Легенда о мокром деле
Обстоятельства знаменитого круиза
Поехали!
Юрий Гагарин
Жил когда-то старый Ной. Был у Ноя геморрой. Оттого ворчал порой: «Боже мой!»
А над Ноем жил сосед. Он купил велосипед, захотев объехать свет за пять лет.
И проснувшись как-то рано, чемодан приделав к раме, он уехал, не закрывши душ и краны.
Да, из кранов и из душа воды хлынули на сушу! На полу собралась лужа! Будет хуже!
Так на Ноя невпопад сверху хлынул водопад! Стал квартиру поливать, будто сад!
Ной больной давай вопить: в ЖЭК, мол, надо позвонить! К телефону не доплыть! Как тут быть?
Ной был мудрый человек. Мигом выстроил ковчег и остался в том ковчеге на ночлег.
А вода всё прибывала, заливала что попало, и народу, ох, немало засосала!
Жидкость буйно моросила и за сутки затопила: Китеж-град и Атлантиду, Харьков, Спарту и Колхиду — телефоны, стадионы, с поливалками газоны, роддома и гастрономы, и с Гоморрами Содомы…
И когда наш Ной проснулся, зыркнул, пукнул, поперхнулся, охнул, съёжился, согнулся и ругнулся.
И слезами он залился, и молился, и бранился, а потом опохмелился и забылся.
И упал на раскладушку, придавив щекой лягушку. Из лягушки аж какашки — на подушку.
Ведь ковчег — как остров он. И на него со всех сторон ползли: лягушка и питон, хамелеон, бизон, гиббон, горилла, слон и скорпион… Всех — миллион!
Зверьё узрев, нетрезвый Ной тиранозавра пнул ногой. И помер гад большой и злой под водой.
На бронтозавра Ной подул, тот в воду — бульк! — и утонул, и стегозавра в донный мул утянул.
На мастодонта плюнул Ной и за борт сбил его слюной. А мамонт сгинул под волной за кормой.
Тут слоны забились в щели, с перепугу дышат еле! Недотроги носороги облысели!
Ной сказал: «Вот это туши! Может, это даже лучше. Ведь пока найду я сушу, есть что кушать!»
1982, 2004 г г.
Легенда о морском волке и сухопутном пастухе
С примесью плагиата
Действующие лица:
Полифем — одноглазый пастух-каннибал выше среднего роста.
Одиссей — двуглазый мореход среднего роста.
Соратники Одиссея — многоглазый человеческий коллектив.
Действующие морды:
стадо Полифема — коллектив парнокопытных млекопитающих в составе: козлы, козы, бараны, овцы.
Место действия: пещера Полифема и её окрестности.
Одиссей и соратники отдыхают в пещере Полифема.
Одиссей. Однажды, в нежаркую зимнюю пору из гавани вышли, и путь был наш долог… Галеры разбиты. Дошли до упору… В пещере сижу, будто я спелеолог. Вином заглушая тоску, смакую сухую треску.
В сопровождении своего стада в пещеру возвращается Полифем.
Полифем. О сколько нам открытий чудных готовит славный аппетит! Устав от сыра вкусов нудных я съем того, кто здесь сидит! Прощай, моя диета! Со смаком съем субъекта!
Одиссей. Вот дядя самых скверных правил сюда не вовремя забрёл, непарным глазом пробуравил, как будто суслика орёл. Его пример — другим наука, но всё ж, зачем входить без стука!
Полифем. Припомни, дядя, ведь недаром циклопы славились ударом! Зловонным провонял ты паром пещеру — винным перегаром.
Одиссей. Буря мглою небо кроет, шторм на море не утих, и о чём-то гнусно ноет одноглазый старый псих…
Полифем. О дайте, дайте мне дубину — я свой позор сумею искупить: я наглеца так в зубы двину — не сможет он ни есть, ни пить!
Одиссей. У лукоморья одноглазый златые дни свои провёл, а я, герой, моря облазил, в боях трудился словно вол! Я отдохнуть хочу, и ты мне не мешай. Ты там переночуй, где зреет урожай. А мне не угрожай, конфликта не рожай.
Полифем. Я вырву грешный твой язык! Средь поля спать я не привык! Здесь ложки, кошки и бельё, и куры, шкуры — всё моё! Ты сам туда езжай, где зреет урожай!
Одиссей. Сиди возле входа пещеры сырой, вскормлённый на зло нам циклоп пожилой, сиди возле входа — я добрый теперь, — спиной опершись о прохладную дверь.
Полифем. Быть иль не быть — вот в чём вопрос — тебе в моей пещере! Коль хочешь жить, молокосос, так сам ступай за двери! А то сожру, как куропатку: съем пятку, обгложу лопатку, перекушу ребро и таз, и пасть порву, и вырву глаз!
Одиссей. Белеет глаз твой одинокий во тьме пещеры голубой. Что хочешь, дядя одноокий? Зачем чинишь такой разбой? В пещере места много. Сиди и нас не трогай. И не гневи ты бога — не зыркай глазом строго. Ведь я тебе не враг, могу и угостить вином, что дал нам Вакх. На, можешь вволю пить!
Одиссей отдаёт Полифему большую бутыль вина.
Полифем. Эх, полным полна твоя бутылочка, есть и градус, есть и вкус! Откупорил с жадною ухмылочкой и во хмель немедля окунусь! Я наполню бокал за бокалом… Про камыш пропою я вокалом… Дело лишь остаётся за малым: закусить бы вино мясом, салом.
Полифем выпивает вино и заедает одним из соратников Одиссея.
Соратники Одиссея. Съел, съел, съел, съел, съел! Страшен великан и смел! А друг наш был так мил и мал! Эх, гибнут люди за металл!
Полифем. Я приду к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, и поэтому с рассветом пить и есть примусь сначала. Вас тут много тунеядцев: на неделю хватит кушать. Буду в стельку напиваться, вволю жрать и бить баклуши!
Одиссей(шёпотом соратникам). Братцы-соратники, вечные странники, морем лазурным оплыли Европу вы; мчались вы, будто, как я же, изгнанники, с милого севера в глотку циклопову! Он захмелел и готов захрапеть. Больше его мы не будем терпеть! Сядем мы в лодку и двинем домой! Пусть остаётся голодный и злой!
Полифем. А ты-то кто? За древностию лет тебя в делах забыл спросить об этом. Сужденья чЕрпаю из забытЫх газет; времён Троянских войн не верю я газетам. Как имечко твоё, вино мне давший псих? Тебя я за питьё съем позже всех других.
Одиссей. Никто! Как много в этом звуке для уха моего слилось! «Никто», — зовёт меня супруга, и брат, и друг, и кум, и гость. Меня зовут Никто. И ты меня зови: Никто, Никто, Никто… Никто — твой визави.
Полифем. Запомню это я названье… Передо мной явился ты, как ножка сочная баранья, иль пряная икра кеты… Чтобы ты не расстался со мной до того, как я тебя съем, двери я привалю-ка скалой… Ты Никто — я циклоп Полифем.
Полифем закрывает выход из пещеры огромным камнем и ложится спать.
Соратники Одиссея. Спи, циклопик, спи, ужасный, баюшки-баю. Мы насыплем яд опасный в кружечку твою. Скажем прямо, для обиды: ты подлец большой! Станешь падалью ты видом, распростясь с душой.
Одиссей. Он камень на пути воздвиг нерукотворный! В пещере зарастёт грибами мой скелет… Нет! Если он умрёт, не сдвинув глыбы горной, то и для нас спасения из заточенья нет! Он должен быть живым, чтоб камень мог пропасть! Но что нам сделать с ним, чтоб не попасть в ту пасть?
Соратники Одиссея. Умом циклопа не понять, аршином общим не измерить… Чтоб мы спаслись, он должен встать и отворить пред нами двери.
Одиссей. Я достаю из широкой сумы дубликатом могучего рока моток лейкопластыря: хищнику мы заклеим непарное око. Если закроем единственный глаз — циклоп не увидит, не скушает нас.
Одиссей заклеивает спящему Полифему глаз кусочком лейкопластыря. Вскоре Полифем просыпается.
Полифем. Ночевала тучка грозовая на заду циклопа-великана, мне приснилось, молнии вонзая… Разбудил меня кошмар столь рано… Но почему темно вокруг? Мой глаз не видит мох и мух! Мой взор потух… Но я пастух. Я должен скот пустить на луг… Наверное, Никто-злодей мне вырвал глаз рукой своей! Но от меня он не уйдёт! Нащупаю и брошу в рот!
Полифем убирает камень от выхода из пещеры, садится в проходе и шарит руками.
Полифем. Как хороши, как свежи были розы, когда Никто мне расточал угрозы, когда он корчил рожи, строил позы, когда довольны, сыты были козы… Теперь Никто молчит, а козы голодны… Но из пещеры выйдут животные одни: ощупывать я стану любого, а затем овечку отпущу, а человечка съем! Да, от меня теперь никто не ускользнёт — непрошеные гости наполнят мой живот!
Одиссей(шёпотом соратникам). Люблю грозу в начале мая, а вот циклопов не люблю… Главу чешу, соображая, как нам пробраться к кораблю… Придумал! Из пещеры выйдем, прильнув к баранам снизу мы, — укрывшись под бараньим брюхом, сбежим из этой кутерьмы!
Одиссей с соратниками прячутся под баранами и вместе с ними выходят из пещеры; Полифем, ощупывая скот сверху, не обнаруживает людей.
Одиссей. Ура! Спаслись — и всё былое в отжившем сердце ожило! Мы это чудо-юдо злое надули, как нам повезло! Теперь вы мчитесь на галеру, а я за вами вслед примчу: скажу я всё, что накипело, непарноглазому хрычу.
Соратники Одиссея убегают на галеру.
Одиссей. Эй ты, циклоп, дурак без чести! Обманут ты, оплёван мной! С мурой в мозгу и жаждой мести поникни глупой головой!
Полифем. Поэтом можешь ты не быть, но стать покойником обязан! Как я хочу тебя убить, подлец, меня лишивший глаза!.. (Орёт что есть мочи). Циклопы-соседи, вам всем, всем, всем, всем кричу я, несчастный ваш брат Полифем!!! На помощь придите и кузькину мать покажьте ему, чтоб не смел обижать!!!
Голоса соседей Полифема. Кто обидел тебя, Полифемушка, кто?
Полифем. Да Никто, я вас всех уверяю, Никто!!!
Голоса соседей Полифема. А никто раз тебя не обидел, соблюдай-ка, сосед, тишину! Не ори, как эстрадный поп-идол! Не буди нам детей и жену! Есть нервные в наших селеньях — покинув домашний уют, тебя на скаку остановят и морду за крики набьют!
Одиссей. Прощай, немытая дубина — злой, глупый, жалкий обормот! Прощай пещера — дом кретина! Прощай парнокопытный скот!
Одиссей убегает на галеру.
Полифем. Гад Никто ко мне пришёл, навредил, чтоб сдох он. Раньше было хорошо, а теперь мне плохо! Не вижу я, но слышу я — потопал к морю гад. В него побольше камушек я брошу наугад.
Полифем на ощупь находит огромный камень и швыряет его в сторону галеры.
Одиссей. Над седой равниной моря гордо реет каменюка! Будет нам, ребята, горе: нас шарахнет эта штука! Бейте скорее о воду веслом — от минерала, авось, увильнём!
Галера делает рывок, и камень падает позади неё.
Одиссей. Кусок скалы, как дух изгнанья, летел над грешною землёй; едва спаслися мы от камня! Бултых! Он скрылся под водой! Но нас другой такой подарок циклопа может растолочь! Дружнее вёслами ударим! Ать-два, ать-два… Умчимся прочь!..
Галера уплывает.
Полифем. Оплёван я! И око моё теперь закрыто! Испачкан я пороком! Корыто мне, корыто!
1984, 2004 гг. [10]
На случай, если читатель недостаточно начитан, чтобы самостоятельно моментально определить все источники, из которых автор, так сказать, сплагиатил словосочетания для этой своей, мягко выражаясь, легенды, автор, прикидываясь не просто плагиатором, а плагиатором правдивым и бескорыстным, честно выкладывает список заимствований (в порядке присутствия в тексте): Н. Некрасов, «Крестьянские дети»; А. Пушкин, «О сколько нам открытий чудных…», «Евгений Онегин»; М. Лермонтов, «Бородино»; А. Пушкин, «Зимний вечер»; А. Бородин, «Князь Игорь» (опера); А. Пушкин, «Руслан и Людмила», «Пророк», «Узник»; У. Шекспир, «Гамлет»; М. Лермонтов, «Парус»; Н. Некрасов, «Коробушка»; П. Калашников (перевод либретто), «Фауст» (опера Ш. Гуно); А. Фет, «Я пришёл к тебе с приветом…»; М. Лермонтов, «Тучи»; А. Грибоедов, «Горе от ума»; А. Пушкин, «Евгений Онегин», «К ***»; М. Лермонтов, «Казачья колыбельная песня»; А. Пушкин, «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»; Ф. Тютчев, «Умом Россию не понять…»; В. Маяковский, «Стихи о советском паспорте»; М. Лермонтов, «Утёс»; И. Тургенев, «Как хороши, как свежи были розы…»; Ф. Тютчев, «Весенняя гроза», «Я встретил Вас — и всё былое…»; М. Лермонтов, «Смерть поэта»; Н. Некрасов, «Поэт и гражданин», «Есть женщины в русских селеньях…»; М. Лермонтов, «Прощай, немытая Россия…»; В. Маяковский, «Что такое хорошо и что такое плохо»; М. Горький, «Песня о Буревестнике»; М. Лермонтов, «Демон»; А. Грибоедов, «Горе от ума».
Легенда о цементном госте
Исповедь испанского бабника
— Вы не имеете права. Я — член!
— Я те покажу, какой ты член!
М. Булгаков, «Ревизор с вышибанием»
Пришёл мой грустный час: лежу на смертном ложе. Святой отец, для вас я расскажу, как прожил… О том, как я грешил, коль скоро мой конец, я рассказать решил, святой отец…
* * *
Раз (попутал Купидон!) я в донью Анну был влюблён. К ней приходил я под балкон и бил поклон.
И серенады ночью пел, от страсти бел и страшно смел. Пел, как умел: её любви я так хотел!
А муж у доньи был таков: остерегаючись рогов, во всех мужчинах видел он своих врагов.
Однажды, помню как теперь, меня он вызвал на дуэль и обвинил: мол, осквернил ему постель!
Его проткнул в один момент… Ему воздвигли монумент: сплошной цемент — и сам клиент и постамент.
А Анна, ставшая вдовой, должна с поникшей головой ходить в тот склеп, где муж валялся неживой.
Её же я не покидал и даже в склеп сопровождал, в сырой и мрачный тот подвал, где труп лежал.
Ревнивых там не знал уж мук из камня сваянный супруг. На постаменте, как петух, но взор потух.
Я важный, будто генерал, с ним рядом встал на пьедестал и, взяв скульптуру за кинжал, ему сказал:
— При жизни ты был слишком зол. Теперь — цементный вот камзол. Теперь покой ты здесь обрёл супруг-козёл.
Жену при жизни ты берёг, хотя тебе к лицу был рог. Ты был так строг, но недалёк, и здесь ты лёг.
Но в смертный час, козёл-супруг, ты Анну выпустил из рук. Теперь я с нею провожу ночной досуг.
Ты, если можешь, огорчись и с постамента спрыгни вниз, в мой дом ворвись, свиреп как рысь, и убедись.
Я буду весел, нежен, пьян. Я обниму вдову за стан. А ты, из камня истукан, у входа стань.
Но нет, ко мне ты не придёшь. Тебя не тронет гнева дрожь. И не возьмёшься ты за нож. Теперь ты — вошь!..
* * *
И вот пришёл свиданья час. Мы с Анной съели ананас. А за окном уж день погас, вот как сейчас.
Не видно за окном ни зги. Вдруг будто слышатся шаги. То топот каменной ноги?! Бог, помоги!
Я слышу «топ» и снова «топ»… Испариною взялся лоб! И снова «топ»! От страха я чуть не усоп!
И громкий был удар о дверь! И рык, как будто рявкнул зверь! Вдруг дверь сорвалася с петель, да на постель!
По коже пробежал мороз, а гость цементный произнёс: «Ты звал меня, блудливый пёс. Получишь в нос!»
Ко мне он руку протянул. Меня как будто ветер сдул. Забился в страхе я под стул. Он не моргнул.
За ухо выволок меня, из стойла будто бы коня! Горело ухо от огня потом три дня.
— Давай мне руку! — прогудел. Я понял, что не буду цел — уж бел как мел; ещё чуть-чуть — и околел.
Вдруг пукнул я. И вышел срам. О, не поверил я очам! Он развалился по частям, как старый хлам!!!
* * *
Здесь исповедь, святой отец, прерву я наконец. Да, шёл тогда на монумент бракованный цемент!
1983, 2004 гг.
Легенда о Головном Уборе Цвета Крови и млекопитающем вида canis lupus, или Осенняя пастораль
Топтание на классическом сюжете, в шести томах
Том первый
Я не умею скрывать свои чувства: когда у меня есть причина для печали, я должен быть печальным и ни на чьи шутки не улыбаться; когда я голоден, я должен есть и никого не дожидаться…
У. Шекспир, «Много шума из ничего»
Сырость. Сырррость, чёрррт её подеррри!
Озяб-озяб-озяб! Озяб!
Сырость и холод можно было бы перенести, если бы не голод! Ах, голод-голод-голод! Выть хочется!
… Их было двое. Один выстрелил, другой… Другой! Да, он был вкусным… Бах! Выстрелом обожгло шерсть. Бег, бег, бег. И снова выстрел. И навстречу второй с ружьём наперевес. Зубы-зубы, глотка, кровь, голод, мясо. Первое двуногое без перьев существо, дегустированное мною.
Ууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу!!!
Эхо-то какое! Что это стучит? Это зубы-зубы. Это холод-холод.
Утро… Когда же утро?!!
Том второй
Баптиста
Ну как, синьор? Поладили вы с дочкой?
Во всём сошлись?
Петруччо
Могло ли быть иначе?
Нам невозможно не поладить с ней.
У. Шекспир, «Укрощение строптивой»
— Что это?
— Плетёная из растительных прутьев утварь — посуда с ручкой — наполненная хлебобулочными изделиями домашней выпечки, кои предназначены для пожилой особы женского пола, что является моей родительницей.
— Ага, корзинка с пирожками для бабушки.
— Она болеет.
— Она болеет? Болеет! Болеет…
— Сходи к ней, Головной Убор Цвета Крови.
— Схожу к ней.
— Пойдёшь по тропинке, по…
— Я помню, помню!
— Ах, бабушка…
— Ничего, ничего, она выздоровеет.
— Птицы.
— Летят на юг. Холодает.
— Осень.
— Когда идти?
— Позавтракай и отправляйся.
— Говорят, млекопитающее охотника загрызло.
— Осень.
— Вкусно.
— Приятного аппетита…
— Ну, я поела. Спасибо.
— Иди.
— Пошла!
— По дороге не разговаривай с незнакомыми. Я тебя знаю!
— ?
— !!!
— …
Том третий
Зверь, Львом рекомый, что наводит страх,
Завидел Фисбу, что спешила к другу.
Он напугал её — и вот с испугу
Красавица бежала впопыхах…
У. Шекспир, «Сон в летнюю ночь»
Идёт! Смелое! Не боится идти по лесу. Маленькое! Вкусное, наверное. Поёт! Пой, родимое. Недолго осталось.
Ах, голод-голод, ты делаешь меня душегубом!
Небо! Птицы улетают туда, где тепло!
А я остаюсь здесь, где сыро и холодно. За что я не птица?
Желудок, не торрропи меня! Дай полюбоваться существом. Головной убор цвета крови молодого барашка. Зачем оно надело кровавый головной убор? Он будит во мне аппетитные воспоминания. Кровь, мясо, тёплое, солоноватое, ещё подрагивающее. Кровавый… Кровавый… Цвет огня, которым меня опалили в деревне! Птицы, возьмите меня туда, где тепло и сытно!
Желудок, ещё немного и я тебя наполню. Видишь, я уже вышел на тропинку. Желудок, потерпи! Не урррчи так тоскливо. Слышишь, я, стараясь не смотреть в доверчивые глаза существа, спрашиваю, куда оно идёт. Желудок! Ах, голод-голод!.. Бабушка. Это, наверное, сытно… Пирожки? Тоже сойдёт. Где живёт эта (Уррр!) бабушка? Тише, желудок. Потерррпи. Бабушка сравнительно недалеко. А существо пусть поёт пока. Постучать. Постучу! Постучу, и аппетитная калорийная тёплая бабушка не спеша откроет дверь…
Будь здорово, существо в кровавом уборе. Будь здорово пока. Ибо я предпочитаю здоровую пищу.
Птицы летят туда, где тепло. Я бегу туда, где бабушка. Желудок, не подкашивай мои ноги! Ах, голод-голод!
Том четвёртый
Джентльмены, не позволяйте ему бить старуху!
У. Шекспир, «Виндзорские насмешницы»
Стук, стук, стук!
— Кто там?
— Это я, бабушка, твоя внучка.
— А что у тебя с голосом?
— Замёрзла. Холод. Птицы на юг летят. Листья летят на мёрзлую почву.
— Там, деточка, на двери верёвочка. Дёрни, как обычно, дв… А?!!!
— А! Ррр.
— Ой! Ааааааа!
Хррр. Гм… Гм… Гм… Всё! Как быстро произошло. Голод. Даже не успел укусить, разжевать. Целиком, живьём. Что это хрустит на зубах? Стёклышки. А здесь тепло. Дрова горят. Ненавижу огонь! Но тепло. И простыня ещё тёплая. Одеяло. Зубы-зубы. Не стучите. Сейчас согреюсь… А за окном — холод, сырость, осень, птицы на ю…
Хррр… Хррр… Хррр…
Что такое? Кажется, задремал. Кто стучит?
— Бабушка, это я, Головной Убор Цвета Крови!
Ой, чепчик. Здесь не очень светло, оно не разглядит.
— Ау, деточка, ты там дёрни за эту, как её… Ну, в общем, дёргай! Она и откроется!
Птицы на юг, а мне здесь тепло, как летом. Благодать!
Том пятый
Рыло
Ох, Основа! Тебя подменили!..
Пигва
… Основа, спаси тебя Бог! Ты стал оборотнем!
У. Шекспир, «Сон в летнюю ночь»
Млекопитающее! В постели бабушки! Оно её съело!!!
Спрашивает, что принесла. Само знает, что пирожки, а спрашивает. Чепчик надело. Решило прикинуться бабушкой! Нашло дурочку!
А почему это у тебя, «бабушка», такие большие слуховые органы? Думает, я дура. Бабушку от зверя не отличу. Эх ты, млекопитающее! А почему это у «бабушки» (что оно ответит?) такие большие органы зрения? Опять «чтобы лучше…» Старое облезлое плотоядное! Ну, вот сейчас я тебя и разоблачу так, что тебе стыдно станет. Зубы! Зубы-то хищника.
Ну, вот, хищник и есть. Сыто по горло бабушкой, а всё равно и меня глотает. Что значит зверский аппетит. И после этого оно продолжит утверждать, что оно бабушка? Нет, зверушка, теперь ты полностью разоблачена!
В лесу жёлто и холодно, птицы на юг летят, а здесь темно, горячо и влажно. Это и есть желудок? А кто это копошится? Бабушка?! Вот мы снова вместе! Какое счастье!
Том шестой
Стой! Не уйдёшь! Попался, толстый плут.
У. Шекспир, «Виндзорские насмешницы»
Бог свидетель, не хотел я есть маленькое певучее существо: и без того сыт. Но оно само полезло в рот смотреть, какие у меня зубы. Сработал глотательный рефлекс.
Теперь мне трудно будет перемещаться. Во мне больше центнера. Подождать, пока переварится и выйдет? Но это долго. А вдруг кто заглянет в эту конуру бабушки, а тут я такой беспомощный от переедания. Нет, буду, от греха подальше, потихоньку отползать в лес… Там, конечно, холодно и сыро, но…
Ой, живот…
Ой, не могу терпеть…
Оооо…
— Эх ты, млекопитающее!!!
— Ну что за манеры — глотать живых людей.
— Кто тебя, зверушка, воспитывал?
— Она просто проголодалась.
— Вот тебе, зверушка, пирожки с мясом.
— Не спеши, млекопитающее, а то подавишься.
— Славно, бабушка, что при тебе всегда аптечка! И славно, что в аптечке было слабительное!
— И совсем славно, что в моей усадьбе есть баня. Этот запах…
Осень… Птицы на…
1985 г.