– Ноам! – воскликнула Арета Лоран, раскрывая ему объятия.

Ноам помедлил, не зная, подать ли ей руку или все же обняться с той, что была рядом с ним в важнейшие моменты его детства. Арета Лоран притянула его к себе и горячо расцеловала. Его тронуло такое проявление теплых чувств.

Когда он был ее пациентом, Арета Лоран считалась одним из самых известных детских психологов в стране. Она училась у Франсуазы Дольто и умела выслушивать малышей, вверенных ее заботам. Мягкая, добрая, внимательная, она строила с ними особые отношения, и они вновь обретали веру в себя и в окружающих. Арета старалась понять их молчание, взгляды, нерешительность, их мысли о самых обыденных или жизненно важных вещах.

Вскоре к ней пришла известность. После нескольких лет практики она занялась написанием научных работ. В первой своей публикации, озаглавленной «Мальчик, который хотел говорить», она описала и случай Ноама.

Когда она начинала работать с ним, Ноам не говорил. Он не был немым, но в своей речи ограничивался строгой необходимостью, несколькими словами, подбирая их с крайней осторожностью, словно опасался израсходовать свой словарный запас. Доктор Лоран снова научила его выражать свои мысли – сначала при помощи игр, потом – рисунков и, наконец, фраз.

Но курс лечения закончился, и Ноам с сожалением расстался с ней – единственным человеком, которому он мог довериться. Ему было тогда семнадцать лет. Жизнь давно уже дожидалась его, и он бросился в нее, как самоубийца, в надежде раствориться в ее потоке, утопить свои воспоминания в насущных потребностях.

Психотерапевт время от времени справлялась по телефону о его житье-бытье, но делала это все реже и реже. А потом и вовсе перестала звонить. Ноам сначала подумал, что она занята, что дела мешают ей поддерживать старые связи, и обиделся. Но потом, гораздо позже, он понял, что расставание было частью лечебного процесса.

Арета Лоран вышла на пенсию, но продолжала вести рубрику в популярном иллюстрированном журнале, время от времени в печати появлялись ее книги. Ноам не читал ничего из того, что она написала.

– А вы совсем не изменились, – отметил он, усаживаясь в кресло, на которое она ему указала.

– Ты умеешь разговаривать с женщинами, Ноам, но я тебе не верю. Я постарела. Я вся в морщинах, и у меня болит спина. Но ложь иногда так приятна.

Арета и правда постарела. Но она сохранила живость взгляда и повадку красивой, энергичной женщины.

– Ты стал красивым мужчиной, Ноам, – ласково произнесла она и, смеясь, добавила: – А челка у тебя все та же!

Глаза врача принялись исследовать его прошлое, стараясь отыскать там печального, молчаливого мальчугана, которого она взялась лечить после несчастного случая, произошедшего с его матерью.

– Меня обрадовал твой звонок. Но потом я забеспокоилась. Потому что, в конце концов, отношения с психотерапевтом возобновляют не для того, чтобы узнать, как она поживает, или поговорить о старых добрых временах. Что бы там ни говорили, психотерапевт обычно ассоциируется с прошлыми проблемами. И если кому-то захотелось снова повидаться с доктором, значит, у этого человека появилась необходимость вспомнить о них. Или я ошибаюсь?

– Это правда: было бы приличнее позвонить вам, когда все у меня было в порядке. Я вам стольким обязан…

– Пустяки. Мы провели вместе очень важный отрезок нашей жизни. Ты научил меня многим полезным для моей работы вещам. И я без стеснения пользуюсь тем, что извлекла из наших с тобой встреч, – в педагогических целях. Возможно, в этом тоже есть доля нарциссизма.

– Знаменитый случай «Мальчика, который хотел говорить».

– Ты читал?

– Нет, я так и не решился.

– И правильно сделал. Для тебя это не представляет никакого интереса. Да ты бы себя наверняка и не узнал. Так что же с тобой происходит, Ноам? Ты только что упомянул период, когда все было в порядке. И сказал о нем в прошедшем времени.

– Да, был такой период… нормальный. Вернее, я считал тогда, что живу как все. Но на самом деле, думаю, я просто отрицал действительность.

– Осторожно, ты говоришь как плохой психолог, – пошутила Арета Лоран. – Расскажи мне всё, в любой последовательности – как тебе хочется.

И Ноам рассказал ей о своей учебе, о том, как хотел добиться успеха на работе, о тех годах, когда он думал, что все у него хорошо. Потом все рухнуло. Нет, поправился он, не рухнуло, а стало медленно разрушаться, день за днем, и далее – бегство от самого себя, чрезмерное погружение в работу, боязнь будущего, бесцельные вечерние похождения, любовные истории длиной в одну ночь, одну неделю.

Арета слушала его не со сдержанным вниманием психолога, а как друг, как родственница.

– А как ты сегодня расцениваешь эти годы?

– Это была какая-то каша.

– Что же такое случилось в последнее время, что у тебя возникла потребность поговорить об этом со мной?

Он задумался. Если объективно, ничего особенного не произошло. Было только ужасающее чувство, будто он летит в пропасть, которая становится все мрачнее и мрачнее, что он медленно отрывается от реальности, угасает. Ну, и эти два случая, глубоко его поразивших.

– Меня мучают приступы страха, – начал он.

Доктор Лоран задумчиво кивнула.

– Рассказывай, – велела она.

Тогда он рассказал о бессоннице, о панических атаках, во время которых он убежден, что ему осталось жить несколько минут, что он вот-вот умрет, ничего после себя не оставив и не постигнув смысла своего существования.

– Ты часто думаешь о смерти?

– Я стараюсь о ней не думать.

– Иными словами, эти мысли постоянно с тобой.

– Да, это так, – признал он.

– Когда у тебя начались эти страхи? Ты можешь сказать?

– Нет. Мне кажется, они были всегда.

– Смерть присутствует в нашей жизни с первых ее мгновений, – заявила Арета.

– Да, я знаю. Мне недавно еще раз об этом напомнили, – сказал он, подумав о проповеднике. – Но она ни для кого не становится навязчивой идеей до такой степени, что жить не хочется. Почему эти мысли меня преследуют?

Внезапно став серьезной, доктор Лоран задумалась, прежде чем ответить.

– Потому что ты проницательнее других. И не думай, что для тебя одного смерть стала фоном, на котором проходит вся жизнь. Есть много людей, мужчин и женщин, одержимых той же идеей. Одни воспринимают смерть так же остро, как и ты, другие предпочитают рассматривать ее в более мягком свете.

– Что вы имеете в виду?

– Религию, например. Вера – один из путей, которыми идут те, кто воспринимает смерть иначе. О чем говорят все вероучения? Смерть после жизни, жизнь после смерти, жизнь как способ научиться смерти, смерть как способ научиться жизни. Некоторые прибегают к иным религиям – не тем, о которых ты сейчас думаешь, от самых глубоких до самых поверхностных: философия, мистика, деньги, власть, слава. Каждый выбирает тот путь, который кажется ему наиболее подходящим, чтобы придать смысл жизни, смерти или, наоборот, отрицать наличие в них всякого смысла.

– Понятно. Вернее, я понимаю, когда это говорите мне вы, но когда на меня нападают эти приступы страха, я превращаюсь в нечто среднее между напуганным ребенком, которым был когда-то, и проницательным, даже слишком проницательным взрослым, которым стал.

– Ребенок потому и напуган, что он проницателен. И страхи у него настоящие, а когда он плачет, сила его криков зависит от горя, которое он пережил.

– Но эти припадки страха… что вы о них думаете?

– Припадки страха… это выражение мало о чем говорит. Этому недомоганию подвержены многие, и их становится все больше. Это не означает, что это расстройство стало встречаться чаще, чем раньше, просто теперь мы стали об этом говорить. Мы имеем смелость дать этому явлению имя, строить относительно него теории: кризис среднего возраста, экзистенциальная тоска, чувство незащищенности перед постоянно растущими требованиями общества.

– Эта болезнь как-нибудь лечится?

– Это не болезнь, Ноам, а проявление более тяжкого заболевания, как, например, экзема или колики могут означать нечто иное, чем просто органическое расстройство.

– Помогите мне, доктор. Я не могу так дальше жить. Мне кажется, что я схожу с ума.

Этот крик о помощи смутил Арету Лоран. Она внимательно посмотрела на Ноама, словно пытаясь оценить всю глубину его отчаяния.

– То, что ты описываешь, больше похоже на депрессию, чем на безумие, Ноам. Был у тебя какой-нибудь побудительный стимул?

– Побудительный стимул?

– Ну да, произошло что-нибудь такое, после чего ты стал думать, что сходишь с ума?

Ноам замолк в нерешительности.

– Слова Анны, моей племянницы.

– Расскажи.

Он поделился с ней тем странным случаем. Его рассказ был недолог, но он почувствовал такую же тревогу, как и в тот день, когда это произошло.

Когда он закончил, доктор Лоран выдержала минутную паузу.

– Ты уверен, что на самом деле слышал это? – спросила она наконец.

– Был уверен! Но через несколько дней эта уверенность стала слабее, и теперь я думаю, что, может быть, навоображал себе все это или неправильно понял. Еще я подумал о телепатии. Дети, кажется, иногда могут слышать мысли своих близких. Мысль о смерти преследует меня, и Анна, возможно, уловила ее и сформулировала по-своему.

– По-своему? Совершенно взрослой фразой? Ты так думаешь?

– Я не знаю, что думать! Я совершенно потерял почву под ногами, доктор! Потом еще этот проповедник…

– Проповедник? – удивилась она.

Он пересказал ей слова старика и поделился чувствами, которые они у него вызвали.

– Прежде я бы даже внимания не обратил на подобную ерунду. Теперь же все эти события действуют на меня, и я ничего не могу с этим поделать. У меня такое впечатление, будто я медленно ухожу под воду. Вы должны мне помочь.

По лицу Ареты Лоран пробежала тень. Ей подумалось, не ошибалась ли она все эти годы, расценивая случай Ноама как свою удачу.

– Не знаю, смогу ли я тебе помочь, Ноам, – ответила она наконец. – Опыт, который мы пережили когда-то вместе с тобой, наложил на меня слишком сильный отпечаток. Я больше не практикую, ты же знаешь.

– Но… вы же не можете бросить меня, – возмутился ее бывший пациент.

Арета ласково улыбнулась.

– Неужели ты думаешь, что я способна оставить тебя один на один с мрачными мыслями? Плохо же ты меня знаешь… Нет, я, конечно, подумаю обо всем, что ты мне рассказал. И порекомендую тебе кого-нибудь из моих коллег.

– Коллег? Но вы же прекрасно знаете, сколько этих коллег я перепробовал прежде, чем нашел вас. Я пришел именно к вам, потому что вам доверяю.

– Значит, ты будешь доверять и моей рекомендации, правда? У меня уже возникла одна мысль, но мне надо еще подумать. Я позвоню тебе на неделе.

На этих словах доктор Лоран встала, чтобы проводить Ноама к выходу. На смену теплу, с которым она приняла его после долгой разлуки, пришла чисто профессиональная доброжелательность. И отстраненность.

* * *

Оставшись одна, Арета Лоран достала историю болезни Ноама и внимательно ее перечитала. Затем в течение нескольких минут она обдумывала то, что пришло ей в голову, после того как Ноам поделился с ней своими страхами. Наконец она приняла решение, застучала пальцами по клавиатуре, быстро нашла нужные ей координаты и взяла телефон.

– Линетт Маркюс.

– Здравствуйте, Линетт, это доктор Лоран.

– Доктор Лоран? – удивилась ее собеседница. – Вот так сюрприз! Мы так давно…

– Я хотела бы увидеться с вами, Линетт.

– Увидеться? А что случилось? Мне кажется, вы чем-то обеспокоены.

– Вы свободны завтра?

– Завтра? Это будет сложно, у меня куча дел. А потом я уезжаю за границу на конференцию, и…

Доктор Лоран перебила ее:

– Мне надо поговорить с вами о Ноаме Бомоне.

Линетт Маркюс умолкла.

– Хорошо, завтра, – ответила она наконец. – В котором часу?

* * *

– Ты не можешь так поступить с нами, Ноам! – простонала Элиза, опускаясь в изнеможении на стул.

– У меня переговоры по важной сделке, – смущенно промямлил ее брат. – В сентябре подписание контракта. В августе я должен быть на месте.

– Мы уже все распланировали! Для нас с Анной это такая радость – поехать куда-то с тобой!

– У меня действительно нет выбора.

– Когда же он у тебя наконец появится, Ноам?

В голосе Элизы слышалась обида; Ноам благоразумно промолчал.

– Когда ты начнешь сам распоряжаться своей жизнью? – продолжала она. – Ты идешь на поводу у обстоятельств. Можно подумать, что для тебя никто и ничто по-настоящему не имеет значения.

– Неправда, – возмутился он. – Ты же знаешь, что вы с Анной значите для меня.

– Иногда я начинаю в этом сомневаться.

– А что мне было делать? Уволиться?

– Это тоже выход! У тебя слишком высокая квалификация для такой работы. Я уверена, ты быстро найдешь себе другое место. Ты хоть попытался спорить со своим боссом? Объяснил ему, что собираешься в отпуск?

– Я единственный холостяк в отделе, – сказал он, избегая прямых ответов. – Дюшоссуа наверняка считает, что я могу пойти в отпуск в любое время года, чтобы другие отдыхали вместе с семьями.

Он выглядел совсем сконфуженным, и Элизе стало его жалко. Она подошла к нему и села рядом.

– Ладно, я, наверно, несправедлива к тебе. Но я была так счастлива от одной мысли, что побуду с вами обоими.

– Это я несправедлив, Элиза. Ты права: я не умею отстаивать свои убеждения. Как всегда, иду на поводу у обстоятельств.

– Хорошая у нас семейка получается, правда? Ты никогда не можешь сказать «нет» или сделать осознанный выбор, я всегда принимаю неправильные решения.

Он обнял сестру за плечи.

– Ты хотела иметь ребенка, и теперь он у тебя есть. На мой взгляд, у тебя очень даже неплохо получается.

– А у тебя, Ноам? Когда же ты наконец решишься устроить свою жизнь?

– Устроить жизнь? Странное выражение. Найти жену, завести детей… Разве нельзя устроить жизнь одному?

– Не валяй дурака! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ты не из тех, кто пробивается в жизни в одиночку. Я знаю, что в глубине души ты мечтаешь встретить свою любовь.

– Ошибаешься.

– Вот как? И ты можешь поклясться, что не хочешь иметь одного или двух детей?

– Не ощущаю в себе задатков отца семейства.

– Тем не менее ты был бы сказочным отцом. Достаточно посмотреть, как ты возишься с Анной, чтобы понять, что это твое.

– Анна моя племянница. Я вижусь с ней всего несколько часов в неделю. В таких пределах я умею любить ее, наслаждаться мгновениями близости. Но согласись, что для того, чтобы быть отцом, мне все же не хватает ответственности. Тут надо верить в будущее, любить жизнь, воспринимать ее спокойно.

– Ты что, правда думаешь, что все мужчины задают себе такие вопросы? Они сначала становятся отцами, а потом уже учатся быть взрослыми.

Он с удивлением взглянул на нее.

– Ты думаешь вообще, что говоришь? Забыла нашего отца и твоего бывшего мужа?

– Оставим моего бывшего мужа в покое, воспринимай его как производителя, которого я выбрала, чтобы заполучить желанного ребенка. Что касается отца, то он потерял веру в жизнь после маминой смерти.

– И забыл нас.

– Он сначала себя забыл.

– Ну так давай вспомним отцов, которые бросают жен и детей ради какого-то приключения. Или тех, кто строит карьеру в ущерб своим близким. Или…

– Ты видишь только то, что хочешь видеть, Ноам. Ты смотришь на мир сквозь призму твоего чертова пессимизма, чтобы не задавать себе опасных вопросов и не брать на себя никакой ответственности.

– Ты правда так думаешь?

– Да, братец. В тебе всегда присутствовала некая «теневая зона». Иногда она исчезала, и ты становился предприимчивым, волевым. Когда она проявлялась, ты казался мечтательным. Это придавало тебе даже некий шарм. Но у меня такое впечатление, что с годами эта тень заполнила весь твой внутренний мир. Ты сам превращаешься в тень, Ноам. Ты скользишь по жизни, не касаясь окружающих тебя людей, иногда в их свете ты становишься больше, а иногда просто позволяешь им ходить по себе.

Ноам озадаченно обдумывал этот образ.

– Мы так и не смогли оправиться после маминого ухода, правда? – шепотом спросила Элиза.

Это замечание удивило Ноама. Смерть матери была для них запретной темой. Слишком памятной, слишком тяжелой – они предпочитали молчать о ней.

– Ты лучше справилась с этим, чем я.

Она пожала плечами, не уверенная в правильности этого утверждения.

– Ты тоже справишься.

– Надеюсь. Хотя… я опять ходил к доктору Лоран, – объявил Ноам.

– Да? Когда? И почему?

– На днях. Надеялся избавиться от того, что ты называешь моей «теневой зоной».

– Я хотела сказать: почему именно сейчас? С тобой что-то случилось?

Ноам замолчал в нерешительности. Что ей ответить? Рассказать о словах Анны и о том, какое действие произвели они на него? Элиза знала, что у брата бывают приступы страха, но он скрывал от сестры всю глубину своих проблем, чтобы не расстраивать ее.

– Ничего особенного, – солгал он. – Просто захотелось понять, почему я топчусь на месте.

Элиза положила голову ему на плечо.

– И что она сказала?

– Что больше не практикует. Но она порекомендовала меня одной своей коллеге.

– Видишь, ты можешь принимать правильные решения, когда это необходимо.