(род. в 1862 г. – ум. в 1905 г.)
Буржуй – не меценат старого времени; он содержит и подкармливает искусство – но так, что оно живет им самим, как жук в навозе.Кароль Ижиковский
Весь опыт моей жизни научил меня одной грустной вещи – дать денег можно только богатому, помочь можно только сильному.Марина Цветаева
Сегодня, когда речь заходит о поддержке «культурных мероприятий», частенько вспоминают об утраченных традициях российского меценатства, приводя в пример купца Третьякова, основавшего художественную галерею в Москве, Савву Мамонтова, поддерживавшего художников и содержавшего частную оперу. Но самым именитым в этом ряду стал фабрикант Савва Тимофеевич Морозов, принадлежавший к поколению «новых» предпринимателей. В отличие от своих отцов и дедов, молодые купцы имели европейское образование, художественный вкус, разнообразные интересы, а духовные и социальные проблемы занимали их ничуть не меньше финансовых.
Савва Морозов – один из богатейших купцов Российской империи, текстильный промышленник – получил образование в Англии и был влюблен в театр. Эта любовь имела вполне материальное воплощение – не будь щедрых морозовских пожертвований, мир не увидел бы Художественного театра, не узнал бы о системе Станиславского. Более того, не поддержи в свое время Морозов начинание своего друга Кости Алексеева, сына золотопромышленника, ставшего впоследствии режиссером Станиславским, история России могла бы пойти по-другому: не будь МХТ, не играла бы там Мария Андреева, покорившая купца, не познакомила бы Савву с товарищами…
Но история не знает сослагательного наклонения, и все произошло так, как произошло. На первый взгляд, история хотя и скандальная, но банальная: влюбленный миллионер стреляется в заграничной поездке и отписывает своей возлюбленной, актрисе, целое состояние. Но это только на первый взгляд, если не принимать во внимание, что актриса – большевичка, а большая часть наследства пошла в партийную кассу. Да и сам Савва долгие годы финансировал революционную деятельность большевиков. И – как это часто бывает – возникли слухи об убийстве Морозова большевиками из-за наследства (и слухи эти, кстати, на руку родным Саввы, ибо нет для православных, в особенности старообрядцев, большего греха, чем самоубийство).
По иронии судьбы, Морозов финансировал тех, кто потом жестоко расправился с купечеством и оборвал традиции меценатства, о которых так горестно вздыхают сегодня деятели культуры и искусства. В общем, история жизни Саввы Морозова приводит к весьма противоречивым выводам: людям, зарабатывающим деньги, просто необходимо быть бездуховными и циничными и иметь узкий крутозор – в целях личной безопасности. Кроме того, им надо запретить посещать музеи и театры, и упаси их Бог влюбляться в актрис – ради общественного блага. Но это все так, философические упражнения с позиций сегодняшнего дня, а тогда все виделось совсем иначе.
В начале XX века элиту московского купечества составляли два с половиной десятка семей, и семь из них носили фамилию Морозовы (несмотря на старообрядчество, Морозовы жили по принципу «на Бога надейся, да сам не плошай»).
Промышленники Морозовы происходили из крепостных крестьян господ Рюминых, живших во Владимирской губернии. «Савва сын Васильев», основатель первого предприятия, купил в 1820 г. вольную за астрономическую сумму в 17 тысяч рублей. Он был пастухом, извозчиком, рабочим-ткачом, ткачом-кустарем, потом стал владельцем мелкого заведения. Предприимчивый крестьянин открыл мастерскую, выпускавшую шелковые кружева и ленты. Сам работал на единственном станке и сам же пешком ходил в Москву, за 100 верст, продавать товар скупщикам.
Вскоре бывший крепостной Морозов был зачислен в московские купцы первой гильдии. Дожив до глубокой старости, Савва Васильевич так и не одолел грамоты, но это не мешало ему вести дела. В работе ему помогала жена, Ульяна Афанасьевна, а наследниками четырех фабрик Морозова в Орехово-Зуеве, Глухове и Твери, объединенных названием «Никольская мануфактура», стали сыновья, с детства приставленные к делу.
Младший сын Тимофей за дело взялся рьяно. Он, который сам успел побывать в крепостных, был настоящим «кровопийцей»: постоянно снижал заработную плату своим рабочим, изводил их бесконечными штрафами. Многие дивились: он обращался с рабочими хуже, чем большинство помещиков с крепостными.
Результатом его управления стала Морозовская стачка в 1885 г., после которой его отстранили от дел, и управление фабрикой было передано его старшему сыну Савве. Савва воспитывался в духе религиозного аскетизма и в исключительной строгости, как это было принято в старообрядческих семьях. Чрезвычайно набожная хозяйка дома, Мария Федоровна, применяла освященные веками «формы воспитания» – за любой проступок юную купеческую поросль нещадно драли.
Надо сказать, что набожность Марии Федоровны принимала странные формы: в семейной молельне ежедневно служили священники из Рогожской старообрядческой общины, а сама Мария Федоровна всегда была окружена приживалками. Она не пользовалась электрическим освещением, считая его бесовской силой. По этой же причине не читала газет и журналов, чуралась литературы, театра, музыки. Боясь простудиться, не мылась в ванне, предпочитая пользоваться одеколонами. По субботам братьям Савве и Сергею выдавалась одна чистая рубаха на двоих, которая обычно доставалась Сереже – маминому любимчику, а Савва донашивал ту, что снимал с себя брат.
Любой ее каприз был законом для домочадцев, да это и неудивительно, ведь выйдя замуж за Тимофея Саввича, она внесла в качестве приданого миллионы. Однако в придачу к миллионному состоянию семья Морозовых получила от нее склонность к душевным расстройствам, жертвой которой пали ее сын Савва и дочь Александра, покончившие с собой во цвете лет в период сильных душевных потрясений.
Вообще, будущий промышленник и меценат Савва Тимофеевич Морозов, Савва Второй, в детстве не отличался особым послушанием. По его собственным словам, еще в гимназии он научился курить и не верить в Бога. Характер у него был отцовский: решения принимал быстро и навсегда.
Савва Морозов окончил Московский университет, где помимо основных дисциплин серьезно изучал философию, историю. Потом продолжил образование в Кембридже, писал диссертацию и одновременно осваивал текстильное дело у ткачей Манчестера. После Морозовской стачки и болезни отца Савва вернулся в Россию и принял управление делами. Ему было 25 лет.
Вскоре Тимофей Саввич скончался. Вдова, Мария Федоровна, пережила его на два десятилетия. Савва стал директором предприятия, но, по сути, не был полноправным хозяином: 90 % паев принадлежало его матери. Казалось, он связан в решениях по рукам и ногам, но Савва Второй не был бы сыном своих родителей, не унаследуй он от них неуемную энергию и сильную волю. Сам о себе он говорил: «Если кто станет на моей дороге, перейду и не сморгну». До поры до времени так и было…
Савва выписал из Англии новейшее оборудование, на мануфактуре были отменены штрафы, изменены расценки, построены новые бараки. Дела шли блестяще: Никольская мануфактура занимала третье место в России по рентабельности, и морозовские изделия вытесняли английские ткани даже в Персии и Китае. При этом фабрикант заботился и об улучшении условий труда и быта рабочих (к концу XIX века при ней действовали 3 больницы, 3 училища, роддом, богадельня, библиотека), что было по тем временам из ряда вон выходящим явлением. Савва Тимофеевич финансировал строительство родильного приюта, жертвовал деньги на лечение душевнобольных, давал деньги на издание книг, жертвовал Красному Кресту. Кроме того, он первым из русских промышленников стал принимать на работу местных, российских инженеров, которых тогда начало выпускать Императорское техническое училище в Москве. У него было несколько собственных стипендиатов-рабочих, а двое даже обучались за границей.
Помимо производственных успехов, Савва одержал победу и на любовном фронте, влюбившись в жену своего двоюродного племянника Сергея Викуловича Морозова – Зинаиду. В России развод не одобрялся ни светской, ни церковной властью, а уж для старообрядцев это было просто немыслимым событием. Савва пошел на чудовищный скандал и семейный позор – свадьба все-таки состоялась.
У молодой семьи дела шли успешно: пока Савва Тимофеевич работал на фабрике и учреждал всевозможные выставки, Зинаида Еригорьевна организовывала благотворительные балы и базары, заводила «полезные знакомства» и вела светскую жизнь, что способствовало росту авторитета Морозовых и Никольской мануфактуры в высших кругах. Морозовым вообще везло на властных, надменных, умных и очень честолюбивых жен.
Зинаида Григорьевна увлекалась светской жизнью, салонами, гостями, а Савва Тимофеевич проводил время в маленькой, скромно обставленной комнатке на втором этаже их прекрасного особняка, одного из красивейших в Москве (дом сразу же после постройки стал столичной достопримечательностью; сейчас он находится в ведении МИД РФ). Вообще-то Савва Морозов был крайне неприхотлив, даже скуп – дома ходил в стоптанных туфлях, на улице мог появиться в заплатанных ботинках. Зинаида Григорьевна, напротив, старалась иметь только «самое-самое» (во многом это был ответ на пренебрежение, с которым даже самые бедные дворяне относились к купечеству). Вскоре Савва Второй разочаровался в семейной жизни – супруги оказались чужими друг другу людьми. Бешеная обоюдная страсть скоро переросла в равнодушие, а потом и в полное отчуждение. Они жили в одном доме, но практически не общались, несмотря на то, что у них было четверо детей: два сына и две дочери.
После смерти Саввы Тимофеевича Зинаида Григорьевна покровительствовала Левитану, Чехову, Поленову, Серову, поддерживала МХТ. В возрасте 37 лет она в третий раз вышла замуж за Анатолия Анатольевича Рейнбота, генерал-майора свиты Его Императорского Величества, московского градоначальника. В этом браке Морозова наконец-то осуществила свою старинную мечту – стать дворянкой и официально войти в высший свет.
Морозов ворочал большими капиталами, но его влекли и другие люди – творческие, одержимые. Отличаясь эрудицией и широтой кругозора, Савва Морозов с удовольствием читал Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Чехова, Бунина, Леонида Андреева, Горького, наизусть знал многие пушкинские стихи и «Евгения Онегина».
Когда К. Станиславский и В. Немирович-Данченко, задумавшие открыть новый драматический театр, обратились к нему за помощью, Савва Тимофеевич взял на себя не только финансовую сторону дела (уже в первый год его затраты составили 60 тысяч рублей), но и всю хозяйственную. Он, став содиректором театра, вникал в мельчайшие подробности его жизни и отдавал ему все свободное время. Морозов не только щедро жертвовал деньги, но и сформулировал основные принципы деятельности театра: сохранять статус общедоступного, не повышать цены на билеты и играть пьесы, имеющие общественный интерес.
Он решил подарить Московскому художественному театру зал в центре города, в Камергерском переулке, и профинансировал все строительные и отделочные работы, которые были выполнены в очень сжатые сроки – с апреля по октябрь 1902 г. Строительство нового здания обошлось Морозову в 300 тысяч рублей, а общие расходы мецената на Художественный театр составили приблизительно 500 тысяч рублей.
Савва Тимофеевич был натурой увлекающейся и страстной. Недаром побаивалась матушка Мария Федоровна: «Горяч Саввушка!.. Увлечется каким-либо новшеством, с ненадежными людьми свяжется». Став завсегдатаем Художественного театра, Морозов сделался поклонником Марии Федоровны Андреевой – самой красивой актрисы русской сцены. Завязался бурный роман. Савва восхищался ее редкостной красотой, преклонялся перед талантом. Но только обычного театра ей было мало, она была связана с большевиками и добывала для них деньги. Позже охранка установит, что Андреева собрала для РСДРП миллионы рублей. «Товарищ феномен», как называл ее Ленин, сумела заставить раскошелиться на нужды революции крупнейшего российского капиталиста.
Савва Тимофеевич пожертвовал большевикам значительную часть своего состояния. При его поддержке издавалась ленинская «Искра», газеты «Новая жизнь» в Петербурге и «Борьба» в Москве. Он сам нелегально провозил типографские шрифты, прятал у себя наиболее ценных «товарищей» (например, Л. Б. Красин работал у него на фабрике инженером), доставлял запрещенную литературу на собственную фабрику.
Но можно ли объяснить помощь, оказываемую им большевикам, только готовностью бросить все сокровища мира к ногам любимой? Наверное, нет. Савва был умным и расчетливым человеком и только из-за любви давать большевикам деньги, скорее всего, не стал бы, считает Н. Вико. Пожалуй, стоит вспомнить, что Морозовы – старообрядцы, а они всегда были в оппозиции к преследующей их власти. Морозов, получивший образование в Англии, чувствовал необходимость демократических свобод. Он интересовался новыми идеями, и Андреева познакомила его с новыми людьми, у которых их было в избытке, – большевиками. Как писал Марк Алданов, «Савва субсидировал большевиков оттого, что ему чрезвычайно опротивели люди вообще, а люди его круга в особенности».
Увлеченность мецената привела к личной трагедии, которая началась с того, что Станиславский поссорился с Немировичем-Данченко – и как раз из-за Марии Андреевой, которая постоянно устраивала скандалы. В конце концов, в 1904 г. Морозов отказался от своего директорства. Вместе со своим близким другом Максимом Горьким и Марией Федоровной он затеял новый театр. Но тут-то Андреева и Горький полюбили друг друга. Это открытие было для Саввы тяжелейшим потрясением. Но даже после того как Андреева и Горький стали жить вместе, Морозов все равно трепетно заботился о ней.
Таковы были факты личной жизни Саввы Морозова. В общественной же дела обстояли ничуть не лучше.
Всерьез поддавшись идее переустройства государства и под влиянием событий 9 января 1905 г., Морозов написал в Комитет министров докладную записку «О причинах забастовочного движения. Требования введения демократических свобод в России», в которой подробно рассмотрел ситуацию в России, описал причины забастовок и предложил способы их устранения, предполагавшие пересмотр законодательной системы.
Однако прежде чем представлять этот документ в правительство, Савва Тимофеевич ознакомил с ним пайщиков мануфактуры и других промышленников. Купцы, разумеется, записку не одобрили. Более того, Савве Тимофеевичу пригрозили, что если он не прекратит распространять революционные идеи, его признают недееспособным и отстранят от ведения дел. Тем не менее, Морозов выступил в Московской городской думе со своей программой переустройства, но у большинства слушателей его речь вызвала лишь недоумение. Чтение докладной записки совпало с беспорядками в Орехово-Зуеве. Забастовщики требовали выплаты «наградных» дважды в год, увеличения заработной платы, уменьшения рабочего дня до восьми часов.
Столкнувшись с реальной забастовкой, Морозов оказался бессилен воплотить свои идеи в жизнь. Несмотря на то что требования рабочих совпадали с его программой, под давлением пайщиков он был вынужден отказать бастующим по всем пунктам. А после этого его отстранили от управления, воспользовавшись услугами психиатра Г. И. Россолимо и объявив Морозова душевнобольным.
По Москве поползли слухи о нервном истощении Саввы Морозова, вспомнили о самоубийстве его сестры Александры и сумасшествии ее сына. Вняв настойчивым советам матери, Савва удалился в имение Покровское. Он понял, что остался в совершенной изоляции. Талантливому, умному, сильному, богатому человеку не на кого было опереться. Любовь оказалась ложью, светская жена раздражала. В своем кругу друзей у него не было, да и вообще среди купцов было невообразимо скучно. Пришло понимание истинного отношения к нему со стороны «товарищей»: большевики видели в нем всего лишь дойную корову и беззастенчиво пользовались его деньгами. В письмах «искреннего друга» Горького сквозил откровенный расчет.
Савва впал в жестокую депрессию. Слухи о его безумии усилились. По настоянию жены и матери был созван консилиум, который поставил диагноз: тяжелое нервное расстройство. Врачи рекомендовали лечение за границей. Перед отъездом Морозов отдал Марии Андреевой оформленный несколько лет назад страховой полис на сумму 100 000 рублей на случай своей смерти, по нему она могла получить эти деньги после его гибели и передать большевикам.
Савва Тимофеевич уехал в Канн, где в мае 1905 г. в номере «Ройяль-отеля» выстрелил себе в сердце. Ему было 44 года.
Это событие возбудило в России массу слухов о причинах самоубийства и привело к судебному процессу из-за страхового полиса. Родственники Саввы стремились добиться признания полиса, находящегося у Андреевой, недействительным, однако он оказался неоспорим. Деньги были выплачены актрисе, и большую часть страховки она передала в фонд РСДРП (бытует недоказуемая версия, что Морозов погиб именно из-за этой страховки – его якобы застрелили агенты большевиков).
Слова «самоубийство» в российских газетах, разумеется, не было – к чему религиозной семье такой позор. Хоронили Савву Тимофеевича Морозова на Рогожском старообрядческом кладбище, где произносить надгробные речи, к радости полиции, было не принято. Лишь мать шептала: «Слабенькое сердечко было у Саввушки, бедного… Вот оно и лопнуло».
У него остались два сына – Тимофей и двухгодовалый Савва и две дочери – Мария и Люлюта. Сын Саввы Тимофеевича Морозова Тимофей рано умер, а его внук, тоже Савва Тимофеевич, стал литератором и написал книгу о своем деде.