Всю ночь саперы очищали от мин проходы, ведущие к переднему рубежу противника. Они вернулись под утро, замерзшие и обессиленные. Капитан Юрченко приказал старшему адъютанту батальона принести фляжку с водкой и своею рукой приложил ее к губам командира саперного взвода.

— Пей, сколько сможешь.

Когда лейтенант отпил, капитан обошел каждого из саперов.

— Грейся, брат!

Бойцы после водки оживились. Командир саперного взвода развернул карту, чтобы доложить комбату о результатах проделанной работы. Они не только разминировали проходы, но и перерезали заграждения из колючей проволоки, придав им снова прежний вид, — чтобы не заметили гитлеровцы. Но достаточно толкнуть колы прикладом винтовки или автомата — и проволока раздвинется.

Расположение огневых точек и расстановка сил противника были уточнены еще до получения приказа о переходе в наступление, тем не менее достоверность этих сведений была еще раз выверена.

Разведчики в маскхалатах, сливаясь с белой поверхностью, незаметно доползли до огневых гнезд противника. Когда в ответ на наши залпы неприятель открывал стрельбу, искры падали на припавших к земле разведчиков, до них доносился запах пороха.

Командиры двух батарей, приданных батальону, все время находились при Юрченко; минометчикам и расчету тяжелых пулеметов приказано было находиться в боевых порядках.

Как будто ничто не было упущено, никакая случайность не должна была нарушить намеченный план боя. Однако капитан Юрченко все же оставил в своем распоряжении резервные взводы автоматчиков и пулеметчиков, чтобы послать их в случае необходимости на помощь встретившей затруднения роте. Не забыл комбат проверить и физическую готовность каждого командира. Зная, что командир батареи младший лейтенант Гамза Садыхов питает слабость к спиртному, Юрченко вызвал его к себе, чтобы убедиться, не выпил ли тот и сегодня. «Разнесу его в пух и прах, если под хмельком окажется!» — заранее решил капитан.

Вошел младший лейтенант — смуглый исполин. Глубокий шрам на его лице еще больше побелел от холода — казалось, на смуглой щеке Садыхова кто-то нарисовал мелом большой кружок.

Капитан Юрченко вплотную подошел к артиллеристу.

— Ну и медведь же ты, дружок! Сколько у тебя братьев, Садыхов?

— Шесть, товарищ капитан! — торжественно сообщил Садыхов, не понимая, к чему клонит капитан. — Если все живы вернутся — шесть и будет!

— И все такие, как ты?

— Они все хорошие люди, товарищ капитан.

— Я имею в виду рост. Все такие, как ты, с гору?

— Точно такие, и каждому соответственно виду ума отпущено. У нас только я об этом мало заботился. Меня привлекала борьба, товарищ капитан, вот я и остался таким — по виду генерал, по уму — сержант.

— Что ж, и это неплохо. А ну, дохни-ка на меня посильнее!

— Это для чего, товарищ капитан?

— Посмотрю, здоровы ли у тебя легкие.

Садыхов догадался, почему капитан этого требует, и дохнул что было мочи в лицо Юрченко.

Капитан с секунду оставался недвижим, потом слегка подался назад.

— Чудище! — засмеялся он ласково. — Этак и бурю поднять недолго!

Он обнял младшего лейтенанта.

— Не знаю, как твои братья, а лучше тебя и представить нельзя, Садыхов! Молодец, именно такой, как есть, молодец!

Садыхов хитро улыбался.

— Гамза Садыхов знает, когда можно выпить. Раз нельзя — никогда одна цель не будет в его глазах двоиться, уж будьте уверены!

— Зато ты сам большая цель для врага! — пошутил Юрченко, намекая на его гигантский рост.

— Меня пуля не коснется, осколок не пробьет! — шуткой же ответил Садыхов. — Талисман такой имею.

— Ну, иди к своим ребятам, Садыхов, спасибо тебе! — произнес Юрченко. — Живы останемся — целый литр с тобой разопьем: и я, брат, не святой.

Теперь все было на месте, все в порядке. Если правду говорят, что судьба боя предопределяется еще до начала его, значит сегодня удача несомненна.

Задолго до рассвета по балкам и овражкам роты стали продвигаться вперед и, тщательно окопавшись, заняли исходные позиции в трехстах метрах от противника. Капитан Юрченко, зная прицельную точность своей артиллерии, не беспокоился.

Еще не рассеялась предутренняя мгла, когда начался артиллерийский обстрел. День, как и накануне, выдался пасмурный и туманный. Но это было на руку атакующим. Наступил тот час, когда фашисты обычно прекращали перестрелку: боясь ночей, на рассвете они считали себя в безопасности…

Со своего НП Юрченко следил за артиллерийским и минометным огнем. Позиции противника заволоклись дымом, взметнулась вверх земля. Стали рушиться и загораться строения на окраине села, в которых фашисты возвели доты.

Противник был застигнут врасплох. Капитан Юрченко видел в бинокль белые фигуры, которые выскакивали из домов и пропадали в дыму рвущихся снарядов.

Вначале капитан подумал, что гитлеровцы в целях маскировки надели белые халаты. Но когда стало светлее, он понял: спавшие в хатах офицеры и солдаты выбегают в одном нижнем белье. И хотя капитан был доволен силой огня, все же не переставал требовать от артиллеристов:

— А ну, еще подбрось огонька, обрушивай лавой! — и снова осматривал в бинокль позиции врага.

Все впереди заволокло дымом и пылью, и пока еще трудно было определить, уничтожены ли огневые точки врага. Воображаемая линия, которая соединяла передовые огневые точки оборонительного рубежа противника и которую перед боем капитан различал невооруженным глазом, теперь растворилась в общем хаосе. Юрченко перевел бинокль вглубь села и увидел, как по улице, держась поближе к домам, солдаты гонят коней, которые тащат за собой орудия. Трудно было сразу разгадать намерения врага. Растерянностью ли объясняется то, что он подводит свои пушки к огню, или на окраине села имеются более удобные позиции? Капитан приказал своей артиллерии открыть огонь по приближающимся орудиям. Не успел он договорить, как снаряды стали рваться прямо перед бегущими конями. Видно, артиллеристы и сами вовремя заметили их. Пропали в дыму и кони и пушки.

— Здорово! — воскликнул капитан, дрожащей рукой прикладывая к уху телефонную трубку.

Снова разорвались снаряды на той улице, по которой гитлеровцы подтягивали артиллерию. Когда дым рассеялся, Юрченко увидел, что два коня лежат на земле, остальные, обезумев, встали на дыбы. Наверно, они ржали, но звук этот тонул в окружающем грохоте.

Противник отвечал пока беспорядочным огнем и бил по открытому пространству, дальше наших исходных позиций. Ему, видимо, еще не было известно, насколько наша пехота продвинулась к их оборонительному рубежу. Не замечая больше никакого движения в глубине села, капитан все-таки требовал еще и еще раз «прочесать» передний край неприятеля. В начале боя он опасался, что такая близость к ротам затруднит свободные действия нашей артиллерии, и потому несколько раз спрашивал об этом по телефону старшего лейтенанта Малышева.

В первый раз Малышев ответил:

— Осколки снарядов рвутся перед нашими исходными позициями. От наших снарядов пока урона нет.

Позже старший лейтенант докладывал лаконично:

— Порядочек полный!..

— Работка что надо!

Юрченко то же самое с гордостью передавал по телефону командиру полка и в особенности начальнику штаба Кобурову.

Связь между полком и ротами работала безотказно. «Все будет хорошо, только бы соседи не подкачали!» — думал Юрченко.

Все батальоны должны были подняться одновременно. Из штаба полка отдали приказ начать атаку. Капитан Юрченко приказал Малышеву выстрелить белой ракетой. Артиллерийский и минометный огонь переместился вглубь обороны противника и к противоположной окраине села, где снова стало заметно движение. Видимо, на передний край подбрасывались новые части.

Юрченко видел, как разом, словно под действием какой-то непреодолимой силы, поднялись роты и бросились вперед.

Сердце капитана охватили одновременно радость и тревога. Он видел в бинокль, как некоторые из бегущих, качнувшись, опрокидывались на спину или, сразу остановившись на бегу, падали ничком. Значит, у противника сохранились еще огневые точки?!

— Плохо работают тяжелые пулеметы! — крикнул капитан в телефонную трубку старшему лейтенанту Малышеву. — Медленно подтягиваются фланговые пулеметы! Подавить огонь врага!

Подбежав к окопам противника, бойцы бросились в траншеи и больше не показывались. Капитан стал волноваться и ругать артиллеристов, работой которых был так доволен несколько минут назад.

— Открыли огонь два тяжелых орудия, — доложил Малышев, — впереди огневая завеса.

— Завеса, завеса! — рассердился Юрченко. — Поднимите роты и закидайте их гранатами! Завеса… В театр, что ли, играете?

Он сказал это, зная, что отдает приказ, который не так легко выполнить. Снова поднес к глазам бинокль. Около взвода бойцов бежало слева от огневых точек противника в сторону вражеских окопов… Вдруг они все разом залегли. Капитан заметил дым от рвущихся в окопах гранат. «Интересно, кто это? Молодцы ребята!» — подумал он и еще больше обрадовался, видя, что первая рота, которая должна была занять ближние дома села, поднялась и метнулась в окопы неприятеля.

Несколько минут подряд капитан вызывал по телефону Малышева и не получал ответа. Из командного пункта батальона выскочил наружу боец-связист и помчался с мотком провода в руке. Юрченко видел, как болтался вещевой мешок на спине связиста; боец то появлялся, то пропадал из поля зрения. А рота уже выбралась из вражеских окопов и бежала к околице села.

— Заходим! — восторженно воскликнул капитан Юрченко.

Он обругал по телефону командира второй роты за то, что тот медленно разворачивается, но тут же увидел, как справа к селу подошла и вторая рота. Капитан снова отдал приказ артиллеристам зорко следить за передвижением атакующих рот и не ослаблять огня.

— Мои разведчики с пехотой. Все будет в порядке, положитесь на бакинца! — успокоил Гамза Садыхов.

— Не хвались, Садыхов, твой огонь не уничтожил его гнезд!

— Осталось два из семи — у нас ведется счет!

Боец, посланный наладить связь, бегом возвращался обратно. Значит, он нашел и устранил обрыв. Капитан вызвал Малышева.

— Ну, что скажешь, герой?

— Первые дома заняты! — доложил Малышев.

Капитан взял трубку и связался с командиром полка.

— Мои роты в Старице. Разрешите потеснить противника?

— Это точно? — переспросил майор Дементьев.

— Я сам это вижу, да и старший лейтенант Малышев подтверждает по телефону.

— Закрепиться в селе! — приказал Дементьев.

Тут-то и допустил первую свою ошибку капитан Юрченко. Его роты заняли всего лишь несколько домов, стоявших особняком на окраине села. А майор Дементьев на основании донесения капитана приказал перевести отдельные орудийные и минометные батареи на новые позиции для оказания поддержки второму батальону. Поэтому и попал в тяжелое положение капитан Юрченко.

Артиллерийский огонь противника усилился. Начали бить и его дальнобойные орудия. Огонь накрывал те участки, где в начале боя находилась первая рота. Через эти участки вслед за атакующей ротой должны были двинуться и резервные силы капитана Юрченко. А они залегли под огнем противника и не могли подняться.

Боец, наладивший связь, спрыгнул в окоп и упал навзничь.

Капитан посмотрел на бледное лицо раненого. Товарищи расстегнули ему шинель, стали искать рану.

Капитан отвернулся от умирающего, приложил к глазам бинокль. Что такое, что там творится?

Ворвавшаяся в село рота откатывалась; над занятыми домами поднялось густое облако дыма. Телефон гудел, слышались отдельные выкрики. А вот и голос Малышева:

— Они идут в сильную контратаку! — кричал он. — Адский огонь! В балке на левой окраине села показались танки… огонь нашей артиллерии ослаб…

— Идти с ротой вперед! Коробок его испугались, да?! — закричал капитан.

Приказав Садыхову усилить огонь, он кинул адъютанту:

— Оставайся здесь! — и сам выскочил из окопа.

В тот же момент в траншею спрыгнул комиссар Микаберидзе и крикнул вслед комбату:

— Куда вы идете? Назад, капитан! Капитан Юрченко!

Юрченко не слышал его. Он бежал, чтобы возглавить атаку, которая могла захлебнуться…