Прошло два дня. Лидия много спала, в основном на диване под пледом, и тогда Хонор и Джо пробирались мимо на цыпочках, а когда просыпалась, обнимали ее и разговаривали – в основном о повседневных, нормальных вещах, но иногда и о том, что имело большое значение. Иногда они просто смотрели телевизор.

Сара пришла в первый день после обеда с огромным пакетом китайского риса на вынос и двумя бутылками белого вина, которые сразу положила в холодильник.

– Я совершенно не умею готовить, особенно в сравнении с тобой, – сказала она Джо, – но могу использовать для этого телефон, а тебе нужно что-то есть.

– Сара… – начала Джо и запнулась. – Я… не рассказала тебе всего.

– Ладно, – сказала Сара. – Расскажешь. Позже. А сейчас ухаживай за дочерью и за собой. И не забывай есть.

Она обняла Джо перед уходом и отправила Боба после работы к ней подстричь газон.

Обнимая Лидию, Джо ощущала спокойствие и понимание своей цели. Остальное время она ходила по дому и старалась не думать. Джо скучала по Оскару и Айрис, хотя их отсутствие было временным. Ей не хватало их маленьких тел, их ёрзанья, запаха и высоких голосов.

Она скучала по Маркусу. Как-то она поймала себя на том, что стоит у кухонной раковины и смотрит на его дом через изгородь. Джо ухаживала за душистым горошком, который Маркус ей подарил, убирала увядшие цветки, подрезала стебли и меняла воду. Цветы очень скоро умрут, как и его чувства. Так же, как исчезнет воспоминание о его руках на ее теле, его вещах, брошенных на пол, чае, который он приносил ей в постель, каждый раз проверяя, чтобы она выпила его до дна. То, как он смотрел на нее, как заставлял ее сердце петь.

– Вы останетесь с нами, – тихо сказала она Хонор, когда Лидия уснула во время просмотра «Жителей Ист-Энда». – На сколько захотите. И это утверждение, а не просьба. Я знаю, что вы очень любите свой дом, но у вас всегда будет дом здесь, с нами.

Хонор коротко кивнула, но то, как она сжала губы, выдавало, что она понимает, о чем говорит Джо, и как много это для нее значит.

– Сколько ты еще собираешься себя мучить? – спросила она вместо ответа.

– Я себя не мучаю.

Джо поднялась и пошла поставить чайник. Хонор направилась за ней.

– Ей нужна мать, а не мученица или святая.

– Я достаточно далека от святости. – Джо повернулась и скрестила руки на груди. – Так вот почему вы вдруг предложили сидеть с детьми! Потому что знали, что я с кем-то встречаюсь?

– Сначала это было причиной. А потом мне просто понравилось.

– И вас не смущало то, что вы следите за детьми, ничего не видя?

– Смущало. Особенно после поездки на скутере.

– Вы ездили с ними на скутере?

– Только раз.

– Вот об этом я и говорю. Я даже не заметила, что оставила детей со слепой женщиной! Кстати, эта поездка была не самой лучшей идеей.

– Я знаю. Это было ошибкой. Я иногда их делаю.

– Вы тот еще кадр, Хонор Левинсон! – Джо не могла сдержать улыбку, когда сказала это.

– А ты непонятно зачем делаешь себя несчастной, Джоанна Меррифилд. Ты можешь быть одновременно и матерью, и женщиной. Хотя мне самой так и не удалось этого достигнуть.

– Нет. Не сейчас. Я нужна своим детям.

– Поговорим об этом еще раз, когда у тебя сорок пять лет не будет секса, – парировала Хонор, – и тогда ты скажешь, действительно ли считаешь, что приняла правильное решение.

В субботу утром она уговорила Лидию выйти на прогулку. В какой-то степени то, что Лидия стала такой зависимой, было очень мило, но Джо знала, что так не может продолжаться. Она наблюдала, как Лидия запрокинула голову, подставив лицо солнцу, и думала о том, как ее дочь будет возвращаться в школу, видеться со всеми этими людьми, признаваться, что она нетрадиционной ориентации. Как Лидия будет жить дальше, сражаясь в своих битвах, взрослея и уезжая от нее.

Лидия справится, потому что она умная, красивая и смелая. А потом Оскар справится со своими личными битвами, затем Айрис. Все они уедут из дома, оставят Джо, и это именно то, что должно случиться. Нормальный порядок вещей. Джо придется раскрыть руки и позволить им взлететь.

А с чем тогда останется она?

Чтобы не раскручивать дальше эту цепь размышлений, она спросила:

– Как давно ты знаешь?

– Я всегда знала, что я другая, – ответила Лидия. – И я знала, что влюбилась в Аврил с первого взгляда.

– Как мы с твоим отцом.

«И как мы с Маркусом».

Оглядываясь назад, она осознавала, что почувствовала такой же разряд, когда впервые увидела его за изгородью в тот день. И когда ее потянуло к нему в кухне. В двадцать они называли это любовью, а в сорок она называла это желанием. Но это было тем же чувством. Другим, с миллионом разных деталей, но все равно таким же.

– Не считая того, что у меня не будет счастливого конца, – продолжила Лидия. – Она очень разозлилась на меня, мам. Она считает, что я ей врала.

– Может, ей стыдно, что она не заметила. Мне, например, стыдно.

– Я не хотела, чтобы ты знала. Вернее, мне хотелось, чтобы ты узнала, и я злилась, что ты ни о чем не догадываешься. Но ты в этом не виновата. Я очень старалась все скрыть.

Улица Китс-Уэй была залита солнечным светом. Аккуратные изгороди, гравийные дорожки, подстриженные газоны – идеальный фасад для секретов, которые имеет каждая третья женщина в этом суматошном мире.

– Теперь мы должны говорить друг другу правду, – сказала Джо. – Даже если она горькая. Мы должны доверять друг другу.

Лидия кивнула.

– Вот почему я оставила дневник, чтобы ты могла его прочитать. Наверное, для этого я его и вела. Я хотела, чтобы меня поняли. А написать было легче, чем сказать. Мам?

– Что, дорогая?

– Последнее, что я написала… О папе.

– Я читала. Завтра годовщина. Десять лет. Ты красиво написала. Я увидела в этих словах твою любовь к нему. – Джо взяла Лидию за руку. – Он страдал от депрессий. Он никогда не показывал тебе этого, и я никогда об этом не говорила после того, как его не стало. Он не был в этом виноват, и это не значит, что он любил нас меньше. На самом деле, я думаю, это означало, что он любил нас даже больше.

– Я не знала.

– Я должна была тебе сказать. Я рассказывала только о хорошем, но ты заслуживаешь знать и о сложных моментах.

– Я думала, что последняя из моих записей была неправильной. Это одна из вещей, о которых я думала, когда была на мосту, перед тем как ты пришла. Я написала, что ему не было страшно, потому что мне хотелось так думать. Но, наверное, он был напуган.

– Он боялся за жизнь другого человека. За Адама. Не за себя.

– Но когда он упал, то наверняка испугался. Разве тебе не было страшно? Когда ты сама чуть не упала?

Джо остановилась и закрыла глаза. Она десять лет пыталась не думать о том ужасном моменте: о последних мгновениях Стивена, о моменте падения.

Днем она думала о том, как двигаться дальше, о том, чтобы любить его, помнить о нем и ценить жизнь, которую он спас. Она каждый год пекла торт для Адама, каждый день будила Лидию… Она видела в дочери черты Стивена.

Но ночью она думала о крике, который он, должно быть, издал, о том, как воздух вырывался из его горла, о стремительно приближающейся земле, об осознании того, что все закончилось, что жизнь закончилась. Черная дыра все-таки поглотила его.

Падая, Джо смотрела вверх, а не вниз. Она думала о Лидии и Оскаре с Айрис. Думала о Маркусе – да, и о нем тоже. Думала о Стивене и Хонор. Не о конце, не о завершении жизни, а о любви, которая будет длиться вечно.

– Я знала, что ты меня поймаешь, – ответила она дочери.