Над самым ухом оглушительно загорланил петух. Загорланил так, словно его режут.

— Ну чего ты? — сердито буркнул Артемка и окончательно проснулся.

Сквозь узкие щели сеновала сочилось розовое утреннее солнце.

Артемка вскочил.

— Митька, вставай! Проспали мы!

В избе Валентина Ивановна заканчивала дела по хозяйству.

— А-а, работнички пожаловали! Доброе утро! Как спалось на новом месте?

— Спасибо, хорошо, — ответил Артемка. — А Николай Семенович где?

— Николай Семенович давно к коровнику ушел. Заглянул на сеновал — больно вы сладко спали. Не велел будить, пока сами не проснетесь.

— А где коровник? — забеспокоился Митька. — Как к нему пройти?

— Сначала за стол. Позавтракайте, а потом уж работать, — заявила строго Валентина Ивановна, — без завтрака не отпущу. Голодный человек не работник.

Пришлось позавтракать.

Они ели соленые грибы со сметаной, обжигались вареной рассыпчатой картошкой, запивали ее молоком, в котором плавали толстые жирные пенки, потом Валентина Ивановна налила им по чашке коричневого душистого чая из самовара и поставила на стол блюдо с ватрушками. Но тут Митька встал и сказал:

— Спасибо, больше не могу.

Артемка тоже поднялся.

Они вышли на улицу, и Валентина Ивановна показала рукой вдоль домов.

— Пойдете во-он туда! Через всю деревню. Все прямо и прямо. А там увидите — строят.

Мальчики отправились. Они шли в сторону, противоположную той, куда бегали ночью. В одном месте, не сговариваясь, оглянулись: как-то там дела у Глушко с Варей?.. Вчера младший лейтенант на полпути к деревне внимательно выслушал, где находится шалаш, как до него добраться, и приказал ребятам возвращаться домой. Не хотелось, конечно, уходить, но что поделаешь, приказ есть приказ.

Деревенская улица, как и вчера, выглядела пустынной. Сенокос — горячая пора, все, кто может работать косой, вилами, граблями, — в поле. Только малые ребятишки да собаки весело гоняются друг за другом.

От крайней избы начинался пологий подъем. Пройдя еще метров двести, мальчишки увидели водонапорную башню, а чуть вправо от нее — длинное помещение из серого кирпича. Возле него кипела работа. Звенели пилы, стучали молотки. На коровнике сооружалась крыша.

— Артем! Дмитрий! Я здесь!

Ребята увидели перепачканного ржавчиной Коваля, прибавили шаг.

— Доброе утро, Николай Семенович!

— Доброе! Выспались?

— Выспались.

— Ну и прекрасно. Значит, за работу. Я уже тут кое-что сделал, пошли за мной. Работать будем внутри помещения. Сейчас все объясню…

Сначала было странно: голые серые стены, под ногами — земля, над головой — небо, перегороженное на клетки деревянными стропилами. Но Коваль начал объяснять задание, и ребята перестали глазеть по сторонам.

— Вдоль стен внутри коровника пойдут водопроводные трубы. От этих труб — короткие ответвления. На конце такого ответвления будет находиться лоток, из которого корова будет пить воду. Все это должны сделать мы с вами. Теперь смотрите, — Коваль взял два коротких отрезка трубы. — Можно их соединить, если потребуется?

— Можно, — сказал Митька. — Есть такая специальная… забыл, как называется…

— Муфта, — подсказал Коваль. — Вот она. — Он протянул ребятам короткий металлический цилиндр. Полый, с резьбой на концах, — Находим муфту нужного диаметра и соединяем две короткие трубы в одну длинную.

— И все? — обрадовался Артемка.

— Нет, не все, — Коваль улыбнулся. — Быстрый ты очень. Нам-то ведь надо, чтобы от этой длинной трубы пошло ответвление в сторону. Как быть?

Мальчики молчали, озадаченные. Наконец Артемка робко предложил:

— Проделать в муфте дырку.

Коваль захохотал.

— Не угадал, Артем. Тогда мы соединяем трубы тройником! Вот он. — И Николай Семенович показал остроумное приспособление с тремя отверстиями. Это была как бы та же муфта, но по центру у нее был еще один выход и тоже с резьбой.

— Здорово!

— Ну вот теперь и начнем, — объявил Коваль, — Вдоль стены мы должны уложить трубу, от которой в сторону через одинаковое расстояние пойдут сто коротких отростков. Понятно?

— Понятно.

— Работать серьезно, добросовестно. Это не игра.

— Да что мы, маленькие?..

— Чтобы в местах соединения труб дело было надежно, — подсказывал Коваль, — существуют всякие хитрости. Вот одна из них: сюда, где резьба, — Николай Семенович начал показывать, — кладем паклю. Немного. А паклю перед этим смажем суриком, специальной краской. Тогда труба не потечет. Ну, начали! Если что непонятно, трудно, сами ничего не изобретайте. Лучше лишний раз спросите.

Мальчики принялись за дело. Рассортировали трубы по длине, чтобы можно было сразу отыскать нужную, в одно место сложили муфты, в другое — тройники. Пакля с суриком тоже была под рукой.

— Я-то думал, это трудно, — поделился с Митькой своими мыслями Артемка, — а тут — пара пустяков!

Он смочил паклю суриком, намотал ее на конец трубы и начал надевать муфту. Не лезет!

Артемка давил паклю вместе с резьбой руками, втискивал трубу в муфту — бесполезно! Стало жарко, взмокла спина, а муфте хоть бы что! Не лезет!

— Очень много пакли ты намотал, Артем, — подсказал Николай Семенович, — отбавь.

Артемка отбавил — вошла! Вошла труба! Зажав муфту в кулак, Артемка навинчивал ее изо всех сил, чтоб крепко было, надежно!

— Когда рукой завинчивать уже трудно, надо ключом. — Коваль протянул Артемке газовый ключ.

С ключом дело пошло и вовсе весело. Муфта закрепилась намертво! Теперь надо было и к другому ее концу подсоединить трубу!

Артемка метнул взгляд на Митьку. Перепачканный ржавчиной, суриком, он, видно, тоже не очень-то легко осваивал слесарное дело. Сидя верхом на трубе и зажав ее между коленями, Митька навинчивал с помощью ключа тройник. Митькины волосы прилипли к потному лбу. Он вытер его тыльной стороной ладони и вдруг, улыбнувшись, пропел:

Когда солнце поднялось высоко и стало припекать спины, Коваль объявил перерыв. Все трое вышли на лужайку и с удовольствием растянулись в траве.

— Ну, как самочувствие, работнички? — засмеялся Николай Семенович. — Может, домой поедете? Руки небось болят?

— Вы что, думаете, мы никогда физическим трудом не занимались? — как-то очень по-взрослому сказал Митька. — Занимались. Не знаю, как Артемка, а мне приходилось.

— Что же ты делал? — поинтересовался Коваль.

— Всякое… — ответил Митька, явно не желая пускаться в подробности. — Север — край суровый, белоручек не любит.

— Ну что ж, это хорошо. В таком случае уж на тебя-то я всегда смогу положиться. — Николай Семенович развязал узелок с пирожками. — Пополняйте сгоревшие калории. Тетя Валя напекла.

Хрустнув поджаристой корочкой, Коваль как бы вскользь спросил:

— Ты, Митя, позавчера в городе у гастронома, похоже, ждал кого-то?

Митька замер:

— Видели, что ли?

— Да, заметил, — невозмутимо отозвался Николай Семенович. — Дождался?

— Нет, не дождался.

— Разговор какой-нибудь важный? Может, зря уехал из города?

— Ничего, разговор от нас не уйдет, — со значением ответил Митька.

Опершись на локти, положив подбородок на ладони, Артемка, прислушиваясь к беседе Коваля и Митьки, глядел вдаль сквозь качающиеся травинки. Деревня отсюда просматривалась хорошо. Вон носится по улице беззаботная мелюзга. А вот и та девчонка в красном платье, что подняла вчера панику у реки. Кому-то погрозил своей палкой дед Антип. Из калитки дома под старой искривленной березой вышла какая-то женщина, повязанная платком, с корзиной в руках. «Наверно, на речку белье полоскать…» — подумал Артемка. Но женщина уверенно отправилась на другой край деревни, туда, к синему полю. Что-то было знакомое в ее походке, в том, как держала она тяжелую корзину…

— Митька! — невольно вскрикнул Артемка. — Гляди — Кондратьевна!

Вытянув шею, Митька напряженно всматривался.

— Странно… Что она тут делает? Мне сказала, что поехала к родственникам в деревню.

— Все правильно, — вмешался Коваль. — Деревня — Раменье. Родственники, вернее, родственница — Пантюхина Клавдия. Пашкина мать — сестра Кондратьевны.

— Так Пашка из этой деревни?

— Из этой.

— Почему же тогда он у бабки жил? — спрашивал Митька.

— Потому что сестры Пантюхины, как теперь говорят, делают бизнес. Кондратьевна приедет, по дворам пройдет, скупит по дешевке у кого что можно: яйца, птицу, ранние овощи — и в город, на базар! Перепродавать. А Пашка у нее первый помощник. И грузчик, и кассир, а когда надо, и сироту для жалостливых разыграет.

— Я видел, как бабка Степанида однажды садовой земляникой торговала… — начал было Артемка, но вдруг замолчал, увидев, как лицо и уши Митьки залил густой багрянец.

— Земляникой? — переспросил Коваль.

— Да, садовой, — подтвердил Артемка.

— Интересно… Клавдия-то, сестра ее, колхозный плодово-ягодный питомник сторожит…

— Воруют, значит? — встрепенулся Артемка.

— Мне давно казалось, что эти ягоды… — не договорил Митька. — Милиционеров бабка всегда очень боится. Как увидит на базаре, что милиционер подходит, так убегает сразу, а меня учит: если спросит, скажи, что ягоды из собственного сада.

— Ишь ты…

— А то еще начнет причитать, что сироту кормит-одевает, показывает на меня всем. Противно…

— Зачем же ты с ней на базар ходил? — начал горячиться Артемка.

— Я всего несколько раз. Потом бросил. Денег она обещала дать, как наторгует. А мне очень деньги нужны. Очень…

— Зачем? — спросил негромко Коваль.

Митька помолчал, сорвал былинку, пожевал ее.

— Понимаете… — И так же, как тогда, на диване, Артемка увидел, как побледнело Митькино лицо и на переносице проступили веснушки. — Понимаете… Родители мои рыбаками были. Они на сейнерах ходили в море. А однажды был шторм. Страшный… И два сейнера не вернулись на базу. Мы неделю с берега не уходили. Ждали… — Лицо Митьки дернулось.

Артемка почувствовал, как к горлу внезапно подкатил какой-то ком, его невозможно было проглотить.

Николай Семенович тихонько дотронулся до Митькиного плеча:

— Ну что ты, что ты, Митя… Извини меня, старого, я не знал… Кондратьевна все плачется: свалился сирота на мою голову, выкручивайся, как знаешь…

— Пусть она не врет! — сквозь слезы крикнул Митька. — Выкручивайся! Ей государство на меня деньги платит, — я же знаю! — а она пьет… Мне сказала: «Ни копейки нет. Наторгуем — дам»…

— Тебе деньги-то зачем?

Митька долго молчал, всхлипывая, потом, как-то трудно выговаривая слова, ответил:

— Я недавно в газете прочитал… В Мурманске одна рыболовецкая бригада хорошо работает. А бригадиром — Б. Меркулов. Отец плавал отлично. Вдруг выплыл…

— Да ты что, Митя! — горячо заговорил Коваль. — Да неужели бы он тебя не разыскал? Разыскал бы, непременно!

— Нет, я съезжу туда.

— Ну зачем же непременно ехать? Для начала ведь можно и письмо написать.

— Нет, — твердо сказал Митька. — Я поеду. Так вернее.

— Ладно, — согласился Коваль. — Съездим с тобой вместе. Вот работу в коровнике закончим и поедем. Одному нельзя. Дорога дальняя…

— А как же… — растерялся Меркулов. — Вам же на завод надо.

— Ничего, дело серьезное, думаю, что отпустят. Мы же недолго.

— Конечно! Только увидим — и вы сразу же обратно.

— Я? — поднял брови Коваль. — А ты?

— Я у моря останусь, — сказал Митька. — Я должен быть там, а не у бабки Степаниды.

— Ты, выходит, моряком-то хочешь стать не с бухты-барахты, — одобрительно проговорил Николай Семенович. — В конце концов не произойдет трагедии, если по каким-то причинам ты моряком не станешь. Но то, что у тебя есть большая мечта, благородная цель в жизни, — это прекрасно. Такой человек верный, надежный. Такой с пути не собьется.

Митька собрал на лбу у переносицы складки. Жестко произнес:

— Нет, моя мечта сбудется. Обязательно.

И вновь они с помощью муфт соединяли трубы, делали отводы, орудовали газовым ключом, все увереннее держа его в руках.

Где-то часам к четырем у Митьки и Артемки начали саднить ладони, заныли плечи, и тут Николай Семенович сказал:

— Шабаш! Вторая половина дня у вас свободна. Распоряжайтесь ею, как хотите.

— Купаться! — крикнул Артемка, и мальчики помчались к реке.

Прицепив на трубу фонарь «летучая мышь», Коваль работал до глубокой ночи.