Когда они вернулись в штаб и направились к блиндажу Самвеляна, Тигран уже был целиком во власти своих дум.

Мысль о том, что через несколько часов наступит Новый год, пробудила в нем тысячи стремлений и желаний, тысячи волнений и раздумий.

В эту ночь человечество переходит в новый год. Тигран в сырой землянке должен будет поднять бокал за жизнь, и в этот миг в его душе эхом прозвучат голоса всех близких. В этот миг они будут вместе…

Тигран мысленно видел перед собой мать. Она, старшая среди всех близких, собравшихся за столом, говорит им свое слово, и ей внимают с любовью и уважением. Сердце у нее полно тревоги, но она усилием воли побеждает волнение, и самое ее присутствие вливает мужество в окружающих. Каждый раз, как Тигран вспоминает мать, на сердце у него становится легче. Пока она жива, все будет в порядке. Тыл — это она, «товарищ Арусяк Аршакян». Она, и мастер Микаэл Зулалян, и многие другие, похожие на мать и мастера Микаэла. Вероятно, таковы же и матери и друзья Владимира Дементьева и Григория Немченко, капитана Малышева и братьев Микаберидзе. Другими как будто и нельзя представить их, всех этих родных, знакомых и незнакомых людей…

Когда они вошли в блиндаж командира полка, Фирсов уже «накрывал стол» — раскладывал на маленьком треногом столике, застланном газетой, нарезанную кружками колбасу, ломтики свиного сала, коробки с консервами, хлеб; выставил шесть бутылок «Особой московской».

— Что это, пир закатить собираешься? — спросил комиссар. — Откуда у тебя столько водки?

— Раздобыл, товарищ комиссар! — ответил ординарец тоном, который говорил: «Вы только прикажите, а уж Фирсов все раздобудет!»

— Действительно, к чему столько водки? — спросил Тигран.

— Дело хозяйское, — улыбнулся комиссар. — Мы с вами только гости.

За дверью послышались голоса. Вошел командир полка с тремя военными. Один из них был начальник штаба, второй — секретарь партбюро полка, третий — старший сержант с бравой выправкой, с армянским горбатым носом и плутоватыми глазами. О привилегированном положении, которым пользовался сержант, свидетельствовали и выпущенный чуб, что обычно бойцам не разрешалось, и самоуверенный и бойкий вид. В каждой части можно найти таких привилегированных рядовых.

Обращаясь к нему, командир полка сказал:

— Ну, Карунц, на тебя надеюсь, получше наладь нам радио!

Затем, повернувшись, оглядел стол.

— Это что такое? Кутить здесь будем, что ли?

Мягкий тон командира не позволял думать, что может разразиться буря. Приосанившись, Фирсов самодовольно улыбнулся.

— Кого я спрашиваю? — раздраженно повысил голос Самвелян. — Откуда здесь столько водки?

Фирсов смущенно пробормотал:

— Начальник снабжения дал. Узнал, что гости будут.

Самвелян взял трубку и, связавшись с начальником снабжения, спросил, на каком основании тот прислал ему шесть бутылок водки. Выслушав объяснения, он бросил трубку и хмуро поглядел на Фирсова.

— Возьмешь сейчас же три бутылки, отнесешь обратно. И сам сюда больше не показывайся. Понял?

С лица Фирсова слетела самодовольная улыбка. Он весь обмяк, молча взял три бутылки водки и вышел из блиндажа. С минуту после его ухода царило неловкое молчание.

— Развращаются люди в теплом местечке, — с неудовольствием проговорил командир полка. — От моего имени приказы отдает, начальством себя чувствует. Погрелся около жестяной печи, хватит!.. Ну как, Карунц, наладил радио?

— Сейчас, товарищ командир.

Пока командиры беседовали, старший сержант Карунц деловито возился у радиоприемника. Вначале слышались какие-то выкрики и треск, затем полились чистые звуки музыки.

— Москва! — провозгласил старший сержант.

— Москва! — откликнулись присутствующие.

Зазвучали знакомые, родные русские песни. Блиндаж наполнился жизнью.

— Прикажите сесть к столу, самое время, — предложил комиссар.

Молчаливо, со сдержанным волнением подошли все к маленькому столу; дали место и старшему сержанту Карунцу. Беседа не вязалась. Сказанное кем-нибудь замечание оставалось без ответа. Каждый был во власти своих дум.

Самвелян повернулся к Тиграну:

— Ты что, не знаешь Карунца? Знаменитый человек! Мастер на все руки. Он и цирюльник, и фотограф, и радиотехник, и механик, и сапожник, и портной. Я ничего не забыл, Карунц?

Карунц широко улыбался.

— И повар. Забыли? — дополнил комиссар. — Бесподобные шашлыки готовит и потом… как это называется?

— Хаш, — услужливо напомнил Карунц.

— А главное, прекрасно поет, это нужно было сначала упомянуть, — вспомнил командир полка. — Какие он замечательные армянские песни знает!

— Ты откуда родом? — спросил Тигран.

— Из Хиндзореска! — ответил сержант, с гордостью подчеркивая название родного села. — Какого хотите зангезурца спросите — все Гришу Карунца из Хиндзореска знают!

— Ну, друзья, подходит Новый год! — снова взглянув на часы, проговорил комиссар и начал разливать водку по стаканам, протягивая по очереди каждому.

Мягко пробили кремлевские куранты.

Сердца людей, встречающих Новый год в блиндаже на берегу Северного Донца, переполнились тоской о далеких родных и друзьях.

Но вот раздался знакомый голос Калинина. На миг прикрыв левой ладонью глаза, Немченко представил себе Михаила Ивановича Калинина. Увидел его ясно, как в мае 1939 года, когда из его рук получил орден.

Исчезло чувство отдаленности и одиночества, в землянке стало как будто теплее…

Все встали, чокаясь и провозглашая тосты. Звенели веселые слова и смех, звенели песни Москвы.

— И все же жизнь прекрасна, — задумчиво проговорил комиссар. — Нужно жить — многое еще надо переделать!

Тигран вдруг вспомнил ефрейтора Фирсова, навлекшего на себя гнев командира полка. Наклонившись к Карунцу, он шепнул ему:

— Приведи ефрейтора Фирсова!

«Пусть в ночь под Новый год парень не чувствует себя обиженным».

Спустя минуту Карунц вернулся. За ним вошел подтянутый, браво шагающий ефрейтор Фирсов. На лице его читалось смущение.

Командир полка с удивлением посмотрел на него. Наполнив стакан водкой, Аршакян протянул его Фирсову.

— Я попросил командира полка и комиссара простить тебя ради Нового года. Но, смотри, после этого не самовольничай! Выпей за здоровье подполковника и комиссара!

Фирсов нерешительно смотрел на командира полка.

— Бери уж, бери, — кивнул Самвелян.

Фирсов взял стакан водки и, еще не справившись со смущением, заговорил под направленными на него взглядами:

— От всей души желаю вам здоровья, товарищ подполковник… и вам, товарищ комиссар, а также вам, товарищ старший политрук! Желаю всем вам живыми, невредимыми после победы вернуться домой, и чтоб я безотлучно сопровождал вас, товарищ подполковник! Вы же для меня словно отец родной. И я, ефрейтор Константин Матвеевич Фирсов, слово даю, что после этого не дам повода к замечанию. Ваше здоровье!

Он опрокинул стакан. По лицу его разлилось блаженство.

— Садись рядом, ефрейтор! Вижу, что молодец! — засмеялся Аршакян. — Иди сюда!

Водка заметно подняла настроение Тиграна.

Послышался телефонный звонок. Самвелян взял трубку. Генерал Яснополянский и начальник политотдела Федосов поздравляли с Новым годом. Узнав, что у Самвеляна находится также Аршакян, генерал и начальник политотдела поздравили и его. Затем командир дивизии дал Самвеляну несколько деловых указаний и приказал лично проверить ночью положение в батальонах.

— Надо было бы и нам позвонить, поздравить начальников! — с сожалением заметил начштаба.

— Они от Дементьева говорили, — сообщил Самвелян.

Водка уже кончилась. Тиграну хотелось выпить еще, чтоб веселье продолжалось. Эта мысль мелькала как будто и у Немченко и у других. Самвелян понимал желание товарищей.

— Следующий раз будем встречать Новый год у нас дома, в Ереване, товарищи! Будем пить коньяк «Арарат» до самого утра.

Самвелян был искренне уверен в том, что одного года достаточно, чтоб его мечта стала действительностью.

По просьбе товарищей Немченко спел украинские песни. Затем по предложению командира полка сержант Карунц из Хиндзореска начал петь армянские песни, безыскусственные песни ашугов, всю прелесть которых Тигран как будто почувствовал впервые лишь в этот день:

Тигран сперва подпевал Карунцу, потом стал петь и сам.

— Оказывается, у вас талант, а мы и не знали! — пошутил Немченко.

Затем Гриша Карунц по предложению командира полка сплясал. После него плясал Фирсов с притопыванием и присвистом. Сквозь бревна наката сыпалась на пол земли.

У Тиграна слегка кружилась голова. Он хлопал в ладоши, восклицаниями поощрял танцоров. Затем вскочил и присоединился к ним. Вновь усевшись на свое место и заметив, что на столе больше нет водки, он с сожалением воскликнул:

— Баграт Карапетович, а я и не знал, что ты такой строгий!

— А что?

— Водочки! Ты же не против, комиссар?

— Не возражаю!

— Э, нет! Вы уж меня не соблазняйте, товарищи политработники! — отмахнулся Самвелян. — Нестоящее дело.

Было далеко за полночь, когда все разошлись в подразделения. Аршакян остался ночевать в блиндаже Самвеляна. Фирсов старательно поддерживал огонь в печке.

Лежа на нарах комполка, Тигран слушал рассказы Гриши Карунца о Зангезуре. Этот парень из Хиндзореска, мастер на все руки, нравился ему. «Гриша тысячу морей переплывет, сухим из воды выйдет!» — с теплой улыбкой думал он. Затем Тигран заговорил с ефрейтором Костей Фирсовым. Оказалось, что он рыбак из Камышина, выпить любит, но пьяным отроду не бывал.

— Бывали на Волге, товарищ батальонный комиссар?

— Не довелось.

— Эх, видели бы только! Вот подполковник обещает, если живы останемся, в наши края приехать. Вы не смотрите, что он так рассердился, товарищ батальонный комиссар. Командир полка для нас, в самом деле, как отец родной!

Уже на рассвете Тигран задремал, потом крепко заснул.

Смутные сны мучили его. Впоследствии Тигран ничего не мог припомнить из этих снов. Только в ушах остался адский грохот, тошнотворный запах — и больше ничего.

Когда он открыл глаза, рядом с ним сидели подполковник Самвелян и комиссар Немченко. Его поразило странно-озабоченное выражение их лиц. Тигран чувствовал жгучую жажду. Приподняв голову, он огляделся.

— Да ничего не случилось, абсолютно ничего! — успокаивающе говорил Немченко. — Вы совершенно здоровы.

Тиграну хотелось ответить, но говорить он почему-то не мог. А Самвелян смотрел на него и улыбался.

— Держись, брат, поправишься!

Постепенно Тигран начал догадываться о том, что с ним случилось. Он попросил холодной воды, с жадностью отпил из поднесенного стакана. По жилам точно разлилась огненная жидкость. Поняв, что ему дали выпить водки, он снова попросил воды. На этот раз ему дали выпить воды, смешанной со снегом.

— Но что же случилось? — спросил он, оглядывая сидящих рядом.

…На рассвете неприятель Начал артиллерийский налет по нашим позициям. Два снаряда прямым попаданием угодили в блиндаж Самвеляна, котором спал Тигран. В блиндаже все смешалось. Потерявшего сознание Тиграна вытащил из-под земли Фирсов. Сержанта Гришу Карунца отрыли уже мертвым.

«Да, вот как начался Новый год!» — думал Тигран. У него было ощущение человека, возвращающегося к жизни из небытия. В ушах еще отдавался какой-то шум — то нестройным гулом, то свистом летящего снаряда; смягчаясь, шум превращался в знакомую тоскливую песню… ту самую песню, которую в ночь под Новый год пел парень из Хиндзореска, старший сержант Гриша Карунц…