В Велеград

Трое усталых путников остановились на холме, чтобы передохнуть. Вниз сбегала неприметная тропа, на горизонте серебрилась лента Ракхайна, изгибаясь широким рукавом в сторону города, даже отсюда кажущегося огромным.

— Велеград больше Дорина? — спросила Алиссен, печально прикидывая, сколько еще придется пройти натруженным ногам, чтобы незнакомые стены стали ближе.

— Намного больше, он почти как Аверна, — откликнулся Моргват и двинулся дальше.

На третий день пути лицо архонта приняло свой обычный вид, если не считать желтоватого оттенка кожи на месте ожогов от магии, но жесткая щетина, рыжая, словно ржавчина, сплошь покрывшая его щеки, делала Моргвата похожим на пропойцу, которому посчастливилось напиваться каждый божий день. И Лето выглядел не лучше. Алиссен только оставалось благодарить судьбу, что ей не нужно бриться.

— Я кое-что не поняла, Моргват!

Придерживая туфли, связанные за ленты и перекинутые через плечо, Алиссен потопала следом, в который раз подняв тему, на которую архонт отмалчивался. Девушка справедливо полагала, что вода камень точит, а Моргват — далеко не кремень и выболтает рано или поздно все, что ей интересно.

— «Кое» или «что», барышня?

— Как простого парня, вроде тебя, обратила в архонты сама королева Эймара? Ты ей на улице приглянулся? Причем, в Тиверии! Была она в гостях в чужой стране, шла и шла себе, прогуливалась под солнышком, а тут, глядь — Моргват! Королева, как увидела такое диво, так и не стерпела: схватила и начала обращать при всем честном народе!

— Вот потехи то было! — поддакнул Лето.

— Все обхохотались, что верно, то верно. Прямо, как вы сейчас, — бросил через плечо Моргват.

— Вредина, он, Алис, как есть вредина!

Аквилеец шумно вздохнул. Слова, сказанные Коэном на прощание, все не шли из его головы. Почему Лиандру надо искать в Харматане? Что значит быть «живым и мертвым одновременно»? Лето отмахнулся бы от предсказания, если бы не Моргват, заявивший, что Коэн — почти что настоящий провидец и верить ему можно. Тем не менее, путешественники не свернули с пути в Велеград, а о стране Хармы и речи не зашло.

— Мне было восемнадцать, я был наивен, — неожиданно разоткровенничался архонт, — я мечтал о славе, считал войну делом чести; хотел подвигов, признания и прочей чепухи, которая кажется важной, когда ты молод. Но Тиверия не воюет, она наблюдает со стороны как рушатся державы и мир катится к демонам. Моя страна благоволила северному престолу Эймара, но не поддерживала в войне ни одну из сторон, даже деньгами. Только торговые отношения, только выгода! Очень прагматичный подход к союзнику, который борется со скверной вот уже пятьдесят лет, охраняя общие границы! Меня это возмущало.

— Тебя это до сих пор возмущает, — вставила Алиссен.

Она поравнялась с Моргватом и внимательно слушала.

— Возможно. Но в пору моей молодости я был склонен к безрассудным поступкам, не то что сейчас.

— Хм… — неопределенно хмыкнула девушка, бросив на архонта быстрый взгляд.

— Так или иначе, я напросился в состав делегации в Архону. Ничего серьезного — очередная демонстрация благих намерений и добрых побуждений, причем обе стороны заранее знали, что итог встречи будет равен плевку с балкона в фонтан: и воды в нем не прибавится, и чище она не станет. Я нарядился в расписной камзол и занял свое место в задних рядах вельмож, чтобы послужить им достойным фоном. Говорить мне не полагалось.

Я вижу, ты уже набрала в рот воздуха, Алиссен, чтобы изречь вопрос в духе «как такой парень как я…», и спешу его предупредить: мой отец состоял на дипломатической службе. Впрочем, это не важно. Я хотел стать архонтом. Мог бы и на родине, — в Тиверии есть своя школа, пусть и не настолько славная, как северная, но я хотел большего: принять обращение от мага белого огня, ни много не мало, как от самой королевы Амаранты. Считается, что архонт с белым цветом магии при инициации передает часть силы, и обращенные им люди наилучшим образом раскрывают свою истинную суть. Я грезил, воображая себя кем-то вроде Фелана, и представлял ослепительно-синее сияние своего грозного меча. О том, что я могу стать не героем, а придурком, пускающим слюни, я, конечно, не думал.

— Кто такой Фелан?

— Ты слишком молода, барышня, чтобы его помнить и слишком хороша собой, чтобы учить историю. Архонта Фелана называли некоронованным королем Эймара, ему завидовали и им восхищались.

— Почему ты представлял синий цвет магии, если ты желтого? — допытывалась Алиссен.

— Наверное потому, что матушка родила меня голубоглазым.

— Да ну?!

Девушка забежала вперед и заглянула Моргвату в глаза. Как есть светло-карий, и малейшего серого оттенка нет. Алиссен попыталась представить архонта иным и для себя решила, что его внешность от такого превращения сильно проиграла.

— Не такая уж это редкость — поменять цвет глазной радужки после инициации. Это бывает с архонтами сплошь и рядом. Но тогда я мало что знал о последствиях посвящения.

— И мои глаза после обращения Коэном могли стать зелеными? Карими?

— Могли, Алис.

— Кошмар! А красными?

— Много не пей — не станут.

— Рассказывай дальше!

— Слушаю и повинуюсь. Видишь ли, у многих из нас есть странности, но только королям позволено возводить их в ранг законов. Королева Эймара не всегда принимала послов в тронном зале, иногда встречи проходили на открытых галереях дворца, чтобы гости Архоны вдоволь насладились прекрасным видом на горы. Эти галереи, похожие на улицы, с ровными рядами колонн и повторяющихся арок, продуваемые всеми ветрами, были особенно ужасны в дурную погоду. Вот и нашей делегации повезло схлопотать аудиенцию холодным мартовским вечером. Я дрожал как лист в своей парадной одежде, пока штормовой ветер насмехался над пустыми словами послов и уносил прочь тихий, с оттенком металла, голос королевы. Это была встреча, о завершении которой мечтал каждый из нас, кроме меня, и едва она подошла к концу, тиверцы ринулись к дверям во внутренние покои к теплу каминов в своих комнатах. Но я замешкался и остался.

— Это очень правильно — назначать неприятные встречи там, где они быстро закончатся! — оценила Алиссен.

— Да, учись, барышня. Королевы и след простыл, галереи опустели: гулять в такую погоду не пришло бы в голову ни одному сумасшедшему. Сам не знаю, на что я рассчитывал, но продолжал мерзнуть, прохаживаясь вдоль перил до тех пор, пока не стемнело, и двери во дворец не заперли изнутри. Подергав одну, вторую, третью, и еще штук десять, я уверился, что обо мне забыли. Можно было впасть в истерику, вопить и бить кулаками в холодное дерево, пока не впустят, но я мужественно решил не позориться и замерзнуть насмерть. Прилепившись к стене и уверяя себя, что она теплее, чем мне кажется, я почти достиг своей цели. Тем временем, буря разразилась тяжелыми хлопьями мокрого снега, но ветер понемногу стих. На фоне посветлевшего неба я увидел фигуру, закутанную в мех и не сразу поверил в свою удачу — это была она, Амаранта, королева Эймара.

— И что она там делала?

— Впоследствии я узнал, что Амаранта любила побыть одна, а пустынные ночные галереи дворца — просто обитель одиночества.

— И она была счастлива тебя увидеть! Вы горячо обнялись, и так ты стал архонтом.

— Ты не видишь грани между сарказмом и грубостью, Алиссен. Это очаровательно, когда не бесит.

— Прости.

— Для тебя сказать «прости» проще, чем почесаться.

— Прости еще раз. Ты обиделся? Чем мне искупить свою вину, Моргват? Я сделаю все, что ты хочешь! — сказала девушка свою привычную фразу, повисая у архонта на руке и непринужденно прижимаясь к его боку.

Моргват отстранился и промолчал. Лето красноречиво постучал пальцем себя по лбу, намекая подружке, что она зашла слишком далеко. Но архонт мысленно снова был в столице Эймара и не смотрел на своих спутников.

* * *

Амаранта вскинула левую руку в знаке архонта, но тут же опустила ладонь. Она не проронила ни звука. Призвав на помощь все знания дипломатии, юноша начал разговор с королевой первым:

— Ваше Величество, я посол из Тиверии. Позвольте…

Ответом было молчание и прищуренный взгляд, от которого стало еще холоднее.

— Если вы испугались, что я нападу на вас… Я безоружен.

Она просто пошла прочь. Сила презрения королевы Эймара была подобна ледяной пощечине. «Конечно, она меня не боится! Создатель, как же глупо я себя веду!»

— Я хочу стать архонтом! — выкрикнул тиверец Амаранте в спину в последней надежде, что это ее остановит.

Подействовало. Королева обернулась.

— Зачем, некто из Тиверии?

Обращение «некто» юноша проигнорировал.

— Вы меня узнали, верно? Да, я наврал, я не посол. Пока еще нет. И не буду, если кто-то узнает, что я тут творю. Вернее, я не стану послом уже потому, что вы все это слушаете.

— Я задала вопрос — зачем? Отвечай.

Да, зачем? Моргват думал, что у него есть тысячи причин стать архонтом, но как только они обращались в слова, готовые соскочить с языка, так тиверец сам осознавал всю их смехотворность. Что сказать? Что он мечтает стать знаменитым, как Фелан? Что ему скучна будущая карьера? Что голубой цвет магии будет ему к лицу?

— Я хочу все изменить. И начать с себя.

Да, вот так правильно. Амаранта подошла и положила руку юноше на плечо. В ее глазах разгорался светлый огонек, страшновато-неестественный в ночной темени. Будущий Моргват не сразу догадался опуститься на колени. Под руками хлюпнуло — это снег растаял от тепла его ладоней, упершихся в каменный пол. Карьера посла полетела псу под хвост. Тиверца не стало.

— Так что же было? Моргват? Я обещаю быть хорошей до самого вечера, если ты расскажешь до конца!

Алиссен дергала архонта за руку и просительно засматривалась в лицо.

— Она меня не обнимала, госпожа Вейс. Она приложила левую руку к моему лбу, оцарапав его кольцом с черным камнем, и я отключился, упав в снег. Пусть подробности обращения в архонты останутся между нами, Загорелой шее знать об этом совсем не обязательно.

— Опять обзывается. Я-то за что под раздачу попал? — оскорбился Лето.

— А когда ты очнулся, она помогла тебе?

— Когда я очнулся, я решил, что остался один, а она ушла, и чуть снова не вырубился от тоски. Я словно хлебнул лиха, которого бы хватило на всех тиверцев и сотню послов-неудачников.

— Вот сволочь! Еще хуже Коэна, который смотрел на меня с высоты своего роста: сдохла я или нет!

— Не спеши. Все же Амаранта осталась. Она стояла у колонны, и я не сразу ее заметил.

Да, она ждала, глядя вдаль, рассматривая нечто невидимое за перилами. Полетела к демону не только карьера дипломата, но и все условности этикета. Перед тиверцем стояла архонт, а не правитель чужой страны. Или страна уже не чужая?

— «Получилось?» — выдавил юноша первое попавшее слово, пришедшее на ум.

— «Тебе решать».

— «Я жив, кажется».

— «Проверь».

Это была шутка, сказанная серьезным тоном. На всякий случай тиверец незаметно ущипнул себя за руку. Больно. Это сейчас смешно об этом вспоминать.

— Дальше! — потребовала Алиссен.

— Дальше? Я пожелал служить Эймару.

— Это еще зачем?

— Помнишь, я говорил, что белый архонт передает часть своей силы? Наверное, это правда, но с момента обращения моя душа больше не принадлежала Тиверии. Я остался, и через несколько дней уехал в северную школу, в Асгар.

Архонт умолчал, что наутро, взглянув в зеркало, он не узнал цвет своих глаз и очень расстроился. Желтая магия, цвет учителя, а не воина! А как же планы о славе и подвигах?! Под дверью обнаружился конверт, а в нем листок с одним-единственным словом, написанным острым почерком Амаранты — «Моргват». Новое имя.

— Она была злая, твоя королева? Жестокая?

— Справедливая.

— А красивая?

— Так считали многие.

— Ты в нее влюбился?

Моргват усмехнулся.

— Я ее любил как королеву, не думая о ней, как о женщине.

— Ты жалеешь о том, что сделал?

— Нисколько, Алиссен.

Девушка надолго замолчала, а потом неожиданно спросила:

— Так вот почему ты сказал, что Моргват — не настоящее имя. Помнишь, на пристани Дорина? А по-настоящему как?

— Моргват, по-настоящему. Другого имени никто не помнит, кроме меня и… И тех, кого уж нет.

— А что за кольцо?

— Какое еще кольцо?

— У Амаранты. Ты сказал «жуткое и царапучее».

— Забудь. Смотри, как тебе город. Вот он, перед тобой.

— Как я смогу целый вечер вести себя хорошо в таком богатом городе, как Велеград?! — весело ужаснулась девушка.

Тропинка привела к одной из дорог, что сливались воедино перед массивными воротами. У Велеграда было несколько въездов, путники вышли к самому скромному из них. Архонт покосился на свое «хорошее приобретение». Алиссен легкомысленна лишь на первый взгляд: за фасадом женского кокетства и наглой непосредственности скрывается цепкий разум и отличная память. Не стоит ей лгать.

* * *

— Ты передернул по-крупному, дяденька! Привел меня в та-а-акой город и предлагаешь поселиться в этой конюшне?! — громко возмутилась Алиссен.

После такого вступления, вошедшая троица привлекла к себе внимание всего общего зала. Конюшни здесь как раз и не было: гостиница в бедном квартале Велеграда предлагала комнаты для пеших гостей.

— Начинается…

Моргват всерьез задумался, что будет правильнее: заткнуть девчонке рот и извиниться или просто вытолкать ее за дверь и идти в следующее место. Предварительно обезвредив Алиссен, естественно.

— Сам не начинай, архонт, — зашипел Лето, — предоставь ей обо всем позаботиться! Алис знает, что делает. По крайней мере, постели у нас без клопов будут и похлебка без мух. Только плати сам, а то она тебя обдерет. Это я по-дружески советую.

Мужчины заняли стол и с интересом прислушивались к обрывкам разговора Алиссен и хозяйки заведения. Спор на повышенных тонах плавно перетек в мирное русло. Девушка висла на высокой стойке, о чем-то проникновенно рассказывая, а женщина охала и качала головой. Затем обе исчезли, чтобы появиться вновь с едой.

— Вот он, мой охранник, — Алиссен ткнула пальцем в Моргвата, — очень серьезный мужик, не склонный к безрассудным поступкам, а это — кузен, — палец достался Лето, — он все умеет: воду носить, дрова колоть, починить, что сломалось. Вы просите, не стесняйтесь.

По мере перечисления хозяйственных достоинств «кузена», глаза у Лето становились все больше и больше, а Моргват, глядя на него, с трудом сохранял серьезность.

— Все, все забрали! Два сундука с платьями, сумку с припасами и лошадь. Я — ладно, мне своих тряпок не жалко, но он и вовсе босиком пришел! Вы взгляните! — Алиссен указала на босые ноги Лето, которые парень тут же поджал под скамейку.

— Лихие люди! — сочувствовала хозяйка, расставляя тарелки, — и охранник не уберег, надо же!

— Он сражался, как одержимый, защищая мою честь, но разбойников было много!

— Ужасти!

— Эта добрая женщина сдаст мне комнату на втором этаже, а вы двое переночуете тут на скамейках, когда все уйдут. На ночь трактир закрывается, это тихое и приличное место, — важно объявила Алиссен, — Моргват, заплати!

— Конечно, госпожа, — согласился архонт, доставая деньги, — но я вас одну не оставлю — буду ночевать под дверью, охраняя вашу честь. С внутренней стороны комнаты.

Алиссен открыла рот, чтобы возмутиться находчивостью архонта и закрыла снова, не желая скандала.

— Ладно, посмотрим. Какое пиво тебе налить?

— Конечно дешевое, госпожа. Другого я не заслужил.

Девушка ушла с хозяйкой заведения.

— М-да… Не счесть сапфиров в харматанской сокровищнице… — неопределенно протянул Моргват, глядя ей вслед.

— Тебя-то что не устроило?! — взвился Лето, — а я работать должен! Очень надо! Заплати за меня, а? Архонт, будь человеком!

— Неа, не заплачу. Мне ее идея понравилась.

— Я не буду пахать!

— Про «пахать» речи не было, Загорелая шея.

— Я не умею все, что она расписала!

— Жрать захочешь — научишься.

— Что за наказание такое!

Лето был безутешен, даже принесенное пиво его не обрадовало.

— Вы довольны? — благодушно спросила вернувшаяся Алиссен, — я была в комнате, она милая, мне пойдет. Там чистенько.

— А мне она понравится? — осведомился Моргват.

— Гораздо меньше, чем эта скамейка!

— Ладно, проверим.

— Хватит уже! Я буду спать одна!

— Да ради Создателя, барышня, спи одна. Только чур, я на кровати.

— Вы оба противные, — сделала Алиссен неутешительный вывод.

— Я молчал, — возразил Лето.

— Зато у тебя рожа кислая.

— Какая есть. Куда мне до мужчины твоей мечты! — съехидничал аквилеец.

— А такой имеется? — поинтересовался Моргват, наполняя тарелку ароматным варевом из горшка, — что тут у нас, баранина?

— Ага, имеется, — презрительно ответил за девушку Лето, — прекрасный, как принц и неуловимый, как мираж.

— Много ты понимаешь, Загорелая шея. Просто я еще его не встретила. Как увижу — сразу узнаю!

Моргват удивился, как в голове такой циничной девицы, как Алис, уживается подобный бред.

— Опиши. Каков он, барышня? — вкрадчиво попросил архонт.

— Ну, допустим, у него нос будет как у тебя, а губы — как у Лето, — вполне серьезно начала Алиссен.

— Ты намекаешь на то, что у меня нос сломанный?! И не смей меня Загорелой шеей обзывать!

— Я ни на что не намекаю, я всегда прямо говорю — твой нос сломанный! А был бы целый, все равно бы лучше не стал. У Моргвата красивый нос, потому, что прямой, а твой обыкновенный, как у всех. Я тебе комплимент сделала, а ты и не заметил: у тебя такой рот, что хочется поцеловаться. И я уверена, не только мне, а всем девушкам, которые на тебя смотрят. Странно, что мы до сих пор не попробовали. Давай, чмокни меня!

Алиссен с готовностью подставила губы. За столом повисло молчание. Моргват и Лето переглянулись — уж очень откровенно их сейчас сравнивали, раскладывая достоинства и недостатки по полочкам.

— Она не серьезно, — сказал аквилеец.

— Нет, пусть продолжает. Какого роста твой красавец?

— Немного выше меня.

— Как я?

— Примерно. И никакой он не «красавец», просто очень интересный мужчина.

— Хорошо. Эх, Загорелая шея, ты не прошел отбор по росту. Зачем такой большой вымахал? С этим понятно. А масть?

— Как вороново крыло.

Моргват нахмурился, представляя себе такое чудо и озабоченно спросил:

— А хвост?

— Хвост?!

Лето ударил ладонью по столу и расхохотался.

— Тебя сделали подруга! Он тебя подначивает, а ты про лошадь рассказываешь и не замечаешь. Архонту пальцы в рот не клади — так свистнет, что оглохнешь. Я пошел работать. Только предупреждаю — работник из меня, как из сугроба грелка.

— Можете ржать, сколько угодно, но этот человек существует, — сухо бросила Алиссен, — возможно, он очень плохой, а может и хороший. Я видела его во сне, но не четко. Не выставляй меня дурой, Моргват. Что я сделала не так? Нас приняли, посочувствовали, а Лето ночует не на улице. Тебя заело, что я купила комнату на твои деньги? Так сними еще одну для себя, жадина! Я все верну завтра, как заработаю.

— Чем заработаешь? — серьезно спросил архонт.

— Этим!

На стол полетела колода карт, перевязанная бечевкой.

— Это же мои! — вскричал Лето, возвращаясь, — ты когда их стащила?! Ах ты мышь!

— Сам мышь! На барже, когда ты куртку на палубу бросил. Лучше бы «спасибо» сказал!

Моргват сгреб карты к себе в карман и жестом остановил возражения аквилейца:

— Отдам, отдам потом! Не время в городе светиться.

Архонт ел настолько медленно, что остался за столом один. Кто он, человек, описанный Алиссен? Плод ее фантазий? Но Коэн обладал даром предвидения, и мог передать девчонке тень своих способностей. Мысли Моргвата приняли иное направление. Архонт из Ферсы прожил меньше ста лет, а ему сколько осталось? Семьдесят, пятьдесят или год? Или меньше? Что, если маятник Моргвата уже сломался и отсчитывает часы со скоростью секунд? Мужчина выпустил из рук кружку и уставился на свои ладони. Ни дрожи, ни старческих пятен. Когда год за годом время забирает твоих ровесников, под защитой магии ты чувствуешь себя заговоренным и почти бессмертным. Но уходят все, архонты — тоже.

* * *

Тесный зал трактира едва освещал огонек пенькового фитиля, плавающего в масле. По стенам прыгала тень Лето, с трудом взваливающего громоздкие скамейки на столы. На кухне звякали, запоздало перемывая посуду. Постоялый двор закрылся на ночь, а немногочисленные гости разбрелись по своим комнатам.

— Ты бы хоть помог, а, Моргват? Я так устал, что ноги отваливаются.

— Спасибо, но мне не хочется.

Архонт что-то писал, разложив чистые и испорченные листы бумаги по столу. Лето сел напротив с непривычно решительным выражением лица.

— Нам нужно серьезно поговорить.

— А я в этом сильно сомневаюсь.

— Речь пойдет об Алиссен.

— А теперь я уверен, что не нужно.

— Ты умеешь нанизывать слова, как бусы на ниточку, я знаю. Но тебе придется меня выслушать, — твердо сказал аквилеец и проникновенно добавил, — Алис — невинная девушка.

Моргват, застрочивший было пером, поставил жирную кляксу и уставился на Лето.

— Неужели? Лично проверял? — саркастично спросил архонт и вернулся к своему занятию.

— Ты понял неправильно. Я не к тому, что она святоша. Даже на моей памяти Алис пару-тройку раз проиграла себя в карты, перед нами раздевалась, болтала всякое, но все это — ерунда.

— Что-что она сделала? — поразился Моргват, перестав писать.

— Да ничего особенного — когда монет нет, Алис на себя ставит, она же хорошенькая.

— Какая прелесть!

— Она ловкая и проигрывает редко!

— У тебя оригинальное представление о невинности, парень.

— Нормальное. Все выживают, как могут, она тоже как-то выкручивалась. Тебе не стоит пользоваться тем, что Алис наобещала, сбегая из Дорина. Не от хорошей жизни она согласилась с тобой пойти, иного выбора у нее не было!

Моргват отложил перо. Давно пора выяснить, что друзья не договаривали.

— С этого места поподробнее, За… Лето. От кого бежала Алиссен? Или от чего?

Аквилеец замялся на мгновение и улыбнулся, быстро найдя ответ:

— От жениха!

— Вранье.

— Не вранье.

Виновница позднего разговора, подслушивающая за дверью, неслышно прошла по скрипучим половицам и села рядом с другом.

— Я все расскажу. Важного сира, служившего в городской крепости, звали Юджин ванн Викар. Он меня грязно преследовал целый год, а потом нежданно заявился к дяде и потребовал моей руки. Это было как раз после нашей с тобой встречи в лавке. Я не могла, не имела права ему отказать: он бы обложил торговлю налогом, разорил нас, выгнал дядю на улицу! Я разрыдалась от горя и бросилась тебя искать. Я благодарю Создателя, что ты нашелся!

— Все это ложь, Алиссен, — спокойно сказал Моргват.

Девушка закрыла лицо руками и закусила губы. Ее слезы были непритворными: с роковых событий в Дорине не прошло и недели, — слишком малый срок, чтобы все забыть! Правда, представленная в искаженном виде, саднила сердце не меньше.

— Все почти так и было! Ты сам лжец. Зачем мы здесь? Ради мифического меча? Был ли он вообще? Я бы свой не отдала кому-попало. Коэн мне кинжалы подарил, так ты и их себе присвоил! — голос девушки задрожал.

— Вот именно. Обещал мне помочь Лиандру найти, а о Харматане ни слова! — поддакнул Лето.

— Барышня, ты в своем репертуаре: почти честная, почти невинная, не дай бог — почти беременная. Про Харматан поговорим позже, Загорелая шея.

Моргват поднял с пола торбу и выложил парные ножи, завернутые в тряпку.

— Бери. Ты же визжишь от одного их вида! Нужны? Носи сама.

Лето взял в руки оружие.

— Смотри, Алис: правый и левый отличаются. У меня такие были, но короче. Эти очень тяжелые, но так и нужно, они для архонта сделаны. Пользоваться я ими умею, могу тебя научить.

— Да? — спросила Алиссен, утирая слезы, — я думала, ты только в карты…

— Не-а. Ага. Имя зачем затерли, Моргват?

— Когда куют меч архонта, он отдает оружию часть своей силы. Поэтому клинок не может зажечь никто иной, кроме хозяина. Эти мечи испортили, уничтожив частицу души воина-мага, для которого они были созданы изначально. Нехорошее это дело, незаконное. Но факт в том, что Алиссен может их зажечь.

— А ты сам?

— Я не хочу этого делать.

— Почему, Моргват? Было бы у тебя оружие получше той палки, что в ножнах!

Алиссен осторожно потрогала лезвие и отдернула руку. Архонт помрачнел и задумался, говорить или нет.

— Сын Коэна погиб в бою, но его магия все еще здесь, в оружии. Вот почему безымянные клинки под запретом, Алиссен. Следующий владелец убивает частицу души предыдущего. Это моральная сторона вопроса, практическая в том, что я в жизни аквилейских парных ножей в руках не держал.

— И Коэн отдал их мне, заранее зная, что я натворю?! — ахнула девушка.

— Думаю, он понимал, что делал, ты чувствуешь магию клинков, я — нет. Попробуй с ней подружиться: их последнего хозяина и тебя обратил один и тот же архонт.

— Сколько же у них хозяев-то было? — задумался аквилеец.

— Много, Лето. Будь моя воля, я бы мечи уничтожил. Плохое оружие, но другого для Алиссен нет. Нужно ли оно ей вообще — вот в чем я сомневаюсь.

— Мне нужно! — отрезала девушка, — но пока пусть полежит у тебя. Что ты пишешь?

— Прочитай сама, — архонт развернул письмо к девушке.

— От сира Анвелла? Ничего себе…

— У меня есть печать дома Валейнов, забыла? Мой меч в этом городе, Алис. А какой-то арий вертит его в руках каждый день, это невозможно не почувствовать! Я передам письмо с просьбой предъявить оружие архонта членам Городского Совета, и перехвачу его по дороге.

— Нападешь средь бела дня?

— Не так явно. Я еще придумаю.

— Ты сам послание передашь?

— Я думал попросить Лето.

— Ты издеваешься, Моргват? Посмотри на него, на себя! Вы похожи на оборванцев. Я одета хорошо, я и отдам, — решила Алиссен.

— Отличная мысль! Более искусной притворщицы, чем ты, барышня, я не встречал.

— Взаимно, Моргват, ты тоже умеешь паясничать, — отвесила девушка сомнительный комплимент, — а что ты сделал с лицом?

— Побрился.

Алиссен, подавшись вперед, неприлично внимательно рассмотрела острый подбородок Моргвата.

— Да, так намного лучше. Почему у тебя борода рыжая, а волосы русые?

— Таким родился. Куда мне до вороных раскрасавцев.

— Я тоже сходил в баню. Ох и прохладно же в здешних городских! Я вообще мыться не люблю, меня архонт потащил. Зачем скрести себе рожу, если на следующий день опять щетина отрастет? Меня Гервант раньше удивлял, не пропуская ни одной парной, что на пути была. Но это объяснимо — он же нелюдь был. Почти что эльф, а они на чистоте помешанные и брезгливые, — болтал Лето.

Разговор перестал быть неприятным, что аквилейца очень обрадовало.

— Главарь банды? Ты часто его вспоминаешь. Почему? — поинтересовался Моргват.

— Хороший был мужик. Сильный, как зверь. Ты, хоть и архонт, а точно слабее.

— Вряд ли, парень.

— Лето, тебя можно заткнуть только едой, пивом или вот этим!

Алиссен обняла аквилейца и коротко поцеловала в щеку.

— Ух ты! А за что такая милость?

— У меня настроение хорошее. Спокойной ночи!

Девушка ушла к себе в комнату.

— А я знаю, где пиво заперли, — заговорщицки прошептал аквилеец.

Архонт согласно кивнул. Пара кружек — не кража.

 

Человек с печаткой

Когда спина превратилась в одну кровоточащую рану, Фиона перестала приходить, а дни смешались в бесконечное месиво, Ханлейт перестал осознанно отвечать на вопросы ария. Эверон и Коган являлись строго по расписанию утром и вечером, но голос одного и боль от пыток другого уже не выводили эльфа из оцепенения. Иногда Хан говорил «да» или «нет», не вдумываясь в смысл вопросов, лишь бы его оставили в покое. Болезнь стала благом, а не наказанием: стоило закрыть глаза, как мысль отрывалась от страшной реальности, и Ханлейт переживал заново счастливые или незначительные, не замеченные ранее мгновения своей жизни. Он снова был в банде Герванта, пил, разговаривал, решал нечто важное и ускользающее, шел с Моран по Проклятой дороге и называл ее Лиандрой, даже беседовал с Галаром, не испытывая к нему ненависти.

Вода приводила в чувство, не соленая, но обжигающе-ледяная, она резала спину почище ножа.

— Он ничего не соображает, Коган, — казалось, мягкий голос Эверона донесся с другого конца страны, а не из-за занавески, настолько он был слабым и далеким.

— Осталось пять символов из одиннадцати, мэтр. Он вас слышит, пока я работаю. Мне продолжить?

— Нет. Достаточно.

«Сейчас они уйдут», — подумал Ханлейт. Но ткань отлетела в сторону, и арий вышел в пыточную. Вяло повиснув в оковах, Хан мутно увидел его силуэт.

— Хранитель, посмотри, что у меня.

Отполированная сталь оказалась прямо перед глазами. Ханлейт моргнул несколько раз, пока зрение не прояснилось, и увидел свое отражение в широком лезвии изогнутого меча.

— Он тебе знаком, верно? Прочитай надпись. Читай!

— Моргват, — шевельнул губами эльф.

— Что это за вонь, Коган?

Эверон хищно раздул ноздри тонкого носа, принюхиваясь.

«Так вот ты какой!» Арий, не отличающийся высоким ростом, рядом с Коганом и эльфом казался и вовсе маленьким. Ладная фигура, затянутая в глухой камзол без украшений, черные, с сединой на висках, вьющиеся волосы до плеч. Ничего грозного.

— Вам не стоило сюда выходить, мэтр. Всюду грязь.

— Это запах гниющей плоти. Ты давал эльфу лекарство? Фиона его лечила?

— Само собой, мэтр.

На первый взгляд, Эверон поверил в наглую ложь карателя. Он невозмутимо сделал пару шагов прочь от пленника, ловко перехватил оружие архонта поудобнее, развернулся и ударил Когана плашмя по груди. Каратель отшатнулся, запнулся о решетку пола и тут же получил неслабый пинок в живот, сваливший его наземь. Арий бил молча еще и еще, пока из его аккуратной прически не выбились отдельные пряди, а дыхание Когана не стало хриплым. Магией Эверон не пользовался. Ханлейт наблюдал за экзекуцией, в которой было странно все: и навыки мечника, и ярость, с которой Эверон бил карателя.

Коган валялся, сгруппировавшись и прикрывая руками голову. Его вина была очевидна. Посчитав наказание достаточным, Эверон, вернувшись к своему убежищу, с лязгом бросил оружие Моргвата на стул и устало оперся о стену.

— Который час… — еле слышно пробормотал арий.

Вряд ли это был вопрос, но Коган ответил, неприятно осклабившись:

— Около одиннадцати вечера, мэтр.

— Ты ослушался моего приказа, ублюдок. Встать.

— Да, мэтр.

Каратель сплюнул кровью и поднялся.

— Отвяжи его.

— Слушаюсь, мэтр.

Коган, не опуская колеса, отцепил руки Хана от бруса. Ханлейт немедленно рухнул на решетку. Последнее, что он почувствовал, теряя сознание — болезненные уколы маленьких молний — это Эверон, опустившись рядом и приподняв голову пленника за подбородок, мрачно вглядывался ему в лицо.

* * *

Дневной свет проникал через кожу закрытых век, более холодный, чем привычный огонь факелов подземелья. Ханлейт открыл глаза и увидел под собой крашенные доски пола. Узника Железной башни разложили ничком на твердой скамье, свесив голову; отмыли от крови и одели до пояса. Наверное, лечили — в голове прояснилось, но тело покинула спасительная бесчувственность. А ведь конец мучениям был так близко!

Ханлейт сел, потирая запястья, покрытые синяками и ссадинами от металлических наручников. Разве это увечье! Это пройдет… Почему ребра выглядят опухшими? Превознемогая боль, Хан осторожно обернулся через плечо. К счастью для себя, он ничего не увидел. Судя по ощущениям, спина зияла сплошной раной, сочилась кровью или сукровицей, но тошнотворный запах нечистого тела и гниющего мяса, преследовавший Ханлейта в казематах, исчез.

В большой, полукруглой, как половинка яблока, комнате пленник был отгорожен частоколом прочных металлических прутьев, заканчивающихся копьями; голая скамья и ведро под ней — вот и все, что ему полагалось.

Самую длинную стену занимали стеллажи, разделенные на равные секции и заполненные кожаными переплетами. Высокие полки закрывали часть окон. Ханлейт задрал голову и насчитал пять узких бойниц, прикрытых матовым стеклом, сквозь которое узнику не было видно неба. Внутри башни царил белесый полумрак даже в солнечный день, но чтобы осветить массивный стол хозяина комнаты в темное время суток, к потолку была подвешена цепь, оканчивающаяся подсвечником на десяток свечей. Они не горели.

Рабочее пространство стола было организовано с удивительной педантичностью: письменные приборы в углублениях толстой столешницы; стопки бумаг, сложенные ровно, как колонны, плотно задвинутые ящички, запертые на замки.

Угол, который находился к пленнику ближе всего, приспособили под мастерскую. Куски металла, кожи и чертежи, разложенные на досках в том же скрупулезном порядке, как и все предметы в комнате, готовились стать изощренными орудиями медленных убийств.

Все стены заняты: где нет полок — плотно стоят глухие шкафы темного дерева, и только высоко над ними видны серо-стальные камни. «Я в башне», — понял Ханлейт.

Архив, кабинет, мастерская, комната пыток, и единственному человеку на свете это место кажется уютным. Где-то за стеной на гулкой лестнице послышались шаги. Ханлейт уже знал, кто войдет.

Эверон плотно прикрыл за собой дверь, прислонил к стене посох и загремел ключами, открывая нижний ящик. Не глядя на пленника, достал лампу для плавки сургуча, зажег ее. Пододвинул к себе пачку исписанной бумаги. Арий работал. Ханлейт хорошо видел его со своего места и долго не отворачивался, завороженный четкими движениями хозяина Железной башни: тишина и присутствие Хана того нисколько не тяготили. Больным Эверон не выглядел, серый тон его кожи скорее объяснялся бледностью человека, редко бывающего на свежем воздухе.

Закончив возиться с печатями и шуршать бумагой, арий снова запер приборы, обернулся и дернул веревку на стене за своей спиной. Наверняка, где-то внизу прозвенел колокольчик, раз буквально через минуту лестница загудела от шагов. Эверон молча бросил корреспонденцию под дверь, не вставая со своего места, а некто с обратной стороны выгреб ее и поспешно кинулся вниз. Снова тихо. Хану надоело подсматривать за арием. Познав его методы допросов, Ханлейт не ждал от своего перемещения наверх ничего хорошего.

Когда за стенами башни начало темнеть, Эверон зажег свечи и подошел к клетке сам.

«Смотрит, как одержимый!» — неприятно поразился Хан, но тут же понял, что ошибается: зрачки ария не расширены, просто цвет радужки очень темный. Эверон наблюдал за пленником, скрестив руки на груди и почти не шевелился. Его грудь вздымалась ровно и медленно, а снаружи башни тоненько подвывал ветер. Присутствие ария и этот чуть заметный звук вызывали у Хана все большее и большее раздражение.

— Зачем ты приволок меня в свое логово? — не выдержал он.

Арий сразу же отвел глаза и направился к шкафу. Достал глиняную бутыль, что-то налил.

— Выпей.

Он протянул через решетку деревянный кубок. Хан не взял.

— Как хочешь.

Эверон поставил питье на пол рядом с клеткой, чтобы пленник мог до него дотянуться.

— Зачем ты меня сюда приволок? — повторил Ханлейт.

— Пытать тебя нецелесообразно.

— Нецелесообразно?

— Объясню, почему. Живые существа боятся боли, Хранитель, это так естественно! Но все по-разному к ней относятся.

Продолжая говорить, Эверон развернул к клетке глубокое деревянное кресло с широкими подлокотниками и уселся в него, вытянув вперед ноги:

— Для некоторых, страдания подобны бездонному колодцу, в который можно падать бесконечно. Ужас перед падением настолько велик, что язык развязывает сама его вероятность. Но не все так трусливы. Я бы даже сказал, что большинство из нас смелы, раз надеются выдержать боль и не сломаться. Беда в том, что наше представление о боли красочнее, чем она есть в действительности. Испытав физические муки однажды, неважно, насколько сильные, мы возвеличиваем их в ранг огромного бедствия и боимся повторения. Это — норма, эльф, но кое-кто идет еще дальше. Как нельзя быть более мертвым, чем труп, так и страдание имеет свои границы, за которыми — бесчувствие и смерть. Если переступить эту черту, боль перестает пугать, а пытка становится нецелесообразной. Ты перестал бояться — я прекратил тебя пытать. Я понятно объяснил?

«На чем он сидит?» — подумал Хан. Грубая конструкция, которую Эверон так непринужденно занял, служила наглядным примером его лекции.

— Тебя бы посадить в это кресло по-настоящему.

— Оно еще не доработано.

Хана возмутило рассудительное самодовольство палача, прятавшегося за черной занавеской. Эверон так близко, что протяни руку, и можно сломать ему шею; он так близко, что все зло, что довелось испытать Хранителю, воплотилось сейчас в этом арии.

— Проверяй свои теории на собственной шкуре, имперская крыса! Что ты знаешь о страданиях? — бросил он со всей силой презрения, на которую был способен.

На мгновение лицо ария перестало быть бесстрастным, как тогда, когда он вышел из себя и напал на Когана. Эверон подался вперед, цепляя взгляд Ханлейта чернотой своих глаз.

— Я знаю, уж поверь.

Арий встал, погасил свет, накрывая свечи медным колпачком, забрал посох и вышел. Коротко звякнул ключом в замке, запирая кабинет. Ни одного лишнего движения. Его шаги затихли вверх, а не вниз по лестнице — у Железной башни были еще этажи.

* * *

Жил ли кто-нибудь в башне, кроме мэтра Эверона? Как он терпит невыносимую тишину, в которой каждый шорох отчетлив и внятен, как целое повествование? Хан поневоле стал слушателем угрюмой истории знаменитой на весь Эймар тюрьмы. Неясный гул из-под земли поведал пленнику о том, что в казематах открыли шлюзы, тихонько насвистывал ветер, а прямо над головой поскрипывали половицы, жалуясь на шаги Эверона. Арий не спал долго, но вскоре и он успокоился.

Ханлейт лежал на скамье в мутном полузабытьи, пока его не привел в чувство чей-то отдаленный стон, словно стены башни жаловались на тяжкую долю. Сначала Хан удивился, а потом решил, что это он сам застонал во сне. Очень хотелось пить. Кубок, оставленный арием, стоял на прежнем месте. Ханлейт попробовал напиток: похоже на вино, но со странным привкусом. Зная о плане Эверона — вытащить информацию из пленника любой ценой, Хан допил до дна, уверенный, что в кубке не яд. А жаль. Странное дело, но боль в ранах сразу же затихла и потянуло в сон. Когда Ханлейт очнулся, уже рассвело, а арий сидел на своем рабочем месте, сдержанный и энергичный, как вчера.

В дверь постучали: два коротких стука, похожих на условный сигнал.

— Войди, — сказал арий не оборачиваясь.

В комнату проскользнула Фиона, поставила перед столом Эверона низкую скамеечку и уселась, подперев кулачками подбородок. Ее голова находилась ниже уровня широкого стола, наверняка, арий ее не видел. Одержимая сделала вид, что Хана не существует и смотрела вперед, чего-то ожидая.

Эверон скрепил пачку документов вместе и положил на край стола. Фиона забрала ее, и, прижимая к груди, подошла к стеллажу. Дернула за рычаг, незамеченный Ханлейтом ранее, и верхняя полка с папками выдвинулась вперед, а потом и вниз, повинуясь руке Фионы, тянущей рычаг к полу. Одержимая важно положила бумаги в одну из папок, проделала манипуляции с механизмом в обратном порядке и вернулась на свое место. Этот молчаливый ритуал повторился еще несколько раз в течении часа. Руководствуясь известными ей отметками, Фиона ни разу не вызвала нареканий Эверона.

— Полечи эльфа, — распорядился арий.

Одержимая подошла к клетке и посмотрела на Хана равнодушно, как на незнакомца. Последнего их разговора будто не было, не было признания в любви, слез, ничего. Ханлейту стало не по себе.

— Мне нужно проткнуть ему кожу.

— Тебе не нужно, раны не зажили.

— Я не могу лечить, он далеко.

— Близко. Можешь, — отрезал Эверон.

Решетка находилась почти вплотную к скамейке. На лице одержимой промелькнула тень неудовольствия, но Хан сам протянул Фионе левую руку. Она ухватилась не за ладонь, а за запястье, вонзая ногти в тонкую кожу, едва зажившую после наручников Когана. Такого Ханлейт не ожидал и инстинктивно попытался выдернуться. Не получилось — Хана держал маг крови, а не хрупкая девушка. Никогда прежде Фиона не была к нему настолько жестока! Во благо или нет, она причиняла боль умышленно, с каким-то мрачным злорадством наблюдая за тем, как на руках, груди и шее Ханлейта вздуваются вены. Его кровь кипела в жилах, а по спине текли теплые струйки. Хан бы упал, если бы не решетка, в прутья которой он уперся головой.

— Я приказал помочь ему, а не пытать!

Эверон стоял рядом. Когда он успел подойти, Хан не заметил.

— Как умею, мэтр. Лечиться неприятно.

— Достаточно. Останови кровотечение.

— Да, мэтр.

Арий снова налил напиток из знакомой бутылки.

— Отпусти его.

— Да, мэтр.

Фиона выпустила запястье Ханлейта и вытерла красную ладонь о платье. Эверон протянул кубок, и на это раз Хан его взял и сразу же выпил. Предательство Фионы потрясло его до глубины души. Скорее бы сонное зелье подействовало!

В течение дня Эверон уходил и появлялся снова, привычно молчал. Чего он добивался? Появлялась баба с ведром и тряпкой, по тому, как арий объяснялся с ней жестами, Хан понял, что служанка глухонемая. И снова вечерело. Два стука в дверь сообщили о том, что одержимая в башне. «Я ошибся», — решил Ханлейт, проснувшись и лежа с закрытыми глазами, — «она не со зла так со мной. Фиона лечит, как умеет».

— Он сможет поесть? — спросил арий.

— Да, мэтр. Заразы в крови больше нет.

— Тогда отдай.

Фиона загремела дверцей в самом низу клетки, поставила поднос на пол и пнула его внутрь:

— На, жри!

Плошка опрокинулась, и бульон залил хлеб. «Никакой ошибки — у меня появился еще один враг», — горько подумал Хан. Похоже, и Эверон был удивлен. Развернувшись к одержимой всем корпусом, он спросил:

— Зачем ты так сделала?

— Случайно, мэтр.

— Забери и принеси эльфу еду заново.

— Слушаюсь, мэтр.

Не глядя на Ханлейта, она подцепила поднос пальцами босой ноги и вытянула из клетки. Вернувшись с другой порцией, Фиона поставила еду на то же место на пол и выпрямилась.

— Руками! — раздраженно прикрикнул Эверон, предупреждая ее действия.

— Да, мэтр! — согласилась одержимая.

Фиона медленно присела на корточки и осторожно задвинула поднос в клетку указательными пальцами. Потом опустила дверцу.

— Больше так не делай.

— Хорошо, мэтр.

— Мне не нравится твое поведение.

— Простите мэтр.

Куриный бульон остыл, но был вкусным. Гораздо менее унизительно есть так, чем через трубку. А вся посуда деревянная потому, что для ария важно, чтобы Ханлейт не смог себе ничем навредить. «Меня еще ждут допросы», — думал Хан, — «он придумает, чем меня достать. Фиона не зря говорила, что „мэтр умный“. Фиона… Она всего лишь одержимая, а у них нет чувств. Я сам приписывал ей эмоции, которых не было в действительности. Так даже лучше — я ни в чем перед ней не виноват, а поцелуй в подземелье — наполовину случайность, наполовину — плод моего воображения. Она не была мне другом». От таких мыслей на время становилось легче, но память тут же подсовывала долгий путь из Эрендола в Велеград, самопожертвование и мужество Фионы в бессмысленной борьбе с Коганом. И еще ранее, в тюрьме Эвенберга, ее участие, молчаливое сочувствие и готовность помочь. Так что же случилось? Фиона ответила сама.

— За что ты не любишь эльфа? — спросил Эверон.

До этого момента к тихому разговору ария и одержимой Ханлейт не прислушивался.

— Он гадкий.

— Потому, что не человек?

— Нет, мэтр. Он мне нравился, когда был с расписной спиной, а теперь он испорченный. Я не люблю сломанные вещи.

— Понятно.

Но это Эверону было понятно, а Хан ничего не понял.

* * *

— Тебе лучше, Хранитель? Чем крепче физически ты становишься, тем печальнее твой взгляд. Все еще мечтаешь о смерти?

Сегодня в башне было менее уныло, чем обычно, солнце било прямо в матовые стекла бойниц, заливая высокое помещение рассеянным светом. Эверон сел в кресло пыток напротив Ханлейта и положил меч Моргвата себе на колени. Хан не ответил. Как долго он в кабинете Железной башни? Вроде бы, нетрудно сосчитать дни, но они путаются: слишком похожие друг на друга, слишком мутные, как напиток, что наливает арий. Ханлейт уже привык к его вкусу и тому полусонному состоянию, которое он дает.

— Я хочу пить.

— Больше не дам. Опий вызывает зависимость. От чего она умерла?

— Кто?

— Ты уже и это забыл? Совсем плохо.

— Я не хочу говорить с тобой.

— А придется. Посмотри на эти полки, Хранитель, — арий указал мечом на стеллажи вдоль стены, — ты думаешь, что они такое? Куски дерева и металла? Нет, они — жизни. Здесь, у меня перед глазами, все смертные Эймара: люди, эльфы, дварфы и нелюди. Архонты и арии. Судьба каждого — хрупкий лист бумаги, а росчерк пера на нем — приговор. Я наблюдаю за всеми или почти за всеми, кто рождался, больше меня осведомлен только сам Создатель.

— Ты — главный паук в этой паутине, я понял.

Эверон засучил рукав и показал эмблему карателя на левом запястье. В отличие от клейма Когана и ему подобных мелких сошек, рисунок стрелы и посоха ария выделялся качеством исполнения.

— Я предлагаю тебе сведения, Хранитель. Все, что ты готов узнать о своей женщине. Она могла изменять тебе, не заслуживать твоей любви, смерти — и того меньше.

— Не смей так говорить!

— Как именно ее не стало, Ханлейт? — Эверон подался вперед, буравя пленника своими пронзительными глазами, — она из Эймара? Сколько лет ей исполнилось? Она была замужем? За тобой? Кем были ее родители?

Арий поймал жертву в сети неожиданно для себя — растерянное лицо Хана сказало Эверону так много, что он откинулся на спинку кресла и замолчал, обдумывая увиденное.

«Я могу узнать о Моран от него! Смогу понять, что с ней случилось, отомстить тому, кто сделал ее одержимой!» — лихорадочно обдумывал Хан, — «нет, нельзя! Арию нельзя доверять!» Но при чем здесь доверие? Что плохого, если Ханлейт узнает о человеке, которого больше нет? Что бы не поведал арий, любовь Хана не угаснет!

Выдержав долгую паузу, Эверон перевел разговор на другую тему.

— Хочешь, я расскажу о владельце этого меча? Ты знаешь, что он тиверец и предатель, вроде тебя?

— Это ложь!

Эверон вздохнул и покачал головой.

— Ладно — архонт, ты даже о своей женщине не знаешь ни-че-го. Я видел столько упрямцев, борющихся за что-то, но ты, эльф — первый на моей памяти, кто готов страдать ради самого страдания. Ты иррационален до жути. Я разговариваю с сумасшедшим. Зачем я это делаю?

Он не спеша подошел к столу и убрал меч Моргвата в один из его огромных ящиков. Арий уже направлялся к двери, когда Хан решился заговорить:

— Она была с севера.

Эверон обернулся и выжидательно замер.

— Из Ангрима или Эдельса, возможно, из столицы.

— А конкретнее нельзя?

Арий подошел к полкам.

— Ее звали Моран, — продолжил Ханлейт, отчаянно сомневаясь, стоило ли открывать рот.

— Точно? — переспросил Эверон, — не Марион и не Молли? Целиком как звучит?

— Амаранта… Наверное.

— Это такая шутка, эльф? А второе имя есть?

— Должно быть, но я его не знаю, — ответил Хан, вспомнив слова Галара о хороших манерах Моран, — она знатного происхождения.

— Ладно. Тогда возраст. Это важно, она же архонт. Если ей больше двадцати семи, запись об обращении могла сохраниться в архивах школы северного королевства.

— Ей больше…

— Цвет магии?

— Не знаю.

«Я не могу сказать правду о серебристом свете в амулете!» — подумал Хан. Эверон не стал ничего искать. Он подошел вплотную к клетке:

— Амаранта ванн Агнар, архонт белого огня, место рождения — Архона, королева северных земель, год смерти — 3214. Тебе подходит?

Сейчас Ханлейт выглядел сумасшедшим не только в глазах ария, но и в своих собственных.

— Нет, это не она.

Наверное, притвориться безумным было бы безопаснее, чем возражать.

— Ты издеваешься надо мной? — глухо спросил Эверон.

Он схватился за прут решетки, оперся лбом о свою руку и надолго замолчал. Хан обнаружил, что клетка начала подрагивать: арий вцепился в железо с такой отчаянной силой, словно хотел его переломить. Но нет, это Эверон старался удержаться на ногах, вступив в схватку с чем-то невидимым… Или со своим телом. И арий проиграл. Цепляясь за прутья, он опустился на колени.

Ошеломленный Ханлейт стал свидетелем жуткой немой сцены: Эверон катался по полу, сжимая себе голову, будто хотел раздавить череп, скалясь от неведомой боли и зажмурив глаза. Однажды Хан видел припадок болезни, именуемой в народе «падучей», но с арием явно приключилось иная беда: ни судорог, ни пены на губах, ни воплей. Ханлейт мог поклясться, что Эверон в сознании и поэтому не кричит. Хану этот странный приступ показался невероятно долгим.

Наконец, арий замер на спине, сомкнув губы и тяжело дыша. Расслабил и отпустил руки. Его левая ладонь упала на пол с металлическим стуком. Эверон носил кольцо — массивную печатку, покрытую синей эмалью. На ней были выложены серебром две заглавные буквы «Э»: прямая и перевернутая.

«Черные волосы и светлая кожа, как у Моран. Только один народ в Эймаре отличает такая внешность. Седина вводит в заблуждение: Эверон — мой ровесник или немногим старше. Хотя, о чем это я! Арии принимают эликсиры, ему может быть лет двести! Я бы хотел, чтобы мой заклятый враг имел другое лицо», — думал Хан, глядя на ария без сочувствия.

Веки Эверона слегка подрагивали, а дыхание становилось спокойнее. Ханлейт заговорил, не сомневаясь, что арий его слышит:

— Ты — северянин с побережья Эймара. Под землю вместе с тобой каждый раз прилетал запах морского ветра, соблазняя меня воспоминанием о воле. Ты — старший сын и наследник рода; когда-то у тебя была обычная жизнь, возможно ты был богат и уж точно — свободен. Об этом мне поведало твое кольцо; я разбираюсь в геральдике, как и во многих других вещах, важных для вас, людей. Не родившись арием, а став им по призванию или по своему желанию, ты выбрал путь узника этой башни. Я умру и покину ее, а ты останешься здесь надолго. В твоем архиве много белых пятен: Эрендол так же закрыт, как и много веков назад, империя пользуется услугами Хранителей, но что она о нас знает? Сколько архонтов живет в Эймаре? Кому они верны? Если ты и заполнишь эти пробелы когда-нибудь, то уж точно без моей помощи.

Эверон молчал.

— Я не безумец, — добавил Хан.

— Согласен.

Арий открыл глаза. В них все еще была тень пережитой муки. Едва он приподнялся, из его носа хлынула кровь. Прижав к лицу платок, Эверон добрался до стола и несколько раз подергал за веревку у стены, подавая условный сигнал. Потом прилег на столешницу, уронив голову на руки. По лестнице кто-то бежал. В комнату ворвалась Фиона и сразу же кинулась к арию.

— Мэтр, как же так! Ведь день, а не вечер!

Не зная, чем еще выразить свое сострадание, одержимая погладила Эверона по плечу.

— Возьми ключ, запрешь за мной дверь. Отмени дела внизу на три часа. С эльфом ты знаешь, что делать. Справишься? — глухо распорядился арий.

— Да, мэтр!

Арий передал ей внушительную связку ключей и ушел. Его посох остался стоять у стены. Фиона завозилась с замком снаружи.

Одержимая вернулась под вечер. Следуя указанию Эверона, аккуратно задвинула поднос с хлебом и овощами внутрь клетки; по-хозяйски походила по комнате и зажгла пару свечей на люстре.

— Фиона! — окликнул Хан, но она не обернулась. Взяв посох Эверона обеими руками, одержимая со скрежетом протащила его по полу, пока не достигла середины комнаты. Установив оружие вертикально и придерживая, Фиона обошла вокруг.

Посох, сделанный под рост Эверона, не был особенно длинным, но отличался от всего, что Хану приходилось наблюдать прежде. Ни позолоты, ни серебра, ни драгоценных камней в навершии, которыми арии так любят подчеркивать свой статус. Стальной, с заостренными концами и ровной средней частью, довольно массивный, он был оружием сам по себе, безо всякой магии.

«Чему я удивляюсь? До того, как стать арием, Эверон мог освоить меч. Конечно, так и было! Он даже с оружием архонта справился. А посох каждому арию делают такой, какой он захочет».

— Я — арий! — важно сказала Фиона то ли Ханлейту, то ли себе самой.

Похоже, одержимая нашла себе игрушку интереснее, чем эльф с испорченными картинками на спине.

— Как себя чувствует твой мэтр? — спросил Хан, не особо рассчитывая, что ему ответят, настолько резко одержимая изменила свое отношение.

— Мэтр не умирает, мэтр все исправит. Коган не нравится мэтру, поэтому мэтр отдаст тебя ему на растерзание, чтобы после наказать. Ни эльфа, ни Когана — и мэтр ни в чем не виноват. Мэтр очень умный.

— Да, действительно.

— Коган сделает с тобой такое, что я не буду смотреть.

— Почему, Фиона? Приходи полюбоваться.

— Фиона — арий, об этом знает только мэтр. Только мэтр все понимает. Мэтр не заслуживает строптивых эльфов, которые его расстраивают!

Одержимая заговорила о себе в третьем лице, чего Ханлейт прежде за ней не замечал, но поймав ее взгляд, он поразился, насколько он разумен. Фиона искренне возмущалась:

— Жалкие слова! Они вредят, когда сказаны и вредят, когда молчат! Ты ценишь их дороже, чем они стоят, а мэтр ждет их дольше, чем следует!

— Мэтр может отправить меня к Императору и не мучиться сам.

— Не может!

— Почему?

— У мэтра доброе сердце!

— Зато очень злая голова, — усмехнулся Хан.

Так или иначе, Эверон больше не станет тратить свое время на «строптивого эльфа». Но и в Аверну, видимо, Ханлейта не отправит. Своеобразный акт милосердия с его стороны — заменить встречу с Императором зверствами карателя, чтобы на последнего свалить вину. Еще и выгодный.

 

Мотылек и огонь

Моргват, наказав ждать, исчез до обеда, оставив Лето и Алиссен ругаться от скуки. У них не было карт, чтобы развлечься, и денег, чтобы напиться. Гулять по незнакомому городу с пустыми карманами не хотелось. С помощью утюга и пара над очагом Алиссен привела платье в почти новый вид, а Лето раздобыл приличную обувь себе по размеру, но одевать ее на постоялом дворе отчего-то стеснялся.

— Я вижу, ты во всеоружии, барышня, — одобрил архонт, вернувшись.

— Мы направляемся в Городской Совет?

— Нет, в Магистрат.

— А что это?

— Управление для ариев. Маги главнее, чем советники.

— Два архонта тащатся в логово ариев — это как понимать? — спросил Лето.

— В Магистрат кого-попало не пускают. Босяк с улицы и печать дома Валейнов — вещи несовместимые, поэтому идет Алиссен. Не придумывай ничего лишнего, барышня, отдай письмо — и быстро на выход.

— А потом-то что? Сир Анвелл сгорел вместе с баржей, а арий, которого он сопровождал, — на дне речном, — беспокоился аквилеец.

— А кому это известно, кроме нас? Сир Анвелл строчит эпические эпистолы, следовательно — жив. Его труп не найдут, я позаботился.

— Чего-чего он делает? Он же помер! А как же мужики с баржи?

— Архонты страшны — вот и все, что они поняли. Мешать не будут. Зато я выяснил, что сир Гильберт, отец нашего Анвелла, сейчас в Аверне, а дом пустует. Я назначил встречу там, чтобы не вызвать подозрений: лорд может созвать Совет где пожелает. Все арии Магистрата в гости к нему вечером не заявятся, разве что один; я с ним разберусь, а советники, как вы, наверное, догадались, не придут.

— Кража со взломом?! — восхищенно присвистнул Лето, — не ожидал от тебя!

Моргват скромно промолчал.

— А если арии откажутся принести твой меч?

— Я думал об этом, Алис, но так и не нашел причины для отказа. Эльф ланн Кеннир, которому обо мне было хоть что-то известно, казнен, а от просьбы Городского Совета просто так не отмахиваются. Скорее всего, меч валяется в магистрате как сувенир, и арии будут рады уцепиться за любую информацию о его владельце. В любом случае, это опасное дело я решу один, вас впутывать не буду.

Троица миновала бедные кварталы Велеграда. Алиссен шла, едва глядя себе под ноги. Так вот как роскошно могут жить люди! Каждый дом — произведение искусства, словно его хозяин соревновался с соседями за первый приз на ярмарке тщеславия. Ни одного одинакового фасада: розовый аквилейский мрамор и белый известняк с севера, лепнина и разноцветная черепица оттеняли серый эймарский гранит, добавляя ему веселья и красок. Здесь не жалели камней на мостовые и не ограничивали ширину улиц; не отгораживали дворы глухими заборами, не скупились на цветные стекла для высоких окон. Вот оно, настоящее богатство! «Я не выгляжу, как знатная дама, я просто прилично одета — вот и все», — расстроилась Алиссен, с завистью оглядываясь на горожанок, разодетых в струящиеся ткани, вышитые цветами и мудреными узорами. Эти прекрасные материи сотканы не из шерсти! Из чего тогда? Интересно, сколько они стоят…

Собор Святого Ариеса, университет, городская библиотека, — архонт указывал то на высокую колокольню, то на замысловатую крышу с башенками, объясняя, что это, а девушка вертела головой, запоминая и удивляясь.

— Опять храм? — спросила она, когда Моргват остановился.

— Был, а теперь — арийский Магистрат. Арии занимают дома Создателя, чтобы подчеркнуть, как Творец их любит. Отлично придумано, правда?

Храм перестроили, избавившись от колокольни, добавив этажи вместо купола и украсив фасад барельефами. Кованая решетка с золоченными орлами, отделяющая двор от простых смертных, довершала впечатление избранности и торжественности резиденции магов. На воротах стояли часовые в знакомой сине-золотой форме легионеров Велеграда.

— Послушай, Алиссен, — серьезно заговорил архонт, — ты еще не сталкивалась с арием лицом к лицу, и полагаю, не придется сегодня. За дверью тебя встретит человек и заберет письмо. Он не будет магом, в худшем случае — учеником. Ничего не бойся: чтобы распознать архонта, арию нужен очень большой опыт, а ты родилась не вчера. У тебя получится!

— И не сомневайся!

Алиссен направилась к воротам, в глубине души не испытывая проявленной решимости. Как и следовало ожидать, печать Валейнов послужила ей пропуском. Протянуть послание через порог и уйти не получилось: полутемный холл Магистрата встретил девушку гулкой пустотой. На второй этаж вела широченная лестница. Когда-то на этом месте располагался алтарь храма, а сейчас красный ковер предлагал подняться по ступеням. «Брошу на пол, и дело с концом!» — решила Алиссен, оставив дверь во двор полуоткрытой.

— Вы по какому делу?

Кидаться письмами было поздно — посетительницу заметили. Человек приближался слева по коридору, неслышно ступая по ковру. Арий он или нет? Алиссен протянула письмо. Рассмотрев послание не вскрывая, мужчина любезно улыбнулся.

— Вам стоит вручить письмо сира Анвелла лично мэтру Магистру. Пройдемте, он в своем кабинете.

— Я бы с удовольствием, но я очень спешу! Будьте добры, передайте его сами, — сказала Алиссен как можно непринужденнее и развернулась к выходу.

Мужчина очень мягко отстранил ее за плечо и уверенно закрыл входную дверь.

— Как вас представить? — поинтересовался он тоном, не терпящим возражений.

— Я подруга сира Анвелла и не желаю, чтобы мое имя разглашалось.

В ответ она снова получила вежливую улыбку и беспардонно-оценивающий взгляд с головы до пят.

— Я слышал, сира Гилберта нет в городе…

— Да, он в Аверне, — отрезала Алиссен, — я могу идти?

— Подождите еще несколько минут, пожалуйста. Простая формальность. Вас не выпустят за ворота без моего разрешения. Я должен его подписать.

— А вы кто? — невежливо спросила Алиссен, совсем растерявшись.

— Сир Гисли к вашим услугам.

«Он не арий», — с облегчением вздохнула девушка. Указав на бархатный диван у стены, мужчина направился вверх по лестнице. Присев на краешек и утонув в красном бархате обивки, Алиссен сжала на коленях похолодевшие руки. Чем дольше она находилась в Магистрате, тем он становился неприятнее: вокруг так много дерева бордового оттенка, что все стены кажутся вымазанными кровью, а тусклая в полумраке позолота поблескивает красными отсветами. Повсюду орлы. Подлокотники дивана — орлиные головы, подсвечники на стенах распростерли позолоченные крылья, а гобелен в простенке по центру лестницы изображает орла во всей красе, ни одного пера не забыли!

Наконец-то! По ступеням спускались двое. Сир Гисли и… Алиссен метнулась в двери, с усилием потянула за медную ручку, в панике соображая, что тяжелая створка открывается слишком медленно, но напрочь забыв о своей магии. Она выскочила на крыльцо, на мгновение ослепнув от солнечного света. Двор маленький, ворота близко. Со стражей разберется Моргват. Ведь разберется же! Он рядом! Неожиданно земля тошнотворно поплыла, закачалась, вздыбилась пылью и вырвалась из-под ног. Легкого архонта подкинуло в воздух и приложило об камни. Но, перекатившись кубарем несколько раз, Алиссен вскочила снова. Падение повторилось. В лопатку уперлось острие посоха.

— Сковать ее. Металлом, она архонт! — приказал Кеодан.

* * *

— Есть такое подходящее слово… Предопределение, случайность? Нет… Судьба — вот оно. Принято считать, что от нее не уйдешь. А ты как считаешь?

Кеодан неспешно расхаживал взад и вперед, распространяя вокруг себя тяжелый запах сладких благовоний. Он распахнул портьеры на окнах, вынул из комода хрустальный сосуд и бокал и поставил их прямо в центр солнечного пятна на столе. Зайчики запрыгали в бордовой глубине старинной мебели, рассыпались по стенам, навязчиво брызнули Алиссен в глаза. Она отвернулась. Девушка стояла на ковре цвета тусклой киновари с вытканным золотом символом ариев. Орел хищно скалился у нее под ногами и подмигивал Кеодану. Руки, скованные за спиной крест-накрест, освободить не удавалось. Магия архонта пробегала искрами по запястьям, кулаки сжимались и разжимались, но металл был сильнее Алиссен.

— Ты не находишь здешнюю обстановку формальной? — продолжал арий, делая широкий жест и приглашая архонта оценить увиденное:

— Не люблю останавливаться в Велеграде! Я — заядлый путешественник: форты и крепости; города, жалкие, вроде твоего Дорина, давно стали реальностью моей жизни, но приезжая сюда, я спешу в Аверну в тот же день. Мы с тобой едва не разминулись!

— Зачем вы на меня напали? — спросила девушка, поднимая нарочито-удивленный взгляд от ковра.

Спутанные волосы лезли в глаза, саднило поцарапанную о землю щеку. Алиссен осторожно вытерла ее о плечо. Стало еще больнее. Кабинет ария хуже, чем холл внизу — здесь не работали, только приказывали.

— Хотел посмотреть на любовницу сира Анвелла. Проявил любопытство.

— Я ему не любовница.

— Сир Гисли мне солгал?!

— Он неправильно понял. Я — посыльная. Мне заплатили, чтобы я это принесла. В моем платье зашиты два золотых. Вот здесь, на груди. Проверьте сами!

— Кто тебя послал, сир Анвелл?

— Я не знаю. Я не знакома с сиром Анвеллом.

— Но ты знакома с его отцом, уехавшим в Аверну, так?

— Про него мне сказал сир, передавший письмо.

— Как предусмотрительно! Что в письме?

— Я не знаю. Я ни в чем не виновата.

Кеодан подошел к девушке. Алиссен тихонько попятилась от гадкой близости истинного ария и от зрелища изуродованной шеи и рта, тронутого кривой улыбкой. Кеодан развернул исписанный лист бумаги.

— У сира Анвелла хороший почерк. Какие обороты речи! Какая грамматика и пунктуация! Ни одной лишней запятой. Безупречно. По этому письму можно изучать правописание. Совсем не похоже на пустого молодого человека, метящего в арии, знать которого я имел столь сомнительную честь. Прочти сама!

— Я не умею читать, мэтр, — сказала архонт, скромно потупившись.

— Умеешь только считать? И я умею. Я считал, что сир Анвелл пропал.

— Он нашелся, какая радость! Отпустите меня, мэтр.

Кеодан одобрительно сгримасничал и вернулся к столу. Налив в бокал золотистой жидкости, выпил.

— Не строй из себя идиотку. Ты однажды уже обманула меня, прикинувшись милой дурочкой, но второй раз такой трюк не пройдет. У тебя женихи в Дорине и любовники в Велеграде, а безымянные незнакомцы доверяют тебе сомнительные тайны — вот это популярность! Не желаешь узнать судьбу Юджина ванн Викара?

— Когда я вернусь в Дорин, мы поженимся, — сказала Алиссен с наивной уверенностью.

Иного выхода, чем лгать, она не видела.

— Боюсь, ты его не застанешь. Какой бесславный конец блестящей карьеры! Только заслуги отца и деда спасли парня от тюрьмы: отныне он служит Империи на границе с Харматаном, и будь Юджин трижды герой, обратно ему не вернуться. Тебе не жаль?

Кеодан сам себе ответил:

— Похоже, не очень. А как насчет дяди? Он был великолепен в своей откровенности: я узнал, что ты — карточный шулер, воровка и шлюха, и только полное неведение о твоей природе архонта не позволило Вальтеру Вейсу притащить тебя за волосы к властям. Я был вынужден поверить. Старика спасло двойное имя — он последний из Вейсов, тебя я не считаю, и Император его простит. Мне плевать, будет ли твой родственничек размножаться на старости лет, но за право носить приставку «ванн» торговец обязан заплатить. У него был выбор — отказаться от второго имени или раскошелиться. Он поступил как деловой человек — отрекся от тебя.

Алиссен смотрела в пол и старательно моргала, прогоняя слезы, пока рисунок ковра снова не обрел четкость. Бедный Юджин… А от дяди иного она и не ожидала. Интересно, где Моргват?

— Ты такая смелая, такая ловкая, такая… лживая. Все, как я люблю, — Кеодан погладил девушку по оцарапанной щеке, — какая досада, что ты архонт!

— Я могу стать такой, как вы захотите, мэтр, — тихо откликнулась Алис, поднимая глаза, просиявшие лихорадочным синим блеском, — прямо здесь, прямо сейчас. Посмотрите, я даже ношу ваш подарок. Вы мне сразу понравились!

Кулон со змеей красовался на ее груди, ловя полированной поверхностью солнечные брызги.

— Вижу. Я настолько польщен, что не могу не принять участие в твоей дальнейшей судьбе.

Вернувшись к столу, Кеодан написал несколько строк и размашисто расписался.

— Хочу тебя познакомить с человеком, умеющим задавать правильные вопросы. Он тебе понравится еще больше, чем я. Пойдем.

К крыльцу подали лошадь. Кеодан повел скованного архонта по улицам, подталкивая посохом в спину. От запястий Алиссен к арию тянулась тяжелая цепь, оттягивающая назад плечи. Перед ними расступались, на Кеодана смотрели с почтением и страхом. Девушка оглядывалась по сторонам, но и Моргват, и Лето бесследно пропали.

* * *

Серо-стальную башню, мрачно подпирающую небо, было видно издалека, но Алиссен не подозревала, что она и есть конечная цель пути. Окруженная каменными стенами, замкнутая воротами, окованными в железо, башня казалась отдельным миром посреди города и внушала ужас.

— Я не войду туда!

Архонт повернулась к Кеодану, отказываясь двигаться дальше. Арий направил посох ей в грудь, приказывая повиноваться. Ворота растворились.

— Нет!

Девушка отбежала так далеко, как позволяла цепь и задергалась в тщетной попытке освободиться. В глубине души Алиссен надеялась, что друзья придут на помощь, но если эти запоры за ней закроются, то это навсегда! Кеодан спрыгнул на землю, передавая поводья людям из башни. Они не носили форму легионеров, но были хорошо вооружены.

— Проведите ее внутрь, — распорядился арий.

Борьба Алиссен не имела смысла — она выиграла минут пять, а потом ее втащили во двор. Башня возвышалась, как монолит из стали, неприступная, обросшая пристройками и переходами, сложенными из такого же серого камня. Кеодан скрылся в одной из них, туда же повели девушку.

Ее втолкнули в каменный мешок без окон. Здесь не было мебели, только голые стены. Вход со двора заперли, но осталась еще одна дверь, из-под которой сочился тусклый дневной свет и доносились приглушенные голоса. Кеодан и еще кто-то. Алиссен прислушалась.

— Давно не виделись, Эверон. Как ваше здоровье?

— Без изменений, мэтр, — тихо и сдержанно ответили Кеодану.

— Вы плохо выглядите. Столько седины… В последнюю нашу встречу вы были свежее.

Человек, названный Эвероном, промолчал.

— Не сочтите за грубость, но сколько вам лет?

— Тридцать семь.

— Это недопустимо. Арии не должны быть подвержены бегу времени, это личный приказ Императора. Вы были на Озерах?

— Алхимики сами приезжали сюда несколько раз.

— Очень хорошо! Ответьте на прямой вопрос — когда вы планируете начать принимать эликсиры?

— У меня приступ почти каждый вечер, а длительность процедуры — двое суток. Первый же прием эликсира станет единственным, мэтр Кеодан. Я умру. Ни один алхимик не возьмет на себя такую ответственность.

Эверон говорил о своем недуге безо всяких эмоций. Впрочем, Кеодан тоже:

— А как с лечением?

— Оно не помогает. Я отказался от лечения.

— А вы понимаете, что это — не единственное, от чего вам придется отказаться? Я отдаю дань вашей невероятной эффективности, но приказы Императора не обсуждаются. Если вы и дальше намерены стареть, я запрещу вам переступать порог Железной башни.

Кеодан добавил, сменив тон на доверительный:

— В светлое время суток, разумеется. Найдите решение, Эверон, пока не стало поздно! Вы всегда его находите!

— Я найду, мэтр. С кем вы пришли? — перешел к делу второй арий.

— Входи. Не вынуждай тебя тащить, — приказал Кеодан, открывая дверь.

Алиссен вошла, волоча за собой цепь. Это помещение было не менее убогим, чем первое. Стол и грубая скамья перед ним, мутное окно без занавески. Тюрьма. Незнакомца, очевидно, звали Эвероном. Он стоял прямо, спокойно смотрел на девушку черными глазами и признаков немощи не проявлял.

— Любите ли вы читать, мэтр Эверон? — шутливо осведомился старший арий, доставая два письма — свое и мнимого сира Анвелла, — содержимое записок вас заинтригует.

— Она архонт? — спросил Эверон, убирая бумаги за пазуху и кивая на девушку.

— Вы удивляете меня, мэтр. Даже я не сразу догадался.

— На ней железа больше, чем она весит.

— Ах, я и забыл, как убийственно вы логичны! Но до меня дошли слухи, что вы избиваете подчиненных.

— Наказываю за непослушание. Да.

— Вы думаете, я вас порицаю?! Ни в коем случае! Эверон, вы же арий. Поберегите кулаки, используйте магию! Кстати, где ваш посох?

— В Железной башне мне ничто не угрожает, мэтр. Я и без посоха арий.

Кеодан, вежливо попрощавшись с Эвероном, ушел. Последний поднял цепь, намотав ее на руку и коротко распорядился:

— Иди вперед.

«Вперед» означало в коридор. Он несколько раз поворачивал и разветвлялся. Арий шел сзади, чуть не наступая на пятки, вынуждая передвигать ноги быстрее. Тянуло влажной сыростью. Вот откуда! В торце помещения, освещенного факелами, зиял проход в тюремные недра. Но Эверон вел Алиссен не под землю.

Миновав несколько хозяйственных помещений, арий и его пленница оказались в колодце Железной башни. Деревянные балки, вмурованные в камень, почерневшие от времени, прочные, как сталь, служили ступенями. Перил нет, но лестница широкая! Дошагав до очередной ровной площадки, Алиссен решилась. Развернувшись к Эверону, она резко дернулась в попытке вырвать у него поводок. Вроде, получилось: девушка заметила, как цепь соскальзывает с руки ария, но металл, незамедлительно взмыв в воздух, ударил ее по груди и намотался на тело двумя витками, прижимая локти к ребрам.

— Убери ее, пожалуйста! — взмолилась Алиссен, — я больше так не буду!

— Я видел фокусы и поумнее. Посмотри вниз! — приказал Эверон.

— Не хочу!

Арий подтолкнул ее к самому краю, вынуждая заглянуть в пропасть. Архонт пронзительно закричала, увидев бездну рассеянного света и серого камня, обрывавшуюся прямо за изящными носками ее туфель.

— Нет, смотри! Если сорвешься, я удержу, но ты повиснешь на руках, скованных за спиной. Представь себе на секунду, что будет с твоими запястьями, локтями и плечевыми суставами и можешь повторить попытку.

Эверон отбросил девушку обратно к спасительной стене. Алиссен отказалась идти дальше. Сжавшись в комок на полу и опустив голову, она разрыдалась от страха того, чего не случилось.

— Вставай.

— Я не могу! Мне плохо!

— Здесь плохо всем. От моей помощи тебе станет еще хуже.

Арий дернул цепь. Лицо у него стало откровенно злое. Если чем-то и можно было разжалобить этого мага, то точно не слезами.

* * *

Моргват волновался, но не мог сделать большего, чем гипнотизировать вход издали. Лето обтирал стены, пинал выступающие булыжники мостовой и вопрошал взглядом архонта — стоит начать беспокоиться, или еще рано. А когда Алиссен выскочила во двор Магистрата, стало уже поздно.

— Какого демона там происходит?!

Аквилеец побежал было к воротам, но Моргват заломил ему руки за спину и оттащил за угол ближайшего дома. Дрожь земли ощущалась даже здесь, в окнах дребезжали стекла, а прохожие в панике разбегались.

— Кто это такой? Они ее поймали! Ей надо помочь! — Лето отчаянно вырывался, — да что ты в меня вцепился?!

— Спасаю твою жизнь. С благодарностью подожду, — прошипел Моргват, — кто он такой, спрашиваешь? Магистр Кеодан. Арийская мразь всея Эймара. Не узнал старого друга?

— Кеодан? Алиссен схватил Кеодан?! — спросил Лето с таким непередаваемым ужасом, что архонт его выпустил.

— Так ты специально отправил ее туда?! Чтобы от нас избавиться?! Ах ты гад! — завопил аквилеец.

— Что ты несешь, Загорелая шея?!

— Скотина архонтская! Она же от Кеодана из Дорина сбегала!

— А мне сказать?! Я не знал! Идиоты! Ох и идиоты же…

Моргват осторожно выглянул из своего укрытия. Магистрат ариев горделиво поблескивал орлами, легионеры заняли свое место у ворот, и только улица была непривычно пуста. До Лето начала доходить серьезность положения, но он все еще рассчитывал, что архонт сию минуту все исправит.

— А я знал, что Алис приезжий арий в Дорине раскусил. Вспомни, мы тебя у столба на тракте ждали? На нее облаву устроили, а я помог из города слинять. Что это именно Кеодан был, Алиссен вчера на постоялом дворе раскололась. Ну, мы подумали и решили: Кеодан далеко, робеть нечего, кроме него, девчонку ни одна собака в Велеграде не обнюхала.

— Если бы я мог предположить, что хоть один, самый распоследний арий в Эймаре знает Алиссен в лицо, разве я отправил бы ее в Магистрат?!

— Как Кеодан в Велеграде оказался? За нами бежал?

— Обогнал. Парень, если арию нужно попасть из точки А в точку Б, то даже дороги бегут ему навстречу.

— Что теперь делать будем? — спросил Лето упавшим голосом.

— Ждать.

— Чего?

— Не знаю.

— Там, кроме Кеодана, поди, и нет никого?

— Кто-то в Городском Совете, в школе магии, но и в здании полно магов. Они не суются Магистру под руку. Демон тебя задери, Лето! Ты не представляешь, с кем имеешь дело!

— Войди и забери Алис, трудно что ли?

Архонт смерил Лето долгим взглядом и промолчал. Кеодан появился сам, и Моргвату опять пришлось тащить аквилейца за угол.

— Смотри, он ее посохом толкает. Я ему глотку перережу!

— Проследим, куда они направляются. Будешь мне мешать, я тебя вырублю. Понятно?

Они следовали за арием три квартала, а затем Моргват остановился.

— Он ведет ее в Железную башню, Лето.

— И что?

— И все.

— Нападем сейчас?

— Я не буду нападать на конного ария посреди Имперского города. Тем более, на Магистра Кеодана перед воротами тюрьмы карателей.

— Почему?

— Я не самоубийца.

— А как же Алис?

— Раньше надо было думать.

— Но мы же ее вытащим?

Моргват пошел прочь, а Лето остался посреди улицы, растеряно глядя ему вслед. Придя в себя, он догнал архонта и схватил за плечо.

— Ты это куда направился?

— На пристань. Пора выяснить, где моя лошадь. Дарить Красотку я никому не намерен, — буднично сообщил Моргват и скинул руку Лето.

— Ты бросаешь Алис?! Она твоя ученица…

— Мне искренне ее жаль.

Аквилеец толкнул Моргвата в грудь.

— Хочешь со мной подраться, Загорелая шея? Силенок не хватит.

— Ты подонок.

— От придурка слышу. Даже не обидно.

Слова у Лето закончились. Он ударил архонта, вернее, попытался. И тут же оказался щекой на мостовой. Моргват, вжимая колено Лето в спину, прошептал:

— Я не могу ей помочь. Ничем! Из Железной башни архонты не возвращаются. Девица нажила себе такого врага, против которого сейчас я бессилен. Вы меня лишили последней надежды вернуть меч! Сколько верст я сюда добирался, сколько планов строил, и все напрасно! Ты думаешь, она будет молчать? Только не Алиссен! Получаса не пройдет, как карателям будет известно, что я в городе! На меня объявят охоту. Дошло?

На дерущихся начали любопытно оглядываться. Архонт поднялся, коротко бросив:

— Не ходи за мной!

Лето не послушался. Он не упускал архонта из вида некоторое время и вновь догнал.

— Алис не глупая и не из тех, кто болтает. Она будет молчать, надеясь, что ты придешь ей на помощь. Ей больше не на кого рассчитывать!

— Так у меня появилась фора? Отлично, Загорелая шея! — съязвил Моргват. Обернувшись, он заговорил серьезно:

— Я пытался быть откровенным, я относился к вам по-доброму, но твоя подруга ценит только деньги! Я был для нее подвернувшейся возможностью, временной мерой, вещью, которую, использовав, можно выбросить.

— И ты решил выбросить Алиссен первым?

— Так вышло. Повторюсь — мне жаль.

— Отдай оружие Коэна. Я верну его Алис, когда она выберется из тюрьмы. Или ты его прикарманил?

Архонт молча протянул сверток с кинжалами.

— И мои карты.

Лето получил и карты.

— А теперь проваливай. И знай, что ты мразь. Ты мне сразу не понравился.

Аквилеец круто развернулся и пошел прочь. Моргват направился к пристани.

 

Жестокий выбор

Вопреки прогнозу Фионы, Хранителя не отдали Когану. Ханлейт продолжал жить в кабинете ария, но с ним больше не пытались заговаривать. Приступа болезни будто и не было — Эверон появлялся такой же собранный и безупречно опрятный, работал и запирал пленника на ключ около полуночи. Ханлейту казалось, что арий и сам никогда не покидает Железную башню. Эльфу только оставалось удивляться, как Эверон может не видеть неба над головой, не дышать полной грудью вольным ветром. Неужели арию не тоскливо? Не одиноко? Его вынужденные собеседники — узники казематов, а есть ли у него друзья? Может, Фиона? Но и на долю одержимой за день не выпадало и пары слов… Неужели все дело в преданности Императору? Сколько не приглядывался, Хан не замечал огня фанатизма в сосредоточенном взгляде ария и не слышал из его уст патриотических речей. «Холодный, расчетливый карьерист, вот кто он такой!» — решил Ханлейт, — «а от того, что страдает сам, арий равнодушен к страданиям других».

Шнур за спиной Эверона дернулся, издав звук тренькнувшего стекла. Арий недовольно поморщился. Мимолетная эмоция, но Хан так долго не имел иных объектов для наблюдений, кроме хозяина башни, что ее заметил.

Эверон беспокоил многих: заставлял бегать по лестнице, швырял под дверь распоряжения, отдавал приказы, но еще никто не посмел побеспокоить самого Эверона. Арий аккуратно сложил бумаги и ушел. Не прошло и часа, как на лестнице раздался отчаянный женский крик, настолько неуместный в тишине Железной башни, что Ханлейт вздрогнул. Лязгала цепь, в кабинет поднимались двое. Растворилась дверь, и в комнату вошла молодая девушка в перепачканном платье со свежей ссадиной на лице. Ее запястья были скованы сзади.

— Сядь, — приказал Эверон, подводя пленницу к креслу для пыток.

— Я сюда не сяду! Нет!

Арий просто толкнул. Неловко присев на край грубого деревянного сидения, девушка озиралась по сторонам, поводя плечами и разминая затекшие руки. Гибкая, подвижная, смуглая, с темными волосами, отливающими в золото и в медь, — Хан тотчас понял, что в ее жилах течет добрая четверть харматанской крови, если не вся половина.

— Ой! — пленница заметила Ханлейта, смотрящего на нее сквозь решетку, и ее выразительные глаза расширились.

Эверон вернулся к столу и вытащил из внутреннего кармана камзола два письма. Небрежно опершись о столешницу, он развернул одно из них и быстро пробежал строки глазами.

— Чем ты так разозлила мэтра Кеодана? — осведомился Эверон.

Он смотрел на девушку и не заметил, как Хан изменился в лице при звуке этого имени.

— Я ему не дала! А тебе — могу! Ты хоть и арий, но не настолько уродлив, — развязно ответила пленница.

На Эверона эта бравада не произвела ни малейшего впечатления. Бросив письмо на стол, он принялся за второе послание и изучал его долго. Опустив руку с бумагой, арий задумался.

— Хранитель, ее зовут Алиссен Вейс, — зачем-то сказал он Хану.

Подойдя к девушке, Эверон отстегнул цепь и отбросил в сторону. На мгновение Ханлейт подумал, что арий сейчас освободит свою пленницу. Эльф ошибся. Эверон достал из шкафа два предмета и показал их Алиссен:

— Я хочу избавить тебя от стальных браслетов. Приковать руки к подлокотникам кресла можно по-разному: кожаными зажимами или вот этим стальным штырем, проткнув ладонь насквозь. Какой способ выбираешь ты?

Загар не спас девушку от бледности.

— Никакой… — прошептала Алиссен дрогнувшими губами.

— Рекомендую кожу. Но если будешь дергаться, я передумаю.

Из связки ключей арий выбрал подходящий и разжал наручники. Четким, профессиональным движением перекинул ее правую руку вперед и защелкнул металлический замок на толстом ремне. Пленница все же сделала попытку вырваться, но Эверон был быстрее. Бросив предостерегающий взгляд на свою жертву, он повторил те же действия и с левой рукой.

— Что ты задумал?! — не выдержал Ханлейт.

— Скоро узнаешь.

Арий покинул кабинет. Едва дверь за ним закрылась, ладони пленницы вспыхнули синим и ярко загорелись глаза. Извиваясь в кресле, она силилась разорвать путы или ослабить их, выдернуть руки, но все было тщетно. Застонав, Алиссен уронила голову на грудь, а ее магия погасла.

Ханлейт молчал — чем он мог помочь? То, что перед ним — архонт, в объяснениях не нуждалось.

— Ты — кто?

Девушка посмотрела на товарища по несчастью.

— Ты слышала.

— Хранители — это эльфы.

— Уже не похож? — вздохнул Хан.

— В Дорине мало эльфов, я вас плохо различаю. У тебя красивые глаза. Почему ты сидишь в клетке?

— Это не важно. Как ты сюда попала?

— Я невиновна, я случайно!

— Не сомневаюсь.

Беспокойство Хана все нарастало — жестокий разум Эверона изобрел какую-то новую пытку. Кому она предназначается: эльфу или архонту?

* * *

Ожидание долгим не было, арий вернулся через считанные минуты.

— Узнаешь эту вещь?

Эверон показал Хранителю аммонит на шнурке. Ханлейт узнал свое последнее утешение, ставшее источником душевных мук, когда серебряный свет угас. Хан помнил цвет ракушки, размер и каждый сегмент на ощупь. «Сейчас я увижу, что амулет сломан, а Моран жива!» — с надеждой подумал Ханлейт и подался вперед, следя за рукой Эверона, поднесшей ловушку для архонта ко лбу Алиссен. Амулет немедленно вспыхнул синим огнем — он исправно определял магию.

— Взгляни, Хранитель — перед тобой архонт из плоти и крови. Живая, не придуманная.

— Я не выдумывал свою любимую.

— А я не верю. Как тебе она? Не хуже?

— Меня ничто не связывает с этой девушкой, я не встречал ее раньше.

Арий согласно кивнул, убирая амулет.

— Знаю. Но она привлекательна, правда? Пока…

Ханлейт понял.

— Измывайся надо мной, зови Когана, рвите меня на части, но ее оставь!

— Мне нужен результат, Кеннир, а с тобой я получаю один процесс.

Эверон распахнул настежь створки шкафа за спиной девушки, намеренно демонстрируя Ханлейту его жуткое содержимое, и взял с полки широкий кусок кожи с крючками.

— Я одену это тебе на шею. Не бойся, — сказал он Алиссен.

— Не надо! Я расскажу все, что ты хочешь! Все-все! — испуганно пообещала она, честно глядя Эверону в глаза.

— Хорошо, но сейчас я намерен выслушать эльфа.

Арий безжалостно крепко прижал шею пленницы к спинке кресла пыток. Задушенная полоской кожи, Алиссен прекратила попытки заговорить или вырваться. В руке Эверона появился инструмент, похожий на обычные кусачки, но с широкими концами. Показав его девушке, он прикоснулся металлом к соблазнительной ложбинке ее груди, стиснутой шнуровкой корсажа. Зная Эверона, можно было понять, что все происходящее — не блеф.

— Прекрати!

— Сам прекрати, Хранитель. Где настоящая сфера? Что приехало в Аверну?

Не дожидаясь ответа, арий подцепил шнуровку кусачками. Алиссен тихонько вскрикнула.

— Тебе больно? А так?

Эверон перекусывал шнурки один за другим, вырез платья разъезжался, обнажая золотистую кожу, а девушка вздрагивала при каждом щелчке.

— Смотри, эльф. Обычная ткань, не броня, но я снимаю не только одежду, я лишаю архонта уверенности. Кусок материи, прикрывающий наготу, значит для разумных существ невероятно много.

Лет десять назад страдания невиновного не вызвали бы в душе Хранителя такого бурного протеста, но с тех пор многое изменилось. И все же Ханлейт молчал. Алиссен видела только его лицо, а не то, что с ней делает арий. Она умоляла эльфа взглядом.

— Помнишь мою теорию боли, Хранитель? Перед тобой — вариант номер один: архонт боится потому, что не знает, что такое — настоящее страдание. Ее ни разу не били. А вот теперь будет больно, Алиссен.

Эверон защипнул кожу ниже кулона со змеей и резко сжал, перекусывая пыточным инструментом. Пронзительный крик девушки завибрировал под потолком высокой комнаты. Хан закрыл глаза. Крик повторился.

— Не смотреть — не выход. Ты все слышишь, эльф. У нее крепкая шея и громкий голос. Не каждый способен кричать в таком ошейнике, чаще хрипят.

— Бездушная тварь!

— Только я? А ты? Ее мучает твое молчание. Продолжим?

— Скажи ему… Я умоляю… — прошептала архонт.

Каково ей быть случайной жертвой? Ханлейт старался не смотреть на красные потеки на груди Алиссен. Рваные раны были серьезнее, чем простые порезы, а спокойный тон ария не смог Хана обмануть. Эверон был вне себя, как в подземелье, когда напал на карателя. Ярость жарко плескалась в его черных глазах, ставших горячими, словно угли. Получал ли арий удовольствие от пытки, как Коган? Точно — нет, но Эверон был готов на любое зверство, лишь бы сломить упрямство «строптивого эльфа».

— Я скажу.

— И?

— Я отвез в Аверну мертвую сферу.

— Душу ария убил архонт?

— Нет, она была мертва давно.

— Тебе дали в соборе Святого Ариеса мертвую сферу? Это ложь!

Эверон опять поднес инструмент к груди Алиссен.

— Мне дали живую! Я не лгу!

— Откуда взялась вторая? Изворачиваешься, как трусливая гадина, эльф. Из хранилища собора нельзя украсть. Никому! Катакомбы запечатаны, вход в них заказан людям, эльфам, архонтам, ариям, демонам, всем! Меня туда не пустят, даже меня!

— Мы взяли сферу из склепа мертвых душ.

— Откуда? — переспросил Эверон, опустив орудие пытки.

«А ведь он не знает!» — догадался Ханлейт. Тишину башни нарушало прерывистое дыхание Алиссен.

— Освободи ей шею, и я расскажу.

Эверон с грохотом отбросил инструмент и снял полоску кожи с горла девушки. Она увидела кровь и обмякла.

— Итак?

— После смерти тела души ариев уничтожают. Мертвые сферы хранят на старом кладбище Велеграда в склепе святого Ариеса. Вторая сфера оттуда — из могилы.

— Откуда тебе это известно?

Эверон смотрел так, будто не знал — верить или нет.

— Я был там и видел тысячи сфер и сотни свободных мест для новых покойников. Погибшие сферы все одинаковы — внутри пустота и мрак. Твоя полка ждет тебя.

— Замолчи.

— Ты сам вынуждал меня говорить!

— Пришло время выслушать архонта.

— Она без сознания. И ничего не знает!

Арий приподнял голову Алиссен. Закрытые глаза и расслабленные губы поведали о том, что она в обмороке. Эверон наклонился ближе и замер, почти касаясь щекой ее носа. Потом резко выпустил подбородок девушки. Ее голова безвольно качнулась.

— Все правильно. Почти. Отдаю дань твоему контролю над собственным телом и засчитываю попытку меня провести. Но ты не учла одну деталь — лишившиеся чувств дышат по-другому!

С этими словами Эверон ударил Алиссен по лицу тыльной стороной ладони. Пронзительно вскрикнув, она открыла глаза и села прямо. По скованным рукам архонта пробежал мимолетный отблеск магии — невероятно, но Алиссен притворялась.

— Кто автор письма?

Арий вернулся к столу, взял листок и сунул его девушке.

— С-сир Анвелл Валейн? Т-там же есть подпись. П-прочтите сами.

Ее губы беспомощно задрожали.

— Я бы поверил, если бы останки сира Анвелла не лежали в подвале этого здания. Вы предусмотрели, что утопленники вплывают и сожгли тело; забросили кости подальше от берега и уничтожили следы преступления, запалив баржу. Но вы не учли две вещи: я могу заставить нырнуть в пекло, а не только в Ракхайн, а также то, что сир Анвелл любил сладкое. Сегодня утром личный лекарь опознал его по гнилым зубам.

— Я ничего не понимаю… Метр Кеодан оболгал меня, — всхлипнула Алиссен, — я никого не знаю в Велеграде… И сира Анвелла тоже. Я — посыльная.

— Сейчас поймешь. Когда ты переступишь порог подземных камер, тебя изнасилуют. Много раз, но не больше, чем я позволю, чтобы развязать твой язык. А затем… Способов узнать правду есть множество, и все они очень болезненны. Кеннир, обернись, покажи ей! — приказал Эверон.

Происходило нечто странное: арий не просто измывался над беззащитной жертвой, вынуждая Хана признаться, нет, он целенаправленно связывал Алиссен и Хранителя вместе, преследуя цель, понятную лишь ему одному; а в синих глазах девушки читалась невысказанная тайна.

— В какие игры ты играешь? — спросил Хан, чем вызвал гнев ария на себя.

Из пальцев правой руки Эверона вылетел ослепительный сноп длинных, изломанных искр. Магия ария, пройдя через решетку клетки, прицельно ударила Ханлейта в плечо, а порыв ветра повалил его на пол рядом со скамейкой. Взвизгнула Алиссен. К Ханлейту возвращалось зрение, сердце в груди выделывало невероятные скачки, дрожали колени. Эверон не хотел убить, в эльфа попала молния, вот и все. В башне запахло грозой.

* * *

Арий наклонялся близко, прикасался, причиняя боль, смотрел в глаза сосредоточенно-черным взглядом. Сколько мрачной злости в нем было, сколько упорства и воли! Вот он — смутный образ, не дающий покоя! Над ней смеялся Лето и иронизировал Моргват, но черноволосый мужчина не был пустой фантазией Алиссен. Она увидела его во сне впервые где-то по дороге в Велеград, а затем — каждую ночь, просыпаясь в беспокойстве и пеняя себе на дурные мысли. Нос прямой, костлявый и тонкий; чувственные губы, только очень бледные и с опущенными уголками. Но если бы встреча с Эвероном произошла при других обстоятельствах, Алиссен сочла бы его внешность достойной своего внимания. И если бы не этот взгляд!

Кеннир. Арий вновь и вновь называл эльфа этим знакомым именем: Хранитель, о казни которого сокрушался Моргват, оказался живым. Вопросы о сфере с душой ария… Именно о той сфере, на которую архонт много лет назад обменял свое оружие! И тело сира Анвелла нашли! Его убил демон, но формально — Моргват. Понял ли Эверон, что в письме, которая она отдала Кеодану, идет речь об оружии Моргвата? Или нет?

Постепенно головоломка в голове Алиссен складывалась в жуткую картину. Она и не знала, что отвечать, элементарно не могла придумать! Магия ария и вид изуродованного эльфа сломили ее окончательно — с девушкой случилась истерика. Эверон молча наблюдал за ее судорожными рыданиями, понимая, что в этот момент архонт не способна говорить даже под самыми жуткими пытками.

— Ты называл меня иррациональным, а сам только что пропустил силу стихий через свое тело. Нарушил табу ариев — использовать магию без посоха.

Ханлейт пришел в себя быстрее, чем Алиссен.

— Я не боюсь боли, Кеннир, если ты об этом.

— Ты сдохнешь от своей магии, если чуть-чуть перестараешься.

— Кто-то будет сожалеть? — с неожиданным презрением бросил Эверон.

Он прошелся по комнате, подбирая рассыпанные ветром бумаги, достал из ящика стола меч Моргвата и серебряную фляжку. Положил оружие на пол именем вверх, подошел к Алиссен и поднес напиток к ее губам.

— Выпей.

Не разбираясь, что это, она сделала большой глоток. Поперхнулась. Крепкое вино. Вкусное, куда до него настойкам дяди! Постепенно горло перестало сжимать спазмами, а слез особо и не было.

— Дай мне еще.

Эверон послушался.

— Послание в Магистрат написал хозяин этого меча? — мягко спросил арий, указав на оружие.

— Да.

Отрицать было бессмысленно, арий догадался…

— Вы убили человека ради печати дома Валейнов?

— Мы не убивали сира Анвелла. Это сделал демон.

— Демоны не разят мечом в грудь.

— Моргват остановил его сердце потому, что душа была мертва.

— Архонт в городе?

— Да. Был.

— Ария Хельми тоже он убил?

— Нет, Ракхайн.

— Вы утопили мага огня?

— Не мы! Ракхайн — имя демона реки без лица! Он всех убил на этой барже, сделав одержимыми!

— А потом поджег?

— Нет, это сделал Моргват.

«Мы в глазах ария — настоящие преступники», — думала Алиссен, — «как же так! Моргват сражался с демоном! И я!»

Эверон сел за стол, несколько раз дернул веревку на стене и взялся за какие-то бумаги. Похоже, разговоры закончились.

— Арий, ты меня отпустишь? — спросила Алиссен.

— Нет. Завтра тебя повесят за убийство сира Анвелла ванн Валейна. Приказ Кеодана, не мой.

Архонт помолчала, страшный смысл до нее дошел не сразу.

— Но ты же знаешь, что я не убивала его! Не убивала! Я никого не убивала! Отмени казнь!

— У меня нет на это полномочий, — равнодушно ответил Эверон не отвлекаясь от своего занятия.

В кабинете стало тихо, только перо поскрипывало в руке ария. Главный паук раздавал распоряжения письменно: во встречах нет необходимости, когда приказы четкие и понятные. Карателям, вроде Когана, не нужно думать, Эверон все спланирует сам. Мельница карателей завертелась. Где бы не затаился Моргват, его найдут: сам хозяин Железной башни сделает исключение и лично примет участие в облаве.

— А когда ты намерен казнить меня, арий?

Голос Хранителя Кеннира прозвучал так спокойно, будто он о погоде спрашивал.

— С тобой я еще не закончил.

— Надеешься на перекрестный допрос с Моргватом? Архонт хитер, тебе его не поймать.

Наступившее молчание нарушила Алиссен:

— На северном море бушует ветер, вздымает ледяные волны, рвет в клочья темные тучи, а в них роятся молнии, — начала она странный рассказ вибрирующим от волнения голосом, — много-много молний. Рассвирепев, они бьют прямо в соленую воду, прошивая ее до глубины. Гроза в такую бурю — верная смерть.

Ханлейт внимательно посмотрел на девушку. Что с ней? Более неуместных слов и представить нельзя!

— Сначала я хотела убить ее — душу в хрустальной сфере, — продолжала Алиссен, — ни за что, просто так, только потому, что она принадлежит арию, но Моргват меня остановил. Он объяснил, что в опасной стихии шторма есть мощь, красота и свобода. И жизнь. Я поверила, что душа Урагана не может быть плохой. Я почувствовала, как тесно ей в прозрачном шаре, как одиноко. Я бы хотела освободить ее, но не знала — как.

Душа Урагана… Только Моргват называл душу ария так! Сфера все еще у архонта! Пока Хан понял только это. Эверон бросил перо и вскочил со своего места.

— Моргват — полуночник и поздно ложится спать, он смотрит в хрустальный шар каждый вечер — такая у него привычка. И я смотрела вместе с ним и думала: как же выглядит маг ветра и молний? Он много раз являлся мне во сне, но я просыпалась и забывала его лицо. Но если бы я хоть на миг догадалась, кто он на самом деле, я убила бы его! Зажгла бы руки магией архонта и ударила бы ею в самую суть его души, разрушая ее изнутри, выжигая дотла! Потому, что арий из сферы — жестокая тварь, мучающая людей и эльфов! Арий из сферы — это ты!

Последнюю фразу Алиссен выкрикнула, глядя на Эверона с ненавистью. Молчание Ханлейта стало бессмысленным в тот же момент.

— Да, Эверон, ты — душа Урагана. Я не знал, не догадался сразу, хотя тоже глядел в сферу из Собора Святого Ариеса. Она именно такая: круглая, похожая на камень, пока магия архонта не засветит внешнюю оболочку, а внутри — шторм. Я совершил ту же ошибку, что и Алиссен — сохранил твою душу, почему-то решив, что она того стоит. Ради нее я рискнул жизнью, а Моргват пожертвовал мечом.

— Сфера с моей душой хранится в катакомбах собора Велеграда, — промолвил Эверон побелевшими губами, — и с чего ты решил, что душу ария, которую везли в Аверну, нужно было от чего-то спасать?

Ханлейт считал, что бледнее, чем есть, арий быть не может, но он ошибался.

— «Как клетка ветру — не тюрьма, власть — не закон, а заповеди — дым, так не смирить мятежную стихию льдом хрустальным». Некто решил, что строки из пророчества о маге, которого опасается сам Император, принадлежат душе Урагана. То есть — тебе. А теперь призови на помощь логику, Эверон: после обращения в маги сферы помещают в хранилище собора и запечатывают вход. Но арии даже с эликсиром молодости не вечны. Вы умираете, а душа успокаивается, если бы не стало тебя, ураган смирился бы спокойным морем под серым небом. Раз в год или в три, статичные сферы забирают из катакомб и везут в Аверну, чтобы вернуть их, почерневшие и выжженные, на кладбище Велеграда. В тут ночь я вез в столицу особенную посылку: душу живого ария, одну-единственную, тайно, а неизвестного мага ждал страшный ритуал по уничтожению души. Алиссен сказала, что Моргват пристрастился рассматривать сферу? Я его понимаю, шторм — завораживающее зрелище. Сколько лет твоей болезни, Эверон? Давай, угадаю: восемь!

— Будь я тот самый арий, со мной расправились бы физически, — глухо возразил Эверон.

— Это единственное, чего я не понимаю в этой истории, — признался Ханлейт, — наверное, Император не знает о связи каждого отдельно взятого мага и его души, заключенной в хрусталь. Ты говорил, что в хранилище не пускают ни людей, ни эльфов, ни ариев. Кто забирает оттуда сферы?

— Одержимые.

В дверь осторожно постучали.

— Убирайся прочь! — выкрикнул Эверон.

* * *

— Он нас освободит, правда, Кеннир? — шепотом спросила Алиссен, наклоняясь вперед, — смотри мне в глаза, а не ниже.

— Меня зовут Ханлейт, а Кеннир — имя моего рода. Так принято у эльфов.

Хан не знал, что ей ответить. Эверон, заняв свое рабочее место за столом, сначала рвал какие-то бумаги, а потом замер, вперив взгляд в стеллажи напротив. Он так сидел уже долго. Что творилось в голове ария? Наверное, он размышлял, просчитывал варианты. Эверон рассудителен, но итог его раздумий очень сложно предугадать.

— А он понял, что живет благодаря тебе и архонту? И мне, совсем немножко.

— Да, Алиссен.

— Если Моргвата поймают, сферу опять попытаются убить!

«Она не со мной говорит, а с Эвероном через меня!» — Хан изумился лукавству девушки. Арий очнулся от задумчивости: выдвинул ящики, копался, что-то искал. Он подошел к Алиссен, держа в руке длинную веревку.

— Кто тебе Моргват?

Девушка молчала, не сводя испуганного взгляда с черного шелкового шнура.

— Любовник, брат, друг?

— Не это.

— И кто же?

Действительно, кто? Если Алиссен — его ученица, то почему архонт не бросился ее спасать?

— Попутчик.

Эверон выдернул остатки завязок с ее платья и принялся вдевать то, что принес, методично просовывая концы шнура в каждое отверстие. Ханлейт выдохнул — на минуту он подумал, что арий хочет девушку задушить.

— Развяжи руки, я сама.

Арий не отвлекался.

— Ты отпустишь меня домой?

— Нет.

— Отправишь под землю, где меня изнасилуют много раз?

— Нет.

— Может, ты хочешь развлечься со мной сам? Я не против.

Алиссен призывно улыбнулась подрагивающими уголками губ, удивив не только Хана, но и Эверона. Арий на мгновение уставился на нее, а затем с силой дернул за концы шнура, стягивая лиф. Архонт охнула от боли. Раны на ее груди закровили. Эверон невозмутимо доделал начатое, не обращая внимание на темные пятна, проступающие на ткани.

— Страдаешь ты меньше, чем демонстрируешь. Сейчас я закую тебя в наручники, — арий указал на железо, в котором Алиссен появилась в Железной башне, — будешь сопротивляться — приложу магией так, что забудешь о царапинах. Ясно?

— Куда яснее…

Похоже, ничто не изменилось. Эверон не стал добрее и не преисполнился благодарности. Скрутив архонту за спиной руки и пристегнув цепь, он подтолкнул ее к двери. Алиссен обернулась к Ханлейту.

— Эльф с зелеными глазами, мы еще увидимся, правда?

— Не знаю.

— Нет, ты пообещай! Мы завалимся в лучший трактир не-важно-какого-города, закажем дорогущую выпивку, будем танцевать и веселиться, чтобы все завидовали. Договорились?

Эверон запер дверь снаружи. Стихли шаги на лестнице, Железная башня обрела привычное угрюмое спокойствие.

 

По воле волн

Моран спала. Тихо, без сновидений. Как будто ее мятежная душа свернулась в клубок и невесомо отдыхала на груди. Лодочка кралась в ночи, осторожно проплывая мимо лесистых берегов, избегая коряг и мелководий. Ее незримо направляла рука Хозяйки или течение безымянной речки бережно несло суденышко к Эльмантиру, чтобы избавиться от него поскорее.

Уже было далеко за полдень, когда Амаранта открыла глаза. Солнце следило за ней сверху, то появляясь в просветах густой зелени, то исчезая; низкие берега крепко сжимали реку с обеих сторон, деревья спускались узловатыми корнями к воде, словно хотели искупаться. Но Эльмантир был сильнее леса. Вымывая плодородную землю до каменистого основания, он не спеша нес свои воды к морю, — глубокий, древний и спокойный.

Мало-помалу Сирион менялся: бурые стволы лиственных деревьев вытесняли серую колоннаду кедров, но лес был настолько густым и безмолвным, что казался необитаемым. Ни лугов, ни полей, ни единой хижины. Амаранта лежала на носу лодки и смотрела в желто-зеленую воду. Рядом с зыбким отражением ее лица кружились веточки, иглы и листья, плавал мелкий лесной мусор. Мертвый город все дальше. «От Цитадели Сириона можно убежать на другой конец света, но от Цитадели в сердце мне не избавиться», — печально думала она, — «я переживала о потерянной памяти, а теперь сокрушаюсь о том, что больше не умею забывать».

В полудреме день прошел незаметно. Очнувшись, Моран неудачно оперлась о борт и упала, ободрав ладонь о шершавое дерево. Она с удивлением посмотрела на свою некогда сильную руку: тонкое запястье светилось рисунком синеватых вен и выглядело хрупким, как хрусталь. «Я никогда не отличалась полнотой и гордилась тем, что намного сильнее прочих, была дерзкой и неосторожной, самонадеянной до глупости. Однажды я узнала, как выглядят мои сломанные кости. Королева Амаранта носила напоминание о той боли — шрам на левом запястье. У меня его нет…» Моран легла на дно лодочки и долго смотрела в темнеющее небо не находя в себе сил двигаться и думать. Она подошла к пределу, за которым сдаются даже одержимые.

Ночью странный скрежет перестал быть частью сновидения, обрел голоса и сполохи желтого света.

— Эльфа. Мертвая, — констатировал грубый голос.

— Ой ли? — с сомнением прошептали в ответ.

— У нее красивые серьги, я заберу.

Над головой Амаранты прошуршало, будто кто-то потянулся издалека, но его руку тотчас перехватили.

— Не трогай! У нее не эльфийские уши!

— Вполне подходящие для серебра, остальное мне не интересно.

— И одежка Хранителя, если ты заметил.

— Тогда ищем меч.

— А еще она жива. Предложишь убить?

Грубый голос не ответил, но его владелец смачно сплюнул в реку. Амаранта открыла глаза. Ее лодка, привязанная к плоту, продолжала плыть, поскрипывая бортом о бревна. У самого края плота на корточках сидели двое и пялились. За их спинами в жаровне плясало пламя. Преодолевая слабость и головокружение, Моран села в лодке. Не зная, что сулит эта встреча — спасение или гибель, она молчала, пока один из незнакомцев не протянул ей руку. Приняв приглашение, Амаранта едва не стащила эльфа в свое суденышко, но его спутник пришел на помощь, и совместными усилиями они подняли Моран на плот.

— Ранена? Ведь нет? — тот, кого она приняла за исконного жителя Эрендола, бесцеремонно ее ощупал, то ли беспокоясь о здоровье, то ли обыскивая, и ничего не нашел.

— Ты нелюдь? — спросила Амаранта.

— Нам интересно, кто ты такая! — ответил он с ласковым кокетством, делая ударение на местоимении, — Ясур мне говорит: «Красавчик, лодка плывет!» Сейчас эльфы мало где так хоронят, но в здешних глухих местах чего только не встретишь. Вот мы и погнались — решили, что ладья — погребальная. В ней ты лежишь, бледная, спокойная, совсем свеженькая еще. Всем хороша, только не чистой эльфийской крови. Сама — нелюдь!

— Хотели ограбить покойника.

Это был не вопрос, но Красавчик отрицательно покачал головой.

— Что с тобой случилось?

— Меня… отравили.

— А ведь похоже, ты еле дышишь. И в реку бросили? Тяжелый народ эти эрендольцы — полукровок ни в грош не ставят! Давеча на галадэнские земли нас не пустили, так еще и луками в спины тыкали.

— Что ты знаешь про Галадэн? — встрепенулась Амаранта.

— Поменьше тебя, видимо, — усмехнулся разговорчивый нелюдь, — я там не был, но мимо проходить случалось. Горе у них — маг умер.

Моран прилегла на палубу и закрыла глаза. Сердце неприятно заныло.

— Эй, я что-нибудь могу предложить, кроме воды? В ней у тебя и так недостатка не было.

Красавчик настойчиво потряс ее за плечо.

— Поесть…

— Точно, я и не догадался.

Нелюдь разогрел остатки вечерней трапезы, поставил перед Амарантой котелок и вручил деревянную ложку, обкусанную по краям. Воспользоваться ей Моран побрезговала и через край отпила мутной жидкости со вкусом рыбы. Желудок тут же скрутило. Сжав зубы, она преодолела приступ тошноты и снова приложилась к котелку. Нелюдь, назвавшийся Красавчиком, с интересом наблюдал.

— Как давно ты не ела?

— Не помню. Недели две… Сейчас апрель?

— Апрель?! Июнь! Посмотри вокруг — лето.

— Но это невозможно!

Последняя дата, которую Моран помнила — 14 апреля, день казни Хана. Потом был выстрел Мастера, Галар и его пытка маятником, блуждание по Сириону, и, наконец, Цитадель… «Я прожила больше месяца в ином мире с собственными законами времени и бытия. Вот почему Хозяйка говорила, что в Сердце Сириона может пройти только эльфийский маг — оно скрыто за завесой, невидимой для остальных смертных», — поняла Амаранта и ей стало жутко.

— Посудину надо отцепить — она нам плыть мешает, — подал голос спутник нелюдя, ранее намеревавшийся снять с Моран серьги.

— И то правда. Решай, куда: с нами или врозь, — подтвердил Красавчик.

Не лучшая компания, но выбирать не приходилось.

— С вами.

Лодочку Хозяйки отвязали от плота и проломили дно. Она отстала от плота и медленно погружалась в воду, теряясь в чуткой тишине ночи.

* * *

«Красавчик Лу» — таково было полное имя болтливого нелюдя, и его неспроста так прозвали. Безупречный овал лица с точеным подбородком выдавал в нем эльфа больше, чем серо-голубые глаза и длинные, неухоженные светлые волосы, заправленные за уши. Слащаво-женственную внешность Лу портили досадные припухлости на веках и россыпь мелких морщинок на скулах и вокруг губ, выдавая образ жизни, далекий от здорового. К Красавчику как нельзя лучше подходило определение «истаскался».

Его спутник днем и вовсе производил отталкивающее впечатление своей грубой физиономией и угрюмо-бесцеремонной манерой поведения. Матерясь в белый свет по поводу и без и поминая Харму, он плевался, переругивался с Красавчиком из-за мелочей и демонстративно ссал за борт. Лу нисколько не возмущался, видимо, относясь к попутчику как к собаке, которая громко гавкает, но исправно служит.

— Ясур — милейшее существо, — проворковал Лу, проследив направление взгляда Амаранты, — тебя его рожа смущает? Так я — нелюдь, а он — дважды, да еще и харматанец.

— Ты хочешь сказать: и эльф, и дварф? Так не бывает.

— Ой, бывает. Допустим, эльф и дварф в одну постель лягут только в сказке, но люди не так разборчивы — они с обеими расами спят. Мне один знакомый дварф рассказывал: в Маракане, а, особенно, на Серебряном поясе полно смешанных браков и полукровок — пруд пруди. Дварфы — народ торговый, плавать по морю любят, в порты заходят, а там — бордели с эльфами. Вот разное и случается. Ясур, у тебя мать кто — харматанская рабыня из остроухих, не?

— Тьфу! — цыкнул «дважды нелюдь».

— Короче, нечто вроде, что я сказал, — туманно подытожил Лу и добавил, — безымянная ты моя.

— Не твоя. «Лу» — не имя.

— Меня длинно зовут, не запомнишь.

— Вот и меня тоже.

Красавчик осторожно улыбнулся одними губами, памятуя о досадном несовершенстве своей улыбки — сломанном клыке справа.

— Да мы почти родные с тобой — обоим есть что скрывать. Вот как славно! Если голодные обмороки остались в прошлом — просвети нас, куда ты направляешься.

Небольшой плот плыл вниз по Эльмантиру: шалаш из веток, жаровня и трое не совсем людей — вот и все, что на нем помещалось. Ясур и Лу спали под открытым небом, игнорируя гостеприимство шалаша, приберегая крышу для вещей более ценных, чем собственные головы. Они что-то везли.

— Я плыву в Эвенберг, — ответила Моран, когда молчание начало затягиваться.

— Какое милое совпадение — нам по дороге, — без промедления высказался Лу, — у тебя там дело?

— Дело.

— У Хранителей?

— У них.

— А я считал, что среди эрендольских ассасинов женщин нет.

— Ты ошибся.

— Неудивительно, Лу — всего лишь маленький добрый нелюдь среди высоких злых родичей.

Амаранта отвернулась от Красавчика. Попутчики ей не нравились все больше, но расспросы Лу лишний раз напомнили, что появляться в Эвенберге нельзя: она не эльф, и она странно одета! Как бы обойти столицу Эрендола, поджидающую ниже по течению?

Нелюди плыли день и ночь, не приставая к берегу без особой надобности. Иной раз рыбачили. Запасов провизии хватало, а топливо для жаровни харматанец добывал не сходя с плота, отрубая куски от коряг по берегам. Трухлявое дерево горело бойко, на сковородке скворчало сало и жарились гренки; их выхватывали, подцепляя ножом и ели горячими, запивая варевом из рыбы или сушеных грибов. Амаранта выздоравливала. Обняв руками согнутые колени, она часами сидела на краю плота, спала, ела, чувствуя, как возвращаются силы, а с ними — и невеселые раздумья.

— Ты была разговорчивее, когда я тебя подобрал, — недоумевал Красавчик.

Амаранта промолчала. Вода Эльмантира, бегущая у самых ног, так и манила своей глубиной. Река эльфов холоднее родного Амарантина или теплее? Моран решилась и начала раздеваться.

— А вот это уже интересненько! — Лу уселся поудобнее и приготовился к зрелищу, но его постигло разочарование — избавившись от штанов и куртки, девушка осталась в черной шелковой рубашке, в ней же нырнула с плота вниз головой и надолго исчезла. Она появилась далеко впереди, позволила себя догнать и поплыла рядом с плотом уверенно и ровно. Вот теперь Амаранта ощутила себя живой! Зеленоватая вода лесной реки была мягче и теплее, чем прозрачные потоки, стекающие с гор; чтобы ее покорить, не требовалось особого мастерства. Приятно устав и всерьез впечатлив мастерством пловца своих попутчиков, Моран забралась обратно на плот.

— Где научилась?

Красавчик щурился, наблюдая, как она отжимает волосы, переводя глаза с плеч на ноги и обратно, но в этом пристальном взгляде не было ни капли вожделения.

— Дома.

— На море?

— Можно и так сказать.

— Когда мы свернем? — громко спросил Лу у харматанца.

— Хрен знает. Пока прямо идем, — буркнул тот.

— Славненько. Не простудись, звезда моих очей.

— Куда вы собрались поворачивать?

— Мы?! Да никуда, река свернет. Вот что: Эвенберг на подходе, подумай, так ли тебе хочется подплыть к главным воротам столицы и постучаться?

— Вокруг необитаемый лес, мы в пути меньше недели. Город не скоро, ты врешь.

— Ой-ой! И это говорит мне человек, не знающий, какой на дворе месяц! «Меньше недели!» Откуда и куда ты считаешь, моя черноволосая пери? От первого дерева и до обеда? Я буду честен: в Эвенберг нам можно тайно, а явно — нельзя. Мы пойдем в обход, вот я и предупреждаю заранее. С нами?

— Я подумаю.

— А ты подумай. Если что, плот мы тебе оставим. Да зачем он тебе, ты и вплавь доберешься! — Лу широко улыбнулся, показав сломанный зуб.

Уже в который раз, беседа с нелюдем оставила у Моран неприятное впечатление. Лу что-то недоговаривал, да и сам, похоже, не был уверен в своих дальнейших действиях. Как и в подземелье Цитадели, Моран пробиралась через его слова наугад, и, как тогда, в темноте, словно ощущала липкие нити плесени на своих пальцах.

* * *

— Вставать-вставать, — пропел Лу над самым ухом и потянул Моран за руку.

Стояла глубокая ночь, огонь жаровни был потушен, а плот раскачивался и скрипел. Второй нелюдь бегал взад и вперед, спешно перетаскивая поклажу.

— Что случилось?

— Маленькое крушение, моя пери. Бревна развязались. Пойдем скорей, в воду упадешь и намокнешь.

Полусонная Амаранта позволила перевести себя на берег, и только услышав звук топора, перерубающего веревки, связывающие плот воедино, она догадалась, как именно ее обманули.

— Ты обещал оставить его мне, а не сломать!

— Увы, поздно! Ясур постарался. Но ты же хотела с нами?

— Ах ты подлая мразь! Я сказала «подумаю», а это — совсем не тоже самое! — возмутилась Амаранта и схватила Красавчика за грудки.

Он опешил было, но быстро нашелся.

— Полегче, душа моя! Клянусь, плот начал разваливаться еще до тебя! Длинные веревки закончились, вскоре и короткие протерлись, плыть стало опасно. Всего-ничего пешком — и мы отдохнем в хорошем месте. Убери ручки, пока харматанец тебя по затылку не вдарил.

Моран обернулась — Ясур стоял сзади, замахнувшись обухом топора, и только ждал сигнала. Красавчика пришлось отпустить.

— Мир или война?

Что было делать? Остаться на берегу до рассвета, а потом?

— Да или нет, моя пери!

— Пока — да.

— Вот и решили по-доброму. Ясур, расслабься.

Вещей у нелюдей оказалось неожиданно много. Не считая хозяйственного скарба, каждый из них нагрузился большой заплечной сумкой. Или щуплый Красавчик был сильнее, чем казался, или объемный груз весил мало, но нес его нелюдь легко, как пушинку. Амаранте всучили мешок с провизией и все вместе двинули в лес, прочь от реки.

Идти было тяжело. Бурелом, высокая трава с полыми хрусткими стеблями, больше похожая на подлесок, ямы и рытвины под ногами делали ночной поход невыносимым. Амаранта вспоминала леса Мореи — разница с эрендольской чащобой состояла лишь в том, что здесь было сухо.

Моран корила себя, что не потрудилась изучить карты страны в пору своего бездействия в Галадэне. Как бы ей пригодились эти знания сейчас! Темный запущенный лес был далек от владений Хозяйки, от территорий других кланов, от цивилизованного Эрендола с городами, мостами и дорогами. Тут не жили эльфы, одни лишь дикие звери…

Нелюди молчали. Сопел Ясур, раздвигая руками высокие зонтики пахучей травы, Амаранта старалась не отставать, а Красавчик Лу замыкал шествие, то и дело прикасаясь к ее талии, то ли ободряя, то ли боясь потеряться. Не оборачиваясь, она скидывала его руку и молча злилась. На небе вызвездило.

Внезапно ночную тишину пронзил леденящий душу вой: протяжный, ясный, близкий, будто рядом, у них за спинами. Не звериный и не человеческий. Ясур остановился, как вкопанный.

— Волки?

— Абаасы… — выплюнул харматанец непонятное слово и ломанулся сквозь чащу бегом.

Лу подтолкнул сзади и жарко зашептал:

— Быстрее пери! Настолько быстро, как только могут твои длинные ножки!

Мощные растения с полыми стеблями заполонили лишь прибрежные участки леса, чем дальше путешественники бежали, тем их становилось меньше, а лес — свободнее. Местность пошла под уклон, предвещая овраг. Харматанец остановился. Амаранта прислонилась к дереву, а Красавчик, задыхаясь, без сил опустился на четвереньки. Вой не повторялся.

— Костер разожжем?

— Они огня не боятся.

— Нас потеряли?

Ясур не ответил.

— Кто такие абаасы? — спросила шепотом Амаранта.

— Демоны на харматанском. Одержимые звери, звезда моя.

— Дайте мне оружие!

— У меня нож, у Ясура — топор. Он им умеет пользоваться, а с тебя что взять?

Харматанец потащил с земли крепкую длинную палку. Обрубив топором сучья и заострив концы, он подал ее Моран.

— Тише, тише! — шипел Красавчик, вздрагивая от каждого удара топора по сухому дереву и затыкая себе уши, — ты свихнулся, образина страшная?!

— Абаасы нападут. Они всегда нападают, но молча. А сейчас подали голос, как если бы… Копьем Хармы меня в жопу! — закончил Ясур привычным ругательством и сплюнул.

— Договаривай!

— Как если бы позвали старшего: одержимого или демона. Только никто не откликнулся. Хармову мать! Идем дальше. Какого хрена ты расселся?

Красавчик Лу поднялся со страдальческим видом и пошел дальше, вполголоса поминая дурными словами Создателя, Харму, Ясура и Эрендол. Крепко сжав палку, Моран переступала осторожно, прислушиваясь к враждебной магии. Тайные взгляды издали цепляли ее затылок, избегая встречи лицом к лицу, тревожно шумел лес, лишний раз напоминая, что у тех, кто охотится, поступь бесшумна. Абаасы не пытались заговорить, но их желания были также ясны, как и у волков Сириона — теплой крови, мяса и плевать на души жертв. «А не меня ли они позвали?» — думала Амаранта.

Атака стала неожиданной даже для нее. Черная тень, отвлекая, выскочила сбоку, сверкнула оскаленными клыками и исчезла, чтобы дать шанс другому чудовищу наброситься незаметно. Сдавленно вскрикнул Лу, падая на землю под тяжестью монстра. Моран ударила в темную массу не разбирая, но ее палка зацепилась за твердую кость: это хребет твари вылез наружу, подрав шкуру острыми выростами, похожими на зубья. Выдернув оружие, Амаранта с силой вогнала его в мягкую брюшину. Палка погрузилась в чудовище с влажным чавкающим звуком, тварь захрипела, упала на бок и задергалась.

Красавчик жив. Вроде. Моран было некогда — пока она разбиралась с одним зверем, на нее напал другой, рванув зубами бедро. Его Амаранта огрела палкой по морде, как если бы в ее руке был меч. Деревянный, тренировочный. Когда-то давно приходилось сражаться и таким.

В лесу стоял рык и стон от отборного харматанского мата: Ясур махал топором, круша все подряд, нанося монстрам чудовищные раны, оставляя на деревьях зарубки и ошметки плоти, и чудом не задевая себя самого. Моран старалась держаться от него подальше. На ее счету было три убитых или смертельно раненых абааса, но ударов она нанесла без счета, вертясь между стволов, уклоняясь, нападая и отражая атаки. Твари дрались за добычу, как одержимые, не сдаваясь и не жалея шкур. Они и являлись одержимыми — уже не волки, а существа, изуродованные скверной до полной неузнаваемости.

Последнего прикончили вместе: Моран остановила зверя в прыжке и упала, но вовремя подскочивший харматанец опустил топор на его шипастый загривок. Поднявшись, Амаранта отбросила бесполезные куски палки, сломанной пополам. Красавчик Лу ползал по месту побоища, добивая ножом раненых и сыпля проклятиями в адрес всех известных богов. Черная в лунном свете кровь поблескивала, как разлитые чернила. Она была повсюду: на лицах, на листьях деревьев, на искореженных мертвых тушах. Одержимые не ведали страха, для вселившегося в волка демона его жизнь не имеет ценности, они напали стаей, и были уничтожены все до единого.

Ясур, забрав обе сумки, и свою, и Красавчика, двинулся вниз по склону.

— Что хватаешь все подряд, рожа харматанская! Я не сдох, и не дождешься! — второй нелюдь пошел следом, придерживая укушенную шею.

Амаранта осталась одна на поле ночной битвы. Спасибо ей не сказали. Здесь все по-другому, чем в братии Герванта: главаря морейской банды если и не любили, то уважали, нелюди же друг друга терпеть не могли. Моран наклонилась над мертвым чудовищем, прикоснулась пальцем к неестественно длинным клыкам, уродующим челюсть, провела рукой по грубой черной шерсти между ушей. Волк не виноват, что стал таким. Вздохнув, Амаранта направилась за попутчиками. Их ругань слышно издалека, не потеряешься.

* * *

Остановились на привал, когда перед рассветом поблекли звезды. Красавчик дальше не мог идти — остаток ночи он продержался на одной злости, но и та закончилась. Амаранта помогла другому нелюдю с костром и умылась в роднике неподалеку.

Когда она вернулась, харматанец, старательно калил на огне какой-то черный камень. Лу развалился под деревом, подложив под руку свою большую сумку.

— Ты кто такая? — прямо спросил он.

Моран поставила котелок с водой и присела неподалеку. Она тоже устала. Главное, какой смысл был в ночном походе, если не тот, что вынудил ее следовать за нелюдями? Ясно как день — крушение плота они подстроили нарочно.

— Вот не вешай нам, что в родном поселке ты растила детишек и пахтала маслице, как примерная женушка эльфа, — едко заметил Лу.

Ясур закончил свое странное дело. Обмотав тупой конец камня тряпкой, чтобы не обжечься, он приложил раскаленный край к укусу на предплечье, с силой нажимая и выдавливая кровь. Запахло жареным мясом, но харматанец продолжал прижигать рану с бесстрастным видом, как бы намерено показывая, что ему нисколько не больно.

— Я — такой нелюбопытный, пери! Просто стало интересно, кому моя нежная шейка обязана, — продолжал Красавчик, не дождавшись ответа.

Закончив с руками, Ясур занялся укусами и царапинами на торсе.

— Разогрей для меня тоже, слуга Хармы, — попросил Лу.

Харматанец вернул камень в костер и посмотрел на Амаранту.

— Мечник она. Хороший, — отрывисто бросил он.

— Вот где удача-то крылась! Побила зверье палочкой не хуже топора. Изверг, прижги мне шею, я сам не смогу, — попросил Лу Ясура.

— Мне плевать, что не можешь.

— Да я ж не вижу! Лишнего сожгу.

— А ты наощупь.

— Ну и скотина.

Лу полез в сумку, что-то внутри развязывая.

— Ты что удумал, мать твою шлюху? — заорал харматанец, — договаривались, чтобы ни разу!

— Остынь, животное. Я чуть-чуть. Чтобы боль унять.

— Размажешься — брошу к демоновой матери!

— Шел бы ты…

На свет появилась курительная трубка знакомой формы, но примитивной, топорной работы. Красавчик, зачерпнув в мешке, засыпал внутрь зеленовато-бурой травяной смеси и утрамбовал ее большим пальцем. Эльфийское зелье — вот что это такое!

— Вы — контрабандисты, — сказала Амаранта.

— И что? Всем надо как-то жить.

Лу вытащил из костра горящую веточку и поджег содержимое трубки.

— В Галадэне не делают эту отраву.

— Там — нет, а соседи — да. Из Галадэна бежишь, моя пери?

Амаранта боролась с соблазном забыться и вновь увидеть тех, кого любила и по кому скучала. Пусть не по-настоящему, но на время Ханлейт или Златовласка станут ближе.

— Дай мне тоже эльфийского зелья, — попросила она.

Красавчик Лу понимающе улыбнулся и протянул трубку.

— Нет, у меня своя.

Моран достала подарок Киндара из мягкого голенища сапога — нелюдь не догадался там пощупать, когда обыскивал. При виде трубки Киндара у Красавчика загорелись глаза, и руки сами потянулись ее потрогать.

— Завидуй издали, — одернула его Амаранта.

— Какие мы вредные и загадочные!

Лу раскрыл сумку пошире, приглашая ей заправить зелье самой. Оно было другим, чем у Златовласки, и по запаху, и по цвету. «Его редко где можно купить, и мало кто умеет его делать правильно. Но я умею», — Киндар говорил чистую правду. Не то, совсем не то! Или не та компания? Моран глубоко затянулась шершавым горячим дымом. Закрыла глаза. Как бы она не желала оказаться за тысячу верст от контрабандистов, на противоположном конце земли, в другом времени — у нее не вышло. Мутно заболела голова, запершило в горле, голоса нежелательных спутников надоедливо жужжали рядом, костер стрелял искрами, просыпался лес. Но вой одержимых волков, услышанный этой ночью, становился все отчетливее и понятнее. В нем не было ненужных слов, только самое важное — Проклятая дорога ждет. Как бы далеко не убежала Амаранта — она услышит ее зов в воплях, в визге и в вое; прочтет в нечеловеческих взглядах, почувствует, прикоснувшись к чудовищу, к живому или мертвому. И пожалеет существо, близкое к собственной природе. «Они звали меня!» — осознала Моран и распахнула глаза.

Кажется, она или вздрогнула, или резко отбросила ладонь с трубкой от губ — нелюди замолчали в замешательстве.

— Сильно закрутило, моя пери? — проворковал Красавчик с ласковой улыбочкой.

— Ты прижег себе рану или нет? Вы об этом полчаса лаетесь! — ответила она с нескрываемым раздражением, — прекрати уже ныть!

— Я думал, ты в стране грез и не слышишь, звезда моя.

— Тебе бы такие мечты, — пробормотала Моран и обхватила тряпкой горячий камень поудобнее, — давай шею. Что это за дрянь?

— Алхимическая приблуда харматанцев, «огонь хармы» называется. У них харма везде, куда ни плюнь: единственное объяснение на все и вся. Вот где тупость, правда? Полечи меня нежно, пери.

Красавчик, подстегиваемый злыми взглядами своих спутников, зажмурился, подставив место укуса. Тварь рванула верхний слой кожи, не успев вонзить зубы глубоко в мышцы, но крови вытекло порядочно. Амаранта прижала камень к ране и увидела, как мелкие вкрапления белых кристалликов вступают в реакцию с плотью, тихонько шипят, запечатывая кровеносные сосуды, а черные осыпаются, как пепел. Удивившись, Моран осматривала камень, забыв про пациента.

— Зачем надо нагревать? А если приложить так?

В качестве эксперимента она легонько прикоснулась «огнем хармы» к своей руке. Горячо, но не больно — белое вещество не растворялось. Наверное, ему требовалась жидкость, например, — кровь.

— Харме нужен огонь, — убежденно ответил Ясур.

— Твоему Харме нужна вода, а огонь только для того, чтобы сжечь кожу или раскровить засохшую рану.

— Создатель в свидетели — да какая разница?! Вы закончили это дерьмо обсуждать? Вспомни, чем занималась, звезда моих очей! — завопил Лу.

Амаранта сунула камень в пламя костра, а затем занялась Красавчиком, на совесть припечатывая следы укусов. Его стоны и вскрики ее нисколько не трогали.

— Зверюга безжалостная! — высказал Лу свою благодарность, когда лечение закончилось.

Харматанец молча указал на ногу Моран, но она отрицательно покачала головой — рана не сильно беспокоила. У одержимых есть свои преимущества.

* * *

Красавчика мотало из стороны в сторону — эльфийское зелье не выветрилось из его головы, несмотря на продолжительный отдых, и он болтал без умолку, затрагивая одни и те же темы по кругу:

— Еще немного и придем в хорошее место. Тебе оно будет по вкусу, пери! Представь Галадэн, только в разы лучше: без злых эльфов, без ловушек и выстрелов в спину. Как же я их ненавижу! Их гордые рожи и высокомерное снисхождение! Я ничем не хуже чистокровного эльфа! Я красивее и умнее. Ты не представляешь, звезда моя, насколько я умен! Я говорил с ними, кивал и улыбался. Я умею торговаться, я нравлюсь всем — и мужчинам, и женщинам, даже детям и собакам, — а это самое главное. Это потому, что я добрый. Правда, харматанец?

Ясур по привычке харкнул, но Красавчику было все нипочем:

— Когда я тебя увидел в лодке, сначала порадовался: такая видная эльфка сдохла, а потом посмотрел внимательнее — не из них ты. Сколько в тебе эльфийской крови? Во мне ровно половина, будь проклят мой безымянный папаша! Так и сколько?

— Не знаю, — хмуро ответила Амаранта. «Нисколько» она сказать остереглась.

— Мало, я думаю, седьмая вода на киселе.

— Куда мы идем?

— В хоро…

— Я это уже слышала! В какой стороне Эвенберг? Он должен быть на востоке, а мы направляемся на юг все дальше и дальше!

— Мы идем на восток, моя пери! — заверил Лу с подкупающей уверенностью.

— Нет! Мох на деревьях растет с северной стороны!

— Серьезно? — искренне удивился Красавчик, осмотрев ближайший ствол, — так мы в обход двинули, звезда моя. По широкому кругу. Вот увидишь, свернем, куда следует, в самый нужный момент. Лес этот бесхозный вот-вот закончится. Я не лгу. Эх, вернусь в Эстарис, заживу как у Хармы за пазухой!

Красавчик еще долго расписывал свое будущее житье-бытье в Аквилее на деньги от продажи эльфийского зелья, но Амаранта перестала его слушать.

Местность изменилась к вечеру — на пути стали попадаться серебристые стволы древних кедров, исчез бурелом и противная повилика, цепляющая одежду. В этом тихом лесу было мрачновато-спокойно и зелено, дубы и черные липы соседствовали с кедрами, изо всех сил стараясь догнать исполинов в высоте и размерах. Теплое лето щедро рассыпало поляны земляники, только-только начинающей созревать. Моран то и дело нагибалась, срывая и отправляя в рот первые крупные ягоды. Их терпко-сладкий вкус обладал непередаваемым ароматом, не сравнимым ни с одним лакомством в мире. Здесь все было по-другому, чем на родине Галара: не так торжественно, и не так отстраненно-холодно; в этом лесу хотелось остаться жить, а не любоваться со стороны ледяной синевой цветущих галадэнов. Единственное, что настораживало — на пути не попадалось ни единой тропы, словно в прекрасном и гулком бору никто не жил.

— Это земли эльфийского клана? — спросила Амаранта у своих спутников.

— Конечно! — быстро ответил Красавчик, предупреждая нечаянные слова харматанца, — видишь, я честен с тобой — мы вышли к обитаемым местам. Поспешим, нас ждет заслуженный отдых в поселке.

— Мы на землях ланн Кенниров, — выдал Ясур.

— … и здесь всегда хорошо принимают, — лукаво закончил Лу.

Амаранта по инерции сделала еще несколько шагов и остановилась, вспомнив рассказ Галара. Ханлейт ланн Кеннир, Харматанец, эльф, похищенный кочевниками в детстве. Ее Хранитель жил здесь! Она ступает по земле его предков!

— Что с тобой, моя пери? Увидела привидение?

— Ничего. Идем.

Все, разговоры закончились. Моран поняла, как именно обманута, но не догадывалась — зачем. До Эвенберга еще плыть и плыть по реке, а контрабандисты притащили ее к самой границе с Харматаном. Надо было идти одной… «В своей лодке я бы не выжила, а плот сломали. В среднем течении берега Эльмантира не проходимы — в этом я убедилась сама. Был ли выбор? Уже не важно, я счастлива, что оказалась здесь! Я почти в гостях, это почти свидание! Но Галар говорил о клане Хана в прошедшем времени… Что я увижу?» — волновалась Амаранта, словно могла встретить живого Ханлейта в волшебном земляничном лесу.

Поселок явился перед глазами глубокой ночью, внезапно выступив серой громадой первого дерева-дома. Под ногами захрустели заросшие травой дорожки, песчаные, а не каменные. Кеннир не лежал в руинах, он медленно растворялся в окружающем лесе. Его не защищала стена, как Галадэн или цитадель, а обычная ограда из бревен в свое время оказалась ненадежной. Ее снесли эльфы других кланов, когда защищать стало некого, скололи ступени, ведущие к дверям домов, сняли окна, разобрали очаги и печи, позволив деревьям жить вольно. А кедры-великаны еще хранили следы ожогов страшного пожара, и, наверное, помнили резню, унесшую десятки жизней.

— Вот я не пойму, как эльфы могли все это бросить и уйти! Этим деревьям срок — вечность! Серебряные кедры растут лишь к югу от Эльмантира, да в Сирионе. Здесь жить бы да жить. Хорошее место, да, моя пери?

— Замолчи! — вскрикнула Моран, с трудом подавив желание ударить Красавчика.

Лу удивился, а харматанец угрюмо отмалчивался.

— Мы займем один из домов поменьше и поуютнее. В больших по ночам страшновато, моя пери. Ты зачем кричишь?

Нелюди развели костер внутри неровного овала, образованного серыми стволами. На полу еще сохранились следы расколотой плитки, засыпанной песком и заросшей мелкой острой травой. Над головами шумела крыша — сплошная крона, а простенки между деревьями-колоннами заполонила ночная темень. Блики света таились в глубоких складках коры, выхватывая из мрака то кусок зеленой смальты, то резко отражаясь в осколках разбитого зеркальца, забытого на высоте второго этажа. Амаранта сидела поодаль от огня, прислонившись спиной к шершавому стволу.

— Есть будешь, пери? Нет? Курить? Что на нее нашло, харматанец?

Она промолчала, и контрабандисты перестали отвлекаться от ужина.

— Они не уходили, — неожиданно проронила Моран, — эльфы. Они все еще здесь. На целую вечность, как ты сказал.

— В смысле, звезда моя?

— В прямом. Клан Кенниров похоронен в своих домах. А этажи и двери убрали, чтобы никто не беспокоил истинных хозяев. Вы жрете на костях. Если вам интересно.

Контрабандисты перестали жевать и начали озираться.

— Живые и мертвые предпочитают жить отдельно. Эльф наполовину, как мало ты знаешь! Кеннир — самое плохое место на свете, но я благодарна, что ты привел меня сюда.

Поднявшись, Амаранта шагнула в пустой проем, некогда служивший стеной дома.

— Ты куда направилась?!

— Спрошу ночлег, может, кто впустит.

Моран пошла по дорожке, не оборачиваясь на окрики, впрочем, ее и не преследовали. Жаль, нельзя узнать, где жила семья Ханлейта. Галар говорил, что Хан был надеждой для своего клана и будущим магом. Возможно, он вырос под кроной вот этого дома-великана, или, напротив, его родители были простыми ремесленниками, и скромный дом в два этажа по ночам, подобным этой, освещался масляными лампами с уютными желто-зелеными абажурами. Амаранта зашла в отдаленное жилище, куда не проникал свет костра нелюдей и устроилась на полу. Она никого не хотела видеть ни сегодня, ни завтра, и меньше всех — своих лживых спутников.

 

Эрендольская пери

Что разбудило Амаранту — луч утреннего солнца, нашедшего просвет в густой кроне дома-дерева или взгляд Красавчика, сидящего рядом на корточках? От неудобной ночевки на полу затекли ноги. И руки. Моран пошевелилась и поняла, что связана. Кое-кто был настолько терпелив, что дождался, пока тело спящей займет удобное положение, и настолько чуток, что не потревожил ее сон, просовывая веревки под запястья, колени и щиколотки. Мгновенно проснувшись, Амаранта попыталась освободиться, но тщетно — узлы были крепкими.

— Как прошла ночь, моя пери? — осведомился Лу.

— Развяжи меня немедленно!

— Нет-нет. Отпускать зверя после решения его связать — очень опасно. У тебя разъяренное лицо. Впрочем, оно-то во всем и виновато. Ты — такая красивая, звезда моя!

— Что ты бормочешь? Я — не зверь. Быстро убирай веревки!

Моран села в неудобной позе, привалившись плечом к дереву. Лу на всякий случай отодвинулся.

— Пери, ты мне очень нравилась, пока я тебя не испугался. Ты дралась с тварями простой палкой, как одержимая демоном; как представлю, на что ты способна с оружием в руках, так волосы дыбом встают. Дело в том, пери, что я не доверяю харматанцу, а после ночной бойни в лесу он тебя зауважал. Ясур — животное, неграмотное и тупое, ты — хищница себе на уме, а я — маленький и слабый. Доброта в борьбе не поможет!

«Оружие слабых — трусость и предусмотрительность», — вертелось в голове у Амаранты знакомое выражение. Красавчик наносил упреждающий удар труса, и отчего-то именно по ее голове. Разве Моран ему угрожала? Когда, для чего?

— В лесу у реки я спасла твою жизнь!

— Это вышло случайно, звезда моя. Ты спасала свою жизнь, а я попался под руку. Но все равно спасибо. Ты знаешь толк в эльфийском зелье. Еще бы! Даже твоя трубка ценная настолько, что на эти деньги можно прожить неделю, что тебе стоит спеться со слугой Хармы и прикончить меня по-тихому? Да раз плюнуть, моя пери! Вот я и решил тебя связать покрепче.

Красавчик мог бы и не объяснять свою мысль столь многословно — Моран и так все поняла. Самое противное, что убеждать нелюдя в ошибочности своих страхов было бесполезно!

— Что ты намерен со мной делать?

— Продать, пери. Задорого.

— Ради этого вы сломали плот?

— Звезда моя, про развязавшиеся бревна я не врал. Плотик порушил Ясур — так не хотел с тобой расставаться. Честное слово!

Похоже на правду. Значит, остается харматанец — он может быть против плана Красавчика! Только Моран успела об этом подумать, как и эта надежда оказалась разбитой:

— Харматанца я беру на себя — он верит всему, поданному под нужным соусом. А тебе придется рот заткнуть, — буднично закончил Лу.

— Я тебя убью.

— И не сомневаюсь, моя пери!

Замотав рот пленнице куском мешковины, по запаху — оторванным от мешка с эльфийским зельем, Красавчик присвоил себе трубку Киндара и удалился. Амаранта сползла обратно на пол, но не нашла ничего достаточно острого, чтобы перерезать веревки. Вскоре пришел Ясур, посмотрел на нее с ненавистью и взвалил себе на плечо.

Нелюди уходили дальше на юг. Поселок ланн Кенниров провожал Моран ослепительным июньским солнцем и теплом погожего лета. Чудесный уголок Эрендола, разоренный и заброшенный.

Ясуру надоело ее тащить. Сбросив ношу на землю, он принялся сооружать носилки. Связав две длинные палки на расстоянии, харматанец прикрутил к ним ветки с листвой, положил пленницу в импровизированную повозку без колес и впрягся вместо лошади.

— Потерпи, моя пери! До самой границы, где полно эльфийских патрулей, мы тебя волочить не будем. Свои люди нас встретят раньше. Уже ждут, мы задержались.

Красавчик передернул плечами от молчаливого приговора во взгляде Амаранты. Она не сопротивлялась, не мычала и не извивалась в путах, как он ожидал. Но так было страшнее. Скорее бы от нее избавиться!

Два харматанца прятались в лесу в полудне пути от разоренного поселка. Они откликнулись на особый свист — условный сигнал, поданный Ясуром. То, что перед ней именно слуги Хармы, а не эльфы и не эймарцы, Амаранта поняла с первого взгляда: темные глаза, скуластые лица со смуглой кожей и нездешняя одежда в коричневых тонах, крашенная сурьмой и охрой, говорили сами за себя.

Торг пошел на варварской смеси эймарского и харматанского языков — контрабандисты договаривались о продаже эльфийского зелья, бросив пленницу на земле. Заплечные сумки развязали, позволив покупателям залезть в мешки по локоть. Тарабаня по-своему, харматанцы копались, нюхали и пробовали на вкус. Дословно их понимал только Ясур, а Красавчик кивал и улыбался. Судя по довольному виду Лу, зелье оценили высоко — в карманы контрабандистов перекочевали увесистые мешочки с золотом. Настала очередь живого товара.

— Эрендольская пери для гарема, — представил Моран Красавчик.

Харматанец потянулся к ее рту, чтобы убрать тряпку.

— Ой, не советую, она кусается! Вот гляди!

Красавчик показал на свою шею, и покупатель отдернул руку.

— Ее еще воспитывать и воспитывать, совсем дикая. Видишь, как смотрит?

— Злой товар стоит дешево, дорого стоит ласковый, — поведал слуга Хармы с жутким акцентом.

— Будет ласковая, все будет! Посмотри, какой носик, какие глазки. Светлые, у вас таких не водится!

У Амаранты от гнева стали бледными даже губы, но харматанец нашел это интересным. Он осторожно потрогал ее щеку коричневым пальцем.

— Десять харм.

Красавчик нервно сглотнул.

— Этого мало, Харма свидетель!

— Мне злой товар вести через границу, далеко. Кричать будет, вырываться будет. Может, убить придется. Десять харм, — твердо сказал покупатель.

— Хорошо, десять, — со вздохом согласился Лу, пряча деньги в кошелек, — но я заберу ее серьги.

— Не заберешь.

Ясур вмешался в разговор, подойдя к Красавчику сзади. Амаранта перевела взгляд на второго контрабандиста и усмехнулась с тряпкой во рту. Но Лу ничего не заподозрил.

— Это почему?

Удивиться еще больше Красавчик не успел, получив удар в основание черепа. Он рухнул на колени. Ясур, не мешкая, вывернул руки напарника назад и скрутил веревкой. Красавчик закричал от боли — харматанец был далек от нежностей. Он забрал у Лу нож, все золото и злобно пнул, свалив наземь:

— Эту мразь вы получаете бесплатно.

— Что ты творишь?! Это мой товар, только мой! Тебе бы эльфы зелье не продали! Я уговаривал, я выпрашивал, унижался! Ради нас обоих!

Забыв про боль, Красавчик привстал и отчаянно старался договориться, глядя на Ясура круглыми от нежданной подлости глазами.

— А у тебя бы не купили.

— Ты же мой друг! — проникновенно сообщил Лу, начиная дрожать.

— Тьфу!

— Тебе не пройти Эрендол без меня! Эльфы тебя прикончат за одну твою рожу! Как ты вернешься?! Ясур, одумайся!

— А никак! Сыт я по горло вашими эрендолами и аквилеями. Я возвращаюсь в Харматан.

— Ах ты погань…

Красавчик продолжал сыпать руганью, пока его не заткнул один из покупателей, основательно проработав ногами. Харматанцы двинулись в сторону границы, волоча Моран на ветках и Лу по траве на веревке, пока он не встал и не пошел сам, шатаясь и задевая за деревья.

На свободу Амаранта и не рассчитывала — деньги от ее продажи перекочевали в карман Ясура.

* * *

Пришло время прощаться: дороги харматанцев расходились — через границу толпой не ломятся. Ясур присел подле пленницы, перерезал веревки на ногах и снял со ее рта повязку. Он был всерьез чем-то оскорблен, смотрел на Моран со злобой и странным сожалением и долго молчал.

— Станешь… моей харамит? — наконец, выдавил Ясур как будто через силу, преодолевая внутреннее сопротивление.

Амаранта молчала, облизывая опухшие губы. Она не поняла.

— Он предлагает отыметь тебя при всех, моя пери. У дикарей есть такой милый обычай. Соглашайся, а я посмотрю, — перевел Красавчик с кривой улыбкой.

— Да? Нет?

Ясур не дождался ответа и сделал вывод сам:

— Высокомерная тварь.

По привычке презрительно сплюнув, он ушел не оглядываясь. Амаранте оставалось только гадать, как именно оболгал ее Красавчик.

Будущих рабов погнали дальше. Сопротивление ничего не сулило, кроме унизительных побоев. Амаранта убедилась в этом на чужом опыте: Лу повалили, чтобы связать руки спереди и избили, когда он начал вырываться. «Граница рядом, нужно беречь силы! Эрендольские эльфы обнаружат харматанцев, и тогда…» — думала Моран и внешне покорно шла за торговцами.

Она все чаще ощущала дыхание чужого ветра. Прилетая издалека, он едва касался раскидистых крон, шуршал в листве и бессильно падал на землю сухим теплом. До южного рубежа Эрендола оставались последние версты.

Ночью харматанцы накрепко примотали пленников к дереву, заткнули им рты и надолго исчезли. Амаранта чувствовала плечо Красавчика рядом и слышала его дыхание, но от неприятного соседа невозможно было отодвинуться. За время пути Лу не раз хотел заговорить, но не решался. Хорошо, что и теперь не может. Харматанцы вернулись не одни.

— Сколько их? — поинтересовался певучий эльфийский голос.

Сердце Амаранты забилось сильнее, предчувствуя скорую развязку.

— Двое.

Вооруженный луком эрендолец подошел к пленникам и повернул голову Красавчика набок, проверяя форму его ушей. Лу задергался, пытаясь что-то объяснить с завязанным ртом.

— Полукровка? Забирайте.

Теперь была очередь Моран. Ее эльф разглядывал дольше, зачем-то трогал куртку Хранителя за металлические пуговицы, посеребренные лунным светом.

— Откуда вы ее взяли? — удивился он, — она — человек. Нам приказано убивать людей!

— Женщина — моя. Со мной пришла, — соврал харматанец, заплативший десять харм.

— Твоя — и что? Почему связана?

— Строптивая.

Эльф понимающе улыбнулся.

— По две лиры за обоих.

— Только за него! Моя женщина — бесплатно! — возмутился харматанец.

— Выход — по два золотых с каждой головы. И восемьдесят серебром за груз, — отрезал эльф, — не устраивает? Вы у нас кто? Люди. Зову своих.

Возмущению Моран не было предела. Она даже предприняла бессмысленную попытку разорвать путы, прижимающие ее к дереву. Интересно, а в столице Эрендола знают, что творится на границах?! А в Эймаре? Будь ее воля… Но воли не было. Королеву Амаранту продавали в рабство в Харматан. И кто? Эльф!

— А она точно твоя? — засомневался эрендолец, — не дочь Хармы! И не из наших. Или все же…

— Держи деньги! — прервал харматанец его раздумья.

Пересчитав монеты и забыв про любопытство, эльф кивнул и скрылся в ночи. Идти дальше Моран отказалась. Рыча и отбиваясь с неистовой силой ногами и руками, связанными спереди, она довела торговцев до бешенства — они перестали жалеть дорогой товар. На долю Амаранты досталось столько ударов, сколько Красавчик бы не выдержал, но она словно обезумела. Ее поднимали, а она падала. Ей приставляли к горлу кинжалы — но это не действовало. Пользуясь случаем, Лу рванул было в лес, но был жестоко наказан и лежал на земле тихо, со страхом наблюдая за Моран. Досадная и шумная задержка вынудила харматанцев связать пленницу покрепче и тащить на себе. Увы, если в лесу и были неподкупные эльфы, они не услышали и на помощь не пришли.

Леса Эрендола, выплеснувшись зеленой волной на пески страны Хармы, не заканчивались внезапно, вытесняемые зноем пустыни, они редели постепенно. Нога путника все чаще вязла в воронках желтых песчинок — предвестниках величественных барханов, а одежда цеплялась за кустарник, покрытый острыми шипами. Ночами было по-эрендольски прохладно и душисто пахло хвоей, зато днем палящее солнце просыпалось, чтобы выпарить из растений живительную влагу. С каждом шагом на юг зелень тускнела, а суховеи вступали в свои права. На западной и восточной границе с Харматаном страну эльфов защищали гряды невысоких, но трудно проходимых гор, а в лицо землям Кенниров жарко дышала выжженная земля великой харматанской пустыни — родины диких кочевников.

Когда песка под ногами стало больше, харматанцы бросили Моран на землю и поволокли, но ее упрямство было не сломить — пленница отказывалась передвигаться самостоятельно. Пологие холмы — далекие отроги западных гор, сменяли друг друга, одинаковые, как в дурном сне. Вверх и вниз. И снова вверх. Выбившись из сил, торговцы били «злой товар», поминая Харму на всех языках, зуботычины доставались и присмиревшему Красавчику.

Группы деревьев попадались все реже. Харматанцы оставили пленников под жалкой тенью колких кустов с серо-зеленой листвой и поднялись на холм, что-то высматривая. Моран лежала щекой на песке, связанная вдоль и поперек, не двигаясь и не открывая глаз. Она вообще-то дышит? Лу наклонился ниже, закрыв лицо девушки от солнца своей тенью. Вид у пери был плачевный: расцарапанные руки и шея, разбитое лицо, песок в спутанных волосах. Красавчик набрался смелости и начал разговор, не уверенный, что она его слышит:

— Мы в Харматане, моя пери, а ты достала псов Хармы до самой печени. Пора быть благоразумнее, иначе они плюнут на деньги и прирежут тебя.

Лу немного помолчал, дожидаясь хоть какого-нибудь знака с ее стороны.

— Я поступил нехорошо, но убивать-то я тебя не хотел!

Веки Амаранты дрогнули, но остались закрытыми. Значит, жива. Красавчик примирительно заключил:

— Нам стоит держаться вместе, звезда моя. И помогать друг другу. Ты согласна?

На холме вдали показались всадники. Торговцы контрабандой, попутно выручив деньги еще и за живой товар, спешили от него избавиться, передав по цепочке далее. Прежде чем получить клеймо раба на левую щеку, пленникам предстояло пройти долгий путь через жаркие, бедные водой земли, добраться до невольничьего рынка одного из халифатов и быть купленными. Жители пустыни рабов не держали, но захватом пленных и работорговлей не брезговали.

Красавчик не понимал и четверти того, о чем переговаривались торговцы с высоким худым кочевником, замотанным в красные тряпки до самых глаз, — нелюдь плохо знал харматанский, а диалекты дикарей — еще меньше. Кочевник по имени Фарсид был очень недоволен.

Лу пнули, требуя встать. Харматанец осмотрел его, пощупав плечи и заглянув в зубы. Заметив сломанный клык, кочевник недовольно поморщился и предложил свою цену. Опустившись на колено перед Моран, он перевернул ее на спину и начал орать по-своему, указывая на веревки и следы побоев. Красавчик понял, что девушку Фарсид покупать отказывается. Торговцы горячились и спорили, указывая пальцами то на нее, то в сторону Эрендола, но кочевник отрицательно покачал головой и поднялся. Помянув Харму, один из контрабандистов вытащил нож.

— Эта эльфийка из клана эрендольских девственниц-воительниц! — сказал Лу, отчаянно надеясь, что эймарский язык кочевнику знаком.

— Человек! — возразил Фарсид.

— Нет-нет. Не совсем! Ее… — Красавчик на мгновение задумался, кто из родителей для харматанцев важнее, — ее отец — важный эльф из столицы. Из Эвенберга. Это такой город. В Эрендоле. У нее благородная голубая кровь! Посмотри на дорогие украшения.

— Ее кровь красная.

Мысленно послав дикаря к демонам, Лу немного изменил свою мысль:

— Я сказал про глаза. У нее голубые глаза, почти как у меня. Очень красивые! Светлые, как снег, — опять поругав себя за неудачное сравнение, Красавчик поправился, — как небо перед дождем.

— Она и правда невинна?

Самое важное до Фарсида доходило медленнее всего.

— Чиста, как родник. Эти злобные псы, — Лу указал на торговцев, — измывались над ней просто так, из жестокости. Она вела себя хорошо! Она нежная и послушная!

— Ее трогали?

— Только били! Не раздевали, нет! — взволнованно уверил Лу.

Фарсид перешел на харматанский, обвиняя торговцев в порче товара и назначая за девушку цену еще ниже, чем за мужчину со сломанным зубом. В таком виде сделка и состоялась.

Кочевник перерезал все сковывающие пленницу веревки. Лу испугался за свою ложь, глядя, как он освобождает девушке руки, но все обошлось. Приподняв голову Моран, Фарсид поднес к ее губам фляжку с водой. Наконец, она открыла глаза, но посмотрела не на харматанца, а на Красавчика. Прощения во взгляде Амаранты не было.

* * *

Фарсид посадил Моран на лошадь впереди себя, Красавчику же предстояло пройти путь пешком, глядя в конский зад — его привязали за запястья на длинный поводок, пристегнутый к седлу. Кочевников было пятеро. Получив контрабандное зелье и живой товар, они возвращались к стоянке.

Неподкованные копыта низкорослых лохматых лошадей то мягко шагали по песчаным наносам, то тихонько постукивали по сухой твердой почве, дюны перемежались островками растительности: пустынная акация щетинилась колючими зарослями, настолько высокими, что в них мог скрыться всадник; облепиха соперничала окраской узких листьев с метелками полыни — у кого серебра больше. Амаранта попала в страну тусклого золота, состаренного металла и восхитительно-прекрасных закатов, рисующих на небе оранжевые всполохи, продолжающие линии холмов далеко за горизонтом. В Харматане была своя, особая гармония — посвист ветра, ускользающие тени облаков и поземка золотых крупинок — вечных путников, не знающих усталости.

Здесь прошла юность Ханлейта, и, наверное, ему хорошо было скакать верхом, ощущая себя свободным хоть на тот краткий миг, пока в волосах шепчут теплые вихри харматанских просторов. Совсем другое дело — медленно переваливаться с боку на бок на жестком куске кожи, провонявшем потом, конским и человеческим, да еще по пути в рабство. Кочевники переговаривались между собой, и Моран чувствовала спиной вибрацию воздуха в груди Фарсида, находя слова незнакомого языка неблагозвучными, как карканье. Рука кочевника, придерживающая ее за ребра и прижимающая слишком сильно, стала влажной и липла к телу сквозь одежду. Отвращение все нарастало. Внезапно Амаранта перекинула ногу через седло и спрыгнула с лошади на ходу. Не удержавшись на ногах, она покатилась по песку. Кочевники закричали и натянули поводья, Фарсид спешился и бросился догонять, но пленница никуда не побежала.

— Я хочу идти пешком!

Кочевник не понял или не расслышал и неумолимо потащил ее обратно к лошади.

— Я пойду сама! Сама! Ты понимаешь? — упиралась Амаранта.

Фарсид не стал вникать в причину просьбы. Моран привязали с другой стороны седла, и она пошла рядом с Красавчиком.

— Я устал и очень завидовал, пери. Тоже хотел верхом. Но с тобой вместе идти веселее.

Амаранта шла, не глядя на своего спутника.

— Что мы сейчас в заднице, виноват не я, а хреновы эрендольские обычаи. Ты сама видела — на границе живут продажные эльфы: проверяют уши, и если пленник нелюдь, от него спешат избавиться. А все потому, что остроухие за чистую кровь, вот только совокупляться с людьми эльфам строгие принципы не запрещают! Ненавижу…

— Я тоже, — откликнулась Моран, не уточняя, кого именно ненавидит она.

— Моя пери, так и знал! У нас много общего, правда же?

— Да, мы идем за одной и той же лошадью. Что такое «харамит»?

— Дословно «подруга», но смысл в другом. Харамит — не жена, а воин, при том — женщина. Жен у кочевника может быть без счета, а харамит — одна. Моя сладкая пери, у дикарей редко какая баба удостаивается чести рисковать жизнью с мужиком на равных, поэтому и отношение к ней будет особенное: изнасиловать можно жену, девку, шлюху, кого угодно, а харамит — только по согласию. И отдаться мужику она должна на виду и при всех, подтверждая серьезность своих намерений. Так что я сказал чистую правду: поимел бы тебя Ясур, гордо выбросил деньги и увез бы с собой в пустыню. Харматанец тебя заметил, когда ты Эльмантир вплавь рассекала, а позже оружие тебе сунул. Оказалось — не зря. Ты на него и не смотрела даже, а я все подмечал. Ну и помешал. Я — молодец?

— Что ты ему сказал?

— Правду: какой слабак и урод Ясур в твоих прекрасных глазах, как сильно ты его презираешь и считаешь недостойным тебе ножки мыть. Моя пери, не помню, говорила ли ты все это, но могла подумать, ведь могла же?

На мгновение Моран лишилась дара речи, а Лу продолжал говорить, посчитав ее молчание за одобрение:

— Вот не ожидал, что харматанец таки решится на предложение в последний момент! Правильно ты отказалась. Ясур — животное. «Девственницы-воительницы»! — чуть слышно хихикнул Лу, — ты такое слышала когда-нибудь? А дикари купились! Теперь тебя никто пальцем не тронет до продажи, харматанцы невинность ценят дорого! А иначе — убили бы, моя пери, после всех твоих выкрутасов! Мне будет благодарность?

— Да, будет. Вот она!

Моран с силой толкнула Красавчика плечом, повалив на землю, и успела крепко ударить связанными руками несколько раз, пока харматанцы не вмешались и не привязали пленников к разным лошадям.

* * *

Стоянка кочевников представляла собой несколько буро-коричневых шатров, раскинувшихся вокруг каменного колодца с водой. Когда-то здесь был богатый влагой оазис, но сейчас вытоптанная почва с трудом поила чахлые кусты. На них сохли какие-то тряпки, по стойбищу сновали женщины, путались под ногами полуголые дети, стоял гомон людских голосов, изредка пронизываемый детским визгом или конским ржанием. Пленники прибыли на закате, когда небо, отсияв оттенками пурпура, погасло, но стоянку харматанских кочевников освещал огонь десятка костров. Вместо привычного Амаранте дерева, харматанцы жгли сушеные лепешки из навоза. От смеси запахов дыма и жареного мяса слезились глаза. Ветер, налетая порывами, кружа воронки песка и хлопая плотной материей шатров, иногда разгонял этот смрад, но чаще бросал тяжелый дым прямо в лицо.

Фарсид отвел пленников в свой шатер. Моран попятилась от входа, натолкнувшись на кислую вонь грубо обработанных козьих и конских шкур, сплошь покрывавших голую землю в жилище кочевника, но хозяин бесцеремонно втолкнул ее внутрь. Задержав дыхание, Амаранта прошла вслед за Лу в дальний угол палатки, имеющей форму неправильного шестиугольника. Пленникам жестами приказали сесть и разуться. Скинутую обувь тут же унесла женщина. От центрального столба к Лу и Амаранте протянули цепочки с кольцами на конце и одели каждому на правую щиколотку. Руки развязали. Фарсид быстро заговорил по-харматански — ему так было удобнее. Красавчик морщился и тщетно старался разобрать каждое слово, Моран же просто осматривалась вокруг широко распахнутыми глазами. Фарсид, сидя на корточках, приподнял ее свободную от оков ногу и несколько раз провел пальцем по ступне, наглядно объясняя свою мысль.

— Если мы попытаемся бежать один раз, нам порежут ступни; если второй — сухожилия на пятках. И тогда мы больше не сможем ходить никогда, — перевел Лу.

Фарсид согласно кивнул и вышел. Амаранта потянула на себя цепочку. Она оказалась крепкой и длинной: пленник мог выйти на улицу и ходить по стоянке, но если цепь дернуть посильнее — обрушится весь шатер.

— Ты все еще мечтаешь меня угробить, моя пери? Умоляю, не этим! — серьезно попросил Красавчик.

Его лицо хранило следы побоев, полученных от Моран по пути до стоянки: нос и подбородок нелюдя были вымазаны свернувшейся кровью.

В шатер забегали дети, заходили женщины и другие кочевники, пялились, обсуждали достоинства и недостатки товара, тыкали в пленников пальцами и щупали на Амаранте одежду. Но особенно им нравились светлые волосы Лу — мало кто воздерживался, чтобы их не потрогать.

Ближе к ночи все посторонние рассосались по своим палаткам, но в жилище Фарсида все равно было не протолкнуться. Огонь в очаге, устроенном неподалеку от входа, скупо выхватывал из темноты лица многочисленных родственников кочевника. Амаранта смотрела на смуглых, морщинистых старух и не могла понять — какая из них мать хозяина, а какая — старшая из жен; кому принадлежат дети — Фарсиду или его старшему сыну; от кого беременна молодая харматанка, и кого обнимает сам кочевник — дочь или юную супругу.

Кочевники не мастерили мебели, постелью им служили беспорядочно разбросанные лежаки с кучами ветоши, а кладовой — глиняные сосуды, закопанные вдоль стены шатра по горлышко.

Одна из женщин принесла круглое блюдо с горой мяса и лепешек, переложенных слоями, и поставила посередине. Дождавшись Фарсида, начавшего трапезу по праву старшего, к еде потянулись руки остальных. Голодным пленникам досталось лишь дружное чавканье. Утолив первый голод, харматанцы, продолжая жевать, лениво расселись по всему шатру, а дети носились вокруг него, задевая за матерчатые стенки и хохоча, пока на них не прикрикнули.

— Видишь, какую ораву ему приходится кормить, — шепнул Красавчик, кивнув на хозяина, — будь кочевники еще более дикими, они бы съели нас, а не продали.

Огонь очага догорал, погружая шатер в мягкий полумрак коричневых теней. И мужчины, и женщины избавились на ночь от лишней одежды и легли спать вповалку, не стесняясь обниматься. Сын хозяина, мелькнув в проеме голым торсом, непринужденно занялся любовью со своей молодой женой. Фарсид последовал его примеру — девочка, которую Моран приняла было за его дочь, разделила с ним ложе. Простота нравов пустынных жителей шокировала. Амаранта подобрала под себя ноги, чтобы не задеть нечаянно ни одно бронзовое тело. Заметив ее реакцию, Красавчик чуть слышно хмыкнул:

— Гляжу я на тебя и думаю — так ли я был неправ. Звезда моя, а ты знаешь, откуда берутся дети или нет?

В шатер вошла пожилая харматанка. Перешагнув через спящих, она подобралась к Амаранте и потянула ее за локоть. Моран инстинктивно выдернулась, тогда женщина что-то быстро пробормотала и указала на выход.

— Могу ошибаться, но, по-моему, она хочет тебя помыть. Иди, — снова вмешался Лу.

Пришлось встать. Снаружи потушили костры, ветер разогнал дым, и дышалось легко. Одинаково черные ночью, у границ стойбища фыркали и переступали копытами лошади. Немного похолодало. Над холмами взошла луна, непривычно большая, круглая. Харматанка подвела пленницу к широкой деревянной колоде рядом с колодцем. Странно было видеть в пустыне изделие из эрендольского кедра, но еще удивительнее — воду. Как правило, кочевники передвигались от оазиса к оазису, от одного источника — к другому, у границы же с Эрендолом влаги было достаточно всегда.

Преодолев внутренний протест, Моран сняла куртку и рубашку, но харматанка потребовала большего. Амаранта отрицательно покачала головой, указав на свою ногу.

— Харита, — шепнула женщина, ткнув себя в грудь, и ушла в шатер.

Вернулась она с Фарсидом. От неожиданности Амаранта прикрылась руками. Кочевник отцепил кольцо на ее ноге и отдал приказ Харите на харматанском. Женщина начала поспешно раздевать пленницу.

— Не надо, я сама! — воскликнула Моран, едва сдержавшись, чтобы не оттолкнуть Хариту.

Раздеться пришлось совсем, догола, и вытерпеть придирчивый осмотр Фарсида. Харматанец что-то негодующе выговаривал, придерживая пленницу за плечо, и щупал особенно большие синяки и кровоподтеки, проверяя, не сломаны ли ребра. Тело Амаранты было настолько избито, что она походила на жертву, растерзанную целой ордой мелких демонов. Закончив с осмотром, Фарсид вернул кольцо с цепью ей на щиколотку и пошел спать.

Кочевники варили мыло из смеси золы и козьего жира. Пахло оно не особенно приятно, но ощущение чистоты давало. Харита доставала серую вязкую жижу прямо из горшка и вытирала о Моран руку. Амаранта терпела, вздрагивая от прохлады ночного воздуха. С помощью старшей жены кочевника она помылась и тщательно прополоскала волосы, всерьез впечатлив Хариту их длиной и густотой. Расчесывая черные пряди, харматанка что-то тихонько приговаривала и одобрительно пощелкивала языком. Забрав одежду Хранителя, она принесла свое платье: широкое в талии и бедрах, но узкое в плечах, и тут же выпорола рукава, чтобы пленнице было удобнее.

Потом у колодца умылся Красавчик. Раздеваться он не стал, но Харита и не настаивала. Амаранта получила свою порцию лепешки с мясом и съела, почти не чувствуя вкуса. Шатер остался по-прежнему гадок, но усталость добилась своего — Моран, вернувшись в свой дальний угол, заснула, как убитая.

* * *

Рано утром Амаранту разбудила тяжесть на животе. Оказывается, Лу удобно пристроился рядом, использовав ее тело вместо подушки, а его рука небрежно грелась у нее под платьем. Моран подскочила, как ужаленная, а вместе с ней и Кавир, старший сын Фарсида. Не разобравшись, что происходит, он схватил Красавчика за шиворот и заехал кулаком ему в лицо.

— Демонову мать! — заорал Лу, толком не проснувшись, — за что?!

Кавир гневно указал на пленницу.

— Нужна она мне! Дикарь проклятый! Отродье Хармы! — неосторожно заголосил Красавчик, забыв, что Фарсид понимает эймарский.

Хозяин шатра встал и наградил сначала сына подзатыльником за переполох, а затем пнул Лу, демонстрируя, как именно следует наказывать будущего раба, не портя его красоту. Семья кочевника зашевелилась, захныкала детскими голосами, Харита вышла и зашуршала снаружи. Потянуло дымом. Небо на востоке лишь слегка порозовело, а стойбище уже просыпалось.

— Зараза! Злобная сволочь, — бурчал Красавчик, для полноты картины добавляя к определениям аквилейские ругательства.

Моран подумала было, что он клянет Кавира, но Красавчик смотрел на нее:

— Я во сне за себя не отвечаю: ну, пригрелся на тепленьком. Любому в этой людской куче было бы приятно, кроме тебя! Молчишь? Давай, молчи, моя пери! Будь проклят тот день, когда я тебя из воды выудил!

— Проклинай тот день, когда ты меня связал! — не выдержала Амаранта, заговаривая с Красавчиком первый раз за последние сутки.

— Да, я ошибся! Я поставил не на того бойца в драке и проиграл!

— Вот так это называется?!

— Тебя я знал меньше, чем харматанскую мразь, и я не ожидал, что Ясур на родину подастся! Думал, ты с ним ради денег ляжешь, а меня — побоку — вот что я думал!

— Ты бы так и поступил!

— Конечно!

В ответ на отвращение, написанное на лице «пери», щеки Лу слегка порозовели.

— Я защищался, звезда моя. Решил, что ты для меня опаснее, чем харматанец. Надо было сделать все в точности до наоборот — договориться с тобой. Сейчас возвращались бы в Эстарис вместе.

Амаранта отвернулась.

— Она еще у меня, — загадочно сообщил Лу, — твоя трубка. В потайном кармашке. Я верну. Я буду помогать нам обоим. Я уже стараюсь. Ты заметила, моя пери? Тебе красный цвет очень идет.

Моран посмотрела на свое платье — и, правда, оно было глубокого охристо-красного оттенка, а не черное, как ей показалось ночью. Мешковатое, короткое, едва прикрывающее колени, но прохладное, приятное к телу. Чистое. Невероятно плотная материя напоминала тонкую замшу хорошей выделки. Только харматанцы умеют так ткать!

Все женщины кочевников были одеты примерно одинаково, их наряды отличались лишь наличием или отсутствием украшений из кожи и меди, а также степенью откровенности: молодые харматанки не считали зазорным ходить по стоянке практически обнаженными, настолько глубокими были вырезы и так широко распахивались отлетные полотнища юбок. Белья не носил никто.

Пленники сидели у входа в шатер, наблюдая, как женщины стойбища снимают с кустов выстиранную одежду, высохшую за ночь, переливают воду в походные бурдюки и суетятся. Семья Фарсида наскоро поела горячими лепешками, запивая их белой жидкостью, похожей на молоко. Моран и Лу получили свою порцию после всех, как и вчера. Харита сунула пленнице в руки небольшой сосуд и принялась сворачивать барахло из палатки.

Амаранта отдернулась от питья с кислым запахом, уколовшем обоняние, как иголками, и ела всухомятку. Красавчик был менее привередлив.

— Дай мне, моя пери, — нелюдь отведал напиток и оценил по-достоинству, — это вкусно! Только не вдыхай.

Пить хотелось, и Моран попробовала. Ничего, съедобно. Покалывает язык, освежает и немного ударяет в голову.

— Сдается мне, это — забродившее кобылье молоко, — изрек Лу, — а ты что любишь? Эльфы хлещут всяческие травы, но меня от них тошнит. Нет ничего лучше сладкого аквилейского вина!

Готовясь в путь, харматанцы-мужчины сворачивали шатры. К месту сборов подтащили широкие низкие волокуши с полозьями вместо колес. Они не вязли в песках и не опрокидывались от ветра, но и не имели крыши. Забирали все: хозяйственный скарб, шкуры, колья — в пустыне деревьев нет, поэтому крепкие палки послужат для множества стоянок. В запряженные парой лошадей повозки залезли немногочисленные старики и совсем маленькие дети, остальным кочевникам предстояло передвигаться пешком или верхом. Красавчику принесли обувь и приковали цепь к волокуше Фарсида. Насчет Амаранты у кочевника были другие планы — к ней подвели каурую кобылу.

— Тебе! — объяснил Фарсид одним словом.

Моран с сомнением посмотрела на узкий подол своей новой одежды. Фарсид достал нож, и, подрезав снизу края, с треском разорвал ткань платья с обеих сторон почти до бедер.

— Давай! — приказал он.

Седло по-харматански… Кусок кожи с одной передней лукой и без стремян, закрепленный ремнями. Амаранта никогда не ездила на таком. «У меня вообще, получится?» — подумала она и легко запрыгнула на спину лошади. Моран смутило странное и, одновременно, чувственное ощущение от соприкосновения внутренней поверхности бедер с теплой шкурой животного и мягкой замшей седла. Зато уздечка и поводья — привычные, а управлять лошадью можно коленями и без стремян.

Харматанец пристроил позади Моран свернутый кусок одного из полотнищ шатра, и с опорой для поясницы ей стало еще удобнее. Фарсид вскочил на свою лошадь, пристегнув цепочку пленницы к седлу, дал сигнал, выкрикнув нечто про Харму, и кочевники двинулись в путь. Цепь вынуждала Амаранту держаться к харматанцу одним и тем же боком и двигаться в едином ритме; вздумай она рвануть наутек или зазеваться — тут же окажется на земле.

— Невинность не потеряй, — насмешливо напутствовал Красавчик, следуя пешком с остальным обозом.

* * *

Мужчины на лошадях составляли авангард шествия, но женщины верхом не ездили. Амаранта гадала, почему Фарсид сделал для нее исключение: возможно, тому были виной слова Красавчика о мифическом клане воительниц или кочевник сам определил, что девушка — опытная наездница. Обоз растянулся в длину, отдельные всадники иногда отрывались от своих товарищей и мчались вскачь в пустыню, высматривая известные им одним ориентиры. Остальные ехали ровно и не слишком быстро.

В мутном небе размытым пятном плавало солнце, ветер уснул и не шевелился, а нагретый воздух давил сверху, как тяжелая невидимая плита. Моран сначала оборачивалась, высматривая позади зеленую полосу Эрендола, но страна эльфов окончательно скрылась из вида. Куда не кинь взгляд, вокруг нее простиралась пустыня с редкими островками чахлой растительности.

— Плохая погода, — сказал Фарсид по-эймарски.

«Я считала, в Харматане жарче. Если пасмурное небо — это плохо, то что же „хорошо“ в понимании харматанцев?» — думала Амаранта, — «и как отсюда сбежать?» Логика подсказывала, что в сложившейся ситуации — никак. К обеду у Моран разболелась голова, а на тело навалилась усталость. Но дело было не только в непривычной посадке в седле без упора для ног, а в самой пустыне. Она высасывала силы, угнетала невидимой угрозой, мучила жаждой. Амаранта еле дождалась остановки и соскользнула на землю, но, вернувшись из ближайших кустов, обнаружила, что стоянки не предвидится: спешно распаковав припасы, женщины оделяли конных едой и тут же завязывали мешки. Она также получила кусок копченного мяса, завернутый в пресную лепешку. Есть предстояло на ходу.

«Лошадей полно, но скота нет. Откуда у них мясо? Откуда шкуры других животных?» Моран откусывала пропахший дымом кусок, запивая водой из мягкой фляжки, которую ей передавал Фарсид. «Я попала в мир, о котором ничего не знаю. Да и в прошлом меня Харматан не интересовал: он слишком далек от Архоны, лежит за лесным щитом Эрендола, как мираж. Но южная страна — реальна, вот она, вокруг!»

Темнело, но не смеркалось. Это беспокоило Фарсида и остальных конников: после кратких переговоров между собой, мужчины дали сигнал двигаться быстрее. Более слабые из обоза забрались в волокуши, а остальные пустились бегом следом. Сын Фарсида захватил из повозки короткие колья и, громко гикнув, унесся вскачь. Старший кочевник последовал его примеру, пришлось и Амаранте. Вот тут она осознала, что ее навыки всадника и врожденная сноровка харматанцев — несравнимые понятия! В сбруе харматанских коней почти не было металлических деталей — кочевники не причиняли боли животным, больше полагаясь на свои инстинкты, чем на насилие. Еле успевая следить за цепью, Моран боролась с лошадью, оказавшейся неожиданно слишком чувствительной к ее командам: каурая кобыла, попавшая в чужие, непривычно жесткие руки, скакала неровно, не понимая, чего от нее хочет всадница. Фарсид огибал высокие песчаные наносы и не ломился сквозь кустарник, сворачивая то вправо, то влево и поднимая облака мелкой пыли, а Амаранта, не зная пути, не всегда успевала вовремя среагировать. Несколько раз цепь больно рванула ее за ногу, и Моран срочно сближалась с харматанцем, покрываясь холодным потом от возможной перспективы жестокого падения на полном скаку.

Испытание, показавшееся Амаранте бесконечным, закончилось в неглубокой котловине, образованной двумя холмистыми возвышенностями. Кавир, прибывший первым, уже разложил на земле колья и начал вбивать их деревянным молотом в песок, другие кочевники тоже занимались чем-то подобным. Моран обессилено сползла с лошади, чувствуя, как саднят и дрожат непривычно натруженные, стертые о седло ноги.

— Я бы успел, — сказал Фарсид, бросая на землю ее цепь.

«Он бы не потащил меня за собой, если бы я упала», — догадалась Моран.

Кочевники, прибывшие раньше обоза, разбивали не шатры, а сооружали заслоны, располагая их вкруговую. Ветер то стихал, то усиливался, сгоняя пыль и песчинки в быстро бегущие дорожки, закручивал их вихрем и внезапно бросал в людей. Повторяющиеся удары песка неприятно покалывали и сушили кожу. Надвигалась буря.

Прибыли волокуши. Их расставили по внешнему кругу и привязали лошадей, а сами кочевники набились семьями под навесы без внутренних стенок. В этот раз никто не предавался любовным утехам и лишнего не разговаривал. Жены Фарсида и Кавира застелили землю шкурами и развели маленький костер, скорее — теплину в вырытом в песке углублении. Появился Красавчик. Его привели в убежище последним, и Моран поразилась жалкому виду нелюдя — он умудрился обгореть до красных пятен. Амаранта посмотрела на свои руки и ноги и не увидела ничего подобного — ее кожа оказалась устойчивее к солнечным лучам и плотнее. Улегшись на спину у самой стенки, Моран закрыла глаза и отключилась. Ураган хлопал плотной тканью, разъяренно бросал на хлипкое сооружение горсти песка и выл, но она не просыпалась, пока Харита не потрясла ее за плечо. Харматанцы жевали, макая еду в общую плошку; еле живой огонь освещал их лица, казавшиеся особенно грубыми и черными от загара. Буря бесилась снаружи, изредка врываясь внутрь защищенного круга и обсыпая песком сидящих у входа людей.

Харита дала Амаранте твердый, как камень, брусок темного хлеба. Отгрызть от него хоть крошку, не размачивая в уже знакомом кислом молоке, было невозможно. Наверное, остальные кочевники так же ужинали под своими навесами, но в свистящей мгле Моран их не видела. От спазмов в натруженных мышцах даже привстать было трудно, а кожа на бедрах казалась стертой до самого мяса. «Как я сяду верхом завтра?!» — подумала Амаранта, печально предсказывая свое самочувствие наутро.

Закончив трапезу, жена Фарсида протянула девушке маленький сосуд с широким горлышком и глиняной пробкой. Вытащив ее, Моран понюхала содержимое, но Харита быстро заговорила и замахала руками, показывая, что есть снадобье нельзя.

— Этим надо намазать твои ноги, — устало сказал Красавчик, — давай, я? Что уставилась, моя пери? Здесь все друг друга трогают, привыкай уже. Интересно, а от ожогов оно помогает? Кажется, я ужасно выгляжу.

— Ладно, мажь, — согласилась она, с облегчением падая на спину.

Лу подцепил желтоватую мазь средним пальцем, осторожно нанес на поврежденную щиколотку Моран и размазал.

— Щиплет?

— Нет.

Кавир возмущенно высказался по-своему и указал на Красавчика. Фарсид согласно кивнул и кинул сыну ключ, размыкающий кольцо. Молодой харматанец отодвинул плечом Лу и опустился рядом. Освободив пленницу от цепи, он зачерпнул полную горсть снадобья и принялся с силой втирать его в ноги девушки обеими ладонями, глубоко надавливая и разминая мышцы. Вздрогнув от неожиданности, Моран приподнялась было на локтях, но харматанец бесцеремонно толкнул ее обратно.

— Ага, я лечил неправильно. А ты только попробуй распустить ручки, моя пери, — предупредил Красавчик, — сын Хармы — это тебе не добрый нелюдь, разозлится, так разозлится! А твои ножки — просто прелесть.

Амаранта терпела, даже когда Кавир, закончив с голенями, высоко захватывал бедра.

— Скидывай одежку, пери. Тебе натрут спинку, — объясняя приказ харматанца, Лу и не удержался от улыбки.

— Нет!

Кавир попытался раздеть ее сам и очень удивился, когда Моран начала хватать его за руки.

— Эй, звезда моя безымянная, прекрати это, а! Он не понимает! Для сына Хармы ты ведешь себя странно! И Фарсид говорит, что если тебе не поправить здоровье, завтра ты на коня не сядешь, как он того желает, а путь у нас долгий. Демонову мать, знать бы еще, куда мы направляемся! — добавил Лу от себя.

Моран позволила стащить с себя платье через голову и легла на живот, а харматанец уселся на нее верхом. Она закрыла глаза и расслабилась: Кавир словно заранее знал, где болело и что сильнее всего устало; от лечебной мази и его умелых прикосновений кровь разогревалась, бежала по венам быстрее, прогоняя застой в тканях, снимая боль.

— Переворачивайся, пери, а я как следует рассмотрю… Сын Хармы займется твоими плечами, — Красавчик с усмешкой озвучил очередное требование Кавира.

Кавир перевернул ее сам и без малейшего стеснения продолжил лечение в том же духе. Внезапно у него появилась третья рука. Амаранта открыла глаза и увидела подле себя Фарсида: кочевник разглядывал ее тело, трогал и недоумевал, куда исчезли следы жестоких побоев. Еще были видны кровоподтеки на ребрах, но россыпь синяков побледнела, а неглубокие царапины отшелушивались.

— Харма любит тебя, моя пери! — перевел Красавчик самую очевидную мысль, пришедшую Фарсиду в голову.

Наконец, Кавир вытер руки и набросил на Амаранту кусок материи.

— До утра одеваться не надо, иначе ты не отдохнешь как следует. Это дети Хармы так считают. Но я-то думаю, что ты здесь все и вся перепачкаешь.

— Убирайся к демону, — буркнула Моран, отворачиваясь к стене и чувствуя себя тряпкой.

Под свист песчаного ветра она уснула очень быстро.

 

В стране золотых песков

Раннее утро встретило Амаранту высоким небом отчаянно синего цвета. Харматанцы были уже на ногах и сворачивались. Обошлось без завтрака. Моран сидела на борту повозки, поджав ноги, Красавчик облокотился рядом — он был в обуви.

— Откуда ты знаешь харматанский?

— Я из Эстариса. Разве этим все не сказано? Похоже, тебе — нет. Все жители пограничной Эльфийской бухты, если не круглые идиоты, знают этот язык. Есть эймарская Аквилея: Гадара, Финиор и все острова Золотого Рога, и есть Эстарис — забытый Императором город-порт. Мы — сами по себе. К слову, у кочевников свое наречие, и я их с трудом понимаю. Но я привыкну, у меня хороший слух.

— И ты в курсе, что здесь происходит?

— А что тут такого случается, моя пери? Они просто продолжают жить, с нашим участием или без. Если ты про семью Фарсида, то могу познакомить: его мать зовут «старуха», Харита — его первая жена, а Кавир — их старший сын. Был еще один, но погиб недавно. Видишь, девицу на сносях? Это — Фати, и она всегда грустная, потому, что вдова и скоро родит второго ребенка, но уже без мужа. Маленький мальчик, путающийся у нее в юбке — внук хозяина; а еще один малец — племянник, оставшийся без родителей и усыновленный. Девочка восьми лет, которой скоро замуж — дочь Фарсида от другой жены, не спрашивай, куда она девалась, я не знаю; а девчонка лет пятнадцати — его третья по счету жена, взятая, чтобы срочно восполнить пробел в сыновьях. Харита немолода, понести не может. Сури — супруга Кавира, и они бездетны — то ли он не мужик, то ли с Сури что-то не так. Фати, как разрешится от бремени, перейдет в наследство Кавиру, вот и проверят.

Амаранта поразилась, каким-таким образом Красавчик сумел разобраться в хитросплетениях родства кочевника, да еще и имена запомнить.

— А если она не захочет? Фати?

— Моя пери, а кто ее спросит? Они же вымрут, если размножаться не будут. Я тут думал, куда нас ведут: хорошо, если в Аксаракту, этот халифат цивилизованный, Тиверия рядом, если что — и утечь можно. А если в Бефсан — то нам конец, пери. Засада в том, что Бефсанский халифат ближе, хотя путь лежит через середину пустыни. Ее пройти не каждому под силу, я могу и подохнуть.

Лу вздохнул и замолчал. Фарсид подвел лошадь и бросил Моран поводья.

— За что мне такая честь? — задумчиво спросила она.

— Так кобыла — сына Фарсида, который умер. Животина пропадала зря: бабам на лошадь нельзя, а то рожать тяжело будут, а тебе — можно, твое потомство дикаря не волнует. К тому же ты умеешь, — просто объяснил Красавчик.

Амаранта вскочила в седло и не спеша объехала вокруг стоянки, пользуясь тем, что не скована. Надо подружиться с этой кобылой. Ее не стоит бить пятками и дергать поводья, вполне достаточно пальцев ног — и животное слушается. «Вот почему я без обуви — прошлый хозяин лошади привык ездить босым!» — догадалась Моран. Внезапно наперерез ей выехал Кавир. Опять кольцо на ногу!

— Как ее зовут? — спросила Моран, показывая на уши кобылы.

Харматанец не вник в смысл вопроса и щелкнул затвором на щиколотке пленницы.

— Кавир, — Амаранта ткнула пальцем ему в плечо, — а она?

Поняв, он очень удивился и отрицательно помотал головой.

— Ясно, вы не называете своих лошадей. У коня Ханлейта тоже не было имени.

Кавир нахмурился на длинную фразу чужого языка и неожиданно указал на саму девушку.

— Я? Хочешь знать, как зовут меня? Зачем тебе имя рабыни?

До харматанца дошел смысл интонации, и она его задела. Кавир пристегнул цепь к своему седлу и развернулся.

— Что же ты делаешь! — Амаранта едва поспевала за его маневрами между повозок, стараясь, чтобы между лошадьми не оказалось препятствий.

Поведение сына заметил и Фарсид и, видимо, потребовал передать пленницу ему, но Кавир отказался. Кочевники двинулись в путь. Вчерашнее переутомление давало о себе знать лишь слегка: побаливали мышцы спины и чуть-чуть — кожа на внутренней стороне коленей, но Амаранта боялась, что новый спутник искупает ее в песке или еще что похуже. Кавир ехал так, словно был один, не оставляя для спутницы места слева.

— Что тебя разозлило? Моран! — она указала на себя, — ты хотел имя? Это я!

Кавир покосился на девушку темно-коричневыми, как масть коня, глазами, и придержал поводья, сближаясь и вопросительно дотронулся до ее колена.

— Да, я Моран. Прекрати меня дергать!

Харматанец кивнул и шевельнул губами, беззвучно повторяя незнакомое слово.

— А ты будешь Хозяйка, — сказала Амаранта кобыле, — откликаешься на свист? Вот так?

И Моран мелодично засвистела, вспомнив давнее-давнее соревнование с Североном — у кого свист получится лучше.

Лазурное небо выцветало и бледнело вместе с палящим солнечным диском, поднимающимся все выше. Сильно пекло голову, но завихрения воздуха, следующие по ходу движения лошади, забирались под одежду, отдували волосы от влажной шеи и освежали. Песок лежал смирно, следы копыт виднелись аж до самого горизонта. Дорога переносилась легче, чем вчера. Так прошло несколько дней.

Незаметно кожа Амаранты покрывалась загаром, не медным и не бронзовым, как у кочевников, а золотисто-оливковым, как высохшая трава пустыни. Оказывается, северянке было не страшно харматанское солнце. Что тому виной — тиверские родственники или кровь далеких предков, завоевавших Эймар в незапамятные времена? Моран вспоминала север и жаркие дни в начале лета, когда с неба лился расплавленный огонь тепла, спеша пробудить скованную долгой зимой землю. В прошлом она любила это время ликования природы и наслаждалась вместе с ней, подставляя горячим лучам лицо.

Короткие остановки, ночевки под открытым небом, сушеные финики и копченое мясо, съеденные на ходу, в седле; монотонные дни в пути, цепь на ноге; жара и песок, яростные, но быстротечные бури, белое небо днем и красно-оранжевое вечером, окрашивающее пустыню и людей в цвета кармина и охры, как в фантастической сказке, рассказанной сумасшедшим сказителем. Таков был Харматан…

— Ты становишься похожа на харматанку, моя пери, — говорил Красавчик, — только лучше: твои волосы тут самые черные, а кожа — самая светлая и золотистая. Но я все равно краше!

Смешно, но с точки зрения большинства кочевников, так оно и было: пепельная, выгоревшая до серебра шевелюра Лу приводила харматанцев в восхищение. С помощью лечебной мази нелюдю удавалось избегать серьезных ожогов, но солнце и ветер безжалостно подчеркивали его возраст, выявляя паутину черточек под глазами и бороздки морщин на лбу и переносице.

Моран видела, что кочевники приближаются к неизвестной ей цели: они вскакивали рано поутру, собирались в приподнятом настроении и ехали быстрее обычного. К концу подходили запасы еды и воды — дневная порция уменьшилась до предела, и Фарсид давал отпить из своей фляжки не более одного глотка за раз. К этому времени поведение харматанцев перестало шокировать, а самые простые слова их языка стали понятны. Дети Хармы вели себя естественно, иногда — грубо, но в их среде не было места извращениям, пьянству, чревоугодию, притворству и другим порокам, характерным для «приличного» общества, а также многим болезням. К своему удивлению, Амаранта обнаружила, что при всей примитивности быта, никто из семьи Фарсида не страдает от паразитов или дурных хворей.

— Куда мы едем, Кавир? — спрашивала Амаранта своего стража — именно сын Фарсида сопровождал ее чаще всего.

— Вода. Много воды. Люди.

— Рынок? Деньги? Рабы? — Амаранта показала на свою ногу и сделала пальцами понятный всякому жест, обозначающий наживу.

— Нет!

— Что ты лезешь к дикарю в душу, моя пери! — выговаривал Красавчик вечером, — там ничего нет, кроме дум о еде и похоти. Спроси меня!

— А ты, конечно, все знаешь.

— А то как же! Я еду с обозом и слушаю, пока ты бесстыдно сверкаешь перед мужиками голыми ляжками. Лучше бы помолилась Создателю за одного доброго нелюдя, чем соблазнять псов Хармы обнаженным телом.

— С тобой поговорить — как в навоз вляпаться.

— Звезда моя, если бы не моя скромная помощь — была бы ты дикарям закуской после ужина в самом пошлом из смыслов.

Натолкнувшись на мрачный взгляд Амаранты, Красавчик поспешно сменил тему:

— Ладно, оставим это. Мы скоро будем свидетелями большой-пребольшой оргии, моя пери. И дай бог, не участниками!

Лу говорил серьезно.

— Объясни!

— Дикари кочуют кланами, среди них есть дружественные, а есть — враждебные. Встреть Фарсид своего недруга — началась бы резня, но кочевник едет на встречу с другом. Знаешь, что будет, пери? Гулянка! Они обменяются женами, будут жрать, пить, меряться силами и совокупляться, пока не устанут. Это для Фарсида мы с тобой — золотые хармы, а для остальных дикарей — свежая кровь в жилах потомства. Мужик может выручить за нас больше, чем на рынке работорговец отвалит, разрешая на время попользоваться своим соплеменникам нашими милыми тельцами. Только заплатят ему не деньгами, а козами.

Амаранта молчала, глядя в огонь, мечущийся в песчаном углублении. Дым от костра поднимался вверх, не оседая копотью на лицах. Они с Лу сидели на шкурах, постеленных вдоль волокуши Фарсида. Сегодня палаток не ставили: погода расщедрилась на ласковый безветренный вечер. Раскаленный песок остывал, и уже приятно было закопать в него ноги так, чтобы не видеть пальцев, но фрагменты цепи, пристегнутой к повозке, предательски блестели сталью посреди блеклого золота песчинок, напоминая, кто ты. Надо бежать… Но — в какую сторону? Тюрьма не только цепь, она повсюду, она — сама пустыня…

— Не переживай, «аквилейский пери для гарема»! Ты — товар дорогой, ласковый, созданный для разврата! Или харматанки не нравятся? Подумаешь, какой привередливый! — мстительно сказала Моран, припомнив торг Красавчика в эрендольском лесу.

Почему-то Лу воспринял ее издевку как тяжкое оскорбление и даже слов не нашел, чтобы ответить. По его лицу прошла судорога то ли ненависти, то ли отчаяния и он отодвинулся.

* * *

Чужую стоянку было видно издалека по дыму от костров. Обоз тоже заметили и встретили. Вскоре вокруг стало не продохнуть от пыли — всадники миновали песчаные барханы и бодро зацокали по твердой почве. Харматанцы въехали в большой оазис. Фарсид, бросив Моран поводья своего коня, спешился и обнялся с мужчиной из соседнего клана. Забравшись в седло снова, они, переговариваясь, поехали вместе. Слева к Амаранте вплотную подъехал чужой кочевник, беззастенчиво ее разглядывая, а затем протянул руку и попытался погладить. Моран резко развернула Хозяйку, натянув цепь. Фарсид оглянулся, закричав по-харматански. Пришлось вернуться. Незнакомец, заметив ее оковы, понимающе улыбнулся и отстал.

Если в оазисе когда-то и росли деревья, то давно стали изгородями загонов для скота. Фарсид и Гайшит, так звали немолодого харматанца, отделились от остальных и отправились смотреть стадо, вынуждая пленницу следовать за ними. Она долго скучала у деревянных перекладин, слушая, как кочевники вслух считают овец и коз с помощью собственных пальцев снова и снова, путаясь и сбиваясь. Животные бродили, общипывая кусты, внезапно перебегали с места на место, заслышав топот копыт и перемешивались. Наконец, Фарсид остался доволен осмотром, и друзья направились в сторону стойбища.

На огороженной площадке в форме неправильного круга стояло множество шатров. Волокуши, лошади и палатки создавали подобие хаотичных улиц, тут и там перегороженных низкой каменной кладкой, похожей на фундаменты разрушенных зданий. Колодцев было много: Моран насчитала четыре, и вокруг каждого из них оставалась свободная площадь, огороженная шатрами — совсем как в городе. Фарсида знали. Здороваясь, поднимали и прикладывали к груди руку; на Амаранту глазели, тыкали пальцами и норовили потрогать. Гайшит, указав на девушку, тоже что-то спросил, но Фарсид отрицательно покачал головой, на что тот разочарованно поцокал языком.

Когда подъехали старшие кочевники, шатер уже был установлен руками Кавира и соседей, пришедших на помощь. Полуразобраная волокуша стояла рядом. Окинув взглядом беспорядок, мужчины ушли. Женщины суетились: выкапывали в песке ямки под сосуды с едой, сооружали очаг и обустраивали жилье, — кочевники планировали задержаться в оазисе надолго. Харита затевала стирку: побросав тряпки в большую ванну, сложенную из камня, она приказала Фати ее наполнить. Емкость стояла с бортиком колодца бок о бок, и, с точки зрения Амаранты, сидевшей без дела на каменной изгороди, Фати не составило бы труда выполнить задание. Наверное. Или беременность ей мешает? Вдова то надолго замирала, опираясь рукой о бортик и отдыхая, то с тоской глядела в глубину улицы, пока не опрокинула кожаное ведро с водой себе на ноги. Оглянувшись на старшую жену Фарсида, Фати поставила ведро наземь и быстро засеменила прочь, придерживая живот.

— Куда?!

Харита живо настигла беглянку и закатила ей пощечину. Коротко взвизгнув, Фати присела на землю. Моран продолжила дело, начатое молодой харматанкой, пока Харита не подала знак, что воды достаточно. Фати, вытирая слезы, ушла в шатер и мельтешила там.

— Сюда, — жена Фарсида подергала Моран за одежду, показывая на ванну.

— Снять? А что взамен?

Харита дала кусок ткани. Амаранта вздохнула и пошла переодеваться. В шатре сидел Красавчик и смотрел на нее, как на сволочь. Со вчерашнего вечера они не разговаривали. Сняв платье, Моран обернула куцую тряпку вокруг груди. Она и до середины бедер не доставала. «В таком виде я вообще за порог не выйду!» — решила она.

Фати осторожно потрогала пленницу за локоть, словно боясь обжечься.

— Чего ты хочешь?

Вдова быстро защебетала и потянула Моран за собой.

— Эй, что она говорит?

Нелюдь нехорошо усмехнулся и промолчал.

— Думаешь, я буду тебя уговаривать? Или просить? Не дождешься, мой пери, — разозлилась Амаранта, — мне идти? Зачем? — спросила она Фати и нерешительно вышла из палатки следом за харматанкой.

Они направились к повозке Фарсида, вдова объяснила, что нужно залезть и искать. Чувствуя на себе взгляды соседей, Моран передвигала в волокуше барахло, пока не докопалась до самого низа. Фати довольно заулыбалась, увидев знакомый мешок и показывая на него пальцем.

— Тебе нужно это?

— Да! Дай!

Амаранта подала харматанке ее вещь и не спешила вылезать. Она нашла кое-что другое. Оружие! Луки с выгнутыми плечами без тетивы, похожие на тот лук, из которого Мастер учил Моран стрелять, и метательные ножи в кожаном чехле, в точности такие же, как были у Хана. «Взять? Хотя бы один? Но куда я его спрячу? Нет, пусть лучше лежат здесь, и кочевники не знают, что я обнаружила!» Вернув все, как было, пленница последовала за Фати, которая ее ждала. В шатре харматанка распотрошила мешок и радовалась каждой вещи, вытащенной на свет.

Достав длинную косичку, искусно сплетенную из кожаных ремешков, Фати повесила ее Амаранте на плечо, затем расправила коричневые одежки и положила ей на колени, попутно объясняя по-своему, что к чему.

— За что эта тупая самка тебя возлюбила?! — возмутился Красавчик.

— Это мне? — удивилась Моран, — твое?

Фати согласно закивала, указывая на свой живот — одежда ей стала мала. Осмелев, она сама развязала тряпку, в которую Моран завернулась. Матерчатая юбка, плотно обхватывающая бедра кожаным поясом, оказалась Амаранте впору; ее неровный нижний край, состоящий из двух отдельных полотнищ внахлест друг на друга, отлично подходил для верховой езды. С верхней частью наряда Моран сама бы не справилась: Фати приложила к ее груди кусок плотной материи с глубоким вырезом и зашнуровала на спине, продевая кожаные ремешки в специальные петельки.

— Хорошо! — сказала Фати по-харматански, с удовольствием оглядывая Амаранту со всех сторон.

— А это зачем? Чтобы повеситься, я даже деревьев не найду, — спросила Моран, вертя в руках плетеную веревочку.

Уже нисколько не стесняясь, Фати запустила руки пленнице в волосы, поднимая их наверх.

— Понятно. Тебя не накажут? Харита?

Вдова неопределенно пожала плечом. Обернувшись на старшую жену хозяина, Фати прибрала свои вещи в мешок и занялась делами по хозяйству.

— Тебе переводчик не нужен, моя пери? Понимаешь язык зверей без слов?

— Я же сказала — без тебя обойдусь, мой добрый нелюдь.

— Выглядишь, как харматанская… — последнее слово Лу проглотил, передумав обзываться, — у тебя белая спина, звезда моих очей. Шла бы на солнышко, мигом сравняется.

* * *

Харита не ругалась. Завидев пленницу в новом наряде, она сначала похлопала глазами от изумления, а затем взяла ее в оборот: чужестранка выглядит сильнее, чем снохи, значит, может помочь! Амаранту попросили перенести тяжелые горшки в выкопанные лунки, натянуть плоскую крышу над повозкой, чтобы внутрь не нанесло песка, распрячь лошадей и выполнить прочую мужскую работу, от которой Фарсид и Кавир отлынивали.

Когда вечером хозяин вернулся, в очаге пылал огонь, шатер принял вид уютного гнездышка по-харматански, а женщины только и ждали свежей туши убитого барана, чтобы начать готовить. Кавир бросил на Моран любопытный взгляд, а Фарсида на этот раз интересовал только Красавчик. Харматанец долго смотрел на него, оценивая, словно вещь. Обернувшись, он что-то приказал Фати, месившей в глиняной миске тесто. Она растеряно посмотрела на свои перемазанные мукой руки и вскочила.

— Ты! — Фарсид передумал и обратился к Амаранте на ее языке, жестом разрешая невестке сесть, — сделай так, чтобы он выглядел, как ты.

— Что? — поразилась Моран такому странному требованию.

Фарсид нахмурился, испытывая трудности с выражением своей глубокой мысли, а потом схватил руки Лу и Амаранты и свел вместе. Различие было налицо: небольшая, покрасневшая и обветренная ладонь нелюдя проигрывала узкой и длинной ладони девушки с мягкой кожей. Далее сравнению подверглись волосы, и тоже не в пользу Красавчика, несмотря на удивительно прекрасный, с точки зрения харматанцев, цвет.

— Мне его в саже вывалять или запечь с маслом? — спросила она без улыбки.

Не поняв сарказма, Фарсид пришел в ужас.

— Хорошо, я сделаю, — поспешила заверить Моран, — мне нужны ножницы. Или нож.

— Да, перережь мне глотку, моя пери. Это лучшее, что ты сейчас можешь для меня сделать, — шепнул Лу.

И все же ей дали небольшой, остро заточенный кинжал. Не очень доверяя, Кавир сам присел рядом и схватил Амаранту за руку, когда она собралась подрезать спутанные концы длинных светлых волос Красавчика.

— Так надо! — твердо сказала Моран, и Кавир убрал руку.

Лу лишился части своей красоты, но так его можно было хотя бы расчесать… Результат Фарсиду понравился и он дал новый приказ, на этот раз на харматанском, понятный Лу, но нелюдь не спешил его исполнить.

— Снимай, — перешел Фарсид на эймарский.

Немного побледнев, нелюдь снял темную куртку из грубой материи и остался в блеклой эльфийской тунике, ветхой и грязной, с подпалинами от костра. Фарсид скривился. Дело в том, что как только будущие рабы начали путешествие с кочевниками, у Амаранты отобрали костюм Хранителя, посчитав его слишком ценным, чтобы трепать в дороге, а одежда второго пленника харматанцам не понравилась.

— Дальше, — потребовал харматанец.

— Нет, — чуть слышно ответил Красавчик.

Церемониться с ним не стали, стащив тунику через голову и брезгливо выбросив за порог.

— А-ах! — в шатре кочевника явственно прозвучал вздох всеобщего восхищения.

На торсе Красавчика живого места не было! Разрисованный весь, от ключиц и до запястий, он представлял собой образец всех стилей нательной живописи разной степени мастерства. Чего здесь только не было: грубо намалеванные розы, корабли под парусами и без; изящные фигурки фантастических зверей, выполненные эльфийской рукой, и надписи на харматанском языке, которые, к сожалению, не могли прочитать ни неграмотные кочевники, ни Амаранта, прикрывшая рот ладонью от неожиданности.

Но это было еще не все! Руки Лу у самых плеч были прошиты витыми серебряными браслетами, прокалывающими кожу насквозь. По два с каждой стороны! Снять такое зверское украшение не представлялось возможным, разве что выдрать вместе с мясом, но оно-то и произвело на кочевников самое неизгладимое впечатление. Даже кольцо, вставленное в правый сосок Красавчика, померкло перед эдакой диковиной!

Лу вытащили на середину шатра и вертели во все стороны. Спина выглядела не лучше, а, вернее, не хуже: серо-голубая, черная, коричневая краска; россыпь картинок, чем ближе к копчику — тем неприличнее. И снова прокол: поперек позвоночника, в районе крестца в кожу был воткнут серебряный нож в миниатюрных ножнах, тонкий, как игла. На вкус Моран, все эти «украшения» были очень сомнительны… Впрочем, Красавчику с телосложением повезло, но мяса на костях было маловато.

Фарсид послюнил палец и попробовал стереть рисунки, а поняв, что это невозможно, довольно закивал. Харматанец потянулся к поясу Лу, намереваясь расстегнуть ремень, но Красавчик схватил его за руки. Почему-то харматанец не стал настаивать.

— Пери испачканный, ему не помешает вода, — усмехнулась Амаранта, в глубине души сознавая, что она поступает ничуть не лучше самого Лу, издеваясь в отместку за свои унижения.

— Пери — его имя? — уточнил Фарсид.

— Да, его так зовут, — злорадно подтвердила Моран.

Красавчика освободили от цепи. Амаранте предстояло окончательно привести нелюдя в приличный вид. В небе догорал закат, оазис светился огнями костров, то справа, то слева доносился запах кушаний, готовящихся на открытом огне. Около колодца было пусто.

— Ныряй с головой, мой ласковый пери. Не в колодец, питьевую воду испортишь. Сюда, — она показала ванну, наполненную на треть мыльной водой, оставшейся после стирки.

— В эту гадость?

— Эта гадость чище, чем те места, где тебя разукрасили.

— Ты решила вести себя, как последняя сука, звезда моя?

— А ты решил купаться в штанах? Раздевайся.

— Не буду.

— А вот это уже интересненько.

Лу вскинул глаза на Моран, запомнившую и дословно повторяющую все его выражения. Она улыбалась, тонко, жестоко, одними губами.

— Не смотри на меня, — покорно попросил Красавчик.

Что заставит превратить нажитого врага в друга? Существует ли такая услуга на земле?

— Неужели ниже пояса все еще ужаснее?

Отвернувшись, Моран плюхнула в колодец ведро и потащила назад. Лу залез в мутную жижу, скрывшись в ней по грудь.

— Пери, придумай что-нибудь. Скажи, что я больной и заразный. Вдруг, тебе поверят? Я не хочу, чтобы меня… Не хочу, понятно?

— А ты больной?

— Нет.

— А я не умею врать. Вымой голову, потом я тебе полью.

— Изуродуй меня как-нибудь. Побей. Это ты умеешь, — упавшим голосом попросил Красавчик, подчиняясь и запуская мокрые пальцы в волосы и сверкая серебром браслетов.

— Изуродовать больше, чем есть? Я не смогу. Зачем тебе это?

Не удержавшись, Амаранта потрогала украшение. Металл прокалывал толстый и широкий слой плоти, не задевая глубокие мышцы. Поверхность кожи над браслетом — теплая, живая. Да, отвратительно, хотя… в этом есть некая порочная чувственность.

— Разве не красиво? Только вначале больно и долго гноится, но, когда заживет, всем очень нравится. У меня и на ноге есть. На левой, на другой не успел, — похвастался Лу и показал браслет в нижней части голени. Рисунков на ноге не было.

— И в чем проблема? Харматанцам тоже понравилось.

— А ты бы хотела, чтобы тебя поимели, моя пери? Кавир, например? Он бы с удовольствием!

Моран промолчала. Красавчик был согласен на кровавые эксперименты со своим телом, но отчего-то не хотел себя никому показывать. Амаранта давно заметила одну особенность нелюдя — полное отсутствие желания. Красавчик смотрел и на обнаженных харматанок, и на нее с интересом, но без признаков возбуждения. Лу не нравятся женщины? Но к мужчинам нелюдь проявляет еще большее равнодушие, просто отворачиваясь.

Амаранта вылила ведро холодной воды на голову Красавчика, набрала еще и поставила рядом.

— Дальше сам.

В шатре накрывали на стол, то есть на пол, расставляя тарелки с яствами. Посуды и еды казалось подозрительно много, наверное, ждали гостей.

— Пери — очень смелый, — сказал Фарсид полувопросительно по-эймарски.

— Это почему?

— Он не боится боли.

— Да, боли он не боится, — подтвердила Амаранта.

Если бы все трусливые подлецы получали призы за терпение, то Красавчику досталось бы первое место.

* * *

Ближе к полуночи в шатер Фарсида набилось с десяток незнакомых мужчин. Они приходили; болтали, ели, уходили, и тут же появлялись новые лица. Детей и старухи не было — их приютили соседи. Амаранта сидела в дальнем углу вместе с Фати и ела с ней из одной тарелки. На этот раз Харита приготовила вкусное блюдо, потушив мясо в молоке с пряностями. Куски приходилось брать руками. Моран предпочла бы вилку, но столовых приборов у кочевников не водилось. Посреди шатра высилась стопка лепешек, тонких, как бумага, испеченных на специальных круглых камнях.

Красавчика посадили на видное место, но есть запретили. Нелюдь сидел не поднимая глаз, сжав губы в тонкую линию и смотрел на свои ноги. Сколько же грязи было в его волосах, если до мытья они выглядели серыми и жидкими?! Сейчас легкие пушистые пряди серебристого цвета колыхались от малейшего ветерка, то падая на лоб, то отлетая в сторону; огонь танцевал в изгибах браслетов на руках, и даже грубая роспись на теле выглядела уместной по контрасту с нежными чертами лица Лу. «Не напрасно его так прозвали», — думала Амаранта, — «он красив, точнее, был таковым в юности, пока не превратил себя во что-то странное».

Харматанцы млели от пойла янтарного цвета, разливаемого в плоские чашки без ручек и от непривычного ощущения сытости. Женщинам не наливали — они довольствовались водой и кислым напитком из кобыльего молока.

— Фати, дай мне! — шепнула Моран, указывая на чашку Кавира, как раз вышедшего на улицу.

— Нельзя! — испугалась вдова, — для мужчин!

— Чем я тебе не мужик, мне можно, — пробормотала Моран и умыкнула питье, протянув руку за спиной Фати.

Глотнув, она вздрогнула от неожиданности. Понятно, почему тара такая маленькая! Здесь же крепость, как у… Как у напитка мандрагоры, которым угощал Лето, вот на что походило пойло! Только в составе другая трава, местная, отличающаяся на вкус. Амаранта допила до дна и вернула чашку на место. Фати тут же подхватила кувшин и наполнила ее, сделав вид, что так оно и было. Кто-то смотрел. Фарсид, перестав жевать, уставился на Моран в ожидании. И чего? Обморока? Амаранта продолжала есть, замечая, что вдова подкладывает в ее сторону куски помягче.

Кочевники не уродливы, если к их внешности привыкнуть. Чем плоха Фати? У нее круглое скуластое лицо, большие карие глаза, прямые черные волосы и была хорошая фигура, если судить по одежде, доставшейся в подарок. А еще она услужливая и ласковая, если на нее не кричать, как это делает Харита. А вот жену Кавира Амаранта считала непривлекательной — слишком примитивная у нее внешность и нос расплющенный. «Дайла, маленькая игрушка Фарсида — плоская, как доска, и настолько забитая, что я и лица ее вечно не вижу. Возможно, на вкус харматанцев все наоборот, и Фати — уродина. А меня разморило», — подумала Моран.

Хозяин и гости о чем-то оживленно договаривались. Сури, закрыв лицо руками, плакала, все громче и громче, пока Фарсид на нее не прикрикнул. Кавир, успевший вернуться, сидел мрачный и раздувал ноздри от сдерживаемой злости.

— Фати, что происходит?

Она только грустно вздохнула. Кочевники торговались, считая на пальцах неведомую выгоду и тыкая в Красавчика. На Амаранту тоже показывали, но Фарсид отрицательно тряс головой. Спор продолжался долго, но закончился всеобщим согласием. Гости подняли чашки с напитком и начали прощаться. Сури увели. Харита ползала на коленях, собирая пустую посуду. Зазевавшаяся Фати, получив тычок в плечо, стала ей помогать.

— Иди! — приказал Фарсид Кавиру.

— Нет, — ответил он не менее твердо.

Старший кочевник опять начал орать, упоминая имя жены сына, а Кавир ему вторил не менее дерзко, пока не схлопотал по зубам. Вытерев окровавленный рот, Кавир ушел и снова выкрикнул «нет» уже на улице. А женщины исчезли, едва Фарсид повысил голос. В шатре остались хозяин, Лу и Амаранта.

— В твоем племени женщины пьют кровь Хармы? — спросил он у пленницы.

— В моем племени Хармы нет.

— Харма — везде! Пей! — Фарсид налил полную чашку крепкого зелья и протянул Моран.

— И выпью.

Выдохнув, она опрокинула напиток залпом и постаралась не показать, насколько перехватило дыхание. Харматанец приподнял голову пленницы и внимательно посмотрел в глаза. «Я выпила слишком мало до, и слишком быстро после, чтобы ты хоть что-то заметил», — мысленно ответила ему Амаранта. Конечно, Фарсид ее не услышал, но пришел в изумление. Оставив Моран в покое, он отцепил цепь Лу от центрального столба.

— Пойдем, Пери.

— Верни им слово, которое дал. Я не буду этого делать.

На какое-то мгновение Амаранте стало нелюдя жаль: он говорил очень серьезно, а на бледных щеках Красавчика появились розовые пятна.

— У тебя не было женщин, Пери? Никогда?

— Были. Но я не буду этого делать, — повторил Лу.

— Вставай!

Красавчик поднялся и обреченно пошел за Фарсидом. Моран прилегла, положив гудящую голову на руку. Она думала не о Лу, а о Ханлейте. Эльф прожил с кочевниками больше десятка лет… Может, пятнадцать, двадцать. Он взрослел среди этих полудиких, откровенных в любви людей. Наверняка, он становился заложником подобных сделок не раз, не два, а постоянно! Как говорил Красавчик? «Свежая кровь в жилах потомства?» Тогда сколько зеленоглазых полуэльфов кочует сейчас по просторам пустыни? «Им понравился Лу… А что говорить о Хане?!»

У колодца Харита звякает посудой, с улицы доносится отдаленный гул. Что это? Голоса? Где-то далеко невидимые кочевники одобрительно шумят и стихают в ожидании неведомого действа. Вот, опять. Соревнование, игра? Возможно. А сердце зачем-то скачет прямо в горле, подгоняя дыхание. «Я же ревную! Я просто задыхаюсь от ревности! Я ненавижу каждую женщину, что живет на земле Хармы, за то, что Ханлейт мог ее касаться. И Гервант еще утверждал, что Хранители дают обет целомудрия?! Какая чушь! Галар был искусен в постели, но куда ему до страсти Ханлейта, его чувственности и опыта! Я не задумывалась — отчего он такой, но теперь я знаю… И я ревную мертвого!»

Амаранта закусила губы и несколько раз с силой ударила кулаком по земле, чувствуя, как податливо проваливается песок под мягкой шкурой. Она ничего не может изменить! Достать Хана с того света — не может, убить Императора, кем бы он ни был — не может; она даже не может покинуть эту проклятую страну, куда ее насильно притащили! Зачем, для чего было возвращаться?! Королева Амаранта умерла, а слабое существо с цепью на ноге заслуживает только презрения!

В шатер неслышно вбежала Фати, проворная, несмотря на беременность. Каким-то шестым чувством догадавшись, что пленнице плохо, она села рядом и обняла. Моран до боли прикусывала с внутренней стороны щеки, вытирала редкие слезы, набегающие на глаза, и никак не могла взять себя в руки, — настолько ее расслабили крепкое пойло и чужое сочувствие.

— Он вернется! — прошептала Фати по-своему, но Амаранта ее поняла.

— Кто? Хан?! Нет!

— Ему будет приятно. Не страшно.

— Ты про Лу? Да мне плевать на него! Он получил то, что заслуживает!

Фати озадаченно умолкла. Это отрезвило.

— Тебе помочь чем-нибудь?

Моран показала на пол: исчезла только грязная посуда, а недоеденная еда осталась.

— Не надо, Фарсид придет.

— Где Сури? С другим? Потому, что не может зачать, как ты?

— Сын Гайшита. Так надо, — Фати снова вздохнула и предложила — хочешь, я заплету тебе косы? Будет красиво!

Харматанка вытащила кожаную веревочку. Моран согласилась и закрыла глаза. Фати осторожно копалась в волосах, несильно дергая и напевая. «Косы» — означало много маленьких косичек: от висков и лба — наверх, в высокий хвост, перевязанный кожаным шнурком, а затылок Фати заплетать не стала, разложив распущенные пряди по плечам.

Вдруг снаружи раздались шаги и звяканье цепи, в шатер ворвался Фарсид, вытолкнув Красавчика вперед.

— Не мужчина! — гневно выкрикнул он по-эймарски и бросил Лу ничком на пол.

Красавчик лежал и не шевелился, Фати убежала, ушел Фарсид ушел, снаружи притихла Харита. Амаранта коротко рассмеялась над злым роком, который люди подобострастно именуют судьбой.

* * *

Ночью Моран разбудила сильнейшая жажда. Даже Фарсид выпил немногим больше: харматанцы тянули напиток по глотку, заедая мясом, а не выливали в себя залпом. Семья кочевника спала неполным составом — ни Кавира, ни Сури не было. Странно, но и Красавчик куда-то исчез. Подобрав цепь, Амаранта пробралась к выходу и услышала тихий хрип. Стояла спокойная ночь, обитатели стойбища свернулись в своих шатрах, и лишь вдали небо подсвечивалась одиноким костром. Лу нашелся у каменной изгороди. Обмотав цепь вокруг шеи, он упирался в свободный конец обеими ногами, пытаясь себя задушить.

— Помочь? — спросила Амаранта.

Нелюдь кивнул.

— Сейчас, подожди.

Она подобрала глиняную чашку, не спеша сходила к колодцу, вдоволь напилась и принесла воды с собой. Потом сняла удавку с шеи Красавчика. Старался он на совесть — цепь оставила багровые пятна.

— Пей.

Лу хотел что-то сказать, но не смог. Держать чашку дрожащими руками — тоже. Пришлось его поить.

— Ты пообещала меня убить, помнишь? Убей, — сипло выдавил Красавчик.

— Не стану. Наблюдать за твоими страданиями — сплошное наслаждение.

— Зря ты мне помешала.

— Так у тебя не получилось, мой аквилейский пери… — насмешливо протянула Амаранта.

— Я бы смог покончить с собой.

— А я про неудачную ночь любви.

— У меня и не могло получиться.

Лу тяжело дышал, и Моран снова поднесла к его губам чашку. Глотал Красавчик с трудом, но ему было одинаково трудно и говорить, и молчать:

— Жизнь — такое дерьмо!

— Еще бы! Горло опухло? Надо было дергать цепь резче.

— Не издевайся надо мной, звезда моя. В тебе столько злости!

— Поэтому я сижу тут при луне и отпаиваю водой самоубийцу, продавшего меня в рабство за десять харм? Да, я невероятно зла!

От свежего воздуха Моран подурнело. Она хотела уйти, но Красавчик схватил ее за руку.

— Ты бросишь меня здесь?

— Не хочу тебе мешать. Продолжай, такими темпами к утру закончишь. Докажи, что ты мужчина! Не Фарсиду, — мне.

— Я был лучшим любовником во всей Эльфийской бухте! — возразил Лу дрогнувшим голосом.

— Все временно, не правда ли?

— Ты меня никогда не простишь? Пери, ты не знаешь, что со мной случилось…

Красавчик продолжал цепляться, но Амаранта жестко его оттолкнула. Она подходила к шатру, когда в бормотании нелюдя прозвучало знакомое имя:

— Ты делаешь, как хуже, да? Даешь мне воды, вселяешь надежду, а потом добиваешь оскорблениями? Прав был старый Гарт, когда говорил, что в Эрендол нельзя соваться! Нет расы гаже, чем эльфы и их получеловеческие выродки, вроде тебя!

— Старый Гарт? — Моран обернулась, пропустив мимо ушей все остальное, — Гарт Баден? Дварф?

— Да, Гарт из Бадена. Не говори, что ты его знаешь!

Амаранта вернулась. Лу с облегчением перевел дыхание, видимо, он в самом деле боялся остаться один, твердо решив свести счеты с жизнью, если никто не помешает.

— У него шрам на животе, верно? След от эльфийского меча.

— Гарт его всем показывает, но мне досталась сказка про пиратов.

— Где дварф сейчас?

— В Эстарисе, в Харстане, откуда мне знать! У него свой торговый корабль — «Прекрасная сирена».

— Харстан — харматанский город. Чем торгует Гарт Баден? Или кем? — спросила Моран, неприятно догадываясь.

— Чем только не…

Красавчик красноречиво отвернулся. Амаранта опустилась на землю рядом с ним, прикрыв лицо рукой. Морея, Гота, промозглая осень. Избитая, потерявшая память девушка, брошенная в яму… «Оказывается, я редко оглядываюсь назад. Когда-то я поклялась закрыть глаза на любое преступление, совершенное Гартом Баденом в благодарность за бескорыстную доброту, проявленную ко мне. Не прошло и года, а он стал работорговцем. Умею ли я прощать? Возможно, да. Если люди меняются».

— Что с тобой случилось, Лу?

Нелюдь удивился спокойному тону вопроса.

— Нужна новая пища для издевок?

— Неудача в постели — не повод убиваться. Или повод?

— Смотря для кого, — невесело усмехнулся Лу, — «твой пери» отлюбил свое два года назад, поймав нож в пах. Подозреваю, что целились выше, но в темноте досадно промахнулись.

— За что? Из-за женщины?

— Из-за мужчины, если тебе интересно. Не делай такие большие глаза, звезда моя, меня смутить — дело гиблое: я вырос в борделе, а что к чему подробно разобрался годам к тринадцати. К тридцати я уже сам выбирал, с кем игра стоит свеч, а кого послать подальше, и кувыркался не только за деньги, но и ради удовольствия. Ты была бы в моем списке первой по счету и бесплатно, даже больше — я бы сам заплатил. У меня были ничтожные, в понимании некоторых, мечты: открыть свое заведение, остепениться и совершить какую-нибудь глупость. Жениться, например. На красотке вроде тебя, но не такой мстительной.

— Но любимый был важнее?

Лу отрицательно покачал головой.

— Совсем не то, моя пери! Меня наняли для… для того, что я умел делать лучше всего, но на благо родины. Ты слышала об имперских карателях?

— Ты стал убийцей? — не поверила Амаранта.

— Я?! Что ты, звезда моих очей! Я взялся для них подглядывать. «Твой пери» умел проникать в замочные скважины и бывал очень убедителен по ночам.

— Так ты шпионил.

— Да, пери. И хорошо зарабатывал. Все случилось в Гадаре, где я строил глазки одному вельможе. Среди них полно извращенцев, но сильные мира сего умеют скрывать свои пороки. Поберегу твою невинность: спать с ним я не собирался, сир даже браслетов моих не видел, иначе лишился бы чувств от ужаса. Замечаешь, лицо, руки и шея без украшений? Специально, звезда моя. Чтобы не смущать «чистых» людей. К сожалению, я был хорошим любовником, но посредственным вором. Сам не знаю, что стащил у него из кабинета, конверт какой-то, а меня нашли и наказали. Вот так.

Амаранта не знала, стоит ли выяснять подробности.

— Еще пить хочешь?

Лу подтвердил.

— Я чуть не умер от кровопотери — кроме всего прочего, клинок глубоко вошел в бедро, — продолжил он, выпив принесенной Моран воды, — а затем вернулся в Эстарис, где меня подлечили.

— Разве у тебя там вообще ничего нет? — осторожно спросила она, неопределенно поведя рукой.

— Кое-что осталось, моя пери, но в нерабочем состоянии. Я всего год как перестал мочиться кровью. Ты вчера надо мной смеялась, а я осознал, чем для меня будет рабство. Нас обоих мало что хорошего там ожидает, но я — точно нежилец. Меня могут купить как игрушку для утех, но быстро разочаруются и выбросят, а я совсем не выносливый. В прислуге держат только женщин, мужчины в стране Хармы работают. Галеры меня убьют за неделю, а то и раньше, на полях под палящим солнцем я не продержусь и месяца. Я буду подыхать тяжко, как собака, рвать жилы, выполняя непосильные поручения; исхлестанный плетьми, обгоревший, голый, у всех на виду. Лучше сдохнуть сразу.

— Я не над тобой смеялась. А стоило: теперь я знаю, какой судьбы ты мне желал, забирая десять харм в карман!

— Нет, пери. Ты молодая, красивая. Тебя ждали ласки в лучших гаремах Бефсана.

— А ты задумывался, что для кого-то насильные ласки могут быть отвратительнее, чем галерное весло? И что свобода может кем-то цениться дороже жизни? Не трудись лгать.

— Мы так устроены, что желаем зла всем, у кого недобрый вид. Мне было наплевать, я хотел денег и быть от тебя подальше. Довольна? Но я стал другим, пери. Я для тебя хороший.

— Конечно! Ты цепляешься за меня, чтобы спасти свою шкуру.

— Успела забыть, за чем меня застала, звезда моя?

Да, действительно. Моран откинулась спиной на шершавый, изъеденный ветрами камень изгороди. Что было в оазисе раньше, до того, как пески подступили к нему вплотную? Древний город? От него ничего не осталось, кроме колодцев и огрызков камней. Всего в нескольких верстах отсюда бушевало пекло великой пустыни, прозванной кочевниками «Гневом Хармы». Она подступает все ближе, впиваясь жаждой в землю, убивая все живое, иссушая бурями…

— Мы сможем добраться до Харстана и «Прекрасной сирены» Гарта, если сбежим? — задумчиво спросила Амаранта, глядя на бледнеющую перед рассветом луну.

— Это огромное расстояние, моя пери, но я готов попробовать. Если «мы» — не шутка.

— Ты еще не научился понимать, когда я шучу, мой пери?

— Научился. У тебя самое жестокое чувство юмора, какое я встречал. А откуда ты знаешь старого Гарта?

— У меня тоже есть прошлое. Длинное-длинное, одной ночи на рассказ не хватит. Я иду спать.

Моран вернулась в шатер. Лу пробрался следом и лег рядом, накрыв ладонью ее руку. Ему так казалось надежнее, и Амаранта стерпела, не ударила в ответ. Главное — само решение, а судьба план подскажет. Пленники пустыни обретут свободу обязательно!

 

Алиссен

Алиссен спускалась по ступеням, держась поближе к стене. Куда Эверон ее ведет, если не на волю и не в подземные казематы? Арий безмолвствовал. Он обладал одним крайне неприятным качеством — раскрывать рот только тогда, когда это ему было нужно. Тяжело понять человека, который хранит все секреты под замком молчания.

— Мы идем к тебе в спальню? — игриво спросила Алиссен, оборачиваясь и поводя плечами.

По лицу ария тоже ничего не прочитать — оно мрачное. И все.

— Любишь вкусненькое? У меня губы сейчас сладкие, как вино в твоей фляжке. Хочешь попробовать?

— Открывай дверь.

— Эту? — Алис осторожно толкнула дверь: кровь от ран на груди все не желала сворачиваться — темное пятно расползалось ниже, стекая на живот.

— Открыла. У меня хорошо получилось? Я всякое умею…

Арий и архонт миновали башню. Вот уже и бесконечные каменные переходы тюрьмы остались позади. Алиссен на какое-то время заперли в пустой камере, а затем Эверон появился снова. Во дворе ария ждала закрытая повозка, запряженная парой лошадей.

— Залезай, — приказал он, открывая дверцу.

Внутри было душно от плотной ткани, наглухо затянувшей окна. Девушка села спиной к движению. Эверон занял мягкую скамью напротив и дал знак трогаться, дважды ударив кулаком в боковую стенку. Ворота Железной башни растворились, выпуская главного карателя в город, и с лязгом захлопнулись.

— Везешь меня к себе домой? А почему бы нам не начать прямо здесь? Никто не увидит.

Алиссен, пользуясь теснотой, просунула ногу между коленями Эверона и легонько прижала другой ногой. В полумраке повозки она слышала только свое учащенное дыхание, арий же оставался бесстрастен. Он не отодвинулся, не пошевелился и не оторвал от лица девушки изучающего взгляда.

— Как ты желаешь? — шепнула Алиссен, наклоняясь вперед, — сверху или снизу? Сними наручники, Эверон. Или — нет. Давай, я раздену тебя зубами. Я — ловкая! Какая у тебя необычная одежда — не видно ни одной пуговицы. Но я разберусь! Ты не пожалеешь, я все сделаю, как…

— Ты себя всем предлагаешь?

Наконец-то он хоть что-то сказал!

— Никогда и никому, только тебе! — уверила Алис пылким шепотом, волнуясь и покусывая нижнюю губу, — твои глаза — как самая черная ночь. Когда я в них смотрю, мое сердце стучит от страсти. Вот, убедись сам, я совсем не лгу. Поцелуй меня!

Алиссен сложилась пополам, потершись грудью о колено Эверона и изогнулась по кошачьи, заглядывая снизу ему в лицо.

— Да, стучит. От страха и отчаяния.

Архонт придвинулась к краю сидения, чтобы быть еще ближе. Повозку иногда потряхивало, и балансировать на копчике со скованными за спиной руками было отчаянно неудобно. План очаровать ария — не самый хороший, но пока другого просто нет… Что нужно Эверону? Что-то противоестественное, жуткое? Алиссен вспомнила покрытую уродливыми рубцами спину эльфа, и у нее засосало под ложечкой от жалости к Ханлейту и к себе.

— Нет, я не боюсь, ты не так понял! Я… я хочу тебя. Сильно. Прикоснись ко мне, Эверон, сделай больно, как в башне, мне это нравится, — попросила она, чувствуя, как щеки заливает краска.

— Тебе это совершенно не нравится. Довольно ломать комедию.

На Эверона не действовали ее чары. Совсем! Такое было с Алиссен впервые: кокетничая с Моргватом, она видела потаенный интерес в его глазах, скрытый за ироничной улыбкой, и даже соблазнить Лето, влюбленного в другую, ей бы ничего не стоило!

Глаза девушки просияли от магии архонта, она сжала колено Эверона что было силы. Не встретив сопротивления, надавила еще — Алиссен хотела почувствовать хруст его костей, а не вкус поцелуев. Арий не стал терпеть и хлестнул ее цепью, случайно попав по ушибу, полученному на доринской барже. Алиссен потеряла равновесие и упала вперед, толкнув Эверона головой в грудь.

— Что с ногой?

— Ничего, — тихо выдавила она, морщась от боли.

Арий отбросил Алис от себя к стенке повозки и бессовестно задрал ей юбку. Выше колена красовалось густое желто-багровое пятно.

— Откуда это?

— Упала… на танцах. Ты с эльфа живьем срезал мясо, а теперь мой синяк смущает? Не смей меня лапать! Убери эти железки, и я уделаю тебя голыми руками! Раздавлю твою голову и выну злобную душу из сумки Моргвата на расстоянии! И не рассчитывай на свою арийскую магию, я сильнее! Думаешь, я молний не видела? Умею сама! — выпалила Алиссен, оставив попытки соблазнить ария.

— Вот теперь я верю в твою искренность.

— Куда ты меня везешь?

— В городскую тюрьму.

— Зачем туда?

— Завтра тебя повесят, — спокойно подтвердил Эверон сказанное ранее. Оказывается, он не передумал.

— Нет…

Алиссен опустила голову и крепко зажмурилась.

— Я был лучшего мнения об архонтах, — презрительно добавил арий, — в тебе я не вижу иных достоинств, кроме грубого притворства и смазливой внешности. Но если ты ублажала Моргвата так же умело, как только что передо мной распиналась, он за тобой придет. Об огласке казни я позаботился.

— Я не… я с ним не…

Алис отвернулась от ария, пряча лицо и стесняясь слез, капающих с подбородка. Она не сразу смогла заговорить.

— Моргват за мной не придет. Он меня бросил.

— Какая жалость.

— Пока мы любовались на ураган в сфере, ты прогнил насквозь, начиная с головы, как тухлая рыба!

— Своим жестоким любопытством вы с архонтом устроили мне ад на земле. Вы пытали меня восемь лет подряд! Ежедневно! — ответил Эверон со сдержанной яростью.

— Зато ты до сих пор жив!

— За эти годы врачеватели перепробовали на мне столько всякой дряни, что я едва не умер от лечения!

— Моргват не знал, что тебе больно! Мы смотрели на живую магию и защищали ее, мы берегли твою душу и хранили, как драгоценность!

— Берегли. Защищали. Душу ария? — переспросил Эверон, раздельно произнося каждое слово, будто вслушиваясь в их смысл и все равно не веря.

— Какая разница, чью?

— Такая, что ты — архонт.

— И только поэтому меня надо повесить? А Хранитель? Зеленоглазого эльфа ты тоже убьешь? Он не сделал тебе ничего плохого!

— Кеннир умрет.

— А Моргват?

— Тоже.

— А…

Имя Лето девушка вслух не сказала. Вот кто у нее остался — друг! Только что он может? Разве попрощаться придет…

— Есть кто-то еще?

— Какая же ты сволочь! — поразилась Алиссен и снова безнадежно заплакала.

— Да. Я — сволочь.

Повозка остановилась. Эверону пришлось почти тащить девушку до ворот — Алиссен путалась в ногах и едва ли четко видела трехэтажное унылое здание с редкими и маленькими, наглухо забитыми решетками оконцами. Здесь не держали опасных преступников или тех, кому было о чем рассказывать — на то существовала Железная башня. Воры, убийцы, бродяги и мошенники — вот кто переполнял застенки городской тюрьмы Велеграда, томясь в ожидании приговора.

Ария знали хорошо и подобострастно открывали перед ним двери. Эверон будто нарочно повел архонта через полуподвальный этаж, мимо общих камер под похабные реплики и восхищенный посвист их обитателей. Проходя мимо одной, он задержался и вплотную подтолкнул Алиссен к решетке, демонстрируя ее сброду внутри. От вони немытых тел и смрада открытой канализации она немного пришла в себя и начала вырываться, прижимаясь к арию: Эверон был куда менее отвратен, чем грязные руки, тянущиеся к ней через железные прутья.

— Хочешь провести здесь последнюю ночь? — прошептал он на ухо, — в наручниках? Взгляни на них — тебя желают все!

— Нет, пожалуйста, не надо! Я хотела только тебя, никого больше!

— Еще не передумала? Насчет меня?

— Я готова… сделать все, что захочешь, — Алиссен запнулась на полуслове, так непросто было это сказать, — а ты меня отпустишь?

— Нет. Я не могу тебя отпустить. Надо было предлагать себя Кеодану — он Магистр, а я просто… узник Железной башни, — странно ответил Эверон и повел Алиссен на второй этаж.

Они оказались в тесной камере с окном под потолком и нарами, застеленными соломой.

— Наденьте на нее кандалы, — распорядился арий, — нет, не деревянные. Но можно полегче.

Вокруг щиколоток девушки защелкнулись стальные обручи, свободно соединенные между собой, а Эверон снял наручники с ее запястий. Охранник ушел, арий и архонт остались одни. Алиссен пристально разглядывала пол.

— Как выглядит Моргват? — начал Эверон новый допрос.

— Догадайся сам.

— Хорошо, — согласился арий, — тогда расскажет эльф. Я не буду пытать его лично, я пойду спать, зная, что Кеннир не переживет эту ночь. А ты — переживешь, но наутро будешь мечтать о петле. Уходя, я отдам приказ кидать тебя в каждую из нижних камер сроком на час, а если завтра ты не сможешь дойти до эшафота сама — тебя донесут. Счастливо оставаться, Алиссен.

Эверон направился к двери. Девушка глядела ему в спину, ошеломленная такой жестокостью. Арий обернулся.

— Ну? Какого архонт роста?

Алиссен закрыла лицо руками, словно и вправду думала, что если не видеть камеру и своего мучителя — то весь этот кошмар закончится. Придет за ней Моргват или нет — уже не имеет значения: Эверон его поймает, а ее вообще ничто не спасет.

— Почему ты упрямишься? Я высказался недостаточно ясно? Или воображение хромает?

— Среднего. Роста, — глухо ответила девушка.

— Дальше.

— Кареглазый шатен, без седины. Он неприметный, осторожный. Может походить на любого мужика в толпе, и ты его не найдешь!

— Понятно. Молод?

— Нет. Да. Моргват не старик.

— Цвет магии.

— Золото.

— Желтый… — вздохнул Эверон, — этого довольно.

— Я сказала чистую правду! Я клянусь! Ты не будешь мучить эльфа?

— Не буду.

— А… а меня?

Эверон вышел и задвинул засов с другой стороны.

* * *

Алиссен привалилась на скамью и закрыла глаза. Несчастный и длинный день приближался к вечеру. Нужно что-то делать, как-то выбираться отсюда. Нужно. Сейчас, она подумает, как именно и… Архонт не заметила, когда камера погрузилась в сумрак. Из тяжелой дремоты ее вывел щелчок замка, открывающего дверь. Вошел охранник, впустив желтый свет из коридора. Вспомнив обещание ария отправить ее на ночь в подвалы, Алис подскочила и вжалась в шершавую стену с криком:

— Я не пойду! Умоляю, не надо!

— Чего раскричалась? — равнодушно буркнул пожилой мужик.

— Мэтр что-нибудь приказывал насчет меня? — спросила она дрогнувшим голосом.

— А как же. Вот, выполняю.

Тюремный служащий поставил миску у самого входа, не желая подходить к архонту ближе.

— И больше ничего?

— Еще вот это.

Он положил знакомую фляжку рядом с миской и водрузил на нее кусок хлеба.

— А можно мне оставить свет?

— Таких распоряжений не было.

Дверь с лязгом захлопнулась. Алиссен сползла со скамьи, с непривычки сделала в кандалах широкий шаг и упала на четвереньки.

— Ох… Чтоб ты сдох, демонов прислужник, чтобы тебя от магии разорвало на части! — вполголоса выругалась она на Эверона, но легче не стало.

«Почему я не молюсь Создателю? Бог помогает всем попавшим в беду!» — внезапно подумала Алиссен, становясь на колени. Губы привычно повторяли вызубренные с детства слова молитв, но мысли не спешили на небеса вслед за клятвами веры, а оставались в тесной камере и испуганно метались от стены к стене. «Я не могу умереть! Просто не могу! Так не бывает!»

Кеодан вынес смертный приговор и, наверняка, уже забыл о девушке. Почему Эверон не может его отменить? «Он не хочет!» — подумала Алис, — «ему бы только Моргвата поймать и отобрать сферу со своей душой, чтобы жить дальше спокойно. Нисколько этот подлый человек не благодарен ни архонту, ни Хранителю! Эверон не лучше Кеодана, он меня пытал!»

Взгляд упал на еду у двери: пора проверить, что ей принесли. Грязно-желтое варево в глиняной миске походило на гороховую похлебку и аппетитным не выглядело. Поболтав его в посуде, Алиссен решилась попробовать и тут же выплюнула. Гадость несусветная! Такой отравы ни в одной дешевой забегаловке не подадут. Какие вкусные блюда она сама готовила дома на маленькой кухне! Алис не особо любила стряпать, но ведь умела же! Почему-то вспомнились блины с земляничным вареньем, тонкие, как бумага, нежные, пропитанные сливочным маслом.

— Нет, я не буду это есть! — прошептала девушка, с отвращением возвращая миску на место у порога, — я лучше от голода умру!

Хлеб был черствый и с заплесневелой коркой. Если только мякиш выскрести… Поковыряв горбушку, Алис выбросила и ее. Осталась фляжка Эверона, по весу — почти полная. «Зачем он мне ее оставил? Подумал, что я — пьяница какая-то?» — думала Алиссен, поглаживая монограмму из двух букв «Э» и не спеша смакуя сладкое вино. Оно помогало лучше слез и молитв: выпив всю фляжку, девушка решила, что случившаяся с ней беда не больше, чем досадное недоразумение, которое к утро счастливо разрешится.

«Все будет хорошо! Моргват обязательно вызволит меня отсюда! Победить Эверона ничего не стоит — достаточно прижечь сферу с его душой магией архонта, и арию станет так плохо, что можно будет брать его голыми руками. Уже завтра я буду обедать с друзьями в лучшем трактире Велеграда! Я расщедрюсь настолько, что выпорю из пояса платья один из двух золотых, тот, что не такой новенький и закажу…» Воображение нарисовало стол, ломящийся от заманчивых яств и напитков, и Алиссен на время отвлеклась, всерьез раздумывая, чем именно они с Лето и Моргватом отметят ее чудесное спасение.

В коридоре раздались шаги, напоминая, где она сейчас находится. Архонт вскочила и забарабанила в дверь кулаками:

— Откройте!

— Будешь шуметь — плетей отведаешь, — ответили ей с той стороны.

— У меня вопрос! Только один: кто может отменить приказ ария-Магистра?

За дверью насмешливо хмыкнули:

— Император!

— А кто еще?

— Создатель.

— И все?

— Не все. Сам Магистр может. Довольна? Недолго тебе осталось голосить, архонт-убийца!

— Я никого не убивала! — выкрикнула Алиссен, но никому это было не интересно.

Она просидела далеко за полночь, вспоминая свое ничем не примечательное житье в Дорине, такое чудесное по сравнению с тюремной камерой в чужом городе. Как могло случиться, что в одночасье все закончилось? Под утро Алис уснула.

* * *

— Встать! — резко скомандовали над головой спящей девушки.

Подсознательно она ожидала услышать голос Эверона, но это был не он, а незнакомый офицер в форме легионера. Алиссен опустила ноги на пол и медленно встала. Кроме офицера, в камеру набились четверо рядовых конвоиров, глазевших на архонта и вчерашний мужик из тюремной охраны.

— Мэтр велел выполнить ее последнее желание, — неуверенно вмешался он.

— А у нас нет времени, — отрезал было легионер, но, поморщившись от неудовольствия, все же спросил, — что тебе надо?

— Облегчиться.

— Лицом к стене, руки назад.

— Как я это сделаю, если вы меня свяжете? — пробормотала она и не тронулась с места.

— Хорошо. Делай свои дела быстро!

— Я не могу, пока вы все на меня пялитесь.

Офицер неприязненно посмотрел на девушку, соображая: что ему будет, если ослушается ария.

— Можно сковать ей руки спереди, сир, — пришел на помощь охранник.

— Так сделайте это, что вы столбом стоите?!

На запястья Алис надели стальные браслеты и соединили их цепью с кандалами на ногах.

— У тебя пять минут, — бросил легионер, давая знак всем покинуть камеру.

На раздумья ушла целая ночь, но все равно ее не хватило. Минуты ничего не решали.

— На выход, — скомандовали Алиссен, когда время истекло.

Архонта повели по коридорам, подталкивая в спину. Она еле-еле передвигала ноги и запиналась, пока не догадалась подобрать цепь и нести ее конец самой. У ворот тюрьмы четверых осужденных поджидала открытая телега с низкими бортами. Девушку затолкали в самый дальний угол, откуда спрыгнуть на ходу было невозможно. Вот что не предусмотрела Алиссен, надеясь на свое скорое освобождение: на казнь ее поведет не Эверон, а хорошо вооруженные конные люди из имперского легиона! Ария она не видела, сколько ни оглядывалась. Рядом с ней в повозке понуро сидели двое мужчин и средних лет женщина. На воина-мага никто из них не походил. Здорового мужика в порванной домотканой рубахе можно было принять за селянина, а род занятий второго не поддавался определению. Женщина неразборчиво шептала молитвы, раскачиваясь взад и вперед.

Процессия тронулась к центру города, архонта везли напоказ, заранее расклеив объявления о предстоящей казни. Все по плану Эверона, но толпа, следующая за повозкой, не догадывалась, кто из четверых преступников — чудовище. Предположений было множество, но Алиссен они не касались: из четверых осужденных она выглядела самой безобидной.

Девушка не молилась. Она думала не о спасении своей души, а искала глазами в толпе Моргвата, находя его в каждом втором мужчине и разочарованно отворачиваясь снова и снова. На фоне остальных обреченных ее оживление выглядело странно и вскоре было замечено.

— За что девочку? — сердобольно полюбопытствовал женский голос.

— Известно за что — за разврат! Глядь, шустрая! Так по сторонам и зыркает.

— Узнаете, когда объявят! — отрезал легионер и попер лошадью на зевак, подошедших слишком близко.

Проехали Магистрат и собор святого Ариеса, Железную башню. Алиссен содрогнулась, увидев ее неприступные стены. Там, за серым гранитом, возможно, стонет под пытками эльф Ханлейт… «Кеннир умрет», — сказал арий уверенно и твердо, не сомневаясь в своих намерениях. Эльфа жаль. Не придется им выпивать вместе, и никогда они больше не встретятся! Но Алиссен слишком молода и хороша собой, чтобы умирать! Где Эверон сейчас? И где же Моргват?!

«Он опаздывает. Нет, просто не хочет рисковать. Он все сделает, как нужно, это же Моргват! Умный архонт с веселыми глазами. Сильный, добрый, но верный ли? Осторожный. Непредсказуемый. Ненадежный», — подсказывал здравый смысл, но сердце открывалось верить в последние определения.

В конце улицы показалась главная площадь Велеграда, заполненная людьми до отказа. Посреди нее возвышался помост с перекладиной. Слегка покачиваясь, четыре петли ждали своих жертв. Процессия остановилась. Смертников вытаскивали из повозки одного за другим. Женщина пронзительно завизжала и отказалась идти на помост.

Вот теперь Алис испугалась по-настоящему! Напасть на конвой было в разы проще на узких улочках, чем посреди площади! «Моргват меня бросил… Моргват меня бросил?! Меня?!» Одно — с горечью сказать это Эверону, храня в глубине души несокрушимую веру, что архонт придет на помощь, и совершенно другое — убедиться наяву, что так оно и есть! На какое-то время Алиссен перестала видеть происходящее и соображать. Отпихиваясь от рук легионеров, она схлопотала неслабый удар в живот, но боли не почувствовала. Несколько человек выволокли ее из повозки и уронили на помосте — призвав свою магию, даже скованная по рукам и ногам, Алиссен вырывалась отчаянно сильно.

— Архонт…

Страшное слово, передаваемое из уст в уста, пронеслось над людским морем, как вздох. Прошли те времена, когда воин-маг вызывал всеобщее уважение и любовь. Дети больше не восхищались сияющими мечами, женщины не млели от света в глазах, а мужчины почтительно не склоняли головы перед доблестью. Всего сто лет — и магия, издревле охраняющая Эймар от скверны, была предана анафеме. В Велеграде, во втором по значимости городе Империи, всего в шаге от Аверны — столицы ариев, архонту не могло быть снисхождения!

Синий свет в глазах преображал Алиссен, превращая девушку в жуткое и прекрасное существо из запретного мира, а она бессмысленно расходовала свои силы на борьбу с металлом кандалов и не слушала итог чужих жизней, заключенный с скупые слова приговора; не видела в толпе несчастного лица Лето; не смотрела, как осужденные один за другим отправлялись к праотцам. Сегодня казнили невезучую знахарку, случайно или с умыслом уморившую пациента, крестьянина, поднявшего руку на своего господина и разбойника с большой дороги. Каждому из несчастных предстояло достойно закончить свои дни на виселице. Получалось не у всех: последняя пляска смерти в петле — зрелище далекое от благородства.

— А ну, встань! — скомандовал офицер легионеров.

Девушку оторвали от щербатых досок эшафота и поставили вертикально. Алиссен оставила сопротивление и с ужасом смотрела на три обмякших мертвых тела и пеньковую веревку прямо перед собой. От нее отделял всего один шаг… «Этого не будет. Не может быть. Не со мной!» — крутилось в голове у Алиссен, а ее уже горло сжималось в предчувствии недостатка воздуха. Умирать больно? Или быстро? «Алис, я тут!» — донеслось издалека или только послышалось. «Это же Лето! Он пришел проститься со мной, а мы так ни разу и не поцеловались! Хоть кому-то я нужна!» — узнала девушка знакомый голос и запоздало заплакала.

— Именем Императора и по приказу Магистра Кеодана! За убийство сира Анвелла ванн Валейна, гражданина Велеграда, архонт Алиссен Вейс приговаривается к смерти через повешение. Привести приговор в исполнение!

Ее подтолкнули к петле. Опустив глаза, Алиссен увидела границы люка, который откроют через несколько секунд, чтобы оборвать ее жизнь. Веревка висела слишком высоко и не доставала до шеи архонта. Алиссен подхватили сзади и приподняли, чтобы палач смог надеть петлю. Удавка плотно обхватила горло. Почти все. Стоя на цыпочках задрав голову и чувствуя, как немеют от напряжения икры, девушка не видела, как кто-то протискивается к эшафоту, подняв руку с закатанным до локтя рукавом, а люди покорно расступаются перед символом карателей на запястье. Даже легионеры не посмели ему перечить.

— Именем Императора эта казнь отменяется! — повелительно прозвучал голос Эверона.

— Кто вы такой, демон вас задери! — возразил офицер охраны.

— Не поминайте демонов в моем присутствии, — сухо оборвал арий, поднимаясь на помост, — я — мэтр Эверон, старший каратель Железной башни. Представление окончено, прикажите всем разойтись. Вы оглохли? Немедленно!

— Арий? — засомневался легионер, — а где ваш посох? И что у вас в руке — не меч ли архонта?! Взять его!

— Только посмейте, и вы все подохнете. Я — закон!

Над площадью Велеграда померкло солнце и заклубились свинцовые тучи. По помосту пронесся хлесткий порыв ветра, взъерошив волосы Алиссен и бросив пыль в запрокинутые лица зевак, запорошив глаза и замусорив приоткрытые от изумления рты. Площадь заволновалась, загудела голосами, указывая на небо, внезапно потемневшее, как перед сильной грозой. Сверкнув в пальцах Эверона, ветвистая молния беззвучно взвилась вверх, холодно уколола небеса и исчезла.

— Достаточно или мне продолжить? — угрожающе спросил арий.

— Нет, мэтр, — побледнев, поспешил заверить офицер, — я все понял.

— Разойтись! — гаркнул он что было силы, а легионеры чином поменьше кинулись исполнять приказ, направив оружие в передние ряды.

Но велеградцы спешили покинуть место казни и без принуждения: когда гневается маг, лучше держаться на расстоянии. Эверон освободил Алиссен от петли.

— Отойди от края, — тихо сказал он, — встань мне за спину. Это еще не конец.

Девушка попятилась за черный камзол ария, неожиданно ставшего ее единственным защитником. Почему-то Эверон держал в руке меч Моргвата. Толпа редела. Стало видно одинокую карету, стоящую напротив. Ее дверь открылась, выпустив Кеодана. Арий шел к эшафоту, опираясь на длинный посох, как странник на палку.

— С каких это пор вы отдаете приказы от имени Императора, Эверон? — едко осведомился он, не дойдя до помоста несколько шагов.

— Я выяснил, что она невиновна в убийстве, мэтр.

— И что? Не отметилась в этом преступлении — совершит другое. Она — архонт, мой друг, и заслуживает петли. А вы… У меня нет слов, чтобы описать то, что вы сейчас делаете! Вы поставили под сомнение мой приговор, сеете смуту в городе… Эверон, вы знаете, как хорошо я к вам отношусь! Почему вдруг вы решили испытать на прочность мою лояльность?

— Хорошо? Вы относитесь ко мне хорошо?! Вы грозились запереть меня в Железной башне до конца моих дней не позднее, как вчера!

— Не будем горячиться. Я преувеличил, а вы отреагировали слишком бурно. Создатель в свидетели, я и не знал, что вы так обидчивы! Забудем этот разговор — вы можете гулять днем и ночью где вам заблагорассудится. Вы довольны?

— Да, я доволен. А еще я заберу с собой архонта.

— Нет, Эверон, не заберете, — твердо сказал Кеодан, — вы покончите с этой нелепицей сию же минуту! А я постараюсь забыть вашу непростительную дерзость. Боги, я буду должен объяснять Императору, что вы устроили в Велеграде!

Площадь опустела, только отряд охраны остался, не смея покинуть свой пост без распоряжения одного из ариев. Они ожидали в стороне, нервно поглядывая на обоих магов и мечтая о казармах. Кеодан небрежно махнул рукой, и легионеры, вскочив в седла, с грохотом ретировались, увозя с собой повозку. Эверон молчал. Алиссен стояла поодаль, наблюдая, как ветер магии перебирает черные пряди волос на шее ария и дышит скрытой мощью, готовый вот-вот стать ураганом.

У спора двух магов больше не было свидетелей, а те, кто на свою беду спрятался в ближайших подворотнях, скоро пожалеют, что не унесли ноги. Кеодан ударил посохом, заставив содрогнуться землю. Доски эшафота затрещали, грозя превратиться в обломки дерева и гвоздей, а тела повешенных начали раскачиваться, стукаясь друг об друга.

— Чего вы ждете, Эверон? Знака с небес? Вы убиваете мое бесценное время! Убейте архонта! — с нескрываемой злобой приказал Кеодан, удобнее перехватывая оружие и направляя его вперед.

Арий Железной башни едва заметно выдохнул, словно отпуская ветер на волю. Высоко над площадью завертелся темный смерч и стремительно опускался все ниже, к своему хозяину на земле. Пусть в руке ария бесполезный меч — он маг и без посоха. А архонт, скованный металлом по рукам и ногам останется архонтом, пока дышит. Алиссен зажмурилась, увидев мириады стальных игл, вылетевших из посоха Кеодана. Она беспомощно выставила вперед скованные руки, не умея отражать чужую магию и не имея возможности уклониться.

— Ложись!

Эверон сбил девушку с ног, толкнув плечом и взмахнул мечом Моргвата, отражая лезвием магическую сталь Кеодана. Одновременно бешеный порыв ветра заставил большинство смертоносных осколков сбиться с цели. Они вонзились рядом, в деревянные доски эшафота, в тела казненных и зазвенели о камни мостовой.

— Стоп! Мэтр Эверон, остановитесь! — громко закричал Магистр, перекрикивая свист ветра, — взгляните на небо: ваши выкрутасы уже видны в Аверне!

Землетрясение прекратилось, но над площадью неистовствовал смерч, превращая ясный день в ненастные сумерки. Кеодан стоял в центре широкого круга бури, в относительном затишье, но стоило Эверону передумать — и мощь стихии могла на него обрушиться. Если только арий ее вообще контролировал…

— Мы же разговариваем, разве не так, мой друг? Я готов вас выслушать. Что такого в этой девке? Вам не хватило времени на забавы? Я готов дать отсрочку. Эверон, вы меня слышите?

— Не в ней дело, а во мне.

— Конечно, в вас! Вы очень больны. Вы тронулись умом! Мало того, что вы взвалили на меня свои обязанности, так еще устраиваете бунт на пустом месте!

— Мои обязанности? — непонимающе переспросил Эверон и шум ветра немного стих.

— Вы еще спрашиваете! Будите меня письмом в три утра, вызываете в Железную башню, раздаете через сумасшедшую арийку не менее безумные распоряжения!

— Через Фиону? Какие распоряжения?

— Доставить Хранителя к Императору прошлой ночью! Вы размахиваете мечом архонта: я-то знаю — почему, а вы сами? О Боги! Вы забыли и это?! Ваш посох едет к мастеру в Аверну! Ума не приложу, как вы умудрились его испортить, но могли бы сказать и раньше, а не разгуливать повсюду с пустыми руками!

— Что за бред… Я не ночевал в Железной башне. Я ничего не знаю, — пробормотал Эверон, но его услышала одна Алиссен.

— Прекратите баловство, вы себя убиваете и вынуждаете меня применить силу. Вам не выстоять против истинного ария, но я боюсь за город: моя магия слишком разрушительна, — увещевал Кеодан.

— Я прекращу. Но мне нужен ответ: что происходит с душами в сферах после нашей смерти?

— Как что? Встреча с Создателем! — Кеодан не удержался от насмешливой гримасы.

— Это ложь!

— Послушайте, Эверон. Вы — арий, я — арий. У вас есть душа, а у меня — нет, я таким родился, но Император уравнивает всех: вы свою тоже потеряете. За магию нужно платить! Все, мое терпение вышло!

Эшафот подбросило в воздух вместе с живыми и мертвыми. Алиссен с размаху упала на булыжную мостовую. Ей показалось, что у нее сломались все кости, а в глазах взорвались искры. Или это были молнии Эверона, прорезавшие грозовое небо ослепительными льдисто-холодными вспышками. Два ария боролись не на жизнь, а на смерть. Что значил вызов, брошенный Эвероном самому могущественному Магистру среди ариев? Девушка-архонт не была его причиной, а лишь последней каплей, переполнившей чашу терпения, камешком, вызвавшим горный обвал невероятно долго сдерживаемого протеста.

* * *

От помоста остались одни руины. Алиссен лежала не шевелясь и только вздрагивала, когда рядом по камням лязгали стальные осколки, вылетевшие из посоха Кеодана. Те, что не попали в цель, через некоторое время возвращались к магу обратно. Не рискуя обратить на Эверона разом всю свою мощь и промахнуться, Магистр бил атаками по площади, изредка пуская в ход дрожь земли, чтобы лишить противника равновесия, но это ему не удавалось. С окон окрестных домов сыпались стекла, от поднятой пыли слезились глаза, порывы неистового ветра мешали дышать, но только они и спасали от неминуемой гибели. У Эверона не было посоха, и он больше защищался, чем нападал, отражая сталь мечом архонта и магией ветра, лишь изредка призывая короткую молнию и проводя ее через свои пальцы. Но воронка урагана над его головой все ширилась.

— Вас ждет трибунал и суд Императора, — доносился сквозь бурю голос Кеодана, — Эверон, что вами движет?

— Я хочу быть свободен.

— Арий, маг стихий, вы несвободны априори.

— А я попытаюсь.

— Как?! Призовите на помощь вашу хваленую логику — вы же связаны по рукам и ногам! Да я лично найду вашу сферу в хранилище и уничтожу ее!

— Для начала — найдите!

— Вы спятили! Зачем вам свобода? Вы рвались к власти, как одержимый, и получили ее! Вы — прирожденный палач, Эверон, и лучший из карателей, что вас не устраивает?

— Цена!

Полыхнуло так ярко, что на мгновение показалось, что Эверон зажег меч архонта. Ветвистый разряд вонзился в землю в шаге от Кеодана. Магистр отшатнулся.

— Хорошо, требуйте другую цену, пока я слушаю! Торгуйтесь, мэтр!

— Вы жаждете моей крови с каждой минутой все сильнее, и думаете, я сдамся, поддавшись на лживые уговоры?

— Так вы в трезвом уме, мой друг? А я не верил!

Больше Кеодан ничего не сказал. Размахнувшись, он всадил свой посох меж камней мостовой. Алиссен оглохла от чудовищного подземного грохота, сотрясшего тело. По земле пробежали быстрые трещинки: валуны Ракхайна, вбитые в почву бессчетными шагами горожан, пролежавшие целые века, дрогнули и зашевелились; мостовую прорезала кривая расселина и побежала к ногам Эверона, все расширяясь, пока не взорвалась осколками камня. Арий Железной башни упал, выронив меч и лежал навзничь, не двигаясь. Ураган над площадью замедлил свое яростное вращение и угрожающе опустился ниже, будто выжидая. Магистр не спеша подошел к поверженному врагу и занес посох для последнего удара.

— Эверон, очнись! — закричала архонт, выпуская в Кеодана стрелу магии из скованных рук.

Слишком низко и бессильно у нее вышло: металл наручников заблокировал часть урона и накалился, обжигая запястья Алиссен, а магистра едва задело по ногам. Но Кеодан отвлекся… Тотчас из грозовой тучи вырвался столб ледяного пламени. Подняв руки, Эверон отразил его Кеодану в грудь. Магистра закрутило в вихре и оттащило на несколько шагов прочь. Кеодан не вставал, зато Эверон поднялся. Пошатываясь, он доковылял до девушки и опустился на колени, отцепив с пояса связку ключей.

— Открой глаза. Не время притворяться, — шепнул арий, перебирая ключи дрожащими, опаленными небесным огнем руками.

Перепробовав несколько штук, он, наконец, нашел подходящий и разомкнул кандалы и наручники.

— Кеодан мертв?

— Не думаю. Ему помогает Император, а мне — никто.

Растеряно посмотрев на связку ключей от замков в Железной башне, которые ему больше никогда не открыть, Эверон отбросил ее в сторону.

— Скоро придут другие арии… Вот им подарок от меня. Напоследок!

Ураган возобновил свое бешеное вращение, вовлекая в воронку доски эшафота, стекла, землю и куски камней.

— Можешь идти? — Эверон протянул руку, предлагая Алис встать.

— Нет! Не надо! — внезапно вскричала она, глядя за спину ария, но было поздно.

Подкравшийся Лето со всей силы ударил Эверона доской по затылку. Арий рухнул ничком, на этот раз всерьез потеряв сознание.

— Всего-то делов! Бежим, Алис!

— Меч Моргвата!

— Это тупо! Ладно забрал!

Алиссен пробежала несколько шагов вслед за Лето и резко остановилась, дернув руку, в которую аквилеец вцепился со всей силы.

— Мы не можем бросить его здесь! — перекрикивая ветер, она указала на распростертого на земле Эверона.

— Еще как бросим!

— Кеодан с ним расправится, когда очнется!

— А тебе что за дела? Одним арием меньше!

— Я понесу его сама!

Решительно выдернувшись, Алиссен вернулась и поволокла Эверона по мостовой под неистовую ругань Лето, пока аквилеец не оттолкнул ее и не взвалил ария себе на плечи.

— Какой тяжелый, гад! — застонал Лето и надолго замолчал, чтобы не сбить дыхание.

Пыльный вихрь не ограничивался городской площадью — на близлежащих улицах мело и порошило глаза не менее сильно. Жители попрятались. Только однажды в буро-сером тумане мимо проскакал отряд легионеров, не заметив друзей, вжавшихся в каменные стены парадного входа одного из домов.

— Куда мы бежим?

— К Железной башне.

— Куда?!

— Все под контролем, Алис. Мы не в тюрьму, а в… увидишь сама! Я этот город изучил, как свои пять пальцев.

— Но впереди тупик!

— Да?! Точно, я улицей ошибся. Давай назад.

Беспорядочно плутая в переулках, Лето почти случайно вывел Алиссен к рукотворному каналу, соединяющему Ракхайн и шлюзы Железной башни. Обитель Эверона угрожающе возвышалась прямо за их спинами, а под ногами плескалась темная вода, замурованная в гранит. Лето перелез через чугунное ограждение, перекинул через него тело ария, оставив висеть вниз головой и исчез в низкой арке, ведущей под землю. Он появился вновь в лодке, подгребая единственным веслом и отталкиваясь от гранитных стенок. Алиссен спустилась и помогла стащить Эверона в маленькое суденышко.

— Тоннель подземный, — объяснил Лето, направляя лодку в противоположную сторону, — мы проплывем прямо под городом. Это безопасно, пока Железная башня не откроет шлюзы. Но когда она их открывает, здесь все заливает под потолок.

Голос аквилейца гулко отдавался во влажных сводах тоннеля, светлое пятно входа маячило все дальше, лодка направлялась в кромешную тьму.

— Если тюрьма вдруг сбросит воду, мы утонем, как котята!

— Не-а, не будет этого.

— Откуда такая уверенность?

— А кто прикажет? Сдается мне, что мы везем главного начальника Железной башни! Хорошо, что с собой взяли.

— Какая здесь вонь…

— А ты что хотела? Посмотри в воду: кровищу видишь? А кишки? Тут всего полно, что в пыточных сгнить не успело!

Девушка поежилась. Не все так буквально, как сказал Лето, но близко к истине. Канал постепенно брал левее. Стало темно, хоть глаза выколи. Аквилеец перестал грести и защелкал огнивом, засветив жалкую свечу. Потом приподнял бесчувственного Эверона, прислонив к борту.

— Я его выброшу, Алис, и даже не спорь. Арий мигом захлебнется, не успев в себя прийти. Сама рассуди: он добровольно с нами не пойдет. Огребем лиха — и только.

Алиссен молчала. По сути, ее друг прав: избавившись от Эверона, они минуют множество проблем. Вдвоем проще, чем с таким опасным спутником. Лето подтянул ария к краю лодки. Рука Эверона свесилась вниз и беззащитно заплескалась раскрытой ладонью в мутной воде.

— Лето, нет!

Она едва успела остановить аквилейца, бросившись вперед и опасно раскачав лодку.

— Алис, Алис! Одумайся!

— Ты ничего не понял! Он сражался с Кеоданом!

— Я мало что слышал, наблюдал только, но думаю, что у них свои счеты, Алиссен.

— Отчасти так. Но Моргват не стал меня спасать, а Эверон рисковал своей жизнью!

— А насчет Моргвата у меня особый разговор будет! — неожиданно зло высказался Лето, — и если ты не разрешаешь выбросить ария, то меч этого подлеца точно пойдет ко дну!

Лето хотел схватить оружие архонта, но Алиссен наступила на него ногой.

— А вдруг Моргват не смог прийти на помощь?

— А вдруг ты наивная дурочка? Он и не собирался! Как только тебя заперли в Железной башне, твой любезный Моргват потрусил к пристани вызволять свою лошадь, еще и порадовался, что ты ему фору могла дать, понадеявшись на свое спасение и не сразу рассказав — кто он и зачем в Велеград наведался! А с тех пор его и след простыл!

— Не может быть!

— Так и было! Не веришь?

Лето говорил с искренним негодованием.

— Верю… Но меч оставь. Мы его продадим.

Алиссен притихла, прислушиваясь к ноющей боли в ребрах. Она или что-то себе сломала, падая с помоста, или просто сильно расшиблась. Лето взял было весло, но бросил и завозился с веревкой на носу лодки.

— Вот. Свяжем ария. Откуда мы знаем, что ему взбредет в голову, когда очнется?

— Да, правильно. Давай, помогу, подержу ему руки.

— Спереди, Алис.

— Почему? Сзади надежнее!

— Как долго ты его в пленниках водить планируешь, а? Допустим, я штаны мужику расстегну, так и быть, но держать хозяйство не намерен! Ты поняла мою мысль?

— Вполне!

Эверона связали. Девушка с удивлением уставилась на свои ладони, ставшие алыми.

— Он ранен?

— Сплошь и рядом, но неглубоко. Так, царапины. Правой руке сильно досталось, в которой меч был, а левой он от магии Кеодана ветром оборонялся. Вот, глянь, и в шее эта дрянь!

Аквилеец повернул голову Эверона набок и выдернул металлический шип.

— А во мне ни одного нет.

— Повезло, значит. Торопиться не будем, нам бы темноту застать, чтобы на другой берег Ракхайна незаметно перебраться. А дальше — в бега. Ты отдыхай, будет неладно, я разбужу.

— Ты очень хороший, Лето.

— Я обычный.

Лодка плыла в вонючей темноте тоннеля. Алиссен прилегла на корме, закрыв глаза, но она не спала. Так Эверон хотел свободы? Тогда кем он считает ее — пропуском в другую жизнь, последним звеном между сферой с душой и Моргватом? Или все сложнее? Кроме ария, никто не ответит.

 

Ренегат

В раскрытые окна кабинета долетал стук молотков и запах распиленного дерева — на верфи шло строительство. Впервые за последние три года Эдельс готовился спустить на воду новый корабль. Это стало возможным благодаря загадочному молчанию Архоны, прекратившей истеричные требования денег. Многие лета Гариан ванн Эдельс управлял большей половиной города, портом и судостроительной верфью, а с 3215 года у него появились дополнительные две руки, а, самое главное — умная голова старшего сына Эверона, до срока вернувшегося с военной службы. Молодой человек сидел за столом, погруженный в расчеты, и лишь мельком взглянул на отца, заглянувшего в контору в неурочное время.

— Мать очень просит тебя отобедать сегодня с нами.

— Передай леди Виолетте, что я поем здесь. Мне некогда, — невозмутимо отказался Эверон.

Сир Гариан вздохнул и сел в полукресло напротив. Вот уже двадцать лет, как его вторая жена доказывает свою любовь к мужу и преданность дому ванн Эдельсов, она родила троих сыновей и дочь, но завоевать расположение Эверона так и не смогла. Спокойное равнодушие — вот и все, чего она добилась. Да, еще — официальное обращение «леди Виолетта».

— Я сам тебя прошу. К нам прибыл высокий гость из Аверны.

— Из Аверны? Кто и зачем?

— Святой отец Демерий. Он хочет лично благословить всех моих сыновей.

Эверон оторвался от своего занятия и непонимающе посмотрел на отца:

— Священник? Я обойдусь.

— Сын, он не просто священник. Он — арий и глава церкви.

— Что?!

— Да. Демерий говорит, что трон севера пуст уже год, королева умерла, а война закончена.

— И с такими речами ты принимаешь его в нашем доме?

Столетняя война стала для семьи огромным бременем, но как бы тяжело не приходилось, ванн Эдельсы всегда знали, что северный престол не оставит их в беде. Сначала они опирались на авторитет Фелана, а когда Создатель призвал архонта к себе, королева Амаранта обеспечила поддержку Эдельсам в Совете Архоны. Время от времени столица требовала денег, но не в таких масштабах, чтобы разорить. Завершение войны поражением означало лишь одно: северные феодалы рискуют потерять все — от титула до состояния.

— Я видел официальную бумагу, подписанную королем Родериком — правление Амаранты I закончено в 3214 году. Эймар стал единым государством.

— Эдельс никто не завоевывал, отец!

— И не будет, мы сдадимся сами. Бои идут в Морее, и еще долго будут идти, не скоро падет Архона, но побережье стало ничейной территорией. У нашего города нет армии, а все, кто призван — на западных фронтах.

В кабинете стало тихо. Эверон обернулся к окну, глядя, как непривычно-яркое весеннее солнце заливает корпус будущего корабля. Казалось, он сгорал без остатка красно-коричневым пламенем, стоит закрыть глаза — и исчезнет.

— Зачем святая змея из Аверны пожаловала именно к нам?

— Он хочет оказать великую честь. Подробностей не сказал. Ты нужен мне дома, Эверон.

— Я приду. Мне нужно кое-что закончить.

Уходя, сир Гариан обернулся и бросил на сына долгий взгляд. Упорство и выдержка Эверона поражали: он, действительно, погрузился в прерванную работу, выводя на бумаге длинную колонку цифр. Что это было — цены или строительные размеры? Отдав верфь и порт в руки Эверона, Гариан ванн Эдельс перестал вникать в дела, лишь наблюдая со стороны. Средства, вложенные в понятные одному Эверону изменения, уже начинали приносить доход, просачиваясь в кошелек небольшим, но надежным ручейком золотых монет.

* * *

За обедом Эверон смотрел к себе в тарелку и старался не слушать велеречивые разглагольствования отца Демерия о душах и их предназначениях. Если отец прав, и Амаранта мертва, то поражение севера не за горами. Вопрос в том — как такое могло случиться! Покинув штаб армии севера год назад, Эверон не слышал даже слухов о болезни королевы, она не оставляла себе преемников и не готовилась к предстоящей кончине. Более того — ее никто не хоронил! Может, королева вернется? Но поведение Архоны настораживало: по всему было ясно, что северной столицей не управляет твердая рука.

— Ваши сыновья служили в армии, сир Гариан? — громкий вопрос святого отца вывел Эверона из задумчивости.

— Мои сыновья слишком молоды, Ваше святейшество! Эндрю едва исполнилось девятнадцать, а младшему, Карену, нет и шестнадцати.

— Тогда Создатель миновал вас своим гневом, сир! А кем приходится вам молодой мужчина справа от меня?

— Это — Эверон, мой сын от первого брака.

— И что помешало ему вступить в ряды северян, дражайший сир? — насмешливо осведомился отец Демерий, словно старшего сына ванн Эдельсов не было в комнате или он был глухонемым.

— Я служил в штабе армии и не участвовал в боевых действиях, — сухо отрезал Эверон.

— О, так вы их планировали! Вы учились на военачальника?

— Я закончил университет в Архоне.

— Какая прелесть! Так ваши руки чисты, несмотря на сотни загубленных душ рядовых солдат.

Эверон не стал отвечать на колкость и запил ее вином. Трапеза подошла к концу. Леди Виолетта и младшая дочь хозяина дома, Аделия, удалились, почтительно поклонившись священнику, на что отец Демерий благосклонно кивнул, не потрудившись с благословлением. Мужчины прошли в гостиную.

— Настало время сообщить о цели моего приятного визита, сир Гариан, — улыбнулся отец Демерий, потирая руки в молитвенном жесте, — один из ваших сыновей удостоен чести стать арием. Король Родерик лично возложил на меня сложнейшую задачу выбрать самого способного.

Старший ванн Эдельс побледнел:

— Возможно, Создатель имеет на моих детей совсем другие планы…

— Планы Создателя неисповедимы, сир Гариан! Я допускаю, что для столь высокой цели не подойдет ни один из юношей, и тогда я, скорбя от неудачи, покину ваш гостеприимный дом. А пока Создатель будет говорить моими устами. Встаньте, дети мои! — приказал святой отец.

Гариан ванн Эдельс с тяжелым сердцем подтвердил приказ.

— Вас это тоже касается, сир Эверон, — небрежно обронил отец Демерий, прикасаясь попеременно ко лбу и груди Эндрю ванн Эдельса, высокого статного парня, еще не совсем избавившегося от юношеской неуклюжести.

Процедура избрания ария не была пугающей или долгой — арий-священник подошел к каждому из сыновей, задерживая благословляющий перст чуть дольше обычного — и только.

— Посмотрите мне в глаза, сын мой, — потребовал отец Демерий, удерживая короткие толстые пальцы на груди Эверона, — чем вы так недовольны?

Ответа арий не ждал и сразу же обернулся к сиру Гариану:

— Небольшой разговор наедине, и я больше не смею вас беспокоить.

Оставшись с хозяином дома с глазу на глаз, столичный гость не спеша прошел вдоль книжных полок. Ни них стояли не только фолианты, но и макеты кораблей, выполненные со скрупулезной точностью: снасти, паруса и лакированные борта морских судов были уменьшенной копией оригиналов. Арий внимательно рассматривал один из них и молчал.

— Как я понял, мои сыновья не подходят для чести стать ариями, святой отец?

— Я бы так не сказал. У Эндрю горячее сердце. Став магом стихий, он запросто согрел бы кружку с водой. Зимой в Эдельсе прохладно, верно?

— К чему вы клоните?

— Карен не выдержит обращение, его душа слаба. Каково имя среднего по возрасту мальчика? А, неважно. Он кто угодно, но не арий. Поручите ему финансы — и будете довольны. Чьи это работы?

— Эверон строит корабли, — с заминкой ответил сир Гариан.

— Только строит? Или ходит в море?

— Он знает залив Агнара, как свои пять пальцев.

— Красивое увлечение. Но у вашего старшего сына тяжелый нрав, что мне совсем не импонирует. С другой стороны, магических недорослей, способных согреть воду, у нас полно, а настоящих боевых магов в Империи не хватает.

— В какой Империи?

— Вы отстаете от жизни, сир Гариан, а я забегаю вперед — Эймар ждут большие перемены! Увидите сами. Да, чуть не забыл: я забираю в Аверну Эверона, — сообщив новость, отец Демерий обернулся с вежливой улыбкой.

— Но вы не можете… Он же наследник рода!

— Помилуйте, сир, я могу! Вы даже представить себе не можете всех моих возможностей! А перспективы новой власти вас заставят закрыть глаза, чтобы не ослепнуть. Родерик — прекрасный король, но вспомните, насколько он стар! Король будет править, пока дышит, но увы, его дни сочтены. Тело Родерика не успеет остыть, как Эймар станет Империей ариев, а ваш сын — одним из вершителей судеб обновленного государства! А теперь подумайте, что сделал род ванн Эдельсов для страны, кроме того, что дал Эймару величайшего из наших врагов — архонта Фелана?

В тоне и словах отца Демерия читалась неприкрытая угроза расправы и грубое обещание сладкого пряника. Налет святости слетел с ария, как шелуха.

— Эверон — взрослый мужчина, ему не место в школе магов! — возразил Гариан ванн Эдельс.

— Согласен, это проблема. Но она легко решаема: при удачном обращении у него будет частный учитель. Обещаю — один из лучших! Впрочем… почему бы и не я?

— Мой сын не согласится!

— Пока только вы не согласны. Но своего сына вы уговорите, сир Гариан, я уверен. Позвольте откланяться: я просто мечтаю подышать морским воздухом. Увидимся завтра утром, сир.

Отец Демерий направился к выходу, не дожидаясь ответной реакции хозяина. Проходя мимо подсвечника, он взмахнул рукой. Полыхнуло пламенем, и зажглись сразу все восемь свечей.

* * *

Эверон стоял у окна конторы, упираясь лбом в прохладное стекло. Снаружи стемнело, и он ничего не видел, кроме своего отражения и фигуры отца, маячившей позади. Сир Гариан что-то продолжал говорить, иногда его расстроенный голос подрагивал, а между предложениями повисали длительные паузы. Он не знал, как истолковать бесстрастное с виду молчание сына и старался объяснить все подробнее. Наконец, отец подошел и положил ладонь Эверону на плечо.

— В предложении отца Демерия есть свои преимущества, сын.

— Перечисли.

— Ты переедешь в столицу, получишь хорошую должность…

— Моя столица — Архона. Моя должность — управление делами нашей семьи.

— Север проиграл в войне, а в Аверне имя ванн Эдельс стало синонимом архонтов. Нас раздавят, как тараканов.

— И ты решил откупиться мной?! Убери руки! — яростно выкрикнул Эверон, резко оборачиваясь и отталкивая отца.

— Это не так! Я встречался с арием дважды, я предлагал Эндрю, но он не поддается на уговоры!

— Эндрю? Ты специально назвал своего второго сына именно так? Заранее планируя, что я могу не пригодиться? Чтобы не портить фамильный герб? Полагаю, я могу это снять и передать следующему по счету ванн Эдельсу?

Эверон сдернул со среднего пальца кольцо с монограммой двойной буквы «Э» и швырнул его на стол. Сир Гариан онемел от неожиданности: он не предполагал у своего старшего сына ни подобных мыслей, ни сильных чувств. Оказывается, он совсем не знает Эверона.

— Как ты можешь такое говорить? Я и сам не планировал получить состояние, я не родился первым, но мой старший брат погиб. Я сделал все возможное, чтобы эта проклятая война тебя не убила!

Все так, но Эверон не мог и не хотел останавливаться.

— А теперь меня прикончит обращение в арии? Благодарю, но смерть на поле боя куда достойнее!

— Отец Демерий заверил…

— В чем? Что став рабом, я буду бездетен и не посмею вмешаться в дела наследства?

— Довольно, сын. Я передам арию твой отказ. Открой окно и посмотри в последний раз на то, что ты строил, и считай, что верфь уже с завтрашнего дня не наша. Ты лишаешь состояния и себя, и своих братьев, а меня, сестру и мать — еще и крыши над головой. Подумай о трибунале, который тебе грозит как военному преступнику, — устало ответил сир Гариан.

Не так планировал он этот разговор, рассчитывая на хладнокровие Эверона, на трезвое и взвешенное решение, которое они вместе должны принять. Обвинения со стороны сына были и обидны, и нелепы.

— Я сам с ним поговорю, — коротко бросил Эверон, первым выходя из конторы. Кольцо он оставил на столе.

До дома было всего два квартала. Эверона встретила испуганная тишина полутемных залов и закрытых дверей. Не задерживаясь, он прошел к себе и упал в кожаное кресло. Просидев без движения несколько часов, глядя на пламя свечи и заработав головную боль от неразрешимых раздумий, Эверон услышал тихий стук в дверь. Было уже за полночь.

— Что вам понадобилось? — увидев на пороге мачеху, грубо спросил он, забыв про привычную отстраненную вежливость.

Леди Виолетта вздрогнула, как от удара. Ее удачный во всех отношениях брак омрачал лишь этот ребенок, доставшийся от первой супруги мужа. Самый послушный из всех, Эверон с детства ни разу не заслужил наказания, но если за ним с случалась мелкая провинность, леди Виолетта не смела поднять на пасынка ни голос, ни, тем более, руку: ее пугал и останавливал предостерегающий взгляд черных глаз Эверона. Догадываясь, что источник послушания мальчика — не природная склонность к покорности, а гордость, не допускающая никакого насилия, мачеха была достаточно мудра, чтобы не заслужить его ненависть, но не настолько чутка, чтобы завоевать любовь. А теперь от этого взрослого, непонятого ею человека, зависит судьба всех остальных детей!

— Я вас прошу…

Не найдя подходящих слов и не выдержав наплыва обуревавших ее эмоций, женщина опустилась перед Эвероном на колени. Она беззвучно плакала. Немая пауза длилась долго.

— За меня вы бы просить не стали.

— Я умоляю за тех, кто слабее вас: за Адель, за Карена, за вашего отца. Если бы Создатель потребовал от меня любую жертву во благо нашей семьи, я бы отдала даже свою жизнь, не задумываясь!

— Так я — та самая жертва?

— Я взываю к вашему милосердию, Эверон, будьте же справедливы! Я была вам матерью двадцать лет, что я сделала не так?! — воскликнула мачеха.

Увы, этот откровенный разговор безнадежно запоздал. Будь леди Виолетта решительнее, у нее был шанс что-то изменить в отношениях с Эвероном, но теперь мольба, продиктованная отчаянием, не вызывала в нем ответных чувств. Леди ванн Эдельс честно старалась относиться ко всем детям одинаково, но заставить себя полюбить пасынка так и не смогла.

— Ничего плохого вы мне не сделали, но и не заслужили права требовать ответных жертв. Уходите, — сказал Эверон своим обычным тоном.

Леди Виолетта подняла глаза, не встретив во взгляде пасынка ни торжества, ни сочувствия. Что за монстр стоит перед ней, раз его душа понадобилась демону? Нет, она бы не стала за Эверона просить даже самого Создателя! Какое будет облегчение, если он навсегда покинет дом! Самое страшное, что Эверон и сам это понимает! Придя в ужас от собственных мыслей, женщина поднялась с колен и вышла.

* * *

Наутро Эверон удивил всех непривычно спокойным, задумчивым видом. Похоже, предстоящий отказ арию волновал его не больше, чем погода на улице. Все было как обычно, кроме того, что после завтрака Эверон не отправился ни в порт, ни на верфи, а остался дома.

Отец Демерий появился у подъезда ванн Эдельсов ровно в одиннадцать. Он прибыл в парадной карете с золотыми орлами и был одет по-дорожному. Подавленная обстановка в доме бросалась в глаза: леди Виолетта улыбалась гостю припухшими от ночных слез губами, на сире Гариане лица не было.

— Вам стоит взвешенно отнестись к решению моего сына, святой отец, — предупредил он, провожая ария в свой кабинет.

— Конечно-конечно, — насмешливо уверил отец Демерий, — вы же все хорошо обдумали! Созвали семейный совет, долго спорили и так далее. В столь серьезном поступке ошибиться нельзя!

Эверон пропустил ария вперед и плотно закрыл дверь. Разговор оказался поразительно коротким. Появившись в гостиной вновь, арий улыбался.

— Как мне вас называть: святой отец или мэтр? — спросил Эверон, появляясь следом.

— Для вас я — мэтр, и никак иначе.

— Я буду готов через пять минут, — странно сказал Эверон и ушел.

— Что происходит? — сир Гариан переглянулся с женой и уставился на отца Демерия.

— Ваш сын принял мое почетное предложение. Мы уезжаем.

— Но…

— Не скажу, что с радостью, но сир Эверон, похоже, скуп на эмоции.

Леди Виолетта поспешно бросилась прочь из гостиной, снова вызвав насмешливую гримасу ария. Сир Гариан растерялся. Еще вчера Эверон четко сказал, что отказывается быть магом! Или не сказал? Нет, не говорил… Только пообещал, что сообщит о своем решении отцу Демерию лично. Эверон вернулся с сумкой: он успел собраться за ночь.

— Мне нужно время, чтобы поговорить с сыном, — пробормотал сир Гариан.

— У вас его было более, чем достаточно, сир! Не заставляйте будущего мэтра бежать за моей каретой, как попрошайку, — жестко отрезал арий, направляясь к выходу.

Леди Виолетта догнала пасынка на улице. Она хотела его обнять, но не посмела, а только робко протянула руки:

— Спасибо…

— Не ради вас! — остановил Эверон ее внезапный порыв, и тихо добавил, — я — не жертва. Вы обо мне еще услышите!

Одиннадцатилетняя Аделия не была столь сдержанна: подбежав к Эверону, она порывисто обхватила брата за талию. Странно, но Эверон до сих пор почти не уделял внимания этой девочке, успевшей родиться и вырасти за время его долгих отсутствий. Собственно, как и братьям, толпившимся у выхода. Наверное, это мать позвала их попрощаться. Отец замешкался и застал сына у кареты ария.

— Дай мне руку.

Фамильное кольцо ванн Эдельсов вернулось на средний палец Эверона. Отец Демерий это заметил.

— Дражайший Гариан ванн Эдельс, отныне — никаких слезливых писем и семейных приездов в Аверну. Становясь арием, ваш сын лишается права наследования, титула и даже уважительного обращения «сир», меняя его на высокое звание мэтра. В случае успеха обращения, само собой. Если Эверону суждено умереть, Магистрат вам сообщит, если нет — он отпишется сам. Мэтр Эверон — собственность государства, а не ваш сын. Это — большая честь, вот и примите ее с подобающей честью!

Карета тронулась. Откинувшись на мягкие подушки, мэтр Демерий рассмеялся:

— Как трогательно! Диву даюсь, что вы не рыдаете.

— А вам не приходилось много терять?

— Подумайте, о том, что вы приобретете и посмотрите на меня: я родился в канаве, и это не преувеличение, а факт. Сам Создатель отметил меня божественным огнем, а мудрые арии короля Родерика направили, чтобы я смог освещать путь веры, сгорая сам. В буквальном смысле.

Ладонь Демерия вспыхнула, и арий дунул пламя в сторону своего спутника, заставив Эверона отшатнуться. Демерий довольно улыбнулся:

— Не терпится узнать, что получится из вас.

— А вы не знаете?

— Могу предполагать, не больше. Совершено точно — не маг огня, скорее, вы меня заморозите! Как представлю, что весь долгий путь до Велеграда я буду наблюдать вашу рожу, так хочется скорее заснуть. Вы не против, Эверон? Маги тоже спят.

Никто еще не смел говорить с Эвероном ванн Эдельсом в таком пренебрежительно-наглом тоне. Будущий арий старался не смотреть на мэтра Демерия, расслабленно развалившегося напротив. Мысли Эверона то и дело возвращались к работе на верфи или в порту, и ему приходилось себя одергивать, вспоминая, что неоконченные дела завершатся без его участия. Возможно, когда-нибудь мэтр Эверон посетит Эдельс, но это будет в совсем другой жизни, которой сир Эверон для себя не желал.

* * *

Отец Демерий не дал времени на отдых: едва карета прибыла в Велеград, будущего ария отвели к месту посвящения.

— Ложитесь, — предложил незнакомый эльф, указывая на каменный стол посреди круглого зала одной из башен Велеградского собора святого Ариеса. Высоко над головой переливались разноцветные стекла витражей, а единственная дверь выходила в темные переходы огромной церкви. Комната без мебели походила на западню. В изголовье каменного ложа, в полукруглых выбоинах были установлены сосуды из матового стекла.

— Меня должны приковать? — спросил Эверон, взглянув на стальные держатели для рук и ног.

— Для вашего же блага. Постарайтесь расслабиться. Не вздумайте сопротивляться своим ощущениям, отдайтесь им и лежите смирно, — отдавал эльф привычные указания.

Эверон забрался на каменную плиту и лег на спину, глядя в потолок, раскрашенный цветными стеклами в красное и синее. Раздеваться от него не потребовали. Металл на руках и ногах защелкнулся.

— Держите голову прямо, — распорядился эльф, фиксируя шею Эверона, — дышите ровно. Вы слишком взволнованы, мне придется подождать.

Эльф попеременно приложил к его лбу несколько хрустальных шаров, оставив на столе два самых холодных и неприятных. Остальные сферы унесли монахи в красных облачениях.

— Ваше имя — Эверон? Послушайте: обращение в арии вы контролировать не сможете. Закройте глаза и прекратите за мной следить!

Эверон подчинился. Томительное ожидание неведомого сменилось сном наяву — вокруг бушевал яростный шторм. Корабль ванн Эдельсов относило севернее островов Снежных волн. Мощная стихия, не оставляя надежд на спасение, предлагала скорую смерть в вихре урагана и пронзительных сполохов молний, прошивающих бурную воду и Эверона насквозь. Они разили больно и страшно, наполняя тело невиданной силой, а проснувшаяся жажда жизни скручивала мышцы и выгибала спину человеку, распростертому на каменном ложе. Ему наваливались на грудь и говорили нечто неслышное, непонятное, словами, смысл которых Эверон забыл. Пытка длилась и длилась, пока он не потерял сознание…

— Он жив? — сквозь ватную муть донесся голос Демерия.

Эверон открыл глаза и увидел круглолицую рыжеволосую девушку со странно неподвижным взглядом. Свернув губы в трубочку, она подула ему в лицо, а затем взяла в руки каменный шар и принялась укачивать его, как ребенка.

— Да. Но не гарантирую, что у меня получилось. Такой долгой процедуры даже я не припомню. Без помощи нашего господина я бы не справился. Эй ты, оставь сферу в покое! — прикрикнул эльф.

— Так вы хотите сказать, что сфера пустая, мэтр Лиотар?

— Судя по поведению девки — нет. Демерий, зачем вы меня спрашиваете? Я что — архонт или одержимый, чтобы знать наверняка? В ней определенно что-то было, пока не сработала защита магии иллюзий.

Мэтр Демерий наклонился над Эвероном и помахал рукой перед его лицом.

— Вы помните, кто я?

Эверон едва заметно кивнул.

— Уберите ваши железки, Лиотар. Он смотрит вполне осмысленно.

— Очнулся? Посмотрите на зрачки. Если человек стал одержимой тварью, я нисколько не удивлюсь. Одна из сфер разорвалась прямо у меня в руках. Вот, посмотрите!

Мэтр Лиотар показал другому арию порезы и влажную тряпку со следами крови. Отец Демерий пренебрежительно хмыкнул и снова занялся Эвероном.

— Кажется, его глаза в порядке. Фиона, милая, что ты держишь? — ласково спросил Демерий у девушки.

— Камень.

— О, демон меня забери! — негромко выругался арий, — я не так выразился! Что ты чуешь внутри этого шара?

— То, что нельзя сломать, даже если отобрать навсегда.

— Фиона — просто кладезь идиотских определений, но врать она не обучена. Приглашайте служителей, Лиотар, у нас появился новый арий.

Девушка, названная Фионой, покинула комнату вместе с Демерием. Эверона освободили. Он медленно пододвинулся к краю стола. Под ногами хрустнуло: весь пол был усеян мелкими фрагментами стекла, похожими на черепки.

— Идти не сможете, мэтр. Боюсь, вам придется провести несколько дней в постели. Отец Демерий любезно разрешил отнести вас в свой дом. Подождите носилки.

Эверон встал на следующее утро, устав рассматривать образец безвкусной роскоши, которым являлась его спальня. Темный оттенок розового бархата стен и балдахина кровати напоминал свежеразделанное свиное мясо и вызывал приступы тошноты. Столовая, куда он вышел, была ничуть не лучше — от обилия золота в интерьере рябило в глазах. К счастью, широкие окна не были сплошь занавешены портьерами, и Эверон наконец-то увидел дневной свет.

— Да вы разгуливаете без моего разрешения, мэтр!

Заслышав шум, в дверях появился хозяин дома. Эверон промолчал. Держась за резную спинку стула, он смотрел в окно.

— Как вы себя чувствуете? — осведомился Демерий, подходя вплотную.

— Неживым.

— Проверим?

Арий прошелся огненным сполохом прямо по костяшками пальцев Эверона, но тот даже не пошевелился, равнодушно посмотрев на ожог.

— Больно? Вы живы, Эверон, но эмоционально заторможены. Такое состояние — обычное дело в первые несколько дней, а то и месяцев после обращения. Зачем вы вскочили раньше срока? Вот что: я хочу пить, — неожиданно сказал Демерий и показал на кувшин в окружении кубков, стоящий посреди обеденного стола.

Эверон непонимающе посмотрел на ария.

— Немедленно подайте мне вина! — распорядился Демерий с развязной властностью, падая на диван и щелкая пальцами.

Покорно взяв кувшин, Эверон налил в кубок гранатовой жидкости и задумался.

— Что ты замер, дурья башка? Приказа своего хозяина не понял? Я жду и недоволен.

По лицу Эверона разлилась серая бледность, подчеркивающая темные круги под глазами — следы недавнего недомогания.

— Я не виночерпий! — возмущенно выкрикнул он, выплескивая содержимое кубка на пол, — и вы мне не хозяин!

Демерий расхохотался.

— А я чуть было не засомневался! Мэтр Эверон, вы первый, кто не прошел мою проверку вином. Не поверите: наливают, подносят и радуются, глядя, как я пью. Вы простите невинную шутку?

— Нет.

— Да ладно вам. Большинство обращенных ариев послушны, как агнцы, а исключения очень ценны. Я сам вам покажу. Вы готовы посетить школу магии, мэтр? Сил хватит?

Школа магии в старом здании собора святого Ариеса… Кузница боевых магов, повлиявших на исход войны. Эверон слышал о ней множество жутких рассказов, но не предполагал, что именно ему суждено переступить ее порог.

— Вы были на аренах мэтр? Само собой, на подпольных, в Эймаре они запрещены. Единственное место, где смертельные поединки законны — это обучающие манежи школы магии, — рассказывал Демерий, сопровождая Эверона по коридорам, скупо освещенным узкими окнами.

— Нет иного способа обучить ария стать магом, чем практический. У нас нет заклинаний, любезных сердцам ведьм и не существует единой системы боя, которой дрессируют архонтов. Магия ария — стихийна сама по себе, она — полет фантазии, ограниченный лишь смелостью или глупостью отдельно взятого мага. Несчастные случаи со смертельным исходом тут не редкость.

Демерий и Эверон прошли через множество похожих помещений, практически пустых; в одной из них вдоль стены стояли разбитые зеркала; были комнаты, оборудованные смотровой площадкой, но им не встретилось ни одной с рядами скамей, как в привычной аудитории. В школе магии жили, учились, а, судя по рассказу мэтра Демерия, иногда и умирали арии, и всех их объединяло одно внешнее сходство — молодость. Многие были моложе Эверона, а большая часть — и вовсе юнцами. Редко у кого из магов можно было увидеть посох, основная масса учеников расхаживала с пустыми руками.

Демерий привел Эверона в огромную комнату в форме правильного шестиугольника. Здесь было сразу несколько смотровых балконов, прилепившихся к каменным стенам. На просторной арене, ограниченной орнаментом плиточного пола, шел бой. По периметру помещения метались сполохи огня, на короткие мгновения освещая темное пространство оранжево-желтым; они вырывались из посоха одного ученика-ария и отражались блестящим, хрупким, как стекло, щитом другого мага. Каждая атака огня сопровождалась ледяным взрывом.

— Он хорош, как вы думаете? — спросил Демерий, показывая на ария огненной стихии, с виду более агрессивного и успешного.

— Наверное, я не разбираюсь.

Эверон чувствовал только одно — свою полную чуждость всему происходящему.

— Вам пора включить мозги, мэтр. Часто побеждающий в бою арий оказывается слабее, и вот вам наглядный пример — огонь проиграет. К сожалению, вы не увидите эффектную смерть, в оружии ученика не достает мощи.

Он оказался прав: очередной разбитый щит оказался для огненного ария последним. Не успев растопить его осколки и парировать, он упал.

— Пошли все вон, — приказал Демерий, внезапно проходя в центр круга.

Ученики, жавшиеся по стенам, победитель и побежденный поспешно покинули комнату. Арий подобрал посох огненного мага и протянул Эверону.

— Вы сами говорили, что я вас заморожу, а не обожгу.

— Тренировочный посох рассчитан на все четыре стихии. Удивите меня хоть чем-нибудь, мэтр Эверон!

— Я не знаю, что делать с оружием ария!

— Что ж, готовьтесь страдать.

Демерий не шутил. Он помахал перед Эвероном своим посохом, сделанным из золота и украшенным кроваво-красным рубином в навершии. Наверняка, мощи в оружии «учителя» хватило бы на целую армию. Посох ученика оказался легким, из мягкого тусклого сплава, похожего на олово. Испещренный царапинами и выбоинами, он свидетельствовал о долгой службе. Использовать его в качестве привычного оружия — меча не представлялось возможным.

— Испугались? — презрительно усмехнулся арий и хлестнул размашистой дугой пламени по ногам Эверона.

Тот отпрянул, выставив вперед руку с оружием ученика, как если бы держал меч. Кисть обдало жаром, запахло паленой кожей. Рукав занялся, и Эверон поспешно потушил его другой ладонью. Вдоволь насладившись полученным зрелищем, Демерий продолжил свою лекцию:

— Вы находитесь в школе магии, мэтр, а вы не задумались, почему ариев так много? О, все просто: наша война была долгой, а магического мяса не хватало! Первый серьезный бой становится единственным для большинства обращенных, они погибали и продолжают погибать десятками. Нас, истинных, урожденных ариев и рабов с душой в хрустальной сфере разделяет пропасть!

— Вы привели меня сюда, чтобы убить?

— Мэтр Эверон, я — закон. Я сожгу вас, если захочу или помилую, если вы попросите. На колени!

Происходящее на тренировочной арене было за гранью реальности Эверона ванн Эдельса, наследника древнего рода, образованного человека и искусного мечника. Ему предстояло одному ответить за всех архонтов, которых дал войне север. Эверон отбросил посох в сторону.

— Жгите.

— Это вы так сдаетесь?

— Я не маг.

С одного из балконов раздались аплодисменты. «Учитель» задрал голову. Облокотившись на перила, вниз смотрел темноволосый человек.

— Демерий, вы в своем репертуаре! Юноша провинился в том, что родился в месте чище, чем известная всем нам канава? Когда его обратили?

— Вчера, мэтр Кеодан.

— И он уже на ногах? Да вы издеваетесь!

— Вы не представляете, кто он такой!

— Неужели? Может, арий? А вы — грязная свинья, — непринужденно констатировал Кеодан.

Демерий не нашелся возразить.

— Мэтр Эверон, вы в состоянии стоять? Да? Подберите палку. Она даст вам понять, кто вы. Сожмите посох и сосредоточьтесь, закройте глаза. Вы чувствуете тепло? Холод?

— Нет, ничего.

— Не каждая магия проявляет себя сразу и так явно, как огонь или вода. Если вы несете в себе симбиоз стихий, то вам понадобится еще больше времени. Эверон, вы грамотны?

— Да.

— Демерий, отведите ария в библиотеку школы, пусть учится сам. И избавьте меня от проявлений вашего самодурства.

Балкон опустел. Демерий шумно выдохнул и насмешливо улыбнулся.

— Пойдемте, мэтр. Не питайте надежд, мэтр Кеодан — не тот человек, знакомству с которым стоит радоваться. Будь вы удачливее — он бы вас не заметил.

Жилое крыло школы магии выглядело не столь мрачно, как арены для поединков, а светлая библиотека с рядами книжных полок и скамьями под ними, радовала глаз. Распорядившись выдать Эверону все, что он захочет, Демерий удалился.

* * *

Библиотеку школы магии за целый день посетили не больше пятнадцати человек. Мэтр Нейли, которому Демерий походя навязал Эверона, тоже вскоре ушел, удостоверившись, что новый арий вполне самостоятелен. Отобедав в ближайшем трактире, Эверон вернулся и просидел за книгами до позднего вечера. Он признал правоту Демерия в том, что обращенных ариев учат исключительно практикой, пренебрегая теорией, настолько примитивными оказались учебники по магическому мастерству. Они были даже написаны крупным шрифтом из заглавных букв и рассчитаны на людей, читающих по слогам.

Но потраченное время вовсе не оказалось бессмысленным! На самых верхних полках книгохранилища Эверон обнаружил рукописи, подшитые в громоздкие тома. По большей части они были очень стары и датировались второй эпохой. В Темные времена Эймар не знал Создателя, но магия ариев процветала. Отличие было в том, что все древние арии рождались магами, а понятия «обращение» не встречалось. Поспешно пробегая глазами кривые строчки, оставленные разными авторами, Эверон начинал понимать, какую пропасть имел в виду Демерий, презрительно отзываясь о людях, ставших ариями через сферу. Истинных магов серьезно учили! Их мастерство опиралось на богатейший опыт предшественников, на множество ментальных практик, посвященных каждой стихии и на особые приемы боя с оружием и без него. От объема знаний, который предстояло усвоить, у Эверона голова шла кругом.

— В одиннадцать вечера школа закрывается, — за его спиной раздался голос мэтра Нейли.

Эверон, забывший о времени, вернулся к суровой действительности. Куда ему идти? Неужели обратно в дом Демерия?

— А я могу остаться?

Арий так удивился подобной просьбе, что не сразу сформулировал свой ответ:

— Вас нет в списках учащихся, мэтр… Поэтому я не могу вам предоставить ни ужин, ни ночлег. Но остаться вы можете. Учебные классы и библиотека в вашем распоряжении. Но учтите, входные двери будут закрыты до шести утра.

— Меня это устроит.

Мэтр Нейли пожал плечами. Не его дело. К полуночи школа притихла. Ученики заснули в своих постелях, учителя, имеющие жилье в городе, покинули угрюмые стены бывшего собора Святого Ариеса. Эверон, оставшись один, взял подсвечник на одну свечу и отправился на разведку. Классы, названные Демерием «аренами», не запирались. Они были очень разными, эти комнаты для тренировок: как можно было догадаться, каменные мешки без мебели с держателями для факелов предназначались для обучения магов огня; комнаты на первом этаже с земляным полом — для стихии земли, а зал с неработающим сейчас фонтаном посередине — для ариев, осваивающих воду. И только самая большая арена, та, куда Эверона бросили в первый же день, ждала самых опытных учеников, не нуждающихся в материальной поддержке своей стихии.

Назначение комнаты с зеркалами Эверон объяснить не смог: зачем понадобилось мастерить одно испорченное зеркало из мелких осколков других? Поставив свечу на пол, он долго вглядывался в свое расколотое отражение, трепетно метавшееся от одной острой грани к другой. В нем было необычное, едва уловимое несоответствие с живым Эвероном: пока он стоял неподвижно, изображение, казалось, жило и дышало само по себе. Это явление можно было списать на сквозняк от двери, но она так плотно прилегала к проему, что в самое простое объяснение не верилось.

Эверон нашел место для ночлега на балконе, с которого Кеодан наблюдал за недавним поединком — мягкая скамья без спинки сгодилась за кровать.

Так прошло несколько недель: обращенный арий продолжал жить в школе магии, покидая ее лишь изредка, чтобы поесть. Трактир «Три сонных пса» не мог предложить изысканных блюд, но небольшая сумма денег, взятая из дома, и так таяла слишком быстро. Эверон не знал, как долго продлится его неопределенное положение и экономил. От Демерия не было вестей, а мэтр Кеодан оказался слишком крупной шишкой, чтобы часто показываться в школе.

Читая все подряд, Эверон узнал о магии стихий столько, что хватило бы на сотню учеников; наблюдая чужие поединки, он научился определять магические приемы и находить в них недочеты, предсказывать победы и поражения. Но оставаясь один на ночной арене, Эверон не мог выжать из тренировочного посоха даже самой жалкой искры магии. Однако, старые тексты также молчали об оружии учеников, покорных сразу четырем стихиям! Для начинающих магов древние арии предлагали совсем другие практики. Эверон находил их странными, но все же рискнул попробовать. Эксперименты с горящей свечой не дали ничего, кроме ожогов, вода не годилась на большее, чем вымыть руки, — эту ерунду Эверон оставил и постарался проникнуть в самую суть арийской магии, размазанную по сотням страниц философских рассуждений.

Стать частью жестокого и бесстрастного мира ветров, пожаров и бурь, щедро подарить ему и тело, и разум, — все, кроме воли, — эти слова звучали запутаннее, чем чувствовались. Стоя посреди аренного круга в лучах лунного света, льющихся из частых окон под потолком, Эверон ощущал в себе невероятную силу, она была рядом и повсюду, но оставалась невидимой. Повторяя этот опыт снова и снова, Эверон перестал бояться дыхания магии, позволив ей сопровождать себя среди дня и ночи. Поглощенный своими мыслями, он не замечал настороженных взглядов других учеников, а то, что ему уступают дорогу в коридорах и на лестницах, Эверон воспринимал как само собой разумеющееся.

«Гений воздуха бесплотен, и только разбитый на осколки мир может отразить его истинное лицо», — случайно прочитав эту фразу однажды ночью, Эверон бросился в комнату с зеркалами. Почему она — единственная на всю школу? А все просто: воздух нельзя потрогать или запереть на замок, арий воздушной стихии дышит своей магией, он живет ей и может заниматься где угодно!

— Я — джинн. Так магов эфира называли в древности, — прошептал Эверон своему колеблющемуся отражению в изуродованном зеркале, — я увидел свою суть ария в первый же день, но не понял ее. Вот почему посох молчал в моей руке: я должен наполнить его магией извне, для начала призвав ее на помощь!

Немедленно попробовать! Прибежав на главную арену, Эверон взял себя в руки. Тщательно закрыв дверь, он потушил свечу, чтобы чужая стихия ему не мешала, и встал в центре, положив ученический посох рядом. Глупый учебник для обращенных ариев предупреждал, что магические опыты без оружия грозят гибелью, но книга либо ошибалась, либо лгала. Древние рукописи учили совсем другому, да и видов воздушной магии существует великое множество!

— Я испытаю то, что мне самому кажется правильным, — решил Эверон, — а если не получится, просто остановлюсь.

Магия ария, призванная в который раз и уставшая от ожидания, наконец-то пришла в движение, завертев вокруг Эверона воронку новорожденного смерча; повинуясь его воле, она поднималась все выше, вовлекая в свое вращение вековую пыль и копоть с карнизов. Темное облако, достигнув купола, угрожающе загудело, но Эверону все было мало. Он поднял посох ученика и направил его в центр бури, позволив ее силе пройти сквозь металл. Раздался резкий хлопок. Эверон едва успел отбросить покореженное оружие и не пораниться, как наверху случилась новая беда: оконные стекла не выдержали и разом лопнули, выпустив рукотворный ураган наружу. Не сообразив, что его сейчас засыплет и покалечит, Эверон испугался страшного грохота, который непременно последует вслед за тем, как смертоносный дождь осколков достигнет каменного пола. Он инстинктивно вскинул вверх руки и замедлил падение стекла встречным потоком воздуха. Звякнуло, но не сильно. Арена находится далеко от жилых помещений, возможно, никто и не услышал…

Не обращая внимание на кровь от мелких порезов, Эверон подобрал ученический посох. Да разве это оружие! Но и умения учеников воздушной стихии были несравнимы с тем, что Эверон только что натворил: его магия разорвала легкий сплав, обнажив внутреннее устройство. Рассматривая полую изнутри палку, разделенную на четыре сегмента, арий сделал вывод, что ему нужен совсем другой посох и пошел спать. Он очень устал.

* * *

— Кто это сделал?!

Эверон услышал гневный возглас и заглянул в помещение главной арены. При свете дня масштаб разрушений выглядел впечатляюще. Арии-ученики стояли по краю засыпанного осколками круга и не желали сознаться в содеянном перед мэтром Нейли, держащим в руке сломанный посох ученика.

— Это сделал я.

Царапины на лице красноречиво выдавали истинного виновника погрома, и отпираться было бессмысленно.

— Вы?! Вам не место в школе магии, мэтр!

— Вы меня выгоняете?

Мэтр Нейли проглотил все возмущенные эпитеты, готовые сорваться с языка — он не знал, с кем имеет дело. Загадочный арий, добровольно поселившийся в стенах школы, день за днем просиживающий в библиотеке и листающий древние манускрипты, мог быть кем угодно…

— С вашей стороны было безответственно подвергать опасности жизни молодых магов и эти стены. Я не могу вам запретить посещения, но прошу впредь относиться к казенному имуществу уважительнее, мэтр.

— Такого больше не повторится, — пообещал Эверон.

Весь следующий день он посвятил исследованию магического оружия, благо подробных картинок и описаний в фолиантах нашлось немало. Эверон всецело погрузился в новое занятие, как неожиданно на его эскиз посоха шлепнулась книга.

— Укажите мне страницу, на которой вы почерпнули руководство по битью стекол, — потребовал Кеодан.

— Учебник магии? Он бесполезен.

— В этом здании учатся пять десятков магов, которые с вами не согласятся.

Кеодан пододвинул скамью к столу и сел напротив.

— Где вы живете, Эверон?

— На балконе главного зала.

— Чем вы питаетесь, кроме бумаги?

— В двух кварталах отсюда есть дешевая забегаловка.

— У нас появился первый в истории бездомный арий? Что вы чертите?

Эверон убрал учебник в сторону и опустил глаза на свое изобретение.

— Мое будущее оружие.

Кеодан отобрал чертеж, внимательно рассмотрел и кинул обратно.

— Я вам советую засунуть в задницу гордость, вспомнить, где находится дом мэтра Демерия, и постучаться в дверь, пользуясь тем, что этот человек незлопамятен. Я рекомендую впитать в себя, как тряпка, все знания, которыми владеет один из сильнейших боевых магов страны, благо теперь вы к этому готовы. Или можете и дальше вариться в собственном соку, пока сами себя не угробите.

Кеодан вышел, не попрощавшись. А для Эверона стало самым трудным испытанием решиться постучать в вычурные двери дома Демерия. Он сделал это, лишь пересчитав остаток монет в кошельке.

Святой отец, глава Велеградской церкви и истинный арий открыл сам и проводил Эверона в гостиную, будто они расстались вчера.

— Ничего не говорите, мэтр. И не бейте предметы, сейчас все дорого. Вы вздумали начать исследование мира ариев сразу с головы и с хвоста, как кот, укравший рыбу и не знающий, с какой стороны вкуснее? Вы живете на улице и запросто болтаете с Кеоданом, с магом, в присутствии которого даже я предпочитаю помалкивать? И как ощущения? Я все ждал, когда смогу оповестить семью ванн Эдельсов о трагической кончине одного безвестного ария. Вы написали отцу?

— Нет.

— Нет? — не поверил Демерий, — почему?

— У меня не было хороших новостей.

— А вы жестоки! Разве то, что вы живы — не достаточно радостная весть?

— О моей смерти не сообщали, следовательно, отец и так это знает.

— Убийственная логика, Эверон. Вас бояться?

— Я пришел к вам с другой просьбой.

— Я весь внимание.

— Научите меня магии.

— Прежде всего, вас надо учить быть арием! — заявил Демерий.

Эта наука оказалась сложнее, чем магия стихий, да и преподать ее всерьез «рабу хрустальной сферы» святой отец не собирался. Демерий водил его по самым дорогим заведениям Велеграда, щедро демонстрируя свою собственную значимость, но Эверона не соблазняли ни столы, ломящиеся от снеди, ни доступные женщины. Его привлекало совсем другое — легкость, с которой Демерий имел возможность желать. И пусть его желания были порой сумасбродны, а траты бессмысленны, все, начиная от слуг и заканчивая чиновниками Городского Совета и Магистрата бросались их исполнять. Отец Демерий говорил — «Я — Закон!» и ни у кого не возникало сомнений, что так оно и есть. Тем не менее, право распоряжаться чужими жизнями арий получил не с рождения, а заслужил десятилетиями службы на Южный престол. Эверон сначала удивлялся, почему пост главного священника Велеграда достался человеку, на первый взгляд, не религиозному, но лишь однажды попав на проповедь отца Демерия, он признал, что арию не занимать таланта к публичным выступлениям. Когда было нужно, глаза и руки Демерия горели священным огнем веры, а уста так складно увещевали блюсти заповеди Создателя, что даже Эверон верил в их искренность. Конечно, виной тому были священные тексты, используемые Магистратом с беспринципной наглостью. Венцом каждой проповеди, праведной с точки зрения морали, была искусно завуалированная мысль, что арии — любимые дети Создателя.

Маленький, полноватый, отец церкви не производил впечатление солидного человека; продвигаясь все дальше в овладении стихий, Эверон чуть было не списал со счетов и его магическую мощь. Но однажды, Демерий поставил Эверона на место с присущим ему покровительственным самодовольством.

Стены школы магии не годились для серьезных магических опытов, как и любые другие стены, и Эверон раз за разом шел заниматься на пустырь за монастырем. Здесь, среди зарослей одичавшей вишни и крапивы, он чувствовал себя увереннее, а, главное, арию никто не мешал, если не считать редких коз, забредавших на его территорию в поисках приключений. На шелест в кустах Эверон поначалу не обратил внимания, пока не услышал знакомый голос:

— Так вот кто портит погоду в Велеграде!

Демерий появился собственной персоной и остановился поодаль, отдирая репьи с облачения.

— Вы бросили меня на произвол судьбы, мэтр. Теперь не жалуйтесь на хмурое небо, — ответил Эверон.

— Не лукавьте! Вы же специально выбрали это место, зная, что я хожу в монастырь, как на работу. Я месяц наблюдаю за вашими подвигами, настала пора вмешаться. Эверон, не разыгрывайте святую простоту, вы ой как непросты!

Демерий довольно засмеялся, заметив выражение лица своего ученика, молчаливо признавшего разоблачение — да, выбор на пустырь пал не случайно, Эверон хотел быть замеченным, и ему это удалось.

— Бродяги вас боятся, как кары небесной, не жгут костры по ночам и не орут песни, за что отдельное спасибо. Может, поединок, мэтр? Между нами?

— У меня нет посоха.

— Вот безделица-то! Уравняем шансы!

С этими словами Демерий небрежно бросил свое золотое оружие в траву.

— Хорошо, поединок.

— Так нападайте, Эверон. Мне очень занятно, как вы это сделаете. Сдуете меня?

Отец церкви нахально усмехался, не потрудившись принять боевую позицию. Небо над головами ариев темнело тучами, но сегодня вины Эверона в этом не было: природная, а не рукотворная гроза собиралась с силами, намереваясь пролиться на город. Порывы ветра толкали в спину и трепали волосы, Эверон чувствовал свою стихию явственно, как никогда, и ему казалось, что победить Демерия труда не составит. Но как рассчитать свои силы, чтобы не сильно покалечить противника? Порыв ветра может запросто раскидать камни, составленные друг на друга или сбить с ног человека. Да, второе сгодится! Эверон хлестко ударил Демерия плотным потоком грозового воздуха и не успел опустить руку, как ветер вернулся к нему обратно, больно дохнув в лицо иссушающе-горячим зноем, словно за пару мгновений успел пронестись над пустынями Харматана.

— Что это было? — удивился Эверон.

— Так вы не поняли, мэтр? Это был я! И снова — я! И — опять!

Демерий хлестал ученика обжигающими пощечинами пустынного суховея, заставляя пятиться, закрываясь руками.

— Вот что подтолкнуло меня взять из ванн Эдельсов именно вас! Я лично предпочитаю огонь, но воздух мне также подвластен: почти каждый истинный арий владеет магией двух стихий, одна для защиты, другая — для нападения. Воздух — защитная стихия, так уж среди нас, ариев, повелось. А чем вы нападать собираетесь, Эверон? Кинетесь на меня с кулаками?

— Разве в магии ветра недостает силы?

— Ее там предостаточно, мэтр. Но дело в самом маге. Взгляните на небо: вот где настоящая мощь! И сравните с собой — вы просто ничтожество! Посмотрите на меня, убогий вы арий, и не заикайтесь больше, что я обязан вас хоть чему-то учить!

Демерий вытянул вперед руки и глубоко вздохнул. Его лицо стало непривычно сосредоточенным, а вокруг резко потеплело и запахло то ли камнем, то ли песком. Или это земля под ногами задымилась и потрескалась, разом растеряв всю влагу. Мощный поток горячего воздуха, заклубившийся вокруг, повинуясь воле ария, рванулся к берегу Ракхайна; набирая силу, он заплясал всполохами пламени, превращаясь в ужасной силы огненный вихрь, сжигающий все на своем пути. И только достигнув реки, стихия обмякла и успокоилась, устав лизать бегущую воду. Если бы Эверон оказался на дороге смерча, он бы сгорел дотла.

Демерий подобрал с земли посох и оперся на него; на лбу отца церкви поблескивали капли пота, — видимо, представление стоило ему некоторых усилий, но называя Демерия «одним из сильнейших боевых магов страны» Кеодан не преувеличивал.

— Я должен почувствовать свою ущербность? Пасть ниц? Может, помолиться? — тихо спросил Эверон.

— Как пожелаете мэтр. Можете перепробовать все вышеперечисленное. А я ухожу.

Демерий пошел прочь.

— Мы не закончили! А как же поединок?

— О, Создатель! Будь это состязанием, вы бы воняли, как кусок пережаренной говядины! — ответил арий, не обернувшись.

Небо над головой прогрохотало громовым раскатом, ветвистая молния расколола его надвое и пропала. Эверон решился: погода была за него, не нужно тратить силы, чтобы призвать стихию, она уже пришла. Буря толкает тучи друг на друга и гневается небесным огнем, холодным и ярким, но не уступающим в ярости желтому пламени Демерия.

Эверон пропустил разряд молнии через свое тело и направил его в спину уходящего ария. В последний момент Демерий обернулся и успел парировать удар стихии посохом, но Эверон не увидел этого, на мгновение ослепнув от болевого шока, ставшего для него полной неожиданностью. Арий застыл на месте, слушая брань Демерия, доносящуюся словно издалека.

— Да чтоб демоны вас задрали! Создатель, вы меня едва не убили! Вы оглохли?

Демерий тряс Эверона, поминая всех сразу: и Творца, и разрушителей всего сущего.

— Вы наблюдали за мной невнимательно. Я умею кое-что другое, кроме как портить погоду, — очнувшись, ответил Эверон, чувствуя слабость в коленях. Хотелось присесть прямо на землю, но такой роскоши он себе не мог позволить.

— Да, признаю, я вас прозевал. Обратная сторона огня, вот что это такое. Редкая боевая способность. С какой радости она вам, арию из сферы, досталась, а? Какая ирония!

— Зато вам я ничем не обязан.

Демерий покачал головой и сказал очень серьезно:

— Нам стоит стать друзьями, Эверон. Как враги мы натворим еще тех дел. Согласны?

— Я привык один.

— Не кокетничайте. Вы землю будете грызть, чтобы прорваться на самый верх, я и сам такой. Хватит ныкаться по постоялым дворам и отираться в школе магии, как подросток, переезжайте ко мне! Клянусь, я буду вас учить! Честно! На этот раз обещаю. Гостить вы будете недолго, но с пользой, пока Кеодан не подыщет для вас подходящее место. Ну?

— Да.

— «Да», — передразнил Демерий, — я вас не замуж зову. Это что у вас такое?

Арий протянул руку к виску Эверона и выдернул седой волос.

— Осторожнее, мэтр. Каждое утро, подходя к зеркалу, прореживайте свою черную шевелюру, избавляясь от серебра. Берегите красивую шею.

— Что?!

— А то. Мою видели? Вот.

Демерий расстегнул воротник и показал россыпь уродливых синих точек выше ключиц — следов уколов эликсира молодости.

* * *

Эверон так и не воспользовался гостеприимством Демерия, тот же, в свою очередь, выполнил обещание обучить нового ария премудростям магии. Это сотрудничество было полезным для них обоих: самодисциплина Эверона помогала Демерию держать себя в руках и не пускаться в очередной загул; а Эверон пытался учиться непринужденной и наглой легкости, с которой Демерий подавал миру свою персону. Увы, для бывшего ванн Эдельса подобное поведение было чуждым, и Эверону было привычнее скрывать свою сущность ария, чем демонстрировать.

Неожиданно Кеодан дал о себе знать, передав через Демерия приказ явиться в Магистрат. Эверон пришел к назначенному времени и сорок минут протомился в коридоре в ожидании, когда арий соизволит его принять. Наконец, Эверона впустили в кабинет магистра, доверху заваленный бумагами. Они стояли неряшливыми стопками на полу вокруг стола, валялись на диване, занимали пространство вдоль стен, отчего комната в красных тонах казалась тесной и душной. Хозяин кабинета жестом приказал Эверону подойти ближе, не предлагая сесть.

— Чем вы занимались в Эдельсе, мэтр? Просаживали состояние своего батюшки? — неприязненно спросил Кеодан, не взяв на себя труд поздороваться.

— Я управлял судостроительной верфью. Мэтр, — в тон ему ответил Эверон.

— А сейчас вы посреди страны, где корабли никто не строит. Это проблема или нет?

— Нет.

— Отрадно слышать.

Кеодан швырнул Эверону расхристанную папку с эмблемой перекрещенных стрелы и посоха.

— Вы знаете, что это?

— Чтобы узнать, я должен прочесть.

— Неверный ответ! Вы должны трепетать и покрываться холодным потом при виде этого знака! Вы должны молиться Создателю, пасть на колени и рыдать, умоляя о пощаде, — вот что вы должны!

Кеодан встал и прошелся по комнате, раздраженно поглядывая на озадаченного Эверона:

— Сделаю скидку на то, что вы из забытого всеми Эдельса, и только поэтому не в курсе, кто такие каратели! Но это не в ваш огород камень, а в мой. Мало у меня времени, мало! А в этой стране катастрофически не хватает людей, способных думать. Я уезжаю, мэтр, а вам пора начать служить стране, как полагается магу. Арии — закон, каратели — инструмент: вот и все, что вам нужно знать. Не сложно, да? Разберите папки, приведите дела в порядок хотя бы на бумаге. Боги, я не прошу, чтобы вы изучили все, что здесь видите! Если докажете, что способны к минимальной работе с документами, останетесь в Магистрате, если нет — подыщем вам другую должность по способностям. Почему вы молчите?

— Я согласен.

— Естественно! Это был приказ. Меня не будет месяц. Можете спать здесь и работать по ночам или греться в чужих постелях, — решайте сами, но с этого момента вы официально на службе. Берите.

Кеодан бросил на стол две маленькие и тонкие деревянные дощечки: одну желтого цвета, другую — красного.

— Что это?

— Разберетесь сами. Нужны будут деньги или возникнут вопросы, обращайтесь к моему секретарю сиру Гисли. Успехов, мэтр.

Магистр ушел, оставив Эверона посреди захламленной комнаты.

— Красная — пропуск в публичный дом, желтая — в питейное заведение, — объяснил сир Гисли, — платить не надо, на территории Эймара вас будут кормить, поить и развлекать совершенно бесплатно. Не стесняйтесь, мэтр, берите все, что и кого пожелаете, — это привилегия ария.

— Не нужны деньги?

Сир Гисли тонко улыбнулся:

— Чтобы поесть и отдохнуть с женщиной — нет, не нужны. Вы платите стране своей службой, а страна служит вам, мэтр. Жалование вам еще не назначено, но магистр Кеодан распорядился выдать любую сумму по первому требованию. В пределах разумного, разумеется.

— Выдайте мне двадцать золотых, — распорядился Эверон, вспомнив полуголодные месяцы и ночевки на балконе школы ариев. Примерно столько денег он брал с собой из дома.

— Хорошо, подождите минуту, — сразу же согласился сир Гисли.

Эверон вертел в руках цветные дощечки. Совсем новенькие, без имени ария — его предстояло вписать в специальную графу под знаком орла. Сев на место Кеодана, он занес было перо, чтобы написать себя, но задумался. Зачем каждому трактирщику знать, кто именно к нему пожаловал? Безымянный арий — так спокойнее и надежнее. Эверон поставил размашистый прочерк и усмехнулся.

* * *

— Демерий, вы меня удивляете. Нет, я выразился слишком мягко! У меня просто нет слов: как могло произойти, что отец церкви Эймара подвизался в услужении ария, обращенного без году неделя?

Спустя месяц Кеодан вернулся в Велеград и не узнал свой кабинет. Пухлые бумажные папки исчезли, их заменили ровные ряды одинаковых кожаных переплетов вдоль одной из стен. Идеальный порядок на столе, непривычная чистота и свежий воздух, поклон сира Гисли, адресованный Эверону, — все это было странно. Но самые большие сюрпризы Кеодана ждали внутри аккуратно подшитых архивов: разрозненные сведения, начатые и брошенные дела были приведены в систему; анонимки, доносы, искательные письма и прочий нужный и ненужный хлам проверен и отсортирован; ко многим из них были подколоты листы бумаги с кратким резюме — стоит дело рассмотрения или нет. Из всего этого можно было сделать вывод, что одной бумажной работой Эверон не ограничился. Но не Бог же этот арий в самом деле, ему кто-то помогал! И не только сир Гисли, Эверон пошел намного дальше!

— Я все объясню, мэтр!

Демерий скромно сложил руки на животе и возвел глаза к потолку, принимая проникновенный вид:

— Эверон служил Создателю настолько истово, что я не смог остаться равнодушен. Мракобесие, порок и преступления против совести на улицах Велеграда заслуживали расплаты, посему мы, арии, истинные служители закона, облаченные божественной властью, послужили сверкающей десницей правосудия, и возложили ее на…

— Очнитесь, Демерий, говорите нормальным языком. Я — не ваша паства, — поморщился Кеодан.

— Прошу прощения, мэтр, — священник в мгновение ока перешел на обычный тон, — а что плохого в том, что я вспомнил молодость и впервые за столько лет сходил на ночную охоту с пользой для дела? Давненько я так не развлекался!

— Так вот чем он вас взял! Заскучали в сутане? Вы кого-то поймали, верно? И где держите?

Святой отец тихонько фыркнул:

— В подземных кельях монастыря. Гаже места не придумать: в них сто лет никто не жил. Это я придумал!

— Вы гордитесь тем, что ловили преступников по подворотням? Ваше место в храме!

— И я служу в храме, когда нужно! Но за последний месяц авторитет церкви в Велеграде взлетел до небес! На меня готовы молиться, когда я прохожу по улице: люди знают, кто уничтожил банду Хромого архонта. К слову говоря, он и не маг вовсе, а просто подонок. Зря боялись. Откуда Эверон узнал, что его голыми руками можно брать — ума не приложу.

Внезапно Демерий привстал с кресла напротив и молитвенно сложил ладони на груди, глядя на Кеодана:

— Мэтр, я вас умоляю! Отдайте его мне! Я из него сделаю лучшего отца церкви после меня самого! Эверон — прирожденный слуга Создателя: он скромен и бескорыстен, как агнец! А как он умеет говорить, когда захочет! Вы бы только слышали его голос: мягкий, доверительный, самый лучший для проповеди заблудшим душам! Он нужен Церкви!

Кеодану стало все понятно: отчаянный карьерист и мелкий пакостник Демерий никогда не умел скрывать свои истинные намерения, правда вырывалась из его уст одновременно с ложью, стоило только научиться отличать одно от другого. Увеличить влияние церкви, а вместе с ним и собственную значимость, — вот чего добивался священник, а в лице нового ария он нашел себе союзника. Да, эти двое стоят друг друга, если смогли сойтись! Пора их развести.

— К сожалению, я прагматик и далек от религиозного экстаза, Святой отец. Поэтому подыскал для Эверона другую должность, — процедил Кеодан, с удовольствием наблюдая, как Демерий расстроился, — более того, я хочу вас перевести в Аверну. В Велеграде и Магистрат справится.

— А… Не… Почему?!

— Вы недовольны переводом в столицу?

— Но главный храм Создателя находится здесь! Хранилище душ, монастырь, собор святого Ариеса, как же я…

— Вот видите: а в Аверне — ничего. Построим в древнем городе храм такой высоты, какой ваша вера пожелает.

Демерий сурово сжал губы и промолчал в ответ на насмешку.

— А Эверон отправится в Железную башню, где ему самое место, — продолжил Кеодан с интересом глядя священнику в лицо.

— Бросите к карателям? Его порвут на части, там же мусор, а не люди!

— Как нехорошо, Демерий. Каратели подчиняются Магистрату и мне, это моя армия. Порвут, говорите? Тогда грош ему цена.

Симпатия — вот что это такое. Демерий привязался к своему ученику — арий огня всегда был слаб. Аверна и будущий Император научат его быть жестче. А королю Родерику пора на покой, он засиделся на троне.

— Вы свободны, мэтр, — неожиданно попрощался Кеодан, обрывая разговор, и занялся своими делами.

— А…

— Свободны!

Демерий ушел из Магистрата, бормоча под нос проклятия, а, вскоре, покинул и сам город.

* * *

Когда Кеодан привез Эверона в Железную башню, тот не сразу понял, что его ждет за проделанную работу — награда или наказание, настолько неприглядным местом оказалась знаменитая тюрьма. Бессмысленная суета началась от самых ворот, куда въехала их карета, едва не столкнувшись с повозкой, брошенной ранее посреди двора. Кеодана встретил незнакомый арий, взъерошенный, потный, с красными пятнами на щеках.

— Что не так, мэтр Хельми? — спокойно поинтересовался Магистр, покидая карету, — вы выглядите взволнованным.

Хельми аж перекосило от злости, он едва сдержался, чтобы не вспылить:

— Карателям не хватает дисциплины, мэтр, но у меня все под контролем.

— Конечно, не хватает. Вы только что расписались в своей некомпетентности, мэтр. Проведите нас внутрь, — распорядился Кеодан и обратился к Эверону:

— А вам стоит подумать, сколько преданных стране людей сейчас томится в подземных кельях Демерия.

— Там одни преступники!

— О чем я и говорю. Отличные кандидаты в армию карателей, умеющие держать в руках оружие.

Эверону не приходила в голову такая интересная мысль и он промолчал. Подсобные помещения и наземные камеры были темны и запущены, повсюду шатался дурно одетый сброд, при виде ариев безуспешно имитирующий военную выправку. Внешне каратели отличались от узников камер только тем, что были свободны. Тошнотворная кухня с бабой-кухаркой, перевязанной поперек живота засаленной тряпкой; комья земли на ступенях башни, помещения, заставленные рухлядью вместо мебели, духота и загадочная вонь, преследующая повсюду.

Кеодан поднялся по лестнице без перил на третий этаж и пнул дверь большой полукруглой комнаты. Шумная компания, резавшаяся в карты, сидя на соломенных тюфяках, замерла было, но тут же вскочила. По полу покатилась бутылка.

— Здесь немного грязно, не находите, Эверон? Зато просторно. Следующие уровни еще поганее, я не буду туда подниматься. Идемте вниз, в казематы.

Хуже всего были подземные коридоры, где от вони на глазах выступали слезы. Магистр приказал открыть одну из пустующих камер и пригласил Эверона внутрь. Шагнув за порог, он тут же уткнулся носом в свой локоть, не в силах дышать.

— Как вы чувствительны, мэтр, — улыбнулся Кеодан.

— Что это? Городской сортир?

— Близко к истине, Эверон. Когда-то Железная башня была оборудована шлюзами, спускавшими воды Ракхайна, которые ее очищали, но вот уже несколько лет они не работают. Посмотрите вниз, видите? Мы утопили десятки смертников, заставляя нырять в эту грязную жижу и сделать хоть что-нибудь. Увы, не получилось. Попытайтесь исправить механизм спуска воды или привыкайте к смраду.

— Привыкать? Я — пленник?

Кеодан расхохотался.

— Вам негде жить, верно? Посмотрите вокруг — такого огромного и древнего замка нет даже у меня! Поселитесь здесь, сделайте Железную башню своим домом, и она благодарно поделится с вами историей, властью, страхом. Станьте ее частью, и вы будете внушать ужас не меньший, чем каменные стены. Как вам мое предложение?

— Приказ, вы хотели сказать?

— Нет, на сей раз я не приказываю, мэтр. Если вам настолько противна здешняя вонь, можете отправляться в Магистрат и быть писарем до конца своих дней или до следующей войны, куда вас призовут и где вы бездарно подохнете. Итак?

— Я остаюсь, — решил Эверон.

— Иного я и не ждал. Вы вольны переделать тюрьму так, как сочтете нужным, но сметы расходов подписываю я лично, и если вы захотите установить в своих покоях мраморные бассейны с тиверским вином или золотые канделябры, я буду против.

— Мне не нужна подобная ерунда, но денег потребуется немало. Где можно достать планы здания?

— У мэтра Хельми. Вытрясите из него все, что вам нужно, а затем пните обратно в Магистрат. Он будет благодарен вам до самой смерти.

Так у Железной башни появился новый хозяин.

 

Правосудие палача

«Эверон, что с вами? Что?!» — в памяти почему-то ожил второй по счету приступ загадочной болезни. Он случился в Магистрате, прямо в кабинете Кеодана. Первый разбудил Эверона ночью и заставил кататься по кровати и выть. Боль разрывала голову изнутри, словно вспышка чужой магии, пока не прошла внезапно, как и накатила, оставив после себя болезненную слабость. И вот, снова. Эверон упал со стула, оборвав себя на полуслове, и увидел на лице Магистра брезгливую растерянность. Вызвали лекаря, который озадаченно развел руками и выписал успокоительные травы. Кеодан презрительно посоветовал больше спать и меньше работать, но Эверон был уверен, что дело не в переутомлении. Началась пытка, длившаяся восемь лет…

«Я так и не написал отцу. Сначала злился на него, а потом не смог оправдать свое молчание», — подумал Эверон, приходя в сознание. Он лежал связанный, а поодаль Алиссен сидела на коленях у незнакомого парня и выговаривала:

— Ты где трогаешь?! Я сказала — проверь ребра, а ты мне грудь тискаешь и не краснеешь!

— А ты думаешь, у тебя под титьками нет костей? Не нравится, как я руками смотрю? Скидывай платье совсем, посмотрю глазами!

— Еще чего не хватало!

— А то я тебя нагишом не видел!

— Целиком не видел!

— Ага, от стыда отворачивался. Целы твои кости, иначе вопила бы по-другому. А вот рана некрасиво заживет.

— Ну и ладно… — вздохнула Алиссен, затягивая тесемки корсажа.

— Откуда она у тебя?

— Меня немножко пытали.

— Не он, случайно? — Лето ткнул пальцем в Эверона, — если так, я ему ребра ногами переломаю. Все!

— Давай! И будешь его и дальше тащить! Не надоело? И вообще, это был другой арий, — уверила девушка после небольшой заминки.

— Гляди, очнулся. Что делать теперь будем? Утопить надо было!

— Никогда не поздно его убить.

— И то верно. Давай сама: нож к горлу и надрез до уха.

— Я не буду!

— А как бы ни пришлось! Арий умеет колдовать со связанными руками или нет?

Друзья озабоченно переглянулись.

— Спросим?

— А толку? Соврет же!

— Ты умеешь, Эверон? — спросила Алиссен напрямую, но не получила ответа.

— Давай рассуждать: если бы мог, почему до сих пор не освободился? Лежит, как мешок, и язык будто бы проглотил. Но если я ошибаюсь, то нам с тобой крышка.

«Так это он ударил сзади, а не Кеодан», — догадался Эверон, — «зачем они взяли меня с собой? Ради выкупа? Кому?» Арий и его похитители были уже далеко от города, но и здесь чувствовалось дыхание бури, вызванной Эвероном на главной площади Велеграда. Пахло пылью, грозное, желтовато-серое небо висело низко и тяжело. Кружилась голова то ли от удара, то ли от магии ария, силу которой Эверон выплеснул на Кеодана, на город, на ненавистные стены Железной башни и просто в белый свет. Обернувшись в сторону Велеграда, он увидел темную воронку смерча, — похоже, буря и не думала стихать.

— А куда мы пойдем, Лето? — допытывалась девушка у своего спутника, — посмотри, какая жуть осталась позади!

— Да уж. Давай-ка подальше от города, дорога сама подскажет.

— Это — плохой план! По тракту нельзя, меня и ария будут искать!

— Вернемся в Дорин огородами?

— Ты с ума сошел!

— Так предложи сама!

— Пойдем прямо?

— Отлично, подружка, лучшего бы и я не придумал, — съехидничал Лето, но Алис покачала головой:

— Нам нужно в Харматан! Там мой отец и твоя девушка, куда еще идти?

— А ведь ты права! Но в такую даль, да еще и с арием в придачу мы полгода будем добираться.

— А если по реке?

— Точно! Идем к Амарантину, — решительно сказал Лето, вешая себе на плечо холщовую торбу, — а ты случайно не знаешь, в какую это сторону?

— Лето!

— Подожди возмущаться. Мы переплыли Ракхайн и сейчас по левую руку от… чего-нибудь. Или по правую. Срежем путь, минуя столицу, и выйдем к Великой реке ниже по течению. Все просто.

— Мне не нравится, как это прозвучало. А чем пахнет твоя сумка?

— Пирогом с ливером.

— Почему ты молчал?! Я умираю от голода!

— Ты есть не просила.

— Я забыла про еду!

— Вот и я тоже.

Пирог достали из торбы, разделили пополам и принялись жевать прямо на ходу. Эверону приказали идти вперед, но Алиссен его обогнала и поднесла свой кусок ко рту ария:

— Угощайся!

Эверон отвернулся. О выкупе не было сказано ни слова, но беспечность девушки и ее спутника привели его в ужас. С такими провожатыми тюрьма не заставит себя ждать, и попадут в нее все трое!

— Как хочешь, — пожала плечами Алиссен, — а мне вкусно. Лето, ты где его стащил?

— Не помню, в какой-то городской лавке. Или в пекарне.

— Развяжите меня! — не выдержал Эверон.

— Наш пленник соизволил заговорить!

— Я уйду, я вас не трону.

— Угу. Спасибо, мэтр, но я ариям не верю, — невнятно сказал Лето.

— Эверон, ты пойдешь с нами связанный. Сам знаешь почему.

— Вот дела, Алис! Что за секреты? Я тоже хочу знать!

От неожиданности аквилеец остановился.

— Я в него влюбилась, Лето. По уши. До смерти. Жить без ария не могу.

— Чего ты мелешь?!

— Того! Чем не красавец? Только слегка в пыли вывалянный, но и у меня видок не лучше.

— Подруга, ты что-то задумала…

— Не я, Лето. Пока мы топчемся, как дети, у ария десяток планов в голове сменилось, один другого хуже. Снимем с него веревки, и в тот же миг роли поменяются. Пусть прогуляется с нами, пока сам для себя не выяснит, что к чему, а после отпустим. Или прикончим, — решила девушка.

— Зачем нам вообще такая обуза, Алис?

— А зачем Моргват хрустальный шар таскает?

— От дури.

— Точно. Я еще дурнее архонта, Лето. Пошли уже.

На ночь друзья остановились на опушке леса. Как далеко он простирается и в нужную ли сторону ведет, в сгущающейся темноте Лето не смог определить, и все дальнейшие планы бегства друзья отложили до завтра, не побоявшись развести костер. Эверон тревожно вглядывался в темноту, но вокруг было тихо, а авернский тракт остался далеко за холмами.

— Арий такой покорный. Подарок, а не пленник: ноги переставляет быстро, рта не раскрывает, жратвы не требует.

Алиссен мельком взглянула на Эверона, сидящего под деревом, и занялась ужином. Из торбы Лето появилось два полукольца домашней колбасы и краюшка пшеничного хлеба. Слишком мало, чтобы накормить троих, но если мясо согреть, будет сытнее.

— Выпить совсем нечего? — с тяжелым вздохом спросила она, — я бы сейчас напилась в стельку. Помнишь, ты залезал ко мне в окно ночью, и мы пили настойки, сворованные у дяди? А потом ты спал у меня под кроватью.

— Перестань вспоминать Дорин, Алис. Не будет этого больше, прошло-проехало.

— Да знаю я…

Нарезая колбасу толстыми ломтями, девушка накалывала их на острие ножа и запекала на огне, вовремя подставляя кусок хлеба под капающий жир. Эверону тоже досталась порция еды, но заметно меньшая по размеру. Арий от ужина не отказался, но продолжал молчать. Лето и Алиссен разлеглись на траве, изредка подкидывая в огонь топливо. За день произошло столько всего страшного, что сон не брал обоих.

— Давай в карты сыграем? — предложил Лето.

— Доставай.

— На раздевание?

— Да ну! Надоело на тебя смотреть, ты мне всегда проигрываешь.

— Только тогда, когда ты незаметно передергиваешь! Знаешь, что? Без мошенничества: кто смухлюет — тот и проиграл. Идет?

— Согласна. Если продуешься, пронесешь меня завтра две версты. Смотри, у меня туфли совсем разваливаются.

Алиссен помахала в воздухе ногой, показывая обувь. Туфельки из тонкой кожи, созданные для прогулок по булыжной мостовой города, совершенно не годились для дальних путешествий и, действительно, начали разъезжаться по швам.

— Две?! Версты?!

— Одну.

— Алис, ты наглеешь.

— Ты будешь нести меня, пока я считаю до ста.

— Ага, медленно-медленно. Сам буду считать!

— Быстро-быстро, да? Ладно, сто шагов тебя устроит?

— Договорились. При моем выигрыше ты… — взгляд Лето упал на Эверона, — поцелуешь ария. Ты же в него влюбилась, вроде как?

— Еще чего! Ты меня ревнуешь?

— Ни капельки! Я его тащил, тебя обязался, а ты струсила?

— Ничего подобного.

— Вот и раздавай.

Какое-то время прошло в молчании, картежники сидели друг против друга и сосредоточенно хлопали засаленными картами на плоско разложенную торбу. А потом Алиссен внезапно опрокинулась на спину, будто от усталости.

— К демону наш договор! Опять за свое, Алис!

— У меня поясница затекла.

— Нет, у тебя масть слабая.

— Ты все карты знаешь на вид и на ощупь.

— Вот открытие-то! Ты тоже!

Девушка села прямо и хотела продолжить игру, но Лето красноречиво бросил свои карты мастью вверх.

— Вытаскивай.

— О чем ты?

— Сам вытащу! — пригрозил аквилеец, — куда ты ее сунула? В корсаж или под попу?

— Ты не видел!

— Я тебя знаю и догадался.

— На! — Алиссен вынула из правого рукава шестерку червей и кинула на торбу поверх карт Лето, — я бы все равно проиграла, стоило попробовать.

— Ты хоть раз в жизни можешь сыграть честно или нет?

— Не-а, — насмешливо протянула девушка.

— Теперь уговор. Хотя… я передумал. Целуй меня, но не как брата, а как мужчину.

— А как же Лиандра?

— Ее здесь нет.

— И что? Если ты ее любишь, она всегда рядом. А если ты мне врал…

— Я не врал, Алис. Я Лиандру выбросить из головы не могу, по ночам — особенно. Засыпаю, и мне кажется, что я посреди Проклятой дороги и Лиа — вот она, только рукой коснись, но не дотянешься. И сердце начинает ныть и жаловаться, то ли от любви, то ли от страха. Может, любовь такая и есть? И если это — не она, то, что тогда?

— Не знаю, Лето. Я всегда думала, что любовь — это весело.

— Мне весело с тобой, Алис, но в Лиандре было нечто притягательное, чего тебе недостает. Магия какая-то. Без обид, ты хорошая девчонка, не будь я таким дураком, давно бы уже…

— Во мне магии мало?! Все, хватит, я иду целовать ария! — оборвала Алиссен Лето и поднялась с земли, направляясь к Эверону.

— Не надо, я забираю назад свой уговор. Он тебя укусит или плюнет.

— И пусть. Мне интересно попробовать.

Слова Лето задели девушку за живое. Значит, в ней действительно чего-то не хватает, раз лучший друг так говорит? А Эверон слушает и жжет своими угольными глазами, к нему и подходить-то близко не хочется. Почему арий такой бледный? Наверняка, его рот холодный, как у покойника. Алиссен зажмурилась, прикасаясь к губам ария. Они были теплые. На поцелуй Эверон не ответил.

— Противно? — сочувственно спросил Лето.

— Вовсе нет. Словно бы и не арий.

— Зато его всего передернуло.

— Неправда, он не шевельнулся даже.

— Равнодушным точно не остался. Не делай так больше, Алис. Надо ноги ему на ночь связать, чтобы самим выспаться.

Друзья привязали Эверона к дереву ремнем от торбы и улеглись спать.

* * *

Ночью Алиссен проснулась от тяжести, навалившейся на грудь. Она подумала, что Лето прилез погреться, но это был не аквилеец. На лицо падали черные волосы ария, а его руки твердо придерживали ее за шею. Эверон решил вернуть поцелуй, полученный накануне вечером, и сделал это неспешно и со знанием дела.

— Как ты освободился? — шепнула Алиссен.

Эверон плотно прикрыл ей рот ладонью. Она предприняла попытку вырваться и беспомощно обернулась на Лето, лежащего неподалеку.

— Он спит, — уверил арий.

В подтверждение его слов, Лето перевернулся на другой бок, опровергая худшие опасения. Значит, жив.

— Будешь кричать?

Алиссен отрицательно помотала головой, и Эверон убрал руку.

— Чего тебе надо?

Можно было и не спрашивать… Соглашаться или нет? Опытность не стоит путать с опытом, она приходит с поступками, а опыт можно усвоить и чужой, если достанет ума. Самые скотские проявления обыденной жизни не приводили доринскую мошенницу в смущение, она находила нормальными разврат, пьянство, воровство и обман, но это не значило, что Алиссен сама успела погрязнуть во всех мыслимых грехах. Скорее, она узнала их на ощупь, попробовала на вкус и прошла мимо, испачкавшись ровно настолько, сколько потребовалось для того, чтобы вписаться в общую картину бытия и не отсвечивать, как новенький золотой в навозной куче.

Оттолкнуть, ударить, завопить от возмущения, — сколько раз она поступала именно так? Надоело! Несмотря на жестокие слова и действия, отвращения арий не внушал. Его образ в ее сознании был неразрывно связан со штормом в хрустальной сфере, и девушке казалось, что она знает Эверона чуточку больше, чем он сам себя понимает. Алиссен крепко обняла мужчину, помешав себя раздевать. Она ждала нежности в ответ, но ошиблась — он воспринял этот жест как одобрение и занялся ремнем на своем поясе. Когда-нибудь это должно было случиться, почему не сейчас? Алис почувствовала, как волнение зажигает ее глаза магией архонта. Предсказуемо у Эверона не сразу получилось и он был грубее, чем стоило. Возможно, арий — хороший любовник, но пока не с кем сравнивать… И поскорее бы он закончил, физическая близость совсем не так приятна, как представлялось!

— Может, хватит? Мне перестало нравиться, — откровенно сказала Алиссен.

Собственно, она и не хотела его задеть, так само получилось.

— Потерпишь, — выдохнул Эверон.

Пришлось терпеть. К счастью, не так уж долго. Арий оставил ее в покое и отвернулся, приводя в порядок одежду.

— И что теперь?

— Я ухожу.

— Попутного ветра.

Внезапно Эверон снова склонился над девушкой, вглядываясь в ее лицо и не обращая внимания на издевку в пожелании.

— У тебя в первый раз? Ты что, девственница?

— Спасибо, что заметил. Ты меня изнасиловал!

Алиссен поняла, что краснеет. Хотелось выпить что-нибудь покрепче и провалиться сквозь землю, а еще навсегда забыть этот злосчастный момент в своей жизни.

— Что?! — возмутился Эверон шепотом, — ты сама хотела!

— Я притворялась. Я понарошку!

— Почему ты меня не остановила? — продолжал допытываться он.

— Потому, что ты арий!

— Не понял.

— И не трудись. Так ты уходишь или нет? Проваливай уже!

Эверон поднялся и протянул руку:

— А ну, встань!

— Не буду, — буркнула Алиссен.

Пришлось подчиниться, когда Эверон схватил ее под локти и потянул вверх. Меньше всего Алис хотела разбудить Лето, и пошла вместе с арием подальше в лес.

— Почему я? — продолжил Эверон допрос шепотом, прислонив Алиссен к дереву и стоя очень близко. Она бы предпочла, чтобы он оказался за тридевять земель, и уж точно ничего не требовал.

— Потому, что ты мужчина, о котором я мечтала всю свою жизнь! — привычной скороговоркой ответила Алис, — Доволен?

— Ложь.

— Когда я сказала правду, ты не поверил! Заметил свет архонта, когда… — Алиссен запнулась было, но решила, что с Эвероном можно говорить прямо, — когда лишал меня невинности?

— Да. Зачем тебе это в постели?

— Чтобы тебя испугать. Жаль, не вышло! Ладно, правду скажу — я не всегда умею скрывать свою магию. Нужен подробный рассказ? Получай! Когда мне было восемнадцать, на соседней улочке Дорина поселился пекарь. Аромат булочек с кремом будил меня каждое утро, и я в них влюбилась. Чтобы получить лакомство даром, я была готова на любую жертву, даже на внимание со стороны сына пекаря. Впрочем, он был симпатичный парень. Приходил в лавку за всякой ерундой и ел меня глазами так страстно, что я сдалась. Подгадав, пока его родителей не было дома, мы пробрались в его спальню и разделись. Все было мило до того момента, пока я не поняла, что мои глаза так и сияют от магии архонта и вовсе не собираются принимать нормальный вид! Я испугалась и выскочила в окно, в чем мать родила. Натягивая платье, я молилась Создателю, чтобы во двор никто не вошел! После этого случая я разлюбила пирожные и сына пекаря напрочь. Ты не первый мужчина, который меня обнимал, и не первый, с которым я в постель легла. Вообще-то их было так много, что я даже точное количество не помню. Наверное, десять. Нет, двадцать! И всегда было одно и то же.

— Ты оправдываешься в том, что оказалась чище, чем себя подаешь? — удивился Эверон.

— Я не грязная, что за намеки такие! — горячилась Алиссен, повышая голос, — нечего о себе мнить всякое, что ты особенный, ты мне просто подвернулся! Я влюблялась много раз: в деньги, в красивые ткани у странствующих торговцев, в украшения и в бесплатный обед, но так и не решалась себя никому по-настоящему подарить, боясь разоблачения и виселицы, но ты — арий и знаешь, что я архонт! Я бы вообще-то предпочла Лето или Моргвата… Сама не понимаю, почему я с ними не закрутила!

— Не переживай, к разврату ты быстро привыкнешь. Уже со второго раза будет проще.

Алиссен добивалась вовсе не этой фразы! Эверон должен был опровергнуть все, что услышал. Или признаться в любви. Признания она и за меньшие вольности выслушивала!

— Только не с тобой! Я больше никогда, понятно? Ты мерзкий арий, бледный и больной!

— Я редко покидал Железную Башню, поэтому моя кожа белая. Остальные определения я упущу. Но вернемся к Моргвату. Архонт не смотрит в сферу уже трое суток. Непривычно чувствовать себя здоровым. Где он?

— Вот кто тебе нужен — архонт, а не я! Нечего было ходить вокруг да около и меня насиловать, спросил бы сразу! Моргват пропал, разве не понятно? Наверное, с ним что-то случилось, но мы с Лето не станем его искать. Отправляйся на охоту за архонтом и своей душой один.

Эверон помолчал, раздумывая. Он опирался о ствол обеими руками, удерживая Алиссен около дерева.

— Искать архонта сейчас — терять драгоценное время. Кстати, вы на пути в Аверну. Направляетесь в самое пекло.

— Как — в Аверну? Мы обходим город подальше! — встревожилась девушка.

Не пускаясь в подробные объяснения, Эверон отрицательно качнул головой.

— Нам надо к Амарантину!

— Если хотите выжить — нет. Великая река — самая оживленная дорога во всем Эймаре.

— Что же делать? — растерянно спросила она.

— Есть другой путь в страну Хармы, короче и безопаснее.

— Какой? Ты его знаешь?

— Я им последую.

— А… а зачем тебе в Харматан?

Алиссен перестала вжиматься в жесткую кору и подалась вперед.

— Я знаю харматанский.

— Откуда?

— Я — самый главный среди шпионов Империи.

Вот она, причина, по которой Кеодан из-под земли достанет мятежного ария — Эверон слишком много знает. Но Алиссен думала только о себе. Оказывается, им по пути! Может, не стоило его так решительно отталкивать?

— Послушай, я совершенно так не думаю. Про тебя. Ты — красивый мужчина и лучший любовник, который у меня был, то есть, вообще в целом мире, но я не очень разобрала, что к чему. Попробуем еще раз?

— На сегодня достаточно.

Эверон пошел обратно к стоянке. Комплименты его не впечатлили, как ранее не задели ругательства.

— Что ты решил? — спросила Алиссен, следуя за ним.

— Останусь до утра.

— А потом?

— Если будете выполнять все мои условия, я возьму вас с собой. Поговорим позже.

— Условия?! Твои?! Ты же наш пленник!

— Я никогда не был вашим пленником. И, да: я умею «колдовать» со связанными руками и развязывать зубами морские узлы, на которые горазд твой дружок.

Самое поганое — это вот такая неопределенность! Алиссен вертелась на месте и никак не могла заснуть. Арий тоже не спал: он мрачно смотрел перед собой и думал о чем угодно, только не о любви.

* * *

— Алис, проснись! — прокричали над самым ухом.

Не доверяя своему голосу, Лето энергично встряхнул подругу за плечо. Надо было разбудить его ночью и все объяснить, чтобы не было таких громких сюрпризов. Какая гадкая погода: утро, а темно, как в сумерках. И в отдалении грохочет гром, да так сильно, что вздрагивает земля. Невнятный подземный гул ощущался всем телом.

— Что-то происходит… — вяло сказала Алиссен, поднимаясь.

— Не то слово! Арий развязался! Сделай что-нибудь!

— Я не про ария. Кто-то трясет землю. Не замечаешь?

— Он и трясет, наверное!

Эверон помалкивал и обеспокоенно смотрел в небо.

— Он маг ветра, Лето. Не умеет.

— Шторм, — вымолвил Эверон, — в стороне Велеграда.

— Твой шторм? Вчерашний?

— Возможно.

— Ты сомневаешься?

— Он должен был прекратиться сам собой, когда я покинул город. Через некоторое время. Я так думал.

— Разве его не становили другие арии? Кеодан? Трясти землю — это по его части.

— Не знаю. Нам надо уходить, — решил Эверон.

— Нам?! Алис, что за разговоры? Ты мне поможешь его связать или нет? — возмутился Лето.

— Не будем мы никого связывать. Эверону позарез понадобилось в Харматан, вот и подберем его в попутчики! В лесу стало темнее, чем с вечера, вам так не кажется?

Алиссен потянула ветку ближайшего дерева вниз и рассмотрела листья. Они изменились: прожилки дубового листа потемнели, налились изнутри коричневым соком. Испугавшись, Алис отбросила ее в сторону, ожидая, что ее обрызгает не росой, а чьей-то кровью.

— Что с деревьями?!

Эверон сломал несколько веток и показал своим спутникам — в месте слома проступала вязкая темная жидкость с резким запахом.

— Не молчи, ты знаешь, что это, арий! По глазам вижу, что знаешь!

— «Гнев Богов», в древности скверну называли так. Читал в одной книге.

— Скверна — она для живых! С деревьями такого не случается! Какие еще боги, у нас бог один — Создатель!

— А ты его видела, Алис? — спросил помрачневший Лето, — Создателя? А я видел Астарота. А с Ракхайном мы сражались вместе. Они также называли себя Богами. Что-то мне страшно…

Эверон внезапно сорвался с места и побежал к холму, скрывающему от путешественников Авернский тракт и недавно покинутый город. Не понимая, зачем он это делает, друзья, побросав вещи, бросились следом. Запыхавшись, все трое взобрались на пологий гребень, заросший колючими кустами, усеянный кусками известняка и сланца, хрустевшими под ногами, как раскрошившиеся зубы. Картина, представшая перед глазами, заставила их остолбенеть от неожиданности и ужаса. Велеград, простоявший века, исчезал с лица земли прямо сейчас: рушились древние стены, падали сторожевые башни, засыпая улицы грудами развороченных камней. Жилые кварталы, так поразившие Алиссен своим великолепием, превращались в прах под напором неистового урагана и бешенства реки, сломавшей свои гранитные оковы. Еще держалась Железная башня, упирая в грозовое небо стальные пальцы зубцов, и поблескивала золотом крыша Магистрата, но отдаленный шум и дрожь земли, которые ощущали зрители на холме, звучал оглушительным грохотом смерти для тех, кто остался в городе. Если там еще были выжившие…

— Они ушли? Горожане? Они успели, ведь правда? — растеряно прошептала Алиссен.

Арий не отвечал и смотрел, ожидая, когда Железная башня падет под натиском урагана, а на холме чувствовалось дыхание того же ветра, что крушил ненавистный для Эверона город.

— Это ты устроил? Ты?!

Стены, сложенные из серых, как сталь, камней, были не менее крепки, чем металл, но плененная подземными казематами вода Ракхайна, пропитанная кровью и страданиями, загнивавшая под решетками камер, взбунтовавшись, разрушала Железную башню изнутри, ломая шлюзы, врываясь в камеры. Серый монолит тюрьмы, атакуемый силами сразу двух стихий, содрогался, внутри башни сыпались стекла, с полок падали тяжелые кожаные папки. Рвалась паутина, которую ткал «главный паук» Велеграда, разрушался целый мир насилия и тайного знания, а один из его создателей стоял на холме и с жестокой радостью наблюдал, как шторм уничтожает плоды его труда. И Железная башня сдалась. Качнувшись, словно в последнем поклоне, она рассыпалась до половины, сравнявшись с высотой уцелевших городских стен. Арий глубоко вздохнул, почувствовав себя свободным пусть и на одно лишь краткое мгновение.

— В Велеграде были и хорошие люди!

Эверон, наконец, услышал Алиссен.

— Город разрушила не только моя магия. Река помогла.

— Ты и, правда, сволочь!

— Палачи и короли не ведают жалости.

— Ты не то и не другое, арий!

— Теперь это верно. Но я рад, что гнилой город уничтожен. Это к лучшему, ты просто не понимаешь. Каратели не скоро совьют себе новое осиное гнездо, а Император получил пощечину. И от кого? От ария. От меня. Я ненавижу его, он отобрал мою жизнь.

Алиссен не интересовали абстрактные умозаключения, и к горечи в голосе Эверона она также осталась глуха; архонт видела то, что видела. Она указала вниз:

— Там люди стали одержимыми, даже лес за десять верст испортился! Ты этим гордишься?!

Эверон молча начал спускаться с холма.

— Уйдем отсюда поскорее, Алис.

Лето обнял подругу за плечи, вынуждая отвернуться от руин Велеграда. Ураган, тем временем, начал стихать, его воронка таяла, светлело небо. Над головой прогремел гром: природа очнулась от магии и спешила очиститься, пролив на оскверненную землю потоки дождевой воды. Алиссен обернулась в последний раз. Она представляла себе не разрушенные тюрьмы, не радовалась, что арии Магистрата получили суровый урок, нет, перед ее глазами были жители Велеграда, обычные люди, оставшиеся без крова, потерявшие знакомых и близких.

— Я тоже ненавижу Императора, — сказал аквилеец, — он у всех отбирает самое дорогое, и ему все мало. Хорошие люди успели убежать, подружка. Мы же там не остались? Вот и не думай о плохом.

Утешение Лето, при всей своей наивности, подействовало. Алиссен, всхлипнув и покусав губы, крепко взялась за его руку. Эверон возвратился к опушке леса и поднял с земли меч Моргвата.

— Ох, Создатель… — простонал Лето, увидев, чем вооружился их недавний пленник, но возражать не посмел.

Алис бросила на ария неласковый взгляд:

— Можешь грызть его всю дорогу. Что-то мне подсказывает, что воровать ты не умеешь, а я ради тебя палец о палец не ударю.

— Пока я рядом, вы нарушать закон не будете, — распорядился Эверон.

— А то что? — дерзко поинтересовалась она.

Арий смерил девушку недоуменно-презрительным взглядом и, по обыкновению, промолчал.

— Знаешь, Эверон, или как там тебя? Ты не только ее бесишь, но и меня тоже! — вступился Лето, — я хочу жрать, такая у меня привычка! Три раза за день, и никак не меньше. Если ты раньше не знал, то расскажу — жратва на дороге не валяется, ее добывать надо. Я тебя давеча обыскал и ни одной монеты в карманах не нашел, нахлебник ты демонов!

Арий сунул руку за пазуху и вынул две тоненькие дощечки из дерева:

— Ужин. И ночлег, — он показал сначала желтую, затем красную, — я — арий, и закон здесь я. В Эймаре мое лицо никому не знакомо, пока не прозвучит имя. В как меня зовут, Алиссен?

Эверон сунул девушке в лицо одну из дощечек. Она только похлопала глазами, глядя на пустую графу, где, видимо, должны были быть буквы.

— Никак, — Эверон ответил сам, — когда у закона нет имени, он сам по себе. Меняем направление, мы идем в Гайтский лес. Объясняю, зачем: со времен Магистрата Сириона существуют порталы, имеющие силу перенести нас туда, куда следует. Они давно заброшены — и арии, и архонты забыли, как ими пользоваться. Но я знаю. Вопросы есть?

— Есть, арий. Откуда ты такой умный на наши головы взялся?

Лето задал самый правильный вопрос: если Эверон может сам себя прокормить и в мгновение ока отправить хоть на край света, зачем ему спутники?

Под ноги упали первые капли дождя, сумрачное небо прорезала ветвистая молния и воткнулась в землю на горизонте. Алиссен держалась рядом с другом, с неприязнью глядя в спину ария, шагающего впереди. Вчера ночью она совершила опрометчивый и глупый поступок. Нет, она ошиблась еще раньше, притащив Эверона с собой. О чем она думала, как могла забыть изуродованного эльфа в клетке Железной башни? Этому человеку не ведомо милосердие, и ее жизнь он вовсе не из благородных побуждений спасал!

— Зеленоглазый эльф погиб вместе с башней? — спросила она у затылка ария.

— Надеюсь, что да.

Эверон не обернулся и не стал ничего объяснять, окончательно уверив Алиссен в своем бессердечии.

 

Предсказание

Ханлейта надолго оставили одного. Он мучился неизвестностью в тесной клетке, предполагая, что за стенами Железной башни события развиваются непредсказуемо и стремительно, но, увы, помимо его воли. Хан почти месяц был свидетелем представления под названием «жизнь Эверона», изучил привычки ария, научился распознавать его эмоции, но что за человек перед ним — так до конца и не понял. Он думал о своем печальном знакомстве с Алиссен и событиях восьмилетней давности, которые привели его в эту башню. Этот путь оказался долгим, и если бы заранее знать, каков у судьбы план… Надо было убить Моргвата, но не отдавать ему сферу! Или убедить архонта уничтожить душу Урагана! Все арии одинаковы! Но Хранители считают врагами и архонтов, да и что лукавить — людям не доверяют. Эльфы признают только одну расу — свою собственную. Ханлейт окончательно запутался и перестал разбираться, что есть добро в этом мире, а что — зло. И, странное дело, ему впервые стало наплевать на оба эти понятия. «Меня отработали, как горную породу», — думал он, — «даже не верится, что совсем недавно я был живым».

В шесть вечера появилась Фиона и сунула Ханлейту еду. Взяв посох Эверона, она зачем-то утащила его в дальний шкаф, затем вытряхнула корзину мусора и забрала ее содержимое. Хан окликнул Фиону в надежде хоть что-то узнать, но она притворилась глухой и ушла.

Уже смеркалось, когда за дверью раздались быстрые шаги — это вернулся хозяин Железной башни. Не зажигая огня, Эверон порылся в ящиках стола, поднял с пола меч Моргвата и хотел покинуть комнату, забрав свой посох с привычного места у входа. Его рука схватила пустоту. Арий удивленно огляделся по сторонам, и, не найдя своего оружия, вышел. Видимо, спешил. По лестнице Эверон спустился бегом, и снова стало тихо. В назначенный час башня открыла шлюзы.

Глубокой ночью в замке зашуршал ключ. Этот звук был настолько неожиданным, что Хан очнулся от полузабытья и уставился в темноту. Дверь тихонько отворилась, впустив Фиону. Скользнув к клетке, одержимая разомкнула затвор и распахнула ее.

— Ты должен пойти со мной, эльф, — сказала она шепотом, глядя на пленника серьезно и вменяемо.

— Приказ мэтра, Фиона?

— Нет, мой.

— Я никуда не пойду, — устало вздохнул Хан, — не хочу играть в твою игру.

— Ты трус, но я смелая за нас двоих. Выходи.

— Называй меня, как хочешь, мне все равно.

Такого ответа она не ожидала. Фиона топнула ногой и шагнула в клетку.

— Нет, ты пойдешь! Иначе я сделаю тебе больно!

— Делай.

Фиона ударила его бородкой ключа в плечо и повалила на пол, применив магию крови.

— Из Железной башни может выйти только арий, а ты, эльф, умрешь. Скоро, уже завтра! Мэтр тебя в Аверну не отдаст!

— Наконец-то.

Одержимая выпустила его руку, за которую тянула из клетки.

— Я хочу убить тебя сама. Ты встанешь или нет?

Так вот что Фиона задумала! Но разве не об этой услуге он просил одержимую уже несколько раз?

— Я встаю, Фиона. Но почему не здесь?

— Это комната мэтра, а он не любит грязь. Моя магия очень грязная, — объяснила одержимая и вытащила из шкафа оружие Эверона, — неси его.

— Зачем?

В правой руке Ханлейта оказался посох ария, и он поразился его невероятной тяжести. Может, дело было в самой руке? Или в спине? Мышцы свело судорогой, и Хан выронил оружие. Оно упало на пол с оглушительным грохотом. Фиона прикрыла уши ладонями и зажмурилась.

— Глупый эльф все делает неправильно!

— Уж прости, я не так силен, как раньше. Я — сломанная вещь, Фиона.

Одержимая подняла посох.

— Он для меня. Я — арий!

Ханлейт вспомнил ее новую забаву — воображать себя магом и взял оружие в левую руку. Подволакивая посох по полу, он медленно вышел на лестницу. Свет пробирался снизу, рисуя на стенах башни уродливые тени. Хан с сомнением посмотрел на балки-ступени, чернеющие в полумраке. Как далеко спускаться? Фиона закрыла кабинет Эверона на ключ.

— Быстрее, эльф!

Пройдя один пролет лестницы, Ханлейт остановился отдохнуть. Сидя в клетке без движения, он и не подозревал, насколько серьезно подорвано его здоровье. От слабости шатало. Хан попытался сжать правую руку в кулак, но не смог — она отказывалась служить.

— Нужно идти, еще два этажа, — неумолимо торопила Фиона.

Сжалившись, она забрала посох. Идти, опираясь о стену, стало легче. Не зная плана тюрьмы, Хан не догадывался, куда они направляются: какие-то узкие коридоры, повороты, ступени. Фиона привела его в маленькую каморку с единственным стулом у входа, и Ханлейт понял, что оказался по ту сторону черной занавески своего мучителя. Одержимая зажгла факел в пыточной и закрыла дверь на узкую винтовую лестницу, по которой они спустились.

— Эльф, тебя нужно привязать.

Так вот где все закончится.

— Фиона, разве я убегу…

Ханлейт покорно ступил на решетку пола и вдохнул сырой воздух подземелья. Сегодня здесь было сравнительно чисто. Левую руку удалось поднять, а правую подняла одержимая. Механизм висел низко. Фиона подошла к верстаку с инструментами.

— Я сделаю тебе больно в последний раз.

Хан рефлекторно отшатнулся от руки Фионы с лезвием, но она не нанесла решающего удара, а только несколько неглубоких порезов по груди.

— Магия крови? Конечно, чего я ожидал…

Одержимая размазала кровь по торсу Ханлейта и встала прямо перед ним, глядя в глаза с жутким упорством, на которое способны одни сумасшедшие:

— Фиона — очень плохая. Сейчас она погубит человека ради эльфа, который умеет любить лишь мертвых. Но по-другому она поступить не может.

С этими словами одержимая надела Хану мешок на голову и завязала на шее веревки.

— Не надо, открой мне лицо! Фиона!

— Молчи, эльф. Слушай. Думай. Понимай.

Фиона покинула пыточную. Не вполне ослепнув, Хан различал сквозь нити мешковины огонь факела и стены — одержимая надела на него очень ветхий мешок. Наверное, случайно.

* * *

— Почему ты ведешь меня в казематы, а не в башню, птичка моя? — через полчаса в коридоре подземелья раздался смутно знакомый голос.

— Мэтр Эверон заперся в своей спальне с другой стороны, чтобы его никто не видел. Ему ужасно нездоровится. Наверное, он уже в стране снов.

Фиона лгала — Эверона в башне не было, Ханлейт ни минуты в этом не сомневался. Входная дверь камеры отворилась, пропуская посетителей.

— Прошу вас, мэтр, — подобострастно промолвил Коган.

— Ты свободен.

— Да, мэтр Кеодан.

Кеодан?! Арий, устроивший расправу на Ваньярском тракте! Неестественно склонив голову набок, Кеодан рассматривал письмо.

— Посмотрим, какое неотложное дело подняло меня с кровати, — арий захрустел бумагой, — «Къиодан»? Что за слово такое? Да, Эверону совсем нехорошо, если он мое имя написал с двумя ошибками. Я не узнаю его руку. Однако, на письме печать Железной башни. Как это понимать, птичка?

Кеодан обращался к Фионе с пренебрежительной снисходительностью, как к больному животному.

— Очень просто — письмо подписала я. Я почти не умею писать, а у мэтра тряслись руки. Как я рада, что ты приехал! Я так скучала!

— Правда, птичка? Я тоже скучал. Помнишь свою се… хозяйку?

— Добрая хозяйка, красивая. Я тоскую по дому, где мы жили все вместе.

Одержимая подошла к арию и, ласкаясь, обхватила рукой его за пояс:

— Забери меня к себе!

— Не могу, птичка. Я слишком занят.

Кеодан небрежно провел ладонью по голове Фионы и сломал печать на конверте.

— Да, это почерк Эверона. Почему письмо разорвано пополам?

— Это опять я, мэтр. Я порвала, нечаянно… Когда пытали этого противного эльфа, мэтру стало плохо. Вот его палка, видите? — Фиона откинула занавеску, показывая посох в углу каморки, — мне передать, что он сказал на словах?

— Подожди, птичка.

Кеодан читал. Ханлейт ничего не понимал, но его сердце подскочило в груди, напоминая, что если душа уже и считала себя мертвой, тело еще живо. А самообладание Фионы было за гранью возможностей обычного человека. По крайней мере, Кеодан не подвергал ее ложь ни малейшему сомнению.

— Это тот самый Хранитель? — спросил он, — я не понял, что хотел сказать твой мэтр. Письмо не дописано, птичка.

— Мэтру стало плохо…

— Это я уже слышал, — сухо оборвал ее Кеодан, переходя на деловой тон.

Убрав бумагу за пазуху, он снял факел со стены и поднес к спине Ханлейта. Эльф почувствовал, как огонь дышит жаром на полузажившие раны.

— Профессионально поработали. Но зачем Эверон послал за мной?

— Мэтр настаивал, чтобы эльфа отправили в Аверну прямо-прямо сию минуту! Он очень переживал! Эльф рассказал важные вещи!

— Ты их запомнила, птичка?

— Нет, только мэтр. Я и Коган всегда уходим, когда мэтр разговаривает.

— Как разумно. Иначе Железная башня не напаслась бы коганов и помощниц для ариев, — усмехнулся Магистр.

— Эльфа не выпустят из башни без приказа мэтра.

— Естественно.

— Мэтр боялся, что пленник не доживет до завтра.

— Вот оно что.

— Это не все!

— Куда же больше, птичка?

— Палка мэтра совсем сломалась!

— Эверон сломал оружие ария? Что ж, не первое на его счету. Твой мэтр подходит к магии чересчур творчески. Ты умница, Фиона. Посох и пленника отправим в столицу, а Эверон догонит повозку верхом, когда придет в себя. Можешь идти.

— Не могу, мэтр, — упрямо сказала одержимая, не сдвинувшись с места, — я должна ехать вместе с эльфом. Это приказ моего мэтра.

— А я его отменяю, птичка.

— Пленник умрет в дороге без моей магии.

Кеодан помолчал и выругался.

— Твой мэтр слишком много на себя берет, птичка. Болезнь не оправдание, она вообще недопустима на его должности. Эверона ждет серьезный разговор со мной. Так и передай.

— А ты с нами? — осторожно спросила одержимая.

— Конечно, нет! — голос Кеодана прозвучал раздраженно, — зови старшего мясника, я и так здесь задержался.

Во двор тюрьмы Ханлейта тащил Коган, перекинув через плечо.

— Я бы не совал его в клетку, мэтр, — обратился он к Кеодану, — как пить дать подохнет. Сковать и положить в закрытую повозку будет в самый раз. Эльф едва концы не отдал, когда я над ним работал, а потом еще мэтр Эверон с рыжей ведьмой добавили.

— Хорошо. Возьми верхами пять человек охраны, возницу и, само собой, мага крови. Не довезете Хранителя живым — Эверон вам головы снесет, — распорядился Кеодан, подавив зевок, — девку посади на цепь, мне так спокойнее.

— Мэтр, я поеду без этой штуки, она мне ножку натирает! — закричала Фиона.

— Не капризничай, моя птичка! Болтает неудержимо, а раньше и слова было не вытянуть. Заткните ей глотку, — сказал он тише, — да не побоями, дайте какую-нибудь сладость. Скоты безмозглые…

Хана сковали и положили на пол, чтобы в пути не упал со скамьи. Рядом с ним перекатывался посох ария. Черная карета карателей выехала за ворота Железной Башни. Фиона вытащила пленника из тюрьмы, подставив под удар Эверона, но зачем? Что может одна одержимая против семи вооруженных людей?

Повозка без окон отличалась от известного Ханлейту ящика только тем, что имела сиденья внутри: он больно ударился плечом об одно из них, когда попытался приподняться. Хану предстояло вытерпеть путь до Аверны, скорчившись на полу. Фиона в очередной раз не выполнила его просьбу. Провидение считает, что на долю Хранителя выпало недостаточно страданий? Пусть так. Еще немного терпения, столица близко. Каратели миновали Велеград и проехали несколько верст, когда их догнал одинокий всадник. Ханлейт услышал его по стуку копыт.

— Кого везете, мужики? — бодро поинтересовался улыбчивый голос.

— Проваливай, — огрызнулся сонный Коган.

Всадник непослушно поехал рядом с кортежем, пользуясь приличной шириной авернского тракта.

— Я слышал, архонты совсем распоясались — гуляют по городу посреди белого дня, — непринужденно продолжил он.

— Быдло, тебе дороги не хватает, или поговорить не с кем?

— Второе, начальник. Тракт широкий, еду, вам не мешаю. Вот спрошу и отстану: что у нас с казнью на полдевятого утра? Не отменили ли?

— Нет! Все?

— Что-то я с утра плохо верю. А в вашем катафалке не архонт, случаем?

— Взять его! — рявкнул Коган, не пускаясь в дальнейшие переговоры.

— Да вы потише, мужики, потише! Уж и спросить нельзя!

Всадник пугливо осадил лошадь и прянул назад, к Велеграду, но двое из кортежа карателей бросились за ним, повинуясь приказу Когана.

— У нас архонт! — громко закричала Фиона ему вслед, — мы везем архонта! Настоящего! Вернись!

— Ты что несешь, рыжая сучка? — удивился Коган и хотел дернуть одержимую за цепь, но неожиданно, конец цепи оказался в его руке — Фиона освободилась! Не тратя время на пустые слова, она накинулась на возницу, несколько раз пырнув его острым лезвием маленького ножа, зажатого в руке. Каратель упал на дорогу. Фиона натянула вожжи, останавливая повозку, и тут же спрыгнула на землю, чтобы вонзить нож в ногу ближайшего к ней всадника. Против магии крови у него шансов не было.

Позади полыхнуло золотом и раздался вопль — это еще один вид магии нашел свою цель. Расправившись с обоими преследователями, архонт возвращался обратно. Коган обнажил меч и, заметив Фиону, юркнувшую под повозку, остановил свой выбор на ней — ненависть к одержимой перевесила доводы рассудка.

— Кончайте с этим ублюдком! — отдал он торопливый приказ двоим оставшимся в живых конвоирам и спешился, — ты сейчас сдохнешь, ведьма! Слышишь меня?!

Фиона, рыча, целилась Когану ножом в ноги, но не доставала и боялась высунуться дальше. Каратель несколько раз наугад полоснул мечом под днищем повозки и злорадно расхохотался, увидев на клинке кровь.

— Я порежу тебя на части и скормлю эльфу, как и обещал! Ты не доедешь до Аверны, маленькая дрянь!

Ханлейт слышал, как под полом тяжело дышит раненая Фиона, звенят мечи и топают кони — на дороге шел бой; и только магия архонта оставалась беззвучной — Хан не знал, кто напал на карателей.

Одержимая забилась под передок, за колесо. Выждав, когда Коган подойдет ближе, она ткнула ножом в его сапог. Удар вышел неудачным, скользящим — грубая кожа не порвалась, а карателю на этот раз посчастливилось схватить девушку за руку. Он выволок ее на дорогу и выбил нож.

— Как теперь запоешь, стерва? Ты где оружие прятала?! Я же тебя обыскал, когда на цепь сажал! Все расскажу Кеодану, он «твоего мэтра» прищучит! Тоже мне, мразь голубых кровей, каждый вечер дохнет и до сих пор живет! Это он тебя распустил, тварюга!

Сопровождая злобные слова побоями, Коган настолько увлекся, что Фиона перестала сопротивляться и каталась по дороге, как тряпичная кукла.

— Стой смирно, Красотка, — услышал Хан с противоположной стороны повозки, — моя помощь рыженькой девчонке нужна.

«Красотка?» Только один человек на памяти Ханлейта разговаривал с животными так, словно они понимали разумную речь. Только Моргват! Бой был окончен. Неподалеку стонал раненый каратель, которого архонт не стал добивать.

— Бросай оружие, начальник. Я поставлю свечку Создателю за твою тупость — с тремя отморозками справиться было бы труднее. Открой карету, мне нужна ваша пленница, — распорядился Моргват.

Коган посмотрел на неподвижную Фиону. Потом на архонта, убившего или ранившего четверых человек, обманом разделив их на группы. Связываться с таким опасным типом не стоило.

— Ты ошибся. Мы везем мужика, а не девку, — примирительно сказал Коган, — проверь сам и вали отсюда.

Он кинул архонту ключ. Держа меч наготове, Моргват открыл дверь, понял, что скованное по рукам и ногам тело с мешком на голове — мужское, и в сердцах хлопнул дверцей повозки.

— Убедился, мужик? Твоих дел здесь не осталось. Она соврала насчет архонта. Она всегда врет. Вот, посмотри в ее глаза! Понял, что перед тобой такое? Тварь убивает все, что шевелится! Дай мне самому с ней расквитаться!

Коган приподнял голову Фионы за волосы. Зрачки одержимой были черными и жуткими.

— Наутро назначена казнь архонта, я прочел объявление. Я следил за Кеоданом и был уверен…

— И промахнулся, мать твою! Казнь строго по расписанию, это мои люди расклеили по городу эту бумажку! И ты, мужик, уже опаздываешь! — не унимался Коган, увидев сомнения архонта.

— Моргват! — позвал Хан.

Слишком тихо, архонт не услышал. Ханлейт повторил его имя несколько раз, стуча наручниками об пол, не ради себя, а ради Фионы. Дверь растворилась, и сильные руки вытащили Хана наружу. Сорвав мешок с его головы, Моргват выругался. Выразить свои чувства иначе он не успел — Коган, отшвырнув одержимую, кинулся в атаку. Архонт перекатился по земле, избежав удара мечом, и вскочил, намереваясь принять бой, но ему не пришлось. Фиона прыгнула на карателя сзади и вцепилась зубами ему в шею, кусая, как дикое животное. Коган выронил оружие и рухнул на колени, с ужасом глядя на свои скрюченные руки со вздувшимися венами. В горле карателя забулькало, словно в кастрюле с горячим бульоном.

— Тебе жарко? А так? Я буду нагревать твою поганую кровь, пока она не свернется, как молоко! Медленно-медленно, — страшно приговаривала Фиона, стоя за его спиной и глубже вонзая ногти в раны на шее, — тебе больно? Я хочу, чтобы тебе было больно долго-долго. Я буду убивать тебя целую вечность! По-разному, как только умею!

На губах одержимой появилась зверская улыбка, а ее глаза полностью утратили все человеческое. Облизывая с губ кровь, Фиона наклонялась над Коганом, заглядывая ему в лицо и наслаждалась его страданием; она не чувствовала своей боли, настолько наслаждалась чужой.

— Создатель всемогущий… — пробормотал Моргват, занося меч.

Кого он хотел убить: Когана? Фиону? Обоих?

— Убери оружие, Моргват! Оставь ее. Ты меня слышишь?

Ханлейт валялся на дороге, забытый всеми. Архонт снова начал материться, однако меч опустил.

— Почему ты, Хранитель?! Что за наказание каждый раз встречать именно твою длинную рожу! Когда ты возникаешь на моем пути, все обязательно летит в жопу, словно сама судьба надо мной издевается! Ты дважды сдох, чтобы воскреснуть сегодня?! Мне пора! Я спешу, разбирайся со своим чудовищем сам!

Ошеломленный Хан не так представлял эту встречу. Внешне ничуть не изменившийся Моргват, выплеснув восьмилетний запас желчи, намеревался опять исчезнуть. Случайно освободив Хранителя, он разозлился, а вовсе не обрадовался.

— Фиона не чудовище! Фиона — арий!

Одержимая отпихнула мертвого или потерявшего сознание Когана и вытащила из ботинка ключ. Присев около Ханлейта, она разомкнула его оковы.

— Уходи, ты больше не нужен. Я наврала, архонтов здесь нет. Это мой эльф, не смей на него орать.

— Всегда пожалуйста, барышня. Счастья вам в браке и много деток.

Моргват сплюнул и направился к Красотке.

— Спасибо, — серьезно ответила Фиона.

— Подожди меня! Моргват, постой! Алиссен… Ты должен знать… — попытался остановить его Ханлейт, проклиная свой тихий голос.

Услышав знакомое имя, Моргват резко развернулся.

— Что такое?! Говори!

— Она с душой Урагана. Будь осторожнее, Эверон опасен. Я помогу. Я еду с тобой.

— Бредишь, эльф? Где она?

— Я многое знаю, но не это. Моргват, всего минуту, я смогу!

Ханлейт поднялся и предпринял неудачную попытку поймать лошадь Когана.

— Не сможешь! — отрезал Моргват, окинув его взглядом.

Архонт вскочил в седло и рванул в Велеград, но обернулся и прокричал:

— Отыщи на пристани баржу Ставера и жди меня там. Да чтоб тебя… Хранитель!

Брань Моргвата утонула в стуке копыт Красотки.

* * *

— Я должен его догнать.

Ханлейт доковылял до лошади Когана и оперся на нее, соображая, сможет ли он вообще сесть в седло. Без посторонней помощи — вряд ли.

— Нам не нужен архонт, — равнодушно повторила Фиона.

Одержимая ходила по месту побоища и проверяла тела, задерживаясь над некоторыми дольше обычного. Наверное, добивала.

— Только мертвые молчат, — подтвердила она, увидев взгляд эльфа.

— Я еду, Фиона. Помоги мне.

— Нет. Ты возьмешь Когана и мы уйдем пешком. Меня кони боятся.

— Ты ранена, как ты пойдешь? И зачем нам Коган? — безнадежно спросил Ханлейт, понимая, что у одержимой свои планы, а он слишком слаб, чтобы их проигнорировать.

— Моя боль быстро заживет. Мы будем мучить Когана так долго, как сможем, и радоваться вместе. Он заслужил.

— Фиона, я не смогу его нести.

Ханлейт не стал объяснять, что пытки над бывшим мучителем не принесут ему радости, выбрав самый очевидный аргумент.

— Сама потащу. Ты не понимаешь, эльф? Мы свободны и мы вместе!

Хан хотел запрыгнуть в седло, но только стащил его под брюхо лошади. И это он, лучший наездник среди Хранителей, Ханлейт-Харматанец! Фиона вернулась к Когану и привела карателя в чувство. Затем, ловко орудуя ножом, порезала ему лицо.

— Пока так. Нужно вскрыть самые толстые вены и вставить в них палочки, чтобы кровь не вытекла сразу. И перевязать длинной веревочкой. Он пойдет сам очень послушно, а я буду вести!

Говоря о пытках, она проявляла чудеса изобретательности.

— Эльф… — Фиона помолчала и с запинкой назвала Хана по имени, — Хан…лейт, твоя очередь делать ему больно.

— Хранитель, останови эту суку, — Коган сучил ногами в пыли, не в силах приподняться, и умоляюще смотрел на Хана, — я ничего не имел против тебя, я просто выполнял приказы. Расправа над моими людьми не в счет, считай, я все забыл. Имей ты в виду, покончив со мной, она займется тобой! Мозги твари давно превратились в студень, ее даже арии боятся. Она безумна, как воплощение демона. А я отпущу тебя, я слова никому не скажу… На все четыре стороны, Хранитель!

— Моя очередь? Хорошо, — неожиданно согласился Хан, подходя к карателю, — дай мне нож, Фиона.

— Хранитель, прирежь ведьму! Убери ее от меня, ради Создателя! — хрипел Коган.

Доверчиво улыбаясь, Фиона протянула Хану маленький кинжал. Взяв его в левую ладонь, не раздумывая, Ханлейт всадил оружие карателю в сердце. Его рука, может, и дрожала, но умение ассасина не подвело — Коган умер мгновенно.

— Что ты натворил?! Теперь он ничего не чувствует! — завизжала Фиона, кинувшись на Ханлейта с кулаками, — ты все испортил!

— Да, бей меня, Фиона. Теперь больше некого.

Одержимая разрыдалась. Нарезая круги вокруг мертвого тела, она все никак не могла успокоиться, и ее судорожные всхлипы походили на рычание, а не на плач. Ханлейт обессилено присел на землю и прикрыл лицо рукой, словно хотел отгородиться от реальности. На некоторое время он оцепенел, а время словно остановилось.

— Забери ее! Моя вещь. Моя красивая вещь… Моя вещь для красоты, подарок папы. Она моя! Забери! — совершенно бессвязно бормотала она, сопровождая слова стонами и размазывая по щекам слезы.

— Что забрать… — вяло откликнулся Хан.

— Вещь! Он прячет ее тут, — Фиона пнула тело Когана в грудь, — моя! Моя! Я не могу сама, мне нельзя!

Ханлейт расстегнул куртку на трупе и обшарил внутренние карманы, пачкаясь в крови — лишь бы одержимая замолчала. К своему удивлению, он действительно нашел нечто, принадлежащее явно не Когану — женский золотой гребень старинной работы, украшенный облупившейся эмалью. Его тонкие изогнутые зубцы венчала бирюзовая фигурка птички, поющей в зарослях цветов.

— Моя вещь, — успокоено вздохнула Фиона, протянула руку и тут же отдернула ее.

— Почему твоя?

Гребешок лежал на его ладони такой маленький и изящный, сделанный на заказ с любовью для кого-то очень дорогого. Ханлейт повертел украшение во все стороны и обнаружил с обратной стороны витиеватую надпись.

— Фиона ванн Элиот, 3069 год, — прочел он вслух.

— Фиона — это я. Не «девка», не «дрянь» и не «она». Мне приказывали забыть много раз, но ты помог вспомнить насовсем. Моя вещь. На рождение. От папы.

— Ты помнишь своего отца? — спросил потрясенный Хан и тут же задал новый вопрос, страшась ответа, — сколько тебе лет, Фиона?

— Шестнадцать, — ответила одержимая со смущенной улыбкой девочки, еще не осознающей себя девушкой.

Вечно шестнадцать? Ханлейт плохо соображал, но со времени даты на гребне прошло примерно полтора столетия. Одержимые не стареют, они не люди. Больше не люди. Их называют «тварями» все расы без исключения. Но сто пятьдесят лет назад еще не было Проклятой дороги, следовательно, Фиона — арий. Неудачный экземпляр. Конечно, украшение принадлежит ей, бирюзовая птица так красиво оттеняет природный цвет ее волос! Хан молчал, не зная, что сказать.

— Бери, — одержимая сжала ладонь Ханлейта с гребнем, — теперь мой хозяин — ты.

— Я? Разве тебе нужен хозяин, Фиона?

— Не знаю. Мне нужен ты.

— И ты будешь меня слушаться?

— Да.

— Но Когана ты не слушалась, когда твоя вещь была у него.

— Его не хотела, а тебя — хочу.

Фиону «приручили», как приручают одержимых, внушив повинность подчиняться тому, у кого находится магический ключ, но гребень уже не имел над ней никакой власти, Фиона служила тому, кому хотела, но у Хана появилась слабая надежда хоть как-то на нее повлиять.

— Мне нужно догнать архонта и рассказать ему все, что знаю. Наверное, это последнее, что я должен сделать в своей жизни. Помоги мне сесть на лошадь.

Одержимая встала и подвела кобылу Когана к передку повозки, откуда забраться в седло было легче.

Хан невесело усмехнулся — сам он не догадался решить проблему так просто. Поправив седло, эльф, наконец, оказался верхом на лошади. Фиона подала Ханлейту куртку, снятую с мертвого карателя и посох Эверона.

— Он мне не нужен, — отказался Хан.

— Это оружие ария!

— Вот именно.

— Хорошее! Страшное! Не сломанное. Самое лучшее — и все для тебя.

Одержимая выжидательно смотрела снизу. Ханлейт понял, что уехать и оставить ее здесь он не сможет.

— Я не удержу посох, управляя лошадью одной рукой, Фиона. Если хочешь его забрать — неси сама. Садись в седло позади меня.

— Нет, я поеду на лошадке. Она будет бояться, но я заставлю ее бежать.

Одержимая вывела на тракт еще одну лошадь, щипавшую траву в поле, и забралась в седло тем же способом, что и Ханлейт, положив оружие Эверона перед собой. Конь заплясал было на месте, но тут же успокоился, а Хан заметил, как алые капли окропили дорогу. Фиона учила животное послушанию самым жестоким способом — своей магией. Ханлейт решил, что правильнее ничего не замечать. Путешествие в седле оказалось мучительным — от тряски боль проснулась и стала терзать тело с новой силой. Погода испортилась. Словно слетаясь со всех сторон Эймара, бесновался ветер. Меняя направление, он яростно дул то в лицо, то в спину и крутил тяжелые тучи, пронизанные редкими посверками молний. Ханлейт пустил лошадь в галоп, надеясь, что одержимая от него не отстанет. Иногда ему казалось, что дорога плывет под ногами, и тогда кобыла Когана скакала неровно, от обочины к обочине. Вдали то и дело громыхало, а пылевая буря порошила глаза. Впереди мутным пятном показался Велеград. Остановив лошадь, Ханлейт вгляделся в черное небо с воронкой урагана. Она накрыла город и расползалась по окрестностям. Внезапно из центра тучи вырвалась толстая синеватая молния и ударила в землю, куда-то в самый центр Велеграда, окруженного неприступными стенами. Испуганные лошади заплясали на месте.

— Что это было? — пробормотал Хан.

— Мэтр! — уверенно ответила Фиона.

Ханлейт обернулся — глаза одержимой сияли гордостью.

— Эверон?

— Да, мой мэтр — могучий маг! — восторженно подтвердила она, перекрикивая ветер.

— Это невозможно, Фиона. Слишком сильно для ария. Свернем с дороги, поедем к пристани напрямик, — решил Хан.

В одном одержимая права — магия повсюду. Такой концентрации энергии Ханлейт не помнил даже на полях сражений.

Он едва держался в седле. «Если нам и посчастливится найти Моргвата в этом аду, я рухну ему на руки», — подумал Ханлейт, пытаясь разглядеть сквозь морок полоску Ракхайна. Улицы у пристани были пусты и темны, лишь по причалу суматошно носились люди, перетаскивая тюки, привязывая легкий груз, чтобы не снесло ветром. Баржу Ставера отыскали с трудом. Заставленная десятками таких же судов, она прибыла в город давно и пока не собиралась его покидать. Хозяин нашелся в будке.

— Опять Моргват? Друзей у него многовато и все на мое судно ломятся: девчонка, кудрявый парень, а теперь ты — покойник вылитый. Где исхудал так? Аж жуть берет, — мрачно пробурчал Ставер, но выгонять не стал.

Ханлейт присел на табурет у стола. Но большее он был неспособен — только ждать.

— Река гневается, — продолжал говорить хозяин баржи, то ли с Фионой, скорчившейся на полу у порога, то ли сам с собой, — не к добру…

Баржу и впрямь качало. Старое судно протестующее скрипело, где-то на палубе перекатывалась бутылка… Сколько времени прошло в сидении за столом? За дверью стемнело, как к вечеру, хотя на часах было не больше, чем два часа пополудни. Уронив голову на корявые доски столешницы, Ханлейт забылся беспокойным сном и очнулся, когда его подняли в воздух легко, как перышко.

— Не клади эльфа на спину, — сказала Фиона.

— Не кладу.

Хан открыл глаза, встретившись с золотистым сиянием магии Моргвата — с ней архонту было легче его тащить.

— Что? — спросил Ханлейт, вложив в одно слово все терзающие его вопросы.

— Да все, Хранитель. Медный таз. Крышка гроба и камни. Всеобщая панихида. Апокалипсис. Сидеть сможешь?

— Ты нашел Алиссен?

— Нет, я опоздал.

— Мне жаль, это из-за меня. Ее повесили?

— Не знаю, тела не видел. Зубы разожми. Выпей, мать твою!

В горло Ханлейта полилась горькая спиртовая настойка.

— Уходи, Ставер, — архонт обратился к хозяину судна, — бросай все и беги. Тебе не выплыть ни вверх, ни вниз по течению — Ракхайн забит баржами, как мышеловка. Городу конец, этот шторм не остановить. Еще немного — и река переломает все в щепки.

— Зоран у жены в городе. Да и как я судно брошу?!

— Останешься — погибнешь. Решай сам.

Голос Моргвата прозвучал непривычно резко.

— Что с ним такое? Болен? Чем? — вопрос адресовался Фионе, — объясни, я разбираюсь.

Она потащила с плеч Ханлейта куртку. Хан почувствовал жесткие пальцы Моргвата на своем теле. Осмотр оказался болезненным. Архонт молчал.

— Что ты увидел? — не выдержал Хан.

— Тебе нужен настоящий лекарь, а не я.

— Это не ответ.

— У тебя была гангрена.

— Я знаю. Спина заживет?

— Рубцы зажили. Почти. Ты изможден и обессилен, но без горячки.

— Скажи, как есть, — попросил Ханлейт.

Моргват начал говорить после паузы.

— Если бы я вздумал снять с кого-то кожу, я бы сделал это аккуратнее. Повреждены нервы, мышцы и связки, а гниль, поразившая раны, довершила начатое. Особенно пострадала правая сторона. Меч тебе больше не держать, Хранитель. Ты — калека.

Хан крепко зажмурился. Такого приговора он не ожидал.

— Я все равно скоро умру, — прошептал Ханлейт.

— Отлично просто. Я спас труп, а молодая девочка, быть может, погибла!

— Где Эверон?

— Если бы я знал, кто это, подробно бы рассказал.

— Арий, душу которого ты носишь с собой. У него твой меч. Алиссен может быть с Эвероном.

— Да с кем угодно она может быть: даже с Создателем или с Лето. Помнишь болтливого аквилейца, Хранитель? Он тебя не раз поминал.

— Лето жив?

— И весьма упитан! Все, хватит. Я предпочитаю смотреть конец света издали.

Моргват встал, собираясь уходить.

— Тогда прощай.

— Ну, да, «прощай», — передразнил архонт, — ты — прирожденный самоубийца, Хранитель, поэтому старуха с косой до сих пор обходит тебя огородами. Тебя нести или собственные ноги удержат?

— Я сам.

Ханлейт поднялся, и к нему на помощь бросилась Фиона. На пристани Моргват подсадил эльфа в седло. Ураган не стихал, а только набирал силы. Со стороны реки стлался ледяной туман, его клубы смешивались с завихрениями пыли, поглощая песок и мусор. Самые благоразумные жители потянулись из города вон, но их было меньшинство. В центре Велеграда, где ветер начал срывать с домов крыши, небо озаряли огненные вспышки.

— Это арии, — пояснил архонт, — напрасные усилия! Своей магией они раскрывают ворота для демонов еще шире. Скоро в город хлынет вся погань, что пряталась по углам, и Дорин 3213 года всем покажется легким приключением. Но сейчас архонтов нет, и королевы Амаранты нет, а я… Если Создателю угодно, чтобы архонты покинули этот мир, то я стану последним из них. Держись ко мне ближе, Хранитель, для скверны души разочарованных — лучшее лакомство.

Окраинные улицы Велеграда, перекрытые сбитыми в кучу и брошенными повозками, захламленные осколками стекла и черепицей, сорванной с крыш, просвистываемые ветром насквозь, походили на лабиринт из кошмара, но Ханлейт их не видел. Закрыв глаза и выпустив из левой руки поводья, он слышал брань Моргвата как сквозь толстую стену Железной башни. Архонт, спешившись, вел обоих лошадей и разбирался с препятствиями, тормошил Хана и обзывался, мешая погрузиться в спасительное забытье. Фиона, следуя рядом на лошади, придерживала его за локоть, и прикосновения одержимой удерживали на грани сознания сильнее, чем ругательства архонта. Ханлейт пришел в себя, когда в лицо подул свежий ветер, без пыли, вони и гари. Лошади шли шагом по пустой дороге мощеной белым камнем, совсем не похожей на авернский тракт. Эльф лежал щекой на шее своей кобылы, рядом маячил затылок Моргвата, который вел животное под уздцы.

— Где мы? — спросил Ханлейт, выпрямляясь.

Архонт тут же бросил ему поводья и сел верхом.

— Обернись.

День клонился к вечеру, но на небе тлело сразу два заката — на западе за горизонт садилось красное июньское солнце, а на юге полыхал пожарищами Велеград.

— Ты понимаешь, что происходит, Хранитель?

— Город горит…

— Нет, Кеннир, горит весь Эймар. Сбылось пророчество — арий бросил вызов своему господину. Началась великая война.

— Ты должен был уничтожить душу Урагана. Мы вместе должны были это сделать.

— Хранитель, есть некто, кто умнее нас с тобой, и видит дальше, чем вещают старые пророчества. Я говорю не о Создателе, а о том, кто возродил к жизни Проклятые дороги, понимая заранее, что с истреблением архонтов у ариев не останется врагов. Победить Императора способны только древние силы, о которых мы, смертные, забыли. Душа Урагана призвал их, и они пришли. Они отвечают лишь самым сильным, слышат самых мудрых, а я — просто архонт, и этот путь — единственное в стране место, где я чувствую себя в полной безопасности. Он создавался для меня и таких, как я, он творился во благо, а не во зло.

— Мы на Проклятой дороге! — понял Ханлейт.

— Я дома, — откликнулась Фиона, — здесь хорошо.

— Отравленный магией ариев, Эймар гнил также мучительно, как твои раны, но сейчас он очнулся от болезни, чтобы сгореть в агонии или воскреснуть. Беда в том, что я не вижу дальше собственного носа и не знаю, каков был план. Возможно, у нас будет шанс, Хранитель, но — один из тысячи. Увидим…

Проклятая дорога терялась вдали, растворяясь в наступающих сумерках. До нее не долетал ветер урагана, над ней стихали бури, по ней шагали архонты, оставшиеся в живых. Обхватив Аверну в кольцо белых изогнутых линий, она молчаливо угрожала гордому орлу ариев и ждала своего создателя.

Конец второй книги.