1

О ВОСШЕСТВИИ НА ПРЕСТОЛ ВЕЛЬМОЖИ ИЗ ПАВИЛЬОНА ДЗИМЁИН

[394]

В двадцать второй день третьей луны второго года правления под девизом Гэнко старший сын экс-императора Гофусими, находясь в возрасте девятнадцати лет, изволил взойти на императорский престол. Его августейшая матушка, дочь Левого министра Такэути Кинхира, потом стала прозываться Коги-монъин. В двадцать восьмой день десятой луны того же года над ним сотворили священное очищение в долине реки, а в тринадцатый день одиннадцатой луны он совершил церемонию подношения богам риса нового урожая.

Регентом стал Левый министр из Такадзукаса князь Фуюнори, главой Ведомства наказаний стал его милость Советник среднего ранга Хино Сукэна. Вскоре все тогдашние придворные разом получили всё, чего они желали. Въезды во дворец сделались многолюдны, как рынки, а помещения в павильонах стали подобны цветам. Среди прочих был принц второго ранга Кадзии, изволивший стать патриархом секты тэндай. Поскольку он совместил управление Великой пагодой и Насимото, толпы из множества его последователей-монахов собрались на церемонию принятия им сана, которая была великолепной. Не только это. Принц второго ранга Ходзю из Омуро стал настоятелем храма Ниннадзи, производил окропление очистительной водой в традициях Восточного храма, Тодзи, изволил молиться о долголетии Полярной звезды, о благоденствии государя. Оба они дети экс-императора Гофусими, августейшие ветви, связанные с императором, ныне взошедшим на престол.

 

2

О ТОМ, КАК ЕГО МИЛОСТЬ НОБУФУСА СЛУЖИЛ ДВУМ ГОСПОДАМ

Старший советник, его милость Мадэнокодзи Нобуфуса, поначалу был любимым вассалом прежнего государя. Вдобавок два его сына, Фудзифуса и Нобуфуса, были арестованы в замке Касаги и отправлены в дальнюю ссылку, потому на их вельможного отца тоже ложилась тяжкая вина. Но он слыл мудрым и талантливым человеком, поэтому в Канто в виде исключения наказание за провинность ему смягчили и сказали, что его следует пригласить служить нынешнему императору. Поэтому император послал его милость советника среднего ранга Хино Сукэакира, тот сообщил смысл этого решения, и Нобухира изволил ответить императорскому посланцу:

— Хотя я и являюсь человеком недостойным, однако многие годы трудился на господина и пользовался милостивым расположением государя, продвигаясь вперёд в чинах и в получении вознаграждений. Мне довелось даже осквернить своей особой звание помощника канцлера в области политики. Ведь говорится же: «Учтивость того, кто служит государю, — это прямо в глаза соответственно Пути увещевать его, когда он совершает ошибки. Когда же государь трижды не поддаётся увещеванию, советник с почтением отступает. Преданно исправлять недостатки — это не значит предаваться лести. Это верный признак хорошего подданного. Если он не увещевает государя, когда видит, что увещевать его нужно, о нём говорят: «пустое место». Если он не уходит со своего поста, когда видит, что уйти необходимо, говорят: «добивается благоволения». И тот, кто добивается благоволения, и «пустое место» — люди, для государства вредные». Ныне государя за его неправедные деяния могут стыдить его военные подданные. Я не был заранее уведомлен о них, поэтому и не произносил слова увещевания. Так отчего это люди в мире считают, что я безгрешен? Вдобавок два моих старших сына за их провинности отправлены в дальние ссылки, а мой собственный возраст уже превышает семь десятков лет. Кому желать процветания на будущее? Не лучше ли переживать чувство стыда из-за прежних своих провинностей? Лучше уж по примеру Бо И голодать, укрывшись на горе Шоуян, — и залился слезами.

После этого его милость Сукэакира, от нахлынувших чувств не в силах сдержать слёзы, долго не мог ничего сказать. А потом произнёс

— Говорят так: «Верноподданный никогда не выбирает себе государя. Он только видит, что исполняя свои обязанности, он может управлять государством». Поэтому Бай Лиси дважды служил циньскому Мугуну и долгое время поддерживал его власть. Гуань И-у, пользуясь доверием и помогая цискому Чэнгуну, девять раз являлся ко двору разных повелителей, Чэнгун ничего не говорил своему подданному о его преступлении, когда тот стрелял ему в застёжку. Правда, в мире все говорили, что стыд от торговли своей шкурой не искупить. Теперь, когда воинские дома таким образом вас прощают, не будет ли сверх этого распоряжения о помиловании двоих ваших досточтимых сыновей? А какой толк был в том, что Бо И и Шу Ци голодали? Сюй Ю и Чао Фу жили в уединении и не признавали служения. Прежде всего, — что лучше: спрятаться и надолго отрезать своим потомкам путь к продвижению вперёд или, служа при дворе, не лишаться плодов долгих блестящих деяний собственных предков? Уподобляться птицам и животным — этого Конфуций не признавал.

Такие доводы исчерпал его милость Сукэакира, убеждая собеседника. Тогда его милость Нобуфуса с истинным смирением склонил лицо и произнёс:

— Сказано: «Если человек расстаётся с жизнью отягощённым виною, значит, он не соблюдал советы старых мудрецов по вечерам исправлять сделанные за день ошибки. Если грязь скрываешь до конца, значит, это тебя поэт осуждает за варварское лицо». Написать такие стихи чжоуского Цао Цзыцзяня на обложке этого послания — самое подходящее.

Так он промолвил и в конце концов передал посланцу согласие принять предложение государя.

 

3

О ТОМ, КАК ПОГАС НОВЫЙ ВЕЧНЫЙ СВЕТИЛЬНИК В ЦЕНТРАЛЬНОМ ПАВИЛЬОНЕ

В ту пору в столице и в провинции происходило много удивительного. Во внутреннее помещение Центральной пагоды Нэмото Горных врат прилетела пара диких голубей, влетела в лампадницу с маслом для нового вечного светильника, и пламя в светильнике тотчас погасло.

В темноте пагоды эти дикие голуби заблудились, сложили крылья и сели на буддийский алтарь.

Тут со стороны балки выбежала красная, словно выкрашенная киноварью, ласка, насмерть загрызла этих голубей и скрылась.

А то, что называется вечным светильником, это тот светильник, который установил прежний император, когда он осчастливил своим посещением Горные врата. Как в древности император Камму благоволил лично установить его и наречь вечным светильником, государь собственноручно связал вместе сто двадцать фитилей, налил масла в серебряную лампадницу и сам изволил привернуть фитили.

Это был вечный светильник, с самого начала целиком посвящённый августейшим молитвам о том, чтобы бесконечно сияла императорская линия, и в то же время — мыслям о ярких огнях светильника мудрого Закона, озаряющего тьму там, где пребывают существа шести обликов, поэтому он не должен погаснуть никогда. Это удивительно, что светильник погас, когда прилетели дикие голуби. Удивительно также, что их насмерть загрызла ласка.

 

4

О ТОМ, КАК ЗАБАВЛЯЛСЯ ТАНЦАМИ ДЭНГАКУ

[416]

ВСТУПИВШИЙ НА ПУТЬ ИЗ САГАМИ

[417]

И О БОЙЦОВЫХ СОБАКАХ

А ещё в это время в столице процветали увлечения танцами дэнгаку. Знать и простолюдины — все и каждый ими увлекались. Услышав об этом, Вступивший на Путь из Сагами вызвал к себе из столицы две труппы дэнгаку — Синдза и Хондза, Новую и Основную — и развлекался, не ведая отдыха ни днём, ни ночью, ни утром, ни вечером. В конце концов он стал отдавать исполнителей танцев дэнгаку по одному на попечение могущественным даймё, и, завидев их разнаряженными и изукрашенными, люди говорили: что за господин у этого дэнгаку, как прозывается господин у того дэнгаку? Им без разбора жаловали золото, серебро и драгоценные камни, украшали узорочьем и парчой.

Когда они исполняли свои мелодии на званых обедах, Вступивший на Путь из Сагами и родственные ему даймё снимали с себя и бросали исполнителям куртки хитатарэ и шаровары огути, не желая уступить друг другу. Собранные в одном месте они были как гора. Траты на них было не счесть — тысячи, десятки тысяч.

Однажды ночью во время пиршества Вступивший на Путь из Сагами, наклоняя рюмки, опьянел, встал и очень долго танцевал. Это не был тот интересный танец, который показывают люди молодые, и это не было также исполнением с прибаутками мастеров кёгэн. Это был танец сильно опьяневшего старого монаха сорока с лишним лет, поэтому и не предполагали, что он может быть изящным. Вдруг неизвестно откуда появились больше десяти исполнителей дэнгаку из трупп синдза и хондза. Они встали в ряд и принялись танцевать и петь. Интерес к их исполнению был необыкновенным!

Через некоторое время они сменили мелодию и запели песню «Ах, как бы нам увидеть звезду Волшебных душ храма Небесных королей, Тэннодзи!»

Одна дама из свиты, исключительно этим заинтересовавшись, стала смотреть на танец через отверстие в раздвижной ширме — и не увидела ни одного человека, который бы выглядел как исполнитель дэнгаку из труппы синдза или хондза. Они были либо вроде коршунов с клювами, либо существами с крыльями, а были и такие, которые выглядели как ямабуси. Это были сплошь оборотни, которые обернулись людьми.

Обнаружив это, дама была совершенно потрясена, убежала оттуда и обо всём рассказала Вступившему на Путь из замка.

Монах в миру, не теряя времени, взял меч и направился к тому пиршественному залу. Но заслышав резкие звуки его шагов в центральных воротах, оборотни исчезли без следа, будто их соскоблили. Всё это время Вступивший на Путь из Сагами лежал пьяный, ничего не зная.

Со светильником осмотрев пиршественный зал, пришли к выводу, что здесь действительно собирались тэнгу — на затоптанных грязных циновках было множество птичьих и звериных следов. Вступивший на Путь из замка некоторое время стоял, уставившись на пустое место, но в его глазах никто не отразился. Много времени спустя, Вступивший на Путь из Сагами проснулся и встал, однако решительно ничего не помнил.

Позднее учёный-конфуцианец из Южной ветви рода Фудзивара, помощник главы Правового ведомства, Наканори сказал об этом:

— Говорят так: «Когда Поднебесная готова ввергнуться в беспорядки, сверху спускается дурная звезда, называемая звездой Волшебных душ, и наступают бедствия». Однако храм Тэннодзи — это самое первое в буддийском Законе место для душ. Здесь принц Сётоку лично изволил оставить записи о будущем всей Японии. Поэтому удивительно, что оборотни пели именно о звезде Волшебных Душ храма Тэннодзи. Никак не думаю, что со стороны храма Тэннодзи в Поднебесную придёт смута, которая разрушит государство. Ах, пусть бы государь у нас управлял добродетелями, а воинские дома проявляли человеколюбие, чтобы все призраки исчезли! — так он сказал, но в конце концов тот мир, который он имел в виду, наступил. На этом примере он распознал в зародыше дурные приметы; были они как образец грядущего.

Вступивший на Путь из Сагами таких оборотней не боялся; он всё больше и больше любил всё необычное и остановиться не мог. Увидев однажды, как в его саду собрались собаки, которые грызлись между собой, Посвятивший себя созерцанию нашёл это интересным и полюбил до мозга костей. Из-за этого он разослал по провинциям распоряжения, чтобы там либо требовали собак в качестве регулярного налога и казённых сборов, либо же требовали их у влиятельных аристократов и высокопоставленных воинских домов. После этого наместники в провинциях и губернаторы, родственные Ходзё дайме, в разных провинциях, стали держать по десять и по двадцать животных и присылать их в Камакура. Для кормления собак держали птицу и рыбу, в поводки им вплетали золото и серебро. Затраты на это были очень велики.

Когда собак носили по дорогам в паланкинах, люди, спешившие по этим дорогам, сходили с коней и опускались на колени, а крестьян, занятых земледелием, тоже на некоторое время забирали у их господ и заставляли носить паланкины на плечах. Из-за того, что Такатоки находил во всём этом такое удовольствие, Камакура заполняли необычные собаки, пресыщенные мясом и одетые в парчу, и количество их достигало четырёх-пяти тысяч животных.

Двенадцать раз в месяц назначался день собачьих боёв. Родственные даймё, наследственные вассалы и высокопоставленные чиновники наблюдали их, либо заняв места в рядах в павильоне, либо разместившись в саду. Тогда стравливали между собой две стаи собак по сто-двести голов в каждой, и собаки гонялись одна за другой, оказываясь то наверху, то внизу, а лай их оглашал небо и двигал землю. Лишённые сердца люди, глядя на это, думали: «Ух, как интересно! Не иначе, исход драки предрешён заранее». Мудрые же, слыша это, сокрушались: «Как отвратительно! Точь в точь драка над трупами в диком поле».

Хотя у тех, кто такое видел и слышал, уши и глаза были разными, и они по-разному всё воспринимали, такое общее поведение им представлялось жалким, предзнаменующим собой людские войны и смерти.

 

5

О ПАЛОМНИЧЕСТВЕ ТОКИМАСА НА ОСТРОВ ЭНОСИМА

Время упадка уже наступило. Воинские дома стали владычествовать в Поднебесной опять, и это снова привело к таким же отношениям, как между Минамото и Тайра. Однако же, следуя обязательному Пути Неба, люди или умирают в течение одной эры правления, или гибнут, не дождавшись конца царствования императора. Семья Вступившего на Путь из Сагами поддерживает Поднебесную уже в течение девяти поколений. По этой самой причине.

В старину, в самом начале учреждения Камакура, Ходзё Сиро Токимаса совершил паломничество на остров Эносима и молился там за процветание своих потомков. В ночь на трижды седьмой день перед Токимаса внезапно предстала величественная и прекрасная дама в просторной алой юбке на светло-зелёной подкладке и сказала:

— В прошлой жизни вы имели облик закононаставника Хаконэ. Благодаря доброй карме, осуществлённой в чудесных явлениях шестидесяти шести провинций нашей страны из-за того, что вы переписали шестьдесят шесть глав «Сутры лотоса», вы смогли повторно родиться в этой земле. Поэтому ваши потомки долго будут становиться владыками Японии и смогут гордиться своим процветанием Однако, ежели их слова и дела будут следовать не тем путём, они не смогут проследовать далее семи поколений. А если сказанное мною неясно, посмотрите на чудесные явления, описанные в «Сутре лотоса» из разных провинций.

Бросив эту фразу, она ушла назад. Когда поглядели ей вслед, эта величественная и красивая женщина внезапно превратилась в огромную, длиной в двадцать дзё, змею и погрузилась в море. Когда же за нею проследили, она уронила три большие чешуи. Токимаса обрадовался, что его желание исполняется, взял эти чешуи и прикрепил их к своему знамени в качестве герба. Нынешний герб в форме трёх чешуи — это он. После этого, руководствуясь словами богини Бэндзайтэн с острова Эносима, послали людей в те места в провинциях, где были явлены чудеса, связанные с приношением «Сутры лотоса», и были удивлены, когда увидели, что на преподнесённом свитке написано: «Великий закононаставник Дзисэй» — монашеское имя того, чьим мирским именем было Токимаса.

И вот теперь миновало семь поколений до Вступившего на Путь владетеля Сагами, владавших единой Поднебесной, чувствовали пользу для богини Бэндзайтэн с острова Эносима, а кроме того, чувствовали благую карму из-за минувших деяний.

До нынешнего Такатоки-дзэммон миновало семь поколений, наступило уже девятое поколение. Значит, настало время гибели дома Ходзё думалось, что поэтому Вступивший на Путь так странно вёл себя.

 

6

О ТОМ, КАК ПРИНЦ ИЗ ВЕЛИКОЙ ПАГОДЫ ПОЕХАЛ В КУМАНО

Второго ранга принц из Великой пагоды, чтобы упрочить положение замка Касаги, некоторое время скрывался в храме Совершенной Мудрости в Южной столице, но когда услышал, что замок Касаги уже пал, а его величество схвачен, то приблизился к опасности, будто наступил на хвост тигра. Ему негде стало укрыться, хоть и обширны небо и земля. Когда ярко светили солнце и луна, у него было такое чувство, будто он блуждает долгими ночами, днём прячась в степной траве и лежал на подстилке из росы, борясь со своими слезами, а по ночам недвижно стоял на перекрёстке у отдалённой деревни, страдая от злых деревенских собак, и нигде не мог найти себе места, чтобы успокоиться. Как бы там ни было, он желал на какое-то время спрятаться. Что-то услышав об этом, Око Закона Конин-адзэти Косэн во главе пятисот с лишним всадников ещё затемно направился к храму Совершенной мудрости.

Как раз в это время не было никого, кто бы следовал за принцем. Из-за того, что никто не мог пасть, обороняя его, воины противника сразу же прорвались внутрь храма и незаметно выйти наружу не было никакой возможности.

Делать нечего, приготовившись покончить с собой, его высочество уже обнажил своё тело. Но в конце концов этот его план нарушился — решиться взрезать себе живот легче всего. Принц вернулся к мысли о том, чтобы попытаться спрятаться. Тогда он обратился взором к главному павильону — там было три китайских сундука с большей частью «Сутры о совершенной мудрости», лежавшей там, чтобы люди её читали. У двух сундуков крышки не были открыты, и лишь у одного сундука больше половины свитков с сутрой было вынуто, а крышки не было. Его высочество съёжился, влез в этот сундук, сверху навалил свитки с сутрой и сидел, в сердце своём вознося моления Сокрытым формам. А на тот случай, если его отыщут, сразу извлёк холодный, как лёд, меч и наставил его на живот. Про себя его высочество ожидал, что вот-вот раздастся возглас вражеского воина; «Он здесь!».

Тем временем, вражеские воины силой ворвались в главный павильон, обыскали всё без остатка, от подножия статуи будды до конька крыши, но ничего не нашли и со словами:

— Это совершенно удивительно! Давайте, откроем и осмотрим те сундуки с сутрой о нирване, — открыли два сундука с крышками и вынули из них свитки с почитаемой сутрой, перевернули вверх дном, осмотрели их, но и там ничего не было. Сказав, что сундук с открытой крышкой нечего и осматривать, все воины вышли из помещения храма.

Принц, как это ни удивительно, жизнь свою сохранил. Он испытывал такое чувство, будто во сне идёт по дороге, всё ещё находился внутри сундука, потом представил себе: а что, если воины опять вернутся и тщательно всё обыщут, поскорее забрался в сундук с крышкой, который перед тем воины осмотрели.

Как принц и предполагал, воины опять вернулись в главный павильон и, заявляя:

— Беспокоит нас то, что прежде мы не осмотрели сундук с открытой крышкой, — вынули все свитки с сутрой, осмотрели его и расхохотались:

— Если хорошенько закрыть сундук с «Сутрой о совершенной мудрости» крышкой, то принц из Великой пагоды из него не выйдет. Здесь восседает Сюаньцзан-санцан из Великой Тан, — дурачась, заявили вражеские воины и, расхохотавшись, все, как один, вышли за ворота.

«Моя жизнь продолжается благодаря ревностной защите Маричи, а также благодаря покровительству шестнадцати добрых богов», — вот что запечатлел принц в своём проникнутом верой сердце и увлажнил рукав прочувствованными слезами.

После этого укрываться в доме в окрестностях Южной столицы было опасно, поэтому принц, оставив храм Мудрости, изволил направиться в сторону Кумано. Среди его спутников было в общей сложности девять человек: Коринбо-гэнсон, Акамацу-рисси Сокую, Кодэра-но Сагами, Окамото-но Санкабо, Мусасибо, Мураками Хикосиро, Катаока Хатиро, Яда Хикосити и Хирага-но Сабуро.

Всё, начиная с господина и кончая его спутниками, были в однотонных одеяниях цвета хурмы, с дорожными корзинами за спиной и в капюшонах, надвинутых ниже бровей. Они двигались в ряд, со старейшим впереди, и выглядели как группа сельских паломников ямабуси, следующих на поклонение в Кумано. Спутники его высочества сначала страдали от мысли что господин их с самого начала вырос в пределах башни дракона и дворца феникса и не изволил выходить за пределы прекрасных экипажей и благоуханных повозок, а потому не сможет дальний путь преодолеть пешком, однако, против ожидания, — когда он только научился этому? — принц потребовал себе грубые кожаные носки, гетры и соломенные сандалии и, не показывая признаков усталости, во всех святилищах вешал гохэй, а на ночлегах велел проводить буддийские службы. Поэтому по дороге никто из встречных паломников и опытных религиозных наставников не мог его упрекнуть.

После того, как путники увидели порт Юра, гребное судно отдало концы. Берега бухты густо заросли кустами, где-то над волнами слышались крики куликов, в направлении провинции Кии виднелись дальние горы, волны омывали покрытые соснами рифы Фудзисиро, Вака и Фукиагэ. Как раз в это время сверкал отливающий блеском под лучами луны остров Тамацу, тревожа сердца, длинной дорогой странствий изгибался берег бухты, деревья в одиноком селенье, пропитанные дождём, колокол в дальнем храме, провожающий вечер, — это было время, когда чувства обостряются. Путники прибыли к принцу Киримэ.

Той ночью, постелив под голову свой рукав, в покрытой росою молельне, что расположена среди зарослей кустарника, его высочество до утра возносил молитвы: «Земной поклон тому, кто возвращает жизнь, тем, кто воплощён в трёх местах, защищающим Закон во всех горах, ста тысячам семей, восьмидесяти тысячам алмазных чад, светлому лунному следу, что ярко озаряет тьму общего жилища тех, кто разделён на части, — повелите же, чтобы негодные вассалы разом погибли, а государев двор опять воссиял! Передают, что два явленных следа это инкарнации богов Идзанаги и Идзанами. Наш государь — их отдалённый потомок — спрятался в кромешной тьме, как утреннее солнце прячется за плывущим облаком. Ему ни за что не будет ущерба! Похоже, что небо ныне тёмным-тёмное. Если у богов есть сила богов, то государи не могут вновь не стать государями!»

Бросившись всеми пятью частями тела на землю, его высочество проникся в душе истиной и произносил моления. Поведение его было беспримерным, и боги понимали, что оно не могло не исходить из чувства преданности им. Во время поклонения богам на исходе ночи его высочество почувствовал недомогание, поэтому, он согнул локоть и, положив его под голову, на некоторое время уснул.

Во сне ему привиделся мальчик, который сказал: «Среди трёх гор Кумано людские сердца ещё не умиротворились, поэтому здесь немного преданных государю подданных. Переправьтесь отсюда в сторону реки Тодзугава и подождите благоприятного случая. Мне надлежит проводить Вас от местопребывания двух перевоплотившихся божеств, поэтому я буду Вашим проводником».

Так мальчик сказал, и на этом сон внезапно кончился. Его высочество подумал с надеждой, что это было сообщение самих перевоплотившихся поэтому ещё до рассвета поднёс богам благодарственные гохэй и скоро уже пробирался к реке Тодзугава.

За эту дорогу на протяжении тридцати с лишним ри не было ни одного людского жилища, поэтому путники или, заботясь о подушках среди облаков, в высоких горных пиках, расстилали рукава одежд на циновках изо мха, или же испытывали жажду возле воды, текущей в скалах, теряли мужество на подгнивших мостах.

На горной дороге, даже когда не было дождя, одежда на людях была влажной от зелени над головой. Поднимаясь на берег напротив, путники срубали мечами зелёную стену над бездонным обрывом.

Прямо внизу синева была окрашена в цвет индиго на тысячу дзё. После того, как такие недоступные кручи принц преодолевал в течение многих дней, тело его устало, а пот струился, как вода. Ноги его высочества были изранены, соломенные сандалии были все окрашены кровью.

Все его спутники тоже были не из железа или камня, поэтому они шагали голодные и усталые, однако толкали его высочество в спину, тащили за руки и через тринадцать дней пути прибыли к реке Тодзугава.

Принц расположился в придорожной пагоде, сопровождавшие его люди пошли в селение и сказали, что они сопровождают отшельника-ямабуси, следующего на поклонение в Кумано, отчего местные жители испытали к ним сострадание, достали еду из каштанов, кашицу из конских каштанов и помогли утолить голод. Принцу дали такой же пищи.

Так прошло дня два-три.

Однако, не зная, сколько в таком виде можно оставаться, Коринбо-гэнсон пошёл в этом селении к дому, показавшемуся ему тем, который нужен, и, когда спросил у вышедшего наружу ребёнка, как зовут хозяина дома, тот ответил:

— Это жилище племянника господина Вступившего на Путь Такэхара Хатиро, человека по имени Тоно-но Хэйбэй.

«Вот оно. Это тот самый человек, который славится владением луком и стрелами. В любом случае, надо положиться на него», — подумал Гэнсон, вошёл в ворота, осмотрелся и прислушался. Как будто, в доме есть больной человек, он подал голос:

— Эй! Не прибыл ли это чудотворец-ямабуси? Ступайте сюда, помолитесь!

«Какой подходящий случай», — подумал Гэнсон и возвысил голос:

— Мы отшельники-ямабуси, которые вышли, чтобы семь дней провести у трёхступенчатого водопада, на тысячу дней затвориться в горах Нати, совершить поклонение в тридцати трёх местах почитания богини Каннон. Заблудились в пути и вышли к этому селению. Позвольте нам переночевать разок и утолить голод, отдохнув у вас один день.

Из дома вышла сельская служанка.

— Думаю, что это — провидение будд и богов. Супруга здешнего хозяина болеет, одержимая злым духом. Пожалуйста, удостойте её молением! — произнесла она. Тогда Гэнсон сказал ей:

— Мы простые ямабуси, нам это вряд ли по силам. Самые действенные молитвы у нашего предводителя, который отдыхает вон в той пагоде. Если ему рассказать о вашем деле, он непременно вознесёт моления.

Женщина очень обрадовалась:

— Тогда, проводите, пожалуйста, сюда того господина, главного священнослужителя! — и радости её не было предела.

Когда Гэнсон бегом вернулся к своим и сообщил об этом, все, начиная с принца и кончая его спутниками, явились в особняк. Принц вошёл в помещение, где лежала больная, и произнёс заклинания, сопровождая их магическими жестами.

После того, как он два или три раза громко возгласил дхарани Тысячерукой и потёр свои чётки, больная сама забормотала, произнося разные слова. Заклинания действительно достигли слуха Пресветлого короля. Руки-ноги у больной съёжились и задрожали, по всему телу заструился пот, больная сразу выпрямилась и внезапно выздоровела. Хозяин, её муж, обрадовался безмерно и сказал:

— У меня нет особых накоплений, так что я, может быть, не выполню ваших пожеланий. Но пусть это не так важно, только, пожалуйста, оставайтесь здесь дней на десять с лишним, дайте отдых вашим ногам. В последнее время ямабуси не могут срочно бежать отсюда незаметно, а потому нужно осторожно разузнать об этом.

С этими словами он велел собрать вместе дорожные корзины и все их разместил внутри усадьбы.

Хотя сопровождавшие принца люди внешне себя не проявили никак, в душе все испытали радость.

Так прошло больше десяти дней. Однажды вечером хозяин этого дома Хэйбэй вошёл в комнату для гостей, разжёг в печи дрова, стал вести разные разговоры и сказал так:

— Господа! Думаю, что вы наверняка об этом слышали. Правда ли это, не знаю, но говорят, что принц из Великой пагоды оставил Киото и направился в сторону Кумано. Но Дзёбэн-содзу, управитель района Трёх гор Кумано, — бесспорный приверженец воинских домов, поэтому я считаю, что укрываться в районе Кумано его высочеству трудно. Ах, если бы он приехал в наше селение! Хотя изнутри местность здесь узка, со всех четырёх сторон по краям долины размером в десять на двадцать ри высятся крутые обрывы, — это местность, через которую даже птице перелететь трудно. Сердце этого высокомудрого не лживо, он превосходно владеет луком и стрелами. Человек по имени Корэмори, потомок Хэйкэ, доверился нашим предкам и прятался в этих местах. Я слышал, что, когда мир был подчинён Гэндзи, он пребывал здесь в безопасности.

Тогда принц, действительно обрадованный, с довольным видом обратился к нему с вопросом:

— Если бы его высочество принц из Великой пагоды решил кому-то довериться и прибыл в эти места, мог бы он вам довериться?

Тоно-но Хэйбэй почтительно молвил:

— Нечего даже и говорить. Хоть я существо недостойное, но если я один так считаю, то вряд ли кто-нибудь станет возражать против этого от Сисигасэ, Кабурасака, Юаса, Адзэгава, Обара, Имосэ и Накацугава до восемнадцати уездов Есино.

— Тут принц встретился глазами с Кодэра-но Сагами, и Сагами придвинулся к Хэйбэй и проговорил:

— Вы и сейчас что-то прячете. Тот священнослужитель, который находится напротив, и есть принц из Великой пагоды.

Хэйбэй стал недоверчиво всматриваться в лица монахов, и тогда Катаока Хатиро и Яда Хикосити, произнеся: «Уф, как жарко!» — сняли капюшоны и положили рядом. Из-за того, что они не были настоящими ямабуси, стали явственно видны следы выбритых полумесяцем волос. Увидев это, Хэйбэй весьма удивился:

— И правда, вы не изволите быть ямабуси. А я так самоуверенно об этом говорил! Как совестно! Такое моё поведение непростительно.

Он прижал голову к земле, сложил руки и сел на корточки, опустившись с татами вниз.

Тотчас же провели срочные приготовления: построили для принца бревенчатый дворец и стали его охранять, в горах с четырёх сторон устроили заставы, перегородили дороги. Однако считая, что и этого ещё мало для того, чтобы осуществить такой важный план, о нём рассказали дяде хозяина, Вступившему на Путь Такэхара Хатиро. Тот сразу же стал сторонником Тоно.

Он быстро перевёл принца в свой особняк, выказал несравненную преданность ему, поэтому его высочество успокоился и провёл там взаперти примерно полгода, думая, что его никто не видит.

Принц снова приобрёл вид мирянина, потому и вызвал в свою опочивальню дочь Вступившего на Путь Такэхара Хатиро, и она стала его единственной возлюбленной. Говорят, что Вступивший на Путь хозяин дома тоже мало-помалу приблизился к принцу, что жители ближайшего селения стали изъявлять покорность его особе, к воинским же домам они, напротив, относились с пренебрежением.

Тем временем, об этом услышал Дзёбэн, управитель Кумано, и приблизился к реке Тодзугава. Но ему не хватало сил даже в сто тысяч всадников. Рассчитывая выманить принца наружу, пользуясь алчностью жителей окрестных селений, на перекрёстках дорог установили таблицы с надписью: «Имеется грамота из Канто о том, что человеку, который выдаст принца из Великой пагоды, пусть даже он не имеет чина или является простолюдином, в награду будет пожаловано поместье Курума в провинции Исэ. Сверх того, сначала Дзёбэн от себя в течение трёх дней выдаст шестьдесят тысяч кан деньгами. Человеку, который убьёт его слугу или приверженца, — пятьсот кан, а тем, которые выйдут сдаваться сами, — по триста кан велено неукоснительно выдавать в тот же день». В конце текста были помещены жёсткие правила со словами клятвы.

Это было то же самое, что твёрдое обещание, данное для того, чтобы верили перемещённому столбу, и намерение похитить кого-то в обмен на пустяковые даяния, поэтому пошёл слух, что когда чрезвычайно алчные старосты восьми поместий увидели эти таблички, сердца их как-то изменились, цвет лица поменялся, а поступки стали неприятными.

Принц изволил молвить:

— Тогда в этом месте оставаться нельзя. Как бы нам отправиться в Есино?!

Вступивший на Путь Такэхара принялся его усиленно удерживать:

— Что из этого получится?

Вселить во Вступившего на Путь уныние было нельзя, но его высочество проводил луны и дни в опасениях.

В конце концов даже дети Такэхара отвернулись от отца. Заслышав, что на принца замышляют напасть, его высочество изволил тайком покинуть Тодзугава и направиться в сторону Коя. Из-за того, что по дороге ему предстояло миновать такие препятствия, как вражеские лагеря Обара, Имосэ и Накацугава, принцу хотелось попытаться использовать силы противника, и для начала он навестил управляющего поместьем Имосэ. Управляющий Имосэ не впустил принца в здание управления, но поместил его в бывшую по соседству пагоду и через посыльного сообщил:

«Управляющий Тремя горами Дзёбэн, имеет на руках приказ воинских властей передавать в Канто сообщения о группах заговорщиков, поэтому позволить по этой дороге проследовать беспрепятственно — значит не иметь в будущем оправдания своей вине. Задерживать проезжающего принца страшно, поэтому, если вы отдадите нам одного-двух знаменитых людей из числа сопровождающих принца, чтобы мы передали их воинскому дому, или пожалуете знамя с гербом принца, мы отдадим его как свидетельство сражения и сможем рассказать о нём воинскому дому. А если из этих двух способов вы не соблаговолите принять ни одного, тогда делать нечего, придётся нам сразиться», — передал он, и принц подумал: «Похоже, что с этим действительно ничего не поделаешь», — но ответ дать не решился.

Тогда вперёд двинулся Акамацу-рисси Сокую, который произнёс:

— Выполнить приказ, встретившись с опасностью, — таков удел воина. Поэтому Цзи Синь, выдав себя за своего государя, сдался неприятелю, а Вэй Бао остался и оборонял замок. Разве они не те люди, которые оставили потомству свои имена тем, что отдали свои жизни взамен жизни своего государя?! Как бы там ни было, если мы успокоим управляющего поместьем Имосэ и проследуем до особняка его высочества, мы в точности последуем их примеру.

Услышав эти слова, Хирага Сабуро промолвил:

— Самому никудышному из всех высказывать своё мнение неучтиво, и, всё-таки, человека, в столь трудные времена стоящего под знаменем командующего, его высочеству бросить труднее, чем бёдра, локти, уши и глаза. Но здесь нельзя не считаться с управляющим поместьем Имосэ, и самое лёгкое — это передать ему знамя его высочества. Это не так болезненно. Бросить на поле сражения коней и доспехи, потерять мечи и сабли, чтобы их захватили враги, не так стыдно. Из того, что он просит, отдайте, пожалуйста, ему знамя его высочества.

Тогда принц подумал, что это разумно. Он изволил отдать управляющему поместьем Имосэ своё парчовое знамя, отделанное блёстками лун и солнц из золота и серебра.

Так его высочество изволил проехать дальше. Некоторое время назад сильно отстал Мураками Хикосиро Еситэру. Спеша по следам принца, в пути он встретил, к несчастью, того управляющего поместьем Имосэ. Увидев слугу из Имосэ со знаменем в руках, Еситэру понял, что это знамя принца Мураками удивился и спросил, в чём дело. Ему обо всём рассказали, и Мураками, заявив:

— Собственно говоря, что это значит? Так ли должны вести себя низкородные типы вроде вас, встретив на дороге сына милостивого государя, владыки страны Четырёх морей, который направлялся, чтобы догнать и покарать врагов династии?! — тут же знамя его высочества отнял, в довершение всего схватил крупного мужчину, слугу из Имосэ, который держал знамя, и отбросил его на четыре или пять дзё.

Его удивительная сила, не имевшая себе равных, устрашала. Управляющий поместьем Имосэ не произнёс в ответ ни слова, поэтому Мураками сам взял знамя на плечо и вскоре догнал принца. Еситэру опустился перед его высочеством на колени, рассказал обо всём, и тогда принц, искренне обрадовавшись, рассмеялся:

Преданность Сокую сберегает верность долгу Мо Шишэ, находчивость Хирага раскрывает замыслы министра Чэнь, доблесть Еситэру превосходит мощь Бэй Гунъю. Так отчего же с помощью этих трёх выдающихся личностей я не стану управлять Поднебесной?!

Той ночью в убогой хижине жителя гор, покрытой сплошной стеной деревьев сииноки со многими просеками, его высочество изволил преклонить свою голову на подушку. Когда рассвело, он решил направиться к долине Обара, а, встретив по пути дровосека с вязанкой дров за спиной, спросил у него дорогу. Дровосек (видно, даже бесхитростные горцы узнавали его высочество) опустил вязанку на землю, упал на колени и почтительно молвил:

— На полпути у вашего высочества отсюда до Обара живёт не имеющий себе равных сторонник воинских домов, которого называют господином управляющим поместьем Тамаги. Я не думаю, что мимо этого человека может пройти войско, каким бы большим оно ни было, если с ним не договориться. Осмелюсь доложить вашему высочеству, что лучше бы прежде всего в качестве послов отправить к нему одного-двух человек, чтобы они выяснили его настроение.

Принц внимательно выслушал его и заметил:

— Именно о таких случаях говорят: «Не пренебрегай ничьими словами, ни косца, ни дровосека». Полагаю, что поистине дело говорит этот дровосек!

Он послал в поместье Тамаги двух человек Катаока Хатиро и Яда Хикосити, повелев им сказать: «Его высочество должен проследовать по этой дороге. Откройте ворота и разберите завалы!».

Управляющий поместьем Тамаги встретился с посланцами его высочества, выслушал их резоны и, ничего не ответив, вошёл внутрь. Но вскоре стало видно, что молодёжи и рядовым воинам приказали вооружиться и оседлать коней. От этого поднялся большой шум. Тогда посланцы его высочества решили: «Похоже, что из нашего дела не вышло ничего. Поэтому поскорее вернёмся и доложим об этом». Когда они поскакали обратно, то за ними погнались человек пятьдесят или шестьдесят молодых воинов из Тамаги с одними мечами в руках.

Два посланца задержались и, выскочив из тени росших там нескольких сосенок, рубанули по коленям коней самых передних воинов и повалили их; встречным движением мечей отсекли всадникам головы, повернули мечи лезвиями вниз и встали поперёк дороги. Среди преследователей, которые скакали сзади, не оказалось ни одного, кто бы, увидев это, приблизился к ним. Они только издали пускали стрелы. Катаока Хатиро, в которого попали две стрелы, подумал, что теперь помочь им будет трудно, и произнёс несколько слов.

— Эй! Господин Яда! — сказал он, — меня тяжело ранили, и я здесь умру. Вы же срочно скачите к его высочеству принцу и доложите обо всём, чтобы он спешно бежал, не теряя ни мгновения.

Яда был там же, поэтому подумал, что и он будет убит, однако, действительно, не сообщить принцу обо всём значило бы нарушить верность ему, но в душе сильно переживал из-за того, что будучи не в силах что-либо сделать, он возвращался, бросая товарища, готового вот-вот умереть от ран.

После того, как Яда, отъехав далеко, оглянулся, он увидел, что Катаока Хатиро уже погиб от стрел, а голову его держал человек, отсёкший её остриём меча. Яда поспешил возвратиться и доложить об этом принцу,

— Значит, дальше по дороге, по которой не убежать, мы не поедем. Когда везение находится у предела, слова жалоб бесполезны, — сказал он, и никто, вплоть до сопровождающих его людей, беспокойства не выразил. В таком случае, здесь оставаться нельзя, и, решив ехать, пока ехать можно, тридцать с лишним высших и низших воинов с принцем во главе поехали, по пути расспрашивая о горных дорогах.

Когда собирались пересечь перевал Накацугава, на двух горных вершинах напротив показались человек пятьсот-шестьсот в доспехах и шлемах. Их приняли за войско из Тамаги. Лучники там выставили перед собой щиты, разделились на две части — левую и правую — и издали боевой клич. Когда принц увидел это, яшмовый его лик озарился особенно величественной улыбкой. Обращаясь к своим подчинённым, его высочество промолвил:

— Стрелять всеми оборонительными стрелами, сколько их есть! Мы должны погибнуть со спокойным сердцем и оставить свои имена десяти тысячам поколений. Однако никто и ни в коем случае не должен совершать харакири раньше меня. После того, как я покончу с собой, срежьте у меня кожу с лица, отрежьте уши и нос и выбросьте, чтобы не видно было, чья это голова. Ибо, если мою голову выставят на тюремных воротах, наши сторонники в Поднебесной потеряют силу, а воинские дома постепенно перестанут их бояться. Говорят так: «Мёртвый Кун Мин обратил в бегство живого Чжун Цзиня». А значит, даже после смерти наш авторитет в Поднебесной остаётся и становится хорошим военачальником. Теперь же бежать никак нельзя. Не посрамите себя и не дайте врагу смеяться над нами!

Тогда сопровождавшие принца воины воскликнули: «Почему же мы должны посрамить себя?!», — вышли перед его высочеством и спустились вниз до склона, по которому во множестве поднималось наступавшее войско противника. Их было всего тридцать два человека, и хотя каждый всадник равнялся тысяче, похоже, что они не могли сражаться, столкнувшись с пятьюстами с лишним всадниками.

Наступавшие, как крылья, подняли над головами щиты, а оборонявшиеся воины отцепили ножны с мечами. Противник приближался со всех сторон. На северной вершине среди сосен буря развевала три красных знамени.

Оттуда показалось войско всадников в шестьсот-семьсот. Это войско постепенно приближалось и воины, разделившись на три части, издали боевой клич и двинулись на поместье Такаги. Воин, скакавший впереди всех, громким голосом закричал:

— Жители провинции Кии Нонагасэ-но Рокуро и Ситиро со своим войском в три с лишним тысячи всадников прибыли навстречу принцу из Великой пагоды! Кто те люди, которые противятся нашему господину и выставили против него луки? Не ошибаемся ли мы, видя господина управляющего поместьем Тамаги? Сейчас, согласно приказу гибнущих воинских домов, объявлять себя врагами принца, которому как раз в этот момент открывается судьба, — это какое же место под небом выбрать для себя?! Наказание Неба недалеко. Как их утихомирить, мы решим в одном сражении. Никого не оставим, не выпустим!

Увидев это, войско Тамаги в пятьсот с лишним всадников подумало, что ничего у него не получится, побросало щиты, свернуло знамёна и вдруг ударилось в бегство на все восемь сторон.

После этого братья Нонагасэ сняли шлемы, прижали к бокам луки и издали выразили смирение. Принц подозвал их к себе ближе, и они почтительно произнесли:

— Похоже, что, пока обстановка в горах делает трудным выполнение плана восстановления великой справедливости. Поэтому мы приказали своему войску двинуться в провинции Ямато и Кавати. А из-за нынешнего поведения управляющего поместьем Тамаки, подумали мы, из числа воинов вашего высочества едва ли останется один живой на десять тысяч мёртвых, и тогда пришли к вам на помощь и встретились с вами, словно выполняя желание Неба. Разве мы не разбили большое войско мятежников, бросившись в это сражение с ним?

— Вчера около полудня мальчик по имени Оимацу известил нас: «Принц из Великой пагоды завтра изволит выехать из Тоцугава и проследовать в Обара, однако мне думается, что по дороге его встретят трудности. Если хотите — отправляйтесь ему навстречу». Мы решили, что это посланец вашего высочества, и выехали.

Принц поразмыслил над этим и решил, что здесь дело не простое. С давних пор он носил на своём теле оберег пленника. Когда однажды чуть приоткрыл его, стал всё больше и больше испытывать странное чувство, а после того, как открыл и посмотрел, то увидел священное тело пресветлого бога Оимацу, который сродни отлитому в Золотом павильоне священному телу небесного бога из Китано. По всему телу у него выступил пот, и бог коснулся ногами земли — это было очень странно. «Вот божественный знак-предвестник доброй судьбы. Какие могут быть сомнения в усмирении мятежников?!» — подумал тогда принц и направился в замок Макино, но говорят, будто подумал, что и он может оказаться тесным, расспросил монахов из Есино, переделал башню-сокровищницу Айдзэн в замок — перед ним была река Есино, которая разрезает скалу, — и с тремя с лишним тысячами всадников изволил закрыться в нём.