1
О ТОМ, КАК ЕГО МИЛОСТЬ СЭНДЗЮО БЕЖАЛ В ДОЛИНУ ОКУРАНОЯ
О том, что старший помощник начальника Ведомства гражданской администрации господин Асикага Такаудзи стал врагом, сразу не узнали, потому что из-за дальности дороги срочный гонец не прибыл, и в Камакура известия не было. Как раз в полночь второго дня пятой луны третьего года правления под девизом Гэнко второй сын его милости Асикага его милость Сэндзюо удалился в долину Фкураноя, а куда он поехал потом, — неизвестно.
Поэтому благородные и низкие жители города Камакура подняли крупные беспорядки, говоря, что дело это весьма значительное. Поскольку дорога до Киото дальняя, ясных объяснений того, как там обстоят дела, не было. Считая, что там всё внушает тревогу, в столицу послали двух гонцов — Вступившего на Путь Нагасаки-кагэю Саэмона и Вступившего на Путь Суханомоку Саэмона. В городе Такахаси провинции Суруга они встретились со срочными гонцами из Рокухара.
— Его милость Нагоя изволил погибнуть, его милость Асикага стал противником, — сказали те, и оба посланника повернули назад в Камакура:
— В таком случае дела в Камакура тоже внушают беспокойство.
Тогда старший сын Такаудзи, его милость Такэвака, находился в горах Идзу, а его дядя, государственный советник Рёбэн-хоин, служки и тринадцать человек, имевшие общее с ними пристанище, приняли облик отшельников-ямабуси и тайно отправились в столицу, но на равнине Укисима встретились с теми двумя гонцами. Суха и Нагасаки хотели взять их живыми, но государственный советник-Печать Закона, хоин, не произнёс ни слова, но, не сходя с коня, разрезал себе живот и упал ничком на обочину дороги. Нагасаки на это сказал:
— Значит, у этого человека, таившего в себе злой умысел, другого выхода не было.
Потом исподтишка убил Такэвака, отрезал головы его тринадцати попутчикам и проехал через долину Укисима, насадив их головы на концы пик.
2
О МЯТЕЖЕ НИТТА ЁСИСАДА, А ТАКЖЕ О ТОМ, КАК ТЭНГУ
[762]
ПРОВОДИЛ ВОЙСКО ПРОВИНЦИИ ЭТИГО
В такой обстановке Нитта Таро Ёсисада в одиннадцатый день прошлой третьей луны был пожалован повелением прежнего государя и, прикинувшись больным, вернулся в свою провинцию, тайно собрал там всех родственников, которые оказались ему доступны, и стал обдумывать план заговора.
Вступивший на Путь из провинции Сагами, которому на ум не приходила мысль о подобной затее, добавил своему младшему брату сто с лишним тысяч всадников, отправил его в Киото, велел усмирить мятежи в пристоличных и западных провинциях и собрать войска в шести провинциях: Мусаси, Кодзукэ, Ава, Кадзуса, Хитати и Симоцукэ. Для их пропитания поместья в ближайших провинциях обложили специальной пошлиной. Говорили, что в их числе в Сэрада, поместье Нитта, было много зажиточных людей. Посыльным, Идзумо-но-сукэ Тикацура и Вступившему на Путь Куронума решительно приказали:
— Вы должны за пять дней собрать шестьдесят тысяч кан.
Поэтому посыльные первым делом направились туда, главные силы ввели в здание управления поместьем и сходу напали на него.
Нитта Ёсисада услышал об этом и направил туда большие людские силы, заявив:
— Очень жаль, что окрестности нашего управления бывали неоднократно покрыты следами коней черни. Как можно на это смотреть?!
Он немедленно захватил обоих посланников. Идзумо-но-сукэ связал, а Вступившему на Путь Куронума отрубил голову. Вечером того же дня она была выставлена в селенье Сэрада.
Когда Вступивший на Путь из Сагами услышал об этом, он очень жёстко сказал:
— Наш дом уже девять поколений правит миром, и среди морей не было такого случая, чтобы его повелениям не следовали неукоснительно. Однако в последнее время, если поехать в отдалённые провинции, то окажется, что там не следуют воинским повелениям, а в ближних провинциях с ними сплошь и рядом не считаются. Вдобавок, убийство нашего посланца в прямых владениях клана есть преступление особенно тяжкое. Если теперь мы промедлим, это может стать основой для великой измены.
После этого он обратился к воинам двух провинций, Мусаси и Кодзукэ, и приказал;
— Следует застрелить Нитта Таро Ёсисада и его младшего брата Вакия Дзиро Ёсисукэ!
Услышав об этом, Ёсисада собрал своих родственников и спросил их мнение:
— Что теперь будем делать?
Мнения были самые разные. Иные говорили:
— Укрепим поместье Нумата и станем ждать противника за рекой Танэгава.
Иные же высказывались неопределённо:
— В провинции Этиго, вероятно, есть наши родственники. Давайте, переедем в уезд Цубари провинции Этиго, укрепимся там на горе Уэда и будем там держать оборону.
Младший брат военачальника Вакия Дзиро Ёсисукэ немного подумал, потом выступил вперёд и высказался так:
— Путь владения луком и стрелами заключается в том, чтобы легко относиться к собственной смерти и дорожить своим именем. Губернаторы провинции Сагами держат в своих руках Поднебесную больше ста шестидесяти лет. До настоящего времени они активно использовали военную власть, и нельзя сказать, что свою жизнь не ценят. Поэтому, даже отгородившись рекой Тонэгава, обороняться невозможно, если судьба истощилась. И если мы даже попросим своих родственников из провинции Этиго, наше с ними единодушие долго не продлится. Из-за того, что сопротивляться они не смогут, они разбегутся кто куда, но будет жаль, если в Поднебесной распространится слух, будто некто Нитта, обвинённый в том, что он зарубил посланника губернатора Сагами, бежал в другую провинцию и был там убит. Наречённый мятежником, который отдал жизнь за дело императорского двора, и доблесть его станет достоянием потомков до тех самых времён, когда его не станет, а это его имя сможет очистить мёртвое тело, лежащее возле дороги. Как можем мы исполнить письменное повеление государя, спущенное нам ранее?! Каждый, смиренно исполняя повеление августейшего, вверяет свою судьбу воле Неба. Пусть хоть один-единственный всадник в этой провинции пустит стрелу, — он представится добрым воином, войско же может повергнуть власти Камакура. Если же сил у нас не добавится, и мы сделаем землю Камакура для себя подушкой, значит, поделать нельзя будет ничего, кроме, как погибнуть под ударами стрел.
Так он молвил, на первое место поставив долг, а главным сделав доблесть. И тогда все тридцать с лишним родственников, находившихся там же, одобрили сказанное о долге. Решив, что в таком случае нужно отправляться скорее, пока об этом не стали распространяться слухи, в час Зайца в восьмой день той же пятой луны подняли знамя перед пресветлым богом Икусина, развернули свиток с августейшим повелением, трижды совершили поклонение и выехали в степь Касакакэ. За ними следовали всадники из того же рода и вассалы; Отати Дзиро Мунэудзи, его сын Магодзиро Нариудзи, второй сын Ядзиро Удзиакира, третий сын Хикодзиро Удзиканэ, Хоригути Сабуро Садамицу, младший брат Сиро Юкиеси, Ивамацу Сабуро Цунэиэ, Сатоми Горо Ёситанэ, Вакия Дзиро Ёсисукэ, Эта Сабуро Мицуёси и Момои Дзиро Наоёси, а всего не более ста пятидесяти воинов.
Пока думали, что с такими силами делать, вечером того же дня увидели коней и шлемы: со стороны реки Тонэгава, поднимая пыль, приближаются две тысячи свежих всадников. Сторонники Нитта вытаращили глаза: не противники ли это? Но это были не противники, а военные силы сородичей из провинции Этиго, люди семейств Сатоми, Торияма, Танака, Оида и Ханэкава. Ёсисада очень обрадовался, придержал коня и спросил:
— Это задумано давно, а не вчера, и не сегодня. На ум пришло не вдруг. Но как же вы узнали о нашем выступлении, когда у нас не было времени сообщить о нём?
Губернатор провинции Оми Оида, сидя в седле, почтительно молвил:
— Благодаря государеву повелению, мы призваны выполнять великий долг, а потому — отчего бы нам было не прискакать сюда? В минувший пятый день в качестве нашего провожатого выступал один леший-тэнгу, чудодей-ямабуси, и мы в течение одного дня пересекли провинцию Этиго, для чего скакали ночь и день напролёт. Назавтра прибудут все, даже и с отдалённых границ. Прежде, чем отправиться в другие провинции, мы некоторое время подождём эти войска здесь.
Говоря это, он спешился с коня, поклонился на все стороны и дал передышку людям, и коням Силы арьергарда из провинции Этиго, а также каждый дом рода Гэн из провинций Каи и Синано подняли свои знамёна, а всего эти войска насчитывали более пяти тысяч всадников. Безмерно обрадованные Ёсисада и Ёсисукэ сказали:
— Это люди, которые находятся исключительно под покровительством великого бодхисаттвы Хатимана. Дольше задерживаться совсем нельзя, — и в девятый день той же луны войско двинулось на провинцию Мусаси.
На этот раз Ки-но Годзаэмон прибыл с двумястами с лишним всадниками сопровождать сына его милости Асикага, Сэндзюо. После них неожиданно собрались воины из Кодзукэ, Симоцукэ, Кадзуса, Хитати и Мусаси. Они прискакали без всякого вызова, и пока в тот день спускались сумерки, выстроили в ряд шлемы более двадцати семи тысяч всадников. Поэтому в долине Мусасино, превышающей восемьсот квадратных ри, заполнили люди и кони, так что негде было пошевелиться. Из-за того, что всё запрудили войска, ни птицы в небе не могли пролететь, ни зверям на земле негде было спрятаться. Луна, которая вставала над степью, светилась над конскими сёдлами, освещала рукава доспехов. Ветер, который раздвигал колосья мисканта, заставлял их блестеть, как знамёна. Не могли успокоиться края попон.
Из-за всего этого в Камакура из провинций одного за другим отправляли срочных гонцов; спешка была такая, будто выдёргивали зубья из гребней. Люди, которые не представляли себе, что времена изменились, слыша об этом, говорили друг другу насмешливо:
О, как их много, разве такое возможно? Если бы сказали, что они прибыли из Китая или Индии, можно было бы действительно посчитать это правдой. А то, что они вышли из нашей страны Стрекозиных островов и собираются убить господина из Камакура, — всё равно, что богомол преградил путь повозке и замахнулся топором, а птица цзинвэй захотела засыпать море.
Люди, которые суть вещей понимают, говорили между собой со страхом:
— О, случилось важнейшее дело! Ещё не стихли сражения в западных и пристоличных провинциях, а из августейшей ограды уже поднимается великий противник. Говорят, когда У-цзы Сюй увещевал уского вана Фу Ча, то государство Цзинь было в шрамах от ран, а у государства Юэ болело всё внутри. Теперь творится то же самое.
Между тем, в Камакура решили пока отложить поход на Киото и ограничиться только усмирением господина Нитта. В девятый день той же луны приняли решение сражаться, а в час Змеи следующего дня Канадзава Садамаса, губернатору провинции Мусаси, придали пятьдесят с лишним тысяч всадников и отправили их в Симокобэ. К этому войску ещё прежде присоединили силы из Кадзуса и Симоса, решив напасть на противника сзади.
С другой стороны, помощнику главы Административного управления Сакурада Садакуни как старшему военачальнику, а также Нагасаки Дзиро Такасигэ, Нагасаки Магосиро Саэмон и Вступившему на Путь Кадзи Дзиро Саэмон добавили войска из двух провинций, Мусаси и Кодзукэ, в шестьдесят с лишним тысяч воинов и с верхней дороги направили к реке Ирума. Целью их было ударить в место переправы противника через открытое болото. Со времён мятежа годов правления под девизом Сёкю, когда восточные ветры утихли, люди, как будто, позабыли о луках и стрелах, теперь впервые случилось необычное: заставили двигаться щиты и копья, и воины открыто вышли с ними на сцену. Сияло-сверкало всё: кони, доспехи, большие и малые мечи. Посмотреть было на что.
В пути войско провело два дня и в час Дракона в одиннадцатый день той же луны вышло к долине Котэсасибара в провинции Мусаси. Здесь просматривался вдали лагерь рода Гэн. Силы его были подобны облаку и туману, и неизвестно было, сколько в нём десятков миллионов всадников. Увидев их, Сакурада и Нагасаки были, видимо, поражены, попридержали коней и дальше двигаться не могли. Войско Ёсисада немедленно переправилось через реку Ирума, прежде всего издало боевой клич, напало на военный лагерь и быстро осыпало его звучащими стрелами. Войско Хэйкэ тоже отозвалось боевым кличем, подняло знамёна и двинулось вперёд. Сначала нападающих обильно осыпали стрелами, впереди ступали копыта коней.
Те и другие были воинами, воспитанными в восточных провинциях, поэтому не сражаться не могли совершенно. Они привели в готовность лезвия больших и малых мечей и выровняли конские удила. Вот добавилось в сражении двести, триста, тысяча, две тысячи всадников и когда в нём стало участвовать больше трёх тысяч всадников, триста с лишним воинов Ёсисада были поражены стрелами, а со стороны Камакура было насмерть убито пятьсот с лишним воинов. Уже стемнело, потому и люди, и кони устали.
Пообещав продолжить сражение назавтра, Ёсисада отошёл на три ри и разбил лагерь у реки Ирума. Войско Камакура тоже отошло на три ри и разбило лагерь на реке Кумэ. Если прикинуть расстояние между ними, — оба лагеря отстояли друг от друга не более, чем на тридцать с лишним ри. Те и другие рассказывали о сегодняшнем сражении, давали людям перевести дыхание, в обоих лагерях зажгли сигнальные костры и ожидали рассвета, беспокоясь, что он запаздывает.
Когда рассвело, войска Гэн, чтобы их не опередили войска дома Хэй, стали подгонять коней и напали на лагерь у реки Кумэ. Войско дома Хэй тоже ожидало, что с рассветом войска Гэн, вероятно, нападут на него, и если будет сражение, то они победят. Воины затянули на конях подпруги, закрепили шнуры у шлемов и стали ждать.
Когда оба войска сошлись, Хэй собрали в общей сложности более шестидесяти тысяч всадников, свой лагерь развернули, в середину взяли противника и воспряли духом. Воины Ёсисада, увидев это, решили взломать вражеское кольцо изнутри. Это был способ, при помощи которого Хуан Шигун схватил тигра, искусство, пользуясь которым, Чан Цзыфан разгромил чертей.
Поскольку такая наука была известна тем и другим, оба войска между собою перемешались, вражеское кольцо не взламывали и себя охватить кольцом не давали, но только бились насмерть, будто жизней имели на сто сражений. Поэтому все сражались так, что из тысячи всадников оставался один, но друг другу не уступали. Может быть, такова была судьба, но у рода Гэн мало воинов пало от стрел, а у дома Хэй погибло много, поэтому создавалось впечатление, что Кадза и Нагасаки отошли в сторону реки Бумбай с таким чувством, будто они проиграли оба сражения.
Войска Гэн собирались продолжать атаки на них, но так как за эти дни во многих сражениях и люди, и кони устали, коням дали отдохнуть одну ночь, сами остановились лагерем у реки Кумэ и ждали рассвета.
Тем временем, до Камакура дошёл слух, что помощник главы Административного управления Сакурада Садакуни, Кадзи, Нагасаки и другие проиграли сражение двенадцатого дня, поэтому Вступивший на Путь из Сагами назначил своего младшего брата, Вступившего на Путь Сиро Сакон-таю Эсе старшим военачальником, придал ему Вступившего на Путь Сакурада Рикуоку, Андо Саэмон-но-дзё Такасада, Вступившего на Путь Ёкомидзо Горо, Намбу Магодзиро, Вступившего на Путь Сингай Саэмона и Миура Вакаса-но Горо, велел дать им дополнительно свыше ста тысяч всадников, и эти силы в полночь пятнадцатого дня прибыли к реке Бумбай, отчего потерпевшее поражение войско в том лагере, пополнив свои силы, воспряло духом.
Ёсисада и не думал, что противник пополнится крупными свежими силами. В пятнадцатый день ещё не рассвело, когда его войско придвинулось к берегу Бумбай и внезапно издало боевой клич.
Камакурское войско прежде всего отобрало три тысячи превосходных лучников и выдвинуло их на переднюю линию.
Стрелы посыпались, словно частый дождь, и в это время воины Гэн, осыпанные стрелами, не могли быстро продвигаться. Войско Хэй оказалось в выгодном положении, полностью окружило войско Ёсисада и напало на него. Нитта Ёсисада отобрал самых доблестных воинов, ударил по главным силам противника и прошёл через них до тыла, потом развернулся и с воинственным кличем ударил изнутри.
Яростные, как молнии, его воины соприкоснулись с противником семь или восемь раз паучьими лапками, кольцами паутины. Однако главные силы противника были свежими, он стремился смыть с себя позор за прошлое поражение и сражался самоотверженно, соблюдая верность долгу, и Ёсисада уступил, отойдя к Хориканэ. Многие в его войске были изранены, числа тяжелораненых было не счесть.
Так в тот день его преследовали, и Ёсисада погиб здесь, поражённый стрелой.
Каков теперь противник? Наверняка Нитта взял людей из Мусаси и Кодзукэ, отправил их и проводит время, полагаясь на других в меру.
Это предвестье того, что судьба дома Хэй истощилась.
3
МНЕНИЕ О СРАЖЕНИИ МИУРА ОТАВА
В таких условиях Ёсисада также подумал, что у него не хватает умения, а Миура Отава Хэйроку Саэмон Ёсикацу, поскольку он давно знал о намерении Ёсисада, взял с собой Мацуда, Комура, Тохи, Цутия, Хомма и Сибуя из войска провинции Сагами — а всего более шести тысяч всадников — и в вечерних сумерках пятнадцатого дня прискакал в лагерь Ёсисада. Ёсисада очень обрадовался, спешно встретился с ним, отвесил глубокий поклон и, пригласив придвинуться к нему, изволил спросить его мнение о последнем сражении. Хэйроку Саэмон послушно молвил:
— Теперь Поднебесная поделилась на две части. Они сражаются между собой, чтобы добиться победы, и само собой разумеется, что и десять, и двадцать раз их ожидают то победы, то поражения. Однако окончательный результат решается по воле Неба, поэтому в конце концов Небо доведёт нас до великого мира. Какие тут могут быть сомнения? Когда Ёсикацу повёл своё войско сражаться, то сто с лишним тысяч всадников всё равно не доставали до численности войска противника. Тем не менее, в теперешнем сражении победитель определиться не может.
Ёсисада на это промолвил:
— Это так. Как могут усталые воины доблестно сражаться с крупным противником?
Ёсикацу к его словам добавил:
— В сегодняшнем сражении мы обязательно должны были победить. Потому что, когда в древности сражались государства Цинь и Чу, циньский полководец У Синьцзюнь располагал всего восемьюдесятью с лишним тысячами всадников, но он победил чуского полководца с его войском в восемьсот тысяч всадников. Было отрезано больше четырёхсот тысяч голов. После этого У Синьцзюнь в душе проникся самонадеянностью, забыл об обороне и стал недостаточно остерегаться циньских воинов, Чуский помощник военачальника, воин по имени Сун И, видя это, сказал:
— Говорят, что, когда военачальник-победитель в сражении проникается самонадеянностью, он обязательно бывает разбит. Таков сейчас У Синьцзюнь. Чего он ждёт, если не гибели!?
В результате, в будущем сражении У Синьцзюнь погиб в единственной битве, пал от стрелы Чжан Ганя, командовавшего левым флангом войска противника.
Ёсикацу вчера тайно послал лазутчика осмотреть лагерь противника — самонадеянность его была точно такая, как у У Синьцзюня. То есть, всё было так, как говорил Сун И. Как бы там ни было, но в завтрашнем сражении, если Ёсикацу использует свежие силы, он пустит их вперёд и попробует внести путаницу в ряды противника.
Ёсисада согласился, и в соответствии с этим, план следующего сражения велел выполнять Миура Хэйроку Саэмон. Когда рассвело, в час Тигра в шестнадцатый день пятой луны Миура прежде всего выдвинул сорок тысяч всадников и атаковал равнину Бумбай. До того, как они приблизились к лагерю противника, они специально не опускали навершия знамён и не издавали боевые кличи.
Это было неожиданностью для противника и сразу лее определило победителя. Как и предполагали, накануне в нескольких сражениях устали все — и люди, и кони. Кроме того, в лагере думали, что теперь противник приблизиться к нему не может, поэтому коней не осёдлывали и доспехи в порядок не приводили. Некоторые лежали, деля подушку с гулящими женщинами и распустив пояса, другие проводили время, допьяна напившись сакэ, а были и такие, кто спал без памяти.
Для тех, кто ощущает действие закона причинной связи, это было не что иное, как приглашение к себе самоуничтожения.
Увидев теперь приближение атакующих, люди, стоявшие лагерем на речном берегу, сказали: «Сейчас на нас с фронта со свёрнутыми знамёнами, потихоньку понукая коней, движется большое войско. Не противник ли это? Будем осторожны!».
Все, начиная со старшего военачальника, отвечали им:
— Да, такое дело есть! Мы слышали, будто Миура Отава собрал войско провинции Сагами. Думается, что это, наверное, оно. Радоваться особенно нечему.
Ни один человек не удивился. Как бы там ни было, люди изумлялись только тому, насколько истощилась их судьба.
Между тем, войско Ёсисада и Миура вторглось в передние ряды вражеского лагеря, сто с лишним тысяч всадников разделило на три части и одновременно атаковало их с трёх сторон. Эсё, удивившись его боевому кличу, в ответ на этот шум растерянно крикнул: «Коня! Доспехи!» — а воины Ёсисада и Ёсисукэ уже беспрепятственно сновали вдоль и поперёк. На помощь оборонявшимся пришёл Миура Хёроку, восемь отрядов Хэй из Эдо, Тосима, Касаи, Кавагоэ и Бандо, а также семь отрядов из Мусаси он разделил на семь частей и ударил по всем нападавшим и «паучьими лапками», и двойными кругами, и крест-накрест.
Хотя у Вступившего на Путь Сиро Сакон-но-таю и были главные силы, они были разрушены из-за тогдашних замыслов Миура, отступавшее войско было рассеяно и бежало в Камакура. Не счесть было тех, кто пал от стрел. Вступивший на Путь старший военачальник Сакон-но-таю, как говорили, тоже, должно быть, убит в окрестностях Сэкито.
Но Ёкомидзу Хатиро остановился на одном месте, за короткое время поразил стрелами двадцать три всадника и спас его, а сам, в числе трёх человек погиб вместе со своими слугами. Трое, Вступивший на Путь Абу-но Докан с сыновьями, а следом за ними сто с лишним воинов замертво пали на одну подушку.
Кроме того, от стрел погибли больше трёхсот слуг наследственных вассалов Ходзё — воинов, выразивших в одном слове свою признательность им. За это время старший военачальник, Вступивший на Путь Сиро Сакон-но-таю, благополучно отступил в горы.
Во время сражения Нагасаки Дзиро Такасигэ при реке Кумэ его воины взяли две головы противников, тринадцать голов противников отрубили и, связав их вместе, отдали слугам. Стрелы, торчавшие в доспехах, не вынимали, и кровь, бежавшая из ран, постепенно окрашивала белые нити, которые скрепляли доспехи, в алый цвет. Медленно подъехали к усадьбе господина Камакура и остановились в почтительных позах у центральных ворот.
Навстречу им вышел, радостно взирая на мир, Вступивший на Путь дедушка владельца усадьбы. Он сам отсосал кровь из раны и сказал сквозь слёзы:
— Хотя старинная пословица гласит: «Сын на отца не похож», считать, будто ты плохо служил делу господина, и не любить тебя было большой ошибкой. Избежав сейчас десять тысяч смертей, ты получил взамен одну жизнь, а то, что разрушил лагерь противника, можно расценить как трудный подвиг Чжэнь Пина и Чжан Ляна. Укрепив своё сердце, ты и впредь будешь стараться считать сражения важнейшим занятием нашего дома, прославлять имя предков и тем отблагодаришь его милость Ходзе за его благодеяния.
Когда он так, вместо обычного нагоняя, восхвалял теперешнюю отвагу Такасигэ, тот уткнул свою голову в землю, и из обоих его глаз побежали слёзы.
Тем временем, пришло известие о том, что Рокухара были разбиты и в Бамба, провинции Оми, все покончили с собой, поэтому, когда в Камакура услышали, будто сейчас в самом разгаре сражение с главными силами противника, там были безмерно ошеломлены, будто погасили большой пожар; когда же об этом услышали подданные и родственники Ходзе, ни с чем было не сравнить их стенания и скорбь. Сколь отважны они ни были, эти люди почувствовали, что лишились сил и совсем не разбираются, где восток и где запад.
Однако было решено, что отступая от этих главных сил противника, надо пробиваться на Киото, а прежде дать сражение в Камакура.
Об этом противник не должен был знать: всё следовало делать в тайне.
Но он обо всём услышал, и не было у него людей, которые бы не обрадовались и не воспряли бы духом, считая такое решение одолжением для себя.
4
СРАЖЕНИЕ ПРИ КАМАКУРА
Между тем, прошёл слух, что Ёсисада одержал победу в нескольких сражениях, поэтому воины восьми провинций последовали за ним подобно облакам и туману. В Сэкито они делали остановку на один день, и в книге регистрации прибывших войск было записано шестьсот семь тысяч всадников. Там это войско разделили на три части, каждой придали двух полководцев, назначили для всех трёх армий общего командующего. У одной части командующим левым крылом сделали Отати-но Дзиро Мунэудзи, командующим правым крылом — Эда-но Сабуро Юкиёси. Всё это войско из ста с лишним тысяч всадников направили к дорожной выемке у Гокуракудзи, храма Крайней радости. У другой части старшим командующим сделали Хоригути Сабуро Садамицу, а помощником командующего — губернатора провинции Сануки Осима Мориюки. Это войско общей численностью более ста тысяч всадников направили к склону Кобукуро. Ещё одно войско, получив приказ полководцев Нитта Ёсисада и Ёсисукэ, окружило со всех сторон приверженцев Хоригути, Ямана, Ивамацу, Фида, Момонои, Сатоми, Торияма, Нукада, Итинои и Ханэкава, общей численностью более пятисот семи тысяч всадников, наступало со стороны склона Кэваи.
Хотя и говорили, что камакурцы в сражениях при реке Бубай и Сэкито ещё до вчерашнего и даже позавчерашнего дня растеряли своих сторонников, они по-прежнему не придавали значения войску противника и относились к нему с пренебрежением, но отнюдь не выглядели потерявшими самообладание и велели Вступившему на Путь Сиро Сакон-но-таю, противостоявшему военачальнику центрального крыла, перейти в атаку и во вчерашних вечерних сумерках оттеснить его к Яманоути.
Командовавший обороной задних ворот замка, направленный к берегу реки Симокава губернатор провинции Мусаси Канадзава Садамаса потерпел поражение от судьи Ояма и Тибаносукэ и от нижней дороги повернул назад, на Камакура, и тут все заволновались: какое это неожиданное и редкостное происшествие! В конце концов, в час Зайца в восемнадцатый день пятой луны в пятидесяти с лишним местах, таких, как Мураока, Фудзисава, Катасэ, Косигоэ и Дзиккэдзака, зажгли костры, и противник стал с трёх сторон наступать. Воины заметались в разные стороны на востоке и на западе, в горах и долинах перемешались между собой знатные и низкорождённые.
Это напоминало гибель чжоуского Ю-вана после того, как под звуки Радужной мелодии сотрясали землю в Юйян наступательные барабаны и зажигали сигнальные костры на пространстве в тысячу ри, выглядело так же, как начало заката танского Сюань Цзуна. Об этом думали, это знали, но были жалкими, не в силах остановить слёзы.
Между тем, прошёл слух, что воины Ёсисада наступают с трёх сторон. Тогда в Камакура старшие военачальники помощник начальника Левых конюшен Сагами Таканари, старший помощник Дзё-но-сикибу Кагэудзи и генерал-инспектор из Тамба Сакон-но-таю Токимори разделили войско на три части и стали обороняться. К одной части добавили генерал-инспектора Канадзава Сакон-но-таю из провинции Этиго, и с войском в тридцать с лишним тысяч всадников из Ава, Кадзуса и Симоцукэ он укрепил склон Кэваи. В другой старшим военачальником назначили губернатора Рикуоку Дайбуцу Саданао и следом за войсками из провинций Каи, Сина-но, Идзу и Суру га с пятьюдесятью тысячами всадников укрепили впадины по дороге к храму Крайней радости, Гокуракудзи. В третьей части старшим военачальником назначили прежнего губернатора провинции Сагами Акахаси-но Моритоки, и с шестьюдесятью с лишним тысячами всадников из провинций Мусаси, Сагами, Дэва и Осю направили навстречу противнику из Сусаки. Кроме того, оставшиеся восемьдесят с лишним человек из дома Хэй с десятью с лишним тысячами воинов из разных провинций оставили в Камакура, чтобы их можно было направить в те места, которые окажутся слабыми.
Тем временем, в час Змеи того же дня началось сражение, которое продолжалось круглые сутки. Наступавшие представляли собой большое войско, перемещали, опять перемещали и вводили в бой свежие силы, поэтому Камакура стал укреплённым оборонительным пунктом. Оборонялись, нанося один за другим ответные удары. Боевые кличи, раздававшиеся с трёх сторон, голоса поющих стрел из обоих лагерей оглашали небо и двигали землю. Построившись в форме рыбьей чешуи, раскрывшись крыльями журавля, нападавшие имели успех спереди и сзади, поддерживали друг друга слева и справа; дорожа выполнением долга и пренебрегая своими жизнями, в одночасье определяли положение дел, сражались, оставляя в поколениях память о своей отваге или трусости; даже когда сыновья погибали от стрел, отцы пересаживались на их коней и скакали вперёд, на врага, Когда поражённые стрелой падали предводители, на их коней пересаживались слуги. Бывало так, что некоторые открывали стрельбу на победу или поражение, а некоторые с противником рубились, и оба погибали. Глядя на этих храбрых воинов, можно было увидеть, как на десять тысяч мёртвых приходился один живой, на сто разбитых повозок — одна целая, и не было видно, когда сражение закончится.
5
О САМОУБИЙСТВЕ АКАХАСИ, ГУБЕРНАТОРА САГАМИ, И О САМОУБИЙСТВЕ ХОММА
В таких условиях Акахаси, губернатор Сагами, тем же утром направлялся в Сусаки, но эта битва между двумя лагерями была ожесточённой, и на протяжении одного дня и одной ночи происходило до шестидесяти пяти схваток.
Из-за этого и среди вассалов в схватках пало много десятков тысяч всадников, а в живых осталось всего триста с лишним всадников. Старший военачальник самураев, обратившись к Нандзё Саэмон Таканао из своего лагеря, промолвил:
— Хотя в войне между Хань и Чжоу, продолжавшейся восемь лет, Гао-цзун проигрывал сражения всякий раз, он сумел однажды выиграть битву при Уцзян, и Сян Юй был убит. Хотя Чжун Эр в семидесяти сражениях между княжествами Ци и Цзинь никогда не одерживал победу, в конце концов, напав на границы Ци, он сохранил своё государство. Избежав таким образом смерти десять тысяч раз, спасти свою жизнь единожды, проиграв сто боёв, выиграть один — таковы уроки сражений. Хотя сейчас, в этом сражении, противник, как представляется, несколько ближе нас к победе, я, всё-таки, не думаю, что сегодня судьба нашего дома зашла в тупик. Однако из наших только у Моритоки не дошло до проверки его верности, но глава лагеря собирается разрезать себе живот. Моритоки с его милостью Асикага связан узами родства по женской линии, и все наши родственники, начиная с его милости губернатора Сагами, не могут от этого отрешиться. Для героя это стыдно. Когда Даню из княжества Янь его наставник Тянь Гуан рассказывал о государственных делах, он говорил: «Выход этому не давай», — а чтобы избавиться от сомнений, он лишился жизни и умер перед яньским Данем. Сражение в их лагере было ожесточённым, и все воины устали. Какова бы ни была моя собственная репутация, но отступи я из этого укреплённого лагеря и вернись домой, обуянный сомнениями, сохраню ли я хотя бы ненадолго свою жизнь?
Сказав это, он, несмотря на то, что битва ещё не достигла и середины, в своей ставке снял с себя и отбросил доспехи, полоснул себе по животу крест накрест и лёг головой на север.
Увидев это, Нандзё сказал:
— Старший военачальник уже покончил с собой. Ради кого надо жалеть свои жизни простым солдатам? В этом случае они, наверное, станут его спутниками.
Вслед за тем он разрезал себе живот, больше девяноста человек его сотоварищей-самураев повалились друг на друга, разрезав себе животы. Так, к сумеркам восемнадцатого дня больше всего был разрушен Сусаки, и правительственное войско Ёсисада вошло в Яманоути.
И здесь Хомма Ямасиро-но Саэмон, как человек, который много лет пользовался милостью Дайбуцу Окусю Саданао, был особенно близок к нему, но ненадолго попал в немилость и, не получив разрешение выходить на службу, оставался в своём собственном жилище.
Уже ранним утром девятнадцатого дня пятой луны передавали, что в битве на впадине по пути к Гокуракудзи, храму Крайней радости, камакурские войска потерпели поражение, и противник вторгся в город. Поэтому Хомма Ямасиро-но Саэмон вместе со ста с лишним молодыми воинами и разными своими сторонниками в самом конце сражения вырвались оттуда и направились к холму у храма Гокуракудзи. Старший военачальник противника Отати Дзиро Мунэудзи врезался в самую гущу войска в тридцать с лишним тысяч всадников, бывшего перед ним, большое войско перед собой, кичившееся своей отвагой, рассеял на все восемь сторон, а когда старший военачальник Мунэудзи сталкивался с противником, он неизменно наступал. Тридцать с лишним тысяч всадников через некоторое время рассеялись и отступили до границы города.
Хомма продвигался вперёд чересчур яростно, поэтому Мунэудзи, старший военачальник противника, развернулся и начал сражение с ним по собственному замыслу, встретился со слугами Хомма, стал рубиться с ними и упал ничком. Хомма очень обрадовался, слетел с коня и, взяв его голову, насадил её на остриё своего копья и, поскакав в лагерь Саданао, склонился перед его палаткой:
— Много лет я служил господину и в этом сражении отплатил за многодневные его милости. Случись мне сгинуть в немилости у господина, я до грядущего мира упорствовал бы в заблуждениях, а ныне же, получив признание господина, могу со спокойным сердцем проследовать в мир тьмы! — сказав это, он вытер бегущие слёзы, разрезал себе живот и умер.
Можно сказать, «он смог захватить командующего тремя армиями». О нём же можно сказать: «оказал благодеяние, испытывая вражду». Это Хомма, из-за которого в душе испытываешь стыд за себя.
Сказав это, Саданао вытер слёзы и со словами:
— По сути дела, мы тоже разделяем стремления Хомма, — сам покончил с собой, а среди его подчинённых воинов не было никого, у кого не побежали бы слёзы.
6
О ТОМ, КАК ПОСЛЕ ОТЛИВА СТАЛ СУХИМ МЫС ИНАМУРА
Тем временем, услышав, что Окати Дзиро Мунэудзи, направленный в сторону впадины у Гокуракудзи, храма Крайней радости, пал от стрелы Хомма, а воины его отступили до Катасэ и Косигоэ, Нитта Ёсисада, командуя больше, чем двадцатью тысячами доблестных воинов, в середине ночи двадцать первого числа окружил Катасэ и Косигоэ и повёл наступление на склон у Гокуракудзи.
Когда при свете луны он осмотрел многолюдный стан противника, там на севере до самой придорожной впадины высоко в горах шла крутая дорога, а над нею, наподобие ограды, в ряд стояли щиты, между которыми были проходы. В лагере находилось несколько десятков тысяч воинов. На юге, на мысу Инамура, над узкой песчаной дорогой до самой кромки волн густо рос терновник, а в открытом море, в черырёх-пяти тё, выстроились в ряд большие корабли, оборудованные башнями для лучников, которые были готовы стрелять с обоих бортов.
Ёсисада увидел, что действительно, там сделано всё, для того, чтобы никому не было по силам атаковать этот лагерь, и всякий отступил бы, поэтому он сошёл с коня, снял с себя доспехи, зашёл далеко в море и опустился в поклоне, обратясь с молитвой к богу-дракону.
— Почтительно передаю, что наша госпожа со времени основания Японии, Великая богиня Аматэрасу из Исэ, сокрыла свою изначальную сущность в почитаемом образе Дайнити, будды Великого Солнца, а явленный след её проявляется в боге-драконе синего моря. Моего же господина, их потомка, из-за его мятежных вассалов носит по волнам западного моря. Ёсисада до конца прошёл путь верноподданного, поэтому он предстал перед вражеским станом с секирой в руках. Намерения его служат единственно добродетелям государя и спокойствию народа. Я почтительно прошу богов-драконов восьми сторон внутренних и внешних морей: «Сделайте подданных образцами верности, прилив отодвиньте за пределы десяти тысяч ри, а дороги велите открыть для трёх армий.
Так он молился, преисполненный верой, сам же обнажил свой золотой меч и бросил его в море. Поистине, бог-дракон, видимо, это подношение принял, и той ночью при закате луны на мысе Инамура, где давным-давно сухости не было, вдруг на двадцать с лишним тё поднялась суша и образовалась песчаная равнина. Много тысяч военных кораблей, нацеленных на лучную стрельбу с бортов, были увлечены отливом и унесены далеко в открытое море. Удивление людей было беспримерным. Увидев это, Ёсисада распорядился:
— Передают, что когда позднеханьского полководца Эр Ши обвинили в том, что в крепости недостаёт воды, он обнажил меч и вонзил его в каменную скалу. Вдруг из неё вырвался поток водопада. Говорят, что в нашей стране, когда императрица из комплекса синтоистских святилищ изволила напасть на Силла, сама взяла жемчужину засухи, оросила её в море, после чего приливная вода далеко отступила, и в конце концов императрица смогла назвать эту жемчужину драгоценностью победы. То и другое — два прекрасных примера из истории Японии и Китая, старинные и нынешние повторные проявления чудесных предзнаменований. Так двинемся же вперёд, о воины!
И тогда, начиная с людей Эда, Отати, Сатоми, Торияма, Танака, Ханэкава, Ямана и Момонои, шестьдесят с лишним тысяч всадников из войск провинций Этиго, Кодзукэ, Мусаси и Сагами стали единым целым и прямым, как цифра I, строем выехали на мыс Инамура, далеко высохший от прилива и вторглись в центр Камакура.
Увидев это, многочисленные воины обороны хотели ударить противника с тыла, но их атаковал авангард наступавших. Захотели обороняться от противника спереди, но крупное войско арьергарда преградило им дорогу и намерено было по ним ударить. Они растерялись, не зная, куда двинуться, заблудились между востоком и западом и не могли вести сражение, прямо развернувшись к противнику фронтом.
Был в Камакура человек по имени Симадзу Сиро, который славился владением мечом. Он поистине превосходил обычных людей внешним обликом и телосложением, поэтому являлся тем человеком, который должен был вершить большие дела. Сам Вступивший на Путь Нагасаки совершал над ним обряд надевания головного убора. Доблестью он один равнялся тысяче, поэтому, когда теперь вступил в решительное сражение, то не стал искать места, где можно из него выйти, а нарочно остановился возле особняка Вступившего на Путь из Сагами.
В этом месте отряды охраны побережья были разбиты. Люди шумели, что Гэндзи уже пробились к дороге Вакамия кодзи, поэтому Вступивший на Путь из Сагами вызвал Симадзу к себе, сам угостил его, и когда трижды преподнёс ему чашечку сакэ, то провёл его в конюшню в три кэн и велел вывести для него под седлом с серебряной лукой коня по кличке Сиранами, Белая волна, в Канто не имевшего себе равных. Среди людей, которые это видели, не было таких, кто бы сказал, что не завидует Симадзу. Симадзу поскакал на этом коне от самых ворот, под ветром с берега бухты Юинохама, который овевал его гербы в виде тёмно-красных зонтов. Взяв три вещи и четыре вещи, он поскакал навстречу противнику, рассчитывая на успех.
Увидев это, многочисленное войско решило, что это действительно всадник, который один равен тысяче воинов. До сих пор он пользовался милостью вышестоящих и более всего отличался заносчивым поведением, — так считал каждый, и других людей не было.
Увидев-Симадзу, воины Ёсисада вскричали: «О, вот это противник!» — и начиная с Курифу, Синодзука, Хата, Ябэ, Хоригути, Юра и Нагахама, доблестные воины, которые пользовались славой силачей, наперегонки двинули навстречу ему коней, решив тут же определить победителя.
На обеих сторонах были прославленные силачи, и они сражались, не смешиваясь с другими людьми. С громкими криками «Смотри туда!» противники разом затаили дыхание. По ним струился пот, и все удерживались от того, чтобы глазеть на них. Здесь Симадзу спрыгнул с коня, снял шлем, поправил на себе одежду, посмотрел, что ему делать дальше, а потом преспокойно сдался в плен и перешёл на сторону войска Ёсисада Не было никого из благородных и подлых, высоких и низких, кто, увидев это, не сменил бы хвалебные слова о нём на дурные.
Те, кто сдаются в плен, это или наследственные вассалы, или в течение многих поколений прямые подданные сёгуна, которые бросают своего господина и становятся пленниками, бросают своих родителей и переходят к противнику. Видеть их невыносимо.
В общем, Гэн и Хэй, те и другие, используя свою власть, заставляли Поднебесную сражаться и считали, что сегодня-то этому уже виден конец.
7
О БОЕВЫХ ОГНЯХ В КАМАКУРА И ОБ ОТВАГЕ ОТЦА И СЫНА НАГАСАКИ
Тем временем, загорелись хижины местных жителей на побережье к востоку и к западу от речки Инасэ, и как раз в это время подул сильный прибрежный ветер. Пламя в чёрном дыму покатилось как колесо повозки и одновременно распространилось в двадцати с лишним местах, разделённых промежутками в десять и двадцать тё. Из-под бушующего пламени в беспорядке выскакивали воины Гэндзи, тут и там они поражали стрелами и рубили растерявшегося противника. Они действовали по-разному, или пронзая врага насквозь, или захватывая живым. Женщин и детей, блуждающих в дыму, выпроваживали вон. Зрелище того, как они убегали от огня и падали на дно канав, напоминало сражение во дворце Тэйсяку, наказание, которое наложили помощники демона Ашура на небесных царей. Они падали на мечи и пики. Казалось, это грешники, гонимые палками, в большом замке Аби, погружаются на дно сосуда с расплавленным железом. Страшные сцены, нет слов, чтобы рассказать о них, даже слышать об этом без слёз никто не мог.
Тем временем, со всех четырёх сторон нанесло дым, а огонь подступил к самым покоям вступившего на Путь из Сагами. Тогда Вступивший на Путь из Сагами с тысячью с лишним всадников затворился в долине Касаи, и сёгунские воины заполнили Тосёдзи, храм Победы на востоке. Это была земля с могилами многих поколений предков, поэтому здесь воины приготовились обороняться стрелами и со спокойным сердцем покончить с собой.
Среди них два человека — Вступивший на Путь Нагасаки Сабуро Саэмон Сигэн и его сын Кагэю Саэмон Тамэмото направились к выемке в дороге к Гокурадзи, храму Крайней радости, задержали там ворвавшегося противника, но, услышав его боевые кличи уже у въезда на улицу Комати и увидев, что огонь охватил покои господина из Камакура, оставили там подчинённых им семь с лишним тысяч всадников и вдвоём, отец и сын, отобрав шестьсот с лишним своих всадников, направились ко въезду на улицу Комати.
Увидев их, воины Ёсисада решили стрелять, укрывшись в центре. Отец и сын Нагасаки сосредоточили свой отряд, построили его в форме «рыбьей чешуи», взломали оборону, двинулись вперёд, разделившись по типу «тигриного мешка» и атаковали противника семь или восемь раз. Воины Ёсисада мужественно отбивались от них, ударяя «паучьими лапками» и крест-накрест и отойдя к дороге Вакамия кодзи, дали перевести дыхание людям и коням.
Тогда, думая, что в пагоде Тэнгу, Небесной собаки, и долине Огигатани идёт сражение, значит, много песка и грязи там, где ступают кони, отец и сын Нагасаки поскакали, разделившись налево и направо, и сын, Кагэю Саэмон, решив, что наступил конец, остановился, жалея о разлуке, и посмотрел вдаль, в сторону своего отца. Из обоих его глаз текли слёзы. Отец сурово взглянул на него, придержал коня и произнёс:
— Что ты жалеешь о нашей разлуке!? Если один из нас умрёт, а другой останется жив, время нашей следующей встречи наступит нескоро. Если же и я, и ты в течение сегодняшнего дня погибнем от стрел, то завтра мы опять встретимся на дорогах тьмы. Разлука будет длиться всего одну ночь, так стоит ли о ней так сокрушаться?!
Так он произнёс громким голосом, и Тамэмото вытер свои слёзы, бросив:
— Раз дело такое, то скорее поспешим на дороги тьмы! Обещаю ждать вас на дорогах горы Сидэнояма! — и с тем врезался в середину большого вражеского войска. Настроение его тронуло всех.
За ним остались следовать всего двадцать с лишним всадников, поэтому более трёх тысяч вражеских всадников окружили их со всех сторон и хотели тут же подавить коротким оружием. Тамэтомо свой большой меч называл Омокагэ, Лицо. Рай Таро Куниюки увлечённо занимался им сто дней, а меч длиной в три сяку три сун весил сто кан, поэтому человек, который этим мечом взмахивал, или начисто рассекал у противника горшок шлема, или надвое разрубал у него нагрудную пластину, так что боевая накидка у того сваливалась с обоих плеч. Все противники от него бежали врассыпную, и ни один не приближался.
Только отойдя на большое расстояние, они без перерыва пускали в него стрелы, и пока старались убить, стреляя издали, в коня, на котором сидел Тамэтомо, угодило семь стрел. Считая, что в этих условиях он не может приблизиться к своим противникам, Тамэтомо легко спрыгнул с коня перед большими тории на побережье Юинохама и совсем один, держа меч как палку, остриём вверх, встал во весь рост, наподобие нио. Увидев это, воины Ёсисада начали ещё ожесточённее обстреливать его дальними стрелами с десяти сторон, но никто не хотел к нему приближаться. Тогда Тамэтомо, чтобы обмануть противников, притворился раненым и лёг, будто поражённый в колено.
Не разобравшись, кто это, воины в шлемах с круглыми эмблемами спереди и сзади тесной группой в пятьдесят с лишним всадников, собираясь взять голову Кагэю Саэмона, набросились на него, и тут Тамэтомо резко поднялся и взял свой меч наизготовку:
— Что за люди?! Нарушают обеденный сон у человека, уставшего от сражений. Так берите же голову, которую вы так хотели!
С этими словами он размахнулся мечом, окровавленным по самую гарду и, словно гром грянул, — раскинул руки и помчался за врагами, а пятьдесят с лишним всадников проворно бежали прочь. Кагэю Саэмон же вскричал громким голосом:
— Куда вы бежите?! Вернитесь, презренные!
Но его возглас пронёсся мимо их ушей. Даже кони скакали все разом, будто думали: только бы скорее, чем обычно! Никто не говорил, как ему жутко. Тамэтомо преследовал противников в одиночку и ворвался в их расположение, сражаясь, будто это был его последний день. В этой битве двадцать первого дня большое войско с побережья Юинохама он рассеял на восток, на запад, на юг и на север, изумил противника, а после этого неизвестно, живой он был или мёртвый.
8
О ДАЙБУЦУ САДАНАО И О ТОМ, КАК ПОГИБ ОТ СТРЕЛ КАНАДЗАВА САДАМАСА
Тем временем, Дайбуцу Саданао, губернатор провинции Муцу, держал оборону упираясь в выемку дороги к Гокуракудзи, храму Крайней радости, однако в сегодняшнем сражении на побережье больше трёхсот всадников погибли от стрел, и они потеряли представление о том, куда податься, отрезанные сзади ещё большим числом врагов. Тут стало видно, что палаты господ Камакура охватило огнём, и больше тридцати человек его слуг подумали то ли, что пришёл всему конец, то ли, что их хозяина вынудили покончить с собой, только сбросили на песок свои боевые доспехи, выстроились в ряд и разрезали себе животы.
Видя это, Саданао воскликнул:
— Так ведут себя самые презренные в Японии люди! Одному всаднику, в котором воплотилась тысяча, уничтожить противника и оставить своё имя грядущим поколениям — это истинное желание героя. Значит, нужно вызвать противника на последний бой и выполнить долг воина!
За ним последовали двести с лишним всадников, которые врезались в более чем шеститысячное войско обороны во главе с Осима, Сатоми, Нукада и Момонои и самозабвенно сражались с ним, побили множество врагов, проскакали одним духом насквозь, и осталось у них всего шестьдесят с лишним всадников. Саданао подозвал к себе этих воинов и сказал:
— Сейчас сражаться в конном строю с простолюдинами бесполезно.
Потом врезался в самую гущу подобного облаку и туману державшего оборону войска Вакия Ёсисукэ, так что погибли все до одного, оставив на поле боя свои тела.
Губернатор провинции Мусаси Канадзава Садамаса тоже потерял в сражении среди гор убитыми больше восьмисот своих воинов, сам был ранен местах в семи и возвратился в Тосёдзи, храм Победы Востока, где пребывал Вступивший на Путь из Сагами. Вступивший на Путь, благодарный необычайно, написал послание о назначении его наместником и изволил передать его губернатору Сагами.
Хотя Садамаса и подумал, что ещё не прошёл тот день, когда погибли его родичи, он взял послание с мыслью: «Это моя многолетняя мечта. Эта должность составит честь нашему роду, а потому теперь будет, о чём вспоминать на путях мира тьмы», — и опять отправился к месту сражения, написав на обороте послания крупными знаками: «Сто лет моей жизни не стоят одного дня милостей господина», — поместил его себе на доспехи, врезался в гущу вражеского войска и в конце концов погиб в бою. Ни среди своих, ни среди чужих не было никого, кто бы не растрогался.
9
О САМОУБИЙСТВЕ СИННИН
Тем временем Синнин, прежний Вступивший на Путь из Сагами, из Фуондзи, храма Распространения милостей, также направился к склону Кэваидзака, но в сражениях, длившихся пять ночей и пять дней, погибли все его вассалы, осталось всего двадцать с лишним всадников.
Говорили, что со всех сторон проделаны проломы в стене для нападения, противник раз за разом прорывался внутрь, поэтому Вступивший на Путь из храма Распространения милостей вместе с оставшимися в живых молодыми вассалами изволил покончить с собой, но тут сообщили, что его сын Накатоки, губернатор провинции Этиго, бежал из Рокухара и в Бамба, провинции Оми, изволил сделать себе харакири. Вспомнив, как сын выглядел в самый последний раз, отец не в силах был сдержать своих переживаний и на столбе пагоды кровью написал стихотворение:
Подожди же немного —
Путешествуя
В горах Сидэнояма
По одной с тобою дороге,
О зыбком мире тебе расскажу.
Все проливали прочувствованные слёзы, говоря о том, к чему он был склонен издавна, о чём не забывал и в свой последний час, рассказывали о горе в душе, о том, что оставил после себя в Поднебесной восхищение собой, говорили о его изысканном мужестве.
10
О САМОУБИЙСТВЕ ОТЦА И СЫНА СИОДА
Здесь случилось удивительное. Тосиюки, помощник начальника Народного ведомства, сын Сиода Дою, Вступившего на Путь из Муцу, когда его родитель призвал совершить самоубийство, вспорол себе живот и упал перед его глазами.
При виде этого, перед скорым расставанием с бренным миром у Дою потемнело в глазах, зашлось сердце, и он не мог остановить потоки слёз. Он молился о конечном просветлении опередившего его сына. Видимо, Дою подумал и о том, чтобы помолиться и о собственном потустороннем блаженстве. Обратившись в сторону мёртвого тела сына, он развязал шнуры на сутре, которую издавна постоянно носил при себе, умиротворил душу тем, что громким голосом прочёл из неё важные места.
Свыше двухсот человек оставшихся в живых его вассалов, решив совершить самоубийство вместе со своим господином, выстроились в ряд, но господин послал их на три стороны и приказал:
— Поразите меня оборонительными стрелами за то время, пока я читаю эту сутру!
Среди них только Кано-но Горо Сигэмицу издавна пользовался ею милостями, поэтому Дою подозвал его к себе поближе и сказал:
— После того, как я разрежу себе живот, подожги этот дом, не дай врагам взять мою голову! — и остался один.
Но когда он уже собирался закончить чтение пятого свитка «Сутры Лотоса» «Дэвадатта», Кано-но Горо выбежал перед воротами дома, посмотрел вокруг себя во все стороны и поторопил господина:
— Люди с оборонительными стрелами скоро начнут стрелять, враги приближаются. Скорее совершайте харакири!
Тогда Вступивший на Путь, сказав: «Ну, тогда…», взял сутру в левую руку, правой рукой обнажил меч, резанул себя по животу крест-накрест и лёг на одну подушку с сыном.
От тогдашнего завещания о многолетнем слркении Сигэмицу, о том, что он пользовался особой милостью Сиода Дою, никуда не денешься, поэтому он лишь подумал, что господин его тут же разрезал себе живот, сам так не поступил, но снял с двух своих господ, отца и сына, Доспехи, а также большие и малые мечи, младшим слугам разрешил взять себе домашние драгоценности, а сам спрятался в жилой комнате хранителя сокровищ храма Энгакудзи. Он подумал, что самого ценного из этих сокровищ человеку должно хватить на целую жизнь, и тем, наверное, навлёк на себя кару Неба. Услышав его, Вступивший на Путь Фунэда приблизился к Сигэмицу и, худого слова не говоря, в конце концов отрубил ему голову и выставил её на всеобщее обозрение на взморье Юи. «Так и должно быть» — решил он, и никто его не осудил.
11
О САМОУБИЙСТВЕ ВСТУПИВШЕГО НА ПУТЬ СИАКУ
Вступивший на Путь Сиаку Синсакон Сёэн позвал своего старшего сына Сабуро Саэмон Тадаёри и произнёс сквозь слёзы:
— Говорят, что нас лишили возможностей для нападения, что почти все наши сородичи изволили разрезать себе животы. Вступивший на Путь Дою тоже опередил в этом господина губернатора и этим, как я думаю, дал знать о своей преданности. Однако ты ещё находишься на моём иждивении, поэтому и не испытываешь милостей властей. Пусть сейчас ты вместе со мной и не отрешишься от жизни, люди не посчитают тебя человеком, не ведающем обострённого чувства долга. Поэтому на некоторое время спрячься где-нибудь или стань монахом, бежавшим от мира, молись о моей потусторонней жизни и благополучно проживи сам.
У Сабуро Саэмона Тадаёри тоже полились слёзы из обоих глаз. Некоторое время он ничего не мог выговорить, а потом произнёс:
— Не верю, что это говорит мой отец. Хотя Тадаёри сам и не был окружён милостями властей, зато нельзя не сказать, что сородичи его все жили, благодаря милостям воинов. Кроме того, коли Тадаёри с младенчества достигнет ворот Будды, он тогда отринет милости родителя и будет следовать по пути недеяния. Коль скоро я был рождён в доме с луками и стрелами, моё имя принадлежит этому роду, и для меня должно быть стыдом, сильнее которого нет, если в Поднебесной люди будут указывать на меня пальцем, считая, будто я увидел, что судьба воинов дала крен и укрылся от мирской пыли, чтобы спастись от невзгод нашего времени. Если вы изволите разрезать себе живот, я стану вашим проводником по дорогам мира тьмы.
Не закончив говорить, он вынул из рукава кинжал, незаметно воткнул его себе в живот и умертвил себя. Его младший брат, Сиаку Сиро, увидев это, тоже хотел разрезать себе живот, но отец, Вступивший на Путь, отговорил его, сказав:
— Подожди немного, пропусти меня вперёд. Только соблюдя правила сыновней почтительности, ты можешь покончить с собой!
После этого Сиаку Сиро, послушавшись своего отца, Вступившего на Путь, вложил обратно обнажённый кинжал. Увидев это, Вступивший на Путь по-доброму улыбнулся, спокойно велел установить перед собой гнутое сиденье из средних ворот, скрестив ноги сел на него, придвинул к себе тушечницу, обмакнул в неё кисть и написал предсмертную гатху:
Держу свой меч в руках.
Разрежу пустоту [806] .
В пламени большого огня
Чистого ветра порыв.
Так он написал, закрыл руками грудь, поднял голову и велел своему сыну Сиро:
— Руби!
Сиро обнажил отцу кожу вокруг шеи, отрубил ему голову, потом повернул его меч и по самую рукоять вонзил его себе в живот, опустил голову и упал. Трое слуг, увидев это, подбежали и пронзили их одним мечом. Головы их легли в ряд, словно рыбы, нанизанные на вертел.
12
О САМОУБИЙСТВЕ ВСТУПИВШЕГО НА ПУТЬ АНДО И О ХАНЬСКОМ ВАН ЛИНЕ
Тот, кого звали Вступивший на Путь Андо Саэмон Сёсю, приходился дядей госпоже из Северных покоев Нитта Ёсисада, поэтому его супруга на письме Ёсисада изволила приписать своё послание и потихоньку отправило его к Сёсю, Андо сначала направился с тремя с лишним тысячами всадников к реке Инасэ, но войско Сэра-да Таро помимо того что повернуло от мыса Инамура назад, нарушило этим свои позиции и отошло, было окружено войском Юра и Нагахама и разбито, так что от него осталось только сто с лишним всадников. Сам он получил множество лёгких ран и вернулся в свою усадьбу и в то же утро в час Змеи его жилище сгорело, так что от него и следа не осталось. Жена, дети и родственники куда-то бежали — никто не знал, куда именно, а спросить было не у кого.
И не только это. Сгорела также и усадьба господина Камакура. Некоторые говорили, что господин Вступивший на Путь изволил удалиться в Тосёдзи, храм Победы Востока, поэтому на вопрос: «Значит, на пепелище этой усадьбы умерли многие его сторонники, разрезавшие себе животы?», следовал ответ: «Не видели ни одного».
Услышав это, Андо произнёс:
— Как жаль! Место, где издавна изволил пребывать хозяин японской державы, господин Камакура, попрано копытами вражеских коней. Стыдно, что потомки будут насмехаться над тем, что там не погибло и одной-двух тысяч человек. Когда время приходит, люди так или иначе умирают, а со спокойным сердцем покончить с собой на пепелище дома своего господина — значит, стремиться смыть позор с господина Камакура! — и в сопровождении оставшихся в живых своих подданных, ста с лишним всадников, направился к дороге Коматигути.
Словно явился на службу в прежние времена, он спешился на перекрёстке возле пагоды и обвёл взглядом пустое пепелище: до сего дня окружённое большим забором высокое здание вмиг стало пеплом. Остался только дым всеобщей изменчивости.
Многие из родственников и друзей, которые до вчерашнего дня развлекались и шутили, погибли на поле боя. Оставлены трупы некогда процветавших, которые гибнут непременно.
Скорбь среди скорби. Ошеломлённый Андо вытер слёзы, и тут появился человек, назвавшийся посыльным от госпожи из Северных покоев господина Нитта, и вручил письмо, написанное на листе тонкой бумаги. «Что это?» — подумал Андо, открыл письмо и прочёл: «Мне сейчас передали о положении Камакура. Во что бы то ни стало, выезжайте туда. Обстоятельства в последнее время изменились, можно сказать, смягчились».
Прочтя это, Андо потерял цвет лица и сказал:
— Говорят, что у человека, который входит в лес, полный ароматов, одежда сама благоухает. Та, что доводится воину супругой, сердце имеет отважное, наследует и прославляет его дом и имена детей. Поэтому в старину, когда сражались ханьский Гао Цзу и чуский Сян Юй, человек по имени Ван Лин построил замок и заперся в нём, а когда чуское войско этот замок атаковало, он не пал. Тогда чуские воины обсудили всё между собой и решили: «Сыновняя преданность Ван Лина по отношению к матери не мелкая. Если мы, захватив мать Ван Лина, оказавшегося в трудном положении, привяжем её к щиту и атакуем замок, Ван Лин не сможет стрелять в нас и должен будет сдаться», и с этими словами исподтишка захватили его мать. Мать Ван Лина считала в душе, что её сын в своём служении ей превосходит сыновнюю почтительность Да Цзяня и Цзэн Цаня. Если меня привяжут к щиту и двинутся на замок, то Ван Лин будет не в силах выносить страдания, и замок может пасть. Она решила ради потомка отказаться от остатка своей жизни, умерла на собственном мече и тем в конце концов восславила имя Ван Лина.
— Я до сих пор пользовался милостями воина и стал людям известен. Если я сейчас поспешно выйду и сдамся в плен, как это люди смогут считать меня человеком, знающим, что такое стыд? Пусть такое выскажет человек, имеющий женское сердце но поскольку Ёсисада разбирается в том, что есть долг отважного воина, само собой разумеется, он соблюдёт его. Кроме того, если Ёсисада что-то говорит, он хочет испытать намерения противника, но если госпожа из Северных покоев считает, что этим он оскверняет семейное имя, она должна от этою решительно отказаться. Ради детей нельзя отвергать печаль близких друзей.
То горюя, то раздражаясь, он на глазах у посыльного обернул этим письмом кинжал, разрезал себе живот и упал замертво.
13
О ТОМ, КАК ГОСПОДИНУ КАМЭДЗЮ БЫЛО ВЕЛЕНО ОТСТУПИТЬ В СИНАНО И О ЛОЖНОМ ОТСТУПЛЕНИИ САКОН-НО-ТАЮ В ПРОВИНЦИЮ ОСЮ
У младшего брата Вступившего на Путь Сагами, у Вступившего на Путь Сиро Сакон-но-таю был вассал, Вступивший на Путь помощник Левого конюшего Сува, чей сын Сува Сабуро Моритака во многих сражениях потерял убитыми всех своих подданных. Остались только два всадника, хозяин и слуга. Они прискакали к покоям Вступившего на Путь Сакон-но-таю и доложили: «Мы думаем, что на этом заканчивается битва в черте Камакура и прибыли, чтобы сослужить последнюю службу. Скорее проявите решимость, покончите с собой!».
Вступивший на Путь отдалил от себя окружавших его людей и на ухо Моротака тихонько проговорил:
— Этот мятеж случился нежданно. Род наш наверняка уже погиб, потому что Вступивший на Путь Сагами в своём поведении отвернулся от обращённых к нему чаяний, отдалился от упований богов. Небо не терпит высокомерия, с пренебрежением относится к излишествам, однако, если в роду не иссякли излишки добра, накопленные многими поколениями, разве не будет среди потомков таких, кто возродит и продолжит прерванное?!
В старину, видя, что государство не может погибнуть из-за того, что циский Сан-гун не ведает Пути, его вассал, человек по имени Бао Шуя, забрал Сяобо, сына Сан-гуна, и бежал в другую страну. Тем временем, Сан-гун, как он и предполагал, был убит княжеским потомком Учжи и потерял государства Ци. В это время Бао Шуя привёз Сяобо в государство Ци, застрелил княжеского потомка Учжи и в конце концов ещё раз государство Ци сохранил. Это и есть циский Хуань-гун. Значит, и мы, если хорошенько подумать, не должны опрометчиво совершать самоубийство. Если мы сможем убежать, то подумаем, как бы нам вторично смыть с себя позор поражения! Наше окружение тоже, если оно хорошенько пораскинет умом, то поймёт: куда бы мы ни спрятались или сдались в плен, мы продлим свои жизни, спрячем Камэдзю, племянника Такатоки, а когда увидим, что время пришло, то опять поднимем большое войско и сможем снова обрести надежду. Его старший сын Мандзю во всём доверился Годайи-но Уэмону, поэтому я думаю, что всё обойдётся благополучно.
На эти слова Моритака, сдерживая слёзы, проговорил:
— До сих пор моё положение зависело от того, жив или погиб мой род, поэтому собственную жизнь мне не было жаль. Осуществить самоубийство перед лицом господина значит показать, что нет у тебя двоедушия, поэтому я и явился сюда. Но есть такая пословица: «Легко решиться на смерть в одночасье, трудно осуществить запланированное десять тысяч поколений назад», а потому так или иначе надо последовать тому, что вы сейчас предложили.
Сказав это, Моритика уехал от него и прибыл в долину Оги, где находились покои госпожи Ниидоно, любимой наложницы господина из Сагами. Все дамы, начиная с Ниидоно, искренне обрадовались ему.
— Что же надо делать в этом мире!? Мы женщины, поэтому должны куда-то спрятаться. А как нужно поступить Камэдзю? Говорят, что его старший брат Мандзю должен схорониться у Годайи-но Уэмона, а сегодня утром его куда-то проводили, и мы успокоились. Мы горюем только о Камэдзю: он растает, словно роса, — так убеждали его дамы сквозь слёзы.
Моритака хотел утешить их, рассказав, как обстоят дела. Однако женщина — существо непостоянное, поэтому он с опаской подумал, что потом они могут кому-нибудь проговориться, и сквозь слёзы сказал:
— Считается, что сейчас этому миру конец. Члены вашего рода большей частью изволили покончить с собой. Только Большой господин пока пребывает в долине Касай. После того, как он мельком взглянул на княжича, тот вышел ему навстречу, потому что его призвали совершить харакири.
Когда он сообщил об этом, радовавшаяся наложница впала в уныние.
— За Мандзю я спокойна: его отдали на попечение Мунэсигэ. Но хорошенько спрячьте и этого ребёнка.
Не договорив она захлебнулась слезами, Моритака же не скала и не дерево, поэтому сердце его сжалось в груди, однако он взял себя в руки и проговорил:
— Молодого господина Мандзю сопровождал Годайи-но Уэмон Мунэсигэ, и когда противник обнаружил их и стал преследовать, они вбежали в дом при дороге Каматигути. Мунэсигэ зарубил молодого господина, а сам разрезал себе живот и сжёг себя насмерть. А другой молодой господин, Камэдзю, тоже сегодня разлучится с миром; считайте этот день его последним днём. Их никак не спрятали, поэтому они словно фазаны на охотничьем поле, укрывшиеся в траве, сами вышли на врага, который их искал. Какая жалость, что со смертью младенцев утеряно и родовое имя! Но известно, что оттого, что отсюда до путей мира тьмы их будет сопровождать, держа за руки, Большой господин, они в будущих жизнях и мирах будут обладать сыновней почтительностью. Скорее дайте пройти внутрь! — торопил он.
Тогда дамы, начиная с наложницы и кончая кормилицами, заговорили: «Как горько то, что вы нам поведали! Но по крайней мере, как быть, если попадёшь в руки врага? Какое горе мы испытали, узнав, что люди, которые жалели и растили двух господ, убили их своими руками! Лучше бы сначала убили меня, а потом делали, что угодно!»
Так они оплакивали мальчиков, причитая во весь голос, и у Моритака тоже потемнело в глазах и стало замирать сердце, однако он подумал, что не достигнет цели, если не проявит решительность, рассердился, с хмурым видом исподлобья посмотрел на наложницу господина и сказал:
— Человек, который родился в семье воина, жалок, если не думает, что такое может случиться. Наверное, Большой господин с нетерпением ожидает такого же. Идите скорее к нему, нареките себя спутником господина губернатора после его смерти, — и с этими словами выбежал, взял на руки господина Камэдзю, понёс его, положив на доспехи, а когда выбежал за ворота, монотонный плач слышался далеко за их пределами и застревал на самом дне ушей, поэтому Моритака, будучи не в силах сдержать слёзы, остановился и обернулся назад.
Кормилица-мать, не стесняясь людских глаз, выбежала босиком и в четырёх-пяти тё с плачем упала, а упав, поднялась снова и побежала за ним. Моритака, скрепя сердце, понукал коня, сам не зная, в каком направлении, — и скоро уже не видел, что творится позади него. Тогда кормилица-мать, воскликнув: «Кого теперь воспитывать, на кого понадеяться, чтобы дорожить жизнью?!» — бросилась в старый колодец, который был поблизости, и погибла.
После этого Моритака забрал молодого княжича и поехал с ним в провинцию Синано, где доверился служителю святилища Сува, а весной первого года правления под девизом Камму взял приступом Канто и поднял большое войско Поднебесной. Старший военачальник Промежуточной эпохи Сагами Дзиро — это он и есть.
Одновременно Вступивший на Путь Сиро Сакон-но-таю созвал лишённых двоедушия слуг и промолвил:
— После раздумий я направляюсь в провинцию Осю и планирую, как можно вторично перевернуть Поднебесную. Намбу-но Таро и Датэ-но Рокуро отправятся со мной проводниками. Другие люди покончили с собой, погибли в огне горящих домов, а я должен увидеть сгоревшее тело противника со взрезанным животом.
Больше, чем у двадцати его слуг сомнений не было: «Все должны следовать вашему решению!» — сказали они.
Два человека, Датэ и Намбу, переоделись в простолюдинов, надели доспехи гонцов, сели на коней и прикрепили себе на шлемы эмблемы с чёрным знаком. Вступившего на Путь Сиро поместили в плетённые из бамбука носилки, сверху их накрыли окровавленными занавесями и сделали вид, будто это раненый воин из рода Гэн возвращается в свою провинцию. Так они отправились в Мусаси.
После этого остальные вассалы выбежали из Средних ворот и закричали:
— Господин совершил самоубийство! Все, кто разделяет его идеалы, последуем за ним!
Под эти возгласы они подожгли усадьбу, а среди дыма внезапно сели в ряд, и двадцать с лишним человек разом разрезали себе животы. Видя это, во дворе и за воротами триста с лишним всадников, выстроившиеся в ряд, не желая уступать друг другу, разрезали себе животы, бросились в бушующее пламя и сгорели насмерть, не оставив целыми даже трупы. Так, не зная, что Вступивший на Путь Сиро Сакон-но-таю уехал, думали, что он изволил покончить с собой. Тот, кто после этого служил дому Сайондзи, в эпоху Камму был старшим военачальником киотоского мятежа и стал зваться Токиоки, — это и есть Вступивший на Путь Сиро.
14
О ПОСЛЕДНЕМ СРАЖЕНИИ НАГАСАКИ ТАКАСИГЭ
Тем временем, Нагасаки Дзиро Такасигэ, начиная со сражения в долине Мусаси и до сегодня, в восьмидесяти с лишним битвах днём и ночью всякий раз был впереди и, прорвав осаду, бесчисленное количество раз сам вступал в схватку с противником. Слуги и молодые воины один за другим погибали, так что теперь оставалось всего сто пятьдесят всадников.
В двадцать второй день пятой луны мятежный Гэндзи быстро вторгся в долины Камакура. Передавали, что старшие военачальники Ходзё в своём большинстве были убиты, поэтому не говорили, кто удерживает лагерь, но Такасигэ скакал только к тем местам, возле которых находился противник, изгоняя его с восьми сторон, взламывая его строй с четырёх сторон. За это время его конь устал, поэтому он пересел на другого, сменил меч, которым рубился, сам зарубил тридцать два человека противников, восемь раз взламывая вражеский лагерь. Вскоре Такасигэ возвратился в долину Касайнояцу, где находился Вступивший на Путь из Сагами, остановился у Средних ворот и проговорил сквозь слёзы:
— Такасигэ служил князьям многих поколений, а теперь разлучается с их милостивыми лицами, с которыми имел дело с утра до вечера, и думает, что сегодня видит их в последний раз в этой жизни. Хотя Такасигэ в одиночку бил врага во многих местах, он во множестве сражений каждый раз одерживал победу, все нападавшие на него бывали разгромлены. В Камакура имеется много вражеских воинов, только теперь одной отваги недостаточно. Сейчас поймите одно: ни в коем случае не попадайте в руки противника! Но Такасигэ, предлагая возвращаться, отнюдь не кончает жизнь самоубийством. Пока жив наш повелитель, я с готовностью ещё раз вторгнусь в гущу противника, изо всех сил столкнусь с ним в сражении и дам людям тему для рассказов о том, как я стал провожатым на дорогах мира тьмы, — и с тем выехал из Тосёгу, храма Восточной победы. Далеко позади него Такасигэ проводил взглядом фигуру Вступившего на Путь из Сагами и остановился в слезах, сокрушаясь о расставании с тем, кого видит в последний раз.
Нагасаки Дзиро Такасигэ сбросил с себя доспехи, облачился в полосатое лёгкое кимоно с отпечатанными на нём луной и солнцем, поверх накидки хакама с широкими рукавами надел прошитой красной нитью набрюшник без бахромы и сел верхом на знаменитого, лучшего в Канто, скакуна по кличке Токэй, в седло, украшенное рисунками, и с кисточками на попоне. Решив, что это он делает в последний раз, Такасигэ прежде всего направился к Нандзан-осё, старейшине Содзюдзи, храма Почитания долголетия, и когда попросил старейшину войти к нему, тот вышел навстречу Такасигэ, исполненный величия.
Со всех сторон бушевали сражения. Такасигэ, как был в боевом набрюшнике, вышел во двор и спросил, поприветствовав всех налево и направо:
— Какого воина называют отважным? За что?
Осё сказал в ответ;
— Такого, который продвигается только вперёд, отчаянно размахивая мечом.
Такасигэ услышал это высказывание, спросил ещё кое о чём, приблизился к коню, отъехал от ворот в сопровождении окружавших его со всех сторон ста пятидесяти всадников, отшвырнул в сторону эмблему на шлеме и спокойно направил своего коня во вражеский лагерь. Его целью было просто встретиться с Ёсисада, сразиться с ним и выявить победителя.
Это место выглядело точно так же, как то самое, где судьба рода Гэн, по-видимому, укреплялась. Замечавший это Юра Синдзаэмон, который поджидал прямо перед Ёсисада, громким голосом провозгласил:
— Похоже, что войско, которое сейчас приближается сюда, даже не поднимая знамён, принадлежит Нагасаки Дзиро. Это такой отважный воин, что, вероятно, прибыл сюда с продуманным планом. Не оставляйте в живых никого, не дайте убежать!
После этого три с лишним тысячи всадников из семи отрядов провинции Мусаси, которые удерживали переднюю линию лагеря с востока и запада, зашли в тыл противнику, оттеснили его к центру и наперебой открыли стрельбу. Такасигэ решил отойти от первоначального плана и мгновенно созвал в одно место своих сто пятьдесят всадников. Все вместе они издали боевой клич и врезались в войско из трёхсот с лишним всадников, смешали его, там появлялись, здесь исчезали и рубились, высекая искры. Они вдруг меняли свой облик, то собираясь вместе, то рассыпаясь, то перемешиваясь, то объединяясь. Кажется, вот они впереди, а они уже сзади, Думаешь, что это свой, а на самом деле это противник. Разделившись на десять сторон, нападавшие сделались всё равно, что десять тысяч солдат, поэтому воины Ёсисада не могли определить, где находятся воины Такасигэ, и многие стреляли в своих.
Увидев это, Нагахама Рокуро скомандовал:
— Это ненормально, стрелять в своих! Мы видим, что никто из противников не носит эмблемы на шлемах. Если они смешиваются с нами, находите их по этому признаку, бейтесь с ними и стреляйте!
Тогда воины из провинций Кии, Синано, Мусаси и Сагами встали в ряд, вступали в яростную схватку и падали. Одни забирали головы противников, у других забирали головы противники. Сор и пыль коснулись неба, пот и кровь пропитали землю. Казалось, это зрелище не уступало тем случаям, когда Сян-ван подчинил себе трёх ханьских полководцев, а Ло Ян вернул на место солнце и продолжал сражаться.
Тем не менее, Нагасаки Дзиро убит пока не был. Он сражался вместе с вассалами, которых осталось только восемь всадников, всё ещё желая сразиться с Ёсисада и оттесняя приближающихся противников. Пока они продвигались, то заметили, что в другом направлении кружили братья Ёсисада, а к ним направил своего коня и приближался к ним с желанием сразиться Ёкояма-но Таро Сигэдзанэ, житель провинции Мусаси.
Нагасаки был противником достойным и скакал, намереваясь сразиться но когда взглянул, — перед ним Ёкояма-но Таро Сигэдзанэ. Решив, что это недостойный его противник, Нагасаки ухватил его левой рукой и разрубил ему шлем от макушки до висячих пластин, так что Сигэдзанэ развалился надвое и умер. Получив удар мечом, его конь осел назад, ноги его подломились, и он рухнул на землю.
Житель той же провинции Сё-но Сабуро Тамэхиса, увидев это, понял, что противник здесь достойный, и решил напасть на него следующим. Раскинув руки, он поскакал галопом. Увидев всадника издалека, Нагасаки расхохотался:
— Если на меня должны нападать люди из этого отряда, отчего мне не должен был нравиться Ёкояма? Сейчас я покажу способ, которым убивают недостойного меня противника!
Потом схватил Тамэхиса за выступы в доспехах, поднял его в воздух и с лёгкостью отшвырнул на расстояние в пять длин лука. Мелкими камешками, которые от этого человека угодили в двух воинов, те были сбиты с коней, истекли кровью и испустили дух.
Такасигэ думал, что теперь-то уж противнику стало ясно, каков он, придержал коня и громким голосом возгласил своё имя:
— Я Такатоки, потомок в тринадцатом колене полководца Тайра-но Садамори, потомка в третьем поколении принца Кацурахара, пятого сына императора Камму, управляющий прежнего губернатора провинции Сагами, внук от наложницы Вступившего на Путь Нагасаки Энги по имени Дзиро Такасигэ в благодарность воину за милости принимаю смерть в бою. Кто хочет прославиться, выходи!
С этими словами он оторвал рукава от своих доспехов, срезал и уронил на землю опояску с поясницы, вложил меч в ножны, развёл в стороны руки, стал ездить то туда, то сюда, растрепал свои волосы и поскакал.
Когда слуги Такасигэ выехали впереди его коня и сказали: «Что происходит? Вы, господин, изволили выехать один, а противник вторгся в здешние долины большими силами, запускает огонь и поднимает смуту. Быстрее возвращайтесь назад, убедите господина правителя покончить с собой!», — Такасигэ обратился к ним со словами:
— Если человек пытается сбежать, это очень интересно. Значит, он забыл, что обещал нашему господину. Так вернёмся же к себе!
Господин и восемь его слуг повернули от Яманоути назад, противники же решили, что они убегают, и пятьсот с лишним всадников из отряда Кодама закричали: «Вернитесь, презренные!» — стегнули коней и погнались за ними.
— Горластые типы. Как они говорят, что они могут? — спросил Такасигэ, сделав вид, что не расслышал, и продолжал понукать коня.
А поскольку его упорно преследовали, было видно, как господин и восемь его вассалов резко оглянулись назад, потянули коней за удила и развернули их. От Яманоути до въезда в долину Касаи они поворачивали семнадцать раз, отгоняли пятьсот с лишним всадников и снова спокойно гнали своих коней дальше.
Тридцать две стрелы, попавшие в доспехи Тосикагэ, ломались, как соломины, а когда он прибыл в долину Касаи, Вступивший на Путь его батюшка ждал его там и спросил:
— Почему ты задержался до этих пор? Теперь-то уже всё?
Такасигэ почтительно ответил:
— Если бы я смог встретиться со старшим военачальником Ёсисада, то хотел бы в схватке с ним определить победителя. Хотя я вторгался в его лагерь больше двадцати раз, но вплотную приблизиться к нему так и не смог. Даже не встретившись с таким противником, каким он мне представляется, я зарублю человек четыреста-пятьсот из его презренного отряда. Пусть считается, что убийство это грех, но я хотел выгнать этих типов на взморье, притягивать их к себе правой и левой рукой и рубить на куски вдоль и поперёк, однако отчего-то возвращался, не удовлетворив своего желания.
Он произнёс это решительно, а люди, которые приблизились к нему в самом конце, немного успокоились.
15
О САМОУБИЙСТВЕ ТАКАСИГЭ, ЧЛЕНОВ ЕГО РОДА И ВАССАЛОВ В ТОСЁДЗИ, ХРАМЕ ПОБЕДЫ ВОСТОКА
Тем временем, Такасигэ развернулся и побежал.
— Скорее, кончайте с собой! Такасигэ сделает это первым и этим покажет всем пример!
Сказав это, он снял и отбросил вон оставшиеся на нём доспехи, взял в руки чарку, протянул её своему младшему брату Синъэмону, потом трижды поклонился, поставил её перед Вступившим на Путь Сэтцу-но гёбу-но-таю Додзюном и со словами: «Говорю со всей душой. Прими это с закуской», — вонзил себе в левый бок кинжал, сделал длинный разрез до правой стороны живота, рукой извлёк изнутри кишки и повалился перед Додзюном.
Додзюн, взяв чарку, пошутил:
— Закуска прекрасная! Какой бы непьющий человек ни был, нет такого, кто бы не выпил под неё.
Отпив из этой чарки половину, он поставил её перед Вступившим на Путь Сува, так же разрезал себе живот и умер. Вступивший на Путь Сува Дзикисё взял эту чарку, трижды спокойно поклонился, поставил её перед господином Вступившим на Путь Сагами и промолвил:
— Молодым людям достаточно показали искусство делать харакири, и в своём поведении мы можем состязаться с пожилыми людьми. Отныне и впредь все должны испробовать прощальную чарку.
Потом он крест-накрест разрезал себе живот, извлёк кинжал и положил его перед господином Вступившим на Путь. Вступивший на Путь Нагасаки Энки был озабочен тем, как обстоят дела у Вступившего на Путь Сагами, и живот себе не разрезал. Однако Нагасаки Синъуэмону в этом году исполнилось пятнадцать лет, и он смиренно склонился перед своим отцом:
— Средством прославить имя дедов и отцов является проявление сыновней почтительности их потомками, значит будды, боги и три сокровища решат позволить мне это.
Оставшийся в живых его отец Энки вынул два кинжала, прикреплённые возле его локтевых суставов, и этими кинжалами разрезал себе живот. Сын последовал за отцом и лёг на него сверху. Когда свой долг выполнил подросток, Вступивший на Путь из Сагами тоже разрезал себе живот, а вслед за ним разрезал себе живот Вступивший на Путь Дзё. Среди слуг, которые сидели в ряд наверху пагоды, и людей из других семейств были такие, которые, увидев это, обнажили свою кожу, подобную снегу, и были такие, которые сами перерезали себе горло, и тела их в эти последние мгновения казались особенно прекрасными.
Среди прочих людей Вступивший на Путь Канадзава-таю Сокэн, прежний протектор провинции Оми Сасукэ Мунэнао, губернатор провинции Цуруга Аманау Мунэаки, его сын, инспектор из Цуруга Сакон-таю Токиаки, старший помощник главы Ведомства центральных дел Комати Томодзанэ, губернатор провинции Цуруга Токива Норисада, прежний протектор провинции Тоса Нагоя Токимото, Вступивший на Путь старший помощник главы Ведомства наказаний из Сэтцу, прежний протектор провинции Этидзэн Игу Мунэари, прежний протектор провинции Kara Дзё-но Мороаки, помощник начальника замка Акита Моротоки, протектор провинции Этидзэн Дзё-но Аритоки, старший Правый конюший Намбу Сигэтоки, помощник Правого конюшего из Муцу Иэтоки, помощник Правого конюшего Сагами Такамото, инспектор из Мусаси Сакон-но-таю Токина, инспектор из Муцу Сакон Токифуса, старший помощник начальника Административного управления Сакурада Садакуни, губернатор провинции Тотоми Эма Кинъацу, Асо-но Дзэнсэй Сёхицу Харутоки, Кацута-сикибу-таю Ацутоки, помощник начальника военных хранилищ Тотоми Акикацу, инспектор из Бидзэн Сакон-но-таю Macao, губернатор провинции Тотоми Саканоуэ Садатомо, старший помощник начальника Церемониального управления Муцу-но Такатомо, Дзё-но-сукэ Такакадзу, Дзё-но-сикибу-таю Акитака, губернатор провинции Мино Дзё-но Такасигэ, Вступивший на Путь помощник начальника замка Акита Эммё, Вступивший на Путь Акаси Нагакадо-но-сукэ Энъа, Вступивший на Путь Нагасаки Сабуро Саэмон Сигэн, Суда Дзиро Саэмон, старший помощник начальника Придворного ведомства Сэтцу-но Такатика, инспектор из Сэтцу Сакон-но-таю Тикасада, тридцать четыре человека из семьи Нагоя, Сиода, Акахаси, Токива, сорок шесть человек Сасукэ, а всего двести восемьдесят три человека из одного рода, наперегонки разрезали себе животы, поджигали свои жилища. Вверх поднялось бушующее пламя, небо заволокло чёрным дымом.
Некоторые воины, выстроившиеся в ряд, во дворе и перед воротами, видя это, разрезали себе животы и прыгали в пламя, некоторые падали, без разбору валились друг на друга отец и сын, старший и младший братья. Кровь текла, широко разливаясь по земле. Она разливалась словно большая река, и трупы лежали поперёк дорог грудами, как в степи. Хотя сгоревшие трупы было не различить, но когда потом стали выяснять имена, оказалось, что всего их умерло в одном месте больше восьмисот семидесяти человек.
Кроме этого, среди родственников, людей, которым оказывали милости, были разные люди — священнослужители и миряне, мужчины и женщины. Как выяснилось после опросов, количество тех, кто в потустороннем мире отблагодарил за милости, кто был в объятиях смерти, в дальних провинциях неизвестно, а в Камакура в общей сложности больше шести тысяч человек. Ах, что это был за день!
В двадцать второй день пятой луны третьего года правления под девизом Гэнко процветание Хэйкэ, длившееся девять поколений, сгинуло в одночасье, а бывшее под спудом много лет благоволение судьбы к роду Гэн смогло раскрыться в одно утро.