! Откиньтесь на спинку дивана, не стесняйтесь, будьте как дома.

Облокотившись о диванную подушку, Тигран оглядел скромную и просторную, но чисто убранную комнату, высокого беловолосого старика с традиционными украинскими усами, его жену, такую приветливую и отзывчивую. Затекшие ноги согрелись в удобных войлочных туфлях, разбитое тело так и клонилось на диван.

— Так вы из Еревана? — спросил старик.

Тигран подтвердил: да, он из Еревана.

— И семья там, жена, дети, мать? спросила старуха.

— Там и мать, и жена, и ребенок; в первый день войны у меня родился сынишка.

— Что вы говорите?! — воскликнула старуха. — Вот тебе раз… в самый день войны… И вы должны были его оставить?

— Да, так получилось.

— Вот беда-то!

— Какая там беда, Дмитриевна, — вмешался старик, — не начинай ты свои причитания! Он пришел защищать родину — значит и свою семью.

Сердито посмотрев на мужа, старуха возразила:

— А что же такое война, если не беда? Не свадьба ведь!

— Не свадьба, не беда. Нагрянула она — значит воевать надо без нытья и ропота.

Молодая женщина, сновавшая из кухни в комнату и обратно, засмеялась:

— Опять заспорили, папа?

— Матери своей скажи, она всегда зачинщица, — ответил старик и обратился к Аршакяну: — И в старое время в русской армии много армян служило, были среди них офицеры и даже генералы.

— Да, и с очень давних пор, — подтвердил Тигран. — Еще в войну с Наполеоном в кутузовской армии служили армяне. Кавалерийский офицер, впоследствии известный генерал Мадатов был армянином.

— Мадатов? — переспросил старик. — Этого я не знал.

— Армяне еще во времена Киевской Руси поддерживали сношения с русскими, — продолжал Аршакян.

— Да что вы говорите! — удивился Бабенко.

Видя искренний интерес хозяина дома, Тигран рассказал ему о том, как еще в 1009 году киевские князья пригласили армян совместно воевать против польского короля Болеслава. Припомнил и другие факты. В 1060 году с киевским князем Изяславом выступило против половцев двадцатитысячное войско армян, прибывшее из тогдашней столицы Армении, города Ани. Летописцы отзываются об армянах с похвалой. Киевское государство одаряет их многими привилегиями. В армянских летописях имеется множество сведений такого рода. В двенадцатом веке папа римский всеми силами старался внедрить в Армении католичество, чтобы Восток, в политическом и экономическом отношении подпал под влияние Запада. Против армян начались гонения, так как они яростно сопротивлялись этой политике. Один из наиболее просвещенных людей этого времени, по имени Григор Тутеворди, советовал правителям Армении обратиться за помощью к России, к «христианством славному народу русскому»… Летописцы называют русский народ «народом непобедимым и добрым, могучим и ясномыслящим».

Старик напряженно слушал Аршакяна.

— Ну и замечательные вещи рассказываете вы, молодой человек! Чрезвычайно интересные…

Усталость Тиграна словно рукой сняло. Он говорил не потому, что не хотел оставить без ответа слова старика, а потому, что увлекся и сам.

Олесь Бабенко, прищурив глаза, с интересом разглядывал гостя, жадно ловя каждое его слово.

— Армянский народ был численно мал, но умел выбирать друзей, и сердце его не обманывало. Еще Петр и Екатерина принимали армянских послов, просивших русское государство освободить Армению от турецкого и персидского ига!

— Вот оно что, — удивился старик. — Сколько мы еще не знаем… А вы чем занимались до войны?

— Я окончил исторический факультет Ереванского университета и был лектором.

— Понятно, теперь понимаю, — кивнул старик, разглаживая усы. — А я был директором краеведческого музея Вовчи и тоже интересовался историей. Моя фамилия Бабенко, Олесь Григорьевич Бабенко. Старика Бабенко каждый знает. Очень рад, что лейтенант вас ко мне привел! Да, да… Ваш народ много страданий перенес. Помнится, в пору моей молодости в газетах то и дело писали о зверствах турецкого султана Гамида. Его называли «Кровавым султаном». Я это помню. И мы от турок немало натерпелись. Об этом в песнях поется, в заплачках, вы, наверно, знаете. В старину у нас был общий враг, значит мы старые друзья! Теперь у нас тоже общий враг, видите… Фашисты не лучше янычар… Еще в ту войну они с турками побратались.

Принесли горячее молоко и черный хлеб. Тигран съел кусок хлеба, выпил молоко и, поблагодарив хозяек, вернулся на диван.

— Ну, хватит, старый, дай гостю уснуть, — сказала Улита Дмитриевна.

— Он устал, папа, — прибавила дочь.

В ее словах слышался мягкий укор и намек на многословие отца.

— А я разве мешаю? Что вы на меня накинулись? — запротестовал старик. — Вижу, против меня блок организовался!

Постлали на диване, и Тигран улегся. Хозяева ушли в другую комнату. Чувствовалось, что старый Олесь Григорьевич с сожалением расстается с гостем.

— Спите, спите, отдыхайте! — сказал он, в последний раз отеческим взором окинул Тиграна и прикрыл дверь.

С этого вечера между Аршакяном и Бабенко завязалась теплая дружба. Каждый раз, возвращаясь из полков, Тигран, в каком бы часу ночи это ни было, стучался к нему. Олесь Григорьевич, Улита Дмитриевна, Надежда Олесьевна и в особенности сын ее Митя, мальчик лет одиннадцати — двенадцати, встречали Тиграна, как родного человека, за которого в его отсутствие сильно тревожились.

Митя прямо боготворил Тиграна. Он бросался ему на шею, сейчас же завладевал портупеей. Когда Тигран бывал в полках, Митя терпеливо ждал его возвращения, иногда засиживаясь до поздней ночи.

— Слишком уж балуете вы его! — ласково говорила Тиграну Улита Дмитриевна. Однако было заметно, что старуха радуется дружбе Тиграна с внуком. «Пусть берет пример с такого человека», — думала она.

Надежда Олесьевна часто принимала участие в беседах отца с Тиграном. Муж ее, прославленный летчик, командир эскадрильи, был на фронте с первых же дней войны. Уже давно от него перестали приходить письма. В первую же неделю войны Надежда Олесьевна с Митей перебрались из Харькова к отцу. Чувствовалось, что старый Бабенко очень любил зятя. Когда речь заходила о нем, Олесь Григорьевич не скупился на похвалы. Молодая женщина редко упоминала о муже, но когда о нем говорил отец, была не в силах скрыть волнение.

Тигран относился к ней с уважением и никогда не задевал чувств любящей женщины неосторожным словом. Сперва его смущала заботливость Надежды Олесьевны, потом он освоился с этим.

Проходили дни и недели, а линия фронта на этом участке оставалась неизменной. Город каждый день слышал артиллерийскую перестрелку. Было несколько бомбежек, не причинивших особого вреда.

Приблизительно раз в неделю Аршакян появлялся в семье Бабенко. В последние свои приходы он заставал старика за письменным столом, сосредоточенно записывающим что-то.

Однажды Митя с таинственным видом сообщил Аршакяну на ухо:

— А дед историю пишет, историю нашей Вовчи!

Надежда Олесьевна подтвердила слова сына. В тот же вечер старик Бабенко попросил Аршакяна ознакомиться с его рукописью и решить, стоит ее продолжать или нет.

Тигран согласился и ночью при свете керосиновой лампы засел за рукопись. «Краткая летопись города Вовчи» была не научным трудом, а наивным описанием событий, случившихся в этом городе в разное время.