Брось, брось копаться в скорлупе – там больше нету ядер. Где любопытный третий глаз оставил свой взор, Нет больше тайны. Лишь руки позор, Чей дым однако нам… приятен.

Выплывает паровоз — Дым, как парус, Брови чёрные вразнос — Перегрев и передоз — Перепарясь. Подъезжает тихо танк В саже, в мыле, – я ж не хиппи и не панк, мне бы в Тигр, мне бы в Ганг, чтоб отмыли. Пролетает быстрый МИГ — Небо в полосы расстриг До Ханоя. В Праге выпал чёрный снег. Что-то чавкает генсек. С перепоя. Подтекает мой сосед — Хоть за стенкой, мочи нет — Коммуналка. Мне, пожалуй, 8 лет. Помирает наш сосед, — А не жалко.

Тот, кто помнит защитника Сухи, Кто вкусил его паса тягу, Помнит также, как русские суки Расстреляли весеннюю Прагу. Тот, кто слышал щелчок Недамански, Братьев Холиков лёгкие клюшки, Не забудет русские танки. Сухо щёлкали мокрые пушки. Комбинация в лоб – простая: Брежнев сам заказал поминки. Дождь был тёплым, но лёд не таял, Хоть и плакали Новак с Глинкой. Как штрафная рота, Старшинов Пробивал оборону боком. Так вломились в город старшины, И ослепло Карлово око. Карлов град – убиенный Авель От руки братана большого. И отправился в ссылку Гавел Под ударов градом Петрова. Сбита шляпа с в плаще мужчины — Документом эпохи спорной Вот он встал перед бронемашиной, Как вратарь этой чешской сборной. Лоб кровавым пятном отмечен. Взгляд побитой, но гордой собаки. Соцализм с лицом человечьим, Как у Якушева после драки. Дубчек нервен, что твой Хрбаты. Заметался судья матрасом… Это тоже ведь наши ребята, А Рогулин их по мордасам!.. …Всех в Европу потом позвали, Кто познал от нас горькой доли. И чего мы им не проиграли — Ну хотя б на ледовом поле.

На Лены именинах он был на Филиппинах, Оттуда отправлялся на выставку в Хонсю. Хоть пагоды Манилы и нас с тобой манили, Но мы-то заправлялись у Леночки вовсю. От питерской мокроты, спасаясь водкой с потом, Мы двигались сквозь бури, по январям гудя. А он – проведал кто-то – приблизился к Киото И там, набравшись дури, выпячивал грудя. Однажды штемпель гулкий – ероглиф с загогулькой Поведал нам, что хватит! – не может пить сакэ. А я с тобой, сутулкой, бегу по переулкам, Чтоб в дашкиной кровати – кубинского стакэ! Приделав крылья к Мазде, хотел сказать нам здрасте, Но оказался званым в Калькутту на приём. Мы ж вечером у Насти – портвейновые страсти Заполонили ванну – и полоскались в нём. Кому, скажите, гаже: ещё в единой лаже, От центробежных кружев не лопнушей вполне, В немыслимом кураже всё пьющим, воздух даже, Иль тем, кто обнаружил себя в иной стране. На утро у Полины с башкой, до половины Разбитою невинно от пакости такой: Ведь жёлтую текилу с корицей-апельсином, А белую текилу с лимоном и сольцой.

Кто когда-то отсидел. Кто ни разу не сидел. А теперь вот не у дел Просто так себе сидел. Костя пил, Борис не мог, Коля нажимал курок. Лёва бил Мусе в пятак, Миша забивал косяк. Потому что бригадир Третий день не приходил. Без команды, как без глаз, Лучше, когда есть приказ. Пять стволов, конечно, сила, Только верная могила В драку без команды лезть — Бригадир на то и есть. Дело было вечером, делать было нечего. То ль от скуки, то ль от злости, Но сказал ребятам Костя: – А из нашего окна площадь Красная видна, а из вашего окошка только улица немножко. Мишка, впрыснув героин, Указал на карабин: – У меня с таким прицелом Вся контора под обстрелом! – А на что тебе контора? — чай, до выборов не скоро. – Выбора, конечно, клёво, — Процедил с ухмылкой Лёва, — – Только оба вы лохи, А дела у нас плохи. Всё бы было ерунда, Кабы не была б среда. В среду – был такой базар — Чистить Западный базар. Там по сведеньям РУБОПа Снова слишком черножопо. Тут откликнулся Муса: – Автандил такой лиса — Каждый рынок знает ход — Хитрость города берёт! – Завтра будешь рыть могилу Для Вахтанга с Автандилом, Так что, Муся, не пужай, — Подытожил Николай. Только к этому моменту, Накачав ингридиентов, Мишка начал наезжать — Он втянул дорожек пять. – У меня в кармане гвоздь. А у вас? Костя думал: пидарас — Началось. – У меня в кармане газ — Это раз, А в другом Крепень-Трава — Это два. И к тому ж сегодня кошка Родила вчера котят. Котята выросли нормально, А пить текилу не хотят. А в Иране два имама Отправляются в полёт, Потому что у имамов Есть ковёрный самолёт. Ласково заметил Лёва: – Мама – лётчик? Что ж такого. Вот у Коли, например, мама милиционер! Лучше б, типа без вещей, Мамы не было ваще! Все тотчас повеселели, Посмеялись, погалдели — Чья, куда, в какую мать, И, конечно, услыхать В перепалке не смогли б, Как подъехал чёрный джип. В чёрных джинсовых костюмах Из него, как бы из трюма Или словно из могилы, Вышли люди Автандила. На цепочке для часов Бригадира без зубов Подвели они к квартире. Стукнул – раз, два, три, четыре. Промычал пароль насквозь. Дверь открылась – понеслось. Дело было вечером. В среду, как намечено, В луже крови между тел Кто лежал, а кто сидел, Заслонившись веками. Делать было некому…

Тогда казалось: звуки труб — Не зреньем – слухом — Пробудят к жизни этот труп, К простору духа. Нам выпало тогда болеть Киношной славой: Вы их свалили – охуеть! Ребята, браво! Он ни хорош был и ни плох, Ну, как бы лакмус… Но только быстро сдал и сдох Романтик-август. Кино, понятно, аппарат — Имеет ручку. И вот уж крутится назад На с прошлым случку. Там параноик на плацу. Тот – на кобыле. Тем – только брюллики к лицу, Тем – рожа в мыле. Хоть рецидива феномен Вполне изучен — Откуда вылез этот хрен, Сей потрох сучий? Мы знали, впрочем, что в семье Не без урода… Мелькнул, как в ящике Люмьер, Мираж свободы… Сидит на нефтяной трубе Чиновник в рясе. Господь, Россия, кегебе — Реальность грязи.

Гости съезжались на дачу, Везли самогону и чачу, Горилки-текилки немного Да крупного серого дога. Хозяйская дочка сама была от него без ума. Повар – француз с на носу бородавкой Был нынче отправлен в отставку. Из ресторана Драконьи Яйца Выписали по моде, понятно, китайца. Команда была супероригинальна: Шашлык заколбасить вполне аномальный. Вот – свин, вот – теля, вот – агнц умилительный; Китаец кивал и смотрел снисходительно. …Смерть – это нож, уроненный в тело. Да так, чтоб оно при этом пело. Жизнь – маринад в восходящем йогурте. Песня в захлёбывающемся клёкоте. Гости, народ – без пизды – искушённый, Кушали мясо, как оглушённые. Хозяин сидел вконец оглашенный: Шашлык был хорош. Был шашлык – совершенный! Полный восторг – тридцать сытых глоток! – Ответь! Не то сдадим в околоток! Ляпнул: – просто за время пути (Дао) собака смогла подрасти… Шутка не шутка, много – не мало… Дочка хозяина страшно блевала. Битьё челом, ползком на коленях — Даже китайцу не избежать На медленно-медленных углях тленья. Скоптили и съели – ебиегомать! Пати конец. Театральный разъезд. Гости валили в один присест. Будет, что вспомнить – останется веха: Времени – дело. Часу – потеха!

Когда бывает в феврале такое небо, как в апреле, в нежданно-гаданном тепле, в недельной давности метели, следах, невидимых почти, стыдливо прячущейся где-то зимы – ловушки и крючки на медленной дороге к лету. Когда взлетают к облакам невесть откуда взявшись птахи — укор, неверующим нам, — а это просто наши страхи, что вот она, её оскал, прикрытый белой прядкой вьюжной, и прищур ледяной сковал надежду, ставшую ненужной. Но дым струится к облакам, восходит кольцами над чащей, как будто курит великан, между холмами возлежащий. Картина красками полна: не акварель – акрил да масло! — новорождённая весна. Не верилось – а вот напрасно!!! Та, на кувшинковом листе, пытаясь ветками прикрыться, а ветки в той же наготе, да розовый пушок на рыльцах у детских почек на заре… …Тогда и выложится карта: проклятый день в календаре, помеченный четвёртым марта. Студёный день, а дальше тьма. И тьма, что день, а он – проклятый. Когда идёт на нас Чума И льстится жатвою богатой. Черна, бесснежна – сколько их, ростков повымерзнет отважных. Страна присядет на троих. А встанет ли? Одна? Однажды.

Я не мы я не мы я не мы я немы — Заклинания могут быть и не слышны, Потому что пора превращаться в немых, Потому что позорно не чуять страны. Нам пора разбегаться – чего ж ещё взять С тех, кто скопищем не в состояньи понять Очевидных вещей, очевидное дно — Для ослепшего стада всё глубже оно. Нам пора расходиться – не так, как всегда: С матом, дракой, а просто вот так – кто куда. Если порознь, может быть, выпадет шанс, И удастся в последний вскочить дилижанс, Чтобы, может, и встретиться с теми потом, С кем хотелось бы рядом и духом и сном. А пока мы забыли, как жить не по лжи, Потому что важнее: иди и служи — Не иди и смотри, и внимай, и учись, А порыть мерзолоту – и всё заебись! И пахан точно знает – на то и расчёт, Что мы все как Уральский вагонный завод — Вот подкрасим вагон, да колёса пришьём И его, бандюгана, гуртом повезём, Закусив удила, закусив удила, С вечным воплем шпаны: – бляди, наша взяла!!! По костям, по своим и соседским. Стыда Наш Уральский вагонный не знал никогда. Наш великий-могучий – всегда на Ура! Все родные понты – это просто дыра, Злая масса стучащих вагонных колёс, Глина глиной, себя называя колосс. Колоссальная, дескать, народов семья Без какого-то элементарного Я, С тусклым хором попсы, обезличенный лик — Краски общие, выбор из них невелик. Сей диагноз поставлен. Он необратим. От культуры останется текст-вирбатим. Очень внятно, скучно и довольно тускло — для России ушко оказалось узко.

Сегодня Ходорковский не явился. СК устал проглядывать глаза, Бастрыкин плохо спал – Дзержинский снился: – Мол, курва, надвигается гроза: Бабло рекою течь должно – не капать! Полтинник ярдов тяготит бюджет, Тех, что по ЮКОСу затрёбывает Запад, А этих денег, как ты знаешь, нет. Потом, смотри, конечно, ты не Чайка, Но вот всплыла фамилия Петров, Начало девяностых, – вспоминай-ка — Ну – «Коста Бланка», «Озеро», «Тамбов»… Тебе, Быстрикин, надо торопиться, Ведь, курва-матка, дело не на рупь! Быть может, Ходор хочет утопиться? Или в горах изменит ледоруб!.. Тебе ли метод отыскать, пше проше! Не можешь сам – спроси друзей: Вот Бортников – специялист хороший. Или Фрадкова – даром что еврей… Сегодня не явился Ходорковский. Народ судачит, каждый брату брат: – Что, думал откреститься, растаковский? Конечно, струсил – значит, виноват! Убийца наших мэров, бургомистров, Митрополитов… Разрушитель детств! (Медведев вызвал правильных министров: – На оборонку надо больше средств: Совет Кремля уместен и нередок — Вот и Шойгу сегодня подтвердил, Что в школах не хватает… этих… – скрепок! Резервный фонд – он для того был!) * * * Москва блатная засыпает строем, Бандитский Петербург в туманы слит, На многое Брюссель глаза закроет… Гаага, верить хочется, не спит.

– Ах, за что мне такое унынье! – А за то, милый, что обонянье Подсказало тебе, что клинья Знаний множат твои страданья. Вот штук семь в полушарьи правом, Те еще ничего – не колья, Здесь ты, милый, в сознаньи здравом. А вот слева проблем поболе. – Избегаю зеркал и портретов, На себя стал посматривать косо — Как же быть, если больше ответов, Чем имеющихся вопросов? – Наши страсти – тупик лабиринта, А решенья всегда радикальны. Потому-то всегда и горим там, Где дышать забываем нормально. А подышишь вот левой ноздрёю, Все увидится ясно и макро, А подышишь вот правой ноздрёю, И откроются тайные чакры, И увидится Путь Срединный, И услышится звон, и, может, В рамках новой вполне парадигмы Люся-Маша сама предложит. – А сосед, тот что пьяным дрался, Станет трезвым и, равный с равным, Вдруг заявит, что оказался Русский путь абсолютной травмой, От Ямала и до Алтая Внемлят вместе и каждый лично, Что окраинаю Китая Вроде как быть и неприлично. Нам ли борщ заменять на пиццу? У ручья ли страдать от жажды? Впрочем можно у них учиться, Как входить в одну реку дважды – Длинный выдох – проще простого — Помогает придти к истоку: Люди книжку прочтут Толстого, А потом обратятся к Блоку И понятными станут шифры Наших предков, великих наций… – Как известно, любимая цифра Скифов точно была 12… Дама пик нам шепнёт на ушко Убедительно сладко: дети, Наш великий поэт Пушкин — Самый лучший поэт на свете, Что по крови мы хоть и монголы, Но по духу вполне варяги — Для того нам нужны престолы, Чтоб потом их свергать в овраги! Попеременно ноздря за ноздрёю – надоест – выдирая. Выковыривать из головы бируши, Научаясь слышать, вновь и вновь отрезая уши — Погнала Рая пузырь по краю! Начинать все сначала, воздвигать неприступную Трою, чтоб потом осаждать, Создавать двенадцать Коллегий, ненавидя парламенты, украино-эстонцев, либералов и прочих тори, Кто там спереди в розовом венчике – Гегель?! Каша. Сплошная каша. Не замечая, что на рабочем столе истории остаётся всё меньше папок с надписью Russia.