Свинаренко: Алик! Вот чем интересен 94-й год? Да хоть тем, что сейчас имеет место десятилетие всего, что было в 94-м!

— Первое из важных для меня событий — это окончание чековой приватизации. 1 июля она завершилась. А в ноябре Чубайс ушел из Госкомимущества. Назначили Полеванова — протеже Коржакова, бывшего губернатора Амурской области. Довольно смешной тип. Он все пытался остановить приватизацию, говорил, что это разбазаривание — вот как сейчас это модно, так он десять лет назад говорил. Полеванов тогда волновался: «Ай— Ай— Ай, караул, национальная безопасность! Страдают ее интересы!» Я его тогда попросил дать определение национальной безопасности, а он не смог. Вот я сейчас в Америчке был, встречался, в том числе, со своей подругой Леной Теплицкой. Она живет в Вашингтоне, работает президентом Американско-российской промышленно-торговой палаты.

— Подруга в хорошем смысле слова?

— В хорошем! Я же с женой был; мы семьями дружим. Она мне рассказывала про новые звезды в конгрессе. Там у них теперь все эти звезды — сплошь специалисты по национальной безопасности. Теперь это ух как модно. Дармоеды… И я сразу Полеванова вспомнил. А так как он доктор геологических наук, то и в золоте неплохо разбирался. Вот так десять лет назад у нас появился специалист по национальной безопасности, который так и не смог дать мне ее определение.

Комментарий Свинаренко

СОЛЖЕНИЦЫН О ТОМ ЖЕ ПОЛЕВАНОВЕ

…Одна неожиданная петелька в ходе событий помогает нам узнать о них еще рельефней. Эта капризная петелька была: внезапное назначение в ноябре 1994 года амурского губернатора Владимира Полеванова, многолетнего колымского геолога, главою Комитета по управлению государственным имуществом. И ему открылись все бумаги, как это имущество за минувшие месяцы утекало и таяло. Как человек, преданный долгу и чести, В.П. Полеванов подал председателю правительства разоблачительную докладную записку 18 января 1995 о творящихся преступлениях. (Докладная эта теперь опубликована. Она вопиет фактами, цифрами, размерами преступлений, как велся общий развал народного хозяйства, например, как 51 процент «Уралмаша» получает одно лицо, а другое покупает 210 млн. акций «Газпрома» по десять обесцененных рублей за акцию, то есть даром. Автомобильный огромный лихачевский завод был «продан» в 250 раз дешевле его стоимости: вместо 1 млрд. долларов — за 4 млн. Красноярский алюминиевый завод «продан» братьям Черным — в триста раз дешевле стоимости.) И каков же был результат ошеломительной докладной? Через три дня, 21 января 1995, Полеванов был уволен, чтобы «не мешал реформам Чубайса».

Комментарий Коха

Хитрая хохлацкая морда, чувствуя, что не вытянуть ему одному тему приватизации (особенно против меня), позвал себе в помощники Солжа. Ну не скотина? Знаете, как во дворе — ему накостыляли, а он старшего позвал. Западло… Ну, да ладно. Не отступать же.

Комментарий Свинаренко

От немецкой хари слышу. Где это ты мне накостылял по приватизации? Что-то я такого не припомню. Нет бы спасибо сказать, что я тебе выставляю в оппоненты человека заочного и к тому же в отличие от меня — деликатного. Солженицына Александра Исаича, которого мы в советском быту фамильярно называли просто Исаичем.

Продолжение комментария

Читатель! Я сейчас не буду расписывать свой обещанный комментарий про приватизацию. Пусть Свин с Исаичем изложат все свои аргументы. Ты, пытливый мой друг, не обращай внимания на то, что поначалу будет казаться, что я проигрываю. Это я их так заманиваю. И вот, когда уже, казалось бы, я сдался, вот тогда, ближе к концу главы, в конце приватизационной темы, я на все их аргументы и выложу свои контраргументы. Кутузовский стиль. Заранее скажу — тяжело. И Свин вредный, и Исаич уж больно мной уважаем… Ну да ничего — они первые напали. Так что держитесь!

Свинаренко: Я тебе могу объяснить насчет национальной безопасности.

— Давай.

— Ты не зря американцев вспомнил. Надо смотреть, что и как делается в Америке — а там все делается в интересах национальной безопасности, — и тогда все станет ясно. Ну вот есть международное право, ООН, договоры — прекрасно. Это железно — или может быть проигнорировано? Может. Это все отметается. В случаях, когда это противоречит интересам Америки.

— Ничего подобного. Ну, кто формулирует интересы Америки?

— Вот еще Америка тебя не спросила, как ей понимать свою безопасность!

— Кто тот демиург, который это определяет? Кто?

— Я тебе объясняю. Вот приехали белые, перевешали и пожгли индейцев и забрали у них землю. Ибо это соответствует национальным интересам.

— Неправильно.

— Правильно.

— Сколько лет ты прожил в Америке?

— Год. И дальше что?

— И ты не удосужился усвоить простую вещь, что не белые снимали скальпы с индейцев, а наоборот. Этот обычай принадлежит индейцам. А не белым.

— А ты не помнишь, что правительство Соединенных Штатов объявило закупочные цены на скальпы индейцев?

— Ложь. Не было такого. Вот так! Сказки! Красная пропаганда!

— А Фенимор Купер это описывал.

— Купер это описывал тогда, когда британское правительство объявило. До войны за независимость.

— А англичане — это, по-твоему, не белые. Белые не скальпировали, а только англичане. Алик! Здесь у нас не бизнес и не политика, так что можно расслабиться и дискутировать корректно. Оставим скальпы как частный случай. Давай глянем шире. Вот приплыли на парусниках белые в Америку. Высадились. Отчего было б им не пойти к команчам, не попросить у тех вид на жительство, не сдать экзамен на знание индейских законов — и языка. Сдали вы экзамен, пустили вас в страну — ну так и живите по их законам.

— Так и сделали! Так и сделали!

— Что — сделали?

— Я не собираюсь оправдывать белых поселенцев, но обращаю ваше внимание: Америка в войне с коренным населением отстаивала не интересы национальной безопасности. Не безопасность белого человека перед лицом краснокожего она отстаивала! А священный принцип частной собственности. И это не национальная безопасность, а международный принцип, который надо отстаивать. Везде.

— А вот и не хера. Я изучал вопрос на месте… Белые приплыли тогда и спрашивают: можно нам тут жить?

— Нет, они спрашивали: можно мы у вас эту землю купим?

— Не так. Все дело в том, что такого понятия, как частная собственность, у индейцев не было! У них было такое понятие: хочешь — живи. Тем не менее белые настаивали, чтоб землю как-то на них оформили. Индейцы отвечали, что земля принадлежит Богу и потому ее нельзя продавать. Ну не было у людей понимания того, что такое частная собственность! Почему, Алик, ты так уверен, что двести лет назад неграмотные дикари в перьях лучше разбирались в частной собственности, чем много позже — белые люди, практически европейцы, которые принципиально отказались признавать частную собственность, отняли ее и поделили произвольно всю по полной программе (начав в 1917 году)? Почему ты думаешь, что краснокожие племена способны были больше уважать частную собственность, чем сегодняшние граждане космической державы России, поголовно образованные и насмотревшиеся ТВ до тошноты? А? По мне, так ниоткуда не следует, что индейцы понимали происхождение семьи, частной собственности и государства. Я считаю, что они ни хера не понимали — как сейчас русские этого не понимают.

— А, не понимали, говоришь, индейцы? Любимое объяснение. «Это не он виноват — это среда заела». Но я уверен, что у белых тут не было расизма. У них был принцип уважения к частной собственности. Если ее белый не уважал, то с ним тоже бы расправились. В тюрьму его, а если он и после отсидки не уймется, будет людей убивать — уничтожить его, будь он белый или индеец. В общем, неважно — индеец он или белый.

— Согласен, что не важно. Если человек в принципе мудак, то его не научишь, что такое частная собственность.

Комментарий Свинаренко

Вот отрывок из моей старой книжки про Америку, где я и индейский вопрос тоже обозрел. Это я записал со слов белого специалиста по индейскому вопросу.

«Поначалу, когда в Пенсильвании стали селиться квакеры, они у делаваров мирно покупали землю, и все были довольны. До тех пор, пока могикане и ирокезы, которые жили к северу от теперешней Москвы на Finger Lakes, не обвинили делаваров в распродаже родины. Могикане с ирокезами этих делаваров контролировали, или, говоря по-русски, „держали“.

И за продажу земли виновных депортировали: согнали делаваров с насиженных мест, переселив поближе к себе, чтоб легче было за ними присматривать. А вождя делаваров «опустили»: прилюдно накинули ему на голову одеяло и объявили, что он больше не мужчина и впредь будет считаться женщиной. Это было не что иное, как поражение в правах.

Вообще же индейцы землю обычно не продавали. Они просто пускали желающих пожить на свою территорию, а деньги за это брали чисто из уважения. Дает человек что-то, хочет тебя уважить, так неловко отказываться. Индейский взгляд на землю очень близок русским депутатам-коммунистам. Ни те ни другие не в силах понять, как это земля может быть частной собственностью. Любопытно, что и тех и других белые американцы называют красными. И к чему индейцев привело недопущение земли в рыночный товарооборот? Так и забрали у них землю за бесплатно. А бывшие ее владельцы неплохо устроились в резервациях.

— Вот ты мне скажи, Тед, — спокойна у тебя совесть? Как-то получается, что вы пришли и все у индейцев забрали, и как забрали, так после тут же изобрели права человека. Не до, заметь, а после… Нет бы вам сначала учредить эти права, а потом уж вести с индейцами и их адвокатами переговоры. А?

— Нет, жульничества, думаю, там не было… А было столкновение двух культур, когда одна сторона не могла понять, чего хочет от нее другая. Индейцы и белые считали друг друга по меньшей мере странными.

Просто так получилось. Европейцы, когда покупали землю, считали, что она перешла в их собственность со всеми вытекающими последствиями. И никто чужой теперь не может на эту землю ступить. Иными словами, исходили из сложившегося и привычного им европейского понимания вопроса. А индейцы, даже взяв деньги за землю, продолжали ее считать ничьей.

…Они просто не понимали друг друга. Фермер, например, вырастил урожай. На поле приходят индейцы и рвут кукурузу — растения же ничьи, они всегда сами по себе росли. И еще индейцы забивают фермерскую ручную свинью — ведь звери, они специально созданы Богом для охоты, правильно? Фермер обижается на индейца так, как обиделся бы на белого за то же самое. И требует законной компенсации. Индеец смеется ему в лицо и обзывает полным идиотом. Тогда фермер убивает индейца. Другие индейцы приходят и убивают фермера и сжигают ферму. Соседские фермеры в священном гневе идут мстить индейцам и так далее. Столкновение культур!

А вот цитатки из Брокгауза и Ефрона, которые красной пропагандой вроде не занимались. «В союзной республике (наверно, имелись в виду США) в сношениях с индейцами пользовались системой трактатов, причем за известное вознаграждение деньгами или произведениями (ружья, одежда, амуниция). И уступали постепенно свои прежние территории, и уходили все дальше и дальше на Запад; таким образом, уже в начале текущего столетия они оказались загнанными за Миссисипи. Нарушения трактатов то той, то другой стороной вызывали частые войны — в последние десятилетия особенно в пределах Скалистых гор, что еще более способствовало уменьшению численности этой и так очень неплодовитой расы.

…Племя юте (утах), обыкновенно мирное, в 1879 году приняло участие в восстании против белых; быстрое заселение штата лишило их лучшей части их владений.

…Племя Nez Perces, одно из самых развитых в умственном и физическом отношениях, долго жило в мире с белыми. В 1875 году, когда у них отняли часть их удела, начались распри, два года спустя приведшие к войне. Недовольная часть племени, числом не более четырех или пяти сотен, в течение нескольких месяцев выдерживала нападения правительственных войск, пока наконец не удалось их взять в плен; они были поселены в особом уделе территории индейцев.

…после открытия Америки потребовалось даже издать папскую буллу (1537), чтобы разрешить сомнение касательно того, можно ли вообще считать индейцев принадлежащими к человеческому роду. Более точные наблюдения новейших исследователей доказали, что в умственном отношении индеец действительно стоит ниже белого. Способность понимания у красной расы ограниченнее, и действие ее медленнее, воображение тупее, чувствительность к внешним впечатлениям менее развита; индеец живет только настоящим, а о будущем никогда не заботится. Так как понятие будущего недоступно его воображению, то он всегда равнодушно смотрит на приближение смерти и, будучи взят в плен, без ропота идет навстречу неизбежной участи. Этим же объясняются его леность и беззаботность. Точно так же его невоздержанность в дни изобилия, спокойствие, с которым он переносит лишения, его равнодушие к улучшению своего положения, к правам собственности и установленному гражданскому порядку коренятся в ограниченности его кругозора. Отношения между числами лишь с большим трудом даются пониманию индейца. Невысокая степень способности мышления обнаруживается также в туземных языках, которые от североамериканских озер до южной оконечности Патагонии принадлежат большею частью к одному и тому же типу. Они принадлежат к классу так называемых синтетических языков, в которых деятельность разума по установлению логической связи между отдельными словами только в слабой степени отражается на грамматических формах; отдельные понятия разбиты на множество поставленных рядом конкретных односложных слов — корней, которые в той или другой необработанной группировке и выражают высшее представление, но при этом часто являются неясности и двусмысленности: все это указывает на медленно работающий ум».

Последний абзац — к сугубому сведению тех, кто уверен: белые прям вовсю соблюдали договора с дикарями. Все, значит, бросили и начали соблюдать не вынимая.

Свинаренко: Так вот, отвечая на твой вопрос, продолжу объяснение, что такое национальная безопасность. Это когда НАТО расширили, хотя обещали этого не делать. И когда Ирак разгромили, чтоб изъять оружие массового поражения, — а нету такого оружия, и все, в общем, с самого начала знали, что нету… И англичанин, какой-то из натовских начальников, признался, что в Сербии не было никаких массовых захоронений мирных албанцев. Что это было придумано, чтоб начать бомбардировку Югославии.

— Ты так и будешь один говорить? Ты обратил внимание, что во всех главах ты говоришь больше, чем я?

— Не обратил. Ну, хочешь, говори больше. Ты вон комментарии иногда пишешь огроменные — ну так и пиши, если хочется. А я тут закончу коротким тезисом. Вот ты говоришь, что американцы не так плохи, ты их защищаешь. А не надо этого! Я ведь не говорю, что они не правы, что надо было иначе! У меня нет возражений против того, что белые захватили Америку и устроили на месте диких прерий богатую страну.

Это все я говорил для того, чтобы по твоей просьбе объяснить, как я понимаю национальную безопасность. Вот и надо — служить своему народу, действовать исключительно в его интересах и давить всех, кто возражает. А не щелкать каким— Нибудь местом.

— Одно замечание. Все очень красиво ты про аборигенов рассказал. У них орлиные профили, они великолепно скачут на коне и стреляют из лука. Но ведь договора заключались с белыми поселенцами! До-го-во-ра. В которых все было вписано. Что земля покупалась. Что после этого ею нельзя пользоваться, и про посевы, и про скот, про все, про все. И платили за нее деньгами. Вожди племен эти деньги спокойнехонько брали и прекрасно знали, что записано в договоре. Потому что договор был в двух экземплярах, на английском и на языке индейцев, для которого специально англичане придумывали грамматику и письменность. Я своими глазами видел эти договора в Нью-Йорке в Музее натуральной истории! И комментарии к ним! Индейцы — это типичные чучмеки, которые, когда надо — умные, а когда не надо — идиота включают. Или про старинные обычаи рассказывают. Понимаешь? Товарный обмен между племенами у них был? Был. Скотом, тканями, зерном они менялись? Менялись. Если взял плату за, ну я не знаю, ламу, то ее уже обратно использовать нельзя без разрешения нового хозяина? Нельзя. Понимал это индеец? Прекрасно понимал еще до прихода европейцев. А потом начинается объяснение — я вообще-то дурак и ничего не знал! А деньги? Какие деньги? Ах, вот эти? Так я их из уважения брал. Обычай такой! Чисто показания Мкртчяна в «Мимино».

Комментарий

Кстати, по этому поводу есть интереснейшие исследования известного этнографа и историка Моргана, которые он проводил в середине XIX века, живя в индейском племени сиу. На основании этих исследований Энгельс и написал знаменитую свою вещь «Возникновение семьи, частной собственности и государства». По-моему, это лучшее, что есть в марксистской литературе.

Энгельс, кстати, прямо на титульном листе честно и написал, что эта книга базируется на исследованиях Моргана. Так у Энгельса получается, что было у индейцев понятие частной собственности. Было. И поэтому все они прекрасно понимали, когда посевы топтали и чужую свинью ели. Так-то.

Свинаренко: Так вот, Алик, есть договора или нет — это меня не волнует, тем более что на компьютере можно любой договор сварганить. Повторяю, я только хочу тебе показать, что такое национальные интересы. Это когда от законных владельцев земли, которая тебе понравилась, остается только ветхая бумажка в музее для детей. Что вот, типа, мы приехали в гости и честно отняли у хозяина его собственность. И он теперь по закону бомж.

— Нет, это не национальные интересы — а принципы! Есть принцип частной собственности, есть принцип соблюдения договоров… Соблюдение принципов интернационально, и они не меняются в угоду политической конъюнктуре. Чего не скажешь об этой эфемерной «национальной безопасности», которая субъективна и по ее поводу у двух людей может быть три мнения. Вот я хочу понять, кто формулирует понятие «национальной безопасности»? Мол, вот это для нации — хорошо, а это — нет. Заметь, я не спрашиваю, кто формулирует принципы. Про них более менее все ясно.

— Вот я тебе пытаюсь объяснить. Почему американцы свою нефть не продают?

— А потому что чужой хватает.

— Вот! Вот тебе и национальный интерес. Зачем свою жечь, когда можно у лохов покупать!

— Да.

— Очень хорошо, очень правильно! И еще важно не соблюдать договоры, которые противоречат интересам твоей страны, не изображать из себя интеллигента, которому дай справедливость любой ценой. Сахаров, понимаешь ли… Боюсь, американского Сахарова ожидал бы электростул. Вон в Штатах были сепаратисты в Техасе, так никто им не предлагал суверенитета сколько унесут. А просто их перестреляли, как собак, и привет. Или там Норьега, начальник суверенной страны. Так приехали к нему с войсками и арестовали и посадили — подумаешь, суверенный он какой… Вот тебе национальные интересы!

— Так. Очень хорошо. Можно теперь я? То, что ты сказал, — полная херня, и это не ответ на мой вопрос. Кто артикулирует национальный интерес? Вот ущемление прав ста пятидесяти тысяч русского населения в Туркменистане соответствует национальным интересам России или нет?

— Нет, конечно.

— Но никто его не прекращает. Более того — это ущемление есть плата за то, чтоб Туркменбаши заключил с нами нужный договор по газу. Дальше пойдем. Вот в Ираке мы поддержали курс Франции и Германии, а не курс Америки, Англии и Италии. Почему — неизвестно. Хотя совершенно очевидно, что это не соответствует нашим национальным интересам. А если б мы поддержали Америку и ее союзников, то тогда нам дали бы и долги, и разработки, и участие в восстановлении.

— Да что ж ты все бабками меряешь! Алик! Я должен тебе сказать, что не все бабки можно брать. Вот на Ирак напали, потому что у него якобы есть некое страшное оружие. Мы были против. Оружия не нашли. Значит, мы были правы и нападать на Ирак — несправедливо. Надо извиниться и уйти. На разбое иногда можно неплохо заработать, и карманы можно обчистить у пьяного, это все выгодно, инвестиций никаких, накладняк нулевой, а прибыль — во! Но это занятия не очень красивые. И обзывать придурками тех, кто не пошел разбойничать, — некорректно, как мне кажется.

— А бабки брать не возбраняется — ашхабадские, например?

— Так нельзя и ашхабадские.

— Старик, вот я тебя и спрашиваю, кто у нас артикулирует национальный интерес. Национальный консенсус? Да его просто не существует. И потом. Ты в начале разговора сказал, что ради национальной безопасности можно поступиться принципами. В этом был твой пафос, и так ты, собственно, и понимал национальную безопасность. И вот только что, когда заговорили про Ирак, ты сказал, что если национальный интерес противоречит принципу, то должен доминировать принцип. То есть войну против Саддама поддерживать нельзя, хоть бы даже это и было для нации выгодно, поскольку это противоречит принципам. Это же твои слова. Так ты уж определись, гад. А то уже совсем мне мозги запудрил.

— Помнишь, Нагульнов, или кто там, говорил — надо иметь классовое чутье.

— Да, да! А национальное? Давайте расовый отдел заведем.

— Расовый — это ерунда. Но вот американский опыт решения национального вопроса мне кажется очень поучительным.

— Я сейчас говорю не о национальном вопросе, а о национальной безопасности.

— Но если мы ученые, то сначала должны дать определение национальности. Вот давай выясним: ты как получил российское гражданство?

— Как? По факту. На момент объявления независимости я проживал на территории России, был советским гражданином и имел прописку в пригороде Петербурга.

— Вот в этом — ошибка. Что российский паспорт так легко достался. Ты же знаешь, как дают гражданство США?

— С рождения.

— А взрослым? Какая процедура?

— Присяга.

— Вот именно! Присяга! Типа «я больше не принадлежу ни к каким нациям и думать об их интересах не буду никогда…» Отчего бы и нам точно так же не поставить вопрос с национальной безопасностью? Но для этого — я это тебе в начале беседы как бы в шутку сказал — надо сперва дать формулировку: что же такое есть национальная безопасность?

— Можно я тебе скажу одну вещь? Мы в свое время — в 93-м с переходом на 94-й — сидели и составляли список, Виктор Глухих тогда был председателем Комитета по оборонным отраслям промышленности. И мы с его чиновниками сидели и составляли списки — чего нельзя приватизировать. И очень быстро, знаешь, прекратились всякие завывания по национальной безопасности. Потому что грань между тем, что можно и чего нельзя, — она очень тонкая. И все в результате совершалось в результате административных торгов. Вот Балтийский завод, цех, который производил винты для бесшумных подводных лодок, подвергнутые обструкции КОМКОНом, — приватизировали, и он сейчас прекрасно работает. Ракетоносец «Петр Великий» спустили на воду… А заводик, который производил катера с деревянными транцами — чтоб мины их не улавливали, — запретили приватизировать. Маленький заводик, там всего-то 25 человек работает или около того, — потому что национальная безопасность. Ну, запродали б мы этот завод, и что — он перестал бы работать? Много чего мы тогда продали, и все это работает. А много и таких заводов, которые умерли — несмотря на то, что мы запретили их приватизацию в интересах национальной безопасности. Особенно это касается НИИ в оборонных отраслях. Вот я и говорю: кто же способен определить, соответствует ли то или иное действие национальной безопасности? Что, например, важнее для безопасности нации: чтобы сохранилась невостребованная рынком какая— Нибудь оборонная технология и для этого запретить приватизацию завода даже ценой потери 90 процентов рабочих мест на нем, или продать его и сохранить места, а технологию оставить в документах до лучших времен?

— Продолжу тем не менее ответ на твой вопрос. Американцы определили, что национальность определяется паспортом. Если у тебя паспорт американский, то, стало быть, ты американец.

— Во-первых, ты продолжаешь отвечать не на мой, а на свой вопрос. Я вопроса про национальность не задавал. Я задавал вопрос про национальную безопасность. Это ты решил, что без ответа на твой вопрос нельзя ответить на мой. А я просто не спорю с тобой, потому что мне лень. Во-вторых, если ты хочешь на тему национальности поговорить, то что ж… Давай… Кстати, а знаешь, как в Российской империи определялась национальность?

— По вероисповеданию — а что, тоже зрелый подход! Никто не смотрит, узкоглазый ты или черножопый. Дал клятву верности стране — и вперед. А если кто в Америке держится за свое происхождение и именно его ставит на первое место — нет вопросов! Пожалуйте в резервацию и ходите там в перьях и пляшите в них перед туристами, за деньги причем…

— Вам даже разрешат казино открыть!

— Да! И сидите там. А если вы кого-то попрекнете национальностью, то вам так вломят, что мало не покажется. Так вот американцы сперва определили, что такое национальность, и только после — что такое национальная безопасность. Одно дело — родоплеменная безопасность (это у нас родоплеменной строй и феодализм), и совсем другое — национальная. Один русский, другой татарин, хотя у нас паспорта одинаковые…

— Так кто определяет, что опасно, что безопасно?

— Как кто? Ну вот кто определил, что надо разбомбить Югославию и Ирак?

— Клинтон и Буш.

— Ну вот, стало быть, они и определяют.

— Ага, президент.

— Ну. Президент. И у нас вон президент одного выгнал, другого посадил…

— А это соответствует национальной безопасности, что посадил и выгнал?

— Ты понимаешь, мы начинаем обсуждать национальную безопасность, притом что у нас в стране феодализм и не определено, что такое национальность. Мы скатываемся на уровень Жирика и Рогозина.

— А я хочу узнать, что такое национальная безопасность.

— Это никак невозможно узнать. Когда у нас 48 процентов населения не любит евреев и 80 процентов — черных. (Это данные опросов общественного мнения.) То есть у нас национальность понимается как принадлежность к какому-то роду-племени. Ты, типа, какого рода-племени? Это не фигура речи, не оговорка и не отговорка. Это четкая формулировка. И человек отвечает: «Я такой-то, сын такого-то…» Типа, ибн Хоттаб. Отчество — это ж надо! Это откровенная ссылка на свою племенную принадлежность… Вот наш уровень. А с национальностью нам еще рано решать вопрос…

Вот ты, Алик, меня попрекаешь, что я шпаргалки приношу на беседы, что, типа, это лишнее, мол, раз мы чего не вспомним, то, значит, оно несущественно. А ну, вот давай вспомни без моей шпаргалки, что было в 94-м общественно значимого!

— В 94-м? Кончилась чековая приватизация, как я уже говорил. И Чубайс перестал командовать приватизацией и стал вице-премьером по экономике. А также началась первая чеченская война. Больше ничего важного не было.

— А теперь я, если не возражаешь, зачту тебе некоторые пункты своей шпаргалки. Первый выход НТВ на четвертом канале. Умер Евгений Леонов. Госдума приняла постановление об амнистии участникам бунтов в августе 91-го и октябре 93-го. Ну как?

— Неплохо. Амнистия — важное событие!

— Договор об общественном согласии и освобождение по амнистии членов ГКЧП. И принятие в Кремле Договора об общественном согласии, смешно — почему-то на два года. До выборов, что ли?

— ГКЧП… А Варенников отказался от амнистии. И доказал в суде свою невиновность, между прочим. Соответственно и все другие члены ГКЧП не нуждались в амнистии…

— Но — обосрались!

— Обосрались? Или надоело на допросы ходить? Кто в тюрьме, кто под подпиской. Обыски, очные ставки, слежка, нервотрепка. На фига? Берешь спокойненько амнистию — и дело в шляпе. Я их очень хорошо понимаю. Сам знаешь.

— Ну, что тут сказать. Ты, видимо, не готов был отдать жизнь, а Варенников за Родину — готов был. А ведь он, кстати, и сейчас жив-здоров!

— При чем тут Родина? Это на войне он за Родину воевал, а не в суде. Да, кстати! Он член блока «Родина», депутат Госдумы. Теперь они все пересрались, и, похоже, Варенников теперь уже жизнь отдавать будет за «Родину» в кавычках, т.е. за Глазьева против Рогозина. Два молодых ловкача запутали старика окончательно…

— Все равно. В суде он честь свою отстаивал! Вот так поступают офицеры! Да!

— Возьми интервью у него!

— А что? Хорошая идея.

— Он же был знаменосец Победы! Он флаг нес в сорок пятом по Красной площади, когда гитлеровские знамена кидали к Мавзолею.

— Надо, да, надо… Следующий пункт нашей программы: венчание в Иерусалиме Пугачевой и Киркорова.

— Издевательство.

— Хорошо. И еще: возвращение в Россию… кого? Через двадцать лет после отъезда? Угадай!

— Ну, кого?

— Солженицына А. И.

— Неплохо, неплохо…

— А скандал с «МММ»?

— Что, уже начался?

— А то. Еще: умер Рождественский Роберт. Ну, допустим… И вот еще: окончание вывода войск из Латвии, Германии и Польши. И введение их, как будто тех же самых войск, в Чечню — это символично! Должна же армия решать какие-то масштабные задачи. Нечего делать — откопайте траншею и потом закопайте. Или траву покрасьте.

— «Прощай, Германия, прощай, / Мы вместе едем в родный край…» Марш был. Я ж рядом с Белорусским вокзалом жил, они оттуда шли и пели… 9 Мая, как сейчас помню.

— Выступление Ельцина в ООН с призывом о защите прав русскоязычного населения на постсоветском пространстве.

— Не нашло отклика.

— А! Падение курса рубля на торгах ММВБ до пяти тысяч — чтоб не соврать, с 3081 рубля за доллар. Черный вторник номер один. И того же 17 октября — убийство Холодова Дмитрия из «МК».

— А ты его знал?

— Нет. Но как сейчас помню — лечу я из Парижа и, поскольку на «Аэрофлоте», жадно набираю русских газет. И на первой полосе «МК», на черном жутком траурном фоне, Холодов наряду с падением рубля. Мне и так невесело, из теплой страны в октябре лететь в московскую слякоть да в разруху — Москва тогда была далеко не та, что сегодня…

— …сегодня Москва такая, что в нее не западло и полететь.

— Ну. И думаю — и слякоть, и серое небо, похожее на половую тряпку, и сразу хамить начнут, прям на границе, таможенники с погранцами… И так тошно — а тут еще и новости: и убивают кого захотят, и экономика рушится, не поднявшись. Тьфу.

Комментарий Свинаренко

Я в тот год продолжал работать в журнале «Домовой». Делал приблизительно то же, что и сейчас: брал интервью у великих и сочинял путевые заметки. Ну разве только книжек не писал и не был издателем.

Первым моим крупным собеседником в 94-м был Артем Тарасов. Он той зимой инкогнито приехал в Москву, мы с ним встречались на каких-то конспиративных квартирах — у него же были раньше проблемы с прокуратурой. Все-таки до чего продвинутый человек! Он многое испытал и понял раньше других. Вот мы с тобой, Алик, были в 94-м еще дети, а Артем уже успел стать миллионером, заплатить со своих доходов не только налоги, но и партвзносы, пережить депутатство, уголовное дело, эмигрантскую жизнь не где— Нибудь, а ты будешь смеяться, в Лондоне! Проторил дорожку… Уехал он аж в феврале 91-го — за полгода до того, как мы испытали демократические восторги на путче… А он к тому времени уже был политэмигрантом! Чудеса. Так тогда он мне рассказал, кто его тогда выдвигал по новой в депутаты: «Это ребята из фирмы „Милан“ (инвестиционная деятельность) — там руководит Александр Яновский. Это и ассоциация „Нефтегаз“ — структура, которой я помог выйти на внешний рынок (президент Рафиков, коммерческий директор Садеков)». Тарасов объяснил, зачем снова идет в думу: «Создавать законодательство, которое охраняло бы права человека. Чтобы он чувствовал себя защищенным. Это самое главное. Потому что, если человек не чувствует себя защищенным, ему плевать, сколько он пожрал, как он одет… Я хочу сказать о том, что считаю главным. Вся наша жизнь до того августа 91-го — цепь нарушений закона. Но и дальше идет беззаконие: путч, разгон Советского Союза, снятие Горбачева — законно избранного президента. Все, что делает Гайдар, — беззаконие, и последний разгон парламента — тоже. Нельзя человеку жить там, где он беззащитен. Возникает мысль: надо защититься от этого. Кто-то начинает платить чиновникам и покупает полмилиции. Другой просто берет чемодан и уезжает. Ну какая еще реакция может быть на то, что завтра вам оторвут голову и никто за это не понесет ответственности? То, что я тогда уехал, — это совершенно нормальная самозащита». Уехал он тогда потому, что «у компетентных товарищей были претензии к „Истоку“ по программе „Урожай“. Но вся история разворачивалась уже после того, как я ушел из „Истока“, — в марте 91-го. Но мне, конечно, потрепали нервы… Меня по-прежнему обвиняют в незаконном вывозе из страны тридцати миллионов долларов (цифра Руцкого). Ко мне в Лондон приезжал бандит, человек, видно, с большими связями, — очень многое знал об „Истоке“, до подробностей, обо мне, о данных следствия. Хочешь, говорит, завтра министр выступит по ТВ, по радио, хочешь — генеральный прокурор, и скажут, что ты честный человек.

Просил очень много: три миллиона долларов. Я ему сказал, давай сначала снизим цену в десять раз, а потом посмотрим, что за товар. …Это опасные игры, но я готов ладить даже с этими людьми, потому что не вижу пока способа бороться. Все-таки слишком разбогатеть — это плохо».

Блядь, ну вот как будто не было этих десяти лет!

Еще он мне растолковал, зачем бросает бизнес: «Политика — это более интеллектуальное занятие, чем бизнес. Она многограннее, интереснее… Ничего нового в бизнесе для меня нет. Я знаю, как меня надували, как я вылезал, что хорошо и что плохо, что сколько приносит и что чем кончается. Я знаю в России дела, за которые здесь никто еще не брался и которые могут принести сотни миллионов долларов… Но! Бизнес для меня потерял прелесть: я его весь просчитал. Деньги ради денег? На каком-то этапе, когда вы удовлетворите свои потребности, это становится неинтересным. Я пожил богато… И понял, что особенно много мне не нужно. Я не хочу развивать свои потребности в сторону невероятных богатств». Еще Артем рассказал про съезды клуба молодых миллионеров, в который он тогда входил. «Съезды проходят четыре-пять раз в год. В разных странах — на Тайване, Америке, Австралии, а как-то мы во время съезда плыли на пароходе „Queen Elisabeth“ по океану. В прошлом году Горбачева звали выступить у нас на съезде. Он потребовал пятьдесят тысяч долларов. Мы не дали, и он не приехал. Ну и зря. А Джеральд Форд выступал бесплатно. Клуб наш — что-то вроде масонской ложи. Я не могу о нем много рассказывать. Могу только сказать, что встречался там с принцем Чарльзом, обедал за одним столом с Дэном Куйлом, вице-президентом США. Ездил в Женеву к своему приятелю Эдмонду, его фамилия — немножко Ротшильд».

Финал нашей беседы был такой: «Я к себе приехал. Американцы и англичане тоже интересные, я согласен, но русские — это свои, а те чужие. Здесь, на родине, — привычный стиль жизни, что-то втравленное с детства. У нас хорошо, наше — лучшее в мире — мне же это вдалбливали. Ну нравится мне туалет с гвоздем, и к нему приколота газета. А там люди ставят дома джакузи в шестидесятиметровой комнате. Зачем, ну зачем? Не понимаю я этого…»

Сейчас Артем снова, в очередной раз, вернулся в Россию. Пишет книгу про себя, она скоро выйдет в Москве.

Совершенно потряс меня тогда Святослав Федоров, с которым я сделал в 94-м большое интервью. «Глыба, матерый человечище, титан». Жаловался на твоего друга: «Я давно уже борюсь с Чубайсом, с его теорией приватизации. Больше года добиваюсь от него ответа: наш институт — сколько в нем процентов государственного и сколько мы создали своим трудом? Не отвечает, и мы не имеем возможности платить людям их долю прибыли… Власти проводят антирыночную политику. Более того, нас грабят. У нас забрали на 5 триллионов долларов собственности на земле, на 20 триллионов под землей, — забрали в революцию и до сих пор не отдают, морочат голову. (Если посчитать, исходя из этих цифр, то на каждого жителя России приходится по 160 тыс. долларов. — И. С.) А вместо этого — ваучеры общей стоимостью в 1,5 млрд. долл. Копейки! Нам отдают 0,03 процента нашей собственности. А остальным распоряжаются 20 миллионов чиновников, никогда столько не было! Они уже весь ЦК заняли, а сейчас и Белый дом, и бывший дом Политпросвещения — они плодятся со скоростью клопов!..

В Америке возникло 11 тысяч предприятий, где все рабочие и служащие имеют акции, — что-то типа народного капитализма. Это реализация программы ИСОП (индивидуальная собственность на орудия производства), у нас про такую не слышали. Ее придумали сорок лет назад, но долго не воспринимали: как это так, отдать рабочим акции? Рабов сделать хозяевами? И только когда Америка стала заходить в тупик, начали к этим идеям прислушиваться. А то ведь капиталисты — жадные люди, стараются всегда отдать минимум зарплаты людям и максимум взять себе. И так подрывается покупательная способность людей. Товар производится, но он никому не нужен. А надо по-другому: сначала создать покупателя, а потом сделать для него товар. А я не могу отдать собственность коллективу: Чубайс тянет с ответом! Пусть он скажет: доля государства такая-то, коллектива — такая-то, и назначит арендную плату. Если цена будет нормальная, мы согласимся. А нет, так у нас есть земля в Протасово, возьмем в банке кредит и спокойно построим клинику на своей земле. А это все оставим товарищу Чубайсу. Может, он тут какое производство откроет — да хоть ткацкий цех. Или под офисы отдаст (сейчас модно)…

Энергия — это наследственное. Гены играют свою роль. Энергия — или она есть, или ее нет. И тут ничего не сделаешь. Вот я смотрю на своих сотрудников — они не виноваты, у них просто нет энергии. У них просто плохие надпочечники, они выделяют мало адреналина. И в мозгу, в гипоталамусе, есть такая субстанция, которая выделяет гормон (его еще не могут толком ухватить) энергии — у кого много, у кого мало. Так что все предопределено — может человек сворачивать горы или нет. Кому-то действительно бог не дал — и все. И я к таким людям отношусь снисходительно — они не виноваты. Думаю, активных энергичных людей — 2—3 процента. Трудоголиков больше — 15—18 процентов. И при социализме, при фашизме будут работать, при любой диктатуре. Точно так же есть 15—18 процентов людей, которые не будут работать ни при каком режиме. А серединка — то туда клонится, то сюда. Выгодно работать — они работают, нет — сидят без дела. Вот для этого-то болота и нужен рынок. В итоге 22 процента очень активны, а 18 процентам ничего не нужно…

На машине я на дачу еду час. Это много. А был бы вертолет на крыше, так я бы за двенадцать минут добирался туда».

Он таки купил вертолет. И — разбился на нем… Это была одна из самых первых в череде громких вертолетных аварий…

Комментарий

Вот по поводу Федорова не могу удержаться. Я даже не об абсурдности цифр, о которых он говорит. Не о беспомощности рассуждений о национальном богатстве и способе его измерения. Чиновников в России около четырех миллионов, а не двадцать… Я не об этом. Конечно, понятно — о мертвых либо хорошо, либо никак: Но! Я неплохо знаю суть полемики между Федоровым и Чубайсом, чтобы вот так, запросто, оставить без комментария федоровский пассаж.

Вот смотрите. Приходит к инвестору человек и говорит — у меня есть идея, давайте я построю завод (больницу, офис — неважно). Инвестор говорит — давай! Тогда человек говорит инвестору — давай деньги. Тот говорит — хорошо. И деньги дает. Человек строит завод, получает зарплату, набирает персонал, который тоже получает зарплату за свой труд. Даже дилетанту вопрос о принадлежности завода ясен как божий день: завод принадлежит инвестору. Завод построен на его деньги. Только он и рисковал ими, поскольку нанятые инвестором люди, включая вышеназванного персонажа, ни копейки в завод своих денег не вложили, а за свой труд без задержек получали неплохую зарплату. Если бы проект закончился неудачей, то пострадал бы только один инвестор, персонал же — нет. Повторюсь, по любым понятиям завод принадлежит инвестору.

Теперь представьте себе, что инвестор — это государство, а завод — это «Микрохирургия глаза». Вот Федоров и приходил к Чубайсу с вопросом — какая доля трудового коллектива в уставном капитале МНТК? Ему отвечали — никакая! Вы свою долю каждый месяц получали наличными, пятого и двадцатого. Обычные отношения работника и работодателя. Как говорится — чьи деньги и чьи риски, того и собственность. Нет, возмущался Федоров, как же так. Трудовой коллектив работал? Ему отвечают — работал. Вон на «Дженерал моторе» трудовой коллектив тоже работает, но ему не приходит же в голову на этом основании требовать долю у акционеров. Но у нас собственность трудового коллектива! — горячился Федоров. А ему в ответ — это кто же так решил? Государство? Нет! Ты сам так придумал и на этом основании требуешь передать тебе бесплатно государственной собственности на многие миллионы долларов. Мы согласны, что у вас нет денег купить это по реальной цене, мы готовы говорить о льготах, рассрочках и прочих вещах, но бесплатно — шалишь! Нет, говорит — хочу бесплатно, и все тут. Бодяга…

Короче, Федоров лукавил. Ответы ему давались. И много раз. Просто эти ответы его не устраивали, поэтому он их и не слышал. Заметим попутно, что МНТК «Микрохирургия глаза» строился на валютные кредиты, которые государство брало на Западе. Ни одной копейки кредитов Федоров государству не вернул. А вот государство, теперь уже Россия, эти кредиты, да еще с процентами, отдает до сих пор. Вот от таких проектов и образовался наш внешний долг в 150 млрд. долларов.

Еще один штрих. Судя по прессе, после гибели Федорова выяснилось, что не такой уж он радетель интересов трудового коллектива. Почти всю собственность, которую он сумел зафиксировать как частную, он оформил на себя лично, хотя зарабатывалось-то это всем трудовым коллективом. Во всяком случае, так этот «матерый человечище» всегда, для публики, декларировал.

И последнее. Действительно, в середине восьмидесятых в США была мода на маленькие предприятия, принадлежащие трудовым коллективам. Их наделали тысяч десять. Только вот к началу девяностых они все обанкротились, а затем и мода на эти колхозы прошла. И у нас, кстати, тоже. Помните, сколько было разговоров про кооперативы, про арендные предприятия? Ну и где они, эти передовые формы собственности, значительно опережающие по эффективности частную? Умерла идея… Не выдержала конкуренции… Погиб и ее глашатай. Все суета сует… Тлен и прах… Господи, прости нас, грешных!

Комментарий Свинаренко

Еще в 94-м я взял интервью у вполне тогда уже звезды — Лени Парфенова.

«Он быстро, с чувством рассказал еще раз про то, до чего давно додумался и про что, наверное, уж сто раз говорил на застольях.

«С прежними проблемами покончено, а теперь новые. Но теперешние правила игры жестче, но честнее: нужны деньги, а не лавирование между консервативным горкомом и либеральным ЦК, или выбивание теса по блату, или сокрытие второго порося. Москва стала отдельным государством, которое вышло на первое в мире место по потреблению „Роллс-Ройсов“. Это новое время лучше старого. У нас в деревне все строятся — хоть баню! — и покупают телевизор „Фунай“! А старое было уж вконец нестерпимо — это подтверждают в откровенных беседах даже Василий Белов и Владимир Солоухин, которых трудно заподозрить в симпатиях к западному либерализму…

Я не смотрю телевизор. Мне там нечего смотреть. Это квазижизнь. Понятно, что телевидение глуповато. Оно не может быть другим, оно самое простое по восприятию — между завариванием чая и протиранием пыли. И должно быть потреблено сейчас («И немедленно выпил»). Не смотрю я этого», — говорит он устало на прощание».

Именно тогда, в 94-м, я напечатал новое интервью с Бильжо. И он там очень подробно рассказал о своих планах, которые, вы будете смеяться, все выполнены. Это создание клуба «Петрович», издание ряда книг, съемка мультфильмов и работа на ТВ. Во дает!

Еще был могучий персонаж — дедушка Эрнст Неизвестный. Он сообщил мне, что в Америке (где мы в его доме и выпивали) попал в «такие условия (технические), что все задуманное берется и воплощается („в таких я никогда еще не работал“)». Он вспомнил старые годы, Советский Союз: «Мне не давали работы, не пускали на Запад. Против меня возбуждались уголовные дела, меня обвиняли в валютных махинациях, в шпионаже и проч. Меня постоянно встречали на улице странные люди и избивали, ребра ломали, пальцы, нос. Кто это был? Наверное, Комитет. В милиции меня били, вусмерть, ни за что. Утром встанешь, отмоешь кровь — ив мастерскую, я скульптор, мне надо лепить».

В Испанию я в том году впервые съездил. В Памплону, на фиесту. И там понял такую вещь: «Увидеть корриду один раз — значит ничего не увидеть, а только все испортить. Если в вашем распоряжении только один шанс, так лучше и не ходите. Иначе вы оттуда вынесете самое превратное впечатление. А пообвыкнетесь немного, так постепенно, может, и вас захватит этот испанский азарт, и вы поддадитесь магии тавромахии. Утеря этой корридной девственности происходит довольно быстро — в следующий же раз. На второй корриде уже не столько морщишься от обильной крови, но испытываешь даже некоторое удовольствие, от которого не отказываться же на всю оставшуюся жизнь из-за одного-то первого болезненного раза?

И потом, есть такая версия: бык символизирует мрак, варварство и тупую силу, а матадор — человека, цивилизацию и свет. Вспомните пикассовскую (испанец!) «Гернику»: там страшный бык победил матадора — Гернику разбомбили война и бычья мутность фашизма.

Да, коррида — не такое зрелище, на которое пришел бы профан, все понял и оценил. Это как опера, на которой дилетанту — без подготовки — смертельно, до сонливости, скучно. Тут надо столько всего знать, кучу тонкостей!

А почитателей и знатоков корриды в мире, полагаю, поменьше, чем оперных фэнов, тут еще меньше места для непосвященного.

А правду говорят, что самая настоящая коррида — в Памплоне, что все остальное с ней не сравнится? Ну, не совсем так. Тут публика добрая, пьяная, ей что ни покажи — довольна. Другое дело в Мадриде. Зритель там все тонкости знает и жутко требовательный: чуть что не так, свистит и орет. Попробуй в Мадриде матадор подставить быку пустую мулету вместо себя! Это позор. А в Памплоне такое сплошь и рядом: мулета напротив быка, а матадор сбоку стоит…»

Еще у меня весной 94-го, в марте, была историческая поездка, на тот момент: никто в те времена не ездил на вручение «Оскаров», а я — слетал туда. И сочинил текст. Это было очень давно — тогда еще не было прямых рейсов на Лос— Анджелес. И приходилось добираться с пересадкой — к примеру, из Сан-Франциско.

Было страшно: а вдруг не пустят? Про что я вообще буду писать? А если никто не даст интервью? Что, вот так и вернусь пустой? Скажу, мол, обосрался? Но — как-то все сложилось. Я после еще туда наезжал временами, пока не наскучило; каждый раз одно и то же, все те же фальшивые восторги, призванные замаскировать тот факт, что «Оскары» — это голый пиар, не более того…

Свинаренко: Видный кинокритик Денис Горелов сравнивал чеченских полевых командиров с индейскими вождями. Типа американцы краснокожих расхерачили по полной программе, а мы со своими чичкаемся.

— Ничего подобного. Между ними большая разница! Полевой командир Шамиль Басаев отличается от полевого командира Чингачгука принципиально. Басаев нам свою землю не продавал, денег за нее не получал, мы ее забрали, а они с этим не согласились. Не было сделки!

— А так ли это? Точно ли не согласились? А как же Шамиль (не Басаев, а его великий предшественник), который сдался русскому царю и поехал со своим гаремом жить в Калугу, вместо того чтоб пасть в бою или партизанить до конца в горах? Теперешние чечены — его правопреемники. А Джохар Дудаев, который на службе у белого царя дослужился до генерала и только после этого вспомнил про незалежность — и поехал строить чеченскую государственность? Не есть ли это хотя и косвенные, но железные доказательства того, что наши полевые командиры не в своем праве? Что массовое вступление чеченов в компартию и в военные училища — это посильнее продажи Манхэттена? Что, много в Штатах генералов индейцев? То-то же. Но в любом случае, война есть война, и если уж чеченцы в нее ввязались и не сдаются, то она должна идти до конца: либо до водружения чеченского флага над Кремлем — наверно, так они формулируют задачу, иначе зачем же и влезать было, — либо, что тоже логично, до последнего чеченца.

— И тем не менее. Сделки купли-продажи не было. Была военная победа в 1856 году. Покорение. Усмирение. Капитуляция перед лицом неизбежного геноцида. Осознанная необходимость подчиниться, мимикрировать, против воли принять правила игры. Так оно и есть. Однако вот индейского варианта — продажи своей земли за деньги, отдавая себе отчет в совершаемом, абсолютно добровольно, этого — не было. Чечены нам свою землю не продавали. Мы ее у них забрали.

— Неважно. Это не наш вопрос. Не мы ее забирали, не нам ее и отдавать. Я не собираюсь скальпы снимать ни с тех, ни с этих, и Верной Рукой, другом индейцев, я тоже не намерен становиться. Индейцы, чечены —мы про них как-то очень кстати заговорили. Поскольку у нас на повестке дня — приватизация в России, при том, что у русских наряду с чеченами и индейцами очень слабое уважение к частной собственности…

Комментарий Свинаренко

Я говорю про ту собственность, которая принадлежит не им, а кому-то постороннему… На днях мы что-то похожее обсуждали с одним нашим товарищем, весьма, по любым меркам, состоятельным человеком (не будем называть его фамилию). Так он сетовал, что вот нету у нашего народа уважения к этой самой частной собственности. К священному ее характеру.

Священность ее мне непонятна. Ну, пусть будет частная собственность, и пусть закон ее охраняет. Но мне скучен этот пафос, мне неприятно, когда при обсуждении частной собственности у людей загораются глаза. Ах, ах! Священная она, видите ли! Еб твою мать! Вот про то, что, к примеру, жизнь у человека нельзя отнимать, — никто не орет, не блажит. Свобода там, защита прав каких— Нибудь — это как бы в рабочем порядке, а нет — так и ладно. Но как про частную собственность речь заходит — так сразу пафос. Это как-то не очень красиво. Вот наш знакомый журналист Пьяных очень тепло отзывается о капиталистах, он так это понимает, что у них миссия, что они спасают страну и вообще в таком духе. И это мне не очень понятно, это из того же ряда. Я понимаю, когда люди снимают шляпу перед матерью Терезой, которая бесплатно возилась с убогими и омывала их язвы, — это да. Но капиталист, он просто наживается лично — и все, он бабки колотит. Живет и работает для себя. Я ничего против этого не имею. Но пафос-то к чему тут? Глупо любить человека только за то, что он капиталист. Работа себе и работа. Не самая благородная, скажу я тебе. Принадлежность к некоторым профессиям — в этот список наряду с бизнесменами входят еще журналисты и проститутки — уже бросает тень на человека. Если у него такое ремесло, то, скорей всего, что-то с ним не в порядке и он еще должен оправдаться, доказать, что не верблюд.

И вот наш капиталист излагал выстраданное: «Когда же у нас введут передовой закон, как в Америке, чтоб можно было убивать всякого, кто залез к тебе на участок, на твою частную собственность?» Он припомнил, как в «Литгазете» при советской еще власти клеймили человека — он стрелял в мальчика, который залез воровать вишни. И пафос речи нашего бизнесмена был такой: мальчик лезет воровать, ему стрельнули в жопу солью, и такой кипеш! Вместо того чтоб через газету поддержать честного дачника и заклеймить воровство… А там, по-моему, не солью стреляли, а картечью, и мальчику не просто жопу поцарапало — а его то ли убили, то ли он инвалидом остался… Вот такой пафос. И я только потом сообразил, а что же меня смутило в этой беседе. Вот что. Нельзя так внезапно на голом месте научить людей уважать эту самую собственность! Надо б сперва озадачиться этим нашим уцелевшим олигархам и проявить инициативу по проведению реституции. Иначе нехорошо выходит. Вот что в 1917-м отняли, это как бы чепуха, плевать. А вот что у нас замахиваются забрать, так тут караул! Нет уж, давайте Рукавишникову Саше отдадим собственность его предков купцов в Нижнем Новгороде. Тогда он станет мультимиллионером и тебе не придется давать ему денег на отливку памятника Александру Второму. Он сам таких памятников отольет сколько захочет и еще тебе денег даст в долг. Вот сперва — или параллельно — разобраться с возвращением награбленного в революцию, а дальше требовать уважения к священному характеру частной собственности… А ты говоришь — индейцы понимали, что чье.

Вот говорят, что реституция невозможна. Я не понимаю — почему? Но если сторонники этой версии правы, тогда надо признать и следующее: следовательно, и всенародное уважение к частной собственности точно так же невозможно. Уважение будет только со стороны тех, у кого такой собственности много. Вот — Демидовым не отдали их заводы, а у братьев Черных заводы отнять будто бы нельзя. Ну чем Черные лучше Демидовых? В 1918-м сажали буржуев и отнимали у них миллионы, и никто ничего не вернул и не извинился — а отчего ж тогда Ходорковский будет неприкосновенным? Логики нету. Вон в Латвии и Эстонии — отдают. А мы, к сожалению, опять умней всех.

Чего проще — посчитать, что осталось, — и отдать. Нет, говорят, это очень сложно. Мне это дико нравится! Когда у других отняли собственность, так пошли они на х…, кто такие! А когда у тебя пытаются отнять — другое дело, тут сразу возникает священное право частной собственности. И индейцы тебе при этом кажутся не очень сознательными! Которые не уважали право фермеров на купленную землю! Сименс не просил, чтоб у него отнимали завод «Электросила» в Санкт-Петербурге и после его сносили. Такого документа из Нью-йоркского музея вы мне не предъявите. Не слал он таких факсов. А раз не слал, так и насрать ему на технические проблемы русских, что-де они ворованное подвергли перестройке — да хоть и ускорению! Или вы начнете рассказывать, что воровать и не возвращать — русский национальный обычай? Типа латыши возвращают наследникам собственность, а с русских не положено спрашивать? Лажа какая-то. И тут дело не в том, что уцелело, а что нет. А в принципе дело! Не обязательно отдавать немцам «Электросилу». Но было бы очень красиво, если б Мингосимущество — или там кто — прислало Сименсу письмо: «Начинаем процедуру рассмотрения ваших прав на завод. Извините, что мы у вас его по-хамски отняли». Процедура может растянуться на сто лет! Тот же Сименс, слава богу, не бедный. Но если б он получил хоть сто долларов за свой бывший завод, официально, от русского правительства — он бы прослезился. И повесил бы квитанцию в рамку на стене. Мы могли б расплатиться какой-то льготой — от налогов его освободить, к примеру, на год. Он бы еще и отплатил сторицей… И вот еще какой у меня аргумент вдруг обнаружился. Французам наше правительство платит же по царским облигациям? Платит! И эти выплаты делают тему реституции не смешной, а всего лишь очень сложной и мучительной. Но зато начни мы такую процедуру, люди б на нас другими глазами посмотрели. Они б зауважали русских!

Еще есть аргумент, что наследников стало много, между ними не разобраться. Слушайте, не лезьте в чужие деньги, пусть законные владельцы сами решат, как им делить свое родное имущество, а? Это была их священная частная собственность, а не ваша. Ну, пусть мало им заплатят, ничего, миллионеры часто удавиться готовы из-за копеек…

С удовольствием проложусь тут Солженицыным. Он про реституцию говорит не прямо и не вообще, а только применительно к земле — ну и что, все равно в тему. Поехали:

«…А ведь раньше, чем так страстно обсуждать продажу сельскохозяйственной земли, — задуматься бы: а откуда она у государства взялась? Ведь вся она ворованная — отобранная у крестьянства. Так раньше гомона о продаже поискать бы пути, как вернуть землю крестьянам: и колхозникам-совхозникам, ограбленным в коллективизацию; и не менее того, а даже раньше — потомкам раскулаченных. Такие обнаруживаются во многих местах и просят вернуть им участок именно своего деда-прадеда. („Докажи бумагами изъятие!“ — как будто раскулачникам выдавали справки. Но местные жители помнят.) И это — справедливо, все вместе это было бы реабилитацией крестьянства. А если мы этого не сделаем — то мы государство разбойников».

Я человек весьма правых взглядов, я страшный антикоммунист, но скажу честно. Логика такова, что, если ей следовать, то итоги приватизации можно смело пересматривать. Эта риторика — о священном праве частной собственности — не выдерживает критики. Либо собственность священна, и тогда никому не интересны русские технические проблемы и надо со всеми договариваться о компенсации. Либо, если технические вопросы вам кажутся первостепенными, ничто не свято и собственность можно делить без конца. Тогда желательно. При этом — мы ж видим, как важна техническая сторона, — каждый раз посильней запутывать следы, жечь побольше документов и устранять наследников. Я тут не спорю, не отстаиваю некую позицию — просто я как-то подавлен тем, что, выходит, решения у проблемы нету, раз уж таково состояние умов в стране. Печально это. Ситуация, похоже, безнадежная… Вот проведи сейчас референдум результатов по отмене приватизации? Каков будет ответ? То-то же…

А что мы все вокруг да около? А что, собственно, приватизация?

Вот, например, Солженицын, который вернулся на родину как раз в интересующем нас 94-м году. Интересно освежить в памяти его оценку приватизации. Я считаю, что его мнение по волнующему нас вопросу украсит нашу главу. Приличный человек, вдумчивый исследователь и, что тоже нам очень удобно, вовсе не левый, а самый что ни на есть либерал. Обеспечивается, так сказать, полное отсутствие оголтелости. И бескорыстности: он сам ничего в реформы не приобрел — и не потерял. Он на них смотрел в разных смыслах со стороны…

«Частная собственность — верное естественное условие для деятельности человека, она воспитывает активных, заинтересованных работников, но ей непременно должна сопутствовать строжайшая законность. Преступно же то правительство, которое бросает национальную собственность на расхват, а своих граждан в зубы хищникам — в отсутствии Закона.

…Малочисленные ловкачи с исходным, хоть и малым капитальцем скупали за бесценок, от недоуменных одиночек, крупные партии ваучеров и затем через них — приглянувшиеся куски государственного имущества.

…Но еще и это было только началом бед, ибо, как легко Догадаться, сравнительно с национальным достоянием богатейшей страны вся сумма ваучеров по своей стоимости была ничтожна: «раздел», объявленный народу, коснулся едва ли заметных долей одного процента достояния. И в середине 1994-го высокодоверенный вице-премьер Чубайс, демонстрирующий недавним советским людям столь привычную им «стальную волю», объявил «второй этап приватизации» — так, чтобы государственное имущество перешло бы в руки немногих дельцов (эта цель и публично заявлялась членами его аппарата). Притом он выдвинул лозунг обвальной приватизации: то есть почти мгновенности ее, врасплох, — и с гордостью вещал, что «такого темпа приватизации еще не видел мир!». (Да, конечно, такая преступная глупость еще нигде в мире не произросла. Прытко бегают — часто падают.) Приватизация внедрялась по всей стране с тем же неоглядным безумием, с той же разрушительной скоростью, как «национализация» (1917—1918) и коллективизация (1930), — только с обратным знаком.

…Вела ли высших приватизаторов ложная теория, что как только собственность рассредоточится по частным рукам — так сама собой, из ничего, возникнет конкуренция, что производство станет эффективным от одной лишь смены хозяев? Гай-чубайские реформы велись в понятиях Маркса: если средства производства раздать в частные руки — вот сразу и наступит капитализм и заработает?

С лета 1994 и начался этот «второй этап», и всего за несколько месяцев проведена была сплошная и практически бесплатная раздача государственного имущества избранным домогателям. Изредка в газетах появлялись сообщения о сенсационной разворовке всенародного добра. Да народ, и не зная тех тайных цен и тайных сделок, безошибочным наглядом творимого угадал суть и назвал весь процесс «прихватизацией».

…Вся эта разворовка и прошла во тьме при народной еще неосознанности как непоправимо для всех жителей страны происходящее. Грандиозных масштабов расхищения (сотни миллиардов долларов утекли за границу) народ не видел зримо, не мог знать никаких подробностей и цифр или задуматься над ними: что национальное производство в безучастных руках упало вдвое (во время войны с Гитлером упало только на четверть); что с 1990 года в России не построено ни одного крупного промышленного предприятия. Отдавшись повседневному бытовому течению нынешней трудной жизни, люди не ощутили необратимости совершаемых над страною злодейств. Но едва раздались отдельные робкие голоса о ревизии, сказочно разбогатевшие новобогачи-грязнохваты (да не сами они, а покорные им газетчики) дружно и ультимативно заявили народу: пересмотр приватизации? — это будет гражданская война! Ограбление непроснувшегося народа прошло гладко и без гражданской войны — а вот восстановление справедливости вызовет кровавую гражданскую! Что мы расхватали — того не отдадим!!»

О! Вот еще я что придумал! Вот я какую еще на…бку нашел и разоблачил! Это возвращаясь к вопросу о священной частной собственности. Частная типа священная, а остальные — нет. Отчего же вдруг у нас так дискриминируются прочие разновидности собственности? А давайте, государственная собственность тоже будет священная! И, сука, общенародная пусть будет священная тоже! Ну как, смешно? То-то же.

Комментарий

ПРИВАТИЗАЦИЯ: КАК Я ЕЕ ПОНИМАЮ

Этот комментарий давался мне очень тяжело. Здесь мы имеем как раз тот случай, когда мысли и воспоминания душат, лезут друг на дружку, мешаются, путаются… Ну и, конечно, я боюсь оказаться предвзятым. Я не могу сохранить объективность, встать в этом вопросе над схваткой. Я сильно старался быть если не объективным, то хотя бы спокойным. Ну, уж как получилось, так получилось. Не судите строго, люди добрые…

ПОЧЕМУ НЕ БЫЛО РЕСТИТУЦИИ

Трагический свинаренковский пафос осуждения пафоса мне неприятен. Вот это сравнение предпринимателя с проституткой… Боже, какая литературщина. Сколько в этом позерства и конъюнктуры. Теперь ведь это модно — ругать бизнесменов. Представление о технических проблемах реализации реституции как о чем-то второстепенном, низком, недостойном — это все от незнания предмета и последствий, которые могут случиться, если в самом начале не иметь четкого представления, как эти технические проблемы будут решаться. Проще всего сказать — я не тактик, я стратег, мол, вы умные, вот и думайте, как решать эту проблему. А покуда вы ее не решите, так вот и будете в моих глазах полными обсосами и говнюками, и я всегда буду вам ставить лыко в строку и говорить, плохо, господа, очень-с плохо-с, безобразно вы провели все это. Как это хорошо у Игорька получается — чуть-чуть грассируя.

А давайте-ка, прежде чем объяснять про реституцию, вернее, про ее отсутствие, я вам расскажу свою историю. Вот, значит, выслали немцев в Казахстан осенью 41-го. Моих конкретно выслали из села Джигинка, Анапского района Краснодарского края. Прожили они в ссылке до 1969 года, она уж кончилась давно, а они все жили в Казахстане. Там и я в 61-м году родился. Но тетка Ольга, отцова сестра, она с мужем и детьми в 66-м году уехала обратно в Джигинку. Приехали, построились, огород, скотина, пошли в совхоз работать. И вот в 68-м году, летом, я первый раз приехал к ней гостить на летние каникулы. И очень хорошо помню один случай. Идем мы с теткой по улице, и она показывает мне дом — большой, крепкий южный дом-мазанку с черепичной крышей — и говорит: «А вот это наш дом. Мы в нем до ссылки жили. Отец (соответственно — мой дед. — А.К.) его построил еще в начале тридцатых, когда и совхоза-то не было». Я ей говорю: «Тетя, а есть какая-то возможность его забрать?» Она говорит: «Нет, после нашей высылки там поселили эвакуированных, так они теперь там и живут». «Пусть уезжают из нашего дома», — говорю я ей. А она мне в ответ: «А куда им ехать? Я с ними разговаривала, они говорят, что там, где они раньше жили, теперь какие-то другие люди поселились. А у тех — такая же история. В общем, не ломай себе голову. Мы вон построили себе дом не хуже этого. Пусть уж все остается как есть. Иначе у этой истории конца вообще не будет». Каждое лето, пока я был школьником, я приезжал в Джигинку. Десять лет много раз проходил мимо этого дома. Я в нем ни разу не был. И шелковица у изгороди была — я ни разу не съел ни одной ягоды. Я знал — это уже не мое, чужое. Почему? Не знаю. Это было как приговор. Тетка сказала — не трогай, не береди. Я и не бередил. Я с тех пор знаю — справедливой реституции не бывает. Этот ящик Пандоры нельзя открывать. Хуже будет. А псевдореституцию, которую провели в Восточной Европе и Прибалтике, я лично не очень высоко оцениваю. Почему? Сейчас объясню.

В Прибалтике провели реституцию. Все, что до 1940-го года кому принадлежало, а потом отобрали, — вернуть немедля, и делу конец. На первый взгляд — неплохо. А если копнуть — херня на палке. Ну, например, самый простой вопрос — а если отобрали до 40-го года? Тогда как —Не возвращать? В независимой Латвии (я уже об этом писал) в период между 1918 и 1940 годами было много чего несправедливо отнято у русских, евреев, поляков и, прежде всего, конечно, у немцев. Это легко доказать. В отличие от примера, который приводит Исаич, тут и документы в порядке, и все такое. А? Что заерзали? Ах, историческая вина немцев, агрессоры? Что ж вы, бляди, тогда своими эсэсовскими нашивками хвастаетесь? Партизан русских в тюрьму сажаете? Может, вы и в Холокосте не участвовали? Или у вас так: здесь играть, здесь не играть, а здесь рыбу заворачивали? Вы уж определитесь — либо немцам верните, ну, хотя бы Домский собор, либо уж тогда не врите, что у вас честная реституция.

Чехия? Вроде все хорошо. Ее нам вечно в пример ставят. Ну так, для разминки. В довоенной Чехословакии немцев было 3 миллиона 200 тысяч человек. Больше, чем словаков. Задолго до мюнхенского сговора правительства Масарика и Бенеша начали тотальное выдавливание немцев из Чехословакии, и прежде всего, из Судетской области. Были, конечно, и реквизиции, а как же без них? Опять же все документы есть, чин чинарем. Чего глаза прячете? Если реституция так реституция, а не языком болтать. Или опять про историческую вину заговорим? А что, чехи и полукровки не служили в вермахте? Это значит, как в Париж на танке в 40-м въезжать — ты немец, а как в 45-м за русской пайкой в очередь — так сразу чех. Здорово у вас получается. Ты уж определись, родной, кто ты — Карл или Карел Готт? Ну ладно. Хорошо. Допустим. С немцами — более или менее понятно. А вот еще в 18-м году чехословацкий корпус в Гражданскую войну вывез из России значительную часть ее золотого запаса. Общеизвестный факт, который и чехи-то не сильно отрицают. На этом запасе и стоял чехословацкий самый высокий уровень жизни в Европе в межвоенный период. Может, того, вернуть, а? И опять же бумажки есть, воспоминания там… А? Что? Нет, не наши, ваши воспоминания! Нет? А что так сразу — хамить? Я ведь просто так спросил. Да я даже знаю, что вы ответите. Мол, 68-й год все списал. Конечно. Безусловно. Всенепременнейше. Как это я раньше не догадался. Лезу со своими дурацкими вопросами к серьезным людям.

Продолжать или не надо? Я думаю — достаточно. Все реституции, которые мне известны, — половинчаты и декоративны. Они настолько субъективны, что любой такой пурист, как Свинаренко, раскритикует их также пылко, как и наше отсутствие реституции. В указанных выше странах был понятный образ врага — русские. Они пришли и все переотнимали. Понятно, что это условная схема. Там были и собственные делители. Но таков национальный миф. Теперь же, когда они освободились от русского ига, то реституция, пусть куцая, которой они почему-то гордятся, хотя должны стесняться, безусловно, воспринимается как национальный реванш.

В России все закручено посильнее, чем в Чехии или Латвии. У нас этот дурдом и кошмар (которым, кстати, тут на днях нам велели гордиться) продолжался не сорок, а семьдесят пять лет. У нас, в отличие от них, еще Гражданская война была. Так вот у нас, я убежден, проводить реституцию можно либо как профанацию, либо как дикую провокацию войны всех против всех.

У нас ведь одна часть нации отнимала у другой. У нас не было внешнего врага. Условно говоря, дед Игоря отнимал у моего деда. И? Что? Мне теперь у Игорька отнять его квартиру, что ли? Да пусть подавится. Ему и жить-то негде будет. Стыдно сказать, мне его жалко. А еще больше — его детей. Они-то точно ни при чем. Как, впрочем, и сам радетель реституции — Игорь Свинаренко.

И, наконец, здесь уже я святотатствую, и запятую, похоже, ставлю самому Александру Исаевичу. Смотрите: если уж говорить о «раскулаченных» крестьянах, то, может быть, мы не забудем, что многие из раскулаченных в тридцатых годах «кулаков» кулаками-то стали на отобранной в революцию у русских помещиков земле? «Декрет о земле» такой, слыхали? «Помещичье землевладение отменяется навсегда и без всякого выкупа…» О как заучил! По памяти цитирую. Может, мы землицу-то, того, помещикам вернем? Или их потомкам. Чтобы по справедливости. Представляете, что тут начнется? И думать не моги. Дурдом.

Однако хрупкая психика господина Свинаренко не выдерживает. Ишь, он морду воротит. Не по справедливости, говорит. Не честно. Не признаю.

Ну и не признавай. Лучше уж пережить истерику от одного такого «правдолюбца», чем страну очередной раз в крови утопить, ради торжества принципа. Уж сколько раз это было. Хватит.

Ящик Пандоры — страшная вещь. И открывать его могут советовать только такие мечтательные и безответственные люди, как Игорек. Воистину — благими намерениями вымощена дорога в ад.

За прежние ошибки пусть расплачиваются те, кто их совершил, а не их дети и внуки. Бог им судья. Вот моя тетя Оля (царствие ей небесное) всех простила. Наша же задача — не совершить новых грехов и благоглупостей. И мне вообще непонятна эта логика — раз не провели реституцию, значит, можно пересматривать итоги приватизации. Странно… А как эти вещи связаны? По этой логике получается, что если кто-то восемьдесят пять лет назад занимался разбоем и грабежом, а теперь давно сгнил, проклятый своими жертвами, то можно запросто начинать снова грабить и разбойничать? Ах, надо исправить последствия его преступлений? А их можно исправить? По-моему, как ни трагично, есть вещи, которые исправить нельзя. Можно только помнить. И никогда не забывать. Никогда. А в конце концов, у меня он ничего не отнимал, а дед мой лежит в могиле в алтайской тайге. Ему уже все равно…

Ну, хорошо, про приватизацию. Сколько можно откладывать.

Некоторые считают, что я подговорил Игорька писать эту книгу для того, чтобы обелить приватизацию и себя. Вроде так издалека начал и завлекает, завлекает. И тут тебе и Библия, и Лев Толстой, и пятое, и двадцатое. И все норовит умственность свою показать. А я и сам не знаю — так это или нет. Вообще, я не склонен оправдываться. Это не есть моя характерная черта. Но… Может, где-то в глубине души… Может, подсознательно?

Наверное, я скажу банальность, но мне дорого то, что было сделано нашей командой. Мы, кто делал приватизацию, ничего не нажили в ходе ее проведения. Газетные штампы, которые журналисты сами придумали и которыми пугают публику вот уже десять лет, — откуда они?

Вот «афера с ваучерами». Почему — «афера»? Ну почему? Никто ни разу не смог мне толково объяснить суть претензий. Ваучер продавали за бутылку водки? Продавали — ну и что? А некоторые свои квартиры аферистам отписывали, но это же не повод называть аферистом того, кто им эту квартиру дал.

Некоторые чековые инвестиционные фонды обанкротились? Так не мы ли в голос кричали, чтобы никто не вкладывал ваучеры в «МММ» и разные там прочие «Нефтьалмазинвесты»? А телевидение нас — не показывало. Оно давало рекламу этих фондов и хорошо на этом зарабатывало. Зачем же ему нас показывать?

За бесценок распродали страну? Неверно. Не за бесценок. Вообще бесплатно. В основном — бесплатно. Почему? А вы спросите депутатов Верховного хасбулатовского Совета — почему? И они вам ответят: потому что они приняли «Закон об именных приватизационных счетах». До этого приватизация шла за деньги и по тем временам неплохие. Я имею в виду 1992 год. Ваучеры начали действовать только в 1993-м.

Приватизационный чек — это не то же самое, что приватизационный счет? Вот если бы вы сделали счета, а не ваучеры, то все было бы по-другому. Действительно, есть такая точка зрения — счет невозможно обменять на бутылку водки, на него можно только акции купить. Что ж, верно. Только вот акцию потом можно запросто обменять на бутылку. И сделать это можно — в один прием. Смотрите: взял бутылку — купил какую сказали акцию — тут же ее отдал. Все. Нет разницы между счетом и ваучером, только болтовня одна. Как говорится — борьба за висты. Только мороки с этими счетами — можно тронуться. Когда мы сказали Сбербанку, что ему нужно за месяц открыть 150 миллионов банковских счетов, в том числе и на младенцев, да еще организовать по ним отдельный учет, чтобы эти деньги не перемешались с обычными, а тратились только на специализированные приватизационные аукционы, то банковские специалисты сразу сказали: изобретатель этого шедевра — сумасшедший. Этого невозможно сделать никогда. Нужны десятки тысяч новых специалистов, колоссальное количество оргтехники, новые каналы связи. Стоить это будет — не выговоришь. Одним словом — либо авторы хотят остановить приватизацию, либо народных денег им не жаль.

Кстати, самый последовательный критик приватизации — Юрий Михайлович Лужков — ввел специальные московские ваучеры. Забыли уже? А я — нет. Что ж вы его не критикуете, строгие наши судьи?

Я, откровенно говоря, не обижаюсь на журналистов. Отобижался уже. В конце концов, «ваучерная афера века» — это уже элемент национальной мифологии. А с мифом бороться невозможно. Придется нации жить с этим гвоздем в заднице. Зачем ей его воткнули? У нас мало поводов разжечь внутринациональную ненависть? Мы забыли, чем это кончается? А ведь когда втыкали, то не задумывались — правильно, неправильно. Тысячи людей, сотни журналистов, не сговариваясь, кто за деньги, а кто и просто так, не разобравшись, лупили от вольного, что в голову взбредет. Лишь бы позабористее, лишь бы наотмашь. А что, бумага все стерпит.

Как проходила чековая приватизация? Это было очень интересное, захватывающее тебя целиком мероприятие. Вот Игорь любит приводить цитаты из своих старых книжек про тот или иной год, который мы описываем. Приведу и я достаточно обширную цитату из моей книги «Распродажа Советской Империи», которая в свое время вызвала такой переполох и скандал. Этот отрывок был написан в 1997 году. Сейчас я его читаю с некоторым любопытством и снисходительностью. Но тем не менее…

«…Приватизация в России началась 3 июля 1991 года, когда был принят Закон Российской Федерации „О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР“.

Я бы предложил следующую историческую схему преобразования прав собственности в России. Начиная с 1989 года: 1989 — латентный, «теневой» переход собственности от государства к частным лицам либо их объединениям без его юридического оформления. 1989—1991 годы — юридическое закрепление прав собственности без достаточных правовых оснований для этого. 1992—1994 годы — попытка разрушения сложившихся «неформальных» либо незаконных прав собственности на основании закона с привлечением широких масс населения… За прошедшие годы менялось и отношение людей к приватизации — если в 1992 году всерьез обсуждали, стоит ли приватизировать торговлю или надо ее оставить государственной, то сейчас даже коммунисты ратуют за многоукладность экономики.

Можно сказать, что я присутствовал при рождении идеи ваучера. Авторство в этом вопросе бесспорно принадлежит Виталию Найшулю. До прихода Гайдара в правительство было еще далеко, но у нас уже была своя команда. Мы собирались на турбазе в Репине под Санкт-Петербургом, пили водку и импровизировали. Я, например, предлагал вообще все имущество раздать даром. Создать специальный орган, который будет хватать людей и, хочешь не хочешь, закреплять за ними имущество. А Виталий Найшуль сказал: нет, надо просто всем раздать ваучеры, и пусть каждый вложит их туда, куда хочет. Потом, правда, у Найшуля произошел разрыв «между полетом мысли и жизнью». К тому времени парламент принял закон об именных приватизационных вкладах, который был совсем уж нелиберальным — закон не предполагал свободного обмена паями и прочего. Тогда-то Чубайс и предложил эту систему поломать и сделать ваучеры «на предъявителя», которые можно перепродавать. И вот когда через огромный скандал с Верховным Советом все-таки удалось пробить ваучерную модель — тут-то Виталий Найшуль ее и разлюбил. А что было делать нам? Деваться было некуда — пришлось ее осуществлять…

…Следует вспомнить, в каких условиях и при наличии каких факторов начинался процесс приватизации в России. Отсутствие платежеспособного спроса населения и социальное неравенство; невысокий интерес со стороны иностранных инвесторов; наличие свыше 240 тысяч государственных предприятий, что требовало применения типовых процедур приватизации; спонтанная приватизация, то есть массовый перевод имущества государственных предприятий в иные формы собственности вне законодательно установленных рамок. Для разрешения всех этих проблем и был придуман ваучер, эдакая палочка-выручалочка российской экономики. Распределение ваучеров среди россиян началось осенью 1992 года.

«Команда» во главе с Анатолием Чубайсом позвала меня в Москву в 1993 году — надо было заканчивать ваучерную приватизацию, ее график горел, и в руководстве Госкомимущества просто не хватало рабочих рук. …На финише ваучерной приватизации, в конце 1993 года, мы испытывали катастрофическую нехватку времени и выбрасывали на рынок все новые и новые предприятия, чтобы народ успел отоварить чеки. Пахали мы тогда круглосуточно, с короткими перерывами на сон, на чае и пирожках. Потому что жизнь могла очень круто повернуться и у страны в целом, и у нас лично — если бы приватизационные чеки были отоварены не полностью, а скажем, наполовину, как это и было на 1 января 1994 года. К этому дню, строго говоря, чековая приватизация должна была быть закончена, но ее пришлось продлить на полгода, по 30 июня 1994 года.

Что же мы получили к этому дню? Приватизационный чек предоставил каждому гражданину Российской Федерации равное право на получение доли государственной собственности. В результате базовая задача — формирование слоя частных собственников — была выполнена, владельцами акций приватизированных предприятий и чековых инвестиционных фондов стали более 40 миллионов россиян (более 30% населения). По нашим данным, «вернулось» назад около 98% от общего количества выданных чеков: мы выдали их 151,45 миллиона, а собрали 148,58 миллиона (в том числе по закрытой подписке 25,99 млн. штук (17,2%), на чековых аукционах 114,69 млн. штук (75,7%), иными способами — 7,9 млн. штук (5,2%). Осталось в обращении 2,87 млн. чеков (1,9%). Было приватизировано около 116 тысяч предприятий, или около половины всей экономики. Образовавшийся частный сектор включал в себя на тот момент свыше 25 тысяч акционерных обществ. В негосударственном секторе экономики в результате приватизации 1992—1994 годов стало производиться более половины валового внутреннего продукта. Показательно, что и критики, и сторонники чековой приватизации сходятся в одном: количественный успех программы массовой приватизации бесспорен и очевиден.

Ваучерный этап приватизации я бы сравнил с «нулевым циклом» строительства. И хотя нас обвиняли в том, что простой советский человек не стал в результате Рокфеллером, что не удалось выполнить многие иные задачи, которые хоть и ставились перед началом приватизации, но объективно и не могли быть решены так скоро, а более эмоциональные оппоненты называли ваучерную приватизацию не иначе как «аферой века», несколько фундаментальных задач российской экономики были решены. Во-первых, государство перестало быть монополистом в экономике страны — в России появился широкий слой частных собственников. Во-вторых, во многом благодаря именно ваучеру возник рынок ценных бумаг. Появились чековые инвестиционные фонды, в обиход вошли слова «брокер», «регистратор», «депозитарий». И, наконец, появление 40 миллионов акционеров, которые с помощью приватизационного чека осваивали азы рыночной экономики, стало залогом того, что мы неизбежно должны были прийти к нормально функционирующей системе корпоративных отношений.

Безусловно, правила игры в ходе чековой приватизации не были идеальными, и, вернись мы в 1992 год, возможно, постарались бы кое-что сделать иначе. Например, сегодня совершенно ясно, что, поддавшись популистским настроениям и предпочтя во многих случаях закрытую подписку на акции по второму варианту льгот, мы на длительное время фактически «зарубили» инвестиционное будущее многих предприятий. Это ничего не дало и самим членам трудовых коллективов — кроме задержек с выплатой зарплаты и зачастую просто смешных дивидендов по итогам года.

Вторая наша ошибка была связана с закреплением пакетов акций в государственной собственности по принципу «как бы чего не вышло». Это напоминало собаку на сене — и управлять эффективно сами не могли, и денег на развитие не давали, но и других не допускали.

Еще одна грустная «песня» — инвестиционные конкурсы. Они стали, к сожалению, в основном конкурсами обещаний — побеждал в них тот, кто больше других обещал. Зачастую большая часть так и оставалась обещаниями.

Но в целом же итоги ваучерной приватизации были безусловно позитивными, и никто не сможет убедить меня в обратном. Приватизация способствовала формированию частного сектора, становлению фондового рынка, дала возможность привлечения инвестиций через ценные бумаги, предопределила конкуренцию и сформировала альтернативу рынку госбумаг… Ваучерную приватизацию я и сегодня не считаю ни слишком поспешной, ни слишком формальной. Стоило ли ее проводить? Стоило. Без этого у нас не было бы ни победы на президентских выборах 1996 года, ни фондового рынка, привлекающего сегодня миллиарды долларов инвестиций. Было сделано гигантское дело, которое, по сути, придало необратимый характер политическим и экономическим реформам в стране…»

Прочитал, и чем-то далеким повеяло. Тридцать три года. Как говорится, возраст Христа. Вот хоть что— Нибудь по значимости и масштабности и, заметим, по позитивности для страны было сделано после этого? Ну вот — что? Укрепление властной вертикали? Хе-хе. Нету… Только одно это и изменило лицо страны. Изменило и всех нас. А Игорек говорит — реституция. Какая, на фиг, реституция. Приватизация — вот самый лучший ответ на национализацию!

И, наконец, не могу оставить без ответа критику Александра Исаевича. Оставляю на его совести пассаж относительно того, что якобы во второй половине 1994 года, буквально за несколько месяцев, вся собственность страны была за бесценок роздана узкой группе дельцов. Это просто не так. Во второй половине 1994 года мы практически остановили приватизацию, поскольку нужно было переналадить систему с ваучерных на денежные продажи.

Если же он имеет в виду залоговые аукционы, то они проходили в 1995 году, и на них продавалась отнюдь не вся собственность. На залоговых аукционах было выставлено от силы пятнадцать лотов. Да, больших, да, вкусных — но это далеко не вся российская экономика. (В следующей главе я дам подробный комментарий про залоговые аукционы, поскольку и год как раз будет 1995.) Заметим, что денежная приватизация до сих пор не закончена, и Мингосимущество продолжает продавать сотни предприятий и пакетов акций. Поэтому говорить, что мы устроили «разворовку», — это просто не владеть вопросом. Я понимаю эмоциональный порыв автора, но когда дело касается такой взрывоопасной фактуры, то плескать керосинчик, на мой взгляд, не очень осмысленно. Здесь для того, чтобы обвинения прозвучали убедительно, нужно быть точным в деталях. Как известно, дьявол кроется именно в них.

Вообще, у меня складывается впечатление, что он свои суждения о приватизации составил, что называется, «со слов». К нему же, когда он вернулся, косяком пошли так называемые «прорабы перестройки» типа упомянутого выше Святослава Федорова. Или того же Полеванова. А они, как известно, не испытывая к нам никакой симпатии, крыли приватизацию на чем свет стоит.

Однако, главная претензия автора, состоящая в том, что приватизация была проведена слишком быстро, требует четкого ответа, именно потому, что она-то как раз четко и ясно сформулирована.

Итак, начну. Я уже не раз убеждался, что главной ошибкой в принятии тех или иных решений является неправильное представление об альтернативах. Вот, например, человек находится перед выбором — надеть ему на свидание с любимой черный костюм или серый. На самом же деле ему вообще никуда идти не надо, поскольку его любимая на свидание не собирается, ибо трахается сейчас с его ближайшим другом. Таких примеров — вагон. Здесь — аналогичный случай. Александру Исаевичу кажется, что у нас был выбор либо проводить приватизацию быстро, либо с чувством, с толком, с расстановкой. А у нас этого выбора не было. У нас был другой выбор: либо мы ее проводим быстро, либо мы ее вообще никак не проводим. Причем наивно было бы полагать, что основная угроза была в том, что могут вовсе остановить. Нет. Это на поверхности явления наши оппоненты так артикулировали свои намерения. На самом деле, под этот звон о необходимости приостановки приватизации они хотели все быстренько растащить, что называется, «по своим».

Сейчас объясню. Я уже говорил, что приватизации юридически корректной и публичной предшествовал этап либо вовсе криминальной, либо «серой», полулегальной приватизации. Тут было все. И просто выкуп цехов за взятку директору еще по горбачевскому закону о предприятии. И заумные схемы с арендными предприятиями и арендными подрядами. Взносы целых производств в качестве вклада в кооперативы, в которые остальные, а это были сплошь директорские ставленники, вносили т.н.

«интеллектуальную собственность». Венцом маразма была «аренда с выкупом», это уродливое дитя членкора АН СССР тов. Бунича. Помните такого? Так вот, когда мы пришли, то около сорока процентов магазинов и общепита в стране были на этой самой аренде, то есть должны были быть проданы коллективу за бесценок. Я не шучу — остаточная стоимость — это действительно несколько десятков рублей. Да бог с ними, с магазинами. У нас «Лентрансгаз» был на аренде выкупом. Я, записной либерал, и то понимаю, что газотранспортную систему страны нельзя приватизировать.

Наши предшественники постарались на славу. Если бы наша «плохая», «воровская» приватизация не началась, если бы мы не начали аукционы и конкурсы — публичные, которые можно оспорить в суде, на которых можно присутствовать и потом зубоскалить на экранах телевизоров и писать про них мудацкие газетные статьи, то тогда действительно прав Солженицын, растащили бы страну втихаря от народа, и дело с концом. Эту опасность сейчас никто не признает серьезной. Да и тогда ее осознавало от силы несколько десятков человек.

Как вы не понимаете. У них уже все было на мази. В горбачевско-силаевский этап они все бумажки выправили, обо всем со всеми договорились, осталось совсем чуть-чуть, и дело в шляпе. И тут на тебе — аукционы, конкурсы, ваучеры и прочая гадость. Еще льготы трудовым коллективам. Хочешь не хочешь, а не меньше 25 процентов акций раздай рабочим и не греши. Вот федоровский гнев на Чубайса, он эту природу имеет.

И тут, Александр Исаевич, я не согласен и с другим Вашим замечанием. О том, что делалось все втайне от народа. Это неправда. Нет ни одного предприятия, на котором рабочие не получили бы как минимум 25 процентов акций. А, как правило, получали они 51 процент. Таким образом, они не могли не знать, что их предприятие приватизируется. Все знали. И когда, и почем, и где. Так что и здесь Вас ввели в заблуждение Ваши информаторы.

И вот, представьте себе, что прошел их, а не наш вариант приватизации. А альтернативы, я это утверждаю с полной ответственностью, выглядели именно так. И что? Если уж нашу, далеко несовершенную, но публичную и подсудную приватизацию, приватизацию хоть по какому-то, пускай дрянному, но закону, критикует всякий, если сейчас ставится вопрос о ее нелегитимности и несправедливости, если сейчас звучат предложения пересмотреть ее итоги, то что было бы, если бы прошел вариант «матерых товаропроизводителей», т.е. хозяйственной и финансовой элиты конца восьмидесятых? Этих краснобаев, которые своей болтовней о поддержке перестройки и нового мышления сменили реальную промышленную элиту, которая хотя бы знала, как всем этим управлять? Ведь даже не то плохо, что дешево. Плохо то, что полученный их способом титул собственности — «серый», юридически «грязный». С такими правами на собственность ни инвестиции не привлечь, ни кредит под залог получить, ничего нельзя. Страна бы стагнировала и умирала. С такими правами на собственность начать народное движение «против ворюг» — плевое дело. Да давно бы уже перерезали друг другу горло. И не было бы никакого второго срока Ельцина. А значит — разлюбезного всем Путина, стабилизации, вертикали. Ничего. Вот в этом я — уверен.

Впрочем… Дела давно минувших дней. Преданья старины глубокой. А вот интересно, кому— Нибудь нужна правда о приватизации? Или даже ученым достаточно мифа об «афере века» и «разворовке»? Ведь есть же у нас экономическая и историческая наука! Я не имею в виду академическую — она вся в руках у академиков-маразматиков или членкоров типа Глазьева. Я об университетской науке. Аспиранты там, докторанты. Им что, не интересно, что на самом деле происходило со страной? Как это было? Похоже, что нет… Жаль.

И последнее. Извините нас, господа хорошие, что не сделали вас всех Рокфеллерами, как обещали. Оказалось, что это невозможно. Точно. Установлено экспериментальным путем.

Кох: Давай вернемся к чеченской войне! Расскажи, что ты думал о ней.

— Я? Мне это казалось непонятной частной проблемой — одной из. На фоне многих. В рамках тогдашней неразберихи и бардака. Везде непонятка — и в Чечне тоже. Я не был эмоционально в это вовлечен, ну уж по крайней мере тогда, вначале. Может, потому, что все те независимости провозглашались одна за другой. Мелькание было в глазах, а не «Вставай, страна огромная». Мне не было толком понятно, почему Россия слила, почему она отдала Германию, Прибалтику… На фоне пол-Европы, которую мы отдали без единого выстрела, Чечня не могла меня взволновать тогда.

— Отдельный Надтеречный район был против Дудаева, а возглавлял этот район человек по фамилии Автурханов, нет? И будто бы они сделали отряды, которые пошли штурмовать Грозный.

— А, отряд из русских офицеров!

— Да. Которых собирали по всей России. И от которых потом отказались. И куда делись все те люди из Надтеречного района? Убили их? А вся война 94—96-го годов — мне кажется, это была череда предательств. Я помню, был такой функционер совбезовский, генерал Манилов, он потом в Минобороне работал. Мы у него сидели и рассуждали о Чечне, и он говорит: «Вот только-только мы их, чеченов, зажмем, только развернем артиллерию — и тут же нам команда: назад. Опять их прижмем — и опять команда назад!» Ему в ответ: «Вы уже за…али этими рассказами про команду назад! Расскажите, кто вам давал такую команду! Фамилия, имя, отчество!» И знаешь, что он сказал? Он сказал: «Черномырдин Виктор Степанович». — Да?

— Да! Я говорю — какого черта, у вас же есть главнокомандующий! Да, говорит, главнокомандующий вообще ни в чем не участвует, ему что расскажут, он всему верит. Чего-то несет: 38 снайперов. А Черномырдину кто в мозги срал — отступать, наступать? Береза, что ли? Так пишут некоторые газеты… Ну хорошо, ну вот сейчас-то нет Виктора Степаныча — ну так что ж они этого безногого поймать не могут? Опять разговариваешь со службистами, уже сегодня, и они опять рассказывают: да мы знаем, где безногий, — но нам команды нет. Как — нет? Он в розыске, он международный преступник… И какая еще такая специальная команда должна быть?

— Ну, эта война не удается, может, оттого, что никто не идет в русское народное ополчение. И никто не кидает чепчики в воздух, когда полк отправляют в Чечню. Обществу сверху донизу насрать на эту войну. Вон прошел сюжет по ТВ — один из многих, но он по образности круче, — как ветеран чеченской войны, награжденный за нее орденом, кстати сказать, Мужества, живет с женой в автомобиле «Москвич». Живет себе и живет. Ибо его выселили из общежития. В военкоматах нет очередей добровольцев, и девушки из хороших семей не ходят в госпиталь щипать корпию, перевязывать рядовых с оторванными ногами и давать раненым офицерам.

— А вот в Америке тоже никто не ломится в военкоматы. Более того — их солдаты в Ираке скулят, что им домой охота. И тем не менее они поймали Саддама!

— За бабки?

— Хорошо, давайте и мы за бабки поймаем Басаева! И Мосхадова — за бабки! Так не может быть… Я не понимаю… Они периодически выходят с обращениями, кассеты посылают, в Интернете вылезают… Дают о себе знать! Американцы поймали человека, который полгода о себе не давал знать! Сидел в щели! А чечены занимаются публичной деятельностью, руководят операциями. Я не понимаю.

— И непонятно, почему группой «Плаза» командует Джабраилов.

— А чего тебе непонятно? Это священное право частной собственности, извини. К тому ж ему не отдали в собственность ни Манежный комплекс, ни «Россию», ни «Славянскую» — а дали в управление. Не знаю, чем он тебе не угодил.

— Ну вот русские на Кавказе не командуют бизнесом, а они у нас командуют. Это о чем-то говорит… Почему я вспомнил тут про Джабраилова? Потому что и в Чечне, и в России — родоплеменной строй. Мочат друг друга два племени. Никто из них не несет другой стороне цивилизации и культуры. И вот он эмоциональный заряд — когда человек из чужого племени держит в руках самую яркую, самую броскую собственность чужого племени. Во время, между прочим, войны.

— Почему тогда племя под названием русские постоянно предает членов своего племени? А в чеченском племени предательства нет.

— А потому что у них чистые понятия, а у нас замутненные. Они держатся за родоплеменной строй, а мы половину его ценностей уже откинули. Мы много растеряли из своих прежних ценностей. Но и к вере в священную правоту государства как института, присущего белому человеку, тоже еще не пришли. В племенном обществе всегда прав свой. А в государстве подразумевается, что в нем якобы гамбургский счет и полное торжество справедливости и законности. Мы же и своих не считаем заведомо правыми — не дикари ж мы какие-то, в самом деле, — но и не защищаем этих своих законом.

Комментарий Свинаренко

Вот тебе случай с Будановым. Непорядочно с ним поступили. Когда воюют дикие племена, так там все можно. А если это цивилизованно на уровне государства решается — так надо сперва определить статус боевых действий, срочно посадить тех, кто постоянно отзывал войска и не давал разбить сепаратистов, надо привлечь к уголовной ответственности тех, кто допустил контуженого, сильно пьющего человека к управлению войсками, объяснить в десяти словах, отчего эта война длится дольше Второй мировой. И самое, может быть, главное — надо провести жесткую разборку по преступлениям, совершенным в Чечне против мирных русских. А то складывается впечатление, что жили-были мирные наивные туземцы, типа как на Таити, пели песенки и надевали приезжим на головы венки, сплетенные из полевых цветов, — и вдруг пришел белый человек и убил местную девушку — чего тут спокон веку не случалось. Ах! Туземцы падают в обморок при виде крови. Конечно, ужасно. Воля ваша, но мне не нравится, как обошлись с Будановым. Меня б послали писать репортаж с суда, я бы им написал. Мало б не показалось. Надо было сказать: «Дорогие чеченские друзья! Мы сочувствуем вашему горю. Пытаемся решить вопрос справедливо. Видите, уже арестовали своего же полковника. Мы его будем судить! Но не сегодня. А после того, как и вы нам выдадите ну хоть десяток ваших орлов, которые насиловали и убивали русских в Чечне. Есть же заявления. Некоторые известные люди попадали в переделки. А судить будем всю эту компанию одновременно, синхронно. Сроку вам даем на поимку ваших злодеев год. А по истечении года, если не поймаете, — извиняйте, полковника выпускаем вчистую. На нет и суда нет». Допускаю, что нет заявлений. Что их никто и принимать не стал у пострадавших русских. Тогда вообще вопрос снимается: чтоб не создалось такого неправильного впечатления, что им можно, а нашим нельзя. Чтоб не разжигать межнациональную рознь. Ну ладно, можно смягчить условия. И просто запросить статистику — какие обвинительные приговоры были вынесены чеченскими районными и шариатскими судами по преступлениям, совершенным чеченами против русских…

Впрочем, есть еще один путь, не хуже того, по которому пошли с Будановым, и точно никто б у нас не удивился. Можно раззадорить пару-тройку скинхедов в Германии, и они разыщут сотню-другую бабушек, которых совершенно реально изнасиловали красноармейцы в 45-м, — мы знаем, таких случаев полно. Бабушки напишут заявления, наша военная прокуратура быстро вычислит, какие части там стояли и проходили, и вот сразу можно заводить уголовные дела на командиров, забирать у них ордена и допрашивать наших выживших дедушек, брать у них сперму на анализ, проводить опознания и прочая, и прочая. Подумаешь, война была! Да плевать. Ах, люди контуженые, у всех психотравмы, у кого-то семью фашисты расстреляли? Ах, сожгли? Подавайте в суд. В Гаагу. И заметки пойдут в прессе: мирные немцы хотели освободить многострадальный русский народ от сталинизма и т.д. И вообще по этой логике можно в Трептов-парке солдатика, который приобнял спасенную несовершеннолетнюю пухленькую немочку, привлечь за педофилию что твоего Майкла Джексона. А если серьезно, так того же Буданова в качестве промежуточного наказания одеть в летнее обмундирование и отправить на неотапливаемом самолете в Магадан, — авось помрет от воспаления легких, и нет проблемы. Еще серьезней: надо отловить всех ветеранов НКВД, которые еще не перемерли — из «работавших» по Прибалтике в 40-м году, — и отправить их этапом в Латвию. А пусть их там засудят, как это они любят… Ну а че? На кой нам двойные стандарты? Давайте уж везде по гамбургскому…

Свинаренко: Вот, у русских третий путь, не племенной и не государственный. Не такой, как у всех.

— А какой?

— Ни туда, ни сюда.

— А, то есть топтание на месте. В промежности.

— Ну. Это наше родное: ни мира, ни войны, а армию распустить.

— Ха-ха-ха. Это сформулировано товарищем Бронштейном.

— Который, выходит, понимал глубинную сущность русских. Он, видно, знал, чего они хотят на самом деле, — при том, что даже себе в этом не признаются. А смеешься ты зря, ибо в Чечне у нас все идет именно по схеме Троцкого: статуса войны нет, но и мира нет — это называется «контртеррористическая операция». И армию не то чтобы совсем распустили (в хорошем смысле этого слова), но ее как бы вывели! То, что там осталось, формально подчиняется МВД и ФСБ. Еще про Чечню. Чтоб понять, что там и почему. Вот я украинец. Нашего брата немало там воевало на той стороне, против русских. И вот я думаю: а кому было бы лучше, если бы я придал большее значение своей украинскости? И именно ее положил бы в основу своей жизнедеятельности? Тогда, может, я бы пускал под откос русские поезда в Крыму и воевал бы за Гелаева. И другой вопрос: кому плохо от того, что я существую в некоем наднациональном пространстве? И непредвзято рассматриваю и Россию с Украиной, и немцев с евреями, и американцев с сербами. Никто из них не замутняет мне взгляда. В это, наверно, трудно поверить, но это тем не менее так — плохо это или хорошо. Это не было моим осознанным выбором, меня к этому жизнь подвела, и я это принял. Так сложилось.

И вот есть фазы: то национальное идет в гору, то наднациональное. А мы все никак не попадаем в фазу, мы как бы отстаем от моды. Вот сейчас во всем мире подъем национальных интересов, а у нас все русским никак не дадут идентифицироваться и самоопределиться.

— Я не очень понимаю, о чем ты говоришь. Мне кажется, неправильно сравнивать украинский сепаратизм с чеченским. Потому что у любого хохла есть выбор — либо не замечать свою отдельность от общеславянского народа, либо замечать и настаивать на украинской государственности, которая сейчас принимает какие-то юмористические формы, — вот, президента всенародно они избирали, а теперь это будет делать Верховная Рада. Как у нас Горбачева избирали.

— Я и сам бы ввел непрямое голосование. А всенародным изберут Стеньку Разина.

— Ну почему? Вот Путина избрали всенародным. Он что, по-твоему, Стенька Разин? А? Или ты что-то против Путина имеешь? А? В глаза смотреть! Не мигать! Ты морду-то не вороти! Отвечай, что спрашивают!

— Против Путина? Я бы, может, имел, но у меня нет на примете никаких других подходящих кандидатур. Ну не Рыбкин же. И не охранник Жириновского. Разве только наша японская подруга… Она молодец, совершила мужской поступок…

— Ну так вот я тебе отвечу. У хохла может быть позиция, что он со смехом относится к конфликту вокруг Тузлы. Я вот особой разницы между русскими и украинцами не вижу. А чечену не дали выбора! Он может быть только сепаратистом. Потому что русский ему всякий раз будет напоминать, что он черножопый. Даже вот сейчас ты говоришь: а почему у Умара Джабраилова «Плазу» не отберут? Тебе ж не приходит в голову что-то отнимать у Евтушенкова, поскольку он хохол. Согласен? Не дали чечену выбора, никак он не может встать над схваткой.

— Да мне как раз это очень даже понятно. Мне легко себе представить, что если я чеченец, то бегаю с автоматом и воюю против русских. А какие еще социально значимые деяния мне бы оставались? Баранов пасти? Или в Москве на рынке торговать? Очень весело… А вот служить русским — это мне, как чечену, было бы не очень понятно… Это так, со стороны глядя. Так что же, мы опять отстали от мировой моды? Все, кроме нас, уже отпустили на волю свои колонии…

— Я думаю, Чечня и колонией-то не была по— Настоящему. Вот, например, были народы, которые Англия так и не смогла покорить, — те же пуштуны. Так они и живут без всякой государственности. То они пойдут в Пакистан, то в Афганистан. Хорошего в этом мало — дети неграмотные, прививок не делают, мрут как мухи. Все грязные, в соплях, автомат наперевес. Такой их выбор. Мудацкий, заметим. Но — собственный!

— Я в Индии на это обратил внимание. Мемуары Киплинга почитал… Забавно — англичане застроили Индию железными дорогами и заводами, обучили местных европейским понятиям, и теперь индусы запускают в космос ракеты и мастерят атомные бомбы. А самостийний independent Афганистан ездит на ишаках, и ничего в нем нет, кроме замечательно дикой природы. Две модели — интересно! Два мира — два детства.

— Помнишь, с чего начался « Шерлок Холмс»?

— Доктор Ватсон вернулся из Афгана.

— Да. Из-под Пешавара, где он получил ранение. А русские дали чеченам нефтяные промыслы. И соответствующую инфраструктуру, и железные дороги. А потом ушли. Нефтяные промыслы Грозного, по-моему, частично принадлежали братьям Нобелям. Таким образом, это был даже в некотором роде международный проект.

— Так что же мы решим по Чечне? Нам это не очень понятно…

— Напишем про это комментарии.

Комментарий Свинаренко

СОЛЖЕНИЦЫН ПРО ЧЕЧНЮ

Вот как раньше нас заставляли по всякому поводу цитировать Маркса или, на худой конец, Ленина, так и я сейчас увлекся другим классиком. Хотя никто ж не заставляет.

«…Не многие в нашей стране помнят, а большинство и не знало никогда, что чечены в Гражданскую войну поддержали большевиков, с резнёю казаков. В награду им и в кару казакам уже в начале двадцатых годов Дзержинский производил насильственные высылки казаков из Сунженского округа и со среднего течения Терека (правый берег), и селения эти становились чеченскими. (Правда, вскоре, с укреплением советских порядков, чечены и восставали.) В 1929-м передали Чечне и Грозный, населенный почти сплошь русскими и до этого года входивший в Северо-Кавказский край. Но в 1942-м, с приближением гитлеровских войск, в поддержку их, у чеченов-ингушей было восстание — и это-то определило их дальнейшую высылку Сталиным. В 1957-м Хрущев придарил возвращенной Чечне казачье левобережье Терека. А много русских продолжало жить и в степной части правого берега. (По переписи 1989-го, в Чечне жило 0,7 млн. чеченов и 0,5 млн. нечеченов.)

…Погромы, грабеж и убийства не чеченского населения начались в Чечне уже с весны 1991 (и не встретили противодействия Москвы). Тем более чеченские лидеры и активные боевики не упустили использовать государственный развал осенью 1991. Дудаев захватил власть и объявил ту независимость Чечни, которой чечены всегда настороженно жаждали. Ни к чему не готовое, лишенное исторического мышления российское руководство тут же импульсивно объявило в Чечне военное положение, но через два-три дня, сняв его по своему бессилию, только выставило себя в смешном виде. И уже тут первая загадка дальнейшего трехлетнего бездействия: российское военное командование уступило самопровозглашенной Чечне обильное вооружение всех родов, включая авиацию.

…С чеченами я был в казахстанской ссылке в 50-х годах. Там хорошо узнал и их непреклонный, горячий характер, их непримиримость к гнету и высокую боевую искусность и самодеятельность. От первых дней чеченского конфликта (1991) было ясно, что для разбереженной, неустоявшейся России с раздерганными политическими, общественными и национальными течениями военное столкновение с Чечней принесло бы огромные трудности, но еще более мне казался бесперспективным политический замысел усмирить Чечню. Я видел разумный выход в том, чтобы незамедлительно признать независимость Чечни, отсечь ее от российского тела, дать ей испытать существование независимой страны, но так же незамедлительно отделить прочным военно-пограничным кордоном, разумеется, оставив левобережье Терека за Россией. (Уже и в XIX веке так было, и еще ярче показано теперь: для чеченов грабительские набеги и захват заложников, рабов и скотьих стад — это как бы их форма производства при низком уровне собственного хозяйства.) И положить же усилия принимать из Чечни желающих русских, а изрядную сотню тысяч чеченов-мигрантов, рассеянных по России в криминальной коммерции, объявить иностранцами и потребовать либо доказательства пользы их деятельности для России, либо немедленного отъезда. (Такой план я предложил в июне 1992 президенту Ельцину при телефонном нашем разговоре Вашингтон — Вермонт, но беспоследственно. Тот же план я потом не раз предлагал в российской прессе и по телевидению — и тоже бесполезно.)

…Между тем потянулся трехлетний период полного российского бездействия относительно отколовшейся Чечни. Какие-то могучие тайные интересы каких-то высоких сфер в Москве продиктовали поведение «как если б ничего не произошло». Все такой же обильный поток тюменской нефти отправлялся на грозненский нефтеперерабатывающий завод, а деньги от продажи продукции кому-то доставались, где-то делились. Также продолжались государственные дотации Чечне и все другие экономические и транспортные связи с ней.

…Российское ТВ не показывало нам никаких душераздирающих сцен и трупов — три года. И три же года благодушествовали самые знатные российские «правозащитники», выявляя хладнокровие нашего образованного общества. (За все три года мне известно лишь одно сообщение из Чечни в московской газете («Экспресс-хроника»): что за первые полгода режима Дудаева в Чечне подвергся насилию каждый третий житель, разумеется, нечечен.) Это и была, как теперь говорят, этническая чистка, но из Боснии она стала заметна всему миру, а из Чечни — никому. Ни ООН, ни ОБСЕ, ни Совету Европы.

…И как необъяснимо было до декабря 1994 безучастие высших властей российского государства — так же ничем не был объяснен, обоснован внезапный поворот: начать против Чечни войну.

Дальше наперебой соревновались — за счет гибели тысяч и тысяч жизней — генеральская бездарность в ведении военных операций и политическая бездарность российского государственного руководства. (Если только к бездарности можно отнести вспышку триллионных финансирований восстановительных работ в Чечне прямо на театре военных действий и в самом ходе их.) Были инсценированы и всенародные выборы промосковской администрации в Чечне, до такой степени открыто подложные, что даже притерпевшимся за советское время носам это разило. (Позже, когда проиграли войну, всю эту «народную власть» тихо свернули, даже не оговорясь.)

…Сдавши и Черное море, и Крым — разве удержать было Чечню?..

Отпуск Чечни был бы оздоровляющим отъемом больного члена — и укреплением России. А цепь вот этих позорных военных неудач, обративших Россию в ничто под презрение всего мира, — вот это и был вернейший путь к развалу всей России.

Да еще: сумели бы мы без генерала Лебедя вытянуться из этой войны? Полное впечатление было, что не осталось в России ни государственной воли, ни государственных умов — а так бы месили бойню еще год, и месили еще два. Лебедя погнали туда, чтоб он провалился в этой невыполнимой операции, — а он решился подписать капитуляцию в войне, не им затеянной и не им проигранной. (Те и виновны — во всем, а он виновен, что в поспешности перемирия — или в надежде на великодушие своего чеченского партнера? — поверил — притворился, что верит? — в гарантии разоружения чеченских боевиков, обусловленного выводом наших войск, и не вытребовал тысячу наших пленных из ям и рабских цепей на ногах — тем наложив на Россию еще один несмываемый позор.)

…И еще же достойный армейский финал: чтоб удовлетворить гордость победившего (и уходящего от нас) народа, указанием Президента мы выбросили из Грозного две наши постоянно расквартированные там бригады, да — посреди зимы! — одну бригаду — в открытую морозную метельную степь, своих солдат не жалко. (Та бригада — и развалилась к весне.)

Теперь спешили с уважением пожать руки тем, кто недавно грозил Москве ядерной расправой, «превратить Москву в зону бедствия», и террором по всем железным дорогам России, которая «не должна существовать», ибо «весь русский народ — как животные». И — как же пережили эту войну русские населенны Чечни? Более всего сгущенные в Грозном, они не имели, в отличие от многих чеченов, ни транспорта, ни денег, чтобы оттуда вовремя бежать. Из обращения русской общины Грозного весной 1995: «С одной стороны, в русских стреляли и убивали дудаевские боевики, а с другой — стреляла и бомбила русская армия. В Грозном нет ни одной улицы, переулка, парка, сквера и квартала, где бы не было русских могил», — но газеты российские писали и телевидение показывало только потери чеченов».

Свинаренко: Ну вот мы понимаем, за что они там отдают жизнь: законы гор, какие-то их традиции, старейшины, взаимовыручка, моральный облик их женщин, — можно себе как-то представить, что защищают они. А мы? Можешь сформулировать? Что нам дорого в нашем образе жизни, что мы хотели бы принести в другие земли? Когда чечены смотрят по ТВ, как наши олигархи друг на друга наезжают, мочат своих товарищей в информационных войнах, как чиновники у нас охерели совсем, как Грызлов перед выборами винтит своих же собственных оборотней, которые у него на зарплате сидели, — понятно, какая реакция у телезрителя в Гудермесе.

— Да они сами друг дружку режут, и посильнее. И воруют, и взятки берут… Они не кристальные. А мы? Что мы… Ну есть некий принцип территориальной целостности, как некий фетиш. У Путина это выражено еще сильнее, чем у Ельцина. И потом, у Путина очень убедительный повод начать войну: они же напали на Дагестан. А в 94-м году были большие проблемы с Татарстаном, с Башкирией. И с Уралом: Россель объявил Уральскую республику, а Наздратенко объявлял Дальневосточную. Большие проблемы были с Якутией, которая себя объявила субъектом международного права.

— Забавно получается — за Чечню мы уцепились просто зубами, а что войска наши оставили Польшу, Германию и Прибалтику — это нас не беспокоило.

— Да. Потому что Чечня — внутри России. Но есть еще версия. Что в самый последний момент Дудаев якобы согласился на татарский вариант, но ему ответили — поздно. Почему наши не пошли на соглашение с Дудаевым? Что там случилось?

— Увидишь Березу — спроси.

— Не, Береза в 94-м не имел значения. Так что я не очень понимаю. Но я знаю одно. Степашин тогда был начальником ФСБ, нет, ФСК оно раньше называлось. Это он вербовал этих ребят, сажал их в танки, и они шли в Грозный под видом автурхановцев. И они штурмом взяли Грозный! И на их плечах человек по фамилии Ерин — министр внутренних дел — должен был ввести части внутренних войск, которые были на марше. Они должны были занять Грозный под предлогом того, что надо предотвратить кровопролитие. И когда наши танки вошли в Грозный и взяли его…

— …то танки начали жечь.

— Совершенно верно, началась большая мясорубка, но наши победили, вот в чем дело. Но Ерин развернул внутренние войска — и… увел их от Грозного. Вот и все. И тогда наши штурмовые колонны, без поддержки основных сил, разбили.

— За бабки развернул?

— Не знаю. Но все равно это странная история. Когда я со Степашиным начал про это разговаривать, он сразу покрылся пятнами, начал трястись — и всего только сказал, что Ерин его предал, что он его к такой-растакой матери и что, к сожалению, он всего рассказать не может. Но в частных беседах он такие вещи говорит, уши в трубочку заворачиваются.

— Но, вообще говоря, понятно, что это удобно — иметь такую небольшую управляемую войну и все время слать туда бабки на восстановление, точнее, клепать бумаги, что якобы деньги туда ушли. И так раз за разом.

— Вот я тебе и говорю — первая война: это череда коррупции и фантастических предательств. Как пресса предала тогда русских! Практически вся! Холдинг Гусинского с завыванием подавал героев-чеченов. Моджахеды, типа, борются за независимость. А герои-моджахеды Масюк у Гуся украли, и Гусь должен был денег заплатить. И немало. Полное Зазеркалье какое-то.

— Есть версия, что все это из-за нефти.

— Хрен его знает.

— Эту версию давал Азер Мурсалиев в «Коммерсанте». И он это очень убедительно делал. Когда решали прокладывать нефтепровод из Баку через Чечню, тут же следовало какое-то нападение. Тогда передумывали и решали в пользу Турции — в которой незамедлительно что-то творили курды. Тогда снова склонялись к Чечне — и так без конца. Даты совпадают с потрясающей точностью! Я ту заметку объявил лучшей во всем издательском доме и с удовольствием выплатил Азеру солидную премию. Вообще же небольшая компактная война — это очень удобная вещь. Сколько всего на нее можно списать! Сколько всего ею оправдать! Какие можно торги с Западом устраивать! А вот я еще как-то спросил себя: «Странно, была нефть по восемь долларов за баррель, а стала по тридцать. Как это?» И выработал такую версию. Некто арабы говорят нашим властям: «Мы понимаем, что вы не можете просто так взять и уйти из Чечни. Но вы уж тогда окажите нам любезность: не давите чеченов совсем. Пусть там так потихоньку все идет как вдет». Наши отказываются. И тогда арабы делают предложение, от которого невозможно отказаться: цена на нефть чудесным образом поднимается до тридцати или даже до сорока, и плюс к этому — вот счастье-то! — ОПЕК допускает и нас до снятия сливок. То есть мы свою нефть начинаем продавать по тридцать-сорок! И, как легко догадаться, у нас растет ВВП. Такими темпами, что первое лицо делает серьезное лицо и призывает эти темпы даже и еще поднять! Но иногда античеченское лобби побеждает, в Чечне активизируются наши войска — и… в России случается теракт. И устраивают его скорей всего не или не только чечены, а в основном те ребята, которые получают комиссионные со сделки с арабами. Видимо, о чем-то таком тебе хотел рассказать Степашин, да не мог… И Манилов имел в виду что-то подобное… Но, как бы то ни было, это не наша с тобой война. Ведь мы не едем туда воевать. И ты не покупаешь танки на свои кровные и не шлешь их в Грозный. Как это делали передовые ткачихи в 1942-м.

— Ну почему, я налоги плачу, и война ведется на мои налоги.

— Налоги — само собой, а вот патриотического добровольного почина у тебя нету. Не наша это война, мы не готовы пойти на нее и там умереть. Нам эта идея не кажется уместной.

— Вот у Марио Пьюзо есть книга «Сицилиец». Она про парня, который стал как бы Робином Гудом. Он был, с одной стороны, бандит, а с другой — грабил богатых и помогал неимущим. И еще он был сепаратистом, хотел свободы и независимости Сицилии. И против него были двинуты войска, которые вели с ним боевые действия. Потом его предали…

— …как водится…

— Да. Это документальная практически вещь! Это все происходило в действительности. И вот эта модель мне сильно напоминает чеченскую войну. Я думаю, что сицилийцы, корсиканцы и чечены очень похожи. В том смысле, что то, что внешним миром воспринимается как бандитизм, мафия, отсталость и сепаратизм, с их собственной точки зрения воспринимается как семейные ценности, доблесть, геройство и приверженность обычаям.

— И баски.

— Может, и баски — не знаю только, есть ли у них кровная месть? В общем, это я в комментарии изложу.

Комментарий

КАК Я ПОНИМАЮ ЧЕЧЕНЦЕВ. ЧЕТЫРЕ ВЗГЛЯДА

Трудно быть чеченцем. Чеченская пословица

Трудно быть евреем. Еврейская пословица

Почему чеченцы — такой странный и необычный народ? Какие условия и исторические реалии сформировали их нрав и обычаи, так непохожие по жесткости и детерминированности на нрав и обычаи даже соседних с ними народов, не говоря уже о более отдаленных? Есть ли в мире народы, схожие по ментальности с чеченцами? Что общего у этих народов? Существует ли положительный опыт взаимодействия с этими народами? Что нужно делать, чтобы наконец прекратить это бессмысленное кровопролитие, которое чревато просто исчезновением этноса?

Данный комментарий нельзя назвать даже попыткой найти ответы на эти вопросы. Это всего лишь мысли вслух… Не более чем взгляд дилетанта на эту проблему.

ВЗГЛЯД ПЕРВЫЙ. АНАРХИСТЫ

«…История не знает края, который подвергался бы столь жестокому насилию. Как смерч, гуляла по острову инквизиция, не разбирая, кто беден, кто богат. Железной рукой покоряли крестьян и пастухов своей власти родовитые землевладельцы и князья католической церкви. Орудием этой власти служила полиция, в такой степени отождествляемая народом с властителями, что нет на Сицилии страшнее оскорбления, чем обозвать человека полицейским.

(Марио Пьюзо. «Крестный отец», книга VI).

Ища способа уцелеть под беспощадной пятой самовластья, истерзанные люди научились никогда не показывать обиду и гнев. Никогда не произносить слова угрозы, поскольку в ответ на угрозу, опережая ее исполнение, тотчас последует кара. Не забывать, что общество — твой враг и, если ты хочешь сквитаться с ним за несправедливость, нужно идти… к мафии…»

«…При виде солдат Маттео прежде всего подумал, что они пришли его арестовать. Откуда такая мысль? Разве у Маттео были какие— Нибудь нелады с властями? Нет, его имя пользовалось доброй славой. Он был, что называется, благонамеренным обывателем, но, в то же время, корсиканцем и горцем, а кто из корсиканцев-горцев, хорошенько порывшись в памяти, не найдет у себя в прошлом какого— Нибудь грешка: ружейного выстрела, удара кинжалом или тому подобного пустячка?..»

(Проспер Мериме. «Маттео Фальконе»)

«…Старики… собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто не говорил. Чувство, которое испытывали чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истреблять их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения…»

(Лев Толстой. «Хаджи-Мурат»)

Зачем эти цитаты? Не знаю… Мне кажется, что в них есть что-то общее. Что конкретно — сказать не могу. Может быть, восприятие любой государственности как вражеской силы?

В силу исторических причин у чеченцев не возникло собственной аристократии и государственности. Довольно подробно причины этого явления описаны у Эмиля Сулейманова в его статье «Общество и менталитет чеченцев», этому же посвящены труды известного этнолога Яна Чеснова. У чеченцев развился довольно своеобразный вариант с несколько комплиментарным самоназванием «горская демократия». Так или иначе, но родовой (как они называют — «тейповый») строй у них существует и поныне, и всякую попытку формирования регулярной государственности они расценивают как чужеземное нововведение, которому нужно либо сопротивляться, либо мимикрировать в нем для собственной (т.е. тейповой) выгоды.

В чем причины такого положения дел? Некоторые считают, что молодой чеченский этнос еще не дошел в своем историческом развитии до стадии государственности (Венцеслав Крыж), другие (тот же Эмиль Сулейманов) считают, что в связи с чудовищным по жестокости нашествием Тамерлана произошло постепенное переселение предков чеченцев с равнин в горы и их переход от земледелия к скотоводству. Поэтому у них исчезли ленные отношения, а значит, и потребность в иерархии и аристократии. Произошла ползучая «крестьянская революция», и чеченцы вытеснили свою аристократию в Кабарду, Осетию и Дагестан. Сами же организовались в сравнительно демократические, с выборными старейшинами, родовые общины-тейпы. Из государственных зачатков у них остались только тейповые суды-кхел, которые спорадически функционируют на основе обычного права — адата, а исполнять приговоры должен сам потерпевший. Максимум, чем ему может помочь тейп в восстановлении справедливости, это выказать молчаливое сочувствие и поддержку. Такая вот крестьянская демократия.

Я бы не торопился возмущаться ее примитивностью, а сначала обратил внимание на то, что подобным образом функционируют замкнутые горские сообщества на Тибете и цыганские таборы всего мира. Русская воровская субкультура также основана на отрицании государства и признает только суд воров по понятиям. Несколько столетий таким образом было организовано казачество. Уж не у них ли чеченцы переняли этот вид самоорганизации — казачий круг, с Дону выдачи нет, сарынь на кичку и прочая, прочая, прочая?..

И, наконец, самый яркий пример — кантональная швейцарская конфедерация — это сообщество общин, почти лишенное центральной государственности. Горцы Альп, хотя бы шиллеровский Вильгельм Телль (а уж не «Разбойники» ли эта вещь называется?) — если посмотреть на них трезвым взглядом — те же кавказские «звери», пардон, вольнолюбивые стрелки, как их любили изображать немецкие поэты-романтики. А уж лучших вояк, чем швейцарские гвардейцы, и представить себе было невозможно. Вон Папу Римского до сих пор охраняют. И армии у них никакой нет, зато — всеобщее вооружение народа (ополчение, милиция) — как у чеченцев. Еще бы я вспомнил наших русских анархистов-теоретиков (Кропоткин, Бакунин) и анархистов-практиков типа Нестора Махно. Такой они видели Россию. Именно с этими идеями батькина армия штурмовала Перекоп. Гуляйпольская демократия так напугала товарища Сталина, что он и через тринадцать лет после окончания Гражданской войны, зная, насколько сильна в народе идея махновщины, уморил голодом всю Юго-Восточную Украину — кулацкое сердце России.

В исламе существует наиболее развитая, включающая в себя и иудаистскую и христианскую, классификация пророков и соответствующих им норм права. Наиболее часто встречающаяся исламская классификация выглядит следующим образом: Адам — Ной — Авраам — Моисей — Христос — Магомет. Иногда, в некоторых ее вариантах, присутствуют еще праотец арабов Измаил, третий иудейский царь Соломон, а также — Иосиф Прекрасный. Однако всегда — Ной и Моисей (например, Коран, Сура 17 «Ночной перенос»).

Если внимательно присмотреться к такой организации общества, как у чеченцев, то можно обнаружить, что отсутствие государственности при наличии начал судопроизводства соответствует так называемому «Ноеву Завету».

В Библии договор (завет) Бога с Ноем не описан подробно. Там лишь сказано, что после потопа, когда на Земле остались только Ной и его семья, Бог заключил с Ноем завет: «…И благословил Бог Ноя и сынов его и сказал им: плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю… Я взыщу и вашу кровь, в которой ваша жизнь, взыщу ее от всякого зверя, взыщу также душу человека от руки человека, от руки брата его; кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу божию; …И сказал Бог Ною и сынам его с ним: вот, Я поставляю завет Мой с вами и с потомством вашим после вас…» (Бытие. 9:1—9).

Однако евреи в своих книгах отыскали более подробное описание «Ноева Завета»: «…шесть правил запрещающих и одно постановляющее:

I. Не отвергай Бога.

II. Не богохульствуй.

III. Не убивай.

IV. Не вступай в половые связи с кровными родственниками, животными, лицами своего пола и не прелюбодействуй.

V. Не укради.

VI. Не ешь мяса, отрезанного от живого животного.

VII. Создай суд для обеспечения выполнения шести предыдущих правил». («Сангедрин», 56а. Цитируется по: Раби Йосеф Телушкин. «Еврейский мир». Стр. 436).

Здесь интересно то обстоятельство, что Бог прямо велел создавать суды и не дал никаких указаний на необходимость создания правительств! Интересно, что иудаизм считает каждого нееврея, который следует Ноевым заповедям, праведным человеком, которому обеспечено место в грядущем мире. Вольно или невольно чеченцы буквально выполнили указания Бога для неевреев. Забавно…

ВЗГЛЯД ВТОРОЙ. ИХ СУД

Что же это за адаты такие, по которым судит чеченский тейповый суд-кхел? Адаты — нормы так называемого обычного права — сформировались у арабов еще в языческий период. Надо заметить, что адаты не есть чисто арабское изобретение. Они содержат в себе нормы права, возникшие еще до нашей эры на всем Среднем и Ближнем Востоке, а также в Средиземноморье. Рассмотрим наиболее распространенные адаты. Куначество — побратимство. Не есть чисто чеченский или заимствованный чеченцами у арабов принцип. Побратимство было развито, например, у древних римлян. Колоссальное развитие в Древнем Риме получил другой схожий обычай — усыновление и удочерение. Тем самым достигалась та же цель, что и в случае побратимства, — два не связанных кровью рода объединялись. Тем самым цементировался союз родов.

Яхь — кодекс мужской чести. Различные правила поведения для мужчин, направленные на воспитание в них мужества и храбрости, мудрости и хладнокровия, благородства и чести, существуют практически у всех народов мира. Интересная деталь, которая наблюдается у чеченцев и которая, на мой взгляд, многое объясняет, — это своеобразное отношение к оскорблению. У чеченцев есть редкая нравственная инверсия — они боятся оскорбления. Оскорбление в данном случае понимается в самом широком смысле слова. «…Горцами руководил не только и не столько страх перед физическим наказанием со стороны или плохо действующей, или совсем отсутствующей „центральной власти“, а страх перед „оскорблением“ своей семьи и тейпа, в случае несоблюдения строгих адатов перед лицом общества, и страх перед возможной неблагоприятной реакцией других тейпов. Чеченец Бейбулат Таймиев, попутчик Пушкина в его путешествии в Эрзерум, рассказывал поэту о своем непрестанном страхе, несмотря на свою безусловную храбрость: будет ли им гость доволен, не поведет ли он себя в гостях негоже и не оскорбит ли таким образом своего кунака (гостя, приятеля), сумеет ли сдержать данное им обещание. „Я боюсь позора, и поэтому я всегда осторожен. Нет, я не смелый“.

В некоторых случаях опозоренным считалось не только отдельное лицо, но, в определенной степени, честь целого поколения. Если позор был серьезным, то во многих случаях «не смывался» в течение долгих десятилетий. Жизнь виновника становилась невыносимой, его собственный тейп, даже вся община, от него отрекались. Он оказывался, таким образом, вне закона, его дочь уже никогда не могла выйти замуж, его сына унижали, родители шли с позором в могилу. Жизнь в горах вне развитой системы взаимопомощи внутри общины была невозможной. Поэтому горцы часто выполняли так называемый «долг чести», хотя уже заранее знали, что это будет стоить им жизни…» (Эмиль Сулейманов. «Общество и менталитет чеченцев».)

Что-то мне это напоминает… Харакири у самураев? Пожалуй… А еще больше один эпизод из «Крестного отца», в котором Том Хейген говорит сидящему в тюрьме старому другу и члену «семьи», чтобы тот себя убил и тем самым спас честь мафиозо и клана. И тот вскрывает себе вены. Или упомянутый уже выше корсиканец Маттео Фальконе, который застреливает единственного сына, нарушившего обычай невыдачи гостя.

Детерминизм поведения чеченцев основан именно на этом страхе. Они не могут быть гибче, поскольку самый строгий их судья сидит не внутри них, а снаружи. Главный лейтмотив их поведения «Что скажут окружающие?». Имеются в виду, конечно же, другие чеченцы.

Кровная месть. Боже мой! Сколько про нее написано! Конечно же, это чистый Ноев кодекс. Дав людям заповеди и не обозначив способы контроля за их выполнением, господь отдал этот контроль в руки людей — создавайте суды и сами определяйте меру наказания.

Более того, даже в более позднем Моисеевом завете, в первой заповеди, господь установил коллективную и поколенческую ответственность за преступление индивида: «…Я господь, бог твой, бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода…» (Исход 20:5). Правда, наказывать детей за отцов господь в Моисеевом кодексе позволил только себе.

Тем не менее упоминание ответственности поколений есть отголосок правила кровной мести, которое, без сомнения, присутствовало в практике суда по Ноеву завету, в частности его третьей заповеди. Эволюция кровной мести занимает огромный кусок истории человечества. Борьбе с ней посвятили свои усилия и прародитель евреев и арабов Авраам, и пророк и создатель ислама Магомет. Взамен был выдвинут принцип «талеона» — равного воздаяния — «око за око, зуб за зуб». В наиболее четком виде он присутствует в Моисеевом кодексе: «…а если будет вред, то отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб…» (Исход 21:23—25)

Очевидна деструктивная роль кровной мести. Истребление мужского населения на Сицилии, массовая эмиграция и прочие явления — все это, конечно же, ее следствия. Чеченская разновидность вендетты также ничем не лучше и является чудовищным архаизмом. Но детерминизм чеченской морали не позволяет что-либо изменить в этой сфере. В современном чеченском обществе существуют процедуры примирения кровников, но эта процедура настолько необязательна, настолько необходима взаимная добрая воля, настолько силен страх оказаться «немужчиной», согласившись на примирение, что можно по пальцам пересчитать случаи эффективного и бескровного решения этой проблемы.

Есть изящные, не лишенные своеобразного юмора адаты. Например, по требованиям адата, молодой человек, умыкнувший девушку без ее согласия, обязан спросить, есть ли у нее парень, за которого она хотела бы выйти замуж. Если она отвечает, что есть, то похититель посылает тому человеку весть: «Я взял тебе невесту». Таким образом, он становился посредником, другом жениха. По-моему, неплохо, а?

Есть мистические правила, например, про особые цифры 7 и 8. Есть и абсурдные, доставшиеся от глубокого язычества адаты. Например, «адат о конокраде». Если конокрад упал с украденного коня и убился, адат называет виновным хозяина коня! В соответствии со строгим правилом кража есть меньшее зло, чем смерть. Поэтому родственники конокрада должны уплатить хозяину коня штраф за кражу, а затем убить его. Каково? Понятно, что на практике этот адат (эти архаичные, абсурдные адаты называются ламкерстами) не выполняется, но само его наличие дает хороший повод указать место чеченских адатов в истории права.

Архаичность ламкерстов позволяет сравнить их с одним из самых известных законов вавилонского царя Хаммурапи (начало 2-го тысячелетия до нашей эры):

«Если некто построил дом на заказ и дом рухнул и задавил хозяина дома, то нужно убить строителя, если задавил сына хозяина, то нужно убить сына строителя, если дочь хозяина, то дочь строителя…»

(Всемирная история. Том второй. Бронзовый век. Вавилонское законодательство. М. С. 104.)

Законы Хаммурапи не содержат понятия несчастного случая, как и «ламкерст о конокраде». Нет, говорит древний законодатель, во всем есть смысл и умысел. Ничего не бывает случайно. Хозяин коня специально натренировал его убивать всех других, кто попытается на него сесть. А раз так, значит, он за кражу заранее предусмотрел убийство, а не штраф. Так тому и быть. Одни пусть ответят за кражу, другие — за убийство. И со строителем та же история. Ты, мил человек, сразу строй так, что если развалится, то на тебя подумают, что ты это специально. И ответишь, как говорится, по всей строгости.

Дикость? Дикость. Еще какая… Но где-то в уголке сознания выстраивается цепочка: Вавилон — Урарту — Армения — Спитак — украденный и недовложенный при строительстве домов цемент — землетрясение — огромные жертвы — никто не ответил…Э-хе-хе… Вот вам и цивилизация. А четыре тысячи лет назад на территории Армении действовали законы Хаммурапи. Это я серьезно, без шуток. Какие могут быть тут шутки? Зона-то сейсмически активная и тогда и сейчас. Следовательно, и ответственность строителя должна быть выше. Какие, к чертовой матери, случайности? У других стоит, а у тебя рухнуло, засранец. Ты, получается, либо мудак, либо злодей. По любому — преступник! Это потом напридумывали — случайность, непреднамеренность, отсутствие умысла… А вот русская поговорка — за нечаянно бьют отчаянно — она из тех древних, языческих времен.

Есть просто хорошие, достойные правила. Например, правило горского гостеприимства. Тут, собственно, и сказать нечего. Хорошо, да и все тут.

Однако горский обычай гостеприимства, как и все древние правила, обладает… как бы это сказать… не недостатком, нет… но излишеством, что ли… Какой-то он слишком обязательный, не предполагающий исключений. Ты не рад этому гостеприимству, поскольку оно обязательно. Будь на твоем месте самый чудовищный злодей и убийца, он пользовался бы такими же привилегиями гостя, как и ты. И выдать его — страшный грех. (Еще раз Маттео Фальконе вспомнился, будь он неладен.)

Детерминизм правил поведения взамен искреннему движению души характерен не только для приверженцев адата. Так, например, известный раби Йосеф Телушкин в своей книге «Еврейский мир» пишет: «…иудаизм велит вам отдавать 10 процентов своих доходов каждый год и от всего сердца. (Это на иврите называется — „цдака“. Заметим, что в исламе есть такое же правило пожертвований — „закят“. Вставка моя. — А.К.) Но если бы все зависело от ваших чувств, то, в большинстве случаев, ждать милосердия пришлось бы очень долго. Поэтому иудазм предписывает — дай, и если твое сердце возрадуется, прекрасно. А тем временем сделано доброе дело».

Очень глубокая вещь! Древний обычай не верит в доброту как в движение души: человек — это эгоистичный подонок. Вот обычай и говорит: наплевать, что ты там переживаешь — злобу, ненависть или, наоборот, сострадание. Это твое личное дело. Ты — раб Божий. Вот и слушай, что тебе говорят. Отдай бабки и иди с миром. Возрадовалось сердце — хорошо, не возрадовалось — тебе же хуже, будешь мучаться от жадности. А нищему — помог.

Железная хватка обычая загоняет человека в прокрустово ложе голых схем поведения. Он ничего не может в них поменять. Он живет по раз и навсегда заведенному клише. Что происходит у него на душе — никого не волнует. Постепенно и сам человек уже перестает интересоваться собственными переживаниями, поскольку они не являются пищей для принятия решений о поступках. Все заранее предусмотрено. Мужчина — мужественный. Женщина — скромная. Старик — мудрый и т.д. Вообразите себе чеченца — алкоголика? Как? У меня — не получается.

Чеченцу запрещено ошибаться. Поэтому однажды ошибившись (все мы смертны), он будет упираться и настаивать на собственной правоте до конца, хотя в душе будет прекрасно понимать, что выглядит глупо. От этого он будет еще сильнее злиться, в том числе и на человека, который поставил его в такое дурацкое положение. Подойти и сказать — извини старик, я ошибся, он не может. Может быть, и хочет, но кого это волнует? Нельзя. Старики, если узнают, — осудят. Когда мы жили в Казахстане, чеченский мальчик в детском садике отобрал у меня кубики. Я стал их забирать обратно, а он взял кубик и ударил меня по голове. У меня пошла кровь. Рана была небольшая, и было почти не больно. Кровь быстро остановилась. Но молоденькая воспитательница захотела заставить этого мальчишку извиниться. Мальчишка целый день простоял в углу, но так и не извинился. Когда за ним пришли родители, то его отец поднял такой хай, что воспитательница зарыдала и отказалась от своей затеи… А казалось бы, чего такого — возьми да извинись, раз не прав?

Запрещено проигрывать. Я помню, когда в молодости занимался борьбой, то на соревнованиях к нам подходили чеченцы и говорили: «Вот он завтра с тобой борется. Мы знаем — ты сильный. Но он должен выиграть, иначе мы тебя побьем». Назавтра, если кто— Нибудь из наших побеждал, то мы, зная этот чеченский заскок, домой уезжали целой толпой, а то и ребят из «Динамо» с пушками просили проводить нас на вокзал. Дикость? Но эти молодые чеченцы, что они-то могут поделать? А яхь? Как это ты проиграл? Иди тогда и убей обидчика. Иначе — позор.

Запрещено совершать прекрасные безумства, запрещено выглядеть смешным. Запрещено. Запрещено. Запрещено… Эта тошнотворная серьезность каменных чеченских лиц. Эта стать и насупленность их церемониалов. Пугающая эстетика и энергия кругового танца-зикр. Этот транс, в который они впадают… Воистину, правы чеченцы, когда говорят — трудно быть чеченцем.

У меня складывается впечатление, что в чеченском мире удобнее всех жить старикам. Все остальные — дети, взрослые, мужчины, женщины — это всего лишь прислуга для обеспечения их комфорта. Все остальные должны исполнять перед стариками какую-то бессмысленную джигитовку без начала и конца. И не в силах что— Нибудь изменить. Огромная чеченская диаспора — это следствие такого положения дел. Люди просто вынуждены уезжать, чтобы самореализоваться. Причем диаспора была всегда, а не только в последние десять лет.

Чеченцу запрещено прощать. Вот про прощение хотелось бы сказать особо. Эта тема стоит того.

Талмуд учит: «День искупления прощает грехи против Бога, а не против человека, пока потерпевшая сторона не получит возмещения» (Мишна, Йома, 8:9). В книге известного охотника за нацистскими преступниками Шимона Визенталя «Подсолнух» есть описание случившегося с ним реального события. В конце войны, когда Визенталь сидел в концлагере, охранники притащили его к умирающему эсэсовцу. Тот рассказал Визенталю, что в начале войны уничтожил евреев в одном польском местечке. Теперь, перед смертью, он понял чудовищность своего поступка и хочет получить прощение от еврея. Визенталь подумал и молча ушел в концлагерь. Спустя тридцать лет он направил описание этого случая христианским и еврейским ученым и спросил: «Был ли я прав, не простив нациста?» Христиане ответили — нужно было простить. Закон и справедливость — важные вещи, но одних их мало. Нужно еще уметь прощать. Прощение — это то, что Иисус Христос добавил к справедливости. Евреи же, опираясь на Талмуд, ответили — нет. Единственные, кто мог его простить, — это его жертвы, а они мертвы. Значит, прошение невозможно.

В русском, английском, немецком языках слово «милосердие» имеет корнем слово «сердце». На иврите слово «милосердие» звучит как «цдака», всего лишь женский род от слова «цедек». А «цедек» на иврите — «справедливость». В русско-чеченском словаре на 20 000 слов я не нашел ни слова «милосердие», ни слова «прощение». А слово «справедливость» — нашел. Я не утверждаю, что в чеченском языке нет слов «милосердие» и «прощение». Просто они почти не используются. Известно ведь, что первые по употребительности 20 000 слов покрывают 99,9% речи в любом языке. Ох… Трудно быть чеченцем.

Кстати, ислам тут ни при чем. Магомет, признавая Христа пророком, включил в свое учение и категорию прощения.

ВЗГЛЯД ТРЕТИЙ. СЕМЬЯ

«…рассматриваемые как нация, корсиканцы давно уже перестали участвовать в общем течении западноевропейской культуры. Они последовательно находились в подданстве у греков, римлян, арабских халифов, императора и Пизанской республики. Последней их властительницей была Генуэзская республика, выродившаяся в недостойную олигархию… Среди народа, обособленного не только в качестве островитян, но и в качестве горцев, старинные учреждения оказались до чрезвычайности живучими. Таким образом, кровомщение (вендетта) с сопровождающей его племенной организацией, сходной с… кланами, никогда совершенно не исчезало из корсиканских обычаев. …Ссоры разрешались междоусобицей. Зачастую союзы нескольких кланов, охватывающие значительную часть Корсики, вели друг с другом беспощадные войны… При всем том корсиканец, с чисто биологической точки зрения, развивался и совершенствовался. Среднего роста и могучего сложения, черноволосый, одаренный острым зрением, изящными, ловкими, жилистыми членами, неукротимым мужеством и другими первобытными доблестями, корсиканец пользовался всюду репутацией отличнейшего солдата и встречался в армиях всех южно-европейских государств…»

(В. Слоон. «Новое жизнеописание Наполеона». М.С. 12—13.)

Наполеон Первый Бонапарт, Император Франции, имел одиннадцать братьев и сестер, из которых четверо умерли маленькими. Таким образом, осталось их семь. Перечислим всех.

Жозеф Бонапарт — король неополитанский и испанский.

Люсьен Бонапарт — принц де Канино.

Элиза Бонапарт — принцесса луккская и пиомбинская, великая герцогиня тосканская.

Людовик Бонапарт — король голландский.

Полина Бонапарт — принцесса Боргези, герцогиня гвастальская. Каролина Бонапарт — великая герцогиня клевебергская, позже — королева неополитанская.

Жером Бонапарт — король вестфальский.

Наполеон был корсиканец и, в соответствии с корсиканскими обычаями, тащил всю свою семью за собой. Он много времени тратил на своих бестолковых братьев, на взбалмошных сестер. Будучи сам человеком достаточно непритязательным, безумно много денег давал матери. Пристраивание родственников, перетаскивание их в столицу, подыскивание им теплых местечек, — одним словом, руководство кланом занимало не меньшее место в его распорядке дня, чем подготовка военных операций или дипломатических демаршей.

Обнаружив однажды связь между чеченцами, корсиканцами и сицилийцами, я не перестаю удивляться, насколько глубока эта связь. По любым чеченским законам Наполеон был образцовый чеченец. Смотрите. Храбрый и удачливый вояка. Преданный и заботливый сын. Пристроил всех своих родственников на королевские и герцогские престолы. Сам добился такой славы, о которой до сих пор вспоминают даже враги. В конце, конечно, проиграл. Но достойно. Никто не может его упрекнуть в том, что он бежал с поля боя, струсил и все такое. А подоспей корпус Груши в битве при Ватерлоо, еще неизвестно, чем бы это все закончилось. Его семья могла бы им гордиться! А то, что при этом было убито несколько миллионов людей, что пол-Европы лежит в развалинах, так это пустяк. Зачем на это обращать внимание, это же страдали не члены тейпа, да и вообще не чеченцы-корсиканцы…

Для меня в данном случае важно вот это клановое мышление, эта невозможность ощутить себя комфортно вне рода, семьи, клана, тейпа.

«…Такого душевного застолья Альберт Нери не знал с самого детства, когда живы были родители, которых он потерял уже в пятнадцать лет. Дон Корлеоне был само радушие, страшно обрадовался, когда оказалось, что родители Нери родом из деревушки всего в пяти минутах ходьбы от его собственной. Беседа протекала приятно, кушанья удались на славу, густое красное вино кружило голову. Нери поймал себя на мысли, что наконец-то очутился по— Настоящему среди своих. Он понимал, что он здесь случайный гость, но чувствовал, что может занять прочное место в этом мире и жить в нем счастливо…

(Марио Пьюзо. «Крестный отец».)

…Альберту Нери не понадобилось и трех дней, чтобы принять решение.

Он понимал, что его обхаживают, — но он понял и кое-что другое. Что семейство Корлеоне одобряет поступок, за который общество осудило и покарало его. Семейство Корлеоне сумело его оценить, общество — нет. Он понял, что в мире, созданном Корлеоне, ему будет лучше, чем в мире, где он жил до сих пор. И еще он понял, что Корлеоне, в пределах этого созданного ими мира, превосходят общество силой…»

Растворить свое индивидуальное «я» в клане, роде, семье, тейпе. Снять с себя ответственность за принимаемые решения. Полностью довериться принципу «все, что хорошо для семьи, — все правильно». Ставить интересы семьи выше собственных. Вообще, единицей измерения считать не личность, но род. Вот та ментальность, которая пугает нас своей необычной эффективностью в жизненной конкуренции.

Да, конечно, человек со стандартной европейской ментальностью также заботится о своей семье, ему тоже небезразлично отношение к нему его родственников и вообще — окружающих его людей. Но, в моем представлении, у чеченцев это все имеет гипертрофированные размеры.

Чеченская ментальность напоминает матрешку, в которой самая маленькая, неделимая матрешка — это не индивидуум, как у нас, например, а род, который находится в тейпе, который, в свою очередь, находится в чеченской нации. И все. Других матрешек нет. Далее — люди, чьи интересы можно учитывать, можно не учитывать — от этого тебе не будет ни позора, ни благодарности. Более того, если ты этих, других, антиподов сумеешь обмануть, одурачить, обокрасть для пользы тейпа — делай это не задумываясь. Если нет, то веди себя как хочешь. Хочешь быть с ними в хороших отношениях — пожалуйста. Но только если при этом не затрагиваются интересы семьи и тейпа. Если же затрагиваются — то ты не волен выбирать стиль отношений. Интересы семьи и тейпа — безусловный приоритет. Если ты думаешь иначе — убирайся к черту и будь ты проклят!

Известный психотерапевт Зигмунд Генрих Фоулькес, занимаясь в 1942—1946 годах в Англии излечением пациентов госпиталей от «военных неврозов», обнаружил поразительный эффект. Оказывается, эти заболевания быстрее излечиваются методами групповой психотерапии. Он развил теорию, в соответствии с которой человек представляет собой лишь элемент в некоторой замкнутой системе коммуникаций. Замкнутая же система коммуникаций — группа — является особой металичностью, обладающей действенной силой, использование которой способно привести к излечению.

В дальнейшем теорию металичности развивали американские исследователи в различных университетах Калифорнии. Они научились подавлять индивидуальное сознание и инстинкт самосохранения у солдат спецназа, научились их мотивировать на общий результат. Научились строить удивительно эффективные научные команды исследователей, в которых каждый был лишь элементом целого. Научились формировать экипажи долго и продуктивно работающие в замкнутом пространстве. Люди, поработавшие элементами металичности, потом отказывались от какого— Нибудь другого способа функционирования. Настолько осмысленным и радостным был процесс растворения своего «я» в команде.

В некотором роде чеченский тейп, мафиозная семья или корсиканский клан являются такими металичностями. Они, эти металичности, обладают потрясающей живучестью и сопротивляемостью враждебному окружению.

Если индивидуальная личность смертна, то металичность бессмертна. Она выше закона, она сама себе — закон. Ей наплевать на окружение, она довольствуется собственными моральными оценками своих элементов. Она заботится о них существенно лучше, чем общество. Металичность обладает синергетикой, которой не обладает просто некоторое количество индивидов. Нахождение внутри металичности доставляет огромное удовольствие, как от игры в футбол в хорошо слаженной команде, где все игроки любят друг друга и готовы бегать как угорелые на общий результат.

Ишь, как разошелся… А вот на тебе: христианское (и иудаистское, и мусульманское) понимание индивидуальной ответственности перед Богом не приемлет понятия металичности. Ты один. Ты сделан подобно Богу.

«…Что за мастерское создание — человек! Как благороден разумом! Как беспределен в своих способностях, обличьях и движеньях! Как точен и чудесен в действии! Как он похож на ангела чудесным постиженьем! Как он похож на некоего бога! Краса вселенной! Венец всего живущего!»

(В.Шекспир. «Гамлет. Принц Датский».)

Ты, именно и лично ты несешь весь груз своих поступков на своих плечах. И думать ты должен о спасении своей души. «И жизнь ваша в этом мире — забава легкая да тщета, и лишь в приюте будущего мира — истинная жизнь. О если бы они это знали!»

(Коран. Сура 29 «Паук», аят 64.)

Как говорят евреи, «нет посланца в деле греха» (Талмуд. «Кидушин» 426). То есть если тебе отдали греховный приказ, ты не можешь сослаться на то, что ты — лишь посланец, исполнитель чьей-то воли. Если ты выполнил этот приказ, значит, ты за исполнение и ответишь. «Мне велели, честь клана, я должен был зарезать», — все это говно для красивых виршей стихоплетов. Тоже мне — орден меченосцев. Эсэсовцы доморощенные. Помните: «…честным, порядочным, благородным ты должен быть только по отношению к людям своей расы…» Генрих Гиммлер, между прочим.

Короче. Убил — в ад. Точка.

ВЗГЛЯД ЧЕТВЕРТЫЙ. РАЗБОЙНИКИ

«…три атамана донских и волжских казаков, навлекших на себя царскую опалу, в 1579 году совещались в низовьях Волги, куда им укрыться от царского гнева. Старший из них, Ермак Тимофеевич, потянул на север, к именитым людям Строгановым, и сделался завоевателем царства Сибирского, остальное казачество выплыло в море и, разбившись на два товарищества, направилось к Яику, а большинство — к… Тереку, в глухое приволье…, где с давнейших пор заведен был разбойничий притон для всех воровских казаков. Там они остановились и построили свой трехстенный городок, названный Терки, куда и стали собирать себе кабардинцев, чеченцев, кумыков и даже черкесов. Разноплеменная смесь всех этих элементов впоследствии и образовала из себя… Терское войско».

«…в царствование Алексея Михайловича, около 1669 года, знаменитый волжский атаман Стенька Разин приплыл на стругах к берегам Дагестана и произвел там такой погром…, который живет и поныне в памяти прибрежных жителей… Три дня грабил атаман окрестности города, а затем сел на струги и уплыл громить Персидское царство…».

(В.А.Потто. «Кавказская война». Том 1. М . С.)

«…с Дону, во главе 700 новых удальцов, поднялся Сережка Кривой, разбил высланный против него отряд стрельцов и ушел к Разину в море; появляются затем Алешка Протокин, Алешка Каторжный, с не меньшими отрядами. Стенька в это время грабил дагестанские берега, разорял города и превращал их, как, например, Дербент, в груду развалин. В Реште Стенька предложил свою службу персидскому шаху. Переговоры по этому поводу затянулись. …Разин отплыл из Решта в Фарабад… Пять дней казаки мирно торговали с персиянами, а на шестой Степан Тимофеевич поправил на голове шапку. Это было условленным знаком: казаки бросились на беззащитных жителей, часть их перебили, часть взяли в плен…»

(Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 51. С. 159—160.)

Господи! Свят, свят, свят! Так и вижу эти рожи — Сережку Кривого да Алешку Каторжного. Вот они, красавцы — казаки-разбойники. Джигиты, ничего не скажешь. А вот еще одна неплохая цитата из того же ряда:

«…Населяли Кавказ различные племена, modus vivendi которых всегда был война всех против всех. Следует сказать, что этот край весьма беден, особенно горные области, и разбой являлся постоянной статьей дохода населяющих его племен. Кровавые столкновения происходили постоянно, набеги хищников, сопровождаемые убийствами и самыми гнусными преступлениями, прочно вошли в обиход туземных племен. Не существовало никаких законов, не работали никакие договоры, сила и коварство решали все, воровство и убийство были возведены в доблесть. На Кавказе было обычным делом, когда объединялись два заклятых врага, чтобы общими силами погубить третьего, а после начать страшную резню между собой. „Ты не можешь украсть даже барана“, — таково самое страшное оскорбление для чеченца. И вот они, чеченцы, возвращались из похода, увешанные оружием, забрызганные кровью, волоча за собой награбленное добро и связанных пленников, и все соплеменники восхищались ими. Почти ничего не изменилось в менталитете чеченцев с того времени; как только в Чечне пала власть центра, тут же возродилось Средневековье, с постоянными набегами, грабежом, убийствами, заложниками и работорговлей…» (Венцеслав Крыж. «Чеченский синдром». М.) Исследователи вывели даже целую теорию. Мол, горная Чечня очень сложная для проживания местность. Земли там бедные, урожаи низкие, скотина на их пастбищах вырастает тощая, посему они вынуждены были из столетия в столетие заниматься набегами, вот и сформировалась такая специальная набеговая культура. Со своим фольклором, эстетикой, героикой и ментальностью. Что же теперь поделать?.. Ничего, мол, не поделаешь… И все, понимаешь, у них Тамерлан виноват — загнал с равнин в горы. Из исследования в исследования склоняют хромого Тимура почем зря.

А вот я хочу неудобные вопросы этим теоретикам набегов задать. Например, такой вопрос: казачки жили на плодороднейших донских и волжских черноземах, а триста лет грабили так, что любой чеченец позавидует. Это как? Нестыковочка получается. Опять же грабили, грабили, а к концу XVIII века последний раз Емелька Пугачев погулял — и все. И с тех пор — опора престола. Земледельцы. Исследователи. Защитники отечества (в том числе и от горцев, кстати).

Или, например, аварцы. Ведь именно аварцем, а не чеченцем был Шамиль — имам Чечни и Дагестана, — столько лет ведший войну с русским царем. И Хаджи-Мурат был аварцем. И вообще — аварцы тоже адепты набеговой культуры. Достаточно почитать «Мой Дагестан» Расула Гамзатова (царствие ему небесное, хороший был писатель). И пастбища у них ничуть не лучше, чем у чеченцев. И воевали они с русскими даже дольше, чем Чечня. Но ведь они не отрезают головы англичанам, которые приехали проводить им телефонную связь. И своих собственных милиционеров не убивают. Не уверен, что аварцы испытывают какие-то чрезвычайно нежные чувства к русским. Для такой любви у них нет особых оснований. Но они, способные к разбою не хуже чеченцев, как-то ведь себя сдерживают. Как-то понимают, что XXI век, человечество вышло в космос, то да се. Мол, хватит, наигрались.

Да что аварцы, вон братья-вайнахи — ингуши — и те как-то пытаются устроится в современном мире. Кто золотишком в Сибири приторговывает, кто шабашит по русским деревням, кто в Москве дурью мается, а кто и дома, в Ингушетии, землю пашет. Но ведь они не отрубают пальцы ворованным детям, не отрезают головы под видеокамеру и не обвязывают себя тротилом, чтобы разорваться на мелкие кусочки. У них что, не набеговая культура? И не воровали они у гяуров красивых невест себе? И не грабили они благодатную Грузию? Еще как воровали и грабили. Просто сейчас время изменилось.

Я отнюдь не пытаюсь оправдать действия русской армии в Чечне ни сейчас, ни 150 лет назад. Я тем более не пытаюсь оправдать сталинскую депортацию. Сам не понаслышке знаю, что это такое. Я просто хочу сказать, что представителям набеговой нации неплохо бы провести такой мысленный эксперимент. Вот вообразим себе, что не русская армия и внутренние войска, а, допустим на минутку, какая-то непреодолимая инопланетная сила, смерч духа, меч господень заставляет чеченцев изменить свои представления о добре и зле, о мужестве и милосердии, о доблести и чести. Да, отказаться от дорогих сердцу истин, да, «потерять лицо», как говорят японцы, но — сохранить нацию! Представьте себе, что неуклюжая и бестолковая русская армия — всего лишь орудие божественного Провидения. Быть может, это кто-то там, наверху, вам подсказывает — поменяйтесь, время не то, все уже по-другому, вы разве не видите? Что? Все равно — до последнего чеченца? Пророк Иеремия вот как описывал Божий гнев на народ Израиля и говорил, что вавилонская армия — есть бич бога:

7«…Выходит лев из своей чащи, и выступает истребитель народов: он выходит из своего места, чтобы землю твою сделать пустынею; города твои будут разорены, останутся без жителей.

(Ветхий завет. Поел. Пр. Иер. Гл. 4; 7—16).)

8 Посему препояшьтесь вретищем, плачьте и рыдайте, ибо ярость гнева господня не отвратится от нас.

9 И будет в тот день, говорит господь, замрет сердце у царя и сердце у князей; и ужаснутся священники, и изумятся пророки.

10 И сказал я: о, господи боже! Неужели Ты обольщал только народ сей и Иерусалим, говоря: «мир будет у вас»; а между тем меч доходит до души?

11 В то время сказано будет народу сему и Иерусалиму: жгучий ветер несется с высот пустынных на путь дочери народа Моего, не для веяния и не для очищения;

12 и придет ко Мне оттуда ветер сильнее сего, и Я произнесу суд над ними.

13 Вот, поднимается он подобно облакам, и колесницы его — как вихрь, кони его быстрее орлов; горе нам! ибо мы будем разорены.

14 Смой злое с сердца твоего, Иерусалим, чтобы спастись тебе: доколе будут гнездиться в тебе злочестивые мысли?

15 Ибо уже несется голос от Дана и гибельная весть с горы Ефремовой:

16 объявите народам, известите Иерусалим, что идут из дальней страны осаждающие и криками своими оглашают города Иудеи. …»

А вот имам Шамиль, мне кажется, такой эксперимент провел. И даже ответил на все вопросы, которые возникли по ходу эксперимента. Как ответил? Да вы знаете…

Как меняться? А кто его знает… Может быть, сначала ответить на более простые вопросы. Например, почему у большинства наций на войне: застрелил врага — да и все, а у чеченцев надо как-то покровавее, с отрезанием головы, да по телевизору, да кишки на забор, а голову на кол? Или почему чеченцы любят себя сравнивать с волком? Почему считается, что это красивое сравнение? Почему такая странная эстетика?

А я мечтаю, чтобы наступило когда— Нибудь такое время, когда чеченская мать, убаюкивая своего маленького сыночка, свою кровиночку, споет ему колыбельную песню не про кровавый набег на гяуров и не про героя— Абрека, а про плюшевого мишку, красивый цветочек и коровок на лугу. Вот тогда все и случится.

Свинаренко: С Чечней пора бы определиться. Или с ней по-хорошему, или по-плохому…

— А когда у нас было по-хорошему? Всегда по-плохому. Только Наполеона сделали, тут же на Кавказ пошел Ермолов, в 1816 году. И до тех пор, пока русские Шамиля не приняли.

— И все-таки что заставило Хрущева вернуть чеченов? Ну сказал бы, что вопрос рассматривается, ждите, партия заботится о вас…

— Бессмысленно это осуждать.

— Солженицын. Мы его сегодня уж немало цитировали. А вот сам факт, что он вернулся в Москву, в Россию, — как на тебя тогда подействовал?

— Я очень люблю Солженицына. Мне было приятно, что он приехал.

— И мне было приятно. А прежде, все те годы после 91-го, я думал — а чего ж он все не едет? Казалось бы, самое место ему на баррикадах у Белого дома… Но он, может, знал — как и многое угадал наперед, — что не очень он тут нужен. Этому народу. Который любит Жирика и Киркорова. И вот он тянул, тянул…

— Я его очень хорошо понимаю.

— Ну, мы — ладно. А массы его не понимали.

— Что такое массы? А Набокова массы понимают?

— Ну, Набоков — писатель, а Солж — политик и мыслитель. Он приехал, рассказал все умное, а ему говорят: ну и что?

— Вот я удивляюсь, вы меряете людей по их общественной значимости, как вас учили в учебнике «Родная речь».

— А тебя по каким учебникам учили? Не по тем же разве?

— Может, он просто помереть захотел на родной земле? Он раньше не ехал, потому что не чувствовал, что умирает. А в 94-м ему показалось, что он скоро умрет, и он вернулся. Захотел умереть в России.

— Но скажем и вот что: он не востребован.

— Ну и что? Я тоже не востребован, и что мне теперь, вешаться? Я востребован своими детьми, своей женой, близкими и любимыми людьми…

— Солж должен быть, к примеру, экспертом правительства…

— Почему?

— Потому что умный. Энергичный. Зрит в корень. Дает точную оценку явлениям и ситуациям. Не поддается на разводки. Не ловится на бабки. Не убедительно? Потому что все его прогнозы сбываются, наконец. Остальные-то вслепую идут, а этот знает, куда. Хорошо б иметь такого поводыря нашему начальству, которое как-то вяло руководит, и не сказать чтоб последовательно или хотя б эффективно.

— Может, в правительстве мудаки?

— Путин должен его вызывать на заседания в верхах и спрашивать: «А что думает товарищ Жуков? (Только вместо Жукова у него будет Солженицын.) Что, он еще не в курсе? А чего ж вы мне проект постановления суете, когда Александр Исаич его даже не видел? Все, идите по домам, двоечники, и к следующему уроку подготовьтесь получше».

— Значит, докладываю тебе. Ельцин хотел ему дать орден «За заслуги перед Отечеством». А Исаич обратился к нему с просьбой не вручать ему эту награду, потому что он ее не примет все равно, откажется — и тем поставит Ельцина в неудобное положение.

— Вот это красивый поступок! Причем он не стал дожидаться вручения, чтоб там устраивать шоу. А тонко поступил, аккуратно. Тонкий человек. О чем я тебе и толкую.

— Путин оказался хитрее. Он сам к нему поехал. А вот Исаич, говорят, принял его достаточно сухо. Разговаривать с ним фактически отказался. Поговорил перед камерой на общие темы, и все. А на приглашение нанести ответный визит вроде бы не откликнулся.

— А орден ему Путин туда привез? Так из кармана внезапно выхватить и — опа! — приколоть. И ничего уже не сделаешь, приплыли. Все.

— Да, незаметно на спину приколоть.

— И человек зашкваренный.

— Первой степени.

— Различной степени.

— С бриллиантами и бантами.

— Или так: «Я тебе, Солж, привез списки чекистов, которые мучили честных диссидентов. Что с ними делать? Погоны оторвать? Или того? Как скажешь, так и будет. Хочешь — расстреляю их к такой-то матери. У меня их тем более полно. И все они требуют, чтоб я их устроил получше…»

— Не, я думаю, он к нему приехал с другой речью.

— Типа — похвали меня, и все будет хорошо?

— Нет. «Ну что, старый козел, видал? Все равно наша взяла. Поэтому я тебе предлагаю: давай, чтоб атмосферу не портить, ты меня как демократического Президента прими и расскажи, как все замечательно. Вот ты орал на весь мир — КГБ, КГБ. А вот меня народ избрал! Не Сахарова какого-то, а меня. С этим народом надо только так. Ты слезу лил, жалел. А хули его жалеть?»

— И говорит: «А хочешь, я тебя еще раз посажу?»

— Думаю, не случайно были утечки в Интернете: типа Солж стукачом был в лагере…

— Это и при советской власти гнали. Кэгэбэшные утки. Хитрые такие.

— Помнишь, Сталин сказал Надежде Константиновне: «Ты сегодня вдова товарища Ленина, а завтра мы ему получше можем вдову подыскать, — если ты болтать будешь много лишнего». Так и тут — они его за Можай загонят и умрет он стукачом, а не великим писателем. Посадят его — и народ будет улюлюкать: «Смерть сталинскому жополизу!»

— Это кто — сталинский?

— А Солженицын! Так пресса подаст. (В момент написания главы Лесин был министром. А сейчас нет. Но влияние на процессы имеет. — Прим. авт.). Лесин даст команду — и нет великого писателя. Зато есть стукач.

— А— А— А! Пресса! Пресса — она может…

— Ну да. На легкой работе, лагерный придурок, и всего какой-то червонец отмотал. Не разговор.

— И жену бросил — тоже припомнят.

— Тоже — темка. И вообще он никакой не Солженицын, а Солженицер… Так они и расстались, придерживаясь нейтралитета.

— А вот еще у нас регистрация партии обманутых вкладчиков. В народных массах это все в одном ряду — приватизация, «МММ».

— Да пошел ты на хер! Ты меня с Мавроди сравниваешь! Мне не интересно настроение масс.

— Почему это — не интересно?

— А я так устроен. Мне не интересны мнения народных масс и вообще заблуждения. Я, как человек разумный, должен стремиться к истине.

— Ни хера себе. Ты же писатель! И вдруг декларируешь, что тебе настроения народных масс неинтересны.

— Мне правда интересна. Как сказал вышеупомянутый Солженицын, «а ищет сердце правды».

— Значит, ты не писатель, а философ и мыслитель.

— Народные, понимаешь ли, массы. Да если б в Средние века шарообразность Земли поставили бы на голосование, что б было?

— Хуже бы не стало.

— Но и лучше б не стало. Ты б вот не смог мобильным телефоном пользоваться. И космической связью. Если б считалось, что она плоская.

— Наоборот, так было б лучше: поставил антенну одну на всю Землю, и звони хоть из Китая.

— Но Земля-то на самом деле круглая! Она не подчиняется заблуждениям большинства! Антенна-то не работала бы. А ты в нее деньги вложил.

— А может, она б работала? Откуда ты знаешь! Ты что-то сильно умный сегодня, как я посмотрю!

Хит 1995 года — залоговые аукционы. Про то, как делили богатства страны, откровенно и беспристрастно рассказывает Кох. Свинаренко в этот год всего лишь путешествовал по планете и командовал первым русским глянцевым журналом.