В полушубке, туго стянутом поясом, с двумя подвешенными гранатами, которые бойцы попросту называли «лимонками», в ушанке, надвинутой на глаза, направлялся к штабу полка Борис Юрченко.

Серебрились на солнце заснеженные поля. Капитан шел прямо к опушке леса, где находился штаб. Он знал, что некому смотреть на него, кроме бойца, идущего сзади, и все-таки четко печатал шаг. Он способен был маршировать так день и ночь, не замедляя шага и не сбиваясь. «Настоящий кадровый вояка!» — с нескрываемым восхищением отзывались о нем командиры.

Ни при каких обстоятельствах капитан Юрченко не терял выправки, бодрости во взгляде и в движениях. В дивизии его уже считали героем, да и сам капитан был уверен в том, что он способен выполнить любое трудное задание.

Юрченко был человеком сильной воли. Его не могли сломить временные неудачи. Даже в самые трудные дни капитан улыбался, и только внимательный человек мог подметить глубоко скрытую тревогу комбата.

— Так кто был, говоришь, у командира полка? — громко спросил он сопровождающего его бойца.

Ускорив шаг, чтобы поравняться с комбатом, боец ответил:

— Один майор из штаба дивизии, сам он, да еще комиссар.

«Интересно — что еще там придумали штабники?» — думал Юрченко.

Спустившись в балку, они поднялись на холм, и перед ними открылась опушка леса. Войдя в землянку командира полка и со свету не видя никого в ней, капитан доложил более громко, чем обычно:

— Товарищ майор, капитан Юрченко явился по вашему приказу!

Не успев еще договорить, он почувствовал в молчании майора что-то странное.

— Здесь генерал, — послышался голос Дементьева.

Юрченко спохватился:

— Товарищ генерал…

— Отставить! — махнул рукой генерал Яснополянский. — Все ли командиры явились? Командиры батарей, минометчики, комиссары батальонов… все здесь?

— Все! — доложил майор Дементьев.

Глаза постепенно привыкали к темноте. Юрченко разглядел лицо генерала, покрытое красноватыми веснушками, его густые огненные волосы, спускавшиеся на уши. «И чего он эту копну на голове носит?» — подумал Юрченко. У него самого волосы всегда были острижены так, как это положено военному.

— Новое боевое задание, товарищи, — сказал генерал, расправляя на маленьком столе карту. — Хватит отсиживаться в одних и тех же ямах. Надо действовать.

Командиры напряженно слушали его, боясь пропустить хотя бы одно слово.

— А то Что же получается? — продолжал Яснополянский. — Другие армии продвигаются, а мы знай себе строим под землей дворцы. Северный Донец весной превратится в рубеж сопротивления для наступающих. А наступать будем мы. Значит, теперь же надо переправляться на тот берег — пешком, на колесах, на санях. Лед крепок, надежнее любого моста — не так ли?

Помолчав, он обвел испытующим взглядом командиров.

— Совершенно точно! — воскликнул Юрченко.

— Вот спасибо за поддержку! — улыбнулся генерал.

Командиры рассмеялись.

— Эту задачу предполагается выполнить следующим образом, — продолжал генерал. — Полки должны занять два села на противоположном берегу Донца и там прочно закрепиться. А как поступать дальше — скажет командование.

Генерал не спеша разъяснял детали намеченной операции. Он делал отметки на топографических картах, задавал командирам вопросы, выслушивал их и, подумав, продолжал давать указания. Лицо его то прояснялось, го становилось озабоченным. Рыжеватые волосы падали на лоб, казалось — они закрывают генералу глаза и он ничего не сможет разобрать на топографической карте. «Вот это генерал!» — думал Юрченко. И все время, не сморгнув под взглядом генерала, он смотрел ему прямо в глаза. А генерал Яснополянский словно его только и видел.

Окончив совещание, генерал поднялся, доставая из портсигара папиросу. Вместе с ним поднялись и командиры. Закурив, генерал подошел к Юрченко и легонько толкнул его в выпуклую грудь:

— Ну прямо броня, щит бронзовый! С такой грудью скалы ворочать можно!

На этот раз Юрченко смутился. Генерал отвернулся и снова подошел к столу.

— Значит, так, товарищи командиры…

«Да, с таким генералом не пропадешь!» — мысленно повторял Юрченко. От его взгляда не ускользнуло и то уважение, с каким относился к генералу Дементьев. «А любит его майор!» — мелькнуло у капитана в голове.

…Мурлыча любимую песенку, Юрченко вечером вернулся в свой батальон и созвал командиров рот.

В землянке топилась печка, ярко светила керосиновая лампа, раздобытая для командира Миколой Бурденко.

— Ну, товарищи, — начал командир батальона, — Северный Донец весной превратится в рубеж сопротивления для наступающих. А наступать будем мы. Настоящее дело начинается! Генерал сказал, что…

И он повторил все, что говорил Яснополянский. Такими родными стали эти слова капитану, что казалось, они рождаются в его собственном сердце. Потом он разъяснил задачи батальона, поручив своему заместителю — старшему лейтенанту Малышеву составить письменный приказ.

В полночь командиры рот и политруки разошлись по своим подразделениям. В землянке остались капитан Юрченко и старший лейтенант Малышев. Сняв с колышка гитару, Юрченко, задумчиво глядя в потолок, стал наигрывать старинную, давно забытую украинскую мелодию, полюбившуюся ему в детские годы.

— Незнакомая песня, — заметил Малышев.

— Лет двадцать назад ее слышал, — объяснил Юрченко. — Мне было лет семь. Пошел я с матерью на похороны дяди в Ирпень, около Киева. В мае, не то в июне… Там и услышал ее. Может, и потом еще слыхал, не помню. Сестра по брату тоскует. Ты только послушай, какие слова:

— Есть у тебя сестра, Малышев? — спросил Юрченко, положив гитару на колени.

— Есть, — кивнул Малышев. — В этом году десятилетку должна была окончить.

— А моя сестра замужем, у нее уже дети. В Полтаве осталась. Всегда ее, точно мать, вспоминаю. Мать-то у меня умерла с тоски по своему брату. Как схоронили его, целую неделю ничего не ела, слегла в постель и так истаяла, умерла. Таких случаев мало бывает, наверно… Сестра мне матерью была, а теперь я ничего об ее участи не знаю, ничего!

Юрченко снова стал напевать, перебирая струны:

Повесив гитару на колышек, капитан достал из кармана папиросу и нагнулся к печке за угольком. Он прикурил, держа оранжевый уголек пальцами, потом закинул его обратно в печку.

— Приказ надо хорошо составить, так, чтобы каждое отделение знало свою задачу.

Он встал и потянулся — размять уставшее тело.

— Не ложиться под огнем, продвигаться вслед за разрывами наших снарядов…

Он замолчал, вертя в пальцах папиросу.

— Негодный табак, сырой, не держит огня…

Помяв конец папиросы, он снова нагнулся к печке, чтобы прикурить. На этот раз уголек обжег ему пальцы. Капитан стал дуть на них.

— Почему вы не закурите от спички?

— Так. Люблю огонь руками брать, пусть жжет. Ну так вот, Малышев, начальник штаба Кобуров напишет, что надо и как надо. А мы будем действовать по-настоящему, уважая и исполняя правила военной науки. Науку люди создают, это не религия, брат, чтоб ее бояться. Понимаешь, что говорю?..