Слишком много хорошо уже плохо. Сегодня я начинаю это отчетливо понимать. С момента тройного убийства минули сутки, а меня до сих пор не покидает внутреннее напряжение. Я знаю, мы все сделали правильно. Не оставили следов, позаботились о каждой мелочи. Мне бы расслабиться, насладиться послевкусием, но меня преследует устойчивое ощущение, будто я упустил важную деталь.

Скорее всего, это реакция на передоз. Я всегда балансировал на грани в погоне за острыми эмоциями, но фактически держал себя на голодном пайке. Логично, что мой организм начал сбоить, когда ему дали больше, чем он привык получать. Мне тесно в своем собственном теле. Хочется снять его на какое-то время, как опостылевший костюм и надеть, когда гормоны улягутся и голова прояснится.

– Семечка, если у тебя два выходных, может ты поедешь со мной и Ксюшей в зоопарк?

Сегодня то редкое утро, когда вся семья собралась за завтраком.

Мама гладит мелкую по светлой макушке, и в том, как она это делает, мне чудится снисходительность и театральность. Няня придет после завтрака, и мать поди ждет-не дождется, когда с чистой совестью вручит ей ребенка. Многие мужчины пытаются понять, о чем думают женщины, что происходит у них в головах. Относительно своей матери я убежден, – если вскрыть ей череп, то внутри обнаружится член ее любовника. Ни о чем другом она в последнее время не размышляет. Я давлю в себе желание съязвить на сей счет. Я вежливый сын, который никогда не позволяет себе оскорбительных высказываний. Если я неожиданно покажу характер, последуют расспросы. А мне требуется немного покоя.

– Извини, я планировал поучиться, – я говорю то, что хочет слышать отец. – Но как только я подготовлюсь к защите диплома…

– Но Семечка, – не сдается мелюзга. – Папа говорит, что братья обязаны помогать своим сестрам! Правда, папа?

Отец кивает, пряча улыбку.

– Мне хочется поехать в зоопарк вместе с тобой, – продолжает хитрая Эмилия. – И ты обязан мне в этом помочь!

– Вот ты твердишь мне о моих обязанностях, – задумчиво обращаюсь я к сестре. – А права у меня вообще есть?

– Конечно! – усмехается отец. – Водительские.

Я издаю смешок.

– Как вообще успехи? – спрашивает он, отправляя в рот кусок бифштекса. Завтракает отец всегда плотно, по-мужски, чем здорово мне импонирует, – хотя мать постоянно норовит подсунуть ему овсянку на воде с горстью ягод.

Если бы она не бездельничала круглыми сутками, то тоже имела бы нормальный аппетит. Легко питаться святым духом, когда единственное твое занятие – лежать на кровати морской звездой, пока над тобой пыхтит любовник.

Вы тоже это заметили? То, что я слишком часто думаю о мамином любовнике? Фрейду здесь было бы где развернуться. На самом деле мне плевать на ее развлечения. Я намеренно цепляюсь за мелкие житейские раздражители, чтобы оставаться приземленным, находиться в одной реальности с окружающими меня людьми.

– Все отлично, пап. Без сбоев.

– Рад слышать.

Мы заканчиваем завтрак в молчании, и встаем из-за стола, когда приходит Ксюша. В этот момент звонит мой мобильный.

– Никита погиб! – могильным голосом сообщает Ярик, едва я поднимаю трубку.

– Что? – я изображаю максимальное удивление. – В смысле – погиб?

Отец оборачивается и застывает в проеме двери с портфелем в руке. Мать потрясенно глядит на меня, ожидая объяснений. Сообразительная няня на всякий случай уводит ребенка из столовой.

– Я не знаю всех подробностей, – объясняет Ярик. – Есть подозрение, что он наглотался наркоты и въехал в стену здания. Тачка вспыхнула…

– Если ты решил так пошутить, то ты мудак, – предупреждаю я друга. – И за эту шутку реально получишь.

– Никита сгорел. Я с его сестрой говорил. Опознали только по зубам.

Далее следует отборный трехэтажный мат, которой я никогда не слышал из уст интеллигентного Ярика.

– Как? Когда это произошло? Кто обнаружил? – надеюсь, у меня получается сыграть потрясение.

– Я не знаю… деталей, – Ярик запинается, от эмоций ему сложно говорить. – Панихида завтра в 11 утра, я скину тебе адрес.

– Я не могу поверить!

– Я тоже. Еще наберу тебе позже, хочу обзвонить сокурсников.

– Конечно. Держи меня в курсе.

– Кстати… Я Соне не могу дозвониться, сразу на голосовую почту переключаюсь. Ты с ней не общался, не знаешь, где она? Надо ей сообщить.

– Я с ней не виделся несколько дней. Попробую с ней связаться.

Кладу трубку и поднимаю растерянный взгляд на отца.

Тот хмурится:

– Кто погиб?

– Никита.

Он коротко кивает, играя желваками.

– Авария?

– Угу.

Отец подходит и пожимает мое плечо. Потом привлекает к себе, крепко обнимая:

– Это ужасная трагедия. Но ты сильный. Ты справишься.

Нечто подобное я уже слышал недавно.

«Конечно, папа, я справлюсь».

– Я могу остаться сегодня дома, с тобой, – эмоционально кудахтает мать, явно перебарщивая.

«Тебе глубоко насрать на всех вокруг, а на моего друга, которого ты видела от силы несколько раз, и подавно!»

– Не лезь, Ангелина. Ему лучше побыть одному.

Я благодарно смотрю на отца. Он хлопает меня по спине, немного медлит, и уходит на работу.

– Я все-таки настаиваю… – начинает мать, и я рявкаю:

– Оставь меня в покое!

Мать изумленно вскидывает руки, и я снова вижу театральность в ее жестах. Нет ни малейшего желания объясняться или успокаивать ее. У меня умер друг, и я имею право на агрессию. Если ей это сложно понять, то это ее проблемы.

Взлетаю вверх по лестнице и, громко хлопнув дверью, запираюсь в своей комнате. Агрессия бьет из меня толчками, как вода из пробитой дамбы. Лучше бы вместо Никиты я прирезал собственную мамашу. Мне требуется несколько минут, чтобы кое-как успокоиться. Что-то происходит со мной. Я никогда так яростно не желал ей смерти. Может быть, спровоцированная недавними событиями, из глубин подсознания прорывается застарелая обида на мать? Может когда-то меня что-то задело, но я об это забыл?

Да нет, – спорю я сам с собой. – Мать не поступала со мной плохо, и прежде я относился к ней лояльно, не стоит идти на поводу у предрассудков, связанных с серийными убийцами. Я выбит из баланса, а женская энергия усугубляет хаос – вот я и открещиваюсь от нее всеми доступными способами. Когда я восстановлюсь, снова стану пай-мальчиком, и, возможно, даже извинюсь за грубость. Точно извинюсь.

Больше всего мне хочется поговорить с А-13. Я знаю, что не сделаю этого – по крайней мере в ближайшую неделю – но хотеть мне никто не запретит, верно?

Я устраиваюсь на широком подоконнике, с которого открывается вид на петляющую между соснами, вымощенную камнем дорожку. Выпавший накануне снег растаял, но во дворе идеальная чистота, ни намека на грязь. У нас большая территория, которую обслуживает несколько человек – но их почти никогда не видно, каким-то образом они умудряются выполнять работу, не мозоля глаза нанимателям.

Сосны напоминают мне о Соне. Сколь многое я бы отдал, чтобы самому бежать за ней в том лесу… Но прошлого не изменишь. По крайней мере, я точно уверен, что сделал ментору царский подарок – после убийства Сони от его привычной мрачности не осталось и следа. Он напитался ее кровью, подобно пиявке, и выглядел весьма довольным, почти приветливым. Похоже, я знаю его лучше, чем он сам. Я давно твердил ему про ценность смерти, и его поведение – лишнее доказательство моей правоты. И кто из нас старше и мудрее, спрашивается?

Соня-Соня. Мне следует выкинуть тебя из головы. Тем более, что Никита блестяще тебя заменил. Прежде я ни разу не был с мужчиной. В стекле призрачно отражается моя сальная усмешка. Мне ведь понравилось. И еще как. Я даже не пытал его, как своих обычных жертв. Эмоции и без того зашкаливали. Просто брал его, снова и снова, пока он не умер от потери крови. Это было так… интимно! По-особенному.

Самой сложной частью было обставить его гибель как аварию. К счастью, природа наделила меня смекалкой, а об уме А-13 и упоминать не стоит. Вместе мы отлично сработали. Если начнется расследование, а оно, скорее всего, начнется, то вполне вероятно, всплывет факт его встречи с Соней. Они списывались, – я проверил его телефон. Относительно деталей Соня не распространялась, за что ей отдельная благодарность. Все-таки немногословная девушка – настоящее сокровище. Однако мое имя упоминалось, а значит, меня непременно вызовут на допрос.

На счет своего алиби я уже позаботился. Если понадобится, знакомая стриптизерша подтвердит, что всю ночь мы провели вместе в коттедже – учитывая мою щедрость, врать она будет самозабвенно.

Когда шум поутихнет, пожалуй, ее нужно будет убрать по-тихому. На всякий случай. Я не люблю оставлять ниточки, за которые можно потянуть и размотать клубок. Она просто исчезнет. Как Соня. Стриптизерши народ вольный, жадный до приключений. Мало ли, куда ей взбредет в голову уехать.

Очень плохо, что я засвечусь в этой истории. В идеале хотелось бы сохранить свой облик безупречным и репутацию незапятнанной, но жизнь диктует свои правила, и моя задача повернуть их если не с выгодой для себя, то хотя бы с минимальными потерями. Погиб мой приятель. Скоро заявят о розыске моей девушки. Конечно же эта ситуация не оставит меня равнодушным. Я буду всячески содействовать следствию.

И это главная причина, по которой нам с А-13 какое-то время не следует общаться. Моя личность и биография чисты и не вызывают сомнений. А вот ему под прицел правоохранительных органов попадать нельзя.

У меня есть повод для гордости и самолюбования. Сперва я достучался до своего ментора, открыл ему глаза на его истинные желания, а теперь планирую держать оборону, защищая его от лишнего внимания. Он должен оценить масштаб моей привязанности к нему. Я улыбаюсь, глядя на стволы сосен, краснеющие в лучах солнца.

После знакомства с А-13 моя и без того не скучная жизнь все больше напоминает крутые горки. Разница лишь в том, что в отличие от катания на аттракционе, я сам контролирую процесс. Я, конечно, не боженька, и многое не способен предвидеть. Неожиданности случаются, застраховаться от них почти невозможно, зато мой мозг отлично генерирует алгоритмы решения сложных задач.

Я разволновался, получил ударную дозу адреналина, и общее нестабильное состояние непривычно для моей психики. Однако ж большого дискомфорта я не испытываю – положа руку на сердце, меня все устраивает. Появись такая возможность, я бы не изменил в своем прошлом ни одного мгновения. И пусть Соня погибла не от моей руки, зато поспособствовала нашему с А-13 сближению. А это дорого стоит.

Со своего места я вижу, как открываются массивные ворота – мать уезжает в город. Я спрыгиваю с подоконника, сажусь за стол, достаю из ящика чистый альбом и начинаю рисовать.

Под моими пальцами оживают на бумаге сцены из недавнего прошлого: домик в лесу, Аманда, незваные гости. Я рисую эскизы, не прорисовывая детали; тороплюсь перенести в графику то, что крутится в моей голове. Рисунки вылетают из-под карандаша один за другим, с ошеломительной скоростью, и когда я наконец отвлекаюсь от своего занятия, то с удивлением замечаю, что прошло уже четыре часа.

С удовлетворением смотрю на итог моих трудов. Боже. Это мой лучший комикс. Если бы кто-то из моей компании – Ярик, например, – увидел эти рисунки, то без труда узнал бы в главных героях Соню и Никиту. Пожалуй, я слишком увлекся правдоподобностью, – это плохо. Нельзя, чтобы мои комиксы попались кому-нибудь на глаза. Казалось бы, ничего особенного – у каждого есть скелеты в шкафу и странные увлечения. Если я люблю рисовать убийства, это еще не доказывает мою вину. Однако ж именно такие незначительные на первый взгляд мелочи могут вывести на твой след.

Рано или поздно большинство преступников выдают себя. Я не планирую попасть в их число. Мне следует озаботиться подходящим местом для хранения своих художеств. Я и без того ограничил себя: маньяки постоянно прихватывают сувениры в память о своих жертвах, а я обхожусь безобидными рисунками.

Желудок напоминает о том, что неплохо бы пообедать. Я захлопываю альбом и спускаюсь на первый этаж. Проходя мимо гостиной, замечаю няню, стоящую с пультом в руке перед телевизором.

– Что-то интересное показывают?

Ксюша вздрагивает, словно ее поймали за чем-то постыдным:

– Ой, Самуил Романович, извините, пока Эмилия рисует, я решила немного послушать новости, если вы не против.

– Почему я должен быть против? – я перевожу взгляд на экран. Передают криминальную хронику. – Сделай громче. О ком сюжет?

– О Кондитере, – со скорбным придыханием отвечает Ксюша и тут же заливается румянцем. – Вы, наверное, не знаете. Так прозвали серийного убийцу, который появился в городе.

«Моя сладкая, я отлично знаю, кто такой Кондитер»…

Ксюша вытягивает руку с пультом, прибавляя громкость.

– … уже четвертая жертва маньяка, – продолжает корреспондент. – Тело молодой женщины было так же обработано чистящим средством, завернуто в пленку и перевязано лентами. Однако в отличие от остальных жертв, найденных на автобусных остановках рано утром, труп Жанны К. убийца выкинул прямо на проезжую часть. К сожалению, опрос возможных свидетелей ничего не дал, дорожных камер на этом участке дороги нет, единственный свидетель – который и вызвал полицию – видел серебристый седан. По его словам, прямо на ходу из салона вытолкнули на дорогу какой-то сверток, – но ни номеров, ни марки машины свидетель не запомнил…

«Жанна, значит, – мысленно говорю я себе. – Имя Аманда ей шло куда больше».

Ксюша выключает телевизор и сконфуженно лепечет:

– Извините, я обычно такую жуть не смотрю. Просто этот Кондитер весь город на уши поставил…

«Ну тебе-то, дорогая, опасаться совершенно нечего. Хорошую няню найти нелегко».

– Я вам очень сочувствую.

Я хмурю лоб, не понимая, о чем она.

– Гибель вашего друга, – уточняет Ксюша. – Это такая трагедия.

Ах, это… Натягиваю на лицо маску страдающего достоинства. Весь мой облик говорит о нежелании выливать свое горе на окружающих, и это не может не тронуть впечатлительную Ксюшу. Эта дурочка даже порывается обнять меня, – я улавливаю слабое движение мне навстречу, – но в последний момент природная робость останавливает ее.

Я проникновенно заглядываю в ее глаза и долго не отвожу взгляд, тешась ее смущением. И гордо удаляюсь на кухню, довольный произведенным эффектом. Похоже, я становлюсь нарциссичным. Сегодня я имею на это право. Ведь я, как изволила выразиться Ксюша, «весь город поставил на уши».

К черту город. У меня появился друг. Учитель. Брат. Все остальное почти не важно.

* * *

Ксюша слышит, как в кухне Сэмми гремит тарелками. Обычно он ест в столовой, но иногда поднимается к себе в комнату, – значит в ее распоряжении максимум две-три минуты пока он положит себе еду и разогреет ее в микроволновке.

Почти бесшумно, с неожиданной для ее флегматичной натуры проворностью, Ксюша покидает гостиную и взлетает вверх по лестнице, прямиком в комнату Сэмми.

Она давно подозревала, что с сыном ее работодателей что-то не так. В каждом человеке есть какой-то дефект, изъян, делающий его живым. У Сэмми изъянов не было. Он казался безупречным – под каким углом ни посмотри. И это была первая странность, на которую обратила внимания Ксюша. Вернее, Ксения Орлова, высококлассный специалист с двумя образованиями, на которых не сделаешь фееричной карьеры.

Ей, безусловно, нравилось работать с детьми, именно поэтому она окончила педагогический институт, а параллельно отучилась на психолога. Будущее не рисовалось ей в радужных красках, однако ж Ксения надеялась, что сможет неплохо устроиться. Увы, зарплата воспитателей и учителей амбициозную девушку не удовлетворила, а продвижение себя в качестве психолога шло медленно и с пробуксовками. Когда подруга из кадрового агентства предложила ей пройти собеседование на вакансию няни в хорошем доме с высокой зарплатой, Ксения долго не ломалась – с такой зарплаты можно откладывать и постепенно накопить денег для раскрутки своей частной психологической практики. Надо ли упоминать, что собеседование она прошла блестяще и ее взяли на работу даже без рекомендаций от предыдущих нанимателей?

С подопечной ей повезло: девочка оказалась смышленая, любознательная и некапризная, характером в своего отца. А вот мамаша и братец – экземпляры весьма непростые. Ксения сразу поняла: чтобы задержаться в этой семье, нужно вести себя скромно, почти незаметно, но создавать иллюзию незаменимости.

Так или иначе, в доме она укрепилась и обвыклась. И у Ксении появилось время, чтобы получше приглядеться к обитателям.

Сперва она наблюдала за Сэмми из чистого любопытства, но вскоре родился профессиональный интерес. И чем пристальнее Ксения его изучала, тем сильнее убеждалась в своих подозрениях. В конечном итоге, она защитила диссертацию на тему психопатических расстройств личности и могла отличить здорового человека от «своего клиента».

На работу она бежала с воодушевлением: объект ее наблюдения оказался весьма любопытным, нестандартным. У Сэмми имелись врожденные «конспиративные» способности. Он притворялся искусно, с легкостью и изяществом, мгновенно очаровывая любого – если возникала такая необходимость. Она и сама в начале едва не попалась на удочку его обаяния. Будь Ксения помоложе и поглупее, обязательно влюбилась бы в богатого малолетнего наследника. Было в нем что-то сверкающее, манящее, почти гипнотическое.

Пару раз у Ксени была возможность покопаться в его телефоне (появляется масса преимуществ, когда тебя перестают замечать, считая предметом интерьера). Ничего драматичного она в телефоне не нашла – несколько откровенных снимков его подружек, особенно одной, темноволосой. Но даже в этих «грязных» фотографиях отсутствовала настоящая грязь, так что идеальный образ Сэмми никак не страдал.

Именно тогда Ксения впервые всерьез заподозрила в Сэмми неладное. Словно команда сценаристов долго и кропотливо разрабатывала характер персонажа, прописывала до деталей все оттенки характера, заполняя пустоты первичного шаблона. Результат получился безупречным. Никто и не догадается, что души в нем нет. Один алгоритм.

Намного позже, начиная осознавать движущую им силу, Ксения поймет, что магнетизм Сэмми создавала невидимая для большинства болезнь. Вовсе не милый изъян, который очаровывает, из-за которого лишь сильнее влюбляешься. А настоящий дефект – страшный, отталкивающий.

Когда она впервые увидела его рисунки, то практически не удивилась. Почти мгновенно все несоответствия обрели смысл и логику. Ксения забежала в его комнату за оставленной там игрушкой своей воспитанницы, и увидела на столе альбом. Потом, улучая моменты, она много раз будет целенаправленно наведываться в его комнату, фотографируя и изучая его художества.

Сэмми, красивый мальчик, кажущийся нормальным. Разве что глаза – неестественно чистые, искрящиеся. Как будто радужка подсвечивалась изнутри. Но какой огонь горел в глубинах его подсознания? Фиксация на смерти, судя по сюжетам его комиксов? Когда эта мысль впервые посетила Ксению, она даже представить себе не могла, что его фиксация на смерти давно вышла за пределы простых фантазий.

А потом в прессе заговорили о Кондитере. Одно время Ксения углубленно изучала теорию бихевиоризма и даже всерьез подумывала пойти на работу в следственные органы, чтобы составлять профили преступников – поэтому все репортажи о серийных маньяках смотрела на ночь вместо сериалов. С тех пор интерес поугас, но не исчез полностью. Возможно, теперь Ксения не придала бы значения новости о Кондитере: убийства происходят ежедневно, и в криминальной хронике о них с удовольствием рассказывают. Если бы не одно но: характерный почерк Кондитера она уже видела в комиксах Сэмми.

Ксения отлично понимала, что каракули в альбоме не доказывают вину. Сэмми мог раньше нее посмотреть репортаж и под впечатлением создать рисунки. С выводами спешить не стоило. В конечном итоге, ты всегда ищешь то, чем интересуешься, и может статься, она просто подгоняла действительное под желаемое. Быть приближенной к реальному маньяку, общаться с ним в его среде обитания – это ли не восторг для исследовательского ума?

Ксения изо всех сил одергивала себя, заставляя проявлять профессиональную выдержку и не бежать впереди паровоза. Идея обнаружить серийного убийцу и сдать его в руки правосудия упоительна. Как быстро взлетела бы ее карьера в качестве психолога, ах! Но мечтать о таком опасно – есть риск поддаться искушению и невольно исказить факты, подкорректировать объективную реальность.

Когда внизу начинает гудеть микроволновка, Ксения уже открывает дверь в комнату Сэмми. На столе лежит новый альбом. Обычно Сэмми запирает свои комиксы в ящик стола, а ключ носит на брелоке вместе с остальными. Ксения давно сняла с ключа дубликат. Но сегодня все просто – рисунки прямо на виду, – листай и фотографируй.

Ксения достает телефон и поспешно делает несколько снимков, один за другим. Она вылетает из комнаты в ту секунду, когда Сэмми с тарелкой уже поднимается вверх по лестнице.