День был теплый, солнечный и почти безветренный, и Элизабет захотелось привести в порядок волосы.

Зеленоватая вода океана почти бесшумно плескалась за бортом, мир вокруг казался удивительно безмятежным — неподходящее место и время, чтобы умереть. Но они умрут, и умрут скоро, потому что вчера у них кончилась пища, а сегодня утром вода.

Она вздохнула, наслаждаясь солнцем и мерным движением моря, похожего на огромного неуклюжего кита. Все было знакомо и привычно — сломанная мачта, спущенные паруса, отполированные до блеска поручни из красного дерева, — что станет с ее любимым шлюпом?! Именно здесь они с Тэвисом занимались любовью. Здесь она возродилась к жизни. Здесь она умрет.

Элизабет и сама не знала, почему, проснувшись, она решила надеть единственное платье, которое было у нее с собой, и заплести косу. Наверное, смерть виделась ей как романтическая трагедия, и она представляла себя Офелией.

Память. Воспоминания. Воспоминаний у нее много. Она вплела ленту в длинную косу и перекинула ее на спину.

Ей не верилось, что всего неделя прошла после той ночи, когда они впервые занимались любовью. Она стала вспоминать, сколько раз с тех пор любили они друг друга, но все промелькнувшие дни будто соединились в одном восхитительном миге. Элизабет счастливо вздохнула, подумав о выпавшем ей счастье по-настоящему любить. Теперь умереть не страшно.

Солнце спряталось за облако, и тень накрыла шлюп, словно крыло Азраила. Она подумала о том, что многое видится в ином свете, когда приближается ангел смерти. Странно, что цену жизни понимаешь лишь перед концом. Но Элизабет не хотелось грустить. Слишком прекрасна ее любовь, слишком сильна, чтобы быть подвластной даже смерти.

Чувствуя, что ее сердце вот-вот разорвется от переполняющего ее счастья, она с беспокойством огляделась, не замечая, что Тэвис уже подошел к ней.

Она любила его. Она восхищалась им. Она преклонялась перед ним, и душа ее ликовала. Как жаль, что они здесь одни, а ей хочется, чтобы весь мир узнал о ее чувстве, ее восторге, о той радости, которую она испытывает рядом с этим человеком. Она бы могла остаться здесь навсегда — просто стояла бы и глядела на него. Без всякой стыдливости она опустила глаза на полотенце, которое он небрежно повязал вокруг бедер после того, как вытерся, и ощутила разлившееся по всему телу тепло.

— Твой взгляд жжет, будто огонь, — проговорил он, словно почувствовав ее желание.

— Но этот огонь не обратит в пепел.

Она засмеялась, но неожиданно замолчала, заметив, что взгляд его стал рассеянным и отрешенным, таким же далеким в эту минуту, как ветреный берег Нантакета. Элизабет поняла, о чем он думает. Тэвис винил себя в том, что уже случилось и еще случится.

— Лайза, я хочу, чтобы ты знала… — голос его дрогнул, но он продолжал: — Если бы я мог исправить то, что случилось…

— Я ни в чем не виню тебя, — не дав ему закончить, перебила Элизабет, — честное слово.

— Но я виноват. Если бы не я, ты была бы сейчас дома…

— И растрачивала жизнь попусту, сочиняя стихи, рассматривая в телескоп звезды и не надеясь ощутить радость любви, познать тайну соединения мужчины и женщины. Нет, спасибо, если бы мне пришлось выбирать…

Она не успела договорить, так как Тэвис шагнул к ней и, подхватив на руки, понес на корму, туда, где лежали порванные паруса.

— Мне нравится твое платье, — повторил он, начав ее раздевать, — но еще больше мне нравится, когда на тебе нет ничего.

Откинув голову и закрыв глаза, Элизабет думала о том, сколько женщин до нее ощущали его обжигающие прикосновения. Она стояла перед ним обнаженная, и он быстро сбросил с себя все. Откровенно любуясь его стройным телом, Элизабет встала на колени и принялась ласкать его.

— Боже! — простонал он, откидывая назад голову, — до чего прекрасна женщина, когда она забывает о лицемерии и ложном стыде. Ты хороша, как сама природа. Я хочу заставить твое тело петь.

— Оно уже поет, — прошептала Элизабет, — песню, слов которой я не знаю до конца.

— Узнаешь, — ответил он, найдя ее губы.

Потом все произошло стремительно. Их обнаженные тела были горячи, поцелуи и ласки неутомимы и ненасытны.

Когда любовный жар утих, уступив место блаженству, Элизабет наслаждалась спокойствием, лежа рядом с ним, и, хотя оба они молчали, она знала о чем он думает. Тэвис заговорил первым.

— О чем ты задумалась? — спросил он.

Открыв глаза, Элизабет посмотрела на проплывавшие над ними белые пушистые облака.

— Мне кажется, что я уношусь куда-то вдаль, — ответила она и, повернувшись на бок, поцеловала его в губы, — может быть, такое же ощущение человек испытывает, когда умирает? Ты просто переносишься в то место, где тело исчезает и остаются лишь мысли?

— Не знаю, мне остается, как и тебе, лишь догадываться. Говорят, это все равно что заснуть.

— Но ведь со сном мы сохраняем связь и вспоминаем, когда проснемся, что нам снилось, правда?

Приподняв голову, Тэвис удивленно посмотрел на нее.

— Ты полагаешь, я хорошо в этом разбираюсь?

— Кое в чем ты разбираешься отлично.

— Наверное, и умерев, человек продолжает что-то чувствовать. Если я уйду первым, — улыбнулся, — то постараюсь дождаться тебя, чтобы все рассказать.

Сердце Элизабет болезненно сжалось, а потом замерло. Она посмотрела на Тэвиса, и ее внезапно охватило странное чувство, будто произошедшее между ними равносильно благословению. Господь благословил их союз, но скоро им предстоит расстаться. Элизабет снова почувствовала себя одинокой, тоска охватила ее, но слезы не приходили. Подчиняясь инстинкту, она крепко обхватила его за шею. Пока они еще живы, она нуждается в нем, в его силе, его утешениях. Она хочет ощущать, как вздымается его грудь, когда он дышит, ибо это вселяет в нее уверенность, что жив он. Элизабет закрыла глаза и почувствовала, как Тэвис обнимает ее.

— Ш-ш-ш, — послышался успокаивающий шепот, — постарайся заснуть.

— Зачем? Ведь скоро я усну навечно.

— Ты не теряешь здравого смысла даже перед встречей со смертью, — заметил он, устраивая ее поудобней. — Закрывай глаза…

Разбудила ее невыносимая жара. Тэвис посмотрел на Элизабет, взглядом призывая оставаться рядом. Она молчаливо согласилась. С той минуты между ними установилась бессловесная связь, словно они опасались, что, заговорив, потеряют капли драгоценной влаги. Элизабет успела заметить, как у него впал живот и запали щеки. Он дышал часто и неглубоко. Устроившись на его согнутой руке, она закрыла глаза.

«Я умру здесь, — подумала она, — больше мне не встать». Сознание покидало ее. «Он оказался прав, — была ее последняя мысль, — это все равно что уснуть».

Элизабет показалось, что она слышит где-то над собой голоса, и она испугалась, подумав, что ангелы явились наконец, чтобы забрать ее. «Почему же Ты оставил меня, — возопила ее душа. — Почему не миновала меня чаша сия? О Вседержитель, отчего не пожелал Ты даровать мне больше времени?»

Она почувствовала, как ангелы подняли ее и понесли.

— Как вы думаете, что с ней?

— Скорей всего обезвоживание.

— Вид у них такой, как будто они спят, но живы.

— Они живы, по крайней мере, она.

— А он? Умер?

— Нет, еще дышит.

Что-то подсказывало Элизабет, что она умерла, хотя и не может открыть глаза. Говорить она тоже не могла. Она ничего не понимала, но голоса определенно слышала. Теряясь в догадках, она снова окунулась в дремоту.

Она обращалась к Творцу, сетовала на то, он отпустил ей мало времени и, вероятно, была услышана. Очнувшись на этот раз, Элизабет увидела два наблюдающих за ней голубых добрых глаза на бородатом лице и ощутила, как сильные руки, приподняв ей голову, подносят к ее губам прохладную чашку, давая ей пить по капле. Схватив одну, оказавшуюся шершавой как ствол дерева руку, она поднесла ее к губам и поцеловала.

— Спи, красавица, — проговорил приятный голос, — ты теперь не умрешь.

Элизабет кивнула и, крепко держа голубоглазого человека за руку, заснула на этот раз счастливым сном.

Когда же она пришла в себя снова, то увидела те же глаза и стала ждать, когда к ней обратится уже знакомый, хотя и немного странный голос.

— Ты выглядишь куда лучше, красавица, щечки порозовели.

— Кто вы?

— Роб Макгрегор. А у тебя тоже шотландское имя — Элизабет Робинсон.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Твой друг сказал мне.

— Тэвис? — она так быстро села, что у нее закружилась голова, и Роб поторопился снова уложить ее. — Тэвис… Он… как?

— Чуть лучше, чем ты, но я бы не сказал, что он сильно окреп во время вашей морской прогулки.

Элизабет улыбнулась, устало закрывая глаза.

Она быстро набиралась сил, пока они плыли домой. По словам Роба, они находились на канадском судне, подобравшем их южнее Бермуд. До того дня, когда им предстояло войти в Нантакетскую гавань, Тэвиса она видела мало.

Она стояла рядом с ним на палубе, всматриваясь в горизонт и не понимая, почему их сблизила смерть, и снова разводит жизнь. Она исподтишка взглянула на любимое лицо. Он не смотрел на нее, и Элизабет не жалела об этом, потому что успела заметить в его глазах упрек и тоску. Возможно, он хотел ей что-то сказать? Или сожалел о том, что произошло между ними? Неужели ничего не изменилось и он снова не желает иметь с ней дело?

Элизабет хотела заговорить с ним, но громкий звон колоколов помешал ей. Через минуту палуба наполнилась людьми, машущими руками. Они приближались к пункту своего назначения. Элизабет поднесла руку к глазам и увидела смутно видневшийся вдали Нантакет.

Дома! Скоро они будут дома! От волнения она ощутила слабость и повернулась к Тэвису, желая поделиться с ним радостью, но его уже не было рядом.

Чем ближе становился Нантакет, тем сильнее было ощущение потери. «Почему у нее всегда так — обретая одно, она утрачивает другое». Звук шагов прервал ее размышления. Тэвис снова подошел к ней. Не глядя на него, она произнесла будто между прочим:

— Вот виден маяк. Хорошо, что в жизни есть вещи, которые никогда не меняются.

— В отличие от людей, вы хотели сказать?

— А вы что, знаете кого-то, кто изменился?

Тэвис отвернулся и оперся о поручень.

— Насчет того, что было… Я хотел, чтобы вы знали, если бы не то, что случилось…

— «Если», — перебила его Элизабет, испугавшись того, что он собирается сказать, испугавшись произошедшей в нем перемены, в этом слове столько неопределенности. Так много зависит от него, и в то же время оно почти ничего не значит.

Но как бы ни разрывалось ее сердце, Элизабет знала, что он никогда не будет ей принадлежать. Он снова был для нее потерян. Все, что между ними было, — прошло. У нее, правда, осталась память. Вопрос, будет ли ей этого достаточно?

Корабль обогнул мыс и бросил якорь, не доходя песчаной отмели. К ней подошел Роб.

— Мы спустили шлюпку на воду, чтобы отвезти вас на берег. — Он посмотрел на нее, потом на Тэвиса, потом снова на нее и добавил: — Конечно, когда вы будете готовы.

— Дайте нам несколько минут, — ответил Тэвис.

Элизабет взяла Роба за руку и, в упор глядя на Тэвиса, произнесла:

— Несколько минут? Для чего? — И, не дав ему ответить, обратилась к Робу: — Передайте капитану, что я готова отправиться немедленно.

Роб кивнул и взял под козырек. Как только он ушел, она повернулась и уже сделала несколько шагов, но Тэвис догнал ее и, взяв за руку, сказал сдавленным от волнения голосом:

— Подождите, прошу вас…

— «Если», — сказала Элизабет, заглядывая ему в глаза, — слишком непереносимое, ненадежное слово. — Выхватив у него руку, она ушла.

Элизабет уже сидела в лодке и смотрела на видневшиеся вдали Уэско-хиллз, когда Тэвис, спустившись по веревочной лестнице, сел на скамейку возле нее. Скоро они миновали песчаную отмель, пропустив вперед небольшую стайку морских котиков. В другой раз эти смешные звери позабавили бы Элизабет, но сейчас ей было не до веселья. Через несколько минут она будет стоять перед отцом и братьями, не зная, что отвечать на их вопросы. Элизабет с волнением разглядела, что все шестеро ее братьев выстроились в ряд на причале. Чем ближе подходила к берегу шлюпка, тем угрюмее становились их лица.