Глава 1

Ангел Хранитель:

Прости меня, я не сумел…

2008 год. Спустя 12 лет.

Идея слетать на родной остров Сахалин у Владимира Цветкова родилась после разговора с Артемом Шмелевым, перед Великим праздником — «День Победы», седьмого мая 2008 года. Цветков, Жанна и их десятилетний сын Иван готовились к поездке в город Тула, к сыну Жанны, Александру Гарину, верней, ко всей его семье. Главное желание съездить заключалось в их невероятной тяге к пятилетней внучке Катерине. Майор Гарин — Александр Евгеньевич, в этом году, готовился поступать в Академию имени Фрунзе в Москве. Десантник, после окончания училища успел дважды побывать в «горячих точках» и дослужиться до подполковничьей должности. Когда Жанна узнала, что Саша решил перебраться в Москву, то радости ее не было предела: «Наконец-то старший сын будет рядом!» Особенно радовало то, что будет рядом внучка Катенька. Маленькая Катя сильно напоминала Жанну, когда та была в таком же возрасте. Жанна ставила рядом две фотографии и показывала Цветкову, объясняя, как они похожи, на что Цветков, улыбаясь, утвердительно качал головой.

Особого внимания семье старшего сына Жанна после того, как ее сын Александр уехал учиться, не уделяла. В 1998 году у них с Владимиром родился сын, которого Цветков упросил Жанну назвать Иваном в честь своего покойного отца. Фронтовик-танкист Иван Цветков умер в конце 1997 года.

Руку и сердце генерал предложил Жанне Александровне через год и два месяца после смерти Евгения, в это время Саша уже учился в десантном училище на первом курсе. Жанна переехала жить в квартиру к Цветкову, а в ее квартире стала жить свекровь — мама Евгения, которая вызвалась сберечь квартиру для внука Александра. Такой момент настал. Саша поступит в академию, и у него с его семьей не будет проблем с жильем.

Когда Жанна сообщила Цветкову о своей беременности, то он от радости не вышел на следующий день на работу, сославшись Маркову на плохое самочувствие. Он был настолько рад и счастлив, что не знал, как же угодить Жанне. Утром он вызвался сам отвезти ее на работу, потом сходил в магазин и набрал разных деликатесов, бутылку французского вина, мяса, форель, а возвращаясь с работы, домой, по пути, зашел в цветочный магазин и купил три букета цветов, которые расставил в двух комнатах и гостиной. Он так волновался, что фартук надел обратной стороной, форель пережарил в духовке и за второй рыбиной бегал снова в магазин.

Еще год назад он и не мог себе представить, что есть такая спокойная семейная жизнь. Жанна входила в его жизнь постепенно, без всяких обязательств и подталкивания со стороны Цветкова. Сначала, после того как они вместе встречали Виктора Зеленина из госпиталя, созванивалась с генералом раз-два в неделю. Потом они стали созваниваться каждый вечер, находя нужные вопросы и нужные на них ответы. Потом проводы в училище Александра и Егора Зеленина. Позже Цветков напросился вместе поехать к ребятам на присягу, в Рязань.

Они сходили в Малый театр на спектакль «Дядя Ваня», сходили на концерт Олега Митяева, который с удовольствием потом обсудили в ресторане. Владимир принял непосредственное участие в организации изготовления надгробий на могилку Евгения, он оплатил все расходы по проведению годовщины и как вознаграждение получил добрые слова от его мамы. Чуть позже Жанна уехала на двенадцать дней в дом отдыха по путевке от своей работы. Тогда все эти двенадцать дней Цветков не находил себе места. Он еле-еле дождался дня, когда встретил Жанну на перроне Киевского вокзала с букетом белых роз. Тогда только он понял, что любит эту женщину и не может без нее дальше жить один.

Когда родился Ваня, то позади остались все тревоги за исход родов, а предпосылки для этого были, Цветков, будто впервые понял, что такое маленький ребенок в доме, и всячески старался помогать жене. Когда его дочь Татьяна росла, то Владимир не видел, как она сделала первые шаги, когда начала говорить, читать, писать. Маленькая она была больше у родителей Марины, а потом Цветков улетал, и не раз, в длительные командировки, а в гарнизонах проводил все основное время суток на службе. Цветков не раз, в душе, корил себя за то, что мало уделил дочери отцовского внимания. Однако Татьяна выросла и взяла самое лучшее и от Марины, и от него. По этому поводу Цветков говорил так:

— Бог за мои мотания по гарнизонам и войнам дал в награду умную и прекрасную дочь. Спасибо Марине и Всевышнему!

Иван же рос при полном участии отца. Жанна была счастлива, потому что когда рос Саша, Женя так же, как и Цветков, был на службе. Она теперь понимала, что такое муж, который имеет приличную зарплату, который может найти время и помочь ей по хозяйству. Жанна в течение двух лет без всяких нянь сама растила Ванечку. Иван был крепким, ухоженным, сильным и очень любознательным ребенком. Сегодня ему десять лет, а он выглядит старше. Есть в кого! Главное, что Цветков с ним в друзьях, и смотреть на их дружбу — одна радость для Жанны.

Для своего возраста Иван уже достиг немало. Он занимается спортивным плаванием, а на последних соревнованиях стал победителем в вольном стиле и брассе. Его тренер сказал тогда Цветкову:

— Ваш Иван — это наш олимпийский резерв!

Цветков радовался его успехам, зная, что в жизни надо еще уметь не только хорошо плавать, но и надо уметь постоять за себя, за обиженных, близких и друзей. В комнате Ивана было все для занятия боксом, качания пресса. Была установлена шведская стенка, имелись наборные гантели и много другого спортивного инвентаря.

— Будет из него толк! — говорил Цветков своим друзьям.

Такой воспитанный, спортивный и волевой мальчик, конечно, нравился всем.

Однако не все в семье Цветковых было так хорошо. В октябре 1999 года генерала вдруг вспомнили и снова пригласили служить в Армии. Война на Кавказе набирала новый виток трагедий и смертей. В сентябре началась вторая Чеченская. В ГШ предложили генерал-лейтенантскую должность. Военный человек Цветков сильно задумался и, передав дела генерального директора ЧОПа Маркову, пошел служить снова Отечеству. «Его учили воевать, пришла война, надо идти!» — так рассудил это положение сам Владимир Иванович.

Поначалу Жанна была категорически против, но Цветков уговорил ее тем, что рассказал о новой должности в таком свете, где война была далеко, а перспективы рядом. А еще был очень веский аргумент в пользу генерала, это то, что служит Александр, и ему нужна поддержка.

Когда Владимир Иванович вернулся в Штаб, то в Чечне полным ходом шла вторая война. Когда же Цветков узнал, что совсем недавно, перед его возвращением в ГШ, по состоянию здоровья уволился генерал Воронов, то сильно огорчился. От своих старых знакомых сослуживцев узнал также, что полковник Берестов, так и не стал генералом, а главное — ушел обиженным и оскорбленным. Полгода Цветков пытался возобновить свой статус боевого генерала, но в ГШ творилось не то, о чем мечтал после согласия на службу генерал.

— Вот уж действительно дважды в одну и ту же воду не входят, — размышлял генерал и добился окончательного увольнения в мае 2000 года.

В эти дни на душе генерала творилась, невероятна буря и негодование на самого себя. Так гадко в первые дни увольнения он себя не ощущал.

Однако надо было признать то, что, вкусив свободу, самостоятельность работы созданного коллектива по своим понятиям и канонам, имея от этого хорошую получку, вернуться сновав Армию, на службу, где твое слово и мнение могут просто игнорировать — было, невозможным.

За полгода Эдуард Марков зарекомендовал себя в должности генерального директора ЧОПа очень хорошо. Когда Цветков позвонил ему и сказал, что увольняется, то Марков сразу приехал к нему на встречу. Марков предложил генералу вернуться на прежнее место работы и объявил это так радостно, что у Цветкова пропали всякие сомнения в правильности его решения, Цветков слушал его доводы: «Вы знаете, Владимир Иванович, я хороший исполнитель, а вы руководитель, лидер. Лучше я буду, как и полгода назад, вашим замом, да и коллектив будет рад Вашему возвращению. Как же мне порой Вас не хватало!»

Восьмого мая Цветков снова в должности генерального директора, поздравлял свой коллектив с Днем Победы.

Тогда, это был 2000 год, а теперь уже 2008 год. Многое изменилось за эти прошедшие года. На 9 мая снова проводится парад на Красной площади, народ стал жить вроде получше, только разница между богатыми и бедными увеличилась вдвое. Чтобы все осознать, это надо прожить те восемь лет.

Артем получил задачу от Цветкова связаться с Зелениным и уговорить его ехать на Сахалин, зная, что раньше Виктор не был настроен лететь, только из-за чего, он точно не понял по телефону, то ли из-за дня рождения жены и дочери в одном месяце, или они куда-то собрались поехать семьей?

Елена своим появлением в жизни Зеленина внесла живую струю не только в его выздоровление, но и некоторые устоявшиеся понятия. Когда же родилась дочь Ольга, то у Виктора появилось второе дыхание в его трудной дороге жизни.

Его первые чувства к Елене появились тогда, когда она была введена в кому после наезда на нее мотоцикла. Когда Елена после выписки пришла в палату к Виктору, то тогда он был не только рад ее выздоровлению, но понял то, что теперь Елена становится для него желанным человеком. До этого он много передумал:

— Почему испытания сыплются на него, как из рога изобилия? Почему человек, похожий на его любимую Аннушку, не успев появиться в его жизни, попадает в беду? Что за рок судьбы?

С каждым приходом Тамары он ждал новостей по выздоровлению Елены. Желание пойти и позвонить, а лучше подняться и съездить попроведывать Елену в больнице, стало настолько сильным, что Виктор начал усиленно заниматься зарядкой, лежа на кровати. Он знал, какие надо делать упражнения, чтобы не повредить заживающие швы и восстанавливающиеся к нормальной работе органы. И через три дня Виктор поднялся на кровати, потом осторожно спустил ноги. От боли пот покрыл всё его лицо. Эти движения он проделывал ежедневно в дневное время, через каждый час после предыдущей тренировки. На четвертый день его правая нога коснулась пола. Когда вошедшая в палату Тамара увидела сидящего на кровати Зеленина и пытавшегося вставать, то закричала:

— Что Вы делаете? Вам рано еще вставать.

— Ты лучше не кричи, а помоги мне встать на пол, — сказал тогда Виктор.

Тамара помогла, он встал на обе ноги, не ощущая пока упругости левой ноги, и понял, над чем ему надо усиленно работать. Тамара усадила его снова на кровать и, увидев выступившие капли пота на его лице сказала:

— Что Вы себя истязаете? Еще не срослись нервные окончания, а Вы их нагружаете.

— Стоп, Тамара! Я знаю только одно, что под лежачий камень вода не течет. Мне также известна простая истина жизни — выживает только тот, кто борется и наступает. Если я буду сидеть и лежать, то и через месяц не выйду из палаты, а может, и более. Ты лучше скажи, как там Елена?

— Новость хорошая! Её вывели из комы. Елена позавчера пришла в себя и чувствует нормально. Правда, сильно похудела. А самое главное, как только я у нее появилась, то она спросила про Вас. Вот так!

— Хорошая новость! — сказал Зеленин и начал вставать с кровати.

Дальше все пошло само собой. Через неделю Елену выписали из больницы, а на следующий день она уже была в палате у Виктора с букетом алых роз. Зеленин ожидал ее прихода не на кровати, лежа, а сидел на стуле, до которого он смог добраться самостоятельно. Он встал и, опираясь на полукостыль, пошел навстречу к Елене. Елена от неожиданности, увидев движущегося «Самурая», остановилась и, забыв про цветы, только и сказала: — «Вы са…ми, встали?»

Елену Тамара не предупредила, о достижениях Виктора, и поэтому хождение его по палате было полной неожиданностью для нее. Тамара, вошедшая в палату следом за подругой, увидев эту встречу, сразу отметила про себя: «Ее лучшая подруга и ее больной полковник, человек, которого она когда-то полюбила и уважает его, по сей день, потянулись друг к другу.

Тамара смотрела на них и открыто улыбалась.

После этой встречи Зеленин вдруг понял, что Елена для него становится кем-то необходимым и нужным в его жизни.

Уехал Зеленин после выписки во Владимир с Татьяной и Егором. Неделю Виктор был в своем доме под присмотром дочери Светланы и зятя. Только жизнь в его собственной квартире стала для него в тягость. Все напоминало об Анне, а сны были тревожными и нерадостными. Виктор уговорил Егора отвезти его в деревню. Егор, узнав от сестры, как тяжело отцу, согласился и отвез его, где они и попрощались. Егору надо было возвращаться в часть, из которой он уехал в Чечню и, дослужив, собираться поступать в Рязанское училище ВДВ.

Оставшись один в доме, Зеленин поначалу с энтузиазмом начал наводить порядки, а потом простыл и заболел. Благо, сосед Кузьмич со своей супругой стали усиленно его лечить. До болезни Виктор ежедневно связывался с Еленой по телефону, а как затемпературил и бредил, то два вечера так и не позвонил. На третий день Елена вышла сама, дозвонившись до супруги Кузьмича так, как когда-то заимела этот номер от Зеленина. Узнав, что Виктор болен, Елена на следующий день выехала к нему во Владимирскую область. Кузьмич привез Колбину со станции, и уже повеселевший, но еще бледный и слабый, ее встретил у калитки Виктор.

Этот решительный поступок Елены и изменил всю дальнейшую жизнь Виктора, да и самой Колбиной. Елена пробыла в деревне неделю. Е[ровожая ее, Виктор сказал:

— Лена, приезжай ко мне жить.

— Не могу я, Виктор, у меня работа, квартира, — опустив голову, сказала на прощанье Колбина.

Зеленин понимал, что предлагать деревенскую жизнь женщине прожившей много лет в Москве — это полный абсурд. На что он ее обрекал, на то, что надо ежедневно топить печь, ходить на улицу в туалет и баню, да еще и ухаживать за слабым военным пенсионером с мизерной пенсией. Между ними нависла длинная пауза, которую разорвала сама Елена:

— Приезжай, пожалуйста, в Москву, ко мне. Ely, хоть бы ненадолго, но приезжай. Я тебя очень буду ждать, — и Колбина, поцеловав Виктора, исчезла в тамбуре вагона.

Виктор несколько суток обдумывал ее предложение, вспоминал их жизнь в доме и все больше приходил к мысли, как ему просто с Леной, как она умеет хорошо готовить, как тепло говорила о его Аннушке и Егоре, о его друзьях. Когда Елена звонила после приезда в Москву, что доехала, то вновь напомнила Виктору о своем предложении.

На четвертые сутки до Виктора дозвонилась Тамара и выпалила, не успев поздороваться:

— Вы, Виктор Степанович, бездушный человек, Вы сухарь, Лена любит тебя, полковник, но она не может сегодня жить в деревне. Человек рвется помочь в восстановлении твоем, и работа тут у нее, неужели не понятно? Если Вы надумаете уезжать, то держать никто не будет, это не тот человек. Неужели Вы так и не поняли Елену? — волнуясь, протараторила Тамара.

— Стоп, Тома, хватит. Я все понял, и я не скажу, что очень влюбился, однако Лена мне нравится, а главное — когда она уехала от меня, то я сразу же ощутил ее отсутствие. Да, она очень хороший человек!

— Вот видите, все у вас обоюдно, а то, что Вы будете на ее территории, так какая в этом разница.

— Тамара, я не люблю Москву. Она давит на меня.

— Причем тут Москва? Вам не с Москвой жить, а с Колбиной. Вы после выписки стали просто как ребенок. Я порой не понимаю, как можно отказаться от поддержки такого человека, как Елена. А у нас, когда будете? С Колей вместе воевали, он так хотел посидеть, повспоминать и помянуть ребят. Короче, приезжайте хоть к нам.

— Тамара, хватит выкать. Я не в госпитале, и вообще, ты мне друг или как? — сказал Зеленин, приняв решение на выезд в Москву, — скажи лучше, когда мне подъехать, чтобы не блуждать по Москве?

— Вот завтра и выезжайте, то есть выезжай, мы с Еленой встретим на Курском вокзале, только укажи время прибытия транспорта.

Решение на выезд очень одобрила супруга Кузьмича.

— Ты ее слушай, Степаныч, а там она сама к тебе прибежит и за тобой хоть на край света поедет.

Неделей в Москве не обошлось, а через месяц Зеленин принимает для себя решение строить серьезные отношения с Еленой. Колбина понравилась его дочери Светлане, а Егор был просто шокирован, когда ее увидел впервые. Узнав от отца их взаимоотношения, он сказал:

— Батя, никто и никогда не заменит нам мамы. Мы со Светой знаем, какая у вас была большая любовь. Представить себе рядом с тобой другого человека, невозможно. Однако такой человек появился. Батя, только не перебивай, — замахал рукой Егор, увидев, как Зеленин, пытается остановить его. — Я в сегодняшней ситуации даже рад, что у тебя есть такой человек. Батя, тебе надо оклематься. А вообще ты у нас еще молодой.

Светлана тоже говорила все в пользу дружбы отца и Елены.

— Мама одна у нас и единственная! Она не похожа ни на кого. Но ее теперь с нами нет. Никто, конечно, с ней не сравнится. Не скрою от тебя, папа, что был у меня некоторый негатив в отношении Елены, но пообщавшись с ней несколько раз, я поняла, что она не только похожа на нашу маму, но еще и неплохой человек. Папочка, я хочу тебе только хорошего, ты сам знаешь, что и как. Мне лишь бы тебе было нормально.

На следующий год, через месяц, как расписался Цветков с Жанной, Зеленин с Еленой подали заявление в ЗАГС.

Егор в июле 1996 года поступил в военное училище и после окончания второго курса женился на Татьяне Цветковой. Свадьбу сыграли во Владимире. К тому времени Цветков с Жанной родили сына Ивана, а Виктор с Еленой дочь Ольгу. Такого разворота не ожидал никто!

А тогда на свадьбе у Егора с Татьяной был со своей женой Фомич, Марков, Ворсенко, и даже полковник Сайга приехал поздравить молодых. Цветков привез из Москвы, оторвав его от дачных дел, Якова Михайловича Казакова. И так же, как тогда у госпиталя, последними из гостей прибыли Кудрин и Уваров.

Александр Гарин со своей невестой укатили в круиз по Средиземному морю, после которого они тоже решили на следующий год пожениться.

Свадьба прошла хорошо. Артем тогда возвращался один в Москву, Ольга с Людмилой остались в Коврове. Дорога на Москву проходила по Горьковскому шоссе, знаменитому своими автоавариями и не очень хорошей репутацией покрытия. Конец июля выдался теплым, с короткими дождями и грозой, в лесу было много грибов и ягод. Вдоль дороги, в населенных пунктах, стояли люди и торговали у обочины свежими овощами, фруктами, грибами и ягодами.

Вдруг на участке шоссе между Петушками и Покровом, прямо у дороги, горел частный дом. Артем, издалека увидев впереди скопление транспорта, сбавил обороты, медленно двигаясь в колонне притормозивших машин, объехал две пожарные машины, стал медленно проезжать место, где на обочине дороги стояла «скорая» и две милицейские машины. Он видел, как милиционеры держали рвущуюся к носилкам женщину, на которых, по всей видимости, лежал пострадавший человек, который был накрыт какой-то голубой простынею. Врачи, не торопясь, погрузили, видимо, труп, в машину. Женщина кричала так сильно, что, несмотря на шум машин и работающий двигатель «шестерки», а также удаляясь от места трагедии, Артем продолжал слышать этот плач-вой. На душе стало тревожно, и хорошее настроение пропало в один миг.

Артем, не включая автомагнитолу, ехал и вспоминал крик другой женщины, которая просила о помощи в разваленном бомбежкой и войной городе Грозном в тот апрельский весенний день 1995 года.

Они двигались в сторону Заводского района на БТР-70, Артем и с ним на броне находились четверо спецназовцев из отряда «Русь», прапорщик-фельдшер, гранатометчик и стрелок-радист. Впереди, справа от дороги, горел двухквартирный дом. Горящие дома и развалины в дыму — это не редкое явление на войне. Пламя своими языками начинало вырываться из трех крайних окон, дым клубился, становясь, черней и выше. У крыльца, по центру дома, металась женщина. Она, видимо, увидев идущий бронетранспортер, выскочила на проезжую часть дороги и, замахав руками, упала на колени. Она подымалась и вновь махала в сторону горящего дома. Артем, как старший команды, приказал водителю притормозить.

— Нельзя тормозить, товарищ полковник, — сказал старший от спецназа крепкий коренастый сержант, — там может быть засада. «Духи» явно за домом сейчас. Как только остановимся, так и лупанут сразу из гранатомета.

Женщину, упавшую на колени, можно было бы, и объехать, но Артем повторил свою команду. Водитель затормозил и остановил машину. Артем отправил двух спецназовцев справа от дома, а двоих слева. Сам он спрыгнул и быстро подошел к рыдающей женщине. Стрелок прикрывал сзади машины, гранатометчик спереди.

Прапорщик-фельдшер тоже подбежал к взволнованной женщине.

— Помогите! Там мой сын. Умоляю, он должен быть в ближней комнате. Она показала на ближнее окно от дверей справа, из которого шел черный дым. Артем видел перед собой лицо еще молодой симпатичной чеченской женщины, ее растрепанные длинные волосы и огромные, полные слез и горя глаза. Полурасстегнутый серый халат был в грязи, и стояла она босиком на еще не совсем прогретой чеченской земле. Артем принимал решение, и в этот момент спецназ своими спецзнаками, показал: «Чисто». Артем отдал свой автомат прапорщику, достал носовой платок, смочил его водой, бросил на ходу флягу ему в руки и устремился в проем двери. Войдя всего на два шага в коридор, он почувствовал запах гари, справа еле-еле разглядел открытую дверь в комнату. Часто, потом вспоминая, Артем думал: «Ну, что же тогда им руководило, кроме желания помочь бедной чеченке, в комнатах бушевал огонь и дым, что там могло бы быть живым?» Нет, он просто делал то, что требовало его воспитание и чувства сострадания к беде другого человека. Он шел в пекло с надеждой на чудо. Шагнув в проем двери, он невольно присел от едкого дыма. Глаза заслезились, и разглядеть что-то было невозможно. Артем левой рукой приложил мокрый платок к губам и, присев на корточки, пополз вправо, в расчете попробовать продвинуться вдоль стенки, которую пока не трепало пламя. Что вело его именно туда, вспомнить трудно, но там не было огня. Кислорода не хватало и, затянувшись небольшим глотком воздуха через платок, в горле сразу запершило, затошнило, и сильно закружилась голова. Артем уткнулся головой в столбик, по всей видимости, это была ножка стола. Он понял, что сил для продвижения дальше в такой гари ему взять больше негде, надо выбираться. Однако еще хватило сил опустить вперед правую руку, и тут Артем почувствовал, что она опустилась на что-то мягкое. «Мальчик», — мелькнуло в голове, и, сжав эту ногу, Артем попытался потянуть его на себя, но тщетно. Закружилась снова голова. Он развернулся и пополз назад, у входа его поджидали прапорщик и два спецназовца. Артем жадно вдохнул воздух и сказал:

— Он там, воды и за мной гуськом. Рук не отпускать.

Прапорщик протянул флягу, а сам, уже имея смоченный тампон нашатырным спиртом, поднес его к носу Артема. Нашатырь привел сознание в норму, новый глоток воздуха заставил развернуться и устремиться в комнату, где лежал ребенок. Перед входом он дал свою левую руку спецназовцу, тот второму, а он прапорщику. Артем каким-то звериным чутьем наткнулся сразу на стол, нагнулся, а нагнувшись, нащупал ногу ребенка. Дав команду на эвакуацию, его мгновенно потащили к выходу, а он крепко держал ногу мальчика. Через несколько секунд они оказались в коридоре. Прапорщик поднял мальчика и понес на улицу, навстречу бегущей к ним матери.

— Мой мальчик! — кричала, хватаясь за безжизненное тело, молодая мать. — О, Аллах! Помоги ему! Он умер? — она нагнулась над лицом ребенка и заголосила что-то на своем родном, чеченском языке.

— Да держите ее! — кричал на солдат прапорщик, укладывая мальца на расстеленную быстро плащ-накидку стрелка. Прапорщик прильнул к груди мальчика, потом начал делать ему искусственное дыхание, дышал ему в рот, подымал руки и снова давил двумя руками на грудь. Он знал, что надо делать в таких случаях. Его этому учили.

Артем внимательно наблюдал и слабо верил, что из этого что-то получится, тем более новый «Док» еще не успел себя зарекомендовать в подобных случаях. Чеченка, видя «колдовство» военного, прикрыв рот рукой, неотрывно следила за каждым движением прапорщика и нервно трясла головой. Док расстегнул свою сумку, достал какую-то ампулу, закачав из нее жидкость в шприц, ввел в вену ребенка. Потом снова дышал ему в рот и давил на грудь. Вдруг «Колдун-кудесник» повернул свою голову к Артему и улыбнулся. От этого взгляда у Артема пошел холод по спине, и он спросил:

— Жив? Не томи, прапорщик.

А в это время фельдшер, приложив палец левой руки к губам, видимо, боясь спугнуть удачу, двумя пальцами правой руки проверял пульс на шее. Дальше он надел кислородную маску на лицо пострадавшего и открыл вентиль баллончика. Он то прикладывал маску, то снимал ее, при этом слегка надавливал на грудь. А когда достал и поднес к носу ребенка ватку с нашатырем, то произошло «Чудо». Мальчик открыл свои глаза. Чеченка, увидев ожившего малыша, рванулась к нему, но крепкие руки спецназовцев уверенно выполняли приказ Дока. Она вдруг стихла и потеряла сознание. Док передал ватку Артему, который поднес ее к носу женщины, и она снова пришла в себя. После нескольких еще глотков кислорода мальчик заморгал глазами, из которых покатились по его вискам слезы. Это были слезы жизни. Военный фельдшер Игорь Корнейчук сделал свое дело на «пятерку». Все улыбались. Через минуту мальчик, которому было лет десять, стоял, прижавшись к своей матери. Она гладила его по голове, а он шептал ей что-то по-чеченски.

— Он хочет пить, — сказала мать.

Стрелок, стоящий рядом, быстро открыл флягу и протяну ее парнишке. Малыш глотнул и, вылупив глаза, сильно закашлялся. Солдатик сразу вырвал флягу и поднес ее к носу.

— Коньяк! — сказал он и побежал к бронетранспортеру.

Поняв, в чем дело, спецназовец, протягивая мальчику свою флягу, сказал:

— Пей, малыш, не бойся, это вода.

Мальчик жадно пил воду, она выливалась на его лицо и прокопченную куртку.

Док сложил в сумку все свои принадлежности, потом посмотрел на женщину и сказал: «Неплохо бы через час сделать еще один укол. Мы уедем, а вот тебе стерильный шприц и ампула, найдите, кто может ставить уколы». Корнейчук положил в руки женщины шприц и ампулу.

Малыш, услышав про укол, отвернулся, прижимаясь к матери. Док понял, что дальнейшего восстановления здоровья ребенка не будет, так как бы это должно быть: полежать в палате, где с ним поработают психологи, неврологи и возьмут все необходимые анализы, а в этих идиотских условиях фронтовой жизни, что может быть? Игорь расстроенно махнул рукой и попросил спецназовца оставить воду мальчику:

— Отдай им флягу с водой, ему надо пить, его еще тошнить будет, у него сильное отравление, но уже не смертельное, — сказал Док, подмигивая малышу.

Чеченка гладила сына и благодарными глазами смотрела то на Артема, то на Дока, то на щедрого спецназовца, который подарил малышу свою флягу с живительной влагой.

Артем глянул на часы и понял, что пора срочно выезжать, иначе можно не успеть к назначенному сроку, а опаздывать нельзя. Вообще на войне не надо шутить с порядочностью, обязательностью и временем, а то всегда это оканчивалось очень печально. Он дал команду на посадку, а сам подошел поближе к мальчику и, протягивая ему руку, сказал:

— Ты счастливый парень! Второй раз на свет родился! Пусть же закончится быстрей эта война, и вся твоя жизнь будет радостной и светлой! Помни, сынок, русского солдата. Артем посмотрел в глаза матери и добавил: — Хорошо, что мы не поехали по другому маршруту. Прощайте.

Чеченка, оставив малыша, упала на колени перед Артемом и запричитала:

— Спасибо! Спасибо!

— Ладно, проси Аллаха, милая, пусть не убьет чеченская пуля Игоря, доктора нашего. И он, показав на Дока, который уже восседал на броне, повернулся и пошел к бронетранспортеру.

Ухватившись за поручень, Артем тяжело поднялся на броню и, опускаясь в свой люк, сказал:

— Трогай, водила.

БТР заурчал и поехал, оставляя у дороги мать и спасенного русскими солдатами мальчика. Оглянувшись, Артем увидел, как чеченка махала рукой, а потом опустилась на колени и, видимо, благодарила Аллаха за то чудо, которое он сделал для нее. Артем перевел взгляд на сидящего рядом с башенкой стрелка и показал ему кулак:

— Алкашничиишь солдат? Нехорошо детей коньяком спаивать, — сказал он громко, глядя на остальных, и улыбнулся.

— Солдаты, уловив улыбку и юмор командира, сначала заулыбались, а потом хохотали так громко, что водила, не поняв, в чем дело, начал крутить головой.

А вспомнив, кто все-таки спаситель пацана, начали жать руку прапорщику и похлопывать его по плечу. Корнейчук улыбался и, наверно, был по-настоящему счастлив.

Настроение стало хорошим, курилось так вкусно, что Артем достал вторую сигарету и, закурив, отметил про себя:

— Вырастет этот мальчик и кем станет? Сможет ли он целиться в русского солдата? Наверно, нет! Мать не даст.

Шмелев добавил обороты двигателю и, мчась по Горьковскому шоссе, подсчитывал, что парню уже лет тринадцать. Как складывается его судьба сегодня?

— Главное — он поступил правильно, а то, что так все вышло, это так звезды в тот день встретились. Хорошо встретились! — размышлял, довольный собой, полковник Шмелев.

Полёт на Сахалин.

Когда Артем доложил Цветкову, что Виктор Зеленин летит с ними на Сахалин, то с этой минуты началась подготовка к поездке. Те, кто собирался прилететь в родные края, настраивался на встречи, воспоминания и память. Те, кто их будет провожать и ждать, беспокоились за то, что все трое летят в одном самолете, которые последнее время стали все чаще разбиваться. Они будут переживать каждый взлет, каждую посадку.

Билеты заказал генерал Цветков.

12 июля «Боинг-767» в 21.55 взмыл к облакам и взял курс на Южно-Сахалинск. Три друга, три офицера, летели туда, где люди и все живое острова встречают первыми солнце и луну, где со всех сторон сушу окружает море, где их ждали родные и близкие. У них, на все про все, было десять дней, но они были счастливы! Как бы ни противилась судьба, как бы ни ломали их обстоятельства, как бы ни тяжело было терять любимых, устраивать абсолютно другую жизнь на гражданке, они не согнулись. Они выжили на войне, не сломались перед бандитами, защитили честь, помогли восторжествовать справедливости и сохранили дружбу.

Рассказать все, что пришлось, за эти дни, прочувствовать нашим героям на родной земле надо бы, но немного попозже. Они проехали по местам детства и юности Володи Цветкова и два дня погостили в доме у его мамы, в поселке Сокол. Три дня с дорогой ушло на Тымовск, где родился и вырос Виктор Зеленин. Наконец-то они приехали в город Александровск-Сахалинский. Везде посетили кладбища, везде помянули родных, ушедших в иной мир, везде заходили в церковь и ставили свечи.

Сегодня, за день до обратной дороги, друзья шли вдоль сопки, примыкающей к Александровскому порту. Порт обмелел, причалы полуразвалились. На площадке разгрузки судов и загрузки плашкоутов стоял и работал единственный кран, который загружал уголь на баржу, а потом буксир тащил ее к корейскому сухогрузу, стоящему на рейде в открытом море. Это теперь было все, на что был способен Александровский порт. Город шел на вымирание. Из двадцати пяти тысяч жителей в городе осталось тысяч десять. Что будет с городом Александровском? Сказать и сегодня никто не берется. По крайней мере, нашим друзьям прогнозов на улучшение в жизни александровцев никто не дал.

Когда они вышли к морю, то их взору предстали знаменитые «Три брата» — визитная карточка города. Три скалы-островка, одна другой меньше, стояли вдоль берега в двухстах метрах, в море. Несмотря на то, что вода точит камни и с годами разрушает структуру «братьев», они продолжают стоять и величаво выделяться при любой погоде и любой морской волне. Их видели коренные жители Сахалина, их видели каторжане, их увидели три друга, но уже в двадцать первом веке.

Небо в этот день было ясное и голубое, редкие облака застыли под теплыми и ласковыми лучами солнца. Чайки в основном кружили над братьями, когда-то они могли там вылупиться из яйца и вырастить своих птенцов. Море тихое, штилевое, легкий ветерок относит всяких летающих насекомых в сторону сопки, усеянной саранками, васильками и цветами кислицы. Тянуло на отлив, песок под ногами был твердый и похожий своими волнами на стиральную доску. Артем снял свои туфли, закатил по колено брюки и вошел в воду. Вода не произвела мгновенного желания искупаться, так как температура ее была не выше 19 градусов, но идти по ней было приятно. Друзья, последовав его примеру и любуясь красотой природы, шли к мысу Женкер, где его скалистые обрывы выступали в море. Дорога шла вдоль берега, а потом подымалась к мысу, где была смотровая площадка, а дальше в скале начинался небольшой тоннель, метров сто пятьдесят в длину, шесть в ширину и метра четыре в высоту. Его стены и потолок были из толстых бревен. Что это была за порода леса, никто не знал, но то, что этот туннель строили каторжане, было известно.

Пройдя сквозь капли воды и обходя небольшие лужицы с водой, наши путешественники вышли из туннеля на другую сторону мыса. Глазам предстала удивительной красоты панорама. В море, менее чем в ста метрах от берега, стояли три каменных островка, но они были не так близки друг к другу как «Три брата». Их называли «Три сестры». Добраться до вершины каждой сестры особого труда не составляло, но все равно это было небезопасно, у подножья лежали камни, покрытые морским мхом и водорослями, наступая на которые, можно было поскользнуться и упасть. Подымаясь выше, не имея специальной обуви и снаряжения, еще было возможно. Подняться на вершину можно, но вот спускаться будет довольно сложно. Поэтому желающих подняться на «сестер» было не много.

Берег с этой стороны мыса был усыпан мелкой морской галькой и разноцветными камешками. Камешки гладкие и блестящие, и идти долго по ним было не просто. Артем в этих местах, еще пацаном, рыбачил вместе с отцом мойву. На Сахалине эту рыбку называют и сегодня уйком. Уёк идет на икромет в конце апреля, в начале мая. Ловили ее просто, сачками с длинной ручкой, водя его вдоль берега и постоянно подымая вверх, проверяя, есть ли что в мотне.

Дело все в том, что икромет проходит вблизи берега и особенно там, где есть галька. Рыбаки говорили, что уёк любит тереться о камешки. Бывало, зачерпнешь сачком, и поднять не можешь, тащишь на берег этот живой серебряный комок, а высыпаешь в мешок не менее ведра за один раз. Во время такой рыбалки всегда возникала проблема доставки рыбы домой. Главным транспортом был мотоцикл, но на нем много не увезешь. Уёк еще в народе называли семечками. Рыбу солили и сушили. К пиву это была незаменимая добавка. Свежая крупная мойва настолько вкусна, что Артем нет-нет, да и покупал ее в Москве, однако это была мойва, а не тот сахалинский уёк.

Слева от туннеля вверх уходила широкая тропа, по которой и машина могла пройти до высокого белого маяка. Маяк возвышался прямо перед «сестрами» и ночью так и продолжал работать, как раньше, для проходящих кораблей в Татарском проливе. Дальше, вдоль берега, пологие сопки тянулись вперемешку с крутыми откосами до самой Макарьевки или поселка Дуэ. Это был когда-то большой шахтерский поселок, где и проживали знаменитые шахтеры и охотники — родственники Артема, Дербеневы. А за Макарьевкой, через 95 километров, стоял заброшенный и заросший травой и лесом родной поселок Широкая Падь, где прошло детство Артема.

Цветков в этих местах был впервые. Зеленин же еще до отъезда в училище бывал четырежды в Александровске, где проживала его родная тетя, и они с местными мальчишками так же ловили здесь уёк.

Решили дальше не идти по сыпучей гальке, а остановиться у бревен, лежащих на берегу напротив первой, старшей «сестры». Разложили купленные по пути в магазине продукты и пластиковые стаканы, откупорили бутылку, на 0,7 литров, водки и Цветков попросил сказать тост:

— Мне, братцы, так и не верится, что мы вместе приехали в Александровск. Я Наконец-то увидел, хваленых Артемом «братьев». О, это прекрасно, действительно великолепны «Три брата» и «Три сестры», очень красиво и совсем не хочется завтра уезжать. Много я повидал в жизни красивых мест, но в сахалинской природе есть что-то особенное, чего нет нигде. Мы все побывали на могилках родителей наших и родственников. Мы сегодня были на горе, где похоронены родители Артема. Гора, про которую не раз говорил нам Артем. Я всегда представлял, какая это гора — кладбище, которая находится выше всего города. Мертвые выше живых и ближе к Богу. Мы всех помянули. Мы с вами, мужики, сделали в свои пятьдесят семь лет то, что должны были сделать, а вот то, что мы были лучшими друзьями и остаемся ими, так бывает, наверно, редко в этой жизни. Я предлагаю тост за нашу дружбу и терпение друг к другу! Да, еще хочу добавить, что за эти дни я почувствовал себя и пацаном, и влюбленным юношей, и блудным сыном, и счастливым человеком оттого, что мы смогли организовать эту, невероятную для сегодняшней жизни, поездку. Да Витя, сахалинец — это не только земляк, это нация! За дружбу! За крепкую мужскую дружбу! — закончил свой длинный тост Цветков и залпом выпил содержимое стакана. Потом говорил Виктор, потом Артем, потом снова Цветков и так по кругу, а возвращались они к туннелю с песней про Сахалин:

— Где я швыряю камешки с крутого бережка, далекого пролива Лаперуза.

Выйдя из тоннеля, они увидели, как отлив убрал воду почти до самых «братьев», и теперь свободно можно было добраться по мелководью к подножью величавых скал. Артем знал, и то, что если задержаться на полчаса у «братьев» в полный отлив, то можно будет потом добираться до берега и вплавь. Вода так быстро будет прибывать, что через час закроет все мелководье и потом в течение еще трех часов подберется вплотную к участкам отвесных скал. В этих местах в шторм пройти вообще невозможно, просто разобьет волна о скалы, на которые не подняться, да и зацепиться-то не за что. По совету Артема друзья не решили испытывать природу, а пойти прямо по сухому берегу, в сторону порта.

Они тоже были, как «братья», разного роста, и так же, несмотря ни на какие «шторма», стояли твердо на земле, и как люди, твердо шли по родному Сахалину.

Шагали пьяные и счастливые, не зная, что скоро разъедутся на годы, а оставшийся в Москве Артем войдет со своей семьей в год Быка — 2009-й, не зная также, какая страшная беда поджидает его и семью сразу после Пасхи Христовой.

 

Глава 2

2009 г. — год Быка.

20 апреля.

Утро было пасмурным. Первый день после Христовой Пасхи Артем встретил не так, как всегда, он не включал телевизор, не просматривал, по ходу утренних дел, новостей. Людмила несколько раз пыталась дозвониться до Ольги. После очередной попытки Артем, увидев в ее глазах тревогу, спросил:

— Люда, ты чем-то взволнована?

— Да, Артем. Что-то у Оли ни один телефон не отвечает, — сказала Людмила, продолжая одеваться.

— А ты позвони Тьерри.

— Звонила. Уже десять часов, и в это время Оля всегда на связи, ей ведь скоро надо быть на работе. Я обещала к двенадцати подъехать. Лизочка себя не очень хорошо чувствует. Вчера вечером, допоздна, Оля звонила мне, как никогда часто, волнуясь, говорила Людмила.

— Может быть, она под впечатлением смерти отца Ани? — пытался как-то успокоить ее Артем.

— Да, она, конечно, сильно вчера переживала за Аню, — сказала Людмила и снова начала набирать номер квартиры Карделли.

На том конце провода, на Тверской-Ямской, трубку никто не брал.

— Я попробую позвонить по другим ее телефонам, — сказал Артем и стал набирать по своему сотовому в адресной книге — «Оля работа». Услышал: «Абонент не отвечает. Перезвоните позже».

Артем набрал номер зятя. В динамике телефона Артема только длинные гудки. Так раньше никогда не было. Особенно в начале дня Тьерри всегда был на связи. У Ольги три телефона, и все молчат. Молчит и телефон в квартире. Артему стало совсем не по себе, но он продолжал искать хоть какие-то оправдания:

— Я не понял, ну почему же все трубки молчат? Может быть, они куда-нибудь, выехали и забыли сотовые телефоны? — раздражаясь, говорил Артем, расхаживая по холлу.

— Нет, они никуда не собирались, я же говорю, что Лиза заболела, — взволнованно ответила Людмила.

Вдруг зазвонил домашний телефон.

Артем мгновенно метнулся к трубке в надежде услышать родной и любимый Олин голос, но услышал другой.

— Артем Викторович, это Галина Сигалова.

Артем напрягся. Никогда Сигалова не выходила без особой надобности на связь, тем более в последнее время, две закадычные подруги были в очень натянутых отношениях. «Я вычеркнула Галю из своих лучших друзей», — с горечью об их отношениях как-то сказала Ольга матери.

Артем знал, что этот разрыв Ольга переживала очень болезненно и все как-то надеялась на то, что они найдут новые точки соприкосновения.

— Слушаю Вас, — коротко сказал Артем.

— Вы ничего не знаете? — опять заговорила Сигалова.

— А что я должен знать?

— По телевизору ничего не видели?

— Да не тяните же Вы, что случилось?

— Беда. Горе. Олю убили.

У Артема перехватило дыхание, но он, еще не поняв истинности услышанных слов, спросил:

— Как убили? Дальше, дальше! — уже срываясь на крик, требовал он.

— И Тьерри убили, — запричитала Сигалова.

Артем не выдержал и закричал:

— Дальше!? Лиза! Где Лиза?

— И Лизочка погибла. Тут, у дома, столько машин милиции и пожарки, еще и квартиру подожгли. Сигалова сильно зарыдала.

— Не может быть? — простонал Артем. Только в этот момент он понял, что Сигалова говорит страшную правду. — Кто это сделал?

— Я не знаю, кто, — простонала Галина. — Приезжайте, вас тут ждут.

— Ты… Ты… — Артема хватил шок, — за что? Почему? — он бросил трубку на кровать и, схватившись за голову, вышел в холл.

— Люда! Люда! Олю убили. Лизу убили и Терюшу убили, — кричал Артем. — Господи! За что же это? Скажи, что это не правда.

Артем упал на колени и застонал:

— Сигалова позвонила, она не врет. Нет! Она не будет так шутить. Не будет, — он не стонал, он скулил, обхватив голову руками.

Людмила, услышав крик Артема и его стон, выскочила из своей спальни, остановилась возле него и смотрела в полном оцепенении от услышанного. Метнулась на кухню. Все ее существо понимало, что случилось что-то такое страшное и непоправимое. «Убили, убили», — шептала она, обливаясь нахлынувшими слезами. Хватаясь за подборы дверей и стены, она быстро вернулась назад к Артему и, схватив его за плечо закричала:

— Это правда? Артем, это правда? — она медленно опускалась на колени рядом с Артемом и шептала: — Не может быть, я ведь у них должна быть, Лиза болеет, я с Олей допоздна разговаривала. Как же так, Артем? Да не молчи же ты! Почему убили? Говори? Говори, — и опять затрясла мужа за плече.

— Я сказал то, что слышал от Сигаловой. Боже мой! Деточки наши! Этого не может быть, — он вдруг взглянул на Людмилу и понял, что что-то надо срочно делать, иначе с ней может случиться беда. — Людочка, милая моя, вставай, пойдем на кухню, там есть лекарство, надо выпить. Есть успокаивающее.

Артем взял почти безжизненную руку жены и, приподняв ее с колен, повел на кухню, где у него в шкафу кухонного гарнитура всегда имелись капли валокордина. Людмила, сев на стул у стола и закрыв лицо ладонями, так заревела, что у Артема закружилась голова, и ему показалось, что пол медленно плывет под его ногами. Артем накапал побольше капель в кружку, добавил воды и, дав выпить эту жидкость Людмиле, метнулся к соседям, он очень испугался за здоровье жены. Из трех квартир в одной оказалась соседка Татьяна. Артем объяснил ситуацию. После чего Татьяна, обливаясь слезами, побежала в ближайшую аптеку за лекарствами и минут через десять принесла пакет с успокаивающими средствами. Она сама приготовила смеси настоек и дала их выпить Людмиле и Артему.

Сразу, конечно, легче не стало, но им надо было срочно ехать в центр Москвы. Вдруг, как сговорившись, начали разрываться телефоны, тем самым подтверждая произошедшую ужасную беду. Они метались по квартире, переодеваясь во все черное. Людмила отыскала где-то черный шелковый шарфик, на черное платье набросила черное пончо, надела на красные от слез глаза очки, и они, закрыв квартиру, оба как-то сразу осунувшиеся, смертельно бледные, с неожиданно свалившимся на них горем, пошли к метро. Ехать на машине в центр Москвы в таком состоянии было смерти подобно, а плюс пробки, эти нескончаемые московские пробки в таком состоянии человека добьют полностью.

Шел одиннадцатый час. Прохладное апрельское утро с мелкими, но редкими капельками дождя, держало идущий люд в этот понедельник в пасмурном настроении. Тучи висели черными глыбами над всей Москвой, казалось, они ждут какой-то команды и обрушат свой гнев на людей, заливая их дождем-слезами по безвинно погибшей семье. На эту Пасху и вчера погоды не было хорошей. Что это, предчувствие? Предупреждение? Все перемешалось в этот день и покатилось по смертям. В 15 часов Шмелевы узнали о смерти генерала Давыдова, отца Олиной подруги Ани, а также хорошего товарища и бывшего сослуживца Артема. Подлый рак, эта страшная болезнь века, косит людей, не взирая ни на возраст, ни на здоровье, ни на что. Смерть генерала, вся семья Шмелевых, восприняла с огромной скорбью и сочувствием. Что же принесло утро этого дня в многомиллионном городе, не вписывалось ни в какие каноны жестокого убийства семьи в доме, напротив здания Управления делами президента Российской Федерации.

Они шли к метро, не замечая ничего вокруг. Все мысли их крутились только вокруг одного вопроса: «Как же так случилось, что теперь у них нет больше любимой доченьки, любимой внученьки и скромного доброго зятя-француза Тьерри?»

Рождались и рождались новые вопросы: «Как же теперь жить без этих лучезарных, больших и красивых Олиных глаз? Как жить без нежных и пухленьких ручонок Лизочки, ее голосочка и не по-детски проницательных глазок? Как жить дальше и не слышать их голоса? Как жить теперь родителям Тьерри, которые были так счастливы за него, гордились, что у них такая красивая и умная сноха, и такая прекрасная внучка?»

На станции Людмила и Артем вошли в вагон. Кругом люди, и надо было как-то держаться, но с такими мыслями сдерживать слезы было невозможно. Слезы катились сами, и они постоянно держали в руках платки, чтобы хоть как-то сдерживать и не показывать с ними своего горя. Люди ведь все равно ничего не поймут.

Артем, как бы листал одну картину за другой: — Вот он с Лизой гуляет на площадке возле дома, а вот они балуются, в большой комнате, на ковре, с собачкой пекинесом Джеммой, которую Лиза любила безумно. Когда Лиза только-только научилась ходить, то Джемма была ее главным объектом внимания, который она таскала за хвост, ложилась на нее, переворачивала, дергала за лапки. Но и Джемма любила Лизу и прощала ей все, что та с ней вытворяла, и ни разу не укусила ее.

В марте этого же года Оля как-то пожаловалась на усталость и нервозную обстановку на работе. Тогда Артем предложил забрать у них внучку в Бутово. Людмила тоже поддержала это предложение. Ольга согласилась, да и Тьерри не возражал. Тогда Артем побежал в ближайший детский садик, но свободных мест не оказалось, надо еще не один год в очереди постоять. Однако Артем так настроился на то, чтобы Лиза жила у них, что к обеду, переговорив с заведующей, он получил добро на оформление Лизочки в младшую группу. Артем ликовал, а вечером он узнает от Людмилы, что Оля и Тьерри категорически против переезда Лизы в Бутово. Оля тогда сказала:

— Родители сами должны воспитывать своих детей, чтобы потом не на кого было пенять за их воспитание.

Артем тогда пытался переубедить дочь:

— Оля, пойми ты? Мы ведь не собираемся забрать у вас Лизочку надолго. Сейчас вам надо работать, делать карьеру, зарабатывать деньги и быть уверенным, что с ребенком все в полном порядке. У нас ей будет хорошо! Спальный район, хороший новый детский садик. Я все сделаю, чтобы Лизе у нас нравилось, если ей не пойдет в садике, я сам буду по переменке с Людой сидеть с ней, а вы каждые выходные будете приезжать к нам, и всем будет весело и радостно, — упрашивал Артем Ольгу.

Оля же тогда осталась непреклонной в своем решении.

Как Людмила и Артем перешли на другую линию метро, они не запомнили. Людмила никак не могла представить себе какую-то страшную картину, которая могла произойти в доме, в котором из трех лет жизни детей она пробыла больше половины этого времени. Часто, после ночного дежурства в гостинице она не ехала отдыхать домой, а спешила к Лизочке, она играла с ней, готовила кушать, гуляла в скверах, вокруг дома, оставалась ночевать, а с утра все начинала делать вместе с Олей и Тьерри. Когда Людмила собиралась уходить, и наступало время расставаться, то Лиза хватала бабушку за пальто или платье и говорила:

— Бабуля, ты сейчас придешь? Не уходи, я тебя прошу, я тебя люблю! — умоляла Лиза и тянула ее обратно в комнату.

Слезы непроизвольно текли из глаз. Сердце, получившее такую дозу успокаивающего, продолжало стучать с такой силой, что заглушало шум движущегося поезда, объявлений остановок, разговоров пассажиров. Она не чувствовала слез, а вытирала их машинально платком. Она так же от лекарства и нервного стресса совсем не чувствовала тела. Она с постоянной навязчивостью чувствовала разрывающую боль в груди и душе, охваченных страшным известием о смерти тех людей, которые настолько любимы и дороги, что словами-то и не выскажешь. Ох, как же ей хотелось рыдать и кричать. Но вокруг были люди, и что им до того, как плохо сейчас ей, как она не может представить мертвыми детей и внучку.

— Бедная моя девочка, она как будто бы предчувствовала вчера, что скоро навсегда покинет этот мир, и до двенадцати часов ночи все звонила и звонила, постоянно находя какие-то вопросы и рассуждения. Неспокойно, видно, было у нее на сердце, предчувствовало оно беду. Больше Оля рассказывала о непростой обстановке в коллективе на работе. Вспоминала о дружбе с Сигаловой и все никак не могла принять предательства лучшей подруги, которую она когда-то сама устроила на работу в фирму, торговым представителем по продаже французского вина. Для того чтобы как-то дать возможность сразу начать зарабатывать Галине, Ольга отдала несколько своих клиентов, которые впоследствии принесли Сигаловой хорошие продажи. Потом они вместе работали в другой фирме, и все друг другу доверяли и, наверное, все друг про друга знали. Ольга очень ценила их дружбу, и, когда надо было крестить Лизочку, то кумой стала лучшая подруга, а кумом стал ее замечательный и скромный муж Виталий. Лизу крестили в церкви на Петровке, той, что находится напротив поликлиники МВД.

В новой винной компании они были вип-менеджерами, и вначале все шло хорошо, черная кошка перешла им дорогу совсем незадолго до Олиной гибели. Ольга в разговоре с Людмилой выражала обиду на подругу, но чувствовалось: за ее переживаниями еще была надежда на то, что они помирятся. Все не просто, когда лучшие подруги не понимают друг друга.

Оля переживала их разрыв очень тяжело, а тут еще и смерть папы подруги Ани. Лизочка приболела, и с пятницы Оля крутилась вокруг нее.

Была у младшей дочери Шмелевых еще одна работа, работа в винном клубе при художественной галерее, где руководила организацией встреч замечательная женщина Ирина Карманова. С этой доброй и умной женщиной у Оли сложились настолько доверительные и прекрасные взаимоотношения, что Оля порой говорила: «Мамуля младшая звонила». Ольге, конечно, нравилось один раз в неделю быть на виду. Ее красота покоряла всех, сочетание ума с красотой, а также умение вести диалоги и преподносить вкусы новых и знаменитых французских и итальянских вин с такой неподдельной искренностью создавало хорошую обстановку для дегустации вин и нормального общения в кругу товарищей и клиентов. Было, конечно, и такое, когда на Ольгу «западали» некоторые посетители из мужского пола, предлагавшие ей встречу на другой территории, но Оля умела повести себя так, что ее отказ не обижал их, и они продолжали улыбаться при встрече, еще больше уважая эту стройную, умную и такую неординарную женщину.

Последнее время Оля могла поделиться своими мыслями не только с мамой, но и с Кармановой. Более сложные психологические вопросы она решала с отцом. Артем за время работы на гражданке поднатарился в вопросах продажи своего товара, которым торговала его фирма и, конечно, его жизненный опыт нельзя было сбрасывать со счетов. Оля это ценила и всегда была благодарна отцу за своевременную подсказку или помощь. Оля любила отца, а стал он ей особенно близким и дорогим, когда они жили на Алтуфьевке в семейном общежитии. Они так сдружились, что каждый в общении и делах доверял безгранично друг другу.

Артем учил ее на своей «шестерке» ездить по Москве. Оле для работы в фирме выделили Рено, и она успешно потом на ней ездила. Артем же, возвращаясь со службы и подходя к дому, всегда первым делом высматривал, где припарковалось Олино «Рено», а когда находил ее, то на душе становилось тепло и радостно, что Оленька дома, и он, поднявшись на десятый этаж, открыв дверь, увидит этого всегда улыбающегося, солнечного человека. Ольга провожала его на войну, она обнимала его после долгих разлук, она рассказывала ему свои студенческие проблемы, когда училась на филфаке в Московском педагогическом университете. Оля была не только прекрасным собеседником, но она умела слушать, слушать так, что Артем взахлеб мог поведать ей о своих перипетиях в службе, о взаимоотношениях бойцов на войне, о горестных и счастливых судьбах людей. Она слушала и восхищалась, насколько может быть сильна боевая дружба, взаимопомощь и выручка, как сложно порой не струсить, не сломаться, а во всех стрессовых ситуациях оставаться человеком и никогда не предавать дружбы и чести. Вот на таких взаимоотношениях и традициях воспитывалась Ольга.

Перед воображением Людмилы предстал школьный двор, где в белом фартуке стояла гордая, красивая девочка с большими белыми бантами. По учебе Ольги и в школе, и в университете у Шмелевых никогда не было никаких проблем.

А вот спортивный зал, и Оленька грациозно, держа в руке обруч, идет выполнять обязательную программу по художественной гимнастике. Она явно выделяется среди других участниц, и в девять лет, уже имея первый разряд, ее готовят для олимпийского резерва. Оля была не только самостоятельным и дисциплинированным ребенком, но она от рождения была лидером среди своих сверстниц и сверстников, мальчишки, и те слушались такую командиршу и влюблялись в нее. Ее девиз — «Делать добро! Помогать людям!» Все дворовые собаки в Борна-Сулиновском военном гарнизоне летели сломя голову, только увидев Олю, выходящую во двор. Они, виляя своими хвостами, преданно смотрели на нее в готовности выполнить любую ее команду. Когда одну из таких собак задушил поддатый сосед, то, сколько же было пролито слез! Дети тогда не просто плакали, они рыдали. Артем с трудом разрулил ту обстановку, где дети уже готовили серьезное «наказание» злому соседу. По своей сути Оля была бесконфликтным человеком, умела сдерживать свои эмоции, а как ей это удавалось? Это был природный дар!

Каждый такой эпизод воспоминаний заканчивался слезами. Артем, прошедший войну, повидавший не мало горя и смертей, плакал мало, терпел, а тут они, эти горькие слезы, ничего не спрашивая, безутешно выползали из его глаз.

От станции метро «Маяковская» они не шли, а почти бежали, бежали к до боли знакомому и уже близкому подъезду.

Подъезд был оцеплен красно-белой лентой, пожарных машин уже не было. Стояли телекамеры и много корреспондентов. Как только Артем обратился к милиционеру и представился, то они как ястребы подлетели к нему и стали задавать вопросы:

— Что Вы можете сказать об убийстве?

— Связано ли это с бизнесом Француза?

— Кого Вы подозреваете? Есть ли у Вас какие-нибудь версии?

Артем смотрел на них молча, а потом сказал:

— Я пока ничего вам не скажу, но скажу точно, что я умру, а убийцы будут найдены и сурово наказаны. Это я всем объявляю точно.

И потом только это и могли показывать по телевизору. Больше Артем не смог сказать ничего.

Милиционер сопроводил родителей не в подъезд к квартире, а повел их в кафе на первом этаже этого же пятиэтажного дома, где был сформирован штаб по расследованию. Они видели подходивших к ним друзей и знакомых, которые появились у дома уже давно. Тут же была и генеральный директор с фирмы «Ранон-Экология», где работал последнее время Артем, Лия Амирановна, ее муж, сотрудники фирмы, на крыльце кафе свое соболезнование высказали два боевых товарища, Андрей Миров и Олег Алексеев. Народу было не много, но Артем не задерживался, он шел узнать, кто же это смог посягнуть на самое дорогое для них, на их детей и внучку. Войдя в помещение, где еще с потолка потихоньку капала вода, к Артему подошел руководитель следственного комитета при прокуратуре ЦАО и представился: «Всеволод Иванович Левков, начальник штаба руководства по расследованию».

— Шмелев Артем Викторович, полковник запаса, — сказал Артем и тут же представил свою супругу.

В зале кафе было много народу, за каждым столиком сидели люди. Кого-то допрашивали сотрудники прокуратуры. Кого-то оперативники. Галина Сигалова, увидев вошедших, рванулась им навстречу и, не сдерживая слез, сказала:

— Простите меня, что я так поздно вам позвонила, я-то думала, что вам уже сообщили. Я соболезную вам и страшно скорблю по Оле и Лизочке, и по Тьерри. Я буду помогать вам во всем.

Артем кивнул головой и промолчал, а Людмила уткнулась в грудь Галины и заплакала. К ним подошли Ольгины коллеги по работе, заплаканная, с красными от слез глазами Ирина Карманова.

Полковник юстиции Левков решил прервать это скорбное общение и подвел Людмилу и Артема к столику, за которым сидел симпатичный молодой человек, чуть более тридцати годков, который привстал и представился:

— Старший следователь прокуратуры Ковердов Андрей Андреевич. Присаживайтесь, пожалуйста, и примите мои искренние соболезнования.

Артем глянул на людей за соседним столиком и отметил про себя, что одну из девушек он как-то видел выходящей из квартиры этажом ниже. Где, как говорил Тьерри, находился блядский притон, и он не один раз ходил к ним и просил выключить орущую музыку в час ночи. Не говоря о криках и стонах. Он, как культурный человек, просил их пожалеть, хотя бы сон маленького ребенка. Зачастую его просьбу удовлетворяли. У Артема сразу зародилась версия, а не стала ли семья Карделли, с третьего этажа, мешать вольготно, существовать этому «борделю»? Его размышления прервал голос жены друга Тьерри:

— Артем Викторович, Людмила Афанасьевна, какое горе, Господи, какое горе.

Елена обняла Людмилу, и они снова плакали. Шарль подошел к Артему и сказал:

— Вы знаете, что Тьерри сгорел в своем кабинете?

Француз, друг зятя Артема, был очень бледен и говорил тихо.

— Кто сообщил родителям Тьерри? — спросил у него Артем.

— Да, они знают. Они завтра вылетают, — ответил Шарль.

Артем сел напротив следователя. Людмила села справа от него.

— Кого из вас официально будем признавать потерпевшим? — спросил Ковердов.

— Меня, — ответил Артем и сразу спросил: — Что Вы можете сказать нам? Что известно? Как нам посмотреть на деток?

Не дожидаясь ответа следователя, Людмила сказала:

— Скажите, а где рабочие с четвертого этажа? Я никого из них здесь не вижу. Там работали гастарбайтеры. Они заходили в квартиру, они топили их. Это они всех убили.

Она сказала это с такой уверенностью, что следователь, перестав писать, внимательно посмотрел на Людмилу и сказал:

— Хорошо, мы все сейчас запишем. А в квартиру пока нельзя, там работают эксперты-криминалисты.

Да, действительно, среди множества людей в кафе рабочих с верхнего этажа не было. Их и в квартире не оказалось, когда ее открыл прораб Мурталин.

Артем совсем недавно порывался с ними познакомиться и предупредить, что если еще хоть раз затопят, то придет ОМОН и спустит их с балкона без парашюта. Однако Ольга, услышав от отца такие намерения, сказала, что они сами справятся, и уже решен вопрос с ДЕЗом по косметическому ремонту. Артем тогда пытался возражать: «Эти люди с первого и второго раза не понимают и хорошее отношение не признают, их надо брать силой и напором, только тогда они будут бояться и больше ни разу не затопят. Плохо, что они в квартире бывают».

— А, где же они сейчас могут быть? — спросил он у следователя.

— Их пока нигде нет, — сказал Ковердов и попросил паспорт у Шмелева для составления протокола допроса потерпевших.

В этот момент на стул рядом со следователем присел полковник Левков и стал объяснять происшедшее:

— Пожар в квартире начался где-то после пяти часов утра и не успел охватить всей площади в квартире. Благо, молодой человек с верхнего этажа не спал и, почувствовав запах гари, выглянул в коридор и, увидев дым, сразу вызвал пожарку. Нами в квартире обнаружено два очага возгорания. Основной в кабинете вашего зятя, а второй в спальне у крайнего окна. Ваша дочь обнаружена полностью раздетой на полу в ванной комнате, — после этих слов Людмила, закрыв лицо руками, тихо заплакала. — Левков продолжал. — На шее вашей дочери обнаружены следы удушения. Смерть наступила где-то между четырьмя и пятью часами. Что характерно, что двери квартиры взлома не имеют, и они были не заперты, ключ торчал в замочной скважине с внутренней стороны. Похоже, что двери убийце открыли хозяева квартиры и, видимо, знакомому лицу или нескольким лицам, так как имеются факты пребывания не одного преступника, а минимум двух. По заявлению медиков, ваша внучка умерла в «скорой помощи» от удушения отравляющими газами горения предметов в квартире.

Артем сжал до боли кулаки и спросил:

— А что с зятем?

— Ваш зять, а по всей вероятности, это он, хотя определить после таких ожогов еще надобно экспертизе, и по результатам опознания можно будет утверждать. Он очень сильно обгорел. Ваш друг Иосиф видел труп и сказал, что это француз, муж Оли. Он также сказал, что раньше его, то есть Тьерри, хорошо знал. Погибший обнаружен на куче одежды, в маленькой комнатке, как заходите прямо, сказали, что это был его кабинет. У него руки изначально были связаны, возможно, его пытали. Пожар не успел разгореться, хотя в квартире уже перед приходом пожарных температура была большая, так как в этих двух комнатах есть вещи, которые оплавились без огневого воздействия. Сейчас в квартире работает оперативная группа и криминалисты. Ваша дочь и внучка находятся в морге, а зять пока еще в квартире.

— Нам надо попасть в квартиру, — сказал Артем, перебивая Левкова.

— Немного подождите, так как вам не очень приятно будет видеть обгоревшего до неузнаваемости человека, а особенно своего родственника, — возразил Левков.

— Да, это страшно, подумать — и то страшно, но я бы хотел увидеть сам, а супруга вам может очень сильно помочь. Людмила знает в квартире каждую вещь, какая и где находилась. Это может помочь следствию, — настаивал на своем Артем.

Назначенный руководителем штаба по расследованию Левков Всеволод Иванович своим поведением и манерой убедительно говорить немного охладил порыв Шмелевых пройти в квартиру и хоть что-то увидеть своими глазами, потому что верить всему тому, что вокруг происходит, их разум отказывался.

Левков был выше среднего роста, крепкого телосложения с мужественными чертами лица, с коротко подстриженной головой, когда-то шикарной, видимо, шевелюрой. Его серые, слегка улыбающиеся глаза вызывали у собеседника расположение и доверие. Похоже, сам Левков об этом знал, и порой в нем проглядывалась некая артистичность и самолюбование. Артем, несмотря на доброжелательность полковника, почувствовал в нем вечную тайность и хитрость.

— Не стоит пока беспокоиться, мы обязательно вас пригласим, — сказал Левков, — а сейчас надо, чтобы с вами поговорил старший следователь прокуратуры. Это может помочь следствию.

Артем понимал, что они приехали поздно, Олю и Лизу уже увезли, а Тьерри показывать не хотят. Видимо, как только увезут его в морг, то тогда их проведут на квартиру, у которой теперь нет хозяев. Однако Всеволод Иванович Левков не прав, и Людмилу необходимо пустить в квартиру, особенно в их спальню, там, у Ольги были свои с Тьерри тайнички для денег, ценных бумаг и ювелирных украшений. Людмила знала, где лежат золотые украшения Ольги, где серебряные, где бусы и жемчуг, где лежат какие стираные вещи, которые она же и гладила сама, когда проживала у них в квартире. Она эту ночь не ночевала лишь только потому, что были выходные, и Оля с пятницы была дома. Людмила сразу может сказать, что пропало из квартиры, а ведь для следствия это очень важно. Об этом даже в фильмах, и то всегда говорят. Таких людей ищут. Почему Левков сопротивляется? Шмелеву было не совсем понятно. Это вызвало первое недоверие к спецам.

Следователь Ковердов задавал вопросы и сам записывал ответы.

Людмиле несколько раз то Сигалова, то Лия Амирановна приносили лекарство и воду. Шмелевы, как могли, подробно отвечали, надеясь в глубине души своей, что это хоть как-то сможет помочь поймать преступников.

Артем чувствовал себя отвратительно, сначала кололо под лопаткой, а потом в спину и грудь. А когда зажгло в груди, то он настойчиво гнал мысль, что вот-вот потеряет сознание и умрет прямо здесь, за этим кофейным столом, на глазах у всех, кто там находился. На какой-то миг он даже подумал, что так будет лучше. Потом ему казалось, что весь этот допрос — туфта, и надо что-то срочно делать, бежать и искать убийц, пока они не ушли далеко. Кто же это мог совершить?

Версии выстраивались одна за другой. Было ясно, что дверь открыли дети кому-то знакомому или очень знакомому. «Открыть ночью дверь, да еще после четырех часов, было нереально. Тем более француза всегда предупреждали, что не следует открывать ночью двери никому, а особенно одному, не посоветовавшись с Ольгой. Это Россия, воровская и бандитская Страна. Тьерри это четко понимал. Но они открыли. Почему? — Шмелев продолжал размышлять, — Может быть, это действительно были гастарбайтеры? Постучались или позвонили и сказали, что прорвало воду, готовьтесь к потопу, или наоборот, пришли снизу и сказали, что вы нас топите. Получается интересное совпадение, что по времени на видеокамере наружного наблюдения, зафиксировано лицо одного из этих рабочих, который выходил из подъезда и оглянулся, около шести часов утра. Чуть позже сосед с пятого этажа почувствовал гарь и вызвал пожарку. Этого рабочего на фото, сделанного с видеокамеры наблюдения у подъезда, узнала Людмила, которое им дал посмотреть следователь. Она еще тогда запомнила это злое лицо, его косой и недобрый взгляд. Он и еще один седоватый, нерусский человек находились в квартире и что-то там убирали после очередного потопа. Очень тогда, этот взгляд не понравился Людмиле, и она сказала Оле: «Прекратите пускать в квартиру посторонних людей, высмотрят, а потом и до беды недалеко».

Когда Людмила показала на это лицо, то через несколько минут, узнав у прораба, который был там же, в кафе, было понятно, что на фото запечатлен со спортивной сумкой на плече некий двадцатипятилетний гражданин Узбекистана Хуршид Мормурадов, который с декабря месяца занимался ремонтом в квартире этажом выше.

Артем же на показанных лицах, запечатленных камерой, вообще никого не узнал. Когда он перелистывал фотографии, то в душе очень сильно себя проклинал. Проклинал себя за то, что послушал Олю, не поднялся наверх и не навел там «шороху», а вдруг это тот самый убийца? Оля и Тьерри его явно знали, если его узнала и Людмила. Артем ругал себя, что редко бывал в квартире, редко навещал всех и плохо вникал в их семейные дела и окружение детей. Больше полагался на интуицию жены. Последнее время Ольга на замечания отца, как казалось Артему, не очень старалась уделять внимание и, бывало, уходила от прямых ответов на его вопросы. Видимо, не хотела его лишний раз беспокоить, зная, что у него стало пошаливать здоровье.

— Папа, да брось ты переживать. Все будет нормально! Мы сами все преодолеем. Чем больше проблем, тем интересней их преодолевать! Ты себя береги. В больнице был? Не был. Ну, ты меня, папуля, разочаровываешь. Папочка, дорогой, я хочу, чтобы вы с мамой долго жили и еще Элизы деток нянчили, — говорила Ольга, стараясь оградить отца от дополнительных проблем, и продолжала: — Завтра же, миленький мой, давай иди на обследование. Нужны деньги? Поможем! Папуля, я ведь так вас люблю с мамой. А у нас будет все о'кей! Обещаю. Целую тебя. Дай трубку маме.

Артем покорно передавал телефонную трубку Людмиле, и они еще долго могли разговаривать на разные темы.

— Да, выросла дочь и сама решает свои проблемы, — думал и не обижался на нее Артем.

Все нормальные люди, без злых комплексов, пообщавшись с Ольгой, всегда тянулись к ней. Они начинали любить этот сгусток положительных эмоций, эту внешность и внутреннюю красоту человека, который никогда не мог быть равнодушным к бедам и горю, а также мог искренне радоваться успеху или достижению других людей.

За время нахождения в штабе руководства Артем неоднократно общался с теми, кто приехал поддержать их в такой трудный момент. Друзья и знакомые пытались как-то высказывать свои версии, и часа через четыре у Артема голова разрывалась от всего услышанного, но его безудержно тянуло в квартиру. Как больнючая заноза сидел среди всяких версий и предположений один вопрос: «Кто посмел пойти, на такое преступление? Где эти негодяи сейчас?»

После составления ответов на вопросы следователя, Артем снова обратился к Левкову.

— Ну и когда Вы разрешите нам пройти в квартиру? — раздражаясь, спрашивал Шмелев.

Левков, уточнив что-то у одного из своих сотрудников, показал жестом руки следовать за ним.

Людмила, напичканная до предела успокаивающими препаратами, и Артем, утративший свой агрессивный настрой, поникший, но стараясь не показывать слез и полного бессилия, вошли в мрачный подъезд. Весь узкий подъезд был пропитан гарью, и слабое освещение наводило на каждого входящего сегодня человека гнетущее состояние. Они шли по той лестнице на третий этаж, по которой, до этого дня, всегда подымались с радостью и с огромным желанием увидеть своих любимых, а особенно Лизочку. Сегодня их никто не ждет. Никто не откроет дверь. Никто не скажет: «Здравствуйте! Как хорошо, что вы пришли! Не побежит навстречу бабушке радостная Лиза и не начнет ее обнимать и целовать. Никто не потянет деда показывать свои новые игрушки в детской комнате. Тьерри не предложит кофе и не будет делать свои замечательные бутерброды, не будет расспрашивать о здоровье и работе.

Все рухнуло и теперь уже никогда не повторится, а те, которые их любили, которых любили, все трое находятся уже в морге.

Поднялись на площадку третьего этажа. У дверей стоял милиционер. Дверь от копоти была черной, стены закопчены дымом. Вошли в квартиру. В квартире находилось человек шесть-восемь, видимо, это были эксперты — криминалисты и оперативники. В квартире стоял зловещий запах пожара, запах смерти и горя. В гостиной обои почернели от копоти, но пожар не успел до нее добраться. Основной очаг пожара был в кабинете Тьерри, где не было ни одной вещи, которой бы не коснулся огонь. В центре комнаты лежала груда полуобгоревшего тряпья, на котором и был обнаружен обгоревший до неузнаваемости труп француза, человека, который так был счастлив, что в России, в Москве, нашел свою любовь, создал семью, воспитывал такую прекрасную малышку и не собирался никуда уезжать. Он хорошо говорил по-русски, прекрасно знал историю России, менталитет и обычаи. Любил русскую кухню. Правда, никак не мог смириться с нашей бюрократией и хамством. Криминалисты сказали, что он умер от насильственной смерти, на затылочной части головы имеются вмятины от ударов, кроме того, его еще и душили.

В комнатке Лизы все в саже и копоти, но огонь не коснулся ничего. Говорят, пожарный обнаружил девочку в гостиной, между входом в спальню и входной дверью. Где она находилась до пожара, можно только предполагать. Не исключено, что она была в спальне родителей, а потом, после пытки отца и матери, придушили и ее, но один оперативник сказал, что будто бы девочка, когда её выносил пожарный, была еще жива. В «скорой» ее попытались врачи спасти, но от сильного отравления сердечко не выдержало и остановилось. Кроме того, на теле были сильные ожоги.

В спальной родителей был второй, основной очаг пожара, лопнули стекла на окнах, расплавился телевизор, обгорела кровать, выгорел пол и подоконник дальнего окна, полопались зеркала, прогорел наполовину матрац. Почему именно в том углу был организован поджог? Оставалось тоже загадкой. Если бы огонь добрался до газа, то на воздух мог взлететь и весь дом.

Молча прошли в спальню. На полуобгорелой тумбочке лежал черный жемчуг, который Людмила сразу узнала, это дорогой настоящий жемчуг, его недавно Тьерри привез из Франции. Людмила захотела посмотреть, тот ли это жемчуг, но оперативник не дал возможности его взять в руки.

— Простите, но Вы не должны ни к чему прикасаться, — быстро сказал он.

В шкафу-купе все было перевернуто, и пытаться что-то найти в тех местах, где могли быть тайники, о которых знала Людмила, было уже, наверно, бесполезно. Но она попробовала.

— Можно достать сверху вон ту коляску? — сказала тихо она.

— Можно, — сказал оперативник и достал Лизочкину летнюю коляску.

Там, где у Ольги был тайник, где лежала всегда какая-то сумма денег, ничего не оказалось. Было видно, что матрасик перевернут, видимо, его уже вытаскивали. Там, где хранились коробочки с ювелирными украшениями, ничего не оказалось. Пустые коробочки и сундучки валялись на полу холла у стола.

— Что еще пропало? — спросил тот же мужчина, в черном кожаном пальто и кепочке. Он чем-то напоминал Володю Шарапова из кинофильма «Место встречи изменить нельзя»

— А что тут уже смотреть, коль все перерыто. У них, я знаю, что еще хранились деньги в подарочной деревянной коробке, а вот же она, — Людмила указала на раскрытую коробку с двумя большими бокалами и увидела два конверта, на одном была надпись — 12 т. долларов, а на втором — 30 т. рублей.

Рядом стоял высокого роста круглолицый молодой человек, который, находясь в перчатках, взял две нитки черного жемчуга и аккуратно уложил их в специальный пакет, потом он также уложил в другой пакет видеокамеру, точь-в-точь, как камера Тьерри марки «Панасоник».

Потом они подошли к открытой двери в ванную комнату. На полу мелом был начертан силуэт Оли, как ее изначально здесь обнаружили оперативники и криминалисты, в самой ванной лежал оборванный шланг с лейкой, измятая шторка, разные коробки, шампунь, полотенце, это говорило о том, что тут была борьба. «Тут, — как сказал кто-то за спиной Артема, — была задушена ваша дочь».

Артем стоял и смотрел на место, где лежала раньше его дочь. Он представил, что здесь была борьба, какая-то тварь схватила за горло хрупкую, нежную его девочку и лишила ее жизни. Слезы снова сами покатились из его глаз. Людмила стояла рядом, закрыв лицо руками и тихо стонала. Истинный момент, когда она смогла бы оказать неоценимую помощь следствию, был явно утерян, а может быть, им никто и не собирался воспользоваться. Все перевернуто, что-то сгорело, что-то было и не узнаваемо. А может быть, это все перерыли преступники? И почему-то больше вопросов им никто не задавал. В какой-то момент Артему показалось, что им все понятно, и он спросил:

— Может быть, мне кто-нибудь объяснит, что тут могло произойти? — но вместо ответа их пригласили к круглому кухонному столу для откатывания отпечатков пальцев.

— Простите, но мы не можем пока высказывать каких-либо версий без детализации и набранных фактов, но поверьте нашему опыту, что скоро все будет известно, потому что тут явно работали, верней, беспредельничали дилетанты и следов понаоставляли много, — сказал пожилой мужчина с седой интеллигентной бородкой.

Артему казалось, что все это происходит не с ними, что это какой-то жуткий, страшный сон.

Когда они вышли из квартиры, то ноги стали ватными и не хотели идти, в горле стоял сухой колючий комок, не хватало воздуха. Спускаться было настолько тяжело, что Людмилу поддерживали друзья, Иосиф и Лия. Снова вошли в кафе, где продолжались допросы свидетелей и всех, кто знал что-то о семье Карделли.

Артем, оставив Людмилу, вышел снова на улицу, где его ждали Андрей и Олег. Конечно, в таком сложном состоянии он хотел бы еще видеть рядом и Цветкова, и Зеленина, и Маркова, но, увы, их в Москве не было. Сначала Артем хотел поделиться с ними своим горем, но потом передумал, так как находились они очень далеко, а к расследованию он пока не думал их подключать. В штабе было столько людей и из МУРа, и следственного комитета, что Артем и не сомневался в качестве расследования. Тем более, он сам последнее время служил и увольнялся из МВД.

В прошлый раз, тринадцать лет назад, они занимались расследованием сами, и чуть было не полегли все от бандитских пуль. Сегодня у Артема была уверенность, что наши сыщики найдут убийц и без потерпевших. Дело очень серьезное, убита жестоко вся семья, в деле два государства, Россия и Франция.

О, как же тогда Шмелев глубоко заблуждался в своей значимости, не поможет в важности и качестве расследования ни то, что он сам проработал во внутренних войсках МВД семь лет, ни то, что у него много друзей, ни то, что когда-то он со своими друзьями уничтожили банду, ни то, что убит Французский подданный, и ни то, что убит маленький трехлетний ребенок.

Андрей Миров, друг по совместной службе в Главке, спросил:

— Ну и что говорят сыщики?

— Андрей, пока только предположения и факты насильственных действий. Слушай, Андрюша, я не могу уже держаться, принеси мне коньяка. Хоть я и не пью с 1994 года, но не знаю, чем можно унять трясучку руки и дергание правой брови, не говоря про состояние души.

— Хорошо, Артем, сказал Миров, метнулся в магазин и через пять минут откупорил бутылку на капоте машины Олега Алексеева. Налив полный пластмассовый стакан коньяка, протянул его Артему.

Артем залпом выпил содержимое и закусил долькой мандарина. Разговора не получалось. У Артема зазвонил сотовый. Это был его боевой друг Серега Красцов.

— Прими мои глубочайшие соболезнования, и чем надо срочно помочь, — сказал Сергей и добавил: — Кто это сделал?

— Пока ничего не понятно, ясно одно, что этих уродов мои дети раньше знали. Нет взлома дверей. Я прошу тебя, Сережа, помоги с транспортом и с местом на кладбище.

— На сколько человек и где?

— Сергей, я не знаю, но надо бы, где-то рядом в Бутово или, в крайнем случае, на Хованском.

— Ладно, жди звонка. Да, а на сколько человек? У тебя зять француз, как с ним.

— Сережа, заказывай на троих, — ответил Артем.

— Я тебе, как прояснится, позвоню. Я отправлю Сопелина Анатолия Ивановича, он все сделает. Юрьевич с тобой?

— Да.

— Хорошо, до связи. Крепись, дружище, мы с тобой, — Красцов отключился.

Артем убрал телефон и поймал себя на мысли, что коньяк никакого облегчающего действия не произвел. Он выпил еще полстакана. И только после некоторого времени почувствовал растекающийся «туман» в голове и холодный пот между лопаток. Рука и бровь перестали дергаться. Оставив своих друзей, Артем вошел в кафе и увидел сразу сидящую напротив следователя Ковердова убитую горем жену. Теперь она давала ему показания.

Так началась новая жизнь, без семьи Карделли, без любимых сердцу Ольги, Тьерри и Лизы. Вся жизнь сразу разделилась на до двадцатого апреля 2009 года и после. Артем до двадцать седьмого апреля, был на «стакане». Выпивал каждый день, мало общался, уходил в свою комнату и после вечернего стакана никого к себе не пускал. Засыпал, просыпался, ходил, как «шатун» по квартире. Через неделю его стали мучить сильные головные боли, страшные сны и постоянные боли в сердце. Через неделю, уменьшая дозы, пытался выйти из алкогольного токсикоза. После похорон он почти каждый день говорил себе:

— Какая же я скотина, так нельзя себя вести, надо бросать пить.

Однако, продержавшись до обеда, начинал снова наливать стакан. Он понимал и видел, что все его дела взял на себя Павел, его зять, муж старшей дочери, и справлялся с ними хорошо.

— Паша, дорогой! — говорил ему Артем, — потерпи еще немного, ну не могу я пока. Прости, не могу, — и, накатив новый стакан, уходил в комнату и отключался.

Полковник Анатолий Сопелин не только выбрал хорошее место на бутовском кладбище, но и активно реагировал на просьбы и оказание всяческой помощи при организации похорон, понимая тяжелое состояние Артема он, вместе с Павлом, делал то, что мог бы делать Артем, но он молчал и пил.

Из-за этого, многие моменты недели были стерты у него из памяти напрочь. Он не встречал и не провожал сватов из Франции. Он видел, как сильно они были подавлены горем. Они держались на ногах из последних сил. Они молодцы, что не стали забирать труп Тьерри во Францию, а приняли решение похоронить его с любимой женой и дочерью. Давно Бутовское кладбище не видело столько людей на похоронах. Двенадцатый участок был прямо возле центральной аллеи и недалеко от часовенки. Сергей Красцов сделал все, как надо, а главное — помог материально, такое место стоило очень больших денег. Он не взял с Артема ни копейки.

Больше всего Артем был благодарен своей мудрой жене, которая не выпила ни одной капли спиртного, а главное — ни в чем не упрекнула своего мужа. Как же ей было тяжело! Но она понимала, как сильно Артем был привязан к Ольге, они все-таки, на Алтуфьевке, прожили больше пяти лет, и дружба у них была очень крепкая. Потом, зная характер мужа, она убеждала себя, что по-другому он не сможет, надо переждать. Она попросила старшую дочь, чтобы та негласно наблюдала за отцом. Которой Артем тоже очень благодарен. Ох, каких только не вертелось в голове у боевого полковника мыслей. Сегодня вспоминать ему страшно, что могло бы случиться, начни кто-то упрекать его или обвинять в гибели детей.

После пятого мая Шмелев завязал полностью с алкоголем.

В ночь с шестого на седьмое мая Артем проснулся от страшного удушья и страха. Ему было очень жарко, пот застилал глаза. Сердце бешено стучало, виски от ударов пульса готовы разорваться в клочья. Немного полежав, он понял, что ему снился сон, и вдруг он сразу стал вспоминать картину за картиной.

Бутовское кладбище. Артем шел по дорожке от часовенки. Народу никого не попадалось, он медленно шел к могилке своих дорогих деточек. Опять накрапывал мелкий дождь. Каркала неугомонная черная ворона. Артем нес букет белых хризантем в левой руке, а в правой держал свою кепку. На душе было скверно, но ему очень хотелось пообщаться одному, посидеть, поговорить, попросить любимых своих подсказать ему, что же все-таки произошло в квартире?

Не доходя до крытой беседки у могилки, метров пятьдесят, Артем вдруг увидел сидящего там, спиной к нему, человека. На голову сидящего был наброшен серый капюшон от серого плаща. Такой плащ он видел на Ольге. Артем заволновался, а ноги его сначала ускорили шаг, а потом и вовсе понесли его к беседке. Неужели это Оля там сидит? Он пробежал её и завернул вправо во вход беседки. Их взгляды встретились. Это была его Ольга, милая, любимая дочка! Только лицо ее было бледное, такое же, как в гробу перед закрыванием его крышкой гроба.

Неудержимая радость, чувство чего-то высокого и полного восторга охватило Артема. Он упал перед Ольгой на колени и стал целовать ее холодные руки.

— Девочка моя родная! Ты жива! Я знал, я чувствовал, что ты не умерла. Как же я счастлив! Господи! Как ты смогла выбраться из могилы? — плакал и говорил Артем и все смотрел на белое лицо дочери, понимая вдруг, что она не очень рада его видеть, и она уже начала ему говорить:

— Папа! Папочка, я знала, что ты придешь, помоги им, они там, они задыхаются в дыму. Пошли быстрей, миленький, как же я тебя ждала, только ты можешь их спасти, — Ольга встала и быстро пошла к могиле. Она остановилась у ее края, где лежали под толщей земли три гроба. Из-под рыхлой земли проглядывалась щель с выступающим черным пологом. Артем встал возле Ольги и не мог понять, как ему освободить Лизу и Тьерри из-под земли. Он пристально посмотрел на дочь, и в это время она снова тихо заговорила:

— Милый мой, дорогой папа, пожалуйста, подыми эту крышу, а то они задохнутся.

Артем нагнулся, нащупал края полога с дощатым настилом и попытался поднять, но сразу ничего не получилось. Он продолжал слышать жалобный голос Ольги: «Помоги, папа… Помоги, папа…». Собрав все свои силы, он подымает огромной тяжести «крышу» могилы, и все начало меркнуть. Снизу, от гробов, на него и на Ольгу стал накатываться вал черной густой жижи, похожей на растопленный гудрон. Черный вал забил рот, лицо, и все вдруг пропало.

Артем еще полежал, вытирая пот с лица, немного успокоился, встал и впотьмах дошел до ванной. Включил воду в кране и стал умывать лицо. Потом зажег свет на кухне. Достал с подоконника свои сигареты, закурил, прикрыв дверь. Он сидел и вспоминал сон, обдумывая каждую деталь увиденного, а вдруг где-то и была разгадка той страшной ночи гибели детей. Но, так и не поняв ничего, с волнующим чувством, что видел дочь, ушел в свою комнату. В комнату, которая до замужества была Ольгиной. Стрелки часов показали 4.55. Больше Шмелев так и не сомкнул своих глаз до следующей ночи.

Курил Артем свои крепчайшие сигариллы «Капитан Блэк», нравились они ему запахом вишни и крепостью, после которых любая сигарета казалась травой.

Порой они с Людмилой выходили на балкон и, понимая, что курево к добру не приведет, молча стряхивали пепел в одну пепельницу. Людмила курила мало, в основном тонкие «Лайв блю». Артем сильно ощутил, насколько он подорвал свое здоровье, но готов был на всё, лишь бы отвлечься от мысли страшной и безвозвратной потери детей. Они принимали антидепрессанты, валерьянку, пустырник, пион, боярышник и валокордин. Уснуть раньше часа ночи никогда не получалось, как ни старались, все равно не получалось. А слезы, эти горькие слезы, они душили, но они немного облегчали, они малость успокаивали, они же постоянно стояли в глазах. Хоть на немного, но и сигареты тоже помогали отвлечься.

Артем, несмотря на то, что разуверовал в справедливость жизни и Господнюю помощь, каждый день молил, просил Господа, чтобы дал возможность увидеть еще дочь, внучку и зятя хотя бы во сне. Может, они своими действиями или словом прольют свет на страшные события в квартире.

Седьмого мая по телевизору, в программе ЧП, на канале НТВ, было сделано объявление, в котором показали то утро у подъезда дома, где произошло убийство, а главное выдали новость по сводке МВД: «На границе России и Казахстана казахскими пограничниками задержан гражданин Республики Узбекистан, подозреваемый в причастности к жестокому убийству семьи Карделли. Следственный комитет при прокуратуре центрального административного округа по городу Москве считает, что дело, связанное с гибелью семьи французского предпринимателя, раскрыто. Подозреваемый находится в СИЗО города Актюбе. Кто такой, фамилию и причастность в рамках тайны следствия пока не объявляем».

Шмелев попытался созвониться со следователем Ковердовым, но его телефон постоянно был занят или находился вне зоны действия сети.

— Неплохое начало! — думал Артем, наверно, по фотографиям, разосланным на границу, смогли и задержать опасного преступника.

На следующий день Шмелев приехал к следователю на улицу Льва Толстого. Андрей Андреевич был явно в приподнятом настроении.

— Да, факт задержания одного из гастарбайтеров, работавшего в квартире этажом выше, подтверждаю, только что получил приказ от начальника начинать готовить документы на отправку оперативников в Казахстан.

— А какая фамилия у подозреваемого и как его задержали? — спросил Шмелев.

— Мормурадов Хуршид, тот, что был на фотографии с рюкзаком на плече.

— А что говорят казахи?

— Подробностей пока нет, но мы знаем, что этот ремонтник с четвертого этажа пытался проехать по чужому паспорту.

— Гастарбайтер?

— Ну, да.

— А где же второй? И почему по телеку сказали, что дело раскрыто?

— Наверно, проехал в Узбекистан. Пока сведений не имеем. Какой там раскрыто, это пока еще версия. Вряд ли что мы узнаем, пока не привезут пальчики гастарбайтера и его кровь из Казахстана. А туда надо еще съездить.

— Так давайте я подключу влиятельных людей! — сказал быстро Артем Шмелев.

— Не надо никого подсоединять Артем Викторович, у Вас такое горе, надо себя поберечь, мы сами разберемся, — заверил Ковердов.

Шмелев внимательно смотрел на следователя, а сам чувствовал, что на такое громкое дело капитана мало, ну, то есть надо бы поопытней человека. А то, что ни спроси — все неточное и расплывчатое.

Опытный полковник чуял хватку людей любой профессии. Ковердова он считал человеком грамотным, но неуверенным. Кто-то не давал, видимо, ему самостоятельности, или он не очень-то ее хотел проявлять?

— Да, теперь жизнь стала другая, раньше бы на раскрытие такого убийства, минимум полкана по важным делам назначили. Убит гражданин Франции, ЧП международного масштаба, убита мать трехлетнего ребенка, а с ней и ребеночка твари не пожалели. В кротчайшие сроки всех бы повылавливали, сто процентов. Не могли тогда наши показать «Западу» плохую работу. А теперь по барабану и честь нашей прокуратуры и милиции, да и государства тоже. Будут тянуть кота за хвост. Будут страховаться, оглядываться на выше поставленные структуры, упускать время и факты. Пока кто-то не вставит перо в задницу или не засветят загубленное дело по всем каналам телевидения. Президент Д. Медведев конкретно говорит, что надо менять стиль работы, но кто его менять-то будет, коль столько негатива засосали с перестройкой, что и думать перестали о совести, порядочности, сострадании и ответственности. Короче, время мутной воды, что в окружении правительства, что в Госдуме продолжается. Что создавать видимость битвы с воровством и коррупцией, коль никаких ужесточений законов нет. Хуже того, в верхах точно знают, что надо делать. Член Госдумы В.В. Жириновский конкретно говорит, сколько надо давать лет тюрьмы, предлагает конкретные сроки, проверенные временем и доказанные во многих государствах, предлагает также за оборзевшее, наглое воровство автомобилей — пятнадцать лет, и всё конкретно по краже имущества, насилованию и убийству детей. Однако в чтениях и прениях его предложение многие депутаты отвергали, несли против его предложений такую ахинею, что становится страшно, и видно сразу, что боятся они принимать жесткие законы из-за того, чтобы самим под них не попасть. И до сих пор нет толку с решением проблемы воровства и насилия. Жаль, что не хотят эти люди представить себя на месте Шмелевых и родителей Тьерри. А вдруг самому придется сесть за взятки, за обманы, за неправильное понимание терпящего бедствие корабля, на котором плывет по течению наш народ. Артем не одного своего знакомого подсоединил для того, чтобы из криминального отдела или откуда-то еще, он точно не знал, вернули не внесенные почему-то в списки две нитки дорогого черного жемчуга и видеокамеры зятя Тьерри. Артем с женой сами видели их в руках криминалистов в квартире. Жемчуг нашли, а камера исчезла бесследно. Объяснить не могут. Какую камеру и чью, укладывали в полиэтиленовый пакет?

Артем вспомнил, как они после похорон пришли в прокуратуру за ключами от квартиры. Встречу назначили на 11 часов. Прошел час, а они по-прежнему ждали своего вызова. Следователь их не принимал. Дежурный милиционер говорил: «Ждите, вызовут». Никакого снисхождения к убитым горем пожилым людям, а еще и никакого уважения к человеку, который прошел две войны и у которого самое страшное горе, гибель детей. Прошло еще 30 минут. Артем оставил Людмилу возле дежурного, а сам пошел в соседнее кафе, где заказал 150 грамм коньяка. Набрался смелости и позвонил своему бывшему шефу генерал-лейтенанту Ротмистрову Петру Ниловичу, объяснив ситуацию, попросил его о помощи.

— Как вы себе представляете помощь с моей стороны? — спросил он.

— Позвоните кому-нибудь повыше, я думаю, он сможет расшевелить это отношение к потерпевшим.

— Хорошо, попробую. Если к Вам такое отношение там, в прокуратуре, то к простому рабочему или служащему какое? — сказал раздраженно Ротмистров.

Не прошло и десяти минут, как забегали сотрудники, вышел Андрей Андреевич, и сразу же, через несколько минут Артем и Людмила покинули прокуратуру с ключами от квартиры. Неужели нельзя как-то понимать, что такое горе бывает у людей не часто. Что их держать на проходе? Если они так относятся к своим, то, что говорить о тех, кому некуда и некому позвонить. Эти мысли наводили на крупные неприятные мысли. «Так и расследование будет проводиться!» — Артем решил параллельно начать свое расследование, как-никак опыт уже имелся по банде Князя. Он обзвонил всех, кто мог бы откликнуться на его просьбу принять участие в расследовании, но честно сказать, таких нашлось немного. Друг его Юра по айкидо отозвался охотно, и они начали версию по вину через работу в этой области Тьерри и Ольги. Виктор Малышев подсоединил ребят из ФСБ и из детективного агентства. Работа велась, а результат пока был нулевой.

Начальник следственного комитета при прокуратуре полковник Юстиции Левков при встрече с Артемом клятвенно его заверил, что убийца один пойман, а второй обнаружен в Узбекистане, и туда отправились наши опера, которые не смогли развязать язык подозреваемому и склонить его к явке с повинной. Имея, якобы, некоторые соображения, косвенное обвинение своего сорабочего в квартире на четвертом этаже.

— Вторым человеком, делавшим ремонт в квартире, был некто гражданин Узбекистана Гарисов Рустам, которого по нашей просьбе узбекские коллеги нашли и представили восьмого мая нашим оперативникам для допроса в качестве подозреваемого. Гарисов клялся, что никого не видел и никого не убивал. В своей объяснительной Гарисов на вопрос, где вы были в ночь с девятнадцатого на двадцатое апреля, ответил, что «где-то после четырех часов утра его разбудил Хуршид Мормурадов, который был уже одет и в руках держал спортивную сумку-рюкзак, и сказал: «Ты собирайся, а я схожу вниз, там мне кое-что должны. Я скоро подойду». Вернулся он минут через 20–30 и сказал: «Все, уходим, внизу пожар, в квартире под нами. Назад не вернемся. Скоро тут будут менты и пожарка. Мы ушли на вокзал. Я поехал домой в Узбекистан, а Хуршид поехал в Казахстан к своему, кажется, другу», — Левков замолчал, а потом добавил: — Все это наводит на то, что Гарисов об убийстве может ничего и не знать, а вот Мормурадов мог спуститься и постучаться в дверь и войти беспрепятственно, так как его знал в лицо Тьерри. Он также мог побывать в квартире после того, как там кто-то другой совершил убийство. Мог выходить к назначенному сроку, чтобы провести в квартиру убийцу, так как хозяева знали Мормурадова в лицо. Не исключено, мог быть заказ. Но все это пока версии. Если мы его экстрадируем из Казахстана, то тут-то мы ему яйца прижмем, все сучонок расскажет, куда он ходил и что делал. Я уверен, что это дело рук гастарбайтеров, — сказал, вставая Левков.

После руководителя СК Артем спустился в кабинет Андрея Андреевича Ковердова, который весь был заставлен вещдоками, завален томами. Перед его столом был один простенький качающийся стул, и сам старший следователь был не очень-то в хорошем настроении. Так выглядят подчиненные после того, как возвращаются с ковра шефа. Несмотря на это следователь выстроил первую свою версию, основываясь на имеющихся фактах, объяснительных и своей интуиции.

— Где-то между 4 и 5.30 утра 20 апреля 2009 года пока неизвестные, но подозреваемые гастарбайтеры с четвертого этажа постучались в квартиру и показали вышедшему на стук Тьерри жестами, что что-то случилось. Доверчивый француз, видевший эти лица ранее в своей квартире, открывает дверь. Как утверждает ваша супруга, что Мормурадова она видела лично в квартире дочери, и не одного, а с седовласым восточным человеком лет сорока пяти. Они устраняли последствия подтопления в ванной комнате. Тьерри открыл дверь и тут же получил удар по голове, от которого потерял сознание и упал. На стук и возню вышла из спальни Ваша дочь Ольга. Она стала возмущаться, возможно, набросилась на одного из них, а в это время второй, набросив удавку на ее шею, стал душить. Видимо, Оля сильно сопротивлялась, потому что в морге при опознании трупа ее шея была не только в синяках, но и очень распухшая. Потом они связали ее мужа, привели его в чувства и стали допытываться, где лежат деньги и золото. Безусловно, Тьерри сказал, где все это находится. Им показалось этого мало, и они вынесли спящего ребенка из комнаты, где она спала, и потребовали у отца сказать все, где есть заначки. Но Тьерри стал их умолять не трогать Лизу, на что один из них взял кухонный нож и слегка кольнул девочку, зажимая ей рот. Тьерри начал снова терять сознание, повторяя, что больше денег нет, и умолял отпустить и не убивать ребенка. Он еще не знал, что его любимая жена Ольга уже мертва и находится в ванной за прикрытой дверью. В это время девочка начала от испуга и зажатого рта терять сознание. Убийцы поняли, что дальше опрашивать и пытать некого.

Они сжали горло Тьерри, так как гортанный хрящ был сломан, а девочку бросили на кровать в спальне. Они выгребли с вешалок из шкафа в кабинете Тьерри все вещи, бросили их на пол. Потом притащили из прихожей мертвого хозяина квартиры и положили его на эту кучу белья в его кабинете, затем сверху набросали куртки, пальто, плащи и подожгли. Они очень спешили, да и опыта было, видимо, мало в поджогах, окна для доступа кислорода не приоткрыли, боясь, что дым пойдет раньше, чем они успеют скрыться. Или хотели, чтоб огонь добрался до газа, так как ручки на печке были повернуты на открытие газа, а газ должен был сначала накопиться в закрытом помещении, потом взорваться. Уходя, они вспомнили о ребенке, и один из них, набрав в охапку белья из комнаты Тьерри, бросил в спальне у кровати, где лежала маленькая Лиза, и поджег ее, пламя охватило белье и бумагу. Пошел дым и запах. Они или он один, надо еще работать, вышли, не запирая за собой двери. Оля осталась лежать в ванной. Пожарные приехали через двадцать минут, как им сообщил сосед с пятого этажа, и успели затушить пламя, охватывающее пока еще только две комнаты. Конечно, это я пытаюсь высказать вслух свою версию. Камера наружного наблюдения, установленная у входа в подъезд дома, зафиксировала выходящих, но лицо показал только Мормурадов, его-то оперативно разыскали работники МУРа. Когда старый, опытный сотрудник в Казахстане проверял в плацкартном вагоне поезда «Москва-Ташкент» паспорт Мормурадова, задавая ему вопросы, то увидел явное расхождение в фотографии и лице проверяемого, нервозность узбека и нечеткость ответов, и он принял решение задержать проверяемого пассажира поезда. При сличении фото на паспорте и распечатки по розыску Мормурадов был задержан, — так закончил излагать свою версию следователь Ковердов.

Шмелев молчал, представляя описываемые картины следователем, и у него не только в горле стоял горький комок, но и потяжелела голова, а также задрожали пальцы. «Хоть что-то, да проясняется», подумал он и, попрощавшись со следователем, покинул этот захламленный кабинет.

Угон.

В бесконечном горе и трауре тянулись пасмурные дни мая 2009 года. С 5 мая Артем твердо бросил выпивать. Каждый день о себе напоминали его больное сердце и печень. Головные боли стали ежедневным атрибутом его здоровья. У Людмилы повышалось верхнее систалическое давление до 170 единиц. Одно только чуть-чуть успокаивало душу, что рядом были старшая дочь Юля и внучка Ира. Однако уже два раза приезжала «скорая» к Ирине. Чувство страха не покидало ее, она постоянно проверяла, закрыт ли замок входной двери, закрыта ли дверь на балкон.

За день до приезда родителей зятя Тьерри из Франции Артем с дочерью Юлей поехали прибраться на могилке к приезду французов на 40 дней. По дороге они заехали в автомагазин «Русь», купили новые коврики в «Сузуки Гранд Витара», которую 2,5 года назад Артем купил у Ольги. Две недели тогда Артем собирал 18 тысяч долларов, а это для такой машины, которая прошла всего 21 тысячу километров, деньги небольшие, но для Артема это были не маленькие деньги. Он выгреб все на своих сберкнижках, продал свой старый «уазик» и гараж в Коврове вместе с прицепом, запасными шинами всего за 2 тысячи долларов, пришлось продать и «Фиат-Пунто», который купил двумя годами раньше. В августе 2006 года Оля заканчивала делать ремонт в этой трагичной квартире, и у нее появились трудности с расчетом за ремонт, и Артем старался собрать нужную сумму за машину, чтобы как-то помочь дочери.

За два с половиной года езды на «Сузуки» Артем сдружился со своим железным конем, как с живым существом, тем более на ней ездила ранее его любимая девочка.

После покупки ковриков машину помыли, пропылесосили в салоне и часа два Артем чистил силовое отделение и весь двигатель. Три дня назад Артем забрал из фотоателье новый портрет на могилку детей. На этом фото они были все вместе. Старые два портрета он снял с крестов и решил привезти и сжечь тут, среди домов, у себя на мусорке или отъехать в поле и где-то закопать. Только уехав с кладбища, он вспомнил, что ничего нельзя забирать с могилы и увозить.

Утром следующего дня, а это было 28 мая, Артем с дочерью Юлей, оставив «Сузуки» у метро «Бунинская Аллея», выехали в центр Москвы, где их ждали две солидные машины: «Мицубиси Паджеро Спорт» и «Мерседес» — для выезда в аэропорт «Шереметьево-2» встречать родителей и сестру с мужем покойного зятя Тьерри, прилетающих рейсом «Париж-Москва». На эту встречу должны были подъехать друзья Тьерри, но их там не оказалось, и Артем с Юлей были без переводчиков. Рейс прибыл без задержек в назначенное время. Французы выглядели устало, на них тоже потеря сына, внучки и снохи свалилась большим горем, от которого за 40 дней они нисколько не оправились, а наоборот, еще больше постарели.

Для Артема поведение друзей зятя было непонятым, а главное — он оказался без переводчиков, он не мог нормально общаться со своими французскими родственниками. По дороге из аэропорта водитель «мицубиси» созвонился с друзьями, и они подослали к метро «Парк Культуры» молодую девушку-студентку пятого курса иностранного факультета. Юля пыталась до прибытия этой девушки что-то спросить у французов по-английски, но разговора не получилось. Ехали молча. Когда появилась переводчица Татьяна, то все сразу стало проясняться. Вначале завезли французов в гостиницу, а потом сразу поехали на улицу Льва Толстого, где всех ждал руководитель следственного комитета Левков Всеволод Иванович. Артем так и не понял, почему его не захотели видеть французы на беседе, а предпочли без него задавать свои вопросы. Беседа длилась более трех часов. Потом французов отвезли снова в гостиницу. Артем по дороге предложил им поужинать в ресторане, но они, сославшись на усталость и плохое самочувствие, ушли в свои номера. Уехали по своим делам задействованные для встречи и перевозки машины. Артем с Юлей шли к Павелецкому вокзалу, где по дороге увидели кафе, в котором выпили по чашечке кофе и, спустившись в метро, поехали до станции «Бунинская Аллея», где оставили машину.

Спустившись по эскалатору вниз и выйдя на улицу, Артем не поверил своим глазам, когда не обнаружил машины в том месте, где ее утром оставил.

— Юля, у нас, кажется, угнали «Сузуки», — тихо сказал Артем.

Дочь остановилась и стала внимательно смотреть в сторону, где была оставлена машина. Ошибки не было. Машину угнали. Они вдвоем подошли к месту, где утром припарковали «Сузуки» в десяти шагах от стеклянного выхода из метро.

— Господи! Да что же это такое? — запричитала навзрыд Юля. — Папочка, что происходит, это специально?

Она уткнулась в грудь отца и затряслась в рыданиях. Артем стал успокаивать дочь.

— Ничего, дочка, это все ерунда по сравнению с тем, кого мы потеряли тридцать девять дней назад.

— Папочка, но почему опять нам?

— Я не знаю. Может быть, как-то связано с расследованием?

— Да что же это за Страна? Сволочи, сволочи! — не унималась Юля. — Они хотят добить нас до конца, — плакала Юля.

— Успокойся, Юлечка. Надо идти в милицию. Другого выхода нет.

И они пошли. Вошли в комнату, на двери которой в холле метро была табличка с надписью «Милиция».

Потом приехал майор, потом старлей из ГИБДД, потом все уехали в отделение милиции, потом составлялось заявление, потом объяснительная, потом допрос следователя. В 0.45 они, а к тому времени подъехала и Людмила с зятем Павлом, на его машине выехали домой. Все были огорчены и расстроены.

— Хотят вывести меня из равновесия. Завтра 40 дней. Неужели это было заказное убийство? Гастарбайтеры заранее знали цель, получили аванс, спланировали все и, сделав свое страшное дело, с награбленными деньгами и украшениями растворились в мегаполисе. Значит там, где сейчас сидит задержанный узбек, в Казахстане, кто-то сильно не хочет его выпустить в Россию, и он знает, что в экстрадиции подозреваемого больше всех заинтересован и прикладывает усилия — это отец убитой Ольги Карделли, полковник запаса Шмелев. Так как Артем не имеет выхода на заказчиков, то убирать его смысла нет, но припугнуть надо бы. Кто держит это на контроле? Почему от версии «заказное убийство» отказалась прокуратура? Все это с силой какого-то натиска и напора лезло в голову Артема.

Снова задавило в груди, потом перекинулось под лопатку и стало колоть где-то там внутри, там, где было сердце.

Артем достал пачку «Капитан Блэк», достал из неё уже которую сигарету за вечер и, сильно затянувшись дымом с вишневым приятным запахом, подходя к подъезду, сказал:

— Вот суки, оставили без колес в такой день, но они увезли в машине снятые с крестов два портрета убиенных Оли, Тьерри и Лизочки с куколками, это им просто так с рук не сойдет.

— На все воля божья! — сказала Людмила.

— Да плевать бы я хотел на эту волю, которая отняла у нас самое дорогое, а машина — это ерунда. Сколько можно в этой жизни нас испытывать, я ведь так Ему верил.

— Хватит об этом, — резко остановила злые высказывания против Всевышнего Людмила.

— А ты понимаешь, что я прихожу в церковь и ничего, совсем ничего не чувствую. Нет неба, нет связи никакой. Пустота. Ставлю свечки, а у самого ни единого словечка, душа как камень. Батюшка ходит, кадилом машет, говорит что-то, а я вообще его слов не разберу. Раньше, бывало, сходишь в церковь, и на душе потом спокойно, правильно и даже уверенно, а сейчас идешь, как на эшафот. Не могу так разрываться. Не могу верить, не могу делать то, что не от души идет.

— А ты и не напрягай себя. Никто не неволит. Ты, главное, себя не настраивай против. Во-первых, не гневи Бога. Он тут ни при чем. Нет пока желания — не ходи. Я думаю, у такого человека, как ты, это временно. Позвони своей сестренке Анне, пусть рассудит твое состояние, — сказала Людмила.

— Да, поговорить бы не мешало. Сам я завяз, забуксовал, почти утонул. Никак не могу себя нормально контролировать, — уже более спокойно ответил Артем, практически согласившись с доводами жены и добавил: — Грешно супротив своей веры идти.

Артем замолчал, а сам, идя, продолжал думать в этом же ключе.

— А ведь, когда бывало тяжело, на войне, то одна надежда была на Бога. Крестик свой берег, как зеницу ока. Летел в «Ил-76» на Моздок, пошарил на груди и, бац, а крестик дома с цепочкой оставил. Нет настроения и не стало его совсем. Все, кранты — примета плохая. Видно, не вернуться назад. До этого три раза был в Чечне — и ничего, но был с одним и тем же крестиком, и выносил он его из разных дел. Ну, пусть не он, но с ним все это связано, а тут дома оставил, — крепко напугался тогда Артем, но через три дня нашел свой крестик с цепочкой в боковом нарукавном кармане целым и невредимым. Радости-то сколько было! Все, мол, будет хорошо! Так оно и было, вернулся домой тогда жив и здоров, и еще потом два раза Бог миловал. А вот теперь Артему почему-то все равно, есть у него этот крестик или нет его. Смерть любимых застилает память на все, что было хорошего, а главное — вселилась безысходность, нет возврата назад и никто не в силах повернуть все обратно. Никогда он больше не услышит голосов тех, кто был его частью, его надеждой, его радостью. Рухнула его внутренняя собственная вера, и колются осколки то в груди, то в спине, то в боку, малейшее воспоминание, накопленные фотографии, — все вонзается и вонзается и все ближе и ближе к сердцу, к самому разуму.

Зять Павел остался внизу у подъезда и поехал ставить машину, а Артем, Людмила и Юля вошли в лифт, и тут у Юли снова сдали нервы, она зарыдала, закрыв лицо руками, Людмила попыталась ее успокоить, но не смогла, а лишь сама уткнулась ей в плечо и заплакала. Артем еле-еле сдерживал свои слезы. И как только они вошли в квартиру, то уже не могли держаться, все трое прижались друг к другу и зарыдали. Нет, не от того, что у них угнали машину, на которой когда-то ездила Оля, а от того, что потеря машины добавила капельку в их огромное, переполненное «море» горя, и от нее снова всколыхнулись волны, бегущие только на них и, окатывая холодной безысходностью и страхом. Понимая, что им больше никогда не увидеть ни Оли, ни Лизы, ни доброго и чуть-чуть растерянного в нашем долбанном Российском мире француза Тьерри, они мучились и страдали.

На следующий день после десяти часов стали съезжаться люди на поминки. Артем сам встречал и провожал, отвечал на звонки, несмотря на то, что всю ночь он не спал. Пил снотворное, заваривал травы, включал телевизор и постоянно курил, а впереди был тяжелый день — 40 дней после гибели детей.

 

Глава 3

Сорок дней.

Артем и приехавшие мужчины, не пожелавшие пройти в квартиру, стояли внизу у подъезда и в основном курили, перебрасываясь редкими предложениями и репликами, в основном по поводу убийства, выстраивая свои версии.

Солнце, вышедшее из-за большой тучи, освещало своими теплыми лучами уже прогретую за май месяц землю, которая покрылась зеленым травяным ковром. Березки нарядились листвой, распрямились обвисшие от зимы ветки, и на клумбах распустились нарциссы и тюльпаны.

Два микроавтобуса подрулили к дому, припарковались у тротуара, и Артем увидел знакомое лицо водителя, который приезжал прошлый раз на похороны. Это был транспорт, который подогнали по указанию Сергея Красцова. Накануне Олег Алексеев решил все вопросы по этому транспорту. Друзья помогали, как могли, и от этого Шмелев чувствовал себя не одиноким и, видимо, уважаемым друзьями.

— А у меня вчера, мужики, у метро «Бунинская Аллея» машину украли. Домой вернулся около часа ночи. Говорят, видимость камеры наблюдения перегородил столб. Мне без машины хана, — сказал Артем и добавил: — Я это вам как друзьям, для информации, к вашим версиям. Может быть, тут тоже есть какая-то связь?

— Артем Викторович, а не слабо на моем «Ровере» поездить, а то пока страховку получишь, и получишь ли еще её вообще? — сказал стоящий справа от Артема Павел Медянин, тоже полковник запаса. Он показал рукой на вполне приличную машину золотистого цвета.

— Пойдемте, Артем Викторович, посмотрим и, если берете, я сейчас же даю доверенность и документы на машину.

— А как же сам? — спросил Артем.

— Сам поеду на метро, у дома в Мытищах у меня стоит «американец», автобус, типа нашего «Соболя», так что не беспокойтесь. Колеса есть.

Все, кто присутствовал при этом, были приятно удивлены и, наверное, довольны, что хоть этот вопрос как-то разрешился у Артема. Ведь наверняка каждый из них, узнав о краже, думал, как помочь другу, а тут все так быстро разрешилось.

Медянин Павел, как всегда, был на высоте. Друзья знали друг друга еще с 1985 года, когда Артем командовал Владимирским танковым полком, а Павел был на то время зампотехом роты.

Артем благодарно посмотрел на друга и сказал:

— Если ты от Мытищ приехал в цивильном костюме и, зная твои познания в автомобилях, я принимаю твое предложение и обещаю к ноябрю вернуть машину тебе назад.

Артем и Павел обнялись, как старые и добрые друзья, тем самым у тех, кто их мало знал, вызвали добрые чувства, пусть не слезы, но позывы к уважению такой дружбы.

Сорок дней после смерти отметили по всем возможным православным традициям. В зале, где проходили поминки, не нашлось никого, кто бы смог вести поминальную трапезу. Артем сам говорил, потом предоставлял слово другим. В целом, это тяжелое, но нужное мероприятие закончилось в 15 часов. Родители и сестра зятя после поминок впервые попали в квартиру Артема и Людмилы. Они увидели комнату, в которой до замужества жила Ольга, они увидели собачку Джемму, которую безумно любила Лиза, они сидели на диване, который раскладывал Тьерри, когда они приезжали в гости с ночевкой.

Артем умышленно не снимал и не убирал ни одной фотографии со стен и других мест, где они были размещены, несмотря на постоянное присутствие через эти фото тех, которых вернуть в дом было невозможно. Узнав о расходах в ресторане, французские родственники отдали Артему такую же сумму, не приняв никаких возражений.

Французы прошли по всей квартире. Плакала мама Тьерри, сильно плакала его родная сестра Изабель. К 19 часам все поехали в «Винный клуб», где Оля работала под руководством замечательной женщины Ирины Курмановой, директором этого клуба, которая организовала поминальный вечер, так как Ольгу знали все, кто бывал на дегустации вин. Народу было много. Много соболезнований, много вина, много добрых и печальных было сказано слов. Чувствовалась искренность в том, что Олю любили все, кто только с ней знакомился. Говорили о ее красоте, о ее профессионализме и высокой порядочности, ее отзывчивости и сочетании ума с красотой. Но ни Артему, ни Людмиле, ни всем остальных родным и близким от этого не стало легче, просто и французы, и те, кто мало знал Ольгу, понимали, насколько тяжела утрата. Оля — неординарная личность, и реально таких детей, которые так трепетно относятся к дружбе и любви родителей и вообще излучают только позитив, очень мало. Вечер памяти прошел, и Артем со слезами на глазах высказал огромное спасибо Ирине Кармановой, которая тоже любила Олю, как родную дочь, и на глазах у нее тоже постоянно были слезы.

На следующий день, 30 мая, уставшие и убитые горем французы улетали домой в Париж. Накануне при расставании у галереи «Винного клуба» договорились встретиться в квартире на Тверской, где переводчика не надо, сказали они, будут, мол, друзья Тьерри переводить при посещении обгоревшей квартиры. Провожать их в Шереметьево решили Артем, Людмила и дочь Юля с мужем Павлом. Они за полчаса прибыли в квартиру, а через 25 минут после договорного времени прибыли французы, их привез на своей машине друг Тьерри — Шарль, который подняться в квартиру категорически отказался. Он был потрясен гибелью друга. Особенно когда был на опознании трупа.

В квартире было такое, что останется в памяти Шмелевых на всю оставшуюся жизнь. Сами они каждый раз, приходя в квартиру разбирать пожарище и вещи, отмывать копоть и гарь, находились в полушоковом состоянии, а когда мама Тьерри начала метаться по комнатам и спрашивать, что-то спрашивать про то, где кто спал, где была Лиза, но все попытки что-то ей объяснить на пальцах, предметах до нее не доходили. Она металась по квартире с глазами, полными ужаса, горя и слез, хватала приготовленные предметы сына, целовала их, прижимала к груди и, причитая, стояла, раскачиваясь из стороны в сторону. Глядя на все это, молча ходила за ней дочь Изабель и тихо плакала. Отец Тьерри стоял первое время и осматривал внимательно прихожую, большую комнату — студию, потом попытался получить ответы на свои вопросы, но, увы, познания французского языка были у русских никакие.

Глядя на Сельвиан, слезы накатывались на глаза, так как она продолжала задавать вопросы и не получать ответа, она сильно волновалась и злилась, целовала галстук сына, футляр от его очков, рубашку, часы, все то, что лежало на обгоревшем матраце. Шмелевы сосредоточили на нем те вещи, которые он носил и пользовался в последние дни своей жизни, где когда-то безмятежно спали дети и внучка, где было семейное счастье. Теперь в квартире не было ни детей, ни внучки и никакого счастья, было только бездонное горе и вечная рана до самой могилы каждого, кто находился тогда там.

Ничем невозможно было помочь бедной 72-х летней женщине. Артем ругал себя, что доверился вечерним заверениям и не взял с собой переводчика, но минуты бежали неумолимо быстро, и надо было ехать в аэропорт, чтобы успеть к началу регистрации.

Новый «сюрприз» все получили внизу, у дома, где Шарль отказался ехать в аэропорт, сославшись на срочный вызов в фирму. Артем слышал его разговор на русском языке с кем-то из руководства и понял, что Шарлю необходимо срочно уезжать. Пришлось Людмиле, Юле и Паше оставаться. Они распрощались с французской родней и остались стоять, заплаканные, и горестно махали руками вслед отъезжающему «Мицубиси», в котором на заднем сидении разместились четыре человека французских родственников Артема, которые в назначенное время вылетели во Францию. Огромный лайнер взял курс на Париж.

Возвращаясь домой, Артем чувствовал страшную усталость и снова боль в груди и под левой лопаткой.

— Отправка получилась отвратительной, это надо понимать — прилететь из Франции в Россию и потом добираться из центра Москвы в аэропорт в таком состоянии после посещения квартиры, в сжатом со всех сторон положении на заднем сиденье машины. Стыд, да и только, — ругал себя Артем, несмотря на то, что он стал заложником сложившихся обстоятельств. — Почему я не подстраховался? Ведь уже первый раз его подставили «российские французы», три дня назад, когда обещали подъехать встречать в «Шереметьево-2» на двух машинах. Благо, тогда он подстраховался и пригнал «Мицубиси» и «Мерседес». Нет, у Артема не было обиды на Шарля, он сам находился после смерти друга в постоянной депрессии. Надо было и сейчас также продумать, но кто знал, что так может получиться. Такое и в голову не придет, однако, что я говорю, могло ли прийти в голову, чтобы гастарбайтеры, живущие рядом, через перекрытие квартир спустятся вниз и убьют всех, не пожалев и маленького ребеночка. А может быть это и другие? Суки. Сволочи, — опять размышляя, стал возмущаться вслух Артем. — Постреляю всех виновных в смерти деток! Главное — узнать точно убийц. Ублюдки, приехали в мою Страну убивать. Я, прошедший войну и имея такой боевой опыт и преданных друзей, не оставлю в покое ни одной твари, лишившей жизни детей и внучки! Убийцы сами приговорили себя к смерти, и спасает их от этого пока то, что не известно, кто и в какой мере издевался над дочерью, зятем, кто из них лишил жизни Лизочки, — одним словом, Артем должен знать точно, что происходило в ту страшную ночь. Если это гастарбайтеры, то они должны будут рассказать о своих деяниях на месте преступления. Кроме всего этого Шмелев учитывал еще и желание французов видеть всех преступников на скамье подсудимых.

После отъезда французов Артем усиленно вникал в организацию экстрадиции из Казахстана Мормурадова. Что было на него в тот момент? А почти ничего. Камера видеонаблюдения запечатлела его выход в 6.06 из подъезда с рюкзаком за спиной, других, кто выходил и входил за ночь до 6 часов ни Людмила, ни Артем, и никто другой, кроме бригадира Мурталина из верхней квартиры, который показал на второго рабочего, и которого звали Рустам Гарисов, выходившего раньше Мормурадова из подъезда несколько раз, раньше не встречали. Много прошло в подъезд и вышло перед камерой наблюдения с вечера девятнадцатого и до прибытия пожарных, не знакомых людей. Кто из них убийца?

— Пока получается, что жестокие убийства и грабеж могли совершить люди, проводившие ремонт в квартире этажом выше, которые бывали в квартире Карделли раньше, — думал Артем Шмелев.

В Следственном комитете при прокуратуре по городу Москве, еще 7 мая, как только узнали, что Мормурадов задержан на границе и посажен в изолятор в Актюбе, дали добро прессе рапортовать по телевидению и радио о том, что дело гибели семьи Карделли, в основном по горячим следам, раскрыто и подозреваемый задержан. Второй подозреваемый успел пересечь границу Узбекистана, и ведется работа по его поимке и экстрадиции. Казалось, что все идет хорошо, но, общаясь со следователем, Артем все больше и большие начинал понимать, как медленно распутывается этот клубок. Постоянные недомолвки следователя, уверенные высказывания Левкова, что все идет своим чередом, и не надо им мешать, умалчивание о качестве работы оперативников — всё в комплексе держало все версии и предложения Шмелева, в полной изоляции для расследования.

— Нет, не должны опера и следователь плохо работать, ведь такое жестокое и страшное убийство всей семьи, да еще и гражданина Франции, да еще и в самом центре Москвы, не может остаться без контроля правительства и Генеральной прокуратуры, — так думал Артем.

Но гордый, смелый и очень сильно усталый и горюющий по погибшим седой полковник запаса Артем Шмелев был не прав. Он не знал тогда, что за люди работают в структурах розыска и следственном комитете.

Отпуск. Феодосия.

Море! Черное море!

Раскаленный золотой песок, принимающий небольшие волны и принявший сотни, наверное, тысячи отдыхающих. Людей по всему побережью от города Феодосии до Приморска! Снуют туда-сюда довольные ребятишки, кто еще только-только встал на ножки, а кто твердой походкой голышом идет к воде, и, чтобы вытащить из нее свое чадо, родителям порой приходится прилагать немалые усилия.

Пляж чистый и ухоженный. Желтые стационарные зонты выстроились в три ряда, а под ними белые лежаки, на которых отдыхают либо пожилые люди, либо те, кто приехал к морю на день и в самый зной, а это с 12 до 15 часов, уходят в тень, чтобы не только не сгореть, но и не поймать на свою кожу ненужные лучи радиации. Вдоль берега плывет или, как говорят моряки, идет теплоход, с которого по громкоговорящей связи слышно: «Уважаемые отдыхающие, мы приглашаем вас поспешить к причалу Золотого пляжа, где через час состоится увлекательная прогулка до Коктебеля. Вы увидите замечательные картины пейзажа Крымского побережья, наше путешествие, как правило, сопровождают красивейшие и умнейшие из обитателей моря дельфины. На борту корабля имеются бар, кафе, прохладительные напитки, мороженое. Торопитесь с решением, и вы получите массу незабываемого удовольствия от прогулки».

Рядом, за забором, проходит оживленная трасса между побережьем и камышами, их тут называют также, как и район города Феодосии — Ближние камыши. Артему с Людмилой требуется всего не более 15 минут, чтобы от дома, перейдя эту трассу, которая тянется до города Керчь, оказаться на берегу Золотого пляжа. А название он имеет законное, песок в лучах яркого солнца становится не просто песком, а песком с золотым отливом, а главное — это песок мягкий и крупный с мелкими разноцветными ракушками. Лежать на нем сплошное удовольствие. Устанешь лежать — можешь войти в воду и наплаваться вдоволь. Дно тоже песчаное. Раньше, года три назад, на берегу было много каменных глыб, обросших водорослями и ракушками, на фоне которых получались красивые фото. Но проходить через них было не очень приятно, не все они имели округлую форму, порой наступишь на край такого камня и чувствуешь своей стопой колючие и острые выступы на его поверхности.

Сейчас берег облагородили. Камни повытаскивали и стащили их в кучи, а между ними прекрасный песчаный заход в море.

Шумит тихонько волна, играет музыка в ближайшем кафе, хохочут и кричат летящие по водной горке взрослые и дети.

Все это, такое знакомое Артему и Людмиле, впервые за многие годы их пребывания здесь не радовало, а было каким-то обычным и даже печальным. Они думали, что, уезжая из Москвы, хоть как-то забудутся, отвлекутся от своего страшного горя.

Артем, никогда в жизни не ездивший поездом в СВ, специально взял билеты до Феодосии, чтобы никто не мешал им ехать спокойно, без соседей, без их расспросов и ответов, с выходом из купе при переодевании или приеме пищи. Людмила была довольна, несмотря на старый, советских времен, вагон, отличающийся, правда, от основных тем, что всегда работал кондиционер, и они были вдвоем, равные в своей печали, и могли себе позволить любые темы для разговора. Хотя начало любой темы становилось продолжением случившейся трагедии и огромной жаждой найти и наказать убийц.

По дороге в поезде нет-нет, да налетала такая страшная тоска, такая обида, что вот они едут, как было задумано еще до 20 апреля, но с ними нет той дорогой маленькой девочки, их любимой внученьки Лизы, которая должна была также смотреть в окно на мелькающие полустанки, деревни, коттеджные поселки, смотреть на вокзалы Орла, Тулы, Харькова, покупать горячую картошку с малосолеными огурцами, мороженое. Артем и Людмила исполняли бы любые прихоти ребенка.

Артем ругал себя за то, что в прошлый раза пребывания в Феодосии они не взяли с собой внучку, посчитали ее еще маленькой. Он не мог успокоиться, как же они поступили опрометчиво, ей тогда было уже 2,5 годика. Лизочка бы за отпуск окрепла, загорела, закалилась и многое б чего хорошего почерпнула у дедушки с бабушкой. Нет же, перенесли совместный отдых на следующий год.

Но, увы. Увы, они ехали одни они, те, кто всего три месяца назад потеряли и дочь, и внучку, и зятя. Скажите, каждый, кто сейчас читает эти страницы, как жить дальше? Как успокоить нервы и клубок воспоминаний, как удержаться от слез, когда душевная песня льется из динамика, а она так нравилась Ольге. Как сдерживать слезы при виде маленьких деток, вздрагивать, если вдруг в ком-то виделись черты погибших детей?

В Феодосии Артем и Людмила вышли, как всегда, на станции «Айвазовская», не доехав до конечной 12 минут. У вагона их встретила внучка Ира и ее парень, молодой, интересный, целеустремленный и спортивного вида человек. Звали его Владимир. В июле исполнился год их дружбе. Владимир воспитывался в семье офицера и производил впечатление человека уверенного и целеустремленного. Он всячески помогал семье Шмелевых в трудное, горькое время. И их дружба очень нравилась и Артему, и Людмиле. Артем Шмелев видел во Владимире честного и надежного парня, а может быть, и будущего родственника. Он видел их любовь, он был рад, что у Иры есть защита и опора.

Однокомнатную квартиру в «Камышах» Артем с Людмилой купили еще в 1995 году, совершенно случайно увидев объявление на воротах КПП войсковой части, за три с половиной тысяч долларов, хотя по тем временам и заработку в двести пятьдесят долларов в месяц это были огромнейшие деньги. Но все сошлось, он снял все деньги с книжки, продал свой любимый автомобиль, который купил в Германии, служа в СГВ, хоть очень и не хотел этого делать, ведь это же была иномарка. Однако 93-94-е годы были голодными и тревожными. Денег всегда не хватало. Но он, как представил, что будет возможность ездить к морю, то сделал невозможное и собрал требуемую сумму к договоренному времени. Тот, кто прожил у моря семнадцать лет, знал, что такое море. Правда, море морю рознь. Черное море — это не Татарский пролив с максимальной температурой воды в 19 градусов, и то только в июле, а Черное море — это ласковое солнце, теплая вода, до 28 градусов и еще что-то необъяснимо приятное, притягивающее к шуму волны и всеобщему настрою отдыхающих.

— Живут же люди! — думал Артем, — не то, что там, на Сахалине, постоянная борьба с природными катаклизмами. Лета ждешь, как манны небесной, а оно все медленно и медленно приближается к июню, а в конце июля начинает убегать, подтягиваться к осени, а 1 сентября порой и заморозки подбегают. Конечно, сахалинцы — это не все люди, кто смиряются с вечной борьбой за выживание, зимой с заносами, буранами, штормами и осенними обложными дождями, но он, Артем, во всем этом помнил только хорошее, а плохое — как короткие мгновения. Наверное, потому что там он вырос, там были его родители, сестренки, дедушка, бабушки, первая влюбленность и дружба с пацанами. А природа, конечно, с Крымом не сравнить, но в Сахалинской природе столько своего необъяснимого, притягательного, что порой снится Артему Родина, как сказка. Такая красота приснится, что и просыпаться не хочется. Сахалин не Крым, но чем-то он и схож, бывает с ним, по этой красоте, а вот по погоде, конечно, он жесток и не предсказуем.

Квартира была на первом этаже в пятиэтажном доме, а перед окнами росли огромные вишневые деревья в палисаднике, доставшемся вместе с квартирой от живущего здесь до своей смерти старика-фронтовика ВОВ деда Зотова. Дед давно, еще лет 25 назад, посадил сад из пяти вишневых, двух абрикосовых и трех сливовых деревьев. Деревья давали хорошие плоды. Артем каждый год, как приезжал, наводил порядок в садике. Собирал выброшенные из окон сверху бутылки, пакеты и другой мусор.

Дома они познакомились с братом Владимира Денисом и его девушкой Ниной. Аня, подруга Иры из Владимира, была уже знакома и Артему, и Людмиле.

На следующий день Ирина со своими друзьями уехала в Москву. После обеда Артем и Людмила шли сквозь камыши по дороге, но той бывалой радости сближения с морем не испытывали. Они остались одни. Им надо побыть одним. Им надо все понять, им надо доплакать. Надо как-то возвращаться к жизни, но уже к другой жизни с вечной раной души, с обделенностью счастьем в судьбе. Уже Артем никогда не скажет о себе, что он счастливый человек. Этого не скажет и Людмила.

Пляж.

Артем смотрел на море и, глядя, как парень с девушкой безмятежно загорают на большом надувном матрасе, вспомнил случай с прошлого года, когда также загорающих двух девушек на матрасе ветер потащил в море. Одна из них бросилась в воду и еле доплыла до берега, вторая испугалась отдаленности от берега, осталась на «плоту», и ветер быстро унес ее в открытое море. Девушке было 18 лет. Только на третьи сутки спасатели обнаружили ее, сняли с плотика, обессиленную и обгоревшую на солнце до беспамятства.

Артем смотрел на удаляющийся плотик с молодой парой и постепенно охватывающее его чувство тревоги росло. Но, к счастью, ветер был слабым, и молодой человек, вдруг поднявшись и разбудив свою подругу, усиленно стал грести руками к берегу. Минут 10–15 они гребли и гребли. Выйдя на берег, они, очень уставшие и обессиленные, плюхнулись на матрас.

— Им повезло сегодня! — подумал Артем и поймал себя на мысли, — а если бы их понесло в море, он бы, наверное, ничем не смог им помочь. Беспечность, неосторожность, а главное, переоценка своих сил, всегда может привести к трагедии.

Вечером Артем с Людмилой поехали в центр города, а там обязательно надо было пройтись по набережной, где тусуется почти весь отдыхающий люд. Они высадились на остановке «Кинотеатр Украина» и направились в сторону моря. Артем смотрел на разные афиши: концерт Филиппа Киркорова, Аллегровой, «Непара», Леонтьева, Анне Лорак и многих других — и предложил жене купить билеты. Людмила дала согласие. Конечно, им было не до концертов, но как-то же надо отвлекаться от грустных мыслей. А горькие мысли изредка уходили в мелкие заботы, рано встать и к восьми выйти к морю, постирать белье, приготовить обед, вынести мусор, сходить в магазин, навестить на втором этаже друзей, которые исправно в их отсутствие смотрят за квартирой. Но постоянно, то в какой-нибудь песне, то что-то покажут по телевизору, то это места, где когда-то вместе гуляли с Ольгой, напоминают о том, что больше никогда их ребенок ничего этого не увидит. А магазины или прилавки с детскими вещами и игрушками всегда напоминают о той девочке, которая сейчас ходила бы и выбирала понравившийся ей товар, и, конечно, добрые дедушка и бабушка выполняли бы любой каприз Лизочки.

Проходя мимо всего этого, Артем отворачивал голову, чтобы не упал взгляд на что-нибудь такое, что тронет сердце до самых его клапанов, и забьется оно быстро и больно, напоминая о несбыточной уже мечте быть рядом с этим маленьким, таким умненьким и красивым человечком.

У концертного зала «Звездный» они купили билеты на три концерта. Артем денег не жалел, он знал, как тяжело его жене, и пусть хоть эти 1,5–2 часа как-то отвлекут ее.

Однако на концерте Анне Лорак, когда та исполняла песню «Солнце», они оба плакали, стараясь не разрыдаться или не показаться непонятными соседям по ряду, украдкой вытирали набежавшие слезы.

Шли дни. Море не баловало теплой водой, но солнца хватало вполне. Через неделю отдыха Артем получает смс от старшей дочери Юли: «Мама, папа по ТВ каналу № 1 показывали экстрадицию Мормурадова из Казахстана. Смотрите», — и через час они увидели по НТВ в программе «Вести», как в Омске снимали с поезда, подозреваемого в жестоком убийстве. Его завели в автозак, а потом показали дом на 3-й Тверской-Ямской, подъезд, потом показали Ольгу, Тьерри и маленькую Лизочку. Все опять перевернулось с ног на голову, и опять валокордин, пустырник, боярышник и валерьянка. Весь день по каналам показывали этого ублюдка Мормурадова.

Артем созвонился со следователем, и тот сказал:

— Дня через три его этапируют в Москву. Звоните через неделю.

Из сообщений по ТВ прозвучала цифра украденных денег у семьи Карделли — 20 тысяч евро. Три жизни за 20 тысяч загубил Мормурадов с подельниками. Конечно, надо еще все доказывать. Артем был доволен, что к его приезду в Москву Левков «придавит яйца» (так он ему обещал) преступника в дверях, и тот, как миленький, все расскажет и покажет. Затеплилась надежда на справедливый суд, и сразу же лезли мысли с вопросом: «За что такое ему и его семье наказание?»

И то, что они попали в рай, как сказал «Батя», окопный священник, друг Артема по Чечне, отец Киприан, и то, что только молитва за них и хождение в церковь сейчас спасет, и то, что все мы смертны — все это нисколько не уменьшало страдания Артема и Людмилы, их дочери и внучки, и тех, кто знал и любил Ольгу, Тьерри и Лизу. Жизнь разделилась на до 20 апреля 2009 года, и после.

Давний друг Артема, живущий в городе Феодосии, на Крымской улице Пелюгин Геннадий Васильевич пригласил Артема с женой на свою дачу, на шашлыки.

Артем парился в бане с мужиками. О чем-то беседовала Людмила с его женой Нелли, ходили по участку, смотрели сад, огород и как-то все-таки отвлекались от горьких мыслей. В целом поездкой остались довольны. На вечерние мероприятия, посвященные дню города Феодосия, проводимые на набережной, Людмила и Артем ехать отказались. Там был не их праздник.

Море, какое оно все-таки красивое и каким оно бывает страшным, черным в шторм. В галерее Айвазовского есть его огромное полотно — картина под названием «Среди волн». Смотришь на море, на эти волны, и вдруг, кажется, что ты действительно находишься среди них. Немного, даже жутко становится. Маринист Айвазовский написал огромное количество картин, каждое полотно — шедевр. Если те, кто побывал в Феодосии, и не посетили картинную галерею — музей Айвазовского, то значит, они не были в Крыму, они жили у моря и не могли понять его силу, мощь и красоту, не смогли почувствовать, что надо увидеть своими глазами на побережье Крыма. Конечно, мест и достопримечательностей в Крыму очень много: и горы, и пещеры, и водопады, и затухшие вулканы, старые замки, монастыри, Воронцовский дворец, «Ласточкино гнездо», бесчисленные поля виноградников, красивейшие бухты с теплой водой, отвесные скалы и причудливые камни-острова.

Было время, лет 10 назад, Артем приезжал на своей «шестерке» в Крым, и там они много поездили и повидали на побережье, от Феодосии до Ялты. Но все это было и радовало до 20 апреля. Теперь же, отдыхая в Крыму, ни Артему, ни Людмиле ничего этого увидеть вновь не было никакого желания.

В прошлом году они специально посетили дельфинарий у Биостанции, где на представлении шоу дельфинов, котиков и нерп Артем нащелкал все 36 кадров в фотоаппарате и радовался, хлопая в ладоши, как ребенок, а возвращаясь на пароходе обратно, твердо решил на следующий год свозить в дельфинарий Лизу. Но этому сбыться было не суждено.

В голове постоянно возникал, несмотря на безысходность, вопрос: как же все-таки произошло это убийство в доме их дочери? Кто открыл дверь? Как сопротивлялась Ольга? Как умирала маленькая Лиза, задыхаясь угарным газом? Что испытывал Тьерри, когда его пытали и душили, чувствовал ли он страшную боль от огня, охватывающего все его тело? Видимо, так устроен человек. Казалось бы, зачем теперь все это знать? Но природа берет свое. Это не любопытство, это не чувства для мести, это, скорей всего, для того, чтобы понять, пусть в прошедшем, но пережить вместе с теми, кто это все испытал. Больно представить, узнаешь — будет еще больней. Но знать надо. На войне, по-первости, привезут раненого или разорванного бойца — страшно, а тянет взглянуть. А потом стоят перед глазами по ночам эти картины. Так устроен человеческий разум, и это не выбросить. Было бы страшно обидно, если бы не задержали Мормурадова. Разум требует справедливости и наказания за злодеяния, за лишение жизни ни в чем не повинных людей.

С каким трудом Ольге Карделли давалось то, что она имела. Девочка порой сильно уставала на своей работе, а также в бесчисленных московских пробках и взаимоотношениях с клиентами. У Тьерри два года не было работы по душе, он по этому поводу страдал, тот богатый опыт и его рабочий потенциал по винному бизнесу не использовался так, как надо было, хотя бы на 50 %. Тьерри оказался прав, когда говорил:

— Россия — сильная Страна, но это и непредсказуемая Страна, Страна бюрократов и взяточников. Законы не соблюдаются. Кругом обман и «кидалово».

Правда, он нашел в этой России свое счастье — Олю. И это все минусы свело до огромного плюса, — всегда улыбаясь, заканчивал свое редкое негодование к жизни в Москве, Тьерри. Последние разы, возвращаясь из Франции, он стал говорить, что уже не очень любит еду во Франции, что на третий день после бурного общения с родственниками ему опять хочется в Москву, к себе домой, к жене и дочери. Он тащил из Франции два битком набитых чемодана тряпок, игрушек, разных подарков. Его родители ничего не жалели и покупали, и покупали подарки и для Оли, а, в основном, для внучки Лизочки, Элизы Тьерри Карделли. В целом, все было красиво, и Тьерри считал себя счастливым человеком. Он говорил, что в мире будущее за Россией. Москва — Париж, красивая фамилия, винный бизнес, машина «Лексус-350», своя квартира в центре города, жена не сидит на шее, а крутится как волчок, зарабатывает на безбедную жизнь, а он, отец Лизочки, которая обожает своего папу Ти и никогда, если он дома, без его рассказов не заснет. Он всегда старался говорить с ней по-французски, и они здорово понимали друг друга. Вспоминая все это, Людмила заплакала, ей было жалко этого доброго и безобидного зятя, который за все время не сказал ей ни одного грубого слова, хотя по-русски мог хорошо говорить и даже знал и применял порой матерные слова, но только с Артемом, которого он уважал и, наверно, любил.

Человеком Тьерри был в своем роде оригинальным во многих поступках. У него хватало терпения не обидеться, когда его обвиняли за то, что он ничего не делал для ремонта квартиры или не хотел идти в спортзал, или бассейн, когда ворчал и злился на Москву. Он знал, что его красивая жена никогда не бросит свою «долбанную» Россию и эту безумную Москву, и он утихал, успокаивался, принимал все так, как есть, и даже гордился этим. Улыбался, надевал фартук и в знак примирения брался за приготовление вкусного ужина.

— Как он мог открыть двери в 4 утра? Почему не разбудил Олю? Кто же все-таки вынудил его открыть дверь? Почему не оказал сопротивления? Ведь сколько раз я говорила ему, Тьерри, не ходи сам к соседям, не открывай никому двери ночью. Боялась, что француза всегда россияне не воспримут всерьез, это объект для обмана, кражи и лохотрона. Так все и вышло. Что же я не договорила? Что же я не смогла внушить зятю? Почему он не только не защитил семью, как мужчина, но и впустил убийцу в дом своими руками, — думала Людмила, и слезы медленно катились из ее глаз.

А дни отдыха на юге все-таки летели быстро. Дня четыре вода в море вообще не радовала. Концерты закончились. Больше всего понравился концерт Леонтьева, особенно его танцующая группа — четыре девушки и четыре парня. А вот концерт «Непары» произвел не очень хорошее впечатление, петь умеют, что он, что она. А вот вел концерт мужчина, он же солист, как попало, свою напарницу он ни разу не обнял, ну и так далее. Артем от этой группы ожидал большего, Людмила тоже была не в восторге. И шел концерт всего-то 1,5 часа.

31 июля Артем набрал два ведра алычи в палисаднике, и они с Людмилой наварили компота. Ведро Артем отнес соседям в 6 квартиру. Евгений, хромая, встретил его в коридоре.

— Что с ногой? — спросил Артем.

— Опять стала болеть. Ночью вроде ничего, а вот с утра крутит и рвет. Вон, какая стала, — и Евгений пальцем ткнул в распухшую почти в два раза правую ногу.

Артем сам попробовал пальцем у колена икру ноги и наткнулся на очень твердое тело.

— Ну а что говорят врачи, Женя?

— А что врачи? Военный госпиталь в Феодосии, это нечто уродливое по сравнению с госпиталями, в которых мне доводилось бывать раньше. Ничего конкретного сказать не смогли. Отправили к онкологу, — сказал раздраженно Евгений.

— А анализы, УЗИ, рентген? — настаивал зачем-то Артем.

— Да делали все, закупорка вен, аденома простаты, загуляли лимфоузлы по всему телу. Да твоего приезда у меня на шее с кулак была опухоль, а сейчас в два раза меньше. Тут дорогие уколы помогли. Есть улучшение!

— Вообще-то, я смотрю, у тебя не ахти положение, тем более надо точно знать, от чего лечиться, — сказал Артем.

— Не заморачивайся, Артем, на мою болезнь, — дал понять Евгений о том, что об этом хватит говорить.

Артем уходил от Евгения и подумал о том, что симптомы-то у него, по слухам и рассказам, раковой опухоли. Евгений — подполковник в отставке, отслуживший около 30 лет в армии, в ракетных войсках. В электронике волокет, как Бог. Руки золотые. Как сантехнику починить, как отопление поставить, любое замыкание или обрыв в электропроводке найдет, и «да будет свет». А телевизоры, наверное, у всех, кто в доме проживал, чинил. А сколько добра он сделал по просьбе Артема и Людмилы. И всегда, когда они приезжали, он отдавал один из своих телевизоров на время отдыха в их квартиру. В общем, мужчины сдружились. А жены еще раньше нашли общий язык.

Артем решил поговорить на эту тему с Галиной. И она поведала страшную весть: «У Евгения рак мочеполовой системы уже 4-й стадии. Его не берут в госпиталь на лечение. В Симферополь он не едет сам. Она ему правду не говорит. Он надеется на то, что вылечится». Перед нашим приездом только-только стал ходить. Сам он на что надеется, Артем не понял. И правильную ли позицию заняла Галина, что не говорит ему правды. Все это еще больше испортило Артему настроение.

Через три дня обратно в Москву. Артем второй раз на море пришел один. Людмила приболела, спина резко дала о себе знать во время стирки белья. Хоть и купили они с Артемом на рынке стиральную машину «Малютку», но выжимать белье пришлось руками. Артему было неприятно, что он не смог вовремя помочь жене. И вот он один у моря.

Море! Сегодня оно спокойное, как никогда за все дни их пребывания. Полный штиль. Вода теплая, 8 часов утра, а народ усиленно подтягивается, и все сразу в море. Плывешь и думаешь: вот так и жизнь человеческая, наверное, состоит из штиля, шторма, ветров и волнений. Артем вдыхал ноздрями утренний свежий морской воздух и понимал, как все-таки хорошо, что можно это чувствовать, что через год снова можно будет почувствовать эту чистоту, этот вкус соленой воды, увидеть плавающих по дну рыбешек, убегающего крабика, переливающиеся в лучах солнца разноцветные водоросли. А самое главное — атмосфера на берегу. Люди доброжелательны. Нет укоров, криков, слез. Есть крики радостных детей, смех довольных родителей и похожие лица от всеобщего блаженства и удовольствия. Море! С таким, какое оно сегодня, расставаться не хочется. Артем вылез из воды и лег на свой коврик с полотенцем и надувной подушечкой. Приятный утренний ветерок освежал его от нахлынувших на его тело солнечных лучей. Он закрыл глаза и вдруг сквозь сизую тучу на небе он увидел большие глаза, потом контур лица и, о боже, это было так похоже на лицо Ольги. Ольга улыбнулась, потом исчезло лицо, а глаза стали огромными и вдруг также исчезли в сизом облаке.

Артем попытался еще раз увидеть то, что только что видел, закрывал сильней глаза, хмурил брови, искал сизое облачко. Но, увы, так ничего подобного не увидел. В голове сразу пронеслось: «Неужели все-таки они на небе и оттуда наблюдают за нами? Она мне улыбнулась. Она, моя милая доченька! Она видит меня. Оля, родная моя!»

Артема так это захватило. Он не знал, что это, но то, что это было лицо Ольги, сомнений быть не могло.

Артем вдруг подумал:

— Как бы еще увидеть Лизу и Тьерри. И почему, сколько он ни отдыхал здесь, никогда такого не случалось. Правда, после 2000 года ему порой снились родители или что-то связанное с войной, но чтобы вот так на небе увидеть умершего — не было никогда. Ольга посылала ему какие-то знаки, но какие и что она хотела ему сказать, о чем она хотела, может быть, его предупредить? Это было неспроста. Он стал думать о будущем, о том, что скоро, вот уже через три дня, они не увидят больше моря. А он, может быть, и не увидит его никогда. Что за чушь лезет в голову? — подумал Артем и вспомнил, как, придя от гадалки, двумя днями раньше, Людмила с Галей взахлеб стали рассказывать ему о результатах гадания у бабули:

— Тебе, Артем, срочно надо обследоваться в госпитале. А иначе, гадалка сказала, осталось тебе всего один год жизни. Она сказала, что ты очень энергичный, подвижный человек, много испытавший, даже прошедший войны, но здоровье подорвано, и могут быть сильные осложнения, вплоть до смерти, — говорила Галина, и ей в такт поддакивала и Людмила, которая явно этим гаданием была очень обескуражена и напугана. Они пришли погадать на себя, на детей, а гадалка зацепилась за Артема. Вот беда. А тут еще и Ольга что-то с неба пытается сказать.

Артем жмурился от яркого солнца. Ему не хотелось думать о плохом. Но он понимал, что сходить в поликлинику и попроситься в госпиталь на обследование надо обязательно. Скоро в Москву. А ехать надо. Да и в целом, несмотря на море, и отдых от всей московской суеты, дел в Москве невпроворот и вряд ли сразу возможно будет лечь в госпиталь. Опять все не так. Но хуже, наверное, чем потеря дочери и внучки, уже ничего не должно быть. Артем глянул на часы, без пяти минут одиннадцать. Надо собираться и бежать домой. Скоро должна приехать старшая дочь Юля с мужем и с ними еще четыре человека. Да, будет «весело». Людмила уже готовит, наверное, обед. Она еще вчера наварила целую кастрюлю борща и закупила овощи и зелень на салат.

И все равно, что бы ни ждало его впереди, что бы ни делалось и виделось сегодня с упорной настойчивостью, его мысли возвращались к безвременной потере близких. И как всегда не верится! Почему у нас? За что так? Как выжить дальше со всем этим?

Артем еще раз зашел в море, проплыл метров 70 и стал собираться домой.

К 14 часам приехала Юля с мужем. Встретились, обнялись. Начались расспросы. Вдруг звонок. Артем пошел открывать дверь между коридором и лестничной площадкой. У входа стояла внучка Ира.

— Ира? — удивленно спросил Артем. — Как ты здесь оказалась?

Никто о ее приезде не обмолвился и словом. Это был подарок!

— А я за поездом бежала и чуть-чуть не успела к его прибытию на «Айвазовскую», — сказала Ирина и бросилась обнимать деда.

Когда она вошла в квартиру, то и бабушка застыла от неожиданности, увидев внучку, и тоже бросилась в ее объятия.

— Это вам мой сюрприз, — улыбаясь, говорила Ирина.

Сразу стало как-то уютней. Своим поведением она напомнила Ольгу. Когда та появлялась, то все печали исчезали, а мир становился ясным и чистым.

Через два дня совместно проведенного отпуска с детьми Артем и Людмила сели в СВ 224-го поезда. На вокзале их провожал друг Геннадий с женой и дочерью Любой. Как всегда, они пришли не с пустыми руками. Бутылка коньяка «Коктебель», большой красивый альбом про Крым и Феодосию, книга «Бокс за колючей проволокой» Георгия Свиридова. А когда поезд тронулся, то в динамике репродуктора заиграли марш «Прощание славянки». Было грустно и не радостно.

Когда поезд тормозил на станции «Айвазовская» они увидели в окно на перроне Юлю, Пашу, Иру, брата Павла Сергея, его жену Людмилу, их дочь Ксению и Юлину подругу из Владимира Светлану. Десятью минутами раньше они прибыли из Москвы, конечно, кроме тех, кто их встречал.

Шмелевы уезжали, и в квартире оставалось отдыхать семь человек.

Артем смотрел на удаляющиеся постройки и окраину Феодосии и думал: «Жаль, что придется продать квартиру у моря. Нужны деньги на памятник и ремонт обгоревшей квартиры на Тверской. Так они решили с Людмилой. А еще ему уже хочется в Москву, нет, пожалуй, не в Москву, а сходить на кладбище, проведать детей и внучку. Он понимал, что, сколько ни ходи на кладбище, их не оживить, но побывав там, в душе пробуждалось что-то такое, что описать нельзя, или это нахлынувшие воспоминания и какая-то невидимая нить общения. Если они смотрят с неба и видят через место захоронения тех, кто им был дорог, видят, как мы страдаем и горюем без них, то, наверное, понимают, насколько страшна постигшая всех нас беда».

Друг Сергей Красцов сказал: «Только молитва и церковь смогут как-то успокоить нервы, а главное — не надо тревожить убиенных». Но Артема все время мучает главный вопрос: почему Бог так поступил? Почему он не помог им в предотвращении надвигающейся беды? Почему он не дал никакого сигнала ни ему, ни Людмиле, ни сестре Анне из Хабаровска, которая за месяц до убийства была в их доме. Артем, который всегда стремился к миру и добру, который помогал, как мог, всем, кто обращался к нему за помощью, остался со своей добротой и человечностью один на один. Конечно, у него рядом жена, дочь, внучка, друзья. Но он продолжал винить себя в случившемся. Где его хваленая интуиция? Где это чутье опасности, которое выручало его не раз на войне в Афгане и Чечне? Где?

Расследование.

На следующий день, после приезда, Шмелев выехал в прокуратуру ЦАО

Он, потерпевший, пытался задать вопросы следователю Ковердову по ходу расследования, но постоянно натыкался на ответы, которые не убеждают Артема ни в качестве проводимой работы, ни в том, что будут пойманы все подозреваемые.

— Андрей Андреевич, скажите, как ведет себя Мормурадов при допросе в Бутырке? — спросил Артем.

— Да никак, он не подписал листы допроса.

— Ну, что теперь?

— А то, что мы работаем, а он продолжает молчать.

— Значит, так работаете. Давайте подсоединим экстрасенсов, гипнотизера? Найдем Жеглова.

— Не получится.

— Почему?

— Не даст Мормурадов, разрешения на детектор лжи, на гипнотизера и экстрасенса.

— Да кто его будет спрашивать? Он ведь у нас не спрашивал разрешения на убийство! — вспылил Артем.

— Не положено без его согласия.

— Здорово получается, ему можно убивать, а нам, как хотим с ним побеседовать, нельзя?

— Можно, только это к делу не пришьешь. Суд во внимание не возьмет, а вот если он во время сеанса гипноза впадет в кому, и будет припадок, то тогда как? Начнутся вопросы, почему и на каком основании его гипнотизировали?

— Тогда хотя бы проверить его на детекторе лжи, — не унимался Шмелев.

— Это тоже без его согласия не положено.

Артем начинал понимать, что он очень плохо знает законы, что можно, а что нельзя делать с задержанным по подозрению в убийстве. Ковердов явно крутил с ответами. На вопросы о работе оперативников вообще старался не говорить. Когда Артем предлагал ему помощь, то он начинал уговаривать его в бесполезности и убеждал верить в то, что все идет по плану.

— Капитан, ты что, не хочешь стать майором? — говорил ему Шмелев.

— Хочу, и мы делаем все возможное.

— Я вот сколько раз у Вас ни бывал, а после отпуска уже пятый раз, то ни разу не видел в кабинете какого-то совещания с операми.

— Не положено, когда встречаемся с потерпевшими, — парировал быстро Ковердов.

— Стоп, капитан! Мормурадову ничего не положено. Потерпевший вообще без всяких прав. Водите Вы мурку по кругу. Делайте же, наконец, то, что положено. Добраться Вам самому до Ташкента или до Джизака. Тоже не положено? — Ковердов отрицательно покачал головой. — Ни фига себе, а что же вообще положено? Ваш полковник Левков обещал зажать Мормурадову яйца в тиски, только бы привезли его из Казахстана. Его привезли, прошло более двух месяцев, а он никак не реагирует на вас и дает показания далекие от истины, хамит. Может быть, он невиновен? Вы сами-то пробовали его разговорить? Нам четко еще в день убийства в квартире эксперты криминалисты сказали: «В квартире работали дилетанты и следов оставили много.

— Может быть, у нас были сомнения, но теперь их нет, — сказал следователь.

— Почему?

— Извините, Артем Викторович, но как бы вам ни было тяжело это услышать, однако Мормурадов изнасиловал Вашу дочь Ольгу.

Артем в упор посмотрел в глаза Ковердову, потом молча опустил голову и почувствовал, как комок чего-то колющего и давящего застрял у него в горле. После некоторой паузы он спросил:

— Как узнали?

— Экспертиза показала по ДНК. Совпадение 99,9 %. Теперь ему по полной придется за всех расхлебывать, — уже более уверенным голосом сказал следователь.

Артем был ошарашен, услышав об изнасиловании дочери, и спросил:

— А почему об этом узнали только сейчас, ну, то есть только-только сделали экспертизу. Почему все так медленно?

— Ну, это уже не зависит от нас. Мы заявили вовремя.

— Какой-то бардак, — опять возмутился Артем. — По телеку показывают телесериал «След», вырвал волосок, взял слюну — и все, положил в скляночки, баночки, поболтал, и на экран компьютера результат, а тут месяцами, что за хрень такая, да как же можно так расследовать? Что Вы темните Ковердов?

— Плохо, конечно, это, но кино — это кино, а в реальной жизни все намного сложней, а порой и наоборот проще.

— Андрей Андреевич, я ведь не занимаюсь расследованием и подробностей ваших взаимоотношений с криминалистами из угро не знаю, но то, о чем мы говорим, меня сильно трогает и напрягает. У меня складывается впечатление, что вас бросили, и Вы плывете со всей информацией и запросами один, на разбитой шлюпке.

— Да я вас понимаю. Конечно, везде есть человеческий фактор, но не побежишь ведь за опера работать, и к микроскопу меня не допустят, — попытался оправдаться следователь.

— И что теперь? Что дальше? Изнасиловала эта тварь мою дочь, а остальные? (Не знал в то время еще Артем, что еще много раз он будет задавать одни и те же вопросы — Заговорил ли Мормурадов? Как остальные?).

— Кого вы имеете в виду?

— Да вы что, капитан, под дурака-то не клейте. Гарисов, где он?

— В Узбекистане.

— Кто с ним работал?

— Оперативники.

— Ну и что они наработали?

— Привезли неподписанный допрос. Их там чуть Национальная безопасность не повязала.

— А почему?

— Потому, что он отпирается полностью. Работать с ним невозможно. Все через переводчика. А у наших документов соответствующих не было.

— Тогда дайте мне почитать показания Мормурадова, — сказал Артем и в упор посмотрел на следователя.

Тому страшно не хотелось вводить в дело дотошного полковника, но он имел на это право, и Ковердов нашел в деле допросы Мормурадова. Первый допрос проводил майор Калимов, полицейский начальник приемника-распределителя ЛОВД на станции Актюбе. Записано со слов задержанного Мормурадова:

— В декабре 2008 г. Родион Мурталин предложил работу в квартире № 16 на 3-й Тверской-Ямской, а потом 27 марта ему позвонил ранее знакомый Шухрат Турдыев и спросил, не нужны ли помощники. Потом из Узбекистана приехал Гарисов, которого он, ранее, не знал. Начали работать, и Мормурадов был недоволен работой своего земляка. 20 апреля, рано утром, он, Гарисов, должен был бы покинуть квартиру. С бригадиром Мормурадов этот вопрос решили.

Далее Мормурадов рассказывал, что они легли спать после 23 часов. Проснулись в 5.30. Ушли к метро, взяли такси. Об убийстве соседей, до выезда домой в Узбекистан, он узнал, позвонив по телефону знакомого, на Курском вокзале, Мурталину Родиону — бригадиру, который сказал, что их ищет милиция. До 22-го работали на даче полковника Александра, который заплатил за ремонт 12000 рублей. Был ночью на день отъезда с подругой Лолой. Паспорт ему продал «Тайсон» на имя Байзатова. На границе его задержали пограничники, а Гарисов проехал дальше.

В объяснении многое не состыковывается по времени. Попытка Мормурадова все похождения за два дня до отъезда связывать с метро, вокзалами, потому что будет ясно, если их возила только одна машины, то становилось понятно, что они боятся показаться в местах, где есть камеры наблюдения и милиция. Боялись они засветиться, а майору он плел все противоположное. Шмелев, читая допрос Мормурадова, проведенный майором Калимовым, чувствовал полную отписку и выдумку допрашиваемого, а после того, как прочел объяснение, сказал:

— Почему без его подписи, без числа, а список вещей, обнаруженных у задержанного?

— А ничего у него не оказалось. Экстрадировали с одной сумкой.

— Совсем ничего?

— Совсем. Казахи его обобрали, как липку, или еще раньше наши на границе, ничего не известно.

— Да что за ерунда? Не мог же он ехать с пустой сумкой? Но надо сказать спасибо казахам и за то, что сумели разглядеть липовый паспорт и задержать этого урода. Этот пограничник заслуживает вознаграждения, и я это сделаю, если подтвердится, что Мормурадов убийца.

— Оно, конечно, так, но МУР и мы тоже подсуетились с информацией по всем границам, — сказал с некоторым достоинством Ковердов.

— Андрей Андреевич, но почему мы не можем развязать язык Мормурадову? Почему он не хочет рассказать правду? Его поймали двадцать четвертого апреля, а сегодня октябрь на дворе.

— Артем Викторович, это не простой подозреваемый, это рецидивист, боксер, не исключено, что он вообще там орудовал один.

— Один столько натворил дел, один пил коньяк из двух рюмок и кофейных чашек. Кстати, что по отпечаткам пальцев на них и бутылке?

— Они находятся у криминалистов, ждем экспертизы.

— Мне последнее время, как только экстрадировали Мормурадова, кажется, что кто-то тянет время.

— Кто его может тянуть? У Мормурадова даже своего адвоката нет. Адвокат наш человек.

— Гладко и спокойно у вас получается. Работаем! Найдем! Получат свое, а Гарисов тем временем спокойно гуляет на свободе, трахает девочек, пьет пиво, обманывает свою маму, врет ей, как и нам, что ни в чем не виноват. И чего ему бояться, если у него брали одно показание, и то он ничего не подписал. Наврал, небось, семь верст до небес. А дайте мне почитать его бред.

— Хорошо, — сказал следователь и стал искать в деле объяснение, полученное от Гарисова лейтенантом милиции Котлом, датированное 9 мая 2009 года.

Прочитав, Артем понял, насколько расходятся показания Гарисова с Мормурадовым. Гарисов в Москву прибыл по звонку Турдыева Шухрата, в деле он же фигурирует как сын Турдыева Вохаба. Но, как ни странно, Гарисов тоже сидел за кражу два года и проживал на одной улице с Мормурадовым. С Мормурадовым, говорит, знаком раньше не был, который позже стал якобы издеваться над ним, посылая его то за сигаретами, то за выпивкой. Вечером он вышел покурить на площадку, а войти снова в квартиру не удалось, не пустил Мормурадов. Пришлось всю ночь сидеть в подъезде, а вот Мормурадов говорил, что вместе легли спать до 24 часов, 19 апреля. Артем сличил анализ видеозаписи с камеры видеонаблюдения подъезда № 1 дома по 3-й Тверской-Ямской и выяснил, что вместе с Мормурадовым Гарисов зашел в подъезд в 23.33 19 апреля 2009 года, а потом еще два раза Гарисов выходил из подъезда и входил в него первый раз с 01.50–02.13, второй 02.57-3.43.10. В 05.50 из подъезда вышел Гарисов с сумкой за спиной, а в 06.06 вышел Мормурадов с рюкзаком за спиной. Выходит, что по этим двум допросам явно врут оба.

— Но как доставать Гарисова снова и допросить с учетом мор-мурадовских показаний, как и когда, будете? — спросил Шмелев.

— Не знаю. Сложный вопрос. У нас плохие взаимоотношения с Узбекистаном, не дают работать у них.

— Почему?

— Потому что надо получить международное поручение через Генпрокуратуру России, и я сейчас пробую этим заняться.

— Ты пробуешь? А то, что фигурант исчезнет не только из России, но и из Узбекистана? И, пожалуйста, не говори мне больше, что эти сопливые убийцы такие крутые рецидивисты, а то у меня складывается впечатление, будто бы у нас нет ни Гуровых, ни Жегловых, ни Шараповых, а есть уголовники, которых все боятся в МУРе и прокуратуре. Срам. Да что за работа такая, как дети малые?

— Но это Вы, конечно, утрируете, я надеюсь?

— Понимай, как хочешь, капитан, а результатов я пока не вижу.

— А мы в целях следствия не можем, даже вам, все сказать. Даже если вы полностью будете владеть обстановкой, вряд ли повлияете на следствие.

— Да хрен бы с вашими секретами, да дело бы двигалось. Чувствую я, что плохо работают оперативники и медленно делаются всякого рода экспертизы. Кто тормозит процесс?

— Никто не тормозит. Все поэтапно.

— Какие этапы, если Гарисов гуляет, а Мормурадов молчит, как рыба, и еще издевается над всеми нами. Он вменяем?

— Конечно! Есть заключение.

Тогда, после беседы с Ковердовым, Артем понял, что не могут в силу своих способностей ни оперативники, ни, тем более, следователь заставить Мормурадова говорить. Как он убивал и насиловал? Как смог поднять руку на ребенка? Что творилось в квартире той страшной ночью?

 

Глава 4

Отчаяние. Инфаркт.

Придя домой, Артем решил начать действовать через всех своих друзей и знакомых. Как же ему не хватало сейчас Маркова и Цветкова! Уехал из Москвы Ворсенко, погиб Игорь Бутов, полковник Сайга уволился и уехал жить в Ставрополь, где и родился когда-то.

Он перебирал визитки и все посматривал на телефон Зоба. После «полетов» девяностых и ранения Фомича в 2002 году, которое он получил при нападении вооруженных бандитов на его семью в коттедже, привлекать Фомича к расследованию Артем не хотел. А когда тот, по первости, предлагал свою помощь, то, с учетом заверений полковника юстиции Левкова, Артем успокаивал его порыв включиться в ход расследования:

— Преступники известны — гастарбайтеры сверху. Сомнений нет. Факты набираются на второго убийцу. Один сидит в Бутырке, другой под контролем. Обещают наши опера и прокуратура сделать все возможное, — говорил ему тогда убедительно Артем Шмелев по телефону.

Сегодня он так бы уже не сказал.

Артем отбирал визитки, составлял список, на кого можно выйти, и обдумывал, что надо сказать. Он поймал себя на том, что следователь не только недоговаривает, но и не хочет чего-то сказать. В его взгляде Артем постоянно улавливал суету и неискренность.

Зобу он тогда так и не позвонил. Не стал Шмелев своим горем ломать ритм жизни человеку, который только и боролся с бандитами да боевиками, а в результате к нему пришли воры с оружием и хотели присвоить то, что им никаким боком не принадлежало, мало того, они чуть-чуть не лишили жизни Фомича и его жену. Разве есть в этой Стране защищенность?

Артем решил позвонить своему хорошему боевому товарищу по Афгану Садкисяну Гарику Самсоновичу, который смог дослужиться до генерала и активно трудился в конторе по борьбе с террористами, так называемый антитеррор. Что удивительно, Гарик и не знал, что случилось в семье его боевого товарища. Он возмущался, он даже ругался матом на Артема и вечером после 22 часов приехал и вошел в квартиру Шмелева. Они долго строили планы и версии. Генерал уехал, но обещал на следующей неделе вместе с Артемом ехать к следователю. Он хотел сам услышать ответы на возникшие у него вопросы.

— Генерал, все разъяснить может только Мормурадов: и то, кто там был, и кто что творил. Как этого добиться? — Артем уже понимал, что на Гарисова пока нет прямых улик. — Мормурадов раскрыт по изнасилованию, пользованию телефоном Ольги его знакомой, дарению кулона с цепочкой своей любовнице, проститутке Лоле, с которой он спал через две ночи после убийства семьи Карделли, уехал наутро с Казанского вокзала в Узбекистан, и Шмелев добавил:

— Только Мормурадов может пролить какой-то свет на совершенное преступление. Надо заставить его говорить. Ну, подсоедини ФСБ. У тебя же есть с ними прямая связь. Гарик, я так надеюсь на тебя, — почти умолял Артем.

Генерал долго ходил по комнате в расстегнутом кителе, мелькая туда-сюда своими лампасами, потом сказал:

— А что, если мы попробуем придать этому делу другой окрас? Версию.

— Какой?

— А такой, что подобные случаи, конечно, не такие ужасные, но тоже со смертельными исходами, случались с семьями тех, кто воевал в Чечне.

— Месть?

— Как хочешь, понимай. На этом террористы зарабатывают себе деньги. За последние полтора года, 2008 и 2009, зарегистрировано семь случаев, три раскрыты. Во всех убийство совершали гастарбайтеры, наводили их и спонсировали заказчики с Кавказа. Одну банду уже удалось раскрыть. Так что все может быть. А ты на Кавказе сколько мотался?

— Да кто я такой, Гарик?

— Ты воевал против «духов»?

— Ну, не я один, и не такая я персона нонграта, и меня никто и никогда не искал, никто не угрожал. Да и ты знаешь, как я ко всему относился. Кто по нам, в того и мы. Мы воевали не с Чеченским народом, а с боевиками. На мне нет безвинно пролитой крови. Я шел по приказу. Я офицер. На Кавказе это тоже понимают.

— И я понимаю, но мне-то как надо своих подключать? — возразил генерал.

— Кроме узбекской диаспоры, что ты можешь предложить?

— Пока не знаю. Надо обмозговать.

Тогда у Артема появилась надежда, что Гарик сможет что-то сделать.

Они побывали у следователя. Прикинули совместную работу. Но после двух последующих недель от Гарика не было никаких утешительных звонков. Дело снова заходило в полный тупик.

В начале октября Артем идет по улице Льва Толстого в прокуратуру ЦАО и встречается у входа в нее с полковником Левковым, который на вопрос: «Когда заговорит убийца», — ответил:

— А нам теперь все равно, на него и так уйма улик. Будет приговорен по полной, вышка ему, по всем статьям вышка светит.

— Это вам все равно, а я хочу знать, как все было, что произошло в квартире? Я хочу посадить всех, кто ему помогал, — возразил Артем.

— Конечно, нам не все равно, я не так выразился, но Мормурадов молчит, а на Гарисова нет ничего. Вы зайдите к Ковердову, он подробно все объяснит. Извините, я очень спешу.

Протянув на прощание руку, Левков вышел из здания прокуратуры.

У следователя через прочитанный последний допрос Мормурадова в СИЗО на Бутырской, от 21.09.2009 г. Артем еще больше убеждался в лживых и противоречивых показаниях подозреваемого.

Мормурадов сказал, что узнал от бригадира о случившемся в 8 часов утра, а в прошлый раз говорил, что около 13 часов. Какой-то дагестанец дал ему 18000 рублей на отъезд, с которым он договорился заранее. В прошлых показаниях он утверждал, что деньги на дорогу им дал хозяин, у которого он раньше работал. Паспорт взял у Джуробая Ашотова на имя Байзатова. В 21 час к нему на съемную квартиру приехала Лола Кунусова и провела с ним ночь и уехала в 11 утра 21.04.2009 г. В 23 часа 23 апреля вместе с Гарисовым без билетов, по договоренности с проводником, уехали с Казанского вокзала в Узбекистан. На границе его сняли с поезда казахские пограничники, а Гарисова пропустили. На вопрос: «Как Вы передвигались по Москве?» — Мормурадов ответил: «Два дня нас возил по Москве Вахоб Турдыев».

Ничего особенного и нового Артем не узнал, из этого допроса. Вернулся он тогда расстроенным. Одно вранье, но через собранные факты стали появляться новые фамилии и действия. Это немного успокаивало. Мормурадов помаленьку сдавал Ашотова и Турдыева.

К Гарисову должны поехать опера, и Артем попросил номера телефонов оперативников у Ковердова, но следователь сказал, что не знает, кто поедет точно.

Пока готовятся документы, поручение, следователь клятвенно обещал позвонить. По поводу поездки в Узбекистан Артем, глядя на все, начал сомневаться. Ковердов явно темнил. О своих свиданиях и беседах с подследственным говорил неохотно, вечно ссылаясь на «крутого» убийцу, его молчание и хамское поведение. Мормурадов ему говорил:

— Уберете экспертизу по изнасилованию, тогда что-то и расскажу.

Он возмущался, что все подстроено специально, а один раз сказал:

— И вообще, я был в презервативе, да и она не сопротивлялась.

— Конечно, если ты ее убил, то никто не сопротивлялся, — сказал тогда ему следователь.

А один раз оборзевший преступник попросил у оперативника из МУРа 17000 рублей.

— Мне надо отдать долг за телефонные переговоры. Дадите деньги — я что-нибудь и расскажу.

Мормурадов явно издевался.

Артем негодовал: «Ты смотри сука, какой наглый, поганец, беспомощных детей убивал, а ведет себя, будто на войне побывал, смелый падла. Посмотреть бы на него, когда пистолет к башке его приставить, или растяжку сам бы снял хоть одну, или под свистящими минами побегал. Почему не найдется ни одного порядочного опера или охранника, чтобы этому зверенышу его поганый член с яйцами на затылок завернули, он бы все сразу рассказал. Какой же все-таки у нас беспредел. Но ничего, каждому, кто равнодушен, воздастся!». Но сам Артем пока был бессилен что-либо сделать. У него все больше появлялись мысли о захвате Гарисова и переправке его в Россию, а также через родственников Мормурадова надавить на эту «тварь». Явно Мормурадов был не один при убийствах, а отвечать вместе с ним в планы Гарисова, видимо, не входило. Когда созревали планы по уничтожению преступников, то Шмелев отчетливо понимал, что это не пройдет мимо милиции и следственного комитета, они обязательно из потерпевшего сделают подозреваемого, а еще, хуже того, посадят, найдут за что. Тогда останется на пожизненный срок только Мормурадов.

И все-таки с одним своим старым другом по Афгану они разработали планы уничтожения и того, и другого убийцы, но с условием точного, до этого, доказательства их причастности к смерти Лизы, Ольги и Тьерри. Все сделают другие люди. Те, кто сами предложили свою помощь. А таких нашлось немало. В случае провала Артем мог попасть под подозрение. Правосудию на руку, некому будет «мешать» ходу расследования. Однако Артем и не мешал. Артем был спокоен за свои действия, его хорошо поддерживали боевые друзья, главное — следили за ходом расследования, через Артема знали все телефоны преступников, всех их родственников, все адреса в Москве, Подмосковье и в Узбекистане. В Узбекистане бывшие «шурави», и десантники, и спецназовцы активно отслеживали ситуацию и ждали команды на уничтожение Гарисова. Узнав, что натворили их земляки в Москве, они предлагали наехать там на всю их родню, чтобы они заставили убийц отречься от их рода и рассказать всю правду следствию. Артем на это время еще как-то пытался заставить себя не скандалить, а спокойно интересоваться, немного возмущаться или предлагать версии и действия. Душу его раздирала страшная мысль, что другие фигуранты в деле не будут наказаны. Всех не уберешь.

Как все-таки узнать, что произошло на самом деле в квартире?

Постоянно Артем представлял, как обгоревшая маленькая Лизочка ползет к двери, задыхаясь в едком дыму. Ей не удалось доползти до двери всего несколько шагов, силы покинули маленькое тело ребенка. О, как же ей хотелось жить, как же ей было плохо и страшно. Маленькая великомученица Елизавета, красивая и умненькая девочка, ползла к выходу. Но почему никто не открыл дверь, но почему ей не помог Господь Бог, что она могла натворить за свои три годика, что ее при жизни бросили в такой ад. Ответа Артем не находил и не слышал, и не видел во сне. Каждый раз, ложась спать, он умолял всех, кого любил, кому верил, помочь ему увидеть их во сне. Часто, просыпаясь утром, он ощущал на своих глазах слезы, пытаясь вспомнить, что ему приснилось, но не мог. Он, просыпаясь, сразу вспоминал о трагедии, о том, что больше никогда не увидит в своей комнате, а верней, в комнате Оли, танцующую Лизу, а также лежащую ее рядом и слушающую, затаив дыхание, вечную сказку деда о коне в красных яблоках. Лизочка и сама любила рассказывать сказки, особенно про медведей и Машеньку, рассказывала так, что дед удивлялся тем мелочам, которые у него давно стерлись из памяти.

Артем начинал понимать, что дело идет на свертывание, и вся работа направлена на подготовку документов к суду по Мормурадову. Гарисов затаился, но он уже открыто начал сдавать Мормурадова, вешая на его душу все убийства. Шмелев вспоминал беседу с экстрасенсом в центре реабилитации Виноградова, где Светлана Вадимовна с полной уверенностью говорила, что убийство и грабеж осуществляли два молодых человека азиатской национальности. Можно было к ее высказываниям отнестись с недоверием, но в том месте, когда она говорила, как вышла из комнаты Ольга и остановилась у шкафа, к которому слева крепится открытая полка со стеклянными перекрытиями, и что справа две серые полочки под телефоны, то Артем стал тогда верить, о чем говорила экстрасенс. Она точно описала прихожую, где, видимо, и начинали свое смертоносное дело гастарбайтеры. Сколько разных сцен убийства крутилось и не прекращает крутиться в голове Артема. Он порой начинает о чем-то рассуждать вслух перед Людмилой, и бывало, что она также думает и представляет это. Сколько же выпито разных лекарств в виде настоек и таблеток, не счесть. Наверное, до тех пор, пока не будет известна точная и доказанная картина убийства в квартире, не успокоятся мысли и душа у Людмилы и Артема. Как им тяжело, может представить только тот, кто испытал в своей жизни подобные потери. Орудовал не один, орудовала банда. У Артема сомнений не было. Рассуждая о ходе расследования, он понимал, что прокуратура не заинтересована в том, чтобы говорить о банде. Надо всех крутить. Косвенных улик полно, а вот прямых очень мало, да и те надо проверять, а время летело быстро, вот уже и снег был, и заморозки, и наступил последний месяц осени. До окончания високосного года Быка оставалось меньше двух месяцев.

С двадцатого октября Артем вступал в права наследства, и начались у него мотания к нотариусу, по разным учреждениям, где много приходилось стоять в очередях, и если бы не племянник Людмилы Александр Кошевой, то ой как бы было тяжело Артему все это вынести. Много финансовых расходов Кошевой взял на себя.

Артем видел, как бюрократическая машина государства пожирает здоровье людей, делая их злыми, нервозными и больными. Две недели выбили его из контроля над расследованием. Ковердов новостей не сообщал, кроме того, что распался весь штаб, т. к. опера не знают, будут ли служить вообще в МУРе. С реформированием МВД, с переводом милиции в полицию началась аттестация и закончилась активная работа, каждый боялся попасть под неугодного сотрудника и вылететь из обоймы. Как сказал бы Витя Малышев: «Зассали суки, притаились и никакой инициативы».

Из всех, кто был привлечен к расследованию гибели семьи Карделли, остался собирать бумаги к суду один следователь. «Полный копец!» — Артем, въехав в обстановку, не на шутку разволновался, а через неделю попал в госпиталь с инфарктом миокарда.

Раньше, когда приходилось слышать Шмелеву, что у человека был инфаркт, то казалось, что с нами такого быть не должно. Ну, по крайней мере, не так рано, как случилось с Артемом. А все очень просто. Если что-то волнуется в организме, то все равно будет выплеск, но есть болезни, которые лечатся, а есть, которые не лечатся — это рак, СПИД и другие. Сердце может остановиться сразу, а может работать с перебоями, с натяжениями, но работать.

Нам всегда кажется, что нас многие неприятности застают врасплох, все случается неожиданно. Может быть, и так. Невозможно было представить такое зверское убийство в квартире дочери на Тверской. Но все было так неожиданно и не укладывается до сих пор в голове, хоть на какой-то полочке.

Артем в этот день после обеда уже собрал свою спортивную сумку. Уложил в нее, как обычно, вот уже пятый год, необходимое для тренировки: кимоно, пояс, полотенце, шампунь, мочалку, защитные наколенники и на локтевые суставы, воду, сменное нательное белье — и готов был к выезду в 19 часов на тренировку в ФОК (физкультурно-оздоровительный комплекс). Готовилась с ним к выезду и внучка Ира, которая имела уже зеленый пояс по айкидо. В этот день должна была быть не простая тренировка, а тренировка, на которой мастер-класс показывал мастер, имеющий черный пояс 8-й дан Братислав Стайкович из Словении, а самый высокий дан в айкидо — это десятый. Артем в душе был благодарен своему тренеру — сенсею Рычагову Ярославу Егоровичу, который уже имел 3-й дан, и который был не только наставником и тренером, но хорошим, добрым товарищем. Он, зная о тяжелом горе у Артема и Ирины, за две недели до сдачи на пояса позвонил и настойчиво предложил прийти на тренировки и на сдачу. Артем тогда ответил ему:

— Я не готовился к сдаче и вряд ли смогу в таком состоянии работать на татами. Видимо айкидо, на долгие времена придется забыть.

— Понимаю, — сказал тогда Ярослав, — и все равно настаиваю на трех тренировках. Я помогу подготовиться.

Артем и Ира смогли тогда сдать на пояса. Так Артем остался в спорте, где мог хотя бы на час-полтора отвлечься от своих горьких дум три раза в неделю. Сенсей Рычагов поступил мудро, он прикрепил к Артему и Ирине по два человека, не менее чем с коричневыми поясами, и они все оставшиеся тренировки выступали у них в качестве нападающих. Тем самым дали возможность отработать требуемые приемы.

Ничто не предвещало такого поворота событий в тот вечер.

Дочь Юлия и внучка Ира пили на кухне чай, и Артем подключился к ним. Потом, после чаепития, Артем почувствовал головокружение и удалился в свою комнату, но, переступив порог, стал цепляться за дверь, чтобы не упасть, так как все, что было в комнате, пришло в движение и закружилось с такой силой, что остановить было просто невозможно. Артем успел крикнуть:

— Юля!? Юля! — и упал на кровать.

Сильная тошнота подкатилась к горлу. Он на миг потерял сознание.

— Папа, папочка, что случилось? — кричала, вбегая в комнату, испуганная Юля.

Артем, услышав ее голос, прошептал:

— Тазик принесите, скорей.

Его вырвало, и сразу стало полегче. Крупный пот выступал по всему телу. Он лег на спину и не чувствовал тела. Казалось, он состоит только из одной части тела — живота, из которого тонкими нитями расходилась крутящаяся тошнота.

Людмила некоторое время стояла молча, потом, смахнув слезу, пошла вызывать «скорую». Первый раз Артем не сопротивлялся этому. Врач «скорой» определила инфаркт и предложила госпитализацию, а когда разобрались, что Артем военный человек, то начала звонить в госпиталь ВВ, находящийся в Реутово, где ей сказали, что нет мест, если только в реанимацию, а там посмотрим. Услышав это, Артем захорохорился и сказал:

— Доктор, я как-нибудь доберусь до госпиталя сам.

Врач сделала ему два укола, дала таблетки и сказала:

— Ходить Вам надо под присмотром, но все-таки надо срочно госпитализироваться, хотя бы завтра. А сейчас подпишите отказ от госпитализации в нашу клинику. Через два часа мы заедем снова. Вам срочно надо в госпиталь.

Пока она все объясняла и возилась с Артемом, Людмила созвонилась с друзьями Артема, и один из них, живущий в Бутово, Виктор Малышев, уже через 30 минут вместе с женой Любой были у него дома.

Виктор «наехал» на Артема по полной.

— Ты почему отказался от госпитализации? Ты шутишь с сердцем. Я помогу устроиться в наш госпиталь Вишневского.

— Да на кой мне ваш госпиталь, если я должен лежать в нашем госпитале, и я завтра поеду в поликлинику, и меня отправят, — возражал Шмелев, не веря, что он действительно сильно болен.

— Это уже другой разговор, главное, что ты понял, что надо лечиться.

— Спасибо, Витя. Уговорил, — улыбаясь после уколов и прохода тошноты, сказал Артем.

Когда Артему приспичило в туалет, то, вставая с кровати, он снова почувствовал головокружение и окончательно решил ехать лечиться, отложив все до утра.

Утром, позвонив Сергею Красцову и объяснив ситуацию, стал ждать звонка.

Сергей отзвонился через 10 минут и сказал, что все нормально, его ждут в госпитале, а подробности все обговорить с Олегом, его замом. Не успел положить трубку, как позвонил Олег.

— Артем, все согласовано, тебя ждут, дай номер машины, если есть, кому тебя везти, а если нет, то я пришлю машину, — говорил Олег.

Артем дал номер машины Кошевого, племянника Людмилы, и стал собирать вещи на выезд в госпиталь.

К обеду его уже голого положили на тележку, накрыли простыней и укатили в реанимационное отделение. После реанимации Артема разместили в хорошей палате кардиологического отделения. Вообще-то свой госпиталь Артем с трудом узнавал. Это КПП, ворота, забор, фонари, шары белые на столбах, мраморные ступеньки, блестящее фойе приемного отделения. В госпитале цветы, фонтаны, хорошая мебель, в каждом отделении своя столовая. Да, видно было, что проделана большая работа. Как узнал позже Артем, свою лепту в этот ремонт внес со своей Ассоциацией «Защита-Р» его друг Серега Красцов.

В палате Шмелев познакомился с замечательным человеком. Полковник Валерий Ястребов прослужил в спецназе пятнадцать лет. Он приехал из Владикавказа, где служил в должности заместителя начальника Высшего военного института ВВ МВД России. Всего две недели хватило им сдружиться и попробовать разобраться в тех ситуациях, в которых каждый из них оказался. Валерий помогал Артему собраться, сосредоточиться на лечении. Он вникал в его проблемы расследования, давал, как потом оказалось, очень дельные советы. Убийц Ястребов готов был разорвать своими собственными руками. Говорил он об этом очень искренне. Второй сосед по палате тоже оказался полковником, и звали его также Валерием, работал он в ГИБДД московской области. Спокойный, уравновешенный, он старался вселить Артему надежду на жизнь. Конечно, ему было еще только сорок семь лет, и лежал он в кардиологическом отделении с целью профилактики, но он душевно переживал за горькую судьбу своего соседа.

Артем считал, что ему очень тогда повезло с соседями по палате. А с Ястребовым у них завязалась дружба, несмотря на то, что разделяли их болыные километры.

За месяц лечения Артем набрал 4 кг веса, а поступил он настолько худой, что за всеми переживаниями, курением, недоеданиями и постоянными нервами при госпитализации он весил всего 63 килограмма, вместо 75.

Через месяц Артема перевели в реабилитационный центр под Домодедово, где когда-то побывали Серега Лось и Володя Цветков. Артем, несмотря на запрет врача, захватил с собой после новогодней побывки дома лыжи и постепенно накручивал с 12 до 13 часов, ежедневно, километры, начиная с одного и дойдя до пятнадцати. Двадцать дней тренировок не прошли зря. А в феврале он снова появился, к удивлению многих, в зале на татами и начал тренировки. Артем понимал, что если сейчас он не поднимет свой тонус жизни, то не сможет довести дело до конца, так внушал ему первые две недели, очень упорно, Ястребов.

Артем всегда помнил то, что он ответил на вопрос корреспондента у подъезда:

— Кого вы считаете убийцами ваших детей и внучки? Верней, что вы по этому поводу скажете?

Артем тогда хотел отмахнуться, но зло сказал:

— Я умру, но все равно их найду, чего бы мне это ни стоило.

Этот фрагмент показывали по ТВ несколько дней. Больше Артем никому, кроме французского телевидения, никакого интервью не давал.

Он сказал мало, но, сколько же надо сделать работы, чтобы найти преступников и наказать их. А сейчас хотя бы возобновить расследование. Более двух месяцев ушло на болезнь. Вернувшись, домой, он сразу на следующий день поехал в прокуратуру ЦАО на Льва Толстого и, выйдя из кабинета следователя, понял, что никто больше или дальше заниматься расследованием не хочет. Кувертов усиленно готовит все к суду. Ничего нового он не сообщил. Артем шел и, не понимая, как изменить ситуацию, почти плакал от бессилия. Он еще раз убедился, что как только в следственном комитете узнали, что ДНК Мормурадова совпало с пробой на тампоне его дочери на 99,9 %, то следствие практически было прекращено. Что делать? Что делать?

 

Глава 5

Выход на адвоката.

Никакие заслуги Артема, никакие понятия о чести милиции и прокуратуры, никакие сочувствия, никакие знакомства Артема не могут сдвинуть дело, которое осело в сейфе капитана Ковердова. «Я болтун, я все провалил, почему я не сел рядом с этим капитаном в его кабинете и не разобрался в деталях? Почему я до сих пор не изучил все дело? Но я ведь не юрист», — пытался оправдать себя Артем. Вернувшись, домой, он стал звонить всем, кого считал друзьями или хоть как-то могущими оказать помощь или помочь советом. На глаза попалась визитка Стаса Борцовского, которого он знал еще по Чечне и который когда-то служил на Петровке 38, который на похоронах клялся в любой помощи. Артем вспомнил это и позвонил.

— Здорово, Артем, рад тебя слышать, давай покороче, у нас скоро концерт, — сказал Стас.

— Ты так же у Разманова?

— Да, у него.

— Стас, я в тупике, дело остановилось. Убийца в Бутырке показаний не дает, все отрицает, хотя на него фактов имеется немало. Стас, но он был точно не один. Я был у экстрасенса, она сказала, что их было двое, да я и сам это чувствую.

— Да чувствовать, дружище, мало. Факты нужны.

— Стас, ты меня не корректируй, — начал злиться Артем.

— А я не корректирую, а скажу тебе, что уже прошло солидное количество месяцев, скоро год и, доложив в верха, что главный убийца пойман, а дело международное, то все считают это дело раскрытым, и тут уже вряд ли мы, что сможем поменять.

— Стас, да на хрена мне нужны твои размышления. Ты работал в «Конторе». Ты обещал помогать. Ты забыл, как восхищался красотой и умом моей дочери? Ты забыл, как я рыдал, и ты говорил на сорока днях, перед всеми на поминках, что примешь все меры к поимке всех этих уродов.

— Стоп, «брат»! — перебил Артема Станислав, — Не гони на меня волну, я каюсь уже. Все, я кое-что понял. Жди звонка.

Связь пропала.

Артем не ожидал такого поворота от боевого товарища и, немного опешив, стал себя ругать, что обидел человека. Однако минут через 15 позвонил Борцовский.

— Артем! Тебе нужен юрист — адвокат. Тебе надо начать все снова, а это значит разобраться в деталях дела. Ты имеешь право со своим адвокатом, как потерпевший, вникнуть в расследование и еще, как полковник МВД. Короче, есть такой человек, зовут Федор Матвеевич Дружинин, поверь мне, это супер опер, следователь и сегодня это полковник в отставке, молодой пенсионер, и он адвокат, запиши его телефон. Он тебе все подскажет. Бабки рубить не будет. Он наш мужик, с правильными понятиями чести и совести. Ты найдешь с ним общий язык!

— Пишу, — сказал обрадованный Артем и записал номер телефона Дружинина.

— Позвони ему, он в курсах и обещал помочь, поверь мне, это очень порядочный человек, возьмется — вцепится, как бульдог, мертвой хваткой. Такие должны работать в милиции, но ты же знаешь, таких личностей не празднуют нигде. Талантливые всегда имеют свое мнение и голос, а это не всеми приветствуется.

— Спасибо, Стас, я созвонюсь и тебе сообщу, что появится нового. Извини, что наехал на тебя, это от моего дисбаланса души. Прости!

— Да ладно, Тема, проехали. Кто, как не я! Ну все, пока. Крепись, — сказал Стас Борцовский и отключился.

Артем созвонился с Дружининым, и они договорились через недельку-другую встретиться. Но так потом случилось, что Людмиле дали путевки и на нее, и на Артема в Дом отдыха Воронова от Центробанка, да и Дружинин пока не был настроен начинать работу, у него еще раньше все время было расписано на месяц-два вперед. Но самое главное, Артем узнал после разговора с Всеволодом Ивановичем Левковым, что дело по Карделли скоро отдадут вверх, в прокуратуру Москвы.

— Вам ведь не нравится, как мы работаем, — сказал тогда раздраженно Левков. После чего, Артем высказал все, что думал, этому человеку:

— Вы обещали после экстрадиции убийцы из Казахстана зажать ему яйца, и он скажет все. Вы клялись в высоком профессионализме следователя и оперов. Вы заморозили дело. Да, не отрицайте, полковник. У вас нет никого, кто бы мог развязать язык Мормурадову. Вы сами даже и не попытались попробовать, это ниже вашего «плинтуса». Перевелись Шараповы и Жегловы. Вы запудривали мозги и мне, и французам, прекрасно владея психологией потерпевших и слушателей. Вы не дали, наконец, с первый дней нашей встречи войти в квартиру моей жене, чтобы она, зная все, где что находилось до трагедии, могла помочь следствию в расследовании. Ваш следователь — добросовестный исполнитель, но я не почувствовал никакого в нем напора и силы мысли следователя. Он вас боится, он не имеет возможности перечить Вам своими доводами и размышлениями. Вы решили свернуть дело, кто-то еще с вами согласился, и все доводы и старания вашего подчиненного пошли коту под хвост. Я не юрист, но задал ему 28 вопросов и получил только 6 вразумительных ответов.

— Ну, не Вам судить о наших сотрудниках, — сказал тогда зло Всеволод Иванович.

— Я полковником прослужил 11 лет и понимаю, что такое капитан на таком серьезном деле. Вы явно занижаете весь драматизм дела. Да и вам, видимо, это и не нужно, — сказал Артем, невзирая уже ни на какие возражения руководителя следственного комитета. Понимая, что другого на его месте Левков стер бы в порошок.

— Не стоит нам портить друг другу настроение, и я надеюсь, что в прокуратуре Москвы лучше сработают, чем мы. Поверьте, мы сделали все, что можно, и зря вы черните нашу работу, — сказал, пытаясь закончить этот неприятный разговор, Левков.

— Спасибо казаху, который задержал Мормурадова, а то бы не известно было, кто кому, что зажимал в тисках. И поверьте, Всеволод Иванович, я докажу вам, что не один Мормурадов убивал, не один поджигал, грабил, и у него были сообщники, и я достану Гарисова в Узбекистане. Что бы это мне ни стоило. Вы вынуждаете меня работать вместо вас? Я на грани срыва, мне, что за оружие браться?

— Флаг вам в руки, я буду только рад, — ехидно сказал Всеволод Иванович.

— Эх, как бы я хотел, чтобы вы оказались на моем месте.

— Все, извините, у меня работа. До свидания, — всерьез обиженно сказал Всеволод Иванович и оборвал связь.

Артем тогда долго, в течение нескольких часов не мог прийти в себя, и он понимал, что теперь ему идти назад нельзя, а впереди 12 дней в Доме отдыха, до марта так же занят и Дружинин, дело передают в Следственный комитет при прокуратуре г. Москвы. Расстроенный, Артем поехал с Людмилой в Дом отдыха «Солнечный городок».

Вороново.

Февраль выдался на редкость зимним, снежным, в меру морозным и даже солнечным, но не это как-то встряхнуло по-доброму в сторону оздоровления Артема и Людмилу Шмелевых, а сам отдых, Артем понял, как можно отдыхать всего в сорока километрах от дома и чувствовать себя не только в защищенности, но и в теплой заботе и комфорте.

— Центробанк — молодец! — они смогли жить нормально до кризиса и во время кризиса. Так должно быть для людей везде.

Но лучше Артем не видел. Прекрасный вход, охраняемая стоянка, охрана с собаками, на заборе видеокамеры, освещение по всему периметру и светло, как днем, на всей территории городка. Номер на двоих со всеми удобствами, с лоджией, телевизором, холодильником, шикарными кроватями, все подобрано в хорошем стиле, чисто, просто и комфортно. А какая столовая, ну просто элитный ресторан, бар, бильярд, концертный зал, спортивный, тренажерный, сауна, огромный бассейн на четыре дорожки и обслуживание, как у немцев: «Битте! Дритте», — и с улыбочкой доброжелательной. Врачебные кабинеты, массажные, физиотерапевтические, а главное — опытные и вежливые врачи и сестры. Одним словом, после нескольких загруженных дней расписанием отдыха Артем и Людмила поняли, что они еще не умерли, что их здесь как-то удивили, пригрели, расшевелили. Но самое главное, что в незащищенном нигде государстве, ни дома, ни на улице, ни в машине, ни на работе, ни в чем остальном Артем с Людмилой почувствовали не только защищенность, находясь в «Солнечном городке», недалеко от деревни Вороново, но и некоторый прилив сил и энергии для того, чтобы дальше суметь жить с таким горем и трагедией. Конечно, горе постоянно давило, но, находясь в доброй обстановке, надо было стараться сдерживать свои чувства ненависти к бандитам и разочарование в результатах расследования.

Что интересного надо отметить — в таком Доме отдыха отдыхают от больших начальников до слесарей и уборщиц центробанковской системы, а отношение к разной категории одинаковое.

Когда они в последний вечер проходили по очищенным от снега до асфальта дорожкам, то больше молчали. Они смотрели на заснеженные сосны и ели, на круглые фонари и усыпанную разноцветными гирляндами елку у входа в главный корпус и думали о том, как не хочется уезжать из этого места. Одно неизменно будоражило душу, это свидание с могилкой, почти две недели, целых полмесяца они не приезжали к тем, кого похоронили под двумя крестами и толщей земли в красивых убранных гробах, молчаливых и бледных в красивых платьях. Только зять Тьерри лежал в закрытом гробу, обгорелый, без кожи на лице и глазах. Бедный мальчик, как же ему было больно, как же ему было, наверно, страшно, когда он понял, что могут сделать с его любимой женой и дочерью преступники.

Светились окна номеров, и вдруг пошел тихий и крупный снег, который до утра запорошит их следы, а завтра после завтрака они уедут из этого «рая», уедут домой, где их ждет внучка Ирина и собака пекинес Джемма — любимица покойной Лизочки и конечно самого Артема. И это была еще одна причина уезжать туда, где тебя ждут. Артем надеялся на то, что сможет взять дело на контроль. Но, я тебя, дорогой читатель, хочу пока разочаровать с ожидаемыми изменениями в позитив.

Хмелюк.

В начале марта Артем узнает от Ковердова адрес, телефоны нового следователя и сразу едет к нему знакомиться. Едет не один, а с Людмилой и Ириной, так как когда состоялся разговор по телефону, то старший следователь по особо важным делам сразу попросил чтобы приехал кто-нибудь, кто помнит, какие носила украшения Ольга и какова была их стоимость.

Артем в этом почти не разбирался и взял с собой Людмилу и Ирину, которые знали и видели все украшения Ольги.

Старший следователь следственного комитета по особо важным делам, подполковник юстиции Хмелюк Савелий Владимирович встретил их по-доброму и даже как-то излишне доброжелательно. Это был высокий, хорошо упитанный мужчина, в нем чувствовался не только лишний вес, но природная сила.

Он в меру улыбался широкой улыбкой. Но его заостренный нос и юркие глазки говорили о его целеустремленности и настырности, чуть одутловатые скулы розового цвета наводили на мысль излишнего употребления алкоголя. Однако он производил впечатление уверенного, бывалого, хваткого следователя.

В процессе беседы оказалось: больше всех ему помогла Ирина, которая, оказывается, хорошо разбиралась в ювелирных изделиях и обладала отличной зрительной памятью. Она и Людмила сразу опознали кулон с цепочкой, который носила Оля, и который забрали оперативники у любовницы Мормурадова. Они также узнали Ольгин телефон «Сони Эриксон». После этой работы Артем стал задавать вопросы следователю, который был еще молод, лет ему было 35–36. Несмотря на то, что он производил хорошее впечатление, при разговоре Артем стал разочаровываться в самой целенаправленности его работы. Несмотря на его цепкую память, Шмелев почувствовал, что дело следователем изучено поверхностно.

— Савелий Владимирович, вы были у Мормурадова? — спросил Артем.

— Пока нет, но у него был оперативник, — сказал следователь.

— Как результаты?

— А никак. Не хочет он с нами разговаривать. Да он нам и не очень-то нужен со своими признаниями. И я Вам скажу, это серьезный рецидивист, боксер. Может быть, это все он один и совершил. У нас на него имеется материала, уже по самую вышку.

— Вы хотите сказать, что главное — это подготовить все для суда? — спросил осторожно Артем.

— Вы совершенно в копеечку угадали, Артем Викторович, — улыбаясь, сказал следователь. — Это главное направление.

— А как же те, что помогали убивать, сбывать краденое? — говорил Артем и начинал понимать, что цель в этом деле не изменилась — надо засадить Мормурадова по полной, сдать дело, а там все по плану, а в плане у следователя было еще три дела.

— Скажите, а оперативник, который работает с Мормурадовым, использовал ли он семейные и психологические моменты отношений с его родственниками? Кто для него наиболее дорог, перед кем ему будет неудобно признаться о содеянном и какие, наконец-то, у него есть слабые стороны. Он в Бутырке уже восьмой месяц сидит, и там его в камерах приветствуют за то, что он проходит в подозрении на жесточайшее убийство. Кроме того, там ведь работают местные оперативники? Что, все такие немощные? — допытывался Артем.

Шмелев ждал ответа от следователя и понимал, насколько трудно будет своротить запущенную машину правосудия только на суд одного подозреваемого.

Всем своим видом, движениями, разговором, на первый взгляд, очень доброжелательными, Савелий Владимирович все-таки давал понять, что все будет так, как он поведет дело, а от этого у Артема росло чувство осторожности и напряжения.

Хмелюк отвлекся от компьютера, внимательно взглянул на потерпевшего, которым в его кабинете являлся Артем Шмелев, и произнес:

— Не стоит тратить драгоценное время на родственников, и так все ясно. Молчит Мормурадов, это его право.

— Но позвольте спросить, кажется, у него есть брат и даже имеющий Российское гражданство. Не попробовать ли нам что-то через него? Да, а сколько их было братьев в семье? Где всё досье на него, собранное за восемь месяцев?

— Я так, навскидку, не скажу, — быстро отреагировал на последний вопрос Хмелюк.

— Опять двадцать пять. Вы извините, но прошлый следователь с ЦАО так и не мог мне внятно сказать о семействе Мормурадова, и даже, сколько лет его матери, — начиная злиться, высказал свое наступающее негодование Артем. — Почему я должен узнавать через свои связи и за деньги?

Следователь молча встал из-за стола, подошел к сейфу, достал один из томов дела и стал переворачивать листы. Найдя нужную страницу, поднес и положил перед Артемом.

Это был допрос матери Мормурадова, который прислала из Узбекистана местная Джизакская милиция по запросу еще следователя Ковердова.

Изучив более десяти страниц, теперь Артем только через 11 месяцев смог узнать состав семьи Мормурадова из официальных документов, хотя бы со слов матери Мормурадова. Однако к тому времени на родственников Мормурадова у Шмелева был полный набор. Почему следователи не придают этому значения? А потому, что незачем им напрягаться по развязыванию языка Мормурадова, а то расскажет про своих сообщников, а потом возись еще и с ними. Допросы, слежки, обыски, а сколько бумаг надо оформить! То, что сообщники были, сомнений ни у кого не было, но понимать их причастность к убийству кому-то очень не хотелось. А кому? Одни вопросы.

— Савелий Владимирович, а что есть на Гарисова?

— Да бросьте вы, Артем Викторович, напрягаться по Гарисову. Он в Узбекистане, его нам не достать. Мы его там судить будем.

— Но почему? Мы что, не можем съездить в Узбекистан?

— К сожалению, не можем.

— Странно. Кто препятствует?

— Международные отношения России с Узбекистаном, — сказал Хмелюк, давая понять Артему, что на эту тему не стоит и говорить.

— Выходит, что Гарисова достать невозможно. Он спокойно гуляет на свободе, мои дети в сырой земле гниют, сердца наши разрываются от горя, а убийца свободно гуляет, трахает женщин, чувствует свою непричастность, Мормурадов его не сдает, договорились, видимо, еще в поезде, я уверен, что убить столько человек, одному Мормурадову изначально было не под силу. Тем более он насиловал дочь, значит, кто-то был на подстраховке. Да и наверняка он не один строил план ограбления, я уверен в участии не только Гарисова.

— Подождите, Артем Викторович, я ведь не сказал, что мы не будем работать в этом направлении, — сказал Хмелюк, — разберемся, подготовим документы в Узбекистан по Гарисову, а там его будут судить, и поверьте, у них строже законы, чем у нас. Там он точно получит вышку.

— То-то и оно. У себя они убивать бояться, а у нас распоясались. Вся Москва в гастарбайтерах, как кухня коммунальной квартиры в тараканах.

— Ладно, товарищ полковник, давайте без лирики и по существу. Вы ведь боевой полковник?

— А по существу, товарищ следователь, я буду подключать все свои знакомства и дружбу, и думаю, что скоро из Государственной Думы через Генеральную прокуратуру на вас придет накат, но не на вас лично, я неправильно сказал. Вы ведь только начинаете вести дело, а придет на тех, кто раньше работал в МУРе, прокуратуре ЦАО. Мы только встретились, а у нас уже разногласия. Мне это не нравится, Савелий Владимирович.

— Ну что вы, я готов принять все ваши предложения и совместную работу. Я ведь тоже хочу справедливости в деле, — сказал Хмелюк.

— Хорошо, тогда я скоро приду к вам со своим адвокатом Дружининым Федором Матвеевичем, он будет изучать дело и оказывать нам помощь. Это очень опытный человек, который много раскрыл уголовных дел и имеет характер бойца доводить дело до конца.

— Прекрасненько! Нам такие люди и нужны. Лишь бы не мешали. Мне тут тоже обещал один очень грамотный специалист-аналитик, по криминальным делам мастак, помочь. Давайте вашего адвоката, вместе покумекаем, как дальше работать?

Артем, видя, что Хмелюк пошел на попятную и готов принять Дружинина, успокоился и, зная о том, что Людмила и Ирина его уже минут пятнадцать ждут внизу, сказал:

— Если вы не против, то в понедельник мы будем у вас часов в 10.

— Нет, лучше в 11 часов.

— Хорошо, в одиннадцать мы у Вас. До свидания, Савелий Владимирович. Приятно было познакомиться.

Хмелюк дружелюбно улыбнулся, протянул руку и сказал:

— И мне тоже очень приятно, а главное, что мы нашли контакт. Всего вам доброго. Жду вас с адвокатом.

Апрель.

Он глядел в окно и видел, как зима не хотела сдаваться, и еще были участки земли, на которых так и не стаял лед, хотя в нескольких метрах от них на земле появлялась зелень. Ему так надоела эта удручающая погода. Затяжная зима с двумя месяцами инфаркта и в прямом смысле выживание на фоне расшатавшихся, до невозможности, нервов. Когда же, наконец, будет сухо? Когда он сделает то, что задумано, на могиле своих детей. Земля отогревалась очень неохотно, и так же никак не отходила душевная боль. Осталось две недели до годовщины смерти. Французские родственники приехать, видимо, не смогут. Плохо чувствует себя мама Тьерри. Приедут позже. У них так, как у нас, годовщину с поминками не отмечают. Новый следователь из прокуратуры Москвы обещал, что суд будет в июне месяце. Убийца продолжает молчать. Гарисов продолжает оставаться на свободе. Все не так, как хотелось бы Артему, да даже не ему, а элементарной справедливости. Убийцы должны понести заслуженное наказание. Что же произошло в квартире? Как убили детей?

Мечется душа Артема. Накануне дня Пасхи всю ночь просыпался, и что только не лезло в голову. Нашел в Олиной машине диск «Ноев ковчег» армянского дудука. Оле очень, как и Артему, последнее время понравился звук дудука. Включил на музыкальном центре в своей комнате, верней, в Олиной комнате, и как только заиграли дудуки, полилась грустная музыка, все кругом замерло, а душа застыла в каком-то оцепенении, будто сковали ее цепями. Медленно потекли слезы. Артем их не сразу почувствовал, он видел свою дочь, он видел свою внучку. Он затаился, глядя в пол, а в голове мелькали и мелькали картины. Оля, она там, за дверью, она приехала, она раздевается и сейчас войдет, пропуская вперед себя Лизочку и скажет:

— А вот и мы! — так, тепло скажет и просто.

Потом они вместе пойдут в ее комнату, а там Оля уже скажет:

— Ну, дедуля, рассказывай, как вы тут без нас проживаете?

Артем на втором треке выключил музыку, но его снова тянуло ее включить, потому что как бы горестно он себя ни чувствовал, однако на эти «миги» они были рядом, они говорили. Это так поднимало и возвращало, уводило в то прекрасное время, а когда также мгновенно проходило, то все, казалось, в груди лопается, и опять такая безысходность наступала, хоть волком вой.

— Надо вставать, надо срочно подняться и что-то делать. Отвлечься, но так постоянно повторяться не может, — ругал себя за слабость Артем.

Однако, как-то переключаясь, Артем продолжал жить воспоминаниями и держаться, держаться. Он с февраля снова стал ходить на тренировки по айкидо и там, среди товарищей, выполняя команды тренера и приемы, мог забыть на час-полтора о безысходности вернуть назад на землю души своих любимых. Конечно, если бы его лечащий врач Элла Ивановна или, тем более, начальник кардиологического отделения увидели, как занимается Артем в зале, то возмущению их не было бы предела, но они этого, к счастью, не видели. А ведь доктор запретил, минимум до каронарографии, не заниматься никакими видами спорта, кроме ходьбы и плавания, и то плаваньем через два месяца, не раньше. Только медленное плавание и в удовольствие.

Артем смотрел в окно и думал, и думал, но все вертелось у него вокруг двух вопросов: «За что, господи? За что такое испытание?» Испытание погибшим и им, еще живущим на этой земле.

Забот было много, но главным делом Людмила считала поставить достойный памятник на могилке. На кладбище при оценке установки надгробья Артем услышал сумму по предложенному эскизу более чем в полмиллиона рублей, да и что удивляться, если только за облицовку фундамента плиткой он заплатил в июле месяце прошлого года все, что смог заработать на «Ровере» Павла, а это ни много ни мало, а 120 тысяч рублей. Учитывая нищенскую пенсию полковника запаса в 12 тысяч рублей, Артем по предложению одного своего знакомого фотографа, который очень помог ему в составлении коллажа на надгробный портрет, заказать под Рязанью в Серебряных Прудах в «Ритуальных услугах», где все тоже в комплекте, выходило дешевле, почти на 150 тысяч рублей.

Седьмого апреля приехала «Газель» с Серебряных прудов с тремя парнями, и к обеду, сравняв надгробные холмики, они залили фундаментную плиту под плитку.

Когда же Артем увидел, что теперь тела его дочери, внучки и зятя отделяет эта бетонная плита, на душе у него было так жутко и тошно, что после отъезда бригады он часа два лежал на диване и смотрел на предметы, находящиеся в комнате, ничего не видя, кроме могилы, плиты и дороги, которая ведет к кладбищу через лес от станции Бутово. Слезы катились из его уставших глаз, и он мучительно соглашался с тем, что правильно поступил, делая этот проект надгробий. Будто что-то еще больше надломилось в его душе. Людмилы не было в ту ночь дома, она была на работе на сутки. Артем попытался поужинать, потом вывел прогуляться свою любимицу Джемму и только в третьем часу ночи, после двухчасовых просыпаний и брожений по квартире, угомонился, погрузившись в тревожные сны.

Первая встреча Федора с Хмелюком оставила для первого хорошее впечатление. Артем на первую встречу тогда поехать не смог.

— Слушай, Артем, а он вроде нормальный, думающий мужик, — говорил потом Артему Федор Матвеевич. — И зря ты на него обижаешься, он ведь только начинает работу. Сразу все дело не охватишь. Поверь моему опыту.

— Да ты понимаешь, Федор, что у него нет желания еще кого-то разоблачать, а готовность работать с нами он включает потому, что у него нет другого выхода. Ладно, посмотрим, кто прав. Его Левков наверняка предупредил.

— Оно-то так, да все права у власти и в законе, мой друг, и твои эмоции хороши, но до определенного времени. Надо, чтобы следователь нас слушал и реагировал, а посему я должен недельки за две изучить дело из шести томов. Надо войти в доверие к этому Савелию. Какое хорошее имя!

— Почему так долго? — возразил Шмелев.

— Раньше не получится. Много работы, Артем.

— Федор, я прошу тебя ускорить. Мне нужен материал, выкладки из дела для Васильева, я буду просить у него помощи в расследовании, он обещал помочь, если я обращусь. Он же мужик слова и порядочности. Его не только в МВД уважали, он и в Думе пользуется огромным авторитетом.

— Согласен! Васильев — это очень весомая фигура, и если он что-то скажет, то вряд ли кто осмелится перечить.

— Но мне надо иметь материал, то есть негатив, с чем идти. Ускорь, пожалуйста. Я тебя очень прошу.

Но только после 20 апреля Федор приехал в квартиру к Артему и выложил все, что накопал, и что уже попутно организовал с Хмелюком.

Картина вырисовывалась не из лучших, многое Артем знал и сам, но то, как все разложил по полочкам Федор Матвеевич, наводило на очень неприятную картину. Версия о причастности непосредственно Гарисова к убийству так и не отработана до конца. Нет повторных допросов Турдыева В.А. и Ашотова Джуробая. Первый возил убийц с награбленным, видимо, и встречал их у метро «Маяковская», а второй снабдил Мормурадова паспортом своего знакомого. Ашотов, пожилой человек, 1951 года рождения, засветился сразу после убийства на второй день в Савеловском ломбарде, а что сдал туда, неясно. Четырежды судимый Ашотов вполне мог быть и главным в этой банде или быть покровителем убийц. Он мог и сказать свое последнее слово. Не проверены показания Конусовой Лолы о том, что со слов Мормурадова ей известно о наличии у Турдыева Вахоба денежных средств, оставленных у него именно Мормурадовым после ухода из квартиры. А самое главное — нет подробной детализации звонков хотя бы с девятнадцатого по двадцать третье апреля. Все поверхностно и не доведено до конца.

 

Глава 6

Щукин.

С учетом детализации видеозаписей с вечера 19 апреля до выхода из подъезда в 5:50 Гарисова с сумкой и в 6:06 Мормурадова с рюкзаком за спиной. Нет полной детализации телефонных соединений с телефона Ольги Карделли, который, оказывается, изъяли оперативники у некой гражданки Мартаевой М.А., утверждающей свое знакомство с Вахобом Турдыевым, после того, как этот телефон, с другой «симкой», вышел в эфир, Мартаева утверждала, что этот телефон нашла в машине Турдыева, своего сожителя.

Много ложных показаний у всех подозреваемых. Нет повторных допросов, очных ставок. И ни одного допроса Мормурадова нет с его подписью.

Более десяти таких основных проколов представил Федор Матвеевич в своей справке по уголовному делу — убийство семьи Карделли, а также изложил свои предложения.

Встреча Артема и адвоката длилась около четырех часов.

После ухода Федора Артем понял, что с таким помощником он все-таки добьется правды и сдержит своё слово, которое объявил на всю страну в одном только своем предложении, когда они только приехали к дому на 3-й Тверской-Ямской. Слово, которое он дал сам себе! Слово, что он сказал на могилке детей. А иначе быть не должно. «Зло должно быть наказано. Никто не имеет права лишать жизни человека. Нет, если даже представить на своем месте хрупкую свою Оленьку, то он уверен в том, что Оля не оставила б в покое никого, пока не узнала правды. Так был воспитан Артем, так была воспитана им Ольга. Вечная ей память», — Шмелев не забывал об этом ни на минуту.

И о том, что произошло в квартире Оли, были только одни догадки и предположения. Этим особенно мучилась во Франции мама Тьерри. Пожилая женщина только и думала о том, как найти и наказать убийц ее сына и их пособников. Сердце матери с болью билось в груди, как только лицо ее сына она видела перед собой, а потом осознавала, что больше никогда он не переступит порог своего дома, не поцелует ее и не скажет: «Как я рад тебя видеть, мама!»

Что же реально произошло в квартире? Спустя год так и не знал никто из семей потерпевших от этой жуткой и страшной трагедии.

Никто из родственников во Франции так и не был еще на могилке своего сына и его семьи после сорока дней. Представить невозможно их состояние, находящихся вдали от могилы сына. Как же им было тяжело? Артем если неделю не съездит на кладбише, то ходит под постоянным чувством самоугрызения и депрессии. Конечно, у них, видимо, свой менталитет, своя вера, русские уже не один раз бы приехали, но если судить по Артему и Людмиле, которые в любой подвернувшийся момент, при любой возможности ехали на кладбище и, несмотря на слезы и боль, возвращались, чувствуя некое облегчение в снятии этой боли от глубокой душевной раны. Те, кто пытаются объяснить и остановить эти частые поездки к могиле, видимо сами не понимают что говорят. Когда Артем приходит и зажигает свечи у плиты с портретами детей, то что-то необъяснимое заполняет его душу, все его тело. Будто кажется ему, что живы они. Все это как сон, сон со свечами, а когда перед уходом после полной уборки листьев, пыли, налетевшего мусора на надгробье, и всей, до метра близлежащей территории, Людмила читает молитву по усопшим, то слезы сами катятся из глаз. Потом они возвращаются к Ольгиной машине и едут молча домой. Есть в этом молчании некое чувство выполненного долга, а может, что-то и другое, но через два-три часа становится полегче, не так тяжело, как было до поездки на кладбище. Вот и судите, люди.

Родители Тьерри и его сестра не были на годовщине, не были на открытии памятника, который Артем сам заказывал, контролировал, оплачивал и очень хотел, чтобы понравилось французам. Конечно, главным цензором была Людмила, которая с первого эскиза и подбора фотографий держала руку на пульсе. Эти дела все-таки немного отвлекали от дум и уводили от затянувшегося расследования. «А как же тяжело родителям Тьерри. Лежит их любимый сын в чужой земле, — думал Артем, — далеко-далеко в России и нельзя прийти и помолиться у его могилки, зажечь свечу, поговорить. Однако было бы несправедливо забрать его от семьи. От его любимых Ольги и Элизы. Конечно, на суд родители Тьерри приедут, дай-то бог им здоровья и сил!»

Следователь Хмелюк, договорившись с адвокатом Дружининым о встрече, сидел в своем кабинете в широком кресле и вот уже минут десять ждал прихода адвоката, который опаздывал на пять минут по договоренности. Левее от него сидели еще двое — это были офицеры уголовного розыска с Петровки-38, а кроме оперуполномоченного из МУРа, был и сам начальник 2-го отдела, полковник милиции Щукин Александр Иванович, среднего роста, крепкого телосложения, брюнет с короткой стрижкой, с постоянной ухмылкой на лице, можно сказать, всегда чем-то недовольный, но и явно острый на язык. Человек, который в деле по убийству семьи Карделли был с самого начала расследования и то, что он приехал со своим оперативником — молодым помощником — на совещание к следователю, было необходимостью, так как дело не закрывалось, а наоборот начиналось в новом качестве, в другом следственном комитете не округа, а Москвы, в другой прокуратуре и у другого следователя.

— Ну и где этот адвокат потерпевшего? — возмущенно спросил Щукин, барабаня пальцами правой руки по столу.

— Задерживается, видимо, сейчас уточним, — следователь набрал номер Дружинина. Спросив, где тот находится, добавил: — Через пять минут будет.

Щукин перестал барабанить по столу и спросил у своего молодого опера:

— Ручку взял?

— Да, взял.

— Будешь помогать мне, а себе все фиксируй для дальнейшей работы. Да, хочу спросить у тебя Савелий Владимирович, вот что, — обратился Щукин к следователю.

— Да, пожалуйста, Александр Иванович, — услужливо отозвался Хмелюк.

— У нас что, все с начала, да ладом?

— Как понимать?

— А так, что я понимаю, отец Ольги Карделли недоволен чем-то? Недоволен сбором документов на суд?

— Есть такое, поэтому и адвокат.

— И что он хочет?

— Говорит, что прокуратура ЦАО и ваши оперативники ничего не сделали. Свернули дело, прекратили расследование.

— Он что, охренел этот отставник?

— А вы его видели? — спросил следователь, глядя в упор в глаза Щукина.

— Не имел чести.

— Думаю, еще поимеете, Александр Иванович. Он не просто полковник запаса Внутренних войск, он боевой офицер и видит, чует, что и где недоработано. Положа руку надушу, эти недоработки, у нас с вами есть.

— Боевой! Фронтовой полковник, это хорошо, да что он понимает в той работе, которую мы провели, а то, что дело встало, так-то прокуратуре нашей спасибо. Загнули все в букву «зю», поручений нет, а я что, буду проявлять дурную инициативу?

— Будут поручения.

— Будут, а время? Сколько воды утекло с тех пор, а что мы сумели накопать?

Открылась дверь, и на пороге появился Дружинин.

— Извините, пожалуйста, за опоздание, виноват. Дружинин Федор Матвеевич — адвокат! — представился опоздавший. — Добрый день!

На его приветствие охотно прореагировал следователь Хмелюк и молодой оперативник, а вот старый опер МУРа остался сидеть неподвижно, только что-то буркнул и, уткнувшись в свой ежедневник, сказал:

— Давайте ближе к делу, — видимо, давая этим понять Дружинину, что прощать опоздание ему никто не намерен, и чтобы понимал, с кем имеет дело.

— Хорошо, — присаживаясь, сказал адвокат и, открыв свой портфель, достал бумаги с пометками после изучения дела и свои приготовленные вопросы.

Когда пошла работа по изучению связей Мормурадова с членами уголовной группы пособников, то постоянно в репликах Александра Ивановича чувствовалось раздражение и нежелание долго задерживаться. Поняв его настрой, адвокат поставил вопрос напрямую:

— Предлагаю Вам, Александр Иванович, закрепить за делом, со стороны МУРа, минимум одного толкового оперативника, который будет заниматься только у Савелия Владимировича, и пусть у него будет возможность еще кому-то ставить задачи по розыску, слежке и другим вопросам в ходе работы.

— Это мы продумаем, — вставая, сказал Щукин. — Я оставлю вам своего офицера, он мне все доложит, жду ваших предложений и решения на работу, Савелий Владимирович, — и пожав руку только следователю, он вышел из кабинета.

Умудренный опытом полковник в отставке, бывший начальник отдела по особо важным уголовным делам, а ныне адвокат, со стажем вот уже более года, Дружинин был шокирован таким поведением Щукина.

Его раздражение уловил и Артем при встрече, хотя Федор постарался не показывать своего негодования от встречи со Щукиным. Адвокат умел сдерживать свои эмоции.

— Хамло еще то, но цену себе знает, если и с начальством не боится так себя смело вести, то все в норме, а если это панты перед следаком и мной, то хлебнем мы с таким руководителем при расследовании горького хрена по полной.

После этой беседы Артем решил твердо идти в МУР к Щукину, но как добиться аудиенции у такого человека? После третьего созвона Щукин соизволил принять Артема 7 мая, перед 65-летием со Дня Победы, до этого в течение двух недель, ссылаясь на усиленную подготовку к празднику, встречу не назначал. Шмелев предлагал любой день и час на выбор, но Щукин ломался.

Параллельно с этим Артем начал готовить собранный материал для заявления по качеству расследования, на депутата Госдумы Васильева. Шмелеву также повезло, и он познакомился с замечательным человеком, членом Общественной палаты Ольгой Костиной, которая на тот момент руководила одной из правозащитных организаций «Сопротивление», умнейшая и обаятельная женщина. После первых разговоров она мгновенно вникла в обстановку и предлагала свою помощь, вплоть до организации встречи с заместителем Главного прокурора Генпрокуратуры. Ольга Николаевна закрепила в помощь психолога Вергину, юриста Тимура и сама в любой момент могла дать совет и практически начала вести работу в высших кругах о том, что такое громкое дело не расследуется, как положено. Эта мудрая женщина сказала, после встречи, Шмелеву:

— Я верю, что вы найдете убийц, и они понесут наказание, наша задача помочь Вам в этом, но я знаю все подводные камни наших систем правосудия и скажу откровенно: развернуть, идущий, корабль в обратную сторону мало у кого получилось, это не кино, это жизнь. Вы должны знать, что без Вашего напора и постоянного контроля ничего не выйдет. А у Вас получится, только берегите себя и семью.

Артем вспомнил про свой инфаркт, о том, что ему надо обязательно сделать каронарографию, поставить при необходимости стенты от бляшек и быть начеку. Не известно, кто руководил бандой? Кто направлял? Кто покрывает сейчас? У кого Артем пытается выбить табуретку вместе с должностью? Кто еще встанет у него на пути? Все надо продумать и просчитать. Одно Артем знал твердо, что скромность в таких делах не помощник. У него должны быть помощники, которые хотя бы отслеживали ход его действий и передвижений, чтобы в случае «наката» могли восстановить картину и докопаться до истины и конца.

Шмелев упросил Федора подготовить его к встрече с Васильевым, но не получилось. Тогда он послал ему по почте свое заявление на председателя Комитета по безопасности в Государственной думе РФ. Этого человека Артем знал еще с 1995 года через своих боевых друзей из МВД. Васильев отнесся к трагедии Шмелева, по-человечески сочувствуя и, конечно, Артем был благодарен ему за те действия, которые способствовали экстрадиции Мормурадова из Казахстана. Адвокат к утру прислал по почте хорошо отредактированный текст заявления. Опытный юрист, следователь со стажем в пятнадцать лет, руководитель целого отдела, адвокат Дружинин сказал просто: «Помочь боевому офицеру найти справедливость, наказать преступников за жесточайшее убийство его детей и маленького ребеночка — это моя задача, а верней, моя человеческая обязанность и честь. Я сделаю все, что в моих силах и более того!»

Утром в руках у Шмелева была первая серьезная бумага, которая и дала возможность биться дальше.

Других таких, как Васильев, влиятельных и порядочных людей Артем в Госдуме не видел и, дозвонившись до Васильева, просил принять его с заявлением, так как не знает, что теперь делать с делом, которое остановили, скомкали, а преступники остаются на свободе.

— Я в крайнем отчаянии и не понимаю, как спихнуть эту машину с горки, чтобы она побежала, полетела и хоть как-то начала двигаться. Помогите. Прошу, — просил у него Артем.

— Хорошо, я понял. Тринадцатого мая ко мне. Созвонитесь с моим помощником Дмитрием. Даю телефон.

Но прежде чем встретиться с Васильевым 13 мая, то 7 мая, без пятнадцати десять Артема провели в кабинет полковника милиции Щукина.

На Петровке 38 Артем был не первый раз. Был он и в 1995 году в кабинете первого зама начальника ГУВД Москвы генерал-майора Васильева. После этого в этом кабинете он был еще у двух разных генералов, но это уже были другие дела. Знал Артем о МУРе много от друга своего по тому боевому делу, с бандой Князя, Эдика Маркова и покойного Игоря Бутова. Теперь он был в кабинете человека, который в целом полностью владел обстановкой по расследованию дела об убийстве семьи Карделли.

Артем в это утро встал рано и, так как ему в 13.30 надо было в военной форме быть на мероприятии в Ассоциации «Защита-Р», гладил брюки, чистил ботинки, драил кокарду на фуражке и другие атрибуты формы, приводил ее в порядок. Форма, она ведь, как и машина, без движения хиреет, стареет, ржавеет.

Щукин, как и ожидалось, не проявил доброжелательности в приеме потерпевшего, и форма боевого полковника с отличительными знаками от невоюющих людей не произвела никакого впечатления на полковника милиции Щукина.

Он слегка наклонился в кресле и подал свою руку. «Но почему у него на глазах в темном кабинете были затемненные очки?» — Артему было сразу не понять. Все станет понятней гораздо позже, и особенно этот трюк с быстрым окончанием беседы.

Артем начал задавать свои вопросы и делать свои выводы и вносить предположения.

— Сколько раз допрашивался Мормурадов?

— Ну, я неоднократно бывал в Бутырке и беседовал с ним. Это тертый калач! Судимость у него есть, и не одна, боксер. Одним словом, рецидивист. Молчит, и все.

— Можно ли развязать язык этому «очень крутому», как его представляют в прокуратуре, недоноску, и что надо сделать для этого?

— А что сделать, да ничего не сделаешь. Да, а что биться по этому поводу, на него и так фактов полно.

— Да что вы все заладили, факты, рецидивист, боксер, — начал злиться Артем.

— Давайте без эмоций, — сразу стал поправлять его Щукин.

— А вы меня не останавливайте, я ведь вам не мешаю пить чай.

— Хотите — присоединяйтесь, — уже более дружелюбным тоном сказал Щукин.

— Скажите, Александр Иванович, я вам в течение года мешал работать?

— Да вроде нет.

— Так, а что вы уклончиво отвечаете на мои вопросы? Дело-то почти закрыто, готовятся документы на суд, но я опять по Мормурадову. Проводилась ли с ним работа психиатра, гипнотизера, экстрасенса, проверка на детекторе лжи? Скажите, где наши Гуровы, Жегловы, Шараповы, где престиж милиции? Складывается впечатление, что Мормурадов запугал весь уголовный розыск.

— Это не так. Поверьте, мы сделали все, что могли, и даже больше.

— А результата нет. Почему вы так холодно встретили моего адвоката?

— Не люблю адвокатов.

— И это все?

— Ну не люблю, и все.

— Но вы можете не любить конкретного человека, но Федор Матвеевич Вам еще ничего плохого не сделал, он только хочет помочь в расследовании.

— Знаю я их помощь.

— Значит, вы чувствуете за собой вину?

— Ладно, товарищ полковник, хватит тут меня учить и воспитывать, — наклоняясь Наконец-то вперед, угрожающее сказал Щукин.

— Слушайте, полковник, я пришел к вам с одной целью: узнать, как, на ваш взгляд, кто и как работал по расследованию, хотите ли вы дальше добросовестно работать, или я буду докладывать и в Госдуму, и в Общественную палату, и выйду на генерала Бастрыкина, что вы не способны реально оценить дело и работать. Боюсь, при дальнейших ваших возражениях на вас пойдет накат. Заявляю это, как предупреждение, чтобы потом на меня не обижались, мол, полковник — говно, исподтишка нападал на «ударников» уголовного розыска.

Щукин был не в себе, он перестал мешать ложечкой свой чай и даже снял очки, тогда-то Артем сразу разглядел явно припухшие веки и красные глаза. Он сам не раз видел себя таким, когда выпивал накануне немалую дозу крепкого алкоголя.

Зная, что будет встречаться с Артемом, этот человек вообще и не готовился. Да такие и не готовятся, у них весь расклад дела. Они правят бал.

— Я попрошу не хамить. Вы не у себя на плацу.

— Да я еще пока не хамил, вот когда мы, верней, я и мои боевые друзья начнут хамить, то вы меня в своем кабинете никогда не увидите, и себя, пожалуй, тоже. У нас и руки не короткие, и оружие имеется. Мы офицеры армейские, полевые, товарищ милиционер. Вы запороли вместе с Левковым дело полностью, — привстав и смотря зло в опухшие глаза Щукина, говорил Артем.

В этот момент в кабинет вошел человек высокого роста, представительный, на вид ему было лет 45. Он был в темном костюме, синей рубашке и при темно-синем галстуке.

— Александр Иванович, — начал он с порога, — через десять минут у меня в кабинете. Выезжаем.

На это Щукин ничего не возразил, а даже закивал головой.

Артем Шмелев встал и, обращаясь к вошедшему, сказал:

— Имею честь представиться, я полковник внутренних войск МВД, Шмелев Артем Викторович, а Вы кто будете?

— Я полковник Чер…с…к, — и вошедший так назвал свою фамилию, начинающуюся на букву «Ч», что Артем не разобрав фамилии, сказал:

— Вы начальник у полковника Щукина?

— Какое это имеет значение?

— А такое. Вы слышали о деле убийства семьи Карделли? — Артем повернулся к вошедшему и сделал шаг ему навстречу. — Я отец убитых детей и внучки, и Вы, полковник, наверняка знали, что будет беседа со мной у Щукина. Зачем вы хотите его забрать в начале нашего разговора? Не получится! Я пойду сейчас к начальнику розыска и, может быть, даже и к самому генералу Колокольцеву. Понятно? И примите сейчас же правильное решение.

Вошедший смотрел на Шмелева, потом как-то вопросительно посмотрел на Щукина и, «раскланявшись», не сказав ни слова, удалился. Позже Артем поймет, что это был сговор. Щукин допустил ошибку, если бы это была не подстава, и вошел настоящий начальник управления, то он обязательно бы встал при его появлении, и, когда Артем «отчитывал» вошедшего, то Щукин попытался бы что-то возразить в поддержку своего шефа, а он смотрел на эту комедию сквозь очки и даже слегка улыбался.

Немного успокоившись, Артем продолжил:

— В деле явно фигурируют соучастники или пособники, почему их так и не привлекли к ответственности за ложные показания в своих объяснениях, где идут открытые и явные несостыковки. Трое из них судимы, нет повторных допросов, нет очных ставок. Неполная детализация телефонных звонков. Что все-таки сдавалось в ломбард? Список украденных вещей начал уточняться только недавно. Дело раскрыто, а мы до сих пор не знаем, что произошло в квартире, где следственный эксперимент на месте преступления?

— Какой эксперимент? Мормурадов не хочет признаваться. Турдыев не при делах, просто водила, а Ашотова не надо трогать, он тоже не при делах, только время потеряем. Ашотов старый, больной пенсионер, инвалид. Нет, про Ашотова забудьте, этот старик ни при чем.

— А где Гарисов? Почему к нему ездили только один раз, и то привезли какую-то неподписанную объяснительную.

— А вы знаете, чего нам это стоило?

— Интересно, что же?

— А то, что моих людей там чуть не повязали фээсбэшники Узбекистана. Еле ноги унесли.

— Почему так?

— Спросите у прокуратуры, какие она дает нам поручения.

— А прокуратура ЦАР говорила о том, что такие ненормальные съездили опера, что так ничего и не привезли путного из Джизака, этого проклятого города, где родились эти ублюдки и убийцы.

Тут Щукин всерьез разозлился, он даже встал, потом подсел к компьютеру и начал тыкать пальцем в экран.

— Вот перечень отправленных документов, вот три моих рапорта на Левкова Всеволода Ивановича о международном поручении, чтобы мы спокойно могли поработать в Узбекистане. Где ответ? Хрен нам, а не ответ, а вы говорите, мы не работаем. Три рапорта еще в сентябре. Полный пипец. Раз — нет поручений, два — нет реакции на наши запросы, и руки опускаются.

— Да, мол, чухайтесь, как хотите, — не выдержал Артем, — А где совесть, почему не пошли к руководству, не доложили, не добились?

— Да знают они все, все знают. Что вот вы меня напрягаете, я кто, зам у Бастрыкина или у Багмета?

— Значит, оттуда ноги растут?

— Я этого вам не говорил.

— Скажите, кто мне даст гарантию, что завтра оставшиеся на свободе уголовники — соучастники преступления не придут в вашу квартиру и не убьют ваших детей, не сожгут их заживо, создадут вечное горе и полную безысходность в правосудии. Я в трансе, если прокуратура так относится к семье полковника МВД, и МУР идет на поводу из-за своих амбиций и бзыков, то, что же тогда говорить о людях — простых потерпевших? Это просто мрак! Это страшная и порочная система. Ну, подскажите, куда мне обратиться, чтобы довести расследование до конца?

Наконец-то Щукин начал понимать сидящего напротив человека в военной форме, он встал и заходил по кабинету.

Артем продолжал:

— Я прошу Вас помолчать одну минуту, побыть в раздумье и не перебивать меня. Представьте себя на моем месте. Вы каждую неделю ездите по два раза в неделю на кладбище и там плачете перед памятником и могилой своей любимой дочери и внучки. Ничего в течение года не можете сказать нового по расследованию. На вас вопросительно сморят немые портреты на граните и потом глаза вашей убитой горем жены, родственники. А вы не боевой полковник, уже в своей душе не офицер, послуживший Родине 34 года, а хрен собачий, попросту опущенный системой МВД и прокуратурой человек. Врубились? Вот так, товарищ полковник! Я объявляю вам войну! Не вам лично. Вас я еще пока пощажу, так как вы много знаете и можете еще пригодиться и помочь, а вот многим другим я ее уже объявляю. Если надо будет, Александр Иванович, то я выйду с друзьями на Красную площадь, позову телевидение, и нас будут снимать, ветеранов, которые просят помощи у президента России о том, чтобы начали работать на своих должностях такие, как Вы. И мы будем называть конкретные фамилии лодырей и бездушных людей на весь мир. Правда, это на закуску. Скоро на вас начнут наезжать ваши непосредственные и вышестоящие начальники, готовьте отчет, а главное, выделите постоянного человека в прокуратуру и подключайтесь, Щукин, — Шмелев остановился, взял со стола фуражку и добавил: — Вам, полковник, я считаю, прежде чем не подавать руку и сидеть в кресле, откинувшись назад, надо бы быть поскромней и узнать человека, кто он и чего хочет. Ваша рука не отсохнет, спина не сгорбится, и «корона» с вашей головы не упадет.

— Ну, извините, что не так. Давайте как-то все решим нормальным путем, а то как-то нехорошо получается перед таким святым праздником, Днем Победы.

— Да мне надо идти. Меня ждут друзья и товарищи.

У Щукина будто что-то щелкнуло в мозгах, и он резко поспешил за Артемом.

— Артем Викторович! Вы бы все-таки поберегли себя. Инфаркт был, не шутка ведь.

— Да уж. Два месяца потерял на лечение. Не будет хуже, если вы поможете найти остальных и довести расследование до конца. А вообще-то с наступающим праздником.

Шмелев слегка улыбнулся и, пожав руку Щукину, пошел следом за сопровождающим его капитаном угро.

Шмелев вышел за ворота ГУВД и пошел в сторону метро «Чеховская». Он шел в наглаженной военной форме, в фуражке с высокой тульей, хоть седой, но еще статный, быстрый в твердой походке. Взгляд у него был тяжелый и, видимо, усталый, поэтому Артем старался косящие на него взгляды не замечать. У метро он подошел к кабинам-туалетам и протянул двадцать рублей женщине, сидящей в одной из них, на унитазе, как на стуле. Женщина глянула на Артема и махнула рукой.

— Не надо, служивый, так проходи. С праздником тебя Победы! Храни тебя Господь! — сказала пожилая блондинка лет 50–55.

Давно Артем за последние десять лет, а то и более двадцати, не слышал подобного в адрес служивых. Неужели что-то в людях стало меняться в лучшую сторону? Да нет, наверное, это просто человек нормальный, эта женщина — хозяйка трех кабинок, понимает цену Победы и цену солдатской службы. А может быть, она знает, что зарплата у полковника небольшая, а может быть, она жена офицера, а может быть, в какой-то войне кого-то потеряла. Одним словом, от этого ее маленького поступка у Артема чуть-чуть улучшилось настроение. Не опохабился еще простой народ! Есть уважение к Армии.

 

Глава 7

Перелом.

Васильев встретил Артема крепким рукопожатием. Быстро посмотрев заявление и прочитав к нему приложение, сказал:

— Все понятно, кто помогал из юристов?

— Да у меня есть адвокат из бывших, Дружинин Федор Матвеевич.

— Молодец ваш адвокат, грамотно изложил, но я за свою бытность его не припомню, ну да ладно. Ты сам-то как себя чувствуешь?

— Тяжело, но крепимся.

— Молодец, крепись! Я думаю, мы заставим довести дело до конца соответствующих лиц и органы.

— Владимир Абдуалиевич, я, если честно, то в полном отчаянии, и на Вас вышел не от нормальной жизни. Только и надежда на Вас!

— Да куда уж хуже. В твоем положении полный крик души. Я тебя, Артем, понимаю. Буду помогать. Переговоры, нюансы с моим помощником Дмитрием, и мы подготовим соответствующие бумаги на Бастрыкина и Нургалиева, а там они разберутся и примут правильные решения, они подправят и заставят, кого надо работать, — уверенным тоном сказал Васильцев и передал бумаги Артема своему помощнику.

— Спасибо Вам, Владимир Абдуалиевич! — сказал Артем.

— Рано благодарить, еще много будет переговоров по этому вопросу. Это неправильно, и те, кто допустил такие минусы, должны быть наказаны, иначе они снова будут также плохо работать на своих должностях.

Дмитрий оказался очень приятным, умным молодым человеком, где-то 30–35 лет. Внимательно выслушав Артема, сказал:

— Подготовлю письмо и, как только шеф его подпишет, сообщу вам. Не беспокойтесь, без внимания ваша просьба и заявление не останутся, это точно.

Это была первая победа. Вторая победа — это встреча, уже 15 мая, с замечательным человеком Костиной Ольгой Николаевной, членом Общественной палаты РФ, председателем движения «Сопротивление». Встреча состоялась в 11 часов в приемной или переговорной комнате. Раньше Артем видел эту женщину только по телевизору и с сентября слышал ее голос в своем сотовом, всего раз пять. Ольга Николаевна все хотела свести Артема с первым замом генерального прокурора России генерал-полковником Бастрыкиным Александром Ивановичем, но все как-то не удавалось.

Это была симпатичная, стройная женщина с выразительными чистыми глазами, ясным умом и конкретной речью. Этот человек, казалось, понимал каждое слово собеседника. С первых минут их знакомства Шмелев понял, насколько были правы те, кто порекомендовал выйти на нее. А одним таким человеком был племянник Людмилы Александровны, который не звал Артема дядей, а звал просто «Батя», может, из-за уважения, а может, из-за того, что отца своего он помнил плохо и поэтому недоговорил таких слов, как папа, батя, батяня или отец.

Ольга Николаевна внимательно выслушала доводы Артема. Была довольна, что он готов, в принципе, идти к кому угодно и, взяв такой же экземпляр, как у Васильева, пообещала в этот же день поехать к начальнику ГУВД, генералу Колокольцеву. Она обещала позвонить и позвонила вечером уже где-то около 21 часа.

— Колокольцев при мне дал письменное распоряжение своему заму и начальнику угро с конкретными датами на контроль. Так что ждите подвижек. Дальше я, как и обещала, буду организовывать вам встречу с генпрокуратурой, — четким и уверенным голосом сказала Ольга Николаевна.

На прощанье она сказала:

— Верните себя в жизнь, вы победите, Артем! Удачи! На связи.

Ну, вот и наступили дни, когда Артем начал чувствовать сдвиги.

Но кто же все-таки остановил расследование? Не верилось Артему, что не смогли бы опера МУРа и прокуратура ЦАО так нагло бросить работу на полпути. Это рука сверху и скорей всего, из следственного комитета при Московской прокуратуре, или сам полковник Левков решил не напрягаться после результатов полученной экспертизы. Виновный есть, улик по его прямому причастию к убийству и поджогу полно. Однако догадки Шмелева — это пока только догадки, а узнать, кто принял такое страшное решение по закрытию дела и передачи его в суд, надо доказать. По логике вещей, каждый в звании подполковника и полковника в этой гребаной Москве за свое кресло держится очень крепко, поэтому указаниям сверху перечить не будут однозначно, несмотря на честь и совесть, которая сплошь и рядом уходит от людей в погонах.

Рано или поздно Артем узнает, кто же заставил мучиться всех потерпевших вот уже больше года. Кто безжалостно заставил своим решением бросить все дела Артема по его основной работе, опустить его в гущу звонков, законов и дум, трясину нервов и возмущения, в отчаяние и мотание по кабинетам влиятельных людей и сумевших понять страшную трагедию, случившуюся в семье Шмелевых и Карделли. Как же это было непросто после восьмимесячного застоя дела начать доставать тех, кто лишил жизни всех членов семьи. Достать тех, кто до того и после принимал участие в подготовке грабежа и сбыте золотых украшений. Но впереди еще столько дел. Выдержит ли натруженное сердце Артема Шмелева? Сердце, рожденное на далеком острове Сахалин. Сердце, прошедшее три войны, сердце, любившее только одну женщину, свою жену, беспредельно любящее своих девочек и внучек, сердце, готовое всегда бежать вместе с телом Артема на помощь слабым, униженным, обездоленным и просящим о помощи. Сердце, которое в 59 лет продолжает биться на татами, чтобы суметь выстоять перед врагом, прийти на помощь и добиться справедливости. Сердце вечного бойца. Сердце серьезного человека на вид, но очень доброго в душе и надежного в дружбе. Одним словом, сердце сахалинца, одного из многих офицеров России.

— Господи! Если ты все-таки есть, услышь стук этого сердца, не гневись на то, что ушел на какое-то время Шмелев с пути к прославлению царствия небесного твоего, перестал просить и петь Аллилуйя. Смирись, Господи, с его сегодняшними мыслями, но он придет, он вернется к тебе, к вере, надо только дать ему выжить, а выживет он только тогда, когда сотворится праведный суд над теми, кто без всякого права лишил жизни таких хороших и красивых людей на этой земле, как его дети. Дети человека, ну никак не подходящего под грешника господних заповедей, которому воздается Господом по заслугам. Странно, правда, то, что знает Артем таких людей, но почему-то здравствуют они и даже очень живут небедно, и дети их в полном достатке и в радости проживают. Нет, он не хочет изменить их жизнь, все решит Всевышний, а вот воздать тем, кто умышленно правосудию мешает, надо. Убереги сердце Шмелева, господи, от жесткой мести к нерадивым генералам и полковникам, трусливым капитанам и бросивших его в столь трудный час некоторых друзей. Дай ему силы «раздвинуть» небо вверх на свое место и войти в святой Храм с душой обновленной и доброй, с душой на трепетное и истинное отношение к Богу, как было это, когда жизнь Артема находилась между жизнью и смертью на войне.

Побывав через недельку у следователя Хмелюка, Артем понимал, что если на него не будет «наката», всё снова уткнется в подготовку и передачу документов в суд.

— Я, Артем Викторович, зря здесь не просиживаю, вот постановление о продлении ареста Мормурадова до 20 июля, — говорил следователь по особо важным делам Хмелюк.

— А дальше?

— Дальше будет видно.

— Что вы хотите этим сказать?

— А то, что на все сроки должно быть обоснование и законный документ.

— Какой документ, если он убийца?

— Ну, вы не знаете тонкостей.

— И это вы считаете серьезной работой?

— Да, а что?

— А то, что серьезная у вас сейчас работа — это достать Гарисова, надо готовить международное поручение. МУР готов действовать по вашим указаниям. Там руководство дало команду.

— Поручения в Узбекистан не будет, — вдруг резко сказал Хмелюк.

У Артема все похолодело в груди, он ожидал всего, но такого отказа не ожидал и сразу спросил:

— Почему?

— А потому, что не будет, и Гарисов нам вряд ли что скажет.

— А я говорю, будет поручение, и вы лично туда поедете, подполковник, — при этом Артем согнул правую руку и показал кулак старшему следователю.

От этого напора не видевший до этого ни одного такого наглого потерпевшего Хмелюк соскочил с места и был готов ринуться на Шмелева со своими полупудовыми кулаками.

— Не слишком ли вы много на себя берете, ведите себя поприличней.

— Это вы бросьте прыгать, как блоха, ведите себя, как старший следователь и уберите с себя эту маску крутого следователя. Вы пока еще ничего серьезного не сделали. Прошло уже три месяца. Может быть, вам мешают другие дела или нет желания серьезно заниматься делом, то скажите.

— Артем Викторович, не вам судить о моей работе, — зло прервал Артема Хмелюк.

Артем понимал, что ругаться с ним пока не надо, другого не дадут, он, в принципе, только начинает работать. Но злило Артема больше всего то, что курс в расследовании Савелий Владимирович взял тот же, «Гарисов не фигурант, его не достать, Мормурадов тертый рецидивист, на других мало улик и фактов для задержания». Артем резко замолчал, наклонил свою седую голову над столом, и уставился в свой блокнот. Наступившую тишину прервал сам следователь:

— Зря вы нервничаете. Детей не вернуть, а у Вас еще есть жена, дочь, внучка. Ваша эмоциональность не лучший помощник в делах и здоровью.

Артем молчал. Он знал, что если бы не его эмоциональность и настойчивость, то уже б давно все закончилось, и так никто бы и не узнал, что произошло в квартире. Он взглянул на удивленно смотревшего, на него Хмелюка и сказал:

— И все-таки готовьте поручение в Узбекистан, может быть, туда полетит Федор Матвеевич. И вообще я напоминаю Вам, что дело все равно будет раскрыто, и убийцы сядут навсегда в тюрьму, жаль, что отменили смертную казнь. Пожалуйста, не доводите меня творить самосуд.

— Хорошо! Я понял Ваше заявление. Попробуем ускорить процесс, — тихо сказал старший следователь и начал снова что-то печатать на клавиатуре компьютера. Его лицо посерело, желваки ходили ходуном. Такого разговора с ним еще ни разу себе не позволял никто. Он понимал, что «полкан» прав, но смириться с тем, как потерпевший диктует свою линию, такого не бывало. Но он вдруг вспомнил, что этот «полкан» потерял дорогих ему людей, и представил, как ему тяжело живется. Но не скажешь ведь ему, что, он старший следователь Хмелюк, имеет четко поставленную ему задачу: «Готовьте дело на суд».

Артем ехал домой расстроенный и даже поникший. Никак не укладывалось в голове это похерестическое отношение, и он снова и снова приходил к тому, что пока сверху не будет бумаги, то ничего не сдвинется с места, а его споры и эмоции — это все мышиная возня. Никто не смотрит на то, что ты полковник, да и, в конечном счете, не сочувствует так, как это могло быть у порядочных людей, могущих не только посочувствовать, но и помочь.

Безусловно, это он относил к органам следствия и правосудия. Вся надежда была на Васильева и Ольгу Николаевну. После встречи с ними Артем твердо был уверен, что никто не пойдет против такого человека, как Васильев, он знал, что не бросит его в этой беде и Ольга Николаевна. Но он и знал другое, что после возобновления расследования надо собрать нормальную рабочую команду, желающую работать и победить. Значит, впереди новые стрессы и «драки». Хорошо, что пока дело не дошло до мордобоя и стрельбы. Надо срочно ехать к детективщикам и просить их организовать прослушку и слежку за Ашотовым и Турдыевым, а то, не ровен час, слиняют из Москвы. Ищи потом в поле ветра. Придя домой, Артем стал думать, как добыть денег для дальнейшей работы, потом понял одно, что кроме Олега Алексеева и Андрея Мирова, пока обратиться не к кому. К другу Сереге идти на поклон неудобно, он и так много помог, надо и честь знать.

 

Глава 8

Мурталин. У следователя.

Старший следователь Хмелюк пригласил Людмилу и Артема к себе на 11 часов утра. Шмелевы шли молча от метро «Бауманская» до остановки троллейбуса и дальше, проехав еще две остановки, через пять минут вошли в помещение, в котором были уже не раз. Хмелюк предупредил их через дежурного, чтобы подождали, так как у него в кабинете идет допрос. Здание 1-го Следственного отдела, несмотря на солидность и статус своими особо важными делами, было, мягко говоря, затрапезным, и очень старым. Человек, который впервые шел в прокуратуру, явно ходил бы рядом с обшарпанной металлической дверью и, не узнав, где тут прокурорское заведение, у прохожих, никогда бы не осмелился войти вовнутрь. Табличка, естественно, отсутствовала. В коридоре стояла загородка, за которой сидел дежурный в милицейской форме в звании сержанта. Все, что находилось рядом: и стулья, и стол, и двери, и лестница — всё это было в обшарпанном состоянии. Следователь находился в кабинете на втором этаже. Когда Артем и его супруга ожидали своего вызова к следователю, то стены, стулья и особенно туалет производили не очень хорошее впечатление. Артем представил, какое впечатление производит на приходивших сюда людей эта обстановка. Процентов на пятнадцать авторитет, работающих тут сотрудников сразу становится ниже. Бардак в помещении, начиная от входа, в кабинетах, в туалете, в фойе не может не повлиять на головы сотрудников, и, по всей логике вещей у них тоже будет «бардак» в работе. Однако Артем знал, что для порядочного человека никакая обстановка не помешает работе. Но было как-то не очень здорово, что в негосударственных учреждениях и офисы в евроремонте, и кабинеты с кондиционерами, и в туалеты приятно войти, а там, где идет напряженная, можно сказать, боевая работа, такой полунищенский вид. Совсем не чувствуется дух работы самой крутой организации по особо важным делам. Это говорило о заботе государства к людям серьезнейшей из профессий мира — следователе.

Минут через 25 из дверей Хмелюка вышел человек азиатской внешности и сразу подошел к Артему.

— Здравствуйте, я Родион, — сказал мужчина. Он был среднего роста, круглолиций, холеный, скорей всего, узбек-метис, в целом приятный, на первый взгляд, человек общительный и уверенный.

Артем, хоть и видел этого человека впервые, но сразу догадался и сказал:

— Вы Мурталин?

— Да, я Мурталин Родион.

— Ну и что вы поведали нового следователю, кроме того, что вы устроили убийц на работу в Москве? — зло спросил Артем.

— Примите мои соболезнования, — затараторил Мурталин.

В этот момент из кабинета вышел Хмелюк и пригласил Шмелевых войти.

Людмила поспешила на приглашение следователя. Артем же взял за руку Мурталина и отвел его в закуток слева от дверей.

— Неужели ты, Мурталин, считаешь себя невиновным? Ты знал о том, что эти подонки имели судимости? Почему пригрел их в квартире, дал им работу? Ты разводишь этот рассадник убийц через ремонт квартир, в Москве.

— Но я же не убивал, я же не могу заглянуть в их головы, — оправдывался Мурталин.

— Ты бы лучше заглянул в их паспорта и не разводил рецидивистов в квартире в центре Москвы, почти у Красной площади. Ты хоть не напрямую, но свою руку тоже приложил к убийству моих детей. Ты первый, кто начал ломать всю нашу жизнь. И не юли и не оправдывайся, у тебя не получится спрятаться. Ты понесешь суровое наказание. Обещаю. Особенно если будешь врать.

Мурталин глянул в глаза Артема и побледнел, он увидел в них столько ненависти и презрения, что сильно испугался.

— Я не виноват, у меня двое детей. Клянусь матерью, я тут ни при чем.

— Может быть, ни причем Турдыев и Ашотов? Ни причем и Гарисов? Если они выйдут на тебя, то есть Турдыев и Ашотов, то скажи им, что их никто не тронет, если они сдадут Гарисова и расскажут, как было дело. Ты понял?

— Понял! — опуская голову, прошептал Мурталин.

— И будь в Москве, иначе убрать тебя в Узбекистане легче, чем тут. Подумай о своих действиях, взвесь все и окажи содействие следствию. Я не стращаю, но у меня столько негодования, сколько было бы у тебя горя, если бы вдруг убили твоих детей. Я все равно всех поймаю!

Мурталин невольно поморщился от услышанного и снова тихо сказал, делая шаг назад и кланяясь:

— Я понял, хорошо. Хорошо!

Артем, не сказав ему больше ничего, повернулся и пошел к двери кабинета Хмелюка. Он понял, почему «притормозил» возле него вышедший Мурталин. Видимо, Савелий Владимирович пугнул его отцом Ольги.

— Ладно, что сказано, то сказано. Боится, сучонок. Сколько же эта «тварь» поставила и устроила таких, как Мормурадов, Гарисов, Турдыев в Москве и Подмосковье. Он явно считает себя невиновным. Конечно, у прокуратуры и у следователя нет ничего по нашим гребаным законам, за что бы можно было привлечь эту «змею», ползающую в доверчивых квартирах москвичей, под видом прораба или бригадира. Может быть, сегодня такой же, как Мормурадов замышляет ограбление не только соседей, но и самих хозяев. Взволнованный и возбужденный Артем вошел в кабинет к следователю Хмелюку.

Главной целью встречи были показания Людмилы.

— Скажите, могла ли маленькая Лиза запомнить Мормурадова и узнать его? — спросил следователь.

— Конечно, могла. У Лизочки была хорошая зрительная память. Она, не умея еще читать, могла по моему заданию принести диск DVD, на коробке которого были фотографии и рисунки действующих персонажей, и что характерно, ошибок не было. Скажешь ей: «Лизочка, найди мне сказку про Машу и Медведя», — а у нее много было сказок, связанных с медведями, и она отыщет из нескольких десятков именно ту, которую я попрошу. Лиза понимала по-французски уже с двух лет и даже могла объясняться с отцом на французском языке, — Говорила взволнованно про свою внучку Людмила.

— А сколько раз она видела в доме и в квартире Мормурадова?

— Раза три, точно.

— Вы думаете, она бы смогла его узнать?

— Я не думаю, я уверена. Мы с ней за неделю до трагедии поднимались с гулянья по лестнице, а навстречу спускался Мормурадов с каким-то узбеком, они приостановились на площадке, не здороваясь, а Лиза узнала Мормурадова и сказала: «Здравствуйте, дядя Сантик». Она, видимо, слышала от родителей разговор про сантехников. Мормурадов тогда что-то буркнул, он явно понял, что ребенок его узнал. Я потом, придя в квартиру, спросила у Лизы: «А с кем это ты на лестнице поздоровалась?» Она ничего не сказала, а показала пальчиком наверх, на потолок.

— Значит, у Мормурадова были опасения, что ребенок, оставь он его в живых, может сказать, кто был в квартире? — оживляясь, сказал следователь.

— Безусловно, если она его видела, тем более в стрессовой ситуации, то узнала бы точно.

Хмелюк спрашивал и в то же время набирал текст допроса на клавиатуре компьютера.

— Значит, так и напишем: «Оставлять ребенка Мормурадов боялся». Боялся разоблачения.

— Я вот еще что скажу про способности Лизы, — вмешался в разговор Артем. — Она могла сама выбрать фильм на диске, правильно нажать кнопки на пульте управления музыкальным центром, открыть приемник дисков, правильно поставить диск в гнездо и потом, включив музыку, подрегулировать звук. Так же она могла включить телевизор и выбирать для просмотра программу. У Лизы одни глаза чего стоили. Глянет она на тебя, слушая внимательно и, кажется, говорит: «Хватит мне объяснять, я и так все понимаю». Глаза открытые, не мигают, и так смотрит, так смотрит, аж не раз в душе у меня что-то переворачивалось, даже жутко, будто бы смотрит на тебя не ребенок трехлетний, а взрослый, умудренный опытом человек, да так слушает, что взрослые так не умеют слушать. Такая у нас внученька была, — опустив голову, закончил Артем, и на душе у него стало так тяжело, что он больше не смог проронить ни слова.

Прошлый, жёсткий разговор с Хмелюком в его кабинете по выезду в Узбекистан занозой сидел в мозгу Шмелева. Хмелюк все-таки отнес запрос к начальнику отдела в тот же вечер.

Каждый последующий день Артем встречал с тревогой и верой, что все-таки будет командировка в Узбекистан. Молчит по-прежнему Мормурадов, далеко Гарисов, на свободе гуляют Турдыев и Ашотов, которые явно были в деле, хоть и не берут их серьезно во внимание ни следователи по делу, ни Щукин. Артем держался из последних сил, чтобы не обругать или не ударить кого-нибудь из тех, кто решительно отрицал причастность этих лиц к преступлению. У него постоянно дергалась левая рука, когда он вспоминал слова Щукина: «Ашотов не при делах, не надо тратить зря время». «Он что дал ему на лапу?» — вертелось в голове Шмелева.

И вот, перед общим праздником, Днем независимости России (12 июня), позвонил Артему, сам Хмелюк.

— Артем Викторович, мы едем в Узбекистан.

У Артема на миг все замерло внутри, боже праведный, как давно он ждал этих слов, чувствуя, что после поездки все пойдет по-другому. Хмелюк говорил бодро, будто и не было никакой ссоры в его кабинете по этому вопросу.

— Ну, а как же Ваш отпуск? — спросил Шмелев.

— Отпуск подождет недельку, главное дело. Так ведь, Артем Викторович?

— Так-то оно так, а кто едет?

— Я опер, и хотелось бы, чтобы поехал Федор Матвеевич. Как вы?

— Я — за! Надо поговорить с Федором Матвеевичем, он очень занятой человек.

— Мне надо знать точно. Надо заказывать билеты.

Артем связался с Федором, который дал свое согласие, предупредив, что стоить эта поездка будет не менее сорока тысяч рублей.

Хмелюк, получив утвердительный ответ, был доволен. Артему все нравилось, за исключением одного. Его собственный внутренний голос подсказывал:

— Выезд во вторник 15 июня, перед этим три дня праздники, сегодня 11 июня, все разбегутся. Нет, надо все отладить самому!

Вечером 14 июня Артем созвонился с адвокатом и попросил его подъехать к нему на квартиру. Встретившись, они снова расположились в большой комнате за эллиптически-стеклянным столиком.

— Матвеич, — начал Артем, — чует мое сердце, поездка может сорваться, да и не чувствую я настроя следователя. Если он твердит одно, что Мормурадов все сделал один, а Гарисов не при делах, то, что он мне привезет из Узбекистана?

— Я думаю, ехать пока в Узбекистан рано. Надо допросить Турдыева и Ашотова, надо доработать детализацию звонков, — начал правильный, деловой разговор адвокат. — Просто прокатиться, повидаться и назад? Что у нас есть на Гарисова? Да ничего, ровным счетом, его первые показания — одна болтовня: «Вышел, просидел в подъезде, Мормурадов постоянно издевался надомной, а когда ездили в машине, ничего не помню, спал». За что ты его хочешь порешить? Там нам его никто в Россию не выпустит. Не бери, Артем, грех на душу. Так что ехать мне, смысла пока нет. Надо собирать факты. Надо подготовиться основательно.

— Но пойми ты, Матвеич, не верю я в способности следователя, что он знает, кроме подготовки документов на суд? Он явно не заинтересован разоблачать Гарисова.

— Ну, тут ты не прав, хороший следователь прокуратуры — это 70 % успеха.

— Хороший, а этот Хмелюк только и твердит, что Мормурадов рецидивист, его не расколоть. Даже во втором, потерянном ранее, допросе, а я чувствую, что его принес Ковердов после моего на него нажима, есть, что предъявить Турдыеву и Ашотову. Хмелюк, явно, гнет свое — допрашивает бригадира Мурталина, Иру, Юлю, Людмилу и меня.

— Нет, ты пойми, Артем, — настаивал на своих доводах Федор Матвеевич, — нет необходимости мне сейчас ехать, хотя я составил перечень вопросов, правда, без второго допроса Гарисова. Хмелюк подсунул его мне только тогда, когда я стал возмущаться, почему Гарисова допрашивали один раз и то через три недели после убийства. Вот только тогда и положил мне на стол второй допрос Гарисова господин Хмелюк. Темнит этот Савелий, ох и темнит. Совести у него нет, что ли?

Артем слушал Федора, опустив голову. Нет, он не мог приказать этому человеку ехать в Узбекистан. Артем не платит за работу Федора тех денег, которые берут адвокаты, работая по таким серьезным делам, а главное, Матвеич сам сказал, что это дело чести, помочь своему полковнику, тем более в таком горе. Артем не претендует на постоянную его и напряженную работу, но он четко понимал, если не поедет адвокат, то дело будет запорото напрочь. Настрой Хмелюка известен. Нет, у него желания возиться с Гарисовым. И установка видимо есть на Мормурадова.

Федор уловил настроение Шмелева. Немного помолчал и потом, вдруг вставая, сказал:

— Ладно, Артем, поеду, я ведь дал согласие. И не волнуйся, без результатов не приеду.

Когда Федор ушел, Артем еще долго сидел за столом на кухне и, внимательно изучив вопросы допроса Гарисова, еще раз убедился, насколько опытен и подготовлен во всех отношениях адвокат. С каждой встречей он все больше проникался к нему уважением и симпатией. Что удивительно, проживали они свои жизни в разных местах, на разных должностях, в разных системах, а понятия о чести, порядочности, сочувствии и взаимопомощи были очень схожи.

Артем также понимал, что адвокат помогает, но не в полную свою силу, у него своих дел полно. Шмелев цеплялся за все, он ни на минуту не отпускал всевозможные ходы и мысли в его голове. Его толкающая на справедливые поступки деятельность удваивалась в силу «ударного молота». Стоит только завтра не взять на контроль выезд, то может быть срыв. Артем рано утром, пятнадцатого июля, выехал в отдел, к Хмелюку.

Савелия Владимировича в кабинете не было, и Артем решил попытать счастье познакомиться с начальником первого отдела по особо важным делам. Анна Васильевна, на все про все, после знакомства, дала всего десять минут, но их встреча затянулась до получаса. Несмотря на обшарпанность внизу и на втором этаже, третий этаж выглядел неплохо, и в кабинете начальника отдела по особо важным делам было просторно и уютно, а уют этот создавала сама женщина, которую не зря кто-то порекомендовал в это кресло. Она была уже не молода, но энергична, ей можно было дать чуть больше 45 лет, но чувствовалась в ней хорошая хватка руководителя. Артем, несмотря на то, что вначале разговор не пошел, как он ожидал, но потом в процессе беседы понял, что у него теперь есть, кому рассказать правду об истинном положении дел в ходе расследования. Началник отдела произвела впечатление хорошего руководителя.

В Анне Васильевне чувствовалась положительная энергетика и коммуникабельность. Она совсем не зазвездилась в своем кресле, а было видно по папкам на ее столе, сколько у нее было сложных и неотложных дел помимо дела семьи Карделли. Она сказала, что дело взято под личный контроль самим Бастрыкиным.

Артем, довольный встречей, вышел из ее кабинета и решил проверить наличие следователя.

В его кабинете, за неубранным, видимо, еще с прошлого вечера, боковым столом, сидел молодой еще, чуть более тридцати лет человек. Это был вновь назначенный по делу оперуполномоченный из МУРа.

— Я потерпевшее лицо по делу жестокого убийства семьи Карделли, полковник запаса Шмелев Артем Викторович, — представился сразу Артем.

— Капитан Гусев, Руслан Степанович, — поднимаясь, сказал опер.

Они поздоровались.

— А где следователь? — спросил Шмелев.

— Он обещал скоро подойти.

В процессе дальнейшего знакомства, пока отсутствовал Хме-люк в своем неубранном кабинете, Артем узнал, что Гусев учился в Санкт-Петербургском училище ВВ МВД России, а его отец, Гусев Степан Иванович, — полковник запаса, служил на Северном Кавказе в должности заместителя комбрига и тоже во внутренних войсках, и Артем встречался с ним не один раз. Артем почувствовал наконец-то, идущую ему навстречу удачу. Этот среднего роста, худощавый и с приятным улыбчивым лицом молодой человек, который точно годится ему, Шмелеву, в сыновья, произвел впечатление спокойного и уверенного в себе человека. Он сразу напомнил ему Эдуарда Маркова. И от этого сходства повеяло надежностью, порядочностью и взаимопониманием. Бывает такое, глянешь человеку в глаза — и сразу понятно, есть контакт или его не будет. А тут сразу, через взгляд, через слово пошло какое-то доверие и добро к сыну ветерана боевых действий.

 

Глава 9

Признания Гарисова.

Капитан Гусев сказал, что его прикомандировали по делу к Савелию Владимировичу. Старший оперуполномоченный уголовного розыска внушал доверие, он был открыт и доступен, а когда зашел разговор о раскрутке Мормурадова, то уже не в первый раз, но теперь от нового для Шмелева опера услышал:

— Да им никто, как надо, заниматься и не занимался. Он водил и водит всех за нос. Видимо, авторитета со стороны правосудия он не узрел. Конкретики не было.

— А какой конкретики? — спросил заинтересованно Шмелев.

— А такой, — сказали, что переведут в худшую камеру, — надо перевести. Сказали, что начнутся прессовки и очень большие, они должны начаться, отправят жить у параши, надо отправить, тогда этот хам не будет просить денег на телефон, не будет твердить, что он не при делах и никого не убивал, а после первого пресса подпишет все. Он оставил свои следы, он изнасиловал Ольгу Карделли. Что ещё надо. Когда он почувствует сильную руку и человека слова, то начнет подумывать о нисхождениях и будет давать показания, — закончил уверенно капитан Гусев и добавил: Его пугали, но ничего не сделали.

— Скажите, а почему за такой длинный срок, более десяти месяцев так и не смогли его разговорить? — спросил Шмелев.

— Может быть, не хотели, а может быть, и не те люди с ним работали.

— Да какие же не те? Капитаны, майоры, полковники, — удивленно сказал Артем. Я почитал его показания, и он везде врет.

— Но это все прокуратура, видимо, и уголовный розыск. Очень хорошо могут с такими работать в тюрьме опера. У меня хорошие с ними взаимоотношения, среди них много способных и думающих сотрудников, мне бы надо набрать фото убиенных, экспертизу по изнасилованию, кое-какие другие факты и идти к одному из них. Надо ходить, надо беседовать, надо думать, искать слабые стороны и заинтересованность преступника.

— А у вас есть разрешение?

— У меня? Есть! Хоть каждый день с девяти до семнадцати часов, кроме субботы и воскресенья.

Артем, раньше только и слышавший, что с Мормурадовым контакта нет и что ходить к нему в СИЗО — только тратить время, после слов Гусева немного приободрился. «И они не ходили и не тратили время, полагая, что есть экспертиза ДНК, и всё теперь ясно, что посадят убийцу по полной. Вышка ему обеспечена. Три трупа — его рук дело. А он на суде отмолчится, и никто так и не узнает, что произошло в квартире», — рассуждал Шмелев.

Стала появляться надежда входа Артема, через Гусева, в тюрьму. Конечно, его самого никто и не пустит, а вот Гусев сможет через своих товарищей сдвинуть то, о чем мечтал давно уставший, как подводная лодка после длительного похода, полковник.

Отчаявшийся потерпевший, а снаружи таким он не выглядел, спросил Гусева:

— Капитан, как вы думаете, заговорит Мормурадов?

— Я не думаю, я уверен. Завтра его постараемся перевести в камеру, где мужики не любят насильников женщин и детей, — уверенно ответил Гусев. Да, я почитал первый допрос Гарисова, и скажу Вам точно, что он явно сдает Мормурадова. Выходит, что он пытается отвести свою причастность к убийствам.

— Спасибо тебе, сынок! Я могу так сказать? Я ведь батю твоего знаю хорошо, я не один раз бывал на Кавказе. Передай ему от меня огромный привет.

— Тогда я считаю своей честью помочь Вам в вашем горе, верней, в том, чтобы эта мразь, которая позволила себе такую расправу над неповинными людьми, а особенно лишить жизни ребенка. Вы не беспокойтесь, я развяжу язык этому подонку. Это дело теперь и моей чести!

В этот момент в дверях показался Хмелюк. Он был в форме подполковника юстиции.

— О, какие люди у нас! Руслан, почему такой бардак? — переключился следователь на Гусева.

— А я не знаю, сам недавно пришел и не успел ничего еще набросать, — отшутился Гусев.

— Артем Викторович, а где ваш адвокат? — обратился Хмелюк к Шмелеву.

— А что, вы с ним не созванивались? — удивленно спросил Артем.

— Нет, почему же, но мне надо знать конкретно, чтобы заказывать билеты, — медленно и как-то шамкая слова, говорил Хмелюк.

Шмелев внимательно посмотрел на перебирающего бумаги на столе, следователя, а когда тот поднял глаза, и они встретились взглядами, Артем понял, что Хмелюк после сильного возлияния алкоголя.

— Вы что-то ищете, Савелий Владимирович, — поинтересовался Артем.

— Да, я куда-то положил командировочное предписание в Узбекистан, — ответил тот.

— А кто едет с вами из оперов?

— Я знаю, что Щукин назначил кого-то из ЦАО. Я сейчас уточню, — ответил следователь и начал звонить.

— А почему вы не берете с собой капитана Гусева?

— А потому, что Щукин решил послать другого, а кого, мы сейчас выясним.

Не дожидаясь, пока Хмелюк свяжется со Щукиным, Артем уже говорил с главным опером Щукиным.

— Сжажите, пожалуйста, Александр Иванович, а почему человек, который в теме расследования, не едет в Узбекистан? — спросил после короткого приветствия, у Щукина Артем.

— Потому, что ему надо решать другие задачи, — сказал резко Щукин, который был на этот раз трезв, язык у него не заплетался, мысли не путались.

После нескольких вопросов Артем понял, что отправить Гусева не получится.

— Смотрите, чтобы этот ваш представитель вовремя явился к следователю на инструктаж, — зло сказал Артем.

— Да ладно, не впервой. Берегите свои нервы, — сказал, отключаясь, Щукин.

Гусев, поняв этот разговор, сказал:

— Да, не поедет с ЦАО никто, вот увидите. Сегодня первый день после праздника, а это значит, не успеют оформить документы.

Хмелюк сидел и тупо смотрел в монитор компьютера, довольный, что нашел свое командировочное. Вдруг он резко встал, заходил по комнате и вновь затребовал к себе на провод адвоката.

Артем несколько раз попытался достать Федора. Федор молчал. Глядя на хождение по комнате, пошатывание и абсолютное неадекватное состояние Хмелюка, Артем понял, что поездка может сорваться, если он сам не отрегулирует все точки встреч, билеты, доставку, вылет, встречу в Ташкенте, доставку в Джизак, и он спросил у Хмелюка:

— А Гарисова вам держат?

— Держат, я договорился, — сказал Хмелюк.

— А как будете добираться из Ташкента? — спросил Артем.

— Спросим и доедем, всего-то 180 километров, — ухмыльнувшись, сказал следователь.

— Это не дело, я постараюсь вам помочь.

— Это было бы здорово, — еле проговорил следак.

— Да он уже опохмелился, — понял, наконец, Артем, и немало. И что теперь дальше? Билетов нет, кто едет от оперов — неизвестно, адвоката не достать. А время уже 14.15.

Хмелюку совсем не нужен был Шмелев, и, главное, ему он был не нужен для свободного употребления алкоголя, для так называемого выздоровления после усиленного ночного возлияния водки со своим соседом.

Хмелюк предлагает, пока решаются вопросы с поездкой, познакомиться со старшим следователем по особо важным делам Стариковым Александром Петровичем, который сразу же после возвращения Хмелюка из Узбекистана примет дело по убийству семьи Карделли.

Разговор в кабинете третьего следователя получился нормальным. Главное, что Стариков будет вести только одно это дело.

Стариков хоть и был не хилого десятка, очень полный, но явно крепкий еще мужчина. Какой он был следователь — это надо было еще посмотреть.

Они коротко порассуждали о деле. О себе Александр Петрович много не сказал, но он был открыт и доступен, в нем чувствовалась некая уверенность и степенность.

— Я ведь тоже человек военный в прошлом, — говорил он медленно, но значимо, — я закончил погранучилище, дослужился до старлея, нюхнул пограничную службу наяву, а не в кабинетах Москвы, а потом заочно поступил в юридический. Понял, что граница — это не мое, да и корни у меня в Москве, я ведь на Красноказарменной, недалеко от Академии бронетанковых войск, родился там, и сейчас там же мои старики проживают. А вы сами, откуда родом-то будете?

— Я с Сахалина, есть такой город Александровск-Сахалинский, а южнее от него в 100 км по западному побережью был поселок Широкая Падь, вот там я родился, и детство до 12 лет прошло там.

— Далеко Вас занесло, Артем Викторович.

— Да это разве далеко? Далеко, когда добраться невозможно, а там у меня много родственников, мать, отец и деды и прадеды покоятся на разных кладбищах, там у меня в Александровске в первом каторжном городе на Сахалине сестра родная живет. Я в 2008 году был в этом городе.

— Ну и как там сейчас? — спросил Стариков.

— Да ничего хорошего, все на выживание.

У Артема зазвонил сотовый, на проводе был адвокат.

— Артем, я сейчас на перерыве, идет суд, скоро освобожусь, и давай подъезжай ко мне домой к 18 часам и привези мне комплект фотографий семьи Карделли до гибели и после. Если можно, то и кладбища, их могилки.

— Хорошо, — сказал Артем.

— Да, а что сказал Хмелюк? Когда вылет?

— Он ждет твоего звона, — сказал Шмелев.

— А чего ждать, надо лететь после 23-х часов, раньше не получится.

— Матвеич, ты позвони ему, он у себя в кабинете. Я уже договорился о вашей встрече в Ташкенте с узбеками.

— Вот за это спасибо, — сказал Федор и отключился.

Артем был доволен, что Федор уже готовится к поездке. Артему и не верилось, что настанет такой момент, о котором он думал уже давно. Гарисов на свободе, ходит, где захочет, ест, что хочет, и может, небось, и с девушками трахается. Да, что же это за фрукт, который явно помогал Мормурадову в убийстве и ограблении, а следов не оставил? Даже Людмила, жена Артема, анализируя через скудные данные действия убийц в доме, и та уверенно говорит, что не мог Мормурадов действовать один. А вот у Хмелюка другое и поганое мнение: «Мормурадов — боксер, рецидивист и вполне мог убить всех один».

Когда Артем подумал об этом, то в дверях кабинета Старикова появился поддатый Хмелюк и довольный сообщил:

— Все, Петрович, кончай работу, поехали, в 23.20 мы вылетаем с Федором Матвеевичем в Ташкент.

— А как же опер, майор от Щукина? — спросил, вставая, Артем.

— Никак. Он не едет. У них ему денег не дали и даже командировочного. Он в 15.00 должен был быть у меня, но не получилось. Да черт с ним, без него обойдемся. Ваш адвокат не хилый мужик, справимся, если что.

Видимо, Хмелюк перед заходом опять употребил. Он был в приподнятом настроении, улыбался, и только его порой выпученные глаза выдавали некоторое волнение, связанное с предстоящей поездкой. Инструктировать его, просить о чем-то, глядя на его поведение, Артем не решился, все равно будет, как будет. Главное, летит Федор. Артем, узнав, что они заедут на машине Александра Старикова в 20 часов за адвокатом, подосвиданькался и ушел. Надо было уже ехать к Дружинину на квартиру.

Потянулись часы ожидания взлета. В 23.30 самолет из аэропорта «Домодедово» ушел на Ташкент.

Под утро Артем получил СМС: «Прибыли в Ташкент, встретили хорошо, мобильный телефон — 899305698943»

Долго ждал результатов Артем. Федор молчал, и вот только к вечеру они созвонились.

— Гарисов пишет признание, — сказал Дружинин.

— Он убивал? — спросил Артем и в напряжении ждал ответа.

— Говорит, что нет. Не отрицает, что при некоторых делах присутствовал. Видел, как Мормурадов убил трубой Тьерри у них наверху в ванной, и как он заставил Гарисова замыть кровь. Видел, как просила о помощи и умоляла не трогать ребенка Ольга. Вырвал из рук Ольги ножик, которым Оля хотел зарезать Мормурадова. Он валит все основные злодеяния, на Мормурадова. Он полностью его сдает, и более-того он выпучивает свою непричастность к убийствам.

— Ты веришь ему? — спросил, волнуясь, Артем.

— Нет, конечно, но завтра будем по-новому с видеокамерой допрашивать, — сказал адвокат.

— Он подписал, что сказал?

— Да, все нормально.

— А как Хмелюк?

— Артем, это что-то с чем-то. От него идет такой отрицательный фон, а ночью храп, что трудно подумать, сколько нам еще быть вместе.

— Что, так плохо?

— Представляешь, Артем, после получасового допроса Хмелюка вместе с прокурорским из Джизака, я в это время сидел с опером и еще двумя узбеками в другой комнате, входит Савелий Владимирович и так весело заявляет: «Я же говорил, что Гарисов не при делах».

Мы переглянулись с мужиками, и я спросил: «Как не при делах, он что, не был с Мормурадовым?» «Нет, говорит, был, но он не при делах. Все делал Мормурадов». Я ему сразу и говорю: «Он что, просто ходил за ним и все?»

У Артема от услышанного все застыло и потеряло смысл на раздумье, и он сразу спросил:

— Но, а ты-то что на это?

— Не волнуйся, Артем. Я попросил узбекского полковника, чтобы тот отвез следака в ресторан, я пообещал оплатить расходы. Не волнуйся, они не взяли потом денег. Мужики оказались нормальными. Когда Хмелюк уехал, я показал фото этим мужикам и рассказал, что с ними, т. е. с Тьерри и Ольгой стало после пожара. Все были в шоке. После они немного на своем поговорили с Гарисовым, и тот начал переписывать показания уже с другим «уклоном», у меня уже семь листов есть. Завтра продолжим. А Хмелюк квасит в ресторане.

— Молодец, Федор! — Артем был доволен, что начинает сбываться мечта, расколоть Мормурадова, а его можно будет расколоть, если Гарисов даст явку с повинной. И он, видимо, ее даст, особенно если он сам не убивал. — Только обязательно заснимите на видео, — попросил Артем.

— Завтра будем снимать.

Федор обещал позвонить, как закончат работу завтра. Но вечером, не дожидаясь звонка из Узбекистана, Артем позвонил сам. Деньги на телефонном счете уже таяли как снежинки, за одну минуту по 50–60 рублей Артем услышал:

— Все, Гарисов поплыл. Я попробую его уговорить приехать в Москву, пока как свидетеля.

Услышав такое, Артем молчал, он боялся спугнуть удачу, он боялся что-то сказать не то. Он молчал.

— Ты меня слышишь? — настаивал Федор.

— Да, слышу. Это было бы здорово! Но я не пойму, как он на это пойдет? Наверно, только потому, если он действительно сам не убивал.

— Попробуем. Он в целом готов ехать, но у него нет паспорта. Будем делать паспорт.

На следующий день Федор уже под вечер сообщил, что явка с повинной у них со всеми подписями и печатями на руках. Видео тоже имеется. Артем волновался. Он так и не мог поверить в то, что с таким трудом добился этой поездки, а тут еще появляется возможность посадить Гарисова. А интуиция Артема подсказывала, что Гарисов был пособником Мормурадова, и они вместе спланировали это убийство, и кто бы сейчас что ни говорил, полковник знал: ублюдки заслуживают высшей кары. Нет его доченьки, внучки и зятя. Нет их улыбок, нет их смеха, нет ничего, кроме фото и уцелевших вещей. А те, кто совершили это преступление, живут, врут, отпираются, молчат и надеются еще на что-то. А те, кто запорол это дело еще в 2009 году, такие, как Ковердов, Щукин, Левков и еще некоторые лица, которые решили, что дело раскрыто, и на хрена надрываться, еще кого-то искать. И им плевать, что ты воевал, что ты служил в системе МВД, что у тебя такое горе, что в деле люди из трех государств. У этих нелюдей не осталось понятий о чести, достоинстве — это не их горе. Капитан Ковердов за все время позвонил Артему всего два раза. Бывало, попросит его Артем позвонить, как только будут известны результаты экспертизы или встречи с Мормурадовым, так никаких телодвижений. Капитан, которому поручили такое громкое дело, так и не удосужился сообщить новость. Даже когда экспертиза подтвердила совпадение ДНК спермы на тампоне, взятой у Ольги, с Мормурадовской совпала на 99,9 %, Андрей Андреевич Ковердов не удосужился оповестить убитого горем полковника, а узнал об этом Шмелев после того, как побывал в кабинете следователя один из свидетелей по делу. Ковердов где-то после третьей встречи с Артемом стал вызывать раздражение. Когда Артем понял, что Ковердов трусит ходить к своему начальнику, не может сказать, что делается помимо того, что ждут экстрадиции Мормурадова. Артем понимал, что такими следователей делает Левков. Левков в своей среде и особенно в СК при прокуратуре слыл грамотным, независимым и порой жестким руководителем, но за ним крылась его главная сущность. «Делать будете так, как я скажу». Он и сказал, видимо. «Ага, есть факт изнасилования — все документы на суд в ноябре на ознакомление и до Нового года дело закрыть».

Артем ходил по большой комнате взад и вперед, держа в руках сотовый и уже четко понимал, что работать он так и не начнет, пока не раскроют это преступление и, больше того, виновные не сядут в тюрьму. Он после изучения дела понимал, не могли эти «молокососы» без поддержки и «благословения» пойти на дело. Как жаль, что столько потеряно времени. И опять вопрос, что же все-таки произошло в квартире?

Прошло боле года, а что сделано? В конце октября притормозили расследование, полностью испортили представление о МУРе, Московской прокуратуре, испорчена уйма нервов и времени у Артема и его близких. Горе, как ком смолы, обрастало разочарованием в правосудии, обманы и бездеятельность структур, ожидающих больших кадровых перемен и вообще перемен в системе работы. Конечно, постепенно проясняется обстановка, но так и не ясно, как Тьерри оказался наверху в ванной комнате, или как Оля очутилась в плену у этих убийц?

Артем ждал звонка от Федора. Федор молчал. О, если бы Гарисов дал добро на выезд в Россию», — рассуждал Артем. «Он уже представил очную ставку с Мормурадовым, и как ходят два этих ублюдка по квартире и рассказывают, кто, что творил 20 апреля, примерно с 00.30 по 4.30, четыре часа издевательств. Артем закрыл глаза и увидел страшные картины фотографий обгоревшей Лизочки, фотографий на синей простыне в «скорой помощи», Оленька, лежащая на правом боку в ванной, синие пятна на ее шее и запястьях рук и на 90 % обгоревший труп Тьерри. Их нет, а убийцы живут. В этот момент Артему захотелось, и уже не в первый раз, открыть сейф с оружием, где в пирамидке стояли карабин и «горизонталка» 12-го калибра, и уйти на охоту за справедливость, и еще к этой затее его мыслей подсоединялись имена и тех, кто уже давно мог бы все разоблачить, но не захотел или не стал упираться против приказов своих начальников о сворачивании дела.

Чем больше Артем гнал эти мысли, тем с большей силой они обрастали деталями действий, страшных действий. Сдерживающим пока фактором нормально воспитанного человека, была неясность полноты вины всех, кто уже был в прицеле полковника.

Артем знал, что стоит ему подключить генерала Цветкова и полковника Зеленина, внушить им мысль о неотвратимости такого возмездия, и они бы все сделали так, что Артему и не пришлось бы стрелять из своего карабина. Друзья решили бы эту задачу сами. Артем также понимал, что один раз они уже вели бой с бандитами и победили, но сколько раз при этом ходили по краю пропасти, из которой уже никто не возвращается. Тогда Артем еще долго не мог смириться с гибелью майора Гарина, ранением Егора, Сергея Лося, Бутова.

Здесь, конечно, все проще, но, сколько можно исполнять роль защитников правосудия! Почему-то Артем страшно не хотел втягивать в это дело своих друзей. В их судьбах и так много горя и трагедий. Цветков работает на Кубе. Зеленин уехал на Сахалин и возглавил службу безопасности где-то в Ногликах, это недалеко от Тымовска. Первое время Артему их очень не хватало, но он запретил Владимиру Ивановичу приезжать, а Витя, когда узнал, что Олю уже похоронили. Он обещал приехать на 40 дней, но потом извинился за свою работу, опять прислал денег. Постоянно звонил, старался подбодрить. Они и сейчас готовы сорваться со своих мест по зову друга.

— Надо жить, Артем. У тебя Людмила, старшая дочка, внучка, — говорил Зеленин.

Все спрашивали про убийц. Артем врал Цветкову, врал и Зеленину.

— Скоро суд. Следствие идет нормально. Справляюсь.

Артем берег сложившуюся жизнь своих друзей. А ведь до 20 апреля 2009 года они с Людой были вроде эталона офицерской семьи, выстоявшей многие испытания судьбы и наконец, достойно начинающие пенсионную жизнь, хоть и с маленькой нищенской пенсией, но зато имевшие за плечами 37 лет совместной жизни, воспитавших красивых дочек и имевшие двух внучек, Москва, квартира в хорошем районе, нормальная машина, планы на будущее. А главное — они были счастливыми бабушкой и дедушкой.

Тогда они чувствовали защищенность на будущую старость. Они думали, что так будет всегда. Всегда будет, до скончания их века, улыбка Оленьки, вырастет и сначала пойдет в школу, а потом выйдет замуж Лизочка. Они будут ездить на Родину Тьерри во Францию. А когда они умрут, то дети сделают им достойные памятники и будут жить, неся потом уже в своих внуках и внучках ту любовь, дружбу и замечательные отношения, которые они унаследовали у родителей. Но так не произошло. Убийцы сломали их жизнь, сделав вечными душевными калеками.

Артем, выходит, вместо спокойной старости получил огромное горе и понес с женой страшную потерю. Им пришлось хоронить своего ребенка и, еще хуже, внучку, а для дальнейшей совместной трагедии с французами и хоронить зятя. «Три человека. Да кто дал право? Кто воспитывал таких детей — убийц? Кто распустил это гастарбайтерство в России?» — снова и снова мучился одними и теми же вопросами Шмелев.

«Куча» вопросов и неуемная безысходность, горькая тяжелая жизнь. Судьба стала гадкой и жестокой. Артем много раз вспоминал, как он жил, где произошло то, что явилось началом трагедии. Где судьба уже начала подкрадываться и обманывать, зная, что будет впереди?

Когда Артем услышал голос Федора, то затаил дыхание.

— Артем, я сделал все, но Гарисов в последний момент соскочил. У него есть паспорт. Я даже матери его оставил 5 тысяч рублей на поезд, если он надумает, — быстро говорил адвокат. — Извини Артем, но что-то не срослось.

— Наверное, он все-таки боится ехать не потому, что мать больна, а потому, что кроме Мормурадова есть еще люди, которые этим не будут довольны, — пытался что-то возразить Артем, при этом понимая, что Гарисов остается на свободе.

Изучив дело, Артему и Дружинину было видно, что не отработана детализация не только телефонных звонков, но и вопросы допросов водителя Турдыева и главного фигуранта Ашотова остались без проверки их ответов. Интуиция Артема подсказывала, что кто-то «благословил» эти «торпеды» на угон машины и грабеж. Эх, если бы Гусев раскрутил Мормурадова в СИЗО!

Артем просил Федора Матвеевича задержаться и попробовать еще раз уговорить Гарисова приехать в Москву в качестве свидетеля. Убедить его, что ему будут предоставлены нормальные условия и защита от посягательств Мормурадова и его московских знакомых.

Встреча в Узбекистане была организована по высшему разряду, и благодарил за все это Артем человека, которого первый раз увидел на годовщине смерти детей. Он сам предложил свою помощь. Степан знал Олю через Елену, жену друга Тьерри. Он тоже переживал, это было видно. В Узбекистане у него есть друг детства, который на сегодняшний день занимает не маленькую должность в одном из министерств. Как сказала Людмила: «Сам Бог его нам послал, а может быть, девочка наша Оленька нам помогает и посылает таких людей». Степан человек немногословный, конкретный, сказал — поможет, и помогал.

Из переговоров Артема с адвокатом стало известно, на третий день приезда в Джизак, что Тьерри Карделли выманил на четвертый этаж Мормурадов и в ванной квартиры, где они с Гарисовым делали ремонт, нанес ему удар в область уха заранее подготовленной трубой, которую он обмотал футболкой Гарисова. Потом Мормурадов ушел вниз в квартиру француза, а перед уходом заставил Гарисова вытирать кровь в ванной комнате, где лежал убитый Тьерри. Когда Гарисов вытер кровь, то пошел на третий этаж. В квартире на диване в гостиной комнате сидела связанная Ольга с кляпом во рту, из полотенца. Мормурадов угрожал ей ножом, он был в бешенстве, когда узнал, что «Лексуса» у дома нет, что он находится в сервисе. Оля умоляла его не убивать ее и дочь, она отдаст все деньги, золото, только не убивайте. Мормурадов выгреб все загашники, а потом повел ее в ванную, где изнасиловал ее. При этом Гарисов услышал крик и возню в ванной, когда он заглянул туда, то Ольга крикнула:

— Я убью его, — в руке у нее был нож Мормурадова. Я выбил у нее нож. Воспользовавшись этим замешательством, Мормурадов вырвался и стал душить Олю. Она захрипела и вскоре умерла. Я испугался и поднялся наверх, — рассказывал Гарисов.

Больше пока ничего нового Федор не сообщал. «Гарисов начал валить Мормурадова. Это было очень важно. Сегодня он валит на него, а завтра тот начнет сбрасывать убийства на Гарисова. Но была ли это правда? Нет, верить им нельзя. Каждый убийца, до конца, будет искать лазейку, чтобы получить поменьше. Тем более Гарисов, наверное, знал, что Мормурадов будет молчать, и первым стал его сдавать. Может быть, он не случайно прикинулся овечкой, и якобы Мормурадов так его прессовал, что тот почти невиновен. Он, видите ли, забрал у него паспорт и стал шантажировать. Гарисов только держал жертв, по приказу выходил на улицу за презервативами, он не мог перечить Мормурадову, ведь тот боксер и очень жестокий человек, он даже Турдыева когда-то избил. Просто сама невинность. Однако он не отрицал, что был при убийстве Тьерри в ванной, помогал спускать труп в квартиру Карделли, держал Ольгу, когда она пыталась сопротивляться, вместе с Мормурадовым, Турдыевым и дядей Жорой Ашотовым, несколько дней после убийства, ездили по ломбардам, сдавая золотые украшения Ольги», — Артем слушал эту информацию по телефону от адвоката и с нетерпением ждал возвращения Матвеевича домой, а лучше бы с Гарисовым.

Матвеич отправил в Самарканд Хмелюка еще утром в воскресенье и сразу вздохнул полной грудью чистой ауры. Хмелюк так и был все время в Узбекистане под кайфом. Конечно, свалить такого «лося» было не так-то просто. И он, как законный представитель Следственного комитета все-таки присутствовал на допросе и оформлении документации для отчета поездки.

Артем в 18.00 позвонил Федору.

— Ты где сейчас?

— Я еду в Ташкент из Джизака. Был еще раз дома у Гарисова, снова говорил с его матерью. Гарисов так и не появился больше дома. Извини, Артем, я сделал все, что мог и даже больше. Скажу тебе прямо, без бахвальства, если бы не узбеки, вряд ли бы Гарисов дал явку с повинной. Он, бы был не при делах, как сказал Савелий Владимирович. Я сам доволен, что приехал сюда. Мне теперь ясна картина по Гарисову и особенно по следователю. Скажу тебе так: менять его надо срочно, иначе запорет он все дальнейшее расследование. По-моему, у него есть указание на этот счет. Мужик-то он очень опытный и если бы захотел, то за те прошедшие три месяца, как принял дело, однозначно повязал всех убийц и пособников. А он дуру гонит и пьет.

— Хорошо! Очень хорошо, что ты поехал. Желаю тебе удачно вылететь и прибыть в Москву. С Хмелюком будем разбираться. Гарисова будут мочить у него на родине. А где все документы допроса и видеозапись? — спросил Шмелев.

— Все увез следователь. Он ведь теперь герой. Раскрутил Гарисова.

— Да не он герой, а ты, Федор. Спасибо тебе!

— Дело чести, Артем. Мы ведь офицеры. До встречи.

Час Артем обмозговывал телефонные разговоры с адвокатом. Выходило, что Хмелюк сдает документы и героем уезжает в отпуск. Конечно, это вариант — избавиться от него, но как повернет следствие за месяц Стариков Александр Петрович? Надо ему въехать в дело, и только начнет работать, как тоже, через месяц, запланирован в отпуск. Что за хрень опять начинается? Надо идти к начальнику отдела и разговаривать, решил Артем. А пока стал звонить Хмелюку, так как тот уже точно должен быть дома в Москве.

Артем поздравил Хмелюка с успешной работой и спросил об адвокате.

— Да, Федор Матвеевич помог мне, определенно помог, но он еще там пробует вывезти Гарисова, но вряд ли что из этого получиться, бредовая это идея, — сказал Хмелюк.

— Да, вы правы, Гарисов исчез. Федор вылетает ночью из Ташкента.

— Я говорил ему, что гнилая затея.

— Когда я могу ознакомиться с допросом Гарисова?

— В понедельник.

— Хорошо. Спасибо! Отдыхайте.

Людмила до того не спрашивала, кто звонил Артему, но, видимо, поняла, что есть новая информация, и спросила:

— Артем, Гарисов признался?

— Да, признался…

— Он убивал?

— Да, он там был и все видел. Дал явку с повинной. Он признает свое участие в убийстве и грабеже.

Людмила была вне себя, когда узнала, как боролась дочь за жизнь свою и ребенка. Она плакала и продолжала:

— Как же хочется плюнуть в лицо Левкову, этому холеному полковнику и капитану Ковердову, которые заставили нас мучиться при расследовании, которые своей работой, работой плохой, заставляют нас открывать страницу за страницей гибели Оли и Лизы, узнавать по крупице новые факты и рыдать, рыдать. Почему эта тварь Гарисов, который ненавидел в душе Мормурадова, как он заявил, не дал Ольге того убить, выхватил нож. Бедная моя девочка.

Она закрыла лицо руками.

— Плачьте, плачьте, люди, вам не будет так тяжело, как мне. Над нами продолжают издеваться Левковы-следователи, и смеются те, кто помогал убийцам. Год прошел, а бригадир Мурталин на свободе, хозяин квартиры тоже ни при чем. Бардак, какой везде в Стране. Артем, да сколько же это будет продолжаться? — говорила, всхлипывая Людмила.

— Люда, уже то, что мы смогли съездить в Узбекистан, это хорошо, то, что второй следователь снова требует замены, это тоже результат, то, что Гарисов валит на Мормурадова, это хороший материал для работы с последним.

Зазвонил телефон. Матвеич прибыл в Ташкент. Будет во «Внуково» в 6.35 рейсом 266. Встречать, сказал, не надо. Доберется сам.

Когда Артем созвонился с Гусевым, то услышал добрый голос капитана:

— Батя! — так он для конспирации называл Артема по совместной договоренности, — у меня хорошие новости. Мормурадов после отсидки у «параши» понял, что я с ним шутить не буду, и обещал начать давать показания при условии, что его уберут из этой камеры. Я думаю, еще одна встреча, и будет интересная работа. В камере оказались очень нормальные мужики, которые провели с Мормурадовым несколько попыток удушения его подушкой, при этом спрашивали у него, как он это же проделывал с маленькой девочкой. Я сегодня зайду к следователю, ознакомлюсь с гарисовскими показаниями, и потом уже с новым следователем будем думать, как колоть Мормурадова.

До этого разговора Артем согласовал со Стариковым встречу у него в кабинете на вторник.

 

Глава 10

Мормурадов заговорил. Слежка.

Адвокат прилетел рано утром в понедельник. Самолет из Ташкента приземлился в аэропорту «Шереметьево» в 6.30. В 9 часов Федор прибыл домой. Артем с нетерпением ждал встречи с ним. В целом из телефонных разговоров ему было известно все, что поведал в явке с повинной Гарисов, как он все основные действия по убийству Тьерри, Оли и Лизы валит на Мормурадова. Это был сильный козырь, для того чтобы поразговорчивей стал Мормурадов. Обидно будет — убивали оба, а сидеть одному.

Вечером Федор Матвеевич приехал к Артему и там выложил перед ним все подробности поездки.

20 июня 2010 года, в 14 часов на квартире, где ранее проживала семья Карделли, встретились Федор Дружинин, капитан Гусев, Артем Шмелев и Александр Кошевой, племянник Людмилы. Должен быть и Адрей Лесовкин, напарник Гусева, но у него поездки по ломбардам, а это сейчас важно и очень важно.

Артем поймал себя на мысли, что когда-то в 96 году они также начинали расследование по ранению полковника Зеленина и гибели майора Гарина. Правда, из МУРа были другие ребята, и не было адвоката.

Проводилось всё в строгой секретности от следователя и руководства в МУРе. Связь была только по телефонам со специальными сим-картами и не учтенными телефонами. Это было не правильно, но вынужденно.

Федор коротко рассказал, как прошла поездка в Узбекистан, а Гусев показал мастер-класс работы оперативника уголовного розыска Москвы, он рассказал план, как через день-два Мормурадов будет давать показания.

— Я понимаю, что Гарисова вытащить сюда можно, но очень непросто. Он не такой убогий и простой, как показался поначалу, посмотрите видеозапись и убедитесь, — начал разговор адвокат, — я тоже, можно сказать, прокололся с его вывозом, хотя все шло так хорошо, теперь я снабдил его паспортом через узбеков, да и, кстати сказать, они молодцы, их как-то бы поощрить надо. Сегодня я уже не уверен, что он, имея паспорт и деньги, которые я оставил на поезд до Москвы его матери, выедет самостоятельно в Россию и сдастся здесь как свидетель. Конечно, ему лучше приехать сюда, рассказать всю правду, но учти, Артем, независимо от совершенных им преступлений, он тогда больше 24 лет не получит. Я понимаю тебя, знаю, что Гарисову необходимо из Узбекистана уезжать, ты его и там достанешь. Однако я не выбрасываю из плана, что и он, понимая свое положение, может пойти на откровенный разговор и приехать под зашиту правосудия. Заложив Мормурадова, он становится заложником всей их банды, скрываться бесполезно, мы его везде найдем. Думаю, надо будет снова ехать, чтобы все-таки попытаться его уговорить приехать в Москву, иначе он не жилец, как и Мормурадов, на свободе. Их Аллах вместе с Христосом приговорил к смерти.

— Федор, а может быть, все-таки силой привезти? Я организую, но поможет ли это правосудию, и будет ли он здесь колоться? — спросил Артем.

— Ни в коем случае, мы тогда все испортим. Пойми ты, Артем, как бы ни было тебе тяжело, мы не должны опускаться до уровня бандитов и беспредельщиков. Ты не судья, ты потерпевший и приговор не выносишь. Суд, когда будет, и всплывет насилие с нашей стороны, то это будет только в пользу убийц.

— Ошибаешься, Федор, это ты можешь не выносить им приговора, а я вынес и знаю: этим двум ублюдкам нет жизни на земле, — резко сказал Артем.

— Ладно, не кипятись, я и мы все с тобой согласны, но мы ведь не они и не должны опускаться до самосуда, пока суд не вынесет строгий приговор, ты не имеешь права нарушать законы, а главное, ты так засветился со своим требованием перед прокуратурой, что скоро сам станешь персоной подозрений и устранения. И давай на эту тему больше не говорить, — закончил Дружинин.

Артем понимал, что этот разговор никуда не приведет, и он тоже сказал, что не будет трогать больше эту тему, и добавил:

— Хорошо, я согласен. Ты и впрямь считаешь, что Гарисов не убежит? Там ведь его пасут тоже не бесплатно. Пока мы тут пытаемся его показания обработать, он будет искать пути ухода от ответственности. Я считаю, что тогда надо, используя его признания, начать плотную работу с Мормурадовым и еще надо срочно разворачивать кампанию с учетом показаний Гарисова против Турдыева и Ашотова.

Слово взял капитан Гусев:

— Да, я согласен с тобой, Батя, но мне срочно надо изучить явку Гарисова, и с завтрашнего дня Стариков начинает допрос Мормурадова. Скажу вам хорошую весть, Мормурадов еще раз подтвердил свое согласие на разговор. А мы сдержали свое слово, и ребята на Матросской перевели его в другую камеру. Главное — его не пинали в камере, а поговорили с ним серьезные мужики и морально опустили его в «стойло» гнусных поступков. Мормурадов признался, что только попытался придушить ребеночка, но она вырвалась. Вроде эта понтовитая гнида даже плакала и просила пощады. Жить-то ой, как хочется. Похоже, ему очень себя жалко, а в том, что они с Гарисовым натворили, он не раскаивается. Это не человек. Это изверг.

Больше двух часов строились планы и версии. Сгорела высокая свеча, которую зажег Артем, придя раньше всех в квартиру. Он всегда, когда приходил, то доставал с полочки две фотографии в рамке, на одной Оля и Тьерри в свадебном убранстве, на второй в рамочке Лизочка в два годика. Артем ставил фото на стеклянный столик и зажигал перед фотографиями свечу. Потом он включал на волне FM 100,9 радио «Классик», и, как правило, из динамиков лилась классическая музыка и, как правило, грустная и душевная.

Ремонт после пожара помог сделать Саша Кошевой, он лето и осень 2009 года руководил небольшой бригадой из трех человек, которые потихоньку привели квартиру в нормальное состояние.

Работу рабочие проделали огромную, и то, что сегодня Артему не хочется всегда уезжать из квартиры детей, это большая заслуга Александра, который все материалы и оплату за работу взял на себя. Он практически положил все свои деньги, которые собирал на покупку квартиры.

Артем вспоминал, как они дружно отмечали Новый год, не этот новый год, а тот еще. Приезжали старики из Коврова, были все, кто мог быть из близких родственников, а потом они ходили на Красную площадь, шел тихий новогодний снег. Тогда они пришли к выводу, что жизнь удалась, они были счастливы. Новый год 2008 встретили хорошо, а вот 2009 год так уже не встречали. Тьерри уехал во Францию на Рождество, Оля с подругой ездили в Финляндию. Лиза гостила все эти дни и встречала год Быка в Бутово, этот страшный год, который и начался с разлук, хотя Лизочка была у дедушки с бабушкой. Не правда, что говорят, с кем встретишь Новый год, с тем и будешь весь год. Ушла Лизочка, убили малышку, не пожалели ребенка, сволочи. Никакая встреча Нового года в Бутово не помогла ребенку выжить в этом аду. Какую надо было иметь силу, чтобы жить до прихода пожарного в комнату, в которой расплавился телевизор от температуры, потрескались стекла, на окнах, а ребенок задыхался от едкого дыма, но продолжал жить. Но пока было не понятно, в каком состоянии грабители и убийцы оставили ребенка в комнате. Если Лиза не спала, то явно она могла начать кричать, увидев в комнате посторонних людей, то тогда они ее наверняка придушили, бросили на кровать и подожгли с той стороны, где она лежала. Видимо, она пришла в себя от гари и пыталась выйти из комнаты, но не смогла. Так или иначе, ребенка сначала заставили замолчать, а потом подожгли, иначе бы Лиза такой хай подняла, соседям бы не поздоровилось.

Артем сидел и вспоминал, как на 23 февраля, на Лизин День рождения, он играл на гитаре цыганочку, а она кружилась и притопывала своими ножками, а потом Артем танцевал вместе с ней под ее любимые танцевальные ритмы французских композиторов. Лизочка с каждым месяцем становилась все красивей и красивей. Наверное, она стала бы очень красивой девушкой. Есть в кого. Ольга была такой красоты, что мало кто из мужчин мог бы пройти мимо, не обратив на нее внимание, да и у Тьерри были утонченные черты лица. Лиза была бы чертовски красива! В этом никто не сомневался!

Артем смотрел на пламя свечи и растворялся в нем, как мотылек, рискнувший приблизиться к свету и теплу.

После ухода офицеров и Александра Артем убрал фотографии, вымыл кружки из-под кофе, посидел еще минут 10, закрыл штаб-квартиру и вышел из подъезда. Подъезда, который ему никогда не нравился. Он был узок, темен и обшарпан. Правда, были и преимущества, дом, построенный после Октябрьской революции, находился в центре Москвы, до Красной площади десять минут пешком, до метро «Маяковская» две минуты ходьбы от подъезда, стены дома толщиной в четыре кирпича. Олю такое расположение очень устраивало, а главное до ее работы, винной компании «Симпл», всего 20 минут езды на машине. Она гордилась, что они живут в самом центре столицы, вообще-то она любила Москву, Тьерри не один раз предлагал уехать жить во Францию или в Италию, но Оля, которая очень любила своих родителей, сестру, племянницу, свою работу, даже и не планировала перебираться в цивилизованные страны, где очень и очень много не так, как в России, преимущества в питании, одежде, культуре поведения, в быту и, особенно на дорогах, где люди не хамят отборным матом незнакомцу, где нет такого воровства, бандитизма, а главное — бюрократии. Однако Ольга, не единожды побывав на западе, возвращаясь, говорила:

— Мамочка, как там хорошо, встретили замечательно, но жить я там не смогу, нет, не то все это. Чужое.

Воспитание в семье офицера, мотания по гарнизонам, обучение в разных школах и трех университетах закалили ее в этой разной среде, привив дисциплину и организованность. Она говорила очень часто, когда кто-то начинал жаловаться:

— От трудностей не надо бежать, их преодолевать надо и получать от этого удовольствие. Я это смогла, я это сделала. Преодолеть — значит победить себя, победить себя — значит шагнуть вперед к хорошей жизни.

Ольга имела филологическое образование, она много читала, любила поэзию Есенина, Асадова, прозу Тургенева и Достоевского. Она могла говорить на любую тему, у нее было правильное мнение большинства, но у нее всегда было и свое мнение, которое она могла искусно, порой, отстоять у своих противников, не унижая их достоинства и не принижая авторитета, который они пытались навязать ей. Ольга как спортсмен, который идет к финишу, не замечая лиц недоброжелателей и своих соперников. Она знала себе цену. Видимо, в квартире в ту роковую ночь она до последнего пыталась повлиять на грабителей, которые ждали определенного времени для ухода и не торопились. Вообще-то надо быть настолько опытными и хладнокровными, чтобы, зная о том, что они уже убили одного человека и в любой момент это может быть не тайной, спокойно, методично издеваться над красивой женщиной, запугивая ее убийством ребенка, распивая на ее глазах коньяк и предлагая ей выпить вместе с ними. Может быть, кроме спиртного гастарбайтеры были обкурены какой-нибудь дрянью? Да какое это теперь имеет значение.

Третий следователь.

На следующий день, 21 июня, Артем выехал в прокуратуру к 11 часам на встречу со следователем Стариковым, который продолжил работу вместо ушедшего в очередной отпуск Хмелюка. К этому времени Федор тоже обещал подъехать к следователю не только с информацией по поездке в Узбекистан, но и высказать свои предложения по дальнейшей работе, но пока он опаздывал, и Артем зашел один в кабинет Старикова.

— Добрый день, Александр Петрович!

— Добрый день, присаживайтесь, — пригласил Стариков.

— Как вы настроены дальше трудиться по делу Карделли? — спросил Артем.

— Я в принципе ознакомился с делом, но пока плана, как такового еще не сформировалось.

— Вы намерены делать обыск в квартирах Турдыева и Ашотова?

— Надо подготовиться основательно, надо иметь санкции на обыск.

— Это что, так трудно?

— Трудно — не трудно, но на основании признания Гарисова и не подписанного допроса Мормурадова, что мы имеем?

— Стоп! Александр Петрович! Вы что, полагаете, я буду бегать по ломбардам, уточнять детализацию звонков, ставить прослушку этим сообщникам? — повышая голос и раздражаясь, начал Артем. — Или мне пойти на встречу с Мормурадовым и убить его с первого удара? Мне что, подключать детективные агентства, платить снова бешеные деньги? Вы хоть знаете расценки в этих конторах? Мои дети не погибли от террористов, не разбились на самолете, не попали в землятресение, хуже, их убили жестоко нелюди — бандиты из другого государства прямо в центре Столицы, нагло разгуливая под окнами здания Управления делами президента, и это дело пострашней многих из них, но нам, потерпевшим, Государство не дало и не даст ни одной копейки за потерю детей. Справедливо? На какие шиши я буду снова нанимать оперов, а те, кому положено заниматься правосудием, будут канючить и выстраивать версии в свое благо и ежемесячно получать свой оклад. Маразм, да и только.

— Ну, зачем вы так волнуетесь, — спокойно сказал Стариков.

— В конце-то концов, Вы, изучив дело, считаете, что надо снова волынить и с Турдыевым, и с Ашотовым? Уйдут ведь!

— Я этого не сказал.

Артем посмотрел в глаза следователя и понял, что расколоть такую глыбу ему вряд ли удастся, и он громко, даже очень громко, почти выкрикивая, сказал:

— Да что же это, в конце-то концов, один в прокуратуре ЦАО не понял и ничего толком не разоблачил. Ему убийцу на тарелочке из Казахстана опера доставили, главный опер Щукин хрен положил на Бутырку, видите ли, у него Мормурадов рецидивист, и он его не сможет никак раскрутить, и вообще это ни к чему, другой следователь поехал в Узбекистан и каждый день сидел на стакане. Кстати, Щукин тоже квасит, как баклан. А теперь и вы начинаете меня останавливать. Учтите, Александр Петрович, может быть, вы и опытный следователь и много раскрыли дел, но мне от этого не легче, мне надо, чтобы месяц до вашего отпуска вы помогли следствию и не только помогли, а возглавили его и показали работу, а то у меня складывается впечатление такого тупизма и похеризма в следственном комитете при второй уже прокуратуре, что я задыхаюсь от негодования. И хватит мне говорить: не сможем, не получится, не при делах, опоздали, нет оснований, — кричал, уже очень кричал Шмелев.

В этот момент вошел Федор Матвеевич Дружинин.

— Артем Викторович, тебя внизу у дежурного слышно. Успокойся, пожалуйста, и эмоции потом, у меня мало времени.

Артем поздоровался с адвокатом, отвернулся вполоборота от следователя, положил голову покорно на ладонь правой руки и замолчал.

Стариков, немного опешив от такого натиска потерпевшего, сидел серьезным и задумчивым. Что думал в этот момент следователь Стариков, Артем не знал, но он знал, что следователь понимал не только убитого горем отца, но и человека, который в курсе дела, который активно держит на контроле всю работу следователя и оперативников, кроме того, он не будет, видимо, смотреть на их протоколы и не будет держать в секрете их проколы. Он прет, как танк, и прет справедливо. По-хорошему, это дело мог бы раскрутить и Савелий. Но..?

— Ладно, я не знаю, о чем у вас был разговор, и только скажу вам, как я вчера повидался с Анной Васильевной. Вы, Александр Петрович, до отпуска будете заниматься только одним делом? — начал спокойно адвокат.

— Да, делом Карделли, — сказал Стариков.

— Не буду делать секрета, но я знаком с вашим начальником еще по работе на должности следователя в УБЭПе. Анна Васильевна рассказала мне, как хорошо съездил в командировку следователь Хмелюк. А я рассказал ей, как я раскручивал гарисовский узел с узбекскими товарищами, которые были возмущены жестокостью своих сограждан. Ваш коллега Савелий Владимирович вынудил меня рассказать правду поездки его начальнице, потому что он решил о моей значимости в работе не говорить ничего. Подумаешь, адвокат. Честно говоря, я с самого начала беседы, с начальником отдела, не был настроен его вкладывать, но когда я услышал то, что я там, в Джизаке, якобы хорошо отдохнул и погудел, то это было сверхнаглостью. Скажите, Александр Петрович, а почему Савелий Владимирович, понимая важность дела, что дело взято на контроль вверху, что произошло такое страшное и жестокое убийство, особенно малолетнего ребеночка, а ему пофигу, и такой наглый всплеск пьянства в Узбекистане? На что и на какое покровительство рассчитывает Хмелюк?

— Я не начальник, мне не судить. Если он так поступил в поездке — это не делает ему чести. Думаю, Савелий ответственный сотрудник, и он старался работать. У него много раскрыто серьезных дел! Он имеет много благодарностей.

Федор махнул рукой:

— Да ладно, старался. Пил он и песни пел в ресторане. Старался так, что забыл, кто ему машины давал, возил по Узбекистану бесплатно, кто камеру взял для записи, кто колол и вел допрос Гарисова, — уже не сдерживая эмоций, говорил адвокат. — Мне теперь по барабану, я не собираюсь рассказывать об этом еще где — то, пусть ваша контора сама принимает решение. Я не хочу, чтобы у Анны Васильевны были неприятности. Но так относиться к людям, которые всей душой хотят помочь в расследовании, нельзя. Видимо, имел он все-таки задачу от верхов закруглить это дело на одного Мормурадова. И, я думаю, не от начальника отдела, а повыше. Или пообещал кому-то, типа Левкова, поддержать его.

— А вы знаете, Александр Петрович, что Мормурадов готов дать показания и даже явку с повинной, — перебивая адвоката, сказал абсолютно спокойным уже голосом Шмелев.

— Пока не знаю, а вы откуда знаете?

— От оперативника Гусева, он должен будет сегодня вечером, после очередной встречи с Мормурадовым, прибыть к вам с докладом.

— Хорошо, но мне он пока не говорил.

— Видимо, не успел.

— Пусть работает. Я лично не вижу необходимости от Вас что-то скрывать.

— Надо вам подключаться, Александр Петрович, как можно оперативнее и ехать в Матросскую тишину «колоть» Мормурадова, — встрял адвокат в разговор.

— Ну, вообще-то это не наша работа, — возразил Стариков.

— Как это, не ваша? Вы ошибаетесь, это как нельзя, кстати, вам идти на контакт с Мормурадовым. У вас показания Гарисова, получите показания через Мормурадова на сообщников Турдыева и Ашотова, и сразу начнете их доставать. А давайте я помогу вам составить планчик на первое время. Только не подумайте, что я вас учу. У меня есть кое-какой опыт работы следователем, аж целых 15 лет.

Стариков улыбнулся и сказал:

— Хорошо, я завтра буду там.

Артем понял, что работа пошла. Пошел профессиональный разговор следователей, и главное, что действующий признал опыт отставника. Они еще минут двадцать планировали, что надо сделать для того, чтобы посадить Турдыева с Ашотовым. Артем молчал, а потом сказал:

— Я думаю, надо положиться еще на думающего оперативника Гусева и, прежде чем идти на встречу с Мормурадовым, вместе с ним составить перечень вопросов, особенно вызнать все про тот день, 15 апреля, день рождения Мормурадова, что говорил дядя Жора, что говорил Гарисов. Какую роль играли пособники в подготовке к грабежу и убийству семьи. Поверьте, этот день мы должны знать досконально.

После ухода от Старикова Федор сделал замечание Шмелеву:

— Пойми, Артем, твои эмоции не всегда принесут хорошие результаты в расследовании, тут надо думать, ну хоть как-то сдерживаться. Человек только начал работать, а ты его за ошибки других прессуешь.

— Я согласен, — отвечал Артем. — Но если бы я не эмоциональничал, а ходил и только слушал, какую мне на уши вешают лапшу «профи розыска», то мы бы никогда с тобой не встретились. Ты знаешь, как я вышел на тебя? Не знаешь. Стас, мой боевой товарищ, который тебя порекомендовал, перед этим выслушал от меня все, что я думаю о нем и о ментах, и о следствии, и вообще о долбанной жизни. А когда до него дошло, что я бьюсь один с системами правосудия, то он подумал, что надо делать, и сказал: «Тебе нужен юрист. Тебе нужен адвокат». Так через эмоции мы встретились с тобой. Чему я очень теперь рад.

— Ладно, хорошо, уговорил, — сказал адвокат. — Но я больше волнуюсь за тебя. Ведь был инфаркт? Был. Надо беречься. Мы их достанем, мы этих сволочей все равно посадим, плохо, что следователи меняются. Анна обещала после Старикова дело Хмелюку не возвращать. А вообще-то я, конечно, после поездки, обдумав все, очень расстроился за потерянное время, за то, что так поступили и в ЦАО, и в МУРе, и что кто-то сориентировал Хмелюка на одного убийцу. Кто? Пока мне неизвестно, но я догадываюсь. А посему — «Гарисов не при делах», а остальных за два месяца Хмелюк так и не вызывал на допрос. Это что, работа? Детализацию я заставил запросить по-новому, и схему ты сам отнес сюда. Вычертил ее так, что Васильевна сделала положительный комплимент в наш адрес.

— А ты говоришь, без эмоций. Да тут орать надо не только в прокуратуре, тут надо брать материал и выходить на трибуну в Государственной думе. Прессу бы подсоединить, да нельзя. Новый ход делу дал Васильев, и его авторитет работает. Надо посмотреть, что будет дальше, а остальное мы всегда успеем, — снова и настойчиво оправдывал свое поведение у следователя Шмелев.

— Хорошо, Артем! А знаешь, я все-таки не выбрасываю мысли доставить сюда Гарисова, — вдруг переключил тему Дружинин.

— Да, Федор, это очень важно. Может, силой? А? Есть ребята! Все сделают так, что Гарисов и не поймет, как проснется, что уже в Москве.

— Нет, ни в коем разе. Тебя вычислят сразу. У тебя и так появились везде недоброжелатели. Горе твое не их горе. А на суде он скажет, что его силой привезли. Ты думаешь, тот же Щукин будет сидеть, сложа руки, или тот же Левков, когда ты уже везде сказал, что они остановили ход расследования. Не будь так наивен и не думай, что эти люди возьмут во внимание твое горе. У них теперь все внимание на то, чтобы ты не доложил всей правды в верхах, а главное, не смог доказать их профнепригодность. Им надо сохранить свои кресла, и они не будут тебя жалеть.

— А что они смогут сделать?

— А то, что до сих пор к Гарисову по-серьезному с международным поручением никто не ездил, в Бутырке с Мормурадовым никто не работал, если даже опера «Бутырки» не знают, что Мормурадов не только вор-грабитель, но еще и насильник, и еще и поджигатель, и на его совести не только взрослые люди, но и маленький ребеночек. Да никакой, значит, работы там, в СИЗО не было. А они-то понимают, что мы с тобой это пронюхаем и, конечно же, будут сопротивляться, вот увидишь, будут скоро неприятности. Будь готов, Артем, подсоединяй боевых друзей.

— Ладно, каркать, Матвеич, — сказал Шмелев, и они разъехались по своим веткам в метро.

Слежка.

На следующий день предположения Дружинина начали сбываться. Артем не сразу заметил за собой «хвост», первый раз он обратил внимание, когда выезжал с кладбища, и «Ауди» с номером Т202ТР, стоящая у шлагбаума, поехала следом, то отставая, то приближаясь к машине Шмелева. Артем подрулил к магазину «Копейка» у бульвара Ушакова, и когда он выходил из магазина, то его взгляд упал на эту же машину, которая стояла задом к проезду, напротив его машины. Артем понял, что неспроста он видит этот номер второй раз. Задумался. Забросив продукты в багажное отделение, он осторожно присматривался к этой машине, а когда он выезжал с парковочной стоянки у «Копейки», то заметил, что и «Ауди» медленно, не сажая никаких пассажиров, начала выезжать за ним. На расстоянии метров пятьдесят пошла следом за «Лексусом» в сторону милиции. Артем собирался заехать еще в два места, на почту и Сбербанк, получить письмо и уплатить за электричество. Поднявшись на второй этаж здания, где располагался Сбербанк, через стеклянные огромные окна он разглядел подошедшую «Ауди» с номером 202.

— Неужели меня ведут? — подумал Артем, — Или это происки Ментов, или охота за машиной. Достали, суки. Как же все это надоело. Как хочется взять автомат, подойти к машине, распахнуть двери и сказать, что я вам нужен. Только сказать это очередями из оружия. Он достал свой наградной ПМ и вогнал патрон в патронник.

Потом, достав свой, не учтенный, сотовый телефон со специальной симкой и наблюдая за «хвостом», стал звонить к Вите Малышеву, своему однокашнику и боевому офицеру, тоже полковнику в запасе. Объяснил ему обстановку. Виктор посоветовал Артему побыть подольше, ну хотя бы минут 15 в Сбербанке, а потом ехать на Южнобутовскую улицу к их Сбербанку, проехать мимо него и встать правее, не доезжая до тупика, и как только появится его «Сузуки» с номером 083, то проехать на площадку тупика и там слева спрятаться за дом. Потом медленно там же развернуться, чтобы к тому времени к тупику подъехала «Ауди». Разъехаться с ней и ехать к церкви, новой церкви у коттеджного поселка Потапово, там будет встреча. Жди нас.

Артем оплатил счет за электричество и ровно через двадцать минут, как подъехал к Сбербанку, выехал на указанную Малышевым точку на Южнобутовской, а потом свернул на улицу, которая поворачивала за углом дома и заканчивалась площадкой для стоянки машин. «Ауди» шла следом, держа уже дистанцию поболее, чем раньше. Сделав все, как было приказано Виктором, Артем сначала повстречался с «Ауди» а за ней с «Сузуки». Потом понял, что «хвост» отрублен, уехал к церкви и стал ждать Виктора.

Ждать пришлось минут двадцать пять, тридцать, а когда из «Сузуки» вышли Витя и Юра Тропин — бывший майор ГРУ, а после боец Московского ОМОНа, то Артем узнал следующее. Малышев, после звонка связался со своим соседом Юрой Тропиным, и тот, быстро бросив свои дела, подкатил к Витиному дому, благо, Юра работал рядом, в автосервисе «Хонда», и уже через десять минут сообщил о своем прибытии.

Пропустив встречный «Лексус», после разворота Артема за домом, они последовали за «Ауди», которая быстро развернулась в тупике и пошла за «Лексусом». Виктор почти перед ее носом перегородил дорогу своей черной «Сузуки». Они с Юрой вышли из машины и стали поднимать капот. «Ауди» остановилась, быстро распахнулась дверца переднего пассажира, и из машины вышел среднего роста молодой человек в черных очках и сразу начал кричать:

— Уберите на хрен свою машину с дороги.

— Сейчас, минуту, — спокойно ответил Виктор. — Хотели развернуться, да заглохли.

— Я что, непонятно сказал, заводите и проезжайте вперед.

— Куда вперед, на газон?

— Куда хотите, только дайте дорогу, — орал мужчина в очках, подходя вплотную к Виктору.

— Что, не видишь, двигатель заглох при развороте.

— Какой разворот, быстрей заводи машину и убирайся с дороги.

Юра, стоящий рядом с Виктором, сказал:

— Если без мата не получается, то тогда покажи свои права, чтоб так наезжать. Молод еще на нас так гавкать.

Мужчина вытащил из бокового внутреннего кармана удостоверение и ткнул им почти в лицо Юре.

— Да, но я фамилии не разглядел.

— Соколов! Баран, читай повнимательней, капитан Соколов, милиция.

Виктор закрыл капот. В это время из «Ауди» вышел второй молодой человек и устремился на помощь своему напарнику.

— Ну и чего тут за базар? — сказал он хриплым голосом.

— А ничего, вот капитан Соколов нас воспитывает, а мы уже и отъезжаем. Милицию надо слушаться, а то еще заберут, — улыбаясь, говорил Юра. — Вы тоже милиционер? — обратился он к водителю.

— Да! Садитесь в машину и с дороги.

— Все, уезжаем, — сказал Виктор, а сам стоял, не двигаясь, рядом с Юрой.

— Мужики, вы знаете, что такое растяжки, блокпосты и фугасы? — спросил вдруг Юра.

— Ты не парь мозги, а садись в машину и уезжай, — сказал, уже злясь, капитан Соколов.

— Не знаете этих слов, господа милиционеры, а мы знаем их по Афгану и Чечне, и, чтобы долго вас не задерживать, просим подойти к жопе вашей машины и, заглянув чуть снизу, увидеть там мину, просто «липучку».

Малышев говорил так уверенно и четко, что оба сотрудника милиции были вынуждены выслушать, а потом водитель неуверенно пошел за Юрой к багажнику своей машины. Юра нагнулся и показал пальцем, где к днищу кузова была прикреплена коричневая коробочка.

— Что это? — спросил водитель.

— Это мина, — спокойно сказал Юрий.

К ним подошли Малышев и капитан.

— Вы что, мужики, в натуре или так шутка? — спросил Соколов.

— Нет, капитан, это не шутки, когда за нашим другом, который этого не заслуживает, на «хвост» упали менты. Вы хоть знаете, за кем следите?

— Какая разница?

— А такая, что мы сейчас уедем, а вы взлетите вместе с машиной вашей или есть второй вариант, выслушайте наше предложение, и мы разъедемся и снимем эту смертельную тварь, — сказал Малышев.

Соколов при его последних словах интуитивно попятился назад.

— Только без оружия, а то у нас и свое имеется. Так что говорим и разъезжаемся, или что-то будет скоро не очень приятное и для вас, и для нас, а мы деды отчаянные, нажимаем на кнопку — и все, — опять улыбаясь, сказал Юра Тропин.

— Хорошо, что хотите?

— Вы знаете, за кем ведете наблюдение?

— Не очень.

— Тогда я вам объясню. Это полковник Шмелев, наш боевой друг, один из сотни других, кто прошел Афган и Чечню, он ничего плохого никому не сделал, это глубоко порядочный человек, а вы, наверное, и не знаете, что год назад у этого человека убили, а перед этим зверски замучили дочь, убили внучку и зятя.

— Всех сразу? — спросил Соколов.

— Всех, капитан.

— А кто, известно?

— Известно. Узбеки, гастарбайтеры, — ответил Малышев.

Соколов опустил голову:

— Да, я об этом убийстве слышал. Мы не знали, что это отец.

— Вы передайте тому, кто вас послал, и выше, если они не прекратят эти наезды на Шмелева, а также не будут нормально заниматься расследованием, то эти мины будут боевыми и будут взрываться. Нам терять нечего, а в обиду своего друга и боевого товарища мы не дадим. Так и передайте, и еще, не пытайтесь нас вычислять. Лучше подключитесь к расследованию, если возможно, а не сберегайте задницу ваших полковников.

— Из МУРа и прокуратуры, — добавил Юра Тропин и снял мину-липучку с днища машины. — Это пока предупреждение, и давайте жить дружно. Вы ведь офицеры, а не проститутки бессловесные.

— Никто не должен мешать нам довести расследование по убийству семьи Карделли до конца и четырех уродов-рецидивистов, а может, и того больше, посадить в тюрьму, и посадить надолго, — сказал Малышев и, не прощаясь, сел в свою машину.

Юра последовал за ним. «Сузуки» покорно повернула влево, потом назад и пошла по асфальту, набирая скорость.

Так все себе представил и понял со слов своих друзей Артем. Когда Шмелев глянул на «Сузуки», то номер на ней был совершенно другой — 567.

— А где 083? — спросил он у Виктора.

— Да поменяли во дворах после встречи с ментами. На всякий случай. Правда, захотят, то вычислят.

— Не захотят, — сказал Юрий.

— Уверен?

— Больше, чем уверен. Это пока расчет на запугивание Артема и для будущей провокации или уничтожения, — ответил Тропин.

— От запугивания до действий зачастую один шаг.

— Согласен, но парни эти были не в себе, когда увидели мину и когда узнали про Артема. Их явно использовали втемную с задачей поездить, сильно не светиться, но дать понять, что ведут. Пусть, мол, дергается хозяин «Лексуса». Одну машину угнали, на другую глаз положили. Будет осторожничать, нервничать, отвлекаться от следствия. Не вязать же ему руки и ноги, а попробовать чуток припугнуть, а тут осечка. Нет, не будут они больше ездить. Однако надо быть настороже. Могут возникнуть те, кто положил глаз и на машину. Вообще-то, Артем, продал бы ты ее, от греха подальше. Угоняемая ведь тачка, — сказал Юра Тропин.

— Я знаю, что угоняемая, но изначально на ней ездила моя девочка, она очень любила ее. Я ее тоже Оленькой зову. Сажусь в машину и будто бы не один еду, а где-то рядом, сзади, Ольга сидит и направляет меня, помогает. Жена, по-первости, как ездила со мной, так обязательно плакала, и не хочет она ее продавать. Я все понимаю, есть риск, но из-за принципа и памяти дочери езжу на этой машине. Я ее нашпиговал и сигнализацией, и еще кое-чем похлеще. Пусть суки проедут. Взлетят падлы вместе с яйцами, у меня одна хрень даже на случай подъема машины или ее буксировки предусмотрена. Не хочет правительство с угонами бороться, нам самим значит надо. Угонщики не те сегодня, что в кинофильме «Берегись автомобиля», по понятиям не угоняют. Им по барабану, как тяжело живется полкану, а посему пусть все взлетает вместе с ними.

— Смотри, сам не забывай про это, а то были случаи у нашего брата. Рвануло вместе с хозяином, — сказал Малышев и улыбнулся.

— Спасибо вам, мужики, за помощь! Отметим после суда, — пожимая руки друзьям, сказал Артем и уехал в сторону своего дома.

 

Глава 11

Страшный сон. Игорь Брылев.

Вечером, где-то около 21 часа, Артему пришла СМС от Гусева: «М почувствовал подушку на лице. Поник явно. Есть положительные сдвиги».

Артем не успел ему отзвониться, как на связь вышла сама Ольга Костина.

— Артем Викторович, я встречалась с Бастрыкиным и он держит дело Карделли на контроле. Также разговаривала с Багоровым из московской прокуратуры, тот обещал принять все меры, чтобы довести расследование до конца. Так что все вроде пошло нормально. Начальство не всегда может знать о качестве хода расследования. Прошу Вас, будьте покорректней с теми, кто участвует в расследовании. Учитывайте человеческий фактор, не стоит давить на тех, кто теперь затыкает дыры и доделывает за других, — сказала Ольга Николаевна.

— Спасибо вам, Ольга Николаевна, за внимание, поддержку и проводимую работу. Не волнуйтесь, я не переусердствую.

— Я на передаче встречалась с Сергеем Минаевым, знаете, ведущий на телевидении НТВ.

— Знаю.

— Так он хорошо знал вашу Олю, и он очень расстроен и соболезнует Вам.

— Спасибо!

— Как скажете, то подключим телевидение. Если что срочное, звоните. Успехов в расследовании. Я уеду на недельку. Вергина на месте, связь можно восстановить через нее. До свидания.

— До свидания, Ольга Николаевна.

Позже из разговора с Гусевым Артем узнал, что завтра Стариков едет к Мормурадову брать показания.

— Неужели Мормурадов расколется? — спросил Артем Гусева.

— А куда он денется! Он дал согласие. Конечно, с первого раза не все будет правдой, это как всегда, но главное начать. Он-то знает, что творил, гаденыш.

— Ты молодец, Руслан!

— Да ладно, Батя, молодцы опера с Матросской, они помогают, а то бы не осилить мне. Силу признают все, а такие отморозки, как Мормурадов, как только почувствуют, что их кинули и не ведут, то будут колоться. Нет у него поддержки основательной, а кто и держит связь, так только для того, чтобы их не сдавал, а нам ясно кто, Турдыев и Ашотов. Пусть наговорит, а там пойдем с обысками к ним. Мы держим их места пребывания на контроле.

— Руслан, я опасаюсь, что они могут дернуть из Москвы. Завтра подключаем наружку.

— Вряд ли, но все может быть. А знаете, что Турдыев трижды сидел?

— Нет.

— Так ваш адвокат мне сказал. Он там навел справки на Турдыева.

— Понятно. Я все-таки считаю, что работа идет медленно. Стариков не торопится с обысками.

— Он хочет получить точные сведения по сбыту краденого через Мормурадова. Нужно разрешение, ну, то есть санкция на обыск.

— Думаешь, будет у них что-то дома храниться?

— Я думаю, что будет. Особенно у Ашотова. Этот рецидивист настолько хитер, но он и пьянствует, и в казино торчит, и гуляет, как котяра. Короче, он оборзел от безнаказанности. Знает законы, знает слабые места в судопроизводстве и, наверное, имеет какую-то поддержку в криминальных кругах. Должно быть, у него золото. Оружия не будет, это точно. Надо вычислить все его окружение.

— Давай, как в фильмах, подбросим? Я чую, что он заказчик. По возрасту, по поведению, по прослушке ребят из агентства моих друзей, то, что я давал прослушать тебе, Руслан, картина маслом! Ашотов, по их канонам, старейшина, плюс он говорил им, что имеет связь с крутыми ребятами в Москве.

— Не наш метод, Батя. Дотянем «по-чесноку».

— Да какой уж тут метод. Троих убили, год прошел, а эти сучары на свободе.

— Батя, не нервничай. Скоро мы еще и следственный эксперимент проведем, допрос на месте преступления. Обещаю.

На такой оптимистической ноте они закончили вечерний разговор. Артем такими новостями был доволен.

Или переволновался он за день, или еще что, но уснуть, сразу не удалось. Встал, вышел на кухню, накапал валокордина, пиона, пустырника, валерьянки и только около часу отрубился. Проснулся от боли в правом боку. В комнате темно. Артем лежал, не открывая глаз, и вспоминал то, от чего, видимо, проснулся и почему так режет в правом боку. Сам стал восстанавливаться. Назойливо всплывало лицо Лизочки, закрытые глаза, обгоревшая ее левая сторона щеки, скрюченная левая обгоревшая ручка, синяя простынка, на которой ее фотографировали в «скорой помощи». Какая-то серая тьма, похожая на дым в ночи, и два луча света от фонариков. Один светит вдруг в лицо, и рука в черных перчатках пытается дотянуться до его горла. Артем изворачивается, хватает руку с фонариком, пытается провести прием, но у него ничего не получается, от этого его охватывает чувство беспомощности и ожидание боли, которая вдруг снова появляется в правом боку. Он отпускает руку неизвестного и пытается выйти из-под луча света, но ноги, как вбитые, не слушаются его, потом вдруг дверь распахивается, и видно, как в проем выбегают два человека, на освещенную площадку. Артем понимает, что их надо задержать, что это шанс узнать, кто это и убить их. То, что их надо убить, других мыслей нет и Артем, делая бросок тела вперед к двери, чувствует, что не только отрывается от пола, но летит сквозь лестничную площадку вниз за убегающими фигурами. Вот он догоняет одного из них, хватает его за плечо и с силой тянет на себя, убегающий падает, и это явно лицо Мормурадова просматривается в свете открытой входной двери.

— Стой, сволочь! — кричит Артем, наваливаясь на пойманного, и начинает бить его, но тот, извиваясь, вырывается и исчезает следом за выскочившим первым грабителем. Артем возвращается назад в квартиру, он хочет еще кого-то поймать, у него горько во рту, плохо слушаются, подходя к двери, ноги. Он открывает дверь, включает откуда-то взявшийся фонарик и идет прямо в кабинет зятя Тьерри. У него нет страха, у него есть желание поймать хоть кого-то, но поймать.

Вдруг его луч натыкается на обугленную стопу человека, и Артем начинает понимать, что это нога. Это Тьерри, это его зять. Артем разворачивается и слышит тихий стон в спальне. Это она, это моя Лизочка, она жива. Артем открывает дверь в спальню, а в ней горит торшер, кровать заправлена белым покрывалом, а окна занавешены черными шторами, справа на столике работает телевизор. В комнате нет никого. Он бежит в комнату Лизы, и там вся комната в игрушках, игрушки под потолок, а сзади снова стон, детский стон. Артем резко поворачивается, светит в гостиной и видит, как по комнате к выходу ползут две змеи. Ползут быстро. Артем пытается перегородить им дорогу, топчет их головы, а они обвивают его ноги все выше и выше. Он снова слышит стон и тихий плач ребенка.

Она в ванной. Лиза? «Лизочка, девочка моя, — кричит Артем.

— Тут змеи, закрой двери. Закрой двери», — увидев в луче фонарика ручку двери, Артем хватает ее и тянет на себя с такой силой, что ручка вылетает из двери, и Артем падает назад, к стенке шкафа. Двери ванной открываются, а там тьма, сплошная тьма. Артем пытается посветить на свои ноги, а фонаря нет. Где фонарик, кто в ванной, почему он ничего не видит. Где змеи? Он хочет встать и войти в ванную. Он слышит плач ребенка. Это его Лиза, это малышка, она просит о помощи, ей плохо, ведь горит квартира, кругом дым.

Артем просыпается от боли в правом боку. После принятой смеси настоек стало полегче и чуть-чуть поспокойней, но уснуть уже не получилось. Проклятая печень, что же она так разболелась. Такое уже бывало, особенно сильно она болела, когда он употреблял каждый день водку «Нашу марку», но вот уже больше года он не берет в рот ни капли алкоголя. Наверное, вчера что-то съел, что ей не по «душе»?

Надо найти но-шпу, и он снова вышел на кухню, нашел лекарство, выпил, включил телевизор. На канале «Звезда» показывали фильм «В бой идут одни старики». Посмотрев минут пятнадцать кино, Артему стало полегче, и он попытался снова уснуть, выключив телек и торшер. Так и пролежал с открытыми глазами до шести часов, вспоминая свою жизнь и думая постоянно после каждого эпизода.

— А если б по-другому, то может быть того бы и не случилось. А если бы был Бог, разве допустил бы он до такой страшной трагедии, он наверняка бы оставил им с Людмилой внучку, да нет, он бы как-то предупредил его, и Артем поднялся бы наверх в квартиру, и после его прихода туда ни один узбек не осмелился бы спуститься вниз. Почему никто из его ангелов-хранителей, которые помогали ему на войне, не появились, когда Ольга вела битву за жизни ребенка и свою жизнь. Лучше бы его тогда под Самашками убили, то тогда бы точно Оля не вышла замуж за француза, они бы поженились с Игорем Брылевым и жили бы у нас в квартире, которую бы Главк выдал сразу, а в тот год Ольга дружила с Игорем, и они, кажется, любили друг друга. Они бы ездили сейчас в гости в Ковров к его маме, навещали бы деда Григорьевича. У них не нашлось бы столько денег, чтобы иметь такую квартиру в центре Москвы. Игорь по своему характеру не дал бы Ольге так раскрутиться в Москве, он постоянно сдерживал ее порывы идти вперед, добиваться хорошей жизни, быть в гуще событий. Он хоть и не был лидером, но эгоистом он был отменным. Но все испортила его жадность, которая росла у него от года в год, все больше и больше. А в год их разлуки Игорь создал атмосферу не только жадности и ревности, но и стал настаивать на своих предложениях. Типа, мы должны ехать в Ковров и там строить карьеру. Конечно, Артем не знал их точных отношений, но когда Игорь почувствовал, что Ольга его разлюбила, и он ее теряет, он предложил ей руку и сердце. Оля отказала, он вызвал Артема, в последний свой приезд в Москву, в коридор на площадку у лифтов и попросил:

— Артем Викторович, помогите мне уговорить Ольгу выйти за меня замуж.

— Игорь, ты в целом хороший, положительный парень, но пойми, я не решу этот вопрос. Если мне Оля скажет, что завтра свадьба, то она будет завтра. Оля так не сказала.

Игорь уехал тогда, и Артему и Людмиле не верилось, что это их последняя была встреча. Они не знали, что Оля рассталась со своим другом, со своей первой любовью навсегда, и только через семь лет Артем и Людмила увидят мужчину, которого они когда-то увидели впервые в пятнадцать его неполных лет. Артем был ему как отец, он даже заступался за него, когда местные пацаны в гарнизоне пытались отвадить его от ухаживаний за Ольгой. Он возил его в медсанчасть, когда ему разбили нос. Он, Артем, подбивал Игорька заниматься спортом, и тот стал ходить в тренажерный зал. Артему даже было приятно, что он покровительствовал своему будущему зятю. Но с каждым годом Игорь отдалялся и отдалялся.

Артем всегда повторял слова отца:

— Если ты любишь свою жену или девушку, будь добр найти общий язык с ее родителями, иначе без поддержки родителей непросто решать семейные вопросы, и второе, хочешь сохранить семью, — не живи ни с родителями, ни с тещами и тестями в одной квартире.

Отец Артема был сто раз прав, и Артем это знал на примерах своих друзей, и, послушав отца, он смог сохранить семью, конечно, немалых усилий еще приложила его мудрая жена Людмила. У девочек всегда были и мама, и папа, а у внучек бабушка и дедушка. Игорь, видимо, любил Ольгу, но он любил и свою маму, и квартиру в Коврове, и дачу, и машину, и, наверное, все, что связывало его с этим городом, а еще и могилой рано ушедшего отца. Несколько попыток Игорь делал перебраться поближе к Ольге и мог бы спокойно жить первое время у Артема, но он все канючил, выгадывал по переводу в Москву, сам же и прекращал свои попытки найти работу. То работы не находилось, то мама заболела, и он не может ее оставить, то ему повестка пришла в армию, и каждый раз он, находя причины, уезжал в свой город. Он просто боялся большого мегаполиса, ему хотелось спокойной и размеренной жизни, а Оля стала его напрягать. Игорь же хоть внешне со многим соглашался, но, в конечном счете, делал так, как считал нужным, а не Оля. Они стали часто ссориться. Правда, об этих ссорах можно было только догадываться. Выйдут они погулять, а перед этим за столом и намека нет от них, что у них были разногласия. Игорь плетется сзади, опустив голову, Оля идет впереди. Вечером спросит Людмила Ольгу: «Что там у них с Игорем?»

— Ерунда, мама, сама пойми, решить массу вопросов за два дня невозможно только мирным путем, подумаешь, немного повздорили. Все хорошо, не волнуйся.

Артем всегда после того, как получал информацию от Людмилы, не мог поверить, что Игорь и Ольга могут ругаться, не говоря о расставании. Однажды он почти накануне их разрыва спросил:

— Оля, тебе что, Игорь не нравится?

— Нет, папа, нравится, но мне не нравятся его поступки и планы на будущее. Помнишь, ты предлагал ему служить год на Алтуфьево, в полку внутренних войск. Нет. Он же не без твоей помощи сделал себе отсрочку. Ты ходил с ним в университет и, насколько я знаю, на ректора имел какое-то влияние твой знакомый из Министерства внутренних дел на Житной?

— Да, надо было только дождаться ректора из отпуска, и, я думаю, Игорь бы учился в этом университете, тем более переводом, — сказал Артем.

— Папа, он делал несколько попыток найти себе работу в Москве. Даже ты, и то его посылал к своему другу. Но все было не то. Игорь хочет все и сразу в Москве. А так не бывает. Мне кажется, он предпочитает жить с мамой, а не со мной. Там тихо, привычно, без проблем, есть все необходимое.

— Оленька, а любовь?

— Любовь, папа, перерастает в привычку, долгие разлуки не принесут желаемого результата на совместную жизнь. Игорь стал совсем другим. Он не способен, как оказывается, на простые подарки для любимой женщины.

— Оля, откуда у него, бывшего студента, деньги?

— Ты же знаешь, я не люблю считать чужие копейки, но я знаю, что у него есть своя сберкнижка, у него есть деньги, однако он все подсчитывает свою получку и дает понять, что она не настолько большая, чтобы купить хороший букет любимой девушке, а не приехать с одной розочкой. Он, папа, да что там говорить, ты и так все видишь. Он с каждым годом становится все жадней и жадней.

— Может быть, ему взять да и высказать все в глаза? Он умный парень, поймет. В целом положительного у него гораздо больше.

— Нет, мой дорогой папочка, я тоже так думала. Но прав был Высоцкий: «Если он родился баобабом, то баобабом и умрет».

— Да, моя девочка, согласен. Скупость — плохая черта.

— Потом я знаю, как ты просил его съездить к деду на дачу и привезти ему воду и хлеба, а когда через неделю позвонил, то оказалось что он твою просьбу проигнорировал.

— Да, было такое, у него аккумулятор сдох.

— Сдох аккумулятор, но есть такси, они не сдохли. Вызвать по телефону к дому такси, загрузиться и за двести рублей, всего за двести рублей, съездить на дачу. Выполнить твою просьбу. Ты ведь не просто мужик со стороны, ты ему, бывало, и за отца был.

— Я, конечно, тогда на него обиделся. Согласен.

— Вот бы ты так никогда не поступил, если пообещал.

— Оля, ради тебя я всегда был готов прощать ему эти, пусть неприятные, моменты.

— Папа, это не моменты, это похеризм. Это нежелание себя напрягать ради других. Может быть, он любит меня по-своему, но я не чувствую себя уверенно с ним. Я не вижу будущего. Он укрывается в своей скорлупе.

— Он что, эгоист? — спросил Артем.

— Не совсем, конечно. Да ладно, папа, я устала с ним бороться. Не хочет в Москву, пусть целуется со своей мамой, хватит с меня.

«Если бы вернуть все назад, — думал Артем. Может быть, и надо было бы попробовать уговорить Олю не прогонять Игоря. Вызвать его на откровенность, послушать, сказать, что не надо быть скрягой, что надо ради любимой бросать все и лететь за ней на край света, надо выбрать путь и идти по нему или с Олей, или без нее. Я бы ради любимой не сдался, не уехал бы, сделал бы все, что смог. Как же жить дальше, если была любовь, были ведь точки соприкосновения почти девять лет». Нет, как бы ни пытался настроить положительно себя на Игоря Артем, но не смог.

Тьерри.

Игорь тюфяк, он не смог переступить через свои принципы ради любимой. Оля вышла замуж за француза еще и потому, что он был во многом противоположностью Игорю, он не жалел ради любимой ничего, он соглашался с ней во всем почти три года, он с нескрываемым уважением и вниманием смотрел на менеджера их компании, где он был тогда коммерческим директором по продаже вин Франции и Италии. Быть рядом с русской красавицей, а еще умной и порядочной девушкой, Тьерри только мечтал.

Оля после Игоря хотела иметь рядом человека, который бы мог не спорить с ней по пустякам, а быть помощником в ее делах и быть рядом, а не ездить четыре года от случая к случаю в Москву с розочкой и изредка с тортиком.

Артему Тьерри понравился.

Был морозный февраль, и Оля пригласила Тьерри на ужин в один из воскресных дней.

— Папа, — сказала тогда она. — Мама согласна, а я хочу оповестить тебя, что завтра у нас будет мой начальник, француз. У нас будет не простой человек, он очень хорошо разбирается в винах, он историк, имеет два высших образования, знает русский язык, итальянский, польский, английский. Работал в Канаде, Польше. Около трех лет работает в России в фирме «Мелизан», он коммерческий директор уже более двух лет, он влюблен в меня с первого дня моего прибытия в офис. Я не собираюсь за него замуж, но он этого хочет и упорно настаивает на женитьбе.

— Он что, свататься придет? — спросил удивленно Артем.

— Нет-нет. Его главная задача показаться и произвести на вас хорошее впечатление, так как он намерен свозить меня во Францию. Сказать, что я его полюбила, я пока не могу, но с ним просто и легко, он не напряженный, не жадный, много знает интересного, обладает моралью, мало пьющий, хорошо одевается. У него много того, чего не было у Игоря, он добрый, открытый, его видно сразу.

Ольга говорила это, но Артем чувствовал, что она еще не забыла свою первую любовь, и ее новые отношения с французом именно и строятся на тех качествах, которых не было у Игоря.

Но можно бы и поспорить. Игорь тоже был умным парнем, отлично учился, а главное — высок, красив, и вообще они очень подходили друг другу. Артем всегда думал, что Игорь будет его зятем.

Видимо, была главная разница, которая так необходима в общении людей — это взаимопонимание, а оно строится, в основном, на умении уступать и знать, кто ведущий, а кто ведомый, где-то не показать своей обиды, и, если могут меняться обстоятельства, могут меняться вокруг мысли и суждения, то понятия любви, дружбы, верности, надежности, порядочности, обязательности и ответственности должны совпадать. Тогда можно рассчитывать на совместную и долгую жизнь. Оля с детства везде была ведущей. Игорь это понимал, но смириться с этим так и не смог. Он и сам не пожелал быть ведущим, он хотел это сделать на той базе, что оставил ему его покойный отец, чем жила его мать, то, что близко и привычно и не требует особых затрат и напряжения. Работать на заводе, где работал отец, жить с женой, пока не будет квартиры, есть где — у его мамы, ездить по выходным на дачу, которую построил его отец, решать вопросы через старых знакомых и друзей, а в Москве надо утверждаться, квартиру купить, но не имея хорошей работы, это практически невозможно. Сидеть на шее Ольги он себе не позволит, и вообще, зачем нужны эти усилия ради любви, когда можно жить в Коврове, а когда становится невмоготу, приехать в Москву, два дня повстречаться с любимой, выслушать ее бредовые, для него, мысли на будущее. Злиться по поводу раскрутки Оли в винном бизнесе, ревновать ее к «фонарному столбу» или просто обижаться на ерунду, чтобы уехать, вроде как не понятым и обиженным, домой. А приехав домой в Ковров, посылать ласковые и любовные СМСки, извиняться, но балдеть от свободы, от спокойствия, и никаких обязательств. Только одного Игорь не понял, что все это стала понимать Ольга. Игорь не захотел принять ее условия их совместной жизни. Артем, вспоминая дружбу Оли и Игоря, говорил так: «Игорь проморгал свое счастье и принес то, что подвигло Ольгу уйти с пути, который она хотела пройти вместе с ним». Тот мужчина, который любит по-настоящему, не будет ноздри раздувать, а будет все доказывать делами и действиями своими. Он сделает все, чтобы его любимая была с ним или он с ней, какая разница. Он никогда не отдаст ее другому и не бросит ее одну в Москве. Игорь просто эгоист и мамочкин сынок. Он стал изображать влюбленного, а как ему отказали, то Артем его не видел до самых похорон Ольги. Он горько плакал у гроба Оленьки, но на поминки не поехал, у него не хватило мужества даже в благодарность за девять лет дружбы и любви прийти на сорок дней и на годовщину, и не был он на открытии памятника, снова, видимо, жадность встала на пути. Ну да, как говорят, Бог ему судья.

 

Глава 12

Тьерри Карделли.

Артем снова вспомнил тот вечер, когда впервые увидел будущего мужа своей младшей дочери. Конечно, первый час их знакомства Тьерри чувствовал себя в напряжении, он порой не понимал, о чем идет речь, кивал участливо головой, а потом в разговоре, не понимая, чего от него хотят, мучаясь, просил повторить предложение. Эти моменты хорошо разряжала Ольга. Она была в приподнятом настроении, она знала, видимо, что все будет так, как она решила, но она советовалась через эти «смотрины»: «Как, мол, вам, мои старики, вот человек, умудренный жизненным опытом, старше ее на 9 лет, не бедный, не Ален Делон, но приглядитесь, какая у него душа, как он любит меня!».

Людмила до прихода Тьерри часа четыре не выходила с кухни. Ей тоже хотелось угодить, в первую очередь дочери, а во вторую показать, на что способна Олина мама на кухне, и она приготовила разные салаты, манты по-узбекски. Провались бы они сейчас пропадом, думал Артем, все, что связано с этой нацией напрягало его до боли в висках, хоть он и понимал, что в семье не без урода. Что нация тут ни при чем. Русские, узбеки, таджики — какая разница, у убийц одна национальность, преступник — бандит.

Пили французское вино, Тьерри рассказывал про свою учебу в Канаде, работу в Польше, и особенно они нашли с Артемом общий язык, затронув войну 1812 года. Тьерри хорошо знал историю, он читал «Войну и мир», «Анну Каренину», ему нравится фильм «Офицеры», он смотрел киноэпопею «Освобождение». Это был в целом высоко эрудированный человек.

В конце вечера Артем понял, почему этот не спортивного типа человек, порой даже чем-то походивший на Пьера Ришара, выказывал свое уважение к русской нации, ему нравилась Москва. Он честно говорил о том, что его раздражает в России — это страшный бюрократизм и взяточничество. Надо обязательно кому-то и что-то дать — говорил, улыбаясь, Тьерри.

— Был ли он когда-то женат и есть ли дети? — полюбопытствовал Артем.

— Нет, детей нет, женат не был. А когда я впервые увидел вашу дочь, эту русскую красавицу, — он лукаво глянул на Ольгу и добавил, — то ни одной женщины и девушки нет на земле, которая могла бы мне так понравиться. Ваша дочь умная красавица, она хороший торговый представитель. Когда ее не бывает на работе, то для меня это черные дни.

Француз, конечно же, не говорил по-русски чисто. Да и кто из русских-то правильно говорит. Тьерри искажал слова, но в целом было все понятно, что он хотел сказать. В целом вечер удался.

Оля сидела и с нескрываемым любопытством смотрела на беседу отца и француза. Все понимали, главное — это Артем Викторович. Если он заартачится, то будет трудно, но он все больше втягивал в разговор Тьерри и понимал, что находит с иностранцем общие темы для разговора. «Да и что такого, не смотрины же и не сватовство», — думал Артем. На улице в тот день стоял жуткий холод, под 30 градусов. Когда они вдвоем с Тьерри стояли на остановке и ловили машину, то Артем нашел во французе и еще одно положительное качество — замерзая в своей, не очень зимней, курточке и фуражке, он ни разу не пожаловался, а только улыбался, притоптывая и потирая замерзшие руки.

— Да, этот парень ради любимой пойдет на все, хоть и не все будет иметь для этого.

Когда подошла машина, то Артем сказал водителю:

— Командир, доставь этого человека в центр, он скажет, куда, и просьба, без обдирания и подсадки кого-либо по дороге. Я полковник милиции, а это наш друг и очень важный для нашей работы человек.

— Вы не беспокойтесь, товарищ полковник, я сам бывший военный, в запасе сегодня, капитан. Все будет нормально, — сказал, наклонившись в сторону двери, куда влез Тьерри, водитель «Фольксвагена» № 277.

Тьерри тряс своей замерзающей рукой руку Артема.

— Спасибо огромное за вечер. Я теперь понимаю, почему вас так любит ваша Олюшка.

Для Артема это стало началом отсчета времени до страшной трагедии, но этого он тогда и до 20 апреля 2009 года не знал. В ту морозную ночь он мог повернуть все по-другому. Он стоял чуть под хмельком и улыбался, махая рукой вслед уходящему «Фольксвагену», а вслух сказал:

— А что, парень нормальный, с хорошими понятиями и манерами — похоже, наш человек, хоть и француз! Это Олин выбор. Выбор его любимой Олюшки.

Оля. Сон Людмилы.

Так и не сомкнул больше своих глаз Шмелев. Этот страшный сон со змеями, с зовом Лизы, с постоянной настойчивостью прокручивался в его мозгах.

Телевизор показывал утренние новости на первом канале.

Вдруг Артем услышал стоны и всхлипывания из соседней комнаты. Он встал и устремился в спальню. Там на кровати сидела Людмила и, обхватив голову руками, рыдала, обливаясь слезами.

— Люда, что случилось? — спросил Артем.

Людмила сквозь плачь, еле слышно, сказала:

— Я видела Олю во сне. Понимаешь, я видела и чувствовала Олю, — и она снова зарыдала.

— Успокойся, пожалуйста, давай я тебе накапаю успокоительных, — и Артем пошел на кухню.

Вернулся с кружкой, в которой была успокоительная жидкость. Людмила выпила ее и чуть потише продолжала плакать, вытирая слезы своим платком.

Артем молча сел на пуфик и, подперев рукой голову, сказал:

— Ты попробуй все-таки успокоиться, а что тебе приснилось?

Артем знал, что сон легче рассказать, чем носить его в своем сознании и пытаться понять, почему он приснился, к чему бы это. Тем более, если Артему несколько раз Ольга снилась, то Людмиле отчетливо, чтобы можно было видеть и чувствовать, Оля не снилась. Он снова повторил свою просьбу, понимая, что приснилось жене что-то очень трогательное и нежное, а когда она окунулась в реальность, то страх парализовал все ее существо, все клетки мозга и тела. Да и что интересно, он ведь тоже сегодня видел сон. Правда, Олю он не увидел. У него вообще какой-то был ужасный сон.

Артем уже не в первый раз представил картину после того, как просмотрел допрос Гарисова. Оля голая сидит на диване, руки связаны за спиной, она просит, умоляет отпустить их с Лизой. Она еще не знает, где Тьерри, она не знает, что ее муж уже мертв и лежит в ванной с пакетом на голове, полным крови. Бедная девочка надеется на положительный исход. Она пытается разговорить этих «торпед» — убийц после того, как они вытащили у нее кляп изо рта. Она спрашивает, где ее муж, на что получает ответ:

— Он прошел мимо вниз к входной двери подъезда, а дверь была открыта, мы, поэтому и зашли.

— Где мой муж? Что вы с ним сделали?

Размышления, в которые окунулся Артем, прервала, успокоившись немного, Людмила.

— Ты представляешь, мы делаем с тобой ремонт в Феодосии в нашей квартире, приехала Оля с разными строительными материалами, какие-то пакеты, банки, ведра, обои и говорит: «Вот, мамочка, я привезла тебе все, что ты заказывала», — и стала меня обнимать, я посмотрела на нее и отчетливо вижу ее лицо, нашу живую Оленьку и говорю ей: «Доченька, миленькая моя, не уходи, пожалуйста, как же я буду жить без тебя?» Я уткнулась ей в шею губами там, где была у нее родинка от рождения и почувствовала, как бьется у нее пульс на шее и как тело становится холодным. Стало так жутко и страшно, что сейчас Оля уйдет и я больше ее никогда не увижу, я знаю, это чувство не только страха, но и полной безысходности. Я крикнула: «Я люблю тебя, доченька, только не уходи». Оля легонько отстранилась и посмотрела мне в глаза своими глазами, полными слез, и сказала:

— Мамочка, а как же мне быть без тебя? Я тебя так люблю, так люблю, ты у меня самая-самая лучшая, но меня там ждут. Надо ехать. Она повернулась и стала выходить в коридор, я бежала за ней на улицу, но там уже никого. Уехала моя девочка, уехала на небо не во сне, а наяву.

Людмила замолчала и вдруг снова разрыдалась. Артем сидел не в силах что-то сказать. Он молчал и вытирал слезы, которые просто катились из его глаз. Ему вдруг снова стало так же плохо, как было в первые дни после гибели детей. Все снова поплыло в каком-то молочном тумане. Кружилась голова, закололо в левой стороне груди, а потом задавило прямо по центру, да так больно, что Артем тихо встал и снова пошел на кухню искать комплекс лекарств от сердца, которые ему прописали кардиологи после выписки.

— Только не сейчас. Ради Бога, только не сейчас.

У него столько дел. У него не закончено расследование, у него так и нет картины, точной картины происшедшего в квартире, и кто убил Тьерри. Если он сейчас заболеет и ляжет в госпиталь, то все может остановиться. Следователь Хмелюк уже изрядно попортил нервы. Новый следователь Стариков медленно въезжает в дело, да и как можно иначе, коль в нем столько еще открытых дыр и непоняток, что разобраться непросто. Нет, ему, Артему, ну никак нельзя болеть. Да вот уже и полегче становится. Боль в груди стихла. Артем понимает, что все это неспроста, что это еще аукнется, но только бы не сегодня и не завтра. Он должен довести все до конца. Французы хотят видеть всех преступников на скамье подсудимых. Нужны для суда все участники убийства. Артем должен знать, что они заслуживают перед законом. Долбанным нашим законом, без смертной казни. Да кто же там сидит в Государственной думе и никак не может понять, что пока не будет жестких и строгих законов к ворам и убийцам, ничего в России не изменится к лучшему. Да и на фиг ему сегодня ломать голову за Россию, если прокуратуре наплевать, кому обещал Ашотов передать краденный «Лексус» Ольги, кто продолжает воровать машины и убивать их владельцев, кто сегодня готовит новые планы похищения и продажи, кто из жертв еще не знает, что скоро все, что он сегодня видит на этой земле, вдруг исчезнет, а к тем, кто останется жить, придет страх и безысходность, придет разочарование. Они и не узнают истинного качества проведенного расследования, не узнают, как погибли их любимые, кто посмел забрать жизнь людей взамен какого-то железа и золотых побрякушек?

Эти люди не поймут, как вершат судьбы судьи, как отпускают на свободу за деньги преступников. Сколько нервов и здоровья уйдет у тех, кто попытается бросить вызов плохой работе уголовного розыска, медлительности в разоблачении преступников из-за разных причин.

Конечно же, Артем понимает, что случись чего, так в 02 звоним. Сразу бежим в милицию, и по Чечне он знает многих наших ребят из милиции, что воевали они, как настоящие бойцы! Знает он и то, что те, кто там оказывались из оперов — в основном это сосланные мужики и, как правило, пошедшие против своего начальника, или нарушившие закон о превышении самообороны, или допустившие оплошность при задержании, как это было с Марковым и его напарником, как ушел из МВД полковник Сайга, и много таких примеров. Никак до Артема не доходило одно — убийца говорит, дает признание: «Я виновен, принимал участие», — а его не сажают, ждут решение судьи, он подумал-подумал, да и деру дал.

Все больше и больше Артем представляет такую картину: «Ночь. На окраине города собрались люди, в лучах фар и вспышек фотоаппаратов видны люди в форме и в штатском. В центре лежит окровавленный человек, крутятся вокруг него криминалисты, эксперты, строят версии опера и следователи. Вдруг из кустов выходит человек, в руках держит ружье и говорит:

— Извините, товарищи милиционеры, это я убил этого человека.

Несколько ближайших к нему людей обращают на него внимание, что-то говорят другим, и старший из них произносит:

— Ты что, мужик, тут голову морочишь, видишь, у нас труп. Иди отсюда по добру, а то заберем за хулиганство.

— Да я и говорю, что это я его убил. Нечаянно получилось, — настаивает вышедший из леса мужик.

— Ты так и не понял. Эй, ребята, уберите этого бомжа, а то работать мешает!»

Конечно, это абсурд, шутка, но по-другому и не скажешь. Если человек сказал, что убил, то надо его изолировать, надо брать под стражу и выяснять причастность, а если будет доказано, что он невиновен, то пусть за потерянное время в камере сам себя винит и денеги за его содержание выплатит. А если и не сможет выплатить, то бюджетом государство предусмотрело. Ни один мент не обеднеет, и ни у одного судьи не заберут за это ни одного рубля.

Артем знал, что Гарисов признал себя виновным, но продолжает гулять на свободе. Мормурадов открыто издевался над оперативниками и следователем, когда находился в Бутырке.

— Дайте мне 17 тысяч рублей, может, я что-то и расскажу, — усмехался Мормурадов, глядя нагло в глаза следователю.

Да кто дал право, человека, совершившего такое злодеяние, насилие, издевательство, грабеж, поджог, и все это нагло в центре Москвы, напротив здания Управления делами президента у метро «Маяковская» содержать в камере с мелкими воришками, хулиганами. И постоянно только и слышал в течение года Артем одно и то же. Он рецидивист, боксер и т. д. Да что за хрень? Да кто он такой, этот ублюдок, кто дал право насиловать и убивать. Гастарбайтеры распустились до полного беспредела. Артем, как только об этом начинал думать, то комок всегда подкатывал к горлу. Было обидно за всю нашу гнилую систему МВД, прокуратуру и все гуманное судопроизводство. Но надо бороться. Надо идти хоть как-то, но вперед. Обидно за державу, понятно, но только есть все-таки «профи», и поэтому теплится надежда, что есть и люди, которые помогут. Последнее время такие стали появляться все чаще. Быть может, есть связь с душами усопших, и они начали помогать? Артем видел постоянное безразличие к смертям очень многих, особенно тех, кто вникает в эту трагедию, они так и не узнают всей тяжести, которая легла на плечи горем убитого полковника, той же системы МВД. Скоро милиция станет полицией, а зачем? Надо не названия менять, а принципы работы, кадры и обеспечение. Поменять, чтобы убрать слово менты?

 

Глава 13

Размышления. Дача.

Артем шел до метро «Маяковская» и не видел прохожих, он не напрягался от мимо проходящих впритык машин. Он думал и думал, что так и не знает точно, что все-таки происходило в квартире с двенадцати ночи и до шести часов утра? Как поднялся Тьерри на четвертый этаж, разбудил ли он перед этим Ольгу, как вела себя Лиза, которая, как выясняется, легла спать вместе с мамой на месте папы. Значит Тьерри лежал в гостиной на диване и, видимо, смотрел телевизор. Многое мог прояснить Мормурадов, если он завтра даст Старикову явку с повинной.

Не исключено, что он будет валить на Гарисова. Артем понимал, что его действия очень малы для того, чтобы сдвинуть все так, как надо, а надо, чтобы было все по полочкам, кто, где и когда творил беспредел. Артема «напрягал» бывший следователь Ковердов, который так и не сказал ничего про экспертизу, проведенную с посудой, из которой пили коньяк убийцы. Оля боролась с Мормурадовым, с Гарисовым, когда те вырывали у нее нож. Не могла Оля не оказать сопротивления, наверняка она царапалась, и под ногтями должны остаться частицы кожи. Темнит Ковердов, что ничего не обнаружено. Как бы хотелось Артему добраться до заключений всех экспертиз, тех, что в деле, и тех, которых нет пока в деле, а то, что в деле много чего нет, то и не надо напрягаться, особенно после того, как дело было передано в отдел по особо важным делам следователю Следственного комитета при прокуроре г. Москвы Хмелюку. Ковердов, видимо, изъял из дела то, что не было доработано, например, не оказалось двух рапортов от Щукина на международное поручение, не оказалось последнего допроса Гарисова, которое провела в Джизаке в декабре прокуратура Узбекистана. Хоть там и продолжал Гарисов прикидываться овечкой и как бы был на побегушках у крутого Мормурадова, но через этот допрос много можно было узнать о помощниках Турдыеве и Ашотове. Видимо, Ковердов умышленно недодал следователю Хмелюку результаты допроса Гарисова. Полгода прошло, а повторных вызовов на допрос Турдыева и Ашотова никто так и не делал. Зачем это было надо Левкову и Ковердову, главным вершителям хода расследования, кто надоумил этих людей прекратить «копать», искать факты на Гарисова, Турдыева и Ашотова?

Ашотов — человек в возрасте 59 лет, четырежды судимый, отказался практически от дачи честного объяснения, либо показаний, заявив, что ни Гарисова, ни Мормурадова он не знает и знать не желает. Однако и тот, и другой, называя его дядей Жорой, не скрывают знакомства с ним, а Мормурадов сразу сказал, что паспорт ему дал дядя Жора.

Несостыковок столько, что простому обывателю, прочитавшему объяснительные, будет понятно, что надо проверять и повторять допросы.

«Прошел год, сколько потеряно времени», — сокрушался Артем. Он ругал себя за доверчивость к представителям МУРа и прокуратуры ЦАО, он ругал себя за то, что две недели с горя пил, за то, что курил «Капитан Блэк», что не нанял сразу адвоката, не лез в дело, не читал протоколы допросов, не встречался с оперативниками. Ненавидел себя за то, что в его голове не было с начала расследования сомнений в том, что такое горе может оставить кого-то равнодушным, за то, что он, слушая красивую речь Левкова о ходе расследования, считал, что работают «профи», за то, что был лоялен к этим людям, старался не мешать, за то, что не смог найти в себе силы воли поднять хай и звонить Васильеву еще в конце октября, когда понял, что расследованием перестали заниматься, а собираются подготовить документы на суд одного убийцы Мормурадова. Ругал себя за то, что не смог убедить своих друзей бросить все и помочь проникнуть в Бутырку и, через оперов ее, выбить показания Мормурадова. За то, что до сих пор он, боевой офицер, у которого за плечами не одна война и не одна спасенная судьба, у которого в товарищах есть влиятельные люди в правительстве и в правоохранительных органах, не смог надавить на ход следствия, за то, что упал от инфаркта на целых два месяца и тем самым поставил жирную точку руками Ковердова, Левкова, Щукина и, наверно, самого Богорова, генерала, руководителя следственного комитета при прокуратуре г. Москвы.

Сегодня Артем знает, что надо делать. Он чует, что надо срочно делать обыски у Турдыева и Ашотова в квартирах. Не может быть, чтобы они за год не успокоились. Это рецидивисты, они побеспокоились обеспечить себе алиби, но они и могли расслабиться от бестолковости расследования, и посему должно же что-то у них быть дома из награбленного? Из квартиры много забрано хороших, дорогих украшений Оли, а также вещей. Но почему тянут с разрешением на обыски? Конечно, очень нужны показания Мормурадова, и Артем не знал, как можно сподвигнуть Федора Дружинина на более активные действия, и он решил сказать ему перед уходом откровенно, тет-а-тет:

— Федор! Скажи, пожалуйста, насколько ты реально оцениваешь свою работу в деле? Я готов платить, как ты скажешь, только помоги мне ускорить процесс.

— Артем, я влез в это дело через твоего боевого друга. А после того, как я съездил к Гарисову, то считаю своим долгом и как офицер, и как профессионал, помочь тебе, твоей семье. Я знаю, не будет у тебя покоя, пока убийцы будут на свободе. Убить ты их сможешь сам, но у тебя и так нервы подорваны, и сможешь ли ты, потом жить с таким грехом? Вряд ли, я это вижу по тебе, тебя не согнула война, но там проще было, наверно, здесь тебе одному не осилить, тут система, гнилая система. Спасти дело могут только люди, человеческий фактор. Я не буду делать на твоем горе деньги, за поездки, за явную трату, я не откажусь получить компенсацию, что у меня ушло на дорогу, и больше не надо мне о каком-то гонораре говорить. Мне, как настоящему «профи», хочется довести дело до конца. Я, как борзая чую след. Не волнуйся, Артем, больше, чем мы сделаем, мы не сделаем. Я очень стараюсь! Верь мне, Артем, я буду помогать всем, чем я могу, до самой победы. Есть такие моменты с юридической точки зрения, что нельзя бежать впереди паровоза.

Шмелев был тронут таким признанием Дружинина.

— Спасибо, Федор! — искренне и немного растроганно сказал Артем.

Дружинин улыбнулся.

— Да ладно. Вообще-то последнее время я как заводной, а вчера вечером почувствовал такую усталость, что уговорил жену съездить отдохнуть в деревню к сестре под Смоленск.

— На машине?

— Да, конечно.

— Не близко.

— Привычно.

— Я тоже хочу поехать в Ковров к тестю на дачу. В баньке помыться, попариться, в холодный бассейн окунуться.

— На даче баня с бассейном? — удивился Дружинин.

— Тридцать пять квадратных метров площадь бани.

— Да ты что?

— А то, что мы с Григорьевичем ее построили еще в 1998 году, я бываю там редко. Дед там теперь командует со своей новой бабушкой парадом.

— Почему новой?

— А потому, что теща моя, родная, в 2000 году умерла, дед поплакал два года, да там же, недалеко от дачи, бабушку приглядел, вот уже восемь лет живут. Я звоню, приезжаю, все натоплено, убрано, бассейн заполнен водой. Хорошая банька. Озеро рядом есть, купаться можно, кругом лес.

— Да, баня — это моя слабость, — сказал Дружинин.

— Ну, так поехали со мной. Двести шестьдесят километров от МКАДа по Горьковской трассе, — предложил Артем.

— Заманчиво, но я уже жене пообещал.

— Жаль, а то с женой и всей семьей давай махнем, спать есть где, всем место найдется на шесть человек.

— Вряд ли. Моим интересней к родне съездить, пообщаться.

— Согласен. Но знай, Федор, что я предлагаю выехать с утра в субботу денька на два, а в понедельник вернуться.

— Хорошо, если что, то я в пятницу скажу, — ответил Дружинин.

И было видно, что он заинтересовался отдыхом у Шмелева на даче в Коврове, где командует парадом дед Конев, у которого мать была родственницей адмирала Колчака, а по отцу Конев был дальним родственником маршалу Коневу. Но ни с тем, ни с другим Геннадий Конев в своей жизни так и не встречался, а было ему уже ни много ни мало, а 74 года.

Два дня на даче.

Все так срослось, что 26 июня, в субботу в 5 утра на машине Федора Дружинина он и вместе с ним Артем Шмелев выехали в Ковров. Эта поездка была необходима и Артему, так как он должен забрать документы для нотариуса, но главное то, что надо отвлечься от психологического напряжения. Достаточно одной недели каждый день мотаться в центр Москвы, разные встречи по ходу дела и играть постоянную роль толкача, навязчиво и настырно напоминая о себе, о том, что не будет больше позволено никому бесконтрольно вести расследование, и никто не позволит теперь безропотно слышать о тайне следствия. Артем был доволен пока тем, что мысль о мести через оружие все больше уходила на второй план. Благодаря общим усилиям дело перешло в разряд особо важного и держалось теперь на контроле вверху. Потеряв столько времени в расследовании, потеряв те нити, которые были в начале работы, потеряв оперативность, пришлось начинать закручивать все по-новому. Потерпевший Артем Шмелев находился в постоянном напряжении, опасаясь допустить новый пофигизм следователя или оперативника. Его организм нуждался в передышке. Часто болела голова, по вечерам ныли ноги, а по утрам чувствовалась сильная усталость в пояснице.

Дружинин, несмотря на свою молодость и силу, устал вести столько работы: то быть на суде, то собирать факты для защиты, а то ломать голову, чем помочь, чтобы подозреваемый не попал в тюрьму, поняв случайность в обвинении человека. Телефоны Федора не умолкали, спал он всего по 4–5 часов в сутки, в лучшем случае шесть. Артем удивлялся энергичности человека, которого попросил один из его бывших начальников о написании рапорта по собственному желанию, уволиться из органов внутренних дел. Такие, как Дружинин, люди должны руководить отделами и управлениями. Не дав добро пойти на сделку с совестью своей, «возникнув» против нарушения законности и правосудия, проявляя принципы чести и порядочности, Федор Дружинин вмиг оказался выброшен системой из обоймы, несмотря на то, что относился к разряду хороших, добросовестных работников, прошедших все должности не по одному году, дошедших до начальника отдела по особоважным делам, раскрывшего не одно преступление. Федор не боялся доказывать свою версию и точку зрения перед начальством, которое не очень-то любило подчиненных умней и талантливей себя, а потому зачастую Дружинин не имел после очередного раскрытия преступления должной благодарности и поощрения. Настаивая перед руководством о поощрении своих сотрудников отдела, Дружинин не старался что-то выпросить для себя, полагаясь на то, что сверху видней, что он заслужил, но там не находилось такого, как он сам, а посему приходилось довольствоваться благодарностями и юбилейными медалями.

Каждому приятно быть замеченным за свой труд и работу, но Федор не считал это серьезным для дела и педантично, с чувством высокого долга, старался руководить расследованиями и учить своих сотрудников быть «профи» во всех отношениях. А система не любит, оказывается, таких, ей легче дружить с теми, кто попокладистей, поизворотливей, пожополизистей и попоказушней. Удобней жить с теми, кто не перечит, кто молчит, когда решаются человеческие судьбы, кто может взять на лапу и поделиться со своим шефом, кто не понятно где берет деньги и дарит на юбилей своему начальнику дорогущий подарок, превышающий порой не один месячный заработок. Система построена так, что собственная безопасность направлена в основном на безопасность таких действий. «Кто против, тот не с нами». Так Дружинин совершенно быстро стал адвокатом. Имея бешеный опыт и в оперативной, и в следственной работе, человек был выдавлен системой из органов. Таких случаев было много. Дружинин не был, как все, он был индивидуален, как и Шмелев, а посему ему было по душе общаться с Артемом, он понимал весь драматизм в жизни полковника, его нелегкую судьбу и то горе, которое выпало на долю его семьи, а главное — мужество и волю к справедливости. Все это вместе с надежностью Артема, которую он смог в нем найти, заставило Дружинина бросить все и уехать на два дня в лес под г. Ковров и составить компанию Шмелеву.

Погода выдалась хорошая, даже жаркая. Понравился Геннадий Григорьевич с Зинаидой Михайловной Федору, понравилась купель или бассейн 2,5 на 2,5 метра, где в любую жару вода была холодная. Дружинин был доволен!

Они много рассказали друг другу о своей жизни. Когда Артем поведал о боевых действиях с бандой Князя, то Федор проникся уважением к такой крепкой дружбе сахалинцев и про себя подумал: «Жаль, что в такой момент с Артемом нет тех его друзей». Артем как будто услышал, что подумал Федор, и сказал:

— Мои друзья-земляки знают о трагедии, но я не посвятил их в свои планы — найти убийц и покарать. Зная Цветкова, который сегодня с Жанной на Кубе работает в посольстве, беспокоить не стал. Цветков, если бы знал, в каком он, Артем, находится состоянии, уже давно бы прилетел и подключился. Витя Зеленин уехал на Сахалин с Еленой. Ребята живут своей жизнью. Можно было подключить Егора, Зоба, Маркова, но все они хлебнули немало в жизни. Теперь я сам, это чисто моя судьба, у меня ходят ноги, работают руки и мозги, а главное — у меня есть друзья тут, рядом, в Москве, у меня сегодня гостит такой человек, как ты, Федор, который помогает мне в деле. Я очень тебе благодарен, — Артем закончил и замолчал.

Федор шел и тоже молчал, опустив голову. Шли они к озеру купаться через лесок, среди сосен и дубов. Воздух пьянил голову лесным запахом еще не совсем прогретой земли, запахом росы после ночи. Вода в озере теплая и чистая, остыть за ночь не успела, а палило вчера солнышко очень сильно.

С утра, взбодрившись водичкой, возвращаясь на дачу, они остановились на лесной тропинке и как завороженные слушали пение птиц и жужжание комаров. Невдалеке проходила железная дорога, и вскоре всю эту утреннюю прелесть звуков нарушил своим стуком колес проносившийся поезд. Артем ощутил прилив сил и энергии и подумал, как же надо мало человеку, просто сменить обстановку пребывания, и все. Даже стало так, что груз, который постоянно был на душе, на какой-то миг отступил перед этой земной красотой.

За время отдыха Артем многое понял по-другому, чем раньше. Дело в том, что Федор был близок Артему не только по делу, но он так же любил лес, природу, деревню, умел делать все, что делают, живя в частных домах, люди, был неприхотлив к еде и бытовым условиям, он так же любил чистоту и порядок. Конечно, вернуться после московской жизни, из благоустроенной квартиры в деревенскую жизнь на постоянно ни у того, ни у другого желания не было. Им всегда больно теперь смотреть на стариков, живущих в заброшенных домах в заброшенных деревнях. Не нужны эти деревни никому. Отключается вода, свет, газ, запущены дороги, нет магазинов, а зимой выбирайся, как хочешь. И уходят с насиженных мест доживать свой век старики к детям, где куча проблем и желаний, требований и претензий. Сковывается ранее свободный человек среди многоэтажек, задыхается в четырех стенах, а тут и болезни сразу занимают место в жизни, вместо бывших домашних сельских хлопот. Глядь, а после 60 и «старуха-смерть» с косой у кровати стоит и подмигивает своим страшным оком: «Хватит жить, не твое это». Душа болит от воспоминаний о зеленом луге, хмельного чувства полета после баньки, собирания ягод и грибов, крика утреннего петуха и холодненького молочка в жаркий день. А какое чувство усталости после длинных проходов с косой в руках! Тело разгоряченное, пот так и гонит все шлаки из него, и бегом к озеру, выныривая из воды, почувствовать силу и грести вперед, будто и не было никакой усталости на покосе. Уходит человек в город, а деревня, где родился, вырос, всегда остается с ним на всю жизнь.

А ведь при желании он, Артем, может все это хоть как-то, но увидеть и вновь почувствовать, а вот его девочки, Оля и Лизочка, его зять-француз никогда не побегут по зеленому лугу, не приедут в эту баню к Григорьевичу и, кстати, в которой парились и Тьерри, и Ольга. Маленькая Лизочка не разложит свои игрушки под яблонькой, и не будет прогуливаться по дорожке с Джеммой. Их нет на земле. И если все-таки они, или их души, смотрят сейчас за тем, что продолжается жизнь, что так же цветут сады, поют птицы, идет снег, дождь, летят самолеты, смеются люди, любуются красотой земли и неба детки, то они видят, как нелегко сейчас тем, кто их потерял, тем, кто их любил, любит и помнит живыми.

Уходят в мир иной все по-разному. Смерти без причины не бывает.

— Скажи-ка мне, дружище, есть ли Бог или его нет, улетают души людей на небо или ничего такого нет, а уходит все с телом в могилу и растворяется с годами в земле? — остановившись у огромной сосны, сказал Артем. Верней, он задал этот непростой вопрос Федору, прервав его размышления по Гарисову.

Федор внимательно посмотрел на Артема.

— Я тебя понять могу, как человек, но я не могу ответить на этот вопрос. Есть вера, которую нельзя изменить, она, наверно, последняя среди всех вер. Живее всех других, ее трудно опровергнуть, так как много примеров, когда она спасала людей от гибели и плохих поступков. Вот у тебя нет веры в чистоту и справедливость правосудия и мы с тобой заложники, как заставить поверить других в правильность наших понятий и мыслей, у нас не одна вера, скорей всего, не одна. Вера в Бога — это одна вера, в правильность заповедей — другая. Вот если бы люди на земле выполняли десять Божьих заповедей, то, наверно, не было таких убийств. Что может заставить не делать этого — это вера в то, что это страшный грех, и за него придется отвечать. Правда, когда эти же люди видят, что безбожник совершает убийство, живет припеваючи и живет порой долго и богато, то начинается разговор о том, что его дети, внуки будут нести за него кару, но ему-то что, если его уже не будет, а дети-то причем, полный абсурд и несправедливость. Болтовня, наверно?

Федор замолчал, он, видимо, не знал, как убедить Артема, что Бог есть и надо верить, но, сам того не осознавая, перестал говорить, он понимал, что это для Артема не ново и он хотел бы, наверно, услышать категоричный ответ. Есть или нет.

Артем же в этот момент подумал о том, что Федор размышляет так же, как и он, но он тоже не уверен в своих рассуждениях и доводах.

— Я думаю, что Бог — это что-то неземное и скажи мне, кто его видел? Я такого человека не встречал. Верят люди, пусть верят и еще насчет души. Я не знаю, куда она улетает из тела и в кого, потом вселяется, но знаю то, что покойники не возвращаются, как живое материальное тело. Это только в сказках и в кино бывает, — сказал Шмелев и устало опустился на скамейку у бани.

— Артем, я все-таки считаю, что тебе надо ходить в церковь.

— Да пойми ты, Федор, я там ничего не чувствую, как раньше, такое смущение, будто бы я сам себе выдумал помощь с небес, и все, что было хорошего было послано сверху. Даже сейчас прошу Господа по старой памяти о помощи в расследовании, а ее не будет, пока мы сами не будем держать на контроле и действовать. Что это такое? Я в церкви просто, как в комнате, где чисто, красиво и горят свечи, много картин. Мне даже становится не по себе, что это так случилось. Я к этому не привык. Сопротивляться и склонять себя не могу, не могу петь «аллилуйя», не могу просить Господа о помощи, не верю, не понимаю и очень даже расстраиваюсь от всего этого несоответствия, — грустно закончил Артем.

— И все-таки я тебя хочу настроить на веру. Пока просто на веру, что справедливость восторжествует, что сейчас души твоих детей успокоились. Они будут помогать нам во всем, они видят твои старания, видят твою любовь и преданность им, и вот увидишь, они помогут, — говорил, уже уверенным тоном в голосе Дружинин.

— Да, Оля мне обязательно поможет. Тут я верю!

— Ну, вот и славно. Придет время, и ты сам примешь решение в дальнейших своих понятиях и вере. Не спеши отвергнуть то, чем ты жил столько лет.

— Хорошо, Федор!

Они много говорили по расследованию. Строили планы и новые версии. В понедельник к обеду выехали в Москву, оставив часть своей жизни в этих двух днях на свежем воздухе, среди добродушных стариков с их гостеприимством, в бане с бассейном, с пением птиц и щебетанием попугая.

Они отъезжали от дачи, а у калитки стояли два человека, которые наверняка не завидовали их путешествию до Москвы и московской жизни, они добродушно улыбались и махали руками вслед удаляющемуся автомобилю. Не знали они тогда, когда еще могут приехать к ним эти два человека, похожие в своих делах и мыслях, и с которыми пожилым людям было легко, просто, комфортно и защищенно. Старики оставались со своими дачными проблемами и с надеждой, что придет время, и Артем приедет снова к ним в гости со своим новым другом. Так похожим на их зятя своими размышлениями и поступками.

После допроса.

В этот же день следователь Стариков, вот уже второй раз, вел допрос Мормурадова. Александр Петрович сам почувствовал то, что он теперь не временный человек по делу Карделли, он добывает очень нужный материал для дальнейшего расследования. Стариков основательно, с помощью Руслана Гусева, составил перечень вопросов. Семнадцать листов явки с повинной лежали на его столе, оформленной по всем прокурорским законам. С Матросской тишины он вышел ровно в пять часов вечера.

Прибыв в кабинет, начал снова изучать ответы подозреваемого. Мормурадов пояснял следующее. Трубой в ванной на четвертом этаже Тьерри ударил один раз он, потом два раза ударил его по голове Гарисов, а когда Карделли стал хрипеть и подыматься, то Гарисов его задушил. Гарисов был все время в перчатках. Гарисов посылал Мормурадова за презервативами. На ответ, почему же ты не использовал их, Мормурадов ответил:

— Я не привык заниматься сексом в этих резинках.

— Какую же надо иметь уверенность в безнаказанности, чтобы оставлять такие следы. Видимо, он знал, что убьют всех и всех сожгут, заранее, — размышлял, затягиваясь сигаретой после выпитого кофе, Стариков. — Да, этого бы урода дать в руки отцу Ольги. Он бы ему все рассказал, как было на самом деле, если бы у отца хватило терпения его выслушать, а не убить сразу же после первого сближения в комнате допроса Матросской тишины. Да, папаша у этой девочки серьезный мужик! Своротил все-таки ход расследования в нужное русло. А другая Савелий, мутило, не смог он врубиться, с кем имеет дело. Дуракам же ясно, если у мужика есть крыша и поддержка афганцев и чеченцев, то надо насторожиться, а если у него Васильев в друзьях, то, наверное, надо не смотреть телевизор, не читать газет и не слушать самого Шмелева, что это очень влиятельный человек в Госдуме, надо ноги в руки и по делу разгребать до истины, день и ночь. А ведь Шмелев, наверное, говорил об этом Хмелюку однозначно, а Савелий поехал в Узбекистан и, по рассказам Дружинина, постоянно был под шофе. И как это он при адвокате мог высказывать свое мнение, что Гарисов не при делах? А вдруг явится правдой то, что наговорил сегодня Мормурадов? Может и вполне сможет этот папаша Ольги Савелия уволить со службы, как пить дать. Хотя это полевой офицер и вряд ли будет выносить этот мусор? Да, вот раньше, без этой стопки бумаг на столе, изучая дело, Стариков тоже, со слов Хмелюка, думал, что Мормурадов будет молчать, а он вон сколько наговорил. И тут отец Ольги прав! Капитан Гусев, оказывается, способный и думающий опер. Видит фронтовик, видит людей! Интересно, что он думает обо мне? Если вспоминать его эмоции в первый приход, то пока впечатление у него на мою работу не ахти, но теперь-то он не скажет о плохой работе. Есть результат! — размышлял подполковник юстиции Стариков, докуривая свою сигарету.

— Мормурадов валит на Гарисова, что Ольгу он сам не убивал, а Гарисов говорит, что когда Ольга попыталась нанести удар ножом Мормурадову, то Мормурадов ее задушил коленом. Задушил ее все-таки, подойдя сзади, тот же Гарисов в своих черных перчатках. Опытный сучонок, все в перчатках делал, боялся оставить следы, говорил, что его Мормурадов принуждал. Нет, не такой он безобидный, этот Гарисов. Скорей, наоборот, руководил и диктовал все он. Ребенка он же придушил, когда девочка стала плакать и кричать: «Где моя мама?» Уж больно болезненно и правдиво реагирует на причастность к убийству ребенка Мормурадов.

Так, размышляя, следователь не заметил, как выкурил еще две сигареты подряд.

Да, после прочтения всех листов допроса в третий раз, Стариков достал новую сигарету и, закурив, подошел к окну. Он смотрел на бегущих и идущих прохожих, снующие машины, на шелестящий легкий дождь и думал о том, что много ему пришлось разбирать дел, но это особое дело, и почему в ЦАО и в МУРе дотянули до Хмелюка, меня, Гусева, Шмелева, Дружинина? Да, тут явно замешаны пособники, эти двое фигурантов с машиной, паспортами и сбытом краденого. Почему же так затянули? Он, опытный следователь, понимал одно: кому-то это было выгодно. Видимо, и Савелий по получении дела имел задачу быстрей его свернуть. Для Савелия это не такое уж сложное дело! Кто-то его сориентировал не так? Кто, начальник управления, отдела, заместители или попросил Левков с ЦАО, или убедил следователь Ковердов? Это вопрос открытый и после того, как дело лежит в разряде особо важных и держится на контроле в Генпрокуратуре и Госдуме, то теперь подавно никто не признается, кто мог сказать: «Хватит тянуть резину, сажайте явного убийцу в тюрьму, пока французы ловят мышей и не влезают в расследование с прессой, не требуют отчета, не возмущаются на плохую работу, не берут информацию у потерпевших в России, надо тихо все спихнуть». Стариков вдруг представил, как бы такое случилось с ним вместо Шмелева, подошел к сейфу, глянул на часы, без пятнадцати восемь вечера. Начальство уже ушло. Открыл дверцу сейфа, вытащил початую бутылку коньяка и, налив полстакана, выпил двумя глотками, забыв даже закусить. Снова достал сигарету и затянулся, тупо смотря на плакат спецназа ГРУ, который ему вручили друзья на их юбилее. Нет, так, конечно нельзя поступать с потерпевшими. Такая категоричность, как, причем или не причем, недопустима. Дело-то понятное, только надо добыть факты и всех четверых засадить. Не знаю, но случись такое с моей семьей, я не уверен, что не взялся бы за оружие. Вот только кого первого отстреливать? Это вопрос открытый. А то, что ребят из ГРУ бы привлек, то однозначно. Эти «головорезы» всех достанут, если захотят!

Когда на следующий день, побывав у Старикова в кабинете, Артем узнал результаты допросов, то в шоке не был, он этого ожидал, но, поблагодарив за работу Старикова, напомнил ему о Турдыеве и Ашотове, пообещав попробовать доставить Гарисова из Узбекистана.

— Я сейчас приступаю к сбору материалов на представление на обыски и еще хочу сообщить, что Мормурадов дал согласие на проведение следственного эксперимента в квартире, правда, с двумя условиями: первое — это чтобы Вас там нигде не было поблизости, второе — не снимать на видеокамеру.

— Хорошо, — сказал, встрепенувшись и даже подавшись вперед, Шмелев. — Очень хорошо!

— Работаем, Артем Викторович. Работаем, — улыбнувшись, сказал Стариков.

Вечером, созвонившись с Гусевым, Артем понял, что Руслан с напарником работают в районе проживания Турдыева. Турдыев недавно прибыл из Узбекистана и сейчас был у себя на съемной квартире, Ашотов тоже был в Москве.

Второго июля, в пятницу, в пятнадцать часов Анна Васильевна проводила расширенное совещание, на котором присутствовал Щукин из МУРа, следователь Стариков, представитель от генерала Богорова, ее замы, и был приглашен оперуполномоченный капитан Гусев.

Гусев пообщался по телефону с Артемом и успокоил его тем, что на совещании поднимались все вопросы, что там был серьезный разговор, до мелочей, по проведению допроса Мормурадова на месте преступления, в квартире, и подготовки к обыскам, а также по взятии под стражу Турдыева и Ашотова, а вот по Гарисову он так ничего нового и не услышал.

Гусев о том, что он собирается в отпуск, не дал и намека. Руслан сказал, что на выходные есть работа по Турдыеву. С понедельника начнут готовиться к обыскам. Он сам берет места дислокации подозреваемых на контроль.

Удар ниже пояса.

Воскресные дни прошли в какой-то суматохе, а вечером в воскресенье Артем решил подкинуть Гусеву кой-какую новую идею. Телефон молчал. Отправил СМС одну, вторую, третью, один ответ — «недоступен». Где Гусев? Такого в их взаимоотношениях не было. Ладно, молчал «секретный» телефон, но молчал постоянный его сотовый, доступный для всех, кто его знал.

Утром попытки повторились, но безрезультатно. Попытался дозвониться до напарника. Андрей Лисовкин ответил не сразу.

— Да, я слушаю тебя, Батя, — сказал Антон так, как говорил обычно Гусев.

— Здравствуй, Андрей, а где Руслан, я не могу до него дозвониться?

— Он в отпуске.

— Как в отпуске? — спросил Шмелев и сердце его забилось с такой силой, что казалось, слышно на том конце провода.

Уточнив у следователя о Гусеве, Артем был в шоке. Стариков назначил ему встречу сегодня на четырнадцать часов. После обеда события стали развиваться стремительно. К вечеру Шмелев узнал, что на Гусева действительно в пятницу после обеда оформили отпускной до Анапы и обратно. В 20.15 Артем позвонил полковнику Щукину. Надо было узнать, кто теперь будет работать постоянно, кроме Гусева Руслана, по делу, а главное — узнать, почему так неожиданно забрали хорошего оперативника, и узнать настрой Александра Ивановича Щукина.

— Извините, Александр Иванович, что побеспокоил вас, вы, наверное, отдыхаете уже дома? — спросил Шмелев.

— Конечно, по вашей милости сижу в кабинете и пишу докладную на начальство, — сказал недовольным голосом Александр Иванович.

— А что такое?

— А то вы не знаете? Вы, понимаешь, тут написали поклеп, а я должен за все отдуваться. Кстати, вас хочет видеть после 8 июля, как сам ознакомится с делом, генерал Ивантеев.

— Хорошо! А кто это такой?

— Первый зам.

— ГУВД?

— Да!

— Я готов хоть лично с генералом Колокольцевым встретиться, лишь бы приняли.

— Да нет, уважаемый, сначала вас поимеет Ивантеев.

— Очень здорово, уже трепещу и так же, как вы, начну готовиться.

— Да не шутите, полковник. Все довольно серьезно.

— А я не шучу давно, особенно с 20 апреля 2009 года.

— Передо мной лежит бумага с задачами и сроками исполнения от самого начальника ГУВД Москвы.

— Не думаю, что сильно, я вас не выдавал и дерьма не лил нигде. Но самое главное, лично ходил к вам в кабинет и предупреждал. Послушали бы тогда меня и сегодня не сидели бы допоздна. Так вы поняли мой вопрос?

— Так, порой поздно, работают нормальные специалисты своего дела. Вы бы не мешали, — сказал Щукин.

— Я не мешал вам лично больше года и что? Ну, да ладно, Александр Иванович, не обижайтесь. Я готов приехать в ГУВД. Звоните. Особенно хотелось бы повидаться с вами, так как очень я еще на вас надеюсь, и пока обижаюсь.

— Надежда умирает последней!

— Я не люблю слова последний. Последний — значит все, конец! Лучше — крайний раз.

— А на крайний раз скажу, что Гусев хороший оперативник.

— Тогда почему вы его отправили в отпуск?

— Вы меня извините, но не по адресу вопрос.

— Как не по адресу?

— А так, у него по службе имеется свой непосредственный начальник, который отслеживает график отпусков, утвержденный генералом.

— Тогда до встречи и извините, что побеспокоил, — сказал расстроенный Шмелев.

Артем отключился, но понял, что в МУРе есть контакт. Щукин блефует. Он все знает. Теперь надо только наращивать усилия, и он все разузнает. Как же ему становится тяжело регулировать этот процесс совсем еще не слаженной работы, а прошло уже больше года, и в деле все ясно, только довести до конца и доказать виновность преступников. Да неужели у них во всех делах так? Сколько надо иметь нервов и здоровья? Девочек, моих красавиц, не вернуть, француза тоже никогда не оживить. Теперь это стало делом чести, а сказать проще, то отомстить тем, кто их убил. Наверное, уже бы никто и не искал никого, и еще в декабре бы состоялся суд, если бы смогли заставить говорить Турдыева, Ашотова, а главное — Морму-радова и его сообщника Гарисова.

Надо было кому-то рассказать правду, что произошло в квартире, и все, быть может и успокоились. Особенно если бы Мормурадов получил вышку, а заслуживает эта гадина расстрела. И ведь наверняка убийцы не считают себя столь виноватыми, а для их матерей они вообще невинные детки. О, как бы они хотели наказать убийц, если бы у них этих деток жестоко убили, а потом и подожгли, сжигая внуков заживо в их квартирах?

Крутится правда рядышком, ходит вокруг Шмелева, а так и не знает он, как все произошло, кто, сколько из подозреваемых заслуживает получить? Как тяжело жить с правдой гибели детей и постоянно думать, как заставить восторжествовать справедливость. Это не расследование, это издевательство.

 

Глава 14

Щукин. Жара. Воспоминания.

Гусев качественно отрабатывал детализацию звонков. Он навел контакт с Мормурадовым, вынудил его давать показания следователю Старикову. Он, Гусев, изучив показания Гарисова, умело оперировал ими при допросах Мормурадова. за последний месяц расследования Гусев и его помощник Лесовкин провели работу, которую должны были сделать еще в 2009 году другие опера. Молодые оперативники упорно шли к цели, собирая по крупицам факты. И вот 3 июня Гусев исчезает, и это перед самыми ответственными моментами — обысками и экспериментом в квартире. Его просто, как гончую, сняли с дистанции. А главное, когда они гнали зверей на охотников, осталось только еще чуть-чуть выгнать и схватить, но Гусев уехал и даже не обмолвился ни единым словом. На душе у Шмелева было не только больно, но и гадко. В кого верить? Артем почувствовал и увидел в «неводе» такую дыру, что стало настолько неуютно и мерзко за всю систему МВД и, в частности, за МУР. Выходит, что человека убрали за хорошую работу. Кому это выгодно? Ну, никак, видимо, не хотят смириться с тем, что работа пошла лучше, а посему обыска оттягиваются, средствами технической прослушки заниматься не хотят. Нет, видите ли, необходимости.

На следующий день, после вечернего разговора со Щукиным, Артем снова созвонился с ним и задал опять тот же вопрос об отпуске Гусева. Щукин сказал, что он не препятствовал уходу в отпуск, но и не является инициатором, у него есть свой непосредственный начальник, который имеет графики отпусков, вот к нему и все вопросы, Я ведь Вам уже об этом говорил, — закончил на этом Щукин.

Артем вышел на исполняющего обязанности начальника отдела, и тот спокойно объяснил:

— У Гусева просроченный отпуск, и держал его Щукин. Гусев сам мог уехать в любой момент, если не будет возражать следователь в прокуратуре, к кому он сейчас прикреплен.

— Странно, получается, — размышлял Шмелев, — Гусев в пятницу в 16 часов об отпуске не помышляет, строит планы на понедельник и вдруг исчезает в субботу в Анапу. Конечно же, он вынужден не звонить. Если Щукин понял, что Гусев полностью на стороне потерпевшего и все делает для того, чтобы раскрыть преступление до конца, где, конечно, никто не скажет, что Гарисов не при делах. Турдыев и Ашотов тоже с боку припеку в деле. Не каждый может признать свои ошибки, а если это еще касается крепости кресла, на котором сидит начальник, то это еще и опасно. Какой-то потерпевший, бывший вояка, пытается сказать: «Вы профессионально непригодны, господин полковник. Вам пора писать рапорт по собственному желанию на гражданку. Вы, видимо, устали, и теперь, зачерствев от чужого горя, все беды для вас — это чужие беды, и как закончится расследование — не важно, важно, чтобы раскрыть и рапортовать».

Не добившись ничего вразумительного, почему Гусев резко уехал в отпуск, Артем потратил еще половину дня, пытаясь дозвониться, достучаться до руководства ГУВД Москвы. Генерал Колокольцев убыл в отпуск, а за него остался его заместитель. Многих просил Артем поспособствовать выходу на провод и на личный разговор с генералом Ивантеевым. Одним словом, уже поздним вечером он понял, что не готов с ним разговаривать генерал, а может быть, и не захотел. Мелкая сошка для него полковник Шмелев.

Честно говоря, Артем для встречи с Ивантеевым много сделал звонков и провел объяснений и просьб, чтобы добиться встречи. Артем боялся, что с уходом Гусева дело встанет, а потом уйдет в отпуск Стариков, придет Хмелюк, и все снова завязнет, и не будет обысков, и Гарисов снова станет не при делах, и зачем нам нужны признания Мормурадова. Короче, все, что с таким трудом собиралось, снова осядет на бумаге.

Артем дозвонился до напарника Гусева и предложил ему встретиться на квартире Ольги.

После встречи Шмелев немного успокоился, Андрей смог убедить его в том, что на данный момент все под контролем и совсем не плохо, если его напарник проведет отпуск с семьей в Анапе, в июле месяце, в угро, не просто попасть в отпуск. Тогда Артем сразу спросил:

— Почему не позвонил Руслан по нашему телефону, он звонил тебе?

— Похоже, с телефона жены, — ответил Антон.

— Похоже или с другого телефона? Он про меня что-либо говорил?

— Пусть не беспокоится, все под контролем.

— Хорошо. Тогда я прошу хоть как-то держать меня в курсе дел.

Потом в течение получаса они строили версии, и Андрей обещал давать информацию по Мормурадову после посещения его в СИЗО. Но Шмелев понял, что Стариков уже загрузил Андрея подготовкой к проведению обысков. Андрей в эту жару бегал по ломбардам и собирал сведения по сдаче ювелирных изделий подозреваемыми.

Страшная жара 2010 года растекалась безжалостно по всей Москве не только температурой за 30, но и смогом от лесных пожаров. Во всех новостях, практически на всех каналах говорят о сильных пожарах в той или иной области, уже погибло более 30 человек.

Ночью Артем просыпался по несколько раз. Духота не давала нормально не только заснуть, но и спать. Окна и форточки лучше не открывать, так как едкий дым охватывал все помещение, и в нос лез запах гари. Людмила тоже мучилась от этой духоты, а еще от жары у нее поднималось кровяное давление. Этой ночью, часа в три, Артем услышал шум на кухне. Он аккуратно встал и проследовал в фойе, откуда услышал, как бьется в закрытую кухонную дверь Джемма, его любимая собачка пекинес, купленная когда-то в 2002 году его покойной дочерью Ольгой.

Когда Артем открыл дверь, то бедная собака, выбившись из сил от жары и гари, упала на бок и высунула свой темно-синий язык. Сначала Артем растерялся, но вспомнил, как он уже спасал ее от смерти, и не один раз, а три. Последний раз в прошлом году после поездки на машине «Ровере» Паши Медянина в Ковров. Тогда она «реально умерла». Помог массаж грудной клетки, и вовремя залили с Людмилой ей в пасть разных настоек, то, что пили сами в стрессовых ситуациях, там и боярышник, и валерьянка, и пион, и пустырник, а главное, валокордин. Все это подсказала тогда дать Людмила. Артем и на этот раз быстро намешал капли и, насильно раздвинув ложкой стиснутые зубы собаки, влил ей лекарство. Джемма некоторое время лежала неподвижно, вывалив язык, и вдруг, подобрав язык, снова начала тяжело дышать. После того, как собачка пришла в себя, Артем унес ее в ванную, включил холодную воду и лил ей на спину до тех пор, пока вода не пропитала ее до самой кожи.

И, как бы ни было жарко и душно, больше собаку никто на кухне не прикрывал. После реанимации, еле пришедшая в себя, собачка смотрела на хозяина такими преданными глазами, что Артем снова, как всегда при встрече, стал ей говорить:

— Девочка моя, Джеммочка, собачка дорогая моя, добрая моя, слава богу, ты выжила. Не умирай, пожалуйста, ты ведь умненькая собака, тебя Лизочка за хвост таскала, гладила тебя всегда. И раньше, когда только начинал Артем говорить с Лизой по телефону, как первый вопрос был: «Деда, а где Джемма?» Потом дед говорил с ней, прикидываясь собакой с человеческим голосом, и даже пытался лаять. Лиза радовалась, задавала «Джемме» вопросы и получала на них ответы через деда. После таких слов, как «Бутово», «дед», разговор у Лизы продолжался словами о Джеме: «Где Джемма, что делает Джемма, позовите Джемму к телефону». Поэтому после гибели Лизы и Оли Джемма стала живой частичкой, в которой Артем черпал некое соприкосновение с прошлым. Тем дорогим, милым и теплым прошлым, когда между ними важно выхаживала или крутилась, как юла, черно-белая собачка Джемма. Интересно бы знать, ждет ли встречи с умершими это существо, ведь наверняка она не знает, что больше никогда не услышит радостный визг Лизочки и не почувствует ласковые поглаживания по голове ее первой хозяйки Ольги. Наверное, не только первой хозяйки, но и спасительницы. Когда Оля купила эту собачку, то здоровье у нее было не ахти какое, и вскоре у нее начала облезать шерсть с головы, живота, ушей. Оля возила ее вместе с мамой по клиникам, и наконец, они нашли лекарства и средства лечения. Собачка поправилась, похорошела. А ведь два врача говорили, что ее надо усыплять, толку из нее не будет. Оля же настойчиво таскала Джемму по разным ветлечебницам.

— Ольга, светлая моя доченька! Кто же дал такое страшное разрешение на твою гибель? Гибель в 31 год, когда человек только и начинает понимать по-настоящему ценности жизни, — размышлял Артем, также зная, что и Оля, и Лиза — они в своем еще совсем раннем возрасте от 2–3 лет отличались от своих сверстников. Один взгляд Оли чего стоил, когда она внимательно слушала чтение сказок, как она слушала музыку, а Лиза, особенно при встрече, могла так окинуть взглядом, что казалось, видит насквозь или что про тебя все знает. О, как бы сейчас хотелось увидеть этот взгляд!

У Артема от воспоминаний задергалась правая бровь, учащенно забилось сердце, и снова, как уже не в первый раз, подступил колючий комок к горлу.

Жара, которая раньше не стояла так долго в Москве, безжалостно косила, особенно пожилых и больных людей. Прошлый раз, а это было два дня назад, Артем приехал на кладбище, но к могилке не проехал, несмотря на то, что уже было 14.30. Он остановился у КПП перед шлагбаумом Бутовского кладбища и, узнав, что за день хоронят четвертую бабушку, оставив машину на обочине дороги, пошел пешком к 12 участку, пошел по дороге, которую кто-то избрал для него и Людмилы, и не только для них в их жизни, которая теперь их дорога до гроба, до того момента, когда перестанут биться их сердца, работать мозги и не будет сил прийти и помолиться за любимых.

Артем, который раз ловил себя на мысли, что ему было бы легче, если бы его не стало на этой земле, но, представив себе, что со всеми заботами останется справляться его любимая жена Людмила, будут грустить и страдать его старшая дочь и внучка, и он злился на то, что кто-то не смог подсказать, направить его мысли на то, чтобы принять меры, предотвратить беду. «На все воля Божья, — вертелось у него в голове. — Какая воля? Зачем такая воля? Кто правит такой волей? Да, я понимаю, все может случиться. Случиться, но не это издевательство, не это насилие. Зачем убили ребенка?»

В такие размышления и Артем, и Людмила входили быстро, а вот выходить из них приходилось долго. Артем нашел способ, он начинал внимательно смотреть на фотографии и вспоминать, когда они были сделаны, вспоминать то, что в тот момент происходило. Вспоминать слова, предложения, действия. Улыбаться каким-то смешным историям.

Однажды Артем смотрел за полуторогодовалой Лизой, и случилось так, что он ушел в свою комнату, а выйдя из неё, Лизы в большой комнате не обнаружил, пошел на кухню и увидел в проеме двери две лежащие ножки Лизы в туфельках. Артем напрягся, потому что Джемма могла укусить ребенка за время еды или, когда кто-то посягал на «территорию» ее «стола». Ножки были неподвижны, Артем заглянул вправо за карниз дверного проема и увидел следующую картину. Джемма спокойно что-то ела в своей миске, а рядом лежала на животе Лиза и, положив голову почти на край этой миски, глядела, как ест Джемма. Кроме того, левой рукой она слегка теребила собаку за загривок. Зная, как агрессивно реагирует Джемма во время еды на любые прикосновения к ней, Артема охватил ужас, и он не знал, как правильно поступить в этой ситуации, чтобы собака, увидев взрослого, не укусила за лицо ребенка. Артем быстро спрятался и, чуть отойдя назад, стал звать:

— Джемма! Лиза! Гулять, Джемма, Лиза гулять.

Зная эти команды, через несколько секунд в проеме двери стояла Джемма, а рядом с ней сидела и улыбалась Лиза.

Артем быстро поднял Лизу и унес ее в комнату.

— Хорошо, что этого не видел никто. Его репутация деда была бы «подмочена» полностью, и доверие по присмотру за ребенком упало бы до нуля.

Но Джемма, эта умная Джемма, она ни разу не укусила ребенка, несмотря на ее поползновения захватить собачку за хвост, за ухо, сесть на нее верхом или потрогать ее неприкасаемые миски с едой. Вспоминая это, Артем видел все снова и улыбался, он улыбался тому, что когда-то это было. Была эта безграничная радость общения с маленьким человечком, который рос, научился ходить, слышать, понимать слова, и уже в два года Лиза могла нормально разговаривать, а к трем годам она разговаривала с папой Ти по-французски.

Предательство Щукина.

Полковник Щукин сидел у себя в кабинете, когда позвонил Шмелев. Вообще-то он ждал этого звона. На совещании у начальника отдела по особо важным делам 1-го управления следственного комитета Щукин понял, что Гусев сливает информацию следствия потерпевшему, этому неугомонному вояке, который все воевал, воевал и профукал детей, лучше бы сигнализацией в свое время занялся в квартире на Тверской. «Хотя, кстати, — вдруг забеспокоился Щукин, — у моей-то дочери тоже ничего не стоит, и кнопки тревожной тоже нет». Он взял ручку, открыл в ежедневнике страничку по важным и срочным делам и записал: «До сентября охрану к Евгении в квартиру».

После разговора со Шмелевым Александр Иванович был на взводе. Мало того, что вчера с мужиками накатили перед уходом домой, но этого не хватило, и он, как всегда, встретив соседа по площадке Игоря, не смог не тормознуть у него на целый час. Перед ужином, благо Насти не было дома, он достал из холодильника со вчерашнего вечера незаконченную бутылку «Столичной» и налил, видимо, лишку, потому что сегодня с утра во рту сушняк, а голова как чугунный котелок, только ничего не варящий, а тут еще этот Шмелев. Дай ему, видите ли, телефон зама ГУВД, обурел мужик. Он ведь все равно будет добиваться и наверняка узнает. Конечно, если бы он был такой крутой, как хочет казаться, то на хрена бы я ему был нужен, пошел бы сразу к начальнику МУРа, хотя он предупреждал, что пойдет к Васильеву, и сходил. Васильев, конечно, это величина, и как ни здорово, но с его подачи нам пришлось писать ответ на Житную. Пока все обошлось! Убедили начальство, что никто работу не прекращал, все идет своим чередом, но, а какие недочеты, так потому, что дело не простое, постоянно добываем новые факты.

Щукин понимал, что изначально у него не сложились «доверительные» отношения со следователем Ковердовым, этот «мудила» засадил двух практически невинных ментов в тюрьму, а его начальник Левков тоже узурпатор еще тот, ничего нормально решить с ним нельзя. Такой холеный, самоуверенный, просил ведь его сделать международное поручение к Гарисову в Узбекистан, три рапорта написали. Все смехулечками отшучивался. И правильно «вояка» требует! Еще неизвестно, как бы себя вел каждый на его месте. Да не приведи, Господи, быть на его месте. Только вот он не может понять, что не МУР главная скрипка, а следственный комитет при прокуратуре Москвы. Гусев же поплыл не в ту сторону, я покажу ему, как вести двойную игру. Правда, он-то и хочет разоблачить всех по полной, а сейчас это актуально, и я не против, но зачем дружить с тем, с кем я воюю: «задергался ветеран, он еще не понимает, что проиграл изначально».

Щукин вдруг вспомнил обгоревший труп француза, и у него что-то неприятное пробежало по спине. Видел за свою сыскную деятельность и оперативную работу он немало трупов, а вот эти — семья Карделли — вызывает тяжелые чувства. Конечно, он мог бы сделать на сегодняшний момент гораздо больше. И тут Щукин как бы берет собственный переключатель на себя и переключает на его образ жизни за последние два года. Изменился он не в лучшую сторону и сам понимает, что у него начались проблемы с алкоголем.

Пока он еще не залетел, не такого он десятка, чтобы пить и не помнить Родины своей. Однако жена и дочь уже в открытую пилят его после очередного запоя. Это не значит, что он пьет безбожно с утра и до вечера. Нет, просто он пьет каждый вечер, хоть помалу, но пьет. Его тянет опохмелиться, и он порой с утра, имея возможность не показываться на глаза старшему начальнику, может позволить себе рюмочку коньяка, другую перед обедом и вечерком перед уходом. Пока все сходило на работе, но этот папаша Карделли никак не угомонится. Еще и высказал свое замечание по поводу припухших век. Конечно, назвать его хамом нельзя. Он в таком состоянии, что не дай-то Бог, — размышлял Щукин — Зря я послушался тогда Левкова и убрал оперов, вояка этот момент уловил, а потом он раздобыл информацию, сколько раз и кто был в Бутырке. И он хочет, чтобы я повернулся лицом к делу, бросил, типа, все и подключился к расследованию? Сейчас рвану, как на стометровку в СИЗО, и буду пытать Мормурадова. Смешно…

Щукин понимал, что должного внимания делу он не уделил. Списать на прокуратуру можно, но он бы мог через оперов все раскрутить еще до нового года. Твердил о том, что Гарисова не достать, Турдыев и Ашотов не при делах. Щукин намекал, что это не так. Он верил в то, что без него, без нормальных оперов, которые у него на других делах, дело по Карделли так и затухнет вместе с одним подозреваемым Мормурадовым, которого, как главного виновника, однозначно упрячут на пожизненное. Поэтому Щукин продолжал вести упорно свою политику «тормоза», а тут Гусев разворошил Мормурадова, выследил и детализировал все по Турдыеву и Ашотову. Гусева хвалят в прокуратуре, он в хорошем контакте с потерпевшим. Стул, на котором сидит Щукин, начал раскачиваться то вправо, то влево. А это чревато увольнением. Так и до полиции не дотянуть.

— Полковник Шмелев рвется к Ивантееву. Я, конечно, мог бы с ним побеседовать, успокоить его, что Гусев не эталон, что вместо него будет работать очень опытный оперативник, и он, Щукин, лично организует наблюдение и прослушку, а потом обработанного уже, подготовленного вояку, к начальнику МУРа, и с ним зайти к Ивантееву. Однако полкан хочет напрямую проскочить. Слушайте, а у него сильная интуиция. Гусева я предупредил, в субботу с утра перед отъездом его в отпуск, что если до возвращения из отпуска будет хоть одна связь с воякой, то он, Щукин, найдет, как убрать Гусева из МУРа, а может быть, и вообще из уголовного розыска, — размышлял Щукин.

Тогда он, не глядя в глаза Гусеву, еще сказал: «Я не позволю своему подчиненному вести переговоры с потерпевшим за моей спиной, с этим воякой».

Гусев пытался возмущаться.

Трезвый тогда и злой Щукин не выдержал и, ударив кулаком по столу, сказал:

— Капитан! Молчать! Я все знаю, ты будешь работать, как надо мне. И если вдруг я установлю, что ты после того, как уйдешь из кабинета, позвонишь или встретишься с полковником, то в МУРе ты не работаешь.

Гусев вышел, не сказав ни слова. Он понял, что этот человек не остановится ни перед чем в достижении цели, особенно в пакости. У него уже были с ним и раньше стычки наподобие этой, а больше по личной неприязни Щукина.

Гусев, оценив обстановку, решил, что срочно надо связаться с напарником, и сказать ему, чтобы тот в понедельник шел к Старикову в следственный комитет и доложить ему, что пока будет работать вместо Гусева он. Согласовать вопрос его утверждения на работу вместо Гусева со Щукиным. Руслан попросил Андрея Лесовкина в понедельник сообщить «Бате», так он называл Шмелева, о его убытии в отпуск. Скажи, мол, что уехал так неожиданно из-за семейных обстоятельств, о которых расскажет по приезду, потому, что не хотел звонить в выходной день, не хотел расстраивать. — Беспокоиться, мол, сильно не стоит в связи с его убытием, потому что дело взято на контроль в Генеральной прокуратуре, а следственный эксперимент и обыски проведут без него, и что три недели пролетят быстро, и он вернется, — говорил по телефону Гусев.

Гусев посчитал, что если он скажет, как его отправили в отпуск Андрею, то «Батя» такой человек, что смекнет, в чем дело, и расколет Андрюху, а, узнав истину, в МУРе начнутся непредвиденные обстоятельства, и Батя не ограничится разговором со Щукиным, он будет делать все, чтобы Щукина убрали с расследования полностью. У Щукина же останутся злость и месть, и он бросит весь своей гнев навстречу не только ему, но и «Бате». Поэтому, чтобы не искушать судьбу, Руслан не отключил телефон, просто оставил его в Москве, а сам с обрадованной женой и дочкой уехал вечерним поездом в Анапу. Как предложил ему сделать Щукин.

Не дав номера телефона приемной, Щукин дал повод усомниться Шмелеву в правдивости его слов. Часа через полтора, после того, как звонил Шмелев, на Щукина вышел генерал и потребовал его к себе в кабинет. Не успел Щукин войти в кабинет и представиться, как генерал сказал:

— Полковник, ты, что опять не можешь решить вопрос с потерпевшим по делу Карделли? Чего он добивается ко мне? У меня что, нет кому, с ним решать вопросы? Ты в прошлый раз, после его заявы и указаний начальника ГУВД, мне сказал, что все решишь, и теперь что там стряслось?

— Понимаете, товарищ генерал, у нас в расследовании активно работал капитан Гусев, и его по графику в отделе отпустили в отпуск, так вот этот Шмелев поднял хай, почему его забрали у следователя и отправили в отпуск, — сказал Щукин.

— А кстати, почему? Что, нельзя было как-то заранее объяснить человеку, что будет другой, что дело не встанет, что оперативники имеют свои семьи, и должны каждый год быть в отпуске. Ты что, недопонимаешь, что ли? Зря я за тебя ходатайствовал на зама начальника управления. Уже третий раз я должен напрягаться по твоей работе. Ты что, не понял, с кем дружить, как ты в прошлый раз выразился, «вояка»? Ты что, еще не понял, откуда пришли бумаги? Из Госдумы, сам Васильев его поддерживает. Я думал, что ты, Щукин, умней, а вижу, что ошибался, — сказал генерал, вставая из-за стола и направляясь к полковнику.

Щукин стоял по стойке «смирно», как нашкодивший мальчишка, слегка опустив голову. И вдруг, резко подняв голову, сказал:

— Товарищ генерал, я и мои оперативники…

Ивантеев не дал говорить ему дальше.

— Да не твои оперативники, а наши, полковник, наши, а ты вдруг не в делах, что творится, или ты сам его отправил?

— Никак нет.

— Иди и звони сам полковнику, извиняйся за кого хочешь. Я его выслушивать не собираюсь. Да будет, видимо, понятно, что он тебя во всем винить будет.

— Почему?

— А потому, что ты ни хрена не руководишь нормальными мужскими понятиями, с такими потерпевшими нормальной доброжелательной связи не поддерживаешь. Я знаю, что этот полковник воевал, и о нем очень хорошие отзывы, говорят, он много помогает в расследовании, а ты его бортуешь. Ты что быкуешь, а?

— Никак нет, он у меня уже был в мае месяце.

— Ну, так еще раз пригласи. На кой ляд мне за тебя работать? Ох, зря я за тебя, Щукин, руку подымал. Так дальше пойдет, то не работать тебе в полиции.

— Я подправлю, товарищ генерал.

— Если завтра меня вновь будет добиваться Шмелев, то пеняй на себя.

— Не будет, я все улажу.

— Да, и еще, ты не знаешь, так вот четырнадцать лет назад, когда тебя и в помине не было в МУРе, этот самый полковник со своими друзьями и с нашими операми без всякой прокуратуры и следователей уничтожили банду Князя. Ты не знаешь, сколько трупов на этой банде висело, а вот такие, как Шмелев, и был у нас такой сотрудник капитан Марков, майор Бутов, старший лейтенант Ворсенко. Я и сейчас помню все фамилии, такое дело раскрутили, а ты не знаешь ни шиша. Решай все вопросы и доложи сразу. Жаль, я тогда доверил все твоему начальнику, и тебе надо было все-таки встретиться со Шмелевым, сейчас бы этих проблем и не было. Короче, Щукин, ты мне не нравишься, темнишь, не договариваешь, а сказать проще, не работаешь. Потом, вид у тебя какой-то помятый? Употребляешь?

— Никак нет!

— Все, идите, полковник, а то я сорвусь и тебе нагрублю.

Щукин пулей вылетел из кабинета Ивантеева и понял, что попал, как принято, со своими «шуточками» к «вояке» в лапы. Все, он знал, — где собака зарыта. И что он должен сказать генералу, как он проводил расследование, как распустил оперативную группу, как плюнул на Гарисова и двух пособников, как не провел детализацию, как не применил ни технических средств прослушивания и, в конечном счете, согласился с доводами Левкова о заключении в этом деле.

Да, если бы об этом тоже знал Шмелев, а как говорил только что генерал, его боевые товарищи, то явно Щукину не ходить по коридорам Петровки 38. Такого и смертью не остановишь. Эти братаны, как возьмутся, мало не покажется. В башках-то, наверно, война все повыветривала? Это беспредельщики еще те!

Понимал, конечно, Щукин и отца убитых, но что-то последнее время грубеет его душа, несмотря на такое горе у Шмелева, не проникся он нормальным состраданием. А почему? Нет, никакими другими трагедиями нельзя закрыть предыдущую. Время и только время расставляет по местам людей. Но у него-то у самого, в целом, все пока нормально.

Конечно, мог он закончить это дело еще до нового года. «Но кого ловить теперь?»

А душа сопротивляется, не хочет признавать ошибки, но теперь, после этого визита, надо менять тактику. Щукин набрал номер телефона Артема Шмелева.

— Артем Викторович, не могли бы вы завтра с утра прийти к нам, я Вас встречу, и мы обсудим все вопросы, — начал Щукин.

— Встретиться, согласен, но не сегодня и не завтра.

— Почему?

— Потому что дело принимает серьезный оборот, и мне нужна помощь уже более влиятельных людей, а не тех, кто постоянно вставляет палки в колеса, — быстро сказал Артем.

— Если вы насчет Гусева, то у нас есть в три раза лучше сотрудники, подсоединим. Давайте встретимся?

— Что же вы раньше не подсоединили?

— Все не обхватишь, — начинал раздражаться Щукин.

— Странный вы человек, Александр Иванович, вроде полковник, а не военный.

— Я же мент, Артем Викторович.

— Жаль. И Вы тоже подсели на этот гребанный жаргон. Из-за него-то и будут вас переименовывать в полицию. Я смогу с вами встретиться только в четверг.

— В четверг, так в четверг. В 10 часов устроит?

— Вполне.

— В среду созвонимся, и берегите себя, у нас есть все, чтобы решить ваши проблемы.

Шмелев, не сказав в ответ ни слова, отключился. На душе было гадко и противно, особенно после слов «ваши проблемы», и он тихо произнес:

— Нет, к Щукину я не пойду и трогать его пока не буду, а вот давить на него и его оперов будем через следователя. Правда, какого? Что за чехарда идет — один в отпуск уходит, другой всего на месяц приходит и тоже скоро уйдет, потом вернется Хмелюк и скажет, что Турдыев и Ашотов не при делах.

За два дня волнений по исчезновению Гусева Артем потерял больше двух килограммов своего веса. Утром он встал на весы в ванной и увидел свое посеревшее лицо в зеркале.

С каким же трудом дается каждая хорошая новость или маленькая победа в расследовании! До позднего вечера ждал звонка от генерала Ивантеева боевой полковник и понял, что после 20 часов никто не позвонит. И не позвонили. На следующий день Артем начал вплотную работать с напарником Гусева, старшим лейтенантом милиции Лисовкиным. Благо, нормальные, еще не втянутые в грязные дела, молодые ребята не отказываются работать с порядочным человеком, тем более, с его богатым жизненным и боевым опытом, души их еще не зачерствели к чужому горю. Это радовало!

 

Глава 15

Церковь. Вера. Самосуд.

Во вторник выдался свободный от выездов в Москву день. Встретив после 15 часов Людмилу у метро, они на Олиной машине поехали на кладбище.

Людмила предложила заехать по пути в церковь, поставить свечки. Артем согласился, но особого желания у него не возникало, но он не сопротивлялся, так как понимал эту человеческую потребность общения через церковь с Богом. Он до трагедии никогда не упускал возможности посетить церковь, где мог сосредоточиться, попросить о чем-нибудь Господа. Помолиться и, выйдя за порог храма, почувствовать некое облегчение и радость соприкосновения со святой верой в жизнь Господнюю и помощь Господнюю.

После трагедии не мог Артем ни сосредоточиться на вере, ни помолиться глубоко и проникновенно, хваля Всевышнего за то, что дает он ему жизнь на этой прекрасной земле, что вытаскивал он его из разных сложных ситуаций, что хранит здоровье и жизнь его любимых и родных.

Артем стоял и думал только о том, что вот также его дочь Ольга, приходя в разные храмы, молилась, просила, прославляла и надеялась, что поможет Господь, если что, в трудную минуту. А он не помог, не предупредил, не подсказал, не увидел, как жестоко издевались над ней убийцы, как безжалостно они придушили ее дочь Лизу, а потом подожгли ее и уже мертвого мужа, заставив в беспамятстве метаться очнувшуюся Лизу в удушливом дыму и искать выхода из этого пекла. Может быть, и есть у взрослого человека, у каждого, свои грехи, но ребенок, которому от роду всего-то три года…

«Карма», — какая там карма. О чем этот базар ясновидящих и «звездочетов». Артем не спорил, что есть люди, которые «не от мира сего». Гипнотизеры, экстрасенсы, нюхачи, слухачи, есть и влияние на земных существ, неземными существами. Он сам видел тарелку, огромную тарелку, висевшую так близко в небе над землей, что у всех, кто был рядом, захватило дух, и появился страх, как это так, висеть в воздухе огромному кораблю с иллюминаторами по кругу и прожекторами без звука работы двигателей и также исчезнуть, превращаясь в точку за горизонтом без всяких ревов моторов. Летают и не просто летают, а, видимо, как-то наблюдают, изучают, экспериментируют, и наверняка на эти эксперименты попадают люди, люди с планеты Земля. Кто там находился тогда в том корабле-тарелке, но то, что такой корабль могли создать только очень разумные существа, было очевидно. Они к тому же еще и не беспредельщики, так как не убивают и не взрывают. Такое ощущение, что они не боятся ничего, они пришельцы из Космоса. Что входит в их планы, можно только догадываться, но то, что они есть — сомнений нет. По крайней мере, нет у самого Артема. Такие же тарелки в разное время видела его старшая дочь Юля, видел дед Григорьевич, и видела покойная Оленька. Вряд ли эти существа как-то влияют на судьбы людей, но те, не исключено, кто попадал в их исследования, однозначно либо начинали работать на них, либо получали программу, или просто попадали под контроль.

Гибель детей заставила Артема на многие вещи смотреть по-другому или под другим углом.

Сколько надо иметь нервов, чтобы помнить, думать, идти вперед, строить какие-то планы на будущее. Раньше все это было как бы само собой, а теперь это необходимость, чтобы выжить. Нервы — это что такое? Эмоции, стрессы, радости, обиды, горе, разочарование, трусость, необдуманные поступки. Клубок зависимых друг от друга внутренних и внешних действий, сказанного слова, услышанных разговоров, состояния здоровья. Как Бог может заглянуть в эти клубки людей, это надо, какую иметь базу данных на прием информации? «Нет, — продолжал Артем, — Вера в Бога — это, скорее всего, вера в себя через какую-то помощь извне, мнимую, образную. Мы самостоятельно анализируем, приходим к мыслям, что на каком-то этапе того, к чему мы стремились, дела идут правильно и уверенно, а перед этим мы обращались к Всевышнему за помощью, и вот она, эта помощь. Бывало, ведь так ничего не выходит у человека, и, кажется: все провалилось, от отчаяния он просит: «Господи, помоги мне!» После этих слов сам внушает себе надежду и веру в эту помощь, а тут как тут и получается все, как надо. Кто помог? Бог? Как это было с отцом Артема.

Тогда, 1 ноября 1960 года, их шхуна попала в шторм и потерпела кораблекрушение, отец замерзал в открытом холодном ночном море. Соленая шуга забивала рот, руки и ноги онемели. На воде держал пробковый пояс и спасательный круг, который Виктор успел прихватить, покидая тонущий корабль.

Сознание его временами начинало отключаться, его, то подымало вверх, то опускало вниз на огромных холодных волнах. Вдруг стало тихо, и он, казалось, был один на этих ночных качелях смерти, и тогда ему казалось, что он кричит, но он просто шептал замерзающими губами:

— Господи, дай мне силы, дай мне еще хоть раз вернуться домой и увидеть своих деток и мою любимую жену.

Почему-то он это начинал говорить, когда его поднимало на гребень волны, и вдруг после третьего раза ему в глаза ударил яркий луч прожектора. Это был спасатель «Грозный», который успел принять сигнал SOS и видел, как экипаж тонущего корабля пускал ракеты, но по ходу, до места кораблекрушения, было идти больше часа. Из 27 человек экипажа шхуны в живых осталось всего семь человек.

Виктора подняли на борт «Грозного» практически полностью замерзшего, натерли спиртом, дали и вовнутрь, доктор засадил несколько уколов, и страшная усталость вместе с отогревающимся телом свалила его в сон. Утром Виктор пошел в гальюн, а когда посмотрел на себя в зеркало, то увидел бело-седые пряди волос на своем кудрявом черном чубе. С тех пор Виктор никогда не утверждал, что Бога нет. Он просто уходил от таких споров или говорил: «Наверное, все-таки есть Бог, коль спас тогда меня в Татарском проливе». И если рассказывал о подробностях своего состояния в ту трагическую ноябрьскую ночь, то слушатели тоже переставали спорить о Боге.

Через Федосью Прокопьевну, которая нисколько не сомневалась в силе и уме Господа Иисуса Христа, Виктор не отказывался от празднования святых праздников по церковному календарю. Теща приготавливала обязательно какие-нибудь угощения и, придя с ними в дом зятя, говорила о празднике и его значимости. Не зря мудрая бабуля прожила более 86 лет и умерла, как очень добрый и счастливый человек. Еще с вечера она собиралась утром рано со своей соседкой пойти по ягоды, но не собралась. Православная, вечно верующая в Бога старушка, как легла на свою кровать с мыслями о завтрашнем дне и с молитвой господней, так и застали ее соседи спящей, а верней, уже холодной, свернувшейся калачиком на кровати. Кроме тугоухости бабуля так ничем серьезным не болела. Вечная труженица, которая вставала с петухами, содержала в идеальной чистоте квартиру, держала хозяйство, косила сено, сажала огород и пекла такие вкусные ватрушки, шаньги, пирожки, какие никто не мог печь во всей округе.

Любила Федосья Прокопьевна внука своего Артема просто какой-то странной любовью. Пожалуй, после Бога Артем был вторым. Ее сын Михаил погиб, а верней, пропал без вести в битве под Прохоровкой в 1943 году, так и по сей день никто не знает, где покоится прах Коновалова Михаила, командира танкового взвода.

На фронт Михаил ушел в 17 лет. Артем был похож на своего дядю не только внешне, но и характером, а когда он поступил в танковое училище, то у Коноваловых был праздник. В первый отпуск Артем приехал погостить к ним в деревню, и дед Иван повел его через весь поселок от берега моря до лесхоза, так называемого места Гросовка, где, кстати, был и аэродром для посадки и взлета «Ан-2», который ежедневно, по несколько раз, курсировал из Александровски в Хоэ. По пути они зашли в три магазина, в одном из которых дед купил две бутылки водки и закуску. Были они и в Управе, и в аптеке. Артем гордо вышагивал в своей парадной форме. Тогда это было незазорно. В те времена профессия военного вызывала у всех уважение и почет. Ты еще ничего не сделал ни для Армии, ни для народа, но на тебе военная форма, значит ты защитник, ты герой, хотя зачастую это было совсем не так. В обществе все-таки в те годы положение для уважения и почитания занимали люди, которые прошли дорогами Великой Отечественной войны, а таких было больше половины оставшегося мужского населения СССР.

Дед привирал своим односельчанам, мол, на будущий год внук будет лейтенантом, хотя до этого надо было еще два года тянуть курсантскую лямку в Омском танковом училище.

В доме Коноваловых было святое место, где на полочке стояла икона с Иисусом, а вокруг нее разные другие иконки из дерева, бронзы и латуни, также стояла лампада с маслом и фитилем. Артем всегда, приезжая к бабушке, смотрел на этот уголок и думал: «Странно везде говорят, что Бога нет, что это самообман, что все священники были пособниками белогвардейцев в гражданскую войну, так почему же его любимая бабуля молится и просит, просит сохранить дитятко, внука ее, от всех врагов и напастей, дать ему силы и талану?» Все это по-настоящему Артем смог оценить тогда, когда попал на войну в Афган, а потом и в Чечню. До трагедии никто не мог разубедить Артема в его вере, а тем, кто пытался предложить ему быть ближе к Богу через церковь, то Артем говорил так:

— Бог у нас один, и разговор у него с каждым свой, а это значит, каждый сам найдет дорогу к Богу, и не нужны мне проводники.

Оглядываясь назад, Артем не может себя винить в том, что он не так относился к вере. С 83-го года у него всегда в друзьях были священнослужители. Водитель, который возил его на «Уазе», был родом из города Орла, где его отец Сапач Петр Васильевич был священником и главным батюшкой в одной из церквей города. Потом они приезжали, друг к другу в гости. А в 95 году Артем подружился с отцом Киприяном, окопным священником, с которым и по сей день поддерживает связь. Ныне старец Исоакий является духовником в обители недалеко от Быково в деревне Денежниково, это южное направление Подмосковья.

Три раза они были с «Батей», такая была кличка бывшего монаха-аскета на войне в Чечне, во время боевых действий. Многим бойцам помог выжить и вернуться домой окопный Батя, про него написаны стихи, а бард Владимир Кочергин посвятил ему даже песню, которая звучит первой на его альбоме и называется он «Благословением твоим».

Батя несколько раз был в плену, и «духи» его, как ни странно, но отпускали. Он умел не только крестить, отпевать, но и словом своим так настроить и поддержать человека, что люди, а особенно офицеры и солдаты, в нем души не чаяли, тянулись к Бате, через него вроде, как и до Бога ближе было. Ближе всех, конечно, там, на войне, была смерть. Артем стал замечать, что как только ребята уходили на задание, и провожал их Батя, то все было о’кей, возвращались все, «200-х» не было. Как только уйдут, а Батя нигде не мелькнет, все, есть убитые. Что это, совпадение или как? А Батя в камуфляже, с огромной шикарной бородой, высокий, симпатичный, такой большой мужик весь светился уверенностью и в правоте своего дела, а верней, предназначения на войне. Были у него и два ранения еще в Афгане, и болели почки, и крутит, по сей день боль его ноги, которые прошагали немало фронтовых дорог. Сегодня, чтобы попасть к Бате на исповедь, то надо умудриться, к нему попасть. Батя все скажет, как и что надо делать.

Здоровье, конечно, не то, что могло бы быть в его возрасте, если б он в тепле был всегда, да питался нормально, не ел бы что придется из солдатской пайки и, в основном, как получится, то и не знал бы жизни воина.

Батя гордится своими наградами. Он не ходил в цепи с винтовкой и автоматом, он помогал бойцам понять свое предназначение на этой войне и не потерять веру в Бога и солдатскую удачу вернуться домой живым.

У Бати было много наград от разных министерств и правительства, а вот за его честность, прямоту и рисковые выезды на войну и в «горячие точки» в самой высокой иерархии и патриархии невзлюбили, многое отец Киприан делал по воле своей и Божьей, а не по указу сверху. Да не разобраться в этом Артему никогда.

Все больше и больше Артем понимал, что его вера в Бога не способствовала гибели его детей. Мы все привыкли просить и надеяться на Всевышнего, а он-то один на всех, может быть, и не смог тогда достучаться до него Артем. Ведь с осени 2008 года душа его маялась, и он понимал, что так не должно быть, почему он искал причину в себе, почему не подумал, как защитить близких, именно своих любимых и самых родных, почему не вник в их проблемы и нужды? Думая сейчас об этом, Артем поймал себя на мысли, что ничего ему непонятно на сегодня ни с верой, ни с Богом, ни со своими чувствами. А чувства его стали, ой, какие-то не те, порой и самому становится страшно подумать: пропала жалость и сострадание к разного рода трагедиям и горю других людей. Нет, не совсем пропала, а нет такого, как бывало раньше. Артем переживал за чьи-то неурядицы и трудности, не говоря о потере близких. Теперь ему было не все равно, что творится вокруг, но к ворам, убийцам, насильникам, садистам у Артема не было никакой положительной эмоции, в его понятии все они должны умереть и умирать как можно быстрее. Он даже ставил себе порой вопрос: а смог бы он сам расстреливать этих людей? От этих мыслей ему становилось не по себе. Он представлял, как те, которые недавно смело, забирали чужое, забирали, верней, лишали жизни людей ради своего желания жить за счет других и делать поступки, противоречащие всяким человеческим законам, мочились бы в штаны при виде направленного ствола пистолета в лицо, становясь при этом жалкими и ничтожными. Но почему эти ублюдки надеются на то, что возмездие их не достанет? А вот надеются и не боятся..? Законы, не те!

Снова Артема донимал один и тот же вопрос: «Почему увеличивается число преступлений и жестокость не умирает, а наоборот процветает?» Ответ один: как только люди в стране поймут, что воровать это — самый страшный грех, как и убивать, что посягательство на чужое имущество и жизнь будет караться жестоко и без всяких скидок на обстоятельства, то лет через пять Россия будет самой процветающей и богатой страной в мире. А для этого надо ужесточить меру наказания. А кого и за что наказали, должны знать все через средства массовой информации. Об этих законах надо говорить еще в детском саду, в школах, институтах. Вор должен приравниваться к изменникам Родине. Коррупция, взяточничество — все это воровство. А что сегодня толку говорить, коль так и продолжаем мы слушать песни про воров и уркаганов. Фильмы о жизни бандитов, рэкетиров, о том, какие они себе коттеджи понастроили, и порой этот главный бандит, герой фильма, становится из серии к серии любимым и чуть ли не справедливым борцом с ментами, с угрозыском и вообще со всеми, кто мешает хорошо жить простому человеку. Распишут в сценарии фильма, как государство довело человека до такой бандитской жизни. Оно-то, может быть, кого-то и довело, но есть десять Божьих заповедей, и их испокон веков никто не отменял для любого человека любого вероисповедания.

Артем, несмотря на все свое положение, все-таки верил в то, что в конце концов к власти придут люди, которые, не испытав всех горьких жизненных неурядиц, будут иметь чувство сострадания, понимания жизни обыкновенного человека. Что главные задачи Государственной Думы и правительства — обеспечить защищенность людей от воров, убийц и другой нечести. Эти люди должны обладать повышенным чувством интуиции и воображением. Это должна быть команда очень высоко подготовленных людей, которые понимали бы одно, что если они на своих постах не смогут навести должного порядка, то никаких в дальнейшем льгот они получать не будут. Ни о какой неприкосновенности не должно быть и речи. Пусть также на депутата наедет ГИБДД, пусть проедет без мигалки через московские пробки, взлетит на плохо подготовленном или старой марки вертолете, поедет в отпуск в купейном вагоне, где его обворует сосед, а как только поставит новенькую иномарку под окнами дома, то к утру ее уже не увидит. Конечно, любая руководящая должность имеет испокон веков свои преимущества перед подчиненными. Это и оклад больше, и возможности больше творить беззаконие через плохие законы. А эти законы депутаты и подгоняют под себя. А вдруг на меня наедут — убрать пункт с конфискацией имущества. Сын-наркоман вдруг чужой «Мерседес» угонит, девушку изнасилует или стукнет кого-нибудь или, хуже того, убьет, а законы сделай жесткими — все, не отмазать сыночка.

Те, кто вершит судьбы людей, должны быть обеспечены жильем нормальным, зарплатой соответствующей и никаких льгот. Льготы должны быть, как у всех граждан страны: ветеранов, инвалидов, пенсионеров, героев, работающих в специальных районах и на тяжелых профессиях, на подводных лодках, у летчиков, космонавтов и т. д.

— Да, а кто же тогда пойдет в депутаты, — вдруг задумался над этим вопросом Шмелев. — Найдутся те, кто воспитан в нормальной семье, с нормальными человеческими понятиями, где всегда с малолетства вдалбливали, что чужого брать нельзя, убить человека — страшный грех и жестокий суд с лишениями свободы или жизни. Всех, кто прошел войну, «горячие точки», государство должно реабилитировать не на словах и отмазкой, а по-настоящему, с этими людьми, которые вынуждены были убивать, необходимо проводить огромную и комплексную работу, особенно психологическую с применением иглоукалывания и неврологической и психологической терапии.

Артем вспомнил, что на эту тему они с друзьями рассуждали еще в 1996 году, когда бандиты чуть-чуть не убили Витю Зеленина. Рассуждали три боевых офицера, когда в 2000 году летали на Сахалин. Да что говорить, еще, когда был жив отец Артема, они долгими вечерами, еще в те далекие восьмидесятые годы говорили об этом. Неужели те, кто руководит страной, не могут этого никак понять? Неужели они так не говорят? Говорят, но делают другое.

Артем даже устал от таких мыслей. Что толку размышлять. Правда, у него созрел план: после проведения расследования и суда он обязательно напишет письмо в Госдуму и общественную палату, где грамотно изложит причины такого затянувшегося расследования, даст свои предложения по изменению структуры и работы следователей и оперативников, и вообще судопроизводства. Скажет, как навести порядок с гастарбайтерами.

— Ну, хорошо, дам я все это на рассмотрение «великих умов», но ведь ничего не изменится. Пока на них самих кто-то не наедет, не заставит мучиться и страдать.

Артем обреченно опустил голову, закрыл глаза, перед которыми из темноты выплыла прямая кладбищенская дорога к участку № 12, где лежат в гробах его любимые детки. За год гробы еще не сгнили, и поэтому уровень земли в цветнике за лето так и не убавился. Земля к тому же была из глины да песка. Дорога, которая теперь в его жизни будет всегда перед глазами.

Этот памятник, на котором рязанский художник очень точно передал и черты, и выражение детей и внучки Лизочки, тоже часто стоял перед его глазами. Какие они все красивые! Артем часто при посещении могилы ловил себя на мысли, что ему становилось совсем нехорошо, когда он начинал представлять, как умирала в этом аду внучка, которая смогла отойти от удушения и выползти из спальни в гостиную и в дыму и удушливой гари пытаться пробиться к выходу. Бедная девочка. Она святая, чистая и безгрешная, могла бы остаться в живых, если бы у этих душегубов было хотя бы чуть-чуть жалости к ребенку. Кто воспитывал таких ублюдков, кто говорил им, что воровать нельзя, убивать нельзя, насиловать нельзя? Как бы он хотел посмотреть в глаза матерям и родственникам убийц. Как же хочется Артему, открыв сейф с оружием, достать карабин, нацелить оптику и начать отстреливать убийц. Мормурадова можно было убрать, когда его привезли на следственный эксперимент на Тверскую. Гарисова убрать в Узбекистане, подельников здесь, в Москве. «Вот суки, пристроились, ублюдки, прописались в Столице, чтобы заниматься грабежами, кражами, аферами и они сегодня еще на свободе», — снова злился и ругался Шмелев.

Стариков тянет, ой, как он тянет с обысками, чует Артем, что не всё награбленное сбыли эти твари. Они обурели и ничего не боятся. Найдут опера и следователь, обязательно что-то найдут.

Артем открыл глаза и сказал:

— Я не бандит и не убийца. Я сделаю все так, чтобы их судили судом по законам, как положено, а жизнь их дальнейшая будет зависеть от Аллаха, так как они веруют в него. Думаю, он там с ними разберется по справедливости. Нет, я не убийца!

Артем еще раз этим успокаивал себя в страшной решимости мстить. Он понимал, что месть к хорошему не приведет, мало того, что одна месть рождает другую, а главное то, что не будет он брать на свою душу грех. Вчера в разговоре с одним своим старым знакомым, майором милиции в отставке, который двенадцать с лишним лет проработал в уголовном розыске, который, услышав утром, что все эти фигуранты по делу до сих пор живы, очень завозмущался:

— Ты понимаешь, старик, — говорил Стыков Юра, — не должны, такие нелюди жить на нашей земле. И пойми, никто из наших, за них, не будет рогом шевелить, и так будет ясно, за что их убрали.

— Будет ясно кто? — спросил Шмелев.

— Но не ты же сам их будешь решать.

— А скажем, кто без моей команды сам пойдет на мокруху?

— Хорошо поработать, то найдутся.

— За бабки, конечно, найдутся. Но ты как это себе представляешь? Это только в кино все так просто, а в жизни сложно. Лишить жизни человека не на войне — это преступление.

— Значит, твоих детей они убивали — это не преступление?

— Надо еще доказать точную вину. Понимаешь?

— Ты же сам мне говоришь, что Мормурадов убивал, насиловал, Гарисов ему помогал.

— Да он не только помогал, но и убивал. Я его видел на видео, это очень хитрый человек. Он и мать свою обманывает, не жалеет больного человека. Она его отправляет в Москву, надеется, что он не виновен.

— Да какой он человек, Артем? — Юра Стыков зло глянул на Артема. — Ты, Викторович, боевой офицер, а разглагольствуешь, как «ботаник».

— Ты многих нюансов, Юра, недотягиваешь. Дело в том, что очень сильно упущено время. Мормурадов только-только начал давать показания. Явка Гарисова вырисовывает картину преступления, но очень многое не состыковывается с показаниями Мормурадова.

— Убивали-то они вместе? Ну и зачем тебе все эти подробности. Были в квартире, оставили трупы. Все, к стенке и полный расчет!

— Да, вместе.

— Ну, вот двое смертников уже есть.

— Есть-то, есть, но есть реально только один в Матросской тишине — Мормурадов, а Гарисов в любую минуту может исчезнуть и залечь так, что никто его не найдет. Тем более в Узбекистане. Я, конечно, его все равно достану! Но пока не могу…

— Правильно говоришь — не найдут — и не найдут, потому что надо поймать его и все, тем более Мормурадов дает показания и согласился на показания на месте преступления.

— Он-то согласился, но условий понаставил, чтоб не снимали на видео, а главное — чтобы отца Ольги в округе на 10 километров не было.

— Боится, сука. Жить-то хочется.

— Всем хочется жить. Я читаю, Юра, допросы, и сердце мое стынет. Как Оля просила их не убивать, ее и ребенка. Она готова была на все, только чтобы пощадили их. Они же постоянно ей обещали. Ты пойми, они издевались над Ольгой с полуночи до пяти с лишним часов утра. Это какие-то маньяки. Это, какими надо быть зверями, чтоб убить наверху человека, оставить его задушенным в ванной, в луже крови, и спуститься вниз со стоячими членами. Просто зверье.

— Вот, Артем, поэтому я и говорю тебе, что их надо кончать. Хочешь, я продумаю этот вопрос и без тебя, только собери мне всю фактуру для контакта и в тюрьме, и в Узбекистане. Там были твои люди, расклад знают.

— Знают, Юра, знают, всё у меня, и не только у меня есть. Есть и добровольцы, но ты пойми, я ведь не такой, как эти твари. А еще я думаю постоянно о том, что сами, без поддержки, эти «марионетки» на такое дело б не пошли.

— Кого ты имеешь в виду?

— В первую очередь Ашотова, они называют его дядя Жора. Он самый старый. Старейшина в авторитете. Ловкий мошенник. Рецидивист-убийца. Девятерик отсидел от звонка до звонка.

— А что он говорит?

— А ничего, был пьян, не помнит, таких не знает. Вообще-то на него Гусев навел справки, это такой кидало, плюс в узбекских кругах занимается не только пропиской, но и подделкой паспортов. Нигде не работает. Четырежды судим, последний раз за убийство, дали девять лет. То, что он при всех делах был, это точно. И Гарисов, и Мормурадов рассказали, как дядя Жора сбывал краденое вместе с ними и, в общем-то, руководил этим процессом. Они с Турдыевым 15 апреля, накануне убийства, на день рождения Мормурадова, были в квартире наверху, где планировали кражу и сбыт машины, вели предварительные торги. По сути дела Ашотов дал добро на это преступление. А когда убийцы обнаружили и доложили, что машины нет и она, по словам Ольги, находится в сервисе, то дядя Жора их ругал, на чем свет стоит и требовал возмещения убытков, так как он, якобы, уже получил задаток в пять тысяч косых от покупателя «лексуса». Эта ругань была в то время, когда убийцы были в квартире моей дочери. Даже если у этих ублюдков, и были, какие сомнения, то дядя Жора их развеял, наверно, дал добро на убийство Ольги и Лизы. Брать все, что может составлять какую-то ценность и как можно меньших габаритов. Они и рыскали и пытали ребенка до 5 часов утра. Стоило бы только этому Ашотову сказать никого не убивать и закруглиться, то мои девочки, может быть, остались бы жить, — сказал как-то обреченно Артем. — Он самый-самый виноватый. Он дал добро на прикрытие убийц после грабежа.

— Это мы бы так хотели, полковник. Ты мало видел тех, кто побывал или, как они говорят, топтал зону. Убив одного, они не пожалеют других свидетелей. Это уже точно. Дочь твоя была обречена, а вот ребеночка могли бы и не трогать. Перепуганная девочка вряд ли бы что смогла поведать. Заклеили бы рот, вывели из квартиры в коридор перед уходом и не брали бы смертный грех на свои поганые души.

Чувствовалось, что бывший опер разволновался. Он вдруг резко замолчал и по-доброму, положив руку на плечо Артема, добавил:

— Прости, брат!

Потом он достал пачку сигарет и зажигалку и отошел к окну и, закурив, смотрел в окно, по стеклу которого сбегали дождевые капли. Дождь был мелкий и редкий, но капля к капле, и вот они, набухшие водяные шарики, сбегали вниз, как слезы. Наверное, немало выбежало слез у полковника, чтобы вот так внешне спокойно говорить о том горе, которое теперь будет с ним вечно до самой, самой той доски, когда уже ничего не надо и не за что бороться, спорить, доказывать, когда человек уже не есть жизнь, а есть труп или, как говорят в войсках, «двухсотый».

Юрий Стыков всегда считал Шмелева удачливым, зная его судьбу, в которой Артем, идя по краю пропасти, в последний момент перед падением не падал в нее, а цепляясь за выступы в скалах, подымался вверх или, наступая на острое лезвие войны, проходил по нему, порой ранясь, но проходил. А сам он говорил, что ангелы-хранители у него были женщины — бабушка по матери, потом его мать, а последнее время, особенно когда мотался в Чечню, то младшая его дочь Ольга. Все его ангелы умерли, и к Богу Артем не обращается, живет в себе, долбится за правосудие, а все-таки видно, как он постарел, помрачнел. Глаза колючие, напряженные. Не дай-то Бог, кто-то попадется под его руку.

Не мог никак взять в толк Стыков, что Артем так упорно хочет довести расследование до логического конца без устранения убийц. Не связывалось в узел его прошлое, его умение, его друзья, его месть, его понятия и, наконец, его сам сегодняшний вид, что он терпит все издевательства по расследованию со стороны тех, кто должен был бы узнать, кто такой Шмелев, и помочь ему наказать убийц и пособников. Но вместо этого полковник пишет заявления в инстанции, встречается с любым, кто бы смог сдвинуть расследование с мертвой точки, а точка одна — суд над одним убийцей, а остальных недостать. Шмелев идет напролом в любые двери, невзирая на чины и ранги, выплескивая свои эмоции и предложения, ругаясь даже со своими друзьями, на которых бы раньше никогда не повысил голос. Насколько его хватит?

— Артем, тебе бы хоть какой-то передых сделать.

— В смысле? — не понял Шмелев.

— Деньков на десять убежать от этой жары, и я думаю, что теперь и без тебя следак и опера все сделают.

— Опера все сделают, слов нет, а вот следователь Стариков тоже в отпуск скоро уйдет.

— Да что они там, издеваются, что ли?

— Ладно, разберемся. А вот насчет отпуска ты прав. У меня, кстати, есть купленные билеты на Сахалин, хотел дочь старшую свозить на могилки бабушки и дедушки, моих родителей и прадедов. Как-то уйти от этой нервотрепки, но обысков нет, когда будет следственный эксперимент в квартире с Мормурадовым — тоже неизвестно. Одно приятно, что Стариков хоть и временный работник, но вкусил успех допросов с Мормурадовым и, по крайней мере, очень прёт на Турдыева и Ашотова. Я уеду, а тут нарисуется Хмелюк, и будет полная хана делу.

— Подожди, Артем, но ты вот входишь в кабинет начальника отдела по особо важным делам. Скажи ей, что не желаешь товарища Хмелюка, пусть другого ищет. Ходатайство напиши или заявление о его несоответствии. Надо тебе рвануть на Родину. Это точно! Все как-то полегче будет.

— Да, пожалуй, ты, Юра, прав. Только зря ты меня заводишь на мокроту. Я доведу до конца дело без этого. И докажу, что так можно.

— Я, конечно, не сомневаюсь, Артем, но помогать не смогу. Завтра улетаю на недельку в командировку.

— Юра! Ты не парься, я разберусь, — сказал Артем.

Артем понимал, что его товарищ хочет как-то принять участие, но он опоздал, и таких много, особенно желающих разорвать убийц в клочья. Но, господа! Давайте оглянемся по сторонам и скажем, что мы имеем на сегодняшний день. Конечно, сдвиги большие, но так и не ясно, что же творили убийцы в квартире, кто из них убил Тьерри, кто душил Ольгу и кто придушил Лизу. Кто из убийц все-таки руководил? Как шло планирование преступления 15 апреля, в присутствии Турдыева и Ашотова? Куда делось награбленное имущество? Вырисовывается картина, но за решеткой продолжает сидеть только один Мормурадов. Благодаря капитану Гусеву, его напарнику Андрею и человеку из СИЗО, Мормурадов заговорил. Следователь Стариков хоть и медлительный человек, но зацепился за Мормурадова, какой день сам начал ездить в СИЗО, на допросы. Шарм поймал!

Артем, придя домой, позвонил, дочери во Владимир и сказал, что 16 июля они с ней вылетают на 10 дней на Сахалин. Юля обрадовалась и обещала за несколько дней подъехать, чтобы основательно подготовиться к дальней дороге.

 

Глава 16

Посольство Франции.

Месячное долбление Артемом посольства Франции увенчалось успехом. После получения письма, с уведомлением, на имя Главного консула и потом звонка секретарши из его приемной, Шмелева наконец — то пригласили к 12 часам 9 июля в Посольство к консулу Жан Ульрику Силару.

Затянувшееся приглашение объяснили ожиданием приезда из Франции представителя из Министерства Юстиции. В кабинете за столом гостей Шмелева встретили вице-консул Франции, пожилая, симпатичная, но строгая женщина, молодая переводчица и представитель от Министерства Юстиции Франции. Консул, встретив Артема на пороге кабинета, очень приветливо и радушно пригласил за стол, на ходу знакомя его с присутствующими в его кабинете. Артем изложил цель своего визита.

— Я бы хотел, чтобы французская сторона сумела показать свою обеспокоенность перед Российским правосудием, т. е. в ходе следствия необходима связь с Францией, так как убит гражданин Франции Карделли Тьерри Ги. До сегодняшнего дня мы вместе с Вами, уважаемый господин консул, были в кабинете руководителя следственного комитета при прокуратуре Центрального административного округа города Москвы. Еще, больше года тому назад, а точней 28 мая 2009 года, господин Левков тогда заверил всех, что помощи никакой не надо, дело практически раскрыто, и, главное, — это экстрадировать подозреваемого Мормурадовав Москву. Скажу честно, что и на сегодняшний момент как таковой помощи в расследовании дела я от вас не жду. И не за этим я пришел. Дело в том, что двумя неделями раньше подследственный Мормурадов начал давать показания, а также мы имеем явки с повинной от второго убийцы из Узбекистана Рустама Гарисова. Из этих показаний, конечно, не до конца правдивых, вырисовывается картина произошедшего убийства в доме семьи Карделли. Я благодарен Вам, — обратился Артем к представительнице из Министерства юстиции, — что Вы приехали по этому делу, но если вы захотите знать точную картину, то Вам надо съездить к старшему следователю по особо важным делам или ходатайствовать о встрече с начальником отдела. Но хотелось бы определиться, кто от Французской стороны приедет в Россию как адвокат.

Мадам из Министерства юстиции утвердительно качала головой. Значит, она понимает по-русски, отметил про себя Шмелев. Когда Артем взял паузу для дальнейшего доклада и хотел сказать, чем все-таки французы могут помочь в дальнейшем, то переводчица стала быстро переводить сказанное Артемом.

После перевода у французов минут десять была какая-то своя, непонятная оживленная дискуссия. Потом посыпались вопросы через переводчицу. Вопросы были разные, в целом по делу. Артему было трудно донести коротко и быстро ответы на вопросы. Его часто перебивали, уточняли детали. Минут через сорок Артем понял, что надо менять ход встречи, иначе ничего не будет решено на будущее. Он остановил беседу между консулом и юристкой и предложил уточнить следующее:

— Кто, кроме Генерального консула, будет отслеживать ход дела? Второе — будет ли адвокат от Карделли, третье — интересно ли государству Франции, чтобы нашли всех преступников и всех посадили?

После этого перевода французы насторожились и заговорили, перебивая друг друга. Что они выясняли минут десять, Артем так и не понял. Консул вынес свое решение:

— Мы не может ответить на все эти вопросы, но в начале сентября приедет юрист из Парижа. Мы не имеем возможности влиять на ход расследования, так как это другое государство, а не Франция, — закончил, улыбаясь, консул.

Юристка добавила.

— Вы очень молодец, Артем Викторович. Вы имели право рассказать, как идет следствие, это ведь следственная тайна? У вас могут быть неприятности?

— Вот это поворот на 180 градусов, — не удержался от такой реплики Артем и открыто не удивляясь, сказал:

— Я же думаю, что в следственном комитете вам расскажут больше и по подробнее.

Переводчица, видимо, поняв удивление Шмелева, не стала переводить реплику для французов и правильно сделала — у них свой менталитет. Ни хрена не помогали, а вот уколоть как-то надо, остудить, так сказать, пыл ретивого папаши. Артем тоже решил не реагировать, а спокойно, глядя в глаза представителю из Министерства, сказал:

— Я думаю, что мою информацию по ходу следствия корреспондентам во французское телевидение, журналы и газеты теперь можете дать только Вы. Переведите, милая, — улыбаясь, сказал Шмелев переводчице.

После перевода французы замахали руками, как бы говоря: да что вы, разве можно. Мы не выдадим. Артем начинал понимать, что эта встреча не дает тех результатов, о которых он когда-то мечтал, чтобы французы проявляли активность при экстрадиции Мормурадова, поездки в Узбекистан и к Гарисову, а теперь уже этого не надо. Говорят, что о выделении помощи в расследовании писали родители Тьерри президенту Саркози и Министру юстиции. В свою очередь от них был послан запрос в Москву. На что получили красивый и правильный ответ, что следствие продолжается, и все работают в «поте лица».

Довели это до родственников.

Короче, зря Артем затеял эту беседу у консула. Но у Артема была очень скудная информация о принятых мерах во Франции, и он хоть как-то хотел, на будущее, подзадорить и пошевелить французов, а то ведь и суд не за горами, и от них тоже нужен грамотный юрист, чтобы усилить сторону обвинения на суде. Это и была главная задача встречи. Однозначно, что не приедет дядя из Франции и не наведет порядок в затянувшемся расследовании. Интерпол, совместные расследования — это все сказки, или очень нужен большой уровень заинтересованных людей государств. Шмелев заметил, как вице-консул демонстративно посмотрела на часы. Артем отреагировал мгновенно.

— Простите, но я вижу, что вы торопитесь?

— Да, — сказала «юристка». — У нас еще одна встреча, у нас есть еще минут пятнадцать в запасе.

Артем решил сворачиваться. Он опять вспомнил, с каким трудом попал в этот кабинет. Как же ему было тяжело это сделать. Сначала он съездил на разведку к посольству, заполучил номера телефонов в приемную Консула, главного полицейского. Но когда стал звонить, то все тщетно. Натренированные русские телефонистки умело футболили Артема из номера в номер, а когда одна из них сказала, что дело по убийству французского гражданина Карделли Тьерри расследовано и закрыто, то Артем сначала возмутился, а потом в очередной раз телефонистка поинтересовалась, по какому вопросу нужен консул? Ответ был тот же. Значит, их разговор прослушали и, конечно, корректировали ответ. Фээсбэшники навели, видимо, справки по делу в МВД и быстро дали ответ, чтобы «клиент» отстал. Все продумано. Наконец, через экстренный номер в посольство, Артем вышел на полицейскую миссию, попытался объяснить суть встречи с консулом, его выслушали и обещали посоветоваться с консулом, и что обязательно позвонит секретарь консула. Но никто не звонил. Телефон секретаря либо был занят, либо молчал. Складывалось полное впечатление, что как там идет расследование, что хочет этот мужик, у которого убили зятя-француза, в посольстве было по «барабану». Но скорее всего его просто не допускали к консулу.

Шмелев больше мучился от того, что приедут родственники из Франции и спросят: «Что ж Вы, гражданин Шмелев, в трудные моменты в посольство не обратились? Что не звонили во все колокола?» Конечно же, полковник запаса Шмелев Артем Викторович не знал тогда, что нет никакого реального влияния на ход расследования из Франции. Русские просто оборзели. Развели в Москве бандитизм и никакой настоящей ответственности за гибель гражданина Франции не несут. Какая там гордость за Страну. О чем разговор. Пока не будет рева в прессе, или такой озверевший от горя мужик, как Шмелев, не начнет идти на штурм систем. Он знал одно, что «Наши» никого не боятся, и после двух недель поездок и звонков Артем написал письмо консулу с просьбой принять его и отправил это письмо с уведомлением. Через десять дней позвонила секретарь консула и уточнила время встречи. Потом время встречи отложили до приезда юриста. Артем заранее знал, что ему теперь никакая помощь от французов не нужна, но он подготовился основательно и прибыл к назначенному часу. Он ведь сам к этому шел.

Для Артема любые телодвижения по расследованию — это шаг к цели, он понимал, что действительно активной работы от французов не будет, родители Тьерри и сестра находятся в изоляции от дела. Кроме того, они уже разуверились в том, что поймают всех фигурантов дела, они перестали даже интересоваться о подвижках и ходе расследования, потому что больше года они слышали одно и то же: «Работа ведется. Подозреваемых двое. Сидит один».

Однако, несмотря на дальность от Москвы до Парижа, у Шмелева была редкая, но устойчивая связь с родителями Тьерри. Связующим звеном был друг Тьерри, Луи. Луи работал в одной из французских компаний в Москве. Он часто мотался туда и обратно, много ездил по работе в Россию. Хорошо говорил по-русски. Гибель друга и его семьи, у которых не раз он бывал дома, знал их проблемы и радости, расстроила не только нервную систему Луи, но и заставила задуматься о дальнейшей работе в России. Он плакал в одиночестве, пил от горя вино, он не сдерживал слез на похоронах, он помогал всем, чем мог. Поэтому предложил родителям Тьерри передавать полученную информацию от Шмелева им. Много раз он бывал у Артема дома, ездил на кладбище, а когда вник в жизнь Шмелевых, то понял, как же все не просто. Как медленно работает правоохранительная система в Москве. Как тяжело живется семье Шмелевых. Как нет в государстве никакой реабилитации потерпевших, ни моральной, ни материальной. Он постоянно удивлялся нелогичности многих российских законов. Артем получал от него информацию, как тяжело французским родственникам, как они болеют, как ждут поимки бандитов и сурового их наказания.

Луи знал, что полный позор суеты в расследовании так бы и висел, как непотушенная свеча в ночи над горем этих людей, если бы Шмелев своей пробивной натурой и честью не своротил эту машину, которая включалась для нормальной работы в правильном режиме только по команде сверху, а так она работала в половину своей мощности или стояла совсем, а должна работать, как вечный двигатель, как турбина самолета, от которой зависят жизни сотен людей на высоте десяти тысячи метров от земли.

— Машина правосудия, розыска и справедливости до того привыкла к сбоям, что стала умудряться эти сбои делать тогда, когда это надо ей. К примеру, захотел кто-то наверху в октябре месяце прекратить дальнейшее расследование, и застопорили машину, подредактировали бумаги, доложили и не стали напрягаться, шестеренки отдыхают. Только от такой работы человеческие судьбы, как и те, в самолете, падают вниз, у кого сердце не выдерживает, у кого нервы вразнос идут. Человек — он ведь думающее существо, и когда у него отнимают дорогое, родное его, кровное, то он мучается и ищет утешения, ищет причины и тех, кто это сделал, — пытался, очень взволнованно и горячо рассуждать Луи, который вот уже более десяти лет живет среди русских систем. — Если бы люди руководствовались только звериным инстинктом, то, как звери, находили компромиссы через силу, драки и месть. И когда разумное существо — хомосапиенс — знает о том, кто должен заниматься в их обществе («стае») возмездием за нарушение законов этого общества, то ждет от них результатов, а если их нет, эти люди начинают подключать себя сами. Вот так и мы включились за других.

— Наше кино, телевидение очень упорно показывает, как могут одиночки — «робингуды» справляться с бандитами, убийцами, как круто они вершат правосудие. Но месть порождает новые трупы и горе. Страдают французские родственники, страдает моя семья, сочувствуют все, кто узнает об этом убийстве. Не очень сочувствуют те, кто занимается правосудием, они очерствели, огрубели, а некоторые просто оборзели на своих должностях, — вспоминал свои слова, сказанные в беседе с Луи, Артем Шмелев.

Французы проводили Артема до ступенек лестницы, ведущей на первый этаж здания, широко улыбаясь, распрощались. И все! Артем, когда вышел за ворота посольства Франции, то решил съездить на квартиру Ольги, пока находится в центре, и посмотреть, что накопилось в почтовом ящике.

В гостиной, где по показаниям убийц проходило это мучительное издевательство над его дочкой и внучкой, он достал, как всегда, фотографии детей в двух рамках, поставил на стеклянный стол, зажег свечу и долго сидел, глядя то на Ольгу и Тьерри, то на Лизочку, и вспоминал, как Лиза выплясывала под его пение, как они отмечали новый 2008 год и еще многое другое, светлое и теплое.

Потом Артем закрыл глаза и представил вновь, как Мормурадов приставил нож к горлу Ольги, как вязал ей руки и запихивал кляп в рот, как заносили на одеяле убитого и окровавленного Тьерри, как они вместе с Гарисовым шарили по квартире в поисках денег и золота, два безжалостных ублюдка, не человека, а каких-то зверей представил себе Артем. Вот они, эти звери, вольготно ходят по гостиной, заходят в комнаты, пьют вино, коньяк, насилуют по очереди умирающую и напуганную женщину, обещая ей, что не убьют ее и ее ребенка. Только смерть убийц, хоть как то сможет снизить страдания. Только смерть за смерть!

— Бедная моя девочка, — простонал Шмелев.

Слезы сами покатились из его глаз. Он их не трогал, ему было все равно, что у него на лице слезы ли, сопли ли, паутина или еще что-то. Он не ругал себя за то, что снова погрузился в эти горькие представления и воспоминания. Он, так или иначе, соприкасался с детьми. Он страдал вместе с ними, но знал, что это не поможет вернуть все назад. Мертвые не воскресают в реальной жизни. Мертвые уходят навсегда. С ними можно говорить только со стороны живых. Артем встал, подошел к окну и стал смотреть на скверик, где когда-то гулял с Лизой. Он вдруг подумал о Людмиле, которая после пожара, перебирая тут каждую уцелевшую тряпку, плакала и через них соприкасалась то с Олей, то с Лизой, то с Тьерри. После каждой работы в квартире Людмила старела, ее взгляд тускнел, ее речь была вялой и, придя домой в свою квартиру, она уходила в свою комнату и засыпала порой с включенным телевизором или ходила всю ночь на кухню, там курила и тихо плакала. Сколько же надо иметь сил? Сколько же надо мучиться, чтобы жить с такой болью в сердце, душе и мыслях? И они жили! Уже прошло больше года.

Артем как отец и дедушка все-таки не был им так близок, как Людмила. Ольга могла говорить с матерью часами, Лиза маленькая всегда лезла в первую очередь к бабушке, а как стала говорить, то с бабулей только и откровенничала. Как же было приятно смотреть на них, когда они готовили вместе обед, как Лиза помогала взбивать гоголь-моголь, раскатывать тесто для пельменей, при этом напевая французскую песенку, которую они разучили с папой Ти, так сокращенно она называла Тьерри.

Больше этого не повторится никогда.

Артем приготовил кофе и снова сидел и вспоминал, как он приходил на часок к ним, как Тьерри готовил ему кофе и бутерброды.

В целом, день 9 июля не удался, а окончился он совсем не так, как бы хотелось. Необычным было только посещение посольства Франции.

Офис.

После квартиры на Тверской Артем поехал в офис, в котором пробыл до 19 часов 30 минут, они давно не виделись с гендиректором, поэтому долго говорили на разные темы, а когда заговорили о работе, то Артем сказал, что пока не добьется своего, то работать так, как работал раньше, не сможет.

Гендиректор, которую Артем очень уважал и как руководителя и как женщину, а знакомы они были еще с 1995 года, сказала:

— Артем Викторович! Я ведь так просто поинтересовалась на перспективу, а так я знаю Вас, вы не сможете жить спокойно, пока убийцы не будут в тюрьме. Я знала вашу дочь, ее семью, я говорила с ней о Вас и знаю, как она нежно и с любовью говорила о своем отце. Вы потеряли святое, часть самого себя, и если мне так тяжело, когда я об этом думаю, то, что творится в ваших душах. Я рада, что вы нашли возможность навестить нас. Значит, есть надежда, что мы когда-то будем вновь работать вместе. Дай Бог Вам здоровья и силы, чтобы довести дело до конца. Наверное, Оленька будет вам помогать, а я уверена, что только вы сможете хоть чуть-чуть, да успокоить разорванные души родителей Тьерри, ваших девочек и Людмилы Александровны. Без Вас у нас очень ощутимый спад, но мы выстоим и дождемся, когда вы скажете: «Суд закончился, все преступники получили по заслугам». — Я верю, что вы найдете силы и здоровье подняться. Конечно, то, что произошло, ни в какие рамки не вставишь, это просто страшное горе для родителей, ужасней и не придумать, крепитесь. Удачи и победы. Да поможет вам Бог! Да помогут вам с небес ваши детки, которые видят ваши труды. Берегите все-таки себя. Мы Вас ждем, — закончила Лия Амирановна, вытирая набежавшую слезу.

Артем покинул стены и проходную РХТУ имени Менделеева, немного взбодрившись от теплых слов директора и сотрудников офиса, кто попался ему на пути.

Подойдя к метро «Менделеевская», он посмотрел на противоположную сторону улицы Новослободской и, увидев там вывеску «Подарки», вспомнил, что надо зайти, а то скоро на Сахалин лететь, а подарков никаких и не заготовлено.

Побродил у витрин магазина, потом поднялся на второй этаж в спортивный отдел, походил среди тренажеров и спортивной формы, порассматривал кимоно дзюдоистов, ничего не купив, Артем заторопился на выход. Было уже около 21 часа.

В метро были свободные места в вагоне, и Артем, усталый, плюхнулся на мягкое сиденье, открыл свой дневник и начал писать план дел подготовки к отъезду на Сахалин. Только теперь он почувствовал некую разрядку, он, может, как-то сможет отвлечься там, на родной земле. Он обязательно придет на могилки своих родителей с Юлей и поведает им о том, что ушла в мир иной их любимая внученька Оля и правнучка Лизочка, которую они так и не увидели. Он обязательно поведет Юлю к «трем братьям», они будут ловить рыбу, он покажет ей дом, в котором жили его родители, где жил он и год жила когда-то очень давно маленькая девочка, которой было чуть больше двух лет отроду, Юлечка, а через семь лет, также год, жила у них и Оленька.

Нападение.

Артем вышел из метро, и если в центре жара сносила голову напрочь, то в Бутово стоял туман, но это был смог от бушующих где-то во Владимирской области пожаров. Выйдя на станцию «Бунинская аллея», Артем обратил внимание, что все те деревца, которые посадили от памятника Герою России Кадырову, поливают обильно два человека, газонная трава, несмотря на страшную жару, покрыла все пространство перед домом и вдоль дома по улице Кадырова зеленым красивым ковром. Вообще-то, конечно чеченцы, а именно президент Рамзан Кадыров, сын погибшего президента Чечни, молодцы, что так красиво и культурно украсили часть южнобутовской земли.

Артем шел и вспоминал о Чечне, о войне и не заметил, как стал подходить к дому. Он свернул от торца дома к первому подъезду, напротив которого стояли три человека и курили. Когда Артем поравнялся с ними, то, бросив взгляд в полутемноте на курящих, понял, что это были «таджики», так называли всех, кто работал дворниками, мусорщиками и другими разнорабочими в местном ДЭЗе, приезжие из бывших союзных республик, а просто их называли гастарбайтерами. Артем их просто терпел, потому что знал некоторых по своему дому, он также понимал, что не все такие, как Мормурадов и Гарисов. Однако он не мог видеть моменты, когда эти люди вели себя вызывающе или даже порой агрессивно. В России своего дерьма хватает.

Артем, воспитанный в духе всенародного братства, несмотря на свое горе, старался не реагировать на разные выпады с их стороны, так как боялся сорваться, а там и до беды недалеко. Могут пострадать и хорошие люди.

Он вспоминал уже не один раз разговор с тренером по айкидо.

— Дядя Артем, ты бы поаккуратней с напарником, несмотря на то, что у него хорошая страховка, ты жестко работаешь и, естественно, делаешь ему больно. Это тебе не кукла, а человек, сломаешь его. Сам страдать будешь.

— Да я не хочу плохого, — попытался тогда оправдаться Артем.

— Я к тому, Артем Викторович, что вы и не замечаете, какая у вас внутренняя агрессия и скованность, — сказал тогда тренер.

— Да, я понял, буду стараться расслабляться.

— Правильно, расслабленный человек всегда быстрей скованного, он значительно быстрей отреагирует и защитится, — сказал Ярослав Егорович, улыбнувшись Шмелеву.

Проходя мимо таджиков, а может быть, это были узбеки, а может, киргизы, но никто из стоящих не показался Артему знакомым, он не напрягся и не подумал ни о какой-либо провокации, но она поступила незамедлительно.

Один из куривших швырнул недокуренную сигарету прямо перед ногами Артема, искры веером разлетелись по пешеходной дорожке. Артем остановился и бросил короткий взгляд в сторону стоящих, от которых незамедлительно услышал:

— Не бойся, иди дальше себе, — сказал один из них и потом что-то сказал на непонятном для Артема языке. Они засмеялись, громко и с издевкой, так показалось Артему. Он не был настроен, ни в коем разе, что-то выяснять, и пошел под этот смех вперед. Вспомнив, как Зеленин Витя подставился в электричке, несмотря на то, как хорошо он владел приемами айкидо, Артему еще надо лет пять усиленно тренироваться и тренироваться до его мастерства. В этот момент свет на столбе, так называемая кобра, погас, и стало темно, только от окон первого этажа падал свет и освещал проем между первым и вторым подъездами. И вдруг что-то случилось с Артемом, он и по сей день не может точно вспомнить что, он остановился и сказал:

— Что вам так весело? Я вам не нравлюсь?

— Эй, а ты чего хочешь? — прекратив смеяться, крикнул один из стоящих таджиков.

Артем увидел, как они резво кинулись к нему. Шмелев резко шагнул влево на проезжую часть между припаркованными машинами и еле успел среагировать на удар ногой одного из нападавших, который просто нагло прыгнул на него, вытягивая веред свою ногу. Видимо, каратист, подумал сразу Артем, но он уже отступил назад еще на шаг. Каратист замешкался после промаха ногой, пошел в атаку руками, в полумраке нелегко было Артему увидеть удары, и он, не рискуя, отпрыгнул еще на несколько шагов назад, интуитивно отбиваясь руками от ударов, которые все-таки смогли сделать ему больно, попав в косточку большого пальца на левой руке. Тут, как по команде, кобра дала свет, и Артем, сразу увидев своего противника перед собой, отвел его очередной удар своей рукой и оказался у него сзади, закрутив таджика на спину, он безжалостно бросил его в обратную сторону, назад, но от смерти разбиться об асфальт таджика спас бордюр и низкий металлический забор, которые стали как бы препятствием для падения плашмя, и таджик, как подкошенный, оказался за забором на газоне, раскинув руки в стороны.

Артем этого не видел, он видел, как друзья пораженного шли смело на него. Артема охватила такая ярость и злость, что он сам пошел им навстречу, и что он сумел применить, он, конечно, потом вспомнит, но в тот момент он шел, как танк, сминая через блоки захваты и броски двух, не понявших ничего, нападавших.

Один упал на бок и не шевелился. Артем подошел к тому, что пытался подняться. О, как ему захотелось вдруг ударить его ногой, но Артем схватил таджика за голову и, развернув ее к себе, нанес какой-то скользящий удар в лицо. Таджик вскрикнул и упал на спину. Артем огляделся. На крыльце четвертого подъезда, где горел свет, стояли два мужика, и, чтобы не светиться, Артем быстрым шагом ушел назад, туда, откуда пришел, бегом пробежал вдоль дома с обратной стороны и, не мешкая, зашел со стороны мусорки в свой подъезд.

В лифте он начал понимать, что он что-то натворил не то. Понимать, что зря задрался, хотя они сами задрались первыми. Артем уже начал ругать себя за то, что не прошел мимо, как его учил тренер по айкидо: все попробовать, лишь бы решить проблему мирным путем. Нервы, нервы на пределе. Что же он там натворил?

Зайдя в квартиру, он не стал включать свет на кухне, чтобы не светиться, прошел к окну эркера и, не высовываясь сильно, посмотрел на действия нападающих. Один лежал на газоне, на боку, но вроде шевелился, другой сидел на дороге, а третий разговаривал, похоже, с теми, что были у четвертого подъезда. А когда все встали на ноги, то у Артема вдруг задергалась левая рука с большим пальцем, а потом его затошнило. Конечно, он еще не ужинал, а время приближалось к одиннадцати ночи. Хорошо, что жены нет сегодня дома, а то бы начались расспросы. Врать бы Артем не стал, а напряжение у Людмилы прибавилось бы, это точно.

Артем ожидал, что его будут искать. Он наблюдал до тех пор, пока двое не пошли обратно к четвертому подъезду, а трое, подойдя к первому подъезду, через несколько минут скрылись за его дверью.

Значит, в первом подъезде у них кто-то есть, или они там работают и вышли покурить. Да, все сходится. Артему нужен отдых. Иначе он может натворить бед.

До отъезда он из предосторожности, выйдя из подъезда, сразу сворачивал налево, обойдя торец дома, шел к метро через поле. Ругая себя за такой поступок. А ведь в такой злобе Артем запросто мог кого-нибудь и убить.

Он, правда, не рассматривал тот вариант, что у двух таджиков были ножи и что у первого нападающего реально был черный пояс по каратэ. Это он узнал потом, чуть позже, в разговоре с парнем-таджиком, который его хорошо знал и уважал. Он тогда сказал:

— Когда ребята узнали на кого нападали, то просили меня перед вами извиниться. Они так же хотят передать Вам коньяк.

— Скажи им, что я зла не держу, и они пусть извиняют меня. Коньяк не надо, я не пью. Хорошо, что так обошлось. Пусть не хамят, а то обозлят мужиков, и начнется потом резня. Кому это надо. А брошенная сигарета — это все-таки был вызов, — улыбнувшись, сказал Шмелев.

 

Глава 17

На Сахалин.

Сообщив всем, что он уезжает на Сахалин, а именно оперу, следователю, в Ковров, сказав друзьям об этом и чтобы в случае чего, то не забыли его семью. Артем и Юля в 22.30 на «Боинге-767» взмыли к облакам, и ушли на высоту десять тысяч метров.

Артем, уезжая, понимал, что оставляет без контроля со своей стороны ожидаемый через три дня следственный эксперимент, где на месте Мормурадов будет давать показания в квартире. Этот негодяй не разрешил снимать его на видеокамеру, а только на фотоаппарат, и просил, чтобы нигде рядом у дома не было отца Ольги. Видимо, кто-то из следствия припугнул его Шмелевым, объяснив ему, что ветеран убьет и глазом не моргнет, тем более он это говорил в открытую. Кроме того, через неделю Стариков обещал провести обыск у Турдыева и Ашотова.

Артем улетел, но всю свою заботу передал прекрасному своему помощнику Кошевому Саше, который был в курсе практически всех дел по следствию и благодаря которому Артем мог покинуть Москву, эту жару, духоту и смрад. Нервы были на пределе, здоровье ухудшалось с каждым днем. Шмелев понимал это и поэтому принял решение на вылет.

Людмила проводила их, даже с некоторой завистью сказав напоследок:

— Как я вам завидую. Сядете скоро в самолет, а там кондиционер, прохладительные напитки, ужин, и уедете далеко от Москвы, от этого злого и жестокого города. Ладно, летите с Богом и возвращайтесь, мы все вас будем ждать.

Борт 895 взял курс на Южно-Сахалинск. Взлет был быстрый, всего-то 30 секунд, и позади Москва, Москва, в которой остались жена, друзья, и самое главное — остались те, которые уже никогда не поднимутся по трапу самолета, не сядут в удобные кресла, не услышат инструктажа, как себя вести в аварийных ситуациях. Самолет плавно набрал нужную высоту. Артем смотрел в иллюминатор и почему-то вспомнил, как в 2006 году он провожал Олю, Тьерри и маленькую Лизочку в «Шереметьевой». Артем тогда даже форму военную надел. Форму он надел потому, что выезжали они из Бутово явно с опозданием. Оставалось до начала регистрации не более одного часа. Сначала все шло хорошо, потом Лиза закапризничала, а потом сели и поехали. Машиной управляла Оля. После выезда на МКАД начались сплошные пробки и, недотянув до Новорижского шоссе, а прошло более часа, поток машин встал полностью, прошло пятнадцать минут, а движения никакого. Ольга сидела за рулем и явно переживала.

— Папа, мы опаздываем. Мы точно опоздаем.

— Спокойно, доча, прорвемся.

— Ну как же, прорвемся, если стоим, — покусывая губы, говорила Ольга.

Она понимала, что основное опоздание явно было из-за нее, и винить было некого. Ругать всех водил на МКАДе, было бы делом одного водителя в машине, а их было четверо.

Когда дорога ожила, то с правого ряда машины пошли порезвей, Оля, попытавшись перестроиться, чуть не сотворила ДТП, чудом притормозил «Фиат» справа, и, встав снова в свой ряд, Оля стукнула своими кулачками по «баранке» «Сузуки» и стала снова плестись в общем потоке.

Когда же они, наконец, выехали на Ленинградку, то до вылета самолета на Париж оставалось меньше часа. Артем смотрел на дочь и сильно переживал, но вида не подавал, а как только свернули напрямую в аэропорт, то сказал:

— Ты, дочка, не торопись, вы сегодня часа на два позже полетите, смотри, дождь пошел какой, да и тучи сгущаются, а вот и молния сверкнула. Чую я, успеем к вылету, и все будет хорошо, — успокаивал Артем Ольгу.

Его решил поддержать Тьерри, но сразу получил по полной.

— Прекрати, Тьерри, меня напрягать, это ты все бегал по комнатам, не мог чемодан собрать с вечера.

Тьерри, молчавший до того, сразу притих и не сказал в ответ ни слова, он лишь поглядывал на Лизочку, и улыбался.

В этот момент «Сузуки» резко подрезает черная «шестерка». Ольга жмет на тормоз — и все подались вперед, а что могло катиться, покатилось. Тьерри успел удержать ребенка в его кроватке. Ольга ударилась об руль, но, слава Богу, не сильно, но этого хватило, чтобы занервничать и заплакать.

Артем не знал, что делать в такой ситуации, как успокоить ребенка.

— Вот урод, а! Понабирают машин, купят права и гоняют, как в чистом поле. Оля, не расстраивайся, это не смертельно, — бодро сказал Шмелев.

— Папа, я так устала с этим ремонтом на Тверской, что даже если мне остаться еще на день в Москве, то я не выдержу и умру.

— Оля, рано еще умирать, возьми себя в руки, осталось мало.

— Осталось двадцать минут до вылета, ты понимаешь?

— А я говорю, что вы улетите сегодня. Рейс задержат. Вот увидишь. Моя интуиция меня не подводила, будет гроза, — Артем «лепил» все, что лезло в голову.

И правда, после этих слов сильно полил дождь, засверкала молния, а они остановились прямо у входа в терминал. Тьерри нес ребенка в люльке и две сумки. Оля схватила небольшой чемоданчик, а Артем волок два вполне солидных чемодана.

Регистрация на рейс, конечно закончилась. Артем подошел к стойке и показал свое удостоверение военного пенсионера, объяснил ситуацию и есть ли возможность принять на борт семью Карделли.

Через минуту после созвонов регистраторша махнула рукой и начала оформлять билеты Оли и Тьерри. Ольга посмотрела на отца и улыбнулась.

— Папа, ты всегда такой выдержанный в стрессовых ситуациях?

— Да, дочь, есть у меня такое, жизнь заставляла учиться этому.

Вскоре дорогие «французы» вошли в зал досмотра.

— Слава тебе, Господи, — сказал тихо Артем, — успели.

Он вышел из здания, подошел к машине и стал готовить ее к движению. Он впервые сидел за рулем такой комфортной «тачки». Машина эта, в принципе, была уже его, он купил ее у дочери всего за восемнадцать тысяч долларов с пробегом 24000 километра, а ее стоимость при покупке составила тогда двадцать девять тысяч долларов. Трудно было Артему заработать столько денег, но он смог. Машина катила по скользкой глади МКАДа, и вдруг на полпути, а это уже приблизительно через час, зазвенел сотовый. Оля! Это звонила она.

— Папочка, мы еще не взлетели, но находимся в самолете. Ты был прав, гроза, дождь и только что сказали выключить все телефоны, будем взлетать. Ты меня извини за мои нервы. Я прилечу назад и обязательно исправлюсь. Я вас с мамой очень люблю! Пока! Спасибо тебе за выдержку и помощь! Ты несравненный!

— Хорошего полета вам и мягкой посадки. Обнимаю, — сказал Артем, обрадованный тем, что так все получилось.

Дети улетели показывать маленькую полугодовалую Лизочку французским бабушке и дедушке, а также всей их родне. Несмотря на то, что дождь заливал стекло, и дворники еле успевали сбрасывать поток воды, Артем благополучно добрался до дома.

Стюардесса предлагала прохладительные напитки, потом был ужин. В салоне самолета запахло коньяком, вином, тушеным мясом, печеньем и кофе. Юля не была на Сахалине, родине отца и деда, более двадцати трех лет.

Когда они с Ольгой в разное время с двух-трех лет жили в Александровске на Луговой улице в доме пятьдесят четыре, то, несмотря на ранний возраст, но с помощью фотографий и воспоминаний, они долго помнили о той жизни в частном доме, среди кошек и собак, курочек и поросенка, среди ласки и заботы дедушки и бабушки. А как кричала по дороге Оля, когда они потом вместе возвращались с Сахалина в Монголию. Плакала навзрыд и, причитая, говорила:

— К бабочке хочу. Моей любимой бабочке хочу, не люблю вас, не люблю, где моя любимая бабочка.

Еле-еле трехлетнюю девочку с полными слез глазами снова привезли в монгольские пески, где ребенка ждало место в детском садике. Людмила смогла устроиться на работу в военторг, а это было почти нереально. Началась снова гарнизонная суровая жизнь в резко-континентальном климате, где, сколько окна ни конопать, ни замазывай, после песчаной бури все равно песок будет везде. Будто бы он способен был проникать сквозь стены.

Когда «Боинг-767» коснулся сахалинской земли и, успешно притормозив шасси, подрулил к аэровокзалу города Южно-Сахалинска, то Артема снова охватило, как и тогда, в прошлый прилет на Сахалин, чувство чего-то сокровенно таинственного там, в груди, а когда он вышел на площадку трапа и, как всегда, сказал: «Ну, здравствуй, Сахалин!» — то понял, что прибыл на землю предков, на родную с рождения своего землю, и что сахалинец — это особый склад человека с вечной тоской, как у эмигранта.

Они шли к выходу с аэродрома, и Артем видел, как дочь рассматривает все кругом. Конечно, ей было интересно, и совсем недавно она и представить себе не могла, что будет идти по сахалинской земле.

Юля еще и смотрела вперед, где в толпе встречающих увидела свою двоюродную сестру Настю.

— Папа, а вон и Настя нам машет рукой, — сказала она.

— Молодец, Настюха! Из Холмска прискакала встречать, как и обещала, — сказал Артем. — Значит, теперь будет машина.

— Откуда у Насти машина? — возразила Юля.

— Ты, Юлечка, Настю плохо знаешь, она, если захочет, то сделает.

— Есть характер?

— Да, есть.

Настя приехала со своим молодым человеком, который был немногословен, не молод, но приятен в общении и никого не напрягал на его «Хонде». Чувствовалось, что Насте он нравился, а значит, понравился Юле и Артему.

Южно-Сахалинск в субботний день не был переполнен машинами сплошь японского происхождения и с правосторонним рулем. Побывали в парке, погуляли по городу, сходили в ресторанчик и в 20.50 сели на поезд Южно-Сахалинск-Ноглики, и застучали колеса, унося Артема и Юлю вглубь таинственного и непредсказуемого порой своей погодой острова.

В 7.20 поезд прибыл в Тымовское, где Артема и Юлю встречали Владимир Дербенев и Виктор из Аркова.

Артем смотрел на железнодорожный вокзал и вспоминал, как они были тут вместе с друзьями, три друга, три офицера у Вити Зеленина. Наверное, никогда больше не смогут они собраться вместе на родной земле. Артем ехал в машине и смотрел, что изменилось с тех пор, как он уехал из этих мест в прошлый раз.

На Верхнем Армудане, так называлось место, где когда-то проводились, а верней, в 1937 и 1938 годах массовые расстрелы «врагов народа» Александровского и Тымовского района, десятки тысяч людей уничтожила тоталитарная машина Советов.

Остановились у обелиска памяти жертвам репрессий. Артем сказал:

— Вот, где-то здесь, в этих местах был расстрелян мой дед. В советское время никаких памятников тут не было.

Владимир Дербенев, молодой крепкий мужик, лет 30, был не то чтобы хмур, а серьезен, он-то знал, почему Артем попросил водителя машины, мужа его сестры Натальи, остановиться у обелиска.

Артему было не по себе взять и проехать мимо этого места, места памяти его деда. Дело в том, что где точно был погребен его дед, он так и не узнал. Из архивных документов он знал, что забрали деда из поселка Мгачи в ночь с шестого на седьмое ноября 1937, а привели приговор в исполнение третьего января 1938 года в районе Верхнего Армудана. Как такового поселка Верхний Армудан лет пятнадцать назад уже не стало, но стояли два высоких радиоретранслятора, две вышки, а между ними домик смотрителя и подсобные строения, типа сараев.

В поселке Арково машину встречала вся Дербеневская родня. Они внимательно рассматривали Юлю, обнимали, целовали, и многие плакали. Они не скрывали своих слез, это были слезы и радости, и горя. Радости потому, что к ним снова приехал Шмелев, которого они просто обожали и боготворили, да еще и не один, а с дочерью. Горе — каждый представлял по-своему, но было видно, что утрату, которую испытал Артем и Юля, они понимали и искренне скорбили по погибшим. Они плохо знали Ольгу и ее семью, так как видел ее на Сахалине в последний раз, когда ей было-то всего лет семь. Однако слышали о ней еще до гибели немало, видели ее на фотографиях и на видео, а главное знали из рассказов Артема, который мог об Ольге говорить, не уставая, часами.

А поэтому знали они, что любил Артем младшую дочь очень сильно.

Тамара Константиновна Дербенева была старше шестидесяти лет, но выглядела еще бодро и была постоянно в позитивном настроении. Лицом она чем-то походила на Катерину Шаврину, народную артистку СССР, но, конечно же, жизнь у нее была другая, не как у народной артистки и прекрасной певицы, а своя, не приметная в миру, но значимая в семье и округе. С Николаем они дружили еще со школьной скамьи в Макарьевке. Тамару слушались все, не зря в Арково она более десяти лет была начальницей пожарной поселковой команды и строила там мужиков, будь здоров.

В людях Тамара разбиралась беспроигрышно после непродолжительного общения и, как правило, угадывала точно основные черты характера. Бывало, по первости своего командования пожарными, пытались мужики «обуздать» и урезонить строгость начальницы, но постоянно проигрывали. Однажды на День Победы 9 мая пришла вечером Тамара проверить дежурство усиленного расчета на выходной день и застала такую картину. В комнате дежурного никого нет. Прошла в гараж — тоже никого. Потом услышала смех из слесарной комнатки, ну туда быстро вошла.

— О, товарищ начальник! — приветствуя и услужливо подставляя ей табуретку, сказал водитель ЗИЛа, — просим не побрезговать, присоединиться к нашему праздничному столу. Мы ведь имеем право на День Победы просто поужинать.

— Имеете, — сказала зло Тамара и внимательно осмотрела содержимое стола и сидящих за ним людей.

Их было семеро мужиков, напротив каждого стояли стограммовые стаканчики, в центре стола — две бутылки водки «Московская», одна уже пустая, а другая еще половину со спиртным. Закуска состояла из краковской колбасы, хлеба, сыра и картошки в мундирах. Рядом с бутылками находился графин с водой, который она сама покупала под воду на стол дежурному.

— Кто на телефоне сегодня? — спросил Тамара.

— Да ладно, Константиновна, присядь лучше, да за Победу выпей, мы ведь это только сели поужинать, — продолжал уговаривать водитель, и он потянулся за бутылкой водки.

— Я спрашиваю, кто дежурный?

— Ну, я, — отозвался, сидящий слева спиной к ней молодой парень, которого она взяла вместо ушедшего по состоянию здоровья Палыча. Претендентов тогда, вместо Палыча, было три человека, но соседка Татьяна, она же дальняя родственница по дербеневско-шмелевской линии, упросила устроить ее сына Ваньку в пожарку. Не нравился Ванька Тамаре, пришел из армии — перебрал не одну работу. На шахту не пошел, прав водительских не имеет, а так слесарем зимой работал да в роли грузчика выступал, а тут вот стал в пожарным, в расчете на выезд включен, и вечно лицо у него недовольное и вредное. Не любила таких вредных мужиков начальник пожарки. Не нравился ей Ванька.

— Если ты, то встань и пойди, сядь на свое рабочее место.

— Хорошо, только не ори на меня, — зло сказал Ванька и, отшвырнув свою табуретку, пошатываясь, подошел к Тамаре. — А то не ровен час, не стерплю, и он замахнулся рукой на Тамару.

Константиновна, не раздумывая врезала ему правой ногой промеж его ног. Ванька вскрикнул и, завалившись задом на праздничный стол, при этом падая на правый бок, свалился со стола. Смена, как по команде, глядя на такое представление, поднимается. Двое пытаются поднять Ваню, который при падении получил сильное растяжение в паху правой ноги.

Ругаясь нехорошими словами в адрес начальницы, и пытаясь шагнуть ей навстречу, Ваня от боли еле-еле устоял на ногах, благо, за руки его уже держали здоровые мужики.

— Я тебя снимаю с наряда, а в понедельник придешь за расчетом, и благодари мать, а то бы я тебя сейчас ментам сдала. Егор, — обратилась она к пожилому пожарному, — сопроводите его до дома и сразу назад, я вас буду ждать, — сказала, как отрезала, Тамара.

— Что я натворила? — думала промеж отдачи приказа Константиновна, — Вся деревня узнает о выпивке. Да черт с ними, пусть знает, а то они не знают, кто тут работает. Разгонять надо эту алкавшню, — молча оправдывала себя Дербеневка.

И она потихоньку разогнала практически всех и набрала новый пожарный расчет, добилась увеличения надбавок, как у городских пожарных. Отремонтировала через шахту Арково пожарную машину, заменила трубы отопления в здании пожарки, поменяла форму, и вообще на соревнованиях пожарных по Александровскому району после года ее руководства Арковская команда заняла первое место. Начальника пожарной команды не только зауважали, но ее и побаивались мужики. То, что произошло на 9 мая, сыграло огромную роль в становлении Тамары как руководителя в мужском коллективе, но самое главное, что на те выезды, куда ездили бригады-расчеты, можно было только равняться всем остальным. Действовали мужики слаженно, быстро, и те дети, что были спасены из горящей избы, — это в первую очередь заслуга Константиновны. Она «долбила» всех дежурных, чтобы телефон по личным вопросам никто не занимал, она делала внезапные ночные проверки, проверяя готовность расчетов к выезду. И те, кто хоть как-то соприкасался со службой пожарных, знал: с Константиновной не поспоришь и на службе не поспишь, она не любила эту поговорку: «Спишь, как пожарный». Ее же работа накладывала свой отпечаток на взаимоотношения в семье. Сыновья, как подросли, понимать стали, что с матерью не забалуешь. Тамара на них влияла через мужа, но они-то чуяли, кто правит балом, и получалось: от двух влияний не так-то просто уйти под влияние улицы или хулиганов. Кроме того, Тамара своей обаятельной улыбкой могла смутить не одного мужика, и ее, получалось, боялись и любили. А любить ее было за что. Готовила быстро и вкусно, грязного белья не водилось, стирки были частыми, но ненавязчивыми, и поэтому не носили какого-то напряженного труда, как это было в те годы во многих семьях. Когда начиналась стирка, мужики всегда уходили в свои дела. Хорошо, у кого на стиральных машинах были отжимные катки, то еще, куда ни шло, а то женщине приходилось выжимать белье вручную. А сколько воды надо натаскать! То ли дело сейчас, стиралки-автоматы, все сами делают.

Тамара была очень заботливой матерью и строгой к плохим поступкам. Сыновья, нашкодив, больше боялись признаться, матери, чем отцу, но когда она прощала или заканчивала журить, то была самой доброй и лучшей мамкой на всем белом свете.

Это чувствовалось и сейчас. Артему нравилось обязательное почитание родителей в семье. А самое главное — ему нравилось, когда за столом нет-нет, да при удобном моменте Тамара могла прижаться головой к плечу Николая, да так ласково и душевно, что было ясно: в этом доме есть любовь. Поэтому и к Артему все Дербеневы относились с уважением и без всякой показухи и загибания пальцев. Артем тоже был без «понтов» и «загибов», он был понятен и доступен. С первых моментов знакомства Дербеневых с Юлей все выглядело через два часа так, как будто бы знали все друг друга не один десяток лет.

 

Глава 18

Сахалин. Особая рыбалка.

Одним из самых интересных моментов отпуска на Сахалине был выезд на рыбалку, по горной речке Арковке, рыбы мальмы, а по местному жаргону, ловля царской рыбы — «форельки». Мальма была красивее форели, но мельче ее намного, самая большая рыбка достигала сантиметров двадцать пять в длину и по ширине сантиметра четыре. Мясо у нее было абсолютно белое, крепкое и без мелких косточек. Ловить мальму было просто настоящей рыбной охотой. Дело в том, что эта рыба всегда клюет. Разница только в качестве клюющей рыбки. Там тоже свои законы и хитрости. Эта рыба не ловится на удочку с поплавком. Течение в неширокой и неглубокой речке быстрое, за исключением ямок перед поворотами и заторами из деревьев и камней. Удочка состояла всего из четырех наименований — крючок, грузило, леска и удилище. Леска была длиной с удилище, и это в зависимости от роста рыбака и его привычки рыбачить, но в среднем это было удилище не более трех метров, а то и всего-то два метра. Дело в том, что эта рыба очень быстрая, и при первом ее прикосновении, подергивании, надо было сразу, как бы подсекая, вытаскивать крючок наружу, а если это будет большой длины удилище, то не успеешь вовремя дернуть его вверх. Наживка одна — дождевой красный червь. Мальма клюет везде, но тот, кто знает ее привычки, то знает, что наживку надо вести по течению сверху, постоянно слегка подергивая ее вверх.

Представьте себе, что на каждый бросок у вас клев. Это просто огромное удовольствие. Но при неумении чувствовать момент захвата червяка часть крючка остается без наживки и рыбки. Вот и захватывает азарт выловить эту хитрюгу, а когда на крючке, извиваясь, болтается хорошая рыба, то испытываешь чувство детского восторга. Но не только в ловле рыбок можно получить удовольствие, но и в еде, наверное, нет вкуснее этой рыбки ничего больше.

Артем в своей жизни ел и осетра, и белугу, и форель, и, наверное, все, что называется рыбой, но с детства у него остался этот несравненный вкус местной сахалинской «Мальмы-форельки».

У Юли рыбалка пошла не сразу. Артем попросил Евгения быть рядом возле Юли и научить ее рыбачить эту шуструю, быструю рыбешку. А когда они встретились через четыре часа у слияния двух речек, то Артем, рассмотрев улов дочери, сказал:

— Ну, ты, доча, молодец, не каждый поначалу сможет наудить столько рыбы, к тому же городская девушка. Не зря у тебя сахалинские корни. В крови, видать, заложено, ты ведь в нашу сахалинскую породу.

А когда ее улов рассмотрели еще трое рыбаков, то пришли к выводу, что самую крупную «форельку» выловила Юлия.

Юля была счастлива, она улыбалась так, как давно не улыбалась после смерти сестры и гибели ее семьи. Артем это заметил и про себя подумал:

— Значит, не зря я привез сюда, на родину, дочь. Пусть хоть как-то отвлечется от грустных мыслей.

Все хвалили и поздравляли Юлю с удачной рыбалкой. На ее кукане висело около тридцати штук рыбок. Это считался хороший улов.

Юля фотографировалась гордая и довольная, несмотря на то, что в ее сапогах стояла набравшаяся вода, с бедер сползали брюки, а шляпа постоянно опускалась ей на лоб, особенно в самый, порой, необходимый момент, когда надо было дергать удилище вверх.

Такие места, верней, похожие места, были, наверное, во всех больших распадках Северного Сахалина, ну, по крайней мере, всего Александровского района, и везде была эта вкусная мальма — «форель».

Часто, особенно в Афгане, Артему снились такие речушки с ямками и перекатами, с голубикой, маховкой, а порой и самой интересной и своеобразной ягодой под названием «клоповка». Чем-то похожая на клюкву, покрупней и имеющей свой специфический приятный вкус, но почему-то местные ее называют клоповкой, как будто эта ягода пахнет раздавленным клопом. Дело в том, что может и пахнет, но Артем, убивая клопов, никогда их не нюхал, поэтому согласиться с таким названием он никак не мог. Ягода была очень полезна и даже помогала от многих болезней.

Покойный дед Коновалов знал большой толк в этой ягоде, и у него в погребе всегда были ее запасы в виде настоек и натертой клоповки, закрытых в стеклянных банках.

Бывало и такое, когда дед с вечера напивался так, что утром нормальный человек болел бы долго и сильно. Артем же не раз наблюдал такую картину. Встав утром, он видел, в каком бодром состоянии был его дед. Вспомнив, сколько он выпил водки накануне, Артем не мог поверить, что человек может так себя поднять рано утром и, не опохмеляясь, колоть дрова, косить траву, копнить сено. А потом он узнал секрет этой богатырской стойкости после выпитого алкоголя.

Где-то часов в пять утра, проснувшись от тошноты, дед лез в погреб, доставал клоповку, наводил из нее морс или пил готовый, настоянный не один месяц в трехлитровых банках, потом ложился снова и через полчаса шел на свежий воздух работать, часок пропотев, махая топором или косой, обливался холодной водой, снова пил морс из клоповки и к часам восьми был, как свежий огурец. Правда, смутно помня, что же вчера вечером было. Спрашивал порой жену Федосью:

— Я вчера не буянил?

— Да буянил ты, окаянный. Буянил и матерился. Драться лез к Артему. Бесстыжая твоя голова. С ружья-то, что по воронам вздумал стрелять? Хочешь, чтобы тебя участковый забрал? Так заберет, не один в поселке живешь. Люди-то все видят, слышат. Ой, не доведет тебя эта водка, Ваня, до добра. А главное, неужели тебе перед Артемом не стыдно. Какой пример подаешь? — причитала Федосья Прокопьевна.

— А ты, бабка, не скули. Хороший человек дряни не наглотается, а дерьмо-мужик от хорошего в дрянь превратится. Пусть видит, что водка делает с нормальными мужиками.

— Это ты-то нормальный? Пьянь ты несусветная, — песочила деда бабуля.

Но проходило время, и дед мог снова набраться по какому-нибудь поводу, а утром, приведя себя в порядок, отстаивать свое вечернее поведение перед своей маленькой женой, понимая, что неправ. Видимо, по его словам, не раз спасала его ягода «клоповка». Прожил дед 71 год, для той жизни с его нелегкой судьбой, что довелось ему прожить, это все-таки было немало.

Уже возвращаясь с рыбалки на машине Евгения и мотоцикле Николая с хорошим уловом и прекрасным настроением от той красоты природы, журчания воды на перекатах, сумасшедшего, просто постоянного клева рыбы, Артем вспомнил Москву. Что там по обыскам у Турдыева и Ашотова? Он представил ту жару, которую испытывали в Москве те, у кого не было ни вентилятора, ни кондиционера, и, что характерно, цена на эти приборы выросла в 5-10 раз. Это не государство, это какой-то беспредел. Бедная, бедная Людмила, как она там выживает вместе с Джеммой. А тут на Сахалине красота, светит яркое солнце, легкий ветерок с моря проплывает по распадку к Камышовому хребту. Артем бывал на хребте не раз, и, действительно, там, среди тайги, каменистых хребтов растет камыш, настоящий. Камыш, правда, не выше метра, и там, где он густо разросся по плантациям в распадках и горного массива, не поют птички, не встречается ни заяц, ни коза. Медведь, и тот в этих местах только берлогу может себе организовать на зиму, но и он тоже не любит, видимо, ходить по жесткому, порой колющемуся настилу над землей. Правда, от охотников такие кущи — настоящее спасение. Поэтому те, кто когда-то назвал хребет Сахалина Камышовым, были абсолютно правы.

Прошла неделя, а обысков так и нет. Вечером, поднявшись на сопку метров на десять выше домов, Артем снова связался со Стариковым, который заверил, что волноваться нет смысла, все идет по плану.

Артем не стал высказывать своего сомнения, «завтраками» его кормят уже четвертую неделю. Благо, провели следственный эксперимент с Мормурадовым в квартире — это уже что-то. Мормурадов все основные действия по убийству валил на Гарисова. По приезду Артема ждала диктофонная запись и фотографии. Запись сделана без ведома следователя. Александр Кошевой под видом смотрителя за квартирой подослал надежного человека, который помимо записи на диктофон, по полной, готов доложить, как все происходило при допросе подозреваемого на месте преступления.

В целом Артем был доволен этим, ведь больше года Мормурадов не давал никаких показаний и нигде не ставил своей подписи. То, что проделал с ним Гусев, дало свои плоды. Мормурадов стал понимать, что с ним в встречала-! и базар никто играть теперь не будут, Гусев держал свое слово, и когда Мормурадова перевели в одну из самых дальних камер и где контингент принял его неласково из-за убийства ребенка, а наоборот, отправил чалиться у параши, то на следующий день он стал умолять Гусева о переводе его обратно, и он готов идти на явку с повинной.

Боже мой, сколько раз об этом говорил Шмелев следователю Ковердову. Да что там говорить, если опера ему подчинялись только на бумаге, а так ими руководил полковник Щукин, а с его амбициями западло возиться с каким-то там мокрушником и насильником, ему тогда было западло понять состояние полковника Шмелева, его огромное и вечное теперь горе.

В Бутырке не смогли найти способы заставить говорить Мормурадова, но как выяснил Гусев, через знакомых своего друга, работающих в оперативном отделе Бутырки, что делу Карделли никто не придавал важного значения. Сидел Мормурадов за грабеж с убийством и все. Оперативники не могли или просто не хотели использовать накопленный годами опыт оказания помощи в расследовании преступлений офицерами оперативного отделения в Бутырке. Никто из оперов не захотел рассказать ту страшную беду, которая постигла Шмелева. Никакого сочувствия, никакого понимания в том, что Мормурадов должен рассказать, как дело было, или хотя бы начать давать нормальные показания, а не то, что он просил дать ему 17 тысяч рублей одного из оперативников, чтобы отдать, якобы, долг сокамерникам за телефонные переговоры.

— Дадите деньги, может быть, я что-нибудь и расскажу. Снимайте с меня изнасилование, и я расскажу, как убили Карделли Тьерри. Верней, кто это мог сделать. Я вообще-то не насиловал, все было по согласию, и был я в презервативе. Врут все эксперты ваши, подтасовка фактов, никого я не убивал, телефон взял, так как увидел дым в квартире, заглянул, а там, на полке телефон лежал, ну, я его и забрал, прикрыл дверь и бегом вниз, чтоб менты не прихватили, — врал и изворачивался наглый и жестокий убийца.

В Бутырке Мормурадов вел себя, как крутой уголовник. Никто в камерах не знал, что это насильник и душегуб. Казалось бы, эту информацию давать было опасно, так как только сокамерники узнали, что он изнасиловал женщину, убил ее мужа и задушил малолетнюю трехгодовалую девочку, то не исключено, быть может, в живых его бы и не было. Среди преступного мира есть тоже понятия, которые переступать не надо, и тем, кто их переступил, отводится определенное место или выносится свой приговор. Хотя Шмелев еще в те далекие девяностые годы понял, что надежды на какой-то праведный суд среди урок нет. Это только в кино показывают, как в тюрьмах сидят правильные мужики и судят по чести педофилов и насильников. На самом же деле им глубоко плевать, кто там страдает на свободе. Только то, что тот на свободе, а он за решеткой, останавливает помогать в свершении, еще какого-то, правосудия. Пусть будет счастлив, этот папаша, что просто живет на свободе. Конечно, есть достойные мужики, но их так мало! Из числа тех, кто в это время был в Бутырке и Матросской тишине, не нашлось ни одного, кто бы прессонул Мормурадова хотя бы за то, что тот приехал в Россию и пакостил нагло и жестоко. А ведь их местное тюремное «радио» работает очень точно и часто с очень конкретными характеристиками на заключенных, поступающих в СИЗО. Главное то, что все проводимые мероприятия, как их называл Щукин, никаких результатов не дали, и «героя-убийцу» и насильника в наступившем 2010 году перевели в другую тюрьму, «Матросскую тишину», где до работы с ним оперуполномоченного Гусева тоже было тихо и гладко. Никого Мормурадов сдавать не хотел, а хорохорился, видимо, еще на что-то надеясь. На дядю Жору, на то, что его вряд ли достанут, на то, что Гарисов никогда не будет в Москве на суде, а что произошло в двух квартирах в доме на Тверской, никто, кроме него и Гарисова не знает, а он все будет спихивать на него. Трубой бил Гарисов, с ножом в квартиру вбежал Гарисов, насиловал Гарисов, а он только один раз и то по обоюдному согласию с Ольгой Карделли. Ребенка придушил в черных перчатках Гарисов, и поджёг, несмотря на то, что он, Мормурадов, вышел из подъезда через 12 минут после Гарисова, квартиру в двух местах тоже Гарисов. Золотые украшения, деньги собирал Гарисов, и вообще Мормурадов ходил только рядом, боясь гарисовской крутизны и ножа в его руках. Гарисов разработал план кражи автомобиля, он лил воду через отверстие в полу ванной с четвертого этажа. Он, Мормурадов, бедный и запуганный гастарбайтер, виноват, что не смог предотвратить спланированный грабеж и предотвратить убийство, убив самого Гарисова или убежав из-под его «цепких» рук.

Суды пройдут в разное время, конечно, он понимал, что экспертиза сыграет свое дело, и на него могут спустить все убийства. Однако Мормурадов выбрал тактику до явки с повинной: «Я тут ни при чём». В явке с повинной он начал валить все на Гарисова. Стал уже говорить переводчику, что ему каждый день снится ребенок, что он раскаивается во всех делах, связанных с гибелью семьи француза. Большое, конечно, давление на него оказала явка с повинной Гарисова. Когда Гусев показал видеозапись допроса Гарисова в Джизаке, то после небольшого пресса и показа видео, Мормурадов понял, что надо искать любые ходы, лишь бы не получить пожизненное заключение. Он стал сдавать и самого главного покровителя — дядю Жору. Гусев объяснил ему, что дядя Жора подставил его с паспортом по полной.

Обыска.

Стариков заверил Артема, что все идет по плану, а через два дня Людмила сообщила ту новость, которую Артем ждал все эти дни, несмотря на то, что был так далеко от Москвы. Людмила сообщила, что у Турдыева и у Ашотова при проведении обысков нашли золотые украшения их дочери Ольги.

У Артема после такой информации поднялось настроение, и, наверное, за все последнее время он почувствовал, что фортуна по расследованию начинает поворачиваться к нему лицом. Нервы, кажется, начали виснуть, как нити, тело расслабилось, в голове какой-то туман или такое ощущение, как будто выпил на голодный желудок двести грамм водки, и через пять минут мозги покрываются этим алкогольным туманом. «Ясность» наступила, когда Артем снова поднялся на сопку и дозвонился до Александра Кошевого, который сообщил ему, что все подробности он не знает, а знает, что Турдыев в камере временного содержания на Петровке 38, а Ашотов, как только его повели к милицейскому воронку, упал и начал дергать ногами, хватаясь за сердце. Его поместили в районную больницу и приставили охрану.

В целом, Артем был доволен. Он еще раз этим доказал всем, кто твердил, что Турдыев и Ашотов не при делах, а также как плохо работала следственная группа у полковника Левкова и полковника Щукина.

Артем твердил об обысках в квартирах Турдыева и Ашотова еще в октябре месяце 2009 года. Почему не прислушались? Сколько же надо было проходить с тяжелой ношей, напоминая следователю и оперативникам? Ну и как теперь будут смотреть в глаза ему Левков и Щукин?

Да черт с ними, пусть живут, лишь бы только не мешали работать. Особенно был еще опасен Щукин. Ведь он не дурак и «доваривает» своей головой, что попытка навешать лапшу на уши Шмелеву не удалась. Шмелев не расквасился, как потерпевший, а прет буром и доказывает свою правоту.

После того, как Артем поведал эту новость родственникам в Арково, они срочно затребовали приезда из города его и дочери к ним в деревню. Когда Артем и Юля снова приехали на два дня погостить к Дербеневым, то те накрыли стол, и Николай на правах старшего и хозяина дома сказал так:

— Артем, мы все очень рады, что убийцы и пособники найдены и посажены по возможности, их бы сюда выпустить в лес и дать нам возможность поохотиться. Артем, судьба крутит тебя и твою семью в страшный узел не только горя, но и борьбы за справедливость и неотвратимость наказания. Честно сказать, мы гордимся тобой, что ты ведешь такую сложную работу. Дай Бог только силы и здоровья. Мы очень рады, что идут сдвиги по расследованию, — Николай встал. — За тебя, Артем, за твою дочь Юлию, за Людмилу и внучку Иру я подымаю эту рюмку. Храни вас Господь! Вы знайте, что мы вас любим и всегда рады принимать у нас дома. За вас!

Он выпил так, как будто эта рюмка водки была какой-то значимой вехой в его жизни.

Все тоже последовали его примеру. Потом звучала гармонь, гитара, были песни. Простой обед превратился в праздник. Дербеневы понимали состояние Артема и Юли, и они хотели хоть как-то, но влиять положительными эмоциями, добрыми словами на душу, тяжело стоящего на ногах Артема и некоторую сдержанность Юлии.

Артем давно не рассказывал анекдотов, а тут рассказал, наверное, больше пяти за раз. Народ смеялся от души. Но что характерно, хорошее кончается быстро, а вот плохое тянется и тянется, но тогда обед плавно перешел в ужин.

 

Глава 19

Новости. Прощание. Возвращение.

Артем за какое-то время на родной земле почувствовал себя немного раскованно. Картина складывалось следующим образом.

За решетку попало уже двое — Мормурадов и Турдыев. Ашотов на очереди. Гарисов же на свободе. Как достать Гарисова и привлечь его к праведному суду? Если все, пусть по рассказам следователя, как надо по юридическим канонам работать дальше, то получается, времени совсем нет заниматься Гарисовым.

Будет суд в Москве, на котором предстанут трое подсудимых. Потом пошлют ходатайство о взятии под стражу в Узбекистане Гарисова. Дальше подготовят документы на его суд там, в Джизаке.

Пошли реальные сдвиги в расследовании, но Артем не ликовал, он давно знал или был уверен в том, что происходит все очень медленно и непонятно, как будет идти дальше. Хотя перед отъездом начальник отдела обещала до конца расследования назначить нового следователя, который доведет все до конца, и назвала его фамилию — следователь по особо важным делам Кремнев Александр Андреевич. Она дала очень хорошую характеристику и обещала, что этот человек будет заниматься до конца. Этот разговор состоялся 14 июля. Сегодня 26 июля. Кто руководил обысками, Артем не знал. Гусев в отпуске, Андрея нет на связи. Завтра должен позвонить Кошевой, и он, наверное, разъяснит этот вопрос. Но что там говорить, главное, что найдены неопровержимые улики у пособников.

Артем снова связался с Людмилой.

— Мы с Ирой с 15 до 19 часов сидели в кабинете женщины-майора, которая сначала высыпала из большого коричневого конверта кучу золотых и серебряных украшений, изъятых у Ашотова на квартире. Мы с Ирой нашли много украшений Оли, где-то штук двадцать, а может, и больше. Ты представляешь, серьги сняли с его гражданской жены, кольца с его падчерицы. Вот борзота, прошел один год и три месяца, а они ничего не боятся. Носят, зная, откуда эти украшения. Пусть их за это Бог покарает. Я, Артем, плакала, когда находила в этой куче Олины вещи. Вы когда возвращаетесь? — спросила Людмила.

— Вылетаем 31 и в этот же день в 18 часов будем в Москве.

— Хорошо. Юлечке привет от нас с Иришкой. Целуем и ждем.

Артем отключил телефон и посмотрел на распадок Арково, на идущую по пыльной грунтовой дороге из Александровски машину, на речку, на дома целые и разрушенные, на лес и вспоминал, верней, как-то сравнивал природу Крыма и тот пляж, где он сидел на камне с гитарой, а в прозрачной морской воде плавала его младшая дочь, ей тогда было всего 20 лет.

— Папа, папочка, смотри, как я ныряю! — и она скрылась в воде.

Было видно, как ее стройная гибкая фигурка пошла в глубину, дно было видно, и Ольга как дельфин вынырнула из воды. Какая она была счастливая и смеющаяся! Как же искренне она могла дарить людям радость всего одной своей улыбкой!

— Папа, я сделала это, — кричала она.

— Молодец! — подбодрил ее Артем.

Потом они сидели рядом и о чем-то говорили. Оля была тем человеком, от которого не шарахаются с проблемами, а наоборот идут на разговор, на доверительный разговор. Было тепло, радостно от такой красоты и ласкового моря.

— Папа, а ты знаешь, что вот здесь, на этих камнях и у этих скал снимался фильм «Пираты XX века»

— Да, я слышал. И что прямо здесь, в Царской бухте?

— А ты повнимательней посмотри, действие на корабле и, особенно на лодке, да и на берегу. Я как пришла сюда, то сразу вспомнила этот фильм.

— Да, фильм классный, первый боевик в СССР. Особенно прекрасно сыграл Николай Еременко.

— Он замечателен!

— Тебе бы такого в мужья, девочка моя, — рассмеялся Шмелев.

— Ладно, папа, замуж не напасть, лишь бы замужем не пропасть. Вот посмотри, загорает какой красавец, — она показала тогда в сторону пляжа, где на песке загорал Игорь Брылев, а рядом Людмила и Иришка.

Артем посмотрел на берег и ничего не сказал, а, помолчав, добавил:

— Твой выбор, твоя жизнь.

— Эх, взять бы все да вернуть назад, — тихо произнес Артем и подумал про себя: — Надо спускаться вниз, а то тут комары уже почуяли людскую кровь и начали свои атаки, — он снова глянул на поселок и только сделал два шага, как почувствовал толчок в спину откуда-то изнутри, будто бы кто-то начал раздвигать со жгучей, не очень сильной, но болью лопатки, а потом зажгло в груди.

Голова не кружилась, и это успокоило Артема. Однако он, забыв сразу о комарах, притормозил ход и присел на корточки, потом решил идти дальше, так как если вдруг ему станет совсем плохо, то отсюда его голос никто не услышит. С его уст вырвалось то, что он и не хотел бы говорить ни при ком: «Господи, помоги мне дойти до моей сумки. Господи, дай мне силы выстоять и вернуться в Москву». Там госпиталь, там врачи, а что тут, зачуханная больница, в которой он навещал недавно свою тетю и понял, что ее там никто и не лечит, а только пытаются поддержать желание жить дальше уколами, капельницами и, наверное, все. Помещение безобразное, такого даже десять лет назад, когда ему в перевязочной хирург снимал с четвертого пальца левой руки полусрубленный ноготь, было куда лучше, чем стало сейчас. Врачей не хватает, на весь город один окулист, и тот в отпуске, при больнице нет стоматолога, терапевтов всего два на всех стационарных больных.

Артем, спустившись вниз, не проходя в летнюю кухню, где продолжали чаевничать его родственники и дочь Юлия, зашел в дом, достал из своей сумки пакет с лекарствами. Накапал валокордина, пустынника, плеснул в стакан воды и выпил. Минуты через две жжение в груди прекратилось. Потом он выпил комплект лекарств, которые ему рекомендовали кардиологи после инфаркта, сел на кровать и включил телевизор. Шла программа «Время», и он увидел, в каком дыму стоит Москва, а температура достигла 35 градусов. «Да, как же здесь хорошо», — вновь размышлял Артем, уже начиная себя чувствовать нормально. Он встал и опять, не осознавая, что делает, увидев икону Иисуса Христа, стоящую в углу окна, перекрестился, шепча: «Спасибо, господи, Спасибо, детки мои убиенные, что обошлось. Помогите мне, ради бога, довести дело до конца».

Не знал Артем, что до конца дела или, точнее, расследования еще много раз он будет пить лекарства и просить, не понимая кого, но точно зная о чем, просить дожить до окончания суда. Чтобы доползти или приехать к могилке и сказать:

— Все, деточки мои милые, преступники наказаны. Простите меня, что так долго, но я сделал все, что смог сделать.

И что будет потом, Артем не хотел знать, он не хотел знать, что у него начнутся проблемы с работой и здоровьем.

Войдя в летнюю кухню, он услышал песню, которую пел Владимир Дербенев, аккомпанируя себе на гитаре.

— И идет по свету человек, влюбленный в Сахалин.

Хорошая песня, кстати, написал ее и исполнил впервые тоже сахалинец Игорь Николаев. Артем взял стул и подсел поближе к Владимиру, который ему очень нравился не только тем, что он когда-то служил срочную в разведке, что он смелый и хороший охотник, главное, что он честен и добр, хотя взгляд у него колючий, строгий. Владимира надо понять, и Артем нашел с ним свои точки соприкосновения. Еще тогда, в 2008 году, когда уехал Артем, связь с ним поддерживал в основном Владимир. Он поздравлял его от всех сахалинцев на праздники. Правда то, что за это время его супруга ушла к другому, Артем узнал от сестры Натальи. Владимир рассказал свою семейную драму только четыре дня назад, когда должны были привезти его трехлетнего сына Сеньку погостить у дедушки и бабушки в Арково.

Такой классный мужик Владимир, любил ведь свою жену так, что помогал ей во всем, а она с «ментом» на учебе спуталась, и поехало и покатилось, а теперь уже не склеить. Теперь хоть и поняла она, что не на того мужика променяла разведчика и любящего ее человека, а назад хода нет. Артем, конечно, веря Владимиру во всем, понимал, что чужая жизнь — сплошные потемки. Вот взять одного из родственников брата Евгения, он уже дважды женился, а потом как-то списался с первой женой, и съехались, живут сейчас нормально и довольны. Супруга в марте дочку родила, сын в школу пойдет. Сложно все и неоднозначно. Живут хорошо, и видно, что есть любовь.

Артем со своим горем теперь не советчик, да он и не очень-то любил советовать, вот примеры мог какие-то по этому поводу привести, а так все Дербеневы вызывали у него сплошное уважение. Они могли хорошо работать, петь, играть на музыкальных инструментах, рыбачить, охотиться, водить мотоциклы, машины и главное — быть настолько приземленными и реальными, что Артем даже ловил себя на мысли: «А не приехать ли жить где-то рядом, возле этих смелых и нормальных людей?» Но, уже не получится никак. Хотя бы еще раз вырваться к сестре и Дербеневым на Родину до полной старости, но надо еще уехать нормально в Москву и там выжить. Просто выжить! Особенно в такую небывалую затяжную жару.

Возвращались они с Юлей после десяти дней отдыха довольные и под впечатлениями. Юля, наверное, для себя еще раз поняла, что не главное, как жить, а главное, с кем из окружающих тебя людей общаться. Общаться так, что все, что ни делается, будет сделано, поддержано. Правда, одно только, что были вместе всего-то десять дней, а это недолго и не постоянно. Тут как ни крути, а каждый старается друг другу угодить и не обидеть.

Юля проводила у себя в голове свой анализ прочувствованного и увиденного. Она нашла общий язык со своей тетей Наташей, сестрой отца. Они вместе готовили на кухне, конечно, не беря во внимание завтрак, когда Артем еще спал, и Юля тоже не собиралась вставать, Наталья Викторовна уже жарила рыбу или блины, готовила салаты или, в крайнем случае, бутерброды с красной икрой.

Проводы перед отъездом решили, по предложению Тамары, сделать в Арково, 29 июля, чтобы тридцатого, в день отъезда, отдохнуть перед дорогой и спокойно поговорить о будущем и вообще, о дальнейшей жизни. «Дело в том, что Константиновна была права, думал Артем. Мы всегда накануне отъезда, в вечер или ночь, устраиваем проводы и часто с больной головой и недосказанностью уезжаем, а потом жалеем: что-то не сказали, это недосказали, но уже поздно». Юля тогда предложение Тамары, тоже поддержала. Когда из города 29 приехали на проводы сестра Артема с сыном Сергеем и внуком Никитой, другом давним Натальи Виктором Гнездовым да плюс все Дербеневы, то народу набралось много.

Стол получился на славу!

Слезы начались, когда вечером на последнем рейсовом автобусе сестра Артема со своими уезжала в город. Когда автобус пошел на разворот и все начали прощаться и обниматься, то, наверно, не было ни одного человека, кроме детей, у кого бы ни навернулась на глаза слеза.

Утром Артем съездил с Колей и Женей на последнюю рыбалку форельки, Юля побродила по лесу и пособирала голубику с веселой и жизнерадостной дочерью Дербеневых Натальей.

Время летело быстро, и в 19 часов начали прощаться. Никогда Артем не уезжал так мучительно и больно. Он осознавал не только то, что скоро покинет родные края, он сознавал то, что скоро не будет того простого человеческого отношения между людьми. Впереди Москва, город-убийца его детей, город, где нет никакой защищенности. Где снова надо ходить, давить, доказывать, что подозреваемые убийцы, что они должны сидеть в тюрьме. Искать факты, нервничать и хвататься за сердце.

Минут за двадцать до отъезда Артем увидел, как после тихой беседы, обнявшись, плакали Тамара с Юлей, а рядом Наташа и жена Евгения. Было видно, что они очень расстроены. Владимир был в этот день на дежурстве, и ему повезло, он не видел этих слез, а когда садились в машину, то Тамара целовала Артема вся в слезах, плакал и Николай.

Что так держало этих людей, что их не отпускало друг от друга? Горе, да, наверное, большое горе, а еще то, что сочувствовали они Юле и Артему по-настоящему глубоко, как самым-самым близким людям.

Последние слезы были в Тымовском. Там, молча на перроне, глядя друг на друга, тихо плакали четыре человека — Артем, Юля, Женя и Наталья. Тронулся поезд на Южно-Сахалинск, и только тогда москвичи ощутили ту правду, которую им предоставила судьба, — пообщаться в течение полутора недель с этими замечательными людьми.

Они еще часа два перед сном вспоминали этот отпуск, смотря на сотни снимков в фотоаппарате.

Сожалел Артем, что с Володей Лаврешиным он мало пообщался. Володя заехал на часик и укатил с родственниками в Тымовское. Володя очень помог Артему в том, чтобы Юля увидела то, что увидел он. Когда у Артема появилась мысль слетать на Сахалин, и он поделился с Лаврешиным в Москве, что хотел взять с собой дочь, то Владимир, узнав о напряге Артема с деньгами, сразу предложил свою безвозмездную помощь на поездку Юлии.

Лавреша, как звала его Тамара, выглядел хорошо, несмотря на то, что год назад его еле-еле спасли от смерти, но он уже расхаживал после нескольких тяжелых операций, среди которых такие, как шунтирование и замена сердечного клапана, вполне здоровым и бодрым человеком. Наверное, потому, что он был полковником запаса и боевым летчиком. А еще потому, что он его земляк! Он, Володя Лаврешин, настоящий Сахалинец!

Родная тетя Артема, Вера, прощаясь с Юлей и Артемом у себя в доме, когда они приехали к ней перед отъездом, заплакала и сказала:

— Мне, милые мои, скоро 85 лет, смогу ли я видеть вас снова — не знаю. Силы мои тают с каждым днем. Ваня, мой сынок, меня, наверное, скоро схоронит и поселит меня рядом к моему Вовочке, а вам дай Бог терпения и долгой жизни. То, что не дожили ваши детки, дожить вам! Артем, вам с Юлей, Людой, Ирой надо жить, несмотря ни на что. Езжайте с Богом!

Двоюродный брат Артема Иван проводил потом их до дома Натальи, а сам ушел в больницу, где ему уже выделили койку, он хотел обследовать свое сердце и сосуды, натруженные за 61 год жизни.

В Южном их, как положено, встретила и проводила двоюродная сестра Юли Настя. Настя — золотой человек, очень хорошая и воспитанная девочка, а прощаясь, Артем сказал ей, кроме спасибо:

— Я очень хочу, чтобы ты была счастлива, чтобы у тебя был муж, настоящий и надежный человек.

— Такой, как вы? — спросила Настя и засмеялась.

— Нет, лучше в три раза!

— Хорошо, я буду стараться. Очень будут стараться искать.

— В Холмске?

— Где получится.

— А тот парень, что сейчас с тобой?

— Он… Я пока точно не могу ничего сказать, — ответила, улыбаясь, Настя.

— Понятно, — сказал Артем.

«Боинг-767» в 16.30 взлетел из Аэропорта «Южно-Сахалинск» и понес в своих салонах людей, которые доверили ему жизни на восемь часов полета и посадку в городе Москве.

До свидания, Сахалин. Может быть, мы еще и вернемся к тебе. Нет, все-таки не зря они слетали с Юлей. А мысли, хоть и были еще там, в Александровске, там, в Арково, там, у Татарского пролива с его замечательными вечными «тремя братьями», но они уже видели кладбище и могилку семьи Карделли, они «видели» возможную улыбку Людмилы и точно радостный визг, и хрюканье Джеммы.

 

Глава 20

Кремнев. Новый следователь.

Во вторник, 3 августа, Артем поехал в отдел следственного комитета Москвы и там прошел в кабинет нового следователя, который с 26 июля начал вести дело дальше. Майор юстиции Кремнев Александр Андреевич находился за своим столом в маленьком кабинетике, где напротив его стола, у стенки, стояли три стула для посетителей, слева в углу столик, а справа шкаф для верхней одежды и встроенным сейфом с рабочими материалами и делами. Старший следователь по особо важным делам сидел за столом, на котором стоял монитор компьютера с клавишной панелью, лежали с краю два тома дела и много разных стандартных рабочих листов бумаги. Артем уже шел с позитивным настроем, что у него не будет сомнений в нахождении точек соприкосновения с новым человеком по расследованию, в руках которого оказалось дело. Дело важности жизни Артема, его дальнейшей судьбы. Людмила, Ирина, Кошевой — все, кто уже успел побывать в этом кабинете, о новом молодом следователе отзывались очень хорошо.

Кремнев встал из-за стола и вышел навстречу Шмелеву. Они поздоровались, представляя себя друг другу.

— Александр Андреевич, — начал первым Артем, — я бы хотел спросить Вас. Скажите, пожалуйста, вы на какой срок в деле будете?

— Я думаю и надеюсь до суда.

— Это реально?

— А почему нет?

— Тогда хорошо. А то…

— Я знаю, что я уже четвертый следователь по делу убийства семьи Карделли. Другим делом на сегодняшний день я не занимаюсь.

— Прекрасно. Могли бы Вы мне пояснить, что сейчас происходит с мерой пресечения Ашотову? — Артем внимательно посмотрел на следователя по особо важным делам.

Кремнев был примерно такого же роста, как Шмелев, но, конечно, моложе, выглядел он на тридцать с небольшим лет. Черная бородка и бакенбарды, скорей всего двухдневная небритость, конечно, его старили, но быстрые, живые глаза говорили о том, что это очень энергичный и уверенный человек. Голос был тихий, вкрадчивый, но каждое слово было разборчивым, он будто бы чеканил их прямо в «корзину мозгов» слушающего. Черты лица утонченные, без лишних перегибов, волосы черные, стрижка короткая. Почему он небрит, выяснилось позже. Изучив дело на бумаге толстых шести томах, Кремнев понял, что времени на то, чтобы подготовить представление на предъявление обвинения Мормурадову и пособникам, осталось очень мало. Вторую неделю он тщательно изучал дело, составлял план, отдавал распоряжения, проверял отработанные бумаги в деле.

— Я постараюсь довести до Вас, что сегодня делается по расследованию, то, что было раньше, я знаю, что вы обо всем в курсе дела. Но пока вы были на Сахалине, у нас появилось кое-что инте-ресненькое.

— Я Вас внимательно слушаю, — сказал потерпевший Шмелев.

— Вы знаете, что при производстве обысков в обеих квартирах были обнаружены золотые ювелирные украшения покойной Ольги Карделли, вашей младшей дочери. Даже скажу больше, нашим сотрудникам пришлось часть из них снимать с гражданской жены Ашотова и ее дочери.

— Вот обнаглели, — возмутился откровенно Артем.

— Дальше, когда стали забирать Ашотова на Петровку, то у него, якобы, случился сердечный приступ. Явно это была провокация. Четырежды ранее судимый человек имеет в запасе разные способы ухищрений при задержании. Не хочется ему, в пятьдесят девять лет, идти за решетку. Я сразу хочу Вас, Артем Викторович, настроить на то, что меня не надо прессовать и накачивать на работу. Я готов этих тварей разорвать в клочья, особенно за то, что они даже ребенка не пожалели. У меня у самого дочь трех лет. Я понимаю, насколько вам тяжело. Я знаю, что у вас был инфаркт, и вы много сделали для того, чтобы делом занимался наш отдел.

— Да, после того, что мне пришлось пережить, мне же пришлось настаивать на продолжении расследования и контролировать его ход. У вас же в отделе не все это дело восприняли, как надо.

— Кого вы имеете в виду?

— Как кого? Хмелюка.

— Давайте так, что было, то было. Поймите, если мы сейчас не соберемся, то до 20 октября не успеем, и Мормурадова придется выпускать.

Когда Артем это услышал, то желваки заходили на скулах так, что это не ускользнуло от внимания Кремнева.

— Успокойтесь, я на вашей стороне. Будем делать, что надо, и думаю, этого никто не допустит, хотя закон для всех одинаков.

— Конечно, преступники имеют больше закона в свою пользу, чем потерпевший.

— Не всегда. И хочу вам сказать, что есть указ председателя Верховного суда о подробных правах потерпевших.

— Это, конечно, интересно, но мне бы хотелось знать, что будет с Ашотовым, и как будем работать по Гарисову?

— Планы есть по Гарисову, а завтра я представляю материал, верней, по-простому, ходатайство перед судом о взятии Ашотова под стражу. Больница его выписывает, надо забирать.

В то время у Артема и в мыслях не было самому проверить, как составлен этот документ, поприсутствовать при принятии решения судьей. Не знал Артем, что теперь он уже имеет на это право.

— С Ашотовым ясно, ни в чем не признается, никого не знает, везде был пьян, ничего не помнит, убийц в глаза не видел. А что по Гарисову?

— По сведениям из Узбекистана Гарисов не в бегах, он проживает у своей матери.

— А что, если мы снова попробуем вытащить его сюда. Есть два способа: первый — через моих друзей силовым методом, укол, и спящего через границу в машине, а второй — отправить адвоката Добрынина, попробовать обработать его так, чтобы он сам приехал сюда. Мормурадовские братья тоже не дадут ему спокойной жизни и в Узбекистане, он сдал подельника с потрохами и еще все убийства и поджог сваливает на Мормурадова.

Следователь Кремнев поднял указательный палец, давая понять, что хватит говорить, и сказал сам:

— Первый вариант исключаю сразу. Представьте себе, на суде Гарисов только и будет заявлять, что его насильно привезли в Москву. До суда еще через его адвоката может подняться такой шум, что работать нормально не дадут.

— Знаете, Александр Андреевич, а я еще и не видел, чтобы кто-то, кроме моего адвоката, нормальную работу довел до конца. Извините, но это, к сожалению, так.

— Мы доведем, только мне надо зацепиться посильней.

— Вам нужны помощники хорошие, хороший, думающий оперативник.

— Да, я согласен.

— Так вот, один такой есть. Это капитан Гусев, который на сегодня находится в отпуске и с 9 августа приступает к работе. Надо его обязательно взять снова в дело. Во-первых, он все до результатов обысков знает, и то, что заговорил Мормурадов, — это его работа.

— Очень хорошо, я воспользуюсь вашей рекомендацией. У вас, говорят, очень грамотный адвокат, и он был когда-то долгое время следователем.

— Да, был, и он помогает в расследовании и словом, и делом.

— Наслышан!

— Я хочу попросить его съездить в Узбекистан и поговорить с Гарисовым.

— Опасно, — резко отреагировал следователь.

— Да, опасно, но ведь надо, — убеждал Шмелев.

— Надо бы его сюда, этого убийцу. То, что он принимал участие, и активное, я ни сколько не сомневаюсь, просмотрев его показания на видеозаписи. Мне нужны новые факты на него, очные ставки с Мормурадовым, Турдыевым и Ашотовым. Понимаете, так его разоблачить, как здесь, с помощью пособников, кто вместе с ним совершал убийство, и других оперативных действий, в Узбекистане не сможет уже никто. Там все будут на его стороне, его мать, его девушка, его друзья-уголовники, местный адвокат, и менталитет, и религия. Если ему там дадут пожизненное, то он лет через пятнадцать выйдет из тюрьмы и забудет, что где-то парятся на нарах в России его соучастники преступления.

— Почему вы так считаете?

— А вы проанализируйте, сколько лет выносили в приговорах этим ублюдкам и сколько они сидели. Говорят, в Узбекистане в тюрьмах очень часто долго не держат. Дают много, а сидят мало. Мормурадову за разбой дали девять лет, а отсидел всего два года из-за боязни снова не сдержаться и натворить что-то еще у себя на Родине, бывшие заключенные пытаются начать жизнь с чистого листа, но уже в России и не порядочным путем, а тем же разбойным промыслом. Смешаться с толпой гастарбайтеров, выбрать объект, сорвать куш — и в Узбекистан, а там залечь на дно. Так ведь сделали и в нашем деле эти негодяи со своими покровителями.

— Вывод, товарищ следователь?

— Вывод один, надо Гарисова пока в Узбекистане под стражу не брать. Иначе все, из СИЗО нам его никто не отдаст, если потом он захочет поехать в Москву. Это уже будет другой расклад. Ни одно нормальное государство своих граждан не выдает. Реально у Гарисова есть шанс получить у нас чуть больше двадцати лет, но при одном условии, если он расскажет так, что все сойдется и будет правдой, и, я думаю, Вы тоже не будете противиться?

— Согласен! Значит, у нас один вариант помочь убийце понять, что в Узбекистане его посадят по полной, если нет, то его достанут там все равно. И это, я думаю, реально.

— Я наслышан немного о Вас, Артем Викторович, не только как о потерпевшем по делу, но и как о боевом офицере. Честно сказать, после того, что я узнал, не могу понять, что Вы еще никого не убили. Да, не убили. Скажу честно, я бы, наверно, не сдержался. Извините, что это говорю.

— Я хочу точно знать, кто что совершил и насколько заслуживает наказания. Если мы их уберем, то кто нам расскажет правду, а еще я не хочу подгрести невиновных лиц под «приговор».

— Логично, конечно, но никто не верит, что с вашими способностями и, зная, кто убивал и помогал, вы не делаете никаких попыток ликвидировать убийц?

— Зачем? Я не бандит. Я хочу, чтобы те, кому положено довели дело до конца. Они будут жить, эти гады, до тех пор, пока суд не вынесет заслуженный приговор. Отсидят — пусть гуляют. Не отсидят, то тут их будут ждать и мы, и французы, которых очень много в Москве, и друзья Ольги. Короче, им бы лучше понять, что они влипли конкретно все вчетвером. Какая же тварь этот дядя Жора! Он дал добро на грабеж, угон машины. Он знал, что натворили эти два беспредельщика, что убили даже ребенка, и продолжал сбывать награбленное. Я все-таки считаю, что дядя Жора давно уже должен быть по ту сторону жизни. Ладно, Аллах разберется с ним сам, а вы сажайте его в тюрьму, так будет спокойней нам всем. Не удивлюсь, что «Сузуки» у меня угнали не без участия дяди Жоры. Это случилось тогда, когда я активничал по поводу экстрадиции Мормурадова. Говорят, что его родной сын недалеко где-то проживает, — закончил Артем.

— Мы разберемся, — сказал Кремнев. — Всех найдем!

Кремнев Артему понравился. Из всех, кто был до него в деле, этот был один из тех, кто внушал доверие и мог честно сказать о ситуации, обосновать действия, а главное — не хитрил, не юлил, не уходил от прямых вопросов. У него, как и бульдога, хватка мертвая, это было видно не только по глазам, но по его знанию дела, а главное — настрой работы и результаты проявлялись и появлялись. Может быть, то, что до него напортачили другие, он сможет собрать в кучу за такой короткий срок и сделать выводы, что жестоко обошлись с судьбой боевого полковника не только убийцы, но и те, кто занимался расследованием. Похоже, он встрял в работу правосудия не случайно. Идет помощь.

— Но как же все-таки у него хватило мужества не убивать преступников? Может быть, он не такой крутой, как о нем говорят, и больше «понтов»? — думал Кремнев о Шмелеве. — Однако есть документ из генеральной прокуратуры о взятии дела под их личный контроль. Анна Васильевна просила максимально включиться, не жалея сил. Это означало, что есть у Шмелева рычаги. Кто-то сказал, что он еще и каратист или айкидист, а также слышал Кремнев от Старикова, что когда-то в девяностых годах Шмелев со своими друзьями и офицерами МУРа серьезную банду завалили. Значит, убрать людей, которые убили его детей, для него вряд ли составляло проблему. Темнит полковник, — слушая Шмелева, думал Кремнев.

4 августа, подписав представление на суд, ходатайство следствия о вынесении меры пресечения Ашотову, которого после скорого лечения от инфаркта, всего за двенадцать дней, выписывают врачи из больницы, Кремнев поехал в суд.

Судья Замоскворецкого суда, Московченко Любовь Борисовна, решает избрать мерой пресечения подписку о невыезде. Когда Артем узнал об этом, то очень удивился. Адвокат сказал сразу писать кассационную жалобу и помог ее составить.

Шестого августа Артем отнес жалобу в Замоскворецкий суд. Как ему объяснили, что судья Московченко избрала такую меру пресечения из-за вскрывшейся болезни Ашотова. Она, видимо, не изучила толком дела, то, что этот не просто подозреваемый, а бывший рецидивист и убийца. Она так и не вникла в жестокое убийство семьи Карделли. Что ее сдержало от правильного решения? Почему «струсила» принять решение на правильное вынесение меры пресечения, взять эту «тварь» под стражу. Может быть, повлияло то, что совсем недавно, в июне месяце, в «Матросской тишине» скончалась подследственная из-за того, что больную заточили в СИЗО. Начался резонанс о том, что больных подозреваемых сажают в СИЗО. По этому поводу высказался и сам президент. Начался в прессе и телевидении разговор о том, как по экономическим преступлениям можно сажать, а можно и не сажать, применяя к ним меру пресечения в виде подписки о невыезде или внесении определенной суммы залога. Все вроде в унисон. Но совесть-то у судьи есть? У Атттотова нашли двадцать пять наименований золотых украшений погибшей Ольги Карделли, фотоаппарат и видеокамеру Тьерри Карделли. Есть квитанции на сбыт других краденных ювелирных изделий в ломбарды Москвы лично самим Ашотовым.

Ашотова отпустили домой, где на севере Москвы у него квартира, в которой, по документам в ДЭЗе, прописано более ста человек его земляков и гастарбайтеров. Аферист Ашотов перехитрил всех.

Короче, у Артема от всего этого возмущения снесло всю его голову набекрень. Он с таким трудом добивался обысков и допросов с этими двумя соучастниками, что и не думал о таком исходе и решении судьи. Ашотов обвел правосудие вокруг пальца. Артему, конечно, было не в новинку, что законы у нас никчемные и очень слабые. Они составлены так, что для нормальных граждан нет лазеек, а вот для преступников и денежных людей есть масса лазеек, чтобы обойти закон. А если и надо, то можно и любую статью изменить в их пользу.

Артем отнес кассационную жалобу в суд и понял, что дал маху, доверив этот момент адвокату, следователю и то, что сам не присутствовал на суде. Но, по правде сказать, он и не был уверен, что с его участием что-то б изменилось.

19 июля Гусев, который активно подключился к расследованию и уже работал со следователем Кремневым, вышел на связь.

— Батя, есть предложение мне съездить в Узбекистан.

— А разрешение и международное поручение? — спросил сразу обрадованный Артем.

— Все готовится, Батя. Я встречаюсь с Дружининым, и он мне все расскажет.

Артем так обрадовался, что был готов хоть сам лететь в Узбекистан. Но шло время, и командировка откладывалась. Пришло время отпуска у Людмилы. Артем понимал, что можно теперь спокойно уезжать. Расследование теперь в надежных руках, но на свободе спокойно гуляет человек, который явно не стоял рядом с Мормурадовым, но помогал ему во всем — в убийстве семьи и грабеже, в сбыте краденого. Этого нечеловека надо доставить сюда, в Москву, но как это сделать? Как?

При встречи с адвокатом Федор сказал:

— Ладно, Артем, я решил довести дело до конца, и мне надо лететь в Джизак.

Когда Артем это услышал, ему захотелось обнять Дружинина и расцеловать. Вылет назначили на четверг, и в 23.15 Федор Матвеевич улетел в Ташкент. Снова помог Степан и его школьные узбекские друзья. Федора в Ташкенте встретил друг Степана Афтандил. Из Ташкента адвоката доставили в Джизак. Двое суток Федор вел переговоры с матерью Гарисова, искал один день Гарисова у его друзей, потом пытался приводить множество доводов, чтобы убедить Гарисова прибыть в Москву. И Гарисов сдался, но перед покупкой билетов на самолет передумал, и лететь отказался. Федор вернулся один ни с чем.

Уважаемый читатель, я специально опускаю подробности поездки в Узбекистан. Скажу одно, что после Федора Дружинина в конце августа в Узбекистан выехали еще двое, это капитан милиции Гусев и представитель из генеральной прокуратуры майор юстиции Ардышев. Через трое суток, после нескольких допросов Гарисова майор, поняв, что Гусев намерен биться до последнего за приезд в Москву Гарисова, улетел обратно в столицу России. Гусев остался один в чужой стране и работал еще пятеро суток. В результате восьми суток работы 9 сентября 2010 г. преступник Гарисов, совершивший тройное убийство с поджогом имущества, квартиры, одним словом, со статьями на высшую меру наказания, сошел по трапу самолета и сдался правосудию.

Обещаю тебе, дорогой читатель, что эту, по значимости уникальную операцию, с ее приключениями, риском и драматизмом, я опишу в следующем романе. Теперь же российский капитан милиции спасал не только честь российского розыска, но и жизнь преступника, жизнь которого, не появись он в определенное время и в определенном месте, оборвалась бы со всем его поганым прошлым. Гарисов же нужен был для полного и точного окончания расследования. Гарисов должен предстать перед судом и перед глазами тех, кому он принес своими действиями нескончаемое горе. Этого особенно хотят родители и Ольги, и Тьерри. Капитан это сделал! Гарисов сам купил билет, сам сел в самолет и сам прилетел в аэропорт Внуково, где его встретили и доставили в кабинет Кремнева.

После того, как Гарисов оказался в камере ГУВД Москвы, в МУРе появился человек, которому на тот день равных по задержанию такого жестокого убийцы без оружия, без приемов и силы, а словом, давно уже не было. Гусев проявил себя не только как прекрасный оперуполномоченный, но и как великолепный психолог.

Артем поздно вечером подвозил Руслана к дому и не верил в то, что недосягаемое стало явью, и преступники изобличены, и тот, который был вчера еще далеко-далеко, сегодня уже в Москве. Еще, конечно, нужно отдать должное матери Гарисова. Несмотря на то, что она воспитала убийцу и насильника, она все-таки настаивала на поездке сына в Москву. Бедная женщина верила своему завравшемуся сыну-убийце, что он невиновен, его, якобы, запугал Мормурадов.

Надо также отдать должное узбекским товарищам по правосудию. Они, когда узнавали, что сотворили Гарисов и Мормурадов, о том, что преступники сами признались в убийстве семьи Карделли, то причин для жалости к ним не оставалось совсем. Тем более для препятствия вылета преступника в Россию в качестве свидетеля.

Артем знал всех, кто оказывал помощь, по фамилиям и именам, и он понимал, что там тоже живут нормальные люди, которые ищут убийц, воров, насильников, и им также придется обратиться за помощью к русским. Таким, как Гарисов и Мормурадов, нет места на свободе ни в России, ни в Узбекистане, нигде на этой земле. У бандитов и убийц одна национальность — преступник.

Гусев автоматически будет главным героем нового романа.

Но, дорогой читатель, все радостное заканчивается сразу, как только вспоминается, что нет на этой земле красавицы Ольги и ее дочки Лизочки, нет замечательного зятя Артема Шмелева, Тьерри. Шмелева, который еще дышит, «воюет» за справедливость и неотвратимость возмездия. Найти бы только силы воли ветерану, чтобы довести все до конца, чтобы убийцы предстали перед судом, а не лишать их жизни. Хочется мне, как автору романа, снять шляпу перед этим человеком, который с такой глубокой душевной раной показывает пример поведения гражданина России с большой буквы.

Итак, начались новые допросы, очные ставки, эксперименты и показы на месте преступления. Когда Артем наблюдал по делам за работой следователя Кремнева и оперуполномоченного Гусева, то душа оттаивала помаленьку от того льда, который наморозили предшественники в расследовании.

Артему казалось, что если создать группу по расследованию любых дел, в которую бы входили следователь Кремнев, опер Гусев и, конечно, его адвокат Дружинин и еще бы туда Артема взять, то многие потерпевшие изменили бы круто свое мнение и об уголовном розыске, и о работе следователей следственного комитета, и вообще о правосудии. Безусловно, у таких людей и помощники тоже на высоте.

О том сколько еще неприятностей ожидало наших героев впереди, они догадывались, но не знали.

 

Глава 21

Людмила.

Когда Артем пришел домой поздно вечером и доложил жене, что прибыл второй убийца Гарисов в Москву, то Людмила долго сидела на кухне и тихо плакала. Она поставила на столе свечку, а позади нее фотографию детей. Оставив свет от подсветки над электроплитой, она сидела в полутемной кухне и смотрела на мерцание свечи и на лица любимых и родных ей деток и нет-нет, да что-то тихо произносила. Нет, она не произносила все вслух, она говорила с ними, говорила про себя, говорила, задавала вопросы, сама на них отвечала и снова что-то им говорила и, конечно же, главное, что она сказала:

— Доченька, поймали мы убийцу твоего, второго. Прилетел из Узбекистана. Видимо, еще что-то есть внутри у негодяя. Но как это вязать с его делами в квартирах на Тверской, я не понимаю. Помоги нам, родная, ты все больше всех видела и испытала. Какие ж они тебе муки причинили в конце жизни твоей. За что же так, Господи? Помоги нам, деточка, посадить этих убийц навечно, пусть помучаются они и их родители. Помоги нам понять, что вашим душам там, на небе, хорошо. Как же нам смириться хоть на миг, что назад никого не вернуть, и теперь надо жить ради памяти вашей, ради ухода за могилкой, ради старшей дочери и внучки. Как одолеть раскол души, как хоть как-то собрать в один центр управления волей и чувствами. Настолько все стало противоречиво. Настолько выперлось дрянное в жизни наружу, что хорошее достать надо невероятными усилиями.

Людмила вспоминала свою судьбу до трагедии и в целом не роптала на нее. Конечно, с таким человеком, как Артем она рассчитывала на более уверенную и стабильную жизнь в Москве, но, к сожалению, не сложилась как-то у него достойная работа на гражданке, а в армии он разочаровался. Скорей всего война его надломила и то, что пришлось понять ему после ухода на гражданку. Такие, как Артем, дивизиями и армиями должны командовать, а он какой-то водоочисткой занимается. Видите ли, он устал подчиняться и командовать. Она понимала, что усталость за 34 года службы у него, конечно, накопилась, а вот денег-то не накопилось на старость никаких. Впереди полунищенская жизнь, жить на одну пенсию в Москве, на тринадцать тысяч рублей, — это нищета или затворничество от всего. Тот, кто этого не испытал, тот и не думает что-то улучшать. 400 рублей добавят, а цены увеличат вдвое.

В душе Людмила понимала Артема, он все делал для дома и семьи. Надо отдать ему должное, что всю их совместную жизнь он всегда говорил:

— Я женился не для того, чтобы разводиться, давай будем разбираться.

И они вот уже скоро 40 лет вместе. Как только случилось горе, Артем запил, тихо, но запил. Был как контуженный. Людмила, как могла, все ему прощала, она понимала, как Артем любил Олю, они ведь с ней были так похожи характерами, целеустремленностью, настырностью и своей добротой. Когда Оле было туго, она всегда за советом обращалась к отцу, кроме их секретных вопросов, что не надо знать отцу. Было у нее то же желание: взять налить стакан коньяка или водки и выпить, а что было бы потом? Если бы вдруг она не удержалась и нашла причину, в чем обвинить Артема, то неизвестно, чем это могло бы кончиться. Людмила после всего пережитого в какой-то мере была довольна собой, что смогла не выпить ни капли алкоголя и тем самым не развалить семью полностью, в этот страшный период их судьбы. Не каждая семья после потери детей оставалась не разбитой горем и разводом.

Она знала, что Артем, как конденсатор, пьет, угасает, а потом зарядится сам и начнет наверстывать все с неимоверной силой. И она не ошиблась. Артем через две недели бросил выпивать совсем и потащил все на себе. Не раз он тихонько говорил ей спасибо, что она выдержала его слабость. Он не понимал сам, как же так, столько повидав в жизни смертей и горя, после гибели Оли, Лизочки и зятя был просто выбит из жизни и так, что объяснить не может. Столько у него выкатилось слез, что кто бы мог подумать, как он может рыдать. Что он сделал за полтора года, а верней, за последний год, то никто бы не смог сделать, не имея такого характера, как у Артема.

Он раньше говорил:

— Я везучий, за меня ангелы-хранители домыслят, а я претворю.

Теперь молчит и про Бога, и про ангелов. Трудно ему. Людмила с самого начала их совместной жизни понимала, что могла бы себе найти и покрасивей парня, и повыше, и побогаче. Но этого приняли почти все вокруг нее и мать, и бабуля, и подружки, и даже Наталья, ее лучшая подруга, которая поначалу была против дружбы с Артемом.

Этот человек мог понравиться. У него был стержень, характер и надежность. У него были правильные понятия. В семье мужчина — это добытчик денег, жилья, положения, должен быть предан своей семье. Быть защитником!

Уметь в случае чего постоять и физически за правду.

Уметь дружить и дорожить любовью.

Конечно же, у Артема больше было хорошего, а то, что на других пару раз позарился, так может и сама в чем-то виновата. Деньги Артем никогда не заначивал семью не обирал через выпивку, через карты и дорогие покупки.

Вообще-то правильный мужик, и друзья его не бросали, а скорее, он мог отколоться сам, если друг оказывался не друг.

Артем никогда не ругался из-за сделанной Людмилой покупки. Однажды в Польше на базаре в Легнице у нее вытащили из кармана миллион злотых, а это по тем деньгам были две получки Артема в должности начальника штаба дивизии. Собирали эти деньги они больше года. Когда Людмила позвонила ему оттуда и, рыдая, поведала о краже, то Артем не ругался, а наоборот, начал успокаивать ее и просил быстрей ехать обратно, он такой стол накроет, и отметим это дело. А когда расстроенная Людмила с Олей приехали домой, то действительно Артем приготовил запеченное мясо в духовке, картошку фри, два салата из овощей и наваристый борщ.

— Хрен с ними, с этими деньгами. Еще накопим, зато наука будет надолго. Это тоже хорошо, — говорил весело Артем.

После обеда Людмила успокоилась, повеселела и перестала комплексовать и жалеть о потере. А ведь во многих семьях в такой ситуации происходят сильные скандалы.

Нет, Артем никогда не вмешивался в покупки для девочек, он вообще считал, что за этим должна следить жена, а Людмиле с ее вкусом и опытом он доверял полностью.

Людмила все перебирала в голове своей и перебирала эпизоды их совместной жизни, а как глянет на фото, то совсем другие эпизоды сразу возникают перед ее взором. Почему она тогда не осталась ночевать, почему они с Артемом не пошли к ним на Пасху? Ах, да, Лиза болела. Почему Оля не сказала, что их подтопили, она не хотела расстраивать ее? Она ведь звонила, когда уже подтопление было? Так они и не знают, кто из убийц что творил, но картина на сегодняшний день с учетом последних показаний Гарисова и Мормурадова вырисовывается и вырисовывается. Как же надо было терпеть такую душевную боль под страхом ножа столько часов! Бедная девочка.

Людмила вдруг вспомнила, что накануне Артему приснился сон, где он увидел Олю, беседующую со своей школьной подругой Натальей Добряшиной. Они вроде бы даже о чем-то спорили. И помнит Артем слова Оли, сказанные подружке: «Ты даже горсть земли в могилу не бросила».

А ведь, сколько у них в альбомах фотографий, где неразлучные подруги Ольга и Наталья проводили вместе и на отдыхе в Феодосии, и учебе, и на праздниках, и на днях рождения.

Оля незадолго до гибели звонила подружке в Ковров, поздравить ее с Днем рождения, а та была в это время на каком-то пикнике и навеселе. Ольга, когда рассказывала Людмиле, то даже всплакнула от того, что Наташа наговорила ей много неприятного.

— Ну, ты же у нас крутая москвичка и куда уж нам за вами угнаться.

Разговаривала развязно и высокомерно. Оля очень тогда обиделась. А вот только не понимала, на что Добряшиной было обижаться? Муж подполковник, закончил академию. Живут они в городе, где живут их родители в военном городке, городская квартира. Родилась девочка. Казалось, чему завидовать. Но фон зависти всегда шел от Олиной подруги. Когда они были рядом, то все сглаживалось, а вот как стали жить своими семьями, то и зависть полезла. Но как бы там не было, Наталья не приехала на похороны подруги, она не позвонила ее родителям и не выразила соболезнования, не приехала она и на 40 дней, и на годовщину. Ни одного звонка за полтора года.

Не зря Артему приснился такой сон и слова: «Ты даже горсть земли в могилку не бросила».

Ну почему такие вот завистливые и бесчувственные люди живут, а такие, как Оля, уходят? Нет, никто, естественно, не хочет плохого Наталье. Артем сто раз прав. Мало людей, которые могут правильно оценить свои поступки, а главное — признать проступки и суметь изменить неправильное поведение, а порой и попросить прощения.

До того обидно было вспоминать Людмиле об этом поступке Ольгиной подруги, что если бы не сон Артема, то у Людмилы нет ни малейшего желания думать о Наталье Добряшиной.

— Господь рассудит сам. Одно неизбежно, что все это аукнется ей.

Когда приезжала Анна из Хабаровска, сестра Артема, то она сказала:

— В чьем-то поколении кто-то сильно нагрешил, и вот теперь мы за это страдаем.

Пытались они с Артемом рассуждать на эту тему. Но не может никак Артем с этим согласиться. «Ерунда это все», — так он об этом говорил.

Людмила же, склоняясь к мнению Анны, все думала, кто же так сильно согрешил в ее роду, что разгневал Бога на такую кару? Может быть, Артем прав. Он и о душах свое имеет мнение. В его понятии душа у человека есть, когда он живет, а умрет, так его душа просто улетает и все. Однако сам он постоянно просит, говорит с Олей, Лизочкой, Тьерри, что-то просит о помощи, просит прощения. Полное противоречие. Прощение просит за то, что он живет, а они нет.

Людмила на миг представила, что Артем вдруг умирает, и не без оснований. После инфаркта у него вид, конечно, не такой, как был раньше. Он постарел значительно, сильно поредела его шевелюра, под глазами появились мешки, стал очень раздражительным и мог вспыхнуть от малейшей «искорки». Нервы его на пределе. Если он вдруг умрет, что же я буду тогда делать? Она представила бледного Артема в гробу, и ей стало так холодно и жутко, что захотелось зажечь свет, чтобы вылетели эти горькие мысли из ее головы. Нет, так не должно быть. Она просто не переживет. После гибели Оли Артем даже если и умрет, то это все равно будет не такая потеря. Так она думала потому, что Артем жив и здоров.

Ночь. Начало развязки.

После 10 октября, с новыми показаниями Гарисова на месте преступления, еще более подробней вырисовывалась картина убийства семьи Карделли. Артем просматривал эти показания и удивлялся, насколько точно Гарисов знает расстановку предметов и вещей на тот момент в квартире.

— В ванной было три полотенца. Одно белое, другое серое, а третье розовое. Вот тут стоял этот стул, на столе была бутылка вина, две рюмки, три кофейные чашечки, бутылка казахского коньяка, в вазе были золотые украшения, — говорил, указывая рукой на стол и подробно их, описывая, Гарисов.

А когда на манекене он показывал, как Мормурадов вязал узлы из свернутых кусков от простыни, то так вязать мог только обладатель определенных навыков завязывания узлов. Когда после показанного удушения француза Тьерри следователь Кремнев попросил еще раз показать, как Мормурадов сделал петлю, как накинул ее на шею, как привязал ее к рукам, завязанным за спиной француза, то было ясно: так делал не Мормурадов, так делал он сам, сам Гарисов. Повторить это мог только тот, кто проводил эти манипуляции не раз и не два сам. Значит, Тьерри в ванной после того, как Мормурадов нанес ему три удара по голове, продолжал сопротивляться, стараясь подняться. Возмущенный Гарисов набросил ему на шею скрученную петлю из матерчатой ленты от простыни, а ее конец привязал к связанным рукам за спиной, которые он же связал перед этим. Чем больше Тьерри пытался подняться с живота, тем сильней он напрягал свои руки, и они затягивали петлю у него на шее. Кровь залила ему все лицо и шею, но вскоре его тело обмякло, и он задыхался на глазах убийц. Гарисов нервничал и вдруг набросил новую веревку вокруг шеи Тьерри. Один конец он сунул в руки Мормурадову, и они с силой сдавили горло умирающему человеку. Через минуту сердце скромного и очень порядочного семьянина, французского гражданина, перестало биться.

Потом они изъяли из брюк Тьерри ключ от квартиры Карделли, взяли с собой нож из кухни, взяли такие же скрученные заранее ленты от простыни и стали тихонько спускаться вниз на третий этаж.

Гарисов вставил ключ и открыл дверь, Мормурадов метнулся в гостиную и увидел на диване перед телевизором, сидящую после душа Ольгу.

Оля вначале ничего не поняла, она знала этого человека, у которого в руках был нож.

— Что вам здесь надо? Где мой муж? — вскрикнула Ольга.

Когда Мормурадов схватил ее за горло и приставил нож, то Оля прошептала:

— Папа, папочка, помоги, здесь убийцы.

Оля была в шоке, она сидела и не двигалась. Хотелось кричать, но она боялась разбудить ребенка. Ее затрясло от страха.

Мормурадов сорвал с ее головы белое полотенце и стал запихивать его конец ей в рот.

Гарисов, быстро закрыв за собой дверь, держа наготове трубу, которой Мормурадов бил Тьерри, метнулся резко к двери кабинета хозяина. Заглянул осторожно в одну комнату, а потом в другие и, убедившись, что кроме спящего ребенка в спальной комнате, в квартире никого нет, подошел к Оле и сказал:

— Если ты будешь себя вести спокойно, то мы тебя не тронем, возьмем деньги, золото и уйдем. Давай на всякий случай руки мы тебе свяжем, — и он связал почти безжизненные руки Ольги прямо у нее на коленях. Оля замотала головой.

— Что ты брыкаешься, — сказал зло Мормурадов.

Гарисов же понял, что она хочет что-то сказать.

— Если ты не будешь кричать, то я вытащу кляп, — сказал он.

Оля наклонила голову, соглашаясь с его требованием. Гарисов вытащил конец полотенца изо рта Ольги. От сильного вдоха и обильного попадания кислорода в легкие, лицо Ольги стало красным, и она произнесла:

— Что вы от меня хотите?

— Где ключи и документы на машину, на твой «Лексус»? — спросил спокойно Гарисов, который стоял напротив связанной красивой русской женщины, и улыбка, предвкушавшая удовольствие, гуляла на его остроносом лице.

По документам Гарисов Рустам был татарин, его родная мать бросила его сразу после рождения. Женщину, которая его воспитала, которая выучила его в школе, которая старалась привить ему хорошие качества, Гарисов любил и считал ее родной матерью. Но не получилось у Раисы Гаджиевны, а вырос из приемыша хитрый и злопамятный человек. Человек, страшно жаждущий жить богато и не прилагать к этому особых усилий. Работая в автосервисе, он много задолжал денег друзьям и начальнику, которые пропил и прогулял с девками. Теперь он рассчитывал через этот разбой и грабеж, скрывшись от правосудия в Узбекистане, рассчитаться с долгами и пожить какое-то время не работая, в свое удовольствие. Все у этого на вид скромного гражданина было продумано до мелочей. Память у него была отменная, здоровье хорошее. В двадцать пять лет, полный силы и энергии, Гарисов продолжил допрос своей жертвы:

— Я тебя пока по-хорошему спрашиваю, где «Лексус»?

— «Лексуса» тут нет, — ответила Ольга.

— Не ври, сука, — сказал Мормурадов и поднес снова свой нож к ее шее.

— Не надо, уберите ножик.

— Тогда говори, где машина?

— Машина находится в автосервисе, ее у дома нет.

— А что находится у подъезда?

— Я не знаю, — сказала Оля. — Это другой «Лексус», возможно, это хозяина из кафе.

Мормурадов убрал нож и предложил Гарисову выйти и посмотреть, что за «Лексус» стоит у подъезда. Гарисов согласился и ушел тихонько вниз, прикрыв за собой входную дверь.

— Ну что, красотка, может быть мы с тобой полюбим, друг друга? — улыбаясь, сказал Мормурадов.

Ольга заплакала и отвернула лицо в сторону. Мормурадов свалил ее на диван, развязал пояс халата. Ольга вырвалась и попыталась убежать, но цепкие руки узбека крепко схватили ее за плечи. Во время изнасилования Ольга плакала навзрыд, но не кричала. Она снова боялась разбудить ребенка. Она не могла также, и сопротивляться, руки ее были связаны. Она лежала на своих связанных руках как убитая птица с поджатыми крыльями.

Сделав свое грязное дело, Мормурадов взял пояс и связал ей еще и ноги. Когда в квартиру зашел Гарисов, то Оля сидела связанная и страшно потерянная на диване. Слезы так и катились из ее глаз. Гарисов подошел к ней и сказал:

— Да, это не твоя машина, а где твоя? Ты нас обманываешь? Зачем? Хуже себе делаешь.

Мормурадов, застегивая свои джинсы, пошел в ванную, а выйдя из нее, начал шарить в холодильнике. Найдя початую бутылку вина, стал пить прямо из горлышка.

Гарисов продолжал допрос Ольги:

— Тебя зовут Оля?

— Да, — сквозь слезы ответила Ольга.

— А меня Рустам. Можно просто Русик. Мне от тебя нужна только машина.

— Я сказала, что машины тут нет, у меня где-то есть документы на сдачу ее в четверг в сервис, в Сокольниках.

— Это очень плохо, — обреченно сказал Гарисов.

Он внимательно стал смотреть на тело молодой и красивой женщины, и ему тоже захотелось ее попробовать. Но Гарисов умел управлять своими желаниями лучше, чем Мормурадов, и он понимал, что нельзя оставлять таких следов, как сперма. Он сказал Мормурадову по-узбекски:

— Я пойду за презервативами и куплю тебе «Черный русский».

— Ты деньги сначала найди, а потом иди, — сказал Мормурадов, закусывая долькой апельсина выпитое вино.

Взяв в указанном Олей кошельке все деньги, около семи тысяч рублей, Гарисов пошел на выход за презервативами в соседнюю дежурную аптеку. Почти за месяц после приезда из Джизака он хорошо изучил округу возле дома. Вызвал его в Москву сын Вахоба Турдыева, связав его по телефону с ранее знакомым и проживающим с ним на одной улице Мормурадовым. Изначальная задача Гарисова состояла в угоне машины, так как технику он знал хорошо и водил любую машину. Для этого его и вызвали в Москву Турдыев с Мормурадовым. Дядя Жора Ашотов 15 апреля в квартире этажом выше квартиры Карделли, где проводился ремонт, на Дне рождения Мормурадова поставил Гарисову четкую задачу: куда после захвата перегнать «Лексус».

Мормурадов и Гарисов, если и делали какую-то работу в квартире, то только для того, чтобы как-то дотянуть до задуманного преступления, чтобы прораб Мурталин не выгнал их раньше времени.

Джуробай Ашотов (дядя Жора) вместе с водителем Турдыевым еще на первой сходке 23 марта дал добро на угон машины. Планировалось выследить Ольгу, встретить ее в подъезде, испугать, забрать ключи и угнать машину. Это так говорил на допросе Гарисов, а когда следователь сказал: «А как бы вы угнали машину, на которой сигнализация с кодом и другие навороты?» — на что получил ответ: «А мы бы ее усадили в машину, и когда она нам все рассказала, то потом по дороге б ее выпустили» Но тут Гарисов врал. На самом деле они планировали Ольгу привезти за МКАД и там, в лесной зоне убить ее и бросить. Потом алчный Гарисов предложил вариант с ограблением, и Мормурадов его поддержал. Все продумывалось до полного сокрытия следов через пожар, а лучше открыть газ, поджечь в дальних комнатах, а потом после взрыва кто там и что найдет? Жестокий и страшный план был утвержден Ашотовым. Однако Ашотов вначале утвердил кражу машины, определив после ее продажи каждому свои проценты. Потом он дал добро на кражу ювелирки и ценных малогабаритных вещей. За качество плана отвечал Гарисов, поэтому каждый раз Ашотов отзывал его в другую комнату, и они долго шушукались, как и что надо делать при отходе после грабежа.

После того, как Ольга вспомнила, где находится бумага на ремонт «Лексуса», то Гарисов, прочитав ее, отшвырнул в сторону и произнес:

— Очень плохо ты сделала, но я добрый и буду делать тебе хорошо, — он, взявшись за связанные руки Ольги, попытался повести ее за собой, но так как ноги тоже были связаны, то Ольга завалилась на правый бок. Гарисов зло, рывком поднял ее и стал развязывать ноги. — Я дам тебе возможность идти, но не бежать, а если ты побежишь, то я задушу твоего ребенка. Ты поняла? — зло выговорил преступник.

— Да, я поняла, я буду молчать, но прошу вас, умоляю: не убивайте нас. Я ничего не расскажу, я обещаю, берите все, что хотите, только оставьте нам жизнь, — Оля закончила говорить и разрыдалась. Видимо, чувствовало ее сердце страшную и смертельную угрозу. У нее тряслись руки и ноги еще после первого изнасилования Мормурадовым. Она, гордая, умная и уверенная в своих делах женщина, не позволяющая легкомысленных поступков и даже легких оскорблений и пересудов в свой адрес, была унижена, связана, изнасилована. Она, не знавшая, что надо сделать, чтоб остаться самой в живых, а главное, как сохранить жизнь дочери, готова была идти на все. Ее мысли путались и судорожно искали, ну хоть какой-то, но выход. Обливаясь слезами, она нашла силы спросить:

— Что вы сделали с моим мужем?

— Он там, в ванной комнате, связанный сидит на стуле.

— Живой?

— Живой, но все зависит от тебя, мы возьмем все то, что ты нам отдашь, а это деньги, золото, телефоны, фотоаппараты, все карточки с деньгами, их коды. Ты поняла, красотка?

— Да, я поняла, — прошептала обреченно Ольга.

— Тогда спокойно, без шума, ты идешь в кабинет своего француза, — Гарисов снова взял ее за руки и повел в кабинет Тьерри.

Мормурадов, пошарив по кухне, нашел бутылку коньяка, которую в подарок Тьерри когда-то привез его давний друг из Казахстана. Это был казахский коньяк. Откупорив бутылку, он налил в небольшой Лизочкин стаканчик, а выпив, сказал удаляющемуся с Ольгой Гарисову:

— Ты не долго, Русик, а то мне скучно.

Через некоторое время Гарисов подвел еле идущую женщину к креслу и толкнул ее на диван. — Такие давал показания, позже Мормурадов на месте происшествия по действиям своего напарника Гарисова.

Ольга упала на диван и начала трястись в истерике и плакать.

— Кончай скулить, сука, — сказал вальяжно сидящий за круглым столом Мормурадов.

Гарисов вернулся в кабинет и вынес свой использованный презерватив. Зашел в туалет и, выбросив его в унитаз, только с третьего раза смыл следы своего преступления. Гарисов осторожничал, хоть и знал, что все будет поджигать.

Степан.

Артем вспоминал, как все это складывалось из всех имеющихся показаний преступников, но еще не все до конца представлял. Некоторые моменты приходилось только предполагать. Следователь Кремнев и опер Гусев все-таки так же склонялись к такой версии распределения ролей и действий убийц. Дальнейшие действия преступления пока проверялись через имеющиеся факты, складывались, анализировались. Не определившись в полной уверенности до конца, было ясно, что столько страха, сколько перенесла Ольга, не приведи Господи испытать никому. Безжалостные твари издевались аж до 5 часов утра. Почему столько времени? Кто и что там из них творил, кто убивал Олю, кто душил Лизу, это еще предстояло определить, выяснить и доказать. Кремнев с Гусевым и со своими помощниками работали без выходных и проходных.

Когда Гусев и представитель генеральной прокуратуры из международного отдела летали в Узбекистан, то Артем в это время был в Феодосии с Людмилой. Все эти дни работы в Узбекистане Артем держал постоянную связь с помощью пяти телефонов с Александром Кошевым, с Гусевым, Кремневым и Федором Дружининым. О роли Кошевого в расследовании вам, дорогой читатель, я поведаю в следующем романе. Тогда он делал все, чтобы преступник прилетел в Москву. Сегодня раскрывать все тайны следствия пока рано. Также Артем ни на минуту не забывал той неоценимой помощи человека, который помог подключить узбекских товарищей для обеспечения нормальной работы оперативников и следователей в Джизаке.

Сам Бог, наверное, послал на годовщину гибели детей Степана, который знал немного Ольгу по закупке через нее вина на вечеринку в их конторе. Когда он встретился с другом Тьерри накануне, то с ним и его женой приехал на кладбище, где после поминок оставил свою визитку Артему. Все встречи в Ташкенте, проводы, обеспечение гостиницей и транспортом Степан взял на себя и на своих узбекских друзей.

Этот человек настолько был потрясен убийством Ольги и ее семьи, что редко кто из более близких людей Артема и Людмилы так помогал в расследовании. Его школьная дружба с одноклассником Файзуллой продолжается, и по сей день. Файзулла, когда увидел фотографии того, что натворили преступники, сказал:

— Это сделали не люди, это сделали безмозглые звери. Звери и то так не поступают. Им нет никакого названия. Аллах их накажет и проклят будет весь их род.

Это говорил узбек про своих соплеменников. Бандит национальности не имеет. Национальность у него — преступник. А преступник должен быть наказан.

Если этого не делают те, кому положено делать, то это сделают люди от Бога.

Так рассуждал Артем, и рассуждения его, в конечном счете, приходили к одному:

— Ну почему у нас так широко преподносятся и приветствуются мстители-одиночки, те, кто работает за системы правосудия, за органы МВД, следователей и судей? Я понимаю, что из восьми дел одно тяжеленое застопорилось и никак не идет вперед, а по остальным должна идти определенная работа. Но на самом-то деле все наоборот. Показали по телевизору «Ворошиловского стрелка», и стал этот фильм народным! Дед за внучку вершил правосудие и молодец, но таких дедов тоже единицы, а насильников не уменьшилось, их в последние годы прибавилось вдвое. Значить, нет у народа надежды на правосудие, в результате этот народ начинает сам спрашивать через оружие с преступников и с тех, кто должен обеспечить порядок и не оставлять безнаказанными убийц и грабителей. Ой, плохо это все может закончиться. Такое ощущение, что все крутится только после толчка сверху. Ругают Советскую власть, но честно сказать, так, как сейчас, ни милицию, ни судопроизводство люди не материли. Уверен Артем, что если не ужесточить законы по наказанию преступников, особенно за убийство и воровство, то начнут погибать потерпевшие и свидетели.

Спрос должен быть жестоким и непреклонным к наказанию. Делом чести для всех правоохранительных органов должно быть одно — пресечение, верней, неотвратимость наказания за посягательство на чужое и, особенно на жизнь другого человека и даже жизнь животного.

А что порой говорят по телевизору депутаты и другой люд? Говорят и рассуждают открыто о том, что уже слушать это нормальному человеку невозможно: «Больных в тюрьму не сажать. Наказание не есть мера пресечения преступлений; Смертная казнь — это зверство; Денег не платят, какие надо, вот они и не хотят работать».

Полный бред! Надоела эта брехня. Всем надоела. Одни и те же вопросы, а безопасности никакой, веры никакой в правду. Когда же ударит кулаком по столу президент и скажет: «Все на борьбу с воровством, убийствами, грабежами — чумой 21-го века». Год повоевать всей Страной, изменить законы, откорректировать кадры, всю миграцию под жесткий контроль, и жизнь станет совсем другая. Мораторий на смертную казнь в стране, где цивилизация совсем далека от американцев, держится с 1996 года, а в США 35 штатов имеют смертную казнь, и лишь 15 штатов и один округ не имеют. Мы, что цивилизованней США? Ну не хотим обижать евросоюз, сделайте вместо смертной казни — пожизненное заключение, без права выхода на свободу. 70 % населения России за смертную казнь. Не готово еще наше государство к таким милостям. А поэтому страшно везде стало жить, не боятся преступники творить беспредел. Правда часто не берут они в расчет, что не перевелись еще на земле русской ворошиловские стрелки, — размышлял снова Артем Шмелев и от этих размышлений у него произвольно сжимались кулаки.

 

Глава 22

Кладбище. Угроза.

Артем каждую неделю, как только выдавалось свободное время, садился за руль машины и ехал на Бутовское кладбище.

Как же его туда тянет, тянет — не то слово. Уходить от могилки не хочется. Так бы и сидел, и смотрел на всех своих, и говорил бы, и говорил. Артем вкратце рассказывал, что произошло нового за время после последнего приезда. Убирал все до листочка, вытирал гранитные плиты, колонну, мраморную скульптуру. Долго сидел и смотрел то на портреты, то на мерцающие свечки в фонарях. И всегда наступал такой момент, когда хотелось реветь навзрыд. Становилось страшно дальше жить с этой бедой, жить с душой, которая стонет и как пленная птица мечется в клетке.

Посмотреть со стороны, видно сразу, что это не просто пришел знакомый, это пришел навестить своих родных очень близкий человек.

На кладбище было тихо, только изредка по железной дороге проносились эшелоны поездов, стуча колесами и тем самым напоминая о каком-то движении и о том, что есть жизнь. Стоят сбросившие под осенним ветром свои листья белоствольные березки, а рядом возле них три вечнозеленые ели. Серо-рыжая белочка перебежала через дорогу и, не видя Артема, подбежала к памятнику и вдруг замерла, будто что-то высматривая на черной плите, откуда на нее смотрели трое, а она их и не боялась, будто зная, что их нет, что это всего лишь фотографии с неподвижными лицами. Белка постояла, будто бы отдав дань уважения, и побежала через дорогу обратно. Что это могло обозначать, Артем не понимал.

«Просто, она живет на кладбище, бегает по могилам и порой находит что-то съестное в виде печенья или конфет».

Артем заметил, что птицы в этих местах не поют. За полтора года он либо этого не замечал, либо действительно они не поют в таких местах.

На скамейке сидел седой человек, ветер расшвырял его редкий чуб, а он сидел, сгорбившись, опустив голову, и только глаза его неотрывно смотрели на мерцающие свечи в черных траурных фонарях. Он не чувствовал ни холода, ни усталости. Он вспоминал прошлую жизнь, он горевал.

«Вот его девочка на соревновании по художественной гимнастике во Владимире. Ей только-только исполнилось 9 лет. Они с Людмилой сидят на балкончике спортивного зала и видят, как выделяется даже среди подобных девочек их Ольга. Сейчас вспомнить, что это были за соревнования по значимости, Артем не мог, но он помнил, как выступала Ольга. Она явно отличалась от других, и не зря на первом месте в этих соревнованиях была именно она. Они возвращались домой счастливые. «Уазик» командира полка вез их в фотоателье, где они заснялись в тот день на память. Фотографии те и по сей день хранятся в их семейном альбоме».

Снова застучали по рельсам колеса поезда, и Артем подумал, что скоро будет зима, все заметет снегом, и зима заберет у него часть заботы о том, чтобы на могилке детей всегда было чисто и убрано. Снег покроет все могилки, спрячет осеннюю листву. Мороз проморозит землю на метр, а то и более. Артем будет приезжать, и убирать снег со скамьи, с надгробной плиты, сметать снег с круглой тумбы, на которой стоит скульптура из белого мрамора. А в голове постоянно будет всплывать вопрос: «Почему не уберег он детей? Почему он, прошедший столько в жизни, не смог предугадать, предотвратить беду?»

«Ты прости меня, девочка Оля. Ты прости меня, внучка и зять. Вот такое теперь у нас горе. Лучше б вместе мне с вами лежать», — эти строчки занозой сидели в мозгу Артема. Скоро будет 20 октября, ровно полтора года, как нет молодой семьи Карделли. Нет тех, кто так стремился хорошо жить, приносить людям пользу и радость. И вдруг внутри Артема как будто что-то щелкнуло. Он увидел, как в тюрьме продолжают жить убийцы, пытаясь найти любые зацепки, чтобы получить как можно меньший срок. Гуляет на свободе Ашотов, который и является главным во всей этой цепи. Он дал добро на грабеж, он обещал им поддержку, и этот негодяй твердит, что был пьян, никого не видел. Артем начал злиться на следователя, который постоянно сдерживает его порыв засадить этого негодяя за решетку. Артем только и твердит, что надо посадить Ашотова, остальные все расскажут, как было на самом деле. Следователю Кремневу, конечно, не все равно, хоть и дело раскрыто. Но у него свои планы, и есть определенные требования руководства. Сроки стали поджимать. Однако, не разобравшись до конца в том, кто и что делал в квартире, Шмелев успокаиваться не хотел.

— Это теперь не так важно, на них накопали много улик, фактов, и есть признания. Они получат свое по полной, вышку дадут однозначно, — пытался убедить Артема Александр Кремнев.

— Нет! — твердил свое Артем. — Убийцы признались не сразу, пусть признаются и дальше, мы должны до минуты восстановить картину преступления. В суде не должно быть темных пятен.

Если сказать себе самому правду, то Шмелев устал бороться за то, чтобы довести дело до конца. Он представлял себе суд: каждый из убийц старается выгородить себя и очернить соучастника, совершившего насилия. Наиболее ухищренный и сообразительный Гарисов будет более обоснованно подставлять Мормурадова. Присяжные заседатели устанут слушать их «препирательство», и так как Мормурадов злей, тупей и жёще, то ему могут вынести высшую меру. А Гарисова пожалеют, так и не поняв, что Гарисов самый из них опасный. Он осторожный, память у него отличная, по-русски говорит прекрасно и артист еще какой!

Артем с ужасом думал о том, что Гарисов может получить большой срок, но не пожизненное. Вот найдется какая-нибудь сердобольная женщина, которая пожалеет несчастного убийцу и не скажет своего веского слова.

Ашотов затянет суд не на одно заседание, он будет болеть, он будет «косить». А в результате Турдыеву дадут три года тюрьмы, а дяде Жоре четыре года условно. От этого представления окончания судебного разбирательства у Артема выступил холодный пот на лбу. Он решительно встал со скамьи, прочитал молитву об усопших, поклонился и пошел решительно к машине.

Угрозы.

14 октября, на день рождения отца Артема, около 16 часов позвонил Гусев.

— Батя, от Ашотова поступила по телефону в кабинет угроза Кремневу, где-то без пятнадцати три, а в пятнадцать часов мне на сотовый.

— Что сказали? — спросил Артем.

— Сказали, что надо перестать активничать по Ашотову, иначе всем будет плохо. Особенно женам и детям.

— Кому всем? — озабоченно спросил Шмелев.

— Нам, семьям.

— Что теперь?

— Теперь надо защищаться. Мы наступали, а нас останавливают.

— А я думаю, что надо нападать. Ашотов уже у вас?

— Да нет, тут все намного сложней. Рапорта об угрозе надо писать. Начнется работа управления собственной безопасности. Допросы начнутся, заведут уголовное дело, дадут охрану, проведут детализацию звонков и много еще чего.

— Понятно, — сказал Шмелев. — Только я не пойму, почему еще нет противодействий, вы ведь все равно не узнаете, кто звонил, и откуда, поверьте моей интуиции.

— Хуже другое. Кремнев говорит, что после возбуждения дела мы можем пойти как потерпевшие, и поэтому нас могут отстранить от дела.

— Значит, этот урод все продумал, кто-то его надоумил. А если серьезно подойти к угрозе, то это не игрушки. Все, я спускаю «псов» на эту тварь. Просто достал этот кровосос, — раздраженно говорил Шмелев.

— Вот-вот, поэтому и решено пока Ашотова не трогать, — сказал спокойно Гусев.

На следующий день Артем побывал у начальника отдела и у следователя Кремнева. Нового он ничего не узнал. Однако понял, что такие вещи случаются нечасто, и четко отработанной системы нет. Конечно, есть указы, приказы, что в таких случаях делается, но все так медленно, а главное — действительно Ашотова никто не стал беспокоить.

Артем понимал, что в следственном комитете знают, что делают, но он также и знал, что пока не посадят Ашотова за решетку, покоя не будет.

Начнется когда-то и суд. Артем будет доказывать всем, что Ашотов главный вдохновитель и покровитель жестокого убийства, а значит и на него пойдет наезд? Что-то во всем этом было загадочное. Ашотов либо действительно угрозами решил добиться того, чтобы его до суда оставили в покое, а там он знает, как себя надо вести. Либо решил идти в наступление, попытаться выбить из дела следователя Кремнева, а следом и капитана Гусева. Уголовное дело по угрозам поручили Старикову Александру Петровичу. Артем был вызван на допрос.

— Артем Викторович, скажите честно, это ваших рук дело? Признайтесь, и мы это замнем.

Артем от неожиданности такого вопроса пристально посмотрел на следователя, а потом сказал:

— Да вы что? Как это надо представить себе?

— Вы для того, чтобы активизировать ваше желание любыми путями посадить Ашотова, решили через подставных лиц сделать звонки с угрозами якобы от Ашотова.

— А скажите, уважаемый следователь, вы сами-то верите в то, что говорите? — Шмелев зло посмотрел в глаза Старикову.

— Нет.

— Но, а почему подозреваете меня?

— Потому что проверяем всё окружение по делу.

— Вопрос, конечно, интересен, понятен, только жаль, что вы в отделе так и не поняли меня. Я ведь офицер и начальнику отдела, и Кремневу, и вам говорил, что трогать никого не буду, а это значит, не буду. Я также сказал, если у меня будут какие-то мысли по расследованию, то я обязательно поделюсь с Кремневым. Этого недостаточно?

— Да, но это эмоции и слова. А этого действительно недостаточно.

Шмелев усмехнулся, но что характерно, он не знал, что же можно противопоставить утверждениям Старикова. Подумав, он сказал:

— Спрашивайте, я буду отвечать, но это будет напрасно потерянное время.

Артем в течение двадцати минут отвечал на вопросы следователя и ушел к Кремневу, который успокоил его тем, что и его подозревают, и Гусева, и адвоката Дружинина, а чтобы не усугубить угрозу, руководство приняло решение пока пойти на поводу у звонившего и активность не проявлять.

— Я вам тоже советую самостоятельно никаких поползновений не делать в сторону Ашотова, — сказал Кремнев.

— Нет, вы только смотрите? Этот негодяй пытается наезжать, а мы затаились. Надо его срочно вызвать и предупредить, что если хоть один волосок упадет с чьей-нибудь головы, то ему кранты полные. Вы-то знаете, как надо говорить?

Артем вышел из здания следственного комитета расстроенный. Не дай-то Бог, если бы поступила такая угроза ему. Где был бы сейчас Ашотов, представить не трудно. Оставшись в живых, он пришел бы просить защиты при явке с повинной. Друзья Шмелева только и ждут такой команды.

Артему вспомнились лихие девяностые, особенно 96 год, конечно, сейчас так не повоюешь. Сразу поймают и посадят. Однако убрать негодяев, до суда, у Артема планов в голове было не мало. Этими планами он из предосторожности ни с кем не делился. Мысли эти он побеждал своей клятвой самому себе: «Не убий!»

— Я не бандит. Надо все сделать так, чтобы правосудие восторжествовало. Чтобы суд принял жесткое и правильное решение.

Такое, чтобы двое убийц сели пожизненно, а соучастники получили не менее чем по десять лет лишения свободы.

В разговоре с Гусевым и Кремневым Шмелев понял, что расследование в основном закончено. Статьи наказания определены. Подследственные с ними и делом знакомятся. К 20 декабря готовятся документы на имя прокурора. Суд планируется после 15 января.

На душе у Артема наступило некоторое облегчение, но он так и не узнал, верней, из-за некоторых серьезных несостыковок, что же происходило в квартире после издевательства над Ольгой в зале.

Кремнев обещал, несмотря на начавшееся ознакомление с делом, что они все равно будут продолжать расследование.

— Нет, уважаемый Александр Андреевич, вы ничего нового не добьетесь, пока Ашотов на свободе. Это некий сдерживающий фактор, особенно для Турдыева.

Все, что пытался проделать полковник Шмелев дальше, подключая снова и Госдуму, и движение «Сопротивление», не двигалось успешно. Подготовив надзорную жалобу в Мосгорсуд, Артему удалось встретиться с заместителем председателя суда г. Москвы, который посоветовал через СК послать ходатайство по изменению меры пресечения Ашотову.

Следственный комитет принял заявление, а через неделю предложил заявление забрать. Артем понимал, что пошли они ходатайство в суд, и Ашотов будет в СИЗО, но СК боится за жизнь сотрудников, что угрозы могут превратиться в реальность. И ему ничего не оставалось, как согласиться с доводами следователя.

Забрав заявление, Артем возвращался домой подавленным и неудовлетворенным. Всеми, кто работал, особенно последние пять месяцев, проделана такая огромная работа, с шести томов дело выросло в девятнадцать, а вот довести до конца, дожать этих ублюдков так и не хватает силенок. Несмотря на отличную работу Кремнева, система дает сбой и вяжет им же руки.

— Я устал, я выдохся, меня согнули, но ругаться в отделе по особо важным делам не намерен только за то, что они нормально работали последнее время. Когда расследовать дело поручили Александру Кремневу, то с этого момента пошел отсчет истины и справедливости. Главное сделано, убийцы и сообщники пойманы и заслуживают суровой кары. Суд разберется! — размышлял утомленный и уставший полковник Шмелев.

Следователь Кремнев последнее время, а это и октябрь, и ноябрь, раньше двадцати одного часа кабинет не покидал. В конце октября началось ознакомление подследственных с предъявленным объвинением. Более девятисот страниц вместили только то, что удалось раскрыть и доказать. Четвертого декабря дело должно уйти в отдел по надзору прокуратуры Москвы.

Артем Шмелев, понимая, что расследование закончено и больше он вряд ли сможет что-то изменить, он через Гусева и прослушку частного сыска приносит материал в кабинет к Кремневу. Кремнев, прослушав запись, сказал:

— Артем Викторович! Из этого можно сделать вывод, что Ашотов может скрыться в Дагестане?

— Думаю, что да, или специально выводит нас на Дагестан, а сам заляжет в другом месте.

— Я не думаю, что Ашотов уйдет в бега. Хотя сегодня ему пятьдесят девять лет, сесть в тюрьму лет на десять, а меньше и не предвидится, это для него смерти подобно. Если у него есть сбережения, то вполне возможен побег.

— И мы что, спокойно будем ждать его действий? Или мы не мы? Вспомните его угрозы Гусеву, где он разносил всех: и следователей, и милицию, орал, что достанет всех, даже если будет зону топтать. У него что, в министерстве покровитель есть? — спросил Шмелев.

— Да какой покровитель у этого мошенника и бандита? Кто за него будет ходатайствовать? Был бы кто, то адвокат нам бы давно плешь проел. Был он такой, за кого себя выдает, так Мормурадов никогда бы в Россию из Казахстана не попал, он просто бы повесился в камере или был бы убит. Да и Гарисов давно бы попал под колеса автомашины в Джизаке или нечаянно поскользнулся головой об косяк. Вы понимаете, что этот беспредельщик толкал своих сограждан на убийство и, забирая у них награбленное, быстро сплавлял их в бывшие союзные Республики, — сказал Кремнев и многозначительно глянул на Шмелева.

— Но ведь уйдет он. Чует мое сердце, уйдет, — не унимался Артем, — разве с его нюхом рецидивиста такая пройдоха будет покорно ходить на суд?

— У нас нет на него столько, чтобы представить его к судье на изменение меры пресечения. Он соблюдает подписку о невыезде.

В этот самый момент разговора у Кремнева зазвонил сотовый. Переговорив с абонентом, он сказал:

— Да, ну и команда подобралась помощников. Гусев докладывает, что Ашотов запил. Завтра я его вызываю к себе. А это значит: идите, Артем Викторович, к себе домой, а я пойду к начальнику отдела просить с завтрашнего дня поработать вплотную с Ашотовым.

— Вот это совсем другое дело! — обрадовался Шмелев.

10 декабря 2010 года, последний подозреваемый Джуробай Ашотов был взят под стражу и помещен в Матросскую тишину.

Когда в двадцать три часа Гусев сообщил Шмелеву о том, что судья изменил меру пресечения Ашотову на взятие его под стражу, Артем долго сидел на кухне и смотрел на расставленные фотографии Ольги, Тьерри и Элизы. Он зажег свечу, выключил свет и снова вглядывался в лица своих любимых, на которые падали мерцающим светом желтые блики от фитиля. Что-то необъяснимо тяжелое легло на его плечи. Он, получивший такую долгожданную весть, почувствовал себя снова маленьким и тихим, опустошенным и страшно усталым. Добравшись до кровати, Шмелев за последние месяцы первый раз уснул, не ворочаясь и не уговаривая себя, что надо спать.

 

Глава 23

Ночь. Страшная жестокость.

Вся жизнь борьба, так и хотелось сказать Артему, глядя на эту бездомную, брошенную собаку, которая медленно брела по детской площадке к мусорке. Сегодня Шмелев никуда не ехал, он снова сел у окна и думал о той и об этой жизни, которая разделилась на до трагедии и после нее.

В 1996 году он и его друзья, а если просто сказать, нормальные русские мужики, восстанавливали справедливость с оружием в руках. Тогда они благодаря тому, что за них стали не только на защиту, но и активно помогали сам генерал Салов, и полковник Сайга, и генерал Воронов, оперативники из МУРа, Марков, Бутов, Ворсенко. Бойцы спецназа «Русь», «Витязь», ветераны ГРУ, боевые друзья Артема, никто не угодил за решетку.

Да, им всем повезло. Должно же везти тем, на чьей стороне правда и справедливость. Все то, что было тогда, было как сон, как третья война, первая в Афгане на чужой земле, вторая на окраине России в Чечне, а потом и в самом ее сердце, в Москве. А почему так? А потому, что бросает народ правительство России, как ту бездомную собаку. При коммунистах воевали и искали себе корм, при перестройке грызлись, рвали на куски землю, на которой раньше совсем неплохо уживалось более 30 национальностей. Волки эти и не думали о народе, думали, как урвать кусок пожирней.

Конечно, много было хороших и честных людей, но в стае, чтобы выйти в лидеры, стать вожаком, то надо иметь ой какие сильные клыки. За дракой не заметили, что «запад» и заокеанские спецы стали подбрасывать новые кости для драк. Восстала Чечня — началась снова война.

И как-то так случилось, что устали все от старпёров, и Ельцин нашел перед своим уходом человека, который постепенно, но со спортивной настойчивостью стал создавать вокруг себя окружение, которое понимало, что надо кончать воевать, что надо начинать поднимать промышленность России, что если завтра нам обрежут поставки из других стран, то с остановкой 60 % заводов и фабрик Россия просто не выживет. Нефть и газ не вечны.

Путин стал говорить об этом, народ без колебаний отдал за него голоса на второй срок. Каким-то образом менялось мышление и жизнь, но ничего не менялось по защите граждан от воров, бандитов, рецидивистов, насильников. Все оставалось и остается неизменным, цель у которых одна — взять чужое. Вот тут-то и получается такая система судопроизводства и правосудия в целом, что ждать реальной помощи не от кого. Везде практически законы и власть стали использовать в большинстве против тех, кто мог пошатнуть насиженное кресло или загрузить «лишней» работой.

Все стало сводиться к команде сверху на проведение качественного расследования или к материальной заинтересованности отдельных лиц в звене правосудия.

1996 год тогда накрыл с головой боевых офицеров, которые добросовестно выполняли свой долг на войне, в «горячих точках» и просто на службе Отечеству.

Чудо в том, что они смогли победить и выжить. Выжили потому, что бойцы, потому что дрались умело, как «профи». Потому что в нескольких порядочных людях, объединились структуры МВД, Прокуратуры, Генштаба, ФСБ. И эти люди победили. Так бывало очень редко, но так бывает!

Артем и его друзья практически сами отреклись от спокойной жизни, пошли на войну с теми, кто крал, грабил, убивал людей, пробивался в правительство. Пробившиеся, сколотив на криминале солидный капиталец, начинали подбираться к нефти, газу, к цветным металлам, торговле.

Три офицера, три зачинщика той «драки», которые, не подозревая такой раскрутки на борьбу с организованной преступностью, смогли остаться в живых. О них никто не сказал добрых слов, о них не писали в газетах, их не награждали. Да и сами они этого не хотели. Не хотят и сегодня. Им никто не помогал за это устроиться на работу после ухода в запас. Но они не согнулись! Не согнулись, как сгибались многие в станице Кущевская, где бандиты жестоко убили сразу двенадцать человек. Папаши ходили согнутыми от наглых насильников их дочерей, но никто не взялся из них за оружие, никто не выследил беспредельщиков и не наказал их. Измельчали казаки. Остался от чести один наряд их да пафос.

Артем начал вспоминать, как позавчера они с Федором были в офисе движения «Сопротивление», которое возглавляет член общественной палаты Ольга Николаевна Костина. Артему не просто было вклиниться в график работы Ольги Николаевны. Она два дня, как прилетела из Краснодарского края, а именно вернулась из станицы Кущевская. На встречу к ней Артем пригласил поехать и адвоката Дружинина.

То, что в Стране, а именно в центре Москвы, напротив здания Управления делами президента, произошло жестокое убийство и, казалось бы, на такое громкое дело должны были обратить внимание все нормальные люди и правительство, где замешаны три государства — Франция, Россия, Узбекистан плюс Казахстан, однако выводов серьезных не последовало. Мало того, что вскрываются вопросы по миграционной службе, идет чрезмерное засилье гастарбайтерами Москвы, но идет поток людей в Россию людей, которых никто не проверяет и не контролирует, как это надо делать нормальному цивилизованному государству. Все преступники, проходившие по делу убийства семьи Карделли, имели судимости, а некоторые по три и четыре, но они ни на каком учете в России не стоят. Как они попали в Страну, в которой своих бандитов полно? Очень просто! Нет никакого дела правительству до того, как проходит этот процесс, и даже тогда, когда гибнет от жестоких убийств и насилий их народ. А если и что-то делается, то на время шумихи прессы.

Выводов никаких никто не сделал. Дело хотели закрыть, не доведя расследование до конца.

Но многие руководители и в следственном комитете, и в МВД ошиблись, они не оценили потерпевшего Артема Шмелева. Артем боец, и таких в России много, он показал, что, несмотря на такое горе, нельзя опускать руки, нельзя доверяться тем, кто постоянно ждет указаний сверху. Но главная заслуга Артема в том, что теперь он, его друзья, все те, кто ему помогал, сумели победить без применения боевого оружия, без гибели людей. Постоянно находясь под давлением многих соболезнующих с их предложениями об уничтожении убийц без суда и следствия, независимо от их места нахождения, Артем и его команда доказали, что все можно решить в нашем государстве, если захотеть, без насилия и убийств. Но при этом самое главное, что кто-то должен тащить лидерство на себе. И хватит отбирать хлеб у системы правосудия. Ну, проснитесь, наконец, в Кремле, в Думе, в правительстве и поймите, что пока не будет наш русский человек защищен законами и государством, не будет нормальной Страны. Что бы только ни делали те, кто сегодня сами восстанавливают справедливость, завтра могут направить оружие на тех, кто этого делать не желает. В болыненстве своем эти мстители попадают сами в тюрьму или погибают от рук правосудия. Пародокс, но так ведь уже много раз бывало. Зачем же снова наступать на одни и те же грабли?

Собрав весь свой оставшийся дух, после труднейшей моральной и даже физической усталости за время расследования Шмелев, закрыв глаза, представил ту страшную ночь с девятнадцатого на двадцатое апреля. Ночь после Дня Пасхи 2009 года, года Быка. Ночь, которая сломала всю его жизнь и судьбу, всё, к чему стремился нормальный человек, с нормальными добрыми намерениями и делами. Ночь, после которой, никогда не сможет, этот седой полковник сказать — «Я счастливый человек!». «Жизнь прожита не зря!».

Ночь (продолжение).

Через несколько дней после заключения Ашотова под стражу и после напряженной работы уже с четырьмя подозреваемыми вырисовывалась следующая картина преступления — этого жуткого и жестокого убийства всей семьи Карделли.

После изнасилования Гарисовым Ольги в кабинете Тьерри она лежала на диване и тихо шептала сквозь заливающие слезы лицо: — «Боженька, миленький! Помоги мне. Спаси нас, Боженька! Спаси нас, родненький!»

Гарисов вышел из туалета и направился к столу. Мормурадов достал еще две небольшие кофейные чашечки и наполнил их коньяком.

— Хватит сопли распускать. Веди ее за стол, пусть снимет стресс и выпьет за здоровье Аллаха, за то, что он дарует ей жизнь, — сказал Мормурадов, обращаясь к Ольге и Гарисову.

Рустам Гарисов после насилования связанной женщины пребывал в некотором заторможенном состоянии, и даже на какой-то момент ему показалось, что он пришел не грабить и убивать, а просто развлечься с проститутками, как это у него бывало уже не раз. «Иметь же такую красивую русскую женщину еще до убийства ее мужа было не реально. Но он, Рустам Гарисов, все может, он не такой уж нищий и немощный, он все продумал и прокола не будет! Лишь бы не засветились их подельники Ашотов и Турдыев. Особенно он не доверял дерганному Мормурадову. Никакой осторожности и разума у этого зверя. Этот борзой голодранец по второму делу за решетку влетел на девять лет, а через два года ему повезло, его выпустили».

Гарисов улыбнулся, вспоминая, как ему Хуршид рассказывал: «Мы-то думали: бабка-фронтовичка одна дома, на орденах сидит. Я тогда взял прут из арматуры и, как только она свою рожу высунула в дверь, так и вдолбил ей по башке. Но вдруг на шум падающей бабки ее дед из комнаты прибежал. Оказалось, что наш «козел-наблюдатель» проморгал быстрое возвращение деда домой.

Мы бежать, а этого же нашего «козла» внизу мужик соседский повалил и крутанул ему по морде кулаком. Козел в отключку, а потом раскололся у мусоров. Нас всех и повязали. Дальше, после амнистии, я уехал в Россию, а то по третьему разу и вышку можно схлопотать. «Раша» большая! Москва как тараканник, и работа всегда найдется в ней», — вспоминал Гарисов похождения Хуршида Мормурадова из его же рассказов.

Оля обратилась к вошедшему Гарисову и попросила развязать ей руки, чтобы сильней укрыться халатом.

— Ничего, не замерзнешь, тепло, а главное — тебе так больше идет, — сказал, улыбаясь, Мормурадов и, подняв ее с дивана, посадил на стул у круглого стола.

Хитрый и осторожный Гарисов взял лежащий на пуфике пояс от халата, подвинул стул, на котором сидела измученная и смертельно бледная женщина, и быстро умелыми движениями рук крепко связал ей ноги. Потом он, развязав Ольге руки, тихо и вкрадчиво сказал:

— Ты должна быть довольна, что имела честь любить мусульманина.

— Так не любят, — ответила Ольга и отвернула в сторону голову.

— Да не злись ты, девчонка, мы ещё не закончили с тобой говорить, — сказал зло Хуршид Мормурадов.

Ольга с разворота схватила со стола пустую бутылку из-под вина, которое выпил Мормурадов, и попыталась ударить подсевшего к ней Гарисова, но связанные ноги и потеря нормальной координации не дали ей быстро исполнить свою задумку. Гарисов увернулся и, выхватив бутылку сказал:

— Мы за это тебя убьем, а твою дочку тогда поимеем вместо тебя. Так хочешь?

Ольга заскрипела зубами и ответила:

— Вам лучше меня и дочку отпустить, вас все равно поймают. Мой отец боевой офицер, полковник, он воевал, он вас найдет и убьет, но если вы меня отпустите, то я клянусь вам, что скажу ему и милиции, что были в квартире незнакомые лица в масках. Даже скажу, что хотела убежать к вам наверх, чтобы вы мне помогли спасти дочь. Но бандиты в масках связали нас с Лизой, заклеили рот, забрали деньги, золото и ушли.

— Ты умная девочка! — улыбаясь и прищуривая свои глазки, сказал Гарисов.

— Это, конечно, вариант, но мы вам, неверным, не верим, вы все русские продажные, — высказался Мормурадов.

— Так что же вы все лезете к нам в Россию? — быстро ответила Ольга.

— А то, что мы тоже люди и хотим жить хорошо, хотим так же, как ты, ездить на «Лексусе».

— Да этот «Лексус» у нас кредитный, мы еще будем платить за него до конца двенадцатого года. Чтобы жить в такой квартире, мы с мужем в винном бизнесе работаем с 2003 года, уже шесть лет, и сводим порой концы с концами, чтобы нормально жить. Да что я вам говорю, вам этого не понять. Забирайте все, что хотите, только не убивайте нас с дочкой. Я вас прошу, я вас умоляю, не берите греха на душу. Ну, пожалуйста, вы ведь люди, а не звери.

— Нет, ты ошибаешься, это вы нас делаете зверями, денег за работу платите мало, жить негде, — пытался защищаться Гарисов.

— Но при чем здесь мы и моя семья, мы вас на работу не брали, не оскорбляли, жилья не обещали. Если тут так плохо, то езжайте домой.

— Конечно, поедем, возьмем, что ты нам покажешь, и уедем, — улыбался Гарисов, глядя на внимательно смотрящего Хуршида.

— Ребята, ну пожалуйста, отпустите нас с Лизочкой и мужа моего отпустите, он ведь гражданин Франции, и вам нельзя его убивать, вас поймают. Скажите мне, мой муж жив? Приведите его сюда. Он вам покажет, где его деньги спрятаны.

— А ты что, не знаешь? — спросил Мормурадов.

— Я многое не знаю. Приведите его сюда, я скажу ему, и он все вам отдаст. Вам этого на долгую жизнь хватит.

— Он жив, Оля, но сначала мы поработаем с тобой. — Гарисов умиленно посмотрел на грудь женщины, потом на пояс и ноги и добавил: — Ладно, наброшу на тебя твой халат, но ты выпьешь с нами. Поняла?

— Ладно, выпью, — согласилась Ольга.

— Это правильно! — Мормурадов подал Ольге наполненную чашечку коньяком.

Ольга выпила залпом и попросила еще.

— Не надо ей много, — глядя, как пьет, не морщась, коньяк русская, сказал Гарисов.

Мормурадов отодвинул бутылку в сторону и сам выпил свою дозу.

Гарисов взял бутылку и, долив коньяк в свою чашечку до края, тоже выпил, но только половину и так же не поморщился, как Ольга. Давая, видимо, понять, какой он крутой и бывалый.

Мысли у Ольги работали быстро, но решений, кроме того, что она в порыве гнева схватила бутылку и попыталась ударить Гарисова, который совсем недавно делал ей не только больно морально, но и физически, у нее не появлялось. Оля суматошно оценивала обстановку. «Связаны были руки, а теперь связаны ноги, и встать на них невозможно, Гарисов связал так сильно, что правая нога затекла и колет, как будто в ноге сидит сто иголок. Надо пытаться убедить этих скотов, чтобы они забрали все, что хотят, и ушли. Почему они не торопятся? О, как же мне хочется крикнуть и поднять весь дом на дыбы, но кто придет, если я закричу? Внизу притон, к ним в двери быстро не попасть. Вверху нет никого, только Терюша там бедный лежит или сидит в ванной и, наверно, связанный? Вон как этот хитрющий Русик умеет быстро вязать узлы, — от этих мыслей у Оли пошли мурашки по спине, — а если они его все-таки убили, забрали ключ? Боженька милостивый! Помоги мне найти такие слова, чтобы эти звери поняли, что убивать ее и Лизу не стоит, что это не принесет им добра, принесет страшное испытание и наказание за убийство, и месть повиснет не только над ними, но и над всем их родом. Почему они так ненавидят своих близких? Своих матерей, которые за их злодеяния будут жить в вечных муках. Миленький мой папочка! Ну почему же я тогда не отдала тебе Лизу в Бутовский детсад? Почему мы с Тьерри пускали этих тварей в дом и не боялись, что они вот так могут спуститься вниз и издеваться. Как же ты была права, моя любимая мамочка! А если вдруг они нас с Лизочкой убьют? Что же будет с моими дорогими родителями? Они просто не смогут вынести такой потери, — Ольга на миг представила своего отца, — нет, он этого не переживет, у него больное сердце. А моя мамочка, моя любимая, самая красивая, самая лучшая мама на свете, что будет с ней? Я только-только с ней говорила по телефону, ну почему я не сказала, куда пошёл Тьерри? Почему не сказала, что нас снова подтопили сверху эти же рабочие. Мои родители все равно раньше двенадцати не ложатся спать, а папа всегда что-нибудь, да делает. Я не хотела их беспокоить, ведь отец после прошлого затопления рвался наверх разобраться с гастарбайтерами, но я его не пустила. Побоялась, что он их будет ругать или вообще спустит вниз, «без парашюта». Сходил бы папа тогда к ним, то вряд ли бы они рискнули сюда сунуться и так издеваться. А если они убили Тьерри? А если они нас отпустят? Как Лиза будет без папы Ти? Как жить будем? Нет, главное — спасти Лизочку. Ее не надо будить, иначе она увидит чужих и закричит. Грабители сразу позакрывают рты и ей, и мне. Что же делать? Бедная моя дорогая доченька, она спит в спальне и ничего не знает, что происходит с ее мамочкой в их собственной квартире, в которую я вложила столько труда и нервов. В которой сейчас разгуливает страшная смерть. Господи! Помоги мне! Я делала все, молилась, в церковь ходила. Прославляла тебя, Господи! Прости меня и помоги мне. Образумь, Господи, этих бандитов!»

Выпитые грамм сто коньяка, видимо, подействовали и даже немного успокоили нервную систему Ольги, и она еще больше приходила к выводу, что надо словами убедить гастарбайтеров не брать грех на душу. Оля посмотрела в глаза Гарисова и спросила:

— Ты веришь в Бога?

— В Бога нет, верю в Аллаха. — Спокойным тоном ответил Гарисов.

— Хорошо, но разве Аллах разрешает так поступать с невинными людьми, как это делаете вы?

— Если б Аллах считал, что мы делаем не так, то мы бы этого не делали, — улыбаясь, развалившись в кресле, с азиатским акцентом проговорил Мормурадов.

— А что мы сделали страшного? — спросил Гарисов.

— Ворваться с ножом в чужую квартиру, насиловать, и это как, по-вашему, называется?

Ольга говорила это, а сама понимала, что на какой-то диалог может пойти только Гарисов. «Он не такой злой, к горлу нож не подставлял, попросил называть его Русиком. Правда, когда они ворвались, и я позвала на помощь папу, думая, что чужие люди испугаются и убегут, то в руках Гарисова была металлическая труба, с которой он осторожно заходил в каждую комнату. Шустрый, успел схватить стоявший у входа, на полке, фонарик и все комнаты просветить. Шел осторожно, но смело. О, если бы у нас ночевал папа, то он бы и во сне смог с ним справиться, — Ольга представила, как отец бросил бы этих ублюдков связанными к ее ногам. — Ну, где же ты, мой папочка? Как мне сообщить тебе, и ты примчишься и уничтожишь этих мразей. Где телефоны, которые лежали на серой полке? Я и не заметила, когда их позабирали. Ну, почему же она с Терюшей не соизволили поставить сигнализацию, видеонаблюдение, на худой конец тревожную кнопку, как в магазинах ставят. А ведь говорил им участковый, что нехороший здесь район, много краж и убийств. Нет же, мы всегда думаем, что с кем-то это будет, но только не с нами».

Олины мысли прервал вкрадчивый голос Гарисова.

— Ольга, сколько у вас денег? Ты говоришь, а я иду и беру.

— Хорошо, но только осторожно, там, в спальне, где спит трехлетняя моя девочка, в нижнем правом ящичке стола с телевизором находится деревянный сундучок. Возьми его и принеси сюда. Только дочку не разбуди.

Гарисов встал и, включив фонарик, вошел в спальню.

На широкой кровати в спальне, немного правее от центра, раскинув в стороны руки, лежала на спине и мирно спала Лиза, повернув свою головку с распущенными волосами в сторону окна. Она тихонько посапывала и чему-то улыбалась во сне.

Гарисов осторожно прикрыл за собой дверь, чтобы не разбудить светом ребенка. Забрав в указанном месте деревянный сундучок, он так же осторожно, по-кошачьи вышел из комнаты. Положив на стол деревянный, покрытый красным лаком, сундучок, он снял крючок с петельки и открыл его. Увидев два больших стеклянных бокала, он процедил сквозь зубы:

— Ну, и где здесь доллары?

— Внизу, под бокалами, два конверта, — сказала Ольга.

Вытащив конверты и раскрыв их, Гарисов пересчитал деньги и положил на стол двенадцать тысяч долларов и сто пятьдесят тысяч рублей.

— Ты молодец, Ольга, не обманула! Это тебе зачтется, — довольный, перевязывая деньги резинкой, сказал Гарисов. — Хуршид! Я пока эти бабки заберу себе, потом разберемся. Главное, что есть теперь чем с дядей Жорой рассчитаться, а все остальное будет наше.

Ольга, услышав о каком-то дяде Жоре, сразу напряглась: «Если они, не скрывая своего дядю Жору, говорят о нем при ней, то дела их с Лизочкой очень плохи. Если они эти деньги, добывая таким путем, хотят отдать человеку, не принимающему участия в грабеже, то их, наверно, целая банда? И кто — то же держит их проникновение в квартиру на контроле? Дядя Жора? О нем я пока ничего не знаю. Все очень плохо», — размышляла Ольга и сразу задала вопрос Гарисову:

— Почему вы хотите отдать эти деньги другому человеку?

— Потому, что на машину положил свой глаз дядя Жора Ашотов, а ты, девочка, ее спрятала в сервисе, а мы проморгали. Знали бы, что машины нет, то сегодня б и не пришли к тебе в гости. Думали, что ты ее где-то тут недалеко бросила. Жора очень строгий дядя, он нас будет ругать и бабло забирать в виде компенсации, он ведь за твой «Лексус» уже предоплату получил от клиента и пустил это бабло «гулять», а верней, пропил или проиграл в казино, он это любит делать.

Ольга все больше и больше начинала чувствовать сложность своего положения. Выходит, бандитами руководил очень жестокий человек. Эти негодяи пойдут на все, чтобы не светить Жору, а значит, будут зачищать свои следы. Гарисов даже фамилию его назвал, Ашотов.

Оля, вдруг почувствовала резкую слабость. У нее сильно закружилась голова, все поплыло, и наступила полная тишина и темнота.

Ольга, теряя сознание, стала заваливаться на правый бок.

Гарисов успел подхватить ее за плечи.

— Хуршид, помоги, она отключается, — позвал он на помощь Мормурадова.

Мормурадов, спокойно смотревший на экране телевизора фильм, резко встал и подошел к столу. Они взяли Олю за плечи и ноги, отнесли ее к дивану и положили на спину.

— Ну, ты перестань со своей философией ей мозги пудрить. Сам же говорил, что всех кончать и сжигать будем, — сказал, злясь, Мормурадов.

— А ты задолбал меня своей простотой и наглостью. Тебе бы только по башке бить, да морды квасить.

— А тебе бы только душить. Ты тихий, культурный маньяк в перчаточках, боишься залететь? Ты же трус, Русик, ссышь, что заорет русская.

— Тише ты, — заговорил на узбекском языке Гарисов, — надо все тихо сделать. Куда ты сейчас пойдешь или там, наверху, с трупом будешь сидеть? Пусть уснут все в доме, заберем, что надо, и его сюда притащим.

— Да, тебе-то хрена ли бояться, у тебя паспорт есть, а у меня Джуробай как забрал паспорт в январе, так и привязал меня к этой квартире.

— Ладно, пока тихо, надо обшарить комнаты, посмотри за ней, а я в комнату, где кабинет ее француза, — сказал Гарисов и пошел в кабинет Тьерри.

Мормурадов снова сел в кресло, стоящее слева от дивана, на котором лежала Ольга, и стал смотреть американский боевик, с участием Стивена Сигала. Хмель от выпитого вина и коньяка расслабил его и немного клонил в сон, он даже забыл, что совсем недавно они с Гарисовым убили гражданина Франции. И вообще он не имел никакого угрызения совести в изнасиловании его жены. Несмотря на то, что Гарисова он знал давно и прописаны они были на одной улице в Джизаке и сидели они на одной зоне, он не любил Русика за его хитрожопость и скрытую жадность. Он знал, что и сам-то тоже был жаден до золота и долларов, но не так, как Русик. Русские рубли Мормурадов не любил так же, как и самих русских, особенно москвичей.

Минуты через три появился Гарисов и в руках держал русские деньги.

— Видал, еще штука евро, сорок тысяч ровно. На возьми себе, это нам пойдет, тебя Жора вряд ли будет обшаривать, он тебя побаивается, хоть и паспорт у тебя выманил. Явно твой паспорт еще в Узбекистане отсиживается. Я видел, как пятнадцатого, на твой День рождения, Жора заискивал перед тобой.

— Да пошел ты, Русик… Жора, сука, забрал мой паспорт и снова кого-то отправил после шмона или угона машины через границу. Он меня совсем не боится. Ты бы видел, как он двоих русских козлов, у казино на Арбате так вырубил, что даже я не увидел как. А перед этим дядя Жора бутылки две коньяка засосал. Он меня боится? Это я его боюсь. Если паспорт мне после этой ночи не вернет, все, тогда мне хана, — говорил Мормурадов, поглядывая на красивое тело Ольги.

— Он же обещал при мне дать тебе другой паспорт, а сейчас для тебя это лучше. Мы уйдем, а менты через бригадира Мурталина, будут тебя искать и меня тоже.

— Стоп! Кончай трепаться, Русик. Надо, сделать так, чтобы сильно рвануло тут, засыпало бы все, и сгорело.

— Хуршид, ты как осел. Для этого надо ящик взрывчатки.

— А газ?

— Газ так не рванет. Его надо наполнить в квартире, а потом поджечь. Тогда жахнет. А у нас кто будет поджигать?

— Ты мудак, Русик. Рванет, не рванет. Сам говорил, что все сгорит. Смотри, хозяйка просыпается. Очухалась, задергалась, — сказал Мормурадов, переключая свое внимание на приходящую в себя, очень бледную, Ольгу.

— Не бойся, по-узбекски она, верно, не понимает.

— Я не про это. Ты давай спрашивай, пока снова не отвалилась в отключку, где что есть? Золото давай искать. Золото! — настаивал на дальнейших поисках Мормурадов.

Гарисов взял со стола свою чашку с недопитым коньяком и, набрав его в рот, выплюнул в лицо Ольге.

Ольга мгновенно поморщилась от попавшего коньяка в глаза. Она стала тереть их руками, закрываясь от стоящего над ней Гарисова. Увидев его сосредоточенное выражение лица, невольно закричала:

— Помогите, люди, помогите! — но это казалось, что она кричит, а на самом деле она только хрипела и стонала.

Мормурадов не выдержал и, соскочив со своего насиженного места, закрыл Ольге рот ладонью своей правой руки.

— Ты что стоишь, Русик? Заорет же снова. Одел, бля, перчатки, как вратарь, так и лови ее пасть, а то я ей сейчас врублю про меж глаз, — злился Мормурадов.

— Тебе бы только врубить. Надо все узнать. А потом вырубать. Снова по-узбекски говорил Гарисов.

— Так ты и узнавай. Фил особ хренов.

— Вот и отлично! Проснулась! Все живы, не волнуйся. Дочка твоя жива и спит себе спокойно, а вот ты меня обманываешь. Я в кабинете твоего француза нашел сорок тысяч рублей. Почему не сказала? — начал наседать, на еще не пришедшую в себя Ольгу, Гарисов.

— У меня сильно болит голова, и я не чувствую своих ног. Развяжите меня. Ноги развяжите, — уже более нормальным голосом высказала свою просьбу Оля и добавила: Приведите сюда моего мужа. Ну, пожалуйста, Рустам, я не помню без него ни кодов, нигде остальные деньги лежат. Он их сам прятал.

После этих слов Мормурадов посмотрел на Гарисова и сказал по-узбекски:

— Не надо было душить француза, так ты же вцепился в его горло, как паук. Теперь пытай ее сам, хуже будет, если она не знает, где бабки лежат. Короче, коли ее на золото. Обшмонать без нее всегда успеем. Пока ребенок вне зоны действий.

— Ты француза до меня трубой забил.

— Ладно, проехали, не мешай кино досмотреть, — огрызнулся Мормурадов.

Гарисов достал из своего кармана брюк кусок материи, примерно с метр длиной, и, свернув ее быстро в трубочку, связал руки Ольги и после этого развязал ей ноги.

«Осторожный мерзавец. Если бы не второй в комнате, то, как дала по морде этому Русику, когда он развязал ей ноги, чтобы кровь ручьем хлынула из его носа, — думала Ольга, — значит, они что-то натворили, там, наверху. Загоготали по-своему, отморозки. А может быть, Гарисов на ее стороне? Пытается договориться с Хуршидом? Господи! Помоги мне понять, что же они задумали? Ну, почему они не торопятся уходить? А вдруг они ждут этого самого дядю Жору? Неужели я умру в эту ночь? Неужели нас убьют? Но ребенка-то не должны тронуть. Надо сделать все так, чтобы Лиза их не увидела, а то она сразу перейдет в разряд свидетелей. Убить ребенка — это страшнейший грех. Разве я должна умереть? Мне всего-то тридцать один год. Я еще и не жила-то нормально. Появление Лизочки было большим счастьем! Потом эта квартира, этот гребанный, затяжной ремонт с перепланировкой, неприятности на работе, предательство подруги. И вот подросла Лиза, ей уже четвертый годик, у Тьерри наклевывается хороший контракт, откладываем деньги на дачку, чтобы Лизочку возить на природу, а главное — решили эту квартиру продавать и покупать в новом доме, где есть консьержи, хороший лифт и чтобы все было новое».

Много добрых и недобрых мыслей лезло, воспоминаний: «Какая была красивая свадьба и в Москве, и во Франции! Зачем я купила эту дорогую машину, влезла в кредит? Всегда говорили мне мои дорогие родители: «Не выделяйся, дочка, сильно от других, меньше будет завистников и врагов, будь попроще, одевайся скромно, но со вкусом». Но сколько можно жить проще и в полунищете? Сколько мне пришлось работать, чтобы добиться хорошего положения и хорошего заработка? Да, интересно, будет ли радоваться Сигалова вместе с начальницей Еленой, когда увидят меня в гробу? По-человечески вряд ли, а человеческого-то у них и нет. Но мне-то будет все равно. Ой, какие страшные полезли мысли в мою больную голову. Дома где-то были таблетки от головы. Неужели сегодня можно умереть и не увидеть больше никогда ни мамочки, ни папы, ни сестренки, ни племянницы? Не увидеть Москвы, которую я полюбила всем сердцем, несмотря на все ее негативные моменты, не проехать по ней в своем любимом «Лексусе», не увидеть весны, города, леса. Нет, я не умру! Я буду бороться до последнего!»

— Русик, пойдем в комнату, я покажу тебе, где все ювелирные изделия лежат. Золото, серебро и жемчуга, — сказала Ольга и решительно направилась в спальню. Ей так хотелось ещё хоть разок взглянуть на свое дорогое дитя, которое она любила больше всех на свете.

Гарисов схватил ее за локоть и пошел следом за ней.

В комнате Оля шёпотом сказала, где находятся шкатулки. Гарисов нашел их и вынес из спальни, а это были четыре шкатулки, две большие и две поменьше. Оля вышла следом. Закрывая дверь, она глянула на спящую Лизу, и сердце ее остановилось на миг. Снова закружилась голова, и заломило виски.

Гарисов поставил шкатулки на стол.

— Рустам, можно я выпью таблетку от головы, а то могу опять отрубиться, — попросила Ольга Гарисова.

— Найди их, а потом свяжу тебе ноги. Не бойся, свяжу не так сильно. Ты начинаешь понимать обстановку, и это меня радует.

— Русик, не связывай мне ноги, ну пожалуйста, я не буду ничего творить, а буду слушаться и все исполнять. Верь мне и руки развяжи, пожалуйста.

Ольга задумала своей покорностью усыпить бдительность преступников и по обстановке принять решение. «Мне бы только до ножа добраться и пырнуть хоть одного, а там что будет. Не оставят они меня в покое, чует мое сердце, чувствую: виделась с Лизой в последний раз. Но умирать пока рано, надо все продумать. Не зря же я играла у Ольги Лысак в спектакле «Красавицы». О, сколько бы я отдала, чтобы вновь встретиться с ней и с девчонками, и с ребятами, и с Тарзаном. Как же было тогда здорово! Театр «Док», маленький зал, а вон слева мой папа снимает на свою видеокамеру наш спектакль, а мама такая добрая и такая довольная смотрит на меня влюбленными глазами. Надо приложить все навыки артиста и суметь переиграть этих насильников и грабителей. Как это сделать?»

Ольга лихорадочно искала выход из этой смертельной ситуации.

— Русик не связывай мне ноги, я отдам тебе свою карточку, и ты получишь в банкомате семьдесят тысяч рублей по коду, который я тебе скажу, — почти шёпотом сказала Ольга и глянула на Мормурадова, который сидел в кресле и на пальцах крутил тот самый нож, что приставлял к ее горлу.

Гарисов, ничего не говоря, развязал ей руки, Оля подошла к платяному шкафу в прихожей и, открыв его, достала пакет, в котором лежал ее любимый кошелек, который год назад, на Восьмое марта, ей подарил муж. Достав карточку, отдала ее Гарисову. Потом Оля подошла к полке на кухне и взяла блокнот с ручкой. Вырвав листок из блокнота, написала на нем код, по которому можно снять деньги.

— Хорошо, бери свою таблетку и садись за стол. Будем смотреть, что тут есть, — миролюбиво сказал Гарисов.

Ольга нашла таблетку «Миг» от головы и, положив ее в рот, пошла к раковине, где правее от неё стояла подставка с комплектом острых кухонных ножей.

Однако не успела сделать и шага, как хитрый Гарисов остановил ее и сам, набрав в кружку воды, дал ей запить таблетку.

К столу, не переставая крутить свой нож, подошел Мормурадов. Он быстро открыл все четыре шкатулки и удивленно сказал:

— Ты где же столько золота набрала? Тут, пожалуй, не на один лимон потянет.

— Мне много дарили. Французы не дарят цветы, шахматы, как русские, у них другие подарки. Золото, серебро, дорогие и хорошие вещи! Мне много подарили родители Тьерри и его родственники, потом мои родители, мои родственники, а, наконец, и я сама неплохо зарабатывала с мужем. Так потихоньку, за шесть лет, и скопилось этого добра. Я думаю, этого вам хватит. Тут почти долларов на сто тысяч потянет. Забирайте всё и отпустите нас или сами уходите. Клянусь, я не буду вызывать милицию, мы ничего и никому не расскажем. Только мужа моего отпустите, пожалуйста, наша Лизочка без него кричать будет, как проснется.

— Отпустим и уйдем. Только я схожу и проверю твою карточку, — сказал Гарисов и снова связал Ольге руки. — Так будет надежней, а то я смотрю, как ты глазами зыркаешь по сторонам. Рустам, перебери ювелирку, а я схожу к банкомату, знаю, тут недалеко одно место есть. Присмотри за ней.

— Иди, иди, присмотрю, куда она денется.

Гарисов ушел, закрыв дверь снаружи.

Мормурадов высыпал содержимое коробок на стол и стал задавать Ольге вопросы по значимости и названию украшений.

Ольга отвечала, а сама только и думала, как бы ей развязаться и ударить Мормурадова, чем придется, по голове. Злости накопилось через край, и отвечать этой нелюди, от которой воняет лаком, мочой и сыростью, было необходимостью, у узбека в руках был постоянно нож.

— Слушай, красотка, наверно, ты не будешь против сейчас, если я тебя поимею еще разок?

— Развяжи мне руки, а то они скоро онемеют у меня, — сказала Ольга и откровенно зло посмотрела на Мормурадова.

В ответ Рустам ударил резко Ольгу по лицу и почти выкрикнул:

— Ты, сучка, не артачься, я не таких обламывал. С тобой по-хорошему, а ты еще и смотришь, как змея.

Как не пыталась сопротивляться Ольга, но зверь сделал свое звериное дело.

Когда вернулся Гарисов, то увидел Ольгу, лежащую на спине с закрытыми глазами, отвернув лицо к стенке. Он сразу понял, что произошло, в его отсутствие и сказал:

— Хуршид, ты, что с ней сделал?

Мормурадов, сидящий за столом, закусывал конфетой, выпитую чашку коньяка, ответил:

— А ничего. Пошел ты, Русик, на хрен. Я ее трахнул без тебя. Эта сука нас брезгует. Понимаешь, брыкается, злится и брезгует.

— Но ты же получил, что хотел?

— Да, но она как бревно.

— Ты хотел, чтобы она тебя ласкала, когда ты ей нож к горлу подносишь?

Мормурадов резко соскочил и сильным ударом кулака дотянулся до плеча Гарисова, не успевшего среагировать и отклониться. — Еще раз так скажешь, убью, — прошипел он.

— Ладно, — корчась от боли в плече, сказал Гарисов и подошел к Ольге.

Связанная по рукам и ногам, она лежала и молчала. От звериного поведения Мормурадова ее речь парализовало. Внутреннее негодование перешло в ярость, но она только и думала, как спасти ребенка, как выдержать и не взорваться? Как освободится из этого плена?

«Хуршид, как тигр, задушит ее и не поморщится. Надо успокоиться. Надо успокоиться, — облизывая солоноватую кровь с губ, твердила про себя Оля. — И что мне не жилось в старой двухкомнатной квартире на улице Марии Расковой? В самый центр захотелось? Правильно, что захотелось в центр, и квартира хорошая, только неправильно, что тревожную кнопку не поставили. Нажала бы тихонько и ждала милицию, а теперь что будет? Из-за нас и Лиза может пострадать. Руки связаны. Ноги связаны. Агрессивен становится Мормурадов, уже начал ее избивать. Боксер поганый, женщин бить. Полез бы на моего папу, то сразу б присмирел».

Ольга повернулась на живот и застонала. На неё вдруг навалился жуткий страх. Проанализировав ситуацию, она понимала, что бандиты, видимо, не собираются оставлять её в живых. Страх охватил все ее существо, но сознание не покидало мозг, а только все сильней начинало бунтовать: «Нельзя сдаваться, надо бороться, надо перетаскивать на свою сторону Русика. Пытаться выскочить из квартиры и поднять шум, бежать к Управе президента, там охрана».

Гарисов поковырялся в украшениях и, не говоря ни слова, пошел в кабинет Тьерри. Мормурадов снова сел в кресло и стал перелистывать с помощью пульта каналы на ТВ, думая, на чем бы ему остановиться. А когда Ольга попросила укрыть ее халатом, то встал и небрежно набросил на неё сверху халат.

— Скажи мне, Хуршид, почему вы не уходите? Ждете кого-то? — вдруг с металлом в голосе спросила Ольга.

— А тебе какая разница?

— У тебя дети есть?

— У меня племянница есть, дочь моего брата. Она мне как дочь!

— А вот если бы она попала в такую ситуацию, как моя дочь Элиза, то что ты на это скажешь?

— Она не попадет. Она в Узбекистане.

— Когда бы ты узнал, что ее мать вот так, как меня, унижали, насиловали русские, хотя какая разница, какая национальность, что б ты на это ответил и сделал?

— Я бы всех убил.

— Ты ведь знал, что вы идете на разбой в такой святой праздник, как Пасха?

— Мне твоя Пасха до барабана. А вы, русские, сами-то себя не любите, а нас боитесь.

— Таких надо бояться, и жаль, что я тогда не разглядела тебя. Говорила мне мама, что мы кого попало, в дом пускаем. Так я еще вам деньги давала за плевую работу в ванной, присмотреться в квартире, выходит, сама разрешила? Кому же придет в голову, что соседи придут тебя грабить и насиловать? Вы сами-то с Русиком, я смотрю, не ладите. — Ольга хотела хоть как-то внести еще больший раздор в отношения преступников. Надо хоть одного перетащить на свою сторону. — Хуршид, пожалуйста, развяжи мне руки, я не буду больше сопротивляться, я сяду за стол и буду тихо-тихо сидеть.

Мормурадов подошел и развязал ей руки, на запястьях которых были видны красные полосы. Оля встала с дивана на связанные ноги и надела свой халат. Мормурадов положил ее руку на свое плечо и быстро усадил Ольгу на стул у стола.

— Хуршид, налей мне коньяка, — попросила Ольга.

Мормурадов налил и вдруг вспомнил о ее вопросе про детей.

Свою племянницу Гульнару он любил больше всех на свете, и он уже отложил ей маленькие сережки с мерцающими камешками. Он представил радость девочки его подарку. Представил, как она будет целовать своего доброго и ласкового дядю, а потом побежит к зеркалу и, убедившись в красоте подарка, убежит показать всем, кого только ни встретит в доме. Его любимой Гульнаре пять лет исполнилось четырнадцатого марта, а у него день рождения пятнадцатого. Гульнара очень похожа на его мать. А маме он уже присмотрел золотую цепочку с кулоном и кольцо с бриллиантовым камешком. Только бы размер подошел, а не подойдет, так мать продаст его. Она знает, как это надо делать, и купит себе другое или платье, или еще чего-нибудь.

Вроде бы не обращаясь к Ольге, Мормурадов, цедя каждое слово, сказал:

— Ты бы лучше показала, где у вас в доме спрятан сейф?

— Какой сейф? — удивленно спросила Оля.

— Сама знаешь, какой. С деньгами, с самыми ценными бумагами и украшениями.

— Нет у нас никакого сейфа, и не было никогда. Сколько вам надо всего и что еще хотите здесь найти? Говорите сразу, я все отдам, только не убивайте нас. У меня кружится голова, ну будьте вы людьми, хватит издеваться. Я вас не выдам. Сейфа нет. Нет сейфа, и не водилось, — с трудом сдерживая свой гнев и раздражение, говорила Ольга.

— Этого не может быть, у француза есть свой кабинет, а сейфа нет?

— Нет! Я не обманываю.

— Если найдем, то сама подпишешь себе приговор, — сказал Мормурадов и почему-то вспомнил про своего старшего брата, которому он не дал бы ни копейки. Живет он где-то в России и не хочет знаться ни с кем из братьев и даже с сестрой. Последний раз он был дома в Джизаке четыре года назад, в мае 2005 года. Он поругался со всеми братьями и, не прощаясь, уехал в Россию. Он ненавидит всех за их, якобы, грязные дела, за воровство и грабежи. Сам же матери ничем не помог. Отец как умер, так его братец сразу и исчез из семьи. Женился, троих нарожал, получил русское гражданство, и, видите ли, его все устраивает, и он не собирается возвращаться в Узбекистан. — Гад он, я его еще достану. Он у меня еще запоет и извиняться приползет. Да пошел он в жопу.

Эти размышления прервал голос Ольги:

— Хуршид, но ты ведь не животное, а человек, хоть и хочешь казаться злым и крутым, ты понимаешь, что вы делаете и что еще задумали? Пока у вас есть еще выбор, но потом его у вас может и не быть. Вы молодые еще ребята, вам чуть более двадцати пяти. Поймите, наконец, если с нами что-то случится, то вас все равно поймают. Вы не знаете моего отца. Даже когда узнают о преступлении на вашей родине в Узбекистане, и особенно если тронете ребенка, то там отвернутся от вас и узбеки и проклянут весь род.

— Никто не узнает. Это мои проблемы и моя жизнь, не надо меня перевоспитывать. Ты бы сводила концы с концами на моей Родине? Когда нет работы, а если и есть, то платят копейки. Не от хорошей жизни я приехал в Москву. Не правь меня. Поняла?

— Поняла. Я немного больше уже прожила на этом свете. Мне недавно исполнилось тридцать один год, разве можно построить счастье на чужом горе, воровстве и тем более убийстве? Разве мало золота и денег? Берите все. Отпустите меня и моего ребеночка, пожалуйста, — голос Ольги задрожал, но она продолжала:

Французы вас тоже в покое не оставят, приедет Интерпол, следователи, и вас поймают. Зачем сидеть в тюрьме, когда можно жить, пусть бедно, но на свободе.

— Ты мне про тюрьму не говори. Ты не знаешь, что это такое. Идти туда снова я не хочу, а будешь меня напрягать, убью.

Такого поворота Оля не ожидала и, собрав весь свой гнев, глядя ему в глаза сказала:

— За что? Кто ты такой? Распоряжаться чужими жизнями тебе права не дано!

Мормурадов резко соскочил со стула. Стул упал, создавая сильный грохот, на который из спальни выскочил испуганный Гарисов.

— Что случилось Хуршид?

— Эта сука пытается меня воспитывать, — зло ответил Мормурадов.

— Неправда, Русик, я его не воспитываю, не нравится ему правда. Кто имеет права лишать жизни людей? Скажи, кто? — закричала Ольга. — Воры, грабители, где мой муж?

Вдруг из спальни донесся детский плач.

Из-за чего сердце Ольги забилось с такой силой, будто оно было одно в ее душе и теле.

— Развяжите мне ноги, я успокою ребенка, вставая и упав на колени, говорила Ольга.

Гарисов подошел к Хуршиду и быстро заговорил с ним по-узбекски:

— Мы так и не дотянем до приезда машины, из-за тебя нас повяжут.

Лизин плач вдруг прекратился. На миг воцарилась тишина, которую нарушил Мормурадов:

— А ты что, так и будешь с ней в поддавки играть?

— До утра ещё много времени, — ответил Гарисов.

— Надо кончать ее и уходить наверх, — настаивал Мормурадов.

— А ребенок?

— Ребенок твоя проблема, ты же все продумал до мелочей.

— Надо с дядей Жорой посоветоваться, что он подскажет?

— Лучше позвони водителю Турдыеву.

— Сам позвонишь в четыре часа. Вахоб обещал подъехать к метро в пять часов, — сказал Гарисов.

— Жора узнает, что нет машины, то нас порвет, как грелку.

— Не дрейфь, у нас есть уже не мало, чем можно заткнуть ему глотку, — жестко сказал Гарисов.

— Без него мы пропадем в Москве, и он нас в покое не оставит, это клещ, он связан с серьезными людьми, с криминалом по угону. С него тоже спросят. Жору знает каждый узбек, особенно у кого были проблемы с паспортом и пропиской. У Жоры все куплено, он зону четырежды топтал. Правда, меня он подставил, гад. Надо мне было сначала паспорт у него получить, а потом в эту квартиру вламываться. Дедок-то в стороне и от нас, в отказняк уйдет сразу, — бурчал по-узбекски Хуршид.

— Хуршид сходил бы ты наверх и подготовил труп к перетаскиванию, а то кровищей обмажемся.

— Чего я там один буду делать?

— А то, что надо оставить там порядок, будто ничего и не было. Кровь замыть и чем-то затереть, лучше порошком или клеем.

— Я вижу, ты меня выгоняешь?

— Нет, но я тоже хочу, как и ты, красивое тело иметь этой русской.

— Ладно, я пойду, найду сумки, соберу вещи и посмотрю, что можно сделать с полом. Я закрою тебя снаружи. Эта русская хитрая, она может уйти.

— Не уйдет, ее ребенок держит. У тебя минут пятнадцать есть.

Мормурадов, не говоря больше ни слова, подошел к входной двери, заглянул на лестничную площадку через глазок, открыв ее, вышел из квартиры в подъезд, где стал подыматься на четвертый этаж, предварительно закрыв дверь на ключ, который они забрали у француза.

— Куда он пошел? — спросила Ольга у Гарисова.

— Пошел посмотреть на твоего мужа и кое-что у него поспрашивать.

— Русик, давай свяжем с тобой Хуршида, как вернется, я обещаю тебе полную потом защищенность и вознаграждение. Мой отец сделает все, что я скажу. Он устроит тебя на хорошую денежную работу, он поймет. Я помогу тебе с регистрацией и деньгами. А то, что у вас произошло наверху с Тьерри, я ему скажу, что он сам спровоцировал вас прийти и ругаться, после подтопления, в результате чего Тьерри связал Хуршида и ударил тебя. Вы можете забрать золото и уйти, я так же уговорю мужа ничего не докладывать, я даже прощу все изнасилования.

Гарисова такое дерзкое предложение насторожило, но менять свои планы было уже поздно, француз был мертв, и последнюю точку в его смерти поставил именно он, Рустам Гарисов. «То, что я предложил Хуршиду по ограблению с зачисткой всех следов, — размышлял Русик, — страшно и рискованно, но при хорошем уходе в Узбекистан решит все проблемы. Я рассчитаюсь с долгами и сыграю свадьбу. Моя мама должна понянчить внуков, а то она часто стала болеть. Эта русская красавица хочет меня разжалобить и перехитрить. Не получится. Я планов не меняю», — Гарисов улыбнулся, обнадеживая этим выданный план Ольги, сказал:

— Знаешь, Оля, я сам не прочь этого рецидивиста замочить, но он боксер и без нанесения ему телесных повреждений не получится, а это пятьдесят на пятьдесят. Я предлагаю сначала привести сюда твоего мужа, чтобы он все показал, а потом мы свяжем вас, и я уведу Хуршида — этого насильника. С условием, что ты и француз нас не выдадите, а у ментов не будет подозрения на тех людей, которые живут этажом выше вас и которые делали косметический ремонт стены в вашей квартире. Не выдашь нас? — закончил Гарисов, лукаво прищурившись.

— Нет! Если я обещала, значит, сделаю! — быстро ответила Ольга.

Хитрый Гарисов вел свою продуманную игру, он хотел получить от этого грабежа все по полной, чувство превосходства, удовлетворение сексуальных потребностей, взять самое ценное в квартире, лелеять потом безнаказанность, рассчитаться потом с долгами, уходя из квартиры, все сжечь вместе со следами хуршидовской тупости. Если бы не долги, никогда в жизни не пошел с ним на дело.

— Ольга, я тебя хочу, — неожиданно выдал Гарисов, — пока нет Хуршида.

— Русик, я себя очень плохо чувствую. Кружится голова. Меня совсем недавно очень больно насиловал Мормурадов.

— Тогда как знаешь. Помогать не буду. Ты мне не доверяешь, а я должен тебе верить и вязать Хуршида? Так не пойдет.

— Скажи мне правду, посмотри в глаза. Поклянись своей матерью и Аллахом, что поможешь мне, — с надеждой, быстро и пылко произнесла Оля.

— Я клянусь! Сделаю все, чтобы вы жили. Пошли быстрей в кабинет твоего француза, туда же, где прошлый раз…

— Куда идти? Ноги связаны, — сказала Ольга, глядя на свои ноги.

Гарисов схватил ее на руки и понес в кабинет Тьерри.

Сопротивляться в этой ситуации Ольге было бесполезно, но у нее появился шанс, один всего шанс склонить на свою сторону одного из жестоких преступников. После плача Лизы Оля так и не чувствовала своего тела, а после того, как поняла и представила близость негодяя Гарисова, ее вдруг начало трясти, и слезы снова потекли из глаз. Сильно заболело внизу живота. Тошнота подступила к горлу. Закололо в груди.

Мормурадов вернулся через двадцать пять минут. Он принес спортивный рюкзак, в который сложил ювелирные изделия, сотовые телефоны, а во вторую сумку Гарисова положил два фотоаппарата, видеокамеру и трубу, которой он три раза ударил Тьерри в их ванной. До его прихода, за пять минут, Гарисов усадил бледную и беспомощную Ольгу в кресло, где до этого полчаса назад, сидел Мормурадов и накручивал своим ножом. До возвращения Хуршида Гарисов успел выпить чашку коньяка и порыться в ювелирке.

Мормурадов подошел к бледной и еле живой Ольге и, взяв ее за подбородок, произнес:

— Ну, кто из нас лучше? — рассмеявшись, тут же добавил: — Не хочет твой француз говорить, где деньги лежат. Я ему говорю, что убьем жену и дочь, скажи, где деньги лежат в квартире, где сейф спрятан, где деньги и карточки еще лежат, и все будет нормально, всех отпустим. А он мне сказал, чтобы я и не пытался узнавать, все равно ничего не скажет. Жадный у тебя мужик, Ольга, а главное — жестокий и не хочет вас спасать. Бабло для него важней, — говорил, улыбаясь, Мормурадов, а в глаза своей жертве не смотрел. Он знал, какой неприятный у него бывает взгляд с детства, когда что-то было не по его воле.

— Приведите его сюда, он все расскажет при мне, я знаю, как с ним говорить, — настаивала Ольга, у которой после этой хурши-довской брехни пропала надежда, что Тьерри жив. Разве может предать свою дочь и Ольгу Тьерри? Никогда! Она прямо, глядя в глаза Хуршида спросила: «Тьерри мертв?»

— Нет, он отдыхает пока, — быстро отреагировал Мормурадов и понес спортивный рюкзак к выходу.

У Ольги началась истерика, она не могла сдерживать слезы и громкие всхлипывания.

— Хуршид! Смотри на время, — останавливая его за руку, сказал Гарисов.

Мормурадов достал свой сотовый телефон и набрал номер Джуробая Ашотова.

Дядя Жора молчал. Хуршид несколько раз прошелся по комнате, ожидая ответа. Наконец, на том конце связи он услышал знакомый хриплый голос дяди Жоры:

— Ну, говори, что там у вас?

— Нет машины, — выдержав паузу, ответил Мормурадов.

— Как это нет? Я прокляну твою мать! Ты понимаешь, что говоришь? Я получил задаток в десять кусков зеленью и пустил их уже в дело. Ты что это, баран, говоришь? Ты, хренососина, понимаешь, что базаришь? Ну и что теперь?

— Есть золото, доллары, евро, есть карточки с баблом.

— Все равно вы обосрались, кричал Ашотов, — я вас порву за такой прокол. А где же «Лексус»?

— Он в ремонте. Есть документы.

— Суки вы грязные, зачем тогда полезли? Настырный ты гавнюк, — ругался Ашотов.

— Но ты же сам торопил. Теперь назад хода нет, есть один жмур.

— Кто?

— Хозяин.

— Где его достали?

— В ванной, наверху.

— Ну, вы ублюдки. Говорил же сделать тихо и не в хате.

— Что нам делать с бабой и ребенком?

— А то ты не знаешь? Мне ваши хвосты с ментами не нужны.

— Где мой паспорт? Ты обещал еще до пятнадцатого, — твердил уже о своем Мормурадов.

— Хватит по телефону базарить. Будет тебе паспорт. Без паспорта не уедешь. Слушай Рустама, он знает, что делать. Звони Вахобу, пусть срочно едет к метро. А с ним все ко мне, не вздумайте растаскивать, что взяли. Симку теперь эту выкинь. Звони потом с телефона Вахоба.

После этого разговора Мормурадов понял, что свидетелей оставаться не должно. Он искоса глянул на Ольгу, но жалеть ее не стал. Его в этой жизни никто не жалеет, а себя любить он обязан. Подойдя к Гарисову, он сказал:

— Жора в гневе. Сказал все взятое в квартире везти к нему.

— А, как с этой красоткой и ее ребенком?

— Он сказал, что ты все знаешь.

— Значит, дал добро?

— Да! На, возьми мой телефон и звони Вахобу, чтобы не проспал. Подъедет — пусть сразу позвонит.

Гарисов дозвонился не сразу, только через его соседа по съемной квартире. Вахоб пообещал выезжать. Он глянул на напряженное лицо Ольги, которая пыталась хоть как-то понять, о чем говорили преступники на узбекском языке и сказал:

— Оля, надо бы еще что-то найти в квартире для Хуршида, а то зол он очень после разговора с Жорой. Поищи еще, найди что есть, и мы тебя отпустим, верней, уйдем.

— Возьми стул, войди в спальню, открой правую сторону шкафа-купе и там вверху увидишь сложенный верх детской коляски и принеси ее тихонько сюда.

Когда Гарисов принес корпус коляски, то под матрасиком Мормурадов вытащил двадцать две тысячи евро. Он их пересчитал на столе, улыбнулся, разделил пополам и одну часть отдал Гарисову, а вторую взял себе.

— Ладно, русская проститутка, ты заслужила себе жизнь.

— Я не проститутка. Зачем оскорблять? Отпустите меня и убирайтесь вон!

— Вы всегда русские, как проститутки, и вы нам детей не рожаете, а обслуживаете нас. Нам, француженка, не хватает еще пятьдесят тысяч долларов и открытый сейф. Ха… ха… ха, — смеялся Мормурадов, подмигивая Гарисову.

Ольга, увидев эту перемену бандитов, сказала:

— Все, уходите и приведите сюда моего мужа. Я больше не могу терпеть ваши издевательства. Вы ненасытные и бессердечные, вы как звери без человеческих чувств и понятий. Ну, кто же вас, таких сволочей, родил?

— Короче, ты не шипи, а ищи еще пятьдесят тысяч. Поняла? — Сделав злую и оскорбленную свою звериную «морду», — сказал Мормурадов.

— Я не верю вам, что вы можете держать свое слово. Вам золото я отдала, деньги все отдала, вы же все темните, ведете разговор на своем языке, и если вы все-таки решили нас убить, то такие, как вы, это сделают. Я не буду больше ничего показывать, хоть пытайте, хоть убивайте, — видимо, у Оли уже кончался запас терпения, и она теряла контроль за речью, хоть и понимала, что злить бандитов не стоит.

— Ольга, твой муж не хочет вести с нами диалога, но по его разговору становится ясно, что у вас есть еще деньги. Ты нас пойми, мы уйдем, но нам долго надо будет скрываться от ментов без работы и заработка. Давай раскалывайся, и мы сдержим свое слово, — разговорился Мормурадов.

— Я клянусь Аллахом! — быстро сказал Гарисов, думая, что у Карделли еще есть деньги.

— И я клянусь мамой и Аллахом, что уйдем, оставив тебя и дочь твою в живых, — поддержал клятвенное обещание Гарисова и Мормурадов.

— Русик, там, за этой стенкой, на стуле, висит пиджак Тьерри, а в нем слева, в маленьком карманчике, есть бумажка, на которой написан код. Я его сейчас придумать не смогла и пишу его на листочке. Ты сверяешь его с тем кодом, и у вас в руках будет сто десять тысяч долларов. Карта Тьерри находится в портмоне, которое Тьерри всегда хранит в ящичке своего компьютерного стола справа.

Через минуту Гарисов принес карту Тьерри и сличил цифры. Все сходилось!

— Нет, не все так быстро. Давай-ка, Русик, сбегай к банкомату и проверь, что мы имеем на счету? Смотри не снимай ничего, а то вдруг засекречено, и пойдет сигнал на заблокирование. Надо все проверить. Ты сходи, а я пока подумаю, что делать с пленницей и как нам расстаться с ней по-хорошему, — Мормурадов демонстративно вытащил из кармана свой ножик и снова начал им вертеть на пальцах.

Гарисов быстро собрался и ушел из квартиры.

«Кажется, наступает развязка, деньги действительно на карте были, но она, зная код, не знала, сколько точно их там находится. Тьерри сказал, что в отпуске они будут тратить деньги с этой карты. Через четыре дня, двадцать четвертого апреля вся семья Карделли должна была бы вылетать в Париж. Билеты куплены, чемоданы наполовину собраны. Неужели, как только вернется Русик, ее могут отпустить?» — размышляла Ольга.

Мормурадов молчал, посматривая косым взглядом на Ольгу, но вскоре не выдержал и сказал:

— Пожалуй, ты, девочка, уже отдохнула и очень хочешь меня?

— Нет, я плохо себя чувствую, устала от издевательств и обманов. У вас что, вся нация такая, я всегда к гастарбайтерам относилась с сочувствием, мы, что вам сделали плохого? Зачем вы сюда приезжаете? Чтобы грабить и насиловать? Я устала, скоро будет четыре часа издевательств и грабежа, — ответила Ольга.

— Мы не грабим, ты сама все отдаешь, — улыбаясь, говорил Мормурадов.

— Ну, что вам еще надо?

— Хочу тебя снова. Только хочу, чтобы ты не брыкалась. Обещаю, что сразу уйду. Я скажу Русику, и он не будет против, мы уйдем, а после нас придет твой француз. С условием вашего молчания.

— Хорошо! — Оля произнесла это обреченно и от слабой надежды на свободу снова заплакала.

Минут через тридцать в дверях появился Гарисов и подтвердил наличие денег на карте Тьерри. Мормурадов встал и развязал ноги Ольги. Этим он, видимо, хотел показать, что все заканчивается, и они доверяют ей и скоро уйдут. Он подтолкнул ее к ванной и пошел следом за ней. Ольга шла медленно, каждый шаг ей давался с трудом, тело ныло, и снова разболелась голова. Она приостановилась, глянула на дверь спальной, за которой находился маленький ее родной человечек, доченька, и вся ее последняя самая значимая радость в этой жизни. Мгновенно ее охватил страшный ужас тревоги и волнения и она простонала:

— Хуршид, прошу тебя, отпусти меня. У тебя еще столько будет красивых женщин! Русик! Ну не молчи же ты, пойми, как мне больно, вспомни, как я стонала от этой боли. Ну, пожалуйста! — обратилась Ольга к стоящему у дверей спальни, Гарисову и добавила: — Господи! Помоги и уразумей этих нелюдей!

Войдя в ванную, которую она организовала по собственному проекту, цвет кафеля, зеркала, сантехнику и все, что там было, покупала сама, и ей вдруг показалось, что видит она это все в последний раз. Следом за ней вошел бесцеремонный и наглый бандит-грабитель Мормурадов и сразу перегнул хрупкое тело женщины через борт ванной, машинально положив свой нож в раковину.

Ольга, обливаясь слезами, до крови закусила нижнюю губу, и пока преступник ее насиловал, сумела высвободить одну руку из петли на запястье. Когда Мормурадов бросил держать в своих руках тело Ольги, то она шагнула назад и, пропуская насильника в ванную, увидела его нож в раковине. Уставший Мормурадов, сняв с себя белье, расположился вольготно, без опасения за свою жизнь, в ванной и настраивал лейку, отвернувшись от женщины. Оля мгновенно схватила нож и спрятала его за своей спиной.

— Хуршид, так я пойду? — Сказала она.

— Иди, — сквозь водяную струю сказал Хуршид, — там Русик, он тебе все расскажет, — Мормурадов не хотел смотреть в глаза своей жертве, он знал, что по их замыслу и добру Ашотова, Ольге осталось совсем мало. Скоро приедет Вахоб, и они покинут эту квартиру, объятую пламенем.

В это время Гарисов методично, в руках с фонариком, продолжал осмотр полок в спальне в надежде найти еще что-нибудь ценное.

Ольга, почувствовав в руках силу, способную уничтожить своего насильника, как завороженная, не могла сдвинуться с места. Выбирая место нанесения удара, она мгновенно вспомнила о Тьерри.

— Хуршид! — окликнула Ольга.

— Что тебе еще?

— Скажи, что с моим мужем? Только правду скажи?

— Да повесился он в нашей ванной, сам повесился, Мы ни при чем, — сказал, фыркая, Мормурадов и понял, что произнес совсем не то, что хотел.

Оля, абсолютно не давая себе отчета, что делает, смотрела на тело Хуршида и лихорадочно выбирала место, куда вонзить лезвие ножа. Куда нанести удар, в спину или в шею? Убить человека для женщины это не просто, и в эти секунды она потеряла последнюю надежду на жизнь.

Мормурадов, почувствовав опасность, как зверь, резко оглянулся и отшвырнул лейку, увидев сверкнувшее лезвие над его головой. Падая назад, он успевает схватиться за руку Ольги, в которой зловеще сверкнула его недавняя «игрушка». Как же мало у неё осталось сил от всей этой страшной ночи. Ольга пытается продолжить давление к телу бандита, но что-то затормозилось, и она, видя висячий ненавистный его член между раздвинутых ног, с силой зажимает его в ладони своей левой руки. Раздается истошный крик Мормурадова.

— Русик!.. Русик, помоги.

— Нет, сука, я тебя достану, ублюдок грязный, вонючий узбек! — Ольга попыталась вырвать руку с ножом, но Мормурадов, от страха, видимо, так крепко ее держал, что она, следом наклоняясь к нему, выпустила из левой руки его скользкий член, потом, хватаясь этой рукой за шторку, оборвала ее на барахтающегося от испуга Мормурадова. В этот момент он отпускает ее руку с ножом, и полный страх под шторкой сковывает его действия. Ольга снова замахивается для удара, но что это? Она непроизвольно начинает заваливаться на спину. Это подбежавший на крик Мормурадова Гарисов успевает схватить ее за руку, а предплечьем второй руки начинает давить ей на горло. Ольга пытается вырваться из цепких рук Гарисова, но тот продолжает силой давить на горло и, подымая ее руку с ножом вверх, опрокидывает жертву на себя. Из ванны выскакивает напуганный Мормурадов и начинает выкручивать руку с ножом Ольги. Нож не выпадает из ее правой руки, он как будто прилип к ее ладони. Мормурадов, отойдя от шока, включает все свои боксерские навыки и начинает бить задыхающуюся женщину по лицу, груди, животу, при этом подсоединяя и жесткие удары ногами по ее ногам и животу. Еще не отойдя от испуга и нанося удар за ударом повторял, перемешивая русские и узбекские слова:

— Убью, падла, убью, тварь.

Ольга, задыхаясь от удушья, чувствовала сильную боль, но что-то уже необъяснимое, кружащееся и мерцающее разными вспышками, начинало вертеться перед ней. Потом вдруг все это превратилось в серый туман, а после яркой вспышки в черную тьму.

Гарисов продолжал с силой сдавливать горло Ольге. Ольга вдруг резко обмякла и перестала сопротивляться. Он опустил ее на пол. Увидел на полу пояс от Ольгиного халата, набросил его ей вокруг шеи и сунул один конец разъяренному голому Хуршиду.

— Тяни! Тяни, говорю, — орал Гарисов, который боялся: а вдруг эта красивая и умная женщина очнется и увидит его жестокие глаза и скажет ему, что он трус и мразь, которых не понятно по каким причинам носит наша земля. Гарисов продолжал хладнокровно тянуть второй конец пояса на себя, упершись правой ногой в ее правое плечо. Мормурадов бросил свой конец и, забрав с маленького стульчика одежду, вышел в холл. Гарисов опустил свой конец и, повернув голову женщины, сделал шаг назад. Оля упала на спину и не дышала. Она умерла.

На этой жестокой, грешной и красивой земле не стало человека, который бы никогда не сделал больно ни одному животному, ни одному человеку. Закатилось солнце десятков людей, пришла страшная беда в дома Шмелевых и Карделли. Умерла красивая и гордая женщина, которая до последнего вздоха боролась с бандитами разными способами, чтобы выжить защитить своего ребенка.

Гарисов приложил два пальца к сонной артерии на шее Ольги. Пульс отсутствовал. Он спокойно перешагнул через труп и, включив воду в кране, вымыл руки. Выйдя из ванной, закрыл за собой дверь. Мормурадов суматошно одевался и потом резко сказал:

— Ты меня спас. Я твой должник. Пошли наверх.

— Не надо расслабляться, — грубо ответил Гарисов.

Закрыв квартиру Карделли, преступники поднялись на свой этаж и вошли в ванную ремонтируемой квартиры, где на полу в луже крови лежал на животе муж Ольги. Тьерри лежал со связанными за спиной руками. Гарисов сам вязал узлы и сам привязывал к рукам конец скрученного лоскута простыни, перед этим смастерив узел для петли, которую накинул на шею француза сзади. Натянув поднятые руки к затянутой петле, он знал, что таким способом пленник будет сам себя душить, опуская вниз отяжелевшие и беспомощные руки. Но ночью Гарисов не стал дожидаться, когда француз умрет сам, его безудержно разрывало вцепиться ему в кадык и разломать его, без всякого сожаления, так как по его плану никто не должен выжить, никаких свидетелей. «Он, Гарисов, умный и хитрый, он сделает все в перчатках и без следов. Несмотря на то, что и эта квартира должна подвергнуться огню, ее все-таки надо привести в порядок», — размышлял убийца, глядя на запекшуюся кровь вокруг петли. Он глянул на стоящего Мормурадова в проеме дверей и сказал:

— Ты вынудил меня снова душить, но ты не забудь, что ты и здесь, и там тянул конец веревки. И хватит уже дергаться, успокойся. Давай пакет, оденем на голову француза, а то потащим, и снова раны откроются, кровь пойдет, — уверенным тоном старшего начал командовать Гарисов.

Мормурадов принес пакет, на котором была надпись «Магнолия». Гарисов надел пакет на голову Тьерри и обвязал его вокруг шеи убитого куском подвернувшейся материи от той же простыни, что рвали ранее. Потом они положили Тьерри на покрывало и, взвалив труп на плечи Гарисова, понесли его в квартиру, где еще сладко спала маленькая девочка, не зная, что уже нет ее любимой и родной мамулечки, что нет ее дорогого и ненаглядного папы Ти. Оставив Тьерри в прихожей, они снова поднялись наверх и стали замывать кровь на полу, стенке и ванной. Засыпав все клеем, через тридцать минут спустились осторожно в квартиру Карделли. Гарисов подошел к шкафу и стал вытаскивать и сбрасывать в кучу, на пол кабинета Тьерри, одежду и разное белье. Мормурадов зашел в детскую комнату Лизы, включил свет, подошел к детской кроватке, поднял матрасик и опустил его на свое место. Комната была вся в разных игрушках. Думать о том, что родители могли спрятать какие-то ценности в них, было уже поздно, Мормурадов решил, что обыскивать бессмысленно, уйдет много времени, а его остается все меньше и меньше. Он выключил свет и вышел, прикрыв за собой дверь. Потом они положили Тьерри в его кабинете на кучу белья, лицом вниз. Выйдя из кабинета, переглянулись, каждый понимал, — что убить ребенка — это самый страшный грех. Первым заговорил Гарисов:

— Ты берешь подушку, я зажимаю рот, чтоб не орала, накладываешь и держишь, а я держу ноги. Понял?

— Понял. Может быть ты сам, а? — тихо сказал Мормурадов, вспомнив перед этим о своей племяннице.

— Это тебе не ножичком перед носом махать у связанной бабы, — зло сказал Гарисов. — Хочешь заживо ее сжечь?

— Я не хочу ее убивать.

— Ты думаешь, я хочу? Сам говорил, что девчонка тебя в подъезде узнала. Умная она, и глаза у неё не детские, а взгляд взрослый. Ты говорил?

— Я! Но убить ребенка не могу. И она еще меня не видела.

— Но ты и сука, Хуршид, — совсем обозлился Гарисов.

В этот момент из спальни донесся детский плач.

Хождение и шараханье по квартире разбудило ребенка.

— Мама, мамуля, мама! — повторяла плачущая Лиза!

Гарисов приоткрыл дверь. На кровати, чуть правее, сидела трехлетняя Элиза и громко плакала. Когда она увидела незнакомого человека, то закричала:

— Мама! Мама! Где ты, мамочка? — она замахала руками: — Ты зачем сюда, ты зачем идешь? Где моя мама? Где мой папа?

— Не плачь. Мама сейчас придет, — сказал Гарисов, распахивая пошире дверь.

Лиза, увидев человека, идущего к ней, закричала так, что испугавшись, Гарисов застыл на месте. Мормурадов метнулся на кухню, набрал быстро в кружку воды и занес ее в спальню, подойдя слева к кровати, протянул ее ребенку.

— Пей воду, мама идет, — сказал он. Элиза еще сильней замахала руками и выбила кружку из рук Мормурадова. Гарисов попытался полезть по кровати к рыдающему и сильно напуганному ребенку, но Элиза бросилась между ним и стоящим Мормурадовым к двери.

Цепкая натренированная рука Мормурадова поймала убегающего ребенка за волосы и дернула ее назад. Элиза упала на спину и попыталась встать. Мормурадов схватив большую подушку, стал накладывать ей на лицо. На мгновение плач прекратился, и лишь только детские ножки лихорадочно извивались, оставаясь на свободе. Какие смогла найти в себе силы девочка, чтобы оттолкнуть преступника и снова поползти к двери? Еще бы одна секунда, и Элиза могла спастись. Она хорошо знала, как открывается входная дверь. Ее ножки коснулись пола. Но не суждено было этой красивенькой маленькой девочке, имеющей двойное гражданство, знающей много стихотворений и сказок, говорившей на русском и французском языках, остаться в живых. Остаться, чтобы хоть как-то смягчить страшную трагедию убийства дочери и зятя Шмелевых, сына и снохи Карделли, всех родных и близких. Дать возможность видеть в растущем ребенке ее родителей. Жестокие и хладнокровные убийцы продолжали претворять свой план в страшную, бесчеловечную реальность.

Скажи мне, дорогой читатель, что могут заслуживать такие звери? Только смерть и вечное проклятие! Какая мать, прочитав эти строки, может еще сомневаться в виновности своего чадо-убийцы? Все, что описано в этой главе, основано на фактах и документах, на признании и показаниях самих убийц, за исключением того, что я попытался испытать за Ольгу Карделли.

Гарисов, подымаясь с кровати, не смог поймать быстро уползающего ребенка, но все-таки ему удалось зацепиться двумя пальцами сзади за её футболочку. Элиза упала в проеме дверей на пол и громко закричала. Гарисов, встав с кровати, быстро прижал ее к своим ногам левой рукой, а свою ладонь правой руки, одетой в черную перчатку, приложил к маленькому ротику и носику девочки. Элиза билась своими ножками об пол, махала ручонками, но цепкие руки Гарисова продолжали творить самое бесчеловечное убийство — убийство ребенка. Элиза резко перестала биться. Руки ее и ноги повисли как плети. Гарисов швырнул девочку на кровать и сказал:

— Вот так надо!

Элиза лежала на левой стороне кровати, ближе к окну, лицом вниз. Волосы веером распушились вокруг ее головы.

— Ты все забрал? — снова заговорил Гарисов, обращаясь к стоящему, как столб, Мормурадову.

— Да.

— Иди, готовь француза и облей его чем-нибудь.

— Чем?

— Чем хочешь, найди одеколон, бумагу, а как разгорится, прикрой неплотно дверь и зайдешь сюда. Я сразу подожгу здесь.

— А Ольгу? — спросил Мормурадов.

— Перед поджогом Ольгу из ванной принесем сюда на кровать.

У Мормурадова зазвонил телефон, на дисплей высветилось:

«Вахоб». Это звонил Турдыев. Он нажал кнопку и ответил:

— Да, слушаю!

Не здороваясь, Турдыев ему сказал:

— Я на месте! Давайте побыстрей, тут у метро уже третья «гаишка» прошла. Что-то неспокойно? Сегодня понедельник, Москва проснулась рано.

— Хорошо, выходим, жди, — так же по-узбекски ответил Мормурадов.

— Ну, что там? — спросил Гарисов.

— Вахоб сказал, что надо побыстрей сматываться, а то менты разъезжают. Понедельник сегодня.

— Твою мать! — выругался Гарисов, — ладно иди, поджигай.

Гарисов сделал два очага пожара в спальне, один между кроватью и окном у тумбочки, в расчете на то, что деревянная прикроватная тумбочка быстро возьмется огнем, второй у комода с телевизором. Набросав в кучу журналы, книги, все, что попадалось под руку, он облил все это французскими духами из разбитого флакона о флакон. Два очага начали дымить. Гарисов, почуяв неприятный запах гари, вышел из спальни и прикрыл за собой дверь, оставляя умирать чуть позже ожившего ребенка. Гарисов не боялся, что Ольга останется вне очагов пожара. Он знал, что не оставил на ее теле никаких улик. Насиловал он ее в презервативах, а вот дурной Мормурадов может влипнуть, мало ли что случится. Да и некогда ее перетаскивать, надо еще газ включить.

Мормурадов, поджигая бумагу и белье, глотнул едкий запах дыма и сразу вышел из кабинета, где остался лежать человек, который так надеялся на гостеприимство Москвы, на то, что считал некой защищенностью, живя в самом ее сердце, да еще в десяти метрах от хорошо охраняемого здания Управы Президента России.

— Все, Хуршид, уходим вниз. Я задержусь, газ открою.

— У меня рюкзак наверху.

— Ты что?

— Сколько у меня времени?

— Минут десять есть.

— Я в квартиру, а ты включишь газ и сразу иди к метро, я догоню. Вместе нам нельзя, — выходя из квартиры, сказал Мормурадов.

Гарисов подошел к газовой плите и начал включать все ручки на панели управления, но газ не шел. Он, увидев кнопку справа, стал давить на нее, но газ не шел. Потом он вспомнил, что уже имел дело с подобной плитой в одном из коттеджей, где как-то работал. Он стал крутить и нажимать одну из ручек включения газа на камфорку. Фыркнуло голубое пламя, но это был не газ, это было пламя. От такого включения толку было мало. Раздумывая, раздосадованный преступник боковым зрением увидел, как из кабинета вырываются бело-черные клубки дыма. Оставив свои попытки нереализованными, не выключая камфорки, Гарисов схватил лежащую у стола свою сумку с награбленным и поспешил выйти из квартиры, прикрыв за собой дверь. По замыслу, дверь надо было закрыть на ключ. Однако ключа в кармане не оказалось, и Гарисов опрометью побежал вниз от всего того, что, казалось, было не явью, а сном. Он вышел из подъезда, повернул налево и через десять метров свернул во двор, где, не оглядываясь, вытащил свои перчатки и бросил их в мусорный ящик. Через минуту он уже сел в машину Турдыева. Еще через девять минут прибежал Мормурадов и сел в машину. Пособник Вахоб Турдыев, включая левый поворот, отъезжал от метро «Маяковская», увозя в своей краденной ранее машине жесточайших преступников, зверски расправившихся с целой семьей в начавшейся после Пасхи Христовой неделе.

Если очаг пожара в кабинете Тьерри разгорался быстро и заполнял дымом все помещение, то в спальне он только начинал разгораться.

Элиза стала приходить в сознание. Едкий дым заставил ее закашляться и заплакать. Открыв глаза, Лиза увидела дым у комода, и она, задыхаясь от угарного газа, поползла по кровати в сторону двери. В спальной комнате температура быстро повышалась. Телевизор, стояший на комоде, начал сначала трещать, а потом плавиться. Элиза ухватилась за ручку двери и никак не могла нажать ее вниз.

Я не могу понимать, что тогда творилось в голове бедного ребенка, но то, что она стремилась любыми путями вырваться из этого ада, стало потом очевидным.

Наконец-то дверь открылась, и Элиза упала на пол в фойе, где уже было много дыма, который настойчиво и сильно валил из кабинета папы Ти. Новая и сильная порция удушающего газа ударила ей в нос, закружилась голова, но Элиза, собрав все свои силы, поползла к выходу.

Немного позже пожарный наткнется на тело лежащей девочки в трех метрах от незакрытой входной двери. Он подымет безжизненное тело с подгоревшими ручками и расплавленными носочками на руки и бегом понесет его в «скорую», которая приехала следом за первой пожарной машиной. Врачи пришли к выводу, что девочка жива, есть слабый пульс. Они старались, пытались спасти ее, но через минуту сердце ребенка остановилось. Ребенок, который ничего плохого никому не сделал, умер от сильного отравления угарными газами.

Машина в это время с убийцами подъезжала к дому Джуробая Ашотова, находившегося на севере Москвы, на улице Дубненская.

Москва просыпалась, на Спасской башне часы пробили очередной час, еще через полчаса многомиллионный город узнает о страшной трагедии, да что там город, узнает весь Мир. Только до самого выхода этого романа в Свет, никто не будет знать всей правды, что произошло в ту роковую ночь. В ночь после Пасхи Христовой на пасхальную неделю. С 19 на 20 апреля 2009 года, в год Быка.

Теперь Вы знаете, что произошло. Теперь Вы реально знаете о стойкости и мужестве хрупкой и красивой русской женщины, которая до последнего вздоха боролась с грабителями — убийцами, которая ради спасения ребенка шла на все зверские требования преступников, которая, завладев оружием и узнав о гибели своего мужа, решила вступить в неравную схватку с убийцами.

Вечная память всем погибшим семьи Карделли!

Каждый, кто будет на Бутовском кладбище, зайди на двенадцатый участок, подойди к могиле и поклонись перед мраморной плитой детям, погибшим от нелюдей. Поклонитесь детям полковника в отставке Шмелева Артема Викторовича. Может быть, даже и встретитесь там с поседевшим напрочь и постаревшим человеком, куда он теперь будет постоянно приезжать, до последних своих дней.

Наверно б так и сгорела квартира, а может быть, и весь дом, если бы не случайность. Всю ту ночь, не смыкая глаз, работал за компьютером молодой человек в квартире на пятом этаже этого же подъезда, когда рано утром, в седьмом часу, он почувствовал запах гари в квартире. Выглянув и выйдя из своей квартиры, он дошел до двери Карделли, через щели которой валил серый дым. Парень сразу позвонил в «пожарку» и в милицию. Через двадцать минут прибыла пожарная машина, а за ней «скорая помощь». Пожар успели локализовать, и через полчаса к расследованию убийства приступили криминалисты, эксперты, оперативники, следователи и прокуратура Центрального административного округа города Москвы.

В течение двух следующих дней убийцы и пособники нагло раскатывали по Москве. Сдавали краденные ювелирные украшения в ломбарды. А двадцать третьего апреля, с Курского вокзала, ушел поезд «Москва-Ташкент», где в четырнадцатом плацкартном вагоне, без билетов, по договоренности с узбекским проводником, выехали к себе на Родину «нелюди», звери. Нет, звери так мучить не умеют, так не изощряются в насиловании, так не убивают жестоко и хладнокровно, не пощадив, ради наживы, маленького ребеночка.

Да, самый страшный зверь — это человек.

Матери этих убийц всегда будут верить своим сыновьям. А зря!

Все преступники когда-то были детьми и были хорошенькими и миленькими, а когда человек совершает умышленное и продуманное убийство, то все это хорошее исчезает. Человек должен дальше жить и как жить или не жить, по мере содеянного. Настоящие родители должны таких вычеркивать напрочь из своей жизни, чтобы эта «зараза» не прилипала ни к ним, ни к родственникам. И как бы ни трудно было порвать прошлую непорочную нить, ее надо рвать и не писать писем в тюрьму и не слать теплые носочки и варежки. Иначе Бог, Аллах не простят. Никакие доводы не имеют оправдания за преднамеренное убийство, да еще с такой жестокостью и особенно маленьких детей. Хочется убивать — записывайтесь добровольцем на любую войну и вперед, флаг вам в руки, это будет по понятиям честно и правильно. Попробуйте! Там такие же вояки быстро спесь собьют или махом жизни лишат. А убивать слабых беззащитных и детей — это просто и не так страшно, как лезть на такого же убийцу, как сам. Наверно, настоящие родители должны поступать так же, как поступил по отношению к своему сыну-предателю Тарас Бульба в романе Николая Васильевича Гоголя. «Я, тебя породил, я тебя и убью!» — сказал отец сыну и выстрелил ему в грудь. Весь Мир считает этот поступок справедливым.

Федор Дружинин.

Когда Артем и Федор вышли из кабинета Ольги Николаевны Костиной, то появилось ощущение некой уверенности в завтрашнем дне.

— Знаешь, Федор, — сказал тогда Артем, — вот какие люди должны быть возле Президента, как Костина. Говорит просто и правильно, а главное, сколько помогла. Говорит и делает жестко, без сюсюканья, но все в точку для человека, который так нуждается в защите. Белое должно быть белым, а черное черным!

— Я согласен, — ответил адвокат. — Но ты только посмотри, двенадцать человек в Кущевской убили, а сколько до того, вплоть до убийства семей, как у тебя, Артем? Да, а сколько девушек изнасиловали?

— Говорят, более двухсот, только в станице и ее районе.

— Я только не пойму одного, что, на весь этот беспредел не нашлось мужиков, которые смогли бы организоваться и порешить обидчиков? Те бы церемониться не стали, изнасилуй у них дочь.

— Артем, дело-то в том, что там вся правоохранительная система, верней, верхушка была куплена, а потерпевшие запуганы. Нет, друг, чтобы решиться на справедливые дела, нужен лидер или просто смелый, уважающий себя и любящий своего ребенка человек.

— Но там казачество, ассоциации ветеранов ВОВ, Афгана, Чечни. Да что, в конце-то концов, не нашлось мужиков, которые могли сказать свое слово? У меня свое горе, но мне это совсем не по душе, что там творится.

— Нет, Артем, ты снова не догоняешь. В том районе, а это не только там, была создана система, которая подчиняла разными путями другие, более слабые системы, а ими оказалось МВД, прокуратура и суды, а самая главная система — система воспитания нашего народа в духе патриотизма, любви к Родине — рухнула. Это вы со своего Сахалина и воспитанные на чтении книг, рассказов ветеранов войны, на законах дружбы и братства еще что-то представляете, а там, в Кущевской, таких не оказалось.

— Вот это-то и страшно. Общество боится бороться с бандитами, так как одни их могут убить, а другие посадить.

— Я юрист, Артем, и мне хотелось бы приносить пользу таким потерпевшим, как ты, поэтому я и дал свою визитку Костиной. Если она скажет надо, то я готов помогать и бесплатно. Конечно, до определенного понятия безвозмездности, а то и семью нечем будет кормить, — улыбнулся Дружинин.

— Ты молодец, Федор. Я тобой горжусь, и мне кажется, что Ольга Николаевна непременно воспользуется твоей помощью, потому что навести порядок в Стране и умах людей мы пока не смогли. Это задача всех. Задача Президента и его команды.

— Это ты герой, Артем!

— Нет, Федор, у меня убили детей, я офицер, я отец и, в конце концов, я мужчина. А настоящий мужчина — он не добытчик в первую очередь, а защитник. Жаль, что деток не вернуть. Ты посмотри, какую огромную работу за такой короткий срок проделал майор Кремнев, какой он и осторожный, и в меру рисковый, и педантичный, а как допросы ведет! Да, есть у нас такие ребята, как Кремнев! Конечно, благодаря и его начальнице Анне Васильевне, которая все-таки сумела найти того, кто довел это дело до конца, хотя у Александра Андреевича работы еще выше крыше. За неполных три месяца дело из шести томов выросло до девятнадцати, а сколько новых фактов, как он умело руководил работой оперов. Да это «профи», и приятно осознавать, что растет смена хорошая. Побольше б таких в Следственном комитете ребят!

— Да, Кремнев — это умница, а как бумаги оформляет быстро и грамотно. Супер следак, от Бога!

— Мы столько дел все наворотили добрых, а детей не вернуть.

— Ладно, крепись, Артем. Живы будем, не помрем.

Артема от этих слов, как током прошибло, и он подумал о своем друге Илье Косьяне. Вот этот человек помог бы ему в любой ситуации. Почему зачастую Бог таких людей, как Илья, как Евгений Гарин, Бутов, семья Карделли, так рано забирает и куда? А вслух сказал:

— Я думаю, Федор, что пока мы не начнем искоренять воровство, толку не будет.

— Я согласен с тобой, но надо дать людям достойную жизнь, без страха за будущее, надо Всевышнему подобрать такую команду Президенту, чтобы они думали, как мы, руководили, как надо, и не тряслись за свое собственное, а тряслись за каждого гражданина этой огромной по территории и полунищенской Страны с такими-то возможностями.

Рассуждая, они не заметили, как подошли к станции метро «Смоленская».

Звонок Цветкова.

Дождь не прекращался. Шмелев снова смотрел на пустой двор, на качающиеся под ветром деревья у детской площадки и увидел еще одну бездомную собаку, похожую на кавказского волкодава, которая шла к мусорке, где уже черный пес что-то искал или нашел в коробке. Волкодав ускорил шаг. Да, наверное, он отберет то, что добыл черный пес. Жалко. Жалко их обоих, Дождь, ветер, холод, голод, а скоро снег пойдет, и морозы накроют всё инеем, и кто знает, будут ли эти бездомные псы так же ходить тут на следующий год? Вряд ли!

Зазвонил сотовый. Артем неохотно взял трубку и, смотря на незнакомый номер, сказал:

— Алло. Слушаю вас.

— Артем, дружище, это Цветков, — услышал знакомый голос Шмелев.

— Володя, дорогой мой, ты где?

— В Шереметьево! Жанна тебе привет передает.

— Спасибо!

— Короче, знай, что мы прилетели, я свяжусь с Виктором Зелениным и Фомичом, и скажи, когда нам в ближайшие три дня приехать к тебе?

— Вот через три дня в субботу и приезжайте, только часам к двенадцати, поедем на кладбище.

— Хорошо! Витю и Лену я привезу на машине.

— Подожди, как это Витю ты привезешь? С Сахалина, что ли? Они ведь в Ногликах?

— Нет, дорогой мой, они сегодня уже во Владимире. Я все организовал.

— Ну, ты даешь, Цветков. Ты, как всегда, молодец! Мы с Людмилой будем вас ждать. Не спрашивай пока ни о чём.

— Я знаю, что всех бандитов повязали. Другого быть не должно!

— Ладно, Владимир Иванович, об этом потом. Ждем всех в субботу.

После разговора Артем позвонил Людмиле и объявил новость, а потом сел на кухне у окна и стал смотреть на двор, на детский садик, на детскую площадку. Струйки дождя сбегали по стеклу, как слезы по его судьбе.

Неужели он снова увидит своих друзей? Тех, с которыми у него начиналась судьба в Омском танковом училище. Как жаль, что их не было рядом, когда ему и его семье было так страшно тяжело. Когда его судьба раскололась на две половинки: до 20 апреля 2009 года и после. Нет, он был не одинок, у него был рядом его школьный друг с Сахалина Володя Лунин, его боевые друзья по Чечне, его друзья по войскам и много хороших и добрых людей, которых оставили Ольга, Тьерри. Главное, рядом была его боевая подруга Людмила, которая, прямо, скажем, спасла Артема вместе с дочерью Юлей от самоуничтожения. Это его сахалинские родственники Дербеневы и Степановы, это те, кто помог найти справедливость. Теперь у него еще появились три замечательных друга: Гусев, Кремнев, Дружинин.

Он, Артем Шмелев, выжил! Даже, может, и правильно, что он не втянул в расследование Цветкова и Зеленина, у которых тоже судьбы, как у многих, наверное, людей России, состоят из половин: до и после. У Зеленина — до смерти Анны и после. У Володи Цветкова — до гибели Марины и до смерти отца, а потом — после совместной жизни с Жанной Гариной. Наверно, «Ворошиловские стрелки» должны быть теперь новой формации, без стрельбы, а с друзьями, офицерами-«Сапогами», кто бился в 1996 году. Будь при расследовании Цветков и Зеленин в Москве, то, возможно, на скамье подсудимых из преступников так никого бы и не оказалось. Его бы друзья вынесли убийцам свой приговор. Смерть за смерть!

А может быть, было б это справедливее, чем получилось у Артема с новыми друзьями? Кто рассудит? Бог? Время? История?

Артем увидел, как знакомый мужчина из соседнего подъезда, ровесник Артема, шел с внучкой, которой было примерно столько же, сколько сейчас было бы Лизочке. Они медленно шли под большим черным зонтом, а Шмелев сидел и смотрел им, счастливым, вслед.

Да, назад судьбу не перекрутить, мертвых не воскресить. Вечная память о них нужна живым. Значит, надо жить, хотя бы ради памяти.

Звонок Цветкова взбудоражил прошлое и вселил что-то новое. Артем не мог никак уловить, что. Он открыл створки серванта на кухне.

— Для чего? — спрашивал себя Артем, увидев в дальнем углу большую иконку, которую он забросил туда еще 20 апреля прошлого года. Там же лежала порванная цепочка с серебряным крестиком.

Артем вдруг вспомнил, как они с Александром Кошевым ездили к Бате в обитель на открытие Храма воинам России. А не поехать ли к Пересвету, старцу — другу моему Исоакию нам всем в субботу, сразу после кладбища? Надо только Бате позвонить, чтобы был на месте. О, как он будет рад, что увидит тех, о которых не раз рассказывал ему Артем. Рассказывал ему о тех, кто не согнулся под морскими ветрами Сахалина, не замерз от крепких сибирских и забайкальских морозов, выстоял в военных дорогах и боевых походах, выстоял и победил в борьбе с бандитами и нигде не терял чести офицера. Просто человеческого достоинства.

Три офицера, три судьбы приедут через три дня к старцу, зайдут в Храм и поставят свечи за ушедших и живых.

Артем снова поймал себя на мысли, что ему хочется сказать что-то такое, а он знал, что это он может сказать только в Храме. Неужели ему хочется туда прийти? Он достал иконку, поставил ее на стол и трижды помолился.

— Господи, прости нас, грешных, за всё и дай моим друзьям оставить теперь их судьбы, как есть, не усугубляй их более. Дай им здоровья и долгие лета!

Артем говорил и не верил, что говорит это от души и с желанием. Кажется, раздвигаются потихоньку небеса, кажется, затеплился в душе божий уголок.

Он снова глянул в окно, дождь так и лил, не переставая. Ушел дед с внучкой под зонтом, и лишь только одинокий черный пес медленно, невзирая на дождь, мотался у мусорки в надежде найти себя кусок на пропитание.

На улице было пасмурно и грустно, а у Артема появилось желание взять гитару и спеть, спеть песенку про Сахалин. Про далекий-далекий остров, где люди первыми встречают солнце, первыми встречают Новый год и Рождество Христово. Где родились русские офицеры нашего времени, послевоенного, и сегодня, в 21 веке, они не сломались, они стойкие, как отважные моряки в открытом океане. В океане радости и горя, в океане подлости и чести, в океане любви и предательства, в океане под названием жизнь, у каждого со своей судьбой. Судьбами, как есть!

Конец

P.S. 18 апреля 2011 года в зале Московского городского суда, судья огласил приговор подсудимым — убийцам и пособникам — по делу убийства семьи Карделли: Гарисову и Мормурадову — пожизненное заключение, вместо смертной казни. Ашотову — 12 лет строгого режима. Турдыеву — 10 лет строгого режима. И все же нет справедливости, когда жестокие и хладнокровные убицы живут. Если им не суждена смертная казнь, так хотя-бы пожизненное — без права выхода на свободу. Когда-то с этим каждый из Вас согласится, особенно когда потеряет родного и любимого человека.