1

О ТОМ, КАК ЕГО МИЛОСТЬ АСИКАГА ПРИБЫЛ В СТОЛИЦУ

Из Рокухара постоянно направляли гонцов в Камакура с докладами о том, что предыдущий государь, пребывая на горе Фунаноуэ, направляет в Киото нападающих и, когда в Канто услышали, что дело уже становится опасным, Вступивший на Путь из Сагами очень испугался и направил в столицу большие силы. Половину их он назначил защищать Киото, а главному войску приказал двигаться на Фунаноуэ. Нагоя, губернатора провинции Овари, назначил старшим военачальником и призвал двадцать восемь сторонних дайме. Среди них был помощник главы Ведомства гражданской администрации Асикага Такаудзи. Он был в это время болен и ещё не выздоровел, но упорно настаивал на том, чтобы тоже войти в их число и отправиться в столицу. По этой причине его милость Асикага в душе почувствовал раздражение.

«Не прошло и трёх лун с тех пор, как почил мой батюшка. Горькие слёзы ещё не высохли. К тому же, я поражён болезнью и всё время печалюсь, что не могу носить дрова, а повеление собраться по долгу наказания мятежников наводит уныние. Я принадлежу к дому потомков рода Гэн. Не так давно было то время, когда наш дом вышел из монаршего рода. Если это учитывать, можно понять долг государя и подданного, а то, что при этом был выпущен такой приказ, происходит из-за глупости человека. Оказавшись в тяжёлом положении, настаивать ещё и на походе в столицу значит, что мы всем домом предстанем пред особой прежнего государя, сбросим Рокухара и сами сможем определить благополучие и падение своего дома». Так он подумал про себя, а люди об этом ничего не знали.

Вступившему на Путь из Сагами такое и на ум не приходило. Он до двух раз в день посылал Кудо Саэмон-но-дзе с упрёками:

— Нельзя тянуть с вашим отправлением в столицу!

Его милость Асикага замыслил мятеж и про себя уже всё решил, поэтому своё мнение никак не высказывал. Он отвечал:

— В ближайшие дни смогу отбыть в столицу.

Однако за ночью последовал день, и он выехал. Не говоря уже о его семье и подданных, в столицу отправились все до одного, вплоть до женщин и молодых господ. Такие ходили разговоры, поэтому Вступивший на Путь Нагасаки Энки удивился, срочно поехал к Вступившему на Путь из Сагами и сказал:

— Извольте взглянуть на правду. Его милость Асикага в столицу отправил всех, вплоть до своей главной супруги и молодых господ. Это странно. В наше время даже близкие родственники должны вести себя осторожно. Тем более, потому, что Асикага в течение многих лет были лишены политической власти и теперь желают обладать ею. Всюду, от иных стран и до нашей империи, в те времена, когда мир погружается в смуту, собирают вассалов, преданных монарху, убивают жертвенных животных, пьют их кровь и приносят недвусмысленные клятвы. Нынешние клятвенные письмена — это они и есть. Или же принято отдавать своих детей в заложники, рассеивать подозрения в своём честолюбии. Сына его милости Кисо, Симидзу-кандзя, послали к старшему военачальнику. Если поразмыслить над этим примером, его милость Асикага должен был оставить в Камакура своего сына и старшую супругу и написать клятвенную грамоту.

Так он сказал, и Вступивший на Путь из Сагами подумал, что это, наверное, правда. Он немедленно передал через гонца:

— Восточные провинции пока спокойны, причины для беспокойства нет. Все Ваши малолетние дети должны оставаться в Камакура. Далее: оба наши дома — одно целое, они связаны, как вода с рыбой. Наши родственные связи стали ещё крепче благодаря связи с Акахаси-сосю, но для того, чтобы рассеять сомнения людей, почтительно прошу у Вас оставить бумагу с клятвой это будет достойно и в общественном и в личном плане.

Так он передал, и его милость Асикага, хоть он и испытывал в душе всё более глубокие чувства, но внешне не показал признаков возмущения. Он вернул гонца обратно, сказав ему:

— Теперь я могу дать ему ответ.

После этого он вызвал своего младшего брата, помощника начальника Военного ведомства, и спросил о его мнении.

— Что это значит? — и тот, немного подумав, ответил:

— Сейчас я подумал над этим серьёзным делом, — сказал он, — оно совсем не для вас. Вместо Неба просто исключать то, что не соответствует Пути, значит вознамериться ради государя отойти от неисполнения долга. Кроме того, меня учили, что ложные клятвы не принимают и боги. Пусть Вы даже напишете ложные клятвенные слова, будды и боги не станут принимать их за Ваши искренние желания. А дело с тем, чтобы оставить в Камакура Ваших детей и супругу, расположено непосредственно перед этим серьёзным делом: нельзя насильно доставлять Вам страдания. Дети Ваши ещё малолетние, поэтому, если с ними, на всякий случай, из предосторожности оставить немного вассалов, — куда они понесут детей, где спрячут?! Что же касается Вашей супруги, то, пока она пребывает у своего старшего брата, вельможного Акамацу, почему же об этом нужно сожалеть? Говорят: «Человека, который намерен вершить большие дела, небольшая осмотрительность не обременит». В таком малом деле нельзя быть нерешительным. Так или иначе, если проследить за тем, что говорил Вступивший на Путь из Сагами, всё станет ясно после того, как Вы прибудете в столицу. Тогда нужно будет обдумать план того большого дела.

Так он сказал, и вельможный Асикага согласился с его доводами. Своего сына, его милость князя Сэндзю, и супругу, младшую сестру Акахаси-сосю, он оставил в Камакура, написал бумагу с клятвой и послал её Вступившему на Путь из Сагами. Вступивший на путь из Сагами, ничего не подозревая, обрадовался этому, вызвал Такаудзи к себе и высказал ему самые разные похвалы:

— Есть белое знамя, которое передавалось из поколения в поколение нашими предками. Это великая драгоценность, которая в поколениях передаётся от его милости Хатимана наследникам дома. Вдова покойного вельможи Ёритомо, монахиня, получила её по наследству, и наш род обладает ею до настоящего времени. Её называют редкостной драгоценностью для многих поколений. Для других родов она не подходит. С этим знаменем усмирите же злодеев побыстрее! — и с этими словами лично вручил ему знамя, вложив его в парчовый чехол.

Кроме того, пока Такаудзи менял и кормил коня, он положил на десять коней серебром украшенные седла, надел серебряные доспехи в десять слоёв, опоясался мечем, украшенным золотом, и выехал.

Его милость Асикага со старшими и младшими братьями — Кира, Уэсуги, Никки, Хосокава, Имагава и Аракава, отрядом вассалов в тридцать два человека, с сорока тремя человеками из знатных домов, а всего с силами свыше трёх тысяч всадников в двадцать седьмой день третьей луны третьего года правления под девизом Гэнко отбыл из Камакура. Он был назначен старшим военачальником главного войска и, опередив Нагоя Такаиэ, губернатора провинции Овари, на три дня, в шестнадцатый день четвёртой луны прибыл в Киото.

 

2

О НАСТУПЛЕНИИ НАГАСАКИ И О БИТВЕ ПРИ КОГА НАВАТЭ

Двое Рокухара раз за разом побеждали в сражениях, поэтому относились с пренебрежением к угрозам противников из западных провинций. Тем временем, Юки Куродзаэмон-но-дзё, на которого полагались, как на основного доблестного воина, стал их врагом и примкнул К войску провинции Ямасиро. Кроме того, в то самое время, когда воины из провинций по пять и по десять всадников или, утомившись перевозкой провизии, возвращались в свои провинции, или, сообразуясь с судьбами эпохи, склонялись перед противником, сторонники прежнего императора, несмотря на поражения, постепенно наращивали силы, а у воинских домов, хоть они и одерживали победы, число воинов день ото дня уменьшалось. Всё больше становилось людей, которые говорили с опаской: что будет, если так же пойдёт дальше! А когда в столицу опять прибыли, словно облака и туман, два войска — Асикага и Нагоя — цвет лица у людей выправился, и люди приободрились.

В такой обстановке на следующий день после того, как его милость Асикага прибыл в столицу, он втайне отправил гонца на гору Фунаноуэ в провинции Хоки и передал, что может стать их сторонником. Государь был чрезвычайно обрадован и, созвав правительственные войска из провинций, он отдал повеление о том, чтобы подавить врагов династии. Ни обоим Рокухара, ни Нагоя, губернатору провинции Овари, на ум не могло придти, что у вельможного Асикага есть такой замысел, поэтому они каждый день собирались, совещались между собой и решали разрушить ставку в Яхата и в Ямадзаки, так что в подробностях до конца эти разговоры было не исчерпать.

«Дорога в гору Дайко легко разбивает повозки, но по сравнению с людскими сердцами это ровная дорога. Воды Буке легко переворачивают лодки, но если их сравнить с людскими сердцами, течение в них спокойное. Наклонности у людских сердец очень непостоянны». Выражаясь этими словами поэта, их милости Асикага испытывали благодарность, когда из поколения в поколение получали благодеяния от губернаторов провинции Сагами. Процветание их дома, вероятно, не равнялось с процветанием людей в Поднебесной. Кроме того, появилось много аристократов, породнившись с Акахаси, прежним губернатором провинции Сагами. Поэтому Вступивший на Путь из Сагами вряд ли ожидал с их стороны предательства.

Битва в двадцать седьмой день четвёртой луны при Яхата и Ямадзаки была определена заранее, поэтому Нагоя, губернатор провинции Овари, в качестве старшего военачальника передовой части войска с семью тысячами шестьюстами с лишним всадниками двинулся туда от дороги Тоба. Помощник главы Ведомства административных дел Асикага Такаудзи в качестве старшего военачальника арьергарда с пятью с лишним тысячами всадников двинулся со стороны западных холмов. Узнав об этом, правительственные войска в Яхата и Ямадзаки решили выйти к ним в неудобных местах и неожиданно дать сражение. Глава Ведомства мелких чиновников, средний военачальник Тадааки-асон, с пятьюстами с лишним всадниками перешёл через мост у Великой переправы и расположился на речном берегу у Акай, Красного Колодца. Его милость Юки-но Куродзаэмон Тикамицу с тремястами с лишним всадниками направился в окрестности Кицунэгава, Лисьей реки.

Вступивший на Путь Акамацу Энсин с тремя с лишним тысячами всадников расположился лагерем в трёх местах — Ёдо, Фурукава и на северо-западе Кога Наватэ. Хотя и говорили, что все они готовы сокрушить сильного противника, вращать небо, вбок наклонить землю и поглотить силу духа противника, было непохоже, что они готовы сражаться с войском в десять с лишним тысяч всадников, прибывших сейчас из восточных провинций. Правда, стало заранее известно в подробностях, что его милость Асикага переходит на их сторону, но всё-таки, вдруг это окажется обманом, — подумал стоявший на линии города младший военачальник Масатада-асон и, созвав человек пятьсот-шестьсот для укрытия в засаде от Тэрадо до Западных холмов, двинул их в сторону Ивакура.

Тем временем, как только стало известно, что его милость Асикага, старший военачальник арьергарда, в предрассветных сумерках оставил Киото, старший военачальник передовых сил Нагоя, губернатор провинции Овари, выразил сожаление:

— Значит, он раньше всех ворвался в расположение противника?

И безрассудно ринулся вперёд, вынуждая копыта коней глубоко погружаться в грязь на дороге Кога Наватэ. Губернатор провинции Овари с самого начала был пылким молодым воином, так что заранее был уверен, что в нынешнем сражении он поразит слух и зрение людей и прославит своё имя. Поэтому в тот день он отправился на битву так, что конь, доспехи и даже эмблема на его шлеме осияли окрестности.

На рубашку под доспехами из покрашенной тёмно-красным цветочной камки плотно надеты отделанные золотом доспехи из фиолетовых нитей. В шлеме с пятиполосным назатыльником, инкрустированным звёздами, смотрели вверх ажурной работы из золота и серебра два небесных принца — Солнечного света и Лунного света. Он был опоясан фамильной драгоценностью, отделанным золотом мечом по имени Марудзая, Круглые ножны. За спиной высоко поднимался колчан на тридцать шесть стрел с оперением из орлиных перьев. Военачальник сидел на белом коне с чёрной гривой, в седле, расписанном золотыми гербами с тройным китайским веером; алый подхвостник на сбруе был украшен толстыми кистями, сверкал под лучами утреннего солнца. Военачальник мало-помалу выезжал впереди своего войска, осматриваясь вокруг, и поторапливал коня. Не было среди противников таких, которые по его виду не поняли бы; вот он, сегодняшний старший военачальник главных сил.

Из-за этого противники не обращали внимания на рядовых воинов, они рассредоточивались в одном месте, собирались вместе в другом и стремились поразить его одного, но доспехи на нём были добрые, и стрелы не пробивали их даже сзади. Кроме того, этот воин был умелым рубакой и приближающихся врагов рубил наповал. Его мощь была такой внушительной, что несколько десятков тысяч рядовых солдат правительственных войск уже дрогнули перед ним. В это время сильные и быстрые стрелки из лука, члены семьи Акамацу, по имени Сае, Саэмон, Сабуро и Норииэ кичились нападениями из засады на бегущих воинов; князь Тикуэн сделал своими все укрытия.

Специально сняв с себя доспехи, всадники стали пешими стрелками, двинулись вдоль межей на полях, скрывались в зарослях, прятались в тени некоторых межей и, приблизившись к старшему военачальнику противника, стали ожидать случая пустить в него стрелу. Губернатор провинции Овари прогонял врага, пришедшего с трёх направлений, стирая кровь на мече Онимару отличительными лентами на шлеме.

В ожидании того, что исполнится задуманное, Нориикэ раскрыл веер, подошёл к нему совсем близко и: «Дзинь!» — выстрелил.

Его стрела от цели не отклонилась. Она угодила спереди в центр шлема губернатора провинции Овари и попала ему в самую середину между бровями, пробила мозг и разрушила кость, а белый наконечник стрелы вышел из конца затылочной кости.

И хотя это был храбрый военачальник, он от одной этой стрелы ослабел, с грохотом упал с коня вниз головой. Норииэ ударил ладонью о колчан и радостно воскликнул:

— Нагоя, старшего военачальника противников и губернатора провинции Овари, я, Норииэ, поразил с одного выстрела! Люди, действуйте так же!

Правительственные войска, начавшие, было, свыкаться с поражением, воспряли духом и с трёх сторон вступили в победное сражение. Войско губернатора провинции Овари в семь с лишним тысяч всадников стало в беспорядке отходить, но некоторые воины после того, как был убит старший военачальник, раздумывали, куда следует возвращаться, а когда они поворачивали назад, то погибали от стрел.

Некоторые поскакали в Фуката. Были и такие, кому это было не по силам, и они покончили с собой. Поэтому по дороге от берега Кицунэгава, Лисьей реки, до Имадзайкэ на протяжении пятидесяти с лишним тё сплошь лежали убитые.

 

3

О ТОМ, КАК ВЕЛЬМОЖНЫЙ АСИКАГА ПЕРЕХОДИЛ ЧЕРЕЗ ГОРУ ОИНОЯМА

Сражение между передовыми отрядами началось тем же утром, в час Дракона; следы конских копыт тянулись с востока на запад в дорожной пыли с востока на запад, войска атаковали друг друга, сотрясая небо и землю победными кличами, однако его милость Асикага, старший военачальник арьергарда, спустился на западный берег реки Кацурагава, и его воины стали угощать друг друга сакэ. После того, как прошло несколько часов, пришло известие о том, что в сражении между основными силами атакующие отряды терпят поражение. После этого его милость Асикага приказал:

— Тогда перейдём вон через те горы!

Все сели на коней и, отказавшись ехать слишком далеко по провинции Ямасиро, быстро поскакали по дороге Тамба на запад, к селению Синомура. Здесь житель провинции Бидзэн Накагири-но Дзюро и житель провинции Сэтцу Нука-но Сиро решили определить победителя в битве между двумя витязями, и Накагири-но Дзюро у подножья горы Оинояма погнал коня наверх от дороги и вызвал к себе Нука-но Сиро словами:

— Не понимаю, в чём дело! Говорят, что битва витязей, в которой высекаются искры, начинается сегодня утром, в час Дракона, поэтому войско, идущее от тыльных ворот крепости, завершит её большой пирушкой на лужайке. В конце концов, когда услышим, что его милость Нагоя поражён стрелой, мы быстро погоним коней к дороге Тамба. Каковы же, по-вашему, честолюбивые замыслы Асикага Такаудзи? И куда мы должны следовать? До каких пор мы с вами будем скакать? Повернём отсюда назад и доложим обо всём их милостям Рокухара!

Так он сказал, и Нука-но Сиро ответил ему:

— Отлично сказано! Я тоже, когда думаю о том, что обстоятельства изменились, прикидываю, как теперь нужно готовиться к ним? Жаль, что я не смог участвовать уже в сегодняшней битве. Однако увидев, что старший военачальник перешёл на сторону противника, решил, что просто повернуть обратно было бы слишком бессмысленно, значит, вернуться нужно, выпустив сначала хоть одну стрелу.

С этими словами он вынул из колчана стрелу и вложил её в тетиву лука, собираясь под стук копыт повернуть коня. Накагири приостановился и произнёс:

— Что это такое? Вы с ума сошли! Нас всего двадцать или тридцать всадников. Или нам, вторгнувшись в середину того большого войска, выполнить свою давнишнюю мечту о собачьей смерти?! Не надо мечтать о славе дурака, а теперь же благополучно повернуть назад и сберечь свои жизни для будущих сражений. Тогда мы будем людьми, хранящими верность долгу, и разве же не останутся наши имена на будущие времена?!

И Нука-но Сиро, и Накагири повернули коней назад от горы Оинояма и вернулись к Рокухара. Как только сказали, что они прискакали вдвоём, двое Рокухара ударили по Нагоя, губернатору провинции Овари, который полагался на свои щиты и копья.

Даже его милость Асикага, связанный с домом Ходзе как кости с мясом, то есть был с ним как единое неделимое, с которым, казалось, воинские власти связаны будто вода с рыбой, стал противником, поэтому появилось такое чувство, словно под деревом, где ты укрывался, протекла дождевая вода. В связи с этим появилось чувство безнадёжности и не было человека, который бы не сомневался в душе, что воины, которые до сих пор были преданными, могут изменить.

 

4

О ТОМ, КАК ЕГО МИЛОСТЬ АСИКАГА ПРИБЫЛ В СЕЛЕНЬЕ СИНОМУРА И О ТОМ, КАК СРАЗУ ЖЕ ПРИСКАКАЛИ ЖИТЕЛИ ЭТОЙ ПРОВИНЦИИ

[688]

Тем временем, его милость Асикага разбил лагерь в селенье Синомура и стал созывать войско из жителей ближних провинций. Первым к нему прискакал тамошний житель по имени Кугэ-но Ясабуро Токисигэ во главе отряда в двести пятьдесят всадников. На гербе на его знамени и на эмблемах на головных уборах, повсюду было написано: «Первейший». Его милость Асикага, увидев это, удивился и спросил его милость Ко-но Уэмон Моронао:

— У людей Кугэ на эмблемах головных уборов написаны знаки «Первейший». Это что, с самого начала такими были фамильные знаки, или же это означает, что эти люди прибыли к нам первыми?

Так он спросил, и Моронао почтительно отвечал:

— Это его родовой знак. Предок Кугэ, житель провинции Мусаси Кугэ-но Дзиро Сигэмицу, когда старший военачальник Ёритомо поднял своё знамя в поросших криптомериями горах поместья Тои, прискакал к нему самым первым. Его милость старший военачальник промолвил тогда прочувствованно: «Когда я буду сжимать в руках Поднебесную, я награжу вас эмблемой Первейший», — и собственноручно написал иероглифы, означающие «Первейший». В таком виде они стали эмблемой этого дома.

— Значит, у этого дома есть прекрасный пример прибывать к нам самыми первыми, — сказал Такаудзи с особенным удовольствием.

Укрывавшиеся с самого начала в храме Косэндзи люди Асидати, Огино, Кодзима, Вада, Индэн, Хондзе, и Хирадзе, решив, что теперь они уже не могут уступать чужим, двинулись из провинции Тамба в сторону Вакаса и от области Хокурокудо предполагали напасть на столицу. Кроме того, прискакали Кугэ, Нагасава, Сиути, Яманоути, Асида, Ёда, Сакаи, Хагано, Ояма, Хаукабэ, а кроме того, все до одного жители ближних провинций. Вскоре силы в Синомура увеличились, и своими размерами превысили двадцать тысяч всадников.

Когда в Рокухара услышали об этом, то расценили это так: «Значит, в следующем сражении должно будет определиться, быть ли спокойствию в Поднебесной. Если, против ожидания, мы потерпим поражение, царствующего и бывшего императоров нужно будет отправлять на восток, в Канто, в Камакура учреждать столицу, повторно поднимать великое войска и подавлять злодеев», — и с минувшей третьей луны для местопребывания государей определили дворец в северной части Рокухара и смиренно просили их величества переехать в него.

Принц второго ранга Кадзин занимал место главы секты тэндай, поэтому какие бы перемены ни происходили, у него не должно было быть никаких треволнений, однако из-за того, что он изволил состоять в родственных отношениях с нынешним императором, а также был приближён к яшмовой особе государя, он желал вознести моления за долголетие его драгоценного царствования, и посему он также изволил пожаловать в Рокухара. Но не только это. Мать державы, императрица, монашествующая государыня-вдова, супруги принцев и высших сановников, три опоры, девять вельмож, заросли софоры, вассалы из трёх домов, самые разные чиновники, а также массы людей августейшего рода и верующих одной с ним секты, самураи из домов ниже членов охраны императоров дворца, молодая прислуга вельмож и вплоть до придворных дам наперегонки собирались ко дворцу в Рокухара. В столице сразу стало тихо. Как листья с деревьев после бури, всякий ложился на своё место. Поэтому в районе Сиракава стало оживлённо, а цветы сакуры расцвели в одночасье. Не сон ли это, который длится бесконечно? Именно таков наш изменчивый мир, это тот принцип, который поражает нас и теперь.

Говорят так: «Сын Неба строит свой дом, владея Четырьмя морями». Кроме того, местность по названию Рокухара находится вблизи столицы, поэтому император не изволил в своём августейшем сердце испытывать настолько сильную боль. Но после того, как этот государь занял престол, Поднебесная никогда не была спокойной, к тому же сотня служебных ведомств разом смешалась с пылью окрестностей столицы, и это, как полагал государь, стало истинной причиной того, что добродетели императора повернулись к Небу спиной. Вину за это нынешний государь принял на себя одного и испытывал особенно сильное сожаление. Каждодневно до четырёх часов утра он не входил в свою опочивальню, а изволил вызывать к себе старейшин и мудрейших из вассалов, спрашивая их только об одном: о последствиях правления мудрого принца древности и древних государей, и поддавался суевериям в необычайную силу бога смуты.

В шестнадцатый день луны Зайца, хотя он и соответствовал второму дню Обезьяны, празднества бога Хиеси не было, поэтому и боги земель пребывали в печали, а красивые рыбы, которым надлежало быть спутниками божеств, резвились в водах озера Бива. В семнадцатый день, хотя он и соответствовал второму дню Птицы, не было празднества в Камо, поэтому дорога по Первой линии, Итидзе была свободна от людей, и повозки на ней не сталкивались одна с другой. На поверхности серебряных украшений для коней понапрасну скапливалась пыль, облачные драгоценности на конских сбруях потеряли блеск. Говорят, что празднества в урожайный год не добавляют, а в худородный год не добавляют ничего, однако тогда впервые от сотворения мира в этих святилищах были прерваны праздничные обряды, поэтому трудно было предвидеть, как к этому отнесутся боги, и это внушало страх.

Итак, в седьмой день пятой луны правительственные войска приблизились к столице, и тогда решили: быть сражению! Поэтому передовые силы из Синомура, Яхата и Ямадзаки с раннего вечера встали лагерем и зажгли сигнальные костры — на западе в Умэдзу и в селенье Кацура, на юге в Такэда и Фусими. На обоих трактах, Санъе и Санъин было уже сделано то же самое. Кроме этого, прошёл слух, что они прошли по дороге Вакаса, а войско из монастыря Косэндзи приближается со стороны дороги Курама и от Такао.

Хотя теперь была немного открыта Тосэндо, Дорога по восточным горам, у монахов Горных врат в самом центре их замыслов была идея держать её в своих руках, поэтому они собирались перегородить также и Сэта. Уподобившись птицам в клетке и рыбам в плетёной из бамбука ловушке, которые сбежать никуда не могут, воины Рокухара, хотя внешне они и имели геройский вид, в глубине души были потрясены.

Некогда государство Тан намеревалось вести войну на отдалении в десять тысяч ри в провинции Юньнань, и тогда было сказано: «Если в доме есть три человека призывного возраста, одного берите!». Тем более, что для взятия одного маленького, на тысячу мечей, замка Рокухара направили туда войска провинций, до конца истощив их, однако тот замок не пал, но раньше того из его стен вышли бедствия, и знамёна справедливости вдруг придвинулись к западным районам столицы.

Готовясь к обороне, воинские дома направили немалые силы, готовые помогать им, и перегородили дороги. Стало понятно, что всё это нужно было сделать раньше. Оба главы Рокухара прежде всего подумали с запоздалым раскаяньем, но не без пользы: столичные войска за пределы столицы решили не посылать.

Вначале в Рокухара часто обсуждали обстановку, закрывшись в здании управления: на этот раз противники, которые придерживались разных направлений, объединились и наступают на нас крупными силами, поэтому сражения будут происходить на равнинных местах. Сооружая нужное и вредное, время от времени давай отдохнуть ногам коней и помогай сердцам воинов, а если приближается противник, нужно всякий раз скакать ему навстречу и сражаться.

Вырыв глубокий ров шириной в семь-восемь тё, вышли к реке Камогава. В том просторном рву вставали волны совсем как в пруду Куньмин, в летниеводы которого погружалось заходящее солнце. С остальных трёх сторон соорудили высокие земляные валы, покрытые дёрном, рядами установили вышки и проделали частые засеки, отчего представлялось, что такова же была крепость Шоусян в провинции Яньчжоу. Действительно, было похоже, что устройство замка подчинено какому-то плану, тем не менее, оно не было продуманным как следует. Не говорят ли: «Хоть и обрывиста Цзяньгэ, тот, кто положился на неё, потерпит неудачу. Потому что он не заглубляет корни растения и не укрепляет чашечку плода. Хоть и говорят, что озеро Дунтинху глубоко, те, кто на это полагаются, терпят поражение. Потому что страной управляют без любви к людям»?

Поднебесная уже теперь поделилась на две части, а в одном этом сражении определялась судьба страны, поэтому было нужно обдумать замыслы выбрасывать провизию и топить суда. С сегодняшнего дня они пустились в бегство и заперлись только в маленьких замках, испытывая прежние тревоги; им печально было пересчитывать своих воинов.

 

5

О ТОМ, КАК ТАКАУДЗИ ИЗВОЛИЛ ЗАТВОРИТЬСЯ В СВЯТИЛИЩЕ ХАТИМАНГУ В СЕЛЕНЬЕ СИНОМУРА И О МОЛИТВЕННЫХ ЗАПИСЯХ

Тем временем, когда рассвело, в час Тигра, в седьмой день пятой луны помощник главы Ведомства гражданской администрации Асикага Такаудзи-асон во главе более чем двадцати пяти тысяч всадников изволил остановиться на ночлег в селенье Синомура. Была ещё глубокая ночь, поэтому, потихоньку понукая коня, он изволил определить, где восток, где запад, и место ночлега оказалось на юге. Было похоже, что в сумеречной роще под старыми ивами и софорами находится святилище. При слабых отблесках оставленного непогашенным костра доносились звуки колокольчиков, укрытых в рукавах служителей.

Хоть и неясно было, что здесь за святилище, но считая, что от этих ворот предстоит отправляться к месту сражения, Асикага спешился с коня, снял шлем и опустился на колени перед молельней:

— Приложите, пожалуйста, силы, окажите нам покровительство, чтобы сегодня сражение было благополучным, и утром мы уничтожили противника, — он целиком сосредоточился на молитве. И тут же спросил жрицу, совершавшую обряды:

— Какое божество почитают в этом святилище?

Она отвечала:

— С той поры, как в старину переместили Хатимана, это святилище называют Новый Хатиман из Синоура.

Его милость Асикага изволил промолвить: — Значит, здесь пребывает душа божества, которое почитается нашим домом! Оно лучше всего услышит мои молитвы. Надо воспользоваться случаем и подать ему лист с просьбами.

Хикида-но-мегэн извлёк из своих доспехов походную тушечницу, приготовил кисть и записал его слова, которые гласили:

«С трепетом и благоговением молитвенно прошу. Когда смотрю внимательно и вдумываюсь, я вижу, что великий бодхисаттва Хатиман это покровитель предков государей, бог-покровитель рода Минамото на новом его подъёме. Доказательство изначальной сущности [710] — луна, что пребывает на небе над ста тысячами раз по сто миллионов чистых земель; блеск явленного следа [711] сияет над семью с лишним тысячами мест [712] . Хоть и говорят, что свои заслуги они разделяют между всеми живущими, но прежде всего одаряют людей честных. Да будут грузными плоды их заслуг, дарованные нам. Так живут, расходуя на это все свои силы, люди в целом мире. Но с известных нам времён Четырьмя морями управляют по своей прихоти и во все направления распростирают собственную свирепость девять поколений отдалённых потомков рода Хэй, наследственного вассала нашего дома. В довершение всего, теперь государя [713] переместили к волнам Западного моря [714] а принц из Великой пагоды страдает среди облаков в Южных горах. Мятежники ничего не слышали о прежних поколениях. Поэтому они первейшие враги династии. Долг подданного — подняться против них, не щадя жизни. Кроме того, они первые среди противников богов. Отчего бы Небу не казнить их?! Коль скоро Такаудзи видит такое нагромождение злых деяний, он беспрерывно испытывает желание стрелять в негодяев, чуть ли не строгать их, словно острым ножом тонкие ломтики рыбы. Добродетельные солдаты соединили свои силы. Сегодня их войско расположилось к юго-западу от столицы, а высший их военачальник раскинул свой лагерь на вершине Хатоминэ, в селении Синомура. Оно полностью находится под тенью Счастливой изгороди [715] и пользуется покровительством одного и того же божества. Какие могут быть сомнения в том, что оно подавит мятежников?! Защищать сто поколений монархов — таков божественный обет охранения их [716] . Будем же неколебимы, словно каменные изваяния перед святилищем. О чём я молю, так это о благополучной судьбе моего рода, в котором люди из поколения в поколение веровали в тебя. Чтобы золотая крыса перегрызла у врага тетиву лука. Чтобы приняв участие в справедливом сражении, боги дали воссиять священной своей власти. Чтобы склонив на свою сторону ветры добродетели, подчинили они противника более, чем на тысячу ри , а вместо мечей к победе в единственном сражении привело нас божественное влияние. Чистосердечие есть истина, боги и будды видят всё без ошибки. Почтительно молю!

Седьмой день пятой луны третьего года правления под девизом Гэнко [717] .

Почтительно молю, Минамото-асон Такаудзи».

— так возгласил он нижайше.

Люди, которые слышали его, считали, что стиль этого молитвословия подобен цепочке драгоценных камней, поэтому и боги приняли его, на что и полагались все солдаты до единого.

Его милость Асикага изволил взять кисть, проставил свой росчерк, прикрепил свиток к сигнальной стреле из своего колчана и преподнёс его палатам сокровищ. После этого последователи военачальника, начиная с его младшего брата Тадаеси-асон, — Кира, Исидо, Никки, Хосокава, Имагава, Аракава, Ко и Уэсуги наперегонки стали преподносить богам по одной сигнальной стреле, и стебли их, заполнив алтарь, высились на нём подобно холму.

Уже рассвело, поэтому передовой отряд выдвинулся вперёд и поджидал задних. Когда старший военачальник перевалил через вершину горы Оинояма, прилетела пара горных голубей и затрепетала крыльями над его белым стягом.

— Это знак того, что сюда прилетел и изволит защищать нас великий бодхисаттва Хатиман. Двигаемся в том направлении, в котором полетят эти голуби! — приказал полководец.

Все поспешили за знаменосцем, и пока войско следовало за голубями, они летели спокойно, а потом сели на куст мелии японской, росшей перед Управлением по делам синто.

Правительственные войска, поняв это удивительное предзнаменование, воспряли духом и поскакали вперёд по дороге в сторону Утино. По этой дороге группами по пять и по десять всадников из столицы бежали, свернув знамёна и сняв с себя шлемы, вражеские воины.

Когда его милость Асикага отправлялся из селения Синомура, у него было всего лишь двадцать с лишним тысяч всадников, а после того, как он проследовал через Правые ближние конюшни, его силы достигали более чем пятидесяти с лишним тысяч всадников.

 

6

О НАПАДЕНИИ НА РОКУХАРА

Тем временем, в Рокухара разделили на три части шестьдесят с лишним тысяч всадников и одну часть направили к Управлению по делам религии синто и велели там обороняться от господина Асикага. Другую направили к Тодзи, Восточному храму, и велели обороняться от Акамацу. Ещё одну часть направили на Фусими и велели приблизиться к господину Тикуса и поддерживать Такэда и Фусими. С часа Змеи одновременно во всех направлениях началось сражение. Песок и пыль под копытами коней были примяты на юге и на севере, боевые кличи сотрясали небо и землю.

Когда в Утино были направлены двадцать с лишним тысяч доблестных воинов, подданных Суяма и Коно, то и правительственное войско беспорядочно не нападало, и противник не высовывался с лёгкостью. Оба отряда противостояли друг другу и проводили время только в одной перестрелке. И здесь из состава правительственного войска перед строем противника выехал одинокий всадник в доспехах цвета листьев воскового дерева и светло-фиолетовой накидке против вражеских стрел. Он громким голосом возгласил своё имя.

— Я не принадлежу к числу ваших родов, так что вряд ли кто из вас знает моё имя! Я вассал господина Асикага, прозываюсь офицер Сидара Городзаэмон. Вассалом господ из Рокухара себя не считаю, так что извольте на моё мастерство взглянуть в личной схватке! — и с тем обнажил меч длиною в три сяку пять сун, занёс его над самым своим шлемом, из лука точно прицелился в противника и пустил коня прямо на него.

Своею боевой силой этот всадник один равнялся тысяче, поэтому сторонники противника остановили сражение и стали смотреть.

Но тут из самой середины войска Рокухара к нему выехал на буланом коне под сбруей, украшенной зелёной бахромой, старый воин лет пятидесяти, облачённый в доспехи, прошитые чёрными нитями, в шлеме с бармицей о пяти крепко пришитых одна к другой пластинах. Он попридержал коня и громким голосом возгласил своё имя:

— Хоть я и глуп, но имею честь принадлежать к дому, который многие годы пополняет ряды префектов, поэтому на меня наверняка смотрят свысока, как на человека книжного, и думают, наверное, что я противник не стоящий. Но если говорить о моих предках, это род полководца Тосихито, многие поколения наследственных стратегов. И вот я — его потомок в семнадцатом колене по имени Сайто Иефуса Гэнки. Если самочувствие противников в сегодняшнем сражении будет хорошим, то зачем мне жалеть свою жизнь?! Если кто останется в живых, пусть он расскажет потомкам о моей преданности долгу.

Так он сказал, после чего противники съехались вместе, переплели между собой рукава доспехов, яростно сцепились друг с другом и в конце концов упали. Сидара был сильнее соперника, поэтому оказался наверху и приготовился обезглавить Сайто, но тот оказался проворнее и снизу трижды вонзил в Сидара меч. Оба они были крепкими, поэтому до самой смерти никто не ослаблял сплетённых рук, тот и другой пронзал друг друга мечами, и оба пали ниц на одну и ту же подушку.

И снова из лагеря Гэндзи до середины вражеского стана доскакал воин в богато отделанных китайских узорчатых доспехах, с туго стянутыми завязками шлема, украшенного грозными мотыгами. Он держал на плече обнажённый тяжёлый меч длиною больше пяти сяку и громким голосом возглашал своё имя:

— Моё имя никогда не пряталось в тень, я принадлежу к потомственным вассалам рода Гэндзи со времён господина Хатимана. Правда, сейчас это имя широко не известно, но я до сих пор не мог встретить достойного противника! Я вассал господина Асикага, прозываюсь Дайко-но Дзиро Сигэнари. Я слышал, что в сражениях последних дней не раз были прославлены имена губернатора провинции Биттю Суяма и губернатор провинции Цусима Коно. Выходите же, покажем людям нашу рубку! — и с теми словами сдержал коня, до отказа натянув поводья, так что у того выступила изо рта пена.

Суяма, считая, что сражение у Тодзи, Восточного храма, будет решающим, внезапно повернул к Восьмой линии, так что в этом лагере его не было. Губернатор провинции Цусима Коно благоволил выдвинуться вперёд и заговорить с Дайко, ибо он изначально был доблестным воином. Отчего же ему нельзя было выступить против врага? Воскликнув: «Митихару здесь!», — он приблизился к Дайко, собираясь схватиться с ним.

Увидев это, приёмный сын губернатора провинции Цусима господина Коно, молодой воин Ситиро Митито, которому в том году исполнилось шестнадцать лет, подумал, видимо, что отца могут застрелить, поскакал впереди всех, наперерез, поравнялся с Дайко, желая схватиться с ним. Дайко ухватил Коно Ситиро за шнуры на тыльной стороне доспехов и, держа его на весу, воскликнул:

— В схватке с таким младенцем исход битвы не решить!

Потом оттолкнул его и обнаружил эмблему на его боевом шлеме. Она представляла собой сломанную пополам линию, в которую был вписан знак «3». Увидев по этому знаку, что пред ним или родной, или приёмный сын господина Коно, он взмахом одной руки отрубил юноше обе ноги по колена и отшвырнул их на расстояние в три длины лука. Когда любимого воспитанника губернатора провинции Цусима порубили перед его глазами, для чего ему нужно было жалеть свою жизнь? Он с обеих сторон сжал бока коня стременами и пустил его вскачь на Дайко. Больше трёхсот всадников, вассалов Коно, увидев это, испугались, что их хозяин будет убит, и закричали. Сторонники рода Гэн силами в тысячу с лишним всадников тоже с криком пошли в наступление, опасаясь, что будет убит Дайко. Гэн и Хэй перемешались друг с другом и ожесточённо сражались, подняв чёрный дым. Правительственное войско напало на множество солдат и, не теряя времени, преследовало их до Утино. Войско рода Гэн сражалось, получив пополнение. Силы Рокухара под новым натиском отошли к долине реки Камогава, и тогда войско рода Хэй, заменив свои отряды свежими, дали решающее сражение.

Отойдя на восток и на запад от улиц Итидзе и Нидзе, оба войска ожесточённо сталкивались раз семь-восемь. Те, и другие, Гэн и Хэй, не щадили жизней, и не видно было, которое из них было податливым или робело, однако у рода Гэн сил было больше, поэтому род Хэй в конце концов начал проигрывать и отступил в сторону Рокухара.

К Тодзи, Восточному храму, прибыл Вступивший на Путь Акамацу Энсин с тремя с лишним тысячами всадников. Поблизости от ворот с башней губернатор провинции Синано Норисукэ привстал на стременах, посмотрел налево и направо и велел:

— Кто-нибудь здесь есть?! Разломать эти ворота и защитную стену! — и триста с лишним горячих молодых всадников из отрядов Уно, Касивабара, Сае, и Мисима оставили своих коней и побежали к замку, а когда окинули взглядом устройство замка, то увидели, что от фундамента ворот Расемон на западе до окрестностей речной долины возле Восьмой линии на востоке из отборного дерева от пяти-шести до восьми-девяти сун в окружности сложена крепкая стена из деревьев уезда Ясу, а перед ней сплошь протянулись сваи и защитные стены, был прорыт канал шириною в три дзё, поток воды перегораживала запруда.

Захотели перепрыгнуть через неё, — не знали, насколько глубока вода. Захотели переехать, — мост был разобран. Стали беспокоиться, как быть, и тогда житель провинции Харима по имени Мэга-но Сондзабуро Нагаму-нэ соскочил с коня, погрузил в воду лук и измерил её глубину. Место крепления тетивы осталось чуть-чуть наверху. Потом он встал во весь свой рост, обнажил меч длиною в пять сяку три сун, положил его на плечо, снял и выбросил кожаную обувь и бултыхнулся вниз. Вода не поднялась выше его нагрудных пластин. Такэбэ-но Ситиро, который следовал позади, увидев это, воскликнул:

— Канал мелкий!

Когда в воду, хорошенько не подумав, прыгнул небольшой мужчина ростом всего в пять сяку, вода покрыла его шлем. Нагамунэ резко обернулся и сказал:

— Хватайте его за причёску агэмаки и вытаскивайте!

Такэбэ-но Ситиро зацепил внешний пояс его доспехов, взял его за плечо и одним рывком поднял на противоположный берег. Мэга расхохотался:

— Вы перешли по мне, как по мосту?! А теперь разломайте эту стену и раскидайте её.

С этими словами он одним рывком поднялся с берега наверх и, увидев там столб высотою больше четырёх-пяти сун, коснулся его и… ух! — потащил на себя, так что землю, насыпанную сверху горкой в один-два дзё, обрушил вместе со стеной, так что канал превратился в ровную площадку земли.

Увидев это, с башен, возвышавшихся над земляным валом в трёхстах с лишним местах, противник принялся обильнее, чем дождём, одною за другой осыпать их стрелами. Тогда Нагамунэ, постепенно ломая стрелы, ударившие его в нижнюю пластину доспехов и лобную часть шлема, вбежал к подножию высокой башни, воткнул меч возле алмазных стражей и встал, закусив верхнюю губу. Одним он казался стражем Закона, другим — Сондзабуро.

В это время десять с лишним тысяч всадников Рокухара располагались у Тодзи, Восточного храма, на западной части Восьмой линии. На дороге Хари и у Карахаси, Китайского мостика, они громко закричали, что в сражении у ворот Восточного храма противник оказался сильным, все соединились вместе и стремглав выскочили из восточных ворот Восточного храма, так же, как в сумерках надвигается из-за гор дождевая туча. Казалось, что и Мэга, и Такэбэ сильно пострадали от стрел, поэтому помощник начальника оружейного склада Сае, Токухира-но Гэнта, Бэссе-но Рокуродзаэмон, а также Городзаэмон и другие сражались безоглядно.

— Не стреляйте туда, господа! — приказал Вступивший на Путь Акамацу Энсин, и три с лишним тысячи всадников его законного наследника, губернатора провинции Синано Норисукэ, его второго сына, губернатора провинции Тикудзэн Саданори, третьего сына, наставника в монашеской дисциплине Сокую, Мадзима, Кодзуки, Канкэ и Кинугаса проскакали насквозь. Десять с лишним тысяч всадников Рокухара они разрезали вдоль и поперёк на много частей и погнали к речной долине возле Седьмой линии.

Передовой отряд был разгромлен, его остатки развеяны поэтому силы Рокухара были разбиты в сражении при Такэда и потерпели поражение в битве при Ковата и Фусими, оставшиеся в живых в беспорядке бежали и затворились в замке Рокухара. Более пятидесяти тысяч всадников, добившихся победы и преследовавшие противника со всех четырёх сторон, собрались все вместе, от края моста на углу Пятой линии и до речной долины возле Седьмой линии, окружили Рокухара. Число их было неизвестно — может быть, тысяча раз по десять тысяч.

Однако же открытой была специально оставлена только восточная сторона. Для противника это положение было безвыходным. Существовал план легко взять укрепление приступом.

Средний военачальник Тигуса Тадааки-асон обратился к солдатам с приказом:

— Когда мы решили провести на этот замок долгожданную атаку, то подумали, что войска, атакующие замок Тихая, оставят свои позиции и нападут на нас с тыла. Солдаты должны свести воедино свои помыслы и атаковать все разом! — так он приказал, и воины из провинций Идзумо и Хоки собрали двести или триста разного рода повозок, соединили оглобли с оглоблями, сверху горой навалили брёвна от разломанных домов, придвинули их под башню и подожгли ворота замка с одной стороны.

С другой стороны от Рокухара сторонники принца Кадзии-но-мия могучие лучники Дзеримбо и Сегебо, триста с лишним человек, одетые в шлемы и доспехи, вышли из северных ворот павильона Дзидзо к мосту у пересечения с Пятой линией, а войско в три с лишним тысячи всадников малого военачальника Бомон и Тоно-но-хоин, господина Печать Закона, стали преследовать эти небольшие военные силы и прогнали их за третий квартал речной долины. Однако, поскольку само войско горной братии было мало, там подумали, что долго преследовать противника оно не сможет, и опять укрылось внутри замка.

Хотя воинские силы, укрывшиеся в Рокухара, были малочисленны, количество их превышало пятьдесят тысяч всадников. Если бы тогда всё войско объединило свою волю и выступило в одно и то же время, вряд ли нападавшие, которые переминались с ноги на ногу, смогли бы выстоять, и воинским домам никак не суждено было бы погибнуть.

Но даже люди, которые обычно славились своей твёрдостью, теперь пали духом, а те, кто были прославлены как несравненно сильные лучники, не могли даже натянуть тетиву, а только бежали группами то туда, то сюда. Так вели себя даже те воины, которые дорожили своим именем, чьи дома пользовались уважением.

Более того, никто, начиная с его величества и прошлых императоров, и вплоть до дам свиты, императриц, супруг регента и канцлера, лунных вельмож и гостей с облаков, малолетней прислуги сановников, девочек-прислужниц и женской обслуги до сих пор не видел, что такое сражение, поэтому все изволили пугаться бранных кличей и звуков летящих стрел: «Что это значит?!». Казалось, что у них перехватывало дыхание. Увидев, что причина действительно тягостная, оба главы Рокухара постепенно падали духом и совершенно растерялись.

Хотя других таких воинов до сих пор не было, увидев, что войско в замке терпит такое поражение, оборонявшиеся подумали, должно быть, что их желаниям не суждено исполниться и, когда наступила ночь, они открыли ворота и переехали через засеки, после чего наперегонки бросились наружу.

Оставшихся воинов, которые соблюдали долг и не дорожили своими жизнями, было, казалось, не больше тысячи всадников.

 

7

ОБ ОТЪЕЗДЕ ИЗ СТОЛИЦЫ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА И ПРОШЛЫХ ИМПЕРАТОРОВ

Тогда перед его милостью Рокухара выступил Касуя Сабуро Мунэаки, который сказал:

— Последователи, приверженные вашей милости, из столицы бежали; сейчас их осталось около тысячи всадников. Благоволите подумать, что этим вашим силам не продержаться перед крупным противником. Восточную сторону замка противник ещё не захватил, поэтому следует доложить об этом его величеству и прошлым императорам, поехать с ними в Канто, а потом, собрав крупные силы, нанести удар по Киото. Пришло сообщение, что Сасаки-хоган Токинобу обороняет мост Сэта, но и его вспомогательных сил было бы недостаточно. Если взять сподвижников Токинобу, они не смогут выступить первыми в провинции Оми. Говорят, что в провинциях Мино, Овари, Микава и Тотоми находятся войска противника, поэтому дорогу нужно преодолеть благополучно, чтобы по прибытии в Камакура прежде всего и безотлагательно решить дело с усмирением бунтовщиков. Его величеству и прошлым императорам следовало бы выехать и укрыться в замке, расположенном не очень далеко на равнине; разве знаменитому военачальнику не жаль было бы своё имя потерять под ударом меча простолюдина?!

Так он настойчиво произнёс и два, и три раза, и тогда оба главы Рокухара изволили подумать, что это действительно так. Они посоветовались и решили:

— Тогда прежде всего сначала нужно потихоньку послать дам свиты, монашествующих императриц, государыню, супругу канцлера и разных малолетних прислужниц, а потом со спокойным сердцем пробиваться через расположение противника.

Об этом через Когуси Горобэ-но-дзе доложили экс-императорам и государю, и тогда, опасаясь запереть в замке всех, вплоть до матери государя, государыни императрицы, придворных дам, супруги канцлера, дам, ведающих прислугой, мальчиков и девочек в услужении сановников, чиновниц высоких рангов, — их отправили, печалясь о негаданной разлуке, о том, какое их ожидает будущее. Они побрели босые, торопясь идти быстрее. Это было как распустившиеся летние цветы из сада Цзиньгу, увлекаемые бурей, разошлись они на все четыре стороны, точь-в-точь как туман из старинного сновидения.

Накатоки, губернатор провинции Этиго, обращаясь к своей супруге, произнёс:

— В обычные времена тоже бывали случаи, когда столицу люди покидали помимо своего ожидания, и мы думали, до каких мест вас провожать. Но мы слышим, что противника полно всюду, на востоке и на западе, что он перегородил дороги, поэтому я не думаю, что мы сможем спокойно спасаться бегством до Канто. Вы женщины, поэтому для вас трудностей не должно быть. Мандзю ещё молод, поэтому, даже если его увидят противники, они, по-видимому, подумают, что это чей-то ребёнок. Сейчас нужно под покровом ночи куда-то потихоньку отправиться, укрыться где-то в сельской местности и некоторое время подождать, пока в мире станет спокойно. Если мы беспрепятственно прибудем в Канто, мы сразу же вышлем людей вам навстречу. Если же вы услышите, что по пути нас обстреляли, присоединитесь к каким-нибудь хорошим людям, во главу себе поставьте Мацудзю: он человек ответственный и станет священнослужителем. После нашей смерти отслужите панихиду.

Так говорил он уныло, и слёзы у него текли ручьём. Его супруга, удерживая губернатора провинции Этиго за рукав доспехов, говорила с плачем:

— Отчего это слышу я такие бездушные слова? Если в этом случае противники не узнают, кто таков этот молодой человек, они не смогут не думать о том, кто же здесь беглецы. Кроме того, когда я буду поблизости от человека, с которым знакома с далёких дней, мне будет казаться, что это меня разыскивает противник. Ничего, кроме стыда для меня в этом не будет. И будет печально, если тот молодой человек лишится жизни. Если в пути и быть чем-то озабоченным, так в любом случае, лучше делать это вместе. У меня, живущей под деревом, не бросающем тень, на которую можно положиться, засыпаемой осенними росами, нет такого чувства, что я проживу долго.

Хотя сердце у губернатора провинции Этиго и было отважным, оно, конечно, не было скалой или деревом, поэтому и отказалось от давнего замысла разлучиться с любящей супругой.

В старину ханьский Гаоцзу и чуский Сян Юй воевали между собой больше семидесяти раз, и в конце концов Сян Юй был окружён войском Гаоцзу. Когда уже собирались нанести ему на рассвете смертельный удар, ханьские воины услышали со всех четырёх сторон, как все чусцы поют. Это Сян Юй вошёл в шатёр и, обращаясь к своей супруге Юйши, с тоской о разлуке сочинил и прочёл песню:

Есть сила, чтобы ею горы пронзить,

Есть сила духа, чтобы ею покрыть

целый мир,

Однако судьба не играет

на руку времени,

Наши кони не продвигаются дальше.

О Юй, о Юй. Что же нам делать?!

В скорби лил Сян Юй свои слёзы, а Юйши, не в силах сдержать печаль, сама упала на меч и умерла раньше, чем Сян Юй.

На следующий день в битве Сян Юй во главе двадцати восьми всадников развеял ханьское войско в четыреста тысяч всадников и лично взял головы трёх ханьских полководцев. Обратясь к оставшимся в живых воинам, он сказал:

— Тот, кто в конце концов погиб из-за ханьского Гаоцзу, погиб не из-за неумения сражаться, — их погубило Небо.

Сам же, осознавая свою судьбу, покончил с собой в окрестностях Няоцзян, и не было воина, который бы, узнав об этом, не проливал слёзы.

Глава южного квартала генерал-инспектор Укон Токимасу ехал впереди августейшей процессии, но перед самыми Средними воротами к нему приблизился верхом на коне глава северного квартала, губернатор провинции Этиго. Он выехал со словами:

— Говорят, что его величество срочно вызвал к себе коней из государевой конюшни, так отчего вы не изволите так долго выезжать?!

Делать было нечего, Накатоки расстался со своей супругой и малыми детьми, цеплявшимися за рукава его доспехов, и от наружной галереи поскакал на коне. После того, как процессия от Северных ворот направилась на восток, оставшиеся люди, плача и плача, разошлись налево и направо и от восточных ворот побрели прочь.

Куда ни пойдёшь, плачущие в тоске голоса разносились далеко, а от тоски из-за мучительной разлуки дорога для уезжавших из столицы темнела перед глазами, и они продвигались вперёд, доверившись коням. Было такое чувство, что ни те, ни другие не знают, не окончательная ли это их разлука. Когда миновали четырнадцатый-пятнадцатый кварталы и оглянулись назад, то увидели, что над зданием управления Рокухара занялось, и с одной стороны поднимается дым и огонь.

Стояла тьма пятой луны, и из-за темноты ничего не было видно ни впереди, ни сзади. В окрестностях дороги Кудзумэ было полно скрывавшихся там воинов без командиров. Стрелами, которые они пускали со всех десяти сторон, был поражён в шейную кость и упал с коня генерал-инспектор Сакон Токимасу.

Касуя Ситиро спешился, выдернул те стрелы, и у раненого сразу остановилось дыхание. Было неизвестно, где находится противник, поэтому всадники не могли в него стрелять. Кроме того, они уезжали из столицы тайком, поэтому встречную атаку предпринять не могли, чтобы тем себя не обнаружить. Ничего другого не остаётся, — подумал Касуя, — кроме как покончить с собой на той же подушке и так соблюсти долг господина и подданного до самого грядущего мира. Поэтому Касуя, плача и плача, взял голову своего господина, завернул её в парчовые рукава доспехов, спрятал глубоко в поле рядом с дорогой, после чего разрезал себе живот и упал ниц, обхватив руками мёртвое тело господина.

Драконов паланкин уже изволил проследовать далеко от речной долины Четвёртого принца, когда со всех сторон послышался призыв:

— Проходят беглецы! Хватайте и снимайте с них доспехи!

Словно дождь, посыпались стрелы. Что же будет дальше? Ехавшие впереди всех Весенний принц, сопровождавшие его сановники и гости с облаков рассыпались по сторонам, и теперь только старший советник Хино Сукэна, советник среднего ранга Кансюдзи Цунэаки, советник среднего ранга Аянокодзи Сигэсукэ, государственный советник Дзэнриндзи Аримицу сопровождали спереди и сзади драконов паланкин.

От столицы беглецов отделяли закатные облака, мысли их были сосредоточены на восточной дороге длиною в десять тысяч ри. Это вызвало в памяти Цзаньгэ из далёкой старины, доставляло августейшему страдания, как во времена мятежа годов правления под девизом Дзюэй. Его величество и прошлые императоры не могли удержать слёзы.

Ещё не начинала светлеть короткая ночь пятой луны, в той стороне, где находится застава, было ещё темно, из-за чего лошадей пока оставляли в тени криптомерии, давая им некоторое время отдохнуть, и тут прилетевшая неизвестно откуда шальная стрела ударила его величество в локоть левой руки. Суяма, губернатор провинции Биттю, быстро соскочил с коня, выдернул наконечник стрелы и обсосал рану августейшего, так что бежавшая кровь, которая окрашивала белоснежную кожу государя, пропала из глаз.

То, что милостивый повелитель десяти тысяч колесниц был ранен человеком низкого звания, что священный дракон внезапно попал в сети рыбака, — дело постыдное.

Тем временем, начало понемногу светать, и когда остался один только утренний туман, беглецы, посмотрев на края северных гор, решили, что видят бродячих воинов: человек пятьсот-шестьсот держали в руках щиты, готовясь отразить стрелы. Увидев это, все потеряли покой.

Тогда Накагири-но Яхати, житель провинции Бидзэн, выехал впереди процессии и, подпустив своего коня совсем близко к противнику, заявил:

— Во время августейшего выезда в Канто достойного благодарений государя всей Поднебесной кто это сотворил подобное безобразие?! Если это человек с искренним сердцем, он должен положить свой лук, снять шлем и удалиться. Если же это тип, не знающий правил поведения, следует пройти мимо с его отрубленной головой.

Бродячие воины расхохотались:

— Какому бы государю всей Поднебесной ни угодно было проследовать здесь, его судьба уже истощилась, поэтому он, изволив уезжать из столицы, собирается проехать здесь. Если государь хочет проехать без труда, то сопровождающие его воины должны оставить здесь всех своих коней и доспехи и со спокойной душой следовать дальше! — задиристо заявили они в один голос.

Выслушав это, Накагири-но Яхати сказал:

— Так себя ведут дурные типы! Возьмите же доспехи, которых вы так жаждете.

Пока он говорил, шестеро молодых всадников, выстроившись в ряд, подъехали к другим шестерым всадникам, алчным бродячим воинам, и те, как пауки ткут свою паутину, рассыпались по четырём углам и восьми сторонам.

Шестеро всадников разделились на шесть частей и преследовали беглецов на протяжении нескольких десятков кварталов. Но Якухати отнюдь не пал духом, он на скаку поравнялся с противником, который казался среди преследователей главным, и между крупами двух коней вместе с ним, перевернувшись вверх ногами, с шумом полетел в грязь рисового поля с обрыва высотой в четыре-пять дзё. Поскольку Накагири оказался внизу, он хотел было пырнуть того, кто лежал сверху, мечом и стал искать меч, но когда ощупал ножны, оказалось, что меч, по-видимому, выпал во время падения, и в ножнах его не было.

Противник сверху навалился на нагрудную пластину Накагири, ухватил его за пряди волос на висках и хотел было обезглавить, но в это время Накагири вместе с мечем противника крепко сжал кисть его руки.

— Послушайте, — сказал он, — я должен вам кое-что сказать. Отныне вам меня не позабыть. Если бы сейчас у меня был меч, он и определил бы победу. Кроме того, если бы за мной следовали мои сторонники, они поддержали бы меня, а в этой свалке мне помочь некому. Раз это так, то, если вы даже изволите забрать мою голову, вам не будет хватать её опознания, и славы вы не добьётесь. Я — низший вассал его милости Рокухара, зовут меня Рокуротаро, так что меня вряд ли кто узнает. Чем брать на душу грех, беря голову ни к чему не годного слуги, вы, может быть, лучше сохраните мне жизнь? В благодарность за это, поскольку я знаю, где его милость Рокухара спрятал свои деньги, шесть тысяч кан, я провожу вас туда и отдам их вам, — так он сказал.

Бродячий воин подумал, что это, наверное, правда, вложил в ножны обнажённый меч, поднял лежавшего внизу Накагири и не только даровал ему жизнь, но и всячески одарил, угостил сакэ, а когда привёз в столицу, Яхати отправился на пожарище в Рокухара и обманул его:

— Это на самом деле было закопано здесь. Не иначе, кто-то раньше нас выкопал клад и забрал себе. Я хотел сделать вас богачом; у вас тонкий слух, но нет везения, — потом деланно засмеялся и повернул назад.

Пока Накагири выполнял свой замысел, его величество прибыл на ночлег в Синохара. Здесь запросили паланкин грубого плетения, и пешие воины внезапно стали напоминать носильщиков паланкина и следовали впереди и позади паланкина августейшего. Местоблюститель секты тэндай принц второго ранга Кадзин до этого места изволил сопровождать государя, но он не думал, что сможет предстоящую дорогу преодолеть со спокойным сердцем, а потому раздумывал, где бы укрыться на некоторое время, и спросил:

— Есть ли здесь кто-нибудь из братии?

— В придорожной битве прошлой ночью, — ответили ему, — некоторые были ранены и остались, некоторые, видимо, дрогнули и бежали. Кроме двоих, советника среднего ранга содзу Кете, и второго ранга настоятеля храма Дзесе, нет ни одного сановника, исполняющего обет в храме, или священнослужителя.

Подумав что в этих условиях он вряд ли сможет совершить дальнее путешествие, принц отделился от остальных и направился отсюда в сторону Исэ. На собственных конях он со спутниками поехал по горам Судзука, изобилующим разбойниками, положив на коней серебряные сёдла. Считая, что они могут стать помехой в пути, всех коней пожаловали хозяину гостиницы, а настоятель монастыря в длиннополом монашеском одеянии набросил накидку из листьев веерной пальмы без подкладки, Кете-содзу в чёрном одеянии поверх белья держал в руках чётки из кристаллов и не передвигал ногами. Не было такого человека, который бы не подумал, что это беглецы.

Однако, видимо, благодаря защите Великого наставника и богов Горного короля встреченные по дороге горные дровосеки и косцы, косившие траву на обочинах дороги, вытаскивали принца за руки и подталкивали в бёдра, так что он перевалил через горы Судзука. И вот принц уже настоятельно просит священнослужителя в святилище Исэ, и тот священнослужитель, имея благородное сердце, и не вспомнил о лишениях, которые ожидают его. Во всяком случае, когда он спрятал принца, тот укрывался у него больше тридцати дней, а когда в Киото стало немного спокойнее, изволил возвратиться назад и в течение трёх или четырёх лет жить в уединении в павильоне Бякугоин.

 

8

О ТОМ, КАК НАКАТОКИ, ГУБЕРНАТОР ПРОВИНЦИИ ЭТИГО И ЕГО ВАССАЛЫ СОВЕРШИЛИ САМОУБИЙСТВО

Между тем, когда стало известно, что двое из Рокуха-ра, потерпев поражение в Киото, отбыли в Канто, из Атака, Синохара, Хинацу, Оицу, Этикава, Оно, из павильона Сорока девяти обетов, Сурихари, Бамба, Самэгаи, Касивабара и других мест к подножью горы Ибуки и к окрестностям реки Судзука за одну ночь прискакали верхом две или три тысячи разбойников, воров и бродяг. Пятый сын прежнего императора затворился от мира И втайне пребывал у подножия горы Ибуки. Об этом доложили великому полководцу, он высоко поднял парчовое знамя государя и поднялся на вершину Кояма, что находится к востоку от гостиницы Бамба на самом трудном участке тракта Тосандо, стал ожидать его между узкими дорогами, спускающимися с обрыва.

Когда рассвело, Накатоки, губернатор провинции Этиго, покинул гостиницу Синохара и поторопил императорскую процессию углубиться в громоздящиеся горы. До вчерашнего дня, когда она отбыла из столицы, воинов сопровождения было две с лишним тысячи всадников, теперь же, по-видимому, из-за того, что многие сбежали, осталось лишь меньше семисот всадников.

— Если нас будут преследовать, стреляйте! — приказал судья Сасаки Токинобу арьергарду.

— Если мятежники перегородят дорогу завалом, растаскивайте его и расчищайте путь! — приказал Касуя Сабуро, подъехав к передовому отряду.

Фениксов паланкин следовал сзади, а когда путники преодолели перевал Бамба, дорогу им перерезал многотысячный противник, который ожидал, выставив перед собой в ряд щиты и наконечники стрел. Касуя увидел его издалека и проговорил:

— Здесь наверняка собрались злодеи из этой и той провинции, чтобы содрать доспехи с павших. Если их сразу бросить им, вряд ли придётся сражаться, не жалея жизней. А ну-ка, одним ударом нападите и отбросьте их!

Вместе с этими словами тридцать шесть всадников построили в ряд своих коней. Пятьсот с лишним бродячих воинов, которые держали первую линию обороны, отогнали на далёкие вершины, и они смешались с воинскими силами второй линии.

Касуя в этой битве одержал победу над первой линией и, успокоившись, подумал: теперь злодеев больше нет. В одно время с тем, как стал рассеиваться утренний туман, стало видно далеко ту дорогу через последнюю гору, которую нужно будет пересечь. Там пять или шесть тысяч воинов с парчовым знаменем, развевающимся под порывами горной бури, ожидали беглецов в неприступных местах.

Касуя, увидев два лагеря крупных сил противника, остановился изумлённый. Если попытаться ещё раз прорваться, — и люди, и кони устанут, а противник продержится на крутом обрыве. Если сблизиться с ним и устроить лучный бой, то после того, как будут до конца израсходованы все стрелы, у противника ещё останутся очень большие силы. Так или иначе, решив, что это им по силам, беглецы спустились к подножью горы, где на перекрёстке дорог стояла пагода, и стали там поджидать силы арьергарда.

Губернатор провинции Этиго, услышав, что авангард ввязался в бой, пришпорил коня и прискакал туда. Касуя-но Сабуро, обратившись к губернатору Этиго, сказал:

— Есть правило, которое гласит, что те, кто владеет луком и стрелами, считают постыдным, если они не умирают там, где должны умереть. Мы — люди, которые должны были погибнуть от стрел в столице, однако, дорожа каждым днём своей жизни, бежали до этого места. Теперь мы попали в руки бродяг без роду и племени, а на наши трупы будут ложиться придорожные росы. Это достойно сожаления. Поскольку противник находится только в одном этом месте, мы можем с риском для жизни напасть на него и пройти насквозь. Но, как я предполагаю, семья Доки прежде всего и с самого начала находилась во главе заговора, поэтому мы не сможем, пользуясь случаем, не пройти через провинцию Мино. Семья Кира тоже часто не отвечает на приглашения властей; ходили слухи, что она строит замок в провинции Тотоми, поэтому мы вряд ли избежим столкновения с нею. Встретившись с такими противниками, уничтожить их, вряд ли по силам и войску в десять тысяч всадников. Более того, с тех пор, как мы стали беглецами, и люди, и кони у нас устали, не осталось сил выпустить даже одну стрелу, так до каких пор мы сможем ещё отступать?! Подождём только войско Сасаки из арьергарда, повернём на провинцию Оми, на некоторое время затворимся там в замке и подождём, пока войско из Канто двинется на столицу.

Тогда Накатоки, губернатор провинции Этиго, заметил:

— В этом смысл есть, но я думаю, что сейчас, может быть, Сасаки стал каким-нибудь мятежником и ненадёжен, и когда немного поразмыслил, над вашей просьбой, то решил, что о движении отсюда нужно спросить мнение разных людей. Это значит, что обязательно проведя в этой пагоде некоторое время, мы дождёмся Токинобу и посоветуемся.

После этого все пятьдесят с лишним тысяч всадников спешились во дворе пагоды, что у перекрёстка дорог.

Всего в одном ри за судьёй Сасаки Токинобу скакали триста с лишним всадников. Это было какое-то дьявольское поведение. Некоторые говорили:

— Господа из Рокухара окружены на перевале Бамба бродячими воинами. Перестреляли всех до одного.

Токинобу тогда заявил:

— Теперь я делать не должен ничего! — и от реки Эдзикава повернул назад, сдался в плен и поехал в столицу.

Однако Накатоки, губернатор провинции Этиго, считал, что Токинобу опаздывает, и ожидал его. Но срок ожидания миновал, обстоятельства изменились, и Токинобу, наверное, тоже стал противником. Куда поворачивать теперь, до каких пор можно бежать? Лучше вообще взрезать себе живот! — думал он и окончательно определился. Поведение его выглядело мужественным. В это время, обратившись к войскам, он сказал:

— Воинская удача постепенно клонится к упадку. Вижу, что гибель рода близится, имена тех, кто владеет луком и стрелами, высоко ценятся, нет слов, чтобы, не забывая о своей давнишней приязни, выразить намерение следовать за ними по пятам до сих пор. Хоть и глубоки мысли о благодарности, но, поскольку судьба одного дома уже истощилась, как можно об этом сообщить?! После того, как сейчас я, господа, совершу ради вас самоубийство, после своей смерти я собираюсь сообщить о прижизненных для себя благодеяниях. Хотя я, Накатоки, личность недостойная, но я принадлежу к ответвлению рода Хэй, и поэтому думаю, что, если враги захватят мою голову, они получат во владение тысячу дворов. Поскорее возьмите голову Накатоки и передайте её в руки рода Гэн, а искупив прошлую вину, проявляйте верность долгу!

Так он сказал, и после этих слов снял доспехи, рывком обнажил кожу, полоснул себя по животу и упал ничком. Когда Касуя Сабуро Мунэаки увидел это, он уронил слёзы на рукава своих доспехов и проговорил:

— Мунэаки собирался, покончив с собой раньше, служить ему провожатым по путям потусторонним. Как жаль, что господин оказался там раньше! Я говорил ему, что при этом рождении раньше увижу собственными глазами рубежи нашей жизни. Дальше — пути потусторонней тьмы, поэтому я не смогу лично увидеть их. Подождите немного. Мы вместе перейдём гору Сидэнояма.

Губернатор провинции Этиго выдернул меч, торчавший в животе покойного по самую рукоятку, и вонзил его в свой собственный живот, обхватил руками колени Накатоки и лёг, откинувшись навзничь. Начиная с него, прежний протектор провинции Оки, его сыновья Дзироэмон, Сабуробэ и Эйдзюмару, Такахаси Куродзаэмон, его родственники Магосиро, Матасиро, Ясиро Саэмон и Горо, его милость Суда Гэнсити Саэмон, его родственники Магогоро, его милость Тонай Саэмон, Еити, Сиро, Горо, Магохати, его милость Синдзаэмон, Матагоро, Тороку, и Сабуро, Вступивший на Путь Андо Тародзаэмон, его родственники Вступивший на Путь Магосабуро, Саэмон Таро, Саэмон Сабуро, Дзюро, Сабуро, Матадзиро, Синдзаэмон, Ситиро Сабуро и Тодзиро, Накабури Городзаэмон, Ивами Хикосабуро, Такэда Гэдзе Дзюро, Сэкия Хатиро Дзюро, Курода Синдзаэмон и Дзиродзаэмон, Такэи-но Таро и его милость Камон Саэмон, Ерифудзи Дзюробэ, Минагири Саке-но-сукэ и Кагэю Ситиробэ, Кояки-но Ситиро, Сиояки-но Ситиро, Сиоя Умано-дзе и Хатиро, Ивагири Сабуро Саэмон и его сыновья Синдзаэмон и Ситиро, Ураками Хатиро, Окада Хэйрокубэ, Вступивший на Путь Кикуносукэ, его сын Сукэсабуро, Ёсии Хикосабуро и Сиро, Ики-но Магосиро, Кубо-но Дзиро, Вступивший на Путь Касуя-но Магодзиро и его однофамильцы Вступивший на Путь Магосабуро, Рокуро, Дзиро, Ига-но Сабуро, Вступивший на Путь Хикосабуро, Фи Дзиро, Вступивший на Путь Дзиро и Рокуро, его милость Кусихаси Дзиро Саэмон, Нава-но Горо и Матагоро, Вступивший на Путь Харамунэ-но Сакон-секан и его сыновья Хикосити, Ситиро, Ситиро Дзиро и Хэйма Сабуро, Гокисо-но Сабуро, Нукария Хикосабуро, Нисикори Дзюро, Акидзуки Дзиробэ, Ханда Хикосабуро, Хирацука Магосиро, Майдэн Сабуро, Вступивший на Путь Ханабуса Рокуро, Миядзаки Сабуро и Таро Дзиро, Вступивший на Путь Ямамото Хатиро и Вступивший на Путь Ситиро с его сыновьями Хикосабуро, Когоро с сыновьями Хикогоро и Магосиро, Адати Гэнго, Микава Магороку, Хирота Горо Саэмон, Иса Дзибуносукэ с его родственниками Магохати и Сабуро с сыном Магосиро, Вступивший на Путь Катаяма Дзюро, Кимура Сиро, Сасаки, судья из провинции Оки, Вступивший на Путь Никайдо Идзо, Исии Накадзука-но-сукэ с сыновьями Магосабуро и Сиро, Эбина-но Сиро и Коити, Хирота Хатиро, Самэгаи Сабуро, Исикава Куро с сыном Матадзиро, Синдо Рокуро и Хикосиро, Мимбу-но-таю из провинции Бинго, оттуда же Вступивший на Путь Сабуро, Хикотаро из провинции Kara, оттуда же Маготаро, Мисима Синдзабуро и Синтаро, Такэда Кодзо, Мицувано Тодзаэмон, Икэмори Тонайбэ с однофамильцами Саэмон Горо, Саэмон Ситиро, Саэмон Таро и Синдзаэмон, Сайто Кунай-но-сукэ с сыновьями Такэмару и Кунай Саэмон и его сыновья Ситиро и Сабуро, Мимбу-таю из провинции Тикудзэн и оттуда же Ситиро Саэмон, Вступивший на Путь Тамура-накацукаса с однофамильцами Хикогоро и Хэйдзиро, малый секретарь из провинции Синано, Маками-но Хикосабуро с сыном Сабуро, Суяма Дзиро и Когоро, Комияма Маготаро и Горо, и Рокуро Дзиро, Такасака Магосабуро, Сионояно Ядзиро, Се-но Саэмон Сиро, Фудзита Рокуро и Ситиро, Канэко-но Дзюросаэмон, Макабэ Сабуро, Эма Хикодзиро, Комбэ Ситиро, Ното-но Хикодзиро, Ниино-но Сиро, Сами-но Хатиро Сабуро, Фудзисато Хатиро, Атаги Накацукаса-но-сукэ и его сын Ядзиро — все они как верноподданные, в общей сложности четыреста тридцать два человека, одновременно разрезали себе животы.

Кровь заливала их тела, текла, словно струи реки Когава. Мёртвые тела заполнили двор пагоды, и стали как туши в месте забоя скота. Когда-то в эпоху Тан в год Кигай погибли в варварской пыли пять тысяч человек в куньих и парчовых шапках, говорят, что в сражении при Тунгуань миллион солдат погиб в водах реки.

Несмотря на то, что всё это, по-видимому, не превзойти, но теперешнюю сцену взгляд не выдерживал и рассказать о ней слов не хватало. Его величество и бывшие государи, увидев этих мёртвых людей, лишились печени и сердца и только сидели ошеломлёнными.

 

9

О ТОМ, КАК ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО И БЫВШИЕ ГОСУДАРИ БЫЛИ ЗАХВАЧЕНЫ ПЯТЫМ ПРИНЦЕМ И О ПОСТРИЖЕНИИ В МОНАХИ ЕГО МИЛОСТИ СУКЭНА

Между тем, правительственное войско под командованием Пятого принца захватило его величество и бывших государей и первым делом вошло в храм Долгой славы, Текодзи, где его величество сам изволил передать Пятому принцу три священных регалии, а также Гэндзе, Сусаго и даже будд и бодхисаттв из государевых покоев. Это было как во времена падения династии Цинь, когда циньский Цзыин погиб из-за основателя династии Хань. С печатью сына Неба на шее он ехал в простой телеге, запряжённой в белую лошадь, и был доставлен до окрестностей Чжидао.

Старший советник, его милость Хино-но Сукэна был верноподданным сановником, которому особенно благоволил нынешний государь, поэтому он опасался за себя, думая, какие опасности он ещё встретит. Зная, что в этих местах, в пагоде на перекрёстке дорог, часто бывают странствующие монахи, Сукэна сказал, что должен принять постриг.

Странствующие монахи принимают обеты сразу и, не успевают они рта раскрыть, как им сбривают волосы. Его милость Сукэна обратился к странствующему монаху:

— Не произнесёте ли четырехстрофную гатху, которую декламируют, когда постигаются в монахи? — но тот монах, похоже, не знал её текста и произнёс «Ты рождён животным, но обрети же просветлённое сердце!».

Томотоси, губернатор провинции Микава, тоже решил здесь постричься в монахи и уже вымыл волосы, но, услышав об этом, монах развеселился:

— Скажи, что постригаешься в монахи потому, что тебе жалко своей жизни. Весьма печально повторять, что ты рождён животным.

Так же точно тут и там выбыли из строя те вельможи и гости с облаков, которые до сих пор изволили неразлучно следовать вместе со всеми: они укрылись от мира, постригшись в монахи, и разошлись. Теперь сторонников его величества, наследного принца и бывших государей не осталось никого, кроме двоих — Цунэаки и его милости Ёримицу. Все они в непривычном окружении вражеских войск, в паланкинах грубого плетения были возвращены в столицу. Зеваки высокого и низкого звания, стоя на перекрёстках дорог, говорили:

— Как это удивительно! В прошлые годы говорили, что прежнего императора захватили в Касаги, и воздаянием ему была ссылка в провинцию Оки. Но не прошло и трёх лет, как он прибыл назад. Это стыдно. Можно сказать так: мы слышали, что вчера это было горе, случившееся в другой провинции, сегодня же это пытка для нас самих. Этот государь тоже куда-то будет препровождён в ссылку и в душе будет страдать.

Так говорили и те, кто имеет сердце, и те, кто его не имеет. Люди, которые все видели, каждый раз думали о том, что своими глазами наблюдают осуществление принципа кармы, и не было таких, кто не увлажнил бы свои рукава слезами.

 

10

О ПОРАЖЕНИИ ОСАЖДАВШИХ ЗАМОК ТИХАЯ

Между тем, слух о том, что прошлой ночью его величество и бывшие государи уже препровождены в Рокухара, и никто из них не смог проехать к востоку от застав, в час Лошади следующего дня достиг Тихая, поэтому в замке обрадовались и воспряли духом, как радуется в лесу птица, выпущенная из клетки. Осаждающие же казались жертвенными баранами, которых притащили к храму для поклонения предкам. Как бы там ни было, поскольку они на один день опоздали, там всё скапливались бродячие воины и создавали на горных дорогах трудности, и ранним утром десятого дня сто с лишним тысяч всадников, осаждавших Тихая, направились в сторону Южной столицы. Впереди было полным-полно бродячих воинов. Сзади их тоже поспешно преследовали противники.

Как это всегда бывает, когда большие воинские силы собираются пуститься в бегство, люди побросали луки и стрелы, родители разлучались с детьми, старшие братья с младшими; они бежали в беспорядке, стараясь опередить один другого. Некоторые попадали в безвыходное положение на бездорожье, у обрывов каменных скал, и разрезали себе животы, некоторые падали в ущелья глубиной во много тысяч дзё и на мелкие части ломали себе кости. Неизвестно, сколько их было миллионов человек.

Поначалу, думая, что войско их сторонников назад не повернёт, нападающие лишь давили на противника, поэтому некому стало убирать заставы в долинах и растаскивать завалы. Натыкаясь на препятствия, всадники падали с коней, а свалившись, погибали, затоптанные другими людьми. Они отходили по горной дороге на протяжении двух или трёх ри, преследуемые десятками тысяч врагов, и ни разу не вступали с ними в сражение, поэтому войско наступавших, которое до сегодняшнего утра, как казалось, насчитывало больше ста тысяч всадников, убитыми потеряло немного, но оставшегося в целости войска, не брошенных коней и доспехов почти не было, По этой причине до нынешнего времени у подножья горы Конгосэн и вокруг дороги, идущей по долине Тодзедани, не было человека, чьи белые кости не имели бы отверстий от стрел и рубцов от мечей. Они были укутаны мхом и завалены. Однако из основных военачальников ни один по дороге не был убит, и, хотя из того, что они остались живы, проку не было, к полуночи все прибыли в Южную столицу.