Любовь Прокофьевна была пожилой женщиной, уже несколько лет как пенсионеркой, но по старой дружбе и за выслугу лет ее оставили на прежней должности. Любовь Прокофьевна была сестрой-хозяйкой. Каждый день она торопилась на службу, и проводила свои рабочие часы в городской больнице. Она всегда задерживалась после работы, вот и сегодня. Ее рабочий день подошел к концу, но старушка и не думала собираться домой. Весело болтая с медсестрами из хирургического, Любовь Прокофьевна наметанным глазом задержалась на хрупкой фигурке удивительной девушки.

Девчонка сидела на кушетке в длинном коридоре перед дверьми, ведущими в операционные залы. Девочка выглядела потрепанно. Но несмотря на помятый внешний вид, женщина на минутку засмотрелась на это чудо. Нет, такого в их молодости не было. Нет, чернокожих людей женщина видела, но чтобы такую красотку — в первый раз. Длинные косы были убраны назад и в каждой косичке разноцветные ленточки, а может и нитки, женщина не смогла разобрать. Но смотрелось чуднО. Личико девочки, несмотря на огромные заплаканные глаза, было настолько красивым, что казалось, будто девчонка только-только из телевизора и сразу сюда. А еще девочка сидела, обнимая себя руками за плечи и сутулясь, словно все горести мира упали на эти хрупкие плечи.

Любови Прокофьевне стало жаль девочку.

— Люсь, а это что за пациент? — поинтересовалась женщина у медсестры.

— Да вот доставили минут десять назад парня, — нахмурилась медсестра Люся, — а она с ним. Парню крепко досталось. Там живого места нет. Семеныч сейчас латает. А девчонка вроде как жена. Ждет.

Любовь Прокофьевна благодарно кивнула и, заскочив в свой небольшой кабинетик, вернулась к девчонке.

— Держи, дочка, — ласково произнесла женщина и опустила на плечи девушки свой большой цветастый платок, — Все будет хорошо. Семеныч у нас хирург от Бога.

Девчонка мало реагировала на ее присутствие рядом. Так и сидела, не шевелясь и даже, кажется, не дыша. Но Любовь Прокофьевна особо и не ожидала на ответ. Только втиснула в руки девчонки стакан воды и коротко скомандовала:

— Пей!

Но девчонка так и сидела, только теперь уже сжимала пальцами стакан в руках.

— Это из-за меня с ним так, — тихо надрывно прошептала девушка, — Если бы не я… Это я… Всё я…

— На все воля Божья, — утешительно проговорила Любовь Прокофьевна.

— Вы не понимаете, — девочка наконец посмотрела на женщину, — Я чернокожая.

Девчонка сказала это так, будто теперь все должно быть понятным. Но Любовь Прокофьевна только снисходительно улыбнулась.

— Милая, Бог с тобой, — женщина приобняла девчонку за плечи, растирая продрогшую, несмотря на лето, кожу, — Вот у меня когда-то был цыган. Чернее ночи. И брови густые и чернючие. Вот он чернокожий. Правда он, гад такой, убёг. А я любила его. Сильно любила.

— И я люблю, — всхлипнула девушка, и спрятала лицо в ладошки.

— И он тебя любит, — со знанием дела кивнула Любовь Прокофьевна.

— А вы откуда знаете? — шмыгнул носом девушка.

— Так ты вон какая девка видная и красивая, — улыбнулась Любовь Прокофьевна, — попробуй в такую не влюбись.

— Спасибо вам, — прошептала девчонка, — А вы не сможете одним глазком заглянуть туда? Как там он?

Женщина кивнула и, встав с кушетки, пошла на разведку. Спустя пять минут, получив максимально правдивые сведения, Любовь Прокофьевна вернулась в коридор, где оставила девчонку.

Но теперь в коридоре было полно народу. Почему-то все мужчины в парадных костюмах, дорогих пиджаках, женщины в шикарных вечерних платьях. Тут же суетились мелкие карапузы, кто-то бегал, кто-то сидел на руках у взрослых. А та девчонка сидела в обнимку с женщиной, лет сорока, с красиво уложенными длинными волосами. Женщина убаюкивала девчонку, что-то шептала ей, а сама плакала.

Девчонка вдруг заметила Любовь Прокофьевну, встрепенулась, застыла вся, ожидая новостей. Любовь Прокофьевна подошла ближе, ободряюще улыбнулась.

— Говорят, состояние стабильное. И прогнозы хорошие. Он у тебя сильный, девочка. Семеныч говорит, парень в рубашке родился. Но мне кажется, он просто любит тебя сильно. В сознание приходил. И даже кофе просил, как его, капучину что ли.

Девчонка разрыдалась, обнимая сидящую рядом женщину. А мужчины, хранившие почти гробовое молчание, вдруг оживились по команде, судя по всему, самого главного.

— Батя, пап, вы тут, — спокойно и властно проговорил лысый мужчина лет пятидесяти, — Гор, дерни Дана, хватит ему валяться. И где этот, как его? Лика, дочка, как парня звать?

— Антон, — всхлипнула девочка.

— Да, Федь, найди парня, и за мной, — отдавал распоряжения мужчина.

Любовь Прокофьевна даже залюбовалась на такой экземпляр мужественности и силы.

— Бать, докторов бы подогнать, — замер лысый командир рядом с седовласым мужчиной, который обнимал хрупкую женщину сидящую рядом.

— Уже отзвонился, — хмыкнул старичок, — Ты давай, по горячим следам.

— Поохотимся, — тихо выплюнул лысый и, широко шагая, покинул больничный коридор.

Любовь Прокофьевна проводила взглядом удаляющиеся широкие спины. В потом в изумлении смотрела, как главврач городской больницы торопливо, перескакивая ступеньки, бежит к сидящим около девчонки в коридоре людям.

— Яков Алексеевич, добрый вечер, — начал заискивающе говорить главврач.

— Ни хрена доброго не вижу, — заметил этот самый Яков Алексеевич, — Утомляешь. По существу.

— Пока оперируют, много переломов, и приличное сотрясение, — приступил к отчету начальник Любови Прокофьевны, — разрыва внутренних органов нет. Кажется, сильный ушиб почки.

— Кажется или как? — перебил Яков Алексеевич.

— Отбита, — поправил сам себя доктор, — И ребра сломаны. Два ребра. И трещины есть. Трещин много.

— Позвоночник что? Ходить сможет? — не терпящим возражения тоном произнес мужчина.

— Пока не понятно, но повреждений позвоночника нет, — ответил главврач, — Нужно ждать, что хирурги скажут.

— Сейчас приедут специалисты, помогут, — невозмутимо произнес Яков Алексеевич, — Держите меня в курсе.

Мужчина мотнул головой врачу, мол, свободен. На удивление Любови Прокофьевны ее начальство беспрекословно подчинилось и торопливо умчалось из вида.

Ай-да мужчина, с ноткой зависти мысленно поцокала языком медсестра. Ей бы хоть кусочек от такого.