— Дорогой пан Крушиньский или, если позволите, дорогой Зиновий, не найдется ли у вас канифоль? Моя уж неделю, как пропала.

— Герр профессор Арнштамм, я же просил называть меня просто Зина, а господин Фрумкис зовет меня, например, Зяма... Я ведь моложе вас, мне неловко...

— Сейчас возраст не имеет значения... Спасибо за канифоль; мой смычок, кажется, ожил. Почему мы не начинаем? Зина, вы не видели дирижера? Нет? Господин Фрумкис, вы не видели маэстро?

— Я видел его утром. Он был жив... Что вы скажете о его темпах во второй части?

— Мне хотелось бы чуть живее...

— Мне тоже... Что с того, что симфония — «Пасторальная» ? Природой надо наслаждаться, ее надо вдыхать полной грудью, а не дремать на ходу...

— Ну, вы скажете, господин Фрумкис... Не забывайте: ему, говорят, уже за восемьдесят... Тише, вот он... Совсем слабенький!

— А я думаю, он себя еще покажет...

— Тише там! Эй, в группе виолончелей, перестаньте шептаться, мы уже начинаем. Смотрите на мою палочку... Ах, опять эти овчарки! Никогда не можем начать вовремя!.. Вот, кажется, тихо... Начнем!.. Нет, это невозможно выдержать! Мсье Лилиенталь, вы сидите у выхода — пойдите, попросите господина коменданта унять этих несносных псов. Мы так никогда не начнем репетицию!.. Оставьте свою валторну, ее никто не возьмет. Все уже знают, что ваш инструмент — самый главный в оркестре, но все-таки не несите валторну с собой: охранник может принять ее за миномет... А где, кстати, первый контрабас? Господин Перельмутер, я вас спрашиваю, вы ведь живете с ним в одном бараке!

— Мне очень жаль, маэстро, но его вчера погрузили в транспорт... Вместе с женой. Нм, как большим артистам, сделали подарок и отправили их вместе...

— Ах, боже мой, боже мой!... Давайте минуточку помолчим... Ну вот, слышите: овчарок заперли; можно начинать. Какое счастье, что господин комендант любит музыку!