В параграфе Применения главы о невербальной осознанности мы просили вас поэкспериментировать с обращением внимания на структуру звуков вокруг вас. Когда мы практикуем это на семинарах, иногда мы получаем ответы следующего рода. Некоторые люди слышат звуки как симфонии, фокусируясь на отношениях и ритмах; другие – слышат их как отдельные кусочки, которые доминируют в их внимании, фокусируясь на индивидуальных элементах; некоторые люди слышат другие образы. Что услышали вы?

Мы не относим какие-либо из этих особенностей восприятия к верным или неверным, но признаём, что наш опыт прошлого влияет на то, как мы слышим и на определённые предположения о звуке. Эти предположения влияют на то, как мы слышим мир. «Симфония» отличается по звучанию от отдельных звуков. В следующий раз, во время практики, постарайтесь намеренно слушать симфонию, затем доминирующие отдельные звуки, затем образ(ы), которые вы слышали раньше.

Схожим образом, структура нашего языка влияет на то, как мы обращаем наше внимание на то, что происходит, и таким образом, строим свой опыт, т. е. то, как мы непрерывно абстрагируем. Что мы имеем ввиду под «структурой нашего языка»? Помимо прочего, она включает лексику (слова); то, как мы составляем слова в предложения (грамматика); и то, как мы складываем вместе предложения, чтобы делать выводы (логика). В структуре языка нас интересуют участники коммуникации: то, как мы распределяем значения, когда выражаем что-либо посредством звуков рта, отметин на бумаге, и т. д., и пытаемся понять и оценить то, что выражают другие. Мы также можем исследовать то, как со временем развивались различные языковые структуры и о том, как разные языки отличаются по структуре. И центральный вопрос в теме этой книги: Какое отношение эти структуры имеют к тому, как мы, люди, поступаем, имеем дело с трудностями и относимся друг к другу?

Антропологи-лингвисты, такие как Бенджамин Ли Уорф и Эдвард Сэпир изучали языки различных культур. Их открытия поддержали идеи Коржибски о возможностях языковой структуры. Например, у нас есть одно слово для обозначения белого вещества, которое иногда падает с неба в холодную погоду, и мы склонны просто оценивать в рамках того, идёт снег или нет. Мы можем добавить к слову прилагательные, такие как плотный, слабый, и т. д., а после того, как он пролежал на земле какое-то время – грязный, мокрый, но обычно одного слова нам достаточно.

Однако у инуитов (эскимосов) есть другие нужды в отношении снега из-за суровых зим. Для того чтобы пережить зимы, им нужно различать много разных видов снега. Наличие в лексиконе их языка слов, обозначающих различные виды снега, отражает эту потребность.81 До какой степени то, как мы и инуиты говорим, не только отражает, но и влияет на наши соответствующие восприятия и на связанное с ними поведение?

Как вы могли заключить из обсуждения выше, мы – не лыжники; им тоже полезно пользоваться большим количеством слов, обозначающих снег, чем тем из нас, кто предпочитает сидеть у камина. Мы узнали о следующих словах, которыми пользуются лыжники, чтобы различать то, что у них под лыжами и таким способом лучше подстраиваться под среду: пюре, наст, фирн, каша, целяк, паудер, лёд, грязь, и т. д.

Разные профессии и хобби имеют особые лексиконы. То, что со стороны называется «жаргоном» показывает важные отличия тех, кто использует слова. В каких сферах вашей жизни у вас есть слова, которые вносят для вас больше отличий, чем для других? Как это влияет на ваши восприятия или поступки?

В нашем обсуждении структуры, мы отметили нашу склонность делить мир на вещи и то, что они делают. Эта склонность следует из природы индоевропейских языков, как английский (и русский), характеризуемой подлежащим-сказуемым. Правильно построенное предложение в английском языке требует иметь в себе форму подлежащего (как правило, это существительное; субстантив) и форму сказуемого (глагола, прилагательного и др. частей речи). Есть ли необходимость делить мир таким образом?

Уорф, как и Коржибски, считал, что нет. Он писал:

Мы постоянно глубоко копаем в выдуманные действующие сущности природы по той простой причине, что наши глаголы обязаны стоять рядом с субстантивами. Нам приходится говорить ‘Что-то сверкнуло’ или ‘Вспышка сверкнула’, указывая на деятеля, ‘что-то’ или ‘вспышка’, который выполняет то, что мы называем действием – «сверкать». [15] Но вспышка и сверкание – это одно и тоже! На языке Хопи вспышку передают простым глаголом, rehpi: ‘вспышка (произошла)’. Здесь нет деления на подлежащее и сказуемое, нет даже суффикса как – t в латинском языке; tona-t – ‘это гремит’. У Хопи есть глаголы, не требующие подлежащего, и это даёт этому языку потенциал – который, скорее всего, не разовьётся – логической системы для понимания некоторых аспектов вселенной. 82

Как мы отметили в Главе 3, мы функционируем на основе определённых невысказанных предположений, которые формируют наше мировоззрение, или метафизику. Структура языка может отражать центральный аспект нашей метафизики, которая в случае английского (и русского) языка включает определённые предположения о деятелях и действиях, требуя подлежащие и сказуемые. Как бы отличалось наше мировоззрение, если бы мы говорили на языке, в котором ‘вещи’ и то, ‘что они делают’ сосуществовали бы в пределах того, что Уорф обозначил как «концепт более схожий с глаголом, но без скрытых предпосылок деятеля и действия»?83 Какие ещё предположения встроены в английский (или русский) язык? Как их передали нам в правилах грамматики и логики?

 

Ориентирование по Аристотелю

Аристотель (384–322 до н. э.), блестящий мыслитель своего времени, проводил наблюдения структуры языка. Из своих наблюдений он вывел свою логику – то, что позднее назвали «законами мысли». Его влияние присутствует по сей день, так как его работу рассматривали не просто как описание греческого языка индоевропейской семьи, но и как нечто основополагающее в отношении того, как ‘всё’ происходит, и как ‘всё’ ‘будет и должно’ происходить ‘всегда’.

Так как Аристотелева структура языка до сих пор доминирует в нашем языке, давайте рассмотрим её аспекты.84

«Законы мысли» Аристотеля включают три основных положения. Он предположил, что вещь является тем, чем она является: А – это А. Например: «Факты есть факты», «Вина есть вина», «Яблоко есть это яблоко». (Это называется принципом тождественности.)

Он выдвинул мысль о том, что любая вещь должна быть вещью определённой категории или класса, или не быть этой вещью: что-то – это либо А, либо – не А. Например, «Что-то – либо факт, либо – не факт», «Что-то – либо вина, либо – не вина», «Что-то – либо яблоко, либо – не яблоко». (Это называется принципом исключённого третьего.)

Он также выдвинул мысль о том, что что-либо не может одновременно быть определённой вещью и не быть этой определённой вещью: Что-то не может быть А и не-А. Например, «Что-то не может одновременно быть фактом и не быть фактом», «Что-то не может одновременно быть виной и не быть виной», «Что-то не может одновременно быть яблоком и не быть яблоком». (Это называется принципом непротиворечия.)

«Законы мысли», как метафизические принципы (структурные предположения) о мире, считались здравым смыслом во времена Аристотеля, задолго до изобретения микроскопов и других инструментов, которые дали развитие современному естествознанию. Логика Аристотеля также отражала здравый смысл до того, как знания о других культурах и языках дали развитие современным общественным наукам. Когда мы получаем информацию только через наши чувства, мы видим мир только на макроскопическом уровне, как описано в Главе 5, и очень много упускаем. Когда у нас есть только одна культура и язык, которые мы считаем ‘правильными’, мы видим мир только с этой ограниченной точки зрения. Эти ограничения наших наивных чувств и неосознанного культурного окружения всё ещё кажутся вполне естественными. Таким образом, наш ‘здравый смысл’, отражённый в структурных предположениях Аристотеля, оказывается безнадёжно устаревшим.

Этот устаревший здравый смысл, как мы отметили, может заставить нас ощущать «структуры», и следовательно считать их правильными; например, если посмотреть на горизонт, он выглядит так, будто земля обрывается, что когда-то служило основанием для предположений, что Земля плоская. Здравый смысл может привести нас к предположениям о том, что вещи, которые мы не можем ощущать, например, микробы, не могут на нас повлиять. Он может привести нас к предположениям, что качества находятся в вещах: «Эта роза – красная», «Этот мальчик – ленивый». Он может привести нас к предположениям о том, что то, как мы и наша культура классифицируем вещи, – это то, чем эти вещи являются: «Яблоко – это яблоко», «Психологи – это психологи». Он может привести нас к предположениям, что если какая-то вещь произошла, или если кто-то испытал какую-то вещь, то какая-то вещь, которая вызвала произошедшее или опыт, должна существовать: «В моей неудаче виноват начальник», «Так как я знаю, что читаю эту книгу, должно быть у меня есть некая ‘вещь’, как ‘разум’, ответственный за это знание». Он может привести нас к предположению о том, что ‘вещи’ – отдельны от того, что они делают.

В целом, ОРИЕНТИРОВАНИЕ ПО АРИСТОТЕЛЮ ведёт к тому, что мы видим мир статичным и неизменным. Это ориентирование позволяет нам предполагать, что мы можем знать всё. Оно склоняет нас к предположениям о том, что наши категории существуют в мире и не могут быть изменены. Оно склоняет нас к поиску единичных причин событий. Оно склоняет нас к двусторонней оценке (либо – либо). Из-за такого ориентирования мы мало знаем о собственном процессе оценивания. Наша культура настолько пронизана этим ориентированием, что большинством людей такой способ оценки до сих пор считается здравым смыслом.

Однако так же как мы оставили позади здравый смысл 19го века относительно гигиены рук, нам следует оставить позади здравый смысл времён Аристотеля, чтобы усвоить навыки нестандартного подхода к тому, как мы говорим о нашем опыте. Нам стоит оставить позади ориентирование по Аристотелю, чтобы наш язык отражал наши текущие знания, которые идут дальше, чем наши чувства, к субмикроскопическому уровню. Нам стоит использовать научное абстрагирование высокого порядка и наши невербальные ощущения. Мы считаем, что сам Аристотель давно бы продвинулся дальше своих «законов мысли», используя свои таланты, чтобы не отставать от современного развития.

 

Не-Аристотелево ориентирование

В своей работе над общей семантикой Коржибски пошёл дальше Аристотеля. Он сделал современную науку своей «метафизикой» и сформулировал ОС как методологию, воплощающую НЕ-АРИСТОТЕЛЕВО ОРИЕНТИРОВАНИЕ, в котором учитывается процессуальный, постоянно меняющийся мир, функция наших нервных систем в нашем восприятии этого процессуального мира, структурная сложность определения фактов, и т. д.

Три основных не-аристотелевых принципа Коржибски продолжают отражать текущие знания, так же как принципы Аристотеля (принятые как структурные предположения о мире) отражали то, что было текущим 2300 лет назад. Под «не-аристотелевым» ориентированием, как объяснил Коржибски, не имеется ввиду анти-аристотелево. В частности, мы хотим прояснить, что ОС не отвергает аристотелеву логику, когда её применение полезно. Действительно, мы отвергаем принятие аристотелевых ‘законов’ логики в качестве метафизических принципов. Тем не менее, мы всё ещё считаем их полезными, когда они интерпретированы как правила разговора при определённых обстоятельствах повседневной жизни и работы. Мы обсудим пример этого далее, в параграфе «Либо/либо».

Мы также хотим обратить ваше внимание на то, что Коржибски называл ОС одной из не-аристотелевых систем, а не единственной не-аристотелевой системой. Он вполне ожидал, что будут сформулированы другие не-аристотелевы системы (включая новые типы логики), чтобы не отставать от современного развития. В этом, по-видимому, Коржибски опередил своё время. Сегодня, в том, что мы читаем, мы замечаем тенденции в сторону формулирования в не-аристотелевых терминах. Например, в сфере «нечёткой логики», разработанной Лофти Заде, почётным профессором факультета электротехники и информатики в Калифорнийском Университете, в Беркли; в нечёткой логике чёткое включение или исключение из категории заменяется степенями включения/исключения. Нечёткую логику можно использовать для формулирования точным математическим способом как что-то можно рассматривать одновременно как А и не-А. Её успешно применяли в разработке систем управления механизмами.85

Давайте вернёмся к основным принципам общей семантики и сравним их с аристотелевыми принципами.

Притом, что принципы двух систем не строго параллельны друг другу, мы можем их эффективно связать. Начнём с первого принципа каждой системы и проанализируем «А – это А» с точки зрения общей семантики.

Мы можем отметить, что на бумаге, вторая «А» отличается от первой «А» в положении, и мы можем предположить, что на субмикроскопическом и микроскопическом уровнях они отличаются, даже в малой степени, в количестве чернил, и т. д. Далее, вторая «А» была написала немного позже, чем первая «А». Мы можем сказать, что вторая «А» представляет собой карту территории первой «А» – и эта карта – не территория. То, что мы говорим (наши слова) о том, чем это (что-либо) является – не является этим (чем-либо).

Притом, что эти моменты могут показаться незначительными, когда мы рассматриваем «А» как переменную, которой можем быть присвоено много ‘значений’ – например, яблоко, дом, Брюс, Съюзан, вы, ваш друг, студент, политик, и т. д. – возникающие проблемы могут иметь серьёзные последствия. Подумайте о трагедиях связанных с такими формулировками как: ‘сербы’ есть ‘сербы’, ‘хорваты’ есть ‘хорваты’, ‘мусульмане’ есть ‘мусульмане’. В этой и других главах мы рассматриваем эти проблемы.

Мы можем отметить, что в обеих системах, принципы 2 и 3 выводятся из первого принципа. Если «А – это А», то что угодно должно быть либо А, либо не-А, и что-либо не может быть и тем и другим одновременно. Если «карта – это не территория», то карта не может охватывать всю территорию и карты могут быть картами карт.

 

Нетождественность

Таким образом, так же как тождественность служит центром ориентирования по Аристотелю, нетождественность служит центром не-аристотелева ориентирования, сформулированного Коржибски. Мы считаем базовым принципом предположение о том, что никакие два индивидуума (объекта, события, реакции, и т. д.) не тождественны (идентичны; абсолютно одинаковы во всех аспектах). Схожим образом, никакой индивидуум не абсолютно одинаков с самим собой в два разных момента времени. Вспомните о том, что Гераклит говорил о вхождении в одну и ту же реку дважды. Как мы отмечали ранее, каждая карта, которую мы делаем по прежней территории – не одинакова с прежней территорией. Мы отметили, что то, что мы ощущаем невербально, наше перцепционное картирование, не является тем, ‘что есть’ – то, что Роберт Пула называл «обнажённым этим» подразумеваемой (выведенной заключением) процессуальной ‘реальности’. Как знание о нетождественности влияют на наше вербальное поведение, то есть, на то, как мы используем язык? Как нам использовать язык, чтобы было ясно, что то, что мы говорим – это не то что ‘есть’? Как нам пользоваться языком так, чтобы показать, что то, что мы говорим – это не всё, что ‘есть’? Как нам использовать язык так, чтобы показать, что мы может говорить о том, что мы говорим на разных уровнях?

 

Не-элементализм

Как мы отметили, из современной науки мы заключаем, что мы живём в процессуальном мире. Когда мы абстрагируем невербально, мы испытываем-создаём наши ‘восприятия’ ‘вещей’ из калейдоскопического потока меняющихся отношений. Когда мы разговариваем, мы называем и описываем эти ‘вещи’, которые не существуют такими, какими мы ‘их’ ‘знаем’ отдельно от нашего абстрагирования. Однако когда мы называем и описываем эти ‘вещи’, наш язык склоняет нас подразумевать, что они существуют как отдельные сущности, отдельно от того, как мы о ‘них’ ‘узнаём’.

В ОС мы используем термин ЭЛЕМЕНТАЛИЗМ, чтобы обозначить нейро-оценочный процесс неосознанного разделения, отделения и изолирования с помощью категорий и слов того, что в действительности не существует разделённым, отделённым и изолированным. Этот процесс может начаться ещё до слов, в различных проявлениях узконаправленного внимания. В целом использование языка может структурно склонить нас к дальнейшему сужению. Не зная об этих тенденциях, мы с большой вероятностью можем подразумевать тождественность – и таким образом, получить элементализм. Без этих знаний, мы разделяем, отделяем и принимаем как изолированное то, что не существует в изоляции, пренебрегая важными отношениями, игнорируя контекст, и т. д. Спутывая часть с целым, мы отождествляем наши получившиеся карты с территорией, наши слова – с опытами, наши опыты – с тем ‘что есть на самом деле’.

Унаследованная аристотелева структура языка способствует элементалистической тенденции создавать изолированные элементы из динамических взаимосвязанных процессов, обнаруженных в мире, которые включают нас самих. Мы склонны проецировать эти статичные элементы на что-либо, что мы испытываем.

Мы уже отмечали, что мы можем говорить о ‘мышлении’ отдельно от ‘ощущений’. Мы можем говорить о ‘разумах’ и ‘телах’, ‘структуре’ и ‘функции’, ‘физическом’ и ‘умственном’, ‘пространстве’ и ‘времени’, ‘организме’ и ‘среде’. Мы можем говорить о ‘бессознательном’. Мы можем поступать так, будто мы можем отделить ‘действия’ от ‘последствий’.87

Когда мы делаем элементалистическое отождествление, мы можем искать ‘разумы’, будто бы мы можем найти ‘их’ так же просто, как мы находим яблоки. Мы можем искать ‘бессознательное’, вместо того чтобы исследовать неосознаваемые процессы. Мы можем совершать неосознанные поступки, вероятно, не беспокоясь за последствия наших действий.

НЕ-ЭЛЕМЕНТАЛИЗМ подразумевает принятие и исправление противоречащей фактам, статичной, изолирующей точки зрения. Мы стараемся внести как можно больше значения процесса и отношений в знание о нашем языке. Мы отметили важность схожести структуры между и среди уровней абстрагирования. Не-элементализм в языке предполагает достижение схожести структуры между словами и процессами, о которых мы говорим. Мы уже упомянули некоторые средства, которыми это делаем, включая использование одинарных кавычек, дефисов и не-элементалистических терминов. Мы обсудим другие методы в последующих главах.

 

Глагол “to be”

Среди других аспектов нетождественности можно рассмотреть использование глагола “to be” в нашем (английском) языке. Как говорил Коржибски: «Это маленькое слово ‘to be’ видится весьма особенным словом и возможно, несёт ответственность за многие человеческие семантические [оценочные] трудности».88 Используя различные формы этого глагола (is, am, are, were, will be, и т. д.) мы можем спроецировать ложные оценки на самих себя и других.

Слово “is” («есть») играет центральную роль в главных аристотелевых принципах. Мы уже отметили, что аристотелев принцип «А – это (есть) А» (англ. A is A) подразумевает тождественность, которую Коржибски определил как «абсолютную одинаковость во всех отношениях»,89 между двумя чего-либо. Но теперь нам известно, что мы живём в постоянно меняющемся процессуальном мире уникальных индивидуумов.

Как два чего-либо могут быть идентичными? Даже если, для наших глаз (мозгов), скажем, два яблока выглядят ‘одинаковыми’, как вы думаете, что станет с этой ‘одинаковостью’, если мы посмотрим на них под микроскопом? Очень мало ‘объектов’ выглядит в точности одинаково даже для наших глаз. Когда мы используем “is” (в русском языке подразумевая «являться», «быть», и т. д.), мы подчёркиваем схожести и игнорируем отличия. А что насчёт вас? Вы ‘одинаковы’ от одного-момента-к-другому? Совсем не меняетесь? Конечно же, нет: вы, будучи организмом-как-целое-в-средах, постоянно меняетесь на субмикроскопическом уровне. ‘Вы’ сейчас – не в точности такие же как ‘вы’ вчера или даже минуту назад!

Ориентируясь по ОС, мы ясно отрицаем аристотелевы отождествления. Мы утверждаем: «А – это не А». Карта – это не территория». «Территория» в пространстве-времени1 – это не та «территория» в пространстве-времени2. «Карта» в пространстве-времени1 – это не та «карта» в пространстве-времени2. Яблоко – это не другое яблоко. Яблоко – не ‘оно же’ момент спустя. Мы обратили на это внимание в обсуждении процесса абстрагирования. Теперь мы подробнее рассмотрим роль “is” и других форм глагола “to be” в том, как мы используем наш язык.

Этот глагол можно использовать, по меньшей мере, четырьмя способами. Один способ подразумевает существование (наличие) и местоположение: «Я – здесь, а вы – там». С этим способом у нас почти нет проблем. Другой способ включает вспомогательное использование; то есть, он используется с другим глаголом. Мы можем сказать: «Я бегу» (англ. “I am running.” – дословно: «Я есть бегущий»), чтобы указать на длящееся действие. Мы также можем сказать «называется» (англ. “is called” – дословно: «есть названный»), «используется» (англ. “is used” – дословно: «есть использованный»), как мы сделали два предложения назад (страдательный залог). Эти вспомогательные формы дают нам гибкость в языке, и с ними у нас тоже не возникает много проблем (хотя из-за того, что страдательная форма не указывает деятеля(-ей), её можно использовать, чтобы затенить ответственность за действия).

Другие способы применения могут позволить нам говорить о чём-либо таким образом, который, строго говоря, противоречит тому, что мы знаем о том, как мы абстрагируем. Используя “is” («есть», «- это») мы можем сказать: «Это (есть) роза». «Роза – это роза». Съюзан может сказать: «Я (есть) психолог». Этот способ (который иногда называют “is of identity” – «‘есть’ тождественности») позволяет связать два существительных, будто они идентичны. Но мы знаем, что на уровне события, никакие две розы не одинаковы. Мы знаем, что даже притом, что Съюзан обучалась на психолога, «психолог» не составляет её личность, хотя это может подразумеваться в предложении. Мы также знаем, что «психолог» может иметь различные ‘значения’.

У нас есть другие способы составления предложения, чтобы избежать и не способствовать отождествлению. Например, мы можем сказать: «Мы называем это розой», чтобы показать факт, что мы относим её к категории. Мы можем сказать: «Роза1 – это не роза2», и по желанию, описать аспекты каждой розы, как мы их видим. Съюзан может сказать: «Я работаю психологом», показывая, что это представляет лишь часть её занятий. Съюзан может сказать: «Я использую ОС в своей работе», показывая, что разные психологи работают по-разному.

Используя «есть» мы также можем сказать: «Эта роза (есть) красная», «Я (есть) высокий», «Он (есть) ленивый». Этот способ применения (называемый “is of predication” – «‘есть’ утверждения») связывает существительное и прилагательное, которое определяет это существительное. Используя «есть» таким способом, мы можем подразумевать, что краснота находится в розе, что высокость находится во мне и что лень находится в нём. Когда мы используем слова таким способом, мы можем поступать так, будто то, что мы проецируем вне нас самих, может находиться вне нас самих. Однако мы знаем, что в процессе абстрагирования то, что мы видим или оцениваем что-либо другими способами, исходит из транзакции между тем, что воздействует на нас и тем, как мы принимаем и интерпретируем это воздействие.

Так как каждый из нас оценивает, по меньшей мере, немного по-другому, я могу видеть «красным» то, что вы видите «розовым». Какой розу увидит «дальтоник»? Как и кто определяет, что ‘означает’ «высокий»? Вы когда-нибудь замечали, какие вы «низкие», стоя рядом с человеком, который выше вас, и – «высокие» рядом с человеком ниже вас? Что мы имеем ввиду под «ленивый»? Все бы сочли мальчика ‘ленивым’ в каждой ситуации?

Поэтому используя ОС, нам стоит стараться избегать ‘есть’ утверждения. У нас есть другие способы, которыми можно составить предложения. Например, мы можем сказать: «Эта роза выглядит красной для меня», «Я вижу это красным». Мы можем сказать: «Я чувствую себя высоким сейчас». Мы можем сказать: «Этот ребёнок видится мне ленивым». Таким образом, мы признаём оценки нашей нервной системы как наши собственные, а не существующие вне наших нервных систем.

Когда мы писали эту книгу, мы старались не пользоваться ‘есть тождественности и утверждения’, кроме как в примерах, показывающих, как их можно использовать, и в цитатах. Мы пользуемся ‘is not’ (‘не является’, ‘не есть’) нетождественности. Мы обсудим проблемы перефразирования в целях их избегания в Главе 13, об экстенсиональных приёмах.

 

Не-всеобъемлемость

Второй и третий аристотелевы принципы («Что-то – это либо А, либо – не А» и «Что-то не может быть одновременно А и не-А») могут подразумевать «всеобъемлемость», будто мы можем учитывать ‘все’ ‘вещи’ в наших категориях для их описания. Мы можем сопоставить это с не-аристотелевым принципом: «Карта охватывает не всю территорию», из которого мы понимаем, что наши карты (то, как мы категоризуем и говорим о чём-либо) не могут учитывать «все» невербальные процессы. Несколько важных аспектов ОС происходят из этих разнящихся способов оценивания.

 

Либо/либо

Эти два последних аристотелевых принципа подразумевают двусторонний характер (либо/либо, или/или), который способствует оценивать так, будто на каждый вопрос можно ответить «да либо нет». Однако, как мы обсудили в предыдущей главе, даже факты не обязательно чётко подпадают под такого рода точные категории. Например, рассмотрите такой вопрос: Вам нравится место, где вы живёте? Да или нет? Многим людям одновременно нравится и не нравится место, где они живут, в определённой степени. Полезнее использовать «да и нет», «возможно» и другие выражения, которые выражают включаемость и промежуточность.

Используя язык «либо/либо», можно проще выразить то, что называется двустороннее ориентирование. Когда мы используем язык «и то/и то», мы пользуемся тем, что называется МНОГОСТОРОННИМ ОРИЕНТИРОВАНИЕМ. В ОС мы используем «либо/либо», когда это уместно, но мы идём дальше, до «и то/и то».

Таким образом, мы понимаем, что иногда бывает полезно оценивать в рамках либо/либо. Когда мы думаем о том, что будем делать сегодня, в какой-то момент мы встаём перед решением сделать одно или другое: например, пойти в кинотеатр или взять фильм в прокате и посмотреть дома. Когда мы думаем над тем, нравятся ли нам все яблоки, если мы обнаруживаем, что нам не нравится сорт грэнни Смит, то мы можем сказать, что нам нравятся не все яблоки.

Тем не менее, в ходе приближения к этим двум сторонам решения, мы стараемся принять многосторонний подход, в котором мы создаём альтернативы за пределами либо/либо. То есть мы не начинаем с единственными выборами: «пойти в кино или посмотреть кино дома». Мы генерируем множество выборов: Что мы можем сделать сегодня? Да, а что ещё? Что ещё? и т. д., и т. д. Среди возможностей «и, и» у нас есть больше шансов сделать хороший выбор.

Если мы рассматриваем выбор наших яблок как либо голден делишес, либо ред делишес, мы пренебрегаем возможностями. Обращая внимание на множество сортов яблок, мы получаем возможности не только отказаться от грэнни Смит, но и получать удовольствие от сортов макинтош, рим, и других.

В нашем языке можно найти много примеров ограничения за счёт либо/либо. Можно легко найти противопоставления: хорошо/плохо, замечательно/ужасно, высокий/низкий, толстый/худой, лёгко/тяжело, счастье/печаль, больной/здоровый. Нам стоит осознать ограничения ориентирования по либо/либо и расширить наш лексикон, чтобы он отражал оттенки средних качеств.

Например, Съюзан обнаружила, что людям полезно составить список из как можно большего числа ‘эмоций’ на протяжении длительного времени. Список помогает им обратить внимание на намного больше собственных качеств, отличий и изменений. Похожим образом, Брюс узнал, что людям полезно определять различия в ощущениях, например, различение типов боли и ощущений комфорта, и т. д. помогает лечиться и замечать улучшения.

Нам может быть полезно осознать нашу способность создания множества альтернатив в любой ситуации. Если мы выработаем привычку спрашивать: «И что ещё?», мы поймём, что нам редко приходится ограничивать себя одним или двумя выборами.

 

Причинно-следственные отношения

Другой аспект двустороннего ориентирования в сопоставлении с многосторонним ориентированием включает проблемы причинно-следственных отношений. Когда мы считаем, что можем чётко отнести вещи к категориям ориентируясь на либо/либо, мы склонны искать ‘единственную’ причину чего-либо. Однако понимая сложный многомерный характер восприятия на немом уровне, мы можем осознать тщетность этого поиска. Как мы вообще можем знать ‘ту самую’ причину. Нам стоит искать некую причину; искать причины.

Как мы говорили в Главе 6, когда мы ищем функциональные связи (когда что-либо служит функцией чего-либо), мы стараемся искать множество причин и следствий. Любые факторы, связанные со взаимодействием организмов-как-целое-в-средах, прошлое, настоящее, и прогнозирование будущего, могут повлиять на то, что происходит.

Вместо того чтобы говорить: «В моей неудаче виноват начальник», мы можем рассмотреть, что мы и другие в среде нашей работы, включая начальника, внесли в сложившуюся ситуацию. Когда мы рассматриваем множество вовлечённых факторов, мы более способны решать проблемы.

Вместо того чтобы говорить: «Тепло исходит от одеяла», мы можем рассмотреть различные способы нашего влияния на то, насколько нам тепло. Вместо: «Антибиотики помогли мне поправиться», мы можем рассмотреть различные способы нашего влияния на наше здоровье.

Вместо: «Ты меня разозлил», мы можем учесть многие внутренние и внешние факторы, которые влияют на то, как мы поступаем. Таким образом, мы повышаем наши шансы оставаться в тепле, здравии и здравомыслии; мы лучше готовим себя к новым сложным ситуациям.

 

Именование

В нашем обсуждении структурного дифференциала мы отметили, что на первом вербальном уровне происходит именование и описание. Когда мы именуем или вешаем ярлык на относительно простые ‘объекты’ (такие как яблоки), у нас относительно не много проблем, покуда мы понимаем, что то, как мы называем это, «этим» не является.

Даже здесь, однако, мы можем создать путаницу, если наши ярлыки создают неадекватные категории, относящиеся к территории. Например, как-то раз мы спросили человека, какое яблоко она хотела. «Обычное яблоко», она ответила. По-видимому, её опыт с яблоками был ограничен до одного вида, из-за чего она не различала между грэнни Смит, голден делишес, рим, и т. д., и т. д. Её определение «яблока» ограничивало её наблюдения. Если всё, что мы ищем, когда хотим «яблоко», это то, что мы называем ред делишес, то мы можем пропустить другие сорта как яблоки и возможно упустить возможность съесть что-то вкусное.

Неточное и неадекватное именование (определение) может иметь более серьёзные последствия. Мы рассмотрим здесь два примера.

То, что мы называем «СПИД» изначально называли «ГСИД», акроним для Гей-связанного иммунодефицита. Этот ярлык появился в ранних наблюдениях случаев иммунодефицита, который, как казалось, выявлялся только у мужчин гомосексуалистов. Как отметил Рэнди Шилтс в своей книге And the Band Played On, на заре эпидемии «СПИД» (1982), когда его называли «ГСИД» многие учёные отказывались признать вероятность или даже возможность того, что это явление проявлялось у матерей и их детей – всё таки: «…под самим своим названием ГСИД была болезнью гомосексуалистов, а не болезнью детей или их матерей».90 Это неадекватное именование имело трагические последствия – задержку в обнаружении болезни и исследовании её проявлений. Критерий распознавания СПИДа ограничивал диагностирование женщин, что привело к тому, что многие случаи болезни среди женщин оставались незамеченными до тех пор, пока они не оказывались на пороге смерти.

Уэнделл Джонсон, эксперт в логопедии, и его студенты, изучали расстройство речи, которое называют заиканием.91 К 1946 году, они не нашли ни одного подтверждённого случая заикания среди коренных американских индейцев, кроме двух, которые выросли и/или получали образование среди белых. Они также узнали, что у коренных американских индейцев не было слова ‘обозначающего’ заикание. По-видимому, считалось, что каждый ребёнок говорил нормально, не зависимо от того, как ребёнок говорил. Паузы и повторения были приемлемы; никого не смущали некоторые отсутствия беглости речи. Из этих наблюдений, Джонсон сформулировал понятие «диагнозогенных» расстройств. Он ввёл этот термин, чтобы обозначить риски диагнозов или именования кого-либо как принадлежащего к той или иной категории. Он отметил, что диагностирование чего-либо порой создаёт то, что диагностировали.

Насколько часто такие «диагнозы» или ярлыки, как умный, глупый, неуклюжий, неудачник, успешный, нервный, музыкальный, не артистичный, и т. д. создают расстройства в функционировании людей? Мы можем сказать: «Я – не артистичен», что склоняет нас избегать рисования и таким образом, не знать о том, как хорошо мы рисуем, и не учиться рисовать лучше. Мы можем сказать: «Я – успешен», что может заставить нас поверить, что нам больше нечему учиться, и мы можем оказаться менее успешны, когда новая ситуация потребует научиться чему-то новому. Мы можем сказать: «Я – нервный человек», и избегать определённых ситуаций, не давая себе возможности узнать, как преодолевать определённую нервозность.

Нам стоит понимать эти именования как абстракции высокого порядка, чтобы избегать их и говорить об определённых подробностях в определённой ситуации. Нам стоит спрашивать, что мы ‘имеем в виду’ под различными именованиями. Вопросы о ‘значении’ ведут нас к вопросам о само-рефлексивности. Мы продолжим обсуждение структуры языка в следующей главе.

 

Применения

1. Выберите десять – двенадцать разных ‘объектов’ в вашем доме, на работе, во дворе, и т. д. Определите категорию – например, ‘зелёные’ вещи – и разделите объекты на две группы, ‘зелёные’ и ‘не зелёные’. Напишите список объектов, которые вы поместили в каждую группу. Затем выберите другую категорию и разделите объекты снова, и напишите новый список. Вы можете делать это любое количество раз на протяжении некоторого времени. Обратите внимание на то, сложнее или проще отнести некоторые объекты в определённую категорию. Все согласны с распределением? Обратите внимание на то, как с каждой последующей категорией разные объекты могут быть отнесены к одной или противоположным группам.

2. Рассмотрите следующее утверждение антрополога Грегори Бэйтсона. Как вы можете связать его с обсуждением элементализма/не-элементализма и организма-как-целого-в-средах? (См. ссылку, чтобы ознакомиться с нашими взглядами.)

…Единица выживания – это организм плюс среда. Мы узнаём на горьком опыте о том, что организм, который уничтожает свою среду, уничтожает себя. 92

3. Напишите, и затем прочтите описание на одну страницу того, как вы используете «есть» тождественности и утверждения. Теперь перефразируйте описание так, чтобы избавиться от «есть» тождественности и утверждения, а затем прочтите обновлённое описание. Какие отличия вы нашли? Как вы реагируете на каждое из описаний? Как эти отличия могли бы вас изменить?

4. За счёт каких факторов вы сейчас читаете эту книгу? Каких ещё? И т. д.

5. Как эти эксперименты и вопросы помогают вам работать над вашими личными проблемами?