Глава 1

Артем Шмелев.

Туман медленно расходился.

— И надо же было так угораздить, лежать здесь одному, — силился вспомнить подробности выдвижения Артем Шмелев, но это ему давалось с трудом. От напряжения еще больше заломило виски и затошнило. — Где ребята?

Он попытался подняться, но острая боль под правой лопаткой пронзила плечо и бросила его обратно. Туман будто навалился на него, как снежный ком, забивая рот и не пуская в грудь воздух, казалось, так необходимый сейчас, чтобы все понять, что же все-таки с ним произошло?

— Наверно, я ранен, — подумал Артем. Он глубоко вздохнул и снова ощутил разламывающую боль в плече. Его глаза разглядели стволы деревьев, ноздри втянули запах гари, и он вдруг начал вспоминать, как их рекогносцировочная группа получала задачу от начальника штаба на выдвижение и как всё, несмотря на спешные сборы, начиналось нормально, по-боевому, и не предвещало такой быстрой беды. Почему-то ему сквозь картины выдвижения вспомнился анекдот, который рассказал ротный перед выездом, и они дружно смеялись, хотя, что в нем такого смешного.

— Вечером в квартиру гражданина Иванова вошли двое, сказали, что из военкомата, — рассказывал ротный, — и забрали в Армию деньги, золото, видеомагнитофон и телевизор.

Илья Касьян, лучший друг Артема, рассовывая боекомплект в карманы разгрузки, шутил по поводу новенькой медсестры, появившейся вчера на базе с прилетевшей парой вертушек из Моздока. Это была очень полная молодая особа, но симпатичная на мордашку. Улыбалась она во весь свой рот, рассказывая о том, как долетела. Такая уверенная в себе сестрица, казалось, что приехала не на войну, где, кстати, и убивают порой, а на встречу к своему любимому. А, может быть, так оно и было? Кто знает?

— Вот это корма, мужики! — говорил Илья. — Такую площадь и в полтора месяца не изучишь. — Все засмеялись. А Илья вдруг насупился и замолчал. Артем тогда понял, почему осекся на полуслове Илья, а потому, что он никогда, даже в Афгане, сам не любил таких разговоров, когда дело касалось девчонок, которые служили там и которых многие за глаза часто называли «чекисками». Якобы приезжают они на войну только ради бабок, чеки заработать, среди мужиков пофлиртовать и отвалить домой. Он, видимо, вспомнил, как тогда после тяжелого ранения его несли на носилках не парни из разведки, а девчонки, две хрупкие девичьи фигурки, до вертушки и после ее приземления. А кто ему перевязки щадящие делал, кто уколы не больно ставил, кто в операционной работал ассистентами у хирургов?

Губы как будто хрустели, когда Артем начал их облизывать. Хотелось пить. «Вот они вышли колонной на опушку леска, — вспоминал дальше Шмелев, — его бронетранспортер шел первым, до Бамута оставалось совсем ничего, и вдруг этот удар, вспышка и тьма. А где же второй бронетранспортер? Куда он делся? Где все ребята?»

Сознание произошедшей, еще пока не совсем понятной трагедии заставляло напрягать память, попытаться встать и разобраться. Артем, превозмогая боль, все-таки смог подняться и пошатываясь подойти к дымящему бронетранспортеру. Все три офицера, находившихся с ним на броне, теперь неподвижно лежали на земле недалеко друг от друга. Духи их, видимо, добивали, бронежилеты и оружие отсутствовало. Издевательств не наблюдалось, но прострелены в упор они были конкретно, а майор Тонов так был изрешечен, что узнать его можно было только по кроссовкам. Страшно почему-то не было, было одиноко и обидно до слез. Вдруг он отчетливо услышал свое отчество. Это был голос Ильи. Это он не дал этим шакалам, как выяснится позже, добить Артема, Это он вместе с радистом сержантом Грязновым, теперь уже неподвижно лежащим на спине, успел соскочить со второго бэтера и завалить духа с гранатометом, успевшим все-таки перед своей смертью выпустить гранату в борт притормозившей машины. Артем еще при выдвижении из Асиновской понял, что у второго бэтера движок «говно», хотел вернуться, да Ильюха заверил, что ничего, разбежится. Но он не разбежался, а все тормозил ход и отставал.

Пока Илья с Грязновым завалили еще двоих боевиков в кустарнике и обходили просеку, духи успели добить ребят и, оставив прикрытие, быстро отойти.

— Разрыв гранаты, товарищ полковник, — сказал Илья, пошатываясь и держась левой рукой за живот, — был совершенно неожиданным и ненужным.

Илья хоть и был ранен в живот, а все-таки шел к Артему, чему тот был очень обрадован. Сознание Илья не терял, но двигался с трудом, а потом присел, опустившись на колени в пяти шагах от Артема. Немного раньше он успел выйти на связь и доложить начальнику штаба о нападении боевиков, а тот пообещал ему прислать подмогу. Когда полковник Шмелев начал понимать, что с ними произошло, уже две БМП (боевая машина пехоты) «летели» с десантом на выручку. Благо было недалеко от Асиновской, всего-то чуть больше шести километров.

— Ну, все, полковник, — сказал, улыбаясь сквозь усиливающуюся боль Илья. — Будем жить, если не помрем!

Артем взглянул на бегущих бойцов от подъехавшей бээмпешки, хотел что-то сказать Илье, но не успел и потерял сознание. Когда его на носилках заносили в хирургическую, он уже, придя снова в себя, увидел, что у капитана-хирурга ассистентом была та самая, приехавшая вчера новенькая медсестра из Моздока.

Операция длилась около трех часов. Не зря командующий недавно вручил хирургу орден «Мужества». Вытащил хирург, не без помощи новенькой ассистентки, у Артема этот чертов осколок. О чем, конечно, Артем смог узнать только после пробуждения от общего наркоза, уже в отдельном медицинском батальоне специального назначения. На его вопрос: — «Где подполковник Касьян?» — ответ был коротким:

— Он умер.

Все тело, которое болело и ныло, стало как огненный шар, и что только смог почувствовать в этот момент Шмелев, так это острую боль в зубах от сильно сомкнувшихся челюстей. Погиб его сослуживец, его бывший командир разведроты полка, его друг, помощник и спаситель. Как узнал Артем позже, Илья скончался от потери крови. Для переливания ему нужна была четвертая группа крови, резус отрицательный. Долбанное государство, вечно чего-нибудь, да не хватает. Бойцов, сказали, с такой группой крови не нашлось. И когда стала потихоньку уходить своя боль, Артем все чаще стал ощущать боль потери всех, кто погиб из их группы, но особенно он страдал от потери друга Ильи. Из десяти ушедших на рекогносцировку продолжал жить только он один, Артем Шмелев, которому Бог приготовил еще немало испытаний в судьбе за ту, видимо, удачу остаться тогда в живых, за счастье продолжать жить.

Последнее время у него все чаще возникали в голове мысли, а так ли он проживает эту жизнь? Кому нужна такая война, которую почему-то войной назвать не хотят? Почему кто-то тут в грязи ковыряется и ест, что попало, выполняет команды и приказы, зная об их абсолютной порой никчемности и бестолковости, а там, в Москве, «жируют» спокойно, и всё у них мирно, по-другому. Там нет войны! Понятно и непонятно, кому нужна эта война? Для него это бесконечная дорога, на которой, один к одному, лежат убитые солдаты, контрактники, офицеры, и давит их тяжелый асфальтовый каток, а впереди него идут два мужика во фраках и с грабельками, собирают стодолларовые купюры, ворочая «двухсотых» (мёртвых). И не дай-то Бог, что-то да останется для тех, кто с трупами будет возиться позже.

Артем затянулся сигаретой. Как дым, хотел прогнать назойливые мысли, но снова погружался в это бесконечное почему.

Конечно, он знал о том, что эту бойню устроили с «легкой» руки президента Ельцина и Министра обороны Грачева, что войск на театре военных действий недостаточно. Надо, как он как-то недавно считал, добавить еще не менее трех мотострелковых дивизий, чтобы перекрыть беспрепятственное брожение боевиков из одного населенного пункта в другой. Тех пятьдесят тысяч разбросанных по всей Чечне войск явно не хватало для доведения этого страшного месива жизни и смерти до какого-то логического конца.

— Да, я офицер, и это моя профессия — воевать. Не смогут солдаты одни, без командиров, победить. Восемнадцатилетние пацаны не должны быть брошены в пекло без отцов — офицеров. Хотя бросили нас тут всех конкретно. Техника по многим параметрам устарела, и одежда желает быть удобней и теплей, не говоря уже о питании. Вертушки по два срока без регламентных работ. А где новые хваленые вертолеты «Акула», где новые БТРы и танки, где новая оптика, где точечные удары ракетами по базам боевиков, явно выявленных в горах? Куча где, а толку ноль. Опять на энтузиазме, на чести, на боевом братстве, порядочности, ну все, как в сорок первом году. Только там умирали за Родину, а тут за что? Приказ! Для офицера это важно. Деваться некуда, такая профессия. Эх, дожить бы до замены. Вернуться домой, уволиться и на гражданку, как это сделал его однокашник и земляк, друг, полковник запаса Виктор Зеленин. Живет себе в деревне под Владимиром и ни во что не дует. Было бы за что держаться Артему в службе. Оклад всего-то двести пятьдесят долларов, квартиры нет, жена в другом городе проживает, постоянные командировки и сплошные разлуки. Хорошо помог, совсем недавно, генерал Васильев Владимир Абдуалиевич с милицейской общагой. Хоть и кухня на две семьи, но появился свой отдельный угол. Снова, как в лейтенантские годы, проблема с жильем. Придешь в магазин и смотришь на ценники, что бы подешевле взять, да денег, чтобы хватило рассчитаться у кассы. Одна гордость, что смог в этой жизни научиться с трудностями бороться, смог доказать сам себе, что не струсил в бою, не предавал друзей, не тащил у солдат, не прятался за их спины. Да родители при жизни тобой гордились. Сын то у них не хухры-мухры, а офицер, полковник! То комбат, то комполка, то начальник штаба дивизии, боевой офицер, награжден орденами и медалями. И, конечно, гордились им родители и любимые, конечно же, только сочувствуя, они и могли представить себе, каким трудом давались звания и награды на нелегкой армейской службе их Артему.

* * *

Палата была маленькая, но в ней было тепло, да сосед тихий и нормальный попался. Медсестра Оля уколы делала быстро и совсем не больно. Завтра, как сказал доктор, полковника Шмелева отправят в Главный клинический госпиталь Внутренних Войск МВД России, в Реутов. Офицерская палата на втором этаже имела три металлические солдатские кровати, выкрашенные в серо-стальной цвет, заправленные темно-синими одеялами, три тумбочки для личных вещей больных, на которых лежали большие фарфоровые белые тарелки, в них по два граненых стакана. У окна стоял небольшой столик, где в такой же тарелке размещался двухлитровый графин. Платяного шкафа не было, а вместо него висела солидная из дюралюминия вешалка с шестью крючками для одежды и платформы для головных уборов. Под вешалкой стояли почему-то всего две табуретки.

Сосед по палате был ранен в правую ногу, а точнее сказать, имел обширный разрыв мышцы бедра. Майора из Московского ОМОНа звали Артур, это был небольшого роста офицер, крепкого телосложения, и на вид ему было не более тридцати пяти лет. Пока он еще не успел ничего о себе рассказать и после чистки и штопки раны спал как убитый, а потом все больше задавал вопросы Артему. Чувствовалась в майоре логическая связка построения предложений в вопросах и ответах, в этом Шмелев не ошибся, майор имел юридическое образование и несколько лет работал следователем при прокуратуре Юго-восточного округа Москвы до перехода в отряд особого назначения. Что вынудило следователя уйти в боевое подразделение? Он не говорил. Артем Викторович Шмелев был старше своего соседа лет на десять, однако на первый взгляд они не сильно отличались по возрасту. Артему вставать без помощи сестры было категорически запрещено, и к ним обещали вместо убывшего подполковника из Софринской бригады поселить ходячего, чтобы мог как-то оказывать помощь в просьбах неходячих. Артем молчал, закрыв свои серо-голубые глаза, при этом нахмуря черные брови, в которых, как и в его усах, уже стали появляться седые волосы. Его заостренный с горбинкой нос не сильно выделялся на лице, он плавно смыкался с усами. Усы соединялись с интеллигентной черной бородой, и все это в комплексе, кроме русых волос, напоминало все-таки лицо человека кавказской национальности. Без бороды Артем бывало, по молодости, был похож на поэта Лермонтова, так его называла соседка в «монгольском» гарнизоне Чойера Галина Андреевна Гончар.

Артем лежал и представлял, как в госпитале к нему приедет жена, дочки и, конечно, внучка Ира. Комок волнения подступил к горлу и заставил погрузиться в те уже далекие семидесятые годы, в ту лирику и точку отчета его любви, а именно в первую встречу с человеком, которого полюбил, можно сказать, с первого взгляда, и на всю жизнь.

Людмила.

Учеба на втором курсе в Омском танкотехническом училище подходила к концу. В одно из воскресений июля 1970 года Артем приехал вместе с курсантами училища к дому культуры «Красная Гвардия» подшефного танкового завода имени Октябрьской революции, где их ждали два автобуса от завода для агитбригады. Выезд планировался в один из районов омской области с концертной программой для сельских жителей. Танцевальная группа была не маленькая, около двадцати человек, курсантов было восемь. Дело в том, что этот танцевальный коллектив плясал и для дома культуры, и для училища. Так по совместной договоренности начальника политического отдела училища и руководства завода была создана танцевальная группа. Девочки городские, а мальчики от военного училища. Все курсанты, несмотря на то, что в неделю они два-три раза оставались без самоподготовки, без ужина, учились все-таки хорошо. Такие условия диктовали и их командиры. — «Нам ваши пляски по барабану, пляшите и не забывайте, что вы такие же, как и все остальные курсанты, только спрос с вас двойной, хорошо учиться будете, то и плясать будете». Плясали парни красиво и с удовольствием, предварительно пройдяза три репетиции отбор, где из двадцати двух подобранных курсантов в ротах первого и второго курса балетмейстер оставила восемь человек. В репертуаре у коллектива было 12 танцев. Балетмейстер Людмила Кольцова была профессионалом своего дела и до того, как вести этот танцевальный коллектив, плясала солисткой в Ленинградском мюзик-холле и Омском русском народном хоре. Людмила гоняла всех до седьмого пота и, кроме того, смогла создать хорошую дружескую обстановку между девушками и парнями. Для курсантов это была отдушина от казарменной жизни, а самое приятное — научиться по-настоящему танцевать и общаться с девчонками. За год в коллективе появилось четверо влюбленных пар, три из них так и пошли потом вместе по нелегкой офицерской жизни.

У Артема будущая невеста жила на Сахалине, где училась на стоматолога, и тоже на втором курсе, только медицинского училища. По выпуску они и их родители планировали сыграть свадьбу.

Погода была хорошая, не душная, хоть и ярко светило солнце. Артем услышал сигнал автобуса и рванулся от киоска, в котором он хотел купить мороженое. Этот рывок и заход не в свой автобус переменил все его планы на будущее с той, что писала ему хорошие душевные письма, верно ждала его в отпуск и надеялась на взаимную любовь.

— Какой курсантик молодец! С нами решил прокатиться? — улыбаясь, сказала одна из женщин, сидящая в автобусе у двери.

Артем недоуменно оглядывал пассажиров автобуса:

— Опаньки, прошу прощенья, не туда влетел, — сказал Артем, пытаясь развернуться на ступеньках у двери.

— А что с нами-то ехать не к лицу или мы не так красивы? — поддержала свою соседку симпатичная дама лет тридцати пяти.

— Да, я, я…, — попытался что-то возразить Артем

— А ты не стесняйся, курсант, мы тебя в обиду не дадим, а девчата у нас не хуже ваших балерин.

В этот момент глаза Артема встретились с глазами молоденькой девушки, сидящей на втором сидении справа по ходу автобуса. Это были удивительные и необъяснимо добрые и притягательные глаза, а лицо было такое милое и красивое, что он не смог скрыть своего восхищения, и ему показалось, что она улыбнулась ему.

Водитель завел двигатель автобуса. Женщины, что постарше, дружно засмеялись. За спиной у Артема захлопнулись дверцы.

— Вот ты и попался, — сказала симпатичная веселая дама.

— А что мне бояться, с вами и поедем, — отчеканил вдруг Артем.

— Нас послушаешь, себя покажешь, а то глядишь, кому-нибудь и приглянешься. Свадебку сыграем да водочки попьем. Проходи, располагайся.

Все снова засмеялись. Артем, не раздумывая, прошел и сел на свободное сидение сзади той девушки, которая ему так сразу запала в душу. Только зачем он это делает, ведь его ждут в том автобусе, а здесь он никого не знает. Он почувствовал всю нелепость своего поведения. Разум его говорил:

— Быстро встал и вышел.

Внутренний же голос подсказывал:

— Сиди!

Кто-то забарабанил в двери в тот момент, когда водитель уже включил первую передачу. Открылись створки, и появилась голова сержанта Горелова.

— Ну, ты даешь «копоти», Артем, мы его ищем, а он тут пристроился. Давай вылезай, поехали к нам! — кричал Николай.

— Я поеду здесь, — сам не поняв, что «ляпнул», ответил Артем.

— Хватит там разбираться, — заворчал водитель.

Сержант еле-еле успел убрать голову обратно. Автобус тронулся и быстро стал набирать скорость. Горелов в окно автобуса показал кулак Артему и побежал к своим, во второй автобус.

Автобус уверенно катил по омским улицам. Артем смотрел в окно и скучал, проклиная себя за то, что так все вышло.

Один из сидевших в салоне мужчин достал баян и заиграл такую душевную мелодию, что сразу захотелось услышать песню. И она полилась:

О, как пели эти заводские девчонки! Как они пели! Артем думал только о том, как бы ему заговорить с той, что сидит впереди него. Поймав себя на этой мысли, он пошел в атаку.

— Девушка, вы на концерте будете петь эту песню?

— Будем, — сказала она

— А как вас зовут?

— А какое тебе дело до нас? Если скучно, так шел бы себе к своим девочкам-танцоркам, — сказала белокурая, тоже симпатичная девушка, сидящая рядом с объектом его внимания.

— А вот Вас-то, девушка, я знаю, как звать. Наташа! Правильно?

— Правильно. Только не надо подслушивать.

— А я и не подслушивал, просто вы похожи на Наташу, вот и все. Артем лукавил, он слышал, как ее называла подружка еще до того, как они запели.

Наташа ничего не ответила. Она что-то начала шептать подружке на ухо.

— Да, дела! — подумал Артем — ехал бы себе со своими девчонками, и никто бы не грубил. Он явно начинал злиться на эту блондинку.

— Девушки, а девушки? Это что же мы такие строгие? Сами меня оставили и сами недовольны. Как все-таки зовут вашу подружку, а, Наташа?

Наташа оглянулась, и зло проговорила:

— Да пошел ты…

— О, как я начинаю понимать, ваша подружка своего слова не имеет, начиная раздражаться открытым пренебрежением к нему блондинки сказал Артем.

Наташа снова повернулась. Ее огромные карие глаза искрились и метали молнии, так не шедшие к ее чертовски красивому кукольному личику. От злости ее носик, казалось, еще больше заострился, губки надулись. Артему стало смешно, и он открыто улыбался.

— Люда ее зовут. Только отстань, — сказала она и отвернулась.

— Спасибо! Люда! А можно вас побеспокоить еще одним вопросом?

Артем себя не узнавал. Обычно более сдержанный с девушками, он сегодня шел, как танк, напролом, при этом удивляясь самому себе. Какой же он сегодня смелый! С чего бы это?

Далее произошло совсем непредвиденное. Артем не слышал, что сказала Люда Наташе, но Наташа недовольно фыркнула, поднялась и демонстративно пересела на другое место.

Артем как будто этого и ждал, и он сразу занял ее место. А когда повернул лицо к Людмиле, то увидел в ее глазах нескрываемое удивление.

— Вы всегда так знакомитесь с девушками? — сказала она

— Нет. Так первый раз в жизни.

— На этот раз вам не повезло?

— Люда, извините меня, но я остался в автобусе, как я сейчас это понял, только из-за того, чтобы увидеть еще раз ваши глаза. Они такие добрые, не то, что у вашей подружки. Да, кстати, меня зовут Артем.

— Приятно. Однако зря так о Наташе. Она из-за вас ушла.

— А я думаю, она правильно сделала. Скажите, что вы читаете?

— Это Гончаров, «Обыкновенная история». Очень интересная книга.

Люда изучающе посмотрела на Артема и подумала: «А он вроде ничего, этот курсант, не страшен, как сказала о нем подруга. И почему я должна кого-то слушать, кого мне выбирать, с кем говорить? Все равно еще ехать долго». Подумав, она стала рассказывать сюжет прочитанного, стараясь придать значимость повести в жизни.

Так начиналась новая повесть. Повесть о том, как бесповоротно влюбился молодой человек из далекого Сахалина в семнадцатилетнюю омскую девушку.

Артем слушал, а сердце его колотилось в бешеном ритме. Невероятные чувства рождались в нем от каждого слова этой красивой девушки, с каждым ее движением. Было удивительно хорошо просто сидеть и слушать. Артем же рассказал о том, какой у них замечательный замполит батальона, майор Крупский, и как здорово он проводит политинформации и лекции.

— У него на лекциях никогда никто не спит. Крупский мастерски приводит примеры из жизни. Однажды рассказал он всем нам вкратце два фильма, что посмотрел за выходные в клубах и кинотеатрах Омска, а именно «Офицеры» и «Неподсуден». Прихожу я в увольнение, — рассказывал Артем, — в кинотеатр «Октябрь», а там почти все увольняемые роты в зрительном зале. Посмотрели мы фильм «Офицеры» — понравился. Не обманул Крупский. Рванули в другой клуб на фильм «Неподсуден», и этот фильм был очень хороший. Вот это мастер слова! Мы всегда ему верим.

Артем замолчал, глянул на Люду, которая внимательно его слушала, и, воодушевленный, начал рассказывать эпизоды, увиденные в этих фильмах. Минут через двадцать, поняв, что полностью увлекся, спросил:

— Люда, а расскажите что-нибудь о себе.

— А что мне рассказывать?

— Где вы учитесь?

— Я не учусь, я работаю на танковом заводе.

Потом она говорила, что живут они вдвоем с мамой у ленинского рынка, и отца она не помнит.

Артем не слушал, а глотал каждое слово. Голос ее был нежный и приятный. Он готов был слушать ее бесконечно, лишь бы быть рядом. Но время шло быстро, и они въезжали уже в поселок — районный центр, где их ждали труженики села в клубе.

На время концерта у Артема будто выросли крылья, плясал он в этот раз лучше всех, с улыбкой, лихо и задорно. А когда он слушал, как пели заводские девчата, конечно, те песни, где пела Людмила, он просто утопал в какой-то необъяснимой блажи. И, конечно, самой красивой была та, что ехала с ним в автобусе.

Обратно Артем ехал в автобусе со своей танцевальной группой, где над ним подшучивали ребята. Напарница по двум танцам явно его приревновала. Вера была хорошая девушка и плясала она легко, пластично. Она давно готова была начать дружбу с Артемом, но все у них как-то не клеилось. Зная, что Артема дома ждет девушка, она комплексовала, ставя себя на ее место. Артем Веру уважал, заступался за нее, ограждал от ухаживаний других, но не провожал ее домой, поцеловал-то всего один раз в щечку на ее день рождения и все.

Сначала было даже интересно оправдываться шутками да прибаутками, а потом Артем загрустил, так ему сильно хотелось туда, где заводские девчата, юморные тетки, где есть его новая знакомая, не похожая ни на кого во всем, наверно, мире.

И будто бы услышав его желание, автобус остановился, не проехав и получаса, у озера. Все высыпали дружно из автобусов, прихватив с собой приготовленные винно-водочные и продуктовые припасы. Расстилали скатерти на траве, выставляли бутылки, консервы, помидоры, огурцы, резали сало, колбасу и громко, воодушевлено говорили. Курсанты от домашней пищи просто «балдели». Выпили за успешный концерт, Артем для храбрости целый стакан «долбанул» портвейна № 77 и тихонько отошел от стола, удаляясь к шумной компании заводских, которые дружно рванули к озеру купаться.

Она была одна и снова читала свою книжку. Разговор, к сожалению, не получался, и выручили, сняв натянутую обстановку, вернувшиеся после купания женщины. Женщины обрадовались появлению Артема, хваля его за танцы, налили полстакана водки ему и, себя не забыв, дружно выпили за любовь.

Поблагодарив за угощенье, Артем уверенным шагом подошел к своим и объявил о решении ехать в Омск с заводскими. Уходя к автобусу, его абсолютно не интересовало и не волновало чьё-либо мнение о его поведении, что якобы он предательски бросил их коллектив и ушел к заводским.

Артем и Люда возвращались в Омск на том же автобусе, на тех же местах. Вначале что-то говорили, а потом она, слушая его, вдруг тихонько прислонила свою голову к его плечу и задремала. О, как он был этому рад! К тому времени пение и музыка в салоне закончились, и уставший народ спал.

Артем боялся пошевелиться. Так они и въехали в Омск. Хмель прошел, чувства к этой девушки, которая только что нежно посапывала у его плеча, были неописуемы. Такого он еще никогда не испытывал. «Я влюбился, но как это все объяснить, как об этом сказать? Хочется кричать: «Девушка, вы мне нравитесь! Я Вас люблю!» Но как это люблю? Знакомы-то всего ничего. И вообще у него есть девушка, которая говорила ему, что любит, она пишет регулярно письма, встречается, хоть и изредка, с его родителями. Одним словом, его ждут дома на Сахалине». Это вдруг всплыло у него в затуманенной любовью голове. Размечтался в мыслях своих Артем о взаимности и близости к Людмиле, забыв о том, что девушке всего-то семнадцать лет, и он настоял-таки проводить ее домой, ну хотя бы один квартал. К его же внутреннему только удивлению, Людмила согласилась. Это для него тогда была сильная победа.

Наталья шла с одной из женщин концертной труппы. Когда Артем попросил у Люды дать ему номер телефона, то ему отказа не было. И это была «великая победа»! Как только он закончил писать номер телефона и поблагодарил Людмилу за знакомство и проведенное время, то услышал недовольный голос Натальи:

— Люд, прекрати парню мозги пудрить и догоняй, я пошла домой.

— Сейчас догоню, — ответила Людмила.

Артем, не сознавая, что делает, резко обнял Людмилу и поцеловал ее в губы.

— Ну, ты даешь! — сказала она и отстранилась. — Мы так не договаривались. Быстро, шустро, как танк. Прощайте, я пошла.

Она резко повернулась и быстро зашагала догонять Наталью.

Артем стоял довольный и улыбался. Он был счастлив!

— Я позвоню, я обязательно позвоню, — кричал он ей вслед.

Впереди ждала казарма, курсантские будни и, видимо, тоска по этим глазам, по этой загадочной улыбке. Вот оно это настоящее! Вот те чувства, которые разрывают душу на части. А внутренний голос шептал: «А как же та, что ждет? Куда ты прёшь, танкист? Может, это пройдет? Нет, тут что-то не то. Почему, не осознавая, что творит он, поцеловал девушку? Почему его тянет смотреть и смотреть на нее? Почему в его душе все бурлит и кипит, он готов на все, лишь бы снова увидеть ее глаза, ее улыбку и услышать такой нежный и приятный голос? Такого чувства у него с той девушкой, которая его ждет дома на далеком острове, не было. Нет, он не ругал себя, вся его сущность не считала себя виноватым. У него не было близости интимной с Натальей с Сахалина, и если раньше его это огорчало, когда они расстались, то сегодня он был этому безумно рад. Вот рад, и все тут! Его воспитание не оставило бы шансов на другую любовь, на измену, если бы он смог тогда уговорить Наталью на интимную близость, когда баба Феня постелила им вместе на полу в комнате дома Коноваловых, когда они вместе приехали погостить в Хоэ во время летнего первого курсантского отпуска Артема. А может быть, он и не настоял, потому, что был не уверен в полноте своих чувств. Как знать?!

Он был окрылен, готовый на любой «захват», на любую близость и сердцем, и телом, и душой. Артем чувствовал, что еще встретится с Людмилой, а иначе б она не дала ему свой номер телефона.

Моздок.

Военный аэродром.

Борт «Ил-76» готовился к взлету. Сновали туда-сюда машины, солдаты выгружали раненых и сопровождали их или заносили на носилках в открытое сзади у самолета «хайло». Посадкой руководил полковник с черной добротной бородой, похожий на душмана. Артем лежал на своих носилках и наблюдал, как из двух подошедших «Уралов» сгружали ящики с «двухсотыми», которых надлежало передать родственникам в Ростове-на-Дону.

— Как же неуютны в сознании человеческом все-таки были эти слова — «двухсотый», «трехсотый», погибший и раненый. Это чьи-то сыновья, братья, мужья, отцы, а может, как и он, «трехсотый», чей-то дедушка.

Артему доводилось, один раз сопровождать погибшего офицера спецназа и дважды передавать погибших бойцов родителям. Что испытываешь при всем при этом, передать на словах не возможно. Тут и чувство вины, и обида, и горечь утраты, и злость на все то, что есть на этом свете. Костеришь, материшь в душе правительство и командование, проклинаешь «духов», долбанную устаревшую технику, а особенно эту затяжную бойню, эти «хреновы» зачистки и всю эту непонятную для боевого офицера войну. Патриотизм слетает, как шелуха с боевого гонора и бравады, и тут-то задумываешься и о себе, и как, и зачем ты на этой непонятной войне. Он снова вспомнил Илью.

Это было в конце мая 1987 года. Артем по замене прибыл в СГВ (северная группа Советских войск в Польше) в танковый полк мотострелковой дивизии, расположенной тогда в Борне-Сулиново. Командиром разведывательной роты этого полка был капитан Касьян. До того Илья больше двух лет отвоевал в Афгане, имел боевые ордена и медали и так пришелся по душе новому командиру полка, что их совместные труды вывели через полгода разведывательную роту в лучшую роту СГВ. Вечная память Илюше! Какой был человечище!

Воспоминания прервали солдаты, взявшие носилки с Артемом, и понесли их в салон грузового самолета. Он смотрел на молодых, но уже крепких солдат из медсанбата и подумал: «В тылу выжить шансов гораздо больше и вернуться не в цинковом гробу, а почти героем домой тоже больше. Но и эта работа не простая». Пацаны явно не робели, пожалуй, уже привыкли к таким загрузкам. В Моздоке не стреляют, это перевалочная база. Аэродром постоянно гудит, как растревоженный улей. А может, вот эти пацаны, как многие другие, тоже рвались на войну в Чечню.

Таких Артему приходилось встречать гораздо больше, чем тех, кто никуда не рвался. Так ведь можно выделиться среди своих сверстников, доказать себе, что ты не трус и, конечно, надеяться на свое возвращение живым. «Кого-то зацепит, но только не меня», — размышлял дальше Артем. Нет, конечно, они молодцы, эти пацаны, и в этом Артем не раз убеждался. Орешь ему: «Брось, ложись, ползком!» Он же тащит своего, уже мертвого, брата — солдата под огнем «духов», а, вытащив, сам падает с пробитой головой, получив смертельное ранение еще до того, как пуля сразила его товарища. Нет, пацаны молодцы! Стояли такие под Северным Бамутом, стояли тогда насмерть окруженные в засаде наши разведчики, до последнего вздоха бились, до последнего патрона. Хлыщет кровь фонтаном, а он тащит взводного. Перед последним своим движением, перед последним вдохом еще и улыбается от радости, что помог, вытащил. Ну, сколько ж таких героев полегло на земле Афганской и на земле Чеченской? Кто скажет?

Салон «Ила» был битком набит военным людом. Нашлись, конечно, и те, кто узнал Артема. Когда самолет набрал высоту, эти парни поднесли Артему стакан водки и кусок хлеба со свежим огурцом. Помогли выпить. Стало намного лучше, уже не ныло так плечо, все приобретало более позитивный оттенок происходящего. Конечно, пить еще не разрешалось, так как антибиотики тоже кололи еще в болезненные ягодицы Артема, а эта смесь не желательна для качественного выздоровления. Но разве была возможность отказаться?

«Как же здорово пахнут свежие огурцы! — думал Артем. — Вот так же пахнет свежая корюшка на Сахалине. Такая вот сахалинская «таранька». Когда идет ее лов, то этот запах стоит на десятки метров».

Легкая блажь после выпитого растекалась по телу, и сразу потянуло на сон.

Через час приземлились на военном аэродроме, в Ростове-на-Дону. Сначала вынесли ящик с телом старшего лейтенанта, потом передали убитого солдата. Доносился плач, крики и причитания. Горе постигло чьи-то семьи. Но если сержанта родственники могут увидеть, то старлея вряд ли потому, что сильно изуродовано лицо и пролежал труп в тепле больше пяти суток. Кроме погибших самолет покинули и многие служивые, и сопровождающие погибших, и отпускники, и счастливчики, отбывшие свой срок на войне. Облегченный «Ил-76» взял курс на Москву, курс на Чкаловский военный аэродром.

Через неделю Артем заметно пошел на поправку, а через две недели стал ходить в столовую госпиталя. К нему никто, кроме сослуживцев, не приезжал. Своих в Коврове Артем не беспокоил, а они продолжали считать дни до окончания его командировки на Северный Кавказ. Врачи обнадеживали на выписку через месяц. Ох, как же хочется домой! А еще у него есть два закадычных друга — земляка, которых давно он не видел, но есть теперь возможность повидаться с ними, пока он здесь в госпитале, надо только сообщить хотя бы Цветкову, а он Зеленина достанет, и тот прилетит сразу, не задумываясь.

Парни с Сахалина

Их было трое, ну прямо все, как у нас на Руси, три поросенка, три толстяка, три заклинания, короче — Бог любит троицу. А встретились будущие друзья тогда в июле 1968 года в Омском танковом училище при поступлении. Это были три юноши по 17 лет от роду, а главное — с одного далекого острова Сахалин. И не смотря на их юный возраст тогда, представим наших основных героев, как положено, по паспорту: Артем Викторович Шмелев, приехал с города Александровск-Сахалинский (центр Сахалина, западное побережье), Виктор Степанович Зеленин из города Тымовское (центр Сахалина, между западом и востоком) и Владимир Иванович Цветков из поселка Сокол (юг Сахалина). Это были парни с острова, занимающего площадь в 78 тыс. кв. км, протяженностью с севера на юг на 948 км. Из космоса этот остров смотрится как рыба, «чешуей» которой служат тысячи сверкающих рек и озер. В историю освоения Сахалина вписаны имена многих офицеров Русского флота. И наши герои тоже приехали в город Омск, чтобы стать офицерами, только не морскими, а сухопутными.

Неоценимый вклад в освоение и изучение Сахалина внесли замечательный русский мореплаватель Г.И. Невельской и его сподвижники Н.К. Бошняк, Д.И. Орлов, Н.В. Рудаковский и другие. Экспедиция Г.И. Невельского отстояла и закрепила права России на Приморье и Сахалин. Многие из вас, уважаемый читатель, не ведают о той красоте, которую создала природа на этом острове, где рыбаки и моряки, строители, шахтеры и врачи, животноводы и земледельцы, рабочие люди самых разных профессий первыми на нашей Родине России встречают рассвет и новый год. Но, наверно, каждый знает о красной икре. Самое главное, самое замечательное из биологических богатств сахалинских рек и омывающих морей — лососи. Осенью прогретые мелководья рек полны горбуши и кеты. Войдя в реку, они перестают кормиться, преодолевают в сутки до 45 километров вверх против течения. На этом пути рыба меняет свой облик: чешуя тускнеет, утрачивая серебристый блеск, вырастает горб, челюсти искривляются. Горбуша, кета, кижуч, нерка, чавыча, сима относятся к роду тихоокеанских лососей. Объединяет этих рыб одна особенность — все они гибнут после однократного нереста, и умирать, и нереститься они идут в родные речки и реки. Природа щедро наделила Сахалин и нефтью, и газом, золотом, каменным углем, горячими источниками, лечебными грязями, минеральными водами, пушным зверем, лесом и особенно разнообразной растительностью. Самое же главное богатство Сахалина — это его люди, очень трудолюбивые и свободолюбивые. Природа и здесь наложила свой отпечаток на островитян. Что интересно, из всех поступающих в тот год сахалинцев трое поступивших имели фамилии, связанные с природой. Такое сочетание фамилий им порой и помогало и заставляло держаться вместе, преподаватели клевали на это и спрашивали их, бывало, в один день.

— Давай, Шмелев, помоги Цветкову. Ну что, Зеленин, пора вызывать на подмогу Цветкова и Шмелева, и так далее…

Но если кто-то из них залетал, то взводный всегда вспоминал, не очень добрым, а порой матерным словом сахалинцев: «Всех, этих цветущих, растущих Зелениных, Цветковых и еже связанных с ними Шмелевых я научу вас, ядрён-батон, как любить Советскую власть и нашу Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. Шмелев, два наряда вне очереди».

Короче, уже по фамилиям им суждено было быть вместе, а плюс то, что они земляки и у каждого своя, но огромная любовь к острову, все это быстро их подружило и объединило. За три года учебы в училище парни возмужали и крепко сдружились. Хоть и разбросала судьба друзей по свету белому, но связь они поддерживали постоянно и неоднократно находили друг друга без особых проблем. Даже служили порой в одних гарнизонах. Темы разговоров, связанных с Сахалином, — это всегда были их излюбленные темы. Сахалин — это не город-герой Брест, и не Курск, и не тем более Ленинград, но бои там тоже были, это земля каторжан, беглых и ссыльных политических, земля в основном вымершего коренного народа гиляк. До 1905 года на Сахалине была всероссийская каторга. «Адом на земле» назвал остров великий русский писатель А.П. Чехов, посетив Сахалин в 1890 году. «Велика изобретательность человеческая по части преступлений, — писал Влас Дорошевич, — но до сих пор не изобретено такого преступления, которое заслужило бы такой каторги, как сахалинская». Да, это было, и, наверно, по сей день в душах коренных сахалинцев есть жажда к свободе и правде.

На Сахалине собраны разные климатические пояса. Можно выехать с центрального Сахалина в январский 20-градусный мороз и в этот же день в Южно-Сахалинске подыматься по трапу самолета под проливным дождем. На севере острова может стоять мороз под сорок и тихо, а на юг обрушится такая метель, что сугробы потом лежат выше крыши.

На острове прошло детство наших героев, там остались школьные друзья, у кого-то первая любовь, у каждого много родственников и, конечно, самые дорогие — это родители. У Артема на Александровском кладбище покоятся мама и папа, у Виктора жива мама, у Владимира и мать, и отец живы, но здоровье уже не ахти какое.

1996 год, это год, где судьбы наших героев, выстоявших в Афгане и в послеразвальном периоде СССР, круто меняются не в лучшую сторону. Наступают другие времена тяжелых испытаний этих людей вместе с Россией. Надо выжить, надо не скурвиться, надо победить, не предать и не потерять дружбу, честь и достоинство русского офицера, а по — другому они не могут и не хотят, они вступают в бой с бандитами, ворами, уголовниками и вершат правосудие за близких и друзей, вместо тех, кто должен это делать и с теми, кто делает. Пусть хранит их Господь, а мы поведаем дальше о судьбах, как есть, как это было.

Весть.

В госпитале Артем отлежал уже месяц, сняли швы, затягивалась рана. Нагрузки пока давать нежелательно, повреждены нервы, сухожилия. Однако Артем по рекомендации врача занимался ежедневно щадящей физкультурой.

Наконец-то ему разрешили съездить домой на побывку. Описать радость и все нюансы встречи просто невозможно. Это надо прожить, это надо прочувствовать.

Когда Артем обнимался с женой, то с боков на него повисли дочери. Артем ойкнул. От боли на лбу выступили капельки пота. Пришлось открыться и рассказать правду. Тесть, Геннадий Григорьевич, напился от радости, теща плясала, жена пела. Девчонки внимательно слушали и слушали. Внучка Ириша все свои наряды продемонстрировала. Позже появились друзья и подруги дочерей. Угомонились все только к двум часам ночи. Вот так же его любили и обожали и еще жалели, когда он вернулся после первой командировки, проделав обратный путь через Сахалин, а прибыл тогда Артем после похорон мамы, самого дорогого для него человека.

10 мая 1995 года они стояли под Хасавюртом, Артему оставался всего один день до вылета на Моздок, а там Москва, а дальше дом, родные и мирная, такая сладкая, жизнь. После утреннего совещания, около девяти часов в палатку зашел посыльный от командующего седьмой — восточной тактической группы войск генерала Овсянникова.

— Товарищ полковник! — сказал посыльный, обращаясь к Шмелеву, — Вас на КП к телефону, а кто и по какому вопросу — не знаю.

Артем сидел на казенной кровати и перебирал вещи в своей походной камуфлированной сумке, готовясь к отъезду домой. Домой с войны!

Погода выдалась хорошая, и он перед отъездом решил постирать необходимое нижнее белье, дабы не везти фронтовую грязь домой. Зная тонкости армейской жизни, полковник понял или, верней, почувствовал что-то неладное. Дело в том, что на войне, как на войне, до последней минуты приземления в Моздоке и даже в любом промежуточном пункте следования нормальные мужики не расслабляются. Ничего вслух не загадывают. За неделю до убытия заменьщиков и дембелей, как правило, берегли. Было, конечно, когда уходили ребята на задание перед самой заменой, но очень редко. Артем встал, поправил куртку, берет, и пошел на КП. Командующий был классный и порядочный генерал, он кивнул на свой телефон ЗАС (закодированная связь) и сказал: «На проводе Антонов».

Шмелев понял, что на проводе генерал Романов, просто так звонить он не будет, а поставить задачу он мог бы и генералу Овсянникову, значит, что-то случилось. Где? Дома? Жена, дети? Полковник взял трубку.

— Товарищ командующий, полковник Шмелев по Вашему приказу…

— Здравствуйте, Артем Викторович! Крепитесь…

— Я готов, — после некоторой паузы ответил Шмелев.

— У Вас умерла мама. Глубоко Вам сочувствую, и мы всячески вам поможем.

— Спасибо! Мне необходимо лететь на Сахалин.

— Да, я уже знаю, где проживала Ваша мама, город Александровск — Сахалинский. Это далеко. Вы готовы сейчас вылететь?

— Так точно! Но у меня нет денег на дорогу и очень мало времени.

— Хорошо! Хочу поблагодарить Вас за добросовестную службу, соболезную по случаю смерти самого близкого Вам человека. Желаю удачи в пути! Дайте трубку командующему, — сказал Антонов (Романов).

Через 20 минут Артем и еще два офицера попутчика летели на Кизляр.

Овсянников пообещал, что его встретят в Моздоке, в Москве, в Хабаровске и Южно-Сахалинске. Артему надо только находить через войска связь в местах перелета и докладывать о следовании и проблемах. Деньги, отпускной билет Артем получит в Москве с посыльным офицером, который встретит его в Чкаловском.

Встреча друзей.

Артем лежал в своей палате и смотрел на часы. Секундная стрелка неумолимо отщелкивала секунды. Был тихий час, и Артем должен был спать или дремать, или читать, но отдыхать после утренних процедур и обеда. В гости к нему вроде уже никто и не рвался. А тут вдруг без стука распахнулась белая дверь, и в ней показалась огромная фигура. Это был Володя Цветков.

— Ну, встречай гостей, фронтовик, — забасил генерал с порога.

Цветков прибыл в военной генеральской форме, которая ему была к лицу и великолепно на нем сидела.

— Вот это подарок, — вставая с кровати и разводя руками, сказал Артем и тут же добавил, — только, чур, генерал, не раздави мою хлипкую фигуру в своих лапах.

— Да ладно, не бойся, знаю все, в плечо тебя долбануло осколком.

Они сначала пожали руки, а потом обнялись и стояли так долго, будто что-то хотели передать друг другу через это соприкосновение. Полковник, прошедший Афган и две командировки в Чечню, и генерал, прошедший Афганистан и весь Кавказ. А еще генерал был в Афгане в одно время с третьим их другом, Витей Зелениным, который уже на «дембеле» и живет где-то недалеко от Москвы во Владимирской области. Знал бы он, что Артем в Реутово, так давно бы прискакал.

Водитель служебной машины генерала зашел следом за ним, поздоровался с Артемом и поставил на стол огромный пакет с гостинцами и скромно вышел. Генерал достал из пакета бутылку коньяка «Арарат» пять звездочек и как-то лихо ее раскупорив, налил по полстакана. Так же быстро разломил шоколадную плитку «Победа» и, поднимая стакан, торжественно сказал:

— Дорогой мой друг Артем! Я рад, ой как я рад, что ты вернулся! — искренне улыбнулся и добавил: — За тебя, за твое выздоровление!

— Спасибо! — сказал Артем, и, чокнувшись стаканами, они выпили их содержимое.

После короткой паузы разговор начал генерал:

— Расскажи, как хоть выглядел Зеленин Витя?

— А где я его видел? — удивился Артем.

— А что, он не был у тебя?

— Нет.

— Да мы с ним позавчера разговаривали по телефону. Я его в этой глуши еле нашел.

— И он обещал приехать?

— Да, обещал.

— Значит, приедет.

— Что значит приедет? Он обещал подскочить к тебе еще вчера.

— А он знал, что ты собираешься сегодня?

— Да, я ему сказал, что буду у тебя часика в три-четыре после обеда.

Друзья, слегка захмелевшие после первой рюмки, вернее, стакана, посмотрели друг на друга, а потом расхохотались. Артем смотрел на часы, и Владимир тоже посмотрел на часы — 15.30. Первым не выдержал генерал:

— Чует мое сердце, что он уже за дверью стоит.

Артем сделал жест рукой и приложил палец к губам — тихо, мол, а сам пошел к двери, но не успел ее открыть, как ее открыл Виктор Зеленин и чуть не налетел на Артема. Это была удивительная встреча друзей! Виктор так ликовал, что застал их обоих в палате! Он просто был счастлив! Артем даже прослезился и, не показывая этого, занялся цветами. Поставил их в пустую банку, налил воды, взял третий стакан с соседней тумбочки и, наполнив их чуть меньше половины, сказал:

— Какие вы молодцы, ребята! Спасибо!

— Это генерал молодец! Он все разузнал, не зря в Генштабе работает, — сказал Виктор.

— Слушайте, мужики, новый анекдот от водителя услышал, — сказал Цветков и начал рассказывать: «Маленький мальчик носится по квартире. Сбрасывает книжки с буфета, раскидывает одежду, опрокидывает стулья. Прибегает нянечка и спрашивает:

— Ты что делаешь?

— Я играю в игру.

— В какую?

— «Твою мать, где ключи от машины?»!!!

Все рассмеялись.

Они одновременно выпили. А третий тост был, как всегда, за тех, кто погиб, кого нет в живых, а четвертый — чтобы наши друзья и близкие за нас третий тост не пили. Так встретились старые друзья-сахалинцы. Уходя, Зеленин произнес свое излюбленное изречение: «Сахалинцы — не просто земляки, это особая нация!»

Отказав генералу поехать к нему домой, Зеленин простился с ним у Курского вокзала и первой электричкой убыл на Владимир.

 

Глава 2

Виктор Зеленин.

Еще не пели первые петухи в деревне, и полковник запаса Зеленин Виктор Степанович впервые после смерти жены видел хороший сон.

Он, в парадной форме цвета морской волны, со всеми орденами и медалями, стоял у взлетной полосы аэродрома. Да, это был он, Виктор Зеленин, гордый человек, родившийся на острове Сахалин. И, несмотря на своих сорок шесть лет, он выглядел этаким гусаром-ветераном с седыми висками и с достойно поднятой головой. Роста чуть выше среднего, спортивного телосложения, под фуражкой, прямо скажем, лица русской национальности с прямым, чуть расширенным носом, голубыми глазами и волевым подбородком. Вот он уже у трапа самолета. Открывается дверь, и на площадку трапа выходит стюардесса, вся в синем, молодая и красивая, очень похожая на его жену в молодости, а за ней его сын Егор. Егор выше ростом отца, такой же широкоплечий, более выразительный и, с первого взгляда, очень схож с отцом. Он был тоже в военной форме, в голубом берете и тельняшке с медалью на груди. Выйдя из самолета и помахав рукой, он крикнул «Батя!» и побежал вниз по трапу в объятья отца. Они обнялись. В горле Виктора Степановича пересохло, и добрые слезы радости покатились по щекам. Егор своей широкой ладонью гладил отца по спине и говорил:

— Ну, что ты, Батя? Что ты? Я вернулся! Я живой! А где мама?

— Ждет она нас, сынок, ждет дома. Ждет она тебя!

— Ну, вот и здорово, поехали быстрей к ней.

Вдруг стало темно. Звук битого стекла или взрыв заставили Виктора проснуться.

— Что это? Когда он открыл глаза, то ничего не увидел, а только слышал жуткую тишину, полную тревоги. Виктору было жалко, что прервался такой замечательный сон. Странно, но он почувствовал слезы на своих глазах.

— Наверно, кто-то стучал в дверь, — подумал Зеленин и начал подыматься с кровати. Тело рванулось раньше ног, и он упал на пол, опершись руками. Поднялся, нащупал выключатель, зажег свет. Быстро набросив свой военный тулуп, вышел в коридор. Подойдя к входной двери спросил:

— Кто там? Егор! Ты? — и осознав, что спросил не то что-то, снял крючок и открыл дверь. На крыльце никого. Вышел во двор. Легкий морозец полез по коже. Кукарекнул семеновский петух. Значит, скоро рассвет. — Да, что же все-таки за грохот был в доме?

Вернувшись в дом, он обнаружил в углу, на полу, упавшую икону, лежащую образом Иисуса Христа вниз, а кругом были осколки стекла. Кольнуло больно в груди. Виктор сел на диван. Ему не хотелось подымать икону, чтобы не посмотреть в глаза Иисусу. Нехорошее предчувствие и чувство вины переплелись в его мозгу, и он вспомнил, как Аннушка, его покойная жена, говорила ему:

— Смотри, Витя, хорошо икону прикрепи. Плохо, когда икона падает. Не к добру это бывает.

— Эх, Аннушка — Аннушка, как же ты меня рано покинула?

А почему плохо и что за примета, она так и не сказала, а он и не спросил.

С портрета Анны Александровны смотрели ясные красивые глаза, она улыбалась и как бы говорила:

— Не волнуйся, милый, все образуется.

Она всегда так говорила, когда Виктору было плохо, она так его понимала, как никто на этом свете. Это была его поддержка, его самый лучший друг, его первая и единственная любовь. Послушаешь в других семьях, как разносили жены своих мужей по пустякам, волос дыбом становится. А она:

— Да зачем так убиваться? Дело сделано. Ну, виноват ты, не доглядел, что теперь мучиться и об стенку биться, что ли? Все наладится. Что ни делается, Витя, все к лучшему!

Сон вдруг снова предстал в памяти Виктора. Егор! Это Егор! И с ним что-то неладное. Он ведь не просто в Армии, он на войне. Боже, зачем он туда поехал? Почему он, боевой полковник, родной отец не остановил его порыв. До увольнения оставалось всего-то, чуть больше, чем полгода. Без согласия никто б и не отправил Егора воевать. Это не та война, где всех под гребенку на защиту Отечества забирали. Парень у него что надо, воспитанный и смелый. С детства мечтал стать, как Батя, офицером, а перед выпускными экзаменами передумал. Как началась эта ужасная перестройка и бардак в Стране, про то, что это профессия героическая, все забыли. Честь, достоинство и порядочность стали не в почете. Профессия Родину защищать стала, наверно, одной из самых мало оплачиваемых профессий. Все старались идти в юристы или финансисты. Слова «коммерсант», «менеджер», «банкир», «криминал», «доллар», «киллер» и «убийство» — вот что было у людей на языке. Можно подумать, что на войне платят хорошо? Где-то в других странах, да! Но это ведь Россия. Кто там, в верхах будет беспокоиться о тех, кто вернется назад? Вернулись и ладно! Три боевых оклада у полковника, это получалось не более 650 долларов за месяц войны. А что говорить о солдате? Нет, на деньги Егор не позарился. Просто служба в десантуре особая, и девиз у них, как и у спецназа: «Кто, как не я!» Вот и его друг Артем, в этой «гребанной» и злой Чечне тяжелое ранение схлопотал, и неизвестно, чем еще закончится это ранение для него. А генерал, когда в машине ехали до вокзала, такое порассказывал, что, несмотря на «Афганский излом», в Чечне есть и покруче «Виражи». Война там особая, оказывается, и очень жестокая. Кавказ все больше утопает в крови. Чеченцы — воинственный народ, дерутся жестко и дерзко, а горы и родные места — всё за них. Но главное — это вездесущие американцы, это они со своим ЦРУ развалили Союз, а теперь хотят Кавказ к рукам прибрать. Они и в Афгане духам помогали, как могли. «Суки», навязали нашему народу все самое гадкое с новой демократией. Конечно, мы сами это допустили, наши правители и предатели России. Растащили ее, бедную, по норам, а народ пурхается в нищете и живет надеждами. Вот и расхлебываемся снова кровью солдат и офицеров. А тому же нашему народу по барабану, не мой там сын, муж, брат, пусть воюют другие. Конечно, не совсем так. Простой народ, он понимает все, но не в силах порой что-либо изменить. Все в руках власти. Хватило бы Афгана. Нет, ни одному поколению покоя. Вот и Егор уже воюет. Ему всего-то двадцать первый год. Зеленин от досады сжал кулаки. Хмыкнул, встал с дивана и стал основательно одеваться и собирать свои вещи для охоты. Скоро за ним должен зайти сосед Кузьмич.

Собираясь, он продолжал думать о Егоре. То, что Егор дружить умеет и быть честным, в этом сомнений нет.

Родился Егор на Дальнем востоке в 1975 году. Тогда Виктор Зеленин служил в танковой учебке «Камень-Рыболов» заместителем командира учебной танковой роты по технической части. Когда родился в семье второй ребенок и мальчик, тогда старший лейтенант Зеленин от радости чуть было не погиб на бронетранспортере. Об этом он не любил вспоминать. Но знали об этом только единицы людей, находящихся тогда вместе с ним. Прибывая в приподнятом состоянии и немного под градусом, старлей занял место водителя и на спуске с сопки потерял управление, отказали тормоза. Бронетранспортер на бешеной скорости ушел с дороги влево и несся к обрыву над рекой. Водитель, командир роты и сверхсрочник — старший техник роты — мотались по боевому десантному отсеку, ничего так и не успев понять, кроме того, что кричал Зеленин: Тормоза! Тормоза пропали. Держитесь! На пол. Все на пол.

Бронетранспортер взлетел и упал в огромный танковый окоп, наполненный водой, накренившись набок и почти вылетев из него, остановился. Остановившись, стал сползать снова в окоп, затапливая свои отделения водой. Когда все вылезли из машины мокрые, в вонючих водорослях, и сели у обрыва, то так смеялись, разглядывая друг друга, что сразу не поняли, какая страшная крутизна обрыва была всего-то в пяти шагах перед окопом.

Много лет, нет-нет, да и вспоминал Зеленин этот спуск, и всегда ему становилось не по себе. Пять всего шагов до смерти. Это случилось в день рождения его сына Егора, восемью часами позже. И вряд ли бы кто-то из них выжил, упади машина в реку. В жизни у Виктора позже будет много подобных случаев везения. Аннушка всегда, когда потом узнавала о случившемся, говорила:

— Благодари, Витя, Бога. Моли за сегодня и проси на завтра.

Егор, когда жил с родителями в Монголии, познакомился с дочерью Владимира и Марины Цветковых Татьяной. Егору тогда было двенадцать лет. Так суждено было случиться, что после Афганистана в 1987 году полковника П, веткова назначили командиром дивизии в 39-ю Армию ЗабВО, дислоцируемой в Монголии. Через месяц там же начал службу и подполковник Зеленин в новой должности заместителя командира соединения по технике и вооружению. Семьи проживали в одном гарнизоне и даже в одном доме. И вот с тех пор влюбился, как выясняется, Егор в Татьяну, несмотря на то, что старше она его на целых два года. Девочки, в своем большинстве, в школьные годы любят мальчиков постарше. Егор же среди своих сверстников всегда отличался силой, характером и серьезностью поступков, он старался приблизиться к старшеклассникам и внешне выглядеть не хуже одноклассников Татьяны. А за Татьяной постоянно кто-нибудь, да ухаживал. Татьяне Егор нравился и до отъезда в Москву, он был ей как брат, как друг.

Зазвенел входной звонок.

— Открыто, — сказал Виктор и направился к двери.

В дом вошел сосед Семенов Иван Кузьмич, тоже бывший военный, майор в отставке, списанный по состоянию здоровья, вчистую.

— Проснулся, Степаныч? Доброе утро! — здороваясь по рукам и проходя в комнату, сказал Кузьмич.

Он был в полной амуниции. Поверх мехового комбинезона надет белый маскхалат, на груди армейский бинокль, за плечами вещмешок, и в руке ружье двенадцатый калибр, горизонталка.

Утро выдалось тихим и не сильно морозным. Охота удалась. Тетерев и заяц-беляк лежали в рюкзаке Виктора. Кузьмич на этот раз довольствовался двумя тетеревами. Устав от лыжной ходьбы, они с удовольствием шли по твердому насту, приближаясь к домам. Деревня готовилась к обеду, дымились трубы печей, катались с горки детишки, взрослых никого, чувствовалось зимнее размеренное деревенское воскресенье. Виктор сразу узнал в женщине, выходившей из ограды его дома, местную почтальоншу-Катерину. Она остановилась, узнав охотников, а потом быстро зашагала к ним навстречу. Виктору вдруг стало также тревожно, как утром, когда упала икона.

— Что-то Катька не зря бежит в выходной, — сказал Кузьмич.

Виктор промолчал и быстро шагнул навстречу Катерине.

— Виктор Степанович! Вам телеграмма срочная, — запыхавшись от быстрой ходьбы, сказала полненькая почтальонша и протянула ее Виктору.

Виктор впился глазами в текст: «Срочно позвони в Москву по телефону 499-60-59. По Егору. Людмила».

— Вот тебе и сон, — пробормотал Виктор и сказал Кузьмичу:

— Срочно к тебе на телефон.

На ходу, поблагодарив Катерину, стоявшую в каком-то оцепенении от плохого предчувствия, Зеленин зашагал к дому Кузьмича, где ему беспрепятственно предоставляли телефон.

Людмила как будто бы сидела рядом с телефоном.

— Алло, Витя! Здравствуй! Егор пропал. Ты только не волнуйся, его ищут, — выпалила Людмила и сразу замолчала, тяжело дыша.

— Как ты узнала? — спросил Виктор.

— Звонил Артем, просил найти тебя, ему из госпиталя трудно дозвониться.

— Давно пропал? Кто его ищет?

— Пропал он и его взводный, лейтенант, после боя. Без вести пропали. Я, Виктор, ничего больше не знаю, — Людмила тихо заплакала.

— Сколько прошло дней?

— Кажется, сегодня пятый день.

— Скажи, Люда, а Цветков в Москве?

— Вчера прилетел, кажется. У меня есть только его адрес и рабочий телефон, но сегодня воскресенье и никто трубку не берет.

— Пожалуйста, будь сегодня в своей «общаге» после двадцати часов. Я приеду. Спасибо тебе. До свидания.

Он медленно опустил трубку. «Еще одна беда свалилась на его плечи, сердце и все его существо», — подумал Кузьмич про Виктора.

Сборы были недолгими. Через час, как и договорились, Кузьмич выгнал свой «УАЗ-469», и он тарахтел у калитки Зеленина.

Ехали молча. Виктор погрузился в тяжелое размышление:

— Афган показал, да и раньше на войнах было всякое с без вести пропавшими. Возвращались неожиданно, по много лет томились в плену, батрачили на чужой земле, оказывались за границей. Есть надежда. Есть ниточка. Пропал — это не погиб. По Афгану знаю, надо только искать, надо идти на выручку. Искать быстрей. Ведь они там ждут помощи. Цветков сегодня генерал Генштаба, и он, только он сможет помочь своему будущему зятю. Оно ведь так, сверху звоночек, давление, и в низах крутится все. Но почему за пять дней ничего не сообщили?

В Москву Зеленин прибыл автобусом поздно вечером. За полночь его встретила жена Артема Шмелева Людмила. Из трех комнат квартиры на десятом этаже, Шмелевы занимали две комнатки, восемь и десять квадратных метров. В комнате на восемнадцать квадратов проживала семья из трех человек погибшего прапорщика из Московского ОМОНа, жена Валентина и два сына двенадцати и пяти лет. Кухня в семь квадратных метров имела два стола, холодильник, четыре стула, два навесных кухонных небольших шкафа. В комнатках Шмелевых ничего лишнего, в комнате, которая побольше, был стол, два стула, раскладной диванчик в углу, двухстворчатый шкаф и маленький телевизор. Там и разместился после ужина Виктор. Людмила с младшей дочерью Ольгой уснули в маленькой комнате, с такой же комплектацией, но имелся еще и балкон. Людмила толком так ничего и не знала, как и где пропал Егор. А Виктор ночью беспокоить генерала Цветкова не стал.

В семь утра Цветков сам позвонил на квартиру и сообщил Зеленину о том, что к девяти часам за ним придет машина и доставит его к нему.

В Генштабе у Цветкова.

Генерал восседал в небольшом, но уютно обставленном кабинете. С портрета внимательно смотрел Президент России Борис Ельцин. На столе пять разных телефонов, на стене карта России и много всякой необходимой и четко вписываемой в кабинет мебели.

Пока Зеленина сопровождали в этот кабинет, он стал понимать, насколько в войсках они мелкие сошки и по должностям, и по званиям, и по масштабам дел, по сравнению с теми, кто трудится в поте лица в этом огромном учреждении. Штабы он не любил любые.

— Витя, я пока сделал все, что мог, — начал разговор после приветствия генерал. — Разведка, где очень компетентные ребята из ГРУ (Главное разведывательное управление), сообщила о пленении «духами» двух оставшихся в живых десантников. После подрыва БМД (боевая машина десанта) с разведывательной группой под Ножай-Юртом и нападения боевиков среди погибших не оказалось взводного лейтенанта Коршунова и Егора Зеленина. Так же из своих источников, через ФСБ, установлено, что группа боевиков, обстрелявшая десантников, «перебросила» двух пленных в их штаб, под Ведено. Вот такие дела, Виктор, — генерал замолчал.

Молчал, видимо, переваривая услышанное, Зеленин. Прослуживший в армии двадцать пять лет, полковник, который практически никогда не паниковал, доверялся своей интуиции и даже ловил драйв от сложных ситуаций, почувствовал себя абсолютно беспомощным. Здесь Москва, Генштаб, не стреляют «духи», не месят грязь бойцы, а там его сын, его сын ждет помощи. Кто он, по сравнению с генералом и даже с теми, кто воюет там, на Северном Кавказе, офицерами?

— Я понял, — тихо прошептал Зеленин.

— Витя, ты только сильно не волнуйся. У нас есть надежда, что он жив. Будем молить Бога, и продолжать искать. Надо тебе терпеть и ждать результата.

— Кто возглавляет группу поиска? — спросил Зеленин.

— Я, держу контакт с командующим группировки, который имеет официальную задачу по розыску. Плюс разведка ГРУ, плюс ФСБ. — Цветков внимательно посмотрел в глаза Зеленина и добавил: — Ты что, сомневаешься в масштабах поиска? Виктор, там война, и совсем не просто найти без вести пропавших.

— Знаю, догадываюсь, но ведь это сын твоего друга. Володя, прошла неделя, никаких результатов нет.

— Ну, поехали! Что, от московского смога или от чистого воздуха в деревне заводишься? Ты меня не зли, я давно мечтаю видеть твоего сына своим зятем.

— Ладно, извини, — перебил его Зеленин. — Слушай, а возьми меня в свои планы. Пусти меня в Чечню? Дай любое задание.

— Да ты брось, Витя. Ты свое отвоевал. Давай езжай домой во Владимир. Навести, пожалуйста, дочку мою Танечку, обрисуй культурно ситуацию, если сможешь. А лучше пока повремени. Сам решай. Да, как поживает Светлана? — Цветков пытался увести Зеленина от мысли ехать в Чечню.

А у Зеленина наоборот эта мысль застряла, как заноза, ни на секунду не давая о себе забыть, но он уже более спокойно сказал:

— Ты, командир, как всегда прав! Пусть меня подбросят до Курского, а дальше я рвану на Владимир.

Разливая в рюмки коньяк, Цветков пообещал докладывать результаты через Людмилу.

— Пока Артем в госпитале, звони ей в двадцать часов ежедневно. Я даю тебе свой городской рабочий телефон. Дома я почти не бываю, послезавтра вылетаю на Моздок и все беру на жесткий контроль. Да, по телефону особо не расспрашивай, сам все понимаешь. Штаб!

Выпили еще за удачу, на дорожку, обнялись на прощанье, и Зеленин ушел.

В 11.30 водитель генерала «козырнул» вслед уходящей электрички с полковником Зелениным Виктором Степановичем и с чувством выполненного задания убыл к своей машине, не зная того, что этот полковник бесповоротно решил ехать на выручку сына под Ведено, в Чечню.

Сборы и отъезд.

Виктор смотрел на мелькающие дома, деревья, столбы, на всё то, что находилось на его пути, но ничего не видел. Он убедил еще раз себя в правильности выбранного решения и обдумывал дальнейшие шаги к цели. Да, он технарь, он не спецназ, он не разведчик. Короче не «Рембо». Однако Афганистан проверил его на прочность по многим параметрам войны, кроме плена. Академия бронетанковых войск, второй инженерный факультет дали хорошую теоретическую школу, как по техническим вопросам, так и по тактике общевойскового боя.

В академии Виктор увлекся спортивной гимнастикой и там, в спортивном зале познакомился с боксером Костей Чан. Подполковник Чан работал преподавателем на кафедре восстановления. В боксе он добился звания мастера спорта, но так как за последние годы на соревнования не ездил, то систематически с парой таких же хорошо подготовленных офицеров занимался по новой системе рукопашного боя с элементами и приемами из боевого японского искусства под названием айкидо.

Три года тренировок дали Виктору неплохой результат. Конечно, до Чана было далеко. Однако навыки были получены очень даже хорошие для самозащиты и главное — не от одного противника, а от нескольких. Дважды его сослуживцы, уже после академии в Афгане, куда он попал почти сразу, посмотрели, а некоторые почувствовали на себе эту магическую силу защиты. Зампотех (заместитель по технической части) полка получил странную кличку для технаря — «Самурай». А когда разведчики полка устроили показуху с применением боевых приемов в честь 9 мая и пригласили участвовать в ней майора Зеленина, то никто так круто, красиво не смотрелся в рукопашке, как он. Уважение у разведчиков к нему стало недосягаемым для других офицеров полка. Виктор по возможности передавал бойцам технику проведения приема, захваты, броски, удары и удержания. Это, конечно, сказывалось и на руководстве техническим обеспечением. Порой как глянет майор на нерадивого подчиненного, так у того ничего не остается на возражение, как идти и выполнять добросовестно приказ или просьбу. Некоторые отходили подальше и оправдывались примерно так: — Ну, Самурай мертвого подымет и отрихтует. Самурай — он, что в Японии, что в Африке, что в Кандагаре Самурай!

Хотя этот Самурай был в душе очень добрым и сентиментальным человеком, но больше он слыл, как настырный и требовательный офицер. Его боялись и уважали! А технику он знал исключительно хорошо. Любую поломку найдет, из лопаты прокладку вырубит, а двигаться машину заставит. И не один раз командир полка при других своих первых замах, оставлял за себя командовать полком Зеленина. Правда, только тогда, когда полк не вел боевых действий. Поначалу эти факты портили отношения между замами, особенно фыркал и бычился начальник штаба подполковник Голушка. Но, когда майору Зеленину лично комдив вручил орден Красной звезды за выигранный бой с «духами» в ущелье Саланга, то зауважали зампотеха не только низы, но и верха, перестав на него «бычиться». Тогда колонна попала в засаду. Начальник колонны майор Зеленин получил информацию от разведки: «Духи» заминировали впереди дорогу. Свернуть некуда, а также начали минировать после прохождения технического замыкания и тылового охранения, позади колонны. Колонна попадала в «мешок».

Зеленин сумел перехитрить духов. Предварительно доложив на «Базу» и попросив помощи боевых вертушек, он на максимальной скорости пустил вперед на предполагаемый минированный участок дороги два крытых «Урала», которых заранее держал после головного боевого охранения. Пустить на разминирование саперов шансов никаких, снайпера их уничтожат сразу. Остановить колонну — значит сразу попасть под прицельный огонь духов. Движение, пыль не дают столько шансов быстрого поражения, как неподвижные объекты, поэтому «духи» подрывают головные машины, перекрывая узкий проход, и начинают лупить по стоячей колонне.

Водители машин на такой случай заранее были проинструктированы и укомплектованы лично майором. Об их задаче знал только ограниченный круг. У водителей сзади за спиной и по бокам на дверцах висели бронежилеты, и сидели они на бронежилетах в «сферах» и «брониках» без гранат с закрепленным автоматом в специальном гнезде. Сами водители глухо пристегивались изготовленными лично Зелениным ремнями сразу по команде. Выжить, после наезда на мину, шансы были, но без полных гарантий. Это самые настоящие «камикадзе», и никто не мог пустить этих двадцатилетних парней по приказу ехать на мины. Но это русские парни, воспитанные на патриотических традициях Союза, геройстве фронтовиков и боевом братстве, спокойно дали согласие. При инструктаже и подготовке они вели себя так уверенно, что у Зеленина закралось сомнение, понимают ли они, на что идут? «Духи» использовали управляемые мины и заряды. Где дорога еще была пошире, Зеленин по связи дает команду впереди идущим БМП принять к скале и, пропустив два «Урала», продолжать сразу движение за ними, не сбавляя скорости.

Первую машину «духи» успели подорвать только на последнем закладе, а вторая так «летела», что два взрыва сработали, но после ее прохода. Третий взрыв опрокинул машину к скале, и произошло ее возгорание. Участок был разминирован.

Парней спасли. Ранения были тяжелые. И если первый герой через два месяца вернулся в часть из госпиталя и побывки дома, то второй герой вернулся через полгода с протезом ступни, после пересадки кожи на обгоревшие участки правой руки и спины, но вернулся домой живой. Зеленин, когда вспоминает об этих смелых и геройских парнях, то всегда чувствует угрызения совести, что не смог убедить начальство в присвоении им звания Героя Советского Союза, особенно водителю, потерявшему ногу.

«Духи», конечно, тогда начали стрелять из всего, что имелось у них, понимая при этом, что план неожиданного нападения и ско-вывания колонны не удался. Полчаса бойцы Зеленинской колонны, продвигаясь помаленьку вперед, вели бой, а по прибытии пары «Ми-24», «духи», понесшие немалые потери, отступили со своих позиций и ушли в горы. Колонна без двух подорванных «Уралов» прибыла в пункт дислокации полка, «трехсотых» было много, а от «двухсотых» уберег Бог, и, видимо, правильная расстановка сил и руководство боем майора Зеленина, спасла многим жизнь.

Зеленин вспоминал Афган, но всего не вспомнить. Крепко сидит в памяти та эвакуация техники, где ранило его в бедро, и как он месяц провалялся в медсанбате. От машины, взорвавшейся с боеприпасами, он получил жуткую контузию. Вспоминая это, Виктор невольно поежился.

Электропоезд приближался к станции Петушки. В Петушках в вагон вошли двое в военной полевой форме, в зимних куртка и в голубых беретах. У одного из них на груди висела гитара. Они запели под гитарные аккорды:

Они допели песню, извинились и попросили помочь деньгами, кто, сколько сможет, для их друга, на протезы и коляску.

Виктор вдруг придержал того, что был без гитары, тихо, но так, чтобы он услышал его слова, спросил:

— Сынок, под Ведено доводилось бывать?

— Нет, батя, не доводилось. Извиняй. — Ответив, он отправился, за своим товарищем в тамбур, где они, перекурив и подсчитав свою выручку, пошли в следующий вагон.

Виктор хоть и жил последнее время в деревне, но телевизор смотрел, радио слушал, с военными общался, и все, как один, даже простые гражданские лица, явно говорили и понимали, что войну закончить военным просто не дают. Больно смотреть на тех, кто возвращается и не может себя найти на гражданке. Работу им никто не подыскивает, а многие работодатели считают этих ребят больными на голову. А посему тыкается, мыкается и пьет эта братва да идет туда, где их принимают, киллерами, вышибалами, рэкетирами, идут в бандиты. Выходит, нет до них дела в Стране. Правильно пел Володя Печкин, военный бард. Виктор не раз слышал его песни по радио «Россия», радио «Славянка».

А из другой песни Виктор запомнил:

Да и солдатики, похоже, тоже его песню пели. На коляску и протезы деньги собирают. Черт с ним, с правительством, а где местная администрация, разные там мэры и депутаты? В конце-то концов, надо назвать войну войной и соответственно выработать законы, чтобы помочь реабилитироваться тем, кому искалечила душу и тело война.

Зеленин смотрел на заснеженные поля и вспомнил вдруг о самом дорогом в его жизни человеке, его любимой и ненаглядной Аннушке, с которой судьба разлучила их навсегда, в прошлом году. А он все продолжает с ней говорить, советоваться. Он и сегодня не верит, что ее нет на земле, нет ее рядом живой, красивой и такой всегда желанной.

Аннушка.

Витя и Аня встретились в первой тымовской школе на любимом Сахалине в пятом классе. Дети еще, всего-то по одиннадцать лет, а понравились друг другу, влюбились на всю жизнь. Женились. Анна всегда была рядом. Без всяких недовольств переезжала с Виктором то под Южный, то в Приморье, Москву, Монголию, снова в Москву и в город Владимир, где наконец-то они получили трехкомнатную квартиру. Живи да радуйся! Так любят друг друга, с неугасающей любовью, только в кино, но это было в семье Зелениных наяву. Виктор, уезжая в командировки, мучительно переносил расставания. Анна любила его и никогда не ревновала, верней, не показывала при нем или при ком-то еще свою ревность. Хотя находились люди, вбивавшие от зависти клинья раздора в их прекрасные взаимоотношения. Интриги, наговоры и всё многое другое им пришлось преодолеть вместе с их большой любовью. Анна имела всегда особую тактичность в сложных ситуациях. Никогда не вырывала у мужа рюмку, даже когда он был «готов» от перебора, не кричала на всю квартиру, не била посуду, не тыкала имеющимися у него недостатками, не роптала на быт. Когда Анна тяжело заболела, Зеленин часами сидел у ее кровати, они вспоминали, они говорили, порой забывая о неизлечимости болезни. Они понимали, что конец близок, и не могли наговориться. Рак — страшная болезнь.

Ни вторая, ни третья операции к улучшению не привели. Его красивая Аннушка сильно похудела, лицо высохло, глаза ввалились, но когда приходил Виктор, то никогда не комплексовала, она знала его душу, она знала, что он любит ее. И они вспоминали, и они говорили. После приема очередной дозы наркотиков ее глаза блестели, и она улыбалась, потом резко начинала тихонько плакать и тосковать. Но никогда Анна ни о чем не пожалела за прожитые годы. Виктор укорял в душе себя за то, что не смог как-то повлиять на выявление болезни на ранней стадии.

Вот если бы тогда да не поехать на юг, да не купаться в холодной воде, да после той простуды не заниматься самолечением, а серьезно полечиться у врачей. Эх, да кабы, да знать бы, где и как?

Когда Виктор пытался говорить это вслух, то Анна останавливала его и успокаивала:

— Витя, так Богу угодно. А когда я, Витя, умру, то ты для приличия годик официально не женись, чтобы мои родители не подумали о тебе плохо, и не перебивай меня, и не сопротивляйся, а попадется хороший человек — женись.

После этих слов Виктору хотелось реветь, рвать и метать, но он молча качал головой и шептал:

— Нет, нет, нет, так быть не должно. Я не хочу даже об этом говорить.

Все чаще наступало время, когда Анне становилось плохо, и ее сразу забирали врачи. Последний месяц, последние дни, это бессонные ночи, кошмары и горькая глубокая тоска, которая все сильней входила в его душу. Съедала поедом. Он когда выпивал после Хосписа, то меру держал лишь потому, что на следующий день не хотел дышать на жену перегаром. А ведь так хотелось напиться от этой безысходности. Двести грамм помогали лишь для того, чтобы что-нибудь поесть. А после Хосписа в глотку вообще ничего не лезло. Виктор тоже похудел, Анна его за это ругала и просила хорошо кушать.

Виктор очнулся от воспоминаний. Контролер будил его соседа и требовал у него билет. И снова он подумал: «О, сколько б он отдал сейчас и себя, и своей жизни за то, чтобы, приехав во Владимир, на перроне увидеть ее, свою любимую Аннушку. Ту, которая провожала его на службу, на войну. Ту, которая была верна ему всю жизнь, жизнь, которая закончилась у Анны, не достигнув и сорока шести лет». Виктор порой в поддатой компании офицеров, где заходил разговор о женщинах, о сексе, об изменах, о том, что каждый в этой жизни обязательно влюблялся на стороне и хоть раз, да изменял жене, разговора не прерывал, ничего не доказывал. Внешне он был с ними согласен, но про себя вспоминал, что были у него тоже моменты, когда он оставался наедине с другой женщиной, которой он нравился, и которая готова была с ним на интимную близость, готова на секс, но он держался. Пусть смеются мужики, но он находил в этих непростых ситуациях способы и силы устоять от соблазна. Зная, насколько непросто вели двойную игру его товарищи и как потом многие сожалели, после разоблачения о потере доверия любимых людей. Виктор, устояв от соблазна, в душе ликовал, как мальчишка. Он устоял, устояла любовь, он не предал Анну, своего лучшего друга, спутницу его жизни, мать его детей. А там, на войне, за два года расставаний с женой, она ему была ангелом-хранителем. И когда стоял вопрос, как удалось выжить, то отвечал Симоновскими словами: «Просто ты умела ждать, как никто другой!»

И если проанализировать жизнь окружающих их семей, то можно сказать, что такая взаимная любовь, не сломленная никакими жизненными передрягами, бывает одна из ста и более семей.

В деревне о его отъезде был в курсе только Кузьмич и его жена. Зеленин попросил их присмотреть за пятью курочками и двумя крольчихами, которые в марте должны были принести потомство. Виктор попросил также Кузьмича сегодня же в двадцать часов, позвонить в Москву по указанному номеру и сказать Людмиле Афанасьевне Шмелевой:

— Виктор уехал по делам во Владимир, будет не раньше чем через два дня, и просил Вас звонить мне, если будут какие новости на этот номер. У меня с ним будет своя связь.

Когда Кузьмич подвез Зеленина на станцию, то только тогда понял, что его сосед едет на войну.

Улыбаясь, Виктор сказал, на прощанье:

— Иван, если вдруг не вернусь, ты знаешь, как связаться и с кем.

— Да ладно, Степаныч, все у тебя будет хорошо, хватит тебе горя. Бог все видит! Я думаю, жив твой Егор. — Он говорил, а сам смотрел на бравого старого солдата в коммуфляже, яловых сапогах и с вещевым мешком за спиной, — А почему без погон? Полковнику-то было б легче пройти заслоны на армейском пути.

— Ан нет, братишка! Не скажи. Я нелегал, проще будет затеряться среди контрактников и то еще, на кого нарвешься. Военный люд тоже не малина. Мне бы только на самолет пробиться до Моздока, а там с бойцами я как-нибудь договорюсь.

— Слушай, Степаныч! А ведь я могу тебе помочь. У меня в Москве, у метро «Щелковская», живет мой друган по кадетке. Раньше, по крайней мере, в прошлом году он служил в авиации и даже работал на Чкаловском аэродроме, то ли в диспетчерах сейчас или также штурманом на «Ил-76» работает и, пожалуй, во внутренних войсках МВД.

Кузьмич порылся в своих внутренних карманах и достал маленькую записную книжечку, из которой выдал адрес и телефоны своего друга-летчика.

— Кузьмич, найду Егора, вернусь, мы с тобой такую баньку истопим.

— Ладно, Степаныч! Береги себя. Война ведь. Храни тебя Господь! Возвращайся с сыном!

Они крепко обнялись, и Зеленин уверенным шагом вошел в вагон. Поезд тронулся, и снова картина из окна вагона: поля, снег, лес, столбы, дома, а за ними бегущие мысли под монотонный стук колес.

— Ну, что это за жизнь? Отслужил я свое, уволили раньше срока, не дотянул полковник до пятидесяти, вместо себя сына послал служить, а не воевать. А послал, оказывается, его на войну. Недавно, забрав любимого человека, судьба снова приготовила мне испытание. Никто не гонит меня в Чечню. Я сам все придумал и еду туда по зову сердца. Я уверен, что Егор жив. Я не могу сидеть, сложа руки, когда сын и его командир в беде. Честь и достоинство надо проявлять всегда и при любых ситуациях. Проклятие лежит, что ли, на нашем государстве? Ни одного поколения нет без воин, без репрессий, без кризисов, без холода, без голода, и опять для молодежи война. Но наше поколение, находясь в армейском строю, всегда знало, что нами могут гордиться будущие поколения. Дома, на любимом острове им гордится мама, родные и друзья, и я знаю, что до тех пор, пока бьется мое сердце, ходят ноги, есть силы, я буду драться за жизнь, до последнего вздоха. Потому, что Я, полковник Зеленин Виктор Степанович, — русский офицер и по национальности — «сахалинец»! — Зеленин улыбнулся, глядя в окно, своим мыслям и снова стал любоваться зимней природой до самой Москвы, ни на минуту не забывая о Егоре.

Чкаловский аэродром.

Друг Кузьмича, штурман самолета «Ил-76», майор Сергей Шатров оказался вполне нормальным, без амбиций и выкидонов мужик. Они продумали план попытки прохода на борт самолета, на котором Сергей, действительно, был штурманом и который завтра действительно запланирован на Моздок. Зеленин в душе ликовал, что ему начинает везти. Но главным и первым препятствием является КПП, где ни в одном из списков у дежурного по КПП фамилии Зеленина нет. Приняли решение утром добраться до Чкаловскою аэродрома, а там по обстановке. Когда шестерка майора Шатровая свернула со Щелковской трассы на аэродром, то они увидели небольшой автобус «ГАЗ», стоящий у обочины дороги, видимо, он кого-то поджидал или поломался. Сергей Шатров сразу подвернул к нему. В автобусе находилась команда бойцов из отряда специального назначения «Русь», которая тоже выдвигалась для вылета на Моздок. Капитан спецназа, в красивом краповом берете, встретился с майором, как со старым знакомым. Шатров отвел капитана в сторонку и объяснил ситуацию, после чего капитан достал из сумки список и внес в него дополнительного члена отряда, прапорщика Зеленина В.С. Автобус был забит людьми и сумками, поэтому, когда вновь испеченный прапорщик вошел, то и присел сразу на пустую ступеньку у двери. Водитель завел мотор, и автобус поехал. У КПП дежурный, взяв списки у капитана, о чем-то с ним поговорив, прошел в свою будку и, дописав в свой список прапорщика, дал команду поднять шлагбаум. Как только автобус оставил за собой шлагбаум капитан наклонился к Зеленину и сказал:

— Товарищ полковник, если что — Вы прапорщик по контракту, начальник связи группы. Мы не знаем, кто вы, но это делаем только ради дружбы с Серегой. И держитесь вон того, в краповом берете с усами, это старшина группы. Все вопросы к нему.

— Спасибо, капитан! — ответил Зеленин и про себя отметил: — Удача поперла!

Когда борт оторвался от бетонки, то Виктор вздохнул с облегчением и только тогда понял, что салон самолета битком забит военным людом.

Сначала было прохладно, но через полчаса стало тепло. Монотонный гул моторов сморил практически всех на дремоту, а это были чьи-то сыновья, чьи-то мужья, братья, внуки, от рядового до генерала, летели по приказу на войну. Каждый из них думал об удаче — вернуться назад домой. И он, тот, кто думал о возвращении, верил в свою звезду и ангела, надеялся, что не должен погибнуть. Конечно, кто-то и погибнет, но только не он. Он, ведь это он, и погибнуть не может. В крайнем случае, будет ранен и то не сильно. О плохом этим избранным нелегкой судьбой людям думать не хотелось, все они знали, что там, куда они летели, стреляют в людей и даже убивают. Многие не знали, как мало им осталось прожить на этой земле дней. Кому суждено погибнуть, еще не знали, что их голубые, карие, серые или зеленые глаза больше никогда не увидят любимых мест, любимых глаз. Их просто внесут в списки погибших и отправят домой как «груз 200». Если будет что отправлять.

Моздок.

Неприятности начались сразу по прибытии самолета в Моздок. Для того чтобы добраться до командного пункта в Ханкале, надо было попасть в вертушку, идущую на восток или прямо на КП Ханкала. Спецназ, к которому удачно примкнул Зеленин, встречал седой полковник в каракулевой шапке, с волевым лицом и с хорошей военной выправкой. Зеленин нутром почувствовал жесткий взгляд и уверенного в себе человека. Полковник отдал приказ построить группу в полной экипировке. После доклада капитана и приветствия спецназа он, уже четко, заметив чужака, сказал:

— Это еще что там за военный, вольноопределяющийся и без всякой амуниции?

— Да он на Ханкалу к авиаторам. Компьютерщик в штаб, — ответил на вопрос капитан и добавил: — Просили в Москве проводить его до Ханкалы.

— Я, капитан, на этот счет никаких указаний не имею.

Полковник шагнул к Зеленину и попросил у него удостоверение личности.

Зеленин сначала запустил руку во внутренний карман, но, передумав, сказал:

— Извините, пожалуйста, товарищ полковник, но если вы не желаете, чтобы я с ребятами долетел до Ханкалы, то я пойду, сам доберусь.

— Я сказал: предъявите документы, — настаивал полковник.

— Разрешите, я все-таки пойду, так как я не ваш подчиненный.

— Я последний раз приказываю: предъявите документы.

Зеленин молча повернулся и пошел в направлении вышки, куда устремился после выгрузки основной военный люд, на перевалочную базу Моздока.

Полковник, не ожидая такой наглости от пожилого военного, чуть помедлив, отдал приказ капитану на задержание.

— Может, не стоит, товарищ полковник. Пусть идет, но, а вообще-то я пообещал летунам его сопроводить до Ханкалы.

— Да ты только посмотри, что это за боец? Авиаторы в такой обуви не ходят. Тем более это штабист, а у него яловые сапоги восьмидесятых годов.

Полковник приказал двум рядом стоящим бойцам спецназа:

— Догнать и доставить! — А вы, капитан, нюх потеряли совсем, да и хотелось бы знать, откуда растут ноги у вашего протеже. У нас спецподразделение, и посторонним тут не место.

Двое спецназовцев одновременно подбежали к Виктору Зеленину и как бы по команде отрепетированными движениями попытались схватить его за руки сзади. Но то, что произошло в следующую секунду, никто сразу и не понял. Двое здоровых парней, изгибаясь, стояли на коленях и чуть не кричали от боли. Их руки, а верней, кисти рук крепко удерживал уже, наверно не просто полковник Зеленин, а «Самурай». На выручку этим бойцам рванули еще двое, на ходу сбрасывая с плеч автоматы. Услышав лязг затворов, Зеленин отпустил кисти рук бойцов, свои поднял вверх. Понимая при этом, что со спецназом шутки плохи. Тут же рядом мгновенно оказался капитан.

— Прапорщик, прекратите сопротивляться и подойдите к товарищу полковнику, — громко сказал капитан Уваров.

— Вот и все! Отвоевался, мать твою, — подумал Виктор, ругая в душе свалившегося на его голову полковника, подойдя к которому он достал удостоверение личности офицера запаса, где на фото был в военной форме и значился полковником.

Полковник Кудрин Егор Олегович, старший офицер Главного командования Внутренних войск МВД России, контролирующий переброску всего спецназа внутренних войск в Моздоке, после просмотра документа Зеленина сказал:

— Это что за маскарад, полковник? И для чего он вам? Или вы прапорщик?

— Нет, я полковник.

— А зачем пытались скрыться?

— Да я не пытался, просто не хотел, чтобы о моем появлении узнало вышестоящее начальство.

— Это еще почему?

— Да, теперь придется говорить правду, чувствую я, что вы меня не отпустите. Из Моздока все равно не выгоните, а я тут сам разберусь, где мой сын.

— Какой сын?

— Мой сын, десантник Егор Зеленин! Пропал, говорят, без вести. Разрешите один на один, «тет-а-тет».

— Пусть и капитан поприсутствует, узнает, кого сопровождал.

— Я не возражаю.

Зеленин коротко представился и рассказал цель своего приезда, а в конце попросил:

— Господа! Прошу, не губите моих планов, не докладывайте никому. Как только узнают о моем месте нахождения мои друзья-генералы и полковники, то, зная мое прошлое в Афгане, мое здоровье и ранения, они не дадут мне шага шагнуть в Чечне. Везде кислород перекроют, якобы в угоду моему здоровью. Один генерал Цветков из ГШ чего стоит. А где находится сын? Вот уже неделю хрен кто знает. Я еще раз прошу не закладывать меня, а помочь по возможности.

— Да Вы понимаете, о чем просите? Кто будет кого-то искать без приказа командования? Как только Вас вычислит ФСБ, как нелегала, вот тогда и спросят не так, как я, что да почему? И друга вашего генерала тоже спросят. Да, кстати, что это у Вас за приемы такие, что бойцы ползают перед вами?

— Это Айкидо. В академии БТВ был хороший учитель.

— А как его звали? Не Ким? Кореец?

— Нет, его звали Чан, и он действительно кореец.

— Да, да точно не Ким, а Чан. Мой командир разведбата рассказывал и не один раз, что у них в Афгане, где он тогда командовал разведротой, был зампотех полка, который проходил через шесть или восемь его подготовленных бойцов, а остальных и кто подымался, «делал» очень непринужденно и красиво, быстро, по одному. Сильный был мастер!

— Его случайно не Самураем звали? — спросил Зеленин.

— Да, точно! Самурай! По словам комбата, он там такие чудеса творил. Народ его, вплоть до разведчиков и десантуры, уважал, хоть он и в зампотехах был.

— Он и остался зампотехом, только дивизии, и уже уволился в запас, — сказал Зеленин.

— А Вы как об этом знаете? — спросил молчавший капитан.

— А я и есть тот «Самурай». Правда, я не очень-то люблю эту кличку.

Полковник Кудрин «вылупил» свои глаза и застыл с удивленной гримасой, только и смог сказать:

— Ну, не хрена себе! Знал бы мой комбат. Он всегда вас вспоминал, как пример супер-бойца и, по-моему, как человека тоже. Как руки, ребята? — обратился Кудрин к бойцам.

— Озверел этот мужик, пальцы болят. Как теперь курок давить будем? — И они расхохотались. — Мы не ожидали такой прыти, дайте нам его один на один, с глазу на глаз, — сказал один из пострадавших бойцов.

— Не советую, — сказал Кудрин и продолжил разговор с Зелениным.

— Я, конечно, рад такой встрече, но мне кажется, что мы уже «засветились».

— Я так не думаю, товарищ полковник, это не просто бойцы — это же спецназ!

— Ладно, будьте пока с группой. Капитан! Возьмите временно полковника на довольствие. Я сейчас в штаб на доклад, а вы вон туда к вагончикам, там чай приготовили для вас, перекусите пока.

Он махнул рукой, и от вагончиков ему навстречу выехал «уазик».

Зеленин попытался, что-то сказать, но Кудрин его опередил:

— Я разберусь и приму решение.

Кудрин быстро сел в машину и уехал в штаб.

Виктор чувствовал, что от решения этого человека зависит теперь все. Он подумал и обратился к капитану:

— Капитан, а не сдаст меня полковник?

— Понимаете, здесь перевалочная база, и он в штабе представитель от командующего по переброске и замене разведки, спецназа и прочих серьезных дел. Представьте себе, что с вами что-то не так получится, и тогда сразу найдутся свидетели, например, обиженные вами бойцы, полковника Кудрина по головке не погладят. И более того, ваши высокопоставленные друзья не известно, как себя поведут. Вряд ли они будут его защищать. А в нашей системе МВД его точно уволят. Однако есть надежда, что Вам повезет. Кудрин пришел во внутренние войска из разведбригады армейцев и характеризуется, как очень смелый и решительный мужик, то есть офицер. У него сын при штурме Бамута в апреле 1995 году ногу потерял, по самое некуда. А он у него вообще один ребенок. Вот так! Это может на него повлиять. Надейтесь. И пойдемте, полковник, перекусим.

Минут через сорок приехал Кудрин и пригласил Зеленина в машину. Зеленин сидел на заднем сидении. Водитель ушел в вагончик. Кудрин молча достал из бардачка фляжку, налил кизлярский коньяк в стограммовые граненые стаканчики и, предложив один Зеленину, сказал:

— Виктор Степанович, я о нашей встрече никому не доложил. Вы внушаете доверие. У нас тут многие матери и жены своих без вести пропавших ищут. По Чечне везде мотаются. Да, и границы тут нет и линии фронта нет. Это Россия. Я думаю, вы сможете подружиться с ребятами, а главное — это капитан Уваров. Я сейчас с ним поговорю, он знает, что надо сказать бойцам. Я как разведчик скажу, что придется конспирироваться, а если застукают, то говорите, что добирались, на чем придется. Из Моздока на Ханкалу северным маршрутом каждый день идут колонны. Говорите вэвешникам, что добирались с армейцами, а армейцам — с вэвешниками. Добираетесь, мол, до командующего за помощью. Дальше по обстановке. А теперь по сто грамм за удачу и освобождение твоего сына из плена. И давай, Виктор, на «ты», если не возражаешь? Меня Егором кличут.

— Я согласен. И моего сына Егором зовут, — обрадовано сказал Зеленин.

Они выпили, закусив половинками яблока.

— Спасибо тебе, Егор, за поддержку! — продолжал Зеленин.

— Давай пока, Виктор, без этого. Меня благодарить не за что. А вот я надеюсь на бойцов спецназа, это без комментарий, они уже не первый раз туда летят. А спасибо, я уверен, ты скажешь потом им, этим отважным военным бродягам. Будешь возвращаться, не проскочи мимо, в штабе здесь всегда есть дежурный, который знает, как меня найти.

Они вышли из «уазика», и Кудрин пошел к капитану ставить задачу.

Через двадцать минут спецназ прибыл на пятую площадку, где их ждал уже загруженный транспортный вертолет «Ми-26», который после длительной раскрутки винтов, сопровождаемый парой «Ми-8», взял курс на Ханкалу. Зеленин после пропущенной стопки коньяка и «благословения» своего нового товарища немного успокоился и сказал сам себе:

— Ну, вот и славно! Пошло по плану. Опять повезло. Спасибо тебе, Господи! Спасибо тебе, Аннушка! Ты ведь все видишь!

 

Глава 3

Владимир Цветков.

После ухода Виктора Зеленина из его кабинета, генерал почувствовал двойную тревогу, как тогда, когда он услышал от своей жены Марины: «Все, генерал, я больше не могу, я встретила человека, которого по-настоящему полюбила. Все, что мы нажили, разделим позже. Дочери не жалуйся. Меня не ищи. Так будет лучше для обоих». А часа через четыре он «летел» в «Склиф» на бешеной скорости и тоже чуть не попал в страшную аварию. Марина со своим возлюбленным после автокатастрофы находились в реанимации и в очень тяжелом состоянии. Ведь было же предчувствие беды у Цветкова, а он ничего не сделал. Вот и сейчас, когда ушел Зеленин, на душе стало еще неспокойней. Цветкова волновал натиск Зеленина самому участвовать в поисках сына. Виктор, его друг, земляк, недавно потерял любимую жену, и поэтому со своей надорванной психикой мог наломать таких дров, что мало не покажется. А еще хуже, сам может погибнуть в Чечне. Цветков подошел к окну и вдруг почему-то ясно представил своего отца, как он очень мало рассказывал о себе, а все больше о своих боевых друзьях. Настоящая дружба — это великая сила! Два раза Батя бросал все дела, отпрашивался на службе и вылетал на помощь к своим друзьям на материк. В памяти предстал военный городок, Сахалин, детство.

Владимир Иванович Цветков родился в городе Астрахани на Волге в военной семье старшины сверхсрочной службы. Ему было меньше года, как сменили его родители военный городок под Астраханью на военный городок под Южно-Сахалинском. Цветков-старший, прошедший Великую Отечественную войну механиком-водителем танка «Т-34», закончил её в Вюнсдорфе и до увольнения в запас в звании прапорщика служил в танковых подразделениях старшиной роты, а перед увольнением стал командиром хозяйственного взвода танкового полка. Это был настоящий военный человек! Двух своих сыновей, старшего Николая и младшего Владимира, воспитывал так, что когда становился вопрос, где учиться после школы, то проблем с выбором профессии не было. Старший поступил и окончил танковое Благовещенское командное училище, а младший поступил в этот же год в Омское танкотехническое училище. Каждый из них делал свою военную карьеру сам. Дело в том, что, несмотря на все заслуги их отца перед Родиной, а так же на его два ордена Славы, орден Красного Знамени и множество других орденов и медалей, это был скромный человек, обладающий великолепными качествами трудолюбия, преданности службе и Отечеству. Однако был он человеком беспартийным, а таким доступ в «высшие круги» был закрыт. Поэтому при поступлении в училище что Николай, что Владимир никакими привилегиями не пользовались. Правда, на мандатной комиссии, куда Владимир пришел с двойкой по русскому языку, ему задали вопрос:

— А чем у Вас занимаются родители?

Владимир с гордостью поведал, что отец у него военный, прошел войну от Курска до Германии. Тогда-то и решилась его судьба с поступлением.

Начальник училища, генерал-майор Науменко, Герой Советского Союза, участник Великой Отечественной войны, дал указание принять абитуриента Цветкова условно. Это значит, что в течение недели нужно подготовиться к повторному диктанту и пересдать не ниже «удовлетворительно». А это означало для всех остальных членов комиссии, что надо принять, исправить оценку и дать возможность сыну фронтовика учиться в военном училище. Как же был горд отец Владимира, когда узнал, что его второй сын поступил учиться в военное училище! В душе он всегда на это надеялся, но если за Николая был уверен, потому что тот окончил десятилетку без «троек», то за Владимира не очень, так как у него в аттестате были все «тройки» кроме физкультуры, географии и истории. И еще в чем не сомневался отец, так в том, что сын его Владимир, ростом и шириной плеч вымахавший в деда, не был создан для танковых войск. Не для танка — это точно. Метр восемьдесят пять, это не просто, с таким ростом просто находиться в танке тяжело, а надо еще и управлять им, и стрелять, и заряжать, и вести сорокатонную махину. Видимо, повлияло еще и то, что училище все-таки было техническое, да и не он один был такого роста, и при поступлении это не сыграло отрицательной роли. А жизнь показала, что водил он и стрелял не хуже других, а за командира, когда работал, так все видели, крутился Цветков, как юла, в ограниченном пространстве с ограниченной видимостью.

О! А, как смотрелся он ассистентом у знамени, как поднимал ногу! Как шел, красиво, чеканя каждый шаг. Шел, будто в радость, без устали! На втором курсе, когда появилась вакантная должность командира отделения, и взводный сразу порекомендовал на нее курсанта Цветкова, а на третьем курсе полгода Володя исполнял должность заместителя командира взвода. Во взводе курсанты его уважали. Он никогда не кричал, командовал спокойно и всегда, на любых работах не гнушался трудиться наравне с рядовыми курсантами.

Училище, хоть и было техническое, но в течение двух лет курсантов готовили по программе командиров взводов. В конце второго курса они сдавали экзамены по командирским дисциплинам на командира взвода с двухнедельной стажировкой в войсках. А третий курс включал множество технических дисциплин, и за этот год из командира танкового взвода курсант превращался в заместителя командира танковой роты по технической части.

Эта система подготовки офицерских кадров давала интересные плоды! Многие офицеры, окончившие ОВТТУ, имели хорошие командирские навыки, которые в процессе службы проявлялись и дали возможность перевода их на командирские должности. Нет надобности перечислять фамилии командиров, которые дослужились до высоких военных званий от генерал-майора до генерала армии. Даже взять наших, трех сахалинцев, двое из них стали командирами. Это он и Артем Шмелев.

Владимир Цветков по распределению попал служить командиром танкового взвода в батальон обеспечения учебного процесса своего родного училища, а через год стал командиром курсантского взвода, а это уже капитанская должность. И в течение года зарекомендовал себя не только как хороший командир, но и как отличный преподаватель. Может быть так бы и служил до полковника Владимир в училище, да одна беда, случившаяся на танкодроме, перевернула всю его начавшуюся карьеру и жизнь.

Шли плановые занятия по вождению боевых машин Т-62 ночью. Танк, которым управлял курсант второго курса, не новичок на танкодроме, вел танк без инструктора, сбился с маршрута и протаранил стенку учебного класса у вышки, тем самым раздавив одного курсанта насмерть, и двух травмировал.

Перед трагедией, когда к вышке из рощи, перпендикулярно начали приближаться два зеленых огонька танка, Владимир выскочил из командного пункта и спустился вниз, пытаясь рвануть, навстречу сорокатонной махине. Но не успел, едва сам не попал под гусеницы танка.

Разбирались недолго. Комбат получил несоответствие, а ротного и взводного Цветкова, с понижением в должностях, отправили служить в войска. Вот так Владимир оказался в ЗабВО (Забайкальском военном округе), в городе Борзя, в учебном танковом полку командиром ремонтного взвода бронетанковой техники. Служба в ремонтной роте была нетрудной, но не по душе Владимиру. Такая резкая перемена сделала свое дело, да еще полгода он жил один, жена не собиралась уезжать из Омска. Она с дочерью переехала к родителям, и вот уже два месяца, как не написала ни одного письма. Владимир звонил домой каждую неделю с городской почты, но так получалось, что он больше разговаривал с тещей или тестем, чем с женой.

Владимир женился на Марине через год после окончания училища. Год холостяцкой и свободной от семейных уз жизни дали молодому лейтенанту вдоволь погулять и переспать со многими девчонками из Омска, не говоря о Черемушках и об их военном городке. Надо отдать должное Владимиру, что ни одна его «зазноба» не ходила к его командирам, не писала кляуз в партком и не подымала на ноги общежитие, в котором он проживал, как это бывало у его товарищей по холостяцкой житухе. Умел он уходить красиво, и все тут! Редкое качество при активной холостяцкой жизни. «Все закончилось махом, когда появилась в его жизни красавица Марина» — так любил говорить сам Владимир.

Марина.

Они познакомились в ресторане «Иртыш». Это был головокружительный вечер. Группа студенток отмечали за двумя столиками день рождения своей подружки. Владимир с товарищем зашли поужинать и, конечно, по возможности увести новых подружек на квартиру к товарищу из Омска. Так бывало не раз, когда можно было в свободное от службы время вырваться в город.

Марину он заприметил, когда девушки еще только пришли и ждали заказ. Она выделялась не только как единственная блондинка среди всех девушек, но вообще своей яркой и даже броской стройностью и красотой. У нее была высокая прическа с завитушками на висках, темно-зеленая водолазка, под которой просматривалась шикарная грудь, и утонченные черты лица. Владимир, выбрав одну из своих тактик знакомиться в подобных заведениях до начала игры ВИА, подошел к блондинке с зелеными глазами и, извиняясь, спросил:

— Вы меня узнаете?

— Что? — недоуменно спросила девушка.

— Простите, но я думал.

— Что вы думали?

— Нет, ничего. Простите, я ошибся, — сказал Владимир, красиво выпрямился, слегка наклонил голову и отошел к своему столику.

Он видел боковым зрением, как улыбалась блондинка, что-то объясняя своим подружкам, которые нет-нет, да бросали свои взгляды в сторону их стола.

Через полчаса пустых мест в ресторане уже не осталось, а к ним подошли два довольно солидных господина кавказской внешности, которые тоже стали посматривать в сторону студенток. Это подхлестнуло Владимира, чтобы с первыми звуками музыки ансамбля пойти на штурм протоптанной уже дорожкой.

— Разрешите Вас пригласить на танец, — сказал он красивой блондинке.

— Извините, товарищ офицер, или как Вас по званию, не знаю, но ведь еще никто не танцует.

— Мы будем первые, — парировал Владимир и протянул руку.

— А я не хочу быть первой. Да, девочки? — обратилась она к подружкам.

— Вот это провал, — подумал Владимир. Это было не в его плане уходить, получив отказ. Был бы он в гражданке, а то в форме, красивый статный, похожий, как не раз ему говорили подруги его, на артиста Ланового из кинофильма «Офицеры», и вдруг отказ?

Девчонки хихикнули, но блондинка и не думала вставать. Владимир опустил руку и сказал:

— Тогда оставьте за мной право первым с Вами потанцевать, когда у Вас появится желание, — и он второй раз отправился в сторону своего стола, получив отказ.

Соседи кавказской внешности видели этот пролет, и один из них сказал:

— Что, лейтенант, эта «коза» не хочет танцевать бесплатно, так мы их сегодня купим, — кавказцы расхохотались.

Владимир был не из тех офицеров, кто на такое высказывание реагировал бы болезненно.

— Дураков полно, — думал он. — А вот мирным путем заставить себя уважать надо уметь.

И он умел. Последнее дело объясняться кулаками, да и что такого особого они сказали в адрес совсем чужих людей? Кто знает, что это за девушки? Уже то, что они в ресторане, кое-что значит. Владимир улыбнулся грузину и ответил:

— Эту девушку я знаю, и она меня тоже. Мы разберемся сами.

И тут молчавший до этого его товарищ сказал:

— А ту напротив черненькую в синем платье, знаю я.

Они четверо посмотрели друг на друга и, поняв все без дальнейших слов, дружно рассмеялись. Владимир для начала разговора рассказал анекдот:

— Дорогой, ты купил мне на 8 Марта подарок? — спрашивает жена мужа.

— Конечно, дорогая.

— А он мне понравится?

— Если не понравится, отдашь его мне, я о спиннинге давно мечтал.

Друг Владимира заулыбался, а грузины все поняли и громко рассмеялись. Получив благодарных слушателей, Владимир рассказал еще один анекдот:

— Встретились два друга:

— Мне твоя жена сказала, что застукала тебя с любовницей. Я представляю, что она тебе устроила!..

— Она — мне? Да пошла она на х… Да, плевать я на неё хотел! А передние зубы я и сам собирался на днях удалять.

Соседи, посмеявшись, наполнили все рюмки коньяком.

Выпили за знакомство, потом один грузин предложил тост за родителей. Выпили. Он тоже рассказал анекдот про призывников, видимо, глядя на то, что Цветков в форме: «Дэло било на военкомат, медкомысий. Заходыт прызывнык, доктор ему говорыт:

— Фамилья?

— Горидзе!

— Подощель! Спусты трусы! Павернысь! Нагнысь! Раздвынь ягодыци! Годын!

Мальчык, повертаетса и говарыт:

— А что Ви, в лицо не мог мне сказат это? Ха! Ха! Ха!»

Смеялись и снова налили коньяк в рюмки. Выпили. Стало теплей, раскованней. Владимир ждал, когда созреет блондинка. Его товарищ уже дважды потанцевал с черненькой в синем платье. Грузины тоже нашли себе напарниц постарше девочек-студенток. Блондинка всем почему-то отказывала. Вечер стал набирать кураж.

Владимир решил выйти, а сам попросил товарища понаблюдать за реакцией блондинки. А когда вернулся из туалета и перекура на ступеньках ресторана, то узнал:

— Очень волновалась твоя блондинка, — сказал товарищ и добавил: — Пора брать.

На следующее приглашение Марина не отказала потанцевать с ним. После ресторана они гуляли по набережной Иртыша. Товарищ исчез с черненькой еще раньше и увез ее к себе домой. Владимир решил проводить Марину до дома, а потом на такси уехать в Черемушки. У дома они стояли около получаса, и Владимир не напрашивался в гости, так как Марина жила с родителями в трехкомнатной квартире в самом центре города, где из окна была видна площадь Ленина и Вечный огонь. Когда же Владимир решил уходить, так как скоро с такси будут проблемы и придется платить в два раза дороже, да еще туда и обратно, а это рублей двенадцать-пятнадцать, все-таки не дешево, то вдруг Марина пригласила его зайти к ней домой. Они молча поднялись на третий этаж и, не успев зайти в квартиру, слились в едином жарком поцелуе.

Родителей дома не было, они уехали в деревню. Ночь была бессонной и сладкой. Через три месяца в этом же ресторане, где они познакомились, сыграли богатую свадьбу. Отец Марины был главным инженером на заводе имени Баранова, а мама — директором магазина «Океан». После свадьбы Владимир переехал со своим скарбом к жене, где им выделили комнату. Владимир тестю и теще пришелся по душе. На свадьбе со стороны Владимира был его брат Николай с женой. Мать с отцом не смогли приехать, у отца работа, а мама болела. Сахалин — это тебе не Черемушки и даже не Ленинград, откуда прилетел брат.

В конце сентября Владимир повез свою жену на Сахалин к родителям. Вот тогда-то и начались первые семейные неурядицы в семье младшего Цветкова.

Сахалин встретил молодоженов дождем с ветром. Марина промокла и все время бурчала:

— Говорила тебе, надо ехать летом, так ты вечно не слушаешься. Они к нам на свадьбу не смогли приехать, а я сейчас еду в эту тьму тараканью представляться, как дура, в такую холодрыгу, — возмущалась Марина.

Владимир пытался сгладить обстановку, что-то рассказывая про местные достопримечательности. Но это были еще первые цветочки Марины. Когда она познакомилась с родителями, то мило им улыбалась весь вечер за праздничным столом, видя, как млели родители мужа, глядя на красавицу-жену. А она, действительно, была красива. Мало того, что рост — 178 сантиметров, ноги от плеч, а еще лицо, чем больше в него смотришь, тем больше хочется любоваться.

Но не знали родители, что скрывается за этими зелеными глазами и улыбкой. Не знали, как умеет пилить их сына эта красавица за туалет на улице, за халупу, в которую они приехали, за грязь на дорогах и в целом за «сельпо», как она выражалась, отвернувшись от мужа, пытавшегося объяснить, что надо потерпеть:

— Старики так тебе рады, ты им очень понравилась, — твердил свое Владимир.

Владимир был потрясен ее заводом на скандал, почти с самого начала приезда. Если там, в Омске, им некогда было выяснять конфликтные ситуации из-за нехватки времени и присутствия родителей, то тут, в отпуске, Владимир начал чувствовать жестокий, настоящий характер жены. Внешне она могла держаться, если б захотела, но она не хотела и своим молчанием создавала порой невыносимую обстановку в доме. После выезда в Южно-Сахалинск Марина заявила, а это было на третий день их пребывания:

— Все, дорогой, я так больше не могу. Ни ванны, ни туалета, ни горячей воды, по утрам в хате «дубняк». Париться в бане вашей я не буду, я пар не переношу и веники эти колхозные тоже. Езжай в Южный и делай через три дня вылет на Хабаровск. Больше я не выдержу.

Вот тогда-то понял Владимир, что как бы он ни старался ублажить свою любимую жену, толку не будет. Родители тоже почувствовали назревающий конфликт. И он произошел.

Мать Володи, очень добрая и душевная женщина, попросила Володю почистить картошку на обед. Володя ей сказал:

— Мама, пусть тебе Марина поможет, а я должен идти в школу, меня к пятнадцати часам ждут учителя и школьники. Вроде встреча с выпускником школы будет. Пятые классы собирают.

Тут-то Марина себя и показала. Перепалка между ним и Мариной закончилась быстро, а мать, вытирая слезы, сказала:

— Да разве можно так, детки, ругаться? Вы ведь только жить начинаете.

— Это Вы своего сыночка так воспитали, — выкрикивала Марина и тоже пустила слезы.

— Так жить нельзя. Лучше разойтись, — в сердцах сказала мать.

И это была капля дегтя уже и так не в сладкий мед. Марина полдня мочила слезами подушку. Мать пила капли от сердца и ругала себя, что встряла. Владимир ушел в школу и крепко выпил с учителями. Пришел под вечер, хорошо поддатый.

Отец был в наряде и, благо, не видел этого кошмара, как тогда думал Владимир. Но он не знал, что это пока цветочки, все кошмары еще впереди.

Марина на следующий день притихла и даже, напившись шампанского с отцом, пела вместе с ним песни.

Мать отвела сына в другую комнату и сказала Владимиру:

— Как же ты, сынок, не разглядел-то девушку, эту красавицу не сделать офицерской женой.

— Я люблю ее, мама, — ответил Владимир.

— А она тебя?

— Сейчас уже не знаю. До Сахалина казалось, что любит. На бзыки её я внимания особого не обращал, и все как-то сходило.

— Прости меня, сынок, но она тебя не любит, она себя только любит и комфорт. А в гарнизонах комфорта нет. Ты ведь не будешь всю жизнь у тещи жить.

Владимир понимал, что влюбился он по уши в Марину, и в постели она была, как заводная, и готовить умела хорошо, и в компаниях вела себя достойно, и пела так красиво, что только в один голос можно влюбиться. А тут, на острове, будто подменили ее. «Да вру я сам себе», — размышлял Цветков. — В мечтах о совместной жизни она уверенно твердила о том, что детей пока заводить рано, надо с работой после института разобраться и вообще надо попритираться, посмотреть, сможем ли мы друг друга понимать. «По гарнизонам мотаться я не хочу и тебя не пущу», — уверяла, вроде шуткой, Марина.

Да он пока и не рвался никуда. В училище ему нравилось и получалось.

Прожили они у родителей на Сахалине всего две недели вместо месяца. А показались эти две недели в родном доме для Владимира сплошным напрягом на все его существо. Планы повидать друзей рухнули, порыбачить не удалось, на охоту не сходил. А вот водки выпил за неделю перед отъездом много. Отец был им недоволен.

Прощались как навсегда. Мать расплакалась, да и отец всплакнул, а Марине хоть бы что. Да и кто они ей, собственно.

В самолете «Ту-104», рейс «Хабаровск-Омск» Владимир выслушал все. Что он скотина, что пропил две недели. Ее, то есть Марину, бросил, а она, кстати, беременная. Это стало менять дело. Владимир обрадовался и тут же услышал:

— Я не хочу от такого человека рожать детей. Буду делать аборт.

В Омске не ожидали раннего возвращения. А когда тесть узнал, что Марина беременна и хочет делать аборт, то был в гневе и запретил это дело напрочь.

— Роди мне внука или внучку, я буду с ними нянчиться. Поняла? — кричал он.

Вообще родители не одобрили высказывания дочери в адрес «колхоза», туалета, холодной воды. Тесть даже сказал, точнее, напомнил: «Ты же, дочка, знала, что у тебя муж офицер. Видела, как становятся генеральскими женами в фильме «Офицеры». Они с мужьями и в пустыне, и на войне, и по гарнизонам мотаются».

Сменившая обстановку Сахалина на Омск, Марина притихла. Согласилась рожать ребенка, вела себя, как раньше, но стала при первой же возможности подковыривать:

— Я-то, дура, думала, что у такого парня с интеллигентными замашками и чистюли родители не живут в такой грязи. Такая нищета и убогость! Мрак.

Владимиру это было больно слышать, хоть это и было отчасти правдой, но никакой нищеты и мрака там не было. А доказывать, что родители у него золотые, добрые, любимые, он уже не хотел. Появилась обида, но не долгая.

О разводе он не помышлял, так как любил свою жену всю, даже такую стерву, какой показала она себя на Сахалине. У него до нее было много женщин, но так, как приколдовала его Марина, никого не было. В душе Владимир, видимо, был карьерист и понимал, что как бы там ни было, а думать сейчас о разводе не моги, да он и не хотел. Было в нем что-то такое, что не нравилось ему самому. Приспособленчество и бесконфликтность, с желанием порой «пустить пыль» в глаза, лишь бы показать, что все хорошо, все в порядке. Не зря Артем еще тогда, когда они как-то сцепились с ним на третьем курсе, сказал:

— Ты, сержант, хочешь всем хорошим быть, атак не бывает. Так и говнюкам научишься жопу лизать, чтоб тебя не трогали.

Обиделся тогда на него Владимир, но зла не держал, характер у него такой, сангвинистический. А когда он двух самовольщиков прикрыл, смалодушничал, отметил на поверке, как будто они в наличии, и никому не доложил, хотя прикрывать их, его никто и не просил. А они устроили драку в клубе имени Лобкова у вокзала, попались патрулю и хрен положили на порядочность и на него, да еще сказали, будто с его разрешения ездили в город за зубной пастой и материалом, а не в самоволке были. И тут при разборке вместо того, чтобы за это их тоже подставить, так он взял все на себя, понимая, что этим вызовет гнев ротного и комбата, но зато какой авторитет будет у подчиненных! Вот тогда-то и оказался Артем прав. Нет, не оценили его самовольщики, а отнеслись к нему как к хлюпику. Так редко, но бывает и средь военных. Они так и не признали себя виноватыми. Мало того, при распределении, имея вес у взводного и ротного, Владимир не попытался им как-то отомстить.

— Нет, прав все-таки Артем. Точно прав! Надо быть злей! Вот и в семье он как-то потерял себя. Надо работать над собой, надо работать. А в душе его кричал другой голос: «Ну почему такого хорошего, уважаемого командирами и даже ее родителями, мужика — офицера Марина не любит? Почему? Но он настырный и сильный, он заставит ее полюбить себя. Заставит!»

Знал бы тогда Владимир, сколько ему придется еще пережить, прежде чем понять, что взаимной любви так и не получится. До последнего, не смотря ни на что, Цветков будет любить Марину такую, какая она есть.

Любовь и ненависть, алчность, эгоизм и предательство, это то, что переделывать не надо, это не переделать. Надо либо смириться с судьбой и жить под пятой у этих понятий, или драться с ними за нормальную жизнь методом отрезания души, методом колена. А общество, семья и уклад бытия и так далее? Вопросы? О, сколько еще надо всего понять, чтобы можно было бы тогда все спокойно расставить по местам. Нет, друзья, это жизнь! Когда ты любишь по-настоящему, то сегодня будешь ненавидеть, а завтра все простишь!

В Черемушках, при училище в гарнизоне, когда у Владимира с Мариной родилась дочь Татьяна, сдавался новый пятиэтажный дом, и благодаря комбату, подполковнику Авдееву Сан Санычу, молодая семья получила двухкомнатную квартиру. Родители Марины подарили всю мебель. Тесть и теща Владимира имели очень большой вес в элитных кругах Омска. Сам начальник училища звонил Марининому отцу и поздравлял его с внучкой. В этой квартире было за неполный год до отъезда Владимира в ЗабВО много чего. Первое время из-за «крикливой» Танечки хроническое недосыпание. Потом Марина вела целую войну в доме за то, чтобы Владимир не задерживался на службе и помогал ей дома по хозяйству и уходу за дочерью.

А когда случилась беда на танкодроме и Володю отправляли в Забайкалье, если еще была какая-то надежда на улучшение во взаимоотношениях с Мариной, до гибели курсанта, то теперь все могло рухнуть вмиг. Цветков, понимая создавшуюся обстановку, держался из последних сил и стал мужественно, молча собираться в дальнюю дорогу, не предлагая жене поехать с ним.

Забайкалье.

Военный городок был от города совсем не далеко и назывался не иначе, как Борзя-3. До китайской границы рукой подать, ну, не совсем, конечно, надо до Даурии добраться, а там и Забайкальск, и граница с Монголией.

Нет необходимости рассказывать прелести и недостатки военных городков. Все они в то время были похожи своими пятиэтажными домами для семей офицеров, школами, магазинами, а, главное, живущим в них контингентом.

Наступила в жизни Владимира первая зима в Забайкалье. Хоть и не привыкать ему к непогоде, но навалилась она на него конкретно, да еще с тяжелым грузом неопределенности в семье. Он очень тосковал по Марине и дочке. Сегодня воскресенье, на дворе мороз минус тридцать два, на службу не идти. В комнате не более плюс десяти-тринадцати градусов. Страшно болит голова. Владимир начал вспоминать, как добирался вчера домой из общаги от холостяков. Много выпито, выкурено сигарет, карты, гитара, да и бабы вроде были. Как же так, он не помнит дороги домой. Такое с ним уже не впервой, позже, конечно, прояснится. Владимир стал ругать себя последними словами. Одно было хорошо, что, глядя на постель и всего один стакан у початой бутылки водки, можно было сказать, что женщины у него не было. Значит, мальчишник получился вчера с картами и выпивкой.

Все это пугало и настораживало Владимира. Он быстро опускался вниз. Много пил и не пьянел, а потом, резко засыпая, пропадал. Видно, в городке и слухи уже о нем не ахти какие, а ведь он человек женатый. Приедет жена, а ей потом какая-нибудь сука возьмет да и брякнет: «Видела, мол, твоего как-то с официанткой Галей, из офицерской столовой». И тогда, Марина его «съест» и костей не оставит. Тут ему в голову пришел вчера услышанный анекдот: «Встречаются две подруги, одна другой и говорит:

— Сплетням верить нельзя! Мне вон говорили, что мой мужик мне изменяет, а я взяла да проверила. Нет! Не изменяет! Он все время только с другом своим, везде вместе. На рыбалку, в кино, в лес, в театр, везде с ним. Они даже спят вместе!»

Владимир приходил к выводу, что Марина — это его судьба, как карьерная струна. Не подняться ему теперь совсем перед ней и с колен не встать перед самим собой. Начальник БТС, майор Довгаль, позавчера ему такое вливание устроил, что мало не показалось. А, главное, сказал:

— Я тебя, старлей, урою в пехоту. Ты что это так пьешь?

«А что я ему сделал плохого? — рассуждал на больную голову Владимир. — Да, взвод его постоянно в грязи, и он сам с ними гайки крутит, как «лось». А работа технарская неблагодарная. Это на поле можно перед начальством показать, как твой взвод, рота команды выполняет, а тут отремонтировали «Броню» — ушла, вместо нее снова «Т-62» или «БТР-60ПБ» встанет, и опять давай, и опять в три смены. Дома никто не ждет, холодно, голодно. А с друзьями опять радость, вечерняя пьянка».

Владимир посмотрел на фото, стоящее на его столике у кровати, виновато опустил голову перед улыбающейся Мариной и произнес, не поняв сразу, что пробормотал:

— Надоело все, ой как надоело. Прости, Мари! Приезжай, а то я погибну.

Два месяца нет ни одного письма от жены. А хуже, что начал опохмеляться. Но все не совсем плохо. Он научился мало-мальски играть на гитаре и даже петь под нее песни. Запросто запоминает анекдоты, умеет их рассказывать. Он хорошо разбирается в технике, его солдаты уважают и боятся подвести.

Такие мысли появлялись у Цветкова часто, и сегодня их прервал звонок. Это друг-старлей, тоже взводный, по кличке Грок, пришел за ним на променаж в Борзю с первым, после девяти, автобусом, только там можно было найти пивко на розлив и осушить кружечки две, а перед ними и водочки по соточке пропустить. Что будет молодому организму, кроме пользы. Несмотря на холодную погоду, они уехали в город.

Этот-то выход и повернул жизнь Владимира в другое русло.

Драка в кафешке, где они с Гроком пили пиво, вот уже около часа назревала, а точней, как только они появились. Так как они были в гражданке, то не произвели никакого впечатления на местных, которые так и норовили к кому-нибудь, да прикопаться.

За крайний столик подсели вновь прибывшие попить пива офицеры, приковав к себе сразу косые взгляды местных алкашей и бандюганов, так как майор и подполковник были в форме. Борзя — город бандитский и криминальный. Часто бывают убийства. Недавно прапорщика чуть до смерти у кинотеатра не забили. Много в городе и бывших осужденных. Дочь одного комбата какой-то садист изнасиловал, думал, что убил ее, а она оклемалась, выжила. Козла этого забрали в милицию, а говорят уже, что из СИЗО в психушку перевели. Комбат грозился его грохнуть, да его переводить решили в Песчанку под Читу, от греха подальше. А двумя годами раньше офицеры такое мочилово за своего избитого друга устроили в городке, пустив в ход оружие, и в результате один зачинщик из местных был убит, другой в больнице скончался, и очень много было покалечено с обеих сторон. После этой разборки около года тихо было, а последнее время все снова назревает. Борзенские борзеть стали еще хуже.

Владимир дрался хорошо, в последние месяцы после проверки он хоть и выпивал вне службы, но в спортзал ходил, и по груше стучал очень даже неплохо и немало.

Нашли все-таки повод местные выпивохи подраться и понеслось. Цветков, с другом отслеживая ситуацию, были наготове, и, как только началась перепалка и первые махания, Владимир и его друг Грок метнулись к дерущейся толпе и быстро, сбив троих алкашей и задир на пол, отбили от наседавших майора и подполковника. Остальные шестеро, увидев такую перемену в силе и способностях защищающихся, решили ретироваться, не пытаясь даже подымать своих собутыльников. А вот отбитые офицеры оказались из соседнего полка, один был заместителем командира танкового полка, подполковник Дронов. Дронов, говорили, «мужик что надо», много про него добрых слов в городке слышал Владимир. Вторым был начальник полигона майор Корж. Познакомиться с ними поближе пришлось после драки.

— Ну, ты молодец! — похвалил Дронов Владимира, когда они оторвались от местных барыг и выскочили из кафе. — Из какой части?

Владимир представился и представил своего друга. Дронов пригласил двух старлеев и майора в свой неизвестно откуда подкативший «уазик». Потом они затарились водкой и подъехали к подъезду дома Владимира, так как он всех пригласил к себе на квартиру. Дронову Владимир понравился, и через месяц приказом комдива старший лейтенант Цветков был переведен командиром разведывательного взвода в разведроту соседнего танкового полка. Через два месяца Дронов становится командиром этого полка, а Цветков — командиром разведывательной роты. После всех этих перемен и перейдя на другое место службы, Владимир обрел себя, снова он пропадал в роте, пить стало некогда, у него появился дух соревнования и страшно захотелось доказать всем, а в первую очередь себе, что он хороший командир. Все пошло как нельзя лучше. Вот только писем от Марины так и не было. Они нигде не пропали, не застряли, их просто никто не написал. А они ой как тогда были ему нужны. Владимир к проверке роту загонял, и сам устал, но на первой же проверке его разведывательная рота получила твердую хорошую оценку. А это для него была огромная победа.

Дронов им был очень доволен и однажды поинтересовался о приезде супруги с дочерью к нему. После чего Владимир получает отпускной билет и катит поездом в Читу, а оттуда самолетом в Омск на встречу со своей любовью. Хотел позвонить Марине да передумал, решил преподнести сюрприз. За ее молчание обида все-таки была.

 

Глава 4

Артем Шмелев. Мать.

Артем, как только узнал от жены Людмилы, что приезжал Зеленин и встречался с Цветковым по розыску Егора, почувствовал себя не совсем нормально, а тревожно и беспомощно. Его предвыписное настроение сменилось головной болью и нытьем плеча.

«Цветков отправил Виктора назад в деревню, — размышлял Шмелев, — а сам летит в Моздок. Ему сейчас звонить — только портить все. Странно, Виктор вернулся назад?» Обдумывая последнюю информацию от Людмилы, Артем понимал, какая беда свалилась в очередной раз на Зеленина. Находясь в стенах госпиталя, он знал, что помочь своему другу ничем не может, по крайней мере, больше, чем генерал Володя Цветков.

Артем стал внимательно смотреть по телевизору новости из Чечни. — Вот приземлился «Ми-26», из него выходят бойцы, видимо, прибыли на замену. Артем вспомнил снова тот «Ми-26», который 10 мая вез его в Моздок. Артем летел на Сахалин, на последнюю встречу с мамой. С КП седьмой тактической группы он, по распоряжению командующего, вертушкой добрался до Кизляра.

В Кизляре его ждал вертолет «Ми-26», где командиром был Валерий Петрович Павлов, а просто его звали в отряде Петрович. Петрович Артема знал по прошлой командировке и встретил его, как старого боевого друга. Зная причину срочного вылета, Петрович от себя и всего экипажа выразил свое соболезнование Артему.

— Ты, Тема, держись, тебе на Сахалин добираться, это не ближний край, мы вылетаем в Моздок, а там тебя сразу перебросят на Беслан. В Беслане «Тюльпан» от федералов грузится, это единственный рейс на Москву сегодня. Так что с Богом! — сказал Петрович.

Артем часто потом вспоминал Петровича, это благодаря ему он успел прибыть в Беслан. А дело пошло не по намеченному плану. Когда до посадки оставалось пятнадцать минут, то Петрович, уточняя у диспетчера, какой борт пойдет дальше, понял, что где-то произошел сбой, и вертушка на Беслан не запланирована. Командир Ми-26 принял решение самостоятельно идти на Беслан и об этом доложил диспетчеру в Моздок. Диспетчер возмутился и категорически это делать запретил. Петрович настаивал. Он знал, что до отправки «Тюльпана» остается час сорок, и ждать там одного полковника никто не будет, да и самолет не ВВ МВД, а с Министерства обороны. После некоторой перепалки с диспетчером командир самостоятельно, рискуя потерять должность, получить строжайшее взыскание и, в конечном счете, потерять все, что связано с авиацией, взял курс на Беслан. Артем, понимая, чем может все это закончиться, попытался изменить ход событий.

— Петрович, давай лучше в Моздок, а там я как-нибудь сам.

— Кончай Артем, — кричал Петрович, я этих деспетчеров знаю, и пугать никого не собираюсь, и мне надоело это постоянное дерганье людей, зажрались они там в Моздоке. Я еще перед вылетом объяснял им ситуацию, и по хрену, все у них там спокойненько и пристойненько, а тут человеку мать в последний путь проводить надо, — очень громко ругаясь, возмущался командир вертолета.

— Спасибо тебе, Петрович! — сказал Артем. Он понимал, что на карту поставлена честь и порядочность против разгильдяйства и похеризма, и первое в противостоянии этом редко побеждало сразу.

Но, не пролетев от курса и пяти минут, Моздок сообщил, что на 10-й площадке аэродрома их будет ждать «Ми-6», для отправки полковника Шмелева в Беслан.

Петрович и экипаж ликовали. «Ми-26» снова взял курс на Моздок. Артем тоже был рад, но знал, что за самостоятельный уход с курса по головке Валерия Петровича не погладят, хотя отошли они всего-то ничего. Все зависит, как поведет себя диспетчер Моздока. А быть может, они вышли на руководство авиацией и те, уточнив у Антонова, дали добро. Тогда все будет нормально. А как только приземлились, «шестерочка» на парах подхватила Артема, и сразу пошла на Бесланский аэродром. Армейцы, молодцы, ждали. После подъема Артема по трапу в «Ан-12», «Черный тюльпан» закрыл люки, уверенно вышел на взлетную и, набрав нужную высоту, взял курс на Москву.

От Москвы до Хабаровска лету восемь часов, без посадок на дозаправку. Шмелев вспоминал вылет из Чечни и думал: «Если б не командующий Антонов, то никуда бы сегодня не улетел». Оказывается, в Беслане борт ждал полковника два часа, так как ему дали вылет раньше в связи с прогнозом грозовых разрядов в северо-восточном направлении. А ждал, как сказал командир «Тюльпана», потому, что начальник авиации пообещал командующему Объединённой группировки Антонову, что дождется его полковника. Вот он, налицо генерал Романов. Стал бы «Тюльпан» дожидаться одного кого-то без особого на то распоряжения, пусть у него хоть вся семья умрет, когда у него на борту десятки трупов и десятки раненых. На войне многое по-другому, но чувство взаимопомощи, памяти, особенно оказание помощи раненому на иной высоте, чем на гражданке. Так что выполни командир самолета приказ из Москвы на срочный вылет, то и не успел бы Артем в последний раз повидаться и проститься с мамой. Дело в том, что на следующий день борта на Москву не планировалось вообще ни из Моздока, ни из Владикавказа, ни из Беслана. Редкий случай, но так получилось.

О генерале Романове Шмелев мог рассказывать часами. В этом человеке сочеталась организованность и собранность, требовательность с интеллигентностью и скромностью. По своему поведению генерал напоминал русского офицера, капитана Кольцова из кинофильма «Адъютант его превосходительства», которого замечательно сыграл артист Юрий Соломин. Всегда опрятен, спортивного телосложения Романов был настолько доступен и притягателен, что вряд ли кто сомневался в его искренности, честности и правильности. И эти постоянные перелеты на вертушках, «ползание» на транспорте в виде БТРа или танка по разбитым чеченским дорогам и бездорожью не согнули его, не пригибали его к земле, а наоборот, возвышали над тем, что пытались сфабриковать некоторые правозащитники, не говоря уже о врагах. Но интересно, что этим они вызывали еще большее уважение к командующему, у всех, от рядового до генерала.

Артем гордился тогда и гордится сейчас, что имел честь служить под руководством такого умного и настоящего командира-генерала.

Когда офицеры в Главном управлении Внутренних войск узнали о назначении командующим внутренними войсками Романова, Артем не заметил их единодушного ликования. Офицерский люд за это тайно и полутайно выпивал дня два и вспоминал добрыми словами бывшего командующего Куликова А.С. за выдвинутую вместо себя кандидатуру.

В Москве Артема встретил подполковник Билентьев из их отдела и вручил отпускной билет и деньги. В Хабаровске офицеры Восточного округа помогли первым рейсом улететь на Южно-Сахалинск. Время работало не на Артема, и если в Чечне еще было раннее — раннее утро, то на Сахалине день шел на убыль. Остается меньше суток до похорон мамы. Самолета до Александровска нет, они просто туда уже не летают, поезд идет поздно, в 23.15, и только в лучшем случае он сможет прибыть к пятнадцати часам домой. Это поздно.

Наталья, сестра Артема, проживающая в Александровске, сообщившая эту страшную весть о смерти мамы жене Артема Людмиле, с похоронами решила не затягивать, а все сделать по христианским обычаям и по просьбе умирающей мамы.

— Умру я дочка, то никого не ждите, покудова съедутся, хороните меня в полдень на третий день и без всякого оркестра. На памятнике не звездочку, а крестик поставьте. Все, что осталось от нас с Витей, пусть Артемушка разделит. Чует мое сердце, все приедут проститься со мной, вот только сынок мой дорогой сейчас очень далеко. Но Артем приедет, я знаю.

Наташа сидела и уже не перебивала мать, которая через несколько минут снова «уйдет в отключку». Смерть уже не днями, а часами подбиралась к Анастасии Ивановне. Уколы помогали, но ненадолго. Когда Наташа попыталась узнать, где Артем сейчас, мать ответила:

— На войне он, доченька! — и добавила: — Он живой, с ним ничего не случится, с ним Бог!

Когда Наталья узнала от Людмилы, что Артем в Чечне, то никак не могла понять, откуда у матери была такая уверенность и информация, ведь она почти ничего не видела и не могла читать, да и разговоров на эту тему не было. Хотя, что было удивляться, мама была часто предсказательницей. Она с точностью до часа могла предсказать неожиданных гостей, или письмо, или погоду на ближайшие часы и сутки. Нет письма от сына — месяц-два она будет молчать, а потом вдруг засуетится и скажет:

— А ну, Витя, выйди на улицу, там почтальонша идет, и письмо от сыночки несет.

Нехотя, по первости, выйдет к ограде Виктор, глянет на дорогу, а там и вправду почтальон идет.

— Здравствуйте, — скажет она и протянет письмо от сына.

С Южного выехали после двадцати часов на «УАЗ-469» с милицейского батальона внутренних войск в сопровождении бравого капитана, заместителя командира батальона по технике и вооружению. Водитель и капитан уже дважды поменялись местами. Дорога была тяжелая. Местами на перевале еще лежал снег и лед, много бегущих и размывающих дорогу ручьев. Где-то в районе четырех часов вождения за рулем уснул капитан. «УАЗ» потащило вправо к обрыву. Артем не спал и, несмотря на то, что мысли его были далеко от дороги, успел схватить руль левой рукой и отвернуть автомобиль от новой трагедии. Благо, скорость была не более пятидесяти километров в час. Капитан очухался, резко затормозил и остановился. Он, чувствуя свою вину, молча открыл дверцу и вышел освежить голову. Артем закурил и тоже вышел из машины. Небо наполовину было закрыто замершими черными тучами. Отдельные звездочки и всего два каскада от всех созвездий все-таки пробивали свой свет на сахалинскую землю. И снова Бог уберег Артема, а с ним и его спутников от смерти. Артем объяснил капитану, что дальше дорогу знает хорошо, что имеет свой «УАЗ», что абсолютно не хочет спать и то, что завтра, то есть уже сегодня у них с водилой будет еще много работы. Капитан подчинился и уступил место за рулем полковнику. Через четыре нелегких часа дороги Артем затормозил у своего дома на улице Луговой. На заднем сидении спокойно продолжали спать капитан и водитель.

Калитка открыта, дверь дома на крыльце распахнута, у крыльца крышка гроба и кругом тишина. Небо пасмурное, будка пустая, собак не видно. Артему стало не по себе. Ребята продолжали крепко спать в машине. Когда Артем открыл дверь в кухню, то сразу через проход в комнату увидел гроб с телом мамы. Он снял, свой берет и застыл в дверях, боясь пошевелиться, чтобы не нарушить эту звенящую грустью тишину дома, в котором такая она была впервые. Никто его не встречал. Не успел он это подумать, как в проеме появилась сестра. Она смотрела не то испуганно, не то удивленно, да и если б не военная форма, вряд ли она могла сразу признать в этом бородатом человеке своего брата. Они молча обнялись. Сестра тихо плакала. Артем прошел к гробу и поцеловал мать. Она лежала с закрытыми глазами, сильно похудевшая, красивая для своих лет и будто б улыбалась. Артем сначала сидел у ее головы молча, а потом сказал:

— Вот я и вернулся, мама. Прости, что не застал тебя, прости, что так долго не приезжал к тебе и не писал. Он не плакал, он не всхлипывал, слезы сами скользили горькими капельками по его щекам. Потом он осмотрел дом, и они вместе с сестрой стали обдумывать дальнейшие действия по похоронам. Сестра Артема работала в паспортном столе городской милиции. Начальник милиции полковник Николай Соломко выделил миллион рублей, по сегодняшнему это не более пятнадцати тысяч рублей. Однако это была хорошая материальная помощь. На эти деньги Наташа заказала кафе для поминок, а на свои сбережения гроб, атрибуты и венки от детей и внуков. Родственники, кроме Дербенёвых, не сильно раскошелились, они еще просто не подъехали, а в основном прибыли к выносу гроба из дома. Сестра говорила Артему: «Хорошо, Тема, что ты приехал и успел, а то бы я маму все равно похоронила сегодня, как она просила. И я бы не смогла сутки прокормить приехавших на похороны родственников».

Младшая сестра Артема Анна прилетела из Хабаровска. Меньше двух лет назад она похоронила своего мужа Евгения, трагически погибшего на реке Амур. Теперь одна воспитывала двух пацанов. А у Натальи тоже семейная жизнь не сложилась как надо. Муж ее Алексей был родом из Забайкалья. Всем был хорош, пока не пристрастился к спиртному. А как умер его тесть, которого он уважал и побаивался, то совсем с колес сошел. С работы выгнали. Стал таскать, на продажу, вещи из дома тещи. Мать последнее время находилась в их квартире, а Алексей жил в ее доме как охранник, где устроил притон алкашей, да и не только мужиков, но и женщин. Добрая такая душа у Алексея была, всех привечал. Наталья терпела, терпела и решилась на окончательный разрыв. Почти за месяц до смерти матери она выделила Алексею денег на дорогу, и они расстались. Алексей уехал в Бурятию, село Гунда, откуда и по сей день пишет жалостливые письма сыну Сергею о своем одиноком житье-бытие в тайге. Тайга, рыбалка, охота — это было выше всего того, что он смог нажить на Сахалине. Да Бог ему судья. До запоев это был добрый, отзывчивый человек. С Артемом они всегда дружили и как-то находили точки соприкосновения. Водка не одного хорошего человека сгубила.

Все начало рушиться, когда Артем похоронил в 1992 году, 18 апреля, отца. Отец с сыном были очень дружны, поэтому смерть отца для Артема была страшной трагедией. При каждой очередной встрече с родителями Артем и отец могли говорить и говорить всю ночь напролет. После похорон Артем почувствовал приближение новой эпохи, эпохи развала домашнего очага и отдаленности от родственников, так как отец-то и был тем главным связующим звеном семьи и родства. С 1992 года пошло и поехало, в 1993 году трагически погибает Евгений, муж младшей сестры Анны, в марте 1995 года разводится со своим мужем сестра Наталья, в мае этого же года умирает мама.

После похорон матери Артем жил в родительском доме, а после девяти дней выехал тем же «уазиком» в Южно-Сахалинск. Когда он сел в самолет и за бортом оставались сопки, лес и берег Сахалина, он понял, что разорвался мостик между ним и Сахалином, что нет у него теперь ни отца, ни матери. Он почти уткнулся в иллюминатор и тихо плакал, плакал от потери самых близких ему людей, от душевного расстройства, от бессилия что-либо изменить, от войны с погибшими и калеками, от разлук, от неустроенности в семье, от того, что творится в Стране, и, наверно, от усталости быть в напряжении, от ответственности. Все было в тот момент очень плохо.

 

Глава 5

Виктор Зеленин. Чечня.

Благополучно прибыв со спецназом в Ханкалу, Зеленин быстро врубился в обстановку, да и капитан Уваров мог четко, без лишней шелухи объяснить, что хотелось ему узнать. Бойцы, уточнив некоторые подробности о Самурае, попросили капитана организовать как бы мастер класс по рукопашному бою. Для этого они поставили небольшую палатку на десять человек, застелили землю в ней досками, которые спецназовцы тиснули из соседнего автопарка, сверху набросали маты, матрацы, тряпье разное и застелили все это брезентом с БМП-1, которая дожидалась отправки в капитальный ремонт. Получился такой аккуратный мини-спортзал. А Зеленин, с нетерпением ждавший каких-нибудь сведений от Уварова, согласился на просьбу бойцов позаниматься в мини-зале. И, как только к вечеру угомонились с обустройством, в палатке начались познавательные тренировки.

Виктору самому было интересно позаниматься с «профи», и еще он ради того, чтобы его никто из бойцов не подставил, готов был поделиься и отдать самое ценное, чем владел сам. Бойцы были подготовлены хорошо и схватывали тонкости приемов влет. Правда, проводили их на своих товарищах очень жестко. От недостаточности навыков и неумения контролировать силу болевых захватов и удержаний начали травмировать друг друга. Зеленин постоянно напоминал о том, чтобы сначала научиться в замедленном темпе правильно выполнять все элементы приемов и не испытывать на прочность сухожилий своих товарищей. Новая струя в качестве защиты спецназу понравилась очень. Особенно им понравилось, как это делал полковник! Он спокойно мог повалить даже самого забыковавшего бойца и, что характерно, никому не причинил ни одной травмы. Так чувствовать партнера мог только настоящий мастер. Всем было интересно. С каждой минутой, движением Зеленин завоевывал нормальный авторитет у спецназа. Когда закончилось занятие, наверно, каждый поймал себя на мысли, как здорово не помнить о войне, о том, что командировка только началась и впереди еще много испытаний и тревог.

Ночью, где-то около часа, Уваров разбудил Зеленина. Они вышли из палатки и отошли от нее шагов на двадцать, чтобы их никто не услышал. Уваров почти шепотом изложил обстановку:

— Недолго музыка спокойная, Степаныч, играла, недолго фраер танцевал. Это не к вам, это я просто так для начала разговора.

— Ладно, не томи капитан. Что нового из штаба?

— В четыре утра подъем, в пять выходим я и со мной 12 человек.

— Куда?

— Федералы проводят операцию вблизи одного аула, это километрах в двадцати пяти от Грозного. По нынешним дорогам не близко. Наша задача войти в соседнее село и там ждать команды на дальнейшую работу. Мы идем на двух БТР-70, ребята с 22-й Оброн (бригада оперативного назначения) на трех БМП. Но самое главное, товарищ полковник, мы идем в те места, где пропал ваш сын и его командир. Сопровождения на марше не будет. Вертушки будут на парах, но только по вызову, через первого. Вы пока остаетесь здесь со старшиной, и не высовываться. Если в случае обхода найдут, то я вряд ли смогу помочь.

— Стоп, капитан, ты меня недооцениваешь. Я могу пригодиться и в бою. А так, как мы выходим к тем местам, где был Егор, то зачем я тогда здесь?

— Это большой для всех риск. Да и что вы сможете узнать?

— Через местных можно прочухать некоторый «свет». Не всегда десантура попадает в засаду под полный расклад не в нашу пользу. А значит «духам» бальзам на душу. Они любят прихвастнуть перед своими односельчанами героическими действиями. Смотрите, какие мы крутые, нам и десантники нипочем. Кроме того, я знаю неплохо Коран, знаю традиции мусульман. Молитвами через Аллаха, для их же блага. Аллах Акбар! Обещаю послушание и максимальную помощь во всем. Буду признателен за оружие любое, хотя бы нож и пару гранат.

Уваров задумался. Достал сигарету и, пряча ее в ладони, стал курить.

Зеленин терпеливо ждал. Он уже знал, что капитан с характером и давления на себя не позволит.

— Ладно, бронежилет и все остальное получите у старшины. Я уже с ним на этот счет говорил. Отговаривать не стану. Все закручивается по полной резьбе. Но есть одно требование или просьба, как хотите, так и понимайте.

— Да, я слушаю, — быстро сказал Зеленин.

— Я командир группы! Ты мой боец! Я могу назвать тебя как хочу и послать тебя куда хочу. Никаких инициатив. Никаких привилегий. Вы поняли?

— Да, я понял, товарищ капитан, и обещаю. Слово офицера! Зови меня на «ты», так будет удобней и мне, и тебе.

— Хорошо.

— Есть и у меня тоже просьба. Будет, вдруг, заваруха и будут пленные, то пусть ребята поаккуратнее с ними. Мне нужна от них информация.

— Нам она тоже нужна. Операцию проводит ГРУ. Прошу не лезть без меня к ним на глаза, а то они ребята ушлые, вычислят быстро.

Операция.

Колонна из пяти бронированных машин не шла, а летела по такой плохой дороге. Зеленин не любил ездить в десантных отсеках, но его место было указано Уваровым, где он молча устроился на холодном откидном сидении. Но сидеть было невозможно от постоянного кидалово. Правой рукой он держался за рукоятку, а левой держал свой автомат. Полковник Зеленин поймал себя на мысли, будто едет он как курсант военного училища на учения, и пока у него одна задача: добраться до привала, а там будет обед. Назад их повезут в теплом автобусе. Уставший, он войдет в казарму, а там дневальный скажет: «Зеленин, тебе письмо». Виктор обветренными руками раскроет конверт, отойдет в сторонку и прочтет: «Здравствуй, дорогой и любимый Витя! Прошла неделя, как я отправила тебе письмо и не выдержала без общения с тобой больше ни дня, снова села поговорить через письмо. Я считаю каждый денек до нашей встречи. Родной мой, как ты там служишь, как учишься? Потом Виктор «летит», как только появляется время, в Ленинскую комнату и пишет все о себе, о взводе, о ребятах, уезжая в мыслях все ближе к Сахалину, к той, что так сильно его любит и ждет.

Вдруг так тряхануло, что все внутренности наизнанку. Мысли разом вернулись в БТР, а воспоминания не пропали, они вновь спрятались в голове до лучших времен.

Через полтора часа подъехали к поселку. Заглушили движки. Зеленин выглянул из люка, светало, лаяли две-три собаки, черные силуэты спецназовцев исчезали в сторону поселка. Наводчик наблюдал в прицел, молча покручивал башенку в разные стороны ручным приводом. Водитель устало откинулся на спинку сидения и мечтал затянуться сигаретой. Они были втроем и пока без дела. Скоро ноги начали мерзнуть. Зеленин посмотрел на часы, прошло двадцать минут, как ушел спецназ. А вот и первая очередь, взрывы гранат и снова длинные очереди.

— Ну, началось, заводи движок, водила, — сказал наводчик водителю.

Водитель завел двигатель. Наводчик включил электропривод, дослал патрон в патронник и приготовился. Зеленин сел на свое сидение и пока не знал, к чему быть готовым. Нет ни связи, ни команд, что там творится? Но по стрельбе и подымающимся черным дымкам можно было понять, где примерно идет бой. Вдруг БТР так качнуло и вдарило по ушам, что Зеленин, нагнувшись, увидел в тримплексе, справа, метрах в десяти от них, у изгороди, горящий бронетранспортер. Наводчик застрочил из пулемета. Зеленин, не отдавая себе отчет, что делает, сиганул из открытого люка на броню, перевалился через борт и упал на землю, чуть-чуть припорошенную снегом. Он сразу увидел как будто из земли выросшего «духа» с трубой в руке — гранатометчик. Также машинально Зеленин снял автомат с предохранителя, резко повернув его в сторону гранатометчика и нажал на спусковой крючок. «Дух» завалился. Рядом с ним вырос другой и, забирая трубу, вел бесприцельный огонь в сторону Зеленина.

Зеленин стрелял, но «дух» исчез. Тут из горящего БТРа послышался раздирающий крик. Интуитивно Виктор рванулся на крик, но сразу почувствовал только теперь в занемевшей ноге такую боль, что чуть-чуть не заорал на весь аул сам. Он понимал, что промедление смерти подобно, гранатометчик будет стрелять теперь в их БТР, а там двое бойцов. Превозмогая боль, он резко отполз в низину за бронетранспортером и вновь увидел целящегося духа, а рядом с ним завалились еще два и устроившие такой «тарарам», но Зеленин стрелял только в гранатометчика. Гранатометчик завалился вместе с трубой. Наводчик в «бэтере» молодец, стал помогать, и они вместе завалили еще двух бегущих вдоль забора. А двое, минутой раньше прибежавшие к гранатометчику с огневым прикрытием, смогли вернуться за забор. Виктор вдруг понял, что из недостроенного дома его видно, как на ладони, и он делает огромные усилия, чтобы пробраться к забору, благо уже из горящего бронетранспортера шел черный дым, прямо на этот домик, и, видимо, не было достаточной видимости у боевиков, чтобы расстрелять хромого стрелка.

Зеленин решил под дымовой завесой пробиться через дыру в заборе ближе к дому. С обратной стороны он сразу увидел трех духов, бегущих вдоль забора на него, и он почти в упор их расстрелял. Тут сразу из домика, не достав прицельно, пока Зеленина, «духи» прошивали забор через дым в решето. Виктор разглядел силуэт в окне и дал туда последнюю очередь из второго рожка, который переставил, отползая еще за бронетранспортер. А потом вдруг так жахнуло по забору, одни щепки полетели. Не выдержал, видно, «чех» и лупанул наугад. И оказался прав. Зеленин до боли вжался в землю, но поплыл и потерял сознание. Очнулся — все качается, и очень горько во рту. Но он слышит, почему он слышит нерусскую речь, ведь его контузило наверняка.

— Нет, это не чеченцы, это афганцы. Их-то язык он узнает и глухим.

— Он пришел в себя, — сказал один из душманов.

— Спроси у него, сколько вперед ушло солдат и кто они? — произнес второй.

Душман, наклонился к полулежащему Зеленину и с большим акцентом спросил по-русски:

— Ты кто? Зачем пришли? Сколько вас? Говори неверный пес.

Зеленин оценил обстановку. Это, видимо, афганские «духи».

Все, живым они его не отпустят. Это ясней ясного. Это конец.

Зеленин моментально сконцентрировался и понял, что ни руки, ни ноги у него не связаны. Видно, не успели, как только затащили его в дом, он пришел в себя, и они начали допрос. Их было трое. В проеме окна спиной к нему стрелял снайпер по отходящим из аула спецназовцам, и ему явно было не до пленного, второй был ранен и сам бинтовал себе ногу, автомат лежал рядом с ним. Третий, задав вопросы, схватил Зеленина за отвороты куртки и стал трясти его. И, конечно же, он сделал все неправильно. Они расслабились.

— Они рано расслабились, — подумал полковник — Все остальное произошло правильно и быстро. Резкими движениями рук Зеленин ударил «духа» по ушам. Тот откинулся назад, падая в сторону снайпера в проеме окна, а за ним летел «Самурай» и, переступив через него, нанес удар в открытую шею боевику. Мгновенно перехватив винтовку, Зеленин начал стрелять, сначала в снайпера, а потом, увидев направленный автомат раненного душмана, выстрелил, не целясь в него, последним патроном. Винтовка замолчала. Встать полковнику не получилось, боль сковала всю ногу, но, видя то, что бородатый, начинавший допрос, зашевелился, Зеленин, собрав всю силу, все-таки прыгает на врага и наносит ему удар правой рукой в челюсть. «Дух» затихает.

— Это удача, надо его связать. Афганские «духи» знают многое, очень живучие. Это язык! — размышлял Зеленин, а сам уже связывал ремнем от автомата руки пленнику.

В этот момент в проеме дверей появился спецназовец, это был капитан Уваров. Зеленин попытался встать, но все-таки боль настигла и его мозг, закружилась голова, и он, цепляясь за «духа», потерял сознание. Очнулся уже в том же бронетранспортере на подстеленном матрасе. Болела сильно голова, и тянуло ногу.

— Опять контузия, — подумал Зеленин.

Пятью минутами раньше пара вертушек забрала двух «двухсотых» и пять «трехсотых», трех из них очень тяжелых. Забрали и пленника, которого начал связывать Зеленин. Такого бойца, как «Самурай», с травмой ноги надо было тоже отправлять с вертушками, но Уваров не решился принять такое решение без согласия Зеленина, а тот был в отрубе. Пошла быстрая загрузка без остановки винтов, и почему-то Уварова не «толкнуло» к оказанию экстренной помощи «Самураю». Он как-то был за него спокоен и, вернувшись на БТР, увидел лежащего, но живого и даже подмигнувшего ему полковника.

Нет необходимости рассказывать читателю, что чувствовали бойцы, потеряв своих боевых товарищей, сколько горя еще войдет в дома родственников и любимых погибших ребят.

Вечная им память!

Они выполнили свой воинский долг, они погибли в бою героями. А вот по чьей вине, это вопрос. История разберется. Они, солдаты России, выполняли приказ.

В целом операция была выполнена успешно. Спецназ хоть и с потерями, но свою задачу выполнил. Потерь могло быть гораздо больше, не окажись в составе группы спецназа полковника запаса, боевого офицера, ветерана афганской войны Зеленина Виктора Степановича — «Самурая». Оказалось, полковник один уничтожил семь боевиков. Двух еще с помощью наводчика и одного пленил. За такое умение воевать — Героев дают. Но Зеленин ни в одной из воинских частей не числится. Уварову, по прибытии, в отчете пришлось выкручиваться и врать, а он этого не любил. Зеленин посоветовал капитану все подогнать под погибших, чтобы представить их к главным наградам посмертно.

— А реально, капитан, какие еще нужны подвиги? Ведь они и так отдали самое дорогое, что у них было, это саму свою жизнь. Не забудь, брат, тяжелых раненых, им награды очень помогут потом бороться за выживание и проживание, протезы, коляски и моральную поддержку, за приспосабливание на гражданке. Не скромничай, за подчиненных проси по полной, как сможешь, а там, наверху, подрежут в аккурат, — сказал полковник и добавил: — Обо мне не беспокойся, настоящий офицер должен уметь это делать, это его профессия, я за собой героизма не чувствую, а значит, ни на что не претендую.

Бойцы группы понимали, что своими действиями «Самурай» сковал план духов уничтожить бронетранспортеры и зайти в тыл ушедшим вперед спецназовцам. Бойцы все побывали в палатке, где отлеживался Зеленин. Кто-то назвал его «Дедом» и пошло между собой, при разговоре о нем его стали называть только Дедом.

Спецназ о «Деде» говорил уважительно и даже с гордостью.

Сильное растяжение сухожилий правой стопы дало о себе знать, нога набухла, встать на нее было невозможно. Надо отлежаться. Сколько — трудно сказать. Зеленин знал, как надо лечить такие серьезные травмы. Старшина приносил ему все, что тот просил, и даже сам мастерски делал тугие перевязки и прикладывал мази и компрессы.

Уваров всячески пытался у имеющихся на тот момент пленных узнать что-нибудь о десантниках, но их быстро отправили вертушкой на Моздок. Зеленин все больше понимал, что его затея найти сына без помощи руководства — это его погибель. То, что при первой вылазке он отделался растяжением, это — удача! Благо, он остался на этом свете, а не ушел в другие измерения. Нога приковала его к постели, информации никакой, что есть нового у Цветкова, он не знал, и узнать нет никакой возможности. Через два дня он стал потихоньку ходить. Бойцы где-то достали ему полукостыли. Торжественно вручили, как боевой трофей. «На вечную память», — подшучивала молодежь. Шутили, смеялись, а в спортзальчик «Деда» не звали, но сами в нем, падая, охали да ахали, значит, проще говоря, отрабатывали приемы.

На третий день Уваров принес для полковника плохую новость.

 

Глава 6

Генерал Цветков. Измена.

Генерал второй день в Моздоке, а результаты по поиску Егора Зеленина плохие. Сегодня он опять спал всего-то чуть больше трех часов и в шесть, проведя утренний туалет, вышел на улицу, поджидая водителя, подумал, глядя на деревья, покрытые инеем:

— Десять градусов мороза, да это разве мороз, вот в Монголии или Забайкалье это морозы, от сорока до пятидесяти градусов доходило.

Владимир вновь подумал о Марине. Он всегда, как только вспоминал о холоде, почему-то вспоминал и Омск, и Монголию, и Забайкалье, а с ним и свой нежданный приезд из Борзи и как его встретила жена Марина.

«Ту-104» приземлился благополучно на бетонку взлетно-посадочной полосы Омского аэропорта. Владимир, когда стюардесса объявила о прибытии самолета и температуру за бортом, посмотрел на часы, на которых стрелки приближались к двадцати двум часам местного времени. В Чите, когда он дожидался своего рейса, хотел все-таки дать срочную телеграмму о своем вылете Марине, но потом снова передумал. Что-то его сдерживало, а сдерживало ее молчание. Ему страшно хотелось повидаться с дочкой, а на Марину все-таки была некая обида. Обида глушила напрочь его пылкую и безудержную тягу к жене, особенно первые два месяца пребывания в новой обстановке, суровой погоде, среди новых и чужих людей, где так хотелось кому-то искренне поделиться. «Вот есть же семьи, которые приехали в Борзю вместе с мужьями, без всякой разведки. А моя вечно брыкается, все что-то доказывает наперекор. Вечные неудовольствия и все новые запросы, — и он почему-то снова вспомнил тот отпуск на Сахалине: — Что тогда я ее одну домой не отправил? Пусть бы катила в Омск, а он бы спокойно догулял отпуск дома и приехал. Зато бы и характер свой показал».

Владимир тогда по прилету с аэровокзала взял такси, в которых недостатка не имелось, и поехал на улицу Ленина, к родителям Марины. По дороге в голову лезли всякие нехорошие мысли: «А вдруг ее нет дома, однако ее мать точно знает, где дочь. А вот его дочь Татьяна наверняка у них, любимая внученька все же».

Двери открыл удивленный отец Марины. Тесть сначала даже растерялся, видимо, так как долго смотрел в глазок и не сразу открыл дверь. Теща явно не спешила выходить из спальни, хотя была суббота, а в субботу в 22.30 спать еще как-то рановато ложиться. Марины, как он и предполагал, дома не оказалось. Потом тесть засуетился, давай на стол еду ставить, выпивку и засыпать попутно вопросами о службе, перспективах, здоровье, климате, погоде и т. д. Тесть вынес свою похвалу за новое назначение своего зятя. На вопрос Цветкова: Где Марина? — сказал, что не знает: «Надо, мол, у жены спросить». А когда якобы обрадованная теща целовала троекратно зятя, она, видимо, уже придумала ответ в защиту дочери, «басню про белого бычка»: — Марина много работает, устает и пошла с подружкой в кино на какой-то новый фильм, а потом останется у нее ночевать.

В целом, эта сказка Владимиру нравилась, так как она еще оставляла надежду. Однако внутренний голос кричал: «У мужика она! У мужика!». Но Владимир умел сдерживать свои эмоции и дал понять родителям, что они его убедили.

Он долго стоял у кроватки дочери. После выпитого спиртного с тестем за поздним ужином Владимир почувствовал страшную от поездки усталость. Он по-доброму поблагодарил родителей и ушел в комнату, где многое ему напоминало о Марине. Его прогноз, что Марина ему изменяет, постепенно входил в силу. Он долго не мог уснуть. Выходил два раза курить. Слышал разговор родителей Марины из их спальни на повышенных нотках. Тесть, как всегда, в целом был на стороне Владимира, но, видимо, влияния на дочь последнее время не имел, а значит, и информацию от дочери и жены получал мизерную и не всякую.

Цветкову вдруг захотелось пойти и искать, найти и застукать. А может, она действительно у подружки? Но чтобы у ее подруг дома не было телефона — это полный абсурд, не дружила Марина с такими подружками. Правильно говорил мой Батя: «Не женись на девушке из богатой семьи да из столичных городов, она, эта москвичка, все норовить будет сбежать из гарнизона в свое метро да в театр, а ты ей там, где это все возьмешь? А где побег, там и измена, а не измена, так причина, лишь бы не ехать к ненормальностям офицерской жизни. Вот так, сынки», — наставлял он своих сыновей.

— Но любовь — это сильная правда — размышлял лежа Цветков, — вскружит голову победой первой в постели, потом ласками, потом гордостью, что, мол, такой красавицей завладел. И пойдет, и поедет. Но разве мы слушаем старших? Надо самим проверить, попробовать, шишек набить, а потом еще и детей учить неправильно. Снова так же вдалбливать, вместо спокойных и рассудительных поучительных рассказов из жизни преподносить это как бы, между прочим, все портим нравоучениями. А надо бы терпеливо, грамотно преподносить, с примерами. Но, опять но! «На ошибках учатся, — сказал ежик, слезая с половой щетки», — размышлял Владимир, — Любовь, наверно, это когда ты всегда хочешь видеть эту женщину», — с этими мыслями Владимир уснул.

Проснулся Цветков около пяти часов. Все еще спали. Голова почему-то раскалывалась на части, хоть и выпил-то совсем ничего, при тесте скромничал, а ведь так хотелось напиться вчера. Владимира мучила какая-то гадкая навязчивая идея съездить в Черемушкинский военный городок при училище. Ключи от их квартиры у него есть. Он быстро оделся, взял листок бумаги и написал: «Мама, папа! Я у товарища по училищу, буду к обеду. Так надо. Владимир».

Тихо, стараясь никого не разбудить, Владимир вышел на улицу, по которой никто еще не ходил, хотя где-то в соседнем дворе журчал движок «Москвича» и по улице Ленина проскакивали редкие легковушки. Свободное такси подвернулось сразу, и вот он мчится по знакомым местам Омска. А вот и родное училище, танкист на постаменте при входе в учебный корпус, напротив березовая роща, где стояли когда-то палатки для абитуриентов.

Городок спал. Еще не было шести утра, а он уже поднимался на третий этаж, где находилась их первая квартира с Мариной.

Черемушки.

— Это хорошо, что в квартире нет телефона, а то бы мать Марины уже предупредила дочь, — рассуждал, подходя с плохим предчувствием к своей квартире Владимир. Он остановился у двери, достал ключ и, прежде чем попытаться открыть дверь, стал размышлять и прислушиваться.

— А что, если, действительно, она с мужчиной. Что делать? Развернуться и уйти? Избить мужика, если получится? А получится — это точно. За последние полгода он не вылезал из спортзала в любой свободный час. С водкой завязал почти накрепко. Сам любовался собой другой раз в зеркало, да заглядывал, крадучись, к телефонистке на квартиру. Силушка перла по утрам, просто караул! Надежда, которая год, как развелась со своим майором из КЭЧи и жила в двухкомнатной квартире в соседнем подъезде со своей четырехлетней дочкой, Владимира за его приходы боготворила и всегда ждала. Приходил он не часто к ним, да всегда после двадцати трех, и уходил до шести часов утра.

Почему он сейчас об этом вспомнил? Наверное, какой-то стопор держал его ревность от страшного поступка. А ведь она имеет полное право так же бегать к мужикам. Хотя нет, она ведь жена офицера. Да, странные у меня рассуждения. Мне можно, а ей нельзя. И все-таки ей нельзя. Да, мне можно, я ведь в лишениях и не за себя я, что ли, на этом танке сидел за рычагами, я, что ли, был руководителем вождения? От всех этих мыслей, от этой какой-то неразберихи стало не по себе. Только бы сдержаться, только бы не натворить беды. Да что это я так уверен, что Марина в квартире и не одна?

Владимир вставил ключ в скважину замка и пытался провернуть его, но он не проворачивался. Владимир вспомнил, что сам ставил такой замок, и на ночь он всегда фиксировал флажком поворотный механизм. Что делать? И он, не раздумывая, нажал на звонок. Каждая секунда стала минутой, минута — часом. Глазка на двери не было. За дверью тишина. И когда он хотел нажать снова на кнопку, то услышал:

— Кто там?

Это была Марина. Это был ее до боли родной и любимый голос.

А дальше, как в кино. Он ответил ей, и наступила снова тишина. Казалось, так тихо и не бывает, что даже слышно, как часы его тикают. Мелькнула мысль надавить на дверь и войти, так сказать, внезапно вломиться, с заменой потом замка. Но вместо этого он снова нажал на кнопку звонка. За дверью еле слышны голоса, но их было двое. Когда дверь распахнулась, то Марина, уже немного пришедшая в себя и успевшая набросить на себя свой оранжевый халатик, была бледна и испугана, ну, просто очень напугана.

— Владимир, ты как это? Почему не сообщил? — сказала каким-то уже не своим голосом она.

Владимир аккуратно отстранил ее в сторону и зашел в комнату. У окна он увидел бывшего командира второго взвода капитана Красносельцева. Наверное, он уже был майором, а может, еще и капитаном. Красносельцева тогда курсанты уважали. Он занимался атлетизмом, играл классно в волейбол, имел разряд не ниже первого по лыжам и боксу и вообще был доступен и справедлив. От такой встречи Владимир растерялся. Можно было допустить все, но не встречу с Красносельцевым. Красносельцев стоял у окна, тоже был бледен, как и Марина, успев надеть брюки и майку.

— Ловлю левых на лету, — сказал Владимир и обратился к жене,

— Это что за дела, жена? Мы, кажется, с тобой еще не развелись.

Марина встала перед ним и уже была не бледная, а, наоборот, в глазах ее горел огонь и летели искры, а лицо стало красным и даже злым и говорившим: «Ну, что, мол, ты завалился на наш праздник без приглашения?».

— Марина, не надо унижаться, — вдруг произнес Красносельцев.

— Мы сами все обсудим, ты только скажи ему, что выйдешь за меня замуж и подаешь на развод.

Красносельцев — честный мужик и поэтому решил поставить все по своим местам.

Владимир же, таким его хладнокровием был потрясен. Мало того, что они тут трахались, на его постели, мало того, виноваты, так они еще и правы. Они, видите ли, поженятся.

— Майор, — сказал Владимир. — Ты понимаешь, что хоть сказал?

— Да, я хочу сказать тебе, старлей, что люблю Марину.

— Ошибаешься, майор, капитан я, да и не технарь уже, а командир разведывательной роты.

— Поздравляю и хочу извиниться перед тобой за то, что был с Мариной в твоей квартире, не дождавшись развода.

И тут Владимир поймал себя на мысли, что он, действительно, не туда и не в то время пришел.

— Ну, что же тогда мне остается делать? — сказал он тихо, еле-еле сдерживая свое раздражение и подавляя желание врезать Красносельцеву по физиономии. — Я ухожу, но через полчаса вернусь. Прошу мне никому из вас сегодня тут и в городке не попадаться. Я выпью и за себя не ручаюсь. А ты, шалава, — обратился он к жене, — езжай к дочери домой, тебя родители ждут, ведь я думал, что приехал к семье, а семьи-то и нет уже.

Он развернулся на сто восемьдесят градусов и вышел в коридор. Захлопнув за собой входную дверь и закурив на лестничной площадке, стал переваривать увиденное, словно какой-то жуткий сон.

Ведь он еще при сборах в дорогу предчувствовал это. Будто все шло по сценарию, задуманному им еще раньше, правда, с некоторыми поворотами, и финал чудной: не он кого-то выкидывает из своей квартиры, а его выкинули, вернее, он вынужден был уйти. На душе было до того противно, что все те какие-то дела по службе, радость встречи с Омском, училищем и дочерью померкли и стали незначительными. Дело-то в том, что он любит, по сей час, свою жену, а то, что ее трогал другой, переворачивает все его внутренности наизнанку, несмотря на то, что там, в Забайкалье, осталась женщина, которая его даже очень устраивала в сексе, да и не только. Но что это с ним? Он поймал себя на мысли поговорить с Мариной и если Марина попросит у него прощения, то он ей все, наверняка, простит.

После, около получасовой прогулки, Владимир снова вернулся и вошел в квартиру, которая когда-то была так для него желанна. В холодильнике он нашел початую бутылку водки и залпом выпил полный стакан. Закурил. Дым поплыл по кухне, ускользая в открытую форточку, а там растворяясь в утреннем и свежем воздухе.

За столом сидел ужасно обиженный человек, несмотря на свои двадцать шесть лет, он выглядел на все тридцать пять. Видимо, те все свои мысли, которые он вез из ЗабВО с собой, плюс эта измена и уход от него жены оставили отпечаток не только на его лице, но они могут оставить отпечаток на всю его карьеру. Что он скажет Дронову, когда вернется домой? Что скажет секретарь парторганизации полка? Еще до отъезда, месяца за три, Закржевский интересовался, где жена? Бродят уверенные слухи о его женщинах, и вообще, не надо, мол, злоупотреблять добрыми отношениями командира и терпением коммунистов.

«Тоже, мать твою, отец родной нашелся, во все свой нос сует. А ведь он прав», — тупо уставясь в этикетку на бутылке, думал Владимир.

 

Глава 7

Артем Шмелев. Поселок.

После ужина Артем зашел в палату и сразу позвонил жене.

— Люда, что нового по Егору?

— Вчера звонил Цветков из Моздока, насколько я, его поняла, сказал позвонить Зеленину и аккуратно сообщить, что есть некоторые данные, что Егор и лейтенант живы. А как, где и что не сказал.

— Ты звонила Виктору?

— Да! Его не застала. Передала соседу, они с ним в какой-то договоренности.

— В какой?

— Ну, вроде Виктор во Владимире и должен завтра подъехать, а дочь и Татьяну он сказал не беспокоить. Он что-то об этом говорил, когда ночевал прошлый раз у нас.

После разговора Артем в раздумьях прилег на кровать и анализировал услышанное от Людмилы.

— Виктор не может в такие минуты пропасть, для него сейчас кризис в информации хуже смерти. Это значит, он что-то придумал. Виктора Артем любил не только, как друга, но в нем он порой видел, как в технаре, повадки своего отца, которого очень уважал при жизни и страшно переживал, как великую трагедию, когда он умер всего в шестьдесят два года. Имя Виктор — это и имя его отца. Имя, с которым связано его детство, настоящая мужская дружба сына и отца. У отца было трудное детство, с девяти лет рос без отца, но столько в нем было мужества и мудрости, что Артем до сих пор мысленно советуется с ним. Правильно ли он поступил, а что бы сказал Батя? А начиналось все с поселка Широкая Падь на острове Сахалин.

Поселок Широкая Падь располагался южнее города Александровска на сто пять километров и являлся районным центром. В те времена по берегам Сахалина было много поселков, и у всех были улицы Советская, Комсомольская, Береговая. Связь с поселками — в основном по морю. Постоянно сновали рыболовецкие суда, торговые с баржами и пассажирский катер «Алябьев». По нечетным дням недели он ходил на юг до Пилево, а по четным — на север до Трамбауса. Базировался он в Александровском порту.

Поселок Широкая Падь расстилался от берега моря по распадку вдоль речки и состоял как бы из двух частей: поселок рыбаков, а далее — колхоз «Октябрьский». Строения в поселке были в основном одноэтажные бревенчатые, а здания райкома и школы — двухэтажные. Зимой выбираться из него было сложно. До Пилево — двадцать пять километров вдоль берега и по вырубленной дороге в береговых скалах. Мотались мужики в Пилево на мотоциклах, а в основном на подводах. В Пилево был небольшой аэродром для «Ил-14» и «Ан-2». Это было начало пути на большую землю или, как говорили сахалинцы, на материк, через Южно-Сахалинск.

Жители поселка держали скотину для мяса, сажали огороды, то есть надеялись больше на свои осенние запасы. Колхоз поставлял молоко, масло, творог, сыр. Рыбокомбинат — рыбу. В целом поселок сам себя кормил и государству отстегивал, будь здоров. Работа находилась всем. Моряки, чьи катера и семьи пришвартованы к поселку на время закрытия навигации, работали в колхозе в рембазе, на электростанции, ходили в лес на пушного зверя, в основном на соболя и лисицу. Волков в тех местах не водилось. Медведи спали в берлогах.

Поселок весело справлял праздники. Ну, словом, было все, как в большой деревне. Да еще был в поселке пограничный отряд, который имел свою конюшню, стрельбище и три пограничных катера.

Поселок находился в лощине и защищен был от боковых ветров сопками, которые, уходя по распадкам, сливались в Камышевый хребет, над которым возвышалась гора Китоус. Говорят, что в хорошую погоду материк был виден через Татарский пролив. С приходом навигации лед уходил. Подготовленные катера стаскивали буксирами и тракторами в море. Поселок преображался. Деревья, а которых в нем было в двадцать раз больше, чем домов, покрывались листвой, летом поселок утопал в зелени. Рыбокомбинат с мая работал на полную мощность. Сейнера, не уходя далеко в море, тралили камбалу, треску, краба, сельдь и другую морскую живность, выстраивались в очередь для сдачи груза у рыбного пирса. Цеха работали в три смены. По сдаче рыбопродукта государству широкопаденцы всегда были в передовиках. Дело в том, что впадина из поселка уходила глубоко в море и там, в морской долине скапливалось очень много рыбы. Тянулась она, поперек Татарского пролива, километров двадцать. Поэтому сейнера не тратили горючку, в поисках рыбы и не ходили для сдачи ее на плавбазы, в другие бухты и порты. Была полная экономия времени, труда с высоким качеством сдаваемого продукта.

Зарабатывали рыбаки хорошо. На лето, на путину в поселок приезжало очень много вербованных с материка, жили они в бараках женских, мужских и семейных. По воскресеньям и в выходные дни, как всегда, пили, веселились, а потом дрались, то с местными, а то с моряками, и все драки начинались из-за женщин, которых среди вербованных было раза в три меньше. Дрались толпа на толпу. Бывали и серьезные жертвы. Потом где-то к июлю стабилизировался относительный порядок, местные занимались огородами в свободное время, а в целом все работали на выполнение установленных норм и планов. Колхоз гонял скот по пастбищам, заготавливал силос и сено. Рыбокомбинат перерабатывал горбушу, сельдь, краба, треску, камбалу, скумбрию, минтая.

Так было в 50-60-х годах.

Отец. Лето 1948 года. Поселок.

Витька Шмелев, моторист рыболовецкой шхуны «Ольга», с матросом Юрой Сопрыкиным, которому в этот день исполнилось девятнадцать лет, гладили клеши и всю свою морскую форму к походу в местный клуб на танцы.

— Витя, а у тебя что, в городе так и нет зазнобы? — спросил Юра.

— Была да сплыла, прошлым летом я ее проплавал или проходил, да ну ее, — махнул рукой Виктор Шмелев.

В кубрике было пусто. Моряки ушли в увольнение к женам, любовницам и друзьям, как только причалили к пирсу.

Сегодня суббота, и вечером в клубе танцы под духовой оркестр, а потом под пластинки.

Когда друзья начистили обувь и подошли к вахтенному, чтоб засвидетельствовать свой выход на берег, Юра вспомнил о своем дне рождения и спустился в кубрик за деньгами.

Они шли, молодые, наглаженные, сверкая полосатыми тельняшками и начищенными ботинками. Ветерок трепал ленты на бескозырках.

Виктору Шмелеву было тоже девятнадцать лет. Он был крепкого телосложения от природы. Слегка горбинкой нос, черный, как смоль, кучерявый чуб, волевой подбородок, горящие голубые глаза и играющая довольная улыбка на губах. Ростом он был пониже Юры, но смотрелся великолепно.

— Витек, ну ты просто адмирал, — сказал, улыбаясь, Юра.

— Ничего, сойду за боцмана, — парировал, смеясь, довольный собой, Виктор.

Да, они были молоды и красивы и слегка пьяны. Юра угостил, перед выходом за свой день рождения Виктора припасенным спиртом, который они развели, как учил их это делать старпом Антоныч. Правда, он же всегда говорил: «Вам, салаги, надо учиться пить, помните, всю водку не выпьешь, а вот перебрав, можно сразу прихватить всю жизненную дурь и натворить того, что и в никаких снах не привидится».

Танцы были в разгаре. Юра наклонился к уху Виктора и сказал:

— Ты смотри, какие крали у правой стенки. Я пошел.

Играли вальс «На сопках Манчжурии».

Виктор посмотрел на четырех девушек, и одна из них так улыбалась красиво при этом, что-то рассказывала подружкам. Наблюдая за ней, у Виктора сердце «запрыгало», как после стометровки. Он хотел идти и пригласить ее, но не успел, осталось только смотреть, как ловко Юра вальсировал с ней по кругу зала.

— Странно, три других подружки тоже были хороши собой, — размышлял Виктор, а он стоял как вкопанный и не решался подойти к ним. Еще десять секунд, и они уже танцевали с местными ребятами.

— О, да тут не зевай, — подумал Виктор и отошел к выходу, возле которого таких, как он зевак было достаточно. Хорошо, что я не пошел, а то бы опростоволосился. Местные увели бы даму из-под носа, как пить дать. Он ведь не Юра. Так бы и остался в зале один.

Он осмотрелся. Кружило всего-то пар двенадцать-пятнадцать, а остальные созерцали и «базарили» между собой.

— Да, с женским полом тут не густо, — размышлял он. — Мужиков-то в три раза больше. А когда он, проанализировав, понял, что и мореманов всего ничего, то пришел к выводу, что не дадут им сегодня местные, с девчонками погулять.

Закончился танец, и Юра, раскрасневшийся, подскочил к Виктору с этой красивой девушкой и, запыхавшись, сказал:

— Знакомься, адмирал, это Анастасия.

— Виктор Шмелев, — представился он и опустил глаза, будто ему больше и нечего было сказать. Да и что скажешь, если такая девушка стоит и улыбается рядом с его другом.

— Вы друзья или вместе работаете? — спросила Анастасия.

— Друзья, — сказал Виктор и посмотрел на нее. Он посмотрел, так открыто любуясь ею и даже как-то виновато, но тут же добавил: — А я вижу, у вас таких, как вы, красивых больше нет.

— Ну да что вы, нашли красавицу. Вон мои подружки, смотрите какие симпотные, а вы теряетесь, — и она рассмеялась.

Юра встрял тут же:

— Витек, давай швартуйся к ним, пока не поздно.

В этот момент упитанная дама лет сорока вышла на середину зала и произнесла:

— А сейчас танго. Дамы приглашают кавалеров!

Оркестр заиграл. Юра что-то хотел сказать Анастасии, но она посмотрела на Виктора и протянула ему руку.

— Извините, — идя за ней, говорил он. — Какой я танцор?

— Ничего, научимся.

— Спасибо, — сказал он. — Я вам очень благодарен, так как сам я бы не решился к вам подойти.

— Почему?

— Не знаю, но я оробел.

— Оробел? — она смеялась и танцевала легко и правильно.

— Да, я как зашел в клуб и только вас увидел, то больше не увидел никого.

— Да что вы говорите? Конечно, вы поскромней, не то, что ваш друг Юра. Вон он уже с Аней танцует и рукой вам машет. Но вы и не такой скромник.

— Это он, наверно, вам машет? — сказал Виктор.

Анастасия улыбнулась и опять засмеялась.

— А Вы могли бы со мной уйти с танцев? — вдруг сказал Виктор и начал краснеть прямо на глазах у своей партнерши.

— Зачем? — удивилась она. — Мы пришли потанцевать с девчонками и вдруг уходить?

— Я боюсь вас потерять. На моряков плохо смотрят ваши местные парни.

Она снова засмеялась и потом сказала:

— Вот это да! А не боязно по поселку с незнакомой девушкой и при местных драчливых пацанах будете гулять, тем более освещение не везде у нас хорошее.

— Нет, я не боюсь! — спокойно и уверенно сказал Виктор.

— Очень смело! Ладно, пойдем. Только еще немного потанцуем.

И вдруг, когда закончилась музыка, там, где стояли три подруги Анастасии, образовалась драка, в центре стоял Юра. Потом кто-то ударил его сзади. Юра упал. Виктор на ходу сунул бескозырку девушке и рванулся на выручку. Он сбил с ног одного из нападавших, потом второго. Кто-то зацепил его больно по ноге, а вот и первый пропущенный удар. Вот тут-то и прилив сил пришел к Виктору. Практика уличных боев в Мгачи и Александровске пригодилась. Обидчик получил ответный удар, да такой сильный, что вылетел на середину зала и распластался «замертво». Виктор ногами не бил, это было негуманно и недостойно. Он нанес еще один удар ближайшему мужчине, и тот, завалившись на бок, громко застонал.

Что было бы дальше, нетрудно представить, как только через зевак у входа проскочили три матросика на подмогу, то тут же на них полезли человек десять местных.

И тут зычный голос, женщины объявлявшей танцы, громко зазвучал:

— Прекратить драку или я закрываю танцы.

Сразу появились два дружинника с красными повязками и остановили разгоряченных и уже получивших по физиономиям людей. Словом, драка погасла.

Юра, вытирая кровь, которая обильно шла из носа, шел за Виктором, который подошел к трем морячкам и сказал:

— Надо уходить, нас мало. Они не остановятся, я знаю.

Те, ничего не возражая, согласились и пошли к выходу. Все пятеро молодых моряков вышли из клуба. А дальше дорогу им преградили восемь человек местных мужчин, но не те, что были в зале, а уже другие, и чувствовалось, это были не молодые парни, а лет под тридцать-тридцать пять, уже бывалые мужики.

Виктор сразу сориентировался и сказал двум морячкам:

— Держать двери.

Оба моряка быстро двинулись к дверям и закрыли их, чтобы из зала не вышла толпа местных.

Юра, Виктор и самый высокий из моряков стали спиной друг к другу, заняв круговую оборону, и, не договариваясь, намотали ремни на руки.

Первого, самого здорового и плечистого, который попытался подойти, Виктор бил не ремнем, он сделал обманное движение в сторону и нанес удар левой прямо в челюсть. Амбал — здоровенный мужик — охнул и осел на колени, заваливаясь немного на левый бок от боли. Второму он бляхой, видимо, сильно поранил руку, и тот тоже присел на корточки от боли. Юра барахтался уже на земле с третьим. Четвертого уложил высокий, тоже, видимо, не первый раз участвующий в драках моряк. Еще двое стояли, не делая попыток сближения. И тут кто-то из зевак крикнул:

— Атас, мужики! Толпа идет. Мореманы плывут.

Моряков было человек десять — это ребята со спасателя «Грозный». Они были оповещены еще на подходе к клубу, что тут идет драка, и они, как в сказке про 33 богатыря, выплыли на свет от висячего на столбе фонаря, а не из морской пучины, в готовности разнести всех и все в пух и прах, как умели делать их отцы и деды на войне.

Один из них сразу узнал Виктора — они вместе учились в ремеслухе.

— Шмель, что за хрень тут идет? Вас били?

— Да вот эти решили нас побить, — ответил Виктор и показал на корчившихся еще двух мужиков перед ним в двух-трех метрах.

Сокурсник подошел к подымающемуся Амбалу и спросил:

— За что ребят бьете?

— Это они нас бьют, — сказал Амбал, подымаясь и делая несколько шагов назад, ближе к своим.

Сокурсника звали Иван. Он что-то хотел сказать своим ребятам, но тут дверь, которую держали двое морячков, распахнулась, и разъяренные местные мужики ломанулись на выход.

— Стоять! — заорал вдруг Амбал. — Кто первым затеял драку, а ну иди сюда.

Тут впереди выходивших появилась Валентина — начальник клуба — и сразу, подскочив к Амбалу, сказала:

— Федя, это опять братья Степановы набузили. Они мне все танцы портят. Морячки их первыми не трогали. Это они из-за девок зареченских наехали.

— Давай Степановых сюда, — скомандовал Амбал, которого звали с рождения Федором.

— Да тут мы, — раздался чей-то голос из толпы.

Братья предстали перед Федором. Один из них, носом, видимо, нарвавшись раньше в клубе на кулак Виктора, был еще в крови.

— Идите отсюда, — сказал Амбал. — Пусть люди танцуют. Предупреждаю всех: моряков не трогать. Это парни с «Грозного», они наших рыбаков прошлым летом спасли. Хотите махаться — идите к вербованным. Все, Валентина, включай музыку, а то сейчас участковый нарисуется со своими дружинниками. А ты, малой — обратился он к Виктору, — где так бить научился?

— Жизнь научила, — тихо сказал Виктор.

Двор у клуба стал пустеть. Морячки с «Грозного» пошли в клуб. К ним присоединились и те трое, что помогли в трудную минуту Виктору и Юрию.

Виктор с Юрой отошли к оградке, где приткнулась колонка для набора воды. Виктор держал рычаг, а Юрий смывал кровь с рук, с лица и с формы.

Солнце ушло за горизонт, но было еще не очень темно. Кто-то из местных пацанов, которому явно нравились моряки, принес бескозырку Юре. Тут Виктор вспомнил про свою, ведь он оставил ее у Анастасии.

— Подожди меня, Юра, я сейчас, — и он пошел к клубу.

У входа стояла Анастасия.

— Ваша фуражка, — сказала она, протягивая ему бескозырку.

— Спасибо, извините, что так вышло.

— Мы всякое тут выдели, но я честно скажу, что очень испугалась. Это все Степановы, вечно они до кого-нибудь докопаются. Здорово ты старшему братцу врезал. Все девчонки видели, как ты дерешься. Ой, извините, Виктор, что на «ты» с вами.

— Да нет, ничего, даже правильно, какой я там «вы».

— Тогда и меня зовите на «ты».

— Ну, вот и договорились. Да, вы, то есть ты обещала погулять со мной?

— Хорошо, пошли. Я только Ане скажу и подойду, и она быстро пошла в клуб. Юра подошел к Виктору:

— Ну, ты братишка, даешь. Я с ней познакомился. Первый начал танцевать, а ты раз — и в дамки. Не по-дружески, Витек.

— Прости, дружище. Нравится она мне, да и согласна со мной погулять.

— А я как? В кубрик, на шконку?

— Не знаю, — сказал Виктор и опустил голову.

Юра махнул рукой и пошел в клуб. Через минуту вышла Анастасия.

— Твой друг меня, чуть не сшиб в проходе. Что с ним? — спросила она.

— Ревнует.

— К кому?

— Тебя ко мне.

— Ну, вот еще. Я ведь ему ничего не обещала. Да и не нравится мне твой друг. Высокомерен и болтлив. Да ладно, пошли, — сказала она и улыбнулась.

Это была ночь, даже не ночь, а затянувшийся летний вечер. Они гуляли по поселку часа два, потом стояли у калитки ее дома и отмахивались ветками от назойливых комаров. И все о чем-то говорили и говорили.

За полночь Виктор вернулся на шхуну. Он не шел, он летел. Летел, как летают все настоящие влюбленные.

В кубрике горел дежурный свет. В дальнем углу храпел дядя Саня. Почему он здесь, Виктор не понимал. Храпит, значит, пьяный. Наверное, облом с его подругой вышел, к которой он вторую путину бегает.

Виктор еще долго не мог уснуть. Потом вышел на палубу, закурил. Небо чистое и все в звездах. В поселке свет в основном горел на столбах ближе к морю и то редко. Юра не появлялся. Но за него у Виктора волнений обычно не было. Виктор достал вторую беломорину, закурил, а затянувшись, как бы снова услышал голос Анастасии:

— Приехали мы сюда в июне 1947 года, — говорила она, — из Сибири, Тюменской области, Абатского района, из деревни Старовяткино. Отец завербовался. У меня сестренке три годика, а брат Миша на Курской дуге в 43-м без вести пропал. Лейтенантом был, танкистом. Мама по сей день ждет от него какую-нибудь весточку. Она привыкла ждать и переживать. Нет-нет, да и заплачет, вспоминая о сыне.

Не все Анастасия говорила Виктору. Она не рассказала, что в Гражданскую войну ее отец Иван Анисимович Коновалов служил у Колчака. За царя и Отечество рубился с красными. Когда Колчаковскую армию разбили и добивали остатки, уходившие на север вдоль Байкала, тогда-то и попал Иван Анисимович в плен. Офицеров расстреляли сразу, солдатам предложили перейти служить в Красную Рабоче-Крестьянскую Армию. Выбора не было. Несогласных расстреляли. Стал Иван Коновалов красноармейцем. Войну закончил в Краснодарском крае. Вернулся домой без царапины. Везучий был. Всего-то в деревню вернулось с Гражданской девять человек. Остальные, кто от красных, а кто и от белых, полегли. В деревне из мужского пола больше были старики да мальчишки. Иван полгода гулял, как кобель, а потом приглянулась ему дочь бывшего кулака Симакова Феня, ну и поженились. Надо было вести невесту в свой дом, по обычаю и Иван привел, чтоб односельчане не сплетничали, а чуть позже переехали в небольшой домик рядом с домом Прокопия Симакова, отца Федосьи. Через год родился сын Михаил, а еще через три года, в 1928 году, Анастасия. Одиннадцать лет прожили они с Феней не богато, но и не бедно. С Советской властью дружили, работали в колхозе. Иван имел дурную привычку пить водку, пока лезет. Правда, не часто, но как доберется, то на всю катушку. Участковый его предупредил как-то:

— Ну, ты Иван, еще раз попадешься с дракой — посажу, а там тебе всё припомнят: и белых, и Колчака. Что, не чуешь, о чем в городе судачат, — арест за арестом, а у тебя врагов в деревне, как у кошки блох. Вот и думай.

И Иван надумал. В конце апреле 1937 года исчез Иван из деревни. Феня отвечала соседям на их расспросы о муже: «Уехал Иван в Абатск к родственникам». Через месяц Ивана Анисимовича стали искать всерьёз, приходил капитан с НКВД, грозил всех посадить. Миша с Анастасией прижались тогда в угол при разговоре. Капитан взглянул на них, смягчился и сказал:

— Феня, твой Иван подлежит аресту. Есть приказ сверху. Еще раз взглянул на детей и вышел.

Так он сказал, что все поняла Федосья. Убьют Ивана, если появится.

А в это время Коновалов добрался до Якутии, где потом всю войну проработал на золотых приисках. Бронь имел. Писем не посылал и ничего не получал. Пропал Иван Анисимович на целых восемь лет. Вернулся в деревню осенью сорок пятого года. Феня его ждала. В конце сорок шестого она родила дочь Анну. Они все ждали вестей о сыне, но пришло второе подтверждение: «Ваш сын, Михаил Иванович Коновалов, пропал без вести во время боев под Курском».

В начале лета 1947 года Иван завербовался на пять лет на остров Сахалин. Подальше от горького прошлого в Сибири.

Об этом Виктор узнает позже, а пока он влюбленно смотрел на поселок и с нетерпением думал о завтрашней встрече с Анастасией.

Рано утром его разбудил Юра.

— Хватит спать, — сказал он и полез на свою полку, так называемую кровать.

— Ты где был? — спросил Виктор.

— У Ани.

— Ну и что?

— А ничего, сено в сарае мял, — хихикнул Юрий.

— И что, ее не искали?

— А ты меня искал?

— Нет.

— И ее не искали. Ох, баба, Витя! Отпад! Потом расскажу, — зевая, сказал Юрий и через минуту уже сопел и храпел, как осипший свисток паровоза.

— Хорошо, что так, — подумал Виктор, — а то бы пришлось оправдываться перед другом, что он у него девушку увел. А вообще-то, что это я должен оправдываться? — рассуждал он. — По-моему, ей тоже со мной было интересно.

Он вышел на палубу, сходил в гальюн и снова закурил.

— Почти вся команда на берегу. До 16 часов еще уйма времени. В 16 они встречаются у моста перед речкой, где на той стороне стоит дом Ивана Коновалова, в котором и живет его девушка Настя.

Погода была исключительная, на море полный штиль. У причала стояло два буксирных катера, три МРСа (малый рыболовецкий сейнер) и их шхуна. Спасатель «Грозный», метрах в трехстах, стоял на якоре.

Виктор смотрел на воду и наблюдал за мелюзгой, как они стайками проносились вдоль борта, бултыхаясь и сверкая своими белыми брюшками на восходящем солнце.

Вот так же он любил в детстве сидеть и думать, глядя на воду, Думать и смотреть на звездные серебряные блики от лучей солнца, особенно на гребне небольшой волны. Красиво!!!

 

Глава 8

Виктор Зеленин. Возвращение.

Для Зеленина известие от Уварова неожиданностью не было. Он знал, что такие люди, как его друг Цветков, все узнают. И все-таки это была действительно плохая новость. Для капитана она была не совсем плохая. Полковник уедет, и война для него закончится, а у капитана забот будет меньше и риска тоже поубавится. На совещании командующий группировки объявил фамилию Зеленина, его некоторые приметы и возраст. Приказал всем, если таковой появится в подразделениях и на КП, немедленно задержать, но не как преступника, не надо его вязать, а просто доставить в штаб к нему или начальнику штаба. Еще он попросил быть с этим полковником запаса поделикатнее, все-таки он сына потерял, и сам на войну приехал, да ранее прошел и Афганистан. Также командующий лично рассказал коротко, где пропали десантники, и просил в случае какой-нибудь информации немедленно доложить лично ему. Зеленин понимал: стоит ему сейчас открыться, и командующий, сделав его героем, уроет, грубо говоря, Уварова за неправильный и ложный доклад. Он, Зеленин, получит потом «награду», а его новый боевой друг Уваров взыскание и недоверие. Не останется без особого внимания и полковник Кудрин. Уваров предложил Зеленину вылететь на Моздок и там связаться сразу с Кудриным. Виктор дал добро на скрытный отъезд. Вечером пара «Ми-24», от федералов, уходила на Моздок, Уваров смог договориться с командиром «Крокодила» подбросить боевого полковника.

Какой же все-таки у спецназовца был авторитет у вертолетчиков, чтоб уговорить их взять Зеленина! Командир дал добро и научил, как скрытно пробраться к вертолету, а там — в отсек стрелков.

Зеленин поймал себя на мысли, что ему становится грустно и не хочется уходить от бойцов, с ними как-то надежно.

Уваров построил группу в палатке. Поблагодарил полковника за уроки рукопашки, а главное — за поддержку в бою. Но, что характерно, когда Зеленин заходил в палатку и когда выходил из нее, Уваров отдавал честь, прикладывая правую руку к краповому берету. Принимая строевую стойку, он давал команды, как старшему начальнику: «Смирно!», «Вольно». Спецназовцы, кто имел краповый берет, а их было всего семь человек, стояли в них, как на параде. Зеленин даже замахал рукой и сказал:

— Ну, что вы, мужики? Вам спасибо! Спасибо за понимание! Спасибо за то, что вы меня порадовали вашими принципами: «Один за всех, и все за одного!», «Кто, как не я!», «Сам умирай, а друга спасай!» — и другими. Вы настоящие парни новой России!

Дед уходил героем, но без особого настроения. Вот где жизнь на ладони, не потому, что война, а потому, что люди тут другие из-за отношений друг к другу, честных и правильных.

Зеленин перед пробежкой к вертолету обнял на прощанье капитана и сказал:

— Прощай, капитан, и спасибо тебе огромное за все! Вернешься назад — позвони, адрес, и телефон мой у тебя есть. Буду рад увидеть тебя вновь. Почему я уезжаю, ты знаешь. А вообще-то мое место с вами!

Они расстались, думая, что расстались навсегда. Не знали они тогда, что судьба сведет их еще вместе.

Минут через десять в десантном отсеке вертолета стало тепло. Полковник, прошедший теперь за пять дней много нервотрепки и стрессов, вплоть до потери памяти, провалился в сон. Засыпая, он вспомнил генерала Цветкова. «Да. Это он все испортил. А может быть, и спас его от тех мучений, которые еще выпадут на долю тех, которые остались там, на чеченской земле, там, где идет война. А все-таки Цветков, наверно, прав. Один в поле не воин».

В Моздоке после приземления Виктор еще раз убедился в высокой порядочности Уварова. Он, видать, отправив Зеленина, дозвонился до Кудрина. Полковник Кудрин после остановки винтов вертолета, приветствуя Виктора, повел его к «уазику». Потом они подъехали к тем же вагончикам, что и прошлый раз. Кудрин отправил водителя попить чайку, а сам, доставая те же стаканчики из бардачка, сказал:

— Извини, Виктор, но я пытался собрать все, что получилось, о твоем сыне Егоре и лейтенанте Коршунове. Информация пока не из лучших. Однако двое пленных опознали на фото твоего сына и лейтенанта.

Зеленин, от нетерпения заерзав на заднем сидении «уазика», сразу спросил:

— Что они сказали?

— Сказали, что по приказу Шамиля их увезли в штаб под Ведено, как и предполагалось раньше. А когда одному из этих «духов» довелось там побывать, то он поинтересовался, где пленные, которых они взяли. Так вот, из его слов, Витя говорю плохую и жестокую весть.

— Да не тяни ты, полковник, что он сказал?

— Их расстреляли сутками раньше. Где тела, где расстреливали, он не уточнял.

Зеленин готов был услышать это, но все равно не верилось, Егор, его сын, расстрелян? Нет, этого не может быть. Он в порыве гнева и негодования сказал:

— А мы что так и будем идти на поводу у этих уродов? Штаб у них где-то там, под Ведено, и почему этот штаб еще существует? Мы, победившие мировой фашизм, стали такими немощными, да что это, бляха, за Армия? Я понаслушался об этих зачистках, сам побывал на операции, это какое-то издевательство. Да мы что, не можем ввести достаточное количество войск и заблокировать доступ к передвижению по Чечне этих гадов? И, в конце-то концов, Чечня — это Россия, это не Афган у черта на куличках. Ну, суки же те, кто все это развязали и бросили. Да что с ними чванькаться! Я поеду назад и буду беспощадно мстить за сына. Нашлись долбаные воины, привыкли, твари, за бабки пакостить. Это все Борис Ельцин с горбатым Мишей, американцам продались. Всю страну развалили. Суки, да и только.

Зеленин вдруг резко замолчал. Кудрин же, дав ему сбить волнение, сделав небольшую паузу, снова заговорил:

— Назад в Чечню, Витя, тебе дороги нет. Ты объявлен в розыск, к нам приехал генерал из генштаба, очень обеспокоен твоим исчезновением. Всё на ушах стоит.

— Я надеюсь, ты про меня не рассказал?

— Нет!

Кудрин налил в стаканчики кизлярский коньяк и не знал, что сказать и чокаться им или нет. Зеленин понял, видать, и сам разрулил щекотливую обстановку. Он сам подтянул свой стаканчик и, тихонько коснувшись стаканчика Кудрина, сказал: «Нет трупа. А, «дух» — так это даже не свидетель. Врут они, суки. Чую я, как снайпера чую. Жив Егор! Да, чувствует и мое сердце. Живы ребята!»

Они выпили. Потом вторую. Третью молча за погибших, не чокаясь. Тут появился водитель «уазика». Завел машину, и они поехали на пересылку к штабу.

Кудрин поместил Зеленина на ночлег в бане, в комнате отдыха, и обещал утром его навестить и обдумать дальнейшие планы.

Виктор проснулся рано и начал приводить свое сильно осунувшееся лицо с мешками под глазами и седую щетину к нормальному «бою», как вдруг услышал знакомый голос Цветкова. Дверь распахнулась, и на пороге появился генерал, высокий, в камуфляже и злой. За ним замаячила фигурка банщика и полковника Кудрина.

— Ну, здравствуй, Виктор! — сказал генерал, протягивая руку, и добавил, — только без эмоций, Витя, своих оправданий и обид.

Зеленин поздоровался и с Цветковым, и с Кудриным, а про себя подумал: «Спелись!»

Банщик удалился, поставив на столик бутылку минералки «Терская».

Продолжил разговор Цветков:

— Полковник, слушай меня внимательно и до конца. Тебе необходимо уехать домой сегодня же, я улетаю завтра для разработки операции по ликвидации духов под Ведено. Будем искать Егора и лейтенанта там. Я вчера смог убедить начальника управления о необходимости ликвидации бандформирований в их командном центре. Получил добро на разработку. Сегодня у меня рекогносцировка и уточнение сил и средств с обеих сторон. Я также договорился с командующим привлечь на эту операцию, не в ущерб его основной работе, твоего товарища полковника Кудрина, который поведал мне о твоих геройствах. Конечно, ты, как боец, герой, но мне надо, чтобы ты уехал. Виктор, ты мне вяжешь руки.

— Как я вяжу? Я наоборот хочу помочь! Сам говоришь, герой, а герою не к лицу отсиживаться в тылу.

— Витя, ты не думай, что вокруг тебя и нас только те, кто хочет нам добра и удачи. Никто из вышестоящих инстанций не должен знать, для чего так спешно потребовалось разгромить базу боевиков. Это не должны знать и «стукачи», и «кроты». Когда будет бой с духами, будут жертвы и с нашей стороны, тоже не исключаю, а срыв операции приведет к поиску виновных, найдутся сразу «доброжелатели». Сам понимаешь, какие дальнейшие последствия. Кому война, а кому и мать родная. В Ханкале ты должен был понять, что командующий группировки работает на нас, и та операция, в которой ты отличился, была спланирована в районе пропажи Егора. Видишь, мы идем поэтапно.

— И не успеваем. День сегодня, день завтра. Планы, рекогносцировки — понятно все это, и не хрена не понятно, что в генштабе за командование сидит, наверно, половина афганцев, с боевым опытом, а «духи» что хотят, то и творят. Генерал, над нами потом потомки будут смеяться.

— Остынь, Виктор. Показания пленного — это еще не вердикт. Успокойся, смотри какие у нас помощники, — Цветков дружески похлопал Кудрина по плечу.

— Найдем Егора! Вот увидишь, найдем! А тебе, дружище спасибо, что ты живой. Я вчера ночью как узнал о твоих подвигах, да еще пленный душман рассказал, как ты двоих в домике замочил и его повязал, у меня чуть сердце не остановилось. Не знаю, как просочилось, но после рассказов пленных мне доложили о каком-то Самурае, который якобы в одиночку около десятка завалил. Как сказали Самурай, то я сразу понял, чьих рук дело, а дальше узнал, у кого ты базировался. В два часа ночи дозвонился по ЗАС дежурному, и он мне под особым секретом отыскал на проводе капитана Уварова. Капитан рассказал правду и очень тобой восхищался, а где тебя найти — тоже не отказал мне в любезности и дал наколочку на полковника Кудрина, с которым мы встретились и до рассвета мозговали у меня в номере. На Уварова не обижайся, он не сразу открылся. Однако ты, видать, ему раньше обо мне говорил. Поэтому и открылся.

— Да, говорил. Я теперь понял. Товарищ генерал, Володя, дружище, ну разреши мне здесь в Моздоке остаться.

— Нет, Виктор! Это приказ. Как хочешь, понимай, но так надо, Виктор.

Зеленин молчал, опустив голову, а потом встал по-военному и спросил:

— Когда мне улетать, товарищ генерал?

— Через час «Ил-76» идет на Москву. Проводит тебя Егор Олегович. На Чкаловском аэродроме встретит мой водитель, ты с ним, кажется, знаком.

Они крепко обнялись, и Цветков ушел.

На Чкаловском аэродроме Виктора встретил помощник генерала майор Гарин, такой же статный, но чистый брюнет с аккуратными усиками, которые ему очень шли, по возрасту ему можно было дать лет тридцать пять-тридцать восемь, и походил он, даже сильно, на артиста Яковлева, красавец — «гусар»! Майор улыбнулся, приветствуя Зеленина, и на правой щеке, к основному портрету, показал еще и ямочку. Гарин с таким уважением отнесся к Виктору, будто тот приехал в Генштаб с проверкой от Министра обороны. Но за всей этой обходительностью Зеленин почувствовал полную уверенность в своих делах и поступках. Интеллигентность и военную выправку, полную преданность своему начальнику.

Нет, он уж не такой молодой офицер, да и Цветков небоевого офицера вряд ли возьмет. Правда, как-то Владимир жаловался на своего зама, фамилия у него еще редкая, запоминающаяся — Тяжнин. Его-то он себе в замы не выбирал, назначили, приходилось терпеть и срабатываться, тем более начальник управления его сильно расхваливал. И там он был, и там воевал, а на поверку вышло, что больше десяти дней нигде не задерживался. Прилетит, шороху наведет, задач понаставит, компромата наберет и всегда найдет быстро крайнего. Доклады в управлении четкие, короткие, но, сколько Цветкову ни приходилось их выслушивать, заканчивались они предложением о снятии с должностей, чуть ли не всего руководства.

Майор Гарин Зеленину очень понравился. В машине за разговорами Зеленин вдруг спросил у Гарина:

— Дети у Вас, товарищ майор, есть?

— Есть сын, шестнадцать лет. Жена у меня красавица! Виктор Степанович, вот о девочке мечтаю, да чтобы обязательно на жену мою Жанну была похожа.

В восемнадцать часов они расстались на перроне Курского вокзала.

Вокзал остался позади. Электричка катила на Владимир. Зеленин снова смотрел в окно и вспоминал прошедшую неделю, и не верил тому, что увидел за какие-то шесть дней, все как в тумане. Крик, страшный крик умирающего бойца от ожогов в соседнем бронетранспортере. Стрельба, стрельба и постоянная боль в ноге, голоса душманов и этот силуэт человека с трубой, и отчаянный бросок в домике — все это всплывало в хаотическом порядке. Он понял только теперь, что побывал на войне, ему жалко было погибших ребят, он хоть как-то, но отомстил за них. Он убил несколько человек, их не жалко, но он давно отвык от этого, и на душе было очень неуютно. Всегда так бывало, после смертей душа не на месте, а особенно когда теряешь товарищей. В самолете из Моздока Зеленин все два часа проспал. Свалило его напрочь. Они перед отъездом с Кудриным из его фляжки трижды приложились к коньячку. В поезде он бодрствовал, прижавшись к стенке вагона, и все вспоминал, и вспоминал, особенно людей, с которыми ему довелось встречаться, и Чечню, на которой впервые побывал.

— Не может Егор погибнуть! А если они все-таки убили его? Как же я теперь буду жить без сына, Господи, за какие такие грехи ты хочешь добить и меня? Заныла вдруг правая ступня ноги, не дав совсем уйти в глухой ступор отчаяния. Мне всего-то 46 лет, а я уже военный пенсионер, запасник. Полковники уходят, как правило, не раньше пятидесяти лет, а его медики списали на гражданку. Кто я на гражданке? Так все быстро и неожиданно произошло, да и он тогда не сопротивлялся, надо было уделить внимание Аннушке, а служба — она баба ревнивая — не даст на два фронта нормально жить и даже существовать. Или с ней, или от нее. Конечно, тогда он принял правильное решение, но не подготовил для себя никаких путей отхода и где себя применить на гражданке — тоже. В городе они жили не богато, но и не бедно, на подсосе. Когда заболела Аннушка, в дело пошли все сбережения, золото, антиквар. Квартира обставлена была просто, но со вкусом. Квартира находилась не в новом доме Стрелецкого городка, это стала его последняя квартира, как «дембельская». Только обосновались, только в стране немного стали люди успокаиваться от жестоких бандитских разборок, растаскивания внаглую Государства, потихоньку стабилизировались цены, служить бы теперь да служить, но врачи вдруг после очередной диспансеризации вынесли отрицательный вердикт.

Зеленин тогда вспомнил несколько анекдотов или шуточных высказываний:

«Что такое демократия? Это — когда источником власти в любой стране является народ. Американский народ».

«Новости: — В России утверждена новая медаль, которой будут награждаться самые добросовестные чиновники. Медаль будет называться «За расхищение государственной собственности в особо малых размерах».

«Начальник подчиненному, уходящему в запас: «Не расстраивайтесь полковник, Вы также будете служить Родине, охраняя на рынке склад предпринимателя Мамедова».

Тогда решено было начать, в первую очередь, подправлять свое здоровье. И рванули они с Аннушкой в кисловодский военный санаторий. Это были незабываемые первые полторы недели отдыха, но затем вернулся оттуда Виктор с Анной, у которой врачи диагностировали рак шейки матки. Все планы пошли кувырком. Сначала страшная поселилась паника, потом мучения и обреченность, боль со всех сторон. Переезд в деревню по большому счету был и не нужен, но после первой операции было улучшение, замаячила надежда. По совету врача решили ближе к природе. Все делал Виктор, никакой работы не гнушаясь, а его Анна таяла на глазах. Его любимая и единственная женщина была смертельно больна. Кто виноват? Виноватых нет. «Виновен я!» — так воспитывали в то время. Такие люди испытывали странные брожения в своей душе, выросшие на традициях патриотизма к Родине. Развал СССР они восприняли, как личную трагедию, и в глубине своих мозгов считали не только виноватым правительство, но самих себя. И не могут до сих пор свыкнуться с тем, что появилась граница с Украиной, Белоруссией, Молдавией, с другими республиками. Военных ни во что не ставит нынешнее правительство, платят копейки, что такое 300 долларов, которые на весь месяц получает не кто-нибудь, а целый полковник. А? Всё везде в долларах — «баксах». Американские боевики и эротика на всех почти каналах ТВ. Фильмы новые, за исключением немногих, сплошной криминал, убийство, насилие, разборки. Часто в фильмах можно было явно понять: тем, кто против мафии, все равно крышка. Коррупция в верхах как плесень на белой корочке хлеба захватила все без остатка. Воры скупают, внаглую, землю, недвижимость, строят коттеджи, магазины, казино, клубы и так до бесконечности, везде гуляет и командует произвол. Народ сводит концы с концами. Копошится, выкручивается кто как может. Милиция не справляется, ей вообще не в протык — уголовники беспридельничают, мародеры убивают, воруют. Медицина нормально лечит тех, кто хорошо платит. Поступить за бабки можно в любой вуз, только плати. Армейские устои затрещали по всем швам. Раньше, не дай-то бог, командир полка построит себе гараж за казенные деньги. Сейчас это в порядке вещей. Тащилось все, что можно было утащить, это была какая-то эпидемия. А где еще были нормальные люди, с нормальными понятиями, то там же всегда появлялись стаи зависимых от бабок прапорщиков и офицеров, которые, как пираньи, съедали их понятия или самих их, а остатки выплевывали в лицо другим, чтобы остальным неповадно было жить не по их понятиям. Солдаты строили гаражи, коттеджи, дачи, работали на кирпичных заводах, пилили лес, а все добытое добро отправляли для «вожаков», сидящих в штабах, в кадрах, тылах полковникам, генералам не забывая под эту марку и о себе. А те их покрывали, награждали и выдвигали. Таким образом, омолаживалась, изменялась и реформировалась наша армейская система. Дисциплина падала на глазах. А тут, еще не успев отойти от Афганистана, не прошло и пяти лет, в декабре 1994 года началась война в Чечне. Снова «Черный тюльпан», снова горе, снова беда. Решение стрелять-то приняли, а подготовки серьезной не было. Поначалу такая была неразбериха, что стыдно вспоминать. Складывалось впечатление, что войсками всерьез никто не командовал, до мелочей, до всех предполагаемых неожиданных ситуаций штабы не добирались. Операции, начиная с ввода в Чечню, заблаговременно не прорабатывались по всем канонам военной науки и стратегии. Правда, надо отдать должное Внутренним войскам МВД, на первых порах они несли значительно меньшие потери, так как имели огромный опыт боевых действий в горячих точках СНГ и с задачами в целом по вводу войск они справились.

С девяностых годов у Зеленина уже складывалось не оптимистическое настроение на службу. А в комплексе с тяжелой болезнью жены нервы сдали совсем, сломали дух боевого офицера, и как только врачи вынесли ему «ограниченно годен», то он и не пытался сопротивляться. Сегодня из-за всей этой неразберихи и трагедии Зеленин вновь стоит у черты жизни и смерти. Судьба Егора замерла перед одиноким Зелениным в томительном ожидании. Вся надежда на Цветкова, Уварова, Кудрина, на таких, как спецназ «Русь», на самого Егора и его взводного. Надо вытащить сына с войны, из плена. Вот только живым или мертвым? Сдаваться нельзя! Он не имеет права в один год, потерять любимую жену и, не дай-то Бог, еще и сына. «Эх, все не так, как надо. Все не так, ребята!» — так пел Владимир Высоцкий в своей песне.

 

Глава 9

Владимир Цветков. Марина.

Марина после выхода из квартиры, от греха подальше, распрощалась с Николаем и пошла побродить по аллее вдоль училищного забора. У нее после такого стресса было время повспоминать и подумать, что же делать дальше.

Марина, в целом, очень переживала за мужа, когда попросту его ни за что сослали в ЗабВО, и в то же время была рада на какое-то время с ним расстаться. Беременность, рождение дочери — это серьезный период в ее жизни, но она понимала, чтобы дальше жить хорошо, у мужа должна быть хорошая карьера и, желательно, без переездов. Ее не прельщала заграница, поэтому она все сделала, чтобы ее мужа никто не трогал. Но тогда тот московский генерал, который разбирался с ЧП, оказался настолько влиятелен на начальника училища, что удержать или, вернее, изменить решение не представлялось возможным. Приказ был составлен так быстро и круто, что все хлопоты потом оказались тщетными.

— Ты не можешь за себя постоять! — кричала она тогда на Владимира. — Ты развалил семью. Я не поеду в твое срамное Забайкалье.

— Но ты ведь знала, за кого выходишь замуж, — пытался успокоить ее Владимир.

— Знала. Думала, за сильного, умного. А получилось, за сахалинца-гиляка, или как там у вас коренных жителей зовут. Колхоз, одним словом.

— Да что ты понимаешь в Сахалине?

— Понимаю! Понимаю, где находится туалет на улице с кучей червей. Эта вонь у бани, от крольчатников. Эта твоя мать, которая только и мечтает, чтобы мы расстались. Видите ли, я ему не пара.

— Марина, ты не права. Мама не это имела в виду, но даже если так, то неужели нельзя об этом не вспоминать. Они с отцом тебе две с половиной тысячи в подарок давали на норковую шубу, это все их сбережения. А ты о них так плохо…

— Да твой отец, алкаш, все молчком, никакой тебе помощи, всю жизнь свою только на мотоцикле и ездит да на службе штаны протирает.

— Да как ты смеешь трогать моего Батю? Батя воевал, он контужен, имеет тяжелое ранение.

— Вот-вот, контуженный. Вся твоя родня контуженная.

Марина вспоминала эту перепалку, прошедшую перед отъездом Владимира, а сама понимала: в случившемся сегодня виновата она. Еще два месяца она держалась, жила с родителями, нашла себе работу недалеко от дома под крылышком у мамы, а потом рванула на осенний офицерский бал в училище, и там-то она увидела того, о котором не раз отзывался с восхищением сам ее муж Владимир. Конечно, сегодня у нее к Красносельцеву уже остыли чувства. Зато у него с каждой встречей они накалялись все больше и больше. Все зашло далеко. И вот он, финал: нежданно-негаданно нарисовался муженек. Дело-то в том, что Марина не любила ни того, ни другого. Нет, она когда-то «летала» и с Владимиром после их знакомства первые два месяца. Она месяц задыхалась от секса с Николаем, но всегда приходило к ней чувство не то чтобы разочарования, а какого-то охлаждения, и желание остаться быстрей одной или уйти к подруге после всех постельных утех. Она любила только себя и свою дочь. Даже к родителям она относилась не очень-то ласково, за редким исключением, когда ей от них было что-то сильно надо. Порой даже устраивала скандалы, а за что? Всегда что-то, да находилось. Бзыкнуть на то или на другое — это пара пустяков. Надуть губы, пустить слезу. А, главное, никого не жалеть. Пусть крутятся. Обязаны. «А мужика чем больше грузишь, тем будет лучше», — размышляла Марина, понимая, что издевается. Но что поделаешь, коль такая у нее тактика выживания, такой характер, такое воспитание. А если посмотреть на это со стороны, не за того она вышла замуж, ей бы за генерала сразу да «Волгу» к подъезду с адъютантом, но дело в том, что у генералов свои генеральши.

Надо было в сложившейся обстановке срочно принимать решение. Советоваться не с кем. Николай уже подал заявление на развод, за что имел строгий выговор по партийной линии, где его предупредили и потребовали прекращения развала молодой семьи. Тогда он на парткомиссии всем сказал:

— Я люблю Марину, и она любит меня. Я что, должен был с ней, прежде чем лечь в постель, спросить у всех вас разрешения?

Вот за это ему и вкатили строгача. Да еще и наказали завязать встречаться с Мариной и обязали попросить жену забрать заявление из парткома о его недостойном поведении.

Все эти нюансы семейного разлада Красносельцева Марина знала и, конечно же, она знала, кто всему этому виновник. Это она затащила после бала в свою квартиру этого красавчика Николая. Это она внушила себе, что он неотразим, хотя понимала, что по многим показателям Владимир был лучше, а главное, он был отцом ее дочери. Но Красносельцев был у всех на устах, положительным героем, особенно для женского пола. Женщины влюблялись в Николая, но он ни с кем не встречался. Марине надо было просто быть выше других, и она смогла понравиться сразу. Она утерла всем нос. Вот это у нее с детства было — быть лучше других, независимо от выбора средств. Она разбила семью, влюбила в себя человека, засветилась перед мужем и, значит, об этом скоро узнают все. И она принимает решение. Снова всех перехитрить, а, значит, все поставить по местам, как было до офицерского бала. Красносельцев сильный, он переживет и уйдет к жене из своей общаги. Коммунисты только обрадуются вместе с командованием, что так повлияли на своего собрата по партии. Владимир не может отрубить все концы, он карьерист, а главное — любит ее. А все остальное — шелуха. А у Марины насчет стыда комплекса не было. Какой там стыд! Вон заместитель начальника политотдела училища второй раз женат и с другими, говорят, еще путается, и ничего.

Короче, она срочно идет к Владимиру просить прощения, пообещает приехать в Забайкалье. Даже для большей правды пустит слезу.

Владимир был пьян. Он лежал на диване, не раздевшись, в обуви и не сразу понял, кто пытается поднять его голову и подсунуть подушку. Да, это была Марина. Эта женщина, которую он еще любил и ревновал, эта женщина, которая ему изменяла, вдруг снова была рядом.

Она поцеловала его в губы и прошептала:

— Пожалуйста, прости меня. Так получилось. Я люблю только тебя!

Владимир все чувствовал и все слышал. Его «хозяйство» начало без всякого приказа напрягаться, и руки сами схватили Марину и притянули к себе, а потом стали снимать с нее все, что им попадалось. А она раздевала его, а он ее. Хмель проходил, как утренний туман от набежавшего морского ветерка. Он входил в нее с такой страстью, как будто имел женщину в первый раз. Она тоже вся тряслась, хотя еще часов восемь назад извивалась от тугих вхождений Николая. Видимо, сыграл свое дело нервный стресс или что-то еще, но им было хорошо, они мирились.

Марина на время приезда Владимира исчезла из поля зрения Николая, который усиленно пытался ее найти. Она дала слово Владимиру, что через месяц приедет к нему в Борзю с дочерью.

Да, слово она свое сдержала, и в начале июля командир полка подполковник Дронов выделил свой «уазик» Владимиру Цветкову для встречи жены и дочери командира разведывательной роты. По приезду Цветкова из Омска зампотылу полка выделил прапорщика и с ним четырех человек мастеров для ремонта квартиры капитана. А так как Дронов распорядился об этом на совещании, то значит, ремонт надо сделать на совесть. Вскоре квартира, сверкая свежей краской, новыми обоями и цветами в трехлитровых банках в каждой комнате, встречала новую хозяйку и их дочь Татьяну.

Марине все это понравилось, а вечером у них был накрыт стол с барского плеча зампотыла, за которым присутствовали избранные, а это командир полка, все его замы, начальники разведки полка и дивизии и, конечно, закадычный друг Цветкова Грок. Все с женами, кроме старлея Грока.

Да! Его Марина была лучше всех! Тут-то он еще раз похвалил себя за то, что там, в военном городке Черемушки не наломал дров. Ради этого вечера и оказанного доверия его семье собрались такие люди. Люди, от которых в дальнейшем зависела его судьба, его карьера. Стоило все простить, стоило жить и служить. Владимир почувствовал новый прилив сил и энергии.

Первые месяца два все шло хорошо. Марине даже было интересно, но потом она стала пилить мужа за его поздний приход из роты. За то, что он мало оказывал внимания жене и дочери. Они снова начинали упрекать в чем-то друг друга. Страсти к третьему месяцу накалились так, что под предлогом наступающих осенних дней и в дальнейшем забайкальских холодов, а также последней простуды дочери Марина «вечерней лошадью», то есть поездом «Забайкальск-Чита», а из Читы самолетом убыла в Омск, якобы на лечение ребенка.

Через неделю подполковник Дронов объявил на совещании о том, что по семейным обстоятельствам убывает в краткосрочный отпуск, оставив за себя начальника штаба. Сам улетел в Омск.

Неделю Марина и он не выходили днями из гостиницы «Омск». Марина знала о том, что Дронов не бросит ее мужа на произвол, и его, то есть Дронова, тайные ухаживания приняла, а чтобы каким-то образом удрать от Цветкова, до отъезда накручивала мужа, а сама спокойненько укатила на встречу со своим новым любовником в Омск. (Ничего этого в то время Цветков не знал и не допускал такого предательства, ни со стороны жены, обещавшей ему любовь и преданность, и тем более со стороны своего командира.)

Расстроенный отъездом жены Владимир, чтобы как-то отвлечься, еще рьяней взялся за службу, объявив сам себе казарменное положение, пока не приехал счастливый комполка Дронов, кстати, подаривший за это время его жене серьги с бриллиантами. Поселил себя Владимир в казарме, поставив кровать в своем кабинете командира разведывательной роты. А объяснял он перед взводными и старшими начальниками свое поведение просто:

— Надо быть ближе к солдату, надо навести уставной порядок в роте, а потом расслабляться.

Дронов понимал, что сложно смотреть в глаза человеку, который его когда-то выручил, который добросовестно служил у него в полку, а он, как предатель, спит с его женой и не просто с женой, а с классной женщиной, неутомимой труженицей в постели и такой красавицей. Хоть он себя и ругал за это, но вновь и вновь думал, как бы поскорей встретиться с Мариной. Он мечтал о возможности вновь увидеться с этой женщиной.

Через две недели после осенней проверки Цветков идет на повышение, заместителем начальника разведки дивизии, а это майорская должность, это трамплин в академию. И Дронову стало полегче, Цветков вышел из его подчинения. Он со своей потерянной совестью оставался в своей семье, и на предложение Марины бросить жену и сойтись с ней, он не согласился, ссылаясь на контракт службы в округе. А она после этого разговора больше и не настаивала, так как и Дронова, тоже особенно и не любила.

Марина приезжала и уезжала еще два раза. Владимир с этим стал свыкаться и даже был рад, когда она уезжала. Наступала тишина в квартире, да такая нужная после всех этих никчемных наездов:

— Язык твой — враг твой, — говорил он Марине и страдал от этого сам. Сколько раз после серьезных стычек он пытался уйти и вернуться уже за разводом. Но стоило Марине заулыбаться, а еще и поласкаться, он сразу все прощал. «Да когда же это все кончится?» — думал он, и снова на ночь мир. Хорошее настроение способствовало службе.

Дочка Танечка, как уехала после первого приезда, так и ни разу ее с собой Марина не привозила. Комдив в ноябре месяце подписал рапорт Цветкова о зачислении его кандидатом в Академию имени Фрунзе.

Цветков начал потихоньку готовиться к поступлению в Академию.

Глава 10

Артем Шмелев. Дед и отец.

Когда Артему позвонила Людмила и сообщила о возвращении Виктора Зеленина из Чечни, то Артем, наконец, успокоился. Не случайно в его душе поселилась вторая тревога, как только Людмила рассказала ему о том, что связь она держит с Зелениным через какого-то Кузьмича. Ну, слава Богу, мой друг жив!

И опять Артем стал вспоминать другого Виктора, своего отца, и с ним еще одного Виктора — деда своего.

Виктор Шмелев смотрел на воду, на серебряные блики и думал: «Как далеко еще до встречи с Настей, до 16 часов он умрет от нетерпения увидеть ее, ту, которая появилась в его жизни так неожиданно и так притянула своей чистотой и добрейшей улыбкой».

А в ста сорока одном километре на север вдоль западного побережья острова, в поселке Мгачи, проживает его первая любовь Люба Хлебникова, которая, как только Виктор уехал в Александровскую ремеслуху, стала крутить роман с местным погранцом. Она захомутала его так, что тот не поехал домой после окончания службы на материк к родителям, а остался на Сахалине, где родилась у них двойня, мальчик и девочка. Предательство Любки Виктор переживал мучительно, но благо, преподаватель по двигателям раскусил его хандру и увлек его в мир музыки, приведя однажды его к себе домой. После ужина и разговоров Игорь Исаакович Сомин — так звали преподавателя — играл на семиструнной гитаре и пел такие песни, которых Виктор никогда раньше не слышал, но они так затронули его душу, и особенно звуки гитарных струн, что, когда он возвращался в общагу, понял, что есть вещи посильней тяги к Любке.

Давно он не был в родных краях шахтерского поселка Мгачи, где родился и вырос. Это севернее на тридцать шесть километров от Александровски. Он вспомнил, как с шестого на 7 ноября 1937 года забрали его отца. С вечера у него разболелись зубы. Хоть ему было всего девять лет, но эту ночь он запомнил навсегда. Отец пришивал подошвы на новые валенки. Отец — Виктор Игнатьевич — был немногословен, много читал, разбирался в политике, с двадцатого года в рядах КПСС. С матерью они жили очень дружно, он всегда ласково называл ее Аннушка. В шахте в забое Виктор Игнатьевич не работал. Сначала он был конюхом, потом — начальником конюшни, а коней было много, их готовили к работе, поили, кормили, чистили, опускали в шахту для коногонов таскать тележки с углем. А потом отца избрали заместителем секретаря парткома и дали должность завхоза. Он был очень горд, что его заметили. Был отец, как рассказывала мать, очень честен и ответственен. Говорил частенько так:

— Люди — это большая забота, Аннушка. Ты к ним с душой, и они тебе ответят тем же.

Однако донос на него все-таки нашлось, кому написать.

Отец много читал, изучил главные труды Ленина и Маркса. Знал про все Съезды ВКПБ и о чем на них говорилось. Учил первым сына Витьку и его старшую сестру Веру читать и писать еще до школы.

Около десяти часов вечера сильно залаяла собака. Отец вышел и встретил троих человек в военной форме, двое в солдатских шинелях были, а один в черном тулупе и с офицерской сумкой. Солдаты шли с винтовками за плечами. А так как Витька маялся зубами, то всю эту картину обыска в квартире и увода отца он слышал и видел. Конечно, тогда он больше думал о том, как бы уснуть, чтоб не чувствовать больной зуб.

Солдаты перевернули в доме все вверх дном. Перелистали все книжки, лазали в погреб, кладовку, на чердак. Набрали в мешок письма, газеты, какие-то листки, тетрадки. Закончили рыться за полночь. Потом лейтенант дал команду собираться и — на выход.

Когда отец оделся, то сказал:

— Аннушка, я ни в чем не виноват, я чист перед партией и народом, я скоро вернусь. Это недоразумение.

Мать все-таки причитала, и просила, и умоляла лейтенанта не забирать мужа, мол, утром он сам придет и разберетесь с ним, что да к чему.

Но его забрали в ноль часов двадцать минут 7 ноября 1937 года.

Знал бы тогда Витька, что когда он притворился спящим и его поцеловал перед уходом отец в последний раз, то рванулся б ему на шею, обнял бы его и, может быть, что-то и изменилось. Но, увы, ничего не изменилось и по сей день. Отец канул, как в воду. Только в местной газете, через десять дней, он прочитал, вернее, ему в школе сунули пацаны газету, где в правом верхнем углу на второй страничке была фотография отца и еще трех дяденек и заголовок: «Враги народа». Отец обвинялся в сговоре с мировым капитализмом, пособничестве врагам трудового народа. Арестован за контрреволюционную агитацию.

Виктор усмехнулся про себя и подумал: «Нет, не мог мой отец быть плохим человеком. Мама говорила, что это сосед Травин, на него донос написал. Но никто доказать этого не мог, сколько бы она ни ходила в правление, ничего ей в течение десяти дней не говорили. А потом появилась местная газета. Они обвинялись, а какая мера наказания — не говорилось.

Виктор глубоко вздохнул и достал папиросу, не сразу зажег спичку и снова вспоминал свое, уже теперь безотцовское, детство. Как тяжело было заканчивать в тот тридцать седьмой год школу. Учеба не шла, да и учителя, как сговорились, смотрели косо. Да и он сам как будто стал старше за эти полгода. А в следующий класс осенью его еле-еле притащила сестра, которая, не смотря ни на что, училась хорошо да матери во всем помогала. Благодаря ей он все-таки закончил семилетку. Аж до прошлого 1947 года, десять лет, мать все ждала отца. Как только с материка приходили катера, а она умудрялась об этом узнавать, всегда бежала на пристань и встречала прибывших. Возвращались фронтовики, много было калеченых, инвалидов. Возвращались после победы, бывало, и те, кто прошел через лагеря ГУЛАГа и тюрьмы, те, кого забрали в 37-м и в 38-м годах. И она ждала, ждала до сорок седьмого года. От тяжелой работы в шахте в годы войны простудила ноги, заработала ревматизм.

В 1943 году встретила в Александровске своего старого знакомого детства и юности Николая Козыриса, с которым, как было решено их родителями на Рождественке, где они тогда проживали, планировалась свадьба. Но вмешался тогда в их дружбу влюбленный в Анну Дербеневу Виктор Игнатьевич Шмелев и, как шмель, налетев на церковь, увез ее тогда из-под венца. А Анна этому была только рада и счастлива, любила-то она Виктора, а не Николая. Но это длинная и другая история. Видно, как говорила мать, хоть и женат был Козырис на другой, а как только по ранению пришел в конце сорок второго с фронта, все не забывал Анну и встрече очень был рад. Даже сказал: «Анна, я разведусь, если ты скажешь «да», и женюсь на тебе». Но мать сказала: «Нет, я буду ждать Виктора, он вернется!».

После той встречи с Козырисом они с матерью все-таки стали поддерживать связь. Позже Козырис помог Виктору поступить в ремесленное училище в Александровске, которое он закончил с отличием в сорок шестом году, а в первую же свою навигацию стал ходить в море мотористом на рыболовецких судах. В шестнадцать лет Виктор начал свою самостоятельную трудовую деятельность. Начинал с дрифтеров, где были установлены одноцилиндровые двигатели, потом буксирный катер, дальше МРС (малый рыболовецкий сейнер), а теперь он мотористом на знаменитой рыболовецкой шхуне «Ольга». Молодой капитан шхуны Валентин Иванович Аксененко уважал его за трудолюбие, честность, безотказность в любой другой работе. Когда вытаскивали невод, Виктор не сидел в машинном отделении, а часто помогал команде на палубе. Команда любила его еще и за то, что играл он на гитаре и пел, а как развернет меха гармошки, так душа разворачивалась и сворачивалась.

А Витька помнит, как его отсылали на лодке подальше от катера, когда он учился играть. Но слух-то у него хоть куда. Пойдет в клуб зимой, посмотрит какой-нибудь фильм, а раньше в фильмах всегда хорошие песни были. Придет домой, возьмет гармонь и через полчаса: «Нате вам наше с кисточкой!» — почти один в один и изобразит мелодию. Слух — это великое дело. А ему Богом он был дан. Хоть в Бога мало уже кто верил, но и в партию Виктор не верил. Какая это партия, коль своих забирает, и привет. А он рос без отца. А ей, этой партии, плевать, как они с матерью и сестренкой одни выживали.

Зарабатывал Витя Шмелев хорошо в навигацию, хуже зимой. Делился деньгами с матерью. Правда, живет он последнее время в общежитии моряков в порту.

Мать все-таки вышла замуж за Козыриса, и он забрал ее в Александровск. Вера, его сестра жила пока в Мгачах. Виктор, как приехал первый раз к Козырису, так и обомлел, увидев его детей, а их было трое, и все погодки. Старшему Николаю было пять лет, Владимиру четыре и девочке Ольге три годика. Понял тогда Виктор, что мама влезла в такую семейную кабалу, что ему уже было не до шуток. Хватит ли у нее здоровья поднять детей и воспитать их? Ведь ей уже за сорок. Но отговаривать не пытался. Ему было очень ее жалко и за ее одиночество, и за то, что будет с ней, с тремя детьми. Дело в том, что жена Николая Козыриса после рождения третьего ребенка умерла, и Козырис остался один. Он долго уговаривал Анну и уговорил. А любит он ее сильно — это сразу бросалось в глаза при их общении.

Мама, мама, как же тебе нелегко с тремя чужими детьми! Только-только своих двоих на ноги поставила, и опять все сначала. «Ох, и герой ты у меня, мама!» — с теплотой о самом любимом человеке подумал Виктор и вспомнил о военных карточках, о воровстве угля с пацанами, о первой детской любви, о драках, где шла улица на улицу, о своем ватажничестве среди пацанов, ночные рыбалки и самое приятное воспоминание — это выпас лошадей в ночном.

Витя посмотрел на часы: — еще только девять утра. Как же еще долго ждать! Анастасия так задела его сердце, так всколыхнула его всего, как штормовая волна корабль, и несет теперь в сладкую пену чего-то необъяснимого и прекрасного. Ее улыбка, умные добрые глаза. А ее простота говорить и уметь слушать. Нет, такой он еще не встречал. И он боялся срыва встречи, боялся ее потерять.

Но ничего тогда не помешало им встретиться и зайти после прогулки к Коноваловым в дом. Мама Насти, Федосья Прокопьевна, встретила очень приветливо и пригласила отведать морячка свеженьких пирожков с молочком. А вот позже, когда Виктор благодарил хозяйку за вкусные пирожки и молоко, в хату вошел отец Анастасии, Иван Анисимович, и был он слегка пьян.

Встретил Иван морячка не очень приветливо. Он видел ночью прошлой, как Настю провожал флотский парень. А утром высказался Анастасии:

— Ты бы, Настя, с моряками не якшалась, а то поматросит и бросит. Ненадежный они народ. Летом в море завсегда, а зимой что с них взять? Вот и выглядывай в окно, жди его. А зимой, на какой попало работе, подрабатывают да водку хлещут. Я, дочка, супротив морячков. А что, прокурор уехал куда, что ли?

— Уехал к матери на материк.

— Вернется, что скажешь? Да ты не скажешь, народ настучит. Вон Авдеевна, мне сегодня раным-рано уже каркнула: «Анастасия что, нового ухажера нашла?». Я ее, конечно, послал далеко. Но ведь на каждый роток не накинешь платок. Конечно, тебе решать, но в дом его пока не води. Поняла?

— Да что уж тут не понять, папа. Ты вот лучше скажи, может так быть? Вчера встретила, а будто всю жизнь его знала. Знаешь, какой он смелый, вчера на танцах нашим поселковым так наподдавал. За дело, конечно.

— Не за дело, наверно, из-за девок, — сказал отец.

— Может быть. Но, а вот встречалась я почти два месяца с Валентином-прокурором, и не екнуло ничего ни при встречах, ни при расставаниях, — и Анастасия сделала паузу, внимательно всматриваясь в лицо отца, и добавила: — Так-то можно или нет?

— Что заладила, можно, не можно. Можно все, лишь бы по-хорошему. А то, что запал, то это серьезно. Я вон Феньку, твою мать, как первый раз на покосе увидел, так и все. Всех баб забыл. Короче, мне в подоле, смотри, не принеси, а то этими же руками зашибу тебя.

— Сама разберусь, не маленькая, — сказала Анастасия, давая этим понять, что нравоучения закончены.

Но после прихода хозяина на столе появилась бутылка водки, грибочки, огурчики и рыбка. Виктор выпил с Иваном Анисимовичем за знакомство, а от второй категорически отказался. Будто почувствовал, что так надо. Иван Анисимович повозмущался немного, сам же выпил еще рюмку водки и, откланявшись, ушел в спальню.

Анастасия и Виктор снова гуляли, но только до 21.30, так как в десять вечера Виктор должен был быть на шхуне. Они болтали ни о чем и обо всем. А, когда расставались снова у моста, Виктор сжал ее ладони в своих и горячо прошептал:

— Настя, я не хочу уходить, мне так с тобой хорошо.

— И мне, — ответила она.

— Ты будешь меня ждать?

— Буду. А вы надолго уходите?

— Кажется, на неделю, — сказал Виктор и поцеловал ее руку.

Они встретились ровно через неделю, потом он бегал к ней на свидания почти через день, а в начале августа их бросили на сайру под Агнево, где базировалась плавбаза. Они ловили сайру и сдавали ее тут же на плавбазу.

Виктор работал с огоньком, без устали. Он верил, что его ждут. Он каждый день просил Всевышнего, чтобы их снова перебросили в Широкую Падь.

Прошло двадцать дней. Шхуна шла к Широкопадьевскому, пирсу на швартовку. Радости в груди у Виктора не хватало места. Он пел. И как только причалили, зашел в рубку к капитану и попросил увольнение на берег. Тот отпустил без лишних нравоучений.

Юрий же на берег не спешил. Дело в том, что в Агнево, когда они пережидали двухдневный шторм, он успел завести с официанткой из столовой новый роман. Его трудно было понять. Но к Ане он не спешил, это точно.

В доме Коноваловых Виктор никого не застал и решил пройтись до магазина и заглянуть на местный базарчик. Вот тут-то и случилось то, что приходит всегда, когда очень радуешься. Когда «летаешь» в облаках, то обязательно споткнешься на ровном месте или кто-то от зависти подрежет крылышки.

Аня, подруга Юры, выходила из сельмага, и Виктор ее сам бы никогда не остановил, так как видел ее всего-то раза три. Да и было в ней что-то неискреннее, и это, наверно, настораживало, но зато она сразу его окликнула и подошла.

— Привет, Витек!

— Привет, Анна!

— А ты чего без друга сегодня?

Виктор не был готов к ответу. Он знал, что Юра до поселка Агнево постоянно бегал к Анне и говорил, что они зимой или даже осенью поженятся. А тут он на берег не рванул.

— Да он, Аня, на вахте сегодня, — соврал Виктор. — А ты не подскажешь, где найти Анастасию?

Прежде чем ответить, Анна расспросила его, где они рыбачили, где швартовались. И вдруг прямо так и спросила:

— А что, Юра себе другую любовь завел?

— С чего ты взяла?

— А с того, что ты смог две весточки Насте передать, а вот он — ни одной, — говорила она, чуть не плача.

— Да он пытался, видел я, как он писал тебе письмо. Только в ваши края не получилось передать, — опять врал Виктор, прикрывая зачем-то своего друга.

— Так, где же мне все-таки найти Анастасию? — спросил он.

Анна насупилась, посмотрела по сторонам, загадочно поманила его за собой, и они присели на покосившуюся скамейку.

— Ты бы, Витя, не искал ее. Они на покосе стога перебирают. Ты хороший парень, а она тебя недостойна.

— Как? — вырвалось у Виктора.

— А вот так, она с прокурором встречается и уже давно.

— Как давно? — задыхаясь, молвил он.

— Как? Как я встречалась с Юрой, — она вдруг заплакала, махнула рукой и ушла.

Шторм и молнии вселились в моряка. Казалось, земля плывет под ногами. Виктор развернулся и быстро пошел обратно. Он шел, не зная, куда и зачем, но, оказалось, идет снова к дому Насти.

В голове стучало: «Как я встречалась с Юрой». Значит, спала. «Вот гадина», — совсем непроизвольно сказал он вслух и стал оглядываться по сторонам.

Справа сидела на скамье пожилая женщина. Это была Авдеевна.

— Ты чего это, сынок, ругаешься, — сказала она с укоризной.

— Извините, Галина Авдеевна. А Вы не скажете, где сейчас Коноваловы?

— Да тебе, чай, Настя нужна?

— Да, нужна, очень нужна.

— А, ты сынок, зайди ко мне, чайку попей, глядишь, и они с покоса придут.

Виктор был у Авдеевны около часа. Она угостила его самогонкой и угостила ею щедро, а когда он вышел из калитки и закурил, то тут и услышал то, что слышать не желал. Старуха так заговорчески прошептала:

— Зря ты, сынок, пороги обиваешь. Настя-то за прокурора замуж собралась.

Ничего не ответил ей Виктор. После второй затяжки голова пошла кругом, и он, шатаясь, пошел на мост к дому Анастасии.

Полкан, учуяв запах спиртного, выскочил из будки и злобно зарычал. Виктор попытался пройти к двери, но не смог. Собака схватила его за правую брючину, отутюженных клёш и вырвала клок, пытаясь укусить снова. Виктор пришел в ярость. Он схватил лежавшую у крыльца палку и, когда пытался ударить пса, завалился на бок и палкой разбил стекло в окне. Пес испуганно заскочил в будку и злобно скалился и гавкал из неё.

Виктор, пошатываясь, выходя из калитки, услышал:

— Эй, моряк, ты что хулиганишь?

— Да пошел ты… — сказал Виктор и направился к мосту.

Мужик, а это был сосед Кузачев, не унимался и, остановив пьяного морячка, схватил его за грудки. А был он на голову выше Виктора. Виктор среагировал быстро, хоть и был пьян, и левой рукой врезал наотмашь по лицу Кузачева, который тут же свалился наземь, от неожиданности больше и испуга, чем от силы удара. Сзади закричала, запричитала какая-то женщина:

— Ой, убивают, ой, сволочь, убивает!

Виктор шагал по мосту и ускорял этот неуверенный шаг все быстрее и быстрее: «Что я наделал? Что я наделал?» — стучало эхом в его голове. Ему казалось, он бежит от чего-то непоправимого, от какого-то ужасного горя. До этого самое большое горе было всегда при нем, это безотцовщина, а это что-то еще сильней, еще мучительней гнало его на шхуну, туда, где свои рыбаки, туда, где его любят и уважают. А тут одни предатели. На танцах бьют, собаки кусают, мужики нападают, любимая девушка изменяет. «Изменила, не дождалась», — занозой сидело на языке.

На его счастье — так считал наутро Виктор — шхуна вышла в море и пошла на юг к поселку Пилево. Он так и не мог четко вспомнить, как и за что ударил мужика. Точно помнил, что кусал его Полкан, что разбилось стекло, а, как и чем — не помнил.

От всего этого было противно, стыдно и страшно обидно. Да, теперь ему назад хода нет. Прощай, Настя. Тут злись, не злись на себя, на девушку, а надо работать. «Море не любит слюнтяев и не прощает ошибки», — так всегда повторял капитан.

Виктор стоял у дизеля, смотрел на приборы, и шум его работы все больше напоминал ему, что скоро в Армию. Скоро в Армию. Быстрей бы забрали, естественно, на военный флот. Вот именно, а это 4 года. А я еще хочу, чтоб меня любили и ждали. И он поймал себя на мысли, что все пройдет, пройдет, как с Любкой. Уляжется! И хорошо, что они идут на Пилево.

Но, несмотря на свое хулиганство у дома Коноваловых, на ту досаду, что Анастасия спит с другим, он чувствовал какую-то скрытую тайну всего свершившегося за два последних месяца.

— Не могла она так раздвоиться, — думал он. — Не тот она человек. И, расставаясь, обещала ждать. Нет, как только вернемся, сразу надо встретиться и поговорить.

У Пилево ловили два дня рыбу, потом ушли еще южнее. А когда Виктор узнал, что шхуна идет на Широкую Падь, было это уже в начале сентября, то разволновался страшно. Все это время он не забывал об Анастасии.

В Широкую заходили только на дозаправку. Капитан разрешил сходить домой только семейным, остальные готовились к дальнему походу на север.

Юрка знал все, что случилось с Виктором. Время поговорить было, он, зная, что Виктор не пойдет отпрашиваться у капитана на берег, подошел к капитану сам. Капитан Аксененко вызвал Шмелева и дал всего один час. Виктор не шел, он бежал по поселку к мосту. Подойдя к калитке, осмотрелся. Полкан нехотя выбрался из будки и начал лаять.

— Ну, успокойся, Полкан, успокойся, — говорил ему Виктор. — Хороший песик, хороший. И клок хороший вырвал прошлый раз из моих брюк.

Собака как бы остудила своим лаем его напор повидаться с Анастасией. Ему стало неловко, но он, глянув на часы, заложил два пальца на язык и несколько раз звонко свистнул.

— Ну, все. Если сейчас никто не выйдет, значит, уйду, — решил он.

В это время дверь веранды распахнулась, и появился на крыльце Иван Анисимович.

— Ты чего опять шумишь, моряк? — угрожающе проговорил он.

— Мне нужна Анастасия, — резко ответил Виктор.

— А я вот сейчас возьму курковку и пальну тебе по яйцам. Ты чего это окна в доме бьешь, соседа обидел, который донос на тебя в прокуратуру состряпал. Вали, пока тебя не повязали.

— Я уйду, но мне надо видеть вашу дочь.

— А я говорю, ее нет. Когда будет, не знаю. Хочешь увидеться — ищи ее сам.

— А где она может быть?

— Где, где, в звезде.

У Анисимовича на пять слов четыре были матерные, а это значит, что он был уже под шафе.

Не известно, чем бы закончилась их встреча, не появись на крыльце Федосья Прокопьевна, эта женщина — добрейшей души человек.

— Ты чего на парня набросился, окаянный, — говорила она мужу, а потом сказала, подойдя к калитке: — Ты уж, Витя, прости его, а если ты к Насте, то она у подружки Анны.

— Спасибо, — сказал Виктор и бегом побежал от этого дома. Перед уходом ничего не сказав его не очень-то приветливому хозяину.

Дом Анны был на другом берегу за мостом. Пробегая мимо дома Галины Авдеевны, Виктор споткнулся, но не упал, а еще быстрее рванулся вперед. Пусть смотрит! Пусть! У него нет времени на степенность и важность. У него всего осталось двадцать минут.

Благо, у Анны не было собаки, и он постучал в дверь. Вышла Анина мама, пожилая и очень хмурая и полная женщина. Анна в семье была четвертая и самая младшая, а родителям уже было далеко за пятьдесят. Они поздоровались.

— Я бы хотел видеть Анну, вернее, Анастасию, — сказал Виктор.

— Шел бы ты себе, морячок, на свой корабль, да передал своему другу Юре, который тут в любви распинался, жениться собирался, что поймают его братья Анины — ноги повыдергивают.

— Да что случилось? — спросил удивленно Виктор.

— А то, ты думаешь, шастать месяц по сеновалу — это просто. Весь поселок знает. Дочка наша забрюхатела, от этого твоего Юры. А Сеня, сын мой старший, с Агнево приезжал и рассказал, как этот кобель Юра с сучкой столовской там спутался. Он сначала-то не понял, где его раньше видел, потом вспомнил, как он при нем Анну провожал. Ну, скажи теперь, моряк, что делать. Где этот красавчик?

— На шхуне, — не думая, ляпнул Виктор и замолчал, опустив голову.

— Как же это так получается? — и она заплакала, а утерев слезы ладошкой, добавила: — Иди, моряк, не до вас сейчас девчонкам. А Анастасию твою я с прокурором видела. Замуж она собралась.

Виктор, ничего не сказав, как был с опущенной головой, так и побрел по улице к берегу.

— Эй, морячок, — что-то пыталась еще сказать мать Анны, но он ее уже не слышал.

Прибавив шаг, Виктор через десять минут был на шхуне. Известие о ребенке Юру привело в шок. Таким растерянным Виктор его еще не видел.

Артем так увлекся своими воспоминаниями об отце и деде, что забыл сходить за вечерним кефиром. Телевизор смотреть не хотелось. Он вскипятил воду в стакане, бросил туда пакетик с чаем и, помаленьку отпивая из стакана горячий напиток, снова стал вспоминать про отца. Он вышел в коридор и направился в курилку, достав на ходу свою резервную сигарету, присел на скамейку, прикурил от своей зажигалки и глубоко затянувшись, подумал: «Его величество случай! Сколько порой люди рассказывают такого, что поверить в это не возможно. Но, наверно, у каждого человека бывает нечто такое в жизни, где потом, осознав встречу, или пришедшую в последний момент помощь, или чудом спасшегося человека понимаешь, что все это кто-то указал или помог сверху и тогда начинаешь верить и в Бога, и в удачу. Не зря говорят, случайного ничего не бывает».

Артем вспоминал рассказы отца, каждый всегда имел свой вытекающий из этого смысл. Например, его ухаживания за Настей, в конечном счете, чуть-чуть не привели к трагедии. Никогда нельзя делать поспешных выводов после наговоров, надо всегда постараться переговорить с глазу на глаз. Это потом он усвоил на всю жизнь. Надо не уходить от горестного или плохого, а пробовать найти решение на положительный исход, пробовать разобраться, почему так получилось, в чем причина, а не бежать от всяких сплетен сломя голову, строя из себя обиженного и несчастного.

Наступила осень, пошла третья декада сентября. Шхуна «Ольга» шла с юга Сахалина на Судоверфь. Это восемнадцать километров севернее Широкой Пади. Капитан сказал, что захода в Широкую не будет. Виктор страшно расстроился. Он так надеялся найти Анастасию в поселке и услышать от нее все, что угодно, чтобы точно узнать окончательное ее решение. Вот только почему это желание у него появилось только сейчас, когда они проходили мимо Широкой? Виктор сильно переживал, что напился тогда, нахулиганил, а главное, что его снова предали. Можно было написать письмо, но какой писать обратный адрес, он не знал. Шхуна ходила вдоль всего Татарского пролива и за его пределы. А главное — он упрямился самому себе, и обида поначалу ела его поедом.

Виктор смотрел на сахалинские осенние сопки и любовался необыкновенной красотой. Столько краски всех ярких цветов в году можно увидеть только в это время. А по утрам уже давно на палубе иней лежит. Шхуна огибала огромную скалу островка «Коврижка», на котором гнездились чайки, гагары, нырки, морские утки и другая пернатая живность, а посередине в сторону открытого моря белел водопад, высотой метров под пятьдесят, не меньше. Проходя мимо него, всегда в воздухе чувствуешь запах сероводорода, запах тухлых яиц. И что интересно, откуда на острове, маленьком острове, столько воды течет с самого верху? Говорят, что это подземная вода с сероводородом пробивается под давлением из морских недр и, пройдя через весь островок, сбрасывается в море. В этих местах на камнях у подножья скалы любят греться на солнышке тюлени, нерпа. Через десять километров поселок Судоверфь.

На следующий день в Судоверфи заболел Юра, он простыл и получил правостороннее воспаление легкого. Шхуна готовилась уйти в Александровск, а уже оттуда вернуться в Широкую Падь, на зимовку и ремонт. Как правило, моряки широкопадьевские возвращались в поселок с севера затаренными ягодой, кетой и разными городскими гостинцами. Виктор был с Мгачи, но там он уже ничего не имел. Мать жила новой жизнью, а сеструха своей. И он договорился с капитаном вернуться с ними в Широкую Падь, капитан дал добро и обещал в Широкой помочь с жильем. Работу на зиму обеспечит в ремонтной мастерской. Надо будет перебрать двигатели. Да и вообще работы будет до весны полно. С одной стороны, Виктор будет рядом с Анастасией, а с другой стороны, если она с прокурором связала свою судьбу, то как? Но он уже получил добро от Аксененко и что тут думать.

До отхода шхуны оставалось два часа, и капитан разрешил Виктору сходить и попрощаться с Юрой в береговую рыбацкую больницу. Юрка не очень-то и хотел оставаться, но врачи запретили выписываться, так как пятно на легком уже разрослось больше пятака.

Юрка паниковал, остаться одному в поселке не хотелось, команда уходит без него в Александровск, хотя, по его рассказам, там его тоже не очень-то кто ждет.

— Да ладно тебе, Юра, переживать, — говорил Виктор, две недели поколют пенициллин, а там первым катером домой уйдешь. До закрытия навигации успеешь. Где планируешь работать зимой?

— Да я даже и не знаю, где бы поохотиться на соболя, лисицу, кабаргу. У меня есть навыки. Отец на севере промышлял и меня поднатаскал.

— Слушай, Юра, я хочу в Широкой заторчать на зиму. А когда я с Настиным отцом встречался, то он мне рассказывал, что вокруг Широкой соболя полно, только имей разрешение. Он еще хвастался, что прошлой зимой перевыполнил план, и ему премию дали в размере 300 рублей.

— А как же у тебя с Настей-то будет? Она с прокурором спуталась.

— Да ну и что, других в поселке девчонок не найдется, что ли?

— Вот бы и мне за зиму деньжат подзаработать.

— А ты в Широкую к Анне, она, как я понял, тебя любит. Да и ребенок у нее, выходит, от тебя будет. Братья ее на тебя зуб большой имели. Займешься соболем, а там снова на рыбу пойдем, а мне Аксененко обещал работу и жилье.

— Ты знаешь, Витя, я все-таки, наверно подлец, что прошлый раз не пошел с тобой на берег и не повидался с Аней, вообще-то я о ней часто думаю.

— Вот и я про то же, надо срочно написать ей письмо, и они примут тебя, вот увидишь, с распростертыми руками.

Друзья расстались. И тогда Виктор еще не знал, что скоро их дружба станет совсем другой.

Юра так и поступил, как советовал Виктор. Написал письмо в Широкую Падь, Анне. Через неделю получил ответ. Почта работала хорошо, море не штормило, и ходили каждый день катера. А еще через два дня у его кровати оказалась Анна со своим братом. И закрутилось все к свадьбе как по нотам. Юра после лечения съездил в Александровск, получил расчет, написал заявление, в котором обязался с первого апреля вернуться на шхуну в должности второго моториста и уехал в Широкую Падь.

В октябре, а точнее 14 октября в поселке Широкая Падь пели и плясали на свадьбе моряка.

За зиму Юра набил много зверя. Анины братья оказались нормальными мужиками, да и охотниками хорошими. В начале марта Анна родила дочь Дашу.

Виктора, капитан Аксененко в Широкую Падь не пустил, а оставил его на шестимесячные курсы механиков малых рыболовецких катеров в Александровске и выхлопотал, с большим трудом, место в портовской семейной общаге, где раньше когда-то и проживал Виктор. Аксененко готовил замену своему механику шхуны, который собирался к лету уехать на материк к родителям на родину вместе со всей своей семьей.

Анастасия была на свадьбе у Анны недолго. Сильно простудилась мама, и ее надо было лечить. Она попыталась поговорить с Юрой о Викторе, но тот считал ее предательницей и сказал, что Виктор учится на механика и приедет только к спуску шхуны на воду.

Настя поняла, что говорить он, с ней не очень-то настроен.

Анастасия последнее время, как они потеряли с Виктором друг друга, потеряла интерес ко всякой веселой жизни, замкнулась, похудела. Добилась от прокурора уничтожить заявление на Виктора Шмелева и попросила его оставить ее в покое по-хорошему, по-дружески разойтись, без обиды, так как она не хочет портить ему жизнь.

Прокурор к весне уехал в отпуск и, через месяц, в поселке появилась прокурорша, тихая такая женщина, лет тридцати, с ребенком в пять годиков.

У всех все сложилось нормально, только Анастасия была одинока и все-таки, вспоминая глаза Виктора, его горящие щеки, его губы и тепло его крепких рук, уходила в свою комнату, закрывала дверь и тихо-тихо плакала. Всем своим существом она понимала, что где-то разгадка молчания и нежелания Виктора каким-то образом общаться, находиться совсем рядом, но как все вернуть, она понять не могла.

Виктор же наоборот так окунулся в учебу, что вспоминал о Насте, когда оставался совсем один или когда видел чью-то любовь в кино или в жизни, глядя на счастливые пары молодых людей. Он мечтал вернуться в Широкую Падь в новой должности и обязательно встретиться с Настей. У него с каждым месяцем игра на подаренной гитаре была все лучше и лучше. Вот он приедет в Широкую да как врежет по струнам и споет про Кольку Снегирева или морской вальс! Вот тогда найдется и для него девушка. А пока только учеба и учеба, в группе Виктор был лучшим учеником, и к выпуску преподаватели ставили ему по всем предметам только отличные оценки.

Открылась навигация еще в апреле, и к майским праздникам в Агнево на шхуну «Ольга» с буксирного катера, пришедшего с Александроска, пересел для дальнейшей работы назначенный на должность механика Виктор Викторович Шмелев. Капитан Аксененко обнимал своего молодого механика, с которым потом они еще много пройдут морских дорог и много хлебнут нелегкой рыбацкой доли, но их дружба останется до последнего вздоха капитана такой чистой и преданной друг другу, что позавидовать мог бы даже не один фронтовик, сравнивая их дружбу с дружбой боевых друзей. Моряки умеют дружить!

Пятнадцатого мая шхуна причалила к Широкопаденскому рыбокомбинатовскому пирсу. Капитан шхуны Виктор Аксененко дал разрешение до утра выйти всем, кроме вахтенных, в увольнение. Виктор и еще трое морячков узнали, что в поселковом клубе будет в 20 часов какой-то новый кинофильм.

Четверо молодых, полных энергии и задора моряков шли вдоль высокого забора по тротуару к проходной рыбокомбината. Шмелев, почувствовав расслабленность правой ноги в ботинке, остановился и стал завязывать шнурок. Вдруг Виктор услышал по ту сторону забора женские голоса. Виктор, было, собрался догонять друзей, как в одном из этих голосов узнал голос Анастасии, да и второй голос ему показался знакомым, это, конечно же, была Анна. Сердце его забилось с такой силой, что он встал как вкопанный и продолжал вслушиваться в эти голоса.

— Ты, зараза, испортила мне всю жизнь, как ты могла такое наговорить? — говорила, почти срываясь на крик, Настя.

— Это неправда, Настя, я только сказала ему, что тебя домогается прокурор.

— А кто тебя просил? Кто сказал, что я за него замуж выхожу?

— Это не я. Это мама. Прости нас, Тася! — ноющим голосом запричитала Анна, а потом добавила: А ты что, не якшалась с прокурором, что ли?

Послышалась пощечина, видимо от Насти, потом завязалась драка с охами и криками, как дерутся только женщины.

Морячки, подходя к проходной, обнаружили отставание товарища и начали его поджидать. Виктор же не стал дожидаться смертоубийства у той стороны забора и в два приема перемахнул через этот не маленький забор на ту сторону, чем очень сильно напугал дерущихся женщин.

Да, для дерущихся это было что-то неожиданное и сверхестественное, когда из-за человека идет такая разборка, а он вдруг прилетает с той стороны забора.

— А ну прекратить войну! — громко скомандовал Виктор и, несмотря на вечерние сумерки, увидел удивленные и полные еще чего-то светящегося глаза Насти.

Воспользовавшись этим замешательством, страшно напуганная появлением Виктора Анна, не говоря ни слова, перепрыгнула через небольшую канаву вдоль тротуара и побежала по улице к пограничному мосту.

— Здравствуй, Анастасия! — сказал Виктор и протянул ей свою руку.

— Здравствуй, Виктор! — Настя положила свою ладонь в ладонь Виктора.

Все было понятно без слов. Все стало на свои места.

Так ведь не бывает, но когда отец рассказывал Артему со своей стороны, а мама со своей стороны, то оказывается: так бывает! Так было угодно Богу! Но тогда при советской власти мало кто в него верил. Но он, видимо, творил такие чудеса.

Чем все могло кончиться? А если б Виктор вышел с пирса парой минут позже, а Настя не разоткровенничалась с матерью, что до сих пор помнит моряка и любит его. А Федосья Прокопьевна — ее мама — не рассказала бы, как мать Анны, когда узнала, что Анка беременна от морячка, наговорила его другу про то, что Анастасия крутит любовь с прокурором. Такой наговор якобы носил защитный характер для Коноваловых. Залетит, мол, тоже от моряка, а он в море уйдет, и концы в воду. И услышав это от матери, побежала Настя искать свою лучшую подругу. И надо же было встретить ее именно там, где должен был пройти Виктор.

Вот такая любовь получилась у родителей Артема!

Через два года на свет появился Артем. У Артема есть старенькая фотография, на которой мама держит его, подняв на руках. Тогда ему было около годика. До Артема у Анастасии родился мальчик, но прожил он всего несколько часов. Что там случилось, Артем так и не знает, из разговоров родителей было видно, как они переживали и не хотели подымать никогда эту тему.

Артем любил маму как заступницу, как кормилицу, как красавицу, как добрейшего человека и как ангела-хранителя, который вытаскивал его из таких передряг, что вспоминать-то страшно, не говоря о каких-то рассказах. Отец — это другое, это особое доверие, мужское понимание происходящего вокруг и в душе. Отец — это совет, это сдерживающий фактор от плохих поступков, отец — это честность, любовь к фотографии, ко всему прогрессивному, а главное — это порядочность в поступках и в жизни. За что Артем остается, благодарен ему навсегда!

Но, как ни печально, их нет уже рядом. Родители прожили в любви более сорока лет. Их нет на этой прекрасной земле вместе с нами. Жизнь коротка. Она насколько прекрасна, то и настолько полна горя, страданий и потерь. Видимо, это плохое забирает часть отведенного времени у человека, и всегда перед смертью, если еще представится возможность, он говорит:

— Эх! Мне б еще годков десять-пятнадцать, — вот тогда и умирать можно.

 

Глава 11

Владимир Цветков.

Владимир летел из Моздока в Москву, надо было срочно, начать планирование операции под Ведено.

Хотя, по телефону он получил разрешение, но знал, как придется непросто создать группу руководства, если начальник управления начнет тянуть время, уточняя у своего начальника замысел. Но генерал Цветков готов был драться за свой план до последнего, а если у него бывает такой настрой, то любым путем, но он победит, и к утру будет готов план на утверждение у заместителя Начальника генерального штаба. Конечно, генерал закрутил все это быстро и неожиданно для многих «стратегов» Генштаба и привезет им внеочередной ночной «геморрой».

Лету было еще час, и он вспомнил, что у него в квартире не политы цветы уже больше недели. После ухода Марины он уже выбросил два горшка с завядшими цветами в мусорный провод. Надо бы до проведения операции заглянуть на хату. Он вспомнил, как получил эту квартиру, как Марина руководила ее отделкой и дизайном, расстановкой мебели, как вбухала почти все, что у них было на книжках и в загашниках. Владимиру, в конце концов, все это понравилось. Но когда шел затяжной ремонт, они еще тогда чуть не разбежались по отдельным однокомнатным квартирам. Цветков вдруг вспомнил приезд из Забайкалья в Москву.

— Здравствуй, Москва! Академия имени Фрунзе! Скитание по двум квартирам, снова скандалы с Мариной, и вдруг проездом Демин. И за этот день решает вопрос на два курса с жильем. Классная двухкомнатная квартира. Демин молодец! — тогда и не догадывался Цветков, какую роль играет Демин.

Учился Владимир с желанием, а перед тем, как сесть за «парту», съездил к родителям на Сахалин. Как же был рад его отец! А потом был устроен праздник. Никто не дергал его, не учил, как жить, не обижался на трудную жизнь. Родители были счастливы! Владимир успел там многое, а главное — отдохнуть. Как никогда он возвращался с острова с хорошим настроением домой.

Грок.

А в это время его драгоценная супруга Марина летала в Ялту, в санаторий и, как потом выяснилось позже, была в своем номере не одна, а с «мужем», якобы. Как они смогли с Дроновым все оформить, трудно узнать, а узнал об этом Грок, который был тоже в это время в Ялте. Проживал он в другом санатории, и когда однажды зашел со своей новой знакомой в ресторан «Бригантина», то там-то и увидел, как влюблено, смотрели друг на друга и танцевали Дронов и Марина. Конечно, Грок придумал причину перед своей знакомой и срочно сделал оттуда ноги. «Меньше знаешь, лучше для здоровья и безопасности». Короче, он сразу ретировался, но навел справки и выследил Дронова. Оказывается, Марина и Дронов из одного санатория и вообще живут в одном номере. Грок был ошеломлен и расстроен. В Москву он не заезжал, Владимира не видел, так и пролетел год. Встреча с Владимиром произошла в Омске, где Владимир отдыхал после первого курса академии.

Дневная жара спала, и Грок, у которого в Омске из родственников осталась бабушка Полина в Нефтяниках, приехавший навестить ее, зашел в ресторанчик, который назывался просто: «Погребок». В ресторане было всего десять столиков в зале и два столика за перегородками для избранных посетителей. Этот ресторан славился кухней, в которой приготавливали более тридцати блюд, естественно, по заказу, и все они включали в себя грибы. От этого в зале витал необъяснимый приятный запах леса и жареных грибов.

Грок находился в Омске уже двое суток. Первые он из уважения к своей любимой бабушке, которая любила капитана как своего сына, а то и больше, посвятил ей. Он с большим вниманием слушал ее рассказы про «болячки», про строптивых и буйных соседей по площадке. От всех ее воспоминаний веяло семейным теплом.

— Сереженька, тебе уже двадцать семь лет, а ты еще не женат. Как хочется правнуков понянчить. Неужели так и нет никого по сердцу? — говорила она.

— Нет, бабушка, нет. Есть, правда, тут одна в Омске, да ты ее знаешь, учились вместе, так вот, я ее в аэропорту встретил, стюардессой работает рейсом «Омск-Москва».

— Ленка, что ли?

— Да, бабуль, Лена!

— Так она замужем.

— Развелась.

— Как, развелась? У нее такая свадьба лет пять тому назад была! Мужик у неё богатый был, говорят, по загранкам мотался. Моряк он, кажись, был-то.

— Да, бабуль, вроде того.

— Так у неё и дите вроде есть?

— Есть. Сынишка, четыре годика. Серегой кличут, как меня.

— И на что тебе с ней дружбу водить? Своих надо рожать и своих воспитывать, — укоризненно покачав головой, говорила баба Полина.

Сергей втянул носом знакомый с давних пор запах этого ресторанчика и шагнул в зал, где за столиком его уже ждала Лена. «Странно, получается, — подумал Сергей. — Все его подружки в той или иной степени связаны с ресторанами». Он помнил имена и помнил, где и в каких ресторанах они бывали.

Сделав заказ, Грок так и не обратил внимания, что за дальним столиком в полумраке сидел мужчина, слушал музыку и курил. Это был Владимир Цветков.

Владимир и Марина.

Всю ночь, созданная оперативная группа прорабатывала план. После подписи плана у начальства генерал Цветков выехал домой на квартиру. В пятнадцать часов он должен вылететь на Моздок. Войдя в прихожую, сняв пальто, присел на пуфик и вдруг почувствовал себя разбитым и одиноким. Нет Марины, нет Татьяны. Даже воздух какой-то нежилой. Раньше то жареной картошкой пахнет, то цыпленком-табака, то хорошими французскими духами, а главное — это те встречи, когда у Марины бывало хорошее настроение, и от этого было много света и домашнего тепла. Если бы кто-то посмотрел на их семью в те дни, то мог сказать:

— Да, это образцовая и замечательная семья любящих друг друга людей. Владимиру вдруг стало жалко Марину. Он прошел на кухню, открыл холодильник, в котором продуктов было мало, но была нетронутая бутылка столичной. Сел за стол, налил рюмку водки и, выпив ее, вдруг вспомнил, что закуски-то и не приготовил.

Это Марина, когда уходила в запои, могла пить коньяк и не закусывать ничем. Много она выпила у него крови и нервов, кроме алкоголя. Но Владимир, не смотря ни на что, любил только ее. И, наверно, если б не было измен со стороны Марины, то он ни когда не позволил бы предавать любимую женщину с другими женщинами. Когда Марина начала пить, Владимир готов был убить ее за те высказывания, которые она «несла» в его адрес. Но он считал, что это пройдет, и он должен сохранить семью, ведь дочь Татьяна любила одинаково и отца, и мать. Простить измену тяжело, но простить хамство — для боевого офицера это страшное мучение. А Марина надрывно кричала:

— Ты загубил мою жизнь, я сделала тебе карьеру. Хрен бы ты сейчас был генералом. А твой Афган — одна бравада. Хватит корчить из себя героя. Где твой Герой Советского Союза? Встречаетесь, обнимаетесь, как бабы ряженые.

— Прекрати, сейчас же! — пробовал остановить ее Владимир.

— Я два года ждала тебя из этого долбаного Афганистана, а он ничего больше не придумал, как потащил семью в Монголию, в пустыню Гоби. Ну что, дослужился? Вот так тебя там командование отблагодарило за все. Нормальные люди после Афгана в Москву пробирались, там мхом обрастали, а не песок в пустыне глотали. Я же по твоей милости все здоровье там оставила.

Марина плакала, стучала кулаком по столу. Уходила из комнаты, позже влетала, как пантера, и с новой силой начинала выговаривать и ругаться. Она напивалась так, что не помнила на следующий день ничего, что было вечером.

Владимир — это тот человек, который действительно любил Армию, со всеми ее противоречиями и трудностями. Он понимал, что надо много работать, чтобы быть честным перед собой за то, что ты делаешь:

— Тебе дали власть, дали людей, и чтобы выполнять правильно и качественно приказы, надо любить Родину, солдата, офицера, войска!

И он любил! Но больше всех, наверно, он любил свою взбалмошную Марину. После ее запоев и скандалов Владимир всегда представлял, что бы о нем, волевом человеке, строгом и требовательном командире, увидев такое, могли подумать его подчиненные? И они точно бы сказали:

— Размазня наш командир. Баба у него что хочет, то и творит. Стерва она.

Марина могла быть разной: могла понравиться, кому захочет, «взбрыкнуть», не считаясь ни с кем перед самым ответственным моментом; могла сгладить неприятный момент, если захочет, урегулирует любую натянутую обстановку; может притвориться больной, пьяной. Да ей надо было идти в артистки, и она стала бы, обязательно, звездой. Но порой в ней просыпался просто зверь, и она «кусалась» матерными словами, как заправская уголовница, вспоминая, как правило, только плохое из своей, не совсем-то и несчастной, жизни. Особенно последние года два находиться с ней в одной квартире, когда она выпьет, было не возможно. Сначала запой на сутки, потом надвое суток, потом три дня и так до недели. Из красивой ухоженной женщины она превращалась в осунувшуюся, опухшую старуху. Генерал стал отказываться под разным предлогом от всяких вечеринок, концертов. Чтобы потом не выслушивать от своей супруги:

— Нормальные генералы в своих домах, коттеджах живут, уборщиц имеют, а ты из меня посудомойку сделал и стряпуху.

— Ну почему ей вечно чего-то не хватает? Все мало и мало, — горестно думал Владимир.

А когда уже не в ладу со здоровьем становилось, начинался отходняк, а это была тоже не малина. То и это надо было как-то недельку пережить.

Сколько раз Цветков пытался бросить ее и уйти, навсегда. Начать новую жизнь, но он был не романтик и сменял места жительства очень болезненно. А начать все снова, даже с женщиной, которую полюбит, не хотел. Как представит Владимир себе, что не будет у него своего кабинета, этой библиотеки, лоджии как летней комнаты отдыха и многих предметов, как начнется опять ремонт в новом жилье! Владимир не хотел ничего менять, и Марина, видать, на этом играла свою убийственную роль. Владимир находил для себя оправдания и продолжал жить с человеком, который его не любил.

— Человек спивается, погибает, и я не могу бросить ее с такой болезнью один на один. Я обязан ей помочь! — размышлял Цветков.

На службе Владимир зачастую забывал о своих житейских проблемах. Однако организм его начал давать сбой. Шалило сердце после каждой ссоры.

Придет, бывало, генерал домой в хорошем настроении с получкой или наградой и видит такую картину: лежит на своей кровати его супруга в спортивном костюме, накрывшись пледом с головой. На столике бутылка пустая из-под вина, а открыв мусорный отсек в кухонном гарнитуре, увидит генерал еще «пузырь» из-под водки, порой и не один. Пропадает хорошее настроение, и он тихо-тихо, после ужина, идет в свой кабинет. Вдруг через какое-то время распахивается дверь кабинета и вместо приветствия слышно:

— Что сидишь? Ну, сиди! Лучше бы сгонял в магазин и купил мне шампанского.

— Тебе уже хватит, — возмутится Владимир.

— Ах, хватит. Ты всю жизнь мою своей армией загубил.

— И пошло, и поехало все с начала. Засыпая с тревогой в сердце, Цветков думал только об одном: как остановить пьянство Марины. И не понимал, что движет этим человеком, который в принципе имел все, для того чтобы просто жить нормально. Живут в Москве, муж генерал, работает в Генштабе, получка на двоих не маленькая, жена не работает, а главное — у них есть какие-никакие льготы: и в санаторий бесплатно, и дом отдыха, есть четырехкомнатная квартира в сто двадцать пять квадратных метров. Ну, что еще надо?

Дочь Татьяна, устав от этих концертов, уехала жить во Владимир, перевелась из Московского педагогического университета в менее престижный, во Владимирский. Конечно, это они с Егором так сговорились, Цветков тогда очень расстроился, но препятствовать не стал, а нашел деньги и купил дочери однокомнатную квартиру, недалеко от педагогического университета. Для Марины это был новый повод ненависти и претензий к мужу.

Владимир искал выход и верил, что найдет его. Он всегда умел находить выходы из самых порой сложных ситуаций, кроме отношений с Мариной, зашедших в полный тупик. Владимир нашел несколько фирм, лечащих от алкоголизма, а когда пытался убедить ее в необходимости кодироваться, то вновь вспыхивал скандал. Владимир редко, но все-таки, нет-нет, да имел, на стороне женщину, и как только его любовница начинала что-то предъявлять, просить или влюбляться в него, он тут же «уезжал» в командировку или за границу. Цветков же бежал домой к своей Марине и, конечно, прощал ей все ее выступления, чувствуя себя на какой-то срок виноватым перед ней. А если вдруг Марина была к нему добра, внимательна, то он проклинал себя: «Да, как он мог променять свою любимую и спать с другой женщиной?» В такие моменты он думал, что и Марина могла, так же встречаясь с Дроновым или Красносельцевым, рваться к нему домой. Ведь было же у них много постельных, прекрасных встреч и душевных взаимопониманий, порой часами они могли говорить о разном. Властная, самолюбивая женщина с запоями еще стала раздражительней и завистливей. Наступала неминуемая расплата за пьянство и длинные депрессии.

Упорство Владимира увенчалось успехом!

Однажды, после того как у Марины после очередного запоя, сильно болела печень, голова, сердце, она дала добро идти к врачам по лечению от алкоголизма иглоукалыванием и малыми токами. В «Благо», так назывался этот медицинский центр, находившийся у метро «Коньково», Владимир привез Марину на своей машине и с нетерпением дожидался результата, а когда она показала ему заведенную на нее карточку и проведенные процедуры, то счастью в его душе не было предела.

Через месяц Марина похорошела и стала, как была прежде. Она купила тренажеры для пресса, для бега и интенсивно занималась физкультурой. В доме воцарились тишина и покой. А еще через месяц Марина просто расцвела. Цветков на работе теперь старался не задерживаться. Это были просто счастливые дни, и он сам старался вообще не употреблять алкоголь. Марина стала чаще ходить в салон красоты. Она была сногсшибательно красива, и у Цветкова, как только они встречались, возникало, не смотря на свои сорок шесть лет, безудержное желание ее целовать и любить. Но этому счастью не суждено было продолжаться долго.

Цветков хорошо помнил этот день, это был день их свадьбы. Правда, вечером, накануне, они с Мариной забыли совсем об этой дате. После утреннего совещания у Владимира разболелась голова, почувствовал слабость, да странно жгло в груди. Начальник управления, зайдя в кабинет к Цветкову, увидел у него на столе таблетки, сразу поинтересовался о его здоровье. Цветков только отшутился.

А чуть позже по телефону Воронов сказал:

— Владимир Иванович! Езжайте-ка вы домой, отлежитесь, а завтра прошу подъехать к 7.30. Мне нужен ваш совет по кадровым расстановкам и еще ряд вопросов не по телефону.

Генерал Цветков вызвал машину и поехал домой. Недалеко от дома, он сказал водителю остановиться и попросил его сходить в магазин «Копейка», где на первом этаже сразу у входа продают цветы, купить хороший букет. «Хорошо, что я успел вспомнить про день свадьбы, думал он, ожидая возвращения водителя. Он сидел в машине и пытался представить, как обрадуется Марина его появлению, и вдруг Цветков увидел, как по ступенькам салона красоты спускается его ненаглядная Марина. Она была ослепительно красива с новой прической, на высокой шпильке, в платье, которое она купила себе совсем недавно. Когда она его примеряла, то спрашивала:

— Вов! Ну, скажи, как оно мне?

— Обол… денно! Ты прекрасна! — отвечал он ей.

Платье очень украшало Марину, а когда она стала снимать его при Владимире, то он не удержался и предложил «обмыть» это дело любовью, и они отметили эту покупку пылко на кровати, и очень даже были счастливы. И что было так не жить?

— Вот она снова в этом платье, — подумал он и стал заворожено любоваться ею, привкушая скорую встречу. Но что это? Из припаркованной в пяти метрах от крыльца БМВ, цвета серый металлик, вышел молодой высокий мужчина лет тридцати пяти, с черной шевелюрой волос на голове, крепкого спортивного телосложения, он был выше Марины еще на голову, в темно коричневом костюме и бежевого цвета рубашке. Мужчина, обойдя свой автомобиль спереди, энергично подошел к Марине и, взяв ее за руку, повел к БМВ. Усадив на переднее сидение пассажира Марину и, прикрыв дверцу машины, он почти бегом вернулся на свое водительское место.

Генерал был просто шокирован и некоторое время пребывал в полном замешательстве, но потом машинально перелез на сидение водителя, пытаясь завести двигатель и начать преследование. Но, увы, ключ зажигания его водитель по привычке забрал с собой. Странно, но ухажер Марины ему показался очень знакомым человеком. Заднее стекло БМВ было не затонировано, через которое Цветков и увидел, как они поцеловались, а через пару секунд БМВ, моргнув левым поворотом, исчезла между домами, за домом Владимира. Через две минуты появился водитель с букетом больших красивых роз. Открыв свою дверцу у машины, удивился и спросил генерала:

— Владимир Иванович! Вы за меня поедете?

— Нет, Серега. Я просто посидел на твоем месте.

— Ладно, тогда идите на свое место, не положено мне руль передавать никому другому.

Владимир, подавленный увиденным у парикмахерской, вошел в квартиру и увидел образцовый везде порядок, на плите приготовленный уже ужин. Видимо, все было заранее продумано, а значит, скоро ее не жди. Бешеная ревность охватила боевого генерала.

— Убью обоих! — все, что мог в гневе сказать он.

Владимир запомнил номер машины. Он стал собираться. Переоделся в джинсовый костюм, надел кроссовки, достал из сейфа наградной пистолет, загнал в гнездо рукоятки заряженный патронами магазин и, засунув его сзади за пояс, пошел в гараж выгонять «Форд».

Цветков колесил по дворам, всматривался во все номера серебряного цвета БМВ и наконец-то среди двух больших семнадцатиэтажных домов, на большой площадке обнаружил искомый объект. Наступило время томительного и волнующего ожидания. Прошел час, и никто не появился. Много всего пронеслось за это время в голове у Владимира. Главное, что прошла немного агрессия.

Он решил поставить машину у своего дома и вернуться в квартиру. Не устраивать же разборки у подъезда дома любовника, он-то, причем здесь?

В прихожей на телефоне горел маячок, значит, есть сообщение. У генерала много чего было электронного в квартире. У него в дивизии был хороший особист, и когда Владимир отделывал квартиру, то тот помог ему установить по старой дружбе некоторые интересные штучки. Владимир нажал на кнопку сообщения и услышал голос Марины:

— Дорогой! Я сегодня подойду попозже, ужинай сам, котлеты на плите, не беспокойся. Целую тебя, Марина.

Определитель номеров, номера, откуда был звонок, не зафиксировал, по-видимому, Марина звонила из автомата.

Зазвонил телефон, прерывая воспоминания о Марине. Это позвонил его зам и уточнял отправку в командировку офицера. Цветков посмотрел на часы, до выхода оставалось два часа. До начала операции меньше двух суток. Он достал из шкафа чистое полотенце и пошел принимать душ.

 

Глава 12

Виктор Зеленин. Электричка.

Прошло два дня, как Виктор вернулся из Чечни. Он отоспался и с нетерпением ждал вестей от Цветкова. Вторая ночь у него прошла плохо, без сна. С вечера он хорошо протопил печь. К полуночи ударил мороз под минус двадцать. Ему не спалось, до двух часов он смотрел кино по телевизору, потом новости о боестолкновении в Чечне, где погибло четверо наших ребят из ОМОНа.

— Зря я послушал генерала, — рассуждал Зеленин, — матери ищут своих сыновей до победы, а он влип сразу в заварушку, пока так и не поняв толком ее цели и не сделав больше никаких попыток, улетел. Матерей в Ханкале он видел, их, говорят, даже на довольствие заместитель по работе с личным составом поставил, а командующий разрешил выдать им пропуска, чтобы могли на территорию КП проходить. А я, как заяц рванул из Чечни. Цветкова, видите ли, послушал. Надо было все-таки остаться в Моздоке, все поближе к делам. Да, кто имел бы права меня тронуть? Это что заграница? Я, долбанный ублюдок! — ругал себя, как только мог, Зеленин. — А что, если Егор в подвале каком-нибудь сидит или в яме (зиндане). «Духи» все, что хочешь, могут придумать. Но уж точно не будут они с пленными, тем более с десантом, сюсюкаться. А если казнить такую категорию, то будут бить поизощреннее, живого места не оставят.

Зеленин от досады заскрежетал зубами, сжал кулаки и сел у стола, обхватив свою голову руками, стал раскачиваться, как маятник, вправо и влево. Вдруг он резко встал, подошел к холодильнику и достал из него початую бутылку водки. Налил стакан и выпил залпом, не морщась, а поставив стакан, сказал:

— Завтра сборы! Все решено, еду в Москву, а там поездом на Моздок.

Он стал более тщательно собираться, чем в прошлый раз, и к вечеру был готов выехать.

Понимая, что один он ничего не решит, он упорно верил в то, что Егор жив. И пусть говорят, что одна беда не ходит, — Зеленин надеялся на хороший исход. У него повышенная интуиция. Когда они с Аннушкой перед санаторием проходили диспансеризацию и когда Анна, после посещения гинеколога сказала, не скрывая радости, что по-женски у неё все хорошо, то Виктора почему-то это насторожило. Надо бы порадоваться за жену, у которой были порой проблемы в виде полипов или еще чего-нибудь, а он как-то не поверил, что ли. И на тебе, рак.

Утром Зеленин пошел к Кузьмичу просить подбросить его до платформы и сразу решил позвонить от него в Москву. Людмилы, видимо, в Москве не было, а может быть, куда — то и ушла. Телефоны П, веткова и на службе, и дома молчали.

— Степаныч! Отведай-ка у нас чайку и блинчиков с медом, а то в этих переживаниях не до завтрака тебе, — сказала супруга Кузьмича и начала накрывать на стол завтрак.

Зеленин согласно кивнул и молча сел за стол.

Не прошло и пяти минут, как зазвонил телефон. Кузьмич снял трубку.

— Алло! Вы кто? Генерал П, ветков? Да, он здесь. Даю, — Кузьмич протянул трубку Зеленину.

— Ну, здравствуй, Виктор! — пробасил в трубке генерал.

— Здравствуй, Володя! Что есть по Егору?

— По Егору, брат, все нормально! Егор в Моздоке. Недавно доставили. Обоих доставили.

— Как он там? — задыхаясь от волнения, спрашивал Зеленин.

— Витя, они с лейтенантом молодцы! Выдержали, не сломались. Но их надо немного подержать в медсанбате.

— Что-то серьезное?

— Нет, истощали малость.

— А когда в Москву планируешь?

— Послезавтра в двенадцать планируется вылет. Я буду встречать Егора на Чкаловском из Москвы. И ты, дружище, не волнуйся, я ведь обещал, что найдем? Нашли! Всё, Витя, прошло нормально. Подробности потом.

— Владимир Иванович! Спасибо тебе огромное за такое сообщение и твою работу. Как я рад! Я счастлив, Володя, и я бы хотел, но… — Цветков его перебил:

— Я понял! Ты хочешь приехать?

— Хочу.

— Тогда приезжай электричкой к одиннадцати на Курский, я тебя встречу. Все, Витя. Я больше не могу говорить, надо идти.

— Спасибо тебе, друг! Привет Егору от меня.

— Хорошо. До встречи!

Зеленин положил трубку и на какое-то время, не замечая Кузьмича и его супругу, смотрел, не моргая, на телефон, пребывая в сладостном, наверно, оцепенении. Это была неописуемая радость отца, который какими-то все-таки мыслями потерял сына, а теперь нашел его живым.

К вечеру Зеленин, крепко поддатый и уже успевший порядком угостить своих соседей спиртным, добрался от Кузьмича в хату и, не раздеваясь, уснул на диване. Обнаружив себя рано утром в холодной комнате, «слетал» в сарай, набрал в охапку дров, растопил печь и поставил чайник с водой, на плиту. Греясь у открытой дверцы печи, поймал себя на мысли: «Егора надо привезти сначала во Владимир. Пусть восстановит силы. Город — это не деревня, в городе есть все, есть старые связи, дочь, а главное — там его любовь Татьяна Цветкова. Здесь за хатой Кузьмич присмотрит. Позже он вытащит обязательно Егора на охоту, посмотрим, как десантники стреляют».

К полудню Зеленин выехал во Владимир.

Многое в городской квартире напоминало об Анне, несмотря на то, что Светлана кое-что переставила на кухне и в прихожей, но в целом осталось все так, как было при ушедшей хозяйке, этого уютного когда-то гнезда. И, конечно, если бы не радость с вернувшимся Егором, то Виктор, пока еще не смирившийся со смертью его Анны, опять заскучал бы и долго, естественно, не задержался, а уехал в деревню.

Вечером к ним в квартиру влетела, а не вошла раскрасневшаяся от мороза Татьяна. Уже знавшая, что Егор освобожден и скоро вернется домой, ну хоть на побывку, бросилась на шею Зеленину и крепко его обняла.

— Боже мой! Виктор Степанович! Егор жив! Жив! Я поеду с вами его встречать.

— Нет, Танечка, не надо вам ехать со Светланой, вы лучше здесь нас встретите. Егор будет лететь самолетом из Моздока, могут быть задержки по погоде.

— Дядя Витя, я вчера из Омска прилетела от бабушки. Папу в Москве не видела. Он на Кавказе. Как же мне хочется с ним повидаться! А вы его видели?

— Да, Таня, я его видел. Он такой же красивый, но грустный, хотя оптимист он у тебя, Танюша, он сильный, весь в работе. Это ему надо в первую очередь спасибо за Егора сказать. Обещал и сделал.

— Правда? Какой же он тогда молодец!

— Да, Таня! Это твой отец смог правильно все организовать и вытащить парней, правда, какой ценой, мы пока не знаем.

Татьяна нет-нет, да и напоминала ему Марину. Такая же красивая, стройная, высокая, но вот по характеру пошла в отца. А это делало ее такой привлекательной в общении и всегда желанной в кругу любой компании. Да, тяжело будет с такой красавицей Егору отбиваться от ухажеров.

— И все-таки я настаиваю поехать с вами, Виктор Степанович, — сказала Татьяна.

Тут отца поддержала Светлана:

— Таня, пусть папа сам встретит Егора. Мы накроем с тобой шикарный стол, купим цветы, закажем такси, надо все продумать, и мне помощница нужна, а то ты с папой завтра уедешь, а я тут от нетерпения, ожидаючи вас, пропаду пропадом, как в той песне.

Они еще долго сидели и говорили после ужина. Вспоминали жизнь в Монголии, говорили о Егоре. И почему-то в этот вечер никто не вспомнил об ушедших матерях, которые совсем недавно были с ними, а просто, видимо, они не хотели омрачать такой праздник старшему Зеленину.

В 6 утра Виктор тихо вышел из квартиры, и в 7.25 электропоезд уже мчал его в Москву.

Опять в окне мелькали белоствольные березы.

Зеленину вдруг пришла нехорошая мысль в голову:

— А вдруг что-то сорвется, и встреча не состоится, — от этой мысли задавило виски, заныла правая ступня, закружилась голова. Дышать стало трудно. Похоже, как бывало за два года в Афгане» «Чую, где-то рядом «духи»». А они тут как тут, и пошло, и поехало. Но я же не в Афгане. Что я задергался?

Не знал в тот момент Зеленин, что интуиция его не подводит, и на сей раз, встречи действительно не будет.

Проехали Лакинск, Петушки, Покров. В вагоне было прохладно, народу не много. Обычно народу бывает много. Похоже, морозец, стоявший четверо суток, поурезонил пыл людей мотаться до Москвы и обратно. Не так, как раньше.

Это если взять советское время, восьмидесятые годы, то электрички больше всего использовались для поездки за колбасой, конфетами и кофе, короче, за продуктами или тряпьем. А теперь все есть. Кроме того, из Владимира каждые тридцать минут идут в Москву с ЖД вокзала коммерческие автобусы, и не хапужные цены, вполне приемлемые для простого россиянина. В такое время едут вахтовики или те, кто не любит никаких пробок и знает точно, когда приедет.

Подъезжали к Балашихе.

— Станция Никольское, — объявили по радио, и через две минуты двери закрылись, поезд помчался, набирая скорость, к Москве.

В тамбуре появились «свежие» пассажиры. Это были молодые люди — мужчины, лет по тридцать-тридцать пять. Но, как они заходили в вагон и как шли по нему, как смотрели по сторонам — от этого Зеленин почувствовал сразу некую опасность. Виктор сидел почти в центре вагона, лицом к тамбуру, он видел, куда прошли четверо парней и куда они сели. Справа против хода поезда, на третьей скамейке у окна по ходу сидела симпатичная девушка в норковом полушубке и норковом берете. Двое из вошедших парней подсели рядом к девушке, третий напротив нее, а четвертого он как-то недосмотрел, да и не было у него желания, чтобы их внимательно разглядывать. Виктор снова стал смотреть в окно. Чуть попозже он увидел, как резко встала бабуля, а с ней встал, видно, ее внучек лет десяти — одиннадцати. Они, сидевшие напротив девушки, перешли на другие места, на вторую скамейку слева, сев по ходу поезда. Как только Виктор это увидел, то понял, что добром этот сгон, бабули и пацана, не кончится. Спиной к Виктору сидели две дамы, похоже, что были они навеселе потому, что громко смеялись или без умолку говорили. Вдруг они перестали смеяться и замолчали. Зеленин увидел, как парни, севшие рядом с девушкой, начали заглядывать открыто ей в лицо, и что-то говорить, и, видимо, тот, который сидел напротив, тоже сказал такое, что она встала и попыталась перейти на другое место. Однако ее не пустили и усадили, на прежнее место.

Девушка явно волновалась, сбрасывала их руки, глаза ее лихорадочно забегали по сторонам, она искала помощи. Зеленин видел этот полный возмущения и отчаяния взгляд.

Проехали уже Реутово, Новогиреево. Девушка начала вырываться, звать на помощь. Она стояла без беретки, волосы распустились, полушубок расстегнут. Она махала руками, пытаясь освободиться от крепких рук парней и пробиться к выходу. Зеленин не удержался и подошел к молодым парням и бьющейся на свободу девушке. В нем боролось два чувства: первое — нельзя перед таким ответственным днем, встречей Егора, влезать в любую драку, так как можно залететь в милицию, второе — он ведь офицер и обязан помогать слабым и тем более людям, попавшим в беду. Ему ну никак не хотелось становиться вновь «Самураем». Он решил попробовать культурно попросить ребят отпустить девушку. — Ребята, ну что вы к девушке пристаете? Насильно мил не будешь. Пропустите ее, пожалуйста.

— Мужик, я как-то не догоняю, или ты ставишь мне пальцы в «растопырку»? Она тебе кто? — сказал тот, что сидел у края скамейки.

— Никто! Человек!

— Вот видишь, она тебе не дочь. Она тебе не жена. Вот ты постоял тут для приличия и быстро исчез навсегда с глаз, — и после последнего слова он резко встал и даже можно сказать, очень грамотно, с наклончиком вправо, с корпусом, нанес правой рукой удар в челюсть Зеленина. Но «Самурай» ушел от удара, встретив его руку своей левой и сопроводив ее вниз, перехватил уже за кисть и, протаскивая ее по кругу вверх, уже правой рукой приподнял за кисть парня так, что тот заорал на весь вагон. Зеленин, отпуская руку, толкнул «орущего» на свое место. В этот момент тот, который сидел напротив девушки, делает попытку достать Виктора правой ногой с разворотом, видимо, имея некоторые навыки удара ногой, целясь в лицо. «Самурай» даже не отошел в сторону. Он опять левой рукой, чуть пригибаясь, перехватил ногу нападавшего и легонько, подбив правой рукой вверх, отправляет его обратно, парень падает в проход между сиденьями к ногам девушки, которая вырывается сразу от того, который сидел рядом и убегает в сторону тамбура. Зеленин, улыбнувшись, посмотрел ей вслед и сказал:

— Ребята! Давайте жить дружно и без драки.

Все трое явно не ожидали такой резкой с ними расправы, были в шоке и сказать ничего не могли. А еще их отвлекал стон первого «бойца» зажавшего свою правую руку между ног и качавшегося из стороны в сторону.

Поезд начал притормаживать. В динамике прозвучало объявление:

— Станция «Серп и молот»!

Виктор, глядя на притихших мужиков, «расслабился» и тем самым сделал непоправимую ошибку. Всегда повторял об этом его тренер Чан:

— Провел прием или еще нет, но уже лови взглядом другого и всегда держи дистанцию на две руки по кругу.

А Зеленин стоял. И стоял-то он спиной к тому, который сидел у него за спиной на противоположной стороне от прохода.

Жуткая боль и расплывающееся тепло разлилось по спине и левой стороне тела, от поясницы и до плеча. Виктор повернул голову, попытался схватить нападавшего, но рука не слушалась, закружилась голова и, когда он все-таки сделал попытку шагнуть назад, в этот момент он почувствовал боль в животе. Падая, он схватился правой рукой за сидение и, медленно сползая, по его спинке, видел, как напавший на него сзади человек с окровавленным ножом помчался в тамбур. А когда его еще кто-то, он уже не видел кто, толкнул в плечо, вот тогда он стал понимать, что дал такого нелепого для тренированного человека промаха.

Зеленин потерял сознание.

Бабуля, которая недавно ушла с внуком от беды на другие места, соскочила с места, подбежала к лежащему мужчине и закричала:

— Убили ироды, ой, убили, один заступился, и убили. Люди, помогите! — голосила бабка.

Одуревшие от увиденного две подпитые женщины рванули к выходу в другой вагон.

Поезд в это время подошел к платформе станции «Серп и Молот» и остановился. Из вагона электрички вышли четверо мужчин и уверенным шагом уходили в противоположную сторону от вокзала. Чтобы не привлечь к себе внимание окружающих, а у одного из них правый рукав куртки и сама куртка спереди были замараны кровью, они шли грамотно. Замаранный кровью шел во втором ряду, ближе к забору. Когда навстречу им вышел сержант милиции, то они, как сговорившись, стали живо и весело что-то обсуждать. Милиционер прошел мимо и не заметил ничего подозрительного.

И пока стоял поезд, никто не крикнул на перроне: «Держите убийцу!» — или просто заорал: «Караул, убивают!» Ни выскочившая из соседнего вагона девушка, ни поддатые женщины, ни те, другие, кто находился в том злосчастном вагоне, ни кто, кроме бабули, не поднял тревогу, а каждый попытался ретироваться, уйти, либо в другой вагон, либо на платформу. Правильно поступил одиннадцатилетний мальчик, внук бабули, он подошел к коробочке, «Экстренной связи», нажал на кнопку и кричал:

— Дядю убили! Дядя умирает! Скорей, помогите!

Через две минуты в вагон примчались два милиционера и сразу, увидав пострадавшего, заказали «скорую помощь» на Курский вокзал через машиниста и, просмотрев пенсионное удостоверение Зеленина и его паспорт, сообщили по милицейской связи дежурному по отделению:

— Тяжело ранен, в четвертом вагоне электрички Владимир-Москва, полковник запаса Зеленин Виктор Степанович, ветеран боевых действий в Афганистане. Нападавших четверо, два ножевых, в живот и левый бок, пульс пока есть, много крови.

Один из милиционеров, вынул из полевой офицерской сумки рубаху, не понятно как там очутившуюся, и приложил ее на место, где сильно сочилась кровь. Второй приподнял голову полковника, чтобы кровь не пошла ртом, хотя она уже просачивалась через плотно закрытый рот. С каждой секундой лицо Виктора становилось бледней. Глядя на них со стороны, было видно, что лейтенант и сержант были растеряны и совсем не знали, что делать дальше, как помочь умирающему человеку. Лейтенант уже стоял в луже крови, сержант тоже вымазался, вытаскивая документы из куртки Зеленина. А рядом возле них стояли всего два свидетеля, бабуля и ее находчивый внук Арутик. Остальные все разбежались. Поезд подошел в назначенное время к платформе Курского вокзала. К четвертому вагону пришедшей электрички бежали санитары с носилками и врачи.

 

Глава 13

Артем Шмелев.

Город. Месть. Порт.

Всегда вспоминая своих родителей, Артем вспоминал Широкую Падь, детство, своих сестренок. И всегда необъяснимое желание вернуться туда, где тебя родили, где тебя любили и где такая природа, какой нигде больше нет во всем мире.

В начале шестидесятых годов началось хрущевское разваливание мелких совхозов и колхозов. А просто говоря, их уничтожение под, якобы, уплотнение более развитых городов и районов рабочим классом и колхозниками. Под сокращение попали более семидесяти процентов поселков и деревень Сахалинской области. Людей, почти принудительно, распихивали по городам и районным центрам. Люди-то могли собраться и переехать, а вот как перегнать скот за сто и более километров? Приказали сверху все живое превратить в мясо, и били скот на бойнях, не взирая ни на что, стельная корова или полугодовалый теленочек. Кровавое пиршество вредителей. Просто по-другому и не скажешь. Ломали мастерские по ремонту катеров, якобы перевозя хорошее оборудование в город Александровск, а там его никто и не ждал, оно ржавело, и через год, поняв, что и ставить-то его некуда и подсоединять некуда, разбирали на металлолом. Катера на зиму переполняли берег. За зиму их в таком количестве тоже не могли привести в порядок к новой навигации. И шли «труженики моря» на списание, а позже еще через много лет на разбраковку. Экипажи «ломали». Расформировывали по другим катерам. Много моряков-рыбаков уходили с флота на сушу. Все трещало и лопалось, а больше всего страдали люди, которые бросали насиженные места, дома, земельные участки и приезжали к родственникам, снимали угол на ночлег, ютились в малосемейных общежитиях. Надо еще учесть, что в те годы в семьях было не по одному ребенку а, как правило, по три, четыре.

Переезд для Шмелевых был просто трагедией. Никто не хотел никуда уезжать, точней, в никуда срываться. Но летом в 1964 году, загрузив основной скарб на плашкоут, т. е. баржу, они переехали в Александровск и остановились в доме Анны Гавриловны, мамы Виктора. Частный дом находился на окраине улицы Луговой и имел комнату бабушки в восемь квадратных метров, прихожая, она же и кухня, и столовая около двадцати квадратных метров, и спальня родителей десять квадратов. Кладовка, коридор — это само собой, сарай большой и участок пятнадцать соток.

Охраняли дом пес Мухтар и привезенный с собой из Широкой Пади огромный пес Дик. Псы постоянно между собой грызлись.

Артем пошел в седьмой класс, в школу № 6, на южной окраине города, в которой учились дети из ближайшего колхоза, «бандитских» улиц Цапко, Парашютной, Майской и Рудничной. Нет, на этих улицах не было маньяков-убийц, но люди старались в ночное время, а особенно из других районов, смело не разгуливать, мало того, пацаны с этих улиц часто дрались между собой, да еще и тренировались, порой, на чужаках. Типа: «Эй, мужик, дай закурить», — а потом: «А что ты грубишь?», — и ни за что ни про что новенький мог получить в зубы. Могли снять часы, забрать деньги, перчатки, шапку и разбежаться. Что характерно, случаев нападения на женщин или девушек не наблюдалось. Бывало, налетали не на того. Так однажды приехал дядя Артема, Владимир Дербенев, из шахтерского поселка Макарьевка, к ним в гости, а он занимался боксом, имел тогда первый взрослый разряд. Поздно вечером встретили его в темном месте пятеро подростков на Парашютной улице и решили потренироваться в силе своих ударов. Дербенев двум челюсти сломал, вырубив их, третьему «яички молодецкие» превратил в бычьи, четвертый долго ползал по канаве и просил пощады, а пятый не дурак оказался и сразу растворился в темноте. Артем знал этих пацанов, а как их после приезда Володи Дербенева не оказалось на улице, то сразу ночью стало на Парашютной тихо и спокойно. Перестали в темноте маячить огоньки сигарет, так бывало везде, когда все-таки кто-нибудь присмирял этих «говнюков». Но то там, то там кто-то из прохожих, не живущих в тех краях, в ночное время, был избит и ограблен. Милиция искала, ловила, судила. Но после некоторого затишья все становилось на круги своя. На ночную охоту выходили другие «филины».

Сразу после приезда Артем сдружился на Луговой и Парашютной с пацанами, предварительно показав себя в драке. А драться Артем умел. В поселке, где он раньше жил, частенько приходилось отстаивать свою свободу передвижения и в школе, и на улице, и на рыбалке. Но драки среди пацанов там были не такие, как в городе, дрались в основном только кулаками, не пинались ногами, не хватались за камни и палки. И сквозило в этих стычках некое джентльменство: лежачего не бить, сзади не нападать, маленьких не обижать! Короче, были какие-никакие, но установленные негласно правила. Видимо, они шли от взрослых, от общего воспитательного процесса в поселке. Хотя тоже бывало разное, но редко, и это осуждалось всеми и с большим упором на родителей.

Осенью, в октябре 1964 года, Артем заступился за своих соседских, луговских пацанов, которых пытался воспитывать кулаком Коля Грицко, пацан из параллельного с Артемом класса, приехавший на своем мотовелике с улицы Цапко на Луговую. Дрались тогда они крепко. Артем победил, и под общее гиканье пацанов побитый Грицко убрался на свою улицу.

А ровно через год, в восьмом классе, Артема избили шесть человек прямо в спортзале на втором этаже, где проходил вечер «Осенний бал». Артем сидел на скамейке, смотрел небольшую художественную самодеятельность школы. Объявили перерыв на десять минут, после которого должны были начаться танцы. Артем, в общем-то, скучал. Его школьные друзья — все трое Володьки, их в школе звали «Триво», на вечер не пришли, и Артем хотел тоже уйти. В это время кто-то тронул его за плечо. Артем повернул лицо, и тут все поплыло. Он упал на пол, закрыв лицо руками, кровь хлестала из разбитого носа. Удары сыпались со всех сторон по голове, туловищу и ногам, поплыли в глазах разноцветные круги, и он потерял сознание, успев услышать, как эхо: «Что вы делаете?.. Что вы делаете?» — и даже успел узнать голос завуча Людмилы Сергеевны.

Его тащили вниз со второго этажа в туалет двое десятиклассников. Когда Артем немного оклемался, и остановилась кровь, то его привели в кабинет к директору школы Хайманову Алексею Михайловичу, где из шести мстителей было задержано четверо, и среди них Грицко. Директор разобрался, в чем причина. Те трое раньше учились в школе, и Хайманов способствовал, двоим бывшим двоечникам, чтобы они смогли окончить по восемь классов и тем самым иметь возможность поступить куда-то, учиться. Он довел всех мстителей до слез. Кое-кому перепало и физически. А Алексей Михайлович это делать умел, ненавязчиво, но больно. Раньше он был учителем по физкультуре. Высокий, красивый, с седыми усами осетин, фронтовик Великой Отечественной войны, был справедлив и, очень уважаем. И никогда за всю учебу Артем не слышал ни от одного человека высказанной обиды на Хайманова.

Избитый и слабый Артем выходил из школы и в вестибюле встретился с одноклассницей Натальей Дудкиной, которая вызвалась проводить его до дома.

— Ты что, Наташа, — сказал Артем и добавил после того, как увидел ее горячее стремление быть чем-то полезной. — Я не очень себя нормально чувствую и не смогу тебя проводить.

— И не надо.

— Так не бывает.

— Бывает, — сказала она и пошла к выходу впереди Артема.

Они шли вместе по Парашютной улице, дойдя до перекрестка с улицей Цапко, Артем остановился и сказал:

— Наташа, ты настоящий друг. Спасибо тебе! Дальше я дойду сам, а ты иди домой, а то у нас улицы темные.

— Да нет, я пойду в школу, там меня девчонки ждут.

Артем даже после этих слов приревновал на миг эту смелую девчонку к ее подружкам и сказал:

— Иди. Тебе видней, — и он, чуть-чуть пошатываясь, зашагал в сторону Луговой.

Так начались добрые отношения у него с одноклассницей Наташей.

Дальше события развивались с полетом бумеранга. Артем усиленно занимался боксом, продолжая ходить на секцию бокса в детскую спортивную школу. Зимой бегал на лыжах, участвовал в школьных соревнованиях и даже занял третье место среди трех восьмых классов. К весне получил первый юношеский разряд по боксу. А когда растаял в апреле снег, он стал ходить в школу в своих новых кирзовых сапогах, как солдат. Артем готовился к встрече со своими обидчиками. Однажды вечером его встретил Грицко с двумя новыми своими дружками, явно из другого района, их Артем не знал, и они попытались его снова поколотить. Сильно тогда разозлился Артем и нарушил свои заповеди поселковые, вырвал он кол из забора и разогнал в гневе эту троицу, и, воспользовавшись их замешательством, рванул через забор, влетая в мягкие грядки, падая, но все-таки ушел он тогда от погони. После этой встречи Артем сильно разозлился и начал осуществлять свой план отлавливать всех дружков Коли Грицко поодиночке.

А первому тогда попало Апалевскому Сереге, тому, кто ударил его в школе по носу. Артем несколько вечеров выслеживал Сергея и изучил все его маршруты и время приходов к дому. Спрятавшись в более удобном месте, убедившись, что это идет Сергей, надвинув кепку на брови, якобы пьяный пацан, шатаясь, пошел на встречу Апалевскому. Артем знал, что тот тоже раньше занимался боксом и слыл неплохим драчуном, а значит, остерегаться его Апалевский не станет и курса своего не изменит. Кроме того, Сергей был повыше и старше на целых два года. Артем сделал резкий наклон вправо, пытаясь вроде обойти человека, а тот спокойно продолжал идти, а потом, развернувшись, мгновенно сбил его с ног и, уже сидя на Апалевском, нанес ему удар прямо в нос. Жертва была ошарашена и напугана до крайности.

— Только не ори, а то пырну ножом, — сказал Артем и добавил: — Ты, козел, если еще хоть раз попытаешься бить младших, то тебя убьет мой дядя Дербенев, я тебе это гарантирую. Ты, наверное, в боксерских кругах такую фамилию встречал не раз. Дербеневых знаешь? — зло спросил Артем и надавил коленом на горло Сергея.

— Знаю, знаю, — прохрипел Апалевский, — из Макарьевки они, шахтеры, их четыре брата.

— Молодец, все ты, оказывается, знаешь, а что тогда на меня рыпнулся?

— Я же тогда не знал, — простонал Сергей.

— А теперь все ваши фамилии, кто тогда меня бил в школе, с вашими адресами у них есть, и скоро вам, придется за все отвечать. Но с тобой я пока разбираюсь сам. Ты меня сильно ударил в школе.

Жертва что-то прохрипела и попыталась вырваться, но Артем ударил его теперь уже в челюсть.

— Ты что сказал? — спросил Артем.

— Знаю, знаю Дербеневых, — застонал Апалевский.

— А мою фамилию знаешь?

— Знаю, ты Шмелев.

— Да, но ты ее уже забыл на всю жизнь, иначе ваша хата и гараж с машиной твоего бати будут полыхать в одну из таких темных ночей очень даже ярко. Ты понял? И своим козлам о нашей встрече ни слова. Они получат тоже свое, а иначе ты огребешь опять еще и от Дербеневых, один огребешь по полной за всех. Считай, что ты легко отделался. Понял?

— Понял, — простонал Апалевский, — и отпусти горло, а то дышать больно.

Артем ушел. На душе было скверно. Он думал, что начнутся новые набеги. Но было тихо.

Апалевский не собирался иметь дело с Дербеневыми, вспомнив, как в тяжелом весе они нокаутировали на ринге таких мужиков, что не чета ему в его полусреднем.

В течение недели Артем отловил еще троих и проделал ту же, свою, уже отработанную систему мщения. Грицко был, последим, и его выслеживать, долго не пришлось. Артем так же сбил его с ног, так же расквасил нос, связал, заткнул рот платком, оттащил в кусты и там высказал свой монолог устрашения. Коля был так испуган, что, когда ему развязали руки и вытащили кляп, он не пошел, он полз на четвереньках полпути к дому, а еще от него пахнуло и нехорошо пахнуло.

За неделю своего мщения Артем запустил уроки, наполучал двоек, но «отдышавшись» за воскресенье, пошел в школу с серьезными намерениями все подправить. Справедливость восторжествовала! На следующие две недели усиленно старался наверстать материал и исправить двойки. И у него это получилось. Восьмой класс он закончил нормально. А Грицко на переменах сначала обходил его стороной, а потом при встрече стал здороваться и протягивать доброжелательно свою «гадкую» руку. Артем здоровался и сразу отходил.

Отец Артема за последнее время сыном был недоволен. Недоволен был его вечерними уходами и ночными приходами. Артем врал, что бывал то у Лунина Вовки, то у Шадрова Вовки. А за задержки допоздна, а это продолжалось почти всю ту страшную неделю мщения, он столько навыслушивался нехороших слов в свой адрес, что гордые моменты мщения становились не в радость. Однако ради достижения цели Артем все сносил. Два раза родители даже сильно ругались из-за него. Мама пыталась всегда стать на защиту сына, а отец допытывался, ругался, ставил условия:

— Ты, сынок, пойми нас с матерью правильно. Мы ведь волнуемся за тебя. Приходишь поздно, одежда в грязи, куда уходишь — не говоришь. С кем ты связался, выкладывай?

— Батя! Так надо. Мы ходим на дежурство.

— Какое, на хрен, дежурство каждый вечер?

Отец чувствовал, что-то тут не так, и решил разузнать разными методами. Но Артем не раскрывался. Эту историю ему поведал Артем лишь тогда, когда они сидели на летней кухне, играли в «очко» на сушеную корюшку, пили пиво, водку, курили сигары, а на плечах Артема были уже майорские погоны.

А когда отец впервые выслушал про это, то сказал:

— Месть, сынок, рождает месть. Кто знает, может, кто-то из них и не осознал своей вины и затаился. Месть на месть порождает смерть.

— А ты хотел, чтобы они меня все время пугали, били всей «кодлой», да? Так, что ли? Да я и сам, по сей день, чувствую себя как бы виноватым, как бы что-то украл или слукавил. Пугал их дядьками. Ты понимаешь меня? Сам ведь с детства мне твердил: «Не позволяй себя унижать и унижать своих близких, и друзей».

— Да ладно, забудь и не казнись, но, сколько будешь тут отдыхать, будь осторожен. Хотя я знаю, что Грицки уехали в Краснодар. Апалевский сидит в тюрьме, десять лет за убийство два года назад дали. Тарин — тот в туберкулезном диспансере в Арково, а остальных я не знаю.

— Ладно, Батя. Спасибо за информацию! Но страха у меня нет, это точно. Но что-то в этом, хоть я и считал себя всегда правым, но неправильное есть. А ведь по-другому поступи, то жил бы я все время в страхе и что бы тогда из меня выросло, а?

— Честный ты, сынок, справедливый, а этим людям всегда тяжело в жизни или трудно, по крайней мере, они за свои поступки с себя спрашивают. Вот так, — закончил тогда отец и, улыбнувшись, похлопал сына по плечу, дав этим понять: «Я тебя одобряю, но не хвалю».

Артем в ЮДМ (Юный друг милиции).

В девятом и десятом классе Артем был очень самостоятельный юноша. Отец и мать знали, что он готовит себя для работы в милиции. Когда в сентябре 1966 года в школе появился старший лейтенант милиции и, собрав старшеклассников в спортзале, а их было шесть классов, рассказывал про нелегкие, но почетные будни милиции, вот тогда и зародилась мечта у Артема стать следователем. Милиционер приводил примеры задержаний уголовников, геройских расследований сыщиков из уголовного розыска. Зачитал статью из областной газеты о награждении юных друзей милиции в Южно-Сахалинской школе денежной премией и именными часами за оказание помощи в раскрытии преступления. Рассказал, как один старшеклассник из первой школы помог задержать особо опасного преступника.

Все это подействовало на Артема и его друзей. Так они записали себя в Юные друзья милиции (ЮДМ) при шестой школе — самой хулиганистой школе города. Ну, конечно, не школа сама хулиганила, а дети, в основном подростки и юноши. Учителя были, как и везде, разные, но в целом коллектив учителей был сильный. Это показали хотя бы выпускники 1967 и 1968 года. Шестьдесят процентов поступили учиться в высшие учебные заведения, семь человек поступили в военные училища, остальные — в техникумы, училища, мореходки, и только двенадцать человек пошли сразу работать. Так бывает нечасто, но так было.

Юные друзья милиции продержались недолго. Сначала рьяно начали патрулировать, потом их стали бить, запугивать. Через месяц осталось из тридцати человек всего четверо. А к новому году на сборы в ДК города от шестой школы пришел только Артем. Может быть, дальше Артем более подробно вспомнит эту интересную для него работу. Но то, что формировался он за два года в социальном обществе не так, как его сверстники, — это абсолютно точно. Старший лейтенант милиции Казанцев Сергей Дмитриевич, начальник детской комнаты милиции, через год, как познакомились они с Артемом, перешел работать в уголовный розыск. Теперь у него меньше стало времени на встречи с Артемом, и Сергей Дмитриевич потихоньку познакомил Артема с операми уголовного розыска. Осенью в десятом классе Артема знали почти все сотрудники милиции города. На День милиции Артем получил лично от начальника милиции почетную грамоту, чему был очень рад. На каком-то партийном совещании или конференции первый секретарь горкома партии отметил директора Хайманова А.М. за хорошее воспитание молодежи в патриотическом плане, лучше всех налаженную работу юных друзей милиции в шестой школе. Хотя Артем — представитель от школы — был один и в милиции, он просто был внештатным сотрудником, а если точно — учеником у Казанцева. Когда Казанцев привел Артема в угро и познакомил с операми, то те встретили Артема с пониманием и доброжелательностью. Тогда Артем не шел домой, а бежал, так ему хотелось поделиться с отцом своими впечатлениями.

Опера знали, как весной 1967 года Артем, получив хорошую оплеуху от убийцы сторожа при сопровождении его в отделение, нашел в себе силы подняться и прийти на помощь Казанцеву, когда тот в схватке с преступником был слегка ранен, и в какой-то момент инициатива в борьбе перешла к преступнику. Артем не струсил и не растерялся, а, налетев на убийцу, дал возможность Сергею Дмитриевичу задержать, связать и доставить гражданина Клоповкина в отдел милиции. А в остальном все было по мелочам, как считал Артем.

В конце апреля 1968 года Казанцев сказал Артему:

— Ну вот, Шмелев, я все сделал для тебя.

— А что именно сегодня? — удивленно спросил Артем.

— А то, дружище, что полковник наш, начальник милиции, принял решение отправить тебя учиться в Иркутский университет на юридический факультет. Надо только на вступительных экзаменах получить «тройки». В этом году на город и весь район всего дали по разнарядке три человека. Поедешь ты и сержант Молоков от Александровски. Конечно, ему будет легче поступать, так как он отслужил в армии, коммунист, ну и в милиции второй год. Поступите, отучитесь — и снова домой на Сахалин, а тебе в университете и учеба будет, и армия, и практика, и студенческие годы веселые. Я оканчивал Омскую школу милиции. У меня там дядя в органах работал и сейчас в Омске живет, легендарная личность в МВД СССР, — закончил Казанцев и добавил: — Станешь ты, Артем, потом знаменитым сыщиком, так не забудь, кто тебе первые азы давал в этом, если честно сказать, почетном деле, но грязной и порой неблагодарной работе.

— Спасибо, Сергей Дмитриевич, — улыбаясь, сказал Артем, — я не забуду! А Дмитриевич стал продолжать:

— Смотрю я на тебя и думаю — вот таких бы нам надо везде готовить пацанов, из каждой школы города, а у нас их девять и посылать их от нас в училища и институты МВД. А через несколько лет, а потом и каждый год, девять молодых лейтенантов к нам в город и в район. Эти бы ребята знали, для чего учились, свои все-таки, не «ссыльные» — материковские. Порядки местные, уклад жизни специфический знают с детства. А то пришлют с материка чужаков, один год они к климату привыкают, изучают местность, обычаи, второй год пытаются что-то доказать, чтобы повышение получить. Третий год они обрастают потребностью хапнуть для дома и семьи, чтобы не пустому назад возвращаться. Позже не столько работать начинают хорошо, сколько выслужиться, чтоб не накликать перед заменой гнева начальника, который будет по твоему рапорту, перед отправкой, характеристику писать да ходатайствовать о теплом местечке и должности. Так что, Артем, ты будешь первой ласточкой со школьной скамьи и сразу по льготному поступлению. Хотя это в нормальных местах уже давно делается. Опять же под эту марку всякая «шваль» блатная, по протекции, идет. Написать-то все можно. А я говорю, как должно быть, а ведь у нас все через задницу. Все хорошие начинания загубят на корню.

Казанцев достал сигарету, закурил и после долгой паузы снова заговорил:

— Мы тут с тобой неделю не виделись, а я на такое дело вышел! Ты помнишь, в октябре прошлого года два «газика» шестьдесят девятых — один наш, милицейский, с соседом моим, старлеем Портянкиным и водителем сержантом Сулеймановым, и горкомовский «газик» с главным рыбнадзором, главным охотоведом и шишкой из парткома — уехали на ловлю браконьеров и пропали. А тут, как назло, после их отъезда дождь лил, как из ведра, двое суток, и никто их, кроме как в магазине Арковском, куда они заходили отовариться, нигде не видели. Как в воду канули, никаких следов. Так вот что я тебе пока под большим секретом скажу. На завтра готовится команда выездная на реку Тымь, под Тымовск, с водолазами, следоками из прокуратуры и так далее.

— А что, нашли их? — догадался Артем.

— Пока не знаю. Но не зря же я месяц назад капитана получил, а, Артема?

— Да это Вы, Сергей Дмитриевич, нашли?! Вот это да! Два района тогда искали. Я помню, почти месяц редко Вас видел.

— Нет, звание по сроку. Да, я тогда отдельные задачи получал. А официально в оперативной группе по этому факту исчезновения не был.

— Если водолазы, значит, они в воде? — спросил сразу Артем.

— В воде. Прокололся тут один из Тымовска по пьяни. Я его по другому делу крутил, а он — раз, да и вильнул, да не туда. Короче, дожали позже. Говорит, сам не убивал, а кореш его по зоне из двух ружей и четырех стволов «мочил» — убивал под фарами «газиков», а пятый у них, тот был без оружия и все орал: «Не стреляйте», — когда Баркас перезаряжал стволы. Привязали они их, чем могли, в машинах и пустили в реку Тымь, а там как раз яма метров семь, да и место глухое. Начали искать, уже заморозки по утрам были, а через неделю и снег выпал, на реке лед стал. Так и пропали пять человек без вести.

— А зачем все-таки они туда поехали? — поинтересовался, уже из любопытства, кое о чем догадываясь, Артем. — Кетинки, наверное, и икры для начальства к ноябрьским праздникам привезти, а время-то уже позднее для кеты, браконьеров-то почти и не было, вот их никто и не видел. Да еще дождь.

— Догадлив ты, Артем. Молодец, — похвалил капитан.

— А я еще думаю вот что. Наверняка кто-то знает и со стороны горисполкома, и со стороны милиции истинную цель поездки.

— Вскрытие покажет. Да ты, я думаю, Артем, у цели. Однако послезавтра я твое любопытство и профессиональный азарт уважу. Подходи часикам к шести вечера, поговорим.

А послезавтра узнал не только Артем, но и в целом весь город, что пропавшую инспекционную группу, без вести пропавшую прошлой осенью, вытащили из реки Тымь, а через три дня в Хабаровском аэропорту задержали Баркаса, главного убийцу, обреченного на смертный приговор.

Артем был рад за Сергея Дмитриевича и очень горд, что у него такой опытный и геройский учитель. Ему даже показалось, что из-за Сергея Дмитриевича он тоже как-то причастен к этому делу, то есть к расследованию, и если бы он был вместо Сергея Дмитриевича, то наверняка расколол так же этого бородатого из Тымовска. Но он понимал, что это простые мальчишеские фантазии. Надо учиться по-настоящему, а не по наитию и интуиции.

Казанцева назначили старшим по расследованию этого, доселе не виданного, с таким массовым расстрелом, дела. Все бы ничего, да в машинах нашли два невода — бредешка и три невода ставника. Как там расследовал и крутил все Казанцев, Артем точно не знал. После майских праздников наступала в школе, в выпускных классах, «шебутная» пора. В милиции Артем стал появляться совсем редко.

А Сергей Дмитриевич сказал:

— Все, пока завязывай, давай учись хорошо, сдавай экзамены и вперед на Иркутск.

Тогда он и вручил копию направления Артему, с печатью и подписью начальника милиции и добавил: «С этой бумагой после восьмого августа придешь в кадры, тебе дадут проездные на дорогу, а все остальное, дружок, это твое желание, везение и удача!»

Когда Артем сдал первый выпускной экзамен, а это было сочинение, он встретил озабоченного Сергея Дмитриевича на крыльце универмага, в центре города. Казанцев поведал, что дело с браконьерским выездом приняло другой окрас, и замешан здесь второй секретарь обкома партии, и первый наш — райкома партии. В Южном, после седьмого ноября, кто-то выходил замуж. Нужна была рыбка свежая и икорка незалежалая. А теперь выстроилась такая цепочка от указания до выезда группы, под прикрытием заместителя начальника милиции, до выхода этой группы из машин, кстати, все они, кроме одного, вышли с оружием, но никто не подумал об осторожности. Лодка, в которой были двое будущих убийц, по их зову покорно приближалась к берегу, а пятеро, вышедших из машин, спокойно шли к черте расстрела, забыв о том, что в ночи не видно милицейской мигалки на машине, когда она выключена, да и милицейская форма никого не пугала, тем более рецидивиста. А стрелять Баркас — бывший охотник-промысловик — умел отменно, и стрелял не дробью, а картечью и жаканом.

Но не это в судьбе Артема было главным. А то, что в конце июля, как только они, пятеро выпускников и мальчик со двора Вовки Лунина, Сережка Шакуров, собрались в поход, в Широкую Падь, Артем перед отъездом зашел в милицию и спросил у дежурного, где можно увидеть капитана Казанцева Сергея Дмитриевича, и услышал то, что вовсе не ожидал услышать. Словом, был ошарашен.

— Капитан Казанцев в здании прокуратуры работает, в нотариусе, а в милиции он уже не работает, — ответил незнакомый старшина милиции.

Артем разыскал Сергея Дмитриевича. Он был неразговорчив, выйдя за здание прокуратуры и, присев с Артемом на старенькую скамеечку сказал:

— Вот такие дела, Артем. Вынудили написать рапорт на уход. Все повязано. Зам так за все взялся… Начальник глаза закрыл. Я упирался. И вот результат, — говорил о чем-то, не совсем понятном Артему, Казанцев.

Артем только понял четко, что за правду Сергея Дмитриевича подставили и вынудили уволиться. И это как-то не укладывалось в его понятия о чести и правосудии.

— Так что мне делать с поступлением? — вдруг резко спросил Артем.

— А что делать? Все по плану. Езжай и поступай, — закуривая и опустив глаза, тихо сказал Казанцев.

— Но, а как же Вы?

— А я-то тут причем, Тёма?

— Нет, я хотел сказать, как это милиция без таких, как Вы? Вы ведь, сколько я Вас знаю, семьи-то не видели. За один год, а сколько дел разоблачили, звание капитана получили, такое дело раскрыли, и все под хвост коту? Это что я там буду делать в такой милиции?

— Бороться будешь.

— Так же, как Вы? Только с кем?

— А, может, у тебя и получится. Я бы хотел, чтобы получилось.

Потом Казанцев как-то вдруг быстро свернул разговор, сославшись на занятость и, прощаясь, сказал:

— Артем, ты отличный малый, ты, как я в зеркале, я тобой горжусь, но идти в милицию теперь не настаиваю. Сам решай. Но помни, что бы ни случилось в твоей жизни, не предавай друзей и честь. Честь имею! — сказал капитан, пожав крепко руку Артема, и его сутулая, но крепкая фигура скрылась в здании прокуратуры.

В то время Артем еще толком не понял о чести ничего, но он понял тогда, что в милиции может работать не каждый, это уж точно.

В Широкую Падь, сдав экзамены и получив аттестаты о среднем образовании, ребята отправились вшестером и из десяти запланированных дней пробыли всего шесть. Артем узнал по телефону от отца, что его друзьям пришли повестки из военкомата на убытие в город Омск для поступления в военное училище, так как на них в военное училище документы были отправлены еще по весне, после последней медкомиссии. В город шли морем на «Алябьеве». Лунин и Артем сидели на корме катера.

— Понимаешь, Артем, — первым заговорил Лунин, — я бы не хотел расставаться с тобой. Если мы с Вовкой Шариным поступим в военное училище, то разбегутся наши дорожки, как корабли в море. Артем, особого желания у меня идти в военку-то и, нет. Шарин накидал рапорт, а за ним следом и я, ты ж тогда отказался рапорт писать. Вовка Шарин думал, что и ты с нами поедешь, а ты вон в ментовку собрался. Не думал я, что это у тебя так серьезно.

— Было серьезно, — сказал Артем.

— Почему было?

— Понимаешь, у Сергея Дмитриевича неприятности, и он уже в нотариусе работает.

— Да ты что! Выгнали, что ли? — удивленно спросил Лунин.

— Сомнения у меня появились по поводу Иркутска, да и от вас отрываться неохота.

— Слушай, Артем, а давай с нами? Не поступишь в училище — оттуда в Иркутск рванешь.

— Да кто меня так пустит? Надо документы оформлять. Нет, уже поздно.

— Да брось ты. У моего бати, в военкомате, знакомый есть. Я батю уговорю, мы все за день порешаем.

Девчонки Тамара и Наталья, как только узнали такой поворот Артема, то были не очень в восторге. Особенно Наталья. Они знали, насколько серьезно Артем хотел стать хорошим сыщиком, и с этим смирились. Они даже не представляли, что у Артема может измениться решение.

Дома такому решению родители Артема, в целом, обрадовались. Мать его, Анастасия Ивановна, даже оперативно взялась за сбор документов. Сходила в школу, выхлопотала хорошую характеристику. Все это она делала лишь для того, чтобы сын не шел работать в милицию. У нее с отцом были разногласия по поводу милицейской службы. Если отец говорил, что в милиции должны работать порядочные и правильные люди, как наш сын, то мать была категорически против и говорила:

— Это, сынок, грязная работа, но не от грязи, а от нашего общества, и не дадут тебе честно работать. Помяни мое слово потом. А сколько у тебя появилось врагов в этом твоем ЮДМе. Синяков переносил-то поболее своих дружков, в два раза вместе взятых. Нет, ты как хочешь, а я бы хотела тебя видеть врачом-хирургом, а лучше гинекологом. У тебя душа добрая.

Когда в очередной раз мать напомнила о гинекологии, Артем привычно махнул рукой:

— Да брось ты, мам. Я что, не найду подостойнее профессии?

— Найдешь сынок, да только скольким бы ты женщинам помог вылечиться от болезней всяких. Нет, тебе надо быть врачом. Ты добрый и не грубый, ты у нас какой-то интеллигентный получился, наверно, в деда Шмелева.

— Да я же с химией не дружу, — все пытался ее переубедить Артем.

— Захочешь, сынок, подружишься. Я так считаю. А тебе решать.

И вот, теперь она узнала, что будущее ее сына все равно будет связано с военной формой, с танковыми войсками, как у ее брата Михаила. «Лучше в офицеры, чем в милицию», — размышляла она.

Отец же по-своему был разочарован. Он считал, что надо идти к намеченной цели, не сворачивая и не боясь трудностей. У него была гордость, что сын мог постоять за себя, не труслив, мог заступиться за слабого, прийти на выручку товарищам и другу. А главное, он надеялся, что после учебы в Иркутске Артем вернется в город и будет всегда где-то рядом. Это было его главной мечтой.

Да, в этом, как показала жизнь, он был прав. При хорошем раскладе в городе можно было дослужиться и до начальника милиции. А на одном месте и камень мхом обрастает. А военный — это все, это путешествия, скитания, и не только по СССР, но и за границу. Однако перечить сыну не стал.

Через три дня Артем получил от военкомата пакет с документами, который он должен будет в военном училище отдать майору Лапикову, а тот передаст их туда, куда надо. Главную роль в этом сыграл старшина из военкомата, которого знал отец Володи Лунина.

Порт.

(14 июля 1968 г. — Александровский морской порт).

Баржа, крытая брезентом-навесом, принимала пассажиров, которые через тридцать-сорок минут пароходом поплывут, а точней, пойдут, к большой земле, в порт «Совгавань». Трех закадычных друзей провожали еще два друга: Вовка Попов и Саша Лаптев, а также школьные подружки Тамара и Наталья.

Слегка накрапывал дождь, погода пасмурная, но безветренная, и на море тишина. Родители давали последние напутствия.

Родители друзей Артема в основном говорили так:

— Не поступишь, сынок, — сразу домой, тут разберемся, работу найдем, а учиться и у нас есть где.

Родители Артема — полная противоположность. Мать смотрела на сына полными слез глазами, будто чувствовала, что расстается с ним надолго.

Отец сказал тогда такие слова:

— Ну, салага, решил в танкисты? Так иди, в курсанты поступай настойчиво и без колебаний! Дядька твой танкистом был, продолжишь традицию. Это почетно, это по-мужски. Но коль решил, то на Иркутск не надейся, не на прогулку едешь, чай, мы с матерью верим в тебя.

Сестренки Артема смотрели на него так, как будто он уже курсант военного училища, и тоже, поддавшись настроению матери на длинную разлуку, стояли тихо, наблюдая за этими историческими проводами в их семье, готовые в любой момент разреветься. И вообще братишку своего сестры очень уважали и любили.

Подруга Артема Наталья стояла грустная и так печально смотрела на Артема, что казалось: еще мгновение, и они бросятся друг к другу, вцепятся руками за плечи и будут целоваться сильно и долго, но потом Наташа лишь прижалась слегка к его груди, а перед уходом поцеловала нежно его в губы и тихо сказала: «Напиши мне, я буду тебя ждать».

А плакала она потом, когда они возвращались из порта домой. Плакала она и вечером в своей комнате, когда рассматривала их походные фотографии, где они, ряженные в индейцев, пели, плясали и гримасничали, но видела она среди всех только одного человека, это Артема. За последнее время она поняла, что этот человек ей дорог больше всех, но у нее было чувство, как бывает порой у тех, кто любит сильней и скрывает это.

Буксирный катерок подцепил баржу и медленно поволок ее к пароходу, стоящему на расстоянии около километра от берега на рейде.

Махали пассажиры с палубы баржи, махали и плакали провожающие. Баржа все дальше и дальше уходила в море, а вместе с ней уезжали люди, многие из которых потом долго будут вспоминать это расставание, а у Артема оно будет с ним всегда.

Так закончилась жизнь на Сахалинской земле еще не достигшего семнадцатилетнего возраста юноши в семье бывшего моряка, в семье, где уважали труд, где воспитывали на традициях отцов, где хранили, как могли, память предков, где не в почете были лесть, обман, где играли на гармони, гитаре, пели песни, плясали, сочиняли стихи, а главное — любили друг друга, потому что любовь была между родителями явная и настоящая, без лишних сюсюканий и показухи.

В Совгавани проторчали весь день на железнодорожном вокзале, потом сутки до Хабаровска пилили паровозом, от которого в плацкартном купе было полно черной сажи. В Хабаровске спали на скамейках в скверике, ждали билетов на Омск. На девятые сутки прибыли в Омск.

По дороге, кроме Артема, никто в книги не заглядывал.

— Кончай, Артем, дурью маяться, — говорил Лунин, — нас и так возьмут. Говорят, в прошлом году был сильный недобор.

Все, однако, оказалось намного сложнее, а конкурс был один к трем. Когда Артем и его друзья увидели выпускников училища, подтянутых, волевых, красивых, чеканящих шаг перед трибуной на плацу, как им вручали дипломы, а сколько красивых девушек их встречало, с цветами, и как все было празднично и торжественно, то это произвело на них очень сильное впечатление. Потом, в придачу к выпуску, на полигоне и танкодроме они увидели «живые» и настоящие танки, которые такое вытворяли, аж дух захватывало. Вот тогда-то и закрутилась внутри каждого пружина с огромным желанием поступить в училище. Поступить, во что бы то ни стало.

Разместили абитуру в палаточном городке, находящемся в березовой роще. Сахалинцы-Александровцы все втроем попали в первую группу, где поступающие были сплошь с Дальнего Востока, только сахалинцев было семнадцать человек, и так распорядилась судьба, что из троих Александровских поступил один Артем, и то условно с недельным сроком на пересдачу диктанта. Вторым таким же сахалинцем и тоже поступившим условно был Володя Цветков из поселка Сокол.

Друзья уезжать не хотели, но и Артем не хотел терять шанс поступления. Больше всего его мучил вопрос: — «Как Бате в глаза посмотреть, если через неделю Артем не пересдаст диктант и уже один вернется назад?».

Оставалась еще одна ночь в палатке, где они, трое друзей, провели почти две недели. Недели, как выяснилось, испытаний экзаменами, а также копанием окопов на танкодроме, собиранием огурцов на колхозном поле, покраской заборов, уборкой территории в лагере, строевой подготовкой и, самое главное, подчинению сержантам из войск. Ничего не ускользнуло от зоркого взгляда взводного Попова. Когда Артем готов был пред мандатной комиссией ехать домой, то после вердикта генерала вдруг слово попросил командир курсантского взвода старший лейтенант Попов Сергей Петрович. Старлей расхвалил Артема так, что, несмотря на его «двойку» по диктанту, начальник училища, Герой Советского Союза, генерал-майор Науменко сказал:

— Я прошу членов комиссии поддержать предложение старшего лейтенанта Попова и дать возможность абитуриенту Шмелеву учиться в нашем училище. А Вы, Попов, возьмете его в свой взвод и понесете перед нами ответственность за успеваемость будущего курсанта. Это второго, кажется, сахалинца, мы принимаем условно. Да что же это такое? Почему на Сахалине таких парней плохо русскому языку учат? Правда, с физкультурой и трудолюбием они в дружбе. Это тоже очень важно, для будущего офицера.

 

Глава 14

Владимир Цветков.

Марина. Госпиталь.

Генерал знал, во сколько приходит электричка, и он не торопился выходить на платформу. Он поставил в известность своего начальника, переоделся в гражданку, и они с водителем выехали, с хорошим зазором, а иначе можно круто попасть в пробку, тогда пиши, пропало. Зеленин, может, обидится, а это не допустимо, ведь у него сегодня такой радостный день! Встреча с сыном! Владимир посмотрел на часы, до прибытия электрички еще целых тридцать минут, до платформы добраться можно максимум за десять минут и поэтому у него есть еще минут двадцать. Вдруг прямо перед машиной он увидел, как молодой парень встретил девушку с большим букетом цветов, очень похожим на тот букет, который тогда, в день свадьбы, купил его водитель, и как в этот же день рухнула вся их совместная жизнь с Мариной. Владимир Иванович вспомнил, как ушла, ошарашенная тогда разоблачением, в свою комнату Марина, как он, выпив залпом, стакан водки, ушел в свою комнату. И с той минуты Владимир никогда больше не ласкал нежное тело своей жены, никогда больше не сидел с ней за столом, не смотрел, обсуждая сюжеты, показанные по телевизору. Они не смогли больше быть вместе. У него обида, у нее любовь к другому. Ночь прошла без сна для Владимира Ивановича, а для Марины такого рода поворот был только на руку, и, немного поворочавшись в своей кровати, она крепко уснула. Во сне она снова обнимала крепкое тело Артура, а он целовал и целовал ее, она еще не отошла от тех бурных часов наслаждения, и разум ее еще был там, где крепко спал ее любимый. Перед уходом утром на службу Цветков заглянул в комнату жены.

— Марина, проснись, надо поговорить, — сказал взволнованный и уставший Владимир Иванович.

Марина не сразу поняла, что хочет Цветков, но приподнялась на локтях и проговорила:

— Вова, только без скандалов, что ты хотел мне сказать?

— Скажи, у тебя это теперь как?

— Я люблю его, прости, Цветков, ты последнее время много сделал для меня, и я думала, что больше никогда я тебя не предам. Прости меня, Цветков, но я не смогу теперь жить с тобой, так случилось, случилось очень неожиданно.

— Но видно сразу, что он младше тебя лет на десять. Марина, одумайся, я даю тебе на это два дня.

— Это ультиматум?

— Понимай, как хочешь. Что скажет о тебе Татьяна?

— Вова, не надо давить на психику. Таня живет своей жизнью. Вова, я только сейчас поняла что такое любовь.

— Хорошо, вечером обсудим, я ушел. Цветков быстро повернулся и вышел. Вечером генерал обнаружил на столе записку: — «Пожалуйста, меня не ищи, буду завтра, после 18 часов».

На второй день «ультиматума», по прибытии Владимира со службы, Марина объявила ему о полном разрыве их отношений и с одним небольшим чемоданом ушла, ушла к Артуру. Владимир остался, молча стоять в дверях квартиры и не понимать в тот момент, что это уже не игра, что так еще никогда не было, что Марина уходит и уходит навсегда из дома. Цветков поймал себя на мысли, что прошло достаточно времени, а ему все кажется, что это сон, и она и по сей день стоит перед ним красивая, гордая и положившая на весы свою жизнь, жизнь обустроенной генеральской жены против жизни с любовью к Артуру. Любви, которой было не суждено дальше жить, но, как говорила сестра Артура, Артур действительно был сильно влюблен в Марину.

«Да, в нее влюбиться мог каждый», — подумал генерал и попытался сложить в памяти то, что знал о последних днях жизни Марины.

Он так и не узнал, где и точно, когда Марина познакомилась с Артуром.

Стало известно позже: Артур вместе с Мариной ехали на БМВ в Останкино. Артура пригласили вести новую программу, а точней, шоу на первом канале нашего телевидения. По дороге они, видимо, попали в пробку, и Артур попытался нагнать упущенное время скоростью. И как это бывает часто, когда спешишь, светофор всегда красный. Они все-таки въехали на перекресток, на зеленый свет светофора, но старая «Волга» ГАЗ-24, с пьяным водителем за рулем въехала на красный свет светофора, да еще и со скоростью выше восьмидесяти километров в час.

Сработала подушка безопасности у Марины, но ее так сильно тряхнуло, что позвоночник не выдержал такой нагрузки и сломался. Артур был, не пристегнут, и у него вдобавок не сработала подушка безопасности. Рулевое колесо практически проломило ему грудь, и он получил сильный боковой удар в голову. В реанимационном отделении Артур умер, не приходя в сознание. Марина на вторые сутки пришла в себя и лежала неподвижно, напичканная всей жизнедеятельной аппаратурой и лекарствами. Когда Цветкова допустили к жене, всего на пять минут, чтобы только посмотреть на нее, как он просил, Марина говорить не могла, но, видимо, понимала, кто к ней пришел. Сердце Владимира чуть не разорвалось на части, когда он увидел, как из глаз Марины ручьем потекли слезы. Он взял салфетку и нежно вытер их. Тогда ему показалось, будто в знак благодарности Марина улыбнулась.

Через двое суток у Марины наступила кома, и сразу остановка сердца. Марины, его любимой, хоть и неверной жены, но лучшей из всех женщин на свете, не стало.

Цветков, забыв о своей обиде, глубоко переживал ее преждевременную смерть. Была жена, и нет теперь ни жены, ни мамы Татьяны, ни единственной дочери ее родителей, доживающих свой, теперь горький, век в Омске.

О том, что произошло за неделю до трагедии в отношениях Владимира и Марины, никто не знал, и, если бы не пишущая и телевизионная братия, через друзей Артура так никто б и не узнал, что знаменитый ведущий погиб в автокатастрофе вместе со своей возлюбленной Цветковой Мариной, женой генерала Цветкова.

Генерал же делал вид, что он вообще не в курсе их взаимоотношений, пытаясь тем самым пресекать, как он говорил, всякую болтовню желтой прессы. Но он только слегка возмущался, не принимая никаких серьезных мер. Ведь то, что писали в журналах, газетах, показывали по телевизору, говорили по радио, в основном за два дня до похорон, было правдой.

В госпитале у Виктора.

Курили, наверное, все, кто там был в ожидании. Вот уже больше двух часов Виктор находился на операционном столе. Много потеряно крови, пульс слабый. Как только сумели врачи довезти его до госпиталя? Благо, первую квалифицированную помощь оказали врачи, зашедшие на станции в вагон, и санитары с носилками, которые не шли, а летели от вагона к «скорой помощи». Они уже знали, что это военный, что полковник по найденным у него документам. «Сжорая» с включенной сиреной и маячками прямым ходом погнала в военный госпиталь имени Бурденко.

Владимир почувствовал что-то неладное, когда увидел «летящую» прямо на перрон «скорую», а потом и лежащего на носилках друга. Это было так неожиданно и необъяснимо затормаживающе, что, уточнив, куда едет «скорая», он заскочил в свою машину и отдал команду водителю ехать за машиной «скорой» помощи». А ведь всего через три часа должен из Моздока прибыть самолет, на котором после плена возвращается Егор. Кто его там встретит? Генерал дозвонился до управления и поставил задачу своему помощнику майору Гарину доставить Егора Зеленина, десантника, в госпиталь.

Владимир, бросивший год назад курить, сходил в ближайший киоск и купил себе синюю «ЛД». После первой затяжки голова закружилась и потяжелела. К нему подошел молодой человек в штатском и представился:

— Капитан милиции, старший оперуполномоченный МУРа Марков Эдуард.

— Генерал-майор Цветков Владимир Иванович, — ответил генерал и внимательно посмотрел на Маркова.

Маркову было лет тридцать; с усами, но волос покинул переднюю, часть его головы, зато подбородок у него был что надо, с ямочкой, широкий, глаза карие, открытый взгляд с постоянным прищуром, будто он что-то забыл договорить. Это, видимо, от профессии. Роста он был ниже среднего, но видно по плечам — парень не хилый, накаченный. На первый взгляд Цветкову он внушил доверие.

— Сжажите, Эдуард, — спросил генерал, — вы владеете какой-нибудь информацией?

— Сжудной, Владимир Иванович. Менее часа назад начальство ввело меня в курс дела и, назначив старшим оперативной группы, посоветовало поехать сюда в надежде что-то узнать от пострадавшего.

— Вряд ли что Вы сейчас узнаете. Врачи работают. Мы не теряем надежды на положительный исход, главное — чтобы выдержало сердце во время операции. Ну и что Вам доложило или проинформировало ваше начальство?

— Извините, товарищ генерал, но насколько Вы имеете отношение к полковнику Зеленину? — спросил капитан.

— Я его друг. Давайте выйдем в коридор на площадку.

Капитан кивнул головой и охотно пошел за Цветковым. Они закурили.

— Информация такая, — начал опер, — есть двое свидетелей, это старушка и ее внук, они все видели, остальные, когда была первая остановка, решили исчезнуть. Исчезла с ними и девушка, за которую заступился полковник Зеленин.

— А те, кто ранили его, где они? — перебил вопросом капитана генерал и добавил: — Извините, что перебил Вас.

— Да что вы, товарищ генерал. Можно называть меня просто Эдиком. Я, ей богу, не обижусь. Меня в отделе так зовут. Привычнее.

— Тогда меня — просто Владимиром Ивановичем, — улыбаясь, сказал генерал.

В армии ни один капитан не посмеет назвать его на «ты», даже по имени и отчеству, а этому милиционеру он готов был разрешить себя называть хоть просто Вовик, как когда-то его звала Марина, лишь бы он нашел этих сволочей. Он снова повторил свой вопрос:

— Где могут быть эти уроды?

— Пока ответить на Ваш вопрос затрудняюсь. Сейчас двое наших сотрудников работают на вокзале, опрашивают свидетелей, машинистов электрички, дежурный милицейский патруль. И срочно составляют фоторобот, со слов бабули и внука, ну и все остальные мероприятия по линии дежурного и по линиям работы районной милиции Восточного административного округа.

— А сколько человек из МУРа работает?

— Пока трое.

— Мало.

— Мало, Владимир Иванович, но у нас много незаконченных дел.

— Меня интересует, Эдик, только то, что связано с моим другом.

— Да, я Вас понимаю, но говорю честно.

— Может, мне подсоединить кого-нибудь, а?

— Я думаю, не помешает. Полковник Зеленин не служит, он в запасе?

— Да, он в запасе по здоровью. У него четыре серьезных ранения были в Афгане, да тут еще сын его в Чечне попал в плен и сегодня возвращался, а мы с Виктором должны были его встречать.

— В плену долго был?

— В плену у человека свои исчисления, долго… Могли бы не вернуться, друзья помогли, и они молодцы с лейтенантом, выстояли. Дело в том, что Виктор Зеленин в Чечне уже успел повоевать и, поверь мне, повоевать по-настоящему. Укатил на войну добровольцем, умудрился войти в доверие к спецназу «Русь», это ваши с ВВ. МВД, и те взяли его с собой на первую же операцию. Взяли и не зря, Витя помог группе очень здорово. Молодец! Но там, где был бой и очень плотный огонь, его даже не ранило, только ногу растянул. Я настоял, организовал его возвращение назад. Вернулся домой Виктор расстроенный, пленный сказал, будто бы десантников расстреляли под Ведено. А тут радость! Егор нашелся! Наверно, уже прилетел, а может быть, и нет еще?

— Может, организовать встречу?

— Не надо, его сюда доставит мой помощник.

— Владимир Иванович, по опыту Вам скажу так. Надо бы дать срочно, через кого-нибудь из ваших знакомых с руководством МВД команду к нам в «контору», лучше, если позвонят в ГУВД из Министерства. Простите, но такие пошли времена. Тогда мне будет работать полегче и народу добавят.

— Да, — согласился генерал и сразу пошел звонить от дежурной медсестры. Через минуту он уже разговаривал с Павлом Тихоновичем валовым, заместителем Министра, и коротко ввел его в курс дела, а в конце разговора попросил сохранить в группе, если таковая будет создаваться по розыску преступников, обязательно капитана Маркова из МУРа, так как он уже работает и находится здесь, в госпитале.

— Вот это уже будет серьезно. Салов очень авторитетный человек в МВД, — сказал Эдуард.

— Эдуард, что еще надо для дела?

— Ваша помощь, товарищ генерал, может понадобиться, я могу иметь Ваши координаты, рабочий телефон или у вас уже сотовый?

— Сотовый только в большой перспективе, — Цветков дал ему свою визитку, где была просто его фамилия с инициалами и номер рабочего телефона.

— Я считаю, что мне сейчас целесообразнее выехать и срочно поставить задачу помощникам, так как через час у заместителя начальника розыска будет представитель из прокуратуры и следователь.

— Да, Эдуард, тебе лучше по горячим следам, надо идти. Я обещаю тебе всяческую помощь, может даже и финансовую, не говоря уже о транспорте. А когда придет в себя Витя, а я в этом не сомневаюсь, то малейшую информацию доведу до тебя.

— Владимир Иванович, если будет серьезная информация из других источников, а я чувствую, с Вашими связями она будет, то прошу сообщать ее как бы с глазу на глаз.

— Да, конечно. Конечно, я смогу это организовать.

— И еще. Не делитесь фактами с друзьями, сослуживцами. Береженого Бог бережет.

— Хорошо! — Цветков протянул капитану руку: — Я очень на тебя надеюсь. Вся наша боевая офицерская дружба на тебя надеется. Найди этих сволочей. Прошу тебя, найди.

— Они хотели убить человека. Они должны сидеть в тюрьме. Я сам, товарищ генерал, не из арбатских и в Чечне был около четырех месяцев, дважды. Так что для меня дело чести помочь своему боевому товарищу, как бы это ни звучало.

— Спасибо, Эдуард! — тепло сказал генерал и пошел в фойе хирургического отделения.

Понравился ему этот решительный опер, хотя, может быть, Салов что-то и посерьезнее подключит. Дай-то бог. Лишь бы нашли. Цветков поймал себя на мысли, что страшно хочет отомстить за своего друга:

— Поганая жизнь. Едет себе человек, боевой офицер, прошедший Афган, Чечню, чудом выживший. Нигде не замарал чести мундира. Получивший дохлую пенсию, потерявший недавно любимую жену, живущий, как отшельник, в глухой деревне, а тут его какие-то подонки режут ножом принародно и сваливают. Полный беспредел.

В проеме двери появилась Людмила Шмелева — жена Артема с младшей дочерью Ольгой, которая до чего же была красивой девушкой! Цветков встал и устремился им навстречу.

— Людочка, Оленька, я рад вас видеть, — сказал обрадованный им генерал.

— Как он? — только и спросила Людмила.

— Идет операция. Задета печень, кишка и т. д. Надежда есть. Будем ждать.

— А как хирург? — не унималась с допросами Людмила.

— Говорят, классные мужики, один профессор, другой тоже светило, так что будем ждать.

Владимир снова посмотрел на Олю и отметил про себя:

— Насколько все-таки красива Ольга! И старшая у них дочка тоже хороша! Цветков всегда был рад встрече с Людмилой. Он даже в душе завидовал семейному дуэту Артема и Людмилы. Знал, что были и у них срывы на грани развода, но смогли выжить, не то, что он с Мариной. Да, Людмилу нельзя было не любить. — Такая добрая, обаятельная и внимательная женщина и, несмотря на ее некоторую полноту по сравнению с его Мариной, выглядела она, конечно, очень хорошо и притягательно. А Артема тоже нельзя не любить, это надежнейший человек, не то, что он, Цветков, столько женщин перебрал. Правда, не от своего характера, оправдывал он себя, а от физической потребности, когда вновь понимал, что у Марины к нему не те чувства, или от одиночества.

Любила бы меня Марина, так никуда бы от нее не ушел. А он ее, наверное, и по сей день любит, хоть ее уже нет в этом мире.

— Спишь с одной, дружишь с другой, а любишь третью. Что за характер у меня, что за гены? — размышлял Цветков.

Вообще-то Цветкову надо было отдать должное в любви, как настоящему мужчине, ведь как бы Марина ни наставляла ему рога и не баламутила его спокойствие, он никогда на нее не жаловался. Он любил ее такую, какой она была.

Самолет, на котором прибыл Егор Зеленин, приземлился без опозданий. Егор сходил с трапа самолета и искал глазами знакомых, а главное — искал отца. К нему подошел молодой, высокого роста майор и спросил:

— Вы Егор Зеленин?

— Да, я, а Вы кто?

— Я майор Гарин, от генерала Цветкова.

— А где генерал? — спросил Егор.

— Владимир Иванович в госпитале Бурденко и просил меня встретить Вас.

— Что-то случилось?

— Да, случилось, Вашего отца ранили.

— Кто?.. Когда?.. Как он? Как так получилось? — заикаясь, спрашивал Егор.

В машине Гарин рассказал, что знал, что успел узнать.

Егор был бледен. После плена он и так потерял много сил. Его радость прибытия в Москву резко сменилась грустью, а потом гневом на тех, кто смог посягнуть на его Батю, который никогда никому не желал плохого.

— Это что за Страна? Там убивают, тут режут. Батя! Батя! Как же ты смог столько пройти и не умереть, а тут, дома почти, нарваться на нож. Что говорят врачи?

— Идет операция. Надежда есть.

О такой встрече Егор и не помышлял, и не предвидел никаких осложнений прибытия домой после плена. А остаться сиротой и подумать страшно.

В госпитале они обнялись с Цветковым. Егора обнимали Людмила и Ольга, обе были в слезах.

— Владимир Иванович, ну, как он там? — спросил Егор.

— Ждем.

В этот момент из операционной вышли два врача. Цветков рванулся к ним, за ним устремились Егор, Людмила и Ольга. Тот, что был повыше и с интеллигентной бородкой, лет пятидесяти мужчина в синем халате объявил:

— Будет жить! Нельзя сейчас к нему, только завтра после обеда. Я думаю, он будет в сознании и возможности говорить. Благо, сердце не подкачало. Спортивный человек.

— Доктор, когда он придет в себя, пусть ему передадут, что сын его вернулся из Чечни. Все нормально, — сказал Цветков доктору.

Егор незамедлительно попросил у доктора остаться и быть чем-нибудь полезным.

— Я считаю, что у нас достаточно своих сил, чтобы поставить полковника на ноги, — улыбнулся хирург и отвел генерала в сторону.

— Товарищ генерал! Я прошу Вас, пощадите вашего друга хоть сутки от визитов, а особенно вопросов, а то тут начнут бегать из милиции, один за другим.

— Как он там, доктор?

— Очень слаб, много крови потерял. Чудом выжил.

— Вам спасибо. Простите, как Вас по отчеству? — спросил Цветков.

— Полковник медицинской службы Розенбаум Иосиф Михайлович.

— Очень приятно, профессор, с Вами познакомиться. Мы вам так благодарны!

— Благодарите Бога, генерал. Простите, мне надо идти.

— Еще раз спасибо вам, Иосиф Михайлович! — пожав ему руку, сказал Цветков, а сам подумал про себя: Дай Бог этому еврею здоровья и удачи. Выживет Виктор — будем всю жизнь за него Богу молиться.

Егора Людмила и Ольга забрали к себе домой, куда их доставил сам генерал.

На обратном пути Цветков по радиотелефону позвонил Эдику, капитану милиции.

— Эдуард! Цветков беспокоит. Докладываю. Полковник жив, но до обеда доктор просил не беспокоить. Есть ли что у вас нового?

— Пока нет, — ответил капитан, — ищем.

В это время Марков заслушивал своего помощника, который ничего утешительного не доложил. Правда, по разговорам с участковым, в чьем ведомстве была станция Никольское, где подсели в электричку четверо бандитов, появилась одна зацепка. Гаишник на станции у конечной остановки маршрутки видел четырех поддатых парней, которых доставил «Рафик» белого цвета. Номера он не запомнил, а вот то, что чертик на пружинке скакал у лобового стекла в кабине, это он видел.

Значит, надо искать «Рафик», надо искать свидетелей. Фотороботы вывели на одного двадцатисемилетнего мужчину через базу данных в компьютере. Это вор-верхолаз, полгода назад, как откинулся с зоны за кражу. В той квартире, где он был прописан, на первой Владимирской улице, не числится. Там уже два года живет другая семья, которая купила эту двухкомнатную квартиру у гражданки Квашиной. Кем являлась Квашина верхолазу — не определено, так как найти Квашнину невозможно, в Москве она не числится.

К Виктору приходило сознание. Он был очень слаб. Тяжелые веки не слушались, но через них Виктор чувствовал свет. Вдруг он понял, что не чувствует тела, снова провалился во тьму, но это уже был сон, в котором всплывали и всплывали картины из его уже на сегодня такой не легкой жизни, такой трудной судьбы.

 

Глава 15

Банда.

Подмосковный город Балашиха.

Открытый жилой военный городок дивизии оперативного назначения Внутренних войск МВД России пополнялся возвращавшимися со службы офицерами, прапорщиками и контрактниками. Вечерние хлопоты приходили в каждый дом, в каждую квартиру.

В одном из пятиэтажных домов-хрущевок, в первом подъезде на пятом этаже, в двухкомнатной квартире вступала в разгар пьяная вечеринка, участников ее было четверо мужчин. Хозяин квартиры, бывший прапорщик ОДОНа, Петелин Степан, тридцати лет от роду, был чуть ниже среднего роста, щуплый, горбоносый брюнет, с начинающей лысеть головой, напоминающий чем-то лицо человека цыганской национальности, угрюмый и неразговорчивый. Поэтому его дружки и дали ему «погоняло» — кличку «Тугой». Казалось, такой замкнутый в себе человек, тихий и мухи, как говорят, не обидит. Но еще пять месяцев назад прапорщик Петелин в каптерке роты пил водку с двумя «дедами»-«дембелями», а потом с ними же приступил к воспитанию молодого солдата с помощью кулаков и пинков. Били они солдата, не захотевшего мириться с издевательствами дедов, и который хорошо дал по морде одному из «дедушек». Когда загашенный, после спиртного, прапор пинал умирающего солдата ногами, а точней ногами, обутыми в берцы, то назвать этого изверга тихим и скромным язык не повернется ни у кого. Прапору повезло, что у солдата была хорошая физическая подготовка, а также вовремя в каптерку зашел ответственный офицер по батальону и смог быстро доставить рядового в госпиталь, благо до госпиталя всего-то метров триста было. Солдат остался жить и даже продолжил служить в той же роте. А самое главное, почему никого не посадили за избиение солдата и за нанесение ему тяжелых телесных повреждений, а потому, что ротный был зятем замкомдива. Дело замяли. Прапора уволили по состоянию здоровья. Петелина на гражданке не очень-то кто хотел брать на работу, он как придет на собеседование, посмотрит пару раз из-под своих бровей, ну прямо злой чечен. Пил Степан каждый день. Через месяц жена Петелина узнала, за что ее непутевый муженек вылетел со службы.

— Скотина, как ты мог так избить мальчика? Ты вроде воевал? Интересно, с кем же такая тварь воевала, что теперь она переключилась на детей? Почему тебя еще не убил отец мальчика, я не пойму. С кем я жила? Я не могу каждый день видеть эту пьяную рожу.

На следующий день, пока Петелин спал, она вызвала такси, забрала шестилетнюю дочь, необходимые вещи, вместившиеся в два средних чемодана и кожаную сумку, и уехала к матери в город Киржач.

Все, что было нажито совместно с женой, бывший прапорщик за месяц пропил. Но на учет к участковому не попал, так как пил втихую или с кем-то, а домой возвращался ногами, под заборами не валялся. В драки не вступал, избегая их, даже намеки, как огня. Через некоторое время соседи стали замечать Петелина всегда только трезвым. Под окнами первого этажа, у второго подъезда, появился «Жигуль» девятой модели. Почти месяц в квартире ежедневно стучали, сверлили, пилили и потом затаскивали и расставляли мебель. В это время увидеть Степана Петелина было очень трудно, он жил в другом месте и уже в другом уголовном, бандитском мире. С женой он развелся без оформления документов на алименты. Но он выделил ей столько денег, что она сразу купила себе новую однокомнатную квартиру в Киржаче, провела отделку и завезла в нее необходимую мебель. Так и не поняв, откуда ее бывший взял такие деньги.

Петелин сидел в кресле, в хорошем, новом, черном в полоску костюме, который он приобрел вчера в магазине «Сударь», в новых черных туфлях и почти совсем трезвый, несмотря на то, что у него сегодня был день его рождения. Петелину исполнилось тридцать лет. Он думал о своем:

— Их бандитский «квартет» за последний месяц перешел все, наверно, допустимые грани в организации угона иномарок. Если раньше угоняли больше тихо и без мокрухи, то теперь много не выжидали, много не «вели» и никого не оставляли в живых. Выслеживали жертву порой на виду у не понимающих, что происходит людей, опыляли в машине водителя нервно-паралитическим газом. Вторым баллончиком осаживали газ в салоне, «пересаживали» хозяина машины подсевшими сзади в четыре руки на сидение рядом с водителем. Отъезжали в заранее подобранное место, чтобы исключить встречи с гаишником, делали всего лишь один укол маленьким шприцем на пять миллилитров неподвижному водителю и, поменяв уже заранее подготовленные номера вместо настоящих, имея все необходимые фальшивые документы на одного из членов «Квартета», перегоняли машину в «отстойник». С трупами занималась липовая «скорая помощь». Все было продумано, вплоть до их сжигания. Все шло без проколов, за что бригадир щедро платил убийцам. Но вчерашний инцидент, произошедший в электричке, не выходил из головы Петелина. Зачем «Светофор» пырнул мужика ножом? Когда они отрывались от вагона, на платформе им встретился вдруг мент, который мог узнать Петелина, но, видно, не узнал. Тогда, после прохода по перрону, было не смешно, а страшно, его охватило снова то чувство, когда он молил и просил Бога в первые дни после избиения солдата, чтобы тот выжил. Тогда уже прапорщик понимал, что прежней жизни не будет и что он воевал в Нагорном Карабахе, и что мотался полтора месяца в Чечне под Хасовюртом, все равно, ему никто такой проступок не простит. А те нормальные мужики, кто был с ним там, его не просто осуждали, они его игнорировали всё то время, пока решался вопрос с его увольнением из войск. Бывший прапорщик понимал, что стоит ему глазом моргнуть про знакомого мента, оказавшегося на перроне, завтра он уже не жилец, бригадир его уберет.

Первый раз они все вместе зашли в кафешку, и выпили немного водки и вот сразу приплыли по убийству мужика в вагоне. «Гадкие, долбаные уголовники, да и он тоже хорош, шлюх мало, что ли, он тоже хватал девчонку за руку».

«Это все проклятая водка», — грешил на нее Петелин и, посмотрев на братков по «квартету», отметил свое падение до уровня уголовников и хладнокровных убийц, которые убивали не врагов, а совсем ни в чем не повинных людей. Эти отморозки пристроились в военном городке благодаря ему, сидят в его квартире, пьют водку и, напившись, бывало, в открытую считают его чмырем, так как зоны он не топтал, а значит ниже их по всем параметрам. Что характерно, никто из них себя виноватым за впаянные сроки не считал и не считает. Конечно, это на людях и в разговоре, а вот деяниями своими грешными, среди зеков, не гнушались они, а кто-то и гордился.

«Светофор», по паспорту Курдюмов Григорий Иванович, такую кличку получил на зоне под городом Ковровом в Пакинской исправилке № 7, где оттрубил четыре года, виноватым себя не признавал. Но когда бывало плохо, вдруг вспоминал Бога, крестился и просил прощения за свою пакость и предательство перед матерью и отцом. Он убил мужа своей сестры. Гриша невзлюбил шурина за его порядочность и прямоту, а главное — родичи в шурине души не чаяли. Шурин неоднократно говорил:

— Какой же ты, Григорий, ленивый. Ну почему ты водишься с этими гавнюками, бездарями со двора, пойдем к нам работать? А эта блатота, что вами заправляет, доведет вас всех до тюрьмы.

И шурин был прав.

Григорий не хотел тогда его убивать, он просто хотел показать, какой он крутой и не позволит себя унижать. Это он сейчас понимает, что никто его не унижал и тем более брат сестры плохого ему не хотел. Его эгоистичный характер, вечное заступничество за все его проказы и проступки, с детства, матери привели Григория на скамью подсудимых. Он пробил шурину голову гвоздем, которого якобы не заметил на бруске, которым приложился в целях самообороны. На суде умышленное убийство отрицал, и мать нашла хорошего адвоката. Валил на шурина, будто тот ударил его первым. Дело было на даче во время очередного выезда на отдых. Сестренка была на последнем месяце беременности. После похорон мужа сестра родила мертвое дитя, мальчика, и сама еле-еле выкарабкалась с того света.

На тропу разбоя и убийств, после отсидки, его подключил бывший сокамерник «Шульц». Вор-верхолаз отбывал вторую ходку на зону и освободился на полгода раньше Григория.

Шульц, немец по матери, имел средне-техническое образование, хорошо знал немецкий, занимался самбо, знал премудрости альпинизма, имел два восхождения. Мать делала все, чтобы сын вырос нормальным самостоятельным человеком. Она добилась отсрочки сына от армии, помогла поступить в институт. Громов Иван по отцу, а у матери девичья фамилия Гросс, был смелым и решительным парнем. Мать умерла от быстрого и сильного излияния крови в коре головного мозга. Хотя при автоаварии мать получила всего перелом ноги, только водитель «скорой», на которой ее доставляли в больницу, своим маневром добил ее до конца. При обгоне выехал на встречную полосу и, резко уходя от лобового столкновения, вылетел на обочину, где завалился на бок. Мать от сильного ушиба головы при падении с носилок умерла в больнице, не приходя в сознание. Гражданин Рябиков, водитель «скорой», смог отделаться от наказания правосудия, но не ушел от наказания Ивана, сына погибшей женщины. Иван хотел его убить, но Рябиков сразу, после первого удара по голове, потерял сознание. Иван Громов к тому времени был нормальным человеком и, несмотря на сильную обиду и неправильность наказания Рябикова, лежачего добивать не стал. Суд приговорил его к трем с половиной годам лишения свободы в колонии строгого режима. Освободили Ивана досрочно, на год раньше. Однако 2,5 года на зоне не прошли даром, знакомство и дружба с вором-домушником привела Ивана к альпинизму, только через крыши на балконы, на лоджии, в форточки и снова на зону, но уже на четыре года. На второй ходке судьба свела «Шульца» с человеком, который и является сегодня у него и его братанов «квартета» работодателем-бригадиром, который дает поручения, платит бабки за исполнения заданий, крышует от неприятностей и руководит их действиями, а зовут этого «благодетеля» Давид.

Четвертого из «квартета» совсем недавно Шульц предложил называть просто «Укол», прошлая кликуха — «Фуф» — не соответствовала его нынешней страшной работе убивать, теперь он не гнал фуфло, что в детстве, в 13 лет, убил отчима, а в исправилке для несовершеннолетних грохнул вертухая. На самом деле он сидел за соучастие в убийстве. Его еще Светофор, бывало, называл доктором. Всем погибшим смертельные уколы проводил только Сафар Умаров, прошедший после гибели отца в Афганистане, а ему тогда было десять лет, детдом, колонию, тюрьму. За год, после гибели отца, мать сопьется насмерть, и ее, лишенную родительских прав он, уйдя в детдом, больше никогда не увидит.

А ведь когда-то у них была хорошая семья, отец служил сверхсрочником в штабе части, мать работала медсестрой в санчасти. Правда, когда отец уехал в Афган, мать спуталась с майором из этой же части, стала выпивать, пропадала на ночь, а то и на сутки из дома. Сафар понимал, что происходит предательство его отца, а когда мать лишали материнства, он наотрез отказался с ней жить. Часто он вспоминал хорошие моменты, когда был жив его отец, позже в душе жалел, что потерял и мать. Убив человека, он оправдывал себя тем, что его все кинули, а тот, который сегодня умер, пожил и так нормально, раз имеет такую тачку и бабло, и обязан поделиться с ним, несчастным сиротой. Однако он знал, что все эти оправдания — простые вымыслы, а на самом деле Сафар преступник и убийца-маньяк. Он понимал, что так продолжаться долго не будет и вынашивал в своей голове план, что после получения очередного гонорара исчезнет от своих покровителей и дружков навсегда.

В комнате было сильно накурено, несмотря даже на работающий кондиционер. Играла громко музыка. Самый поддатый был Сафар и все норовил рассказать новый анекдот, и он его рассказал:

— «Два лоха спешат на электричку: «Сколько до отхода поезда осталось?» — спрашивает один.

— Десять минут, — отвечает второй.

— А по моим часам — пять!

— У, значит, ты не успеешь!» Ха! Ха! Ха!..

Но почему-то смеялся только он один. До остальных его юмор недотянул.

Братаны подарили имениннику музыкальный центр, на котором можно было петь караоке. Вот он и надрывался сегодня, пока еще не поздний вечер.

На столе забрякала телефонная переносная радиотрубка. Петелин вышел с ней в прихожую, прикрыв за собой дверь. Ответив что-то абоненту на том конце провода, он поднес ее «Шульцу».

— Слушаю! — сказал Шульц и услышал в ответ хриплый голос шефа:

— Ты что это, в дерьмо вляпался и молчишь? Я, думаешь, опять буду все счищать?

— Не понял? — удивленно спросил Шульц.

— А хули тут не понять, я предупреждал всех, что не на нашем пути и не в работе не трогать, не задевать, быть скромней. Распустили перья, фазаны долбанные. Ты сейчас кончай пировать и ко мне с тем, кто полкана приласкал.

— Какого?

— Да ты совсем оборзел. Я спрашиваю, кто?

Только теперь Шульц понял, о чем речь.

— Светофор!

— Ты и он с тобой, через час, у Дуськи. Понял?

— Понял! — Шульц отключил связь и положил трубку на стол.

Тугой убавил звук музыкального центра, и все вопросительно смотрели на своего «командира».

— Похоже, влипли мы, братки, по полной. Светофор, ты, выходит, завалил какого-то военного, похоже, полковника. Если так быстро об этом узнал Давид, значит, мы засветились. Кто-то нас срисовал. А если у него есть намерения слушать меня и тебя, Светик, то надо брать мыло. Собирайся, Светофор, поедем на разбор твоих полетов, и в первую очередь твоих, Укол.

— А я тут причем? — сказал Укол, скорчив гримасу на своем лице.

— Да притом. Не надо было к девчонке приставать. Все у вас, нерусей, член раньше других чешется.

— Брось ты волну гнать, командир. Давай начнем рыдать по полкану! — огрызался Укол.

— Рыдать-не рыдать, а видно, уже на наш розыск солидных людей бросают, а тогда откуда бы Давид имел информацию, ее ему от участкового или транспортной милиции не принесут, а принесут минимум из главка мусоров.

Через пятнадцать минут на черной «шестерке» Шульца Шульц и Светофор выехали в кафе «Дуся».

Кафе располагалось рядом с трассой «Москва-Нижний Новгород», днем там, как правило, останавливались водители, а вот по вечерам по-разному, для кого-то кафе закрыто, а кто-то в это время отстегивался по полной, до утра. Дуся, так звали хозяйку этого заведения, постаралась поставить хорошую звукоизоляцию помещения, и клиенты с удовольствием останавливались повторно, чувствуя себя комфортно в приятной тишине. У Дуси была и своя «крыша» — это Давид. Он часто любил назначать встречи у нее в кафе.

— Дуся, Дусенька, Дусеньчик, здравствуй! Как бьется и где бьется твое ласковое сердце, — почти пропел все это Давид и поцеловал Дусю в щечку, зайдя в кафе.

— Здравствуй, дорогой! Мое сердце под лифчиком, а лифчик на теле, а тело не твое, — ответила хозяйка заведения. — Ха! Ха!..

В зале было пусто, только за стойкой бара стояла симпатичная официантка — Света. Света, длинноногая девица, выскочила из-за стойки бара и подлетела к Давиду.

— Здравствуйте, Давид Львович! Что желаете?

— Спасибо. Тебе все скажут. Иди, работай.

Давид этим дал понять, что не настолько расположен к Светлане своим вниманием.

А Дуся тоже не удержалась и так зыркнула на Светлану, что та мигом оказалась за стойкой бара.

Дуся выглядела на тридцать — тридцать два года, хотя ей перевалило за сорок. Жгучая брюнетка с большими черными глазами больше походила на цыганку. Характер у нее тоже был под стать цыганскому, палец в рот не клади, а то всю руку откусит. Раньше это кафе называлось «Привал», но когда крыша, то есть Давид, взял шефство над этим кафе и ее обслугой, вместе с директором — Дусей, то он приказал назвать кафе «Дуся». Сразу поменяли вывеску. Что характерно, после смены названия выручка увеличилась почти вдвое.

— Что-то случилось? — спросила Дуся.

— Да так, мелочи, надо кое-что перетереть. Мы ненадолго.

Давид не имел привычки открывать свои мысли и задумки даже тем, кому доверял. В это число входили и те, кто с ним спал, он даже пьяный в мат мог держать язык за зубами.

— Дусенька, встреть, пожалуйста, моих ребят, Гансика и Светофора, да сразу проведи их ко мне без всяких прелюдий и угощений, пока я тут ни единой души в кафе не должно быть.

— Я поняла, — услужливо, с небольшим поклоном головы ответила Дуся.

Дуся после последней их встречи понимала, что надо делать вид, будто она не знает, как Давид переключился несколько раз за последнюю неделю на Светку. Она и Светке ничего не сказала и будто бы ей ничего не говорила соседка по площадке со Светланой, поставщица всего алкогольного в кафе. Кстати, Маргарита — поставщица — еще ни разу не подсунула паленого алкоголя. Но Свету, свою соседку, зная, что Давид спит с Дусей, Маргарита заложила с удовольствием. Против Давида идти равносильно мочиться против ветра. Давид всегда хорошо платил, и с его легкой руки организовывались ночные посиделки с картами и выпивкой, с богатыми и щедрыми клиентами. Один, три дня назад, так запал на Дусю, что за одну ночь отвалил ей две тонны баксов, да еще и удовольствия ей доставил выше крыши. Поэтому показывать элементы ревности не имеет никакого смысла.

Минут через десять Дуся встретила Шульца и грустного Светофора, проводив их до двери своей директорской комнаты.

— Разреши, шеф? — спросил Шульц.

— Садитесь, — и Давид указал на стулья, стоящие у стенки, напротив стола, за которым сам восседал.

Потом он резко встал из-за стола и, подскочив к Светофору, резким движением правой ноги ударил его по голове. Делать он это умел не только правильно и сильно, но и красиво, с оттяжечкой, не зря пять лет занимался каратэ, да, видимо, и на людях испытал силу своих ударов не один раз. Светофор от неожиданности не успел никак отреагировать и защититься от удара, не поняв ничего. Мгновенно ушел в отключку и «мешком» упал со стула влево.

Шульц быстро встал и попятился к двери.

— Стоять и не дергаться, — закричал Давид, — вы что себе, ублюдки, позволяете? За что порешили ветерана? А я теперь должен убрать всех вас с дела и закопать в глухом лесу?

— Этот мужик сам нарывался на нас, — оправдывался Шульц.

— Ты что плетешь? Я получил информацию, что вы пристали к какой-то девчонке, и где? В электричке, где «быдла» полно! Вам что, блядей не хватает? Уму непостижимо. Я Князю только и твердил на его сомнения о вас. Люди Шульца — это профи! Какой хрен вы профи! Не смогли без ножа с ветераном справиться. Вы, засранцы, поставили наше общее дело под удар. И что ты стоишь, подыми этого мокрушника, пусть тоже послушает.

— Понял! Понял, сейчас подыму, — и Шульц стал тормошить Светофора. Потом он прислонил два пальца к его шейной артерии. Пульс отсутствовал.

— Он не дышит, — сказал испуганно Шульц.

Давид наклонился над Светофором и, тоже проверив пульс, медленно вернулся в кресло и закурил. После недолгой паузы произнес:

— Тебе, Ганс, повезло, не придется грех брать самому на душу свою. Все равно он нежилец. А теперь он уже труп. Я твою работу сделал! Должок теперь за тобой.

Шульц ожидал любой другой расправы, но только не такой. У него от неожиданного поворота событий в горле встал комок, и он как-то стал подкрякивать, чтобы его проглотить, но тот от нервного потрясения не проходил. Вдруг на душе у него появились злость и обида, Светофор, в принципе, никого не предал. Прошлые разы, на деле, он таких быков завалил у «Мицубиси». Сам же Давид похвалил его при докладе о проделанной работе и премию пообещал в долларовом эквиваленте.

Давид прервал его мысли,

— Ты сейчас, братан, возвращайся к Тугому в квартиру, и сутки сидите тихо. Книжки читайте. Пусть Тугой сам ходит в магазин, если что-то надо купить. Его там за своего держат. И никаких пьянок, и никаких телок. Никаких самостоятельных решений, пока я не позвоню. Понял?

— Понял. А как со Светофором, по-человечески бы схоронить?

— Схороню сам без вас.

— А что мне сказать братанам?

— Скажи, что я взял Светофора для дела, чтобы исправлялся за проступок и не вякай о том, что тут произошло. Я честно тебе скажу, убивать его не хотел. Иди, Шульц. Иди.

Шульц через пятнадцать минут прибыл к Тугому на хату. По дороге заскочил в магазин и купил две бутылки водки и закуски. Он, несмотря на то, что занимался сам страшными делами, убивал людей, сейчас был потрясен неожиданной потерей своего дружка. Своим членам распавшегося «Квартета» сказал, как приказал Давид. Выпив стакан водки залпом, немного закусив и сославшись на головную боль, проинструктировав по отсидке в квартире Тугого и Сафара, молча, вырубил у них магнитофон и ушел спать в другую комнату.

 

Глава 16

Задержание.

Майор Гарин.

Когда Артем узнал от жены о ранении Виктора, то поздно вечером дозвонился до Владимира Цветкова на домашний телефон.

— Володя, здравствуй! Как там Виктор?

— Привет, Артем! Все пока сложно. Проникающее ранение в живот, но не только мышцы. Нож же под ребра вошел глубоко. Сам понимаешь, крови потерял много, да и внутренности порезаны. Нас к нему не пустили. Завтра я созвонюсь с доктором, и если Витя придет в себя, то поеду к нему.

— Я понял! А как Егор?

— Егор держится, но у него явно стресс.

— Да, Людмила звонила и сказала, что Егор спал плохо, стонал и разговаривал во сне.

— После того, что он пережил в плену, и ранение отца не каждый бывалый выдержит. От такой жизни и крыша съедет, — сказал Цветков.

— Нападавших задержали?

— Нет. Но есть зацепки. Благодаря мальчишке, который все видел, как происходило в вагоне, составили портрет на фотороботе. Но ребенок, есть ребенок! Однако надо отдать должное, что это не простой ребенок, а очень смышленый. Понимаешь, Артем, этот хлопец поднял всех на помощь, сообразил нажать на кнопку и доложить о происшествии в вагоне, вызвал милицию. Артем, я решил этого армянчика, а зовут его Арутюн, отблагодарить. Давай посмотрим, что это за ребенок, фактически он первый, кто пришел на помощь к нашему другу. Посему дальнейшую его судьбу мы не должны пустить на самотек. Из таких пацанов хорошие защитники получаются! У Эдика на него все данные есть.

— Какой Эдик? — спросил Артем.

— Да есть тут из МУРа хороший старший оперуполномоченный. Ведет расследование.

— Как думаешь, найдут?

— Не найдут, так мы с тобой обязаны найти и наказать. Ты посмотри, брат, как оборзели эти уроды, полковников прилюдно режут.

— Но на нем ведь не написано было, что полковник. Шпана наверно?

— Нет, Артем, похоже, взрослые мужики. Бабуля мальчика сказала, что всем за тридцать было.

— Меня, дружище, послезавтра должны выписать. Я, пока Виктор не пойдет на поправку, останусь в Москве. Людмила с Олей уезжают в Ковров. Буду тебе помогать.

— Хорошо Артем! Это очень важно, так как меня в любой момент могут сорвать из Москвы. Ты помнишь, я тебе немного рассказывал про своего зама? Так вот он, кажется, такую игру затеял, что я просто в нокауте.

— Подсиживает?

— И это есть, но хуже другое — с освобождением Егора. Замутил гаденыш разборки, вплоть до зама начальника ГШ. Это по работе, к слову пришлось. Пробьемся, Артем! Не сорок первый. Никакая моя карьера, никакие перипетии моей службы не стоят того, что мы смогли сделать для освобождения сына нашего друга и взводного Егора. Правда, для Тяжнина, моего зама, это не главное — освобождать из плена своих. У нас ведь так — попадется в верхах порядочный человек, который о солдате больше заботится, чем о своей карьере, так его и к ногтю. Мы ведь не американцы. Это у них целая дивизия задействуется, а то и более, чтобы вытащить из плена рядового Райна, — сказал Цветков и тяжело вдохнул.

— Володь, я как выйду из госпиталя, надо нам сразу встретиться.

— Хорошо! Да, я разговаривал с вашим Павлом Тихоновичем, и он обещал помочь по розыску.

— Отлично! Он свое слово держит! А ты, Володя, все-таки большой молодец!

И что бы нормальные мужики, без таких, как ты, в Армии делали? Да и на гражданке тоже.

— Ладно, Артем, отдыхай. Таких, как мы с тобой, много. Россия большая! Все, конец связи. До встречи!

— Удачи! Пока! — сказал Артем и, положив трубку, еще долго размышлял о том, почему в жизни больше каких-то препонов и передряг, чем нормальных, хороших взаимоотношений у людей. Ой, плохо живет Русская душа в своей богатой стране. Когда же можно будет жить так, хотя бы как немцы, французы, те же американцы? Ну что у нас за жизнь? То войны, то революции, то репрессии, то перестройки и никакого внимания народу. Одна болтовня. Любимая моя, пьяно-воровская Страна! Какой-то замкнутый круг получается. Где ж те командиры, то есть правительство, кто «изорвет мундиры о русские штыки»?

Гарин.

В кабинете на столе генерала Цветкова зазвонил телефон.

Владимир Иванович снял трубку и услышал приятный голос капитана Маркова.

— Владимир Иванович, здравствуйте! Это Эдик. Вы можете говорить?

— Да, Эдуард. Здравствуй! Конечно, говори, я тебя слушаю.

— Мне часа на три нужна срочно машина.

— Какая?

— Легковая. Я нахожусь от вас недалеко, но ехать надо за МКАД, на восток, в Реутово.

— По Виктору? — спросил, оживившись, генерал.

— Да! Кое-что есть. Не упустить бы.

— Все понял, поможем. Водителя с машиной хватит?

— Хватит вполне. Я на Лубянке у церкви, что напротив культурного центра МВД.

— Хорошо! Через пятнадцать-двадцать минут будет черная, «Волга» ГАЯ-31.

— Спасибо! Если это та «Волга», что была у госпиталя, то я номер запомнил.

— Да, та самая. Но водитель тебя не знает, подойдешь сам. В машине городской радиотелефон, доложишь о встрече и передашь, что надо для меня через Сергея. Удачи!

Положив трубку, Цветков сразу связался с Сергеем и вызвал его в кабинет.

Когда генерал ставил задачу водителю своей служебной машины, в кабинет, постучавшись и спросив разрешения войти, вошел майор Гарин.

— Что-то срочное, Евгений? — спросил Цветков.

— Терпит. Вы заняты? Я зайду позже.

— Ладно, проходи и садись, Сергея вот только отправлю, на подмогу МУРу. Срочно попросили оперативники помочь. Видно, недалеко где-то обитают преступники? Видели, говорят, их и у станции Никольское.

— Товарищ генерал! Разрешите и мне выехать вместе с Сергеем? Сергей за рулем, ему не отлучиться, а я мало ли чем сгожусь, — упрашивал Цветкова майор Гарин.

— Нет, Женя, не могу. Да и там надо-то только доставить туда опера. У тебя, что, работы нет?

— Владимир Иванович, я думаю, что не будет милиция просить помощи без имеющихся оснований. Что-то там «горит», а где жар, там и искры. Не дай-то Бог, упустят бандюгу, а мы как достанем потом справедливость? — наседал со своими доводами Гарин.

— Ладно, Женя, поедешь за старшего, но только в их дела по поимке или там еще чего, не лезь. Будьте внимательны, эти гады могут быть, и вооружены не только ножами. Все, вперед! На связи.

Когда ушли водитель и майор Гарин, у боевого генерала на душе стало тревожно.

И хотя ребята уехали просто для того, чтобы подвезти оперативника и вряд ли они будут принимать участие в каком-то серьезном задержании, Цветков чувствовал себя не совсем уверенным в том, куда он отправил своих подчиненных. Назад хода нет. Он обещал всяческую помощь милиции, а слово свое он держать умел.

Гарин и Сергей в это время уже мчались на «Волге» к Лубянке. Майор Гарин даже успел заскочить в свой кабинет и прихватить из сейфа наградной ПМ и одну обойму с боевыми патронами. Свой наградной пистолет майор дома не держал. Его-то и в сейфе на работе не полагалось держать. Майор через своих друзей всегда знал, когда будет проверка кабинетов, сейфов по безопасности работы и хранения секретных документов. Поэтому он имел возможность на время проверок изъять ПМ и патроны и положить их в другое место на время. Дома держать пистолет майор Гарин побаивался, даже в сейфе с карабином, в квартире рос подросток, его сын Александр. Саша имел, наверно, как и все пацаны, желание пострелять или хотя бы подержать в руках боевое, настоящее оружие.

У церкви Марков с нетерпением ждал прибытия машины. Когда Марков узнал машину со знакомыми номерами, то быстро подошел к ней.

— Добрый день! — сказал он и очень проворно оказался на заднем сидении «Волги».

— Здравия желаем! — ответили разом майор с водителем.

— Куда путь держим? — спросил Гарин.

— Едем в военный городок, через дивизию Дзержинского. Есть квартира, и я по схеме уточнил, как к ней подойти. Там, в этой квартире, проживает или пока скрывается подозреваемый, бывший прапорщик Петелин. Не исключено, что там могут быть и его дружки из этой четверки. Выйти на Петелина нам помог мальчик и составленный с его помощью фоторобот.

— И как же это удалось? — спросил майор Гарин.

— А, его величество случай! Наш сотрудник искал «Рафик» с чертиком на лобовом стекле в районе станции Никольское. Работал он вместе с гаишником, лейтенантом. Лейтенант же в тот день бывал у платформы и эту четверку видел, но вот по фотороботам сомневался в точности определения. И когда они вместе были в отделе РОВД в Балашихе, зайдя в дежурку, лейтенант встретил своего одноклассника — сержанта постовой службы Никиту Кистина, который как только взглянул на распечатку, так и указал на ней Петелина. Он рассказал, что вчера на станции «Серп и молот» видел четырех парней, среди которых и был прапорщик Петелин, который был уволен за мордобой из ВВ МВД. Они же с ним в Чечне перехлестывались в девяносто пятом. Признал он и еще одного. Четверка прошла мимо него, что-то обсуждая и смеясь на ходу. Когда до него дошло, что среди этой компании был его знакомый, он сразу оглянулся, но их уже не было. Электричка отошла, шума на перроне не наблюдалось.

— Наш сотрудник позвонил мне, а я сразу простучал по Петелину и узнал его адрес. Кроме того, есть предварительные данные и на остальных троих, если эти трое совпадают по внешности, компьютер выдал и об их судимости, и об отсидке на зоне. Но пока еще нет подтверждения, так как никого из них мы не имели возможность увидеть. Петелин, это точно, был там, и адрес мы знаем. Вот туда мы сейчас и едем. Там у универмага нас уже ждет наш человек. Начальство мое дало добро на выезд, а с машиной оказалась накладка. Да я могу по вашему телефону связаться с МУРом.

— Конечно, — сказал Гарин и протянул трубку Маркову.

Эдуард попросил организовать готовность выехать местных ребят на задержание. Но только по его команде. ОМОН наделает много шума одним своим появлением, мы раньше времени светонемся. Марков отдал трубку Гарину и сказал:

— Все в полном порядке! Нам с вами надо только разузнать, есть ли кто в квартире или нет, а потом я скажу, что делать дальше. Придет наша машина, и вы свободны.

— А вдруг они все там и еще при пушках? — спросил майор Гарин.

— Возможный вариант. Тогда ОМОН, тогда захват. Я там пока вас ждал у соседей-связистов, через знакомого, успел раздобыть бинокль. Двое наших еще подтягиваются к универмагу. Сначала, осторожненько надо проследить и высмотреть. Если есть такая возможность — за окнами квартиры понаблюдать, решение примем на месте.

Гарин посмотрел на часы — 16.15. и сказал:

— Надо бы, Сережа, нам проскочить до семнадцати часов, а то застрянем перед Балашихой, в это время там всегда пробки.

Шоссе Энтузиастов на редкость оказалось не забитым. И Сергей уверенно вел машину к назначенному месту.

— Сергей, а вам не приходилось в Балашихе на Салтыковку выезжать? — Спросил Марков и продолжил, — на перекрестке у поста ГАИ направо дорога приведет к военному городку, а справа будет тыльное КПП госпиталя. Там нет никаких шлагбаумов. И мы спокойно въедем в городок без доклада оперативному дежурному о своих целях прибытия.

— Я понял, надо заехать тихо и без шума. Года два назад я тут крутился, и кое-что помню, — сказал Сергей.

Марков сразу сделал звонок своим и сориентировал их на такой же заезд. Ребята подъезжали к Лефортово.

«Волга» плавно подкатила к универсаму, где их поджидал старший лейтенант милиции Ворсенко. Ему открыли левую заднюю дверь, и он опустился на сидение рядом с Марковым.

Ворсенко Григорий! — представился опер.

Марков познакомил его с майором Гариным и водителем генерала Цветкова.

— Ну что, Гриша, где хата? — спросил Марков.

— Через дом на пятом, в пятиэтажке. Я думаю, надо заслать меня к двери и под видом протечки воды по стояку позвонить. Зайду, осмотрюсь, кто там и сколько. Можно припугнуть милицией, коль не будут впускать. Знаем, мол, кто живет тут, господин Петелин. И его якобы хорошо знаем.

— Можно и так примитивно попробовать. Допустим, тебя впустили, а там их четверо, и ты заложник, то мы все влипаем по самое некуда. Штурм, переговоры, стрельба, а там среди них ты, — сказал Марков и задумался.

Молчание нарушил Гарин.

— Эдуард! Вы можете рассчитывать и на мою помощь. У меня не густо с вооружением, но имеется ПМ и полная обойма.

— Это хорошо, но вам лучше оружие не применять, в крайнем случае, стрелять вверх. Вы не сотрудник МВД и в случае ранения или смерти кого-нибудь, придется отвечать перед законом, а это очень тягостное дело. Даже если вы сделаете правое дело, то я бы не хотел, чтобы неприятности были и у Владимира Ивановича. Есть приказ на расследование, а вашей фамилии в нем нет. Однако спасибо за желание, я подумаю, где можно вас использовать. На арест у нас санкции нет. Ладно, Евгений Александрович, вы будете страховать внизу вход в подъезд на промежуточной площадке. Сергей, а вы постоянно в машине и на связи, в готовности помочь держать и сопровождать задержанных. Я буду страховать тебя, Гриша. Это если бы мы сейчас начали сами, без подмоги, — закончил Марков.

— Ну что, идем на разведку, — сказал старлей и, не дожидаясь команды, стал вылазить из машины.

Марков и Ворсенко поднялись на пятый этаж и тихо подошли к квартире, которую от коридора разделяла мощная металлическая дверь с глазком. Имелась справа от нее и кнопка звонка. Прислушались. Все тихо. Опера переглянулись и быстро, не встретив ни одного жильца подъезда, спустились вниз.

Марков решил посмотреть через бинокль на два окна квартиры с противоположно стоящего, такого же дома. На выходе их встретил Гарин и сообщил:

— Эдуард, звонили ваши, кажется Бутов, и сказали, что они попали в аварию и что минут через пять перезвонят.

— Твою мать! Жертвы есть?

— Я не знаю, но они обещали все-таки подъехать. А раз приедут, значит, нет.

— Логично. Наблюдайте за подъездом, смотрите, сверяйте с фото и чуть чего — два коротких сигнала. По возможности проследить. Да ладно, мы сейчас быстро.

Марков присел на корточки на промежуточной площадке и стал наблюдать за окнами квартиры бывшего прапора. Вдруг он присел как-то еще ниже и показал пальцем левой руки. Это был знак на внимание. Ворсенко напрягся от нетерпения, уже поняв, что в квартире кто-то есть.

В окне справа, а это была, видимо, спальня, через незашторенное окно можно было разглядеть сидящего и курящего человека. Это был Шульц. Ворсенко, тоже глянув через бинокль, подтвердил: Это Иван Громов. Шульц встал и ушел из поля зрения. Больше в окнах никого не наблюдалось. Кухонное окно со двора, где располагались подъезды и, где стояла машина генерала, не увидеть.

Марков и Ворсенко, услышав шелчок в замке соседней двери, на площадке пятого этажа, быстро спустились вниз, и пошли к машине, не желая светиться.

— Пока вы отсутствовали, из мужчин никто не выходил и не заходил, вышли три женщины и две девочки. Все! — Сказал Гарин при встрече Маркова.

Зазвонил телефон. Это был Бутов Игорь. Марков взял трубку.

— Да, Игорь! Где вы?

— У нас проблемы, мы столкнулись с депутатом городской Московской Думы. Повреждения ерундовые, но быстро не кончится, он нас держит до приезда какого-то крутого гаишника. Наши корочки ему по барабану. Чмо, еще то! Я звоню из автомата. Думаю, еще и часом не обойдется, а те гаишники, что приехали, под его дудку пляшут. Опишут, запишут, потом мы бросим машину и, на чем получится, подъедем к вам.

— Вы, ребята, все портите. Время дорого. Фигурант в квартире,

— Марков положил трубку.

Наступила тишина. Молчала и магнитола. Каждый понимал, что надо брать преступника, но сил в случае задержания недостаточно. Лучше бы взять тихо, а потом устроить засаду и дождаться остальных. Но сколько человек в квартире — известно только Богу.

Молчание нарушил майор Гарин:

— Слушайте, мужики, отпустим этих бандитов, генерал за своего друга нам не простит. Я предлагаю в три ствола ворваться в квартиру и всех повязать, лишь бы ее открыли. Откроют, значит, не ждут подвоха. Сработает внезапность, и мы их повяжем. Не откроют — будем ждать подмоги и ОМОНа. Но надо решать, что сидеть, пока нас тут совсем не запеленговали.

— Эдуард! А давай рискнем. Мы в квартиру, а они двое внизу. Я открою дверь, если внутри нет запора или фиксатора замка. Представьте себе, что вот сейчас откроется дверь подъезда, и мы начинаем ловить четверых вооруженных мужиков. Молчишь? Вот то-то и оно, товарищ майор прав, надо идти. Мы кто, опера или как? — улыбнувшись, закончил Ворсенко.

— Сергей у вас оружие есть? — спросил Марков.

— Есть газовый пистолет, — сказал Сергей и вытащил из бардачка свой вороненый газовый ПМ.

— Нам еще одного не хватает под окна, где балкон. Хотя из кухонного окна прыгать вряд ли будут, этаж-то пятый. Тогда Сергей оставляет машину и на стреме со стороны балкона. Будут слазить — пугнете, — сказал Марков.

И тут все поняли: он принял решение. Они еще немного посовещались и по одному вышли из машины на свои позиции.

Сергей Лось пошел своей тяжелой походкой под балкон. Он положил ПМ в карман, но с ним был еще и богатый опыт службы в ГРУ. Сергей скромно сел на скамейку в скверике, напротив дома с нужным окном и балконом. Не подымая высоко голову, стал вести наблюдение.

Евгений Гарин вошел в подъезд следом за операми и остался на площадке между первым и вторым этажами, в готовности курсировать, пропуская входящих и выходящих жильцов дома. Он загнал патрон в патронник пистолета и поставил его на предохранитель. Пистолет запихал за пояс и стал прислушиваться к удаляющимся шагам оперов.

Марков и Ворсенко подошли к коричневой металлической двери квартиры. Ворсенко встал напротив глазка, чтобы его было видно, и нажал на кнопку звонка. За дверью молчали. Он секунд через десять позвонил снова. Тишина.

— Вы нас топите, откройте. Надо посмотреть протечку воды. Я из ЖЭКа. Откройте или я вызову милицию и спасателей. Соседи возмущены. Вы понимаете, что всех затопили? — кричал Ворсенко, но за дверью была тишина.

Ворсенко позвонил третий раз, однако ответа не последовало. Григорий вытащил из кармана связку ключей и, как заправский домушник, стал подбирать отмычки. Замок сдался, и дверь открылась. Но перед ним была вторая деревянная дверь. Замок не поддавался. Видно, был на стопоре. Вдруг в соседней квартире распахнулась дверь из нее выбежала девушка лет двадцати, ничего не спрашивая, побежала вниз. Марков дернул старлея за рукав и предупредил о том, что могут пальнуть через дверь.

— Я вышибаю дверь и на пол, а ты по мне вперед, — прошептал старлей.

Марков кивнул головой. Ворсенко, сделав шаг назад, ударом плеча распахнул дверь. Сделал кувырок вперед и замер с пистолетом. Держа его двумя руками, успев снять с предохранителя, направлял его — то на проем комнаты, то кухни. Марков влетел следом и, проскочив Ворсенко, ударом ноги распахнул дверь в комнату, где они видели человека из соседнего дома. Он проверил шкаф-купе, заглянул под кровать. Ворсенко прикрывал его работу. Потом проверили вторую комнату. Никого, не наблюдая, поспешили в кухню, а там обнаружили привязанную за выступающую трубу батареи отопления веревку и распахнутое окно.

В этот момент до них снизу доносятся два выстрела. Выглянув в окно, Марков видит убегающего за дом человека и раскачивающийся конец веревки.

— Ушел гад. Бегом вниз, там ведь майор, — скомандовал опер и метнулся из квартиры вниз, а следом за ним побежал Ворсенко.

Минуту назад никто не мог видеть, как стоящий на площадке майор Гарин, открывая форточку окна подъезда, увидел, как качается какой-то конец веревки, которого раньше не наблюдал. Выглянув в форточку, он увидел спускающегося по веревке человека. Гарин мгновенно выскочил из подъезда и закричал:

— А ну замри, где ползешь! — при этом он выстрелил вверх. В тот же момент прогремел второй выстрел, но уже из пистолета Шульца на поражение.

Гарин качнулся и стал медленно оседать. Пуля попала в грудь чуть ниже сердца, и это была смертельная рана.

Шульц, спрыгнув на землю, рванул за дом. Он бежал почти прямо на Сергея, на ходу засовывая пистолет за пояс, видимо, чтобы не привлекать внимание людей своим оружием. Увидев встающего ему навстречу Сергея, попытался снова взять пистолет и снять с предохранителя, но не успел. Бывший разведчик в прыжке нанес бегущему такой удар, что Шульца подбросило и швырнуло, как полено в сторону, оставив лежать его тело без движения. Сергей немного испугался, но, трясонув Шульца за ворот, приложил палец к артерии на шее и почувствовал пульс, сказал:

— Живой голубчик!

Верхолаз приходил в себя, и почему-то перед его глазами стояло лицо убитого Давидом Светофора.

Выбежав из подъезда, Марков подбежал к лежащему на правом боку офицеру. Кровь продолжала вытекать из груди Евгения. Он был очень бледен. Марков проверил пульс. Он отсутствовал. Майор Гарин скончался, не сказав ни слова.

Не прошло и пяти минут, как уже собралось десятка два зевак. «Скорая» из госпиталя подъехала минут через десять, почти одновременно с Игорем Бутовым. Местная милиция и группа ОМОНа прибыли чуть раньше, но все они опоздали.

Марков отдал все указания по оцеплению места происшествия, провел криминалистов в квартиру, а после доклада в МУР отдал команду выехать Ворсенко и Бутову на Петровку 38 и доставить Шульца.

Шульц понимал: сколько веревочке его ни виться, расплата придет, и будет конец. За все надо платить. «Я не убивал ни полкана, ни Светофора». А вообще-то крови за кражу машин на его руках было очень много. Его «Квартет» столько натворил дел, что самому жутко вспоминать. «Вот и все, поймали. Лучше бы убили», — раздумывал, придя в себя после нокаута, Шульц. Голова его страшно гудела.

Шульц сидел на заднем сидении «Волги» по центру. Как у него оказались на руках «браслеты» — не помнил, но то, что они были впереди, а не сзади, это он осознал и вместе с головной болью почувствовал и страшную обреченность.

— Я убил его? — вдруг спросил Шульц, обращаясь, видимо, ко всем, кто был в машине.

— Да! Ты, скотина, убил офицера, — срываясь на крик, — сказал Ворсенко, — ты убил того, урод, кто выжил в Афгане, ты же, мразь, ранил полковника, который ничем не мешал в твоей поганой жизни.

Гриша, резко повернувшись к Шульцу, схватил его за горло и начал с силой сдавливать кадык. Шульц замотал головой и захрипел. Григорий немного отпустил хватку и добавил к сказанному:

— Мы тебя и в тюрьме достанем, все равно тебе пожизненная светит, шанс есть умереть прямо здесь, в машине, при попытке к бегству, а есть шанс жить, пусть не на воле, но жить. Жить, сволочуга! Ты понял?

Шульц снова замотал головой и захрипел.

— Сжажу… С…кажу — стонал Шульц.

— Говори, — сказал Григорий, а сам нажал на кнопку диктофона.

— Тот, кто порезал полковника вашего, звали Светофор, а по паспорту Курдюмов Григорий, но его уже нет в живых, его шеф за полкана нечаянно замочил на моих глазах.

— Фамилия и кличка? — напирал Ворсенко.

— Шефа мы зовем Давид, а фамилии я не знаю.

— Подельники, кто?

— «Укол», это кликуха, а зовут его Сафар Умаров.

— Почему «укол»?

— Он делал смертельные уколы клиентам. Четвертый — бывший прапорщик Петелин.

Шульц говорил правду. Оперативники не верили, но записывали. Шульц понимал, что за убийство майора его сгноят в тюрьме, и вряд ли он вообще выйдет на свободу. Такое ему не простят, и он решил сдать всех, подчистую, доставать начнут свои все равно, по-любому.

— Где они сейчас? — Спросил Ворсенко.

— Я не знаю, но мы должны были отсидеться недельку. Пока я спал, эти мудаки где-то светятся. Честно, я не знаю, где они могут быть сейчас, может, в магазине или у знакомого Петелина, который где-то в соседней деревне живет. По-моему в Кучино. Да, точно в Кучино. Петелин там у какого-то косого старика барахло на реализацию хранил. Если «девятки» нет у дома на площадке, значит, они укатили на ней.

— Номер машины?

— Клянусь, не помню.

Ворсенко чуть сильней сдавил пальцы на шее Шульца, и тот вдруг обмяк и отрубился. Шульц, потерял сознание.

Игорь Бутов оторвал руку Григория и недовольно сказал:

— Ну, меру-то знай, а то если не довезем — все концы в воду.

Игорь начал бить Шульца по щекам.

Шульц закашлялся и жалобно начал просить пить.

— Вот прямо сейчас тебя напою… — сказал Григорий. — Ну, а кто же у вас самый главный? И чем же вы промышляли? Все равно ты уже плывешь. Будь хоть тут мужиком, — продолжил он свой допрос.

— А мне уже все равно хана. Вы и без меня всех повяжете. Я все сделаю, а до суда не доживу, это точно. Машинами и квартирами занимались.

— Кто организовал?

— Кто-то очень большой туз, или король, нет — нет, погоняло у него — «Князь». Точно говорю, Князь! Мы уводили дорогие иномарки и хозяев часто в распыл.

— Какой распыл? Как? Уже настороженно спросил Григорий.

— По-разному. Укол делал укол, а перед этим — баллончиком в лицо. Клиент сразу — брык. Сильный газ. А чтобы самому не вдохнуть эту гадость, чуть погодя по машине распыляли антитоксин, спокойно забирались в салон и везли на укол.

— И куда девали трупы?

— Дальше уже была не наша работа. То «скорая», а то еще, какой транспорт, забирал жмуриков.

— Кто забирал у вас машины?

— Сервис!

— Какой?

— На Щелковском, он там один, — «Сузуки».

— И сколько ж вы так загубили душ?

— Этого я не скажу. Много.

— Тогда скажи про своего шефа Давида, как его найти?

— Не могу, поймите, не могу. Он меня везде достанет и убьет.

Шульц снова сильно закашлялся и, откинув голову, потерял сознание. Но это был трюк. У Шульца созрел план побега. Ему не было хода ни вперед, ни назад.

— Давайте, Сергей, остановимся у того киоска, и я возьму воды, а то не ровен час, окочурится бандюга. Здорово вы, видать, его, Сергей, приголубили! — сказал Игорь Бутов.

Сергей ничего не ответил, но сразу подрулил к киоску и заглушил двигатель.

В тот момент, когда Бутов начал выходить из машины, Шульц вдруг ожил и с такой силой толкнул его в спину, что Игорь вылетел на асфальт, следом за ним, вырвавшись из рук Ворсенко, выкатился на асфальт Шульц.

Шульц бежал перпендикулярно шоссе Энтузиастов, чудом лавируя среди потока машин. Визжали тормоза, загудели сигналы, одна машина уже въехала другой в зад. Осталось совсем немного до противоположной стороны. Перед Шульцем справа резко тормозит рейсовый автобус, Шульц почти у цели, но тут из-за автобуса по крайней правой дорожке вылетает «КАМАЗ»-фура и, нанизывая Шульца на свой радиатор, тащит его еще метров десять, при этом, страшно скрипя тормозами, делает из бегущего человека месиво крови, мяса и костей. Изуродованная голова вылетает на пешеходный тротуар, пугая прохожих.

Бутов и Ворсенко в полной растерянности смотрели на бегущего Шульца и понимали, что с ним убегает их милицейская карьера, а когда Шульц попал под колеса, то стало хоть чуток, но легче.

— Собаке собачья смерть. Он свое получил, сполна. За Женю и за всех убиенных. Господи, спасибо тебе за это! — сказал водитель Сергей Лось. — Так даже лучше.

 

Глава 17

Цветков и Тяжнин.

Похороны. Жанна Гарина.

Цветков работал со своим заместителем полковником Тяжниным Валерием Ивановичем в своем кабинете, и они обсуждали планирование по введению новых сил и средств в группировку войск на Северном Кавказе. Перед уходом Тяжнин сказал:

— Владимир Иванович, я хотел бы вам напомнить, по прошлой операции под Ведено. Завтра вы у начальника управления с докладом. — И Тяжнин, не дожидаясь ответа, стал собирать свои документы в папку.

— Я знаю, Валерий Иванович, но можно я задам вам один вопрос?

— Да, товарищ генерал!

— Скажите, зачем вам надо было вносить свои предложения, не согласовывая их со мной?

— Но, во-первых, я тогда оставался за Вас, а во-вторых, мы делаем одно дело, решаем одни задачи, — сказал Тяжнин и сделал на своем холеном и лоснящемся лице обиженную ухмылку. В этой ухмылке крупными буквами читалось: «Я-то тут причем, сами нагородили, я лишь контролирую и наблюдаю, и моей вины, что надо идти и отчитываться за свои грехи да промахи перед начальством, нет».

— Валерий Иванович, я вас к разработке и контролю операции вообще не привлекал. Почему вы так нелестно отозвались о ее планировании и проведении перед начальником управления?

Тяжнин сделал вид, что его незаслуженно обвиняют, и решил идти в наступление.

— Я не докладывал начальнику управления. Я имел разговор с заместителем начальника ГШ, и поверьте, я своих мнений не высказывал, меня просто спросили, что я думаю по этому поводу, то есть по провалу операции под Ведено.

Тяжнин говорил четко, абсолютно уверенный в своей невиновности, что на какой-то миг Цветков пожалел, что затеял этот разговор.

— И вы, не разрабатывая ничего, не принимая никакого участия, смогли бы дать объективную информацию? — спросил генерал.

— Да, но мои мысли совпали с выводами генерал-полковника! — уже вызывающе сказал Тяжнин.

— Полковник, зачем вы портите работу большого коллектива? Вы хотите занять мою должность? Но вы же даже не были в войсках ни комбатом, ни командиром полка, а это генеральская должность, должность комдива, а вы и должности заместителя не прошли. Надо бы быть поскромней, полковник.

Тяжнин надул от возмущения щеки и, резко вставая, произнес:

— Я не позволю вам, товарищ генерал, разговаривать со мной в таком тоне. Да, не прошел, но сегодня я работаю в центральном аппарате на полковничьей должности.

— Да ладно вам! Вас бы еще к другим отделам и организациям прикомандировать! У вас везде получится собирать «дерьмо». Вы интриган еще и к тому же. Валерий Иванович, что вам не живется нормально? Я столько вам пытался отдать своего опыта, не смотря ни на что, поддерживал вас во всех трудностях и ни разу, нигде не сказал о вас плохо. Вам бы на гражданку, там, говорят, любят начальники такой контингент, живущий, по закону курятника. Вы пытаетесь меня обгадить? — зло уже сказал Цветков.

Лицо полковника стало красным, и он тяжело, артистично задышал грудью.

— Я, не достоин таких сравнений… — Тяжнин, резко замолчал, так как на столе у генерала зазвонил городской телефон.

Цветкову невыгодно было в таком состоянии отпускать своего заместителя, этого замаскированного мерзавца, надо было до конца сбить с него всю шелуху высокомерия и напомнить, чем порой заканчивается прикрытие старшим начальником. Цветков указал жестом руки на стул. Тяжнин покорно сел, положив папку и руки на стол.

— Да! Я вас слушаю. Что..? Как же это? Сергей! Да не может этого быть. Женя, Гарин! Боже… мой! — Холодный пот выступил на лбу и висках у генерала. Цветков заметно побледнел. — Где он сейчас? Так. А ты где? Ну как ты мог бросить? Сергей… ну конечно! Отвезешь на Петровку и сразу ко мне.

Цветков закончил говорить, опустил голову, прижав телефонную трубку ко лбу.

— Вам плохо? Засуетился Тяжнин и побежал к столику, где стоял графин с водой. Налил полстакана и поднес генералу. Цветков за два глотка выпил воду и сказал:

— Майора Гарина Евгения Александровича, моего помощника, убили. Убили суки. Мало им Зеленина… — Генерал встал, достал из сейфа свои резервные сигареты «ЛД» и закурил. Потом он подошел к окну. В его голове проносились и всплывали картины: Вот лежит на носилках бледный и неживой Гарин, вот плачет его красивая жена Жанна, вот бежит его сын Саша, названный в честь отца Евгения Александром, отца полковника ВВС, погибшего в авиакатастрофе, вот укоризненно смотрит на него Марина и что-то говорит возмущенная его дочь Татьяна.

— Зачем он разрешил ехать Гарину? За… чем? — Цветков был сильно подавлен.

Эту напряженную тишину прервал полковник.

— Товарищ генерал! Чем я могу быть полезным в этой ситуации?

— Нет, Валерий Иванович, майор Гарин погиб из-за меня. Это я разрешил ему ехать с Сергеем оказывать помощь оперативникам с Петровки, у них было срочное дело по расследованию, а машины не было. Вот я и дал свою машину. Я отвечу за все сам. Вот только как мне сообщить эту печальную весть его жене Жанне?

— Разрешите, это сделаю я, — сказал быстро полковник.

— Нет! Я должен идти к ней сам. Зачем вас подставлять.

— Владимир Иванович! Вы-то ведь хотели доброе дело сделать. Помочь в расследовании по ранению вашего друга.

— Не только друга. Это боевой офицер. Это была гордость нашей Армии, полковник.

— Так точно, товарищ генерал!

— Вы, Валерий Иванович, пока молчите. Я доложу сам, надо узнать подробности гибели Жени. Сегодня до окончания работы вы, видимо, останетесь за меня. Как только я доложу руководству, то поеду к супруге Евгения. Я вам дополнительно сообщу. Вы пока свободны.

Полковник Тяжнин быстро вышел из кабинета генерала.

Цветков набрал радиотелефон в машине.

— Слушаю, товарищ генерал, — ответил сразу Сергей.

— Кто остался с Евгением Александровичем? Где вы сейчас?

— Марков. Мы выехали на шоссе Энтузиастов.

— Кто убил Гарина, как это произошло?

— Здесь он, в машине, в наручниках. Кличка у него Шульц, он из этой четверки. Говорит, что того, кто порезал полковника Зеленина, убил их шеф, он сам это видел. Итого их осталось двое. Гарин был внизу подъезда. Пока открывали дверь на пятом этаже, Шульц спустился по веревке вниз, тут у него на пути оказался Евгений, и Шульц выстрелил в него и попал, видимо, в сердце. Женя умер на месте, а Шульц вышел на меня, и я его сделал. По ходу на заднем сидении он дает показание оперативникам.

— Сергей, как только довезешь всех, то сразу ко мне. Надо докладывать, — тихо сказал Цветков.

Зазвенел прямой телефон связи с начальником управления.

— Что с майором Гариным? — услышал он голос начальника.

— Плохо, товарищ генерал-лейтенант. Он погиб от пули бандита, одного из тех, кто тяжело ранил полковника Зеленина. Я вам ранее об этом докладывал.

— Но позвольте, генерал, а как там оказался наш офицер?

— Оперативники из МУРа попросили машину довезти их до Реутово, к дому, где мог быть преступник.

— Валерий Иванович, завтра они попросят танк, и вы дадите? Послали машину, но, а помощника своего зачем? — раздраженно говорил Воронов.

— Виноват, товарищ генерал.

— Виноватых бьют! Вы использовали служебное положение.

— Да я хотел, как лучше и…

Воронов резко перебил Цветкова:

— Полчаса на выяснение обстоятельств гибели майора Гарина. Через МУР, «дур», «гур», но объяснительная у меня на столе. Все!

Цветков недоумевал, как Воронов все узнал. Тяжнин, точно он. Вот скотина. Успел все-таки прогнуться. А может прослушка телефона, или связисты доложить успели. Да какая разница! Женю не вернуть.

Но это был все-таки Тяжнин. Выйдя из кабинета Цветкова, он понял, что наступил тот момент, который может принести ему удачу и рост по карьерной лестнице; идти к своему покровителю мимо начальника управления опасно, безусловно, он обидится, а с ним еще придется работать. Умолчать — значит быть с Цветковым заодно. Тяжнин же был умный трус. Он никогда не ввязывался в драку, избегая любых конфликтных ситуаций, находя и для себя, и для других сильные доводы якобы его мужественного характера, предназначенного для более сложных ситуаций. Внешне выдержанный и собранный, Тяжнин производил впечатление честного и преданного офицера, особенно для начальства, любящего подхалимаж.

Полковник решительно вошел в кабинет к генералу Воронову.

— Товарищ генерал-лейтенант, считаю своей честью офицера срочно вас проинформировать, минуя моего прямого начальника, о том, что около часа назад погиб наш офицер, майор Гарин Евгений Александрович. Вынужден сообщить вам потому, что генерал Цветков находится в неадекватном, расстроенном состоянии, готовя для вас докладную. Гарина он лично послал на помощь оперативникам из МУРа для задержания преступника.

Воронов выслушал шокирующий доклад Тяжнина. Молчал минуты две, а потом сказал:

— Спасибо, Валерий Иванович! Я разберусь. Идите, пожалуйста.

— Да, такой и по трупам пройдет, не оглянется. Кому война и смерть в горе, а кому и смерть в кайф, — подумал Воронов. — Цветков не мог поступить не правильно, но он проиграл. Смерть оправдать тяжело. Погиб его подчиненный, по его же приказу не связанному с его служебными обязанностями. Надо звонить Цветкову и разбираться.

После разговора с Вороновым Цветкову позвонил Сергей.

— Владимир Иванович, у нас снова беда!

— Что еще стряслось?

— Шульц совершил побег, выскочил из «Волги» и рванул через шоссе. «КАМАЗ» разорвал его на куски.

— Черт с ним, с этим гадом, туда ему и дорога. Вы-то как там все?

— Живы! Лоханулись мы по полной программе.

— Сергей, ты мне здесь нужен. Решай с операми. Все, хватит! Езжай аккуратно к штабу.

— Товарищ генерал, тут Вам что-то хотят сказать, — сказал водитель.

— Товарищ генерал!.. Оперуполномоченный уголовного розыска старший лейтенант Ворсенко! Вы нас простите за то, что так все вышло, мы старались, но, видно, не судьба. Очень хотелось поймать эту гниду, ну и поторопились, видимо. Виноваты мы перед вами, и вас подставили. Еще раз извините.

— Жаль, что вы это поняли поздно. Мне нечего вам сказать, кроме того, что погиб, так нелепо, боевой офицер. Два года войны прошел этот человек, а дома его наповал. Плохо работаете, старлей. Никакой у вас нет боевой практики. До свидания.

Цветков опустил в гнездо телефонную трубку. Достал из пачки сигарету и стал думать, как составить докладную. В голову ничего не приходило, мысль о том, что Жени больше нет, он никогда не увидит его в своем кабинете и теперь ему не с кем будет здесь в этих стенах просто поговорить на любую тему, приводила его в ступор и какую-то необъяснимую, ледяную пустоту.

— К чему все это? Ковыряемся, как жуки навозные, в дерьме и никак не можем жить по человечески, но мы ведь не жуки, а разумные существа. Кто дал право этим сволочам убивать? От такой жизни можно и с ума сойти.

Через несколько минут в кабинет вошел Сергей Лось.

Генерал внимательно, не перебивая, выслушал водителя, делая несколько пометок в блокноте, сказал:

— Сергей у тебя своя, личная машина на ходу?

— Да, на ходу, в гараже стоит. А что?

— Пока ничего, а ты, наверно, голодный? Сходи, пока я тут пишу, в буфет и перекуси чего-нибудь. И потом будь в готовности ехать со мной к Жанне Александровне.

— Вы… что, товарищ генерал, сами поедете сообщать? — удивленно спросил Сергей.

— Да, Сережа, сам пойду. Надо бы с собой нам взять твою супругу Надежду, она врач и пусть захватит, что там в таких случаях надо, чтобы как-то снять шок и душевную боль. Созвонись и предупреди ее.

— Конечно, Владимир Иванович, она в неотложке больше пяти лет отработала. Знает что надо. Да и с Жанной они в подругах.

— Тогда ступай! Через полчасика жди в машине.

Как только за Лосем закрылась дверь кабинета, позвонил Марков.

— Товарищ генерал! Капитан Марков беспокоит. Эксперты свою работу закончили, погибшего майора Гарина увезли в районный морг. Я не хочу вас напрягать своими извинениями, но хотел бы с вами кое-чем поделиться, так как после случившегося вряд ли мы останемся в органах МВД, а ведь дело не раскрыто до конца. Назначьте мне место и время встречи. Хочется поделиться с Вами соображениями.

— Вы-то хоть знаете, что пойманный вами Шульц при попытке к бегству попал под машину и раздавлен?

— Нет, еще не докладывали.

— С такой связью и оперативностью вам лучше всего заниматься другим делом. Но я готов с вами встретиться. Когда можно на опознание везти супругу Евгения?

— Завтра с утра.

— Вот у морга в десять часов и встретимся.

— Будет поздно. Надо встретиться сегодня, как бы это ни было тяжело.

— Хорошо! Тогда в кафе «Лилия», что на Лесной, знаете, где это? В двадцать один час. Я раньше не смогу.

— Спасибо! Я обязательно буду.

После доклада генералу Воронову о происшествии Цветков попросил освободить его от служебных обязанностей до пятнадцати часов следующего дня.

Воронов сказал пока подождать его, до возвращения от начальства. А минут через двадцать снова вызвал к себе в кабинет Цветкова, где объявил ему следующее:

— Владимир Иванович, вы пока отстраняетесь от работы, сроком на трое суток, с завтрашнего дня. Будет проведено расследование. Будет приказ. Послезавтра похороны майора Гарина. Заниматься, всеми вопросами по похоронам, поручено аппарату по работе с личным составом. Финансисты тоже в курсе дела. Кто будет оповещать супругу погибшего?

— Я поеду сам.

— Тогда передайте ей от меня глубокое соболезнование и всей семье.

Воронов на какое-то мгновение замолчал. Его густые седые брови нахмурились. Потом он как-то произвольно сжал виски указательными пальцами и тихо сказал:

— Такого парня потеряли! Идите, Владимир Иванович, и, если сможете на следующий день, после похорон, подъезжайте ко мне к восьми утра, минут на пятнадцать, а потом по своему плану. Я считаю, что нам надо обсудить кое-что, — и уже более жестко добавил: — прекратите заниматься всякими расследованиями, для этого есть МВД, ФСБ, МУР, СОБР, ОМОН и всякие другие организации, а не Генеральный штаб Вооруженных Сил. Идите, генерал.

Цветков повернулся к выходу, но остановился и, взглянув в сторону Воронова, сказал:

— А если по совести, Сергей Феликсович, то Гарин проявил мужество и героизм, и надо бы его к награде представить.

Воронов жестом руки остановил его.

— У нас уже имеется ходатайство от МВД на представление к ордену Мужества посмертно. Вопрос решен в верхах.

Квартира Майора Гарина была недалеко от метро «Беговая», в девяти — этажном светло-голубом доме на третьем этаже. И чем ближе они приближались к двери, тем сильнее колотилось сердце генерала. Казалось, оно вот-вот остановится, и тогда не будет его дальнейших испытаний, пропадут все прошлые и, наверно, там, где-то там, наверно, на небесах, будет легко, не то, что тут, на земле. Цветков посмотрел на часы — 19.15. Жанна должна быть дома, так как она работает в десяти минутах ходьбы и заканчивает в 18 часов.

Надежда, жена Сергея Лося, по профессии врач-терапевт в местной поликлинике, пришла к дому с небольшим специальным темно-голубым чемоданчиком. На ней была черная норковая шуба и шапка, шея и грудь прикрыты черным шелковым шарфом.

Цветков шел без головного убора, держа папаху в правой руке.

После первого звонка дверь распахнулась сразу. На пороге стояла Жанна в домашнем халате салатного цвета. Это была очень симпатичная женщина, на вид ей было около тридцати, хотя недавно они с Женей отмечали ей 38 лет. Но какие у нее выразительные, большие и голубые глаза! О, это не просто глаза, это море! Волосы, собранные в пучок на голове, тоже были на редкость пшенично-золотистые. И сливаясь с такого же цвета обоями в прихожей, сразу говорили о том, что в этом доме есть уют и гармония. Даже в тапочках Жанна была немалого роста, с ее длинной и величественной шеи свисал на груди маленький золотой кулончик. Ее ровный носик, ее профиль губ напоминали богиню Нифертити. Характер Жанны Цветков знал хорошо. Они не один раз встречались на разных вечерах и вечеринках, а в этом доме последний раз Цветков был дня через два после похорон Марины. Его тогда вместе с Сергеем уговорил зайти к нему домой Гарин. Уехали они тогда часа в 23, просидев на кухне вчетвером часа три, не меньше. Жанна Владимиру Ивановичу всегда нравилась, было в ней какое-то завораживающее притяжение. В тайных своих мыслях он завидовал, наверно, молодому помощнику, но и радовался за них. Среди этой пары явно никогда не проскакивала черная кошка, казалось, они понимали, друг друга, молча. А вот Цветков тоже был женат, многими любим, но чувствовал себя часто очень одиноким и обделенным.

— Здравствуйте, Жанна Александровна! — сказал генерал.

Жанна улыбнулась и, в общем, то, на ее лице можно было прочитать некоторое удивление: — Как это, генерал забрел в их дом, без предупреждения Жени? Когда же она разглядела позади генерала Сергея и рядом с ним грустную, а обычно веселую, Надежду, то, немного растерявшись, сказала:

— Здравствуйте! Проходите, пожалуйста, только Жени нет дома. И, обратив внимание на Надежду, увидев на ней все черное, кроме лица и рук, и почувствовав что-то неладное, попятилась назад.

— Что случилось, Владимир Иванович?

— Да, случилось. Можно мы пройдем? — сказал Цветков.

— Проходите, раздевайтесь по…жа…луйста, — и вдруг ее будто ударило током, и она зашептала, прикрыв губы ладонями: — Женя! Что с ним? Не молчите же вы!

— Евгений Александрович три часа назад погиб. Погиб при задержании преступника, — сказал Цветков и опустил голову, будто приготовил ее для удара саблей.

— Не…т! — вскрикнула Жанна. — Это ошибка! Где Женя? Где ваш помощник? Что вы молчите?

— Он в морге, — ответил Цветков, — пуля попала в сердце.

Слово «морг», видимо, сильно подействовало на Жанну, и она стала бледнеть, широко раскрывая глаза. Потом резко повернулась и побежала в комнату. Она устало опустилась на стул, закрыв лицо ладонями, и зарыдала. Надежда подсела к ней и положила свою руку ей на плечо. Жанна внимательно посмотрела на нее и спросила:

— Надя, это правда?

— Да, Жанночка, правда. Горькая и страшная, правда. Вот, пожалуйста, выпей таблеточку.

Жанна снова заплакала.

Цветков постоял, переминаясь с ноги на ногу и, получив от Надежды знак, уйти, полагаясь на ее опыт в таких случаях, позвал Сергея, и они вышли, молча из квартиры на площадку.

Цветков прибыл в кафе Лилия ровно к 21 часу. Справа у окна он сразу заметил Капитана Маркова. Появление генерала обратило внимание многих присутствующих людей в зале кафе, и Цветков почувствовал нелепость своего появления в форме.

Услужливому официанту генерал шинель не отдал, а сняв ее, бросил на соседний стул с Марковым, сев напротив капитана, сказал официанту:

— Спасибо, я не надолго, и принесите мне двойной, крепкий кофе, на ваш вкус.

Вы будете заказывать, Эдуард?

— Я уже заказал триста грамм водки, и закусить на двоих.

Цветков нервничал. Он, ничего не сказав, достал пачку «ЛД» и закурил.

Молчание нарушил Марков:

— Владимир Иванович, меня отстранили от проведения расследования. Я не пришел просить у вас прощения. Оправдания не помогут, но то, что случилось, то случилось. Мне очень жаль майора Гарина. Мы подставили Вас.

— Хреново, капитан! Я пришел на встречу с тобой потому, что считаю себя тоже причастным к гибели Гарина, — сказал Цветков и снова глубоко затянулся сигаретой.

— Владимир Иванович, но ведь я не просил у Вас людей. Я просил машину с водителем. Я виноват, что не дождался своих ребят, поторопился я, это признаю. Как получилось с Гариным? Откуда он взялся?

— Гарин зашел в кабинет, когда я ставил задачу на выезд водителю. Женя смекнул, в чем дело и уговорил меня поехать с Сергеем. А я, как пацан, поддался на его уговоры.

— Вот и он мне тоже предложил свои услуги помогать в задержании. И я как-то согласился, считая его опытным боевым офицером. Но даже не в этом дело, он так убедительно предлагал свою помощь, что я не посмел перечить ему, дав возможность быть внизу на подстраховке. У него, наверно, был сильный дар убеждать. Я поставил его на первой площадке подъезда. И как он учуял спуск Шульца по веревке, я не знаю, скорей всего увидел через окно, а потом выскочил из подъезда и попытался задержать верхолаза. Вы знаете, что он имел при себе ПМ? Он успел только сделать предупредительный выстрел.

— Наверно, это его наградной. Я не говорил ему брать оружие. Эх, вернуть бы все назад, да поздно. Как все нелепо вышло, — сказал генерал, мотая своей седеющей головой.

Официант принес водку и закуску, разлив водку в рюмки, откланялся и ушел обслуживать дальний столик.

Цветков и Марков, не чокаясь, выпили за погибшего майора.

— А кто возглавляет теперь расследование? — спросил генерал.

— Старший оперуполномоченный. Можно сказать, «Важняк», то есть по особо важным делам, полковник Сайга Юрий Николаевич.

— Ну, и как он?

— О нем я знаю мало, конечно это не Гуров и не Жеглов, но только то, что он важняк, это уже кое-что значит. А вообще-то о его подвигах я не слышал ничего: ни плохого, ни хорошего. Человек он немногословный. Вызвал меня в кабинет нашего полковника и с ходу задал два вопроса. Первый: почему при проведении операции не дождались оперативников, а использовали посторонних лиц при задержании? Второй: кто дал санкцию на арест?

— А ты что?

— А как вы думаете?..

— Думаю, что положительных ответов не было.

— Да, и еще, самое главное, что побудило меня, срочно с вами встретится.

— Почему? — Заинтересованно спросил Цветков.

— Сайга задал еще и третий вопрос.

— Какой?

— Какую роль в расследовании играет генерал-майор Цветков? Я стал думать. Дело в том, что ни наш шеф, ни мои помощники и напарники не знали о нашем с вами разговоре. И спросил он это как-то не просто.

— А в чем все-таки проблема? Я и сейчас готов помогать в расследовании. Во-первых, это дело чести, а во-вторых, так и будем все спихивать на милицию? Страна погрязла в хулиганах и бандитах, которых надо уничтожать всем миром. Конечно, в рамках приличия и закона, — усмехнувшись, сказал Цветков.

— Владимир Иванович! Дело в том, что такая быстрая информация носит характер связи не нас с вами, а человека из генштаба и нашего из управления. Вас под этот случай хотят убрать с дороги с помощью МВД, и мне кажется, в этом есть заинтересованные люди не только в этих структурах, но и в криминале. Похоже, мы потащили с вами, через случай в электричке, большой невод, где плавают такие акулы и крутятся очень большие деньги.

— Может быть, — Задумчиво произнес Цветков. Он вспомнил последний разговор с Тяжниным. А больше ничего сразу такого в голову не пришло. Но он решил пока ничего Маркову о своих подозрениях не говорить. Да и кто он теперь?

Теперь Сайга правит всем, и он добавил: — А что ты мне предлагаешь?

— Я просто хочу вас предостеречь. Если вы дальше сможете углубиться в расследование, а дело в том, что по расколке Шульца мы имеем запись, где всплывают дела и по угону машин, и по недвижимости, и за всем этим стоит управляющая крыша, а во главе ее очень влиятельная фигура и, может быть, не одна. А там где на кон поставлены большие деньги, там смертью пахнет и большой кровью, — закончил некурящий Марков и попросил у генерала сигарету.

— Это так серьезно?

— Серьезней некуда. Всплывает уже и автосервис на Щелковском, и шеф Шульца, некий Давид.

После некоторой паузы генерал тихо выругался и спросил у Маркова:

— Эдуард! А хватит у нас тогда сил и энергии довести дело до конца?

— Полковник Сайга его, мне кажется, доводить, и не собирается. Он не задал мне ни одного серьезного вопроса. Не поинтересовался ни одной версией и планами. А наш шеф толком ничего не знает, так как последние два дня был на каких-то сборах.

— Да… интересно, девки пляшут! А может быть все проще, мне бы только на первых порах достать остальных двух уродов, чтобы другу в глаза не стыдно было посмотреть.

— Владимир Иванович, у нас в кадрах уже, наверно, готов приказ на мое и Ворсина увольнение. Я отработал! Все!

Цветков пристально посмотрел на Маркова. Сам разлил остатки водки по рюмкам и сказал:

— Надо закругляться, капитан, а то я завтра тоже иду на ковер к своему шефу с самого утра. Что будет дальше, я не знаю, но знаю точно, что буду жить! А значит, бой не окончен, и мне терять честь офицера никак не к лицу. Я достану этих двух говнюков любой ценой. Карьера для меня всегда ниже дружбы.

— Да, такой дружбе можно только позавидовать. Но без помощи специалистов, поверьте моему тринадцатилетнему опыту, будет очень трудно. А главное — могут быть большие потери.

— Согласен! Мы вместе прокололись, а одному подавно легко.

— Я прошу вас правильно понять мое предупреждение и быть, как говорится, начеку. Вас могут убрать под предлогом мести за майора.

— Ну, ты, Эдуард, хватанул лишки. Убрать-то, конечно, могут, но я ведь не сыщик, тоже мне угроза для криминала, — улыбаясь, сказал Цветков и стал вставать, забирая свою генеральскую шинель.

— Вы себя недооцениваете, не каждый понимает, что с преступностью в стране должны заниматься не только органы МВД, но все, кому дорога человеческая жизнь.

— Все, капитан, заканчиваем, я поехал, будь на связи и, раз уж так все оборачивается, то не делись с вашими сайгами, шефами и друзьями о нашей беседе, а что дальше делать, решим завтра. До свидания.

Генерал уверенными движениями надел свою шинель и взяв папаху, устремился к выходу, где его в машине ждал очень грустный Сергей Лось.

Похоронили майора Гарина со всеми воинскими почестями. Перед опусканием гроба в могилу слово взял Цветков. Он был в парадной форме, по-зимнему. Февральский день на редкость был теплым и солнечным. Генерал с силой сжал свою папаху рукой и начал говорить:

— Евгений Александрович был прекрасным человеком и замечательным офицером. Вся его жизнь, короткая жизнь, несла всем, кто его окружал, тепло и заботу. Он, потомственный военный, прошел нелегкими дорогами войны. И сегодня мы прощаемся с тобой, дорогой друг, боевой товарищ и преданный нашей Родине человек. Мы сегодня прощаемся с героем, который вступил в схватку с преступником, уголовником, совершившим не одно тяжкое преступление. Он предотвратил ценой своей жизни дальнейшие убийства людей. Мы гордимся тобой, Евгений! Пусть земля тебе будет пухом! Прости, что не смогли прийти на помощь. Прости нас и прощай.

Губы генерала задрожали, и он, поцеловав Гарина, отошел от гроба, встав справа от Жанны Александровны и сидящей слева от нее на табуретке матери покойного, которую потом еле-еле оттащили от гроба сына.

Цветкова качало, как на волнах. Даже тогда, на этом же кладбище, когда он прощался с Мариной, ему не было так плохо, как сегодня. Цветков почувствовал, как слезы непроизвольно текли из его глаз. Цветков все-таки считал себя виновным и перед Жанной, и перед матерью, и перед сыном Евгения Александром, и перед всеми, кто любил этого человека. Он не находил себе оправданий, он их не искал.

Когда прогремел салют и все стали расходиться по машинам, Цветков предложил Жанне, ее свекрови и Саше поехать с ним в его машине. Однако Жанна отказала:

— Не беспокойтесь, Владимир Иванович. Мы поедем в «Рафике», там мои родители.

Садясь в машину, Цветков увидел, как к Жанне подошел Тяжнин. Он не мог слышать, что ей говорил его зам, но оттого, что он был рядом с ней, Цветкову стало не по себе.

Тяжнин, выразив соболезнование Жанне и всем родным, добавил:

— Я не смогу поехать с вами на поминки, срочно на службу вызывают.

— Это ваше право, Валерий Иванович, но это уже ничего не изменит, — грустно сказала Жанна.

— Да, извините меня, но все наши обязательно будут. Генерал Цветков считает себя виноватым в смерти вашего мужа, и это видно по нему. Он это признает, а это похвально. Мужественный человек смог признать свои ошибки.

— К чему вы это?

— Я предлагаю вам любую помощь, звоните, — Тяжнин протянул ей свою визитку и еще раз выразил свое соболезнование.

Жанна взяла визитку и молча, покинула полковника. В душе ее появилась какая-то необъяснимая тревога и еще большее напряжение.

— Почему Цветков виноват? Ведь его там не было. Выходит все не так. Женю послал генерал? Знал, на что посылал Женю. Какой же он подлец. Вот почему он несколько раз просил прощения.

На поминках главную речь от сослуживцев произнес второй заместитель Цветкова полковник Берестов. Генерал не стал говорить. Ему было очень неуютно и так тяжело смотреть в глаза Жанне. И вообще кололо то под лопаткой, то в груди. А Жанна пыталась взглянуть в его глаза и все больше приходила к выводу, что в смерти ее мужа виноват не только убийца, но и генерал Цветков. К чему бы это Тяжнин сделал такой откровенный намек на виновность Цветкова? Видимо, офицеры сами осуждают своего начальника.

Дома на Владимира Цветкова накатила такая тоска, что он не знал, куда от этого деваться. Порой ему казалось, что кто-то постучал в дверь. Наверно, Марина, задержавшись, забыла ключи и сейчас, появившись на пороге, скажет:

— Ну что, Цветков, хорошо тебе без меня?

И тогда бы он рассказал ей, как он помог найти Виктору сына, как ранили Виктора, когда он ехал к нему на встречу, и как сегодня он чувствовал себя, как никогда, плохо на похоронах, и то, что он сегодня не знает, что будет завтра, а завтра нормального уже ничего не будет. Нет его друга и помощника майора Гарина. Он проявил мягкотелость и близорукость. Не смог оценить сложившуюся обстановку. Конечно, в Афгане у него не раз были угрызения совести, но там была война. Когда-то, еще в молодые годы, один фронтовик сказал ему, что самооценка любых своих действий должна быть честной для самого себя, но от этого не стоит мучиться на людях, они все равно не поймут твою зубную боль. Надо мужественно пережить и, если есть возможность исправить ошибку, то ее надо исправить.

Ночь прошла в тревоге и бессоннице. В 6.45 приехал Сергей. Он был хмур и подавлен. Видимо вчера взял на грудь немало спиртного и, пожалуй, тоже не выспавшись, выехал к Цветкову. А может быть, он чувствовал себя не в своей тарелке, которую, не исключено, сегодня разобьет более старший начальник.

В кабинет начальника управления Цветков постучал в 7.30. Воронов предложил ему лечь в госпиталь на предмет увольнения по состоянию здоровья.

— Но я здоров! У кого в наше время не хватает сердечко? В целом у меня нет особых проблем со здоровьем, — пытался возражать Цветков.

— Владимир Иванович, я попытался уговорить начальника на объявление выговора, однако вверху настаивают на твоем увольнении и лучше всего — по состоянию здоровья, так как сохранится еще возможность в последующем вернуться на службу, даже и в штаб.

— Но почему меня не перевести в войска?

— Володя! Ты посмотри, что творится в Чечне, да то ли еще будет. Ты хочешь замкомандующим Армии в СКВО? Так и там все должности заняты. Я пытался убедить руководство подобрать тебе должность, но кадры сказали, что есть распоряжение положить тебя в госпиталь на обследование. Я думаю, нам надо выиграть время, все уляжется, а потом будет видно.

— Хорошо! Я все понял. Кому передавать дела?

— Как кому? Тому, кто все знает не только по отделу, но и по тебе лично. Полковнику Тяжнину.

— У меня есть просьба. Я хочу съездить навестить свою дочь во Владимире. Дайте мне три дня, а потом уж в госпиталь.

— Хорошо. В приказе прибытие в госпиталь будет через пять дней. Через полчаса заберешь выписку из приказа. Сдай дела Тяжнину.

— А как кабинет, вещи?

— Кабинет пока останется за тобой до выписки из госпиталя. Можешь ничего не забирать. Дадут команду — всегда успеешь забрать. Еще не все решено.

Пожимая руку Цветкову, Воронов сказал:

— А вообще-то жаль, что так получилось. Такие опытные офицеры не должны уходить в запас в таком возрасте. Будем надеяться на хороший исход. И, пожалуйста, Владимир Иванович, не связывайся больше с милицией. Подставят они тебя. У них законы в руках, и они знают, как их применять. Пойдешь против, то против тебя и применят.

— Спасибо за откровенность, понимание и защиту. До свидания.

Цветков взял со стола свою папку и, чуть сгорбившись под тяжестью услышанного, вышел из кабинета: «Вот и все! Конец военной карьере. Госпиталь двадцать дней, а там, что там, пока не понятно. Кому я нужен со своим опытом и званием? У меня есть еще пять дней».

С этими мыслями, Цветков молча, передал папку, с текущими документами, Тяжнину и попросил у него не забирать машину на сегодня.

— Ну что вы, товарищ генерал. Я свой имею транспорт. Правда, сказали, что вашего водителя из штаба увольняют.

— Как? — возмутился Цветков.

— Есть приказ! За отклонение от маршрута и использование машины в личных целях.

— Да вы понимаете, что говорите? Это я его отправил, — разволновался Цветков.

— Не я приказ подписывал, товарищ генерал, — сказал, как отчеканил, Тяжнин.

— И что теперь?

— А то, что завтра ваш водитель приходит за расчетом, а сегодня пока возит Вас.

Тяжнин демонстративно захлопнул папку. Тем самым дав понять, что разговор окончен и ему надо идти. — До свидания, товарищ генерал! Звоните, обращайтесь.

Тяжнин ушел, а Цветков снова закурил. Такого поворота с Сергеем он не ожидал. Хороший водитель, прекрасный, порядочный человек. «Это явно дело рук Тяжнина», — думал генерал и тихо вдруг произнес:

— Да пошли они все, со своим штабом, в задницу. Уйду на гражданку, устроюсь работать. А я устроюсь! И перетащу к себе самых толковых ребят. Одно не ясно, как скоро он это сделает. Но ясно точно, если он, Цветков, упрется, то сделает. Хватит мне «умирать». Я помогу выжить и Сергею, и Жанне с сыном, и Маркову, и Виктору. Сначала начнем с поездки к Виктору, нет, пожалуй, надо захватить и Артема.

Цветков быстро набрал домашний номер Артема и договорился о встрече с ним, чтобы вместе выехать к Виктору, в госпиталь.

 

Глава 18

Артем Шмелев. Свадьба.

Генерал. Решение.

Артем был в хорошем настроении. Вчера утром он выписался из госпиталя, потом заехал в Главк получил расчет, получил отпускной. Вечером после семи начал звонить Цветкову, но тщетно, генерала не было нигде. Артем дозвонился до Коврова. Трубку взяла Ольга.

— Папочка, ты дома, как я рада! Я тут со всеми балдею, только тебя не хватает. Как здоровье? Приезжай к нам скорей. Мы тебя любим, ждем! Передаю трубку маме.

Артем переговорил со всеми. Он, конечно, немного расстроил всех, что не может пока приехать к ним. Ему надо разобраться по нападению на Виктора, помочь, чем сможет Цветкову в поимке этих ублюдков, что напали на Зеленина. Но в душе он уже был там, где его ждали и любили, где он так давно уже не был.

Артем понимал, что он еще не настолько здоров, чтобы идти на серьезные дела, но у него друг тяжело ранен, и он знает, что такое быть в первые дни после операции и как необходима моральная поддержка друзей. За три дня до выписки Артем так и не созвонился с Цветковым. Он не знал, что случилось в эти дни. Цветков сам не звонил, значит с Виктором все в порядке. Разбирая в своем столе книги, тетрадки, он наткнулся на фотографии курсантских лет, на которых они были вместе с Людмилой и вспомнил, что у них нет ни одной свадебной фотографии.

Свадьба была 24 апреля в 1971 году, на которой один пьяный фотограф уронил свой фотоаппарат в бочку с водой, другой сообщил через несколько дней, будто бы кто-то, по неосторожности, засветил пленку. Так и остались они с женой без свадебных фотографий. На свадьбе со стороны Артема должно было быть пятнадцать человек. Восемь с ночевкой с пятницы на субботу и семь должны были подъехать после убытия в увольнение в субботу. Кроме того, Артем сказал всем ребятам, из своего взвода адрес и где их в любое время рады будут видеть жених и невеста. Но все началось рушиться со среды.

В среду после обеда курсанты выезжали в Омское ателье на примерку лейтенантской формы. Перед обедом Артем получил извещение с почты на посылку, в которой родители прислали ему свадебный костюм, рыбки сахалинской и красной икры. Вес посылки был не малый — девять с половиной килограмм. В промежутке времени между обедом и отъездом Артем рванул на почту за посылкой, чтобы в Омске завезти ее к Людмиле домой. По дороге с почты Артем понял, что может не успеть на автобус, и он решил сократить путь, перепрыгнув через забор, что был сзади их курсантской столовой. Забор был высоким, около трех метров. Он по дереву подымается к вершине забора, ставит на него свою посылку и, не посмотрев, что творится внизу за забором, спрыгивает со своей нелегкой ношей чуть ли не на голову помощнику дежурного по училищу, который в этот момент, с двумя курсантами обходил территорию училища.

— Стоять, курсант! — услышал он, чей-то властный голос за спиной.

Артем сразу понял, что влип, и стал объяснять ситуацию своего поведения капитану — помощнику дежурного по училищу. Капитан единственное, что сделал доброго, — не забрал будущего жениха в дежурку. Артем умолял его не докладывать никому, даже пригласил его и всех курсантов на свадьбу. Артем успел на автобус, передал посылку Людмиле, но его прыжок через забор наделал много неприятностей. Как только он вернулся в роту после примерки, его ротный Бочкарев рвал и метал громы и молнии. Он при всей роте отказался ехать со своей женой на свадьбу к Шмелеву. Комбат тоже обиделся и запретил ехать на свадьбу вокально-инструментальный ансамбль батальона из шестой роты, а это означало, что музыки для молодежи не будет. Сам Артем наказывался лишением двух суток, положенных на свадьбу, из пяти дней ему дали всего с обеда пятницы до отбоя воскресенья. Даже и трех суток не получалось. Позже, когда Артем сам станет вершить судьбы своих подчиненных, он так и не сможет понять эту тупую принципиальность ни капитана — помощника, ни своего ротного, ни тем более фронтовика — комбата. Неужели за замечание, которое, видимо, они получили от заместителя начальника училища полковника Халитева, надо было так обозлиться на девятнадцатилетнего мальчишку, у которого такое важное в жизни событие, испортить ему свадьбу всем, чем только можно было это сделать. Одно они не могли сделать: это отменить бракосочетание и свадьбу. Не может и до сих пор понять Артем эту бесчеловечность в сочетании с лучшими многими качествами своего бывшего ротного и комбата. Но ведь не струсил и приехал на свадьбу взводный Попов со своей женой, который и пел, и плясал, и общался с отцом Артема. А Артему он, можно сказать, три года был вместо отца. Вообще в своей жизни Артем еще не один раз будет вспоминать своего угрюмого взводного Попова добрыми словами. Попова, который был и строг, и молчалив, и был хорошим психологом, и отличным педагогом, а главное — благодаря ему Шмелев поступил учиться. Он тогда, на мандатке, встал и нахвалил абитуриента Шмелева.

Из курсантов отпустили только баяниста Колю Шпагина, друга Артема, да свидетеля от жениха Васю Юговского.

В четверг на свадьбу сына прилетел отец Артема. Свадьбу играли в частном доме Порт-Артурского района, у бабушки невесты Агриппины Васильевны. Хорошая была свадьба, веселая. Из молодежи, правда, были в основном подружки невесты, а вот ребят было мало, и виной этому был, сам жених, который накануне покорял заборные высоты.

Невеста была лучше всех. Красива, молода и очень выделялась среди всех приглашенных и своих подружек. Артем был на седьмом небе от счастья. А как пели на украинском языке теща и бабушка! Какие па выдавал в танце под гармонь отец Артема, Виктор Викторович! Это надо было слышать и видеть. В общем-то, не смогли командиры Артема испортить настрой и праздник свадьбы. Плохо, что всего этого не запечатлели на фотографиях. Да Бог с ними, с этими фотографиями, главное, что вот уже более 25 лет они живут вместе, одной семьей. Но самое главное, что было обидно Артему, это то, что ротный категорически не выпустил в увольнение ни Володю Цветкова, ни Витю Зеленина. Как же так можно было поступить, не пустить на свадьбу друзей-сахалинцев? Это обстоятельство осталось все-таки у Артема одним из самых неприятных моментов за три года обучения в училище, наверно, и на всю оставшуюся жизнь.

Люди должны быть людьми и не терять чувства самообладания, когда кто-то нарушит его благополучие, имеется в виду, что не надо рубить сплеча. Ведь виноват один человек, а пострадало более десяти и только потому, что ротный не смог найти в себе силы воли и разнюнился, как красная девица перед всем личным составом. Видите ли, его комбат за прыгуна через забор отодрал, как Сидорову козу. Артем вспоминал курсантские годы и понимал, что это уже никогда не повторится и то, как по окончании училища Артем привез первый раз свою молодую красавицу — жену на Сахалин. Отпуск прошел хорошо. Новую родственницу встретили с радостью и уважением. По возвращении с Сахалина, Артем укатил в ГДР (Германская Демократическая Республика) и службу начал с должности зампотеха танковой роты, в танковом полку, дислоцируемом в городе Пархим, на севере Германии. Жена приехала в октябре, и через несколько дней ее увезли рожать в Шверинский госпиталь. Родилась дочь Юля. Артем в это время на армейских учениях бороздил в техзамы-кании немецкие дороги. А дальше была, через два года, Академия бронетанковых войск в Москве, которую Артем успешно окончил в 1977 году. В марте 1978 года в городе Майкопе у них родилась вторая дочь, красавица Оленька. Этот цветочек, это солнышко, это такой ребенок, который рос и только освещал любую квартиру Шмелевых своей неземной добротой и красотой.

Воспоминания Артема прервал звонок в дверь. Это был его друг Володя Цветков.

Они крепко обнялись. Цветков, раздеваясь, удивленно смотрел на скромное жилье друга.

— Володь, как там Витя? — сразу спросил Артем.

— Я пока точно не могу тебе сказать, но у него перед отъездом во Владимир был Егор, он мне звонил и сказал, что отцу лучше, идет на поправку.

Артем предложил генералу позавтракать, но тот отказался, попросив только чашечку кофе. Владимир также попросил Артема выслушать его внимательно, так как разговор предстоит серьезный и тяжелый. И генерал поведал многое, о чем Артем абсолютно не догадывался. Минут тридцать Цветков выливал все, что накопилось у него на душе и произошло за последние дни.

— Да, вот это дела, дружище! — сказал, удивляясь, расстроенный Артем. — И что теперь будем делать?

— Точно я пока не знаю. У меня всего пять дней, потом я в госпиталь, потом на гражданку.

Артем смотрел на друга и думал: «Все катится в одну лузу, как удачные шары, а эти наоборот катятся сплошной полосой неудач для генерала, а ведь и выпрут боевого генерала. Твою мать… Выпрут! Недавняя потеря жены, потеря майора Гарина, ранение Виктора, а сколько он понервничал из-за освобождения Егора, несмолкающей раной засевшее в нем чувство вины перед Жанной и ее сыном. Но, не смотря ни на что, Цветков рвется в бой и хочет хоть что-то, да подправить, по чести и совести. Да, молодец Володька, не сдается!» А вслух Шмелев сказал:

— Слушай, генерал, давай все-таки поедим, что бог послал. Я тут за главного, Людмила и Оля находятся в Коврове. Хочешь, переезжай ко мне? Одному-то в твоих хоромах небо с овчинку кажется. А так я готов сразу съездить к Виктору, потом вернуться сюда и разложить все по полочкам. Если мы хотим довести дело до конца, то нам нужны спецы. Такие, как Марков, его напарники, а они не при делах стали. Нет у них власти и прав, нет приказов, указов, ничего нет. Все наши действия выльются в незаконку.

— Я согласен с тобой, Артем. Может быть, сначала узнать, какие планы по розыску у полковника по особо важным делам?

— А как? Кто, что скажет? Володь, я, как и ты, не сторонник мести, я за справедливость. Стоит тебе начать интересоваться, просто позвонить, хотя бы Сайге, как в генштабе сразу будут знать, что делает генерал Цветков в своем коротком отпуске.

Цветков слушал, тупо смотря на чашку с кофе. Встрепенулся и сказал:

— Мне-то по барабану, что они подумают. Хоть ты и прав, но я уже не верю ни в какой оперативный розыск. По-нормальному бы, то через Шульца можно было на всех остальных выйти. А потерю Шульца МВД списывают и на непрофессиональные действия военных, то бишь на меня.

— Володя, ты посмотри, что творится в нашей Стране, думаешь, будет лучше? Не будет! Виктор жив? Жив! Тот, кто убил Гарина, мертв. Марков, говоришь, имеет запись о том, что его шеф убил, нечаянно, какого-то Светофора, который ранил и чуть не убил Виктора. И есть ли эта запись у полковника, как его там… Сайгина?

— Да нет, Сайга его фамилия. Полковник Сайга.

— Интересная фамилия! Нам надо определиться, или мы отдаем все на откуп МВД, или проводим свое расследование. Вылавливаем двух оставшихся на свободе тварей и можно их шефа прихватить до кучи.

— Артем, ты как Витя в Чечне и в электричке — своими силами. Какими силами? В тебя бандюги будут стрелять, а ты будешь защищаться кулаками? Витя заступился за девчонку, хотел помочь, а получил ножа. Но Виктор, как ты знаешь, такой может дать форы любому «крутому мену» при задержании и обезвреживании хулиганов и преступников! Мы сейчас не на войне, это не Афган и не Чечня. Тут за незаконное хранение оружия — статья. За превышение силы при самообороне — статья. Не захочешь работать под сильного и богатого, подсунут наркоту, боеприпасы, запрут в камеру, да еще и на колени опустят уголовники. Все это, если учесть, то соваться нам в эти дела никак нельзя. Хватит того, что случилось. У меня глаза наливаются слезами, когда я смотрю на Жанну. А ее глаза не дают мне покоя ни днем, ни ночью.

— Я понимаю тебя и не осуждаю, и не виню никого, кроме этих негодяев. Ты не терзайся своими сомнениями в виновности. Майора не вернешь. Вообще-то он герой, не каждый бы смог вызваться идти на преступника, тем более зная, что он может быть вооружен.

— Помнишь, как говорил Глеб Жеглов в фильме Говорухина «Место встречи изменить нельзя»? «Вор должен сидеть в тюрьме!». Так и эти бандюганы. Сердце сгорает от всей этой мрази и несправедливости. Давить их надо беспощадно, — возмущенно говорил Цветков.

— Ты не надеешься на ментов? Боишься, что упустят шанс или специально запорют это дело?

— Они уже напороли и нас подставили. При хорошем раскладе не стоило лезть на рожон, а надо было выждать, выследить, взять группу захвата и всех повязать, — махнув, как шашкой, рукой в воздухе, сказал генерал.

— Работа у ментов тоже не сахар. Согласен, они нашего «брата-военного» за неуча держат, а вот на войне тоже надо думать головой.

Нас с училища учили обманывать противника, хитрить, ловить, анализировать, ставить себя на место противника. Только воюем мы, последнее время больше в своей стране и почему-то со своими гражданами. Мы с тобой всю службу о чести и достоинстве, о порядочности говорили, сами старались примером быть, а сегодня это не в цене. Почему? Общество наше по чести и совести опустилось ниже плинтуса. И я думаю, Володя, ты правильно сделал, что помогал бороться с бандитами. Мы ведь люди в шинелях и не должны быть в стороне. А то жди, когда государство разродится и защитит нас от грабежа, разбоев и убийств. Государство, которое не хочет думать о жизни своего народа. Верней, те, кто им правит.

— Хорошо! Давай мы с тобой организуем свое расследование. Выловим бандитов и сдадим их в милицию. А они завтра их выпустят. Те похватают оружие и покрошат нас или семьи в капусту. Так, Артем?

— Слушай генерал, я как бывший начальник штаба дивизии и как юный друг милиции имею честь предложить свой план. Во-первых, чтобы совесть была чиста перед законом, никому не мешая, мы должны узнать, как пойдет дальше расследование. И если сдвигов не будет, то мы объявляем войну и включаем свои варианты.

— Ты сказал, воюем? А кто будет нести ответственность перед семьями бойцов? Я еще раз тебе, Артем, скажу, что без оружия нам с бандой не совладать. А также без денег, без специальной аппаратуры и помощи силовиков. Это только в киношных боевиках мочилово идет, а за трупы никто так и не спрашивает. Нам все-таки нужна крыша.

— А давай каждый из нас напишет типа заявы, что, мол, сам добровольно вступаю на тропу войны с бандитами и хочу отомстить за друга и за всех, кому они сделали плохо, — сказал Артем и запнулся, видимо, сам не поняв, что сказал какую-то ерунду.

— Ясно, пускаем пока все по течению. А если все-таки у нас чувство чести и боевого братства не пройдет, то мы будем воевать, забыв о том, что нас могут не дождаться с этого фронта. Но тогда надо воевать, так драться, как никогда раньше, все взвесить и продумать. Тогда мы, парни с Сахалина, здесь, на большой земле, победим! Тебе, Артем, с учетом того, что ты после ранения, я бы поручил координацию всех действий, и на первых порах нужно продумать вопросы мобильной связи. Я буду решать кадровый вопрос. Служить, Артем, после госпиталя я не вернусь.

— По поводу службы, я тебе не могу перечить, но скажу одно, что с тобой пойду воевать на любой фронт, — улыбаясь, заявил Артем.

— Спасибо тебе, дружище! Зная то, что ты когда-то мечтал быть сыщиком, я буду прислушиваться к твоим советам. Обещаю! А вообще-то я смотрю, мы, не зная никакого результата и куда ехать, начали запрягать коней в дорогу на войну. Но мы сейчас не будем ждать «после обеда», а прямо через пять минут, поедем в госпиталь Бурденко к полковнику запаса Зеленину.

Цветков допил остывший кофе и пошел одеваться в коридор.

Виктор Зеленин.

Тамара. Елена.

А в это время у Зеленина в палате проходила интересная встреча.

Виктор уже чувствовал себя относительно нормально, но вставать он не мог, и врачи не разрешали даже шевелиться. Язык работал хорошо, думалось тоже нормально. Он тепло вспоминал вчерашнее появление у него в палате Егора и ждал приезд дочери Светланы и ее мужа. Сегодня, его уже навестили две женщины, и на тумбочке стояла ваза с букетом алых роз. Что характерно, этот букет принесла совершенно ему не знакомая женщина, которая сильно напоминала ему его любимую Аннушку. Эта женщина, которую звали Елена, была подруга знакомой ему по Афгану медицинской сестры, Тамары Кравчук. Когда Виктор понял после отходящего наркоза, что жив и есть шансы жить дальше, он увидел среди обслуживающего медицинского персонала Тамару, которая по прошествии десяти лет не сильно-то изменилась. Он тогда еще хотел с ней поздороваться, но был очень слаб, а губы никак не хотели его слушаться. Тамара показала ему свою ослепительную улыбку и приложила палец к губам. EIotom она, молча, сделала ему укол и отрегулировала поток капель из капельницы. Е[роверила работу всех подключенных приборов и тихо вышла. Через несколько минут Виктор снова провалился в сон. И только через два дня утром он опять увидел Тамару в своей палате. Раньше он вспомнил тот госпиталь, где познакомился с молоденькой медицинской сестрой, которая потом явно влюбилась в Зеленина. Когда Виктор понял это, то объяснил прекрасному созданию, что он женат, и его дома ждет жена, которую он очень любит, и он не будет портить жизнь такой замечательной девушке как Тамара. Е[равда, надо сказать честно, ему в душе нравилось видеться и разговаривать с Тамарой. Он даже непроизвольно пару раз поцеловал ее в щечку, по-дружески, а когда уезжал после лечения, на прощанье поцеловал ее в губы, ее пухленькие и соленые от слез губки.

Вернувшись из госпиталя в часть, он через три дня провожал туда же начальника штаба Колю Голушка и перед посадкой в вертушку сказал:

— Коля, в госпитале в хирургическом отделении работает медсестра Тамара Кравчук. Обрати внимание, очень достойная порядочная девушка. И не смотри на меня так. Ничего у меня с ней не было.

Не груби, как ты это умеешь делать, она создание нежное, молода еще и не попала пока под грубые жернова войны, а главное — не пьет и не курит. Передай ей от меня большую благодарность за лечение и заботу. Только, Коля, не тяни, а то на нее столько нашего брата глаз положило, пролетишь, как фанера над Парижем.

Голушка тогда улыбнулся и сказал:

— Да в Самурая влюбится каждая, а у меня не прокатит.

— Прокатит, Коля, прокатит! Ты только смотри, сразу в Термез не укати или еще куда-нибудь в Союз. Ты мужик холостой и правильный, скажешь ей, что ты мой самый лучший друг! — подмигнув и улыбаясь, говорил Зеленин. — Такую девушку упустишь — не прощу тебе. Смотри только по-серьезному. Давай выздоравливай. Удачи!

Голушка улетел в госпиталь, а потом его перебросили в Союз. В часть он уже не вернулся, и Виктор потерял с ним связь.

С 1987 года Тамара сменила фамилию и была уже не Кравчук, а Голушка. Она вышла замуж за Николая и родила ему в 1989 году двух мальчиков-близнецов. Проживает семья недалеко от метро имени Баумана, Николай работает на военной кафедре преподавателем в институте имени Баумана.

Встреча с Тамарой вдохнула в Виктора какие-то новые силы, он вспомнил, как боялся Николай, что ему могут ампутировать ногу. Ведь выстоял и живет, такую девчонку в себя влюбил. Вот молодец!

Тамара ухаживала за Виктором, как за ребенком. Чувствовалось, что у нее еще остались какие-то чувства от той влюбленности на войне. Конечно, совсем не те, от которых тогда она страдала, но уважение к Зеленину осталось неоспоримым.

После того, как Виктор, вкратце поведал свою судьбу, Тамара выразила ему свое соболезнование, а потом сказала:

— Виктор Степанович, ведь вы такой сильный человек! Про вас в Афгане легенды ходили. Как же вас в поезде эти хулиганы подрезали?

— Расслабился я, Тамара. Ехал на встречу к сыну, после его плена, очень этому был рад, ну и потерял бдительность. Вот и все.

— Слава Богу, вы выжили! Вам я скажу, Виктор, повезло, сам Иосиф Михайлович оперировал. Правда, у нас все хирурги хорошие, много светил-знаменитостей. Ничего, поставим мы вас на ноги!

Когда Зеленин спросил про свои документы, Тамара их принесла и положила в тумбочку.

— Тамара, там, в удостоверении есть фотография моей Аннушки. Хочешь, взгляни, — предложил Виктор.

Тамара, как только взглянула на фото его покойной жены, так и сказала непроизвольно:

— Ой! Как же она на мою подругу Лену похожа. Красива! Жаль, что так получилось. Я Вам соболезную.

Зеленин тогда про подругу не очень-то взял всерьез. А Тамара продолжала:

— Анна тоже с Сахалина родом?

— Да, с Сахалина, мы с ней с пятого класса дружили, любили друг друга до последних дней, я и сейчас не верю, что ее нет. Прошло семь месяцев, а так заноет в душе, такой буран, потом такая тоска, хоть волком вой.

О встрече с Зелениным, Тамара поведала Николаю и рассказала о сильном сходстве его покойной жены с Леной Колбиной. Николай попросил ее передать привет своему боевому товарищу и как только он вернется из командировки, то сразу приедет к Виктору. Утром, перед отъездом, Николай сказал Тамаре:

— Том, а познакомь нашу Леночку с Виктором. Приведи Ленку в палату, под каким-нибудь предлогом и без стеснений, а вдруг эта похожесть даст какое-то успокоение Зеленину. Сейчас он все равно никого не приблизит к себе, но эта схожесть может хоть как-то дать возможность на…, короче, попробуй, ты у меня умница.

Тамара вспомнила, как в письмах подруге Ленке писала о своей влюбленности: «Ты знаешь, сегодня к нам в отделение поступил такой интересный мужчина, я прямо обалдела, и кличка у него какая-то странная — «Самурай», но ни на какого японца он не похож, красивый, сильный. Я как посмотрела в его глаза — и все, не могу, чтобы снова к нему в палату по какому-нибудь поводу не зайти. Мужиков-ухажеров, Лен, полно, но никто мне не приглянулся, как он. Ты меня знаешь, я строгая и шалостей не допускаю, а тут сама под любым предлогом в палату лечу. Как это называется?»

Позже она напишет свое горестное письмо, где поведает подруге о том, что не ответил ей взаимностью Зеленин и уехал обратно в свою часть воевать с «духами».

А после его отъезда на его место привезли офицера с тяжелым ранением ноги, и он передал от Зеленина большой привет. Вот и вся любовь.

Николай Голушка все передал Тамаре, как просил Виктор, а когда дела пошли на поправку, и замаячил перевод его в московский госпиталь, он стал умолять Тамару поехать с ним. Через полтора месяца Тамара прилетела в Москву, и Николай через все свои знакомства сделал так, чтобы в Афганистан она не вернулась. Коля влюбился в Тамару с первого взгляда, как только ее тогда увидел в палате. Ухаживал он скромно и без приставаний. Тамаре Николай понравился. Правда, не так, как с Виктором, а как позвал Николай, то в первый отпуск сразу к нему полетела. Они поженились.

Елена Колбина, или, как она представилась Виктору, Елена Макаровна, была младше Виктора на восемь лет и удивительно была похожа на Анну. Ростом она была повыше, чем Анна, а глаза, ну точь-в-точь, как у Анны, правда, улыбка не такая добрая и открытая, но приятная, хоть и сдержанная.

Елена работала старшим кассиром в сберегательном банке. В основном все ее время проходило последние годы только в женском коллективе, и то, что ей предложила Тамара, с подачи Николая, ее страшно шокировало. Елена раньше, до знакомства с мужем Тамары никогда не имела ни каких отношений с военными. Какие они офицеры в жизни, какая у них жизнь, она стала понимать только из разговоров Тамары и Николая и их совместной жизни. Офицерская жизнь не сахар, это она поняла из фильмов и книжек, и Елена всегда думала, что судьбы офицерских жен не для нее. Замуж она вышла за гражданского человека, который так и не отслужил в армии ни солдатом, ни офицером, хоть и имел удостоверение старшего лейтенанта запаса. Ее муж Михаил работал бригадиром, потом прорабил, потом главным инженером на стройках и, прожив в браке с Еленой десять лет, ушел к другой женщине. Но своим предкам Михаил принадлежал к числу рабочей интеллигенции и был человеком скромным и молчаливым. Детьми сразу не обзавелись, а дальше как-то не получалось. Когда Михаил ездил на БАМ в один из летних сезонов строить железную дорогу, то там и нашел женщину, которая родила ему сына. Семь лет он скрывал его существование, семь лет он раздваивался на две семьи. Елена Михаила не любила, она просто его уважала и жила, как многие женщины строителей, не разделяя с мужьями их отправки на стройки, буровые севера, добросовестно ожидая их в своих теплых домах. Елена узнала правду о своем муже, побывав однажды в доме свекрови, когда мать Михаила заболела, и требовалось помощь сиделки. Между хлопотами за больной матерью Елена стала рассматривать старые альбомы и нечаянно наткнулась на пачку писем, присланных с одного адреса, из города Новосибирска. Первое письмо в пачке было без конверта, и первая строчка сама бросилась в глаза Елены: «Здравствуй, любимый наш Мишенька!» — это возбудило страшное любопытство прочесть все письмо, и она его прочитала. Последнее письмо было написано почти два года назад.

— У Миши есть сын? Да как же можно так жить?

Лена рассказала о своей находке Михаилу. Она не кричала, не обзывала его, она просто говорила и удивлялась, как вот так можно жить, жить с одной, а думать о других? Михаил все ей рассказал, как влюбился в молодую девушку на стройке, как хотел порвать все в Москве и навсегда уехать к любимой и сыну в Новосибирск, но не смог ранить сердце жены и своей любимой мамусеньки. После этого серьезного разговора Михаил решился на уход, а Елена его не отговаривала, и, созвонившись с Новосибирском, он собрал чемодан и уехал туда навсегда. А через месяц и свекровь сдала свою квартиру квартирантам и укатила в Сибирь к сыну. Мать знала обо всем раньше. Поначалу Михаил звонил Елене, присылал письма, постоянно благодаря Елену за совместную жизнь и при этом, извиняясь, что так все вышло.

Елена, несмотря на то, что спокойно отпустила мужа, дав ему развод, чувствовала себя все-таки оскорбленной. Несмотря на то, что Михаила подолгу не было в доме, она ни разу не позволила себе поддаться соблазну близости с другим мужчиной. За десять лет она ни разу ему не изменила. Она не была счастлива с Михаилом, порой он просто ее раздражал своей взвешенностью и педантичностью, просто молчанием доводил ее до ненависти. Но она терпела. Зачем, почему — и сама себе не может объяснить. Оставшись свободной, Елена все равно не могла из всех, кто в нее влюблялся или симпатизировал, выбрать себе человека, специально она никого не искала, а подворачивались мужчины, то не надолго. Она умела сказать нет, если ей было что-то не по душе. Ей вдруг стало и одной совсем даже неплохо.

И вот в ее уже как-то сложившуюся незамужнюю жизнь Тамара пытается ввести нового человека, своего бывшего возлюбленного по войне, а еще и не успевшего оклематься от потери своей жены тяжело раненного полковника-пенсионера. «Да она просто издевается над подругой, — размышляла тогда Елена. — А эта схожесть с его женой? Он не меня будет рассматривать, а свою супругу, и все будет мерить по ней. Какой-то супербоец, какой-то «Самурай»? Знакомиться ей с больным мужиком, который этого совсем и сейчас не хочет? Зачем? Вечно Тамара какую-нибудь авантюру придумает. Правда, у нее нюх на добро и зло, просто особый, ей можно доверять. Проверено многолетней дружбой».

— Леночка, ну давай поможем полковнику выкарабкаться после такого тяжелого ранения. Он однолюб, и ему так трудно сейчас морально, а ты на его жену похожа. Понимаешь, не сразу, но он полюбит тебя, вот увидишь! Ты ведь такая умница и красавица, а он такой мужик порядочный, добрый, не скандальный, таких сейчас, Лена, нет, — все увереннее и увереннее приводила свои доводы для знакомства Тамара.

— Но в качестве кого я ни с того ни с сего приду в палату и скажу: «Вот она я, пришла вас, гражданин полковник, поддержать, чтобы вы с кровати не упали».

— Дура ты, Ленка. В качестве моей лучшей подруги, пожелавшей просто посмотреть на человека-легенду, моего боевого товарища! — не унималась Тамара.

— Нет. Нет, я не смогу, не уговаривай меня, моя дорогая и любимая подруженька.

— Лена, ты даже не представляешь, как ты похожа на его жену.

— Вот это-то меня и коробит больше всего, я хочу быть собой, а не куклой на кого-то похожей, — сопротивлялась Елена.

— Лен, да какая разница, как люди знакомятся, я ведь тебя не под венец тащу. Сначала будешь похожей, а потом приглядится к тебе и полюбит уже как другую.

— Как у тебя все просто, Тамара. Приду я, а он вдруг наоборот обидится?

— Не надо грязи, милая моя. Я его подготовлю к твоему приходу. И вообще он мой должник, не ответил мне на мою несчастную любовь, — расхохоталась Тамара.

— Ой, Тома, я даже не знаю, что делать? И ты ведь не всегда так настаиваешь на своих решениях, значит, плохого мне не желаешь. Какая же ты уверенная, что полковник будет здоров, да еще и полюбит меня. И все-таки ты с ума спятила.

— Нет, не спятила. Я уже цветы купила для тебя, то есть, для Самурая, — она улыбнулась и продолжала: — Тебе осталось только слегка примарафетиться, а Зеленин, когда увидит тебя, обалдеет. Однолюба повернуть трудно, но его любимой нет на земле. Не исключено, что по первости он как-то замкнется, и пусть, мы не торопим. В конце-то концов, мы не свататься к нему пойдем. Да и тебе, может быть, он не понравится, но дать шанс отогреться душой человеку, который не струсил и пошел на преступников, спас девочку от насильников, надо! Лена, вперед на мины!

И Елена Колбина сдалась под таким жестким натиском и доводами своей лучшей подруги. Потом у нее еще было и любопытство посмотреть на давнюю любовь Тамары.

Виктор, конечно, как только увидел вошедшую в палату Елену с букетом цветов, то его как будто током пронзило, перед ним было такое знакомое и близкое лицо, что после знакомства он сразу спросил:

— Елена Макаровна! Как ваша фамилия?

— Колбина, — ответила Елена и покраснела, как девчонка на смотринах.

Зеленин это заметил и поспешил поправить свой не очень тактичный вопрос и сказал, уже добродушно улыбаясь:

— Вы простите, но я подумал, а вдруг сестра Анны прилетела с Сахалина, но вы правда больше похожи на Анну чем она, её сестра Галя. Извините за сравнения, но так вот вырвалось. Может быть, у вас с Галиной где-то переплетаются родовые ветви? У вас родственников на Сахалине случайно нет?

— Нет, и я не слышала от своих ничего подобного, — уже уверенным тоном сказала Елена, — но я много слышала от Тамары, моей замечательной подруги, какой вы есть герой. Очень захотелось взглянуть на человека, который ради других не жалеет своей жизни. Сегодня это большая редкость, и я хочу в знак уважения преподнести вам этот букет.

Слушавший ее внимательно Зеленин засмущался от таких слов в свой адрес и ничего сразу не смог сказать, а лишь только лежал и улыбался каждому ее слову. Потом все-таки нашелся и сказал:

— Да вы, девушки, не стойте, присаживайтесь. А вот насчет геройства вы, Елена Макаровна, преувеличиваете, это должно быть в каждом нормальном человеке, а точней, в мужчине.

— Мы постоим, — сказала Тамара — а то вам трудно, Виктор Степанович, смотреть на нас лежа.

— Хорошо, стойте. Скажите, Елена, это вас Тома попросила прийти?

Тамара Голушка, не дав ничего ответить Елене, сказала:

— Виктор Степанович, конечно же, я, но что может измениться в худшую сторону, если вы увидите, что есть люди, которые бывают, похожи на нас, а главное — мы с Еленой Макаровной всем сердцем желаем вам выздоровления. Это моя подруга!

Зеленин понял, что сказал опять невпопад. Он внимательно посмотрел на Елену, и их глаза на мгновение встретились. «Да, как же они похожи на глаза его Аннушки», — отметил про себя Виктор.

После этого взгляда Елена быстро положила цветы на тумбочку и сказала:

— Вы меня извините, но мне надо идти. Выздоравливайте! До свидания! — и Колбина заспешила к выходу.

Тамара вышла проводить подругу.

— Ну, как он тебе? — спрашивала Тамара, идя по коридору хирургического отделения.

— Он, конечно, мужик симпатичный, и неглупый, но я все равно растерялась от его, порой каких-то ненужных вопросов. Мне, честно тебе скажу, Тома, было неуютно, я как на смотринах или на эшафоте постояла.

— Ты не знаешь Зеленина. Я видела, как у него глаза полезли из орбит, когда он тебя увидел. Он тоже, как и ты, комплексовал и растерялся, неся порой чепуху. Так что первое знакомство состоялось! И полковник будет наш!

— Перестань ты смеяться. Так не бывает, — сказала Елена.

— Бывает и будет! И полюбит тебя полковник, вот увидишь. Только на все время надобно, а ты сама не брыкайся, будь проще, такую, как ты есть в жизни, еще не такие должны любить. Встанет на ноги Самурай, расправит плечи свои богатырские, нет, скорей всего, встанет на ноги русский витязь, протянет красавице Елене распрекрасной свои руки и поведет ее в церковь венчаться.

Тамара так расхохоталась, что дежурный стал внимательно рассматривать двух женщин, не понимая, конечно, о чем они говорили, но догадываясь, что у них, видимо, все сегодня хорошо.

 

Глава 19

Госпиталь. Александр. Жанна. Штаб.

Не успели еще улечься в душе некоторые волнения, появившиеся с приходом Тамариной подружки, как Тамара завела в палату его друзей. Виктор был счастлив снова видеть их! Он попытался привстать, но напряжение пресса дало ощутимую боль, и ему пришлось от этого сразу прикрыть глаза.

— Лежать, больной, — пробасил Цветков, — лежать без движений и эмоций. Вот скажи, Витя, что у нас за жизнь пошла, только и ходим по госпиталям друг к другу.

— Точно генерал говорит! Давно ли вы были у меня в палате? — поддержал начало разговора Артем.

Потом они поприветствовали Виктора. Положили на стол пакеты с фруктами, напитками и на дне одного из пакетов бутылку коньяка, про запас, на будущее.

— Витя, у тебя как с мозгами, все в порядке? — спросил Цветков.

— С головой у меня, ребята, полный порядок. А что?

— Я тебе постараюсь рассказать правду реальной жизни, которая произошла с нами, с того времени, как ты сюда попал. Ты, Виктор, солдат и боец, поэтому слушай, но не бери боль потерь на свои раны. Мы пришли тебя навестить не для того, чтобы расстроить, ты наш лучший друг и должен знать, как и что делается вокруг. Понял? Готов выслушать? Сразу скажу, что с твоими все нормально, — произнес такую вступительную речь генерал и жестом руки попросил Тамару оставить их наедине.

— Понял, товарищ генерал! На раны брать не буду, — ответил Зеленин.

Цветков подтянул табуретку поближе к Виктору и сел. Шмелев уселся чуть в сторонке и приготовился слушать, наверно, все то, что он тоже узнал только сегодня.

— Я, Виктор Степанович, сегодня оказался в глубокой заднице. Нет, стоп! Твоей вины нигде нет. Двух твоих обидчиков уже нет. Остальных мы все равно достанем. Так, Артем?

— Так точно, господин генерал! — отчеканил, улыбаясь, Артем.

Цветков, как можно подробно, со своими выводами, рассказал все то, что произошло за то время, как Виктор оказался на больничной койке.

Зеленин слушал, не перебивая Цветкова, и по его реакции лица можно было понять, что эти новости его сильно взволновали. А когда Цветков начал говорить про отношения с Жанной Александровной, про ее пронизывающий и осуждающий взгляд, Зеленин не удержался и сказал:

— Я не судья вам, но считаю: необходимо срочно наладить взаимоотношения с женой майора, там растет пацан, и его отец, точно, воспитывал сына на хороших традициях. Нельзя разочаровать парня в боевых друзьях отца. Надо ехать к вдове и все объяснить.

— Я согласен с тобой, но не покажется ли ей мой приход попыткой оправдаться и подлизыванием, может, подождать? — обреченно сказал Владимир и вопросительно посмотрел в глаза Виктора.

— Нет! Надо ехать немедленно и начинать разговор. Сразу, может, не получится, но твой приезд Жанна все равно оценит. Ей сейчас очень тяжело.

— Ну, и как ты себе это представляешь? Куда я пойду? Домой? Или позвать ее в ресторан? — сказал Цветков и снова задумался.

— Никуда не надо звать, просто ты знаешь, где она работает, встречаешь ее и говоришь.

— Да какая сейчас у нее работа! До девяти дней со дня смерти мужа работать она не пойдет, это точно.

В разговор вмешивается молчавший Шмелев:

— Думаю, господа, так. Надо принести какие-нибудь оставшиеся на службе у майора вещи вдове, а там и завести разговор о доверии.

— Да нет, Артем, все, еще до похорон, отдали наши ребята матери и Жанне Александровне. Пистолет милиция забрала.

— Тогда надо вызвать ее как-то из дома, а там предложить план. У нее теперь кроме сына ничего нет дороже, а он учится в последнем классе, — предложил Артем.

— Поступление в училище или институт? — быстро сориентировался Цветков.

— Хочешь, Иваныч, поедем вместе, — напирал Артем.

— Хочу!

— Тогда мозги твои пусть кумекают над подробностями, а я бы хотел послушать Виктора, как все произошло в поезде, и некоторые подробности из разговоров этих негодяев, которые напали и подрезали тебя, Витя, — сказал Артем.

— Артем, ну ты прямо как тот полковник, который был у меня вчера. Фамилия у него еще какая-то военная или оружейная, не вспомню.

— Сайга? — Сказал Цветков.

— Точно Сайга, как карабин есть такой, на 400 метров лупит, кажись. Так он мне задавал вопросы, задавал, но, гад, о том, что майор погиб, что бандита машина раздавила — ни слова. Какой скрытный, даже как-то и на следователя не похож. Хорошо! Я ехал в электричке… — Зеленин подробно рассказал, что с ним приключилось в вагоне, и закончил: Я, мужики, такого маху дал, что перед самим собой стыдно, разве это противники были, шпана дворовая.

Зеленин тяжело вздохнул, поморщился, видимо, от боли ран и замолчал. На лбу у него выступили капельки пота. Друзья поняли и переглянулись. Зеленин вдруг заговорил снова:

— Я не буду в обиде, если вы, ребята, не будете вмешиваться в расследование. По всему видно: потянулась через меня другая, более серьезная ниточка, и пусть весь клубок полковник Сайга вместе со своими операми раскручивает, это его работа, — Зеленин нахмурился, вытер платочком взмокший лоб и дал понять, что устал.

Друзья попрощались и ушли, оставив Зеленина выздоравливать. Они так быстро собрались, что даже не успели сказать, когда смогут приехать к нему снова.

По дороге Шмелев с Цветковым обдумывали, как объяснить вдове, что не посылал генерал Гарина, ни на какое задание. Не объяснится сейчас — потом будет поздно, а дальше обида превратится в ненависть.

— Знаешь, Володя, я придумал! Надо мне позвонить Жанне и попросить генерала Цветкова к телефону. Она, конечно, удивится и скажет, что такого здесь нет, а я скажу, что около часа назад Владимир Иванович собирался съездить к вам по какому-то очень важному вопросу. Она скажет, что ты ее не предупреждал, а я скажу: — «Возможно, он еще в дороге, но позвонить он собирался до приезда», — Жанна, начнет напрягаться: — «По какой, мол, такой срочности едет Цветков?» — будет ждать звонка, обдумывать встречу.

— Ладно, пойдет, только по какому такому делу я ей представлюсь?

— Думать надо. Думать надо, генерал.

Жанна на людях держалась из последних сил, чтобы не разрыдаться, глотала успокаивающие таблетки. После похорон от Жанны и матери Евгения не отходила Надежда, жена прапорщика Лося. Родители Жанны уехали к себе в Подмосковье, пообещав подъехать за день, на девять дней. Саша после похорон отца все-таки пошел в школу. Жанна просила его остаться с бабушкой.

— Мама, мне трудно быть дома, где все напоминает о папе, — сказал тогда Александр.

— Хорошо, сыночек, иди, но после школы сразу домой. Хочется сейчас, чтобы ты был рядом.

— Ладно, мам, ты только не плачь. Папы не вернуть, жить надо. Он поцеловал мать в щеку и собрался уходить к первому уроку в школу.

— Ты тоже держись, сыночек, ты достоин нашего папы и ты будешь таким же мужественным, как он. Зайди, пожалуйста, в комнату к бабушке попрощайся, она сегодня собирается к себе на квартиру.

Александр зашел в спальню, где у окна сидела бабушка Лида. Саша подошел к ней сзади и тихо сказал:

— Ба! Я в школу пойду.

Лидия Федоровна оглянулась, посмотрела на внука и сказала:

— Как же ты, мой хороший, на Женечку моего похож!

— Он ведь мой отец.

— Был отцом, а теперь нет у тебя, миленький, отца.

— Нет, бабуля, он будет всегда со мной. Ты, бабуля, береги себя. Я пойду?

Лидия Федоровна ничего не сказала, лишь снова повернулась к окну и уставилась взглядом в какие-то предметы, думая при этом о чем-то своем. Когда она похоронила своего мужа, то думала, что не сможет жить на этом свете долго одна, но время шло, боль утихла, а тут такое горе, она потеряла и свою кровинушку. Судьба уготовила ей ужасное испытание, ее единственное дитя, ее гордость и радость, которое не дало ей смерти после гибели Александра, больше никогда не улыбнется ей, никогда не скажет: «Мама, ты у меня самая красивая, самая лучшая мама на свете!» — Лидия Федоровна закрыла лицо руками и разрыдалась.

Саша ушел в школу, где стал выслушивать разные соболезнования от одноклассников и учителей. На это его хватило до второй перемены, и он зашел к классному руководителю отпроситься, чтобы уйти домой. Домой он не пошел, а сел на маршрутку и поехал в Серебряный бор к озеру, где не один раз они с отцом бывали на рыбалке. Они всегда в сентябре, когда уже отдыхающих было минимум, брали палатку, удочки, купленных на «птичке» червей, еду, спальники и, поймав рыбы, варили уху, смотрели на раскаленные угли костра. Александр внимательно слушал отца, его рассказы про войну в Афганистане. Как потом выяснилось, эти истории не знали ни мама, ни бабушка, ни мамины дедушка с бабушкой, а у него с отцом это было, как что-то тайное и сокровенное. Отец, всегда больше в рассказах, говорил об отношениях людей на войне, о чести и героизме, мужестве, боевом братстве, а также подчеркивал, что отношение к тем, кто оттуда возвращался, плохое. «Наше правительство не уделяет должного внимания особенно раненым и больным, ставшим калеками на всю жизнь». У Саши было свое теперь представление о дружбе, любви, предательстве и порядочности, которое отличалось от многих ребят его возраста.

Маршрутка катила по Хорошевскому шоссе, потом по проспекту маршала Жукова, через Хорошевский мост, и вот она остановка «Бездонное озеро». Саша вышел из маршрутки и направился вдоль почищенной от снега бетонной дорожки, вглубь леса, по знакомым местам. Скоро дорожка свернула вправо, а он, уже ступая по снегу, пошел прямо. Вскоре он почувствовал влажность своих носков, а тут еще и ветерок стал добираться до его спины через короткую курточку. Нет, не по-походному, он был одет, а до озера еще далеко добираться, да и снег не давал быстро передвигаться. Саша остановился, посмотрел еще раз в сторону, где спряталось за огромными соснами озеро, и повернул назад. Остановка была пуста. По трассе мчались вымазанные в дорожной снежно-грязной каше автомобили, где реагент против гололеда, которым посыпали дороги в Москве, делал свое «черное» дело.

У остановки притормозила новая маршрутка и, из неё вышел всего один пассажир. Это была девушка, в короткой дубленке бежевого цвета, светло-коричневых сапожках и такого же цвета на ее правом плече свисала небольшая дамская сумочка. На голове ее был наброшен платок, наподобие деревенских разноцветных вязаных платков. Александр подошел к остановке, а девушка, покрутив головой, пошла вперед до пешеходного перехода, ведущего на ту сторону дороги. Не доходя до светофора, она оглянулась и остановилась, потом потихоньку пошла навстречу Александру.

— Скажите, пожалуйста, это остановка «Хорошевский мост»? — спросила она у Александра.

— Нет, вы проехали свою остановку, — ответил он и внимательно посмотрел в глаза незнакомки.

— Но мне бабушка в маршрутке сказала здесь выйти, — растерянно сказала девушка.

— Видимо, она ошиблась или что-то перепутала. Но вы не расстраивайтесь, там дальше есть переход. Пойдемте вместе на ту сторону, а там проедем две остановки, и вы выйдете на своей остановке.

— Хорошо! — сказала девушка в цветастовом платке и пошла следом за Александром.

Саша шел, молча, но ему не только захотелось снова взглянуть в карие глаза девушки, увидеть ее раскрасневшиеся на ветру щеки, пухленькие губки, но и заговорить с ней.

Девушка тоже шла, молча, не задавая больше никаких вопросов. Перед переходом они стали ждать зеленой команды светофора. Девушка стояла рядом и, когда их глаза встретились во взглядах друг на друга, то у Александра вдруг качнулась земля, а девушка так мило ему улыбнулась, что ее красивый цветной платок, казалось, прилип к Сашиному лицу.

— Ой, зеленый! — сказала она и пошла впереди Александра, ускоряя свой шаг.

Когда они благополучно перешли на другую сторону дороги, Саша сказал:

— Ну, вы молодец, быстро ходите, за вами не угнаться.

— Да, всегда быстро хожу. А вы что, не москвич?

— Почему? Москвич! Ну, то есть живу в Москве.

— А потому, что у вас в Москве все носятся, как тараканы, да так быстро, а вы за мной не поспели. Она мило улыбнулась и поправила свой удивительный, но не московских барышень платок.

— А вы, наверно, спортсменка?

— Нет, у меня такой характер, я все делаю быстро.

Александр слушал эту девушку и вдруг поймал себя на мысли, что она ему безумно нравится. И тут он вспомнил слова отца, «Я, сынок, как только первый раз твою маму увидел, так и понял, что это моя судьба, как говорят, влюбился с первого взгляда».

Подошла полупустая маршрутка. Через две остановки девушка снова улыбнулась Александру и перед выходом сказала:

— Спасибо! Счастливо вам добраться! — она прикрыла за собой дверь, и маршрутка стала набирать ход.

Не понимая, что он делает, Саша крикнул водителю, чтобы тот остановился. Водила, притормозил, и Александр пулей выскочил из «газели». Он сразу посмотрел в сторону остановки и, конечно же, среди других людей увидел этот цветастый платок. Он не шел, он бежал к нему, боясь потерять его из виду. Но девушка пока и не спешила куда-то исчезнуть.

— Вы, почему вышли из маршрутки? — сказала, опять улыбаясь, она.

— Нет, Вы, пожалуйста, не подумайте чего-то плохого, но я подумал, что Вас надо проводить, Вы-то ведь не москвичка. А еще Вы такая яркая!

— Какая я? Яркая! — Она рассмеялась и потом, поправляя свой платок, добавила: — Это подарок моего папы, и поэтому я ношу его без всякого стеснения, мне плевать, что подумают городские.

— Нет, Вы не поймите меня плохо. Мне ваш платок даже очень нравится, и на него вдруг возьмет кто-то и позарится, а я вас защищу.

— Да от кого защищать-то будете, вон в том ближайшем доме живет мой дядя, мамин брат. Я, правда, тут уже три года не была, поэтому и проскочила.

— Но я вас все-таки провожу, ладно?

— Ну, хорошо, проводите, если у вас есть время и желание. А с чего ж Вы такой смелый?

И Александр не зная, как привлечь к своей персоне внимание девушки, сразу же и похвастался.

— Имею некоторые навыки по каратэ, правда, пока синий пояс. А скажите, как вас зовут?

— Зовут меня просто Саша или Александра, а вас?

— А меня тоже Александром.

Они улыбнулись друг другу, а потом расхохотались, как смеются друзья или старые знакомые.

А когда цель была достигнута, и Саша шел провожать понравившуюся ему девушку, он вдруг понял, что всего этого он никогда не сможет рассказать своему лучшему другу — отцу. Да тут еще беда — очень быстро приближался дом дяди Александры.

Жанна десять минут назад хотела отключить телефон, но передумала и ходила с радиотрубкой, чтобы не бегать на звонки все время в коридор, где на полочке стоял зеленый телефон, по которому звонили друзья, подруги, близкие и дальние родственники — все они напоминали ей о прекрасном и замечательном ее муже.

Когда же всплывал вопрос, как все получилось, то Жанна отвечала просто и коротко:

— Женя офицер. Он выполнял серьезное задание и смертельно был ранен бандитской пулей. Спасибо за соболезнование, звоните, заходите.

И это как-то отрезвляло людей от лишних расспросов и ненужной болтовни на том конце провода. А минут тридцать назад звонил друг генерала Цветкова, Шмелев. И он искал у Жанны генерала Цветкова. «Странно, что хочет сказать генерал? Что надо ему в моем доме? — размышляла Жанна. — И я не хочу его видеть, особенно после того, когда Тяжнин открыл ей глаза на одного из виновников гибели Евгения».

От этих мыслей комок подкатил к горлу Жанны, и она пошла на кухню выпить воды. — Да как он смеет еще ехать в семью того, которого он собственными руками отправил на верную погибель. Нет, генерал, я не желаю ни о чем с тобой разговаривать! Можно бы, правда, задать ему один вопрос: как он, друг Евгения, смог послать его под пули бандитов? Знал, наверно, точно, что бандюга этот вооружен. И какое теперь у этого бессовестного человека важное и срочное дело? Е[усть еще радуется, что мама Евгения Лидия Федоровна ничего этого не знает, кто послал ее сына под ствол пистолета. Она не посмотрит ни на звание, ни на должность. Жена погибшего офицера, а теперь и мать погибшего сына так отчехвостит, что мало не покажется.

Немного спустя, Жанна, все-таки, решила выслушать генерала.

Зазвонил телефон. Жанна нажала кнопку и услышала голос Цветкова:

— Жанна Александровна! Пожалуйста, выслушайте меня, не бросайте трубку. Мне необходимо с вами встретится всего на пару минут. Это очень важно для меня. Я уже у вашего подъезда.

Жанна молчала. Ждал ответа Цветков.

— Хорошо, но только быстро. Подымайтесь, я вам открою, — Жанна этим говорила, что она в обиде и разговаривать долго не собирается.

Сергей Лось и Артем Шмелев остались в машине. После звонка Цветков быстро поднялся к квартире Гариных. Он позвонил, но звонок молчал, Цветков тихонько постучал. Дверь открылась, и на пороге во всем черном стояла Жанна Александровна. Несмотря на такое горе в ее жизни, бессонницу и слезы, она была красива, строга и божественно стройна.

— Заходите, Владимир Иванович, но сразу на кухню, я не хочу, чтобы нашу беседу услышала мама Евгения, она сейчас в спальне, поэтому я звонок отключила.

— Хорошо, я не надолго, — ответил Цветков, зная, где кухня, он первым в нее вошел и сел за стол.

Жанна ничего не предложила Владимиру: ни напитков, ни чая, ни кофе. Сразу сказала:

— Что у вас за дело? Что может быть важнее и хуже гибели моего мужа?

— Жанна! Я не хочу быть у вас в списках врагов, я не хочу никаких отказов от моей помощи. Я не смог противостоять доводам вашего мужа на оказание помощи оперативникам из МУРа. Он поехал просто как сопровождающий. Все произошло настолько быстро, что я даже не понял серьезности. Я тогда только поставил задачу Сергею, куда надо поехать, как в кабинет зашел Женя, и он услышал мои последние наставления по поездке. Он сам вызвался проехать до Реутова, сказав, что отлично знает, как можно быстро добраться до городка. А когда он узнал, что там обнаружен один из хулиганов, подрезавших полковника Зеленина, который ехал из Владимира на встречу со своим сыном, то вообще не дал мне раскрыть рта. Вы, наверно, знаете, что после ранения Зеленина Егора — сына полковника, возвращавшегося из чеченского плена, — встретил по моей просьбе Евгений?

— Да, Женя мне об этом говорил, — сказала Жанна.

— Евгений, царствие ему небесное, как никто другой обладал сильным даром убеждения. Он в Афгане один раз был на переговорах с «духами», так те после его возвращения отдали нашего пленного, и ушли из кишлака без боя. Я не снимаю с себя вины, что не смог остановить Евгения. Какое-то затмение нашло. И честно говоря, не знал, что настолько серьезными были преступники в электричке. Знаете, обычно на них ездит только шпана, которая пристает к девушкам, а не такие матерые уголовники, как это мы знаем теперь. И на оружие я Жене Гарину никаких распоряжений не давал, я просто по службе не имею на это права, без приказа сверху никто из комнаты хранения оружия не выдаст. Видимо, свой наградной взять с собой была его личная идея. Где он его хранил в своем кабинет, я не знал.

Вот, пожалуй, и все. Ваше право меня судить, но только поймите меня правильно, я никогда не был трусом и никогда никого не подставлял. Я не пришел оправдываться, я пришел рассказать вам правду, а какая в ней моя вина — решать вам. А еще я видел вас на кладбище с моим замом Тяжниным, которого Евгений не любил, не скрывая никогда этого передо мной. Он постоянно говорил мне, что Тяжнин меня когда-нибудь, да подставит. Зная его характер, этот человек мог сказать не только соболезнование, но и какую-нибудь пакость.

— Да нет, ничего такого он не говорил, — сказала Жанна.

— Но он, по своей подлой натуре, не мог чего-нибудь, да и не сказать обо мне.

— Сказал.

— Ну, вот и все становится на свои места. Только прошу вас, Жанна Александровна, не вычеркивайте меня из списков ваших друзей.

Цветков встал, поклонился и молча, пошел к двери на выход. Он сам открыл дверь и вышел на площадку, а потом быстро пошел по ступенькам вниз.

Было слышно, как захлопнулась дверь квартиры, за которой осталась Жанна, со своими переживаниями и волнениями, горем с гибелью ее любимого мужа.

В машине генерал закурил и чуть позже поведал о своем визите Артему и Сергею.

— Ладно вам так убиваться, Владимир Иванович, — сказал Сергей, заводя двигатель машины, — куда поедем?

— Куда, Артем? — спросил растерянно Цветков.

— На Алтуфьевское, в мою общагу. Да, еще новость, генерал: звонил помощник дежурного с ГШ и сказал, что до двадцати двух часов машина должна быть поставлена в парк, на стоянку в гараже. Сергей уволен, есть приказ.

— А я, пока вас не было переговорил с Надеждой, она сегодня вечером идет к Жанне, чтобы настроить ее на правильный лад после Вашего визита, — сказал, обрывая Артема, Сергей.

— Слушай Сережа! Не надо впутывать Надю в это дело. Жанна должна понять, а не поймет, то я все равно буду ей помогать.

— Да, если и вас не ухлопают, — сказал Сергей.

— Типун тебе на язык, Серега.

— Что типун? Знаю я Вас, Владимир Иванович, не успокоитесь Вы, пока за Гарина и полковника Зеленина не отомстите, и пока вас Жанна не простит. Правда, за что прощать-то Вас, явно не за что.

Затрещал радиотелефон. Цветков взял трубку и услышал голос Маркова.

— Владимир Иванович! Это Эдуард. Я свободен вместе с Ворсенко, надо встретиться.

— Хорошо. Ждите у северного выхода метро «Владыкино», через тридцать минут, — ответил генерал и положил трубку в гнездо.

— Что, выперли мужиков из МУРа? Быстро с ними разобрались. Я бы и не подумал, что в их конторе так быстро сработают. Обычно у нас решения принимают быстро, но не так. Этих оперов, до капитана и выше, надо было столько времени учить, сколько нервов на них потратить, сколько им самим шишек себе набить. Видно, мешать стали ребята своей кипучей деятельностью, — тихо высказался Лось.

Сергей, чтобы как-то смягчить обстановку, решил рассказать анекдот.

— Поначалу драка шла медленно и вяло… но приехала милиция, выбила пару дверей и окон, и дело пошло значительно веселей. А вот и еще один:

— Жена — мужу: — ты, почему сегодня дома не ночевал? Он ей отвечает:

— Ну, сколько можно? Пять лет каждое утро одно и то же, одно и то же.

— Артем, а помнишь, ты мне что-то про секретаршу рассказывал? — вдруг, перебивая Сергея, спросил генерал у Шмелева.

— Да, помню. Секретарша — начальнику:

— У меня для вас две новости, одна хорошая другая плохая. С какой начнем? — С хорошей, естественно.

— Отлично! Мы с вами, шеф, как выяснилось, не страдаем бесплодием.

Все в машине только хмыкнули, но не смеялись. Попытка как-то повысить настроение не удалась.

— Ладно, мужики! Давайте подумаем о делах наших, — сказал Цветков, — машину свою я завтра выгоню точно. К вечеру из Владимира подъедет, на шестерке, сын Виктора, Егор. А то мы, получается, как в том анекдоте:

— Твоя жена много болтает?

— Да! Когда мы с ней были в отпуске на юге, то у нее даже язык загорел.

— А это к чему? — спросил Артем.

— Это к тому, что у нас будет транспорт, без болтовни.

Минут через двадцать пять «Волга» остановилась у метро «Владыкино», и на заднее сидение к Артему подсели Марков и Ворсенко.

Отъехав метров сто в сторону Алтуфьевского шоссе, Артем попросил Сергея остановиться у супермаркета и предложил отовариться немного, для поднятия жизненного тонуса. С молчаливого согласия генерала купили две бутылки «Арарата» и одну бутылку водки «Абсолют». Докупили к этому колбасы, сыра, хлеба, сок, воду и курево.

В десятиметровке Артема наскоро накрыли стол, разлили водку по рюмкам и, не чокаясь, стоя, выпили за погибшего майора Гарина. После длительной паузы Цветков сказал:

— Ну, рассказывайте, опера, что у вас нового?

— Из достоверных источников докладываю, что полковник Сайга дал команду подготовить документы на закрытие дела по ранению полковника Зеленина.

— Как закрыть? — удивился генерал Цветков.

— Как я вам, на прошлой нашей встрече и говорил, что дело закроют. Плохо только, что у Сайги есть признания Шульца. Но Гриша, правда, не дурак, он сразу перегнал запись для нас. Подлинник все-таки пришлось отдать Сайге.

Нас убрали, запись затрут и концы в воду. Все это похоже на какой-то сговор, — закончил Марков.

— Ты, капитан, хочешь сказать, что остальных никто искать не будет? — спросил Артем. — Давида не будут искать? И Князя, ясный перец, тоже никто не будет тревожить.

— Не будут! — согласно кивнул головой Марков.

— Так, — протянул Цветков. — А как же заместитель министра? Он обещал приложить все силы на поимку преступников.

— Я думаю, что кто-то, еще выше его, перекрывает кислород. Наверно, и министр знает суть дела. А если дело стопорят в начале расследования, все наверстать потом невозможно. На Житной не любят включать задний ход. А время, как дождь, неумолимо смывает все следы, — опять с грустью сказал капитан Марков.

— Нет, Эдик, я Пал Тихоновича знаю, если он пообещал, то не свернет в сторону. Я, пожалуй, не буду его пока напрягать. Уверен, он не оставит мою просьбу без внимания. Правда, пока его работы не видно, раз прикрывают всё. И что же дальше делать, «муромские головы», нам посоветуют?

— Завтра к обеду, думаю, многое станет ясным. Тогда мы можем начать свое расследование, верней, продолжить начатое. Полковник Сайга явно не на нашей стороне, и его не зря назначили свернуть дело.

Сергей Лось сидел хмурый и безучастный. Он пил только боржоми, еда не шла в глотку, но он знал, что после отвоза Цветкова, вернувшись, домой, он нальет себе стакан смирновской и постарается забыть, что у него не стало любимой работы.

Цветков заметил настроение водителя и сказал:

— Сергей, прекрати паниковать и не падай духом, я устрою тебя в хорошую контору. У меня в сухопутке есть надежный товарищ, он в штабе вооружения и техники. А хорошие водители им всегда нужны.

— Но там, как узнают, почему я вылетел с ГШ, начнутся проблемы, — ответил Сергей.

— Пусть знают! Высоцкий, знаешь, и пил, и наркоманил, а ты его уважаешь?

— Конечно, о чем разговор.

— А о том Серега, что власть — это еще не народ и дружба,

— Ну, вы хватили, Владимир Иванович, опять парня в военку. Сергея надо пристроить не в Армию, а на гражданку, где платят не гроши, а нормальную зарплату. Куда-нибудь поближе к нефти и газу, чтобы не сводил наш товарищ концы с концами. Чтобы бабки нормальные получал. Надо искать пацанов, по Афгану. Тех, кто его возьмет, на серьезный оклад и нормальную работу, — сказал Артем.

— Я согласен с тобой, Артем, а пока я предлагаю первым приказом нашего подпольного штаба назначить Сергея водителем на мою машину. Машина застрахована, я делаю генеральную доверенность и бросай ее, где хочешь после поездок, случись, что со мной — твоя машина, Серега. Все, Артем, в приказ!

Артем что-то пометил в своем блокноте.

Чуть-чуть захмелевший Цветков улыбнулся и про себя отметил, «Не зря Артем столько лет был начальником штаба дивизии, все записывает, помечает, а значит, все будет на контроле, и мы победим». А вслух сказал:

— Я предлагаю назначить начальником оперативной группы капитана милиции Маркова. Несмотря на то, что я в обиде на вас, опера, я считаю вас профессионалами. То, что вы после увольнения не драпанули по углам, а находитесь с нами в готовности продолжать расследование, смягчает вашу вину, давая возможность восторжествовать справедливости. Спасибо! Короче, я предлагаю, без шуток, заняться серьезным профессиональным поиском остальных бандитов. Работать так, чтобы продумывать все на десять шагов вперед. Все распоряжения прошу уточнять через полковника Шмелева. Я попробую навести контакт через своего, бывшего, особиста, с контрразведкой. А также есть очень крутой мужик с ГРУ, хоть он и в запасе, но мне в помощи не откажет. Я в Афгане их тогда, зажатых безнадежно «духами», вытащил десантниками с разведбата. Мы поддерживаем связь, и он живет в Москве. Он, правда, был уволен по дискредитации звания офицера, ударил в зубы своего зажравшегося начальника. Я такие разборки не приветствую, но знаю, что врезал он этому гаду за дело.

— Владимир Иванович, сейчас главное — это оперативная связь, мобильный транспорт, прослушка, оружие и деньги, — сказал Марков, — у нас, я думаю, тоже будут помощники.

— Еще надо бы иметь связь, на крайний случай, со спецназом, СОБРом или ОМОНом, — добавил Ворсенко.

— Это я беру на себя, — подымая руку, сказал Шмелев.

— И я знаю такого человека, который, минуя начальство, может в трудную минуту, на свой риск, подскочить на помощь, — сказал Цветков, — но я тоже не очень себе представляю работу по задержанию бандитов без оружия.

— А пока, видимо, никак, надо собрать информацию без шума и пыли, — вставил свое Шмелев.

— Не сложно стрелять в воздух, а на поражение? — сказал Марков.

Артем продолжал все помечать в своем блокноте. Генерал курил и пил кофе.

Вдруг все сразу замолчали. Наступила тишина, и почему-то, каждый боялся ее нарушить, спугнуть, пока еще не тревожную, не гнетущую, тишину. А просто затянувшуюся паузу в их беседе. Видимо, каждый начал сознавать, что делают они сегодня что-то особенное, похожее на какой-то заговор или дело, не очень ординарное, где сотрудники МВД и боевые офицеры объединяются против беспредела и бандитизма. Если верить словам Шульца, то на их совести лежит не один труп. А дело прикрывают. Будет ли он когда-нибудь, справедливый суд? Вот если бы собрать родственников погибших владельцев машин и недвижимости, тех, кто хочет найти убийц и оказать помощь в этом, то, наверно бы, и места не хватило в квартире полковника Шмелева. Но это будет агрессивно-мстительный шалман, а не боевая организация. Молчание нарушил генерал Цветков:

— Товарищи! Мы не имеем права, да что там говорить о каких-то правах. Мы должны, верней, каждый из нас сделать выбор: или остаться в тени, или победить. Победить хоть чуть — чуть в этом «бардаке» и доказать всем, что такое офицеры, что есть боевое братство и что есть честь, и, я не побоюсь сказать, пусть это покажется банальным и пафосным, патриоты России. Правильно будет и справедливо выйти из этой схватки без потерь, — Цветков задумался на десять-пятнадцать секунд и продолжил: — По большому счету, я знаю, как надо навести порядок в Стране. Во-первых, беспощадно наказывать любого, кто попытается воровать. За попытку угнать машину — пятнадцать лет, за попытку незаконно завладеть недвижимостью — двадцать лет, с причинением телесных и моральных травм хозяину — двадцать пять, с убийством — давать пожизненное.

За малейшее воровство, простые бытовые кражи среди граждан — от пяти до пятнадцати. За взяточничество, с обеих сторон, должна быть одна статья, десять лет строгого режима, с конфискацией имущества. Господа! Уверяю вас, через год у нас в Стране наступит другая жизнь, Россию может спасти только жестокая борьба с воровством. Кроме того, все, кто в этом будут замешаны, пропускать через всяческую прессу и телевидение. Во-вторых, решить раз и навсегда качественный подбор руководства и охраны в тюрьмах, содержание в них заключенных. Увеличить немедленно зарплату младшему и обслуживающему персоналу. И я клянусь всеми богами, как только в России люди станут бояться воровать, а значит, и убивать, это будет другая Страна! Тогда это станет Великая Страна — главным гарантом сохранения всего человечества на планете. И поверите, когда-нибудь это случится, жаль только, многие миллионы людей до этого, с нынешней властью и нашими ужасно не современными законами, не доживут, а поумирают от убийств, ранений, нищеты и психологических травм, нанесенных им ворами. А вор, это тот человек, который хочет нажиться за счет другого. Я ненавижу ни песни о ворюгах, ни их судьбы, нет им никакого снисхождения. Простите меня за такой длинный монолог. Накипело. Все одно и то же в обществе нашем, сплошной бардак. Предлагаю завтра в семнадцать часов снова собраться здесь, пока в квартире Артема, и сегодня еще подъедет Егор. В квартире, кроме Артема и Егора, дней пять никого не будет. Артем, у тебя есть какие-то соображения по работе до этого времени?

— Да, Владимир Иванович, есть. Вам надо брать все руководство на себя, то есть за вами будет последнее слово, если, конечно, позволит время, на обдумывание и принятие решения. Завтра у нас у каждого будет мобильная связь по сотовым телефонам, это на сегодня для нас не дешево, но нас спонсирует мой друг по училищу, у которого сегодня серьезный ЧОП, Витя Малышев. У нас завтра будут десять сотовых телефонов. Это на сегодня самая крутая связь. Как пользоваться ими, я покажу тоже завтра. Ребятам с МУРа надо суметь собрать максимальную информацию по расследованию, дать завтра свои предложения по внедрению в сервис. Узнать, кто такой Давид, кто такой Князь, где их можно достать? Владимир Иванович, пригласите вашего ГРУшника к нам и особиста подключайте по прослушке, — закончил Артем.

— А я все-таки думаю, что мы можем собраться здесь все, только один раз, в полном, на сегодняшний момент, составе. Чует мое сердце, не отпустит нам времени на сборы и совещания ни Князь, ни Главк, ни те, кто стоит за разбоем и убийствами. Если мы еще не в их разработке, то это наше везение. Нам нужен обязательно «сканер» для определения наличия жучков и взрывчатки. Нам надо закодировать имена и разговоры, я слышал, в Афгане, на картах, делали сетку свою и по улитке и коду все считывали с карт. Мы с Гришей себе оружие достанем. А по остальным я пока не имею возможности. Никаких разговоров про встречи и дела по городской связи, все серьезное по автомату или сотовому, хотя сотовый тоже может прослушиваться. Также надо иметь нам конспиративные квартиры, браслеты и как можно больше резервного, в готовности, транспорта. Вот что я пока хотел сказать, — закончил Эдуард Марков, — и еще: не делитесь ни в коем случае о наших делах ни с одним из родственников, ни с женой, ни с другом.

— Хорошо. Давайте еще по одной на посошок и удачу, — сказал Цветков, — а завтра, как договорились, в 19.00 здесь же, у Артема.

 

Глава 20

Банда. На даче Князя.

Бывший прапорщик Петелин лежал на стареньком диване в деревенской избе, и второй день перебирал в памяти свою жизнь:

— Зачем он тогда напился и избил солдатика? В целом у него была нормальная жизнь: жена, ребенок, квартира, служба, товарищи по Чечне, и ходил он по земле, как ходят нормальные люди, не прячась от ментов, не скрываясь, вот уже которые сутки, в доме этого, все время поддатого старика. А впереди что их ждет с Уколом — одному Богу известно. Влип я по самые помидоры. В тюрьму я, точно, не пойду, а сразу застрелюсь, вот только успеть бы. Ждать также милостыню, от своих покровителей надежды никакой нет. Не уляжется заваруха с его квартирой, в которую теперь точно хода нет, — их пустят в расход. Надо бежать. А куда? Если менты вычислили его квартиру, то значит, его кто-то сдал. Кто сдал — непонятно. Но продолжить жить можно только изменив внешность и поменяв паспорт. Паспорт не проблема сварганить, бабки есть, а вот как рожу закамуфлировать — проблема. Сказать об этом Давиду? Сразу падет подозрение на отрыв, уберут махом. Этот же дед и порешит их ночью. У него за плечами две отсидки, последнюю мотал на два года больше. Этот дед с таким смаком рассказывал о своем убийстве сокамерника, что жутко было слушать, не то чтобы увидеть это. Правда, есть некоторая зацепка: убрать Укола и деда, поджечь дом так, чтобы два газовых баллона рванули, и уйти в бега. Нет, сейчас нельзя, холодно. Сколько раз им везло до этого полковника в электричке. Была удача! Даже тогда их менты прошляпили, когда он и Укол возвращались на хату, не подозревая, что Шульц завалил майора и сам уже от всего земного освободился.

Тогда, поздно вечером, Степан Петелин и Укол возвращались от Косого из Кучино, в военный городок дивизии Дзержинского. Петелина тогда сразу насторожило, что в двух местах на Салтыковку они увидели гаишников, раньше их там никогда не бывало. «Кого-то ищут», — подумал Петелин, а вслух сказал:

— Слышь Укол, нам надо оглядеться, чую неладное что-то на дороге, творится не то.

— Согласен! Береженого Аллах бережет. Давай влево по улочкам, а там, через дворы, без машины, прошвырнемся. Я тут пехом как-то шарахался к одной телке, — сказал Укол, и они свернули влево с асфальта.

Дома за три до выезда на дорогу, ведущую вдоль городка, оставили машину, которую они забрали взамен своей у Косого. Написав доверенность на Сафара Умарова, затарили ее продуктами и водярой, а машину Степана оставили в гараже у Косого. Они осторожно, под прикрытием темноты и плохого освещения улиц городка, углубились к дому, где была квартира Петелина и где, наверно, в бешенстве их ожидал Шульц.

Укол вдруг резко дернул Петелина за рукав куртки.

— Вон, секи: у подъезда кто-то стоит, — прошептал он, — давай постоим.

Они сразу прижались к дому, из которого опера наблюдали в бинокль за окнами квартиры прапора до ее штурма.

У соседнего подъезда стояли, видимо, по разговорам, трое куривших и пьяных мужиков.

— А я говорю, что его повязали, — говорил один из них, — сам видел, как его в «Волгу» запихнули.

— Да ты тогда в жопу был балдой, — сказал второй.

— Какой хрен в жопу, спроси братана моего, он как раз там, рядом, проходил и тоже видел, как забирали в машину стрелка. Когда «скорая» и ментура подскочили, то он быстро оттуда метнулся, чтоб ОМОН, до кучи, его не загреб. А эти два мужика из «скорой», упаковали жмура в черный пакет, значит, не жилец. Да ну их, эти разборки, пойдем ко мне, еще пропустим по одной и по домам. Мужики вошли в подъезд.

Из услышанного Петелин понял, что где-то здесь рядом произошло убийство, а что, если вышли на его квартиру, и тем стрелком мог быть Шульц? Тогда в доме засада, менты наверняка будут ждать хозяина квартиры. Потом из квартиры на первом этаже, в которую, видимо, быстро ввалились эти же два мужика, через открытую форточку Петелин и Укол услышали:

— Да это тот, который по веревке спускался, с пятого этажа. Стрелял он, я же говорю, братан мой его видел.

Петелина охватил страх. Он представил себя в руках ОМОНа. Значит, прав был Шульц, что держал свое снаряжение и веревку всегда на кухне в нижнем шкафу кухонного гарнитура. Выходит, его схватили. Петелин слышал бешеный стук своего сердца. Укол тоже сообразил, что поймали Шульца, и в квартиру хода нет. Он прошептал своему напарнику:

— Срочно уходим. Тут засада, век свободы не видать.

Они метнулись к забору за девятиэтажным домом и, не сговариваясь, перемахнули через него. Оказавшись на дороге, проходившей вдоль Главного клинического госпиталя Внутренних войск МВД, спокойно прошли мимо КПП. В теплой комнатке дремал дежурный, а дневальный, стоявший на крыльце, продолжал затягиваться своей сигаретой и не обращал внимания на быстро идущих мужчин. Бандиты вышли на дорогу, ведущую в сторону Балашихи. Каждый их шаг был риском и разоблачением, но их никто так и не остановил. Решили пробираться к трассе «Москва-Горький», через лесопарковую зону. Петелин дорогу знал хорошо, и в темноте они уверено шли к доносившемуся шуму машин с шоссе. Только снег заставлял их сбиваться и препятствовал быстрой ходьбе. И все-таки они добрались до трассы, и вышли почти к кафе «Дуся». Удача в тот вечер была полностью на их стороне!

Укол остался на вассаре, а Петелин вошел в кафе.

Минут через двадцать за ними прислал машину Давид, а за их машиной отправил своего человечка, который забрал у Укола документы на нее и доверенность.

Беглецов вывезли в какую-то деревушку под Ногинском и поселили у одинокого старика Ефима, в частном домике на краю этой деревушки. У Ефима их ждал Давид, который при проведении инструктажа сказал:

— Никуда, кроме туалета, не выходить, и то желательно ночью. Выходить из дома по запасному выходу с тыльной стороны от дороги. Продукты будут привозить во вторник, четверг и воскресенье с трех до четырех утра. Ставни закрыты, и никаких отлучек и выпивок. Предварительное заточение может продлиться до двух недель, а там вас перевезут в более надежное и цивильное место.

Давид также поведал о гибели Шульца. На вопрос Петелина: «А где Светофор?» — сказал:

— Светофор погиб при угоне тачки, отказали тормоза. Он ушел в обрыв, где обгорел до неузнаваемости.

После таких рассказов Степана Петелина просто «заколбасило», а Сафар, который мог безжалостно ставить смертельные уколы своим жертвам, тряс головой и хмыкал.

Давид тогда, глядя на их реакцию, произнес:

— Вам круто повезло, что вы уехали менять машину, удача также помогла вам не влететь к ментам в городке. Как дальше будете работать? Мы решим! В обиду вас не дадим.

Князь.

Недалеко от коттеджного городка, в Новоглаголево, у небольшого озера, окруженного огромными ровными соснами и березовой рощей, стоял за высоким зеленым забором трехэтажный кирпичный коттедж. За сто метров от ворот по асфальтированной дороге расположился пост со шлагбаумом, рядом небольшой домик из красного кирпича, напичканный аппаратурой слежения. От КПП и шлагбаума, по периметру зеленого забора, от 50 до 100 метров, тянулась металлическая сетка, высотой до трех метров. Пройти незамеченным сквозь нее было практически невозможно, так как стояли невидимые датчики видеонаблюдения.

На первом этаже дома в большой гостиной за большим столом сидели два человека.

— Ты, Давид, сильно провинился. Я еще тогда тебя предупреждал о плохой работе твоей второй четверки восточного направления, но ты заверил меня в профессионализме своих бойцов. Лучше бы ты заверил меня в онанизме, чем в приставании к девицам в электричках. Твои люди заварили такую кашу, что мне приходиться сейчас многое приостанавливать. А нам, дорогой Давид, очень нужны бабки. И еще, я узнаю совсем недавно, что ты много «мокроты» развел. Это что за работа такая? Скажи мне? Я тебе мало плачу? Что, нет методов более гуманных, чем убийства?

— Нет, Алексей Александрович, я не в претензии к Вам. Я, видимо, плохо разобрался в Шульце. Он подбирал эту четверку. — Оправдывался Давид.

— Ты, Давид, жесток даже к своим людям. Зачем ты убил Светофора? Ты зачем беспредельничиешь?

— Тут я лично виноват, шеф.

— Давид, ты срываешь мне работу, чтобы «повязать» с машинами, нам осталось совсем мало заказов. Недвижимость без колес никуда не убежит. Мы всегда там свое возьмем, а вот с колесами надо приостанавливать или менять тактику. Не исключено, что кое-кого придется убирать. Нам не нужен лишний геморрой. Но ты не спеши, и без моей команды ни гу-гу. Сколько на сегодня в сервисе машин в работе и сколько в готовности для передачи?

— Два мерса и один лексус уже готовы, а пять в работе.

— А сколько жмуриков получилось с восьми машин?

— Пять.

— Вы, козлы, совсем обурели, мокрушники вы долбанные. Сегодня не 92-й и не 94-й год. Сегодня надо работать культурно, без мокроты. Конечно, не считая конкурентов, стукачей, перебежчиков, но это совсем другое. Это правила нашего бизнеса, это жизнь, это необходимость. Простых граждан, зачем в расход? А?

— Но они ведь имеют глаза, уши, а порой и сильное сопротивление оказывают, — возмутился Давид.

— Ищите таких, чтобы не оказывали. Вон по телику, какие крутые певички, да на крутых тачках раскатывают! А жены рублевские, без охраны, по бутикам шастают.

Два пальчика в карман или еще куда — и ключик с брелком в руке и спокойненько сели в машинку и покатили. До того все высмотрели, выверили, документики и номерочки приготовили и культурненько, без шума и пыли, в отстойничек, а потом в сервис — и никакой мокроты. Не те теперь времена, Давид. Ну, сколько можно говорить?

— Будем продумывать. Надо менять команды, а с кадрами напряг, с зоны идут с «хвостами». Народ идет жестокий, жизнь у людей не сахар.

— Качай с зоны щипачей для ключей и брелков. Уразумел?

— Да! Есть вопрос, а как быть со знаменитостями?

— Какими?

— Например, с артистами, журналистами, врачами, композиторами, ну короче, которых знают все.

— А они что, святые? Они тоже люди и воруют у простого люда денежки, по-своему. Не комплексуй на них, Давид, купят они себе другие тачки, а за эти машины еще и бабки по страховке получат. Мы их не сильно обидим материально, а вот моральную сторону они подправят с помощью психологов, врачей, тех же бабок, которые наворовали. Ты посмотри, что творится, какие домищи грохают, а откуда деньги? Нефть и газ качают, золото вывозят, лес беспощадно рубят, рыбу всю на экспорт, а посмотришь на этого воротилу поближе — взяточник или вор. Так что, Давид, не комплексуй и не стесняйся. Только без убийств, особенно знаменитостей. От них такая вонища идет на МВД, ФСБ, что эти готовы все сделать, лишь бы отыскать виновников. Вся ментура и прокуратура сейчас только и работает на заказ министров, да депутатов, а до простого люда руки не доходят. Народ от них бежит, платят гроши, законы у нас добрые, защиты прав человека никаких, ветеранам Великой Отечественной войны — и то не всем квартиры еще дали, а то, что им льготы дают, так это смех среди немчуры, которую они крошили до Берлина, те живут себе в Германии припеваючи. Президент ударил бы кулаком по столу перед мэрами да губернаторами и сказал: — «Неделя, гады, сроку, и доложить, что все ветераны ВОВ обеспечены жильем, кто не выполнит, — на хрен, с должности сниму, найдутся другие». А то, только и болтать по телеку могут, как тяжело из перестройки и демократии выбраться в люди. Ты думаешь, мы с тобой от хорошей жизни по лезвию бритвы ходим?

— Но все равно, как можно угнать тачку у Розенбаума или Газманова?

— А вы у них и не берите. Ко всему надо подходить творчески, фильтровать надо. Надо башкой-то петрить. Найди себе человека с аналитическим умом, я бабки выделю.

— Да, шеф, это здорово и правильно, об этом я не подумал.

— Думай! Ты, Давид, допивай свой коньяк и дуй в «Сузуки», к Вагану, он получил все указания, сколько надо, чего и как. Сам быстрей въезжай в обстановку, а то у нас через твою группу пошла такая «канитель», что я теперь только с ней долблюсь, а не с «телками». Отдыха никакого не стало. Афганцы, эти контуженные, не успокаиваются никак. За подрезанного полковника мы двоих потеряли. Шульц принес новый «подарок», майора замочил, да еще и с ГШ генерала подсоединил, теперь и он у нас в разработке. Как только его из ГШ выпрут, а его уже почти выперли, у нас там свои люди имеются, надо будет его жестко брать на особый контроль. Он же гад не остановится. Будем его убирать. С ментами попроще, сверху надавят, и они плывут, как говно, по речке, за погоны держатся. А эти долбаные вояки никого не празднуют и на бабки не поведутся, у них, видите ли, боевое братство и честь. Не могут эти «Сапоги», своими куринными мозгами, понять, что их используют, как презерватив. А потом выбросят на гражданку с нищенской пенсией, и пойдут они к нам на работу наниматься. Я твоему покойному батюшке обещал тебя не бросить. Я теперь твой крестный отец, но ты, Давид, имей в виду, я ошибок дважды не прощаю. И научись, в конце-то концов, свой сотовый вовремя заряжать, а то у тебя часто стала разряжаться батарейка, особенно по ночам. Помни, пока не скажу, никаких постоянных телок и любви никакой, кроме одноразового сексу. Ха… ха… ха! — Князь рассмеялся и пошел провожать до двери Давида.

Давид вышел из коттеджа и, когда подходил к своей машине, видел, как во двор въехала черная БМВ. Открылась водительская дверца, и из машины вышел не знакомый ранее Давиду человек. Он был одет во все черное и в черных очках. По его походке можно было понять, что этот человек знает себе цену. Шаг у него твердый, уверенный.

— Может быть, это и есть один из тех, кто работает в ГШ или в прокуратуре.

Давид не стал строить свои догадки, но номер машины запомнил на всякий случай, по дороге он притормозил у опушки леса и записал в свой рабочий блокнот марку и номер машины в разделе «К». Потом он включил свою магнитолу, поставил кассету, включил передачу и начал продолжать движение, наслаждаясь пением своей любимой певицы, Любы Успенской. Давид в целом был доволен встречей с Боссом и ехал в хорошем расположении духа к Вагану, на Щелковское щоссе.

Мужчину в черном охранники не проверяли. Он той же твердой походкой вошел в дом и, не снимая обувь, как это сделал до него Давид, вошел в огромную гостиную, где ему навстречу подымался из-за стола Князь.

— Здравствуй, дорогой Валерий Иванович! Как добрался? — спросил хозяин дома.

Он протянул свою пухлую руку для рукопожатия и после чего указал гостю на стул, рядом со своим.

— Здравия желаю, Алексей Александрович! — сказал Тяжнин, снимая свои очки и опускаясь на указанный стул. Он глянул на лысеющего Голицына и поднес палец сначала к губам, а потом к уху. Тем самым спрашивая, нет ли в зале прослушки и видео?

— Обижаешь, Валера… Я тебя знаю еще с майора и не позволю тебя обижать никому. Все чисто! Для нас с тобой, дорогой все должно быть чисто, — сказал Князь и стал разливать в бокалы дорогой коньяк.

— Александрович, а к чему такая спешка встречи? Мне пришлось идти к Воронову и отпрашиваться. Он еле-еле отпустил. Я ведь сейчас за начальника остался.

— Хорошо, Валера, тренируйся на генеральской должности, полезно. А где сейчас твой начальник? — спросил Князь.

— В госпитале на списание. Да я же вам говорил.

— Валера, то, что ты говорил мне когда-то, надо насрать и размазать. Ты мне тут с подробностями поясни ситуацию про этого афганца с генеральской звездой и поподробнее.

Тяжнин молча, достал из бокового внутреннего кармана пиджака диск к компьютеру и передал его Голицину. Князь открыл коробочку с диском, достал его аккуратно и пошел с ним к стеклянному столику у роскошного кожаного дивана. На столике стоял переносной портативный компьютер. Князь открыл содержимое файла и стал внимательно изучать написанное и просматривать имеющиеся там фотографии. На диске было все, что хранится в секретном личном деле на генерала Цветкова. И даже более того, в конце на целую страницу были расписаны интимные и слабые стороны Владимира Ивановича, просмотрев все, Князь удовлетворенно покачал головой, сжав свои полные губы и вернувшись на свое место, сказал:

— Молодец, Валера! Оперативно! Думаешь, будет Цветков и дальше ворошить, мешать нашей работе?

— По его характеру, должен. Я, конечно, сделал многое, чтобы убрать генерала на ближайшие две недели в госпиталь. Полностью списать сразу не получится, он в авторитете не только у Воронова. Вам главное — это надо закрыть уголовное дело, со стороны ментов и прокуратуры, по полковнику Зеленину.

— Ну, в первую очередь, ты прочистил себе дорожку к одной, но большой звезде, а во-вторых, я позвал тебя спешно, желая поощрить без переводов по счету некоторой суммой на мелкие расходы, — Князь достал из выдвижного шкафчика конверт, — тут пятнадцать кусков зеленью.

Тяжнин, внимательно взглянул на конверт и сказал:

— Алексей Александрович, Вы всегда умеете быть благодарным, а главное правильно оцениваете работу.

— Спасибо, Валера! Скупой платит дважды. И не подумай, это не аванс, это за твой труд и преданность нашей дружбе, — Князь положил руку на плечо Тяжнина и добавил: — Ты, конечно, не в силах вести наблюдение за генералом, это сделают мои люди. Да, а почему его дочь живет во Владимире, не замужем, учится не в престижном заведении, имея такого влиятельного папу?

— Во Владимире живет ее жених, сын того полковника, полковник сейчас в госпитале после ранения, он ехал в электричке на встречу со своим сыном, который возвращался из плена, а в электричке его и того. Полковник Зеленин — лучший друг Цветкова, поэтому генерал и начал активно помогать МУРу.

— Молодец генерал! Друзей нельзя бросать в беде. Ты, Валера, тоже молодец и много помог, чтобы быстрей закончить эту войну в Чечне. За это мы с тобой неплохо заработали. Да, кстати, ты домик-то свой достроил, у пруда?

— Достраиваю.

— Долго, Валера строишь. Не жмись, не выгадывай. Все бери от жизни как можно быстрей и жестко. Времена меняются.

— Да не в этом дело. Сами понимаете, служба. Нельзя, чтобы наши знали о моем строительстве дома, а то от зависти начнут копать. Тогда и вы не сможете мне ничем помочь, — раздраженно сказал Тяжнин и глянул на часы, давая понять, что пора бы и расходиться.

— Молодец, что обо мне думаешь, Валерочка. Я ведь тебя последнее время не сильно беспокою, но сегодня появилось новое задание по твоей профессиональной части, — с особой концентрацией на слове «профессиональной», пристально смотря в глаза Тяжнину, сказал Князь.

— Что, опять Чечня?

— Не волнуйся, скоро там наведут порядок. К осени Чечня станет свободной республикой. Не по зубам она ни федералам, ни России. И давай не будем вдаваться в политику.

— Но вы же в прошлый раз обещали не трогать меня по Чечне? Я ведь тогда чуть-чуть не погорел. «Чичи» сами меня подставили, и не убери мы тогда, в Моздоке, пленного, то чем бы все закончилось? Вы не знаете, но тут бы я сейчас точно не сидел, — уже не сдерживая своего раздражения, говорил Тяжнин.

— Мелочи, Валера! Не кипятись. Ты тогда сработал на двести тысяч зеленью, это оправдывает твой риск. Сейчас предложение поступило крайне неожиданно.

— Хорошо, что за дела?

— Надо спланировать операцию под Гудермесом. Активные шевеления «духов» для федералов и их разведки уже, с сегодняшнего дня, ведутся. План окружения выявленных групп и их уничтожение представишь своему руководству лично ты Валерий Иванович.

— Хм… но это ведь верная подстава?

— Я догадываюсь, не дурак. Но другого выхода у нас с тобой уже нет. Поручи разработку полковнику Берестову, утверди у Воронова. Ты сегодня исполняющий обязанности, и с тебя спрос не велик, а Воронов пусть расхлебывается потом за все. Тебе при выполнении операции придется лететь в Чечню. Надо показать твое рвение и беспокойство. Война спишет все, а тебе спишут на твой счет полмиллиона «зеленых», а пока, — он достал еще один конверт из выдвижного шкафчика стола, — это тебе двести тысяч на подготовительные расходы. Просьба заказчика — побольше задействовать спецназа, разведки, вертушек и всего-всего специального, чтоб хорошо их молотнули и долбанули «духи».

— Да, не просто. И сколько у меня времени до начала операции?

— Три дня.

— Вы что, обалдели? Какие три дня? Неделя, минимум! — Срываясь, почти, на крик, негодовал Тяжнин.

— А я говорю, три дня — и баста! Меня самого в такие рамки эта «чернота» поставила, да с такими еще намеками, что при моей-то влиятельности жутко становится.

— Влипли мы с вами с Чечней по самые уши, — сказал Тяжнин и потянулся за рюмкой с коньяком.

— Валера, родной мой! Назад хода нет, нам с ними воевать нельзя. Я давно пожалел, что с ними связался. Как меня втянули — это уже прошлая история. У меня есть кое-какие планы на наших чеченских «спонцеров». После выполнения операции мы их накроем здесь сами и этим обрубим все прошлые связи, а для тех, кто там, в Чечне, подставим им наших московских конкурентов. Бабки, Валера, сделают свое дело! Да в эту, последнюю, фазу освобождения от их влияния, тебя не привлеку вообще. Твое дело — план и начало операции со стороны группировки в Чечне.

— Мои гарантии? В ходе этого разгрома я могу попасть под раздачу «духов».

— А ты не попадай. Все продумай. Возьми с собой главного разработчика Берестова, ты ведь его хорошо знаешь? Знаешь!.. Думай сегодня. Думай ночь. С утра пойдет отсчет трем суткам.

Князь снова выдвинул свой ящичек и достал из него конверт.

— Тут, Валера, за тебя уже подумали. Там и за разведку подумали и предложения правильные, и бой, и отход, все по времени и даже форс-мажорные варианты есть. Видишь, как я тебе стараюсь помочь! Изучи сегодня за ночь на память и к утру все уничтожь. Обязательно уничтожь, чтобы тебе потом хуже не было. О'кей? Да, еще, как там твоя Рая поживает, так и не может тебе наследника родить? — не дожидаясь ответа Тяжнина, спросил Князь, меняя тему разговора.

— Дом дострою, тогда, — ответил Тяжнин, запихивая конверт в левый карман своего пиджака.

Тяжнин возвращался от Князя расстроенным и обреченным. Его интуиция подсказывала ему только отрицательные мотивы по плану, а вот положительные полмиллиона долларов заставляли его напряженно думать.

Не доезжая до своей проходной, чтобы не светиться, он оставил БМВ в переулке, а сам пошел к штабу.

Переодевшись в военную форму, Валерий Иванович сразу направился к Воронову доложить о прибытии и получить указания на дальнейшую работу. Из кабинета он вышел окрыленный, Воронов сообщил ему о скоплении боевиков у Гудермеса и приказал срочно разработать план по уничтожению этой группировки. Всю дорогу от Князя он только и думал, как преподнести шефу обстановку и убедить его в необходимости разработки плана на уничтожение бандформирования, а тут такая удача.

Вернувшись в кабинет, Тяжнин сразу вызвал к себе полковника Берестова.

 

Глава 21

Зеленин. Сон.

Фомич. Автосервис.

После ухода друзей, Зеленин уснул и привиделся ему сон, где увидел он Анну и ее сестру Галину с Сахалина. Сон был ясный и красочный.

Ярко светило зимнее солнце. Тымовская горка, где они еще пацанами крутили слалом на простых беговых лыжах, катили на одних санках по несколько человек, опрокидывались, разбивая порой носы, а кто-то и ребра ломал или просто отделывались ушибами, серебрилась под лучами яркого солнца.

Анна Зеленина стояла с сестрой Галиной на сопке на лыжах и звала Виктора быстрей подняться к ним для совместного спуска.

— Витя..! — Кричала она, — Иди к нам, мы тебя заждались. Скорей же, а то не успеешь. Смотри на лес, какая туча надвигается. Будет буран. Надо успеть спуститься.

Виктор, тяжело дыша, елочкой, подымался по склону и не чувствовал никакого приближения бурана. Поднявшись на вершину, он вдруг почувствовал какой-то дикий холод, пронизавший его насквозь. Анна обняла его и поцеловала в губы. Ее губы были настолько холодными, что будто бы к его губам прикоснулись два ледяных кусочка. Анна же была веселая, улыбающаяся, розовощекая, и глаза у нее были, как небо, синие-синие. Анна сняла свои варежки и, положив такие же холодные ладони, как губы, в ладони Виктора сказала:

— Галя с нами не поедет, она полетит сразу домой.

— Как полетит? — сказал Виктор, глянув на улыбающуюся Галину.

— Полетит! Она умеет! — сказала Анна.

И тут Виктор увидел, как Галина — сестра Анны — отрывается вместе с лыжами и летит вниз, как летают спортсмены-трамплинисты. Анна тихонько подтолкнула Виктора к спуску: — Вперед, Витя, не бойся, догоняй! — сама стремительно понеслась с горки вниз. Виктор оттолкнулся своими палками и устремился за ней.

Жуткий холод снова обдал все его тело, он не чувствовал ни ног, ни рук, он не ехал, он летел следом за Анной. Вот они уже над ровной площадкой перед горой, но по-прежнему продолжают лететь к речке Тымь. Анна вдруг начинает кувыркаться прямо над рекой и исчезает в образовавшейся на реке черной полынье. Виктор притормаживает прямо у края полыньи, этой черной дыры, над которой подымается пар, превращаясь в легкий туман, и Виктор, надрывно начинает звать Анну: «Аня..! Где ты, отзовись?» — вдруг рядом с ним оказывается Галина, но он видит только ее лыжный костюм, который сидит не на Галине, а на Елене Колбиной, и она говорит ему:

— Не зови ее, Виктор, она утонула, но там хорошо, там небо, солнце, там тепло, там цветы, там очень тепло. Она бросает букет цветов, точь-в-точь такой, какой она приносила ему в палату. А вода медленно начинает по цветочку затягивать ярко-красные розы вглубь, не оставляя на поверхности никаких кругов.

— Это мои цветы! — громко кричит Виктор.

— Это мои цветы отдается эхом над рекой. Виктор поворачивается, пытаясь что-то сказать Елене, но вместо нее он видит, как с сопки, с которой только что они спускались на лыжах, стремительно спускается огромный снежный вал. Вал сбивает Виктора с места и, подхватив его на свой гребень, несет над верхушками деревьев, ломая все на своем пути. И снова бешеный холод пронзает Зеленина насквозь.

— Это мои цветы! — опять кричит он и просыпается, не сразу разглядев стоящую у его кровати медицинскую сестру Тамару со шприцем в руке.

— Ваши, ваши цветы Виктор Степанович. Посмотрите, в какую красивую вазу я их поставила.

— Какие цветы? Где я? И почему так холодно?

— Это от капельницы. Я принесу еще одно одеяло, — сказала Тамара.

— Спасибо, я что-то говорил во сне?

— Да так, ерунда. Наверно, сон страшный приснился? Сейчас сделаем укольчик успокаивающий, и вам станет полегче, а капельницу снимем. Скоро согреетесь под двумя одеялами.

Зеленин закрыл глаза и стал вспоминать свой сон.

После обеда, около шестнадцати часов, в палату вошли сын Егор, дочка и зять. Виктор очень обрадовался их приходу, но задержались они у него недолго. Оставили гостинцы, сказали, что у них все хорошо, пообещали через два дня вернуться и побольше побыть у него.

Их быстрый уход спланировала Тамара, объяснив им перед заходом в палату, что у них не более десяти минут: «Виктор Степанович еще очень слаб, вы сегодня у него уже третьи, и он явно устает от чрезмерного общения и эмоций».

Их быстрый уход не очень расстроил Виктора, а особенно его подбодрил Егор, который останется в Москве и будет пока жить у дяди Артема, и у него будет возможность почаще наведываться к отцу. Егор хочет поездить по Москве, мало ли что, потом, понадобиться привезти, а у них будет свой для этого транспорт и свой водитель.

— Тамара! Вы можете извиниться от меня перед своей подругой? Я, кажется, ей нагрубил? — тихо сказал Зеленин.

— Да что вы, Виктор Степанович, она и не обиделась, — ответила недоуменно Тамара.

— Нет, нет, я чувствую, что тогда она ушла не на работу. Просто у нас не получился разговор.

— Вы знаете, Лена очень хороший человек, мы ведь дружим уже давно. Правда, с мужчинами она не очень любит общаться.

— А что так?

— Во-первых, работает она в женском коллективе, а во-вторых, семейная жизнь у нее как-то не сложилась. Муж всегда был в разъездах и нашел себе другую женщину. А та ему сына родила.

— Конечно, такая обида сразу не прощается, — сказал понимающе Зеленин.

— Нет, она по этому поводу не очень-то расстраивается. Больше, ей стал противен человек, который столько лет имел ребенка, любил другую женщину и продолжал жить на два фронта. Почему не смог найти в себе силы воли и признаться? Лена его не держала и не билась в истерике, а сразу сказала, чтобы он уезжал в Новосибирск. Сжажите, вот вы бы так смогли обманывать годами? Жить с нелюбимым человеком?

— Я точно с нелюбимой женщиной жить бы не смог.

— Я это почувствовала еще в Афгане, в госпитале. Я тогда сильно была в Вас влюблена. А когда поняла, что Вы из-за любви к своей жене не сможете мне ответить взаимностью, то еще больше вас зауважала. Я видела, что мало кто, так предан своим женам.

— Это была, Тамара, большая любовь! Любовь с детства. Хоть и говорят, что ранние браки недолгие, мол, все равно разваливаются.

— Зачастую это так. Особенно у военных. Жены мотаются с ними по гарнизонам, воспитывают детей, а они потом, как стукнет пятьдесят, начинают баламутить. Хорошо, если любовь взаимная, а то на молодуху западет и забудет, что звезды его на погонах и должности жена помогала получать своим трудом у плиты, создавала уют, ласку, тепло, а свое здоровье по гарнизонам и дырам губила. А каково ждать, когда муж на войне?

— Ты, Тамара, впрямь как строгий аналитик и судья. Твой-то Коля не смотрит налево?

— Нет, Коля повода не дает! Он очень дорожит семьей, на наших мальчиков богу молится. И на хоккей их водил, и в секцию по дзюдо со своей ногой с ними мотается.

— К пацанам понятно, а к тебе как?

— Вам спасибо! Я другого мужа и не желала бы иметь. Ну, конечно, кроме одного, — Тамара рассмеялась и добавила: — но то была молодость, а сегодня реальная семейная жизнь. Я вначале Колю пожалела, потом уважать стала, а потом и полюбила. Вот так!

— Вы молодцы! Николай приедет, то пусть подскочит. Я после твоего рассказа еще больше его хочу увидеть.

— А почему вы не хотите снова увидеть Елену? — опять за свое, неотступно, принялась Тамара.

— А я разве сказал, что не хочу ее видеть?

— Вы не злитесь, Виктор Степанович, что подумала, то и ляпнула. Это я во всем виновата, увидела вашу жену на фотографии и заколбасило меня на Лену. Я ведь вас вовсе не сватаю, думала, увидите знакомое лицо, и на душе будет теплее и… Да, ну меня в пим дырявый! Дура я. Если честно сказать, то после визита ее в Вашу палату Ленка мне ни разу не позвонила. Я ей сама звонила, а она не очень была со мной разговорчива. Замкнулась. На нее не похоже.

— Значит, я не ошибся. Обидел все-таки ее. А знаете, Тамара, пригласите ее еще раз, и я обещаю, что буду настоящим джентльменом и никогда не обижу человека, похожего на Аннушку, это ведь неспроста такое сходство, наверняка где-то переплетаются их родственные корни.

— Я не уверена, что она сама захочет снова прийти, а вот через два дня, на мое дежурство, я ее уговорю, обещаю. И можно я ей скажу, что вы ее видеть желаете?

— Скажи, Тамара! Скажи. Пусть обязательно придет. И еще вот что я надумал, давай мы ей подарок сделаем, ну то есть от меня. Ты купи ей духи, которые она любит, типа французских, а деньги возьми у меня в тумбочке. Дети немного спонсировали. Принесешь духи сюда, потом, как она придет, возьмешь их из тумбочки и вручишь от меня.

— Отличная идея, и я знаю, что она любит, а подарку, конечно, будет очень рада. Вы просто молодец, Виктор Степанович!

Тамара взяла со столика свою чашечку со шприцами и ушла по работе в другие палаты.

Зеленин прикрыл глаза, и снова этот сон стал мелькать своими, нереальными картинами. Первой, кого он увидел, это была Елена Колбина, и она говорила: «Не зови её, Виктор, там солнце, небо, там цветы, там тепло, там очень тепло!»

— Будто бы здесь на земле ей было плохо. Что за чушь? — размышлял Зеленин, — конечно, если взять время, когда она медленно умирала, то там, где Анна сейчас, наверно, лучше. Анна, его Аннушка может быть только в Раю! Говорят, что человек не умирает, он уходит из своего тела, которое уже ничего не стоит, а вот душа, невидимая душа, улетает в какой-то потусторонний мир, а потом перевоплощается в тело другого человека. Но он, Виктор Зеленин, еще никогда не слышал, кроме того, как читал в фантастических романах, что кто-то из оставшихся жить после смерти близкого человека вдруг взял да встретил, пусть не тело, а хотя бы душу умершего. Подошла бы душа и сказала: «Здравствуй, милый, я вернулась, я сейчас живу в теле вон той маленькой девочки». Не было такого ни разу. Значит, как ни горюй, а не суждено нам больше встретиться на этой земле. А еще говорят, есть судьба. Судьба, мол, это, что бы ты ни делал, а она уже уготовила тебе и время жизни, и время смерти. Странная философия, значит, старайся, не старайся, а все один конец? Раньше, до смерти Анны, Виктор, бывало, задумывался над тем, что его ждет впереди, хотелось узнать, сколько еще осталось. Не хотелось понимать, что умрет он, а другие будут по-прежнему любоваться природой, любить, творить, смеяться, восхищаться и просто жить. Становилось порой не только жалко ушедших, но и самого себя. А после ухода Анны ему стало глубоко все равно, что будет дальше и когда он покинет этот мир. Потом, когда пропал Егор, он понял, что нужен он тут еще на земле, где есть у него дети, друзья и Сахалин. Тогда полковник, без страха, поехал на войну выручать сына. Поехал, не зная, не ощущая опасности, что мог бы никогда больше не вернуться из того боя. А его сын и дочь остались бы тогда не только без матери, но и без отца.

Страшно стало Зеленину, но такие мысли назойливо крутились в его голове с новой силой:

— Вот, наверно, и не случайно появилась в его жизни женщина, похожая на его Анну. Не случайно в госпитале оказалась медсестрой знакомая ему раньше Тамара. Случайностей не бывает, все в природе закономерно, и если это судьба, так принимай ее гордо. И почему я должен отталкивать от себя Елену? Люди в идеале должны находить друг друга по понятиям, по интересам, по пристрастиям, по постоянному желанию всегда видеть любимого человека. Живут порой люди по многу лет вместе, и кажется, что так и надо жить: ругаться по пустякам, ревновать, обижаться, прощать, мириться и постоянно что-то выяснять. Посмотришь порой — на вид обыкновенная семья, есть квартира, хорошие растут дети, нормальная работа, денег хватает на безбедное существование, и так бы до старости, а оно вдруг и не выдерживает этого напряга. Встречается кому-то из супругов родственная душа, и все предстает в другом цвете. С этой душой просто решаются проблемы, тихо, без споров и ругани, нет ревности, полное доверие. Задумывается тогда человек, а как же он жил в той своей семье? Почему не решал так же просто житейские проблемы и вопросы? В начале от новой жизни, не смотря на болезненный разрыв с прошлым, голова чистая, мысли ясные, настроение на самой высокой ноте и поначалу только радость за правильно принятое решение. Но испытания только подкрадываются к нему, а потом начинается новый виток в его жизни, и порой за это спокойствие человек теряет все. Все — это когда теряешь самого себя. Не могут простить измены дети, часто с претензиями дети с другой стороны, да много чего находится другого, что тоже надо решать и решать по новому витку жизни. И чем дальше, тем сильнее накладывает на эти две родственные души, отпечаток прошлой жизни, в которой живут дети, внуки, друзья и тот человек, которого ты бросил для блага своей нормальной жизни. И очень часто жалеет человек, что сломал своими руками то, что строил с таким трудом. Проходит эйфория свободы, родились новые проблемы, и начинает метаться какая-то из этих родственных душ, кляня себя за слабость. Пусть не было души, но было родство, родство по крови, да и хорошего-то было немало. Потеряешь, вот тогда и оценишь. А назад прежней жизни уже и не будет. Либо снова таранить сначала, либо в монахи. Правда, не надо жалеть никогда тому человеку, который имел в прошлой семье унижения или какие-то физические оскорбления. Вот и думай человек, как жить? А я потерял самое дорогое, самое любимое: и родственную душу, и тело, и друга, и покой. Мечется моя душа, как странник в пустыне, и нет никакого для нее пристанища.

Зеленин открыл глаза и посмотрел на розы, которые так и стояли гордые, красивые и манящие своим нежным розовым запахом.

— Если цветы долго не вянут, значит, дарили их с душой и любовью! — сказал вслух Виктор, вспомнив, что так говорила об этом Анна.

Фомич.

За первые сутки работы у Артема Шмелева сосредоточилась уже немалая информация. С минуты на минуту должен подъехать Егор, еще через полчаса прибудет старый товарищ Цветкова Алексей Зоб, служивший когда-то в Главном разведывательном управлении (ГРУ), а ныне хозяин небольшого продуктового магазина и кафе. Он там, правда, занимается больше по обеспечению своих заведений продуктами и прочими хозяйственными делами, а вот по торговой части командует «парадом» его нежнейшая супруга Екатерина Васильевна Пономарева, не захотевшая сменить свою фамилию на фамилию мужа Зоб. Оно, конечно, и правильно может быть, для мужика это готовая кличка. Те, кто не знали точной фамилии Алексея Фомича, то считали, что Зоб — это его «кликуха».

Подполковник запаса Зоб был человеком неординарным. На первый взгляд, он производил впечатление раздолбая, пофигиста, анекдотчика, любил шумные компании, хорошо играл на гитаре, пел свои песни и всегда был на виду, как человек не унывающий, легкий и доступный. Казалось, живет человек и ничего не берет дурного в голову, все у него хорошо. Тот, кто встречался с Зобом впервые и не знал, где он работает, то никогда бы не подумал, что этого человека дважды представляли к Герою Советского Союза и что его представления так и не доходили до Министра обороны, а тем более дальше. Боевого офицера, прошедшего не одну горячую точку в целом наградами не обижали, но «героя» так и не дали. Об этом знали немногие, а сам Зоб никогда не сетовал и обид никаких не высказывал. Какие и где он выполнял задания, знал только ограниченный круг людей. А если кто пытался узнать подробности у него самого, то Зоб так умело уходил от ответа, что в памяти у любопытных оставались либо его анекдоты, либо песни. На вид ему можно было дать лет сорок, сорок пять, а на самом деле ему шел пятьдесят второй год. У него не было признаков выпадения волос на голове, держалась хорошая русая шевелюра, чистое благородное лицо и голубые глаза с шикарной голливудской улыбкой настораживали порой его начальство, отдававшее приказ на серьезное задание. Сможет ли этот улыбающийся вечно человек исполнить его со всей серьезностью и в срок? Но те, кто бывал вместе с Зобом на деле или те, кто раньше снаряжали его в дорогу, знали, что этот человек в своем деле просто Ас-суперпрофи. Лично для Зоба его поведение вне работы, то есть вне задания, портило порой определение меры поощрения его старшим начальством. Алексей Фомич после возвращения докладывал о выполнении задания коротко, без прикрас возникших трудностей на пути и проявления неимоверных усилий к их преодолению. Как правило, о его геройствах рассказывали напарники или очевидцы из их группы. Вот таким, не как все остальные, был подполковник запаса Зоб Алексей Фомич. Но Цветков-то точно знал своего друга по непринужденным его рассказам один на один, за рюмкой водочки и в доверительной беседе. А бывало, наблюдает Цветков со стороны, как ведет себя Фомич в компании, и думает:

— Вот дает Алексей! Совсем другой человек, перевоплощается как артист. Артист, да и только!

Примерно в таком разрезе, генерал поведал о своем давнем друге Фомиче Артему, и Артем представлял, как надо вести себя с таким человеком.

Ночью, накануне, Артем и Егор долго не могли уснуть. Они строили разные планы, в одном из них Егор предложил свою кандидатуру для внедрения в сервисный центр «Сузуки». Зная уже кое-что о Зобе, Артем по этому плану хотел посоветоваться с Фомичом. Егор ранее не планировался, для этих целей, он планировался для обеспечения передвижения, а больше быть на подхвате при возникающих ситуациях, и то, с разрешения Цветкова. Десантник мог не только хорошо водить машину, быстро ориентироваться в городе, но и, при необходимости, урезонить пыл прытких мужиков. И не одного. Теперь же получается, что в сервис пойдет и Егор, надо как можно быстрей узнать, где и кто занимается угнанными машинами.

Прибыл Егор из госпиталя, а через двадцать пять минут в квартиру вошел подполковник Зоб.

— Значит, так процветает в «хоромах», на десятом этаже, русский действующий полковник, а с ним и молодой боец регулярной армии, — начал, улыбаясь, с порога Зоб, протягивая Артему и Егору свою упругую ладонь с энергичным рукопожатием, при этом продолжая говорить, — здрасьте, вам мое коммерческое, торгово-экспедиторское приветствие, а в целом я просто Зоб, лучше Фомич.

Артем провел Алексея в свою комнатку, где, внимательно выслушав его и въехав в планы действий, Зоб сказал:

— Понятно! Влипаем по всему профилю и анфасу в глину и потом варим самогон.

— Какой самогон? — не понял Егор.

— А такой, солдат. Сами засыпаем, потом бродим, потом гоним, потом разливаем, потом напиваемся этой дряни и болеем, если выживем. Извините мужики, не могу без шуток. Особенно, когда дела закручиваются не на шутку серьезные. Мне чем хуже, тем веселей! Ты, Егор, кроме рукопашки, еще чем-нибудь владеешь?

— Да, Батя еще до армии немного тренировал. Айкидо, есть такая борьба в Японии!

— Знаем тоже кое-что и из айкидо. Это похвально, что Батя тебя подучил. Мы теперь с тобой некоторое время будем рядом. Как мне это видится.

— Я не понял, как рядом? — спросил Егор.

— А вот так, завтра с утра меняем номера на машине, я забираю у тебя все документы на машину вместе с паспортом сегодня, а завтра в семь ноль-ноль ты получишь другие, у торца этого дома, где детский садик, и мы поедем на твоей шохе устраиваться на работу в автосервис. Будем работать под другими фамилиями и в другом обличит Легенду я расскажу по дороге, запомнить будет не сложно.

Артем слушал Зоба и начинал понимать, что перед ним мастер, и он уже все продумал. Не зная планов, которые они с Егором тщательно продумывали, Зоб уже командует и ставит задачи. Круто берет!

— Не волнуйтесь, Артем Викторович, Цветков в курсе. Одного парня пускать в лапы «Тель-Авива» генерал не позволит, и мне подмога, что надо получается. А сейчас будут съемки. Сегодня тебе, Егор, двадцать два, а завтра ты будешь выглядеть на все двадцать девять.

И тут началось! Артем с Егором увидели, как кожаный чемоданчик Зоба стал превращаться в фотомастерскую и косметический салон. Зоб быстро наклеил Егору выше переносицы пластинку с двумя горизонтально параллельными морщинками, что-то поколдовал у разрезов губ, прилепил кусочек ткани цвета кожи на правую щеку, и получился шрам. Побрызгал каким-то раствором волосы, другим раствором и кремом лицо, прилепил усы точь-в-точь по цвету волос, а потом усадил Егора для съемки. Когда Егор посмотрел на себя в зеркало, то был удивлен такой перемене. В зеркале он увидел мужчину лет на 30–35, узнать в нем самого себя можно было только по глазам и носу, а так это был совсем не Егор.

— Вот так, солдат, ты теперь будешь выглядеть на паспорте, на правах и будешь теперь Гоша, Гоша Курин, а по отчеству Георгий Константинович, как маршал Жуков, но только Курин.

Все произошло так мастерски и быстро, что не успел Зоб начать работу, как уже закрывал свой чемоданчик и отдавал указания Егору, как надо относиться к своему «новому» лицу.

— Все, господа, в этом мире тленно и даже горит, а мы с тобой, Гоша, гореть не должны, верней, не имеем права, — сказал Зоб и закрыл свой чемоданчик-мастерскую, — завтра будем устраиваться на работу. В машинах, как сказал мне твой будущий тесть, ты, Гоша, разбираешься и даже сечешь неплохо. И молчи, никаких возражений и вопросов, у меня нет совершенно времени, мне надо срочно ехать. Ровно через тринадцать минут моя нога должна переступить порог моего железного «мерина», и я уезжаю готовить документы, собирать информацию у проверенных товарищей о «Сузуки».

Потом он с Артемом уточнил закодированную карту в виде календаря за 1996 год, с точками, кружками, крестиками и как пользоваться ей в случае передачи информации по телефону.

Егор наблюдал и все больше не понимал, о чем они говорят. Зоб уловил его взгляд и сказал:

— Не волнуйся, Георгий Константинович, тебе все объяснит полковник Внутренних войск, а верней, полковник танковых войск.

Зоб под предлогом попить воды, прошел с Артемом на кухню и о чем-то с ним пошептался, и через пару минут Артем позвал Егора проводить Фомича. А когда Егор вышел в коридор из комнаты, то не сразу понял, с кем у дверей говорит дядя Артем. Это был мужчина, в какой-то клетчатой куртке, в кроличьей шапке, из-под которой на лоб свисали седые волосы, в цвет с шикарными густыми седыми усами.

Когда Егор подошел поближе и увидел смеющиеся голубые глаза седого старика, а это были глаза Фомича, то Егор просто был шокирован такой быстрой переменой.

— Честь имею, господа! Статский советник Фандорин… Ха… Ха!

И Зоб исчез за дверью, что удивительно, не с чемоданчиком, а с ранцем на плечах.

— Вот это профи! — сказал удивленный Егор.

— А ты-то себя узнаешь? — спросил Шмелев.

— С трудом. Да еще этот шрам, как-то мешает он мне, непривычно, он только внимание будет привлекать всех.

— Да нет, Егор, тут свой какой-то умысел есть. Скорей всего, для большего доверия у преступного мира. Да, Егор, после такого шоу, что нам довелось с тобой увидеть, полный молчок для других.

— Ну что вы, дядь Артем, я понимаю, что таких особенных людей мало, но рассказывать о них нельзя.

Чуть позже, после ухода Фомича в девятнадцать часов прибыли Цветков и Сергей Лось.

— Марков и Ворсенко не приедут, — сказал, раздеваясь, Цветков, — они в работе, и об этом чуть позже.

Артем коротко рассказал о приходе и уходе Зоба.

— О!.. Это уникальный человек, ему бы в высшей школе милиции преподавать или операми командовать в МУРе, но это для него мелко и нудно, он не любит возиться с бумагами, не любит подчиняться, это артист свободного жанра в среде преступного мира на благо справедливости, а сегодня цели он выбирает сам. Он дал добро помогать нам лишь потому, что убили нашего братишку, а еще он чувствует кураж, хочется ему чуток встряхнуться и выпасть из-под контроля жены. Фомич обещал собрать всю необходимую информацию по сервисному центру.

— Егор, я тебя очень прошу безукоризненно выполнять все указания Фомича, у вас на все всего два дня.

— Не беспокойтесь, товарищ генерал, я подчиняться умею, Батя научил. «Не умеешь — научим! Не хочешь — заставим!»

— Да, я и забыл, что твой отец кого хочешь, приструнит одним только взглядом.

Цветков за чашкой кофе и сигаретой поведал новости за прошедший день.

— Представляешь, Артем! Марков вышел на самого Князя, а это очень крупная рыба. Серега мотался с ними в Новоглаголево, там, у Князя дом, терем-теремок. Они не стали, конечно, светиться, а понаблюдали немного и пришли к выводу, что взять Князя дома практически невозможно.

— Мужики, вы представляете, опера оставили меня в поселке, сами рванули часа на три пехом по снегу туда и обратно. Пришли мокрые, голодные, и где их так долго носило? Я убедился после их прихода, что парни они, конечно, крепкие и настырные, — сказал быстро встрявший в разговор генерала и Артема, Сергей Лось.

— Да, охрана там серьезная, все подступы на контроле. Вот ведь, сука, как живет, за все же это надо платить, — возмущался Цветков.

— А что ему станется! Денег-то ворованных немало, на людской кровушке нагреб, — поддержал друга Артем.

— До штурма Князя пока далековато, нет оснований, а вот основания, что мы засветились, есть. У меня в квартире кто-то побывал. Правда, очень аккуратно так поработали, ничего не пропало. Это уже действительно, как ты говоришь, Артем, не шуточки. Пошла обоюдная прямая охота, кто кого, и сегодня у меня дома, уже в темноте отогреваются Марков с Ворсенко. Ночевать, по-видимому, тоже будут у меня, — сказал Цветков и глубоко затянулся сигаретой.

Артем удивленно смотрел на своего друга и начинал понимать, как быстро развиваются события, за Цветковым начинается настоящая охота, уже идет слежка.

— Володь, а вы за собой хвоста сюда не привели? — спросил Артем у Цветкова.

— Серега, как только меня сегодня забрал, так сразу этот хвост и усек. До самого центра гады не отставали, а потом Серега махнул на красный, и мы исчезли в проезде, рванули навстречу одностороннему движению, и «Фольксваген», номер 741, исчез из наших зеркал. А к тебе мы подкатили с МКАДа, постояли минут десять, понаблюдали, машину бросили у детского садика, обошли твой дом и по одному вошли в подъезд. Должно быть без хвоста, — не очень уверенно сказал Цветков.

— В этом плане молодец, Фомич! Пришел одним, ушел другим. Он ведь мастер! И после некоторой паузы Артем спросил у Владимира: «А, как же ты догадался, что в твоей квартире были гости?»

— Я вчера как пришел домой, то сразу пошел отключать систему контроля, которую мне Лева, мой особист, презентовал, а там, на дисплее, три жучары высветились. Лева утром рано подъехал и нашел один в телефоне, другой на кухне в шторке, а третий под крышкой стола в гостиной. Лева поставил на всякий случай подавитель на жучки через водопроводный кран в ванной. Короче, как я только включаю воду в ванной, то дежурный на их прослушивании будет слышать только журчание воды, а ты можешь включать телевизор, говорить что хочешь. Одно только неудобство, если будет звонок по телефону, то прежде чем говорить, надо закрыть кран в ванной, и тогда все прослушивается или не брать трубку. Ночь я провел не ахти как, вытащил дарёный «Макаров» и с ним теперь не расстаюсь. Лева перехватил от меня Серегу и обшмонал машину, слава Богу, чисто, не успели воткнуть. Жучки в квартире оставили для дезинформации.

— Быстро они работают! — сказал молчавший Егор.

— Да, Егор, быстро. Все у них есть: и дорогие иномарки, и коттеджи, и японские жучки, а у твоего Бати «шоха» да старая халупа в деревне, а квартира во Владимире так это уже сестренки твоей, считай, квартира. Ты, Егор, извини, что мы тебя в это дерьмо впутываем, но нас пока очень мало. Кстати, о дерьме. Фомич на встречу пришел бомжем. Я стою, жду Зоба у газетного киоска, как договорились, вдруг, откуда ни возьмись, ко мне подваливает какой-то бомжара вонючий и говорит требовательно и грубо:

— Садись в свою машину и через десять минут у кафе «Улыбка» тормозни, Зоб запрыгнет, — и сразу бомж исчез среди прохожих. Клянусь, я голос Зоба знаю отлично, но это был не его голос. Только мы с Серегой подрулили к кафе, как задняя дверца открылась, и на заднем сидении оказался Зоб в виде мужика в черной шапке норковой, в хорошем пальто, в темных очках и с запахом отличного парфюма. Снимает шапку, очки и хохочет, ржет, как конь. А я уж за ствол начал хвататься. Отъехали по его приказу в проулок, поговорили, порешали вопросы, и я ему как про квартиру с жучками сказал, так он посоветовал срочно оперов вызывать и устраивать засаду. И еще он сказал очень неприятную новость, полученную из его источников, когда заговорили о Князе, что Князь имеет при себе очень крутого киллера, вроде из наших бывших вояк, Зоб пока только догадывается, кто это, но не очень уверен. Вот такие расписные пироги выплывают, — закончил свой рассказ генерал Цветков.

— Обкладывают нас по полной бандитской науке, — сказал удрученный Шмелев, а времени прошло-то всего ничего.

— Но главного я еще не сказал. Ушел Зоб, а я так и не успел у него спросить, как превратить запах бомжа в запах розы и ландыша, — смеялся Цветков, и будто бы о киллере и слов никаких не было.

— Не смешно, Владимир Иванович, — сказал Сергей, — так и будем теперь бегать от хвостов, или мы их заставим нас уважать?

— Заставим, Серега! Заставим! Хвосты начнем отрубать, пожалуй, сегодня.

Автосервисный центр «Суэцки».

В семь часов утра Егор подъехал на своей «шестерке» к назначенному месту.

Он взглянул на себя в зеркало — грим за ночь не испортился. И все-таки было не очень привычно смотреть на другого человека и ощущать на лице несвободные участки своего тела. Не успел он заглушить двигатель, как к машине стал подходить мужчина лет сорока пяти, он был в кожаной коричневой куртке с меховым воротником и кепочке-«лужковке». Егор не сразу, но узнал Фомича, который открыл дверцу машины и, быстро сев на переднее сидение, сказал:

— Вон там, в конце соседнего дома гаражи-ракушки. Давай к ним пришвартовывайся, я там присмотрел место, где сменим номера и обсудим наши дальнейшие действия. Я теперь твой родной дядя по отцу, зовут меня Алексей, фамилия, как у тебя, Курин. Я работал на севере, откуда недавно приехал, как только тебя выпустили с зоны, а ты уже немного успел поработать у частника в гараже по ремонту автомобилей. Остальное по дороге.

Зоб вручил Егору его новый паспорт, права, новое свидетельство о регистрации ТС, талон техосмотра и новые номера на машину. Егор и Зоб после смены номеров вырулили на Алтуфьевское шоссе и покатили к МКАДу, а там к Щелковскому шоссе.

Центр по ремонту и сервису автомобилей марки «Сузуки» находился километров в семи от кольцевой дороги.

Егор и Зоб вошли в холл через центральный вход, и подошли к стойке, где сидели две симпатичные молодые девушки. Зоб попросил одну из них связаться с директором и попросить для него и его племянника аудиенции по личному вопросу. Взяв у пришедших паспорта, девушка сразу связалась по телефону с директором, назвав его Ваганом Андреевичем, а потом сразу спросила:

— А по какому вы к директору вопросу?

— По кадровому, но нам нужен директор, мы в кадры сами не пойдем. Они все равно ничего без директора не решат, так и скажите Вагану Андреевичу, — сказал уверенным тоном Зоб.

Девушка передала их просьбу директору, потом сказала:

— Присядьте, пожалуйста, в фойе на кресла, Ваган Андреевич пока занят и просил подождать минут десять, за вами придут.

Когда Егор и Зоб присели в кресла, то Фомич тихонько сказал:

— Сейчас нас будут сканировать и изучать, но за десять минут они не успеют, а вот минут через двадцать пять нас пригласят к шефу, то есть Вагану Андреевичу. Ты, Гоша, больше молчи, а будешь отвечать, то не стесняйся своего жаргона. — Фомич слегка улыбнулся и подмигнул своему вновь испеченному племяннику.

Дядя оказался прав, через двадцать две минуты к ним подошел мужчина высокого роста, крепкого телосложения, с хорошей выправкой то ли военного, то ли спортивного человека, несмотря на то, что по лицу ему было лет за пятьдесят. Он предложил им, без всякого приветствия, пройти за ним к директору.

Сопровождающий, оставив их в приемной, вошел в кабинет директора и через несколько минут пригласил их войти.

Кабинет директора был небольшим помещением, где-то пятнадцать-восемнадцать квадратных метров. Слева два больших окна, с бежевыми длинными шторами, от двери слева стоял полированный под орех платяной шкаф, справа вдоль стены сервант с книгами, музыкальным центром и буфетом, по центру стол для гостей, и к нему в торце примыкал стол директора, сзади которого на стенке висел портрет президента Ельцина. За столом, на котором размещались четыре телефона, черный письменный прибор и две стопки бумаг, сидел явно армянской внешности человек в дорогом черном костюме, светло-голубой рубашке и темно синем галстуке. На вид директору было лет пятьдесят, густые седые брови нависали над его большими карими глазами, а его нос и толстые губы делали его улыбку доброй и располагающей.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал директор, — и объясните цель вашего визита.

Что характерно: несмотря на то, что директор был армянин, он говорил без всякого акцента на русском языке.

— Я и мой племянник Георгий хотели бы найти у вас работу и как можно быстрей. Я пять лет проработал на севере, имею кое-какие сбережения, но их не хватает, чтобы через ваш центр приобрести себе автомобиль «Сузуки Гранд Витара». Я хочу работать у вас вместе с моим племянником, за которого я могу поручиться. Дело в том, что Гоша, я говорю вам честно и откровенно, недавно только пришел с зоны, и сами понимаете, что его нигде на нормальную работу не возьмут, — сказал Фомич.

— А почему именно к нам, ведь много сейчас в Москве и области других центров? — спросил Ваган Андреевич.

— Я хочу именно «Сузуки», так как знаю этот автомобиль, не понаслышке. Рекламу о вашем центре нечаянно увидел на вокзале, а еще мужики, во дворе, судачили о вашем хорошем обслуживании и даже говорили, что работники ваши хорошо зарабатывают.

— Они что, работают у нас? — спросил ненавязчиво директор.

— Вроде нет, но, видимо, при обслуживании контактировали с вашим персоналом, и кое-что узнали о зарплате, а так, как узнаешь?

— Получают хорошо те, кто хорошо работает, а не болтает, тот кто филонит и брак гонит, то того мы сами гоним, — сказал, добродушно улыбаясь, Ваган Андреевич и сразу задал новый вопрос, обращаясь теперь к Егору:

— Вы, молодой человек, за какие грехи попали, если, конечно, не секрет, за решетку?

— Да нет никакого секрета. Выпили немного с пацанами, а потом, на спор, я сказал, что открою и угоню любую машину с любой сигнализацией. Потом еще накатили, и я вскрыл, на их выбор, одну тачку с соседнего двора и отогнал ее в другой, там бросил. В бардачке, по своей глупости, конфисковал у гражданина Кована газовый пистолет и фотоаппарат. Братаны проставились, снова выпили, а потом нас повязали менты уже в гараже соседа. Впаяли три года, и парился я на нарах от звонка и до звонка по своей глупости. Вся жизнь пошла кувырком. Дайте нам работу, не пожалеете, верой и правдой будем служить и пахать. Да, судим, но с кем не бывает, — закончил свой ответ на вопрос директора Гоша Курин, наклонив голову и сделав очень опечаленный вид.

— Вы, господин директор поищите нам работу, ну пока хоть какую. Мы по первости готовы полы мыть, лишь бы потом к технике допустили. У нас в родстве все ремонтникти, слесаря да водилы, — сказал Гошин дядя.

Ваган Андреевич после того, как внимательно выслушал Куриных, стал разыгрывать свой отработанный спектакль. Нажав на кнопку селектора, он начал разговор с кадровиком.

— Слушай, Володя, что у нас по вакансиям?

— Я же вам прошлый раз докладывал, штат заполнен.

— Ты, Володя, мне не напоминай, я этого не люблю. Я тебе говорю не про вообще, а по новому плану, по-нашему расширенному. Посылаю к тебе два человека, ты их прими, послушай и все-таки попробуй что-то для них найти.

— Нет, Ваган Андреевич, нет вакансий. — Теперь уже тверже и уверенно сказал кадровик.

Фомич, услышав категоричное «нет», начал напрягаться. Как же ему не хотелось начинать здесь вариант «Б», а это нелегальное проникновение на территорию и под видом рабочего все высмотреть, и это очень рискованный вариант. Дело в том, что наверняка руководство сервиса догадывается о возможности утечки информации по их криминальным делам, а значит надо ждать гостей. Бдительность удвоят, все подчистят, запрячут, охрану увеличат. Правда, похищенные машины просто не спрячешь, их надо убирать, и они будут спешить. Ой, как мало у нас времени, — рассуждал подполковник Зоб.

Директор же продолжал свою игру. Он понимал, что для расширения базы ему необходимы новые хорошие специалисты, кроме того, необходима перестановка лиц в подвале, где идет работа по подготовке краденых машин. Ему начальник службы безопасности, который тоже присутствовал при этой «комедии» у него в кабинете, недавно доложил о ненадежности двух рабочих по покраске машин, их надо убирать, знают много. А эти два родственничка тоже не внушают доверия и их надо проверять. Младший чалился на зоне, и это неплохо. Но они могут быть и из засланных казачков. Хоть и говорит Давид, что у Князя все схвачено, и если кто из ментов полезет, то он будет знать. Однако береженого — Бог бережет!

— Давай, Володя, прими ребят, посмотри документы, и пусть начальник второго отдела с ними потолкует. Если он даст добро, то возьмем их пока помощниками в цех по переборке движков. А там видно будет, — отдал указания кадровику директор.

— Пусть завтра подойдут с утра, — ответил кадровик.

— Володя, не зли меня. Сегодня принять, а завтра, если даст добро начальник второго отдела, их сразу в цех двигателей и не груби мне, а то премии лишу.

— Ясно, Ваган Андреевич, пусть приходят.

— Вот так-то лучше, — сказал директор и отключил селекторную связь.

— Очень мы Вам признательны, господин директор, мы вас не подведем, — сказал, вставая, Фомич.

Следом за ним поднялся и Егор.

В приемной высокий мужчина, который их привел в кабинет директора и он же присутствовал при беседе, передал двух родственников молодому парню, тоже высокого роста, но с быстро бегающими глазами, который кошачей походкой повел их в отдел кадров.

Самое трудное оказалось еще впереди. Начальник второго отдела подвел родственников к автомобилю и стал задавать технические вопросы по устройству и обслуживанию.

Такую тачку так близко Егор видел впервые.

На заданные вопросы полностью отвечал Фомич. Егор стоял и в душе удивлялся, как он на равных ведет беседу с маленьким, лысым, лет пятидесяти мужичком, который, по всему видно, машину знает от и до. Лысый довольно, при его ответах, покачивал головой. Когда же он попытался переключиться на Егора, то Зоб остановил его и сказал:

— Давайте не будем зря отнимать у Вас время и терпение, так как Гоша, мой племянник, хорошо знает отечественные автомобили. А с иномарками я помогу ему разобраться в считанные дни, — сказал, как отрезал, Фомич.

Лысый проверяющий-экзаменатор внимательно посмотрел на Егора, а потом, почесав правой рукой свой затылок, сказал:

— Ладно, поверим. Если Вы так уверенно ручаетесь за своего племянника, то тогда завтра в восемь тридцать прибудете в цех двигателей. Пропуска на вас будут лежать на проходной у охранника. Пока без фотографий, по паспорту.

Когда Алексей Курин и его племянник укатили на своей «шестерке», то начальник службы безопасности, бывший сотрудник МВД, полковник в отставке, Знахаркин Сергей Анисимович, который внимательно проследил их поведение при уходе с территории центра, снова зашел в кабинет директора и стал докладывать:

— Лысый профессор сказал, что технику эти двое знают хорошо. Кадровик все отсканировал, паспорта не липовые, фотограф все отснял. Сейчас я начну их простукивать через своих ребят.

— И когда доложишь? — спросил Ваган Андреевич.

— Думаю, к семнадцати часам сегодня, в крайнем случае, завтра, я вам доложу.

— Хорошо, с этими понятно, а вот что с малярами будем делать?

— Маляры живут в Балашихе. Приезжают на одной машине, завтра у них выходной, покраску последней партии они закончили. У нас на них есть целый день и ночь, — уверенно доложил Знахаркин.

— Сережа, прошу тебя, возьми под личный контроль, а то чтобы так не получилось, когда пропал Рашид. Мент тот, следопыт — сыщик чуть было не заскочил в подвал, он явно докопался до истины. Где-то мы его недооценили.

— Да, трудновато было его урезонить. Но обошлось без жестких действий, Вы финансировали, и все уладилось. Продумаем, не беспокойтесь, это мои проблемы.

 

Глава 22

Засада. Петелин. Муса.

Цветков и Сергей, в десятом часу вечера, выехали от Артема к дому генерала.

На душе у Владимира Ивановича было неспокойно. Марков и Ворсенко молчали, значит пока все нормально. У дома засады видимо нет, а то бы предупредили. Генерал набрал номер телефона Маркова. Гудки проходили, но капитан не отзывался.

Цветков проверил свой ПМ, закурил сигарету и сказал:

— Серега, кажется, что-то случилось, ребята не выходят на связь. Как договаривались, при выезде с Алтуфьева, я должен был позвонить.

— Правильно, Вы позвонили, и они поняли, что мы выехали. Владимир Иванович, Вы хоть знаете, что и сотовые телефоны тоже могут прослушиваться?

— Как?

— Просто, усекают номер, то есть пеленгуют и слушают.

— Тогда скажи мне, Серега, на кой хрен нам нужна такая связь? — возмутился Цветков.

— Вообще-то она называется мобильной связью, все идет через спутник и космическое пространство. Это не ЗАС вам, а значит, все может быть.

— Плохо, Сережа. Мы так не победим, если у нас не будет своей и устойчивой связи. Они молчат, а я думай, где они?

— Молчат, нас ждут. Вам сейчас ответят, их запеленгуют и вычислят, что они в Вашей квартире.

— Так, а если нашу засаду накрыли, то следующими будем и мы, нас будут встречать другие хлопцы, со стволами.

— Не драматизируйте, Владимир Иванович, им нужны вы, а не Марков с Ворсенко, и если мужики поведут себя тихо в квартире, то через прослушку наши недруги будут думать, что в хате пусто. А так как в телефоне отключен звук, то по свету на телефоне при звонке Марков видел ваш номер. Стоп, а я ему СМС отправлю, ну письмо напишу.

Сергей притормозил у обочины дороги, взял у Цветкова телефон и набрал: «Мы выехали».

Не успели проехать и 200 метров, как на телефоне Цветкова высветился ответ: «Хорошо»

Иваныч немного успокоился, однако ощущение оружия в кармане напрягало его и заставляло продумывать варианты встречи с киллером.

Сергей подрулил к площадке напротив подъезда Цветкова и припарковался задом между двумя «Жигулями».

— Пойдемте, Владимир Иванович, вроде все тихо.

Не встретив ни одного человека в подъезде, они на лифте поднялись на свой этаж.

Цветков открыл дверь и, включив свет, сразу увидел справа от двери капитана Маркова с пистолетом в руке, который жестом предупредил о полном молчании.

Однако Цветков специально громко сказал:

— Ну, ладно, Сережа! Завтра в восемь ноль-ноль у меня. Приедешь домой — отзвонись сразу.

На кухне Цветков увидел Ворсенко, молча кивнул ему головой и, подойдя в гостиной к телевизору, включил его почти на всю громкость. Подошел Марков, и они пошли в ванную, где, включив воду, стали говорить.

— Чует мое сердце, не зря мы сегодня подсуропились, а вот за Сергея я не продумал, есть опасения, могут и его попытаться убрать как свидетеля, — сказал Марков.

— Мы хорошо следили за дорогой и ничего не заметили, с самого Алтуфьево.

— А вот мы с напарником вычислили машину, которая более двух часов уже торчит на вашей площадке справа, дядя наблюдатель греется в ней, не выключая двигатель. Значит, этот дядя уверен, что в доме кроме вас никого нет, приехал заранее и ведет за входом и за квартирой наблюдение. Плюс, я уверен, ведется полная прослушка, через жучки, вашей квартиры. Также я думаю, даже уверен, что скоро вам позвонят по телефону. Будут звонить в дверной звонок, к двери сразу не подходите, вроде заснули или находитесь в ванной, тогда они начнут открывать двери своими отмычками. Дверь на засов не закрывать. Мы сами их с Гришей встретим, а вы со своим оружием на прикрытии. Для отправки клиентов я тут у товарища «Рафик» одолжил, она уже на соседней площадке у вашего дома, у крайнего подъезда. Все, не выключаем воду и ждем гостей. И не успели Марков и Цветков выйти из ванной, как зазвонил телефон. Цветков, повременив немного, снял трубку.

— Простите, а Игоря можно к телефону? — сказал грубый мужской голос.

— Нет здесь таких, — спокойно ответил генерал.

— Извините, я неправильно набрал номер.

— Ничего, бывает, — успокоил звонящего Цветков и положил трубку в гнездо телефона.

По предварительному инструктажу и поступившей команде Маркова все заняли свои места. Минут через пять, на два продолжительных звонка пришельцев за дверью, все в квартире продолжали хранить спокойствие и молчание. Чуть позже за дверью послышались шорохи и легкие металлические прикосновения в замочных скважинах двери. Предусмотрительно свет в коридоре был выключен.

Послышался негромкий скрип дверных петель первой металлической двери, и потом с открытием второй — внутренней двери — в коридор квартиры на несколько секунд ворвался подъездный неоновый свет, с которым в квартиру первым вошел невысокого роста мужчина, в правой руке держа наготове пистолет с глушителем. Пригибаясь, он тихо пошел вперед. За ним, прикрывая за собой двери, тоже с пистолетом в руке, вошел здоровенный, как плотяной шкаф, мужчина и также тихо пошел вперед за первым.

Марков рисковать не стал, он тихо вышел из своего укрытия из-за шкафа позади «Верзилы» и, выстрелив из своего ПМа с глушителем в ногу первому, и броском под ноги, сзади, опрокинул второго с ног на живот. Первый убийца, по кличке «Кореец», ойкнул и застонал, при этом, падая от удара Григория, выронил пистолет и стал, цепляясь за стенку и угол проема, опускаться тихо на колени. Цветков после падения второго сразу рванулся на помощь к Маркову. В этот момент верзила успел все-таки нажать на курок своего пистолета, целясь в фигуру генерала, но пуля прошла левее и влетела в сервант, разбив вдребезги стекло и часть стоявшей в нем посуды. В этот момент Марков дотягивается рукояткой своего пистолета до головы верзилы, и все становится в квартире тихо. Верзила, по своей бандитской кличке «Громила», спокойно лежал на животе, но продолжал сжимать рукоятку своего пистолета с глушителем. Марков с помощью Цветкова забрал пистолет и, закрутив руки Громиле, надел на их запястья наручники. Ворсенко проделал то же самое и с раненным Корейцем, у которого из раны левой ноги сильно текла кровь.

Ворсенко понимая, что пришелец им нужен живым и в относительно нормальном состоянии, достав свой экстренный нож из ножен, прикрепленных к правой ноге, разрезал его левую брючину, перетянул жгутом ногу выше колена и быстро наложил тампон-повязку из специального пакета, приготовленную заранее.

Генерал закрыл двери на замки и засов, а потом быстро убрал с пола разлетевшееся стекло и посуду.

Сначала пришел в себя первый пришелец. Кореец увидел перед собой и дуло пистолета, и двух мужиков в черных масках, а также почувствовал сильную боль в левой ноге.

— Ну как, больно? — спросил Григорий Ворсенко.

— Больно..! — кривясь, ответил раненный пленник и тут же задал вопрос: — А вы кто? Как… вы… тут оказались?

— Ты, говнюк, буреешь сразу, не успев оклематься, базарить пытается? Вопросы теперь буду задавать я, а ты, мразь, постарайся отвечать, и отвечать быстро и честно, иначе такую же дырку, как в ноге, я сделаю в твоей пакостной башке, — приставляя и вкручивая ствол с глушителем в лоб пленника, очень зло сказал капитан Марков. — Кто вас послал?

Пленник был похож либо на китайца, либо на корейца. Он еще больше сузил свои узкие глаза и простонал.

— Я не знаю.

— Перестань с ним возиться, расколем второго, а этого надо кончать, и маски снимем, а то в них жарковато стало, — сказал Ворсенко.

Марков приставил пистолет к затылку пленника и снова задал вопрос:

— Кто вас послал?.. Будешь говорить? Скажешь правду — не убью, и будешь жить. Не скажешь — извини. Мы лечить тебя не собираемся.

Кореец сильно застонал, но ничего не сказал. Тогда Марков с Ворсенко приподняли его за руки и оттащили из прохода в кухню под присмотр Владимира Ивановича, перед этим изъяв у него второй пистолет за поясом и складной кнопочный нож. После этого они поспешили ко второму пришельцу, продолжавшему еще лежать на животе в коридоре. Громилу привели в чувство быстро, да он уже бы и сам очухался, но нашатырь сделал свое дело побыстрей. Его усадили к стенке в коридоре, он еще попытался поднятья, но скованные руки и два ствола в руках двух мужчин в масках урезонили сразу его пыл сопротивляться.

— Ну, вот и очухался «горилла»! Давай рассказывай, кто, зачем и от кого к генералу пожаловали? А то мы пускаем тебя в расход, как и твоего узкоглазого напарника, — сказал Ворсенко.

Верзила с грустью посмотрел по сторонам и, не наблюдая больше ни кого рядом, спросил:

— А какие у меня есть гарантии остаться в живых?

— Мы тебя пишем на диктофон, проверяем, по возможности, быстро твою информацию, выводим аккуратно во двор, сажаем, в приготовленную машину, и после этого ты попадешь в руки правосудия, а там, мы, может быть, за твое хорошее поведение постараемся, первое время, тебя укрыть от твоих хозяев. Когда с ними разберемся по полной, то и тебе поможем, как сможем. Но ты будешь ждать в укромном месте без всяких на тебя наездов, пока мы всю вашу банду добьем до последнего урода, чтобы и милиция не знала, кто вас, сволочей, крошит, как капусту.

Вы ведь воевать-то толком не умеете. Только начали против нас войну, как сразу и влипли. А мы умеем: и в Афгане, и в Чечне шиш нас сломили, но ваше бандитское, воровское отродье не мы, так наши друзья добьют. У тебя пока есть шанс остаться жить и потом благодарить Бога, что дал тебе разума правильно принять решение, — закончил свой монолог Марков.

После таких слов, как понял Громила, от вояк не уйти, эти достанут точно, но и могут отпустить, у них совсем другие понятия о человеческой жизни, чем у тех, кто убивает ради наживы ни в чем неповинных людей и считает это в порядке вещей.

— Хорошо, у меня другого выхода нет, я все скажу, — решился, наконец-то, Громила.

— Но имей в виду, если ты хоть где-нибудь, попытаешься подставить и врать, то я тебя сразу убью, — твердо, и уже окончательно, сказал Марков.

— Я буду говорить правду. Мы с Корейцем пришли, чтобы убить генерала. Послал нас сам бригадир.

— Как его зовут?

— Давид.

— Хорошо, продолжай дальше, а я пойду пока, чтобы нам не терять время, кончу того вашего подручного наблюдателя в машине. И Марков, оставив Ворсенко с расколовшимся бандитом, вышел за дверь.

Он сразу снял запотевшую маску с лица, спустился на лифте вниз и, подойдя к дверце машины наблюдателя, рывком распахнул ее. Его ожидания оправдались, бандиты привыкают к безнаказанности и хамству, при этом теряя бдительность. «Подумаешь, какой-то там генерал, а их трое со стволами. Чего им бояться, закрываться, кто осмелится мешать, им жить?»

В машине было тепло, и наблюдатель, уснув, не видел, как к его двери подошел Марков. Сидящий за рулем человек кавказской внешности не успел среагировать и достать свое оружие, но тут же получил удар в шею. Эдуард умел делать это хорошо. Бандит обмяк, но опытный оперативник знал, как порой быстро приходят в себя некоторые личности, это зависит от организма. Марков достал свой второй комплект наручников и, пристегнув «клиента» к дверце, забрав ключи, оружие и документы, пошел к рафику. Машину эту ему помог достать все тот же его друг Игорь Бутов. Водителя и оперативника Марков тоже знал не понаслышке.

— Ребята, вот вам ключи от машины и браслета, примите наблюдателя, укол ему на часа два, не больше, пусть поспит, а машину его отгоните к соседнему дому ко второму подъезду.

Отдав указания, Марков быстро вернулся в квартиру к генералу, где в это время Григорий продолжал задавать вопросы бандиту и записывать весь разговор на диктофон.

После исчерпывающей информации Громила доложил своему «бригадиру», то есть Давиду, что «Клиент приказал готовить договор». Это означало, по договоренности, что генерал мертв. Давид разрешил Громиле и Корейцу отдыхать сутки, а завтра, отдохнув, быть на связи и в двадцать часов созвониться, не пропадать и не употреблять лишнего. Закончив доклад, под контролем Ворсенко и Маркова пленник отдал телефон Григорию. Когда шел доклад, воду пришлось закрыть, иначе бы те, кто был на прослушке, ничего не услышали и не узнали, что генерал убит. Владимир Иванович, оставаясь, все это время с Корейцем, так и не смог ничего у него узнать нового. Кореец корчился от боли в ноге и, видимо, никак не мог смириться с тем, что тот, которого он должен был убить без особых проблем, был жив и здоров, да еще так уверенно смотрел ему в глаза.

— Все равно они меня замочат, — думал про себя Кореец, но чем дольше он находился рядом с этим человеком, тем больше понимал, что этого скорей всего они делать не хотят. Генерал же не отщепенец какой, а генерал.

Ворсенко, прокрутив пленку на начало признания Громилы, зашел на кухню и, подойдя к Корейцу, спросил:

— Ну что, ты еще не решил, как тебя будут лечить? Или мы тебя замочим, без всяких сожалений, ведь ты, урод, в сравнении с генералом просто ноль. Кончим тебя одного. Так как твой напарник оказался, поумней и заслужил себе жизнь — чистосердечным признанием, то ты умрешь из-за своих гребаных шефов, как последняя скотина, — Григорий включил динамик диктофона.

Кореец, услышав голос своего дружка, застонал вновь от боли в простреленной голени, но больше всего, видимо, от досады.

— И что теперь вам надо от меня, если Громила вам все уже рассказал? — сказал Кореец.

— Надо все, что ты знаешь о Князе, — спросил Марков.

— Я о нем слышал, но ничего не знаю, но думаю, что за нашу неудачу он не пощадит ни нас, ни вас тем более. У него, говорят, о. лень, длинные руки!

— Но это ты зря..! Мы его уже вычислили и скоро достанем. Скажи, боец, как твоя фамилия? — спросил Ворсенко.

— Так и зовут, как видят — Кореец.

— Ладно, а какую бы вы имели задачу после выполнения расстрела в квартире генерала? — настаивал с вопросами Григорий.

— Уехали бы после доклада Давиду по домам.

— А что ты все-таки можешь сказать нам про Петелина и Укола? Где они сейчас?

Кореец снова застонал, глядя на Ворсенко, он явно начал расслабляться и искать какой-то выход.

— Честно? Я не знаю точно, где они сейчас могут быть, но если вы задаете такой вопрос, значит, Громила вам на него не отвечал, а он что-то перетирал с водилой, что вас пас или еще пасет, и если Громила еще жив, то он вам скажет, где они. Поверьте мне, я не вникал в их разговор, но то, что Тугой и Укол там фигурировали, это точно.

— Да, чуть поторопились. Наблюдателя я уже вырубил, и ему часика на два сделали укольчик, и он отдыхает, — сказал с досадой в голосе Эдуард.

Кореец, застонав, попытался приподняться на правой ноге и сказал:

— Мужики! Прошу вас, сделайте мне обезболивающий укол, заплачу любые бабки. Полечите ногу, кровь хлыщет, и в глазах все плывет. Будет мне полегче — все скажу, что знаю. Обещаю!

Капитан Марков, молча, достал полевой шприц с пирамидоном и уколол Корейца, в левую ногу.

Кореец, как только почувствовал себя лучше сразу начал отвечать на все вопросы снова все записывающему на диктофон старлею Ворсенко. В основном Кореец мало чего сказал нового, но было теперь понятно, что бригадир — это Давид, что Громила знает, где Петелин и Укол, что все это держит всесильный Князь, что расслабляться нельзя, времени в обрез, жалеть за ошибки невозможно, и натиск, генеральский натиск сможет привести их к победе и, конечно, Господь Бог, все в его руках.

У Громилы удалось узнать только то, что водитель, который с ним говорил про Петелина и Укола, должен куда-то ехать, и злился на бригадира. Марков сбегал вниз к «Рафику», но ребята растормошить наблюдателя не смогли, он крепко спал, и вводить ему дозу адреналина опасно, никто не знает его сердце и чем это может закончиться. Надо ждать минимум полтора часа.

Непросто было вывести из квартиры подстреленного Корейца, Громилу и усадить их в «Рафик», однако удача сопутствовала и дальше тем, кто добивался хоть какой-то справедливости и желания поймать или уничтожить распоясавшихся бандитов и убийц. Загруженный «Рафик» отъехал к другому подъезду у соседнего дома.

Ворсенко после прогрева машины «Мерседес-200», которую взял Марков у майора — Игоря Бутова, подогнал к «Рафику», и они, быстро вытащив спящего наблюдателя, уложили его на заднее сидение «Мерседеса».

Владимир Иванович Цветков, вернувшись в квартиру, поснимал все жучки, вынув предварительно поочередно из каждого из них мини-батарейки, настроил всю свою домашнюю аппаратуру на непрошеных гостей, и теперь можно было спокойно связаться по сотовому с Марковым, который теперь с нетерпением ждал, когда проснется кавказец, с которым он сильно перестраховался. Все хочется сделать самому до конца, не оставляя под присмотр другим, как это получилось с Гариным и Шульцем. Эдуард уже созвонился с Сергеем и срочно вызвал его к генералу. Наблюдая за подъездом, Марков и Ворсенко постоянно смотрели на часы.

Сложно определить, с какой же скоростью ехал на некоторых участках Сергей, но прибыл он быстро, так как его дом находился всего километрах в пяти, и, убедившись, что его не ведут, забрал генерала к себе домой. Следом за ними к своему заранее приготовленному месту укатил и «Рафик».

Прошел час, и Марков снова поднес ватку, смоченную нашатырным спиртом, к носу кавказца. Наблюдатель, человек явно с Кавказа, стал мотать головой и приходить в сознание. А после следующего подноса ватки он начал сильно мотать головой и ругаться на своем родном языке вперемежку с некоторыми матерными русскими словами.

— Ты кто по национальности? — спросил у него Марков.

— А ты кто такой, чтобы мне такие вопросы задавать? Если хочешь говорить, то помоги подняться, — зло произнес, с явным акцентом, кавказец.

Марков помог кавказцу сесть и сразу начал отвечать на его встречный вопрос.

— Я такой же убийца, как и ты, но только дорожки у нас разные, и если ты не будешь вести себя достойно и правильно в этой ситуации, то я в тебя стрелять не буду, чтобы машину кровью не уделать. Я просто зажму твою голову, сломаю тебе шею и по дороге выброшу тебя в мусорный ящик. Ты понял меня?

— Понял! — сразу ответил кавказец. — И что вы от меня хотите?

— Во-первых, ответь на первый мой вопрос, а потом я задам тебе второй и третий.

— Я чистый ингуш!

— И как же тебя называть? Так же, как в водительских правах?

— Мусой! Фамилия, тоже родная, я ее, не смотря ни на что, никогда не меняю, — с гордостью, сказал кавказец и начал проверять прочность наручников, заметно ерзая руками.

— Смелый ты, хлопец, как я погляжу, но я могу отвести тебя в квартиру, которую ты пас, чтобы ты посмотрел на своих заваленных дружков. Вы обнаглели. Так нагло вваливаться в квартиру боевого генерала, афганца, офицера Генерального штаба, который и сейчас из Чечни, не по своей воле, не вылазит, это полный нагляк. Да что ты в этом понимаешь? Мразь, беспредельщики, решили с нами потягаться? Не выйдет. Ну, что, пойдешь смотреть на своих братанов?

— Чё я пойду? Я их не знаю, у каждого своя работа, — сказал Муса.

— Зато я знаю, что послал их Давид, а тебя для подмоги рекомендовал Князь, который тебя в случае обнаружения завтра уберет своим киллером, но, видимо, тебе повезло, ты не успеешь умереть от руки киллера, от рук и приказов своих гребанных шефов, а умрешь в этой машине. Правда, пока еще имея шанс на жизнь. Говори, куда ты должен был ехать после убийства генерала?

— А никуда! — возмущенно произнес Муса.

— Хочешь, я дам тебе возможность съездить туда, куда ты хотел, но ты лично убьешь Петелина и Укола, а потом мы тебе дадим свободу?

Это был своего рода трюк на проверку интуиции и догадки Маркова. И они сработали точно.

— Но коль вы знаете, куда я еду, то на кой хрен спрашиваете. Кончай гнать пургу, а то я обижусь, — сказал Муса.

— Пожалуйста, обижайся. У тебя, Муса, всего два выбора: или ты наказываешь тех, кто убил нашего боевого товарища майора Гарина и тяжело ранил полковника запаса, на котором своих ран войны хватает, и мы тебя не видели, или ты подписываешь себе другой приказ — смертный. Как там у вас, Аллах — Акбар!

— Да, я их привозил туда, куда должен ехать к четырем часам, а задача у меня сегодня очень схожая, как ни странно, с вашими условиями. Может быть, мы и сыграем вничью? Я доложу Давиду, что клиенты приказали готовить договора, а кстати, где мой дорогой сотовый?

— Не переживай, — сказал Ворсенко, — он у нас.

— Я, конечно, этих мудаков уберу, но тут же схлопочу пулю от вас. А если отпустите, и я вернусь в контору, к Давиду, и как только он узнает, что я имел дело с афганцами, то схлопочу сразу от него. Давид не любит сложности и даже намеков на них.

— Мы не убьем, нам надо только по справедливости разобраться. Кончить не проблема, а вот шума и не хотелось бы. Ваши бригадиры и князья нам пока по барабану, — тут уже лукавил Марков, — Муса, думай скорей.

— Не гони коней, ветеран, я сам под Гератом в разведке мотался два года, а теперь я кто?

— Муса, так это же совсем другое дело, правда, теперь у нас проблема возникает.

У разведчика в руках будет оружие, и не повернешь ли ты его против нас? Давай по-братски, Муса, убираешь клиентов и испаряешься. Что тебя держит в Москве?

— А что я найду в Ингушетии или Чечне?

— Правда, непонятно, как ты решился убрать боевого генерала? — спросил Григорий.

— А я его и не шел мокрить, я только наблюдал и прикрывал с улицы. Этот шакал уговорил меня помочь, запутался я, пацаны, и, может быть, это шанс из этого болота вылезти. А вдруг с такими темпами вы и до крыши доберетесь. Поехали! Я согласен.

— Это другое дело, Муса, а козлов, то есть «крышу», ты мыслишь правильно, мы и завалим, и развалим ко всем хренам. Война только началась, и ты знаешь: если мы плюнули на себя и семьи, то всем бригадирам и князьям пипец полный придет. Нас уже много, — Марков крепко вошел в роль воина-интернационалиста и спросил: — Куда поедем?

— На Ногинск. С горьковской трассы свернем на Ельню, а там я покажу деревню и дом, — в голосе Мусы появилось что-то другое, не бравадное кавказское, а боевой настрой на правое дело.

Ворсенко завел движок «Мерседеса» и, плавно вырулив на дорогу, повел машину на восток, на трассу «Москва-Нижний Новгород».

Деревня. Петелин и Укол.

В это время Петелин лежал на скрипучей кровати с открытыми глазами и сквозь доносящийся храп нажравшегося водяры Ефима обдумывал, как он уберет Укола, а потом старика. Потом он дождется прибытия машины с продуктами и уберет чеченца Мусу, потом на его машине через Обухово, через Старую Купавну приедет к Косому, где заберет свою «девятку» и, имея на нее документы, будет прорываться на восток. Другого выхода и пути остаться в живых, это он понял вчера, у него нет. Нож, который он припрятал под подушкой, подвернулся ему в примыкающем к дому сарае, через который они ходили в туалет.

Убивать своего подельника Петелину было все-таки жалко, но, несмотря на то, что это подло, у Петелина осталось от прошлой жизни чувство воина за порядок и справедливость, служа в дивизии Дзержинского и в Чечне, он считал Укола все равно бандитом и убийцей невинных людей. Оправдывая этим свои задуманные действия он, также, не считал себя убийцей, так как в основном исполнял роль водителя и был на подхвате в их, уже развалившейся, четверке по угону автомобилей.

Сафар Умаров изредка постанывал и сопел во сне. Еще вечером было видно за ужином и после, как он что-то обдумывает, и вот эта его задумчивость насторожила и подтолкнула Петелина к активным действиям. Он нащупал рукоятку ножа и очень осторожно начал вставать со своей скрипучей кровати, которая, к его удаче даже не скрипнула, на удивление. Он шел к печке, у которой на широкой скамье спал Укол. Лучи лунного света, пробивающиеся через небольшое окно в комнате, давали возможность ориентироваться в помещении и видеть лежащий силуэт Укола. Подойдя вплотную к спящему Сафару, ближе к его голове, Петелин с силой нанес удар ножом в предполагаемую область груди своей жертвы. Ударив, он сразу стал искать левой рукой на дергавшейся голове рот. Укол не успел ни крикнуть, ни застонать, он только захрапел и, дернувшись несколько раз, затих, а потом и обмяк. Видимо, Петелин попал ему прямо в сердце и, вынимая нож, почувствовав теплую и липкую жидкость, развернулся и пошел в комнату, где продолжал храпеть Ефим. В комнатке окон не было, и он шел прямо на храп, в который и вонзил, с каким-то остервенением уже окровавленный другой жертвой нож.

Найдя на столе заранее подготовленный фонарик, Петелин взял со спинки стула полотенце и стал вытирать им окровавленные руки. Потом, осветив свои жертвы, убедился в их смерти. Да, Уколу он попал прямо в сердце, а Ефиму прямо в горло. На Ефима он положил его черный тулуп, а Укола накрыл своим одеялом.

Сняв со стены висевшую над кроватью Ефима двустволку, проверил наличие в патронниках патронов. Ружье было заряжено жаканами. Найдя в тумбочке патронташ, он, рассовав по карманам патроны, вытащенные из ячеек патронташа, вышел из комнатки Ефима и сел на свою кровать. Только теперь Петелин вспомнил, что в жизни своей никого и никогда не убивал ножом, убиенные по очереди стали всплывать перед глазами, ему стало дурно, затошнило, заболела голова. Бывший прапорщик, шатаясь, подошел к холодильнику и, взяв из него недопитую бутылку водки, быстро и большими глотками осушил ее. Немного посидев, вернулся на свою кровать, прихватив со стола ружье, стал обдумывать дальнейшие действия.

— Встретить чеченца выстрелом в упор — и дело с концом. А вдруг он придет не один, то придется стрелять всех, а если они вооружены, то шума будет очень много, и будет погоня, объявят перехват, тогда конец. Главное — успеть застрелиться, живым я не сдамся. Нет, надо как-то по-тихому убрать первого, как только он переступит порог, а потом через сарай, в калитку, обойти вдоль забора и подобраться к машине, а там дело техники. Если же они пойдут в дом, то надо дождаться, когда войдут все, и потом валить из всех стволов. В доме не так будет слышно выстрелы, забрать ключи, оружие и на отрыв.

Разложив свои дальнейшие планы по пунктам, Петелин почувствовал прилив сил и энергии, алкоголь сделал свое дело быстро, а впереди светил ему маяк свободы. Он почувствовал правоту своих действий и уверенность. Хотелось бы, чтоб, как всегда, курьер приехал к четырем часам, а в это время у людей самый крепкий сон. Петелин, положив на кровать, справа от себя, заряженное ружье, решил немного прилечь.

* * *

«Мерседес», шурша колесами по свежему снегу, подкатил к калитке указанного дома Мусой.

Марков до калитки нес пистолет Мусы сам, а как только они прошли не видимую из окна дома зону, то отдал его Мусе. Марков понимал, что если Муса захочет взбрыкнуть, то его жизни, еще совсем не старой жизни капитана, может прийти конец. И, как будто угадав его мысли, Муса, взяв оружие, тихо прошептал:

— Не бойся, братан, я шурави не трону.

— Хорошо, иди, — тихо сказал Марков. Он знал, что Ворсенко рядом, но ночь и ее тьма были не в их пользу. И даже усомнился в правильности выбранного решения.

Муса шел к крыльцу дома, а следом в пяти шагах за ним шел Марков. Как только Муса начал стучать в дверь и пытаться нащупать кнопку звонка, Марков метнулся к стене дома, держа пистолет в сторону Мусы. Этим он убрал себя с сектора обстрела из окон и двери дома.

Петелин, услыхав сквозь дрему стук в дверь, схватил лежащее рядом с ним ружье и метнулся к двери. Глянув на свои со светящимся циферблатом часы, понял, что проспал непрошеных гостей. Кто мог стучаться в дверь в час ночи, понять не мог? Он мысленно ругал себя за то, что выпил водки, которая расслабила его, и он не увидел, кто подошел к дому уже покойного Ефима.

Муса, не дождавшись ответа и реакции на его стук, толкнул дверь ногой, но она была заперта. Он постучал уже ногой в дверь и чуть позже услышал скрип открывающейся двери в комнату, а потом чей-то голос спросил:

— Кто там?

— Это я, Муса! От бригадира, продукты прими.

— А чего так рано?

— А чего ждать до четырех, давай открывай.

— Ты один?

— Один! Открывай быстрей, — сказал Муса и услышал, как с петли слетел крючок, о котором он знал еще по прошлому приезду. В коридоре было темно, и он, включив фонарь, увидел открытую дверь в комнату. Думая, что Тугой успел шмыгнуть назад, переступил порог.

Петелин, стоящий справа у входа, с силой опустил приклад ружья на голову Мусы. Муса качнулся назад и, даже не вскрикнув, упал на крыльцо спиной, вывалившись наполовину из проема входной двери.

Марков напрягся, но остался сидеть на корточках, в готовности увидеть того, кто выйдет из дома. Сколько их там? Сколько человек может «навалиться» на него и Ворсенко? Могут и закрыться в доме и будут отстреливаться, либо уходить тылами. Марков ждал. Выждал свою паузу и Петелин, потом взял фонарь и посветил на лежащего «курьера». Муса от неожиданного удара лежал на спине, а из-под запрокинутой и окровавленной головы растеклась огромная лужа, крови. Он был уже мертв, когда Петелин сделал, свой последний, шаг в жизни через труп кавказца на крыльцо, при этом посветив в сторону калитки. Марков не стал ждать лучшего момента и нажал на курок пистолета, который громко кашлянул, и Петелин завалился вперед головой на лежащего Мусу.

Наступила тишина. Ворсенко не видел, что произошло в дверях дома, но он понял, что стрелял Марков и стал пробираться поближе к нему. В это время Марков, перескочив через труп Петелина и Мусы, заскочил в сенцы. Метнулся резко вправо, включая при этом фонарик, увидел открытую дверь и кувырком влетел в горничную дома, в темноте ударившись головой о ножку стола. Никто не стрелял, не ловил, не кричал и не набрасывался на него. Только в дверях услышал голос Ворсенко:

— Эдик! Это я!

Не включая свет, они вместе обошли весь дом и поняли, что тут все мертвы, и даже хозяин. Петелин жестоко расправился со своим напарником и с тем, кто предоставил ему тепло и убежище. Сомнений не было и в том, что Петелин пытался бежать на машине Мусы. Марков, осматривая внутри дом, никак не мог понять, как же Петелин сделал шаг за порог, если он после таких убийств должен был ждать и наблюдать за подступами к дому. «Значит, мне повезло», — рассуждал Эдуард. Закончив осмотр, стерев тряпкой все, что могло их засвидетельствовать в избе, они быстро сели в машину.

Ворсенко завел двигатель «мерса» и, включив заднюю передачу, потихоньку, не включая свет, повел машину вдоль забора. Проехав забор, аккуратно въезжая в придорожные сугробы, развернул машину и, включая вторую передачу, они поехали обратно в сторону горьковской трассы, а дальше на Москву.

 

Глава 23

Давид. Жанна.

Фомич и Егор.

Давид откинул одеяло и, сев на край кровати, включил торшер. Рядом с ним, разбросав свои волосы и уткнувшись лицом в подушку, лежала молодая, красивая девица, которая совсем не желала подыматься в такую рань. Давид встал и пошел на кухню, где, открыв холодильник, достал бутылку импортного пива, откупорил ее и, сделав два глотка холодной и живительной влаги, поставил бутылку на стол. Он вдруг вспомнил, что сегодня ему предстоит встреча с Князем и, видимо, придется в виде полнейшей конспирации ехать за рулем самому, хотя если закрыть на все это глаза, то можно было бы вызвать Гуся, вчерашнего водилу, который не раз бывал у Князя во дворе, который ночью привез их с Альбиной из ресторана около часа ночи. Продолжение выпивки, вперемежку с сексом, продолжалось часов до трех. Вчера у Давида было хорошее настроение, он выполнил указание Князя по ликвидации генерала. Когда Громила доложил о выполнении задания, то Давид в это время сидел за столиком с очаровательной своей новой знакомой Альбиной и уточнять благополучное возвращение своих киллеров по хатам не стал, не до того ему было уединяться и оставлять такую «очаровашку» одну за столиком. Дело сделано, доклад прошел, осталось только узнать, как все прошло у Мусы. Рассуждая, Давид посмотрел на часы и понял, что надо будить и срочно отправлять Альбину. Он никогда не оставлял ни одной ночной гостьи в своей квартире без себя, то есть одну. Разбудить уснувшую после такой бурной ночи девушку было непросто. Сонная Альбина побродила по комнате, допила оставшееся вчерашнее шампанское и пошла, мыться в ванную. В это время Давид решил позвонить по мобильной связи Громиле, чтобы уточнить некоторые нюансы для доклада Князю, но на том конце только слышал:

— Аппарат абонента выключен или находится вне действия сети.

— Ну, тупорылые эти помощники, сказал же быть постоянно на связи — начинал, злится Давид.

Все остальные попытки были без результатов. У Корейца мо-билы не было, но Давид по памяти знал его домашний телефон и быстро набрал номер, однако трубку брать никто не торопился. Только на пятый гудок в трубке раздался женский голос:

— Аллё…

— Мне Корейца позови, — требовательно произнес Давид.

— Нет его еще со вчерашнего дня.

— А где он?

— А ты кто такой, чтоб тебе докладывать? Нет его!..

— Я тебя спокойно спрашиваю в последний раз, а то придут здоровенные мужики и тебе просто оторвут уши, тем более что дома нет Корейца.

— Ладно, пуганая я, сказала, что не знаю, значит, и не знаю. Я сама его потеряла, обещал вечером подъехать, у меня вчера день варенья был, он мне даже подарок купил и обязательно должен был быть, а может, ты чего знаешь и гонишь мне тут? — стала напирать подруга Корейца, так, как жены-то у него не было.

— Хватит подробностей, объявится — пусть срочно выйдет на бригадира. Поняла?

— Поняла! А если ты его раньше найдешь, то пусть срочно позвонит, а то мне ехать надо.

— Хорошо! — сказал Давид и, отключив телефон, начал нервно ходить по комнате, строя всякие версии молчания Громилы и пропажи Корейца. Вдобавок ко всему этому он вспомнил, что Муса должен был отзвониться до семи часов. — Муса приехал поздно и мог уснуть, а вот Громила не мог молчать, он не пьющий и всегда был на связи. Сегодня его телефон молчал. И чем больше Давид думал о своих подчиненных, тем больше на его душе становилось неуютно и неспокойно. Скоро надо выходить на Князя, но что говорить? Давид почувствовал, как у него от нервного напряжения задергалась правая бровь. И не случайно. На дисплее его телефона высветился телефон Князя.

— Все, теперь начнется… — подумал Давид и нажал на кнопку приема.

— Срочно разберись, где твои люди, и ты у меня к одиннадцати часам, — резко, без всякого приветствия, произнес Князь голосом, не предвещающим ничего хорошего. Связь оборвалась.

Да, это серьезно, так с ним Князь еще не говорил. Видимо, Князь владеет какой-то информацией. А если Громила и Кореец, после «стрельбы», засветились и сейчас находятся в ментовке, тогда ясно, откуда у Князя информация. Хуже, если их повязали эти долбаные Афганцы, и сдали. Однако он четко помнит доклад Громилы, что генерал убит. Наверно, уйти не смогли, а я, так и не сделал контрольный звонок хотя бы минут через десять, после их доклада. Случай? Да какой там случай! Конкретно говоря, задание выполнял не я, и я не должен им в головы осторожность вталкивать, одно хреново, что с Альбиной в ресторане сидел, за это Князь может не простить. Не один раз он повторял, что во время операций и даже за трое суток накануне никаких выпивок, никаких баб. Скажет, что не держал, как руководитель, руку на пульсе.

Из ванной вышла распаренная, раскрасневшаяся, стройная и красивая Альбина.

— Ну, что ты тянешь кота за яйца? — заорал на нее Давид.

Альбина остановилась и, увидев бешеные глаза Давида, метнулась в комнату, где спешно стала одеваться и собирать свои вещи. Минутой раньше она думала, что после такой бурной ночной любви Давид не осмелится так на нее смотреть и тем более выгонять ее из квартиры, а она останется у него до вечера, а быть может, и еще не на одну ночь. Главное — этот армянин ей очень понравился: красивый, богатый, холостой и такой обходительный, но сейчас перед ее глазами застыли глаза, совсем другие глаза Давида, и ей стало очень страшно. Альбине захотелось убежать из этого дома и никогда больше не увидеть этого взгляда с подергиванием правой щеки своего нового ухажера. И не прошло и пяти минут, как она оделась и, подойдя к Давиду, не смотря ему в глаза, сказала:

— Все, я ухожу, как меня найти — знаешь, доберусь сама, не провожай. Пока!

— Пока, — угрюмо буркнул Давид и, закрыв за девушкой дверь, снова начал расхаживать по комнате, размышляя:

— А ведь время доклада Мусы прошло давно.

Он снова набрал его номер сотового, который он подарил ему на день рождения, очень хороший, с новыми функциями и дорогой телефон, которые имели не многие богатые и крутые мужики. Больше такую связь имели бандиты, коммерсанты, директора, продюсеры, звезды эстрады и ТВ. Обычный люд довольствовался обычной, привычной связью, правда, уже не бросали в автоматы мелочь, а вставляли карты, и в некоторых автоматах, можно было видеть, сколько минут еще ты можешь говорить.

Телефон Мусы молчал. Давид не знал, что его подарок находился в кармане Григория Ворсенко.

Давида вдруг охватила такая ярость и злость, что задержись еще минут на пять Альбина, то ей могло бы за неправильно оброненное слово сильно влететь. Такой бешеный, каким порой бывает Давид, мог просто ее убить одним резким движением руки или ноги. Он снова вспомнил слова Князя: «Великих людей всегда губили две вещи, это водка и женщины». Проклиная себя за ресторан, Давид все больше приходил к мысли, что как-то надо бы начинать выходить из-под контроля Князя, иначе он его просто уберет. Правда, пока он еще не знал, что это его последние шаги в любимой квартире, последние свободные рассуждения. Он давно думал свалить из-под контроля Князя. Свалить одному не удастся, по-любому. Ваган тоже начал дергаться от нарастающих запросов Князя. Как обстоят дела в двух других бригадах, Давид не знал, так только, понаслышке или догадке. С бригадирами он встречался раза три всего и то мимоходом. Князь не устраивал никаких разборок и публичных нравоучений, он просто убирал неугодных, и уйти от него было невозможно. Найдут, достанут и закопают или сожгут. Его «машина» имела свой отлаженный механизм, и если в ней ломалась деталь, то ее выбрасывали, а вместо неё ставили другую.

Давид прогрел движок своей машины, включил любимую Любу Успенскую и поехал на Киевское шоссе, а там, в Новоглаголево, к Князю на аудиенцию. На душе было тревожно, он не знал еще, что случилось то, что рано или поздно приходит к тем, кто убивает, насилует, грабит, ворует. Расплата! Он еще не знал, что Громила и Кореец посажены в камеру одного из районных ОВД, а перед этим Корейцу в одном из травмпунктов знакомый хирург Маркова заштопал рану на ноге и провел ему весь комплекс первой медицинской помощи. Оформили их пока как за драку в кафе. По договоренности с начальством подержат их трое суток, а там уж Марков должен их забрать, допросы, правда, начнет вести человек от Игоря Бутова. Давид также не знал, что Муса больше никогда ему не позвонит, так как находится в морге вместе с Петелиным, Уколом и дедом-алкашом Ефимом.

Он не знает, что генерал жив и здоров, что «Сапоги» могут быть настолько опасными врагами, что сам Князь начал это понимать раньше других, но думать о своем часе расплаты за свои мерзкие дела ради наживы еще был не готов. Он продолжал вершить судьбы других людей.

На одну силу всегда найдется другая сила, но, а на тех, кто посягнул на самое святое, это саму жизнь других людей, найдется, со временем, сила, умноженная не только на справедливость, но и на силы всех тех, кому дороги были убиенные, их дорогие и любимые.

И час расплаты неумолимо приближался.

Давид вспомнил. Как обнимал и ласкал красивое тело Альбины, как клялся ей в любви с первого взгляда, как реально зацепила его, впервые по-серьезному, эта молодая девушка. Девушка, которая сама приехала из Тамбова в Москву, поступила в университет, работает и учится, не шалава какая-нибудь, а он взял и выгнал ее, как последнюю шлюху.

— Ладно, вот разрулю эту ситуацию и обязательно отыщу Альбину, и обязательно навру ей, что так надо было поступить, и он это сделал ради только того, чтобы не потерять ее, а она все поймет и простит его, и он оставит ее дома. Он заберет ее из общаги демонстративно у всех на виду и обязательно повезет ее в свой дом в Ереване, где их встретит старенькая мама, которую из-за своих дел в Москве он не видел уже пять лет. И сыграют они красивую свадьбу по армянским обычаям, и Альбина будет самой красивой русской женой, а мама научит ее премудростям армянской кухни. Только бы уладить все дела у Князя, а там посмотрим. Надо Князя убирать, и убирать надо руками одуревших афганцев.

Цветков, заночевавший у Сергея дома, проделав быстро утреннюю разминку, умывшись и побрившись, решил воспользоваться домашним телефоном Лося и позвонить Жанне Александровне Гариной. Во-первых, Жанна жила недалеко от дома Сергея, а во-вторых, Владимир Иванович ходит под прицелом, и если не сегодня, так завтра его вычислят, и может так случиться, что не пришлось бы пожалеть о том, что не зашел попрощаться. Был рядом и не позвонил, и не заехал.

Рано или поздно его начнут вычислять серьезно, и как только о ночном вчерашнем провале узнает Князь и его банда, то Цветков сразу попадает под прицел или еще какую-нибудь заразу и, конечно, может случиться всякое, а ему почему-то все кажется, что Жанна на него продолжает обижаться. В душе Цветков понимал, что надо было бы все-таки как-то попробовать попрощаться с Жанной. Также он отчетливо понимал, что в его положении не стоит «светить» вокруг себя родных и близких.

— Генерал не мог, — как сказал Марков, — «залечь» на дно. Трусость, даже перед угрозой смерти не в его характере. Конечно, другое дело на войне, там более или менее ясно, где может быть враг, а тут ничего не ясно. С постоянной настойчивостью в Москве почти каждый день убивают и, к великому сожалению, мало кого находят из киллеров, не говоря уже о заказчиках. Ты у киллера всегда на ладони, а он невидим, неуловим. Способы у них один изощренней другого: то машина взрывается от заводки двигателя, то при куче охранников падает заказной, а то совсем нагло проходит мимо киллер и стреляет в упор, бросает пистолет с глушителем и тут же растворяется среди людей и домов.

Цветков набрал телефон Гариной. Жанна ответила сразу и даже с какой-то радостью, а узнав, где он находится, попросила подойти срочно к ней.

Минут через двадцать, еле уговорив Сергея не ходить с ним, генерал подошел к подъезду, вспоминая разговор перед уходом из квартиры Лося.

— Сережа, я должен идти один, и я не думаю, что нас уже вычислили.

— Владимир Иванович, Вы ведь не настолько наивный человек, чтобы не понимать после вчерашнего, как осведомлены наши враги о вас, о ваших друзьях, о ваших знакомых, тем более квартиры водителя и жены погибшего майора, — настаивал на своих доводах Сергей.

— Все, Сережа, я пойду один, даже если и ведется наблюдение, то его надо увидеть. Для наблюдателя мой выход без охраны будет неожиданностью, и он пока сориентируется, доложит, а я и назад проскочу, и мы будем знать, от кого надо отрываться. Не волнуйся, я осмотрюсь, оружие при мне, если что-то не так — позвоню, будь на связи.

Сергею ничего не оставалось делать, как согласиться с Цвет ко — вым. Он ведь хорошо знал характер генерала. Перечить уже было бесполезно.

Жанна встретила Цветкова у своего подъезда. Она явно была чем-то взволнована.

Генерал, не скрывая своей радости видеть ее, улыбнулся и произнес:

— Рад Вас видеть, Жанна Александровна!

— Владимир Иванович, я пыталась до вас дозвониться домой, а как только решила позвонить Сергею, то вы сами вдруг вышли на меня, чему я очень обрадовалась.

— Что-то случилось?

— Пока не знаю, но где-то половина девятого, мне позвонил полковник Тяжнин.

— Так, так… и что же он хотел?

— А то, Владимир Иванович, он после того, как поинтересовался, как я себя чувствую, стал допытываться про вас, где да как вы пропали, не может, якобы, найти вас для доклада, как идут дела на службе. Он вас ищет, — закончила свой ответ на вопрос Цветкова Жанна и внимательно посмотрела прямо в глаза Цветкову.

Генерал сразу уловил в ее взгляде не только тревогу, но и нескрываемое волнение и даже страх.

— Смотрите, пожалуйста, какой помощник Валерий Иванович, оказывается! — сказал он.

— Генерал, вы что-то не поняли? Такие люди просто так не звонят. Он ищет Вас. И поверьте моей интуиции, не для хороших дел.

— Хотел бы найти меня — нашел бы. Вас-то он зачем тревожит? Он сейчас исполняет мои обязанности по службе и потом, когда я буду находиться в госпитале, ему, как и сейчас, должно быть не до меня, в управлении работы невпроворот.

— Вы что, заболели? — спросила удивленно Жанна.

— Нет, Жанна Александровна, я здоров! Не тело, а душа, все болит. А Тяжнину, что волноваться, он себе место обеспечил, так и останется на моей должности.

— Как же это? — с широко раскрытыми прекрасными глазами удивленно спросила Жанна.

— Я после госпиталя вряд ли вернусь в Штаб.

— Но это несправедливо! Это из-за Жени?

— Все вместе, Жанночка. Все вместе!

— Но если таких опытных людей будут убирать, то, что будет дальше?

— Свято место пусто не бывает. Я лягу всего на две недельки, а там, после обследования, сам рапорт напишу. Я не смогу служить с людьми, которые из-за своей карьеры теряют человеческие отношения, это не только Тяжнин, это загнивающая наша система и взбалмошное новое руководство, как Страной, так и Армией.

— Но вы ведь чисто военный человек! И генерал-то вы еще совсем молодой, — возмущалась Жанна.

— Но я уверен, что мои навыки и знания, полученные за время службы, всегда пригодятся и на гражданке.

— Нет, я пока не могу себе представить такого поворота в вашей судьбе.

— Судьба, она как есть, и мы никогда не властны ее изменить. Не проходит и дня, порой и часа, чтобы я не подумал о Вас, о Вашей горькой и нелегкой судьбе.

— Но вы ведь тоже жену потеряли? Друзей сколько потеряли. Воевали, и сейчас, смотрю, все воюете.

— Да, это так, но к этому все шло как-то само собой, и Марина всю жизнь была чем-то все недовольна и, даже став генеральшей, не смогла себя обманывать. И я знал, что не любит она меня.

— Выходит, судьбу мы делаем себе сами?

— Нет, мы только идем у нее на поводу.

— Значит, и гибель Евгения тоже была запрограммирована?

— Не знаю! Мне, поверьте, порой от этого становится так тяжело, что смалодушничал, не проявил твердость, — сказал тихо Цветков.

— Подождите себя винить. Я после нашего последнего разговора много думала и поняла, что не мог Женя поступить по-другому. А сегодня, скажу вам честно, мне страшно за Вас. В меня после звонка вашего зама просто какой-то ужас вселился. Чует мое сердце, что нависла над Вами какая-то беда. А я не хочу Вас потерять, как хотите это понимайте, Вы самый близкий друг Евгения.

Жанна так посмотрела на Цветкова, что тот не нашелся, что ответить сразу, но потом сказал:

— Мы сейчас с вами вместе стоим здесь и разговариваем, а это тоже наша с вами судьба, и я благодарен ей за эту встречу. Спасибо большое за предупреждение, но я думаю, что не стоит так сильно драматизировать этот звонок, — и Цветков, не осознавая, что делает, взял озябшую уже руку Жанны и стал целовать ее. А Жанна, чувствуя приятные и теплые прикосновения губ, руку не убирала, а наоборот положила свою вторую руку в ладонь Цветкова и стояла, как заколдованная этой маленькой человеческой лаской, а одумавшись, после некоторого замешательства сказала:

— Берегите себя, пожалуйста.

Цветков поднял голову, и их глаза снова встретились. Встретились уже как-то по-особенному, по-родственному, душевно и чисто. Так смотрят только влюбленные люди. Молча, как магниты разных полюсов, притянулись со своими мирами боли и печали, надежды и счастья быть рядом.

Обоюдное горе притягивало грустных людей быстро.

От нахлынувшего вдруг чувства Цветков растерянно сказал:

— Постараюсь! Но все может случиться Жанна. Все мы под Богом в наших судьбах.

— Нет..! — выкрикнула Жанна, — я знаю, что Вы не успокоитесь, пока не найдете убийц. Но поймите, мне не хочется потерять и Вас. Простите, генерал, за откровенность, и еще я уже замерзла и пойду домой. Ляжете в госпиталь — позвоните мне.

— Обязательно позвоню. Прощайте! — вдруг неожиданно произнес свое нелюбимое слово Цветков.

Жанна заплакала и смотрела на Цветкова так, как будто бы видит его в последний раз. Владимир Иванович не переносил женских слез и, быстро обняв Жанну, сказал:

— Все будет хорошо! Я обещаю! Вы только не расстраивайтесь и верьте.

Когда они расстались, Цветков не сразу, но все же вспомнил про проверку слежки и, осторожно осмотревшись, на полпути к дому Сергея свернул в соседний двор и зашел в первый к нему подъезд ближайшей девятиэтажки. Быстро поднявшись на площадку, он аккуратно выглянул в окно, выходящее на крышу подъезда. Цветков закурил и, не успев сделать третью затяжку, увидел молодого человека, стремительно приближающегося к подъезду. Цветков, нащупав рукоятку своего ПМа, стал подыматься на четвертый этаж, зная о том, что жильцы второго этажа домой идут, как правило, по лестнице пешком, а те, кто живут выше, едут лифтом. «Сыщик» явно не успел увидеть, в какую квартиру зашел генерал, и, войдя в подъезд, начнет метаться, а потом выйдет и будет ждать выхода генерала, и еще если вошедший не живет в доме, то будет подыматься минимум до третьего этажа, значит по душу Цветкова.

Парень, поднявшись до третьего этажа, быстро побежал назад к выходу, чтобы снова не упустить генерала. Цветков спокойно вызвал лифт и, спустившись на первый этаж, решил «хвост» отрубить. Выйдя из подъезда, он сразу узнал этого парня в темно-синей спортивной куртке, черной вязаной шапочке и белых кроссовках. Явно одетого не по сезону. Похоже, на задание он приехал на машине, которая наверняка стоит у Сережиного дома.

Цветков, не выдавая никакого волнения, спокойно выйдя из подъезда, направился в противоположную сторону, не оглядываясь, но чувствуя всей кожей, как «хвост» тоже пошел за ним. Увидев впереди, чуть левее металлический рифленый забор, за которым возвышался подъемный кран, генерал, узрев в заборе проем для калитки, уверенным шагом вошел через него во двор стройки. Перед ним сразу оказался вырытый большой котлован, слева стоял КРАЗ со стрелой, рядом с ним трактор на гусеничном ходу, за котлованом полуразобранное здание в два этажа типа детского сада, без окон и разломанных дверей. Генерал, не наблюдая рядом никого из людей, справа от котлована по настланным и заснеженным аэродромным плитам рванул, как в молодости, на стометровку к этому зданию и, влетев в первый дверной проем, замер справа за стенкой. «Хвост» не замедлил со своим появлением и, осторожно войдя на стройку, удивленно смотрел то на трактор, то на котлован и, видимо, увидев следы на свежем снегу, ведущие к полуразрушенному дому, быстро устремился к нему. Войдя в проем дверей, он не успел ничего сделать в защиту своей челюсти, как ударом кулака генерала был нокаутирован и не на десять секунд, а на несколько минут, это точно. Цветков наклонился над бледным лицом молодого человека, приложил два пальца к сонной артерии и, обнаружив пульс, сразу же, оставив его лежащего у стены, пошел назад со стройки к машине. На ходу достав телефон, позвонил Сергею.

— Сережа, бегом оденься и спускайся к машине.

— Да я уже в машине, — услышал он голос Сергея.

И через две минуты они выехали в центр Москвы.

— Странно все-таки складывается картина, — размышлял Цветков, разминая пальцы от удара правой руки, — какую же все-таки роль играет Тяжнин? Зачем он звонил Жанне? Этот гад никогда бы ей не позвонил просто так. Неужели охота на него как-то связана с Тяжниным? Да нет же, не может быть, офицер Штаба и Князь, бандит что ли? Это просто совпадение. Тяжнин не дождется, наверно, когда я наконец-то лягу в госпиталь. Но он точно знает, что у меня еще в запасе два дня. Зная о том, что Жанна проигнорировала его «наколку» по причастности генерала, к гибели Гарина, Тяжнин решил позвонить Жанне с учетом, что та, не порвав дружеских отношений с ним, обязательно его найдет. Так оно и вышло. Но «хвост» не мог так быстро прибыть. Нет, тут, видимо, уже с раннего утра, как Князь узнал о провале группы Давида, во все предполагаемые концы была выслана наружна. Скорей всего парень шел от дома Сергея. А я как лох, не видя ничего, рванул к Жанне. Так ведь можно и голову потерять. Да уж нет опыта, так и нет! Прав был Артем насчет профессионалов-оперов. Хотя мы тоже не пальцем деланные, но нет необходимой осторожности, это уж точно. Главное — он успел повидаться с Жанной и вырубить «хвост».

Поведав Сергею о своем посещении Жанны, и как он вырубил наблюдателя, Цветков вышел по своему телефону на Маркова.

— Меня пасли у дома Сергея, — сказал сразу Цветков. — Я «хвост» отрубил нокаутом, оставив его отдыхать, а сейчас мы с Серегой рулим к штабу друзей.

— Я, понял, — ответил Эдуард и продолжал: — Мы не можем подъехать к вам, обстоятельства не позволяют. Обстановка крайне напряжена. Найдите срочно место, где вас не достанут, это очень важно. Это приказ! Никаких хвостов, все срочно отрубить вплоть до устранения. В штаб не ехать. Всю информацию по кодированной почте, по календарю. Дадите координаты — мы объявимся. Удачи! Все! Конец связи. Не забывайте о зарядке телефонов.

Цветков ничего не успел ответить, как Марков отключился.

Автоцентр.

На проходную автоцентра «Сузуки» Фомич и Артем прибыли к назначенному сроку, и через десять минут они уже были в цеху по ремонту движков. Накануне Фомич успел достать схему здания с подвальными помещениями в два этажа. По всем подсчетам и учету расположения Центра, подпольная и криминальная работа могла производиться только в подвальных помещениях. Как проникнуть туда, где доводят до «ума» краденые автомобили, план у Фомича созрел еще с вечера.

Обед в Центре, согласно графику, был в две смены с 13 до 14 часов одна и вторая с 14 до 15 часов. Пройти в помещения цоколя не замеченным практически было невозможно, но узнать, как входят в помещения подвала рабочие и как выходят в самое подходящее время — это обеденное. Столовая находится на первом этаже. Цех по ремонту двигателей располагался в пристроенном одноэтажном здании и имел два выхода: один во двор и к стоянке, а другой через основное здание.

На обед в 13 часов мастер-учитель повел новых рабочих на обед лично сам. Они взяли подносы набрали еды и сели обедать за свободный столик. Фомич, съев первое и сославшись на расстройство желудка, ушел, не став дальше обедать. По пути в цех он зашел в туалет и засел там надолго. Вместо него вышел в форме уборщика помещений с усами, в кепке, с ведром и шваброй мужчина похожий на всех уборщиков Центра. Еще вчера Фомич «срисовал» и подготовился к этой роли.

С тыльной стороны здание имело две широкие гаражные двери с подъемом и опусканием их по горизонтали. Управление ими производилось с пульта управления охранника или дежурного по приемке машины в мойку и сушилку.

За правой дверью была мойка, дальше сушильня и выход прямо в зал, где машину ставили на один из четырех подъемников для проведения технического осмотра и обслуживания. Далее, на «ямах», стояли машины, на которых проводились работы по замене агрегатов, деталей. В других отсеках с помощью специального оборудования проводились работы по развалу и схождению колес, все регулировки ходовой части, тормозов, сцепления, полная диагностика и прочие необходимые работы для того, чтобы «Сузуки» любой марки выезжали из ворот Центра красивыми и исправными. Справа у стенки стояли уже готовые для сдачи машины.

Пройдя через этот зал, Фомич шел к двери в конце зала, через которую можно было выйти по лестнице вниз к цокольным помещениям. Однако Фомича здесь ожидала первая неудача, дверь имела кодовый замок. Фомич развернулся обратно и пошел в помещение, где принимались машины во вторую тыльную, левую дверь, рядом с мойкой. Он обошел готовые к выдаче машины и увидел коридорчик, по которому он вышел к двери, ведущей в комнату, где принимались на огромный лифт эвакуаторы с неходячими машинами, а так же машины, прибывшие своим ходом, требующие ремонта, разборки, покраски, замены двигателя, коробки передач раздатки, ходовой.

Открыв дверь, Фомич увидел, как водитель эвакуатора, на котором стоял автомобиль с деформированной «мордой», о чем-то разговаривал с лифтером.

Фомич смело подошел к парням и спросил:

— Ребята, извините пожалуйста, я новенький и, кажется, блуданул. Как мне попасть вниз? И он указал пальцем на пол лифта.

— Тут нет прохода, тут лифт. Иди в конец зала налево, там синяя дверь, — сказал лифтер.

— Вот черт! Я, видимо, раньше свернул. Представляешь, брат, я только устроился тут в сервисе полы мыть, а сегодня мать в тяжелом состоянии в 6 утра в больницу отвез, и до обеда надо все убрать, чтобы к матери съездить, может быть, меня с этой машиной опустишь вниз, а то у меня, сам понимаешь, каждая секунда на счету, — сказал Фомич, жалобно глянув на молодого паренька — лифтера.

— Ладно, становись, поехали, — сказал лифтер, и лифт медленно стал опускаться на второй этаж цоколя.

— А что, ниже не пойдет? — спросил Фомич у водителя.

— Нет, тут будем разгружаться. А тебе если вниз, то, вон там, в углу есть дверь, по лестнице вниз попадешь и по ней вверх, — сказал водитель эвакуатора.

— А код тоже есть? — спросил Фомич.

— Да такой же, как и наверху, если, конечно, не сменили, они тут каждую неделю меняют и всем проблемы создают, как будто внизу бункер совсекретный или командный пункт, — сказал молодой лифтер.

— А какой старый?

— Вчера был «К 150», иди, попробуй. Не пройдешь — увезу обратно, — сказал лифтер и очень внимательно посмотрел в глаза Зобу.

Фомич, набрав указанный код, благополучно опустился вниз, на нижний этаж, где была такая же комната, как наверху, но значительно побольше, имелись также двое ворот точь-в-точь, как наверху в мойку и к лифту. Слева синяя дверь с таким же кодовым замком, как наверху. Фомич, набрав код, вошел, видно, в левый большой зал, где стояли три полуразобранных автомобиля. Людей ни кого не было. В конце зала он увидел три двери в другие помещения, но открыть он смог только одну в туалете. Достав заранее приготовленные отмычки, Фомич без труда открыл среднюю дверь, это была слесарная мастерская, также закрыв ее, он открыл третью дверь, бегло осмотрев ее, понял, что это не то, что он ищет. Все быстро закрыв за собой, он вышел из левого зала и направился к правой двери, но набрав код, понял, что это именно та дверь, за которой идет подготовка краденых машин, код здесь был другой. А когда Фомич посмотрел по сторонам, то увидел на противоположной стене под потолком зрачок камеры видеонаблюдения.

— Все, попал я! Вот суки, все имеют, — подумал Зоб и, брякнув своим ведром о швабру, устремился обратно наверх, где благополучно переоделся и прибыл в цех. Егор с волнением ожидал Фомича, работая у разобранного двигателя. К счастью, при возвращении Фомича никто не остановил и не заподозрил его в переодевании. Следом за Зобом пришел в цех и их «наставник», и они до 17 часов вместе крутили гайки, болты, выпрессовывали цилиндры из блоков, снимали поршня и шатуны, а в 17.15 Фомич и Артем сели в свою «шестерку» и укатили в Москву. Ехали молча, вероятность прослушивания была очень высока, пока они добросовестно работали, при таком начальнике службы безопасности Центра им однозначно поставили жучок в машину, а завтра снимут. Поэтому после некоторого молчания Фомич завел разговор о хорошей организации работы в цеху, хорошем питании и хорошем подборе специалистов.

«Хвоста» за собой, они так и не увидели, потому что его просто не было. Видимо, в Центре решили, что высылать наружку еще преждевременно. Прибыв к дому на Алтуфьевке, пересели в «мерс», к Зобу, и стали обсуждать планы работы на завтрашний день. Зоб достал свою мобилу, так он называл свой телефон, набрал Артема и продиктовал ему координаты: Квадрат 22–18, число 13, на 04, сразу, что означало: «Мы на Алтуфьево, дом 13, тыльная сторона, приходить сразу». Потом Фомич снял весь свой грим и стал настоящим подполковником Зобом со своей ослепительной улыбкой, а через пять минут появился Артем Шмелев и, подсев к ним в машину, стал принимать участие в дальнейших планах.

— Место работы с крадеными машинами, кроме первого подвального этажа я и не вижу, проникать туда надо тоже во время обеда, главное — суметь открыть входную дверь в правое крыло, а там будет все, что мы ищем, и фотоаппарат сделает свое дело, — сказал Зоб.

— Да, служба безопасности работает у них нормально. Начальник, видать очень опытный мужик, помните, как он буравил нас еще в кабинете директора. Изучал и еще, наверно, продолжает изучать наше алиби по автобиографии, — добавил по этому поводу Егор.

— Да, очень хитрющий мужик! С криминалом связан еще с начала девяностых, демократических годов. Бывший сотрудник МВД, мастер по дзюдо, имеет первый разряд по стрельбе из ПМа и до сих пор имеет надежную связь с милицией и прокуратурой. Он установил не случайно камеру наблюдения у нужной нам двери. И не исключено, что при рассмотрении в ней моего сегодняшнего визита в роли поломойщика, он понял наши намерения, и может быть, через компьютер могут составить фоторобот, идентичный с фотографией у кадровика. Шансы наши уменьшаются, трудности увеличиваются, но с этим и растет азарт. После того, как нам удастся, а я в этом не сомневаюсь, отснять все, что можно отснять в зале и в комнатах, у нас будет проблема уйти из подвала, а дальше, выскочив из Центра, уйти от преследования. Егор, «шоху» твою надо будет любыми путями подогнать к входу в наш цех со двора.

Слушая разговор Зоба и Егора, Артем Шмелев начинал понимать, что ребята просто — «попали под колпак» и вряд ли им удастся завтра выбраться из Центра.

— Да черт с ними, с этими машинами, это теперь не главное. Зачем нам рисковать? Цветков бы точно, послушав вас, добро бы не дал. А теперь послушайте сложившуюся обстановку на других направлениях, — сказал Шмелев и продолжил:

— Я получил от Маркова информацию, что генерала Цветкова еще вчера вечером хотели убить в его квартире, но Марков и Ворсенко упредили киллеров и, повязав их, отправили в надежное место. Есть и хорошая новость: Петелин и Укол находятся в районном морге, с ними еще два трупа, это некто Муса из банды Давида и хозяин дома, где скрывались наши фигуранты, бывший вор-рецидивист по кличке Фима. Так что, Егор, за Батю твоего мы поквитались сполна! Правда, Владимир Иванович настаивает на ликвидации всей банды или, по крайней мере, ее главарей. Я же думаю, что нам надо оставить идею с сервисом, получается, велик риск, а мы своей цели добились, справедливость восторжествовала, — закончил свою речь Шмелев.

— Артем, ты меня не до конца понял, мы должны довести задуманную комедию до финала. Думаю, что завтра максимум к 16 часам у нас будут нужные материалы для разгрома этой шайки-лейки, — сказал Зоб.

— Хорошо, Фомич, но отказаться от дальнейшей работы еще не поздно, мы натравим туда лучше милицию, тем более, завтра 23 февраля, праздник, как-никак.

— А где сейчас наш друг генерал Цветков? — перебивая Артема, спросил Зоб.

— Мы с Марковым решили, что генерала надо срочно прятать, ему надо пока залечь, и Сергей обещал увезти его из Москвы.

— Я считаю, что зря, — возражал Зоб, — Цветкова надо просто поменять в облике и в документах, а не возить как куклу-мишень.

После первой неудавшейся попытки убрать генерала наши враги начали уже более активную деятельность, они считают генерала главной фигурой и, конечно же, уже подсоединили более профессиональных людей. Надо вычислять киллера, который уже наверняка висит на хвосте у Иваныча.

— Согласен, утром генерал одного уже вырубил нокаутом, и сейчас они с Сергеем в отрыве от них, — сказал Артем.

— Надо готовить засаду, светить генерала, как приманку в подготовленном месте и брать киллера. Главное — сделать все так чтобы поверили, — высказал свое предложение Зоб.

— А откуда у нас такие силы и как сообщить киллеру, где генерал? — спросил Артем.

— Это все не так сложно, но думать надо, на дворе уже темно, и быстро это теперь не решишь. Мы все в отрыве друг от друга. А связь с Цветковым есть?

— Связь-то есть, но если он ответит, то бандюги его «запеленгуют», и тогда… — сказал Шмелев, — Мы его просто сдадим. Если только связаться через Сергея?

— Его номер? — Зоб набрал СМСку — «Для Иваныча от Фандорина, по календарю, где уют и тишина. Жду».

И через минуту пришел ответ: «Сбой».

— Значит, не исключено, что они уже где-то вне зоны. Скорей всего, за пределами Москвы. Надо подождать. Все-таки слабенькая эта связь, — с сожалением произнес Зоб.

— Я сейчас позвоню Маркову, он прояснит обстановку, — сказал Артем и стал набирать номер Эдуарда.

Марков ответил сразу:

— У нас все нормально! Никакой инициативы. Старший уехал в надежное место. Быть на связи.

— Видимо, они где-то пересеклись? Марков, понимая, какая опасность нависла над Цветковым, явно, что-то задумал. Мне кажется, наступил тот момент, когда мы должны собрать все силы, какие только возможно для срочных выездов. Я начинаю выходить на спецназ, а ты, Фомич? — сказал Шмелев.

— Я решу вопрос с СОБРом. Есть четверка мобильных ребят, я их подготовлю сразу после нашего разъезда, главное — добраться до командира этих ребят. Артем, мы ждем твоих указаний и по календарю место. Я предчувствую, что наши опера знают, что делать, и теперь мы, точно, зависим только от них по спасению генерала от киллера. А для того чтобы суметь им помочь, у нас должны быть наготове мобильные группы. Артем, я дам твой телефон старшему 1-й группы «Метис», их будет четверо с машиной. До выезда завтра в сервис я на связи и трезв, в готовности к движению. Решим по сервису — пойду сразу на помощь к операм, чую, толковые ребята нам попались. Явно затеяли они что-то, затаились, — с каким-то удовлетворением закончил Зоб и добавил: — Не беспокойся за нас, полковник, я все продумал.

— У 2-й группы спецназа «Русь» позывной будет «Алмаз». Я тогда сейчас сразу, выеду с Егором к командиру отряда и попрошу его о помощи, двое уже у меня согласились помогать, еще двоих они подберут сами, но прикрыть все это может только сам командир, а чтобы его не подставить в случае чего, то надо обговорить нюансы. Надо торопиться, времени в обрез, — сказал Артем.

— Да ладно, полковник, пробьемся, не впервой. Мы что, дурней этих козлов? Нет! Значит победим! Мы не для того службой деланы, чтобы нас, мужиков, не раз видавших смерть, эти суки новоявленные, хозяева человеческих жизней, смогли прижать или уничтожить своими окровавленными руками. Не выйдет! Все, ребята. Удачи! — сказал Зоб и, высадив Артема с Егором из своего «мерса», укатил за дом.

Артем с Егором поднялись в квартиру и, наскоро перекусив, выехали молча к метро «Медведково», где рядом с ним жил командир спецназа «Русь». Им сегодня везло, командир был дома, так как его отпустили по состоянию здоровья домой сразу после обеда. Об этом Артем узнал еще до их выезда, позвонив дежурному по части. Радовало еще и то, что ехать не надо в часть, а это больше часа пилить на Красноказарменную, а тут 15 минут — и у метро. Командир встретил гостей по доброму, угостил кофе и бутербродами, а главное — решил вопрос по группе спокойно, с пониманием и очень смело. Плохо клеилось то, что готовность на выезд эта группа будет иметь только завтра с 9 утра.

Эта ночь для Артема Шмелева предполагалась быть неспокойной и тревожной. Его друг находится в смертельной опасности. Как бы все ни закончилось, но ввязались они все в серьезную борьбу. Он также понимал, что как боец Артем еще слаб, нет-нет, а плечо ноет, и голова побаливает, ломит виски. Больше всего его беспокоило то, что координации действий, на которые он себя настраивал, не получалось, много было экспромтных ситуаций, и еще эти люди, которые своими действиями настораживали и мешали работать. Часто почему-то всплывал в памяти рассказ Цветкова о его заместителе, почему полковник Сайга убрал оперов и завалил расследование, почему уважаемый заместитель министра отказался помогать? Практически они были вне закона, как те же бандиты, как Князь, как Давид, как Петелин, как Ваган. Но больше всего Артем волновался из-за Егора. Не успел парень выбраться из плена, как сразу попал на новую, не менее опасную войну, где враг в плен никого старается не брать, он всех просто безнаказанно убирает, лишая людей жизни без всякого суда. Не смог он уговорить Фомича не идти завтра в Центр, явно Фомич засветился, и что он сможет узнать там, где его будут ждать. Упрямый мужик, смелый, рисковый, но Егор-то совсем мальчишка, и убери его сейчас от Зоба, обидой одной не отделается, это не только воспитание в военной семье, но и десантура. Много вопросов в голове Артема. Где скрылся Володька? Кто убил Петелина и Сафара? И совсем не хотелась спугнуть удачу, пока нет жертв. Но Артем знал, что война без жертв не бывает. В этой войне уже есть жертвы изначально и уже с обеих сторон. Артему в этой жизни не раз везло, порой такое наступит положение критическое, что все летит под полный откос, а тут — раз, и так крутнется все, что и долго потом не верится в такую удачу. Может быть, и на этот раз повезет. Только недавно съехались сахалинские друзья в самой столице, а теперь попали в такую мясорубку, где выжить шансы есть, но надо еще и победить, ради чего и пошли, отбросив все, и самое главное, родных, дорогих и близких. Получалось что-то такое киношное, детективное и страшное. Если они проиграют, то им родные не простят такого к ним предательства никогда.

Лечь спать решили пораньше, Егор повертелся, повертелся и засопел. Сон к Артему так и не приходил, почему-то вертелись картины жизни в Монголии, и как однажды ему пришлось очень нелегко, участвуя в битве за урожай, он чуть было не потерял себя, семью, карьеру.

 

Глава 24

Целина. Монголия.

С мая 1980 года, 41-я мотострелковая дивизия начала формировать целинный батальон, по тем временам это считалось выполнением правительственного задания. Артема Шмелева — командира танкового батальона, только что прибывшего с трехмесячных курсов «Выстрел» из Солнечногорска, — назначают командиром целинной роты. Комплектование проходило за пределами военного городка в чистом монгольском поле.

Ставили палатки для личного состава, полевой автомобильный парк, полевая кухня с погребами и большой палаткой для приема пищи. Укомплектовывалось все это по полной схеме проживания: 268 человек и 106 единиц автомобилей. Согласно приказу командарма, на целину должны были ехать самые достойные и дисциплинированные люди. Командование частей этому приказу старалось как-то придерживаться, а вот в батальонах, ротах и во взводах всегда старались сплавить самых ненужных в подразделениях солдат, сержантов, да и прапорщиков, и офицеров тоже. Подсунуть старый, полуразвалившийся автомобиль и потом доводить его до минимальных нормальных технических параметров на территории целинного парка. Реально это было в порядке вещей, особенно у комплектующих роты командиров полков. И лишь только постоянные набеги комиссий из армии, из Улан-Батора, как-то выравнивали штаты, качество поставляемых автомобилей и усиливали чувство ответственности через матерную брань, другими более сильными выражениями — «высушу», отправим в СССР, сниму.

Артем по сей день не может понять, за какую такую провинность его отправили сначала зимой в отпуск, перед новым годом, потом, на три месяца, на курсы, а по возвращении обрадовали целиной. Вырвать человека, у которого есть семья, дети, и не служит он ни на подводной лодке, ни на полярной точке, на льдине, не летает кругами по орбите вокруг Земли, а работает на земле простым офицером, где можно спокойно решать такие вопросы по справедливости.

Конечно, Артем тогда не смог разобраться, с какой все-таки целью и кто так усиленно отправлял его из гарнизона, но кому-то он точно мешал выполнить свои задуманные цели, но Артем был солдатом и, несмотря на восьмимесячную разлуку, смог все-таки восстановиться и в семье, и в службе. Как ни старался артачиться и принципиальничать Шмелев, при формировании своей первой целинной роты все равно получалось полувоенное подразделение с гражданскими лицами в количестве 70 человек — приписного состава, а проще сказать, партизан.

В основном это были водители, ремонтники, автомеханики, а узнать их слабости и способности времени не было, так как в роту их поставили с забайкальского региона за две недели до отправки роты в Казахстан. Короче, это была не рота, а «штрафной» батальон с высокой целью помочь убрать хлеб-зерно с полей Целины. 14 июля рота погрузилась на 42 платформы и 4 теплушки. К 12 часам эшелон был готов к отправке. Артем, являясь начальником эшелона, сходил на вокзал станции Сумберн и уточнил у дежурного время отправки эшелона и понял, что у них в запасе был еще один час. Вот после этого и начались тяжелые дни, а потом и эти воспоминания эшелонирования «литерного» в Казахстан.

Кто не командовал такими ротами и особенно на целине, и особенно в 1980 году, когда зерна убирали по 18–20 центнеров с гектара, тот не потерял кучу нервов, здоровья и порой веры в себя и в Армию. Он не вылетел потом в полную «трубу» по службе, не получил жестоких уроков судьбы, на всю оставшуюся жизнь, а те кто побывали часто меняли свое представление и понятие о любви, об измене, о вере и преданности своих жен и друзей. А в целом военные люди заниматься этим не должны, так же, как и не должны управлять ракетами колхозники и водить танки доярки и пастухи.

За оставшийся час до отправки эшелона Артем дал команду построить роту у теплушек для проверки перед отправкой, и, когда весь личный состав прибыл на построение, эшелон медленно начал набирать ход. Артем, не успев открыть и рта, был настолько обескуражен, что какое-то время молча, глядя на вращающиеся колеса вагонов, не мог подать команды: «По вагонам!» Когда он дал команду, то солдаты и офицеры запрыгивали на платформы, кто как мог. Какая-то часть успела запрыгнуть в теплушки, а основная, на бегу, цеплялась за края платформ с техникой.

Артем помогал каждому, кто оказывался рядом. А литерный поезд стремительно набирал ход. Приближалась последняя пустая платформа, Артем бежал последний по кончающейся аппарели платформы и начинал чувствовать, что вагон удаляется быстрей, чем бежит за ним он, а значит, уцепиться за борт будет практически невозможно. Какие тогда нашлись силы, этого Шмелев не поймет, и по сей день, но он успевает схватиться за край платформы.

— Хватайтесь за руку, товарищ капитан, — кричал с платформы лейтенант Лагутин и протягивал свою руку Шмелеву.

Артем поймал на бегу руку Лагутина и, ускорив свой бег, не поняв, как получилось, влетел на пустую платформу, ударившись локтем правой руки о деревянный настил. А поезд продолжал бешено набирать ход. Их крайний вагон мотало так, что казалось: еще чуть-чуть, и его выбросит с пути. А потом Артем с Лагутиным стали наблюдать страшную картину передвижения людей по идущему эшелону, а верней, по бокам и верхам закрепленных, но мотающихся в разные стороны машинам. Солдаты карабкались вдоль высоких бортов «Уралов», «ГАЗ-66», «ЗИЛ-131», лезли по их кабинам и стыкам в сторону теплушек.

— Господи! Спаси и помоги им! — шептал Артем. — Малейший неосторожный шаг мог привести к трагедии, а резкое торможение привело бы сразу к гибели не одного десятка людей. И только через два часа тридцать минут, перед ближайшей станцией поезд начал тормозить. Артем и лейтенант Лагутин спрыгнули с платформы и побежали к теплушкам. Артем отдал указание Лагутину проверить наличие личного состава, а сам побежал к тепловозу. Поднявшись по лестнице машиниста, ворвался в кабину управления. Монгол удивленно взглянул на капитана и, почувствовав неладное в глазах русского, шагнул назад.

— Ты что же это делаешь, гад? — кричал капитан. — Почему начал движение без предупреждения? Ты, сука, хотел нас оставить, а эшелон угнать, лихо придумал, — Артем схватил монгола за ворот куртки и припер его к стенке. — Убью гада…

Монгол испуганно начал что-то говорить и показывать на часы.

— Кончай митинговать, компан (товарищ), ты что, не видел, где стояла рота, когда ты передачу включал, если я кого-нибудь недосчитаюсь, я тебя убью.

Монгол замолчал, он все понимал. Русский язык в Монголии изучают во всех школах.

— Урод ты, долбаный. Еще раз попытаешься без сигнала тронуться, — я доложу дорге (начальнику) твоему и пойми ты, наконец, что главный тут не ты, а я — начальник эшелона. Понял? Митикуй (понимай)?

В это время из второй двери кабины показался помощник машиниста. Когда Артем увидел в его руке большой гаечный ключ, то сразу обороты сбавил.

— Короче, у вас теперь будет ехать связист с телефоном и все докладывать мне, а я вам. Понятно? — сказал Артем.

— Митикуй! — произнес монгол.

— Ну, вот и хорошо, что понял! Все вы понимаете, только поднасрать все норовите, — сказал капитан и вышел из кабины машиниста.

К счастью тогда, все солдаты и офицеры добрались до теплушек без происшествий, а главное — без потерь. До Сухебатора продвигались нормально. В Сухебаторе эшелон задерживали на три часа. А где-то через час к управленческой теплушке, подошли три монгола. Двое из них были в форме железнодорожников, а третий — в гражданке, хорошо говоря по-русски, они сообщили не очень приятную новость:

— Капитана, ваши солдаты разворовали пять КРАЗов, стоящих на платформах соседнего с вами эшелона. Это Красноярский автомобильный завод подарил к юбилею МНР монгольскому народу технику, а теперь она стоит без аккумуляторов, запасных частей, фар и даже сидений. Это большой скандала. Начальника станции, — он указал на седого монгола в форме, — оченя недоволен и требует в течение тридцати минута вернуть все на место, а иначе они будута докладывать Улан-Батор своему начальника, но, а тот доложит командующему вашей Армии.

Артем с замами проследовали за монголами и сами убедились в правильности претензий.

Артем построил роту.

— Ну что, орлы, разворовали КРАЗы? Надо теперь все не только вернуть, но и установить назад и еще акт подписать с монголами, что претензий к нам не имеют. Это, братцы, дарственные машины, и их в Улан-Баторе с цветами монголы встречать будут, с телевидением и, конечно же, с оркестром, а там глянешь в кабину, — сидений нет, фар нет, ковриков нет. Если мы за полчаса управимся, то я никого вычислять не буду и даже внушать вам, что воровство — это не только последнее дело, но и тюрьма, тоже не буду. А чтобы не суетиться и не создавать неразберихи, прошу тех, кто знает, где что лежит, выйти из строя и отправиться для установки всего, что сняли, на свои штатные места.

Строй молчал, и никто не вышел. Еще дважды ротный пытался отправить солдат на поиск и установку имущества, но строй молчал.

— Да, — подумал Шмелев, — с таким сбродом не то чтобы в разведку идти, на простую рыбалку не пойдешь. Он вызвал к себе прапорщиков, офицеров и приказал обшмонать все четыре вагона, с личным составом. Взяв в помощь, по своему усмотрению, из строя помощников, также отправил их по определенным теплушкам и платформам. Через 10–15 минут перед строем появились сидения, фары, аккумуляторы, ЗИП и даже резиновые коврики с КРАЗов. Зампотех с техником роты стали сверять со списком найденное имущество и пришли к выводу, что еще не хватает одного аккумулятора и двух фар. За всем этим процессом наблюдали, стоящие в стороне два монгола без начальника станции. По докладам офицеров Артем узнал несколько фамилий, под чьими матрацами или в вещевых мешках нашли имущество с машин. Пятерых воришек Артем вывел перед строем. Двое срочников молчали, а вот партизаны возмущались, эти люди понимали, что их как козлов отпущения сейчас ротный откомандирует обратно домой, а там у них на работе будет куча неприятностей и, особенно с клеймом «За воровство монгольского имущества», и они усиленно возмущались.

— Не докажете! Мы не брали, нам подсунули.

Артем же не горел желанием кого-то выгонять, понимая, что других ему никто не даст, и он сказал:

— Даю вам шанс, то есть пять минут, делайте, что хотите, советуйтесь с кем хотите, просите о помощи стоящих в строю, но две фары и аккумулятор должны быть здесь. Все, время пошло. И еще, самое главное, если вы не поможете, друг другу, то я не отпущу по дороге ни одного срочника, ни одного контрактника домой, и это я обещаю с полной ответственностью, перед всей ротой.

Время прошло, а имущество не вернули. Установленное время монголами прошло, и переводчик предложил Артему пройти к начальнику станции. У КРАЗов выставили охрану. Артем подозвал к себе старшину, прапорщика Рустамова Октай Солмановича, и поставил задачу взять три бутылки коньяка «Арарат», пять банок тушенки и килограмма три гречки, Положив все это в вещмешок, вместе с монголами отправились к начальнику станции — главному дорге. Начальник без колебаний забрал гостинцы и дал еще дополнительно тридцать минут времени на поиски. Артем сам ходил по платформам, но результатов не было, и вот его осенило или просто сказать, подтолкнуло еще раз проверить теплушку, где ехал он сам, Артем. Когда еще раз все перевернули, то в поленнице дров нашли аккумулятор, а фары спокойно лежали в вещевом мешке, висящем на крючке прямо у входа справа, а заглянул в него все тот же, лейтенант Лагутин. Вообще-то лейтенант Лагутин внушал Шмелеву доверие, однако слишком был инициативен и неугомонен в предложениях. А посему Артему не раз приходилось делать ему внушение, что ротой командует капитан Шмелев, а не лейтенант Лагутин. Лагутин сначала соглашался, но часто все равно делал по-своему, за что и имел взыскания от своего целинного ротного. Особенно настораживало ротного, что взводный мог давать обещания подчиненным, не согласовав с ним, а прав своих на это обещание не имел никаких. Тогда еще Артем не знал, что именно эти «выкидоны» лейтенанта, принесут ему массу неприятностей и трагедию. Казалось бы, сын потомственного военного, генерал-лейтенанта артиллерии Лагутина с рождения не должен бы иметь таких отклонений, но вот что выросло, то выросло. Видимо, потомственность — это не есть профессионализм. Отец всегда служил, воспитывал чужих сыновей, а воспитать в своем сыне элементарного качества уметь подчиняться не смог, а тот, кто не умеет подчиняться, тот никогда не сможет командовать, это знает каждый офицер еще с училища.

Артем после того, как уладил конфликт с воровством и, рассадив всех, кроме охраны, по своим местам, пригласил на ужин монгольского переводчика и двух монголов в форме. Монголы, изрядно выпив, пошли с подарками в виде бутылки экспортной советской водки отправлять эшелон дальше, к границе СССР.

За десять дней эшелонирования было столько всего, что Артем не хотел вспоминать, а если коротко сказать, то это стоящая в июле жара по всей территории Союза, борьба с постоянными попытками солдат напиться, разбивание бутылок, отлов пытающихся уйти, уехать, достать выпивку, прицепиться к женщине.

Все чаще возникающие драки между дедами и партизанами заставляли командование эшелона все время быть в напряжении. Артем всегда думал, что так не должны ехать литерные поезда, это просто было издевательство. Поэтому эшелоны приходили порой полуразукомплектованными, а некоторые и с безвозвратными потерями в людях. До самой конечной станции Артем сдержал свое слово, что не отпустит по дороге ни одного человека. Как только ни поносили его солдаты: «фашист», «скотина», «карьерист» и обзывали всякими матерными словами. Правда, все это говорили за глаза. Бывало, встанет Шмелев у вагона на каком-нибудь полустанке, курит и слышит, как обиженный подчиненный разносит его по всем «кочкам» и на всем матерном жаргоне. Послушает Артем и тихо скажет: — Собака лает, ветер носит, — слово свое он держал упорно.

На станцию «Просторная» в Актюбинской области прибыли в четыре утра, а к шести уже разгрузились. Во время постановки задачи на передвижение к совхозу, на его первый ток, к роте подъехал УАЗик, и из него вышли два офицера. В одном из них Артем узнал начальника политотдела оперативной группы. Полковник поздоровался с личным составом и сразу задал вопрос:

— Всех довезли, капитан?

— Всех, 100 процентов, — гордо ответил Шмелев.

— Точно всех? И никто не убежал по дороге?

— Никто!

— Будем проверять. Извини, капитан, так надо, — сказал полковник, и они с майором стали проверять по штатно-должностной книге наличие личного состава.

Когда последний солдат встал во вновь образованный строй, полковник пожал Артему руку и сказал:

— Молодцы, ребята! Хоть вы нас порадовали, а то ведь ни одного эшелона не пришло без потерь, тридцать шесть человек находятся в самовольной отлучке, сорок отпустили командиры, одного убило по дороге током, одного партизана переехал поезд, одного убили в драке и один офицер командир взвода находится в Омске в реанимации, подрезали в драке.

НачПО (начальник политического отдела) от имени начальника оперативной группы, полковника Безверхнего, объявил всему личному составу благодарность. И, несмотря на страшную усталость, на нервозность и почти потерю голоса, Артем был доволен началом первого этапа выполнения правительственного задания.

Весь день рота оборудовала полевой лагерь недалеко от совхозного тока. Около девятнадцати часов к ротному подошел Лагутин и спросил разрешения обратиться.

— Товарищ капитан! Разрешите в целях поощрения за хорошую работу второму отделению съездить покупаться на озеро, тут недалеко, рядом у поселка. У меня есть солдат, который был на этом месте в прошлом году и все тут знает. Я объявил личному составу: кто быстрей среди отделений и качественней выполнит объем работ по установке палаток и всего необходимого оборудования, то будет иметь поощрение в виде купания на озере. Разрешите взять дежурную машину? — закончил свое обращение Лагутин.

— Слушай, лейтенант Лагутин, ты или совсем офаранел, или я буду от тебя избавляться, как только приедет комбат, я стану просить его назначить тебя на должность командира роты, где снимают ротного за эшелонирование, а вместо тебя никого не буду просить, потому что спать буду спокойно. Ты понял, к чему я клоню?

— Вы не разрешаете мне выехать? Но Вы тем самым подрываете мой авторитет.

— Лагутин, я категорически запрещаю выезд. Я недавно был у директора совхоза, и он поможет завтра нам выбрать место для купания и даже оборудуют его силами совхоза. И завтра после обеда с 16 до 18 организуем купание, а с десяти утра начнется помывка личного состава в совхозной бане с парилкой. Понял?

— Товарищ капитан! Умоляю вас, разрешите, я лично все организую.

— Лейтенант! Я сказал нет! Все взвода в равных условиях, и все купаться хотят. Извинись перед солдатами, свали все на меня. И хватит с первых дней приезда начинать меня напрягать, будешь ротным — сам поймешь, что был не прав. А пока тебе объявляю замечание за пререкание с командиром. Свободен.

Лейтенант скорчил недовольную «рожу» и пошел к своему взводу.

Шло время, начинало смеркаться, отбой Шмелев перенес на 23 часа. Они с замполитом сидели в штабной палатке и под светом двух керосиновых ламп составляли и обсуждали план работы на завтрашний день. В 22.35 в палатку зашел бледный и перепуганный лейтенант Лагутин.

— Разрешите войти, товарищ капитан, — сказал унылым голосом Лагутин.

— Да, заходи, взводный.

— Товарищ капитан у нас, кажется, ЧП. Пропал рядовой Засилидзе, водитель дежурной машины «ГАЗ-66».

— Как пропал? — удивленно спросил замполит.

— Мы на озере купались, он нырнул и исчез, пытались искать в этом месте, но уже темно, и в воде ничего не видно, — сказал Лагутин и виновато опустил голову.

— Ты, все-таки не выполнил мой приказ. Какой же ты «кретин» — дурак с инициативой, чуяло мое сердце, не кончатся добром твои выходки. Берег осмотрели? — вставая с лампой в руках, сказал Шмелев.

— Все осмотрели, ныряли, кричали, но, увы.

— Но Засилидзе не из вашего взвода, он сегодня в наряде, кто дал право снимать его с наряда?

— Да мы ведь на его машине и ездили купаться.

— Редкая ты сволочь Лагутин. Бери пару своих бойцов, из тех, кто там купался, фонарики и со мной в газон. Александр Федорович, вы тоже со мной.

— Хорошо, Артем Викторович, — сказал капитан Сухов, замполит роты.

Через 15 минут они стояли уже у места купания. Это было озеро в ширину метров семьдесят и в длину метров двести. Очертаний противоположного берега уже было не разобрать, а на черной глади воды появлялись первые серебряные блики от лунного света, мирно и уверенно квакали лягушки и пересвистывались какие-то ночные птахи.

— За…си…ли…дзе! — вдруг громко и надрывно закричал замполит. В такт ему подхватились и начали орать все, кто стоял у кромки воды, еще не понимая, что произошло страшное и непоправимое горе.

Потом все выдохлись, и наступила полная тишина. Молчало и озеро, которое уже сделало своими холодными ключами темное дело. Забрав молодое здоровое тело, на дно бывшего песчаного карьера, и уложив его на спину в скрюченном положении от этой холодной ключевой воды среди двух тракторных баллонов.

Рядовой Засилидзе был уроженцем города Гагры и, что характерно, прекрасно плавал с раннего детства, имел звание кандидата в мастера спорта по спортивному дайвингу. Достали его только к обеду следующего дня.

И как прошла ночь, и как не спалось, и как трудно было достать тело из воды без водолазов, и как докладывать начальству о ЧП, и как хотелось разбить морду в кровь Лагутину, вспоминать тяжело. Надо было готовить к отправке тело.

Гибель солдата легла на плечи и душу Артема такой болью и горестным воспоминанием, что Артем переключился дальше, на день отправки Засилидзе в Гагры, когда приехали за ним его старший брат и дядя. В этот же день в оперативной группе начала работать Московская комиссия, и три человека с утра уже «трудились» в роте, с пристрастием докапываясь до любой мелочи, параллельно проводя свое расследование гибели солдата. Во время обеда Артем предложил всем проверяющим выпить по сто грамм водки в память о хорошем солдате. Но старший комиссии — капитан первого ранга — помянуть солдатика отказался наотрез, также отказались и два других полковника, посоветовав Шмелеву тоже не делать этого.

— Но простите, товарищи офицеры, я тоже не горю желанием выпить в рабочее время, но есть русский обычай, и чисто символически помянуть человека, который добросовестно выполнял свой воинский долг, мы просто обязаны, хотя бы поднять стаканы и пригубить. Полковники после этих слов встали, подняли стограммовые стаканчики, но пить так и не стали, а ротный, замполит и старшина выпили.

Этот момент тоже попал в разбор и отчет комиссии: — «По попустительству и халатному отношению к своим обязанностям командира роты капитана Шмелева утонул солдат роты рядовой Засилидзе, а сам ротный устроил поминки на территории палаточного городка с распитием спиртных напитков». Конечно, командующий Армии в Улан-Баторе, прочитав такое послание москвичей, в бешеном состоянии, не только по одной роте Шмелева, издает приказ, в котором одним из пунктов говорится о снятии Шмелева с должностей и отправкой куда-нибудь далеко-далеко с понижением. Многим этот приказ испортил и карьеру, и судьбу, а кому-то и всю жизнь. Случайностей не бывает, но извините, господа, целина ломала своими порой непредсказуемыми обстоятельствами не только слабых и бездарных командиров, но и очень много попало под ее жернова способных, даже талантливых офицеров, которые так и не смогли подняться с этим клеймом, особенно кого успели выгнать из партии. Но в то время, капитан Шмелев ничего о таком приказе не знал, и что москвичи подставили его по полной программе, не захотев разобраться в истинном виновнике и показав себя такими трезвенниками. Потом, как-то позже, Шмелеву расскажет один из членов той московской команды, как выгнали за пьянку, из Академии одного из тех, именно из тех полковников, которые тогда проверяли роту Шмелева и отказались выпить за погибшего солдата.

После смерти Засилидзе Артем стал еще непримиримей относиться к любым попыткам нарушения дисциплины и приказов. Он спал по четыре, пять часов в сутки, мотался беспрерывно на своем «ГАЗ-69» по токам, элеваторам, фермам, колхозам, совхозам, по совещаниям, проверкам. Занимался, постоянно вылавливанием поддатых водителей, самовольщиков, «мотался» в милицию, ГАИ, обком, райком, на встречи с местными жителями, по некоторым хулиганским выходкам солдат его роты. Постоянный контроль за передвижением зерна с полей в машинах роты, строго по маршруту, выматывал его полностью. Машины работали на полный износ, запасных частей постоянно не хватало. Один взвод роты был переведен для работы за 56 километров, в колхоз Джангельдина Хромтавского района. Поэтому, выезжая на контроль, приходилось бросать других, три взвода, на сутки, а то и больше. Главное требование руководства было одно: в рейс ежедневно должно выходить не менее 18 машин из 23, а где их взять? Ремонтники работали и день, и ночь, хотя запчастями наша огромная Родина снабжала своих сыновей очень плохо, а точней — просто отвратительно.

20 августа Артема и замполита вызвал в Хромтау, на совещание, в штаб батальона, комбат. То, что скоро должны были прийти замены из Монголии, и лейтенанта Лагутина готовили на откомандирование, Артем знал давно, но то, что он услышал на совещании от комбата, было для него, как гром среди ясного неба.

— Капитану Шмелеву, в Актюбинске, тоже приехала замена, из его полка.

— Не понял? За что? Объясните товарищ подполковник, — возмутился Артем.

— За утопленника и за пьянство, — сказал комбат, человек, который постоянно не мог понять, какими войсками командует, и постоянно находился в подавленном состоянии. Он вызывал у Шмелева чувство полного недоверия. Из-за комбата у него не было нормального контакта с руководством батальона, и если б не майор Орлов — замполит батальона, то и поделиться со своими проблемами, было бы и не с кем.

— Какое пьянство? — снова возмутился Артем. Отказу выпить за солдата, Шмелев не придал особого значения, тем более, кроме гибели Засилидзе, рота на день проверки выглядела по всем параметрам лучше всех других рот.

— Я лично тебя пьяным ни разу не видел. В списки на замену не включал. Это, дорогой мой, приказ сверху, и я ничего не в силах исправить. Ты меня как ротный и как человек, как коммунист всегда устраивал! А вот в этой кодограмме ясно написано — Заменить капитана Шмелева майором Курицыным, начальником инженерной службы вашего же полка.

Завтра все заменщики прибудут сначала сюда, в батальон. А потом вы их заберете по своим лагерям, и кому положено — по актам передадите свои должности, и через три дня ко мне на доклад, а потом поедете по своим частям, — закончил комбат. Бороться за своих подчиненных было не в его характере.

Просмотрев кодограмму после совещания, Артем не увидел главного, кого надо было уже давно заменить, это Лагутина.

— Да, дела с сыном генерал-лейтенанта не захотели разбирать, а каково ему, невиновному человеку, вернуться с клеймом — «Не справился с выполнением правительственного задания, допустив личную недисциплинированность и пьянство»

Артем решил не сдаваться и попытаться найти, кто же подал его в списки на замену, и он зашел снова в кабинет комбата и попросил воспользоваться его телефоном, чтобы позвонить в Актюбинск, в штаб руководства оперативной группы. Не получив никакого разумного ответа по существу вопроса, расстроенный Шмелев собрался попрощаться с комбатом, который говорил по другому телефону, и ехать в свою роту, верней, уже не в его роту, а в роту майора Курицына, в роту, в которую Шмелев почти за четыре месяца вложил столько сил и здоровья, что теперь только и началась нормальная работа. Вдруг стало обидно до глубины души. Но слез у Шмелева не было, у него было полное внутреннее разочарование.

Неожиданно дверь в кабинет комбата распахнулась, и на пороге появился начальник оперативной группы, полковник Безверхний. Он с ходу, никого не приветствуя, сразу начал высказывать не в очень приятной форме свое негодование комбату.

— Подполковник, это что за бардак в ротах вашего батальона? Нет слов, все это видеть вместе с первым секретарем обкома партии, товарищем Дуля, эту безответственность и раздолбайство! Ты когда был в третьей роте? Молчишь? А я был сегодня и видел, как ротный вместе с замполитом ловит рыбу, варят уху, и оба лыка не вяжут. Наряда нигде нет, в рейс вышло всего пятьдесят процентов машин, в парке никто не работает. Ну, хоть сквозь землю от стыда провались. Я сниму тебя, на фиг с должности. Подполковник, как ты работаешь?

Полковник вдруг заметил справа от себя, у двери, капитана Шмелева. Он протянул ему свою широкую ладонь, пожал руку капитана и сказал:

— Вот единственный ротный, к которому почти нет претензий. Рота работает, наряд на своих местах, в парке партизаны движки перебирают, в столовой шикарный обед приготовлен, везде чистота, повара в колпаках, никто не бродит, не спит, рыбу не ловит. Спасибо тебе, капитан! Старшина пригласил нас на обед. Так я скажу вам, что такой вкусный борщ я последний раз дома только ел, и Дуле тоже понравилось в роте. Но это не твоя заслуга, подполковник, это заслуга ротного.

Потом Безверхний снова переключился на комбата и замполита. Минут через десять сел в кресло комбата, закурив, связался по телефону с начальником штаба оперативной группы:

— Кого там армия прислала на замену в Хромтавский батальон? — и он стал помечать в своем рабочем блокноте.

— Не понял? А кто его подавал на замену? — удивляясь и перестав писать, спрашивал полковник. — А что вы тогда знаете, товарищ полковник, да на хрен мне это, да, был утопленник, я с командармом тогда все решил. Как он оказался в списках? А кто приказы составляет? Правильно, штаб! Но что, трудно было взять на контроль проект приказа? Звоните в Улан-Батор и передайте, что Шмелева я менять не буду. Майора? Майора отправить сегодня же обратно в часть.

Артем стоял, как вкопанный, и все слушал. Решалась его дальнейшая судьба. — Вот ведь, как бывает. Комбату его по барабану, кого у него хотят убрать, и какое счастье, что Безверхний накануне заехал в его роту, а там, все на мази.

— А я тебе говорю: отправляй майора Курицына в часть, какой из начальника инженерной службы полка командир? Он месяц въезжать в обстановку будет, и за это время хорошая рота развалится, еще и ЧП принесет. Все, звони в штаб, я буду поздно, меня не ждите, сейчас уезжаю с комбатом дальше, по его владениям до Джангельдина, — Безверхний, положив трубку, молча сидел и курил, что-то видимо пытаясь понять. Вдруг зазвонил тот же телефон.

— Слушаю, полковник Безверхний, — сказал он, сняв трубку, — вот это другое дело! Вот дают, майора присвоили и всю карьеру парню испортить хотят, замену ему прислали. У Шмелева там, в дивизии, или в армии, какой-то «вражина» сидит, что ли? Ладно, давай номер приказа. Телеграмму присылай, но я тут ему сам объявлю.

Безверхний подошел к Артему.

— Ну что, капитан, поздравляю тебя, но хочу сказать тебе, дружище, вот что, помни, за удачей всегда тащится эта сучка неудача. Проанализируй судьбу, только ты получил благодарность за эшелонирование, как в этот же день утонул солдат. Я договариваюсь с командармом о твоей невиновности, ты «влетаешь» тут же с проверяющими, устраивая поминки. Присваивают тебе звание, а тут как тут майор-заменщик приехал. Но, несмотря ни на что, ты молодец, спасибо тебе за работу, и я надеюсь, что ты оправдаешь мое доверие и мое к тебе уважение! Замполит, идите и поищите майорские пагоны и две большие звездочки, потом вручите Шмелеву. Комбат, вы со мной, все остальные по своим местам. Да, Шмелев, смотри не устраивай грандиозных обмываний, а то опять из радостей «влетишь» в горести. Впрямь какой-то, ты особенный парень. Ну ладно, мы поехали.

Безверхний и комбат ушли.

Сразу после их ухода появился майор Орлов и сказал:

— Знаешь, Артем, у нас на вещевом складе таких погон нет, и звездочек тоже нет, давай сам ищи, я думаю, и в Хромтау ты точно нигде их не найдешь.

В роту Артем вернулся к вечеру. Вся рота, кто был не на выезде, уже знали, что ротный стал майором, а то, что его чуть было, не отправили в часть, никто еще не догадывался.

Первым, кто встретил Шмелева, — был старшина Рустамов, и этот преданнейший ротному человек держал в руках новенькие майорские погоны, а по его решению в столовой, при току, был накрыт стол, и половина гостей уже приехала поздравить Артема с присвоением нового воинского звания. Приехал со своими замами директор совхоза, два летчика с Ан-2, участковый, гаишник, офицеры и прапорщики роты. Выпивали, поздравляли, говорили много хороших слов и, в меру выпившие, через два часа разошлись и разъехались. Утром Артем ездил на почту, чтобы порадовать Людмилу телеграммой, и у магазина встретил двух вчерашних летчиков, которые в сетке несли трехлитровую банку пива. Артем подвез их на своем «ГАЗ-69» до самолета, где их с нетерпением поджидал бортовой техник, и после выпитого пива летчики пригласили танкиста поработать с ними, полетать над бескрайними полями целины. Артем согласился, и «Ан-2», оторвавшись от земли, сначала вылил бочку какой-то жидкости против вредителей, а потом они пролетели над лагерем роты, над поселком. Артему даже доверили штурвал второго пилота, и он ощутил, как легко может слушаться его прикосновений железная птица. Артем смог по указке первого пилота помахать крыльями дневальному у грибка, который беспрерывно махал рукой самолету.

День в новом звании начался хорошо, и тогда Артем не знал, сколько у него еще будет неприятностей, связанных с целиной по возвращении в Чейер (Сумберн), и еще не один раз он вспомнит слова полковника Безверхнего: «За удачей всегда тащится эта сука неудача».

В конце октября, кого с почестями, кого с «пинками», отправили всех партизан по домам, а сами начали грузиться на платформы. Рота загружалась на той же станции Просторная, но загружалась тяжело, больше одной третьей машин тащили на буксире и в основном на жесткой сцепке. Это было не очень приятное зрелище, но все, что удалось сохранить, надо было везти в Монголию и сдавать потом по актам в части, то есть теперь будут «выкобениваться» приемщики. Одно было хорошо, ехали назад в трех плацкартных вагонах, где в первую же ночь Артем поймал на своем теле вшу или, по-научному, педикулез. Путь был не близкий, но на пять дней короче, чем в Казахстан. По дороге солдаты вели себя более спокойно, но выпивку все-таки умудрялись находить, в одном из тамбуров выбили стекло. А за вагоном уже было не менее двадцати градусов мороза. В одном из отсеков второго вагона Артем поймал лейтенанта Лагутина, распивающего спиртное с солдатами своего взвода.

В тамбуре состоялся разговор, где Шмелев пытался напомнить лейтенанту о его поведении, но в ответ получил укор за неправильное педагогическое воспитание солдат и сделал попытку, с матерными словами, оттолкнуть ротного, при этом сказав:

— Ты, ротный так всех задолбал, что я сейчас дам команду «по вагонам», и мои ребята выкинут тебя с твоими помощниками с поезда, а в дивизии я скажу, что вы нажрались, как свиньи, передрались и повыбрасывались сами.

Шмелев тогда не дал Лагутину договорить и врезал ему так, что тот вырубился, находясь в нокауте, до тех пор, пока его, уже связанного, притащили в первое купе и уложили на нижнюю полку, под пристальной охраной двух надежных парней из управления роты.

На станцию Сумберн прибыли утром. Мороз под тридцать градусов и еще ветерок. Солдаты были одеты не по-зимнему, кроме бушлатов и шапок, все остальное продувалось, насквозь. И как всегда, те, кто должны были встречать с горячей водой, с бензином, с резервными аккумуляторами, с тягачами, с едой, еще только готовились выехать на станцию. Готовились выехать только, после собственного обеда. Шмелев дает команду снять «ГАЗ-69» с платформы на руках. Потом разогрели паяльной лампой масло в поддоне двигателя, толканули, завели, и покатил Шмелев докладывать начальству через оперативного дежурного о своем прибытии. Обидно, досадно, но так было.

Технику с платформ сгружали допоздна, так как загнали эшелон в тупик, под торцевую платформу, и больше всего ушло времени на расцепку и угон плацкартных вагонов, стоящих в центре эшелона. Машины заводились плохо. Если б кто-то несведущий в количестве сотни тысяч тонн убранного хлеба с полей Казахстана посмотрел на эту выгрузку, на этих полураздетых людей, то мог бы сказать: «Да что могли сделать такие «жалкие» войска на Целине?»

Артем поежился, вспоминая тогдашний холод и совсем не гостеприимную встречу дивизии, тихо прошептал:

— Битва за урожай! Так это тогда называлось. И действительно это была битва со своими поражениями и победами, с прибылью в зерне и потерях в бойцах, в наградах и разломах людских судеб.

Но как же была желанна встреча с семьей, это он вспоминает всегда с огромной душевной теплотой. После долгой разлуки Артем не мог надышаться семейным очагом. Маленькая Оля ползала по нему на диване, старшая Юля показывала свои рисунки, а Людмила готовила на кухне их любимое блюдо — манты. Утром Артем убежал расформировывать свою роту, и продолжалось это «издевательство» над целинными «героями» почти до конца ноября. Дальше все пошло, казалось бы, уже по накатанной жизни в гарнизоне и батальоне, но в начале декабря, на сборах командиров батальонов и их заместителей, во время разбора комдив, генерал Кулибин, начал вдруг ругать Шмелева за низкую профессиональную выучку, а также вспомнил ему и про утопленника, и про разбитую технику, и про пьянство при выполнении правительственного задания. Ну, полный, как говорится, отстой и унижение вместо добрых слов.

У Шмелева в ведомости контрольных занятий на огромном плакате красовались, кроме физической и технической подготовки, все заниженные оценки, и даже по его любимым предметам: вождению, стрельбе — стояли двойки.

Начальник штаба дивизии, полковник Тимохин, как оказалось потом, постарался на славу, поставив старшим проверяющим, при проведении контрольных занятий, задачу: «Отнестись к майору Шмелеву со всей, так сказать, пролетарской принципиальностью.

Нельзя, мол, поощрять тех, кто плохо себя зарекомендовал на Целине». И два заместителя очень угодили начальнику штаба, вместо полученных отличных оценок по стрельбе и вождению подали в общую ведомость «двойки». Тимохин решил таким способом в наступивший аттестационный год Шмелева с должности снять и вместо него поставить свою кандидатуру.

Поэтому, исходя из подготовленного доклада штабом дивизии, генерал начал распекать Шмелева по полной.

Артем такого оскорбления не вынес и поднял высоко руку, а потом и, вставая, попросил слово у комдива.

— Садитесь, майор, — начал кричать на него с места полковник Тимохин.

— Вы еще пытаетесь меня перебивать и хамить, — возмутился комдив, — каков наглец. Командир полка, вы распустили своих подчиненных.

Но сквозь этот «лай» Артем сумел все-таки вставить свое возмущенное предложение:

— Я не согласен с оценками, они липовые, и перестаньте на меня кричать в два голоса, — громко сказал майор Шмелев.

Это возмущение произвело эффект разорвавшейся бомбы. Генерал Кулибин в недоумении, глотая воздух, вылупил глаза и замолчал. Тимохин соскочил с места, готовый рвануться по рядам и разорвать наглого майора. Командир полка прикрыл, от неожиданного поворота событий, ладонью свой рот, как будто извиняясь за своего подчиненного. Зал сильно загудел. Так с начальством еще никто не говорил. Но офицеры знали, что Шмелев говорит правду.

— Да, я вас… пытался что-то придумать и высказать в зашумевший зал комдив.

Но Шмелев отчебучивал дальше. Он повернулся налево и стал, протискиваясь между сидящими офицерами, продвигаться молча к выходу. Чем он тогда руководствовался? Артем сказать не может и сегодня, но хуже того, когда он услышал приказ: «Майор, вернитесь!». Шмелев, выйдя из рядов, повернулся к сцене с трибуной и столом руководства дивизии, сказал:

— Вы не правы! Я не позволю на меня орать, и служить под знаменами таких начальников не буду! — сказав громко и так уверенно, что в зале наступила полная тишина, майор твердым шагом покинул зал. Он не знал тогда, что творилось в зале после его ухода. Но если сказать по-честному, то этот зал еще таких «выкрутасов» не наблюдал.

Вечерние нравоучения комполка, замполита и секретаря партийной организации никаких раскаяний в содеянном со стороны Шмелева не дали. Артем Шмелев был готов к самым худшим предсказаниям и ушел домой страшно усталый, обиженный и абсолютно одинокий человек в своих думах и печалях. Только в ушах все стоял голос комдива: «Вернитесь, майор!». А возврата назад Шмелев не хотел, он бросил вызов системе, хамству и за все то, что ему подсунули в качестве роты на Целину и вообще за все то, что с ним делали последнее время, отправляя его на новый год в отпуск, потом сразу же на трехмесячные курсы, а потом на Целину.

По дороге Артем зашел в магазин и купил бутылку коньяка. Людмилы пока дома не было. В этот день в солдатском магазине, где она работала продавцом, был учет, и она задерживалась. Дети играли в комнате. Артем разделся. Зашел на кухню. Налил себе полный стакан коньяка, но пить не мог. Он сидел и, вспоминая происшедшее за день, сам себе говорил:

— Все. Теперь-то точно все пошло под откос. Съедят однозначно. В лучшем случае, если не снимут с должности комбата, то отправят служить в Даурию, Борзю или Кяхту, а в худшем — снимут с должности и отправят туда же, где один оклад и почти та же природа, где пьют и теряют семьи, где служат не по пять, а по семь и более лет.

За такими раздумьями и застала своего муженька Людмила, которой через мужа ее напарницы уже донесли странное поведение Шмелева на подведении итогов сборов и высказали свое предположение по наказанию, очень похожее с тем, о чем сидел и думал майор. После некоторых расспросов и ответов Людмила вдруг вынесла свое решение:

— Ничего, Артем, не печалься, в забайкальских дырах тоже живут офицерские семьи и там те же должности, и кто работает, тех тоже выдвигают, люди там живут, и мы проживем, до замены еще три года, а там заменимся и уедем навсегда из этих мест.

Артем удивленно поднял на нее свои глаза. Он мог ожидать упрека за свою невыдержанность или сожаление о случившемся, но такого он не ожидал. Его любимая жена готова с ним ехать в любую дыру! Артем ласково улыбнулся и, поднявшись со стула, нежно обнял ее.

— Спасибо тебе, дорогая, а я-то уже подумал, что все пропало, не поедешь ты со мной во тьму тараканью, где не будет второго оклада, не будет твоей работы, а будет тот же песок, холод и те же ветра.

— Ничего, пробьемся! Первое время я с девочками уеду в Омск, а потом, как обживешься и получишь жилье, приедем к тебе, — сказала уверенно и, как будто бы уже завтра готовая к выезду Людмила.

Артем был счастлив! Так может говорить только по-настоящему любящая жена офицера. И все его размышления по Целине, его обиды, его неудачи, его промахи ушли далеко на задний план, и даже то, что он только что считал опрометчивым шагом, уйдя с совещания, теперь стало верным и достойным поступком.

После того злополучного подведения итогов, Артем продолжал командовать танковым батальоном в котором было 280 человек, 40 танков, одна БМП-1К, БТР-60ПБ и 15 автомобилей. На вторые сутки его вызвал к себе в кабинет начальник штаба полка майор Ермак Сергей Данилович и сообщил о назначении расследования по майору Шмелеву.

— Тимохин тебя сожрет со всеми потрохами и косточек не оставит. Надо бороться за свое я! Я тут покумекал и предлагаю тебе план защиты. Вот видишь эти ведомости? Видишь? Благо, в штабе порядок, и на них пока никто не посягнул, к нашему счастью. Это те ведомости, по которым велся учет сдачи зачетов на нашей учебноматериальной базе. Тут и по вождению, и по стрельбе, и по технике, и по другим дисциплинам. На самом деле при контрольных занятиях заполняются ведомости в двух экземплярах, и свои утверждающие подписи, как правило, заместители комдива и его начальники служб ставят после сдачи в каждом экземпляре. Один идет для разбора в дивизию, другой в течение года должен храниться в частях, от кого было обслуживание и руководство. Так вот в этих ведомостях у тебя «двоек» и «троек» нет. Мы сейчас все это дублируем, копируем, а подлинники прячем у меня в потайном сейфе, чтобы не было поползновений у товарищей из штаба дивизии их выкрасть. Ну что, дошло, «Гудериан»?

— Дошло-то, дошло, но как все это преподнести, если тебя слушать никто не хочет? — сказал Шмелев.

— Ты слушай и мотай на свои усы! Вылетаешь от меня и срочно собираешь объяснительные, как можно больше, пока по вождению и стрельбе, с руководителей, с учетчиков на препятствиях, с операторов и всех, кого можно, ты знаешь. Только очень быстро, надо упредить до составления на тебя приказа. И мы врежем с тобой Тимохину за очковтирательство по самые яйца. Ха… ха… ха! Ты идешь по личному вопросу на прием к генералу Кулибину и выкладываешь вместе с рапортом подписанные ведомости его верными «холопами», все объяснительные и свои доводы. Кулибин не Тимохин, он мужик нормальный, сообразит, что его подставили, и я уверен, прикроет всякие расследования.

На следующий день после обеда, под предлогом личного вызова к комдиву, Артем прорывается в приемную генерала Кулибина. Адъютант доложил и предложил сразу войти. Генерал встретил майора Шмелева очень холодно и даже не предложил ему присесть. Когда Артем разложил по полочкам суть дела и приложил собранные документы собственного расследования, его остановил генерал и спросил:

— Вы что же, считаете, что все это на ведомости, не соответствует реальности, и мои замы, которые поставили свои подписи в правом нижнем углу, это обман?

— Я говорю это только за себя, товарищ генерал.

— Шмелев, а почему вы пришли сразу ко мне, а не к тем, кто составлял эту ведомость, к начальнику штаба, наконец?

— Это бесполезно. Полковник Тимохин, по всей видимости, это и организовал сам. Идут упорные разговоры, что, пока я был на Целине, он хочет вместо меня назначить своего протеже из Сайншанда, начальника штаба танкового батальона.

— Какие разговоры? О чем вы, майор?

— Об этом весь городок говорит. Приедет Шмелев с Целины и загремит сразу с понижением в ЗабВО, а вместо него сайншандинского пришлют.

— Нет, не могли мои заместители меня так обманывать. Дайте, я еще раз сверю оценки.

Генерал-майор Кулибин был не большого роста, но крепкого телосложения и интеллигентного вида человек. От него веяло здравым смыслом и порядочностью.

— Ты только посмотри! Я одних распинаю, а надо других. Это кошмар. Это как предательство, что подумают офицеры дивизии? А по каким ведомостям выставляли оценки в штабе?

Шмелев объяснил все о ведомостях.

Кулибин вернулся в свое кресло и по селектору вызвал к себе начальника штаба.

Кабинет Тимохина был рядом, и через десять секунд полковник стремительно вошел в кабинет комдива.

Кулибин попросил Шмелева выйти и подождать в приемной.

Через пару минут Артем услышал голос генерала, срывающийся на крик. Через минуту полковник Тимохин пролетел мимо Шмелева и вернулся в кабинет комдива минуты через три вместе с первым замом и замом по вооружению.

При входе Тимохин так посмотрел на Шмелева, что казалось, проглотит майора или разорвет в клочья. Минут десять из кабинета Кулибина слышалась то громкая, то матерная, а то приглушенная речь, но только одного генерала. А когда все его замы вышли, генерал сам пригласил Шмелева войти в кабинет. Он был спокоен и даже предложил сесть.

— Майор! Вы оказались правы. Мои замы сумели найти мужество и признать ваши доводы обоснованными, а мне за доверчивость наука на будущее. Я прошу случившееся оставить между нами, я имею в виду ваш визит и что вам удалось услышать. Никаких гонений и тем более снятия вас с должности не будет. Спокойно работайте в батальоне, без вас батальон скатился вниз по всем показателям. Наводите порядок, особенно среди взаимоотношений офицеров, Начальник штаба вашего батальона в пьянстве замешан.

Я постараюсь в ближайшее время подъехать и на кое-какие вещи открыть вам глаза. Прощаясь, Кулибин пожал реку Шмелеву и сказал:

— И все-таки не стоило бы так демонстративно покидать зал, а вот так защищать свою честь, как сегодня у меня в кабинете, я поддерживаю. В целом я вами доволен. До свидания.

Артем вышел с территории штаба и почувствовал себя за последние месяцы человеком. Вот это комдив! Нашел в себе чести признать ошибку! Молодец!

Первым делом Шмелев зашел в кабинет к Ермаку и рассказал все о встрече.

— Ну, вот и молодец, все сработало. Мы воткнули этому монстру перо в зад. Тимохина давно надо было как-то осадить, а то тебя тут, когда не было, он за комдива оставался, это был мрак, издевался, как мог, а главное — хамство из него перло такое, что служить не хотелось.

— Это вам спасибо, Сергей Данилович! Надоумили, научили.

— Запомни, Артем, начал бороться, так ищи способы доказать и победить. Кулибин прав, распространяться нам по проколу замов не стоит, себе только навредим. С партией ты, брат, сам выкручивайся. Я думаю, Кулибин найдет, что сказать начальнику политотдела, чтобы от тебя отстали. Не лезь с ними в бутылку, оттягивай время.

Дома жене Артем сказал просто:

— Ты знаешь, Людочка, кажется, комдив мою выходку простил. Сказал, что у меня нервы сдали, ведь столько времени человек дома не был. Вошел в положение.

На следующий день окрыленный Шмелев прибыл в батальон на подъем, начав закручивать «гайки» с физической зарядки, а около восьми утра к батальону неожиданно подъехала черная «Волга» и из нее вышел генерал Кулибин. Шмелев оказался на месте, как будто угадал намерения комдива. Кулибин походил по казармам, посмотрел порядок в ротах, наговорил кучу замечаний и уже перед отъездом сказал главное, что так давно хотелось услышать майору Шмелеву.

— Пришел из Армии приказ, по Целине, где командарм объявляет вам благодарность и представляет к правительственной награде, медали «За трудовое отличие». Я вас, майор, поздравляю и желаю успехов в батальоне. Наводите порядок. Удачи!

Вот так закончилась эта нелегкая эпопея с целиной.

Артем встал с кровати, глубоко вздохнул и вышел на кухню. Плохо, когда дома нет жены, и Оленька уехала в Ковров, где-то там сейчас светит его «солнышко», светит и, как пташечка, щебечет. Как же он любит своих девчонок, но Оля стала ему здесь, в Москве, очень сильно дорога и близка, а без нее скучно и грустно. Как бы она отнеслась к тому, что происходит в квартире, какие тут закручиваются опасные дела?

Артем выпил стакан воды и, проходя мимо комнатки, где спал Егор, приостановился, послушал ровное дыхание солдата. Как же они с Володей Цветковым не подумали и втянули ребенка в эту бойню с бандитами? Сами влипли по самое-самое, что назад хода нет, и Егора за собой втянули. Егор же от плена-то еще не отошел, ночью все бормочет, все еще «воюет». Завтра они с Фомичом, чует мое сердце, могут влипнуть, а там, в Центре, щадить не будут. Надо бы их подстраховать.

Артем снова улегся на кровать, и снова почему-то предстала Монголия, военный городок в песчаной долине, и как после Целины, уже весной, его будут выдвигать на заместителя командира мотострелкового полка в Сайншанд. И как тут не вспомнить слова полковника Безверхнего про удачу.

Случится это, можно сказать, день в день. Случится то, что отбросит, его выдвижение, на целых полтора года.

Беседа с командармом должна была состояться до обеда, в штабе дивизии, так как он должен был залететь вертолетом в наш городок, но что-то не склеилось, и кадровики сказали, что можно идти на обед, а к 15 часам снова прийти в штаб и ждать его прилета.

Артем шел на обед и, войдя в жилой городок, у магазина, увидел большое скопление людей. Протиснувшись сквозь зевак, он увидел закрытое окровавленной простыней, лежащее неподвижно на земле у магазина чье-то тело. Кровь, где-то в области живота и груди, ярко выступала на белом полотне.

— Кто это? — спросил Артем у стоящего впереди него соседа по подъезду, старшего лейтенанта Васильева.

— Это монгольский мальчик, приходил играть с нашими школьниками в волейбол, ему, говорят, всего-то лет пятнадцать. А убил его вроде часовой, вон тот, который стоит рядом с полковником Тимохиным.

Хоть это был и не его солдат, но Артему вдруг стало резко не по себе, заломило виски, и даже немного затошнило. Артем не стал больше задерживаться, а пошел домой. После обеда, возвращаясь в штаб, Артем вдруг узнает, что убил монгольского мальчика, его солдат — старший повар батальона Салянов, по национальности бурят, который уже уволен в запас и завтра должен был уехать домой в свою родную Бурятию. После выстрела Салянов убегал от места происшествия, но как раз недалеко от комендатуры его задержал проходящий мимо офицер и сразу передал его начальнику караула, который определил Салянова в камеру до выяснения личности.

Караул был полковой, и Шмелев смог упросить начальника караула повидаться со своим подчиненным.

Артем вошел в одиночную камеру. Салянов, увидев своего комбата, сразу соскочил с табуретки, забетонированной в пол, и пополз к ногам Шмелева.

— Товарищ майор, простите, я вас подвел. Я сволочь! Я тварь, и нет мне прощенья. Потом он начал сильно биться головой о цементный пол. Артем позвал охрану, и они снова усадили преступника на табуретку.

— Как все произошло? — спросил Артем.

— Я не хотел убивать, я хотел лишь попугать, — ответил Салянов.

— Как у тебя оказался в руках автомат?

— Я взял его у часового, который стоял у магазина.

— И чем же провинился монгольский мальчик?

— Он показал мне ножичек.

— Кто разрешил тебе выйти из расположения части?

— Прапорщик Пряха. Мой взводный.

— И куда ты пошел и с кем?

— Я пошел с земляком со второго батальона, тоже дембелем, в монгольский поселок купить монгольские маски, в подарок родным.

— Ты пил?

— Да, мы выпили по стакану «архи» (водка) у монгольского магазина.

— Давай рассказывай дальше без допроса, у меня нет времени с тобой тут выяснять.

— Зашли через дырку в заборе в военный городок, подошли к универмагу. Земляк пошел в магазин купить печенья и кофе, а я остался у торца магазина. Потом подошли человек восемь монголов. Я ненавижу этих баранов. Слово за слово, и один решил попугать меня, вытащил свой ножик, но, а я как озверел, схватил автомат у часового, передернул затвор, а как на курок нажал и не пойму. Двое упали, а я бросил автомат и побежал.

— Скажи мне, за что тебя, только честно, перевели в мой батальон из соседнего полка?

— За драку. И Салянов снова пополз к Шмелеву, ударяясь головой об пол и прося прощения. Когда его снова посадили на табуретку, то все лицо у него было залито кровью.

— Сволочь ты, солдат, — сказал тихо Артем и вышел из камеры. А выходя из помещения, попросил начальника караула обработать лицо Салянову, а то еще скажет, что мы его били.

Артем человек военный и шел пока туда, куда ему приказали прибыть. Он шел к штабу и понимал, что теперь никакого выдвижения ему не светит.

Подходя к КПП, он увидел на вертолетной площадке вертолет «Ми-8» и подумал, что командарм уже прибыл. Пройдя КПП, он встретился в курилке с командиром полка и замполитом Орловым.

— Ну что, закат? — сказал замполит.

— Какой закат? — не понял, видимо, вопроса, Шмелев.

— Да такой, майор, что вместо выдвижения пойдешь на понижение. Салянов твой солдат?

— Мой.

— Так вот он убил монгольского мальчика.

— Я знаю, но скажу вам, товарищ майор, что этого солдата я не воспитывал и уж точно не учил этого повара убивать детей.

— Ты мне хоть что говори, но он у тебя в штате, — возражал замполит.

— Я был на Целине вместе с вами, а кто-то вставил мне в штат человека, который занимался мордобоем в соседнем полку.

— Хватит спорить. Разберемся! — сказал куривший сигарету удрученный командир полка, подполковник Сулейманов.

Когда они подошли к оперативному дежурному, то посыльный повел их сразу в приемную комдива. В приемной адъютант обратился к Артему:

— Товарищ майор, вас просили зайти первым, и он открыл дверь кабинета комдива перед Шмелевым.

Зайдя в кабинет, Артем увидел вместо генерала Кулибина полковника Безверхнего, который встал и вышел навстречу «опальному» майору.

— Ну, здравствуй, танкист! Рад тебя видеть и, в то же время, огорчен происшедшим. Жалко монгольских ребятишек. Как сейчас их родителям?

Ну, у тебя, брат, и перепады! Ты в Бога-то веришь? — здороваясь по рукам, спросил полковник.

— Не отрицаю и не молюсь. Больше в ангела-хранителя верю.

— Вот он и прибыл опять, в виде полковника, от командарма, провести расследование и поснимать виновных с должностей. Я вот только что прилетел из Улан-Батора и со мной еще четыре офицера. Да, звонок был из приемной Генсека в Округ, приказано всех наказать по полной. Садись и рассказывай, все рассказывай о своем солдате Салянове.

Артем рассказал, что знал. Полковник задумался, а потом произнес:

— Я постараюсь тебе, «неудачник» ты мой, помочь, но не обещаю пока как, скажу только сразу, вопрос о твоем выдвижении командарм закрыл, и моя задача все так представить, чтоб хотя бы удержать тебя в должности. Ты сейчас от меня иди в батальон и пришли ко мне этого прапорщика, который разрешил выход без сопровождения в поселок. Да, дела у тебя, Шмелев, просто как в кино: то радуемся, то плачем. Ты крещенный?

— Да.

— Сходи в России в церковь, обязательно сходи, напомни о себе Богу. Не видит он твоих, наверно, испытаний судьбы.

— Вы серьезно? Но я ведь коммунист. Да и где церковь найти?

— Надо найти, а не найдешь — иконке помолись, попробуй, а то как сглаз на тебе какой-то! Однако об этом, как о личном. Я предложил, и никто не слышал.

Парень ты хороший, и командир отличный! Трудный был у нас с тобой целинный хлеб, но мы ведь справились! И тут не паникуй, пробьемся! Ублюдков везде хватает, плохо, что монгола убили. Да, и еще пусть с прапорщиком твоим прибудет замполит батальона и тот, кто за тебя оставался, когда ты был на Целине, и пускай твой командир с замполитом зайдут.

Шмелев ушел в полк и отправил к Безверхнему требуемых ему людей. Долго еще будет на устах у людей гарнизона эта трагедия, где советский солдат умышленно убил пятнадцатилетнего монгольского мальчика, рождение которого после пяти девочек семья учителя по русскому языку встретила, как великое счастье. В семье наконец-то родился мальчик, воин, защитник, охотник, наследник, и он был у них один. Когда Артем побывал в семье погибшего с соболезнованиями, то долго в его памяти стояли горестные лица его родителей.

Второго мальчика спасли наши хирурги в госпитале.

Полковник Безверхний, как Ангел-спаситель, снова помог майору Шмелеву.

Артем в приказе получил выговор, замполит батальона строгий. По строгачу получили командир полка с начальником строевой части, а прапорщика, из танкового батальона, откомандировали в Кяхту дослуживать там забайкальский срок без второго оклада. Сержанта Салянова разжаловали и судом военного трибунала приговорили к десяти годам строгого режима.

И только через полтора года Артема отправили служить во вторую гвардейскую танковую дивизию, в танковый полк, на вышестоящую должность, заместителем командира полка, там же, на территории Монголии, у города Чайболсан.

Артем на миг представил в памяти монгольский Чайболсан, и вдруг все исчезло.

Наконец-то приходил сон, сон тревожный, но без этих нелегких воспоминаний, службы в МНР и этой целинной эпопеи, наложившей серьезный отпечаток в его судьбе. Он снова подумал о предстоящих делах, глубоко вздохнул и провалился в ночную тьму.

 

Глава 25

Виктор и Тамара, 23 февраля.

Князь. Давид. Киллер.

За два прошедших дня Виктор после смены Тамары еще не один раз вспоминал этот странный сон с полетами, прорубью, Анной, Галиной и Еленой, а главное — он был ясный и цветной, этот сон, как навязчивая муха, все кружил и кружил в его мыслях. Исчезая совсем, а то вдруг появляясь в эпизодах или просто в мгновениях.

С утра Зеленин ждал прихода Тамары, которая должна принести, по их договоренности, подарок для Елены. А когда снова придет Елена, то Зеленин сможет вновь увидеть глаза, которые так похожи на глаза его Аннушки. Он увидит сегодня глаза Анны, но нет же, не Анны, а Елены! Опомнившись, Виктор вспомнил, что прийти Елена должна не сегодня, а завтра, немного сник и углубился снова в чтение книги о полковнике Гурове, которую подсунул ему Артем в пакете, где была бутылка армянского коньяка.

Зеленин вдруг, глянув на часы, вспомнил, что сегодня праздник, 23 февраля, это его профессиональный праздник. Не исключено, может быть, изыщут время и подъедут друзья и Егор. Лежать Зеленину без дела начинало помаленьку надоедать, хотя он уже мог приподыматься на локтях, еще день-два — и будет сидеть, а там и о ходьбе надо будет думать. Правда, левая нога пока часто немеет, и с ней, видимо, придется повозиться, будет ли она держать его вес? Но настрой у Зеленина — встать на ноги и пойти — был очень велик. У него хватит силы и воли тренировать себя до изнеможения, если понадобится. Он обязательно будет ходить, у него нормально работает правая нога, просто пока и на нее вставать нельзя.

В 8.45 в палату не вошла, влетела Тамара.

— Доброе утро, Виктор Степанович, с праздником вас и скорейшего вам выздоровления! — и, поцеловав Зеленина в щеку, подарила ему подарок в виде французской туалетной воды.

— Спасибо тебе, Тамара! — сказал растроганный ее вниманием Виктор, — а я вот ничего тебе и не припас, хотя стоп, есть подарок. Возьми, Тамара, коньячок армянский, там, в тумбочке, в пакете, где ты мне книжку давала прошлый раз, и вы вместе с Николаем выпьете за праздник, за свое и за мое здоровье. Согласна? И не смей отказывать ветерану Советской Армии и Военно-Морского флота, я ж все-таки у моря родился.

— Хорошо, я согласна! Я завтра заберу его, перед уходом, и мы с Леной без Коли выпьем за вас, настоящих офицеров, за тех, чей, по праву, этот праздник, а я кто, всего-то сержант запаса медицинской службы.

— Нет, Тамара, ты «Бог-спаситель», а для меня ты носишь звание не меньше, чем полковник, — сказал Зеленин и добавил, — полковник полевой медицинской службы! Сколько ты раненным помогла? Сколько помогаешь теперь? А твои глаза, твоя улыбка чего только стоят для нашего выздоровления. А как ты уколы ставишь, душа радуется. Вот тебе и сержант!

— Преувеличиваем Виктор Степанович. Я не врач, а вот на хирургов наших надо Богу молиться и свечки за здравие ставить. Помните того майора из разведбата, из вашей дивизии, которого на мине порвало так, что, пожалуй, только сердце одно и осталось нетронутым, а они его собрали, склеили, и живет человек, и живет, кстати, в Москве, на гражданке, конечно. Коля мой и он, часто вместе, на рыбалку ездят.

— Да ты что! Неужели Скрябин?

— Скрябин! Юра Скрябин! Жив и здоров, фирмой своей заведует, джип у него крутой, «мерседес», кажется, но главное, что они с женой двоих детей, мальчика и девочку — брата с сестрой — из одного интерната усыновили. И вы знаете, какой фокус получается, мальчику 14 лет, а он, с каждым годом, на Юру все больше походит: и глаза карие, и брови густые, и нос с горбинкой, не скажешь, когда их рядом видишь, что неродные это люди.

— Вот это Юра! Ай да молодец! — восхищался Зеленин.

— У него жена, Ирина, молодец. Юра дома почти и не бывает. Этот бизнес прямо поедает человека. На него уже и покушение было, налетели бандюги на машину, водителя убили, а Юра троих наповал расстрелял, как увидел, застреленного своего водителя. Его сначала посадили, таскали, а потом оправдали и выпустили.

— Значит, опять Юра воюет. Да что у нас за Страна? Только нормальный человек на ноги встанет, а Юра на протезы, так тут же уже завистники появляются, а хуже того, бандиты. Когда это все закончится? Всю Россию продали за кордон, за бесценок, — возмущался Виктор Степанович.

— У него и жену с детишками раньше похищали, чудом спаслись. Благодаря его начальнику службы безопасности. Да вы его должны знать! Это Кузовкин Иван Григорьевич.

— Кузовкин! Ваня! Майор разведбата, кажись, тогда замкомбатом был?

— Я не знаю, какую он должность занимал, но по рассказам Юры, его одного из первых в Афгане представляли на звание Героя Советского Союза, которое он так и не получил. Он после Афгана из Армии ушел и работал в милиции города Иркутска, а Юра с ним как-то связь поддерживал и взял его к себе в Москву. Вот он-то и раскрутил банду, кто похитил Иру с детьми. Они втроем от семерых отстреливались и всех положили, а у Кузовкина тоже охранник погиб, а через пять дней скончался от ран и его водитель. Кузовкин сам был сильно ранен, но выжил и Ирину с детьми вызволил.

— Да, дела! Целый детективный роман. Иван — классный мужик, он у меня уроки по айкидо все брал, то есть тренировались в одном зале. Тогда у него что-то с женой не заладилось, она в Иркутске с его школьным другом любовь закрутила. Помню, сильно тогда Ваня переживал. Лез везде, где хуже, туда и он. Ох уж эти женщины, а еще говорят, что мужики сильно любить не умеют.

Вот у меня друг Володя Цветков, был он уже здесь, высокий такой генерал, какие бы женщины ни попадались на его пути, ни одну не полюбил, а любил только свою жену. Солдаты его уважали и офицеры! Егора моего из плена вытащил, а вот жена его Марина, ныне покойная, всю жизнь ему мозги пудрила, а перед гибелью еще и с телеведущим молодым связалась, бросила все и ушла от генерала. Володя ее очень любил, многое ей прощал. Красивая была. Мужики на нее всегда западали. Хоть и обидела она друга моего, но он мне так сказал:

— Любил я ее любую, прощал ей, даже когда изменяла. Улыбнется, повинится, и скажет, что любит только меня, а произошло, якобы, недоразумение, прижмется, и я растаю, как сахар, — объяснял свое отношение к жене мой друг. Ну как это назвать? Для одних он строгий, волевой, смелый, а для других просто размазня, — говорил Зеленин.

— Любовь, Виктор Степанович! Любовь! Видно, он ее по-настоящему любил, — вынесла свой вердикт Тамара.

— Знаешь, Тамара, мы друзья, хоть и в разных местах Сахалина жили, а вот что-то у нас такое, общее есть, будто бы мы у одних родителей воспитывались, на одних традициях: «Не подвести друга! Женился — так навсегда, дорожить семьей! Быть в семье главным добытчиком! Обеспечить жильем семью, почитать родителей, а слово отца закон». Мы и отцов-то звали — папа, а как ушли из дома, так Батя. И тянет нас на Сахалин всегда. Что там за магнит такой, что за силища там такая? А посмотреть со стороны москвичей или со стороны жителей других больших городов, то Сахалин — это такая для них дыра, что и люди, родившиеся там, тоже не совсем нормальные. Не то, что дикари, а еще и потомки каторжан. А глянуть на этот вопрос с практической стороны — и сразу видно, как отличаются сахалинцы своей выносливостью, добротой, и преданностью Родине, так любому москвичу фору дадут на сто очков вперед. Ладно, Тамара, загрузил я тебя своими сахалинскими байками. Живут там люди, действительно, Тома, порой не в очень-то приличных условиях, но вполне приличные и нормальные люди. А все-таки брошен сегодня Сахалин. Нет такой, еще, власти, которая бы серьезно занялась этим уникальным островом и его людьми. Жаль.

— Смотрела я на вас, Виктор Степанович, и на ваших друзей и завидовала вашей дружбе. Все у вас на равных, уважаете, друг друга, помогаете друг другу. А генерал ваш такой обходительный, не высокомерен, прост и красив, как от таких только жены гуляют? Даже не верится, что от такого жена ушла.

— Том, это я тебе, будем считать, по большому секрету про его любовь разболтал и больше ни гу-гу. Володька сильный мужик, его мы жалеть не будем, он пробьется и будет у него еще настоящая и взаимная любовь. А теперь скажи мне, Томочка, где подарок для твоей подружки?

— Конечно, купила! Сейчас принесу, — и Тамара убежала за французскими духами «Шанель № 5», а входя, сказала: — Вот что она любит.

— А когда она обещала подойти? — спросил Зеленин.

— После работы. Крайний срок — к 18 часам.

Но прошел ужин, а Елена так и не появилась в палате Виктора. Больше всех расстроилась Тамара, и по времени ее уже никто не пропустит в госпиталь. «Значит, Ленка взбрыкнула», — думала она. Не заходя в палату к Зеленину, после ужина Тамара решила позвонить Елене домой.

— Да, я слушаю, — грустно сказала Лена.

— Ну и что ты себе думаешь, подружка? Пообещала прийти и не пришла. Что случилось?

— Ничего не случилось. Зачем я ему в душу лезу, у него своя память и рана, еще и года не прошло со дня смерти жены, а я тут нарисовалась, двойняшка нашлась. Дура, что тебя послушала и сходила в прошлый раз, — не очень-то доброжелательно сказала Елена.

— Лен, он что, тебе не понравился? Скажи честно?

— Да причем здесь это, понравился, не понравился, отрицательных эмоций не вызвал. Мне кажется, он и сейчас не рвется меня лицезреть, а я после того первого прихода, честно говоря, на него была в обиде и думала, конечно, об этом, что зря ходила, и не буду я с ним развивать отношения. Все! Не дави на меня, Тамара.

— Ну, ты и дура, подруга. Я что, тебе плохого хочу? Вот подымется полковник, встанет на ноги, а тебя рядом нет, вот тогда вряд ли захочет с тобой встретиться, потому, что не была ты с ним, когда нужна была ему твоя поддержка. Вот он, сколько лежит, а ни разу не пожаловался на свои боли, а ведь у него раны болят, тянут, когда заживают. Вижу я, как во сне у него пот на лице выступает, и зубами от боли скрежещет. А ты в кусты со своим мирком, развернись, сделай что-то приятное, доброе и тебе самой понравится, когда люди в таком положении любому слову рады. Если ты такая, как есть, так и будь гордой и смелой.

— Прости, подружка. Честно сказать, я его как-то побаиваюсь.

— Хорошо, что ему сказать? Когда ты приедешь?

— У меня завтра после обеда часик будет, можно вырваться.

— Вот и вырвись. Я скажу, что у тебя сегодня были очень срочные дела, и завтра ты подъедешь. Сменщица пропустит.

— Ладно, постараюсь.

— Лена, не постараюсь, а приду. Надо так, Леночка, дорогая моя, надо. Всё, я пошла, больные ждут.

22.02.96. Резиденция Князя.

Вчерашний разговор с киллером по кличке «Десятка» всплыл в памяти Князя сразу, как только он открыл свои глаза и включил торшер.

Сегодня он проснулся на своей шикарной кровати один. Несмотря на то, что еще было раннее утро, и настроение никто не испортил, все равно от постоянных забот и дум на душе было не спокойно. Некоторое чувство свободы присутствовало: никто не валялся в его постели, не лапал его за плечи, не высказывал своих предложений на будущее и не торопил с желанием позаниматься сексом. В его беспокойство вселилась некая заноза под названием «Сапоги», то есть эти долбаные Афганцы.

Заноза эта вызывала во всей его отлаженной за последнее время жизни ненужный, и даже опасный напряг.

— Да что я на них зашкалился, — злился Алексей Голицын, — по крайней мере, с генералом кончено, а остальные разбегутся, и милиция повылавливает их по одному, причины найдем, каждый ответит за сование своего носа, куда собака хвост не совала. И пусть расхлебывается Давид, его братаны заварили эту кашу, и это будет справедливо, хорошо, что он передумал подсоединять людей из других бригад, если Давид влипнет, рубить — так одну ветку, а остальные не при делах, пусть продолжают свою работу.

Десятка — киллер на запасной волне, вчера лично, получил, от Князя, информацию и задачу, быть в готовности к работе. А работал Десятка только по личному распоряжению Князя и только Князя. Тяжнин и не знал, что парень, которого он подослал к Голицыну в телохранители, стал тем человеком, который, не задумываясь, будет выполнять любую команду своего Босса, даже если надо будет убрать и его протеже полковника Тяжнина. Десятка начал службу в Главной разведке, а потом по каким-то провинностям его перевели в подмосковную морскую пехоту, полгода Кирилл Стонов провел в Чечне, и везде он был на одной и той же должности — снайпер. Почему снайпера везде сопровождала кличка — «Десятка»? Потому, что Кирилл Стонов стрелял не только со своей СВДешки хорошо, но и когда, на спор ему приходилось стрелять из пистолета, то он перед стрельбой говорил так: «Два не знаю, куда пойдут, а вот одна — точно в десятку». И всегда минимум одна пуля, но в десятку ложилась.

Тяжнин на Стонова вышел через своего водителя, Валентина Коренева, который одно время был со Стоновам в Чечне и знал, на что способен Кирилл, который неплохо владел приемами рукопашного боя, занимался тхэквандо. Родом Кирилл был из Подмосковья из поселка Нахабино. Родители умерли рано, угорели в бане, а родственников, кто бы взял к себе десятилетнего мальчика, не нашлось, вот тогда-то и попал Кирилл в детский дом в районе метро «Фрунзенская» и, окончив девять классов, пошел работать разнорабочим на Митинский рынок, где и стал позже продавцом-инструктором в стрелковом тире пневматических винтовок. От своего одноногого хозяина-афганца дяди Миши он получил первые навыки в стрельбе: как затаить дыхание, как жать на курок, как расслабляться, и тогда он узнал, что есть в Армии такая профессия — снайпер. Но, а как попал в военкомат и предъявил свою ксиву призера Московской области из пневматической винтовки, так сразу и попал в учебку ГРУ. Князь уже дважды проверил своего киллера в деле. Когда Тяжнин поинтересовался о своем протеже, то, дав хорошую оценку, Князь соврал, что будто бы Десятку он срочно позаимствовал своему другу из Нижнего Новгорода, и тот, якобы, прислал уже некоторое, вознаграждение за хороший подбор, и, когда Кирилл блестяще выполнил первый заказ, то Князь премировал Тяжнина пятью тысячами долларов. Тяжнин, тогда был приятно удивлен такой щедрости Нижегородского предпринимателя, но понял, что назад вряд ли у друга его бывшего водителя, Вали Коренева, будет шанс, вернуться в Москву. Он и не знал, что после хорошо и чисто выполненных заданий Князя Кирилл имел отдельную двухкомнатную квартиру, новенькую Тойоту Камри, другую фамилию, другую внешность, и лишь одно осталось неизменным — это меткая стрельба, осторожность снайпера, великолепное чутье опасности с собачьей преданностью Князю. Вербовку телохранителя на киллера Князь проводил лично, он умел убеждать людей делать плохое на благо хорошему. Допустим, крыть матом «Чехов», говорить, что они все продажные и сильны только в своем «стаде» или среди пленных и беззащитных людей, а сам поставлял этим же «Чехам» за деньги информацию, машины, оружие, наркоту и никогда не платил сам, за все платили ему. Князь умел сводить людей, того, кто хочет, с тем, кто может.

Голицын любил, так же, как Давид, послушать песни. Больше всех ему нравилась Ирина Аллегрова. Особенно когда она, широко расставив ноги, сексуально присаживается на ступеньки сцены, плавно подбирает свое платье и скрещивает свои ровные ножки.

— «Я тучи разгоню руками», — доносилось из динамиков музыкального центра и, в это время, зазвонил радиотелефон.

— Кого там распирает ему бренчать по утрам? — однако это был звонок совсем не рядовой, но и его Князь тоже не хотел бы слышать с утра.

— Радио слушаем, Алексей Александрович? — начал свой разговор на том конце провода мужчина с бархатным голосом.

— Да, я бы хотел вначале услышать чего-нибудь, типа приветствия, или типа алло, а то это, мол, я чучело с бугра. Ну и что там по радио базарят? — спросил недовольным тоном Князь.

— А судачат, уважаемый, то, что нашли какого-то бандита по фамилии Петелин, а с ним еще три трупа, один похож на чеченца, другой на татарина, а третий на алкаша, старика. Прокуратура восточного округа и Ногинские оперативники, как вохра вся, на ногах, спозаранку. Все, если что — звоните по Рояли.

— Ну, будь здоров, что еще по радио скажут — звони, — сказал уже более дружелюбным голосом Голицын. Положил трубку и задумался.

— Но ты смотри, что творят «Сапоги»! Вот же «твари» — неуловимые мстители! Интересно, главарь ихний случайно не ожил? — Князь стал дозваниваться до Давида, а дозвонившись, приказал разобраться: — Где его люди? И к 11 часам прибыть к нему в резиденцию.

Напрасно Давид пытался выйти на Мусу или Громилу. Связь отсутствовала напрочь. В местах, где их можно было искать, никто их после обеда 21 февраля не видел. Все это не предвещало ничего хорошего от Князя.

Пока ехал Давид, Князь, умывшись и наскоро позавтракав, начал активную мозговую работу. Он быстро, на компьютере, открыл страничку с полным досье на генерала Цветкова и, выделив адреса его окружения в Москве, сразу набрал номер начальника службы безопасности и попросил его принять факс. Поэтому у дома Сергея появился «хвост», и именно он доложил о том, что генерал вышел из квартиры прапорщика и был на встрече, у дома в этом же районе, с женщиной, которую сразу вычислили по адресу, а это оказалась жена погибшего майора с ГШ — Гарина Жанна Александровна.

Начальник службы безопасности, бывший оперативник уголовного розыска Южного административного округа города Москвы, майор милиции в отставке, Бороздецкий Сергей Юрьевич, вот уже более полутора лет верой и правдой служит человеку, которого знает весь московский бомонд, а это журналисты, продюсеры, депутаты, милиция, прокуратура, а также большой криминальный мир новых русских, перевоплощающихся из бандитов в коммерческих и промышленных предпринимателей. Он работал на человека, который ему щедро платил и доверял.

А Голицын любил говорить:

— Бабульки, они и есть бабульки, а вот бабло в виде доллара делает все чудеса, главное делает человека человеком.

И Князь не жалел денег для служебных нужд Сергея Юрьевича. Правда, не мог подумать Бороздецкий, что и на него, в случае чего, Князь держит Кирилла Стонова, ствол которого всегда может задышать смертью в затылок или в грудь. Бороздецкий не успел подослать подмогу, к дому Сергея Лося, парню из его охраны, а за это время генерал со своим водителем затерялись в Москве, предварительно выключив из наблюдения одного из лучших помощников Бороздецкого. Через знакомых в ГИБДД Бороздецкий дал координаты на машину, сообщив по постам, что машина находится в угоне. На все вероятные места возможного прибытия генерала были высланы его люди. И он ждал результатов с минуты на минуту и продумывал разные варианты заманивания Цветкова в ловушку. А к 13 часам Князь назначил Бороздецкому встречу в офисе агентства «Калибр», которое было одним из таких же других агентств, где официально работали вооруженные «детективы», расследующие разного рода дела, но которые всегда были в готовности бросить мгновенно эти дела и начать выполнять указания начальника службы безопасности, который базировался в центральной конторе под названием «Калибр». В офисе имелись все условия для переговоров с клиентами и заказчиками, а также был небольшой кабинет для работы Князя, куда он порой заглядывал для того, чтобы обсудить щепетильные вопросы с Бороздецким.

Как правило, в этом кабинете и бывали только они. Влажную уборку и проветривание делал сам Сергей Юрьевич или один из доверенных охранников офиса. Бороздецкого же все считали генеральным директором большого детективного агентства «Калибр». Бороздецкий принимал доклады от своих подчиненных и понимал, что те, с кем Князь вступил в войну, профессионалы, и его ребят подключили слишком поздно, так как Князь, видимо, недооценил своих противников, которые явно идут на опережение. Если сам генерал спокойно вырубил одного из лучших боевиков «Калибра» в каких-то развалинах, то недооценивать противника никак нельзя. Надо срочно вычислять всех остальных членов группы генерала.

К одиннадцати часам Давид переступил порог резиденции своего шефа. Вид, конечно, у Давида был совсем не боевой, мало того, что он не выспался после бурной ночи, он еще и не выполнил приказ Шефа и так и не узнал, где его киллеры, где пропал Муса. Оптимизма никакого, полный провал, как никогда Давид чувствовал себя не в форме. Его внутренний голос подсказывал, что теперь Князь ему такого промаха не простит, а если он узнает, что Давид во время выполнения задания находился в ресторане с телкой, а не держал руку на пульсе событий, то тогда будет совсем плохо, надо бы подумать о выживании. Но до последнего слова встречи с Князем Давид еще верил, что генерала убрали, ведь он сам получил доклад от Громилы.

Давид вошел к Князю в гостиную, как побитая собака, и таким его еще ни разу не видел злющий, как тигр, Князь.

— Присаживайся, Давид, — сказал ледяным голосом Голицын, — ты можешь мне внятно доложить, где твои ублюдки, которых ты послал в квартиру генерала?

— Нет, не могу, — уныло произнес Давид.

— Вот именно, что не можешь. Я ведь прошлый раз тебя предупреждал, что больше тебе проколов не прощу. Скажи мне, почему о срыве двух мероприятий, которые я поручил именно тебе, как самому преданному и надежному человеку, ты ничего не доложил? Почему я утром узнаю не от тебя, а от мента, который и знать ничего не должен был о твоих планах? Поведай мне о них, как ты спланировал по генералу и тех засвеченных у покойного Ефима?

Давид сбивчиво рассказал, как все должно было произойти, и какие доклады он получал от Громилы и от Мусы.

— Алексей Александрович, но ведь их голоса я знаю и лично слышал доклад Громилы. Утром рано начал всех искать, и тишина.

— Муса твой убит, у него расколот череп, татарин убит ножом в сердце, Ефим убит ножом в горло, а вот Петелина замочил кто-то со стороны, с ПМа, и лежал он прямо на твоем чеченце. Ты что, посылал еще кого-то?

— Нет, Муса должен был убрать только Петелина и Укола, а дед потом убрать трупы, — доложил быстро Давид.

— Выходит, Петелин убил своих до Мусы? А кто убил Петелина? Не твой человек, а значит и не наш, а не наш, значит враг, ты что-нибудь понимаешь своими не совсем трезвыми мозгами?

— Нет, Шеф.

— Вот и я не пойму, кто кого убил, но скоро знать буду. Давид, ты потерял не только своих людей, развалил бригаду. Куда все-таки делись Кореец и Громила?

Генерал-то жив. Если они находятся у «Сапогов», то нам подкрадывается «конец», из-за угла. Давид ты столько засветил наших людей, что я не знаю, что с тобой делать? Выпускать тебя, однозначно, пока нельзя, ты раскрыт и становишься опасен для нас.

Давид от услышанного, онемел.

На этих словах из двух дальних выходов вышли два телохранителя Князя с оружием в руках.

Давид попытался встать, опешив от увиденных стволов, но тут на его плечо опустилась чья-то тяжелая рука, потом все закружилось, завертелось, стихло и пропало. Давид обмяк и стал сползать под стол. Телохранители задержали его падение, надели на запястья наручники и волоком потащили вниз, по подвальной лестнице, а там, в глубине коридора, открыли железную дверь и бросили неподвижного Давида на деревянную скамейку типа тюремных нар. Вышли, выключив свет, закрыли двери на ключ, оставив лежать скрюченного Давида в темноте.

Вскоре к крыльцу дома подкатил черный автомобиль «Тойота Ландкрузер». Князь решил ехать сегодня одной машиной. На месте переднего пассажира восседал лет сорока пяти мужчина, который недавно по приказу Князя вырубил на время Давида. Голицын сел по центру на заднем сидении, а справа и слева от него устроились два высоких телохранителя. Открылись ворота и, шурша протектором по снежной дорожке, черный «джип» устремился в сторону Москвы. До назначенной встречи в «Калибре» времени оставалось в обрез, еще до 16 часов надо было срочно подключать Десятку для ликвидации генерала, но до этого Князь хотел послушать «спеца» Бороздецкого, что он имеет и что предложит.

А главное мероприятие на этот день было — прибыть на торжественный вечер, который лично открывал мэр города Москвы, и пригласительный, подписанный лично мэром, лежал у Князя вместе с паспортом в левом внутреннем кармане пиджака. Ехать на это торжество было не только надо, но и необходимо. Там он должен увидеть человека, который звонил ему утром и сообщил о четырех трупах в доме старика Ефима, кроме того, с другим очень высокопоставленным чиновником он решит вопрос по земле, для застройки коттеджного поселка на бывших колхозных землях, вдоль Новорижского шоссе, а это в будущем его основной бизнес. Бизнес без крови и разборок, со спокойными снами и с серьезными доходами от продажи элитных коттеджей.

Проводив гостя в его комнату, Бороздецкий сразу приступил к докладу:

— Генерал нас перехитрил, но кто-то ему помогает, а это, видать, опытные люди, я их пока не вычислил, но мы уже работаем и скоро будем знать этих людей, — сказал Сергей Юрьевич, спросив у Князя разрешения закурить. Князь молча кивнул головой, налил себе в стакан боржоми, отпил половину и сказал:

— Сережа! Давид у меня в подвале, я его с дел убрал, по моему у «Сапогов» он следующий на прицеле, и то, что Давид не расколется, вероятности нет никакой. К сожалению, он обречен. Вот к чему приводит безответственность. Ты напрягись!

— Мы к тому же установили, что Давид до часу ночи находился в ресторане с новой подругой, которую отправил со своей квартиры после семи часов утра, — сказал Бороздецкий.

— Вот сука! Ты посмотри, какая борзота! Все, пусть сидит. Но где все-таки сейчас находится генерал? Куда подевались Кореец и Громила?

— Я склонен думать, что их убрали. Если с ними работали профи, то им нужны были все связи, заказчик, а они вряд ли раскололись, их в таких случаях или убивают, или держат, пока не расколются. Их где-то спрятали? Тогда кто убил Мусу, Петелина? — Бороздецкого вдруг что-то осенило, и он спросил разрешения выйти на минуту, — Есть кое-какие соображения.

— Подожди, Сергей, не гони волну, а то я смотрю, сейчас малейшая неверность, и нас снова эти сапоги обуют по полной программе.

— Какие сапоги, Алексей Александрович, я так и не пойму?

— Какие-какие, да те, что прошли войну в Афганистане и Чечне, и они не такие дебилы, как показалось вначале с их напыщенным и пафосным братством.

— Нет, так уверенно действовать даже организованные вояки вряд ли б смогли, им кто-то помогает.

— Кто же эти люди? Почему ты еще не выяснил?

— Я и хочу срочно узнать, кого из знакомых ментов генерала недавно выперли из МУРа. В расследовании по полковнику, которого подрезали Давидовские парни, принимал участие бывший мой коллега, Эдик Марков. Если это Марков, то Давиду с ним тягаться было изначально бесполезно. Маркову уже в подполковниках надо ходить, а он все в капитанах ходит, и Ворсенко Гриша, его помощник, такой же фанат розыска, но все они постоянно в какие-нибудь истории влипают. Вот и сейчас, говорят, по их вине погиб майор Генштаба, подчиненный как раз нашего неуловимого пока генерала. Не исключено, за такое ЧП их могли и выгнать, а эти ребята гордые и они могут продолжать работать и на свободных хлебах. Такие по своим моральным понятиям точно могут состыковаться с Афганцами и Чеченцами, как вы их там называете, «Сапогами»? — уверенно изложил свою версию Бороздецкий.

— Давай-ка, Сережа, иди и пробей этих «пинкертонов».

Бороздецкий вышел, поставил кому-то задачу, потом быстро созвонился с товарищем из ГУВД Москвы с Петровки и опять вернулся к Князю.

— Если это те опера, то они точно могли унюхать слежку за генералом и устроили засаду Корейцу и Громиле, — размышлял вслух сам Князь.

— Совершенно верно, а если это опера, то убивать Корейца и Громилу они не будут. Значит, их точно где-то держат и раскололи их, это к «ворожею» не ходи. У Маркова еще те жигловские замашки, а Ворсенко вообще спец, артист, так всё преподнесёт, что не захочешь да расскажешь, а посему, если они примкнули к генералу, то минимум Давида им сдали полностью. Поэтому вы правильно сделали, что нейтрализовали Давида, — сказал Бороздецкий.

— Этот самоуверенный мальчишка меня уже достал. Если бы не память об его отце, то я бы его давно похоронил. Пока рука не подымается.

— А видимо, придется, — тихо произнес Бороздецкий.

— Ладно, пусть отлежится на нарах в подвале, а убрать — это уже не мое дело, не у меня же в доме?

— Будет команда — уберем! — сказал Бороздецкий.

В это время в дверь постучали и, на разрешение войти, зашел доверенный охранник и доложил:

— Капитан Марков и старший лейтенант милиции Ворсенко уволены несколько дней назад.

— Вот теперь все становится по местам, — сказал, довольный своей догадкой, Бороздецкий.

— Итак, — подвел черту встречи Князь, — мы не знаем, где генерал, где его машина с водителем, а так же где явные помощники афганцев, Марков и Ворсенко, пробей их квартиры, семьи, детей, родителей. Мы найдем, чем их достать! Да, вот еще что вспомнил, у водителя Цветкова, который исчез вместе с ним, есть в Подмосковье дача, возможно, они там, но чтобы не спугнуть, дай возможность им успокоиться, а нам точно определиться, подготовь и туда людишек, выезд по команде, рано или поздно, но все равно где-то ж выползут. Живые они мне не нужны, и так все понятно. Генерала не будет, месть утихнет, шок военных напряжет ментуру, прокуратуру, а там мы поможем найти всех помощников и пустим все убийства на совесть и руки мстителей, и по закону — их за решетку, и на долгие — долгие годы упрячем от греха подальше.

— А если и опера будут с ними, где-то рядом, их просто так не взять?

— Сережа, все по обстановке, не взять живьем, брать мертвыми и сжигать все в пепел. Эти неудачники заслужили то, что заслужили уже своей прытью и, прямо скажем, настырностью.

Князь попрощался и уехал.

Его личный киллер ждал заказчика в доме и, на всякий случай, подготовил все возможные меры предосторожности. Двери были закрыты не на ключ, один пистолет у него был за спиной, миниатюрный браунинг в рукаве, снайперка стояла на кухне, за шторкой и, в случае отрыва от гостей, под окнами стояла машина, а в кухне под крышкой стола лежало 150 граммов пластита с электронным взрывателем и мини-пульт.

Князь вошел один, оставив двух охранников в машине, двух на связи у дома.

— Ну, где ты там, Кира? — спросил, войдя в коридор, Голицын.

— Здесь я! — Десятка подошел к Князю, поздоровался и сразу задвинул задвижку засова, предлагая Князю пройти на кухню. Князь отнесся к мерам предосторожности молча и с пониманием.

— Кирилл, наши условия остаются в силе. Ты меня знаешь, я плачу сполна, сегодня тебе придется работать и без прикрытия, и без наводчиков. За это будет отдельная доплата.

— Но мне нужно место, где находится клиент. Кто этим занимается, как узнаю я?

— Команду дам я, а пока упорно ищут его берлогу. Думаю, что скоро найдем. Вот тебе этот телефон, он не засвеченный, и как только получишь координаты для работы, телефон этот уничтожишь, дальше связь, как прежде. Свидетели не желательны. Доложишь, как всегда, а деньги на следующий день от меня лично получишь, здесь же. Смотри «хвоста» не посади себе на колеса. И еще, Кирилл, помни, что от твоей работы сейчас зависит наше будущее, где потом не будет надобности кого-то убирать, будем строить с тобой коттеджи, заниматься чистым бизнесом и создавать свои семьи, и рожать потомство. Работы будет много, непочатый край, и бабло будешь зарабатывать хорошее, не напрягаясь и без всякого риска. Получишь команду — все продумай, не рискуй, но надо выполнить задание, как можно быстрей. Еще раз тебе говорю, ты такой у меня один, и в отходе я тебе не помощник. При любом раскладе обещаю тебе: убирать тебя не буду, но и ты помни, я ни при чем. Генерал, это твоя личная инициатива. Упрячут за решетку по минимуму, а там и вытащим в скоростях. Сколько бы ни светило, с первых дней коси под дурака. Выйдешь, сделаем пластику, документы, дадим бабок лет на десять безбедной жизни и, если захочешь, то отправим тебя в Монте-Карло, — Князь улыбнулся и добавил, — но лучше, если все пройдет без этого геморроя.

Князь пожал руку Слонову, вновь надел перчатку, и не оставляя никаких следов, кроме следов от обуви, вышел из конспиративной киллерской квартиры.

После ухода Князя Кирилл сразу засобирался и уехал из квартиры в арендованный гараж, где можно было расслабиться и отоспаться в оборудованной комнате с отоплением и неплохой начинкой мебели, и даже с телевизором. Выпив горячего чая с медом и съев два бутерброда с ветчиной, сразу завалился спать, положив у изголовья пистолет и князевский телефон. Через минуту киллер крепко уснул.

 

Глава 26

Дача. Яков Михайлович.

Вылет в Ханкалу.

— Доброе утро, товарищ генерал! С Днем Советской Армии или, как там теперь Днем защитника Отечества Вас, Владимир Иванович! — сказал Сергей Лось, входя в маленькую и уже теплую комнатку своей загородной дачи.

— Взаимно, Сережа, который час?

— Без пяти семь утра. Пора готовить завтрак и наганы, улыбаясь, сказал Сергей и вышел в маленькую кухоньку, в которой он знал каждый уголок, потому что строил эту дачу сам, и еще много помог ему при строительстве его покойный отец.

В зимнее время на даче никто не жил, за исключением, когда зимы бывали не очень снежными, и подъезд чистил трактор, а уж там часика три махания лопатой, потом загнать машину в гараж, по прочищенным дорожкам натаскать в хату дров из сарая, пробить полынью в колодце и наносить воды. Затопив печь, проверить систему отопления, чтобы не было утечки антифриза из труб. Нагреть в кастрюле воды и протереть теплой водой, по возможности, осеннюю пыль. Почувствовать разливающееся тепло по большой комнате, где стоит печь, распаковать привезенные сумки с едой и теплой одеждой. Потом открыть люк, спрятанный под линолеумом в углу комнаты и залезть в потайной погреб, где есть картошка, морковка, свекла, капуста, чеснок и разные соления и несколько банок варенья. Приступая к накрытию стола, не забывать помаленьку, подбрасывать в печь березовые поленья. А когда на столе появится горячая картошка и все, что привезли и достали из погреба, а главное — появится бутылка водки, то, дружно чокнувшись стограммовыми гранеными стаканчиками, начать закусывать салом, грибочками, огурчиками, и все это с рассыпчатой горячей картошечкой, а после второй стопки почувствовать такой кайф жизни, тепла и уюта, что только ради таких часов Сергею всегда хотелось приезжать в этот дом. Порой найдет дома, в городской квартире, хандра и депрессия, то тогда так захочется на дачу, а не знаешь, сможешь ли доехать до ворот товарищества, а еще ведь надо и к дому подъехать. Хорошо вчера вечером, будто б кто специально ждал их приезд, трактор явно накануне и не в первый раз почистил дорогу, на трех основных улицах, и к даче Сергея можно было доехать, без труда. А когда Цветков и Лось увидели на соседней улице свет в одном из домов, то Сергей сразу оживился, так как в этом доме жил его хороший сосед и товарищ, абсолютно гражданский человек, врач невропатолог, страстный любитель рыбалки и охоты. Несмотря на свои 65 лет, Яков Михайлович не выглядел больше чем на пятьдесят, у него даже усы, и те были не полностью седые, да и голова, покрытая когда-то черной шевелюрой, имела, с сединой, темно-серый окрас. Яков Михайлович Казаков на первый взгляд сильно напоминал нашего знаменитого артиста Шалевича, и явно в молодости пользовался хорошим вниманием у женского пола. И, несмотря на встречающиеся в его жизни отклонения в левую сторону, был все-таки однолюб, так как всегда возвращался домой, не доводя свои романы до скандалов. Как только его любовницы пытались склонить Якова к совместному проживанию, так тот сразу «делал ноги» и надолго уходил в домашний уют и еще больше убеждался, что лучше его Софочки нет никого. Потом опять появлялась новая влюбленность, и опять Яков уходил без скандалов домой. Со своей дорогой Софой они прожили ни много, ни мало 42 года, воспитали двух дочерей, которые успешно вышли замуж, старшая вышла за американца и проживает с дочерью Катериной в пригороде Лос-Анджелеса, а младшая Сузана в Москве артистка театра. Свою дорогую Софочку Яков похоронил два года назад, и первый год на даче, практически, и не появлялся, а вот в этот год даже на зиму ушел в отшельники. А когда если и находились зимой жить смельчаки, то все равно долго они не задерживались. Даже в домике охраны пожилого Рамиля, который сторожит в саду уже более пяти лет, света сегодня не было. День прошел быстро. Цветков и Лось с нетерпением ждали решения Маркова, который задумал что-то серьезное.

Начало темнеть, когда Марков и Ворсенко сразу подъехали к дому Якова Михайловича. Найти садовое товарищество труда не составило, свет горел смело только в одном доме. Навстречу к ним вышел Сергей Лось. Еще вчера, когда Сергей переступил порог дачи Казакова, и они разглядели друг друга, то очень оба были рады этой встрече, хотя раньше их отношения не были столь теплыми.

Яков Михайлович не очень любил общаться с соседями, это за него и за себя делала его драгоценная Софочка.

Сергей познакомил Казакова со своими друзьями, и, пока они курили, оглядывая местность, которая все быстрей погружалась во тьму, и знакомились с очень приветливым псом Тяпкой, Сергей стал объяснить Казакову цель своего приезда и приезда его друзей:

— Яков Михайлович! Вы должны нам помочь, дело очень серьезное и даже рискованное, сюда в любую минуту могут нагрянуть бандиты, но подождите пугаться, мы все вооружены. Владимир Иванович, что в коричневой куртке, — это генерал, он со мной с вечера, а вон те двое — это оперативники из Московского уголовного розыска.

— Но, позвольте, Сережа, — перебил его Казаков, — мы что, будем держать оборону? И с какой надобностью что-то здесь защищать?

— Нет, Михалыч, нам надо заманить сюда киллера. Киллер охотится на генерала. Подробности позже. Оба оперативника остаются у вас, вы выгоняете из гаража вашу «семерку» и вместо нее ставите «Мерседес-200». Я и Владимир Иванович уходим на мою дачу, так как туда на машине непросто добраться. Но надо спрятать еще одну нашу машину.

— Такое место есть, вон там слева от дома сарай и большая поленница дров. Пока их не проехать, то с дороги машину и из леса не увидеть. Там есть и деревянный навес, это место у меня для гостевого транспорта. Следы шин лапником заметем.

— Спасибо тебе большое, Яков Михайлович!

— Серега, но я тоже хочу повоевать, у меня два ружья и карабин с оптикой. Патронов на полчаса хватит. Вот только хочу спросить, а есть ли у вас разрешение на отстрел этих бандитов? — спросил вполне серьезно, Яков Михайлович.

— Есть, Михалыч, есть, но без команды капитана Маркова не стрелять. Вы поняли?

— Понял! Чего уж тут не понять.

— Подробности расскажут ребята из МУРа. Дай нам две лопаты мы пробьем дорожку к моему сараю и будем с генералом ждать гостей в моем доме.

План, который предложил Марков, был непростой и опасный, но генералом и Сргеем, не говоря уже о Ворсенко, все доводы Эдика были одобрены и поддержаны. Марков доложил вкратце:

— Крови, видимо, не избежать, если Князь отправит не одного киллера, то все сделать, по-тихому не получится. Приедет бригада, и нас будут просто уничтожать. Надо готовить встречу и киллера, и особенно бригады. Резерв один, это Бутов, будет от Бутова поддержка — хорошо, но скорей всего к утру, пока точно не известно. Еще подполковник Зоб предупреждал, что у Князя есть очень опытный киллер, бывший снайпер спецназа ГРУ, а значит, после провала группы Шульца он не захочет больше шума и попытается сделать вначале все по-тихому, через снайпера. Хуже, если о нашем месте пребывания узнает начальник службы безопасности Князя майор Бороздецкий, которого мы выследили в «Калибре», туда и Князь приезжал сегодня, в 13 часов. Если Князь, как только получит сигнал о месте нахождения генерала, всю операцию поручит Бороздецкому, то нас обложат тут по всей охоте на волков, только без флажков.

— Нам бы взрывчатку раздобыть и подорвать машины управляемыми до подхода в дачный поселок, — сказал Цветков, — как раз напротив Сережиного дома, а там лупануть по колесам и добить.

— Вы забыли, что на дворе сплошная темень, куда стрелять? — сказал Сергей.

— Я думаю, что если майор приедет сам, то можно будет как-то договориться, мы все-таки в одной конторе служили, — сказал Ворсенко.

— О чем ты говоришь, Гриша! Нас будут «хотеть» все, кто сюда приедет. Одна надежда — на разум Князя Голицына, если он пошлет вначале своего киллера, с поддержкой, то у нас есть шанс встретить и упредить их, а потом всем в машины и сменить место. Дальше по обстоятельствам. Лишь бы до нашего звонка Надежде, Бороздецкий не принял своего решения. Я все-таки считаю, что до рассвета в поселке появится только киллер, — уверенно сказал Марков.

— Стоп! Товарищи милиционеры! Я помогу вам с тротилом, но как это выльется в сроки тюремной отсидки, которые я могу получить за хранение взрывчатых веществ? — задал совершенно неожиданный, но вполне «приятный» вопрос Яков Михайлович Казаков.

— Если без применения, то до пяти годков, а если мы будем все это применять, то вы сразу будете оправданы и ограничитесь внушением от генерала Цветкова после нашей победы за рюмкой коньяка, — весело сказал Ворсенко.

— Да ну шо вы, ей-богу, молодой человек, заезжаете на мель, а не к пристани, вы просто и доходчиво скажите старому еврею, что он тут вообще не при раздаче мыла и детонаторов, которые вы лично выловили там, где кочуют туманы.

Когда все услышали настоящий еврейский, одесский, говорок старика, то дружно рассмеялись.

Яков Михайлович, не говоря больше ни слова, пошел по тропинке к сараю и вскоре приволок рюкзак, в котором было то, о чем можно было в этой обстановке, только мечтать. Тротил, взрыватели-детонаторы, аккуратно завернутые в пергамент, лежали в простых черных валенках, у которых были отрезаны голяшки. А, когда Яков Михайлович вытащил из мешка катушку с проводом и машинку — магнето, для подрыва заряда, то все были настолько шокированы, что наступила полная тишина, через которую все смотрели то на Михалыча, то на вещмешок. Больше всех обрадовался Марков. Наступало время дать «наколку» по их дислокации Князю.

Сергей, получив команду от Маркова, связывается со своего телефона с квартирой и в разговоре с Надеждой, как бы вскользь, указывает место своего пребывания.

— Сережа, дорогой, куда ты пропал? Где Владимир Иванович? — затарахтела Надежда, — тебе тут много звонили, и даже из штаба.

— И что же ты им сказала?

— Я сказала, что ты будешь вечером дома, и пусть звонят после двадцати часов.

— Молодец Надюша! За нас не беспокойся, я с Ивановичем у Козлова, соседа, и не задавай лишних вопросов.

— Вы у Сониного Якова Михайловича? Тут, в Москве?

— Надя, какая Москва? К себе не пробились, а он зимует. Пойми, не телефонный это разговор. Позвоню завтра с утра.

— Сережа, мне очень страшно.

— Короче, Надя, срочно уйди с квартиры к Жанне. Поняла?

— Зачем?

— Так надо! И хватит вопросы задавать. Конец связи. Вон идет Владимир Иванович, увидит, что я вышел на тебя, то мне сейчас попадет. И не звони мне, — Лось отключил телефон и, внимательно посмотрев на Маркова, добавил, — ну как, пойдет?

Марков показал в знак удовлетворения большой палец правой руки и сказал, присаживаясь поближе к печке:

— До нас езды без пробок самое малое не менее полутора часов из центра. Киллер, если получит задачу и сразу выедет, то его прибытие здесь будет в пределах двух часов. Во-первых, темно, во-вторых, по основной дороге к нам он не поедет, значит зайдет с леса, а где ближайшая дорога за леском есть, то оттуда и зайдет. По крайней мере, я бы так сделал. А как высмотрит домик Казакова, будет искать позицию для выстрела, ему мы не нужны, ему нужен генерал. Яков Михайлович, вы тут за зиму все тропки исходили, есть ли еще какой заезд в дачный поселок? Как близко можно сейчас подъехать к поселку на машине?

— Такого же прямого пути, по которому вы сюда приехали, нет. Метров двести пятьдесят, за сосновым бором, проходит такая же дорога, как наша, и идет она дальше на юг, через два километра дачное хозяйство медиков «Здравушка». У березовой рощи можно смело оставить машину, пройти через нее, потом сосновую зону и оказаться на восточной стороне нашего поселка. Не выходя из леса, начать изучать домик, где единственный горит свет. Пройдя незаметно до соседней улицы, прячась за домиками, выйти на расчищенную дорогу, и тут мы, как на ладони, — Михалыч сделал паузу, улыбнулся и опять с одесским акцентом произнес, — на лыжах мы причалили до пристани Одесса. Встречай, Россия, сыновей с подарками у леса. Глушитель и винтовка — его проза! В подарок пулю жди от Дедушки Мороза.

Все слушавшие слова Казакова, дружно рассмеялись, несмотря на всю серьезность предстоящих событий.

— Владимир Иванович, вы с Сергеем давайте на его дачу, обживайтесь, просмотрите все сектора и подходы, через полтора часа свет долой, и печь топить по одному поленцу, Сергей знает, как, — сказал Марков.

— Знамо дело! — сказал Лось и, прихватив у Казакова большой подводный фонарь, а также подборную лопату, пошел к своей «фазенде». Следом за Лосем вышел и генерал Цветков.

В это время старлей Ворсенко, внимательно изучив содержимое рюкзака Казакова, начал собирать подрывы и пришел к выводу, что провода хватит только до ближайшего взрыва, поближе к дому, а если дальше за поворотом, то надо еще не менее 150 метров. Яков Михайлович оказался не только хорошим охотником и рыбаком, но и хорошим знатоком подрывного дела. Когда он уточнил план подрыва у Ворсенко, на случай вторжения автомобилей Бороздецкого, то сразу пошел в гараж и принес бухту — катушку с телефонным проводом, в которой было еще не менее полутора — двух километров провода.

— Машинка у меня серьезная, немецкая, пробьет любой провод до самого детонатора, — с гордостью сказал Казаков.

Марков продолжал одеваться во все теплое, что дал ему Михалыч. Рядом с Марковым уже лежали широкие охотничьи лыжи со старыми креплениями под валенки, полозья которых были подбиты пластинками с короткой шерстью из оленьей шкуры. Рядом с Марковым быстро начал одеваться и сам Михалыч.

По его предложению, надо было срочно выйти к месту, откуда киллер может зайти к их дому с востока, с дороги, ведущей на «Здравушку».

Освещая себе путь, они, преодолев быстрым шагом на лыжах загибы между деревьев, вышли на предполагаемую дорогу и, сняв лыжи, прошли по ней полсотни метров вперед к садовому товариществу «Здравушка». Несмотря на то, что первым прокладывал лыжню Яков Михайлович, Марков вспотел и совсем перестал ощущать десятиградусный мороз. Михалыч остановился и сказал:

— Вот здесь мы и покажем нашему гостю, где надо было бы ему приостановиться и дальше следовать к нам, — сказав это, Казаков начал ломать мелкие деревья, приминать снег, якобы тут лыжники делали привал, а потом ушли в березовую рощу. — Будет ехать «гость» и думать, где бы ему притормозить, и поверь, это место его заманит. Увидит лыжню, ведущую в нужном направлении, и пойдет по ней. Люди по натуре ленивы, лыжи он, конечно, не возьмет, а ползти по снегу глубиной в полметра не захочет. Сориентируется по компасу, возьмет курс на звезду и пойдет с прибором ночного видения к поселку, где мы его и будем ждать.

Марков усмехнулся и сказал:

— Михалыч, а у тебя, кроме взрывчатки, случаем, таких приборов не завалялось?

— Случаем и завалялся, да еще такой, что не у каждого разведчика такой имеется, мне его, друг из Израиля в Одессе подарил, а еще у меня и оптика для ночной стрельбы имеется, правда, силенок не много, всего 300–400 метров, лучиков не хватает.

— Ну, Михалыч! Ты наша удача!

Михалыч крякнул два раза и, продолжая убыстрять шаг вглубь соснового леса, сказал:

— Я ведь охотник, еще с начала семидесятых годов с Биробиджана по Хабаровским краям и всему Приморью хаживал. На Амуре и на Тихом океане рыбачил, а вот такую рыбу, как «киллер», еще ни разу не ловил. Надо б нам поспешать, Эдуард, охотничий азарт хорошей подготовки для встречи со зверем требует.

— С тобой, Михалыч, мы его вычислим и ликвидируем. Мне только не хотелось бы вас втягивать в это дело, тут могут быть и жертвы, и прошу Вас, если вдруг что-то не склеится, то валите все на меня: пришли, заняли дом, нашли ваше оружие, и никакой взрывчатки и провода вы не давали, — сказал Марков, с трудом поспевая в темноте за Михалычем.

— Хорош трендеть, а то Костина кефаль из шаланды повыпрыгивает, — сказал Михалыч и еще больше ускорил шаг, совсем не для шестидесятипятилетнего старика. Вскоре они вышли из леса, подъехали к дороге, уже в своем дачном поселке сняли лыжи и пошли пешком к дому Якова Михайловича Казакова, при этом специально оставляя следы на снежной дороге. В доме Ворсенко не оказалось, а пока лыжники раздевались, появился и он. Старлей был мокр от пота, но довольный.

— Быстро вы обернулись. Я все-таки успел поставить заряды, но следы не замел, надо бы сходить посветить и как бы в ракурсе машинных фар посмотреть со стороны заезда и последить по другим направлениям, — усаживаясь на табуретку, сказал Ворсенко.

— Сходим вместе, вот только рубаху поменяю, — сказал Яков Михайлович.

Вернулись они минут через пятнадцать и втащили за собой четыре конца провода, а дальше подняли их на чердак. На чердаке горела единственная лампочка, но было ясно, что наблюдение можно вести во все стороны, кроме севера, эта сторона была без окна. Торцевое и боковые наклонные окна давали возможность спокойно наблюдать за подступами к дому, кроме того, они имели форточки, из которых можно было хорошо вести прицельный огонь. Михалыч поднял наверх ружье и карабин, а к восточному окну поставил треногу для точной стрельбы. Время летело неумолимо быстро, и надо было минут через пятнадцать быть в полной готовности. Повозившись немного с аккумуляторами для приборов ночного видения и подключив их, довольный своей работой Михалыч сказал:

— У нас, ребята, по всем вашим подсчетам, остается минут пять. Давай срочно вниз, по кусочку сахарку и по кусочку буженины и быстро по местам. Я на восток буду глядеть, ты, Эдик, на запад, подход машин можно будет увидеть и без оптики, на поле они выйдут все равно, с фарами. Через ночник карабина можно будет, до подхода к въезду в поселок, у КПП, еще далее метров сто, рассмотреть номер машины и марку, короче, увидим — разберемся.

Быстро съев по бутерброду и выпив по стакану теплого чая, поднялись снова наверх. Выключив свет, Марков вместо себя посадил на западное направление Ворсенко, а сам решил смотаться по-быстрому к генералу и еще раз уточнить дальнейшее взаимодействие. Продвигаясь к даче Лося Марков все отчетливее понимал, что ночка предстоит тяжелая. Главное, чтобы киллер был один, без прикрытия. Но это тоже несерьезно будет со стороны начальника службы безопасности ждать, зная, где находятся враги босса, даже если Князь будет его тормозить, то разведку он выдвинет с вечера, как пить дать.

Перед глазами, опытного капитана, промелькнула картина, с взрывами, стрельбой и каким-то темно-красным, кровавым закатом. Ой, как же не хотелось Маркову никого убивать, видеть трупы, раненых. Он понимал, что те, кто приедут сюда, в живых ни одного человека не оставят. Силы очень даже могут быть не равны, зато бойцы вместе с генералом не хилые, надо только настроиться на войну и победу, не взирая ни на что, и это главное — «мочить» всех, без сочувствия и раздумий о последствиях. Понимая всю серьезность грани между жизнью и смертью, Марков заскрипел зубами и, сжав до хруста кулаки, ускорил шаг к даче Сергея.

Вылет в Ханкалу.

Полковник Тяжнин шел с докладом к генерал-лейтенанту Воронову. Тяжнин нес окончательное решение плана на карте и пояснительную записку. После подписи Воронова начнется превращение плана в реализацию еще одного противостояния сторон в Чечне, за которым стоят судьбы людей, прольется кровь тех, кто сегодня еще надеется на долгую и счастливую жизнь. Об этом полковник и не думал, а думал о том, как ему суметь вернуться домой из Чечни и получить обещанный гонорар за истраченные нервы. То, что он трус и предатель — это не главное, такое сейчас время. Завтра же он вместе с полковником Берестовым в семь утра должен выехать на Чкаловский аэродром, откуда, с взводом разведки ГРУ, спецназом отряда «Витязь», ОМОНом и другими специальными подразделениями в девять часов борт «Ил-76» вылетит в Моздок. Вся операция будет проводиться под особым грифом — «Совершенно секретно». Как только ни пытался Тяжнин соскочить с поездки в Моздок, у него ничего не получилось. А все потому, что до этого Воронов успокоил его тем, что на проведение операции достаточно одного представителя, а именно полковника Берестова. Тяжнин перестал и думать о командировке в Чечню, а тут сегодня перед обедом Воронов Сергей Феликсович «обрадовал» его этой поездкой, вместе с Берестовым, сказав, не слушая возражений: «Решение, Валерий Иванович, принято не мной, поэтому без комментариев. Дело очень важное, и мы не имеем права допустить ни малейшего срыва операции, ни один бандит не должен уйти из наших рук. А по возвращении, мы будем рассматривать вас на должность вместо генерала Цветкова, и я уже получил разрешение на подготовку представления. Так что, Валерий Иванович, будьте осторожны, не лезьте на рожон и с «саблей» не бегите впереди войск. Ваше дело — держать на контроле ход операции и помогать руководству группировкой на стационарных и передвижных командных пунктах.

И еще: если в ходе работы командующий будет настаивать на каких-то изменениях в плане, то сильно его не переубеждайте, но деликатно напомните об утвержденном плане и делайте об этом пометки, которые могут потом нам пригодиться. Вы понимаете, о чем я говорю?»

— Так точно, товарищ генерал! — отчеканил Тяжнин.

— Ну что, Валерий Иванович, давайте по пятьдесят грамм коньячку за удачу и, в первую очередь, за вашу удачу. Вы много поработали, и, думаю, Бог тоже это оценит и поможет.

Воронов достал из сейфа коньяк и рюмки, налил в них приятно пахнущую виноградом жидкость, они молча чокнулись рюмками, выпили и, закусив лимонными дольками, расстались, как старые, хорошие друзья.

Возвращаясь, в свой кабинет, Тяжнин почувствовал некоторый подъем, а также уверенность и решимость. Шел он быстро, и мысли его быстро менялись одна за другой:

— Эх, как бы было хорошо, если б этот план не знали боевики, и он, разработчик полковник Тяжнин, с такой элитой бойцов разгромил бы этих черных Ничей с их Кораном, беспощадностью, мстительностью, а заодно б покончил одним махом со всеми бывшими и будущими зависимостями, в которые они с Князем попали по своей глупости и, наверно, жадности. Но назад хода нет! Надо найти потом крайних. Один, конечно, уже есть, это неунывающий и доверчивый Берестов, а других он найдет по ходу операции. Вот только б «духи» не добрались на КП, где он будет с руководством. А руководить самому ему никогда ранее не приходилось, это любил делать Цветков. «Чехи» же если прорвутся, то вырежут всех, а его могут и в первую очередь уничтожить, платить некому будет.

В Моздок прибыли по расписанию. В полете Тяжнин смотрел на переполненный салон самолета и думал:

— Завтра или послезавтра большинство из этих бойцов погибнут, позже кто-то полетит в Москву без рук, ног, чтобы потом быть навечно прикованным к инвалидной коляске. Но все мы когда-то умрем. Выживает сильнейший, пьет шампанское тот, кто рискует. Надо быть жёстче, война и сопли несовместимы. Пройдет эта операция, и уродливая война спишет все. Совсем скоро она закончится.

То, что Тяжнин — предатель и подлец по отношению к этим мужикам, он думать не хотел. Также он не хотел думать о том, что отснятые им все страницы пояснительной записки, карты с решением, система связи, план комплексного огневого поражения, находятся не только в его полевой сумке, но и на столе какого-то полевого командира, типа, Басаева или еще какого-то другого руководителя бандформированиями, готовые за деньги, за свои идеи и понты убивать, резать, пытать, калечить всех «неверных», молодых солдат и опытных офицеров и при этом, абсолютно не обращая внимания на то, что народ, чеченский народ не хочет уже никакой войны, они устали находиться под прицелом и чужих, и своих.

Первым, кто их встретил и представился, был полковник Внутренних войск Егор Кудрин. После представления он готов был, как обычно, обменяться рукопожатиями, но полковник Тяжнин кивнул только головой и, не снимая перчаток, представил своего заместителя. Берестов доброжелательно козырнул и протянул руку Кудрину.

— Сколько вертушек для переброски нас, в Ханкалу? — сразу задал первый вопрос Тяжнин.

— Два «Ми-26» и две пары сопровождения «Ми-8»

— Всех возьмут?

— Личный состав, всех. Кто не войдет или задержится, доставят к 16 часам. Все продумано, товарищ полковник, — ответил Кудрин.

— Когда вылет?

— По плану, через тридцать минут.

— Как так? По плану обед здесь, а вылет в четырнадцать часов, — сказал возмущенно Тяжнин.

— Мое дело выполнять приказ руководства из Ханкалы или лично от Главкома.

— А вы что, бываете на докладе у Главкома?

— Да, каждый день в 17 часов выхожу с коротким докладом по спецподразделениям и параллельно отправляю кодограмму, — спокойно ответил Кудрин.

Тяжнин задумался, видя теперь, что перед ним человек, который все тут знает, имеет постоянный контакт с серьезным начальством, и он быстро, сняв перчатку, протянул свою руку Кудрину. Кудрин ответил рукопожатием, но про себя отметил высокомерие офицера Генштаба: «Неужели, трудно было поздороваться по-человечески сразу?» Кудрин решил расставить точки соприкосновения и, глядя в глаза Тяжнина, сказал:

— Я вам, Валерий Иванович, скажу так, что без взаимного доверия нам не удастся обеспечить слаженных действий операции, в которой я тоже буду принимать участие. Разная подготовка спецназа и разных структур без предварительного взаимодействия, а его не было, это я знаю точно, добавит нам дополнительные трудности, и мы должны первыми иметь четкое понятие о решении проблем, не говоря о взаимном уважении и доверии.

— Вы обиделись?

— Не на что пока, просто у меня такой характер, я профессионал-разведчик и до Внутренних войск служил в армейской разведке.

— Это хорошо, но у нас на солидную подготовку не было ни какого времени. Мы не имеем права ждать, когда духи первыми нанесут удар. Хватит нам заниматься зачистками, ловить их за обрубленные хвосты. У нас есть немного времени, на КП Ханкалы, доработаем, — уверенным тоном сказал Тяжнин.

— Хорошо, вам видней. Давайте проедем к вагончикам и, пока идет загрузка, попьем чаю.

Тяжнин согласился, но полковника Берестова не пригласил, а отправил его контролировать загрузку войск на вертолеты.

Через час «Ми-26» и сопровождающие его два боевых вертолета вылетели в Ханкалу, а еще через двадцать минут пошла такая же тройка с битком набитыми отсеками бойцов и военным скарбом. Тяжнин, Берестов и Кудрин сидели рядом в первой ведущей восьмерке, но мысли у них были разные. Полковник Кудрин гадал, зачем ему приказано по прибытии на Ханкалу сразу же идти к контрразведчику, Уваров должен его встретить и сопроводить. Тяжнина одолевала одна мысль: по реализации страшного плана, а главное — он так и не понимал, как можно будет ему «свалить» в случае провала или в жарком бою, где «духи», рядовые «духи» в упор не знают, кто дал им возможность безнаказанно расстрелять элиту российской армии и МВД — «Спецназ».

Полковник Берестов хотел, чтобы командующий группировки при распределении офицеров разделил их с Тяжниным, уж больно неуютно ему было при встрече с Кудриным, как повел себя высокомерно Валерий Иванович, а также его ненужная суета при подготовке плана, Тяжнин достал всех своими придирками и лишними совещаниями, на которых и могла пойти утечка секретной информации. Генерал Цветков никогда так не работал. Как же им теперь всем не хватает Владимира Ивановича, а на его фоне и Тяжнин выглядел грамотным и деловым замом, а вот когда двое суток он собирал совещания и на них задавал много ненужных вопросов, то, в конце концов, дотянул работу до самого вылета в Чечню. Распоряжения в войска были отправлены очень поздно, и говорить о каком-то взаимодействии можно будет только в Ханкале. От этого у Берестова на душе было очень неспокойно. Раньше бывало, вылетая с Цветковым, такого волнения у него не было никогда, а тут все зыбко и шатко, даже тревожно.

Вторая тройка вертушек прибыла на два с половиной часа позже, хотя из Моздока поднялась через двадцать минут за первой ушедшей тройкой. Командующий группировкой по прибытии первой партии сразу приступил к работе, объявив на совещании, что вторая партия получит свою задачу позже.

Кудрин после совещания сразу зашел в палатку к начальнику контрразведки, которого он знал еще с того времени, когда они вместе принимали участие по освобождению из плена Егора Зеленина и его командира взвода. Полковник после приветствия, сразу, сказал такое, что у Кудрина похолодело под мышками. Главное — он будет теперь лично сопровождать полковника Тяжнина как телохранитель во время проведения всей операции.

— Вот это птица! Подумаешь, офицер Генштаба. До чего мы докатились с этой демократией и буржуазией, — подумал Егор Кудрин и, выйдя от контрразведчика, направился в палатку к майору Уварову, который уже накрыл стол и с нетерпением ждал своего начальника.

В целом все, кто знал, когда вышли вертушки из Моздока, начинали задавать вопрос между собой: «Где вторая группа?» Но никто не мог ответить на этот вопрос, а у диспетчерской и связистов выставили спецохрану. Те, кто хорошо знали жизнь в лагере на КП и имели любознательный характер, сразу поняли, что тут что-то не так.

Кудрин после короткого ужина уединился с майором в отдельную палатку-спортзальчик, и там обговаривали завтрашние действия под Гудермесом. Услышав гул вертолетных двигателей и винтов, они вышли из палатки, и пошли на КП. Встретив группу бойцов спецназа Уварова, Кудрин спросил:

— Кто из наших на встрече? Как пойдет выгрузка?

— А кого встречать? Вертушки почти пустые пришли, — доложил один из бойцов.

— Объясните, Егор Олегович, что за маневры?

— А ничего особенного. Наверно, их разгрузили на севере Грозного, у аэродрома Северный.

— А, понятно. Спецрейс?

На самом деле на этих вертолетах в течение двух дней поставили и опробовали новую аппаратуру ночного видения, с хорошей разрешающей способностью видеть ночью. Поэтому вторая группа, подлетая с севера к Гудермесу, за 15 километров выключила на бортах все опознавательные знаки, мигалки и фонари, оставив только шум винтов и двигателей. Приземлились и выгрузились удачно, от ближайшего населенного пункта за десять километров до Гудермеса, и тогда вряд ли кто мог понять, что это за техника села на поле, а через пять минут снова исчезла в небе. Об этой выгрузке заранее знал в Москве только один человек, генерал Воронов. О самой операции и сегодня мало кто знает. Подробности ее проведения почему-то не сохранились, отчеты, и сам план операции в архив не поступали. Разбора никто не проводил. Настоящий план был в голове только одного человека, и указания исполнители получали через проверенных и надежных людей, как правило, в устной форме или по засекреченной связи. Несмотря на имеющиеся потери, а на войне без них не бывает, эта операция была проведена удачно. Так считала контрразведка и генерал Воронов.

Более ста двадцати человек высоко подготовленных бойцов и офицеров ГРУ, морская пехота и еще 15 человек без всяких опознавательных знаков остались в чистом поле, припорошенном легким снегом, и небольшим морозцем в пять градусов. Выставив боевое охранение и разведдозоры, старший отряда полковник Рысенко Сергей Иванович — Герой России, вызвал к себе старших боевых групп и поставил задачу на дальнейшее действие.

 

Глава 28

Дачный поселок. Бой.

Марков добрел по снегу к домику Сергея, постучался условным сигналом и вошел в темную комнату дачи.

— Вот, дошли до ручки, встречаемся уже в темноте, где вы, Владимир Иванович? — входя, сказал Марков.

— Все нормально дружище! Главное — победить без потерь, я готов бесконечно сидеть и в темноте, — ответил генерал и добавил, — и как там у нас готовность по встрече гостей? Выдай информацию Эдуард.

— Я с Михалычем был у той дороги, за сосновым бором, думаю, сделали все, чтобы киллер клюнул на нашу лыжню и зашел так, как удобно нам: наш новый помощник Яков Михайлович обещал через свои ночные приборы «снять» его с пути еще при подходе. Дорогу Гриша заминировал, как и договорились: два заряда в независимых друг от друга, местах, третий, контрольный, ближе к дому.

— Гуд! Большой гуд, майор! — сказал удовлетворенно Цветков.

— Неверный ответ, Владимир Иванович, это наш недруг Бороздецкий, майор в отставке, которого мне очень не хочется тут увидеть, а я капитан армейско-милицейской службы.

— Будешь майором, но лучше прикинь, по-твоему, сколько придется впотьмах нам сидеть?

— Лучше впотьмах ночку, чем лежать вечность.

— А поточней можно?

— Я уверен, что Князь первым пошлет киллера и, может быть, даже одного, чтоб поменьше шума было, а группе Бороздецкого он даст команду попозже, ближе к утру или сразу, в случае провала киллера. Все может быть и по-другому, но вам можно будет открыться только после взрывов на дороге. Надо занимать позиции и вести огонь на поражение, нас жалеть никто не будет, и мы живыми им уж точно не нужны, другого выхода у нас нет. Капкан готов и на них и на нас, с законом будем разбираться, если победим, но это уже другие и, поверьте, не такие опасные дела. Мобилы держать на приеме. Удачи! Я пошел, а то Яков без меня киллера «снимет». Обидно будет.

Марков шел по плохо пробитой тропинке обратно к даче Казакова, проваливаясь местами по колено в снег, но фонарик уже включать опасался. У калитки его радостно встретил пес Тяпа, с виляющим хвостом и подпрыгиваниями в стороны.

— Вот молодец пес! Никакой агрессии, всех унюхал, запомнил. Интересно даже, а как поведет себя Тяпа с чужаками? — думал Марков, проходя в коридор дачи.

Поднявшись по лестнице на чердак и закрыв за собой лаз, сказал:

— Ну как, снайпера, все готово?

— Все, только север в провале из-за отсутствия окна, а также, дорогой Эдуард, у меня родилась очень хорошая идея приманить охотника к дому и даже, может быть, дать ему возможность себя обнаружить. У меня есть надувное чучело охотника, я его другой раз в своем скрадке оставляю, чтобы хорошее место занять с вечера перед началом открытия охоты на уток. Поставишь его, верней, посадишь так, чтобы и с озера, и с берега видно было, что кто-то уже место занял, и, чтобы не подумали на муляж, мой охотник через каждые пять секунд два раза наклоняется и один раз качает головой, и это уже мое изобретение. Сбоя не было. Давайте-ка мы его посадим внизу спиной к окну на восток. Зато первым выстрелит пришелец, и нам тогда не ошибиться бы в своем ответном выстреле. Еще у меня есть папаха, такие генералы и кавказцы носят. Ее мне сосед-дагестанец когда-то подарил, конечно, моль ее немного «поникала», но мы ее достойно прикрепим на голову «генерала».

— Да что же ты молчал, Михалыч? Бегом за чучелом вниз, Гриша, смотреть в оба, — сказал Марков и тоже спустился следом по лестнице вниз, к столу, стоящему у окна на восток.

Манекен водрузили и привязали к табуретке, сзади его на окне приоткрыли шторки, поставили на столе бутылку початой водки, стаканы, закуску. Ближе к шторке, надев на тонкую спинку стула шапку, поставили стул, как бы сидящего рядом с генералом «собутыльника». Марков спросил разрешения у Григория выскочить на улицу и оценить работу. Вернувшись, он произнес:

— Ну, Яков Михайлович, это уже просто здорово! Нет, и все-таки я буду тысячу раз еще прав, что вас нам сам Бог послал.

— Хватит лирики, капитан, вперед наверх, а то провороним, буркнул старик.

Наступило томительное ожидание. Каждый наблюдал на своем направлении и в секторе.

Маркова постоянно мучил один и тот же вопрос: «Сумел ли Князь перехватить разговор Сергея с женой и понять, что генерал на даче у Лося». Кроме того, у него не выходил из головы и самый ненужный для них вариант, это силовой. Пришлет Князь безбашенных, таких как Петелин, Шульц, Светофор, да не одних, а машинки три-четыре и прикажет уничтожить все, что будет сопротивляться. И тогда ой как трудно будет им всем выжить, а если потерять кого-нибудь, то, как потом жить. Эдуард потер усталый глаз и, прильнув снова к оптике, продолжал молча размышлять:

— Эти отморозки продолжают расти, как на дрожжах быстро, адаптируясь в течение демократии и беспределе, стали снижать количество кровавых разборок, а начали приватизировать все, что только возможно, подбирать под себя заводы, фабрики, депутатские кресла, становиться мэрами, руководить компаниями, концернами, прибирать к рукам природные богатства Страны. Бандиты полезли к власти, надевая на себя дорогие рубашки, галстуки, костюмы, выступая перед народом по телику, обещая золотые горы и сладкую жизнь. Бандиты переквалифицировались в коммерсантов, чиновников, руководителей, а, по сути, они оставались грабителями, убийцами, и народ их волновал меньше всего. Коррупцией стала обрастать и вся власть, и особенно плохо то, что с бешеной силой начали рушиться незыблемые ранее жизненные устои порядочности, чести, взаимовыручки, патриотического воспитания, главным критерием стали деньги и только деньги, а кто не соглашался с такими дикими переменами, шел под жернова, после которых не каждый мог подняться или даже просто жить, влача полунищенское существование. А если придется искать пути отхода в ходе боя? — вдруг, резко пронеслось в голове Маркова. — Михалыч! А как ты советуешь использовать твои апартаменты и местность дачного участка в случае отхода, и возможен ли он, отход, вообще, если мы берем киллера и сразу уходим, то как? — Марков интуитивно чувствовал: Казаков, внушающий доверие и огромный оптимизм к победе, был очень осторожным человеком, с огромным жизненным опытом, не каждый человек отважится иметь такой арсенал, а еврей, идущий на смертельный риск ради справедливости, готов вступить в бой и притом как-то играючи. О такой удаче можно было только мечтать.

— Я, дорогой мой сыщик, скажу вам так: нам главное — это забрать сюда Сергея и генерала, при стрельбе надо будет прикрывать их отход по снегу, — сказал Казаков.

— А дальше?

— Дальше яйца не пускают, а вот стены, бывает, раздвигаются.

Яков, оставив свой пост наблюдения, включив фонарик, пошел в дальний угол чердака к северной стенке и, нажав на замаскированную кнопку, открыл небольшой лаз, ведущий в проем между торцевой стенкой, внутренней и наружной, сантиметров в девяносто по всей длине и вниз до подвала включительно. Михалыч нырнул в лаз, вскоре вытащив за собой настоящий крупнокалиберный пулемет, ПКТ.

Когда Марков и Ворсенко все это увидели, то чуть ли не с одного дыхания выпалили:

— Ну, ты, Михалыч, даешь! А патроны есть?

На что старик молча, снова зайдя в проем, вынес оттуда две большие пулеметные коробки с заряженными лентами и сказал:

— Вы смотрите, да вторым глазом в прицел зырьте, а то этот ваш киллер вот-вот нарисуется.

— Так-так, гражданин Казаков, в сумме вы тянете на все три статьи, минимум на десять лет строгача, а максимум — я бы дал вам Героя Советского Союза, — сказал Гриша Ворсенко, и все тихо рассмеялись.

— Я не буду рассказывать, как строилось сие секретное сооружение, а этот лаз в стенке открывается непросто, сначала надо нажать на кнопку за выступом балки, а потом потянуть за скобу вверх и можно пройти вдоль стенок до спрятанных предметов или сразу вниз по лестнице метров шесть ниже уровня пола, потом еще метра три и по туннелю, откинув крышку с дерном, выйти наружу, в левом углу огорода, а там дать деру в лес.

— Круто! — Сказал Григорий. — Дядь Яш, а не лучше бы вам в УГРО пойти работать?

— Нет, сынок, я просто хочу жить, а это все пришлось сварганить, когда у нас тут в поселке бандюги убили за три тысячи рублей двух стариков. Ваську-соседа бросили на чердаке связанного, а он не смог развязаться и за ночь замерз. Жену его Катерину изнасиловали и задушили старушку. Вот такие тут у нас дела творятся, поэтому зимой никто и не живет здесь, как это было раньше, окромя меня, конечно, — сказал Михалыч и потом показал два вбитых острых штыря для освобождения, с их помощью, от веревок и ремней. Вынув паклю из стенки, старик достал связку ключей и отмычек, ну точь-в-точь, какие носят при себе воры-домушники.

— Да…а, Яков Михайлович, ты не просто находка, ты уникум! — вымолвил Марков.

В это время продолжавший вести наблюдение Ворсенко тихо цыкнул и сказал:

— Вижу объект!

Марков сразу, по мобиле, дал условный сигнал генералу.

— Как одет? — спросил Казаков.

— В белом камуфляже, винтовка за спиной как у биатлонистов, автомат на груди, идет смело. Это точно киллер.

— Как только снимет винтовку, приборы свои сразу на пассив ставьте, а то засечет по инфракрасным лучам, и конец нам тогда. Ой, едрен батон, я же Тяпку не завел в дом из коридора, почует — разорется, может испортить. Я мотылем вниз и назад, полком, — и Казаков, не спрашивая разрешения, тихо матерясь, скрылся в темноте лаза. Вернулся быстро и сразу с просьбой: — Дайте, братцы, мне грех на душу взять за своих соседей, и он стал, не дожидаясь ответа, забирать винтовку у Ворсенко.

В прицеле он разглядел силуэт остановившегося киллера. Это, конечно, был не просто охотник, охотник в поселке винтовку наготове не держит, а этот снял лыжи и положил их в снег от дороги, потом он быстро присев на колено, вскинул винтовку и на какое-то время замер.

Никто не ожидал, что все начнется так быстро. Раздался выстрел, похожий на выстрел из мелкокалиберки, и звон разбитого стекла. Следом прозвучал второй.

Михалыч метнулся к столику на чердаке и сразу вырубил свет на первом этаже, а потом, дернув за приготовленные концы веревок, опрокинул лжегенерала и утащил из проема окна стул с шапкой «собутыльника».

Киллер встал и быстрым шагом приблизился к дому и снова прильнул к прицелу своей винтовки, он ждал появление любого, кто мог находиться в домике. Сильно залаял Тяпка.

Михалыч опять потянулся к своей винтовке, вырывая ее у Ворсенко.

— Подожди, Яков, может, живым возьмем? — прошептал Марков.

В этот момент Гриша Ворсенко увидел, как блеснули лучи света от приближающихся фар машин, со стороны главной подъездной дороги.

— Вижу на главной дороге три машины, — сказал Ворсенко.

— Яков, кончай пришельца, — скомандовал Марков.

Казаков видел, как дернулся вперед «охотник»-киллер. Он, видимо, тоже увидел приближающиеся фары машин и решил идти быстрее на штурм, чтобы довести дело до конца или хотя бы убедиться, что генерал мертв. Бросив винтовку и взяв в руки автомат, метнулся к калитке. Казаков выстрелил. Киллер, на бегу подняв руки, упал на спину и замер.

— Есть! Готов скотина! — облегченно сказал Казаков. — Я вниз, оттащу его с дороги и оружие пособираю, пригодится нам, поглядите на дорогу, сколько подмоги Князя прёт!

Марков связался с генералом:

— Первый готов, а вот и то, чего мы с вами опасались: уже едут три машины, человек десять будет. Работаем по плану.

Как только в домик ввалился Михалыч и поднялся наверх с трофеями, то сразу, включив свет внизу, сказал:

— Включим все, для приманки, чтобы раньше генерала не обнаружили, наверняка твари знают, где дом Сергея Лося.

Фары стремительно приближались к открытым воротам и шлагбауму у дежурной сторожки, садового товарищества. Метров за двадцать до въезда колонна остановилась, и все разом вырубили свет фар. С чердака в приборы ночного видения за их действиями внимательно наблюдали шесть глаз. Из первой машины вышли два человека, и один из них был явно по фигуре похож на начальника службы безопасности Борзецкого, к нему подошли еще два человека в военном камуфляже и стали о чем-то совещаться, и потом разошлись снова по машинам.

Первые два автомобиля-«джипа» проехали вперед и, приняв правее к сторожке, остановились, снова выключив свет. Третий «джип» поехал прямо, включив ближний свет и, повернув налево, стал приближаться к единственному домику, подающему своим светом признаки жизни.

— Разведка идет, — сказал Марков.

— Как дальше, Эдик? Я готов на третий заряд, — сказал Григорий, держа руку на ручке магнеты.

— Правильно, Гриша, это они по нашу душу, я этот номер видел у офиса Борзецкого, взрывай, как подойдут, или мы их, или они нас. Давай, Гриша!

Когда джип приблизился к установленной вешке у дороги, Ворсенко утопил ручку магнето. Раздался взрыв, от которого содрогнулся весь поселок, а в ближайших домах повылетали стекла. В яркой вспышке переднюю часть машины приподняло и швырнуло влево, опрокинув ее на бок и крутанув с лязганьем стекол и металла еще градусов на девяносто, дальше влево. Повалил черный дым вперемешку с паром. Стало тихо, а потом вдруг Тяпа завыл, как ненормальный волчара. Михалыч держал машину под прицелом, на случай оставшихся там в живых.

Оставшиеся «джипы» сдали назад за сторожку и, на всякий пожарный, бойцы повыскакивали из машин и залегли, устремив свои взоры на дачу, у которой дымил не доехавший до нее джип. Видимо, такого поворота событий не ожидал из них никто. Не зная еще и того, что находятся они под прицелом, как на ладони с дачи Сергея, в которой-то и скрывается главный виновник их начинающихся приключений.

— Вот это я разведал, — подумал Бороздецкий, — Видимо, Кордан и вездесущий Кукса, в общем-то, неплохие бойцы-охранники, уже покойники. Начало плохое, а что там дальше, как добраться до домика? Если сразу мочат гранатами, значит не менты, те не будут беспредельничать, явно это генерал со своим афганским дружба-ном не ждут никаких переговоров, чуют нюхом смерть и просто не сдадутся, Князь меня поймет, — Бороздецкий подозвал к себе помощника. — Ну, что скажешь?

В это время на горящем джипе взорвался бензобак. Взрыв не громкий, но факел был внушительный.

— Сколько у нас гранат к РПГ?

— Три, — ответил помощник.

— Мало. Давай лупани по этой халупе, а там посмотрим и, будем добивать.

— Грибов! — крикнул, помощник Бороздецкого, в прошлом бывший десантник из Тульской дивизии, а ныне это боец группировки Князя по кличке «Цыган». Он быстро объяснил подошедщему Грибову, куда надо лупануть из гранатомета.

Грибов прицелился, и граната влетела в правую сторону дома точно в веранду, подняв кучу искр и зажигая все, что может там гореть.

— Еще? — спросил довольный Грибов у Цыгана.

— Подожди пока, сейчас начнут драпать, а может, сдадутся, — сказал «Чепок» — так, за глаза, бойцы называли своего шефа Бороздецкого.

Дача Казакова начала дымить и разгораться, подымая языки пламени к небу. Пламя полезло в дом и на чердак.

Чепок спокойно достал сигарету и без особого удовольствия отметил, про себя оценивая ситуацию:

— Вот зачем ему, гражданскому человеку, эта война? Служили тихо, спокойно. Выслеживали кого надо, или кого прикажут, изредка аккуратненько убирали по необходимости, и все четко шло, без проколов. Фирма набирала авторитет, люди повалили со своими бедами, и мы находили им людей, вещи, машины, приличные деньги стали зарабатывать, а тут пошла припашка на мокруху. Я, конечно, должен был знать с самого начала, что войти в бандитские дела легко, но вот выйти практически невозможно. Я, генеральный директор детективного агентства «Калибр», уже снискал себе добрую славу по раскрытию преступлений, но как ни старался сам поверить в то, что это его теперь работа, не мог, потому, что Князь всегда втягивал его в разные авантюры и разборки, а тут еще связался с афганцами и чеченцами. Наверно, зря я поторопился, надо было, как советовал Князь, часиков в пять, тихо, пешочком, спящих заграбастать и не терять бойцов. Правильно говорил всегда Князь: «Инициатива наказуема».

Дом продолжал разгораться. Бороздецкий подозвал наблюдавшего в бинокль Цыгана и дал приказ подъехать поближе и высадить двух бойцов, и под прикрытием проскочить дальше к дому, чтобы, в случае прорыва генерала, добить его без всяких разговоров.

— Да, и пусть Гриб лупанет, подойдя поближе, чтобы все там разлетелось. Неплохо было бы «черепушку» генерала найти, а то ведь Князь не поверит, — сказал Чепок.

— Хорошо! Завалим, только надо будет искать побыстрей, а то шуму уже много, и пожарку наверняка кто-нибудь вызвал, — сказал Цыган и полез в свой «джип».

Они поехали не спеша, внимательно вглядываясь в дорогу и освещенную округу, но когда они на своем «Мицубиси Паджеро» подъехали к воткнутой в снег сосновой ветке, то машину качнуло и с силой отбросило с дороги в сугроб, сорвав капот, выбив лобовое стекло. Когда четверо ее пассажиров начали пытаться вылезти, снова раздался взрыв, но уже позади машины метрах в семи. Выбравшись наружу, в полушоковом состоянии, все поползли прочь от машины в противоположную сторону. Ранения оказались мелкими и, теперь, каждый думал о защите и готовил оружие. Цыган вылетел вместе с дверцей машины и не понял, куда, из рук его ускользнул гранатомет. Через несколько секунд команда очухалась и залегла вдоль дороги. У Цыгана запищала Моторола.

— Как вы там, живы? — спросил Чепок.

— Порядок! Только я в темноте трубы не найду, Заряд сработал раньше, нам повезло, что дальше? И у Гриба автомат куда-то исчез. И вообще дорога заминирована, и этим кто-то управляет.

— Гриб, бегом ко мне. Сами готовьтесь к штурму. Дам команду.

Домик горел очень быстро, вот уже и крыша вся в огне. Рухнуло чердачное перекрытие, только крепко стояли еще стены из крупного кругляка, а по всему периметру подымались от них в небо огромные языки пламени и, как бы соединяясь вверху, создавали красивое зрелище костра. Огромного костра, в котором сгорало все, что за долгие годы, по крупицам и дощечкам собирал этот добродушный и правильный дед-еврей, Яков Михайлович Казаков. Тот факт, что он ни разу, зная, чем все может закончиться, не напомнил о своем нажитом добре, о его любимом месте отдыха, о своей машине и даже о своей собаке, вызывало к нему безукоризненное уважение и подчинение его силе воли. О том, что творилось постоянно в душе Михалыча, пока можно было только догадываться.

Что сразу лупанут из гранатомета Марков как-то и не подумал, и когда дед стал звать их в лаз, он понял, что теперь не только дом, но и вся их жизнь повисла на волоске. Гриша все-таки задержался не зря, как только машина подошла к первой вешке, он еще хотел подождать до точного подхода, но вынужден был нажать на ручку, так как языки пламени и дым закрыли ему весь обзор. Начав опускаться в лаз, он успел на ходу нажать на второй подрыв. Спускаться по лазу было трудно, еле-еле хватило в его легких оставшегося кислорода. Уже в самом низу, пробираясь по освещенному и еще не задымленному проходу, подальше от сгорающего дома, Ворсенко снова подумал о Михалыче: «Да, пришли бы им уже полные кранты, не подбрось Бог такого старика».

Когда прогремел второй взрыв, для Цветкова и Лося это был сигнал к действию. Цветков видел, как все начиналось и, порой, чувствовал себя, как немощный солдат, не понимающий дальнейшего хода событий, он никак не мог подействовать на горевший дом и, лишь когда прогремели два последних взрыва, на дороге, встрепенулся, что ребята живы, а дальше он уже не мог смотреть, как они погибают в огне. Он развернулся и подполз к месту, с которого и начал стрелять по машине, стоящей у сторожки.

Эти выстрелы привели Бороздецкого в полнейший ступор, отбросив его к стенке сторожки. Цокающие и визжащие пули разбили левую фару, пробили боковое стекло на дверце водителя, и лучший водила начальника службы безопасности, с пробитой головой, уткнулся в баранку машины.

Двое других, стоявших, недалеко от машины, повели сразу ответный огонь по даче Сергея.

По радиостанции Бороздецкий услышал голос Цыгана:

— Шеф, у меня третья труба в багажнике твоей тачки, долбаните по домику, и все утихнет.

— Ты давай посылай двух по лощине вдоль дороги и с гранатами. Понял? — и тут же добавил, — а сам подбирайся поближе к развалине, а трубу тебе поднесем.

— Понял! — сказал Цыган и с одним из своей боевой тройки, утопая по самую макушку в снегу, пополз как ледокол к разбитому или недостроенному домику, дающему скрытный подход, а главное — выгодную позицию для быстрого броска гранаты Ф-1.

Серега видел, как двое, благо, зарево еще было такое, что все было неплохо освещено, рванули по соседней улице к их дому, а двое других засели в развалинах, метрах в тридцати в домике, но выйти боялись, так как были на виду и простреливались просто в упор. Что было на южной стороне дома, где у окна отстреливался Владимир Иванович, Сергей не знал. Глянув, как горел дом, и догорала машина, Сергей подумал:

— Парни, видимо, погибли. Остались только он и Цветков. У Цветкова АКМ с четырьмя рожками и ПМ с глушителем, но всего две обоймы. У самого Сереги — восемь обойм к ПМу.

Не говоря ни слова, он подполз к Цветкову и показал на левое окно, куда может влететь граната:

— Там двое, — крикнул он и показал на пальцах, — а я пойду на улицу и уберу еще двоих, — сказал он генералу. Быстро, не говоря уже ни слова, мотнув головой в сторону двери, исчез за дверью, которая вела в туалет через сарай, а там и на сеновал. Сеновал был в стороне от дома, и это строение было тем защитным объектом, со стороны которого к дому, уже почти не пригибаясь, бежали, задыхаясь по грудь в снегу, два бойца фирмы «Калибр».

Задержись еще хотя бы на пять секунд при выходе из сарая, Сергей был бы расстрелян, но сегодня удача была на его стороне. Когда он пробежал сеновальный сарай и выглянул в окно, то увидел сразу одну бегущую фигуру, по которой он, не раздумывая, выстрелил, потом все вдруг качнулось, загудело, и посыпались доски, сено. Да, это влетела граната во второе окно для сушки сена.

Сергея так швырнуло в угол под чердачный навес сеновала, что он явно ощутил за спиной две бочки, которые недавно сам же поставил тут. Сознание он не потерял, но видимости не стало никакой, да еще вдруг новый взрыв, столб пламени, через который он понял, где дверь, из-за которой кто-то пытался прорваться. Сергей нажимал, целясь в этот проем, спусковой курок пистолета, и ему казалось, что он его и не отпускал, пока пистолет не замолчал. Сознание того, что Цветков остался один в доме, заставило ничего не слышащего Лося, подняться и идти по направлению к выбитой двери, в которую он только что разрядил всю обойму.

Не пройдя и двух метров, Сергей запнулся и упал на что-то живое, явно это был человек. Сергей попытался подняться, но его правая рука просто утонула в крови, еще теплой и прибывающей крови человека, который так и не смог двумя гранатами уничтожить бывшего десантника и боевого прапорщика.

Оказавшись в яме, после пройденного тоннеля, дед Яков стал вытаскивать с помощью Маркова свой ПКТ. И как только они вылезли наружу, в огород, увидели, что уже творится с домом. Не сговариваясь, бегом по снегу, таща с собой две коробки и пулемет, трое метнулись на соседний участок, прикрываясь за его домом, от дороги и КПП. Они слышали, кроме треска горящих бревен и шифера, еще и автоматную стрельбу, и это заставило их действовать, надеясь, что генерал жив. Разнеся часть соседского забора, они выползли к дороге, почти напротив подорванной «Мицубиси» и догоравшей вместе с двумя трупами внутри.

Дед Яков, недолго думая, поставил пулемет на отстегнутые ножки, открыл верхнюю крышку лентоприемника, выхватил у Маркова ленту и, зарядив ее в пазы, захлопнул крышку. Михалыч поудобнее прилег и начал целиться, а потом так «затарахтел» и по разбитому зданию КПП, и по сторожке, что на душе у Гриши Ворсенко стало, не только тепло, но и весело.

Марков подполз к пулемету слева и приготовил вторую коробку с лентой. Дед прекратил «молотилово» со своего любимца и довольно улыбнулся: «Вот так, молодежь! А ну-ка, дай жизни, Калуга! Живи веселей, Кострома!»

Марков улыбнулся и крикнул Ворсенко:

— Бегом за поленницу и выгоняй «Мерседес». Быстрее, Гриша, а то сгорит.

Ни Сергей, ни генерал Цветков не могли понять, кто стреляет слева, зная о том, что дом сгорел, и никто из ребят явно не спасся. Им и в голову не приходила мысль о своем спасении. Они были бойцы! Бойцы, которые умели драться до последнего патрона, до последнего удара кулаком, ногой, а если надо, и словом, и порой таким словом, что противник начинал сомневаться в своей победе.

Сергей, подползая к восточному окну, понял, что у Цветкова патронов к автомату уже нет. Он молчал. А Владимир Иванович был жив, он что-то искал в темноте, при этом поиск свой сопровождал увесистыми матерными словечками.

Когда справа от соседнего дома Якова Казакова застрочил пулемет, и пули полетели по развалинам и по сторонам к сторожке, это очень согрело душу Сергея. Лось повернулся к генералу, которого разглядеть можно было только при вспышках, и, не успев сказать ни слова, увидел в окно, на фоне зарева догоравшего дома Казакова, подымающуюся тень. Сергей сразу выстрелил, но граната, брошенная этой тенью в проем разбитого окна, уже летела на середину комнаты.

Ворсенко подогнал «Мерседес-200», где на обочине дороги Яков Казаков продолжал держать под прицельным огнем всех, кто появлялся в отблесках света от пожарища.

Одна из очередей накрывает «бойца», попытавшегося рвануть через дорогу к своим у сторожки. «Боец» спотыкается и падает. От сторожки раздаются опять автоматные очереди.

Ворсенко, не глуша двигателя, выползает из машины:

— Ребята, вы постреляйте, прикройте, а я сейчас. И он метнулся влево, вдоль дороги к сторожке. У парня в карманах были две гранаты, которые ему сунул дед перед выходом из лаза.

Марков ничего сказать и не успел. Он только крикнул Михалычу:

— Михалыч, стреляй на выстрелы, там Ворсенко пошел на таран.

— Да уж догадлив, — успел сказать старик.

От сторожки лупанули сразу из двух автоматов и Якова мгновенно отбросило вправо от пулемета. Старик застонал и крикнул:

— Возьми пулемет! Прикрой Гришу!

Марков подвинул к себе пулемет и продолжил вести огонь сам, прикрывая Григория. Вдруг он услышал взрыв в районе сторожки, потом второй и где-то после наступившей тишины три автоматные очереди. Стало тихо, и стало слышно, как трещат догоравшие бревна дачи Казакова.

На дороге у сторожки показались два красных фонаря.

— Это машина. Это последняя машина, — думал Марков, — и она уходит.

Он оставил свой пулемет и подполз к Михалычу. Дед был ранен в правое плечо. Марков сразу нащупал рану. Дед был без сознания. Эдуард, достал ремень, прижал руку деда к плечу и, перекинув через вторую руку и плечо, крепко стянул ремень. Порвав свою нижнюю рубаху, просунул и наложил на рану старику. Потом вспомнил о том, что в правом кармане его куртки есть шприц с пирамидоном, быстро раскупорил его и воткнул иглу в боковую дельту плеча. Он оказывал помощь человеку, который не только спас ему жизнь, но и дрался так, как не каждый опытный вояка. С трудом, уложив деда на заднее сидение «мерса», Марков сел за руль, сдал чуть назад, потом вывернул вправо, и его включенные фары увидели идущего по дороге и припадающего на левое колено Ворсенко.

Марков так газанул, что от рывка чуть было, не выбил себе зубы о руль. Ворсенко был ранен в бедро. Кровь хлестала так, что ее шлейф тянулся метров десять. Ворсенко почти ничего не соображал. Он только успел сказать:

— Бороздецкий и его зам уходят, — он вдруг поскользнулся и вытянулся на середине дороги, прямо перед машиной. Марков нащупал на его брюках ремень, выдернул из брючных петель и перевязал им, как жгутом, ногу Григория выше раны, сделал укол и тоже поволок его в машину. Обоих срочно надо везти в больницу. Он проверил пульс, у обоих он был. От перенапряжения при транспортировке раненых у Эдуарда дрожали руки и подкашивались ноги.

— Лишь бы только не застрять. Главное — выиграть время, не застрять по дороге на трассу. Тут недалеко деревня Юсуповская, а в ней есть больница. Только бы успеть. Марков включил пониженную передачу, и «Мерседес» без особых усилий пошел по снежному хрупкому насту. Потом, попробовав на второй передаче, «мерс» также шел плавно, но значительно быстрей. Марков остановился у разваленного домика и решил идти к даче Сергея. Его порыв остановил выстрел со стороны дачи Лося. «Свои бы по нему не стреляли, значит в доме чужие. Выходит, генерал и Сергей погибли».

Запрыгнув в машину, Марков рванул в сторону Юсуповской. Пройдя небольшой подъем на поле, Марков увидел два красных фонаря. Это были те же фонари, задние габаритные фонари «Тойоты». Но почему они стоят, что случилось? Марков интуитивно включил третью скорость и увеличил ход машины. Пистолет лежал на сидении пассажира, второй он забрал у Ворсенко. Раненые без сознания лежали на заднем сидении.

Не доезжая до «тойоты», которая боком сидела в сугробе с включенными фарами, Марков, остановился и пошел к машине. Открыв заднюю левую дверь «тойоты», он увидел на переднем сидении, на месте водителя, заместителя начальника «Калибра», и больше никого там не обнаружил. Марков потрогал пульс на откинутой назад шее Цыгана. Пульса не было. Он был мертв. Осколок от гранаты Ворсенко сделал свое замедленное, смертельное дело.

Объехать «Тойоту» слева на «мэрсе» было рискованно. Марков выкинул «Цыгана» из машины в снег, сел за руль, завел ее и попробовал снова на дух ведущих. Не пошла. Начал враскачку. Не пошла. Включил пониженную и потихоньку назад, вперед, назад, вперед, и машина вышла на пробитую колею. Надо было, теперь срочно, переложить раненных в «Тойоту Ландкрузер» и вперед. Но когда Марков попробовал поднять с заднего сидения Ворсенко, то почувствовал на затылке что-то твердое, а потом услышал очень отчетливо слова того, кто, по его расчету, когда он заглянул в «Тойоту», мог остаться в живых, только куда скрылся, было сразу не понять.

— Ну что, Эдуард, ты проиграл, — сказал Сергей Бороздецкий, или просто «Чепок», а если по-серьезному, то хитрый и матерый начальник службы безопасности Князя.

— Ладно, успеешь, я без оружия, у меня два раненых, — сказал, не поднимая головы, Марков, узнав по голосу Бороздецкого.

— Да ты, я вижу, сердобольный стал очень. Сначала я при тебе добью твоих ублюдков, а потом ты мне все-таки расскажешь, как вы вышли из горящего дома. Я все смотрел в бинокль, но ничего так и не увидел. А потом я отвезу тебя в дачный поселок, и ты найдешь мне генерала, живого или мертвого. Обещаю, как коллега коллеге, что отпущу тебя на все четыре стороны, но только на первых порах в наручниках, а так как ты и твои подельщики уже все будут в розыске за убийство сотрудников «Калибра», то в лучшем случае ты уйдешь в бега, в худшем — тебя убьют наши в камере СИЗО. Но шанс жить один у тебя есть! И не пытайся меня склонять на сторону правосудия и предательства, с моей стороны. Я, Эдик, был хорошим опером, ты это знаешь, и ты знаешь, за что меня сломали, как веник драный, и выбросили без пенсии и квартиры в никуда.

— Стой, Серега, но я тоже сейчас не при делах. И я помогаю не убийцам, а мужикам, прошедшим войны, и отнюдь, у этих мужиков не сладкие судьбы.

— Хватит этой лирики, пошли к «мерсу», и ты загоняй его с дороги в поле, где стояла «Тойота». Он оттуда точно не выйдет, а чтобы ты не выделывался, дай-ка сюда левую руку, — и Сергей так искусно набросил на левую руку наручник Эдуарду, а правой ногой сбил его с ног, что Марков, ударившись головой о ступеньку машины, почувствовал тошноту и головокружение.

Быстро придя в себя, Марков, шатаясь, пошел под дулом пистолета по снежной кашице к левой дверце водителя «Мерседеса», а как только он сел, то начальник — бандит фирмы «Калибр», Бороздецкий, отработанным движением, набросил вторую часть наручника на руль «Мерседеса» и расхохотался.

Марков завел мотор правой рукой, нащупал вороненый ствол пистолета Гриши, который бросил на сидение, когда с раненым возился, затаскивая его в салон «мерса». Но как узнать, есть ли там, в стволе хотя бы один патрон? Когда впереди «мерса» в трех шагах стоит с пистолетом в руках, предатель-убийца, оборотень, и смотрит за каждым твоим движением. Да хоть как его назови, просто нелюдь. И все-таки, Марков поставил машину в сторону от дороги в яму, где застряла раньше «Тойота», и, выключив фары, успел перебросить пистолет с сидения в руку и при этом еще и снять с предохранителя. Это все, что он успел сделать. А дальше все было, как было. Как только Бороздецкий подошел к двери и направил свой пистолет на Маркова, Эдуард выстрелил первым. Марков все-таки через пространство между своим корпусом и баранкой попал бывшему оперативному работнику, а ныне бандиту, в правый бок, точно в район печени. Бороздецкий молча опустился на колени. Маркову теперь нужны были ключи от наручников. Он нагнулся из «мерса», выхватил из руки Сергея пистолет и попросил его сказать, где ключи, пообещав, что отвезет его в больницу вместе с другими мужиками. Бороздецкий разжал левую ладонь, а у него на пальце висели два ключа. Потом сразу потерял сознание. Эдуард, оставив левую руку в машине, вылез, снял с пальца кольцо, а потом открыл наручник. Когда он решил Бороздецкого одеть в эти же браслеты, то понял: Бороздецкий мертв.

Сдав «тойоту» назад, поближе к двери «мерса», Эдуард с большим трудом перетащил окровавленных мужиков в машину и через десять минут уже тарабанил, размахивая своим, не отданным в кадры ГУВД Москвы удостоверением, перед дежурным хирургом деревенской больницы. А когда он сообщил, что его друзья потеряли много крови, и им требуется серьезная операция, то хирург спокойным голосом сказал:

— Мы сделаем все, что сможем, но у нас не госпиталь и неизвестно, что может случиться во время операции. Продумайте доставку ваших друзей в Москву.

Марков вылетел из больницы как ошпаренный. У него остался пистолет его и Ворсенко, но всего с четырьмя патронами. Эдуард положил один пистолет под коврик, а второй засунул в свою кобуру и рванул в это садовое товарищество, которое, наверно, за всю свою долгую жизнь ни разу не видело и не слышало такого боя в этой новой демократической Стране под названием Россия.

Ещё перед выездом в деревенскую больницу Эдуард набрал Игоря Бутова и вкратце объяснил ситуацию, понятную только тем, кто знает этот оперативный язык, и дал по карте координаты машины и данного поселка, где остался Цветков и его водитель.

Повернув с бетонной дороги на сады, Марков интуитивно притормозил, внимательно стал всматриваться в сторону дачного поселка. Там догорал дом Якова Казакова, а главное висел вопрос: что с Лосем и Цветковым?

Владимир Иванович первым пришел в сознание. Темно и холодно, в руке он нащупал свой ПМ. Вдруг он отчетливо вспомнил вспышку, яркую вспышку гранаты, таких вспышек он видел много, но не от всех уходил в отключку. Особенно онемела и замерзла левая нога, он даже ее не чувствовал. Достав из бокового кармана зажигалку, Цветков со второго раза зажег фитиль, и, когда увидел примкнувшего у противоположного окна человека, то картина последних минут всплыла с полной ясностью и четкостью.

— Странно, было очень тихо и если бы мы не победили, — подумал Цветков, — то вряд ли бы так было тихо. Было бы просто никак. Скорей всего, у противоположного окна был Серега.

Цветков попытался встать, но не смог, боль отдавала не только в ногу, но и в правый бок, да такая резкая, что шевелиться было невозможно.

— Сергей! Серега, — попытался крикнуть Цветков, но Сергей лежал, уткнувшись в батарею под окном, не подавая никаких признаков жизни. Вторая попытка дала результат, и генерал поднялся на правую ногу и, держась за стенку, добрел до двери, где нащупал выключатель и включил свет. Несмотря на взрыв гранаты, лампочка, на удивление загорелась. «Фантастика», — сказал вслух Цветков и сразу по стенке пошел к Сергею.

Отняв Лося от батареи, он увидел смертельно бледное лицо и никаких признаков жизни. В окровавленной руке Сергей держал пистолет, а во второй руке он сжимал клок какой-то тряпки. Не успел Цветков проверить пульс на шее друга, как услышал звуки мотора машины. Он машинально метнулся к выключателю, но сильно закружилась голова, и все потемнело.

Присмотревшись повнимательней к движению огней фар в районе дома Якова Михайловича и Сергея, Эдуард понял, что это не менее четырех машин, и две из них с мигалками. Значит, наши, но как они там появились? Место знали жена Сереги, Князь, агентство «Калибр», а из органов только Бутов, но так быстро вряд ли он. «Значит, не Бутов», — подумал Эдуард и нажал сильнее на педаль подачи топлива, добавив скорость. Скоро при спуске он увидел еще одну милицейскую машину, стоящую у «Мерседеса». Дальше дорогу ему преградили еще два автомобиля. Парни в камуфляже, проверив его удостоверение, сказали, что старшим в деревне от МВД полковник Сайга. Эдуард, конечно, не обрадовался, все шло не в их пользу, но бросить Цветкова и Сергея он не мог, даже если они были уже мертвы. Он не соглашался с их гибелью, однако после того, что произошло и пришлось испытать, Эдуард еще не мог разложить по полочкам в своем мозгу, что надо было делать тогда: везти Гришу с Казаковым в больницу или бежать и проверить живой ли генерал и Сергей, и оказать им первую помощь. Но ведь по нему стреляли именно из дачи Сергея. Ничего не мог правильно оценить Марков, и то, что сейчас полковник Сайга арестует его, без всякого сомнения, это очевидно, но и уйти, не зная, что сейчас с Цветковым и Лосем, Марков не мог. Он увеличил скорость и через пять минут остановился у «скорой помощи», стоящей именно там, где стоял совсем недавно вот этот «Ландкрузер», на котором он приехал сейчас из больницы. На носилках, уже загруженных в кузов «скорой», неподвижно, без признаков жизни, лежал Сергей Лось.

— Он жив? — спросил Марков у врача.

Врач глянул под светом фар на лицо, одежду и руки Эдуарда (лицо Маркова было испачкано кровью, куртка тоже в темных пятнах), ухмыльнулся и сказал:

— А вы-то сами живы, гражданин?

— Я еще раз спрашиваю, жив ли Сергей?

— Не кричите, не глухие, пока жив, пульс в норме, сильная контузия. Все, не мешайте.

И доктор пошел в сторону домика Сергея, откуда по снегу несли на носилках, по всей видимости, генерала. При входе этой группы в свет фар Эдуард узнал лицо, живое лицо генерала. Он метнулся к нему и увидел радость и надежду в этих уставших глазах, на закопченном лице Цветкова. Они были счастливы видеть друг друга.

— Как ребята? — спросил генерал.

— Ранены, но все живы.

— А дед-то, как дед?

— Все в порядке Владимир Иванович.

— А эти налетчики как, где они?

— Они ушли в иные измерения, — улыбаясь, сказал Марков.

Цветков был доволен, он был очень доволен, что все наши живы. Кто-то тронул за плечо Эдуарда, и, оглянувшись, Марков не узнал в этом человеке из-за надвинутой на лоб шапки самого полковника Сайгу.

— Отойдемте, капитан, — сказал полковник. — Почему Вы продолжаете заниматься расследованием и втягивать туда лиц, не имеющих на это ни опыта, ни права. А, капитан?

Марков зло посмотрел в непроницаемые глаза полковника и, поняв, кто перед ним, произнес:

— Да эти гражданские лица, как вы сумели выразиться, многим профессионалам фору дадут, а главное — они не берут взяток, не трусят при встрече с трудностями и умеют ценить дружбу. А воевать — и сами видите!

У Маркова непроизвольно потекли из глаз слезы, которые на своем окровавленном лице он даже не почувствовал. Эта встреча произвела на него негативный и очень обидный всплеск отрицательной эмоции.

— Да ладно ты, не нервничай, Эдуард, я еле-еле угнался за тобой, — сказал вдруг Сайга. И сегодня я на твоей стороне, но ты принимай все, как должное, и я обещаю тебе честную игру, то есть связь через Бутова. А иначе? Что тут было, превратится в дело, которое осядет на твои плечи и захватит всех, кто навалял столько трупов. Кстати, как там Ворсенко?

— Им нужна срочная операция, — сказал Марков. — Он ранен в ногу, а дед, которому мы обязаны жизнью, в плечо, они сейчас в больнице в деревне Юсуповка.

— Не волнуйся. Вертушку перебросим одну за ними. Игорь скорректирует и проконтролирует. Сергей, водитель генерала оклемается, думаю, быстро, а вот наш боевой генерал, как и планировалось, ляжет в госпиталь.

А так, Эдик, ты молодец! Всё, разговора не было. Береги теперь Шмелева, его в разработку, похоже, взял Князь, короче, все по Князю через Бутова.

Такого поворота Марков не ожидал. И если до этой минуты он все делал хоть и осознанно, но в любой момент в готовности пойти на самоуничтожение, то после слов Сайги он почувствовал не только крылья, но и полет справедливости, за наказание тех, за которыми они сами начали охоту без права делать это по закону.

Кто-то специально назначил полковника Сайгу на такую крупную игру, но все равно на душе у Эдуарда было скверно. Он как-то еще не мог поверить в искренность полковника. Поздно они приехали, очень поздно. Это хорошо, что пуля вошла Якову Михайловичу выше сердца и не задела основных артерий. Это хорошо, что Сергей оклемается от контузии, это хорошо, что выпущенная пуля из автомата Цыгана вошла в ногу, а не в спину Григорию, это хорошо, что в пистолете Гриши патрон был в патроннике, и он поджидал своего спасительного часа на сидении в «Мерседесе». Но есть еще один герой сегодняшней драмы, это пес Тяпа.

— А вот и он, — Тяпа подбежал к Маркову и стал лизать его в лицо, все время, пытаясь подпрыгнуть еще выше. — Боже мой, что надо этому псу, что надо этому существу. Ведь он тоже испытал вместе с ними и взрывы, и крики, и стрельбу, и пожар. Он увидел знакомого человека из тех, кто вместе с ним пережил этот кошмар бушующей в ночи смерти, прошедшей, по этому, тихому всегда, дачному поселку.

Слезы! Надо же, слезы радости выкатились из глаз Тяпы, которые так отчетливо блестели под светом машинных фар.

 

Глава 29

Голицын.

Князь после того, как добыл информацию о месте расположения дачи и получил перехват разговора генеральского водителя с его женой, сразу дал команду на уничтожение объекта, т. е. генерала, своему киллеру — «Кириллу». Позже часа на полтора команду получил и Сергей Юрьевич — генеральный директор фирмы «Калибр» — на выезд для зачистки камуфляжей, такая у них была тайная договоренность по уничтожению генерала и его водителя, укрывшихся на старой дачке водилы или рядом там в каком-то еще доме.

— Значит так, убрать все следы и быть там затемно, до пяти часов утра. Раньше трех не выезжать, я дам команду — так инструктировал Чепка Князь. В целях конспирации, но он-то знал, что к приезду Калибровской компании трупы клиентов будут уже холодными. Им останется только все подобрать под метелочку и до семи доложить результаты.

Как планировалась, связь с Кириллом в 22–24 часа не состоялась. Кирилл молчал. А когда Князь все-таки не выдержал и дал команду на ранний выезд команде Чепка, то получил неожиданный ответ:

— Мы на подходе к деревне, — отвечал Бороздецкий.

Князь от того, что пропал Десятка, просто был в бешенстве. Он не хотел спать, курил, пил коньяк. Проклинал Давида и его команду. Два раза он спускался в подвал к Давиду.

Когда он только-только узнал, что «Калибр» приступил ко второму варианту, то снова спустился в подвал к своему пленнику.

Давид поднялся на деревянной широкой скамейке и, сев на нее, опустил от яркого света, голову.

— Как ты тут, дорогой, отдыхаешь? — спросил, улыбаясь, Князь. — Я вот тут тебе твоего любимого коньячка припас в клювике, своему самому надежному другу и помощнику, который вместо того, чтобы все держать на контроле, а может быть, и самому выехать на ликвидацию этого, уже мне ненавистного «Сапога»-генерала Цветкова, сидел с одиннадцати часов со своей новой проституткой в ресторане и всю ночь кувыркался с ней у себя на хате. А знаешь ты, раздолбай, что Муса был жив еще час до приезда «скорой» и умер от потери крови. Ты что, не мог сам, или кого-то послать на разведку, что там случилось, почему нет связи? Кто был на втором варианте? Кто должен страховать, где твои хваленые новые два радиста с краденной у фээсбэшников радийной и прослушивающей аппаратурой?

На, пей, Давид. Пей, ты это заслужил, ты ведь немало сделал в становлении нашей системы и памяти своих бойцов.

Давид взял двумя руками стакан с коньяком и за два глотка выпил содержимое.

— Алексей Александрович, дай последнюю надежду. Исправлюсь, — затараторил Давид.

— Нет, Давид, извини, ты уже устарел, от таких, как ты, надо избавляться. Мы не можем жить, убивая людей. Мы должны научиться жить, делать деньги мирным путем, пусть другие бьются, а мы должны быть в полном законе. И те, кто эти законы пишут, тоже должны быть наши люди, и к этому надо идти очень организованно и ответственно. Нет теперь такого: я сказал, а там делают. Теперь так: я сказал, а там контролируют, проверяют и выполняют. Ты видел по телеку, как сами министры летают на аварии, катастрофы, землетрясения? Лично из Чечни не вылезают. Да, это плохо. Но надо, надо сейчас так. А ты, сучонок, в ресторане сидишь, тянешь всю ночь телку и утром не знаешь, что четверо трупов, двое пропали бесследно. Объекты ликвидации растворились, наблюдения никакого. Работа по основной твоей деятельности на нуле. Что ты теперь можешь сказать? — закончил Князь.

— Я клянусь мамой, Аллахом, богом, чем угодно, все исправлю, — почти кричал Давид. Только не убивай.

— Давид! Будь мужчиной, ты очень много знаешь, ты даже невзначай видел одного из моих самых скрытых агентов, по твоим следам к Вагану лезут сиктоты. Мне жаль твоего отца, но будет лучше, если вся твоя голова, забитая множеством тайн, никогда не откроет их никому, — уже зло сказал Князь.

Давид страшно был напуган. Он понимал, что все, больше подняться на тот уровень жизни, на котором он был вчера до 11 часов, уже не сможет. Хотя бы просто выжить. Он уедет в Армению, в маленькую деревеньку к своим старикам родителям, он вспашет им всю землю, прополет и подвяжет все виноградные лозы. Он будет по осени толочь виноград в большом деревянном чане и ловить форель с местными пацанами, а потом мама будет кормить его с отцом очень вкусным хашем. Только бы уговорить Князя, — мечтал Давид.

— Ты, Давид, поступил примерно так, как твой отец. Он тоже погиб из-за женщины, но там я вины не имею, и мне кажется, он будет рад видеть тебя на небе, — закончил Голицын и повернулся к выходу.

Когда Князь стал подниматься по ступенькам к двери, навстречу ему вошли в подвал двое молодых парней, у одного из них на тарелочке лежал шприц (такими Укол усыплял клиентов).

— Нет! — закричал испуганный Давид. Но было поздно. Первый молодой человек, знавший, конечно, силу и умения Давида, одним коротким ударом не дал сказать ему больше ничего.

Давид завалился на свой топчан. Второй молодой человек воткнул ему в вену иглу и ввел какую-то жидкость, после которой еще ни один человек не возвращался в мир живых.

Давид ушел так же, как уходили от уколов хозяева дорогих иномарок и квартир, но тогда он руководил процессами смерти, а теперь свои же ввели ему в вену смертельный приговор.

Но это были еще цветочки, Князь был в шоке, когда после пяти часов утра на ТВ-6 он увидел в новостях такую картину, что «Сапоги» в его понимании превратились сразу в какой-то «каток» при закатке асфальта. Так, да и только! Если еще час назад он ждал с минуты на минуту доклада начальника службы безопасности, то, увидел его, лежащего на носилках под светом фар, а потом еще в черных пакетах девять трупов. Слегка опухшее от спиртного и недосыпания лицо Князя вытянулось так, что его, наверно бы, и любимый мастифф Джем в тот момент не узнал бы. Правда, дикторша сказала так: «Оперативными действиями сотрудников МВД была остановлена кровавая разборка местных авторитетов двух подмосковных группировок, в результате которой с обеих сторон, уже к тому времени, погибло 11 человек и четверо получили ранения разной тяжести, которым была оказана первая медицинская помощь. По факту возбуждено уголовное дело. Фамилии задержанных и убитых в целях следственных действий пока не оглашаются. Подробности смотрите в следующих выпусках».

Князь стоял и только качал головой. Он понял, что и Кирилл должен быть в этой компании трупов.

— Это немыслимо, два человека, какие-то вояки, без специального оружия, без специального снаряжения столько человек вместе с руководителем операции замочили? Это провал. Князь схватился за голову и заорал, как резаный, на весь дом: — Найти и доставить «Челентано», — орал он, — хоть самолетом, хоть вертолетом.

Ничего на его выпады не сказали быстро вышедшие на крик те же двое молодых телохранителей. Но вскоре в кабинет к Князю поднялся спортивного вида человек, а это был начальник охраны, и он же исполнял роль управляющего в доме, так как все в доме, кроме приготовления пищи и стирки, делали сами же охранники. Женщина, которая занималась приготовлением пищи, стиркой, была родная сестра покойной матери Голицына. Несмотря на свой преклонный возраст, делала она свои дела очень быстро. Жила она в соседней Апрелевке, доставляли ее на «Сузуки Гранд Витара» к 7 утра, а в 17.00 ее в доме уже никогда не было. Звали ее просто тетя Зина.

Тетя Зина больше молчала, а это было по душе Князю. А тетю свою он любил и не обижал.

— Вадим! — обращаясь к «Челентано», сказал Князь, — с сего момента ты передашь свои дела старшему охраннику Артуру. Сам теперь со мной. Отныне ты назначаешься начальником службы безопасности. А теперь садись и слушай все, что я тебе буду говорить. Это приказ, это закон! Давида закопайте у озера, да поглубже, чтобы собаки не нашли.

— Заварим в гудрон, — сказал Вадим.

— Ладно, проехали.

— Я думаю, что надо усилить охрану и проверить все оборудование в доме. Второе — вооружить по «повышенной», каждого. Сегодня быть в готовности к вечеру на выезд, куда — скажу после. Две машины хорошей проходимости и к ним человек пять, кроме тебя, ну и калаши, гранаты, все для уничтожения этой «падлы», этих гренадеров, где они, я пока не знаю, но знаю, что узнаю. Все, иди, работай и дорабатывай. Оклад повышаю в пять раз. Иди, не стопори, — сказал в пять раз, значит в пять раз, — стукнул слегка по столу кулаком Князь.

«Челентано», которого прозвали про себя в охране, был чем-то похож внешне на итальянского артиста, но он еще и любил песни Адриано Челентано. Порой у себя в комнатке мог крутить его песни по несколько раз подряд. Особенно если не было шефа. И в этот критический момент Князь справедливо и очень правильно назначил себе в помощники не просто бывшего спецназовца, но и прекрасного аналитика, который уже в те времена потратил несколько своих получек, чтобы приобрести компьютер и иметь выход в Интернет. Челентано еще до захода в кабинет к Князю уже знал, что погиб в бойне под Калиновкой Бороздецкий, и он понимал, что никаких разборок там не было, это люди Князя попали в засаду или просто лоханулись. А Чепка Челентано всегда считал недалеким опером, с личными амбициями, а свою умную инициативу он не очень проявлял. Вот Князь сам, все сам и больше бил по хвостам. Все на связях, на знакомствах, на пьянках, взятках и каких-то сомнительных «чернокожих». Ой, зря он с ними связался. Ничего не уходило мимо глаз, памяти и наблюдательности Челентано.

Вот только не мог он точно понять, с кем он так воюет, кто же при таких-то связях Князя с МВД, вообще в Москве, так сильно портит ему настроение и его бандитские планы?

За что Челентано не любил Князя, так это за его жестокость и наглость в виде: «Пошел вон, ублюдок». А ведь считает себя интеллигентом. Но любил Челентано Князя за то, что бабки он платил день в день, даже час в час, и еще мог позволить порой расслабиться на праздник, правда, по списку. Но то, что он назначен на такую должность к Князю, Челентано нисколечко не пугало. Ему даже это было интересно и как бы запланировано судьбой.

Чуть позже Челентано получает для изучения кандидатур несколько дисков от Князя. Он почти бегом летит к себе за стол, включает компьютер и уже через полчаса просится в кабинет к Князю, уже изрядно захмелевшему с новой рюмки коньяка, который он выпил, ни с кем не чокаясь, в память совместной работы с Гариком и Давидом Шавалян и их кончины по его же собственному распоряжению.

Вадим-«Челентано» начал задавать такие вопросы, что хмель Князя быстро улетучивался, и он потянулся за бутылкой боржоми, чтобы начать соображать, что дельного предлагает его новый заместитель по безопасности.

— Вадик! Ну-ка напомни мне, что ты такое закончил до армии.

— Московский энергетический. А потом поступил работать в милицию, через месяц выгнали, два года служил лейтенантом, так как имелась военная кафедра. Женился, через год развелся, а дальше сплошные скитания по фирмам с девяностого по девяносто пятый год. Потом попал в охрану к Вам.

С кем и что он охранял за пять лет, так никто и не понял, знал только Князь из досье, которое ему представил покойный майор Бороздецкий. Князь слушал предложения Вадима, и у него появилась уверенность, что скоро генерал сам повесится, что заварил такую «кашу». Но больше всего волновало Князя то, что тот человек, который еще вчера мог раньше всех доложить о каких-то событиях, плохих или хороших, сегодня молчал, от него докладов не поступало.

— Да, вода сильно подмывает утес. Где же этот ментовский выдвиженец долбанный? Телек, вертушки, «скорая», трупы, а он молчит? За кой хрен я ему отстегиваю?

Автосервис. Внедрение.

На второй день работы в автосервисе дядя и племянник Курины прибыли рано, за полчаса до начала работы в цехе. А цель была одна: узнать, есть ли машины в самом цехе, где идет подготовка краденой техники, есть ли видеонаблюдение, так как об этом за весь вечер Зоб так ничего и не выяснил. Начальник службы безопасности Вагана Андреевича очень непростой тип, и у Фомича под кожей не очень хорошее предчувствие появилось, а это уже совсем плохо, но не стабильно плохо, а значит, все еще можно изменить.

Вообще-то по большому счету обнаружение краденых машин не даст больших улик для того, чтобы приложить эти доказательства к делу по угонщикам. А с другой стороны, зная точно, чьи это машины, можно разгромить это гнездо, чтобы другим неповадно было заниматься кражей машин. Зоб верил в правое дело, но не верил в отсутствие слежки, а то, что он не один, а с Егором, сковывало ему руки по оперативным действиям. Ладно, зайти в подвал можно снова через лифтера, который Зобу показался очень добрым малым. А вот как там будет дальше? Но наверняка парень знает, есть ли там аппаратура слежения, а как ее отключить — вряд ли.

Все было решено. Егор дежурит у своего цеха, чуть что — на подхвате. При проникновении он вяжет парня-лифтера и спускается за Зобом, а потом дело «вылета» с территории, вот и все. Замена внешности, номеров на машине, и задание выполнено.

Так и порешили. Зоб шел на авось, шел в грузовой отсек лифта, а Егор шел к цеху двигателей. В помещении, где был грузовой лифт, у стены за столиком сидел в своей клетчатой кепке все тот же молодой парень, и, когда Зоб появился в этом отсеке, он быстро встал и, ничего не говоря, повел Зоба назад по коридору.

— Зачем вы тут ходите, — кричал он. — Здесь грузовой отсек, и на входе для дураков написано, что посторонним вход запрещен. А потом вдруг тихо добавил, — в 12.45 здесь быть, камер в зале нет, второй на подстраховке должен быть. Коридорную в подвале я выключу, времени всего 15 минут. Фотоаппарат есть?

— Есть, — удивленно покосившись на парня, ответил Фомич.

— Снимайте все на машинах, особенно те, что еще только разбираются. Но знайте, что их всего там семь, в покрасочный цех не лезьте, не успеете.

— Вы-то кто? — спросил Зоб.

— Свои, — улыбнулся парень в клетчатой кепке.

— С нами?

— Нет, остаюсь дальше работать. Вам до обеда, пока не подъедет начальство, надо исчезнуть. Знахаркин Сергей Александрович, начальник безопасности, вас, по-моему, простучал через ментов, и после обеда готовят на вас с вашим парнем «сетку». До 14 часов вам надо уйти с территории вообще. Другой информации не имею.

— Кто нам помогает? — спросил Зоб.

— Это секретно, и я тоже не знаю. Все, уходите, не светитесь, жду в 12.45, и желательно, будьте в форме уборщика, а то не ровен час будет мастер на обходе.

В 12.20 Фомич нырнул из столовой в туалет, который до обеда был не заполнен, и в одной из кабинок Зоб превратился в рыжего уборщика. Егор получил задачу быть на стремени и к 13 часам выйти на улицу покурить и даже подойти к их «шохе», проверить ее, не напортачили там чего-нибудь мастера местные, и, наверно, сделать, что надо, еще раньше.

У Зоба от нетерпения попасть в цех на спине выступил пот, и заломило с непривычки виски. В 12.42 лифтер опустился вместе с Зобом на первый этаж. Зоб быстро открыл нужную дверь. Лифтер, убедившись в проникновении Зоба в зал, поднялся на грузовом лифте на исходное положение.

В это время вот уже минут пятнадцать как Егор не мог завести свою «шоху». Сердце его колотилось так, что наверно, заведись мотор его «шестерки», вряд ли бы он услышал его клапана, а вот стук в висках он чувствовал отлично. Когда еще несколько прохожих попытались дать совет, и все было тщетно, к Егору подошел пожилой мужчина и молча сел на место водителя, кивком пригласив Егора в машину.

— Ты, сынок, на стрелку наличия топлива смотрел?

— А что смотреть, я сегодня утром полный бак залил.

— А сейчас? А сейчас она у тебя на нуле. Ты немного походи еще вокруг машины, потом подойти вон к тому, «Фольксвагену» цвета мурены и открой заднюю левую дверь, там лежит канистра, ты ее возьми, сразу не неси к машине, а пройди на склад, там крутнись, будто бы заблудился, а потом к своей, и сразу ее заправь, у тебя 10 минут, все! Канистру оставь у себя.

— А Вы?.. — хотел спросить еще что-то Егор. — Но мужчина в спецовке опередил его:

— Мы… потом всё, позже.

Егор ушел в цех, потом прогуляться вышел, взял канистру в «Фольксвагене», заправил литров 19 в свой «жигуль», а вот заводить не стал, чтобы не привлечь внимание наблюдателей. Может быть, они подумают, что машина вообще не заведется, и поэтому будут спокойны. Егор пошел в цех и стал наблюдать за машиной, посматривая на часы.

В это время Фомич продолжал снимать на фотоаппарат все машины, их бампера, дверцы, кузова, номера, в цехах заготовленные новые номера машин, кузовов, пробойники, кучу старых регистрационных знаков, и только он, глянув на часы, положил свой мини-фотоаппарат под здоровый каблук своего сапога похожего на горный ботинок, и только решил уходить, как дверь открылась, и в нее ворвалось человек шесть охранников, а с ними и знакомый уже полковник Знахаркин.

— Ely, вот и картина Репина «Приплыли», — мелькнуло в голове Фомича. Он пока не видел среди них Егора, а это радовало.

— Прекрасное перевоплощение, — сказал, улыбаясь, Знахаркин.

Два молодых человека в черных костюмах стояли рядом со своим шефом и держали стволы наготове.

Когда была дана команда «Руки вверх!», Зоб покорно протянул руки и шагнул сам вперед. Тот, кто пытался набросить «браслеты», даже не мог и подумать, что человек один в такой ситуации может оказать шести здоровым, подготовленным и вооруженным людям сопротивление. Фомич этими же наручниками с такой силой нанес удар в лицо парню, что тот исчез из его поля зрения, и Зоб, мгновенно бросившись под ноги второму с пистолетом, так искусно при этом выхватил у него оружие и одновременно выстрелил вверх, что вся вошедшая толпа дружно рванула кто куда. Кто-то зацепил выключатель у двери, свет погас и, когда в проем попытался выйти один из пришельцев, Зоб нажал на курок, «клиент» взметнул руки и вывалился наружу. Правда, в этот момент Зоб уже кувыркался вдоль стенки за машинами, по которым летел шквал огня.

Зоб, глядя на щель в проем двери, лежа под кузовом машины, увидел появившуюся быструю тень, и снова его пистолет выстрелил. «Молодец!» — отметил про себя Зоб и сразу после выстрела метнулся вправо к стенке, но, увы, на выстрелы пришельцев его отобранный пистолет молчал. Кончились патроны. Зоб лег на пол и закрыл раненную голову рукой. Кто-то осторожно зажег свет, в углу у входа стонал молодой охранник, который пытался надеть наручники Зобу, рядом лежал его напарник, но, видимо, еще дышал, а вот те двое у двери так и не вставали с прохода.

Зоб улыбнулся и начал вставать, подняв руки вверх. В зал ввалило еще трое человек, «И того их стало пятеро — на одного», — подумал Зоб, но он был неправ, кроме того, у каждого в руках, кроме начальника службы безопасности, были пистолеты. Двое крепких парней спокойно надели Зобу наручники, а потом тот парень, который получил такими же наручниками в лицо, подлетел к Зобу и нанес такой сильный удар в челюсть, что Зоб успел запомнить только его глаза, глаза разъяренного быка, а потом все погасло, как в ночи последняя искорка костра. Костра горевшего и потухшего в миг. Очнулся Фомич уже в комнатке, где стояли два станка — токарный и фрезерный, и два металлических стола с тисками и всякой другой утварью для обеспечения работы по перебиванию номеров, шлифовке, подкраски, и даже в углу на полочке стоял принтер, а внизу на столе компьютер и еще рядом портативный для автомобилей цветной телевизор. Фомич врубился сразу, где он оказался, так как в этой комнатке он уже успел побывать.

Вопросы не заставили себя ждать. А задавал их один человек, тот, который приводил их к директору на беседу, это был он — полковник Знахаркин, и о нем накануне Зоб имел полную информацию вплоть до квадратных метров строящегося трехэтажного домика и пристрастия Сергея Александровича к бильярду, а еще больше к женскому полу.

А вот по его первым вопросам Фомич понял о скудной информации о нем и его «племяннике», который тоже был уже тут же рядом, но не сидел, а стоял, понурив разбитую в кровь голову и обильно капающую из носа кровь.

— Ну, так, где на севере ты, дядя, работал, и кто у тебя был начальником сыска? — спросил Знахаркин у Зоба. А ты, юноша, еще разочек скажи мне свой зоновский номерок и кличку соседа по камере перед выпиской на волю?

— Забыл я как-то после таких ударов по темечку, — сказал Фомич и снял с головы рыжий парик, в котором крови было не меньше пол-литра, и, держа его в скованных руках, сказал: — Вся память в парик ушла, надо чуток собраться, стоит ли всю правду матку бывшему полковнику милиции, а ныне убийце и холую пытаться рассказывать, порадовать чистосердечным признанием.

— Ты, мудила, или как там тебя в ГРУ кликали, уже подписал себе приговор. Эти двое молодых парней в отключке и, возможно, уйдут по твоей милости в рай.

— Да вряд ли в рай, такие хренососы, как вы, только в ад пойдут, и только в ад, — сказал зло Зоб и выплюнул, похоже, два своих боковых зуба на бетонный пол.

— Я тебя последний раз спрашиваю, грушник, с какой ты здесь целью, кто послал и если ты не отвечаешь, то я сначала в этих тисках, — и он показал на настольные тиски, — сначала раздавлю твоему так называемому племяннику правую руку, а потом левую. При дальнейшем молчании наш Петя, — он показал на того же охранника, который получил от Зоба наручниками по лицу, — прострелит племяшу твоему голову, как ненужному элементу. Ну а тебя, груш-ник, или как там тебя еще кличут — Зобом, мы подвесим часика на два вот за этот крючок, а потом, выяснив кое-что, кончим тебя или дадим шанс поменять тебя на пропавших наших товарищей. Да ты их знаешь, наверное, знаешь?

— Да, знаю, — зло сказал Зоб и снова что-то выплюнул с комком крови на пол. — Это, наверно, Громила, Муса, это Давид. Да хрена ли какой мрази у нас появилось невзначай и за дело.

— Да, меня интересует Громила и Кореец, — сказал полковник и вплотную подошел к сидящему на полу пленнику. — Говори!

— Отпусти парня, полковник, он здесь ни при чем. Молодой пацан, я его так, у пивнушки надыбал и решил, что вдвоем легче будет внедриться. Он, правда, не знает наших целей. Отпусти его.

— Нет, грушник, он при делах, он уже стал свидетелем и не просто свидетель, а даже успел одному нашему сломать шею, а второй так, и не подымается еще, только стонет. На вашей совести, возможно, два трупа, таких же, как он, молодых людей, — сказал Знахаркин.

— Ладно, я говорю, что нам у вас надо было, а ты даешь нам пожить здесь еще часа два, а потом я вспомню, кто, где и сколько человек и когда вас начнут мочить за все ваши бандитские дела. И последнее, мент, если не хочешь потерять работу, через два часа я покажу тебе, где установлены радиоуправляемые мины в вашем центре. Ну как, полковник, идет?

Было видно, как сразу изменился в лице начальник службы безопасности.

— Вадим! Срочно в дежурку, ищите сапера, собаку, а ты, Гоша, вперед в цех, где работали эти вояки. Да бегом, что не понятно?! — кричал Сергей Александрович.

— А этих двоих отправь, Сережа, чтобы минировали нас здесь и весь этот цех, за существование которого ты получишь пожизненно, а наши ребята, как вы нас там кличите — афганцы, оторвут тебе яйца в первой же камере, не дожидаясь суда, — еле ворочая языком, сказал Зоб.

Когда два последних подручных полковника метнулись из комнаты в зал, то сразу отчетливо прозвучали два негромких, как кашель, выстрела, а третий до цели не дошел. Полковник метнулся вправо к станку и начал стрелять в дверной проем. Он оказался всего в полутора метрах от Егора. Егор собрал в своем болевшем теле, после всех пинков охранников Центра, силы и всем телом бросился на присевшего у станка полковника, который все-таки успел среагировать не только на рвущееся к двери лицо, но и выстрелить в Егора. Егор выброшенными вперед руками с наручниками так пробороздил по лицу полковника милиции в отставке, что тот завалился на бок, при этом выстрелив последний раз в обхарканный пол кровью Зоба и Егора. В комнату вошел человек в черной маске и бронежилете, в руках он держал дымящийся после выстрела пистолет с глушителем. Он нагнулся над полковником и резко ударил его в шею. Полковник Знахаркин вырубился сразу, уткнувшись лицом в грязный от масел и стружки бетон.

— Уходите быстрей, идет большое подкрепление из милиции. Но не для нас и вас.

Человек в маске, но это был явно не лифтер, нашел ключи от наручников в кармане лежащего полковника и быстро открыл замки, сначала у Зоба, а потом у Егора. Он шагнул в зал, на ходу сбивая еще одного вбежавшего охранника. Зоб и Егор выскочили на улицу по открытой заранее лестнице и, что удивительно, до самого цеха не встретив ни одного человека на пути. А главное — человек в маске остался там, в подвале.

«Шестерка» завелась сразу. И только Егор включил передачу, как из цеха вылетел ошалелый мужик с пистолетом и открыл огонь по «шохе», которая уже неслась на закрытый шлагбаум, а из будки навстречу выскочил еще один страж порядка.

— Пригнись! — крикнул Зоб и выстрелил в открытое левое окно, но не в охранника, а просто рядом в окно будки.

Звон битого стекла — и охранник пригибается, а мимо него на полном ходу «шоха» сметает шлагбаум и вылетает на широкую дорогу.

Путь свободен… Егор, видит в зеркало, как стреляя на ходу, мужчина в маске бежит к проходной, к которой мимо «шохи» к нему подлетает БМВ, в которую без остановки запрыгивает боец в маске. Скрипя тормозами, развернувшись у разбитого шлагбаума, машина пролетает мимо «шестерки» и исчезает за ближайшим поворотом на Щелковское шоссе.

Не успели они проехать и 100 метров от этого перекрестка, как к центральному входу автоцентра подлетел синий «рафик», а за ним милицейский «уазик», из которых выскочили парни в камуфляже и масках и метнулись к центральному выходу. Это был OMOEI.

Кровь так и не унималась, текла по лицу Егора. Он, еще не поняв всего происходящего, начинал чувствовать запах гари.

— Фомич, у нас проблемы: охлаждение, температура к красной риске подбирается.

— Хорошо, давай в том проселке в лес и направо. Нас все равно по машине перехватят на постах ГАИ, — сказал спокойно Зоб.

Егор повернул вправо и увидел, как из-под капота повалил густой белый пар.

Чуть-чуть не хватило отъехать подальше от дороги, — подумал Егор.

— Все, Егор, открывай багажник, там наше спасение, — сказал Зоб, и они метнулись к багажнику.

Все, что там было из вещей и кожаный чемоданчик Зоба они, прихватив с собой, побежали по протоптанной пешеходной дорожке, видимо ведущей к заправке, которую они только что проехали справа перед поворотом.

— Итак, справа заправка, прямо дорога в лес, слева глубокий снег, сзади в любой момент может появиться ОМОН или СОБР, — размышлял Фомич. И он дает команду бежать к заправке ТНК. Перед заправкой Зоб оглянулся и увидел, как милицейский «уазик», увидав, видимо, «шестерку», из которой еще и отчетливо валил пар, устремился к ней.

До заправки оставались считанные секунды, Егор отставал. Видимо, сильный удар по голове и лицу забрали немало сил у молодого десантника и, имея наверняка сотрясение, Егор все-таки изо всех сил, скользя по склону, поднимался вверх к заправке, где уже скрывался из виду Фомич.

Фомич видел, как к первой колонке подрулила молодая девушка на своей малолитражке «Фиат Пунто» и, не выключая двигателя, пошла к окошечку, платить за бензин.

Зоб моментально влез в тесный проем между сидением и рулем «Фиата», включил передачу и плавно, пока девушка получала сдачу, отъехал от колонки. Наверху показался Егор, и вдруг он завалился набок. Зоб подогнал «Фиат» вплотную, выскочил и затащил окровавленного Егора на заднее сидение. К машине уже, размахивая руками, бежала ее хозяйка. «Фиат» рыкнул и вышел к шоссе, а далее и в противоположность всем правилам Зоб пересекает двойную линию и выходит влево, чуть-чуть не столкнувшись с несущейся фурой. Погони нет, куда ушел «Фиат» от «уазика», из-за леса не увидать.

— Как ты там, Егор? Куда тебя угораздило?

— В живот, кажется, — сказал Егор. — Ну и тошнит сильно. Кровь хлещет, не проходит.

— Плохо, брат, дело, но не смертельно, крепись. Пойми Егор, мы оставили много трупов, нам к ментам — кранты. Зажми рану, чем можно.

— Да ладно, Фомич, жми куда-нибудь и вколи мне, если есть обезболивающее.

— Сейчас Егорушка, потерпи, скоро подъедем, шепелявил Зоб. Достав последний шприц, передал его Егору. Егор разорвал зубами пакетик, снял защитный колпачок и воткнул в живот у раны иглу, впрыснув в тело содержимое пакетика с драгоценной жидкостью. Вскоре Зоб резко свернул к придорожному кафе, на котором прочитал: «Вкусно поешь — приедешь домой!». За вагончиком свернул налево и заглушил двигатель. С дороги машину не увидеть, это уже точно!

Зоб вылез из «Фиата» и пошел к кафешке, верней, побежал со своим окровавленным лицом. В кафе было всего-то два человека — продавщица — повариха, а также помощник по общим вопросам, крепкий высокий таджик, который как раз выходил из здания прямо во двор на Зоба. Зоб поднял прихваченный пистолет начальника безопасности, этого оборотня или просто переметнувшегося человека для того, чтобы жить по-другому, грешить, душить, убивать для своего блага. Зоб, подойдя с пистолетом, весь в крови, сказал испуганному парню:

— Мы не убийцы, мы на службе, нужна твоя помощь. И если тут появится милиция или ОМОН, то ты никого не видел. Это не та милиция. Понял?

— Понял, понял, — замотал испуганно головой молодой человек.

— Что надо делать? Я все сделаю!

— Будешь хорошо делать, получишь много денег, понял?

— Понял! Понял!

— Сдашь ментам, — застрелю! Понял?

— Понял. Все сделаю, только скоро хозяин придет. А в кафе его жена.

— Тащи аптечку, тащи тряпки, халаты, — крикнул на него Зоб, а сам не зная, что может предпринять парень, вернулся к машине, где на заднем сидении лежал практически уже без движения Егор.

Зоб понимал, что все то, что они делали с Егором, это и серьезно, и в то же время можно было обойтись без этого внедрения в Центр, но и кто были эти ребята, что практически спасли им жизнь. Но главное — лишь бы выжил Егор.

Фомич, когда принял предложение Цветкова помочь немного в расследовании, не думал тогда, что дело дойдет до такого «мочилова». А еще он не знал, что в ночь на 24 февраля у дачи Сергея Лося было еще не то «мочилово». Он набрал номер Артема, сбросил ему координаты и попросил срочно прислать доктора и обе группы захвата». Пока Зоб расстегивал одежду на Егоре, которая вся была в крови, Егор не стонал, он только скрипел зубами и прикрывал глаза.

Зоб все-таки добрался до раны Егора, пуля вошла сзади, левее позвоночника, а вышла почти у пупка, точно было не понять. Одно ясно и утешало, что навылет вышла. Тут с белым халатом в руке и с аптечкой появился таджик, он стал активно помогать вытаскивать Егора из машины, и они перенесли мокрого от крови человека в вагончик, где как могли, облили перекисью водорода раны, потом Зоб помазал вокруг ран зеленкой, йода в аптечке не оказалось, кровь продолжала идти, особенно со стороны живота. Егор держался хорошо, видно, начал действовать укол. Минуты через две в вагончик зашла хозяйка кафе и, открыв бутылку водки, обильно полила на все, что было в крови у Егора. Егор, почуяв запах водки, улыбнулся и сказал:

— Ну вот, сразу полегче стало. Что значит водочка и женские руки.

— Молчи, Егор, тебе лучше беречь силы, я вызвал подмогу, лишь бы нас не вычислили ОМОНовцы. Скоро доктор прибудет. Держись, Егор! Зоб взял у хозяйки бутылку, сделал несколько глотков, а потом, налив себе в ладонь, обтер лицо. Хозяйка аккуратно смочила белую чистую тряпку и смыла кровь на его лице.

 

Глава 30

Чечня. Начало операции. Переход.

Как только Тяжнин узнал, что в Ханкалу вторая группа прибыла без спецназа и где она была высажена, он понял, что теперь здесь, в Чечне, он никакой роли не играет. Кто-то уже раньше знал, что вторая группа не дойдет до Ханкалы. Кто? Вопрос открытый. Берестов знать не мог. Воронов? А ему-то, зачем срывать планы? Ладно, надо срочно выходить на Князя через связного в штабе командующего группировкой. А что передать? И тут почему-то из его последних знакомых всплыл полковник из ВВ МВД Кудрин Егор. Похоже, он может просветить обстановку. Где делись более 50 % бойцов, которых завтра «духи» должны были изрядно пощипать, а он был бы ни при чем.

Плохо знал Тяжнин законы войны на практике и в жизни. Когда будет бой, то отсидеться не придется. Отсидишься на КП, и победят наши — еще и медаль получишь, а пойдут «духи» на штурм — стрелять придется, а стрелять придется — значит светиться, а светонулся — ты уже цель или, по гражданскому, просто мишень. А мишени для того и делают, чтобы по ним стрелять. Вот и летят из разных мест «кусочки» смерти или резаки тела и костей. И всегда перед боем хочется спеть: «Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой».

Не успел остановить свой выбор на полковнике Кудрине, как в палатку вошел и сам Кудрин, а с ним и заместитель по операции Тяжнина полковник Берестов, от Генштаба.

— Ну что там со второй группой? — спросил Тяжнин, обращаясь к Кудрину.

— Все в порядке. Их протащили в Кизляр, — ответил полковник.

— Зачем? — удивленно спросил Валерий Иванович. — И что, всех?

— Да, всех, — сказал Берестов.

— А как же завтра окружение скопившейся группировки «духов» на юго-западе Гудермеса?

— Уничтожим, и все, — спокойно, снимая свою меховую куртку, сказал Кудрин.

— Мне срочно надо доложить в генеральный штаб генералу Воронову. Проводите меня на ЗАС (засекреченная связь).

— Зачем, Владимир Иванович, вон тот белый телефончик на столе это и есть ЗАС. Просите свой позывной, а там, у себя, генерала Воронова и докладывайте.

Тяжнин взял себя в руки, спокойно дозвонился до Воронова.

— Товарищ генерал-лейтенант, операция под срывом, половину группы перебросили под Кизляр, а вертушки вернулись в Ханкалу. Группа совершенно немобильна. А начало операции под полным срывом, или мы ротой будем уничтожать тысячную группировку противника? — закончил свой доклад раздраженный полковник Тяжнин.

Воронов сказал:

— Вам надо идти срочно к командующему и после уточнения их планов позвонить мне или, если командующий сочтет возможным, то подскажите ему, как выйти на меня из его резиденции.

Тяжнин сразу засобирался к командующему.

— Вы, Валерий Иванович не беспокойтесь, тут уже все продумано, и духи завтра получат по полной. Мы до начала операции выдвинемся к Гудермесу сегодня в ночь и к началу будем на КП. Туда подлетит и командующий, и группа руководства, — спокойно сказал Кудрин.

— Стоп, перебил Кудрина Тяжнин, — как это мы пойдем своим ходом и еще в ночь? Это неоправданный риск!

— А просто! Как ходили не первый раз, а главное — внезапно, — продолжал Кудрин. Вертушку завалить, как два пальца обмочить, а нас на просторах Чечни не просто ночью выловить, да еще и сопровождение будет у нас хорошее. Уваров поведет колонну, а это спецназ. Так что, Валерий Иванович, скоро вам принесут всю пехотную экипировку и будем ждать команды. А через два часа нас ждет к себе командующий. По полной выкладке на убытие.

— Нет, я пойду сейчас. Вы слышали, что нам приказал Воронов? Нет, пожалуй, а он сказал разобраться и доложить, — все больше раздражался Тяжнин.

Он понимал, если он не успеет связаться со связным в штабе, то, как только пойдет колонна, будет поздно. Почему-то Тяжнин вдруг вспомнил глаза Князя и его последние напутствия по чеченским друзьям, их некоторое неудовлетворение, и он твердо решил идти к командующему группировкой, чтобы узнать план действий и потом вызвать посредника в Ханкале, их резидента и передать все изменения для «чехов», то есть для боевиков.

Надев свою куртку и шапку, Тяжнин вышел из палатки и направился к палатке ОСБ, где размещался штаб группировки, не успев перед этим спросить пароль и отзыв. Часовой на входе хоть и знал, что этот человек совсем недавно проходил мимо него в штаб, не получив ответа на пароль, вынужден был повернуть его назад.

Размышлял Тяжнин так, «Не стоит резко себя проявлять. Сам же Воронов говорил, что будут изменения, ответит сам же командующий. Пройдет через 2 часа совещание и, уточнив все вопросы по взаимодействию, а без Тяжнина, главного представителя с ГШ, оно не начнется, тогда можно будет даже дать совет, что делать и куда грести».

На совещании присутствовало для сверхсекретного мероприятия довольно много народу. В основном это были генералы и полковники. Командующий вкратце доложил замысел операции:

— Отчет от времени «Ч» — на 3 часа ночи 24.02. Основные наши усилия и средства сосредоточить для разгрома создавшейся группировки бандформирований в районе города Гудермеса. Противник имеет численность от 500 до 1000 подготовленных боевиков, наемников и способствующих им отрицательно настроенному местному населению. По сведениям разведки, бандиты намереваются захватить в городе основные узловые точки, жд вокзал, больницу, административное здание и уничтожить все опорные пункты наших войск, стоящих в Гудермесе для поддержания порядка и спокойствия. Мы же насчитываем вместе с войсками, расположенными в Гудермесе, и мобильных групп около тысячи человек, плюс вертолеты огневой поддержки, две минометные батареи, и в случае прорыва боевиков из города, будем уничтожать их огнем артиллерийского дивизиона.

Одна мобильная группа находится здесь и вылетает в «Ч» плюс два часа, т. е. в 5.00. Вторая мобильная группа в готовности начать вылет из Кизляра, где они сейчас временно базируются. Командиры групп задачи получили. Мы должны дополнительно, к ранее утвержденному плану, выдвинуть две колонны с необходимыми для ведения боевых действия боеприпасами, личным составом для технического и тылового обеспечения. Первая колонна выходит из Ханкалы ровно в 3 часа, то есть в «Ч». Вторая колонна пойдет с ТГ-7, в «Ч» плюс час. С рассветом все вертолеты для нанесения ударов по скоплению боевиков и, особенно на подступах к городу к «Ч» плюс 3 должны быть в полной боевой готовности.

Потом командующий заслушал начальников родов войск и служб, отдал короткие указания и, попросив остаться начальника штаба, полковникам с ГШ и полковнику Кудрину, достал из тумбочки пачку сигарет и, закурив, сказал:

Вы, Кудрин, и вы, полковник Тяжнин, пойдете вместе с колонной через Аргун, и к шести утра вас доставят наши спецназовцы на КП, откуда будет идти управление боем согласно плану. Нам главное высадить незапланированный десант из этих колонн, чтобы сорвать выдвижение «духов» с Гудермесского хребта. Конечно, командиры получили задачи, и они отойдут на другие, более безопасные позиции, прекратив сопротивление, а «духи» попрут напролом в город, вот тогда мы Кизлярской группой и вновь ожившими этими же группами с тыла, плюс всем остальным комплексным огневым поражением закроем их в городе и добьем до последней бандитской сволочи. Какие у кого есть ко мне вопросы?

— У меня, — быстро среагировал Тяжнин. — Согласно плану, утвержденному начальником ГШ, мы не втягивали никакие колонны, которые в случае обнаружения духами могут понести большие потери и сорвать весь замысел. Второе, по плану я и полковник Берестов должны прибыть на временный командный пункт к 6 часам вертолетом, а не с колонной. Третье, кто гарантирует, что группа спецназа из Кизляра благополучно доберется до района жд вокзала, и четвертое, есть ли согласование с моим руководством по изменению плана, внесению Вами в операцию перемен? — спросил Тяжнин.

— Не волнуйтесь, дорогой Валерий Иванович, — сказал командующий. — Я перед совещанием все по ЗАС обговорил с генерал-лейтенантом Вороновым, и он просил передать вам и полковнику Берестову удачи, победы, а главное — возвращения домой.

— Мне не надо ему докладывать?

— А вы как думаете, что в 21 час в московской квартире генерал ждет вашего доклада?

Тяжнин выдавил из себя улыбку, глянул на часы и попросил разрешения убыть. Но вдруг задержался у выхода и спросил: — Извините, товарищ генерал-лейтенант, а кто будет на КП руководить операцией?

Командующий улыбнулся и сказал:

— Я, я, товарищ полковник. Мы в 7.00 встретимся с вами на оборудованном по всем военным канонам КП.

Уходя, Тяжнин подумал: «Да, до КП лёту 20 минут, а в колонне да еще ночью часа два уйдет. И как ему теперь срочно передать все изменения в планах? Передать для тех, кто приготовил ему в случае удачной работы такие бабки, что ради этого можно пилить в колонне и не два часа, а больше, и еще «чехи» должны знать, что в этой колонне будет он — главный разработчик и вдохновитель их побед, а то, что он мерзавец и предатель, так это для патриотов России обидно, а он себя предателем не считает. Не он войну организовал и неизвестно, кто главный предатель, может быть, и Ельцин с министром обороны? Он, который, если по-крупному думать, то не против совсем, чтобы чеченский народ стал отдельным государством. Тогда и вопрос зависимости его и Князя от этих бородачей отпадет сам собой».

С такими мыслями он вошел в отведенную для них палатку и стал собираться к выезду.

Первый раз Тяжнин чувствовал себя в местах боевых действий так погано и неуверенно. Он привык передвигаться по воздуху.

Ночь-то выдалась прекрасная. Звезды, как на ладони, яркие, небо светлое, луна тоже как фонарь. Да и по такой ночи, как днем можно ехать, но как встретиться с майором? И только подумал о том, где находится узел связи, на котором усиленно трудится агент по кличке «Горец» в звании майора войск связи, как мимо вышедшего подышать свежим воздухом после короткого ужина Тяжнина прошел человек и спросил спички для сигареты.

— Я не курю на сон грядущий, — сказал пароль Тяжнин.

— У вас большая сила воли, — ответил прохожий.

— Да, будьте добры, покажите мне, где тут туалет, а то я что-то не вникну сразу, — попросил Тяжнин.

— Идите за мной, тут рядом.

Когда они поравнялись, «Горец», а по паролю это был он, сказал тихо, но понятно:

— Я все знаю по изменениям. Здесь бы давно надо заменить туалет уличный на цивильный, а сидеть с кем-то рядом, где десять очков, конечно, не здорово, противно. Руководство же это, наверно, устраивает. Рубероид скрывает от глаз других и снайпер не достанет, далеко он от нас. Не волнуйтесь, товарищ полковник, все под контролем. Назад дорога по плану, не заблудитесь. Разрешите мне уйти, я на дежурстве сегодня.

— Да-да, спасибо Вам, — ответил полковник, и они разошлись.

Тяжнин понял, что все передано, то, что изменил командующий, дошло куда надо, и по колонне, где будет находиться Тяжнин, «духи» стрелять не будут, и он, видимо, благополучно доберется до КП к семи часам.

Колонна вышла в назначенное время. И что характерно, в ней было 10 машин, новеньких «уралов», но зато боевое охранение в два раза больше положенного на такую колонну.

Майор Уваров — начальник боевого охранения этой колонны — так и не сомкнул с вечера глаз. Часок полежал, как был, в камуфляже, на своей кровати, повспоминал дом, где бегал пацаном, когда мать по осени картошку копала, а потом как в армию всей деревней провожали. Сегодня, встретившись с Кудриным, почему-то вспомнил про «Самурая», а когда заговорили про тех, кто прилетел в первой группе в Ханкалу, то полковник вдруг осекся и сказал:

— А помнишь нашего героя Зеленина, ну этого «Самурая», сына который искал? Так вот. Ранили его в поезде, то есть в электричке, когда он ехал сына встречать.

— Его? А кто? Но ведь его-то не просто достать?

— Достали, братишка, достали… два серьезных ножевых. В госпитале до сих пор лежит. Я уже два раза в Москве за это время был, а вот заехать так и не смог. Правда, с его другом, с тем генералом, что его искал, помнишь, я встречался. У него дела не ахти. Увольняться собрался, — сказал Кудрин.

— Вот скажите, товарищ полковник, ну что за ерунда получается, как нормальные мужики, так на пенсию, — возмутился Уваров.

— Ты мне его зама, полковника с ГШ, лично на контроле держишь. Понял?

— Да знаю я. Только не понял одного, а что, его при нежелательном раскладе «духи» тискнуть могут? — спросил Уваров.

— Хуже. Ну, не задавай глупых вопросов. С кем он поедет, решил?

— Решил. Я ведь еще за его безопасность от нашего контрика задачу получил. Валера Боркан с ним будет, с краю у двери, в четвертом «Урале». А мне сказали Вас в седьмую машину посадить, она тоже будет пустая, и Леша, т. е. рядовой Леша Грядкин будет с Вами.

— Знаешь, майор, тут распределяйся, не распределяйся, а что написано уже, то написано.

— Но не скажите, товарищ полковник. Многое значит. Вспомните «Самурая», если бы тогда не он, то зашли бы нам «духи» в тыл, и, может быть, не было бы у нас сейчас с вами этого разговора.

Колонна спокойно прошла через мост, обогнула с севера Аргун. После Аргуна была остановка минут на 20, видимо, Уваров был чем-то озабочен и перепроверял. Правда, потом пошли довольно быстро. Перед поворотом налево, к оборудованному КП, но до которого было еще не менее четырех километров, духи начали обстрел колонны. Уже горел второй «Урал», уже лупили в темноту пушки БМПешек и, прижавшись к левой обочине дороги, все вели хаотический огонь в сторону огневых всплесков вылетающих трассеров. Все, у кого было оружие, патроны не жалели.

Тяжнин лежал на грязной дороге у переднего левого колеса «Урала» и тоже стрелял одиночными в сторону вспышек, экономя патроны. Потом в небо стали взлетать ракеты одна за другой. И вдруг с той стороны все стихло, и никаких передвижений не наблюдалось. Минут через десять над колонной прошла пара «крокодилов» — «Ми-24», они зашли на боевой курс и, видимо, уже по уточненному квадрату именно в те места, откуда только что еще доносились выстрелы и были видны вспышки, положили сначала один боезапас своих нурсов, а потом после второго захода, второй. В ночи такое зрелище вызывало гордость за наших вертолетчиков и придавало полную уверенность, что вряд ли «духи» будут высовываться дальше.

Уваров спрыгнул с подошедшей БМП-1 и подбежал к «Уралу», где был Тяжнин, и, отыскав его за колесом, приказал следовать за ним к БМП. Тяжнин после увиденной атаки вертолетов, которые уже ушли с глаз в хвост колонны, энергично запрыгнул на БМП-1, где уже сидело шестеро спецназовцев. Уваров дал команду, и БМП, подпрыгнув с места, пронеслась вдоль колонны и перед передним БТРом, с боевого охранения резко ушла влево. Минут через 12 пролетев по склону и глубоким ямам с грязью, льдом и снегом машина остановилась у маскировочной сети, которая накрывала еле видимый в ночи бруствер траншеи.

— Слава богу! — подумал про себя Тяжнин, — проскочили, но «чехи» — какие же они ненадежные. Ведь все продумано, а они ночью попытались разбить колонну, и что им это, в сущности, дает?

Не понимая их стратегии, полковник Тяжнин, который все-таки уже, как бы там ни было, но побывал в бою, стал помаленьку приходить в себя, а когда, спустился вниз и вошел в «Бабочку» — штабной салон, где было светло и тепло, понял, какой все-таки его считают тут важной «птицей».

Дачный поселок, после боя.

Марков на какое-то время остался один с новым другом — псом Тяпой. Голова болела так сильно, что те таблетки, что дала ему девушка из «скорой» и сделанный ею укол не принесли никакого улучшения. Одно было у Маркова Эдуарда приятно на душе, что Гриша и Яков Михайлович, несмотря на такую потерю крови, все-таки были вне опасности. Уже наверняка их штопают хирурги ближайшего госпиталя, а ближайшим госпиталем оказался госпиталь на «Октябрьском поле», Центральный клинический госпиталь МВД. А также, что жив генерал и Сергей Лось.

Бутов встал возле Эдуарда и смотрел на девушку, которая сделала укол генералу Цветкову, а потом надела ему маску на лицо.

Они ждали загрузки второй машины, на носилках которой лежал без движения Сергей Лось, но живой. Бутов попросил девушку:

— Красавица, а протрите моему другу Эдуарду лицо спириути-сом, а то у него вся кровь на глазах и смотреть на вас не дает.

И милая девушка, достав полулитровый пузырек со спиртом, обильно смочив ватный тампон, начала промывать лицо Эдуарда. Спирт попал в глаза Эдика, но он только крепче их закрыл, а губы облизывал вместе с кровью. — О… насколько спирт может быть таким приятным, сладким, — думал он. Потом полез в карман своей куртки, чтобы достать носовой платок и протереть все-таки сильно щипавшие глаза.

Когда прилетел вертолет, а «скорые» готовы были уже увезти раненых и часть убитых, то Марков увидел, как Сайга и Бутов сразу надели маски на лица и превратились в бойцов ОМОНа. Из вертолета бежали по полю к сторожке не только медики и сотрудники милиции, но и корреспонденты с камерами и своими микрофонами.

— Как они в такую ночь это пронюхали? — подумал Марков и быстро пошел от греха подальше к «Тойоте» погибшего Бороздецкого, за ним пошел и запрыгнул на заднее сидение, которое было в липкой крови, капитан Бутов и, не снимая маски, сказал:

— Эдик, где сейчас мой «200-й мерин»?

— Сейчас поедем. Но ты посмотри, Игорь, сколько тут милиции прилетело и ОМОНа, да еще и телевидение.

— Эдик! Не волнуйся, ты в отставке. Это другой вертолет. Пусть трупы грузят. У полковника есть толковый говорун, он им все распишет и просветит, а нам срочно, пока не прилетели полусонные генералы из Главка, надо линять. А то вон смотри, уже натягивают ближе зебру к нам.

Марков завел движок «Тойоты» и резко выехал на дорогу, объехал два рафика «скорой» и погнал к застрявшему «Мерседесу» Бутова. Бутов, когда влез за руль своей машины, то она, как будто бы почувствовав хозяина, враскачку, медленно, но без всякой помощи извне, вылезла на дорожку и устремилась следом за «тойотой» к бетонке.

Марков и Бутов уходили от ненужных допросов и разборок. Они просто быстро проскочили под шумок. Следом за ними шли две «скорые помощи». Когда они вышли на бетонку, то Бутов побежал к первой из них и, сказав что-то водителю, снова сел в свой «Мерседес» и подъехал к притормозившему по его просьбе фарами «Тойоте» с Марковым.

— Ты что их тормозишь? — возмутился вышедший к нему навстречу Эдуард.

— Порадую тебя, Лось пришел в себя, а генерал рвется снова в бой, — улыбался Бутов.

— Так что же ты меня не подозвал? — обиженно произнес Марков. — Мы ведь еще не виделись с Серегой.

— Эдик, их везут туда, куда нам надо, где их не найдут сразу — это Пахра под Домодедово. Там реабилитационный центр ФСБ был. Теперь и мы можем там побывать. Короче, там дана команда лично от Павла Тихоновича.

— Стоп, Бутов, так вы что, тоже с нами, то есть руководство? — сказал удивленно Марков.

— Нет, Эдик, мы с бандитами. Эдик, вы заварили такую кашу со своим армейским генералом, что, считай, Князь у нас теперь в руках.

— Но есть еще и сервис и…

— У нас там свой человек!

— Да и у нас двое там уже сегодня второй день будут работать.

— Да ты что, Эдик? Там все под таким наблюдением и контролем, что ваши точно влипнут, какие они разведчики.

— Да ты что? — будто не зная и соглашаясь с Бутовым, сказал Марков.

— А то, что у Вагана Андреевича — директора автосервиса — очень опытный начальник службы безопасности, бывший полковник милиции, в крупных операх ходил когда-то.

— Может, и ходил, но на его задницу мы такого винта послали.

— Да, мы сегодня узнали уже с Сайгой, и еще кое-кто помог, прокололись ваши ребята, что-то не срослось у них с легендой по северу, что ли, и по колонии, где племяш сидел. Сайга принял меры, но тебе туда нельзя пока. Ты бери мой «мерс», а я «Тойоту», и рви к Шмелеву, он звонил уже не раз, а я в Пахру. Армейцев надо прятать.

— А как Гриша? Дед? Если бы не дед, то лежать бы нам всем в этих черных мешках-тюльпанах сейчас и даже не на носилках санитарных, а обгорелыми головешками. Дед — это просто находка. Надо будет его отмазать, там и взрывчатка нашлась и даже пулемет и, короче, ради того, чтобы нам помочь, Яков Михайлович Казаков ничего не пожалел, вот только собака его осталась там одна.

Не волнуйся. Сайга собачник, он ее не бросит. Это точно. Я видел, как он с ней общался.

— Точно?

— Да я с ним уже говорил, он сказал, что пса заберет, как только уладит здесь дела, до отправки трупов вертолетом. Ему светиться нельзя, он там как боец ОМОНа.

Марков обнял Бутова, и они, поменявшись машинами, поехали в разные стороны, Бутов в реабилитационный центр, а Марков гнал на север Москвы, на ходу сообщив Шмелеву, что есть разговор, буду скоро.

— Как же так, Зоб прокололся, не может быть? Вообще-то полковник Знахаркин Сергей Александрович — это не просто профи, это еще и хорошая машина, которую непросто завалить, а круг общения у него ой какой большой. Вот только чем больше Марков вникал в уголовные дела, тем чаще к криминалу примыкали бывшие воины с Афгана, Чечни, сотрудники милиции и даже ФСБ. Что за жизнь пошла, друг с другом воюем? Столько трупов за каких-то две недели. Нет, правильно, что не стал унижаться и просить оставить его в МУРе после гибели Гарина. В такой милиции это не работа. Вот только с Сайгой он никак не понял, как он тут оказался? Ан, нет, стоп! Так это же Бутов, ненавязчиво помогая им информацией и техникой, знал основные направления их работы. Все теперь ясно.

Полковник Сайга работал на две «конторы», он продолжал помогать в поимке уголовников, напавших на Зеленина, а также участвовавших и в убийстве Гарина, видимо, с прицелом на Князя. Теперь надо было собрать все необходимые официально заверенные документы и факты по связи бандитов с угоном машин, с убийством и исчезновением их хозяев, афер с недвижимостью. Кому-то очень надо было продолжать на этом наживаться. И Сайга для них тот человек, который докладывает так, чтобы никакой активизации по уничтожению этого убийственного «концерна» не было. Все прикрыть, спустить. И до тех пор, пока Эдуард не был вынужден подключить Бутова к их работе совместно с армейцами, со стороны Сайги никакой помощи, и не было. Еще 21 февраля ночью генерал Цветков мог быть убит в своей квартире, а Маркова мог бы пристрелить тот же Муса. А сегодня, когда только чудом они смогли уничтожить столько незваных пришельцев по душу генерала, кое-что стало меняться, а при другом раскладе вряд ли было бы столько трупов. «Наконец-то появилась власть, и то в масках, значит, активной помощи ждать не придется», — рассуждал так сам с собой Марков и не заметил, как выехал на Алтуфьевское шоссе и только тут обнаружил, что бензина у «мерса» осталось совсем ничего. Он свернул на первую заправку, а когда пошел к кассе, доставая свой кошелек, глядя на деньги, которых было не так уж много, обнаружил на купюрах капли крови. «Кровь, везде кровь», — подумал Марков и сказал кассирше:

— Вторая колонка, 95-й, 20 литров.

Держа заправочный пистолет в горловине бака, Марков вспомнил, что после таких боевых ночных действий он совсем забыл об осторожности. Надо срочно провериться. Время позднее. На заправке никого, кроме его «мерса». Но вот он увидел, как перед поворотом на заправку по ходу движения к центру притормозил серебристый «Фольксваген» с 741 номером. Из машины вышел крупных габаритов в черном кожаном пальто мужчина и, подняв капот, стал что-то рассматривать в силовом отделении.

Марков кроме этой машины ничего подозрительного больше не заметил. Закончив заправку и сев за руль, он медленно начал выезжать на Алтуфьевское шоссе, поглядывая за действиями водителя «Фольксвагена». Капот упал быстро на свое место, машина тоже медленно пошла, но тоже, не рискнув светиться, стала заезжать на заправку в тот момент, когда «мерс» Маркова выруливал на шоссе. И уже где-то минуты через две Эдуард увидел в зеркале заднего вида серебристый «Фольксваген» но не точно, так как держался он довольно далековато, и номера не разобрать было.

Догадка пришла внезапно, его «мерс» светанулся на каком-то из постов ДПС ГИБДД, и теперь за ним вышел «хвост» и им пока не нужен один Марков, им надо знать, куда еще он может вывести Князя для сведения счетов.

А Князь был в это время в полном «нокауте». Такого исхода он не предвидел, и теперь в ход пошли все средства, и он начал обдумывать, как подключать нелюбимых ему двух бригадиров, особенно по недвижимости. Toy него вечно все люди в делах и разъездах, а то он болен. Бригадир по кличке «Москва» совсем не дружит с дисциплиной. «Москва» как был бандитом, так им и остался, он даже к Князю ни разу не приехал в его загородный дом. Встречи были больше в кабинете у начальника службы безопасности в офисе «Калибр» и два раза у Вагана. За него вечно ручался полковник Знахаркин, а не было нареканий, то и не было проблем. Но все равно «Москву» Князь не любил. Когда Князь узнал о провале киллера, и даже всего основного состава «Калибра», то сидел у себя в кабинете минут пять абсолютно без движения, а потом только стал вызывать к себе «Челентано». Он увеличил ему оклад, и назначал на это экстренное время начальника охраны доверенным лицом в его криминальных делах. Риск был, конечно, велик, но Князь был в шоке и в неведении.

На всех постах ждали «Мерседес-200» и вот его уже ведут двое из бригады «Москвы»… «Челентано», кроме того, по имеющимся данным готовил план в случае оставшегося в живых генерала очень коварную и жестокую операцию.

Маркову до дома Артема оставалось минут пять всего езды, а «Фольксваген» хоть и вдалеке, но висел на «хвосте». Эдик выругался насколько можно, от души трехэтажным матом на своих сопроводителей и вдруг принял решение, которое по своей сущности Маркову не импонировало. Убить — это последнее дело, да и не просто, у него еще есть три патрона, а это мало на двоих да еще и на колесах. Звонить Артему нельзя. А вдруг прослушивают?

Эдуард резко прижимается к обочине дороги у огромного газона перед кинотеатром и, открыв быстро багажник, достает буксирный трос-веревку. «Фольксваген» приближается, не снижая скорости. И, проезжая мимо Маркова, видит, как тот умоляюще, показывая на желтую плетеную веревку, просит отбуксировать его «Мерсе-дес-200». «Фольксваген» притормаживает, открывается правое стекло дверцы и высунувшаяся, ну явно не интеллигентного вида опухшая «рожа» спрашивает:

— Куда тебя подтащить?

— Да тут недалеко, за кругом слева стройка, рядом.

— Сколько дашь? — спросила опухшая «рожа» (конечно, он говорил это для полной версии, что происходит случайная встреча).

— Стольник, — сказал Марков.

— Ты че, мужик, за сто рублей мы тебя до остановки не повезем.

— Сто долларов!

— Годится!

— Проедьте вперед, — сказал Марков, я прицеплюсь, и там, на кольце налево и у крана стоп. Лады?

— Лады! Цепляйся, — сказала «рожа» и исчезла за тонированным стеклом.

Марков понимал, что теряет всякую маневренность, что накрепко привязывает машину своего товарища к какой-нибудь аварии или поломке, все-таки буксировать по такой дороге машину надо иметь навыки, особенно тем, кто идет впереди. Однако Марков держал план на этот случай другой.

«Фольксваген» моргнул подфарниками и потихоньку потащил абсолютно исправный «мерс» к кольцу, до которого было-то всего метров 400–500, а там они тихонько по кольцу свернули налево и остановились у ворот стройки, где во дворе стоял огромный высотный кран, который цеплял, подымал и клал в дневное время плиты и ставил стены выше 8-10 этажа.

Пушистый белый снежок продолжал покрывать все, что с вечера было уже серым и грязным, начал порошить даже колею, которую оставили две машины у въезда на стройку. Марков быстро вышел из «мерса», подбежал к «Фольксвагену» и скинул буксирную веревку с крюка, при этом вытащив свой ПМ из боковой кобуры, где еще теплились три боевых патрона, а пистолет Ворсенко он ощущал в кармане своей изрядно потертой кожаной коричневой, но с настоящим овчинным мехом куртки, но без единого патрона.

В этот момент, потеряв из виду водителя «мерса», «рожа» и высокий водитель «Фольксвагена» резко начали выходить из машины.

Марков понимал, или они сейчас будут его вязать, или пригласят подвезти, куда он попросит.

— Эй, водила? Ты это давай, плати, — сказал, прикрывая за собой дверцу «рожа».

Марков пошел не к нему, а к водителю и протянул ему стодолларовую купюру. Водитель взял деньги и сразу предложил, мол, за такую щедрость бесплатно подвезти его до дома или куда он там еще захочет.

— Хорошо, — согласился Марков. Сейчас закрою машину, а то она у меня без сигнализации, и буду очень вам признателен. Мне тут недалеко. До метро «Владыкино». Там рядом дом друга, — сказал Эдуард.

— А что, тут машину бросаешь? — спросила подошедшая «рожа».

— Да утром в девять прораб будет на стройке, мой знакомый, займется ею, а я у друга перекантуюсь с вашей помощью.

Марков закрыл «мерс», сунул буксировочную веревку за пазуху и пошел к «Фольксвагену», по пути, думая только об одном: если «рожа» пересел на заднее сидение, то будет трудней, а если он убедительно провел с ними буксировку «мерса», то «рожа» сядет на свое прежнее место.

Так оно и вышло. Марков запрыгнул за спину водителя и сразу сказал:

— Мужики, а может и вы, к моему боевому дружку завалите со мной, там по рюмашке кофейку выпьем, а то вы так меня выручили! У меня такой был трудный день… А другая мой, он не женат, год как разошлись, так что никого мы не стесним, да и мне вас отблагодарить надо бы. У него мой отборный коньячок есть припрятанный. Это вам от меня подарок будет, — закончил свое предложение Эдуард и улыбнулся добродушной и абсолютно доверчивой улыбкой оглянувшемуся через левое плечо «роже», который только и сказал:

— Лады!

Водила, включил передачу, и иномарка, выскочив на асфальт, покатила к метро «Владыкино».

Марков глянул на часы и понял, что скоро рассвет, и пойдет общественный транспорт, а уже через 15 минут заработает и метро. Надо действовать. Он сначала вытащил буксир, а потом с левой руки из своего «Макарова» выстрелил в левую ногу «роже». Потом резко набросил веревку на горло водителя, притянул его к сидению. Скрипели тормоза. Орал, как ужаленный «рожа». Еще бы чуть-чуть, и «Фольксваген» вошел точно по центру фонарного столба, но повезло, бордюр отбросил его левее, и они, проскочив слева от столба, остановились в пяти сантиметрах от бетонной заборной плиты. И в этот момент, когда в руке «рожи» оказался ствол, Марков успел ударить его своим ПМом по затылку. «Рожа» вышел молниеносно из строя, а вот водитель, резко, попытался выпрыгнуть через уже открытую, еще при наезде на бордюр, дверь. Марков успевает дотянуться и до его головы и даже чересчур. Водила, ткнулся головой вверх проема двери — и все стало тихо.

Марков выдернул ключи из замка зажигания. Обыскал «клиентов» и, собрав все их наличное в барсетку, лежащую в бардачке, выскочил из машины на противоположную сторону дороги. По ходу показались фары машины. Не ожидал он такой удачи, но по его взмаху руки «жигуленок» тринадцатой модели остановился, и молодой парень беспечно спросил:

— Куда, сколько и как лучше?

— Да тут за углом, у кольца, на «алтуфьевке», 50 долларов, а за то, что меня не видел — еще 50. Лады?

— Лады!

И, врубив музыку, которую в современное время Марков так и не может принять на свой слух, рванул туда, откуда пять минут назад Марков уехал на «Фольксвагене» № 741. Они проехали стройку, вышли по кольцу налево. Марков отдал счастливому «бомбиле» сто долларов, а сам быстро перешел назад по пешеходному переходу на другую сторону, добежал до «мерса» и через 10 минут, пролетев мимо так и стоящей в темноте от остановки машины № 741, доехал до «Владыкино».

— Алло, это милиция? Приезжайте срочно на улицу Стройную у метро «Владыкино», там бандиты разбились на моей украденной машине № т741вю 177. Кроме того, они вооружены и не одни, тут еще одна иномарка. Вот, кажется, меня сейчас убьют. Срочно, скорей, улица Стройная, в начале, у метро «Владыкино».

Марков обтер носовым платком трубку, повесил ее и спокойно сел в «мерс», а минут через пять, оставив машину за забором детского садика у дома Артема, доехал до 10 этажа на лифте, нажал на кнопку 87 квартиры.

Виктор Зеленин.

Зеленин последние два дня пребывал не в очень хорошей форме. Кроме того, что после этих перевязок тело ныло и давало о себе знать, он почему-то не получал вестей ни от Егора, ни от своих друзей. На 23-е февраля он получил СМС от Егора, который почему-то поздравлял его от всех, всех, кто его знает и кого он любит. Это насторожило Виктора, но он понимал, что его друзья ищут убийц Евгения Гарина и всех тех, из-за которых он испытывает теперь весь этот госпитальный режим, эти уколы, эти отвратительные утки и немощность.

Постоянно лезут в голову мысли: «Неудачник» в службе и какая-то полная неустроенность на гражданке, а тут еще, на что больше всего надеялся, на свои силы, тоже вышло неудачно. Провались нож поглубже, так на этой кровати лежал бы сейчас кто-нибудь другой, а вот его душа, душа Виктора Зеленина, родившаяся на далеком острове Сахалин, здесь не была. И теперь он уже никакой, не «Самурай». Ему вдруг становится не по себе, что он, боевой офицер и натренированный человек, мог так проколоться в электричке. Тревожные мысли не покидали Зеленина еще со вчерашнего вечера, и если бы не таблетки и эти успокаивающие уколы, то вряд ли бы он сегодня спал спокойно. А тут еще из головы не выходила обида на себя самого за то, что человек, которого он бы сейчас хотел очень увидеть, встречаться с ним явно не хочет. Минутная стрелка часов подходила к 12, а часовая к 16 часам, когда в дверь тихо постучали, а потом дверь открылась, и на пороге появилась Елена Колбина. Зеленин чуть было не встал с постели, и, не показав боли, приподымаясь на локтях, сказал: «Здравствуйте! Очень рад».

Улыбнувшись и поздоровавшись, Елена подсела к его кровати.

 

Глава 31

Новый план. Захват руководства.

Чечня.

Когда Марков переступил порог квартиры Артема и увидел стоящего рядом с Артемом и Зоба, то не сразу врубился, что это Зоб. А когда Эдика провели в левую комнатку с балконом, где лежал на кровати бледный, но живой и спящий Егор, то только после того как Артем разлил по стопарям водку, и они выпили и рассказали все друг другу, картина вырисовывалась просто катастрофической. Если квартиру Артема вычислит Князь, то сегодня их тут будут не стрелять, а забрасывать гранатами, без зазрения совести. По рассказам Маркова, как действовала группа на даче Сергея Лося, а также по рассказу Зоба, как жестоко с ними обращались в центре, то ждать за все это пощады или какого-то затишья в действиях нет никаких шансов.

— Я предлагаю идти сегодня же с утра напролом к дому Князя и «косить» всю эту тварь под корень, — зло сказал Марков. — У нас есть поддержка, господа, это Игорь Бутов и полковник Сайга, по чьей-то указке они вышли на банду параллельно с нами, видимо, через ту же запись со слов Шульца. Но мы их во многом опередили. Держать с нами связь не получилось. Благо, Игорь вышел на Вас, Артем Викторович, дал «Мерседес», вот тогда-то и началась какая-то помощь. Не случайно Сайга был в маске, когда прилетели омоновцы. А еще и корреспонденты. Корреспонденты тоже, видимо, не случайно. Сайга думал, что они успеют до прибытия группы Князя. Сайга помог нам беспрепятственно, под видом сопровождения «скорых» с Цветковым и Лосем выскочить с дачных участков. Но я вам вот что скажу. Ведут нас всех по полной программе и ведут сверху. Не успел я проехать к тебе, Артем, два поста ГАИ, как обнаружил «хвост». У метро «Владыкино» я этих лохов вырубил и милицию на них натравил, а вот все, что было, я не удержался и забрал. Марков передал барсетку Зобу.

Зоб внимательно и аккуратно высыпал все из барсетки на стол и стал рассматривать документы, ключи, телефоны, деньги, иконки и прочее барахло, типа цепочек и двух колец, брелка от ключей и т. д.

Из паспорта одного из участников преследования выпала бумажка — листочек от клочка газеты, на котором было написано: «Проверить, кто? Алтуфьевское шоссе, д. 13/4, кв. 87»

— Вот это да! Да мы уже на крючке. Сколько времени? — спросил Зоб.

— Седьмой час, — ответил Артем.

— Давай срочно вызывай, Артем, свою группу. Хотя стоп! Лучше я своих, а с твоей рванем и за все рассчитаемся в автосервисе, с этим оборотнем, от которого у меня и сейчас туман в голове стоит и слюну глотать больно. Двух зубов, как не бывало.

— А как же с Егором? — спросил Марков.

— Есть место в соседнем подъезде, но как теперь выйти незамеченными? Можно через крышу, лишь бы открыть люки на чердаки, а там в первом подъезде живет Леша-омоновец — майор, месяц, как от него жена с сыном ушла, — сказал Артем.

— А что так? — спросил Марков.

— Да все то же — Чечня, нервы, да еще и выпивать стал лишку. Но так он мужик отличный и «надежный». Главное, чтобы он не ушел уже на службу, и мы по-тихому бы, через чердак, перетащили к нему Егора. Пока мы не накроем Князя, тут оставаться никому нельзя. А у меня еще послезавтра соседка с пацанами приезжает, и дочка моя Оля тоже через 2–3 дня будет здесь.

— Все, Артем, где мой чемоданчик, пошли через крышу к твоему Леше. Да, Эдик, подготовь Егора и сразу пошли сигнал: «Группе «Метис» срочно на выезд, дай по календарю: нашу квартиру без приказа не штурмовать. Все, мы пошли».

Леша оказался дома. Вышел, даже не спрашивая, кто и зачем, видно, и в глазок даже не глядел.

— Леша, привет! — сказал Артем. — Ты на службу идешь сегодня?

— Нет, а что?

— Дай мы войдем в твой «сарай»?

— Ради бога, дядь Артем, — сказал еще не проснувшийся и перебравший вчера Алексей Иванович Ширяев.

— Леша, у меня к тебе важное дело, срочно одевайся и будем переносить к тебе через крышу больного, т. е. «трехсотого» от меня.

— Как это?

— Леша, потом вопросы. Нас начали пасти. Я и, вот познакомься, мой друг Фомич уйдем сразу, как оставим у тебя Егора, ну, моего племянника. Он ранен и серьезно. Светить — нельзя, найдут — и все, а закон не с нами. Леша, короче, хрена ли ты стоишь, одевайся, — сказал Артем и прошел в комнату, чтобы прикинуть, куда положить Егора.

— Дядь Артем, а что за рана у него?

— Леша, сам увидишь.

— Дядя Артем, ты что, забыл, я ведь на хирургическом три года учился, у меня до сих пор в хате все есть, от нашатыря до анальгина.

— Это здорово, — сказал молчавший пока до этого Зоб и спросил:

— Леш, а у тебя что-нибудь от головы есть? Мне вчера очень сильно пробили башку, и сегодня еще тошнит, выбили еще и два зуба.

— Без проблем. Сейчас анальгинчику, церукальчику и еще кое-чего, а если дальше в движение, то есть один хороший препарат, с Чечни держу. Часа четыре силы на двоих, и боль вообще не чувствуется. Просто супер, — сказал уже проснувшийся Леша.

Они вылезли на крышу и, пригибаясь за трубами и дымоходами, спустились на этаж к Артему в квартиру, Егор уже стоял с Марковым в готовности к выходу.

— Ребята, только тихо, без разговоров в коридоре, до 12-го на лифте и там до 6-го тоже, Эдик останется в хате, отдай Гришин ПМ Егору, а ты, Артем, дай ему четыре обоймы, я думаю, хватит, — сказал Зоб.

— У меня «Глок», мужики, и «пальчиков» на роту хватит, — улыбаясь, вставил Леша.

— Хорошо, — ответил Зоб.

Егору, конечно, передвигаться было не просто, особенно задетое ребро давало ужасную боль, а левая рука порой немела и повисала, как плеть.

К счастью, Егор выдержал боль и после того, как его положили на широкую кровать в комнате Леши. Его лицо, грудь и руки — все было в обильном поту.

Леша достал сразу свой чемоданчик и начал колдовать со шприцами, чтобы отпустить Фомича и Артема. Сделав два укола Фомичу, он сказал:

— А как дальше?

— Дальше телефон есть у Егора, как и что, он знает. Леша, если найдут вас здесь, то пойми, жалеть не будут. До вечера, а лучше до нашего прихода ни гу-гу, и никого к себе. До вечера примем решение, но это уже будут другие силы и возможности.

— Я надеюсь, — глядя на Фомича, сказал Леша.

— Конечно, дело до этого не дойдет, но если полезут то мочи их Леша, желательно без «трехсотых». И сразу вызывай 02. Только с оружием Егора и своим определись, а то потом много хлопот будет, — сказал Артем.

— Лады! Дядя Артем, не впервой. Вам удачи! Жаль, что раньше я не при ваших делах оказался, — сказал Леша Ширяев и начал снимать бинты, которыми вчера, неплохо надо сказать, перевязала Заражена хозяина кафешки, и потом на «Газели» ее мужа, с помощью их сына, Егора Зеленина привезли на Алтуфьевку.

Эта помощь и могла стать причиной такой записи на клочке газеты. Однако парень, как подъехал отец, отогнал «Фиат» до заправки, перед этим наведя в нем порядок, молодой таджик сделал все, как сказал ему Зоб. Он заставил парня надеть перчатки, потом заменить грязную обувь на чистые кроссовки и, приклеив ему усы, объяснил, как он должен вернуться назад, как оставить «Фиат» на заправке:

— Подгонишь к 6-ой колонке, она справа, крайняя, выйдешь из машины, оставишь ключ в замке зажигания, очки темные не снимай, и там есть, не доходя до кассы, справа проход в калитку, а через нее в лес, а дальше на дорогу, мы тебя с твоим отцом подберем у остановки. Это вперед от центра метров 200, и за мостом вернемся назад, но ты по лесу должен бежать, а будешь выходить к остановке, смотри, чтобы никого не было. Мы тебя увидим, если будут люди, пройди вперед и к нам.

Таджик сделал все, как было сказано. И на остановке оказался совсем один. Зоб по возвращении в кафе к угрюмому хозяину, видимо, не очень довольному всем происходящим, отстегнул пять штук стодолларовых купюр. Когда после перевязки его попросили отвезти Егора на Алтуфьево, то все было исполнено в лучшем виде. Через час Егор был у Артема дома. Таджики поклялись Зобу молчать, если их кто-нибудь будет спрашивать. Но все для них оказалось только в большой прибыли. И так, оказывается, бывает. На несчастье одни богатеют, другие беднеют.

Вернувшись в квартиру, Артем и Зоб приступили к срочной эвакуации из засвеченной квартиры. Даже те двое, которые вели Маркова, могли уже быть на свободе.

Артем оставляет гореть свет на кухне и в комнатах. Зоб наводит, какой-никакой, марафет на своем лице, подтирает вновь просочившуюся кровь на шее, и они садятся за стол, закуривают, пьют кофе, и на столе в готовности лежат три пистолета. У Артема на телефоне высветился «Метис».

— Быстро, ребята, — сказал Зоб, и они все трое встали и как по команде вышли, надевая на ходу шапки, а Зоб свою «лужковку», пешком пошли вниз, к выходу из подъезда, где сразу сели в «рафик».

Группа «Метис», увеличенная на 3 человека, выехала на шоссе в сторону МКАД а.

Они ехали туда, где вчера, жестоко с Егором и Фомичом, расправились хозяева автосервиса. Но самое главное, что сохранились снимки. Зоб успел уже отправить все фотографии со своего минифотоаппарата на экспертизу по угнанным, за последнее хотя бы время, машинам. Его старый боевой товарищ работал в главном штабе ГИБДД г. Москвы и обещал по фото узнать многое и сообщить.

Захват.

В начале выезда с МКАДа на Щелковское шоссе, «Рафик» принял правее и спокойно пристроился к «Тойоте» RAV-4, из которой вышел небольшого роста и крепкого телосложения и явно в бронежилете товарищ Артема. Это была вторая группа — «Алмаз». Свернув с шоссейки, обе машины остановились на окраине деревушки возле заброшенного недостроенного дома. Потом двое в RAV-4 уехали в начало въезда в деревню на наблюдение, встав у перекрестка в 100 метрах и «сканируя» этот въезд.

В «Рафике» тем временем, а было уже 8.45 утра, началось экстренное планирование по захвату начальника службы безопасности, полковника Знахаркина, директора Центра — Вагана Андреевича — и еще пары человек — зама Вагана и начальника отдела кадров. Больше пока группе никто не был нужен. План здания Зоб знал почти наизусть. — «Надо вначале снять у входа охрану, тихо заехать. Со вчерашнего дня там, наверно, и милиция дежурит как усиление. Что стоит Вагану отстегнуть районному отделу МВД несколько кусков, и все под контролем», — размышлял Зоб.

— Разведку никакую вести ни в коем случае нельзя. Если Князь предупредил об опасности, то нас будут ждать и на подступах к Центру. Значит, действуем, как положено при захвате штабов. Вычисляем охрану и наблюдателей, распределяемся, а потом по кабинетам. Все в масках, камер они за ночь натыкали море. Я сам иду в дежурку, — продолжал уже докладывать Зоб, — вырубать все наблюдение, вряд ли Знахаркин поставил в другом месте дубляж, это очень дорого, и до вчерашнего дня им было не нужно, а сегодня они еще не успели. Потом я переодеваюсь в охранника и иду к своему «любимому» в кабинет на втором этаже, со мной Артем. Марков, ты с командиром «Метиса» берете Вагана, их кабинеты рядом. Выводить этих голубчиков через лестницу в торце коридора, наверняка там также охраны нет, но если будет, то придется ее вырубить. Это я из расчета, что нас ждут, но нас не ждут по той причине, что так не бывает, на следующий день в наглую идут на штурм поверженные. Ясно? Кресло зама и кадровика находятся в одном кабинете № 204, и сейчас, в 9.30, они все должны быть на местах. Ваган — человек пунктуальный, будет проводить селекторное утреннее совещание в срок. А дальше… отрыв по вчерашнему плану от склада, куда подойдут машины, когда я им открою шлагбаум из дежурки. Да, ребята из «Метиса», что будут убирать двоих у входа, вырубать надо не на минуту, а хотя бы минут на пять. И не суетиться. Если Ваган или кто-то из них попытается бежать, то глушить или на крайняк стрелять по ногам. Убивать не желательно, надо показать класс милосердия. Глушители у всех имеются? Ну, вот вроде и все, — закончил Фомич и дал слово Артему.

— Я думаю, по тем, кто будет вести огонь из оружия, нам тоже придется отвечать, иначе нас уничтожат.

— Согласен, я сам видел, какие ребята подобраны у полковника Знахаркина. Они вряд ли будут церемониться с нами.

— Да их охрана — это их охрана, своих бы не покрошить, — сказал Марков.

— Кто сейчас свои? — высказал свое мнение старший группы «Алмаз».

— Мужики, скажу вам так по последнему опыту: или мы их, или они нас. Другого не дано! Я вчера испытал всех на себе, — и он, сняв свою «лужковку» и проведя рукой по голове, показал окровавленную правую ладонь. После чего достал носовой платок, приложил его к затылку и показал впитавшуюся в него кровь и, извиняясь перед всеми, добавил: — Они там пинали, не стесняясь, эти молодые охранники-отморозки, Егора так, что я пожалел, что все это вижу, и вообще, зачем ввязал в это дело парня. Но я все-таки прошу, по возможности, конечно, не гасить по полной, мы должны пролететь и уйти в этом же составе. С трофеями, конечно, — зло и с сожалением по вчерашнему дню, сказал Фомич.

— Главное — всем уйти, а что будет потом — разберемся. Они такие же бандиты, как Ваган. Все они знают, что творится, и этот «оборотень», вроде как своей невинной работой, тут в автосервисе, а сколько судеб загубили? Плохо, что под раздачу могут попасть прохожие, — сказал Марков.

— Ну, все, воевать, так до конца. Хватит лясы точить. Поехали. Те, что в RAV-4 на страховке и прикрытии, при отходе. Предупреди их командира, — сказал Зоб, обращаясь к командиру «Алмаза».

Дальше все пошло, как по нотам. Тех, что стояли у входа, обоих, как-то так случилось, Зоб свел вместе, да они и стояли рядом, что они даже не пикнули, вытянув ноги. Артем только набросил наручник им один на двоих на всякий случай. Работать стали в масках. Зоб рванул в комнату охраны. Артем подошел к стойке, за которой сидели две симпатичные девицы, и сказал, указывая на руки — поднять их и выйти из-за своих мест. Девушки испуганно выполнили его требования.

— И только тихо, без криков, тогда будете жить, идите в свой туалет, а я, пока не возьмем вашего шефа, буду вас охранять, — сказал Артем и указал в сторону туалета.

Девушки так залетели в комнату с буквой «Ж», что Артем сразу метнулся на помощь к Фомичу. Мимо по лестнице наверх уже ушли Марков и с ним командир группы. Двое парней стали у входа. Дежурный оказался один, и тут Артем увидел, как из комнаты, где стоит буква «М», выходит второй охранник. Но Артем не успел даже навести в его сторону пистолет, как после хлопка со стороны входа охранник завалился на бок и стал охать, хватаясь за ногу. Когда Артем подходил к дежурке, Зоб уже «летел» ему навстречу и, подбежав к ноющему второму охраннику, ткнул ему куда-то в шею. Они с Артемом быстро стали подыматься к кабинету Знахаркина. Остановился Зоб и не зря, отошел правее от двери, которая вдруг распахнулась, и из нее кубарем «вылетел» человек и в падении сделал два выстрела, но это были уже не точные выстрелы. Фомич выстрелил раньше, когда еще только открывалась дверь. Охранник застонал и затих, как сбитая птица. Зоб показал Артему, чтобы тот лег на пол и отполз за угол. А сам, вытащив что-то из кармана, швырнул в проем двери, и оттуда раздалось несколько выстрелов, которые, к сожалению, наделали сразу шума больше, чем все, что были до этого. Едкий дым вдруг повалил из комнаты начальника службы безопасности. Артем понял: все, «хана», сейчас потекут слезы. Но когда после двух хлопков в комнате он увидел, как на себе Зоб выносил объекта и сам уже был в противогазе, то снова удивился «удали» Фомича и его реакции. Едкий дым шлейфом пошел за Зобом. Артем бежал впереди и уже чувствовал, как слезы начинают течь под его маской.

На лестнице он догнал Маркова и «спецназовца», которые волоком тащили тяжелого армянина — Вагана Андреевича, директора центра, — вниз по лестнице. Артем обогнал их и выскочил в открытую кем-то дверь на улицу, где прямо у входа стоял «Рафик». Через считанные секунды все были готовы к выезду.

— А где, где заместитель и кадровик? — спросил Зоб.

Никто не мог ответить на этот вопрос.

— Артем, Эдик, везите их к Корейцу и Громиле, — выпрыгивая на ходу и снова надевая противогаз, сказал Зоб. — И скажите, чтобы вместо вас сюда подскочил RAV-4. Всё! — и он захлопнул за собой дверь «рафика», который через секунды уже вылетал через тыльные ворота у склада, где не было никакой охраны.

Зоб понял, что ребята не успели выйти до газа и попали в зону задымления. Так оно и было. У самого входа на лестницу он чуть было не схлопотал пулю от командира «Алмаза», который чудом разгадал человека в противогазе. Кадровика они просто тащили волоком, он был готов от газов. Майор из группы «Алмаза» тоже еле-еле передвигал ноги. Зоб схватил уже знакомого кадровика и взвалил себе на плечи, благо, он не был таким тяжелым, как Знахаркин или Ваган, и быстро спустился с ним вниз.

RAV-4 стоял у входа, а навстречу от поста к нему уже бежали два молодых охранника с автоматами в руках, не поняв, видимо, что еще происходит, или не получив команды на поражение.

Зоб снял противогаз и, бросив кадровика в открытый багажник машины, громко закричал в сторону бегущих бойцов от ворот:

— Бегом сюда, не стрелять! Брать живым! — а сам, размахивая пистолетом и выйдя навстречу к бегущим, выстрелил сначала в одного, потом во второго.

В это время «алмазовцы» залезли в машину, в которой уже было четыре человека. Зоб практически ввалился на них сверху, и RAV-4, объезжая двух лежащих охранников, вылетел за ворота автосервиса. Когда Зоб поднялся, то сразу спросил:

— А где зам. директора?

— Фомич, он вырубился, как мы только влетели в комнату, а тащить такую тушу не получилось, да еще этот кадр выскользнул, догнали в коридоре, а тут дым твой, что ли, или Маркова, не знаю, глаза режет, ну мы загребли кадровика, и если б не ты, Фомич, не дошли бы назад, — сказал командир «Алмаза». — Большое тебе аригато (спасибо).

— Я за двух последних охранников переживаю малость, были ли на них броники? Я ведь каждому в грудь точно стрелял, — сказал Фомич.

— Похоже, что были они в полной экипировке, с автоматами, и мне кажется, что это была или вневедомственная охрана, или менты. А они все в брониках. Так что выживут, — сказал водитель «Тойоты».

В условленном месте «Рафик» уже поджидал «Тойоту». Водители срочно вернули на свои места нормальные родные номера, выезжать решили на МКАД через Балашиху, где у первой развилки на Балашиху у завода стоял автобус, газончик с эмблемами и на дверях, и на торце дивизии Дзержинского ВВ МВД России. Оттуда быстро выскочили крепкие ребята, человек шесть, и скоренько перенесли трех уже приходящих в себя товарищей из Центра. Марков и Артем перелезли в этот ГАЗон. Зоб поехал в «Рафике», a RAV-4 помчался в госпиталь ВВ. Там-то уж ее точно никто искать не осмелится.

А в это время Зоб, сидя на заднем сидении, начал перевоплощаться, открыв свой кожаный чемоданчик, в бомжа. Только пока не открывал этот пузырек со специальным зловоньем.

Зазвонил телефон. Фомич отложил свой «маскарад» и увидел на дисплее «Карабин», это был на проводе полковник Сайга. Этот номер ему перед выездом дал Марков, но он своего номера Сайге не давал. «Все у него есть», — подумал Фомич, прервав свои, до этого звонка, серьезные мысли.

— Оставалось совсем вроде ничего, взять Князя. Улик на него полно, но надо по горячим следам выбить признания у Вагана и кадровика, так как с полковником в отставке очень будет не просто. Везли их всех в камеры, где сидели Кореец и Громила, которые уже много чего наговорили и написали практически по второй группе, и фамилии новые появились, и клички, и все почти адреса у Бутова уже есть. Плохо было дело с группой черных риэлторов и так называемых коттеджников. Что делать дальше — решать будет как раз «Карабин», то есть полковник Сайга, — размышляя так, Фомич нажал на кнопку и услышал:

— Филины и совы когда охотятся?

Не поняв сразу вопроса, Фомич выдержал паузу, а потом сказал: «Ночью».

— За пояснением ко второму. Игорь в курсе.

Связь закончилась внезапно, как и началась.

— Ну вот, мужики, осталось самое главное — это Князь. Сдадут его наши пленники, расколет их Игорь и «Карабин», и все будет ближе к концу, ночью будет у Князя фейерверк. Так что рано я начал в бомжа превращаться.

Он уложил назад тряпье, потом засунул руку в другой отсек и достал плоскую металлическую, а скорей, посеребренную фляжку и, наливая чистый спирт по пробке-рюмке каждому бойцу в «рафике», кроме водителя, говорил, шепелявя, всем с добрым, благодарным взглядом: «Спасибо, Брат! Большое спасибо! Как вы нам всем помогли! Спа…си…бо!»

Гудермес. Операция.

Как только вертолеты ушли, и колонна начала приходить в чувство после обстрела боевиками, Уваров доложил Тяжнину и полковнику Кудрину, что получил сведения, что на колонну, подходящую к Гудермесу со стороны Новогрозненского, так же напали «духи», у них есть «двухсотые» и «трехсотые», просят помощи.

Кудрин вдруг запретил кого-либо отправлять категорически.

— Что? — в свою очередь не понял Уваров. — Почему? Так не бывало ни разу.

— А минут через пять понял почему. Со стороны КП шли на заход к восточной колонне две пары «крокодилов».

— Во «щас» «навернут», — сказал радостно старшина спецназа.

— Да под цвет «берета» бы надо, чтобы неповадно было пакостить по ночам и убивать людей.

Через некоторое время вдоль Гудермесского хребта прокатились четыре волны раскатистых взрывов с яркой вспышкой, от которой опять стали видны дома Гудермеса. Тяжнин, видя, как красиво работают вертолетчики, думал только об одном: «Все идет не так, как надо. Хотя в целом сценарий не срывался». На душе было очень неспокойно.

Утренний туман расходился, и уже появились очертания Гудермеса, лежащего почти у ног командного пункта. А через 20 минут, как и планировалось, Тяжнин увидел вспышки в районе жд вокзала, и началась беспрерывная стрельба.

— Здесь-то теперь вертушки вряд ли пойдут, своих намолотят, — рассуждал Тяжнин, глядя в полевую стереотрубу.

Юг Гудермеса был практически открыт, несмотря на небольшое боевое столкновение, колонны пока еще были без движения к Гудермесу. Тяжнин знал, что как только подойдет десант 2-й группы из Кизляра, то «духи» «ломанутся» в Гудермес с юга, а это около 500 человек, плюс у них должно быть около шести бронетранспортеров и более 20 грузовых. А выше командного пункта, в скрытых траншеях, по замыслу Князя и его чеченских «наставников», должны быть оборудованы подземные лазы к огневым точкам, которые вскроются сразу, как только на площадки у нового командного пункта сядут два вертолета «Ми-26» и две «восьмерки» с 1-й группой спецназа, что прибыли из Москвы. Их уничтожают и дают возможность с юга начать движение основной группировки «Волков», на освобождение Гудермеса от «неверных», в направлении железнодорожного вокзала.

Вторая группа должна подойти с минуты на минуту со стороны юго-запада, а точней, из Кизляра и начать высадку на специальной площадке, сзади которой планировался тоже огневой рубеж, с которого будет нанесен удар по приземляющемуся спецназу, в результате которого должны будут погибнуть все, кто прилетел из далекой Москвы под названием «Группа-Б».

Рассвело совсем. Стрельба в районе вокзала не смолкала, а только усиливалась. «А вот и командование из-за сопки летит», — подумал Тяжнин и стал осматриваться по сторонам, зная, что, как только вертолеты начнут садиться на площадки, сверху по ним сразу будут бить и гранатометы, и пулеметы, и черт еще что.

Рядом стоял спокойный полковник Кудрин и наблюдал за вокзалом в свой полевой бинокль.

«Ми-26» шел первым и уже завис над площадкой, как сверху раздались взрывы и вспышки, послышались взрывы и у площадки, и у вертолетов сопровождения. Потом зажглись оранжевые дымы, и весь дым пошел в сторону КП, и вверху расстилались белые дымы, и гремело много взрывов. Вертолеты замолчали. Стрельба нарастала. Неожиданно со стороны приземления вертолетов по траншее к центру КП, Тяжнин увидел бегущего «Горца»-резидента, майора связи, а с ним еще двух непонятных бородачей, похожих на душманов. Вдруг приостановившись, они стреляют в полковника Кудрина, он падает, падают также рядом стоящие с ним два наблюдателя, «Горец» и бородачи подбегают к Тяжнину:

— Товарищ полковник, наши пошли, вам надо подняться выше, а там покажем, где выход, — крикнул на ходу майор.

Тяжнин, даже не взглянув на лежащего Кудрина и бойцов, устремился по ходам сообщения вверх за «Горцем», который уже бежал между «духами». Вот они нырнули куда-то вниз. Тяжнин прыгнул тоже за ними, и яркий свет вдруг ударил в глаза, и он услышал то, что никак не думал и не предугадывал услышать:

— Присядьте, Валерий Иванович, а то ведь в ногах правды нет, — это был знакомый ему голос полковника Берестова. Тяжнин попытался схватиться за пистолет, но два сопровождающих его «духа» крепко прижали к стенке землянки. Потом сняли с Тяжнина куртку, ремень, забрали оружие и гранаты. Тяжнин смотрел на Берестова и вдруг понял, что рядом с ним начальник контрразведки, а «Горца» при нем увели два спецназовца, предварительно накинув ему на руки «браслеты». А чуть позже, когда в землянке остались начальник контрразведки, полковник Берестов, командующий объединенной группировки, которому подставил табуретку «погибший» полковник Кудрин, Тяжнин начал давать показания. Показания надо было взять по горячим, как говорится, следам, а то потом будет поздно. Весь разговор записывался на два диктофона и видеокамеру.

«Да, видел бы сейчас лицо Тяжнина при свете этих светильников Владимир Иванович Цветков, как бы он, наверно, был бы доволен, это вот та мразь, которая позорит не только честь офицера, но за деньги продает все святое. А святее своей Родины и жизни ее людей, что еще может быть для защитника Отечества, да еще в такой праздничный день — 23 февраля. Но где сейчас был генерал, вот уже трое суток никто так и не знает. Воронов очень этим обеспокоен. А может, Воронов опять что-то придумал, и Цветков выполняет особое задание, — так думал полковник Берестов, слушая грустную речь своего уже бывшего начальника, а ныне предателя Тяжнина.

— Как какой-то Князь втянул его в эту аферу, как поставил, якобы, его жизнь под угрозу, как он старался изменить план, но на него давили, угрожая расправиться с семьей и его родственниками. — Брешет гад, наверняка брешет».

Послушав еще минут пять этот бред и болтовню Тяжнина, командующий объединенной группировкой, вставая, сказал:

— Хорошо, разбирайтесь и попробуйте уточнить правоту его слов прямо отсюда через наших в Москве, если врет, то в расход, как «двухсотого» представим к награде при штурме КП боевиками, — улыбнувшись и подмигнув полковнику Кудрину, он добавил, — особенно пусть нам расскажет про места нахождения всех помощников этого ненасытного «Князя» Голицына. Жаль, такую фамилию, гад, позорит. А вот тебе-то, полковник, твоя, как раз таки, кстати, а лучше бы тебе дать фамилию не Тяжнин, а Говнин.

И командующий пошел руководить проведением операции, где все уже шло не по плану боевиков, а по их плану, тех, кто хочет, чтобы как можно быстрей прекратилась эта война, чтобы перестали летать «черные тюльпаны», чтобы не рыдали вдовы, чтобы чеченский народ сеял хлеб, пас овец и жил без выстрелов в людей и вздрагиваний от взрывов.

Но все-таки, кроме Тяжнина и «Горца», еще были те, кто продавался «духам» за деньги и вряд ли за идею или «свободу» чеченского народа. И они, видимо, корректировали сложившуюся ситуацию: Что железнодорожный вокзал, еще до рассвета, был занят спецназом, который и уничтожил всю обороняющуюся группу боевиков. Спецназ, после высадки, пролежав в грязи и снегу до вступления в бой, выполнил свою задачу. Что когда вертолеты, которые пришли из Кизляра, и нанесли несколько ударов по спрятанным в траншеях «духам» и их огневым точкам, то высадившийся десант спецназа «Витязь» добил всех, кто пытался сопротивляться уже в дыму, при взрывах пиротехники «имов». И других шумовых и дымовых инженерных сочинений войны.

И казалось, все шло по плану командующего, потянулись «духи» с гудермесского хребта на своей технике в южный проход, наши молчали, не достают якобы до их техники, подпуская поближе для развертывания, как вдруг начала разворачиваться вся группа атакующих и стремительно уходить обратно. Видимо сообщил им о провале на КП, какой-нибудь другой «Горец».

Командующий предвидел такой исход, но не так скоро. Первая пара вертолетов попыталась отрезать боевую технику от грузовых машин, после двух заходов горело три бронетранспортера, четыре автомобиля, а остальные грузовые с боевиками все ближе подходили по распадкам к лесу.

Основные силы боевиков все-таки успели войти в лесной массив, и теперь достать их было нечем, а полетевшие в глубину леса еще две «восьмерки» еле-еле дотянули обратно до первой стоящей западной колонны из Ханкалы, где и сделали вынужденные посадки, имея не одну пробоину на своем бронированном покрытии. Ведомый дотянул до колонны, и его тушили, пока не перестал валить из правого двигателя дым еще минут пять. Так что полного разгрома не получилось.

Кто-то из предателей сумел все-таки довести до атакующих бандитов нужную им информацию.

Кто еще будет создавать благоприятные моменты для пакостей бандитов?

Кто — пока не известно. Это война. Война в штабах, война на картах, война на поле, война в сердцах, война в умах, война разведок, контрразведок, война для многих и многих высокопоставленных и просто наемников за деньги, и при этом никакого угрызения совести и никакой пощады тем, кто мешает им заработать. И как все-таки трудно вычислить таких, как Тяжнин, который работал не где-нибудь, а в Генштабе, или того же предателя майора-«Горца», который был почти у всей передаваемой секретной информации в батальоне связи.

В Гудермесе снова воцарилась относительная тишина, колонны вернулись в свои временные пункты дислокации. Часть спецназа осталась пока для усиления. На подходе был артиллерийский дивизион для прикрытия южной окраины, и в ближайшее время он разместится на временных позициях и квартирах бывшего мотострелкового полка. Так хотелось обойтись без всего этого командующему группировкой потому, что, кроме Гудермеса, были места куда поактивней и напряженней. Но жизнь диктовала и постоянно вносила свои новые и новые корректировки.

Полковник Берестов возвращался в Москву один, он был рад, что скоро увидит своих, и в то же время у него на душе было очень неприятно и больно за то, что среди тех, кто не жалеет своей жизни, выполняя воинский долг, есть паскуды и предатели, такие, как полковник Тяжнин. Ну, кто бы мог подумать.

 

Глава 32

Князь. Пахра.

К обеду, где-то около 13 часов, на Князя вышел его чеченский друг, которого он частенько называл «Спонсор».

— Дорогой, я тебя хочу видеть. Буду в 14.30, жди. Жди и смотри не балуй, — и после некоторой паузы добавил: — Вы нас подставили.

Когда Князь услышал в трубке этот голос и назначенное время, то он понял, что теперь ему привезут не деньги в чемодане, а скорее всего 9 грамм свинца. После разговора с чеченским «другом» Князь вызвал к себе «Челентано» и решил, не скрывая своего беспокойства, посоветоваться с ним о том, как убрать нежеланных гостей, так как от них можно было ожидать только неприятности.

— Шеф, — начал Челентано, — я считаю, что при любом раскладе самое плохое это то, что нет полковника с ГШ, и что там случилось, от него нет никаких вестей. Если мы прокололись, то это еще не смертельно, главное, что там идет война, а на войне как на войне. Этих друзей я беру на себя. Много, я думаю, их не приедет. В случае провала операции вам, шеф, надо отказаться от гонорара и вообще поставить вопрос о прекращении взаимопомощи, они, конечно, заартачатся, начнут угрожать, но зная ваши связи, вас не тронут. Вы предложите им убрать полковника, так как он много знает, и он отвечал за проведение операции. Однако все это мелочи, чеченцы от вас зависимы и, конечно, они примут условия ваши, а главное — в случае провала операции вы не будете претендовать на деньги. Но после того как заслушаете своего человека из Генштаба. А пока его нет, то на нет и суда нет. Те, кто к вам приедет, поверьте, они точной раскладки пока знать не могут. Утром бой, а к 14.30 за все ответить тут, сидя в Москве? Это, шеф, чистой воды блеф.

Князь постучал пальцем по столу, в такт уверенному тону нового начальника службы безопасности и сказал: «Ты, Вадим, молодец! Хвалю тебя за оперативность мысли, но ты обещал мне доложить по генералу. Где он сейчас?»

— Я не знаю, где он сейчас точно, но знаю, где находится штаб вояк, находится он на Алтуфьевке, и уже туда выехали наши люди. Там проживает лучший друг генерала полковник Шмелев, который недавно вышел из госпиталя и вряд ли принимает какие-то активные действия, а будет находиться у себя дома, то есть в штабе. Шмелев наверняка знает, где находится генерал. Лучше бы им быть там вместе. Группа наших бойцов в пути, — закончил Вадик и многозначительно глянул на Князя.

Князь, склонив свою голову набок, из-под суровых бровей внимательно смотрел на Челентано.

— Молодец, Вадим! — похвалил он его, — но чувствую, что не все договариваешь и чем-то желаешь меня еще удивить, сказав тогда, что генерал скоро пойдет на все.

— А то, Алексей Александрович, что с Горьковского поезда, из первого вагона, на Ярославском вокзале, наши ребята сняли дочь генерала Татьяну Владимировну, везут ее сюда. Она пока спокойненько спит после укольчика под неусыпным наблюдением и мечтает встретиться со своим любимым папочкой. Мы передадим эту новость через жену Лося, Надежду, муж которой находится в бегах вместе с генералом, но, по неполным данным, связь жены и мужа имеется. Мы сможем передать генералу, что его дочь очень хочет с ним встретиться, но только после того, когда генерал объявит о своей капитуляции и прекратит всякую деятельность, забудет о своих друзьях и расследованиях, мести, а после его раскаяний мы подумаем предоставить ему возможность подумать, что он будет делать на гражданке. Назначим ему встречу. Думаю, без вас. И в случае положительного согласия мы отпустим его дочь, в запасе у нас будет скоро и полковник Шмелев, конечно, если тот не окажет активного сопротивления, они гады все вооружены. Я приказал взять его живым, — закончил Вадим.

— Ну, ты дважды молодец, Вадик! В случае нормального разрешения вопроса с «Сапогами», ты, Вадим, будешь иметь очень многое в своей дальнейшей жизни. Это я тебе гарантирую.

— Спасибо! Я уверен, Шеф, что все у нас получится. Да смотрите, вон и девочку уже привезли.

Князь посмотрел в окно и довольно улыбнулся. «Ну, генерал, теперь ты сам, сучонок, приползешь ко мне, да не сюда, а туда, куда я захочу». Князь встал и, расхаживая по гостиной, сказал:

— Хорошо, Вадим, оповещай эту бабу прапора. Ну, жену этого водилы генерала, ставь сроки выхода генерала на связь. Если, мол, через два часа генерал не выйдет на связь или она замолчит, то девочку сначала изнасилует вся охрана, а потом ее медленно утопят в проруби, как котенка. Да, обязательно для отчета о проделанной работе им придет видеокассета, где они это увидят своими глазами, а мужиков в масках будет много. Смотри, Вадим, встречу с генералом без меня не назначай, мне надо будет согласовать и подключить ко всему этому официальные государственные службы и структуры, чтобы генерал ответил за свой беспредел, ответил за ребят из «Калибра» и других наших парней. Это ж надо! Долбаные «Сапоги» все рушат и уходят, как вода в землю, как профи, мать их в кочерыжку.

— Шеф, но это уже детали, как дополнение, — попытался еще поразглагольствовать Вадик.

Князь махнул рукой.

— Все, Вадик, действуй, и смотрите мне, девчонку пока не трогать. Определи ее у себя в верхней комнате под присмотром. Пусть ее Зина покормит. Мы не звери и начнем работать культурно, чтоб потом не дергать задом гвозди. Все может быть, я бы не прочь такого генерала и в нашу корпорацию взять, это не мент, не ссучится. Кому он на гражданке-то нужен, а таких настырных и боевых и нам иметь не помешает, а, Вадим?

Вадим удивленно глянул на Князя и сказал:

— Такие не ломаются, это не та закалка. Я встречался с такой породой, их только шашка казака да шальная пуля во степи догонит. Таких не переделать, их только уничтожать надо.

— Согласен, Вадим, но мы ведь не бандиты, а новая будущая власть, так сказать, над старой разваленной властью, и мы должны учиться, все делать по закону. Арестуем генерала, повяжем его помощников, повесим на них все трупы, и их, и наших. Надо, брат, в Думу идти законы правильные сочинять и хотя бы то, что имеем сберечь и приумножить, — сказал Князь и, взяв телефон, стал набирать номер того, который пока был очень нужен и все «творил» по закону, а главное — по просьбе Князя.

И не мог этот «творец» иначе, так как строил новый и очень большой красивый дом на Рублевке, делал своим начальникам хорошие подарки, а кому-то и услуги. На это на все надо иметь немалые деньги, которые он без отдачи брал у князя Голицына. Голицына в верхах все считали бывшим бандитом, но не кровавым, а тихим таким, выжившим в переделах сфер и влияний начала девяностых годов и достаточно перспективным, сумевшим достичь значительного положения в бизнесе и политике. Шли упорные слухи, что у Голицына построены новые нефтяные вышки в тюменских лесах и газовые вышки под Ямбургом. Его люди ведут успешные торги за два дальневосточных порта. Оно так и было, только этот человек Князя точно знал, на какой крови замешаны капиталы будущего магната и депутата Государственной Думы.

Князь опять вспомнил о своих сегодняшних врагах:

— Какие-то вояки, «Сапоги» и с ними менты — сопляки из МУРа так упорно ввалились в его организованную систему, что даже неуютно стало. Опять надо похищать детей, следить за ними, изолировать неугодных, стрелять в настырных. Размышления Князя прервал телефонный звонок как раз того человека, которого вырастил сам Князь и номер телефона, которого он начал только набирать.

— Сегодня около десяти часов утра, видимо вчерашние недобитки увезли Вагана, его начальника службы безопасности и кадровика Центра, — услышал Голицын знакомый голос. — Плохо то, что у нападавших имеются сведения по краденым машинам, находящимся в Центре «Сузуки». Установлена часть хозяев этих машин, и, что характерно, четверо из них были ранее убиты. Ты понимаешь, что из этого вытекает. Ночные трупы на дачном садовом товариществе, все из твоего родного «Калибра». Генерала не нашли, где-то его фээсбэшники крышуют. Но мы его найдем, не беспокойся. Еще и Генштаб ищет своего генерала и его водителя. Поэтому пока не разберемся и не отловим, как ты выражаешься, эти «Сапоги», тебе, Князь, надо замереть денька на два. Этого времени мне хватит чтобы навести порядок. Прояснится обстановка — следующий сеанс связи установлю сам. Так что, Алексей Александрович, отдыхай, не комплексуй. Поможем, у нас везде есть длинные руки. Да, будь добр, переведи двести зеленых кусков на крайний счет, для нашего общего дела. Это срочно надо сделать сегодня. Вопросы есть?

— Вопросы есть, но попозже, — ответил Князь.

— Будешь выходить, то только по тому же телефону, что сейчас в руке, и на этот же номер. Завтра надо встретиться, я скажу, где и во сколько. По другим телефонам ты со мной не свяжешься.

— Я хочу сказать тебе, что у меня дочь генерала, — сказал Князь.

— Та, что из Владимира?

— Да, Татьяна.

— Леша! Ты снова становишься бандитом. Зачем она тебе?

— Ее отпустить?

— Куда теперь? Держи. Правда, имей в виду, ты этими действиями можешь подписать себе смертный приговор. Афганцы и чеченцы тебе этого не простят, поверь моему опыту. Они, к тому же, имеют поддержку в ФСБ, ГРУ, один Куликов чего стоит, подключится — хана будет всем. Ты, Леша, недооцениваешь противника. Дочь генерала не трогай, не принимай решения без меня. Зря ты это затеял. Не забудь про перевод, — закончил разговор уверенный голос из высоких и знающих обстановку верхов.

Князь в гневе швырнул телефон на диван и, подскочив к Вадиму, схватил его рукой за плечо и начал трясти как грушу. Пытаясь оправдать услышанное, он кричал:

— Я порву эту сучку на куски. Да кто он такой, этот генерал? Это что же там за команда собралась вокруг него? Почему не успеваем? А получается, что мы в глубокой жопе. Да кто он такой, твою-то мать, этот «Сапог»?

— Шеф, я тут навел последнюю справку о нем, — перебивая рык Князя, сказал Вадим.

— И что нового? Я о нем все знаю, — уже перестав трясти Вадима за плечо, сказал Князь.

— То, что они родом с Сахалина, то, что закончили одно училище, то, что мотались кто где, а вот Чечня их снова свела тут, в Москве, ты, шеф, некоторых, тонких подробностей и не знаешь. Что характерно, у двоих в прошлом году погибли жены, а у третьего есть дети, как и у них, но есть и жена, а им всем по барабану родственники. Они как самураи или камикадзе идут на самоуничтожение из-за того, что один из них попал в больницу. Друзья у них такие же. Характеристики у всех боевые, куча наград, есть ранения. Это не «Сапоги», как вы думаете, эти люди-роботы считают, что есть честь, братство, дружба, патриотизм, правда, самопожертвование. Они — это современные коммуняки, только злей и хитрей, да еще голодные и неустроенные. Так что, шеф, это не банда «Сапогов», а получается, целая организация с ментами и еще черт знает с кем. Кто им помог в Центре четверых в расход завалить, а сегодня утром руководство увезти? Как их теперь назвать? «Сапоги»? А скорее, шеф, это профи высокой категории. Чует мое сердце, тут надо не коньяк хлестать, не телефон бросать, а напрягать всех и срочно прятать их за решетку или закапывать всех сразу. Подымай, шеф, бригады. Иначе нам всем придут полные кранты. Ветераны — это не менты, церемониться не будут. Чего мы еще ждем? Ведь не впервой такие беспредельничают, — так взволнованно и серьезно закончил свою речь новый начальник службы безопасноси для внимательно слушавшего его Князя.

Князь, склонив свою голову на правый бок, подумал: «Хорошо, что рядом у него есть такой человек, как Вадик. Сколько в нем энергии! Сколько уверенности! Как я раньше его не разглядел? Не успел его назначить, а он уже собрал всю нужную информацию, а главное, действует смело и быстро».

— Хорошо, — сказал Князь, — не будем паниковать. Девчонку держать под особой охраной и не трогать. Друзей генерала на контроль. План встречи с «послом» от генерала или с ним самим продумай до мелочей. Надо поспешать, а то мне последний разговор с бугром ментовским не по душе пришелся. Темнит сука, и подставить норовит. Не зря он двести косачей запросил авансом. Как только пошли проколы — все, ожидай кротов в гости. Сдадут с потрохами.

— Согласен с вами, а посему генерала тащим сами, через девчонку, на себя, без всяких бугров. Генерал придет, куда он денется? У него, кроме этой девчонки, никого теперь нет. Я жду его звонка. Я пойду, шеф?

— Иди, Вадик. Спасибо, что успокоил меня немного. Все сейчас не так, как в 1992 и 93-м годах, тогда только через ствол можно было выжить, сегодня попроще, пробьемся, не сорок первый.

Вадим ушел, по дороге размышляя: в 14.30 приедут «Чичи». Когда пришел в свою комнату, у него зазвонил телефон.

— Да, слушаю вас! — спокойно сказал Вадим.

— Это я вас слушаю, я от Цветкова, — сказал грубый голос звонящего.

— Мне нужен генерал Цветков. Его дочь у нас, и с ней пока все нормально. У вас не будет больше возможности говорить со мной. Кто вы? — спросил Вадим.

— Говорите, я все передам генералу. Какие условия для того, чтобы вы вернули нам Татьяну.

— Хватит воевать, это раз. Второе, распустить надо свою банду беспредельщиков, третье, если генерал хочет увезти свою дочь домой, то он должен приехать на встречу с нами, лично.

— Место, время? — Спросил Игорь Бутов, говоривший с телефона Сергея Лося.

— Деревня Жары, это между Киевской и Калужской трассами, 40 километров от МКАДа, не доезжая деревни 3 км, со стороны Чириково, поворот налево, через 200 метров трансформаторная будка. Генерал прибывает на одной машине, без ОМОНа, СОБРа, все остальное взорвем на этой дороге дистанционным управлением. При положительном исходе переговоров все будут живы, и Татьяна Владимировна уедет с вами. Нам война не нужна, да и вам, надеюсь, она тоже уже ни к чему.

— Время? — сразу, спросил Бутов.

— В 16.00, но еще раз повторяю, что разговор состоится только при наших условиях. Время пошло, — закончил Вадим, и связь прекратилась.

В разговоре с представителем от генерала Вадим понял, что это мог быть водитель генерала, так как высветился его телефон. Вадим поспешил доложить Князю.

— Хорошо, Вадим! Однако ты, пожалуй, поторопился, на 16 часов нам трудно подготовиться, мало времени.

— Согласен, но им еще труднее. Нам до места встречи максимум пятнадцать километров, а им только от МКАДа около пятидесяти, — уверенно доложил Вадим.

— Ну, и что мы имеем из средств и сил противопоставить у деревни Жар? — уже требовательно сказал Князь.

Пахра.

Рано утром, после боя в дачном поселке, место, куда доставили генерала Цветкова и Сергея Лося, находилось на берегу реки Пахра. Это было кирпичное пятиэтажное здание, которое вместе с двумя двухэтажными зданиями, сооруженными из стекла и бетона, а также с подсобными постройками, находилось за высоким деревянным забором. Поверх забора виднелись вершины шикарных голубых елей. Здания из стекла явно тянули на спортзал и бассейн. Все это считалось домом отдыха Министерства обороны, а на самом-то деле изначально это была база подготовки спецназа КГБ. На открытой площадке площадью с хороший стадион остались стоять спортивные снаряды и полосы с препятствиями. У ворот стояла охрана в камуфляжной форме, поверх забора тянулась колючая проволока. В комнате охраны на мониторах вся территория была под полным контролем. Попасть вовнутрь ее возможности никакой не представлялось. Еще на территории были два сооружения, говорившие о том, что тут занимались серьезными делами, это вышка для прыжков парашютистов и лодочная станция. Там же в самом дальнем углу возвышалась водонапорная башня и огромная застекленная теплица. Все это простиралось вдоль реки и окружалось смешанным лесом, а со стороны КПП сосновым бором. Дорога обрывалась у площадки возле шлагбаума. Одним словом, попали мужики в надежное место.

А был это спортивно-оздоровительный комплекс спецподразделений. В этот период комплекс находился, на временном техническом обслуживании и готовился через пять дней принять новую партию для реабилитации раненых бойцов после госпиталя. Месячный заезд был из трех групп. Вторая группа — группа усиленной подготовки к боевым действиям. Спортзал, бассейн, прыжки, полоса препятствий, стрельба, рукопашка — все это до изнеможения. Третья группа — группа секретная, размещалась отдельно. Заезжала на две недели и располагалась в стекляшке, со своими классами, спортзальчиком, столовой, бассейном, баней и еще, видимо многим таким, что никто об этом не говорил. Стекло пуленепробиваемое имело одностороннее пропускание света и разглядеть что-либо с улицы простым глазом или с самой новейшей оптикой было невозможно.

Наши контуженые герои остаток ночи и утро провели в реанимационном отделении реабилитационного блока.

После сонных и других уколов Цветков отрубился сразу, а проснувшись и оценив место пребывания, увидел рядом штатив с двумя пузырями. Его левая рука не подымалась, она находилась в неподвижном состоянии, прикованная к кровати тремя зажимами. Капельница продолжала свою работу и подавала в вену через катетер желтоватую жидкость. Потом Владимир Иванович увидел справа от себя кровать, на которой находился спящий Сергей. Рядом с ним стоял такой же штатив, с такой же капельницей. Над головой Лося было полно всяких приборов, светящихся экранов и лампочек.

— Сергей! — попытался окликнуть его Цветков, но Лось молчал и продолжал спать, — капельница работала, приборы моргали, простынь дышала, а значит, Серега жив, — решил генерал и вспомнил, как он стрелял из окна Серегиной дачи, куда-то уходил Сергей, как за всю службу у него впервые заел автомат, а дальше вспышка и ночь. Потом появился Марков, шум винтов вертолета и боль, сильная головная боль. Молодая, красивая девушка со шприцем в руке что-то ему пыталась сказать, но что, Цветков так и не вспомнил. Тогда он понимал, что после разрыва гранаты его хорошо приложило взрывной волной, с осколками повезло откровенно. Все шумело и гудело, слышать мешал постоянный какой-то скрип.

Сейчас было тихо, звуки различимы, но вот голова еще не отошла полностью от удара и напоминала чувство, как после сильного перепоя. Он услышал чьи-то шаги, тихо хлопнула дверь. Цветкову вдруг снова захотелось спать, и он погрузился в сон тревожный, короткий, но такой сладкий. Он увидел Марину. Почувствовал горячий песок Черного моря, ласкающую его ноги волну и Марину, в синем купальнике, с распущенными длинными волосами, бегущую ему навстречу. Они целуются, губы сладкие, как малина. Марина что-то пытается объяснить, но Владимир не может понять что, в ухе булькает вода. Он бросает Марину и бежит по берегу, прыгая на одой ноге, наклоняя голову, пытаясь придавить ухо рукой.

Перестает булькать, и он слышит голос Марины: «Немного повернитесь, я сделаю Вам укол». Цветков открыл глаза и увидел медсестру, предлагающую поставить ему укол.

— Милая, а который час? — спросил Владимир Иванович.

— Около семи утра, — сказала кареглазая шатенка в медицинском халате цвета морской волны, колпаке и повязке на лице из того же материала.

После укола Цветкову она подошла к кровати Сергея и, тоже его, разбудив, поставила ему укол.

Проснувшись, Сергей обнаружил на соседней кровати генерала, заулыбался и сразу, не здороваясь, спросил:

— Как все окончилось на даче? Где ребята? Они погибли?

— Нет, Сергей, они ранены. Я сам видел Маркова, он был в крови, и я только и расслышал, что Гриша ранен и Михалыч жив.

— Но ведь они сгорели, — удивленно сказал Сергей, — там все сгорело.

— Все, да не парни. Но не пытай меня, Серега, я и сейчас не знаю, где мы находимся. Похоже на госпиталь. Ты как себя чувствуешь?

— Будто кувалдой по голове шибанули, — ответил Сергей.

К ним снова подошла медсестра и властно произнесла:

— Вам разговаривать нельзя. Передаю, что вам приказано сказать, как только вы придете в себя. Смотрю, вы пришли.

— Да-да, говорите. Мы в норме, пришли в себя и готовы выписываться из вашего госпиталя, — сказал генерал.

— Это не госпиталь, вы находитесь в реабилитационном центре, по договоренности друзей. Вас скоро навестит Эдуард. Прошу вопросы мне не задавать. Вы, товарищ генерал, имеете контузию средней тяжести, и после усиленной терапии нас стали слышать хорошо. Ваш сосед, кроме контузии, еще имеет и два осколочных ранения ноги. Ему целый час операцию делали. Так что вы не такие здоровые, как вам кажется. Придет врач — он вам все расскажет и ответит на все ваши вопросы.

Медсестра, больше не сказав ни слова, повернулась и ушла. Она зашла в другую комнату, отделяющую теперь их стеклянным окном. Там она села за стол и под светом ночных неоновых ламп стала писать что-то в журнал.

В это же время старший лейтенант Ворсенко и дед Яков Михайлович Казаков никого ни о чем не спрашивали, они крепко спали после своих операций.

Когда после операции Ворсенко пришел в себя, то сразу спросил:

— Как дед? Как остальные? И, получив ответ сквозь послеоперационный отходняк, что все живы, сказал: Ну и хорошо!

Григория привезли на каталке в палату, и он, очутившись на специальной кровати, мгновенно отрубился, уйдя во сны, далекие от стрельбы и разрывов гранат.

Ноги своей раненой он не чувствовал, и когда утром проснулся от холода, то хотел позвать кого-нибудь, чтобы убрать этот озноб. Он не успел ничего сказать, как будто услышав его зов, медсестра укрыла его вторым одеялом. Гриша оценил старания дежурной медсестры своей шикарной улыбкой, попросив ее принести, если можно, его сотовый телефон и положить его под подушку. Не дождавшись ответа девушки, Григорий сначала засопел, а потом нарушил тишину хорошим душевным храпом.

Сестра, уточнив у дежурного врача по поводу телефона, выполнила просьбу Ворсенко. Дежурный сказал, что это люди по распоряжению самого зама министра, и дал команду принести телефон из комнаты хранения вещей у дежурной приемного отделения.

 

Глава 33

Выезд на стрелку. Штурм.

Разгрузив ответственный груз — директора автосервиса, его начальника службы безопасности и кадровика — у тыльной стороны РОВД и передав их для сопровождения в камеру задержанных дежурному по отделу, Марков, Зоб и их оперативная группа рванули в сторону аэропорта «Домодедово». Они ехали в реабилитационный центр «Пахра», где был генерал Цветков и Сергей.

Артем со второй группой поехали на Алтуфьевку к Егору, которого надобно срочно эвакуировать в госпиталь.

Марков, как только прошел с Зобом на территорию РБЦ, сразу зашел к начальнику и узнал о самочувствии генерала и Сергея. Они надели халаты и пошли в указанную палату на втором этаже № 20146, там, у окна они увидели сидящего спиной к входу генерала Цветкова. Цветков оглянулся и увидел тех, кого хотел видеть, он знал о приходе Маркова, но не ожидал увидеть Фомича.

— Эдик! Фомич! Ребята! — Цветков радостно бросился им навстречу.

Они стояли и молчали, положа руки на плечи, уткнувшись головами, по кругу, друг в друга. В этой паузе встречи было много чего необъяснимого, все получилось в едином порыве радостной эмоции. Наверное, если бы в этот момент заиграла хорошая лирическая музыка, то эти здоровые мужики заплакали от счастья.

За два с лишним десятка последних дней, а у Цветкова и того больше, на долю этих людей выпали такие нервные потрясения, что многим другим и за всю жизнь не испытать и десятой доли.

Из соседней палаты к ним вбежала медицинская сестра и протянула телефон генералу.

— Товарищ генерал, ваш друг так крепко спит, что я решила этот звонящий телефон принести Вам, — сказала медсестра, протягивая телефон Цветкову.

Цветков взял телефон и, представившись по военной привычке, услышал взволнованный голос Надежды — жены Сергея.

— Владимир Иванович, вашу Таню украли бандиты, — запричитала Надежда.

— Как украли? Она во Владимире. Кто?

Цветков, еще не понимая, что случилось, уже всем сердцем ощутил страшную угрозу, нависшую над его дочерью.

— Не знаю как, но они что-то хотят от Вас. Они каким-то образом вызвали Таню из Владимира и утром, в десять часов, сняли ее с поезда на Ярославском вокзале. Где она сейчас, не знаю. Знаю только номер телефона. Мне приказали срочно Вас найти и все это сказать, — Надежда замолчала, а потом заплакала.

— Давайте номер телефона и успокойтесь. С Сергеем все в порядке, он ранен легко в ногу и сейчас спит. Говорите, я запомню, взявший себя в руки, уверенным тоном сказал генерал.

Дверь палаты снова распахнулась, и на пороге появился Игорь Бутов.

— Господа! А в чем такой напряг? — улыбаясь, спросил Игорь.

— Дочь Владимира Ивановича похитили, — тихо сказал Марков, вышли на жену Сергея, у нас есть номер, куда звонить.

Бутов сразу подошел к Цветкову, который, присев на стул, смотрел куда-то в угол комнаты, о чем-то думая, сжимал телефон, а потом сказал Надежде:

— Я прошу не паниковать, но проявить бдительность, чуть позже перезвоню, — он глянул на подошедшего Бутова, протянул ему руку и добавил, выключив телефон: — Ну, уроды. Беспредельщики. Чует мое сердце, это конец для них. Скажи мне, Фомич, есть ли у нас информация по краденым машинам?

— Есть, Иваныч! Есть даже фамилии пострадавших владельцев этих машин. Из четверых пропавших, а скорей всего, погибших, дочь моего знакомого, генерального директора компании «Монолит», нашего полковника в запасе.

— Так что мы тянем, надо звонить и узнать о требованиях бандитов, — перебил Зоба Цветков.

— Вам светиться не надо, — сказал Бутов, — они вас вычислят, а вот мой телефон не пробьют. Я такие переговоры вел уже не раз. Думаю, будете не против? Еще не мешало б нам, как можно быстрей, подсоединить Сайгу. Без него такую «корягу», как Князь, мы не вытащим и не уничтожим.

— Не уничтожим, не уничтожим. Все у вас задним числом и с пессимизмом. То, что мы здесь, спасибо и Вам, Игорь, и полковнику огромное, но ваши секретные разработки могут не успеть за нашими пулеметами, за выстрелами снайпера, за теми, кто пытается отстрелять всех нас, как куропаток. Где вы, Игорь? Где ваши предложения до того, как по нам начинают палить даже из гранатометов? Вы ведь не «скорая помощь», вы с Сайгой власть, вы правосудие, опера, милиция! Сдается мне, что мы еще и за все трупы будем отвечать по полной? Хуже, если нас поставят к стенке за высокопоставленную особу — Князя, которому мы наступили на поганый хвост. Хорошо, майор, берите руководство на себя, но сразу предупреждаю, что я лично поеду на встречу с этими козлами. Фомич! Мы что, не бойцы? Все, хватит с этой нечистью возиться. У нас есть Кореец, Громила, дающие уже показания, да много фактов, для того, чтобы брать Князя за жабры, — закончил свой раздраженный монолог Цветков.

— Еще у нас есть руководство Центра «Сузуки», марки и номера угнанных машин, — вставил свое Фомич.

— Хорошо, звони, Игорь, как профессионал, но лучше с телефона Сергея, — Цветков продиктовал номер телефона.

Бутов набрал номер телефона «Челентано» и дал ему добро на «стрелку» от имени генерала у Жар, в 16.00. Отключившись, он доложил требования говорившего всем присутствующим.

— Это ведь совсем не далеко от князевской резиденции, — сказал сразу Марков.

— Нам Сайга еще трех оперов обещал подбросить для захвата Князя. А те, кого мы уже повязали, находятся в том отделении милиции, которым в свое время руководил сам полковник, это так, к слову, о помощи, товарищ генерал. Мы ведь идем на все мыслимые и немыслимые нарушения. Нет ни санкций на задержание, ни постановлений, короче, сплошные уголовные нарушения. Поверьте, полковнику очень нелегко вести двойную игру, и еще: зная о кроте в системе, не засветиться, — Бутов говорил спокойно, не вызывающе, прямо смотря в глаза Цветкову.

— Игорь! — сказал Цветков, — извини, но надо работать дальше. Промедление смерти подобно. То, что не по правилам и не по законам, так того обстановка требовала, — Цветков обхватил голову руками и процедил сквозь зубы: — Чистая правда со временем восторжествует, если проделает то же, что явная ложь. Так пел Высоцкий, и это правильно.

— Что, голова болит? — спросил Марков.

— Да, Эдуард, разболелась. Эдик, ты тут самый боевой опер, хоть и капитан, скажи мне, как вызволить дочь? Фомич, попроси у сестры что-нибудь от головы.

— Я по поводу Князя скажу так: его помощники понаделали много ошибок, и ему светиться сейчас не резон. Встречу он предлагает недалеко от дома, а значит, Татьяна может быть у него. В случае если вы приедете, он покажет дочь, а вот чем все закончится — можно только догадываться. Я бы не стал держать у себя долго девочку, поэтому он и торопится, он не готов после такого поражения в трех местах биться с нами. Ему надо выиграть время, расставить силы, ему нужен сейчас мир, но если он почувствует победу, то никто из нас живым не уйдет. А Татьяна точно у него, — высказал свое мнение и предложение Марков.

— Выходит, надо брать сегодня Князя не ночью, как планирует Сайга, а сейчас, немедленно, пока он не стянул свои силы и не разгадал наши планы. Тем более его поддерживает и информирует кто-то из наших. Надо неожиданно захватить Князя, главное — чтобы он был на своей фазенде. Даже если там не будет Татьяны, то за свою жизнь Князь отдаст девушку, — уверенно произнес Бутов.

— Главное наше преимущество в том, что Князь точно рассчитывает на Владимира Ивановича, который сломя голову полетит на любую встречу ради дочери, откажется от дальнейших действий, пойдет на любые условия, — прищурив свои лукавые глаза, сказал Фомич, — а так же, получив перемирие, он бросит все силы на уничтожение всех, кто пытался помешать его преступной деятельности. Если мы сможем сегодня вернуться живыми, то только при немедленном налете. Мочить их надо и сжечь до тла и пепла, не оставив ни одной сволочи до суда. Мне не жалко ни их прислуги, ни их охраны, они давно знают, на кого пашут. Нет у нас другого выхода. Сегодня они взяли девочку, завтра чью-то жену, послезавтра сестру, брата? Мы влезли в их систему, нарушили ее, нас назад никто не выпустит. Не победим мы — нас закопают свои. Выхода нет.

— Фомич, давай, пожалуйста, покороче, — прервал его Цветков и тут же обратился к Маркову, — Эдик, дай расклад по нашим силам и средствам.

— У майора Бутова три оперативника плюс он сам, итого четверо, все со стволами, нас трое, итого семеро. Сергея не берем, он после операции. Группа «Алмаз», четверо. Всего одиннадцать человек, — закончил подсчет Марков.

— Артем-то где? — вдруг спросил Цветков.

— Мы его с группой отправили к Егору, — ответил на вопрос Цветкова Фомич.

— А что с Егором? — подозрительно глянув на Зоба, спросил Цветков.

— Два ранения, он под присмотром доктора на дому, но Артем повезет его в госпиталь, есть опасение за его здоровье. Группа «Метис» с Артемом, так как есть вероятность засады у дома, где находится Егор.

— Хорошо, но как два ранения получил Егор?

— Как на войне получают? После, как победим, разборки устроим, Иваныч, — сказал Фомич.

— Узнай, Фомич, результат по отправке и состоянию Егора, группу сюда, как можно быстрей.

— Не кипятись, Володя, — успокаивал Цветкова Фомич, — Артема сейчас будем вызывать с «Метисом», итого еще прибудет пятеро человек, а всего получается 16 человек, это умножь на 5, будет 80 бойцов, правда, по 1,15 ствола на каждого. Короче, мы солидная команда! Эдик, сколько охраны у Князя? С прислугой человек 10 и четыре мастиффа. Итого 15 человек, пусть будет еще человек 10, которые подвалят к Жарам, не меньше. Но это будут уже не те люди, что в его доме. Значит надо сейчас мгновенно, не дожидаясь никого, лететь, не ехать, а лететь на «Рафике» и, «Мерседесе» на дачу к Князю и освобождать Татьяну, а потом — как выйдет. Подскочит Артем со своими сразу к Жарам, а мы тоже туда и еще одну банду накроем, — разошелся Фомич и не на шутку, — какой-то Князь, говно, боже мой, что же это творится, взял и забрал с поезда к себе ребенка. А? Все! Звони, Игорь, своему Сайге и докладывай.

Только Бутов попытался соединиться с Сайгой, трубку у него вырвал Цветков.

— Стоп, Игорь, успеем, если надо, Сайга на вертушках долетит и поможет. Я тут с Эдиком кумекал и пришел к выводу, что вы с Сайгой все, что у нас творилось, могли бы знать и раньше, но раньше знал человек, который узнает все раньше многих из вас и нас, и этот кто-то где-то рядом с Сайгой, и вообще-то очень близко возле вас. Прости, Игорь, не хотел тебя обидеть, но получается так, — сказал Цветков.

— А я и не отрицаю. Дело в том, я и до сих пор не знаю расклада Сайги. Он то сидит в прокуратуре с бумагами, а то исчезает со связи напрочь, а то вдруг я должен быть через «секунду» у него. Кроме того, он приходит в трудный момент на выручку.

— Какая выручка? Когда на нас три «джипа» наехали с гранатометами, где он был? — сказал Цветков.

— А вы у Фомича спросите, кто его в автоцентре вытащил. Нет, Фомич не ответит, пока, на этот вопрос и мне было не велено говорить, но я скажу. Теперь уже можно. Фомича и Егора вытащил Сайга, а у Сайги там уже до вас был внедрен лифтером наш человек, так вот он-то и предупредил Сайгу, что Егор и Фомич в беде еще до их прихода утром. Чуть-чуть не успел подъехать Сайга к началу. Еще бы немного и не стоять вам, товарищ подполковник, здесь. В маске той и был сам Сайга? — напирал Бутов.

— Вот это номер мастер-класса. Не могу врубиться и понять, то мне объясняют, что это главный стопор всего расследования, а то это просто «Рембо», просто боец, а не кабинетный полковник, — недоумевал Фомич.

— А то еще, что вертушки пришли и практически истекающих кровью наших ребят спасли. Разрулили такой криминал, который бы, несмотря ни на что, повесили бы и на Эдуарда, и особенно на Вас, Владимир Иванович. А как уж мы успевали, так успевали. Вы слишком ретиво летели впереди паровоза. Такое ощущение, что с вами Бог и ангел Удачи. Может и правильно, как идет? — сказал задумчиво Бутов.

— Я понял. Спасибо, — сказал Цветков, — но мы сейчас не можем ждать, когда Сайга объегорит того, который явно у него на хвосте, или держит его под прицелом, или не даст сделать быстро и оперативно, так как на все это, как я понимаю, надо получить разрешение в виде санкции на арест, захват, обыск. А когда моя дочь погибнет, то тогда и прилетят вертолеты. Так, Игорь? Так, Эдуард? А ты что примолк, Фомич?

— А что, Иваныч, мне как скажешь, я свое предложил. Едем и все! А там разберемся. Игорь у нас, значит, в курсе, как надо с верхами работать. Он в процессе подкорректирует, — сказал Фомич. А пока Сайгу впутывать не надо, а то мы его раскроем перед «кротом».

— Я по дороге расскажу план группе «Алмаз», но вначале мы поедем с Игорем за ними до кольца, дальше я пересяду к «Алмазу» и состыкую все с ними. Кое-что из оружия сейчас я с Фомичом доберу, тут обещали помочь, — сказал Марков.

— Владимир Иванович, я все-таки введу в курс дела Сайгу, пусть готовит подмогу по команде, но мы начнем без него. Утечки не будет, гарантирую, — сказал, улыбаясь, Бутов.

— Хорошо! Уговорил и убедил ты нас, майор, — кивнув своей тяжелой головой, сказал Цветков и добавил: — Вперед, собираемся у КПП через 10 минут.

По пути, в «Мерседесе», когда Марков стал говорить про подступы к коттеджу, все, слушая, напряженно молчали, так как шансов попасть без штурма просто было нереально. Значит снова стрельба, снова риск.

— Самое непростреливаемое место, — это у въездного КПП, а оно метров 150 от основных ворот. Будет от него заваруха, все в доме придет в полную готовность, — продолжал капитан Марков.

Каждый глянул на составленный план Князевской «крепости» Марковым и Ворсенко. Предлагали варианты входа, но Марков и генерал их отметали, а потом очередь дошла до Зоба. Фомич сидел на переднем сидении и молчал, глядя на то отрывающийся, то сбавляющий ход впереди идущего «Рафика».

— Эдуард, а сколько у нас РПГешек в «Рафике»?

— Всего четыре.

— Мало.

— А как ты думаешь, если я выйду вот здесь, на углу, у тыльной стороны, тут дорога в 300 метрах есть? — показал на схеме Зоб.

— Нет, Фомич, только на лыжах, нет там дороги. Дорога одна, до КПП и до ворот.

— А вот это что, вдоль периметра, — спросил Зоб, показывая пунктирную линию вдоль ограждения основного забора и от него еще от 25-100 метров, где проходила вся сигнализация с видеонаблюдением. — А может ли там проехать машина?

— «Рафик» вряд ли, а вот если не разворачиваться, то «мерс» пройдет, — ответил Марков, — по кругу и выйдет прямо к КПП.

— Итак, я начинаю понимать, — сказал, обнадеживая всех сидящих в машине Зоб, — когда мой покойный отец утром вставал, то он всегда пел песни, а когда у него спрашивали, зачем он это делает с утра, то он отвечал: «Надо успеть, пока не испортили настроение». Созрел, господа, очень дерзкий план, одно только смущает, где находится Татьяна. Нам надо об этом сразу узнать, чтобы в порыве боя не навредить себе и блокировать ее местонахождение. Это самая трудная задача, — сказал Зоб.

— Да, но я пока не вижу въезда в ограду коттеджа, я не вижу не простреливаемые места с трех вышек, кроме КПП, — сказал Цветков.

— Вот с КПП, Владимир Иванович, мы и начнем, то есть начну я, дальше «Рафик» подлетит к воротам, а «мерс» пойдет по кругу. Но прежде всего, я уже разузнал, что у ребят в «Алмазе» есть снайпер с винтовкой, оптикой и высшей квалификацией, прошедший Чечню в спецназе снайпером, стреляет метко даже при движении, с машины. Такими бывают единицы снайперов. Правда, у нас тут не асфальт, но все-таки и мы засовываем этого парня к тебе, Игорь, в «мерс». Вот здесь, — Зоб ткнул карандашом в схему, — с той стороны гараж на две машины, с навесом, сюда из «Рафика», при остановке у КПП, должен сразу лупануть один из ребят «Алмаза». Второй выстрел делаю уже я, когда вы сдаете назад, после того, как отвлекаете внимание наблюдателя с левой вышки. После выстрела гранатомета «Рафик» подлетает к воротам и резко сдает назад, в мертвую зону к КПП. Я до этого луплю второй выстрел в стенку для прохода «Рафика», если «Рафик» по снегу или по проволоке не пройдет, то все идем на штурм. К тому времени Игорь и снайпер должны из «мерса» убрать правого часового на вышке, и тогда только начинаем бой в помещениях за забором. Князь нам нужен живым, у нас еще назначена встреча в 16.00 у деревни Жары. Узнать, где может быть Татьяна, я попробую сразу у дежурного на КПП. Ребята из «Рафика», подстрелив охранника у основных ворот, затаскивают его в «Рафик», но очень, очень быстро, так как у ворот всех может положить стрелок-часовой, с третьего поста — вышки. Попробуйте из «Рафика» его достать у въездных ворот, стрелять сразу он по машине явно не будет, так как я на КПП вырублю всю сигнализацию. Правда, может сработать дубляж из дома или у охраны дома и участка. Пока только предположения и предложения. Наша главная и первостепенная задача — узнать, где может быть Татьяна. В доме вместе с Князем может находиться до 5 человек. В подсобном помещении, видимо, у бани, должна быть отдыхающая смена охраны, а это, как минимум, еще 3–4 человека. Владимир Иванович, вы выходите со мной из «Рафика» сразу, даже не задерживайтесь ни на секунду, и, когда я лупану по стенке второй раз, вы бегом летите в проход, только повнимательней, в домике наверняка будет вооруженная охрана. Владимир Иванович, возьмите АКМ с пистолетом, так не пройдете.

— И я могу все и всяк «крошить»? — спросил Цветков и грустно добавил: — Главное — Татьяну выручить. Быть надо всем нам на связи.

— Придется, Владимир Иванович. Но огонь как получится, есть возможность ранить и вырубить, то вырубайте. Верьте, нас там никто не пожалеет. У пленных, это всех касается, первое — узнавать, где Татьяна, второе — где Князь, третье — где начальник охраны или службы безопасности. Проверьте наручники, и иметь надо веревки, ну хоть какие, или скотч, надо у ребят в «Рафике» уточнить.

— Все, мужики, Калужское шоссе пошло, обходи ребят и тормози, мы делаем рокировку, а вторую перед поворотом на Новоглаголево и снова рокируемся, — сказал Марков, обращаясь к Бутову.

Бутов добавил обороты, «мерс» легко обошел «Рафик» и притормозил на обочине дороги. Марков быстро пересел в «Рафик» и разложил перед командиром «Алмаза», подполковником Чадовым Иваном Ивановичем и его группой, свою самодельную карту. Вся группа была из отряда «Русь». Сам Иван Иванович после серьезного ранения, от которого еле-еле выкарабкался, сейчас стоит на должности старшего офицера в Главке управления разведки, а реально работает в отряде «Русь», а главная его работа — это подготовка бойцов спецназа и по рукопашке, и по полосе, к сдаче на краповый берет, одним словом, зам по специальной подготовке отряда. Второй офицер по кличке «Тула», фамилия у него Тульский Виктор Владимирович — штатная должность начальника физической подготовки и спорта отряда. За рулем «Рафика» сидел прапорщик Ковылин Тимур Кириллович — штатная должность, водитель КамАЗа, а до того был и замкомвзводным, и старшиной роты. Но самый главный боец в команде — это снайпер «Грач» — по фамилии Грачев Василий Иванович. Среди спецназовцев просто «Грач» сержант службы по контракту.

Марков понимал, что если у кого-то и будет хоть какой-то запас времени на приятие самостоятельного решения, по первой ситуации, то у Бутова Игоря никакого, а у снайпера такого второго шанса нет. Надо внезапно и быстро, после прохода КПП, снять охранника на первой вышке справа, а дальше снова открытая зона для второго часового на торцевой вышке. Там будет находиться очень опасно.

Чадов должен вместе с Витей Тульским найти Князя.

— Задача сложная и главное, в порыве схватки, не пристрелить этого гнусного гада, так как нужен он нам всем живым. Сколько же человек сегодня хочет, чтобы этот «беспредел» не ходил на свободе безнаказанно! Когда узнают те, чьи родственники умерли от укола и были сожжены в топке газовой печи или закопаны на окраине Битцевского парка, недалеко от Ивановского кладбища, то они бы не размышляли, оставлять этого бандюгу в живых или нет. Его бы просто разорвали в клочья, — очень эмоционально закончил уставший и бледный Эдуард.

Марков глянул на часы. «Успеваем», — сказал он тихо, но уверенно.

Перед этим они сделали остановку у деревни Шишкин лес, зашли в магазин, где купили сигареты, а Зоб купил бутылку водки, почему-то самой дешевой. Дальше «Рафик» пошел первым, и в нем боевая группа из шести человек, водитель — прапорщик Ковылин, Чадов, Марков, Зоб, Цветков, Витя Тульский.

У Игоря Бутова, в «мерсе», на заднем сидении Грач уже собрал винтовку, подсоединил магазин, накрыл ее на сидении своей курткой и спокойно курил, периодически опуская и подымая стекло, как бы высматривая угол, с которого ему будет удобней целиться в часового. Вообще-то уже месяцев восемь он не стрелял в живую «мишень» и, несмотря на свою основную профессию убивать, ему больше нравилось обучать стрельбе молодых снайперов, выезжать с ними на полигон, расставлять засады, макеты, мишени, пеленгаторы целей и учить парней всяким разным премудростям маскировки и ухода за винтовкой, владению ножами, сигнальной снайперской связи руками, зеркалами и многим-многим премудростям снайпера высокого класса, а самое главное — уметь после движения замереть всем телом, всем духом и плавно нажать на спусковой крючок. Работы у Грача всегда было невпроворот, потому что о снайперах сильно вспоминали на войне, а в мирное время считали, что если снайпер, то он и так все умеет, что его еще учить? В наряд ставят, дежурить или хуже того в командировку поехать, что-то сопровождать, везти или грузить — вперед снайпер! Не война мол, что его учить. Если бы не помощь подполковника Чадова, то такой уверенности в своих учениках хотя бы на 40 % Грач, а точней старший сержант Грачев Василий Иванович, не имел бы. Сегодня у Василия была одна из сложнейших задач — поразить цель из машины в движении, вообще-то это не снайперское дело, но так надо сегодня.

— «Надо — это значит надо», — сказал Иван Иваныч, — я тебя, Вася, не неволю, дело щекотливое и безденежное, но рисковое, много неясностей, однако правое.

И Вася не думал, что и зачем, сразу тогда ответил:

— Родина сказала надо! А мы сразу и пошуровали или погнали, или похреначили, или просто сказали: Есть!

Штурм.

Прошли деревню Жары, через три километра свернули влево, прошли через коттеджный поселок слева и вышли в поле. Тут Марков уже был два раза с Ворсенко. Тут же недавно проводил рекогносцировку по приказу Сайги и Игорь Бутов. Вышли через поле на прямую дорогу, которая была в хорошем состоянии, дорогу эту явно и совсем недавно прошли грейдером. Вошли в березовую рощу, потом пошли сосны, и впереди показалось хорошо выделяющееся на снежном покрытии КПП (контрольно-пропускной пункт), перед которым в двух метрах дорогу перегородил красно-белый шлагбаум. «Рафик» шел не менее 60 км/час, Бутов не отставал. Время 13.25 — «Рафик» остановился, а за ним следом и «Мерседес», не доезжая до шлагбаума метра четыре.

Из дверей сторожки, из красного облицованного кирпича, с затемненными окнами, в камуфляже омоновца, вышел с автоматом наизготовку охранник.

К нему, уже закрыв дверь, в такой же форме, спрыгнув со ступеньки «Рафика», пошел прапорщик Тимур Ковылин.

— Стоять, — скомандовал охранник. — Кто такие?

— Брат, сзади меня заблудший «мерс», а у меня ваш пьяный охранник, говорит, что тут работает у Князя Голицына, заберите его, он в салоне спит бухой или больной, хрен его знает.

— А ну, выволоки его рожу, — сказал охранник и опустил ствол автомата вдоль спины.

Открылась снова дверь КПП, и еще здоровей, чем первый, вышел второй охранник, но более бдительный, держа правой рукой автомат наизготовку.

— Ну и кто это тут рвется? — спросил он у своего напарника.

— Да вот, водила, говорит, что якобы наш, из дома Князя.

— Кто из дома, он что ли, а ну, руки за голову, — скомандовал «бдительный».

— Мужики, вы гляньте сначала на своего «болтуна», а то ведь я Князя знаю и еду к нему, а вот этого вашего козла вы лучше тут оставьте, а то Алексей Александрович вашего начальника не помилует, — сказал подготовленный уже для такого диалога Тимур Ковылин.

— А кто еще в машине, ну-ка глянь, — сказал второй высокий охранник первому.

Тимур опустил руки и, медленно обходя капот, подошел к двери «рафика», и, когда дернул ручку влево к торцу, то через ступеньку, в такой же форме, но абсолютно лысый и с бутылкой водки в руке, выпал мужик и ткнулся лицом в снег на дороге, потом пытаясь поднять уже окровавленное у носа и губ лицо. Первый охранник был на «стрёме» и снова взял автомат наизготовку.

— Сань, глянь, лысый какой-то с бутылкой водки, надо передать «Челентано», — сказал первый охранник.

— С оружием?

— Не видно, в руках нет.

— Ладно, держи их на прицеле пока, — сказал второй охранник, и в это время левая нога у него резко подогнулась, и он стал заваливаться назад, разворачивая свой автомат в сторону «Рафика». Но выстрелить не получилось, так как все у него потемнело в глазах, и он упал.

Зоб после второго выстрела уже не в ногу, а в грудь второму охраннику сразу выстрелил в первого, которого подхватил Ковылин, пытаясь его удержать на ногах. Зоб быстро поднялся и «подлетел», проскочив между «мерсом» и «Рафиком» и, вырубая на ходу второго раненого охранника, ввалился в комнату охраны. Что удивительно, в комнате больше никого не было. И в это время Тимур почти втолкнул первого охранника в комнатку, который кулем свалился у ног Зоба. Не говоря ни слова, Тимур выскочил из домика и немедленно заскочил в «Рафик». Нажав на отобранный у охранника брелок, поднял шлагбаум. «Рафик» плавно покатился к воротам дома. За это время Чадов успел передать Зобу гранатомет РПГ-7 и к нему два выстрела.

— Тормозни, — вдруг, проехав метров 50, сказал Марков.

Из «Рафика» в снег, почти на ходу, с автоматом просто не выпрыгнул, а вылетел Цветков и застыл в снегу, с мыслью: «Почему не стреляют до сих пор с вышки?» Зоб подоспел к проему двери, положил гранатомет на правое плечо, откинув лапку, снял с предохранителя и, даже не видя, где лежит Цветков, а может, и, забыв, что он должен метнуться после его выстрела к стене, а тут ни много ни мало, а метров 100. Зоб глянул влево — «Рафик» тихонько катил к дому. Тут он увидел, что, не дождавшись его отмашки, как договаривались, «Мерседес» резво понесся вправо после шлагбаума, по не очень-то накатанной снежной дороге вдоль проволочного ограждения. Зоб ждал стрельбы снайпера, но машина вдруг попала под обстрел раньше, чем выстрелил Грачев, но она продолжала свой путь под огнем охранника с правой вышки. Все летело кувырком. У Зоба не пошла граната. Грач не убрал стрелка с вышки.

Застрочил второй автомат с тыльной вышки и тоже по «мерсу». «Мерс» остановился. Зоб видел, как из машины в снег рухнул Бутов. Зоб нажал повторно на курок, граната точно вылетела по направлению стоянки, как сориентировал Эдик Марков. Громыхнуло хорошо. Зоб не смотрел, когда пройдет дым и какой будет результат в заборе. Он вдруг увидел, как Цветков привстал и метнул гранату на сетчатый забор. Клочья сетки так вольготно покрошились на куски, что один кусок, где-то около 1 кв. м, прилетел к ногам Зоба, когда он целился пониже через образовавшийся проем в заборе, в то же место, куда выпустил первую гранату. И после выстрела увидел, как бежал к образовавшемуся проему с автоматом Цветков. Странно, но по нему никто не стрелял. Две вышки, правая и тыльная, которые только что рычали свинцом, молчали.

Зоб снова вошел в комнату охраны. Верзила признаков жизни не подавал, а вот первый охранник явно приходил в себя.

— Где девушка? Где дочь генерала? Говори, а то убью, — кричал Фомич.

— Она у «Челентано».

— Кто это?

— Начальник охраны.

— Где он?

Больше Фомич ничего не добился. Охранник отключился. Фомич достал из своего кармана скотч, связал руки охранника и, забрав все ремни, два автомата, выскочил из комнаты КПП. И тут он понял, что по нему ведут огонь. Зацокали пули со стороны ушедшего «Рафика». «Рафик» уже стоял у ворот, а с третьей вышки по Фомичу часовой ведет огонь.

Тем временем Грач успел убрать двух охранников на вышках, и вот он уже нашел в прицеле третьего. Бутов так же, как и Цветков, гранатой проделал проход в сетке и подбежал к проему в образовавшейся кирпичной стене, он слышал, как идет активная стрельба, где-то правее, у домика прислуги и охраны. Не успев перешагнуть через груду кирпичей, пуля, влетевшая, видимо, в бронежилет и отскочившая в его правую руку, выбила автомат из его руки и отшвырнула его самого на кирпичи в проеме стены. Стало больно и жутко от невозможности подняться и идти дальше. Фомич подскочил вовремя, лупанув очередь по дому Князя, он поднял Игоря и оттащил его из проема назад за стенку и, не сказав ни слова, стреляя в сторону дома Князя, метнулся в проем.

В это время переставший обстреливать «Рафик» охранник с третьей вышки замолчал, его тоже достал «Грач». Этим дал возможность Маркову вытащить раненого водителя «Рафика» из машины. Марков, расстреляв замок на входных дверях, сделал попытку войти во двор. Раздалась автоматная очередь, Иван Иванович, бежавший рядом, заваливается набок, успев метнуть гранату в сторону дежурки. Дежурка качнулась и развалилась с пылью и дымом прямо к входу. Марков, пригибаясь, забежал во двор и сразу понял, где идет главный бой. Кто-то из наших активно вел перестрелку с баней, из окон которой трещали автоматные очереди.

Полковник Чадов, кроме того, что попал сразу под огонь из дома, успев бросить гранату, дал возможность Маркову под своим огневым прикрытием пробежать через двор. Эдуард видел, как из открытого окна первого этажа вылетела на него граната, но Бог, видимо, ускорил бег Эдика, а также замедлил взрыва гранаты, которая упала у крыльца дома. Он, падая, почувствовал всем телом содрогнувшуюся землю под своей грудью, а также давление, как пресса, сверху по ногам и голове, будто сжали его всего в огромные тиски. Но мозги и ноги делали свое дело, он мгновенно поднялся и побежал к двери и, чтобы не рисковать, пробив очередью из автомата, стекло двери, бросает «Ф-1» и прислоняется к стене. Граната делает свое дело, двери вылетают, и вход в гостиную свободен. Марков, не думая, вытаскивает чеку второй гранаты и бросает ее в комнату. На время стрельба прекратилась, идти в гостиную опасно, там могут быть еще бойцы.

Иван Иванович Чадов, подымаясь, услышал женский крик:

— Помогите, я здесь.

Это крикнули из домика охранников, где должен быть Зоб и Цветков. Иван Иванович понял, что это, скорей всего, кричала дочь генерала, но он продолжал идти следом за Марковым по своей задаче. Они вместе вошли в зал. В зале гостиной у окна лежал убитый молодой человек в гражданском костюме и с автоматом в руке. Он был явно мертв, так как голова у него была запрокинута назад, а на шее творилось такое, что проверять возможность его жизни не стоило, да и главной задачей у Чадова было — взять Князя. Он срочно запросил по связи своего зама.

— Тула, Тула — я Чад, где ты?

— Я у бани, там девчонка, — сразу отозвался Тульский.

— Сколько с ней?

— Похоже, трое — четверо. Нужны переговоры.

— Давай, но там ведь генерал и Фомич, аккуратней будь.

— Понял, командир!

— «Грач», ответь? — запросил Чадов снайпера.

— На приеме.

— Как у тебя?

— Три высотника молчат. Я отошел к соснам по плану, жду указаний. Наблюдаю подступы с тыла.

— Смотри за КПП, кто бы ни подъехал, колеса твои.

— Понял, командир!

— На связи, — сказал Чадов, вбегая на второй этаж.

Марков держал пистолет перед пожилой женщиной.

— Где хозяин? Кто ты здесь? Говори, а то стреляю, — настаивал на ответах Марков.

— Я не знаю, где хозяин, но скажу вам, где девушка, только не убивайте, — испуганно говорила тетя Зина.

Когда она увидела вбегающего в комнату еще одного человека с автоматом и пистолетом, то ноги ее подкосились, и она, причитая и умоляя не убивать, сказала самое нужное и главное:

— Там, в бане, начальник охраны, он все знает, его зовут «Челентано», и с ним его заместитель. Все они и девушка на втором этаже в комнате Вадика, ну этого «Челентано», — выпалила тетя Зина.

— Куда ушел Князь? — снова задавал вопросы Марков.

— Не знаю.

— Он был тут?

— С утра, как я приехала убирать, никуда вроде не собирался. Только слышала мельком, Вадим со своим говорил, что каких-то «чехов» ждут к 14.30, а дальше на стрелу с «Москвой» у Жар. Все. Пощадите, ради Бога, — запричитала тетя Зина.

Об этом сразу доложили всем, кто был на связи.

— Спускайся, тетка, быстро вниз и оденься, в то, что найдешь тут в доме, и не высовывайся, убьют.

Марков и Чадов бегом поднялись на третий этаж — никого в кабинете Князя, демонстративно открытый сейф, а так все пристойно и чисто. Пробежав по комнатам и подвальным помещениям, Марков с Чадовым ни одного человека не встретили. Марков смотрел через окно, напротив, на баню, из которой уже не первая вылетела граната, постоянно строчили автоматы. Зоб уже на крыше, но она до такой степени скользкая, что он свалился снова вниз.

К Маркову подошел Чадов и стал смотреть в бинокль.

— Он ее связывает прямо на кровати, — сказал Чадов.

— Кого?

— Девчонку! Татьяну, наверное.

— Ну, а где второй?

— Второй вон там, в левой пристройке бани у окна, выгодная у него позиция, все, как на ладони, а генерал наш за машиной прикрыт. А вот Бутова не видать. Молодец Витя! Ты смотри, он уже на той стороне, где флигелек левый, — сказал Чадов. — Попробуй, Витя, в окно бани подарочную брось, если дотянешь. Знай, девочка на втором этаже, у охраны.

— Боюсь, командир, может завалить. А где Князь? Пусть прикажет прекратить стрельбу, надо оглядеться, — ответил по связи Виктор Тульский.

И тут же в динамике наушника Чадов услышал голос Грача.

— Командир, еще двое вылезли из земли и снега, держу на мушке, один живой пока, уходит в лес. Может, Князь?

— Попробуй по ногам.

— Понял. Готово! Я еще нужен? Куда дальше?

— Нужен, выгоняй «мерс» и к нам, позже к «Рафику», он у ворот, Тимке помоги и прикрой вход во двор, ну и за КПП приглядывай.

— Понял, командир, — ответил Грач.

— Командир, ты будь здесь, а я на «Рафике» в тыл к «Грачу». Может, это Князь, — сказал Марков и метнулся вниз.

За ним следом побежал вниз Чадов. Он обогнал в гостиной Маркова и, выйдя на крыльцо, начал «лупить» по левому флигелю, где засел заместитель «Челентано». На бегу он отдал команду Грачу — «Быть пока на месте, Марков выехал к раненому».

Марков под прикрытием выскочил за ворота, и чуть было не попал под пулю Тимура, который хоть и истекал кровью, но все-таки держал в руке автомат и, теряя сознание, чуть было не выстрелил в бегущего через двор человека в камуфляже.

Марков оттащил Ковылина Тимура от машины и положил его у забора. Сам заскочил в «Рафик» и как только завел двигатель, то тронулся вдоль сетчатого забора, туда, где были раненые Грачом. Машина шла с трудом по не накатанному снегу, и, когда подъехала до лежащего на спине первого, слева от дороги, человека, то Марков заглушил движок и, выскочив из кабины, метнулся к лежащему, который был явно мертв, весь снег под ним был красный, а второй дальше лежал без движения в скрюченном состоянии, и это был, конечно, Князь. Его кепка валялась в шаге от его головы. Кровь на снегу ниже пояса, в руке портфель-дипломат, одет в демисезонное длинное пальто, в летних ботинках, без перчаток, ну явно не по сезону. Марков наклонился над Князем, проверил его пульс. Пульс был. Марков перевернул Князя на спину и увидел, как «Грач» вывел ему из строя ногу. Да, вот это мастер, подумал Марков, а когда увидел, сколько вышло крови, то понял, что пульс, который пока еще есть, скоро может прекратиться совсем. Эдуард быстро вытащил приготовленную заранее веревку и уверенно перевязал ногу Князя выше раны. Из бокового нарукавного кармана он достал пакет, развернул и извлек две ампулы и упакованный шприц с пирамидоном. Поставил укол Князю прямо в живот, так как он был открыт, и, когда дал ему понюхать нашатырь, Князь стал приходить в себя. Марков достал из кармана Князя два сотовых телефона. А когда Князь открыл глаза, Марков приставил к его лбу пистолет и сказал:

— Обещаю, что будешь жить, только помоги, чтобы дочь генерала освободили твои люди.

Князь все понял и прошептал:

— Найди номер «Челентано» в телефонной книге. Быстрей, в черном телефоне.

— Какой из них? — уже показал приготовленные телефоны Марков.

— Черный! На «ч» — быстрей, иначе не успеем.

Марков быстро набрал «ч» и тут же включил на «Челентано» вызов.

На том проводе молчали. Но вот и ответили.

— Да, шеф, — сказал Вадим.

Марков сунул телефон Князю.

— Вадим, где девчонка?

— У меня.

— Вадим, прекрати стрелять, они тоже не будут стрелять, я договорюсь, сейчас девчонку не отдавай, пока я не появлюсь во дворе.

— Понял, шеф, — сказал Вадим.

Князь устало положил телефон на свою грудь. Голицын был бледен, но самообладания не терял.

— А скажите, господин Голицын, с кем же это вы решили в деревне Жары уничтожить генерала? — спросил у него Марков.

— Я, не знаю, кто ты, но скоро подъедут люди, и много людей. Ты лучше окажи мне помощь с ногой, а потом получишь гарантию на выезд, быстро забирайте девчонку и чтобы я больше нигде не слышал о ваших долбаных вояках-патриотах. Ну, что ты стоишь, как мудак, подгоняй машину, — кричал Князь, кривясь от боли.

Марков развернулся и, ничего не видя, как Князь, шаря своей окровавленной рукой под снегом, нащупал пистолет, прицелившись в спину Маркова, выстрелил. Маркова как будто бы током шибануло, когда свист пули, выстрел и грохот по кабине «Рафика» заставили его резко присесть, но было уже поздно, все случилось. Марков оглянулся. Князь лежал на правом боку, а вокруг его головы расширялось огромное кровавое пятно, и с левой стороны шеи еще бил неугомонно фонтан теплой крови, но это был уже не управляемый поток уходящей жизни. Князь был мертв. Марков глянул в сторону, где должен был быть Грач и понял, кто это сделал, а когда разглядел в руке Князя пистолет, то побежал к «Рафику», на ходу подобрав, лежащий дипломат. Завел двигатель и стал пытаться развернуться на этой долбаной дороге, машина стряла и буксовала. И он принимает решение ехать прямо в сторону снайпера.

Чадов дает команду по связи всем прекратить стрельбу, а Грачу сесть в «Рафик» к Маркову.

— И все делать быстро, очень мало времени, не исключено, дом заминирован, так как его покинул сам хозяин. Вход в дом на контроль. Я бегу вниз дома, пошарю по подвалу, — добавил в эфир Чадов.

«Рафик» влетел в открытые ворота, прямо к крыльцу дома. На ходу разбивая правое зеркало заднего вида. А еще через две секунды из «Рафика» выбежал Грач и скрылся средь завала у прохода в заборе.

Марков снял со стены кабины «матюгальник» и, открыв двери кабины, сказал по громкоговорителю:

— «Челентано»! Раненый шеф твой в «Рафике». Выпусти девочку, заберешь шефа, и мы уедем на «Рафике» и «мерсе» к себе, а вы останетесь до лучших времен здесь. И я гарантирую, что мы прекратим всякие вмешательства в ваши бандитские дела.

После некоторой паузы в кабину «Рафика» со страшным скрежетом влетела пуля, выпущенная стрелком из флигеля, который так и продолжал никого не подпускать к дому и бане.

— Вообще-то обнаглел боец, — подумал в тот момент Цветков, лежащий у груды кирпича, — но боец что надо, один держит три сектора, и, как бы его ни пытались достать, не получается. Притихнет и вдруг снова лупит. Из наших, видать! Вместо того чтобы с бандитами вместе воевать, мы тут друг друга «уговариваем».

— «Челентано», твой шеф с охранником тебя бросил и по канализационному люку вышел за забором, где был ранен нашими ребятами. Дача окружена. Не делай глупостей. Будешь жить, — продолжил не начавшиеся переговоры капитан Марков.

Вдруг, из окна второго этажа, все услышали голос «Челентано»:

— Я вам не верю.

— Верь, Вадик, верь мы не менты, мы афганцы, нам нужна только девочка. Жизнь тебе, шефу твоему и двум бойцам гарантируем. Остальные уже мертвы. Думай быстрей.

И тут вторая пуля влетает в кабину и рикошетом попадает в руку. Жуткая боль пронзила все тело Маркова. И он не видел, конечно, как Грач в этот момент выстрелил в лучшего бойца противника, и выстрел уложил наповал стрелка из флигелька. Наверно лучшего и преданного стрелка Князя.

Грач также видел, где стоял «Челентано», только прикоснуться к спусковому крючку винтовки — и всё, его уже не будет.

— Чад, я вижу «верхнего» в окне, что делать? — спросил он.

— Не вали пока, но смотри, будет что, ну, короче, сориентируйся. Главное — девочка. Ты понял?

— Понял, командир, — ответил Грач и стал вести наблюдение за окном, где мог опять появиться «клиент». Потом в комнате стало, творится что-то невероятное, и Грач в этой схватке разглядел лицо Фомича.

— Фомич в комнате, всем вперед к нему! — доложил сразу снайпер.

Первым на выручку рванул Цветков, хоть и знал он о том, что сейчас из флигеля может вылететь одна лишь автоматная очередь и прекратятся все его муки и переживания последних дней и лет. Злой и отчаянный, он сначала влетел в баню, а потом сразу стал подыматься на второй этаж.

В комнате шла драка не на жизнь, а на смерть.

Один пистолет валялся на ступеньке лестницы, второй в середине комнаты. Таня сидела в правом дальнем углу со связанными руками, ногами и заклеенным скотчем ртом. От удара Зоба здоровенный «Челентано» перелетает через кровать и, подымаясь, приподнимает эту кровать от пола и с ней идет на Зоба. Зоб метнулся левее, но, видимо, деревянная ножка попала в плечо, однако он устоял, отбросив кровать вправо. Пистолет, лежащий в центре комнаты, оказывается накрытым брошенной кроватью.

Подымаясь по лестнице Цветков, не может сориентироваться, что ему делать, а когда он услышал какой-то шелест у головы «типа» полета бумеранга, то интуитивно пригнулся и бросился к окну, чтобы «Челентано» не попытался спрыгнуть вниз. — «Он им нужен был живой». Брошенный нож «Челентано» воткнулся в деревянный подоконник окна на лестничной площадке.

Зоб, как будто почувствовав победу, с приходом подмоги запрыгивает на кровать и с силой «летит» на встречный удар ногой Вадима. Их встреча была настолько сильна и безрезультативна от встречных ударов, что их тела, казалось, влетели друг в друга. А потом они «улетели» вместе, все-таки в сторону шкафа, пробив его зеркала, оказались в его нижней части. Зоб стал подыматься, лицо у него было в крови, руки в крови, но он улыбался. — «Они победили!». Цветков рванулся к дочери. «Челентано» при падении сильно ударился головой и лежал, не подавая признаков жизни.

По ступенькам подымался Витя Тульский, а за ним медленно вошел в дом раненый Бутов Игорь.

Когда Татьяну развязали, то стало ясно, что девочка не в себе, ей нужна срочная помощь. На запястья начальника охраны надели наручники, обтерли кровь и вторыми наручниками Тула пристегнул его еще и к своей руке.

Всю «компанию», выходящую из помещения, встретил Марков. Он стоял, опершись на стенку «Рафика», бледный, но довольный. В этот момент из дома не вышли, а вылетели Чадов, Грач и с ними тетя Зина.

— Все за ворота, — кричал Чадов, — Мина, 50 секунд осталось.

Побежали все к выходу, а Цветков, Татьяна и Тула с пленником выскочили в проем за забор.

Все обошлось удачно. Взрыв не был такой мощности, чтобы накрыть осколками и кирпичами уже убежавших довольно далеко от забора людей. Дом, в котором всего полчаса назад была мирная жизнь, красивая посуда, дорогой коньяк, дорогая обстановка, — горел, как праздничная сухая елка после Нового года на снегу, а с ним горел и «Рафик». Боевой конь, который столько помог за последние два дня. Чадов снял шапку и сказал:

— Всё, командир отряда мне кое-что отрежет за «Рафик».

Тула глянул на Грача, и они улыбались, глядя, как Цветков гладит по волосам свою дочь и что-то, видимо, хорошее и успокаивающее нашептывает ей. «Челентано» стоять пока не мог, после сильного удара головой о шифоньер его мутило, и он стоял на коленях и смотрел на горящий дом, в котором совсем недавно он стал правой рукой у самого Голицына.

Марков пошел к «мерсу», там была аптечка, и он знал, где она лежит. Потом он вдруг подошёл к «Челентано» и спросил: — Кого ждал Князь?

— Он ждал чеченцев, ну этих кавказцев, да вон они вроде и едут.

Из леса, прямо по направлению к КПП, ехали два «джипа».

«Челентано» попросил бинокль или сказать номер машины. Чадов глянул в бинокль и сказал:

— У-008.

— Да, это чеченцы, — сказал «Челентано».

— Грач! По колесам. Давай быстрей.

Но Грач не был готов, и выстрелить не успел. «Джипы», как будто почувствовав или услышав на расстоянии 300–400 метров приказ Чадова, развернулись так быстро и красиво, что через 20 секунд они уже снова скрылись в сосновом лесу. Бутов посмотрел на часы — 14.15. Да, прошло всего-то 40 минут, как они подъехали сюда, а будто прошла вечность в этом зареве огня, где они только что находились.

Бутов отошел в сторонку и говорил совсем недолго с кем-то по телефону, а потом сказал:

— Через 15–20 минут будет вертолет, — сказал, опускаясь от боли на колено, Игорь Бутов.

Все быстро направились к домику у КПП, где лежали связанные, раненые, но живые охранники.

Марков же подошел к Чадову и сказал:

— До 16.00 осталось 1,5 часа, полчаса на подъезд и всего 1 час на все про все.

В разговор вмешался Зоб:

— Эдик, где группа «Метис»? Они должны быть на месте. У нас нет транспорта — я думаю, надо брать Грача и Чадова. Эдик, ты старший. За рулем поеду я. Машина-то на ходу?

— А что с ней станется, — сказал раненный Бутов, — только дозаправитесь по дороге, и вы забыли взять с собой нашего «друга», как там тебя, «Челентано», что ли?

— Зачем? — удивился Чадов.

— А затем, что он от имени Князя будет держать связь с группой «Москвы». Так, «боевик»?

— Смогу, но за одну услугу, федералы.

— Какую?

— Отпустите меня. Обещаю, что уеду из Москвы к чертовой матери, в Сибирь. Клянусь! Ей-Богу! Все сделаю, что прикажете.

— Ну как, Эдик? Отпустим?

— Не знаю, как генерал скажет?

— Ну, пойди, подойди, переговори, — сказал Зоб.

Марков подошел к генералу и объяснил ему ситуацию.

— Хорошо, если поможет убрать банду «Москвы», отпустим. Обещаю.

Марков подошел к «Челентано».

— Есть у генерала условие, повезет нам с твоей помощью уделать «Москву», то уедешь и еще получишь на дорогу две сотки зелеными. Всё, садимся в «мерс», надо выезжать быстрей. Игорь, я надеюсь на помощь твоего «патрона». Особенно на его вертушки.

— На связи, Эдик, удачи вам! — тихо сказал Бутов.

Оставляя у КПП генерала с Татьяной, раненых Игоря Бутова, прапорщика Ковылина, Тульского и тетю Зину, а также двоих раненых охранников, через минуту «Мерседес» скрылся из виду.

Распечатав аптечку у охранников, генерал, подключая уже отошедшую от шока Татьяну, начал всем раненым оказывать помощь.

Тула взял автомат, засунул в кобуру свой Глок, отсоединил от автомата прапорщика Ковылина, из которого боец-то уже был никакой, магазин и вытащил у него из боковых карманов еще два магазина, вышел вперед метров на 50 к дороге и начал вести наблюдение за выездом из леса, куда только что уехали на «Мерседесе» его боевой друг подполковник Чадов и его самый уважаемый в мире снайпер старший сержант спецназа Вася Грачев. То, что он сделал сегодня для захвата Князевской «берлоги», было без всяких комментариев в высшей степени профессионально. Для Тулы, когда уехал Чадов, командиров не осталось, и он, молча засунув магазины в карманы разгрузки, пошел на пост. Выбрав место за невысокой, где-то метровой елочкой, достал наконец-то свои любимые сигареты «Красная Мальборо» и, прикурив, от подаренной сыном Андреем ему на 23 февраля, зажигалки, глубоко затянулся. Он думал теперь только об одном: — Быстрей бы пришел вертолет, и чтобы у ребят все получилось с «Московской» группой. Очень хотелось, чтобы все были живы.

Да, жаль, что он не узнал у командира, где он «надыбал» взрывчатку в доме и как узнал время взрыва. Ведь 15 секундами раньше, все могло закончиться совсем не так, как закончилось. Тульский вздохнул, снова глубоко затянулся сигаретой и подумал: — «А не уйти ли ему на гражданку? Так все это настофигело уже».

Но после третьей затяжки он передумал, а вслух сказал:

— Если не мы, то кто? Спецназ, он и в Африке спецназ!

Отъезжая, Марков передал чемодан-дипломат Князя генералу и попросил его не вскрывать, так как он мог быть заминирован и сказал:

— Владимир Иванович, здесь должны быть деньги или документы Князя, об этом не должен знать никто, и даже Бутов, и даже полковник Сайга. Скажите, что это дипломат Зоба для косметического воплощения. Как я его подобрал возле Князя, мог видеть в прицел только Грач, но когда я его подобрал и мы ехали вместе в машине, то он никаких вопросов не задал. «Рафик» сгорел. Я боюсь, что в дипломате код и самоликвидатор, а вообще-то, по тяжести, тут не меньше «лимона» долларов. Сохранить сможете только вы, деньги нам еще пригодятся для дела, хоть это и не правильно, но такова сегодня жизнь. Удачи, и надеюсь, до скорой встречи. Война пока не окончена.

Когда Марков уехал на «мерсе» с ребятами, только тогда Цветков начал понимать слова, сказанные в последний момент Эдиком. Марков верил только ему. А это значит, все, что сейчас тут происходит, Цветков, немного отошедший после стресса с Татьяной, должен немедленно взять на контроль, и он внимательно посмотрел на Бутова, которого перевязывала Татьяна после того, как закончила делать уколы водителю Ковылину и охраннику, у которого было очень плохое состояние. Они нуждались в срочной медицинской квалифицированной помощи.

Генерал понимал, что сейчас по всему ясно, прилетит Сайга и милиция, а может быть и ОМОН, который, вероятно, их всех заберет, а куда деть такой нелегкий чемодан? Он не мог ничего придумать. Владимир Иванович, пользуясь моментом, пока все заняты делами перевязок и здоровьем раненых, прошел в другую комнату охраны. Потом он зашел в туалет, довольно широкий, в котором стояла и душевая кабина, и раковина, и справа он увидел дверцу для доступа к водяным кранам, которая называется гребенкой. Защелкнув за собой в двери замок, Цветков попытался открыть дверцу гребенки, но ничего не получалось. Вспомнив, что у него есть из металлического, он достал из кобуры пистолета Макарова шомпол для чистки пистолета и попробовал конец, в который вставлялся протирочный материал, вставить в гнездо под ключ. Дверца открылась. Замок был не замок, это была простая задвижка под ключ. Цветков просунул дипломат вдоль стены вправо, так как заглянуть туда мешала душевая кабина. Дипломат аккуратно вошел в пустую нишу. Цветков закрыл дверцу. Спустил воду в унитаз из бачка и вышел, застегивая на ходу ширинку. Бутов сидел спиной, охранник стонал, а возле него возился его друг по службе, тот, что вышел первым из КПП. Водитель — Тимур Ковылин лежал на второй, слева у двери, кушетке, головой к Цветкову. Одним словом, никто не мог увидеть, в какой момент Цветков остался без портфеля, который появился у него после того, как они расставались с группой уехавшей на Жары.

Цветков подошел к Татьяне и спросил:

— Ну как, дочка, рана у товарища майора?

— Не очень здорово, папа. Надо зашивать. Он, видимо, много крови потерял.

— А ну, давай-ка его срочно на кушетку. — Цветков хоть и сам был не ахти, в какой форме после вчерашней ночи, поднял Бутова и перенес его, возмущающегося за такое внимание к его персоне, на вторую кушетку. Аккуратно положив ему под голову бушлат, сказал:

— Майор, я приказываю вам лежать и не двигаться, а то потеря крови к хорошему не приведет.

Игорь улыбнулся и покорно лежал.

— Танюша, а куда ты дела чемоданчик, который нам отдал Марков, там, у Зоба все принадлежности его перевоплощения, парики, краски. Он нас предупредил беречь его портфель, как зеницу ока.

— Папа, я его не брала, — удивленно глядя, сказала Татьяна.

Ладно, я его, наверное, на улице оставил, — сказал Цветков и направился к выходу, по пути бормоча: — На кой ляд мне этот чемодан Фомич навязал?

Говорил он это громко, чтобы слышали все. Выйдя на улицу, он посмотрел на коттедж, который уже обвалился не только крышей, но еще дымил очень даже сильно. Цветков постоял, постоял, а потом зашел и сказал:

— Марков портфель в машину, видимо, забросил, там Зоб за руль сел, он его, наверно, заприметил бесхозным и забрал. Совсем склероз замучил. Извини, дочка, чуть на тебя не наехал, — и тут же спросил у Игоря Бутова, — Игорь, старший точно будет?

— Будет, — ответил Бутов.

— Эх, успеть бы нам.

— Да там теперь и без нас справятся.

— Как?

— А вот так, туда, кроме вашего «Метиса» и Зоба с Марковым уже посты должны стоять, и СОБР в засаде сидит. Так что не волнуйтесь, Владимир Иванович, мы победим.

— Да, я, Игорь, за наших волнуюсь, как бы чего не сорвалось. Должен быть с «Москвой» на связи сам Князь, а будет этот «Челентано». Оно просто, если они как-то предупреждены, или те два «джипа» была их разведка, то у нас могут быть проколы, или ничего не будет, — сказал уже успокоившийся за дипломат Цветков и добавил: — Да, еще, Игорь, что мы за главную версию берем для прилетающих?

— А что брать, вашу дочь похитили, вот и все, — сказал, морщась от боли, майор Бутов.

Вдруг все сразу услышали рокот вертолета. Цветков вышел из КПП, подошел к шлагбауму, снял шапку и начал махать ею вправо и влево. Бутов не ошибся, из первой вертушки бежали один за другим бойцы СОБРа, от второй — санитары с носилками. Сайга был среди бойцов СОБРа, он остановился и, махнув рукой, узнав генерала Цветкова, дал понять бойцам, что надо притормозить.

— Где Бутов? — жестко спросил Сайга.

— Жив, но ранен, там в домике. Князь убит, два охранника в домике — один с тыльной стороны, дочь жива, ранен сильно водитель.

— Где труп Князя? — спросил Сайга.

— Вон там, на окружной дороге, в тылу дома, у открытого люка с охранником лежат.

— Что-нибудь при них было?

— Я не видел, их Марков брал, но они сопротивлялись, и наш снайпер их замочил. А коттедж сам взорвался, мы только-только успели выскочить за ворота. Зоб, Марков, спецназовец из отряда «Русь» и начальник охраны Князя, который знает тех, кто должен прибыть к 16.00 под Жары, двадцатью минутами назад выехали на место встречи. Вот это пока все, — сказал генерал Цветков.

Сайга подозвал к себе бойца в маске, что-то ему наговорил, а тот поставил задачу своим, и четверо побежали к колодцу за Князем, а еще четверо к догорающему дому и к бане. Двое бойцов зашли вместе с Сайгой в дежурку КПП, где лежали раненые, которых вскоре забрали и потащили на носилках санитары к вертушкам.

Было решено с первым вертолетом отправить убитых, всех раненых и Татьяну, а остальные, кто может держать оружие, быстро загрузились во второй вертолет и сразу взяли курс на юг, на деревню «Шишкин лес».

Глядя в иллюминатор, Цветков вспомнил слова Артема: «Мы должны победить так, чтобы не было потерь среди нас». И им пока везло, столько стрельбы и действий, а удача с ними.

— Да, — подумал генерал, — сколько можно учиться воевать? Надо побеждать! Но как будет проходить операция по разгрому банды «Москвы», он пока не представлял. Вся надежда на Зоба и Маркова.

Вертолет только поднялся и вскоре приземлился прямо у березовой опушки на открытом поле, но с дороги его из-за леса не было видно.

 

Глава 34

Разгром. Возвращение. Егор.

Марков посмотрел на часы — 15.35. Подозвал «Челентано» и велел связаться с группой «Москвы».

«Челентано» связался сразу и узнал, что два «джипа» и «Газель» уже свернули с Киевской трассы.

Марков вышел на Сайгу.

— Сколько будет человек на стрелке от них? — спросил Сайга,

— Человек десять.

— Это не мало, срочно командиров групп на дежурную связь со мной. От вертушки до места вашего получается всего метров пятьсот, но времени уже не хватит прибыть и рассредоточиться СОБРу, смотрите не спугните бандитов, проверьте готовность к встрече. — Сайга отключил связь.

«Челентано» связался со старшим группы «Москвы». Сказал: «Машина с генералом проследовала Чириково, вместо Князя операцией буду руководить я, а посему давайте быстрей ко мне, я уже на месте, у меня бежевый двухсотый «Мерседес», и со мной четверо, пока все, жду вас».

— Где сам Шеф? — поинтересовались на том конце провода.

— Он на серьезной встрече с «чехами». На связь выйдет позже. «Москва» все знает.

— Я «Москва», и ты мне мозги не парь.

— А я не парю, так как вчера я с вами вечером говорил и «канитель» эту я разрабатывал, и ваше дело исполнить, так как Шеф назначил меня вместо Бороздецкого.

— Ну, если так, то скоро будем. Все пока без изменений? Я так понял, что все должно обойтись без «озер» и «рек»?

— Я надеюсь! Пока девчонка у меня, никто не рыпнется.

— Ладно, хватит базарить, кто на отходе будет, продумай, начальник.

— Все через пятнадцать минут будут здесь, — сказал в конце разговора «Челентано» и отдал трубку Маркову.

В это время к ним приближался RAV-4, группа с Артемом Шмелевым.

После коротких приветствий в эту машину сели Марков и Фомич, а Артем и трое бойцов подошли к «Мерседесу». У «мерса» также оставался «Челентано» и с ним его «контроль» — Чадов. Василий Грачев отошел в поле и укрылся со своим «инструментом» в ложбинке между молодыми елями.

Фомич, как только сел в RAV-4, и они с Марковым поехали назад в сторону Чириково, сразу задал Маркову вопрос:

— Это где было видано, чтобы бандиты на стрелку не послали разведку?

— Законный вопрос, — сказал Марков. — Но дело в том, что эту разведку перехватили еще в районе Внуково, и они доложили с места их захвата, что видят, как подъехал «Мерседес», и что в нем какой-то мужик в камуфляже, и там Челентано и больше никого. Чуть позже они доложили, что три снайпера выставлены, как положено. Связь в порядке. Все доклады принял «Москва». Это мне через Цветкова только что передал Сайга.

— Хорошо! Стоп, Эдик! А мы-то куда уходим? Что темнишь?

— Мы, Фомич, должны подъехать и перекрыть отход «Московским» после того, как сядет вертолет, их всего-то едет девять человек в двух «джипах». Оборзели совсем, головорезы. А у Внуково в машине их было шесть человек. Их наши тормознули, и они потом передавали, что надо, под диктовку и контролем.

Марков дал команду на разворот. Водитель пропустил две встречные машины, и они поехали в обратную сторону. В это время две машины команды «Москвы» свернули после Жар на проселочную дорогу вправо. Остановились у «мерса». Из первого джипа «Тойота-Ландкрузер» вышел сам бригадир — «Москва», следом повыскакивали его телохранители.

— Ну, иди сюда, новый сторож шефа, — сказа он, обращаясь к «Челентано» и добавил, — А ты вояка ляг пока на землю.

Чадов покорно лег на землю. К «мерсу» быстро подскочили два здоровых молодых парня из «Тойоты» и заглянули, открыв двери в «мерс», а потом и в его багажник.

— Сколько их ожидается? — уточнил «Москва».

— По договоренности всего должно быть двое. Их «ведут». И в машине всего два человека, — сказал «Челентано», притупляя бдительность бандитов.

— Ну, волки, лохи, твою мать, весь день мне испортили, — сказал зло «Москва» и ткнул ногой лежащего Чадова, чтобы тот поднялся.

— Лохи не лохи, а наших уже под дюжину наваляли, а вот и они, генерал едет. Смелый мужик!

Со стороны трассы показался черный «джип».

— Эй! «Челентано»! А где его дочь?

— А нигде, там, в бане, у Князя.

— Эй, ты, мурло, мы так не договаривались. Я что, буду тереть вояке без девчонки? — он вытащил из своего кармана пистолет и приставил его к переносице «Челентано».

— Не кипятись, «Москва», все продумано, вон и девчонку везут.

И, когда «Москва» повернул голову влево на дорогу, то в этот момент «Челентано» выбивает у него пистолет и падает рядом с Чадовым, который уже успевает упасть и сделать два выстрела по телохранителям. Но так как задача была поставлена «валить» по минимуму, то после этих выстрелов они с воплями отскочили за «Мерседес», держа на изготовке свое оружие. «Москва» после того, как оглянулся, сразу получил в правую ногу выше колена от Грача пулю навылет. Из второго джипа выскочили три человека и резко попадали на землю, начав вести, беглый огонь. Воздух пронзил звук приближающегося вертолета, потом он завис со стороны Грача. Еще громче шума винтов, все, кто участвовал в этой операции, услышали голос в динамике:

— Всем бросить оружие на землю, вы окружены. Поднять руки и выйти навстречу вертолету на десять шагов вперед!

В этот момент водитель «Тойоты», на которой приехал «Москва», резко выруливая вправо и наезжая на лежащего и корчившегося от раны «Москву», пытается, обойдя «Мерседес», уйти в поле.

Но Грач начеку, два выстрела, и два колеса левых, переднее и заднее, сразу увязли в снегу. Дверца распахнулась, и водитель пошел с поднятыми руками навстречу уже приземлившемуся вертолету. А от второго джипа два бандита попытались рвануть в лесную зону справа от дороги, но тут же группа Артема выстрелами в землю и поверх деревьев заставили их залечь, бросить оружие и выйти в поле к вертолету, а когда из подъехавшей машины навстречу сдающему назад второму «джипу» вышли Марков и Фомич с автоматами наперевес, то водитель, даже не заглушив двигатель, выпрыгнул, поднял руки и пошел навстречу к вертолету. К нему присоединились и еще трое прятавшихся за машиной. Из вертолета прыгали и бежали навстречу бойцы и забирали пленников, надевая при этом наручники, сопровождали в вертолет. Раненного «Москву» внесли на носилках.

«Челентано» передал изъятый пистолет капитану Чадову и тоже пошел к вертолету. Через несколько минут винты «восьмерки» прекратили свое вращение и остановились.

Марков сразу по фигуре узнал, несмотря на то, что тот был в маске, полковника Сайгу.

— Как там Игорь? — спросил Марков.

— Все будет нормально! Надо решить, кто со мной, а кто должен срочно улететь. Сюда идет еще одна вертушка, у меня перебор полный.

И тут же на поле метрах в 25, подымая снежную завесу, стал садиться еще один вертолет с красным крестом на борту, в который позже перенесли всех раненых. Туда же Сайга отправил сопровождение и охрану. В первом вертолете остались пленные, бойцы СОБРа и оперативники Сайги. «Челентано», которого сопровождал капитан спецназа, Марков, забрал и отправил к «мерсу», где его встретил Фомич.

— Мне надо отправлять группу. Вы двумя машинами идите через Чириково на Подольск, а там, на Пахру, в центр реабилитации, там вас запустят, заберете водителя генерала. Артем с группой пусть едет домой, и решают вопрос по раненному Егору Зеленину. Раненых увезут в госпиталь. С бандой «Москвы» разберемся. Эдуард! Ты молодец! Спасибо Вам, Владимир Иванович! И вы завтра оба к одиннадцати часам подъедете на Житную, в Министерство МВД, — твердым приказным тоном сказал Сайга и, улыбаясь, пошел к вертолету.

— Куда? — переспросил Эдуард Марков.

— Я сказал, с генералом на Житную к 11 часам, — повернувшись, ответил Сайга. И еще, чтобы не задавал вопросов Эдик, тебе надо подготовить отчет.

— Товарищ полковник, я уволен, какой к черту отчет?

— Мы тут все были уволены, — улыбаясь, сказал Сайга и дружески обнял Маркова, и добавил: — Сначала у меня обмозгуем все, что докладывать, а потом в 12.30 у нашего покровителя.

— Павла Тихоновича?

— Ну, ты и догадливый, Эдуард. Ты даже не представляешь, какую банду вы накрыли с генеральскими друзьями.

— Не только мы, а Игорь, а Вы, а тот парень-лифтер, — сказал Марков.

— Не все это, ой как не все ты знаешь, Эдуард. Сайга потянул за собой Маркова к вертолету.

— Но главные — это все-таки вы! Поедете с генералом. Шепни ему на ухо: — Тяжнина арестовали за предательство. Но только, чтобы он пока молчал, другим знать не надо. Все, собирайся, «Тойоту» со спущенными колесами заберет ГАИ, а вас, если где тормознут, — сразу мне, наберите. Рабочий «джип» бандюков с собой возьмите, мало ли что.

Сайга дружески посмотрел на Маркова и, не говоря больше ни слова, пошел к вертолету, в котором были все те, кого через 20 минут выгрузят уже в переполненный «обезьянник» РОВД, где когда-то капитан Сайга начинал работу в уголовном розыске. А завтра с ними начнут работать следователи из прокуратуры.

Первым поднялся вертолет с красным крестом и ушел на Москву.

Второй, запорошив все снежной пеленой, и особенно тех, кто еще не все пока осознал, что произошло за столь короткое светлое время суток, и что уже прошел день, и темнеет, тоже немного накренившись, взял курс на Москву.

— Надо ехать! — скомандовал всем оставшимся, Марков и, придержав за локоть Цветкова, сказал ему новость про его заместителя Тяжнина.

Цветков угрюмо посмотрел по сторонам и сказал:

— Чуяло мое сердце, вот только одного не уразумею, какая связь с Князем у него была?

— А это нам с вами в Министерстве, видимо, расскажут, товарищ генерал, — улыбнулся, пожимая руку Цветкову, Марков и добавил:

— Кажется, мы победили!

— Пока да! — и Цветков, почти бегом, пошел догонять свою дочь Татьяну. Она прилетела с вертолетом, отказавшись от медицинской помощи. Он забирал ее с собой, несмотря на то, что она еще была бледненькая. А, когда оглянувшись, она увидела бегущего к ней отца, то засмеялась, бросилась к нему и повисла у него на шее, как в добрые детские ее годы.

Возвращение.

Артем со своей группой возвращался через Апрелевку по Киевскому шоссе в Москву.

— Как там Егор? Вся надежда на Лешу. Да, а как там в квартире? Хотя вряд ли, что успели «Московские» натворить, а те, что по недвижимости, тут не крутились, не их это дело воевать, но они у МУРа были первыми в разработке, да и группы у них не боевые, хотя по некоторым подсчетам через Игоря Бутова, много дел, связанных с убийством стариков в квартирах, выселением в деревни или в бомжатники. Да что там говорить о московских квартирах, целые коттеджи и коттеджные поселки становились под контроль банды Князя. «Домовой» — это такое погоняло или кличка была у бригадира по всей деятельности с недвижимостью общего князевского бизнеса.

«Домовой», а он же Григорий Яковлевич Домовский, был личностью не простой и к суду привлекался не в качестве свидетеля или пострадавшего, а сидел на скамьях подсудимых уже два раза. Суды в своих вердиктах всегда оправдывали Григория Яковлевича и приносили ему свои «глубокие» извинения за плохо проведенное следствие и моральную обиду, нанесенную ему ни за что ни про что. И не мудрено, у Домовского было полное юридическое образование, год работы директором строительно-кооперативной компании «Цикл», директором риэлтерской фирмы по недвижимости и последняя его должность — генеральный директор жилищно-строительного кооператива «Строить, чтобы жить».

Все, что происходило за пределами официальных офисов, а это убийства стариков, хищения и подделка документов, «закапывание» свидетелей, скупка земли за бесценок, кидание дольщиков и будущих жильцов в недостроенных домах было на контроле у «Домового». Кроме того, этот человек еще в начале задуманного проекта знал, чем все закончится и делал, то есть организовывал, работу с таким энтузиазмом, что многие его же помощники начинали верить в то, что на этот-то раз «Домовой» людей не кинет. Смена офиса в течение ночи, захваты своих же не нужных ему или не угодных сотрудников органами МВД, исчезновение человека вообще, — всё мог Григорий Яковлевич. «Домовой» многое держал в голове — и фамилии, и деньги, и адреса. Даже пронырливый и хитрый его «Босс» — Голицын — и тот не догадывался о тайных вкладах «Домового» за границей.

Но «Домового» сдали его жадность и его подельники, которым он не выплатил денег и не дал обещанного жилья, а поставил на них жирный крест смерти. Но так случилось, что один из них, через неизвестные источники, пришел прямо к полковнику Сайге и вся группа — бригада, по численности самая большая у Князя, уже три месяца, как была взята в разработку. Фактов набиралось за это время не мало, но брать «Домового» не представлялось возможным. Только после взятия Вагана, его кадровика, Корейца с Громилой и еще некоторых других фигурантов из системы Князя, началась работа. В течение трех последних дней и ночей идет огромная секретная подготовка к захвату «Домового» и всей его разросшейся до бешеных размер банды, — почти, легальной сети по черным криминальным делам с недвижимостью. А на тот момент, когда Артем сидел и смотрел на дорогу и бегущие автомобили, уже шли аресты, задержания и самое главное, «Домовой» снова попал за решетку.

И ведь кто-то же его раньше вытаскивал? Как бы все не повторилось? Может быть? Может быть! Только уже без банды Князя, беспощадной и предательской банды, не только интересов граждан, но и Страны.

— А какая все-таки была огромная у него Страна! — думал Артем Шмелев.

И ему вдруг вспомнились эти бескрайние золотистые от цвета спелых колосьев поля Казахстана, куда однажды он ездил выполнять правительственное задание по уборке урожая.

Машину остановили у подъезда дома Артема. Шмелев, по телефонным созвонам с Марковым, Цветковым, и даже тяжело раненым Игорем Бутовым, знал, где они, что у них пока все нормально. А Зоб, так тот прислал СМСку, в которой: «Я накрываю стол завтра! Как хочешь, Егора ставь на ноги!.. Фомич».

От такой СМС было приятно, но вот что с Егором и как его здоровье, это надо было выяснять, и он решает пока квартиру Лёши, несмотря на разгром банды, не светить. Все можно ожидать от недобитого врага.

В квартире Артема князевские побывали однозначно. И даже у соседки Валентины выбили замок в двери, но, к счастью, ничего не наломали, не сожгли и не разбили. Наверное, это были все-таки бывшие вояки, а не уголовники. Сказали им: «Найти клиента». Клиента нет, а они солдаты, все, развернулись, доложили и ушли. Были бы «отмороженные бандиты», те бы от злобы, что не удалось выполнить заказ, все бы покрутили, обыскали, разворотили, а еще бы и подожгли. Ума-то у них на пакости больше гораздо, чем на выполнение приказов без дурных инициатив.

Когда в дверях показался Леша, слегка навеселе, Артем понял, что не все плохо. Артем пришел с одним из бойцов приехавшей группы. Двое остались в машине.

— Ну, как Егор? — спросил Артем.

— Хреново, товарищ полковник, лучше бы его в стационар. Я его так не прочищу, как там, а самое плохое, у него есть температура за 39, а это очень плохо. Надо везти в госпиталь, если можно, или хотя бы в санчасть, где есть хирурги, ну, короче, дядя Артем, я пока сделал все, что мог. Егор сейчас спит, но прошу тебя, ради Бога, увези его в госпиталь, сними с меня такую ответственность, я ведь медик-недоучка. Артем Викторович, не дай бог, что случится, я, бля, сразу застрелюсь или сопьюсь.

— Уймись, Леша, ты и так накатил уже.

— Да, сразу, как ты позвонил, что едешь, я принял, а до этого ни-ни. Клянусь! Температура, Артем Викторович, это уже плохо, идет где-то в ране процесс гниения, надо срочно в гнойную хирургию.

Артем прошел в комнату и посмотрел на спящего Егора. Действительно, выглядел он, да еще при этом неоновом свете, просто плохо. Артем набрал Цветкова.

— Володя, у Егора температура, но Татьяне об этом не говори, звони, куда хочешь, лучше в «Бурденко», подымай своих, надо его срочно везти и оперировать. Попробуй через свое начальство.

— Я понял, скоро перезвоню.

А через минут пять на связь вышел сам Фомич. Он явно был подшофе.

— Артем! Дай адрес, где сейчас Егор. Собирайте вещи, скоро подъедет «Скорая». Удачи, отзвонись. Да, в приемной вас встретят, я лично разговаривал с начмедом. У Артема фамилия, как у отца?

— Да.

— Ну все, вперед, отзвонись.

А еще через две минуты позвонил Цветков.

— Артем, где твои ребята и машина?

— У подъезда.

— Собирай Егора — и в «Бурденко», его ждут. Фомич все устроил, но с машиной пока у них не скоро, а только часа через два. Выезжайте, не ждите. Как только доставите, перезвони мне, пожалуйста. Татьяна подслушала нечаянно наш разговор, и она в трансе, рвется к Егору. Короче, осторожно, аккуратно, но быстро. Удачи! Привет Егору.

Действительно, в «Бурденко» всех пропустили беспрепятственно к приемному отделению.

Егора положили на кушетку. Дежурная задавала вопросы. Артем отвечал. Ф.И.О., год рождения, место проживания, как и что случилось. Егор молчал, за него по памяти все отвечал Артем. Он не смог назвать только воинскую часть.

— Где получили ранения? — спросила дежурная.

Тут уже отвечал Егор:

— Вчера стоял на остановке, чуть проехав остановку, остановился «джип», и из него выскочили двое, начали стрелять, ну, и меня зацепили, а того, что из леса сзади меня выходил, в машину забрали и увезли. Я сразу от шока отрубился, а потом машина остановилась, «Волга» старая, и мужик за 100 баксов меня до дома и довез, на Алтуфьевку. Я тут у дяди остановился, а сам я сейчас в отпуске после плена в Чечне. Документы у дяди Артема.

Не успел ничего сказать Артем, как в приемную влетели с тележкой два здоровых в белых халатах парня и за ними следом дежурный хирург. Ничего не говоря, он разбинтовал Егора и, оглядев его раны, приказал раздеть Егора догола и уложить аккуратно на каталку. Что они быстро и сделали.

— В реанимацию, — скомандовал хирург.

Артем остался сидеть со всеми вещами и документами Егора. Через полчаса пришли двое парней и девушка, которая составила опись всего, что было, вплоть до носков. Разложила по пакетам и дала бумагу в двух экземплярах, где Артем расписался, и дежурная, что их принимала, тоже поставила свою подпись. Артему она сказала, что можно уезжать. Шел девятый час вечера. Артем вышел к машине и переговорил с ребятами, которые дремали при работающем двигателе и печке.

— Значит так, мужики, везу вас до ближнего метро. Автоматы аккуратно в багажнике под коврик и прикрыть, «бронники» сверху. Я вас выбрасываю и назад сюда до окончания операции. Генерал ждет результата. Машину и все остальное подгоню завтра к части, к 10 часам, — сказал Артем.

— Артем Викторович! — заговорил старший группы, — Я считаю, что неправильно, мало ли что надо будет еще решать, а вдруг какие-нибудь лекарства срочно понадобятся из других мест привезти, да и у вас с гаишниками могут быть через машину проблемы. А посему Горбань, как и был, остается за рулем, мы разоружаемся полностью, и вы нас к метро. Саша Горбань сразу с вами едет сюда в госпиталь, пока не закончится операция. Потом везет вас домой и едет в часть, сдает амуницию, боеприпасы и оружие дежурному по спецвыездам и потом спит в комнате отдыха дежурной смены. У вас телефон дежурного есть, если что, звонок на него, и Саша летит на выезд. Мы сегодня спим дома, а Санька завтра с утра выходной. Я приезжаю на доклад к командиру. А что дальше — решайте с «Батей», — закончил свой план командир группы.

— Хорошо, тогда поехали, чтобы здесь не светиться с оружием. Притормози у КПП, я отмечусь, а то назад не запустят.

Через 30 минут Артем был снова в приемной и сразу поинтересовался про Егора.

— Идет операция, — сказала дежурный врач. — У вашего парня, похоже, признаки начавшейся гангрены. Что так запустили? Теперь все сложно будет и не скоро.

— Да вы что говорите, доктор? — возражал Артем, — сутки всего прошли.

— Нет, я не хирург, но просто поняла по реакции хирурга, когда он посмотрел на градусник и махнул резко головой, так что все не так просто, как вам кажется.

— Я буду ждать, — сказал Артем.

— Это ваше право, только в хирургическое уже нельзя. Располагайтесь вон там, в кресле и отдыхайте, — сказала врач.

Марков. Дипломат.

Цветков не звонил, он умел не напрягать в трудных ситуациях, и он знал, что Артем сделает все возможное и невозможное. Он как присел, так быстро и уснул в кресле, а Татьяна, тоже укрывшись пледом, задремала в ожидании звонка дяди Артема на диване.

На столике возле Цветкова задребезжал телефон. Звонил Марков.

После убытия Зоба с Чадовым, Тульским и Грачевым Марков съел бутерброд и, выпив чашку кофе, обсудив, уединившись в кабинете с генералом, как забрать Князевский дипломат, выехал в Новоглаголево. Выезд был рискованным. Во-первых, у Эдуарда кровоточила раненная рука, и боль он ощущал постоянно, во-вторых, у сгоревшего дома должна быть выставлена какая-никакая охрана, так как ко всем событиям дня в том районе шел не только бой, но и были убитые и раненые. В-третьих, дом сгорел не полностью, и в подвале было много ценных вещей, а еще рядом был и коттеджный поселок, где полно разнорабочего люда, так называемых гастарбайтеров, деревня рядом. Теперь стоит хоть немного промедлить, и этот дипломат, который Марков чудом успел по инерции прихватить у рядом лежащего Князя, уплывет в вечность. И неизвестно пока никому, что там за ценности. Могут быть деньги с бумагами, это может быть оружие и взрывчатка, это может быть компьютер с жестким диском, где собрана немалая информация. А у Маркова сейчас было два главных вопроса в голове, что с Егором и кто «Крот» в структуре, кто же все-таки, хотя и опаздывал на шаг-два от них, но все-таки мешал и очень сильно мешал им. Особенно Игорю Бутову. Значит он где-то рядом возле Игоря или возле Сайги. Марков ехал снова в сторону Чириково и вспоминал все, что произошло за эти последние февральские дни, и самые тяжелые дни после гибели майора Гарина. Он понимал и чувствовал, что дипломат надо забрать сегодня. Плохо, что он едет один, без всякого прикрытия. Его могут ждать. Если про дипломат узнает Сайга, то обязательно посадит засаду, и тогда свои же могут, не спрашивая, кто и зачем, после извлечения дипломата замочить, не посветив ночью в лицо. Нет, Игорь не в таком сейчас состоянии, чтобы продолжать подключать свой очень логический и статистический ум. Скорей всего, он сейчас в палате. Значит, есть как раз пауза. И Марков ехал, выжимая из 200-го «мерса» 130 км/час, несмотря на то, что дорога такой скорости на некоторых участках никак не способствовала быстрой езде. Объехав правее коттеджный поселок и выехав из сосново-березовой рощи, Марков не увидел ни одного огонька в стороне, где ранее все светилось и горело в круглых фонарях и кобрах. И от этой темени стало немного прохладно в голове и чуть-чуть страшновато. Казалось, все основное они сделали, убийц нашли, отомстили, раскрыли и накрыли банду. Но чувство вины или досады все-таки присутствовало в душе опытного оперативника.

Марков сообщил Цветкову, что подъезжает к объекту.

Нежданные гости на КПП.

Надо было либо проехать вперед и убедиться, что нет засады, или, не теряя времени, решительно действовать, но и извлечь дипломат оттуда, куда его спрятал Цветков. Эдуард развернул машину у шлагбаума, перед этим вырубив фары и взяв фонарик в левую руку, а пистолет в правую, толкнул входную дверь вовнутрь дежурки. Дверь скрипнула и, оказавшись незапертой, сразу открылась. И вдруг за дверью, где находилась комната без окон и называемая комнатой отдыха, Марков уловил и увидел тусклый свет и услышал чей-то голос…

— Все, засада, — мелькнуло у него в голове и он, выключив фонарь, шагнул резко вправо к кушетке, где недавно лежал Игорь Бутов. Но назад хода нет. Эдик навел фонарик на дверь и скомандовал.

— Выходи по одному, вы окружены. Милиция.

За дверью молчали.

— Я сказал: выходи по одному, бросай оружие на пол. Вперед! — властно крикнул Марков и в этот момент метнулся вперед прямо к двери комнаты отдыха, встав справа от входа.

Распахнулась дверь, и из нее вышел человек среднего роста и бросил что-то, наподобие железного прута, перед собой. Марков осветил его фонарем — это был совершенно не боевого вида мужчина в черной куртке и военной армейской шапке.

— Воры или бомжи, — подумал Марков, и он левой ногой бьет первого вышедшего ниже пояса, что тот, пролетая через всю дежурку, вываливается наружу. Заскакивая в комнату отдыха, он натыкается светом фонаря на второго пришельца, явно не славянской внешности, но который вместо того, чтобы последовать примеру своего товарища и выйти по приказу милиции, чем-то в виде куска полуметровой трубы или арматуры пытается ударить в направлении проема двери появившегося там человека. Эдуард уходит вправо и бьет фонарем в предполагаемое место головы нападающего. И тут вдруг ощущает что-то липкое и вонючее на своем лице. Кто-то пытается сжать свои пальцы на его лице, впиваясь воняющими рыбой пальцами в глаза и ухо. Эдика настолько это ошеломило, что он теряет свой пистолет и фонарик, двумя руками хватает за какую-то одежду на руках нападавшего и с такой неистовой силой делает бросок через себя, притягивая эти подхваченные руки вперед, что нападавший, с грохотом падая, успевает только ойкнуть, а потом разразиться таким стоном, скорей всего, воем, что стало даже жутко это слушать. Быстро достав из кармана куртки второй фонарь, который сунул ему в карман Цветков перед уходом, Марков видит двух немалого роста мужиков, то ли таджиков, то ли узбеков, подбирает свой пистолет и по очереди вырубает каждого из них минут на пять, это точно. Это он умел делать хорошо. Быстро выскочив на улицу, он увидел, как первый, который пытался выбежать, был уже довольно далеко от дежурки и уходил в сторону леса вдоль сетки. Эдик зашел в туалет и обнаружил, что дверца, где должен быть дипломат, открыта, и, кроме кранов и разводки трубопроводов, он больше ничего перед собой не видел.

— Все, не успел… — подумал Марков и хотел вернуться в комнату, пока не пришли в себя восточные ребята, но тут он вспоминает, что ему говорил Цветков: «Руку правую просунь подальше, вдоль стенки».

И Марков, просунув руку, нащупал стенку дипломата. Вытащив нелегкий дипломат, Марков еще раз заглянул в комнату отдыха и быстро потом выскочил из дежурки, бросив на сиденье пассажира дипломат, завел двигатель и, набирая обороты, включил повышенную передачу. Проехав прямую дорогу до рощи, вдруг, в районе въезда в ворота дома Князя увидел в зеркало заднего вида две автомобильные фары. Значит, пока он был в дежурке, то в это время кто-то орудовал в доме, или это выставленная охрана от милиции, но, похоже, ему уже повезло дважды. Во-первых, бомжи или гастарбайтеры не нашли чемодана, во-вторых, те, на машине, что выдвигаются за ним, не смогли заметить его подъезда к дежурке и не успели, не успели, не успели… Как пел Владимир Высоцкий. Однако, если у них «джип» и они ищут то, что лежит у Маркова на сиденье, то ему без стрельбы не обойтись. А вот если это те, кто знает о дипломате и где он хранился, они вдруг из органов МВД или еще хуже — из ФСБ, то тогда кранты. Не исключено, что может знать и «крот». Марков решает проверить все качества «Мерседеса-200» — хваленой машины, до забвения Игоря Бутова и через пять минут, выскочив на трассу в сторону Подольска, начинает внимательно наблюдать за идущими следом за ним машинами.

До Чирикова все проходит без происшествий и повернув на Калужское шоссе, Марков как-то внутренне начинает успокаиваться. Доехав до первой заправки, кладет после заправки «мерса» второй коврик на дипломат и вместе с первым небрежно забрасывает не в очень-то чистый багажник машины Игоря Бутова, которая, вот уже какой раз, выручала его. Залив бензина по горловину и осмотревшись, Эдуард понимает, что успел оторваться всего-то на какие-то минуты. Приедь он чуть позже — и неизвестно, у кого мог бы оказаться чемодан Князя. А то, что в нем есть что-то очень ценное, Марков чуял всей своей кожей.

Цветков, услышав звонок Эдика, вышел его встречать к лифту, на всякий случай, уже вошедшую в привычку помнить об опасности, прихватил с собой свой ПМ. Дипломат принесли в кабинет к Цветкову. Владимир Иванович внес какой-то ящичек и, открыв его, достал типа наушника круглый, хромированный предмет с проводами и стал шарить по стенкам дипломата. В районе замка на приборе загорелась красная лампочка и тихонько запищала коробочка.

— Что это, Владимир Иванович?

— А это, Эдик, то, что при незнании кода этот дипломат взрывается. Взрывчатка и детонатор находятся в районе ручки. Надо быть очень аккуратным с наборными барабанами на замке. Это мы, Эдик, с тобой приобрели новый «геморрой», долго хранить такую бомбу нельзя. Утром до замминистра мы должны знать, что в этом ящике. Тут могут быть и списки агентов в наших органах, их характеристики, тут могут быть и планы, вплоть до боевых действий.

— Куда денем от греха подальше пока этот чемоданчик, а, Владимир Иванович? — спросил Марков.

— У меня есть большой и очень хороший сейф для хранения оружия и очень умно спрятан. Пойдем, Эдик, убедишься. Я тебе теперь, брат, после всего того, что было, очень доверяю, — улыбаясь, сказал генерал.

— Спасибо, товарищ генерал!

И Цветков, нажав на ручку внутрь одного из шкафчиков в серванте, где были выбиты стекла и часть посуды, заставил полукруглый шкаф начать движение и развернуться на 90 градусов, а за ним в образовавшемся проеме с помощью кода открыл дверь охотничьего сейфа и, поставив туда к карабину и ружью, дипломат, установил все на свои места.

Татьяна продолжала спать. Марков и Цветков притащили из кухни закуску, бутылку водки и выпили по первой рюмке молча, но чокнувшись перед этим, дружески смотря друг другу в глаза. Налив по второй, снова выпили, а потом молча обнялись.

— Эх, Владимир Иванович, нам бы таких боевых настырных и смелых генералов, — сказал Марков.

— Генералами, Эдик, не рождаются, а становятся, так и специалистами, я в своем деле, ты в своем. И ты знаешь, если бы не ты, то ничего у нас не получилось. Я хочу, Эдик, лично выпить за тебя! — сказал Цветков.

— А я, Владимир Иванович, хочу предложить нам третий тост. «За тех, кого нет с нами», — Это ведь, по-вашему?

Офицеры встали, не чокаясь, молча выпили, и тут позвонил долгожданный Артем.

— Артемушка, ну что там? — взволнованно спросил Цветков.

— Все, слава богу, обещают нормально. Началось заражение. Долго чистили. Много антибиотиков вкололи. Сейчас после наркоза спит. Утром я поеду к нему и к Виктору.

— Артем, мы с Эдиком в Министерство. Сам понимаешь, вызывают на ковер. Ты оружие и боеприпасы — все убери в надежные места. Потом мы планируем рвануть к Егору и Виктору. Спасибо, что даешь возможность мне немного вздремнуть. Спасибо тебе, дружище! Эдик у меня, он тоже тебя обнимает. Позвони сразу мне, что скажут завтра врачи. Пока! — и Цветков, взяв бутылку с водкой, налил по четвертой и предложил выпить за то, «чтобы наши боевые друзья и родственники за нас третий тост не пили».

— Владимир Иванович! Как будем вскрывать нашу новую «канитель»? — спросил Марков.

— Я думаю, Эдик, что самый надежный взломщик — это Фомич! К деньгам не падкий, балагур, но не болтун, но вот вряд ли у него найдется такая аппаратура? Может быть, опять своего особиста вызвать, но он связан с контрразведкой, а они в случае, сам понимаешь, если денег то еще, куда ни шло, а вот будут документы — то это для них всегда большой интерес. Докапываются они так, что информаторов не подставят. Но я не хотел бы рисковать и терять добрые отношения с другом.

— Владимир Иванович, у нас в нашей команде есть человек, который, мне кажется, может все, вплоть до перевоплощения, — сказал Марков и улыбнулся.

— Да, Эдик, это Фомич, но скажу тебе точно, что после такого стресса за последние несколько дней он сегодня уже накатил и возьмет свою любимую гитару. Только как он будет петь без выбитых зубов?

— Тогда завтра мы о портфеле молчим вообще, хотя, я думаю, что машина, которая вышла со двора Князя, это люди либо Князя, либо «крота» из нашей конторы, или, в лучшем случае, как уже оправдывает свою и военную фамилию, и звание важняка, наш помощник и спаситель полковник Сайга.

— Сайга, конечно, молодец, — уже немного захмелевший, начал откровенничать Цветков, — Но признайся, Эдуард, не так все это должно было бы быть? Согласен?

— Трудно сказать, Владимир Иванович, что-то в оправдание. Тяжнин, не его ли это работа, совместно с ФСБ. Я думаю так, через вас, после некоторых нюансов, которыми я порой делился и советовался с «властью» и просил помощи, а эта власть, Игорь Бутов и полковник Сайга, видимо, поняли, что не случайно на вас пошел такой накат, и полковника, видимо, сдали фэ-эс-бэшникам. Вот только странно… Хотя, что тут странного, Владимир Иванович. Князь и Тяжнин значит, были связаны с Чечней. Я теперь понял. Это они по наколке «Челентано» дали такой крутой разворот, услышав пальбу и результаты боя. А теперь, ответьте, что они ехали решать к Князю? И почему Сайга спокойно доложил через меня вам о предательстве Тяжнина? — закончил свои размышления Марков и допил водку в рюмке.

— Правильно, Эдик! Потому что фээсбэшники похвастались своей работой перед ментами, хотя наколочку им подсунул, и я теперь с тобой полностью согласен, через замминистра, полковник Сайга.

— Ай да молодец!

— Все, Владимир Иванович, госпиталь вам, я чувствую отменят.

— Нет, Эдик, мне действительно надо отлежаться, у меня после всего, что за время после смерти Марины, плена Егора и дальше, до сегодняшнего дня произошло, сил не осталось. Голова и сейчас гудит. Сердечко пошаливать стало. Да, взгляды на многое поменялись… Ладно, утро вечера мудренее, ты, Эдуард, иди в мою комнату, там располагайся, а я тут, на диване в кабинете. Мало ли кто позвонит. Понимаешь, с этим чемоданом у меня на душе снова стало неспокойно, особенно после того, как и с каким трудом, ты успел его забрать, — сказал Цветков.

— Но Татьяна внизу, — возмутился Марков.

— Пусть спит, пока спится, это ее дом, она здесь росла, а у меня все, что связано с дверями, выведено сюда на пульт, — Цветков выдвинул из стола ящичек с миниатюрным пультом управления, включения и выключения спецсигнализации со звуковым и световым сопровождением. А самое главное — он лично задвинул засов на двери.

— Владимир Иванович, позвоните Зобу, если это возможно, но это очень важно, и предупредите его, намекните, что он вам завтра будет после обеда очень нужен и хотел бы, чтобы он тоже приехал к МВД на Житную, к входу завтра в 10.45, нужно переговорить с глазу на глаз и очень, очень важно.

— Я понял, Эдик, надо его сегодня притормозить пить, если это уже не поздно.

Однако Фомич был хоть и подшофе, но внятно сказал:

— Буду! Раз надо!

Марков и Цветков уснули мгновенно.

 

Глава 35

Жанна.

Получив от «Челентано» указания по Цветкову и Татьяне, Надежда Лось какое-то время потеряла вообще дар речи, пока сообразивший Цветков не сказал, что с Сергеем все в норме.

— Сергей где-то раненый лежит, Татьяну украли в заложницы, требуют на связь Цветкова, что делать, что они хотят? И вообще, что происходит последнее время в их только-только становившейся нормальной жизни, когда Сережа стал возить генерала Цветкова. Теперь все стало так серьезно и натянуто. Надежда после звонка Цветкову на телефон Сергея быстро собралась и вышла в направлении дома, где жила Жанна Гарина. Жанна была дома, она только что закончила делать в квартире влажную уборку и закончила разговор по странному поведению сына Саши. Несколько последних дней Александр сильно изменился. Неожиданное появление в глазке двери лица Надежды сразу напрягло Жанну, и она интуитивно почувствовала беду и беду со стороны Цветкова. Почему-то она, сколько ни вспоминала Женю, их совместную жизнь, тем сильней у нее появлялась, то ли жалось к этому большому генералу, то ли волнение за то, что этот человек, хороший друг Жени, еще раз пошел под испытания, только недавно потерявший жену, теряющий карьеру, считающий все-таки себя причастным к гибели Жени, теперь терял единственную дочь, а все это из-за его порядочности, чести и еще чего-то такого, что Жанна пока не могла объяснить, так как чужая жизнь сплошные потёмки — это давно всем известно.

Ее боль с появлением Надежды не отошла в сторону. Особенно когда она узнала, что девочку из Владимирского поезда бандиты увезли в неизвестном направлении. Перед Жанной встало мужественное лицо генерала. То, что он с таким благородством отстаивал свою честь в дружбе к Евгению и сочувствию к ней самой, теперь это было уже не главным и пустым на фоне новой беды.

— Ну и что сказал Цветков? — спросила у Надежды Жанна.

— Цветков, он ничего не сказал, он только сказал, что Сережа легко ранен, но уже все тяжелое позади, он позвонит сам. А про Таню он выразился не очень понятно. Видимо, сам еще не знал, что делать и где искать дочь.

Жанна так расстроилась, что по привычке налила в стакан успокаивающий коктейль и залпом заглотила содержимое в стакане.

И снова наступила безнадежность, может быть, не совсем как после смерти Евгения, но что-то похожее и до того больно щемящее сердце, что хочется кричать.

— Да что же это получается? Почему мы не живем, как нормальные люди? — Жанна закрыла лицо руками и заплакала.

— Ну, что ты, Жанночка, — сказала Надежда, — Владимир Иванович очень порядочный и умный человек, он сумеет спасти дочь, вот увидишь, он такой человек, каких становится все меньше и меньше. Я вначале, как узнала, куда исчезал Сергей, как хотели убить генерала в его квартире, как они не один раз уходили от погони и слежки, то испугалась страшно. Ты понимаешь, Жанна? Они плюнули на нас на всех, на детей, на жизнь и вступили в войну с бандитами, это просто немыслимо что-то изменить, но они нашли всех, кто причастен к ранению Зеленина, гибели Жени, они нашли убийц многих других людей. Это мне под большим секретом Сергей говорил перед последней нашей встречей, и еще он говорил, что на генерала целый киллер должен был напасть. А потом они потерялись, а потом этот звонок. Я всю ночь глаз не сомкнула. Телефон Сергея молчит. Больше связаться не с кем, а тут этот голос, грубый такой: «Передай, мол, генералу, что его дочка у нас, время пошло». Я Сергею звоню, звоню, а он молчит. Слезы бегут, проклинать стала все на свете и даже Владимира Ивановича, что моего Сергея втянул в эту войну. Разве можно эту сволочь истребить? Вон что в Стране творится, никакой управы ни на кого нет. Богатых при телохранителях убивают, а наши кто? Волки кругом, да и все… Позже все-таки трубку взял Цветков. Он энергично, все уверенно объяснил, ну что он за человек, как будто у него две жизни, и Артем с ними, и Егор, похоже, там же, и менты какие-то опальные. Ох, Жанна, зачем я тебе все это выбалтываю, ведь Сергей строго-настрого предупредил.

— Да ты не бойся, Надя, я ведь была не женой колхозника или еще кого там, на гражданке, я была жена офицера. И умею молчать, терпеть и ждать, за один Афган, сколько нервов ушло. Но как же это они дочь Цветкова поймали?

— А так, что с нашими не получается у них, а генерал главный для них, видно, баламут оказался, так они решили Таню, как приманку использовать. Бедная девочка, ехала к отцу, а попала…. Где вот они сейчас? Что с ними? Не могу понять ничего. Вот к тебе, Жанночка, и прибежала, — закончила свое основное повествование Надежда.

— Я даже не знаю, что делать, кому звонить?

— Нет, не вздумай, Жанна. Все может быть на прослушивании.

— Надя! А у меня Саша какой-то чумной ходит. Ничего не говорит, но видно, что на каком-то подъеме и поддержке. Как бы на наркоту с пацанами не подсел. Больше всего этого Женя боялся.

— А может быть, он влюбился? — сказала Надежда.

— Как влюбился? Убили отца, какая любовь, Надя? О чем ты говоришь?

* * *

Надежда ушла быстро, она все надеялась, что вот-вот позвонит Цветков или Сергей. Но что с Сергеем, ведь где-то он сейчас лежит? И, как и куда ранен, ей, врачу, очень хотелось знать, и это ее подстегивало быть дома, быть начеку, собрать свой походный медицинский чемоданчик. Надо сварить куриный бульон, рису купить, рыбки копченой, скумбрии, любимой рыбки с картошечкой Сергея. Но телефон упорно молчал. Надежда, когда вернулась домой, то сразу позвонила Жанне и почему-то, не осознав, что сказала, произнесла:

— Если вдруг на тебя выйдет Цветков, то сообщи мне.

Жанна удивленно спросила:

— А почему он выйдет на меня? Вряд ли это.

— Мне кажется, что Владимир Иванович не ровно к тебе дышит, так сказать, а у него сейчас очень сложный период жизни. И тогда, когда он с тобой встречался, он как бы прощаться приходил. Это мне Сергей говорил. Повидался с Жанной Александровной, и на душе стало легче, — говорил он. — Одинокий он, Жанна. А тогда, когда с Тяжниным все это получилось, и он почувствовал твою обиду на него, то он так страдал… Жанночка, Сергей ведь все время с ним был, так он, т. е. Владимир Иванович, только и говорил: «Как же мне объяснить все, что случилось, Жанне?» Вот он сейчас и доказывает ценой своей жизни, а за ним пошли и все его друзья, и мой тоже, как солдатик за ним везде. Говорят, пока всех не поймают или не уничтожат, не успокоятся. А это, ты сама понимаешь, невозможно. Как их остановить? Ума не приложу. Жутко становится, когда ребенка берут в заложники, когда стреляют исподтишка. И кто у них на прицеле следующий?

Жанна слушала и молчала, а слезы сами катились из ее глаз. Нет Жени, гробит себя Владимир Иванович, вся на нервах Надежда, ранен Сергей, что с Татьяной, и вообще, что происходит? И ей действительно хочется увидеть Цветкова живым и даже пожаловаться ему на все на это, т. е. сказать: что же вы делаете, Владимир Иванович, вы ведь так нам нужны. Но, увы, у нее нет с ним связи. А он так занят своими делами, что вряд ли сам соизволит позвонить. С этими мыслями слушала Жанна Надежду и потом сказала, уловив паузу в их разговоре.

— Пожалуйста, если выйдет вдруг на тебя Владимир Иванович, скажи ему, что я очень жду его звонка.

Министерство.

Марков и Цветков выехали в 9 часов, хотя можно было приехать на встречу с Зобом и за 35–45 минут, но Москва с утра всегда в пробках, и надо брать минимум один час запаса на дорогу сверх средней скорости 20–30 км/час. «Мерс» Зоба уже стоял на площадке, а времени-то всего было только 8.50.

— Смотрите, Владимир Иванович, Фомич-то уже раньше нас прибыл, да и в машине, похоже, его нет, — припарковавшись, рядом оказалось свободное место, как ни странно, но в такое время это редкость, сказал удивленно Марков.

— Да, нет. А где же он? Хотя смотри в оба, а то что-нибудь опять отчебучит.

Прошло минут пятнадцать, а Зоба так и не было. Стрелки часов Цветкова подходили к назначенному времени встречи, и тут он увидел, как из ворот КПП выходят двое в штатском при галстуках. Они шли без головных уборов, в руках перчатки, оба, как братья, в одинаковых черных меховых куртках, как у летчиков-полярников, на молниях. Шли они явно молча и сосредоточенно выискивали двухсотый «Мерседес» Игоря Бутова, который полковник Сайга узнавал обычно не за один десяток метров. Переглянувшись, они устремились к машинам. Фомич жестом руки показал Маркову, сидящему за рулем «Мерседеса», оставаться на местах. Зайдя с разных сторон и открыв почти одновременно дверцы машины, Зоб и полковник Сайга оказались на заднем сидении и, будто бы сговорившись, громко сказали:

— Здравия желаем, товарищ генерал-майор и старший опер, товарищ Марков, по имени и кличке Эдик!

Потом они обменялись рукопожатиями, и Цветков сразу задал вопрос.

— Фомич! И тут ты обошел нас с Эдиком, как молодых? Уже все, наверное, знаешь, побывав в Министерстве?

— И не только, но и в кабинете у замминистра, — добавил Сайга.

— Я полагаю, что моего друга начали вербовать в органы МВД? — сказал Цветков.

— И это было. Но не это главное. На это еще есть время. Нет времени на разоблачение оборотня, и, как выясняется по предположениям, он или в МУРе, или в верхах ГУВД Москвы, или в Министерстве, да еще и в Главке. Очень сложный и открытый вопрос. Павел Тихонович упросил вашего друга, подполковника ГРУ, Зоба, помочь в разоблачении объекта, — сказал полковник Сайга.

— Ну вот, что я и говорил, Эдуард. Этого человека надо направлять в учебные институты и академии МВД для обучения студентов и слушателей, — сказал генерал.

— Владимир Иванович! На 70 % во мне ваша школа. А главное, скажу всем сидящим в этом роскошном, пусть и не новом авто, то, что благодаря Владимиру Ивановичу я освоил одну истину: «Делай работу играючи, без страха, забывая о смерти и порой, о тех, кто тебя ждут». Казалось бы, парадокс, но как только идешь на риск, включаю эти слова в душу, принимаю как молитву, и ну просто нет ни страха, ни трусости. Ой, как я сказал!? Сильно! Товарищ генерал, но если честно сказать, то только ради вас я дал добро на то, чтобы моя распрекрасная жена, не понимая абсолютно сложившейся обстановки, еще некоторое время, ворча, переживая и проклиная тот день, когда встретилась первый раз со мной, отпустила меня на ратные подвиги. Однако, не смотря на некоторое отсутствие полноты моих зубов в челюсти, я еще не дал добро работать в МВД, под руководством будущего генерала — полковника Сайги. Вот и всё про меня, — закончил свой длинный монолог Зоб.

— Да нет, не все! Замминистра налил по пятьдесят грамм коньяка, да еще в рабочее время, да еще в своем кабинете и все Фомичу, меня не замечал в упор и только им и любовался, — начиная смеяться, сказал полковник Сайга.

— Хорошая развязка! Хорошего конца! — сказал Марков.

И все четверо дружно рассмеялись. Так могут смеяться только те, кто так понимают друг друга, как никто другой. Это были офицеры. Офицеры двух структур МВД и Министерства обороны. Офицеры, которых одно слово «офицер» уже начинало объединять, и то, что это боевые офицеры, сближало их без комментариев. Никто, как они, понимали, что ввязались в грязное дело, но как можно победить тех, кто в тебя стреляет, а ты стоишь и только говоришь: «Какие сволочи, нет на вас управы». На войне, как на войне. В тебя стреляют, и ты стреляй, а то убьют.

Когда полковник Сайга пригласил генерала Цветкова пройти в главный Штаб МВД, то Марков понял, что его, видимо, замминистра видеть не желает.

— А как же капитан? С нами вроде должен был идти, как вы вчера сказали, — спросил Цветков у Сайги.

— Немного переиграли. Верней, замминистра имеет ограниченное время, ему через двадцать минут идти к министру. Эдуард, ты будешь восстановлен в должности. Есть слух, что ты получил майора. А Салов хотел тебя видеть лично, но теперь только Владимир Иванович успеет зайти минут на 10, и все.

Сайга и Цветков ушли в Министерство, главное здание МВД России.

— Фомич, у нас с Владимиром Ивановичем к вам имеется одна очень деликатная просьба, — начал Марков.

— Я весь — внимание, пока не погряз по самые яйца в ментовских делах. И скажу тебе честно, не особенно нравится мне затея Сайги. А вам-то я теперь зачем нужен? Я, как мог, свой акт обыграл. Вот только Егора жалко, подставил. А Сайге я вроде как обязан, он ведь мне жизнь, да и Егору, спас.

— Фомич, я хочу спросить: приходилось ли иметь дело с портфелями, дипломатами на проверку наличия в них взрывчатки, замки, как детонаторы, при вскрытии, и как можно вскрыть один такой объект. Этот дипломат уносил с собой Князь. Сейчас он у нас. Там могут быть и документы или что-то в этом роде по оборотню, могут быть и документы по их делам гнилым, а могут быть и деньги. Может быть, мы выйдем на «крота»? Владимир Иванович сказал, что такой расклад для информации, и действительно можно доверить только Вам, — сказал Эдуард.

— Но стоп, Эдик! У него же свой есть человек, спец по этим вопросам, — возразил Маркову Зоб.

— Генерал хочет, чтобы Вы, товарищ подполковник, лично решили этот вопрос и как можно быстрей. Если надо ехать, то срочно езжайте и берите все необходимое, но только не людей.

— Капитан, ты не волнуйся и дай сообразить. Но скажу сразу, раньше 15, а то и 17 часов не смогу. А где объект находится?

— В квартире Цветкова.

— Ну, вы, блин, даете! Генерал, что маленький клоун, не знает, что такие хреновины бывают с часовым механизмом.

— Как это понимать?

— А вот так. В случае потери своего чемоданчика хозяин хочет, чтобы никто не смог воспользоваться его содержимым. Он ставит запал на несанкционированное вскрытие, то есть взлом, без кода, а также при потере чемодана, если у него есть возможность нажать на какую-нибудь кнопочку и привести в действие другой механизм, часовой, который через определенное время дает сигнал на запал, т. е. чемоданчик самоуничтожается.

— Согласен, но если бы он успел нажать, то, я думаю, чемоданчик бы уже «стрельнул».

— Не скажи, Эдуард. Тут не знаешь, что было в голове Князя. Тут столько всяких закавык, что мне одному будет очень трудно, даже небезопасно.

— Фомич, но как можно довериться кому-нибудь другому, если там деньги или суперважные для нас документы — «Оборотень».

— Тогда я срочно удаляюсь. Генерал придет — извинись за меня, и пусть ждет звоночек, я за 2–3 часа до прибытия на его хату сообщу.

— Хорошо, мы сейчас поедем в «Бурденко», возьмем с собой Татьяну. Надо навестить Егора и Виктора.

Зоб молча пересел в свой новенький современный «Мерседес» и укатил в направлении, известном только ему одному.

Марков был одновременно и доволен реабилитацией, и в то же время ему почему-то не хотелось возвращаться в МУР. Он с этими вояками по-настоящему почувствовал настоящую быструю оперативную работу, конечно, благодаря огромному прикрытию Игоря Бутова, полковника Сайги и покровительства Павла Тихоновича.

Иначе бы за столько трупов и стрельбы они давно бы висели на крючке у МВД или ФСБ, а хуже — сидели за решеткой или кормили червей. Так, как последнее время шла работа в их розыскном отделе, а главное — отношение начальства и подчиненных, вечной нехватки транспорта, назидания за «висяки», нищенская зарплата, работать становилось не в моготу. Секретарши в «дохлых» фирмах — и то в 2–3 раза больше получают. Короче, позвал бы куда-нибудь за собой генерал, точно бы пошел. За этими размышлениями Марков не заметил, как вернулся Цветков. Он был немного взволнован и хмур.

— Ну, Эдуард, давай, трогай домой.

Марков завел двигатель, и они стали выезжать в сторону дома генерала.

— Вы что такой хмурый, Владимир Иванович?

— Знаешь, Эдик, у меня после беседы с Павлом Тихоновичем пропал огонь. Тот, что у меня грел в груди душу. Мне сказали прекратить всяческую деятельность. Похвалили за помощь в расследовании и посоветовали отдохнуть в госпитале. Что я, конечно, после вскрытия «ящичка» и сделаю. Да, а где же Фомич? — спохватился вдруг Цветков.

— Все нормально, обещал к 15 часам подъехать и помочь, — ответил Марков.

— Ты ему серьезность дела объяснил?

— Конечно, товарищ генерал.

— Ладно, дружище, в целом мы победили, но остались еще недобитки по недвижимости и ряд лиц, которые принимали участие в подготовке машин, сбыте, оформлении документов, зная при этом, на кого работают и за что получают бабки. Да, надо Сереге позвонить. Как он там?

— Но сначала позвоните домой Татьяне. Пусть знает, что мы едем домой, — сказал в образовавшуюся паузу генерала Марков.

— Я тебе главную новость не сказал, Эдик.

— Какую?

— А про своего бывшего зама Тяжнина Валерия Ивановича.

— Интересно, как и кто его все-таки раскусил?

— Я его, Эдуард, давно раскусил, что он полное дерьмо, но он так уходил искусно от всяких падающих на него теней, что пока не погиб майор Гарин, Тяжнин был недосягаем, а тут начал сильно спихивать меня, повод появился.

— Не тяните, Владимир Иванович, кто и как?

— А все просто, Эдик. Первый — это ты.

— Чего вы там, — не понял Эдуард.

— А то, что мелочи подмечаешь точно и в людских поступках чуешь повадку и «запах». Ты ведь заронил зерно сомнения в искренности чувств Тяжнина к Жанне, рассказав своему другу Бутову, ну а тот кое-что, не в ущерб вашим отношениям, сумел по каким-то своим нитям и чутью поделиться с полковником Сайгой. А тот, мужик, я тебе скажу, супер, Павел Тихонович его просто боготворит, Сайга же не стал долго возиться с добыванием улик. У него в ФСБ есть однокашник по военному училищу. Так вот, они еще старшими лейтенантами служили в артиллерии, а потом один перевелся в ФСБ (КГБ), а второй перешел в МВД. Связь поддерживают, и по сей день. Так вот, Сайга едет к нему на встречу и просит пробить и проконтролировать Тяжнина. И, что ты думаешь, не успели они начать работать, как сразу вышли на знакомство Тяжнина с Князем, ну а потом понеслось… Воронова и Берестова немного попроверяли, и заработала через него контрразведка Генерального штаба. А светонулся Валерий Иванович по звоночку от Князя ему на телефончик, и поездка его в дом за городом к Князю. Дальше, ФСБ уже сработала четко, дали возможность Тяжнину подготовить свой задуманный план с чеченцами через Князя. Подыграли по решению, но решение было принято, в конечном счете, другое, и Тяжнин, которого специально Воронов отправил в Чечню на проведение операции, влип, как предатель. ГШ это не афиширует и зачем надо работу такого коллектива одним уродом позорить. Тяжнин, якобы, срочно уходит в отпуск. Все оформляется приказом по ГШ. Друг Сайги после проведения этой операции уже назначен на генеральскую должность. Тяжнин на Лубянке дает показания. Вот такие дела, Эдуард. Поэтому, пока я буду болеть в госпитале, вместо меня будет работать достойный боевой офицер, полковник Берестов. Теперь понял все, товарищ Марков?

— Да, Владимир Иванович, вы меня порадовали, что не зря я чуял, как набрасывалась петля на вашу шею, и что шла странная утечка информации в бандитские круги, и не поделись вы со мной своими мыслями вовремя, то, я представляю, как бы портачили нам всю работу не только оборотень из МВД, но и Тяжнин из ГШ.

— По тебе, Эдик, замминистра дал указания особые. Официально пока не восстанавливать, чтобы наш новый фигурант — «оборотень» не почувствовал чего-нибудь и не затаился. Мне также показалось странным, что все это держит на контроле только один главный в штабе МВД, это Павел Тихонович, и Сайге надо еще докручивать банду Князя до конца, хотя нитей уже вполне достаточно. А главное, я все-таки надеюсь на портфель, из-за которого бомжары чуть было, не ухлопали моего друга Эдуарда Маркова, — и Цветков громко рассмеялся.

Марков улыбнулся и сказал:

— Мне кажется, Владимир Иванович, что в тот вечер не мы одни побывали в доме Князя. Там были, пожалуй, все. Но мы успели, и я думаю, что сейчас мы снова попали под прицел, только теперь своих. Особенно ФСБ не оставит без внимания то обстоятельство, что у Князя наверняка были тайники с деньгами и документами, и наверняка они просмотрели место, где был убит Князь, и явно видели отпечаток на снегу дипломата. И уж точно думают на нас. А значит, нам надо быть предельно внимательными. Фомич будет к 15.00. Я не сомневаюсь и в том, что он не выдаст, что мы обнаружим в дипломате, это точно, — рассуждал вслух Марков.

— Подожди, Эдуард. Мы еще ничего не знаем, — сказал Цветков.

— Хуже будет, если так же прошли по следам люди «оборотня» из МВД, вот эти точно будут искать документы. А тем более, если он знал, что у Князя есть какой-то архив. Наверное, Князь имел для удержания своих подельников компромат на них, иначе они бы могли в любой момент выйти из-под контроля. А значит, нас могут убрать, как свидетелей или как опасных партнеров. Это очень опасно, Владимир Иванович. Поверьте мне… Поэтому Павел Тихонович и не хочет нас с Ворсенко пока восстанавливать в должностях.

— А ты сам-то как к этому относишься? — спросил Цветков.

— Я бы вообще туда, пока «оборотня» не поймают, и не лез, мы связаны ликвидацией Князя. Как только они как-то докопаются до истины, а мы не успеем упредить, то нас — всех участников ликвидации Князя — пустят в полный расход или засадят за трупы так, что пожизненно не выйти будет на свободу.

— Неужели так серьезно, Эдуард?

— Да, Владимир Иванович, такие пошли времена, и, видимо, еще не скоро мы победим так, как бы нам хотелось.

— Ну и что ты предлагаешь, капитан? — спросил Цветков.

— А то, что надо нам уходить на гражданку. Эти игры будут еще лет десять все органы будоражить. А лучших оперов и следователей будут отстреливать, как бандитов, чтобы не мешали жить по новым законам нового времени. Времена невидимой доселе коррупции, воровства и предательства. Самое страшное то, что положиться не на кого, главное звено в работе — это начальники отделов, короче, полковники, вот они-то и творят главный беспредел. Смотрят в рот своим начальникам, а вдруг генеральскую должность предложат. Подчиненных прессуют под себя, чтобы легче было решать шкурные дела. Инициативу в полный зажим. Никаких противоправных действий при патовых ситуациях. Короче, то звено, которое должно иметь возможность самостоятельно работать в рамках законов и выполнять главную миссию предназначения правоохранительных органов и правосудия, оно в полном загоне. А нормальные мужики до этих должностей подымаются редко, так как их не поддерживают в верхах. Трусость, бюрократизм, разгильдяйство и лень. Но попробуйте только у них выбить табуретку с должностью, то всё, ты не жилец. Вот так-то, уважаемый Владимир Иванович. Не думаю, что в Армии лучше. Надо уходить, пока нам головы за все хорошее не пооткручивали, — закончил свой монолог Марков.

— Ты прав! Я часто об этом думал и всегда на такие должности очень взвешенно подбирал кандидатуры. А где это удавалось пробить без вмешательства сверху, то там мне не надо было пасти и опекать, там всегда были хорошие результаты. Но все приходит с жизненным опытом. Согласен с твоими доводами, но как жить в таком государстве — ума пока не приложу.

Дома генерала ждала дочь Татьяна и приготовленный завтрак.

— Танюша, мы сейчас завтракаем и едем к Егору, — сказал, раздеваясь, Цветков.

— Очень хорошо. Я почти готова, вот только в магазин бы нам заскочить да купить гостинцы и Егору, и дяде Вите. Как все получается странно, папа, почему все так? Оба ранены не на войне.

— Ты, дочка, не волнуйся, а то после вчерашнего у тебя еще не раз будут всплывать и эти картины похищения, и бой, и драка в комнате.

— Пап! Когда я поняла, какие люди меня освобождали, и когда я вижу Эдуарда Маркова в нашем доме, то у меня нет совсем страха, — сказала Татьяна.

— А мы, Татьяна, когда рядом с нами ваш отец, чувствуем себя уверенней и смелей, — сказал Марков.

— Хватит меня хвалить. Мне в оперативных ваших делах порой было не понять, куда податься и кого ловить, а вы молодцы! Как шахматисты хорошие. Нет, Таня права. Без вас мы бы, наверное, дров поналомали много. Особенно с киллером и с освобождением Танечки.

За подобными разговорами каждый успел съесть отбивную с гречкой и выпить по кружке кофе, потом дружно встать, одеться и выйти на улицу.

— Москва, Москва, когда же прекратятся пробки? — сказал Цветков, когда они вот уже 35 минут тянулись по Садовому кольцу.

— Тебе, папа, надо перебираться во Владимир, у нас пробок нет, — сказала Татьяна.

— Да, дочка, надо бы. Я так устал в этой столице. Воздуху не хватает.

— Нет, папа, тебе, наверное, надо менять работу, а не место жизни. Большие города покоряются большим людям, а ты у нас настоящий большой генерал и уже скоро станешь милиционером — Шерлоком Холмсом, — смеялась Татьяна.

Марков вел машину, а сам думал: другая бы девчонка после всего вчерашнего отходила бы дня два-три, трясясь в своей квартире, а эта, как ни в чем не бывало. Вот что значит Цветков, этот человек настолько внушает уверенность в правильности действий и, действительно, как говорит Зоб: «С ним не страшно».

В госпитале они решили идти сначала к Егору, а потом к Виктору. В отделение гнойной хирургии их провела из приемного отделения стройная молодая девушка в белом халате с высоким белым колпаком на голове. Маркову показалось ее лицо знакомым. А вообще-то и не мудрено, он в этом госпитале уже не первый раз.

Егор, когда увидел вошедших в палату гостей, так разволновался, что даже не ответил сразу на их приветствие. Татьяна наклонилась и поцеловала Егора сначала в щеку, а потом они крепко поцеловались в губы. Татьяна отошла от кровати и, отвернувшись к окну, заплакала.

— Ну что ты, девочка моя, — сказал Цветков, — ведь уже все позади, — и, обращаясь к Егору, добавил: — Наш герой жив и прекрасно выглядит, а рана до вашей свадьбы, дети мои, заживет.

— Сколько обещают держать врачи? — спросил у Егора Марков.

— Говорят, недели две, не меньше, — ответил Егор.

Егору было очень интересно узнать, как прошла операция по ликвидации Князя, и Марков вкратце поведал суть вчерашних событий, а когда он начал рассказывать, как выручали из плена Татьяну, то у Егора на лбу выступил пот. Видно было, как сильно он переживал. Потом Егор рассказал, как его ранило, и как его лечил Леша. Особенно, как ему тяжело было в пути на крышу и когда спускались с нее к Леше в квартиру. А больше всего он восхищался Зобом и тем, кто помог им остаться в живых — человек в маске.

— Это был полковник Сайга, — сказал Цветков.

Марков и Цветков попрощались и ушли. Татьяна еще была в палате минут пятнадцать. Потом вместе они пошли в Хирургическое отделение, в палату к Виктору Зеленину. Старший Зеленин был, конечно, безумно рад. А, выслушав о событиях боевых действий, с драками и стрельбой, понял, чем занимались его друзья, а когда он узнал о ранении Егора, то весь напрягся и спросил:

— Температура есть?

— Нет, теперь уже нет, — сказал Цветков. — Я думаю, через несколько дней его к тебе в палату переведут. Я попросил врача.

— Через неделю я и сам до него добегу, — захорохорился Зеленин — Досталось тебе, девочка моя, — обратился Виктор к Татьяне.

— Ничего, Виктор Степанович, папа говорит, до свадьбы все забудется. Главное, чтобы вы встали, и Егор пошел, — сказала Татьяна.

Они все пожелали Виктору скорейшего выздоровления, оставили гостинцы и, попрощавшись, ушли из госпиталя. Татьяну высадили прямо у автобуса на Владимир.

— Папочка, дорогой, у меня нет родней тебя никого, я прошу тебя, прекрати эту войну, ты ведь уже все сделал, что мог. И возьми, пожалуйста, на контроль Егора. Я его, папа, очень люблю, — и Татьяна уткнулась в грудь отца.

— Хорошо, дочка! Я когда лягу в госпиталь, тебе сообщу. Но ты через недельку сама приезжай. Береги себя.

У Цветкова на душе было очень неспокойно. Девочка еще не успела отойти от всей этой кутерьмы, уезжала одна обратно, туда, где нет ни мамы ее, ни папы, ни брата, ни сестры, и ее любимый человек, и тот ничем ей не мог помочь в это время. У нее учеба, у нее свой жизненный график во Владимире.

Надо было ехать Цветкову и Маркову в квартиру, через 2 часа туда же должен подъехать Фомич.

— Как ты думаешь, Эдуард, — спросил, садясь в машину, Цветков, — нас могут еще вести?

— Думаю, что со стороны князевской группировки нет, а вот со стороны милиции, да. Особенно могли упасть на хвост Зобу. Мы-то вроде как уже понятные и раскрытые, а вот Фомич для них, видимо, еще непонятная особа, хотя в «Центре» его раскололи.

— Опять же менты. Бывший, но мент. И целый полковник, — сказал Цветков.

— Да, не зря говорят, бывших ментов не бывает. Связи у полковника, видимо, были хорошие.

— Я думаю, что тот, кто нас боится и, не исключено, от кого сейчас может идти угроза, это полковник в главном штабе, а возможно вообще-то и генерал. Так что расслабляться нам пока рано.

К дому подъехали раньше Зоба и решили немного осмотреться, в машине работала печка, было тепло. Закурили и стали внимательно смотреть за подъезжающими машинами и кто из них выходит. Потом Марков прошел вокруг дома и ни в одной машине никого не обнаружил. Обстановка складывалась спокойная. Вот-вот должен был подъехать Зоб. И он подъехал, но хитрый Зоб вошел в подъезд вместе с какой-то женщиной, где он успел ее подцепить. И его, как он шел с ней вдоль дома, о чем-то мирно беседуя, они разглядели в мужике Фомича не сразу.

— Фомич вошел в подъезд. У Цветкова сомнений не было, это был он, и в руках он нес свой кожаный чемоданчик, но почему он не позвонил? Значит, что-то не так. Его, видимо, где-то подхватили, — рассуждал Цветков. — Надо мне подыматься за ним, а ты, Эдик, еще посмотри.

— Да, я согласен, Владимир Иванович. Минут 10 надо подежурить, — сказал Марков.

— Потом поднимайся, код знаешь.

 

Глава 36

Фомич. Мина. Знакомство.

Цветков встретился с Фомичом на площадке у двери. Приняв все меры предосторожности, вошли в квартиру. Цветков сразу проверил прибор, который на этот раз не зафиксировал никакого проникновения в квартиру.

— Все нормально, Фомич! Говори, где машина, какая-то женщина, что за маскарад опять. Что-то не так? — спросил, не раздеваясь, Цветков.

— Все-то так, только после улицы Житной я обнаружил «хвост». «Опель» очень осторожно меня вел, но «мэре», он и в Африке «мэре». Ты понимаешь, дружище, видимо, пока мы эту тварь в погонах не раскроем, то он рассует нас по камерам. Я тебе, Володя, честно скажу: вот закончим это грязное дело, и больше ты меня хрен, когда втянешь с ментами бороться, — сказал Зоб.

— Брат! Мы-то ведь начинали за правое дело, наказать тех, кто этого заслуживал, ведь просто хотели помочь милиции, чем можем, а оно вон как вышло. Менты ведь тоже разные бывают.

— Значит так, Владимир Иванович, времени у нас в обрез. Пусть Марков так и продолжает следить за подъездом. А вы давайте чемодан, будем думать.

Цветков повернул шкаф, открыл оружейный сейф и достал дипломат Князя. Зоб осторожно положил его на стол и стал водить по нему каким-то прибором, предварительно надев наушники. Лицо его было весьма сосредоточенно. Фомич старался руками не делать лишних движений. Специальный кружок, на пластмассовой рамочке, он несколько раз провел по всему дипломату.

— Вот здесь, — сказал подполковник, указывая пальцем на нижнюю часть дипломата. — А провода идут к замку. По приборам пластит, есть электроэлемент, похоже на микроаккумулятор. В случае вскрытия дипломата он может дать сигнал на взрыватель, и тогда амба, — закончил поверхностный осмотр спецприборами Фомич.

— Ну, а что теперь? — спросил Цветков.

— А у нас есть выбор?

— Пока есть.

— А я думаю, у нас выбора нет. Когда-то я имел возможность открывать такие штуки, но они были только с одним взрывателем. И докладываю, что два последних раза у меня получилось, а до того шесть раз я взрывался вместе с дипломатом. Конечно, понарошку. Там был интерес без волнения. Мы знали, что останемся жить, если даже не так получится. И вообще, я тогда почему-то думал, что вряд ли мне когда-нибудь придется это делать в натуре.

— Фомич! У меня очень здравое предложение. Давай отдадим этот чемодан Сайге или лично Павлу Тихоновичу.

— Нет, Владимир Иванович, я не думаю, что будет сильный взрыв, но в квартире этого делать не стоит. Закрывайте срочно сейф, ключи с собой, все на контроль и одеваемся.

Положив дипломат в широкий пакет «Чибо-Эксклюзив» и забрав необходимую аппаратуру вместе с чемоданчиком Зоба, они спустились вниз, и подсели в машину к Маркову.

— Эдик, пусть тут все лежит, я сейчас выхожу, иду к своему «мэрсу», еду мимо вас, проезжаю до спортивной площадки, дальше будет небольшой скверик, объезжаю, его справа и останавливаюсь у заброшенного корта. Вы ждете пять минут и, если все тихо, едете ко мне, я забираю, дипломат и свой чемоданчик, перехожу на заднее сиденье «мэрса», вы наготове не допустить никого ближе 20 метров к машине. Я думаю, что за пять минут я управлюсь, — сказал Фомич.

— А может быть…? — попытался возразить Цветков.

— Все решено, — сказал, выходя из «мэрса», Зоб.

Цветкова будто прибили гвоздями к сиденью автомобиля. Марков еще не особенно понимал в сложности работы Зоба, но тоже молчал, так как все, что должно происходить дальше, было крайне опасно для жизни подполковника Зоба.

Фомич сел в свой черный «Мерседес» на заднее сиденье, а как только за ним захлопнулась задняя левая дверь, то Цветкову показалось, что он не Цветков, он не генерал, он недруг Фомича, а он тот, кто спокойно отпустил на смерть Женю Гарина, тот, который подбил всех своих друзей на войну, тот, который сейчас сидит в укромном месте и ждет, рванет или не рванет, а для чего? Кто он такой, решать жить или не жить?

— Да, я безвольный, «оборзевший» вояка, затеял игру в справедливость и месть. Господи, помоги ему справиться с этой миной. Господи, умоляю тебя и прошу. Помоги ему, помоги, Господи! — последние два слова непроизвольно вырвались из уст генерала.

Марков посмотрел на часы, прошло всего две минуты, а кажется, целая вечность. Вдруг в таком нервном состоянии он увидел в зеркале заднего вида идущего почти прямо на них человека, кажется, это была девушка, а в руках она держала лыжи и лыжные палки. Марков, не говоря ни слова генералу, открыл дверь и бегом устремился к идущей ему навстречу девушке. Цветков все сразу понял, но, оглянувшись, увидел, как Марков уже подбежал к идущей на них лыжнице.

— Неужели подставили, и сейчас начнется, — подумал Цветков и быстро вытащил свой пистолет и снял с предохранителя.

— Девушка, здравствуйте! — сказал запыхавшийся Марков, а сам уже успел переложить пистолет из кобуры в правый карман куртки и снять с предохранителя.

Девушка испуганно глянула на Маркова, остановилась. Марков, когда понял, что руки у нее заняты палками и лыжами, а оглядев все быстро в секторе ее появления, понял, что, скорей всего, это обыкновенная лыжница, не могли их противники так быстро придумать «лыжницу-киллера».

— Здравствуйте! — удивленно ответила девушка.

Марков внимательно глянул в ее глаза и увидел такое красивое лицо, ее такие выразительные и умные глаза, эти раскрасневшиеся щеки и вдруг на миг забыл, зачем он оказался перед этой лыжницей в красно-белом костюме. А когда девушка улыбнулась растерявшемуся матерому сыщику, то у Маркова сработало что-то такое в его зачерствевшей душе, что он даже не сразу нашелся, что говорить дальше, вспомнив главную задачу: не допустить никого до машины Зоба.

— Вы спортсменка? — спросил он.

— Нет, что вы, я просто немного покаталась и иду домой.

— А вы не могли бы изменить маршрут своего возвращения, ну, скажем, обойти эту хоккейную коробку с левой стороны, — настаивал Эдуард.

— Я, конечно, обойду, если вы этого хотите, — покорно сказала девушка. — Но ради любопытства, почему я не могу пройти в десяти шагах вон по той тропинке к своему дому?

— Понимаете, вон в той машине потек бензобак, и бензин сейчас находится под «Мерседесом», а водитель устраняет течь в баке, и если вдруг малейшая искра, то может взорваться бак и взлетит машина, а вы будете проходить рядом, и в этот момент взорвется. Мы сами отъехали назад, чтобы не рисковать, а вот я выступаю в роли постового, чтобы таких, как вы, не подпустить к «раненой» машине.

— Какой вы предусмотрительный и лиричный, к машине, как к человеку. Ладно, если надо, я тогда пойду, — сказала девушка и, еще раз улыбнувшись, стала отходить от капитана.

Марков все-таки не удержался и решил хоть что-то, да узнать о ней.

— Простите, а как вас зовут? — спросил он.

Девушка остановилась и сказала:

— Зовут меня просто Даша! А Вас?

— А меня Эдуард, — быстро выпалил Марков и тут же добавил: — Я таких красивых, как вы, в жизни не встречал.

— Ничего, встретите еще, — улыбнулась снова Даша и пошла, обходить хоккейную коробку.

Марков не мог понять, почему в такой сложной обстановке он, увидев Дашу, вдруг забыл обо всем. Ну, было в этой девушке что-то такое доброе, красивое и простое, как ее имя, а что, если Марков вдруг влюбился с первого взгляда? И он ничего не придумал, как догнать Дашу и спросить:

— Сжажите, Даша, где я могу вас найти?

— Меня искать не надо, я работаю в Сбербанке этого района. Прощайте, «постовой», — сказала, улыбаясь, Даша.

— Прощай, — буркнул себе под нос Марков и побежал к машине, где, как на иголках, сидел Цветков.

— Эдик, ты, что там лясы развел с девчонкой? На тебя это не похоже.

— Я, зато придумал, что говорить, если снова кто пойдет на нас, — сказал Марков.

— Сколько прошло времени? — спросил Цветков.

— Шесть минут, — глянув на часы, сказал Эдуард.

— Ну, что же он тянет?

— Владимир Иванович, успокойтесь, я думаю, Фомич все сделает, как надо. Есть такое предчувствие.

А еще через три минуты дверь машины Зоба распахнулась, и выглянувший Фомич помахал рукой к себе. Первым вылетел, как пуля, Цветков и через несколько секунд уже заглядывал в открытую дверь «Мерседеса». Марков, закрыв свою машину, спокойно осмотрелся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, сел на сиденье переднего пассажира Зобовского «мэрса».

Первое, что он увидел в полуразваленном дипломате, это деньги, пачки долларов. Рядом, возле раскуроченного дипломата, лежала черная глянцевая папка.

— Деньги, понятно, а вот что в папке? — тихо спросил Марков.

— Я ее пока не открывал, — ответил Зоб и добавил: — Ну-ка, опер, открой, — и он передал папку Эдуарду.

Марков быстро снял крепления с уголков и открыл папку. В ней лежали четыре листа печатного текста и конверт. В конверте два круглых диска к компьютеру.

— Изучать и оставаться здесь нельзя, тем более нас уже кто-то посетил, я мельком видел, что ты, Эдик, с кем-то разговаривал. Предлагаю взять по пачке на мелкие расходы, так как покойному эти деньги уже не нужны. Владимир Иванович, надо пересчитать деньги и, если вы согласитесь, то я заберу их в свой сейф, а потом будете принимать по ним решение. Вы забираете бумаги, изучаете, и сразу надо все откопировать. Эдик, то, что тебе нужней. Но будьте внимательны, — закончил Фомич.

— Фомич! — сказал Цветков, — Я завтра должен лечь в госпиталь Вишневского, послезавтра у меня в отделении мы найдем место, где порешать судьбу содержимого портфеля, подъедите к 15 часам, я встречу.

У Зоба уже был приготовлен простой солдатский вещевой мешок, в который он сам быстро побросал пачки со стодолларовыми купюрами и объявил:

— Сто пачек без наших трех. Лимон! Лимон зелени, господа, — завязал вещмешок и быстро закрыл его в багажнике своего «мэрса». Вернулся и сразу, загрузив остатки от дипломата в пакет «Чибо», передал Цветкову.

— Владимир Иванович, не переживай, я доеду, как надо, и позвоню сразу, а вы выбросите аккуратно дипломат и срочно езжайте к вам, Владимир Иванович, домой и смотрите документы. Все потом только в голове, а диски и листы в сейф и никому ни слова. Эдик, навести в госпитале завтра своего друга Бутова и одессита Якова. Я съезжу к Егору. На завтра никаких переговоров, затихаем. Конечно, если вы накопаете срочную информацию, то тогда по календарю о встрече. Плохо, что много не накатишь сегодня. А стрессик этот не мешало бы приглушить, — сказал Зоб, улыбаясь.

Марков аккуратно положил диски во внутренний карман пиджака, из папки забрал и свернул четыре листа, и положил их во внутренний карман куртки. Потом Марков пожал руку Фомичу и сказал:

— Спасибо, товарищ полковник! Вы действительно профи во всем. Фомич, я преклоняюсь и желаю удачи! Пока.

— Фомич! Ты меня прости, что так все получается, но теперь все. Я с завтрашнего дня не боец, я пока в машине ждал этого разминирования, у меня давление, наверное, поднялось выше крыши. Спасибо тебе, дружище, за все, — и Цветков крепко пожал руку тому, кто сейчас мог бы и не быть здесь в таком добром здравии и настроении.

Зоб укатил первым. Марков и Цветков внимательно выезжали из района разминирования. Преследование не обнаружено, от дипломата и папки избавились, и, когда Цветков закрыл дверь квартиры на засов, только тогда они оба почувствовали страшную усталость и голод. Первым делом Цветков позвонил Сергею Лосю, который уже был дома и сообщил генералу о том, что его машина не пострадала, и он забрал ее в милиции и готов завтра отвезти генерала в госпиталь.

— Хорошо, в 9 часов утра выезд, — ответил Цветков.

Артем позвонил сам и доложил, что у него сегодня приехала жена и дочь Ольга из Коврова. Началась семейная жизнь. Марков попросил у Цветкова что-нибудь типа майки и трусов и ушел в ванную. Стоя под горячей струей воды с закрытыми глазами, он ясно видел лицо лыжницы, и от этого, еще не понимая почему, становилось как-то уверенней за будущее и за то, что случилось в его жизни за несколько последних дней, а верней, после гибели майора Гарина.

— Я завтра же найду Дашу, чего бы мне это ни стоило, — прошептал Марков, сдувая с губ воду. Он даже как-то начал представлять их встречу, но потом очнулся от этих мыслей, боясь спугнуть что-то очень приятное в его жизни. На душе было так, как будто судьба подарила ему какой-то очень дорогой и нужный подарок за все его нервы и отчаяние.

— Да что же это такое, увидел-то всего на пять минут, а дум-то сколько. Да и кто она такая, эта Даша?

Но интуиция опытного оперативника не обманывала. Это его судьба, и он хочет видеть это лицо и эти большие серые глаза снова. «Главное — дожить бы до утра», — уже вытираясь полотенцем, размышлял Эдуард.

Примерно через час отзвонился Зоб и сказал, что война окончена и он не боец, он предприниматель и торгаш, и что его драгоценная супруга его больше не отпустит ни на шаг от себя, и что желает всем удачи и счастья, и что он будет пить неделю, пока не насытится.

— Ну, Фомич, молодец, я-то по нормальному жду доклада, как он доехал, как было и сопровождение и т. д., а он не дал сказать и слова, наговорил, пожелал удачи и отключился, — вслух рассуждал Цветков.

— Он все правильно сделал, звонил с домашнего телефона, который, наверняка, со вчерашнего или с сегодняшнего дня стоит на прослушке, этим он дал понять слухачам, что все, больше он не воюет, дело сделано. А вот вы, Владимир Иванович, не смогли ему подыграть, — улыбаясь и раскладывая на столе четыре листа Князя, сказал Марков.

— Да, Эдик, я, конечно, не успел, да и что-то не подумал.

— Теперь, если кто-то позвонит или будете общаться на эту тему, то все в госпиталь, на увольнение, плохо себя чувствуете и вообще собираетесь к дочери во Владимир.

— Я понял. Ну, давай листочки-то, что нам они скажут нового?

И снова зазвонил домашний телефон. Цветков, сняв трубку, услышал голос Татьяны.

— Папочка, я дома, все хорошо, у меня скоро будет Света с мужем. Как ты там?

— Я, дочка, войну всякую закончил и завтра в 9.00 в госпиталь. Никакие менты, никакая Чечня меня теперь не интересуют. Я тебя люблю. Целую, всем привет, — генерал широко улыбнулся, положив трубку, и добавил, уже для Маркова, — Ну, как я теперь сыграл, а, Эдуард?

— Классно! Классно, Владимир Иванович, вы не только боевой генерал, но и классный артист.

— А знаешь, Эдик, ты прав. Чтобы быть хорошим командиром, надо очень много играть, ну не обманывать, а как бы все время работать на опережение событий. Что-то придумывать. Особенно когда личный состав отдыхает или пытается расслабиться после проверки или учений. Вот тут-то и держи ухо востро и, конечно же, начинаешь «гнать волну», ну, т. е. из мухи делать слона, а когда это делаешь, чтоб все в это поверили, надо подыграть, надо и расстроиться сильно, и придать ненужную значимость делу, и представить, что могло бы из этого произойти. Смачно описать какой-нибудь страшный старый случай, но так, чтоб до души людей дошло, а значит надо играть и играть по правде. После этого всегда чувствуешь себя не очень уютно, вроде как ты и не ты. Но знаешь, Эдик, мы вот с Артемом разговаривали, и оказывается, он со мной полностью согласен, а он двумя полками тоже откомандовал, опыта будь-будь.

Рассказывал мне как-то Артем, закончилась проверка, и полк у него на Московской комиссии 4 балла получил. Это большая редкость, и, конечно, в полку все себя героями возомнили и думают: «После проверки отдохнем по полной». А в первый же вечер и ночь Артем со своими приближенными и доверенными людьми столько «дерьма» наковыряли. Ну, к примеру, «деды» брагу пили в каптерке, пьяный наряд стоял по парку боевых машин, самовольщики ушли к полячке. Стал он вызывать специально офицеров, а некоторые прийти не смогли, отрубились после тяжелых дней, взяв на грудь, и не пришли на вызов. Утром он весь полк построил в полной экипировке на плацу по учебной тревоге. Ты представляешь, как возмущались его «герои»? А потом через эти натянутые нервы стал наводить нормальный порядок, и к следующему периоду выходит без единого ЧП и полностью подготовленным. Дисциплина, вот что главное. Казалось бы, что тут такого, а не скажи, пойти против себя, против желания большинства, это надо уметь. Это надо в первую очередь владеть собой, а тот, кто умеет владеть собой, тот всегда сможет быть артистом. Правда, даже и таким людям, не каждому дано уметь грамотно руководить людьми, а главное — сохранять им жизнь и дать такую службу в части, чтобы, несмотря на трудности, твои однополчане могли сказать: «Вот когда я служил у Шмелева в полку, то это было самое лучшее время в моей службе и жизни». И Артем прав, я по опыту знаю, что больше всего ЧП в дивизии было после проверки, в подготовительный период. А на войне, если взять, то порой, за затишье и всякие там моратории из-за неправильного обращения с оружием, боеприпасами, пьянства, отклонений от уставных норм в караулах, на постах, конфликтных ситуаций с мирными жителями, а, главное, бесконтрольности и расслабухи людей погибло больше, чем в бою.

Вот такие, брат, воспоминания по поводу работы командира. Артем говорил, что хотел написать книгу наблюдений и рекомендаций. Он даже название придумал — «Я, принимаю полк». По вопросам дедовщины, т. е. как жить, чтобы ее не было, как обучать солдат нести службу по какой-то своей методике, и знаешь, что главное у командира? Главное — это крепкая дисциплина, второе — боевая подготовка, а третье — это боевая готовность. Наверное, он прав. Мы кричали: перво-наперво — это боевая готовность, потом боевая подготовка с хорошей дисциплиной, и поэтому у нас был и мордобой, и ненормированный рабочий день, и разлады в семьях, и заброшенные дети или отданные на откуп женам. Ну, все, Эдик, видишь, как на меня подействовала расслабуха, что я после двух рюмок всю дисциплину похерил и даже уже начал терять бдительность, а ведь мы еще не знаем, что у нас на дисках.

— Хорошо, Владимир Иванович. Армия — это ваша жизнь, и, наверное, если бы так, как рассуждаете вы и как командовал полком Артем Шмелев, то, наверное, и в Стране был бы порядок, а то полный «алее». Осталось еще для наведения порядка, т. е. борьбы с криминалом, привлечь МЧС, Аэрофлот, моряков. Нет у нас порядка вверху. Развалили Страну быстро, а вот собраться все не можем никак, да еще и не дают те, кому война — мать родная. Мы до сих пор живем с менталитетом оглядки, то на Запад, то на Америку. И правильно тогда Артем говорил: — СССР развалило ЦРУ, купило, подкупило, обмануло и вложило в это огромные деньги. Итак, Владимир Иванович, вы мне говорили про дисциплину. Я бегло прочитал первый лист и прошу теперь вас внимательно его прочитать, — сказал Марков.

Но Цветков еще не угомонился. Ему будто наступили на старую мозоль.

— Вот поэтому-то и из Армии и Флота бегут нормальные командиры, потому что хороший командир приметен, а это значит, по сегодняшним меркам, надо его поставить в «стойло», чтобы был, как все, а они талантливые, ершистые и самолюбивые. Сколько уже на гражданку поуходило, лучших из лучших вышвыривают. Да, что тут говорить, Артему минимум дивизией надо командовать, а он во внутренних войсках старший офицер Главка. Мужик на побегушках. То на проверку частей, то на войну, а то сидит в своем штабе, как и я, на корзину работает… Еще говорит, что начальник штаба посылает его на войну в третий раз и напутствует: ты, мол, там смотри не подведи наше управление. А Артем ему, когда напомнил, что он начальником штаба дивизии только 5,5 лет оттрубил, так тот ему стал объяснять, что начальник штаба дивизии по сравнению со старшим офицером Главка — это ерунда, а не должность. Артем говорит, что немного поартачился, так теперь этот генерал не очень-то на него позитивно смотрит. Давай листок, — и Цветков наконец-то углубился в чтение.

На листке в печатном тексте, в три колонки сверху вниз слева шел номер, а рядом две, три заглавных буквы, вроде чьей-то сокращенной фамилии, имени и отчества, во втором столбце марки машин с номерами, а в скобках другие совсем номера, в третьем столбце цифры, похоже, что в долларах, и после каждого дефиса шла сумма, первая везде большая, вторая поменьше, а третья еще меньше, 1/5 от первой. Таких листов оказалось два. Первый за 1995 и 1996 годы. Второй за 1994 год. Третий листок — всё то же, только вместо машин были адреса квартир. А вот четвертый лист был ключевой, там была расшифровка заглавных букв, правда не всех, три инициала остались не расшифрованными, но, главное, было понятно, что то, что напротив ТВИ стояла дата 23.02, Чечня, лимон — 500 т. — генерал — 200 т — 10 т. После инициалов КРФ прочерк и в конце +50 т + 20 т + 150 т. «Десятка» — 100 т, 150 т, 450 т, — Цв — 300 т.

Марков в этих вопросах оказался настолько сведущим, что в течение 15 минут все разложил по полочкам. Какие номера машин были до кражи и какие после, стоимость проданных машин, сложив вторую цену с третьей, получалась первая, по расшифровке вторая шла Князю, а третья на расходы.

Фамилии бригадиров по недвижимости были как начальники отделов, видимо, и распределяли третью сумму. ТВИ — скорей всего, это был Тяжнин Валерий Иванович, а вот кто был КРФ — непонятно.

— Я считаю, Владимир Иванович, что КРФ это и есть то, что осталось главной угрозой от Князя. Эти сведения надо как можно быстрей передать, в целях нашей же безопасности, Сайге или еще лучше самому Павлу Тихоновичу, но как это сделать? Надо думать. И включайте свой компьютер, товарищ генерал. Сейчас будет еще, видимо, интересней. Я думаю, что и про нас тоже что-то узнаем новенького.

— Ох, ладошки чешутся, — сказал, потирая ладони, Марков.

— К деньгам, Эдик, или драться будешь?

— Владимир Иванович, я вот что думаю, из-за нас сгорел дом у боевого еврея, и мы изрядно потрепали ему нервы, не мешало бы все компенсировать. Как вам такая мысль?

— Мы чуть позже, пусть все за мое увольнение уляжется, и тогда подумаем обо всех покушениях, верней, пока я там, вы здесь, а потом сверим и найдем оптимальный вариант. И еще вот что, Эдуард, ты бы не хотел открыть свою фирму или работать детективом у меня? Я тут кое-что читал. Есть некоторые планы, но об этом тоже потом. И кто же это — КРФ?

— Вы знаете, товарищ генерал, есть в мыслях один человек, но как-то не укладывается: генерал-майор, офицер главного штаба у самого Павла Тихоновича под боком с интересной фамилией Карта Роман Федорович. Но пока у нас на него ничего нет, ни полной расшифровки, ни отпечатков, никаких диктофонных записей, указаний Князя, никаких фотографий. Все, скорей вставляйте первый диск, будем искать.

Когда начали просматривать первый диск, то Цветков, не сдерживая выражений, стал возмущенно листать и просматривать файлы.

— Да тут все практически про нас всех, кроме Зоба и его группы и группы Артема. Ты только посмотри, как работает служба безопасности у Князя!

— Работала, — поправил Марков.

— Ну да, но, а вот и про тебя, Эдик, ну-ка проверяй правильность информации.

— Ух ты, даже какими медалями награжден, есть и первая любовь, где проживает, вот это да. Какой же у них штаб по сбору информации? А вот и не наши пошли. Так это же чеченцы, а вот и арабы. Да за такой материал можно и голову потерять и кучу бабок срубить, кто умеет это делать. Так, Владимир Иванович, все, что касается не нашей команды, — в отдельную папку и на новый диск для Павла Тихоновича.

После верстки нового диска по банде и их пособниках поставили второй. Второй диск был чем-то похож на телефонный справочник. И с ним пришлось повозиться около часа. Сверять инициалы, номера, просматривать кучу файлов.

— Он что, все это знал наизусть? — спросил генерал.

— Сам кодировал, сам придумывал, конечно, знал на память, — ответил Марков, — но память имеет свойство подводить, как стих порой хорошо выучишь, а перестанешь его повторять — и все, с каждым годом стирается все больше и больше, а такие вещи сколько, кому, когда, телефонные номера, характеристики и досье — это все в архиве должно надежно храниться. Первоисточники эти нам надо сохранить и так, чтобы кроме нас, никто не должен знать. Итак, делаем дубликаты, а диски корректируем, и завтра я в 5 утра должен уехать и отвезти это все на Житную, — закончил Марков.

— Почему так рано? — удивленно спросил Цветков.

— Чует мое сердце, что вас в покое не оставит КРФ до самого госпиталя. Когда они завтра подрулят часам к 6 утра, то дождутся Сергея и вас, а про меня информации не будет, так как не будет меня здесь, — убедительно говорил Марков.

— Почему ты думаешь, что они не будут нас пасти с вечера?

— Зима на дворе — раз! Что мы обладаем содержимым дипломата, они не знают, а догадки — не факт, и вряд ли, зная работу нашей милиции, они будут на авось надрываться, да сил таких даже у генерала нет — это два! Три — это то, что после гибели Князя его покровитель в МВД или просто предатель постарается не делать никаких телодвижений. Сегодня он ждет случая узнать, чем обладает полковник Сайга, — сказал Марков.

— Но, а то, что за Фомичом был «хвост», это как?

— А так, что Фомича завтра никуда не надо трогать. Пусть он съездит к Егору в «Бурденко» и потом по своим магазинам и кафе. Тогда они его бросят к вечеру вести так же, как и вас, а будут искать меня.

— Почему рано, я понял, а где и когда передашь материал? Что скажешь про его появление у тебя?

— У меня есть очень хороший человек, который мне сможет сделать пропуск в Министерство к себе в отдел, но, а там до зама я дорогу найду. Сразу главное — не попасться на глаза Роману Федоровичу Карте, но идти мне надо к заму лично самому, в Главке везде глаза и уши. А товарищу этому я скажу, что, мол, только так, нагло, я могу вернуться на службу, пройдя порог заместителя Министра МВД. А у него я буду дома к 7 часам, он же, как правило, выезжает из дома в период с 7.15 до 7.45, ему даже со всеми пробками до Житной за час добраться за глаза. Я отдам ему паспорт, он сделает пропуск, вынесет мне паспорт в бюро пропусков, и я пройду спокойно через левое крыло в приемную Павла Тихоновича, а там я скажу помощнику его или секретарю, что срочно надо меня принять. Будут допытываться, по какому вопросу, скажу, что по восстановлению в должности. Где взял диски? Скажу, что в сейфе нашел под пустой папкой, видимо, торопился Князь и не досмотрел.

— А может, мне позвонить Павлу Тихоновичу и как-то намекнуть на тебя?

— Ни в коем случае.

— Хорошо, тогда за работу и давай еще по рюмашке за удачный день и за завтрашний день. За первый день после войны, — сказал Цветков.

— Да, дай-то бы Бог! Отдам материал и поеду к Ворсенко. Как они там?

Но Марков говорил не все, он уже спланировал: после Житной, т. е. из Министерства он едет искать Дашу, а потом к другу. Все равно лучше всего в госпиталь придти после 12 часов или после 15.00.

— Было бы удачно все, если бы с завтрашнего дня оборотнем оказался генерал Карта, а если это не он? — сказал Цветков и затянулся сигаретой, медленно выдыхая дым.

— Владимир Иванович, не парьтесь, пусть они сами ищут. Сайга, я теперь точно знаю, повяжет оборотня, можно не сомневаться. Он-то сможет его спровоцировать… и уличить. Имея теперь такую информацию.

В пять часов Марков осторожно вышел из квартиры Цветкова. В подъезде и на улице ни души. Стоял небольшой, около 5–7 градусов, морозец, а с вечера или ночью прошла легкая снежная полоса, и снег тонким слоем запорошил все вчерашние следы. Марков внимательно посмотрел на присыпанные снегом машины, недавно прибывших он не обнаружил. На всякий случай он, подходя к своему «мэрсу», достал свой миниатюрный фонарь и посветил вокруг машины, не поленился нагнуться и посветил, насколько можно было, под днище авто. Ничего не обнаружив, снял «мэре» с сигнализации и, устроившись на водительском сиденье, завел двигатель, не включая пока ни фары, ни габариты.

До знакомого из министерства добрался быстро и, чтобы не будить человека, еще час сидел в машине и вспоминал свою жизнь, последние дела, что может быть впереди и все больше приходил к выводу, что ничего он еще не сделал в этой жизни: ни дом не построил, ни дерево не посадил, ни ребенка не родил. В его-то возрасте, в 33 года еще ходить в капитанах и иметь однокомнатную квартиру, правда, недалеко от метро «Алексеевская» на Кулаковском переулке. Не все, конечно, плохо, была у него большая любовь, поженились, когда Эдик ходил уже в старших лейтенантах и работал в УГРО. Дома бывал мало, жили у тещи, которая, прямо скажем, в старшем лейтенанте души не чаяла, вот уж поистине не как в анекдотах — «Дайте яда, тещу лечить буду». После развода с Катей Галина Максимовна не находила слов, а только после звонков Эдуарда всегда плакала. Нравился ей Эдик, и все. Катерина развод тоже переживала по-своему, но в 92-м укатила со своим иностранцем в Италию, а до этого они жили в Москве, но на съемной квартире. А когда у итальянца закончился контракт, а в России в 92 году был везде такой беспредел, что Катя, не задумываясь, зная итальянский, английский и даже французский языки, укатила на Запад без сожаления. В этом же году, будучи уже капитаном, Марков получил однокомнатную квартиру на Кулаковском переулке, и то благодаря тому, что в расследовании был очень заинтересован заместитель по тылу ГУВД, и, когда капитан Марков лично задержал преступника и от этого задержания раскрутился весь клубок, заместитель по тыловым вопросам вызвал его к себе и, узнав, что бы хотел в виде премии получить капитан, решил жилищный вопрос в течение пяти минут, а через неделю Марков получил ордер на свою квартиру, чему он был безмерно рад и о чем старался по первости умалчивать, так как в других отделах ребята были на очереди куда ближе, чем он. Но когда уже через полгода пошел разговор, что строить для них никто домов не собирается, а то, что строилось, все заморозилось, народ начал думать, как купить квартиру в рассрочку, уехать к родителям с переводом в другой город или поселок. Рушились надежды на нормальную жизнь в своем углу, рушились семьи. Марков вдруг перестал себя считать хапугой и наглецом, урвав чью-то квартиру, когда Игорь Бутов ему сказал:

— Эдик, да плевать, у кого какая очередь, так как плевать руководству, у кого какая работа. Все равно эту бы квартиру ни один из оперов в такое время не получил, а ты от нас один за полгода, но от нас, а товарищи, которые кобуру носят только когда выходят к огневому рубежу в стрелковый тир, ее бы точно урвали и умыкнули. Они в тепле, при делах и при полной информации, что можно, как и где пробить, купить, обменять и получить, а нам некогда этим заниматься, сегодня труп, завтра грабеж, послезавтра изнасилование и новый маньяк, и пухнет голова от дум и версий, желудок перерабатывает, что попало и на «бегу», жена никогда не знает, когда точно поедет в отпуск с мужем, а хуже того, уйдет к другому, у которого есть квартира, нормированный рабочий день, зарплата не 250 долларов, а 2,5 тысячи. Удивительная прогрессия: чем хуже живем, тем больше работы, больше трупов, больше разводов. Поэтому, друг мой Эдик, ты оценен за все время своей службы первый раз правильно и удивительно только то, что оценил твою работу не начальник, а, прямо скажем, лицо пострадавшее, имеющее влияние на нашего зама.

Почему-то Марков после этих слов Игоря согласился с ним и перестал комплексовать.

За время холостяцкой жизни в квартире его не раз были и друзья по службе, и женщины, и в целом его устраивала, на сегодня, скромно обставленная квартира, но в которой, кроме холодильника, кухонного гарнитура, телевизора, видика, имелась стиральная машинка с программным устройством, сама стирает, полощет, выжимает. Больше всего Эдуарду нравился его сервант, в котором был бар с разными алкогольными напитками.

Марков представил себя сегодня вечером в своей «берлоге», как он называл порой свой угол, как отмоется он в ванной, перевяжет повязку на руке, приготовит себе ужин, выпьет вечерних 150 грамм и ляжет на свой разобранный диван, включит телевизор и, как только появятся первые признаки засыпания, первый раз за все последнее время уснет крепко и расслаблено.

И к этому с утра все шло. «Кто рано встает, тому Бог подает», — думал Эдуард, а когда он встретился с товарищем и потом передал все материалы с коротким докладом Павлу Тихоновичу, сообщив все, кроме дипломата и денег, то его «мэрс-200», который ему бы уже и не мешало вернуть Игорю, направился в район, где был Сбербанк, в котором должна была работать «лыжница» Даша.

Предположения о том, что Карта Роман Федорович является оборотнем, генерал-лейтенанта поставили просто в ступор, и верить в это Салову не хотелось совсем.

— Ну, да ладно, пусть полковник Сайга разбирается, а он чуть-чуть уделит себе внимания, имеет право или нет? — Эдуард, размышляя, глянул на часы и подумал, что Даша давно уже на работе.

В какой-то момент Марков не мог точно представить себе свой приход, но он точно знал: Даша его не оттолкнула, а значит, возможно, не замужем. Сказала, где работает, хотя могла и наврать. От красивой девушки можно ожидать всегда много неожиданного.

Эта поездка в Сбербанк смахивала на самоволку от серьезных боевых дел, а еще хуже, в случае появления слежки, он светил ни к чему не причастную к их «разборкам» девушку, а это подло, это не по-офицерски и не правильно.

Подъезжая к Сбербанку, Эдуард стал еще внимательней смотреть на предмет слежки, но все по его выводам было нормально.

— Вряд ли отстали, просто не успели, а сейчас, наверное, мечутся, — за этими размышлениями Марков увидел перед входом в какой-то продовольственный магазин телефон-автомат. Притормозил, вышел из машины и набрал номер Цветкова.

Владимир Иванович сказал, что Эдик был прав, их вели до самого госпиталя. Когда Сергей выехал назад без него, то «хвоста» уже не обнаружил. Марков на случай прослушки телефона Цветкова нарочито торжественно и уверенно сказал:

— Владимир Иванович! Мы свое отработали и никому ничего не должны, и я не намерен возвращаться в МУР после того, как меня отчитал Зам, я только так и не понял, что он от меня хотел, спустить пар, что не могут найти всех соучастников по Князю, а мы тут при чем? Я вам сказал, что больше никаких дел с МВД не имею.

Цветков сначала хотел что-то возразить и спросить про то, как прошла встреча с Замом, но потом вдруг понял замысел разговора Маркова и сказал:

— Я, Эдик, тоже всем своим дал отбой. Надо лечиться и на гражданку начальником склада к предпринимателю Мамедову, — и Цветков захохотал так, что Марков, положив трубку, шел к машине и улыбался, представляя Цветкова охранником на складе у Мамедова или даже начальником склада.

— А что в наше время вполне реально, но лучше, конечно, простым охранником за мониторами в спецкомнате, в тепле, сутки отсидел — трое свободен. Вот только на что жить? Если только на даче пахать, сажать, убирать, консервировать, курочек держать, то тогда не пропадешь, но к этому он не приучен. Хотя это ведь не плохое дело, в земле ковыряться в удовольствие, да на благо здоровья.

Правда, и с дачами сейчас проблема: все, нет теперь никаких шефов, заводов, фабрик, всяких организаций, вплоть до министерств, которые помогали своим садоводам и свет подвести, и газ, и воду, а теперь уже, сколько лет это дело чисто коллективов садовых товариществ, а среди них пошло огромное неравенство. Кто-то был бедным — стал просто нищим, кто-то был на хорошем положении — построил хорошую дачу, а теперь не может до нее добраться или все время тратит, чтобы как-то жить опять хотя бы не хуже, чем раньше, и ему не до дачи. Другие, а их единицы, смогли заняться коммерцией, иметь доходы повыше, чем были, и им дача стала не нужна. Молодежь, которая с 1989 года не понимала, что их начинает ждать впереди, а с 1991 года поняла, что их ожидает очень туманное будущее, ехать и работать на участках, а тем более что-то строить, у нее не было ни малейшего желания. Садовые товарищества редели, хирели, зарастали. А тут еще эта болезнь России — воровство. За зиму снимают все электропровода, грабят домики и коттеджи до полного опустошения, а то и поджигают. Любой цветной металл является главной задачей воров. В любом городе, а то и в деревнях множество частных приемных пунктов металлолома. Количество бомжей увеличивается с каждым годом. А посему, если нет серьезной охраны в садовом товариществе, то осенью надо все вывозить, а весной завозить, — подумал, анализируя жизнь дачника, Марков и понимал, что он не только не предназначен для такой жизни, но еще, чего доброго, и в тюрьму сядет, поймав на своем участке вора и переломав ему челюсть и ребра. Он знает наперед, что в отделении милиции, куда доставят ворюгу, тот долго не задержится, и его выпустят. Ну, короче, сплошная головная будет боль.

У прохожего пешехода Эдуард уточнил, где находится Сбербанк и, проехав несколько домов по ходу, увидел банковское заведение, где он мог увидеть, если его не обманула Даша, девушку, которая сразила Маркова своими глазами и улыбкой.

Зал был почти пустой, и Марков сразу подошел к охраннику.

— Простите, пожалуйста, вы не поможете мне найти сотрудницу Сбербанка, которую мне порекомендовали, а я оставил нечаянно дома ее телефон и кем она числится, и какая фамилия — не вспомню. Знаю, что зовут Даша. Подскажите, пожалуйста.

Охранник, пожилой, крепкий еще мужичок, внимательно осмотрел Маркова и процедил:

— Вообще, мы справок не даем. То, что Даша, есть такая девушка, это верно. Но лучше вам подойти вон к тому окну и там уточнить. Стоп! — сказал вдруг охранник, — да вот же, кажется, и она.

Марков глянул в сторону, куда смотрел охранник и увидел ее. Она шла прямо на них, в руке держала, прижимая к груди, зеленую папку. Это, безусловно, была Даша, но она была выше, стройней, волосы русые, с завитушками на концах, свисали прямо ей на плечи, на ней было светло-зеленое платье и темно-зеленая жилеточка. А когда она увидела Маркова рядом с охранником и узнала его, так как и одет он был точь-в-точь, как вчера у корта, то, улыбаясь, подошла к идущему ей навстречу Эдуарду.

— Здравствуйте, товарищ постовой! — сказала Даша.

— Здравствуйте, Даша, можно вас попросить, — и он, указывая рукой на стоящие у стенки стулья, предложил ей сесть.

Даша пошла, но на ходу сказала:

— Вы знаете, мне не положено вести переговоры и назначать встречи в этом зале, вы подождите меня у входа, я отпрошусь и выйду.

— Хорошо, — сказал обрадованный Марков и вышел на улицу.

Не прошло и 15 минут, появилась, и опять со своей ослепительной улыбкой, Даша. На ней уже были черные брюки и черная шуба, на голове шапка из чернобурки и темно-голубой шарф.

— Ну, и что же вы мне хотели сказать, Эдуард, сегодня? — начала первой Даша.

— Я хотел сказать спасибо Вам и Богу, что вижу вновь ваши глаза и такую шикарную улыбку, — выпалил, как из пушки, Марков.

— Но вы ведь меня совсем не знаете?

— Но я вижу Вас и слышу голос.

— Вы телепат? — спросила Даша.

— Да нет, у меня хорошо развито чувство интуиции, и часто я его слушаю. После того, как я вчера Вас увидел. Да, что говорить, я рад Вас видеть и если вы не против составить мне компанию и пообедать или в кафе, тут недалеко я приметил, или предложите что-нибудь сами.

— Я не против, но у меня всего один час, и далеко я не поеду, но и идти тут за углом в столовую, а вечером это ресторан, я не хочу, там много в это время наших. Давайте, куда вы сказали, в какое кафе?

— Кажется, у него есть название «Алый парус».

— Да, я знаю, я бывала там, согласна, в нем прилично кормят, конечно, дороже, чем здесь, но зато тихо и уютно. Поехали?

Кафе действительно было прилично отремонтировано и все больше имело тона цвета топленого молока. Они сели за столик у окна с тонким бежевым тюлем и светло-коричневыми длинными шторами. Желтоватая скатерть и желтые лампочки настенных бра создавали вперемешку с дневным светом тепло и чистоту. Перед входом в кафе Марков своим внимательным глазом успел «сфотографировать» на первом этаже соседнего дома вывеску «Цветы». Подошла очень симпатичная молодая официантка и, поздоровавшись, подала прайс — меню.

— Даша, я кое-что хочу взять в машине, вы пока выбирайте и заказывайте все, что захотите, а мне тоже, что и вам, я все ем.

— Только недолго, у нас мало времени.

— Хорошо!

Марков почти бегом вышел из кафе, сняв с вешалки только свою кепку и влетев в комнату, уставленную цветами, не думая, схватил самый красивый, на его взгляд, букет с большущими темнокрасными розами и, отдав сдачу продавщице, выскочил на улицу, а через 30 секунд был уже у стола, где Даша еще не успела ничего заказать на обед.

— Скажу Вам, Даша, честно, я давно не держал в руках букеты цветов и тем более не преподносил их никому. Я хочу за это от Вас только улыбку.

— И все?

— Пока да.

— Ясно, все по плану. Даме цветы, детям мороженое, — улыбнулась Даша.

— Так точно!

— О, да вы, Эдик, военный?

— Не совсем. Сегодня я гражданский человек, а совсем недавно был оперативным сотрудником в МУРе. Примите, пожалуйста, в знак нашего знакомства этот букетик цветов.

Даша взяла букет и положила его на край стола, предварительно понюхав розы и зажмурив глаза, произнесла.

— Обожаю розы. Обожаю этот запах. Спасибо, Эдуард!

Официантка, получив заказ, минут через пять, очень оперативно принесла его на стол. Так получилось, что и Даша, и Эдик — оба были голодны, и они с удовольствием набросились на солянку, а потом на рубленый шницель с картошкой фри, помидорами и огурцами. Если бы кто-то посмотрел со стороны на эту пару, то мог бы сказать, что эти люди знают друг друга давно и, пожалуй, очень близки.

Тишину нарушила Даша, прежде чем приступить ко второму.

— Эдуард, скажите, а вам что, не интересно знать, замужем я или нет.

— Почему же, интересно.

— Так вот, я замужем.

Эдик прекратил жевать, внимательно посмотрел на прищуренные глаза Даши и сказал:

— Это, конечно, не очень здорово, но я знаю, что я не ошибся, такая красивая девушка явно не может быть одна.

— Но если вы знали, что я замужем и шли на встречу, которую, выходит, я спровоцировала сама, зачем так спешили после первой вчерашней встречи, — она сделала небольшую паузу и добавила, — можно тогда и вас спросить?

— Да, конечно.

— А вы, часом, такой приличный мужчина, прямо скажем, в моем вкусе, не женаты?

— Был женат. Шесть лет назад развелись.

— Дети есть?

— Нет, к сожалению или к радости, нет, не получилось.

— Вот поэтому и разошлись?

— Нет, не по этому.

— А почему, если не секрет? Характерами не сошлись?

— Нет, женились по любви, а потом у меня была такая работа, что не каждой жене понравится, ну еще мимо нас пробежал красивый итальянец с деньгами, ресторанами и даже разговорами на его родном языке, Катя знала итальянский. Сейчас она в Италии, уже четыре года.

— Вы жалеете, что так получилось.

— Переживал сначала, а потом привык.

— И что же, за шесть лет не нашли себе подруги боевой?

— Да, не нашел. Вот и сейчас смотрю на вас, Даша, и думаю, знакомы всего ничего, а говорим, будто старые друзья. Мне почему-то хочется с вами говорить, а как дальше будет, не знаю. Душа к вам рвется, а сказали, что замужем, и будто кто по ногам выстрелил.

— Да ладно вам, не все ли равно, замужем я или нет, я-то пришла, сказала о себе, где работаю, значит, чего-то мне не хватает. Может быть, я, как ваша жена, уйду от мужа и к вам.

Марков, немного растерявшись от такой перспективы и прямоты, сказал:

— Я не знаю, какие у вас планы на будущую жизнь, но я готов с вами, Даша, встретиться в ближайшее время и хотел бы пригласить Вас в один из лучших ресторанов города Москвы. Говорите, когда.

— Но, Эдуард, я очень бываю занята, — приступив ко второму блюду, сказала Даша и добавила: — Дело в том, что у меня еще двое маленьких детей. Девочка и мальчик.

Даша замолчала и стала поглядывать на Эдика, на его реакцию. Марков как-то даже не совсем понял, к чему клонит его новая знакомая, но он сказал:

— Дети — это хорошо!

Они молча стали поедать отбивную и все, что оставалось на второе. Марков не знал, что ему говорить. Даша продолжала поглядывать на Эдуарда и улыбаться глазами. Опять посторонний наблюдатель мог бы сказать: «О, как она его любит, он увлеченно ест, а она с такой нежностью за ним наблюдает».

— Даша!

— Да, я слушаю, Эдуард.

— А что вы заканчивали?

— Институт экономический, всего-то и года не прошло. Был у меня друг в студенческие годы, «пас» меня, от всех влюбленных оберегал, на четвертом курсе чуть-чуть не поженились, мечтали двух детей иметь, но попозже. Сдали госы, получили дипломы. Дима сразу устроился на работу в Центробанке, а я поехала отдыхать, сначала к бабуле, а потом с подругой в Коктебель на десять дней. Вернулась, скажу честно, ухажеров на море было много, но я девочка преданная, так ни с кем никаких близких отношений не завела. И если честно, то не попался ни один стоящий мужчина. Мой друг встретил меня с одним цветком на Киевском вокзале, проводил в метро и обещал подъехать. А у меня к нему душа не лежит, и все. Вот так я и осталась незамужней и бездетной в 24 года, а тут отставной Муромец или, как же я не промахнулась, «Постовой».

Даша говорила быстро и после последней фразы в упор посмотрела на Маркова.

Тот, сообразив, что его разыграли с замужеством, после некоторого замешательства произнес:

— Даша! Но я ведь чувствовал. Я… — и он уставился, не мигая, на Дашу.

И если бы в это время на него смотрел тот же наблюдатель, то он бы сказал:

«О, а он-то как ее любит! Он съедает ее глазами».

Марков подозвал официантку и щедро с ней рассчитался, оставив ей хорошие чаевые.

 

Глава 37

Выздоровление. Встреча Виктора Зеленина.

Госпиталь жил своей отлаженной, но всегда напряженной жизнью, поступали новые больные на лечение, но поступали и такие, как Зеленин, по которым приходилось не только принимать экстренные меры по оперированию, но делать порой такое, что многое называлось «Чудом».

Виктор усиленно тренировал мышцы, щадящей гимнастикой, и каждый день приближал его к первым шагам по палате. То, что происходило там за воротами госпиталя, без его участия, сильно беспокоило и напрягало. Больше всего то, что он был не способен помогать друзьям. В результате разборок его сын Егор лежит в гнойной хирургии. Слава Богу, что дело пошло на поправку, а вот то, что случилась беда с его новой знакомой, которая так похожа на его покойную Аннушку, не выходит из головы. Правда, Тамара все-таки свое гнет — Зеленин очень понравился Елене. Она может и преувеличить, но врать не будет.

Было тихо, и нарушали эту госпитальную тишину только настенные часы, которые не тикали, а шлепали своей большой минутной стрелкой. Как бы с ней в такт капали капельки в капельнице. Что ждет боевого полковника после выписки?

— Не сидеть же все время в деревне, но и Москва не его город. Какой там город, я и не собираюсь покорять что-то, карьеру делать не собираюсь. Поздно. Однако если подумать, взвесив года, имея в 46 лет здоровье, можно много еще сделать. Подумаешь, убрали из Армии, что я, не найду достойной работы на гражданке? Я ее пока и не искал. Поправиться бы? А куда все-таки пойти? — продолжал размышлять Зеленин. — В деревне работы нет, народ спивается, от безделья. Хозяйство свое мало теперь кто держит. Дороги не чистятся, как раньше, транспорт не ходит или ходит плохо. Хорошо тем, у кого железная дорога под боком, а лучше, если и автобусная станция имеется. Работу надо искать во Владимире, там есть квартира, хотя, считай, это уже не его квартира. Светлана с мужем обосновались крепко. Вряд ли он сможет жить с ними вместе. Егор после госпиталя поживет у них некоторое время и точно к Татьяне уйдет после дембеля. Если, конечно, любовь не распадется. Как хотелось бы на их свадьбе побывать! Бедный Егор, сколько же ему досталось за последнее время, а этот год ему на всю жизнь запомнится. Из полыньи, да в пламя.

А может быть, мне в тренеры пойти, по рукопашке или айкидо? В спецах наверняка места все заняты. А что будет представлять зарплата?

Надо искать работу по специальности инженера автомобильной и тракторной техники. Вон сколько автосервисов пооткрывалось! А может быть, рвануть на Родину, на Сахалин, но не сможет он там жить без Аннушки, которая покоится во Владимирской земле — Виктор вздохнул и тихо произнес: — Надо с ребятами посоветоваться.

Эти раздумья его оборвал раздавшийся стук в дверь палаты. Дверь распахнулась, и в палату вошел улыбающийся Артем Шмелев, а за ним вошли Фомич, Таня Цветкова и капитан Марков.

30 марта. Выписка Зеленина из госпиталя.

Контрольно-пропускной пункт Главного военного клинического госпиталя имени Н.Н. Бурденко работал в обычном своем режиме, за его воротами находилась одна из крупнейших больниц, на 1550 коек, в нем работает более 70 докторов медицинских наук, 44 профессора, 3500 сотрудников, 800 врачей. Почти за триста лет в госпитале пролечилось около 4 миллионов человек. Одним из вылечившихся больных был полковник запаса Виктор Зеленин, и сегодня он выписывался домой.

Утром 30 марта к площадке госпиталя, напротив КПП, подкатила серебристая БМВ, в которой за рулем сидел Сергей Лось, рядом с ним в военной форме генерал-майор Цветков, а на заднем сидении находились Жанна Александровна Гарина и ее сын Александр. Они приехали, чтобы встретить выписывающегося после ранения Виктора Зеленина.

О выписке Виктора Владимир Иванович узнал еще за три дня и сразу же согласовал с Артемом встречу друга. Артем пообещал приехать на своей «шестерке» вместе с женой Людмилой и дочерью Ольгой.

Вчера из Владимира приехал на своей новенькой «десятке» Егор и Татьяна. Ранее, десятью днями, Фомич, Цветков, Марков и Лось встречали Егора Зеленина у этого же КПП. Тогда Фомич вручил ключи Артему от новенькой «десятки» ВАЗ-2110, взамен побитой машины его отца, которая использовалась при «штурме» автосервиса. Егор не верил своим глазам, глядя на новенькую темно-синюю «десятку». Фомич, как и раньше, приехал тогда на своем «Мерседесе» вместе с Марковым, который еще не успел забрать свою «Мазду» у старого хозяина, Марков ехал следом за «Мерседесом» на новой «десятке» для Егора. А «Мазду» ему порекомендовал купить сам Фомич у своего бывшего сослуживца, который не первый год занимался перегоном подержанных машин из Германии.

Марков, когда увидел в каком состоянии машина, которая прошла всего-то 45 тысяч километров по немецким автобанам, а не по русским дорогам, то сразу согласился на ее приобретение. А еще то, что ее рекомендовал сам Фомич, говорило о многом. Покупку они обмывали с вечера, Марков остался ночевать в кабинете Фомича, а утром, после девяти, они выехали к Егору.

Когда Цветков обнял Егора, то не удержался и первым сказал о подарке:

— Егор! Эта машина твоя — и он показал на темно-синюю «десятку».

Егор стоял, не понимая, что за розыгрыш придумали взрослые мужики с новой машиной, а когда Фомич показал и вручил ему все необходимые документы на эту машину, то Егор только и вымолвил:

— Ну, вы даете! Фомич, опять Вы со своими фандоринскими штучками.

— Нет, Егорша, теперь все без грима и парика. Забирай, это вместо твоей «шохи». «Шоху», через неделю, отремонтируем и передадим твоему Бате. «Шоха» его машинка? — спросил Фомич.

— Да, его. Но такой подарок, как эта «десятка». Это круто, господа офицеры!

— Егор, ты заслужил большего подарка. Для нас подарок судьбы, что ты выжил в этой мясорубке, а машина, дай то бог, не будет больше использоваться для боевой обстановки. Пусть будет тебе помощницей во всех нужных и добрых делах, — сказал генерал и пожал руку Егору.

Марков перегнал десятку к дому Цветкова. Утром заночевавший у своего будущего тестя Егор спустился на лифте вниз и вышел во двор, направляясь к своей машине. Весна выдалась ранняя. Двадцатое марта, а снега и в помине уже нет, нулевая температура, газоны в грязной пелене, ждущие, когда же, наконец, из этих перепадов тепла и минусовых ночей установится теплая погода? Егор завел двигатель, проехал по дворам, почувствовал руль и послушность автомобиля, а после обеда, распрощавшись с генералом, укатил в город Владимир, где его с нетерпением ждала Татьяна.

За отцом Егор приехал вместе с Татьяной из Владимира еще вчера к вечеру. Генерал встретил гостей при поварском фартуке. В кои-то времена Цветков сам готовил серьезный ужин. По всей квартире витал запах жареного мяса с разными специями, кроме того, Владимир Иванович постарался сервировать стол так, как его когда-то, в добрые времена, учила Марина.

Встретив молодежь, Цветков отметил про себя, как они нежно смотрели друг на друга, и от этих глаз на душе становилось тепло и хотелось жить, несмотря на всю тяжесть последнего выживания в жуткой мясорубке систем и криминала.

— Господи! Дай им согласия и терпения, сохраняя любовь на век, — повторил, про себя три раза Цветков.

Пока все подготавливались к ужину, генерал в хорошем расположении духа зашел в свой кабинет и набрал номер домашнего телефона Жанны Гариной. Ему очень хотелось услышать ее голос.

— Жанна Александровна, я бы просил Вас, — начал разговор Цветков, — вместе с сыном составить мне компанию по встрече из госпиталя полковника Зеленина. Я заеду за вами в 9.30.

— Вы знаете, Владимир Иванович я недостаточно знакома с вашим другом, — ответила Жанна.

— Но Вы достаточно о нем наслышаны.

— В общем-то, да, но я себя не представляю на этой встрече, да и зачем мы там будем молча созерцать, как радуются встрече друзья.

— Я хотел, чтобы вы как-то развеялись и увидели человека, ради которого, а верней, ради правосудия погиб Женя. Простите, что коснулся больной струны, но пока мы живем, надо помнить и жить. Простите, Жанна Александровна, хотелось, как лучше, — Цветков резко замолчал.

— Хорошо, мы поедем, — сказала, после некоторой паузы Жанна.

— Нас повезет Сергей.

— Так давайте, пусть он заберет сразу меня и Сашу, и мы заедем за Вами, а после поедем к Вашему другу в госпиталь.

— Я согласен, лишь бы Вам было удобно.

Цветков был рад. В его душе что-то щелкало, что-то прыгало. Помаленьку притупляя боль потерь и все больше вылезающую правду того риска, на который они отважились пойти ради мести и войны с бандой. Жанна согласилась. Это была маленькая победа к легкой близости с женщиной, которая волновала Цветкова одним только своим голосом. Когда он услышал голос ее в трубке, то абсолютно был не уверен, в ее согласии.

— Вы только потом назад меня к работе подвезете?

— Обещаю! — сказал обрадованный Цветков.

Он в этот момент вдруг представил себе, как завтра Жанна сядет в его новенькую БМВ, а он, весь при параде, будет открывать перед ней дверь машины, а потом познакомит ее со своим другом Виктором. Цветков не шел из кабинета, а летел к своему кухонному столу. Все как-то начинало помаленьку налаживаться.

Утром, после завтрака, когда приехал Сергей, генерал сказал:

— Ребята, вы давайте не задерживайтесь, выезжайте не позже девяти часов, а то дороги в Москве непредсказуемы, и можно не успеть там, где никогда бы и не подумал. Егор, у тебя телефон работает? — спросил Цветков.

— Да, работает.

— Тогда держим связь. Только прошу вас ехать осторожно и внимательно. За два часа, с пробками, вы по-любому успеете к одиннадцати. Не забудьте взять в дорогу бутерброды и кофе. Все-таки потом еще сто девяносто километров пилить до Владимира, и Виктора покормите. Еще раз к тебе, Егор, просьба, не гони, пожалуйста, и будь повнимательней. Прошу также не делать остановок в безлюдных местах, а так же у дорожных забегаловок.

— Не волнуйтесь, Владимир Иванович, все будет нормально. Дядь Володь, я тут посоветовался с Татьяной и решил!

— И что же ты решил? — заинтересованно спросил Цветков.

— Я хочу в этом году поступать в Рязанское десантное училище.

Генерал Цветков от услышанного приостановился и внимательно посмотрел на Егора. Он знал от Татьяны, что Егор наотрез отказывался идти по стопам отца. Вдруг такое заявление?

— Это твой выбор, солдат, и я как генерал только приветствую его! А вот как отец своей дочери — не знаю. Что и сказать. Быть женой офицера — это целая профессия, а еще надо учиться. Вы-то сами хорошо обдумали? — спросил Цветков, обращаясь теперь уже, к своей единственной дочери.

— Да, папа, после всего того, что пришлось нам всем пережить за последнее время, мы подумали и решили, — Татьяна подошла к Егору, обняла его и добавила: — Он так решил, а я его люблю, папа.

Цветков, растроганный такой новостью, подошел к ним и обнял их обоих, при этом произнес: — Рад за вас, рад! А как обрадуется твой отец!

— Вы так считаете? — спросил Егор.

— Плохо ты, Егор, своего Батю знаешь, он ведь очень переживает, что сегодня не в строю. Он даже на гражданке продолжает быть настоящим офицером и, конечно, он будет рад и счастлив тем, что его сын продолжит профессию — Родину защищать. А когда ты станешь офицером, то тогда поймешь, насколько вы близки друг к другу и по интересам, и по взаимопониманию. Надо только тебе понять, как катится сегодня Армия в пропасть, как ее грабят, дубасят кому ни попадя, — это все, сынок, временное явление.

— Я думаю, что так не будет всегда, скоро война в Чечне закончится. Так, как сегодня в государстве, не будет. Не должно так быть, мы ведь воюем у себя в доме. Абсурд полный, — высказал свою точку зрения Егор.

— Я в целом доволен, что ты так определился. Молодец! Настоящему мужчине — настоящую профессию!

Как только тронулись от дома, Цветков позвонил Маркову, Артему и Зобу. Все выезжают, кроме Зоба. Фомич сказал, что у него в двенадцать часов серьезные переговоры. — Вы уж без меня, я, правда, не могу, надо встретиться с Казаковым Яковом Михайловичем по строительству для него новой дачи, вместо сгоревшей. Михалыч утвердит проект, подрядчик подпишет договор, короче, все идет по вашему и нашему решению. Ему надо помочь все организовать, вывезти прораба на место строительства, потом в банк. По финансам мы с вами определились.

— Хорошо, Фомич, я все понял, занимайся, а мы поедем за Виктором, и от тебя передам привет ему.

— Я обещаю на 9 мая подскочить во Владимир или в деревню к Виктору. Надо навестить «Самурая», — сказал Фомич.

— Фомич, ты Якову от меня передай огромный привет и низкий поклон, если бы не он, то не известно, чем все там могло обернуться? Скажи ему, что мебель на дачу гарантируем, по его желанию. Да Фомич, ты бы с подрядчиком поговорил, пусть выделит параллельно бригаду для ремонта и реконструкции дачи Сергея. Денег найдем. Обмозгуем, ты не против?

Да ты что, Владимир Иванович, надо скорее все, что осталось, в дело пустить. Я встречусь с Эдиком, он поможет. Надо подумать по Артему, Ворсенко и Виктору.

— Хорошо, Фомич! Ты главный банкир.

Цветков мимоходом вспомнил нелегкий разговор по поводу миллиона долларов. Как он был категорически против их присвоения. Когда же Фомич, убеждая в обратном, предложил часть этих денег внести в строительство церкви и купить компьютеры в школу-интернат, то тогда стало полегче, и Цветков сдался.

— Я плохой банкир, я хороший транжира, — рассмеялся Зоб.

— Нет, Фомич, ты уникум.

— Хватит петь мне песенки про счастье, лучше спойте песню о друзьях. Да, Иваныч, передай в конверте тонн десять Виктору, из своих выдели ему на восстановление сил. Потом возмещу.

— Молодец ты, Фомич! Я что-то не догадался, не ухватил главного. Как я буду ЧОПом руководить?

— Все будет нормально. Поможем, я уже такого тебе бухгалтера-финансиста подготовил, из военных, проверенный и честный! Для себя берег, — закончил говорить Зоб.

— Спасибо, Фомич, ты всегда правильно удивляешь! До связи.

На стоянку перед госпиталем подкатила темно-вишневого цвета «Мазда-3», из которой вышел Марков и, обойдя ее спереди, открыл дверь пассажира.

— Владимир Иванович, — сказал Сергей Лось, — смотрите, кого Марков привез, — сказал, не столько удивленно, сколько обрадованно.

— Если он привез на знакомство с нами эту девушку, то значит, у него к ней серьезные намерения. Как вы думаете, Жанна Александровна? — повернувшись полуоборотом к заднему сидению, — спросил Цветков.

Гарина подалась вперед между водителем и генералом и увидела, как к ним приближается пара молодых людей.

Марков шел с девушкой и так улыбался, что становился лет на десять моложе своих лет. Его девушка Даша, стройная, влитая в коричневое пальто, в белой водолазке, распустив волосы до плеч, шла серьезная, слегка улыбаясь. Она улыбалась, чувствуя, как ведет себя Эдуард. Он же вел себя, как ошалевший от счастья молодой мужчина. Мужчина, который сильно влюбился в женщину.

— Надо нам выйти и познакомиться, сказал Цветков, и они начали выходить из машины.

Когда генерал подошел им навстречу, то Даша, не скрывая своего восхищения, смотрела на Цветкова, как на что-то величественное.

— Цветков, Владимир Иванович, — представился генерал.

— Даша, — скромно сказала подруга Эдуарда и неуверенно протянула руку.

— Очень приятно! — сказал генерал, поцеловав руку Даши.

Конечно, Цветков был хорош! Жанна смотрела на это знакомство и отмечала, насколько к лицу шла форма генералу. Даже нельзя было сказать, кто и что, кого украшал. Жанна поймала себя на мысли, что ей хочется смотреть и смотреть на Владимира Ивановича.

Марков и Цветков обнялись, как самые добрые друзья.

— Я же тебе говорил, что надо приехать в форме, — укоризненно произнес Цветков.

— Так получилось. Я извиняюсь, да еще и не положено, в отставке я. Однако обещаю, что в следующий, подвернувшийся момент обязательно одену, — улыбаясь, сказал Марков.

Они перезнакомились друг с другом. Даша сразу нашла общий язык с Жанной. Сергей с интересом начал рассказывать Александру, про что-то, видимо, не договоренное при прошлой беседе, когда они еще ехали к Цветкову. Марков и Цветков отошли в сторонку и завели свой разговор:

— Эдуард, может быть, все-таки, ко мне в контору пойдете с Гришей Ворсенко, а то, как я понимаю, детективное агентство — это не малина, та же ненормированная работа, слежка, убийства, горе людей и огромная ответственность перед клиентом, он ведь будет платить за вашу работу. У меня будет постоянный оклад, нормированное рабочее время, запланированные отпуска, и вообще планирую тебя своим первым замом, а Гришу вторым. Раскрутимся, появятся деньги, откроем свое сыскное агентство. Ну, что ты молчишь, Эдуард? — настаивал Цветков. — Еще хочу сказать, что девушка твоя хороша! Серьезно с ней?

— А Вы помните лыжницу, когда Фомич дипломат открывал?

— Да ты что? — удивился Цветков.

— Это она.

— А я и не признал, та какая-то маленькая была, а эта высокая, стройная, красивая и тебе под стать.

— Спасибо за добрые слова, и чуть не забыл, вчера звонил, Сайга и предложил вернуться в уголовный розыск.

— Куда?

— В Главк, на Житную.

— Ну и что?

— А то, что подполковничья должность и перспектива по службе!

— А Ворсенко? — сразу спросил Цветков.

— Предложение и ему есть в мою группу, на майорскую должность.

— Это, конечно, здорово, что там, наверху, поняли твой труд по борьбе с крупной бандой и не только заступились, но и предлагают повышение. Я, как военный человек, скажу тебе откровенно, что так бывает редко, а еще когда расследование не обошлось без «двухсотых».

— Я же, Владимир Иванович, сомневаюсь. При наших последних делах что-то во мне надломилось. Не верю, и все тут, уйдут такие, как Тихонович, Сайга, Бутов, и пресса не избежать, не верю я в ближайшие, положительные изменения в нашей милицейской и прокурорской системе. Кроме того, я люблю Дашу, а она не в восторге от такого предложения, она знает, из-за чего мы разошлись с женой.

— И что она сказала?

— Сказала, что не хочет, чтобы я работал в МВД. Гражданские люди, и те не стали ценить нашей работы.

— Нормально, а в детективах ты не будешь рисковать, не будешь пропадать ночами, и подыматься, с петухами? Там она тебя видеть не хочет, но, наверно, и не знает, чем ты будешь заниматься в детективах. Не знает, что плохо работать ты не можешь.

— Верно, про это разговора пока и не было. То дом отдыха, то концерты, то ресторан, то театр. Я так в жизни никогда не отдыхал, да еще с Дашей! Я, кажется, нашел, что искал, — с гордостью сказал Марков.

— Конечно, мой друг, ты ничего не искал, кроме бандитов и преступников. Тебя, Эдик, Бог вознаградил за твою работу и твою порядочность этой девушкой. Так ты же используй эту возможность жить как человек. Даша против твоей милицейской работы. Всё просто. Скажи полковнику, что ты дал еще раньше добро работать в ЧОПе, и Ворсенко уговори. Понимаешь, Эдуард, чует мое сердце, что после такой войны нам лучше вообще затеряться в Москве. Не дадут нам работать ни в Армии, ни в МВД. Может быть, я и не прав, но мы сильно засветились, сильно стали на виду. Россия непредсказуема, но тех, кто подымается на высоты, при падении не придерживает. Да, а где сейчас Григорий?

— Он укатил во Францию. Уехал со своей «Француженкой» сразу после выхода из госпиталя.

— Григорий — наш человек! Я буду уговаривать его. Эдуард, пойми ты, где ты еще найдешь себе такого начальника, как я? — смеялся Цветков.

— Точно, не найти! Это уже серьезный аргумент. Ладно, я согласен, — сказал, улыбаясь, Марков. — Когда приступать?

— Скоро. Деньги свои пока заморозь, вдруг у меня не понравится, то откроешь свое агентство. Обещаю и потом посильную помощь.

— Владимир Иванович, я все-таки не очень согласен, что Вы уходите из Армии, с ГШ, насколько понимаю, то Вас никто не выгоняет?

— Нет, Эдуард, дважды в одну и ту же реку не входят. Погиб Евгений, я пригрел предателя Тяжнина, не смог сохранить семью. Пусть Берестов командует, он заслужил. Я твердо решил уволиться. С ЧОПом мне обещали помочь друзья, у них есть опыт, все будет нормально. Это продумано!

— Мы с Вами заговорились, смотрите, как на Вас Жанна Александровна поглядывает. Нравитесь Вы ей, товарищ генерал.

— Да ладно тебе, Эдик. Я, конечно, хочу хоть как-то некоторую свою вину сгладить перед ней. Пусть и сын посмотрит на человека, ради которого его отец рисковал жизнью. И вообще, кто как не мы должны уделять внимание и оказывать помощь вдове.

— А вот и Артем Викторович подкатил, — прервав разговор, сказал Марков.

— Где? Не вижу? Во, вижу, молодец! Полковник настоящий! Выполнил приказ генерала. В форме прибыл! О! С ним и Ольга, красавица моя! Я побежал…

Генерал, как молодой, быстро зашагал навстречу к Шмелевым.

— Дядя Володя, — обрадовано воскликнула Ольга и бросилась к Цветкову в объятия.

Генерал поцеловал ее в щечку, потом, немного отстранив девушку, наклонился и прошептал:

— Ты самая красивая! Самая — самая!

— А Вы обалденно смотритесь в форме, я таким давно Вас не видела, — сказала Ольга Шмелева и повела его к маме.

Цветков ринулся к Людмиле, поцеловал ее, и лишь потом они обнялись с Артемом.

— Как отпуск проходит, Тема? Дачу построил в Коврове? Движется ли очередь по квартире? — начал Цветков.

— Потихоньку движется, с квартирой видимо не скоро, а вот в июле запланирован снова на Кавказ.

— Да ты же только там ранение схлопотал? Полгода не прошло. Что они там у вас в Главке думают?

— Все нормально, Володя, я ведь из-за ранения свой срок там не добыл. Надо ехать, — немного грустно сказал Шмелев.

— Хорошо, поговорим позже, а сейчас пойдемте знакомиться с остальными.

Цветков нежно обняв левой рукой Ольгу за плечо, а правой, взяв под руку Людмилу, повел их к Жанне и Даше, где все и познакомились.

Жанна, когда увидела Олю Шмелеву, то не удержалась и сказала:

— Мне говорили, что у полковника Шмелева красивая дочь, но Вы просто красавица!

— Ну что Вы, Жанна Александровна, у каждого своя красота. Мне до Вас далеко.

— Нет, Оленька до меня лучше и не надо.

— Ой, простите, я забыла, я соболезную по гибели вашего мужа, — расстроенно произнесла Оля.

Ольга знала, по рассказам отца, как погиб ее муж и как сейчас ей тяжело. То, что Жанна Александровна пришла на встречу, говорило о ее мужестве, она пришла встретить человека, из-за которого, в принципе, и произошло то, что произошло. Она не обозлилась и правильно оценила работу ее отца, дяди Володи, Эдуарда и многих других, кто смог отомстить за гибель ее мужа.

Когда подъехали Егор и Татьяна на своей новенькой «десятке» и представились перед ранее собравшимися, генерал обнял своего будущего зятя и сказал:

— Дамы и господа, объявляю вам новость. Мой будущий зять, Егор Зеленин, сделал выбор в своей жизни, он идет в этом году учиться в военное училище, это для его отца сегодня будет главным подарком.

— Егор, вот это, действительно, для отца будет подарок, громко сказал Артем Шмелев и стал обнимать Егора.

Шмелев, зная настроение Егора по поводу военной профессии еще до ухода в Армию сначала удивился, а, подумав, понял, что такие ребята должны идти в офицеры, как Егор. Им чем трудней, тем интересней. Он, еле-еле выжив в мясорубке войны и не умерев в борьбе с махровым криминалом, понял, что ему место только в строю, где есть то, что никогда не получишь на гражданке. Вдруг его взгляд упал на скромно стоящего около Сергея Лося Александра Гарина. Вспомнив, как они с Цветковым, после смерти Жени, планировали помочь поступить Александру в военное училище, Шмелев, не раздумывая, обратился к Гарину:

— Александр, кажется Вы, в этом году заканчиваете школу?

— Так точно! В этом году, — ответил Александр.

— А может быть, с Егором, на пару, рванете по стопам отцов?

— Да, я тоже решил, но только в Московское ВОКУ.

— Похвально, мой друг! Очень похвально! — добродушно сказал генерал. — А если надумаешь в десантники, то поможем. Хотя таких ребят, как ты, с черным поясом, в дасантуру берут очень охотно.

— Я подумаю, товарищ генерал, — твердо сказал Александр и лукаво посмотрел на мать.

Жанна, внимательно слушая разговоры мужчин, очень удивилась решению своего сына и, обняв его, сказала:

— Спасибо тебе, сынок! Ты продолжишь традиции своего деда и отца.

Уважаемый читатель!

Если бы ты находился сейчас там, среди этих людей, которые приехали встречать Виктора Зеленина, то наверняка у тебя не раз могла бы выскочить слеза радости. Зная судьбы этих людей, кажется, что знают они друг друга все очень и очень давно и испытали все вместе немало.

У Артема зазвонил телефон. Переговорив, он объявил о том, что через пятнадцать минут полковник Зеленин выйдет из проходной госпиталя.

А в этот момент с букетом алых роз подошла к КПП женщина, и когда Шмелев глянул на нее, то вдруг ему показалось, что эта женщина очень похожа на жену Виктора. Артем сразу подошел к Цветкову и сказал:

— Володь, глянь на ту даму в шляпе и с букетом алых роз.

— Симпотная, стройная! А что?

— Генерал, ты что, ослеп? Смотри повнимательней.

— Анна! Не может этого быть. Нет, это, наверно, ее сестра. Да, это ее сестра с Сахалина, правда, я раньше ее никогда не видел. И как она здесь очутилась? Витя ничего не говорил?

— Нет, конечно, нет.

— Надо подойти, «подкатись», Артем. А то Виктор обидится, что мы его родственницу не приняли.

Артем, не сказав ни кому не слова, подошел к Елене Колбиной, которая видела людей в военной форме и даже догадалась, кого они ждут.

— Здравствуйте! Вы не к Зеленину Виктору? — спросил подошедший Шмелев.

— Да, к нему, — сказала Колбина и почему-то покраснела, смущаясь полковника.

— Я так и понял, Вы с Сахалина?

— Нет, я из Москвы, — ответила Елена и еще больше засмущалась.

Поняв, за кого ее принял усатый полковник, Елена взяла себя в руки и сказала:

— Я не сестра Анны, я Елена Колбина и тоже пришла встречать вашего друга.

Шмелев, не скрывая своего удивления, внимательно смотрел на Колбину и теперь только начинал понимать, что он ничего не понял, кто же эта женщина? Он понимал одно, что раз она пришла, значит так надо.

— Эх, Виктор даже не предупредил нас, я бы не задавал сейчас глупых вопросов. Извините ради Бога.

— А он и не знает, что я тут. Мне позвонила моя подруга Тамара Голушка и сказала, что Виктора выписывают к одиннадцати часам. Вот я и пришла.

— Хорошо! Давайте к нам в компанию, — предложил ей Артем.

— Неудобно, я никого не знаю.

— И вон того высокого, в папахе, Вы тоже не знаете? Так вот я имею честь Вам доложить. Это лучший друг Виктора, генерал Цветков, Владимир Иванович.

— Про него-то мне Виктор рассказывал, — улыбнувшись, сказала Елена.

— И сколько же Вы с нашим другом Витей знакомы? Если не секрет.

— Месяца полтора, — тихо сказала Колбина и посмотрела на часы, — я не с Сахалина, это точно. Так случилось, что я как-то похожа на покойную жену Виктора, а моя подруга Тамара, увидев это, решила нас познакомить.

— Вот теперь все понятно, — сказал Артем и, взяв Елену за свободную от букета цветов руку, повел к компании друзей и новых знакомых.

Колбина покорно пошла за Шмелевым.

— Уважаемые дамы и господа, вот эту женщину зовут Елена Колбина, и она знает нашего друга уже более полутора месяца, как вы догадались, наверное, не без ее участия Виктор поднялся на ноги в такой короткий срок, — Артем начал знакомить Елену с каждым, кто пришел встретить Зеленина.

Колбина улыбалась, но запомнить сразу, как кого зовут, она не смогла. Она знала, как зовут генерала, как звать жену у полковника Шмелева, и еще она запомнила красивую девушку с добрыми, ясными глазами и шикарной улыбкой. Девушку эту звали Ольга, и была она младшей дочерью Шмелевых.

Когда Артем подвел Елену к Егору, то на лице Егора было такое удивление, что Колбина даже опустила глаза. Егор увидел знакомые черты своей матери на лице этой женщины. Нет, она не была похожа полностью, но сходство было очевидным. Сердце Егора застучало с такой бешеной силой, что казалось, он слышит, как работают его клапаны. Егор поймал себя на мысли, что это неплохо, когда он видит такую схожесть, и, взяв себя в руки отрапортовал:

— Егор Зеленин, сын полковника запаса Зеленина Виктора Степановича!

Цветков, уловив это замешательство при знакомстве, чтобы разрядить обстановку, дал команду взять в машинах цветы и приготовиться к встрече.

Что получилось очень вовремя, как только вооружились тремя букетами цветов, через проходную проследовал полковник Зеленин. Рядом с ним шли Тамара и Николай Голушка.

Зеленин левой рукой опирался на палку с изогнутой ручкой, он был в форме при погонах, немного бледен, но по-прежнему строг и симпатичен. Когда он увидел такую толпу идущих к нему людей, то приостановился и, обращаясь к своим спутникам сказал:

— Неужели всех собрал Цветков?

А потом, потом было все, как было!

Вначале его обняли друзья, потом сын, Людмила, Татьяна, Ольга, потом он познакомился с Жанной и ее сыном, выразив при этом свое искреннее соболезнование. Увидев Маркова, заулыбался и, как ранее сделал Цветков, поцеловал Дашу в щечку. Елена Колбина оказалась как-то в сторонке, и ее не сразу увидел Виктор, а когда увидел, то поспешил, откровенно, к ней.

— Как я рад, Лена, что вы смогли прийти и, наверно, уже познакомились с моими родными и друзьями, — сказал Зеленин, внимательно вглядываясь в глаза Елены.

— Да, я познакомилась. С выздоровлением Вас, Виктор Степанович! Колбина протянула свой букет цветов Зеленину. Зеленин правой рукой взял букет, поблагодарив Елену.

Этот момент все как-то про себя, но отметили. До того Зеленин, ссылаясь на то, что одна рука занята, извиняясь, цветы не взял ни у кого, а у Елены взял.

— Друзья! — начал свое «выступление» ветеран Зеленин, — скажу сразу, форму мне приказано было надеть генералом, и ее мой сын вез из самого Владимира. Попробуй ослушайся, — все, улыбаясь, посмотрели на серьезного Цветкова. Виктор продолжил: — Уважаемые дамы и господа! Если бы не вот эта мужественная женщина, которую зовут Тамара, то я не смог бы за такой короткий срок вылечиться и быть сегодня с вами. Тамара не только медицинская сестра, но и она наш друг еще с Афганистана. Тамара поставила не одного бойца на ноги! Спасибо тебе, Томочка! — Зеленин снял фуражку и поклонился Тамаре.

Все, не сговариваясь, захлопали.

Тамара, не ожидая такого поворота, думала, что тут будет человека четыре его друзей и Елена, которую она сама предупредила, а тут человек пятнадцать, и Елена уже среди них.

Генерал сориентировался быстро. Он к своему букету цветов приложил букет Маркова и Шмелева, потом подошел к Тамаре и, по-гусарски, наклонив голову, преподнес ей все три букета цветов. Все снова зааплодировали. Тамара явно была шокирована такой встречей и вниманием, а когда Цветков, целуя ее в щеку, сказал:

«Спасибо, милая!» — то у нее на глазах выступили слезы. Слезы радости и счастья. Она понимала, кто говорит ей спасибо, кто аплодирует ей. Она видела, кто с улыбкой смотрит на нее, понимая ее нелегкий труд. Она стояла, улыбалась и плакала, а потом вдруг отдала букеты цветов мужу и подошла к Зеленину. Представив себе, что она сегодня войдет в палату, а там пусто или будет другой больной, Тамара почти упала на грудь Зеленина и еще больше разревелась. Видя эту картину, заплакали все женщины.

А в этот самый момент перед КПП, откуда недавно вышел полковник Зеленин, остановился военный «уазик», с эмблемой Внутренних войск МВД на передней дверце. Из машины вышли три мужчины в камуфляже, и подошли к входу, но потом, как по команде, повернулись и зашагали к встречающей толпе.

— Кого я вижу! — закричал вдруг генерал Цветков. — Кудрин! Уваров!

Зеленин оглянулся и, не веря своим глазам, нежно отстранив Тамару, прихрамывая на палочку, пошел навстречу бегущим боевым друзьям по Чечне.

Кудрин первым обнял Виктора и прошептал: «Выжил, братишка! Молодец! Рад за тебя, за сына! Очень рад!»

Зеленин обнимался с Кудриным, а сам всем сердцем рвался к Уварову, родственной душе. Обнявшись с майором Уваровым, Виктор спросил:

— Как ребята? Как сам? Все ли вернулись?

— Все нормально. Привет передают. Мы еле-еле проскочили сквозь пробку, еще бы чуть-чуть — и не застали Вас. Рад видеть! — ответил Уваров.

— Я тоже очень рад встрече. Давайте я познакомлю вас со своими, — Виктор подошел поближе к встречающей его компании и объявил: — Дорогие мои, любимые и родные, еще несколько минут назад я и не знал, что столько людей придет меня встречать, и я представляю вам боевых офицеров, которые в трудные дни поисков Егора проявили себя, как настоящие друзья. Я говорю им большое спасибо от себя и от вас.

Кудрин поднял руку и сразу заговорил:

— Разрешите, я представляю, так сказать, фото-слово нашему боевому товарищу, военному корреспонденту капитану Колесникову Игорю Всеволодовичу. Прошу всех встать рядом со мной для фотографирования.

Капитан Колесников посоветовал, кому, где лучше встать, и своим большим профессиональным фотоаппаратом щелкал раз десять, а потом попросил сделать снимок Уварова, сам встав вместо него рядом с Зелениным.

Фотографии получились хорошие. Через четыре дня их принес в кабинет к Цветкову сам фотограф Игорь Колесников.

Цветков, его заместитель Марков и капитан Колесников обмыли где-то около сорока новеньких фотографий добрым коньячком, вспомнили незабываемую встречу у ворот госпиталя.

Когда ушел довольный своей работой Колесников, то генеральный директор нового ЧОПа в абсолютно новом кабинете переглянулся со своим замом. Они молча встали, подняли недопитые бокалы, и Цветков сказал:

— Моя работа!

Марков улыбнулся, выпив свою дозу, произнес:

— Вы, Владимир Иванович, как всегда молодец, что собрали тогда всех. Жаль, что я не в форме пришел, какие фото получились! — с сожалением и завистью сказал Марков.

— Да, Эдуард, ты, однако мой должник и начальника своего теперь не ослушаешься.

Друзья рассмеялись.

Дальнейшая их жизнь, а в целом и судьбы, потихоньку, до следующего витка трагедии, начинали складываться в их пользу. Что их ждет впереди, они могли планировать, пытаться предположить, но не знать.

Конец первой части.