1

О БИТВЕ ПРИ ЗАМКЕ ЕСИНО

В шестнадцатый день первой луны третьего года правления под девизом Гэнко Вступивший на Путь Никайдо Доун из провинции Дэва с войском больше шестидесяти тысяч всадников приблизился к замку Ёсино, в котором заперся принц из Великой пагоды. Когда от заводей на реке Нацумигава воины посмотрели вверх, в сторону замка, они увидели, что на вершинах гор белые, красные, парчовые стяги колышутся под ветрами, веющими из глубины гор. Это было удивительно, как облака или цветы.

Под стенами замка войско в несколько тысяч человек сверкало звёздами на шлемах и стояло с плотно прижатыми друг к другу рукавами доспехов. Это было как основа, высланная парчой. А высокие горные пики были покрыты узкими дорогами, заросшими горным скользким мхом. Значит, непохоже было, что замок легко может пасть, наступай на него силами хоть в несколько сот тысяч всадников.

Начиная с часа Зайца в восемнадцатый день той же луны, оба лагеря обменялись стрелами и уже посылали в бой всё новых людей. У войска принца имелись проводники, знающие окрестности, поэтому оно избегало опасных мест, воины съезжались вместе, делились на группы и осыпали противника стрелами. Нападающие были отважными воинами с востока от застав, не знающими страха смерти, они не обращали внимания на то, что сражён отец или сын, пал господин или подданный, а наступали ряды за рядами. Семь суток день и ночь они сражались, не переводя дыхания, и поразили стрелами более трёхсот защитников замка, из числа же осаждающих тоже было поражено стрелами свыше восьмисот человек.

Больше того, неведомо, какое число тысяч и десятков тысяч человек лишилось жизни, погибнув под стрелами и под ударами камней. Кровь окрашивала траву окрест, трупы сплошь устилали линии дорог. Однако непохоже было, что замок стал сколько-нибудь слабее, тогда как многие осаждающие, казалось, выдыхаются.

Командир войска, направленного против Ёсино, по имени Ивагикикумаро слыл знатоком этих гор. Собрав подчинённых, он обратился к ним с воззванием:

— Я слышал, что командующий войском из Тодзё, его милость Канадзава Уманосукэ, уже поверг замок Акасака и направился против Конгодзан. Нам было приказано выступать в этом направлении из-за того, что мы знатоки здешних гор, но зря. Прошло много дней, а замок не пал, и это досадно. Внимательно обдумав положение дел, я понял, что замок не падёт, если его атаковать в лоб. Мы только людей потеряем. Считаю, что понадеявшись на отвесные скалы, противник не держит столь же большие силы напротив гор Комбусэн позади замка. Я отберу человек сто пятьдесят пеших воинов, которые пойдут и под прикрытием ночи незаметно проникнут в замок Комбусэн, а когда на вершине башни Айдзэнхо появится свет утренней зари, они издадут боевой клич. Пока защитники замка, оторопев от звуков боевого клича, потеряют голову, наши главные силы нападут с трёх сторон, и замок непременно падёт, а принца мы возьмём живым, — так он велел своим подчинённым.

Сказав это, он отобрал сто пятьдесят воинов, знавших местность. В этот же день с наступлением сумерек эти воины обогнули Комбусэн, двигаясь вдоль скал, поднялись на равнину и, как и предполагалось, обследовали горные кручи и не обнаружили там ни одного воина из числа оборонявшихся. Только тут и там к верхушкам деревьев были привязаны знамёна.

Сто с лишним человек, как и было задумано, прошли украдкой, под деревьями в тени скалы сложили луки и стрелы, вместо подушек под головы положили шлемы и стали ждать, когда рассветёт.

Как только пришёл намеченный час, более пятидесяти тысяч всадников основных сил с трёх сторон двинулись в наступление. Пятьсот с лишним монахов из Ёсино с боем встретили их у ворот, подвергшихся нападению. И нападающие, и защитники замка не жалели жизней, а стремились прогнать друг друга. Сражались так, что летели искры. В это время сто пятьдесят воинов, которые обогнули Комбусэн и находились в тылу, спустились с башни Айдзэнхо, в разных местах зажгли огни и издали боевой клич. Монахи из Ёсино, не в силах противостоять противнику и с фронта и с тыла, либо приняли смерть, кто взрезав себе живот, кто бросившись в бушующее пламя, либо пали, схватившись с атакующим противником и погибнув вместе с ним. Каждый по-своему погиб от стрел, а ров впереди наполнился телами павших и сравнялся с уровнем земли.

Тем временем воины, бывшие в тылу, против их ожидания, были оттеснены от Кацутэ, пресветлого бога-дарителя побед, к павильону Монаршей сокровищницы, местопребыванию принца, и тогда принц из Великой пагоды подумал, что убежать уже не сможет, и ещё до того, как наступил час Змеи, не теряя времени, надел на себя доспехи из красной парчи, завязал шнуры шлема, украшенного головой дракона, с наголенниками из белых пластин, с малым и большим в три сяку и пять сун мечами у пояса и с двадцатью далеко не худшими воинами впереди и сзади, слева и справа ворвался в гущу врага, крутящегося вихрем. Врага погнали на восток и на запад, преследовали, кружа на юге и на севере, — кружили так, что поднималась чёрная пыль, и рассеяли по окрестным долинам, словно листья с деревьев, облетевшие от ветра.

Прогнав противника, принц выстроил своих людей в большом дворе перед павильоном Монаршей сокровищницы и, велев натянуть огромный тент, устроил последний пир. Семь стрел, торчавшие в доспехах принца причиняли ему страдания, в двух местах его высочество был поражён в предплечье. Кровь текла водопадом. Но он не выдёргивал торчащие стрелы и не вытирал потоки крови, а стоял на нескольких шкурах и трижды опорожнил большую чарку. Кодэра-но Сагами закружился перед принцем в танце, нанизав на меч длиной в четыре сяку три сун голову врага и распевая:

Алебарды с мечами кружат,

Словно это сверкают огни.

Рушатся скалы и камни,

Будто льётся весенний дождь.

Всё это так, но к особе Индры

Камни не падают близко, —

Поверг он, разбил.

Ашуру, демона зла [552] !

Так он распевал, танцуя в сопровождении музыки, и облик его вызывал в памяти, как во время встречи войск Хань и Чу при Хунмэн с мечами танцевали Чуские Сян Бо и Сян Чжун, а фань Цэн стоял во дворе, поднял полог шатра и любовался сверканием воинской мощи сянского вана.

Когда сражение перед главной стеной замка сочли, наконец, закончившимся, было слышно, как боевые кличи противников и сторонников перемешались между собой. Перед принцем предстал Мураками Хикосиро Ёситэру. Видно было, что он лично активно сражался. В его доспехах торчало шестнадцать стрел, поникших, как увядшая трава в зимней степи, согнувшаяся под ветром.

— Первые ворота в центральной стене нападавшие сильно поломали, поэтому я много часов сражался перед вторыми воротами. Пришёл сюда потому, что с содроганием услышал пиршественные голоса в лагере Вашего высочества. Противник уже подавлен, и дух его угнетён, поэтому мы не можем сейчас в этом замке проявлять благодушие. Пока войска противника не повернули назад, Вы, Ваше высочество, как мне представляется, должны в одном месте прорваться и опрокинуть противника. Однако, если в тылу не останется ни одного воина, который бы продолжал сражаться, понятно, что принцу нанесут поражение. Пока противник считает, что может продолжать преследование, опасность будет оставаться, однако если Ваше высочество пожалует мне свои парчовые облачения под доспехи и шлем, я под видом принца обману противника и пожертвую своей жизнью вместо жизни вашего высочества.

В ответ на эти слова принц изволил молвить:

— Это невозможно! Если уж умирать, то в одном и том же месте. Это в любом случае.

Тогда Ёситэру резко проговорил;

— Куда это годится?! Когда Ханьский Гао-цзу был окружён при Инъянь, то, после того, как Цзи Синь попросил разрешения у Гао-цзу отвернуться от него, чтобы обмануть Чу, разве Гао-цзу не изволил это разрешить? Подчинять великие дела Поднебесной таким никчёмным мыслям жестоко! Извольте скорее снять Ваши доспехи.

Сказав это, он распустил шнуры на доспехах его высочества, принц же про себя, должно быть, решил, что это действительно справедливо, снял с себя доспехи и одежду под ними и молвил:

— Если останусь жив после твоей смерти, то должен буду отслужить по тебе панихиду. Если же падём от руки неприятеля вместе, то должны будем пройти по одной и той же дороге до путей потусторонних.

Так сказал его высочество и со слезами, бегущими по его лицу, направился к югу, к святилищу Пресветлых богов победы. Ёситэру же поднялся на высокую башню возле вторых ворот, смотрел ему вслед, пока принц ушёл далеко, и подумал: «Ну, теперь пора!». Потом отломил и сбросил вниз доски, закрывавшие бойницу, показался в ней и громким голосом произнёс возглашение имени:

— Я второй сын императора Годайго, государя в девяносто пятом поколении от императора Дзимму, августейшего потомка Великой богини, озаряющей Небо, глава Военного ведомства, принц Первого ранга Сонъун. Потерпев поражение от мятежников, я сейчас покончу с собой, чтобы на потусторонних путях совершать возмездие за свои горести. Смотрите на пример того, как будете разрезать себе животы вы, когда судьба вдруг изменит воинским домам!

Говоря это, он снял с себя доспехи, сбросил их с башни вниз и облачённый только в парчовые шаровары хакама, раздетый до самого расшитого шёлком двуслойного косодэ пронзил свою белую чистую кожу кинжалом, полоснул себе по животу слева направо по прямой, как знак «I» линии, взял в горсть свои кишки и бросил их на доски башни. Потом, вставив в рот меч, он упал с башни вниз лицом.

Осаждавшие спереди и сзади подумали; «Ого, принц из Великой пагоды покончил самоубийством! Надо раньше всех взять его голову», — и со всех четырёх сторон собрались в одном месте. А тело «принца» в это время скатилось и упало в реку Тэннокава.

Пятьсот с лишним всадников из войска, подчинённого Есино, обошли замок с юга. Это были знатоки местности с многолетним опытом, поэтому они миновали все помехи на дороге и заняли господствующие позиции.

Хёэ-куродо Ёситака, сын Мураками Хикосиро Ёситэру, решил, что, если его отец покончит с собой, он вместе с ним разрежет себе живот, и для этого прискакал к подножью башни, что у вторых ворот. Однако отец горячо отговаривал его, наставляя такими словами;

— Конечно, таков сыновний долг, но ты пока поживи, иди и сопровождай его высочество до конца.

Делать нечего, Ёситака продлил свою мимолётную жизнь и остался сопровождать принца.

В сражении на пути отхода, когда дело близилось к развязке, Ёситака решил, что, если он не останется, чтобы умереть под ударами стрел, его высочество не сможет убежать от врагов. Поэтому Ёситака один остался позади его войска. У преследовавших противников он рассекал коням сухожилия на ногах, перерезал им горло, а самих седоков сбрасывал наземь и отсекал им головы. На извилистой узкой тропе от держался так целый час против пятисот с лишним неприятелей.

Говорят, что верное сердце Ёситака было словно камень, но тело у него было не из золота или железа, поэтому стрелы, пущенные врагами, уже ранили Ёситака больше, чем в десяти местах. Подумав, что лучше умереть, чем попасть в руки противника, Ёситака вбежал в заросли мелкого бамбука, разрезал себе живот и умер.

В то время, когда отец и сын Мураками оборонялись от противников, принц избежал пасти тигра и смог добраться до горы Коя. Вступивший на Путь Доун из провинции Дэва понял правду о том, что Мураками под видом принца разрезал живот себе. Дэва взял его голову, поехал в Киото и представил доказательство в Рокухара. Но там сказали, что это голова человека, даже не похожего на принца. Не вывешивая её на тюремные ворота, голову просто зарыли под девятислойным мхом.

До падения замка Ёсино Доун был самым преданным властям воином, и тем не менее, он раскаивался в том, что позволил принцу из Великой пагоды бежать. Быстро достигнув горы Коя, Доун встал лагерем у главной её пагоды и стал допытываться, где находится принц. Вся монастырская братия, объединив свои сердца, принца прятала, и преследователи, промучившись несколько дней, направились к замку Тихая.

 

2

О БИТВЕ ПРИ ЗАМКЕ ТИХАЯ

У войск, осаждавших замок Тихая передовой отряд насчитывал восемьсот тысяч всадников, а вместе с войсками из Акасака и войсками из Ёсино более миллиона всадников, поэтому они окружали замок с четырёх сторон, как площадку для зрелищ на два-три ри, плотно заполняя собою на всём пространстве каждую щёлочку. Боевые знамёна, развевающиеся и колышущиеся на ветру, стояли теснее, чем кончики метёлок у степных трав. Мечи и копья блестели и сверкали на солнце, как утренние росы, увлажнившие сухие травы.

Когда большое войско приближалось, казалось, что сдвигались с места горы, что от звуков боевых кличей ось земли вдруг переломилась. Но Кусуноки не боялся этих войск, хотя сил у него было мало, меньше тысячи человек. Он не зависел ни от кого и ничего не ожидал. Его сердце обладало беспримерной храбростью.

С востока и с запада этот замок очерчивали глубокие долины, преодолеть которые человеку, казалось, было невозможно. На юге и на севере тянулись Алмазные горы, вздымаясь обрывистыми пиками.

Но поскольку это был маленький замок высотою всего в два тё и в окружности меньше одного ри, нападающие уже пренебрежительно прикидывали, как его лучше взять, и первые день-два не оборудовали перед ним позиции и о подготовке к штурму не заботились, а поднимали щиты и устремлялись к воротам замка, при этом каждый стремился быть раньше других.

Защитники замка вели себя спокойно, никакого шума не производили, а сбрасывали и сбрасывали на них с высоких башен большие камни, в щепки разбивая щиты нападающих. Те приходили в замешательство, и их одного за другим поражали стрелами.

Тем временем, число людей, которые спускались с окружающих склонов и, скапливаясь внизу, получали ранения или погибали, за один день достигало пяти-шести тысяч человек. Когда Нагасаки Сиро Дзаэмон-но дзё, командовавший войсками нападения, запросил данные о раненых и убитых, двенадцать писцов ночью и днём трое суток записывали их имена, не откладывая кисти в сторону. После этого был отдан приказ: «Отныне и впредь, если обнаружится, что кто-то ввязался в битву без разрешения полководца, он должен быть, напротив того, наказан!». Тогда войска на некоторое время прекратили сражения и стали прежде всего оборудовать себе позиции.

И здесь Канадзава Маносукэ, военачальник, прибывший из Акасака, обратившись к Дайбуцу из провинции Осю, молвил:

— В минувшие дни взятие замка Акасака было произведено отнюдь не знаменитыми воинами. Предположив, что обороняющиеся в замке соорудили водяной жёлоб, мы перерезали пути поступления воды к ним, из-за чего противник немедленно потерпел поражение. Глядя под таким углом зрения на этот замок, я не думаю, что здесь может быть водяной жёлоб, проложенный от ближних горных вершин. Но вода не может сюда подниматься и с других гор. Поэтому мне кажется, что в замке она имеется в изобилии. И я думаю, не лучше ли ночью прокопать водовод, чтобы вода потекла к подножию Восточных гор? Пожалуйста, подробно объясните это одному-двум сообразительным людям и скажите, чтобы они велели отвести воду.

Так он сказал, и два военачальника согласились с ним:

— Кажется, это вполне может иметь смысл.

Нагоя, губернатора провинции Этидзэн, сделали командующим. Он разделил своё войско в три с лишним тысячи всадников на части и расположил их лагерем вдоль долин с водой, а на дорогах, по которым в них могут спускаться люди из замка, их ждали наваленные ветви с колючками.

Кусуноки от природы был человеком выдающейся доблести и ума, поэтому, когда он начал сооружать этот замок, то предусмотрел, чтобы вода была под рукой, и в пяти потайных местах обнаружил родники, где проходившие по горам отшельники скрытно черпали воду, — за одну ночь там набиралось пять коку. Сколько бы ни убывала эта вода при засухе, такого, чтобы штатное для замка количество людей испытывало жажду, не должно было быть, но Кусуноки, подумав, что если, одной этой воды будет недоставать, ибо в разгар битвы нужно будет гасить зажигательные стрелы, а также на тот случай, если станет часто пересыхать в горле, велел изготовить две или три сотни колод из больших деревьев, и их заполнили водой. А ещё под карнизами служебных зданий в нескольких сотнях мест были оборудованы водосточные трубы, и когда шёл дождь, немало воды стекалось в особые ёмкости. Дно этих ёмкостей вымазали глиной, чтобы вода не портилась. Всей воды, — считал Кусуноки, — должно хватить, даже если дождей не будет дней пятьдесят-шестьдесят. Но как это может быть, чтобы столько времени не шли дожди?! — немалой была глубина мудрости в таком умозаключении.

Поэтому из замка понапрасну за водой не выходили, а воины, которые водоёмы стерегли, каждую ночь напряжённо ожидали: «Вот сейчас, вот сейчас!» Но так было, только вначале, а потом охрана постепенно теряла бдительность и стала думать: «Эту воду они брать не будут». Её озабоченность постепенно перешла в небрежность.

Предвидя это, Кусуноки собрал своих сильнейших лучников. Двести или триста человек вышли из замка под прикрытием ночи и, появившись из предрассветного тумана, зарубили больше двадцати человек из охраны водоёма, а Нагоя, губернатор провинции Этидзэн, не в силах противостоять этой яростной рубке, откатился на свои основные позиции. Несколько десятков тысяч нападающих, увидев это, устремились, чтобы вступить в сражение, но они были отделены долиной и подножием горы, поэтому воинов, которым было бы легко прискакать и присоединиться к его войску, не было.

Пока то да другое, отряд Кусуноки спокойно вернулся в замок, захватив с собой брошенные врагом знамёна и занавеси для ограждения позиций. На следующий день на фронтоне замка укрепили знамёна с гербом в виде трёх китайских зонтиков крест-накрест и занавеси с таким же гербом.

В замке говорили:

— Это всё знамёна, пожалованные нам его милостью Нагоя. Когда на них укреплён его герб, посторонние ими не пользуются. Люди его, пожалуйте сюда, возьмите их, будьте любезны! — и смеялись в один голос.

Видя такое дело, воины со всей Поднебесной передавали из уст в уста: «Ах, какой это позор для его милости Нагоя!»

Как только это заслышали члены клана Нагоя, они не смогли оставаться спокойными, а заявили:

— О, наши воины! Все до одного погибнем в бою и подушками для себя сделаем ворота замка!

В результате пять с лишним тысяч их воинов, не обращая внимания на летящие в них камни и стрелы, подъезжали всё ближе и ближе, ломали оборонительные ветки с колючками и продвигались вперёд до самого подножья отвесного утёса. Но утёс был высокий, поэтому, как всадники ни пытались, они так и не смогли на него подняться.

Они только попусту злобно косились на замок, выплёскивая на него свою ярость. В это время в замке срезали и сбросили с вершины отвесной скалы десяток больших деревьев, так что человек четыреста-пятьсот нападавших были перебиты и попадали, словно шахматные фигуры. Тех, кто в замешательстве поднимал шум, пытаясь от этих деревьев освободиться, с башен со всех сторон, как хотели, обстреливали, так что пять с лишним тысяч воинов были перебиты почти без остатка, и на этом битва в тот день закончилась. Поистине, намерения нападавших были доблестными, однако добиться своего они так и не смогли, и значительная их часть была перебита, так что люди между собой не переставали говорить: «Увы, но к стыду добавились потери!». Глядя на необычные способы защитников замка сражаться, и нападающие тоже стали думать, что пренебрегать ими нельзя. С тех пор впервые не стало людей, которые захотели бы отважно атаковать замок.

Нагасаки Сиро Саэмон-но-дзё, наблюдая эти способы, распорядился:

— Брать этот замок одной только силой бесполезно. Подождём, когда там закончится еда, — и остановил сражение, всем велел отдыхать, вызвал мастеров рэнга, слагавших стихи в храмах под цветущими деревьями сакуры, и они начали сочинять стихотворение-рэнга в десять тысяч строф. Начальный куплет предложил в первый день Нагасаки Куро Саэмон Моромунэ:

Прежде других

Покажи нам цветы свои,

Горная сакура!

Следующий за ним куплет сочинил Кудо Дзиро Уэмон-но-дзё:

Но буря противником будет

Цветам распустившимся сакуры…

Слов нет, оба эти куплета содержат искусные намёки и соразмерность куплетов в них блестяща, однако сравнивать своих сторонников с цветами, а противника с бурей — зловещее предзнаменование. Но это стало понятно потом. Вероятно потому, что по приказу полководца войско прекратило все сражения, оно предавалось развлечениям, либо проводя дни за сражениями в иго и сугороку, либо коротая ночи до рассвета за выборами способов заваривать чай и за стихотворными состязаниями. Из-за этого воины в замке очень страдали: у них не было способов отвести душу.

Немного погодя, Масасигэ сказал:

— Ну, тогда мы заставим осаждающих открыть глаза!

Из соломы сделали двадцать или тридцать чучел в рост человека, надели на них шлемы и доспехи, снабдили боевым оружием, ночью расставили под стенами замка, спереди прикрепили щиты из циновок, сзади собрались пятьсот воинов, которые ими управляли, и те под прикрытием предрассветного тумана все в одно время внезапно издали боевой клич.

Осада, услышав с четырёх сторон боевой клич, подумала: «Ого, они выбежали из замка! Это врагу изменила судьба, это сумасшествие», — и каждый устремился вступить в бой первым.

Масасигэ, перехитрив противника, велел сбросить на него разом сорок или пятьдесят больших камней. Больше трёхсот собравшихся вместе врагов были одним махом убиты и ещё пятьсот человек были тяжело ранены. Когда битва закончилась, оказалось, что из числа тех, кого принимали за мужественных воинов, ни один не был человеком — все они были соломенными чучелами. Невелика была честь погибнуть от ударов камней и стрел для тех, кто собирался их перестрелять. Нечего и говорить, насколько трусливы были те, кто не мог двинуться вперёд из страха перед ними! Как бы там ни было, но десятки тысяч человек смеялись над ними.

Битвы после этого всё более и более прекращались, а войска из провинций только попусту стерегли замок и не предпринимали ничего. В это время какой-то человек, переиначив старинное стихотворение, прочёл его перед ставкой военачальника:

Глядя только

Со стороны, в тебе

Увидишь мало.

О лавр на вершине горы Такама [562] ,

Где замок опутан лозой! [563]

Без сражений невольно встретившись с бездельем, в ставки военачальников вызвали «тяготеющих к замкам» женщин из Эгути и Канадзаки и всячески с ними развлекались. Два помощника глав воинских ставок Нагоя, оба Вступившие на Путь из провинции Тотоми, дядя и племянник, оба бывшие военачальниками одной стороны, располагались лагерем поблизости от ворот замка и свои службы выстроили в ряд друг с другом.

Однажды перед «госпожами развлечений» они играли в сугороку, размолвились, постепенно поссорились и оба, дядя с племянником, пронзили друг друга мечами и погибли. Слуги обоих из них, не питавшие друг к другу никакой неприязни, всё больше и больше расходились, и в одно мгновение число погибших среди них достигло двухсот с лишним человек.

Из замка, глядя на них, смеялись:

— Посмотрим, как благодаря наказанию Неба враги Обладателя десяти добродетелей занимаются самоубийством!

Поистине, такого ещё не бывало. Может быть, это проделки демона зла Тэмма, событие на редкость жалкое!?

В четвёртый день третьей луны того же года из Канто прибыл срочный гонец и передал приказание:

— Время впустую, без сражений, проводить нельзя.

Поэтому главные полководцы провели совет и решили соорудить мост через глубокий ров между замком противника и противостоящим основным их лагерем, чтобы ударить по замку и ворваться в него. Для этого из Киото вызвали больше пятисот плотников, собрали брёвна от пяти-шести до восьми-девяти сун толщиной и велели сделать висячий мост шириной в один дзё пять сяку и длиной больше двадцати дзё. Когда висячий мост был, наконец, готов, к нему прикрепили две или три тысячи канатов, обмотали ими несущие брёвна и забросили на крутой берег со стороны замка. Мост был построен так искусно, что казался висячим мостом Лу Баня, касающимся облаков.

Скоро пять или шесть тысяч человек отважных воинов переправились через этот мост, стремясь быть первыми. Казалось, будто замок вот-вот падёт, но Кусуноки заранее это предусмотрел, велел поджечь метательные факелы, и набросать их на мост, навалив, словно дрова, а через водяные трубки водопадом лить на них масло. Огонь охватил фермы моста, ветер долины раздувал пламя. Когда воины, бездумно перешедшие мост, пытались двинуться вперёд, их обжигало свирепо бушевавшее пламя. Когда же они хотели вернуться назад, им мешало большое войско, стоявшее лагерем: оно не знало, что тем грозит впереди. Когда воины собирались отпрыгнуть в сторону, у них холодела печень оттого, что ущелье было глубоким, а скала отвесной.

Пока они спорили, куда податься, фермы моста в центре прогорели, рухнули и упали на дно ущелья. Несколько тысяч воинов одновременно свалились друг на друга в середину бушующего огня. Все до одного сгорели насмерть. Их вид вызывал в сознании точь-в-точь образ грешников в восьми великих преисподних. Тела людей насквозь пронзили мечи скал и сабли деревьев, обожгли бушующий огонь и железная ванна.

Между тем, тут и там, на вершинах и в долинах прятались больше семи тысяч человек, которые собрались там по приказу принца из Великой пагоды. Они перекрыли пути подхода осаждающим замок Тихая.

Из-за этого вдруг прекратилась поставка провианта для воинов провинций, люди и кони отощали, перевозка по суше и по воде находилась под обстрелом, по сто и по двести всадников поворачивали назад. Знатоки местности поджидали осаждающих там и сям в удобных местах и обстреливали их. При этом неизвестно было число поражённых стрелами каждый день и каждую ночь. Те, кто чудом спасались, бросали коней и доспехи, снимали с себя всю одежду и оставались обнажёнными. Они либо закрывали обломки скал и так прятали свою наготу, либо оборачивали свои животы листьями травы. Беглецы, которые показывали свой стыд, каждый день непрерывно разбегались на все десять сторон. Такое бесчестье в прежние времена было неслыханным. Ибо воины Японии, дожив до этих времён, теряли доставшиеся им от поколений предков доспехи, тяжёлые и лёгкие мечи. В бессмысленном споре погибли двое из Нагоя, Вступивший на Путь из Тотоми и Хёносукэ.

Кроме того, среди воинов, если у кого убивали отца, то сын срезал себе волосы, если же ранили господина, то подданный помогал ему и возвращался с ним домой. Хотя вначале говорили о восьмистах тысячах всадников, теперь нападающих оставалось всего сто с лишним тысяч всадников.

 

3

ОБ ИМПЕРАТОРСКОМ УКАЗЕ, ПОЖАЛОВАННОМ НИТТА ЁСИСАДА

Житель провинции Кодзукэ по имени Нитта Котаро Ёсисада — потомок в семнадцатом поколении Хатимана Таро Ёсииэ, отпрыск знаменитого рода Минамото. Но миром тогда владел род Тайра, который был облечён властью над Четырьмя морями, поэтому Ёсисада должен был последовать приказу Канто и направиться в обход Алмазной горы.

В одном месте он однажды приблизил к себе командира собственного войска Вступившего на Путь Фунада Ёсимаса и промолвил:

— Исстари повелось так, что оба дома, Минамото и Тайра, служили двору, и когда род Тайра поднимал мятеж, дом Минамото усмирял его, а в те дни, когда от своего господина отворачивался род Минамото, его подавлял дом Тайра. Несмотря на свою глупость, Ёсисада понимает, что у членов нашего дома от поколения к поколению теряется слава искусных воинов. Сейчас же по поведению Вступившего на Путь из Сагами видно, что гибель его недалека. Я вернусь к себе в провинцию, соберу верных долгу совести воинов и успокою сердце прежнего государя. Однако без повеления августейшего мне это вряд ли будет по силам. Как бы это удостоиться повеления его высочества принца из Великой пагоды? Я смог бы тогда осуществить эту свою многолетнюю мечту.

Так он вопросил, и монах в миру Фунада спокойно ответил:

— Принц из Великой пагоды изволит укрываться среди окрестных гор, поэтому Ёсимаса должен обдумать способы и спешно получить повеление его высочества, — и вернулся на своё постоянное место в лагере.

На другой день Фунада послал больше тридцати молодых людей под видом мятежников, велев им среди ночи подняться на гору Кудзураки, сам же спустился к своему войску и утром под прикрытием тумана погнался за ними и преследовал около часа. Мятежники из Уда и Утинокори, увидев их, решили, что это их сторонники и, чтобы соединить их силы со своими, спустились с другой горы и приблизились к ним. Тогда Фунада окружил мятежные силы и захватил живыми до одиннадцати человек.

Фунада развязал пленников и по-секрету сказал им:

— Сейчас вас только захватили и никого не застрелили. Его милость Нитта намеревается, вернувшись к себе в родную провинцию, поднять государево знамя, но он не может обойтись без повеления его высочества, поэтому мы и захватили вас с тем, чтобы узнать местопребывание принца из Великой пагоды. Если вам дорога ваша жизнь, возьмите от нас проводника, ведите его в качестве посланника и идите в то место, где пребывает принц.

Так он сказал, и мятежники весьма обрадовались:

— Если таково ваше желание, это сделать очень легко. Освободите на некоторое время одного из нас. Велите ему вернуться и сообщить вам повеление его высочества.

Один человек отправился к особе принца, а остальных десять оставили. Ушедшего ожидали каждую минуту: вот сейчас, вот сейчас он вернётся, и однажды он пришёл с повелением его величества, начертанном на бумаге с гербом августейшего. Говорилось в нём следующее.

«Пожалованные мне речения его величества гласят: "Распространяя своё влияние, управлять тьмой провинций есть добродетель просвещённого государя, подавляя мятежи, утихомиривать Четыре моря есть обязанность его подданных-воинов. В последние годы закононаставник Такатоки и его единомышленники пренебрегают законами, установленными двором, и творят злые дела, как того хотят. Нагромождение зол уже проявилось в небесных карах. Наша обеспокоенность продолжается уже много лет, в результате поднимаются воины, стоящие за добро. К вам у государя самые глубокие чувства. И воздаяние будет немалым. Нужно поскорее определить план подавления Канто и привести Поднебесную в спокойствие. Именно таково высочайшее волеизъявление".

Так повелел государь.

Первый день второй луны третьего года правления под девизом Гэнко.

Младший военачальник Левой стороны.

Его милость Нитта Котаро».

Текст государева повеления содержал слова Его величества, которые следовало иметь дома перед глазами, поэтому Есисада очень обрадовался, со следующего дня сказался больным и срочно выехал в свою провинцию. Воинские силы, которые должны были вести главные сражения, под тем или иным предлогом возвращались в свои провинции. Дороги для подвоза продовольствия воинам были перерезаны, и осаждающие замок Тихая теряли присутствие духа. Услышав это, из Рокухара к месту осады послали Уцуномия. Тот добавил к осаждающим больше тысячи всадников двух отрядов, Ки и Киёвара. Это были новые войска, не имевшие потерь, поэтому они срочно выступили под стены замка и десять с лишним дней атаковали замок, не переставая ни днём, ни ночью. За это время они разрушили все оборонительные заграждения у краёв рва, и было видно, что этим несколько затруднили оборону замка. Однако люди из обоих отрядов, Ки и Киёвара, не обладали плотью принца Хандзоку.

Не обладали они и силой Рюхакуко, горы раскалывать не могли. Больше ничего делать не оставалось, нападавшие вели сражения с воинами, которые были перед ними, а из тех, кто находился сзади, каждый взял заступ или мотыгу и готов был подкопать и опрокинуть гору. И действительно, главную башню подкапывали ночью и днём трое суток и в конце концов обрушили. Люди, увидев это, стали говорить с сожалением: «Надо было с самого начала остановить сражение и вести подкоп». Но, хотя каждый стремился копать быстрее всех, было видно, что подкопать большую гору больше одного ри в окружности нелегко.

 

4

О ВОССТАНИИ АКАМАЦУ

Тем временем, услышав, что замок Кусуноки крепок, а Киото бессилен, Вступивший на Путь Акамацу Дзиро Энсин выступил из замка Кокэнава в провинции Хари-ма, перекрыл два тракта, Санъё и Санъин, и расположился лагерем между Яманосато и Нисигахара. Здесь по приказу из Рокухара в столицу двигались войска из провинций Бидзэн, Биттю, Бинго, Аки и Суо. Собравшись на станции Мицуиси, они прогнали из Яманосато войско. Об этом узнал Акамацу, прежний губернатор провинции Тикудзэн, который занимал гору Фунасаки, и он захватил в плен больше двадцати главных соперников.

Однако Акамацу не перестрелял их, а отнёсся к пленникам весьма душевно, поэтому Ито Ямато-но Дзиро, почувствовав его благодеяния, внезапно изменил свою приверженность силам воинских домов и решил присоединиться к союзу армий императора. Сначала он занял замок на горе Мицуиси, которая возвышается над его особняком, но вскоре завладел горой Кумаяма и собрал там добрых воинов. Ему проиграл сражение Кадзи-но Гэндзиро Дзаэмон, протектор провинции Бидзэн, который отступил в Кодзима. С этих пор, наконец, были перерезаны дороги в западные провинции, а центральные провинции пришли в беспорядок.

Он велел Ито остановить войско, направлявшееся в столицу из западных провинций, после чего, не тревожась о безопасности своего тыла, Акамацу быстро взял замок Токада Хего-но-сукэ и, не дав минуты отдыха своим ногам, напал на тракт Санъиндо. По пути к нему присоединялись вооружённые всадники, и скоро у него стало больше семи тысяч воинов.

Он полагал, что с такими силами победит Рокухара, однако, на случай, если сражения затянутся, сначала, для того, чтобы люди и кони отходили назад и некоторое время отдыхали, Акамацу построил замок в горном храме по названию Мая к северу от своего лагеря, сократив расстояние до соперника до двадцати ри.

 

5

О МЯТЕЖЕ КОНО

Ожидавшийся в Рокухара Уцуномия с его сильным войском отправился к замку Тихая, войска западных провинций не могли прибыть в столицу, отрезанные Ито. Было решено, что сейчас нужно направить к замку Мая войска с Сикоку, но в четвёртый день дополнительной второй луны из провинции Ие прибыл срочный гонец, который доложил:

— Дои-но Дзиро и Токуно-но Ясабуро перешли на сторону принца и подняли боевые знамёна. Сговорившись с воинами нашей провинции, они хотят вторгнуться в Тоса. В двенадцатый день прошедшей луны Кодзукэ-но-сукэ Токинао, военный комиссар Нагато, переправился в нашу провинцию на трёхстах с лишним боевых кораблях и принял сражение при Хосигаока. Войска Нагато и Суо потерпели поражение, но число убитых и раненых неизвестно. Кроме того, говорят, что неизвестно, куда ушли Токинао и его сын. После всего этого войска Сикоку полностью стали подчиняться Дои и Токуно. Шесть с лишним тысяч их всадников собрались в портах Утацу и Имабари и теперь намерены двинуться на столицу. Нужно быть наготове.

 

6

О ТОМ, КАК ПРЕЖНИЙ ИМПЕРАТОР ПОСЕТИЛ ФУНАНОЭ

Сражения в окрестностях столицы ещё не утихли, а на Сикоку и в западных провинциях начались волнения, так что люди в Канто были в тревоге, словно они наступают на тонкий лёд, и опасались за страну, будто заглядывают в пропасть.

«Начнём с того, что такие, как теперь, беспорядки в Поднебесной поднялись только благодаря помыслам прежнего императора. Надо быть очень и очень настороже, чтобы мятежные подданные не забыли о своём долге и не выкрали его».

Такое предупреждение послали в адрес Оки-но-хоган из Рокухара, и тот собрал местных управляющих из ближних провинций и прямых вассалов сёгуна, строго-настрого велев им установить постоянную дневную стражу и ночные обходы и запирать ворота в дворцовых покоях.

В последнюю декаду дополнительной второй луны Сасаки Фудзина-но-хоган, находясь на страже, закрыл центральные ворота, а сам в глубине души думал, как бы это освободить государя и поднять мятеж. Однако его беспокоило, что сообщить об этом его величеству не было возможности.

Однажды ночью от государя через посредство придворной дамы ему передали рюмку вина. Хоган, принимая её, решил, что случай этот подходящий, и тайно сообщил через эту даму:

— Наверное, его величество ещё не изволит быть осведомлён об этом. Кусуноки Масасигэ из дворцовой охраны выстроил на Алмазной горе замок, и говорят, что больше миллиона всадников из войск восточных провинций, следуя в столицу, пройти туда не могут, но с начала второй луны ведут сражения. Несмотря на это, замок стоит крепко, а нападающие уже терпят поражение. Кроме того, Ито Ямато-но Дзиро выстроил замок в местности Мицуиси, в провинции Бидзэн, и перекрыл тракт Санъёдо. В Харима Вступивший на Путь Акамацу Эсин, получив повеление принца, провёл наступление до провинции Сэтцу и остановился лагерем в местности Мая, в Хёго. Его силы насчитывают уже более трёх тысяч всадников, угрожают столице, сокращают её владения и действуют в ближних к столице провинциях. Дои-но Дзиро и Токуно-но Ясабуро из семьи Коно на Сикоку приняли сторону государя и, подняв боевые знамёна, нанесли поражение Кодзукэ-но-сукэ Токинао, местному комиссару из Нагато, который бежал в неизвестном направлении. После этого, как говорят, все войска Сикоку примкнули к Дои и Токуно и, погрузившись на большие корабли, должны направиться сюда, навстречу государю. Ходят также разговоры, что сначала они должны атаковать столицу, Я думаю, что постепенно приближается время, когда государь должен быть освобождён. Пока я, Ёсицуна, нахожусь на страже, государь мог бы скрытно выйти на своей лодке из порта Тибури, а от ветра лодка августейшего могла бы причалить в какой-нибудь бухте между Идзумо и Хоки и подождать некоторое время, а государю было бы угодно положиться на соответствующих воинов. Ёсицуна с трепетом сделает вид, что нападает на государя, и таким способом сможет присоединиться к его августейшей особе, — так он сказал.

После того, как придворная дама выслушала и доложила этот план, государь изволил подумать, не лукавство ли то, что этот человек говорил. Чтобы ещё и ещё раз поразмыслить о планах Ёсицуна, его величество послал к нему ту придворную даму. Хоган, сверх того, что ещё более проявил своё понятие о чести, до крайности полюбил даму, а потому проявлял всё больше и больше преданности его величеству.

— В таком случае, сначала поезжай в провинцию Идзумо, переговори с нашими единомышленниками и возвращайся назад, — повелел августейший, после чего Ёсицуна направился в Идзумо и побеседовал с Энъя-хоган.

Энъя надо всем подумал, запер Ёсицуна и не дал ему вернуться в провинцию Оки. Государь изволил некоторое время подождать Ёсицуна, но, из-за того, что дело слишком затягивалось, он решил отправляться, вверив себя одной лишь судьбе. Однажды ночью, в полной темноте сказав, что приближается время родов придворной дамы госпожи Самми, и она должна выехать из дворца, государь велел подать для неё паланкин, а сам, в сопровождении одного только младшего военачальника Рокудзё Тадааки-асона, тайно выехал из своего дворца.

Но этим можно удивить людей. Кроме того отказавшись от паланкина, чтобы не было носильщиков, милостивый Сын Неба, совершивший десять добрых деяний, сам оставил на пыли яшмовые следы своей соломенной обуви и лично изволил ступать по грязной земле. Как это было прискорбно! Был двадцать третий день третьей луны, поэтому ночь стояла безлунная, тёмная, и государь изволил брести неведомо где по дорогам далёкой степи.

Ему хотелось уйти далеко, поэтому звук водопада в горах позади был едва слышен. Его величество изволил подумать со страхом: «Может быть, сюда явятся мои преследователи?» — и шаг за шагом продвигался вперёд, куда ему хотелось. Когда это государь мог научиться ходить по дорогам?!

Тадааки-асон тянул государя за руки, толкал его в бёдра с таким ощущением, будто они ступают по дорогам во сне, будто ходят по одному и тому же месту, тревожился о том, как быть дальше. Они брели по степным росам, утомляя свой дух и плоть. Когда опустилась совсем глубокая ночь, невдалеке в лучах луны послышался звон колокола, и ориентируясь на этот звук, Тадааки-асон вышел к какому-то дому и постучал в ворота.

— Как пройти к порту Тибури? — спросил он.

Из дома к ним вышел мужчина-простолюдин. Опознав его величество по внешнему виду, он, хотя и был грубым земледельцем, выказал ему глубокую почтительность и молвил:

— До порта Тибури отсюда всего пятьдесят тё, но дорога делится на южную и северную, так что вы станете сомневаться, которую из них выбрать, поэтому я лучше провожу вас.

Его величество легко согласился на это, и вскоре они прибыли в порт Тибури. Когда здесь послышались удары барабана, отбивавшего время, была ещё ночь, начиналась пятая стража. Мужчина, бывший в дороге провожатым, быстро обежал вокруг порта, обнаружил торговое судно, которое возвращалось в провинцию Хоки, поговорил о том и о сём, поместил государя в каюту на судне и после этого успокоился и остался на берегу. Этот мужчина, наверное, на самом деле не был простым человеком.

После того, как гонения на государя закончились, нужно было вознаградить его особую преданность. Мужчину разыскивали по всем провинциям, однако не нашлось человека, который бы сказал: «Это я!»

Когда рассвело, корабельщики отдали швартовы, при попутном ветре подняли парус, и судно вышло из порта. Капитан посмотрел на особу его величества и решил, что человек это не рядовой. Он склонился в поклоне перед каютой государя и проговорил:

— Это время вы можете судном распоряжаться. Для нас это будет делом чести. Какую бухту вы ни выбрали бы, чтобы к ней приблизиться, мы повернём к ней судовой руль.

Вид у него был такой, что он действительно оставит все другие дела. Выслушав его, Тадааки-асон подумал, не замыслил ли тот втайне что-нибудь плохое, подозвал капитана к себе и сказал:

— Что мы можем скрывать сверх того, что ты предполагаешь? Особа, что находится в каюте, изволит быть хозяином страны Японии, милостивым вершителем десяти добрых деяний. До твоего слуха тоже, наверное, доходило, что с прошлого года его величество затворили в особняке Оки-но-хоган. Тадааки же выкрал его. Веди судно на подходящую стоянку где-нибудь между провинциями Идзумо и Хоки, быстро причаль и выпусти нас на берег. Если судьба будет благоприятна, я обязательно возведу тебя в самураи и сделаю владельцем поместья.

Капитан, судя по его виду, действительно обрадовался, взялся за руль и парус, поймал боковой ветер и пустил судно бежать на всех парусах.

Когда стало казаться, что по морю прошли двадцать или тридцать ри, в море увидели около десяти судов, которые шли под парусами при том же ветре и направлялись в сторону Идзумо и Хоки. Посмотрели, не суда ли это, следующие в Цукуси, или это местные торговые суда? Нет, это были суда Оки-хоган Масатака, преследующие государя!

— Вряд ли мы сможем тягаться с ними. Спрячьтесь, пожалуйста, — сказал капитан, глядя на них.

Он переместил государя и Тадааки-асона на днище судна, сверху на них под видом использованных навалил мешки с сушёной рыбой, на них встали гребцы и рулевой и стали грести вёслами.

Тем временем, один из кораблей преследователей догнал судно, на котором находился государь, причалил к нему, преследователи вошли внутрь каюты, искали тут и там, но ничего не обнаружили.

— Значит, это не то судно. Может быть, — спросили они, — здесь проходило какое-то необычное судно?

Капитан отвечал:

— На судно, вышедшее из порта Тибури сегодня ночью, в час Мыши, пришли два человека, которые показались нам людьми из высшей столичной знати. На одном было надето что-то вроде церемониальной шляпы, а на другом — шляпа «стоящий ворон». Теперь это судно идёт впереди нас на пять-шесть ри.

— Тогда дело несомненное. Быстрее двигаемся!

С этими словами они подняли парус, взяли нужное направление, и их корабль быстро стал удаляться. После этого беглецы немного успокоились, но, оглянувшись назад, всего в одном ри снова увидели, что их преследуют более ста судов, которые летят за ними, словно птицы. Увидев их, капитан судна помимо паруса установил вёсла. Казалось, судно в одночасье пробежит десять тысяч ри. Но, как ни понуждали гребцов криками, судно с его величеством не двигалось совершенно: ветер утих, а течение было встречным.

Пока матросы и рулевой волновались, как быть, государь поднялся с днища судна наверх, извлёк кусочек священной кости Будды из своего нательного амулета, завернул его в тонкую бумагу и отпустил плыть по волнам.

Видимо, бог драконов принял эту жертву. На море внезапно поднялся ветер и повлёк судно, где пребывал государь, на восток, а суда преследователей погнал на запад. Так его величество избежал опасности оказаться в пасти тигра, а его судно тотчас же пристало к берегу в порту Нава провинции Хоки.

Младший полководец Рокудзё Тадааки-асон один, раньше всех, сошёл с судна и спросил:

— Кто в этих краях слывёт лучшим мастером лука и стрел?

Шедший по дороге человек остановился и сказал:

— В этих краях есть человек по имени Мататаро Нагатоси из Нава. Это не настолько знаменитый воин, но дом у него богатый, родня обширная, а сам он человек весьма рассудительный.

Тадааки-асон разузнал о нём все подробности и сейчас же послал к Нагатоси посланника от имени государя со словами:

— Государь изволил убежать из особняка Оки-хоган. Сейчас он пребывает в этом порту. Нагатоси издавна пользуется известностью доблестного воина, поэтому его величество сказал, что можно обратиться к нему с августейшей просьбой. Можете или нет эту просьбу выполнить, ответить государю нужно сразу.

Как раз в это время Матагоро из Нава созвал родню, чтобы выпить и закусить всем вместе, но, услышав об этом деле, сделал вид что ему трудно определиться, обговорил с ними его и так, и этак, и тут его младший брат Котаро Дзаэмон-но-дзё Нагасигэ вышел вперёд и сказал:

— С древности и поныне есть два обстоятельства, желательные для человека, — это слава и выгода. Мы удостоились просьбы милостивого государя, вершителя десяти добрых деяний, и, если даже оставим свои трупы на поле битвы, мы передадим свои имена грядущим поколениям. Покуда живём, у нас будут воспоминания, а умрём, — честь нам и слава. Сейчас же для нас нет другого выбора, чем стоять на этом.

После этих слов все родственники, находившиеся там, начиная с Матагоро, числом более двадцати человек, сошлись с ним во мнении.

— Тогда нужно срочно готовиться к бою. Здесь наверняка скоро будут преследователи. Нагасигэ же пойдёт сопровождать государя и сразу поведёт его на гору Фунаноэ. Все присутствующие тоже должны быстро встать и последовать на Фунаноэ, — бросил он, надел доспехи и выбежал.

Пятеро из сородичей после этого взяли набрюшники, один за другим надели их через голову, затянули шнуры и все вместе пошли встретить государя.

Дело было неожиданным, и для государя не оказалось ни одного паланкина, поэтому Нагасигэ обернул свои доспехи грубой циновкой, поместил государя себе на спину и как птица полетел на Фунаноэ.

Нагатоси послал людей к окрестным жителям и велел:

— Везите в Фунаноэ любой провиант, какой захотите. Каждому, кто доставит рис из своего амбара, будет выдано по пятьсот монет.

Со всех десяти сторон прибыло пять или шесть тысяч человек, обгонявших друг друга. За один день доставляли больше пяти тысяч коку провианта.

После этого он раздал все сокровища подчинённым и крестьянам, а свой особняк предал огню. Его силы в сто пятьдесят всадников переехали на Фунаноэ и стали охранять императора. Родственник Нагатоки по имени Нава Ситиро был человеком воинского склада. Он взял пятьсот полос белого полотна, сделал из них знамёна, закоптил дымом из зажжённой сосновой хвои и, расписав их гербами воинов ближних провинций, расставил под деревьями на этой горе. Эти знамёна развевались на позициях от дуновения горного ветра, и казалось, что гора переполнена войсками.

 

7

О БИТВЕ ПРИ ЯРУНАНОЭ

Тем временем, в двадцать девятый день той же луны Оки-хоган и Сасаки Дандзёдзаэмон с юга и с севера перешли в наступление с силами более, чем три тысячи всадников. К северу Фунаноэ продолжается большими горами, а с трёх сторон от неё поверхность земли понижается, и белые облака, что цепляются за вершину горы, окружают её подножье. Поскольку замок был сооружён внезапно, в нём не прорыли ни одного канала, не оштукатурили ни одну стену, и только в разных местах срубили немного больших деревьев и натащили веток с колючками, наломали черепицу с монашеских келий и устроили завалы.

Нападающие силами более, чем в три тысячи всадников, поднялись до середины склона и замок, несомненно, увидели. Но в густой тени зарослей сосен и дубов не могли определить, много там сил или мало. Однако было видно, как четыреста или пятьсот знамён разных домов колышутся, словно облака, и отражаются на солнце.

Значит, здесь собрались все войска из ближних провинций, — думали нападающие, — их трудно атаковать только этими нашими силами. Нападающие сомневались, могут ли они продвигаться вперёд. Противнику не было видно войско в замке; укрывшись в тени деревьев и в траве, он время от времени стрелял, и так, пуская дальние стрелы, провёл весь день.

В этой обстановке его милость Сасаки Дандзёдзаэмон, нападавший с одной из сторон, находился в отдалении на склоне горы, как вдруг был поражён в правый глаз прилетевшей откуда-то стрелой и тут же упал замертво. Из-за этого подчинённые ему пятьсот с лишним всадников растерялись и сражаться не могли. Садо-но-дзэндзи, имея под своей командой больше восьмисот всадников, зашёл в тыл противнику, но внезапно свернул знамя, снял шлем и сдался в плен.

Оки-но-хоган ничего этого не знал. Он решил, что войско, заходившее с тыла, наверное, уже приблизилось к противнику, двинулся на внешние ворота замка и, вводя в бой всё новые и новые силы, без перерыва атаковал замок. Когда солнце уже готово было спрятаться за западные горы, небо вдруг заволокло тучами, подул ветер, пошёл крупный, как тележные оси, дождь. Загремел такой гром, будто рушились горы. Перепуганные нападающие тут и там столпились в тени деревьев, а Тародзаэмон Нагасигэ и Кодзиро Нагатака, младшие братья Нава Мататаро Нагатоси, послали лучников налево и направо, и те нещадно расстреливали их. Передние ряды врагов тряслись от страха, их рубили там и сям, где только могли, и поражали стрелами.

Тысячу с лишним всадников из нападающих погнали вниз, на дно долины, и те пронзили друг друга мечами и алебардами и лишились жизни. Число их неизвестно.

Только Оки-но-хоган спас свою горькую жизнь, сел в маленькую лодку и бежал назад в свою провинцию. Однако расположение жителей провинций резко переменилось. Он ни в одной бухте не мог выйти на берег, и его несло по волнам и влекло ветрами, так что принесло к порту Цуруга в провинции Этидзэн. А вскоре, когда Рокухара пали, он покончил с собой в придорожной пагоде Бамба в провинции Оми, вскрыв себе живот.

Хотя и говорят, что наступила эпоха ухудшения нравов, небесный принцип, как будто, ещё действует. Удивительно, что Оки-но-хоган, который причинил так много страданий государю, был уничтожен за какие-то тридцать дней, а голова его была надета на копьё с флажком, укреплённое на воротах.

Когда прошёл слух, что государь возвращается из провинции Оки и находится в Фунаноэ, к нему, не переставая, поскакали воины из провинций. Первыми прискакали больше, чем с тысячью всадников губернатор Идзумо Энъя-но-хоган Такасада и Фудзина-но-хоган. После них больше восьмисот всадников Асаяма Дзиро, отряд в триста с лишним всадников Канадзи, семьсот с лишним всадников-монахов с горы Дайсэн, а в трёх провинциях, Идзумо, Хоки и Инаба, не было ни одного воина, имевшего дело с луком и стрелами, который бы не прискакал.

Не только они. Из провинции Ивами прискакали семейства Сава и Масуми, из провинции Аки — Кумагаи и Кобаикава, из провинции Мимасака — семья Канкэ, Эми Хага, Сибуя, Минами Санго, из провинции Бинго — Эда, Хиросава, Мия, Миёси, из Биттю — Ниими, Нариаи, Насу, Мимура, Косака, Кавамура, Сё, Макабэ, из Бидзэн — Имаги, Одоми-но Таро Ёсинори, Увада Бинго-но Дзиро Норинага, Тима-но Дзиро Тикацунэ, Фудзии, Инокоси Горо Саэмон Норисада, Кодзима Накагири, Мино-но Гонносукэ, Вакэ-но Ядзиро Суэцунэ, Осико Хикодзабуро. И кроме них, как передавали, были даже воины с Сикоку и Кюсю. Каждый старался прискакать раньше других, и эти силы переполнили горы у Фунаноэ. С четырёх сторон от подножья на два-три ри не было такого места, где бы под деревом и даже в тени трав не было людей.