Глава I

Гаузена как будто перебрало всего по косточкам и вывернуло наружу. Он почувствовал, будто падает с большой высоты, и приготовился к худшему. Но в последний момент, когда уже казалось, что тело юноши будет расплющено ударом о землю, падение замедлилось, а вскоре и вовсе остановилось.

— Неужели я промахнулся мимо земли? — подумал Гаузен. Но чувство неминуемой гибели сменила новая напасть. Внезапно ему показалось, что он услышал всплеск и почувствовал, что погружается куда-то вглубь. Гаузен уже начал задыхаться, но неожиданно ощутил, что он уже не в воде, а в воздухе. Но вместо того, чтобы ощутить твердую почву под ногами, юноша снова свалился в воду. Гаузен, совершенно обескураженный от подобных метаморфоз, начал барахтаться. Хотя в глазах у юноши помутилось, и он мало чего соображал, но догадался схватить свою сумку, которая уже начала идти ко дну, и выбрался на землю. Путешественник посмотрел вперед и увидел неподалеку серую дорожку, по которой наперерез ему, что-то распевая, шла толпа людей.

— Лин! — изо всех сил закричал Гаузен, вертя головой, но девушку нигде не видел. Впрочем, от перемещения в глазах у него сильно расплывалось.

— Лин! Я здесь! Где мы?! — вновь позвал юноша и понял, что кричит не своим голосом. Точнее, свой-то голос юноша узнавал, но сами слова были будто чужими.

Все еще не понимая, где очутился, юноша начал разбирать слова песни. В голове Гаузена произошло нечто непонятное. Не то, чтобы он забыл свой родной язык — он по-прежнему знал его в совершенстве, но он был как будто чужим. А совершенно незнакомый жителю Велитии язык будто бы стал его родным, хотя он был гораздо сложнее и с куда большим количеством слов, не все из которых были понятны юноше. Гаузен потряс головой, пытаясь стряхнуть это наваждение, но ничего не выходило.

— Надо сначала привести себя в человеческий вид, а потом во всем разобраться, — рассудил юноша и с удивлением осознал, что думает он тоже на чужом языке.

— Лин, у тебя все получилось! — вновь закричал юноша, но ответа по-прежнему не было.

Юноша сделал еще несколько шагов по направлению к толпе и вышел на дорогу, встав на пути одного из шагающих. Прохожий остановился. Гаузен, все еще слабо соображая, подумал, что тот остановился специально, чтобы помочь юноше и даже протягивает ему какую-то ткань. Юноша схватился за кусок материи и тщательно вытер им лицо. Но из-за поднявшегося шума поблагодарить незнакомца он не успел.

— Этот негодяй высморкался в наш флаг! — закричал кто-то. Юноша бросил вытираться и чуть не задохнулся от возмущения от такой наглой лжи, ведь высморкаться во флаг он только собирался. Он пробовал что-то сказать в свое оправдание, но если даже его сознание совсем не привыкло к новому языку, то сам орган речи и вовсе заплетался как башмак в колючей проволоке. Гаузен попытался сбежать, но его все еще сильно шатало, да и к тому же его успело окружить несколько крепких парней в красно-белых футболках.

— Я во благ не Бисмарк, — пытался объясниться Гаузен, с непривычки путая слова. Но тарабарщина Гаузена ни у кого не вызвала хоть капельку сочувствия или понимания. Похоже, собравшиеся люди подумали, что пришелец насмехается над ними таким же образом, каким он только что надругался над флагом.

— Я же говорила вам не ходить через парк со своими шествиями, чертовы колбасники! Вы снова цветник вытоптали! — возмутилась прибежавшая на шум какая-то незнакомая девушка. Действительно, лужайка с цветами, некогда выхоженная чьими-то заботливыми руками, теперь была выхожена совсем другим манером обувью отнюдь не детского размера. Гаузен обернулся в сторону источника шума, но кричавшая девушка совсем не была похожа на Лин.

— Заткнись, истеричка! — ответил широкого телосложения тип в дорогом пиджаке, который возглавлял шествие. — Этот парк уже лет сто вам не принадлежит! И вообще, всю твою чокнутую семейку надо было расстрелять еще тогда, пока была возможность! Чтобы потом такие, как ты, не лезли не в свои дела!

— Чего же ты сейчас не стреляешь — все же вокруг знают, что ты на самом деле обыкновенный бандит! — сорвалась на крик девушка, которая от последних слов бизнесмена чуть не расплакалась. — Ты все равно не имеешь права устраивать здесь беспорядки, Филимон Зеленых! Парк не твой! — не отставала девушка.

— Пока не мой! — проскрежетал зубами Филимон Зеленых, который после обвинения в бандитизме с трудом удерживал свою злобу. — А когда он будет моим, ноги твоей здесь не будет!

— Это мы еще посмотрим! — не сдавалась незнакомка.

Гаузен попытался воспользоваться неразберихой и сбежать. Он ударил одного из окружавших его людей в живот, а другому больно наступил на ногу и уже готов был прошмыгнуть мимо, но тут кто-то с шипящим звуком плеснул ему в лицо что-то едкое.

— Я вам покажу пряники-коврижки! — озверел от боли Гаузен и попытался махать кулаками вслепую, но тут его чем-то ударили сзади, и он начал терять сознание.

— Вот я дурак! Надо было сразу нож выхватить! — подумал напоследок юноша.

 

Глава II

Очнулся Гаузен уже в каком-то помещении. Он сидел на стуле в углу и на его руках были надеты оковы. К счастью, яд, которым его опрыскали злодеи, ослепил его не навсегда, и юноша уже начинал что-то видеть. Особое внимание он обратил на невысокую статую женщины с мечом, из одежды на которой была только повязка на глазах. В другой руке она держала весы.

— Наверное, она торгует мясом, — подумалось юноше. — Режет и взвешивает прямо на месте.

За столом сидел человек в синей одежде, который, прижав трубку к уху, разговаривал приглушенным голосом, зажимая фуражкой рот:

— Алле, это рынок? У вас заложена бомба! Немедленно сообщите в милицию, чтобы они пришли к вам с проверкой.

— Петя! Ну так же нельзя! Ты хотя бы для приличия из соседнего кабинета, что ли, звонил, — раздался голос из другого угла. Гаузен повернул голову и увидел, что за соседним столом, попивая кофе, сидит человек, тоже носящий похожую форму.

— Митя, это я так… Попугать немного… Чтоб они там у себя… — пристыжено начал оправдываться Петя.

— Опять ведь придется рейд устраивать! — продолжал настаивать на своем Митя.

— Ну, если не хочешь, я и один могу сходить! — предложил Петя.

— Одному нельзя! — возразил Митя. — Ты опять Пикарда потеряешь!

— Я его не буду в этот раз с поводка спускать! — пообещал Петя.

— Значит, сбежит вместе с поводком, — стоял на своем Митя.

Тут в кабинет ввели какого-то потертого небритого типа, который при виде милиционеров сразу уселся на стул.

— Здорово, воробьи! Ну, как вам чирикается без меня? — благодушно поприветствовал посетитель.

— Как ты меня назвал, зэк?! — рассердился от подобной фамильярности Петя, но Митя примирительным жестом остановил его дальнейший порыв.

— Отбросьте свое панибратство, товарищ Волжанин, — наставительно произнес милиционер Митя. — Вы нам лучше скажите, как это вы при помощи фомки вскрыли дверь квартиры?

— Ну, с кем не бывает, товарищ начальник, ну ключи, ну позабыл, — пожал плечами подозреваемый в преступлении.

— А то, что это не ваша квартира, тоже позабыли? — настаивал Митя.

— Ну, я и говорю, тяжелое детство, да еще весна была только недавно. Авитаминоз, понимаешь, вот и мозговые клетки плохо действуют, — медленно, будто пережевывая для ребенка, объяснял Волжанин.

— А о твоих прошлых судимостях ты тоже позабыл, сволочь уголовная? — не выдержал Петя, похоже решивший, что собеседник издевается над следствием.

— Я вам что? Справочное бюро, чтобы все помнить? — заметно поднапрягся допрашиваемый.

— Да не пугайтесь, гражданин Волжанин, — успокоил Митя. — Мы же в милиции, а не в инквизиции. А вот лет сто назад нас называли полицейскими. Знаете почему?

— Ну, как же, гражданин начальник, не первый год сижу. Вы чуть что — сразу по лицу да по лицу, — догадался заключенный.

— Неправильно вы мыслите, гражданин Волжанин, — опроверг выдвинутую теорию Митя. — Не с того конца вы до смысла докапываетесь. Полит-сей-ские. Политику, значит, сеем в головы людские. Перевоспитывать вас уже поздно, а наказывать вас пусть будет суд. Наше же дело докопаться до истины и объяснить вам вашу неправоту. Вы уж постарайтесь вспомнить все получше, а потом мы с вами еще поговорим, — объяснил милиционер, и подозреваемого в краже увели из кабинета. Уходя, он подмигнул Гаузену.

— И чего ты с ним возишься? — возмутился Петя. — Эту рожу я только в сводках раз десять видел!

— Спокойно, Петя. С таким взрывным характером ты бы еще на динамитную фабрику устроился, — попытался усмирить коллегу Митя. — Нервы следует беречь. Если ты будешь выражать свое отношение к жизни так бурно, то рано или поздно это может кончиться весьма трагически.

Тут Митя поднялся со стула и начал живописно изображать следующую картину:

— Представь себе, вот стоит у шкафа психиатр. Пожилой такой, в очках, в белой шапочке, бородка клинышком, как у Айболита, и с выражением удовольствия листает себе картотеку. А на одной из страниц останавливается и начинает мурлыкать себе под нос: Какой душевный был больной, очень душевный больной!

— Причем тут это? — посерьезнел Петя.

— А притом, что на той странице может быть твоя фамилия и фотография, — резко подытожил Митя.

— Моя?! Как это моя?! — закричал нечеловеческим голосом Петя. — Я что, по-твоему, псих какой-то?! — тут вконец разгорячившийся милиционер выхватил у своего коллеги кружку с кофе и со злостью швырнул ее об стену, изрядно запачкав обои. Кружка разбилась аккурат над статуей девушки, и по ее лицу начала стекать коричневая жижа.

— А Фемида-то у нас теперь африканка, — на удивление спокойно подметил Митя. — Кхм, Петя, я вот что тебе хотел сказать… У меня кружка куда-то задевалась, так я твою одолжил.

Разнервничавшийся милиционер, не поверив собственным ушам, подбежал к статуе и поднял осколок. На нем было написано «Петя». Обладатель именного черепка расстроено бухнулся на свой стул.

— Ничего, Петя, ничего, — как мог, успокаивал товарища Митя, который, похоже, уже привык к подобным сценкам. — Зато теперь я знаю, что подарить тебе на твой день рождения.

— Я велосипед хотел, — обиженно пожаловался Петя. — И вообще — за такие шутки ноги надо отрывать!

— А почему ноги, а не руки? — полюбопытствовал Митя.

— Я что, по-твоему, зверь какой-то? — удивился Петя. — А чем тогда есть?

После этих слов оба милиционера вспомнили о присутствии в кабинете Гаузена и переключили на него все свое внимание.

— Что, Петя, опять какого-то панка поймали? — показал пальцем на кожаную курточку Гаузена Митя, данным вопросом пытаясь разрядить атмосферу и окончательно замять скандал.

— Разве это панк, Митя? — поднял голову от стола Петя и с большим подозрением посмотрел на немытые волосы Гаузена. — Может, он куда опасней. У него нож нашли!

— Как же я забыл про нож? — подумалось Гаузену. — Если бы я додумался его выхватить, они бы так просто меня не сцапали. Ну, я здесь долго задерживаться не собираюсь. Мне еще надо встретиться с Лин.

— Это все бандиты, Котовские на меня напали! И я просто Ахиллес от такого обращения! Пустите меня, а не то будет совсем Паганини! — новый язык все еще не до конца давался юноше, и привычные слова мешались с непонятными.

— Полегче, парниша, — возразил Петя. — Как такому как ты вообще можно доверять?

— Я невиновен! — не сдавался юноша, все еще путаясь. — Мандельштам буду, если Саврасов.

— Ты мне голову не Марокко, я уже все Ришелье! Тьфу ты! — ненадолго заразился странным выговором юноши Петя. — Документов у тебя нет, я думал, ты обычный голодранец, а ты, судя по всему, иностранец! Может даже… из Хорватии!

— Кроватия? Хорошая, наверное, страна. Только знай, лежи да спи, мни бока в постели, а не в подворотне, — подумал Гаузен, не разобрав название целиком. Юноша уже который день подряд не мог нормально выспаться, но волевым усилием отогнал от себя сонливость, ведь от ясности ума зависела его свобода.

— Петя, надеюсь, ты его не бил? — обеспокоился странной дикцией Гаузена Митя. — Помнишь, как в прошлый раз, когда задержанный оказался дипломатом. А этот… Да еще без документов, может быть кем угодно.

— Не этот, а тот самый! — перебил юноша, который уже более-менее начал осваиваться со своим новым языком, надеясь запугать стражей порядка. — Вы обо мне еще услышите!

— Может, он инопланетный шпион? — не вполне серьезно предположил Митя. — С такими пусть спецагенты разбираются.

— Если он шпион, его надо еще раз обыскать! — не уловил иронии Петя. — Я в кино видел — у них в пуговице камера, в ботинке пистолет, а в шляпе — вертолет!

— Я вам покажу пряники-коврижки! — возмутился Гаузен. — Сначала какие-то байки да легенды несете, потом обыскать норовите. Что же это такое? Что еще за легенды… обыскателей?!!

— Как-как? — не расслышал Митя, который в это время что-то старательно записывал. — Обыватели? Правильно будет говорить не обыватели, а герои повседневности! Благодаря таким, как мы, хорошие люди спят спокойно, а нехорошим — плохо спится.

Петя принял похвалу в свой адрес и заулыбался. Гаузен же решил ни в чем не сознаваться, пока не поймет, что вокруг него происходит на самом деле.

— Петя, похоже, он готов давать показания. Оформи его — твоя очередь допрашивать, — вспомнил Митя и вышел из кабинета.

— Ну ладно. Давай перейдем к протоколу, — недовольно пробурчал Петя, которому, по-видимому, хотелось еще поболтать со своим приятелем. — Как вас зовут, гражданин?

— Гаузен! — честно сознался юноша, и милиционер аккуратно записал показание.

— Так, а имя какое? — не отставал Петя.

— Да Гаузен же! — повторил юноша.

— Тогда пишем Гаузен Гаузен, — тут Пете стало смешно, и он начал напевать песенку. — Гуси, гуси, га-га-га!

— Матушка моя гусыня, он еще издевается! — возмутился юноша и подумал, что стражник требует от него назвать какой-нибудь титул. — Надо писать Гаузен из Велитии!

— Из великих, говоришь? — не понял Петя. — Всех великих извели еще в семнадцатом году, и на тебя управу найдем. И вообще, если ты такой великий, то сам все и пиши! — решил милиционер и сунул ему бумажку под нос.

— Мне что, зубами писать что ли? — огрызнулся юноша. Поворчав, Петя снял наручники, которые тут же с вопрошающим звяком свалились на пол.

— А чем писать? — спросил юноша, разминая затекшие руки.

Петя протянул ручку, и Гаузен начал внимательно ее рассматривать.

— А во что макать? — не разобрался юноша, не видя вокруг чернильницы.

— Во что макать?! — потерял терпение милиционер. — Знаешь, во что я тебя обмакну, если ты мне сейчас не напишешь все, как было, и до последней детали!

Гаузен пожал плечами, надавил ручкой на бумагу и удивился, что она пишет без чернил. Но буквы чужого языка не слушались. Читать он еще как-то мог, но писать не получалось. Тут юношу осенило, что мысли можно выражать не только письмом. Хотя руки все еще не слушались до конца, ему удалось кое-что вывести, и Гаузен даже был немного доволен полученным результатом. Закончив, юноша вернул лист бумаги милиционеру.

— Что это такое? — озадачился Петя, не ожидавший подобной наглости.

— Вот это дерево… — начал спокойно объяснять Гаузен, показывая пальцем на рисунок. — А это я, — тут он показал на веселого человечка. Юноша хотел нарисовать его покрасивее, но ему очень хотелось поскорее убраться отсюда.

— Вот тут я падаю в пруд. А вот я уже у пруда. И на меня нападают какие-то мерзавцы и ослепляют, — на эту тему Гаузен нарисовал каких-то непотребно огромных великанов, которые макушкой доставали почти до неба. Милиционер сначала недоуменно изучал вместе с Гаузеном рисунок, но потом не выдержал и заорал:

— Ты что, пьяный или изгаляешься надо мной! Отвести его в камеру! Ты там поседеешь, пока сидеть будешь. И не от старости, а от ужаса! Я тебя к таким уркам посажу, сразу жить не захочется! Посмотрим, как ты после этого заговоришь!

— Подожди! Я еще не все нарисовал! — попросил Гаузен. Он вспомнил, что до сих пор не знает, где сейчас находится Лин. Ему в голову пришла мысль нарисовать ее портрет, чтобы ему помогли найти ее. Хотя он не был прирожденным художником, что только что и продемонстрировал, но ничего другого юноша выдумать не мог. Но Гаузена, не дав возможности объясниться, увели из кабинета.

 

Глава III

Когда Гаузена вели в камеру, он думал не сколько о той неприятной компании, с которой ему предстоит столкнуться, столько о том, чтобы прилечь и отдохнуть от пережитого. Камера была не очень просторной, и в ней имелась в наличии всего лишь одна кровать с двумя койками. На верхнем этаже кто-то лежал, повернувшись спиной к стене. На нижней койке на боку валялся потрепанный тип с плаксивым лицом пьяницы. Левой руки у него видно не было.

— Будет очень обидно, если Лин придется спасать меня отсюда, — подумал юноша. Ютиться в углу ему совсем не хотелось, и он решил завладеть местом на койке любой ценой.

— Эй, дружище! Что у тебя с рукой? — приветливо обратился к пьянице Гаузен, хотя он и не испытывал ко всяким выпивохам теплых чувств. — Да и лицо у тебя как будто табун лошадей на нем оттоптался, — прибавил про себя юноша.

— Они оторвали мне руку… Но это не самое худшее, что они со мной сделали, — захныкал пьяница.

— Уймись уже, алкоголик бешеный! — раздраженно донеслось сверху, и Гаузен узнал голос уголовника, которого недавно допрашивали милиционеры.

— Это его Петя надоумил рассказывать всем о чудовищных пытках, чтобы потом они от страха раскалывались на допросе. Пообещал ему наливать за каждое признание. Так что не доверяй ему — ради выпивки он готов на все, — объяснил зэк. Гаузен хотел расспросить обитателя верхней койки поподробней, но сокамерник повернулся на бок и, казалось, снова задремал, так что юноша решил продолжить беседу с разоблаченным алкоголиком.

— Так ты подставной что ли? — уже без былого дружелюбия поинтересовался Гаузен.

— Я пол-литр-заключенный! — важно представился сокамерник. — Я работал… пили-водчиком… с алка…алкоголицкого на русскую… И пострадал за свои убеждения онко… алка… алкоголическим заболеванием!

— И что же у тебя за недуг такой? — не понял Гаузен, который, конечно знал, что такое пьянство, но последнее словосочетание было совершенно незнакомо для него.

— Как сказал вождь мирового пролита… пролила… Ик! Портвейна, — продолжал плести выпивоха. — Важнейшие изыскус… из закусок — это вино… и сыр! А я пошел еще дальше и пью все, что могу, закусываю, чем придется, а после этого творю, все, что мне заблагорассудится! Для меня нет никакой разницы! Для меня и политура сойдет за пол-литра, лак сойдет за ликер, морилка мне будет горилкой, а если нет под рукой виски «Уайт Хорс» то раздобуду уайт-спирита, — не имея смысла больше притворяться, пьяница достал спрятанную руку и энергично начал размахивать ей, силясь показать свои предпочтения.

— А что сделал-то? — вернулся к вопросу Гаузен, мало чего понимая в этом бреду.

— Да я повесил… повесел… — запинаясь, пытался объяснить хозяин нижней койки.

— Кого повесил? — насторожился Гаузен. — Убийца что ли?

— Да нет! — махнул рукой пьяница. — Повесел-лился слегка.

— Бедняга, да тебе надо лечиться, лечиться и еще раз лечиться, — для приличия посочувствовал Гаузен. — Может, отдохнешь, разомнешься на полу, а я пока койку твою посторожу.

Но пропойца не согласился на столь заманчивые условия.

— Я бы тебе даже налил из своей фляжки за это, — добавил юноша.

— А что там налито? — все еще не теряя надежды опохмелиться, спросил алкоголик.

— Самое вкусное вино, которое в этих краях не достать, — рассыпался в обещаниях Гаузен.

— А оно кислое или сладкое? — не отставал пьяница, забыв, что еще недавно проявлял индифферентность к горячительным напиткам.

— Полу-кисло-сладко-вкусное, — расписывал юноша, не зная, какой сорт у этого так называемого алкоголика любимый.

— А какая у него крепость? — уточнил сокамерник, шумно сглотнув слюну.

— Если бы стены темницы были такими крепкими, как это вино… то нам бы и за двести лет отсюда было не выбраться, — не уставая, нахваливал Гаузен дешевую на самом деле выпивку.

Глаза пьяницы жадно загорелись, и Гаузен решил, что настала пора заключать договор:

— Давай так, ты освободишь мне койку, а я дам тебе хлебнуть.

Пьяница лишь закивал головой и протянул руку.

— Правда, фляга осталась у Мити с Петей. Но скоро я выйду отсюда и обязательно тебя угощу, — сообщил юноша, и нетрезвый сокамерник тут же потерял к нему всякий интерес.

Гаузен по натуре был очень упрям, так что он предпринял еще одну попытку захватить себе место для отдыха.

— Слушай, я смотрю, ты вопросы всякие любишь задавать, — вновь обратился юноша к пьянице. — А делать все равно нечего. Давай в загадки, что ли поиграем. Если я выиграю, то ты мне свое место уступишь, а если ты победишь, то я свое.

Пьяница как-то неопределенно посмотрел на Гаузена, силясь понять, в чем разница выигрыша и проигрыша, что юноша счел за согласие.

— Можешь первым задать, — предложил Гаузен, который пока не смог вспомнить какую-либо стоящую загадку.

— Висит груша — нельзя скушать, — после тяжелых раздумий загадал пьяница. Похоже, это была единственная загадка, которая осталась в его пропитом сознании.

— Гнилая, что ли? — недоуменно предположил юноша. Он понятия не имел о чем речь и ожидал более традиционных загадок, например, про речку или про дождь.

По-видимому, пьяница и сам позабыл ответ, и вопрос так бы и повис в воздухе, если бы вновь не дал о себе знать обитатель верхней полки.

— Боксерская! — торжествующе сообщил Гаузену зэк. — Посмотри на мои уши и нос. Видишь, какие помятые? Да не бойся, не обижу! Я вообще в молодости был спортсмен хоть куда! Ногу за шею закладывал! Правда, потом начал закладывать за воротник, как вот этот дурак, — немного погрустнев, закончил узник. Он уже не стал поворачиваться обратно и с интересом наблюдал за происходящим.

— Теперь моя очередь загадывать, — продолжил юноша и обратился к пьянице.

— Ему кланяются, чтобы дать денег, — загадал Гаузен, имея в виду нищего, сидящего на земле.

— Коррумпированный чиновник! — выдал верхний сокамерник, и Гаузен осуждающе посмотрел на него.

— Вообще-то мы здесь вдвоем играем, и ставки у нас реальные, — осторожно сообщил юноша заключенному.

— Ладно, больше не буду перебивать, — не обидевшись, успокоил юношу зэк. Гаузен тем временем, считая предыдущую попытку проваленной, решил загадать чего посложней.

— Она всегда приходит незваной, — отдаленно начал юноша и посмотрел на пьяницу, ожидая от него ответа.

— Моя теща! — испуганно воскликнул пьяница и перекрестился. Гаузен был настолько возмущен такой глупой догадкой, что решил дать своему противнику второй шанс.

— Встречи с ней боится каждый человек! — нарочито гробовым голосом пророкотал юноша.

— Да теща же! — вжался от страха в угол пьяница.

— Еще ее называют костлявой, — не сдавался Гаузен, дивясь недалекости своего сокамерника.

— Моя теща… Она тощая как смерть! — еще больше перепугался выпивоха.

— Ну вот, да ты же сам ее назвал! — не выдержал Гаузен, выдавая отгадку.

— Кого назвал? Тещу назвал? Ее зовут Антонина Казимировна! — настаивал на своем пьяница.

— Какая еще Антонина Казимировна? Я тебе покажу Антонину Казимировну! — рассердился Гаузен, возмущенный столь непроходимой тупостью своего собеседника.

— Не надо показывать! Я боюсь ее пуще смерти! — взмолился алкоголик и от страха свалился под кровать.

Гаузен уже было занял освободившееся место, но койка до того дурно пахла, что Гаузен, поморщившись, подумывал, а не отказаться ли ему от завоеванного удобства?

— Он так боится тещи, что когда она собирается к нему в гости, он всегда напивается и что-то устраивает, лишь бы его забрали сюда подальше от нее, — сообщил сосед сверху, которого, похоже, изрядно повеселило недавнее происшествие.

— А ты парень, я вижу, не местный… Не деревенский, случайно? — поинтересовался зэк. Похоже, что старомодная по меркам этого мира одежда юноши давала о себе знать. Гаузен, сделав вывод, что спорами он пока ни к чему хорошему не пришел, кивнул головой, чем еще больше порадовал зэка:

— Это хорошо. Я сам родом из деревни. Бывало сяду в очередной раз, залезу на верхнюю полку и представляю, будто я на печке лежу… И мечтаю о родных полях да лесах… Брешут про нас, провинциалов, будто мы деревенщина, пропахшая навозом, и нет у нас никакой духовности и романтики. Понимаешь, о чем я, малек? — приветливо поинтересовался зэк, и Гаузен снова решил не спорить.

— Сам я помню, как впервые попал в город, был такой же растерянный, как ты, — и зэк начал рассказывать про местную жизнь, доходчиво объясняя Гаузену про здешние порядки. Юноша тоже задавал вопросы и даже догадался рассказать ему причину, по которой он сюда загремел. На что зэк надавал ему много советов, как вести себя на следующем допросе.

На середине разговора в камеру ввели смуглого молодого человека с испуганным лицом, который был лишь немногим старше Гаузена. Сначала он молча жался в углу, но потом начал прислушиваться к разговору.

— А нельзя ли и мне помочь? — робко вмешался недавно прибывший юноша.

— А тебя-то за что, Маугли? — наконец обратил внимание на новичка зэк.

Молодой человек, уставший от долгого молчания и тяжелых дум, горестно покачал головой и начал свою историю:

— Меня зовут Арчи Кунашвили! Я приехал погостить к своей семье, а заодно и поторговать. И вот иду я по рынку, кричу: Халва! Халва! А они меня схватили и теперь говорят мне, что я кричал «Хвала Аллаху».

— И что? Плохо похвалил что ли? — не понял Гаузен.

— Да при чем здесь Аллах? Я вообще кахетинец! — громко возмутился Арчи и, будто бы испугавшись собственных слов, добавил:

— Вы не подумайте чего, я Аллаха очень уважаю. Просто я другого исповедания… Это еще не все, — утерев слезы, продолжил несчастный кахетинец. — В милицию кто-то сообщил, будто на рынке взрывчатка заложена, и милиционеры привели с собой собаку. А она идет себе между рядов, а потом как подскочит ко мне! Как занюхает! Как залает! А товарищ лейтенант и говорит мне: Ну что, Арчи, допрыгался! Что это у тебя там в лотке? Гексоген? Подорвать нас хочешь?

— Ну так докажи им! — не выдержал зэк. — Консистенция, конечно похожа на взрывчатку, но любая экспертиза докажет, что ею в халве и не пахнет.

— Не могу, — заплакал еще горше прежнего кахетинец. — Собака съела все доказательства моей невиновности, — и перешел с причитаний на проклятия:

— Во всем виноват этот пес нечестивый, этот кебаб недожаренный! Да будь он проклят до конца своих дней!

— Собака-то тут при чем? — вступился за животное Гаузен. — У нее ума мало, а кушать хочется постоянно.

Юноша вспомнил, как часто кормил любимца Леканта Брюхогрея. Иногда он прямо на глазах пса съедал кусочек-другой, но тот не обижался, так как кормили его от пуза. Да еще Лекант, боясь отравления, давал собаке пробовать свою пищу, и только после этого принимался сам. Когда же пес исчез, пришлось Гаузену этим заниматься, но много принц все равно не давал. А вот ястреба Когтервача принц любил еще больше, чем пса, и тот ел только сырое мясо.

— Да я не про собаку, — пояснил незадачливый торговец. — Это все Филимон Зеленых! Его сын сбежал без спроса с моей сестрой, и теперь он мстит всей нашей семье.

— Филимон Зеленых! — презрительно повторил зэк и сплюнул сквозь зубы.

— Одно дело, если человек плюет мимо урны, а другое — когда на окружающих. Плевок — преступление разовое, а неуважение куда хуже, потому что это непрекращающееся преступление. Уж по сравнению с этим мерзавцем я просто мелкий нарушитель! Мы с ним вместе начинали, но у него не было никакой чести. Он даже вступил в банду ГНУСНО.

— А можно в банду и по-честному было вступить? — не понял Гаузен.

— ГНУСНО — это значит «Грабь, Насилуй, Убивай Совместно с Нашей Организацией», — пояснил юноше зэк. — А потом он перешел в банду под названием «Летучий Голландец Шульц». Это была самая бандитская из пиратских и самая пиратская из бандитских группировок! Он заработал миллионы на продаже нелегальных копий кассет, а на рэкете — и того больше! Да он ограбил бы собственную бабушку и заснял преступление на видео, а потом продавал, если бы был уверен, что это принесет ему хоть немного денег!

Тут заключенный обратился к другому юноше:

— Ладно, Арчи, я и тебе помогу! Мне только дай повод этому колбаснику просроченному в овсянку плюнуть.

Весь оставшийся день Гаузен болтал с зэком и Арчи. На пьяницу же никто не обращал внимания. Гаузен многое узнал об окружающем мире и даже чему-то научился у матерого уголовника. Зэк даже объяснил, почему его так зовут:

— Я в юности, когда первый срок отсиживал, то книжку прочитал, как ее там… «Униженные», кажется. Или нет, «униженных» Федя написал, а мой любимый автор Витя…

— Витя в тигровой шкуре… — подал с пола голос пьяница.

— А вам не кажется, что ваше мнение в данном вопросе не существенно? — желчно поинтересовался Волжанин, и все еще не протрезвевший сокамерник испуганно замолк.

— В какой еще тигровой? Он что, как Гомер, на каменных табличках наощупь писал? — вступился за любимого классика бывалый узник. — Это ж Виктор Гюго! И книжка у него есть… Ну, в общем, у него там герой, он прям как я! Где его не носило, куда его не мотало! И в тюрьме был, и в монастыре, и в канализации! Мне эта книга так в душу запала, что я даже документы себе новые сделал! Но сам понимаешь, имя французское, привлекает внимание… И я немного его подредактировал! Так я и стал Иван Волжанин!

Но я лучше другую его историю расскажу, покороче. Там тоже сплошная уголовщина! Как же она называется… Сумбур какой-то матери! — и зэк увлеченно, будто в первый раз, начал сбивчиво пересказывать суть событий:

Жила в Париже одна цыганка и звали ее Смиральда. Смиральда — это потому, что смирительная рубашка по ней плакала. И был у нее козел. А может и козлиха, но определить это было затруднительно, потому что когда кто-то лез проверять, эта скотина била копытом прямо в лобешник. В общем, по повадкам был козел самый настоящий. А занималась эта козлиная шкура вместе со Смиральдой тем, чем легавые постоянно угрожают. Била в бубен, то есть. А то, что высыпалось, они пропивали и проедали. И жила эта Помиральда с козлом, пока не запал на нее один священник.

Фроло его звали, или Фродо, но не тот, что в печку золотишко выкидывал. Был он совсем бритый на голову, как и все ихние священники. А жену ему иметь не полагалось, как и всем католико-попам, но хотелось до зарезу.

Ну, он к Помиральде подходит и говорит: Пойдем ко мне в келью, исповедоваться, я ведь священник, от меня ничего скрывать нельзя, даже панталоны. А она ему: Ты что, опять ладана нанюхался? Сам себе плешь проел, а мои кудри я проесть тебе не позволю! И в рясу ему высморкалась. И уж очень Фролка обиделся от подобного маневра. А был у этого священнослужителя звонарь колокольный. И звали его Козья Морда, потому что красота у него была ну очень специфическая. И в спине он был ну очень мускулистый! Правда, глухой он был, как Герасим, и звонил от этого что попало. Такую дребедень раззванивал, что никто не мог никак врубиться, по ком это звонит колокол? Ну да кто же ему с такой мордой пошел бы жаловаться?! А еще он на ногу хромал, отчего его так и звали — Хромео. Впрочем, Хромео, кажется, в другом деле замешан был…

И попросил, значит, Фродо у Горбатого: Утащи, типа, мне эту Помиральду, а то я сам без нее помираю. Может и клал Козья Морда на все это дело с колокольни, но приказ начальства. Делать нечего — надо исполнять. И вот Горбатый караулит Помиральду в темном углу. Всю дорогу ей перегородил. И она ему и вякнет: Чего встал как пизанская башня? Дай пройти!

А Горбатый в темноте по губам читает плохо, вот и подумал, что она его на свидание приглашает. Как схватит он ее, посадит на спину, и ну тащить в ближайшую забегаловку. Помиральда, естественно, завизжит, а тут как раз поручик с отрядом мимо проходил. Стройный такой, с бакенбардами. Вебом его звали. За то, что всегда во все места сразу поспевал. Он это непотребство увидел, да толком не разглядел. Ну, говорит, Помиральда, раскормила ты своего козла. А она ему — это не козел, а горбун Козьемордо. А он ей: Тудыть, его в качель, не распознал я твоего конька-горбунка. В общем, отряду приказал схватить Горбатого, а сам схватил Помиральду, благо она была не против. А то весь день ей мужики разные непристойные приложения делают, и хоть бы один пристойный мужик попался. А тут как раз вот. С сабелькой и бакенбардами.

Ну и стали они жить вместе, месяц живут, два живут. А священнослужитель этот Фроллер все это время за занавеской прятался и подглядывал, как Полоний за Гамлетом. Интересно же, а то на исповедь все больше вдовы пожилые ходят разной степени престарелости. Ну и на третий месяц Помиральда задумываться начала. Выходи, говорит, ты за меня Веб замуж. Ну, тут поручик, конечно, замешкался, и Помиральда тоже начинает понимать, что поторопила события: Ну не замуж, так давай хоть сапоги почищу, говорит. А он ей возражает: Зачем сапоги, вон занавеска запылилась. А за занавеской Фроло. Тут Фролка это услышал и смекнул, что по Вильяму-то Шекспиру тех, кто за занавеской, убивают не спрашивая. И Фроло, как Хан Соло, решил вдарить первым. Выскочил и тюкнул Веба, а Веб-то и упал. А свалили все на Помиральду. И вот ее казнят уже, вешают, а у Фроло с колокольни зрелище не очень. И просит он своего Горбатого приподнять, чтобы было лучше видно. А тот угол подъема не рассчитал. Свалился, в общем, католик этот вдребезги. Тут толпа обернулась, не каждый день священники с колоколен шарахаются. В общем, было уже не до цыганки, так что Помиральда сделала ноги без особого шухера…

Хотя все в камере, включая пьяницу, в отсутствие телевизора слушали эту историю развесив уши, размышления Гаузена были совсем о другом:

— Выберусь отсюда, найду Лин, и вместе мы вернемся. И Салочке лекарство найдем. Теперь им меня так просто не поймать.

Юноша надеялся, что Лин все еще не видно поблизости оттого, что она сейчас добывает лекарство Салочке и верит в то, что Гаузен выберется самостоятельно. Тут к нему закралась мысль, что она специально не выручает его из плена, чтобы он не мешался под ногами.

— Освобожусь отсюда и покажу ей, на что я способен, — отмел эти мысли юноша. — Еще неизвестно кто кого будет спасать в следующий раз.

 

Глава IV

На следующий день Гаузена снова повели на допрос. На этот раз вместе с ним взяли Арчи. Уходя, заключенный Волжанин пожелал им обоим удачи. Наверное, в милиции считали, что вид допроса одного подозреваемого действует на другого угнетающе и побуждает его к сотрудничеству. А, может быть, там просто торопились поскорей управиться с делами. Так или иначе, первым начали допрашивать Арчи, а Гаузена опять посадили в угол.

— Сознавайся! Зачем ты хотел взорвать рынок? — как всегда неистовствовал Петя.

— У вас нет права обвинять меня! У меня есть доказательства собственной невиновности! — упорствовал Арчи, наученный заключенным со стажем.

— Видали мы их! Пикард твои доказательства съел! — заявил Петя. На его лице промелькнула победная улыбка, и Арчи растерялся.

— Тебе ничего не остается, как написать признательную, Арчи, — продолжил наступление недобросовестный милиционер. На лице смуглого юноши появилось жалобное выражение. Чувствовалось, что он от страха все позабыл, и если продолжить давить на него, то он подпишет все что угодно. Гаузен решил выручить товарища по несчастью. Познавая чужой мир из тюрьмы, он внимательно слушал наставления бывалого уголовника, так что помнил немного и из дела Арчи.

— Экспертиза… Взрывчатка, — начал нашептывать замысловатые термины Гаузен.

— Молчать! А не то не только наручники — кляп в рот затолкаю! — рассердился Петя, но было уже поздно. Арчи вспомнил нужные слова, которые заучивал всю ночь.

— Тогда доказательство в собаке! — выпалил Арчи.

— Как это? — насторожился Петя.

— Если собака съела взрывчатку, то она сама должна быть взрывоопасной! — упорствовал Арчи. — Собаку надо сбросить с большой высоты или поджечь. И если она не взорвется, значит, взрывчатки не было.

— Да ты что, совсем очумел, изверг? — сорвался Петя. — Убери свои мохнатые руки от Пикарда! Другого Пикарда у нас нет! Да я тебя за жестокое обращение с животными привлеку!

— Насчет проверки… — подал идею Митя. — Может быть, из этого что-нибудь да и выйдет.

— Откуда выйдет? — не понял Петя.

— Можно и по-другому проверить, — продолжал Митя. — Отдадим пса на химическую экспертизу в НИИ Савушкина. Должны же остаться какие-то остаточные следы.

— Чего? Ты предлагаешь мне отдать Пикарда этим живодерам? Да они если и вернуть нам его обратно, то только по кускам.

Тут Петя поежился от ужаса, вспомнив кое-что еще:

— Говорят, есть там один профессор, так у него весь кабинет уставлен скелетами животных.

— Я буду требовать химической экспертизы! — вновь подал голос Арчи. Он настолько расхрабрился, что было ясно, что он скорее напишет жалобу, чем признание.

— Да кто ты такой, чтобы что-то требовать, козявка?! — кипятился Петя.

— Халву! Халву мне возместите! — совсем обнаглел молодой человек, нащупавший слабое место в аргументах милиционера.

— Дуля тебе будет вороненая, а не халва! — тут Петя схватил дело Арчи и порвал его на мелкие кусочки. — Вон отсюда! И только попадись мне в следующий раз! Всю душу из тебя вытрясу! Да после такого я у тебя даже завалящей изюмины не куплю! Митя, вышвырни его отсюда!

Митя, пожав плечами, вывел Арчи из кабинета. Петя от злости ударил кулаком по столу и повернул голову, вспомнив, что у него остался еще один подследственный.

— Иди сюда! Садись! — хитро улыбаясь, поманил милиционер.

Гаузен, видя, что советы зэка не пропали даром, спокойно подошел к столу и сел, в уверенности, что и у него все обойдется.

— У тебя такие шуточки не прокатят! — тут Петя оглянулся, чтобы лишний раз убедиться в отсутствии поблизости каких-либо свидетелей. — Мы с тобой в одну игру поиграем. Назови число от одного до пяти.

Гаузену показалось, что он догадывается о том, что последует дальше. В Велитии была похожая игра, которую часто называли «угадайкой» или «распальцовкой». Суть ее заключалась в том, что два или более человека выкидывали на пальцах свое для каждого участника число, а потом делали ставку и кидали кости. У кого число совпадало или оказывалось ближе к загаданному, тот забирал выигранные деньги. Если же задуманное число было аккурат между двумя ставками, то деньги возвращались владельцам. В такую игру часто играли пьяницы, которые были еще достаточно трезвы, чтобы различать сколько пальцев на своих и чужих руках.

— Один, — загадал Гаузен. Он часто брал крайние числа, чтобы избежать совпадений.

Но Петя достал не кубик, а какую-то странную серебристую штуку. Рукоять у нее была, как у ножа, но вместо лезвия была какая-то трубочка, смотревшая к тому же не вверх, а под прямым углом к рукоятке. Посреди же конструкции размещался цилиндр в ямочках.

— Один, значит, говоришь, — злорадно произнес Петя.

Он достал из коробочки маленький металлический предмет, похожий на зуб, и загнал его в цилиндр. Потом крутанул его и поднес к уху. Гаузен уже видел, как полицейские переговариваются по похожим трубкам, и ожидал чего-то подобного. Но разговора не вышло — раздался лишь короткий щелчок.

— Вот теперь моя очередь загадывать, — злорадно усмехнулся Петя. — Пять! — назвал он число, соответствующее количество раз зарядил свой загадочный предмет и протянул его Гаузену.

— Как думаешь, повезет тебе сегодня, панк? — сквозь зубы одним лишь уголком рта проскрежетал Петя.

— На что играем-то? — осведомился Гаузен.

— Если боишься играть дальше — тогда подписывай чистосердечное, — объяснил Петя. — Ну что, парень, вращаешь барабан или напишешь все признание сразу?

— А если у меня совпадет, то буду свободен? — обрадовался Гаузен.

— Если так произойдет, я тебя задерживать не буду, — пожал плечами Петя, по-видимому, ожидая от юноши отказа.

Гаузен, не чуя подвоха, схватил странный предмет, крутанул барабан, как показывал Петя, поднес к уху и уже собирался щелкнуть, но тут дверь с шумом открылась. В комнату вошел Митя и ошарашено уставился на происходящее.

Гаузен от неожиданности повернул голову, не заметив, как наставил на Петю серебристую штуковину.

— Митя! Ты видишь, что он творит, — пожаловался Петя. — Он меня прикончить собирается. Арестуй его!

Гаузен, возмущенный несправедливым обвинением, немедленно положил серебристое устройство на стол.

— Эх, Петя, Петя, — осуждающе вздохнул Митя. — Опять ты со своей игрушкой дуришь людям головы.

Он подобрал пластмассовый муляж и подкинул его. Штуковина пару раз крутанулась в воздухе, и Митя снова схватился за рукоятку.

— Ну что поделать! Не выдали мне табельного револьвера! — продолжил оправдываться Петя. — Он был в миллиметре от признания, пока ты не вошел. Да и вообще, его почти не отличишь от настоящего. Шел я как-то вечером в штатском, и тут ко мне какие-то типы подошли и спрашивают: Закурить не найдется? А я достаю револьвер и говорю: Сигарет нет, но есть пистолет. Пулю получить не желаете? Так что ты думаешь, они так быстро побежали, что я их даже арестовать не успел!

— Хватит заниматься ерундой! Свидетели пришли, — одернул коллегу Митя и вышел из кабинета.

— Ага, та девчонка, — оживился Петя. — Ты с ней знаком, да и она про тебя, похоже, не забыла, — глумливо поведал Петя Гаузену, встревожив того не на шутку.

Неужели это отыскалась Лин, и теперь она каким-то образом собралась вызволить его отсюда? Гаузен, конечно же, хотел, чтобы подобное случилось с точностью до наоборот, чтобы в глазах девушки он выглядел героем, но все равно его сердце яростно забилось в нетерпении от предстоящей встречи.

Полностью уверенный, что сейчас он повидает Лин, Гаузен уже искал слова оправдания, как он попал в этот переплет. Но, прежде всего он скажет те слова, которые он не договорил ей тогда на корабле.

Юноша напряженно уставился на дверной проем. Но в кабинет вошла не Лин, а совсем другая посетительница.

— А тебя то за что, красавица? — с сожалением удивился Гаузен, вспомнив, что видел эту темноволосую девушку в парке.

— Я не красавица, я свидетельница… — пояснила она, и тут же спохватившись, попыталась поправиться. — То есть я конечно хотела сказать, что я… — но похоже постеснялась себя расхваливать и, не найдя подходящих слов, смутилась окончательно.

Пользуясь замешательством, Петя попытался усадить ее за один стол рядом с Гаузеном.

— Я с ним не сяду так близко! Он опасен! Наденьте на него наручники! — перепугалась она.

Гаузен же от такого предложения возмутился еще больше.

— Спокойно, гражданочка! Я держу его на мушке! Он и дернуться не посмеет! — успокоил девушку Петя и помахал своим игрушечным револьвером. Девушка бросила на него недоверчивый взгляд, но больше спорить не стала.

— Вы узнаете этого злоумышленника? — решил перейти к делу Петя.

— Как не узнаю! Это он! Да и куртка та же самая! — тут, чтобы доказать свою правоту, девушка попыталась схватить Гаузена за рукав, но юноша решил не связываться и быстро отдернул руку, рассердив свидетельницу еще больше:

— Это он устроил потасовку в нашем парке вместе с Филимоном Зеленых и его проклятыми колбасниками! — при этих словах Петя прекратил писать, бросил ручку и встревоженным голосом поправил:

— Вот про это рассказывать не надо! У нас имеются веские доказательства непричастности Филимона Григорьевича к этому делу.

— То есть вы хотите свалить все на меня! — не выдержал и, несмотря на советы Волжанина, прервал показания Гаузен. — Да шел я себе спокойно…

— Да чтобы этот проходимец с колбасного завода был хоть к чему-то плохому непричастен! — не дала ему возможности объясниться свидетельница. — Он давно хочет прибрать парк к рукам, а потом снести его!

— Знаете, какая разница между Филимоном Зеленых и обычными бандитами? — вернул себе слово юноша. — Бандитам приходится надевать маску, чтобы скрыть свое лицо. Филимону же Зеленых нужно надеть маску, чтобы скрыть, что он бандит. Потому что у него это на лице это написано! Он похож на честного человека так же, как змея похожа на курицу! А его слово не стоит и ломаной соломины! Да я шел себе, никому не мешал, а эта крыса певчая на меня весь приплод свой натравила! И вообще, он такая свинья, что если бы он ел свою колбасу, то это был бы уже каннибализм! Но только в том случае, если бы в его колбасе содержалась хотя бы капелька мяса! А знаете, что самое подозрительное? Как-то раз у него пропал сын, а на следующий день на прилавках появился новый сорт колбасы! — высказал все, что ему удалось разузнать про известного в городе предпринимателя Гаузен. Тут он краем глаза заметил, что на лице девушки появилась плохо скрываемая симпатия к поведению юноши. Казалось, что у нее были похожие мысли о Филимоне Зеленых, но из приличия она постеснялась высказывать их вслух. Он попытался ответить ей аналогичным взглядом, но она смущенно отвернулась, и, набравшись смелости, во весь голос продолжила собственные изобличения:

— Бизнесмен Зеленых даже не свинья, а волк. Волк… в человечьей шкуре! Филимон и его команда специально устраивают мероприятия в нашем парке, при любой возможности вытаптывая газоны и круша все вокруг. А в этот раз ему хватило подлости начать пораньше! Я уже не говорю про то, как он подвинул забор своего дурацкого завода, отняв территорию у стадиона. А все из-за того, что у Филимона Зеленых душа черная как уголь, но в отличие от угля он не способен поделиться даже капелькой своего тепла!

Девушка настолько жалобно рассказывала о тех бедах, которые причинил ей и ее городу коварный предприниматель, что Гаузен немного проникся ее переживаниями, и ему захотелось как-то ее утешить.

— Не может такого быть! — стукнул кулаком по столу Петя, и, взяв себя в руки, добавил:

— То есть я хотел сказать, что существование души наукой еще не доказано. И я попросил бы уважительней относиться к отсутствующим здесь свидетелям, — тут служитель закона зарыл лицо в бумаги и, подождав, когда наступит тишина, заявил:

— У нас есть все основания говорить, что зачинщиком массовых беспорядков является гражданин, кхм, Гаузен, который, будучи в непотребном состоянии, высморкался во флаг, вызвав тем самым открытые столкновения среди участников парада.

— Неправда! — громко возразил Гаузен и вспомнил, чему его учил матерый рецидивист. — Я не сморкался в него, я наоборот… Я требую следственного эксперимента! — юноша начал рефлекторно оглядываться в поисках предметов, на которых можно доказать свою невиновность.

— Поцелуемся? — неожиданно предложил Гаузен свидетельнице.

— Зачем? — испугалась она.

— Чтобы все вокруг нам завидовали, — тут он схватил девушку за плечо и прижал ее к своим губам. Девушка тут же оттолкнула его и вскочила со стула. От нанесенной обиды на ее лице выступили слезы:

— Вы все, все как один, хулиганы! Один заманил меня, другой… другой…

Она не смогла больше сдерживать рыданий и выскочила из кабинета. Юноша озадаченно посмотрел ей вслед, так как ожидал совсем другой реакции.

— Вот так я и целовал флаг, — объяснил он несколько мгновений спустя.

— Нарушаете, товарищ Гаузен, нарушаете порядок следственного эксперимента, — злорадно усмехнулся Петя, глядя на реакцию девушки, и Гаузен еле сдержался, чтобы не ударить его. Тут вошел Митя, держа в руках тот самый флаг в свернутом виде.

— И не стыдно вам, гражданин Гаузен? — осуждающе поинтересовался Митя. Судя по всему, Митя приблизительно догадался, что произошло в стенах кабинета.

— Мне не стыдно! — горячо возразил юноша. — Потому что я сделал это из-за любви! Ведь я представлял себе другую девушку… — разоткровенничался Гаузен. Но юноша успел взять себя в руки и вспомнить то, чему его учил бывалый зэк Волжанин. — Прекрасную девушку по фамилии Родина.

— Думаешь, свидетельница еще вернется? Может она составит заявление на насильственные действия со стороны этого хулигана? — спросил Петя коллегу, проигнорировав показания, и ткнул пальцем в Гаузена.

— Вряд ли она вернется, — покачал головой Митя. — Тем более она может составить жалобу и на тебя — ты же недостаточно ограничил контакты свидетельницы с подозреваемым.

— Ну ладно, и без нее управимся, — замялся Петя, похоже, испугавшись последствий, и снова обратился к юноше. — Итак, гражданин Гаузен, вы подтверждаете, что вы злостно надругались над флагом?

— Да какой это флаг?! — не выдержал юноша, которому уже вконец осточертел этот спектакль и его роль в нем. — На настоящих флагах нарисована королевская корона, зверь или оружие какое-нибудь…. На худой конец, черепушка! А это…. Это просто тряпка полосатая!

После подобных кощунственных слов в кабинете воцарилась гробовая тишина.

— Митя, батарейки в диктофоне не сели? — подал, наконец, голос Петя.

— Да я говорю же! Разверните и сами увидите, — продолжал гнуть свою линию Гаузен. Хоть он и позволил себе вставить слова, которые он говорить был не должен, но все равно он за собой никакой вины не признавал, так что решил идти до конца.

Митя, развернув полотнище, начал пересчитывать полосы:

— Красный, белый…

— Ага! — торжествующе вскрикнул Петя. — Это же наш флаг!

— Да подожди ты, это еще не все, — перебил Митя и начал заново. — Красный, белый, снова красный… Подожди, Петя, это как в рекламе: Красный, белый, снова красный — вот наш флаг мясоколбасный, — напел знакомые слова Митя и понюхал. — Ну вот, и запах даже соответствующий.

— Я и говорю! Без вины виноватого пытаетесь осудить! — поддержал Гаузен.

— Это же еще серьезнее! — не сдавался Петя. — Это же флаг колбасного завода! Градообразующего предприятия! Что скажет Филимон Григорьевич?

— А чего ему говорить, — пожал плечами Митя. — Флаг целый, не рваный, не грязный, не жеванный… Даже следов от засоса не осталось. Да и нету такой статьи «за надругательство над колбасой». Вот был бы хлеб — другое дело. Он символ плодородия и вообще всему голова. Был бы это колбасный хлеб, еще можно было бы что-то приплести, а так — сам понимаешь.

— Но ведь можно еще к чему-то прицепиться, — не отступал Петя. — Сам же видишь, какой опасный преступник!

— Да ладно, какой уж там опасный… Даже в сводках нет никого на него похожего, — не согласился со своим коллегой Митя.

— Слишком уж он чист и молод для простого бомжа, — настаивал Петя.

— Ну, надо же с чего-то начинать, — равнодушно предположил Митя. — Фемида слепа, а это значит, что ко всем надо относиться непредвзято.

— Может, Фемида и слепа, — перебил Петя. — Но я нюхом чую, что этого мерзавца надо засадить!

— Петя, придется его отпустить, — произнес Митя, добавив нажима в голос.

— Как же его отпустить? А как же раскрываемость? Как отчетность? Как же очередное звание? — отчаялся Петя.

— Все-то тебе хочется любой ценой наловить побольше преступников! А в армии можно годами числиться и ни разу не побывать в настоящем бою. Вот у меня и друг такой. Уже пять лет служит, а подвигов никаких толком так и не насовершал. И ничего, не выгнали. Скоро майора дадут. Чего нам-то тогда так гнаться за раскрываемостью? — поинтересовался Митя.

Услышав про майорское звание, Петя сдался и даже вернул Гаузену вещи. Тот порылся в сумке и заметил, что не хватает одного важного предмета.

— Отдайте нож! — потребовал Гаузен.

— Не отдам! — заспорил Петя, которому не хотелось отпускать Гаузена за просто так. — Это холодное оружие! И важная улика!

— Я же им флаг не резал! — разумно заметил юноша.

— А мог бы, — не сдавался милиционер.

— Тогда я буду жаловаться! — пригрозил Гаузен и добавил со значением:

— Мне кажется, что я видел для этого достаточно. Револьвер-то, — вспомнил мудреное слово юноша, — небось, тоже не в магазине покупал?

— Петя, верни ему его вещи, — шепнул Митя и кивнул головой на любимую игрушку приятеля. — Хватит тебе уже всякого барахла.

Петя нехотя протянул Гаузену его нож.

— То-то, — одобрительно хмыкнул юноша и вернул оружие в ножны.

— Петя, я его сам выведу, — проинформировал коллегу Митя.

Петя ничего не ответил, а лишь со злобой посмотрел Гаузену вслед.

— Если вы меня выпускаете, то вы должны освободить Лин! — уже в коридоре обратился к Мите Гаузен. Юноша подумал, что есть вероятность, что ее тоже держат в заключении.

— Кто такой Лин? — не понял милиционер. — Это еще что за кличка?

— Лин — это имя девушки! — возразил Гаузен, и, как мог, описал ее внешность.

— Таких приличных к нам обычно не прибывает, — отозвался Митя.

— Может, вы ее прячете, как упрятали меня. Сколько я времени здесь потерял! Да я чуть не постарел тут, пока ждал! — начал возмущаться Гаузен, который не доверял стражам порядка в принципе.

— Если тебе так хочется, можешь посмотреть в женское отделение. Там никого, — предупредил Митя. Милиционер провел юношу в другую камеру и отпер ее. Там действительно было пусто.

— Можно по приметам ее в розыск объявить, — участливо предложил Митя, который, похоже, по натуре был добрым малым. — Как можно с тобой связаться?

— Я сам вернусь за новостями, — уклонился от ответа Гаузен, которому не терпелось отыскать девушку самому.

— Постой-ка, — вспомнил уже в коридоре Гаузен. — Мне нужно обратно в свою камеру.

— Странно, — удивился Митя. — Только освободился и уже обратно захотел. Так нельзя — сначала надо что-то совершить!

— Да нет, не в этом смысле… Мне надо попрощаться с другом, — пояснил Гаузен.

— Только ненадолго, — согласился Митя и впустил юношу внутрь.

— Спасибо за советы, Волжанин, — поблагодарил Гаузен. — А то Петя хотел заточить меня настолько, что я выросшей бородой смог бы три раза обернуться.

— Не надо благодарности, — скромно ответил Волжанин. — Я просто не люблю тесноту в камере.

— Я вот что хотел спросить… Если ты такой добрый, что ты делаешь в таком нехорошем месте? — попытался разузнать юноша.

— Ну, не знаю, — почесал подбородок Волжанин, видимо размышляя о прожитой жизни. — Может быть, все мы всего лишь фишки в руках бога, — задумчиво произнес заключенный.

— Какого из них? — чуть не спросил Гаузен, но вовремя вспомнил, что такой вопрос в этом мире больше не стоит. Еще он вспомнил из здешних разговоров, что эта фраза произносится как-то не так…

— Может пешки?

— А кто его знает, фишка или пешка? По-моему, он азартный. Ты себе не представляешь, как он играл с моей судьбою. А вообще иногда мне кажется, что он самый главный ростовщик. Дает всего лишь один раз, а расплачиваться приходиться всю оставшуюся жизнь, — тут зэк грустно улыбнулся, видимо, погрузившись в давнишние воспоминания.

— Ну, а чего помогать-то каждому встречному? — вновь поинтересовался Гаузен, не давая собеседнику замечтаться.

— Как знать, может, даже в гестапо должен быть свой Штирлиц, — глубокомысленно изрек Волжанин.

— Штирлиц — это типа шиворотня что ли? — не понял Гаузен.

Тут зэк оторвался от мыслей и с подозрением уставился на юношу. Но тут же не выдержал и рассмеялся:

— Я еще сомневался, за кого это ты себя выдаешь! А ты точно деревенский! Даже телевизора в доме не было!

Гаузен кивнул в знак согласия, хотя так и не понял, что имел в виду заключенный.

Тут Волжанин неожиданно посерьезнел. В его в глазах мелькнуло странное выражение — надежда, смешанная с осторожностью. Зэк нагнулся и зашептал юноше:

— Слушай, когда выйдешь, обратно в деревню не торопись. Меня дожди. У меня одно дело незаконченное осталось, и мне такой молодец в помощь не помешает.

Гаузену стало неловко. Он чувствовал себя обязанным за советы бывалого рецидивиста, но не находил слов, чтобы объяснить ему, почему он не может ждать и что должен сделать. Волжанин заметив, что Гаузен сомневается, снова рассмеялся и успокоил юношу, хлопнув его по плечу:

— Да ладно, шучу! Зачем мне тебя вовлекать на эту дорожку? Может и я, если бы знал заранее, то, глядишь, и жил бы честно, — глаза зэка подернулись грустью, но он быстро сбросил и это чувство, вернувшись к свойственному ему веселому расположению духа.

— Может, еще встретимся, — неуверенно произнес юноша и сердечно попрощался со своим новым другом.

Выйдя из отделения, Гаузен не знал толком, что ему делать и куда направляться. Тут из окна кабинета, где его допрашивали, донеслись знакомые голоса. Решив пока постоять на улице, юноша придвинулся поближе к источнику разговора.

— А, Филимон Григорьевич, здравствуйте. Вы, наверное, за флагом пришли? — неуверенно поприветствовал предпринимателя Петя. — А я думал, вас уже сегодня не будет.

— Надеялся, что меня-то сегодня уже и не будет? Зря надеялся! Мои телохранители работают хорошо! Не то, что вы, легавые, — злобно огрызнулся бизнесмен, которого, видимо, совсем душили дела. — Веди сюда этих идиотов. Сейчас я такого против них насвидетельствую!

— А их уже не надо… — испуганно начал объяснять Петя.

— Что? Ты их отпустил?! — не дал ему договорить Филимон Зеленых.

— Они так мастерски отметали все обвинения, — оправдывался Петя. — У меня не осталось никаких оснований их задерживать.

— А это тебе чем не основание! — перебил бизнесмен Зеленых, и, судя по звуку, бросил на стол что-то не очень тяжелое, тут же прибавив:

— Но ты и этого не заслужил!

— Если бы не Митя, я бы обоих упек, — расстроено извинялся Петя, не пожалев от страха заложить приятеля. — Вы же знаете, как с ним трудно договариваться! Все у него пункты да параграфы на уме.

— Я знаю?! Да знаешь что! Забудь про Митю! Еще раз облажаешься, и плакало твое накрашенное счастье черными слезами! — рассердился бизнесмен, но, немного успокоившись, поинтересовался:

— А эта сумасшедшая из парка приходила?

— Она вас тоже вспоминала, — с готовностью подтвердил Петя и спохватился. До Гаузена дошло, что Филимон Зеленых понял, какими словами вспоминала его девушка.

— Не подождал меня, все дело развалил! А ведь и ее можно было бы приплести! Давно мечтал от нее избавиться! Проклятые голодранцы! Чем я им только не угодил? Я же полгорода кормлю! И имею право не меньше, чем на его половину! Да я ведь такой же человек, как и они! — недовольно сотрясал воздух бизнесмен. — Я тоже из бедноты! Семья, где я вырос, жила так плохо, что мыши в доме съели всех клопов, а потом передохли от голода. Моя бабушка на помойке рылась! — вспомнил Филимон Зеленых, и при этих словах его голос предательски задрожал.

— Видел ее вчера, проклинала… То есть вспоминала вас… Разными словами, — поделился Петя. — Велела спросить, можно ли ей покопаться в мусорном баке вашего завода?

— Еще чего! А из чего мне перерабатывать свежую колбасу? — возмутился Филимон и, спохватившись, что возможно взболтнул лишнего, вернулся к разговору:

— Что они тебе там наболтали?

— Арчи потребовал экспертизы, — изложил ситуацию Петя.

— Черт побери! От этих Кукишвили одни проблемы. Если бы я успел прибрать НИИ к рукам, я бы им такую экспертизу устроил! Все из-за этого упертого звездолаза Савушкина! А я ведь был когда-то его поклонником! Я даже выпустил колбасу «Космическую» в тюбиках и послал ему целую коробку. Но он, каков подлец, вернул ее обратно с припиской: ««Космическая» только цена на это недоразумение». Кстати, а что с тем ублюдком мелким, который испортил мне весь парад? — решил отвлечься от неприятных воспоминаний бизнесмен на действительность, которая, похоже, казалась ему немногим привлекательней.

— Он сказал, что только поцеловал флаг, да и флаг этот оказался… — побоялся оскорбить Петя предпринимателя, но тот нетерпеливо оборвал его:

— Что не так в этом флаге?! То, что он напоминает кусок ветчины? Скоро это будет флаг не завода, а города, Петя! А когда я избавлюсь от Савушкина и приберу его НИИ к своим рукам, знаешь, в чью честь его переименуют?

— В честь Пикарда? — сболтнул недалекий милиционер, совсем не ожидавший подобного вопроса.

— Дур-рак ты Петя! Я буду главой НИИ имени себя, — процедил сквозь зубы бизнесмен и презрительно сплюнул в окошко. Гаузен тут же отшатнулся в темноту, опасаясь, что его заметят.

— Ну и хрящ с тобой, и без тебя управлюсь, — задумавшись, пробормотал предприниматель и продолжил свою мысль: — Определенно, кто-то их подучил. Ты ведь не предоставлял им адвоката? Не давал им никуда звонить?

— Нет, они никак не могли воспользоваться телефоном, — заверил Петя.

— Значит… Как же я сразу не додумался?! Веди меня скорее в камеру! — потребовал предприниматель.

— А вас то за что, Филимон Григорьевич? — испугался милиционер.

— Идиот! Мне не надолго! Кажется, я знаю, кто там остался.

Тут дверь в кабинете хлопнула, и все затихло. Гаузен решил, что раз милиционер с бизнесменом ушли, и ему тоже незачем здесь оставаться. Но он решил подождать еще немного, так как вспомнил, что единственный, кто остался в камере, был заключенный Иван Волжанин. К тому же, владелец колбасного завода упомянул про Савушкина, который был ключом к спасению Салочки, и, возможно, Лин.

Вскоре юноша услышал, что в кабинет снова кто-то заглянул.

— Наверное, Митя вернулся, — подумал Гаузен. Он оказался прав. Через некоторое время в кабинет вернулся предприниматель Зеленых и начал высказывать милиционеру те же претензии, что до этого говорил Пете. Митя отвечал спокойно, так как, похоже, не боялся бизнесмена. Тут в комнату вломился Петя и закричал:

— Извините, но он сбежал!

— Опять Пикард? — насторожился Митя.

— Не Пикард! Волжанин! — отчаянно воскликнул Петя.

— Не мог он сбежать — камера заперта! — удивился Митя.

— Ну, значит, раздобыл ключ, отпер и сбежал! — продолжал оправдываться Петя.

— Да не мог он дверь изнутри отпереть, — настаивал Митя. — Слушай, Петя, а что это у тебя за спиной? Опять улику прячешь?

— Подожди! Это же мой кошелек! — раздался голос бизнесмена Зеленых.

— Я тут не при чем! Я его в коридоре подобрал! Он, наверное, бросил его… как отвлекающий маневр! — попытался растолковать Петя, но под напором присутствующих в кабинете быстро раскололся:

— Он угрожал мне! Угрожал, что отнимет все деньги, если я их себе не оставлю!

— Как он мог тебе представлять угрозу, если был заперт? — не отставал Митя.

— Ну, когда я его отпер. То есть… — путано объяснял Петя.

— Откуда деньги? — перебил Митя.

— Он подсунул мне их, я ничего не мог сделать, — сознался Петя.

— А ты мог взять деньги и не выпускать его? — предположил Митя.

— Ну что вы! Нарушать договор — это же беззаконие! — оправдывался Петя.

— А выпускать преступников законно? — поинтересовался Митя. — Петя, ты куда?

— Ну, догоню его, верну кошелек и снова задержу, — выдвинул новый план милиционер в попытке загладить свою вину.

— Верните мой кошелек, сволочи синюшные! — не выдержал бизнесмен Зеленых.

— Нельзя! Это доказательства! — воспротивился Митя. — Они будут свидетельствовать против гражданина Волжанина, когда мы его снова поймаем.

— К черту доказательства! Я забираю свой кошелек! — заявил предприниматель.

— А что мне полагается за находку? — небескорыстно поинтересовался Петя.

— Награда тебе полагается! Медаль! Канализационный люк на шею! — позволил себе немного сарказма бизнесмен. — Без вас, легавых обойдусь. Уже троих виновных упустили! Даже совсем виновного — и то проморгали!

— Надо послать Пикарда по его следам! — предложил Митя.

Гаузен вспомнил, что Пикардом звать собаку-ищейку, и решил, что пора отсюда уматывать. Конечно, ему хотелось последовать за Волжаниным, потому что такой опытный авантюрист, как он, смог бы помочь ему отыскать Лин и раздобыть лекарство от болезни Салочки. Но он не знал в какую сторону пустился беглец. А если бы Гаузена поймали во время поисков, то могли бы снова повести на допрос, или даже подумать, что он соучастник побега. Не желая больше испытывать судьбу, юноша отправился, куда глаза глядят.

 

Глава V

Зная зачем, но, не зная куда, Гаузен шел по улицам незнакомого мира. За время нахождения под арестом пришелец из Велитии много чего узнал в компании Ивана Волжанина. Тот, похоже, всерьез поверил, что Гаузен деревенский, и обстоятельно рассказал ему об особенностях городской жизни, местного уклада, а также про колбасный завод и НИИ имени Савушкина. Так что хоть юноша все еще чувствовал себя здесь чужаком, но чужаком основательно подготовленным.

— Надеюсь, Лин устроилась получше в этом Гряземелье, — вспомнил о девушке Гаузен, хотя куда она подевалась, он по-прежнему не представлял. При мысли о ней у него снова заныло сердце, но к этому чувству вскоре прибавилось другое, ниже на пару органов. Чтобы отвлечься, Гаузен решил немного оглядеться. Похоже, что он снова оказался в парке, где его схватили недавно. Заметив это, к ощущению голода прибавились неприятные воспоминания. Гаузену пришло в голову, что Лин могла оставить какой-нибудь знак с намеком, где ее можно отыскать, но ничего подобного ему на глаза не попадалось. Тут юноша заметил, что вдоль дороги понаставлены каменные вазы, а в одной из них торчит наружу какой-то потрепанный свиток. Гаузен подошел поближе и пригляделся. Среди мусора лежал смятый лист бумаги.

— Туда им всем и дорога, — подумал юноша, но тут он вспомнил, что такие свитки называются газетами и появляются на свет с завидной частотой. — Лин могла оставить мне сообщение, — мелькнуло в голове у Гаузена. Он сунул руку в урну и достал газету. Различать здешние буквы, как и слова, он уже умел благодаря Книге Знаний. Встав под фонарь, юноша начал читать все, что только попадалось ему на глаза.

К сожалению, в газете не содержалось даже намека о местонахождении девушки. Тут он увидел другое знакомое слово, которое заставило его сердце биться чаще. Он натолкнулся на статью о близившейся выставке научных достижений в НИИ имени Савушкина.

— Савушкин! Это же тот самый колдун, у которого есть зелье, исцеляющее Салочку. Наверное, Лин уже там и вовсю пытается раздобыть искомое лекарство!

Тут Гаузен с грустью подумал, что девушку в первую очередь волновала судьба Салочки, нежели его. Но, поразмыслив, решил, что беззащитная больная сиротка куда сильнее, чем он, нуждается в заботе. Да и, может быть, Лин считает, что он сам в состоянии позаботиться о себе, и поэтому отыщет его, только когда раздобудет лекарство и настанет пора возвращаться обратно. Или она просто не хочет, чтобы Гаузен мешался под ногами, вот и бросила его на произвол судьбы? Подобные мысли угнетали юношу, и, чтобы отогнать их, он окунулся в раздел объявлений:

«Продается диван, в хорошем состоянии, недорого». Ага, если написано «в хорошем», значит рухлядь полная, подумалось юноше. А почем тут выпивка? Это какая крепость? За бутылку? Ну-ну. Глаза его метались из раздела в раздел, но наиболее полное понимание вызвал у него продуктовый, благо почти все наименования были ему знакомы. Прикинув вес и стоимость продуктов, у Гаузена постепенно стала вырисовываться экономическая картина мира, в котором его угораздило очутиться. Гаузен начал приблизительно представлять, сколько в здешней стране стоят деньги. Но размышления о возможностях подзаработать и разжиться деньгами снова начало вытеснять чувство голода.

Гаузен поднял голову. От назойливых мыслей о еде его глаза стали видеть в темноте немного по-другому. Над его головой звезды выпали на небо, как крупинки соли на краюху черного хлеба. Луна наседала сверху, будто большая головка сыра. Одинокое дерево с развесистой кроной походило на здоровый, костью застрявший в земле, окорок. Озеро же с плавающими на нем кувшинками напоминало большую плошку супа с кругляшками жира сверху. «Уху — уху» — кричал невесть как залетевший сюда филин.

— От ухи я бы сейчас не отказался, — подумал Гаузен.

Тут пара его голодных глаз бессознательно нацелилась на уток, мирно дремавших у пруда. Гаузен вспомнил, что неподалеку отсюда, переходя через дорогу, он видел табличку. На ней был изображен олень в красном треугольнике, а подобную форму, как известно, имеет наконечник стрелы.

— Наверное, это стрела, целящаяся в оленя, — попытался расшифровать значение данного знака Гаузен. — А это, должно быть, значит, что здесь можно стрелять оленей. А если оленей можно, то уток и подавно.

Лука со стрелами у Гаузена с собой не было, и он достал нож. Крадущейся походкой он стал подбираться к ближайшей перепончатолапой твари.

Тогда-то Ленон и увидел Гаузена впервые. Только он не знал, что это Гаузен. Ленон решил, что зловещая фигура с ножом — это обычный злоумышленник, о которых пишут в криминальной колонке. Ленон с ужасом подумал, что будет дальше. Он представил, как расстроиться Руфи, увидев на земле растерзанную птицу. Ленон просто не мог допустить, чтобы девушка страдала. Он уже вообразил, как она подбирает валяющиеся на траве перья, ее взгляд идет дальше и натыкается на окровавленные останки. Руфи подходит ближе, склоняется на колени, ее глаза краснеют и по лицу начинают стекать слезы. А вдруг Руфи свяжет его исчезновение с этим ужасным преступлением?

— Я запущу в него булдыганом! — с мрачной решимостью прошептал Ленон, но в темноте не смог нашарить ни одного мало-мальски приличного камня. Попадались либо слишком мелкие, либо такие, какие бы он не смог поднять даже обеими руками. Наконец он нащупал подходящий снаряд, но волнение и неопытность в этом деле не могли не подвести юношу в его недобром начинании. Неумело подброшенный камень упал всего лишь в паре метров от метателя и настолько тихо шмякнулся об землю, что злоумышленник даже не подумал оборачиваться.

Тогда во все еще неостывшую голову Ленона пришел другой, более дерзкий план. Ленон решил действовать немедля. Он нащупал в кармане нож и решил идти до конца. Не глядя, он раскрыл его и с оружием в руках пошел на браконьера. В этот момент вся ненависть, накопившаяся за день в Леноне, казалось бы, сконцентрировалась на этом незнакомце.

— Стой! — закричал Ленон, и Гаузен обернулся. Юный велит посмотрел на бывшего журналиста, и его лицо расплылось в улыбке:

— Стой, а не то что? Ты ИСЧЕРПАЕШЬ мое терпение, и я взорвусь?

Только сейчас Ленон заметил, что по ошибке вместо лезвия перочинного ножика он выкинул ложку. Стоя на расстоянии швабры от Гаузена, смущенный юноша подумал, что хулиган не видит в нем серьезного противника, и решил испробовать другой подход:

— Тогда я убегу и позову на помощь!

— Надо переубедить этого местного дурачка, а то он подозревает меня неизвестно в чем, и, самое главное, неизвестно чего может предпринять, — подумал Гаузен, которому не хотелось в тюрьму обратно.

— Послушай, ты, наверное, думал, что я тут на уток охочусь? Ты ошибаешься! Я… орнитолог! — вспомнил мудреное слово Гаузен и обезоруживающе улыбнулся. — И просто хотел отрезать одно перышко себе в коллекцию.

Ленон, немного успокоившись, убрал нож, но все еще взирал на пришельца с недоверием. Безработный юноша подумал, что в таком юном возрасте в науку идут только вундеркинды. Тогда, вспомнив какие только можно ученые слова, Гаузен пожелал объясниться поподробней:

— Я тут на конференцию поехал и со мной небольшой Конфуций случился, — снова спутал слова Гаузен, хотя теперь такое случалось с ним все реже и реже.

— Конфуз, что ли? — поправил Ленон.

— Ну да, несчастье, — подтвердил Гаузен.

— А вы, наверное, иностранец? — сделал вывод Ленон.

— Иностранец? Конечно иностранец! — согласился Гаузен.

— Хотел бы я попасть на эту конференцию, взять интервью, послушать лекции… Я ведь журналист.

Услышав эти слова, Гаузен напрягся, испугавшись скорого разоблачения.

— Но я не могу. Меня с работы выгнали, — сокрушенно пожаловался Ленон.

— Это еще что! — посочувствовал Гаузен. — Откуда меня только не выгоняли! Выгоняли много раз, но ни разу, к счастью, не догоняли. А теперь вот я совсем отстал от обоза, то есть… — Гаузен поморщился, вспоминая сложное и малопонятное для него слово, — то есть от поезда. И идти некуда. Слушай, а ты не видел мою… коллегу. Она тоже потерялась.

— А как ее имя? — спросил Ленон, которому опять подумалось о Руфи.

— Ее зовут Лин. Может, еще Фелиндия. Мы прибыли сюда вместе, но не заметили, как потеряли друг друга из вида, — начал объяснять Гаузен.

Ленон поразмыслил немного, но не мог вспомнить ни одну девушку с похожим именем, особенно за последнее время:

— Может быть, Селин Дион? О ее концерте у нас можно только мечтать.

— Она такая светловолосая. В белой рубашке, бежевых штанах, может быть, зеленом плаще… Если она его не сняла… — продолжил рассказывать Гаузен, в надежде, что незнакомец как-то сможет ему помочь. Юноша так увлекся, что начал рассказывать детали, которые вряд ли пригодились бы для опознания:

— Раньше я думал, что она была слишком строга ко мне, но теперь понимаю, что я был полным дураком, а она была всегда права. Ведь она такая умная, но не зануда. Она красива, но не заносчива. Она, конечно, очень ловкая, даже на лошади ездит, и может за себя постоять, но ей тоже нужна защита, понимаешь… Как, там, говоришь, тебя? — разоткровенничался Гаузен и поймал себя на мысли, что даже не знает, как зовут собеседника.

— Ленон, — представился тот.

— Гаузен, — назвал в ответ свое имя велит.

Трогательное признание Гаузена вызвало чувство сострадания у Ленона, тоже с недавних пор тяжело переживавшего потерю. Но он не знал, как помочь своему новому знакомому.

— Можно обратиться в милицию, — смущенно посоветовал Ленон.

— Уже обращался, — вздохнул Гаузен, оставив подробности при себе.

— Я могу проводить в гостиницу, где можно будет переночевать. Но нужен паспорт, — предложил Ленон.

— Пас-спорт? Это типо волейбола что ли? — подумал Гаузен, тщетно вспоминая значение этого слова. Ему почему-то представилось перебрасывание мяча группой лиц, показавшееся ему довольно бессмысленным в данных обстоятельствах занятием.

— Ну, или какие-нибудь документы, удостоверяющие личность, — прибавил Ленон, видя замешательство собеседника.

— Нету! Потерялись, — обреченно покачал головой Гаузен.

С тяжелым сердцем Ленон подумал, что пускай сам пропадет, но хотя бы хорошему человеку поможет.

— Я знаю квартиру, где недавно комната освободилась, — нерешительно начал Ленон, подумав, что хозяйка квартиры, где он жил, с радостью примет ученого человека. — Наверное, можно будет устроить на проживание…

— Отлично! — не дал докончить фразу Гаузен Ленону. — Я совсем не обременю. Мои пожитки — игла да нитки, как говаривала моя знакомая портниха. Да и вообще я аккуратный постоялец, грязи и мусора не выношу…

— Мусор выносить придется хотя бы два раза в неделю, — проинформировал Ленон. — Нам пора идти, а не то уже совсем поздно будет и Антонина Казимировна ляжет спать.

Тут Гаузену показалось, будто он слышал это имя, но он не мог вспомнить, где и когда, и его мысли быстро переключились в другую сторону:

— Постой! Нам придется иметь дело с леди?

Ленон неопределенно пожал плечами, не зная, подходит ли слово «леди» в данной ситуации.

— А какого характера леди? — не отставал Гаузен.

— Пред-пенсио-нерного, — смущенно заикаясь, пробормотал Ленон, боясь, несмотря на произошедшее, случайно дать Антонине Казимировне нелицеприятную характеристику.

«Леди сильно нервная» — послышалось Гаузену.

— Ну, ничего, — улыбнувшись, сказал скорее себе, чем Ленону, Гаузен. — И не с такими справлялись, — и довольно погладил болтающийся на поясе нож, радуясь, что для него найдется дело.

Давно разобравшись, что Ленон в парке не хозяин, и поэтому, не спрашивая у него согласия, Гаузен вытащил лезвие из ножен и начал старательно срезать цветы с лужайки.

— Да как ты… — пришел в ужас Ленон при виде уничтожения парковой растительности.

— Как я могу прийти к прекрасной даме без цветов! — резко оборвал панику спутника Гаузен.

При словах о прекрасной даме Ленону вновь почудилась Руфи, и он вообразил себе, как дарит ей прелестный букет. Но, представив, как она отреагирует, увидев, что цветы сорваны из ее парка, чудесное мгновенье прервалось новой волной отчаяния.

— Но эти цветы нельзя срывать! — попытался остановить Гаузена он.

— Еще как можно! — возразил велит. — К тому же, я не срываю, я срезаю. Видишь ли, — ученым тоном начал объяснять Гаузен, выдумывая детали на ходу, — мне знаком этот вид растений. Он называется… Кустурица разноцветная. Через пару дней они все равно завянут, а если их срезать сейчас, то через неделю они снова отрастут… Как грибы после дождя.

Вообще-то Ленон раньше думал, что это тюльпаны, но услышав столь подробные сведения, покорно согласился, не в силах спорить с авторитетным мнением специалиста. Тем временем, Гаузен собрал букет и повесил нож обратно на пояс.

— Постой! — пришло в голову Ленону. — Антонина Казимировна всегда смотрит в глазок, и вид холодного оружия может ее напугать. Тебе придется снять его.

— Если я сниму ножны, у меня спадут штаны. Ты уверен, что она скорее откроет дверь, увидев меня без штанов? — попытался возразить Гаузен, но Ленон не отставал.

В итоге, немного повозившись, юноша все-таки сумел снять с пояса ножны с ножом и засунул их в сумку.

Уже подходя к дому, Ленон почувствовал всю неловкость будущей ситуации. Юноша вообще подумывал просто оставить Гаузена перед входом, и пускай бы он сам разбирался, но тут дверь квартиры быстро распахнулась, не дав ему как следует надавить на кнопку звонка.

 

Глава VI

— А вот и вы Ленон! Что ж это я вас выгнала на ночь… Единственного жильца, кхм. Вы ведь не алкоголик какой-нибудь, который вечно по тюрьмам рассиживает, — разразилась Антонина Казимировна несвойственной для нее радостью. При последних словах, впрочем, ее настроение несколько подпортилась, как будто она вспомнила о ком-то, кого знает уже давно.

— Ну, захотелось пельменей, с кем не бывает? Можно и новых наварить. Не в блокаду же живем, в конце концов. А я-то на вас сорвалась — это щека все болит уже третий день. Ой, а кого это вы с собой привели? — снова начали появляться привычные ворчливые нотки в голосе дамы. Но Гаузена этот вопрос в тупик не поставил:

— А я дальний родственник Ленона. В смысле, дальний, потому что живу далеко. А так мы с ним очень близки… по духу! Ближе ему только вы. Он сам так сказал. Да-да, дружище, не отпирайся!

При этих словах к Антонине Казимировне стало возвращаться былое благодушие, и Гаузен решил усугубить положительное впечатление благородным жестом:

— А это вам! — вручил Гаузен Антонине Казимировне свежий букет цветов, бутоны которых, подобно змеиным головам, слегка свисали вниз.

— Если бы только все родственники были такими, — вздохнула хозяйка квартиры и уже собралась понюхать подарок, но тут из одного из бутонов вылезла сонная пчела и ужалила ничего не подозревающую домохозяйку прямо в щеку.

— А-а-а! — неистово завопила Антонина Казимировна, но неожиданно успокоилась и удивленно приложила руку к больному месту.

— Щека перестала болеть, — все еще не веря привалившему счастью вымолвила Антонина Казимировна.

— Я надеялся, что вам поможет, — не растерялся Гаузен, хотя, конечно, понятия не имел, что подобное может произойти.

— Апитерапия, — скороговоркой выдал Ленон, торопясь произнести, пока не позабыл, термин, который ему только что вспомнился. Он означал пчелолечение.

— Будь здоров, Ленон, — ответил Гаузен, не разобрав мудреного слова.

— Чего же вы тут стоите? Я вам на стол накрою, — великодушно предложила хозяйка квартиры, и Ленон с Гаузеном отправились на кухню пить чай.

Антонина Казимировна вскоре покинула мужскую компанию, взяв уговор не шуметь. Не зная, к кому еще обратиться, Ленон, у которого все еще было тяжело на душе, стал рассказывать Гаузену события последних дней своей жизни. Велит слушал все это не очень внимательно, так как его больше волновали собственные проблемы и пути их решения. Доев, юноша облизал ложку и поднес ее к своему лицу выпуклой стороной. Любуясь на себя, он заметил, что из-за искривления формы столового прибора верхушка его головы заметно вытянулась.

— Ну ты, яйцеголовый, — шутя погрозил Гаузен собственному отражению и подумал, что такие начищенные ложки есть только у Леканта на столе, но случая прихватить хотя бы одну блестящую безделушку ему так и не представилось.

Решив не злоупотреблять гостеприимством, Гаузен положил ложку на место и переключил свое внимание на другой предмет, оказавшийся на кухонном столе. В банке, на которой остановился взгляд юноши, была какая-то подозрительная склизкая масса темно-розового цвета. Гаузен настороженно повертел стеклянный сосуд в руках и попытался разобрать, что на нем написано.

Юноша начал напряженно шевелить губами над этикеткой, будто бы силясь прочесть написанное задом наперед:

— Че… Че… Ты что, червями меня собрался накормить? — обиделся Гаузен, не ожидая от Ленона такого злого хулиганства.

— Нет, это «черри», а не черви! — запротестовал Ленон и, чтобы доказать собственную невиновность, начал разбирать название по частям:

— «Черри» значит «вишня», «Лак» значит «удача». Получается «вишневая удача». Просто иностранное слово написано нашими буквами. Ты что, английского языка не понимаешь?

— Мне бы этот поскорее позабыть, — невнятно пробурчал Гаузен, и, немного успокоившись, осторожно сунул ложку в банку. — Совсем непохоже на вишню, — распробовав как следует, поделился своим мнением Гаузен.

— Не может такого быть, — удивился Ленон и взял банку в руки. — В составе она значится… среди двух десятков других ингредиентов.

Юноше было стыдно потчевать подобным угощением гостя, но джем на стол выложила расщедрившаяся хозяйка.

— Червей там, надеюсь, нет? — вновь насторожился Гаузен.

— Ну, я же сказал, что их там нет. Мне что, вслух прочитать? — смутился Ленон.

— Не надо, чтение — это всегда смертная скука, — махнул рукой Гаузен, но, спохватившись, за кого он себя выдает, поправился:

— То есть я хотел сказать, что я и так за свою ученую жизнь множество всяческих книжек начитался.

При этих словах Ленон вспомнил, что в своем рассказе он совсем не упомянул про свою недавнюю находку. Кляня себя за нечестность перед ученым гостем, он решил показать ему книгу.

— Это моя книга! — воскликнул Гаузен, увидев знакомый предмет у Ленона в руках. — Где ты ее взял?

— Я нашел ее в парке. Она лежала на скамейке, а хозяина поблизости видно не было, — смущенно начал объяснять Ленон, не ожидая подобного поворота.

— Ну, я могу тебя поздравить! Хозяин объявился. Прими мои благодарности, а я приму книгу! — и Гаузен протянул руки, рассчитывая возвратить себе драгоценную реликвию.

— Подожди! — вдруг засомневался Ленон. — Я тебе, конечно, верю… Но ты должен доказать, что являешься законным владельцем данной книги. А если у тебя нету доказательств, то я размещу в газете объявление, и если никто не откликнется, то я отдам ее тебе, как первому заявившему.

— И сколько это займет?! — раздраженно осведомился Гаузен, начиная терять терпение.

— Ну, может, две недели. Может, месяц, — неуверенно произнес Ленон.

— Какие у меня могут быть доказательства? Я же сказал — все мои документы пропали! — возмутился Гаузен.

— Ну, например, ты сможешь указать какие-то отличительные черты? — предложил Ленон.

— У книги бежевая обложка и пожелтевшие страницы, — описал ее Гаузен.

— Верно, — согласился Ленон и уже хотел было отдать книгу, но опомнился. — Но это же и так видно. Может быть, ты расскажешь, о чем в ней идет речь?

Гаузен чуть не выругался. Он столько носился с этой книгой, столько пережил, но ни разу толком не заглянул в нее!

— Это Книга Знаний, — неуверенно начал Гаузен.

— Ну, знания содержатся почти в каждой книге, — нерешительно подтвердил Ленон, но отдавать реликвию не стал.

— Там идет речь об одном парне, который чего-то искал, но нашел не то, — начал судорожно вспоминать Гаузен. После перемещения его память на недавние события немного барахлила, да и свежие впечатления несколько замутнили его воспоминания о предшествующих событиях.

— А на какой странице? — уточнил Ленон.

— Ну, не помню, — признался Гаузен.

Ленон начал листать книгу, наугад вычитывая отдельные отрывки, пытаясь найти что-то похожее:

— Оказавшись в беде, надейся на лучшее, и в твоей жизни произойдут благоприятные изменения… Нет, не то, это какой-то астрологический прогноз. Человек без определенного смысла жизни вынужден скитаться в бескрайних пустошах отчаяния… Одно дело помочь вылезти человеку, упавшему в лужу, а другое — в знак сострадания лечь рядом… Вот Клеопатра боялась стать Склеропатрой и отравилась змеями… А Тесей занимался убоем разных скотов, в особенности крупнорогатых… Была у лисицы избушка ледяная, но потом она ее на коктейли пустила… Все что не делается — делается для двух вещей…

Пока Ленон читал вслух, Гаузен вспомнил, что Лин не вычитала историю про Демиана из книги, а рассказала ее по памяти. Тут юный велит начал закипать от злости. Он ожидал, что когда в следующий раз увидит книгу, то она будет в руках у Лин, а вместо этого он встретил какого-то чудика.

А вдруг он украл эту книгу у Лин? Или отобрал! Вдруг он ему наврал, что никогда не встречал Лин? Вдруг он только притворяется безобидным дурачком, а на самом деле заманил его сюда! Странные мысли вертелись в голове у Гаузена, но ведь и это место нормальным, по его меркам, никак назвать было нельзя. И он не знал, чего ожидать от здешних обитателей.

Злило его еще и то, что Ленон как-то умудрялся читать чужую книгу, будто свою. Позабыв, что Ленон предоставил ему кров и пищу, в голове у Гаузена начали возникать недобрые мысли. Он должен добыть книгу любой ценой! Юноша начал незаметно сжимать кулак. Но кухня была такая тесная — не размахнуться. Да он еще упадет, завопит, позовет на помощь, разбудит старуху и переполошит весь дом. Вместе с этими мыслями в Гаузене смешалось отвращение, отчаяние и ненависть. Пройти столько испытаний, пережить столько трудностей и чтобы какой-то слабовольный идиот присвоил все, ради чего они с Лин так старались и рисковали! Рука Гаузена непроизвольно потянулась к ножу.

— А эта книга нужна Лин, она доверила ее мне, — вспомнил Гаузен. — Быть может, с ее помощью мне удастся отыскать ее?

— Столько людей погибло из-за этой книги. Столько людей, хороших и плохих… А кто же стоит передо мной? — мрачно подумал Гаузен и пригляделся к ничего не подозревающему чужаку. Как он не присматривался к Ленону, он никак не мог увидеть в нем плохого человека. Как бы сейчас поступила Лин на его месте?

Тут перед глазами юноши предстали недавние события, где они вместе с Лин сидели в каюте и болтали друг с другом, полагая, что опасность миновала. Дурные намерения, затмившие было сердце юноши, уступили место приятным воспоминаниям, и сердце подсказало Гаузену верный ответ.

— Постой! — воскликнул он, и Ленон прекратил чтение вслух. — В этой книге есть один знак… Дай я его нарисую тебе.

Ленон, порывшись, достал Гаузену ручку и блокнот, открыв его на пустой странице.

— Вот смотри, — показал Гаузен и начал рисовать:

— Сердце — это добро. И оно из золота, потому что добро — это самое дорогое. И сердце должно быть открыто — потому оно открывается как книга. А на страницах его — вся мудрость, — голос Гаузена немного подрагивал, ведь он будто наяву слышал голос девушки, раскрывающей ему тайну символа своего ордена.

От нахлынувших воспоминаний и не очень удобной ручки рисунок вышел не совсем точным, но Ленон внимательно изучил его. Он снова начал листать книгу, и вскоре оттуда вывалилась похожая картинка.

— Наверное, это принадлежит тебе. Поздравляю с находкой, — извиняющимся тоном сообщил Ленон и робко протянул реликвию обратно.

— Хотелось бы мне так же вернуть ее настоящей владелице — из рук в руки, с глазу на глаз, — подумал Гаузен.

Раз книга не у Лин, значит, она может быть в опасности, и нужно отправляться на ее поиски немедленно. Юноша снова подумал, что, наверное, девушка занята поисками лекарства для Салочки, а это значит, что, во что бы то ни стало, надо устроить так, чтобы их пути пересеклись.

Тут Гаузен заметил, что на полу валяется другая бумажка, которая, похоже, тоже выпала из книги. Ленон узнал свою записку и попытался перехватить ее, но Гаузен был быстрее. Подняв с пола, юный велит прочел ее, и его сердце наполнилось жалостью. Ему стало стыдно за все те вещи, которые еще недавно пришли ему в голову про Ленона.

— Не надо, дружище, оно того не стоит, — твердо произнес Гаузен в лицо Ленону, а затем разорвал записку на мелкие кусочки и выкинул в форточку. Ветер подхватил их будто пепел после пожара. Чтобы отвлечь Ленона от нехороших мыслей, он решил сразу перейти к делу.

— Слушай, Ленон, — осторожно начал Гаузен. — Мне, конечно, приятна твоя компания, но надолго оставаться я здесь не собираюсь. Не мог бы ты меня провести в одно место?

Гаузену пришло в голову, что если он убедит Ленона в собственной необходимости, то это поднимет самооценку его нового знакомого.

— Вообще-то туалет направо по коридору, — не понял Ленон. Он тоже стыдился своих недавних мыслей, равно как и тому, что их не удалось спрятать от окружающих.

— Я вовсе не туда собирался, — возразил Гаузен. — Мне нужно попасть в НИИ имени Савушкина.

— Меня туда вряд ли теперь пустят, — расстроился Ленон. — Вот на колбасный завод — звали еще приходить…

— Как это относится к НИИ? — нетерпеливо оборвал Гаузен. — Ты этой колбасой собрался сторожевых собак отвлекать?

— Ну, нет, — обиделся на грубость Ленон. — Я отказываюсь попадать куда-либо противозаконными методами, — заявил Ленон, про себя подумав, что Руфи так же не одобрила бы подобных нарушений.

— Ты, наверное, думаешь, что я вор какой-нибудь! — заспорил Гаузен. — Мне от этого НИИ ничего из их барахла не надо. Ну, почти не надо. Я ведь ученый, и у меня к Савушкину дело есть. Разузнать кое-чего…

— Ну, тогда можно записаться к нему на прием. Может, через пару месяцев и примет, — посоветовал Ленон.

— Не могу! Я и так здесь подзадержался!

Тут Гаузен понял, что для того, чтобы убедить Ленона помочь ему, надо рассказать всю правду. Или хотя бы большую ее часть.

— Послушай, Ленон, я ведь не для себя стараюсь, — издали начал Гаузен.

— А для кого? — спросил Ленон.

— Есть одна девушка, и у нее большие неприятности, — он чуть было не добавил «в одном месте», но решил, что это будет звучать несколько грубовато.

— Ее похитили? — ужаснулся Ленон, у которого криминальные хроники вызывали особый трепет.

— Откуда ты знаешь? — чуть было не сказал Гаузен, но поймал себя на мысли, что он хоть и говорит о племяннице Галатеи, но не перестает думать о Лин.

— Нет, ее зовут Салочка, и она тяжело больна, — печально объяснил Гаузен.

— А чем, если не секрет? — поинтересовался Ленон, взгрустнув, что вряд ли сможет предложить какую-либо помощь. Из лекарств у него оставались только сода, активированный уголь и мятные пастилки.

— Как бы это сказать, не каждая туфелька ей подойдет, — попытался помягче сформулировать недуг Салочки Гаузен.

— А в каких туфлях она ходит? В лодочках? — не понял Ленон.

— Ну, если перед тем, как надеть, очистить их от ила и убрать весла, то думаю, подойдут, — согласился Гаузен и решил говорить на чистоту. — Ее ноги разрослись до невероятных размеров, и если их не вылечить…

— Придется их отрезать? — испугался Ленон.

Гаузен серьезно кивнул, хотя в точности не знал, куда может завести тяжелое проклятье Салочки.

— А лечиться она не пробовала? — спросил Ленон.

— Да чем ее только не лечили, но все без толку, — поведал Гаузен Ленону, решив, что про магию упоминать не стоит. — Лекарство из НИИ Савушкина — ее единственная надежда.

— А может, просто попросить в НИИ? Если у них есть хоть капелька доброты, они не смогут отказать, — наивно предположил юноша.

— Это я и собираюсь сделать, — подтвердил Гаузен. — Но сначала мне нужно туда попасть.

— Может, для начала лучше позвонить? — предложил Ленон.

— У меня колокольчика нет. Если свистну, то впустят? — не понял до конца своего собеседника Гаузен.

— Ну, я имел в виду позвонить по телефону, — пояснил Ленон, удивившись, что Гаузену вдруг захотелось пошутить во время столь серьезного разговора. Тут и велит вспомнил, что телефон — это аппарат, по которому общались милиционеры. Так как юноша на собственной шкуре испытал «дружелюбность» некоторых местных обитателей, он тут же отмел и этот вариант. К тому же, он на полном серьезе подозревал, что в НИИ могут удерживать в заточении Лин.

— Понимаешь, Ленон… Ты знаешь, какие черствые и бессердечные люди сидят на этих телефонах, — тут Гаузен снова вспомнил Петю, которому, наверное, уже икалось. — Что они поймут? Эта проблема очень деликатная и хотелось бы сообщить о ней лично…

— Леониду Савушкину? — вновь предположил Ленон.

— Если удастся, — подтвердил Гаузен, хотя у него имелся и другой план. Главное было проникнуть в НИИ, а потом любыми путями раздобыть лекарство для Салочки. И, конечно же, найти Лин.

— Даже и не знаю, — замялся Ленон. Ему был по душе энтузиазм Гаузена, но идти на разного рода авантюры после недавно пережитых событий он побаивался. — НИИ — это не парк, чтобы посторонним можно было разгуливать безнаказанно.

— Это кто же посторонний? — возразил Гаузен. — Ты — журналист, я… ученый, — немного поколебавшись, добавил он. Он еще не вжился толком в новую роль, да и не совсем знал, как ее играть. Но продолжил юноша уже с большей уверенностью:

— Тебе нужно освещать современную науку, а я тоже должен узнавать ее и делиться своими знаниями с окружающим миром. Без этого прогресс никуда не сдвинется!

Но Ленон по-прежнему не решался дать своего согласия, хотя и понимал, что завтра его день будет полностью свободен.

— Ладно, — сдался, наконец, Гаузен, который решил, что хватит на сегодня споров. — Завтра решим. А если тебе не спится, то подумай, как нам туда пробраться, а я свой план буду прорабатывать.

С этими мыслями Ленон и Гаузен легли спать. Но обоим юношам сон давался не очень легко.

Гаузен думал о том, как он найдет Лин, затем они вместе отыщут лекарство для Салочки и покинут этот злосчастный мир. Потом они исцелят Салочку, а после всего пережитого Лин уже не захочет с ним расставаться. К Леканту он больше не вернется. Может быть, они вместе с Лин отправятся путешествовать по другим странам, более привычным и гостеприимным. Да пусть даже и не совсем дружелюбным! Он будет вооружен и будет не один!

У Ленона же были куда менее веселые мысли, так как в сущности его ситуация мало изменилась. Он лишь получил неопределенную отсрочку. Ленон вспоминал о Руфи. Что она подумает, когда не увидит обещанной статьи? Свяжется ли она с бездомным голодранцем? И что сделает с ним Филимон Зеленых, когда он перестанет получать свои деньги, которые Ленон ему задолжал?

Что объединяло мысли Ленона и Гаузена, так это то, что им обоим хотелось убраться отсюда подальше и забыть события последних дней, как страшный сон. И если Гаузен знал, куда и с чем ему возвращаться, то Ленону идти было некуда.

 

Глава VII

— Послушай, Ленон, — вернулся наутро Гаузен к тревожившему его вопросу. — Нам все-таки надо как-то пробраться в этот НИИ.

— Кто ж нас туда пустит? — напомнил Ленон, который вообще-то был непрочь посетить институт.

— А ты там точно никого не знаешь? — поинтересовался Гаузен.

— Ну, кто же не знает Савушкина… — замялся Ленон.

— Отлично! — воскликнул Гаузен. — Покричишь его во дворе и попросишь, чтобы он нас впустил.

— Ну, я много слышал о нем, но чтобы лично, — смущенно произнес Ленон. — Вот Валентин Петрович…

— Да что ты мне про своего старикана втираешь? Он тебя пустит в НИИ? — раздраженно перебил Гаузен.

— Он меня вообще теперь никуда не пустит, — хотел сказать Ленон, но промолчал. Эти воспоминания были ему неприятны.

— Ладно, — раздраженно махнул рукой Гаузен. — Пойдем в НИИ и там разберемся на месте. Покажешь мне дорогу?

Ленон вообще-то был не против немного прогуляться, поэтому согласился, и через некоторое время оба юноши достигли здания института.

— Ничего себе махина, — присвистнул Гаузен и подумал, что Лекант, наверное, хотел построить себе замок не меньше. — Смотри, Ленон. А стена-то дырявая. Тут под полосатой доской можно пролезть, — показал на шлагбаум велит.

— Там в будке охранник, он не пустит, — возразил Ленон.

— Если стражник прячется в будке, то он, наверное, очень трусливый, — догадался Гаузен. — Пойду его попугаю.

— Постой! — предупредил Ленон. — Не надо его пугать — он тревогу поднимет.

— Да я и не собирался его пугать. Просто сделаю вид, что меня тут ждут. На, подержи сумку. Благородные люди тяжестей не таскают, — скинув лишний груз на руки совсем не ожидавшего подобного спутника, юноша уверенно направился к пропускному пункту.

— Стой! Кто такой? — тут же окликнули Гаузена из будки. Гаузен решил воспользоваться старым трюком, который он уже однажды пустил в дело:

— Я Помидор — король Укропа! — выпалил юноша, поймав себя на мысли, что время, проведенное в обществе вегетарианца, не прошло даром.

— Тьфу ты! Я Пешеход — король Дороги! Как ты смеешь, презренный страж, прерывать мою прогулку? — надменно заявил юноша, имитируя в голосе нотки, свойственные тону Леканта.

— Не, парень, ты, по-моему, не король, — желчным тоном возразил охранник и оценивающе посмотрел на пришельца, будто бы зная о Гаузене еще больше, чем сам юноша.

— А кто? — на миг растерялся Гаузен и подумал, что в этом мире всех королей, может быть, знают в лицо.

— По-моему, ты не король, а так… Маркиз или барон… Барон Убирайс вон Отсюдов! — последние несколько слов охранник громко выкрикнул, но Гаузен не сразу распознал остроту, а лишь подумал, что охранник перепутал его с другим вельможей и сейчас огласил его прибытие.

— Угадал, не спорю. Ну, ты… приглашатай… Приглашай меня уже! — и Гаузен махнул рукой вверх, изображая подъем ворот, но охранник лишь смотрел на него со злобной усмешкой, и не думая подчиняться.

— Убирайся отсюда вон, кому сказал! В последний раз тебя предупреждаю, шутничок, — сердито рявкнул охранник.

— Разве о моем прибытии еще не доложили? — сделал последнюю попытку Гаузен.

— Сейчас доложат куда надо! — злобно отозвался страж. — И кинут за решетку до выяснения!

Гаузену, которому не нравились угрозы, особенно если это были угрозы заключения, пришлось отступить.

— Никто не смеет кидать особу моего ранга! — попытался сохранить достоинство юноша. — Я сам покидаю столь невежественный прием.

— Ничего, ничего. И не таких охранителей уламывали, — пробормотал юноша, вспомнив призрака, и вернулся к ожидавшему невдалеке Ленону, который с волнением наблюдал за происходящим из-за дерева.

— Ленон, ну ты чего? Я же почти прошел! Тебя бы я своим слугой представил, — и, не дав приятелю возразить, Гаузен задал другой вопрос:

— А скоро придет охранник потрусливей?

— Откуда мне знать, я же тут не работаю, — обиделся Ленон, услышав, какую должность ему присвоили. Гаузен же подумал, что хватит ему уже полагаться на свой собственный опыт, заработанный тяжким трудом в далекой Велитии. Юноша решил воспользоваться уроками своего бывшего сокамерника Волжанина.

— Ладно, — задумчиво произнес Гаузен. — Теперь твоя очередь.

— Как это моя? — удивился Ленон.

— Ну, все просто. Ведь главное, чтобы он ворота открыл, а я так быстро прошмыгну, что он даже не заметит. Да не бойся ты! Если меня поймают, я скажу, что ты ни при чем.

— Да как же он меня пустит? — воспротивился Ленон.

— Да очень просто! В короля-то он не поверил, значит, короли им в НИИ не нужны. Надо представиться кем-то менее значительным, но куда более полезным. О! — осенило Гаузена. — Представься гонцом!

— Курьером что ли? — уточнил Ленон.

— Да, да! Хоть курьером, хоть терьером! Главное — убедительней заливать!

— А откуда? — поинтересовался Ленон, которому эта затея нравилась все меньше и меньше.

— Да хоть от колбасного завода! Похож ведь, и сумка у тебя есть, — продолжил убеждать Гаузен.

— Но ведь это будет… обман, — из последних сил сопротивлялся юноша.

— Один мой дальний родственник, — начал Гаузен, прикинув, что с учетом пространственного перемещения, теперь тот стал совсем отдаленным, почти что даже никаким, — всегда говорил, что обман — это и не обман вовсе, пока не хочешь нажиться за счет обманутого, или не преследуешь еще каких корыстных целей. Да ты не бойся! Главное, когда он будет ворота открывать, ты поближе встань к окошку охранника. Предложи ему что-нибудь…

— Открытку? Газету? — догадался Ленон.

Гаузен, услышав знакомое слово, вновь потянулся к мусорной урне.

— Что у вас за газеты такие? Только на помойке и валяются! Держи! Как только он шлагбаум поднимет, предложи ему ее купить! Я видел, у него похожая была, и он что-то там в ней черкал. Может, заинтересуется!

— Как же я ее продам? Она и так бесплатная… да еще и несвежая, — пригляделся к дате выпуска Ленон.

— Да нет, вроде не воняет почти, — презрительно принюхался Гаузен, но счел запах вполне удовлетворительным и всунул газету в руки напарника.

— Может, ты лучше сам представишься, — сделал последнюю попытку Ленон.

— Ты в своем уме?! — не сдержался Гаузен. — Я же туда только что ходил! И что я ему скажу? Дяденька, а я больше не король — я курьер. Нет уж, дружище, — при последнем слове Ленон радостно просиял, а Гаузен, заметив это, успокаивающе добавил:

— Да тут неважно, купит он ее или нет. Ты, главное, покажи ему. Просто разверни газету у него прямо перед носом, чтобы ему ничего видно не было. А я в это время проскользну, глазом не успеешь щелкнуть.

Гаузен одобряюще похлопал Ленона по плечу, развернул его в противоположную сторону и легким дружеским тычком отправил к пропускному пункту.

— Я курьер, я курьер, — взволнованно повторял Ленон, медленно и неуверенно направляясь на встречу с охраной.

— Пустите меня, я… карьерист, — доложил юноша охраннику и тут же спохватился, что все напутал.

— Куда пошел, карьерист? На повышение? — засмеялся охранник, довольный собственной шутке.

— В смысле, я почтальон, — поправился Ленон, но произнес это не очень уверенно. Он вспомнил один пренеприятный случай, как однажды он делал репортаж о работе почтового отделения, но его случайно заперли на выходные, и он от голода перелизал все марки.

— Почтальон, говоришь, — тут охранник оторвался от газеты, в которой разгадывал кроссворд, и подозрительным взглядом прицепился к юноше. — А чем докажешь?

Ленон, совершенно не ожидавший подобного вопроса, вспомнил наставления Гаузена и неловко попытался протянуть газету охраннику. Но тот резким движением смял ее:

— Ты что, головой со столба телеграфнулся? Что ты мне суешь? Документы, говорю, у тебя есть?

— Я на почте забыл, — испуганно пробормотал Ленон. — Сейчас вернусь, — и быстрым шагом, не оборачиваясь, вернулся к Гаузену, все это время нетерпеливо наблюдавшим за этим нелепым представлением.

— Ну вот! Такой был план хороший, а ты все испортил, — тут же накинулся Гаузен на своего помощника.

— Интересно, курьерный рост — это когда начинаешь почтальоном, а заканчиваешь пилотом грузового шаттла? — пробормотал Ленон, все еще не оправившись от волнения.

— Нашел время шутить! — сердито одернул его Гаузен.

Пока Гаузен ругал Ленона, а потом они обсуждали новый план, караул успел поменяться, что Гаузен не смог не заметить.

— Посмотри, Ленон, — обрадовался Гаузен. — Охранник сменился. Ты знаешь, что это значит?

— То, что предыдущему захотелось покушать? — неуверенно предположил Ленон, который позавтракал недостаточно плотно.

— Не только! Новый охранник нас еще не видел, а значит, мы сможем снова попытать удачу, — разъяснил Гаузен.

— А вдруг ушедший охранник рассказал о произошедшем сменщику. Я видел, как они о чем-то переговаривались, — настороженно подметил Ленон.

— Может быть, ты и прав. Старые хохмы тут не прокатят. Конечно, иногда старый трюк и лучше новых двух, но даже бороздящие морские просторы корабли, каждый раз следуя по одному и тому же звездному пути на ночном небе, могут немного отклоняться от курса, — задумчиво произнес Гаузен, которому вспомнилась эта поговорка, ходившая среди хаслинов, хотя обычно юноша не любил длинных замысловатых тирад. — Смелее надо быть, — подытожил Гаузен, в голове которого созрел новый план. Он уже давно заприметил стоящую вдалеке тележку, а теперь придумал, как с ней поступить:

— Послушай, Ленон. Смотри, как я их всех перехитрю. Видишь повозку? В ней железки разные валяются. Ты в нее залезешь, а я ее мимо пункта провезу. Скажем… то есть я скажу, что для экспериментов разных понадобился металл.

— Я не хочу туда лезть, — неуверенно заупирался юноша, наблюдая за тем, как Гаузен выкидывает металлолом наружу.

— Ладно, — неожиданно спокойным тоном согласился Гаузен. — Тогда лягу я, ты закроешь меня листами, а я тебе буду слова подсказывать. Дотолкать-то сможешь?

Ленон прикинул вес Гаузена, прибавил к нему тяжесть тележки и, накинув оставшиеся килограммы железных листов, пришел в ужас. Гаузен, ожидавший подобной реакции, показал ему, как следует лечь, чтобы поместиться целиком.

— Только сильно сверху не накладывай и не растряси меня, — попросил Ленон.

— Не волнуйся! Буду везти тебя так бережно, будто ты дитятко в колясочке, а я твоя мамашка, и тебе пришло время немного вздремнуть. Так что прикольной тебе ночи! Понятных снов! — при этих словах Гаузен закрыл последним железным листом лицо приятеля и потолкал неповоротливую конструкцию прямо ко входу.

— Куда ты прешь, груда железная! Устроил тут покатушки! Ты б еще на танке, сволочь такая, здесь проехал! — раздалось из сторожевой будки, и Гаузен понял, что новый охранник немногим, если вообще хоть чем-то, лучше старого.

— Не видно, что ли? Это же детали для новых приборов, — постарался соответствующим ситуации наглым тоном ответить юноша.

— Детали-в-гробу-видали, — нервно перебил охранник. — Не знаешь, что ли, новых правил? Весь металлолом надо отправлять к Степанычу.

Тут Ленон не выдержал и чихнул, отчего железные листы немного всколыхнулись.

— Это радио, — не растерялся Гаузен. — По-видимому, еще не весь заряд вышел. Ну, разок-то пропустить можно? Люди очень ждут, — пытался уладить ситуацию Гаузен.

— Еще чего. Вали со своим барахлом к Степанычу на подмогу. Видно же — груз не сортированный.

— А как к нему пройти? — сдался Гаузен. Юноша решил, что, может быть, этот Степаныч окажется посговорчивей и подскажет, как проникнуть в недра НИИ.

— Новенький, что ли? — немного смягчился охранник и даже высунулся из будки, чтобы показать дорогу. — Идешь туда, пока стена не закончится, потом завернешь и там его в подсобке и отыщешь.

Отъехав за пределы видимости охраны, Гаузен сразу же выгрузил Ленона из тележки, заставив его толкать ее по заданному пути.

— Смотри, Ленон, — показал Гаузен на помятого человека, оттирающего на стене какую-то надпись. — Наверное, это и есть Степаныч.

Упомянутый тип, сосредоточенно отчищая стену, громко жаловался вслух:

— Смотри, до чего грамотность упала. Даже бранные слова пишут с ошибками. Я себе такого не позволял. И чему только детей в школе учат!?

— А я никогда себе таких слов в статьях не позволял, и, тем более, с ошибками, — заметил Ленон, тоже приглядевшись к надписи.

— Не спорь с забулдыжником, — сделал замечание Гаузен, которому только и не хватало, что новых конфликтов.

— Не забулдыжник, а руководитель метлы! — отозвался дворник, и Гаузен узнал в нем своего недавнего сокамерника-алкоголика, а Ленон — непутевого зятя Антонины Казимировны. Но Степаныч не обратил внимания на спутников и продолжил о чем-то своем:

— Если быть точнее, старший научный руководитель. Точнее, был им, пока эти трезвенники-язвенники из начальства мне подло не засадили нож, рукоятка которого торчит из моей спины до сих пор… Но я ни о чем не жалею! Теперь я приношу гораздо больше пользы. Ученые все равно разной ерундой занимаются. Задачки там всякие решают, как пройти из пункта А в пункт Б. А я не то что от А до Б… Я за день пол-алфавита прошагать могу, пока мету!

— Нам нужно этот груз отнести в НИИ, а на проходной сюда отправили. Нет ли какого другого пути? — спросил Гаузен, опасаясь, как бы его не узнали.

— Все верно, — утвердительно покачал головой Степаныч. — Спасибо, конечно, что дотолкали. Сам бы я еще не скоро собрался, но теперь такой порядок. На рынке недавно взрыв предотвратили, а на носу выставка научных достижений. Так что строжайшесть наступила невероятная!

Тут дворник решил отложить свое занятие и начал внимательно рассматривать чужаков.

— Ленон! И Гаузен с ним! — наконец узнал он их.

— Откуда он тебя знает? — спросил Ленон приятеля.

— Да мы же вместе… вместе… — захотел вместо Гаузена ответить дворник, но, похоже, память этим утром снова сыграла не в его ворота.

— Вместе на одной конференции встретились. Я же ученый и других коллег знаю, пускай и бывших, — попытался объясниться Гаузен и решил сменить тему. — Слушай, Степаныч. А может еще какой-то в НИИ есть путь? Очень нужно.

— Какой это я вам Степаныч? — возмутился бывший ученый, который, несмотря на кажущуюся простоту, обиделся на подобное обращение.

— А вот какой! — воскликнул Гаузен и вытащил давно обещанную фляжку с вином, которую непонятным чудом не выпили милиционеры. — Дружище, у меня тут есть чем угоститься, да вот компании не хватает.

— Ну что ж вы сразу-то не сказали, — заулыбался труженик метлы. — А то у меня как раз скоро перерыв.

Дворник вынул бутылку, и Гаузен подумал, что беседа может затянуться. Но тут Степаныч резким движением разделил бутылку на две части, и юноша понял, что бутылка пуста:

— Видите, как удобно? В одной руке — рюмка, в другой — стакан. Столько лет бьюсь над тем, чтобы это изобретение до выставки допустить! — пояснил алкоголик.

— Стой здесь! — шепнул Гаузен Ленону, прикинув, что содержимого фляжки на троих может не хватить, чтобы разговорить дворника. Впрочем, Ленон совсем не горел желанием присоединяться к подобному занятию.

Через некоторое время они вернулись. Судя по виду, Гаузен особо из фляжки не отхлебывал, а вот дворник окончательно развеселился и вовсю делился воспоминаниями из личного опыта:

— А спину я надорвал еще нынешней зимой! Пошел снег, а я ему кричу: Куда ты идешь, скотина? Стоять! Ни с места! Кто тебя звал? Хватит уже валить! Лучше вали не сюда, а отсюдова. А он все не слушает, да и я не отстаю — кричу ему: Хватит уже падать! Ну, чего ты падаешь? Пьяный что ли! Если пьяный, то заходи — вместе выпьем. И лопатой машу — прогнать его пытаюсь. Два дня махал, пока начальство не начало ругаться. Что, дескать, размахивать лопатой надо не в воздухе, а снега нападало столько, что прямо по коленную чашечку. В общем, меня за бесполезность в снегоуборочном деле хотели даже обратно… в научные сотрудники восстановить. Но, слава богу, обошлось…

— Семен Степанович, сегодня лето… — пытался вразумить дворника Ленон, но тот не обращал на него никакого внимания.

То ли выпитого все-таки хватило Гаузену, чтобы поднять настроение, то ли юноша радовался от полученных сведений, но он тоже улыбался во весь рот.

— Ленон! — воскликнул Гаузен. — Теперь я знаю, как попасть в НИИ!

— Вы, я смотрю, ребята хорошие, — похвалил приятелей бывший научный сотрудник. — Раньше бы я вам сам экскурсию устроил. Я и теперь бы вас через черный вход провел, но там тоже проверка на время… Ик! Икс-позиции. Вообще-то я еще тут ассенизатор, но вы меня можете просто звать Сеня.

Услышав это, Ленон резко насторожился. Слово «ассенизатор» одним из первых располагалось в его толковом словаре, так что он хорошо запомнил его значение.

— Он бы нас и так провел, но там тоже следят, — пояснил Гаузен. — А вот зато тут есть вход в подземелье, — и юноша показал на канализационный люк, а дворник обрадовано закивал.

— Я не пойду! — испугался Ленон. — У меня и так одеколон почти весь кончился!

— Ну и зря! Пойду тогда один, если ты такой трус, — разозлился Гаузен, подумав, что чего ему там бояться, когда он и не в таких подземельях побывал.

— Но ведь, когда ты вылезешь наружу, от тебя такой страшный запах будет стоять! — попытался призвать спутника к благоразумию Ленон.

— Ерунда! — воскликнул Гаузен, подумав, что у него в Велитии кто только не воняет. — Даже в монастырях не каждый монах благоухает!

— Но у нас так не принято! Тебя быстро обнаружат и скрутят, — снова запротестовал Ленон. Тут к Гаузену начала возвращаться трезвость ума, а, может, он просто заметил, что местный народ моется чаще, чем пачкается, и решил оставить этот вариант на самый крайний случай.

— Ладно, пошли отсюда. Спасибо тебе, старик, — махнул рукой Гаузен дворнику. — Надо проветриться и думать дальше, как нам туда попасть.

Но далеко им уйти не удалось.

— Эй, Гаврош, или как там тебя? — услышали юноши и обернулись. Позади стоял другой знакомый Гаузену по тюрьме сокамерник.

— Волжанин! Давно не виделись! — обрадовался Гаузен.

— Как будто наперед знал, что скоро встретимся, — подтвердил зэк. — А у меня для тебя подарок. Я тебе документы выправил, — и протянул ему маленькую красненькую книжечку.

Ленон после этих слов стал очень подозрительно смотреть на них обоих.

— В смысле, ты их потерял, а я их с полу и подобрал, — начал объяснять Волжанин, который раскусил, что Ленон не при делах. — Они пока валялись, вот и помялись. А я их и выправил.

— Ну, спасибо, дружище, а я уж совсем с ног сбился их искать. Хотел даже в милицию обратиться, — подыграл Гаузен, и оба дружно захохотали над этим случайно подвернувшимся экспромтом.

— Ленон, это мой друг, Иван Волжанин, Ваня — это Ленон, — представил Гаузен недавнего заключенного. Тот оценивающим взглядом скользнул по лицу Ленона и сжал протянутую руку так, что юноша чуть не запищал от боли.

— Ленон, нам надо поболтать тут с Гаузеном наедине, — серьезно произнес Волжанин, не разжимая руки. — Надеюсь, ты нас отпустишь на минутку?

Испуганный Ленон только и мог, что кивнуть.

Гаузен с Волжаниным отошли в сторону, и зэк начал объяснять:

— Я подобрал похожую фотографию, а корочки всегда найдутся. Инициалы тоже сам прописал, так что если что, не ругайся.

Гаузен уже хотел попросить его устроить проникновение в НИИ, но вспомнил, что еще не отблагодарил за помощь с освобождением и паспорт. Волжанин, похоже, с лету прочитал эту мысль в глазах у юноши.

— Слушай, дельце есть верное для такого изворотливого парня, как ты. У Филимона на складах кое-что ценное появилось. Охрана проблемой не станет, но мне не помешает небольшая подстраховка…

Гаузен не горел желанием браться за подобные дела, но отказывать Волжанину ему хотелось еще меньше.

— Послушай, Иван, у меня вряд ли получится тебе помочь, — неловко попытался объясниться Гаузен.

— Делов-то только постоять да отгрузить. Так ловко провернем, что они не сразу хватятся, — настаивал рецидивист. — Этот Филимон Зеленых хотел засадить тебя ни за что! Разве ты не желаешь отплатить ему?

Гаузен вспомнил, как Лин отказалась от мести, и несогласно покачал головой.

— Тебя, наверное, оплата беспокоит? — решил зайти с другого конца Волжанин и достал из кармана несколько цветастых бумажек. — Вот тебе немного для начала, пока освоишься, а после еще больше получишь…

— Это что еще за фантики? — удивился Гаузен, для которого деньгами всегда были только монеты.

— Да ты разве деревенский? — насторожился рецидивист экономической неграмотности юноши. — Ты вообще, с какой планеты?

Гаузен подумал, что пусть это и покажется черной неблагодарностью, но он должен раз и навсегда объяснить стоящему перед ним уголовнику, что он не сможет поучаствовать в его авантюре:

— Извини, я не могу, я ищу одну девушку, а потом мне…

— Ты что городишь, малец? Родня Арчи уже заплатила мне за помощь, а такому голодранцу, как ты, придется отрабатывать за все, а не искать какую-то шуструю лахудру!

— Свиной пятак тебе будет, а не червонец! — потерял самообладание Гаузен, услыхав слова, оскорбляющие его возлюбленную. Он попытался ударить заключенного по морде, но тот ловко уклонился и прижал юношу к стене. Волжанин вытащил нож и начал медленно размахивать им у Гаузена перед носом, с каждым взмахом все сильнее приближая лезвие к его лицу.

— Ну, я сейчас с тобой такое сделаю! Читал «Человека, которому было смешно»? Ты у меня теперь до самой пенсии хохотать будешь!

Ленон, издали увидев, что дело приняло такой крутой поворот, переборол отчаяние и попытался спасти своего спутника.

— Убери от него свои лапы, биндюжник зачуханный! — громогласно потребовал Ленон и, достав свой перочинный ножик, угрожающе выставил его вперед. Преступник, отвлекшись на секунду, повернул голову, но выражение тревоги на его лице быстро сменилось еще большим злорадством.

— Ну что, скрипочник Ростропович, допиликался? Сейчас я тоже на скрипке сыграю! Вот только вместо смычка у меня бритва, а твои жилы будут струнами! И как ты теперь собрался ВЫКРУЧИВАТЬСЯ из этой ситуации? — съязвил Волжанин. Только сейчас Ленон заметил, что по недосмотру раскрыл штопор вместо лезвия.

— В каком отделе «Детского мира» ты купил свой игрушечный ножик, сынок? В отделе товаров для малолетних преступников? — зэк бросил Гаузена и начал медленно надвигаться на Ленона. От страха у юноши ноги будто приросли к земле.

Но Гаузен уже успел подняться и подобрать валявшийся среди прочего мусора кусок листового железа, отдаленно напоминающий меч. Схватив его поудобней, он ринулся на своего недавнего сокамерника. Ударив по руке, он хоть и не отрубил ее, но нож выбил и тут же отшвырнул ногой в открытый канализационный люк. Видя, что на его стороне больше нет перевеса, а, затянувшись, ситуация может привлечь излишнее внимание, зэк решил пойти на попятную.

— Погодите, лошары, я вас обоих теперь знаю! Попадитесь мне только! Попробуйте только проболтаться! — пригрозил напоследок Волжанин и скрылся из вида.

— Вот ведь напугал, мерзавец. Ленон, похоже, нам обоим скоро придется убраться из города, — невесело пошутил Гаузен. — Вот тебе и друг! Подобрал паспорт, но нет, чтобы отдать по дружбе, еще и денег затребовал.

— Мне кажется, — неуверенно заметил Ленон, которого все еще трясло от произошедшего. — Дружба — на то она и дружба, чтобы что-то давать и ничего не просить взамен. Ведь благодарность нельзя требовать силой.

— Ну, хоть какая-то польза взаимная должна быть. А то тогда это не дружба, а грабеж какой-то, — отмахнулся Гаузен, не приняв слова приятеля всерьез.

— Гаузен, а ты точно ученый? — неуверенно поинтересовался Ленон, который после всех событий начал несколько сомневаться в данном утверждении.

— Конечно, ученый! Даже спрашивать не надо, — разыграл обиду Гаузен, мысленно обругав себя. — Иногда мне кажется, что весь мир на меня ополчился! Уже столько раз ученый, а все попадаюсь. Почему нож с собой не взял?

— Думаю, Ленон, нам пора домой. После всего пережитого нам не помешает подкрепиться, чтобы искать дальше другие пути в НИИ, — немного погодя заявил Гаузен. Ленон, который разделял энтузиазм приятеля по большей части только в отношении обеда, спорить не стал, и оба отправились в обратный путь.

 

Глава VIII

Даже во время обеда Гаузен не переставал думать о том, как ему проникнуть в НИИ имени Савушкина. Гаузен уже начал сомневаться, стоит ли брать Ленона в НИИ, но потом решил, что его собственных знаний об этом мире в совсем незнакомом месте может оказаться недостаточно. Он вспомнил рассказы Ленона о своей жизни и об окружении, и Гаузену пришла в голову неожиданная идея:

— Послушай, Ленон! Я знаю, как нам попасть в НИИ!

— Ну и как? — устало спросил Ленон, ожидая услышать новый безумный план, в котором ему предстоит принять участие.

— Этот твой главбред или как там его… Он ведь тебя всюду посылал. В самые жуткие дыры! — тут Гаузен вспомнил, что сам он по воле Леканта куда только не таскался, и продолжил с еще большей уверенностью. — Пусть он отправит тебя к Савушкину! Он ведь с ним на короткой ноге!

— Ты про Валентина Петровича? — переспросил Ленон. — Но он же меня прогнал…

— Как прогнал, так и вернет. У него не останется другого выбора! — заверил Гаузен.

— Ты собрал на него… компромат? — выдвинул догадку Ленон. — Но ведь это шантаж!

— Шантаж? — возмутился Гаузен. — Угроза без оружия — это так же несерьезно и трусливо, как угрожать безоружному! Мне придется убедить его целиком и полностью по доброй воле.

— Но Валентин Петрович — это крупная рыба, — охарактеризовал Ленон своего бывшего начальника из его же собственного лексикона.

— На любую рыбу всегда найдется наживка, — поделился Гаузен из личного опыта. — Пора взять этого судака за жабры!

— Валентин Петрович зубастый, он скорее щука… — неуверенно возразил Ленон.

— Этот щучий сын свое получит! — настаивал Гаузен. — Давай, соединяй!

Но Ленон медлил. В сущности, Ленон не желал Валентину Петровичу ничего плохого, а решительность Гаузена пугала его. Когда Гаузен разобрался, в чем его подозревает Ленон, он только и сделал, что рассмеялся:

— Не волнуйся, ничего плохого с твоим начальником не случится! Да и тебе это будет только на пользу — вернешься на прежнее место.

— А это не противозаконно? — все еще не переставал сомневаться юноша.

— Мы что, мошенники какие-нибудь? — возмутился Гаузен. — У нас благородная цель — спасти девушку! К тому же, от тебя практически ничего не требуется.

Ленон неуверенно согласился, так как сам ничего полезного так и не придумал. Гаузен, уже имевший опыт общения с хозяйствующего вида личностями, страдавших, подобно Леканту, манией величия, верил, что сможет склонить папашу Тиража к сотрудничеству. Ленон выслушал план своего напарника, и хотя тот показался ему невероятным, он, как мог, поправлял его, сообщая информацию по каждому из возможных аспектов.

Наконец Ленон взял телефон, набрал номер, а Гаузен схватил трубку. Вскоре оттуда раздалось знакомое ворчание:

— Редакция!

— Ну что же вы прибедняетесь, Валентин Петрович! — хотя голос главреда он слышал впервые, Гаузен решил бить наверняка. — Вы гораздо более крупное образование отнюдь не местного масштаба.

— Мои масштабы — это дело, которое касается исключительно меня самого! — возмущенно закричал в трубку папаша Тираж, похоже, решив, что кто-то из его недоброжелателей захотел его разыграть. — Не заблуждайте талантливым людям голову!

— Я вовсе не собирался вас обидеть! — пошел на попятную юноша и участливо поинтересовался:

— Наверное, вы чем-то расстроены? Как ваши дела?

— Скажем так, если бы «знак вопроса» и «знак восклицания» были бы буквами, а не знаками препинания, то я только из них двоих мог бы написать собственную автобиографию! — сердито пробурчал папаша Тираж. — Вы что, хотите интервью?

— Ну, вообще-то… — начал объяснять Гаузен, но Валентин Петрович не дал ему закончить:

— На каждый вопрос — ответ «все может быть». Спасибо за внимание, интервью окончено, — кратко поблагодарил папаша Тираж и бросил трубку.

— Ленон, связь, похоже, плохая, — пожаловался Гаузен, попросив соединить его с редакцией еще разок.

— Это опять вы! У вас что, появились новые вопросы? — снова зазвучал из трубки голос Валентина Петровича.

— Вообще-то я… — хотел ответить Гаузен, но ему снова не дали договорить:

— Знаете, на какой вопрос мне чаще всего хочется узнать ответ?

И не дожидаясь, пока Гаузен предложит свой вариант, папаша Тираж раздраженно выпалил:

— Какого черта?!

— Но… это даже не вопрос! — не понял Гаузен. — На него и ответа-то нет никакого!

— Верно мыслите, батенька! Я с этим вопросом обратился в НИИ имени Савушкина, и мне там предоставили исследование, в котором доказывается, что никаких чертей в природе не существует. Слышите? Никакого черта! Был рад вас просветить! — тут папаша Тираж с быстротой ускорителя частиц снова повесил трубку, так и не дав Гаузену объясниться.

— Ленон, набирай еще — опять сорвалось, — скомандовал Гаузен. Самому ему не хотелось — от крупных чисел у него болела голова.

— Валентин Петрович, — укоризненно произнес Гаузен, снова дозвонившись в редакцию. — Ну мы же с вами толком даже не поговорили.

— А что, очень просят? — с надеждой донеслось с противоположного конца линии. Похоже, что главный редактор подумал, что наконец-то мир узнал о его невероятных достоинствах, и теперь всем захотелось новых подробностей. — Хорошо, я отвечу на ваши вопросы. Только уговор — ни слова про Кокосовые прерии.

— Кокосовые прерии? — не понял Гаузен. — При чем тут это?

— Ну я же вас попросил! — пожаловался Валентин Петрович и опять повесил трубку.

— Ленон, твой начальник невозможен! — раздраженно сообщил Гаузен. — Не понимаю, как ты с ним работал? Он даже хуже моего дяди!

— Мне кажется, ты не знаешь специфики профессии, — решил вмешаться Ленон, которому было неловко смотреть на то, как Гаузен раз за разом терпит неудачу. И Ленон начал объяснять ему, что чтобы установить с главным редактором контакт, нужно не спрашивать, а, наоборот, давать неизвестную ему ранее информацию. Гаузен слушал все это, на каждом шагу путаясь в терминах, но кое-что все-таки понял и со следующим звонком сменил тактику.

— Я звоню вам по вполне конфиденциальному поводу, — отдаленно начал юноша. — Вы меня, конечно, не знаете…

— Если бы я знал каждого по имени, то редактировал бы не газету, а телефонный справочник, — раздраженно перебил Валентин Петрович.

— Скажите, я могу вам доверять? — напрямую задал вопрос Гаузен.

— В этом мире нельзя доверять никому! — бескомпромиссно заявил папаша Тираж.

— Я ждал именно этого ответа! — согласился Гаузен, и, помолчав, добавил:

— Единственно верного из всех возможных. Дело в том, что я сотрудник НИИ имени Савушкина, — заговорщеским тоном произнес Гаузен, уже начавший привыкать к тому, что Валентин Петрович постоянно перебивает его, — Разумеется, я не могу сказать вам своего имени. В нашем НИИ творятся абсолютно невероятные вещи…

— Да-да, — ворчливо прервал Валентин Петрович. — Мы это уже слышали. Кого не спросишь — все только хнычут, плачут, да жалуются, что невероятно, как они еще живут на свою мизерную зарплату. Как говорится, едим одни консервы и голые, как черви! Был у меня тут один — у него вычитали, а он на остатки как-то жил. И ничего, не жаловался. Что поделаешь, голубчик, крутиться надо.

— Хорошо, вы зовите меня «голубчиком», а я вас — «чебуречиком». Нет, лучше «пельмешком». В целях соблюдения конспирации! — предложил юноша, обрадовавшись тому, что разговор начинает обретать определенную форму доверительности.

— К чему такая фамильярность, молодой человек?! — вновь возмутился Валентин Петрович. — Кто вы такой, чтобы говорить, что мне делать? Если вам так хочется, зайдите в столовую, купите селедку, назовите ее хоть Рыбентиной, и пусть она исполняет все ваши желания.

— Но так же не бывает! — неуверенно возразил юноша, который, честно говоря, после всех приключений ожидал чего угодно.

— Еще как бывает! — стоял на своем Валентин Петрович. Классиков надо знать! Как там было у Пушкина? Все было хорошо, пока не захотелось старухе рыбного пирога. На том и сказке конец. А вообще, за всю свою длинную жизнь я убедился в том, что не бывает только толстых балерин и худых оперных певиц, молодой человек, — поделился своим обширным опытом папаша Тираж.

— С чего вы взяли, что я молодой? Может я старый, только притворяюсь, — не согласился Гаузен. — Вы просто не знаете, с кем говорите!

— Если бы я знал кто и где, я бы уже послал по соответствующему адресу определенных людей! — пригрозил папаша Тираж.

— Потому я и звоню вам! Вы — серьезный человек, — не сдавался Гаузен, изо всех сил пытаясь перейти к основной теме разговора, но комплимент в адрес главного редактора не подействовал:

— То, что вы притворяетесь, я понял на пятой секунде нашего разговора. Так что хватит капать мне на мозги — я зонтик не захватил… — и папаша Тираж, похоже, снова засобирался с шумом повесить трубку.

— Постойте! — закричал Гаузен, которому тоже весьма поднадоел этот разговор, но иного способа попасть в НИИ ему не приходило в голову.

— И не подумаю! Чего мне стоять — у меня очень подходящее кресло! Я в нем сижу, как лежу, — парировал Валентин Петрович, вновь не давая Гаузену возможности высказаться. — И вам всего удобного, — пожелал напоследок папаша Тираж.

— О каком удобстве вы говорите, когда синдром Протея угрожает человечеству! — в бешенстве закричал Гаузен, вспомнив, что так назвала болезнь Салочки Лин перед их расставанием.

— Что-что? — переспросил Валентин Петрович, и на том конце провода повисла тишина. Похоже, что он что-то слышал об этом заболевании и о его связи с НИИ имени Савушкина, но не спешил делиться этими знаниями, так как они могли прийти из источников, которые не допускают широкого разглашения. А сам Валентин Петрович умел держать язык за зубами, когда ему это было выгодно.

— Говорите, говорите, у меня голова вместительная, — взволнованно попросил он.

— В нашем НИИ ведутся разработки лекарства от синдрома Протея. С нарушением санитарных норм! — добавил Гаузен. — Несколько человек уже заболело! И это еще не все, что я могу вам рассказать.

— Вы хотите где-то встретиться? — осторожно предложил Валентин Петрович.

— Самое главное не где, а с кем, — уточнил Гаузен. — Есть у вас тут один журналист… Ленон. Мне очень нравится все то, что он пишет, — при этих словах Ленон довольно расплылся в улыбке, на секунду позабыв, что все это лишь часть игры.

— Но он у нас… — хотел было возразить папаша Тираж.

— Больше я ни с кем разговаривать не буду! — перебил Гаузен.

— Хорошо, думаю я смогу отправить его к вам.

Тут Ленон, услышав из трубки эти слова, чуть было не подпрыгнул до потолка от радости, но вовремя спохватился, испугавшись, что грохотом испортит все представление.

— Но нужно отправить его не куда-нибудь, а прямо в НИИ, — настаивал Гаузен.

— В НИИ? Думаю, это будет проблематично… — засомневался главред.

— Что такое? Ведь весь город знает о ваших хороших отношениях с Савушкиным, — напомнил Гаузен. — Так что послать хоть одного человека в НИИ вам ничего не стоит.

— А нельзя ли встретиться в другом месте? — встревожился главред.

— Нет, нельзя. За пределами НИИ за мной следят! Так я не смогу ничего передать. И поторопитесь! Я рассказал лишь немногое из того, что я знаю. Если вам удастся все это опубликовать — эти сенсации обеспечат вам грандиозный успех, а вашу газету ждет сказочная популярность.

— Дружище, я бы вас за такое расцеловал, но боюсь, что вы бы тогда не правильно меня поняли, — саркастично поблагодарил папаша Тираж.

— Награды мне не надо — я для правды стараюсь, — скромно отказался Гаузен и повесил трубку.

— Ленон, кажется, я вернул тебе работу, — похвалился юный велит и добавил:

— Надеюсь, он клюнул. А так это или нет, мы вскоре сами узнаем. Должен признаться, твой нынешний начальник немногим лучше моего предыдущего.

— Послушай, Гаузен, — испуганно произнес Ленон. — Мне ведь не придется писать фальшивое интервью с вымышленным персонажем?

— Да не волнуйся, — успокоил его Гаузен. — Просто напишешь про то, что нового в НИИ. Нам там, может быть, столько всего придется обшарить, что историй хватит на год вперед. Того и гляди, тебе даже удастся поговорить с самим Савушкиным. Как он сможет отказать такому симпатяге?

Ленон заулыбался от комплимента и перспективы побеседовать со знаменитым космонавтом. Тот уже много лет не давал никому интервью, посвятив все свое время и силы научной деятельности.

Вдруг зазвонил телефон. Гаузен, забывшись, автоматически протянул руку и взял трубку. Смутная догадка мелькнула в голове Ленона, но он слишком поздно очнулся от сладостных грез, чтобы успеть остановить Гаузена.

— Я вас слушаю, — привычным тоном произнес Гаузен, уже приспособившийся к пользованию телефоном.

— Могу я услышать… — донесся знакомый ворчливый голос. — Погодите, да это же ведь опять вы!

— Нет, это не я вам звонил, — пропищал Гаузен, в попытке изменить голос, но было уже поздно.

— Постойте, вы что, придурки, решили меня разыграть?! — разозлился папаша Тираж.

— Вы неправильно меня поняли! — оправдывался юноша. — Мы еще можем обо всем договориться…

— Шерше ля буффон! — возразил Валентин Петрович.

— Что это значит? — не понял Гаузен, не владевший французским.

— Это значит «ищи дурака»! И, по-моему, ты его уже нашел! Передавай привет этому бездарному тупице! Знаете, когда наступит мой счастливый день, телефонные вы мои мошенники? Когда дом по вашему адресу обрушится до основания! Но не волнуйтесь, вы не останетесь без крова! Потому что будете лежать под этими самыми руинами до скончания веков! А я, зная, что вы там, с удовольствием закурю гаванскую сигару от горящих обломков! Кретин! Два кретина! — кончил разоряться раскрывший обман Валентин Петрович и с такой силой бросил трубку, что Гаузену показалось, будто он расслышал треск пластмассы на том конце провода.

— Хорошие новости от твоего начальника, — устало произнес Гаузен, чей план пошел насмарку.

— Какие? — с надеждой поинтересовался Ленон, хотя он расслышал почти все.

— Он передал тебе привет, — грустно улыбнулся велит.

— А плохие? — встревожился Ленон.

— Он по-прежнему считает тебя бездарным тупицей, — покачал головой Гаузен.

— По крайней мере, он не забыл меня, — попытался найти светлую сторону юноша.

— И как ты вообще его терпел? — возмутился Гаузен. — Этому старому индюку уже давно пора начистить перья!

После этих нелестных слов в адрес Валентина Петровича в комнате воцарилась гнетущая тишина. У Ленона с Гаузеном больше не оставалось никаких идей.

— Жалко, что на выставку не попасть, — вздохнул Ленон, вспомнив, что он пропустит.

— Зачем нам выставка? Нас уже столько раз выставляли вон, что больше не хочется, — не понял Гаузен.

— Да нет, я про другую выставку. Через две недели будет экспозиция инноваций в НИИ, так что шума будет предостаточно.

— Инноваций? Это как-то связано с вакцинами? — оживился Гаузен. Слово «выставка» показалось Гаузену знакомым. Дворник Степаныч рассказывал, что именно из-за нее стало так трудно попасть в НИИ, да и про что-то подобное он вычитал в газете.

— Нет, там просто будут показывать все новое и необычное, — объяснил своими словами Ленон.

— Все равно я не могу ждать две недели, — покачал головой Гаузен.

— Вот и регистрация скоро заканчивается… — припомнил Ленон.

— Регистрация? — переспросил велит.

— Ну, прием участников с их работами… — растолковал Ленон.

Гаузен вспомнил готовящуюся коронацию Леканта. Только там список приглашенных был известен заранее, и мало кто мог просто так напроситься на церемонию.

— А мы можем как-то попасть на эту регистрацию? — попытался разузнать Гаузен.

— Ну, нам же нечего показать. Чтобы представить что-то интересное, надо сначала это изобрести, — засомневался Ленон.

— Давай, Ленон, ты ведь не дурак, что бы про тебя не говорил этот напыщенный газетчик! Ты можешь чего-то изобрести! — начал уговаривать Гаузен приятеля, изо всех сил вцепившись за новую надежду.

— В детстве я собирал модели, и иногда выходило действительно не то, что ожидалось, но ничего инновационного и полезного, — пожал плечами юноша.

— Постой-ка! — внезапно Гаузену пришла в голову мысль, что «инновационное» — это нечто такое, что доселе не встречалось в этом мире. — Я ведь за этим и приехал. То есть, разумеется, ехал не сюда, но мне есть что-то показать и тут. Вот, к примеру, моя курточка!

— И что же в ней такого инновационного? — недоверчиво спросил Ленон, приглядываясь к одежде Гаузена.

— Да знал бы ты из какого… — тут Гаузен чуть не сказал «зверя», но вовремя вспомнил о вегетарианской натуре Ленона, — … материала она сделана. Такого точно нигде не найдешь!

— Он что? Не промокает? Или наоборот — впитывает неограниченное количество жидкости? В огне не горит? — начал перечислять Ленон, ожидая от Гаузена кивка в случае верного варианта.

— Ладно, забудь. Все равно мне жалко будет курточку выставлять. Станут к ней подходить все, прикасаться, — тут Гаузен вновь задумался, что бы еще такое показать на выставке. Наконец он достал сумку и начал сосредоточенно копаться в ней. Вскоре Гаузен с торжествующим видом достал рожок, который ему подарила на память Лин.

— Вот! Рожок! Больше нигде такого не найдешь.

— Это чтобы мороженое делать? — недоверчиво покосился Ленон.

— Мороженное, жареное, вяленое… Ты же мясо не ешь, Ленон! Ты вообще должен забыть эти слова! — не согласился Гаузен, и, убедившись, что Ленон не будет его больше перебивать, добавил:

— Он извлекает звуки! Сейчас покажу!

Гаузен подул в инструмент, и вместе со звуком помещение заполнилось ярким красным цветом. Затем он сменил ноту, и цвет освещения изменился на синий.

— Какой необычный фонарик… — неуверенно произнес Ленон. — От каких элементов у него питание?

— У тебя мысли только о еде, Ленон. Он ничем не питается и работает от воздушных колебаний, — как мог, разъяснял Гаузен.

— А для чего он используется? — не отставал Ленон.

— Его могут использовать охранники, когда поднимут тревогу. От цвета зависит, какое преступление совершается. Зеленое — ограбление, красное — убийство, розовое… Впрочем, о нем тебе, судя по всему, знать пока рановато, — нашел новое применение сигнальному рожку Гаузен.

— Ты сможешь объяснить принцип его работы перед комиссией? — вспомнил важный момент Ленон.

— Ну, это… вдуваешь… а потом еще светится, — заспотыкался Гаузен, которого этот вопрос поставил в тупик, а говорить Ленону про магию ему не хотелось.

— Ну, можно написать про аэродинамику и тоновую иллюминацию, — подсказал Ленон. — Но, кажется, для регистрации сойдет и простая демонстрация. На выставке каждый год нехватка приличных экспонатов.

— Тогда надо отправляться туда немедленно. Пока не поздно! — спохватился Гаузен.

Ленон, не ожидавший такого резкого поворота событий, прикинул, что время еще есть, а ничем особенным он уже, по сути, не рискует.

— Придется отстоять очередь и заполнить анкету, — сообщил о предстоящих трудностях Ленон.

— Ну, если нам придется ждать там, то ждать чего-то здесь уже точно не имеет смысла.

Провозгласив тем самым дальнейший курс событий, Гаузен вместе с Леноном отправились в НИИ имени Савушкина.

 

Глава IX

Ленон с Гаузеном вышли из дома и двинулись к уже знакомому им зданию НИИ. Живо обсуждая дальнейший план событий, они не заметили, как оказались в парке. Тут Гаузен увидел вдали девушку, известную ему по допросу. Гаузену уж было захотелось познакомить с ней Ленона, но, замешкавшись, он вспомнил, что не только не знает, как ее зовут, но и должен молчать об обстоятельствах их встречи с ней. Гаузен, обычно не сторонившийся женского пола, подумал, как бы побыстрей улизнуть, и попытался развернуть Ленона в другую сторону, но тут девушка их заметила.

— Ленон? Куда ты исчез? Я же волновалась! — пожаловалась Руфи.

— Руфи! Я… — пытался объясниться Ленон.

Из-за последних событий он мысленно попрощался с девушкой. Встретив же ее снова, он не знал, как себя вести и что ей сообщить. Наверное, она не увидела обещанной статьи в газете и считает его обманщиком. А теперь, еще и узнав, что он стал бездельником, вовсе не захочет общаться с ним.

Тут она заметила Гаузена, безуспешно пытавшегося спрятаться у Ленона за спиной, и беспокойство девушки сменилось громким негодованием:

— Ленон! Как ты мог связаться с этим негодяем? Я-то думала, что ты порядочный человек, а ты с ним заодно! Ты был с ним заодно все это время!

Ленон, который не понимал, в чем его обвиняют, не мог найти подходящих слов. Но, похоже, Руфи приняла молчание юноши за чистосердечное признание.

— Ты, наверное, специально подстроил все это со скамейкой?! Заманил и пытался утопить! Ты никакой не герой! Зачем я тебе только доверилась?! — сокрушалась девушка. Ленон потрясенно стоял, не понимая, что случилось с девушкой.

— Вы два бездельника и обманщика! Никогда больше не приближайтесь ко мне! — пригрозила Руфи и резко развернулась.

Ленон хотел догнать Руфи, но Гаузен крепко схватил его за плечо. Велит понимал, что без журналиста он не пройдет письменную регистрацию.

— Не надо, Ленон, ты уже ничем тут не поможешь, — посочувствовал Гаузен. — Пока она в таком состоянии, лучше с ней не разговаривать. Уж поверь мне, я кое-что в женщинах разбираюсь.

— Гаузен, а почему она так разозлилась? — все еще не оправившись от шока, решил посоветоваться Ленон с более опытным сверстником.

— Может быть, она просто ревнует? — выдвинул идею Гаузен.

— К кому? К тебе? — поразился Ленон.

— Ну, всякое бывает… Одна королева ревновала своего супруга сначала к служанкам, потом к лошадям, а затем к картинам! Причем ревновала, даже если на портрете была изображена она сама! Стоило только королю повернуть голову в сторону холста, как она сразу начинала его укорять: А на настоящую меня ты даже взглянуть не желаешь!

Услышав версию Гаузена, Ленон совсем запутался и расстроился окончательно, совершенно не представляя, что делать дальше.

— Хорош убиваться, найдешь себе кого-нибудь еще, — попытался утешить его Гаузен.

— Человек — это не разменная монета, чтобы его можно было просто так заменить в своем сердце, — горестно возразил Ленон.

— Не волнуйся, Ленон, никуда она от тебя не денется. Я потом тебе кое-что расскажу на этот счет, — обнадежил его Гаузен.

Удрученный юноша решил не спорить и побрел дальше в сторону НИИ. Он и раньше считал Руфи бесповоротно потерянной для себя. Но то, как уверенно вел себя Гаузен, как у него ловко получалось проворачивать дела и выкручиваться из разных ситуаций, а также его постоянное участие в судьбе Ленона заставили юношу поверить в его слова. Он не знал, чем обернется затеянная авантюра, но в глубине души надеялся, что она откроет для него новые возможности и перспективы в жизни.

Когда Ленон и Гаузен достигли НИИ имени Савушкина, то увидели, что отдел заявок плотно занят желающими зарегистрироваться.

— Как же мне управиться с этой толпой? — подумал Гаузен, которому до сего момента удавалось находить общий язык одновременно не более чем с двумя представителями местного населения.

Изобретатели и те, кто считал себя таковыми, буквально наседали на немногочисленные регистрационные пункты, в результате чего очередь намертво застряла. Гомон стоял такой, что птичий рынок на этом фоне походил скорее на ответственное собрание, где каждый участник выступал по очереди. В суматохе можно было разобрать только отдельные фразы. А очередь была такая длинная, что многие уже успели перезнакомиться.

— Ну, знаете, у меня проблемы с алкоголем, — рассказывал довольно ухоженный на вид изобретатель в широких роговых очках.

— Что, много пьете?

— Да нет, совсем наоборот.

— А почему вы тогда так говорите?

— Ну, ведь когда говорится «у меня проблемы с женщинами» — это отнюдь не значит, что у данного мужчины от поклонниц отбоя нет.

— Логично.

Впрочем, не всех устраивал формат интеллигентной беседы, и споры возникали буквально на ровном месте.

— Здравствуйте, — поприветствовал знакомого один из участников выставки.

— И вам того же, — откликнулся незнакомый ему человек.

— Да это я не вам, — попытался объясниться только что поздоровавшийся.

— То есть вы мне не здоровья, а смерти желаете? — возмутился незнакомец.

Тут Гаузен оглянулся на регистрационные пункты, один из которых он собирался занять в самое ближайшее время. На их месте тоже не наблюдалось особой гармонии:

— Гражданин Детородный, ваша очередь еще не подошла.

— Сколько вам можно повторять! Моя фамилия Хлеборобный. Хле-бо-роб-ный! Я буду жаловаться на такое обращение!

— Отдел жалоб — это другая дверь, — отвечала немолодая регистраторша.

Другой же регистратор, сотрудник НИИ средних лет, был куда менее формален, так как считал изобретателей отчасти своими коллегами:

— Как вас зовут? — начал он, решив сделать одолжение и заполнить форму за изобретателя.

— Меня зовут Володя.

— Значит так, Владимир…

— Я не Владимир, я Всеволод!

— Ну хорошо, Сева.

— Я вам что, Себастьян? Я же сказал, я…

— Мы это уже слышали, Василий, — судя по всему, регистратор имел проблемы то ли со слухом, то ли с памятью.

— Василий? Какой я вам Василий? Да вы что издеваетесь! — возмутился анкетируемый. Судя по его раздражению, этот спор продолжался довольно долго.

— Василий, вас не просили, — пожурил собеседника за вспыльчивость оформитель и вернулся к прежней рутине:

— Кстати, а какая у вас фамилия?

— Полесовский!

— Пылесоский? — не расслышал регистратор. — Что за фамилия такая? У вас в предках бытовой техники не было?

— Да как вы смеете?! Моя фамилия Полесовский!! Я из древнего шляхетского рода! — кипятился изобретатель с труднозапоминаемым именем.

— Так как, вы утверждаете, вас зовут? — снова уточнил регистратор.

— Хреннадий Собачинский! — не выдержал изобретатель.

— Неужели румын? — оживился регистратор, уже готовя к заполнению следующий пункт.

— Ну, не без этого, — неопределенно ответил участник выставки, который, похоже был уже готов на любой вариант, лишь бы закончить эту невыносимую процедуру.

Кто-то, не в силах дождаться выставки, демонстрировал свое изобретение коллегам и, не имея наглядной модели, объяснял принцип работы устройства по чертежу:

— Сколько лет вы занимаетесь изобретательством? — спросили у изобретателя.

— Сколько я себя помню, — с гордостью заявил он.

— А у вас хорошая память? — поинтересовались у него в ответ.

— А зачем вы спрашиваете? — замялся тот.

— Да потому что еще классик говорил: «Береги чердак смолоду». А у вас он, похоже, прохудился! — безапелляционно заявил один из присутствующих ученых.

— Вы заберете свои слова обратно, как только увидите мое изобретение в действии! Я придумал ветряной автомобиль! Это транспортное средство будущего! — защищался конструктор.

— С дуба рухнул? — предположил ученый.

— Чердак прохудился! — подытожил его коллега.

— У меня все просчитано! — не сдавался изобретатель. — На крыше ставится мельница, которая крутится во время движения от потоков встречного воздуха, и подзаряжается, практически полностью восполняя энергию, необходимую для продолжения пути.

— Насколько полностью?

— Думаю, прокатиться разок хватит, — уклончиво ответил изобретатель.

— С дуба рухнул! — подмигнул коллеге ученый.

— Чердак прохудился! — согласился коллега.

— А если не хватит? — посмеявшись, уточнили ученые.

— Если машина застрянет, придется крутить винт вручную за рычаг позади пропеллера, пока не зарядится. Можно даже ехать на крыше и крутить.

— Да поймите же вы! Это все равно, что снегом печку топить! — аргументировал ученый.

— Или деньгами! — выдвинул другую гипотезу его коллега.

— Деньги хотя бы горят! — пояснил критически настроенный ученый.

— Тогда это все равно, что играть на пианино барабанными палочками! — выдал новое сравнение коллега.

— Вообще-то такое изобретение существует. Оно называется ксилофон, — поправил собрата по профессии ученый и вновь уделил все свое внимание чертежу автомобиля будущего.

— А на крыше вести, что, ногами? — поинтересовались у изобретателя ученые, и, не дожидаясь ответа, вынесли свой авторитетный вердикт:

— С дуба рухнул!

— Чердак прохудился!

— Евклидова геометрия! — как только мог грязно выругался конструктор. — Ну почему сразу столько вопросов? Это же тестовый экземпляр! На отладку нужно дополнительное финансирование!

— Вы вообще хоть раз изобретали что-нибудь полезное? — поинтересовались у него.

— Да не один раз! — с вызовом в голосе заявил изобретатель.

— То есть ни разу? — не без иронии уточнили у него, и после этих слов конструктор замялся и начал смущенно тереть шею.

Другие же светочи науки хвастались куда более востребованными в быту предметами:

— Я изобрел то, в чем всегда нуждалось человечество! Дешевую небьющуюся посуду!

— Да вы что с ума сошли! — возразили ему. — Посуда бьется к счастью. К счастью тех, кто ее производит. Это значит, что товар будет востребован. Вы хотите разорить производителей посуды? Да и сами подумайте. Сейчас все семейные конфликты решаются только битьем посуды! Если посуда перестанет биться, то супруги начнут браться за столовые приборы, и хорошо, если это будет поварешка, а не нож!

— Все-то вы сочиняете, — обиделся изобретатель тому, что его спустили с небес на землю. — Все равно зарегистрирую, так и знайте.

— Ну и негодяй! — донеслось ему в ответ.

— Вы себе только представляете? — услышал женский голос Гаузен. — У моей подруги ребенок просил кису. Ну, в итоге ему и купили щенка породы Кису. А он хотел обыкновенную кошку!

Гаузен обернулся и увидел даму с крысой на руках. То есть сначала Гаузену показалась, что это довольно крупная крыса, но, приглядевшись, он с трудом узнал в крошечном безволосом тельце собачьи очертания.

— Матушка моя гусыня! Собака-то голая! Кипятком что ли ошпарили, изверги? — сначала удивился, а потом не на шутку развеселился Гаузен.

— Это еще что! — прокомментировал Ленон. — У этой просто шерсть короткая, а кошки бывают совсем лысыми.

— Недопсы! Болонки! Не хочу жить в стране, где кошки лысые, а собаки — карликовые! — горячо поддержал юношу нервный мужчина, который, похоже, страдал нетерпимостью к собачьему меньшинству. — Вот сенбернары — это лучшая для просторов России порода! Все остальные — это просто свора Шариков и Барбосов! Вот погодите, сейчас я вам приведу настоящую собаку! Сразу все у меня обмочитесь от страха с ног до головы!

И неуравновешенный собаковод покинул очередь, раздраженно бурча что-то себе под нос и одновременно яростно его потирая. Хотя отчасти Гаузен и разделял некоторые убеждения этого человека, в целом, он ему показался довольно неприятным в общении.

— Надо бы поторопиться, а то еще неизвестно, что он сюда притащит, — подумалось юноше.

— Какая маленькая собачка! И злая при том! — продолжил насмехаться Гаузен. — С ней на белку ходить, как на медведя! Такой палец в рот не клади… Всю пасть порвет! Укусит, а палец у нее еще будет торчать из…

Услышав настолько низкопробную шутку в столь интеллигентном заведении, толпа недовольно зашепталась, а упомянутая собака зарычала на Гаузена, чем развеселила его еще больше.

— Уберите поскорей свое чудище! Это просто оружие массового покусания какое-то! — глумился Гаузен, тыча пальцем в безобидного зверька.

Собака, не выдержав подобного обращения, громко тявкнула на юношу.

— Ой, боюсь, боюсь! — изобразил страшный испуг Гаузен и начал отступать назад. Пятясь в сторону регистрационного пункта, юноша проходил мимо то одного, то другого стоящего в очереди посетителя, пока не начал внаглую расталкивать ожидавших регистрации участников. Ленон, сгорая от стыда, плелся за спутником следом и извинялся перед присутствующими. Трусливая интеллигенция недовольно ворчала, но ответных действий пока не предпринимала. Видя это, Гаузен решил усугубить свое отношение к окружающим.

— Давай, ходи ногой отсюда! — хамил напропалую юноша.

— Простите? В каком виде? — поинтересовалась разодетая в шелка дама.

— В каком есть, в таком и убирайтесь. Это всех касается! — пояснил велит и успешно протолкался до регистрационного пункта.

— Гражданин, соблюдайте порядок! — запоздало возмутилась регистраторша, а очередь позади в знак поддержки снова зароптала.

Ленон выглядел растерянно, так что говорить снова пришлось Гаузену.

— А я и так в порядке важности! У нас тут не какая-нибудь ерунда! — начал доказывать Гаузен.

— На регистрацию вдвоем нельзя! — не отставала женщина, увидев стоящего рядом Ленона.

— Как нельзя? Тогда гоните ту даму с собачкой прочь! И вообще это мой ассистент, и секретарь, и… у него почерк разборчивей.

Услышав последние слова, Ленон польщено заулыбался, ведь самыми вежливыми словами, которые он слышал о своем почерке, были «японские иероглифы».

Похоже, решив, что дальнейшими спорами очередь не уменьшить, регистраторша сунула Ленону форму для заполнения и потребовала документы. Гаузен показал свой фальшивый паспорт, а Ленон — настоящий. Затем они приступили к заполнению анкеты.

— Род деятельности?

— Самая что ни на есть необходимая, — нашелся Гаузен.

— Так, а лет сколько? — поинтересовался Ленон.

Гаузен попытался подсчитать, но сбился, когда закончились пальцы на руках.

— Мне на жизнь хватает, — уклончиво ответил Гаузен и гордо добавил. — Не каждая крыса проживет столько!

— Нужен точный ответ, — не отставал Ленон.

— Ну, нарисуй тогда что-нибудь, чтобы она отвязалась, — шепнул Гаузен Ленону, но, заметив, что он ему начислил, перепугался не на шутку. — Ты чего! Столько люди не живут! Я что, похож на призрака?

— Так это не возраст, а год рождения, — виновато пояснил Ленон.

— Предназначение устройства?

— Свистовое и просветительское, — диктовал Гаузен Ленону, всматриваясь в каждый пункт.

— Наличие детей?

— Нету, о которых бы я знал, — заверил Гаузен.

Вскоре, не без помощи Гаузена, Ленон оформил всю документацию. Регистраторша, тщетно вглядываясь в закорючки Ленона, наконец, сдалась и произнесла:

— Итак, проект «Рожок прекрасной Лин» представляет Гаузен.

— Да-да, все верно, — торопливо оборвал велит, которому не терпелось как можно быстрее покинуть этот зал.

— Подпись должны проставить лично! — потребовала женщина.

Гаузен размашисто расписался, нарисовав, как ему показалось, замок на скалистом побережье.

— Заявка будет рассмотрена, а пока возьмите пропуск и направляйтесь в демонстрационный пункт, — наконец успокоилась регистраторша и подробно объяснила, как туда добраться:

— Сейчас выйдите вот в эту дверь, и там будет еще две. Заходите в левую, там пометка есть.

Получив данные указания, спутники покинули регистрационный зал.

 

Глава X

Захлопнув за собой дверь, они услышали оглушительный лай и испуганный визг конкурсантов, оставшихся в регистрационном зале.

— Неужто у микропсины голос прорезался? — взбрело в голову Гаузену.

Но тут он вспомнил, что, похоже, это неуравновешенный гражданин успел таки привести обещанного пса-переростка. Гаузену уже захотелось вернуться и посмотреть на это, без сомнения, увлекательное зрелище, но Ленон, напуганный громким лаем, попросил его не задерживаться.

Тогда Гаузен, проигнорировав указанную регистраторшей дверь, уверенно направился к правой.

— Разве нам не в левую? — встревожился Ленон.

— Не хочу я им отдавать свой рожок — самому пригодится, — отмахнулся Гаузен.

— Но ведь эта дверь заперта, — обнаружил Ленон, подергав за ручку.

— У меня все схвачено. Я позаимствовал ключи у Степаныча. Да и разве тебе не хочется увидеть, как выглядит НИИ изнутри?

В этот момент любопытство в Леноне одержало верх над осторожностью, и юноша согласился. Гаузен же надеялся найти здесь не только лекарство, но и Лин, а уж она бы вытащила его отсюда.

Закрыв за собой запретную дверь, спутники оказались в какой-то подсобке.

— Слушай, Ленон, нам надо слегка приодеться, чтобы вызывать меньше подозрений, — придумал Гаузен и потянул руку к висящим на крючке белым халатам.

— Но это же воровство! — возмутился Ленон.

— Воровство — это когда взял и с концами, Ленон. А мне этот халат за пределами НИИ совсем не сдался, и выносить его я точно не собираюсь. Да и ты, как мне кажется, тоже не собираешься запятнать его белизны.

Надев халат, Гаузен нащупал в кармане очки и предложил их Ленону:

— Нацепи. Так правдоподобнее будет.

— Но у меня нормальное зрение, — воспротивился юноша.

Ни слова ни говоря, Гаузен выдавил пальцем оба стекла из оправы и снова протянул их приятелю.

— Это уже совсем вредительство! — недовольно пробормотал Ленон, но очки надел, пообещав себе, что на обратном пути вставит линзы назад.

Гаузен, не зная, где толком искать лекарство от синдрома Протея или его спутницу, не выдумал ничего лучшего, как проверять все двери, какие только попадутся под руку. Надпись на одной из них не на шутку озадачила юношу.

— «Сокрыто»? Что бы это значило? — поинтересовался Гаузен. — Открыто или закрыто?

— Не проверишь, не узнаешь, — пожал плечами Ленон. Хотя он и не горел желанием входить куда-то без спросу, но иного варианта ему в голову не приходило.

Подумав немного, Гаузен схватился за дверную ручку. Перед ними открылся кабинет, полный скелетов разнообразных животных, но особенно выделялся среди них скелет лошади. Внутри гости застали двух уже немолодых ученых в самом разгаре спора.

— Вот вы лучше отгадайте мне загадку. Почему женщина в парандже пошла в мужской туалет? Не знаете? А все потому, что она подумала, будто «М» и «Ж», это «мусульманский» и…

— Христофор Михайлович, да как же вы вообще можете такое рассказывать?! — возмутился собеседник ученого. — Разве вы не знаете, что большая часть сотрудников нашего института… Совсем религией не интересуется!

— Кто бы говорил, коллега, — возразил Христофор Михайлович. — Всем известно, что ваши статьи печатаются в журнале «За иконами». Как это так может получиться, что, не интересуясь религией, вы вдруг про нее пишите?

— Но это же безумие! — воскликнул коллега Христофора Михайловича.

— Ага! Значит, вы со мной согласны? — обрадовался ученый.

— Нет, это ваш диагноз! — сердито высказал свое мнение собеседник.

— Побоялись бы такое говорить! — обиделся Христофор Михайлович. — Согласно научным исследованиям от суда божьего спасает только громоотвод!

— Это я-то не знаю, о чем говорю? — не сдавался коллега. — Я серьезный специалист в области экономики с мировым именем! Я сторонник материальных ценностей! И кто только мог выдумать, что меня печатают в подобных изданиях? Кому захотелось испортить мою безупречную репутацию? Сколько раз я могу повторять — это издание называется «The economy». «Зэ Экономи», а никак не «За иконами»! Да я сейчас же разыщу тот самый выпуск и все вам докажу! — не выдержал убежденный экономист и покинул кабинет.

Тут оставшийся ученый, все еще не растеряв задор, оглядел прибывших гостей, и его взгляд остановился на Леноне.

— Кажется, я знаю, кто оценит мою шутку, — потирая руки, обрадовался хозяин кабинета.

Услышав эти слова, юноша не на шутку перепугался, не представляя, на что намекает ученый.

— Здрас-сьте, — растеряно протянул Ленон, смущенный пристальным вниманием хозяина кабинета.

— Не «здрасти», а «здратуте», — передразнил юношу Христофор Михайлович и, радуясь удавшейся шутке, снова схватился от смеха за живот.

— Я Гаузен, а это Ленон, — ткнул пальцем в спутника велит, надеясь, что подобная формальность вернет ученому серьезный настрой.

Ленон, услышав, что его представили, протянул было в знак приветствия свою руку, но ученый ее не взял.

— Не жму руки и не крещусь, — заявил ученый. — Это еще не значит, что я вас не уважаю или не верю в бога.

— А вы думаете, бог есть? — опешил Ленон, не ожидая такого поворота.

— Бога нет! — громко возразил ученый и с удовольствием начал наблюдать выражение нарастающего на лице у Ленона ужаса. — Ушел на обед! — повременив, успокоил ученый, но Ленону от этого стало немногим легче.

— Вообще-то мы не к нему пришли, — перебил Гаузен. — Мы по серьезному делу.

— Вот-вот, приходят тут всякие в институт… Вы, наверное, аспиранты?

Гаузен, хоть и слово было для него незнакомо, не знал, кем еще можно представиться. Так что он просто согласно кивнул. Ленон, невольно подражая Гаузену, тоже усиленно затряс головой.

— Аспиранты, говорите? — весело повторил Христофор Михайлович. — А спирать-то здесь уже давно нечего! Даже микроскопы, кхм, без стекол, — тут ученый начал подозрительно всматриваться в очки на носу Ленона:

— Что-то я вас не припоминаю… Вы здесь недавно?

— Да, мы тут буквально только что. Из свежей партии, так сказать, — ответил за двоих Гаузен.

— Значит, вам не прочитали лекцию о технике безопасности! — воскликнул ученый, довольный своей догадке, и начал:

— Самую большую опасность для рядового сотрудника… Да что там, для всего человечества! Представляют лошади! Лошадь — это очень вредное животное. И злорадное. Иначе с чего бы ему так ржать? — усомнился ученый, неугомонно расхаживая из угла в угол и тыча пальцем в разные стороны. — Такая насмешливость присуща только обезьянам, а вот от них можно ожидать любой подлости. Из-за этой вот гадкой натуры лошадей не то, что в дом — близко к паркету не пускают, не говоря уже о мало-мальски приличном ковре. Навалить кучу — вот единственная щедрость, которую можно дождаться от столь неблагодарного компаньона, как лошадь. А тот, кто не сможет сдержать свое пищеварение, не сдержит и обещание! Потому разговоры о верности лошадей — пустые враки.

При этих словах Ленон в удивлении разинул рот, а Гаузен откровенно заскучал. Он всегда доверял лошадям больше, чем людям, поэтому с первых же слов не воспринял ученого всерьез. Юноша подошел к скелету, напоминающему ему поганца, и решил потрогать его клыки.

— Не тронь! Я только недавно склеил! — предупредил Христофор Михайлович и продолжил свою лекцию:

— Сколько разведчиков в тылу врага кануло без вести, будучи под покровом ночи выданы на растерзание врагу несвоевременным ржанием коня. Протяжный как пила гудок поезда и то приятней этого демонического завывания! Уж если выбирать между «цок-цок» и «тудук-тудук», не раздумывая выбирайте последнее, не жалея никаких денег на билет.

— У моховой бороды совсем мозги заплесневели, — доверительно поведал Ленону Гаузен. Борода ученого была очень густой с обильной проседью по бокам, почти полностью закрывая рот, включая губы, и чем-то действительно напоминала мох.

— Гаузен, как ты можешь так говорить? — возмутился Ленон. — Он ведь стоит прямо перед нами!

— Ничего, ничего, — отозвался ученый. — Я всегда считал ниже своего достоинства прислушиваться к чужим разговорам.

— Вот видишь? — довольно подтвердил Гаузен, не видя за собой вины, а профессор продолжил свою лекцию, не обратив особого внимания на заминку:

— Скачок лошади вызывает перепад с одного бока на другой, приводя также к излишнему давлению на внутренние органы в области седла. Лошадь взобьет кишки в вашем теле, будто сливки в кувшине. Как говорят в консерватории, тили-тили, трали-вали, это мы не Паганини, это вам не Страдивари! Да эта угроза будет почище глобального потепления! И не говорите потом, будто я вас не предупреждал! Ну, чего ты мелькаешь как пятьдесят килогерц? Постой на месте смирно! — окликнул ученый Гаузена, который продолжал разгуливать по кабинету в поисках чего-то, что поможет в его нелегкой миссии.

— Как вы думаете, почему Чингисхан добился столь внушительных успехов в карьере завоевателя? Монголы сеяли на полях вокруг себя смерть и разрушение…

— Извините, а «смерть» и «разрушение» — это что, названия сортов пшеницы? — решил уточнить Ленон, внимательно конспектировавший лекцию в своем блокноте.

— Я вам кто, эстрадный исполнитель Смехаил Пошутинский? Я здесь серьезные вещи рассказываю, молодые люди! — рассердился, что его снова перебили, Христофор Михайлович и перешел к самой сути своего тезиса:

— Монгольская цивилизация не занимает на современной геополитической карте столь значимого, как в былые времена, места. Как вы думаете, почему? Да потому что именно лошади были теми, кто направляли монголов на свершения в прямом и переносном смысле! Монгольская конница — то страшное орудие, которое перемалывало целые популяции — на самом деле была опасна исключительно лошадьми. Профессор Церковномышинский доказал, что монголы, подобно рыбам-прилипалам, лишь размахивали оружием да старались не свалиться на ходу. Они были всего лишь пешками, подчиняющимися разуму, который затаился в узком лошадином черепе.

А если вспомнить про четырех всадников Апокалипсиса, то не останется никакого сомнения, что лошади примут непосредственное участие в организации конца света. Сам Антихрист приедет на апокалипсис верхом на лошади!

— Антихрист? Это который синенький, ядовитый, и от него машина не замерзает? — робко уточнил Ленон.

— Он способен на множество всяких гадостей! — согласился на этот раз ученый, и тут ему в голову пришла другая мысль. — А Наполеона подвело что?

— Морозы? — вспомнил Ленон про батарею Раевского.

— Да конница его и подвела! В битве при Ватерлоо она подло свалилась в овраг! — торжествующе объявил профессор, который видел в лошадях корень мирового зла.

Тут Гаузен, не в силах больше сдерживаться над тем, сколь много значения вкладывает ученый в подобного рода бессмыслицу, так и прыснул со смеху.

— Ты что «ха-ха»? — обиделся Христофор Михайлович. — Я тебе не «ха-ха»! Я ого-го кто! — завозмущался ученый, буравя воздух нацеленным в потолок указательным пальцем. — На эти исследования у меня ушло много времени и усилий, но, как говорят светлые головы из института имени Патриса Лумумбы, без усердного старанья не поймаешь и пиранью.

— А крокодила? — вдруг поинтересовался Ленон, которому поговорка показалась знакомой.

— А крокодила, гм, не словишь в полсилы, — поразмыслив, подыскал ответ Христофор Михайлович.

— А осьминога? — включился в разговор Гаузен.

— На осьминога… Сил надо… — попытался найти подходящие слова ученый, но вскоре сдался. — А осьминоги в Амазонии не живут! Разве что совсем в глубоких озерах, да и то навряд ли. Они там заведутся, как говорят квантовые физики, когда Стивен Хокинг на горе спляшет! Он, кстати, как и я, принципиальный человек, на лошадях совсем не ездит, только на моторизированной коляске.

Но его, несмотря на это, все равно за былые заслуги решили в рыцари посвятить. А когда он добрался до дворца, то все проклял. Здание старое, пандусов нет, и подниматься очень тяжело. Ну и на третьем лестничном пролете он не выдержал и высказался своим наэлектризованным голосом: Вот ведь старая рухлядь!

А придворная челядь это услышала и передала королеве, будто это он ее так обозвал. И вот когда его впустили в королевские покои, Елизавета смотрит, как его скрючило, что он едва пальцем пошевелить может, а потом сочуственно так спрашивает: Ну и кто из нас теперь старая рухлядь? — решил слегка разбавить свое повествование ссылкой на авторитетные источники ученый и вернулся к своей излюбленной теме:

— Фольклор так же не самого лучшего мнения о намерениях лошадей в отношении человечества. Читали про троянского коня из «Одиссеи»? Только ЛОШАДЬ могла выдумать такую гнусную подлость! А еще вспомните «Песнь о вещем Олеге», когда конь даже после своей смерти смог отомстить сиятельному конунгу за то, что тот всю его сознательную парнокопытную жизнь заставлял гнуть хребет под тяжелыми цельнометаллическими доспехами. Как говорится, король мертв… Эмм, как там дальше? А вспомнил! Король мертв! Кто тут тогда на царя крайний?

Вообще, если касаться классической литературы, то она поставила нам три главных вопроса: Кто виноват, что делать и… — тут ученый стал судорожно щелкать пальцами, пытаясь вспомнить последний пункт.

— Кто сказал мяу? — как следует не подумав, решил подсказать Ленон. Христофор Михайлович гневно воззрился на юношу, не понимая, как в голову последнего вообще пришла подобная глупость.

— Нет, кот — это другое дело. Кот — животное полезное, — пристыдил лже-аспиранта профессор. — У известного шахматиста Алехина был кот, которого он таскал на каждую партию. И во время игры кот подсказывал ему все верные ходы. Кстати, в шахматах конь ходит буквой «Г». А это говорит о его предательской натуре и склонности к ударам исподтишка.

— Ну, может, тогда «Кто подставил кролика Роджера?»? — сделал еще одну попытку Ленон, но она оказалась еще более смехотворной, чем предыдущая.

— Извините, а вы какой институт окончили? — прервал свою речь профессор и с подозрением уставился на Ленона. Юноша опустил глаза и начал смущенно шаркать ногой по полу.

— Да у кого я только не учился — и у хаслинцев, и у альдорцев, но больше — у велитов, — спас ситуацию Гаузен, решив ответить за приятеля.

— Это что, фамилии научных руководителей? — осведомился Христофор Михайлович, которому, похоже, некоторые из них показались знакомыми. Но вместо дальнейшего уточнения профессор оглушительно чихнул.

— Будьте здоровы, — от всей души пожелал ему Ленон.

— Спасибо всем! Спасибо, дорогие друзья, за то, что поддержали меня в столь нелегкое время, когда у меня были проблемы со здоровьем, — начал эффектно раскланиваться Христофор Михайлович, как будто он выступал на сцене перед огромной аудиторией. — Я у вас в неоплатном долгу, и поэтому даже не буду пытаться вернуть его вам.

После этих торжественных слов профессор решил чихнуть на бис еще раз.

— Желаю вам всяческого здоровья, — прибавил снова Ленон.

— Какого-такого всяческого? — возмутился ученый, резко сменив настроение. — Здоровье, как и ум, бывает только крепким и слабым. Особого ассортимента в нем не наблюдается.

— Простите моего невежливого друга, — решил вступиться за Ленона Гаузен, не знающий всех местных обычаев и побоявшийся, как бы ученый не обиделся и не поднял тревогу на весь НИИ.

— Это все свинец, все свинец, — снисходительно объяснил ученый. — Развелось его в последнее время в атмосфере. А, как всем известно, вследствие физических свойств свинца характер становится тяжелым до полного оскотинивания. Но ничего, ничего… Как говорил мой друг профессор Ван Хельсинг про графа Цепеша — Карпатского осина исправит, — вспомнил Христофор Михайлович и после этих слов зловеще захохотал.

— Он что, финн, ваш профессор? — не понял Ленон. — Ну, из Хельсинок?

— Простите моего заторможенного друга. Он дико соскучился по своей родине, — снова начал оправдываться Гаузен, но в этот раз Христофор Михайлович пропустил слова извинения мимо ушей:

— Да нет же! Ван Хельсинг! А я всегда ему говорил — не за теми ты, Ваня, бегаешь! Лошади, они пуще вампиров укусить могут! А глазища у них такие красные. А зубищи у них такие заразные! Вы знали, почему они так заразительно и громко ржут? Да потому что у них бешенство в крови!

Кхм, надеюсь, среди присутствующих найдутся те, кому что-то говорит имя Аввакума Петрова? — вновь хаотично поменял тему Христофор Михайлович. — Пусть они поднимут свои руки.

Похоже, что профессор имел большой преподавательский опыт и привык выступать в лекционных залах.

Ленон попытался поднять руку, но Гаузен, испугавшись новой порции потока сознания ученого, грубо его одернул.

— Так как в этом кабинете есть хоть один знаток в этом вопросе, — произнес ученый, видимо, имея в виду себя. — То я не буду пояснять, а сразу перейду к тому, что он сказал.

Так вот, как сказал остолоп Аввакум… Тьфу ты черт, прости господи! Прототип Аввакум! Да что ж такое! Опять не то!

— Может быть, Робокоп? — подсказал Ленон.

— Протопоп! Протопоп Аввакум! — наконец, вспомнил ученый. — Впрочем, я уже позабыл, что он там говорил. Но, наверное, что-то плохое и про лошадей! Что, все равно не верится? — поинтересовался Христофор Михайлович. — У меня есть железные доказательства! Вот, вятская приземистая, — с гордостью заверил ученый и постучал по конскому скелету.

— Вообще-то больше похоже на пластмассу, — пригляделся Ленон.

— Все равно кости нанизаны на проволоку, — пояснил профессор и продолжил доказывать свою правоту:

— Знаете, в чем причина подъема и расцвета нашей державы? Мы отказались от живых лошадей в пользу железных коней. А без этого мы никогда бы в космос не вышли! А вы знаете, почему лошадей не посылали в космос? Эта подлая скотина только и ждет возможности, чтобы угнать первый попавшийся космический корабль и вернуться в свою лошадиную галактику за подмогой. Да-да! У меня и на этот счет исследования есть, и я в скором времени предоставлю их самому Савушкину на рассмотрение!

Тут Гаузен, разобрав знакомую фамилию, несколько изменил свое отношение к взбалмошному ученому, прикинув, что тот сможет помочь им встретиться со знаменитым космонавтом.

— Недаром, ох, недаром, гениальный режиссер Тарковский сбрасывал лошадей с колоколен! А Френсис Форд Коппола отрезал им головы, — продолжал сокрушаться профессор.

— Френсис Форд Коппола! — потрясенно повторил Ленон. — Тот самый, который обедал с Валентином Петровичем.

— Из-под топота копыт пыль по полю летит. Прислушайтесь, насколько зловеще звучит эта древняя пословица. Этими вот восемью нехитрыми словами мудрецы прошлого пытались нас предупредить об опасности, исходящей от племени непарнокопытных. Вдумайтесь в эти слова и вам сразу представиться облако пыли, которое скрывает эту табунообразную саранчу, сметающую своим цокотом все, что им встретится на пути, — продолжал описывать нелегкие конские будни Христофор Михайлович. — Лошадь — это то животное, которое погубило Кларка Кента, более известного как Супермен.

— Кларк Кент? Не ослы… Не ослышался ли я? — переволновался Ленон, разобрав знакомое имя.

— Не ослы, не ослы… Лошади! — подтвердил Христофор Михайлович и продолжил свою историю:

— Его не брала ни пуля, ни штык! Разве что карбонит причинял ему какой-то вред, но безрезультатно. Но стоило лишь лошади взбрыкнуть, и случилось прямо как в сказке, где «мышка хвостиком махнула», только у нас тут куда большие масштабы угрозы! Актер, прославившийся ролью Супермена, стал, как Стивен Хокинг, парализован на все конечности. Уж если сверхчеловеку несдобровать от лошадиной подлости, то что же будет с обыкновенным среднестатистическим гуманоидом?

— Так вот почему доктор Павлов постоянно над ними экспериментировал, — печально произнес Ленон, потрясенный незавидной участью любимого героя.

— Как можно так говорить! — возмутился профессор. — Академик Павлов был здравым человеком и лошадей остерегался как огня. Он был высококлассным хирургом и как никто другой разбирался в собачьей анатомии! Да что там говорить, вся большевистская верхушка лечилась у него! Но если вас интересуют медицинские последствия от общения с лошадьми, то я могу вам все рассказать:

От лошадей искривляются коленки, сплющиваются поджилки, сдавливаются посиделки, развивается сколиоз — и это далеко не полный список всех неприятностей. А еще из них колбаса невкусная.

На этих словах профессор, похоже, исчерпал все заранее подготовленные аргументы и начал усиленно рыться в собственных воспоминаниях.

— Меня часто спрашивают… — поделился Христофор Михайлович, и Ленон навострил ручку, готовясь записать очередную порцию мудрости. — «Папаша, огоньку не найдется?». Как же они могут не знать, что если лошадь убивает капля никотина, то человек подавно этой гадости должен избегать! А уж если и курить, то выдыхать исключительно в конскую морду!

Да и вообще, если призадуматься, весь транспорт начался с лошадей. Это их изобретение! Они специально подсадили людей на это дело, чтобы они стали меньше двигаться, ослабли и были более подвержены их зловредным козням. Поэтому, если человечество хочет выжить, то оно должно избегать транспорта любой ценой. Я даже несколько книг на эту тему написал. Одну из них — которая называется «Жизнь и ходьба» — только недавно разрешили. А другая — «Моя ходьба» — хоть и была переведена на немецкий под названием «Meine Gang», но потом была запрещена во многих странах мира за дискриминацию общественного и личного транспорта. Да кому он вообще нужен? Терпеть его не могу! Особенно, велосипедистов! Жужжат спицами своих колес, будто какой-то рой пчел!

— А лифт? Это ведь тоже общественный транспорт? — пришло в голову Ленону. Услышав эти слова, Христофор Михайлович призадумался, и тут же на его лице, будто нежеланный прыщ, выскочил панический страх:

— Лошадь Пржевальская! Как же я теперь в столовую подниматься буду, зная это? Неужели теперь придется залезать по пожарной лестнице?

В то время как Ленон под впечатлением лекции стоял как вкопанный, Гаузен отреагировал на это совершенно по-другому. Прослушав речь ученого целиком, он тут же со страшной силой позабыл ее. А затем, не в силах сдерживать возмущения, обрушился на профессора:

— Старик, ты чего гонишь? Тебе что, копыто в голову вдарило? Ты что, с хаслинского верблюда свалился? В каком месте у тебя подкова застряла? Лошадь — полезное животное! Если бы не лошади — меня бы уже не было в живых!

— Таким несдержанным надо проводить злоботомию! Разок скальпелем по черепу — и на всю жизнь добрый! — обиделся на оскорбления ученый. — И вообще, это вам только кажется, что они приносят пользу, молодой человек! Это их хитроумный план! Они могут предать вас в любую минуту! Мне ли не знать! Я ученый с мировым именем и преподаватель с огромным опытом!

— По-репо-даватель! — разобрал по частям малознакомое слово Гаузен. — А это что, скелеты тех, которым ты уже репу расколотил, что ли?

— Да как вы смеете! — возмутился Христофор Михайлович. — Где вы тут видите хоть один разбитый череп? Здесь? Может, здесь? Или здесь? — профессор стал с бешеной для его лет скоростью носиться от одного скелета к другому. Не заметив, он толкнул Ленона, который с грохотом свалился прямо на лошадиный скелет.

— Я же говорил! Я же говорил! — торжествующе восклицал профессор. — Эта лошадь чуть не угробила твоего друга!

Похоже, что наглядное подтверждение его теории волновало его куда больше, чем порча научного экспоната.

— Да какая кобыла тебя укусила, старик? — не отставал Гаузен.

— Ну почему же укусила? Уронила… — произнес Христофор Михайлович и прищемил язык, понимая, что проболтался. Ученый молча схватился за голову, будто воспоминания злосчастного дня в один миг вернулись к нему, не взирая на разделяющие их годы.

— Я тоже раньше не любил уток, — покаялся Ленон. — Но я превозмог предрассудки и теперь обожаю их всем сердцем. Может, у лошадки в тот день было просто плохое настроение? Разве тяжело просто взять и простить? Гаузен, помоги мне поднять скелет, — шепнул он, и конструкция вскоре заняла свое место в прежнем, за исключением нескольких неважных костей, виде.

— Столько лет исследований, и все впустую! — продолжал сокрушаться Христофор Михайлович.

— Мне кажется, впустую проходят только годы, лишенные дружбы и любви. Но еще не поздно все наверстать. Разве так сложно ее погладить? — продолжил уговаривать расстроенного профессора Ленон.

Христофор Михайлович робко протянул руку, но прикоснуться не решался.

— Ну же, смелее. Не укусит же она? — подбадривал его юноша.

— Прости меня, лошадка… — погладил скелет Христофор Михайлович и прослезился.

Тут Ленон достал морковку, которую он прихватил с собой на случай, если проголодается, и протянул ее ученому:

— А теперь ее можно покормить.

Ученый сначала недоверчиво покосился на морковку, но потом все же сообразил, как ее можно применить. Он начал всовывать овощ между челюстей лошади, а потом зажимал их, «откусывая» по маленькому кусочку и, радуясь, при этом, как ребенок.

Гаузен, наблюдавший за этой нелепой, на первый взгляд, картиной, все же нашел ее весьма трогательной. Но тут юноша вспомнил цель своего визита в НИИ.

— Пусть отведет нас к Савушкину, — шепнул Гаузен Ленону, видя, что тому лучше его получается управляться с пожилым ученым.

— Светофор Мигайлович, — взмолился Ленон, от волнения перепутав имя профессора. — Вы уж нас простите, что мы вас потревожили, но нам срочно нужно попасть к Леониду Васильевичу.

— К Савушкину? — неохотно оторвался от увлекательного занятия Христофор Михайлович. — Что же вы раньше не сказали? Мне отчет к нему нужно занести, да все никак времени нету.

— Мы принесем, — с готовностью вызвался Гаузен и в дополнение к документам получил подробнейшие инструкции, как достичь таинственного директора, который возглавлял научный комплекс, названный в его честь.

 

Глава XI

Благодаря точному описанию и пропуску, который им дал Христофор Михайлович, Ленон с Гаузеном в скором времени достигли до кабинета самого Леонида Савушкина. Оба юноши ждали этой встречи с нетерпением, но по разным причинам. Ленон всегда мечтал увидеть вживую кумира своего детства, а Гаузен надеялся, что эта встреча решит судьбу Салочки, и, возможно, Лин. Войдя внутрь, им удалось застать хозяина кабинета за работой.

Леонид Савушкин оторвался от дел и строго посмотрел на пришельцев.

— Кто вы такие и что вам надо? — спросил он, отложив прелюдии подальше.

— Да вот, вам Светофор Мигалыч принес отчеты за текущий промежуток, — не моргнув глазом, переврал Гаузен имя профессора и грохнул кипу бумаг прямо перед носом директора, поймав на себе его суровый взгляд.

— И попросил передать образец лекарства от синдрома Протея для экспериментов, — не дрогнув, продолжил Гаузен и решил разыграть карту до конца. — А также отдать недавно прибывшую девушку, которую вы удерживаете здесь в плену.

— Все мы пленники Земли, — задумчиво пробормотал Савушкин.

— Не придуривайся, старик! Ее зовут Лин. Или Фелиндия! Из ордена Всемзнания! Она могла направиться только сюда! — разозлился Гаузен. Услышав эти слова, Савушкин побледнел и снова внимательно осмотрел гостей, особенно его взгляд задержался на велитской одежде Гаузена, которая пробивалась сквозь белый халат.

— Простите моего несдержанного друга, — в кои-то веки осмелился высказаться за Гаузена Ленон, испугавшись, как бы их обоих не выгнали отсюда. — Он много чего придумывает. Ведь вы в детстве тоже хотели стать писателем? Даже чуть книгу не написали… — вспомнил Ленон и прикусил язык, так как не был уверен в этих сведениях, вычитанных ранее из Книги Знаний.

— Какую книгу? — напрягся Савушкин. — Откуда вам про это знать? Да я много кем хотел стать, и было время, когда мне казалось, что все, о чем я мечтал, обязательно сбудется. Но ведь никто не знает об этом. Я никому про это не рассказывал!

— Мне следовало догадаться, что и у вас все начальство насквозь прогнило, — проскрежетал зубами Гаузен, посчитав, что Савушкин морочит им голову.

— Гаузен! — пристыдил спутника Ленон. — Я вычитал это в твоей книге. Нам нужно показать ее Леониду Васильевичу — ведь он ученый! Ему нужны доказательства, — уговаривал юноша, а Савушкин нерешительно привстал с кресла, заинтригованный их разговором.

Немного поразмыслив, Гаузен положил на стол книгу, на всякий случай придерживая рукой, чтобы Савушкин не вздумал ее присвоить.

— Так и знал. Это Книга Знаний. Значит, все, что произошло со мной много лет назад, мне не привиделось.

Увидев непонимание в глазах обоих юношей, известный космонавт, не спрашивая, начал рассказывать свою историю:

— В тот день, во время очередной космической миссии, на станции произошла страшная авария. В нас врезался метеорит. От сильного удара меня швырнуло так, что я пробил три пластиковые перегородки… и одну носовую, — при этих словах Савушкин рефлекторно потер нос. — Но я успел добраться до спасательного челнока. К несчастью, он тоже был поврежден. Я падал вместе с ним и готовился к смерти. Но в последний момент мне чудесным образом удалось спастись.

Странное дело, всю жизнь я мечтал встретиться с пришельцами из другого мира. Но вместо этого открыл новый неизведанный мир, где пришельцем был я сам. Я и помыслить не мог, что подобное может произойти.

Здесь же меня все считали погибшим и сделали героем, но когда я вернулся, ко мне отнеслись с большим подозрением. Наград не лишили и даже дали высокий пост, но больше в космосе мне побывать не удалось. Мне никто не поверил, и уже вскоре я сам начал сомневаться в случившемся. Все эти годы я искал доказательства, что все это произошло на самом деле. Что все это было не напрасно. Я долго думал, правильный ли я сделал выбор? Должен ли был остаться там или все же вернуться? Но перед тем злополучным вылетом я дал слово, что я вернусь живым и невредимым, так что я просто обязан был его сдержать… Так значит Книгу Знаний удалось спасти от ордена Охранителей Книг? — неожиданно поинтересовался Савушкин, решив уйти от сентиментальных размышлений.

— Его больше не существует, — поведал Гаузен.

— Хорошо, что теперь Книга Знаний в надежных руках, — произнес Савушкин и оценивающе поглядел на Гаузена. — С ее помощью можно не только получить любые знания, но и перемещаться между мирами.

— Я так сюда и попал, — подтвердил юный велит.

Ленон же, услышав сначала про приключения Савушкина, а затем про то, что Гаузен — пришелец из другого мира, застыл в изумлении. Но если Савушкин по-прежнему был для него кумиром, то на своего спутника он начал посматривать с опаской.

— Забавно, — печально улыбнулся Савушкин впервые за время всего разговора. — Наверное, я единственный человек во всей этой чертовой вселенной, кто поверит вам на слово.

— Мне нужно лекарство от синдрома Протея, — напомнил Гаузен. — Одна девушка по имени Салочка страдает им оттого, что когда-то на остров, где жили ее предки, упали метеориты.

— Метеориты… В любом из миров метеориты всегда одинаково опасны. Различается лишь причина их падения. Я слышал, что неудачное перемещение между мирами может вызвать катаклизмы.

— Это всего лишь легенда, — не обратил внимания на слова Савушкина Гаузен, который вспомнил еще одну причину своего присутствия в этом кабинете, не менее важную.

— Вместе со мной сюда должна была прибыть девушка из ордена Всемзнания. Ее зовут Лин. Но наши пути разошлись. Я хочу знать, где она.

— Если бы не помощь из твоего мира, Гаузен, меня уже не было бы в живых, — заявил Савушкин юноше. — Они взяли меня из-за того, что у меня было отменное здоровье, а без него в космос и не брали. А еще я был в любом случае обречен, так что моим спасением они никак не вмешались в судьбы нашего мира. Другое дело, что тамошние обитатели должны были оставить меня в своем мире навсегда, но, по моей просьбе, все же вернули меня домой. Я у них дважды в неоплатном долгу. Я буду рад возвратить его хотя бы раз. И хотя при этом я нарушу многие обязательства, которые я дал, вступая на пост главы НИИ, я дам тебе лекарство от синдрома Протея. Что же касается той девушки, которую ты ищешь…

При этих словах сердце Гаузена забилось изо всех сил, ведь судьба Лин теперь волновала его больше судьбы Салочки.

— Хоть я и общался с адептами ордена Всемзнания, но никогда не встречал среди них кого-либо с таким именем. Да и все равно, наверное, это были совсем другие времена. Ее тогда просто не могло существовать. Но у тебя с собой Книга Знаний. В Книге Знаний все ответы. Ты сам можешь разузнать о ее судьбе. Просто открой книгу и мысленно задай вопрос.

Услышав это, Гаузен судорожными движениями раскрыл книгу и начал бегать глазами по страницам. Но ему не удавалось получить ни единой буквы информации.

— У меня не получается ее читать! — в отчаянии вскрикнул Гаузен. — Я через столькое прошел и теперь в тупике!

— Гаузен, — положил ему руку на плечо Ленон. — Можно мне попробовать?

Юный велит, не зная, что делать дальше, не возражал. Ленон же хорошо помнил описание девушки, данное Гаузеном, равно как и ее имя. Он задался целью и некоторое время сосредоточенно вглядывался в одну точку.

— Гаузен, я посмотрел в книгу, — печально вымолвил Ленон, и Гаузен в напряжении уставился на него, ожидая худшего. — Я многого не понял, но точно знаю одно. Лин нет в этом мире, и никогда не было.

Первая мысль, которая пришла в голову Гаузена, заключалась в том, что он больше никогда не встретит Лин. Но, может быть, еще не все потеряно? Он ведь не сказал, что она мертва? Значит, Лин осталась в их мире! В руках этого негодяя капитана Настара!

Тут Гаузен в отчаянии схватился за голову. Девушка, пожертвовав собой, спасла его и книгу. Ему же ни разу не удалось защитить ее, как бы он этого не хотел. Набравшись сил, Гаузен подавил новый приступ паники, понимая, что, возможно, он еще способен как-то помочь ей. Ну, конечно же! Ленон! Если он умеет читать книгу, то значит, что он сможет вернуть его в родной мир. Но, посмотрев на ошарашенное лицо своего спутника, Гаузен решил пока повременить с этим предложением. Ленон же, хоть и недавние откровения почти вогнали его в ступор, в нависшем молчании решил воспользоваться случаем и исполнить свою давнюю мечту — поговорить со знаменитым космонавтом Леонидом Савушкиным.

— Мой главный редактор… То есть бывший главный редактор Валентин Петрович много рассказывал мне о вас, — смущенно начал юноша. — Он говорил, что вы давали ему интервью.

После этих слов Савушкин внимательно посмотрел на Ленона, по-видимому, вспоминая что-то неприятное.

— Натерпелся же я от вашего брата, — наконец произнес он.

— У меня нет брата, — растерялся Ленон, не понимая, к чему клонит Савушкин.

— Мы с ним не родственники, — подтвердил Гаузен, уже начавший приходить в себя от недавних переживаний.

— Я действительно беседовал с твоим главным редактором, — пояснил Савушкин. — Но в его россказнях нет ни слова правды обо мне.

— И про четыре гайки? — опешил Ленон.

— И про четыре гайки, — кивнул головой Леонид Васильевич.

— И про метеоритный зонт? — решил уточнить юноша.

— И про него тоже, — подтвердил глава института.

— И про спецназ? — вспомнил Ленон.

— И про спецназ, и про сбитые звездолеты, и про инопланетян, — начал перечислять недобросовестные факты Савушкин.

— Про инопланетян он мне не говорил, — покраснев, соврал своему кумиру Ленон. Он вспомнил, что эта часть осталась неизвестной для общественности, потому что это государственная тайна, и он решил не выдавать своей осведомленности в ней.

— Значит, у него еще сохранились остатки совести, — вздохнул Савушкин. — После этого я отказался давать любые интервью. Если я не могу рассказать правды о себе, это еще не значит, что вокруг моего имени должна скапливаться любая ерунда, которую только возможно вообразить.

— Вот-вот, — поддержал Савушкина Гаузен. — Потому-то главбред Ленона и выгнал — за то, что тот был недостаточно лжив. Ну, в смысле, совсем не мог врать.

Тут Гаузен обернулся на своего спутника, который после озвученной характеристики в смущении замолк. Гаузен, решив, что другой возможности больше не представится, снова обратился к директору научного комплекса:

— Вы говорили, что в Велитии вам помогли два раза… Вы не могли бы за второй раз… взять к себе Ленона на работу?

Ленон, покраснев от стыда, уже хотел бы одернуть Гаузена за его дерзость, но бывший космонавт внимательно посмотрел на Ленона и произнес:

— Молодой человек может пригодиться у нас в НИИ. Младшим научным сотрудником, для начала.

— А у меня получится? — заволновался Ленон, совсем не ожидая подобной чести.

— Получится! — с готовностью подтвердил Савушкин. — Уж поверь старому летчику. Я-то в людях разбираюсь. А как же иначе? Там, где по полгода в безвоздушном пространстве провисишь без возвращения, к людям начинаешь присматриваться. Сразу понимаешь, кто на что годится, с первого взгляда. А иначе вся миссия комете Галлея под хвост пойдет. Начнешь младшим, потом посмотрим. Христофору Михайловичу помогать будешь. Вижу, ты ему по душе пришелся, раз он тебе дело важное поручил.

Тут Савушкин вспомнил про обещанное лекарство и открыл сейф, который оказался с холодильником. Он выдал Гаузену ампулу с каким-то желтоватым веществом вместе с листком, на котором были написаны инструкции.

— Испытания толком еще не проводились, — сообщил Савушкин. — Но раз Книга Знаний привела вас сюда, оно должно сработать.

Получив лекарство, Ленон и Гаузен горячо поблагодарили Савушкина и покинули кабинет, снова оставив главу НИИ наедине с собственными мыслями.

 

Глава XII

Оставив за собой НИИ имени Савушкина, Ленон с Гаузеном вышли на улицу и отправились домой. Но далеко им пройти не удалось. Неожиданно их путь преградил Филимон Зеленых, который, как и все важные люди, по одиночке нигде не появлялся.

— Ага! Знакомые все лица! — обрадовался бизнесмен с цветастой фамилией. — Твой папаша, — ткнул он пальцем в Ленона, — позвонил мне и сказал, что два каких-то кретина, включая тебя, хотят проникнуть в НИИ. А я выставку эту дурацкую спонсирую! Разве могу я рисковать своими вложениями? Я уже и легавых с собакой послал по ваши души, но потом вспомнил, что им особо доверять нельзя, и решил взять дело в свои руки.

— Обыскать их! — скомандовал бизнесмен своим телохранителям.

Гаузен в очередной раз пожалел, что безоружен. Ленон сказал ему, что нож могут учуять металлоискатели, и их снова не пустят в НИИ. Но Гаузен решил, что сегодня он просто так не сдастся. На стороне недобросовестного предпринимателя было куда меньше живой силы, чем в прошлый раз, да и Гаузен не был измотан путешествием между мирами.

Юноша приподнял руки, согнув их в локтях, делая вид, что сдается. Но когда охранник приблизился, Гаузен резко выпрямил их, сразу двумя кулаками ударив противника в подбородок. Этому приему он научился в хаслинском монастыре. Охранник тут же повалился на землю. Тут он увидел, что Филимон Зеленых с ожесточением одержимого вшами начал рыться у себя за пазухой. Гаузен решил, что пришло время вывести с поля еще одного игрока.

— Будешь знать, как называть моего друга кретином, — подумал юноша и рванулся к нему наперерез. Бизнесмен, видя это, вытащил из куртки вороненый ствол.

— Игрушка! — решил юноша, вспомнив, как подобной штуковиной угрожал ему Петя. — Меня такой больше не запугаешь.

Тут Ленона осенило, что Гаузен, как пришелец из другого мира, не представляет всей опасности современного стрелкового оружия.

— Гаузен! Осторожней! — крикнул Ленон, но его спутник не обратил на эти слова особого внимания. Тем временем, Филимон Зеленых передернул затвор и навел дуло на Гаузена. Прозвучал выстрел. Гаузен рухнул на землю. Сверху на нем лежал Ленон, который в последний момент успел сбить его с ног. В следующий миг они уже были окружены со всех сторон. Гаузен хотел было обругать своего напарника за неловкость, но заметил, что на близлежащем дереве образовалось внушительных размеров отверстие.

— Ленон, ты спас меня от ранения! — поразился Гаузен, но его спутник был слишком напуган, чтобы ответить на благодарность.

— Идиот! Я же ампулу мог разбить! — мысленно обругал себя Гаузен, который уже начал жалеть, что ввязался в эту драку. Тут до него дошло, что с трудом добытое лекарство скоро могут отобрать.

— Он что-то спрятал! Какая-то пробирка из НИИ! Трясите его, пока не выплюнет! И не бейте его в живот! — взбесился Филимон Зеленых, увидев, как Гаузен вытащил ампулу и быстрым движением проглотил ее. Отобрав сумку, он вытряс ее на землю, не придав значения вывалившейся старой книге.

— Эту ампулу нам выдал лично Леонид Васильевич! — попытался вступиться за друга Ленон.

— Ему же хуже! — обрадовался бизнесмен Зеленых. — Он превысил свои полномочия! Выдал гостайну! Да его можно будет вместе с вами засадить! Какая досада — герой отечества оказался обыкновенным предателем! — злорадствовал предприниматель. — Да после такого все его прошлые заслуги ничего не стоят! С главной площади уберут его памятник, и знаете, кому поставят?

— Прапрадедушке Руфи? — с надеждой поинтересовался Ленон.

— Да вы все что, с ума посдурели?! — не выдержал Филимон Зеленых и ткнул в Ленона пальцем. — А про тебя я слышал, что ты больше неплатежеспособен. Ну, ничего, скоро ты вернешь мне долг сполна! Вот переделаю НИИ имени Савушкина в НИИ трансплантологии, и ты сможешь пожертвовать туда какой-нибудь орган. Только не мозг! Он у тебя не рабочий! — заявил бизнесмен и зловеще засмеялся, довольный собственной шуткой. Но радоваться ему пришлось недолго. Зазвонил телефон, и предприниматель спешно поднял трубку.

— Что? Вынесли все ценное? Через канализацию? Как же вы сразу не поняли, чайники вы тефлоновые?! — надрывался Филимон Зеленых. Бросив трубку, он продолжил разоряться на своих телохранителей:

— Какие-то сволочи обворовали мои склады! Мигом туда, а мне и двоих хватит с этими подростками разобраться!

Гаузен заподозрил, что это, вероятно, дело рук Волжанина, который при помощи алкоголика Степаныча через канализацию проник на склады Филимона Зеленых. Он уже намеревался выторговать эту информацию в обмен на ампулу, но быстро понял, что бизнесмен ни за что не отступится от задуманного.

— Это лекарство предназначено для очень больной девушки! Его нельзя отбирать! — продолжал умолять Филимона Зеленых Ленон, но сердце предпринимателя, казалось, было даже тверже, чем гора Фудзияма.

— Больная — пусть лечится в больнице, — отрезал упрямый предприниматель. — Медицина у нас, слава богу, пока бесплатная. А не то бы каждый, кто мучался несварением после моей колбасы, мог бы требовать через суд возмещения медицинских расходов.

Тут к их компании неизвестно откуда присоединился новый участник событий.

— Отец, до чего ты докатился?! Зачем ты мучаешь несчастного бездомного? — обвинил бизнесмена внезапно появившийся молодой человек. Будучи гораздо стройнее, он, тем не менее, удивительным образом походил на присутствующего здесь Филимона Зеленых.

Гаузен хотел было возмутиться, что все его принимают за бездомного бродягу, но потом прикинул, что, по сути, в этом мире он таковым и является.

— Как вы его допустили?! — возмутился Филимон Зеленых. — Я же сказал — не подпускать его ко мне ближе, чем на сто метров. И вообще, ты мне больше не сын!

Похоже, что предприниматель позабыл, что только что распустил большую часть своей охраны, в том числе ту, которая отвечает за этот приказ.

— Как ты так можешь говорить? — огорчился Дмитрий Зеленых. — Ты только посмотри на меня! Мы с тобой как две капли из одного источника.

— Не пытайся мне зубы заговаривать! — отвернулся предприниматель, не в силах отрицать очевидного. — Я с предателями не разговариваю! Я старался ради тебя! Старался дать тебе лучшее, чтобы твое детство не прошло в нищете, как у меня. А теперь мне некому будет передать все, что я накопил.

— Как ты можешь обвинять меня в предательстве! — обиделся сын. — Ты же сам меня этому учил! Что нужно соглашаться брать от жизни только самое лучшее! А лучше Фиды для меня нет никого! Она — моя семья! Моя семья, так же, как и ты!

— Правда? — дрогнул голос у непоколебимого ранее предпринимателя. — А я думал, после того скандала ты никогда не вернешься?

— И вообще, главное — это не те богатства, которые можно передать, а то, хорошая или плохая память останется после человека, — осторожно вмешался в разговор Ленон.

— Значит… Все это время я играл против себя, — дошло до Филимона Зеленых. — Прости меня сын!

— Да ерунда, папа, — скромно потупился Дмитрий. — Бабушку только домой забери. Представляешь, что про нас люди говорят?

Филимон Зеленых велел отпустить Гаузена на землю. Ленон тут же подбежал к нему.

— Гаузен, что с ампулой? — тревожно поинтересовался он.

— Все нормально. Я только сделал вид, что проглотил ее, а на самом деле спрятал ее в рукаве.

Тут к ним подошел Дмитрий Зеленых, и Ленон представил их друг другу. Сын предпринимателя, в знак вежливости, решил поделиться с Гаузеном оставшейся информацией о своих семейных отношениях:

— Ленон, узнав нашу с Фидой историю, позвонил мне и уговорил встретиться с отцом. Он сказал, что, по сути, все злодеи — это огорченные добряки, и надо только найти причину, чтобы исправить их.

— Когда я узнал, что Фида — это подруга Руфи, я решил, что ей будет приятно, если я попытаюсь помочь в этом деле, — скромно объяснился Ленон. — Самое сложное было узнать нужный номер телефона, но я кое-чему научился, работая в газете. И родителям Фиды я тоже позвонил.

— Раньше я думал, что пускай ты плохой журналист, зато человек хороший, а теперь вышло, что ты оказался вовсе не таким уж плохим журналистом, — пошутил Гаузен. — Глядишь, твой главбред, узнав про твои заслуги, захочет взять тебя обратно.

Но Ленон только помотал головой на это. Лучше работы, чем в НИИ имени Савушкина, он себе не представлял.

— Ленон! Гаузен! — снова обратился к ним Дмитрий Зеленых. — Раз все разногласия улажены, то мне хочется пригласить вас на нашу с Фидой свадьбу. Извините, конечно, что открытку заранее не прислали…

— Ничего, ничего. У нас довольно свободное расписание на сегодня, — со значением произнес Гаузен, который после недавнего пребывания в нелепом положении пытался снова обрести достойный вид. Он подумал, что день был довольно напряженным, и немного расслабиться не помешает. Ленон тоже не возражал. Он надеялся снова увидеть Руфи.

 

Глава XIII

Свадьба проходила в доме семейства Кунашвили. За столом собралось очень много народу. Не считая жениха и невесты, а также Филимона Зеленых из знакомых Гаузену был только Арчи. Ленон тоже начал искать глазами Руфи, но тут его остановил какой-то незнакомый старичок и схватил под локоть.

— Ну што, уше видели невешту, — прошепелявил дедушка и насмешливо подмигнул.

— Невежду? — не расслышал Ленон. — А я думал, что приглашены только приличные люди…

— Да не то, — отмахнулся пожилой гость и показал на стол. — Это не она там?

Ленон проследил за направлением узловатого пальца, и его сердце затрепетало от волнения. За столом среди гостей сидела Руфи.

— Неужели я опоздал? — испугался юноша и в волнении подбежал навстречу. Слава богу, дедушка обознался — Руфи числилась всего лишь подругой невесты.

— Не надо извиняться, — произнесла Руфи. — Фида рассказала мне, как тебе удалось примирить их семьи. Я снова плохо про тебя подумала… Ты опять с этим? — недовольно показала она на Гаузена, который деловито разгуливал вокруг стола, выбирая лакомства повкуснее. Ленон кивнул головой и рассказал, как Гаузен помог ему попасть в НИИ, где он нашел новую работу, и как он сражался с Филимоном Зеленых.

— По крайней мере, ты не работаешь больше в этой ужасной газете, — промолвила Руфи. Но праздник не располагал к серьезным разговорам, и все присутствующие предались свойственному подобным событиям веселью. Гаузен, понимая, что он сильно смущает Руфи, подсел к Арчи, но все равно находился от Ленона не очень далеко и периодически перекидывался с ним шутливыми фразами.

— Эй, Ленон, конфету хочешь? — протянул другу угощение Гаузен.

— Я много сладкого не люблю. Мне на голову в детстве сахарница упала, — стыдливо признался Ленон.

Впрочем, юноша, несмотря на обилие мясного на столе, открыл для себя в кавказской кухне много вкусной выпечки. В зелени и фруктах также не было отбоя. Ленону даже было немного стыдно, что сам он, в случае чего, не смог бы позволить себе подобного гостеприимства.

Тут к Ленону уже в изрядном подпитии подошел Филимон Зеленых:

— Ты уж меня прости, дружище… Но кто бы в здравом уме понес возвращать кошелек? Я бы не понес. Вот я и подумал, что ты у меня его стащил. А теперь я понимаю, что с твоей-то везучестью если ты засунешь кому-то руку в карман, то ты, скорее всего, там ее и оставишь. Да и кто бы согласился платить недостающие деньги? Если бы с меня кто-то собрался стрясти — я бы его… — тут нетрезвый отец жениха очертил непонятный жест в воздухе, изображая то ли атомный взрыв, то ли разрывание на куски. — Ну, да не обижайся — дело прошлое. А если Савушкин тебе надоест, приходи ко мне работать… в разделочный цех.

От этого предложения Ленон пришел в ужас, но предприниматель снова не дал ему возразить:

— Хотя нет, разделочный цех для таких, как ты, чересчур опасен. Да ты, с твоей-то везучестью, и подобрал себе… — тут он насмешливо посмотрел на Руфи, и Ленон уже не мог позволить предпринимателю продолжать подобные намеки в адрес его спутницы:

— Отойдите, пожалуйста! Вы пугаете Руфи! — вежливо, но настойчиво попросил он.

— Ладно, пойду тогда познакомлюсь со своими новыми членами семьи… — не стал обижаться нетрезвый бизнесмен. — В последнее время они все прибывают и прибывают. Я еще с невестой не целовался!

— Я больше не буду заниматься темными делишками! — во всеуслышание заявил Филимон Зеленых. — Буду только скупать контрафактный алкоголь в оптовых количествах, — тут его сын осуждающе на него посмотрел, и предприниматель поправился:

— И сливать его в канализацию, чтобы приличные люди не отравлялись…

Гаузену, под влиянием всеобщей болтливости, тоже захотелось произнести тост:

— Мне очень жаль, что я попал в эту компанию… — начал Гаузен, и некоторые гости недовольно зашептались. Юноше пришла в голову мысль, что он зря затеял эту речь, так как в здешнем мире всегда и для всех будет чужаком. Он уже хотел было опуститься на место, но наткнулся на ободряющий взгляд Ленона, и сумел найти силы продолжить начатое:

— Мне очень жаль, что я попал в такую приятную компанию не сразу, как только попал сюда. Потому что, прибыв сюда, я тут же отправился из общества страшных негодяев в компанию, как мне показалось, мерзавцев не меньших, — тут Гаузен сердито посмотрел на Филимона Зеленых, но тот, увлеченный мясным рагу, не обратил на слова юноши никакого внимания. — Но сейчас я вижу, что здесь водятся приличные и даже замечательные люди, и не будь я так занят, мне бы хотелось остаться среди вас подольше.

После этой короткой, но искренней речи, из разных концов стола раздались одобрительные выкрики:

— Оставайся!

— Сыном будешь!

— Братом будешь!

Тут Арчи что-то зашептал главе семейства, и Кунашвили-старший провозгласил:

— Жалко такого гостя да без подарка отпускать!

И в зал внести саблю в ножнах.

— Дамасская сталь! Но для дорогого друга ничего не жалко! Пускай этот клинок используется только в благих целях, но не из ненависти или корысти ради!

— Переломиться этой сабле напополам, если будет не так! — торжественно пообещал юноша, восхищенно разглядывая подарок. Вынув его из ножен, Гаузен несколько раз взмахнул клинком, показывая, что умеет обращаться со столь грозным оружием. Потом он подбросил яблоко и успел еще в воздухе разрубить его на дольки. Под аплодисменты гостей он, для демонстрации своих благородных намерений, начал раздавать кусочки фрукта присутствующим здесь девушкам. Отказалась от лакомства только Руфи, предоставив эту честь Ленону. Но Гаузен от этого ничуть не расстроился. Он любовался на саблю и думал:

— Вот это клинок! Я всегда о таком мечтал. Если бы он только был у меня раньше, я бы смог… Я бы смог спасти Лин!

Горестные воспоминания о потерянной девушке мигом перечеркнули навеянную вином и доброй компанией радость.

— Да что я здесь рассиживаюсь! — взбрело в голову юноше. — Я снова оставил Лин на произвол судьбы. Я должен что-то предпринять, чтобы спасти ее. Ведь должен быть способ!

Гаузен повернул голову в сторону своего спутника. Искренняя речь Гаузена, похоже, побудила Ленона на схожие откровения, но, в отличие от приятеля, он постеснялся выражать свои чувства публично.

— Руфи… Руфи я… — пытался сказать что-то девушке Ленон. В отличие от него, она, как и все, немного выпила вина, но от этого была не менее прекрасна. Тут юноша вспомнил, что он ей что-то хотел сказать тогда у пруда, но то ли постеснялся, то ли боялся торопить события. Тогда он пытался выразить это в стихах, но у него мало чего получилось. Но теперь… Теперь он скажет, и его жизнь изменится навсегда и бесповоротно!

— Руфи, я просто хотел тебе сказать, что…

— Договоришь позже, — положил ему руку на плечо Гаузен. — Надо выйти поговорить.

Руфи, уже начавшая внимательно слушать слова Ленона, с ненавистью посмотрела на его спутника.

— Не волнуйся, я одолжу его ненадолго, — попытался успокоить ее велит. Ленон, хотя и не хотел покидать девушку, все же подумал, что небольшая передышка поможет ему унять накатившее волнение и собраться с мыслями.

— На посошок! — весело провозгласил кто-то из гостей и налил Гаузену полный рог вина. Велит, решивший, что с него пока хватит, перелил содержимое рога себе во фляжку. Присутствующие гости было недовольно зашумели, но беззубого дедушку сильно рассмешила увиденная сценка, и на Гаузена никто обижаться не стал.

— Ленон, мне пора, — уже на улице сообщил Гаузен.

— Так скоро? — расстроился Ленон и уже хотел было попросить писать ему письма почаще, но тут же вспомнил, откуда прибыл его спутник.

— Больше не могу, — покачал головой Гаузен и вспомнил историю Демиана. — Без тебя бы у меня ничего не получилось, но последнюю часть пути я должен пройти в одиночку. Ради Лин и Салочки.

Ленон сочувственно покачал головой.

— Я расскажу им о тебе, когда встречу их, — пообещал Гаузен и перешел к делу:

— Помнишь, как Савушкин сказал, что Книга Знаний способна перемещать людей между мирами? Если ты умеешь читать ее, то ты сможешь вернуть меня обратно!

— Но ведь… Ведь я никогда подобным не занимался! — засомневался Ленон.

— Других вариантов у меня нет. Я очень тороплюсь. А ты ни капли не выпил, так что момент подходящий, — настаивал Гаузен.

— Но ты-то неслабо принял, — заспорил Ленон. — Может, подождать пока ты протрезвеешь?

— Меня на корабле тоже немного укачивало, — вспомнил Гаузен. — Странное, конечно, дельце, что Лин осталась там, а книга переместилась сюда. Но это значит, что читатель останется здесь, а вот сама книга отправится вместе со мной. Тем более ты говоришь, что нашел ее неподалеку от места моего приземления, а значит, мне не придется долго ее искать. Но все равно я привяжу ее и тогда точно не потеряю.

При этих словах Гаузен достал из сумки клубок ниток, которые он позаимствовал из квартиры, где жил Ленон. Вообще-то он хотел подарить его тетушке Галатее, но подумал, что и без этого подарка она будет счастлива тому, что отыскалось лекарство для ее племянницы.

— Это же принадлежит Антонине Казимировне! — узнал клубок Ленон.

— Правда? А я подумал, что твой, — напустил на себя удивленное выражение Гаузен.

— А ты только клубок у нее позаимствовал? — поинтересовался Ленон.

— Да за кого ты меня держишь? — обиделся Гаузен. — Хочешь сказать, я у нее еще денег украл? Зачем они мне понадобятся? В моем мире такие не ходят!

— Извини, просто ты исчезнешь, а мне с ней жить, — пристыжено сообщил Ленон. — Она ведь выгнала меня за то, что я взял у нее кастрюлю пельменей.

— Какая ужасная женщина! — охарактеризовал хозяйку квартиры Ленона Гаузен. — Выгнала человека за то, что он забрал у нее какую-то дешевую жестянку с вареными пирожками!

— Кастрюлю-то я ей оставил, — пожаловался Ленон.

— Просто чудовище, а не женщина! — возмутился еще больше Гаузен. — Тебе нужно сбежать от нее при первой же возможности. Если Савушкин такой добряк, каким он кажется, то должен платить тебе достаточно денег, чтобы хватило и на нормальное жилье, и на подарки твоей Руфи. Кстати, такой совет, если она попросит, чтобы ты подарил ей что-нибудь на память, а дарить нечего, скажи ей: Вспоминай меня, когда будешь смотреть на звезды, — поделился Гаузен из собственного опыта. — А вообще просто будь собой. Но если она начнет сердиться… Значит, ты делаешь это неправильно.

После этих искренних слов Гаузен раскрыл книгу посредине и обмотал нить вокруг корешка несколько раз, а затем завязал прочный узел. Другой конец он прикрепил к сумке, которая висела у него на плече.

— А если нитка порвется? — усомнился в прочности шерстяных волокон Ленон.

— Все равно она будет по земле волочиться где-то неподалеку, — предположил Гаузен, которого судьба Лин тревожила больше, чем сохранность книги.

Видя, с какой готовностью Гаузен собирается в путь, Ленон решил, что обязательно поможет ему. После всего, что они пережили вместе, он чувствовал себя обязанным сделать это. Гаузен протянул Ленону раскрытую книгу.

— Я должен подумать о том, чтобы ты переместился обратно в родной мир, глядя в книгу? — неуверенно спросил Ленон.

— Похоже на то, — пожал плечами Гаузен. — Что там в книге на этот счет говорится?

Мысленно пожурив себя за забывчивость, Ленон начал задавать Книге Знаний вопросы о том, как осуществлять межпространственные перемещения.

— Кажется, я что-то понял, — отозвался наконец юноша.

— Тогда нельзя медлить. Скоро кто-нибудь может здесь появиться. Как ты им объяснишь то, если я вдруг исчезну на ровном месте? — поторапливал Гаузен.

Ленон представил себе подобную картину. Лгать ему не хотелось, а скажи он правду, решат, что он перебрал с вином, что, в свою очередь, тоже будет неправдой. Запутавшись, Ленон подумал, что если он начнет сейчас спорить, то Гаузен может так никогда и не вернуться к себе домой.

— Прощай, Гаузен. Хотел бы я быть таким же сильным, отважным и отчаянным. Ты всегда будешь моим героем, — только и смог произнести Ленон дрожащим голосом, боясь разразиться слезами и закапать страницы.

— А ты всегда будешь моим другом, — заверил в ответ Гаузен. — И что бы нас не разделяло, ты навсегда останешься им.

Ленон, изо всех сил сконцентрировавшись на том, чтобы вернуть Гаузена в родные земли, углубился в книгу. Гаузен взглянул на страницы, показанные ему Леноном, и исчез в слепящих потоках света.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ