В эпоху душной тишины резвился полумрак: и верноподданным чины дарил за просто так, и неугодных гнал персон в изгнанье, гнал взашей, и был законом незакон, как в играх малышей. Лилась тогда струя наград на разных подпевал. А я, презрев такой расклад, в струе быть не желал. А я плевал от тошноты на этот весь бардак, когда в эпоху духоты резвился полумрак. Да, кто-то жертвовал собой, не взятый на испуг, а кто-то был храним стеной своих былых заслуг. Кто не имел такой стены, но был охоч до драк, того эпоха тишины сдавала в полумрак. Сдавала тихо, как багаж, в дурдом или ГУЛАГ и оком зорким, словно страж, следила каждый шаг. На эти правила игры, на этот мир гримас один ответ был до поры, один ответ — отказ. И вот сегодня мне твердят в газетной полосе, что я был тоже виноват, как виноваты все. Кто — все? Систему немоты не я возвел в закон, не я довел до нищеты страну, как полигон для испытания идей абсурда, что цвели пышней июньских тополей в краях моей земли, когда в эпоху духоты резвился полумрак… А я плевал до тошноты на этот весь бардак.