Человек и животные исследуют окружающую среду при помощи органов чувств: они слушают, нюхают, смотрят и трогают; в результате у них формируются связанные представления об этой среде, они запоминают и сравнивают эти представления, и на основе прошлых впечатлений у них развиваются ожидания. Исследования человека с течением времени становятся все более постоянными и методичными, возможности его органов чувств увеличиваются благодаря применению технических средств (например, телескопа или микроскопа), накопленные в результате наблюдений факты объединяются в более крупные блоки (теории) при помощи понятий, которые невозможно наблюдать, и, таким образом, незримо развивается научное познание внешнего мира.
Разумеется, мы не можем исследовать при помощи органов чувств внутренний мир человека. Наши мысли, желания, чувства и фантазии нельзя увидеть, обонять, услышать или потрогать; они не существуют в материальном смысле, тем не менее они реальны, и мы можем наблюдать их во времени: у самих себя — при помощи нашей внутренней интроспекции, у других людей — при помощи эмпатии (то есть викарной интроспекции). Является ли приведенная выше характеристика внутреннего мира человека правильной в том отношении, что наши мысли, желания, чувства и фантазии не существуют физически? Неужели нет процессов, которые можно записывать при помощи физических приборов высокой точности и переживать как мысли, чувства, фантазии или желания? Данная проблема существует уже очень давно, и ее невозможно решить, если сводить ее сущность к выбору между дуализмом и единством разума и тела. Единственное практически значимое определение ее сущности зависит от характера нашего познания: мы говорим о физическом явлении, когда наши наблюдения основываются преимущественно на органах чувств, и о психологическом явлении — если наши наблюдения основаны на интроспекции и эмпатии.
В данных рассуждениях познание следует понимать не в узком смысле — как однократное действие, совершаемое в какой-то определенный момент, а в самом широком смысле — как совокупность всех наблюдений исследуемых явлений. Астрономы могут рассчитать орбиту, размеры и силу отраженного света (яркость) недоступных наблюдению планет по возмущению орбит тех планет, которые доступны наблюдению; или исследовать физические свойства кометы, которая будет снова в пределах видимости лишь много лет спустя. Похожие методы существуют и в психологии. Например, в психоанализе мы рассматриваем предсознательное и бессознательное как психологические структуры не только потому, что подходим к ним с интроспективным намерением ИЛИ понимаем их посредством интроспекции, но также и потому, что мы рассматриваем их в рамках интроспективного или потенциально интроспективного опыта.
Лишь после того как данные наших наблюдений приводятся в порядок, а сами наблюдения приобретают систематически-научный характер, мы можем воспользоваться обширным понятийным аппаратом, который совершенно отличается от наблюдаемых фактов. Некоторые из этих понятий представляют собой чистые абстракции или обобщения и, таким образом, в той или иной степени имеют отношение к наблюдаемому явлению. Например, зоологическое понятие «млекопитающие» возникло в результате конкретных наблюдений за отдельными животными разных видов; мы не можем, однако, наблюдать «млекопитающее само по себе». Точно так же и в психологии: например, понятие «влечение», как будет показано ниже, возникло в результате многочисленных интроспекции, но тем не менее невозможно наблюдать «влечение само по себе». Другие понятия, такие, как «ускорение» в физике или «вытеснение» в психоанализе, не относятся непосредственно к наблюдаемым явлениям; подобные понятия четко связаны с конкретными науками, так как они описывают отношения между данными, полученными в результате наблюдений. Мы наблюдаем движение физических тел в пространстве, отмечаем их положение в системе координат и, таким образом, приходим к понятию «ускорение»; мы интроспективно наблюдаем мысли и фантазии, условия их исчезновения и возникновения и, таким образом, приходим к понятию «вытеснение».
Всегда ли будет справедливым утверждение, что интроспекция и эмпатия являются существенными компонентами любого психологического наблюдения? Неужели не существует психологических фактов, которые мы могли бы установить посредством иного способа наблюдения окружающего мира? Рассмотрим простой пример. Мы видим необычайно высокого человека. Исключительный рост этого человека, без сомнения, представляет собой важный факт для нашей психологической оценки, однако без интроспекции и эмпатии его рост остается просто физическим параметром. Мы начнем осознавать значение выдающегося роста для этого человека и будем наблюдать психологический факт лишь после того, как представим себя на его месте; начнем при помощи викарной интроспекции ощущать его необычный рост, как будто мы с ним одного роста, и тем самым испытаем внутренние переживания, в которых почувствуем свою необычность и подозрительность для других. Сходные рассуждения допустимы также в отношении психологического понятия «действие». Если мы наблюдаем физические аспекты без помощи интроспекции и эмпатии, то мы наблюдаем не психологический факт действия, а лишь физический факт движения. Мы можем измерить амплитуду движения вверх кожи над глазом до мельчайших долей дюйма, но лишь при помощи интроспекции и эмпатии мы сможем понять оттенки удивления или неодобрения, связанные с поднятием бровей. Но разве нельзя понять действие лишь при помощи рассмотрения его видимого хода и его наглядных результатов, не применяя по отношению к нему эмпатию? Ответ будет отрицательным и в этом случае. Простой факт того, что мы видим паттерн движения, имеющий определенный результат, еще не означает само по себе того, что это психологический факт.
Если падающий с крыши камень убивает человека, то это не психологический факт, так как при этом отсутствует намерение или мотив, по отношению к которому мы проявляем эмпатию. Несмотря на то, что мы признаем наличие бессознательных определяющих факторов в качестве основополагающей причины многих случайных событий, мы различаем а) случайные последствия нашей деятельности и б) целенаправленные действия. Человек кидает камень, камень падает и убивает другого человека. Если в этом действии присутствует сознательное или бессознательное намерение, по отношению к которому мы проявляем эмпатию, мы говорим о психологическом акте; если подобных намерений нет, мы размышляем о причинно-следственной цепи событий. Если мы сможем при помощи физических и биохимических терминов описать процесс того, как звуковые волны, образовавшиеся при произнесении слов неким А., воздействовали на определенные электрохимические паттерны в мозгу некоего Б., данное описание не будет тем психологическим фактом, который содержится в утверждении, что Б. рассердился на А. Психологическим можно назвать лишь то явление, в котором наряду с интроспекцией другого человека присутствует наша собственная интроспекция или эмпатия; если же наши методы наблюдения основаны не на интроспекции и эмпатии, то явление относится к «соматическим», «поведенческим» или «социальным» явлениям.
Мы можем повторить теперь данное выше определение в более четкой форме: явление можно считать ментальным, психическим или психологическим, если его существенными компонентами в нашем способе наблюдения являются интроспекция и эмпатия. Термин «существенный» в данном случае означает: а) интроспекцию и эмпатию нельзя устранить из психологического наблюдения или б) наблюдения могут основываться исключительно на них. Выше мы стремились охарактеризовать первый пункт данного определения. Для характеристики оставшейся его части (то, что интроспекция и эмпатия могут быть единственной основой для наблюдения психологического материала) мы можем обратиться к области психоанализа. Нам возразят: главным инструментом психоаналитического наблюдения является не интроспекция, а свободное ассоциирование, с помощью которого аналитик изучает поведение пациента. Тем не менее большое число клинических фактов было открыто при помощи самоанализа, и на основе этих фактов строились теоретические системы (например, в работе Фрейда «Толкование сновидений»). В обычной аналитической ситуации психоаналитик также наблюдает интроспективное самонаблюдение анализанда; правда, психологические инсайты аналитика часто опережают понимание анализандом самого себя. Вместе с тем эти психологические инсайты являются результатом выработанных ранее аналитиком интроспективных навыков, которые он применяет для расширения интроспекции (для викарной интроспекции), которое называется эмпатией.
Этим самым мы, естественно, не хотим сказать, что интроспекция и эмпатия являются единственными видами психоаналитического наблюдения. В психоанализе, как и в любой другой области психологии, интроспекция и эмпатия, будучи существенным фактором психологического наблюдения, очень часто связаны и перемешаны с другими видами наблюдения, но последним и решающим актом наблюдения всегда будет интроспективный или эмпатический акт. Мы можем также показать, что при самоанализе присутствует исключительно интроспекция.
В данном случае может оказаться полезным рассмотреть проявления эмпатии за пределами научной психологии. В повседневной жизни наши мысли не являются научно систематизированными, и мы склонны рассматривать явления как в той или иной степени психологические или психические в зависимости от нашей способности к сопереживанию объекту нашего наблюдения. Наиболее легко мы понимаем психологию носителей общей с нами культуры: их движения, вербальное поведение, желания и чувства похожи на наши собственные, и мы можем проявить эмпатию по отношению к ним на основании знаков, несущественных для людей другой культуры. Наблюдая за людьми иной культуры с жизненным опытом, непохожим на наш, мы обычно надеемся на то, что окажемся в состоянии психологически понять их при помощи открытия какого-то общего для всех нас опыта, по отношению к которому мы можем проявить эмпатию. Подобным же образом обстоит дело и у животных: когда собака приветствует своего хозяина после разлуки, мы знаем, что между нашими переживаниями и тем, что испытывает собака после разлуки с «нами», существует нечто общее.
Мы можем размышлять об этом при помощи психологических терминов, несмотря на понимание разницы между нашими переживаниями и переживаниями собаки. Тем не менее вряд ли кто-нибудь станет говорить о существовании психологии растений. Наблюдатель-энтузиаст, конечно же, может увидеть в повороте растений к солнцу и теплу внутреннее стремление, тоску или желание — повод для проявления эмпатии, но это будет более уместно в плане аллегории или в поэтическом смысле, поскольку мы не можем признать за растениями (в отличие, например, от некоторых животных) способности к элементарному самопознанию. Существуют и другие кандидаты на обладание собственной психологией. Мы наблюдаем, как вода сбегает вниз по склону в поиске кратчайшего пути, обходя всевозможные препятствия, и описываем все это в антропоморфных терминах («сбегает», «в поиске», «обходя»); но никто тем не менее не станет говорить о психологии неодушевленного: ее существование еще более сомнительно, чем существование психологии растений.
Таким образом, интроспекция и эмпатия всегда играют важную роль в психологическом понимании, однако par excellence пионерами научного применения интроспекции и эмпатии были только Брейер и Фрейд. Выделение специфических видов интроспекции (свободного ассоциирования и анализа сопротивлений), эпохальное открытие неизвестного до того времени вида внутреннего опыта (открытие бессознательного), который можно было обнаружить лишь при помощи этих видов, новое понимание нормальных и патологических психологических явлений — все это затемняло тот факт, что первым шагом стало постоянное использование интроспекции и эмпатии в качестве метода наблюдения новой науки. Свободное ассоциирование и анализ сопротивлений — основные техники психоанализа — освободили интроспективное наблюдение от невидимых ранее искажений (рационализации), поэтому их введение в научный оборот (и, как следствие этого, признание искажающего влияния активного бессознательного), несомненно, значительно повысило ценность психоаналитического наблюдения. Признание их ценности не противоречит признанию того, что свободное ассоциирование и анализ сопротивлений следует считать вспомогательными инструментами на службе интроспективного и эмпатического методов наблюдения.
Заканчивая наше введение, мы готовы теперь обратиться к главному предмету настоящего исследования. В дальнейшем мы почти не будем рассматривать разнообразные психологические переживания анализандов или аналитика. Мы также не ставим перед собой задачу дать характеристику интроспекции и эмпатии с динамической и генетической точек зрения. Отныне мы будем считать не требующим доказательств то, что интроспекция и эмпатия являются существенными факторами поиска психоаналитических фактов, и попытаемся показать, каким образом этот метод наблюдения определяет содержание и границы наблюдаемого, которые в свою очередь оказывают определяющее воздействие на теории эмпирической науки. Поэтому перед нами будет также стоять задача показать связь между интроспекцией и психоаналитической теорией, особенно в тех областях, в которых недооценка этой связи привела к неточностям, упущениям или ошибкам.