Не помню, у кого из современных прозаиков я вычитал такую мысль: исправлять случившееся — это все равно, что поудобней устраиваться на гильотине. Конечно, такое утверждение весьма относительно. Ибо иногда случившееся можно и исправить: допустим, не забил футболист гол — забьет в другой раз, или построили не то общество, что намечали, — перестроим. Но что касается писательских свершений, то тут мысль прозаика абсолютно справедлива. Правда, в народом сознании бытуют аналоги этого высказывания, как то: «что написано пером…» или «слово не воробей…». Но маячащий призрак гильотины как бы усиливает, мягко говоря, абсурдность попыток что-то исправить из написанного ранее или оправдаться за это написанное. Но, как говаривал некогда «гений всех времен и народов» в одном из анекдотов о нем, «попытка — не пытка, не так ли, Лаврентий?».

Похоже, некоторые писатели, внемля совету «вождя и учителя», пытаются задним числом объясниться с современниками, не предполагая позабавить их такими попытками.

Как и во многих некогда славных (бесславных ныне) начинаниях, тон задает здесь глава российского писательского союза Сергей Владимирович Михалков. В заметке «Восстановить доверие», опубликованной в «Литгазете» 27 июня, он пишет: «Мне, как одному из авторов Государственного гимна СССР, горько от того, что провозглашенные в нем идеалы в какой-то степени скомпрометированы всем ходом событий. Утверждения, что наша страна — «дружбы народов надежный оплот», а Советское государство — «союз нерушимый республик свободных», должны обрести реальное наполнение. Когда я писал эти слова, то твердо верил, что это так. Сегодня мне, к сожалению, приходится убеждаться в обратном».

Итак, один из авторов гимна «твердо верил», не ЗНАЛ, а именно ВЕРИЛ. Верил, что «волей народов» Прибалтики Литва, Латвия и Эстония вошли в «великий, могучий» Союз добровольно. И вовсе необязательно было знать тогда, в 43-м году, когда писался текст гимна, что правительства этих республик «просили» принять их в состав ССР под дулами танков Красной Армии. Да и многое еще можно было не знать тогда, ибо знания заменяла слепая вера. Помните, строки другого поэта из той же эпохи:

Вот и готово оправдание искренности написанного: «твердо верил» в то, о чем писал. Знать истину тогда было небезопасно. Поэтому, дескать, старался не знать и не ведать. А сегодня вот знаю, и, «к сожалению, приходится убеждаться в обратом». Все это было бы вполне складно, если бы не было так лицемерно. К тому же для писателя все-таки на первом месте должно стоять знание того, о чем он пишет, а не вера в правильность написанного…

Но надо ли сегодня оправдываться за ложные идеалы, воспетые ложным пониманием событий прошлого? И надо ли поудобней устраиваться на гильотине истории, отсекающей и отбрасывающей на свою свалку все эти псевдоидеалы? Пустое это и никому не интересное занятие. Но, воистину, дурной пример заразителен. И вот уже Александр Межиров и стихотворной подборке («Литгазета» за 25 июля), подборке, оставляющей, скажем так, весьма грустное впечатление, оправдывает стихотворение «Коммунисты, вперед!» бескорыстьем и жертвенностью, явно опасаясь, что сегодня эти стихи могут быть причислены к номенклатурным деяниям прошлого. Правда, поэт заявляет обратное, то есть что ему «плевать, что сейчас каждый хмырь может хмыкнуть…» Но это, пожалуй, только усиливает оправдательный мотив написанного. Посудите сами: «Бескорыстьем и жертвенностью от начала до конца в этом стихотворении проникнуто все. Потому-то оно в этой теме одно изо всех, как молитва, тогда прозвучало и явило величье свое. И на зонах его повторяла не вохра, а зеки: “Коммунисты, вперед!” И оно, как молитва, пребудет вовеки, никогда не умрет».

Откровенно говоря, я что-то не припомню подобного самовозвеличивания в нашей весело похороненной Виктором Ерофеевым советской литературе. Может быть, сравнительно недавнее присуждение Госпремии так повлияло на самосознание поэта… Сказать о собственном стихотворении, что оно «явило свое величье» и что «оно, как молитва, пребудет вовеки, никогда не умрет»… После такого можно, думается, заявить словами другого поэта, правда, не в его шутливой интонации, а вполне серьезно: «После смерти нам стоять почти что рядом: вы на Пэ, а я на эМ».

Но Бог с ней, с этой почти мальчишеской нескромностью даже в таком почтенном возрасте. Ведь сказал один из советских поэтов: «Скромность украшает? — К черту украшательство!» И ничего, кроме улыбки, не может вызвать заблуждение самоуверенного пиита, что «зеки на зонах» повторяли: «Коммунисты, вперед!», если, конечно, тут не имеются в виду партийные фанаты, наподобие футбольных (я могу судить об этом, так как за три года работы в магаданской газете познакомился со многими бывшими зеками и узнал их отношение к этой «теме»).

«Но неистовую высоту идеала одной из утопий я не предал и чту», — пишет Межиров. Ну и чтите, как говорится, себе на здоровье! Чтите, но не стыдите тех, кто о большевистском перевороте и его последствиях говорит правду, называя день 25 октября началом великой трагедии. Эту правду, судя по стихам, Межиров считает оскорблением нашей революции. Интересно, оскорбляет ли «великую социалистическую» Юрий Карякин, сказавший о ней: «При такой-то цели. Такой результат. За такую отсталость. Такая плата!»

Но все это — попутные соображения. Я никак не могу понять сути — для чего? Для чего объяснять, почему написались когда-то (45 лет тому назад) явно несозвучные сегодняшнему дню стихи? Оправдывать верностью утопическому идеалу в пику тем, кто, набравшись мужества и следуя зову пробудившейся совести, выходит из партии, даже если вступил в нее во время Великой Отечественной?

Во всех подобных оправданиях видится мне суетливая, болезненная озабоченность: очень хочется выглядеть лучше, чем ты есть на самом деле. И еще: очень хочется поучаствовать в сегодняшних спорах и событиях. Притом поучаствовать любыми способами: кто — выдавливая из себя по капле раба и во всеуслышание заявляя об этом, дабы все были свидетелями сего великого деяния, кто — напротив, заявляя, также во всеуслышание, что никакого раба выдавливать из себя не собирается, ибо за такового себя не считает, поэтому ему и так хорошо. Все это крикливо, карикатурно и в об-щем-то неблаговидно. Хотя «жалкий лепет оправданья» иным и не может быть.

«Поверх барьеров» 08.08.90