Я видела, что мой «галантный» провожатый не намеревается мне помочь, поэтому сама взяла чемодан и коробку со шляпкой и осторожно стала подниматься вверх по ступенькам.
Молоденькое создание, только что бросившее мне в лицо страшное обвинение, толкнуло входную дверь, позволив ей открыться, а затем и закрыться. Металлического оттенка глаза просверлили меня буквально насквозь. Но, как я вскоре установила, взгляд юной особы приковывала не моя персона. Она откровенно уставилась на голубые сверкающие ленты, которыми была перевязана коробка со шляпкой.
Маленькая Роза была одета на редкость просто, скромно и не имела на себе никаких украшений. Ее каштановые, лишенные всякого блеска волосы были стянуты сзади в тугой хвост, оставляя открытым круглое лицо, которое не украшали даже красивые сами по себе огромные глаза. Было жалко смотреть на то, какое неизгладимое впечатление произвели на малышку модные вещички.
— Проходите, проходите, — оживленно настаивала она, но с такими нотками в голосе, которые испугали меня в столь юном создании. — Вы прибыли как нельзя вовремя. Мой брат утверждает, что какой-то призрак бродит по «Голубым Болотам». Шиллер и Пен как раз разыскивают его. Это полнейшая чепуха. Шиллер такой никчемный и глупый красавчик, что не заметит призрака, даже если будет пить с ним чай за одним столом.
Не по годам развитый цинизм Розы не вселил в меня оптимизма. По всему было видно, что в жизни ей приходилось несладко. В ней не осталось ничего детского. А ужасное обвинение, выбранное в качестве приветствия, можно было рассматривать в данном случае лишь как какое-то противодействие. Не означало ли это, что она знает о подозрениях отца по поводу брата и ее самой?
Я проследовала за ней в холодный зал и в неярком, блеклом свете увидела неприглядное внутреннее убранство. Когда Роза закрыла за мной дверь, у меня по коже пробежали мурашки, и я невольно вспомнила, как за мной захлопнулись тюремные ворота.
— Да я смотрю — вы мерзнете. Вам холодно, Ливия? — спросила Роза, внимательно меня разглядывая. И затем, даже не дождавшись моего ответа: — Отец и Франц говорили, что мы можем называть вас Ливией. Франц утверждает, что вы красивы. Вот я и думаю — почему?
Я смущенно рассмеялась и проговорила:
— Вероятно, он хотел тебя просто подразнить.
— Гм. Мне кажется, я даже рада, что вы не такая красивая. Вот тетушка Эмилия — просто красавица. Она носит платья только с рюшечками и всякими прочими украшениями. И она отглаживает свои юбки так, чтобы они лучше облегали тело. Вы когда-нибудь слышали о подобной чепухе?
И хотя ее слова не показались мне уместными, тем не менее, они меня порадовали.
— Ты знаешь, когда женщина взрослеет, она согласна изменять свою внешность с помощью любой чепухи, лишь бы выглядеть привлекательно, — пояснила я дружелюбно. — Не кажется ли тебе, что лучше будет, если я отнесу вещи в свою комнату, прежде чем мы продолжим нашу беседу?
Не говоря ни слова, Роза развернулась на ступеньке и стала подниматься по лестнице.
— Да, Роза, ты очень хорошая и старательная хозяйка, — проговорила я, стараясь не отставать от нее. — А что, в доме нет прислуги? И как ты одна справляешься со всеми делами?
Она неопределенно пожала плечами, но ее круглые, толстые щеки засияли гордо и счастливо.
— Да, я действительно стараюсь быть гостеприимной хозяйкой. Лучшей, чем моя мама, в любом случае. И лучшей, чем тетушка Эмилия. Она устраивает много шума, но она достаточно коварна. И пытает острыми иглами.
— Что?!
— Словами. Она не говорит прямо, что думает, но пытает и мучает так долго, пока не захочется плакать. Но со мной это не пройдет. Никогда!
— Роза, давай заключим договор, — предложила я. — Мы не будем иметь друг от друга никаких секретов, хорошо? Никаких камней за пазухой. Согласна?
Она остановилась. Мне показалось, что она хочет обернуться и согласиться со мной, но она молча указала рукой влево на узкую неприметную лестницу, ведущую на верхние этажи. Сквозь высокое окно проникал неяркий голубоватый свет.
Мое предложение повисло в воздухе.
— Прислуги у нас в доме нет, — объяснила мне Роза в обычной своей манере. — Мне кажется, вам следует взять в свои руки руководство хозяйством. Еду готовит один мужчина. Француз. — Она округлила глаза. — Ну, у него и темперамент! Вчера бедный Шиллер потребовал у него овсяную кашу по-шотландски, так господин Тиссо швырнул в него горшок с фасолью и гусиным жиром.
Я засмеялась и порадовалась, что после непродолжительного периода какого-то злорадного раздражения Роза впала в по-детски радостное настроение.
Как я поняла, предназначенная для меня комната находилась на самом верхнем этаже, где должны были находиться другие хозяйственные помещения и комнаты прислуги. Но я не была этим уязвлена, потому что, как я представляла, маленькая комната со скошенными стенами и застекленным люком на крыше должна была понравиться мне. Вид неба давал бы ощущение свободы.
Мы шли по узкому коридору, проходя мимо многочисленных комнат с открытыми дверями.
Роза объяснила мне, что повар и его племянник, который помогает ему на кухне, живут в своем доме, расположенном вверх по течению реки, а три горничные живут в домике для прислуги.
— Запах кипарисовых болот бьет им прямо в окна, — сказала она не без примеси яда в голосе.
Было очевидно, что отношения между горничными и молодой хозяйкой оставляют желать лучшего. При этом наверняка найти прислугу для этого дома с привидениями было делом далеко не легким. Я узнала также, что садовника, например, неожиданно разбил паралич, а спустя некоторое время он вообще бесследно исчез.
— Совершенно неожиданно, — повторила Роза со значением и с любопытством взглянула мне в лицо.
Но я никак не отреагировала на ее слова, не желая каким-либо образом поддерживать буйную фантазию.
Мое равнодушие вновь, разозлило ребенка. Вместо того чтобы показать мне комнаты, Роза повела меня в южную часть дома, где находились не используемые в хозяйстве каморки, крохотные, словно монашьи кельи. Судя по внешнему виду, их построили, перекрыв многочисленными перегородками низкое помещение, где в былые времена проживал обслуживающий персонал. Сквозь зарешеченное окно были видны болото с кипарисами, которое начиналось сразу за низеньким каменным забором, маленький садик и одноэтажный домик прислуги, с крытой красной черепицей крышей.
— Странное место для дома прислуги! — вырвалось у меня. — Обычное место — у входа в главное здание.
— Раньше здесь был парадный вход в здание, — пояснила Роза. — Но люди тут долго не жили, и постепенно все заросло, даже центральная аллея пропала. А сейчас все пользуются входом с обратной стороны и поэтому подплывают на лодках. — Она пожала плечами. — Проходите! Мне показалось, что вы найдете применение этим камерам, и эти клетушки вам понравятся.
— Что ты хочешь этим сказать, Роза? Разве здесь были раньше камеры?
— А вы этого не знали? Пен считает, что вы будете с удовольствием спать на этом этаже. Он говорит, что вы привыкли к жизни в камере. Ну да, он думает, что в такой клетушке вы будете чувствовать себя привычнее.
Никогда еще я не была в такой ярости, но мне не хотелось доставлять ей удовольствие видеть, что ее ядовитая стрела попала точно в цель.
— Прежде чем я вынесу окончательное решение относительно моей комнаты, я хотела бы их все осмотреть, — произнесла я холодно.
Несколько смущенно и пристыженно она провела меня на другую половину дома и показала угловую комнату, дверь которой также была распахнута настежь. Так как я приготовилась к худшему, то побеленная комнатка, по-монашески скромная, пришлась мне по душе. Оба окна, слава Богу, были без решеток, у стены стоял огромный старинный, инкрустированный бронзой шкаф, в котором мой скромный гардероб выглядел бы просто нищенским. Я была также рада тому, что камеры будут находиться вдали от меня. При нынешнем состоянии моих нервов по ночам мне бы слышались стоны мучившихся в них душ.
Роза стояла в дверях и внимательно смотрела на меня.
Я сняла шляпку, расстегнула накидку и провела рукой по волосам. Когда я взглянула в огромное зеркало шкафа, то увидела, что моя маленькая надзирательница куда-то бесшумно исчезла. Она наверняка сочла, что без ее помощи я непременно растеряюсь в чужом доме. А сама в это время с удовольствием рассказывает Францу Шиллеру и братцу о своей последней проделке. Но ее шуточки не доставят ей удовольствия, если я оставлю их без внимания.
После того как я услышала эхо ее удаляющихся шагов, я вернулась в свою комнату и принялась разбирать багаж. Каждый раз проходя мимо окна, я бросала взгляд наружу.
Темные, грязно-серые облака висели низко а небе. Поверхность озерка была минутами гладка и неподвижна. Неожиданно я увидела в воде нечто темно-коричневое, приближающееся со стороны Тарна. Утопленник?! Нет, больше похоже на какое-то крупное животное. Вероятно, труп коровы.
Так как прошло около получаса после исчезновения Розы, я могла покинуть комнату, не показавшись трусливой. Надеюсь, я уже доказала, что не робкого десятка и напугать меня не так-то проста Я открыла дверь своей комнаты, борясь с приступом клаустрофобии, ибо замкнутые помещения все еще оказывали на меня давление. Сначала я хотела пройти мимо камер, не глядя на них, но, чтобы скорее преодолеть отвращение, я специально внимательно их осмотрела. С чего мне было их опасаться? Страх перед ними показался мне абсурдным. Я должна полностью освободиться от воспоминаний о тюрьме.
В третьей камере я обнаружила старинный стул из салона: через разодранный шелк обивки торчала солома. Осмотревшись, я подошла к зарешеченному окну, В задумчивости провела я указательным пальцем по оконной решетке и взглянула на унылый ландшафт за окном. Мой взгляд скользнул по верхушкам деревьев, растущих на болоте, по маленькому дворику прямо под окнами, выложенному булыжником. С одной стороны дом прикрывал дикий сад, а на южной стоял одинокий домик прислуги.
Душная погода навевала на меня дремотное состояние. Задумавшись, я простояла некоторое время у окна. Когда я уже собралась повернуться, мне вдруг показалось, что я вижу какое-то движение на узкой тропинке, ведущей к домику прислуги. Не отрываясь, я смотрела на входную дверь в домишко и через несколько секунд разглядела в окне какую-то фигуру. Но окно было расположено в глубине толстой каменной стены, и я не могла разглядеть лица, хотя было похоже, что человек смотрит как раз в мою сторону. Вероятно, это был кто-то из прислуги. Почему я решила, что это была не женщина, я не знаю, так же как не знаю, почему это все вообще привлекло мое внимание.
Рассердившись на себя за глупые фантазии, я быстро вышла из камеры и поспешила по узкой, темной лестнице вниз. На полпути я наткнулась на худую темноволосую женщину средних лет, которая уставилась на меня, как на явление из другого мира.
— К-кто вы такая? Что в-вам нужно? — запинаясь, проговорила женщина по-французски.
— Меня зовут мадемуазель Рой, — ответила я с улыбкой. — Я буду в некотором роде заботиться о молодом господине и молодой госпоже.
Она прислонилась к балюстраде и схватилась за сердце, с трудом переводя дыхание. Опасаясь, что с ней приключится сердечный приступ, я озабоченно шагнула к ней, но она метнулась назад, вся трясясь.
— Я совершенно безопасный человек, — попыталась заверить ее я. — Вы, наверно, подумали, что я привидение? Подойдите, пощупайте — я из плоти и крови.
Мой французский язык был просто ужасен, но она меня поняла.
— Извините, мадемуазель, — проговорила она с облегчением. — Я не думала… Я совершенно не ожидала встретить кого-нибудь здесь, наверху.
Она быстро сделала книксен и торопливо заспешила вниз по лестнице. Я последовала за ней, поддавшись ее нервозности.
— А где все остальные? — спросила я мимоходом.
— Остальные?
— Да, господа Пен и Франц Шиллер.
Она сделала неопределенный жест рукой и выдохнула:
— В нижних камерах, мадемуазель.
После этого она исчезла за дверью, ведущей, похоже, на кухню.
Я надеялась встретить человека, который объяснил бы мне все происходящее. Но самое интересное, у меня было неопределенное чувство, что я быстрее получу помощь и поддержку от Франца Шиллера, чем от капитана Брендона. И я решила отправиться на его поиски.
В кухне я уже никого не застала, но зато обнаружила странные отпечатки пальцев на косяке одной из дверей, которые давали основания предположить, что за дверью хранится торф или какой-то другой горючий материал.
Я решительно открыла дверь. Ступеньки круто уходили вниз в темноту.
— Есть тут кто-нибудь? — прокричала я по-французски.
Все-таки я испытывала страх и поэтому облегченно вздохнула, услышав из темноты голос Франца Шиллера.
— Это вы, мисс Рой? Наша милая Ливия?
— Да, это я, Ливия Рой. — Я засмеялась. — Господин Пен с вами?
Трепетный язычок свечи двинулся сквозь темноту, указывая местонахождение моего собеседника. В свете свечи я разглядела белокурые волосы и дружески улыбающееся лицо Шиллера, появившегося из темноты.
— Не волнуйтесь. Молодой господин обследует камеры в южной части дома. Пен, Роза, вы слышите меня?
— Что за дурацкий шум устроили вы там? — раздался юношеский голос из глубины подвала. — Конечно же, мы здесь, Франц. Но как мы найдем привидение, если ты так шумишь! Своими криками ты только спугнешь его.
— Это было бы действительно печально, — прошептала я Францу Шиллеру, который с улыбкой поднимался по ступенькам мне навстречу.
— Мне кажется, оно смылось уже и без этого, — он наклонился над моей рукой и коснулся ее губами.
— Кого же вы тут разыскиваете, не считая призрака?
В это время у ступенек подвальной лестницы появились брат и сестра. Они выглядели раздосадованными.
Пен Брендон оказался очень похожим на своего отца. У него были отцовский рот и энергичный подбородок, хотя в остальном, пожалуй, он унаследовал красоту своей матери. Немного твердости во внешности и в манерах ему бы не помешало. Его сестра рядом с ним казалась особенно непривлекательной.
— Это Ливия, — объяснила Роза, когда все поднялись наверх в кухню.
— Гм, — проронил Пен. — Это я вижу. Франц, что же нам делать? Он же должен быть здесь. Так я скоро поверю, что он появляется только по ночам. В любом случае он жрет наши припасы.
Молодые Брендоны прошествовали мимо нас в прихожую.
— Наши речи о призраках и привидениях наверняка сбили вас с толку, мисс Рой, — проговорил Франц Шиллер, ухмыляясь. — Мисс Рой… Ах, я надеюсь, что мы не будем в наших отношениях такими церемонными и официальными. Вы для меня просто милая Ливия, так я и буду вас называть.
Я пропустила его последнее замечание мимо ушей и вместо ответа деловито спросила:
— Действительно кто-то из чужих шляется по дому?
Лицо Розы просто сияло от возбуждения. Похоже, она даже забыла о своем решении не замечать меня.
— Нет, нет, Ливия! — пропищала она. — Вы ничего не поняли. Мы говорили о привидении. Оно всегда появляется с наступлением темноты. У него большая борода, и оно никогда не причесывается.
Я вопросительно глянула на Франца Шиллера, который равнодушно пожал плечами и подтвердил:
— Да, какое-то существо было замечено. Но, как правильно подметила Роза, только с наступлением темноты.
— Может, это кто-то из прислуги, кто надеется разыскать сокровища, о которых говорят в деревне?
Мое предположение не нашло поддержки, напротив, оба ребенка закричали, что никто из прислуги не носит бороды.
Шиллер был на редкость спокоен. Он посмотрел на меня без всякого выражения и проговорил:
— Действительно, очень тонкий вывод, моя милая Ливия. Но откуда вам вообще что-то известно о сокровищах де Саль? В нашей округе у людей очень печальные ассоциации связаны с этой темой. Они еще слишком хорошо помнят о первоначальном предназначении этого дома.
Я несколько раз вздохнула.
— Мне кажется, я видела вашего призрака и при дневном свете. Когда я смотрела в окно, то заметила внизу, нечто интересное.
Пен и Роза мгновенно замерли на месте. Карие глаза мальчика широко раскрылись.
— Где вы его видели? Где?
— Очень сожалею, — ответила я, почувствовав неуверенность. — Может быть, это был просто повар. Он стоял у окна в домике для прислуги.
Пен приблизился на два шага.
— Этого не может быть. Господин Тиссо сегодня свободен и находится в деревне. У них всех сегодня праздник, день какого-то французского святого. Итак… Роза, не будь так скучна!
Пен и его сестра устремились в прохладную, золотисто-желтую комнату с высокими потолками. По сути, это был прекрасный просторный зал, но почему-то он производил безотрадное впечатление.
Мы с Францем Шиллером последовали за детьми, и я попыталась расширить тему беседы и узнать для себя что-нибудь новое.
— У нашего капитана, — говорил Шиллер, — грандиозные планы. Как только дети подрастут, здесь будет школа для сирот, пострадавших от войны. Предположительно только для французских детей.
— Очень положительная цель. Но к тому времени многое придет в упадок. Часть мебели на верхнем этаже очень ценная и нуждается в ремонте. Я нашла там весьма редкий стул, все шелковое покрытие которого было разорвано…
Мне вдруг стало ясно, насколько смешными кажутся мои заботы, учитывая бедность и обветшалость дома в целом.
Мы прошли в молчании через стеклянную дверь салона во двор. Один только взгляд на белоснежные стены дома для прислуги заставил мое сердце биться учащенно. Неужели кто-то действительно наблюдал за мной из его окна?
— Мадемуазель выглядит очень оживленно и празднично, — заметил мой спутник.
Я принужденно улыбнулась и взглянула на узкое, зарешеченное окно камеры.
— Пойдемте! В настоящее время наверху наверняка никого нет, — настаивал Шиллер, и у меня возникло неприятное ощущение, что моя нервозность доставляет ему удовольствие. — В любом случае он не может быть одновременно там, наверху, и внизу, в домике прислуги, где, как говорите, вы его видели.
Я неестественно засмеялась и против своей воли согласилась с ним. Эта местность действовала на меня все более угнетающе. И откуда взялся вдруг гнилостный запах разложения?
Франц Шиллер только ухмыльнулся моей чувствительности и заверил меня, что это нормальный для болот запах. Но его объяснение нисколько не успокоило меня. Неужели это повседневное явление, что речное течение приносит трупы?
Так как я не хотела, чтобы дети одни заходили в дом прислуги, то мне пришлось ускорить шаги. Шиллер не последовал за мной, из чего я сделала вывод, что он наверняка уверен в том, что ничего интересного мы не обнаружим.
Но, кажется, Пен действительно что-то нашел.
— Вы были правы, мисс Ливия! — воскликнул он возбужденно. — Здесь кто-то был. Посмотрите!
Он протянул мне свой кулачок. Роза привстала на цыпочки, пытаясь дотянуться до руки брата.
— Что там, что там? Что у тебя есть? Скажи же, Пен! — уговаривала она, дергая его до тех пор, пока он не разжал кулак.
На голый пол сумрачной комнаты посыпались хлебные корки. Даже Франц, который подошел все-таки к нам и остановился в дверях, казалось, заинтересовался.
— Бестолочь! — закричал Пен в ярости. — Ты только взгляни, что ты наделала. Это был кусок свежего хлеба. А ни Тиссо, никто другой из прислуги его здесь не ест.
Дом состоял из трех маленьких спаленок и одной гостиной. Нищенская обстановка, казалось, была собрана на скорую руку. Дети и я обшарили сперва жилые помещения, а затем и чердак, на котором мы нашли горы одежды и вещей, которые носило семейство де Саль лет тридцать или даже больше назад. Роза испытывала нестерпимое желание примерить разорванное в клочья, пропыленное шелковое платье. И только после длительных усилий нам удалось заставить ее спуститься по узкой лестнице с чердака вниз, отложив примерку.
Пен все это время был просто в отчаянье. Его привидение пропало бесшумно и безвозвратно. Или просто растворилось в воздухе?
— Раньше здесь спали тюремщики, — объяснил мне Шиллер по пути домой. — Они охраняли аристократов и прочих заключенных, которые находились в камерах. Вы их видели и, вероятно, сочли ужасными. Наш бравый капитан наверняка прикажет вновь снести перегородки.
Мое сердце сжала тоска: если камеры в господском доме вызывали у меня сочувствие к заключенным, то домик прислуги я могла расценивать только как проявление скаредности хозяев.
Дети следовали за нами по пятам. Пен показал сестре на грозовые облака, и они принялись спорить, когда гроза разразится.
Я попыталась отогнать от себя печальные мысли и подчеркнуто равнодушно произнесла:
— От всех этих трагедий остаются в конце концов только печальные воспоминания.
Кажется глаза Шиллера сверкнули злорадством.
— Ну что вы! Остались ведь и реликвии от тех времен, — возразил он мягко. — Вы думаете только о стуле, найденном вами в камере. Когда свергли Робеспьера, то якобинцы заперли в камерах заключенных, а сами бежали, опасаясь невзначай поменяться местами с узниками.
— А кто приносил заключенным еду? — спросила я, содрогнувшись от догадки, ведь я по себе знала зависимость заключенных от тюремщиков.
— Никто. Многие умерли от голода, когда их обнаружили несколько недель спустя. Вы вспоминаете стул с разорванной шелковой обивкой и торчащей из него соломой?
Я кивнула головой.
— Так вот, заключенный, сидевший в той камере, видимо, ел солому из этого стула, чтобы хоть что-то было в желудке.