Не прошло и нескольких недель с той памятной вечеринки у Старбэков, как Лиззи уже одевалась для следующей. На этот раз она надела платье из темно-лилового муара с зеленой отделкой. Лиф у этого платья был скромный, но зато вырезан глубже, чем у других. Одевшись, она подошла к зеркалу и критически оглядела себя — сначала спереди, затем сбоку. Всюду плоско. Слава богу — у нее длинные волосы, иначе Тэвис Маккинон вполне бы мог принять ее за мальчишку. «Ну что ж, прошлого не вернуть, — сказала она себе, — а вот о будущем сейчас позаботимся».

Встав на четвереньки, Лиззи вытащила из-под кровати рулон ватина, купленный в магазине Барнела. Отрезав два одинаковых кусочка, она придала им округлую форму и, засунув комочки себе под рубашку, еще раз посмотрелась в зеркало. «Ну вот я и превратилась в цветущую женщину прямо на глазах», — подумала она и, еще раз взглянув на гордо оттопырившийся ватин, сказала, обращаясь к своему отражению: «Вот это бюст, так уж бюст…»

Придя на вечеринку, Лиззи заняла наблюдательный пост у винтовой лестницы, которая вела в залу, и, затаив дыхание, стала ожидать появления Тэвиса, незамедлившего появиться в компании Натэниела и Кола.

Не теряя времени даром, Лиззи, энергично проталкиваясь сквозь набитое битком помещение, отправилась на поиски своей лучшей подруги Ребекки Филд.

Высмотрев наконец Бекки на другой стороне площадки для танцев, Лиззи двинулась к ней, не обращая внимания на возмущенные взгляды скользивших по полу пар, и, схватив за руку, решительно потащила ее к двери.

— Иди за мной, скорее! — шептала она.

— Что случилось? — удивленно спросила Ребекка и, не получив ответа, взмолилась: — Лиззи, ну не спеши же так! Я растеряю все цветы из прически!

— Ничего, зато тебя найдет по следу волшебный принц.

— Какой еще принц? Ничего не понимаю! — удивилась Бекки. — Ты можешь хотя бы объяснить, куда мы идем?

— На улицу, — коротко ответила Лиззи.

Выйдя из дома, девушки остановились на верхней ступеньке крыльца, выходившего в маленький дворик Кросби. Свет полной круглой луны смешивался с отблесками гирлянды, протянутой от дома к самому большому дереву, и им были хорошо видны силуэты троих мужчин, стоявших возле статуи. В темноте мерцал огонек сигары Кола.

— И как это я сразу не догадалась! — пробормотала Бекки так тихо, что голоса ее почти не было слышно из-за несущихся сквозь открытые двери звуков музыки.

Проделать то, что она делала обычно, то есть ходить за Тэвисом по пятам, Лиззи не решалась. В роли взрослой женщины она чувствовала себя неуверенно, несмотря на великолепную грудь, обладательницей которой она теперь стала, и на незатихавшее чувство любви. Она не ощущала ничего, кроме беспокойства и страха. Лиззи покосилась на Бекки, особенно похожую сейчас на покорную невинную овечку, которую пригнали на бойню, и ей стало совсем не по себе. Внизу стоял Тэвис — взрослый мужчина, а она, никуда не денешься — даже со всей своей экипировкой, — плоскогрудая пятнадцатилетняя девчонка, безнадежно влюбленная в божество на десять лет ее старше.

А ведь Тэвис хорош собой — с этим не станет спорить ни одна женщина в Нантакете. Сейчас на нем был черный смокинг и наводящие на интересные размышления сильно обтянутые брюки. Отведя глаза от Тэвиса, Лиззи почувствовала на себе взгляд Кола — он смотрел так, будто предчувствовал неприятности и соображал, как бы избежать их. Лиззи разозлило то, что она еще ничего дурного не сделала, а Кол уже насторожился. Ведь не всегда то, что она затевает, плохо кончается.

Чуть приподняв подбородок, что, как она полагала, должно было придать ей еще больше очарования, Лиззи стала осторожно спускаться с крыльца, придерживая подол платья, чтобы не споткнуться и одновременно позволить молодым людям полюбоваться ее лодыжками. Однако, сделав первые шаги, она вдруг почувствовала, что что-то не так. Сердце ее тревожно застучало, когда Кол негромко вскрикнул, и двое его друзей уставились на нее. Вытаращив глаза от ужаса, Лиззи резко остановилась, и Бекки, спускавшаяся следом за ней, с силой толкнулась ей в спину. У Лиззи не было времени подумать о том, как не вовремя соскользнул ватин с предназначенного ему места, — она и охнуть не успела, как два комочка, беззвучно спланировав, приземлились на две ступеньки ниже той, где стояла Лиззи. На какое-то мгновение ей даже захотелось, чтобы земля разверзлась и проглотила ее. В немом ужасе Лиззи смотрела вниз, когда Бекки, оказавшись рядом и тоже увидев предательский ватин, с вытаращенными от ужаса глазами попыталась прикрыть Лиззи юбкой.

— Боюсь, что уже поздно, — сказал Натэниел.

— Я слышал, что некоторые женщины бросаются на мужчин, но чтобы так… — изумился Кол.

Неожиданный и такой же пугающий, как раскат грома, донесся до Лиззи смех всей компании. Сжавшись, она застыла перед тремя мужчинами, боясь только одного — разреветься.

— Могу ли я позволить себе спросить, — вкрадчиво начал Тэвис, приближаясь к крыльцу, — зачем вы, две дурехи, явились сюда?

— Брось, Тэвис, не сердись на них. Неужели не ясно — Лиззи хотела поиграть в игру «Что мы делали — покажем», — перебил его Натэниел и затрясся от смеха.

— Да уж, это у нее здорово получилось, — с усмешкой согласился Тэвис, — большей идиотки в жизни не встречал… — Перешагивая через две ступеньки и бормоча ругательства себе под нос, он задержался лишь на секунду, чтобы, приподняв Бекки, убрать ее с дороги, а затем взглянул на Лиззи, поднял ватиновые «груди» и бросил ей в лицо со словами:

— В следующий раз, когда захочешь поиграть в женщину, лучше подумай, как себя вести, набить лифчик ватой еще не значит…

— Остановись, — перебил его Кол.

Тэвис взглянул на приятеля и, выругавшись, поднял ватин и сунул в трясущуюся руку Лиззи:

— Забирай это барахло и проваливай вместе со своей немой подружкой, иначе не поздоровится.

Лиззи и Бекки, одновременно повернувшись, чуть не столкнулись лбами и буквально взлетели вверх по ступенькам. Бекки первой оказалась в доме, а Лиззи чуть задержалась, успев крикнуть:

— Я ненавижу тебя, Тэвис Маккинон, не-на-ви-жу.

— Как-нибудь переживу, — усмехнулся мужчина и повернулся к друзьям.

Когда Лиззи вошла в залу, щеки у нее пылали от стыда и унижения.

— Лучше бы я умерла, — только и сказала она, обращаясь к Бекки.

— Не думаю, что Господь окажется таким милосердным, — с сомнением ответила подружка.

Лиззи торопилась попасть домой, пока ее отец оставался на вечеринке. У входа ее встретила экономка, но, пробормотав что-то невразумительное, Лиззи взбежала по лестнице, чтобы поскорее затвориться в своей комнате. Бросив голубую бархатную накидку на детский стульчик, она улеглась на кровать. Слава богу, этот кошмарный день заканчивается.

Никогда еще Лиззи не чувствовала себя такой несчастной. Перестав сдерживаться, она разрыдалась. Девушка знала, что к завтрашнему утру весть об унизительной сцене разнесется по всему острову Нантакет, а возможно, долетит и до самого Такернака или Виноградников Марты. Отец уже наверняка приближается к дому (он наверняка пошел пешком, чтобы хоть немного успокоиться), и сейчас начнется очередной тяжелый разговор.

Ну когда же, когда она образумится? Пожалуй, впервые она чувствовала себя виноватой. Ей очень хотелось, необходимо было поговорить по душам с кем-нибудь постарше Бекки и помоложе дедушки, кто понял бы ее лучше, чем отец. Ах, если бы у нее была мама…

Мать Лиззи умерла пять лет назад, но, кажется, еще ни разу с тех пор не ощущала она этой потери острее, чем сегодня. «Мама, мама, прошу тебя, помоги, мне так стыдно».

Лиззи услышала, как хлопнула входная дверь — значит, отец дома и думает сейчас, что ему с ней делать. Она заставила себя подняться с кровати и вытерла слезы.

Первое, что бросилось ей в глаза, когда она переступила порог гостиной, было бордовое, словно он был на грани апоплексического удара, лицо отца. Судя по выражению глаз, он хотел уничтожающе посмотреть на Лиззи, но потом передумал, вспомнив о том, что это не производит впечатления на дочку.

В семье Робинсонов все, включая Лиззи, знали, что он каждый вечер, стоя на коленях, молится о том, чтобы дожить до того дня, когда она станет взрослой.

До сегодняшнего вечера саму Лиззи это как раз не беспокоило, поскольку ей удавалось так или иначе привлечь к себе внимание Тэвиса, любовь к которому стала для нее столь же привычной, как и отцовские нотации.

Выразительно воздев руки к небу, Сэмюэль с минуту глядел на нее, а затем, снова беспомощно уронив их, произнес:

— Лиззи, ради всего святого… ну что я могу сделать, чтобы ты наконец поняла? Неужели то, что я пытался втолковать тебе все эти годы, ты пропускала мимо ушей? Дитя, дитя, как же ты не видишь…

— Чего, папа?

— Того, что нельзя изводить мужчину, не давая ему шага ступить.

— Я вижу, папа, честное слово…

— Нет, не видишь! — взревел Сэмюэль.

Стоя посреди маленькой гостиной, он тяжело дышал и вытирал со лба пот носовым платком. И то и другое означало, что он готовится к заключительной части разговора — отеческим наставлениям.

— К чему пятнадцатилетней девчонке иметь виды на двадцатипятилетнего мужчину? Попробуй подружиться с кем-то из своих ровесников, быть может, одноклассников.

Лиззи нахмурилась. Ничего-то он не понимает. Дело зашло слишком далеко. Она уже не сможет влюбиться в мальчишку-ровесника, даже если очень захочет угодить отцу. Она любит Тэвиса Маккинона. Ну почему окружающие не хотят этого понять? Отец будет поучать ее до тех пор, пока не утомится. Взглянув на него, Лиззи увидела, что лицо его все еще пылает, как красная роза. Небольшого роста, плотный, с вечно сдвинутыми на лоб очками (что, впрочем, не мешало ему то и дело их искать), он казался Лиззи ужасно примитивным, ничем не выдающимся человеком. Сэмюэлю не хватало отцовской основательности, это был всего-навсего просто папа, который, увы, не понимал своей дочери.

— Лиззи, дитя мое, ну что мне с тобой делать?

Прозвучавший вопрос был ясен и не требовал ответа. Ибо если Сэмюэль Робинсон начинал предложение словами: «Лиззи, дитя мое», это означало, что он не ждет ответа. Нет, обращался-то он, разумеется, к дочери, и между ними уже давно установилось некое странное взаимопонимание, которое, наверное, не только удивило, но и развеселило бы стороннего наблюдателя, заставив вспомнить о сражении Дон Кихота с ветряными мельницами и «Укрощении строптивой». Ссоры их достигали порой воистину эпического накала. Может быть, сегодня Лиззи сумеет убедить отца, что ее чувство к Тэвису глубокое, вечное, а свое счастливое будущее она видит только с ним.

Кроме отца, у Лиззи были две младшие сестры и шесть старших братьев. Присутствие в доме стольких мужчин в некотором смысле возвышало ее в собственных глазах. Она уже давно решила, что мужчины — недалекие создания, не способные по достоинству оценить неброскую красоту дождливого дня или восхититься отблесками солнечного сиянья, отражающегося в зеленоватых волнах океана. Поэтому не удивительно, что отец не понимает ее тонкой души. И вот она стоит перед ним — измученное страстью дитя страстей, обреченное лишь ждать, проливая слезы.

Итак, отец не понимает, братья даже не пытаются понять, а сестры пока слишком малы, чтобы понять. «Такова женская доля», — решила Лиззи. Конечно же, Сэмюэль Робинсон обожал ее, но не знал, что с ней делать. Влюбленности Лиззи в мужчину на десять лет старше необходимо положить конец. Сэмюэль в этом не сомневался, как, впрочем, и весь Нантакет. Тэвис Маккинон человек терпеливый, но он, похоже, теряет терпение, а Сэмюэль, увы, не находит решения. Взглянув на Лиззи, Сэмюэль вновь заговорил с ней.

— Не годится преследовать мужчину, гнаться за ним, будто волк за раненым оленем. Ему это надоело. Повторяю еще раз — женщине не пристало охотиться за мужчиной. Так нельзя, не положено.

— А почему?

Сэмюэль беспомощно махнул рукой.

— Ну не знаю я почему. Не я придумал эти правила. Так было испокон века. Первый всегда мужчина… если, конечно, вообще… Да об этом в Библии сказано, в конце-то концов! Неужели ты не понимаешь!

Лиззи стояла, сложив на груди руки, и упрямо глядела в потолок.

— Не понимаю! В любви правил не существует.

— Кто тебе это сказал? — подозрительно спросил он.

— Мисс Сэмсон.

— Мисс Сэмсон… эта болтушка? Твоя учительница сама не знает, что плетет. Так вот кто внушает тебе эти дурацкие мысли?

— Она не внушает мне никаких дурацких мыслей.

— В таком случае, откуда ты их черпаешь?

— Я сама до всего додумалась! — закричала Лиззи, — ну как ты можешь называть переполняющие меня через край красоту и поэзию дурацкими мыслями?

— Как? Сейчас объясню. Утверждать, что в любви не существует правил, нелепо, а мисс Сэмсон — дура, если она так считает.

— Мисс Сэмсон этого не говорила. Она читала.

— Говорила, читала, — какая разница? «В любви нет правил», — видите ли. Бессмысленный набор слов. Разумеется, додуматься до такого способна только женщина.

— Эти слова принадлежат мужчине, папа.

Сэмюэль так удивился, что очки, подпрыгнув, съехали ему на нос. Водрузив их на лоб, он переспросил:

— Мужчине?

Лиззи кивнула.

— Мисс Сэмсон сказала, что английский поэт Джон Лили написал: «Могущество и зло, предательство и вероломство, безверие; в любви законно все, она не подчиняется канонам».

— Поразительно, ты запомнила каждое слово в такой длинной фразе, а запомнить, что нельзя приставать к Тэвису Маккинону, не можешь. И к вашему сведению, мисс Всезнайка, Джон Лили был комическим поэтом. А мисс Сэмсон морочит вам голову, и ничего больше, это совершенно очевидно. Впрочем, чего можно ожидать от женщины, которую зовут Далила Сэмсон.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, а значит — не согласна, — отрезала Лиззи.

— Элизабет Амелия, — после долгого размышления снова обратился к ней отец, обычно называвший ее полным именем, когда гнев его утихал, — не я ли до хрипоты внушал тебе, что женщина должна терпеливо ждать, пока мужчина обратит на нее внимание?

— Но, папа, Тэвис не заметил бы меня, если бы я ждала.

— Да уж, заметил, и еще как заметил! Все дело в том, что он не желает иметь с тобой дела и сегодня убедительно просил, нет, требовал, чтобы я избавил его от твоих домогательств. Обещай мне, что ты больше не будешь садиться у него за спиной в церкви, переходить через улицу, увидев его, и подкарауливать у дверей тех домов, куда он заходит. Ты перестанешь писать ему любовные письма, заглядывать в окна его рабочего кабинета, провожать до дома и рассказывать его подругам, что он болен редкой и очень заразной болезнью, которую подхватил в Борнео.

— Но я не говорила, что он болен редкой болезнью, а что мог бы ею заболеть, — уточнила Лиззи.

Сэмюэль снова покраснел и повысил голос:

— Маккинон никогда не был в Борнео!

— Откуда ты знаешь?

— Он сам мне сказал.

— Мало ли что он сказал…

— Лиззи, у бедняги начинается морская болезнь, стоит только отплыть от берега. И именно потому он конструирует корабли, а не плавает на них. — Сэмюэль замолчал, не зная, что еще сказать. Ну почему все его доводы, как глас вопиющего в пустыне? Если бы только была жива Пейшенс! Она бы нашла подход к девочке, придумала, как укротить их непослушное дитя. Ну что он делает не так? Воспитывать ее ему оказалось не под силу. Салли и Мэг — ангелочки, а в этой сидит сущий дьявол.

Взяв трубку, он набил ее табаком, раскурил и пару раз затянулся, чтобы успокоить взбудораженные нервы. Однако перед его мысленным взором все равно всплывала перекошенная от злости физиономия Тэвиса Маккинона, не далее как на прошлой неделе притащившего Лиззи домой за косички со словами, что негодница снова взялась за свое.

Сэмюэль недовольно кривился каждый раз, когда вспоминал о том, что Лиззи, прячась за кустом, подглядывала за тем, как Маккинон и два его приятеля купались в чем мать родила. Если верить пострадавшему, то он поймал девчонку уже одетый, и лишь для того, чтобы услышать: «Не думай, что у тебя есть что-то такое, чего я до сих пор не видела. У меня, между прочим, шесть братьев…» — на что Маккинон, по его словам, растерявшись, ответил: «Но я же тебе не брат», — и поволок за волосы домой.

Теперь они стояли друг напротив друга молча, и отец, думая о том, как ему обойтись с бесстыдницей построже, заранее знал, что снова отступит, заглянув в эти, как у матери, цвета лаванды, бездонные глаза на очаровательном личике, обрамленном золотистыми светлыми локонами. И вот этот ангел сумел превратить его жизнь за последние три года в форменный ад. Словно прочитав мысли отца, Лиззи вкрадчиво произнесла:

— Я знаю, сколько доставляю тебе неприятностей, папа.

— При чем тут неприятности, дитя мое, — вздохнул Сэмюэль. — Все было бы ничего, если бы не история с Маккиноном… Вот это действительно просто позор… Твои выходки привлекают больше народу, чем воскресная служба.

— Я… я понимаю, прости меня, за то, что я тебя снова огорчила.

— Хорошо, что ты осознала вину и попросила прощения. Но, поверь, этого недостаточно. Маккинон доведен до белого каления, и вместе с ним я.

Сэмюэль отметил, что личико Лиззи побледнело. Всякий раз, принимаясь бранить ее, он испытывал угрызения совести. «Ведь не вина бедняжки, что ее мать умерла, когда родилась малютка Мэг, которая, впрочем, тоже не виновата», — убеждал он себя.

Смерть Пейшенс была тяжелым ударом для всей семьи, но в особенности для Сэмюэля, которому теперь предстояло одному воспитать девятерых детей. С мальчиками он справлялся, с Салли и Мэг проблем пока не было, может оттого, что первой было восемь лет, второй — пять. Устало опустившись в кресло с высокой спинкой, Сэмюэль со вздохом произнес:

— Ступай к сестрам. — Подождав, пока дочь уйдет, он откинулся назад и, глядя в потолок, продолжил уже для себя: — Один Господь ведает, что она натворит в следующий раз.