Небо незаметно светлело. Тускнела сиявшая слева на горизонте утренняя звезда. Постепенно яснее вырисовывались леса и гряды холмов в темнозеленом уборе. От утреннего ветерка покачивались кроны деревьев, легко колыхалась сочная трава. Все дышало свежестью и весенними запахами.

Вставала земля с умытым и чистым лицом. То свинцовой, то голубоватой лентой вилась река по зеленым лугам.

Приподняв головы над бруствером, Микола и Арсен оглядывали поле впереди. Настороженными и сосредоточенными казались бойцы; не переговариваясь, они занимали свои места вдоль окопа, некоторые крепко протирали глаза, чтоб разогнать утомление. Казалось, вся страна насторожилась, затаив дыхание.

Вспыхнула где-то позади белая ракета и с шипением погасла.

— Эге, братцы, начинается! — оглянулся на товарищей Микола.

Лицо его казалось землистым, словно окаменело. В эту минуту он казался не живым человеком, а массивной скульптурой воина, отлитой из свинца.

— Начинается! — отозвался Меликян, потирая рот левой рукой.

Загудела земля. Все небо затопили потоки огня, которые низвергались на противоположный берег реки. Предутреннее затишье сменилось оглушительным грохотом и гулом! Трудно было определить, откуда стреляют и какой это род артиллерии. Еще не взошло солнце, а утро было уже ослепительно светлым. Колыхалась земля, точно кто-то приподнимал и снова опускал ее. Сидевшие в окопах бойцы невольно оглядывались и видели тысячи языков вспыхивающего белого пламени. А впереди, там, где находился оборонительный рубеж врага и параллельно реке тянулся ряд холмов, поросших лесом, вставали скирды свинцового дыма, из-за которого ничего нельзя было разглядеть. Слух улавливал лишь смешанный гул и грохот, словно одновременно низвергались тысячи горных водопадов.

— Вот это работка! — заметил Бурденко и, разогнув спину, с автоматом на груди стал в окопе.

— Работа? — переспросил кто-то.

Микола взглянул на бойца, и по лицу его скользнуло подобие улыбки.

— Ну да, работа. А как же иначе назовешь?

Казалось, воздух накалялся от сплошного огня всех видов артиллерии. Казалось, что именно от этого и заалел горизонт слева.

— Ребята, саперы на реке работают! — крикнул кто-то.

Несколько человек высунулось из окопа, чтоб взглянуть на саперов.

— По местам, в окоп! Не выглядывать! — рявкнул чей-то голос.

Это был командир взвода лейтенант Сархошев. Бойцы вытянулись перед ним.

— Война вам не театр, — одернул их лейтенант. — Окопы не ложи, а вы не зрители! Наступит и наш черед.

Выступавший вперед подбородок Сархошева, казалось, дрожал; голова в каске чем-то походила на круглый барабан. Лицо комвзвода при окрике не выражало злобы; нельзя было подметить и тени энтузиазма в его маленьких глазках.

Достав из кармана папиросу, он чиркнул спичкой, чтоб закурить, но половина папиросы, обломившись, упала наземь. Нервным движением он отшвырнул пустой мундштук и обернулся к Меликяну:

— Меликян, сверни-ка цыгарку!

Спустя минуту Меликян протянул ему «козью ножку». Сархошев прикурил и, сделав одну затяжку, мучительно закашлялся. Швырнув цыгарку, он пошел вдоль окопов.

Все ожесточенней становилась непрекращающаяся артиллерийская подготовка. Над оборонительным рубежом противника стояли густые облака дыма, сплошь закрывавшие горизонт. Нельзя было разглядеть конца и края этой густой, непроницаемой завесы.

— Интересно — сколько дивизий участвует в бою? — спросил Аргам у Ираклия.

— Вся наша армия! — ответил тот. — А кроме этого, быть может, и другие силы нашего Юго-Западного фронта. Дело до Харькова дойдет!

— Вся армия… — медленно повторил Аргам.

Вся армия участвует в сражении! А их дивизия — лишь единица этой огромной величины, а батальон и их рота составляют малую часть ее…

Один из бойцов, должно быть, тот самый, что первым заметил саперов, наводивших переправу, тревожно крикнул:

— Смотрите, бьют по реке, прямо по саперам!

От рвущихся снарядов взлетали к небу и низвергались обратно огромные столбы воды, накрывая собой саперов. Под лучами восходящего солнца искрились фонтаны брызг, сверкала тонкая кромка радуги.

— Разрушил, мерзавец, понтоны! — прозвучал тот же голос.

Еще неистовей заработали «Катюши». Словно извергаясь из недр земли, заструился по небу огненный поток.

Прошло, быть может, пятнадцать или двадцать минут, но казалось, уже несколько часов сотрясалась и гудела земля, — таким страшным и грозным гулом был наполнен воздух.

— Самолеты, ребята, наши самолеты! — крикнул кто-то.

Стоявшие в окопах бойцы посмотрели на небо. В сторону врага журавлиной стаей направлялись советские самолеты. В общем шуме послышался грохот первой бомбежки, который затем с перерывами повторился много раз. Вот вернулась первая эскадрилья самолетов, а в сторону врага направились новые.

Вспыхнула белая ракета, и гортанный голос крикнул:

— В атаку, товарищи!

Это был Ираклий.

Заметив, что из окопа выскочил Микола, Арсен ринулся вслед за ним. Он бежал к реке, все время видя перед собой Бурденко и других бойцов. Сбоку, на шаг впереди, он заметил сутуловатую фигуру Меликяна, который бежал, прижимая к груди автомат. Чуть отстав от него, вровень с Арсеном бежал Аргам. Арсену показалось, что он отстает. Он побежал быстрей. После этого Арсен уже никого не узнавал. А вот и пушки — сорокапятимиллиметровые… И как это успели артиллеристы добраться сюда раньше пехоты, даже окопаться и укрепиться? Арсен пробежал мимо батареи. Взгляд его упал на белые цветы шиповника, и перед ним открылся Северный Донец. Арсен напряг все силы и снова увидел впереди других бойцов. Вот и река с разбитыми понтонами на ней. На берегу убитые саперы в мокрых шинелях…

Вокруг рвались снаряды. Пыль и дым то и дело закрывали путь. Над головой бушевал огненный смерч. Передние бойцы вошли в реку, подняв над головой автоматы и винтовки. Арсен бегом последовал за ними. В первые мгновения он ощутил холод подступавшей к груди воды. Но ничего, река неглубокая!

Арсен, рассекая — волны, дошел до середины, догнал бойцов. А вот и берег. Осталось несколько шагов.

Он видел, как от воздушных волн вздрагивают на том берегу головки красных маков: Еще несколько шагов — и он будет на той стороне…

Один из бойцов вышел на берег. В этот миг вода перед Арсеном стеной взметнулась вверх. И пока он сообразил, в чем дело, его накрыл обрушившийся сверху водопад. Арсен упал лицом в воду…

Когда он снова почувствовал под ногами дно реки и поднялся, в ушах у него жужжало и перед глазами стояла молочно-белая стена. Через несколько мгновений он увидел бегущих к нему бойцов; все почему-то бежали в его сторону… Арсен понял, что стоит лицом к своим позициям, и повернулся. На тот берег реки выходило много бойцов, они бежали к селу на опушке леса. Это и было, значит, направление атаки, а село — тем самым Архангелом, о котором им говорили. Арсен выпрямился и хотел двинуться вперед, но зацепился за что-то тяжелое. Закинув автомат на спину, он наклонился и поднял из воды бойца — наверно, убитый или раненый. Арсен вынес бойца на берег и заглянул ему в лицо. Со лба стекала кровь, глаза были закрыты… Он опустил убитого на землю и бросился догонять атакующих. Вокруг него свистели пули, вблизи рвались мины, но Арсен ничего не слышал. Он видел лишь бегущих впереди бойцов, думал только о том, чтоб догнать их. Вот перед ним промелькнуло как будто лицо Гамидова, а дальше словно фигура Меликяна. И снова все лица стали похожими одно на другое — точно и знакомы все, и незнакомы.

Сквозь оборванную колючую проволоку Тоноян спрыгнул во вражеский окоп в ту самую минуту, когда гитлеровец в зеленой шинели выстрелил из револьвера и к его ногам свалился наш боец. Арсен нажал на спуск автомата, и фашист, схватившись за живот, рухнул на дно окопа.

— Вперед! — крикнул кто-то.

Это был Бурденко.

Арсен кинулся за ним. Они бежали рядом к первым домам села, а впереди убегали те, в зеленых шинелях. Микола автоматной очередью скосил нескольких гитлеровцев, потом дал очередь Арсен, и ряды убегавших рассеялись и вдруг пропали.

— Вторые окопы! — крикнул Микола. — Закидывай гада гранатами!

Оба почти одновременно швырнули гранаты и залегли. Когда они поднялись, то впереди них уже бежали к вражеским окопам другие бойцы. Из окопов убегали к селу гитлеровцы, по ним били наши снаряды, накрывая бегущих огнем и дымом. Микола перепрыгнул через окоп, за ним перескочил Арсен и спустя минуту поравнялся с Миколой. Посреди села гитлеровцы пропали, точно провалились сквозь землю. Поток наших снарядов начал заливать опушку леса.

— Архангел занят, товарищи! — подняв вверх автомат, крикнул Микола.

В эту минуту на село спикировали бомбардировщики с черной свастикой на крыльях.

— Ложись!

Бомбы упали поодаль. В воздухе засвистели осколки.

— Он уже считает Архангел потерянным для себя, раз бомбит! — приподняв голову, крикнул Микола.

Вслед за бомбежкой враг открыл по селу беглый артиллерийский огонь. Снаряды попадали в хаты, рвались на улицах. Загорелись крылечки, соломенные кровли.

Рота уже окапывалась на опушке леса, когда появился Сархошев. Во время атаки никто из бойцов лейтенанта не видел.

— Задание выполнено, товарищи! — провозгласил он с победоносной улыбкой, положив левую руку на перекинутый через шею немецкий планшет. За пояс у него был заткнут немецкий парабеллум без кобуры.

— А почему мы здесь окапываемся, когда впереди нет огня, а он, бис, точно сквозь землю провалился? — спросил Микола. — С флангов, кажется, вперед продвигаются.

— Это уж дело командования! — оборвал его Сархошев.

Заметив Меликяна с повязкой на лбу, он с напускной приветливостью справился:

— Что это, ранен?

— Слегка, — ответил Меликян, стараясь выпрямиться.

— Да, тебе необходима, необходима рана! — покровительственным тоном заметил Сархошев, понижая голос.

Бойцы стали подниматься.

Глядя на землю, на пышные цветы и травы, молчавший до того Алдибек Мусраилов вдруг восторженно крикнул:

— Смотрите, товарищи, как красиво! И эта земля — наша, понимаешь, наша!.. Давайте поцелуем ее, товарищи!

И как бы долго ни жили бойцы подполковника Дементьева, какие бы светлые дни ни наступили для них, никогда не забудут они этой минуты! Казалось, земля милее пахнет на только что освобожденном берегу. Гордыми и могучими чувствовали они себя, вдыхали знакомые с детства весенние запахи, и казалось им: в родной природе слышатся жалобные голоса. Быть может, то рыдают матери и сестры и их слезы сохранила и впитала в себя для бойца молодая зелень? Иль это шепот любимой девушки, шелестящий среди цветов, наполняет сердце освободителя тоской и любовью? Стонет ли это родимая земля, придавленная пятой захватчика, или то голос собственного сердца приказывает бойцу: «Вперед, вперед!..»

Батальон поднялся на холм, поросший лесом. Аргам оглянулся в сторону, где вчера еще были их позиции, откуда двигались сейчас бесчисленные войска, орудия, танки, автомашины. Часа два назад Аргаму казалось, что сражается только один их батальон. Оказывается, их батальон был лишь каплей в этом подвижном и беспокойном море, омывающем все равнины, все высоты.

— Смотри вперед, браток! — оказал Микола, обнимая за плечи Аргама. — Трудный был переход, но мы оставили его позади. Смотри вперед!

Аргам был в приподнятом настроении, он чувствовал себя героем, и героями казались ему все товарищи.

— Надо временами оглядываться на пройденный путь, посмотреть, какие позади тебя силы, чтоб спокойней идти вперед, — ответил он Миколе тоном бывалого воина.

— С этой точки зрения можно! — согласился Микола.

Во второй половине дня снова завязались бои. Полк Дементьева разгромил пытавшегося оказать сопротивление врага, взял в плен до роты фашистских солдат и стремительно двинулся вперед.

Вечером полк закрепился на новых позициях. Лежа среди цветов и зелени рядом с Арсеном, Микола шутил:

— Хорошо мы поработали с тобой сегодня, Арсен Иваныч! И на завтра, и на послезавтра, и на все дни у нас хватит сил. Наступление, братец ты мой, продолжается!