Сапфир из Дорина

«Ужин его Величества» — первая по-настоящему крупная забегаловка, встречающая путешественников из Аквилеи в Эймар, собирала богатую дань с их кошельков и усталости. До древнего Дорина было рукой подать, но ворота города так и норовили закрыться на ночь прямо перед носом страждущих. А как же! Скверна идет! Почему эта пакость ходит исключительно ночами и принимает облик добропорядочных граждан — это было ведомо лишь легионерам на стенах крепости, перепуганным раз и навсегда в далеком 3213 году, когда четверть населения города была перебита одержимыми. Причуды доринской стражи давно стали притчей, а смелость и гостеприимство придорожного постоялого двора прославились: здесь принимали всех, независимо от остроты ушей и подозрительности рожи, — вот почему все три этажа были забиты приезжими круглые сутки.

Расторопные служанки в вышитых передниках едва поспевали разносить горшки и плошки с яствами и бежать обратно на кухню, зажимая монеты в потных кулаках. Чад от дешевых свечей, аромат пролившегося на плиту бульона, вонь нечистой одежды пирующих и благоухание свежесваренного пшеничного пива создавали своеобразную атмосферу уюта хорошо обжитого людского муравейника.

Новый посетитель, рискнувший переступить порог заведения в столь горячий час, отличался той достойной непритязательностью во внешнем облике, которая провоцирует проповедников совать листовки о спасении души, не опасаясь ответной брани, а воров и торговок — обходить стороной без надежды на поживу. Прохожий не выделялся ни ростом, ни гордой осанкой, а давно не стриженные волосы и рыжая щетина на щеках не заставили бы вздыхать по нему ни одну красавицу. Внимательный наблюдатель отметил бы, что черты лица человека скорее приятные, чем нет; а проницательному не понравился бы быстрый и насмешливый взгляд из-под широких бровей вразлет: только-только он уколол, как колючка, а вот уже серьезен, заставляя сомневаться — а не почудилось ли?

Мест не было. Однако, человек проявил чудеса находчивости, умыкнув с кухни табурет и устроившись перед окном, выходившим на задний двор. На широком подоконнике разместились тарелка, кружка пива и мятый листок бумаги с эмблемой церкви. Равносторонний крест, заключенный в круг, намалеванный красным, должен был внушить почтение любому верующему существу. Человек в Создателя верил, поэтому бумажку не выбросил.

За окном трактира весенний закат отчаянно боролся с сумерками, а свет свечей в лампах общего зала, подвешенных под потолком, таял, едва достигая темного угла. Мужчина протер запотевшее стекло окна рукавом, поднес к глазам послание с заманчивым заголовком: «Рожденные в вере послушанья благословенны свыше» и беззвучно рассмеялся. Далее по тексту отцы церкви напутствовали молиться в храме, соблюдать заповеди и не грешить, с чем человек у подоконника был согласен без малейших оговорок. Для неграмотных, но истовых верующих были предусмотрены картинки, суть которых сводилась к тому, что пища духовная насыщает плотнее, чем похлебка с бараниной, праздно остывающая на подоконнике.

Прочитав, но не проникнувшись, посетитель отдал должное содержимому своей тарелки. Мало кто помнит наизусть запутанные семистишия пророчеств святого Ариеса, написанные несколько веков назад, не указывающие ни на дату, ни на место события, но их часто трактует церковь в назидательных целях, выдергивая отдельные фразы и полностью искажая заложенный смысл.

Пробормотав под нос знакомые строчки, человек скомкал бумажку и заткнул ею щель в раме, практично избавив свой локоть от сквозняка. Старик Ариес знал толк в загадках, но в одном из его самых мрачных предсказаний речь шла вовсе не о еде и молитве, а об ариях. О магах, прошедших искусственное обращение и потерявших душу, о рабах Императора. Святой намекал, что среди них будет некто, кто преодолеет притяжение сферы и отомстит своим создателям. Неведомый город: Дорин, Аверна, Архона или Велеград все еще стоял в ожидании расправы, а кровь уже пролилась. Какое дело архонту до магов, убитых за одно подозрение в причастности к пророчеству? Архонт Моргват считал, что если враг его врага и не станет другом ему лично, то хотя бы останется союзником. Пророчества Ариеса не лгали: растянутые на целые века, они сбывались с пугающей последовательностью.

Вернее, как только случается какая-нибудь гадость, так все вокруг начинают рвать на себе волосы и вопить «Так сказано в пророчестве!» А потом посыпать голову пеплом «Против судьбы не попрешь». Резюмировав мысленно влияние пророка на неокрепшие умы, посетитель трактира поднял с пола холщовый мешок и водрузил его на подоконник рядом с пустой тарелкой.

— Удивительно, что ты все еще жив, мой молчаливый спутник. Я сохранил твою душу, но почему Император не уничтожил тело? Ты, мэтр — самое загадочное существо на белом свете, сразу после меня!

Дружески кивнув мешку, Моргват чокнулся с ним пивом. Толстая ткань заглушила звук удара по стеклянному предмету внутри. Душа ария в хрустальной сфере вот уже много лет молча соглашалась со всеми утверждениями Моргвата, а на одиноких привалах завораживала его бушующим штормом — всегда разным, но всегда яростным.

* * *

Она была такая забавная! Девчонка с гривой волнистых волос, вертевшаяся за соседним столом, где сообразили аквилейскую четверку на восемь душ. Налегая на столешницу грудью, забираясь с ногами на скамейку и мельтеша, она роняла карты, болтала и проигрывала, заставляя наблюдавшего за ней Моргвата то и дело прятать смех в глиняную кружку с побитыми краями.

— Можно мне еще одну? Мне эта не нравится! — протяжно-капризный, звучный голос девушки привлекал внимание тех, кто не углядел ее в переполненном зале сразу, — я хочу такую же с красной дамой, и тогда у меня будет комплектом! Вот, видите?

Она вытащила из декольте короля, помахала им в воздухе, как веером, и потянулась к колоде заново.

— Куда?! Ты один раз взяла! — игрок, сохранивший остатки бдительности, легонько хлопнул девушку по пальцам.

— Ну и что? Жалко? Я тебе полтинник проиграла! — возмутилась девица и затрясла ладонью в воздухе с несчастным видом, — ой, больно! Оцарапал! Синяк поставил! За какую-то паршивую картинку!

Она бросила карты мастью вверх и расстроено уронила голову на руки, рассыпав по столу роскошные локоны глубокого каштанового цвета.

— Нельзя девчонок бить. А ты снова продулась, посмотри сама — не карты, а мусор. Есть монета поставить? Тогда прикупишь еще.

Говоривший сидел спиной к Моргвату, архонт видел только его кудрявый светлый затылок и загорелую шею, молодо выглядывающую из потрепанного воротника затрапезной одежонки.

— Да я до нее еле дотронулся! — справедливости ради огрызнулся мнимый обидчик, — не умеет играть — пусть не суется! Сколько раз она колоду рассыпала за сегодня?

— Я умею! Мне не везет!

Девушка, не желая сдаваться, снова схватилась за карты. Но «Загорелая шея» был непреклонен:

— Ставь еще или проваливай.

— У меня больше нет денег!

Парень промолчал. Видимо, одарил проигравшую грозным взглядом.

— Я за тебя поставлю, хорошо? Отыграешься — отдашь, — человек в кожаной куртке полез за деньгами, но «Загорелая шея» был против такого предложения:

— Э, нет! Здесь так не принято, ты за себя ставь. Мы на деньги играем, а не на раздевание. А вдруг она заартачится или сбежит? Я догонять не стану!

Игрок внял дельному совету и спрятал толстый кошель.

— Да чтоб тебя! — в сердцах ругнулась девица и выбралась из-за стола.

Проходя мимо «Загорелой шеи», она ткнула его в бок. Парень не пошевелился, словно не почувствовал. На этот тайный знак никто не обратил внимания, кроме Моргвата. Девчонка затерялась в толпе у стойки, а архонт разочарованно вздохнул и заказал еще пива. Следить за игрой стало неинтересно. Наконец-то и до его угла у служанки дошли руки, — грязную посуду убрали.

— Вот. Заметь, налито до краев! — с гордостью сообщил знакомый голос над самым ухом.

Пиво появилось подозрительно быстро, и принесла его девчонка с соседнего стола собственной персоной. Поставив кружку перед архонтом, картежница наклонилась, намеренно или случайно показывая симпатичные прелести в оправе платья черничного цвета. Она приветливо улыбалась, но синие глаза с длинными ресницами, лишь мимолетно зацепив зрачки Моргвата, остались равнодушны. Архонт узнал этот профессиональный взгляд: так глядели воры, проститутки и ушлые торговцы, оценивая платежеспособность клиента. Странно, что она вообще подошла к бедно одетому архонту, наверное, чутье сработало.

— Ты служишь в трактире? — спросил он, с удовольствием разглядывая небольшую, но крепкую грудь, и отмечая, что для гулящей у девчонки слишком свежий вид.

— Нет, дяденька, я только принесла тебе выпить. Здесь до темноты пива не дождешься, а если встанешь — место займут, — пояснила она без тени смущения, — сыграешь со мной, на двоих? Ты смотрел!

— Я и сейчас смотрю, — Моргват выразительно кивнул на объект своих наблюдений.

Девушка выпрямилась, не выпуская кружку с пивом из рук и задумчиво покусала нижнюю губу белыми и крупными, здоровыми зубами.

— Так ты хочешь сыграть? Ты не подумай, у меня осталась монетка! Про запас. Специально для… интересного мужчины.

— Нет, играть не буду, не азартен. Но я хочу тебя. Сколько стоишь?

Не похоже, чтобы она торговала собой, но попробовать стоило, хотя бы ради интереса выслушать ответ. Синеглазая оскорбилась. Сощурившись, она презрительно бросила:

— У тебя столько нет!

— Ой ли? Отдай пиво, что ты в него вцепилась? Мной оплачено.

Моргват, забирая кружку из цепких пальчиков, едва не вздрогнул от удивления — чужая магия пробежалась по нервным окончаниям, знакомо засосало под ложечкой, как и всегда при встрече с себе подобным. Так вот кто перед ним! Архонт. Только очень-очень неопытный: рассердилась — и на тебе, уже готова себя выдать. Девушка ничего не заметила — Моргвата не всякий арий бы распознал.

— Может, я богатый? Назови цену, поторгуемся.

— Пять монет. Серебром! — желая обидеть, она с вызовом посмотрела сверху вниз в уверенности, что таких денег у бродяги нет.

— Вот хватила! Столько даже в авернских борделях за ночь не берут, — похабно протянул Моргват в отместку.

— Так я и поверила, что таких голодранцев, как ты, туда пускают! Проваливай, где дешево!

Эффектно взмахнув широким подолом, синеглазая картежница бросилась прочь, но ловкий архонт ухватился за юбку и вернул ее хозяйку к подоконнику.

— Гляди, неверующая. Одна, две, три… пять. Итак?

Девица то наблюдала, как монеты появляются из кармана «дяденьки» одна за другой, то разглядывала самого Моргвата, соображая и прикидывая. Что это было? Борьба чести с алчностью?

— Где твоя комната? — деловито спросила она, приняв решение.

— Нигде. Я здесь не останавливался.

— Отлично! — девица хитро улыбнулась и тут же предложила, — тогда пойдем в сарай!

— Сарай? Какое удовольствие я получу, слушая, как вздыхает корова? Мы с Красоткой подождем тебя у изгороди на задах через часок. Стемнеет как раз. Придешь?

— С кем-кем?!

— А, так это моя лошадка.

С сомнением посмотрев на архонта, девушка согласилась. Заинтригованный Моргват присосался к пиву.

* * *

Ее долго не было, архонт успел заскучать и продрогнуть — по ночам холодало. Окна «Ужина его Величества» мерцали растекшимися шлепками света в тумане, поднимающимся с нагретой земли. Где-то уныло блеяли овцы — у постоялого двора имелось свое хозяйство. Когда девчонка появилась, в просветах облаков уже замерцали звезды. Предусмотрительно остановившись по ту сторону низкой изгороди, она заметила у пояса мужчины длинные ножны и снова засомневалась:

— Это что такое?! Ты с оружием?

— Нет, вот ты хватила! Этой палкой костер ворошить удобно.

— Не принимай меня за дуру. Убери сейчас же.

— Какая-то ты нелюбезная. Ладно, убрал.

Моргват отстегнул меч и положил его на землю.

— Деньги давай вперед!

— А ты прыгай сюда, а то я до тебя не дотянусь.

Неожиданно подхватив девушку под мышки, архонт перенес ее через ограду и поставил рядом с собой. Она отошла на два шага и вытянула руку вперед, требуя монеты. Моргват отсчитал пять и положил в протянутую ладонь только одну. Она отрицательно покачала головой:

— Все!

— Ладно, держи.

Плата за услуги перекочевала в ее карман, надежно спрятанный в складках юбки. Девушка удовлетворенно улыбнулась и потерла ладони друг о друга, словно замерзла.

— Зачем ты едешь на ночь глядя, дяденька?

— Дороги свободнее. Меня зовут Моргват.

— Мне все равно, как тебя зовут.

— И я тоже не разговаривать сюда пришел. Где у тебя застежка?

— Раздеваться не обязательно.

— Это теперь мне решать.

Моргват схватил ее за запястье, про себя подумав, что вечер удался. Даже если все закончится лишь приятным развлечением с хорошенькой синеглазкой, он не в обиде. Пять монет — цена не маленькая, но интуиция подсказывала, что все самое интересное еще впереди.

Она дернула руку, раз и другой, и с силой попятилась, неприятно пораженная его крепкой хваткой. Моргват только усмехался и ждал. Девушка сменила тактику.

— Ты лучше обними меня, дяденька! Я все сделаю, как ты хочешь!

Она подошла ближе и запрокинула голову, как для поцелуя, прикрыла глаза. Архонт выпустил руку девчонки, любой бы выпустил… И расслабился, чувствуя все нарастающую вибрацию ее магии: «бить будет сильно». Моргват не ошибся — удар в солнечное сплетение был весьма болезненным, а целясь в пах, она, к счастью, промазала. Подножка и толчок отработаны прекрасно, мама такому не научит! Архонт упал и засмеялся. Прекрасный пример стратегии выживания: всего мгновение — и ее тело стало крепким, сильным и ловким. Последнее качество к посвящению в архонты не прилагается, оно — природный дар.

— Что смешного? — подозрительно спросила девушка, придавив коленом Моргвату ребра, — ты слабак, дяденька! Никому не говори, засмеют!

— Глаза закрывать сама догадалась?

— О чем это ты?

— Цвет красивый, я уверен. Покажи?

— Ты напился? — неприязненно поинтересовалась она и сделала попытку встать.

— Куда направилась, мы только прилегли!

В карих глазах Моргвата забрезжил светлый огонек, он разгорался все ярче, и вот уже цвет его радужки может соперничать с новенькими только-только отлитыми золотыми монетами, которые страшно брать в руки — настолько они горячие. А девушка испугалась и затрепыхалась, как воробей, в безуспешных попытках вырваться. Ее магия, жесткая и яркая, как грань драгоценного камня, не помогла — слишком неравны были силы.

Моргват больше не смеялся. Он хмурил брови, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Ты архонт давно, а синий огонь поддается самоконтролю слабее остальных. С твоими данными и без наставника шансы выжить равны нулю. Тебя кто-то учил?

— Никто. Я сама.

— Обратили и бросили?

— Да.

— Почему? Это странно. Я бы не бросил. Наверное. Надо проверить.

Ничего не поняв, девушка услышала главное — неуверенность в голосе Моргвата и перешла в наступление:

— Только попробуй кому сказать, дяденька! Мы тебя ночью подкараулим и перережем горло! И отпусти меня уже! — она снова задергалась.

— Что вы в паре работаете, я давно догадался. С тем пареньком, что картишками краплеными промышляет. А ты машешь подолом и отвлекаешь внимание, хотя и сама не промах, — играть умеешь, еще как! Но мужики, когда тебя видят, смотрят не на карты. А сейчас твой дружок где? Не захотела делиться, да?

— Ты все выдумал, бродяга! Я — приличная девушка из Дорина! Расскажу все городской страже — и конец тебе!

— Приличная, говоришь? За пять-то серебрушек… Сейчас и проверим!

Моргват навалился сверху, прижимая девчонку-архонта к земле. Она молча выдиралась, соображая, что кричать в такой ситуации — привлекать внимание и к себе тоже.

— Я отдам деньги! Отпусти!

— Не трудись, я сам заберу. После.

— Старый развратник!

— Почему я «старый»? В таверне ты назвала меня «интересным».

— Все архонты — старики! Потому, что вас и так не осталось!

— Не «вас», а «нас». А мне всего семьдесят один.

— Ужас!

— У архонта нет возраста, — сказал Моргват, стаскивая с ее плеч платье, — от сорокалетней стервы слышу, — меланхолично добавил он.

— Мне двадцать восемь! — негодующе завопила девица.

— Верю. Молодо выглядите, барышня! Из Дорина, говорите? Пока соседские кумушки вам завидуют, но пройдет еще лет пять, и они начнут перешептываться за спиной: «а почему наша синеглазая не стареет?» еще два — и позовут ариев к вам домой. Считать хорошо умеете? Прибавьте семь лет — и получите срок своей жизни. Короткая!

Архонт порывисто вздохнула, прикрываясь руками.

— Так ты и сама все понимаешь. Зачем тебе деньги?

— Сбежать от дяди.

— Вроде меня дяденька?

— Нет, хуже. Он мой родственник.

— А родители?

— Не знаю, где они! Быстрей делай, что хотел, мне домой пора!

— Договорились.

Моргват методично расстегнул частый ряд крючков на лифе. Она только ежилась и кривила губы. Синий огонь — признак особой одаренности к оружию; металл любит этот цвет, отдавая архонту-воину все свои лучшие качества, но если с самим человеком что-то не так: старые переломы, хрупкое телосложение, а то и просто неспособность тела проводить магию, — посвящение становится бесполезным.

— Дальше раздевать не буду. Положи руки мне на плечи и покажи, что ты архонт, а не жертва насилия.

— Обойдешься, извращенец.

— Полегче, мошенница. Посвящения не всегда удачны, а мы не берем в ученики тех, кто получился «бракованным». Хочу понять, почему не взяли тебя.

— Потому, что все вы сволочи.

— Не надо обобщать. Со мной ты на что рассчитывала? Отлупить, как мальчишку, и забрать деньжата? Такой номер хоть раз прокатывал?

— Еще как!

Моргват покачал головой, провел слабо светящимися ладонями по ее плечам, вызывая ответную реакцию магии. Все в девчонке как надо — и сила, и разворот плеч хороший, и характера с избытком. Первосортный материал, если можно так выразиться о человеке. Ее бы сразу после обращения учить, а не сейчас, когда она сама себя испортила. Самонадеянность и ложная безнаказанность еще доведут синеглазую мошенницу до беды. Если согласится — ох и намучается он с ней!

— Нет в тебе изъяна, барышня, физического, по крайней мере, я не заметил. Пойдем со мной?

— Тебе нужна подстилка в дорогу? Да ни за что!

— Какая ты пошлячка, однако! Если бы твой дар дремал, как спит во многих, могла бы прожить жизнь спокойно, но ты магией пользуешься, я бы точнее сказал — балуешься, а чем чаще это проделываешь — тем она сильнее. Настанет момент — и ты не справишься, выдашь себя. А со мной получишь оружие, станешь настоящим архонтом, разве плохо?

— Получу я от тебя кое-что другое через девять месяцев! Чего ради ты меня с собой потащишь? За глаза красивые?

— Будь ты уродиной — я бы взял тебя в ученики охотнее, — искренне ответил Моргват, поднимаясь, — «товар-деньги-товар», значит? Вот и живи со своей философией дальше, увидишь, куда она тебя приведет. К сведению, у двух архонтов дети не родятся. Да мне и не очень хотелось.

— Это что — все? — удивленно и обрадовано спросила девушка, ожидавшая самого худшего.

— Верни мои деньги, тогда будет все. Или встань лицом к забору и задери юбку, тогда оставишь плату себе. Управлюсь по-быстрому, домой не опоздаешь.

Моргват поднял меч и отвязал лошадь. Вздохнул без сожаления — одному привычнее и проще. Девчонка, вскочив, бросила серебро ему под ноги.

— Не пойдешь?

— Нет!

Архонт невозмутимо собрал монеты, сел в седло и направил Красотку в темень, безошибочно чувствуя, где их ждет дорога. Занятная девушка, но на «нет» и суда нет.

* * *

До Дорина недалеко, особенно если напроситься в проезжающую телегу и ехать задом наперед, болтая ногами, забавляя разговорами себя и возницу и чихая от пыли. Это даже весело. Но до города можно дойти и пешком, — дорога сама доведет. Девушка не раз возвращалась поздно, задержавшись то на пристани, то в близлежащих деревушках. Иногда она уходила из лавки дяди под официальным предлогом — продать с лотка что-нибудь мелкое и полезное, а в последнее время все чаще пропадала без спроса.

Невидимые нити, что связывают нас с домом, могут быть прочнее канатов, но только в том случае, если под родную крышу приятно возвращаться. Так случилось, что синеглазую мошенницу держали на привязи не любящие объятия родных, а только сами стены и здравый смысл. Бродяг она повидала немало, чтобы понять, что путь в никуда прекрасен при полном кармане, а когда от голода сводит желудок и некуда забиться в дурную погоду, — свобода оборачивается не боком, а задом. Что будет делать девушка, когда ее нарядное платье обтреплется и прохудится обувь? «Меня за стол не пустят и перестанут доверять, как бы ловко я не играла. Буду походить на попрошайку — ей и стану», — мрачно думала она, шагая по пустому ночному тракту.

Сегодняшний день преподнес болезненный урок: дяденька только поиздевался, но мог и изнасиловать, и побить. А она считала себя такой непобедимой! От предложения Моргвата на душе было неспокойно. Сколько раз она представляла в своих мечтах, как архонт, ее обративший, вернется и заберет с собой, а еще и извинится, а, быть может, объяснит, почему ожидание оказалось таким долгим! Девушка ждала его одиннадцать лет, но с каждым годом — все меньше, а время стирало из памяти страшное лето 3213 года, когда в Дорин пришла скверна. Зародилось ли проклятие в чьем-то подполе или бочком проскользнуло в ворота ночью — никто не знает, но за одну неделю город упал на колени. Одержимых было так много, словно Дорин подарили демонам на растерзание. Ворота закрыли, опасаясь, что зараза расползется дальше; начался голод, не хватало воды, жизнь мог отнять кто угодно — существо, изуродованное скверной, или человек, охваченный безумием страха.

В тот вечер солнце палило в окна с настойчивостью очага, вздумавшего сжечь на плите сковородку. Откуда-то тянуло дымом — черным, тяжелым, — он вызывал приступы мучительной жажды, а обметанные коркой губы противно кровили от каждого слова. Молодая девушка вышла на пустынную улицу. Держась в тени зданий, спустилась на несколько кварталов, добралась до колодца, привязала фляжку к веревке и сбросила вниз. Тишина. А еще два дня назад здесь можно было набрать грязной теплой воды, вскипятить и выпить… Невиданная жара, длившаяся месяц, высушила все источники, а деревянные дома города превратила в дрова, готовые вспыхнуть от малейшей искры.

Внезапно по щиколоткам ударило горячей пылью. Девушка обернулась и похолодела: на нее шла стена пламени. Жадно поглощая соседнюю улицу, огонь приближался с гулом, сравнимым с воем печной трубы при хорошей тяге. Так в город пришла магия.

Аверна объявила перемирие в войне, обратившись за помощью к северу, и ворота Дорина открылись для архонтов из регулярной армии королевы Амаранты и ариев, посланных королем Родериком, чтобы совместными усилиями, огнем и мечом, уничтожить заразу. Но девушка, как и многие другие, не знала об этом. Она бросилась бежать, и бежала со всех ног, пока пламя не загнало ее в один из задымленных переулков. Вскрикнув, она попятилась от человека с мечом. Его оружие в правой руке медленно гасло бледно-зеленым, а у ног валялось чудовище, некогда бывшее ювелиром с ремесленного квартала. Она помнила этого мастера, работавшего у окна своего дома на первом этаже, частенько останавливаясь, с интересом наблюдала, как из серебряной проволоки получается колечко или цепочка, перебрасывалась с хозяином парой слов…

— Не надо! Отпусти! — закричала девушка, но архонт поймал ее и потащил, как мешок, а потом втолкнул в дверь незнакомого, покинутого дома. Здесь стояла полутьма, закрытые, переломанные ставни пропускали мало света. Воняло пожаром и чем-то гадко-сладковатым.

— Откуда ты взялась? — спросил архонт, — в квартале мастеров больше нет людей. Мы уничтожаем все, что шевелится, а арии сжигают то, что осталось.

— Я из торгового. Это на холме. Я здоровая! Я — нормальная!

— Вы все так говорите, пока говорить можете, — спокойно сказал архонт, — и даже если так, ты человеком отсюда не выберешься, — вокруг полно одержимых, огонь их выгнал.

Его глаза посветлели, приобрели оттенок полыни, а девушка вжалась в простенок между окнами, не сводя взгляда с меча со следами темной крови. Архонт положил оружие на стол. Хочет убить голыми руками?

— Ты их слышишь? Голоса? Ночью, когда тихо, они приходят как твои собственные мысли, а к утру ты чувствуешь себя мудрее, — странно спросил он и подошел вплотную.

— Ничего подобного я не слышу! Я ночью сплю!

Бежать было некуда. По полу пополз сизый дым — пожар подобрался вплотную к этой улице. До девушки дошло, что за отвратительный запах не дает вдохнуть без тошноты — в доме труп, возможно, в соседней комнате.

— В таком случае, мне тебя жаль.

«Я понятия не имела, как проходит обращение в архонты, я и сейчас знаю об этом немногим больше», — думала девушка, шагая по ночному тракту, — «я просто потеряла сознание, а потом, очнувшись, увидела его ноги в красивых кожаных сапогах с северными заковыристыми узорами. А он даже руки мне не подал, наблюдал только. Удивился, кажется. Вывел на улицу и отпустил на все четыре стороны».

— Ты сказал, вокруг полно одержимых. Они меня прикончат. Или… еще хуже, — архонт пошел прочь, девушка сказала ему в спину. Он обернулся.

— Скверны больше можешь не бояться, а одержимые от тебя сами убегут, почуяв магию. Откуда ты, говоришь? С торгового квартала на холме? Его жечь не будут. Я приду за тобой, когда все закончится. Как тебя зовут?

— Алиссен Вейс.

Архонт кивнул и скрылся в дыму. Больше она никогда его не видела…

Идти надо так: не медленно и не быстро, не сбивая дыхание, а мысли или мечты помогут сделать путь короче. Луна то показывалась, то скрывалась за облаками, гонимыми легким ветерком. Он приятно освежал лицо, трепал волосы. «Ночью дороги свободнее», — сказал Моргват. Да, он прав. Не так она представляла себе встречу с архонтом, и архонта не таким представляла. Обычный дяденька, с первого взгляда скучный даже, а глаза веселые. Сильный очень, но как-то естественно. Наверняка, у него голова от магии не болит, научиться бы такому… «Мне лучше одной, я привыкла. Опоздал архонт Моргват», — решила Алиссен. «А монетку мог бы хоть одну и оставить!» — подумала она и рассердилась.

Забрезжил рассвет, вдалеке показались городские стены. Ворота были закрыты.

* * *

Часовой успел смениться, и ее не хотели впускать. Алиссен уже приготовилась провести остаток ночи у запертых ворот, когда услышала сверху обрывок разговора. Один из голосов был ей знаком.

— Сир Юджин! — закричала она, задрав голову вверх.

У парапета стены появилась темная фигура.

— Алиссен? Откуда ты взялась?

— Из «Ужина его Величества».

— Но сейчас ночь!

— Я пришла пешком. Дядя послал продать вишневку, я задержалась.

Наверху помолчали. На фоне неба появился еще один силуэт. Незнакомец рассматривал запрокинутое лицо девушки у стены.

— Проведите ее в крепость, — властно распорядился он, и стражник у ворот немедленно повиновался.

Ворота Дорина состояли из двух частей — внешней решетки и внутренних створок, обитых железом. Алиссен оказалась как раз между ними, как в западне. Ей осталось только ждать, к счастью, недолго. Открылась потайная дверь, и по стенам заметался свет фонаря в руке сира Юджина — молодого человека из командного состава городской стражи. Он знал Алиссен чуть менее близко, чем желал бы, а она пользовалась его вниманием чуть чаще, чем того требовало благоразумие. Он был не один. Рядом шел высокий человек в необычном камзоле до пят.

— Твой дядюшка — сумасшедший! Отпускать девушку одну в такую даль, да еще ночью! Почему ты не осталась на постоялом дворе? — спросил сир Юджин.

— Комнат свободных не было.

Алиссен мечтала о своей постели — скорее упасть и забыться сном. Даже кокетничать сил не осталось.

— Местная? — спросил незнакомец.

Сердце девушки так и подпрыгнуло от неожиданности. Что это — врожденное уродство или последствия ранения — она даже не задумалась, а просто испугалась, увидев неестественно вывернутую шею человека и склоненную набок голову. Воротник камзола не скрывал отвратительный шрам, бугристо стянувший кожу, опустивший левый уголок рта вниз. Увечье придавало его лицу брезгливо-злое выражение.

— Да, мэтр. У них лавка в торговом квартале.

Мэтр — обращение к арию… Вот тут Алиссен запаниковала по-настоящему. Как назло, магия архонта заколола кончики пальцев, зашевелилась теплым клубком в груди. Опустив голову, девушка рассматривала мощеный пол под ногами, стараясь сконцентрироваться на чем-то отвлеченном. Вот камень коричневый с белыми прожилками, а вот — бледно-желтый, как песок на берегу Ракхайна. Эти валуны со дна реки, это их вода так обкатала…

— Давно ее знаете?

— Да уже год.

— Ясно.

Арий взял девушку за подбородок двумя пальцами и приподнял лицо. Алиссен инстинктивно зажмурилась, понимая, что этим вызывает наибольшее подозрение. Но она не могла иначе, чувствуя, как ее магия буквально выплескивается через край. Сжав губы, собрав всю волю, архонт боролась со своей природой, а ногти ария впивались ей в подбородок, оставляя красные полумесяцы.

— Открой глаза. Открывай! — резко приказал арий.

Надо. Надо открыть. Алиссен перестала дышать и встретила взгляд ария. Ее глаза казались черными из-за расширившихся зрачков, но света магии в них не было. Он смотрел целую вечность. Дыхания не хватило, и девушка, наконец, тихонько выдохнула воздух.

— Сколько тебе лет?

— Д-двадцать три, — привычно солгала она, понимая, что напрасно — при желании возраст можно уточнить.

Арий опустил руку.

— Кажется, вы ее напугали, мэтр Кеодан, — удивился сир Юджин.

— Вижу, — сухо бросил арий, — кстати, вы свободны. Отдыхайте. В свои покои я сам дорогу найду.

— Я могу отлучиться в город, мэтр? Провожу девушку…

— Конечно.

Кеодан ушел. Кажется, он ничего не заметил. Юджин и Алиссен прошли через караульную. Дорин еще не проснулся — на пустых улицах фонарь в руке капитана стражи был единственным источником света, куда ни посмотри.

— Мэтр вчера приехал, а я с ним уже намучился. Думаю, он вообще не спит. Тебя испугал его шрам? Неприятное зрелище, согласен. Говорят, его на войне так изуродовали.

Алиссен молча шла рядом, удивляя молодого человека все больше. Где игривый взгляд и улыбка, обещающая так много, а на деле только дразнящая?

— Ты устала? Пойдем ко мне домой, это ближе. Мне надо с тобой поговорить, — предложил Юджин, заглядывая сбоку в ее лицо, но ни на что особо не рассчитывая.

— Что вы сказали? — очнулась она.

— Так ты меня не слушаешь?

— Нет, что вы. Я немного задумалась, — Алиссен оперлась на руку своего провожатого и добавила, — я сделаю все, как вы хотите.

«О чем он говорил? Ах, да — что-то про шрам Кеодана».

— Правда? А я уезжаю. Пока в Аверну, домой, а после… Сам не знаю. Куда назначат. Это арий так решил. Он отвечает за безопасность в Империи — объезжает все города, проверяет, наказывает.

— Так вас наказали?

Похоже, весть об отъезде не произвела на девушку впечатления… Жаль.

— Нет, что ты. Я поеду в столицу с Кеоданом, возможно, меня ждет повышение. Алиссен Вейс, ты носишь двойное имя, но без приставки «ванн», почему?

— Я не знаю. Мы не знатные, мы — просто торговцы.

— Но ваш род очень старый. Я просмотрел кое-какие записи, где сказано, что имя «Вейс» еще древнее, чем само название города — Дорин! Я не сразу понял смысл этой фразы, но отыскал зацепки в архиве крепости. Твои предки жили здесь еще в те времена, когда не было храмов, а мы не молились Создателю. И эти люди были очень заметны, если упоминания о них сохранились до наших дней.

— Зачем вы это узнавали, сир Юджин? — поразилась Алиссен.

— Мне стало любопытно. Обратитесь к властям, вы имеете право на титул не меньшее, чем я сам. И вы богаты, что стоит его купить, если вдруг откажут?

«Купить титул». Она чуть не рассмеялась. Не хватало «сказаний» дядюшки о славном прошлом и заслугах перед отечеством! Старый Вейс потчевал ими каждый вечер, как выпивал лишний стаканчик. Вот только отличились их предки не перед Империей, и даже не перед Эймаром. Их подвиги уходили корнями в такие стародавние времена, что о них сама память умерла. Кому сейчас что-то скажет название великий Магистрат Сириона? Никому. Лес такой есть в Эрендоле, но Дорин тут при чем?

— Вы ошибаетесь, сир Юджин, мы бедны.

И это было, увы, именно так. Лавка год от года приносила все меньший доход, дом разрушался, а дядюшка больше пил, чем занимался делами. А то, что девушка хорошо одета — так это заслуга ее умелых рук, а не искусства дорогой портнихи. Но людская молва о несметных богатствах семьи Вейс была неискоренима. Чем она вызвана — скупостью дяди или нежеланием племянницы выходить замуж?

— А как же сундуки, «доверху наполненные золотом»? — усмехнулся Юджин.

— Это называется «сплетни», сир.

— Не называй меня «сир». Мы пришли, вот мой дом. Зайдешь?

— Я бы с удовольствием, но соседи сочтут мой поступок непристойным.

Взяв молодого человека за обе руки, она поднялась на цыпочки и легко коснулась губами его щеки, смягчая отказ.

— Считайте, это я вас проводила. Заходите в лавку днем. Вы же не сегодня уезжаете? Ведь нет?

В синих глазах Алиссен промелькнула тревога. Так она все же слушала внимательно? Она расстроена или притворяется? Юджин счел, что момент подходящий, и хотел поцеловать в ответ, но девушка успела отвернуться и подставить ухо.

— Я уезжаю через два дня, — со вздохом ответил он.

— Тогда мы еще успеем все обсудить, попрощаться как следует и выпить чего-нибудь вкусного на дорожку. Вы расскажете, где живете в Аверне, чтобы я смогла вас навестить? Я буду так скучать! Но у нас есть еще целых два дня! Это же много, правда?

Она пожимала ему руки и отходила все дальше, болтая и улыбаясь, пока их пальцы не разъединились. Потом повернулась и пошла прочь, не сразу стерев с лица улыбку. Итак, сир Юджин уезжает, значит, вольностям с поздними уходами из города и лояльности часовых на воротах придет конец. А это еще один кусочек ее свободы!

«Эх, не будь я архонтом…» — в очередной раз бесполезно подумала Алиссен, — «я уже и так год с огнем играю. Не все кошке пряники, как говорит дядюшка!» Капитан легионеров очень мил, но вся беда в том, что он — капитан легионеров. А вот и дом. Вскарабкаться на второй этаж вовсе не сложно: нужно поставить ногу на фундамент и цепляться за водосточный желоб, а потом — за вывеску лавки и выступающие камни стены, пока не дотянешься до подоконника. Окно прикрыто только для вида, а чтобы забраться внутрь, нужна магия — с ней руки гораздо сильнее. Все спят, никто не увидит.

* * *

— Семя харматанское, где тебя носило двое суток? Я еле на ногах держусь, лавку по вечерам закрывал раньше времени! Вогнала в убыток, потаскушка трактирная! По миру пойдем из-за тебя! Товар давеча пришел, ты когда его разбирать будешь?

Оскорбления и вопросы сыпались, как из рога изобилия. Дядюшка Вейс всегда был щедр на слова, особенно, когда примет на грудь. Он что, начал пить с утра? Сочные эпитеты доносились издалека, заглушаемые подушкой, которую девушка прижимала к голове обеими руками. Но эта ненадежная преграда между ушами и потоками словесной грязи выдержала недолго. Короткая борьба за нее заставила Алиссен открыть глаза и тут же зажмуриться от солнца, бившего в раскрытые ставни. Она застонала. Всего три часа сна не раздеваясь! За что такая пытка?!

— Валяешься? Укатали? Наказание Создателя, ты когда явилась? Влезла в окно, пока я спал?

Вальтер Вейс звякнул бутылкой о стакан и шумно выпил — каждый глоток было слышно.

— Ты смотри словами не подавись, — вяло ответила девушка, морщась и пытаясь проснуться окончательно.

— А тебе помочь глаза продрать, заботливая моя?

Теплая жидкость ударила девушке прямо в лицо. Что это было на этот раз? Домашнее вино? Нет, запах другой. Неужели настойка на спирту?

— А-а-ссс! — Алиссен зашипела, резво вскочила и рванулась к кувшину у рукомойника. По закону подлости он был пуст.

Глаза жгло, как огнем. Ударившись плечом о шкаф и не разбирая дороги, она выбежала на лестницу, едва не сломала ветхие перила и остановилась только перед кадкой в кладовой. Погрузив лицо в воду, девушка поморгала и выдохнула. Пузыри приятно защекотали щеки. Голос ненавистного родственника на время стал глуше, — дядя был не настолько быстр.

— За прилавок, живо! В лавке народ собирается! Разбери ящики!

— Какие ящ…

Алиссен споткнулась в полутьме коридора о нежданное препятствие и присела, потирая ушибленную ногу. Что там внутри? Железяки? Вейсы чем только не торговали. Скобяные товары, сушеное мясо, глиняная посуда, харматанские сладости таинственного происхождения и сомнительные снадобья от всех болезней, изготовленные тут же, на кухне. А еще — соленая рыба, запах которой может преследовать до могилы, если ежедневно лазить руками в просоленные бочки.

Народу в магазине было немного. Соседка, два незнакомых господина и вчерашний архонт. Он озирался по сторонам и не счел нужным поздороваться. Вскоре все покупатели ушли, кроме Моргвата.

— Что вам угодно, сир? — сумрачно спросила девушка, оставив приветливость хорошего продавца.

— Приворотного зелья, барышня. Вчера меня жестоко отвергли.

Моргват удивленно разглядывал встрепанные волосы, щеку с отпечатавшимися следами подушки и неприлично-мятое платье вчерашней картежницы, за ночь, как по волшебству, ставшей хозяйкой темной и неряшливой лавки.

— Могу посоветовать отворотное. Будете блевать два дня, а после уже никто не приглянется.

Неприятная встреча. От насмешливого взгляда архонта ей стало неуютно — Алиссен прекрасно отдавала себе отчет, что вид у нее не товарный.

— Грубо, но весело, — оценил шутку Моргват, — а что у тебя с глазами? Красные.

— Не твое дело. Ты зачем меня нашел?

— Я тебя не искал. Пришел по рекомендации, что здесь «все есть».

— У нас полно хлама, что именно тебе нужно?

Архонт засмеялся и облокотился на разделяющую их стойку со множеством полок с внутренней стороны, задернутых занавесками в полинялый цветочек.

— А ты умеешь называть вещи своими именами! Большая удобная дорожная сумка для ценной вещи. С двойным дном неплохо бы. Найдется?

— Воровать собрался что ли? — пробурчала Алиссен, ненадолго скрываясь из виду и шебарша под прилавком, — такая сойдет?

Перед архонтом появилась сумка из светлой кожи, видавшая виды и потертая, но сделанная добротно и крепко.

— Что-то мне подсказывает, что она не новая.

— Новую у кожевника заказывай. Двойное дно спрашивал — получай. Ты и сам потеряешь, что в нее сложишь, а если за руку поймают — тем более не найдут.

— Какая рекомендация-то профессиональная! Да в тебе не счесть талантов, госпожа Вейс. Тебя так зовут, я правильно прочитал? Вам бы вывеску подкрасить. В Дорине все девушки такие?

— Нет, только я, — отрезала Алиссен, — что-нибудь еще?

— У Красотки уздечка протерлась.

— Упряжь в углу. Выбирай сам. Там, — она сурово указала на ящик.

В глубине лавки скрипнула дверь, и появился дядюшка Вейс. По пути со второго этажа он избавился от привычного раздражения и бутылки:

— Господин, что баба понимает в уздечках? Я их сам мастерил на досуге, помогу выбрать.

Вальтер Вейс не лгал — он на самом деле обладал редкой способностью из бросовой вещи сделать товар, пригодный для продажи. Тот факт, что на упряжь шли голенища старых сапог, он скромно замалчивал.

— Ты что творишь, отродье харматанское? Я тебя научу, как разговаривать! — не понижая голоса пообещал дядя, проходя мимо племянницы.

«А они и правда родственники!» — подумал Моргват, примечая седые вьющиеся космы и колючий синий взгляд старшего из Вейсов. От лавочника несло спиртным, но говорил он толково и на ногах держался крепко. Ремешки уздечек были почему-то разноцветными, но их качество архонта устроило.

— Чем еще мы можем вас порадовать, господин хороший?

Моргват помялся, посмотрел по сторонами и в приоткрытую дверь на улицу. Убедившись, что никто не подслушивает, архонт понизил голос:

— Есть одна необходимость… Интимного порядка. Но я лучше девушке на ушко скажу…

— Вам бы к лекарю… Но можно и к ней. Посоветует, если что, — Вейс критически оглядел фигуру архонта и пожевал губами.

Если у мужчины и была какая-то хворь, то в глаза она не бросалась.

— Не бесплатно, конечно, — добавил лавочник, погрозил Алиссен пальцем и вышел.

Улыбаясь, архонт снова облокотился на прилавок. Девушка аж отшатнулась.

— Что тебе еще понадобилось? — спросила она, брезгливо поморщившись.

— Ничего. Я хотел, чтобы твой милый дядюшка ушел. Сколько я должен?

— Два двадцать восемь.

— Разве не пять серебром? И почему шепотом?

— Сколько можно напоминать об этих пяти монетах? — тихо заговорила Алиссен, — я вчера тебе ничего такого не предлагала, ты сам все придумал, раздел и новое платье порвал! Я тебя как вспомню, так меня выворачивает! Да я теперь месяц есть не смогу, и за неделю не отмоюсь!

— Вот и правильно, не ешь. Ты и так не толстая, а похудеешь — станешь некрасивая, и никто пяти монет не заплатит. Ври, но не завирайся — я тебе одежду не портил. А надо было. В целях профилактики.

Моргват со вздохом полез в карман, раздосадованный такой обидной отповедью.

— Ты меня обсчитала, кстати. Слишком дорого.

— Я умею считать.

— Чересчур хорошо! Почему дядя поминает Харматан?

— У меня лицо скуластое.

— Это не повод. Он знает твой секрет?

По тому, как она посмотрела на дверь в глубине комнаты, Моргват сделал вывод, что дядя Вейс — редкостная гадина. Запущенная лавка, девчонка-архонт, зарабатывающая на стороне сомнительными способами… Зачем он лезет в эту мутную историю? В одном она права — не его это дело.

— Загляну-ка я на рынок. Если торба второй свежести меня и устроит, то еда — точно отравит. Ну, прощай.

Архонт ушел во второй раз. Странное совпадение — увидеть его наутро следующего дня, да еще у себя дома! Алиссен опустилась на табурет. Какой солнечный день сегодня, настоящее лето, но над ее головой сгустились тучи. В городе арий. Придется сидеть дома и терпеть дядюшку. Хорошо, что Кеодан ничего не заметил! И Юджин уезжает… «Он обещал зайти!» — вспомнила девушка и поднялась в свою комнату.

* * *

Юджин ванн Викар, капитан доринской стражи двадцати пяти лет от роду, старался жить правильно, полагаясь на достойный пример своих родственников — отца и деда. Не богатые и не знатные, они снискали снисхождение властей добросовестной службой. Сначала — королю Родерику, затем — новой власти. Вода, как известно, камень точит, а надежная преданность окупается титулом и стабильным доходом, особенно, когда вовремя умеет напоминать о своих заслугах. Викары не имели своей земли, как и возможности ее купить, поэтому Юджин унаследовал второе имя от своего же деда — Викара из Итиля. А право носить приставку «ванн» получил совсем недавно указом Императора. Так Юджин стал сиром и особой благородных кровей. В нем не было ни фамильной, врожденной гордости, что впитывается с молоком матери, ни самодовольного бахвальства человека, вырвавшегося «из грязи в князи». Зато молодой человек мог похвастаться хорошим ростом, крепким телосложением и неглупым выражением широкого, симпатичного лица.

Фортуна благоволила сиру Юджину — за все время службы в Дорине не приключилось ничего ужасного, что могло бы бросить на него тень; свои обязанности капитан выполнял педантично и старательно, но он отчаянно вздыхал вечерами, оставаясь в одиночестве в доме в одно окно на тесной доринской улочке. Книги, привезенные из столицы, перечитанные по несколько раз, перестали развлекать, а пить сир Юджин не любил. Но однажды он забрел в полузаброшенное помещение в недрах доринской крепости и обнаружил нечто, достойное его внимания — городской архив, насчитывающий несколько веков. События недавней истории, проконспектированные сухо и сжато на бумаге, поеденной мышами, были Юджину не интересны, а вот старые рукописи, похожие на фолианты в броне из толстой кожи заставили просидеть в холодном помещении не один час.

Из них капитан стражи узнал, что провинциальный Дорин ранее назывался иначе — Вейсланд, и был, не больше, не меньше, чем уния великого Магистрата, — древнего государства эльфов. Сохранилось даже имя его последнего правителя — магистра Вальтерса. В летописи уточнялось, что он — человек, а не эльф, и не владеет волшебством, но назначен Советом магов Сириона…

«Полный бред! Сирион? Нет такого государства!» — решил капитан легионеров и закрыл тяжелую крышку коробки-переплета. И снова засомневался — уж больно солидно выглядела летопись! Кожаные страницы, ломкие и хрусткие, испещренные черными и бордовыми чернилами, какие-то карты, а большая часть архива написана на неизвестном языке. Неужели кто-то так постарался единственно ради розыгрыша сира Юджина? И он задумался…

В древние времена города-государства не были редкостью, вот и Дорин (или Вейсланд) был одним из них. Жаль, что невозможно прочитать все фолианты архива! Но аквилейское имя магистра на последних страницах упоминается особенно часто. Правитель города… Как бы его назвали сейчас? Вальтерс ванн Вейсланд. Странно-знакомое сочетание букв так и вертелось у Юджина на языке… Лавка в торговом квартале, а Вальтер Вейс — дядя самой нескучной девушки в Дорине! Молодой человек даже рассмеялся от своей нелепой догадки. Однако, не откладывая, зашел в храм просмотреть венчальные книги. Проверка показала, что Вальтер — обязательное имя для старших младенцев мужского пола рода Вейс, но приставка «ванн» в записях ни разу не упоминалась, словно навсегда затертая по чьей-то воле.

Сир Юджин не привык решать не подумав, и свое открытие хранил не один месяц, исподтишка рассматривая Алиссен. Не было в девушке ничего такого, что указало бы на голубой оттенок ее крови. Живая, подвижная, то дерзкая на язык, то ласковая, веселая и игривая… «Лживая, нечистая на руку, а порой и грубая, вечно тянущаяся туда, где погрязнее», — так бы описал племянницу дядя Вейс, если бы его спросили. Но капитан легионеров судил субъективно, — и ему Алиссен нравилась.

И внешне она выглядела привлекательно — стройная, загорелая, синеглазая, — совсем не как те авернские аристократки, которых мечтали заполучить в снохи его родители: с белой кожей, мгновенно покрывающейся пятнами от солнечных лучей, с опущенным долу взглядом, с плавными лебедиными движениями. От одного их вида Юджину становилось тоскливо. Нужно бы определиться: племянница лавочника просто создана для досуга, а Алиссен ванн Вейсланд, — отличная партия. Так кого выбрать?

Заходя в лавку, молодой человек в который раз подумал, что слухи о богатстве Вейсов сильно преувеличены, но тут же забыл об этом, увидев Алиссен.

— Наконец-то вы пришли! — радушно сказала она вслух, про себя подумав, что капитан легионеров пожаловал подозрительно рано.

Они не виделись часа четыре, но за это время девушка изменилась. Можно было бы сказать, что она просто переоделась, но есть натуры, что меняя наряд, перевоплощаются в целом. Им бы снискать себе славу в политике, или, на худой конец, в уличных балаганах, чтобы талант не пропал даром. Перед блузой, спущенной на одно плечо и вышитой алыми маками по широкому сборчатому вырезу, устоять было невозможно. Не стать жертвой соблазна Юджину, как всегда, помог прилавок, крашенный зеленой краской и известие, которое ему еще предстояло озвучить.

— Только не говори, что успела по мне соскучиться!

— Еще как, сир Юджин! Всего два дня, вы же помните…

Она грустно вздохнула.

— Я хочу поговорить именно об этом. Помнишь мэтра Кеодана? Он спрашивал о тебе только что.

— Зачем?

— Сказал, что ты чудесная и бесстрашная девушка. И пригласил нас к себе на ужин вечером.

— Нас?

— Да, нас обоих, — Юджин говорил таким тоном, словно и сам не верил своим словам, — а еще он просил передать тебе вот эту вещь.

Он достал из-за пазухи кулончик, и, придерживая его за цепочку, протянул Алиссен. Косой луч света, пробравшись через бурелом печных труб и городских крыш, заглянул в оконце лавки и осветил кусочек серебра яйцевидной формы с изящной змейкой, выбитой и вытравленной чернением.

— Как мило с его стороны.

Девушка взяла кулон. Он был тяжелым, хотя и полым изнутри. В лавке внезапно стало холодно: Алиссен поняла, что арий догадался, кто она. Символ архонтов другой, змейке не хватает меча, но намек предельно ясен. Но пока только ей, а Юджину и в голову не пришло, что Алиссен можно заподозрить в столь ужасном «пороке». Она бледно улыбнулась.

— Зачем мэтру Кеодану дарить мне украшение?

— Сам не знаю. Может, потому, что я сказал ему, что ты — моя невеста?

— Что?!

— Началось с того, что я рассказал арию о твоей родословной. И он подтвердил, что Дорин в глубокой древности именовался Вейсландом. Скорее всего, ваш род утратил свое звание, когда сменили название города, но второе имя осталось, сократившись на современный манер — Вейс. Но это все так легко проверить! У вас дом не маленький. А земля, на которой он стоит, чья она? Ваша?

Так вот что занимало его мысли!

— Да, наша. За землю мы не платим, — машинально ответила Алиссен, зажимая кулон в кулаке.

— А ты хоть понимаешь, сколько она стоит? Дорин — не Аверна, конечно, но у моей семьи нет и этого. Теперь родители точно не будут против нашего брака!

Она смотрела так, будто не слышала. «Немудрено — моя новость просто поразительна. Ей надо дать время все обдумать», — решил Юджин.

— А мы можем поужинать вдвоем, без мэтра Кеодана? — голос девушки предательски дрогнул.

— Конечно, нет! У него все слова — как приказы. Он даже в шутку запретил мне выпускать тебя за ворота Дорина.

«Дался ей этот арий!» — уже с раздражением подумал Юджин. То, что приказ Кеодана — вовсе не шутка, он не понял.

Алиссен выбралась из-за прилавка и протянула молодому человеку руки, и было непонятно, простит она защиты или ласки.

— Какой смешной приказ, Юджин. Ты же не успел его передать караульным? Разве я буду бежать от тебя? Нам теперь совсем не обязательно расставаться, правда? Мы поедем в Аверну вместе?

Обнимая, она посмотрела в глаза с такой наивной надеждой, что сердце капитана легионеров растаяло.

— Вот и я так подумал. Так ты согласна выйти за меня?

— Да, Юджин. Такое счастье мне даже и не снилось!

— А твой дядя?

— Он не будет против.

Сир Юджин с облегчением перевел дыхание, — самое сложное позади, все складывается удачно. И Алиссен к нему более, чем неравнодушна — такого волнения и трепета за ней он еще ни разу не наблюдал.

— Юджин, я зайду за тобой вечером, хорошо? Например, часов в шесть, нет, — в пять. Так у нас будет время побыть вдвоем, не опасаясь чужих взглядов, — девушка выразительно посмотрела на внутреннюю дверь лавки.

— Да, я понял. Буду ждать.

Он хотел поцеловать невесту, но передумал. Еще успеет. Старый Вейс куда-то пропал, а он совсем не то существо, с которым приятно пообщаться. Пусть уж лучше Алиссен сама все своему дяде расскажет! Девушка проводила жениха до порога лавки, а потом еще долго стояла в дверях, махала рукой вслед и улыбалась.

* * *

— Хоть раз у тебя хватило ума сделать все верно!

Алиссен не сразу обернулась на голос, раздавшийся ей в спину, — она знала, что дядя подслушивает. Вот, сир Юджин скрылся за поворотом улицы. Если все сложится, она больше никогда его не увидит. Только это совсем не радует! «Я едва не устроила свою жизнь, и даже чуть не стала „благородной“ госпожой. Могу наслаждаться своим „счастьем“ долго, аж до самого вечера», — подумала Алиссен. На мгновение мир вокруг стал мутным, но слезы высохли и больше не появлялись.

— Он на мне не женится, дядя, — сказала девушка, отлипая от двери.

— Конечно, женится! Не ради моей рожи он целый год на пороге вертелся.

— Я вечером иду к арию, если ты слушал внимательно.

— Так и что? Не в его постель ты ляжешь. Как я бы сказал — не светись, и все будет в порядке.

Вальтер Вейс все рассматривал, как товар, в том числе и свою племянницу. И радовался подвернувшейся возможности сбыть ее с рук.

— За магию архонта меня сожгут или повесят. Я не пойду на этот ужин, — пробормотала Алиссен и надела кулон на шею. Не важно, чей это подарок, пусть напоминает, кто она на самом деле. Нет у девушки семи лет!

— Нашла, кому отказывать! Мне торговлю из-за тебя закроют или таким налогом обложат, что ты за месяц по своим трактирам не отработаешь! Сколько лет я на тебя потратил, кормил и одевал, так нет, ты заразу архонтскую где-то подцепить умудрилась! Куда направилась?

Выбегая на улицу, последние слова Алиссен едва расслышала. «Моргват. Он должен быть на рынке. Только бы успеть!»

Каменные дома зажиточных кварталов остались позади, дорога вела вниз. Вот и колодец, в котором испуганная девочка хотела набрать воды одиннадцать лет назад. Теперь он полон воды и накрыт крышкой. Перебираясь через кривые доски, перекинутые через лужи, привычно и легко уворачиваясь от встречных прохожих, она мысленно очутилась в Дорине, осажденном скверной, сжигаемым пожаром. Но сейчас огонь горел в ее крови, а каждый человек на улице мог схватить и привести в крепость, бросить к ногам ария Кеодана.

На площади полно народа: искать здесь архонта — что иголку в стоге сена! Алиссен на ходу вскочила на первую же попавшуюся подводу и напряженно всматривалась в толпу, не обращая внимания на ругань возницы.

— Ты куда забралась с ногами, девка! Я еду, а ты стоишь! Хлыстом огрею!

— Замолчи, я быстро!

— Чего ты сделаешь? Родишь или под колеса мне свалишься?

Но Алиссен уже спрыгнула на землю опасно близко от лошадиных копыт и направилась дальше. Как выглядит Моргват? Да никак не выглядит! Он — обычный человек и похож на всех мужиков сразу, пока не заговорит! Тогда — во что он одет? В отчаянии девушка поняла, что не помнит и этого. «У него меч на боку!» — пришла спасительная мысль. Сколько бродяг с мечами толчется на площади? А нужен всего один-единственный!

Расталкивая людей и получая в ответ заслуженные тычки локтями, она металась из одного конца рынка в другой, пока не услышала знакомый смешливый голос:

— Тетка, ты мне одно показала, а в мешок другое кладешь! Мы так не договаривались!

«Сколько раз я прошла мимо него и не заметила?» Алиссен перевела дыхание и решительно выхватила покупку из рук опешившего Моргвата. Заглянув внутрь мешка, она завопила как могла громче:

— Это что, горох?! Он размером с бисер! И сморщенный, как старушечья рожа!

— Ты кто такая взялась? — возмутилась торговка, — а ну…

— Да он червивый! — громко ахнула придирчивая покупательница.

— Не замолчишь, я мужа позову, он тут рядышком, заткнет-то тебе глотку! — страшно пообещала баба, исподтишка показав кулак.

— А это что? Сыр или камень? Да он же заветренный!

Онемевший от неожиданности Моргват избавился еще от одной покупки.

— Не ори, погибель моя!

— Он мышами погрызенный! — не унималась Алиссен.

— Говори потише, девонька!

— Он воняет!

— Уймись, моя сладкая!

Доринцы, привлеченные перечислением столь сомнительных достоинств еды, останавливались, таращили глаза и уже начали вторить скандальной девице.

— В город лезут кто не попадя!

— Я эту тетку давно заприметил — дерет в три шкуры за товар и обманывает!

— Точно, и меня на два медяка обсчитала!

Алиссен на секунду замолчала, уперла руки в бока и приподняла правую бровь, твердо глядя на торговку, и та сдалась:

— Хватит голосить, нет, чтобы по-хорошему! Сама выбирай, девонька!

Она того и добивалась. Заглянув во все мешки и ящики, потрогав, понюхав и попробовав на вкус, Алиссен выбрала самое лучшее, а потом еще поторговалась, пока не получила скидку от уставшей бабы, которой и так не терпелось от нее избавиться.

Натолкав свертки в сумку Моргвата, девушка сунула ее в руки архонту и потащила его прочь. Выбравшись из рыночной толчеи на свободную улицу, она, наконец, остановилась.

— Вот, теперь не смей говорить, что я тебя обманывала!

— Да куда мне! Я тебя боюсь!

Архонт смотрел так, будто вот-вот расхохочется.

— Не смешно, тебя едва не надули.

— Ага. Один раз обманули, а второй — едва не получилось, а в сумме — у меня удачный день.

Моргват присмотрелся к ней повнимательнее, и лихорадочное возбуждение девчонки ему не понравилось.

— Ты меня искала. Что-то случилось?

— Да! Нет. Возьми меня с собой!

Архонт молча развернулся и пошел прочь. Чувствуя, как кровь приливает к щекам и губам, Алиссен двинулась следом.

— Дяденька, ты куда?

— На постоялый двор.

— А потом мы поедем в Архону?

— Кто «мы?» Я один.

— А я?!

Моргват шел дальше и не оборачивался. Алиссен забежала вперед и встала у него на пути.

— Ты мне кое-что предложил! Уже забыл?

— А ты отказалась, и я это запомнил.

— Я передумала! Я согласна!

— Тебе идет улыбаться и вертеть попой, а когда ты смотришь как ростовщик, требующий процентов, от тебя хочется сбежать подальше, — архонт невозмутимо обошел девушку и продолжил путь.

«Так вот цена за мою жизнь! Хорошо, я заплачу!» Алиссен снова догнала мужчину, схватила за пояс, вынудив остановиться, и заглянула в лицо. Такую смесь нежности, лукавства, и, одновременно, отчаянной решимости во взгляде архонт еще не встречал. Моргват позволил девушке обнять себя за шею и близко почувствовал магию, бурлящую в ее крови.

— Я всю ночь не спала, думая о нашей встрече! — начала она шепотом, борясь с волнением, — я плакала, пока не рассвело, долго сомневалась, но приняла решение — оставить дом, дядю и скучный город. Я хочу быть с тобой, Моргват!

Архонт приподнял брови. В его светло-карих, почти желтых глазах застыл интерес, но не больше. «Он похож на рысь», — почему-то подумала девушка и продолжила:

— В окно моей спальни видны только небо и кусочек дороги, но я так мечтаю повидать Мир!

Алиссен замолчала, чувствуя, как защипало в носу. Сколько раз она смотрела вдаль, положив локти на подоконник: ждала своего архонта или просто грезила! Там, за порогом лавки, ее наверняка ожидало нечто большое и хорошее, и если бы она смогла заработать достаточно, то однажды…

— Я буду такой несчастной, если мы расстанемся! Возьми меня с собой!

Моргват молчал, и Алиссен пустила в ход последнее средство — встала на цыпочки и поцеловала мужчину в губы.

— А теперь тебя должно вывернуть от омерзения, барышня. Надеюсь, на этом спектакль закончится, — невозмутимо ответил архонт.

— Что? Я не…

— Будь я лет на пятьдесят глупее, впал бы в экстаз от счастья. Но ты своего добилась: я высоко оценил твое вдохновенное вранье.

Алиссен отрицательно замотала головой.

— Ты оставишь здесь свою ненависть к старому Вейсу и самые горькие сожаления о навсегда упущенной выгоде. Конечно не спала — ты всю ночь до Дорина топала! И кто тебя разберет — ревела ты или лук резала. Про мечту мне понравилось — это было искренне.

— Я обещаю делать все, что ты хочешь, — сказала Алиссен убитым голосом.

Она смотрела Моргвату в грудь. Одна из навесных петел его рубашки была порвана. Руки так и чесались ее зашить или оборвать совсем.

— А что я хочу?

— Того, что у изгороди вчера ночью. Я на все согласна.

— Проверять качество твоей магии? Я с первого раза все понял.

Алиссен опустила руки. После этого разговора на Моргвата смотреть было неприятно. И он тоже лукавил — в «Ужине его Величества» стала бы она подходить к человеку, которому не понравилась!

— Ты знаешь, почему символ архонтов — змея?

Моргват ткнул пальцем в медальон на ее шее.

— Нет.

— Потому, что мы незаметны. Архонт пройдет мимо, бесшумно, как тень, его магия промолчит и затаится, чтобы поразить врага внезапно. Свет архонта никогда не гаснет, но он невидим. А ты сверкаешь за версту и голосишь на два квартала; меняешь решения и выражение лица то по собственной прихоти, а то — и вовсе случайно. Ты на грани, барышня Вейс, еще капля — и ты себя выдашь. И, насколько я разбираюсь в людях — ты всегда такой будешь: непредсказуемой и опасной. Нравится ходить по лезвию бритвы? Вот и ходи. Без меня.

— Я с детства работала в лавке и знаю, что лежащее прямо перед носом замечают в последнюю очередь, — сказала Алиссен в сторону, ни на что уже не рассчитывая.

— Интересная мысль. Я буду тебя ждать на перекрестке на пристань в полночь. Опоздаешь — пеняй на себя. И я также принимаю твое щедрое предложение.

— Так ты согласен! Какое?! Я ничего…

— «Делать все, что я хочу» — поймал на слове!

Моргват беззвучно рассмеялся и оттолкнул ее с дороги. Девушка не стала его догонять. Осталось самое важное — покинуть Дорин незаметно, а дальше — как судьба выведет.

* * *

К двенадцати ночи на обочине тракта у перекрестка архонта поджидали две фигуры. Одна сидела в расслабленной позе, прислонившись к столбу, а вторая — нервно мерила шагами дорогу взад и вперед.

— Не приедет, уйдем вместе. Успокойся уже, Алис!

Человек у столба зевнул и зачем-то потрогал переносицу.

— Тебе легко говорить! А меня четыре часа, как ищут! Дорин перетряхнут, займутся окрестностями.

— У тебя же хахаль в городской страже начальник, он придумает что-нибудь. Оттянет время.

Алиссен остановилась. Сердце неприятно кольнуло — о Юджине она как раз и не подумала, а на него гнев Кеодана обрушится в первую очередь. Во вторую — на дядю. Старый Вейс будет все отрицать. В умении врать ей до дядюшки далеко — он обманывает хладнокровно, честно глядя в глаза, а Юджин просто ничего не знает. Каким ударом для него будет ее внезапное бегство!

Сегодня она собиралась в гости к арию под пристальным взглядом дяди:

— «Ты там рот много не открывай. И не дерзи, не дома. Подумать, мы ничем господ не хуже. Вейсы здесь со времен закладки первого камня в крепость живут, хоть и приставки „ванн“ не носят. И кто знает, от кого тебя сестрица нагуляла? Может, ты благородных кровей?» — старик Вейс был непривычно добр — не сыпал ругательствами, но разговаривать с ним было погано, как и всегда.

— «Да, харматанских».

— «Может, и таких», — Вальтер Вейс достал из кармана нераспечатанное письмо на пожелтевшей, затертой по краям бумаге, — «когда уезжала, Адда взяла с меня обещание — передать тебе на совершеннолетие», — он протянул Алиссен конверт.

Адда Вейс. Ее мать!

— «Но мне исполнилось восемнадцать десять лет назад, дядя!»

— «Тебе — да, исполнилось. Ты у нас кто? Монстр. А я обещал отдать письмо своей племяннице. Милая была девочка. Умерла в год скверны, не дожила до даты».

В подтверждение слов лавочника у Алиссен от магии посветлели глаза. Коварство и злость ближайшего родственника были для нее труднообъяснимы.

— «Но почему ты решил от него избавиться именно сегодня?»

— «Потому, что я не знаю, что в нем написано», — хитро усмехнулся Вальтер Вейс.

— «За что ты меня так ненавидишь, дядя?»

Давно нужно было об этом прямо спросить! И ответ у старика был готов:

— «По твоей милости я живу, как над котлом с кипящим маслом. Седьмой десяток — а я одинок, а все из страха. Ты пропадаешь — а я жду стука в дверь и вздрагиваю. И молюсь Создателю, чтобы это все закончилось, наконец!»

— «Но зачем ты столько лет терпишь? Надо было выдать меня властям!»

— «Надо было», — жестоко ответил дядюшка, — «но я смалодушничал. Я не мог знать, что за чудо из тебя вырастет!»

Сожалеть было не о чем, и вот она здесь, ночью. Благо, что не одна. Спутник, позевывающий на земле, надежностью не отличался, но именно он помог Алиссен проскользнуть за ворота города незамеченной. Письмо матери похрустывало в кармане. Оно ждало столько лет, подождет еще несколько часов. На земле валялась маленькая заплечная сумка. Больше, чем комплект сменной одежды, в нее не влезло, не считая бутылки дядюшкиной настойки, всученной насильно.

Парень распознал перестук копыт первым и поднялся.

— Не бойся, это он. У него лошадь дурно подкованная и скачет неровно, я на постоялом дворе заприметил.

Девушка вышла на середину дороги, преграждая путь, опасаясь, что архонт передумает.

— Ты опоздал. Меня зовут Алиссен, я, кажется, не говорила.

— Твое имя все меняет, — устало съязвил Моргват, — на воротах Дорина досматривают. Но я не в их вкусе, отпустили сразу. Запрыгивай сзади и трогаемся.

Алиссен подергала архонта за плащ:

— Я не одна, Моргват, это — Лето.

— А, Загорелая шея из трактира. Он мне не нужен. Госпожа Вейс, ты без сюрпризов не можешь? Я поехал!

— Нет! Только со мной! — Алиссен неловко забралась в седло, — выслушай его, я очень прошу!

— Говори! — приказала она парню.

— Он меня как-то странно назвал, — подал голос ее спутник, — и почему у него моя сумка?!

— Я ее продала.

— Ты же сказала, что она потерялась? Ты распродала мои вещи? Ну ты, подруга, вообще… — протянул парень и умолк.

— Это все, что я должен узнать? — не выдержал Моргват.

— Лето разыскивает архонта… — начала Алиссен.

— Перед ним двое — и ему все мало?

— Мне нужен особенный архонт! Не она и не ты! — продолжил Лето.

— Я рад за нас обоих. Счастливых поисков, Загорелая шея! Вперед, Красотка!

Моргват тронул было кобылу, но женские ручки, обнявшие его талию, внезапно стали крепче стальных обручей. Он опустил глаза и увидел синеватое свечение на своем животе: магия Алиссен терзала тело, наивно полагая, что чужие страдания — не больше, чем забава. Вот этого он и опасался — девчонка сама не понимает, что творит.

— Прекрати немедленно! Мне же больно! — чуть слышно сказал он, и свет тут же погас.

— Мы едем к пристани Ракхайна, парень. Если твое дело важное, а ноги — крепкие, ты застанешь нас на берегу, а не посреди реки на барже.

Привычно зашумел в ушах ветер. Молодая Красотка скакала не так мягко, как старая, или Моргват еще не очень привык к своей новой лошади. За долгую жизнь архонта животных было много, но имя оставалось. Не все Красотки доживали до преклонных лет, Моргват всегда оказывался удачливее.

— А он прибежит, я знаю.

Разговаривать на скаку было трудно, да и не очень хотелось. Девушка прижалась к спине архонта и закрыла глаза.

— Увидим…

* * *

Дорога до пристани верхом оказалась вдвое короче, чем пешком. Алиссен бывала здесь раньше, но днем. А месяц назад Лето приплыл на барже с верховьев Ракхайна, и они познакомились…

Берег сплошь был застроен складами и конторами торговцев, слепленными кое-как и из чего попало. По ночному времени все они были закрыты, и девушка не рисковала быть опознанной деловыми компаньонами своего дяди. Спешившись, они с архонтом вышли на длинный деревянный причал, утыканный по краю столбами, издали похожими на виселицы. На самом деле это были фонари, но ни один из них не горел. Баржи стояли вдоль причала, привалившись бортами и покачиваясь с боку на бок как огромные спящие животные. Раздавались ритмичные чавкающие шлепки, пахло тиной и сыростью.

— Подожди меня здесь, — сказал Моргват и передал поводья.

Вскоре она потеряла его из вида, — мужчина спрыгнул на одну из барж и исчез. Алиссен подошла к краю причала и заглянула вниз. Черная вода, маслянисто поблескивая, лизала борта судов и замшелые сваи, завораживая постоянством однообразных движений. «Я мечтала убежать из дома с тех пор, как стала архонтом, но я не представляла, насколько это мучительно — все бросить! Вот так, раз и навсегда! И никто меня не понимает!» Алиссен вытерла набежавшие слезы, дернув поводьями, зажатыми в руке. Красотка покорно подошла ближе и ткнулась мордой ей в плечо. «Надо сказать Моргвату, чтобы сменил уздечку. Эта будет напоминать мне о дяде». Девушка сама не понимала, что жалеет не старого Вейса, сумевшего за одиннадцать лет отравить ее существование, а самые обычные вещи: комнату на втором этаже с высоким и светлым окном, удобную кровать, письменный стол, заваленный разноцветными катушками ниток и отрезами тканей. Незатейливые наряды в шкафу, круглое зеркало, сообщавшее ей каждое утро, что жизнь прекрасна, пока волосы завиваются в локоны, а синие глаза блестят, как два озера. Даже лавку, даже самую последнюю тарелку на кухне! «Не так уж много я имела, а теперь у меня совсем ничего нет!» — горько думала она, вытирая кулаком слезы.

— Да ты совсем раскисла, госпожа Вейс!

Алиссен отшатнулась от кромки причала, как будто у Моргвата могла возникнуть идея сбросить ее в воду. Погрузившись в свои мысли, она не заметила, когда он вернулся.

— Ничего подобного, — буркнула девушка, — и не надо меня больше так называть! Я — просто Алиссен, без «Вейс», и без «ванн», и не «госпожа».

— А что, и «ванн» было? — поинтересовался архонт.

Девушка угрюмо промолчала.

— Ладно, тебе тоже «все равно, как меня зовут».

— Ты злопамятный.

— Вовсе нет. А тебе не приходило в голову, что Моргват — не настоящее мое имя?

Алиссен уставилась в лицо архонту, пораженная до глубины души. С кем она отправилась в путешествие?! Что за намеки такие странные? Но человек, назвавшийся Моргватом, в разъяснения не пустился. Бесцеремонно вытащив из ее пальцев поводья Красотки, он кивнул, предлагая следовать за ним.

На одной из барж бледно-желто засветили фонарь и спустили сходни. Это было одно из торговых суденышек с мелкой посадкой, что ходили по небольшим рекам, вроде Ракхайна. Течение Амарантина перевернуло бы его, разбило о высокие берега порывистыми ветрами, но здесь, на относительно ровной местности центрального Эймара, баржи ходили под парусом вниз по течению и волоклись в обратном направлении крепкими ребятами, рвущими веревки и собственные жилы, топая по берегу.

Архонт провел лошадь на нос, под односкатный навес, составляющий единую крышу с будкой кормчего. Алиссен последовала за ним, старательно обходя бочки и ящики, беспорядочно разбросанные по всей палубе.

— Мы уплывем ранним утром, еще до рассвета, — как ни в чем ни бывало сообщил Моргват, — я здесь ночевал сутки назад, когда ты гуляла под звездами от постоялого двора до города, и тогда обо всем договорился.

Алиссен стало очевидно, что у архонта есть свои планы, о которых он и не думает распространяться.

— А зачем ты приезжал в Дорин?

— За припасами и все такое.

— Я вхожу во «все такое» или в припасы?

— С виду ты похожа на второе, но я предпочел бы первое.

В темноте навеса не было видно, но вроде как архонт смешливо хмыкнул. Или это лошадь фыркнула — нельзя было поручиться.

— Как это понимать? — подозрительно спросила девушка.

— Разберемся по ходу дела, Алиссен, — вполне серьезно ответил Моргват, выходя наружу.

— А как же Лето?

— Успеет — возьмем. Зачем тебе этот парень? Влюбилась?

— Мы друзья.

— Партнеры, я бы сказал. И дела у вас мутные. Есть хочу, я не ужинал. Присоединишься?

Моргват расстелил у края борта кусок парусины и устроился с комфортом, раскрыв торбу Лето на коленях. От еды Алиссен отказалась, но присела рядом. С кормы молча прошагал хозяин баржи, поставил возле архонта фонарь и скрылся в будке, скрипнув рассохшейся дверью. Несмотря на плеск воды, стало тихо до шума в ушах. Моргват протянул руку и потушил свет.

— Зачем ты это сделал?

— Мошки налетят.

— Ты всегда ешь по ночам?

— Часто. Я днем сплю. Как правило, — не прекращая жевать, ответил архонт, — ты уже считаешь меня странным типом или до сих пор сомневаешься? Боюсь, придется привыкнуть.

«К чему мне только не придется привыкнуть!» — печально подумала Алиссен и свернулась клубочком, положив под голову сумку. Она уже засыпала, когда архонт набросил на девушку свой плащ.

 

Далекий свет

Алиссен специально не будили. В сон ворвались странные звуки: скрипы и стук, то и дело сотрясающий тело. Девушка открыла глаза. Была еще ночь, и только восток небосклона подернулся бледной дымкой рассвета.

По палубе шарахался Моргват, легко хватая тюки и ящики и складывая их на корме и носу судна. Дармовой рабочей силой чутко руководил мужик в коричневой тужурке, подпоясанной веревкой. Разворачиваясь с натужным скрежетом, над головой хлопала огромная серая тряпка — это хозяин баржи готовил парус к плаванию.

Отправляясь вниз по течению, торговые суда нередко брали попутчиков: пассажир много места не занимает, а погрузить и разгрузить поможет. Команда на речных судах небольшая — кормчий, он же и владелец, да его помощник; еще одна-две пары рук лишними не будут.

— Почему так тихо, мужики? Неужели мы одни отплываем? — поинтересовался Моргват и оглянулся на остальные баржи, стоявшие без движения.

— По берегам Ракхайна, говорят, неладно. Тварей гадких видели, даже порвали кого-то. Я и сам давеча рыбу выловил: и не рыба вовсе, а дрянь с зубами. Прибил ее и за борт выбросил. Сидят все на жопе, ария из Аверны ждут, чтобы порядок навел. Да он и приехал, но в городской крепости мудрит что-то, а товар ждет и портится, денежки капают. Я уж плавал и вернулся, — ничего особенного не приключилось, кроме этой рыбины. Нечего бояться. Да и не один я такой — кому жрать охота, те работают.

Объяснение мужика в коричневом было исчерпывающим. Вскоре, весь груз распределили поровну, а парус выправили. Упираясь длинными баграми, баржу отталкивали от пристани на середину реки. Алиссен, сжимая холодными руками борт, влажный от росы, тревожно всматривалась предрассветную темень, но ее друга не было. Немудрено, если он опоздает, — всю дорогу бежать невозможно! Моргват наблюдал за ней, загадочно щурился и молчал.

Лето успел в последний момент. Увидев девушку, машущую руками, он разогнался, отчаянно прыгнул через все увеличившееся расстояние между причалом и бортом и покатился по палубе. На некоторое время парень остался лежать на спине, тяжело дыша. Его лицо покраснело, а завитки волос прилипли к мокрому лбу.

— Глупый поступок номер «раз», Загорелая шея, — прокомментировал Моргват, усаживаясь на ящик.

— Меня зовут Лето, — сказал парень в небо.

— Терпеть не могу лето. Жарко и мухи кусаются.

— Мухи жалят осенью, — возразила Алиссен из чувства справедливости.

— Не мухи, так слепни — они еще крупнее и кровь пьют. Мы будем обсуждать именно это? — спросил Моргват с наигранным удивлением, постукивая сапогом по палубе в опасной близости от кудрявой головы нежелательного спутника.

— Твой архонт вредный, Алис! — Лето сел, пытаясь отдышаться, — есть вода?

— У меня нет.

— Вода везде, — мы посреди Ракхайна.

— Очень смешно.

— Просмейся как следует, Загорелая шея, и давай по-делу, чтобы я передумал выбросить тебя за борт. Чем дальше от пристани — тем дольше тебе плыть. Грести руками умеешь? Или только карманы чистить?

— Нет, начало хорошее! Нет, ну мне нравится! — возмутился Лето, — Алис, он намекает, что я его обокрал? Где ты такого скандалиста подцепила? Я летел, как в спину подстреленный, а теперь шелуху выслушиваю? Чтобы мне сдохнуть!

Алиссен не знала, что ответить: она уже поняла, что предсказывать действия Моргвата — все равно, что гадать на погоду. Архонт объяснил, что имеет в виду, но на редкость ехидно:

— Сдохни, я не возражаю, и разговор на этом закончим. Я тебя не знаю, Загорелая шея, и не вижу причин интересоваться твоей персоной в дальнейшем. Поэтому я слушаю внимательно, но не долго. Напоминаю: до того, как мы обсуждали слепней и твое жаркое имя, ты заикнулся, что кого-то искал. Вот я и жду продолжения.

Все трое помолчали, разглядывая по-очереди друг друга, удаляющуюся пристань и мужиков на корме, занятых своим делом. Лето эмоционально развел руками, словно призывая Создателя в свидетели, и сдался:

— Я ищу архонта. Женщину, ну, девушку…

— Свататься?

— Почему бы и нет?

— Ты дурак?

— А ты можешь выслушать молча?

Моргват перестал перебивать.

— Нас было одиннадцать, — начал Лето рассказывать, — промышляли в Морее. Дожди там частые, если знаете, грязь липкая и непролазная, мошка летом вперемешку с комарами и лягушки по болотам трещат, но место само по себе хорошее и рыбное. Сытное, я хотел сказать. Мне бы там нравилось еще больше, если бы не страшные девки, толстые, как на подбор. Они на любителя, я лично считаю, что девушка должна быть стройной и изящной. Вот, вроде нее.

Лето выразительно указал на единственную девушку на барже, послужившую живым примером. Моргват со стоном прикрыл глаза рукой.

— Ты рассказывай по существу, не отвлекайся! — предупредила Алиссен.

— А это и есть важно! В общем, мы не голодали и деньжат немножко зарабатывали. Был у нас эльф, мрачный, как погост осенью, но гораздый на всякие выдумки, а командир, Гервантом звали, так хитро все устраивал, что комар носа ни разу не подточил. Гуляли с размахом и весело, а на одной из пирушек к нам прибилась девушка, потерявшая память, архонт без магии. Очень красивая! Она мне сразу понравилась, и не только мне, к слову. Гервант назвал ее Лиандрой и принял в… компанию. Лиа владела мечом, как настоящий воин-маг, кидала ножи точно в цель и умела так дать сдачи, что пропадало всякое желание ее трогать. Любой из нас был ей на выбор, но она присмотрела именно меня. И нам было очень хорошо вместе, что жить, что развлекаться: мы украли вороного коня, подожгли город, путешествовали по Проклятой дороге в ночи, видели демона. Но однажды отряд предали, и выжившим пришлось бежать, долго-долго, через замерзшие болота Одрена, ловушки скверны и зимний холод. Один из нас стал одержимым. А Лиа дважды спасла мою жизнь, и… мы полюбили друг друга по-настоящему.

Лето замолк, облизывая пересохшие губы. Простой, но витиевато-запутанный образами и описаниями стиль рассказчика навел Моргвата на определенные мысли. Архонт обернулся к Алиссен и поразился мечтательному выражению ее лица. Подпирая подбородок ладонями и изогнув правую бровь, она внимала истории чужой любви и приключений с неподдельным сочувствием, наверняка, слушая ее не в первый раз. «Тьфу, нашли друг друга!» — досадливо подумал Моргват и бросил Лето свою фляжку.

— Парень, ты с юга?

— И если и так? Ты что-то имеешь против аквилейцев?

— Ничего. Милейший народ, когда рот и руки заняты. Но, продолжай.

Лето отпил немного, следуя правилу, знакомому путникам — взахлеб не напьешься.

— Из леса мы выбрались, уж не знаю, кого благодарить — Герванта или Создателя. На всякий случай, я вспоминаю обоих. Но тут я дал маху — загубил коня в яме с ловушкой. А потом я совершил самый большой промах в своей жизни: попался на краже новой лошади.

— Душераздирающий рассказ о том, как тебя зверски избили, можешь упустить, — вставил Моргват.

— Били страшно, — согласился Лето, — и нос сломали.

Парень сокрушенно потрогал кривую переносицу.

— Тебе и так неплохо, — утешил архонт, — к чему все эти сказки?

— Это не сказки! — вскричал Лето, кидая фляжку обратно архонту, — ты же не дослушал, что дальше было! Пока я сидел в сарае привязанный, убили их! Всех: Герванта, Гвидо, Хана, Златовласку и даже дварфа, не будь он сволочь! Меня деревенские выпустили через неделю, как остыли измываться, я в Ваньяре все узнал! Это арий Кеодан их убил! Сам, своей магией!

При звуке имени ария Алиссен почему-то вздрогнула и обернулась в сторону Дорина.

— Всех убили потому, что Лиа была архонтом? — тихо спросила она.

— Да, за что? — переспросил и Моргват, — за разбой?

— Нет, точно не за то и не за это. В Эймаре о нас никто и не ведал. Не знаю я… Месяц слухи собирал, сам в них не верил. Люди говорят — за измену Императору. А Лиа — пропала она!

Некоторое время троица слушала редкие хлопки паруса и журчание воды за бортом. Поднялся свежий попутный ветер, баржа уверенно поплыла вперед, более не переваливаясь с боку на бок. Тишину нарушил архонт:

— А теперь я переведу повесть с твоего языка на человеческий. Состоял ты в банде. Разбойничали вы славно и место хорошее выбрали — в Морее закон ленивый. Но пришло время и по счетам платить, как сказала бы Алиссен, вздумай я ей задолжать, — и вас накрыли. Удирали вы настолько тяжко, что грехи отпустили себе сами. В эту часть я поверил. Нет архонтов без магии, парень, и кого попало нашему ремеслу не учат. Не архонт твоя Лиа, и не была им вовсе. И второе: Кеодан — один из всесильных ариев Эймара, чтобы до его гнева достучаться — нужен очень серьезный повод. Не будет эта сволочь руки марать о бродяг с большой дороги, не та честь! Рассказываешь складно, но врешь.

— Вот так и знал, что напрасно я сюда бежал! — сказал Лето Алиссен.

— Похоже, ты прав, — согласилась она.

— Я Герванту верю — он никогда не ошибался. И глазам своим: ее поединки с Ханом были лучше всяких танцев. Архонт Лиа, настоящий. И я ее найду!

— Какого она цвета? — неожиданно спросил Моргват.

— Брюнетка.

— С кем я разговариваю! — тоскливо сказал архонт в сторону.

— Он имеет в виду цвет магии, Лето, — пояснила Алиссен.

— Я же сказал, — никакого. Она не светилась.

Моргват внезапно встал и ушел на корму.

— Пусть только попробует выбросить меня за борт — я его самого искупаю, — горько усмехнулся Лето, — противный он какой-то. Зачем ты с ним связалась, Алис?

— Она сочла меня интересным мужчиной, Загорелая шея, — ответил за девушку Моргват, возвратившись, — Алиссен любит все блестящее: золото, серебро и лунный свет. А ты светиться умеешь? Пойдем, проверим. Недалеко, в будку, я разрешения спросил.

— Не спорь, — шепнула девушка, потащив друга за руку, — он что-то придумал.

Архонт закрыл дверь и задернул тряпку на окне, погрузив тесное помещение со столом и нарами в полумрак. Затем снял со своей шеи какой-то предмет и поднес его к лицу Лето. Тот с ужасом отшатнулся.

— Ты хочешь сделать меня архонтом?!

— Да, хочу. За компанию. Ты против?

— Я же сойду с ума!

— Только в том случае, если он у тебя есть. Это всего лишь амулет-ловушка, он проверяет, архонт ты или нет.

— Я обычный!

— Трус? — подсказал Моргват, — встречи с нами не проходят бесследно, Загорелая шея. Мы увидим магию твоей девушки, если ты говорил правду, если она архонт, если — еще жива, если… — он перевернул амулет и приставил Лето ко лбу. Аквилеец слегка побледнел, увидев синее свечение прямо у себя перед глазами, но остался стоять на месте.

— Синий — цвет Алиссен. Вы уже обжимались?

— Мы — друзья! — хором возмутились Лето и девушка.

Но огонек вспыхнул и погас. Ловушка подумала мгновение и зажглась ровным, серебряно-белым, холодным сиянием, похожим свет далеких звезд.

— Не может быть!

Моргват опустил руку. Амулет угасал медленно и постепенно, отражаясь в глазах людей.

— И все равно — невозможно. Архонт белого огня рождается раз в несколько столетий!

— Так Лиа — архонт? Ты убедился, что я не вру? — встревожился Лето, ничего не понимая.

Моргват не ответил. Покинув будку, он размахнулся и бросил амулет в реку.

* * *

— Вот взгляни на него: штуковину выбросил, ничего путного не сказал и завалился дрыхнуть! Ишь, как сумку мою к груди прижимает, боится, что жратву стащим!

Лето и Алиссен сидели на палубе, привалившись к стене будки, и слушали треск и бурчание в своих животах. Моргват спал, растянувшись на куске парусины, разложенном вдоль низкого борта. Наступил серенький, теплый день. Солнце маячило в высоком небе светлым пятном, но никак не хотело вылезать из-за облаков и уже давно смотрело в сторону запада. Пассажиры успели познакомиться с хозяином баржи — торговцем Ставером и его помощником Зораном, пошататься по палубе, поглазеть на берега и воду, оголодать и заскучать.

— Он вчера предупредил, что днем спит, а ночью ест.

— Настоящий филин, и глаза у него желтые.

— Золотые. И магия — тоже.

— Так он тебе нравится!

— Мне кажется, он не злой.

— И не добрый. Себе на уме дядька. Вот ты мне скажи — зачем мы в Велеград плывем?

— А мы плывем в Велеград?

— А куда? Реки с пути по приказу архонтов не сворачивают!

— Я думала, мы поедем на север, чтобы сковать мне настоящий меч… Он обещал.

— Ты такая наивная! Вам бы другой дорогой надо — в Аквилею и морем до северных земель. А архонт вглубь страны тащится. От Велеграда до Аверны рукой подать!

Все так. Но она плывет с опытным Моргватом по реке, а не идет с Лето пешком по дороге, где их догнать ничего не стоит. Дорин все дальше, все дальше опасность. С другой стороны, архонт лишь мельком обмолвился про обучение, а сейчас молчит. «Интересно, а как выглядит легендарный меч воина-мага?» Взгляд Алиссен упал на длинное оружие в потертых ножнах, лежащее вдоль бока мужчины. Он отстегнул меч от пояса, чтобы не мешался, но и во сне рука Моргвата небрежно лежала на рукояти. Девушка тихонько подкралась к спящему, не обращая внимание на Лето, поймавшего ее за одежду и потянувшего обратно. Осторожно приподняла запястье Моргвата и забрала меч. Бережно положила его руку на место. Архонт не проснулся, не пошевелился даже. Алиссен вернулась на свое место, предусмотрительно перешагнув западающую доску палубы, чтобы не скрипнула.

— Это ты ловко! — одобрил Лето, понизив голос, — тяжелый?

— Не очень. На нем должны быть узоры и его имя.

— Мы увидим надпись «Моргват»?

— Может быть, если он не соврал.

— Я видел на картинках клинки архонтов: они шире, чем обычные, и чуть-чуть изогнутые.

— Ножны этого меча прямые, Лето.

— Наверное, такая хитрость.

Две головы склонились над оружием у Алиссен на коленях. Лето придержал ножны, а девушка, затаив дыхание, вытащила клинок до половины. Дневной свет скользнул по скучной гладкой стали с ложбинкой посередине. Друзья переглянулись.

— Обманщик! — громко сказала Алиссен.

Ненастоящий меч с лязгом вернулся обратно в ножны. Моргват проснулся и сел, щурясь на свет.

— Ты такой же, как я! Как я могла поверить!

— Все же немножко другой, если посмотреть ниже пояса.

Моргват тактично подавил зевок, поднялся и потянулся, осматриваясь по сторонам. Обвинение его ничуть не взволновало.

— Ты — не воин, ты — бродяга!

— А кто-то позавчера представился «приличной девушкой из Дорина». Но я понимаю ход твоих мыслей. В каком-то смысле, сегодня мы говорим на равных, моя милая попутчица.

— «Попутчица»? Я тебе только попутчица? — Алиссен аж задохнулась от возмущения, — я не знаю, куда мы плывем, я ничего не знаю! Ты предложил стать моим учителем, а у самого — поддельный меч!

— Ну, не деревянный же. Для ученицы ты слишком строптивая, Алиссен. Ты сама объяснила, что у нас отношения товарно-денежные, а сейчас чего-то требуешь без оплаты. Если честно, спросонья я не понимаю толком, что конкретно тебе понадобилось. Ты когда меч стащила?

— Знаешь, что?

— Предпочту не знать.

Девушка решительно встала, перехватив оружие Моргвата посередине, и подошла к архонту вплотную.

— Нам с тобой не по дороге! Забирай свой меч, а я возьму сумку Лето!

Ткнув ножнами мужчине в грудь, она резко сорвала с его плеча торбу и отбежала за будку. Моргват мгновенно стал серьезным.

— Отдай ее мне, Алиссен.

— И не подумаю! Я ее в воду выброшу!

Архонт обернулся на хозяев баржи. Ставер и Зоран сидели на корме — именно там у судна располагался руль, происходящее на носу за будкой им видно не было. Тогда Моргват шагнул к девушке, требовательно протянув ладони, вспыхнувшие золотистым светом. Магия потекла вверх от кончиков пальцев; расплавленное золото наполнило вены и сосуды вместо крови, превратив их в причудливые, разветвленные отростки, напоминающие ветви охваченного огнем дерева. Вздулись жилы на шее и лице, желтые искры горячо зажгли глаза. Это выглядело противоестественно и в чем-то отталкивающе: магия архонта и уродовала Моргвата, и украшала одновременно; от него исходила сила, сопротивляться которой было немыслимо. Но Алиссен стояла на месте, прижимая к груди сумку.

— Верни ему, Алис! Не связывайся!

Девушка не послушала Лето. Она и рада была бы отдать торбу, но почему-то не могла. В ней лежало удивительное, притягательное, необыкновенное сокровище, не позволяющее разжать пальцы даже под страхом смерти. Не сводя с архонта взгляда, она сунула руку внутрь сумки и нащупала двойное дно, а в нем таинственный предмет, гладкий и холодный. Ее рука вспыхнула синим и почувствовала мучительную боль, но больно стало не девушке. Напротив, в этот момент она непроизвольно заставила кого-то сильно страдать, но, понимая это, Алиссен не смогла отнять своих пальцев. Она забыла про Моргвата, Лето и вообще обо всем на свете, подчиняясь странному соблазну — распоряжаться чьей-то жизнью, карать или миловать.

Моргват выругался, принял человеческий вид, схватил девушку в охапку вместе с сумкой и повалил на палубу. Лето бросился было ей на помощь, но архонт отбросил его, как пушинку. Угол ящика, на который упал парень, встретил неласково. Из-за паруса появился кормчий и задумчиво почесал в затылке, глядя на подозрительную компанию.

— Вы чего шумите?

— Обнимаемся, — невозмутимо ответил архонт, сидя на палубе и прижимая Алиссен к себе.

— Я упал, меня укачало, — мрачно ответил Лето, потирая спину.

Мужик пожал плечами и скрылся в будке.

— Давай-ка вытащим конечность, барышня, — Моргват крепко сжал запястье Алиссен и вынул из сумки, — что, моя магия умеет кусаться?

Рука мужчины чуть отсвечивала желтым и неприятно жгла кожу девушки.

— Что это было? — пролепетала Алиссен, очнувшись от наваждения, — покажи мне его! Он живой, ему было больно! Я хочу еще!

— Ничего я не покажу. Тебе не по нраву мой меч пришелся? Нам не по дороге, вроде как? Знаешь, что я сделаю? Отшлепаю тебя по попе, чтобы мозги вправить на место. Досталась мне не девка, а ветер в чистом поле: с утра на уме одно, к вечеру — другое. Тебя что из Дорина выгнало, краса моя? Все жду, когда правду расскажешь, только не на голодный желудок. Позавтракать никто не хочет?

— Я не против поужинать! — вызвался Лето, мгновенно забыв про ящик и ссору.

* * *

Расположились прямо на палубе. Из сумки появились вчерашние припасы, выторгованные Алиссен на рынке: твердый сыр, серый деревенский хлеб с хрустящей корочкой и ветчина, — то что могло испортиться в первую очередь — готовить на барже Моргват не планировал.

— Мужик, ты не архонт, а монстр! — невнятно поведал Лето, набивая рот хлебом и запивая настойкой дядюшки Вейса, — архонты — они светятся, но изнутри не горят. А у тебя вместо крови магия текла, я сам видел. Как она тебя самого не сожгла? Жуткий видок у тебя был, я скажу! Как у ифрита какого.

— Знаток архонтов и демонов, Загорелая шея?

— А что? Я читал мало-мальски и еще больше слушал. Как-никак Лиа — архонт, должен же я знать! А про демонов Гервант иногда рассказывал. Он вообще многое знает. Знал.

Лето печально вздохнул. Крепкая настойка лавочника пробирала до глубины души.

— Ты умеешь читать, парень?

С недавнего времени Моргват смотрел на аквилейца без прежнего язвительного пренебрежения, но Лето, не привыкший анализировать чьи-либо эмоции, вряд ли это заметил.

— Я похож на неграмотного? — оскорбился он, — да я на штурмана учился! Я в море ходил, а не по какой-то дохлой речке!

— Ты похож на ленивого, Загорелая шея. А будешь так много есть — растолстеешь, как бог аквилейского виноделия и девчонкам разонравишься. Посмотри на себя за борт — лицо круглое, как блин праздничный, еще немного — и лосниться начнет.

— Хватит меня так называть! Тебе еду жалко?

Моргват только усмехнулся.

— Я о красоте твоей сожалею, быть может. Ладно, Лето. Мы не договорили. Забираю свои слова назад — про архонта Лиандру ты не лгал. Но я кое-что не понял.

— Я тоже! — вдруг подала голос Алиссен, молчавшая все это время, — ты сам — архонт ненастоящий!

— Думаешь, «настоящими» нас делает меч? Ты ошибаешься. Но было время, я и сам так считал, пока не отдал свой клинок архонта, чтобы спасти одну жизнь и одну душу. Я рискнул, понимая, что первое время мне придется тяжко, но иной раз стоит потерять малое, чтобы обрести большее. Меч — всего лишь кусок стали, продолжение руки, зажечь его магией — самый простой путь. В каком-то смысле архонты — маги, даже без оружия не уступающие в мощи ариям. Но мы цепляемся за свои мечи, как и за многовековые традиции ведения боя, а все — из страха познать себя глубже. Я научился использовать свой дар иначе: Лето прав — пламя может испепелить меня изнутри, но не сжигает, а мое тело стало оружием само по себе.

— Так он тебе и не нужен, твой меч?

— Еще как нужен! Он восемь лет пылился в Эрендольском хранилище, а недавно мне подали весточку, что какой-то меч привезли в Велеград, да еще с надежной охраной. Сдается мне, это мой — я его чувствую. Все архонты получают связь со своим оружием, когда владеют им достаточно долго. Хотел бы я знать, кому понадобилось оружие мертвого архонта!

— Так магия тебя не жжет, потому, что ты — труп? — Лето вытаращил глаза от удивления, — а по виду ты на дохляка не похож!

— Тьфу на тебя, Загорелая шея! Я живой. Это архонт Моргват убит согласно документам, что положили на полку и давным-давно забыли. Я трупом только числюсь, так, для порядка. Вернемся к началу, Лето. Почему ты уверен, что твоих друзей убил Кеодан?

Вместо ответа аквилеец пошарил по карманам, выудил мятую бумажку и протянул Моргвату.

— А, «список мертвых»? Давнишний какой… Кого мне искать?

— Киндар ланн Инья, Ваньяр.

— Алхимик-отравитель, да еще и с острыми ушами? Я совсем запутался.

— Мы звали его Златовлаской. Хороший был эльф… Молчал чаще, а как говорил, так я слова дурного не слышал. Оказывается, до того, как попал к нам, он прикончил ария. Особо извращенно, вроде как, поэтому Кеодан взбеленился и убил его лично. Я и место на тракте отыскал, где все случилось, снег разгреб, следы кровищи нашел. Киндар был мелкий, с одного бы столько не вытекло. Они все там полегли, точно знаю: выспросил приметы у ваньярской стражи, а голову дварфа я видел, насаженную на кол…

Лето снова вздохнул, приложился к бутылке и продолжил:

— Нас накрыли в Морее, а в Эймаре мы не появились, следовательно — подохли. Поэтому, имена остальных надо искать в Готе. Это тамошний наместник перед начальством за нас отчитался, а на ваньярском тракте убили безымянных незнакомцев. Вот, гляди, — Лето ткнул пальцем в ряд имен, обведенных блеклыми чернилами.

— «Лето из Аквилеи» — это ты? Вор? Какой свежий покойник!

— Я не мертвее тебя самого. В Морее Лиандру не посчитали одной из нас, поэтому ее нет. А эльфа Хана — того и вовсе дважды убили. Как такое возможно — не пойму. Вот, гляди сам.

В руках Моргвата оказался еще один документ, толстый, грубый, со сломанными печатями. С удивлением архонт разгладил на коленях официальное уведомление эрендольского ордена Хранителей о состоявшейся казни Ханлейта ланн Кеннира 14 апреля 3224 года.

— Откуда у тебя эта бумага?

— Стащил у одного заносчивого эльфа в черно-зеленом. Я еле-еле догадался, что ланн Кеннир — это наш Хан, только по прозвищу «Харматанец». Ханлейт говорил, как эймарец, но иной раз так мастерски ругался по-ихнему, что я завидовал.

Моргват поглаживал похрустывающий листок у себя на коленях и о чем-то невесело раздумывал.

— Ланн Кеннира, единственного Хранителя, достойного своей клятвы, казнили… Это плохая новость. Вот почему мой меч достали из закромов. Перед смертью эльф все рассказал…

— Ты знал Ханлейта? — поразился Лето.

— И да, и нет. Не могу себе представить, что он стал разбойником! Парень, почему ты уверен, что твоя девушка выжила? — Моргват почему-то не захотел распространяться ни о себе, ни о Хане и перевел тему в друге русло.

— Я сходил к гадалке. А мог бы и не выбрасывать на ветер пять грошей, я и так знаю, что она жива! Просто чувствую — и все. Лиа одна осталась в целом свете, кроме меня, у нее никого нет!

— Какие неожиданные сюрпризы может преподносить бытие…

Река притихла, серое небо заклубилось тучами и опустилось ниже, почти задевая мачту обрывками тумана. Архонт вспоминал что-то и, казалось, говорил сам с собой:

— Архонт белого огня… Черные волосы, бледное лицо, высокие скулы, прямой хищный нос, шрам на левом запястье. Он светился от магии, как расколотый. Ее невозможно забыть… Но она умерла много лет назад, а вместе с ней — и надежда для Эймара.

— Так ты знаешь Лиандру! Это она, ее внешность, только насчет шрама я не уверен. Я ради этого бежал за вами — ты такой древний, что помнишь всех! — обрадовано воскликнул Лето, — подожди… Почему ты говоришь, что она умерла?!

— Я вспоминал другую женщину, Лето. И разве я «древний»? — архонт бросил на Алиссен убийственный взгляд.

— Ты на старика не тянешь, без обид. Ты и Герванта помоложе будешь. Алис частенько привирает.

— Так у нее нет шрама или ты не уверен? Вы же «полюбили друг друга по-настоящему»?

— Ну… — замялся парень, — сначала она ответила взаимностью, а потом отказала. Я ужасно обиделся тогда, но мне объяснила Алиссен: все хорошие девушки поступают так! Согласиться на любовь сразу — все равно, что уронить свою честь. Надо было предложить еще раз и подарить что-нибудь интересное, тогда бы Лиа меня не отвергла. Но она любит, никто не целовал меня так!

— Алиссен в любовных делах — худший советчик, Лето. А ее понятие о чести весьма… своеобразное.

Девушка вспыхнула, но Моргват приложил к губам палец, требуя молчать:

— Амулеты не умеют лгать — маг белого огня существует. Я не могу объяснить эту странность, но хочу отыскать твоего архонта еще больше, чем ты сам.

— Так ты поможешь?

— Чем смогу.

— У Лиандры глаза цвета неба, — аквилеец запрокинул лицо кверху.

— Небо серое, ты цвета-то различаешь, парень?

— Говорю, что вижу, какая разница: серого, голубого? Такого, как сейчас. Будет дождь.

Лето сыто потянулся и разлегся на палубе. Баржа покорно замерла посреди реки, словно наткнулась на мель. Парус вяло повис грязной тряпкой, а туман набрал силу. Пощупав края бортов, он подтянулся выше и заклубился по ногам людей, затягивая близлежащие предметы молочной дымкой. Тишина, ни дуновения ветра, ни плеска волн.

— Не будет дождя, — тихо сказал Моргват и добавил еще тише, — магия, убивающая души — вот что к нам пожаловало.

Алиссен и Лето его не расслышали.

 

Птичка в клетке

Железная клетка, обшитая изнутри досками с пазами, подогнанными настолько плотно, что к пленнику не пробился бы и лучик света, медленно тащилась по грунтовой дороге. Ханлейта не выпускали наружу во время привалов, но, к счастью, маленькое окошко наверху было открыто постоянно. Если сесть прямо под ним, то Хан видел покачивающиеся кроны деревьев в нежной молодой листве и кусочек голубого неба. Вековые кедры Сириона на северной границе Эрендола почти не встречались. Древний лес отступал медленно, как морской отлив, напоминая о себе лишь отдельно стоящими деревьями-великанами.

Предателя везли в Аверну, чтобы узнать правду о сфере с душой ария, растерзать, разорвать на части. Ощущение эйфории от внезапной отмены казни испарилось, — быстрая смерть на плахе была милосерднее того ужаса, что ожидал Ханлейта в столице. До начала пыток оставались считанные недели, а о побеге нечего было и думать: клетку замуровали еще во дворе тюрьмы Эвенберга, а Фиону приковали на длинную цепь снаружи.

Проводя грязным, шершавым пальцем по краям аммонита, Хан физически ощущал, что с каждой минутой он все дальше от Моран, но ее серебристый свет горел в ракушке, как и прежде. «Только бы у меня не отобрали амулет! С ним легче. Помнит ли она меня? Скорее всего — уже нет. Но я помню. Пока дышу, я не забуду самое прекрасное путешествие в моей жизни из Мореи в Эрендол с единственным в мире существом, способным меня полюбить таким, каков я есть. Я был счастлив, нежданно, негаданно и очень недолго. Но разве я должен роптать?»

Иной раз Ханлейт радовался, что Моран в безопасности. Галару вернули должность и статус, он богат… Любимая будет жить в роскоши: шелка обовьют ее точеную фигуру, умелые слуги вплетут в черные волосы жемчуг, запястья украсят серебряными браслетами, и его женщина станет еще красивее. И Хан видел Амаранту, как живую: гордую, ухоженную и равнодушную. «Самое главное, чтобы она была счастлива», — думал Ханлейт, — «а что я мог ей дать? У меня нет дома, и никогда не будет. Моран не заслуживает судьбы бродяги».

Но воображение не останавливалось на картине благополучия, оно шло гораздо дальше: «А потом, ночью, Галар ляжет с ней с постель, а она останется холодна… Но останется ли? Если Моран забудет меня, ее сердце освободится для новой любви! А Галар умеет быть интересным, он умен и обаятелен. Моран, моя Моран, станет жить ради другого эльфа, исполнять его желания и капризы!» Картины их воображаемой близости сводили Хана с ума. Мутной волной накатывала ревность, заставляя кусать губы и в бессильной ярости сжимать кулаки, до боли вонзая обломанные ногти в ладони. Ни к кому Ханлейт не ревновал так, как к Галару! Лето не смог бы заинтересовать Моран надолго, а Гервант напрасно добивался ее взаимности. Ханлейт был согласен, чтобы Моран ушла из Сириона с нелюдем, так она бы оказалась в надежных руках…

Сидя в полутьме своей клетки, Ханлейт тщетно пытался примириться с неизбежным и отпустить Моран, но все его попытки были обречены на неудачу самой жизнью: кровь, бурлившая в его жилах; молодость и физическая сила, любовь, — вот что сводило на нет все философские рассуждения, обманывая эльфа вновь и вновь ложными надеждами. Не полюбит его женщина другого! Никогда, потому, что… Потому, что не может этого быть! Мысли принимали причудливые формы и образы: «А если меня изуродуют в Аверне, но не убьют, а вернут в Эвенберг ордену? И однажды мы встретимся? Я подожду, я все вынесу. Я останусь таким же для Моран, как и прежде. Что значит внешность? Ничего или все? А вдруг она посмотрит на меня с отвращением, не узнает, не вспомнит, каким меня любила! Тогда лучше никогда ее не видеть. Нет, даже если я превращусь в чудовище, то хочу, хоть один раз, самый последний, взглянуть в ее глаза!»

Скрип и покачивание клетки прекратились. Остановка была неурочной — день, не вечер. Снаружи заскреблась Фиона и загремела цепью. Ханлейт не видел девушку, только ее по-детски маленькие руки в стальных браслетах. Она-то за что страдает?

— Эльф? Возьми еду.

Фиона встала на цыпочки и просунула в окошко лепешку, свернутую пополам. Хан привстал, пригнув голову — в полный рост он выпрямится не мог.

— И это бери, пока никто не видит. Она моя.

В клетку шлепнулась фляжка, Ханлейт не успел ее поймать.

— Почему ты решила меня накормить?

— Мы выехали из твоей страны. Не пей воду сразу. Дай мне руку, я не вижу тебя!

Преодолев секундное сопротивление, Хан дотронулся до пальчиков Фионы. Они были влажными и прохладными, как от страха или волнения. Одержимая порывисто сжала его ладонь и отпустила. Что бы это значило?

— Фиа, тебя не обижают?

— Пока нет.

Как нехорошо она это сказала! Хан услышал, как девушка спрыгнула на землю с рамы, на которую крепилась его тюрьма. Снаружи негромко переговаривались эльфы охраны. Стояли долго, пока не послышался перестук копыт. Всадников было много, но общий шум перекрыл громкий грубый голос одного из вновь прибывших:

— Ты здесь, рыжая мерзавка? Какой приятный сюрприз! Подождите в меня бумагами тыкать, я должен проверить, что принимаю!

«Что. Это обо мне», — понял Хан. Рядом с повозкой затопала лошадь. Клетка закачалась — кто-то снова забрался на раму. Ханлейт спрятал еду и фляжку себе за спину. Дневной свет загородила тень. Человек был намного выше Фионы, если смог заглянуть внутрь. Хан не успел рассмотреть его лицо, новый тюремщик неопределенно хмыкнул и с лязгом закрыл окошко, погрузив клетку в кромешную тьму. Сегодня небо Эрендола пленник видел в последний раз. Процедура передачи Хана не заняла и пяти минут. Хранители повернули обратно — они больше не отвечали за Ханлейта. Формально он прекратил свое существование для ордена.

— Выезжаем на тракт, некогда мне орденскую сволочь окольными путями возить, да и мэтр ждать не любит, — донеслось снаружи.

Впервые за все время пути лошадей пустили вскачь. На первом же ухабе пленника подбросило в воздух и с размаху приложило о заднюю стенку. Держаться внутри было не за что. Обдирая руки о шершавые доски, Хану с трудом удалось сесть поперек своей тюрьмы, уперев лопатки и ноги в противоположные края клетки. «Выедем на мощеную дорогу, будет легче», — успокаивал себя он. Но Ханлейт ошибся: щебень тракта под колесами повозки сотрясал тело противной дрожью, по полу подпрыгивали мелкие камни и мусор, которых он раньше не замечал, и норовили впиться в тело. К концу дня добавились и другие мучения.

Эльфы открывали дырку в полу, стоило только попросить, но сейчас и верхнее окно было задраено. Кричать? Ханлейт терпел, сколько мог, прежде чем застучать в стенку. Ему не ответили. Не услышали? Пленник застучал громче. Снаружи донеслись приглушенные смешки.

«Вот почему советник Айворт смотрел на меня с такой жалостью в последний день! Я еще в пути, а издевательства уже начались! Казематы Эрендола — не самое худшее, что могло со мной случиться!» Ханлейт стиснул зубы. Время тянулось томительно-вязко, как в бреду. Темнота тесных стенок давила осязаемо и тошнотворно — в накрепко забитом ящике не хватало воздуха. Низ живота скручивало от боли. «Я приеду в Аверну, провонявший своими испражнениями. Или не приеду. Задохнусь. Этот ящик сделали на совесть!»

Процессия, съехав с главной дороги, остановилась в лесу, когда перевалило за полночь, но в положении Хана мало что изменилось. Он лежал на полу, ни на что уже не надеясь, пока внизу тихонько не заскрежетало. Заслонка, закрывающая маленькое отверстие в полу, короткими рывками ползла в сторону: ее открывали осторожно, боясь нашуметь. Эльф перевернулся на живот и жадно вдохнул запах земли и травы. От повозки прошуршали шаги, цепь Фионы скользнула по раме и все стихло. Вдалеке слышалось потрескивание костра, разговоры и смех: мучители расположились с комфортом, разбили лагерь.

Ханлейт почувствовал себя лучше. Он поел, стараясь не злоупотреблять водой. Кто знает, надолго ли открыли отверстие в полу? Пленнику не дали еды, о нем словно забыли… Но уж лучше так! Хан сел и вытянул затекшие ноги — в длину клетку сделали короче его роста, как по заказу.

— Почему эльф заткнулся? — послышался знакомый голос, — захлебнулся своим дерьмом? Да ему форточку открыли! Это ты сделала, маленькая сучка?! Больше некому.

— Это не я! Она сама открылась!

Фиона ответила неуверенно и сдавленно вскрикнула.

— Не может быть! Ты гляди, как цепь на твою шею сама наматывается, а я тут и не причем!

Заслонка дернулась.

— Нет, не закрывайте, пусть все услышит!

До Хана донесся звук ударов и стон.

— Громче, стерва! Знаешь, что я сейчас делаю, эльф? Душу рыжую бестию. У нас с ней старые счеты. Мало кто любит тварей, как я люблю: над ними можно измываться целую ночь, а к утру сказать, что ничего не было. Благодарный материал.

— Отпусти ее! Она исполняет приказ советника Айворта — сопровождать меня! — Ханлейт несколько раз ударил кулаком в стену ящика.

— Облегчился, и голос тотчас прорезался, остроухий? «Сопровождать», ха-ха! Тебя везут, как скот на бойню. Кто такой твой советник? Здесь исполняют приказы только одного человека. Чьи? Назови имя! Ну?

— Я тебя не знаю!

— А я не к тебе обращаюсь, недоносок.

— Ваши, — прохрипела Фиона.

— Не понял.

— Ваши, сир.

— Не расслышал.

— Ваши, сир Коган.

Снова загремела цепь и закашлялась Фиона.

— Я не планировал открывать ему форточку, а это значит, что я расстроен! Я не выношу, когда в мои приказы вмешиваются кто ни попадя! Разожгите костер под клеткой. Прошлогоднюю листву положите сверху. Рыжая, помогай!

«Нет!» Ханлейт забился в дальний угол, понимая, что это его не спасет и спрятал лицо в рукав разодранной куртки. На дрова не поскупились: их принесли горящими и сложили прямо под отверстием в полу, а сверху бросили охапку сухих листьев вперемешку с молодой травой. Ящик мгновенно заволокло горячим дымом. Легкие Хана судорожно искали чистый воздух в ткани и не находили его, плотно зажмуренные глаза слезились. Пламя, сожрав листву, рванулось внутрь и обожгло ему босые ступни.

— Хватит, подпалим дерево. Закройте, пусть прочувствует.

Заслонка захлопнулась. Хан снова лег на пол. Грудная клетка требовательно сжималась, но каждый вдох был равносилен самоубийству. Не дышать пленник не мог, а пытка длилась и длилась… Ханлейт нащупал фляжку и плеснул себе на рукав. Надо было это сделать раньше, но он не догадался. Вода не помогла.

— Он умрет! — снаружи смутно донесся голос Фионы.

Коган довольно заржал.

— Если эльф умрет, мэтр будет недоволен!

— А если сдохнешь ты, мэтр даже не заметит. В следующий раз сделаешь что-либо без моего ведома, я засуну тебя к эльфу по частям. Поняла?

— Да!

— Ты разучилась правильно разговаривать? Научить заново?

— Нет, сир Коган.

— Откройте отверстия. Оба.

Ханлейт подполз к нижней дырке. Костер выгребли, но дым был повсюду и продолжал душить. Носоглотка и горло горели, а от неудержимого кашля выворачивало внутренности. Сверху за пленником наблюдал Коган.

— Знаешь, как называют эти камеры на колесах? «Клетки для певчих птичек». Любой, кто попадает сюда, даже если не голосист от природы, начинает петь к концу путешествия. Воздуха хватает ровно на двенадцать часов. Ну, я бы сказал, что чуть меньше. Если птичка себя хорошо вела и пела песни, открываем обе форточки. Если плохо и молчала — только нижнюю. В перерывах между песнями можешь терпеть и молиться или мочиться и вдыхать свой смрад. Оба варианта одинаково для тебя поганы, но Император, как известно, милосерден, — дает право выбора. Пока ты неразговорчив. Плохая птичка!

Верхнее окошко захлопнулось.

* * *

Для Ханлейта это была ужасная ночь. Отравленный дымом, он то и дело забывался коротким неспокойным сном, просыпался от боли в горле и делал глоток из фляжки Фионы. Ближе к рассвету верхнее отверстие открыли, но камера проветривалась удручающе медленно. Пленник то дышал свежим ночным воздухом под самым окном в потолке, застыв в неудобной позе, то лежал, согнув колени и глядя в светлеющее небо. К утру в ящике все еще невыносимо воняло гарью. Облизанные огнем доски пола обуглились и мазали черным, но были все такими же крепкими.

— Птичка выспалась? — сладко позевывая, Коган заглянул в клетку.

Убедившись, что эльф дышит, он закрыл заслонку. Кормить Хана не стали. Наконец, внизу раздался знакомый скрежет, погрузивший клетку в темноту, и повозка с пленником тронулась.

«Сколько дней ехать до Аверны?» — прикидывал Ханлейт, — «все зависит от того, какой дорогой меня вывезли из Эрендола. Если мы едем к Ракхайну, то вниз по течению реки путь короче, дней семь-восемь, а если по главному Авернскому тракту, то и все три недели. По полям и проселкам я бы добрался верхом быстрее, но повозке по целине не проехать. Неужели — все же главная дорога?»

Ответ на свой вопрос он получил в конце бесконечно-длинного дня в темноте.

— Сир Коган, поворачиваем к пристани?

— Нет. Мэтр предупреждал, что Ракхайн нынче опасен. Лично я свою душу от скверны поберегу. По главному тракту двинем, будь он неладен!

Повозка, замешкавшись было, двинулась дальше. Хан лег на пол, раскинув руки в стороны — можно и так, если клетку будет бросать из стороны в сторону, то он успеет вовремя упереться в стены и не разбить лицо.

«Я сам во всем виноват», — думал Хан, — «я берег свою вымышленную „честь“, как скряга бережет деньги, пряча их под матрасом и боясь потратить. Я перестал быть Хранителем, но кем я стал? Разбойником. Это ли достойная замена службе ордену? Будь я хоть трижды несогласен с политикой Императора и гадкой ролью наемных убийц, которую взяли на себя Хранители, я сделал хоть что-либо, чтобы изменить порядок вещей? Ничего, хотя у меня был шанс! Почему я не убежал с Моргватом в ту ночь, когда мы подменили сферу?! Мне потребовалось восемь лет, чтобы оценить поступок архонта. Отдать свой меч! Вот где настоящая преданность стране и своему предназначению! А за что боролся Гервант? За возможность набить себе брюхо. Мы оба, и я, и нелюдь, считали себя жертвами, а саму жизнь — несправедливой мачехой, и забирали все, что могли утащить, считая, что имеем на это право. Мы были ничем не лучше легионеров или карателей, — также грабили и убивали тех, кто слабее. И вся братия Герванта понесла заслуженное наказание — кто-то раньше, кто-то позже, а теперь — моя очередь, я — последний. И моя кара будет самой жестокой, потому, что я хуже их всех, вместе взятых: я понимал, что творил, но был настойчив в своей ненависти к миру и в злости на себя самого».

Строки пророчества святого Ариеса… «Один меч архонта погас благодаря моей глупости, а его хозяин затерялся на просторах Эймара. Пока Моргват жив, но что он может без своего оружия? Благодаря таким, как я или Гервант, сбываются самые страшные предсказания: мы способны на многое, но тратим силы понапрасну и гибнем также бездарно, как жили».

— Почему молчишь, эльф? — громко спросил Коган, прерывая раздумья Ханлейта, — уговор помнишь? Я хочу песню. На харматанском. Ну?

В стенку забарабанили.

— Уснул что ли? Впереди деревня, надо бы нам крысу.

«Зачем ему крыса? Это в тюрьме подсаживают предателя в камеры…» Клетка была в пути уже долго, и Хану стало тяжело дышать. Во тьме перед его открытыми глазами плясали блестящие точки, а в голове стоял неясный гул. Вода закончилась. Ханлейт был бы рад любой остановке, лишь бы тряска прекратилась. Наконец, его скромное желание сбылось: процессия сделала остановку. Пленник в изнеможении распростерся на полу, чувствуя, как ноет тело, избитое дорогой.

Растворилось верхнее окошко, но не успел Ханлейт зажмуриться от света, как внутрь клетки что-то бросили и снова закрыли заслонку. Хан услышал скрежет коготков по дереву. Крыса — это… именно крыса. Даже две. «Я могу придавить их своим телом. Они бросятся на меня, когда поедем. В темноте я смогу найти их только на ощупь!»

— Правь на те колдобины! — распорядился Коган.

Хан сел и поджал ноги. Клетку тряхнуло, и по его ступне пробежали маленькие лапки. Ханлейта передернуло от отвращения, но это было только начало. В темноте подпрыгивающего ящика он потерял представление, где верх и где низ, Хана подбрасывало и перекатывало, как погремушку: он бился то о заднюю стенку, то о переднюю, не успевая закрывать руками голову. Пару раз под боком пискнуло, острые зубы прихватили куртку, царапнули кожу. Ханлейт схватил крысу почти случайно и размозжил ее об пол, не пожалев свой кулак.

— Эй, как там — весело? — злорадствовал Коган, стуча по клетке снаружи, — правь колесом по обочине!

Повозка накренилась. Ханлейт и вторая крыса встречались несколько раз, но она оказалась удачливее. Падая сверху, пробегая по телу и кусаясь, крыса исчезала снова, и пленник никак не мог ее поймать. Хан взмок от пота и задыхался, он хотел вдохнуть поглубже, но не мог — внутри «клетки для певчих птичек» остались только запах дыма, серый призрак и хриплые всхлипы, похожие на рыдания. Ханлейт не сразу понял, что таким стало его дыхание.

«Моран. Свет! Почему я так медленно соображаю?» Амулет, зажатый в руке у самого лица, светил ярко, но на полу валялась только дохлая крыса, а живая исчезла. Хан нашел ее через некоторое время: она сидела на стене под потолком, вцепившись в дерево когтистыми лапами, похожими на костлявые пальцы, и зло смотрела блестящими бисеринками черных глаз. Схватив крысу, Хан со всей силы крутанул ее в ладонях, выворачивая голову. Теплый комок в его руках обмяк, как тряпка. Ханлейт отбросил грызуна и потерял сознание. Аммонит погас.

Хан пришел в себя не скоро. Клетка не двигалась, наверное, остановилась на ночь. Голоса снаружи доносились глухо.

— Я все расскажу мэтру, когда приедем! — возмущенно говорила Фиона.

— Сам расскажу. Мэтр будет в восторге!

— Прошло больше двенадцати часов! Он умер!

— Без моего приказа не сдохнет. Отоприте.

Загремели обе заслонки. Коган залез на раму и подсвечивал себе факелом. Ханлейт нащупал амулет и зажал в руке.

— Жив. Эрендольский убийца… крыс. Завтра будешь петь?

Хан молчал, за него ответила Фиона:

— Он не будет! Он смелый и сильный!

— Это ненадолго, рыжая.

— Ты должен привести эльфа живым, иначе мэтр…

— Его — да. Тебя — нет. Поняла?

— Я не боюсь!

Коган спрыгнул на землю.

— Опять забыла правила этикета? Я — твой господин, мерзавка!

— Не ты! Я слушаюсь только мэтра!

— Вот, опять. Твой господин — тот, у кого эта штука. Ты видишь здесь своего «мэтра»?

«Какая штука? А, у него „ключ“ от прежнего владельца одержимой. Какой-то предмет». Ханлейт подполз к отверстию в полу и столкнул убитых крыс вниз. Он ничего не решал и, вступившись за Фиону, мог только навредить ей.

— Так как меня зовут, ведьма?

— Сир Коган.

— Кто я?

— Мой хозяин.

Что-то хлопнуло, совсем как пощечина. А потом — еще и еще.

— Сир, вы бы с ней осторожнее. Вы же знаете, кем была девка…

Пленнику остались только голоса. Некто, не имеющий лица, предостерегал всемогущего Когана.

— Об этом никто не помнит, включая мэтра Эверона. Просто тварь. Верхнее окно закрыть.

А теперь было имя ария, но оно ни о чем Ханлейту не говорило.

* * *

Следующий день — и снова душная темнота, невидимые дорожные рытвины и свет далекого архонта в амулете. Фиона не заговаривала даже на привалах. То, что одержимая следует рядом, Ханлейт знал по позвякиванию ее цепи — девушка то ехала вместе с возницей, то шла рядом с повозкой. Пленника не заставляли петь, не кидали крыс, но и не кормили, а оба окна оставались закрытыми. Хан безвольно перекатывался в своем ящике, не пытаясь сесть. Иногда он терял сознание, и так путь становился короче. Прошло двое мучительных суток. О том, что наступал вечер, Ханлейт узнавал по дуновению свежего ветра, врывавшегося в клетку из открытых окошек.

Как сейчас… В маленьком отверстии над головой высилось звездное небо. Хан лежал на спине, раздавленный слабостью — голод, обезвоживание и нехватка кислорода постепенно сделали свое дело. Вблизи повозки зашуршала трава — кто-то сел, привалившись к колесу. Пленник не мог видеть ничего, кроме стен своей тюрьмы, но он привык смотреть ушами, ловя малейшие звуки извне, так, как это делают слепые.

— Фиона, ты? — спросил Ханлейт шепотом.

— Я.

— Кто такой мэтр Эверон, к которому меня везут?

— Жестокий человек.

— Хуже Когана?

— По-другому. Мэтр — умный.

Фиона называла глупцами всех, и такая неожиданно-высокая оценка умственных способностей ария не предвещала ничего хорошего.

— А я думал, меня везут к Императору.

— Тебя везут к Императору, — глубоко вздохнув, повторила Фиона, — но иногда дорога бывает длинной.

— Император — это мэтр Эверон?

— Эльф, тебе совсем плохо? Конечно, нет!

— Меня зовут Ханлейт, Фиона. Ты знаешь мое имя, но упорно называешь «эльфом».

— Мы не зовем по именам тех, кому суждена смерть. Так наказал мэтр. И он прав, — сказала она бесцветным голосом.

— Запри меня, и к утру все закончится.

— Нет. Твоя жизнь будет настолько долгой, насколько я смогу ее поддерживать.

— Это — не жизнь, Фиона.

— Но и не смерть. Она — конец всему: ты перестанешь дышать, а я перестану надеяться. Забыл топор палача и двор тюрьмы Эвенберга? Я — нет! Я не хочу с тобой прощаться дважды.

— На что ты надеешься? Зачем я тебе?

Фиона не стала отвечать, а Ханлейт задумался: когда он не видел ее расширенных зрачков и не чувствовал жутких прикосновений, девушка казалась обыкновенным человеком, более того, она была не глупа.

— Я запретил болтать и отираться с ним рядом, — раздался окрик Когана, — как тебя наказать за то, что снова открыла рот?

— Не знаю, сир Коган, — покорно сказала Фиона.

— Не будь ты тварью, я бы счел тебя годной для любовных утех. Говорят, рыжие горячи в постели. Я проверял, но все масти баб одинаковы. Может, мне попадались не те шлюхи? Я не чистоплюй, могу и попробовать! А?

— Как пожелаете, сир Коган.

— Вот, теперь ты отвечаешь правильно. Нет, не желаю. Ты слишком отвратительна. Но я развлекусь по-другому, так, как нравится мне. Какая длинная цепь! До огня хватит.

Раздался хлопок и лязганье — свободный конец цепи бросили в костер. Фиона вскочила и зарычала.

— Не трогай ее! — Хан несколько раз стукнул в стенку ящика.

— Давно дыма не нюхал, птичка? Синяки на девке долго не держатся, проверим, как ей пойдут ожоги. А почему вы такие друг к другу заботливые?

Человек взобрался на раму и уставился вниз, на пленника. Костлявое лицо с темными глазами навыкате осветил огонь фонаря, и Хан впервые рассмотрел Когана. Нет, они не встречались в прошлом и не имели повода считать друг друга врагами. Поведение мучителя, скорее всего, объяснялось природной склонностью к насилию. Оглядев Ханлейта с головы до ног, он мерзко осклабился и выдал:

— Я мечтаю о встрече с тобой эльф, я тебя хочу, как самую сладкую девку, что есть на свете. Ты для меня — лакомство в атласной коробке с бантиком, которое приберегли на праздник. А когда я тебя оттуда вытащу, ты проклянешь свой день рождения. Я узнаю твой запах, вымою руки твоей кровью, буду слушать твои крики, смотреть в твои глаза, полные боли. Я надеюсь, что это будет долго, я молю Создателя, чтобы ты не сдох сразу.

Коган подмигнул пленнику и глубоко вздохнул, предвкушая грядущие удовольствия.

— Зачем ты выбросил крыс? Что ты намерен есть теперь? Грызть свои пальцы?

«Он не даст мне умереть по дороге, я приеду в Аверну обязательно. А пока от этого чудовища меня защищает ящик. Напрасно Айворт отменил казнь!» — запоздало понял Хан.

— Молчи, эльф, молчи дальше. Трудные задачи заводят меня еще сильнее. До встречи, любовь моя!

Человек исчез вместе с фонарем.

— Накормите птичку, дайте воды. Нет, лучше — тиверского, — с него похмелье краше. И пусть подышит вволю всю ночь.

Внутрь клетки скинули бурдюк с вином, хлеб и жареное мясо. Ханлейт не пошевелился. Вот так он сможет помешать планам Когана! Если не есть и не пить, то живым до столицы пленник не доедет. За ним опять наблюдали.

— Он жрет?

— Нет, сир.

— Передай эльфу, что я люблю его еще больше. Имей в виду, Хранитель, будешь упираться, я раскую твою тюрьму в ближайшей деревенской кузне и накормлю насильно через оба прохода. Мэтр поймет, что я действовал по необходимости. Так мы встретимся на несколько дней раньше. Уяснил ситуацию?

— Ну, девка, намотать тебе цепь на шею? Она уже тепленькая! — обратился Коган к Фионе.

— Нет, сир Коган.

— Почему? Ночами свежо, согреешься!

— Это больно, сир Коган.

— Я знаю. Но я не слышу мольбы в твоем голосе.

— Я умоляю вас, сир Коган.

— Не верю. Не хватает страсти в просьбе и слез. В тебе всего-то красного — только кровь и волосы. И целая бочка злобы.

Коган потянул за цепь, а Фиона закричала, хватаясь руками за повозку:

— Я убью тебя! Я заставлю твою кровь кипеть, как смола в котле! Я буду убивать тебя медленно!

— Эльф, ты слышишь? Здесь все любят зверства, и только ты один — настоящая жертва. В Эрендоле тварь отбилась от рук окончательно. Еще один урок пойдет ей на пользу, — добавил он.

Заскрежетала цепь, но Фиона не издала больше ни звука.

«Она умеет терпеть, притворяться и ненавидеть. А я — смогу ли?» — думал Ханлейт, — «сколько я себя помню, я уклонялся от всего, что было мне противно, избегал любого подчинения, любой зависимости. Я сделал отрицание смыслом жизни. Не самая достойная цель… А теперь мне предстоит выбрать, как завершить свои дни: рассказать на допросе арию все, как последний трус, или сопротивляться, продлевая свои страдания».

Ханлейта никогда прежде не пытали серьезно. Били — да, оставляли в цепях в подземелье Эвернберга, но не кромсали и не уродовали. Как далеко Коган и неизвестный арий могут зайти? Чутье подсказывало Хану, что очень далеко и это было страшно.

«Я должен сделать хоть что-то стоящее. Или, следуя своей же логике, не делать ничего, что поможет моим врагам. Я буду молчать. Я смогу!» — решил Хан.

 

Железная башня

Ханлейт потерял счет дням и почти обрадовался, когда по шуму снаружи понял, что повозка въехала в большой город. Прикидывая время приблизительно, он недоумевал, почему они добрались до Аверны настолько быстро. Ящик перестало трясти на колдобинах, лошади звонко цокали по добротной, ровной мостовой. Пленника везли по оживленным улицам на потеху зевак, гадающих, какая же неведомая птица едет в наглухо забитой «карете».

— Посторонись! С дороги! — то и дело орали люди Когана, норовя огреть плетью всех встречных и поперечных.

Хан решил посмотреть на свет Моран в последний раз — наверняка Коган отберет амулет, как только вытащит пленника. Привычно перевернув ловушку для архонта перед глазами, Ханлейт не увидел знакомого холодного сияния. Промелькнула золотая искра полузабытого архонта Моргвата и погасла. Все. Не поверив в случившиеся, Хан потряс амулет несколько раз. «Аммонит сломался!» — решил он, ощупывая ракушку. Повреждений не было. «Но он горел еще вчера ночью! И сегодня утром. И всегда! Моран не могла умереть, это неправда!»

«Правда! Все умирают», — насмешливо ответила кромешная тьма ящика. Любимой женщины, мысль о которой поддерживала Ханлейта все эти месяцы, не стало… Не будет встречи. Не кого ревновать, не о ком думать ночами, не кого представлять живым и желать счастья. Мир опустел, у Ханлейта не осталось ничего, кроме собственной жизни, в тот же миг ставшей ненужной обузой. В недоумении Хан вытер влажную щеку и посмотрел на свою ладонь, будто мог разглядеть в темноте следы слез. Надев амулет на шею, он прислонился к стенке и закрыл глаза.

Повозка прогрохотала под толстыми сводами арок, лязгнули ворота, разбили цепь Фионы, сковывающую ее с клеткой на колесах, отдал приказы Коган, процокали лошади охраны, — Хан не слушал. Его вернули к реальности тяжелые ритмичные удары, сотрясающие ящик, — это снимались листы железа, закрывающие вход. Что он увидит? Резиденцию Императора в Аверне? Городскую тюрьму? Да какая разница… Торец ящика с грохотом упал на землю, и внутрь хлынул дневной свет.

— Выходи, радость моя, если сможешь, — раздался голос Когана, — мне не терпится разглядеть тебя как следует.

Ханлейт подтянулся к краю, свесил ноги и встал на твердую почву. Перед глазами поплыли разноцветные круги, но Хан устоял на ногах и отпустил повозку. На земле валялась цепь Фионы. Сама девушка исчезла, как и эскорт. Пленник и Коган были одни в каменном дворе.

— Красавец! — восхищенно присвистнул Коган, обходя вокруг Хана, как вокруг удачно купленной лошади, — обычно я имею дело с худосочными остроухими с озер. Они дохнут быстро и бездарно, но с тобой мы проведем время весело. Я не буду тебя связывать, к чему формальности? Иди вперед, бежать здесь некуда.

Ханлейт, пошатываясь от слабости, пошел, куда было указано. Щурясь от солнца, он безразлично осмотрел высокие стены и башню. Сложенная из серого камня, издали похожего на сталь, она возвышалась над двором, упирая в небо острые зубцы. «Это — не Аверна. Железная башня — крепость карателей. Я в Велеграде!» — это открытие испугало бы его день назад, но сейчас Хану было не важно, куда его привезли.

Пленника повели не наверх, а вниз. Каменные переходы казематов здесь были шире и длиннее, чем в Эвенберге, а ряды бесконечных камер закрывали глухие двери без решеток. Но Хана вели мимо них, — для него приготовили нечто особенное.

— Добро пожаловать, эльфийская сволочь. Смотри под ноги.

Коган втолкнул Хранителя в просторное помещение, хорошо освещенное факелами по стенам. Хан сразу же споткнулся, но каратель не дал ему упасть, схватив сзади за одежду. Пол камеры был не каменным и не деревянным; его сплошь покрывала стальная решетка с частыми переплетами, а под ней угадывалась пустота. С потолка свисали цепи и приспособления, один вид которых вызывал ужас, по стенам были развешаны орудия пыток; среди них плети с железными наконечниками выглядели самыми безобидными.

— Иди к центру, — скомандовал Коган.

Каратель несколько раз прокрутил колесо, опускающее с потолка деревянный брус с вмурованными наручниками.

— Подними руки.

Запястья Ханлейта обхватила сталь пыточного механизма, а Коган снова подтянул брус повыше, чтобы эльф смог стоять на цыпочках. На этом приготовления завершились: узник Железной башни повис посреди большой комнаты в ожидании своей незавидной участи.

— А вот теперь — мое приветствие!

Коган ударил в солнечное сплетение Хана коротко и профессионально и с удовлетворением понаблюдал, как к эльфу не сразу вернулась способность дышать.

— Я тебе еще не объяснил, почему я так рад нашей встрече? Знакомый знак, а?

Засучив рукав, человек поднес к лицу Хранителя свое запястье с грубо сделанной татуировкой: перекрещенных стрелы и магического посоха. Хуже, чем Железная башня были только ее обитатели, и у одного из них на Хана имелся зуб. Но Ханлейт не понимал, к чему все эти прелюдии. Коган не стал задерживать с объяснениями:

— Узнал картинку? В лесу у Вишемира ты прикончил моих людей! Помнишь их имена, гаденыш? Не думаю! Но я заставлю вспомнить всех до единого! Называй это личной заинтересованностью. Мне наплевать, чего хочет от тебя мэтр, у нас с тобой будет своя свадьба, ничем не хуже!

Хан вспомнил раннее утро, первые лучи рассвета над лесной поляной под Вишемиром и свой самоубийственный побег. Он перебил всех сопровождающих его карателей, и, раненый отравленным оружием, едва выжил сам. «Гервант и Гвидо нашли и вылечили меня, а теперь мертвы. Пришла моя очередь», — подумал Ханлейт, смотря в пол. Глубоко внизу за толстыми прутьями решетки поблескивала вода, пахло мокрыми камнями. Факелы, потрескивая, грели влажный спертый воздух; рукам было жарко, а ногам — холодно. Итак, Хан в цитадели имперских карателей и для них он — тоже предатель. Но, в отличие от эльфов ордена, у обитателей Железной башни чести нет. Людям, вроде Когана, само ее понятие незнакомо. В отряды головорезов набираются отбросы общества со всего Эймара, для вступления в их ряды необходимы всего два качества: звериная жестокость и преданность Императору. Или только первое и маломальская сообразительность, что без второго ты автоматически становишься жертвой своих же сотоварищей. Пытки, допросы, казни, шпионаж и показательное устранение всех неугодных — вот на чем специализировалось это хорошо организованное, сытое воинство.

— Молчишь? Я видел, как ты порезал их на куски, я был там. Мои люди валялись в траве, облепленные мухами и пожираемые червями. Я узнал, какие раны может наносить меч Хранителя, острый, как бритва цирюльника, — продолжал Коган, подходя к стене и перебирая жуткий инвентарь.

— Но не только ты так чисто работаешь, мой милый. Я тоже умею многое, вот и отточу свои навыки на твоей эльфийской шкурке. Мой батюшка-кожевник, да трижды помянет демон его имя, заставлял меня, мальца, снимать шкуры с падали. Знаешь ли ты, как воняет дохлый козел недельной давности? Нет? Как три отхожих места и городская свалка в придачу. Но я почти полюбил свою работу! Одно в ней расстраивало: трупы молчали, как бы я их не кромсал. А ты доставишь сиру Когану настоящее удовольствие? Не пел в клетке, так будешь выть здесь, а я послушаю.

— Никакой ты не «сир», — сказал Хан, понимая, что наносит сыну кожевника самое тяжкое из мыслимых оскорблений, — ты — последнее отродье с помойки, нанятое за деньги на грязную работу.

— Как и ты, эльфийский выродок! Думаешь, между нами велика разница? Да, она есть: у меня вся жизнь впереди, а ты скоро завоняешь, как падаль!

Каратель подскочил к Ханлейту, намереваясь ударить, но внезапно спертый воздух камеры освежил порыв ветра. Он появился, как последнее прости потерянной свободы, словно кто-то открыл невидимое окно и впустил морской бриз, веющий за сотни верст от Велеграда. Ханлейт удивился и вдохнул полной грудью. Коган замолчал и оглянулся на заколыхавшуюся занавеску из черной непрозрачной материи, которую Хан вначале не приметил. Она закрывала вход в другое помещение, а палка, привязанная снизу, не давала ветру отбросить ткань в сторону. За ней кто-то был.

— Выйди, Коган.

— Да, мэтр.

Обращение «сир» не прозвучало, но каратель почтительно поклонился занавеске и ретировался за дверь. Некоторое время за Ханом наблюдали из-за преграды, прозрачной с обратной стороны.

— Итак, тебя зовут Ханлейт ланн Кеннир, — утвердительно сказал арий, — ты — Хранитель древа Агнара и миротворец по-определению, но состоял в анклаве ассасинов. Ты умудрился предать одновременно и орден, и Императора. Передо мной стоит прирожденный лжец и отступник.

Да, так и есть. Хан хранил молчание, ответа не требовалось. Почему «мэтр» не показывается? Пленнику достался только его голос: негромкий, мягкий, но четкий. Многие бы сочли его приятным. Значит, не рыком и не хрипом будут отдаваться приказы о пытках?

— Я буду говорить редко, Хранитель, я предпочту слушать. А ты уже сам решай, что именно — твои слова или стоны. О чем я хочу узнать? Твои мысли на эту тему, если они есть.

— Не знаю.

— Этот ответ я слышу самым первым от всех и всегда. И снова разочарование. Коган! — громко позвал арий.

— Мэтр?

Каратель, поджидающий за дверью, появился в ту же секунду.

— Раздень его.

«Меня сейчас отвяжут» — подумал было Хан, но увидел гадкую ухмылку Когана. Каратель многозначительно поднес к лицу Ханлейта нож для разделки туш с толстым кривым лезвием и крючком на конце.

— В этой жизни тебе больше не понадобятся тряпки, Хранитель. Ты перед нами будешь голый, как душа грешника перед судом Создателя.

Поддев шов куртки на плече Хана, он дернул, разрывая ткань. Разрезал рукава и пояс. Коган методично работал ножом, пока на эльфе не осталось ни клочка одежды, только амулет на шее.

— А это тебе зачем? Мэтр, у него ловушка для архонта!

— Сними.

Каратель сорвал амулет и положил в карман. Отбросив лоскуты ткани подальше пинком ноги, он отошел на два шага, любуясь делом рук своих. Бледный от унижения Хан смотрел в пол, на железные пластины решетки, скрепленные болтами в местах соединения.

— Какой прекрасный представитель рода эльфийского! Какие хорошие волосы! Жаль, недостаточно длинные, как обычно вы, остроухие, любите. Я бы хотел взять на память твою косу и повесить у себя в спальне, чтобы девкам, что туда заходят, было стыдно за свои растрепанные патлы.

Коган подергал неровную челку пленника, отросшую за месяцы заключения и падающую на глаза.

— А как у нас с зубами?

Он приподнял ножом верхнюю губу Хана, не обращая внимания на кровь, хлынувшую из ранки.

— Отличные! Ты разойдешься на сувениры, эльф. Каждому, кто захочет, достанется кусочек!

— Приступай, — раздался спокойный голос ария, обрывая поток издевательских оценок Когана.

— С удовольствием, мэтр!

Каратель обошел Ханлейта, остановился за спиной и провел костяной рукоятью ножа по стволу древа, изображенному на позвоночнике.

— Искусная работа. Снимая с тебя шкуру, я постараюсь ее не сильно повредить. Какой из символов тебе не нравится больше всего? Я ненавижу верхний — ползучие гады отвратительны, а архонты и их мечи — еще поганее. Но его я бы оставил напоследок, перед тем, как перерезать твою шею. Может, выберешь сам: кабан, кошка, птичка? А? Недолго тебе осталось помалкивать!

Ханлейт вздрогнул от острой боли: нож мясника поддел кожу под лопаткой слева, обводя первый символ. Дикая лошадь — символ Карии… С нее началась пытка.

— В тебе совсем нет жира, — комментировал Коган, — поэтому, крови будет много, да и мне придется постараться, чтобы не попортить картинки. И кожа тонкая. Да, задал ты задачку, эльф!

Хану казалось, что его тело поддается лезвию с чуть заметным, отвратительным хрустом. Или это факелы трещат? Красные струйки потекли вниз по бедрам, защекотали ноги, словно не были частью самого Хана, а чем-то чужим, посторонним. Кровь собиралась на решетке в лужицы и беззвучно капала в бездонную пропасть. Что там, под металлическим полом, кроме темноты? Коган работал не торопясь. Символы на спине Ханлейта, задуманные как знаки особой избранности, становились источником жестоких страданий.

Минуты боли имеют свойство растягиваться до бесконечности. Но внутренним взором Ханлейт видел не камеру пыток, а комнату ваньярской гостиницы, согретую огнем камина; жалел не свое изувеченное тело, а счастливые дни и минуты, навсегда ушедшие в прошлое. Моран любила прикасаться к его коже, водить пальцем по рисункам, обводя их контуры и изгибы ветвей дерева; она дотрагивалась нежно и бережно, словно боялась стереть краску. Никогда это не повторится!

Как тихо в камере. Как солоно во рту. Как плохо заканчивается жизнь: позором и болью.

— Я оглох, эльф? Почему я тебя не слышу? Мэтр, он отключился!

— Он в сознании, — без эмоций ответил арий.

— Точно. Ничего, я и не таких упрямых разговаривал! Оцени результат, остроухий: получилось очень даже!

Коган поднес к лицу Хана окровавленную руку с куском плоти, но тот закрыл глаза.

— Смотри, выродок! — каратель ткнул острием ножа в подбородок эльфа, — раны от твоего меча были куда глубже! Продолжим?

— На сегодня достаточно. Коган, ты свободен.

— Да, мэтр. А ты рано обрадовался, Хранитель! Ноги не устали? Ты завоешь, когда повиснешь на руках и растянешь рану. Вот это будет боль!

Каратель посмотрел на жертву со смесью страсти, ненависти и сожаления и покинул пыточную, загремев ключом в замочной скважине с обратной стороны. Ханлейта мучило каждое случайное движение, даже дыхание. Икры затекли, лодыжки болели от напряжения. За занавеской было тихо, но Хан чувствовал, что арий все еще там. Что ему нужно? Хочет посмотреть, как пленник корчится?

— Зачем тебе амулет, эльф? — спросил Эверон.

— Это подарок, — прошептал Хан.

У ария был отличный слух — он услышал.

— Чей? Аммонит подарен не архонтом — они их не носят, а тебе был нужен для какой-то цели. Для какой? Я не верю в бесполезные дары, Кеннир.

На эти вопросы Хан не стал бы отвечать под самыми страшными пытками. Быстрее бы все закончилось! Эверон умел делать правильные выводы:

— Хранитель, ты хочешь умереть как можно скорее, но в Железной башне умеют не только калечить, но и лечить, поэтому ты проживешь ровно столько, сколько нужно для дела. Мечтай о могиле, если тебе так легче. Ты далек от покоя, пока мне интересен. Обдумай это.

В глубине подземелья щелкнул замок — Эверон ушел. Ханлейт остался в одиночестве. Некоторое время он боролся со своим телом, переступая по решетке заледеневшими пальцами ног и поскальзываясь, понимая всю напрасность этих усилий. Коган не врал — повиснуть на руках — ужасно больно. Настолько, что Хан не сдержался и закричал. Никто не услышал, это хорошо.

* * *

Ханлейту казалось, что все часы в мире остановились, настолько медленно тянулось время: оно жарилось в огне факелов, металось в бликах пламени на стенах и засыхало твердой коркой жажды на губах. Сознание не было ясным, но и спасительное небытие запаздывало. Коган появился в пыточной после полуночи и сразу же направился к механизму, опускающему брус с наручниками. Он вертел колесо до тех пор, пока колени пленника не коснулись пола.

— Его звали Сайрус, — заговорил он, продолжая ранее начатый разговор, — рыжий такой, помнишь? Служил под моим началом шесть лет. Было у него одно достоинство — хорошая выдержка. Никогда не блевал. Не все так крепки на желудок, особенно по первости, а Сайрус был кремень. Любили мы с ним поработать, а потом вместе выпить. Да, что говорить, пили на работе, вот в этой самой камере. А потом он мне задолжал три золотых. Поэтому мне жаль Сайруса больше остальных: я потерял деньги.

Коган снял со стены цепи и приковал Хана к решетке пола за щиколотки, а запястья освободил.

— Оцени, эльф, как здесь все продумано. Это мэтр Эверон старается! Раньше Железная башня походила на отхожее место, а теперь каждая наша пытка — это искусство. Но я отвлекся. Так ты вспомнил Сайруса?

Ханлейт смотрел на свои руки, сложенные на коленях: хватит ли у него силы прикончить Когана? И понимал, что не хватит. Спину защекотали капельки крови, вытекающие из потревоженной раны. Сидеть на решетке было неудобно — железо так и впивалось в голое тело. Каратель опустился на корточки и приподнял голову эльфа за волосы.

— Я должен тебя накормить, любовь моя. Поразвлекаемся еще?

Попытаться стоило. Ханлейт ударил Когана кулаком в шею, увы, не так сильно, как мог бы раньше, но достаточно быстро, чтобы человек не успел увернуться. Этот удар оказался первым и единственным, эльф оказался на решетке в мгновение ока: каратель повалил его навзничь и начал избивать. Окончания побоев Хан не дождался — потерял сознание. Очнулся он на боку, щекой на металле, вдыхая влажный смрад снизу. Руки оказались также прикованы к полу, как и ноги, при желании Ханлейт мог встать на четвереньки, но он не шевелился, просто открыл глаза. Коган был рядом и ждал.

— Ну и мразь же ты. Живучая, подлая мразь. Сайрусу ты распорол брюхо. Знаешь, что я сделаю? Проверю твои кишки на выносливость. Пить хочешь? Будет тебе вода, пей досыта, не захлебнись только!

С этими словами Коган потушил весь свет, кроме одного факела, и вышел, хлопнув дверью. Ханлейт лежал и думал, глядя в пространство перед собой. «Выдержка — одна из самых важных черт Хранителя, а ты ее лишен», — однажды сказал советник Айворт. «А теперь я должен всецело полагаться на качество, которым не обладаю», — думал Хан, — «я не философ и не стоик, я не разбираюсь ни в людях, ни в эльфах, я даже в лошадях ничего не понимаю, по мнению Моргвата. Не надо было нападать, надо было игнорировать! Моран была в казематах Готы и притворилась немой… Я не способен на такое. Она была сильнее меня». Вспомнив потухший амулет, Хан попытался усилием воли заглушить ноющую боль в сердце. Болело все тело, но пленнику казалось, что его беспокоит именно сердце.

Внезапно из недр крепости донесся гул. Каменные стены сотрясла мелкая волна вибрации, как от отдаленного взрыва, решетка начала подрагивать, а снизу дохнуло вонью сильнее, чем обычно. Что-то приближалось: мощная стихия неслась по тоннелю под полом, билась о стенки, вскипала отходами пыточных, выплескивалась наружу через переплеты решеток. Железная башня открыла шлюзы, чтобы воды Ракхайна ее очистили.

«Меня утопит! Я искупаюсь в этой пакости целиком!» Брезгливость оказалась сильнее боли — Хан поспешно встал на колени. Но не прошло и нескольких минут, как его руки и ноги погрузились в омерзительную жижу. Вода, поднявшись чуть выше решетки, успокоилась и неспешно потекла по ее поверхности. Она становилась все чище и прохладнее. Наверное, ее скоро можно будет выпить, если нагнуться и приникнуть губами… Или хотя бы намочить их. «Пить нельзя! Я заболею. Чем только я не могу заболеть!» — подумал Ханлейт и не пил, только болтал в воде ладонями, чтобы отмылись поскорее. Он понимал, насколько грязен сам, но после такого «купания» почувствовал себя еще гаже.

До того, как у Хана от холода окончательно онемели конечности, напор воды уменьшился, а ее уровень опустился ниже решетки. Поток иссяк, и камеру пыток наполнил звук капель, срывающихся с пола в лужи тоннеля. «Как здесь все продумано! Таланты мэтра Эверона нашли свое наилучшее применение!» — с бессильной злостью думал Хан, дрожа всем телом. Вот кого стоит опасаться, а вовсе не Когана!

Каратель появился под утро и привязал Ханлейта в первоначальное положение, но на этот раз пленник стоял на полу не на цыпочках. Коган вышел, а о появлении ария в соседней комнате Хан догадался по порыву морского ветра, снова прогнавшего тухлую сырость подземелья.

— О чем тебе говорит имя «Моргват», эльф? — спросил арий вместо приветствия.

«Начался допрос. Вчера со мной знакомились и показывали возможности. Будь ты проклят, мэтр! Конечно, мне о многом говорит это имя, я же сам притащил его меч! Но я не знаю, о чем сообщил советник Айворт в Аверну, а о чем — умолчал. И что я должен ответить?!» Ханлейт не проронил ни звука.

— Отсюда я прекрасно вижу выражение твоего лица, Кеннир: ты не из тех, кто умеет скрывать свои эмоции. Будет проще, если ты ответишь на очевидные вопросы и не будешь страдать от собственного запрета раскрыть рот. Хочешь обозвать меня как-нибудь? Давай, выскажись. Тебе станет легче.

Провокация Эверону удалась:

— Почему ты не показываешься? Страшно взглянуть мне в глаза?

— Не страшно, просто незачем, — мягкий голос ария не изменился, — а теперь несколько слов об архонте. Слушаю.

— Я его убил, разве не очевидно?

— Как именно?

— Порезал своим оружием.

— И Моргват добровольно отдал тебе свой меч, — сделал арий неожиданный вывод.

— Он не отдавал! — вскричал Ханлейт, напрасно вглядываясь в черную занавеску.

Утвердительная интонация Эверона взбесила Хана при первой же встрече. Вот как арий действует: он сам отвечает на вопрос и смотрит на реакцию пленника — угадал или нет. Сопротивляться такому приему было сложнее, чем молчать под пытками. Арий в два счета удостоверился, что Хан не убивал архонта. Как он догадался?!

— Тебя кормили вчера вечером? — спросил Эверон после долгого молчания, — не веди себя глупо, эльф. Вопрос простой. Так кормили?

— Нет.

— Поили?

— Нет.

— Ты пил тюремную воду, когда открыли шлюзы?

— Нет.

— Ты знаешь иные слова, кроме «нет»?

— Нет!

— Ты хочешь умереть сегодня?

— Да!

— Вы договорились с Моргватом о подлоге сферы заранее?

— Мы не о чем не договаривались!

— О вашей сделке знал советник Айворт?

— Он не знал!

— Так это был другой Хранитель.

Эверон снова констатировал факт, на этот раз несуществующий. Ханлейт почувствовал себя обманутым.

— Никого не было, только я!

— Ты единственный Хранитель ордена, Кеннир?

— Хочешь опять услышать «нет»?

— Ты мне перечислишь имена всех, кто выезжает на задания из Эрендола.

— Я не предатель!

— Ты — предатель. Ты предал свой орден, так иди же до конца, а не застревай на полпути, как трус. Твое упрямство нелепо.

Хан вглядывался в черную ткань, пытаясь разгадать, что за человек за ней скрывается. Эверон ни разу не повысил голос, не вышел из себя. Казалось, арий ведет допрос без определенного плана и ни на чем не настаивает, но он добивался своего — пленник разговаривал.

— Я не назову имен. Тебе не понять, почему.

— Хорошо, — покорно согласился Эверон, — амулет на твоей шее был дорог тебе, как память об архонте. О Моргвате или о другом мужчине? В однополой любви нет ничего зазорного, верно?

От такого предположения ноздри Ханлейта раздулись в гневе, но он ничего не возразил.

— Прости, я ошибся, речь идет о женщине. О любимой женщине, Кеннир. И она — тоже архонт. Твое лицо мне рассказывает больше, чем слова.

— Она умерла, тебе ее не достать!

— Сочувствую. Ты знал, какую сферу отправил в Аверну? Что ты хочешь рассмотреть под полом, эльф? Ты знал. Ты голоден?

— Провались ты… — чуть слышно пробормотал Хан.

— Ты терпишь боль, как мужчина, но болевой порог твоей гордыни низок. Процесс принятия пищи в Железной башне не всегда приятен, Кеннир. Откуда ты взял другую сферу? Это очень важно. Не ответишь, я позову Когана.

Эверон ждал невыносимые десять минут, а потом выкрикнул имя карателя. Коган вошел и скрылся за черной занавеской.

— Хорошо, мэтр! — обрадовано согласился он с чем-то, сказанным вполголоса и снова вышел.

— Продолжим, бывший Хранитель. Моргват узнал о задании ордена от тебя?

Ханлейт не отвечал. Он снова начал подрагивать от холода и волнения: Эверон готовил какую-то новую пытку, до которой Коган бы не додумался.

— Простой ответ на элементарный вопрос, но он может отменить то, чего ты испугался.

— Я не боюсь.

— Боишься, эльф. Это — нормально. Бесстрашны только идиоты, а ты не такой. Отвечай.

— Я не знаю, от кого он узнал.

— Ладно, верю. А была ли другая сфера, Кеннир?

— Я не понимаю…

— Что есть душа, Ханлейт? Твоя или моя? Ее можно потрогать, взять в руки? Нет. Но ее можно поместить в священную сферу или подло уничтожить. Архонт способен на такое. Что стоит человеку, на чьей совести десятки убитых и сведенных с ума подростков, а чьи руки обагрены кровью по самые плечи, прикончить беззащитную душу, заключенную в хрусталь?

Эверон хотел узнать, убивал ли Моргват душу ария…

— Не суди по себе! — вырвалось у Ханлейта прежде, чем он успел подумать.

«Что я натворил! Надо было его обмануть!» — запоздало раскаялся Хан, — «я больше ничего не скажу!»

— Почему ты так возмутился? Я процитирую тебя со слов эльфа-советника: «Сфера, доставленная из собора святого Ариеса в Велеграде до Аверны и переданная в императорский дворец — не настоящая». Поддельных сфер не бывает, Кеннир. Они или содержат душу, или пустые, или мертвые. Четвертого не дано. Вы с архонтом все же ее подменили. Да, так и есть. Меня ждет увлекательный рассказ?

— И не рассчитывай.

— Очень жаль тебя.

— Себя пожалей, бездушная тварь, — тихо сказал Хан.

— Ханлейт ланн Кеннир, с тобой приехала запечатанная бумага от Верховного советника ассасинов — и я в жизни ничего туманнее не читал. Эльфы коварны: тебя бросили в Железную Башню, как материал, который предстоит отработать. Твой орден не сделал ничего, чтобы облегчить твою участь, напротив, с тем документом, что у меня сейчас перед глазами, твоя голова представляется шахтой, полной алмазов, не хватает только надписи на лбу «я знаю все». Милосерднее было тебя казнить, а не отдавать мне.

Вернулся Коган с бутылью, заполненной молочно-серой жидкостью и изогнутой трубкой. Каратель опустил механизм пониже и поставил емкость на брус сверху.

— Открой рот.

Хан сжал губы и замотал головой.

— Я тебе зубы выну, если не откроешь! — пообещал Коган и снял с пояса знакомый клинок с крючком на конце.

— Убери нож, ты попортишь эльфу лицо! — прикрикнул арий.

— Да, мэтр, — мрачно согласился каратель, стукнул пленника по животу и тут же зажал ему нос.

— Не сопротивляйся, Кеннир, будет только хуже, — прозвучал невозмутимый совет из-за занавески.

Теплая мерзкая жидкость полилась Хану по пищеводу. Он даже и не понял, что это такое. Глотать было нельзя — смесь, попадая в носоглотку, душила и выжимала на глазах слезы, а Коган неумолимо поддерживал голову пленника запрокинутой.

— Пока достаточно.

Стоило карателю отпустить его шею, Ханлейта сразу же вырвало.

— Не эстетично, эльф. Все живые существа одинаковы: привлекательны, когда чисты и здоровы, а стоит нарушить хрупкое равновесие, как наружу выливается вся гадость. Я готов слушать дальше.

— Я же сказал — не рассчитывай, — прохрипел Хан.

— Тогда продолжим.

Сидя в своем убежище, Эверон явственно вздохнул. Возможно, ему надоело или арий просто не выспался, встав в такую рань. Пытка продолжилась, пока не опустела бутыль. Эверон молчал.

— Что дальше, мэтр?

— Принеси воды.

Коган подмигнул своей жертве, оставляя наедине с арием.

— Дальше… Знаешь, что будет дальше? Ты будешь ежедневно ждать моего появления и приказа «довольно», завершающего боль. А затем сравнивать, что неприятнее: мерзнуть на голом металле, висеть под потолком или слышать поворот ключа в замке. Я взываю к твоему здравому смыслу, Ханлейт. Прекратим все это. Что за сфера отправилась в Аверну?

— Я не намерен делать твою работу легче.

— Понятно. Коган, вернемся к вчерашней процедуре, но я выберу символ сам, — обратился Эверон к карателю, занесшему ведро в камеру.

— Отлично, мэтр. Лошадку я натянул на вышивальные пяльцы, она почти высохла.

— Оцелот — эмблема Эрендола. Как считаешь, эльф, ты достоин носить символ своей страны? Ответ — нет, раз ты в Железной башне. Приступай, Коган.

— Один момент! Я прикую ему ноги, мэтр. Не хочу получить по яйцам, как вчера в кадык. Эта сволочь все еще может ударить.

Арий не возражал и не проронил ни слова, пока каратель снимал с Хана кожу. Тишину пыточной нарушала лишь вода, стекающая со стен тоннеля и журчащая под полом, да прерывистое дыхание пленника. Ханлейту показалось, что сегодня было мучительнее… «Зря я начал отвечать на вопросы Эверона! Он вытянул из меня больше, чем я сам понял. Эта мразь умеет допрашивать!»

— На твоем лице застыло чувство вины и сожаления, Ханлейт. Не сейчас, а вообще. Ты в чем-то обвиняешь себя настолько сильно, что считаешь пытку заслуженной. Перед кем ты виноват? О чем сожалеешь? Или о ком? О женщине, которая умерла? Она погибла из-за тебя? Архонт любила тебя? Как ее звали? Коган, ты закончил?

— Почти, мэтр. У него что-то с сердцем — я аж пальцами слышу, как стучит. Вот-вот концы отдаст.

— Ты добавил в воду лекарство?

— Конечно, мэтр.

— Полечи его и довольно на этом.

Коган отложил инструменты, взял ведро окровавленными руками и окатил пленника с ног до головы с противоположного конца комнаты. Такого Хан не ожидал: вода резанула по ранам нестерпимой болью. «Она же соленая!» — понял он.

— Громко кричишь, любовь моя, — удовлетворенно шепнул каратель, покидая пыточную.

Чуть заколыхалась черная тряпка, стало легче дышать, — это арий применил свою магию. Зачем? Да какая разница? Ханлейту было очень плохо.

* * *

Хан лежал на решетке пола. Цепи с запястий и щиколоток исчезли. Над головой и по стенам пробегали диковинные тени, а прямо в глаза бил свет одинокой свечи, казавшейся неприлично яркой в пустой пыточной. Она была воткнута прямо в металл, а густые потеки воска вокруг говорили о том, что свеча горит давно. По спине лилась кровь и капала в тоннель. Кто-то тихонько всхлипывал. Фиона.

— Перестань, больно.

— Это чистая вода, тебе станет легче.

«Точно, вода», — сообразил Ханлейт, поняв по силуэту на стене, что одержимая макает тряпицу в плошку и выжимает на раны.

— Твой мэтр «лечит», поливая голое мясо солью.

— Это не он, это все Коган. В воде должно было быть лекарство от заразы, а не соль. Но мэтр узнает, я расскажу!

Фиона всхлипнула и утерла рукавом лицо.

— Ты что, плачешь?

— Они испортили тебя! Такие красивые картинки! Мне не поправить.

«Одержимые не умеют плакать», — подумал Ханлейт и тут же забыл об этом. «Я валяюсь перед ней голый». Ну и ладно. Мысли были короткими, как всполохи.

— Дай мне попить.

Девушка протянула фляжку. Вялому от слабости Хану она показалась невероятно тяжелой. А напиток внутри был терпковато-сладким, приятным на вкус.

— Это что?

— Белое вино, разбавленное. Я у мэтра попросила.

— Меня сейчас вырвет. Фиона, что в меня влили?

— Ничего ужасного. Простоквашу. Но Коган мог…

— Не продолжай!

Лучше не знать, что добавил каратель в питательную смесь по своему собственному усмотрению. Ханлейт попытался сесть. С помощью одержимой ему это удалось.

— У меня есть хорошая еда. Я тебя покормлю.

— Не хочу есть. Покажи, что за занавеской.

— Просто комната. Вот, смотри.

Девушка поднялась и убрала черную тряпку в сторону. Ханлейт рассмотрел неудобный на вид стул с жестким сиденьем и подлокотниками, привинченный к решетке пола. Он стоял в маленькой каморке почти вплотную ко входу в пыточную. Очевидно, мэтр презирал комфорт как таковой.

— Зачем он прячется?

Девушка вернулась к Хану и дотронулась до него руками. Спина сразу же зачесалась и заболела сильнее под воздействием ее магии.

— Мэтр болен… — печально проронила Фиона после долгой паузы.

— Меня допрашивает старая, гниющая развалина?

— Нет, он не такой.

— Мразь твой мэтр.

— Он пленник башни, как ты или я.

— Не верю, Фиона. Он же арий. Почти бог.

— Быть арием — не значит быть свободным, — одержимая глубоко вздохнула и задумалась о чем-то своем.

Одержимая. Задумалась. Как странно. Надо спросить самое важное, пока Фиона не ушла.

— А у меня забрали ловушку для архонта, — сказал Хан, боясь услышать правду.

— Бесполезная, глупая штука. Она у мэтра.

— Аммонит сломался.

— Ничего подобного.

— Но свет погас!

— И что? Ракушка работает! Это твой архонт умер потому, что рядом не было того, кто бы о ней позаботился! А у тебя есть я!

Хан не обратил внимания на слезы, опять оставившие на щеках девушки мокрые полоски.

— Из Железной башни нет выхода, Фиона. Твой мэтр и Коган изуродуют меня еще сильнее, и тогда я тебе разонравлюсь. Сломаюсь, как ловушка для архонта, стану некрасивым. И ты перестанешь ко мне приходить.

Она ударила по лицу больно и хлестко. Хан отшатнулся и от пощечины, и от пугающе-выразительного взгляда одержимой. Голос Фионы, обычно тусклый, изменился до неузнаваемости, столько веры и внутренней силы в нем появилось:

— Ты хотел жить. Всегда, пока я тебя знаю. Когда сидел в подземелье Эвенберга, а я наблюдала за тобой из-за угла в зеркало — ты хотел. Когда тебя допрашивали эльфы — хотел, и когда тебя вели на казнь — тоже! А сейчас тебя убил погасший свет архонта?

— Значит, так.

— Но почему?

— Потому, что я ее любил.

— Ты не один это умеешь — любить!

Маленькими, поразительно изящными руками Фиона обхватила Хана за плечи и прижалась губами к его губам. Потрясенный ее поступком, Ханлейт смотрел в пол, на стены, куда угодно, только не на рыжую девушку. Поцелуй Фионы был неприятен и неуместен, но вряд ли она это понимала.

— Твой архонт умерла не за тебя, она просто умерла, — настойчиво прошептала одержимая, в тщетной попытке донести свою мысль до Хана, не желающего ничего слушать.

— Это не важно.

— А я готова ради тебя на что угодно!

— Тогда прекрати пытки Когана.

— Как?!

— Ты знаешь.

— Ты мне нужен живой, ты мне нужен любой. Думаешь, если перестанешь быть красивым, это изменит хоть что-нибудь?

Но Ханлейт не замечал ни искренности ее слов, ни живого блеска в карих глазах с обычными, не расширенными зрачками. «Так вот какая участь меня ждет! Во власти Фионы прекратить мои страдания, но она не пойдет на это из эгоизма! Одержимая будет играть в „интересного эльфа“ до последней минуты, пока он дышит!» — горько подумал Хан и оттолкнул девушку.

Фиона вскочила.

— Ты… Ты жестокий, а не мэтр! Ты не заслуживаешь всего, что я сказала! Люби своего мертвого архонта и дальше! А я… Ничего не скажу мэтру про Когана! Я не буду тебя лечить и кормить. И вообще больше не приду! Я же выкрала ключи, чтобы навестить тебя! Я караулила Когана по всей башне, я не спала, я представляла себе как ты тут, один, и мне было больно, как будто это меня мучили!

— Как же много ты для меня сделала! — зло ответил Хан, желая, чтобы Фиона оставила его наедине с горем поскорее.

— Мало?! Я делаю мало?! Я никогда, ни для кого, целую вечность…

Она ушла было, но вернулась и приковала Ханлейта к решетке пола за ноги и за руки. Хан поймал на себе неподвижно-темный взгляд Фионы, и ему стало жутко, как если бы он совершил убийство. Пусть и случайное, но разве это оправдание?

 

Лесная цитадель

В сердце древнего леса вела калитка в обычной изгороди из веток. Где высокие стены, стража? Замшелый вековой камень с выбитыми предостережениями о неминуемой гибели, что ждет путника за порогом привычного мира? Ничего. Но Амаранта, не ведая верной дороги, пришла именно сюда, к приветственно открытой дверце. Сирион приглашал войти.

Прошло два дня. Эльфы Галадэна ее не искали — не осмелились переступить запретную черту. Но почему? Лес, как лес. Днем светит солнце, ночью деревья шумят и покачиваются над головой. Путь свободен во все стороны и пуст. Здесь покойно. Можно брести наугад, поглаживая шершавые стволы или лежать на земле, глядя в бездонное весеннее небо. Все тюрьмы остались в прошлом: долг королевы, предназначение архонта, казематы Готы и замкнутый уют эльфийского поселка.

Солнце поднялось к зениту, но шатер Сириона хранил свежесть и в самый жаркий день. Под деревьями прорастали клейкие, свернутые в трубочки листья галадэнов. Сухие и сморщенные чашечки их цветов осыпались при каждом шаге с чуть слышным шелестом, словно дыхание лесных духов.

Моран присела на толстый корень кедра и открыла сумку Киндара. Какая она маленькая, его торба из мягкой замши! Сколько вещей нужно живому существу, чтобы взять с собой в долгий путь? Самое дорогое? Или то, что станет утешением? Киндар выбрал трубку и эльфийское зелье, чтобы иметь возможность забыться, пусть и на один вечер. А что бы взяла настоящая Амаранта, та, что носила корону?

«Она и есть я. А мне не нужно ничего, кроме памяти: о друзьях и о Хранителях. Об обоих. Ханлейт оставил мне любовь и боль утраты, а Галар — печаль и чувство вины. А вот это лежит здесь напрасно». Моран достала маленький сосуд из зеленого стекла с загадочным зельем. «Мы решили, что это — яд. Наверное, так и есть, но Златовласка предпочел смерть от меча, а не от отравы».

Амаранта прислонила бутылочку к дереву напротив. Солнечный луч, пробившись сквозь ажурную ткань кедровых игл, заиграл на ее граненом боку, как на драгоценном камне. Некоторое время Моран любовалась на изумрудный цвет, опираясь спиной о ствол и отдыхая.

Некуда спешить, она уже пришла. Не пройти Сирион насквозь без оружия, припасов и надежных спутников — слишком он велик, а если верить эльфийским легендам, древний лес не покоряется никому из смертных. «Я пришла по приглашению или вторглась в Сирион как незваный гость? В тот день, когда Мастер предложил мне побег, я слышала чей-то голос, тихий, как обещание шепотом. Но сейчас я думаю, что мне это почудилось. Чаща леса населена лишь преданиями, что живут в сердцах эльфов».

— Мой последний приют на земле — здесь, — сказала Моран вслух, — не мятежная Проклятая дорога, не солнечная Аквилея, не изысканный дом Галара. Я была бы счастлива с Ханлейтом в любой части света, но моего Хранителя больше нет. Ты зачем позвал меня, Сирион? Чтобы я осознала свое ничтожество, сравнив с твоей мудростью?

Лес остался равнодушен.

— Ладно. Я пойду вперед, пока хватит сил. Мои предки когда-то приплыли с далеких земель, что лежат за холодным северным морем. Их корабли были крепки, как сталь, и легки, как полет чайки, а волосы людей — угольно-черны. Предводителю Агнару полюбились неприступные скалы побережья, но за ними жили и другие народы: алчные, высокомерные и глупые. Они заслуживали самой великой войны, какую помнили наши боги, и получили ее. Мечом и кровью первый король создал страну, названную Эймаром. Эту историю мне рассказывала в детстве мать, а я таила на нее обиду за то, что сказок было мало. Я не могла простить своего отца за неродного брата, влезшего на трон вперед меня. Я любила Северона и была ему верна, но его чужая кровь портила мою собственную, как медленный яд. Я по-прежнему глуха к заповедям Создателя, считая, что истинные боги не требуют поклонения. К тебе проник чужак, древний лес! А когда я здесь погибну, то на месте, где белеют мои кости, даже трава расти не будет!

Словно в ответ на ее слова, скрылось солнце. Сирион показал свой сумрачный лик: колоннаду серых стволов и пыльно-коричневое покрывало опавших игл, прошитых ростками галадэнов. Они торчали из земли серо-зелеными лезвиями маленьких кинжалов. Внезапно между деревьев появилась узкая тропа, Моран могла поклясться, что минуту назад ее не было.

— Благодарю, Сирион, — Амаранта поднялась и невесело усмехнулась, — дорога — почти цель. Смертельное зелье Киндара оставь себе.

Идти вперед было легко, но свернуть в сторону — невозможно. Моран дважды сошла с тропы и пожалела об этом: деревья смыкались в узкие проходы, подставляли под ноги корни, хлестали по лицу ветками. Амаранта выбивалась из сил, но как только она останавливалась, отчаявшись преодолеть очередное препятствие, под ногами появлялась тонкая проплешина без травы, а серые стволы приветственно расступались, предлагая продолжить путешествие.

Ночь в Сирион пришла по-обыкновению быстро, как поворот рычажка, гасящий эльфийскую лампу. Амаранта прилегла у подножия огромного кедра на мягкое и удобное земляное ложе, — лес приготовил для нее почти настоящую постель. Еды осталось не так много: сушеные хлеб и яблоки, нарезанные дольками, лесные орехи и пастила из ягод, — все то, чем любил развлекаться Галар, валяясь под сиреневым пологом и попивая белое вино. Моран открыла последнюю бутылку, что взяла с собой. Вкус напитка в мгновение ока вернул ее в Галадэн. Вечер. Комната мага. Вон то дерево, что напротив — старый кедр с потайной лестницей внутри, а между этими стволами стоит резной комод работы Мастера. Темный ковер на полу, а предмет на нем — не ветка, а очередная вещь, небрежно брошенная хозяином. «Галар все раскидывает, будто привык, чтобы за ним подбирали», — подумала Моран с привычным раздражением. Сколько раз она, наступив на книгу или запнувшись о лютню, кидала вещи в мага, а он закрывался руками и смеялся…

— Ты зачем мне это подсовываешь?! — зло закричала Амаранта в темноту, вытирая невольные слезы, — я не виновата, ты сам его убил! Что могла сделать я? Уговаривать? Просить или объяснять? Лечить его душу, когда моя собственная страдает не меньше?

Видение пропало. Моран снова была одна в ночном лесу, и никто в целом мире не сожалел о ней. А те, что вспоминали, желали гибели. Бесился Кеодан, разглядывая в зеркале свою изуродованную шею, навсегда склонившую голову набок; сир Годфри ванн Верден, бывший наместник Готы, вернувшийся в Аверну, во сне видел пожары; а Мастер сожалел лишь об одном — что не попал чужой полукровке стрелой точно в сердце. И сотни, тысячи голосов с Дороги Архонтов проклинали последнюю королеву Эймара за развязанную войну, не разбираясь, была ли она права, — никакой долг перед страной не стоит даже одной отнятой жизни. Об этом молчала враждебная тьма, подступив к Амаранте так близко, что исчезли и деревья, и тропа, и звездный свет в небе.

— Обвиняешь меня? Не трудись, я сама все про себя знаю! Я — чудовище? А кого ты считаешь святым? Может, Императора? Убей меня, это же совсем не трудно!

Ее голос прозвучал в чаще леса тихо и потеряно. Появилась луна и скучно осветила серебристые стволы деревьев. «С кем я разговариваю?» — подумала Амаранта, засыпая.

* * *

Яркий зеленый луч настойчиво стучался прямо в закрытые веки. Моран открыла глаза и вздрогнула от неожиданности: флакон Киндара лежал рядом, сияя на солнце. «Мне все приснилось? Я его оставила в дне пути отсюда!» — подумала она, приподнимаясь с удобного ложа. Но — нет, Амаранта проснулась среди корней, где легла с вечера, а деревья вокруг нее и в самом деле напоминали своим расположением дом мага в Галадэне. Вот и знакомая тропинка — все также зовет куда-то.

— Хорошая отрава, говоришь? Я верю. Зелье, сделанное лучшим алхимиком Эймара, сможет убить и одержимую! Но я выбираю дорогу!

Амаранта забросила склянку подальше. Странным образом она пролетела, не задев ни одного дерева.

Дождь в Сирионе… Настоящий, первый весенний дождь, с громом и молниями. Он собирался весь день, яростно трепал кроны, клубился свинцовыми тучами и поблескивал зарницами, чтобы пролиться на закате, подсвечиваемый красным солнцем. Не пытаясь спрятаться, Моран закидывала лицо кверху и ловила капли воды губами. Они были вкуснее, чем аквилейское вино, бодрили лучше, чем травяные отвары Мастера. Воздух, пропитанный влагой, просеянной сквозь тонкое сито ветвей, сиял всеми цветами радуги. Косые лучи солнца, падая на тропу, превращали каждый шаг в путешествие по чудесной лестнице в небеса, сотканной из золотого света.

— Спасибо, ты так гостеприимен! Куда ты ведешь меня? В мраморные чертоги, где играет музыка, а призраки эльфов, прекрасные, как мечты, подают изысканные яства?

Моран покружилась на месте, но Сирион не дал себя обмануть: путь, возникающий из неоткуда, исчезал за ее спиной и вел только в одну сторону.

В эту ночь она продолжала идти, когда стемнело. Вокруг стало мокро и неуютно. Земля, пропитанная влагой — не лучшее место для ночлега. Наконец, Амаранта остановилась, поняв, как сильно она устала. Костер бы согрел ее и ободрил, но как его разжечь? «Почему я не взяла с собой лампу? Нет, она слишком тяжелая… Надо было ее разобрать и достать огниво. Как я не догадалась!» — запоздало сожалела она. А в Галадэне вечерами уютно: светятся окна эльфийских домов, мягко греет большая печь, сложенная из обожженной земли. Можно лежать в теплой ванной, лениво щурясь на желто-зеленый купол светильника и потягивать вино из высокого резного бокала. Можно выпить хоть целую бутылку и подняться к себе в спальню, заплетаясь в ногах и длинном платье. Некуда спешить, да и чего желать, если жизнь хороша сама по себе, без всяких условий?

— Никакой это не сон, а очередная шутка древнего леса! — пробормотала Амаранта, очнувшись.

Дрожа от холода в насквозь промокшей одежде, она села под деревом, обняв колени. Вчерашний дождь, задержавшись в ветвях, срывался вниз крупной капелью. Вода соскальзывала за ворот, и, не сразу согреваясь, ползла по груди. Какое тяжелое, гнетущее чувство одиночества пришло вслед за видением! «Это Сирион постоянно напоминает мне, что я потеряла. Я могу снова все забыть, но поселок эльфов буду видеть до могилы», — успокаивала себя Моран, — «еда заканчивается… Как долго сможет продержаться одержимая без пищи? Вот и проверим. А сейчас я попытаюсь уснуть по-настоящему».

Ранним утром ее разбудило прикосновение к лицу. Некто живой и настоящий ткнулся в щеку, защекотал короткими волосками, выдохнул теплый воздух. Амаранта раскрыла глаза и встретилась с желтым взглядом волка. Инстинктивно защищаясь, она вскинула правую руку. Волк отскочил и оскалился. Несколько мгновений они изучали друг друга. Кто придумал, что духи леса вселяются в зверей? Перед Моран стояло животное — умное, осторожное, но — не больше, чем волк. Его серая шерсть с темным хребтом по спине была такой же, как у шкур в жилище Мастера.

— Я — не твой завтрак, — прошептала Моран.

От звука ее голоса волк дернул загривком, побежал прочь и затерялся среди стволов. Амаранта огляделась и обнаружила, что путеводная тропа исчезла.

— Так я пришла? Ты хочешь накормить мясом твари своих волков? — спросила она, — а ты не подумал, что тварь может быть против?

Этот день выдался тусклым. Вчерашняя гроза грохотала в отдалении, но то и дело начинало нудно накрапывать. Сирион изменился. На пути Моран все чаще попадались поваленные деревья: толстые, замшелые, вросшие в почву, похожие на дороги, разбросанные в разных направлениях. По ним было проще идти, чем плутать зигзагами по земле. Амаранта забралась на один из таких стволов, но сгнившая древесина тут же провалилась под ее тяжестью. Внутри поджидали труха, насекомые, бросающиеся врассыпную и жирные личинки. Содрогаясь от омерзения, Моран выбралась и впредь старалась обходить поваленные деревья стороной.

Но и живые кедры в этой части леса были очень стары. Годы и непогода сделали их кору графитово-черной, грубой и рельефной настолько, что случайно опираясь о дерево, Моран замечала, как ее ладонь полностью скрывается в глубоких шершавых складках. Гибкие растения прорастали у самых корней и карабкались вверх, оплетая стволы паутиной липких побегов, они хватались за одежду и намертво вцеплялись в волосы. Идти становилось все труднее, а лес темнел и мрачнел: пропали юркие белки, перестали попадаться птицы. Такой Сирион — тихий и зловещий внушал не трепет, а отвращение. Амаранта остановилась.

— Я вернусь обратно. Ты обманул меня, заманив в гадкое место! Если мне суждено погибнуть в Сирионе, я бы хотела закрыть глаза, слушая шум ветра в вершинах деревьев, который так напоминает плеск северного моря; вспоминать порты Эдельса, скалы Асгара и высокие горы, окружающие Архону; ощущать тепло весеннего солнца, а не то, как меня начинают жрать черви!

Она решительно повернула назад и сделала несколько шагов, едва не наступив на какой-то предмет. Он до половины зарылся в землю, видимо, лежал здесь очень давно. Что это? Потрясенная Амаранта подняла зеленый флакон с зельем Киндара.

— Я не буду пить яд назло тебе, понятно?! Знаешь, что я сделаю? Я его разобью!

Намереваясь попасть в ближайший ствол, она с силой размахнулась, но не успела метнуть флакон — незаметно подкравшаяся серая тень бросилась на Моран и вцепилась зубами в ее запястье. Закричав от боли и неожиданности, Амаранта, отчаянно отбиваясь, покатилась по земле вместе с волком. Борьба была недолгой: отпустив ее, зверь отбежал в сторону и зарычал. А Моран сидела, наблюдая, как тоненький ручеек крови бежит с прокушенного мизинца на землю. Яд алхимика лежал рядом, он не разбился.

— Я хочу вернуться, — сказала она волку, — Амаранта выбирает маятник.

Зверь ощерился и потрусил прочь, изредка оглядываясь. Жертва была слишком сильна. Пока.

— Слышишь, лес? Или кто ты? Я приду в Галадэн добровольно! Пусть меня привяжут к столу под лезвием, и накажут согласно извращенным законам эльфийского клана за смерть Галара! А ты сможешь играть с орудием пытки так, как тебе вздумается!

Сирион молчал.

— Я думала, ты спас меня! Я считала тебя справедливым! — громко выкрикнула Амаранта, озираясь по сторонам.

Глухая тишина вокруг. Только стволы кедров стоят со всех сторон, черные, будто обугленные. Смеркалось, а тут и там из-за деревьев появлялись светящиеся точки. Моран потрясла головой, но огоньки не исчезли. Они перемещались, мигали и поблескивали парами, как глаза.

— Нет в мире справедливости, это мы, смертные, выдумали такое слово. Случайность, — вот настоящая правда, да, Сирион?

Волки отрезали путь назад. Амаранта подобрала торбу Киндара и пошла дальше. В эту ночь ей не уснуть, возможно, уже к утру все будет кончено. Или раньше. Звери двинулись следом. Они грызлись между собой, шарахались, когда подходили слишком близко или под ногой жертвы трещала ветка, но не окружали. Дороги не было, тьма начиналась на расстоянии вытянутой руки. Казалось, что она повсюду, плотная и душная, как бархат.

Большое дерево встало прямо у Моран на пути. Она хотела его обойти, но вот уже три шага вправо, а пальцы ее раскинутых в стороны рук все цепляются и цепляются за складки влажной коры. Пять шагов, десять… Страх перед неведомым сделал дыхание коротким и прерывистым. «А если — в обратную сторону?» — подумала Амаранта, стараясь не поддаваться панике.

Некоторое время она следовала вдоль странного препятствия, напряженно вглядываясь в ночь, но видела одну лишь темноту. Нет, обойти невозможно! «Вот — моя конечная цель. Я пришла. Теперь пришла!»

Моран обернулась, прижавшись спиной к гигантскому древу. Медленно, нехотя, одним бледным краем луна показалась из-за облаков. В мире вокруг не было красок — только посеребренные оттенки черного. Преследователи сидели и лежали в отдалении, мигая точками глаз, а над головой высилась гигантская стена. Ей не было конца и края, куда не кинь взгляд, и даже ночное светило казалось ближе, чем ее крона. Сердце Сириона — вот оно, надежно спрятанное за оградой, один вид которой наводит ужас своими размерами.

«Тебе на роду написано быть убитой именно здесь, Лиандра?» — вспомнились слова Герванта. Нелюдь был так силен и вынослив! Когда-то она восхищалась его звериной хваткой и волей к жизни, а потом почти забыла. «Что бы Гервант посоветовал мне сейчас? Он бы пошутил, цинично и метко, попав в самую суть. И он бы не испугался. Чем я хуже?»

— Ну же, я жду!

Почему так предательски дрожит голос?

— Я обещаю убить хотя бы одного из твоих любимых псов! Того, что бросится первым!

Но волки почему-то медлили. Простояв в напряженном ожидании целый час, Амаранта обессилено сползла по стене и закрыла глаза. Будь что будет!

* * *

Моран провела ночь, вжавшись в черноту стены, как в последнюю защиту. Под утро она распрямила затекшие ноги и посмотрела вверх. Высоко-высоко в пасмурном небе вольный ветер пел свою песню, покачивая древние кроны, а здесь, у их подножий, было тихо и стоял тяжелый дух растительного перегноя. На окраинах Сириона вовсю цвела весна, но в его сердце навечно задержалось межсезонье. Тусклый мох сплошь покрывал землю: густой, как волчья шерсть, мягкий, влажный. Свет тонул в кронах нереально высоких кедров, и даже день походил на поздний вечер.

Волки не ушли: они сидели и лежали неподалеку, потягивались, зевали, с лязгом щелкая челюстями. Ждали. Чего? Разрешения? Добыча рядом, несколько прыжков — и можно набить брюхо.

А над ними царствовала стена. Монолитная, с единой корневой системой, поглотившая десятки, сотни отдельных деревьев. Ограда Галадэна не выглядела настолько древней, не была настолько плотной, не поражала воображение своей неприступностью.

— И где вход в твою цитадель, Сирион? Я должна разгадать загадку? — спросила Моран вслух.

Услышав человеческий голос, звери вскочили и заволновались, а когда Амаранта пошла вдоль ограды, последовали следом, но не подходили ближе.

«Неужели существует невидимая преграда между моим телом и их голодом?» — подумала Моран и решила проверить, так ли это. Всего три шага от стены — и стая кинулась в атаку, озадаченно остановившись на расстоянии вытянутой руки. Волки жадно тянули носами, вдыхая запах добычи, щерились, припадали на передние лапы, но не смели прыгнуть. «Это какая-то магия! Я ее не вижу и не ощущаю, но она есть!» Моран отпрянула обратно, не желая искушать судьбу.

Серый день без дождя… Или над сердцем Сириона никогда не светит солнце? Амаранта пообедала жалкими крохами еды из торбы под внимательными взглядами своих преследователей. Как долго ей еще идти по такому широкому кругу, что путь кажется прямым?

— А почему я решила, что у цитадели непременно есть вход? Стена и волки — это тоже маятник, да? У меня есть выбор: сдохнуть от голода под защитой ограды или быть съеденной живьем? Я просила пытку и получила достойную замену?

Сирион ответил не сразу. Амаранта брела вдоль стены весь день, бесконечно перешагивая через разросшиеся корни, выпутываясь из липких лиан, опираясь о грубые складки коры, жесткие, как железо. Она потеряла надежду и шла машинально, лишь бы идти. Волки следовали в отдалении, то отпуская свою жертву, то догоняя. «Зачем я трачу силы? Пора остановиться, отдохнуть и вступить со зверьем в бой. Пусть он будет последним». Стоило Моран подумать о битве с волками, как впереди показался приоткрытый люк, ведущий под землю. Он опирался на толстую ветку и приглашал войти, но был далеко от стены, на территории волков.

«Мне надо решиться на этот трюк. Второй попытки не будет!» Амаранта сняла с плеча торбу и пошла быстрее, постепенно приближаясь к невидимой границе, охраняющей ее от зверей, а потом побежала. Брошенная в стаю сумка позволила ей успеть: скользнув в отверстие, Моран дернула за собой палку и рухнула в темноту. Люк захлопнулся.

А падать было высоко… Спуск оказался отвесным, как обрыв, а не пологим, как в Галадэне. Моран пошарила руками вокруг себя. Земляной пол. Запах сырости. Стена, уходящая вдаль. «Я все же в тоннеле, а не в колодце», — поняла девушка, — «это радует. Но надо успокоиться». Очень тихо, только со стороны леса волки скребут когтями дерн вокруг люка, топчутся и тихонько подвывают. Возможно, они воют во всю силу своих легких, потеряв добычу, но под землей не слышно… Ни дуновения ветерка. А это означает, что с обратной стороны проход заперт или он многократно разветвляется. «Пойду вперед и буду надеяться, что я попала не в лабиринт», — приняла решение Амаранта. Решать легко, когда выбор очевиден, но выполнить задуманное — куда труднее. Раскинутые в стороны руки не достали до краев тоннеля, настолько он оказался широким. Тогда Моран двинулась вдоль одной из стен, осторожно прощупывая путь перед собой носком сапога. Пол оставался ровным, а его уровень то повышался, то понижался, словно неведомые строители выравнивали поверхность по прихоти корней огромной живой ограды. «Иду долго. Наверное, я уже под самой стеной». В осязаемой, давящей тишине Моран кралась, как тень, беззвучно переступая обувью на плоской подошве. Сапоги Галара были ей велики, но они разносились за время пути и стали удобными, как вторая кожа… «Лучше думать о всяких глупостях, а не о том, что происходит в темноте вокруг. А если кто-то невидимый наблюдает за мной сейчас, когда мои глаза слепы? Тот, кто открыл люк и пригласил войти?» От этих мыслей между лопатками выступал холодный пот и противно стекал по спине.

«Своды этого тоннеля странные. Они укреплены продольными палками одинаковой длины и толщины. Это — ветки? Или кости? Чьи кости? Нет, не может быть, их же так много! Это сколько волков надо убить!» То, что проход сводчатый, Амаранта поняла по пологому рельефу стены. Он сужался где-то над ее головой, но, даже встав на цыпочки, Моран до потолка не достала.

— Кто тебя построил, неужели эльфы? Тогда у них была мания величия!

В прохладной пустоте голос прозвучал резко, и Амаранта вздрогнула от его звука. Лучше молчать!

Левая рука, прощупывающая путь вперед, внезапно встретила пустоту. Но стена не исчезла, а повернула под прямым углом. «Это перекресток. Выход наверх либо есть, либо нет, но если я не попытаюсь его найти, то буду бродить по тоннелям вечно. Попробую сделать от угла несколько шагов. Я всегда смогу вернуться обратно».

Амаранта протянула руки перед собой и неуверенно двинулась в неизвестность. Один шаг, два, семь… «Надо было взять палку! Ту, что подпирала люк, она провалилась вместе со мной!» Еще шаги и, вдруг, пустота под ногами! Моран упала. «Это всего лишь ступень! Вот она, не слишком высокая!» Девушка ощупала пространство вокруг себя: сразу же за невидимой границей земляной пол становился каменным. Тогда она двинулась по границе земли и камня и через некоторое время поняла, что идет по окружности. «Я не вернусь туда, откуда начала путь, я безнадежно потеряла направление! Но в центре круга должно что-то быть». Нужно собраться с духом и подойти к этому «чему-то». Что поджидает в кромешной темноте: пропасть, статуя, ловушка или лестница? Или — снова ничего?

«Не пропасть. Я и так под землей. Кому нужны памятники в лабиринтах? А если ловушка? И что? Не стоять же вечно! Вот я иду вперед. И ничего. Здесь ничего нет!» Как только Моран так подумала, ее рука встретила холодный металл. Сердце подскочило и забилось в горле. Проклиная себя за трусость, Амаранта ощупала загадочную конструкцию: узкие ступени, кованые перила, — совсем как винтовая лестница в доме мага, только большая. «Я нашла выход!» Моран рванулась наверх, перешагивая через две ступени и повисая на перилах, когда нога, соскальзывая, не находила опоры, пока не ударилась головой о запертый люк. «Должен быть какой-то механизм! Вот он. Какой тугой! Или нужно в обратную сторону?» Обдирая в кровь пальцы, она наощупь трясла и расшатывала непокорный затвор, он скрежетал и проворачивался, а у Амаранты не хватало терпения хладнокровно решить последнюю задачу. Скорее прочь из жуткой темноты, чтобы ни ждало ее снаружи!

Еще немного усилий, и крышка откинулась, а в тоннель хлынул дневной свет. Моран посмотрела вниз и почти обрадовалась, что не видела раньше, где она шла и на что опиралась. Стены и своды подземного прохода поддерживали тысячи костей. Стоя на верхней площадке лестницы, Амаранта для сравнения поднесла свою руку к потолку. Длина ее предплечья приблизительно равнялась среднему размеру «строительного материала»; здесь были мужские кости, больше и толще, чем ее; а углы подземного перекрестка поддерживали части скелетов, снятые с ног и бедер. Это были эльфийские останки. Или человеческие… Моран замутило. Она поспешно вылезла на поверхность и прикрыла люк за собой.

Когда миновал приступ слепоты, вызванный внезапным переходом от тьмы к свету, Амаранта огляделась вокруг.

— Так вот ты какой…

Сердце Сириона. Не лес и не огромное древо, не поселок, а древний эльфийский город. Дома-деревья в мрачном убранстве старой коры; мощеные дороги; филигранно выкованные ажурные ступени, ведущие к массивным двухстворчатым дверям; балконы из металла, варварски закрепленные прямо на живые стволы; окна, поблескивающие разноцветными стеклами. Галадэн, так поразивший Амаранту когда-то, не выдерживал с цитаделью никакого сравнения, он напоминал игрушку маленького ребенка, красивую и безобидную. А Сердце Сириона таило подлинное величие и настоящий страх. Ни единой живой души вокруг! «Я бы сейчас обрадовалась даже призраку!» — подумала девушка, с опаской ступая на камни мостовой, круглые, одинаковые, как на подбор. Она попала в царство черного и темно-зеленого и, сама одетая в форму Хранителей, стала его частью. Кора и мох, кованое кружево, зеленые блики витражей и игольчатое убранство старых кедров. Ни следа разрушения — застывшая вечность…

— Куда идти дальше?

Ответ был рядом — дорога вела к новой цели, но нечто противоестественное в ней мешало немедленно продолжить путь. Моран присела и провела пальцами по валуну. Он не был идеально ровным — ее пальцы ощутили едва заметный шов; и не был однородно окрашенным — желтоватые пятна на его поверхности и на других камнях-близнецах при ближайшем рассмотрении придавали мостовой неряшливый, грязный вид. «А это и не камни вовсе. Это — черепа!» — догадалась Амаранта. У нее под ногами лежали останки, использованные с бесчеловечно-практичным цинизмом. «Я пойду рядом, вот и все», — пытаясь оставаться спокойной и невозмутимой, решила Моран, сходя на обочину и по щиколотку проваливаясь в мокрый податливый мох.

— Простите меня, кем бы вы ни были, — шепотом извинилась она перед усопшими и вернулась на дорогу.

Деревья смыкались над ее головой, а кое-где в просветы ветвей проглядывало сумрачное небо. Ни следа клумб — эльфы, построившие цитадель, были чужды такому бессмысленному украшательству. Их понятия о прекрасном отличались извращенной, болезненной фантазией, и доказательства тому были повсюду. Амаранта порой останавливалась, разглядывая резные двери с чудовищными животными, пожирающими друг друга в зловещей пляске смерти и рельефы на живых домах. Вырезанные прямо по древесине недрогнувшими руками мастеров, картины повествовали о зверских ритуалах и впечатляли одновременно искусной техникой исполнения и жестокостью замысла.

«Эльфы уродовали деревья, а те продолжали жить, страдая и охраняя своих мучителей. В Галадэне не делают так!» Так вообще не поступают в Эймаре — никто не выкладывает тракты костями своих врагов!

Амаранта вышла на открытое пространство. Перед ней, как на ладони, лежала круглая площадь, а от ее центра лучами расходились другие дороги. Посреди площади когда-то росло гигантское дерево. Его узловатые корни продолжали вгрызаться в землю, словно не веря в собственную смерть, а ствол был превращен в скульптуру — ступени, вырубленные в древесине, вели к трем тронам. Стоя друг к другу высокими спинками, они наглядно рассказывали о магии Эймара: вот трон с орлиными крыльями, как специально для ария, а следующий по кругу — пятнистый, с когтистыми лапами.

— Оцелот — лесная кошка, символ Эрендола. Это место для эльфийского мага, — сказала Моран, — а вот и мое.

На троне, украшенном змеями, лежала торба Киндара, полдня назад брошенная в волков за оградой. Некто опередил Амаранту и проявил заботу, вернув ее. Следуя приглашению, Моран поднялась по ступеням и села, погладив подлокотники с чешуйками кожи рептилии.

— Сирион, ты знал, что герб дома Агнара — мифический морской змей, а не ядовитые гады, что ползают по земле? Или я — последняя, кто об этом помнит?

Деревянное кресло было удивительно удобным. Откинувшись на спинку, Моран отдыхала. Перед ее открытыми глазами проплывали мгновения, одинаковые, как песчинки в реке, наполненные шуршанием ветвей домов-деревьев вокруг площади. Наверное, вот так останавливается время.

* * *

Трон королей Эймара поражал воображение. А как же иначе? Он выкован из куска серебра целиком! И только посвященные знали, что это не так. В его основании лежал камень — обломок скалы, на которую высадился король Агнар в незапамятные времена.

Зал приемов давно опустел, но Амаранта не уходила. Она думала в одиночестве, едва замечая, как по углам сгущаются вечерние тени и высокая комната наполняется серо-голубой дымкой сумерек. Она не планировала всерьез занять место своего отца в тронном зале, и даже Северон смотрелся на древнем престоле уместнее. Как случилось, что столетия процветания страны завершились именно на ней?

Война Аверне была официально объявлена два месяца назад, но великие сражения не начинаются в одночасье. Эймар собирался с силами. На правду о смерти Северона I, Родерик ответил чудовищно-глупой ложью о том, что сестра короля приехала в Аверну вместе с братом, чтобы убить его в резиденции наместника, а потом сбежать. Ни одно здравомыслящее существо не поверило в этот бред, но, оказывается, причина для начала открытого противостояния была не важна.

Предательство Аквилеи, неприлично-скорое и непринужденно-наглое, заставило Амаранту провести ночь без сна, тревожно вглядываясь в далекий горизонт за окном, словно в ее силах было прочитать замыслы остальных провинций.

Посол из Гадары смотрел на нее, как на гулящую девку, ради веселья надевшую корону, и ласково улыбался, отвечая «нет» на все предложения. Галаад присягнул на верность, но высокопоставленный дварф из Маракана заставил Моран торговаться, как на рынке, требуя взамен за поддержку в войне в дар горную область на границе. «Серебряный пояс отойдет Галааду только после победы» — настояла королева, и это была первая выигранная битва еще не начатых боевых действий.

На эльфов Озерного края было смешно рассчитывать, — их земли давно стали курортом для авернской знати; Морея не могла предложить больше, чем продовольствие и страх в глазах, но сойдет и это…

Эрендол молчал долго. Сегодняшняя аудиенция с Хранителями была одной из самых гнетущих. Эльфы не потребовали ничего, но…

— Мы верны истинному трону Эймара, пока королевская кровь не остынет, — сказал Верховный Хранитель с таким величаво-мудрым видом, что Амаранта с трудом сдержалась, чтобы не прикрикнуть на него. «Что имеет в виду этот старик?!»

— Под «истинным» вы понимаете трон Архоны?

— Мы подразумеваем тот престол, который занимает потомок первого короля Эймара. Ваша милость, — добавил он, помолчав краткое, но такое красноречивое мгновение.

— В жилах Родерика… — Амаранта не могла назвать дядю королем, не вслух, ни мысленно, — тоже течет королевская кровь. Вы хотите сказать, что присягнули нам обоим?

— Мы поклянемся служить только тому из правителей, кто занял престол по праву, Ваша милость.

— То есть — мне?

— Мы служим Эймару со времен Агнара I и будем верны до тех пор, пока род первого короля не угаснет.

И все же это было «да», но отчаянно ненадежное! Один эльф из Совета Хранителей был моложе и выглядел живее остальных, с ним и хотела Амаранта побеседовать с глазу на глаз. Ей передали его имя — Айворт ланн Айдан. Королева устало поднялась с жесткого сиденья — ее ждал серьезный разговор.

Они встретились в открытой галерее четвертого этажа. Декабрьский ветер свистел в каменных колоннах и балясинах, задувал снегом, ворошил белый мех накидки Амаранты. Она пришла первой и наблюдала, как приближается эльф, не прячась от северной зимы, хлещущей по щекам ледяной пылью. Для Моран такая погода была привычной, а Айворт умел терпеть неудобства и не жаловаться.

— Почему вы искали встречи именно со мной, Ваша милость? — он поклонился и сразу перешел к делу.

— Зовите меня Амарантой, это приватный разговор.

— Айворт, орден Хранителей, малый Совет, Венден, — представился эльф не опуская глаз.

«Он даже не из Эвенберга. Какое безжалостное лицо. Но ходить вокруг да около он не привык, я не ошиблась в выборе».

— Я хочу сократить дипломатические беседы до минимума, сир Айворт. И избавить шпионов с обеих сторон от лишней работы, спросив прямо о том, что и так известно. На пути сюда вы посетили Аверну, это так?

— Не называйте меня «сир», я — эльф, а не человек, — ровным голосом ответил Хранитель, — и да, вы правы, король Родерик нас принял.

«Я знаю, что ты эльф! Все расы воспринимают обращение „сир“, как должное, зная, что так принято в Эймаре. Это же проявление уважения!» Но Моран не показала своего раздражения внешне:

— И Верховный совет заявил о своем нейтралитете Аверне и Аквилее?

— Верно, — эльф удивленно прищурился.

— На что рассчитывают эльфы Эрендола? На партизанскую войну в южных землях?

— Вы знали или догадались, что за Хранителей-ассасинов отвечаю именно я?

«А я и не знала. Так ты, эльф, из анклава убийц. Тем лучше. И ты не врешь. Как далеко нас заведет взаимная откровенность? Скоро увидим».

— Тогда вы и ваш малый Совет скоро можете стать очень влиятельны, Айворт.

Это было прямое обещание и вызов честолюбию эльфа, если оно у него имелось.

— Только если вы будете побеждать, королева Амаранта.

Хранитель слегка склонил голову. Заключать ли тайный союз с севером в обход остального Ордена, — надо решить немедленно. Королева не будет ждать и не предложит дважды. Айворт обратил взгляд на снежный пейзаж за перилами и задумался. «Я представлял ее иначе. Совсем не похожа на свою мать — рыжеволосую женщину из Тиверии с ослепительно-белой кожей, безупречно вежливую, но ничего не решающую. И на короля Эдгара — спокойного и рассудительного, — не похожа. Напоминает кого-то из северной династии, а, может, и всех королей сразу. Она очень неглупа. Если бы только не проклятие ее рода!»

«Эрендол играет на два фронта, — думала Моран, — официальный нейтралитет югу и теневая поддержка севера. Но почему эльфы побоялись открыто выступить на моей стороне?»

— Что за тайный изъян во мне смущает Совет Хранителей? Мой пол? Возраст? Что? — задумчиво спросила Амаранта, не ожидая получить ответы на столь щекотливые вопросы, лежащие далеко за гранью дипломатии.

— Вы — последняя королева из древнего рода, взошедшая на трон. Одновременно — и зло, и правитель, — ответил Айворт, слегка изменившись в лице.

Интуиция Амаранты была сродни провидению.

— Так я — зло?

— На вас лежит проклятие Агнара. Рано или поздно демон потребует вашу душу, если только вы не предпочтете смерть, как король Эдгар.

Моран тихо рассмеялась, поняв, чего боятся эльфы. Орден Хранителей, древнее проклятие, первый король… Она разберется с этим, но позже. Самое время открыть тайну.

— Демону не по зубам душа архонта, Айворт.

— О чем вы говорите?

Эльф замолчал, взглянув в ее посветлевшие глаза. Только белый огонь дает такой ледяной оттенок радужке. Итак, в мир пришла новая сила — архонт-маг, а мудрецы Эрендола не заметили. Айворта нельзя было упрекнуть в недостатке решимости — эльф поставил на карту свою карьеру ни с кем не советуясь.

— Как старший Хранитель Вендена, клянусь верно служить архонту и истинной королеве Эймара!

Эльф опустился на одно колено.

— Ты присягаешь отдельно от ордена? Рискованный поступок.

— Я имею на это право. Политики могут разговаривать и дальше, а мои ассасины будут действовать.

— Я принимаю твою клятву, Айворт.

— Малый Совет вас не предаст, королева Амаранта. Слово Айворта ланн Айдана.

Эльф и сам не знал, как мало будет стоить его клятва через несколько десятков лет.

* * *

«Я спала?» Моран не чувствовала себя отдохнувшей — также гудели натруженные ноги и ныли плечи, но за время ее забытья в цитадели успело стемнеть. Небосвод на западе затухал бледно-опаловым, а вокруг не горело ни одно окно. «Я одна в покинутом городе!» — истина, очевидная и ранее, предстала перед Амарантой во всей своей зловещей неприглядности. Нужно найти ночлег. «Найти». Вокруг сотни домов, выбирай любой! Моран с сожалением сползла с трона на землю. Необходимость двигаться только злила. Наверное, виной тому стала сцена из прошлого — зачем цитадель показала ее? Хотела доказать, что все усилия Амаранты были напрасны?

— Предательство в крови у эльфов, Сирион? Айворт ланн Айдан, обязанный мне столь многим, вонзил нож в спину, объявив призыв эрендольских нелюдей в армию Родерика, — вот как Гервант оказался на войне. А сами Хранители? Их ассасины убивали моих лучших людей и архонтов! Ты гордишься их «славными деяниями»? Напрасно — в подлости нет величия! Как нет доблести в том, чтобы мостить дороги черепами.

«Ханлейт был ассасином… И он приложил свою руку к поражению Севера! И Гервант, и даже Киндар! Все предатели! Один Галар не успел навредить по-настоящему лишь потому, что был моложе остальных! Но никакое это не оправдание!» Застарелая ненависть поднялась со дна ее души, захлестнула, завертела воронку гневных мыслей. Амаранта остановилась у подножия трона, сжимая кулаки. Она не изменилась с тех пор, как родилась на свет, не стала спокойнее, не научилась прощать. Для души архонта нет срока давности преступлений!

«Я услышу твой голос из сотен тысяч. Он громок и щедр на обещания», — в голове прозвучали насмешливые слова Астарота.

— Все это не важно сейчас. Хан ушел из Ордена, и мы любили друг друга. Гервант был нам другом, уж каким умел, а Златовласка убил ария, отомстив за меня и брата. И даже Айворт верно служил Эймару целых восемьдесят лет. Как забавно: посреди цитадели Сириона стоит одержимая тварь и злобно сожалеет о том, что ее земная жизнь оказалась слишком короткой, чтобы изменить мир!

Моран направилась к одному из домов, выходившему широким крыльцом на площадь, и не без содрогания потянула за дверную ручку. Не заперто. От скрипа дверных петель внутри заметалось испуганное эхо. Темно. Запах леса и нежилого помещения. Амаранта сделала несколько неуверенных шагов в глубину комнаты и запнулась о лампу, кем-то поставленную прямо на пути. Она покатилась по полу с приглушенным стуком и не разбилась. «Зажгу ее». Моран нащупала рычажок и повернула. Фитиль вспыхнул лишь на мгновение, прогорел и погас.

— Я смогу сделать факел. А если есть дрова — то затоплю очаг, — сказала она вслух, — неужели я здесь совсем одна?

Амаранта вышла на крыльцо и разобрала светильник на части. Достала огниво и обнаружила на дне масло, превратившееся в камень. Вечерний свет угас. Мертвенно белея в ночном мраке, дороги из черепов разбегались от площади у трех тронов, теряясь в лабиринте незнакомых улиц. Моран передернуло от озноба.

— Здесь страшно. Я лучше вернусь под крышу.

В камине она нащупала угли и не прогоревшие поленья, а у стены рядом — топливо, заготовленное впрок. Дом встретил путницу гостеприимно, и даже огонь не противился: накинулся на дрова с первобытной жадностью, уютно загудел в дымоходе. Амаранта нехотя отвела глаза от пламени и оглядела просторное помещение.

Кусочки голубой и золотистой смальты, вымостившей овальный бассейн, искрились, будто подмигивали; на широких краях купальни горделиво стояли остроносые кувшины, наполненные экзотическими благовониями. Плавно изогнутые ступени, словно морские волны, игриво набегающие на золотой пляж, приглашали спуститься и погрузиться в нагретую воду. Ароматный пар так и стлался завитками по полу, ласкался, льнул к икрам влажным теплом. Зачарованная Моран подошла к бассейну и услышала тихую, вкрадчивую музыку и мелодичный женский смех. Они раздавались сверху, этажом выше, и в этом не было ничего необычного. А из воды на нее взглянуло собственное отражение с причудливо уложенными в локоны волосами, распущенными по обнаженным плечам. Как хорошо! Все позади: усталость, потери, муки. Они настолько далеки и незначительны, что дышится легко и свободно, так, как дано только очень счастливым людям. Моран спустилась на одну ступень вниз, и под ее ногой хрустнула сухая ветка.

— Бассейн пустой! Его не наливали так давно, он растрескался от старости! Сирион, за что ты так со мной? — закричала она, снова разбудив чуткое эхо.

Вернувшись к камину, Моран не сразу пришла в себя: разрушенная иллюзия когтила нервы, два образа — поддельный и настоящий, жили в памяти одновременно и никак не хотели уступать место друг другу. Амаранта боялась обернуться. Чтобы занять себя хоть чем-нибудь, она поставила лампу на каминную решетку в надежде, что масло удастся разогреть. «Оно минеральное», — поняла Моран, наблюдая, как твердый кусок топлива под воздействием тепла превращается в густую жидкость. Светильник, собранный заново, зажегся. Моран ободрила даже столь маленькая удача. Она обвела глазами комнату, не обнаружила никакого обмана и закрыла входную дверь на засов. Отгородившись от зловещей мостовой, Амаранта почувствовала себя спокойнее.

— Интересно, как давно в цитадели не разжигали огня? Век, два, десять? Здесь негде спать. Надо посмотреть наверху, — прошептала Моран, но решилась подняться не сразу — пламя камина казалось ей надежнее, чем тусклый свет лампы в руке.

— Я и так знаю, что там будет: столовая, спальня и библиотека. Или примерно так. Но я посмотрю. Прямо сейчас!

Металлическая лестница изгибалась крутым винтом вверх. Свет лампы воровато выхватывал из темноты отдельные ступени и завитушки перил. Внезапно, краем глаза Амаранта увидела на стене чей-то точеный профиль и стремительно обернулась.

— Так это же я! Испугалась собственной тени…

Вот и второй этаж. Какая необычная для эльфийского дома обстановка: низкие диванчики, разбросанные по полу подушки и каменные чаши на металлических подставках, предназначенные для фруктов или другой еды. Нет, о пище лучше не думать! Амаранта прошла до середины комнаты и подняла лампу повыше, освещая уютное, располагающее к расслабленному отдыху помещение. Казалось, эльфы покинули его минуту назад, — ткани сохранили свой первоначальный цвет, а удобная мебель так и приглашала прилечь. Вот только что за шорох сопровождает каждый шаг? Моран обернулась. На некогда пушистом покрытии пола отпечатались ее следы, нарушив сложный рисунок в красно-охристых тонах. Ворс ковра, сухой, как прошлогодняя трава, ломался и высыпался до основы, превращаясь в прах под тяжестью живого тела.

— Я — первая гостья дома за последние несколько столетий!

Амаранта попятилась, стараясь наступать в те же места, которые испортила своим вторжением, и вернулась к лестнице. На третьем и четвертом этажах ее ждали маленькие комнатки, разделенные низкими перегородками, не достающими до потолка. В каждой стояла аккуратно застеленная кровать.

— Это какая-то гостиница, — решила Моран и поднялась еще выше.

Последний этаж был самым роскошным. Все простенки занимали зеркала в полный рост, а посреди комнаты возвышалось огромное ложе. В нем поражало все — от резной рамы из полированного красного дерева с фигурками обнаженных эльфиек, до царственного балдахина из бордовой парчи, густо расшитого золотом и сверкающего, как вычурная драгоценность.

Не обращая внимания на хруст ковра под ногами, Амаранта приблизилась и дотронулась рукой до ткани. Балдахин слегка заколыхался, рисунок изысканных розеток поплыл перед глазами, распадаясь на нити, образуя дыры. Куски истлевшей ткани, когда-то искусно вытканной и уложенной, но неподвижно провисевшей целую вечность, ждали случайного прикосновения, чтобы осыпаться с усталым шелестом. Несколько мгновений — и перед Моран остался лишь проволочный каркас с поблескивающими лохмотьями.

— Это слова пророчества святого Ариеса, которые никто не может разгадать вот уже триста лет. Но я увидела, как падает золото. Это было… красиво.

Амаранта вернулась к камину. Сегодня каменные плиты пола послужат ей постелью, а огонь станет хранителем и другом.

— Не гостиница, а дом свиданий — вот что это такое! Выражаясь проще — я нашла приют в борделе. Это символично, Сирион? Таково место Амаранты в истории?

* * *

— Как же долго ты спишь, дорогая!

Галар сидел в кресле поодаль и улыбался. Амаранта подскочила на мягкой перине, озираясь по сторонам. Она была уверена, что всего час назад заснула перед камином в заброшенном городе в сердце Сириона, но сейчас вокруг нее вздымалось кремовой пеной тончайшее кружево дорогого постельного белья.

— Где это мы?

— Как, ты забыла? В Эвенберге. Моя новая квартира в столице. Мы занимаем целый этаж! Это честь для Хранителя, жить в городе, а не в казармах! Но мне доверяют. Ты мной гордишься?

В этом был весь Галар: он открыто восхищался своими успехами и иронизировал над тем, как напыщенно звучали его слова.

— Ты тщеславен, ты знаешь?

— Я знаю, и нам обоим это нравится.

Эльф отвечал, как Галар, смотрел, как Галар, а сама иллюзия была достоверной настолько, что Моран не могла ее прогнать. Напротив, она проваливалась в навязанную Сирионом сказку глубже и глубже. Все настоящее! Утренний свет за сиреневыми занавесками, шум просыпающегося города, стены, обитые бежевой тканью, светлая мебель, Галар в форме Хранителя. «Какой он бледный и уставший!» — расстроено подумала Амаранта. Но только ли сочувствие она испытала? Нет, чувство было гораздо сильнее!

— Ты уходил куда-то?

— Конечно, я был на работе всю ночь. Соскучилась?

Моран промолчала, в смятении понимая, что едва не ответила «да» и не бросилась эльфу на шею.

— У тебя ошарашенный вид, любимая. Тебе приснился кошмар?

Галар пересел на кровать и обнял Амаранту знакомо-прохладными ладонями. Не в силах сопротивляться его нежности, она придвинулась ближе.

— Да. Я видела заброшенный город в цитадели Сириона: жуткий, пустой, мертвый. Я была там совершенно одна!

— Какой странный сон. Что скрывает сердце древнего леса, неизвестно даже мне. Ночные страхи, моя дорогая, просто ночные страхи! Я рядом, я их прогоню.

Галар поцеловал Моран в висок. В его движениях чувствовалась привычка, что вырабатывается годами близости, а в глазах не было и тени фальши.

«Кто ты? Неужели знакомый мне галадэнский маг? И да, и нет!» — в смятении думала она, — «ты — другой и прежний одновременно, но добрее, лучше и проще. Такого Галара я могла бы полюбить, если бы не встретила Хана раньше. Раньше? Может, секрет кроется в прошлом?»

Амаранта протянула руки и расстегнула рубашку на груди мага. Шрамов нет. Желая удостовериться, так ли это на самом деле, погладила его гладкую кожу.

— Ты хочешь любви прямо сейчас? А завтрак?

— Завтрак?

Желудок Моран требовательно заурчал, а Галар засмеялся и потянул ее с кровати за запястья.

«А как же Лаэле? У мага не было сумасшедшей жены, не любившей его?»

— Галар, как меня зовут?

— Моран, что с тобой?

Все еще не веря, она подошла к зеркалу. Но из отражения смотрела Амаранта, не Лаэле. Довольная, счастливая и ухоженная. «Это — я. Мое лицо, мои мысли. Неужели во власти Сириона переписать минувшее? Тогда эта иллюзия — одна из самых жестоких!» Подняв волосы, Моран увидела острые кончики своих ушей.

— Мне сделали операцию, чтобы никто не сомневался, что я — истинный эльф?

— Дорогая, два года назад, сразу после свадьбы. Странные вопросы.

— А давно я здесь?

— Неделю.

— Где я жила раньше?

— С моим отцом в Галадэне. Меня отпускают из ордена несколько раз в год, Хранители понимают, что у мага есть обязанности в поселке. Перестань меня пугать. Пойдем.

Галар повел жену в соседнюю комнату, где их поджидал стол, накрытый на двоих.

— Еда — настоящая? — спросила Амаранта и прикрыла рот ладонью, боясь сказать лишнее.

— Эти вопросы — твоя новая прихоть? Она мне не нравится!

Кривое зеркало Сириона не вызывало у Галара сомнений. Как запах кушаний, как солнечный свет, как любовь жены. Вздумай Моран его обидеть — и маг обидится, причинить боль — и он ее почувствует. Но эта пытка предназначалась не Галару, она — наказание для Амаранты. «В сердце леса время течет по своим законам, объединяя прошлое, настоящее и будущее», — так сказал Мастер. Но старый эльф не знал, что Сирион еще и придумывает то, чего не было. Сливочное масло и воздушные булочки, клюквенный джем и творог, тающий во рту… И они утоляют голод — неведомый мучитель идет до конца, воссоздавая жизнь до мельчайших деталей. Это стало для Моран последней каплей — она закрыла лицо руками и разрыдалась. Галар вскочил.

— Только не подходи ко мне! Не дотрагивайся, я этого не вынесу!

Эльф знакомо приподнял брови. В глубине его синих глаз жило наивное ожидание чуда, что должно произойти вот-вот, но никак не случится. Наверное, Хан запомнил Галара таким. «Я хочу, чтобы меня любили. Разве много?» Много! Невозможно завоевать любовь всего мира сразу!

— Все, все, я успокоилась! — Амаранта до боли закусила губу и предостерегающе подняла руку, отказываясь от помощи, — не обращай внимания. Так не все Хранители живут в городе?

Галар сел на место и некоторое время молчал, наблюдая, как Моран вытирает лицо салфеткой.

— Хранители живут в цитадели ордена. Пока нет заданий.

— И не выходят? Вам запрещено создавать семьи?

— Нам не запрещается. Но какая девушка согласится на мужа-убийцу с малым сроком жизни, который никогда не придет ночевать домой и исчезает на целые месяцы? Хранители выходят в город по особому разрешению и только в дневное время.

— Тебе разрешили.

— Я маг. А орденом сейчас заправляет венденский анклав ассасинов и Айворт ланн Айдан. От нас на улицах шарахаются.

— Ханлейт живет в цитадели? — осторожно спросила Моран.

— Да, у него свои покои, как у старшего по званию. И у меня есть.

— А я… Мы можем его повидать?

«Как подло я поступаю!» — подумала Амаранта, неприятно пораженная собственным эгоизмом. Но Галар остался спокоен.

— Хан уехал, дорогая.

— Куда, почему? Ты же здесь!

Галар задумчиво потер лоб ладонью и вздохнул.

— Не знаю, куда. Мне такого не докладывают. Я беспокоюсь за него. Ханлейта окружают жестокие люди, а его путь ведет к еще большим страданиям. Но я не в силах помочь.

— Откуда ты это знаешь? — шепотом спросила Моран, — Галар, ты ненавидишь Хана!

Эльф недоуменно пожал плечами и взял бутылку вина.

— Что? Я ненавижу своего лучшего друга? Какое чудное утро, Амаранта! И почему бутылка закупорена?

— Амаранта? Почему ты меня так назвал? Я не говорила тебе свое настоящее имя, — Моран поежилась от озноба, внезапно пробравшего ее до костей, — а еще ты терпеть не можешь красное вино! Посмотри, это же тиверское. Не открывай его! Галар, не надо!

— Никогда не поздно попробовать и передумать! — он улыбнулся и выдернул пробку.

Маг не рассчитал силы — красная жидкость выплеснулась через горлышко и залила ему грудь. Амаранта подбежала к Галару и обняла, словно в ее силах было удержать иллюзию, разваливающуюся на куски, как истлевшая материя.

— Я впервые так неосторожен! Не переживай, моя дорогая — это всего лишь вино.

* * *

Моран открыла глаза и смотрела в темноту потолка несколько секунд, не сразу осознав, где находится. Ее спина затекла до бесчувствия на холодных плитах пола. Камин прогорел — угли едва светились красным. Правая ладонь влипла в вязкую жидкость, — лампа опрокинулась, и масло вытекло, напоминая своими очертаниями лужу крови в подвале Галадэна. «Ты убила Галара», — обвинял Сирион в который раз, и впервые Амаранта не стала возмущенно оправдываться. Она со стоном перевернулась на бок.

— Сколько прошло времени? Ночь или утро?

Непонятно. На нижнем этаже борделя нет окон, а наверху они закрыты ставнями изнутри. Моран добрела до входной двери и отодвинула засов, показавшийся ей в два раза тяжелее, чем с вечера. Утро. Дождь. Потемневшие от влаги черепа внушают еще большее отвращение, чем сухие. Туман и запах леса, шорох капель и сырой промозглый ветер. Амаранта остановилась в проеме, вглядываясь в серость непогоды.

— Венденский анклав ассасинов. Айворт. При поддержке королевы севера этот жестокий эльф стал Верховным советником ордена. Я — убийца, как и Хан. Кровь Галара на наших руках, а не на твоих, верно, Сирион? Ты это хотел доказать? Что предательство, пусть и невольное, может разрушить чью-то судьбу? Мне ли не знать! Ты уверен, что я — бесчувственная сволочь? Не буду тебя разубеждать, не вижу в этом смысла! Ты рассчитываешь мучить одержимую, пока существует мир? Не выйдет. Однажды мое тело перестанет бороться, и душа станет свободной. Ты не властен над ней, хозяин цитадели, и никто не властен! Как долго я буду разговаривать сама с собой? Что ты такое? Демон? Астарот не боялся показаться, он — честнее!

Ответа не было. Моран тщательно вытерла вымазанную в масле ладонь о мокрый мох и пошла по дороге, ступая прямо по головам безымянных жертв. Миновав площадь трех тронов, широкая мостовая повернула к огромному дому. Он стоял обособленно, окруженный дорогой со всех сторон и мертвенно чернел голыми ветвями деревьев.

— Заброшенное жилище — неприятное зрелище, а умершее — вдвойне. Только почему все деревья высохли? Что их убило?

Незапертые двери жуткого дома поскрипывали, покачиваясь от сквозняка. Амаранта вошла внутрь, широко распахнув обе половинки. По обонянию ударила застарелая тошнотворно-въедливая вонь. Моран показалось, что она летит в пустоту, так закружилась голова. Но виноват в этом был не только запах, но и пол, имеющий форму воронки, все более крутой к центру. Ее отверстие закрывал плоский металлический люк.

— Что это? Кладовая для припасов? Вход в подземелье? — осторожно двигаясь по краю, Моран обошла помещение, заставленное ларями с массивными крышками, как попало окрашенными в бурый цвет. Ни печки, ни мебели, зато наверх ведет лестница, а со второго этажа сочится тусклый свет.

— Не надо сюда подниматься! — прошептала Амаранта, но ее ноги помимо воли продолжали отсчитывать ступени, — откуда вонь? Почему погибли деревья? Это — нехороший дом! Надо уйти, пока не поздно!

Поздно! Она замерла на пороге, не смея двинуться дальше, желая убежать, но продолжая стоять, мечтая закрыть глаза, но не отводя взгляда. Существует ли ад? Многие верующие утверждают, что — да. Место, где мифические пытатели накажут за грехи каждого, кто не следовал священным заповедям. Но все боги врут, утверждая, что в ад попадают после смерти! В чем провинились эти люди и эльфы, чтобы подвергнуться пыткам при жизни?

— Да как цитадель до сих пор не провалилась под землю целиком! Кем вы были? Что же вы делали?!

Моран попала в лабораторию любознательного чудовища, познающего секреты творения на своих ближних. Останки подопытных еще лежали на столах, неестественно вывернутые, скованные по рукам и ногам; время стерло следы страданий с их тел, уничтожило признаки пола и расы, но даже оно не силах было развеять зловещую атмосферу страшной комнаты.

А ведь те, кто проводили опыты, имели руки и лица, и не обязательно — уродливые. У них были души, рождались дети. Они, наверняка, снискали страх, почет и уважение у своих современников. Возможно, алхимики лгали, что терзают бездыханные трупы, а крики, что слышны через высокие окна, принадлежат демонам. А эти наручники и зажимы на столах и в креслах предназначены, чтобы препарировать было удобнее. Приборы вдоль стен служат лишь украшением, а жидкости, что получены с их помощью — лекарства, спасающие жизни. И смелые врачеватели опробовали их на себе и своих близких! Рисунки, разбросанные повсюду — не больше, чем фантазии, а части тел, сохранившиеся в прозрачных сосудах, — забавные детали интерьера.

— Вы искали нечто важное? Что? Эликсир вечной молодости? Рецепт бессмертия? Но вы сгинули, а с вами — и все ваши открытия! А любой, кто здесь побывает, увидит только зло, потому что так и есть!

Весь следующий уровень дома занимал аппарат с трубами, спускающимися по стенам на нижние этажи. Здесь зловоние ощущалось явственнее всего. В емкостях сохранились затвердевшая корка алхимического раствора, продолжающая выделять ядовитое вещество. Им было пропитано все: и воздух, и сами стены. «Кажется, я поняла, для чего предназначалась эта отрава!» — подумала Моран и сбежала вниз по лестнице, прямо к первому из ларей. Схватившись за ржавые ручки, сорвала с него крышку. А затем — со второго, с третьего… с последнего. Подняла голову, рассматривая потолок. Едкий раствор поступал сверху в систему сообщающихся сосудов, похожих на лари для хранения зерна, но металлических. Их деревянные крышки, пропитанные кровью, служили разделочными столами. Центр комнаты — слив гигантской машины смерти. Алхимики цитадели мастерски овладели наукой отделения костей от плоти, чтобы использовать останки в строительных целях. На дне некоторых емкостей еще белели черепа.

Моран вышла под дождь, плотно закрыла входные двери и села на крыльцо к ним спиной, разглядывая свои подрагивающие руки. В сомкнутые ладони набиралась вода, но Амаранта выливала ее раз за разом, словно боялась выпить и почувствовать вкус крови или яда. Она разгадала всего один из секретов проклятой цитадели, и этого знания было достаточно, чтобы ее возненавидеть. Дороги древнего города повествуют о бойне, о которой замалчивают летописи. Моран прочла столько книг — и не нашла упоминания о ней. Галар, маг из Галадэна, о тайне Сириона не знал, Ханлейт не ведал. Так что скрывает орден Хранителей?

 

Речное божество

Баржа потерялась в густом тумане. Ракхайн дремал, плескаясь волной в борта, частицы влаги висели в воздухе, пропитывая одежду. Палуба стала скользкой, словно натертая рыбьим жиром. С кормы доносились голоса — Ставер и Зоран спорили, в какой стороне находится правый берег. Моргват запихнул остатки трапезы в сумку и скрылся за парусом, прихватив ее с собой.

— Мы плывем или стоим? — спросила Алиссен, дуя на ладони и пытаясь согреться.

— Стоим, — подтвердил Лето очевидное.

— А мне так не кажется. Баржу толкает что-то. Вот, опять…

На этот раз толчок стал очевидным и для Лето. Судно дернулось вперед, как бумажный кораблик, дернутый за нитку, и поплыло, все быстрее и быстрее. Аквилеец подбежал к борту и перегнулся вниз.

— Нас кто-то тащит! Но я никого не вижу. Наверное, здесь течение сильное. Эй, Моргват, ты где?

Архонт не ответил. Алиссен вглядывалась в туман, гадая, что за темная полоса маячит впереди. Берег? Баржа приближалась к чему-то большому.

— Лето, мы сейчас врежемся! — сообразила девушка, но ее предупреждение запоздало.

Размытое пятно приобрело очертания судна, перегородившего реку. Столкновения было не избежать, тем более, что речники на корме увидели препятствие последними и у них не осталось времени для маневра. Удар оказался неожиданно сильным. Железная обшивка носа протаранила борт другой баржи, скрежет металла, треск ломающегося дерева и грохот упавшего на носу груза слились воедино. Незакрепленные ящики запрыгали, как кубики, бочки, переваливаясь, покатились на людей, угрожая смять и сбросить в воду, но на судне-виновнике столкновения все было тихо. Поскрипывая, оно медленно отплывало прочь, повинуясь силе течения, а коварный водоворот, которыми изобилует с виду покладистый Ракхайн, разворачивал и баржу из Дорина поперек фарватера. На корме ругались, почем свет стоит, пока не раздался громкий плеск — это кормчий сбросил якорь.

Алиссен поднялась с палубы, потирая ногу. Даже обладая ловкостью и быстротой реакции, она не смогла увернуться от предметов, посыпавшихся на нее со всех сторон.

— Ушиблась? — спросил Лето.

Аквилеец отделался незначительными царапинами.

— В меня врезалась бочка. Я ногу сломала!

Придя в ужас от своего предположения, девушка задрала юбку до самого бедра. Выше колена на стройной ножке алела некрасивая ссадина, обещая в будущем солидный синяк.

— Дай мне посмотреть. Здесь болит? Нет? А здесь? Думаю, обошлось без перелома.

Лето несколько раз провел по ноге подружки ладонями обеих рук вверх и вниз, от бедра и обратно, задержавшись на коленке.

— Да ты меня лапаешь!

— Очень надо! С чего ты так решила? — удивился Лето.

— А то я не знаю, как руки распускают!

— Тебе показалось! Я потрогал по-дружески! Приложи монетку — и все пройдет.

— Тоже мне, насоветовал…

Из тумана появились хозяева баржи и Моргват.

— С Велеграда судно, не наше. Вверх по течению шли, глядите — веревки с бортов не убраны. Куда все подевались? А ведь затонет же! Место здесь мелкое, как я обратно вернусь? Оттащить к берегу надо бы, — рассуждал Ставер, сокрушенно разглядывая беспорядок.

— Ее течением оттянуло прилично, не перепрыгнуть. Придется вплавь. Может ты, парень, а? Кинешь конец с другого борта, а мы подтянем, — предложил второй корабел, Зоран.

— Вода холодная, май месяц! — Лето искренне возмутился столь наглому предложению, — и что мне за это будет?

— Какой май, завтра уже июнь придет! А то и будет, что за провоз платы не возьмем. Мы на двоих договаривались, а ты третьим едешь!

— Мужики, а по-другому нельзя? Может, оставим эту посудину к демоновой матери?

Моргвату идея Зорана тоже не понравилась.

— Нельзя! Вы в Велеграде осядете, а нам возвращаться!

Лето с кислым видом начал раздеваться. Загорелыми у парня оказались только лицо, шея и руки до локтей, но никак не все остальное. Прекрасное телосложение аквилейца уже начала портить природная склонность к полноте, сглаживающая рельеф мускулов коварной молочно-белой округлостью. Раздевшись до пояса и сняв обувь, Лето прыгнул в реку вниз головой, решив не растягивать удовольствие и намокнуть сразу. Моргват подошел к борту, обеспокоено озираясь вокруг, но туман был неумолим — ни зги не видно.

— Не ходи там. Кинь веревку и жди. Ни ногой в сторону! Ты меня слышишь, Загорелая шея?

Лето вынырнул на приличном расстоянии и обернулся.

— Раскомандовался. Сам бы искупаться попробовал, — пробормотал он себе под нос, — Слышу! Вот зараза… Меня что-то в воде коснулось. Рыба дурная что ли?

Не отвлекаясь на разговоры, Лето доплыл до проломленной баржи и взобрался на нее по веревке, одним концом полоскавшейся в воде. Его нечеткий силуэт мелькал вдоль борта, то исчезая, то появляясь вновь: Лето перебирался через какие-то невидимые препятствия. Наконец, парень нашел, что искал. Свернув носовой швартовый конец в бухту, он кинул его в Зорана. Кормчий поймал веревку и на пару со Ставером начал потягивать. Сначала чужая баржа подалась и сдвинулась с места, но затем вдоль ее борта заплескалась поперечная волна, словно велеградское судно что-то удерживало на месте. Зоран указал аквилейцу на корму. Лето кивнул, и вскоре второй швартовый конец оказался на барже торговцев. Его подхватил Моргват. Дело пошло на лад, но Лето куда-то пропал.

— Ей, да тут кровища! — слабо донесся из тумана его голос.

— Зря он туда сунулся! Срублю я ему шею безо всякого удовольствия, — тихо сказал Моргват.

Совместными усилиями двух архонтов корма баржи приближалась гораздо быстрее, чем нос.

— Ты хочешь убить Лето?! — вскричала девушка, выпуская из рук веревку.

— Надеюсь, не придется. Эй, парень, ты куда девался? Тут твоя подружка от страха плачет! — выкрикнул Моргват.

— Я не плачу! — зашипела оскорбленная Алиссен, — ты что выдумал?

— А надо! Голос у тебя громкий. Тебе бы визжать, виснуть у дружка на шее и реветь в три ручья — лишь бы далеко не отходил. Свет магии парня не спасет, а живой архонт — может. Не нравится мне этот туман… Лето, мать твою! — рявкнул Моргват, но ответа не последовало.

Баржи связали накрепко и подняли якорь. Управляя рулем и кормовыми веслами, речники всеми силами старались развернуть их к одному из берегов Ракхайна. Архонт перепрыгнул на проломленное судно. Оно начало крениться в сторону пробоины, и только баржа торговцев удерживала его на плаву более-менее ровно.

— Не ходите за мной.

Никто и не собирался. Одна Алиссен, не спрашивая разрешения, перебралась вслед за Моргватом и так и шла за ним, настороженно оглядываясь по сторонам.

Стены будки, мачта и палуба брошенного судна, вспученная обломками досок, почернели и обуглились. Тут и там виднелись бурые следы крови: на остатках паруса, втоптанного в грязную жижу воды и пепла, на брошенных вещах, на мешках и веревках, привязанных к кнехтам у бортов. Здесь все было обгоревшим и мокрым, словно пожар потушили сверху, окатив баржу водой целиком.

Перемазанный сажей Лето появился на корме внезапно, как из-под палубы вылез. Моргват перекинул сумку с загадочным содержимым за спину и обнажил меч, направив аквилейцу в грудь.

— Ты чего? — опешил Лето, — брось пугать! Я запертый трюм нашел. По опыту знаю, такие хорошие замки куда попало не вешают. Открыть не смог, сбивать надо.

Архонт опустил меч и в сердцах сплюнул.

— Я же говорил дальше борта не соваться! Почему молчал?

— Я прислушивался: как будто стонет кто. Или мне показалось.

— Стойте здесь оба! Алиссен, помнишь, что я тебе сказал?

Выразительно посмотрев на девушку, Моргват отправился исследовать трюм, а Алиссен последовала совету буквально — подошла к другу и обняла его одной рукой, прижав к своему боку. Лето немного удивился, но оказанное внимание ему польстило.

— Решила меня потрогать? И как? Я мягкий? Теплый? Тебе нравится?

— Ты — мокрый, холодный, грязный придурок! — не постеснялась сказать правду Алиссен.

— Я иногда тебе поражаюсь, Алис… Здорово же ты умеешь врать!

— А я и не вру.

— Тогда как ты меня назвала?!

— Я сказала, что ты мой друг, а ты что услышал?! — возмутилась она, — я тебя люблю даже такого замерзшего и уделанного. Ты о чем думаешь, Лето? Посмотри вокруг! Я бы хотела оказаться за тридевять земель от этого места, а не обниматься здесь с тобой!

Перебранку прекратил плеск и скрежет — кто-то карабкался из воды. Вот перепачканные илом руки цепко ухватились за край борта и подтянулись. Показалась голова. Конечно, это был не Моргват.

* * *

Смертельно бледный человек в дорогих лохмотьях с поразительной сноровкой преодолел препятствие, шагнул на палубу и остановился поодаль, вперив в друзей мутный взгляд.

— Прикончи эту тварь, — обратился он к Лето скрипучим голосом безо всякого выражения.

Парень беспомощно оглянулся, но рядом никого не было, кроме Алиссен.

— Да, ее. Я помогу. Ну, чего ты ждешь?

Лето посмотрел на подругу так, словно впервые увидел, сдвинул брови и помотал головой.

— Что с тобой? — шепнула девушка.

— Не знаю, в ушах зашумело, как будто прибой услышал. Ты отойди от меня, Алис. Я на минутку подумал, что надо сделать, как он говорит. Этот тип какой-то долбанный маг!

— Я все слышу. Архонт — гадкая тварь, а с тобой мы еще потолкуем.

Незнакомец присел на край борта и на его лице промелькнуло подобие улыбки. Протянув вперед раскрытую правую ладонь, он медленно, палец за пальцем, сжал ее в кулак. Из щели между судами бесшумно поднялась стена тумана, скрыв баржу торговцев из вида. В то же мгновение течение реки стало сильным, могучим, волны забурлили у бортов, разворачивая связанные суда к берегу. С баржи Ставера послышались обрадованные возгласы — речники подумали, что это их усилия увенчались успехом. Достигнув мелководья, проломленная баржа несколько раз царапнула дно и с размаху села на мель. Лето и Алиссен, уцепившись друг за друга, еле удержались на ногах. Все стихло, только вода тихонько журчала за бортом, да слышались шаги людей на соседней барже. Бледный человек заговорил:

— От тебя пахнет морем, — произнес он, глядя на Лето, — я чую этот запах, ты просолен с рождения и провонял морской рыбой с южного побережья, ею воняло молоко твоей матери, твоей бабки и так далее. От смазливой девки рядом несет деньгами и похотью, она здешняя, из Дорина. А в трюме прячется еще одна архонтская тварь, от которой вязнет в зубах: черный виноград его страны жесткий и кислый, как дерьмовое вино. Выходи, тиверец, я почуял тебя за версту.

Алиссен хотела убежать, но Лето стоял, как к полу приклеенный — сколько не дергай, не шевелится. Предупредил же Моргват — не оставлять друга одного! А с господином было что-то не так. Девушка не сразу поняла, что именно, а догадавшись, испугалась: оказывается, человек не дышал! Его грудь оставалась неподвижной даже при разговоре, а голос звучал сдавленно и неестественно. Моргват вылез из трюма и остановился поодаль, похлопывая мечом по ноге:

— Ну, что дальше, поганец?

— Меня зовут Ракхайн.

— Моргват, он сумасшедший, да? Свихнувшийся чародей? — дрогнувшим голосом спросила Алиссен.

— Нет, барышня, вполне себе нормальный демон в теле мертвого ария. Только излишне болтливый. Реки постоянно что-то бормочут.

Ракхайн неприятно улыбнулся и заговорил, словно спеша подтвердить определение Моргвата:

— Некогда вы называли нас Богами, приносили жертвы и просили о милости. Сколько прекрасных дев обрели вечный покой на моем гостеприимном дне! О, когда-то мы умели жить в мире — всемогущие Боги и великие маги Сириона! Покорность судьбе в сердцах взращивалась самой природой, а архонтская зараза вырождалась. Страх, — вот что питало нас в те благословенные времена, — ваш страх. Пока с горных пустошей не пришло злое племя, по дикости своей не умеющее склонять голову перед неизбежным. Как сорняки, упавшие в плодородную почву, среди них плодились архонты, а с ними и ересь. Смертные забыли, кому молились, нарекли нас «демонами», придумав для себя доброго, справедливого бога — Создателя. Но сказка скоро закончится!

— Твой исторический рассказ впечатляюще патетичен. Но чего ты добиваешься? — спросил Моргват.

Архонт с виду был спокоен, но для Алиссен магия Моргвата стала осязаемой: она покалывала кончики ее пальцев и пробегала по волосам невидимыми искрами, заставляя их пушиться. А демон оглядел всех по очереди и перешел к сути дела:

— Мне нужно новое тело. Живое, а не мертвое. Оболочка этого сосуда без души разлагается слишком стремительно. Самый лучший вариант — твое, тиверец, оно сильное и выносливое, но ты архонт. Жаль… Слизняк, которого ты развязал в трюме, мне не нравится, а люди на соседней барже слишком стары. Я выбираю его, — демон указал черным пальцем на Лето, — молодая и здоровая плоть прослужит Богу долго.

— Загорелая шея, ты согласен стать временной «одежкой» для демона? — усмехнулся Моргват.

— Еще чего! Пусть в рыбу превращается и ныряет обратно в реку! Я сам его поймаю и съем с костями.

— Я так и подумал.

— Глупцы! Узрите, с кем вы вздумали спорить!

— Да уж, вид у тебя отвратный, — поморщился Моргват.

— Решил меня перехитрить, тиверец? На всех людей архонтов не хватит, а престол Архоны пустует уже годы. «Как только северного моря кровь остынет…», — сказал ваш пророк, но вы, смертные, остались глухи к его предупреждениям. Пророчество свершилось, грядет время истинных Богов!

С этими словами Ракхайн откинулся назад и упал в реку в том же месте, где стоял.

— Ах ты скотина!

Моргват подбежал к борту, но было поздно — труп ария мгновенно ушел под воду, зато дух реки показался во всей красе. Высокий рост, длинное пустое лицо и острые, непомерно большие уродливые уши, не такие, как у современных эльфов, — вот что предстало перед глазами путешественников. Ракхайн возвышался над баржей, стоя на поверхности воды, но не тонул; он сам состоял из мелких капель, удерживаемых вместе магией.

— Мы помним наши имена, еще немного — и вспомним лица, и тогда ваш мир рухнет. Ничто не сравнится с силой, побеждающей смерть! — в головах у людей раздался голос речного бога, — каждая никчемная жизнь, каждая искра света, что вы зовете душой, раздавленная, уничтоженная нами, приближает час расплаты за века забвения!

Алиссен закрыла руками уши, не понимая, что таким образом слова демона не заглушить, а Лето смотрел на Ракхайна и вспоминал Астарота — повелителя мести с Проклятой дороги. Два демона на жизнь одного человека — это уже перебор! Моргват отбросил бесполезный против духа меч, призвав на помощь магию архонта, но Ракхайн передумал нападать. Он растаял в воздухе, став частью тумана, а из трюма вылез освобожденный Моргватом человек.

— Я — сир Анвелл ванн Валейн, сын сира Гилберта ванн Валейна, лорда Городского Совета Велеграда и сопровождающий ария огня Хельми, — сказал он таким тоном, как будто ожидал, что все присутствующие падут перед ним ниц, не иначе.

— Того ария, чей труп упал за борт только что? — поинтересовался Моргват, — когда я вас развязывал, вы едва глазами шевелили, а языком и не пытались. Поздравляю с чудесным выздоровлением. Безымянный архонт к вашим услугам. Можно без титула.

— Я вынужден объявить, что вы и ваши спутники арестованы. Благодарность мне не чужда, и по прибытии в Велеград я обещаю замолвить слово перед судьей. Вас не казнят, а сошлют на границу, где вы еще сможете послужить стране. Сообщите свое имя, я настаиваю.

— А не выбросить ли нам господина за борт? — поинтересовался Лето, — мы его спасали, а он угрожать вздумал!

— Где демон? — Алиссен не верилось, что все вот так просто закончилось.

— Помолчите оба, — одернул Моргват, — что вы предпримите, если мы не подчинимся, сир Анвелл?

— Я отдам приказ своей охране схватить вас.

— Кому? Здесь же никого… — снова ввязалась в разговор Алиссен и осеклась.

Всего секунду назад на палубе разоренной баржи было четверо, но стоило моргнуть — и их окружила целая армия. Восемь человек в сине-золотой форме велеградских легионеров со всех сторон нацелились мечами в архонта, Лето и девушку. У последних и вовсе не было оружия, а Моргват поднимать свой меч не спешил. У Алиссен сработал инстинкт самозащиты: ее глаза приобрели пронзительно-синий цвет и засветились ладони. Лето тоскливо посмотрел в туман, где за бортом плескалась спасительная вода. Нырнуть бы поглубже, чтобы не поймали!

— Алиссен… Слушай меня и не верь тому, что видишь. Вспомни, что ты архонт. Вспомни, чему успела научиться сама за все годы без меня. Дерись в полную силу, как в последний раз. Только не отключай магию, даже если устанешь, если тебе покажется, что не можешь больше! Ты меня поняла? — зашептал Моргват, — Лето, не вздумай прыгать за борт. Упадешь в реку — и ты хуже, чем труп. Не сражайся. Стой, где стоишь и… молись, если умеешь. Ты нужен демону живым.

Моргват не шутил, он еще никогда не был серьезен настолько. Алиссен посмотрела на одно лицо, на другое… Легионеры из Велеграда. Почти настоящие, послушные, как марионетки: вот у этого шрам на лбу, а тот начал седеть, но всех отличает одинаково бессмысленный взгляд и никто не моргает. Они живые или мертвые?

Архонт, вспыхнув всем телом золотой магией, напал на ближайшего врага. Рука Моргвата прошла через человека насквозь, и легионер упал на палубу водопадом речной воды. Это послужило началом сражения. Алиссен схватили за плечо сзади. Вздрогнув от ледяной, парализующей боли, она резко обернулась, перехватила руку нападавшего и бросила его на палубу со всей силой, на которую была способна ее магия. Легионер выронил меч, а Лето отпросил его подальше пинком ноги. В руке твари тотчас появилось новое оружие, а старое превратилось в безобидную лужу. Ненастоящий легионер рубанул девушку клинком по ногам, и она упала, как подкошенная. Водяная тварь оказалась сверху в мгновение ока, приложив ледяной меч к ее горлу. Алиссен схватила лезвие голыми руками и почувствовала, как тускнеет свет архонта в ее глазах. Сам Ракхайн, предчувствуя скорую победу, вглядывался в лицо девушки мертвыми зрачками погибшего легионера. Каким коротким оказалось путешествие!

— Магия, Алиссен! Ты жива, пока архонт!

Моргват разрубил демону горло золотистой молнией, полыхнувшей из раскрытой ладони. Тварь немедленно окатила Алиссен водопадом мелких брызг. Девушка вскочила. Лето лежал рядом и не шевелился; туман рассеялся настолько, что стала видна баржа торговцев. Вцепившись в поручни, Зоран и Ставер с ужасом наблюдали за битвой. Сир Анвелл стоял поодаль, ничему не удивляясь, а по палубе метался Моргват. Его атаки походили на дождь, проливающийся под лучами солнца. Казалось, что оружие водяных тварей не причиняет архонту вреда, но это было совсем не так. Каждое ранение на теле Моргвата вспыхивало желтым светом магии. Ему было больно. Не стоило неопытной девушке драться с воплощениями Ракхайна один на один, зачем так геройствовать! Чем ближе Моргват, тем безопаснее. Алиссен поступила не очень честно, но разумно: она схватила одного из противников Моргвата за шею сзади. Ослепительно полыхнуло синим, и тварь исчезла, а оглушенная Алиссен опять шлепнулась на палубу. На мгновение остановился даже Моргват, инстинктивно прикрыв лицо локтем.

Воплощения Ракхайна, оставив в покое мужчину, бросились на девушку. Она поднялась, но не успела увернуться: лезвие меча чиркнуло ей бок, разрезав платье. Обозначая границы раны, по телу промелькнула искорка магии, похожая на ленту. Крови не было. «Пока я архонт, меня не порежут», — лихорадочно подумала Алиссен. Что делать дальше? Броситься грудью прямо на оружие? Как-то же Моргват поражает отродье демона на расстоянии! А если попробовать… Ладони девушки запылали огнем архонта, более светлым, чем обычно, почти голубым и настолько жарким, что ей самой стало страшно. Он уничтожил противников, едва коснувшись их своим сиянием, и погас. Насовсем: не горели глаза, не горели руки! Не рассчитав свои силы, Алиссен на время осталась без защиты магии. Если бы не Моргват… Архонт методично добивал водяных тварей, а демон Ракхайн не показывался. На палубе не осталось ни одного трупа, а живых людей снова было четверо. Лето не двигался, но дышал.

— Руби концы, Зоран! Силы Создателя, что творится!

Речники рубили веревки, скреплявшие баржи вместе, не пытаясь их отвязать.

— Стойте, вы куда! А мы? Моргват, они уплывают!

Алиссен подбежала к борту, но было поздно: течение реки подхватило баржу из Дорина, безнадежно увеличив расстояние между судами.

— Моя лошадь! — сокрушенно охнул Моргват.

— Вы — архонты, на вас проклятие! — донеслось из тумана, — мужик, заберешь свои пожитки в городе, нам чужого не надо!

Сир Анвелл издевательски захлопал в ладоши:

— Наивный, ты вздумал победить реку? В своем желании служить ты упрям и недальновиден. Задумайся, кому ты предан? Династия северных королей пала, серебряный огонь королевы погас навсегда. А новый правитель-Император станет во сто крат ужаснее нас, забытых богов. Архонт, ты не с тем воюешь!

— Я сам по себе. И решаю один: что хорошо, а что погано.

— Не твоя война, тиверец. Даже страна не твоя!

— Ну и ладно, вот такой я идиот.

— Разойдемся мирно. Тебе — девка, мне — молодой мужчина, — Ракхайн в теле сира Анвелла указал на Лето, распростертого на палубе.

— Арий, как его? Хельми? Он был и вовсе мертв, а тебе было нормально. Бессмысленный разговор. Я не согласен.

— Он хорошо сражался, этот арий. Со своими людьми, одержимыми мною, со мной, сам с собой и с речной водой. Ария огня победила вода, забавно, не правда ли? Утонуть — бездарная смерть.

— Хватит мне зубы заговаривать, Ракхайн, — Моргват взял свой меч и подошел ближе.

— Убьешь безоружного, невинного человека? Сир Анвелл жив. Он все видит и понимает, напуган, просит пощады. Я слышу его жалобные молитвы Создателю, чувствую его страх. Отпусти нас вместе!

Моргват неумолимо поднял руку с оружием.

— Не надо, что ты делаешь?! — закричала Алиссен, не веря своим глазам.

Архонт не стал продолжать разговор. Коротко и совсем нестрашно ткнув человека клинком в грудь, он отступил на шаг. Сир Анвелл упал на колени, закрывая рану руками, и тяжело повалился на бок. Моргват приложил светящуюся золотом ладонь к его лбу. Ничего не произошло. Архонт вздохнул и направился к Лето. На его пути встала Алиссен.

— Не смей убивать моего друга! Я не позволю!

— Ракхайн все еще на барже. Отойди. Отвернись и не смотри!

Моргват избегал ее взгляда, но был настроен решительно.

— Нет!

— Послушай, Алис. Я не умею лечить души, оскверненные демонами. Если с парнем случилось то же, что с сиром Анвеллом, то Лето, которого ты знаешь, больше нет. Твой друг станет одержимым, другого просто не дано! Я проверю, только проверю!

— Я сама! Почему он без сознания?

— Не знаю. Но это плохо. Да он ранен! Я же предупреждал, чтобы не вмешивался!

Архонт перевернул Лето окровавленной спиной вверх, осматривая длинный порез. Аквилеец пришел в себя.

— Рыбный демон сгинул или как? — деловито спросил он, открыв глаза, — меня по спине вдарили, и я чуть-чуть отключился. Мужик, отпусти, чего вцепился, как клещ? Да что вы на меня оба смотрите, как неродные?! А где Ракхайн?

— Здесь!

Демон стоял прямо за ними. Его рост равнялся росту эрендольского эльфа, не выше, и выглядел речной бог иначе: серо-голубое одеяние, пепельные волосы, тонкие пальцы в перстнях. Черты лица Ракхайна, едва намеченные, прояснялись — длинный нос, рот, сомкнутый в жесткую линию, тени глазниц… Казалось, что еще немного, и демон станет живым, настоящим эльфом, каким был в незапамятные времена.

Туман рассеивался. Стало теплее и будто спокойнее. Закатное солнце плясало бликами по верхушкам волн и золотило жемчужную вышивку на одежде речного бога. Вдалеке виднелась баржа торговцев, удиравшая в Велеград, подняв парус.

Моргват призвал магию архонта и с виду стал таким горячим, что Лето зажмурился, вспомнив сказки про огнедышащих драконов, по преданиям, населявших когда-то Эймарские горы. Маленький и слабый, куда он лезет? Алиссен, привычная и совсем не страшная, умела выглядеть грозной, не говоря уж о Моргвате! Но любопытство победило: Лето прикрыл лицо руками и подсматривал сквозь пальцы. Архонт и демон стояли друг напротив друга; свет Моргвата, попадая на Ракхайна, прожигал в нем бреши, и демон терял иллюзию плоти, становясь все более призрачным.

— Мы еще встретимся, упрямец! — пообещал Ракхайн и шагнул прямо в пламя архонта, прошел сквозь него. Моргват упал, как от сильного толчка.

* * *

— Смотри, у него все вены потемнели. Страшно-то как, — девушка провела пальцем по щеке бесчувственного Моргвата.

Голова архонта лежала у Алиссен на коленях. Рядом скорчился Лето, печально глядя на красный диск заходящего солнца. От берега с высокими, тревожно шумящими на ветру тополями, севшую на мель баржу отделяла полоска воды шириной в доринский тракт. Судно, лишившиеся поддержки баржи торговцев, сильно накренилось, зачерпнув воды в сломанный, покореженный бок. Сидеть на наклонной палубе было неудобно. Друзья устали бояться возвращения Ракхайна, а архонт не приходил в себя. На теле Моргвата не было повреждений, кроме багрового рисунка кровеносных сосудов, проступивших под кожей. Золотая магия архонта бесследно исчезла. Алиссен не ощущала ее знакомого покалывания, а иногда девушке казалось, что Моргват вообще не дышит. Тогда Алиссен поспешно прижимала ладонь к его шее, где все еще прощупывалось слабое биение жизни.

— Похоже, твоему архонту крышка… Что будем делать, Алис?

— Ты у меня спрашиваешь?!

Этот вопрос мучил обоих, но и Лето, и девушка подсознательно ждали, что Моргват вот-вот очнется.

— Я бы ушел.

— Топай!

— Как я тебя брошу?

— Я тоже его не оставлю!

Лето поднялся, сунулся в трюм и ругнулся на затопившую его воду. В воздухе что-то сверкнуло, смачно шлепнувшись на палубу. Алиссен вздрогнула, вспомнив демона, но это была всего лишь рыба — толстый завидный лещ величиной с противень. Вслед за первой рыбиной появились еще — в трюме хранили улов. Позаботившись об ужине, Лето занялся сумкой Моргвата, по-хозяйски разложив ее содержимое вокруг себя. Аквилейца особенно порадовала чистая запасная рубашка архонта. Алиссен осторожно переложила голову Моргвата с колен на палубу и присоединилась к исследованию: забрав торбу из рук друга, она добралась до двойного дна и достала серый камень, поразительно легкий для своих размеров.

— Так вот ты какой…

Лето только вытаращил глаза. Алиссен держала шар из гранита с дурацким выражением лица, как чудо из чудес.

— Бредишь, да? Ты бы лучше спину мне зашила. Меня не раз резали, по опыту знаю: если не зашить — буду долго маяться. Я нитки нашел и мазь какую-то. А то оденусь и хорошую одежу архонта перепачкаю. Как меня умудрились водяным мечом до мяса полоснуть, не пойму!

— Вода может и бить и резать, Загорелая шея. Я сам тебя зашью: руки к ляжкам, и рот покрепче. Пока будешь учиться есть носом, мне жратвы больше достанется.

Моргват пошевелился, несколько раз сжал и разжал кулаки и медленно сел. Алиссен поспешно запихнула шар обратно в торбу.

— Ты выглядишь как очень больной. Или как одержимый.

— Я стал совсем некрасивый, барышня? Это от магии. Не заразно. Я видишь ли, несколько перешел границы своих возможностей и подпортил себе физиономию. Пройдет, не впервой.

— Через тебя прошел демон. Прямо насквозь!

— Да, случилась такая неприятность.

— Я думала… мы подумали, что ты умер. Или скоро умрешь.

— Поэтому полезли в мои вещи?

— А у нас своих не осталось!

— Да, это весомый довод. Ты всегда такая наглая, Алиссен? Или только когда на месте преступления застукают? Вы не тот труп обыскиваете!

Моргват ткнул пальцем в тело сира Анвелла, на которое девушка старалась не смотреть. Алиссен до сих пор было не по себе от того, как легко архонт убил человека, пусть даже и одержимого демоном. Но Лето был другого мнения.

— Как я не догадался! Сейчас проверим, может, у него денег не меряно?

— Документы ищи, парень.

— Нету денег! — разочарованно протянул Лето, роясь по карманам убитого, — вот только эта штука, вроде печать.

— Очень хорошо! В будке смотрел?

— Ага. Но она изнутри горела. Там сундук, как назло, открытый, все огнем попортилось. Одеть — и то нечего!

— Попроси одежку взаймы у сира Анвелла.

— Я не буду вещи мертвяка одевать! — возмутился Лето.

— Какие мы суеверные! А когда ты его обыскивал, Создатель, по-твоему, отворачивался? Что за парочка мне досталась! Ни совести, ни фантазии! Согревайся любовью, не моей только.

Архонт встал. Слегка пошатываясь, походил по палубе, поднял свой меч и ножны, покидал в сумку вещи, забрал у Лето печать и сунул за пазуху.

— Что уставились? Я еле ползаю. Марш на берег, живо!

— Как? Тут же далеко! Лодка нужна! — Алиссен подошла к борту и заглянула вниз.

— А вот так!

Моргват толкнул ее сзади. Взвизгнув от неожиданности, девушка перелетела через ограждение и плюхнулась в воду. Лето спрыгнул сам, а архонт кинул ему сумку, чтобы не намокла. Плыть было недалеко: всего несколько гребков, и Алиссен нащупала ногами дно. Она пошла к берегу, дрожа от холода и злости, — несмотря на теплые деньки конца мая, вода еще не успела как следует прогреться. Намокшее платье встало колом. В кармане что-то мешалось. «Письмо!» — вспомнила девушка и вытащила мокрый конверт.

— Ты что наделал, страшилище архонтское! Зачем было меня в реку кидать?! Я теперь письмо не смогу прочитать! — возмущенный голос Алиссен далеко разнесся над засыпающей рекой.

Архонт остановился на мгновение у края борта, размахнулся и прицельно бросил вниз мешок с рыбой. Он упал подозрительно близко к девушке, обдав ее брызгами с ног до головы. Лето подобрал рыбу и шумно вздохнул.

— Он — самая жуткая вредина из всех, что я знаю. Покажи письмо. Да оно не распечатано! Подожди паниковать, бумага толстая, — Лето взял конверт и посмотрел его на просвет, — не надо открывать сейчас, только чернила размажем. У костра высушим и прочтешь. От кого оно?

— От матери.

— С того света, что ли?

Жаль, Алиссен не умела убивать взглядом. Вырвав конверт у Лето, она села прямо на песок.

* * *

Ночевать остались у реки. Моргват поджег баржу, облив палубу найденными запасами масла. От огромного костра на берегу сразу потеплело, а ветер, дувший в сторону Дорина, позволил путникам греться у огня не глотая дым. Алиссен жарила рыбу на решетке, позаимствованной у погибшего судна и переворачивала лещей с таким видом, словно винила их во всех своих бедах. В глазах девушки то и дело пробегали синие искры.

— Злишься, Алис? Остынь уже.

Лето сидел, зарыв босые ноги в песок и морщился: Моргват занимался его спиной, зашивая рану и смазывая какой-то бурой мазью с резким травяным запахом. Лечил архонт умело, только его руки подрагивали от слабости.

— Нет, что ты, я добрая! Немного промокшая до костей, вывалянная в грязи, раненая и чуть живая! Мои деньги и вещи уплыли в Велеград, а платье порвалось. Вот, смотри! А эти туфли мочить нельзя! Когда они высохнут, станут жесткими и некрасивыми. Переодеться не во что, я даже расчесаться не могу! По вашей милости, я за один день превратилась в бродяжку с большой дороги! Все так, как я «мечтала»! Да, еще одно: я рыбу ненавижу! Жрите ее сами!

Архонт с ней не разговаривал, а Лето бесил своей беспечностью. Что он за человек такой: что бы не случилось, все ему побоку, ничто не расстраивает! Аквилеец хитро улыбнулся.

— Ты чьи уши сейчас заливаешь, Алис? Я слепой, по твоему? Мы как играть садились, ты всегда была в этом фиолетовом платьице, я запомнил. Оно особенное: в потайных кармашках все монеты надежно спрятаны. Так что не уплыли твои денежки! А теперь страшные раны показывай, куда ты их прибрала?

— Мое платье синее, а не фиолетовое! Раны показать? И покажу!

Алиссен не ожидала такого подлого разоблачения. Она вскочила и начала раздеваться, не обращая внимания на заинтересованный взгляд Лето. Симпатичные батистовые оборочки, выглядывающие из декольте, оказались частью самого наряда, а не сорочки, вот почему платье так ловко сидело на девушке! Под платьем у Алиссен не было ничего, если не считать широкой нижней юбки. Ее девушка снимать не стала. Разложив наряд на прибрежных кустах, поближе к жару от горящей баржи, чтобы просох побыстрее, она вернулась к костру. Заметив, что Лето не отрывает от нее глаз, Алиссен перекинула волосы вперед, но это мало что изменило — мокрые локоны, не доставая до груди, лишь подчеркивали все самое интересное. Моргват с равнодушным видом спустился к реке вымыть руки.

— Алис, я твой друг, но не импотент же, — многозначительно сказал Лето, понизив голос до шепота.

Аквилеец лишний раз убедился, что Алис не худая и не толстая, и у нее все нужное и привлекательное на своих местах.

— Ты где такое слово подцепил? — презрительно спросила Алиссен.

— В гадарском борделе.

— И только это? Повезло тебе.

— Не скаль зубы. А за архонта я вообще не ручаюсь.

— Он меня и видел, и трогал, и разрешения не спрашивал!

— Вот оно что! А теперь моя очередь смотреть и трогать. Давай, скидывай все остальное! Тебе Моргват сильно приглянулся или я, или ты совсем глупая, поэтому себя так неосторожно с мужиками ведешь.

— Подумаешь! А так тебя ничто не смущает?

Алиссен повязала грудь поясом. Избавившись от мокрой одежды, девушка тотчас согрелась. Теплый ночной воздух приятно овевал тело, а черный батист нижней юбки быстро проветрился и перестал липнуть к ногам. В отличие от Лето, Алиссен была смуглой целиком. Так намного красивее, да и трюк с загаром несложен: выйти в поле подальше или к Ракхайну, где нет никого, раздеться догола и валяться на солнце, пока не надоест.

— Правильно сделала, Алис. Теперь я знаю, куда смотреть, а то глаза разбегались.

Лето иронизировал — узкий пояс от платья мало что скрывал. Вернулся архонт, вытирая об себя руки. Он все слышал.

— Нет, Загорелая шея, ты ошибаешься. Она не глупа и на нас не запала, просто решила практично обсохнуть. Твоя подружка — самовлюбленное создание, испорченное вниманием мужчин и сознанием своей физической силы. Она уже пожалела, что покинула город: госпожа Вейс думала, что за стенами Дорина ее ждет верный конь, сияющий меч и трепет простых смертных, а на деле встретила ненависть и неблагодарность и слегка растерялась. Алиссен «мечтала повидать мир», но обнаружила, что он не спешит предложить смену белья по первому требованию, портит обувь и путает волосы, короче, мир гаже и прозаичнее, чем выглядел с подоконника. Но то, что она не рыдает, а ведет себя с непринужденным бесстыдством, лично мне внушает определенные надежды.

Лето засмеялся, а на щеках Алиссен появились красные пятна.

— Вы мне оба нужны, как рыбьи кости в мясном бульоне! — в запальчивости она повторила одну из пословиц своего дяди, поздно поняв, что так стало еще забавнее.

— Я такого блюда сроду не пробовал, — хмыкнул Моргват, — а что так воняет?

— Ты на что намекаешь?

— На то, что у тебя лещ сгорел, барышня! Посмотри на нас со стороны и пойми разницу: Лето — скиталец по призванию, ему плевать, есть у него крыша над головой или нет; ты привыкла возвращаться домой, что бы не случилось, а я умею приспосабливаться, поэтому всегда буду в лучшем положении, чем вы. Как сейчас. Быть или не быть бродягой — твой выбор. Не хочешь — не будь. Кстати, ты обещала исполнять мои желания. У меня появилось одно весьма забавное. Иди сюда.

— И ты ему наобещала такое? Вот ты дала маху, Алис! Не так уж он сгорел, скорее поджарился. Мне сойдет.

Лето стащил рыбу с решетки и занялся ей вплотную. Девушка никуда не убежит, а еда остыть может.

— Но я не хочу! — Алиссен оглянулась на платье, будто мокрый наряд мог ей помочь.

— Чего ты не хочешь?

— Этого!

— А конкретнее?

— Тебя!

— А разве я себя тебе предлагал?! Ну и фантазии! Хочешь сыграть в игру «казнить нельзя помиловать»? Знаете, что это?

С этими словами Моргват вынул гранитный шар из торбы.

— В жизни скучнее камня не видел, — признался Лето, выбрасывая хвост рыбины себе за спину.

Но Алиссен неожиданно покорно присела рядом с архонтом и положила шар к себе на колени.

— Держи двумя руками и засвети их. Бережно и осторожно, а не так, как в первый раз! — учил Моргват, — ты кошек любишь?

— Я люблю, — ответил Лето.

Подсвечиваясь синей магией архонта, гранитная оболочка шара медленно теряла плотность и фактуру. Вот она стала полупрозрачной, потом подернулась рябью и исчезла. Алиссен держала в руках не камень, а загадочную живую сферу!

— О! Вот это да! — выдохнула она с неподдельным восхищением.

Алиссен никогда прежде не видела моря, она и представить себе не могла, что оно настолько неистовое и прекрасное! Стихия была совсем рядом, казалось, что белесые молнии, пронзающие свинец туч, могут ударить в песок Ракхайна, а не в бушующую воду океана, порывы ледяного ветра дышат в лицо, а на губах оседают соленые брызги. Алиссен почувствовала себя внутри сферы, наедине с ураганом. Завороженная его силой, она наклонялась все ближе, пока Моргват не разжал ее руки, мягко отведя в стороны. Сфера потухла, став каменной и неинтересной.

— Такой шторм с грозой — верная смерть, — тихо произнес Лето, думая о чем-то своем, — а море-то северное, зимнее. Где-нибудь у Асгара или Эдельса. Я бывал там однажды…

— Что это за магия? Я чувствую, как кто-то живой злится, страдает, надеется. Он такой же сильный, как ветер, но не может вырваться из своей тюрьмы. Почему ему так плохо, Моргват? Как его оттуда выпустить? — волновалась Алиссен, снова протягивая руки к сфере, — отдай его мне!

Архонт отрицательно покачал головой и бережно убрал шар в сумку.

— Так ты тоже решила, что это «он», а не «она»? И хочешь освободить живую магию, а не убить ее? Почему бы нам не разбить сферу вдребезги, не уничтожить? — зачем-то допытывался Моргват.

— Странное ты спрашиваешь!

— Просто любопытно.

— К примеру, мне нравится Лето, не буду же я его убивать?

— Ой, спасибо! — вставил аквилеец, — ты меня мощно успокоила, подруга!

— Или я бы владела драгоценным камнем, очень ценным и красивым, стала бы я его разбивать? Конечно, нет!

— Ты бы его продала, — засмеялся Лето.

— А вот и неправда! Я бы его носила с собой и любовалась!

Моргват хмыкнул: именно так он и поступал, таская сферу с душой Урагана по дорогам Эймара и заглядывая внутрь вечерами.

— Нитки в боковом кармане сумки, гребень тоже где-то там завалялся. Приведи себя в порядок, а потом я скажу, что ты видела в сфере, так и быть. За страстный поцелуй. Или за два.

— Я лучше поцелую Лето или жабу!

— Отлично, сойдемся на жабе. Я сам тебе ее поймаю, — пообещал Моргват.

— Для тебя что я, что жаба — одинаково?!

Пораженный Лето перестал жевать. Алиссен занялась починкой платья, повернувшись к спутникам спиной.

* * *

«Милая моя доченька!» Больше Алиссен не смогла прочитать ни слова: строчки расплылись и запрыгали перед глазами. Никто не называл девушку вот так уже одиннадцать лет. Алиссен не забыла мать, но ее образ хранился в самом дальнем углу ее сознания за пыльной занавеской, — так было проще. А сердце день за днем, год за годом одевалось в броню цинизма и поверхностной, легкой лжи. В этом был виноват и дядя Вальтер, с философией «не обманешь — не продашь», и магия архонта, грозящая разоблачением, да и сама природа девушки: Алиссен любила игру, как состояние души, как образ жизни, как вкуснейшее лекарство от скуки. И в этом бесконечном спектакле она являлась самой красивой, любимой, самой лучшей куклой из всех игрушек, придуманных Создателем.

Она уронила письмо на колени и украдкой оглядела своих спутников. Лето спал, укрытый курткой сира Анвелла, — это архонт без особого труда помог ему избавиться от предрассудков. Моргват сидел, обняв руками колени и положив на них голову. Было неясно — бодрствует он или тоже видит сны. Баржа догорала. Ее обглоданный остов иногда подсвечивался красноватыми всполохами у бортов, съеденных пламенем не полностью. Стояла глубокая, тихая ночь. Над головой высыпали звезды, ворковал Ракхайн, кроткий, удовлетворенный жертвами.

Алиссен смахнула слезы и прочла письмо от начала до конца:

«Милая моя доченька! От Эстариса до Дорина путь неблизкий, и я не успею приехать к твоему совершеннолетию в августе, поэтому пишу это письмо заранее. Скоро ты станешь совсем взрослая, самостоятельная девушка, и тебе предстоит сделать нелегкий выбор: остаться с дядей или отправиться со мной в путешествие. Не в Аквилею, а в другую страну, Алиссен. Ты, наверное, удивлялась, зачем я так часто навещаю наших приморских родственников? Я езжу не к ним, доченька. От границы до Харстана морем — рукой подать, и, хотя этот путь опасен, я рискую ради встречи с твоим отцом. Его имя — Саттар хар Ами, мы женаты по законам Хармы, а ты — наша дочь. В Эймаре брак с харматанцем не имеет силы, более того, такой союз в нынешние времена могут расценить, как измену. Я лишена наследства в Дорине, но ты, достигнув восемнадцатилетия, вступишь в долю с Вальтером на землю и дом, а после его смерти получишь право распоряжаться всем имуществом. Я расскажу подробности, когда вернусь. Не ругайся с дядей, он неплохой человек, я иногда сама удивляюсь, как вы похожи. Целую, Адда хар Ами, твоя мать».

Слезы высохли. Алиссен хотелось выть, а не плакать. Или кусать локти от бессилия. Письмо не было прощальным, оно оказалось деловым. Адда Вейс. Адда хар Ами… Ее мать не собиралась умирать, не завещала вечную любовь, не благословляла и не давала советов, как жить дальше, но тайна, которую она поведала, объясняла очень многое. Стали понятны грязные намеки дяди и его злость: племянница являлась совладельцем дома и лавки, а не бесправной нахлебницей, как он всегда представлял! «Меня одиннадцать лет тыкали носом, что я „харматанское отродье“ и „никто“! Старик все прекрасно знал! Мне нужны были деньги? Я могла продать свою часть и уехать! Но стало поздно, когда все узнали, что я — архонт!»

Алиссен скомкала бумагу и бросила в костер, но тут же вскочила и выхватила ее из пламени. Что она делает! Это же письмо от мамы! Адда Вейс уехала в Аквилею весной 3213 года, накануне совершеннолетия дочери, лета скверны, уничтожившего половину города и обращения Алиссен в архонты, но так и не вернулась. Вальтер искал сестру, он объехал все южное побережье, но Адда бесследно исчезла. «Если бы мать была жива, она бы не молчала столько лет», — подумала Алиссен, — «я так и не узнаю, что случилось. А письмо надо уничтожить: оно рассказывает, кто я и откуда, и даже не будь я архонтом, я могу попасть в тюрьму за то, кем являюсь».

На мгновение прижав письмо к губам, девушка положила его в огонь и смотрела, как обугливаются строчки и сворачиваются тонкие края, пока бумага не превратилась в пепел, а затем поймала на себе внимательный взгляд Моргвата. Наверное, он наблюдал давно, но сидел так тихо, что Алиссен о нем забыла.

— Моргват, я похожа на харматанку?

— Отчасти. Широкие скулы и яркие краски не характерны для центрального Эймара.

— Ты правда из Тиверии? Или демон соврал?

— Я там родился.

— А что здесь делаешь?

— Смотрю на престранное представление.

— Я ничего объяснять не буду!

— Тогда и я промолчу.

Архонт отвечал нехотя и потирал подрагивающие от озноба руки, но все равно Алиссен сильно задели его бесстрастные ответы:

— Я тебе разонравилась, да? Плохо тебя развлекаю? Я исправлюсь. Что бы ты хотел, Моргват? Я умею ходить на руках — научилась ради забавы. Еще неплохо пою и бренчу на лютне. Если ты инструмент достанешь, устрою такой концерт, что ты карманы от счастья вывернешь. И станцевать могу! Мухлюю в карты, удачно тащу, что плохо лежит, запросто залезу на дерево или в окно. Жарю рыбу. Целуюсь страстно, еще никто не жаловался.

— … и убиваешь демонов голыми руками.

— А, ты про то, на барже… Это вышло случайно.

— У меня до сих пор синие искры в глазах. Не каждый архонт так может.

— На что было похоже, когда демон прошел через тебя?

— На ушат ледяной воды, вылитый на раскаленные угли. Он погасил меня изнутри, — задумчиво ответил Моргват, прислушиваясь к своим ощущениям, — ничего поганее я не испытывал. А еще — на посвящение в демоны: я узнал, кто такой Ракхайн и что он хочет.

— И чего же? Где он сейчас? Ты его убил?

— Мне не под силу убить бога, Алиссен. Он — и есть река, все реки хотят стать морями, а моря — затопить землю.

— Говоришь, как семидесятилетний старец.

— Переведу специально для девочки: Ракхайн хочет власти, он везде, я его не убил. Предупреждая другие вопросы, добавлю: нападать на нас он не будет, скверны на берегу больше нет, а я смертельно устал и целоваться не хочу.

— Ты поймал жабу?

— Какую еще жабу?

— Я хочу знать, что за шар ты носишь. Или мне чмокнуть Лето, пока он спит?

— Сфера — это душа ария, — серьезно ответил Моргват, не заметив шутку.

— Так это душа врага! Подожди, ты обменял меч архонта на нее?! Не может быть! — Алиссен сама поразилась своей догадке.

— Все верно.

— Ты знаешь этого ария?

— Не имею ни малейшего представления, кто это, но уверен — он нам не враг. Я не зря твое мнение спрашивал, — хотел лишний раз убедиться.

Алиссен глубоко задумалась о ценности уникального меча архонта и человеческой души. Оба эти предмета — единственные в своем роде, и впервые в ее жизни не представлялось возможным просчитать выгоду от такого обмена. «Я точно знаю, что душа в сфере не принадлежит Кеодану! Этот арий был бы отвратителен и без шрама!» Девушка посмотрела на Моргвата, и ей стало жаль его обезображенного лица. Если бы с ней случилась такая неприятность, она была бы безутешна, а он только грустно глядит в огонь.

— Ты заболел?

— Нет. Замерз.

— Тогда я тебя согрею!

Алиссен, не дожидаясь согласия, села рядом с архонтом и прижалась к нему крепко-крепко. Моргват не возражал.

 

Дорогие гости

Вернуться, вернуться поскорее! Обратно Моран бежала. В доме свиданий она разожгла огонь в камине и вглядывалась в хаотичную пляску пламени, пока не согрелась. Голод, как нарочно, напомнил о себе резью в желудке, а плотная материя формы Хранителя, намокнув, стала тяжелой, как доспехи. «Я такая живая. Единственное существо в цитадели, которое дышит». Потрескивание дров сливалось с монотонным шумом дождя, доносящимся через приоткрытую дверь на улицу. Так пусто и тоскливо, что сжимается сердце. «Теперь я знаю, что значит настоящее одиночество», — печально подумала Моран.

— Достаточно. Отпусти меня. Голод убивает медленно, а раны, которые я смогу нанести себе сама, исцелятся. Верни яд Киндара, и я его выпью, — сказала Амаранта вслух.

Тотчас с верхних этажей донесся шорох, похожий на звук осторожных шагов. Прямо над ее головой, всего уровнем выше, тонко хрустнул сухой ворс ковра под чьей-то легкой ступней. Еще и еще. Моран вскочила, почувствовав, как на голове зашевелилась кожа. Ее слух обострился до предела, и даже уши, казалось, насторожились, встали на макушке, как у волка.

Пустое жилище наполнилось движением жуткой невидимой жизни: вот чуть слышное поскрипывание половиц, дуновение, похожее на вздох, и снова тишина. Шелест или шепот? Стон? Или — все же показалось?

— Мне чудится все это! Дождь, просто дождь! — беззвучно шевеля губами, убеждала себя Моран, но уже не верила.

Раздался громкий стук — наверху упало что-то большое и покатилось по полу. Дом содрогнулся. Мелко задрожала металлическая лестница, передавая часть вибрации полу, через невидимые щели потолка вниз посыпался мусор, в камине жарко полыхнул огонь…

Не разбирая дороги, не думая, не глядя, куда наступает, всецело во власти животного страха, Амаранта выскочила на улицу, пробежала несколько шагов и упала, поскользнувшись на костях мостовой. Обернувшись ко входу в дом, она отползла еще немного и убрала с лица мокрые пряди волос, вглядываясь в распахнутые двери. На крыльцо падали красноватые отсветы — это пламя камина подсвечивало перила и ступени. Раздуваемое ветром, оно металось в топке, но Моран казалось, что это тот, кого она не видела, пришедший сверху, хозяйничает в приютившем ее доме.

— Выходи! Покажись!

Раскат грома прогремел так близко и настолько неожиданно, что Амаранта прикрыла руками голову, спасаясь от нападения с небес. В цитадели стремительно темнело, но виной тому была больше погода, чем время суток. Частые капли дождя настойчиво взбивали землю между черепами в жидкую пузырящуюся грязь; на ровном пространстве улиц покинутого города воде было некуда течь, и дороги превратились в неглубокие водоемы со скользкими валунами.

— Выходи же… — прошептала Моран, не в силах унять дрожь.

Никто не показался. Тогда она встала и пошла прочь, то и дело оглядываясь, но цитадель осталась пуста и безмолвна. «Я просто уйду, уйду прямо сейчас! Может, волкам надоело меня ждать? Тогда я вернусь в Галадэн, и пусть эльфы делают со мной все, что хотят».

Амаранта была уверена, что выбрала верную дорогу, но люк в земле никак не находился. Она металась по узкой улице, пинала ногами мокрую подушку мха, опускалась на колени и пыталась найти потайной проход наощупь, но его не было! Нигде! А почерневшее небо бесилось порывистым ветром и нещадно хлестало по спине потоками воды…

— Где же он?! Люк такой заметный! Я своими руками закрыла его в уверенности, что не потеряю! Это место — правильное: вот дом с балконом, я помню его! Или я перепутала улицу? Проход на соседней? Конечно, я поищу там!

В темноте все улицы были похожи друг на друга, а отчаянные поиски не дали результатов — цитадель не хотела выпускать свою пленницу.

— Если люк спрятали, я никогда его не найду! За несколько месяцев в Галадэне я не увидела ни одного, настолько надежно эльфы умеют их скрывать! Это сделал ты? Кто ты такой? Выпусти меня!

Страх уступил место отчаянию. Во тьме, освещаемой молниями, дома-деревья выглядели одинаковыми, как близнецы, и теперь Моран даже приблизительно не могла определить, в какой стороне находится площадь с тремя тронами. Она заблудилась, как когда-то в Галадэне. Но в цитадели Сириона нет гостеприимного Мастера, который ее накормит и обогреет у огня. Только дождь и мрак вокруг, и враждебная сила, которая пристально наблюдает издали, не показываясь.

— За что?!

А за что убили тех, что покоятся у нее под ногами? Цитадель не предъявляет обвинений, не выдвигает условий, никуда не торопится. Моран села прямо посреди улицы и прислонилась лбом к грязным коленям, чувствуя, как дождь колотит ее по плечам и затылку. Она сидела долго, а капли падали все реже и реже. В небе прощально прогрохотало. Снова налетел холодный ветер, старательно разгоняя тучи.

— Ты хоть знаешь, кто я? Я — Амаранта, королева Эймара. А ты? Считаешь себя вершителем моей судьбы? Ты не имеешь права! Я все решаю сама!

Цитадель не поверила. Качнули кронами деревья, луна повисла над дорогой круглым фонарем с тусклыми пятнами ржавчины. Какая она старая, заброшенная! Как и все вокруг. Мостовая из черепов разбита, а осколки костей разбросаны повсюду: на обочинах, на порогах домов, на стволах деревьев.

— Это не кости. Это же бумага!

Рваные клочья подрагивали под порывами ветра, трепетали, приклеенные влагой к серым валунам. Взяв один из них, мокрый, распадающийся на волокна, Моран хотела прочесть размазанные строки и не смогла — язык был ей незнаком.

«Мне надо найти крышу над головой. Я не могу сидеть здесь всю ночь». Встать оказалось тяжело, несмотря на странную легкость во всем теле. «Я не больна, это все голод. Голод лишает меня сил». Амаранта подергала ручку двери первого попавшегося на пути дома и отпрянула, поняв, что он заперт изнутри. Засов был виден сквозь щели рассохшихся дверей.

— Вы закрылись? Я не буду беспокоить, я ухожу.

Ей ответом был тихий, жалобный звук, как будто где-то плакал ребенок или подвывала собака. Неужели в запертом доме остался кто-то живой?!

— Мне кажется. Никого. Никого нет. Вот, уже замолчали, — прошептала Моран.

Но плач был настойчивее ее логики. Он повторялся на одной и той же тоскливой ноте, замирая не сразу, а одиноко повисая в тишине цитадели. Чувствуя, как ужас снова берет за горло, Амаранта огляделась вокруг в поисках хоть какого-нибудь оружия. Но гроза, прогремев над Сирионом, как в насмешку не оставила даже сломанной ветки. Зато в окне соседнего дома сверкнул и погас холодно-льдистый свет.

— Огня не было. Не было огня!

Следующий луч сопровождался все тем же тонким визгом и ввинтился прямо в зрачок, заставив Амаранту вскинуть руки для защиты. Она шарахнулась в сторону, но краем глаза успела увидеть причину своего страха.

— Окно! Раскрытое окно, ветер и лунный свет! Да будь ты проклят!

Голос сорвался. Вытерев слезы стыда и сломленной гордости, Моран подбежала к дому, землю вокруг которого усеяли листы бумаги, вылетевшие из раскрытой рамы второго этажа. Пленница цитадели резко распахнула двери, вбежала и уперлась взглядом в еще одни, кованные, замурованные свинцом. Его светлая, застывшая нитка запечатывала вход от потолка до пола.

— Что, заперли самое ценное? Сдалось мне ваше золото!

Этажом выше царил беспорядок. Ступая прямо по книгам, разбросанным по полу, Моран первым делом добралась до окна и закрыла его. А потом подняла кожаный фолиант, показавшийся ей значительнее остальных. Света полной луны, льющегося через прозрачные стекла, было достаточно, но и этот текст оказался не читаемым. Не эймарский, не харматанский, не тиверский языки, ни единой знакомой буквы… Нет такого алфавита! Не существует!

Но цитадель издевалась над ней, утверждая обратное: в простенке между стволами деревьев раскинулась карта. Нарисованная прямо на стене уверенно-яркими красками, она пестрела надписями, линиями и точками. Бросив книгу, Моран подошла вплотную и прикоснулась к раскрашенным доскам, не веря своим глазам. Не в силах прочитать названия, она нашла Аверну, Велеград и Готу; угадала границы Тиверии и Галаада, но сочла их неправильными. И увидела пустоту там, где должен был быть ее любимый город. Отсутствовала не только Архона, весь север Эймара выглядел безлюдной пустошью. Горы. Море. И ложь в их очертаниях, знакомых Амаранте с детства.

Но у карты был центр: столица безымянного государства, огромного, захватившего Эрендол, Харматан и южную Морею, оставившего Аквилее лишь острова и узкую линию побережья.

— Не может быть! — выдохнула Моран, не обращая внимания на легкий треск, — так это же Сирион! Цитадель!

Пол под ее ногами покачнулся и поплыл с нарастающим сухим скрипом. Подпрыгнула книга, подброшенная сломанной половицей, в щель скользнула бумага. Амаранта одумалась слишком поздно. Уже падая, она попыталась зацепиться за щербатые доски, но они раскрошились под руками в труху. Отсыревшее, прогнившее покрытие пола не выдержало ее тяжести, и Моран провалилась на первый этаж, прямо в помещение, вход в которое снаружи сковал свинец.

* * *

Она упала у самой стены в облаке щепок и обломков, разбив колени о каменный пол. Глаза запорошило. Задыхаясь от пыли, взбитой в порошок, Амаранта тщетно пыталась разглядеть, куда она попала на этот раз.

— Надо подождать. Станет светлее и я выйду отсюда!

«Выход запечатан!» — подсказала память.

— Ну и что? Я выберусь через отверстие в потолке.

Пыльный туман понемногу рассеивался. Мутно, как сквозь грязное молоко, Моран увидела высоко над собой проломленные доски.

— Ничего страшного. Здесь должна быть мебель, ящики, шкафы, — не зря же заперли двери! Использую их, как подставку и вскарабкаюсь.

Но перед Амарантой расстилалось пустое пространство плиточного пола, а у потолка покачивались изогнутые серебристые ленты, потревоженные ее падением.

— Опять шутки лунного света? Нет, я ошиблась. Это же кладбище!

К крючьям, вбитым в потолочные балки, были подвешены мечи архонтов. Они висели рядами, соблюдая порядок, известный одним лишь обитателям цитадели; каждый клинок, изуродованный отверстием в лезвии, был надет на крючок рукоятью вниз. Как их много! Эльфы Сириона устроили своеобразный храм оружию грозного противника, чтобы гордиться своими победами? Или они продолжали бояться магических мечей даже после того, как их владельцы умерли? Наверняка, останки воинов-магов стали частью дорог и подземных переходов. Так или иначе, Амаранта попала в западню, из которой не было выхода.

— Вот и все. Сочту за честь покоиться рядом с вами.

Пленница цитадели встала и пожалела, что при падении с высоты не сильно покалечилась. Значит, времени на раздумья у нее будет больше. Моран прошла меж строя архонтских мечей, легко коснувшись нескольких из них, постояла у дверей, закованных в свинец, и вернулась к свету пролома. Там она сняла с крюка клинок, висевший самым первым, и опустилась с ним на пол. Лунный луч пробежал по широкому лезвию, черненому узорами, осветив пенные гребешки волн и далекие очертания земли, лучистое солнце над горизонтом и знакомые буквы. Эймарский.

— Тебя звали Сайдерис. Аквилейское имя. Архонт с юга. Не знала, что такое бывает. Какой длинный и тяжелый меч был у тебя!

Моран взяла рукоять в правую руку и постаралась поднять оружие, нацелив его в невидимого врага. У нее не вышло.

— Не смейся надо мной, — я очень слаба сейчас. Давай, угадаю: ты — высокий, большой человек с широкими ладонями. Моя рука — просто детская в сравнении с твоей. Обладай я силой архонта, как когда-то, я бы не смогла сражаться твоим оружием.

Она вздохнула и положила меч Сайдериса на колени. Страх отступил. Случилось самое худшее — чего еще бояться? Водя пальцем по рельефу надписи на лезвии, Амаранта разговаривала с архонтом так, словно он мог ее услышать. Почему-то в застывшем времени цитадели это не казалось ни глупым, ни безумным.

— Я хочу почувствовать, хоть на мгновение, что я не одна, прикоснуться к кому-то живому напоследок. Например, к тебе, Сайдерис. Дерзкое желание, не правда ли? Я люблю совсем другого мужчину, которого не вернуть, но отчего-то я уверена, что даже его тень для меня в Сирионе недоступна. А ты — почти рядом, только стоит протянуть руку и закрыть глаза. Ты мне приснишься, обещаешь?

Амаранта расслабленно откинулась на стену, положив ладони на лезвие, не опасаясь порезаться. В хранилище мечей тихо, как и положено в склепах. Эльфы Сириона были правы, помещая оружие воинов-магов под замок — лишенное света навсегда, оно продолжало отдавать сияние былой силы, невидимое, но понятное другому архонту.

Она проснулась от сполохов пламени, с настойчивым упорством пляшущих по лицу. Над головой исчез пролом и мечи архонтов, помещение, уставленное столами и скамейками, освещал одинокий факел в руке широкоплечего человека.

— Боги милосердные! — пробормотала Моран, едва ли не впервые в своей жизни помянув высшие силы.

— Ты ранена? — спросил мужчина гортанным голосом с необычным акцентом, добавляющим в слова лишние гласные. Вопрос прозвучал, как «ранеена», — откуда у тебя мой меч?

Амаранта отрицательно потрясла головой и протянула хозяину целый клинок, без дыры в лезвии.

— Ты его украла? Зачем?

— Я нашла. Чтобы вернуть хозяину.

— Благодарю тебя! Теперь я точно выберусь отсюда!

Архонт сжал рукоять меча, и тот немедленно вспыхнул оранжево-желтым цветом, совсем как закат над аквилейским морем.

— Какой ты… красивый, Сайдерис!

Моран едва не сказала «был», но архонт выглядел таким живым! Великан с длинными рыжими волосами, заплетенными в косички на висках.

— Знаешь мое имя?

— Меч подсказал.

— Ты очень бледная. Харматанка?

— Я с севера. С побережья.

— В ледяных землях никто не живет, кроме ветров и демонов.

— Значит, я — демон или ветер. Я люблю свои горы.

Какая прекрасная иллюзия — увидеть того, о ком сожалела! Спасибо за последний подарок, Сирион!

— Вставай! — приказал архонт.

— Как скажешь.

Амаранта с трудом поднялась и потерла руками колени. Ее зашатало, а перед глазами поплыли светящиеся точки, — цитадель не потрудилась вернуть своей пленнице силы и здоровье. Сайдерис брезгливо прищурился, но тут же протянул руку, предлагая помощь.

— Эльфийские выродки пытали тебя?

— Да. Здесь знают толк в пытках.

Моран не рискнула опереться на руку аквилейца. Все же перед ней был мертвец. Или — нет?

— Уйдем вместе! — решил Сайдерис.

— Двери заперты.

— Я бы удивился, будь иначе. Как ты попала в летописную?

— Не помню.

Архонт направился к противоположной стене.

— Я — разведчик, я презираю двери, — улыбнулся он, присел на пол и уперся коленом в неприметную плиту пола. Под его весом камень поехал вниз, а за ним — следующий, образуя крутую лестницу в темноту. Сайдерис указал спускаться, потушил огонь и закрыл за собой проход. Очутившись в кромешной тьме, Моран случайно прикоснулась к горячей и влажной коже человека, погибшего несколько веков назад, и отдернула руку. Сейчас воины-маги не носят таких чудных доспехов, надеваемых прямо на голое тело. Наверное, в древности это было обычным делом.

— Мы выйдем на поверхность?

— Не совсем. Под городом — сеть подземных тоннелей, а ночью все выходы перекрыты и охраняются. Мы доберемся до дома наших друзей. На всякий случай запоминай повороты.

— У тебя друзья — здесь?

— Предатели есть везде.

Сайдерис повесил меч на пояс и засветил ладони. Проход был узким, земляным. «Направо-налево, прямо, направо» — послушно отсчитывала Моран, следуя за архонтом, пока тот не остановился перед низкой дверью.

— Подожди! — неожиданно для себя зашептала Амаранта, — мы пришли? Не открывай эту дверь!

«Он исчезнет сразу же, как войдет в нее! Вот так Сайдерис погиб — в доме предателей его ждет засада!» — отчетливо поняла Моран.

— Почему?

«Переписать историю нельзя», — говорил Галар. Но она попыталась:

— Давай поищем другой выход! Забьемся в дальний угол, переждем до утра.

— «Забиваться» куда-то — не выход. Я выбрал самый надежный путь, нам ничто не грозит, — спокойно ответил архонт.

Амаранта не собиралась сдаваться — она загородила дверь собой:

— Останься, и ты будешь жить, а твой меч не проткнут и не подвесят к потолку в доме летописей, как трофей!

— Что-что?

Сайдерис небрежно опирался о стену тоннеля, подсвечивая себе магией архонта и смотрел на Моран оценивающим взглядом. Он ее вообще не слушал.

— Побудь со мной еще немного! Ты — такой живой, такой настоящий! Сайдерис, я умираю от одиночества, от голода, от тоски! Это чудовищное место мучает меня!

Архонт шагнул к Амаранте, взял ее лицо в свои руки и поцеловал с грубой настойчивостью дикаря, не обращая внимания на то, как она вцепилась ему в запястья, пытаясь помешать. Свет магии погас, осталось только дыхание мужчины, ставшее коротким и совсем близким.

— Отпусти, не надо!

Отталкивать Сайдериса было все равно, что пытаться сдвинуть скалу.

— Разве ты просила не об этом?

— Просто поищем другую дорогу.

— А ведь ты — архонт, чужестранка! Но твоя магия доносится до меня издали, как во сне. Она — и есть, и нет. Не могу понять.

Он обнял Моран за талию и прижал к себе, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Это потому, что я заблудилась, Сайдерис, я попала в прошлое. Но я могу остаться, и все будет по-другому. Привычный мир рухнет, как крепость, из фундамента которой вытащили все камни. А мы с тобой станем свидетелями чуда или величайшего из разрушений, я и сама точно не знаю. Возможно, само время повернет вспять, а королева Эймара не родится! Но мне больше нечего терять, и я готова сломать все, что угодно! Просто не открывай эту дверь!

— Что такое «эймар»? Время умеет бежать только вперед! Пытки надломили твой разум. Нехорошо этим пользоваться. Не в эту ночь, — в голосе архонта прозвучало сожаление.

Он вздохнул и выпустил Амаранту из объятий.

— Скажи правду перед тем, как тебя не станет! Почему эльфы цитадели отняли столько жизней? Кто их жертвы? Люди?

— Каждый ребенок в Свободных землях знает ответы на твои вопросы! — архонт посмотрел на Моран с жалостью, окончательно удостоверившись, что черноволосая чужестранка повредилась умом.

— Слышишь тишину? Все спят. Всего нескольких слов!

— Хорошо, вот эти слова. Власть. Маги Сириона мнят себя нашими богами. Бессмертие. Их алхимики хотят жить вечно. Золото. Правителям нужно столько металла, чтобы днем померк свет солнца. Достаточно?

— Этого желали всегда и будут желать вечно! И даже спустя века ничего не изменится!

— Откуда ты знаешь? Мы победим их обязательно!

— Кто «мы», Сайдерис?

— Архонты и арии Аквилеи и Свободных земель. Люди, дварфы и другие эльфы из долины озер. Говорят, безумцам ведомо будущее. Тогда скажи — победа будет скорой? Отвечай!

Сайдерис тряхнул Моран за плечи, глядя на нее с такой надеждой, что невозможно было не солгать, хоть в малом.

— Когда с северного побережья придут воинственные люди, похожие на меня, вы одержите верх. Вы прольете кровь за свободу, а они — за новую землю, которая избавит их от скитаний. Сириона не станет, на долгие столетья о нем умрет даже память. Еще немного, и власть цитадели падет.

— Я готов в это поверить. Пусть твои слова окажутся пророческими. А теперь — пойдем!

Архонт открыл дверь.

* * *

— Сайдерис?

Тихо и пусто. Темно, как перед рассветом. Снова одна. Моран поднесла руку ко рту. На губах еще жило ощущение поцелуя, а сердце бешено колотилось о грудную клетку. Она знала наверняка, что случилось дальше: их поджидала засада у двери подземелья. Амаранта видела своими глазами блеск магии архонта в последнем бою. И вот его меч, у нее на коленях, с дырой в лезвии…

— Я хотела тебя спасти! Почему ты не послушался?

Сайдерис не услышит. Как давно его не стало!

Предрассветные сумерки розовели. В темницу Амаранты робко проник первый солнечный луч и осветил мечи архонтов. По склепу забегали солнечные зайчики. Ненастье, задержавшись над Сирионом на несколько дней, смилостивилось и убралось наводить тоску и поливать дождями совсем другие земли.

— А если проход существует и поныне? Я смогу выбраться на поверхность!

Эта неожиданная мысль придала Моран сил. Она вскочила. Меч Сайдериса упал на пол с тонким, жалобным звоном.

— Отыскать лаз в полу — что может быть проще? Я лежала на этом же месте, так? Он — напротив!

Вот она — плита с более темными разводами камня, чем остальные. Амаранта до боли била в пол коленями и ладонями, налегала всем телом, но лестница не появлялась. В изнеможении она села рядом с выходом, не желающим выпускать на волю.

— Архонт был очень сильным, а я слаба и мало вешу. Мне не открыть! — прошептала она в отчаянии. Взгляд упал на оружие Сайдериса.

— Прости, я отбросила твой меч как ненужную железку. Говорят, что частичка души архонта живет в его клинке вечно. Я верю, иначе почему ты помогаешь мне после своей смерти?

Моран подобрала меч, а потом сняла с крюков еще столько, сколько смогла удержать. Это хорошо, что у архонтов такое тяжелое оружие! Если встать на плиту, общего веса может хватить… Нет, недостаточно. А если подпрыгнуть? Раздался скрежет. Пол поплыл вниз, появились ступени, пахнуло затхлой сыростью. Вот и лестница. Амаранта развесила мечи архонтов на прежние места, оставив клинок Сайдериса последним.

— Прощай, рыжеволосый воин.

«Я едва не вмешалась в ход истории прошлого. Ради нескольких лет, дней или часов собственной жизни я была готова разрушить целый мир. От непоправимого шага меня удержала воля Сайдериса, не моя. Если это было испытанием — то я его не прошла. Но откуда взялась уверенность, что его мечу больше не место в цитадели? Разве что-то изменилось?» Ответа не было.

Моран повесила клинок на крюк и спустилась в душную темноту подземного перехода. Жалкие лучи света, что осмелились сюда проникнуть через пролом в потолке, исчезли за первым же поворотом. Она пробиралась вперед, опираясь о стены и мысленно благодарила архонта за подсказку — считать изгибы коридора, пока не нащупала дощатую дверь. Преграда подалась с тихим скрипом, и пленница цитадели вошла в помещение, вытянув вперед руки. «Это — подвал дома. А если он закрыт? Погреба запирают снаружи, а не изнутри!» Она задела какой-то предмет, и он упал на твердый пол со звуком разбившегося стекла. Под ногами хрустнули осколки. Шагнув в сторону, Амаранта поскользнулась, угодив руками во что-то мягкое и холодное. Вздрогнув от омерзения, она резко выпрямилась и ударилась плечом о невидимые полки. Похоже, подпол тесный.

Двигаясь вдоль стены, Моран нащупала много бутылок. Что в них? Вспомнив лабораторию алхимиков, она содрогнулась. На пути то и дело встречались тонкие влажные нити то ли плесени, то ли грибницы, они прилипали к лицу и наматывались на пальцы. Наконец, Амаранта наткнулась на деревянные перекладины лестницы. Едва ступив на нее, Моран упала. Под ее тяжестью ступеньки крошились в труху и проламывались.

— Ты идешь до конца, Сирион, да? — спросила пленница, — прояви хоть каплю милосердия! Хотя, о чем я говорю? Оно тебе не свойственно! Позволь выбраться — и ты будешь мучить меня еще дольше и разнообразнее! Это практично, не находишь?

Верхние перекладины выдержали, а люк подпола, закрытый изнутри вопреки всем законам логики, легко откинулся в сторону. Амаранта выбралась наружу в углу комнаты, освещаемой круглым окошком под самым потолком. Это была уютная кухня: очаг, обеденный стол, шкафы с посудой… Обычный дом, похожий на жилища эльфов в Галадэне. Моран подошла к входной двери и отодвинула засов, больше ничему не удивляясь. Если жители цитадели сначала отгородились от внешнего мира, чтобы потом исчезнуть без следа — то так тому и быть! Скорее, на солнце! Пусть бьет в глаза, заставляет жмуриться, оно такое теплое!

— Я свободна!

Амаранта стащила пропахшую подземельем куртку и прилегла прямо на пороге, подставив лицо и тело горячим животворным лучам. Она не знала, как долго провалялась, погрузившись в блаженное забытье без снов и видений. Солнце покинуло крыльцо, отправившись по своим делам на запад, подул легкий ветерок, напоминая, что лето еще не наступило. Из подвала в глубине кухни потянуло промозглой сыростью. «Сдохну вот здесь, на ступенях. Жаль, я не умею шутить, как Гервант, — сейчас с удовольствием бы посмеялась. Пожалуй, вот кого мне сейчас не хватает, — нелюдь смерти не боялся. Наверное, он мысленно успел себя похоронить десятки раз и привык. А что в бутылках?»

Моран заставила себя встать и спуститься в подпол снова. На свет появился сосуд темного стекла с сильно вогнутым дном. В Эймаре таких не делали. Обтерев находку от пыли и плесени, она отбила горлышко. В нос ударил запах крепкого алкоголя.

Следуя странной прихоти, Амаранта наполнила два бокала, взятых из серванта, и вышла с ними на середину улицы. Вино оказалось практически черным, глубокий гранатовый оттенок напитка выявился только на просвет. Выбрав колодец солнечного света, льющегося на дорогу с бездонно-синего неба, Моран села, скрестив ноги, и поставила второй бокал перед собой.

— За тебя, Сайдерис, архонт из Аквилеи.

Какое же оно горькое, и какое сладкое; безумно крепкое и густое, как сироп! Древнее вино обманчиво утоляло голод и кружило голову с первых же глотков. Пленницу цитадели ласково согревали черепа мостовой, а блики света катались в бокале, весело догоняя друг друга.

— Ханлейт, мой Хранитель, обрети покой в той стране, куда попадают лучшие из эльфов. Галар, не умеющий прощать — пусть Астарот бережет твою душу.

А что, собственно, случилось? Просто вышло солнце. Оно светит везде одинаково, а не избегает мрачную цитадель Сириона, как Моран показалось вначале. Река времени течет, как обычно, и даже могучим домам-деревьям придет свой срок. Дождь попадает в окна, рассохшиеся, раскрытые ветром; гниют полы и перекрытия, превращается в труху мебель. Каждый неосторожный шаг грозит гибелью!

— За Златовласку — самого смелого из алхимиков, за беспечного Лето, за Герванта и его злые шутки.

Амаранта пришла сюда бояться собственной тени? Своих мыслей или страхов? «Что я ожидала, затопив камин в доме, который простоял запертым века? Здесь все — прах и тлен! Цитадель исчезает, распадается от прикосновения, от дыхания! Никого не было! Никого живого. Кроме меня. Как я глупа!»

— За Моран, ненастоящего архонта.

Наполнив свой бокал заново, она пошла прочь, оставив второй посреди дороги.

— Я вернусь, — сказала Амаранта тем, с кем только что чокалась, — Моран нужно побыть одной. Я вспомнила того, кого нет с нами. Его звали Фелан.

* * *

— Предлагаешь мне руку и сердце, Фелан? — язвительно спросила Моран, потуже запахивая домашнее платье на коленях, — ты в который раз вламываешься ко мне в спальню после полуночи, не спросив разрешения?

— Ты не ложишься спать, не погасив огня, — невозмутимо ответил архонт и положил на стол большой серебряный перстень.

— Такое трогательное знание моих привычек! Где меч архонта?

— Его куют на островах, в Асгаре. Скоро будет. Помнишь, я говорил, что тебе нужно кое-что еще, кроме клинка?

— Добрая улыбка? Я не умею.

Фелан сел рядом, не дожидаясь приглашения. Неспроста у Амаранты плохое настроение — уж что-то, а характер королевы архонт знал не хуже своего.

— Что случилось?

— Тиверия отказала в поддержке. В любой.

— Знаю. Не только тебе, но и Аверне. Это было ожидаемо, — Тиверия не участвует в войнах.

— А вот Харматан согласен воевать с нами плечом к плечу, что несколько неудобно, учитывая его месторасположение на карте.

Архонт недоверчиво прищурился, а Амаранта продолжила, и с каждым словом ее лицо становилось все злее:

— Условия союза вполне приемлемые: я дарю последователям хармы Эрендол на растерзание, а сама отдаюсь сыну Бефсанского халифа, становясь его первой и самой почетной из жен.

Фелан не нашел, что сказать и только смотрел, изредка помаргивая.

— Ты хочешь замуж? — выдавил он, наконец.

— Конечно! А еще больше — отдать Эрендол, который мне не принадлежит!

— Ты не сделаешь ничего подобного.

— Почему? Что плохого в браке? Чем я обязана стране эльфов? Подтянем войска через Морею и Карию и разобьем Эрендол с харматанцами на пару. Родерик испугается и предложит любой мир, лишь бы его не трогали. А после — роскошная свадьба.

— Моран, ты говоришь ужасные вещи.

— Когда ты мне скажешь, что я делаю ужасные вещи, я пойму, что живу не зря. А пока мне противно открывать глаза по утрам, зная, что уже к завтраку я узнаю какую-нибудь гадость! Что ты принес? — спросила она без всякого перехода, высказав все неприятности и немного успокоившись.

— Кольцо для архонта-мага.

— И что оно умеет?

— Пока — ничего. Но если носить постоянно, то впитает твою магию.

— Зачем?

— Удар будет сильнее. А если вдруг силы иссякнут, перстень поможет. Вернее — камень. Я выбрал морион, надеюсь, он не расколется.

— Почему не алмаз? Для королевы — самое дорогое!

— Потому, что не представляю тебя в белом.

— Намекаешь, что наряд невесты мне не к лицу?

— Я ни на что не намекаю, Моран. Твой цвет — черный. Не понимай меня неправильно.

Архонт встал, собираясь уходить. Иногда с ней было невозможно разговаривать. Амаранта поднялась вместе с ним и протянула правую руку.

— Надень.

— Левую. Правая — для меча.

Как шесть серебряных когтей вцепились в кабошон мертвой хваткой, так и сам перстень цепко обхватил средний палец Амаранты. Некоторое время она не могла отвести взгляда от глубины мориона, поглощающего свет, как сама тьма. Но объятия жутковатого перстня были нежны настолько, что его не хотелось снимать. Вытянув руку вперед, Моран засветила ладонь. Светлые искры магии архонта исчезли в камне, но не погасли, а остались внутри: морион стал холоднее, а серебро, напротив, нагрелось.

— Это… Я не знаю, как назвать. Прекрасно. Словно он любит меня. Я про перстень.

Фелан молчал и смотрел туда, куда не следовало — в глубокий вырез изумрудно-зеленого платья королевы Эймара, застегнутого всего на пару крючков спереди. Она права — не место архонту в ее спальне. И в ее жизни — тоже. Пора прекратить эту странную дружбу, стихийно возникшую между ними пятнадцать лет назад. Решиться, наконец. Переехать из дворца в город, — советнику место в Совете, а не в покоях напротив.

— Я купил в городе дом, — неожиданно сообщил Фелан.

— Чего ради? Деньги девать некуда?

— Дома покупают, чтобы в них жить. В этом я не оригинален.

— Ты в Архоне так давно, что я забыла, откуда ты родом. Из Эдельса, верно? Ты — Фелан ванн Эдельс. У твоей семьи вотчина на побережье.

Архонт удивился, откуда она знает.

— Я — просто Фелан. Второй сын и архонт, титул не унаследовал, а про приставку «ванн» и сам давно забыл.

— Хочешь — подарю? Титул?

— Нет!

— Обиделся? Тебя пригласил регент Отвальд в качестве наставника для Северона. Но теперь, когда нет ни брата, ни дяди, ты нужен мне. Оставайся!

— Моран, я становлюсь фамильярен.

— Ты обещал меня обучить технике боя архонтов!

— Я и буду. Днем.

— Никогда не спрашивала — у тебя есть женщина? Ведь не девственник же ты, в самом деле!

— А сейчас ты уже переходишь все границы! Нет — на оба вопроса.

Разговор оборвался, как бывало и раньше, но в воздухе повисла недосказанность. Архонт ожидал чего-то. Очередной реплики, после которой можно будет уйти с легким сердцем? Амаранта прошла к выходу и повернула ключ, закрывая дверь.

— Фелан, ты любил когда-нибудь?

— Да.

— Тогда почему ты один? Она умерла? Отвергла тебя?

— Ни то, ни другое. Зачем ты заперлась?

— Поздно. Никого не жду, — рассеянно ответила Моран, расстегивая платье и сдергивая с кровати покрывало. Под ним матово переливался шелк простыней.

Это была та же комната, где Фелан провел несколько томительных дней, ожидая, умрет его королева, или выживет, став архонтом. С тех пор исчезла ванна, а паркет, разбухший от воды, починили. Но архонт продолжал сюда заглядывать, притягиваемый, как магнитом. Часто они засиживались глубоко за полночь, обсуждая дела, но никогда не касались личной жизни друг друга.

— Так по вечерам ты держишь двери открытыми для меня? — спросил пораженный Фелан.

— Нет, мне сквозняки нравятся!

Амаранта загасила все свечи на столе, одну за другой, и подошла к стене темно-синей ткани.

— Смотри!

Тяжелая портьера, закрывающая окно, застекленное до самого пола, отлетела в сторону. Архонт на мгновение закрыл глаза — он стоял слишком близко к белой январской бездне.

— Так забавно видеть страх человека, который ничего не боится, кроме высоты и… меня.

Она подошла к окну вплотную и прижала руки к стеклу. С другой стороны зимних рам иней нарисовал лесные узоры, они серебрились, как сказочная оправа далеком пейзажу, одетому в снега и лунный свет. В безоблачном и пронзительно-высоком небе высыпали звезды. Но Фелан почувствовал только холод и легкое дрожание стекол под порывами ветра с Эймарских гор.

— Голова кружится, я не буду смотреть.

Архонт отвернулся: не от пугающей дали за стеклами, а от Моран. Ее платье едва держалось на плечах, полупрозрачная туника, что была под ним, почти не скрывала тело, а зеленый цвет придавал коже оттенок алебастра.

— Ты невозможен, Фелан, — неожиданно сухо сказала Амаранта, задергивая шторы, — и ты труслив. Держу пари, в своем новом доме ты поселишься на первом этаже!

Комната вновь погрузилась в спасительную тьму.

— В тебе течет кровь Агнара, а я — архонт на службе, но у меня есть гордость, Амаранта! Я знаю тебя, и понимаю, что ты можешь мне предложить, а что я не получу никогда!

— Тебе нужен трон? — с жестким презрением бросила она, — тогда ты прав! Он — только мой, понятно?

В наступившей тишине Моран услышала прерывистое дыхание архонта и поняла, что, наконец-то, смогла задеть Фелана настолько сильно, что он потерял присутствие духа.

— Я перееду не в город, я уеду вообще.

— Предлагаю, как вариант — службу у Родерика.

— Ты сама понимаешь, что сейчас сказала?!

— А ты говоришь с королевой, архонт.

— Вижу. Власть тебя совсем испортила.

Фелан направился к выходу.

— Совсем? Подпорченная наполовину я тебе нравилась больше? Ты тоже изменился не в лучшую сторону! И ты седеешь!

— Давай покончим со всем этим прямо сегодня! Я седой? Ранняя седина — в роду у ванн Эдельсов. Я труслив? Да, я не создан летать! Меня тошнит при взгляде на землю с высоты. Выходи замуж за харматанского принца и любуйся на него! А мне и Северона хватило!

— При чем здесь мой брат?

— Уже «брат»? Ты соблазнила мальчишку сестринской любовью?

Амаранта одумалась и сменила тон. Разговор пошел совсем не по тому руслу, что она планировала. Так они поссорятся, но на этот раз серьезно.

— Я перепутала, Фелан, поняла слишком поздно, что Севера я любила как брата. Поэтому и хотела уехать в Аверну, а для него найти хорошую жену из Тиверии. Вернее — супругу для короля.

— А я думал, что ты способна на самопожертвование и удивлялся.

— Так я не способна?! Я стала архонтом ради Эймара! Да как ты… Уходи!

Оскорбленная до глубины души, Моран бросила в Фелана ключ от двери и села на кровать. «Я опять ошиблась! Как он не подойдет к пропасти по своей воле, так и не позволит себе большего, чем архонт-наставник, и не важно, какие чувства Фелан при этом испытывает!» — разочарованно подумала она.

Но Фелан не ушел. Он пересек спальню и опустился рядом.

— Я знаю, что ты сделала, более того, я сам в этом виноват. Эймар потребует от тебя и других жертв, Моран: династические браки — судьба всех правителей. А я не готов тебя ни с кем делить.

— Магия архонтов — тоже судьба всех королей? Проклятие? Война с первой минуты правления? Я — такая же, как все? Как мой отец, может, как мать? Нет, Фелан! Амаранта никогда не предложит себя никому, ни тебе, ни другому мужчине, будь он хоть трижды король, но Моран — свободна. Если нужна.

Конечно, нужна! Наконец-то Фелан сделал, что хотел — избавился от зеленой материи и прикоснулся к женщине, которую желал столько лет. Он так торопился, что не потрудился раздеться сам.

— А вообще-то холодно! — отвечая на поцелуи, Моран тщетно пыталась согреть руки на его шее — единственном участке кожи, не закрытом глухим камзолом.

Архонт расстегнул ряд металлических пуговиц плохо слушающимися пальцами. Амаранта наблюдала, чуть заметно улыбаясь. Похоже, она не сильно разволновалась.

— Как давно ты жила с Североном? Ничего, что я спрашиваю?

— С девятнадцати лет.

— Это было тебе или ему?

— Мне.

«А ее сводному брату — на два года меньше!» — сообразил архонт. Не очень приятное открытие.

— А ты с кем? Ну, ты понял.

— Я платил.

Моран вздохнула — такой ответ ей тоже не понравился. Фелан добавил:

— Ты росла, и мои чувства менялись вместе с тобой. Мне кажется, я любил тебя всегда.

— И целовал маленькую девочку, думая, что она спит?

— Я не целую маленьких девочек, тебе к тому времени исполнилось восемнадцать, Моран! И вообще — ты не можешь этого помнить!

— Забыть первый поцелуй? Я заснула в кабинете, а ты отнес меня в мою комнату, как бывало в детстве. Поцеловал по-настоящему, как мужчина.

— Я был уверен, что ты не заметила. Нельзя было так делать!

Конечно, нельзя! Вассалы должны знать свое место, а сильные мира сего — повелевать. Но чувства, если и подвластны разуму, то только до определенного момента. Любовь можно загнать долгом в самый темный угол сердца, но, плененная и запертая, она не погибнет, а станет крепче.

Амаранта не знала, какая может быть огромная разница между нежностью юноши, относящимся к ней бережно, как к сестре, и страстью опытного мужчины. Нет, физическая близость — совсем не способ кого-то держать под контролем и не каприз, — это обоюдное желание двух взрослых людей познать друг друга в наслаждении. Северону не удалось разбудить ее чувственность, а вот Фелан сделал это с легкостью.

«Он рассчитывает на мою верность. Разве это жертва? Я не хочу его потерять!» — профиль архонта едва угадывался в темноте, но Моран по памяти видела каждую его черточку. В детстве ее приводила в восторг волшебная сила Фелана, в юности завораживали небесно-голубые глаза, в которых искрилась обжигающая магия. Он был опасной, но интересной игрушкой; предметом девичьих грез; лучшим другом, но никогда Амаранта не представляла себе, что однажды архонт может стать кем-то большим. Слишком много рассудка было сейчас в ее рассуждениях: любовь не раздумывает, не просчитывает варианты, не ставит условий. «Он мне необходим! Каждый день, каждую ночь», — решила Моран окончательно. Фелан пошевелился и открыл глаза.

— Почему ты так притихла? Я был груб? Тебе не понравилось?

— Я подумала о том, что у наших покоев есть общая стена, и надо ее сломать.

«Это самое странное признание в любви, которое я мог вообразить. Зато, появилась определенность», — подумал Фелан.

— Разбить ее прямо сейчас?

— Ох, не надо! Здесь будет все в пыли, — Амаранта склонилась над архонтом, понимая, что ей было мало ласк и сама себе удивляясь. Как попросить продолжения? Может, прямо?

— Я хочу еще.

* * *

Моран так и не нашла площадь у трех тронов. Она и не сильно искала, следуя по улицам вслед за солнцем, выбирая освещенные участки дороги и греясь на ступенях домов, когда ее настигала усталость. Одурманенная вином, Амаранта погрузилась в прошлое, как в омут, все бури над которым давно затихли.

— Как я пьяна! А это что — игра воображения?

Моран набрела на круглый бассейн под открытым небом, до половины заполненный дождевой водой. Настоящий мрамор, белый с розовыми прожилками. Интересно, откуда его привезли в Сирион? Из Аквилеи, наверное. Какая чистая вода, совсем не холодная, разве только чуть-чуть… Ничего, солнце ее нагреет! Амаранта вылила в бокал последние капли гранатового напитка и поставила его на край. Потом разделась и погрузилась в воду. Закрыла глаза. Вспомнила Фелана, легко и непринужденно, словно это было вчера. И оценила свой выбор спустя годы.

— Я польстилась на чувственные удовольствия? Если бы только это! Однажды ночью Моран предпочла устроить свою личную жизнь и обрекла Эймар на сто лет войны. Будь я настоящим правителем — вышла бы замуж за харматанского принца и раздавила бы дядю в первое же десятилетие сражений! Казнила бы Родерика I «не короля» на главной площади Архоны, отрубив ему голову! Я бы стерла Эрендол и Сирион с лица земли, и это было бы правильно — они того заслуживают. Вот и вся месть!

Вино в бокале отбрасывало на мрамор бордовые отсветы, напоминающие цветок. Моран обвела их пальцем.

— Но что могло произойти дальше? Мои дети — последователи хармы, раса эльфов уничтожена, а люди севера стали рабами огромной империи под названием «Харматан»? Эймар исчез со всех карт, переписаны книги, и даже от храмов Создателя не осталось камня на камне? Такова цена. Понимала ли я это? Скорее — догадывалась, сейчас я вижу яснее.

Она негромко рассмеялась.

— Как не поступи — все будет плохо! Учиться бы жестокости у тебя, древняя цитадель! Что значат мои битвы по сравнению с твоей бойней? Мои моральные муки рядом с великим, циничным презрением к самой жизни? Вымостить костями дороги! Я бы не догадалась!

Надо спуститься в погреб за новой бутылкой. Отыскать бордель, развести огонь, — ночью в цитадели неуютно. Почему в доме предателей входные двери закрыты изнутри, а люк — со стороны подземелья? Проверить, что за тайну он хранит. «Я снова думаю, как живая. Планирую. Устраиваю свой быт. Здесь. Смешно!»

— Я пришла в Сирион судить себя? Плохой из меня судья — из того, что помню, я не сожалею ни о чем. Кроме брата.

Северон… Летом, накануне своего совершеннолетия, Север приехал ее навестить к истокам Амарантина. Вотчина в районе Ольдена, принадлежащая дяде Отвальду, обнесенная высоким забором и охраняемая, имела настолько большие размеры, что ее юная пленница не чувствовала себя запертой. В ее распоряжении были обширные угодья, лес, узкая и быстрая река, каменные россыпи отрогов Эймарских гор, а также конь, чтобы все это объехать. Но Амаранта любила ходить пешком, предпочитая тропы дорогам, и забиралась порой так далеко, что слуги не могли ее отыскать.

Вот и в тот день, встретив брата, она повела его в укромный уголок, где Амарантин, стиснутый уступами гор, разливался мелко и широко, белея гребешками волн на темно-серых валунах.

— Не надо показываться всем на глаза! Старая тетка, которую приставили ко мне, чтобы научить быть такой же скучной и постной, заквохчет, как курица, а смотритель замка настрочит дяде письмо, что ты сбежал. Тебя отправят назад этим же вечером!

— Архону перевернут вверх дном, — улыбнулся Северон.

Он и сам не ожидал, что его вольность окажется захватывающим приключением.

— Пусть ищут, где хотят.

— Бедный дядя Отвальд!

— Вполне себе богатый!

— Ты у местных научилась так чудно разговаривать? Я буду ночевать в лесу?

— Нет, у меня в комнате. Залезешь в окно. Ты же не Фелан, чтобы бледнеть, забравшись на табуретку! Всего-то второй этаж!

Второй ярус замка — высота не малая. К счастью, рядом растет большой дуб и на его толстые сучья можно опереться, когда руки и ноги не находят опоры в камне. Но ветки так и норовят выколоть глаза!

— Ты знала, насколько трудно сюда забраться, сестренка? — юноша ввалился в комнату и почувствовал головокружение. Правда, не от страха и усилий, а от голода.

— Легко. Я и сама умею.

Гостя ждал роскошный ужин из того, что Амаранта сумела стащить на кухне и одеяло на полу. С недавних пор Север понял, что взаимные чувства можно выразить гораздо более пылко, чем поцелуи в щеку. Конечно, до этого додумалась сестра: кто, как не она, умеет лучше всех делать то, что запрещено! Устав от объятий, они улеглись в свои постели.

За полгода разлуки Северон сильно изменился: раздался в плечах и стал выше ростом. Издалека его можно было принять за взрослого мужчину, — Моран не сразу узнала брата. Поворочавшись еще немного, она свесилась с кровати:

— Ты спишь?

— Спасибо, что спросила! Теперь нет.

— Перебирайся ко мне. Только разденься. Совсем.

Северон помедлил одно мгновение и лег рядом.

— Так честнее и лучше. Ты же любишь меня, Амаранта?

— Еще немного — и мне надоест это повторять.

Брат оказался смелее ее ожиданий. Надо сказать, что она передумала… Или — не надо?

— Ты не бойся, ладно? Я осторожно.

— Я буду тебя бояться?! А то я любви не пробовала!

— Что ты сказала?!

— Север, я наврала.

Следующие два дня стали настолько счастливыми, что воспоминаний о них хватило на годы. Утром Моран совершила очередной набег на кладовые замка, а Северон поджидал ее у реки на большом камне.

— Сейчас мы будем купаться! — Амаранта стащила платье, с усмешкой глядя на брата.

— С ума сошла? Вода ледяная!

— А камни горячие!

В самых глубоких местах вода доходила до груди, но все равно можно было даже нырять. Моран плавала хорошо, Северон — нет. Она нашла новое веселое развлечение — его пугать. А потом они валялись на раскаленных валунах, ели, целовались и занимались любовью. И спали вместе, пока их не застукал дядя Отвальд, нагрянувший из Архоны.

«Его пощечина досталась мне, а не Северону. И за дело».

Вино закончилось. Моран замерзла, но, выбравшись из бассейна, почувствовала себя чистой. Солнце перевалило к западу, еще немного — и совсем стемнеет. Ночи на Сирион спускаются быстро.

* * *

Завидев блестящий предмет посреди дороги, Амаранта пошла быстрее. Приглядевшись, она поняла, что это бокал, оставленный утром.

— Хожу кругами, — констатировала она, — ладно, захвачу еще «пойла» — разбойники называли так все, что могло гореть. Вряд ли они пили настолько дорогое вино когда-нибудь. Если сосчитать годы выдержки, оно стоит целое состояние!

И только проходя мимо бокала, налитого Сайдерису, Моран вздрогнула и остановилась. Он был пуст: не опрокинут, не разбит, не пролит. Вино исчезло, оставив по краям красные следы.

— Разве я пила из него? Нет!

Не веря своим глазам, она опустилась на одно колено, рассматривая жуткую находку, объяснения которой не находилось. Амаранта могла поклясться, что не подносила второй бокал ко рту. Сердце заныло в предчувствии нехорошего. Потерев рукой лоб в безнадежной попытке прогнать тревожные мысли, она спустилась в погреб и достала еще две бутылки. В доме предателей стояла тишина.

— Посмотрю сейчас. Вдруг наверху я найду что-нибудь полезное?

Второй этаж оказался обычной жилой комнатой. Не такой роскошной, как апартаменты дома свиданий, но вполне симпатичной. Скользнув взглядом по мебели, обитой серо-синей тканью, Моран поднялась еще выше и попала в полутемный кабинет с окном, прикрытым деревянной доской со сквозными узорами. Комната до боли напоминала библиотеку Галара. Амаранте показалось, что стоит раскрыть окно, и она окажется в Галадэне, увидит внизу разноцветные камешки дорожек и фигуры знакомых эльфов, не спеша шагающих по своим делам. Поддавшись искушению, Моран ступила на крепкие доски пола, подошла к окну и растворила ставни.

Свет заходящего солнца скользнул по книжным полкам, заполненным от края до края и большой напольной лампе с желтым абажуром. Не хватает только мягкого кресла, в котором Моран провела не одну ночь… Обернувшись, она увидела письменный стол и вздрогнула от неожиданности. Оказывается, Амаранта была здесь не одна!

— О! Ну чего я испугалась! Он же мертв!

Эльф покойно сидел в кресле и смотрел на корешки знакомых книг пустыми глазницами, положив костлявые пальцы на удобные подлокотники. Его богатая одежда неплохо сохранилась, а черные волосы ниспадали прямыми прядями на плечи. Они были как живые, и поблескивали, не утратив цвет и гладкую шелковистость.

— У Ханлейта были такие же, но короткие, — почему-то вспомнила Амаранта, — я ухожу.

Но она продолжала стоять, как завороженная. Вот в чем секрет домов, запертых изнутри: их жители остались в цитадели, по какой-то причине отказавшись ее покинуть. А то, что Сирион именно оставили, а не завоевали — у Моран уже не осталось сомнений.

— Ты принял яд, верно? Однажды вечером ты сел в любимое кресло и ждал при свете лампы, пока отрава подействует. Решив однажды, что умереть — правильнее всего, ты не боялся. Ты запер дом, чтобы никто не нарушил твой покой. Прости меня.

Сердце Сириона опустело, но потомки тех, кто мостил останками дороги, живы и поныне, — их кровь течет в жилах эльфов Эрендола. Амаранта не стала подниматься выше. Возможно, там есть еще кто-то, но беспокоить их вечный сон не стоит.

Окончательно протрезвев и ругая себя за бессмысленное бегство, Моран сосредоточилась на том, чтобы вернуться к исходной точке своего путешествия. Она отыскала площадь и бордель еще засветло. Приветственно открытая дверь дома свиданий приглашала войти. Огонь в камине погас, на каменном полу первого этажа валялись сухие ветки и мусор, занесенные ветром.

— Я могла устроить пожар! А еще я разлила масло, и теперь нечем засветить лампу. Поднимусь на этаж выше и открою ставни — так я буду знать, когда наступит утро.

Амаранта так и сделала. Если тот, кто напугал ее до смерти, действительно появлялся — то следов своего присутствия не оставил. Примятый ворс ковра рассказывал лишь о том, как она тут топталась, и даже самому громкому и жуткому звуку, что выгнал Моран на улицу, нашлось объяснение: на полу валялся круглый шар из матового стекла. «Это сфера-тюрьма!» — подумала Амаранта, поднимая его и рассматривая. Нет, просто светильник, полый внутри, с отверстием для свечи. А вот и место, откуда он упал — с подставки из лозы, рассыпавшейся в труху.

— В шкафчиках должна быть посуда, а, главное — то, чем эльфы открывали бутылки. Не верю, что в этом доме не пили!

Моран распахнула первый попавшийся сервант и вздрогнула от неожиданности: на фоне хрустальных бокалов стоял знакомый зеленый пузырек, а рядом лежал штопор с костяной ручкой. Амаранта резко закрыла дверцу.

— Это — очередная иллюзия Сириона. Яд Киндара остался за оградой! Сейчас я открою ее снова и…

Ничего не изменилось, отрава стояла на прежнем месте. Повинуясь неизбежному, Амаранта взяла склянку, бокал и штопор и спустилась вниз. Заперев входную дверь, она отгородилась от цитадели еще на одну ночь и обнаружила сумку Златовласки, лежащую перед камином.

— Когда я вошла, она висела на ручке двери, — вспомнила Моран, — не играй со мной, Сирион. На этот раз тебе придется сильно постараться, чтобы меня напугать! Я не покину дом, пока сама этого не захочу!

Амаранта разожгла камин, налила вино в высокий бокал в форме цветка ночного дурмана и долго разглядывала его на свет, восхищаясь искусством эльфийского мастера. Такие цветы встречаются в лесу, в самых глухих и темных местах, но днем дурман отыскать непросто: цветок засыпает, складывая лиловый колокольчик в трубочку. Он распускается ночью, окружая себя сладковато-приторным ароматом, — по нему Моран находила загадочные цветы в чащах вотчины дяди и срывала, в надежде донести до дома их хрупкую красоту. Но ей не удавалась — капризный дурман вял в руке и переставал пахнуть. Ему нравилось цвести в одиночестве, для себя, пока никто не видит.

— Говорят, они ядовиты. Какая изысканная фантазия — сделать чашу именно такой формы!

Какие тонкие грани и хрупкие прожилки! Сочетание блестящего и матового хрусталя заставляло вино дышать и переливаться жарким, рубиновым цветом, и Амаранте казалось, что напиток, налитый в чудесный бокал, пьянит еще сильнее.

Согретый дом ожил: начал постанывать, потрескивать шорохами, но Моран больше не бледнела от ужаса и не рвалась на улицу, осознав, что тот, кто следит за ней — бесшумен, как тень.

— Сколько раз можно разбить одно и то же сердце? Дважды? Трижды? Я прожила с Феланом жизнь и потеряла его, на моих глазах убили брата, ушел Хан, не стало Галара. Да, даже галадэнский маг оставил на нем царапину! Наверное, некоторые сердца можно разбивать бесконечно, зная, что они способны склеиваться вновь. Вот только как у смертных на телах остаются шрамы, так и сердца одержимых помнят все утраты, до последней трещины. Яд, говоришь? А почему бы и нет?

Амаранта сорвала печать с зеленого сосуда Киндара и поднесла к губам. Без запаха.

— А я-то думала, что не способна покончить с собой! Но ты умеешь уговаривать, Сирион. Или твое вино крепкое настолько, что у меня помутился разум. Когда я успела выпить всю бутылку?

В Древней цитадели казнь должна свершиться по эльфийским законам — жертва приговаривает себя сама. Снова маятник, но острое лезвие заменила отрава. Сирион притих в ожидании. Моран решилась, сделала несколько глотков и застонала от неимоверной горечи зелья.

— Я не смогу больше. Надеюсь, достаточно.

Она прилегла перед камином, глядя на пламя, и наблюдала, как сполохи огня теряют свои очертания, превращаясь в оранжевое, темнеющее пятно. Яд подействовал быстро.

 

Под сенью яблоневого цвета

Из троицы, переночевавшей на берегу Ракхайна, хорошо выспался только Лето, оттого и настроение у парня было отличное: он тихонько насвистывал и то и дело начинал разговор, но Алиссен отчего-то дулась, а Моргват отвечал неохотно и шел раздражающе медленно. Архонт даже толстую палку себе нашел, чтобы опираться при ходьбе. За ночь кровеносные сосуды под его кожей из багровых стали синими, отчего Моргват больше походил на живого покойника, чем на нормального человека.

— Мы двинули в Велеград? А почему не вдоль реки? Вдруг там баржа какая проплывет, нас бы подобрали.

— Сам по кустам и глине тащись, — буркнула девушка, — Ракхайн, по твоему, один большой пляж? «Вдоль реки»! Тракт специально по берегу проложили, исключительно для тебя.

— Ты вплавь попутную баржу догонять собираешься, Загорелая шея?

— Они бы пристали.

— Ага, «пристали». С противоположного берега прямиком к твоим ногам сходни сбросят. За просто так. У нас денег нет! — логично возразила Алиссен.

— У тебя есть. Давай, я пересчитаю? — Лето красноречиво посмотрел на лиф ее платья.

— Я ребра тебе сейчас пересчитаю.

— Какая ты сегодня кусачая!

Путники пересекли широкую полосу заливных лугов, покрытых густой щеткой молодой травы и вышли на узкий проселок. В дождь он превращался в непролазное болото, а сейчас в колеях лежала пыль, нагретая солнцем. Алиссен привычно сняла обувь и пошла босиком, проваливаясь по щиколотку, а Лето скинул куртку и забросил ее подальше, а потом и сапоги сира Анвелла отправились в канаву. В ответ на удивленный взгляд Моргвата, аквилеец объяснил:

— Тепло же! Она все равно мне мала, а сапоги жмут, как железные колодки. Чуть без ног не остался.

Архонт только приподнял брови и промолчал.

— Продать можно было, — Алиссен с сожалением оглянулась, но возвращаться не стала.

— Я не старьевщик. И тащить на себе хлам неохота.

К полудню припекало все сильнее. К шороху тополиных листьев и гуду сине-зеленых майских жуков, пролетающих над дорогой и норовивших врезаться в лоб, добавился новый звук — отдаленное цоканье лошадиных подков. Рыжая крестьянская кобыла тряслась рысью, а расхлябанная телега занимала всю ширину проселка. Путники прижались к обочине. Моргват отвернулся в поле, решив весь путь проделать пешком и не смущать местных своей рожей, но у Алиссен были прямо-противоположные намерения.

— Дяденька, а ну постой!

Девушка выскочила на середину дороги, вынудив возницу натянуть вожжи и нецензурно выругаться. Алиссен пропустила малолестное сравнение о своей прыти мимо ушей и обаятельно заулыбалась.

— Далеко до деревни? Как же ее название… забыла!

— Малые Бураки?

— Да, точно!

— Пожалуй, к ужину добе… — мужик глянул на Моргвата и споткнулся на слове, — с нами святые угодники!

Не доверившись угодникам, селянин поспешно приложил ладонь ко лбу и к губам, призывая Создателя, а затем повторил молитвенный жест несколько раз, для верности. Вожжи так и взлетели, понукая кобылу.

— Нет-нет, стой, дядька, стой! — рискуя быть задавленной, Алиссен побежала задом наперед, протестующе подняв вверх руки.

— Не бойся моего братца, он с рожденья такой! Мать, как увидела, кого родила, так и померла сразу от страха, вот с тех пор мы с ним и мыкаемся! Не заразный он, на меня взгляни! Подбрось до Бураков, а?

Возница снова придержал лошадь. Лето сделал лицо попроще и положился на Алиссен — у девчонки язык подвешен как надо: врать умеет чисто и складно. Моргват молча ждал, опираясь на палку.

— Твой брат-страхолюд, кажись, вооруженный! — засомневался возница.

Молодые люди его не смущали, а вот оружие на боку мужчины внушало опасения.

— Да ничего подобного! Он для устрашения меч носит, а пользоваться им не умеет. Только никому не говори! — Алиссен заговорщицки подмигнула.

— Больно вас много.

— Так надо, дяденька! Можешь не подвозить, только скажи: в Бураках храм есть?

Девушка молниеносно сменила выражение лица с игривого на тревожное и посмотрела на мужика с трогательной надеждой, прижав руки к груди. Лето не понял, к чему все это, но тоже, на всякий случай, принял скорбный вид.

— Имеется, деревня большая.

— Вот спасибо! Из Дорина я, дяденька. С женихом сбежала, вот с ним то есть, — Алиссен небрежно ткнула Лето локтем в бок, — а дядя в погоню пустился. А он дюже злющий! Только бы до ночи обвенчаться успеть, а потом… Трава не расти, как у нас говорят! Что священник благословит, люди не разрушат! Но если ты спешишь, мы как-нибудь пешком, ладно.

Алиссен, махнув рукой, понуро ушла с дороги. Лето взглянул на возницу, как на сволочь, и погладил подружку по плечу. Того, наконец, проняло.

— Садитесь, подброшу. Не до места, я раньше сверну, но в храм успеете.

— Да сохранит тебя Создатель, добрая душа! — ответил за всех аквилеец.

Уселись в телегу. Алиссен наградила Лето торжествующим щипком. Тронулись. Моргват выбросил палку и разлегся вдоль телеги, примериваясь поспать.

— По тебе сразу видать, что городская! Ишь, нарядная. А что в Дорине не обвенчались? Там храмов, поди, не один! — болтал мужик.

— А когда, дяденька? Мы на ночь за ворота выскочили, чтобы фора была.

— Брат-то сильно постарше будет! Как мамка тебя после него родить умудрилась, ежели померла? — до возницы с опозданием дошел странный факт появления на свет девчонки, но у нее был готов ответ:

— А он мне кузен. Мы как родные! Правда, Мо…льфред?

— Да, прекрасная кузина. Даже едим из одной миски, — съязвил архонт.

Скоро всех разморило: молодое эймарское лето вовсю вступило в свои права. Алиссен села спиной к борту, сложив ноги на спящего архонта и тоже задремала. Лето смотрел в небо, по сторонам, вздыхал и томился, пока не сообразил спросить интересное:

— Ты, мужик, случаем не знаешь, ведьма или колдунья какая в деревне имеется? Очень надо!

— Невесте — в храм, а тебе — ведьма! Недоброе задумал, парень!

— Да нет! Свадьба по плану. Я ее братца хочу вылечить, а то самого жуть берет.

— Не повезло ему — как привыкнешь, как и ничего на рожу, не противный. А на первый взгляд — упырь упырем. Вам к Предсказателю надо. Он и лечить умеет и иной раз верное говорит. Только он не в Бураках, а на заброшенной ферме живет, в яблоневом саду. Красивое место, но нехорошее — хозяин с семьей от скверны сгинули. Давненько это было.

— Ты к нему довези, а в храм успеем. Вон, какая лошадка резвая, живо добежит до сада-то, — решил Лето.

Возница не возражал — люди с возу — кобыле легче. Путники высадились у неприметной развилки. Проселок сворачивал прочь от Ракхайна, а узкая тропинка исчезала в лесу и вела в верном направлении.

— По дорожке пойдете и как раз доберетесь. А до деревни Предсказатель путь подскажет, есть такой, прямиком через лес, — объяснил мужик и поцокал языком, понукая кобылу.

Облако потревоженной пыли повисло в мареве нагретого воздуха. Путешественники остались на дороге втроем.

— Я ничего не понял, — признался Моргват, спросонья озираясь по сторонам, — куда он нас послал? В лес? Зачем?

— Все нормально, архонт. Зачем нам деревня, где даже свекла не растет?

Лето сошел на тропу и остановился, поджидая остальных.

— Какая свекла?

— Красная. Деревня как называется? Малые бураки, то есть мелкая свекла. Где-то есть большие бураки, наверное, но нам туда тоже не надо.

— Железная логика, Загорелая шея. Ладно, пока мы идем параллельно реке, я не против. Но не мешало бы и пообедать. Я так голоден, что и на свеклу бы согласился.

— Вот именно. Я вчерашнюю рыбу есть не буду! Ты что-то переиначил, пока мы спали!

Алиссен уперла руки в бока, требуя немедленных объяснений.

— А не надо было дрыхнуть, Алис. Мы только к одному колдуну по дороге зайдем, там и перекусим чего-нибудь.

— У колдуна?! — ахнула Алиссен.

— Как же с вами хлопотно!

Выслушав перебранку и тяжело вздохнув, архонт пошел вперед. Путешествовать по лесу было приятнее, чем по дороге: не слепило глаза солнце, а тропа, некогда проложенная человеком, не успела зарасти подлеском. По ее сторонам встречались поваленные, сгнившие столбы и остатки толстых жердей. Светлый, не буреломный лес тут и там украшали кустики первоцветов, выбросивших из широких, как лопухи, листьев стрелки лиловых и сиреневых колокольчиков. Люди ускорили шаги, когда впереди забрезжил свет и вышли к арке ворот, ведущей в цветущий сад. Ограда фермы прилично пострадала от времени, но сделана была добротно, на века.

— Ах, как здесь чудесно!

Алиссен вбежала в бело-розовую пену яблоневого цвета и покружилась на месте. Деревья парили над землей легчайшими ароматными облаками. Стволы старых яблонь, частью разломанные, изъеденные грибком, указывали на то, что сад давно заброшен, но краткий миг цветения подарил ему молодость и былую красоту. Белые точки лепестков усеяли траву, как рассыпанные бусины, они невесомо падали с ветвей при каждом дуновении теплого ветерка, оседали на волосах и плечах путников. Тропинка превратилась в аккуратную дорожку, вымощенную речной галькой. Даже заросшая муравой, она похрустывала под ногами, заранее предупреждая хозяина о приближении гостей. Если на ферме еще был хозяин… Моргват сошел с дорожки, а спутники последовали его примеру.

Яблони расступились перед крыльцом большого дома, негостеприимно встречающего закрытой дверью и заколоченными окнами. Но с колодца во дворе была снята крышка, на земле валялось ведро, а примятая трава рассказывала о том, что ферму кто-то посещал.

— Это могилы? — Лето показал на пять холмиков под окнами.

— Похоже на то. Уйдем отсюда, — решил Моргват, но только он повернул назад, как дверь дома распахнулась настежь, громко ударившись о стену.

Архонт молниеносно выхватил из ножен меч и развернулся. В черном проеме неосвещенного жилища, прямо напротив входа, сидел старик в грубо сколоченном деревянном кресле и держал на коленях длинную палку, которой только что открыл дверь.

— Какой нервный гость. Кто кого испугался? — он тихо, неприятно засмеялся.

— Я тебя испугался. Доволен? Уходим.

Моргват убрал оружие.

— Нет, постой! — Лето подошел ближе к крыльцу, придирчиво рассматривая хозяина и тоже запоздало пугаясь: левая половина лица старика была изуродована глубокими, извилистыми рубцами, похожими на оплавленный свечной воск.

— Предсказатель — это ты? — неуверенно спросил аквилеец, отступая на шаг.

— Кому и кукушка — вещунья. Пройдите в дом, разговаривать через порог — примета плохая. Порчу подхватите! — насмешливо изрек старик и прочертил своей палкой в воздухе дугу.

Видимо, этот жест стоило принять за приветственный. Лето шагнул внутрь, а за ним и сгорающая от любопытства Алиссен. Моргват не стал оставаться на улице, думая вытащить своих спутников наружу, как шкодливых котят.

— Дай мне руку, — приказал Предсказатель Лето тоном, не терпящим возражений.

Аквилеец покорно протянул ладонь:

— Мне спросить? Или подумать достаточно?

Старик не стал рассматривать рисунок линий, как это делают гадалки, а просто сжал руку парня сухими, жесткими, похожими на корни пальцами.

— Не дури, Лето! — вмешался Моргват, осматриваясь.

Эту грязную и темную комнату сложно было назвать жилой. Предсказатель не потрудился снять горбыли на окнах и разгрести очаг от кучи мусора. Он обозначил границы своего мирка, криво выдвинув обеденный стол на середину и превратив широкую лавку в постель. Дневной свет, хлынувший внутрь, обнажил всю запущенную неприглядность убогого жилища: на полу — земляные комки, свидетели недавнего дождя, на столе — засохшие объедки.

— Двадцать шесть, — изрек старик.

— В смысле? Мне так мало осталось?! — побледнел Лето.

— Ты столько прожил. Лечить тебя не от чего. Не считая царапины на спине, ты здоров, — Предсказатель криво усмехнулся не изуродованной стороной рта и добавил привычной, давно заученной скороговоркой, — ходи в храм, молись Создателю и снизойдет на тебя милость — еще годков шестьдесят твои.

— Но я не это спрашивал!

— А я увидел это.

— Доволен, Загорелая шея? Обычный шарлатан. Он сейчас еще и денег потребует. И тебе от роду меньше, верно?

Моргват скептически оглядел Предсказателя, одетого не в рясу монаха и не в хламиду отшельника, а так, как полагается путнику. Только одежда висела на его высохшем теле, будто на огородном пугале.

— Вообще-то про возраст все правильно, мне и есть двадцать шесть, если я сам со счету не сбился. А как он о ране узнал?

Аквилеец смотрел на свою руку, словно в первый раз увидел. После прикосновения Предсказателя кожа была онемевшей.

— Лето, ты себя сзади видел? Рубашку мою кровью испортил, не отстираешь теперь! Старый плут догадливый и внимательный — этого не отнимешь, — презрительно сказал Моргват.

— Я не вру, мужик, и только сегодня я рассказываю бесплатно. Вам крупно повезло, что застали такую приблуду — будущее узнать. Испытаешь судьбу?

Предсказатель не обиделся. Он расслабленно сидел в кресле и чуть заметно усмехался, глядя на Моргвата.

— Нет, я хочу, моя очередь! — Алиссен опустилась перед стариком на колени и протянула руку, — давай, предсказывай!

Старик, задумавшись, не отпускал ее ладонь так долго, что в наступившей тишине стало слышно жужжание осы, бьющейся в закрытое окно. Моргват удивился. Ладно, аквилеец, но от доринской мошенницы он такой наивности не ожидал:

— Никакой он не предсказатель! — раздраженно повторил архонт.

Алиссен выдернула руку и встала. Ее лицо изменилось: в его выражении проявилась какая-то застарелая, затаенная боль.

— Конечно, нет, Моргват. Он — архонт. Как мы с тобой.

* * *

Говорят, архонты не стареют, говорят, что время меняет всех до неузнаваемости; а глаза — зеркало души, но и они умеют притворяться. Как же непросто уловить в чужом взгляде самое важное, суть, неподвижную неизменную точку, чтобы узнать ее хоть через десять лет, хоть через полсотни! Лицо может покрыться морщинами и шрамами, поседеть волосы, одряхлеть тело, но взгляд останется. Печально-безжалостное выражение светлых глаз обратившего ее архонта Алиссен не забудет никогда. И вот, она снова его увидела!

— Моргват? Я не ослышался? А не тот ли самый Моргват, архонт, принявший посвящение от королевы Эймара, герой войны? Я представлял тебя солиднее и мертвым. Что с лицом? Магией баловался? А?

Предсказатель прищурился, холодно разглядывая Моргвата с ног до головы. Похоже, девушка его больше не интересовала. «Он меня не узнал!» — решила Алиссен. Сколько же обиды было в этом открытии!

— На свое посмотри. На севере моргватов — каждый четвертый. Он не архонт, барышня. Будь иначе — я бы почувствовал. Врет он. Болтала бы ты поменьше!

— Ты, может, и мастер конспирации, Моргват, но при этом бревно, что ты можешь чувствовать? А девка — эмпат, нестабильная, как и все архонты с таким пороком обращения. Она — худший ученик, которого можно было послать на твою голову.

От этих слов у Алиссен щеки пошли красными пятнами, а Предсказатель, тем временем, продолжал:

— Гореть она будет ярко, но вспышками. Иной раз девка сильнее тебя окажется, но чаще удивляться будешь неприятно. С другой стороны — всякую дрянь вроде одержимости или дурной магии она чует лучше тебя в разы. Меня почуяла, а ты, гляди-ка, не смог. Приобрел, ты, мужик, синеглазый амулетик себе на шею.

— Демон меня раздери… — уныло проронил Моргват ни к кому не обращаясь.

Лето хлопал глазами, соображая, что количество архонтов вокруг него растет, как на дрожжах.

— Посмотри на меня! — Алиссен встала прямо перед Предсказателем, загородив свет, — помнишь Дорин? Горящую улицу в квартале мастеров? У тебя ожоги, но когда ты меня обращал, с твоим лицом было все в порядке. Ты был молодой, красивый, в сапогах с узорами и… я думала, ты придешь за мной, ты спросил мое имя, ты обещал! Я почти влюбилась в тебя, я ждала целых одиннадцать лет! А ты прятался здесь, рядом, как крыса! Нет во мне никаких пороков! Ты сам — дрянь и сволочь, я всегда о тебе так думала и была права!

— О, да… Мелкая девчонка, посмотреть было не на что, от пацана отличалась только косами. А выросла соблазнительная красотка, кто бы мог подумать! Алиссен, это я вспомнил… и второе имя, что-то на древний манер, созвучное самому городу. Я тебя узнал, едва прикоснулся.

— Мое второе имя — Вейс! Ты мне сломал жизнь!

— Я тебе ее подарил, детка. В тот день я или обращал, или убивал, вернее, сначала первое, а потом — второе, пытаясь спасти хоть кого-нибудь. Квартал кишел одержимыми, и ты была заражена скверной, когда попалась.

— Я же говорила, что я здоровая!

— А ты себя при этом видела? Глаза почти черные, и цвета-то не понять. Я на вас, одержимых, насмотрелся. Я успел с обращением, а тебе повезло со способностями к нашей магии.

— Ты поэтому бросил меня?

— Я не пришел за тобой по другой причине, Алиссен Вейс. Считай, сама судьба была против нашего близкого знакомства: в тот день в Дорине я неудачно упал под кучу пылающих бревен, а из города меня везли завернутого в чистое полотно с головой, как покойника. Очнулся на третьи сутки, встал с постели через полгода. Я бы вернулся, но не смог — война продолжалась. А после я о тебе забыл. Уж извини.

Оправдания архонта были просты до жестокости.

— Кто ты? — спросил Моргват.

— Коэн из Ферсы. Мы воевали на разных фронтах: я на морейском, а ты ближе к столице. Как видишь, я не знаменит.

— Сколько тебе осталось?

— Нисколько.

Моргват сел на лавку и заметил, что в складках одеяла лежат белые лепестки, занесенные ветром: Коэн давно не ложился в постель, он и с кресла не мог встать. Двум архонтам было ведомо нечто важное и непоправимое. Моргват выглядел расстроенным, а Коэн тихо засмеялся, отвечая его мыслям:

— Никто не видел старого архонта, даже ты! Мертвых — видели, старых — нет. Мы или дохнем слишком рано в бою, или боимся стать свидетелями стремительного увядания и накладываем на себя руки. Я, к примеру, забрался в дыру потемнее, как крыса, верно она подметила. А восемь месяцев назад я еще имел шанс понравится твоей девице, несмотря на паленую рожу. Не обольщайся, Алиссен, тебя ждет тоже самое. Сказать — когда?

— Срок жизни архонта непредсказуем, — вяло возразил Моргват.

— Все непредсказуемо, или почти все, брат. Но я же «Предсказатель»! Что дарит обращение архонту? Силу. Долгую зрелость или молодость, это кому как выпадет. Но, когда наши часы останавливаются, их стрелки дрожат от натуги, готовые распрямиться в любой момент и пустить время вскачь. Однажды утром ты встаешь с постели в недоумении, почему так тяжело передвигать ноги, и не сразу понимаешь, что же тому виной — вчерашняя попойка или легкая простуда, но затем глядишь в зеркало, и… видишь первую морщинку, седую прядь, тень под глазами и понимаешь — вот оно, начало конца. Дай руку, Моргват. Не заставляй меня думать, что легендарный архонт севера — обычный трус.

Моргват помедлил мгновение и протянул ладонь.

— Физически — сорок три. Здоров. Хороший возраст. Девчонка поторопилась остановить время, она потеряла в силе. Лучшие архонты — те, что прекратили стареть в пору зрелости: после тридцати и до сорока пяти. Вы отлично совместимы, теперь я понял, почему ты ее подобрал. Переспи с ней, тебе понравится.

— Я не сплю с учениками.

— Вот и сделай приятное исключение.

— Коэн, ты живешь…

— Меньше сотни.

— Так мало?

— До смешного, брат.

— Где твой меч? Не мне, для нее.

— Зарыт под яблоней. Ищи, под которой, перерой весь сад, — Коэн привычно криво усмехнулся.

— Тебе жаль меча для Алиссен?

— Моргват, у тебя девки в учениках были хоть раз?

— Нет.

— Оно и видно. Она же маленькая! Вот парню меч архонта в самый раз. Обратим его?

— Мы его убьем.

— Ну и что? Отличные данные пропадают: желтый блеск в глазах будет ему к лицу. Твоя магия, мой опыт. Попробуем?

— У тебя своеобразное чувство юмора, Коэн.

— Я не маленькая… — возразила Алиссен.

Архонты перебрасывались словами так, словно ее и Лето рядом не было.

— Ты — девка среднего роста, а я — высокий мужик. Был, — объяснил Коэн, — полезай в подпол, как там тебя… Лето. Под полками сверток лежит, достань.

— Ты слышал? Разомни кости, — подтвердил приказ Моргват.

— То в воду, то в подпол… Куда в следующий раз? В печку? — аквилеец неохотно поплелся к люку, — лестницы нет, паутина везде! Что я должен найти? Занозы под ногти? А, чтоб вас всех! — приглушенные ругательства Лето внезапно сменились внятным восторженным возгласом:

— Какая штука! Целых две!

На свет появилась гнилая рогожа. Моргват вытряхнул из нее парные клинки и тоже восхищенно присвистнул:

— Древнее оружие архонтов из Аквилеи! Эти кинжалы не горят уже тысячи лет! Откуда у тебя такая блажь?

— Отдай девчонке.

Моргват протянул клинки Алиссен. Она осторожно взялась за рукояти, взвизгнула и выронила оружие.

— Что это было? — поинтересовался неприятно удивленный Моргват.

— Они меня укусили! — девушка сказала первое попавшиеся определение, отдавая себе отчет, как дико оно звучит, — больно ужалили!

— Это именно то, о чем я тебе распинался — ее чувствительность за гранью твоего понимания. Но объяснить могу: мой сын погиб, когда оружие было зажжено.

— Сын? Ты обратил собственного сына?! Ты сам — эмпат, Коэн! И все архонты, инициированные тобой. Так нельзя!

— Верно догадался: мне запрещены обращения, как и всем архонтам-эмпатам. Прочитай имя на клинках.

— Нет имени, оно зашлифовано, — поразился Моргват, подняв оружие и поднеся его к свету.

— Безымянные. Их хозяином может стать любой юродивый, вроде меня. А теперь порадуй старика напоследок — дай убить ария из твоей сумки. Моргват, ты все еще не веришь, что я — Предсказатель? А ты, Лето из Аквилеи? Хочешь ответ на свой вопрос: где та женщина, которую ты ищешь?

— Где Лиандра?! — вскричал Лето.

— Сначала заплати, парень.

— Сколько?

— Не «сколько», а «что». Последнее желание: вынесите меня из этого сарая.

— Бери с другой стороны, Загорелая шея.

Кресло с архонтом подняли, бережно снесли по ступенькам и установили у начала аллеи спинкой к дому. Коэн оглядел буйство яблоневого цвета и успокоено вздохнул.

— Моргват, забудь все, что я сказал. Алиссен — хорошее приобретение. Она научится трюкам, что простому вояке и не снились: станет гибкой, как побег ивы, чуткой, как кошка ночью; выживет там, где ты протянешь ноги. Она поймет другое существо лучше, чем оно само себя понимает, будь то хоть арий, хоть монстр. Но на войне ей не место. Не бросай Алиссен в сечу, и не получишь мясо. Северная школа веками воспитывала из нас воинов, считая все иных архонтов второсортными. Глупая ошибка! Девчонка — другая, но не хуже тебя.

— Я понял, Коэн.

— Клинки спрячьте, пусть выглядит безоружной. Аквилейцы издавна шили сапоги с ножнами для кинжалов.

— И сейчас шьют! А что с моей девушкой? — не вытерпел Лето.

— Это знание не принесет тебе радости, парень. Ваши судьбы связаны, но пути врозь. Коэн задумался, вспоминая что-то, и произнес:

Этому старому пророчеству учат всех архонтов, его знает и Моргват. Воин-маг умирает, а его оружие ждет его вечно, не отдаваясь никому, как верная жена. Красиво, да?

— К чему ты это рассказываешь?

— Та, о которой ты спрашивал — она архонт?

Лето кивнул.

— Это либо ее пророчество, либо — мое, если считать меня покойником, что почти верно. Но мой меч — здесь, под яблоней, и я точно знаю, что не вернусь за ним, уйдя туда, откуда не возвращаются. А где ее оружие — Создатель и тот не ведает. Она умерла?

— Нет! Зачем бы я стал ее искать!

Лето побледнел.

— Я вспомнил семистишие святого Ариеса о мертвом архонте и его мече, едва коснувшись твоей руки, но чутье и мне подсказывает, что человек из пророчества жив. Я не понимаю, как можно быть живым и мертвым одновременно, парень. Не ищи ее.

— Мне нужно место на карте, а не твои советы, — сказал Лето, нахмурившись.

— Харматан. Место на карте. Доволен? Разжевывай этот бред или выплевывай, мне все равно.

Аквилеец помрачнел еще больше:

— Ты был прав, Моргват, он ничего не знает!

— Покажи свет своей магии, Коэн! — неожиданно потребовал Моргват, слушавший очень внимательно.

— Поздно, не могу, я слишком слаб. Только она и помнит, — старик указал на Алиссен.

— Как полынь или как туман над лугом. То ли серый, то ли зеленый… — проронила девушка.

— Светлый огонь, почти белый… Ты архонт-маг! Как королева Амаранта!

— Не вполне, куда мне до такой мощи! Но «почти» подойдет: почти провидец, почти мертвец. Ты плохо слушал? Я очень устал, Моргват.

— Может, воды?

— Нет.

— Но…

Моргват хотел что-то сказать, но покусал губы и промолчал.

— Мой труп испугает деревенских, и сюда забудут дорогу лет на двести. Будет весело. Вы уйдете когда-нибудь?

Они уходили по дорожке, засыпанной гравием, провожаемые взглядом Коэна. Наступит вечер, и цветущие облака яблонь станут розовыми; посереют в сумерках и призрачно забелеют в ночи, а архонт будет сидеть и смотреть на самый красивый сад на земле, даже когда его глаза закроются навсегда.

 

Обитель безмятежности

Огонь камина уступил место голубой лазури. Моран лежала на спине на дне водоема. Зрение возвращалось. Вот солнце в зените, а вот по поверхности пробежала осторожная рябь, гонимая ветерком, и пропала… Как далеко до поверхности? Глубина завораживала своей прозрачной бесконечностью. «Умереть не страшно», — отстраненно подумала Амаранта, но ее грудь настойчиво сжалась, требуя вдоха, а с ощущением удушья пришла паника. Оттолкнувшись от песчаного дна что было силы, Моран стремительно вскочила в радужном облаке брызг и тут же опустилась на колени, задыхаясь от обилия ароматного теплого воздуха, хлынувшего в легкие.

Мелководье, вода достигает пояса. Куда ни глянь — повсюду перевернутое небо, отраженное в зеркале озера. Оно похоже на драгоценный камень в оправе зеленых берегов и белых песчаных пляжей.

От горечи во рту Моран едва не вывернуло наизнанку, но спасительная влага была повсюду. Жадно напившись из сомкнутых ладоней, она встала и побрела к берегу. А ее ждали… У самой кромки воды замерла знакомая хрупкая фигурка эльфа.

«И все же я в мире ином. Но здесь у меня есть друг, и я счастлива его видеть!» — обрадовано подумала Моран и ускорила шаги. Как долго идти! Непослушная вода мешалась, вязко цепляясь за ноги. Эльф на берегу не побежал навстречу. Неподвижный, как изваяние, засунув ладони в глубокие рукава, он ничем не показал своей радости.

— Почему ты так неприветлив, Киндар? — спросила Амаранта вслух и тотчас получила странный ответ:

— Отверженные да присягнут тебе, — прошептал эльф побелевшими губами.

— Призываешь демона? А мне запрещал!

Моран подошла вплотную и не увидела узнавания в глазах друга. В них не было ни лучистой мягкости, ни ласки. И все же перед Моран стоял Киндар. Живой.

— Ты меня не помнишь, Златовласка?

— Я должен?

— Твоя манера отвечать вопросом на вопрос сейчас не уместна. Ты испугался? Меня?

— Я призвал демона мести. Я стоял здесь долго, пока не появилась ты, прямо из воды. Я слышал, демоны могут принимать любые обличья.

— Могут, ты прав. Но я предпочитаю свое собственное. Но я не Астарот, я — еще лучше. Ты не находишь?

Моран вздохнула. Пока ее тело валяется в заброшенном борделе Сириона, маленькая частичка отправилась в путешествие по чужому прошлому. Еще одна иллюзия, живая, реальная, как и встреча с Сайдерисом в цитадели. А, возможно, и не иллюзия вовсе.

— Это озеро Инья?

— Да.

— Покажешь мне дом, в котором «поселилась сама безмятежность»?

Моран повторила фразу Киндара, сказанную в гостинице Ваньяра, резко рассмеялась и взяла алхимика за плечи мокрыми руками. На жемчужном атласе камзола немедленно проступили темные пятна. Под скулами Киндара шевельнулись желваки, слегка раздулись ноздри хищного носа, но эльф не сдвинулся с места. Да, это точно был он — ее давний друг. Киндар боялся, но всегда находил в себе силы для борьбы со страхом. Моран считала это качество истинным мужеством.

— Зачем тебе демон, Златовласка?

— Я хочу совершить убийство.

— И в чем проблема? Демоны — не наемники. Ты должен осуществить задуманное своими руками.

— Я понимаю, но… Мне нужна помощь иного рода. Совет.

— Совет? Тебе?

Моран отпустила эльфа, чувствуя, насколько ему неприятны прикосновения «демона». Ее сильно мутило от выпитой отравы. «Я и оперлась на него потому, что боюсь упасть», — призналась она себе.

Вдоль озера спешила рыжая девушка. Направляясь к ним, она то и дело переходила на бег.

— Мастер! Хозяйка вас ждет ужасно долго! — донеслось издалека.

Запыхавшись, придерживая обеими руками растрепанные кудри, она требовательно уставилась на Киндара, не обращая внимание на Амаранту.

— А я и забыл. Фиона, скажи, что я сейчас приду. Нет, стой!

Она развернулась на месте, остановленная окриком, и приготовилась слушать с редкостно тупым выражением лица.

— Я и не знала, что у тебя есть хозяйка, Киндар, — усмехнулась Моран.

— Не моя хозяйка, а ее.

— Как посмотреть! Если с того конца озера — то Мастер злит хозяйку, а если с этого — он стоит в мокрой одежде и говорит с незнакомкой, — по губам Фионы пробежала хитрая улыбка, глаза осмысленно блеснули и погасли.

— Ты что, ее видишь? Мою… гостью? — неосторожно спросил Киндар.

— Да, если не закрываю глаза, — логично ответила Фиона.

— Забыла предупредить — меня видят все, — сообщила Амаранта очевидную новость.

— Фиона, я хочу, чтобы ты пришла ровно через сорок пять минут. Посмотри на большие часы в коридоре моего дома. Умеешь? — распорядился алхимик.

Рыжая кивнула и убежала.

— Что со служанкой? Она ненормальная? — Моран посмотрела вслед Фионе, недоумевая, кто перед ней — дурочка или умелая притворщица.

— Фиона не служанка, она — арий. К сожалению, не в себе. Последствие неудачного обращения, такое иногда случается. Демон, я думаю, тебе понравится то, что я покажу.

«Демон»? И это — обращение друга? — Амаранте стало обидно. Она едва поспевала за стремительно идущим эльфом. Киндар из будущего быстро уставал, а алхимик с озера Инья был полон сил, но, увы, не любил ее…

— Я слышал, что демоны читают мысли, это правда? К чему тогда вопросы? — неприязненно бросил эльф через плечо.

— Конечно, умеют! Но я из тех, кто говорит вслух. У меня такой каприз — я люблю… то есть хочу слушать твой голос, Киндар. Куда мы бежим?

— В лабораторию. Не показывайся, подойди к окнам и наблюдай, хорошо?

Алхимик указал, куда следовало спрятаться. Одноэтажное здание с террасой стояло поодаль от озера, окруженное живописным садом, увитым мелкими белыми розами на тонких гибких стеблях. Сад наполняло музыкальное журчание воды фонтанов и фонтанчиков, на открытой веранде ковры и разбросанные повсюду подушки приглашали прилечь и предаться ленивому отдыху, но Малена ванн Элиот нервно мерила шагами пространство у закрытой двери. Арийка ничуть не изменилась. Такая же юная, столь же обманчиво прекрасная.

— Вы много себе позволяете мастер! — бросила она со сдержанной яростью, — процедура не предполагает получение удовольствия от длительного ожидания!

Киндар не извинился. Молча снял с шеи ключ и открыл дверь, пропуская ее вперед. Амаранта, спрятавшаяся за густой изгородью, так и окаменела от ненависти. Она не ожидала встретить одну из убийц своего брата лицом к лицу через сотню лет!

— Мы не начнем без Фионы. Где моя безумная сестра?

— Без понятия, она не слушается моих приказов. Препараты не могут ждать. Приезжайте через месяц, Малена, я подготовлю все заново, — спокойно ответил алхимик, раскрывая настежь окна.

У Малены есть сестра! Не о ней ли она говорила Северону, называя «тварью»? Моран притаилась у стены снаружи. Она отлично видела все происходящее в комнате в отражении стекла раскрытой рамы. Сад пугливо заглядывал в лабораторию Киндара, приплясывая мазками тени и света по огромному столу с держателями для рук и ног и по тому, что находилось выше — сложной раме, подвешенной к потолку. Ее заполняли трубки и сосуды с жидкостями, механизмы с блестящими стальными деталями и непонятные приборы. Все эти приспособления походили на орудия пыток и до жути напоминали лабораторию в цитадели Сириона. Только здесь было чище.

— Будь ты проклят, бесполый изверг! — пробормотала Малена.

Киндар не расслышал или сделал вид. Гулко шагая по прохладному помещению, эльф прошел в дальний угол, снял верхнюю одежду и остался в серой тунике, расшитой жемчугом по вороту. Он обработал руки раствором из кувшина и вернулся к столу.

Малена сбросила с плеч платье и попыталась кокетливо улыбнуться, но улыбка дрожащими губами вышла фальшивой.

— Вы не находите, Мастер, что моя кожа стала дряблой? Вот здесь или здесь?

Чародейка провела руками по обнаженной груди и животу, зная, что ее упругое и соблазнительное тело, словно подсвечиваемое изнутри золотистым сиянием, не несет и следа увядания. В красоте Малены было нечто противоестественное — такая божественная безупречность не свойственна ни людям, ни красивейшим из эльфов.

— Не нахожу, — коротко ответил алхимик.

— А вот я сомневаюсь, Киндар ланн Инья, что вы честны со мной: не приберегаете ли вы все самое лучшее для собственных превращений? Покажите себя, я хочу сравнить. Уверена, вам нечего стесняться, — вкрадчиво пропела она и взялась за края туники Киндара, приподнимая ее вверх.

— Малена, уберите руки, — сказал Киндар с таким непередаваемым выражением брезгливости, что арийка отшатнулась.

— Знаете ли вы, что смертные готовы заплатить столько золота, сколько я вешу, лишь бы полюбоваться на меня издали, не мечтая прикоснуться? — голос Малены зазвенел от негодования.

— Верю, я же сам вас создал. Вы тянете время.

— Так вот чем ты зарабатываешь, грязная шлюха! — не выдержала Амаранта. К счастью, ее не услышали.

Малена некоторое время молчала, выбирая между злостью и необходимостью.

— Не смей меня привязывать! — выкрикнула она и улеглась на стол.

— Будете дергаться, как в прошлый раз, пеняйте на себя.

Арийка сжала губы. Киндар еще ничего не сделал, а ее уже начало трясти. Алхимик обошел стол и спустил сверху несколько трубок, оканчивающихся крючкообразными иглами.

— Мне мешают ваши волосы. Для процедуры прически совершенно не обязательны.

Малена посмотрела на него со смесью страха и ненависти, но смахнула с груди золотые локоны. Киндар повернул ее голову набок, глубоко надавив на основание шеи двумя пальцами, а потом вонзил кривую иглу в выступившую вену. Кровь устремилась вверх по стеклянной трубке, достигла сосуда, подвешенного на раму ниже остальных и смешалась с жидкостью в нем. Златовласка обошел вокруг стола и повторил процедуру сначала с руками ария, а потом и с ногами, выбирая неприметные места на внутренних поверхностях предплечий и бедер.

Моран только теперь заметила, какие у Киндара руки — большие, худые, сильные. Они производили впечатление безжалостных. Так оно и было. Малена вздрагивала и морщилась, но терпела. Наконец, алхимик закончил приготовления. Все замерло, даже арийка лежала неподвижно, закрыв глаза.

— Убей ее! — прошептала Моран.

Киндар повернул несколько рычагов на раме в изголовье стола. Раздалось шипение воздуха. Сложный механизм пришел в движение, где-то чуть слышно забулькало. Трубки, подведенные к конечностям Малены, ожили, раствор с ядом или с лекарством начал поступать в ее кровь. Дыхание ария участилось, на белом, как лепесток садовой розы, лбу выступил пот. Малена застонала, а ее ладони свела некрасивая судорога, превратив пальцы в скрюченные когти.

— Где Фиона?! Ты обещал, что в этот раз будет не так больно!

— Я обещал, что выберу другие вены, что и сделал. Ваше тело все еще молодо, но оно — не новое, — невозмутимо ответил Киндар и подключил трубку, подведенную к ее горлу.

Малена протяжно застонала. «Сейчас в твоих словах и действиях нет ни капли притворства!» — мстительно подумала Амаранта, забывая о собственном нездоровье.

— С каждым разом ты измываешься все с большей жестокостью, мразь! — прошептала арийка, оставив вежливый тон.

— Поменяйте алхимика, Малена.

— Чтобы превратиться в чудовище?!

— Тогда терпите. Молча, по возможности.

Снаружи раздались неспешные шаги и замерли. А потом в комнату ворвалась Фиона, словно за ней гнались.

— Где ты шаталась? Убери эту боль!

— Я бежала так быстро, что споткнулась и упала, хозяйка!

Но Фиона опоздала: Малена больше не могла ни разговаривать, ни кричать, она только хватала ртом воздух. На ее теле проступила сеть мелких сосудов, уничтожая красоту, превращая кожу в полупрозрачную пленку, покрывающую кусок мяса. А потом она затихла.

— Ты не нужна. Твоя хозяйка больше ничего не чувствует.

— Да, мастер, — равнодушно сказала Фиона и ушла.

Амаранта влезла в окно, подошла к столу и остановилась за спиной Киндара, заметив, что шея Малены хранит следы множества уколов — они выглядели как синеватые шрамы, довольно уродливые.

— Малена мертва?

— Вовсе нет. Без сознания.

— Но умрет?

— Она проведет неделю на моем озере, поправится и станет еще краше. Тебе понравилось представление, демон?

— Не понравилось! Ты должен был ее убить! Тебе суждено это сделать! — вскричала Моран и заходила по комнате.

— «Суждено»? Надеюсь, это так. А вы, действительно, кровожадны. Я про демонов.

— Зачем ты меня позвал?!

— Скажу чуть позже. Мне надо завершить процесс.

Киндар ходил вокруг стола, что-то подкручивал и менял зелья, закрепленные наверху. Амаранта смотрела в сад, но не замечала его прелести. Наследие алхимиков цитадели не сгинуло, оно живо и поныне! Эльфы Сириона не нашли рецепт бессмертия, но смогли получить кое-что иное, не менее ценное — эликсир молодости. Но — какой ценой! Перед глазами Моран встали чаны с костями и изуродованные останки испытуемых.

— Киндар, ты считаешь это нормальным?

— Что именно?

— Все эти «превращения».

— Да, считаю. Это — искусство.

— Только не ты его придумал!

— Не я. Но я стал лучшим из последователей.

— У нее шрамы на шее.

— Чтобы их скрыть, Малена носит ожерелье.

— А где твои отметины? Насколько я помню, их нет! Тебе около двухсот лет, сколько таких процедур прошел ты? Десятки?

— Сотни.

— И кто втыкал иглы в твое тело, когда ты валялся на столе, как труп?

— Я сам. Рама опускается ниже, но, самое важное, я остаюсь в трезвом уме и твердой памяти.

— И ты ни разу не промахнулся, Киндар? В свое горло?

— А зеркала на что? — эльф кивнул на верхнюю конструкцию. Действительно, они были там, неприметно сложенные вдоль рамы.

Алхимик вытащил из тела Малены ванн Элиот все иголки и накрыл ее простыней целиком. А потом разделся перед «демоном» до пояса.

— Не пойму, как ты можешь меня помнить? Однако, присмотрись повнимательнее, и ты найдешь те же несовершенства.

Они стояли рядом, как в предбаннике «Дырявого котла». Тогда у Киндара были сломаны ребра, а сейчас он здоров — вот и вся разница… На белой коже алхимика, если приглядеться, можно было отыскать маленькие темные точки — следы проколов. В прошлый раз Моран их не заметила, вернее, просто не искала.

— Ты бережен к себе, Златовласка.

— Верно. Убить ее — для меня мало. Я хочу отнять то, что подарил — молодость и красоту. Я желаю арию медленной, мучительной смерти. Ты поможешь?

— Да!

* * *

Алхимик и «демон» спустились под землю. Но даже подземелье Киндара было местом светлым и чистым: дневной свет попадал сверху, через застекленное окно в потолке, вдоль стен стояли столы, уставленные приборами, висели шкафы. Здесь было не просто свежо, а холодно. Киндар доверху застегнул камзол, надетый на голое тело, а Моран начала дрожать в мокрой одежде, стараясь, чтобы эльф этого не заметил. Получалось неважно.

— Я изготовил худший яд в своей жизни: болезненный, разрушающий медленно, но неотвратимо. Я позаботился о том, чтобы к нему не нашли противоядие другие алхимики. Сжег формулу и запомнил состав, — начал рассказ Киндар.

— Зачем ты создавал заведомо плохой яд? Нужен хороший! — перебила Моран.

Эльф удивленно посмотрел на «демона» и впервые улыбнулся.

— У нас разное представление о ядах, девушка. Хорошая отрава — это когда все в точности до наоборот.

— Ты назвал меня «девушкой»…

— … сам не знаю почему, — Киндар снова стал серьезен, — так вот, зелье убьет ария, но отражение в зеркале утешит ее в последние дни и минуты. Открою тебе секрет, демон: Малена любит себя до безумия. А еще — смерти она боится куда меньше, чем утраты красоты!

— Чем я могу помочь, Киндар? Я ничего не смыслю в алхимии…

— Мне нужно нечто, возвращающее время назад. Порванная нитка, случайно выпущенная наружу, которая распутает клубок превращений. Найду ее — и Малена начнет стареть, стремительно и чудовищно, так, как стареют архонты, когда приходит их срок. Это — недостающий ингредиент моего яда. Я потратил несколько лет в его поисках, с самого начала понимая, что обречен на неудачу. В нашем мире невозможно создать ничего подобного… А в мире демонов?

Моран задумалась. «Киндару суждено сделать свое зелье — я это знаю. Но какой совет могу я ему дать?»

Алхимик ждал, глядя на гостью из озера с надеждой и легким недоумением. «У нее нездоровый цвет лица, она дышит, дрожит от холода. Выглядит, как измученный человек. Неужели демоны — такие?!» Но появление девушки из воды опровергало все его сомнения — перед эльфом демон, откликнувшийся на зов, и никто иной.

— Что я могу посоветовать, если ты сам признался, что искомого вещества не существует? — сказала, наконец, Амаранта, — или ты надеялся, что я сбегаю к себе домой в другую вселенную и принесу?

— Примерно так, — Киндар расстроено вздохнул.

«Совет не годится. Может, я притащила что-то с собой случайно? Одной ненависти к Малене недостаточно, чтобы ее умертвить!» Моран засунула руки в мокрые карманы куртки и ничего там не обнаружила. Она протянула перед собой ладонь и поймала теплый солнечный луч, проникший в подвал через окно в потолке, минуя заросли белых роз. «Я и принесла! Себя!» — от внезапной догадки Амаранта иронически рассмеялась. Киндар побледнел.

— А тебе сгодится кровь существа, еще помнящего о том, что оно когда-то было архонтом? Демона, существующего в прошлом и будущем одновременно? Ты оценил, как это звучит?

— Имей демоны плоть, я бы оценил.

Моран протянула руку, предлагая взять кровь.

— Вы мастера лгать. Я увижу то, чего нет, — не поверил алхимик.

— Хорошо! — «демон» пошла вдоль стола, трогая все, что на нем находилось, опрокидывая предметы и посмеиваясь, — вот эта склянка тебе важна? Нет? Ой! Она разбилась! А эта? Почему ты смотришь на меня с таким испугом? Она же пустая!

— Прекрати! Я согласен. Если ты говоришь правду, твое предложение бесценно!

— Только осторожнее, Златовласка! Демону будет больно!

— Демоны боли не чувствуют.

— А я чувствую. Я — неправильный демон.

Амаранта отвернулась. Вид крови ее не страшил, но она боялась потерять сознание от слабости. Прилечь бы. Или присесть…

— Больше не надо, — Киндар зажал ранку пальцем, — сейчас я перевяжу.

Амаранта отрицательно покачала головой:

— На мне заживает быстро. Доделывай свое зелье прямо сейчас, я подожду.

Она пододвинула стул к солнцу, села на сиденье верхом, положив руки на спинку и уронив на них голову. Но Моран не спала. Пока нельзя. Время тянулось бесконечно медленно, пока Златовласка шуршал у стола. Звякала посуда. Солнечный луч розовел и перемещался к стене, и «демон» двигала стул вслед за ним. Прошла целая вечность, прежде чем она услышала долгожданное:

— Яд готов.

— Ты получил то, что хотел?

— Кажется, да. Нет, я уверен. Но нужно еще несколько опытов.

— Проведешь их позже, — Амаранта встала.

Увидев на столе сосуд с остатками красной жидкости, она вылила их в ведро.

— Это чтобы ты не использовал секретный ингредиент в других целях. А теперь веди меня в свой дом. Я смертельно устала. И прекрати бояться демона, мне это неприятно, — добавила Моран, заметив взгляд эльфа.

Из лаборатории в дом Киндара вел переход с кружевными перилами, белыми колоннами и арками. Из импровизированных окон без стекол, обрамленных вьющимися растениями и цветами, открывался чудный вид на озеро Инья, но Амаранта смотрела себе под ноги, стараясь ступать медленно и ровно, чтобы пол не сильно раскачивался под ногами. «Мне все хуже. Яд убивает одержимую, как бы она не сопротивлялась. Но если я избавлюсь от него здесь, то настоящая Амаранта захлебнется в своей рвоте во сне. Это вульгарно звучит, но так и есть».

— Куда тебя отвести, демон? Мой дом велик.

— Хвастаешься? Я хочу увидеть зелено-лазурную спальню.

Алхимику было чем похвастаться: его дом с первого взгляда поражал совершенством простоты и комфорта. В серовато-бежевое пространство стен и полов из широких выбеленных досок заглядывало озеро Инья, лазурь воды и зеленых берегов раскрашивали жилище эльфа в свои дивные краски, а отсутствие дверей превращало дом в единое пространство воздуха и света. Двери все же были, но не в привычном для Моран понимании: плетеные из камыша или витражные, искусно составленные из кусочков полупрозрачного цветного стекла, они разъезжались в стороны как по волшебству, повинуясь легкому касанию руки. Здесь во всем ощущалась непарадная, естественная роскошь — Киндар был очень богат. Он провел гостью до порога спальни и остановился на пороге в нерешительности.

— Я бы предпочел другое место. Я никого не впускаю сюда.

— Меня пустишь. Сегодня ты подчиняешься демону, Златовласка. Пьяному демону, потому что в обители зла закончилась вся пища, кроме вина. Такая тебе наука — в следующий раз подумаешь, прежде чем произносить непонятные слова!

Амаранта зашла в комнату, похожую на грот, и не сразу узнала себя в отражении зеркала. Грязное и худое существо с голодным взглядом — это она?! А Киндар рядом с ней выглядит, как картина, нарисованная самим Создателем. Моран в первый раз увидела его распущенные волосы, она и не подозревала, насколько они тонкие и золотистые. «Златовласка» — самое правильное прозвище.

— Твоя спальня прекрасна, как ты и описывал. Помнишь, в Ваньяре? Нет, ты не помнишь. Когда я была маленькой… (даже демоны были детьми, Киндар), мне подарили куклу. Могу ошибаться, но, вроде, она была родом из Эрендола. Эльф, не мальчик, а девочка. У нее было фарфоровое личико, голубые глаза и белокурые с золотом волосы, нежные, как у тебя. Игрушка казалась мне идеалом красоты! Я боялась испачкать ее шелковое платьице, сломать тонкие пальчики, случайно выдернуть волосок из прически. Я поставила ее на полку и любовалась издалека, думая, что когда-нибудь обязательно в нее поиграю. Но однажды, пройдя мимо, я бросила на эльфку равнодушный взгляд, и поняла, что выросла. И пожалела ее: игрушки, в которые никто не играет — самые несчастные на свете.

— При чем здесь я?

— Мне задает вопрос эльф, влюбленный в красоту? Есть ли хоть кто-нибудь рядом с тобой, кто разделит твою печаль или доставит радость?

— Мне никто не нужен.

— Да, припоминаю, именно так ты и говорил. Но тогда и ты никому не нужен в целом свете, Киндар. Кроме меня.

Моран упала в просторное кресло, успев подумать, что влажный костюм Хранителя испачкает светло-зеленую шелковую обивку.

— Ты хочешь потребовать плату за свои услуги, демон? — прямо спросил алхимик и сел на кровать напротив.

— Да, Киндар ланн Инья, ты должен заплатить. Кое-чем, приятным мне.

— Я не… Только не это!

Амаранта с улыбкой оглядела эльфа с ног до головы, наблюдая, в какое смятение привели Киндара ее слова и взгляд, и не смогла отказать себе в маленькой шалости:

— Не — что? Не считаешь меня привлекательной? Или у демона руки нечистые? — Моран демонстративно рассмотрела свои пальцы, — а ведь верно — чернота под ногтями! Как это невежественно! Как недостойно кукольного эльфа и его игрушечной постельки! Сейчас я тебя испачкаю гнусной похотью, а твой белый ковер затопчу грязными сапогами!

— Можешь делать со мной все, что захочешь, демон, — обреченно сказал Киндар, — я не буду торговаться.

— Богатые не торгуются? Нет, это ты выше торга! Ты всегда был таким: макнувшись в самую грязь жизни, умудрялся оставаться чистым. А с чего ты взял, что тебя непременно все вожделеют, начиная с искусственного ария и заканчивая усталыми демонами? Потому, что и сам в связях не очень разборчив?

— Ты знаешь обо мне неприлично много, но в этой постели я сплю один. Иногда, раз в несколько месяцев, я уезжаю в Гадару или Архону и веду светскую жизнь.

Амаранта усмехнулась, представив, что Киндар подразумевает под «светской жизнью», но он отрицательно покачал головой, опровергая невысказанную издевку:

— В столице Аквилеи живет мой сын.

— У тебя есть ребенок?

— Он очень взрослый даже по меркам эльфа. И я ему нужен гораздо меньше, чем он мне — в этом ты не ошиблась. Но зачем демону алхимик с сомнительной репутацией? Бесчувственный, и по мнению некоторых, бесполый? Старый, предпочитающий одиночество и покой? Мы знакомы? Чем больше я смотрю в твои глаза, тем отчетливее понимаю, что знаю тебя!

— Не знаешь. Ты забудешь меня завтра, Златовласка, но утром обнаружишь, что смертельное зелье получилось. Ты будешь ломать себе голову всю оставшуюся жизнь, как это вышло, но ответа не найдешь. Ты отдашь перетянуть кресло, в котором я сижу, гадая, как и когда оно испортилось. Мы встретимся вновь, в твоей жизни, но не в моей, нам будет хорошо вместе, но горечь опоздания все отравит, как яд, что ты сделаешь для себя. Самый хороший яд Киндара, действующий быстро. Зачем ты мне? Потому, что я тебя люблю. Любила. Сложно, да?

— Ты не демон!

— Я и сама точно не знаю, Киндар…

— Кто ты такая? Ты больна? Я могу чем-нибудь помочь?

— Несколько дней я не видела пищи, сплю на каменном полу в заброшенном месте и, в довершение всего прочего, я, кажется, умираю, — Амаранта невесело улыбнулась, перечислив свои беды.

— Я прикажу приготовить ванну и ужин! — эльф вскочил.

— Нет, подожди меня спасать. Вода демона не отмоет и еда не накормит. Лучше сделай нам эльфийского зелья, и покрепче, как ты умеешь. Непременно — в любимой трубке с узорами. Я к ней привыкла.

* * *

Мягкий, ласкающий ветер колышет зеленые занавески, со стороны озера доносится тонкий запах водяных лилий. Скоро совсем стемнеет, кувшинки захлопнут свои чашечки и спрячутся на дне, а комнату наполнит благоухание ночных левкоев, распустившихся под самым подоконником. Жаль, что день заканчивается, но у пленницы цитадели есть еще свободный вечер вне жутких стен ее темницы. Алхимик раскурил эльфийское зелье.

— Ты привыкла к моей трубке? К этой? — ошеломленно спросил Киндар, нарушив затянувшееся молчание.

— К ней. Ты мне ее оставишь. Подаришь, я хотела сказать.

— Забирай сейчас!

— Тогда у меня будет две одинаковые, — Моран тихо засмеялась, — нет, нельзя.

— Мы любили друг друга?

— Мы могли бы…

— И расстались?

— Да.

— Почему?

— Не спрашивай.

— А ты можешь остаться со мной? Прямо сегодня?

— Я же не нравлюсь тебе?

— Неправда. Ты красивая, и мне необъяснимо хорошо с тобой рядом. Я приглашу знакомого лекаря, он тебя вылечит.

— Ты говорил, что я не была бы здесь счастлива, но могла бы привыкнуть… Да, так и есть, покой бы меня исцелил. Боги, какой соблазн! Но, подожди: ты сказал, что тебе никто не нужен. Пройдет неделя, месяц — и мое общество начнет тебя тяготить.

— А я чувствую, что — нет. Оставайся!

— Сайдерис открыл дверь, не вняв моим мольбам. Теперь я понимаю, почему: сломать судьбу необычайно трудно, немногим под силу. Да и надо ли?

— Ты говоришь сама с собой?

— Привычка долгого одиночества, Златовласка.

— Почему ты так забавно меня называешь?

— Не я придумала тебе прозвище, а Гервант. Но ты никогда не был против и отзывался на него.

— Гервант?

— Я бы тебе посоветовала не лгать этому нелюдю, рассказывая свою историю — Гервант примет тебя безо всякого вранья, но ты все равно не послушаешься.

Клубилось дымом эльфийское зелье, заигрывая с вечерним светом. На озеро Инья спускалась ночь: спокойная, тихая. Спальня Киндара из лазурной стала фиолетовой, Моран уже едва различала лицо друга, сидящего на широком ложе. Хотелось спать. Хотелось попробовать иную жизнь на вкус: сытую, изящную и неторопливую. Не расставаться с Киндаром, сделать его счастливее. Уничтожить Амаранту, валяющуюся на каменном полу в пустом доме без надежды и веры в лучшее. Все изменить — это просто: решить, где ты сейчас на самом деле, и там остаться!

— Так ты останешься?

Вопрос эльфа прозвучал как тень ее мыслей.

— Мы там, где наше сердце, Киндар. Мое — не здесь.

— Уйдешь обратно в озеро?

— Нет, — Моран улыбнулась, представив себе картину ночного купания, — из твоей спальни уйти приятнее.

— Я ничего не понял, но хватит курить. В таком количестве эльфийское зелье опасно!

— Вот и отлично, тебе я трубку больше не дам. Только один вопрос напоследок: зачем убивать Малену? У демона мести есть тысячи причин, но какая у алхимика с озера Инья?

— Малена — не первый арий, прошедший через мои руки, — эльф заговорил медленно, словно высказывал свои мысли вслух впервые, — поверь, она была не так хороша, когда впервые пришла ко мне и посмотрела своими рыбьими глазами, Фиона — симпатичнее и милее, но Малене хватило хитрости бросить вызов моему мастерству. Алчность, тщеславие, желание сделать свою жизнь особенной, — вот чем она поймала меня в свои сети. Я изменил ее лицо и тело, остановил время эликсирами, а в обмен получил признание и уважение сильных мира сего. Истинный арий не умеет любить, но способен желать: ты видела Малену в лаборатории и все поняла, я думаю. Зависимая от меня, она мстила самым гадким способом — уничтожала все, что мне дорого. Прошли годы, и я стал одиноким пленником своего дома и озера. Не потребность души была тому виной, а страх за близких. Даже собственного сына я навещаю, как любовника, вызывая кривые улыбки «понимания», а его мать я потерял, слишком поздно поняв, как коварно может быть мое творение. Я ненавижу ее настолько сильно, что готов бросить все, что достиг, ради возмездия!

Амаранта слушала и вертела в руках трубку, подмечая ее отличия от своей: вот здесь, на чубуке, должна быть выбоина, маленький скол, а рисунок испортит царапина, — нелегко придется хрупкой вещи в пути.

Киндар несчастлив. Но когда его план свершится, он поймет, что такое настоящая беда. Не место Златовласке в банде Герванта! Не его тело ждет могила на перекрестке ваньярского тракта! «Я убью ее сама. Найду способ, выберусь из Сириона, и… когда-нибудь».

— Месть требовательна, Киндар, но она не исцеляет душевных ран. Не ломай свою жизнь, предоставь Малену мне: пусть через годы, но арий отправится в ад. Слово демона.

— Демоны мести не дают подобных обещаний, — покачал головой эльф.

— Но друг может. Ты выльешь свое зелье завтра?

— Нет. Я все решил.

— Ложись спать, Златовласка.

— Увидимся утром. Хотя, разве я смогу уснуть после такого удивительного дня? — с этими словами Киндар лег на бок, вытянув левую руку и положив на нее голову.

Некоторое время Амаранта чувствовала его взгляд, но потом, по ровному дыханию эльфа поняла, что он спит. Ей тоже осталось совсем немного: отравленная дважды, ядом и эльфийским зельем, одержимая была на грани жизни и смерти, как на пороге. Всего шаг — и она по ту сторону времени, в цитадели Сириона. Последние приготовления: аккуратно положить трубку, чтобы не упала, посмотреть, открыто ли окно достаточно широко? Да! Хорошо, спящему другу ничто не грозит. Можно закрыть глаза. Все.

Киндар проснулся утром, увидел темное пятно на спинке кресла и трубку на подлокотнике. «Нельзя столько курить!» — мимолетно подумал он.

Впереди был обычный день. «Демона» эльф не вспомнил.

 

Хозяйка

Моран вдохнула воздух, и он комом встал в груди; попыталась встать, но не смогла и рухнула обратно на пол. Ей казалось, что жар камина, топившегося всю ночь, навалился сверху колючим и душным одеялом. Раздавленная слабостью, Амаранта распласталась на спине, повернув голову в сторону красных углей. Они подмигивали ей, рассыпаясь легкими клочьями пепла, раз за разом уменьшаясь в размерах, таяли, отсчитывая последние минуты ее жизни. Пузырек с ядом стоял на прежнем месте — Киндар не отступился, прошлое осталось неизменным. «Я больше ничего не увижу? Утром солнце встанет без меня, без меня пойдет дождь, настанет осень, зима. Мне не быть архонтом снова, я вернулась в этот мир, чтобы убить Малену, отомстить за брата. Не может быть».

— Значит, все? Я больше не нужна? — спросила она тихо и хрипло.

В эту ночь в Сирионе Моран была одна. Таинственный хозяин цитадели, скрытно наблюдающий за ней, исчез. Пленница больше не боялась оглянуться, чувствуя, что за спиной нет ничего неожиданного. «Все равно я заставлю тебя показаться, я потребую объяснений. Я вернулась!» Собрав последние силы, Моран поползла к выходу. Повиснув на ручке двери, отодвинула щеколду и вывалилась на крыльцо. Цепляясь за балясины, встала на ноги и перегнулась через перила. Ее мучительно вырвало. В голову ударило отравленной тяжестью. Повиснув на ограждении, Амаранта безвольно балансировала, покачиваясь вперед и назад, рискуя опрокинуться головой на землю. Опомнившись, она сползла на ступени. «Пить!» На перилах застыли капли росы, как полукруглые бусины из прозрачного стекла. Моран собирала их непослушными руками, прижимала к губам. «Роса выпала, скоро рассвет. Я дождусь, и мне станет легче». Но стоило расслабиться хоть на минуту, отдаваясь яду в крови, как силуэты домов-деревьев расплывались перед глазами, а тело отказывалось служить.

Амаранта медленно направилась в сторону площади. Лишь бы двигаться. Эти усилия ее чуть не убили. Она вскарабкалась на один из трех тронов и позволила себе заснуть тяжелым сном, развалившись поперек широкого сидения.

Пленницу цитадели разбудило солнце. Прикрыв руками голову, она обожглась о свои волосы, безжалостно нагретые палящими лучами. Надо раздобыть воды. Сейчас, она встанет и… Нет, позже. Не голод, не усталость, а именно немощь тяжело больного человека мешала подняться.

— Трон с оцелотом. Я случайно заняла твое место, Сирион. Ты не ревнуешь? Жаль, я не эльфийский маг. Галар ошибался, полагая, что обратил меня. Хотя, почему — жаль? Мне все равно! Покажи мне последнюю иллюзию: я хочу видеть своего Хранителя. Пойди до конца в своей жестокости, и позволь проводить Ханлейта к эшафоту; если тебе свойственна хоть капля милосердия, нарисуй картину будущей счастливой жизни, которой не было; а если любишь дурацкие шутки — познакомь Амаранту с Ханом до того, как он ее узнал и полюбил. Мне плевать, как это будет! Я выполнила задание и прошу, нет, требую награды!

Моран долго лежала, глядя в небо, слепящее солнцем, слушая шелест деревьев. Он набегал волнами, как отголоски незнакомого говора и шарканья ног, и до странности напоминал шум города. «Я сплю?» Нет, это эльфы Сириона спешат по своим делам, с равнодушием мудрецов или преступников ступая по мостовой из черепов, прекрасные эльфки проезжают в маленьких повозках на двух колесах, но их тянут не лошади. Запряженные по двое, вперив в землю покорный взгляд, рабы тащатся по обочинам, чтобы хозяйкам было удобнее, не трясло. Множество невольников с клеймами на лицах в виде стилизованного древа: смуглые харматанцы с широкими скулами, светловолосые аквилейцы и невысокие эльфы озерного края. Моран огляделась — вокруг все было неподдельным; не иллюзия, настоящая жизнь. Только ее пока не видели.

— Вот как я убегу из плена, цитадель! В твое же прошлое!

Она встала и сделала всего шаг. Проходящий мимо эльф замер от испуга, увидев женскую фигуру, появившуюся из ниоткуда. От цели отделяли всего три ступени, но Сирион был против бегства — Моран отбросило назад. Ее сознание помутилось от мощной силы, затягивающей в пустоту. Все исчезло.

* * *

Трава, проросшая между костей мостовой, колола щеку, а прямо перед глазами были ноги — босые, худенькие. Чуть выше тонких щиколоток — обгоревший подол льняного платья с аккуратно вышитыми цветочками. Почерневшие нитки, прихваченные огнем, торчали в разные стороны. Какая жалость: мастерица так старалась, а все труды насмарку. Надо быть осторожнее, готовя у очага!

Моран лежала на земле у подножия скульптуры. Сирион бросил свою пленницу на мостовую с высоты трех ступеней, проявив привычное равнодушие к ее физическим страданиям. Побег не удался — безмолвие покинутой цитадели ни с чем не спутаешь. Амаранта, закусив губу от боли в боку, вызванной ударом о твердое дерево, заняла нижнюю ступеньку трона с оцелотом и рассмотрела то, что было выше испорченного подола платья.

Эльфка. Какое у нее приятное, хоть и чуточку неправильное лицо: широкий лоб, нос с заметной горбинкой, упрямо сжатые губы. Зато миндалевидные глаза цвета зеленой листвы, тронутой золотом осени, чудесны, а в пушистых каштановых волосах запутался солнечный свет. Она напоминает кого-то сильно, до тревоги в сердце. Но — кого именно? Моран нарушила молчание:

— Ты кто?

— Лиандра.

— Странно. Это же мое имя. Было моим. Опять обман! За что этот лес так меня ненавидит!

— Сирион относится к тебе не хуже, и не лучше, чем ты того заслуживаешь, — ответила эльфка.

Холодный ответ, достойный проклятого места, словно в насмешку сказанный негромким, мелодичным голосом.

— Ты не эльф, верно? Ты — демон.

— Зови меня Хозяйкой.

— Так повелитель Сириона — женщина! Не ожидала.

— У нас нет пола.

— Есть, не лги мне. Или был когда-то, а вы привыкли.

— Перед тобой — образ последнего живого существа, посетившего Цитадель, а не демона.

— Я догадалась, что не твой, ты слишком труслива, — презрительно сказала Амаранта, отдавая себе отчет, что терять ей больше нечего, — бедняжка эльфка, такая хорошенькая. Ты и ее убила. Где мне искать ее кости? В том доме или в этом? Или она упала прямо на улице, ослабев от страха и голода? Я ее похороню.

— В моем городе нет ее останков.

— Ты их за ограду выбросила?

— Сирион — место скорби и покоя, а не яростных требований. Вместе с тобой в мой лес пришла ненависть и окончательно растлила Галадэнского мага. У тебя достало бы сил сделать его чище и лучше, но ты выбрала путь разрушения. Злоба сделала твое сердце горьким, как яд, что ты выпила накануне. Я давала шанс Галару дважды, но ты отняла последний. Напрасно я пожертвовала жизнью эльфа ради твоей черной души, она того не стоила.

Хозяйка стояла прямо, опустив руки, смотрела бесстрастно. Живые так себя не ведут. Выслушивать обвинения из уст хрупкой эльфки было нелепо и жутко. Так вот что ждало Моран — суд! И он начался. Амаранта молчала, вспоминая полузабытый рассказ: «Жил был один охотник, и было у него двое детей: мальчик и девочка. Очень хорошенькая девочка, младшая сестричка, ее сердце было таким же добрым, как и ее милое личико…» «Вот кого мне напомнила эльфка — Герванта! Они похожи. Настоящая Лиандра… Хозяйка сама представилась, отобрав ее имя! Неприятное открытие: брат и сестра мертвы, оба. Что там демон вещает о доброте Галара?!»

Моран почувствовала, как немеют кончики пальцев, а от щек отливает кровь, — это гнев делал ее лицо бледным, а магия архонта зажигала глаза и руки. Жаль, что от былой силы остались только ощущения.

— Заткнись.

Неожиданно Хозяйка послушалась. Безмятежно грело солнце, дома-деревья застыли в торжественной тишине, — Сирион слишком велик, чтобы прийти в ярость от слов такого ничтожества, как одержимая тварь.

— Принося Галара в жертву, ты обливалась слезами? Он тоже глубоко сожалел, отбирая у меня душу, и скорбел о моем друге, пыряя его ножом! Какие же вы, эльфийские маги, лживые. Все до одного! Вы настолько прогнили, что лжете сами себе и не краснеете, а ваша справедливость испорчена лицемерием! «Сирион — место скорби и покоя», говоришь? Сами виноваты: у моего народа принято строить города и кладбища отдельно, и это — правильно! Даже демоны приходят в своем обличье, а не в чужом, но ты врешь и в этом. Думаешь, что нравоучения, высказанные голосом Лиандры, дойдут до меня быстрее?

— Существо с Проклятой дороги, твой разум похож на доспехи — чужая мудрость не в силах их пробить.

— Так я тупа по-твоему? Зачем ты притащила меня сюда?

— Я выполняла твою просьбу. Любой эльфийский маг может пройти в сердце Сириона, если того захочет.

— Но я не владею магией эльфов и не читаю мысли! Обманывать, притворяться кем-то иным — я ничего не умею.

— И никогда не научишься, твоя сила в другом.

Хозяйка смотрела знакомым пристальным взглядом Герванта, только без иронии. Почему именно с ней приходится разговаривать, что за издевательство! Гнев Амаранты испарился. Ненависть требует немалых сил, а они и так были на исходе.

— Дай угадаю, в чем я сильна: я живучая, как земляной червяк. Яд — и тот не подействовал.

— К сожалению, отравы оказалось недостаточно, — огорчилась Хозяйка.

— Не переживай, мой сострадательный демон! Я протяну ноги еще до того, как опустошу все винные погреба. Еды здесь нет, а столько выпить — ни одно здоровье не выдержит. Зато я умру весело. Покажи мне напоследок иллюзию по-похабнее, пару раз закинь в прошлое, и я буду готова к встрече с Создателем.

Подул ветер, Сирион помрачнел и спрятал солнце за облаками. Или это Моран удалось вывести из себя его Хозяйку? Пленница цитадели поднялась со ступени. «Я предпочту встретить наказание демона стоя. Не зря она объявилась — мое заточение подходит к концу», — поняла Амаранта. Хозяйка вытянула руку ладонью вперед, останавливая Моран на полпути к себе. Невидимый барьер, возникший между ними, был непреодолим — вот как демон удерживала волков у ограды Сириона!

— Ты перешагиваешь порог времен помимо моей воли. Но впредь я запрещаю тебе это делать!

Не могло быть в голосе Лиандры столько власти, это демон говорит! А Сирион подхватывает каждое слово, наполняя смысл тревожным шепотом. Но Моран не поверила:

— Сайдерис, Киндар, обитаемая цитадель сегодня утром — твоих рук дело!

— Нет, твоей магии.

— Этого не может быть! Я просто хотела найти выход!

— И ты его находила. Вы, люди, недооцениваете мощь желания: архонты призывают свою силу, когда захотят; я зову бурю, если такова моя воля, а ты умеешь ломать не только настоящее, но и прошлое. Галар не ведал, чем одаривает, а я не предсказываю будущее. Иначе… тебя бы здесь не было. Знакомы ли тебе слова пророка, существо:

Хозяйка замолчала, а Моран горько задумалась: «Моя прошлая жизнь не была простой, но была понятной: Амаранта принадлежала самой себе, а одержимая будто явилась в мир, чтобы стать забавой для высших сил. Но, похоже, мои похождения закончатся здесь и сейчас».

— Я не буду спорить, Хозяйка. Помоги мне обрести покой. Немного правды, я не прошу большего.

— Спрашивай.

Нужны самые правильные вопросы… Как их сформулировать, чтобы не ошибиться?

— В чем я поклялась Астароту, демону мести?

— Не знаю.

— Мне было суждено попасть в цитадель, это так?

— У меня нет ответа, существо.

— Я же просила правду! — заволновалась Моран, — мой брат Северон был отомщен спустя целый век, и этого бы не случилось, если бы я не попала в Сирион!

— Может, ты вопрошаешь не того демона? Амаранта, последняя дочь севера, архонт белого огня, носящий корону; проклятое создание, никто, — это все о тебе. Какое святотатство нужно было совершить, чтобы стать тем, кем ты стала? Вдумайся в слова пророчества! Моя задача — защищать сердце Сириона, а ты представляешь угрозу.

— Избавишься от меня, как от Лиандры?

— Эльфка пожелала найти цитадель — и я показала дорогу. Ее легкие шаги не потревожили покой спящего города, а мысли не причинили Сириону зла. Я отпустила ее с миром. А теперь иди за мной, довольно слов.

Они пошли вверх по улице. «Сестра Герванта — эльфийский маг. Вот почему ее не трогали лесные звери, а эльфы клана уважали и любили. И, скорее всего, она жива. Сбежала из поселка, когда его сожгли арии, побывала в священной цитадели. Жаль, некому рассказать. Вот бы Гервант обрадовался!» — думала Моран, — «я тащусь за Хозяйкой покорно, как жертва. Куда мы идем? К алтарю или в чудовищную лабораторию? Чем демону площадь не понравилась? Я не могу так быстро. Проклятая слабость!» Через некоторое время Амаранта споткнулась и упала. Попыталась встать. Руки, напряженно упертые в землю, дрожали и не желали помочь ногам. Не ползти же на четвереньках!

— Эй, Хозяйка, прибей меня здесь! Зачем далеко ходить?

Демон вернулась, протянула руку и коснулась лба пальчиками Лиандры. Улица цитадели завертелась перед глазами, дневной свет померк. «Опять!» — только и успела подумать Моран.

* * *

Прибрежные утесы выше Ангрима омывало холодное течение. Его воды были сильны настолько, что независимо от ветра, разворачивали суда на восток, где опытные корабелы вступали в бой с морем, чтобы не потеряться в неведомых далях, сулящих одну лишь гибель. Никто не знал, что находится выше островов Снежных волн, но корабли, унесенные туда штормами, никогда не возвращались…

Для истинных эймарцев было особой честью отправиться в последний путь в погребальной ладье и исчезнуть навсегда в туманной дали северного моря. Когда-то давно, король Эдгар покинул Эймар в большой лодке, а Амаранта и Северон, еще совсем дети, смотрели ему вслед. Мальчик плакал, а девочка кусала губы и крепилась, вызывая осуждение. Она даст волю своему горю позже, за закрытой дверью, когда никто не увидит, и будет представлять, как отец плывет в ладье, покачиваясь на волнах, навстречу своим предкам в прекрасную страну за горизонтом.

Вода раскачивала суденышко вперед и назад. Моран лежала на дне лодки, сложив на груди руки, как покойник. Над головой проплывали кроны обычных деревьев, черные в сгустившихся сумерках. Не море, не цитадель, а лес. Сирион. И стены деревьев-гигантов не видно. Амаранта привстала, уцепившись за борт лодки.

— Где я?

— Эта река — приток Эльмантира, — ответила Хозяйка с кормы.

Лодка без весел плавно плыла посередине узкого протока. Слова Хозяйки таяли в плеске воды за бортом, берега растворялись в темени наступающей ночи. Целый день прошел мимо. Моран не знала, в какой стороне цитадель, но уже от одного факта, что она вне стен древнего города эльфов, ей стало легче.

— Донесла меня на своем горбу, чтобы утопить в ручейке?

Амаранта снова легла на дно лодки. Она и не думала о сопротивлении, слишком была слаба.

— Существо, ты само найдешь, отчего погибнуть, — тихо сказала демон, не глядя на свою пленницу.

— Так ты отпускаешь меня?

— Прогоняю.

— А если я продолжу путешествия в прошлое?

— Только сердце Сириона настолько древнее, что может оживить минувшее. В ином месте у тебя ничего не получится.

— Я уже и не надеялась когда-нибудь покинуть этот проклятый город!

— Ты захочешь вернуться. Увидев то, чего не следовало, почувствовав однажды, как тонкая ткань бытия рвется под твоими руками, ты будешь стремиться повторить это вновь и вновь. Все мы одинаковы: за иллюзию господства готовы проливать реки крови, не жалея даже свою.

— «Мы»? Я променяю любую власть на свободу. У королевы Эймара другие ценности.

— Это утверждение настолько же искреннее, насколько ошибочное.

Хозяйка направляла лодку легко, как дышала, просто опустив руку за борт. Вода нежно перебирала ее пальцы, а вокруг царила аура нерушимого спокойствия. Демон в образе Лиандры меньше всего походил на воплощение зла. Кто такие демоны на самом деле?

— Ты — дух эльфийской чародейки, ушедшей из жизни давным-давно?

— И да, и нет. Время стерло память о ней, а передо мной проходят тысячи судеб, истлевают в прах тела и рассыпаются в труху деревья. Я помню только ее имя, и не желаю знать больше.

— Чего хотят демоны? Чего хочешь ты? Обрести плоть? Покорить мир? Ты вмешиваешься в судьбы, но я не понимаю, во имя чего. Что тобой движет: добро или зло? Или тебе просто скучно?

— А чего хотят люди? А ты, существо? Я — всего лишь Хозяйка, Хранитель леса и его тайны. В цитадели ты видела три великих престола. Этот мир в равновесии, пока они пусты.

— Я садилась на два из них, и земля под ногами не разверзлась, — язвительно ответила Моран, уверенная, что в скульптуре на площади не было никакой магии.

— Конечно, нет! Ты сидела в кресле из дерева, а сотни лет назад трон эльфов занимал величайший из чародеев Сириона. Владения его Магистрата были огромны, но он хотел завоевать весь мир, всю вселенную… Когда-то в цитадели росло священное древо. Эльфы осквернили его казнью своего магистра, а затем срубили, вырезав три трона, как напоминание о возможной беде.

— Черепа мостовой — идея того же древнего чародея? Ужасная лаборатория алхимиков? Почему эльфы покинули цитадель?

— Ценность жизни ничтожна мала, когда души подчиняются единой жестокой воле. Эльфы, чьими руками творились зверства, не отдавали себе отчета в чудовищности своих преступлений. Их стоит пожалеть, а не осуждать. Те, что покинули город, поклялись хранить верность королям севера, пока род Агнара не угаснет и назвались Хранителями. Какой малый срок для кровавого пятна позора, которое Эрендолу не смыть никогда! Но были и те, кто остались. Они поселились в цитадели навечно: непрощенные и неупокоенные.

— Я видела эльфа в доме, запертом изнутри. Так он не пожелал сдаваться…

Моран вспомнила скелет в доме с винным погребом и вздохнула. Он походил на Ханлейта чернотой прямых волос и упрямством в отстаивании своих идей. И пусть они были ошибочными…

— Ты вопрошаешь о смысле добра и зла, существо, а сама восхищаешься стойкостью врагов, которых только что порицала.

— Иногда мои враги заслуживали восхищения, а иной раз союзники вызывали презрение. Война была для меня, как непосильная ноша, ведь я предсказывала свое поражение заранее. Я чувствовала свою вину перед всеми, кто погиб с обеих сторон, но здесь, в цитадели, поняла, что заблуждалась: зачастую зло необходимо, чтобы совершить благо или предотвратить еще большее зло. Архона пала. Эймар погибает, я видела достаточно, чтобы это понять.

— Это так. Сбывается пророчество: угас род северных королей, Хранители освободились от своей клятвы, а новый правитель ведет страну к гибели. Еще немного — и орел ариев расправит крылья и настанет эра хаоса и одержимости. Мир сойдет с ума прежде, чем погибнуть, а цитадель в сердце леса и я станем последними свидетелями конца времен, — печально обронила Хозяйка, глядя на воду.

— Наш род не угас, я жива! Но, постой, ты говоришь об Императоре? Кто он? Я потратила жизнь на то, чтобы узнать, кто стоял за дядей Родериком, кто отобрал у меня Эймар!

— Ты уже не та, что прежде. По сути, мы отличаемся друг от друга, существо, только тем, что ты сохранила память, а я — только понимание. Император? Он не человек, не эльф, не дварф. Престол великих может занять только Бог. Или тот, кто сумел им стать.

— Тогда моя борьба не имела смысла. Что я могу?

— Но ты не смирилась. Кому еще бороться, если не тому, кто не признает поражений?

Хозяйка поднялась и положила Моран на колени какой-то предмет, завернутый в лист.

— Не беспокойся о направлении — течение вынесет тебя к Эльмантиру. Минуешь Сирион, и судьба снова в твоих руках. А я верю лишь одному зеркалу — времени. Оно покажет, правильно ли я поступила, заплатив жизнью эльфа за твою душу.

Она шагнула прямо в воду, сделала несколько коротких шагов по поверхности и остановилась на берегу. Моран развернула лист. В нем лежала трубка Златовласки. Ни денег, ни еды. «Мне не нужно ничего, кроме памяти», — вспомнила она свои слова. Хозяйка вернула самое дорогое.

— Если ты победишь в этой войне, Амаранта, то следующий, с кем придется сражаться Эймару — ты сама. Помни о трех престолах — один из них может стать твоим. Я лишь хотела этого избежать, — донеслось издалека.

Быстрое течение маленькой речки уносило лодку с обессилившим человеком навстречу неизвестности.