Уже около месяца дивизия генерала Яснополянского отступала с боями. Отдельные части иногда по нескольку дней подряд крепко удерживали свои оборонительные рубежи, отбивая все атаки неприятеля. В такие дни упорные и ожесточенные бои продолжались от зари до зари. Но вновь приходил приказ об отступлении, и полки ночью снимались с позиций.

Трудно было бойцам слушать вести о новом отступлении через год после начала войны. Но теперь они твердо знали, что дойдут до какого-то рубежа, и Верховное Командование скажет: «Стой!» И тогда разгорится великое сражение, которое решит судьбу войны и которого они так нетерпеливо ждали.

В течение последнего месяца полк Дементьева часто двигался в арьергарде, прикрывая отход остальных подразделений дивизии. Он завязывал бои с авангардными частями неприятеля, останавливал или замедлял их продвижение. Два раза из штаба армии прилетал на «У-2» офицер связи, чтобы передать благодарность командующего армией подполковнику Дементьеву и всему личному составу его полка. А как-то раз на том же «кукурузнике» из штаба армии прилетел генерал-майор и на глазах у всех бойцов пожал руку командиру полка. «Значит, работаем, братцы, как полагается! — говорил товарищам Бурденко. — Раз довольны — значит хорошо работаем!»

Рано утром, отрыв щели для защиты от нападения с воздуха, полк стал на отдых. Запах горячей пищи, аромат мясного навара распространился по лесу. Послышалось звяканье котелков и металлических ложек. После горячего обеда и чая бойцы начали бриться, приводить в порядок сапоги, стирать почерневшие от пота портянки. Назначили часовых и наблюдателей. В штабе полка кипела работа. Составлялись рапорты для штаба дивизий, проверялись списки личного состава подразделений, писались извещения для отсылки семьям погибших, просматривались оперативные карты для уточнения положения на этом участке фронта.

Бойцам в батальонах удалось поспать по два-три часа, хотя сигналы воздушной тревоги часто прерывали сон, заставляя вставать и бежать к отрытым утром щелям. Несколько раз над лесом пролетали группы самолетов неприятеля, но бомбежки не последовало. День как будто протекал удачно. Хотя никому не удалось выспаться, но полк следовало признать отдохнувшим, насколько это было возможно при сложившихся условиях.

К вечеру получили почту — газеты, письма. Это вызвало, как обычно, большую радость. Это был священный миг, когда мать и сын, сестра и брат, влюбленный юноша и его девушка, разлученные расстоянием, говорили друг с другом, когда встречались люди фронта и тыла, открывая сердца друг другу.

Лежа на животе на редкой лесной траве, Арсен читал полученное из дому письмо. Писала Манушак, крупно и раздельно выписывая каждую букву: «Дорогой мой Арсен! Сегодня опять получили от тебя письмо и узнали, что ты жив-здоров и попрежнему бьешь врага. Председатель Вануш пришел и взял твое письмо, чтобы прочесть всем колхозникам, а Артуш пошел за ним, чтобы после прочтения домой принести письмо и спрятать. Я не пошла туда, потому что белье хотела детям постирать. Днем времени нет. Твою бригаду дали мне и называют ее бригадой Арсена Тонояна. Я целый день остаюсь в поле, стараюсь, чтобы бригада работала хорошо. А с домашней работой управляюсь по ночам. Прости меня, Арсен, что это письмо немного опоздало. В этом году наш колхоз решил отвоевать переходящее знамя у колхоза Бамбакашата, поэтому нет у нас ни покоя, ни сна. Как товарищ Сталин требует от нас, чтобы мы фронту помогали, так мы и работаем…».

Арсен читал письмо жены, и ему и верилось и не верилось, что это пишет Манушак.

До 1923 года они оба были неграмотными. Арсен научился грамоте в армии, а Манушак в ликбезе, уже после возвращения Арсена домой. Откуда им было знать, что через семнадцать лет их разделят тысячи километров и они смогут беседовать только в письмах? «Молодец Манушак, что пишет такие хорошие письма! Но сможет ли она хорошо вести дела бригады?» — с беспокойством думал Арсен. «Мы выполним наши обязательства на „отлично“, а вы там крепче бейте врага!» — писала она. «Неужели это пишет Манушак?»

— Хорошее письмо? — спросил Микола, откладывая газету.

Арсен перевернул последнюю страничку письма и прочел по-армянски: — «От имени всех колхозников и колхозниц нашей бригады передай большой привет твоим товарищам — Ираклию Микаберидзе, Миколе Бурденко, Алдибеку Мусраилову, Эюбу Гамидову, твоему командиру Малышеву и всем бойцам…».

— Что это значит? По-русски скажи! — попросил Бурденко.

— Тебе кланяется моя жена от имени всех колхозников и колхозниц.

Бурденко взволнованно взглянул на товарища.

— Спасибо. Ты мне дай адрес, я тоже им письмо напишу.

Подошел Алдибек, присел рядом с Тонояном и Бурденко.

— Словно тяжелый камень лежит у меня на груди, — заговорил Алдибек. — Собрались было на запад — и опять маршируем на восток! Ничего не понимаю!

Бурденко покровительственным жестом положил ему руку на плечо.

— Будь реалистом, дорогой, и на сердце станет легче.

— В твоем реализме я ничего не смыслю. Говори проще.

— Ага, не смыслишь. Реалист — это тот человек, который всегда черное назовет черным, белое — белым, грязь так и назовет грязью, а радугу — радугой. Он разглядит все правильно и правильно все объяснит, ничему удивляться не станет и ничего не испугается! Например, сегодня облачно или там туманно, а он тебе скажет, какая завтра погода предвидится или с какой стороны ветер будет дуть. И во время грозы и грома у него не дрогнет сердце, свое дело он будет выполнять. Вот кто такой реалист, братец ты мой!

Комиссар полка, лежавший немного поодаль под деревом, невольно усмехнулся: «И ведь убежден парень, что все знает, может все объяснить! А подгоняет-то как ловко…».

— Готовсь! — раздалась команда.

Полк построился, чтоб продолжать путь на восток.