ПРЕДВЕСТИЯ

Легенда о земле, изобилующей золотом, восходит к незапамятным временам — вспомним X библейскую страну Офир, которую европейцы вплоть до XVII в. пытались отыскать то в; Африке, то на островах Тихого океана. В средние века эта легенда связана в первую очередь с богатствами Индии, описанных и в «Романе об Александре», и в письме пресвитера Иоанна, и в «Путешествиях» Мандевила, и, разумеется, в рыцарских романах. А на американскую почву эту легенду перенес, как и многие другие, первопроходец Колумб, который неоднократно передавал в своих письмах и дневниках сообщения индейцев об «островах, где золота больше, чем земли», и упомянул без тени сомнения о «сплошь золотом» острове. Адмирал явно выдавал желаемое за действительное, пытаясь тем самым поддержать интерес монархов к заокеанским землям. Однако ни Антильские, ни Багамские острова не давали никаких подтверждений легенде, если не считать жалких золотых побрякушек, отобранных у местных дикарей. Золотые миражи Америки смогли обрести явственность лишь на бескрайних материковых землях. Здесь было где разгуляться воображению.

Богатства Антильских островов 

Поэтому, если быть точным, то начало этого увлекательного сюжета следует отнести к 1517 г., когда капитан Франсиско Эрнандес Кордова отплыл с Кубы в поисках рабов, нехватка которых уже стала ощущаться на острове. Штурман Кордовы, Антон Аламинос, искавший источник вечной юности вместе с Понсе де Леоном, наугад повел корабли на запад и вышел к полуострову Юкатан. Испанцы сочли эту землю за остров, прошли вдоль северных и западных берегов семьсот километров, хотели обогнуть его с юга, но нескончаемый берег повернул на запад. Тогда-то Аламинос предположил, что это — твердая земля, то есть материк. Куда важнее для испанцев стало другое открытие — здесь были обнаружены туземные народы, по уровню культуры намного превосходившие дикарей Антильских островов. Туземцы (а это были индейцы майя) строили большие каменные храмы, носили красивые одежды из хлопчатобумажных тканей и украшали тела тонкими изделиями из золота и меди. Правда, это открытие очень недешево обошлось конкистадорам. Майя оказались не такие простаки, как араваки и тайно, они не купились на дешевые побрякушки и встретили незваных гостей во всеоружии. Во время последней битвы у селения Чапотон испанцы потеряли пятьдесят человек убитыми, пятеро утонули, двое попали в плен. Ранены были почти все, в том числе множество ранений получил и сам Кордова. Для управления судами не хватало рук, поэтому один корабль пришлось сжечь, а на оставшемся конкистадоры кое-как добрались до Кубы. Кордова умер через десять дней после возвращения.

Экспедиции Франсиско Эрнандеса Кордовы и Хуана де Грихальвы

Препятствия никоим образом не останавливали конкистадоров, наоборот, лишь распаляли их неуемную энергию. На следующий год была организована куда более внушительная экспедиция в составе четырех кораблей и двухсот сорока солдат под командованием Хуана де Грихальвы. Штурманом был назначен все тот же Аламинос. Грихальва проследил северное побережье Юкатана, дошел до реки Пануко и окончательно убедился, что земли эти — материковые; а главное, он привез первые известия о богатейшем государстве ацтеков, лежащем в глубине материка.

Сразу по возвращении Грихальвы губернатор Кубы Диего Веласкес спешно взялся за снаряжение мощной экспедиции для завоевания Мексики. Мы не станем пересказывать перипетии похода Эрнана Кортеса, бессчетное множество раз описанные в исторической и художественной литературе. Мы стараемся рассказывать о событиях не столь известных, тем более что речь в этой книге идет преимущественно о миражах, а богатства ацтеков оказались куда как реальными и весомыми. Весили же золотые изделия, награбленные Кортесом в 1519–1521 гг., тысячу семьсот килограммов.

Можно вообразить, в какое волнение пришла вся конкистадорская братия после завоевания ацтекского государства. Размеры новооткрытых земель все расширялись; уже становилось понятным, что Новый Свет составляют два громадных неизведанных материка. К двадцатым годам XVI в. северный материк представлял собой почти сплошное белое пятно: помимо пути в долину Анауак, где находилась столица ацтеков, была обследована, да и то пунктирно, лишь незначительная часть побережий — юг Мексиканского залива до реки Пануко, Флоридское побережье и, далеко на севере, берег Ньюфаундленда, открытый Джованни Кабото. Истинных размеров материка еще никто не мог представить, но уже было ясно: он вполне может вместить еще с десяток государств наподобие ацтекского. «Неужели это единственная богатая страна огромного материка? — думали конкистадоры, — Да быть того не может!»

Начало было положено.

 

ЗЛОСЧАСТНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Героем этого повествования станет бравый капитан Панфило де Нарваэс. Вот как его характеризует Бартоломе де Лас Касас, который вместе с ним в течение двух лет бок о бок прожил на Кубе: «Нарваэс был высокого роста, с белокурыми, почти рыжими волосами. Это был вполне достойный человек, честный, разумный, хотя и несколько беззаботный, обходительный в разговоре, приятного нрава; в сражениях с индейцами он проявил мужество, как, впрочем, проявил бы его и в любом другом бою.

Был у него, однако один тяжкий порок, а именно — полная беспечность. О чем мы еще расскажем».

Как и многие другие конкистадоры, Нарваэс жестоко завидовал славе Кортеса. К тому же об удачливом завоевателе ему напоминал отсутствующий левый глаз — выбитый именно в битве с людьми Кортеса, которого Нарваэс должен был по приказу губернатора Кубы «доставить живым или мертвым». Так в 1520 г. пересеклись и разошлись пути двух конкистадоров: один отправился покорять Теночтитлан, сманив к тому же часть людей Нарваэса, а другой вернулся к губернатору с выбитым глазом и неутешительными новостями. За позорное поражение Нарваэс был осужден; но после того, как в Испанию хлынуло золото ацтеков, король отпустил Кортесу грехи своевольства, и тогда, соответственно, пришлось оправдать и Нарваэса.

Итак, капитан Панфило Нарваэс вознамерился переломить незадачливую судьбу. Он вернулся в Испанию, втерся в доверие к королю и, получив титул аделантадо и будущего губернатора Флориды, взялся за подготовку экспедиции. Чем его манила Флорида, не вполне понятно. Здесь уже сложили головы Понсе де Леон, а позже, в 1526 г., Луис Васкес де Айльон, также возжаждавший омолодиться. Вовсе не исключено, что в душе его еще дремала надежда найти источник вечной юности. Но главное, он почему-то был уверен, будто именно здесь отыщет свое золотое царство.

Дело было организовано с размахом: пять кораблей, шестьсот членов экипажа, сотня лошадей. Казначеем и старшим альгвасилом (судьей) экспедиции был назначен Альвар Нуньес Кабеса де Вака. Об этом замечательном человеке следует сказать особо, поскольку он сыграет в нашей истории далеко не последнюю роль, и его голос очевидца и участника событий будет часто звучать по ходу повествования.

Его странная фамилия (букв.: «голова коровы») была предметом родовой гордости: предок Альвара Нуньеса крестьянин Мартин Альяха в XIII в. во время войны с маврами нашел незащищенную тропу в их лагерь; отметив ее коровьим черепом, он вернулся к христианам и провел их в тыл врага. Мавры были разбиты, и король Наварры пожаловал Мартину дворянское звание и фамилию в напоминание о его подвиге. Альвар Нуньес родился около 1507 г.; участвовал в войнах, которые Испания вела в Италии, а затем отличился в сражении при Памплоне, где были разбиты французские войска, вторгшиеся в Наварру. Так что опыта военных экспедиций ему было не занимать. Но впереди его ждал суровый опыт совсем иного рода. Тяжкие испытания, выпавшие на его долю, он впоследствии опишет в замечательной книге «Кораблекрушения», которая по праву считается одним из лучших образцов литературы эпохи конкисты. Эта книга, написанная как отчет королю, была дважды издана при жизни автора — в 1542 и в 1555 гг.

Испанский порт Сан-Лукар-де-Баррамеда. Отсюда отправлялись первые экспедиции в Новый Свет 

Итак, 17 июня 1527 г. корабли Нарваэса покинули берега Испании и взяли курс на запад. По пути во Флориду с длительными остановками на Гаити и Багамских островах Нарваэс порастерял часть кораблей, людей, лошадей и припасов и лишь в апреле следующего года высадился на западном берегу Флориды с тремя сотнями конкистадоров.

И тут же — обнадеживающая находка: в покинутой индейцами деревне обнаружилось несколько золотых вещиц. На все расспросы о золоте туземцы, указывая на север, восклицали: «Аппалачи!» — и при этом давали понять, что желтого металла в той стране сколько угодно. Радостное оживление царило в стане конкистадоров. Нашлось золото, нашлась золотоносная страна, у страны нашлось имя — чего еще надобно? Если бы испанцам дано было заглянуть в будущее, веселья бы у них поубавилось. Ибо из трехсот человек, отправившихся в глубь страны, в живых суждено было остаться только шестерым, да и тем еще не раз пришлось позавидовать погибшим.

Впрочем, нашелся один человек, который в какой-то степени смог предвидеть будущее. Это был Кабеса де Вака. Когда Нарваэс, ослепленный золотым миражом, принял решение немедленно двинуться по суше в столицу аппалачей, оставив корабли, Кабеса де Вака единственный стал возражать против этого опрометчивого шага. Он с жаром доказывал, что ни в коем случае нельзя покидать корабли, пока их не приведут в известное и безопасное место, и что рискованно идти неведомо куда, не имея толком припасов. Разумеется, его никто не послушал. И вот Нарваэс отдал совершенно безумный приказ кораблям искать удобную гавань в районе Пануко и ждать его там не менее года. До какой же степени смутные географические представления о североамериканском материке были у конкистадоров! Ведь Пануко находится аж в Мексике, на восточном побережье Мексиканского залива. Видимо, земли северного материка, лежащие между Флоридой и Мексикой, испанцы представляли себе как узенькую полоску шириною в двести-триста километров, тогда как до Пануко было морем по прямой около тысячи миль, а берегом — вдвое больше.

Приводимый ниже фрагмент из «Кораблекрушений» добавляет яркий штрих к духовному портрету Кабесы де Ваки: «После того, как это распоряжение было отдано, губернатор в присутствии всех, кто там находился, сказал мне, что поскольку я так противился и так боялся входить в глубь земли, то пусть я останусь и возьму командование над кораблями и над всеми людьми на кораблях…

Я отказался, но когда все разошлись, губернатор сказал, что, как ему кажется, никому, кроме меня, нельзя доверить это, и снова повторил мне, что просит взять под командование корабли и людей, которые на них остаются. Видя, что, несмотря на такую настойчивость, я продолжаю отказываться, он спросил меня, по какой причине я избегаю принять его предложение. На это я ответил, что не хочу брать на себя командование, ибо уверен и знаю, что ни он никогда больше не увидит кораблей, ни корабли не увидят его, а ясно мне это, потому что я вижу, как опрометчиво собираются они войти в ту землю. И хотя я еще больше, чем он или другие, желал бы испытать опасности и пройти через то, через что они пройдут, я просил, чтобы он не поручал мне корабли, ибо тем самым он даст возможность говорить, будто я… остался из страха, и моя честь окажется под сомнением. Я же готов скорее рисковать своей жизнью, чем позволить усомниться в моей чести».

* * *

В первый день мая конкистадоры получили каждый по два фунта сухарей и полфунта сала и бодро направились на север Флориды, продираясь через дремучие леса и буреломы. Легко вообразить, каково пришлось испанцам, когда с этими припасами они две недели брели через безлюдные леса и не могли найти ничего съестного, кроме диких плодов. Индейцы же старательно избегали встреч с пришельцами. Тем более возрадовались конкистадоры, когда вышли наконец к индейскому селению, где были доброжелательно встречены вождем племени, который подкормил бедолаг и вызвался сопроводить их к городу аппалачей.

Еще несколько недель томительного пути — и перед взорами испанцев открылась столица аппалачей во всем своем великолепии: четыре десятка крытых тростником хижин в зеленом кольце седьвы. Можно себе представить, как яростно бранились конкистадоры! «Столицу» они заняли без боя, поскольку все мужчины племени ушли на охоту. Разумеется, никакого золота в ней не нашли, зато обнаружили изрядные запасы маиса и реквизировали их, а проще говоря — украли. С паршивой овцы хоть шерсти клок! Когда же мужчины стали возвращаться в родное селение, испанцы без труда разогнали их. Эта славная победа им скоро аукнется.

Индейцы Флориды. Гравюра Теодора де Бри из серии «Америка»

Индейцы, обитавшие по соседству, в один голос твердили, «что самое большое селение на этой земле — это Аппалачи и что чем дальше вглубь, тем меньше там людей и тем они беднее». Через двадцать пять дней, основательно вычистив съестные запасы столицы аппалачей, конкистадоры пустились в обратный путь, к морю.

Вот тут-то и началось. Из-за деревьев и кустарников в испанцев полетели тучи стрел с наконечниками из змеиных зубов, которые пробивали даже металлические доспехи. «Некоторые наши люди клялись, — свидетельствует Кабеса де Вака, — что видели в этот день два дуба, каждый толщиной с бедро в нижней его части, и оба эти дуба были пронзены насквозь стрелами индейцев; и это совсем не удивительно для тех, кто знает, с какой силой и сноровкой пускают индейцы стрелы, ибо сам я видел одну стрелу, которая вошла в ствол тополя на целую четверть». Но еще хуже оказались стрелы без наконечников: ударяясь о доспехи, тростник расщеплялся, острые щепки проникали сквозь ячейки кольчуг и наносили многочисленные раны. Аркебузы, мечи, кони — все эти преимущества конкистадоров в открытом бою оказывались бесполезными в войне с невидимым противником.

Поредевший отряд с трудом выбрался к морю. Сбылось предвидение прозорливого Кабесы де Ваки: кораблей и в помине не было. Нарваэс понимал, что найти корабли — года не хватит, а дожидаться их можно до второго пришествия, и принял отчаянное решение построить новые суда. Из деревянных труб и оленьих шкур испанцы смастерили кузнечные мехи, переплавили стремена, шпоры, шлемы и выковали гвозди, пилы, топоры. Проявив чудеса упорства и изобретательности, конкистадоры построили пять лодок, просмолили их варом, приготовленным из сосновой живицы, приладили к мачтам паруса, сшитые из собственных рубах, а такелаж сплели из конских хвостов и грив. «И такова была эта земля, куда по грехам нашим мы попали, что лишь с большим трудом удалось найти на ней камни для якорей и для того, чтобы придать остойчивость нашим лодкам…» Нечего было и мечтать добраться на этих жалких посудинах до Кубы. Нарваэс намеревался плыть на запад вдоль берега и так достигнуть испанских владений в Мексике. Как видно, он вовсе не представлял себе протяженность предстоящего пути.

За те полтора месяца, что ушли на постройку кораблей, от болезней и голода умерли более сорока человек, десять было убито индейскими стрелами и несколько попало туземцам в плен (одному из них суждено будет выжить). Двадцать второго сентября конкистадоры съели последнюю лошадь и сели в лодки по сорок с лишним человек в каждую, «После того как припасы и одежду перенесли в лодки, они погрузились в воду почти до краев, и, кроме того, мы были так стеснены, что не могли даже пошевелиться; но столь велика была наша нужда, что мы отважились плыть в подобных лодках и даже выйти на них в опасное море, и при этом никто из нас не имел никакого представления о мореходном искусстве».

И началось многомесячное плавание вдоль негостеприимных берегов. Что ни высадка — то ожесточенная стычка с туземцами. И голод — каждодневный мучительный голод. А к нему вскоре добавилась жажда: бурдюки, сделанные из лошадиных шкур, прогнили, и вода в них стухла. Однажды испанцы высадились на безводном островке, где их застигла буря, которая бушевала шесть дней и не давала им выйти в море. «Мы пять дней ничего не пили, и жажда стала такой непереносимой, что вынудила нас пить соленую воду; однако некоторые оказались при этом очень неосторожными, и у нас умерло сразу пять человек». Отряд таял день за днем.

Когда угроза смерти нависла над всеми, конкистадоры решились на отчаянный шаг: вышли в море, несмотря на сильное волнение, и, черпая воду бортами, добрались-таки до материкового берега. Здесь их встретило множество индейских каноэ. Поначалу туземцы отнеслись к чужестранцам с доброжелательностью, напоили и накормили их, а Нарваэса местный касик поселил у себя в доме. Была ли это тактическая уловка или, что скорее всего, по каким-то причинам отношение к гостям вдруг резко изменилось, но в полночь индейцы внезапно напали на испанцев. Нарваэс, раненный камнем в лицо, еле выбрался из дома касика, а те, кто оставался на берегу у лодок, с большим трудом отразили натиск туземцев. При этом, сообщает хронист, «среди нас не осталось никого, кто не получил бы рану, я тоже был ранен в лицо». В другой раз при высадке конкистадоры отправили двух людей за водой, а в результате не увидели ни воды, ни своих товарищей. Несколько лет спустя экспедиция Эрнандо де Сото подберет одного их тех христиан. Это — второй из оставшихся в живых людей Нарваэса.

Можно только изумляться, как испанцы все же умудрились добраться до дельты Миссисипи. Когда они пересекали устье великой реки, разразился шторм, и тогда, зыркнув своим единственным глазом, Нарваэс обратил к соратникам жестокие слова: «Отныне пусть каждый как может спасает свою жизнь!» После чего удалился спасать собственную жизнь, имея самую надежную лодку и самых крепких гребцов. Но не спас: лодку вынесло ветром в открытое море, где и сгинула она без следа.

Во время шторма затонули две другие лодки, и третья пропала из виду. Лодка Кабесы де Ваки чудом держалась на плаву, но о том, что в ней творилось, пусть расскажет он сам: «Все это происходило зимой, было очень холодно, и мы уже долго страдали от голода и от ударов, которые нам наносило море, поэтому на следующий день люди начали падать в обморок, так что к концу дня все, кто был в моей лодке, уже лежали друг на друге полумертвые, и только пять человек еще оставались на ногах. Когда же наступила ночь, осталось только двое, кто мог управлять лодкой, — я и боцман, и в два часа ночи боцман сказал мне, чтобы я взял лодку на себя, ибо он был в таком состоянии, что думал — умрет этой же ночью; тогда я взял руль, а в середине ночи подошел посмотреть, не умер ли боцман, но он мне сказал, что ему лучше и что он будет править лодкой до утра. И поистине в этот час хотелось мне самому умереть, чтобы только не видеть такие муки моих людей».

Наутро гигантская волна выбросила лодку на берег. Местные индейцы проявили к чужеземцам нежданное радушие и снабдили их провизией. Через несколько дней испанцы достаточно окрепли и решили продолжить путь по морю. С огромным трудом они вытащили лодку из песка и спустили на воду, но отошли совсем недалеко от берега, когда мощная волна перевернула ее, при этом накрыв и утопив трех человек. Остальным чудом удалось выбраться на берег. Здесь, сбившихся в кучу и дрожавших на холодном ноябрьском ветру, их и нашли туземцы. «Индейцы, узнав о неудаче, которая нас постигла, и о нашем бедственном положении, сели с нами и от горя и жалости, что им привелось увидеть нас в подобном несчастье, все разрыдались. Они плакали от всего сердца и так сильно, что можно было слышать издалека, и длилось это более получаса; а то, что эти люди, такие неразумные, дикие и грубые, так из-за нас сокрушались, заставило меня и всех нас страдать еще больше и еще глубже понять и почувствовать наше горе».

На этом морское путешествие завершилось. Сердобольные индейцы расселили испанцев в своей деревне. А через несколько дней христианское население деревни пополнилось экипажем еще одной лодки, выброшенной на берег неподалеку.

Итак, из всей экспедиции в живых осталось восемьдесят человек. О строительстве новых судов не могло быть и речи. Потому испанцы выбрали четырех самых здоровых солдат и отправили их пешим путем на запад, в Мексику, чтобы донести весть о своем бедственном положении. Видимо, конкистадоры по-прежнему полагали, что до испанских владений в Мексике рукою подать, тогда как до них предстояло пройти еще несколько тысяч миль по неведомым землям. Неудивительно, что посланцы канули в беспредельность, и об их судьбе ничего не известно.

Оставшиеся, теряя последнюю надежду, ждали спасателей. Наступили холода, а вместе с ними и голод. Индейцы уже не могли кормить своих гостей — им самим приходилось туго, а добывать себе пищу в этих краях испанцы не умели. Сраженные страшным голодом, конкистадоры умирали один за другим, «а пятеро христиан, которые жили в хижине на берегу, — с горечью свидетельствует Кабеса де Вака, — дошли до последней крайности и съели друг друга, так что остался только один, который, поскольку он был один, никого больше не мог съесть». Случай этот глубоко потряс туземцев: они были дикарями, но не до такой степени, чтобы есть своих сотоварищей. После этого отношение индейцев к христианам резко переменилось, и от их первоначальной доброжелательности не осталось и следа.

Индейцы разобрали два десятка уцелевших испанцев по разным селениям и племенам и обратили в рабов. Обращались же с ними хуже, чем с рабами: забавы ради били их палками, вырывали бороды и подвергали всяким измывательствам; троих убили за попытку сменить хозяина, а одного — за то, что некоей индеанке приснился сон, будто бы он убьет ее сына.

Прошло несколько лет, и в живых осталось только четверо христиан.

На этом завершается первый рассказ и начинается второй, не менее драматичный, но со счастливой развязкой.

 

ПОСЛАНЦЫ НЕБА

Итак, их осталось четверо: Альвар Нуньес Кабеса де Вака, Алонсо дель Кастильо Мальдонадо, Андрее Дорантес и его негр-раб Эстебанико. Этим людям казалось, будто они уже прошли все круги ада, однако впереди их ждали не менее тяжкие испытания.

Альвар Нуньес Кабеса де Вака

Испанцы находились на положении рабов: ударами палок индейцы заставляли их выполнять самую грязную и тяжелую работу. Как невольников их могли подарить другому племени или обменять на что-нибудь более полезное. Их хозяева сами, бывало, жили впроголодь — что же говорить о рабах. Нередко на протяжении месяцев испанцам приходилось питаться лишь корнями да насекомыми. А еще болезни: сколько раз испанцы перемогали страшные недуги, тряслись в лихорадке, покрывались язвами. Но хуже всего — хуже подневольного труда, жестокого обращения, голода, болезней — становились долгие разлуки друг с другом, ибо тогда обрывались связующие их тонкие нити надежды на возвращение к соотечественникам. Ведь их, рабов, дарили и обменивали не всех скопом, а чаще поодиночке. Пропал Дорантес и год не подавал о себе вестей. Затем потерялись негр и Кастильо, и Кабеса де Вака не знал, живы ли они. Самое же удивительное в этой истории — то, что в конце концов они все равно встречались.

Так в лишениях и непрестанном кочевье, в горьких разлуках и радостных встречах прошло шесть лет. К тому времени Кабеса де Вака стал пользоваться относительной свободой, поскольку сделался торговцем. Он убедил своих хозяев, сколь выгодна меновая торговля с другими племенами, и те доверили ему свои ценности. Дела пошли как нельзя удачно. Бывший казначей экспедиции Нарваэса набирал у прибрежных племен морские раковины, высоко ценившиеся среди индейцев, относил их в глубь страны, где обменивал на кремни для наконечников стрел, на шкуры и красную охру, которой туземцы разрисовывали себе лица и красили волосы. В торговых путешествиях Кабеса де Вака разыскал своих товарищей, и, сговорившись, они устроили побег. Испанцы двинулись на запад, в неведомые земли, и это отчаянное путешествие через материк растянулось еще на два года.

Однажды они пришли в селение индейцев чававаров. Многие туземцы этого племени по непонятным причинам страдали сильными головными болями. Никто из четверых испанцев ни бельмеса не смыслил в медицине; однако Кабеса де Вака понадеялся на Божию помощь, сотворил над больными крестное знамение и препоручил их души Божьему попечению, «И был Господь так милосерд, что едва наступило утро, как все больные почувствовали себя совершенно здоровыми и такими крепкими, будто никогда и не болели».

Весть о чудесном исцелении моментально разнеслась по всей округе, и отныне пришельцев встречали с распростертыми объятиями и просьбами о врачебной помощи. Испанцам оказывали знаки внимания и преподносили обильные дары. Но вместе с тем их жизни находились под постоянной угрозой: случись так, что «лекарство» не подействует, и туземцы, науськанные завистливыми знахарями, могли вмиг растерзать самозванцев. «Лекарство» — крестное знамение действовало безотказно, словно бы Господь и впрямь помогал испанцам.

Дело дошло до того, что бывшему казначею пришлось выступить в роли Иисуса Христа, воскресившего Лазаря. Вот как он рассказывает об этом поразительном случае: «Когда мы подошли к хижинам тех индейцев, я увидел, что больной, которого мы шли лечить, умер, ибо все вокруг плакали, а его дом уже был разрушен: у индейцев это означает, что хозяин умер. Подойдя ближе, я обнаружил, что глаза его закатились и у него совсем нет пульса; судя по всем признакам, он был мертв, то же самое сказал и Дорантес. Я снял с него циновку, которой он был прикрыт, и всеми силами души молил Господа Бога, чтобы он даровал здоровье ему и всем другим, кто в этом нуждался; потом я перекрестил его и много раз на него подул…» Ночью пришли индейцы и рассказали, «что тот мертвый, которого я лечил в их присутствии, встал совершенно здоровым, гулял, ел, разговаривал с ними и что все остальные больные, которых я врачевал, тоже выздоровели и очень радуются этому».

В другой раз к целителям принесли раненного стрелою в грудь. Пришлось бывшему рубаке стать хирургом: конкистадор кремневым ножом рассек рану, удалил наконечник стрелы и зашил грудь оленьими жилами. Пациент выжил!

Молва о чудотворцах, обраставшая фантастическими домыслами, все ширилась. Четырех христиан уже называли не иначе как «сыновьями Солнца» или «посланцами неба», и когда они приближались к очередному селению, жители от мала до велика выходили им навстречу, старались прикоснуться к ним и просили каждого окрестить, отчего нередко возникала изрядная толчея. Мало того, многие индейцы семьями покидали родные дома и шли вслед за «посланцами неба», так что за испанцами теперь постоянно двигались почетные эскорты, временами достигавшие нескольких сот человек. «Нас сопровождало в пути столько народу, что это приносило нам больше неудобств, чем пользы».

Индейский вождь

Слава великих колдунов еще упрочилась после одного удивительного случая. Христиане просили индейцев вести их в нужном для себя направлении; но однажды, по неясным причинам, туземцы отказались, настаивая на ином пути. Упрямство проводников вызвало раздражение испанцев. «И тут произошла весьма странная вещь: в то время как мы продолжали делать вид, будто все еще сердимся на них, и они по этой причине не переставали пребывать в страхе, вдруг в этот же самый день многие из них заболели, и на следующий день восемь человек умерли. Когда об этом происшествии стало известно, по всей тамошней земле распространился такой ужас, что индейцы при виде нас, казалось, готовы были умереть от страха… И мы стали молить Господа нашего Бога, чтобы он помог им; и действительно, все, кто был болен, начали выздоравливать». Отныне туземцы беспрекословно подчинялись «посланцам неба».

Дни шли за днями, месяц за месяцем, а землям не было видно ни конца, ни краю. Два года двигались испанцы на запад. Их путь в неведомое уже казался им бесконечным.

Однажды Кастильо увидел на шее индейца пряжку от портупеи к шпаге, а к пряжке был привязан кованый гвоздь. Можно представить себе волнение испанцев, когда они смотрели на эти обломки, казалось, безвозвратно канувшего в прошлое мира. Христиане стали выспрашивать туземца, откуда у него эти предметы, и тот пояснил, что они с неба, поскольку именно оттуда пришли хозяева этих вещей, тоже бородатые, но сидевшие верхом на быстрых, как ветер, чудовищах…

* * *

Это случилось весной 1536 г., на севере Мексики, неподалеку от Тихоокеанского побережья. Здесь, на реке Петатлан, стоял испанский кавалерийский отряд под началом Диего де Алькараса. Четыре всадника из передового дозора производили разведку вдоль реки, когда заметили группу людей, направлявшихся к ним с севера. Глазам своим не поверили солдаты, увидев перед собою белого и негра, одетых в оленьи шкуры. «Они, — вспоминает Кабеса де Вака, — смотрели на меня в таком изумлении, что не могли ничего сказать и не догадывались, о чем меня спросить». Еще больше они изумились, когда странное существо — косматое, с всклокоченной бородою — вдруг заговорило на безукоризненном кастильском наречии и попросило отвести его к капитану.

Слушая сбивчивый и долгий рассказ испанцев об их злоключениях, капитан Алькарас всерьез подумывал, не стоит ли ему заковать в цепи этих проходимцев, плетущих ему всякие небылицы. В конце концов, он решил не брать на себя лишней ответственности и отправил гостей к губернатору: пусть начальство само разбирается, губернатор провинции Новая Галисия Нуньо де Гусман полностью поверил путешественникам и оказал им изрядные почести. Путь четырех скитальцев в Мехико превратился в триумфальное шествие, а в столице Новой Испании сам вице-король Антонио де Мендоса принимал их в своем дворце.

Так окончилась эта невероятная восьмилетняя одиссея. За годы странствий испанцы проделали пеший путь длиною в пять тысяч миль и стали первыми европейцами, кому довелось пересечь североамериканский материк от океана до океана.

Путешественников подробно расспрашивали обо всем увиденном Нуньо де Гусман и вице-король Новой Испании Антонио де Мендоса. Легко догадаться, что именно больше всего интересовало слушателей в рассказах четверых скитальцев. Всех волновало одно: есть ли там, на севере, богатая страна, подобная ацтекской?

Кабеса де Вака отнюдь не относился к фантазерам, чему свидетельством его книга, очень точная в деталях; он говорил только о том, что видел собственными глазами, а видел он лишь нищету да дикость. Зато слышал кое-что поинтереснее. Об этом свидетельствуют два фрагмента его реляции. «Среди прочих вещей, что нам подарили, у Андреса Дорантеса оказалась большая медная погремушка; на ней было изображено лицо, и индейцы нам показали, что у них много таких изображений, и сказали, что получили их от своих соседей. Мы спросили, откуда их взяли соседи, индейцы же ответили, что их принесли с севера, где их очень много и они высоко ценятся. Мы же поняли, что, откуда бы они ни были, в том месте существует плавка и литье металла… Еще они сказали, что жители сооружают там постоянные дома, и поэтому мы решили, что это у Южного моря, ибо мы все время получали сведения о том, что оно богаче Северного». И второй фрагмент, еще более впечатляющий, чем первый; «Нам давали и много хорошей бирюзы… а мне дали пять наконечников стрел, сделанных из изумрудов. Мне изумруды показались очень хорошими, и я спросил, откуда они у них; они же ответили, что изумруды принесены с очень высоких гор, расположенных на севере, и что они выменяли их на хохолки и перья попугаев; а еще они сказали, что там есть многолюдные деревни с очень большими домами».

Чтобы вдохновить конкистадора, вовсе не обязательно плести небылицы. Такой вот скупой информации уже с лихвой достаточно, а за небылицами дело не станет. Из сдержанных сообщений Кабесы де Ваки ясно вытекало: где-то на севере есть многолюдные города с многоэтажными каменными домами; жители тех городов умеют добывать и обрабатывать металлы, а значит, золото и серебро; наконец, там много бирюзы и изумрудов (а изумруды, напомним, указывали на близость амазонок). Разве этого мало?

К тому же мы ссылаемся лишь на то, что сообщал Кабеса де Вака, а что говорили другие, мы не знаем. Судя по дальнейшим событиям, можно с уверенностью предположить, что негр Эстебанико был куда более красноречив. Во всяком случае, хронист Педро де Кастаньеда свидетельствует, что столица Новой Испании была взбудоражена «важными сообщениями о мощных городах с четырех-пятиэтажными домами и всяких богатствах».

Обложка второго прижизненного издания, 1555 г. книги Альвара Нуньеса Кабесы де Ваки «Кораблекрушения». Сюда вошел также его рассказ о приключениях в Южной Америке

Так приключения четверых христиан из отряда Нарваэса послужили стимулом для новых поисков золотоносных царств в Северной Америке.

В заключение этого рассказа — несколько слов о дальнейшей судьбе его героев.

Андрее Дорантес и Алонсо дель Кастильо женились на богатых вдовах и осели в Мексике. Ну, а негр Эстебанико, как и положено негру, остался рабом, однако и он немало погрелся в лучах славы. Впрочем, звездный час его ждал впереди.

Кабеса де Вака вернулся в Испанию и принялся за свои мемуары. Но нет, не довелось ему после стольких мытарств насладиться спокойной жизнью. Новый Свет манил его новыми приключениями. Назначенный аделантадо и губернатором Ла-Платы, Кабеса де Вака в 1540 г. снарядил на свои деньги три корабля и отправился в Южную Америку на подмогу испанцам, основавшим в 1537 г. поселения Буэнос-Айрес и Асунсьон. Он без потерь довел свой отряд до Асунсьона, пройдя через еще не изведанные районы; а в дальнейшем налаживал мирные отношения с индейцами и старался навести порядок среди конкистадоров. Последним это не пришлось по нутру, в 1544 г. они взбунтовались, заковали губернатора в цепи и отправили в Испанию. После рассмотрения его дела в Совете по делам Индий его по неизвестным мотивам осудили и сослали на восемь лет в Северную Африку. До истечения срока ссылки он был помилован королем, вернулся в Испанию и — новый взлет — занял пост судьи в Верховном суде Севильи. О последних годах его жизни ничего не известно. Он умер около 1560 г.

 

О ЛЮДЯХ И СВИНЬЯХ

В Испании Кабеса де Вака имел долгую беседу с Эрнандо де Сото, который в то время снаряжал экспедицию в Северную Америку, получив от короля звание генерал-капитана и губернатора Флориды. Сото всячески соблазнял и уламывал бывшего участника похода Нарваэса отправиться в новую экспедицию, но тот наотрез отказался: Северной Америкой он был уже сыт по горло.

Итак, знакомьтесь — новый герой нашего повествования: Эрнандо де Сото, соратник Франсиско Писарро, человек храбрый, стойкий, расчетливый и одновременно азартный, жесткий военачальник, отрубавший индейцам носы и руки за малейшую провинность и способный без колебания казнить любого из своего отряда для поддержания дисциплины. Словом, истинный конкистадор! К его чести надо сказать, что он был решительно против вероломной казни верховного правителя инков Атауальпы, собравшего огромный выкуп за свою жизнь; и настолько силен был авторитет Сото среди конкистадоров, что Писарро предпочел отослать его в военную экспедицию, опасаясь, как бы он не помешал его планам. Из Перу Сото вернулся таким богачом, что даже отпрыски королевской семьи занимали у него деньги.

Здесь читатель, возможно, задастся далеко не праздным вопросом: зачем тогда Сото затеял новую экспедицию? Ну чего ему не хватало? Историки и писатели, склонные малевать всех конкистадоров только черными красками, на этот вопрос обычно отвечали расхожей формулировкой о «ненасытной алчности» покорителей Америки. Такой ответ представляется крайне упрощенным. Спору нет: конкистадоры рвались к богатству, но этим они не особенно выделяются на фоне предшествующих и последующих поколений. Чем они действительно выделяются — так это фантастической энергией, презрением к опасности, готовностью рискнуть жизнью, несгибаемым упорством, жаждой славы и подвига и, наконец, совершенно особой первопроходческой страстью. Последняя черта очень редко присутствует в психологическом портрете конкистадоров, а между тем она во многом определяла духовный облик и мотивацию поступков этих людей.

Всякий любитель путешествий знает, как влечет к себе еще не изведанное им пространство, и очень легко может представить себе, сколь завораживает пространство вообще неисследованное, «белое пятно» на карте. Никогда в истории человечества перед людьми не распахивалась такая ширь неведомого земного пространства, как в эпоху великих географических открытий. Это пространство, обладавшее гипнотической притягательностью, словно околдовывало первопроходца и звало в новые и новые походы. Из многих сотен экспедиций в Новом Свете прибыльных, то есть обогативших их участников, было на пальцах перечесть, а из остальных конкистадоры, кому посчастливилось выжить, возвращались с пустыми руками. Но не с пустым сердцем. Ибо каждая экспедиция превращалась в единоборство человека с враждебным девственным пространством, и сам факт преодоления протяженного пути, проникновения в неисследованные земли и возвращения назад уже означал победу и самоутверждение человека. Если не учитывать этих особых отношений человека с пространством Нового Света в эпоху конкисты, то многие действия конкистадоров могут показаться маниакальными, совершенными душевнобольными людьми. Конкистадор как тип личности — это порождение европейского нового времени с его духом инициативы и американского неизведанного пространства.

Итак, Эрнандо де Сото, как и многие другие, поддался неодолимому зову Нового Света и затеял собственную экспедицию, разумеется, за свои деньги. В Южной Америке он уже разжился и теперь обратил взор на северный материк, прослышав о его неизмеримых землях. Если в Южной Америке уже вовсю рыскали отряды конкистадоров в поисках Эльдорадо, то в Северной у него пока что не предвиделось конкурентов. Инка Гарсиласо де ла Вега, создавший хронику похода, писал: «По всей Испании широко разнеслась весть о том, что Эрнандо де Сото отправляется в новую экспедицию, намереваясь открыть обширнейшие страны и провинции и подчинить их испанской короне; а поскольку везде говорилось, что капитан сей, воевавший в Перу, привез оттуда сто тысяч дукатов и, неудовлетворенный сим состоянием, собирался потратить его на новое предприятие, то все этим восторгались, будучи уверены, что вторая экспедиция принесет еще больше богатств, нежели первая; и вот со всей Испании, из самых дальних ее уголков, стали стекаться под его знамена премногие кабальеро самых благородных кровей, идальго, солдаты, искушенные в военном искусстве и служившие испанской короне в разных краях мира, а также горожане и крестьяне; и все они, привлеченные доброй славой новой конкисты и надеждою привезти из Индий груды золота, серебра и драгоценных камней, оставили свои земли, родителей, родню и друзей, а иные даже продали свои поместья, и кто с рекомендательными письмами, кто и без оных просились в этот поход, обещавший стать столь же прибыльным, а может и более, чем предыдущие походы в Мексику и в Перу».

Писарро завоевал Перу со ста шестьюдесятью конкистадорами. Столько же людей было у Хименеса де Кесады, когда он вторгся в страну муисков. Сото, судя по масштабам его экспедиции, готовился завоевать куда более мощные государства либо несколько подобных стран. В Америку на десяти судах отплыли девятьсот пятьдесят человек одних только воинов, не считая матросов, обслуги, священнослужителей; а вместе с людьми через океан переправлялись двести тридцать лошадей, свора свирепых псов, обученных травить индейцев, и прочая живность.

Сото был человеком разумным и предусмотрительным. Это вам не беспечный Нарваэс, готовый очертя голову кинуться в дебри Флориды, выдав солдатам по куску сала и по горсти сухарей. Сото не понаслышке знал, что такое голод, и проблему продовольственного обеспечения экспедиции решил основательно и остроумно. Он придумал так, что провизия сама будет следовать за людьми и по ходу дела восполняться. С этой целью он взял в экспедицию два десятка свинок и повелел им плодиться и размножаться. И свиньи ревностно принялись выполнять приказ, не дожидаясь прибытия к берегам Нового Света.

Разумеется, Сото продумал и начальный маршрут экспедиции. Но вот выбор пути не может не вызвать крайнего изумления. Сото двинулся точь-в-точь по следам Нарваэса, который во всей Флориде нашел лишь несколько золотых безделушек. Напомним, что все подробности провалившейся экспедиции Сото узнал лично от Кабесы де Ваки. Чем же тогда объяснить это решение? По-видимому, только одним: Сото не поверил Кабесе де Ваке, и это было вполне в духе мышления конкистадоров. Если человеку удалось разведать клад, но не довелось его вывезти, — разве станет он трезвонить об этом на каждом углу? Нет, умный человек промолчит, подготавливая силы для новой попытки. Теперь волею судеб сокровища Флориды должны были попасть в руки Эрнандо де Сото.

И снова в путь — в погоню за миражами

Двадцать восьмого мая 1539 г. экспедиция высадилась на западном берегу Флориды. Вскоре после высадки до испанцев дошли вести о пленном христианине, жившем в индейском селении неподалеку. Как выяснилось, это был шестой уцелевший участник экспедиции Нарваэса — в прошлом севильский идальго Хуан Ор-тис. Ему тоже пришлось хлебнуть лиха в чудных землях Нового Света. История его достойна хотя бы краткого описания.

Вместе с тремя другими испанцами Хуан Ортис попал в плен к касику Хиррихигуа, который решил украсить ближайший праздник казнью христиан. Испанцев, обнаженных, по одному выводили на главную площадь, и воины пускали в них стрелы, при этом стараясь как можно дольше продлить их мучения. Так индейцы умертвили троих христиан; когда же очередь дошла до восемнадцатилетнего Ортиса, за него вдруг горячо вступились жена и дочери касика. Видимо, они имели большое влияние на вождя, коль скоро он согласился оставить пленному жизнь.

Ортис не раз еще позавидовал своим казненным товарищам, поскольку, пишет Гарсиласо де ла Вега, «его заставляли день и ночь подносить воду и дрова, и при этом давали ему так мало есть и спать, и столь жестоко его каждодневно избивали ногами, палками и плетьми, и это не считая прочих пыток, каковым его подвергали по большим праздникам, что, не будь он христианином, давно бы наложил на себя руки; ибо, помимо каждодневных мучений и издевательств, по праздникам для собственного развлечения касик приказывал Хуану Ортису бегать не останавливаясь весь день от восхода и до заката по той площади, где казнили его сотоварищей, и сам наблюдал, как он бегает, а с ним его воины с луками, готовые тотчас расстрелять пленника, буде он остановится».

Хиррихигуа рассчитывал, что при такой жизни христианин недолго протянет, но тот выказал необыкновенную живучесть. Тогда касик, преисполненный дикой ненависти к чужеземцу, взялся за дело решительно и приказал поджарить его на медленном огне, что и было незамедлительно исполнено. На крики несчастного прибежали жена и дочери вождя, выволокли полуобгоревшего из костра и несколько месяцев выхаживали его всякими снадобьями.

Женщины понимали, что вождь не успокоится и доконает пленника, и тогда дочь Хиррихигуа попросила своего жениха Мукосо, вождя соседнего племени, приютить у себя христианина. Вождь настолько был влюблен в нее, что не посмел ей отказать, хотя и рисковал вызвать межплеменную войну и потерять невесту. Несколько лет Ортис прожил в племени благородного Мукосо, который относился к нему как к брату.

Узнав о пленном христианине, Сото немедленно выслал отряд, чтобы его освободить. Ортис в сопровождении нескольких индейцев сам направился навстречу испанцам. Когда на дороге показались всадники, индейцы нырнули в лес, Ортис же остался на виду, наивно полагая, что конкистадоры тотчас признают в нем своего соотечественника. Между тем цветом кожи он уже ничуть не отличался от туземцев, и одет был в наряд из перьев, и в руке нес лук со стрелами. Первый же всадник замахнулся на него копьем и прикончил бы на месте, если бы Ортис не сумел отбить копье луком и отскочить в сторону. Бедолага хотел крикнуть, что он христианин, — и вдруг с ужасом понял, что не может произнести по-испански ни слова. За одиннадцать лет плена он напрочь разучился говорить на родном языке! Ортис находился буквально на волосок от гибели — глупой, несуразной смерти от рук своих друзей и освободителей. В последний момент он выкрикнул ломаное «Ксивилья!» и перекрестился, остановив занесенный над ним меч.

Пути испанских конкистадоров в Северной Америке

Ортис очень быстро восстановил родной язык и стал незаменимым переводчиком. Но ни он, ни дружественные индейцы племени Мукосо ничего не слыхали о городах, полных золота. И все же Сото упрямо двинулся по следам Нарваэса и дошел до «столицы» аппалачей — чтобы на сей раз окончательно убедиться в искренности Кабесы де Ваки.

Но Сото не пожалел о том, что пришел в страну аппалачей. Здесь его люди захватили пленного туземца, вскоре окрещенного под именем Педро, который рассказал именно то, что конкистадоры жаждали услышать. По его словам, сам он происходил из далекого огромного и густонаселенного города Юпаха, где было обилие золота. Когда же испанцы начали выспрашивать его, откуда бралось то золото, Педро, по свидетельству одного из участников похода, описал, как его добывали из рудников, и плавили, и очищали «так, словно бы он сам это видел, или дьявол ему подсказал. И все, кто хоть сколько-нибудь понимал в этом деле, говорили, что невозможно рассказать все это в таких подробностях, не видя собственными глазами… и с того времени все, что говорил индеец, принималось за чистую правду». Конкистадоры воспряли духом. Они обрели главное — веру и надежду.

Педро повел испанцев на север, через дикие безлюдные леса. Солдаты голодали, кое-как перебиваясь травами, кореньями да дикорастущими плодами. Свиней Сото строжайше воспретил трогать: им, по замыслу генерал-капитана, надлежало плодиться. Они с усердием выполняли мудрый наказ, и к весне 1540 г их стадо достигло трехсот голов.

К тому времени испанцы миновали полуостров Флорида и вышли в населенные земли на границах нынешней Южной Каролины. Здесь начинались владения индейцев криков, племена которых объединились в своего рода конфедерацию, чтобы избавиться от междоусобиц и защитить себя от внешней агрессии.

Эти племена по уровню цивилизованности были выше туземцев Флориды: они занимались земледелием, жили в прочных домах с двускатными крышами, умели прясть полотно из дикой конопли и льна, носили добротные одежды, отличались опрятностью, трудолюбием и мирным нравом. После дремучих флоридских чащоб страна криков поражала красотой, плодородием и обилием дичи, а вольная и обеспеченная жизнь индейцев казалась настолько привлекательной, что началось повальное дезертирство из отряда негров-рабов и индейской обслуги. Ладно бы индейцы и негры — нашелся испанец благородного происхождения, Диего де Гусман, который тоже решил остаться в этом земном раю. Сото подумал, будто идальго попил в плен, повелел остановить войско и выслать отряд на поиски, однако вскоре выяснилось, что Гусман, за несколько дней до того проигравший в карты своих лошадей и оружие, не хотел возвращаться. Сото отказывался поверить этому, пока не получил собственноручной записки от дезерггира.

Впрочем, для большинства конкистадоров все прелести этих земель мало что значили, поскольку в ней не нашлось золота. Правда, испанцы смогли набрать здесь несколько десятков килограммов речного жемчуга, служившего у индейцев украшением; но большая часть этих жемчужин была испорчена при обработке раковин огнем. Возрадовались было испанцы, когда в одной из могил нашли какой-то зеленый камень, похожий на великолепный изумруд. Увы, «изумруд» оказался стеклом европейского происхождения — то были следы неудачной экспедиции Айльона, нашедшего здесь смерть в 1526 г.

Послушный указаниям Педро, Сото повернул на запад, где, как ему сообщил проводник, находилась провинция Куса, «изобильная страна с очень большими городами». Индейцы охотно подтверждали эти сведения — лишь бы спровадить непрошеных гостей.

Между тем свиньи неудержимо плодились, и к осени их стадо составляло пятьсот голов. Пробовал ли кто из вас, читатели, гнать свинью в нужном вам направлении? Вряд ли; но если представится такая возможность, попробуйте — и вы поймете, что значит провести несколько сот этих не самых разумных животных по маршруту длиной в пять тысяч миль. И тогда вы в полной мере сможете оценить труды конкистадоров, которые провели громадное стадо по извилистым лесным тропкам и топким болотам, через буреломы и густые тростниковые заросли, по бескрайним равнинам и горным кручам, через реки и озера. Вообразите себе экспедицию на марше. Впереди едут всадники в доспехах; за ними бредут плотные ряды аркебузиров и арбалетчиков; далее вереницы индейцев-носильщиков сгибаются под тяжестью поклажи; за ними катится визжащий и хрюкающий поток свиней, направляемый пленными туземцами, а замыкают колонну местные красавицы, которых вожди племен дарили испанцам в жены.

Летом 1540 г. экспедиция вышла в южные области нынешнего штата Алабама. Велико было изумление конкистадоров, когда они увидели на крышах индейских жилищ деревянные кресты. То было напоминание о «посланцах неба» из экспедиции Нарваэса; и хотя по этим местам они не проходили, слухи о чудесных исцелениях разошлись так широко, что многие туземцы стали носить и воздвигать деревянные кресты, поверив в благотворную силу этих талисманов.

Однако от поклонения христианскому символу оказалось еще далеко до любви к христианам. В отличие от миролюбивых криков, местные индейцы враждебно приняли непрошеных гостей, и дальнейший путь испанцев проходил в непрерывных стычках и сражениях.

Следуя на юг вдоль восточного берега реки Алабама, испанцы вышли к какому-то большому укрепленному селению. По рассказам участников экспедиции, там было восемь десятков огромных домов, обнесенных земляным валом и бревенчатыми стенами, а сами дома, вмещавшие в себя до тысячи человек, тоже походили на крепости. Индейцы мирно встретили чужеземцев и пропустили их за ворота, но, увидев дома-крепости, конкистадоры решили, будто их заманили в ловушку. Они всегда придерживались тактики упреждающего удара, и пустого подозрения оказалось достаточно, чтобы они бросились в атаку.

Индейцы, включая женщин, встали на защиту своего селения, а им на помощь пришли туземцы-невольники, сопровождавшие экспедицию: они смогли освободиться от оков и получить оружие. Разгорелась яростная битва. Еще неизвестно, чем бы она кончилась для испанцев, если бы им не удалось поджечь дома: лишь пламя вспыхнувших деревянных строений заставило индейцев отойти. В сражении было убито две с половиной тысячи индейцев, но и потери испанцев оказались немалыми: восемьдесят три человека пали на поле брани и около двухсот пятидесяти получили серьезные ранения, в том числе и сам Сото. Кроме того, погибло полсотни лошадей, что было невосполнимой потерей для войска, ведь именно всадники обеспечивали победы конкистадоров в стычках с индейцами. Сгорела немалая часть испанского имущества, весь жемчуг, собранный в стране криков, и весь запас лекарств.

Сантьяго (святой Иаков), покровитель конкистадоров. С криком: «Сантьяго! За Испанию!» конкистадоры бросались в атаку. Рисунок из хроники

Испанцы пали духом. Уж больше года скитаются они по неприютным землям северного материка, а вместо золота и пышных каменных городов встречают лишь дикарей, смерть и опасности на каждом шагу. Многие стали открыто говорить о возвращении. Только свиньи сохраняли завидную бодрость духа и неустанно продолжали плодиться.

Как раз в эту тяжелую минуту Сото получил тайную весть, что его корабли находятся в Мексиканском заливе, в устье Алабамы, всего в шести днях пути. Какое искушение! Может, действительно сдаться и повернуть к морю? И завершить поход — бесславно, с пустыми руками, загубив понапрасну полторы сотни соратников? Нет! Надобно проявить упорство, и удача сама придет в руки. И Сото, дав двухнедельный отдых войску, развернул его спиною к кораблям и двинулся на север, в самое сердце Таинственного материка. Истинный конкистадор!

После двухнедельного марша экспедиция достигла земли индейцев чикасавов. Поначалу отношения с туземцами складывались неплохо: вождь подарил пришельцам полтораста кроликов, а испанцы ответным жестом угостили индейцев свининой. И настолько туземцам понравилось сочное мясо, что вскоре началось повальное воровство свиней из загонов. Такого бесстыдного посягательства Сото не мог стерпеть: двоих из пойманных воров он собственноручно застрелил из лука, а третьего отправил восвояси с отрубленными руками.

В декабре 1540 г. Сото остановился на зимовку в индейском селении, выгнав оттуда его обитателей. Месяц прошел спокойно, и конкистадоры, потеряв бдительность, перестали выставлять охрану. Однажды ночью индейцы обрушились на испанский лагерь сразу с четырех сторон. Вспыхнули соломенные крыши хижин, и ветер мигом разметал пламя по всему селению. Спросонок испанцы не могли отыскать оружия, выскакивали в чем мать родила из горящих домов и попадали под тучи стрел. Рухнули загоны для скота, свиньи с пронзительным визгом носились в огне, как черти в аду, сметая все на своем пути. Обезумевшие лошади сорвались с привязей и с грюмким ржанием врассыпную ринулись во тьму. Они-то и спасли положение, до смерти перепугав индейцев.

Восходящее солнце высветило унылую картину. Раздетые люди беспомощно толпились вокруг костров посреди пепелища. Сгорели одежды и седла, шатры и съестные припасы, в огне оплавились мечи, пики и алебарды. Погибло сорок солдат и полсотни лошадей. И самое печальное: от могучего стада свиней, взращенного с такими трудами буквально по поросеночку, осталась всего-то сотня голов!

Сото приказал солдатам сплести из травы циновки и прикрыть обнаженные тела, соорудить кузницу и перековать испорченное оружие, так что следующую атаку он ожидал в полной боевой готовности. Индейцам пришлось отступить.

Иной бы не вынес такого удара судьбы, махнул бы на все рукою да и повернул к кораблям, благо свинины на обратный путь все равно с избытком хватало. Но истинного конкистадора никакие беды остановить не могли. Наступила весна, и конкистадоры вновь устремились вперед, в неведомое, и опять с непрерывными боями. О проводнике Педро в хрониках экспедиции больше не поминается — видимо, испанцы казнили лгуна. Теперь Сото сам вел экспедицию, вел наугад, поворачивая то к северу, то к югу, но в целом придерживаясь западного направления. Характер местности изменился. На пути попадались бесчисленные озерки, старицы, речушки и протоки, которые сильно затрудняли продвижение войска. Все говорило о близости огромной реки.

Эрнандо де Сото

Солдаты голодали. Свинина вновь была под запретом, ибо оставшимся хрюшкам генерал-капитан предписал без помех размножаться. И они с удвоенным усердием восполняли свое поголовье. Но до чего же мучительно брести с пустым желудком и слушать, как позади зазывно хрюкают сочные куски жареного мяса, грудинки и сала, копченые окорока, головы ветчины и связки колбас!

И вот распахнулась в своей первозданной мощи река, великая Миссисипи. Противоположный берег еле проглядывает, быстрые воды несут деревья и коряги…

Но ничто, никакие препятствия не способны остановить Сото на пути к золотой стране. За месяц испанцы построили четыре большие лодки и благополучно переправили на западный берег все войско, разумеется включая свиней. Здесь Сото на манер древних греков «сжег корабли», показывая, что отступать не намерен. Только не сжег их, а приказал разбить в щепы и аккуратно вынуть все металлические крепления.

Вновь пошли старицы, болота да протоки, а потом еще того хуже — невероятно густые и высокие тростниковые заросли. Пробившись через все преграды, испанцы вышли в плодородные долины современного штата Арканзас и встали на длительный отдых. Люди набирались сил, а свиньи без устали плодились.

Экспедиция двинулась дальше на запад. Гостеприимные долины сменились необозримыми дикими чащобами без единой проторенной тропки. Отряд с трудом выбрался к реке Арканзас, где и разбил лагерь на зимние месяцы 1541–1542 гг. К тому времени войско испанцев, высадившееся во Флориде, истаяло почти наполовину. Лишь свиньи все плодились и плодились.

Разведывательные отряды, посланные по разным направлениям, возвращались с неутешительными вестями, — повсюду глушь, дикость, безлюдье. И все же в марте Сото вновь тронулся в путь. Он двинулся на юг, вдоль правого берега Миссисипи, выбрав из всех возможных самый тяжелый маршрут — через огромные топи и густые тростниковые заросли.

В мае 1542 г., измученный лихорадкой, обессиленный и отчаявшийся, Эрнандо де Сото умер в возрасте сорока двух лет. К тому времени одна только его, генеральская, доля в стаде составляла семьсот свиней. Их честно разделили между солдатами, так что тризна получилась пышная.

Индейский вождь с палицей в руках 

Соратники хоронили Сото ночью, тайно, опасаясь, как бы индейцы после ухода конкистадоров не выкопали тело и не надругались над ним. А наутро объявили туземцам, что генерал-капитан почувствовал себя лучше, и даже устроили по этому поводу показные празднества. Однако индейцев оказалось не так-то просто обмануть: они заподозрили, что вождь бледнолицых умер, и даже догадались о месте его захоронения, указывая на него друг другу неприметными жестами. И тогда конкистадоры нашли Сото другую могилу — такую, где бы его уж точно никто не потревожил. Ночью тело умершего извлекли из земли, поместили в заранее заготовленную дубовую колоду и затопили в одном из рукавов Миссисипи.

Перед смертью Сото назначил своим преемником Луиса де Москосо. Тому упорства и целеустремленности тоже было не занимать, и он продолжил поиски золотой страны. Москосо направил войско на северо-запад, пересек безлюдные пустыни, вступил в южные области Великих равнин и, очевидно, дошел до восточных подножий Скалистых гор. Припасы кончались, обувь износилась, одежды истлели, и солдаты, закутанные в звериные шкуры, напоминали орду дикарей. Всем уже стало ясно, что богатых городов в этих землях им не сыскать. И Москосо приказал поворачивать назад.

Тяжким и долгим оказался обратный путь. Съестные припасы приходилось отнимать с боями у индейцев. В стычках и от истощения люди гибли один за другим. В конце декабря конкистадоры добрели до Миссисипи и перезимовали в отбитом индейском селении. За зиму умерло еще несколько человек, среди них и Хуан Ортис. Жаль, так и не довелось ему увидеть родную Севилью.

К марту 1543 г. испанцы построили семь бригантин, но из-за весенних разливов великой реки смогли отплыть лишь в июне. Путь по реке оказался не менее опасным, чем по суше. Вскоре реку перегородила тысяча индейских каноэ, некоторые из них вмещали до полусотни воинов. Под градом стрел бригантинам все же удалось прорваться сквозь засаду, но еще десять дней индейцы непрерывно преследовали чужеземцев. Наконец великая река доставила корабли к морю.

Не имея ни компаса, ни карт, Москосо направил свои суда на запад вдоль побережья Мексиканского залива. Испанцам несказанно повезло с погодой, и через пятьдесят три дня они достигли реки Пануко, тем самым как бы завершив оборвавшийся путь экспедиции Нарваэса.

Бесславным получилось возвращение трехсот одиннадцати уцелевших конкистадоров. За четыре года напрасных странствий загублено шесть сотен людей и не добыто ни грамма золота. Плачевный итог!

Ничего не поделаешь: на горькой ноте придется завершить этот рассказ. Зато следующий окажется повеселее.

 

МИРАЖ СТАНОВИТСЯ РЕАЛЬНОСТЬЮ

В Мексике между тем тоже не дремали. Сообщения Кабесы де Ваки взбудоражили всю столицу вицекоролевства.

Тут кстати вспомнили некоего индейца по имени Техо, состоявшего в услужении у бывшего правителя Новой Галисии Нуньо де Гусмана. В 1530 г. этот индеец рассказывал своему хозяину будто его покойный отец был торговцем и часто совершал поездки на север, во внутренние области материка, торгуя перьями для головных уборов, и возвращался оттуда с большим количеством золота и серебра. Так вот, Техо, будучи мальчиком, пару раз сопровождал отца в этих поездках и видел города, сравнимые по величине с Мехико. Существовало, уверял он, семь таких городов, а в них целые кварталы занимали мастерские золотых и серебряных дел мастеров…

Нуньо де Гусман был не из тех, кому такие вещи надобно повторять дважды. Он жил по принципу: сказано — сделано. Сказано кем-то — сделано самим. Услышал об амазонках — тут же отправился на их поиски. Услышал о семи городах — немедленно собрал четыре сотни конкистадоров и несколько тысяч индейцев и ринулся на север. Но до вожделенных городов он не дошел: на полпути его настигла весть о том, что из Испании возвратился его злейший враг Эрнан Кортес, облеченный властью и титулами. Обеспокоенный, Гусман поспешил назад, оставив часть людей в селении Кульякан, которое вскоре стало северным форпостом испанцев в Мексике и базой для новых экспедиций. За свои злоупотребления Гусман угодил в тюрьму, а затем умер и Техо.

Однако слова его не умерли. И когда в Мексике объявились скитальцы из экспедиции Нарваэса с рассказами о богатых северных городах, все уже знали, что городов этих — семь. Почему все же семь? Можно предположить, что в этой мифической стране на севере Мексики встретились и слились две легенды: индейская и европейская. Индейская повествовала о семи священных пещерах на севере, с которыми отдельные племена связывали свое происхождение, — эта мифическая прародина народов науа и называлась Чикомосток (букв.: семь пещер). А европейская легенда нам уже знакома: конечно же это Антилия Семи Городов.

В главном все сведения сходились и не вызывали сомнений. Шумная конкистадорская братия волновалась и настраивалась на новый завоевательный поход. Однако дон Антонио де Мендоса, назначенный вице-королем Новой Испании в 1535 г., был совсем не таким человеком, как Нуньо де Гусман, Он привык действовать по принципу «семь раз отмерь — один раз отрежь». Дон Антонио слишком хорошо понимал, во что обойдется широкомасштабная экспедиция, но упускать своего шанса ему тоже не хотелось. И, поразмыслив на сей счет, он принял воистину соломоново решение: послать небольшой разведывательный отряд на поиски семи городов. Ежели сведения подтвердятся — тогда он не пожалеет затрат на снаряжение войска; если же нет — еще раз возблагодарит Господа за дарованное ему благоразумие.

Кого же поставить во главе отряда? Нужен человек опытный, знакомый с обычаями туземцев и с индейским языком жестов. Вице-король обратился к участникам экспедиции Нарваэса Андресу Дорантесу и Алонсо дель Кастильо. Те наотрез отказались. Им приключений на всю жизнь хватило.

Что ж, оставался Эстебанико. Мендоса купил негра у Доранте-са, и тут уж вопрос «хочу — не хочу» не стоял: раб обязан идти, куда прикажет хозяин. Между тем Эстебанико был вовсе не против своего назначения — он только обрадовался. Еще бы: презренный раб вдруг становится важной персоной, проводником отряда! Кто же откажется от такого подарка судьбы?

У вице-короля достало благоразумия не доверяться полностью негру Чего только не наплетет раб, чтобы угодить своему хозяину! Над негром нужен надзор людей серьезных, проверенных, не склонных к сочинению небылиц. Конкистадоры в этом смысле ненадежны: любой слух принимают на веру. Вряд ли найдешь более подходящих людей для столь ответственного дела, чем особы духовного звания. И выбор вице-короля пал на двух монахов-францисканцев — фрая Онорато и фрая Маркоса.

Последний, назначенный начальником отряда, успел изрядно повидать земли Нового Света и достойно зарекомендовал себя. Француз родом из герцогства Савойского в Италии, он прибыл в Мексику в 1531 г., затем побывал в Перу, участвовал в экспедиции Белалькасара в Кито, возвратился в Мексику. Привлекал он еще и тем, что, помимо тягот походной жизни, познал основы картографии и навигации и при надобности смог бы точно проложить маршрут в страну семи городов.

В ноябре 1538 г. Эстебанико и фрай Маркос получили подробнейшие инструкции от вице-короля. Первому предписывалось под страхом самых суровых наказаний во всем подчиняться монаху, как своему хозяину; на второго возлагались не менее ответственные задачи: «Вы должны очень тщательно отмечать, какие люди населяют тот край, много их или мало и как живут они, кучно или поврозь. Отмечайте также, каковы там природа и климат и плодородны ли почвы, какова там растительность, какие водятся домашние и дикие животные, и каков рельеф той местности, плоский или пересеченный, и какие реки там протекают, малые или большие, и какие камни и металлы там встречаются, и из всех вещей тамошних, каковые можно послать и привезти, пошлите либо привезите их образцы, дабы вице-король мог обо всем получить представление». Этот фрагмент инструкции лишний раз подтверждает, что всякая экспедиция в Новом Свете, будь то даже погоня за золотой химерой, имела второй целью изучение новой области девственного пространства и оттого никогда не была бесплодной.

* * *

В марте 1539 г. разведывательный отряд отправился в путь. Вскоре фрай Онорато серьезно заболел и был вынужден остаться в Петатлане (нынешний Синалоа), а фрай Маркос поспешил дальше. Когда отряд вышел за границы испанских владений и проник в неисследованные области, монах, не желая рисковать, послал Эстебанико с тремя сотнями индейцев вперед, а сам с неисчислимой индейской свитой следовал от него на расстоянии нескольких дней пути. Разведывательную тактику хитроумный монах продумал досконально. В своем знаменитом «Донесении», которое мы еще не раз процитируем, Маркос поясняет: «Я договорился с ним о том, что ежели он разузнает о какой-либо населенной и богатой стране и о чем-либо поистине важном, то не пойдет далее, а возвратится ко мне либо пришлет ко мне посланников-индейцев со следующими знаками, о коих мы условились заранее: ежели открытие будет не очень существенным, то отошлет мне белый крест величиною в пядь; коли обнаружит более богатую страну, то ему следует послать крест длиною в две пяди; а буде обнаружится страна богаче и лучше Новой Испании, то пусть отошлет мне большой крест».

Славно проходило путешествие фрая Маркоса! Как пишет губернатор Новой Галисии, проводивший его из Кульякана, «индейцы несли святого отца на руках и угождали ему во всем как могли». По описаниям монаха, туземцы называли его Сайота, что на их языке означает «человек с неба», и, оповещенные Эстебанико о прибытии столь необыкновенной персоны, заранее готовили ему дом для ночлега и встречали с триумфальными арками из цветов.

Эстебанико тоже наслаждался жизнью. Настал его звездный час. Наконец-то он стал хозяином самому себе! И не только себе, но и подвластным ему людям. Чувство собственной значимости кружило голову. Природная склонность негра к театральности перешла всякие пределы. Желая выделиться, негр украшал себя яркими лентами, втыкал в волосы птичьи перья и обвешивался с ног до головы звонкими бубенчиками, а в руке, как и положено великому колдуну и повелителю, держал погремушку из тыквы, также изукрашенную перьями и гирляндами колокольчиков. Эстебанико вновь проходил по тем местам, где испанцы некогда стяжали себе славу целителей, и племена с восторгом приветствовали возвратившегося «посланца неба». А кроме того, цветом кожи, своим видом и поведением негр производил неотразимое впечатление на индейских женщин, которые безоглядно покидали родные селения и следовали за ним. Так что вскоре он имел пышный гарем, какому позавидовал бы иной султан.

Не прошло и пяти дней, как «прибыли посланцы от Эстебана с очень большим крестом в рост человека, — продолжает Маркос, — и они сказали от имени Эстебана, что я должен немедленно следовать за ним, поскольку он встретил индейцев, сообщивших ему величайшую на свете новость, и одного из тех индейцев он отослал ко мне. И тот рассказал такие чудеса, что я решил им не верить, пока сам их не увижу либо не получу о том дополнительных подтверждений. А еще он сказал, что в тридцати днях пути от того места, где был Эстебан, находится первый город страны, именуемой Сибола.

Полагаю нужным передать сообщения индейца, посланного ко мне Эстебаном, и попытаюсь, насколько смогу, сделать это. Он говорит и утверждает, что в первой провинции той страны расположены семь огромных городов с большими домами из камня и известняка под властью одного правителя. Меньшие дома — одноэтажные с террасами наверху; у других два или три этажа, а в доме правителя — четыре; и все эти строения расположены по плану. Он говорит, что двери лучших домов изукрашены бирюзой, каковая имеется там в изобилии, и что жители тех городов очень хорошо одеты. Он сообщил много других подробностей как об этих семи городах, так и о других провинциях, лежащих далее, каждая из которых, по его уверениям, куда богаче семи городов. Я задал ему много вопросов, дабы выяснить, откуда он знает все это, и получил много ответов, из коих явствовало, что он не выдумывает. И премного возблагодарил я Господа нашего».

Фрай Маркос полагал, будто Эстебанико дождется его, как ранее было условлено. Куда там! Эстебанико прекрасно обходился и без надзора святого отца. Негр наслаждался жизнью. Чем дальше продвигался он в глубь материка, тем восхитительнее казалось ему путешествие. Воистину, он попал в страну счастья!

Прошло всего несколько дней, и монаху вручили еще один большой крест. Подтверждение! Через посланцев Эстебанико просил святого отца поспешить, уверяя, что страна, куда они направлялись, «была самая лучшая и самая богатая, о какой когда-либо слышали». Посланцы в точности подтвердили все сведения о Сиболе и добавили, что за нею лежат три другие могущественные страны под названиями Марата, Акус и Тотонеак.

Долина, где проезжал Маркос, радовала глаз. Радовали и ее обитатели — и не только своим радушием, но также обилием украшений из бирюзы. Значит, бирюзовая страна Сибола Семи Городов — не сказки.

Возликовал фрай Маркос, увидев третий большой крест, оставленный на дороге. Новости одна привлекательнее другой наплывали розовым туманом. «Эстебан постоянно сообщал мне о великолепии страны Сибола и просил меня поторопиться. Я узнал от его посланников, что в двух-трех днях пути начнется пустынная местность протяженностью в четыре ходовых дня, но что они позаботились соорудить мне жилища для ночлега и оставили провизию. Я поспешил вперед, надеясь встретить Эстебана в конце пустыни, потому что он сообщил, что будет дожидаться меня там».

Действительно, места для обеда и для ночлега были подготовлены наилучшим образом, только Эстебанико вовсе и не думал дожидаться святого отца. Негр возгордился и рвался вперед. Он возомнил себя первооткрывателем.

За пустыней простиралась густо населенная долина. Большие селения отстояли друг от друга не более чем на пол-лиги. Местные жители строили добротные дома, применяли систему искусственного орошения полей, носили одежды из тонко выделанной кожи животных и были с головы до ног обвешаны украшениями из бирюзы. Все говорило о близости богатой страны. К тому же, пишет фрай Маркос, «о Сиболе они здесь знают так же хорошо, как в Новой Испании знают о Мехико или в Перу — о Куско». А вскоре монах познакомился с жителем Сиболы, который убежал оттуда, попав в немилость какому-то тамошнему правителю.

«Этот житель Сиболы — человек приятной наружности, довольно пожилой и намного более смышленый, нежели жители сей долины и тех долин, что остались позади. Он сказал, что хотел бы сопровождать меня, дабы с моей помощью добиться прощения. Я подробно расспросил его, и он сказал мне, что Сибола — большой город с премногим количеством жителей, улиц и площадей и что в некоторых частях города высятся очень большие дома в десять этажей, где в определенные дни года собираются правители. По его словам, дома выстроены из камня так, как мне это описывали ранее, а двери в них сделаны из бирюзы. Он сказал, что остальные города такие же, некоторые даже больше, а главный называется Ахакус».

Очередные посланники от Эстебанико сообщили, что до Сиболы остается пятнадцать дней пути. Предстоит миновать еще одну пустыню, а сразу за нею распахнутся благодатные земли страны семи городов. Монах устремился вперед, в нетерпении подгоняя медлительных носильщиков: «Каждый день казался мне годом, таково было мое желание увидеть Сиболу».

А негр в сопровождении пышной свиты уже приближался к первому из семи городов Сиболы. Он решил, не дожидаясь святого отца, самолично вступить в открытую им страну.

Невыносимо медленно тянулись дни для фрая Маркоса. Десятый день пути, одиннадцатый, двенадцатый… Осталось вытерпеть еще три дня, и он узрит восьмое чудо света… И вдруг — прямо как в древнегреческой трагедии — появляется вестник судьбы, окровавленный индеец, который — опять-таки, как и положено по жанру — прерывающимся голосом сообщает ужасную весть. Вот что он рассказал.

По заведенному обычаю, Эстебан послал жителям Сиболы флягу из тыквы, чтобы сообщить о прибытии своей необыкновенной персоны. До сих пор эта фляга, украшенная бубенчиками и разноцветными перьями, производила на индейцев неотразимое впечатление. Но правитель Сиболы отчего-то не выказал ни малейшего восторга — наоборот, в гневе швырнул флягу наземь, велел посланцам немедленно убираться и передать остальным, чтобы они не подходили к городу, иначе все будут убиты. Посланцы возвратились к Эстебану и сообщили о случившемся. Но негр к тому времени уже настолько преисполнился чувством собственной значимости, что потерял всякое представление о реальности. Пустяки, сказал он, уж не раз так бывало, что поначалу его принимали в штыки, а потом на руках носили. И он беспечно подошел к городу Сибола. Но здесь его на руках никто носить не собирался. Негра и его свиту заключили под стражу в большом доме за чертой города и отобрали у них все, что они везли для торговли. В этом доме их продержали всю ночь без еды и питья. Наутро индеец, добравшийся до Маркоса, почувствовал сильную жажду и, крадучись, выбрался из дома, чтобы напиться воды из протекавшей поблизости речки. Оттуда он вскоре увидел, как Эстебанико пытался бежать, а жители города преследовали его и убивали его спутников. Незамеченный, индеец переплыл реку и бросился наутек.

Дальнейшие сообщения полностью подтвердили рассказ индейца. Жители Сиболы перебили около трехсот человек, сопровождавших Эстебанико, а тело негра-колдуна разрубили на множество кусков и разослали по другим селениям в доказательство того, что чернокожий был простым смертным. Впоследствии сказание об этом событии сохранялось у местных индейцев вплоть до XIX в.

Существуют и несколько иные версии убийства Эстебанико. По одной — при встрече с властителями города он стал похваляться силой, оружием и числом своих «братьев», идущих вослед за ним, и тогда индейцы решили убить и его и всех его людей. По другой — негр похвалялся могуществом своих «белых братьев», но индейцы резонно сочли его лгуном. По третьей версии негр потребовал от правителей бирюзы и женщин, что те восприняли как оскорбление. В любом случае мораль этой печальной истории очевидна: наглость бывает наказуема.

Так вспыхнула и закатилась звезда Эстебанико.

* * *

Услышав новости, индейцы, сопровождавшие Маркоса, окаменели от страха. Святой отец тоже перепугался. Но, поясняет он, «я боялся потерять не столько жизнь, сколько возможность вернуться и донести весть о великолепии страны Сибола, где можно было бы сослужить столь превеликую службу Господу нашему, утвердив его святую веру и приумножив владения его величества короля». Опасаясь, что индейцы разбегутся, монах разрезал веревки на нескольких баулах, где хранились до сих пор невостребованные товары для продажи и обмена, и роздал часть вещей вождям племен. Только тогда он смог уговорить туземцев сопровождать его.

Вид столицы ацтеков. Надпись в правом углу: «Подлинный облик великого города Теночтитлана, столицы могущественного королевства и провинции Мексика», ок 1575 г.

Когда до Сиболы оставался лишь день пути, отряд Маркоса встретил еще двоих — из тех, кто был с Эстебанико и чудом спасся после побоища. В леденящих душу подробностях они описали гибель негра и трех сотен его людей. Узнав о смерти своих соплеменников, индейцы расплакались, при этом многие бросали на Маркоса откровенно враждебные взгляды. Святой отец пытался утешить их тем, что Всевышний и император непременно накажут жителей Сиболы, но индейцы не поверили, «потому что, сказали они, нет никого, кто сможет одолеть мощь Сиболы».

Чувствуя себя весьма неуютно, святой отец часа на полтора удалился в пустынь, дабы в одиночестве помолиться и испросить совета у Господа; когда же вернулся, один из приближенных индейцев шепнул ему, что туземцы намереваются его убить, считая его и Эстебана виновными в гибели своих сородичей. Но монах не растерялся: «Тогда, чтобы успокоить их, я вновь принялся раздавать им свое имущество, предназначенное для торговли. При этом я внушал им, что если они убьют меня, то все равно не причинят мне вреда, ибо я умру христианином и попаду на небо, тогда как они пострадают: христиане придут искать меня и помимо моей на то воли перебьют их всех до единого».

В одном аргументы Маркоса возымели действие: убивать его туземцы поостереглись, но в другом были бесполезны: индейцы наотрез отказались идти вместе с монахом к Сиболе. Согласилось лишь несколько человек, и фрай Маркос, фактически беззащитный, отважился продолжить путь с ними. Маленький отряд двинулся по следам покойного Эстебанико и достиг наконец того места, откуда открылся потрясающий вид на город Сибола.

«Этот город, — писал фрай Маркос в своем „Донесении“, — оставляет прекрасное впечатление, лучшее из всего, что мне довелось увидеть в сих краях. Все дома, как и рассказывали индейцы, построены из камня и, насколько я мог разглядеть их с вершины холма, откуда вел наблюдение, имеют террасы и плоские крыши. Город сей превосходит по величине Мехико. Иногда меня охватывало искушение войти в него, ибо я знал, что не рискую ничем, кроме собственной жизни, а ее я посвятил Господу с того дня, как отправился в сие путешествие. Но в конце концов, сознавая опасность такого поступка, я испугался, что в случае моей смерти некому будет поведать миру об этой стране, каковая, согласно моему мнению, является величайшей и лучшей из всех, открытых в прошлом.

Когда я сказал индейцам, бывшим со мной, насколько я восхищен городом Сибола, они ответили мне, что это меньший из семи городов, а Тотонеак намного больше и лучше всех других и там столько домов и людей, что не перечесть».

Давайте, читатель, задержимся ненадолго, постоим рядом с Маркосом на вершине холма и полюбуемся великолепной панорамой. Город больше Мехико! Конечно же святой отец имел в виду Теночтитлан, а не тот еще жалкий колониальный городишко, что с трудом поднимал голову на развалинах столицы ацтеков. При виде Теночтитлана конкистадоры Кортеса вскрикнули от изумления, а хронист похода, Берналь Диас дель Кастильо, писал впоследствии, что чудес таких не видел и Амадис Галльский. В начале XVI в. в Лондоне проживало около семидесяти тысяч человек, в Париже — около ста тысяч, а в Теночтитлане — свыше двухсот тысяч, и был он одним из самых крупных городов мира. Представьте себе это восьмое чудо света: на острове посреди озера — двадцать тысяч жилых домов, дворцы за каменными стенами, паутина затененных улиц со светлыми пятнами площадей, а над ними вулканами курятся в небе десятки мощных пирамид с жертвенными кострами на вершинах…

Долго фрай Маркос не мог оторвать взора от завораживающего зрелища. Наконец стряхнул с себя оцепенение, с помощью индейцев сложил груду камней, а наверху укрепил невзрачный маленький крестик — за неимением под рукой материалов для приличествующего случаю большого креста; после чего нарек простиравшуюся перед ним страну Новым королевством Святого Франциска и объявил ее владением императора Карла V. «Я также объявил от его имени, что беру во владение все семь городов Сиболы и королевства Тотонеак, Акус и Марата, а не посещаю их лишь по той причине, что должен вернуться и доложить обо всем увиденном и содеянном».

А там, внизу, люди занимались повседневными делами и даже заподозрить не могли, что с этого момента они переселились в Новое королевство Святого Франциска и стали испанскими подданными.

Уладив это нехитрое дельце, Маркос повернул восвояси. Назад он спешил как только мог, чтобы донести до вице-короля весть о своих грандиозных открытиях.

 

НОВЫЕ МИРАЖИ

Столица Новой Испании бурлила. Город крупнее Мехико! Самое лучшее поселение из всех открытых в прошлом! Гроздья городов! Вереницы королевств! Золота больше, чем в Перу!

Прочь сомнения! Вице-король дон Антонио де Мендоса спешно взялся за подготовку экспедиции, во главе которой поставил губернатора провинции Новая Галисия дона Франсиско Васкеса де Коронадо. Лучшей кандидатуры он вряд ли мог сыскать.

Героя этого рассказа с полным на то основанием можно назвать настоящим конкистадором. Он обладал мужеством, решительностью, стойкостью и упорством, но в отличие от многих других конкистадоров, старался избегать напрасных жестокостей. У подчиненных он пользовался непререкаемым авторитетом — поверим свидетельству участника похода: «Не было в Индиях другого военачальника, которого так любили капитаны и солдаты и которому так беспрекословно подчинялись».

Коронадо прибыл в Мексику в 1535 г. вместе с доном Антонио де Мендосой, и благодаря его покровительству и своим личным качествам быстро выдвинулся в колониальной администрации, став членом городского совета Мехико. Коронадо был основателем и членом попечительского совета первой в Новом Свете благотворительной организации, созданной в 1538 г., — школы-приюта для девочек-сирот. В том же году Коронадо был назначен губернатором провинции Новая Галисия, бывшей вотчины Нуньо де Гусмана.

В феврале 1539 г. Коронадо проводил в путь Эстебанико и фрая Маркоса, снабдив их всем необходимым, а сам, чтобы не терять времени даром, бросился на розыски страны Топира, о которой услыхал от индейцев. «Мне рассказали, — сообщал он в письме вице-королю в начале марта, — что Топира — это густонаселенная провинция, расположенная между двумя реками… Тамошние жители ходят обвешанные золотом, изумрудами и прочими драгоценными камнями. Они имеют обыкновение покрывать крыши домов золотыми и серебряными пластинами. Вожди носят длинные золотые ожерелья тончайшей работы. Правда, мне не советовали идти туда, поскольку у меня мало людей, а там, сказывают, много воинов и они храбры». К такого типа советам Коронадо не прислушивался. Он быстро собрал войско из двухсот пехотинцев и ста пятидесяти всадников и отправился в поход. Он вернулся в Кульякан, не найдя и следов Топиры, осенью того же года — как раз чтобы встретить Маркоса, который спешил к вице-королю с ошеломительными новостями.

Что ж, не вышло с Топирой — получится с Сиболой. В 1540 г., когда Коронадо отправился покорять Сиболу Семи Городов, ему исполнилось всего тридцать лет.

Экспедиция была организована с большим размахом: триста испанских солдат, тысяча триста индейских воинов-союзников, огромное количество носильщиков, несколько сот вьючных животных и громадное стадо скота. На марше все это напоминало великое переселение народов. А возглавлял растянувшийся на мили караван фрай Маркос. Уж он-то знал дорогу к заветной цели.

Одновременно для поддержки сухопутного войска вдоль берегов Калифорнийского залива была направлена морская экспедиция под командованиям Педро де Аларкона. Этот замысел родился из донесения фрая Маркоса, который утверждал, что Сибола находится сравнительно недалеко от побережья. К тому же испанцы были уверены, что Калифорния — остров и войско сможет сообщаться с кораблями на всем пути своего продвижения на север. Но кораблям и сухопутному войску не суждено было друг друга увидеть. Зато Педро де Аларкон доказал, что Калифорния — полуостров.

Дорога на север пролегала по безлюдной каменистой полупустыне, где редко-редко попадались крохотные деревушки. Дойдя до Кульякана, северного аванпоста испанцев в Мексике, Коронадо понял, что с таким караваном да в такой местности путь растянется на много месяцев и кончится массовой гибелью людей от голода и жажды; тогда он принял решение: пусть две трети войска останутся и пойдут медленно, а сам он с отрядом в сто человек, носильщиками, рабами и стадом скота двинется вперед форсированным маршем. В августе в письме вице-королю Коронадо похвалил собственную прозорливость: «Я уверен, что это было удачное решение — оставить позади часть войска, поскольку переход оказался столь трудным, что вряд ли мы бы смогли завершить предприятие к концу года, а если бы и смогли, то ценой множества жизней». Да, путь к Сиволе был вовсе не таким приятным, каким его рисовал в своем «Донесении» преподобный отец. Где прекрасная дорога? Где густонаселенные долины? Где триумфальные арки из цветов в каждом селении? Где индейцы, обвешанные украшениями из бирюзы? Три месяца экспедиция двигалась через пустыни и полупустыни, испытывая постоянную нехватку пищи и воды. Лошади гибли от истощения. Началось повальное дезертирство индейцев и негров-рабов. «Все, о чем докладывал святой отец, оказалось прямо противоположным, — с горечью свидетельствовал Коронадо, — и среди прочего ложью оказалось его утверждение, будто дорога будет ровной и хорошей». Понятное дело: когда тебя несут на руках и кормят с ложечки, любая дорога покажется гладкой. Солдаты впали в уныние, подозревая, что и все остальное будет столь же соответствовать истине; но фрай Маркос не уставал приободрять их, расписывая чудеса и богатства страны Сибола.

Когда в середине июня 1540 г. конкистадоры достигли Чичильтикале, людей шатало от голода. Здесь Коронадо рассчитывал получить помощь с кораблей, поскольку фрай Маркос утверждал, будто это селение находится в пяти лигах от моря. Через два дня отряд, посланный к морю, возвратился с удручающим известием: до моря не меньше пятнадцати дней пути. «Мы все испытали величайшее беспокойство и тревогу, видя, что все оказывается обратным тому, что монах сообщал Вашей милости». Из-за острой нехватки провизии Коронадо был вынужден покинуть Чичильтикале, не дав людям отдыха. «Мы шли, нигде не задерживаясь, поскольку были столь истощены, что я думал, мы все умрем от голода, ежели промедлим хоть день…» На этом, последнем перед Сиболой отрезке пути пало два десятка лошадей, погибло несколько индейцев и негров и умер один испанец, объевшись ядовитыми кактусами.

Но вот наконец все мытарства позади, и конкистадоры, сгорая от нетерпения, поднялись на возвышенность, откуда фрай Маркос наблюдал величественную панораму богатейшего города.

* * *

Испанцы взревели от ярости. И это город больше Мехико?! История не донесла до нас, что именно в тот момент Коронадо сказал Маркосу Может статься, он ему вообще ничего не сказал, лишь выразительно на него посмотрел. Но я бы не пожелал читателю, чтобы кто-нибудь и когда-нибудь на него посмотрел с таким выражением. Солдаты — те были попроще, и они, по свидетельству хрониста похода Педро де Кастаньеды, «осыпали Маркоса такими ужасными проклятиями, что да хранит его Господь!».

Так что же увидели испанцы? То ли небольшое селение, то ли одно большое неказистое строение: дома, сложенные из сырцовых кирпичей, плотно лепились друг к другу и были расположены ярусами, издали напоминая пчелиные соты. Многочисленные комнаты этого огромного дома, каждая для отдельной семьи, соединялись лестницами, террасами и переходами. Такие необычные строения, получившие название «пуэбло» (что по-испански означает «поселение»), частью уцелели до наших дней и охраняются как памятники древнего индейского зодчества. Конкистадоры вышли к пуэбло Хавикух индейцев племени зуни.

Предоставим слово Коронадо. «Остается сказать о королевстве или провинции Семи Городов, о коей преподобный отец докладывал Вам. Дабы не быть многословным, могу уверить Вас, что он не сказал правды ни в чем из того, что сообщил, и в действительности все прямо противоположно его рассказам, за исключением названий городов и больших каменных домов. Хотя они вовсе не изукрашены бирюзою и не сложены из известняка или настоящих кирпичей, это тем не менее очень хорошие дома в три, четыре или даже пять этажей, где есть неплохие комнаты с коридорами и подземные помещения с печами, рассчитанные на зиму…

Семь Городов — это семь небольших деревень с такими домами, как я описал. Деревни расположены в радиусе четырех лиг. Все вместе они называются Сибола».

И все-таки непостижимо, каким же образом преподобный отец увидел в пуэбло Хавикух «город, превосходящий Мехико». Педро де Кастаньеда утверждает, что Маркос был попросту отъявленным лгуном и не подходил к Сиболе ближе, чем на сотню миль. Историки в своем большинстве разделяли эту точку зрения и были уверены, что Маркос струсил и повернул назад, как только узнал о гибели Эстебанико. Но зачем тогда он врал? Разве не понимал, возглавляя экспедицию, что ложь обнаружится?

Справедливости ради приведем иное мнение. Его высказал конце XIX в. замечательный ученый, пионер североамериканской археологии Адольф Банделье. «На протяжении более чем трех столетий характер этого человека обрисовывался на редкость неверно, — писал он о Маркосе. — Его действия и поступки извращались. Его слова толковались превратно». Банделье считает, что в «Донесении» фрай Маркос был «удивительно точен». Не следует забывать, что о богатствах страны Сибола он сообщал в основном со слов полукочевых индейцев, которые действительно воспринимали пуэбло как большие города. «Когда фрай Маркос говорит о королевствах, королях, городах и провинциях, обозначая этими словами простые деревни с их выборными вождями, то его не следует за это порицать. Такова была терминология, номенклатура той эпохи…» Этот довод Банделье тоже справедлив и в полной мере относится к Южной Америке, где конкистадоры на каждом шагу находили «королевства» и «провинции». Наконец, главный вопрос — насчет размеров пуэбло Хавикух. «На расстоянии, — свидетельствует ученый, — любое пуэбло с его высокими домами в несколько этажей кажется много больше, чем оно есть на самом деле». Человек, не знающий устройства пуэбло, где нижние этажи занимают складские помещения, всегда переоценивает количество его жителей. Притом, подчеркивает Банделье, Маркос сравнивал Сиболу именно с Мехико, в котором и шестьдесят лет спустя, в начале XVII в., насчитывалось четыре тысячи испанских жителей. И вовсе не его вина, что все восприняли эти слова так, будто он говорит о Теночтитлане.

И все-таки, даже если принять во внимание доводы Банделье, утверждения Маркоса оставляют престранное впечатление. Современный немецкий археолог Курт Вальтер Керам категорично заявляет по этому поводу: «Человек, которого так превозносит… поборник истины Банделье, несомненно, был не в своем уме в тот момент, когда он бросил первый взгляд на Сиболу…» Обвинение вряд ли справедливое. Нет, фрай Маркос был в своем уме, а главное, он пребывал в своей эпохе — и это многое объясняет. Скорее всего, он увидел именно то, что очень хотел увидеть. В то чудесное время такое случалось сплошь да рядом.

Конкистадоры

Но вернемся в тот злосчастный день, когда конкистадоры увидели Сиболу. Куда больше, чем в золоте, испанцы нуждались в пропитании, и потому Коронадо без промедления ринулся в атаку. Индейцы осыпали наступавших градом стрел и камней. Коронадо приказал аркебузирам и арбалетчикам выбить туземцев со стен и крыш домов, но, по его словам, «тетивы арбалетов вскоре полопались, а аркебузиры ничего не могли сделать, ибо они были столь истощены и слабы, что еле держались на ногах». Испанцы бросились на приступ. Коронадо, облаченный в великолепные доспехи, шел впереди и стал главной мишенью для индейцев. Его дважды сбивали наземь огромными камнями и ранили стрелою в ногу. Но отдадим должное необыкновенной скромности Коронадо, который в своем письме счел нужным пояснить вице-королю: «Индейцы целились в меня лишь потому что мои позолоченные доспехи горели и переливались на солнце, поэтому мне досталось больше других, а вовсе не потому, что я сражался впереди или лучше всех. Нет, идальго и солдаты бились храбро, как и следовало ожидать».

Угроза голодной смерти придала испанцам сил, и они все же захватили поселение. «Там, — пишет Кастаньеда, — мы нашли то, что было для нас дороже золота и серебра; много маиса, бобов и кур».

Взаправдашняя Сибола предстала перед испанцами во всей своей неприглядности. Не было здесь и в помине могущественного правителя; не было великих городов с кварталами золотых дел мастеров; и входы в жилища не украшали драгоценные камни; и стены комнат не покрывались бирюзою; и жители ели из простецкой глиняной посуды… Быстро развеялись и прочие миражи. С горечью сообщал Коронадо: «Королевство Тотонеак, каковое так восхвалял преподобный отец, уверяя, будто оно полнится неисчислимыми богатствами и что там производят одежду, на самом деле, по словам индейцев, это озеро, на берегу которого стоят пять или шесть домов. Там были и другие дома, но нынче они разрушены войной. О королевстве Марата местные индейцы вообще ничего не слыхали. Королевство Акус — это небольшое селение, где выращивают хлопчатник…» Конкистадоры были так злы на Маркоса, что Коронадо, опасаясь за его жизнь, предпочел отослать монаха в Мехико.

Что же — возвращаться назад? Истинный конкистадор не мог даже помыслить об этом: «Насколько я смею судить, вряд ли здесь можно отыскать золото или серебро, но с надеждою на Божью милость я уверяю: ежели где-нибудь золото есть, то мы его добудем, и оно не минует нас по причине нерадивости в поисках оного».

Дожидаясь в стране Сибола подхода основных сил экспедиции, Коронадо разослал в разные стороны небольшие разведывательные отряды. Полтора десятка солдат во главе с Гарсиа Лопесом Карденасом отправились на северо-запад в поисках какой-то большой реки, о которой рассказывали индейцы. Три недели разведчики шли по безлюдным каменистым равнинам нынешнего штата Аризона. Дело происходило летом, жара стояла невыносимая, и чем дальше, тем больше трудностей испанцы испытывали с водой. На двадцатый день пути случилось невероятное: земля словно разверзлась у них под ногами, и с головокружительной высоты они заглянули в бездну глубочайшего ущелья, по дну которого текла могучая река, казавшаяся сверху ручейком. То было великое чудо природы — большой каньон реки Колорадо. Его отвесные стены местами достигают тысячи восьмисот метров в высоту. Мучимые жаждой испанцы вожделенно смотрели на пенистые воды далекой реки — ее чуть слышное журчание звучало как издевательский смех. Три дня разведчики шли вдоль нескончаемого каньона, выискивая спуск к воде; наконец, трое отчаянных голов попытались добраться до реки, но смогли преодолеть лишь треть расстояния. Угроза смерти от жажды стала вполне реальной, и Карденас был вынужден отдать приказ о возвращении.

Другой отряд из двадцати пяти человек под командой Мельчиора Диаса был отправлен на запад к морю на поиски кораблей. «Пройдя около ста пятидесяти лиг, — пишет Кастаньеда, — Диас вступил в провинцию, населенную людьми исполинского роста и исключительно сильными… Они носили на головах грузы в триста, а то и четыреста фунтов. Однажды случилось так, что шестеро наших людей хотели принести бревно к костру, но не смогли его поднять; тогда один из тех индейцев поднял бревно, положил себе на голову и отнес без особых усилий». От великанов испанцы узнали, что в трех днях пути протекает большая река, куда заходили шлюпки христиан (то было низовье Колорадо). В указанном месте Диас обнаружил надпись, вырезанную на дереве: «Аларкон дошел досюда и закопал письма у подножия дерева». В своем послании капитан морской экспедиции Аларкон сообщал, что корабли не могут идти севернее, поскольку Калифорния оказалась полуостровом, и потому вернулись в Новую Испанию. На обратном пути в Сиболу Мельчиор Диас погиб, напоровшись на собственное копье во время охоты.

Между тем в Сиболу пришли посланцы из пуэбло Сикуйе во главе со своим вождем, которого испанцы за его длинные усы прозвали Усачом. Индейцы предложили христианам дружбу и принесли им различные дары, в том числе и выделанные бизоньи шкуры. Невиданные животные настолько заинтересовали Коронадо, что он отправил на восток, «в страну коров», разведывательный отряд из двух десятков человек под началом Эрнандо де Альварадо. Через восемь дней испанцы форсированным маршем дошли до «провинции Тригуэкс» — владений индейцев тигекс в долине Рио-Гранде вблизи нынешнего Альбукерке. Здесь находилось двенадцать обитаемых и семь заброшенных пуэбло. Проводником в «страну коров» конкистадоры взяли индейского невольника, уроженца отдаленных северных областей. И он поведал такое о своей родине, что конкистадоры мигом утратили интерес к «лохматым коровам».

Этот индеец, которого испанцы прозвали Турком, «поскольку он был похож на такового», рассказал о стране Великая Кивира, где полным-полно золота и драгоценностей. «Турок утверждал, — пишет Кастаньеда, — что в его стране средь равнин протекает река в две лиги шириною, и в той реке водится рыба величиной с лошадь, и плавает по реке превеликое множество огромных каноэ с парусами, и на каждом борту у них по двадцать гребцов. Вожди, говорил он, восседают на корме под навесом, а нос лодки украшен большим золотым орлом. Он рассказывал далее, что правитель той страны вкушает послеобеденный отдых под большим деревом, с ветвей которого свисают тысячи золотых колокольчиков, под дуновением ветра услаждающих его слух мелодичным звоном. Он добавлял также, что вся столовая утварь там сделана из серебра, а кувшины, блюда, кубки — из золота. Он называл золото „акочис“. Ему поверили, настолько убежденно он рассказывал обо всем этом. К тому же ему показали украшения из олова, он их понюхал и сказал, что это не золото, что он очень хорошо знает, как выглядят золото и серебро, а другие металлы его не интересуют».

Возможно, это первое в Европе изображение бизона. Опубликовано в Риме в 1651 г.

Получив такие новости, Коронадо вместе с подошедшим в сентябре войском немедленно перебазировался в Тригуэкс, где застал Альварадо с Турком. Индеец повторил свой рассказ о богатой стране, мало того, сообщил, что жители пуэбло Сикуйе отобрали у него золотые браслеты, привезенные из Великой Кивиры. Правитель Сикуйе, индеец по прозвищу Усач, обвинил Турка во лжи. Но испанцы поверили тому, кому очень хотели верить. Они натравили на Усача свирепых псов, а тот даже во время пытки стоял на своем. Конкистадоры заковали вождя в кандалы, что вызвало возмущение индейцев. К этому добавились случаи насилия конкистадоров над индейскими женщинами, грабежи и поборы. В начале 1541 г. в стране Тригуэкс вспыхнуло восстание, но было жестоко подавлено. В результате одни пуэбло были сожжены, другие покинуты жителями. К весне 1541 г. конкистадоры, как говорилось тогда, «замирили» индейцев и в конце апреля смогли наконец выступить в поход на восток, к стране Великая Кивира. Усачу вернули свободу. Проводником экспедиции стал Турок, как бы заместивший Маркоса. Свято место пусто не бывает.

Когда армия выступала в экспедицию, Турок недоуменно спрашивал, зачем христиане так нагрузили мулов и лошадей провизией. Животные устанут, внушал Турок, и не смогут вывезти столько золота и серебра, как это хочется испанцам. Вскоре по пути отыскался еще один уроженец Кивиры. «Этот индеец, — вспоминает Кастаньеда, — настаивал на том, что турок лжет. Именно по этой причине никто не обращал внимания на его слова». Последняя фраза с удивительной точностью характеризует стиль мышления конкистадоров.

Двигаясь все время на север, экспедиция миновала обитаемые области и вышла в безлюдную прерию. Изредка здесь попадались лишь мелкие племена кочевников. Зато «лохматых коров» было видимо-невидимо. «Я нашел здесь так много скота, — писал Коронадо, — что нет никакой возможности оценить его количество. За время моего путешествия по равнинам не было и дня, чтобы мы не видели стада». Вокруг простиралась безбрежная травянистая равнина, усеянная костями бизонов. Глаза напрасно жаждали отыскать среди моря земли хоть какой-нибудь ориентир — камней и тех не было… «Хотя мы уже прошли по этой стране двести пятьдесят лиг, нам ни разу не встретились ни гора, ни холмик. Земля здесь кажется шаром — где бы ни находился человек, его со всех сторон на расстоянии арбалетного выстрела окружает небо». Стоило отойти от лагеря на милю-другую, и люди теряли направление. Охотничьи отряды, посланные на добычу бизонов, бывало, по несколько дней кряду блуждали по равнине, прежде чем выходили к своим. По ночам солдаты жгли костры и палили из аркебуз, чтобы указать путь заблудившимся.

Бизоны — это, конечно, неплохо, но где же золото? Индейцы-кочевники, встречавшиеся по пути, ничего не ведали ни о каменных городах Кивиры, ни о ее богатствах. Зато они знали, что в северных областях нет хлеба, да и с водою туговато. Меж тем запасы зерна у испанцев подошли к концу. В таких обстоятельствах надо было как можно скорее продвигаться вперед, но большое войско и обоз замедляли ход. И тогда Коронадо принял отчаянное решение: приказал войску повернуть назад, а сам с тридцатью всадниками двинулся дальше. Конкистадор покорит страну и с горстью воинов!

Семьдесят семь дней кряду испанцы шли на север. Впереди отряда по-прежнему брел Турок, правда уже закованный в цепи. Коронадо мрачнел день ото дня. Однообразная равнина была нескончаема. «Все это время мы питались одним только мясом коров, которых убивали по пути. По многу дней мы обходились без воды, а для готовки пищи жгли сухой коровий навоз, ибо иного топлива в тех краях не было».

Конкистадоры дошли-таки до страны Кивира — так, по крайней мере, называли ее местные жители. И что же? Вместо многоэтажных каменных домов — жалкие соломенные хижины, вместо увешанных золотом людей — одетые в шкуры дикари, предпочитавшие есть мясо сырым. «Туземный вождь подарил мне кусочек меди, который свисал у него с шеи. Я посылаю этот брусок вице-королю Новой Испании, поскольку других металлов я здесь не видел». Ничего не скажешь, славную добычу получил вице-король!

Почти месяц Коронадо провел в Кивире, рассылая во все стороны разведывательные отрады. Везде всеете же равнины, и нет им ни конца, ни края; везде только глушь, дикость или безлюдье. Последние надежды рухнули.

Турок, звеня оковами, предстал пред генерал-капитаном. Теперь отпираться и лгать ему уже не имело смысла. И тогда впервые за несколько месяцев правда прозвучала из его уст. «Он сказал, — пишет Кастаньеда, — что жители страны Тригуэкс попросили его увести испанцев подальше, на равнины, и сбить с пути. Тогда при нехватке провизии их лошади падут, а сами они так ослабеют, что на обратном пути жители Тригуэкса легко расправятся с ними и отомстят за все причиненные им обиды. Такова была причина, признался Турок, по какой он увел их на равнины, надеясь, что они без навыка не смогут охотиться и обходиться без маиса. А что касается золота, заключил он, то он вообще не знает, есть ли оно где-нибудь».

Как видно, у русского Ивана Сусанина имелся американский предшественник.

Коронадо не был жестоким человеком, но всему есть предел. В тот же миг по его приказу Турка задушили.

С горьким сердцем и пустыми руками возвращался Коронадо в Мехико, где его ждал холодный прием вице-короля.

 

ОТГОЛОСКИ

Пусть Сибола оказалась вовсе не той страной, какой ее описал фрай Маркос, — все равно слухи о ее пресловутых богатствах еще долго будоражили воображение европейцев. Английский торговец Генри Хоукс утверждал даже, будто испанцы не нашли пышных городов Сиболы по той причине, что индейские колдуны скрыли их от конкистадоров пеленой тумана. Несмотря на факты, несколько скромных индейских пуэбло превратились в богатую страну или крупный город, и в этом качестве Сибола прочно и надолго легла на Карты североамериканского материка. Знаменитый картограф Ортелий в 1571 г. указал в Северной Америке город Сеуола в стране Тотонеак. Даже восемьдесят лет спустя после описанных событий профессор Оксфордского университета Генри Бриггс рассказывал своим студентам о «больших государствах Сибола и Кивира, где есть крупные города с огромным количеством жителей, где дома имеют пять этажей, а внутри — колонны из бирюзы». И Бриггс обозначил Сиболу на своей карте от 1625 г.

Столь же цепким оказался миф о Великой Кивире, которая, как мы знаем, была лишь жалкой деревушкой среди бескрайних равнин. Коронадо искал эту страну в Канзасе, в глубине материка, но на своей карте от 1556 г. итальянский писатель, автор книг о путешествиях Джованни Батиста Рамузио поместил Кивиру в Верхней Калифорнии, а Меркатор (1569) — на Тихоокеанском побережье. Там она, в конечном счете, и закрепилась. В представлениях многих людей того времени это была прибрежная тихоокеанская страна с богатейшими золотыми копями. Ее столица, город Кивира, находилась на побережье, в устье крупной реки. Имелись и другие города: Тучано, Акса и Сикуик (последний, видимо, является мифическим отголоском пуэбло Сикуйе). Все эти названия фигурируют на карте Ортелия от 1571 г. Хронист Франсиско Лопес де Гомара сообщал, что «Кивира расположена на сороковых градусах северной широты; это умеренная страна, в ней очень хорошая вода и много травы, слив, шелковиц, орехов, дынь и винограда. Люди облачаются в шкуры буйволов и оленей. Исследователи видели у морского берега корабли с большими птицами из золота и серебра на носу». Монах-кармелит Антонио из Асунсьона в своих записках утверждал, будто испанский король Филипп III, просматривая бумаги отца, натолкнулся на клятвенные заверения каких-то иностранцев о том, что они посетили город Кивира — «густонаселенный и богатый, укрепленный и обнесенный стеной, где жили цивилизованные, воспитанные и грамотные люди, носившие одежды».

В 1594 г. на поиски Великой Кивиры отправился Франсиско Лейва Бонилья — экспедиция стоила ему жизни. Это не остудило исследовательского пыла другого конкистадора, Хуана де Оньяте, который семь лет спустя тоже устремился на север, в мифическую страну, и прошел по безводной пустыне двести семьдесят лиг, чтобы возвратиться с пустыми руками. Минуло семьдесят лет, а Кивира все не давала покоя людям. В 1672 г. губернатор провинции Новая Мексика дон Диего де Пеньялоса, смещенный с поста, отправился во Францию и нашел радушный прием при французском дворе. В изгнании Пеньялоса написал «Реляцию об открытии страны и города Кивира», где утверждал, будто бы посетил эту чудесную страну, и многое поведал о ее богатствах. И настолько французский король вдохновился его рассказами, что отдал приказ губернатору французской колонии в Америке искать внутренние водные пути от Миссисипи к Кивире. В результате на французских картах Америки вплоть до 1752 г. тихоокеанский район Северной Америки обозначался названием Кивира.

Сходная история произошла с «королевством Тегуайо» — порождением «страны Тригуэкс». В ней, как мы знаем, полгода стоял со своим войском Коронадо, никаких богатств там не нашел да и то, что было, порушил. Тем не менее еще долго ходили слухи о великолепном городе Тегуайо, обнесенным стеной протяженностью в несколько лиг. Ортелий на карте 1571 г. указал государство Тегуайо на Тихоокеанском побережье южнее Великой Кивиры. Диего де Пеньялоса в своей «Реляции» не забыл наплести небылиц и об этой стране. Его сообщения взбудоражили не только французский, но и испанский двор, и в 1685 г. вице-король Мексики получил приказ из Мадрида собрать все сведения относительно Тегуайо. Этим делом занялся фрай Алонсо де Посада, подготовивший мемориал о Новой Мексике, в котором поместил мифическое королевство на землях нынешнего штата Юта и уточнил, что оно также называется Копала.

Королевство Копала было известно еще первому поколению мексиканских конкистадоров. За поиски Копалы рьяно взялся богатый владелец рудников Диего де Ибарра. В 1544 г. он послал первую экспедицию во главе со своим племянником Франсиско де Ибаррой. Тот, как водится, Копалы не нашел, зато собрал у индейцев множество ошеломительных сообщений о богатствах этого государства. Насколько широко распространились эти сведения, свидетельствует тот факт, что испанский король Филипп II в письме от 1557 г. упомянул Копалу как «богатую провинцию, ждущую своего первооткрывателя». Двумя годами раньше Франсиско де Ибарра снова отправился на розыски Копалы — и с тем же успехом. Одновременно Луис Кортес, незаконнорожденный сын знаменитого конкистадора, и некий лиценциат Сорита пытались добиться от вице-короля патента на открытие и колонизацию мифического королевства, но получили отказ, поскольку губернатором Копалы уже значился Франсиско де Ибарра. Последний в 1563 г. вновь организовал экспедицию в горные районы нынешнего штата Калифорния и с невероятными трудами и лишениями добрался-таки до тех земель, которые индейцы называли Копала, а увидел он там приблизительно то же, что обнаружил Коронадо в Великой Кивире.

Но все это были уже отголоски поблекших легенд. В целом можно сказать, что золотые миражи Северной Америки развеялись довольно быстро — к середине XVI в. А в это время золотые миражи Южной Америки еще вовсю ослепляли своим блеском.